/
Текст
ISSN 0130-1640
„Knowledge is power" (F.Bacon)
ВРЕМЯ И МЫ
ЗНАНИЕ —
СИЛА 6/91
Ежемесячный
науч н о- по пул ярн ым
н научно-художественный
журнал для молодежи
Учредители —
Всесоюзное общество
«Знание»
н трудовой коллектив
редакции
№ 6(768)
Издается с 1926 года
Главный редактор
Г. А. Зеленко
Редколлегия:
Л. И. Абалкин
А. П. Владиславлев
Б. В. Гнеденко
Г. А. Заварзин
В. С. Зуев
Р. С. Карпинская
П. Н. Кропоткин
А. А. Леонович
(зам. главного
редактора)
Н. Н. Моисеев с
В. П. Смилга g
Н. С. Филиппова ~
К. В. Фролов «
В. А. Царев S
Т. П. Чеховская
(ответственный щ
секретарь) «
Н. В. Шебалин °2
В. Л. Янин ©
Обложке В. Брел я
Злободневность
будущего
О состоянии культуры в нашем обществе
с известным литературоведом Людмилой САРАСКИНОЙ
беседует наш корреспондент Лариса БАХИОВА.
Корреспондент: — Растет тревога за будущее
культуры, идет поиск выхода из духовного кризиса
нашего общества. Мы наконец поняли, сколько
классовый подход наделал зла, ополитизировав культуру,
единство и сила которой проявляются именно тогда,
когда она — вне политики. И одно то, что мы, осознав,
смогли ужаснуться, вселяет надежду. Не так ли?
Л. Сараскина: — Казалось бы, семьдесят лет
тоталитаризма— достаточный срок для разрушения
человеческой личности. Но вот парадокс: тоталитарный
режим проявил слабость и дал маху. Перед
лицом всего человечества он не мог показать в открытую
«свое свиное рыло» и сохранял видимость
цивилизованности — «порок, принужденный рядиться в
одежды добродетели». Режим был вынужден оставить
Пушкина, Шекспира, Толстого. Он изгонял
Достоевского и музыку Бортнянского, но оставил Чехова и
Чайковского, изгонял Нестерова и Кандинского, но
оставил Тропинина и Врубеля. А это такая мощная
прививка человеческому сознанию, интеллекту, памяти,
вкусу, эстетическому восприятию. Если есть
Лермонтов и Тургенев, Глинка и Рахманинов, Репин и
Васнецов, то режимный маразм, который нам
прививали, сойдет, а эти великие останутся. Чтобы
победить до конца, тоталитаризму нужно было
запретить все, ему нужно было в принципе отказаться от
духовной культуры, ибо даже маленький ее росток
подрывает его основы. На весах человеческой
истории — тоталитарный режим, даже в самом зловещем
варианте, и сколь-нибудь малый росток культуры.
Первая чаша перевесит только в том случае, когда
вторая абсолютно пуста.
Корреспондент: — Но ведь были люди, защитившие
свою независимость от манипуляций режима. Они
работали, творили, и мы благодарны им за то, что
свеча не угасла.
Л. Сараскина: — Безусловно. Ведь не впервые в
истории человечества общество оказывается в
кризисном состоянии — упадок культуры, падение
нравственности, но всегда оказываются люди, которые не
дают потерять духовные ориентиры, и только благодаря
этому можно надеяться на новое возрождение.
Пастернак, Ахматова, Мандельштам, Цветаева,
Платонов... Но нельзя забывать, что у них был
страстный и бесстрашный читатель. Не одно поколение
выросло на «самиздате» Люди переписывали,
перепечатывали, фотографировали книги, выражаясь языком
уголовного кодекса, занимались «хранением и
распространением». А на языке человеческой культуры: хра-
иеиие и распространение — самые нормальные и, более того, необходимые
условия ее существования. Вот так идеологические кавычки теряют всякий
смысл.
Корреспондент: — Возрождение в контексте мировой культуры, столь
необходимое нам сейчас,— задача очень непростая. Собственное культурное достояние
доходило до нас в изрезанном, пристрастно истолкованном варианте.
Усеченными выходили Гоголь, Толстой. Достоевский... Словно «черные дыры» поглотили
Чаадаева, Соловьева, Бердяева, Шаламова... Для нас, насильственно вырванных
из исторического процесса, с искалеченным, разорванным сознанием, развитие
мировой культуры — накопление культурных ценностей всем человеческим
сообществом, предстает как некий пунктир: точка — провал, точка — провал. Выпадали
имена, направления мысли, целые культурные пласты и эпохи. Одних не
переводили, о других известно только понаслышке, третьих записывали в
идеологические враги и беспощадно критиковали.
Л. Сараскина: — Я бы даже сказала более жестко: мы ие приобщены к тому,
к чему человек приобщается с детства. Главные книги человечества — Библию
и Коран, индийские и китайские философско-религиозные книги — большинство
советских людей ие знало вообще. Не держали в руках не только в детстве,
но и дожив до старости. Наши представления об истории человечества не просто
незначительны, они у нас еще и искажены. Что я имею в виду?
Говорить «мы — культурные» могут только люди, приобщенные к истокам
культуры человечества, знающие соотношение ценностей. Даже в своем теперешнем
возвращении к истокам мы мыслим регионально, локально, продолжаем оставаться
эдакими «цеитропупами», или европоцентристами.
Это очень важный вопрос, над которым я думаю все последнее время. Даже
пробую составить хрестоматию для маленьких школьников, которая будет
называться «В начале было слово». Ее идея в том, чтобы дети с первых шагов своего
читательского опыта обратились к понятию множественности культур,
находившихся у истоков человеческой цивилизации. Например, глава из Библии о потопе —
тема, общая для всех культур: Вавилона, Древнего Востока, для китайской,
индийской, японской древних литератур. Если ребенок в самом начале своего
приобщения к книге обнаружит, что мир невероятно многообразен и в то же
время в чем-то един,— это сразу ему даст очень важные и верные ориентиры.
Обращение к родной культуре должно идти параллельно с изучением мировых
достижений. Только тогда родная культура может стать источником любви,
гордости...
Корреспондент: — Гордости, а не гордыни.
Л. Сараскина: — Конечно. Предположим, ты — осетин, поляк или татарин, у
тебя есть своя земля, своя история и своя культура. И ты знаешь, что есть еще
и французы, итальянцы и многие другие народы и у них есть свое. Только тогда
человек может чувство любви, восхищения родным питать естественным образом,
когда он осознает себя частью всего остального мира.
Культивировать же представления, будто Россия — родина слонов, значит —
самоутверждаться в национальной фанаберии. Нормальному человеку ие
свойственно национальное чванство. А попытки навязать ему нечто подобное он первый же
и высмеивает, к штампам типа «мы самые-самые» относится скептически; вспомним,
например, появившийся у нас анекдот: «Наш паралич — самый прогрессивный
в мире». Сегодня наше национальное самосознание испытывает тяжелый кризис.
Идеология «русский народ — Старший Брат», сложившаяся в сталинское время,
не может не раздражать, скажем, армян, грузин или таджиков, народы с более
древней культурой. Или внушенная русскому народу вера, будто он живет в самой
лучшей, свободной, счастливой стране, с самой передовой и правильной
идеологией и самым замечательным общественным строем! Теперь, когда многие
поняли, что в основе этой веры — лживая пропаганда, выгодная тем, кто грабил
народ, раздаются «охи» и «ахи» — мол, рушатся национальные идеалы, у народа
отбирают будущее. Но ничего общего с национальным достоянием, с
национальной гордостью великороссов весь этот пропагандистский вздор не имеет и иметь
не может.
Хочу отметить и другую сторону этой проблемы: национальное чувство,
попавшее в ситуацию дискомфорта, может проявлять себя по-разному. До тех пор,
пока оно обращено на себя, можно говорить о его здоровье, но как только к нему
примешивается оттенок агрессии, начинается болезнь — национализм. Поиски
виновных, косые, хмурые, подозрительные взгляды на соседей, разного рода фобии ;
и истерия по поводу этих фобий — симптомы тяжелой болезни, которую переживает *
сегодня наше национальное самосознание. Оно как бы ие справляется с бедой, I к
свалившейся на наш дом. Психологически, эмоционально, интеллектуально §-
не справляется — и ищет врагов по всему свету и вокруг себя. Но это, мягко 2 |
говоря, поведение странное. Пока народу лгали, что ему хорошо живется, патриотизм • *
поддакивал или помалкивал. Как только народ узнал, что живет он из рук вон плохо,
1 Знание — сила № 6
блюстители патриотизма закричали: «Держи вора!». Немужественное это
поведение и какое-то, извините, нерусское. Я уж не говорю о тех грубых формах
национализма, скажем черносотенства, в основе которого оголтелое невежество
и погромные инстинкты.
Корресподнент: — Перед нами стоит столько сложных проблем. С чего начать?
Сейчас наблюдается ностальгия по ушедшим годам начала века — ностальгия
по неосуществленным возможностям и-несостоявшимся идеалам: с экранов те-
левцзоров, да и дома'-'ntfd гитару мы поем романсы белого офицерства, на
митингах развеваются андреевские флаги...
Л. Сараскнна: — Мне ие хочется представлять прошлое таким уж безоблачным.
Нужно совсем потерять чувство исторической правды, чтобы сказать, что общество
накануне первой мировой войны было идеально устроено. Наконец, если бы это
было так, то не было бы революции.
Но по сравнению с последующими общественно-политическими структурами
царский режим был достаточно либеральным, чтобы позволить расти многим
цветам. Именно поэтому Россия в начале XX века вступила в совершенно
небывалую пору — серебряный век, еще не осмысленный до конца и сегодня»
Культура доказала тогда, что она может быть вне всякой политики, а политика
должна быть такой, которая допускает самые разные формы культуры.
К проблеме возрождения, ренессанса нужно, я думаю, относиться разумно,
без истерии. Нельзя восстановить монархию, нельзя восстановить Россию образца
1913 года. Мы не можем впрыгнуть обратно в тот паровоз, который мчался семьдесят
лет назад, и ехать дальше. Мы не сможем делать вид, будто не было
семидесяти лет.
Удивляет догматизм мышления: ровно столетие назад русская интеллигенция
проклинала царизм и восхищалась революционерами, а сегодня она грустит по
монархии и проклинает тех, кто совершил революцию. Сто лет назад прогрессивно
мыслящий человек гордился своим атеизмом, а сегодня — своим православием и т. д.
По-моему, настоящий шанс в восстановлении утраченной культуры дает не мода,
не шараханье из стороны в сторону, не поиски панацеи, будь то православие или
марксизм, а только внутренняя свобода — и от власти, и от ливреи, и от моды.
Культура создается свободными людьми, а ие лакеями или попугаями.
Корреспондент: — Освоение культурных ценностей — длительный, кропотливый
процесс, а у нас сейчас он зачастую носит поверхностный и даже спекулятивный
оттенок, он находится на уровне дешевой сенсации, ничего общего с подлинной
культурой не имеющей. Ие кажется ли вам, что это таит в себе большие опасности?
Л. Сараскина: — В том, как мы штурмуем культуру, которая к нам
возвращается, проявляется один из самых привычных наших способов жизни — это
просто штурмовщина. Нет ничего страшнее, чем сделать духовную культуру массовой
Тем потоком информации, имен, событий, направлений, систем, которые мы так
судорожно возвращаем и в таких количествах поглощаем, можно не только
захлебнуться, но и как результат превратить его в ширпотреб. Мы не даем себе труда
заниматься работой души тихо, скромно, последовательно и, может быть, долго.
Сегодня мы потребили нравственную проповедь, завтра — что-нибудь про
Булгакова, отца Сергия, послезавтра прочтем полосу в «Литературке» про Бердяева,
искренне считая себя уже приобщенными к философской мысли, к нравственным
законам. И абсолютно забыв, что постижение таких, скажем, вещей, как «Столп
и утверждение истины» Флоренского, требует серьезной, кропотливой внутренней
работы наедине с собой.
Общество всегда существует в многоуровневых структурах: вот идет мощны/А
поток культуры, а вот идет обыденная жизнь. Где-то они пересекаются, где-то
происходит перераспределение сил человеческих, и каждый для себя находит свой
вариант. Я вас уверяю, что не все люди читают и должны читать Набокова или
Флоренского. Потому что у всех разные интересы, наконец, по-разному устроены
мозги. И речь идет вовсе не об элитарности. Демократичность — это не значит,
что все должны, обязаны читать все, это не привычный для нашего сознания
партминимум. Демократичность — это когда все могут, имеют возможность читать
все, что хочется. И тогда меняется психология читателя — возникает
естественная тяга, насущное стремление что-то прочитать или увидеть. Такое спокойное
отношение к достижениям культуры, без истерики, без ажиотации,— это то,
что нам сейчас необходимо. Главное — чтобы нашему обществу была обеспечена
свобода выбора.
Сейчас религия — разрешенная государством область, шлюз открыт, и, честно
говоря, ее пропаганда порой бывает безвкусной, навязчивой. Одно дело, когда
религия — это проблема духовного самоопределения. «Через какое горнило сомне-
ний моя осанна прошла»,— писал Достоевский. Другое дело, когда религиозная
идея входит в государственную программу. Тогда она перестает иметь отношение
к свободе совести и становится отраслью идеологии, обязаловкой^ от которой
всех рано или поздно затошнит, как уже было много раз со всеми идеологиями.
Духовная свобода подразумевает, что прилично быть кем угодно: верующим
и атеистом, баптистом и ортодоксом, буддистом и марксистом — лишь бы это
было действительно свободным выбором, а не шло от невежества или насилия.
Внутренняя свобода, требующая высокой степени ответственности, и свобода
выбора, требующая определенного мужества, непременно влекут за собой
терпимость каждого человека по отношению друг к другу.
Для того чтобы обрести человеческое лицо, чтобы войти в мировое сообщество
достойными партнерами, нам необходимо очень во многом переделывать самих
себя. Снова сошлюсь на Достоевского: «Хочешь переделать мир — начни с себя».
Корреспондент:— Что вы имеете в виду?
Л. Сараскина:— Не искать вину в другом. Установка на образ врага пустила
в нашем сознании корни, и мы еще не подозреваем, насколько они глубоки.
Враги меняются, но принцип остается. Все эти десятилетия мы прожили за
железным занавесом и во враждебном окружении «империалистических акул». А когда
занавес пал, оказалось, что внутри — враг на враге, а не «друг, товарищ и
^рат». По-видимому, утеряна главная нравственная и культурная традиция: «Ищи
$е в селе, а в себе».
Дело не в том, что среда заела. Посмотри, кто ты сам, в чем виноват и
за что будешь лично отвечать. О том, что русская культура — это культура
исповеди и покаяния, а русская стихия — это стихия глубокого переживания за
личный грех и собственную вину, у нас, к сожалению, забывают. Легче всего винить
кого-то, но посмотреть на себя куда труднее — это духовный подвиг.
Корреспондент:— Известно, что ломать легче, чем строить. Но если ломалось
десятилетиями, то на восстановление времени потребуется, наверное, гораздо
больше?
Л. Сараскина:— Для русской духовной традиции очень естественно
заниматься самокопанием,'самоусовершенствованием — обратить глаза зрачками в душу.
А это непременно ведет к осмыслению и переоценке своей жизни и окружающего
мира и, значит, вернее всего, к правильным, разумным поступкам.
Еще несколько лет назад была молчаливая, покорная и, согласитесь,
злокачественная страна, управляемая страхом и ложью. Когда же забурлило Отечество
«•аше, откуда ни возьмись появились люди, все понимающие, ничего не
забывающие. В каждом из нас вопреки застоям и запретам происходила внутренняя
работа, что-то копилось, что-то теплилось. Налицо бесспорное высвобождение
человеческого потенциала, возвращение здравого смысла. Значит, ие все потеряно.
Мы стоим перед фактом: страна, выламывающаяся из тоталитаризма, являет
собой зрелище довольно уродливое, и иным, наверное, оио быть пока не может.
Но я ие отношу себя к тем людям, которые считают, что Россия — это место
гиблое и сделать тут ничего нельзя. Моя душа, извините за высокопарный слог,
не приемлет такого тезиса, и обидного, и исторически несправедливого. Те светлые
мгновения в прошлом России, о которых мы знаем, внушают надежду и дают
силы. Только бы ие заставили нас вновь доказывать торжество какой-нибудь
теории, только бы ие загоняли палками в светлое будущее, а дали дышать и
жить по-человечески.
И еще. Нам ие понадобится такого немыслимого количества лет, чтобы сделать
свою жизнь спокойнее и счастливей, если сегодняшний школьник или студент будет
жить и учиться в иной культурной ситуации.
Мне кажется, что мы должны начать с выработки общенациональной
программы, которая должна войти в структуру образования. Если в эту структуру
fie будут заложены уже сейчас новые принципы, мы потеряем еще несколько
поколений. Нам нужно иметь обучение с многовариантной программой, чтобы
каждый имел возможность выбора. Мы нуждаемся в серьезной гуманизации
образования, в котором сфера искусства не иосит характер чего-то прикладного или
даже избыточного.
Для того чтобы вырастить первоклассного инженера, его нужно окунуть в
стихию художественного творчества. Непредсказуемость искусства плодотвориа, она
рождает новые идеи. Искусство существует и вне утилитарных целей его
использования, оио самоценно, является целью для самого себя — вот, что должно быть
наконец понято, осознанно. Отношение к культуре как к ценности первого
ранга, а не как к средству, которое обогащает, воспитывает, вдохновляет на
труд или подвиг и т. п.,— вот, иа мой взгляд, что должно быть заложено в
систему образования. •
Конечно, такая программа обучения не станет панацеей, но она должна иа- 5
мыть культурный ил, она должна нам дать первоначальный капитал. И когда | _
мы поймем, что свободное взаимодействие человека и культуры рождает много- «?
образие человеческого действия, поведения, мысли, только тогда мы сможем что-то • £
изменить в себе и в окружающем нас мире. • «|
1*
ДИАЛОГИ «ЗНАНИЕ — СИЛА»
В номере 4 журнала за этот год была опубликована дискуссия о путях
возможного выживания рода человеческого. Чтобы острее — и яснее! —
обозначить смысл столкнувшихся позиций, редакция вынесла
во врез два призыва:
«Вперед — к пещере!»
«Вперед — к искусственной биосфере!»
Авторы публикуемых в этом номере двух статей занимают иные позиции.
■Первый призыв они вообще не рассматривают, видимо, не считая его
хоть сколько-нибудь реалистичным.
Второй призыв опровергают расчетами.
Так, по выкладкам В, Горшкова, в современной биосфере содержится
живых организмов столько, сколько обозначает единица с бвабцатью семью
нулями. Число объектов, которыми придется управлять в искусственной
биосфере, должно быть того же порядка. Однако с такой задачей
немыслимо справиться при любом уровне компьютерной техники.
Какова же наилучшая экологическая стратегия?
В. Горшков,
доктор физико-математических наук
Единственная
стратегия
выживания
Слово «экология» — у всех на устах.
Но что же такое на самом деле экология?
В чем заключаются ее проблемы?
Исчезновение диких видов животных,
существующих где-то далеко от нас,
конечно, воспринимается с огорчением.
Однако большинство из нас никогда не
видели и никогда не увидят в
естественных условиях этих животных, и
разговоры об их охране обычно кажутся
отвлеченными, не имеющими отношения к
реальной жизни. Другое дело — реки и
озера, у которых мы живем; воздух в
городах, которым мы дышим; лес, в котором
мы отдыхаем. Это реально окружающая
нас среда. Очевидно, необходимо
прилагать любые усилия, чтобы среда
оставалась пригодной для нашего житья-бытья.
Казалось бы, ясно: нужно вести любую
хозяйственную деятельность так, чтобы
все загрязнения окружающей среды
тотчас же компенсировались ее очисткой.
Наиболее развитые страны уже
значительно преуспели в этом отношении, не
снижая уровня жизни людей. То же самое
можно, казалось бы, сделать и у нас.
Достаточно лишь перестроить
хозяйственную деятельность, перейти к
безотходным технологиям, и это решит все
экологические проблемы. Решит ли?
Сотни миллионов лет на Земле
процветает жизнь, и никаких загрязнений и
искажений окружающей среды не
ощущалось вплоть до второй половины
нашего столетия. Это значит, что жизнь в
девственной природе не создавала мусора.
Причем мусор не возникал нигде, в том
числе в любом достаточно малом
локальном участке.
Чистота окружающей среды
сохраняется за счет деятельности организмов
других видов, которые тем самым
позволяют жить первому. Жизнь любого
биологического вида возможна только в
строго определенном обществе
организмов других видов. Эти сообщества
организмов фауны и флоры образуют то, что
называется биотой, которая и способна
сохранить среду обитания неизменной.
Вот это уже экология.
5
о
о
8
25
О
■=;
с
:
О
Й
о
5
в. Горшков.
Ед инственная стратегия выживания
3
О
а:
О
к.
о
ц
О
О
б
Исследования девственной природы
показывают, что млекопитающие в
любых естественных сообществах
потребляют не более одного процента
продукции биоты. Оставшиеся 99 процентов
потребляются остальными видами
сообщества, которые и содержат окружающую
среду в пригодном для всех состоянии.
Млекопитающие — не властелины, а
тонкая настройка биоты. (Такой же тонкой
настройкой, по-видимому, были и
динозавры). Невозможно увеличить,
например, в десять раз долю потребления
млекопитающих и соответственно уменьшить
на десять процентов величину
«накладных расходов». Окружающая среда в
этом случае теряет устойчивость, и все
сообщество вымирает. Пример тому —
пастбище, которое при перевыпасе скота
превращается в пустыню.
Чем окружена окружающая среда?
И так ли это важно?
Обратите внимание: окружающая
среда всегда подвергалась внешним
воздействиям. Извергались вулканы, возникали
пожары, происходили оползни, сходили
лавины, падали на Землю крупные
метеориты. Эти события сопровождались
изменением рельефа, газового состава
атмосферы, температурного режима земной
поверхности.
Процессы в неживой природе могут
изменить концентрации многих
важнейших для жизни веществ, например
двуокиси углерода в океане, атмосфере и
почве на сто процентов за время около ста
тысяч лет. Большинство таких изменений
однонаправленны. Например,
вулканическая деятельность приводит только к
выбросам веществ из недр Земли в
окружающую среду. Так что за сотни
миллионов лет существования жизни
концентрация многих важнейших для жизни
веществ в окружающей среде должна
была бы измениться на несколько
порядков — настолько, что жизнь стала бы
невозможной. Этого не произошло.
А дело в том, что деятельность живых
организмов способна менять природную
среду намного быстрее. Один только
синтез органических веществ растениями
или только их разложение бактериями,
грибами и животными могут изменить
важнейшие компоненты окружающей
среды на сто процентов за время около
десяти лет. То есть в десять тысяч раз
быстрее, чем в отсутствие жизни!
Следовательно, наиболее серьезные изменения
окружающей среды может производить
сама биота. А значит, и компенсировать
любые изменения окружающей среды
может также естественная биота Земли.
Кроме того, содержание веществ в
окружающей среде определяется не
потусторонними силами, а опять-таки самой
биотой. Это не гипотеза, такой вывод
получен из огромного числа
эмпирических фактов. Почва континентов целиком
сформирована биотой. Величина
испарения на не возмущенных человеком
территориях суши полностью
контролируется растительным покровом. Рост
испарения охлаждает поверхность Земли так
же, как испарение пота охлаждает наше
тело. Концентрации всех потребляемых
живыми организмами веществ в океане
изменяются от поверхности к глубинам
в несколько раз. Разница эта
поддерживается функционированием жизни. Еслиу
представить себе такой трагический хо,^
событий, при котором исчезнет жизнь в
океане, концентрации веществ в
глубинах и у поверхности океана должны были
бы сравняться. Это привело бы, в част-
10 1,1
Жизнь в океане и атмосферная двуокись
углерода.
График показывает, как изменяется
концентрация растворенного неорганического
углерода с глубиной океана (Y — относительная
концентрация полного нерастворенного
неорганического углерода; X — относительная
концентрация растворенной двуокиси углерода Р*
Концентрация двуокиси углерода в
поверхностном слое океана находится в физическом
равновесии с атмосферной его концентрацией.
Нарастание концентрации Y с глубиной океана
связано с активностью океанической жизни:
водоросли синтезируют органическое вещество,
которое опускается на глубину (черная
стрелка). На глубине зто вещество разлагается
бактериями и зоопланктоном на неорганические
компоненты. В силу возникшей разности
концентраций возникает поток неорганического
углерода к поверхности. При уничтожении
живого содержимого океана концентрации в
глубине и у поверхности океана сравниваются.
Это приведет почти к утроению атмосферной
концентрации СОч и катастрофическому
увеличению приземной температуры на 3—5 °С.
Следовательно, жизнь в океане контролирует
концентрацию СО% и температуру окружающей
среды.
Распределение потребления продукции
растений по размерам тел растительноядных
организмов (бактерий, грибов, животных).
Сплошная линия — универсальное распределение,
наблюдаемое для нормально развивающихся
экосистем. Площадь под сплошной кривой
равна единице. Цифры — е процентах —
относительный вклад различных частей
гистограммы. Штриховая линия — современное
глобальное распределение на суше с учетом влияния
человека. Площадь под пиком такого влияния
соответствует пище людей, скота и
потреблению древесины. Разность площадей под
штриховой и сплошной линиями, характеризующая
разомкнутость биохимического круговорота,
получена по данным изменения глобального
круговорота углерода и близка к площади
антропогенного пика.
ности, к росту содержания в атмосфере
СО2 в несколько раз, росту парникового
эффекта и катастрофическому
повышению приземной температуры на
несколько градусов.
Итак, концентрации всех веществ,
используемых живыми организмами, и, по-
видимому, температура окружающей
среды поддерживаются на приемлемом для
жизни уровне именно биотой Земли.
Это достигается тем, что все
естественные виды организмов образуют сложные
сообщества, способные замыкать
биохимические круговороты веществ и
компенсировать все естественные внешние
возмущения окружающей среды.
Конечно, ясно, что детальный контроль
над всеми важнейшими компонентами
окружающей среды способны обеспечивать
только строго определенные
биологические виды. Значит, в природе могут
существовать не любые жизнеспособные
виды живых организмов, а только те,
которые в состоянии выполнять в рамках
существующих сообществ необходимую
работу по стабилизации окружающей
среды. Каждый вид сообщества
выполняет наследственно закрепленную за ним
конкретную работу и потребляет строго
определенную долю всей энергии,
поступающей в сообщество.
В сообщество не могут входить виды-
бездельники, не выполняющие никакой
работы, и тем более виды-гангстеры,
разрушающие согласованную
деятельность остальных видов. Все сообщества,
включавшие подобные виды, разрушали
окружающую их среду и были вытеснены
другими, то есть исчезли в процессе
естественного отбора. Значит, за
миллиарды лет природой была проделана
огромная работа, или, как мы бы сейчас
сказали, осуществлена программа, по
которой из всех возможных
жизнеспособных видов реально отобрано и
существует лишь ничтожно малое количество
уникальных рабочих видов. Уничтожение
любого из этих видов нарушает
структуру сообщества и разрушает
устойчивость окружающей среды.
Как выжить в этом мире?
Мне кажется, не нужно особых
аргументов, чтобы высказать следующую
очевидную идею: виды и их сообщества,
быстро приспосабливающиеся к любым
условиям, не могли бы стабилизировать
окружающую среду. Это попросту
оказалось бы им не нужно.
Более того, в этом случае произвольно
изменяющаяся среда неизбежно
постепенно перешла бы в состояние,
непригодное для любой жизни. И жизнь на Земле
давно бы исчезла. Только генетически
достаточно устойчивые виды могут
успешно и быстро компенсировать все
флуктуации существующих внешних
условий.
Для этого нормальная генетическая
информация вида должна сохранять
консервативность и не меняться по мере
изменения внешних условий как
минимум в течение сотен и тысяч лет.
Компенсация всех внешних возмущений
окружающей среды должна происходить
достаточно быстро, чтобы любые виды
сообщества не попадали на длительное
время в неестественные условия и распад
генетической программы не успевал
захватить значительную часть особей
популяции. Именно для этого необходима
огромная, по сравнению с внешними
возмущениями, величина возможного
воздействия биоты на окружающую среду.
03
О
о
t:
5
к.
S
О
С:
о
В. Горшков.
Единственная стратегия выживания
5
О
8
5
CQ
О
О
-О
Вот для чего запасливая природа
создала такой мощный потенциал!
Сохранение пригодной для жизни
окружающей среды в минувшие
геологические эпохи означает, что сообщества
прошлых эпох были также способны
контролировать условия окружающей их
среды. Эволюционная смена сообществ
происходила (по-видимому, за редкими
исключениями) без утраты этой
способности. Однако за времена порядка сотен и
тысяч лет никакой смеиы сообществ
произойти не может. За такие периоды
времени сообщества могут быть только
разрушены, что немедленно должно
сказаться на состоянии окружающей среды.
И тут появился человек...
Ну а что будет, если какой-либо вид
случайно превысит естественную долю
потребления? Очевидно, остальные члены
сообщества будут реагировать на него
как на внешнее возмущение. Во всем
сообществе начнутся процессы,
компенсирующие воздействие вида-нарушителя,
и они в конце концов приведут к
понижению его доли потребления до
нормального уровня. Если возвышение вида-
нарушителя будет достаточно
длительным, то произойдет локальное искажение
окружающей среды в области,
занимаемой таким сообществом. Оно потеряет
конкурентоспособность и будет
вытеснено другими, в которых не нарушена
естественная доля потребления каждого
вида.
Если искусственно поддерживать долю
потребления одного вида на завышенном
уровне во всех сообществах, то они будут
способны компенсировать воздействие
этого вида вплоть до некоторого
порогового уровня. Выше порога деятельность
сообществ дезорганизуется, и
устойчивость окружающей среды нарушится.
Для крупных животных — с массой
больше десяти килограммов — в любых
сообществах этот порог соответствует их
потреблению около одного процента
продукции биоты. При превышении этого
порога, как в случае перевыпаса скота,
сообщества разрушаются. Так, айсберг,
испытывая давление, до некоторого
порогового значения сохраняет устойчивость
в наклонном положении. Но при давлении
выше порога ледяная гора может
перевернуться, производя значительно
большие разрушения, чем сила давления.
Человек, как известно, возник в
Африке как один из видов африканской биоты.
В рамках своего естественного
сообщества человек, как и все остальные виды,
выполнял определенную работу по
стабилизации условий окружающей среды. С
прогрессом технологии человек
постепенно увеличивал свою долю потребления
продукции биоты. Однако пока она была
ниже порога, составляющего, как у всех
млекопитающих, величину около одного
процента продукции биоты, естественные
сообщества видов были способны
компенсировать все неблагоприятные действия
человека, сохраняя неизменной
окружающую среду.
Вплоть до прошлого столетия
глобальная доля потребления людей не
превышала порогового значения. Правда, в
некоторых областях, городах и даже
отдельных странах Европы потребление людей
было значительно выше. Однако
остающаяся часть биоты справлялась с
компенсацией всех производимых человеком
возмущений. И загрязнений в ией не на%
капливалось. Воздух, вода рек, озер и
морей оставались чистыми, пригодными
для жизни человека. Проблемы
загрязнения окружающей среды ие возникало.
Иное дело — в нашем столетии. Доля
потребления человеком продукции —
пища людей, скота, потребление
древесины — выросла до десятков процентов.
Это больше чем на порядок
превосходит допустимый порог устойчивости
биоты. Биота континентов перестала
компенсировать возмущения окружающей
среды человеком.
Более того, разрушенные сообщества
сами стали загрязнителями окружающей
среды. Сейчас уже биота континентов*"
выбрасывает в атмосферу (а не
поглощает из нее) почти столько же двуокиси^
углерода, сколько ее поступает от
сжигания ископаемого топлива.
Дальнейшее разрушение естественной
биоты может привести к эффекту
переворачивающегося айсберга. Из-за
огромной мощности глобальной биоты после
полного разрушения взаимодействия
видов в сообществах она будет
способна загрязнить окружающую среду в
десять раз больше, чем это делают
современные предприятия. Даже если
перевести все — все! — промышленные
предприятия на безотходные технологии, мы
получим уменьшение загрязнений лишь
на десять процентов, а это на глобальному
состоянии окружающей среды не
скажется.
Для ликвидации всех загрязнений и
восстановления приемлемой для жизни
среды необходимо было бы создать
искусственный аналог естественных сообществ
биоты, который способен был бы
замыкать круговороты веществ и
компенсировать все внешние возмущения.
Разрушенные — «запороговые» — сообщества
биоты для этого непригодны. Быстрое
развитие современной компьютерной
техники вселило во многих надежды на
возможность создания подобной системы.
Однако информационные потоки в самой
естественной биоте больше чем иа десять
порядков превосходят предельно
достижимые во всех компьютерах мира.
Жизнь клеток контролируется на
молекулярных размерах, которые выполняют
функции ячеек памяти этих естественных
компьютеров. Эффективность
переработки информации в них давно достигла
возможного максимума. Достаточно
вспомнить развитие зародыша в яйце.
Естественные компьютеры в виде
микроскопических живых организмов, в
которых вычислительные устройства
совмещены с элементами активного
воздействия на окружающую среду, покрывают
всю Землю несколькими сплошными
слоями. Для того чтобы сравниться в
скорости переработки информации с
естественной биотой, человечеству пришлось
бы покрыть всю Землю, включая океан,
■ сплошной сетью идеальных компьютеров
величиной с бактерию с ячейками
памяти молекулярных размеров и иметь
программы и математические модели,
сравнимые с генетическими программами
нескольких миллионов естественных
биологических видов биосферы, то есть, по
сути дела, воссоздать заново всю
естественную биоту Земли.
Но даже если бы это было возможно,
то «накладные расходы», связанные со
стабилизацией окружающей среды,
поглощали бы, как и в естественной био-
те, не менее 99 процентов энергии, ис~
пользуемой цивилизацией. На нужды
самого человека, определяющие его
уровень жизни, все равно осталось бы не
более одного процента. Кроме того,
стабильность климата Земли может
разрушиться при перестройке бюджета
солнечной энергии. Недопустимо изменять этот
бюджет на величину, которая
превышала бы мощность продукции биоты.
Поэтому общее потребление энергии
цивилизацией также не может превышать
мощность продукции глобальной биоты.
Следовательно, на прямые нужды людей все
равно осталось бы столько же, сколько
они имели в рамках естественной биоты
до ее возмущения, когда никаких затрат
труда на стабилизацию окружающей
среды не требовалось.
Только в естественных
сообществах — спасение
Почему же в процессе биологической
эволюции не возникали виды и
сообщества, дестабилизирующие окружающую
среду? И почему разрушающие
окружающую среду технологии все время
появляются в ходе научно-технического
прогресса?
Время смены технологий имеет порядок
десяти лет. Время же истощения
большинства невозобновимых ресурсов —
материалов, топлива — ста лет. Поэтому
стихийное развитие научно-технического
прогресса происходит в условиях
кажущегося изобилия. Ресурсосберегающие
технологии требуют больших затрат и
оказываются неконкурентоспособными
0,1
1650
1900
1950
2000
Годы
Потребление энергии человеком и
разрушение биосферы.
р+ — климатический предел
энергопотребления (превышение этого предела выводит
изменение приземной температуры за пределы
естественных колебаний); р+ совпадает с
мощностью органического синтеза всей биосферы;
Мв — наблюдаемая мощность сокращения
массы органического углерода суши; pj —
мощность энергопотребления человечества (в
основном сжигания ископаемого топлива); р~^ —
мощность пищи людей и потребления
древесины; pv~ — допустимая мощность потребления
пищи позвоночными животными суши в
биосфере, совпадающая с порогом нарушения
принципа Ле Щателье в биосфере; pv случайно
совпадает с доступной мощностью
возобновимых энергоресурсов (в основном с
гидромощностью). Области энергопотребления человека:
I — стационарная биосфера, подчиняющаяся
принципу Ле Шателье; II — разрушающаяся
биосфера (экологически запрещенная:
антропогенное возмущение, основанное на
невозобновимых знергоресурсах, превосходит порог
нарушения принципа Ле Шателье); III —
климатически запрещенная область.
по сравнению с ресурсоистощающимн.
Первые быстро вытесняются последними.
Время эволюционной смены видов в
сообществах имеет порядок миллиона
лет. Время же истощения биологических
ресурсов окружающей среды (при полной
разомкнутости круговоротов веществ в
биоте) — десяти лет. Значит» эволюция
идет в условиях, крайне далеких от
изобилия. Любое изменение видового
состава сообщества, связанное с
отклонением от замкнутости круговоротов,
приводит к немедленному искажению
окружающей среды, потере
конкурентоспособности сообщества и к вытеснению его
другими. Естественная биота никогда не
использовала невозобновимые ресурсы.
Для того чтобы ресурсосберегающие
технологии приобрели наибольшую кон-
а-
2
О
:
о
о
8
о,
с
к.
О
-Q
^
-а
В. Горшке».
Единственная стратегия выживания
Co
й
с
5:
s
о
с
О
S
курентоспособность, нужно отказаться от
использования невозобновимых ресурсов,
а это автоматически приведет к
необходимости использования безотходных
технологий. Если при этом антропогенное
воздействие на биоту упадет ниже
порогового уровня, то она перейдет в
естественное состояние, восстановив свою
способность компенсировать все внешние
возмущения.
Современное энергопотребление на 90
процентов основано на невозобновимых
ресурсах. Отказ от них и переход только
на возобнови мые ресурсы при ведет к
сокращению энергопотребления
примерно в десять раз. Чтобы при этом не
разразилась катастрофа, должно произойти
и сокращение численности населения.
Это, в свою очередь, сократит
антропогенное возмущение континентальной био-
ты, то есть оно снизится до порогового
уровня. Поддержание энергопотребления
на современном уровне даже при
переходе к так называемым экологически
чистым источникам энергии означает
продолжение разрушения биоты и,
следовательно, окружающей среды.
Весь процесс преобразования
взаимоотношений человека с природой должен
быть растянут во времени настолько,
чтобы технологический процесс успел
перестроиться на ресурсосберегающие
технологии. Это вполне реально может
произойти за время от нескольких десятков
до сотни лет. За это же время должно
произойти уменьшение численности
населения — примерно в десять раз.
Традиционная боязнь депопуляции и
политическое стимулирование высокого
престижа многодетных семей связаны с
неизбежной в прошлом потерей
конкурентоспособности нацией, сокращающей
численность населения, в сравнении с
нацией, увеличивающей ее. Эта
опасность исчезнет, если перейти ко
всеобщему пропорциональному сокращению
численности населения всех наций (при
безусловной сохранении популяции
малых народов).
В последнее время престиж
многодетных семей быстро снижается во всем
мире, и человечество морально
практически подготовлено ко всеобщему
переходу на семьн с малым количеством
детей. Таким образом, рассматриваемая
возможность реальна со всех точек
зрения.
Программа сокращения
антропогенного воздействия на биоту и
восстановления ее устойчивости может оказаться
успешной при условии, что уже сейчас
будет полностью прекращена экспансия
хозяйственной деятельности и освоение
все еще не искаженных цивилизаций
естественных участков биосферы. Они
должны стать реальными источниками
восстановления биоты. Это может быть
обеспечено прекращением роста
потребления всех видов энергии. В первую
очередь — развития ядерной энергетики и
гидроэнергетики. Естественная биота не
могла выработать способность
компенсировать радиоактивное заражение боль
ших территорий или крупномасштабного
изменения рельефа местности,
связанного с постройкой гигантских плотин. В то
же время естественная биота «умеет*
компенсировать нарастание
концентрации углекислого газа в атмосфере.
Поэтому сжигание ископаемого топлива при
постепенном его сокращении, по-видимо-
му» будет представлять наименьшую
опасность для окружающей среды по
сравнению со всеми альтернативными
источниками энергии.
Итак. Нет никаких оснований
надеяться, что биота Земли приспособится
любым антропогенным искажениям окру
жающей среды, а человек путем
«рациональной» хозяйственной деятельности
сможет «восстановить и преумножить*
биологические ресурсы планеты,
избавившись от всех загрязнений окружающей
среды.
Есть единственный путь сохранения
пригодной для жизни окружающей
среды — восстановление естественных
сообществ биоты.
Причем в количестве, достаточном для
компенсации всех вносимых людьми
возмущений. Так как поверхность Земли
ограничена, то людям придется
потесниться, чтобы дать возможность этим
сообществам занять большую часть
земной поверхности. Вот почему охрана
диких видов — несмотря на то, что мы их
никогда не видели и не увидим,—
становится первоочередной зада-чей в
глобальных масштабах. Переход же на без
отходные технологии может уменьшить
лишь локальные загрязнения вблизи
больших городов. Не больше того.
К. Лосев,
диктор географических наук
Человек,
управляй
самим собой!
Необходимое послесловие
к статье В. Горшкова
В ответ на вопрос корреспондента газеты
«Известия»: «А у вас самого есть какие-либо
планы о том, что касается экологической
безопасности?», известный исследователь
океана Жак-Ив Кусто ответил: «Если
говорить о целостной системе, то нет».
Надо сказать, что такой целостной
программы не просматривается ни в биосферной
и экологической программе АН СССР, ни в
Международной геосферно-биосферной
программе, ни во многих других
краткосрочных и долгосрочных программах. И все же
молчаливо предполагается, что некая
система экологической безопасности существует.
Более того, широкое распространение
получила стратегия, основой которой служит
переход на тотальную очистку
производственных сбросов, внедрение безотходных
технологий, использование экологически
чистых и практически неограниченных
источников энергии — таких, как термоядерная
энергия или солнечная энергия пустынных
районов. Базируется эта стратегия на
предположении о том, что все экологические
проблемы обусловлены только
производственным загрязнением.
В рамках таких представлений
намечаются и уже заключаются международные
соглашения: о системах мониторинга
загрязнений, о сокращении выбросов хлоруглеро-
дов, углекислого газа и серы, создаются
многие региональные программы.
На самом деле подобную стратегию можно
сформулировать только как «стратегию
страуса». С начала нынешнего столетия
потребление исходных продуктов и воды
возросло более чем в 10 раз и сейч ас
достигает соответственно 20 тонн и 800 тонн
на душу населения Земли ежегодно. Рост
этот продолжается при достаточно быстром
росте самого населения.
Хотя с развитием цивилизации
физиологические потребности организма человека в
пище и воде остались практически
неизменными, потребности в разнообразных
ресурсах для поддержания жизни человека
в условиях развивающейся цивилизации все
время возрастают. Эти «накладные
расходы» вряд ли могут быть уменьшены за
счет экономии. Наоборот, они будут
возрастать. Очистные сооружения, безотходные
технологии только увеличат эти расходы.
Человек вынужден будет занимать новые
пространства под населенные пункты,
дороги, сельскохозяйственные поля, вытесняя
биосферу в национальные парки,
заповедники, зоопарки.
Попытки убедить человечество в
необходимости сохранения биологического раз-
нообразия естественной биоты до сих пор
обосновываются тем, что большинство диких
видов может быть пригодно для прямого
использования человеком в будущем, а
также чисто эстетическими соображениями.
Между тем число используемых
человеком культурных и диких видов
сокращается, и нет оснований предполагать, что
виды, без которых человек обходился в
прошлом, неизбежно понадобятся ему в
будущем. Поэтому в рамках «стратегии страуса»
кажется чрезмерным расточительством
тормозить прогресс и развитие цивилизации
ради сохранения некоторых видов
естественной биоты.
Сильно деформировав естественную биоту,
цивилизованный человек вынужден будет
сам управлять ее деятельностью,
обеспечивая высокую чистоту как безотходного
производства, так и «безотходность»
естественной биоты. Для всего этого
необходима управляющая система невиданного
масштаба, которая бы с нужной степенью
точности решала проблемы, ранее
обеспечиваемые невозмущенной, недеформированной
биотой. Такой этап было бы правильно
назвать «командно-управляющим». Однако
возникает вопрос, возможно ли вообще
создание подобной управляющей системы?
Другой вопрос — во что такая система
обойдется человечеству? Модели участников
Римского клуба, в которых учитывается
стабилизация прироста населения,
ресурсосберегающие технологии и технологии,
сохраняющие существующие сейчас условия
окружающей среды, описывают такой
сценарий развития цивилизации к середине
XXJ века, при котором жио. анный
уровень снизится до уровня примерно 1920
года. Скорее всего, гигантская управляющая
система (если ее вообще можно создать)
потребует таких ресурсов, что для развития
самой цивилизации и удовлетворения
непосредственных нужд человека, возможно,
останется меньше ресурсов, чем имел дойн
дустриальный человек, живший в
невозмущенной биосфере.
Однако есть и другая стратегия развития
человека, основывающаяся на понимании
того, что биосфера — это некоторая
целостная система, выполняющая определенную
программу и в своих собственных
интересах стабилизирующая себя и окружающую
среду и гасящая внешние и внутренние
искажающие воздействия. Такая система
не может не реагировать адекватно на
воздействия, вызываемые человеком. До
определенного порога она их гасит, а затем
теряет устойчивость и начинает
разрушаться. Человек, хотя и поднялся над
биосферой, тем не менее остается ее частью в
том смысле, что, разрушив биосферу, он
разрушит и самого себя. В рамках такого
подхода нужна стратегия, которая
заключалась бы в сознательном управлении
человеком не производством и биосферой,
а самим собой как биологическим видом,
уже переступившим все пороги и запреты.
Очевидно, что целостная концепция
экологической безопасности, из которой
вытекала бы такая стратегия, должна включать
биологические, экономические» социальные и
политические аспекты. В работе В. Горшкова
обоснована именно такая концепция
экологической безопасности и выживания
человека. Одновременно показана практическая
невозможность реализации «стратегии
страуса».
s
I
и
9
о
Волшебные заповеди
Их предлагает вам инициативная
группа «Давид против Голиафа»,
созданная в Германии. Но почему они
волшебные? Да потому, что если
каждый из нас будет жить в
соответствии с этими заповедями, то
число проблем, так беспокоящих
сейчас человечество, значительно
сократится.
1. Я хочу делать все, чтобы не
загрязнять воздух.
2. Я хочу делать все, чтобы вода
оставалась чистой.
3. Я хочу делать все, чтобы
сохранить ландшафт и уберечь от
разрушения почву.
4. Я хочу делать все, чтобы
уменьшить свое личное потребление
энергии и использовать меньше сырья.
5. Я хочу делать все, чтобы защитить
животных.
6. Я хочу делать все, чтобы
сохранить многообразие растительного мира.
7. Я хочу делать все, чтобы
поддержать выращивание и продажу
полезных для здоровья продуктов питания.
8. Я хочу делать все, чтобы было
как можно меньше отходов.
9. Я хочу делать все, чтобы не
создавать лишнего шума.
10. Я хочу делать все, чтобы стать
потребителем с разумным отношением
к окружающей среде,
11. Я хочу делать все, чтобы
выполнять эти десять заповедей в
повседневной жизни.
А вы? Хотите стать волшебником?
Тогда присоединяйтесь к авторам этих
пожеланий.
141.
оо
оо
оо
оо
оо
оо
00
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
00
оо
оо
оо
оо
оо
ВО ВСЕМ МИРЕ
U
*А
12
Виноваты люди
Французские исследователи
установили, что дно
Атлантического океана загрязнено
свинцом, лопавшим сюда с
суши. Причем в поверхностном
слое придонных осадков его
концентрация выше, чем в
более глубоких слоях. Это
результат хозяйственной
деятельности людей, а отнюдь не
следствие длительного
природного процесса, как считалось
до сих пор.
Белок
из крапивы
Ученые разных стран уже
давно ищут методы получения
питательного белка
непосредственно из растений.
Недавно в Болгарии запатентовано
изобретение, позволяющее из
крапивы двудомной извлекать
белок, пригодный для
использования в пищевой
промышленности. Как показали
исследования, крапива превосходит
многие традиционные
культурные растения как по
содержанию в ней белка, так и по
урожайности зеленой массы.
Например, с одного гектара
люцерны получают примерно
2,5 тонны белка, а с одного
гектара крапивы — 4—S тонн.
После обработки ее паром
возникает целлюлозная масса.
Выжатый из нее сок
содержит все растворимые белки,
которые далее выделяют
химическими или физическими
методами. После высыхания
концентрат содержит около
пятидесяти процентов чистого,
хорошо сбалансированного по
аминокислотам белка, что в
три раза превосходит его
содержание в телятине.
Благодаря высокой урожайности
крапивы — от 100 до 120 тонн
зеленой массы на гектар, ее
долголетию — от 20 до 25 лет,
а также ее неприхотливости
болгарские ученые находят
в этом растении источник
белка в будущем.
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о,
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
°|
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
4
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
Квадратура круга:
решение есть!
У математики, как всякой
другой науки, достаточно
своих неразгаданных тайн.
Скажем, знаменитая задача
квадратуры круга уже более двух
тысячелетий занимает умы
великих математиков. И вот
появилось сообщение, что
венгерский математик Миклош Лац-
кович нашел ключ к этой
проблеме. Подобные утверждения
были и прежде, но на этот раз,
похоже, есть основания
считать, что решение
действительно найдено.
Напомним сущность задачи:
«существует ли квадрат,
площадь которого точно
соответствует плошали данного
круга, причем преобразования
можно совершать только с
помощью линейки и циркуля.
Венгерский ученый доказал,
что любой круг можно
разделить на конечное количество
различных фигурных
элементов, из которых можно
составить квадрат.
Метод доказательства,
изложенный автором на сорока
страницах, тщательно
проверили американские
математики. Все эксперты отметили
^безупречность доказательства.
Шутки
природы
Глядя на этот снимок,
можно подумать, что кто-то
ради забавы аккуратно скатал
эти рулоны снега. Но
человек тут ни при чем. Это
проделки природы.
«Украшения» из слоеных снежных
роликов были запечатлены
фотографом в одном из
холмистых местечек
американского штата Вермонт. А созда-v
ны они в результате резких
изменений погоды. Однажды
ночью низкая температура
превратила снежный покров
в твердую корку. На
следующий день на эту корку выпал
легкий рассыпчатый снег и
прилип к ней. Потом подули
ветры со скоростью около
сорока миль в Ч1С, и тогда
О
О
О
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
с
о
о
о
о
о
-о
*
о
о
о
'О
о
■о
о
о
о
началось как бы сдирание
верхнего слоя свежего снега
и скатывание его в цилиндры
диаметром до нескольких
футов.
Слоистая
Вселенная
Группа австралийских,
английских и американских
астрономов проанализировала
данные о расположении
галактик на «срезе» Вселенной
длиной семь миллиардов
световых лет. То, что они
расположены неравномерно,
известно давно. Но теперь
выяснилось, что эта неравномерность
имеет свою упорядоченность:
галактики расположены
«слоями», отделенными друг от
друга на 420 миллионов
световых лет. На «срезе» в семь
миллиардов световых лет
(около половины диаметра
Вселенной) обнаружено
тринадцать слоев галактик.
Многие астрономы считают,
что теория Большого взрыва
и образования вслед за ним
галактик вряд ли объяснит
возникновение таких слоистых
структур.
Удобно
и экономно
Бережное расходование
энергии — одна из примет
ежегодной женевской
выставки изобретений. На выставке
прошлого года всеобщее
внимание привлекло изобретение
французского конструктора,
создавшего автомобиль, в
котором значительная часть
энергии торможения
используется для движения
автомобиля. При езде по городу
это позволяет экономить
более сорока процентов бензина.
Старые, хорошо знакомые
вещи приобретают новые
качества, становятся более
удобными. Обычный с виду
велосипед, оказывается, может
превратиться в тандем, то есть
в велосипед с двумя
сиденьями, расположенными одно за
другим, и с двумя парами
педалей. Однако премия
публики была присуждена одному
швейцарцу за четырехногий
стол — он может стоять на
неровном полу, не качаясь.
Улыбку посетителей (но не
премию) завоевали два
изобретения: подушка, на
которой спящий никогда не
храпит, предложенная
изобретательницей из Австралии, и
сиденье для унитаза,
одновременно служащее весами.
О
О
О
О
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
Рисунок Е. Силиной
Судно
с колпаком
В некоторых странах на
кабинах грузовых
автомобилей нередко монтируются
теперь так называемые спойле-
ры — колпаки из прозрачного
полистирола, чтобы несколько
уменьшить сопротивление
воздуха при быстрой езде.
Японцы решили применить
подобный колпак для грузовых
судов.
Фирма «Митсуи»
использовала для этого
эксперимента огромное грузовое судно
«Космос Венче», построенное
специально для перевозки
легковых автомобилей, — в его
трюмах и на палубах
размещаются 4700 машин. Спой-
лер на этом судне
закрывает его от носовой части до
вершины палубных надстроек,
придавая носовой части
судна большую обтекаемость,—
ветер скользит по
полистироловой пленке, почти не
встречая сопротивления. В
результате потребление горючего
снизилось от трех до семи
процентов в зависимости от
направления и силы ветра.
Голубое золото
Аргентинский ювелир Анто
ниасси, живущий в Буэнос-
Айресе, разработал
технологию получения голубого
золота. В течение пяти лет
экспериментировал он с
различными материалами и
сплавами, чтобы окрасить желтый
металл в голубой цвет. Во
время опытов в его мастерской
неоднократно случались
взрывы, но это не останавливало
упорного искателя. Искусные
ювелиры сумели уже создать
белое и красное золото, а вот
голубое удалось только ему.
Полученный им сплав
содержит, кроме красящих
присадок, 90 процентов чистого
золота и поэтому считается
полноценным золотом.
Химический состав голубого
золота Антониасси держит в
секрете, но специалисты
предполагают, что без кобальта здесь
не обошлось.
13
АНТОЛОГИЯ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ МЫСЛИ
Ю. Латынина
«Собственность
есть кража»1
С двух точек зрения можно поглядеть
на современную историю.
Есть социально-экономические
причины, породившие тоталитаризм XX века.
И есть пласт идеологических архетипов,
повторяющихся на протяжении
тысячелетий с завидной неизменностью — в
самых разных формах, социальных
институтах, верованиях.
В ирригационных обществах, где
экономику регулировало государство, то есть
не предприниматель, а чиновник, где
частная собственность жестко
ограничивалась и зависела не от рынка, а от
бюрократии, где был государственный
культ императора и сельская община в
роли коллективного раба, там эти
идеологические архетипы составляли самую
основу существующего порядка.
Но эти идеи были и просто
безобидным философским протестом против
социальной реальности — так античные
мыслители и поэты вздыхали о золотом
веке, «когда ни у кого не было частной
собственность» (Юстин), описывали
счастливые народы, которые живут, «считая
все имущество общим владением всех»
(Эфор о скифах); эти описания
возродились в европейских утопиях.
Иногда такие идеи приводили к
революциям, и тогда эти революции большею
частью провозглашали восстановление
древних порядков. Будь то Спарта, где
царь Агид, а затем царь Клеомен в III
веке до новой эры восстанавливают
имущественное равенство; будь то Китай, где в
XIV веке сыну крестьянина-бедняка,
основателю династии Мин Чжу Юаньчжа-
ну удается обновить древние порядки и
«запретить корыстолюбие» путем
тотальной регламентации общества; будь то
Мюнстерская коммуна анабаптистов, где
с 1533 года Иоанн Лейденский
неустанно собственноручно рубит головы,
возрождая первоначальную общность иму-
шеств.
Набор идеологических архетипов,
которым можно описать создаваемые мифы,
неожиданно однообразен. Главная черта
конструируемого на их основе мира —
замкнутость, механическая замена
целостности.
Утопии и физически любят замкнутое
пространство — либо огороженным
остров, либо сразу целый мир. На
практике воплощаются сразу оба варианта:
осуществленная утопия отрезает себя от
мира железным занавесом и объявляет
себя миром, единственно верным.
Идеологические архетипы,
реализовавшиеся в тоталитаризме нашего
времени, во все времена создавали образ
единственно правильного — ив этом тоже
замкнутого — мира, не подлежащего
изменениям и развитию. Он замкнут от
всяких «инородных» идей,
самодостаточен. Человек, природа, общество
подлежат не столько изучению и объясне
нию, сколько переделке. И религии, и
науке разрешено существовать лишь в
виде магии, предназначенной для такого
нормативного существования.
Замкнутости в пространстве
соответствует вечность во времени. Но эта
вечность оборачивается лишь
неразличением между прошлым и будущим, и даже
утопии, исповедующие идеи прогресса,
странным образом черпают свои
экономические идеалы из далекого прошлого. В
конечном счете это вечность не
изъявительного, а сослагательного наклонения,
существующая лишь на словах, и отсюда
та приравненность слова к вещи,
штыка — к перу, творения — к именованию,
которая и лежит в основе идеоло-
гии.
Привычные слова обретают в этом мне
ре другой, древний смысл. Можно
сколько угодно утверждать приоритет
личности, но само понятие личности тут
возвращается к своему истоку — к роли,
исполняемой в ритуале; можно говорить
о демократии, но по самой своей
природе власть в таком обществе
выражает себя не через систему законов,
позволяющих все то, что не запрещено, а
через систему предписаний,
запрещающих все то, что не приказано.
Замкнутость характерна и для
экономических представлений утопического
сознания. Это легко проследить на
ключевом понятии «собственность»
Наиболее известна его трактовка по фразе
Прудона: «Собственность есть кража».
14
Впрочем, почти в тех же словах
формулирует его в XII веке Цезарий Гейстер-
бахский: «Всякий собственник есть либо
вор, либо наследник вора».
Вот этому-то идеологическому
архетипу и будет посвящена наша статья.
Возьмем два суждения, максимально
разделенных временем, местом,
социальной и психологической обстановкой.
В обществах в период распада родовой
экономики (в Центральной Африке и по
сей день, к примеру) широко
распространено представление, что чрезмерно
удачливый земледелец или добытчик —
колдун и вор. Если у него вырос лучший,
ч;ем у соседа, урожай,—■ это потому, что
он украл у соседа духов урожая.
Другое суждение — В. И. Ленина, не
раз заявлявшего, что улучшенное
хозяйство объясняется только «... присвоением
чужого труда... и видеть источник этого
обильного воздаяния в личном усердии
хозяина... могут только самые жалкие
прихвостни буржуазии» (Ленин,
собственно, повторяет Марксову теорию
первоначального накопления/только по
отношению к крестьянину).
Несмотря на всю разницу двух
примеров, в них есть нечто общее. Они
объясняют происхождение прибавочного
продукта, исходя при этом из идеи
замкнутой вселенной с постоянной,
неменяющейся суммой благ. Парадокс в том, что
так описывают как раз становление
общества, сумма материальных благ
которого возрастает через деятельность
человека.
Оба примера связаны с концепцией
детерминированной вселенной, из
которой исключена и случайность, и
свободная воля человека.
Африканская идея осмысляет не просто
ту собственность, что необходима для
ежедневного пропитания и издавна
представляется частью самого человека. Она
осмысляет неизвестно откуда взявшийся
прибыток. То есть тот самый
прибавочный продукт, который превращает
собственность из необходимого условия
человеческого существования в необходимое
условие человеческой свободы. Она
направлена против вектора развития
общества, но исходит из вроде бы
общепринятой картины мира, который держится
соблюдением меры. Избыток, появившийся
у человека, оказывается ущербом, на не
сенным мирозданию. При этом сам
объект анализа, принадлежащий новому
времени и новому миру, от анализа-то и
ускользает. Понятие производства
отсутствует — оно вытесняется понятием
распределения, присвоения.
Точно так же и у Ленина получается,
что если ты вырастил в три раза больше
картошки, чем ленивый сосед, — тут не
твое трудолюбие, а «присвоение чужого
труда», кража. Если ты не поленился
завести молотилку, скопив на нее деньги,
то ты не деньги заработал, а украл у
общества «продукт общественного труда,
достающийся в руки частных лиц», и
если у соседа жена хворая и грыжа, а
у тебя — пятеро дюжих сыновей, то тут
дело не в случае, а в неизбежной
«массовой экспроприации KpecTbHHcfBa».
Наконец, и в том, и в другом случаях
идея имеет чисто прагматическую
направленность — она оправдывает
имущественный передел. Некоторые общества
знают н добровольный передел,
подобный индейскому лотлачу, раздаче
собственной прибыли, учиняемой
меланезийским бигменом, земельным переделам у
древних германцев, евреев, римлян; и
насильственный обмен, вплоть до
описанного Л. Поспишилом случая у папуасов
капауку, когда от сыновей человека,
чрезмерно, по мнению племени, богатого и
скупого, потребовали убить отца.
Что касается прагматической
направленности второго нашего примера, то тут
советский читатель на протяжении
семидесяти лет сам проходит курс наглядной
антропологии.
С пятого века до новой эры греческая
мысль начинает усиленно размышлять об
общественном устройстве.
Размышляют в основном о государстве,
не совершенствуемом, но совершенном.
Греческие утописты — от Антисфена до
Ямбула — неизменно рисуют идеал
закрытого общества. Он восходит так или
иначе к мифическому золотому веку,
когда ни у кого не было ни недостатка, ни
избытка.
Рассмотрим, как реализуется этот
идеал в «Законах» — последнем диалоге
Платона.
Целью изображенного в «Законах»
общества может считаться стремление
«изгнать неблагородную страсть к наживе».
Вся земля поделена между
гражданами на равные участки, причем «каждый
должен считать свой надел общей
собственностью государства». Продажа и
покупка земли запрещена. «Земли,—
пишет Платон,— надо столько, чтобы она
была в состоянии прокормить это число-
людей при условии их рассудительности,
но не более». Он требует, чтобы земля
была неважного качества и чтобы таким
образом люди не смогли завести себе
излишка, ибо общество останется
простым и счастливым лишь до тех пор, пока
не станет заводить себе излишек,
порождающий лень, роскошь и жадность.
(Напомним, что в «Тнмее» Атлантида гибнет,
«неспособная переносить более
процветание».)
Законодательно определены верхний
и нижний имущественные пороги. Тот, у
кого «окажется имущество,
превышающее меру, должен отдать избыток
государству и его богам-покровителям» Ос-
15
15
лушника может выдать каждый
желающий.
Государство Платона стремится стать
не самым богатым, а самым лучшим,
самым добродетельным. «Стать же очень
богатыми, оставаясь добродетельными,
невозможно».
То, что ремесленники в государстве
Платона лишены гражданских прав, не
столь уж необычно для Греции. Но зато
совершенно необычно запрещение
«торговли с целью наживы» и как
следствие — государственный контроль над
ценами.
Цены устанавливаются
законодателями, чиновники следят за их соблюдением
и конфискуют «сверхприбыли». Торговец
обязан «не пытаться повышать цену, но
попросту оценивать свою работу по ее
действительной стоимости». Иначе
говоря, цена устанавливается не через спрос-
предложение, а исходя из «объективного»
критерия вложенного в вещь труда,
причем установлением этого критерия
занимаются чиновники.
Платону кажется, что цены на его
рынке станут «справедливыми» и
умеренными. Читатель же, пренебрегши
историческими особенностями, невольно
задастся вопросом: а много ли ремесленников
захочет жить без гражданских прав,
считаться людьми второго сорта, да еще и не
иметь с этого никакого барыша? И
сколько на самом деле, вне государственного
«справедливого» рынка, будут стоить
товары на черном?
В противовес торговле и ремеслу,
земледелие рассматривается Платоном как
единственный вид добродетельной собст-
Ыир — это театр,
который принадлежит всем,
а место в нем — каждому.
Всякий, кто сидит более
чем на одном месте,—
захватчик.
венности. Земельная собственность
укрепляет добродетель именно потому, что у
Платона никто не обменивает ее плодов,
но сразу их потребляет. Добродетель
связана с продуктами, не поступающими на
рынок; порок, роскошь и леность —
с продуктами, предназначенными для
рынка.
Всякий прибавочный продукт, всякая
избыточная собственность
рассматривается Платоном как подрыв
общественного порядка, как кража. При этом
уменьшается еще не сумма общественных
благ, но прежде всего сумма
общественной добродетели. Ремесленник, по
Платону, не производит продукт для общества,
а крадет его добродетель всегда и чужие
деньги — большею частью.
Из этой концепции избыточной
собственности как кражи добродетели и
возникает государство в «Законах». Вектор
мысли Платона, бесспорно, направлен
против вектора общественного развития,
выраженного лучше всего словами
афинского законодателя Солона: «Людям не
указан никакой предел богатства».
После обилия античных утопий новый
взлет утопического творчества
начинается с XVI века.
Прослеживается закономерность:
именно тогда, когда общество отходит
от принципов натурального хозяйства,
становится открытым, с постоянно
расширяющейся суммой благ и свобод,
именно тогда стремительно возрастает в нем
число литературных утопий. Они
отвергают основные ценности открытого
общества и потому воспроизводят
полуинстинктивные ценности общества давно
прошедшего. И одной из существенных
частей аналитического аппарата, с
помощью которого выносится приговор
ценностям открытого общества, вновь
становится представление о всякой
собственности, превышающей размеры
необходимого, как о краже. Как об
инструменте дезорганизации общества, а не
организации производства.
Но в промежутке между Платоном и -^
сэром Томасом Мором располагается
средневековье, которое, по удачному
замечанию Бердяева, не сочиняло, но
«осуществляло христианизированную утопию
Платона». Христианизированную— не
христианскую.
Решающую роль в формировании
средневекового отношения к собственности
сыграло отталкивание от безумной
роскоши Римской империи, призыв
довольствоваться в этом мире лишь
необходимым и идея равенства всех перед Богом.
В четвертом веке Василий Великий
пишет о богатых: «Вы поступаете, как
человек в театре, поспешивший занять все
места, чтобы воспрепятствовать войти
другим, взяв себе то, что принадлежит
всем. Как же богатеют богатые, если не
16
путем завладения вещами,
принадлежащими всем? Если бы всякий брал лишь
то, что нужно для поддержания его
жизни, оставляя излишек другим, то не было
бы ни бедных, ни богатых».
Василий Великий использует
метафору, предложенную Цицероном для
описания Золотого века: мир — это театр,
который принадлежит всем, а место в
нем — каждому. Эта метафора очень
точно отражает интересующее нас
представление: мир в ней ограничен числом
квантованных «мест», а всякий, кто сидит
более чем на одном месте,— захватчик.
В таком мире-театре нельзя поставить
лишний стул, можно только отнять чу-
- жой. Нельзя производить больше —
можно только распределять данное.
В таком мире злоупотребление
собственностью наносит вред не владельцу, а
всему обществу, и потому подлежит
запрещению. Собственность сводится к
праву пользования, что в корне
противоречит ее определению в римском
законодательстве как права «употреблять вещь
и злоупотреблять ею».
На античные описания Золотого века,
идеального давно прошедшего,
опирается и святой Киприан, когда говорит о
божьих дарах как предназначенных всем.
Все артефакты цивилизации
уподобляются при этом солнцу, свету, ночи, дож-
•дю, то есть явлениям природы, дарам
божиим, которыми человек не может
владеть, а лишь использует и не может
использовать больше, чем ему необходимо.
Бог представляется не только творцом
мира, но и непосредственным
распорядителем человеческой экономики, столь же
замкнутой и ограниченной, как
материальный мир. И из идеи справедливости
Бога, помноженной на идею
ограниченного количества материальных благ в
мире, естественно вытекает мысль, что если
поровну разделить это количество благ
на число обитателей мира, то у каждого
будет необходимое и ни у кого не будет
излишка.
В VI веке Григорий Велнкнй пишет:
^кНе отнимать у других их
собственности — этого еще мало; нельзя считать
себя невинным, пока удерживаешь для
себя блага, созданные Богом для всех.
Кто не даст другим своего имения, тот
убийца и душегубец, он оставляет себе
то, что могло бы служить для
содержания бедных; а потому о нем можно
сказать, что он убивает ежедневно
столько людей, сколько могло бы жить от его
избытка. Делясь с нуждающимися, мы
даем им не свое имущество, а
принадлежащее им».
Слова Григория Великого с моральной
точки зрения чрезвычайно
привлекательны. Может показаться: если бы им много
следовали в средневековье, то бедных
было бы гораздо меньше. Но в том-то и
дело, что в средневековье им как раз
следовали, и благотворительность достигала
порой совершенно фантастических
размеров, превосходя в процентном отношении
нынешние расходы на соцобеспечение. Но
благотворительность не преследовала
цели поставить человека на ноги, дать ему
возможность самому стать
собственником и производителем, и поэтому, как
замечает фон Эйкен, «была, с одной сто
роны, очень расточительна, а с другой
тем не менее очень безрезультатна».
Величину прибыли в средние века
пытаются регулировать, фактически
руководствуясь трудовой теорией стоимости.
Папы Александр III, Урбан III и
Иннокентий III запрещают торговые сделки,
в которых при продаже на срок
назначается цена, превышающая ту, что стоя
ла в момент заключения сделки.
Продавец может продать товар дороже лишь
при условии, что в него вкладывается
дополнительный труд. Иначе говоря,
цена товара определяется не рыночным
спросом, а пропорциональна вложенному
труду.
Подобными идеями вслед за церковью
руководствуется и государство.
Капитулярии Карла Великого неоднократно
устанавливают постоянную, вне
зависимости от нужды или изобилия, цену на
овес, пшеницу, ячмень и печеный хлеб.
Государство не раз назначает
предельную зарплату наемным работникам и
штрафует хозяев за повышение расценок.
Более всего достается ростовщикам.
Эльвирский собор в IV веке запрещает
получение процентов как духовным
лицам, так и мирянам. Никейский собор
ограничивает запрещение одним
духовенством, но уже в следующем столетии
римский епископ Лев вновь,
распространяет его на мирян.
Капитулярии Карла Великого в
противовес городским статутам
эпохи также запрещают
ростовщичество даже мирянам.
«Ты ясно перекупил
у Бога его время,
В мире-театре нельзя
поставить лишний стул,
можно только отнять чужой.
17
2 Знание
сила № 6
fl
If
l
*A
IY
которое есть общая собственность всех на
свете»,— выражает общее представление
о ростовщичестве Бертольд Регенсбург-
скнй. Было непонятно, откуда берутся
деньги, если заимодавец не совершает
никакой работы, и поэтому они
рассматриваются как отобранные у других, как
выкроенные из принадлежащего всем
времени. Деньги не считаются чем-то, что
можно вложить в предприятие,
приносящее прибыль, и потому лишь
справедливо, что. отдавая эти деньги другому,
вы также должны получить какую-то
прибыль. Ведь сама прибыль есть
нажива, лихоимство, а не создание новых
стоимостей.
То, что мы описываем, оставалось во
многом теорией. Не то чтобы она
совсем не воздействовала на практику,—
например, прямым следствием запрета на
ростовщичество были действительно
грабительские проценты ростовщиков,— но
у государства не было эффективного
механизма контроля. Тем не менее
натуральное хозяйство и стабильные цены
средневековья в общем-то отвечали его
экономическому идеалу.
Но везде, где ломалась устойчивая
структура средневекового общества, где
исчезали ставшие уже органическими
феодальные связи и родовая
погруженность граждан, там возникали миллена-
ристские течения. Они возвещали скорое
наступление тысячелетнего царства бо-
жия на Земле, и крушение старого
общества «вызывало не только
рациональную тревогу взрослого, но и тревогу,
воспроизводящую забытый опыт раннего
детства» (Н. Кон, «В погоне за миллениу-
мом»). Не только собственного детства,
но и детства человечества.
Среди перечня милленаристскнх идей
находим мы знакомую: «Если бы все
духовные и светские князья, графы и
рыцари имели бы не более, чем простой
народ, то всего у нас было бы
достаточно, и это должно быть так»,— учил
Иоганн Пфейфер в 1476 году во
Франконии.
Естественно, что такие теоретические
взгляды диктовали и курс действий:
достаточно будет распределить все по
справедливости — и у всех будет
достаток. При этом в поисках наилучших
методов «учета и контроля» как-то
забывали о производстве, что и приводило к
краху то там, то здесь возникавших
религиозно-коммунистических образований.
«Все вещи должны быть общими, не
должно быть никакой частной
собственности, никто не должен более
работать»,— так описывали современники
принципы Мюнстерской коммуны
анабаптистов (1533—1535 годы). Равным
образом и чешские табориты «были столь
озабочены установлением общей
собственности, что совсем позабыли о
необходимости что-то производить» (Н. Кон).
Отмененные поначалу налоги пришлось
заменить поголовным грабежом не
входящих в общину крестьян. И в конце
концов табористская продразверстка,
естественно вытекавшая из идеи полиого
обобществления, подрубила тот сук, на
котором сидел Табор, и привела его к
полной гибели. Крестьяне предпочли
своих бывших господ новоявленным
освободителям, и умеренные сторонники
Табора обратились против него.
От милленаризма до революционного
коммунизма нового времени — один шаг,
и шаг этот делается в английскую
революцию левеллерами, которые
реализуют свои религиозно-ком мунистические
идеалы уже через политические методы.
Как пишет Бернштейн, «английские
левеллеры, не изучавшие ни Прудоиа,
ни Бриссо, тем не менее говорили, что
земля по праву принадлежит народу и'
что собственность на землю богатых —
кража». Название движения от англий-1
ского «/о level», уравнивать, говорит само
за себя.
Левеллер Вальвин пишет: «Господь
желает, чтобы все люди жили в
довольстве; то, что один имеет избыток в
благах сего мира и живет в роскоши, а
другой, гораздо более нужный и полезный
обществу, не имеет даже двух пенсов
противоречит воле Божией».
Подчеркнем в этим словах характер
ное следствие из положения о том, что
«собственность есть кража». Это —
разделение общества на два — и ие более —
абсолютно враждебных, класса. При
таком положении дел «все богатые люди
изображаются врагами низших классов,
и им объявляется война», как
справедливо замечает о движении левеллеров
его современник Клемент Валькер.
Но к XVII веку идея «собственность
есть кража» уже не представлена лишь
милленаризмом. Она встречается в
первой же утопии нового времени —
«Утопии» Томаса Мора.
У Мора именно «общий достаток» -
цель, а уничтожение всякой собствен
ности — лишь средство. Главной
причиной бедствий оказывается та
собственность, которая позволяет накопить»
«столько, сколько в силах», то есть
собственность на средства производства. И
тот, кто накапливает «столько, сколько в
силах», оказывается, не производит, а
отбирает у других.
Идея государственного ограничения
собственности характеризует все утопии,
в то время как ее крайнее
выражение — идея полного обобществления —
встречается реже. Даже в
либеральнейшей «Океании» Харрингтона (1656).
повлиявшей на американских
отцов-основателей, экономической основой
благоденствия объявляются мелкие фермы, ценой
не выше двух тысяч ливров.
Но поистине расцвел принцип
«собственность есть кража» у французских
уравнительных коммунистов XVIII
века — Мабли, Морелли, Бабёфа.
Идея Жан-Жака Руссо, что в
наилучшем обществе у каждого будет
достаток и ни у кого не будет избытка, дала
обильные всходы.
«Мир — это стол,— пишет Морелли,—
на котором достаточно пищи для всех
сотрапезников, и она принадлежит либо
всем, потому что все голодны, либо лишь
некоторым, потому что остальные уже
насытились»."
Наряду с «театром», «обеденный
стол» — замечательная распределитель-
, ная метафора. За обедом не
производят, за обедом едят. И естественно, что
богач — Гаргантюа, лопающий третью
порцию.
«Все, что член общества имеет свыше
необходимого для удовлетворения его
повседневных потребностей, является
результатом ограбления им других
сочленов по обществу и неизбежно лишает
этих сочленов их доли в общих
благах»,— пишет Гракх Бабеф.
Правда, непонятно, что крадет человек
у общества, вскопав грядку на ничейной
земле и вырастив картошку, которой без
его труда в природе бы не существовало.
Разве что один советский строй дога-
дался' человек крадет свой собственный
труд, не отдав его колхозу за бесплатно.
Мы вновь встречаемся с разделением
личной собственности, не ведущей к
эксплуатации, и собственности на
средства производства. По Баферу,
собственность допустима лишь «в той степени, в
какой она является просто способом
осуществления права на жизнь». Но
отвратительна та, которая «становится
похожей на масляное пятно... захватывает
все больше и больше и стремится
постоянно расшириться так, что нет
возможности сказать, где она остановится,
или указать какую-нибудь уважительную
причину этого движения».
Точно так же, как Маркс,
французские утописты отрицают именно
собственность на средства производства,
собственность, расползающуюся, «как
масляное пятно», собственность, которая
позволяет человеку накопить «столько,
сколько он в силах».
Теория прибавочной стоимости —
краеугольный камень марксизма —
прилагает формулу «собственность есть
кража» к капитализму.
Поскольку «один только рабочий класс
производит все стоимости», но «из всей
массы производимых им продуктов...
получает обратно только часть»,
постольку капитал, «то есть орудие
эксплуатации рабочей силы», оказывается
собственно тем, что украдено у рабочих,
На этот раз богач отнимает не духов
урожая, не справедливость, не время,
но труд — понятие столь же
всепроникающее и столь же неизмеримое*.
Формула Маркса сугубо прагматична.
Научное понятие экспроприации —
пролог к призыву экспроприировать
экспроприаторов.
В системе, где производство
объявляется грабежом, грабеж принимается за
основу производства. Табориты в 1420
году вносят в список смертных грехов
получение незаконной прибыли,
ростовщичество и торговлю и со спокойной
совестью живут за счет грабежа и
продразверстки. Также и теория прибавочной
стоимости за идеал принимает общество,
в котором, по справедливому замечанию
А. Цнпко, «и продукт труда, и рабочая
сила сразу без каких-то условий
отчуждаются от личности, ибо они с самого
начала воспринимаются как достояние
всего общества». Образуется власть,
которой, как пишет Л. Тимофеев,
действительно «не нужна торговая прибыль, ей
нужна только власть, прибыль в виде
увеличения власти».
У Маркса находим мы и два
непременных следствия формулы
«собственность — это кража». Оба следствия —
весьма существенный компонент
психологии закрытого общества.
Во-первых, это любовь к
детерминированному миру и восприятие
случайности как обмана и зла. В проекции на
экономику это дает неприязнь к рынку
и упование на план.
Платон, или Эвгемер, запрещающий в
своей Панхее торговлю, вполне бы
согласились с тезисом, что рынок есть
«неорганизованность, лежащая в основе всего
общества» и «торговля повсюду влияет
более или менее разлагающим образом
на те организации производства, которые
она застает».
И наоборот, можно сказать, что и
государство Платона, и капитулярии Карла
Великого — не что иное, как попытка
установить строй, при котором
«руководство промышленным производством
осуществляется не отдельными
конкурирующими между собой фабрикантами, а
всем обществом по твердому плану».
Во-вторых, как мы уже отмечали,
формула «собственность есть кража»,
воспроизводя древнейшую дуалистическую
схему мира, разделяет мир на два
лагеря: на тех, кто крадет, и тех, у кого
крадут. Прогрессирующее разделение
общества на всего два класса — буржуа-
* «Труд,— писал С. Булгаков в «Философии
хозяйства!»,— в своей внутренней, волевой основе как
чувство усилия, направленное вовне, не поддается
никакому определению, хоть ои известен из
попыток самонаблюдения каждому как актуальность,
как действенная воля, как активный выход из
себя».
19
ig
«о.
зню и пролетариат — важнейший из
выводов Маркса.
Именно эти два последних тезиса
поддаются практической — столь дорогой
марксизму — проверке и наглядно
демонстрируют недостаточность схемы,
выводящей производство из распределения.
Опыт показывает, что
«неорганизованный рынок» регулирует производство
лучше, чем «организованный план»,
капиталистическое общество не делится на
два антагонистических класса, а вместо
обнищания бедняков и обогащения
богачей происходит обогащение всего
общества. Как указал В. Парето, разница
доходов между самыми высоко- и
низкооплачиваемыми работниками во всех
обществах является константой, и именно
поэтому «проблема увеличения
благосостояния малоимущих классов — это
проблема производства и сохранения
богатств, а не проблема распределения».
Вплоть до XVIII века обычно было
видеть единственных создателей стоимости
в крестьянах. Джон Болл, мятежный
священник, в XIV веке утверждал: «Это
из нас и из нашего труда происходит
все, чем они поддерживают свою
роскошь, и дела не пойдут в Англии,
как надо, пока все не станет общим».
Заменив земледельца пролетарием,
марксизм разрушает целостность
концепции. Ибо именно крестьянство —
воистину класс, занятый производством
необходимого. И именно при промышленном
производстве становится ясно, что
физический труд, вложенный в изделие,—
ничто без предприимчивости и
изобретательности.
Социализм до Маркса прекрасно
сознавал, что общественная собственность
на средства производства ведет к
стагнации экономики. «С установлением
равенства,— пишет социалист Брей,—
богатство потеряет присущую ему теперь
способность возобновляться и
воспроизводиться, так сказать, посредством
самого себя...»
Однако общественный идеал Маркса
требует не постоянства благ, а их
бесконечного возрастания. Но именно тут
предлагаемые им средства противоречат
указанной цели.
В самом деле. Там, где «на место
управления людьми становится управление
вещами», там на место собственника
становится чиновник.
Но ведь «наемные служащие» («Бог из
машины» любой утопии) по-прежнему не
создают стоимостей, но получают деньги,
отнятые у рабочих. Может быть, они
станут получать меньше? Увы, это-то как раз
и сомнительно.
Во-первых, в обществе, где
«управлению придется ведать не только
отдельными сторонами общественной жизни, но
и всей общественной жизнью во всех ее
отдельных проявлениях, во всех
направлениях», число чиновников должно
возрасти.
Во-вторых, в таком обществе
чиновники будут инстанцией, которая сама себе
устанавливает зарплату (или ее
натуральный эквивалент в привилегиях н
льготах), и вряд ли стоит ждать от них
беспричинного альтруизма.
И наконец самое главное. Сколько бы
ни получил капиталист, у него есть
возможность любую долю полученного
вложить обратно в производство; в этом и
состоит секрет саморасширяющегося
производства. Служащий не имеет этой
возможности. Поэтому, преследуя
собственную выгоду, капиталист будет
расширять производство; а служащий сможет ,
лишь расширять свою долю в уже
произведенном. Основным источником дохода
для него станет не производство, а
перераспределение прибавочного продукта;
открытое общество сменится закрытым.
Задача этой статьи — не полемика,
а описание.
Описание способа восприятия мира,
неизменного в своей основе и вместе с
тем для убедительности использующего
очередные идеи эпохи.
Это вовсе не основной способ
мировосприятия. Категория собственности,
судя по всему,— одна из первых
категорий, в которых человек начал осмыслять
мир. И когда Кант определяет собствен- <
ность как условие человеческой свободы
и Фихте пишет, что мы изначально —
собственники самих себя, они оформляют
в слова те же представления, что
тысячелетия назад легли в основу
посессивных конструкций языка*.
Становление открытого общества
началось тогда, когда прибавочный продукт
превратил собственность из условия
человеческого существования в условие
человеческой свободы. В хозяйственной и в
духовной сфере бытия творчество и
свобода соединились для самосозидания
н саморасширения.
Основанная на неприятии этой
способности духа и хозяйства формула
«собственность есть кража» с течением вре- .
мени все сильнее и сильнее отрицает
творимую человеком реальность.
Это отрицание может
восторжествовать и привести к разрушению
общества, но никогда не приведет к
созиданию. •
* Посессивные категории в языке, то есть
категории обладания, давно привлекают внимание
лингвистов как один из самых ранних и вместе
с тем самых эгоцентричных способов языковой
классификации мира. В сущности категории
обладания делят мир на то, что принадлежит
говорящему, то, что принадлежит слушающему, и то, что
принадлежит всем остальным. Вплоть до того,
что даже действия могут быть описаны не как
совершаемые субъектом, а как принадлежащие
.ему.
20
ВО ВСЕМ МИРЕ
Кто живет
в вулкане
Один из подводных
вулканных кратеров недалеко от
Гавайских островов на
глубине 900 метров представляет
собой сказочную страну с
теплой водой, столбами пара,
куполами застывшей лавы,
красным ковром из окиси
железа и террасой, на которой
живут самые фантастические
организмы. Это данные
специалистов Калифорнийского
института океанографии,
исследовавших кратер вулкана
на маленькой подводной
лодке. Ученые обнаружили там
гигантских мидий и чер-
*вей, похожих на тех, что
живут у горячих подводных
источников. Основной
обитатель подводного кратера —
страшно уродливая рыба,
названная «морским дьяволом».
Цветной клей
Если вы клеили
когда-нибудь обои, то помните,
наверное, как трудно было
равномерно наносить на них клей.
На некоторых местах его
вообще нет, а где-то слишком
много, и обои вздуваются.
Причина, как утверждает
английский изобретатель
Стивен Хемберстоун, в том, что
клей бесцветен. Поэтому он
запатентовал простую, но ори-
"инальную идею. Речь идет о
клее, который окрашен, пока
мокрый, и становится
бесцветным, когда высохнет. Так что
при нанесении он хорошо
заметен, а позднее
нежелательный цвет исчезает.
Изобретатель смешал
обычный клей для обоев со
специальной краской — и то, и
другое в порошке. Затем
добавил воду. Цвет бледнеет
постепенно, и полное
обесцвечивание происходит за
несколько минут.
Рентгеновский
снимок Луны
С Земли фотографирование
Луны в рентгеновском
диапазоне невозможно, так как
О
О
О
О
О
О
О
О
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
атмосфера нашей планеты
эту часть излучения сюда
не пропускает. Первые такие
снимки поэтому удалось
сделать лишь при помощи
спутника «ROSAT», запущенного
в июне 1990 года
ракетой-носителем «Дельта»,
принадлежащей Европейской
организации по исследованию
космоса.
Спутник с массой две с
половиной тонны имеет на борту
рентгеновский телескоп,
разработанный и построенный
физическим институтом имени
Макса Планка в немецком
городе Гаршинге, и
широкоугольную камеру, созданную
консорциумом британских
организаций, в котором1
головным учреждением является
Лейстерский университет.
Это — первый космический
телескоп, принимающий
сигнал в крайней
ультрафиолетовой полосе
электромагнитного спектра, до сего времени
астрономам недоступной. На
снимке видна тень,
покрывающая темную часть Луны, что
говорит о внеземном
происхождении фонового
рентгеновского излучения, так как
Луна «обрезает»
рентгеновские лучи, поступающие от
весьма удаленных и пока
еще не раскрытых источников.
Данный снимок сделан еще
при пробном обзоре неба
вокруг спутника. Затем с
.30 июля 1990 года
важнейшей задачей ИСЗ стала
«глубокая» съемка неба с
использованием обоих приборов
одновременно.
Деревья
на хранении
В японском городе Содзя
существует банк, где хранят
не деньги, а... деревья. Когда
в процессе крупных
строительных работ приходится
удалять деревья и кустарники,
их передают на хранение в
банк. После окончания работ
зеленые насаждения
возвращают на прежнее место или
высаживают где-нибудь
поблизости.
о
о
о
о
с
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
Сохранить
морских черепах
Многие годы специалисты
по охране природы полагали,
что наилучший способ защиты
яиц морских черепах редких
видов — это забрать их из
гнезд с прибрежной полосы
и вывести черепашек в
искусственных условиях. Во
Флориде, например, более чем
у двухсот групп и
отдельных лиц есть специальные
разрешения для проведения
подобных операции. Однако
недавно власти штата
рекомендовали всем, имеющим
такие разрешения, оставлять
яйца там, где их отложила
черепаха. Дело в том, что
специальные исследования
показали: при перемещении
черепашьих яиц внутри них
изменяется температура, что
влечет за собой изменение пола.
Из «охлажденных» яиц
впоследствии выводится больше
самцов, что не способствует
поддержанию популяции
вида, находящегося под угрозой
исчезновения.
Старые гвозди
и атомные
электростанции
Покидая свои укрепления
в Британии в первом веке
новой эры, римские войска
закопали металлические
изделия, дабы они не попали в
руки местных племен и не
превратились в оружие. Все
зарытое было старательно
описано. Именно из этого
документа археологи узнали, что
в одной из римских
крепостей в Шотландии закопано в
86 году около двенадцати тонн
железных гвоздей.
Было найдено 8S7 тысяч
гвоздей, большинство из
которых почти не пострадало.
Это открытие заинтересовало
инженеров, занимающихся
безопасностью погребения
радиоактивных отходов атомных
электростанций. Если
древнеримские гвозди сохранялись
почти два тысячелетия,
можно надеяться, что
контейнеры из нержавеющей стали
толщиной 25 сантиметров,
установленные в глубокой сухой
шахте, также уцелеют. А к
тому времени опасные
изотопы распадутся.
21
ПРОБЛЕМА: ИССЛЕДОВАНИЯ И РАЗДУМЬЯ
Само выражение «предвестники землетрясений» означает явления,
которые всегда предшествуют землетрясениям,
оно не оставляет места двусмысленным толкованиям.
Однако лауреат Государственной премии СССР Э. В. Бородзич
и кандидат технических наук П. А. Беспрозванный
придерживаются иного мнения.
Будучи сотрудниками Всесоюзного научно-исследовательского института
минерального сырья Министерства геологии СССР»
около десяти лет назад они выступили инициаторами работы
к которой подключились исследователи из самых разных областей знания — *
физики и нефтяники, математики и космонавты,
специалисты по медицине катастроф и, конечно, геологи.
Об этой необычной работе рассказывает один из ее участников,
С. Морозов
Что предвещают
предвестники
землетрясений?
Поговорим о предвестниках
Задумаемся над странной ситуацией.
Из всех проявлений геодинамики
наиболее известны, конечно же, землетрясения.
От них люди тысячи лет страдают, сотни
лет их пристально изучают, однако
предсказывать так и не умеют.
Возможно, землетрясения вообще
нельзя прогнозировать? Оказывается,
иногда удается. В 1975 году в Китае это
блестяще получилось, однако всего через
год те же специалисты, используя ту же
методику, не смогли предупредить
население, и внезапная катастрофа унесла
тысячи жизней...
Давно замечено, что землетрясения
сопровождаются и даже предваряются
некими явлениями: меняются положение
уровня воды в скважинах и газовый
состав подземных вод; при ясном небе вдруг
появляются облака (их даже назвали
сейсмическими); беспокоятся, а порой
бросаются в паническое бегство дикие и
домашние животные; изменяется
электромагнитное поле и т. д. Такие
внезапные явления получили название
предвестников.
Родилась, окрепла и заявила о правах
на истину в конечной инстанции
концепция прогноза землетрясений" именно по
предвестникам, путем их тщательного
изучения. Тщательное изучение,
естественно, предполагает, что никакой
отдельно взятой характеристикой пренебрегать
нельзя,— а вдруг она окажется полезной.
В общем, как у запасливого гоголевского
Осипа: «Давай н веревочку, и веревочка
в дороге пригодится».
Если в сочетании с другими данная
характеристика ведет себя как-то
по-особому перед землетрясением, то она
информативна. Однако остается открытым во-.
прос: что за сочетание, как именно «по-
особому»1. Отсюда и обескураживающая
ситуация с подтверждаем остью
прогноза. Отсюда и стремление включить в
комплекс как можно больше данных,
вплоть до положения небесных светил и
загадочных ощущений экстрасенсов (ес-
1 В принципе исследования биополя важны и
интересны, ио что при этом регистрируют
операторы? Судьбу? Эманации высшего разума?
Напряженное состояние горных пород? Вариации
уровней грунтовых вод в буровых скважинах?
В последних двух случаях метрологически
надежнее наблюдать непосредственно физические
явления, нежели их преломления в ощущениях
экстрасенса. Что же касается высшего разума н его
непознаваемости, то здесь кончается рациональная
наука.
22
ли и имеющих отношение к процессам в
сейсмическом очаге, то пока непонятно,
какое)1.
Чем мотивируется расширение
комплекса свидетельств? Надеждой, что
сигнал накапливается, а шум гасится. Но
если к двум-трем характеристикам,
содержащим сигнал, добавить сотню не
имеющих его (или, еще хуже, несущих
регулярную помеху), то сигнал утонет в
шуме. А как оценивается
информативность отдельных предвестников? Пробу-
^ют исключать из комплекса какой-нибудь
из них. Если эффективность прогноза
падает, то данное свидетельство надо
вернуть, а если эффективность на прежнем
уровне,— оно неинформативно (на самом
деле прогноз несколько сложнее, но идея
та же). Порочность подобного подхода
очевидна: в случае заведомо плохой
эффективности (а она сегодня именно
такова) последняя уже хуже не станет...
В результате такой практики возникли
десятки научных и околонаучных
коллективов, пользующихся множеством
прогнозных характеристик, непонятно
как связанных с землетрясениями, но до
сих пор нет эффективной методики
прогноза. Такой своеобразный плюрализм
мнений, когда считается, что все
методики хороши, отдает беспринципностью
и приводит к плюрализму в действиях*.
Так возникают (и проваливаются)
комплексные программы разработки
методики прогноза землетрясений,
утвержденные на уровне ГКНТ, АН СССР,
правительства...
Стабильность и надежность прогноза
зависят от знания механизма
прогнозируемого явления. Следовательно, если
проблема предсказания до сих пор не
решена, мы чего-то «крупно» не
понимаем. Попробуем разобраться, что же
неясно?
Возьмем лист бумаги, скомкаем и
надорвем как попало, а затем растянем.
Бумага начнет рваться, и всякий разрыв,
где бы он ни произошел,
сопровождается сбросом механического напряжения
в листе. Такой сброс можно
почувствовать руками или зарегистрировать
приборами. А при вычерчивании графика на
8 Как сообщила газета «Правда», после
Спитакского землетрясения Премьер-министр СССР
«подарил» три миллиона рублей (тогда еще
обеспеченных товарами) какому-то «энтузиасту», не
названному газетой по фамилии. Можно представить
изумление Э. В. Бородзича, идеи которого
излагаются в этой статье, когда «энтузиаст»
обратился к нему с предложением купить разработку,
принадлежащую... самому Бородзкчу.
23
„о.
С. Морозов.
Что предвещают предвестники землетрясений?
нем в момент разрыва (в каком бы месте
он ни произошел) появится излом.
Вот и критерий информативности: на
графике изменений любого показателя,
если он хоть как-то связан с «очагом»
разрыва (землетрясения), тоже должен
быть излом в момент этого разрыва
(разумеется, с поправкой на время пробега
сигнала до точки наблюдения). Когда
данный показатель «чувствует» разрыв,
то к предшествующим изменениям надо
относиться серьезно. А если нет? Иными
словами, изменение регистрировалось, но
на нем нет «сброса» или излома в момент
землетрясения. Тогда это не
предвестник, а в лучшем случае — спутник
землетрясения.
Итак, критерий истинности
предвестника найден. Излом на графике
изменений позволяет четко ответить, что
представляет собой наблюдаемый феномен.
И здесь мы подходим к кульминации
нашего повествования. Ревизия по
найденному критерию была проведена Э. Бород-
зичем, и результат оказался
ошеломляющим: подавляющее большинство
характеристик всех без исключения
исследуемых явлений в момент землетрясения
излома не содержало! Значит, эти явления
не были предвестниками! Их ход во
времени не связан с процессом в очаге
готовящегося землетрясения.
Существуют ли землетрясения?
Опомнившись после шока (еще бы —
здесь не только израсходованные впустую
средства, но и потерянные на изучение
«предвестников» годы жизни!), Э. Бород-
зич задался вопросом: раз очаг
землетрясения ни при чем, что же вызывает
изменения исследуемых характеристик?
Однако сперва пришлось разбираться с
вопросами не менее сложными.
Прежде всего, что такое
землетрясение? Откуда берется столь
разрушительная энергия? Почему именно здесь,
именно сейчас и именно такой силы? Могло бы
оно случиться в другом месте? Это,
конечно, не все вопросы, но и на них
ответить далеко не просто.
Исследуя сложные процессы, довольно
часто используют их модели. Пойдем по
такому пути и мы. Представим себе
пружину с разрезом на одном из срединных
витков. Растягивая пружину, можно
довести ее до разрушения в месте надреза.
В результате энергия, затраченная на
растяжение, высвободится в виде
кинетической энергии обрывков пружины. Это
ощущается как «упругая отдача», проще
говоря, удар по пальцам. Чем больше
надрез, дефект, тем слабее удар. Если
пружина уже порвана, разъединение ее
частей, естественно, не будет
сопровождаться ударом.
В приложении к землетрясениям
аналогом такой пружины служит
какой-нибудь участок земной коры, а
дефектами — разломы, расчленяющие его на
отдельные блоки. Там, где блоки спаяны,
спайки (менее прочные, чем тело блока)
могут разрушиться, и тогда блоки, как
части пружины, выделят кинетическую
энергию в виде землетрясений. Там, где
блоки не имеют спаек, землетрясения
невозможны, поскольку нечему
разрываться. Разумеется, это упрощенная
трактовка, не учитывающая характера
деформаций, трения покоя между блоками, но
здесь важно подчеркнуть наличие
упругой среды и дефекта в ней.
Казалось бы, предсказать момент
разрыва в такой ситуации просто.
Достаточно установить на поверхности Земли де-
формографы и наблюдать за изменением
расстояния между блоками. Однако
деформации коры-«пружины» ничтожно
малы: относительное удлинение
составляет десятнмиллионные доли процента (в
отличие от обычной пружины, где оно в
раэп
Сан-Аид peat
ЛОС-АНДЖЕЛЕС
О км 50
Схема Палмдейлского поднятия
в 1954—1974 годах.
Изолинии даны в метрах.
миллиарды раз больше). Значит, для
регистрации нужны очень дорогие
лазерные деформографы, требующие к тому
же весьма квалифицированного,—
следовательно, дорогостоящего — обслужива-
ния. Но главное — надо четко знать, где
ставить приборы, иначе придется
размещать их в очень больших количествах
и на очень большой территории.
Дефектов (разломов) ведь тоже много...
А как долго следует наблюдать?
Неясно. Даже у пружины с надрезами легко
указать только место разрушения и вы:
делившуюся энергию, но не момент ее
разрушения... С землетрясениями же это
практически невозможно.
Однако главная трудность не в том.
Уподобляя разрыв пружины
землетрясению при разрыве коры, мы опустили
фактор времени. А он, с точки зрения
кинетической теории прочности, играет здесь
решающую роль. Что же случится, если
очень-очень медленно растягивать пру-
жину? Оказывается, ее упругая энергия
будет постепенно рассеиваться, переходя
в тепло окружающей среды (тем
скорее, чем выше температура упругого
тела). И еслн разрыв пружины все же
произойдет, выделится лишь
нерассеянная часть упругой энергии.
С пружиной ясно. А как же земная
кора, состоящая из отдельных блоков?
Максимальные скорости их расползания,
обнаруженные в Тихом океане, достигают
десятка сантиметров в год. Такое
расползание на замкнутой поверхности
приводит в других ее местах к сложным
деформациям. Сколько же времени
потребуется, чтобы возникла опасная
деформация? Для стокилометрового блока
(отнюдь не самый большой размер)
деформация, составляющая, например, только
одну тысячную от его размера, будет
достигнута через тысячу лет. Но за столь
большой промежуток времени, согласно
кинетической теории прочности, от
упругой энергии деформации практически
ничего не останется! (Особенно если учесть
температуру в сотни градусов на
глубинах, где происходят землетрясения.)
Вывод совершенно
обескураживающий. Получается, что либо скорости
деформаций должны быть в тысячи раз
выше, либо... не должно быть
землетрясений.
Однако землетрясения-то существуют.
• Да еще какие! Значит, без быстрых
деформаций разумного объяснения не
найти. Но их же никто никогда не
наблюдал. Не наблюдали?
Если это ие предвестник,
то что?..
Вопрос о наблюдении — совсем не
праздный. Поэтому посмотрим вначале,
что и как наблюдают, а главное — как
интерпретируют. Что происходит, когда
обнаруживается смещение некоего
естественного репера?
Разумеется, оценивают амплитуду
смещения и время, за которое произошла
деформация. А дальше начинается самое
интересное: обычно одно делят на дру-
Р гое, молчаливо предполагая, что
скорость деформации постоянна. Но
задумаемся, так ли это? А вдруг деформация
происходила скачком, то есть очень
быстро? Или даже за то время завершилось
несколько знакопеременных циклов
деформации? Тогда модуль мгновенной
скорости значительно больше средней,
оцененной по начальному и конечному
положениям репера! Это уже зацепка, хотя н
умозрительная. Попробуем найти
подтверждение.
Однако к ответу придется пробираться
окольным путем. Ведь организовать
режимные высокоточные наблюдения
непосредственно самих деформаций на
обширной территории практически
невозможно.
Поэтому вновь обратимся к
предвестникам. Следует подчеркнуть, что речь
идет о показателях, которые пытаются
использовать для среднесрочного
прогноза (недели, месяцы). Они имеют
характерное время изменений от десятков
минут до нескольких лет. Это гораздо более
медленные процессы, чем сейсмические
уровень моря
1900
1950
1980 годы
Вероятное изменение высоты
земной поверхности в бухте
Командора на острове Беринга
в течение XX века.
толчки, но намного быстрее
протекающие, чем вековые колебания (например,
поднятие Скандинавии, тянущееся после
четвертичного оледенения, или опускание
почвы в Голландии или Северной Италии,
беспокоящее население уже многие сотни
лет). Было бы странным, если бы этот
промежуточный диапазон от тысячи до
миллиарда секунд оказался пустым.
И обнаружилось, что он не пустой!
Промежуточные по длительности —
103—10? секунд — подвижки земной
поверхности время от времени
фиксировались в разных районах Земли, в том
числе и в Советском Союзе. Вот несколько
примеров.
Зимой 1987 года, после печально
памятных лавин в Сванетии жители села
Дедалаури обратили внимание, что
рядом с селом пять гектаров земли
опустилось на два метра. За пять лет до того, в
течение января — февраля 1982 года, на
юге Чили двухкилометровый участок
земли провалился на шесть метров. Конечно,
и Кавказ, и Чили — сейсмичные районы,
но интересно, что эти явления не
сопровождались землетрясениями и не
предшествовали им.
Удивительная история связана с
корабельными пушками экспедиции Витуса
Беринга, оставленными ею на берегу
острова Беринга. Казалось, лежать бы
им спокойно на прибрежном песке по
сию пору. Однако посещавшие остров то
видели их и фотографировали (даже
привезли две во Владивосток), то не могли
найти, вооружившись миноискателем.
В конце концов пушки откопали
экскаватором с трехметровой глубины н
доставили в Тихоокеанский музей.
Получается, за пятьдесят — шестьдесят лет
нашего века береговая полоса минимум
дважды испытала поднятие (пушки
отмывались от песка волнами) и опускание
(пушки заносило песком) с амплитудой
колебания (измеренной экскаватором) не
менее трех метров.
А вот еще пример такого эффекта,
к тому же исследованный достаточно под-
25
С Морозов.
Что првдавщают предвестники землетрясений?
робно. В 1975 году в районе
американского города Палмдейл в Калифорнии
проводились повторные геодезические
измерения. Результаты исследований
взволновали специалистов. Оказалось,
что по сравнению с 1954 годом вдоль
разлома Сан-Андреас «вспучилось»
примерно 12 тысяч квадратных километров
земной поверхности с максимумом поднятия
35 сантиметров. Такие размеры поднятия,
если рассматривать его в качестве
предвестника, могли свидетельствовать о
грядущем землетрясении сокрушительной
силы. Поэтому американские сейсмологи
забили тревогу. Еще бы, рядом
многомиллионный Лос-Анджелес!
На проведение повторного
нивелирования и прочие исследования в срочном
порядке выделили миллионы долларов (и
вполне оправданно: ущерб от сильного
землетрясения исчисляется
миллиардами). Между тем тщательное наблюдение
выявило и другие «несомненные
предвестники»: замедлилась скорость
прохождения сейсмических волн от
отдаленных землетрясений и взрывов,
происходили очень слабые землетрясения в
районе Палмдейла, менялись уровень
подземных вод и интенсивность
выделения радона, возникали аномалии
электрического сопротивления горных пород
и гравитационного поля.
Тем временем вздутие росло, потом
рост замедлился, в конце концов оно
снивелировалось, а ожидаемого
стихийного бедствия все не было. Сначала
американские ученые назначили срок
разрушительной катастрофы на ближайшее
время, потом отнесли на конец
семидесятых годов, потом — на восьмидесятые.
В конце концов землетрясение
разразилось в 1989 году, но, согласитесь, какой
же это прогноз при пятнадцати годах
неопределенного ожидания? (Тем более,
что землетрясение произошло не вблизи
Лос-Анджелеса, а много севернее.)
Некоторые американские
исследователи предпочитают рассматривать палм-
дейлский феномен не как
неоправдавшийся предвестник разрушительного
землетрясения, а как специфическое «тихое»
землетрясение. Однако такое
словосочетание применительно к явлению упругой
отдачи лишено смысла вообще. Но если
это не предвестник и не «тихое»
землетрясение, то что именно?
Как считают Э. Бородзич и П. Беспро-
званный, здесь имеет место совершенно
самостоятельное геодинамическое
явление. Оно отлично по характерным
пространственно-временным параметрам и
по внешнему проявлению как от
землетрясений, так и от медленных миллионно-
летних колебательных движений земной
коры.
А теперь настала очередь примера
иного рода, имеющего, однако, самое
непосредственное отношение к
обсуждаемой проблеме. В шестидесятых годах
были обобщены результаты многолетних
работ по повторному нивелированию на
европейской территории СССР и построена
карта современных вертикальных
движений. Однако карта вызвала у геологов
немалую растерянность: она плохо
согласовывалась с данными по тектонике
палеозоя — мезозоя (сотни миллионов лет)
и даже по новейшей тектонике (10—
15 миллионов лет). Выявились
существенные расхождения и в контурах
отдельных тектонических блоков, и в их
ранжировании по подвижности, и,
наконец, в абсолютных оценках скоростей
поднятий и опусканий.
В самом деле, средняя скорость в
Москве и Донбассе, Крыму и Предуралье,
по данным повторного нивелирования,
составила около пяти миллиметров в год.
Легко подсчитать, какой должна быть в
этих местах высота выросших гор и
возникших впадин. При таком темпе за
пятнадцать миллионов лет она достигла бы
около ста километров!
Учитывая это обстоятельство, ученые
пришли к естественному выводу, что
инструментально измеренные оценки
мгновенной скорости не характеризуют
среднюю за миллионы лет. По всей видимости,
медленные колебательные движения
земной коры (по вертикали) осложнены
пульсацией, период которой оставался
неясным.
Что же это за пульсация? Теперь, когда
столь подробно рассказано о Дедалаури,
пушках Беринга и палмдейлском
феномене, догадаться нетрудно. Обратим
внимание на длительность активных
подвижек в приведенных выше случаях: от
нескольких дней (Дедалаури) до
нескольких лет (остров Берннга). Все тот
же промежуточный диапазон., что и в
Палмдейле. Именно такие подвижки-
пульсации и осложняют колебательные
движения земной коры!
Одновременно становится понятным,
почему так «неузнаваема» карта совре
менных движений. Вспомним, повторное
нивелирование на большой территории
выполняется в течение нескольких лет.
Да за это время происходит столько
кратковременных и знакопеременных
подвижек... В подобной ситуации работа над
картой сродни попытке построить
изображение рельефа волнующейся
поверхности моря, изредка измеряя его уровень
в разных точках.
Назовем это «нечто» КПЛВ
Аналогия с морем отнюдь не случайна.
Не вдаваясь в достаточно громоздкие
рассуждения, просим поверить, что сам
по себе знакопеременный характер
деформации означает, что деформируемая
.
S
26
среда содержит жидкую фазу. Вблизи от
поверхности Земли существование
небольших очагов жидкой фазы возможно
лишь в зонах активного вулканизма.
А повсеместно жидкая фаза присутствует
лишь на глубине свыше 2900
километров (то есть под твердой оболочкой —
мантией) во внешнем ядре Земли. Но ва-
риации-«предвестники» наблюдаются
практически везде, в том числе в асейс-
мичных районах, поэтому их причину
естественно искать во внешнем ядре
Земли. Остается понять, что именно
происходит на такой глубине и как этому «нечто»
удается влиять на столь различные
характеристики всех оболочек Земли, даже
атмосферы и ионосферы (например, све-
чение неба и нарушения радиосвязи)?
Попробуем ответить на первый вопрос
как на относительно «легкий».
Известно: внешнее жидкое ядро Земли более
плотное, чем мантия, и нагрето до
нескольких тысяч градусов. Понятно, что
его взаимодействие с нижней границей
твердой мантии может сопровождаться
всевозможными потоками вещества и их
флуктуациями. Последние способны
возникать также из-за вращения
внутреннего твердого ядра относительно
мантии. По всей видимости, подобные
процессы будут особенно заметны, если
твердое ядро несферично или (и) несферична
нижняя граница мантии.
Если наши рассуждения о вращении
ядра относительно мантии верны, то
вариации различных характеристик
должны дрейфовать по поверхности Земли.
И такой дрейф ускорений силы тяжести
(не связанных с приливами)
действительно был обнаружен группой
академика Ю. Е. Нестерихина. Они
последовательно наблюдались в Новосибирске,
затем в Москве, Потсдаме и Севре (близ
Парижа)3.
Много сложнее ответить на второй
вопрос: как возникают аномалии
(особенно, если речь идет о малых площадях)?
Например, стокилометровый поперечник
«пятна» наблюдаемых вариаций
составляет всего один градус дуги поверхности
Земли. Как объяснить такую локаль-
ность? Она возможна, если флуктуации
потоков вещества происходят в каких-то
каналах.
Каналы в мантии? Возможно ли такое?
Согласно исследованиям Е. В. Артюш-
кова — да. Сферический слой мантии
пронизан по ее радиусам неоднородно-
стями, каналами. Они возникли на
ранних стадиях разделения вещества Земли
в результате его проплавления.
Разумеется, каналы — не пустые трубы, через
которые можно увидеть внешнее ядро.
Это практически те же породы, но с
некоторыми отличиями в плотности, вязкости
и других характеристиках вещества4.
Вот теперь, опираясь на гипотезу о
флуктуации потоков вещества через
основания каналов в мантии (глубина три
тысячи километров), наше «нечто»
логично представить себе так. Подток массы в
основание канала вызывает в нем
уплотнение вещества, вертикальные
деформации, приводящие в первом приближении
к образованию купола на поверхности
Земли. В процессе образования купола
наклономеры, расположенные в нем, ста-
нуг показывать изменение углов,
«оживут» деформографы, регистрируя
удлинения расстояний между ними (поверхность
купола больше поверхности его
основания), станут раскрываться коровые
разломы и опускаться по ним грунтовые
воды, уменьшится дебит родников и
скважин, изменится газовый состав вод и
приземной атмосферы. Словом, будут
наблюдаться изменения всех показателей,
используемых в качестве предвестников
землетрясений.
А вот само землетрясение может и не
произойти: например, в том случае, когда
разломы не соединены,— нет спайки,
нечему рваться. (Кстати, породы, хорошо
работающие на сжатие, плохо работают
на растяжение. Поэтому при подтоке, то
есть при образовании купола,
землетрясение более вероятно, чем при оттоке
4 Несмотря на чрезвычайную плодотворность
идей, развиваемых на основе концепции каналов
в мантии повсеместное существование самих
каналов признается не всеми. Но есть сильные
аргументы в пользу того, что каналы все-таки
существуют.
Схема образования КПЛВ.
вариация
земная кора
мантийный канал
мантия
3 Похоже, что аналогичный дрейф
подтверждают и наблюдаемые «волны лилатансии» (дилан-
тансия определяет связь гидрогеологических
параметров и механического напряжения).
твердо* ядро
жидкое ядро
27
С. Морозов.
Что предвещают предвестники землетрясений?
вещества, то есть при образовании
прогиба.)5
Не будет землетрясения и тогда, когда
под действием всестороннего сжатия
формируется столь прочная спайка, что
слабое растяжение ей «не страшно».
Понятно, прочная спайка способна
сформироваться, лишь когда «расшатывающие»
флуктуации потока вещества через
основания каналов очень редки. Однако за
достаточно долгое время при подтоке
может накопиться разрывное усилие,
превышающее прочность целиком
«залеченного» разлома (огромной спайки), и
тогда уже произойдет катастрофическое
землетрясение.
Те же рассуждения справедливы и при
оттоках вещества через основания
каналов (при этом, разумеется, изменяются
знаки вариаций исследуемых
параметров). Но есть и различия. При оттоке,
особенно длительном, создаются
благоприятные условия для соединения
разломов; блоки, опускаясь, сильнее
прижимаются друг к другу, выдавливая на
поверхность грунтовые воды. Эта модель
объясняет наблюдаемые в некоторых
регионах сейсмические затишья перед
сильными землетрясениями. Но эта модель
подсказывает и очень любопытную
ситуацию: частые и мощные флуктуации
потоков вещества в каких-то каналах
вообще безопасны, так как нет спаек,
успевших набрать прочность. Борта разломов
или стенки блоков будут перемещаться
относительно друг друга, в худшем
случае — «со скрипом», то есть с серией
слабых землетрясений, или же в процессе
спокойного проскальзывания
(по-научному — крипа). Но землетрясения не будет!
Бородзич назвал эти флуктуации
потоков вещества через основания каналов
в мантии короткоживущими подкоровы-
ми локальными возмущениями,
сокращенно — КПЛВ.
Теперь, кажется, можно ответить на
вопрос: существуют ли быстрые
деформации, из-за которых и происходят
землетрясения? Да. существуют. Именно
импульсы КПЛВ их и могут создавать.
Итак, мы, кажется, нашли явление,
изучение которого поможет
по-настоящему решить проблему прогноза
землетрясений и других геодинамических
процессов. Только теперь... надо
научиться выявлять и прогнозировать КПЛВ.
Но это — тема нового рассказа. 0
5 В этих рассуждениях Э. Бородзнч пока
оставляет в стороне другие процессы в литосфере,
ведущие к сдвигам и сдвиговым землетрясениям, а
также и наиболее мощные землетрясения,,
происходящие при поддвнге океанических плит под ма-
тернк. (Прим. ред.)
28
Научные чтения
памяти
Н. Я. Эйдельмана
В этом году наша редакция совместно с
комиссией по литературному наследству
Н. Эйдельмана при Союзе писателей
впервые проводила научные чтения, посвященные
его памяти. Они состоялись 18 апреля —
в день рождения Натана Яковлевича, и
редакция намерена делать это каждый год.
Собралось много людей — историков,
культурологов, психологов и просто читателей.
Было сделано тринадцать докладов.
1. С. Г. Кнабе. Современное общественно- |
историческое познание и творчество
Н. Я. Эйдельмана. 2. А С. Немзер.
Вариативность в истории: историческая наука и
художественная литература. 3. А. П.
Чудаков. Н. Я. Эйдельман как исторический
писатель. 4. А. Л. Зорин. Павел I в русской
литературно-исторической традиции и «Грань
веков». 5. И. В. Порох. Н. Я. Эйдельман об
«апостолах свободы». 6. В. Э. Вацуро. Из
разысканий о Пушкине. 7. Л. С. Оспоеат.
«Безымянная любовь» Пушкина: судьба
гипотезы Ю. Н. Тынянова. 8. В. А. Милъчина,
А. Л. Оспоеат. Из истории издания «Россия
и русские» Л. П. Тургенева (по неизданной
переписке). 9. А. М. Городницкий. Н. Я. Эйдель- ^
ман и история Атлантиды. 10. Б. Ф.
Егоров. Вокруг книги «Тайные корреспонденты
«Полярной Звезды». 11. А. А. Илъин-Томич.
Биобиблиография Н. Я. Эйдельмана или
историко-культурная проблема. 12. И. Г. Яковенко.
И. Смирнов
Пятая русская
революция
Горбачевская перестройка — пятая, ^
если считать от реформ Александра II,
попытка буржуазно-демократического
переустройства России. (Вторая— 1905
год, третья — 1917, четвертая —
хрущевские реформы.) Термин «буржуазно-
демократическая» (как термин
«капитализм») весьма условен, поскольку
преобразования совершаются в
интересах всего «третьего сословия», а не
только буржуазии, однако мы к нему прн-
выклн.
Перестройка представляет собой
типичную «революцию сверху»,— один из
любимых сюжетов Натана Яковлевича
и тема последней его книги.
К сожалению, наша социальная наука
в той своей части, которая повернута
Реформы и контрреформы России. _ 13.
И. В. Смирнов. Пятая русская революция.
Натан Яковлевич Эйдельман начинал
печататься в нашем журнале более тридцати
лет назад и все эти годы был постоянным
и любимым автором, активным помощником,
членом редколлегии и другом журнала. Наш
долг и душевная потребность не забывать
этого. Но не только поэтому научные
чтения состоялись. Эйдельман работал
нетрадиционно. Он разрабатывал новые слои истории,
осваивал и создавал новые жанры. Путь
новатора оказался плодотворным и для него
самого, и для всех тек, кто не котел раньше
и не хочет теперь следовать известным
стереотипам.
С годами утверждаешься в мысли, что
прошлое реальнее и действеннее настоящего.
И не потому реальнее, что каждый
«выходит» из прошлого, вынося знания, оценки,
представления, а в результате — свой
стереотип поведения, который, в сущности, и опре-
ляет место и состояние каждого в
настоящий момент. А по очень простой причине —
именно прошлое позволяет творить себя.
И каждому нужно чувствовать себя творцом.
Мы видим, переживаем из прошлого лишь то,
что нам почему-то сегодня необходимо,
опуская, минуя тоже происходившее, но для
нас как бы несущественное. Как художник
выбирает краски, создавая свое
произведение, так и мы выбираем из своего личного
и культурно-исторического опыта лишь те
события и состояния, которые по каким-то
причинам — внутреннего ли свойства, прихоти
ли — нам необходимы. И пребываем в
уверенности, что так было, творя на свой лад прошлое
и переживая его сегодня.
Для Н. Эйдельмана прошлое было
реальностью вдвойне — он был историком, и
реконструкция когда-то происходивших
событий — его профессия. Он был одержим
историей. Хочется сказать не «был», а «есть»,
потому что никто и ничто не исчезает, и
Эйдельман реальнее и действеннее многих
ныне живущих. Существуют его книги,
воссоздающие его миф о прошлом. Все равно миф,
хотя все они строго документальны, научны
и каждая строчка выверена в архивах.
Потому миф, что именно Натан, его талант,
темпераментный, яркий, животворный, вдохнул
в них жизнь по своему образу и
подобию. И это прекрасно. Поскольку
восприятие субъективно, вопрос только в личностях,
в нас самих, в том, кто мы. Нам так долго
внушали: «человек — винтик и незаменимых
нет», что мы поверили в это. И слишком
дорого платим за такую доверчивость.
Книги Эйдельмана были и будут любимы и
необходимы еще долго не только потому, что
они талантливы, но и потому, что его
творчество было без обмана. Он без страха и
иллюзий смотрел в прошлое, обладая
камертоном высокой нравственности. И это урок
всем нам.
Многие прочитанные доклады показались
редакции интересными для самого широкого
читателя, и мы намерены в будущих
номерах напечатать некоторые из них. Начинаем
с доклада И. В. Смирнова «Пятая русская
революция»
Г. Вельская
к массовому сознанию и к практике,
оказалась не готова к столь
масштабным изменениям и мало что смогла
предложить обществу, кроме новой
конъюнктуры и новой мифологии. И то
и другое достаточно бесполезно: не
облегчает настоящего и не помогает предвн-
: деть будущее.
Я тоже вряд лн открою уважаемому
собранию нечто новое; скорее речь пойдет
о постановке проблем, на которые, быть
может, еще не поздно вместе поискать
ответа.
I. О пределах аналогий. Последствия
предыдущей «народной революции»
«снизу» привели к власти императора,
который отбросил Россию примерно на
100 лет назад, в дореформенные
отношения. Выбираясь на дорогу
цивилизации, мы в конце двадцатого столетия
вновь оказываемся в ситуации,
напоминающей 1917 год. Повторяются не
только сюжетные ходы, но даже
конкретные лозунги. Если тенденция
сохранится, в недалеком будущем нас
ожидает новая «народная революциям
хорошо известными последствиями.
Реальна ли такого рода фатальная
обреченность? Иначе тот же самый вопрос
можно сформулировать следующим
образом: можем ли мы указать какие-то
факторы нашей послеоктябрьской
истории, которые продвигали страну все-
таки в направлении европейской
цивилизации? (вопреки воле тогдашних
лидеров и мифологическому штампу о
«73 годах кровавой большевистской
диктатуры»). Обнаружив такие факторы,
мы вправе были бы надеяться, что
положение России по сравнению с 1917
годом изменилось к лучшему,
следовательно, у нас есть шанс избегнуть тех
ловушек, которые погубили наших
прадедов.
Я предлагаю для обсуждения
следующие факторы:
1. Научно-технический прогресс
(начиная с той самой электрификации, ко-
Окончание на стр. 93
"5
29
Как это ни покажется
парадоксальным, но все, буквально
все вокруг испускает свет.
Светится стол, шариковая
авторучка, бумага, где набран
этот рассказ, прочие важные
и неважные вещи нз
окружающей «предметной среды».
Другое дело, что свечение это
очень слабое, мы его не
увидим, а чувствительные
приборы — фотоэлектронные
умножители — фиксируют его
очень четко. Интересно,
откуда оно берется? Само
явление в науке известно давно
и носит название
люминесценция. Точные
физико-химические исследования
показывают, что практически каждая
молекула в состоянии работать
как микроскопический
генератор света, перегоняя в
фотоны любую полученную извне
избыточную энергию —
световую, тепловую, химическую,
электрическую,
радиоактивную и так далее. Источники
энергии разные, а фотоны
получаются одинаковые, одной
частоты и, значит, цвета, что
можно видеть на примере
обычной фосфорной краски.
Но сам механизм перевода
одного вида энергии в другой
требует некоторого времени.
Поскольку речь идет о
единичных молекулах, то его
достаточно порой совсем
немного — миллионные доли
секунды.
Но каково же было
удивление физиков, когда они,
экспериментируя с нуклеоти-
дами — мономерами ДНК,
обнаружили, что те
избавляются от излишков энергии еще
в миллион раз быстрее.
Точнее говоря, аденин, гуанин,
тимин, урацил и цитоэин,
только поглотив энергию
света при комнатной температуре,
немедленно «выбрасывают» ее
назад. И происходит это всего
через триллионную долю
секунды, так что внешний
возмутитель не успевает
«испортить» что-либо в структуре
самой молекулы. Такие
аномалии неизвестны для других
веществ и соединений. Как
считают проводившие
эксперименты физики из
подмосковного города Троицка,
устойчивость к свету нуклео-
тидов, да и самой ДНК как
целого, могла сыграть в
эволюции жизни важную роль,
поскольку изобилие потоков
энергии на первичной Земле
не помешало синтезу
нуклеиновых кислот и их
концентрации. А далее они уже сами
могли бы защищать другие
полимеры, например белки.
30
ДНК защищается от света
Ветры гравитации
Кванты плавят сталь
Причины ветров самые
разные. Они берут начало из
общего явления, известного
под названием «атмосферная
циркуляция». Нагрев воздуха
солнцем, морские течения,
вращение планеты вокруг
оси — все это вызывает ветер
за ветром. Но есть еще одна
причина, до сих пор по
достоинству не оцененная.
Это — гравитационное поле
Земли.
В Ленинградском высшем
инженерном морском
училище имени С О. Макарова
обратили внимание на такой
факт. Земля, конечно, почти
круглая, но в ее оболочках
тяжелые н легкие породы
залегают неравномерно.
Потому, если судить о форме
планеты по величине силы
тяжести, построив мысленно
поверхность, где эта сила
была бы одинаковой, мы
получим объект, весьма неровный
и некруглый,— так
называемый геоид. Так вот, этот
геоид влияет на уровень
океана, о чем известно давно,
причем есть точки, где
разность уровней воды велика,
что «запускает» новые
течения. Ленинградские ученые
задались вопросом: а не влияет
ли геоид и на атмосферу?
Тогда расположенные на
одной высоте, но над разными
по силе тяжести точками
земной поверхности слои воздуха
имели бы разные плотности,
отчего между ними
неминуемо задул бы ветер.
Исследователи провели расчеты, соло- '
ставили их с известными
аномалиями силы тяжести,
учли регулярные циклоны и
антициклоны и пришли к
следующему выводу. Геоид
действительно влияет на
локальные плотности в слоях
атмосферы. Причем повышенная
повторяемость циклонов как-
то связана с отрицательными,
а антициклонов — с
положительными аномалиями в
гравитационном поле Земли. Все
это может служить одной нз
важных причин
«формирования климатологических
центров действия атмосферы», то^'
есть попросту определять
собой особенности климата.
Интерес ученых и
инженеров к металлообработке с
помощью всевозможных
немеханических способов — лучей,
потоков частиц, квантов — не
убывает. В последнее время
особое внимание привлекает
возможность проплавления
металлического листа лучом
лазера, работающего на
углекислом газе. Непрерывный
поток его излучения,
медленно перемешаясь, оставляет
неглубокий «шрам» на
поверхности образца. Глубина
«шрама» измеряется в
миллиметрах, н во всех случаях она
почему-то меньше, чем если бы
проплавлять тот же образец
потоком быстрых электронов.
У исследователей,
проводивших сравнительные
испытания, возникло подозрение,
чтв часть мощности
лазерного луча просто теряется по
дороге, например,
рассеивается н поглощается
молекулами воздуха, а может быть,
еще и молекулами успевшего
закипеть и превратиться в пар
металла с поверхности самого
образца. Возможны и другие
причины.
Чтобы разобраться в этом,
группа физиков провела
специальные эксперименты.
Ученые взяли полоску
нержавеющей стали толщиной
семьдесят миллиметров, поместили
ее в вакуум и туда же
через линзу направили
лазерный луч. Мощность луча
составляла шесть киловатт, а
линза, через которую он
проникал в камеру, была сделана
из кристалла соли —
хлористого калия. Опыты провели
в двух модификациях — когда
в камере оставался воздух и
когда он был выкачан до
вакуума. Результаты действия
луча измеряли по глубине
«шрама» на поверхности сталь
ной полоски. И вот в первом
случае она не превышала
шести, а во втором —
достигала двадцати пяти
миллиметров. Это пока предельная
глубина чроплавления металла
в условиях вакуума, что уже
сравнимо с результатами
использования для той же цели
электронного потока.
Поскольку стало ясно, что часть
мощности лазерного луча
действительно теряется из-за
рассеяния в воздухе, то
вакуумная обработка металлов
открывает новые перспективы,
особенно для работ в
условиях открытого космоса.
Радуга из капли
Привет от Ван-дер- Ваальса
Товар — деньги не надо — товар
О всевозможных тайнах в
капле воды мы уже писали
неоднократно. Но что
поделать, если физики не
оставляют своим вниманием этот
неисчерпаемый для познания
природный объект. Его с
некоторых пор исследуют
методами комбинационного
рассеяния света, в котором
возникает эффект сдвига частоты
отраженного света по
сравнению с частотой света падаю-
щего. Из величины сдвига
далее можно выявить массу
информации о свойствах частиц
отражающего тела. Но
неподвижная капля совсем не дает
такого эффекта, а если ее
раскачать, то сдвиг частот
появится, но он будет сильно
искаженным. Выход из
положения нашли в Институте
математики и механики АН
Казахстана в Алма-Ате. И в
основе его — известное
явление радуги.
Оказывается, вокруг
неподвижной круглой капли
имеются такие направления, по
которым можно увидеть в ней
много нового. А именно —
со всех сторон падающий на
каплю свет многократно в ней
отражается, преломляется и
выходит обратно, наружу,
именно в этих направлениях.
Такой отраженный луч уже
неоднократно сдвигается 'по
частоте по сравнению с
первоначальным. Эти-то сдвиги и
образуют «земную» радугу*
Ученые проделали опыты,
где лучом аргонового лазера
освещали водяные капли в
разных вариантах. Частотный
анализ возникшей радуги
давал весьма полную
характеристику размеров, формы,
частоты собственных колебаний
и другие параметры
удаленной от прибора водяной каш
ли. А в одном случае
неподвижную каплю удалось
даже вывести из равновесия и
заставить механически
колебаться, а значит — н
увеличить эффект
комбинационного рассеяния света простым
усилением мощности
лазерного луча. Все это делает
реальным дистанционные
наблюдения за поведением
жидких аэрозолей в газах.
В прикладной
микробиологии, где конечный результат —
получение большой биомассы
микроорганизмов, возникает
практическая проблема. Она
заключается в том, что не
ясно, как можно равномерно
насытить весь объем раствора
в биореакторе газообразным
кислородом. Обычные способы
его подачи через трубки и
трубочки очень скоро показали
свою малую эффективность —
большая часть газа быстро
улетучивалась в воздух, а
живые клетки задыхались от
, его нехватки н поэтому
плохо росли, делились и
размножались.
Неожиданная помощь
последовала от специалистов в
области теоретической
гидромеханики. Анализируя
уравнения двухфазных сред,
известные еще с прошлого века из
классических работ Ван-дер-
Ваальса, группа исследователей
сектора механики
неоднородных сред АН СССР пришла
к простой идее. Ученые
проверили ее опытным путем и
получили следующие
результаты. Вначале надо
растворить кислород в воде до
насыщения под давлением в
десять атмосфер, а затем
струйку такой воды следует
впрыснуть в воду обычную.
Тогда вода-пришелец тут же
как бы вскипает и выделяет
массу мельчайших пузырьков
кислорода. Они постепенно
заполняют весь объем, и
вода-хозяин равномерно мутнеет
и становится похожей на
молоко. Особенно интересно,
что пузырьки размером
всего в десятки ангстрем Совсем
не спешат покинуть воду, а
иногда, наоборот, опускаются
на дно.
Вода, удерживающая в себе
таким образом газообразный
кислород, показала и другие
необычные свойства, что
выявилось в дополнительных
опытах. Будучи непрозрачной
для видимого света, она еще
поглощала звуки большой
частоты, тормозила
прохождение звуковых волн — их
скорость в ней не превышала
десятков метров в секунду.
Изучив гидродинамические
особенности, ученые пришли
к выводу, что такие среды
можно образовывать и из
нескольких разных газов, а
применение такие жидкости
могут найти не только в
биотехнологии.
Когда товаров нет,
появляются теории, вскрывающие их
сущность. А дело в том,
что наличие денег, честно
заработанных, не дает гарантии
их использования как
платежного средства. Потому что
товаров нет...
Дилемма, как поменять
деньги на что-нибудь более
существенное, занимает, увы,
не только теоретиков в
области политэкономии, но н всех
прочих граждан. Затронула
она н биофизиков, которые
после многих бесплодных
походов в пустые магазины
однажды всерьез задумались,
а что же это такое — товар?
Примерно такова была
предыстория появления
научной статьи под названием
«Биофизические аспекты
экономической теории», автор
которой — физик их
Калининграда, профессор
Альберт Кузьмич Прнц. В ней
математические модели н
методы, ранее успешно
использованные для описания
динамики популяций рыбы в
океане, были приложены к
«экономической системе».
Система представляет собой
некий набор «популяций»
разных товаров,
взаимодействующих между собой н с
окружающей средой.
Экономическая система сохраняет
признаки «живой», она открытая,
саморегулирующаяся,
самовоспроизводящаяся н далекая от
равновесия. Дальше следуют
сплошные дифференциальные
уравнения, которые мы здесь
не приводим, поскольку сами
их понять не в состоянии.
Можно лишь сказать, что у
каждого вида товара есть
измеряемые характеристики:
численность, среднее время
жизни (эксплуатации
потребителем), скорость
воспроизводства, розничная цена, а также
еще н разнообразие товаров
близкого назначения
(энтропия). Закладываемые в
уравнения, эти параметры дают
возможность вычислить
многие закономерности
насыщения рынка, в том числе,
например, и такую. В
условиях стабильной
экономической системы скорость
производства должна быть
обратно пропорциональна среднему
времени жизни
применительно к каждому виду товара.
Новая модель позволяет,
задаваясь одними параметрами,
вычислять все остальные и,
будем надеяться, поможет
планировать и прогнозировать
уровни спроса и предложения
в условиях рынка.
31
i
i г,
ПРОСТРАНСТВО И ВРЕМЯ ИСТОРИИ
А. Сирота
HSi. l^upUlU
астало время
сопоставить
времена...»
Не одни русские
познали эту дорогу
«И пусть в эти параметры, в леса и
степи, в топи и равнины, в силовое поле
между Европой и Азией, в русскую
трагическую огромность тысячу лет назад
вросли бы французы, немцы, итальянцы,
англичане — закон их истории стал бы тем
же, каким был закон русского движения.
Да и не одни русские познали эту
дорогу»,— писал В. Гроссман. Если вросли бы...
Но прошлое нельзя изменить, поэтому, как
гласит публицистический штамп, «история
не знает сослагательного наклонения».
В «трагическую огромность» между
Европой и Азией «вросли» именно русские,
«вся наша история — продукт природы того
необъятного края, который достался нам в
удел»,— писал П. Чаадаев. Как узнать, что
стало бы с другим народом, окажись он на
месте русских?
На первый взгляд, мысль Гроссмана
представляется столь же бездоказательной, как и
множество других рассуждений о русском
характере, уникальности русской истории,
«русской идее». Историю можно толковать
по-разному, и даже для
взаимоисключающих концепций порой удается найти
строительный материал в одном и том же
нагромождении свершившихся событий. Можно
ли противопоставить этим субъективным
поискам исторической правды какие-то
объективные способы, сходные с
экспериментальными методами точных наук? Чаще
всего на этот воп рос отвеча ют от рица тел ь-
но: экспериментальные методы
предполагают повторяемость исследуемых явлений,
возможность их многократного
воспроизведения в лаборатории, а историки этой
возможности полностью лишены. Но то, что не
под силу историкам, нередко свершает
сама история — события повторяются!
Разумеется, не полностью, а лишь в общем,
в самом существенном.
Примером применения такого
сравнительного исторического метода может
служить одна из последних работ Н. Эйдель-
мана «Революция „сверху" в России»,
начинающаяся с фразы: «Настало время
Я не знаю, будет ли расцвет русской жизни
или начнется то падение, какое, например,
пережила испанская нация?
В. И. Вернадский.
Из письма, 1924 год.
сопоставить времена». Коренные
реформы,— несомненно, важнейшие события
русской истории. Но В. Гроссман имеет в виду
весь «закон русского движения», то есть
общую логику, какие-то еще более общие
закономерности. Чтобы их обнаружить, надо
выйти аа рамки русской истории и
сравнивать не разновременные события в жизни
одного народац а исторические пути,
независимо пройденные в сходных условиях
разными народами.
Сложилось ли где-нибудь на границах
Европы «силовое поле» столь же
напряженное, как на ее восточной окраине?
На юго-западе Европы к ней близко
подходит Африка. Здесь нет безграничности
восточно-европейских пространств, другая
природа, но также противостоит
христианству иной религиозный мир — ислам, и мы
вправе говорить о «силовом поле». Между
этими двумя мирами есть и народ, который
врос в юго-западное силовое поле Европы,—
испанцы.
В начале VIII века весь Пиренейский
полуостров стал добычей вторгшихся из
Африки мавров, и только горная Астурия на
севере страны не была захвачена
нашествием и сохранила независимость (также
как на Руси избежал вторжения
расположенный на севере Новгород). Борьба с
маврами в VIII—XV веках была для
испанцев столь же значительным событием
их истории, как для русских — борьба за
свержение татаро-монгольского ига в Х1П—
XV веках. После реформации испанцы
католики ощутили себя защитниками
христианского учения, защитниками, так как
оказались во враждебном окружении между
«неверными» мусульманами и впавшими в
протестантскую ересь соседними
европейскими государствами. Но точно так же
противостояли исламу и католичеству на
другом конце Европы русские ревнители
православия, оказавшиеся в одиночестве
после гибели Византии. Вместе с тем
выполняется и условие независимости
исторических путей, о котором уже упоминалось:
на протяжении многих веков контакты
между Россией и Испанией значили для них
несравненно меньше, чем события внутрен-
3 Знание — сила Хн 6
33
ней жизни и взаимоотношения с соседними
государствами.
Сопоставляя судьбы испанцев и русских,
мы ловим себя на том, что основные
тенденции исторического развития двух
народов можно изложить в одних и тех же
словах!
В борьбе с поработившими родину
захватчиками иноверцами складывается единое
национальное государство. Национальное
возрождение, слагаемые которого —
укрепление авторитетов как церкви,
призывающей к борьбе с иноверцами, так и
государя, направляющего все силы нации на
освобождение родины. Упорная, в конечном
счете победоносная борьба с
поработителями, в ходе которой выковывается особый,
исполненный патриотизма, национальный
характер. Возникшее в борьбе с
захватчиками государство после успешного
решения патриотической задачи —
освобождения родины — направляет энергию нации
по пути военной экспансии.
Страна по-прежнему осознает себя при
отом носительницей истинной религии, ее
главным оплотом и победы над соседями
воспринимает как акты божественной
справедливости. Освободительные войны,
подобно маятнику, проскочившему точку
равновесия, превращаются в войны колониальные.
Создается огромная империя.
Государь-император подчиняет своей воле не только
феодальную знать (как это было и в других
странах), но также и церковь, и
средневекового предшественника парламента
(кортесы, земские соборы), в котором были
представлены все сословия. Власть государя
теперь неограниченна, сословная монархия
превращается в монархию абсолютную и
стремится регламентировать всю жизнь
страны.
Но для этого есть только один способ —
создание всеохватывающей
административной системы. Ряды чиновников множатся,
бюрократическое управление становится все
менее эффективным. Его разъедает
коррупция, и вместе с тем властитель страны
оказывается во все большей зависимости
от чиновников. Наряду с чиновничьим
засильем сама огромность империи с ее
кажущимися неисчерпаемыми ресурсами
становится препятствием на пути к
совершенствованию хозяйства страны. Все
заметнее запаздывание в экономическом
развитии. Военные поражения. Иностранные
долги, нарастающий кризис всего общества.
Конкретные события русской истории,
стоящие за этими обобщениями, достаточно
хорошо известны читателю.
О некоторых событиях
испанской истории стоит напомнить
Воспользуемся для этого прежде всего
книгой «Абсолютная монархия на Западе»
профессора Юрьевского и Киевского
университетов П. Н. Ардашева, вышедшей в
1902 году; она хотя и написана с
либеральных позиций, позволяющих
предполагать, что ее автор также был не чужд
идеи «сопоставления времен», интересна для
нас тем, что сознательный поиск аналогий
с нашими временами исключен полностью.
Конец XV века на Пиренейском
полуострове богат историческими событиями.
Кастилия и Арагон слились в единое
Испанское королевство.
В год открытия Америки испанцы
выбили мавров из Гренады, закончив отвоева-
ние полуострова от мусульман.
Постепенно королевская власть лишает знатных
феодалов (грандов) многих прав и
фактически отстраняет их от управления
страной, армией и флотом — все теперь в руках
королевских чиновников. Им экс подчинены
и города, а кортесы стали созываться все
реже, реже и были лишены тайны
прений.
Так возник испанский абсолютизм и
вместе с ним — новый «правительственный
класс», состоящий из чиновников, в ту пору
деловых и скромных. Фактически переходит
к королю и право назначения на
церковные должности, включая инквизиторов.
Инквизиция, основанная почти одновременно с
Испанским королевством, начала с
преследований евреев, формально принявших
крещение, но продолжавших исполнять
иудейские обряды. Сотни тысяч евреев,
отказавшихся креститься, были высланы из страны
в год открытия Америки. Затем жертвами
инквизиции стали крестившиеся мавры (ми-
риски), потом все инородцы и, наконец,
свои.
Упрочение испанского абсолютизма
(первая половина XVI века) связано с именем
короля Карла I, избранного императором
«Священной Римской империи» под именем
Карла V. (Карл V знаком нам по
знаменитому портрету Тициана. Ножки кресла и
затянутые в черное ноги императора на фоне
огненно-красного ковра смотрятся как
головешки костра, массивное нерасчлененное
пятно туловища, противопоставленное
причудливому ритму этого костра, кажется не
вполне устойчивым.) Вместе с
венецианцами испанский флот победил турок
в грандиозном морском сражении
в заливе Лепанто («Испания
спасла Европу от турок»,—
будут утверждать в XX веке
испанские историки).
Заокеанские колонии Карла V
и его владения в Европе
настолько обширны, что
над империей «никогда
нее заходит солнце».
Но императору этого
мало, он обуреваем
несбыточной мечтой
о всемирной ка-
топической империи и ведет бесконечные
войны с протестантами. Деньги и сол
дат поставляет Испания, что ведет к ее
разорению: «благосостояние страны
безжалостно приносится в жертву мировой
политике*. Притязания на мировую гегемонию
перешли к преемникам Карла V,
«надолго сделавшись не только династической, но
и национальной традицией, надолго
пережив действительную мощь Испании».
Своего апогея абсолютизм в Испании
достиг при сыне Карла V Филиппе II (с
детства знаком нам по «Легенде об
Уленшпигеле»). Одни лишь европейские владения
Филиппа II значительно превышали по
численности население Англии и Франции,
взятое вместе, самым богатым в мире было
его государство, армия и флот —
сильнейшими. Расширились колонии за океаном,
оттуда неиссякающим потоком поступают
золото и серебро — SO процентов мировой
добычи.
Религиозная нетерпимость приобретает в
царствование Филиппа II болезненный,
психопатический характер. Аутодафе
становится любимым развлечением народа, почти
национальным праздником. От наказания не
спасает и духовное звание: обвинялись в
ереси аббаты, епископы, архиепископы, и даже
сам примас (высший иерарх испанской
церкви) просидел по обвинению в ереси
семнадцать лет в тюрьме. Дети обязаны
доносить на родителей. Инквизиция
становится цензором над всеми изданиями,
обладание запрещенной книгой карается смер-
Абсолютизм, бывший при Карле V
космополитическим, все более приобретает теперь
националистическую окраску и сливается с
католичеством. И народ поддерживает все,
что направлено на сохранение чистоты
веры. Растет неприязнь испанского общества к
морискам. Идя навстречу пожеланиям
общества, власти пытаются принудить их к
ассимиляции; от них, в частности, требуют
забыть свой язык и за три года
научиться говорить по-испански. Ответом стало
восстание, после разгрома которого мориски
были изгнаны из родных мест и
переселены в Кастилию. «Это было настоящее
переселение целого народа»,— пишет Арда-
шев. Мориски — искусные ремесленники, их
изгнание привело к запустению
огромных территорий и нанесло
непоправимый ущерб экономике. Но «Я предпочитаю
царствовать в пустыне, чем в стране,
населенной еретиками»,— говорил король.
Филипп II не только царствует, он
правит и управляет. При нем, собственно
говоря, не было и министров, а были лишь
секретари, которым он диктовал свои
решения. (Сейчас мы называем это
административно-командной системой. Команда
короля исполнялась армией
администраторов.)
Но ни богатства колоний, ни
пламенная вера испанцев не приблизили их к
осуществлению мечты о мировом господстве.
Бесконечные войны с протестантами
неизменно заканчивались поражениями, самое
известное из которых — гибель посланного
для завоевания Англии
огромного флота,
названного «Непобедимой
армадой» . Безуспешной
оказалась и
восьмидесятилетняя борьба с
восставшими против
испанского владычества
Нидерландами... Ни завоевать
тью. Страх перед инквизицией и ее
цензура парализуют всякое свободное
движение мысли. Запрещены заграничные
поездки — король стремится к изоляции
Испании от остального мира, зараженного ересью.
3*
35
мир, ни победить протестантов не удалось.
Империя разваливалась. Маятник
испанской истории неумолимо начал свое
обратное движение. «Экономическое истощение...
умственное оцепенение и культурный
упадок... беспримерное в истории человечества
по своей быстроте и глубине
политическое и культурное падение» — вот в каких
выражениях описывает историк итог
деспотического правления.
Через двести лет после освобождения
страны от мавров Испания не только
фактически утратила свои колонии, но и сама
оказалась в положении второстепенной
державы, зависимой от Франции. Любимое
занятие последнего испанского Габсбурга —
безграмотного, умственно и физически
неразвитого — игра в бирюльки.
Какие ассоциации возникали...
...у читателя-либерала, взявшего в руки
книгу П. Н. Ардашева в преддверии
первой русской революции? Судьба Испанской
империи, загубленной абсолютной властью
монархов, бездарными и продажными
чиновниками, паразитическими социальными
группами, не могла не напомнить об
опасностях, грозящих России. Об
углубляющемся разрыве между самодержавием и
либеральной оппозицией, о былом величии
Третьего Рима, сменившемся поражениями
под Севастополем, Порт-Артуром и в
Цусимском проливе, где русский флот был
разгромлен островным соседом так же, как
некогда «Непобедимая армада».
Но было, наверное, и чувство облегчения:
не только русским, но и другим народам
Европы довелось испытать на себе
смертельную хватку
самодержавно-бюрократического чудища. К тому нее, расширяя свои
владения, точно так же как это делали
одновременно с нею другие великие
державы, Россия в отличие от Испании к
мировому господству не стремилась, и
религиозный фанатизм нации никогда не достигал
здесь такого напряжения, как в Испании.
У чудища, поработившего Россию, в
отличие от чудища испанского было не три
пасти — деспот, бюрократия и фанатическая
идея,— а только две.
. Да и вообще Россия XX века — не
Испания века XVII, силы феодального
прошлого, так долго тормозившие
становление российского капитализма, теперь,
казалось, уже не в состоянии
предотвратить его окончательного торжества.
Либералы в правительстве предлагали
освободить крестьянина от «попечительских
пут», дать простор его «личной
предприимчивости», воспитывать в нем собственника
(в противовес общинному землевладению).
Россия должна решительнее освобождаться
от идеологических, политических и
экономических пут!
Этот вывод с очевидностью следовал из
чужого исторического опыта. Усвоен он не
был. Мечта о чуде социального равенства
привела к тому, что Россия, вновь
оказавшись во власти рокового сочетания
деспотизма, бюрократии и утопической идеи,
двинулась по пути внешнего величия и
внутреннего падения. И совершая как бы
новый цикл своей истории, она во многом
повторяла старые беды. Вот почему
по-прежнему актуальна для нас старая книга о
трагической судьбе другого государства в
иные времена. «Закон движения», логика
оставались теми же, хотя исторические
реалии, казалось бы, полностью изменились.
Впрочем, по отношению к новому времени
исторические сопоставления надо применять
с большой осторожностью. Международные
связи возросли настолько, что теперь уже
нельзя говорить о независимости
исторических путей народов, даже если они и не
соседи. Восстание батальона Риэго,
вызвавшее в 1820 году революцию в Испании,
вдохновляло декабристов, а Советская Рос-«>
сия активно участвовала в гражданской
войне в Испании. И все же, все же...
Только в России и Испании против армии
Наполеона велась партизанская борьба.
Только в этих государствах произошли
в XX веке длительные кровавые
гражданские войны. И каждая из этих войн в
конечном счете привела к однопартийной
диктатуре.
Но не нелепость ли сама мысль о
сопоставлении таких «классово чуждых» феноменов,
как государственный социализм в
послеоктябрьской России и фашистские режимы
36
в Европе? Национал-социалистический
идеолог в романе Гроссмана считает: нет, не
нелепость. «Мы форма единой сущности —
партийного государства». Несомненным
фактом стало резкое усиление
вмешательства государства в экономику после прихода
национал-социалистов к власти. Так, для
расширения производства,— начиная с
сооружения нового цеха и кончая
определением цен на готовую продукцию,— надо
было заручиться согласием около двух
десятков государственных учреждений, в том
числе ведомства по осуществлению
четырехлетнего плана разви тия германской
экономики, обладавшего диктаторскими
полномочиями.
Государственно-монополистическое
регулирование экономики национал-социали-
• стами было нацелено на решение военных
задач, продолжалось около девяти лет и
нашло свое естественное завершение в
разгроме германского фашизма. Другое дело —
экономика Испании. После прихода к
власти франкисту за короткий срок
подчинили себе всю экономику страны — от
производства до распределения и
потребления. Не будучи собственником средств
производства, государство диктовало свою
волю всем большим и малым предприятиям
страны и всем, кто работал на земле.
Соответствующее министерство определяло
для каждого хозяйства размеры посевных
площадей и реквизировало все зерно,
превышавшее потребности производителя.
Строительство новых заводов находилось в
г ведении института национальной
промышленности, поощрявшего предприятия
«национального значения» и планировавшего от
имени государства все развитие испанской
экономики.
Проблемы экономики служили
основной темой выступлений диктатора, его
министров и послушной им прессы.
Провозглашалась форсированная
индустриализация с целью создания общества,
отличающегося как от «либерального
капитализма», так и от социализма советского
образца. Это должно быть замкнутое в себе
общество, не связанное с международным
разделением труда (автаркия).
Периодически раздувались пропагандистские
кампании под демагогическими лозунгами вроде
«Ни одной семьи — без крова!».
Громогласно провозглашались идеи имперской мощи
и национальной исключительности. Вновь,
► как во времена Карла V и Филиппа II,
вспыхнул фанатический национализм,
провозглашавший Франко спасителем страны от
международного иудейского заговора,
масонов и коммунистов, безмерно превозносилась
национальная культура, запрещались
вывески с иностранными словами. Около
10 процентов государственного бюджета
затрачивалось на содержание репрессивного
аппарата.
Национализм в сочетании с огосудар-
ствливанием экономики поначалу
действительно двинули вперед разрушенное
гражданской войной хозяйство страны. Возникли
новые отрасли промышленности,
значительно увеличилась выплавка стали, за двадцать
лёт выросло в 268 раз (!) производство
станков и т. д. Но успехи были
достигнуты скорее за счет увеличения
численности работающих, чем благодаря росту
производительности труда. Из страны
вывозились в основном сельскохозяйственные
товары, промышленные изделия не
выдерживали конкуренции на иностранных рынках.
Догнать передовые страны Западной
Европы не удавалось. Столкновение двух
систем — государственного планирования и
частного предпринимательства —
неизменно приводит к «войне на уничтожение».
В Испании давление государства приводило
к вырождению рыночной экономики. Деньги
теряли свою роль регулятора рыночных
отношений. Иметь своего человека в
министерстве стало важнее, чем назначить
компетентного руководителя предприятия.
Повсеместно распространялись подкуп и обман.
В конце пятидесятых годов разразился
финансово-экономический кризис.
Инфляция вышла из-под контроля. И вот
общество стало «терять страх», хотя оно
сознавало свою незащищенность от возможных
репрессий и государственных
переворотов. Разразились забастовки. И тогда
произошло непредсказуемое — при сохранении
власти Франко были приняты меры для
либерализации и стабилизации экономики,
открыт доступ в страну иностранного
капитала.
Реформа 1959 года сработала: в 1963—
1972 годах валовой продукт испанской
промышленности увеличивался ежегодно на
11 процентов («испанское чудо»).
Франкистам пришлось отказаться и от политики
автаркии в экономике, и от
националистического противопоставления страны
остальному миру и от многих других
идеологических догм. Сторонники диктатора еще
надеялись, что им удастся ограничиться
♦ косметическим ремонтом фасада» и
улучшением существующих институтов власти.
Но прав оказался сам Франко, незадолго
до своей смерти в 1975 году сказавший,
что созданный им строй не переживет его.
Предсказание сбылось. Уже в 1977 году по
рекомендациям Международного валютного
фонда была успешно проведена
радикальная (если пользоваться нашей нынешней
терминологией) экономическая реформа с
целью стабилизации экономики и
окончательного перехода к господству рыночных
отношений. А в 1978 году Испания стала
конституционной парламентской
монархией, в которой, согласно первой статье
конституции, «национальный суверенитет
принадлежит испанскому народу». Сейчас в
стране эффективно действует
многопартийная демократическая система с высоким
уровнем гражданских свобод, а король стал
гарантом национального согласия — в
соответствии с конституцией он командует
армией страны, и его решительная позиция
предотвратила захват власти реакционными
генералами.
Почему оказался возможным
мирный переход...
...от авторитарного режима фашистского
типа — к «демократии по-испански»?
Называют несколько причин, которые
помогли достижению «национального
консенсуса»,— свежа еще память об ужасах
гражданской войны; реалистически мыслящее
крыло консерваторов, оказавшееся
достаточно многочисленным, пошло на компромисс с
левыми радикалами; проведение
экономических реформ ослабило идеологию
тоталитарного режима.
37
К этому можно добавить идеологическую
двойственность, сложившуюся в стране при
Франко,— наряду с фашистскими идеями не
утратил своего традиционного влияния и
католицизм. Отцами «испанского чуда»
шестидесятых годов были министры-технократы
из католической организации «Опус деи»,
мировоззрение которых отразило
современную трансформацию католицизма.
Немалую роль сыграло и поражение
«испанистов» в дискуссии с
«европеистами». Испанисты, настаивавшие на
самобытном, не повторяющем западно-европейский,
пути развития Испании, предупреждали,
что в противном случае будут утрачены
такие черты национального характера, как
отрицательное отношение к власти денег и
меркантильности вообще, чувство
солидарности с другими людьми, аскетизм,
способность к подвигам во имя идеала (не
правда ли, очень похоже на то, что склонны
считать и у нас особенностью,
исключительностью). Их оппоненты подчеркивали, что
все эти черты связаны с
духовно-культурной отсталостью и после выхода из
идеологической изоляции и включения в
общеевропейский поток духовной и материальной
культуры возможное ослабление
традиционных черт испанского национального
характера будет компенсировано появлением
новых ценных качеств. Сейчас Испания по
личному потреблению на душу населения
близка к Швеции и Италии.
Итак, преодолев помехи, вызванные
комплексом национальной исключительности и
деспотически-бюрократическим правлением,
корабль испанской истории приплыл к
берегам Демократии. Хотя и с опозданием,
Испания заняла свое место в семье
свободных народов Европы.* Бели признать
сходство наших исторических судеб, то
такой итог не может не радовать тех, кто
видит в свободе и демократии будущее
России. Вместе с тем есть и вполне
очевидные различия между испанским и
советским авторитарными режимами: первый из
них просуществовал вдвое меньше, чем
второй. И что чрезвычайно важно — в
Испании не была уничтожена частная
собственность.
Но значит ли это, что Россия должна
вернуться в давнее прошлое и полностью
воспроизвести путь экономического
развития, пройденный нынешними
странами-лидерами? Это старая проблема,
волновавшая еще А. Герцена. «Должна ли Россия
пройти всеми фазами европейского развития
или ее жизнь пойдет по иным законам?..
Я совершенно отрицаю необходимость этих
повторений... Народу русскому не нужно
начинать снова этот тяжелый труд»,—
писал он в 1854 году.
С другой стороны, внезапное, не
подготовленное предшествующим развитием
появление нового есть чудо. А история не дает
оснований для веры в чудеса. Результат
аккумулирует в себе пройденный путь,—
совершенно справедливо утверждал
1С Маркс. Противоречие между этими
двумя позициями можно разрешить только
одним способом: надо рассматривать историю
человечества как целое, а не как сумму
изолированных историй отдельных
социальных организмов. Тогда выясняется, что путь,
пройденный одним народом, даже если он
окажется для него тупиковым, не исчезает,
попадает в общечеловеческую копилку и
становится отправной точкой для новых
исторических движений. «Оконченный труд и
добытый результат входят в общее
достояние всех понимающих,— говорил Герцен,—
это круговая порука прогресса».
Итак, «понимающие» начинают не с нуля.
Это очень глубокая закономерность,
свойственная всему живому. Только
рассматривая Большую систему — весь органический
мир, все человечество — можно обосновать
идею прогресса. Иначе исчезновение
одних биологических и социальных
организмов, сопровождающее прогрессивное
развитие других, воспринимается как отрицание
прогресса (обычный повод для насмешек над
идеей прогресса на уровне обыденного
и гуманитарного сознания).
Исторические закономерности существуют щ
объективно, и если мы не в состоянии
предвосхитить во многом вероятностного
хода истории, то все-таки, зная их, можем
предсказать некоторые общие результаты.
Именно знание этих закономерностей
позволяет лучше понять свое место в мире.
Отделить действительный вклад народа в
мировую культуру от ложно понятой
уникальности с ее стремлением
отгородиться от мира или, что еще опаснее,
навязать ему свое понимание жизненных
ценностей. «Закон движения» России не рожден
какими-то уникальными обстоятельствами,
а значит, и итог этого движения
должен быть таким же, как и у других
народов, все теснее объединяющихся в
общечеловеческую семью, но и не теряю- »
щих при этом свою индивидуальность. Мы
не одиноки в историческом космосе, и это
внушает не слишком благородное, но такое
человеческое чувство облегчения: мы
сознаем, что выпавшие на нашу долю
испытания выпадали и другим народам (пусть
и не в тех же масштабах). Мы не
одиноки, мы часть человечества, и нам по праву
принадлежат все ценности, выстраданные
народами Земли, независимо от того, когда
и каким народом были они впервые
явлены миру.
Рыночная экономика, разделение власти,
многопартийная парламентарная
демократия, правовое государство, гражданское
общество, свобода печати... Все это — не
просто слова, не объекты вкусовых оценок и
даже не предметы спора. Перед нами —
воплощение многовекового опыта человечества,
усомниться в истинности которого способен
лишь невежда. Но здесь мы подходим к
болевой точке современных дискуссий и
потому вернемся к Гроссману, который еще
тридцать лет назад сумел предвосхитить эти
дискуссии. «История человека есть
история его свободы... сама жизнь есть
свобода, эволюция жизни есть эволюция
свободы»,— писал В. Гроссман. В «государстве1
без свободы» нет и свободы народа:
«...не только малые народы, но и русский
народ не имеют национальной свободы.
Там, где нет человеческой свободы, не может
быть и национальной свободы, ведь
национальная свобода — это прежде всего свобода
человека». В этих словах Гроссмана — суть
наших сегодняшних дискуссий.
Все дело в иерархии ценностей.
Если в соответствии со всем историческим
опытом человечества наивысшей ценностью
провозглашается свобода, то следует стре-
миться к такой политической и
экономической организации общества, которая
способна создать своим гражданам максимум
свободы. Если же абсолютной ценностью
становится национальное» то общечеловеческие
ценности воспринимаются прежде всего как
угроза национальной самобытности.
Во все времена лучшие умы мечтали о
свободе как о приобщении своей родины к
общечеловеческому будущему.
Гипертрофированное чувство национального
ориентировано в прошлое. Свобода оказывается при
этом на втором плане, ведь в прошлом
России ее почти не было. На втором плане —
этические и эстетические ценности.
Недостижимы провозглашаемые
националистической пропагандой обещания возвеличить ро-
дину. Народы — как люди, и по-настоящему
великими становятся лишь те., кому раньше
других удается решить вновь возникающие
проблемы. Проблемы будущего, а не
прошлого, на что ориентировано
националистическое сознание.
Равные представления о ценностях —
разные законы исторического движения.
Национализм, авторитарность, вмешательство
государства в экономику — хорошо известный
из истории путь к кризису общества. Ибо
«как бы ни были огромны небоскребы и
могучи пушки, как ни была безгранична
власть государства и могучи империи,
все это лишь дым и туман, который
исчезнет. Остается, развивается и живет лишь
истинная сила—она в одном, в свободе».
Для нашей страны такой кризис стал бы
.уже третьим по счету — после кризиса
царизма и переживаемого ныне кризиса
государственного социализма. И тогда прав
оказался бы в «пределах одной, отдельно
взятой страны» сосед по камере Ивана
Григорьевича, герой повести «Все течет»,
провозгласивший, что исторического
развития вообще нет и человек всегда равен
себе.
Человечество не только развивается как
целое, но и все глувже »свзнает себя
таковым. И, если жизнь не погибнет,—
свобода неминуема. Неминуема для всего
человечества, а значит — и для России, ф
Что вы знаете
о
продолжительности
жизни?
Как вы считаете, верно ли утверждение
о том, что профессиональные певцы живут
дольше всех остальных людей? Ответ
положителен,— например, оперные певцы радуются
жизни гораздо дольше представителей прочих
профессий. Разница достигает двадцати лет.
Мы предлагаем вам блнцтест,
опубликованный в одном из зарубежных журналов.
Истинность следующих утверждений нужно оценить
словами «верно» или «неверно».
1 • Достижения медицины сделали больше,
чем изменения в способах жизни.
2. Во всем мире женщины живут дольше
мужчин.
3. Бездетные женщины живут дольше
матерей.
4. Когда врачи бастуют, смертность в
соответствующем районе увеличивается.
5» Практически никто не умирает от
старости. Люди становятся жертвой различных
заболеваний.
О* Люди низкого роста живут дольше
высоких.
/• У монахинь продолжительность жизни
выше, чем у медицинских сестер.
8* Мормоны и адвентисты седьмого дня
обычно переживают членов других религиозных
сект.
У. Домашние питомцы — кошки, собаки
и другие — помогают людям увеличить
продолжительность жизни.
10* Средняя продолжительность жизни
в индустриальных странах увеличилась за
последние десятилетия.
Ответы — на стр. 40
39
со
3
u
е
о
е
4*
3
Сохранится ли хозяин Кадьяка?
В штате Аляска, а точнее -
на острове Кадьяк, почти повсюду
ликвидированы места обитания редкого
местного подвида медведя кадьяка,
которого вы видите на этом снимке.
Десять сенаторов предъявили
правительству обвинение в том, что оно
больше обращает внимание
на застройку участков, ценных своими
природными ресурсами, чем на их
сохранение, а это способствует
уменьшению численности некоторых
видов животных.
1. Неверно. Согласно одному научному
исследованию, здоровый образ жизни гораздо
полезнее для долголетия, чем достижения
медицины.
2. Неверно. В Индии мужчины живут
дольше женщин.
3. Неверно. У женщин с детьми средняя
продолжительность жизни выше.
4« Неверно. На самом деле смертность
падает, когда врачи бастуют. Причины —
меньше ненужных операций, отсутствие
небрежности со стороны врачей и сокращение случаев
смерти, связанных с заболеваниями,
полученными в больнице.
5. Неверно. Американские ученые
исследовали двести человек, умерших в возрасте
свыше 85 лет. У тридцати процентов из них не
обнаружено никаких причин смерти, кроме
старости.
О. Верно. Низкорослые люди живут
дольше высоких. Разница достигает десяти
процентов.
7ф Верно. Монахини, действительно,
живут дольше медицинских сестер.
о. Верно. Причина этого, вероятно, в том,
что члены этих религиозных сект не курят и
не пьют.
У. Верно. Исследования показывают, что
люди, страдающие острыми сердечными
кризами, живут дольше, если имеют домашних
животных.
1U. Неверно. У нас в стране,— например,
с 1965 по 1980 год — средняя
продолжительность жизни у мужчин упала с 66,2 до 61,9 года,
а у женщин — с 74,1 до 73,5.
Силу
Судя по всему,
американские ученые сумели найти
место, где 65 миллионов лет
назад на Землю упал
гигантский астероид. Согласно
гипотезе американского
геохимика Уолтера Альвареса,
именно последствия этой
катастрофы вызвали гибель
динозавров, которые населяли
тогда нашу планету. По словам
Алана Хильдсбрандта из Ари-
зонского университета,
«существует неопровержимое
доказательство того, что падение
произошло между Северной и
Южной Америками, в
Карибском регионе». И вероятнее
всего, небесный пришелец уда-
С серьезными
возражениями против гипотезы
Альвареса выступили канадские
ученые — палинолог (специалист
по растительной пыльце) Арт
Суит из Геологического
управления в Калгари, его коллега
Деннис Браман из Тайреллов-
ского музея в Драмхеллере,
и геолог Джек Лербеко из
Университета провинции
Альберта в Эдмонтоне.
Они изучили относительные
количественные соотношения
различных видов
микроскопической пыльцы и раститель-
ных спор, содержавшихся в^
образцах геологических пород,
как обнаженных, так и
глубинных, взятых при бурении в
провинциях Саскаченан,
Альберта и в пределах
северозападной территории Канады.
Им интересна была
эволюционная судьба примерно
трехсот видов высших споровых
папоротников, вечнозеленых и
цветковых растений,
существовавших 63—70 миллионов
лет назад.
Специалисты пришли к
выводу, что угасание видов шло
весьма постепенно, шаг за
шагом, а не быстрыми темпа-
От
тйцы динозавров очерчивается
рил в морское дно севернее
Колумбии и южнее Ямайки.
К этой категорической
уверенности нужно прибавить
еще один факт, идущий от
другой исследовательской группы.
В одной реке в штате Техас
американские геологи
обнаружили слои морского песка,
образовавшиеся в результате
грандиозного наводнения,
случившегося также 65
миллионов лет назад. А
наводнение, скорее всего, произошло
в результате падения в океан
большого тела. Оно вызвало
Тволны высотой 500—1000
метров, вынесшие далеко на сушу
песок с морского дна.
О суперкатастрофе с
астероидом в научной среде говорят
давно. Вот как можно описать
ее согласно существующей
теории. Небесное тело
диаметром около десяти километров
столкнулось с Землей.
Последовал взрыв мощностью в
десять тысяч раз больше
взрывной мощности всех нынешних
ядерных арсеналов на нашей
планете. В атмосферу
поднялось огромное количество
пыли. Тотальная облачная
пелена вызвала глобальное
похолодание по всей Земле,
растительность погибла, заодно
с ней и динозавры.
А теперь вернемся к работе
ученых из Аризонского
университета. Используя
сейсмографическую технологию,
исследователи обнаружили на
дне Карибского моря
огромный кратер — почти
километровой глубины и диаметром
около трехсот километров.
Кратер погребен под толстым
слоем осадков.
Дополнительное свидетельство его
происхождения в результате
космической катастрофы —
найденные в нем минералы, которые
образуются при ударах
огромной силы.
Исследовательские поиски
возможного убийцы
динозавров продолжаются.
Два
мнения
по одному
вопросу
ми, как полагали до сих пор.
Причем, что весьма
существенно, оно стало особенно
очевидным за 300—400 тыс яч
лет до того, как меловой
период сменился третичным,
а ведь именно к этому
времени относят массовое
вымирание ископаемых ящеров.
Видимо, постепенное обеднение
разнообразия видов
растительности, с которыми была
связана жизнедеятельность
динозавров, совершалось
неуклонно, но медленно, до этой
смены геологических эпох.
Было обнаружено, что
некоторые представители флоры,
вопреки существующему
мнению, сохранялись даже еще
и в поздней части
третичного периода. Кроме того, по-
видимому, те растительные
виды, которые исчезли с лица
Земли в последнее
тысячелетие перед сменой мелового
периода третичным, не
являлись господствующими, а
составляли менее процента
общего их числа. Наибольшие
потери понесли виды,
опыляемые насекомыми, а
наименьшие — опыляемые ветром
цветковые растения.
Впрочем, к полному отказу
от «метеоритной» гипотезы
группа, руководимая А. Суй-
том, не призывает. Она
соглашается с предложениями о
том, что около 65 миллионов
лет назад подобная
катастрофа могла случиться, но не это
было главной причиной смены
фауны и флоры на нашей
планете. Просто такое страшное
астрономическое событие как
бы «наложилось» на уже
шедший независимо от него
медленный процесс сокращения
разнообразия животного и
растительного мира и ускорило
вымирание и без того
обреченных видов.
Первопричину же самого
процесса канадские
исследователи видят в постепенной
смене климатических условий на
всей Земле. В период,
предшествовавший катастрофе, так
или иначе шли существенные
изменения распределения
осадков, температур, сдвиги
в концентрации двуокиси
углерода и серной кислоты в
атмосфере и тому подобные
изменения среды, которые не
могли не сказаться на всех
ее обитателях.
шмирали постепенно
41
50 ЛЕТ НАЗАД НАЧАЛАСЬ ВЕЛИКАЯ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА
М. Буроменский,
кандидат юридических наук
АВГУСТ 1939:
поворот,
которого не было
Предыстория советско-германского Договора о ненападении
с
оветско-германский Договор о ненападении, известный еще как '
Пакт Молотова — Риббентропа, был подписан после недолгих
переговоров в ночь на 24 а вгуста 1939 года в Москве. Через неделю,
31 августа, на внеочередной, четвертой сессии Верховного Совета СССР
председатель Совнаркома, нарком иностранных дел В. М. Молотов
заявил: «Договор о ненападении между СССР и Германией является
поворотным пунктом в истории Европы, да и не только Европы»,
Поворот в истории действительно произошел и к тому же всего через несколько
часов после выступления главы советского правительства: ранним утром 1 сентября
1939 года фашистская Германия начала вторую мировую войну. Спустя
немногим менее двух лет войска вермахта вторглись на территорию СССР, и Пакт
Молотова — Риббентропа прекратил свое существование, оставив и у современников, и у
потомков много вопросов, среди которых один главный: почему этот договор
вообще стал возможен?
Народ десятками миллионов жизней заплатил за ту войну, но, опьяненный
победой и верой, надолго оставил право и возможность говорить от своего имени тем,
кто в немалой степени был виновен в жертвах. История, случается, дает
Правителям такой шанс, и получивший его редко не использует. Стоит ли удивляться,
что официальная трактовка событий вокруг советско-германского Договора о
ненападении подвеглась самой серьезной чистке. В ее основе долгие годы
лежала версия, созданная самими творцами договора — В. М.
Молотовым и И. В. Сталиным. Нельзя сказать, что они плохо
справились с делом. Версия оказалась не просто достаточно правдоподобной. До сих
пор не опровергнут один из ее основных постулатов: у СССР в 1939 году появились
причины для поворота своей политики в отношении Германии и
заключения с нею пакта о ненападении.
На самом деле договор о ненападении 1939 года не был результатом
какого-то неожиданного поворота во внешней политике СССР, как не был он и
следствием чьей-то злой воли.
Искать поворот — значит искать другую политику. Договор же явился естествен-
,- ным продолжением внешней политики СССР двух предшествующих десятиле-
| тий и знаменателен лишь тем, что, начиная с него, она стала откровен-
V но безнравственной. После был договор с Германией о дружбе и границе, были
«Ё совместные с вермахтом военные парады на захваченных землях, поздравления Гит-
| i леру по поводу взятия европейских столиц. Только 22 июня 1941 года положило
"J всему этому конец.
42
Когда-то О. Бисмарк, большой знаток политики, писал: «Для того чтобы
общественному мнению стали ясны ошибки, допущенные во внешней политике, как правило,
требуется период, равный человеческой жизни». Если верить этим словам, то
настало время зрелого анализа событий кануна второй мировой войны.
Главным пороком предвоенных совет с ко-германских отношений была
предельная идеологизация и политизация их советской стороной.
Неизбежность сближения с Германией после окончания первой мировой войны
в советском руководстве сомнений не вызывала, хотя сама Германия
была в области внешней политики абсолютно инертна и не проявляла
к РСФСР никакого интереса. Но такой интерес был у Советской России.
Начав свою революцию в расчете на мировую, большевики установили
соответствующие внешнеполитические приоритеты РСФСР и, в частности, ее
ориентацию на сближение именно с Германией. Еще в 1915 году В. И. Ленин, размышляя
о перспективах мировой революции вследствие победы революции в России,
обращал особое внимание на Германию, где, по его мнению, эта победа «разожжет
в сто раз движение "левых"». Подобный интерес к Германии сохранился у
В. И. Ленина вплоть до его последних работ в 1923 году.
И дело не ограничивалось простым интересом. Советская Россия преследовала
далеко идущие политические цели. Выбор был не случайным: мировая война, облегчив
социалистическую революцию в России, давала теперь РСФСР первого партнера —
побежденную в войне и политически нестабильную Германию.
Политическая ставка на Германию возбудила чрезвычайную активность
наркомата иностранных дел в германском вопросе. Еще в конце 1920 года между РСФСР
и Германией отсутствовали какие-либо отношения, но уже в мае 1921 и в апреле
1922 года были заключены два договора, второй из которых — Рапалльский —
был оценен советской стороной как эталон соглашения с
капиталистическими государствами. Все заслуги в подписании обоих договоров можно без
преувеличения отнести за счет НКИД, ибо ни о какой инициативе со стороны
Германии не было и речи. Более того, заключение договора в Рапалло было столь
неожиданно для самой Германии, что, спустя несколько дней после его
подписания, немецкая делегация, опасаясь осложнения отношений со странами Антанты,
просила возвратить подписанный текст.
Значение Рапалльского договора многократно исследовано и описано, и
нет нужды возвращаться к его «плюсам». Политически он укреплял на
уровне сепаратного советско-германского соглашения стремление этих
государств к независимости от ненавистной Версальской системы, где
доминировали Англия и Франция. Экономически создавал
неограниченные перспективы сотрудничества, где, с одной стороны, была потенциальная мощь
германской экономики, остро нуждающейся в восстановлении и в рынке, а с
Другой — огромный и почти свободный всероссийский, а позднее всесоюзный рынок. Но
намного важнее оказалась та сторона «эффекта Рапалло», которая осталась в тени
и совершенно не предусматривалась творцами договора. Эффект Рапалло как
естественное следствие конкретной внешнеполитической ситуации начала двадцатых
годов со временем не исчез. Он закрепился в устойчивых стереотипах, которые
оказались чрезвычайно живучими и породили немало иллюзий в длительно не
сменявшемся высшем политическом руководстве СССР.
В политической сфере. В советском руководстве долго господствовала
уверенность в сохранении непримиримого конфликта Советской России и Германии с
версальской системой, действительно довольно сильного в начале двадцатых годов.
Советская Россия, а затем и СССР, в русле общей критики Версальского договора
и Лиги Наций нередко выступали в защиту прав Германии, в том числе и
территориальных. Это продолжалось достаточно долго. В декабре 1929 года нарком иностранных
дел М. М. Литвинов подтвердил симпатии, с которыми СССР следил за
попытками Германии освободиться от пут Версальского договора. В конце
двадцатых — начале тридцатых годов, когда руководство СССР пришло к убеждению о
готовности Англии и Франции развязать новую мировую войну, Германия вновь
рассматривалась среди возможных жертв. Даже нарушение Германией в 1935 году
разрешенного Версальским договором порога вооружений было связано в СССР с
осуждением самого Версальского договора.
В экономической области. Отношения СССР с Германией после Рапалльского
договора явно выделялись на фоне отношений с другими капиталистическими
странами. Германия прекрасно воспользовалась эффектом одного из первых крупных «
экономических партнеров СССР. Именно благодаря многочисленным советским
заказам началось бурное возрождение германской промышленности, для которой |-
советский рынок представлял неисчерпаемые возможности и вряд ли в те годы мог 5?
быть чем-то заменен. К концу двадцатых годов Германия прочно заняла ведущее 11
место в экономических отношениях Советского Союза с Западом. Она держала "г
43
о
[ раоить
и
первое место по числу предоставленных концессий и третье — по инвестированному
капиталу. С 1926 года у СССР с Германией был самый большой объем внешней
торговли. В 1930 году удельный вес Германии в товарообороте с СССР достиг
21,8 процента.
^^^^оветские поставки — преимущественно стратегического сырья —
обеспечивали германскую промышленность всем, что она не смогла бы получить
в то время в нужном количестве ни в одном из европейских
^^^^ государств. С конца двадцатых до начала тридцатых годов Германия —
среди крупнейших покупателей у СССР марганцевой руды, черных
металлов, нефтепродуктов, асбеста, древесины, зерна, пушнины и некоторых других
товаров. С конца двадцатых и до 1933 года Германия была крупнейшим поставщиком
в СССР машин и оборудования, химических продуктов, красителей и ряда других
товаров.
i< Но в первую очередь германская промышленность развивалась и
усиливалась сама. Есть все основания полагать, что наращивание ее мощи не
проходило незаметным для СССР. Здесь уместно вспомнить реплику М. И. Калинина
во время доклада М. М. Литвинова в 1933 году на IV сессии ЦИК СССР. На
слова наркома о том, что из установившихся политических и экономиче- Ф
ских отношений «извлекались чрезвычайные выгоды как Германией, так и нами»,
М. И. Калинин обронил: «В особенности Германией».
Вряд ли после этого можно поверить оправданиям Сталина на XVII съезде
ВКП(б), что «у нас не было ориентации на Германию». Германия не просто имела
статус крупнейшего внешнеэкономического партнера СССР. Огромное количество
германского оборудования требовало обслуживания либо немецкими специалистами,
либо специалистами, обученными в Германии, что уже само по себе создавало потреб
ность в длительных перспективах взаимного сотрудничества. С учетом же объемов
советско-германской торговли и поставок машин и оборудования важность
гарантированных перспектив сотрудничества поднималась до уровня обеспечения
нормальной работы некоторых отраслей промышленности СССР в масштабах страны.
все-таки главное было вовсе не в советско-германской торговле как
таковой — СССР имел обширные экономические связи и с
Великобританией и с США. Сами по себе экономические отношения с Германией,
даже столь приоритетные, не имели бы такого значения, если бы они
не были предельно политизированы со стороны СССР, если бы за ними не
стояло стремление сделать из Германии политического союзника на основе
версальских противоречий. Об этом, между прочим, прямо говорил в мае 1924 года
нарком внешней торговли Л. Б. Красин: «Размер наших торговых операций с
Германией был нами искусственно увеличен вследствие политических отношений,
установившихся между нами в результате Рапалльского договора».
Была и еще одна причина, затруднявшая советскому руководству
реальную оценку международной политики, но, несомненно, влиявшая на отношения СССР
с Германией до прихода там к власти фашистов. Советская внешняя политика
продолжала сохранять ориентацию на идею грядущей мировой
социалистической революции. То, что эта мысль не была оставлена, следовало хотя бы
из того, что в начале 1923 года к ией, правда на сей раз достаточно деликатно,
обращался В. И. Ленин. В конце 1924 года в работе «Октябрьская революция
и тактика русских коммунистов» И. В. Сталин поместил главу «Октябрьская
революция как начало и предпосылка мировой революции», в которой дословно
оперировал ленинскими идеями, но в значительно более жестком,
форсированном духе, «чтобы ускорить и двинуть вперед дело свержения мирового
империализма». Подобный подход к перспективам мирового развития разделяли и многие
другие члены советского высшего политического руководства. Можно, например,
сослаться на принятую в декабре 1927 года резолюцию XV съезда ВКП(б) по
отчету ЦК, где грядущие революции рассматривались как дело ближайшего
будущего. Аналогичные оценки мирового развития были даны в июне — июле 1930 года
на XVI съезде ВКЩб). В этих расчетах Германию рассматривали в СССР как
возможного союзника и потенциальный центр революционной ситуации в Европе.
Активно проводимый в двадцатые годы общий курс Коминтерна на
мировую революцию также в значительной степени опирался на
Компартию Германии, которая была наиболее многочисленной и
организованной в капиталистическом мире. Лозунг «Красный флаг от
Владивостока до Рейна» не был редкостью на митингах КПГ, а
военизированные партийные отряды самообороны в случае необходимости могли бы помочь
превратить его в жизнь, как это уже пытались сделать дважды — в 1919 и в
1923 годах. Не вызывает сомнения, что сталинское руководство не оставляло надежд
увидеть в лице германского пролетариата силу, способную прийти к власти, что было
не так далеко от действительности. Не этим ли можно объяснить категориче-
ский отказ Коминтерна, на чем настаивал Сталин, от какого бы то ни было союза
или сотрудничества коммунистов с социал-демократами на выборах в рейхстаг, что в
итоге облегчило приход к власти Гитлера?
Словом, большая часть политических лидеров СССР довольно долго была
охвачена чем-то вроде революционного мессианства, что не является необычным для
социальных революций. Но именно в годы этого самообмана заложены основы
отношения СССР к Германии.
Положение могло бы быть исправлено позже. Однако то уже были годы
превращения абстрактных философских моделей в принципы внешней политики СССР,
и заблуждения отдельных личностей превратились в заблуждения всего
государства. Культ Сталина резко сузил, а затем и исключил возможность
выдвижения альтернативных моделей развития внешней политики Советского Союза,
которые стали-таки в это время появляться.
Как показывают исследования, многие политические воззрения Сталина, в том
числе и внешнеполитические, не претерпели каких-либо существенных изменений с
начала двадцатых годов. Под стать ему было и его окружение, а это
открыло неограниченные возможности для действия старых основ
внешнеполитической доктрины страны. В итоге советско-германские отношения сохранили статус
приоритетных и, по словам В. М. Молотова на IV сессии ЦИК СССР в декабре
1933 года, «всегда занимали особое место в международных отношениях». С В. М.
Молотовым здесь спорить не приходится, но стоит заметить, что стереотипы в
международных отношениях возникают не сами по себе, а возникнув, оказывают самое
непосредственное воздействие на выработку внешнеполитических доктрин
стратегии и тактики.
Вначале 1933 года в Германии к власти пришло нацистское правительство.
Последовавшие сразу за этим события не оставляли сомнений в том,
что происходило в стране. Да и вряд ли можно было ожидать
иного, ведь национал-социалисты не были новичками в политической
жизни Германии. Их взгляды были хорошо известны. «Майн Кампф»
неоднократно с 1925 года издавалась и была переведена для советского
руководства. Именно на основании глубокого анализа идеологии и практики нацизма ко-
минтерновские документы начала тридцатых годов выдержаны в жестком
антифашистском духе и содержали вывод об антисоветизме германского фашизма.
Казалось бы, если не сам приход нацистов к власти, то первые заявления их
лидеров и события 1933 года должны были внести какие-либо изменения в
отношение СССР к Германии. Но этого не произошло. В традиционном докладе НКИД
сессии ЦИК СССР в декабре 1933 года хотя и отмечалось обострение советско-
германских отношений и даже их неузнаваемость, в целом тон сохранялся довольно
оптимистичный: «Мы, конечно, имеем свое мнение о германском режиме, мы, конечно,
чувствительны к страданиям германских товарищей, но меньше всего можно нас,
марксистов, упрекнуть в том, что мы позволяем чувству господствовать
над нашей политикой. Весь мир знает, что мы можем поддерживать и
поддерживаем хорошие отношения с капиталистическими государствами при любом режиме,
включая и фашистский». (Спустя несколько лет чувства по-прежнему не
господствовали над политикой, когда Сталин передал Гитлеру группу арестованных НКВД
немецких коммунистов-эмигрантов.)
Еще более определенно тогда же высказался В. М. Молотов: «Оставаясь
верным своим принципам, принципам защиты всеобщего мира и независимости стран,
СССР не имеет со своей стороны основания к перемене политики в отношении
Германии».
Эти, на первый взгляд, необычные для предельно идеологизированной
внешней политики СССР заявления высших должностных лиц
Советского государства вполне объяснимы. С точки зрения доктрины
мировой революции рамки периода мирного сосуществования были сжаты
до предела. Буржуазное государство считалось безусловно умирающим,
а его фашизация представлялась агонией капитализма, и здесь было не до тонкостей
разбирательства в сути фашизма. В итоге нормальные и даже дружественные
отношения с фашистскими режимами идеологически не вызывали каких-либо
возражений, а события в Германии 1933 года, хотя они и имели не только
внутреннее значение, почти не вызвали изменения отношения к ней со стороны СССР.
Задолго до прихода фашизма к власти в Германии СССР имел длительный и
успешный опыт отношений с другим европейским фашистским государством — Ита- »
лией. В 1928 году они были названы советской стороной «нормальными и весьма I
корректными... при всей противоположности существующих в обеих странах | -
режимов». В декабре 1933 года эти отношения уже отличались «особой устойчи- ?-
востью» и «не подвергались никаким колебаниям и испытаниям». В 1933 году между |*
СССР и Италией был заключен Договор о ненападении, нейтралитете и дружбе. В кон- "х
45
u ..
Р
це концов именно итальянский опыт помог Сталину разъяснить на XVII съезде
ВКП(б) включение фашистской Германии в круг друзей СССР: «Конечно, мы далеки
от того, чтобы восторгаться фашистским режимом в Германии. Но дело здесь не в
фашизме, хотя бы потому, что фашизм, например, в Италии не помешал устано-
g вить наилучшие отношения с этой страной».
Уверенность СССР в отношениях теперь уже с фашистской Германией вновь,
как и десять лет назад, основывалась на том, что мы по одну сторону фронта
| против Версаля. Такие оценки полностью удовлетворяли германские власти, и те
ревностно следили за мельчайшими оттенками в изменении советской позиции.
Причем в центре внимания была как раз антиверсальская линия в советской
внешней политике. Стоило в Советском Союзе в 1933 году появиться несколько иным,
чем ранее, оценкам возможностей Лиги Наций, как последовала немедленная
реакция Германии. 4 августа 1933 года германский посол в СССР Дирксен в
беседе с В. М. Молотовым говорил об ослаблении в Советском Союзе критики
Версальского договора как антигерманской тенденции. Показательно, что В. М.
Молотов успокаивал Дирксена незыблемостью принципов Рапалло, а сохранение прежнего
отношения СССР к Версальскому договору оговаривалось исключительно позицией
Германии в отношении СССР. Необходимые заверения были получены, и в декабре
1933 года НКИД с удовлетворением сообщал: «В течение десяти лет нас
связывали с Германией тесные экономические и политические отношения. Мы были
единственной крупной страной, не желавшей иметь ничего общего с Версальским
договором и его последствиями. Мы отказались от прав и выгод, которые этот договор
резервировал за нами. Германия заняла первое место в нашей торговле... Опираясь на
эти отношения, Германия могла смелее и увереннее разговаривать со своими
вчерашними победителями. Ей удалось освободиться от некоторых наиболее
тяжелых последствий Версаля». Усиление Германии определенно рассматривалось
сталинским руководством как выгодный для СССР процесс.
Итак, ранее сложившиеся в высшем политическом руководстве СССР
внешнеполитические стереотипы в отношении Германии дополнились к
1933 году новым принципиально важным положением —- приход
фашистского руководства к власти в Германии не может влиять на
отношения с нею Советского Союза. Это событие тем более важно, что *!
оно происходило в условиях катастрофического экономического кризиса,
который, по мнению Сталина и его окружения, должен был привести к
развязыванию Англией и Францией новой мировой войны.
Страшный голод, поразивший южные области СССР в начале тридцатых годов,
ие помешал советским внешнеторговым организациям настаивать на повышении
Германией закупок зерна из СССР, которые составили в 1933 году 179,5 тысячи тонн.
В 1934 и 1935 годах СССР сохранял с Германией самый большой по
сравнению с другими капиталистическими странами товарооборот. Она оставалась одним
из самых крупных экспортеров из Советского Союза продовольствия и
стратегического сырья.
Трудно усомниться, что в СССР не знали, с каким партнером так успешно
продолжали торговать. В отчетном докладе XVII съезду ВКП(б) в начале 1934 года
И. В. Сталин заявил, что Германия «не может больше выйти из нынешнего
положения иа базе мирной внешней политики». Но не во вред же себе не как с
потенциальным противником в войне торговал СССР с Германией! И тем не менее
продолжали усиливать торговые связи. В заключенном на 1936 год договоре о
товарообороте и платежах предусматривалось увеличение на 30 процентов советского
экспорта стратегических материалов в Германию по сравнению с 1934—1935 годами.
он отношения СССР к Германии стал, казалось бы, меняться только
на рубеже 1935—1936 годов. Но причина охлаждения понятна:
начавшаяся в Испании гражданская война. Именно здесь экспансионистские
устремления германского и итальянского фашизма столкнулись с
политикой сталинского экспансионизма, и СССР впервые оказался в прямой
конфронтации с Германией, хотя официально в войне не участвовал. Казалось,
Испания стала тем яблоком раздора между фашизмом и сталинизмом, где
примирение невозможно. Но этот конфликт все-таки не был глубинным, он не проистекал
ни из особой неприязни к фашизму или неприятия его внешней политики, а был
только следствием столкновения периферийных интересов СССР и Германии.
Поэтому, как это сейчас ни удивительно, ничто кроме испанских событий не смогло
пробудить столь сильную неприязнь СССР к Германии, но эта неприязнь почти прошла,
как только стало ясно, что война в Испании для республиканского правительства,
а значит и для СССР, проиграна и противоречия с Германией достигли критического
- накала.
- Именно в разгар испанской войны германский фашизм впервые был подвергнут
S в СССР мощной официальной критике. Политика фашизма была признана анти-
* советской. Крупнейшие политические процессы 1937—1938 годов в СССР были прове-
Т
46
дены под знаменем борьбы не просто с троцкистами, но и с фашистскими
агентами и германскими шпионами. Документы того времени, периодическая печать
свидетельствовали о чрезвычайно сильном антигерманском идеологическом напоре,
особенно во внутренней политике Советского Союза. На этот же период пришлись
основные события кануна второй мировой войны (аншлюс Австрии, Мюнхенский
договор, окончательно сформировалась ось Берлин — Рим — Токио), которые также
получили резкую политическую оценку в антифашистском духе.
Ничто не говорило о том, что проводимая СССР новая антифашистская
политика временна, что возможны какие-либо изменения в советско-германских
отношениях. Но они все-таки произошли.
Осенью 1938 года впервые вышел в свет прошедший тщательную
цензуру лично Сталина «Краткий курс истории ВКП(б)». Вскоре стало
ясно, что изложенный там взгляд кормчего на историю и
современность есть наставление не только по внутренней, но и по внешней
политике. Об этом заявил В. М. Молотов 6 ноября 1938 года. Слова
Председателя СНК СССР могли бы остаться незамеченными, если бы многие
положения «Краткого курса», которые спешно стали перековывать в руководство к
действию, не расходились с принятой в те годы позицией СССР по многим вопросам
международной жизни.
Основной и принципиально важный вывод «Краткого курса»: мировая война уже
началась!
Но кто же и против кого воевал в 1938 году? «Начали войну в разных концах
мира три агрессивных государства — фашистские правящие круги Германии,
Италии, Японии»,— сообщал «Краткий курс», и в этом он был недалек от весьма
близкой уже перспективы. Но вот воевали эти страны «в конечном счете против
капиталистических интересов Англии, Франции, США».
Не вызывает сомнения, что после Мюнхена не стоял вопрос, будет или не
будет война. Речь шла о том, кто очередная жертва, каковы дальнейшие
аппетиты Гитлера. Сталин однозначно «повернул» Гитлера спиной к СССР — Советский
Союз не так давно сам бывший, согласно официальной пропаганде, потенциальным
объектом германской агрессии, в этой войне не участвует. Да и Германия, если судить
по «Краткому курсу», умерила аппетиты и стремится «занять господствующее
положение на континенте Западной (именно так! — М. Б.) Европы».
Совершенно иначе, чем ранее, Сталин теперь оценивал и войну в Испании.
Незадолго до выхода «Краткого курса» СССР активно обвинял английскую и
французскую дипломатию в том, что та оказывала фактическую поддержку Франко
и в угоду Германии и Италии саботировала международные меры по
невмешательству в дела Испании. Теперь же оказывалось, что испанская война велась
фашистскими государствами как раз против Англии и Франции: «Развивая
интервенцию против Испании, германо-итальянские фашисты уверяли всех, что они ведут
борьбу с «красными» в Испании и не преследуют никаких других целей. Но это была
грубая и неумная маскировка, рассчитанная на глупость простаков. На самом деле
они вели удар по Англии и Франции».
Появление в «Кратком курсе» новых оценок международного
положения нельзя рассматривать как случайность. Реальные события в Европе
конца тридцатых годов реанимировали в советском руководстве старый
«версальский синдром». Сталин определенно все больше склонялся к
ставке на Германию в будущем (а по «Краткому курсу» — уже
начавшемся) вооруженном конфликте в Европе. Вместо того чтобы признать наконец
опасность фашизма в равной степени для всех стран, сталинское руководство стало
нарочито отходить от оценки Германии как возможного агрессора против СССР,
оставляя в Европе в качестве основных воюющих сторон Германию, Англию
и Францию. Ориентация на «версальское противостояние» и успешное
экономическое сотрудничество с Германией в двадцатые годы преобразовалась в
тридцатые годы в ставку на войну между Германией и англо-французским блоком
и в сырьевое обеспечение Германии как одной из конфликтующих сторон. В
подобной оценке расстановки сил для Советского Союза не имело решающего значения,
какая роль выпадет на долю Германии — жертвы или агрессора. Важно
было, чтобы Германия оставалась сильной •
Окончание следует
4J
47
•%,
4
x
■4-
t
t#
. w
Театр
одной тени
Монолог
фотографа В. Бреля
Я повернул голову
и увидел свою тень
на байкальском камне.
Я застал ее живущей
отдельно. Она скользила
и переливалась по расщелинам.
Не шла — лилась.
В ней не было ничего
от моей усталости,
от моего добра и зла.
Конечно, она подчинялась
мне. Замерев, я мог
остановить ее; двинувшись,
давал ей движение.
Но и только.
Во всем остальном она
не зависела от меня.
Руководить ее формой
было так же бесполезно,
как руководить течением
мысли. Она удивляла
меня неожиданностями.
В ней все мое — руки,
ноги, голова, туловище.
Но все это живет куда
более таинственно
и непредсказуемо.
Она не тупое зеркальное
отражение и не глядит
на меня в ожидании,
что же я сделаю.
Я бы никогда не узнал,
если бы мне ее подменили.
Может, это уже случилось,
случалось?
...Ушедшими тенями
выстлана Земля.
Даже воды ее — моря, реки.
И моя тень скользит
по этим мириадам теней,
не беспокоя их.
Еще одним слоем.
Она не оставляет пакостей
и разрушений, как я.
Ей не больно.
Она не шуршит. Она беззвучна.
S
со
♦
о
Я
о
е
49
Ей не трудно и не легко.
Ей — никак.
Она — я и не я.
Мне не поймать ее.
Разве что взглядом.
Я пробовал это сделать.
Я играл с нею, как ребенок
играет со всем,
что попадется под руку.
И она отвечала мне игрой.
Я не сумасшедший.
Нельзя же считать
сумасшедшим театр теней.
Так что не спрашивайте меня,
зачем я это делал.
Записал
Ю. Степанов
ЧИТАТЕЛЬ СООБЩАЕТ, СПРАШИВАЕТ, СПОРИТ
Почта одной статьи
«ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ»
(1990 год, № 8)
В. ПАВЛЕНКО, пенсионер
по инвалидности {г.
Петропавловск-Камчатский) : Хочу
рассказать вам о профессоре
Льве Александровиче Перцо-
ве, на основе научного
наследия которого нам предстоит
сейчас познать до
неправдоподобия страшную и
убийственную правду о постигшей
мир ядерной катастрофе. Пер-
цов был одним из
ученых-руководителей советских
атомных программ пятидесятых н
шестидесятых годов.
Во время проведения
научно-исследовательских работ в
местах ядерных
экспериментов он получал значительные
количества тогда еще мало
изученного проникающего
ионизирующего излучения,
что не могло пройти
бесследно. Особенно пострадали от
бета- и рентгеновского
облучения ноги Льва
Александровича, так как эти виды
радиации чаще всего сохраняют
свое поражающее действие до
высоты около одного метра от
загрязненной поверхности
земли. Обнаружить же и
оценить указанную совокупность
излучения, даже с помощью
современных приборов, очень
трудно, практически
невозможно. (Разумеется, ндет
речь о наиболее широко
распространенных типах
дозиметров и радиометров
отечественного производства.)
Последовала лучевая болезнь и
ампутация обеих ног.
Несмотря на страдания и предвидя
свой неизбежный конец,
профессор буквально до
последнего дня работал за своим
письменном столом для того,
чтобы его страна, его народ
могли своевременно получить
жизненно важную
информацию о чудовищной опасности,
исключительном коварстве
искусственной радиации для
всего живого.
И он успел! Незадолго до
смерти, в 1973 году, увидела
свет его монография под
заглавием «Ионизирующие из-
лучення биосферы» (Москва,
Атомиздат. 1973 год).
Но самоотверженный и
подвижнический труд ученого,
который еще тогда имел
возможность предотвратить бу-
дущие миллионные жертвы
Чернобыля, обесценила,
можно сказать убила, наша с
вами родимая тоталитарная
система. Впрочем, судите сами;
может ли кто-нибудь из нас,
страдающих от неизвестности
и медленно гибнущих от
радиации, пойти в несекретную
библиотеку н взять книгу,
рассказывающую правдиво и
подробно о том, что случилось
сейчас и неизбежно
произойдет в дальнейшем как
результат взрыва Чернобыльской
АЭС? Конечно, нет, мы
обречены системой проглатывать
заведомую ложь мафионизи-
рованных чиновников и
потерявших всякую совесть
ученых, по существу
преступников. Кстати, давно принято
одно международное
соглашение с таким
предупреждением: летчик, посягнувший на
бомбардировку атомной
станции, объявляется виновником
геноцида, или, другими
словами, повинным в
уничтожении целых народов. Вот,
оказывается, в чем главная
причина сокрытия правды о
взрыве четвертого энергоблока.
Лица, так или иначе
причастные к совершению наиболее
чудовищного преступления в
истории человечества, просто
хотят уйти от ответственности
за это, пусть даже и
неумышленное, злодеяние.
Но вернемся к монографии
профессора. Она была
выпущена смехотворно малым
тиражом — в одну тысячу
экземпляров. В то время так не
хватало бумаги для заполнения
наших магазинов
качественной макулатурой.'..
А самое подлое дело
совершили цензоры. Наиболее
содержательные главы были
изъяты. Начало большой
чернобыльской лжи положено
еще в 1973 году. Тогда же
нами начато незаметное
продвижение к своему
апокалипсису восемьдесят шестого...
Итак, что же знал и о чем
пытался предупредить нас
покойный профессор Л. А. Пер-
цов? Как и в чем его научное
наследие разоблачает ложь
«авторитетов» типа
Александрова, Ильина, Гуськовой,
имена которых теперь у всех на
слуху?
Прикинем, какова истинная
величина выброса радиации
нз развала проклятого
энергоблока. Для довольно
простенького расчета мы
должны вспомнить, что потерпел
катастрофу блок-миллион ник
(1 000 000 киловатт), который
работал благополучно в
течение пятнадцати месяцев и все
это время нарабатывал
сверхмощные радиоактивные иды.
Достаточно упомянуть про
обычный свинец, вредность
которого известна каждому из
нас, и поэтому мы стремимся
избавиться от него даже в
бензине. Так вот,
радиоактивный свинец-210 (сходен по
токсичности с плутонием,
полонием и калифорнием) в 20
миллионов раз ядовитей,
токсичней, вредней — называйте
как хотите — своего
природного аналога.
Теперь обратимся снова к
монографии профессора Пер-
г цова и на ее 171 странице
увидим, что при работе
энергетического атомного
реактора на один киловатт-час
выработанной электроэнергии
образуется не менее 0,6 кюрн
радиоактивности, другими
словами — радиоактивных
веществ, эквивалентных
почти целому грамму радия!
Читаем дальше и вдруг с
удивлением узнаем, что из давно
проведенных опытов известно:
если, не дай бог, расплавятся
твэлы, нз которых состоит
активная зона любого атомного
реактора, то из него с
неизбежностью сразу же
испаряется свыше 90 процентов
радиоактивного рутения, цезия,
\ йода и более 70 процентов
всего остального «добра».
Теперь никто уже и не
отрицает, что в Чернобыле
произошло полное расплавление
активной зоны реактора с
длительным выделением
избыточного тепла. Вывод из
сказанного может быть
только один: в окружающую среду
аварийный реактор выделил
не меньше 80 процентов всей
наработанной им за
пятнадцать месяцев
радиоактивности.
Не забывая, что величина
наработанной активности
(радионуклидов) находится в
строгой зависимости от
количества выработанной
электроэнергии, чтобы составить
представление об истинных
мае штаба х чер нобыл ьс кого
выброса, нам необходи мо
знать только общее
количество произведенной четвертым
блоком электроэнергии. Для
решения данной задачи
достаточно умножить его
мощность на количество часов
рабочей Кампании реактора,
длившейся более пятнадцати
месяцев. Производим это
нехитрое арифметическое
действие и получаем: 10 800 000 000
киловатт-часов.
Следовательно, наработано не менее 6,5
миллиарда кюрн
радиоактивности, что эквивалентно
нескольким большим
железнодорожным составам с
радием. Объясняется этот феномен
просто — искусственные
радиоактивные вещества в
тысячи и миллионы раз опасней
самого опасного природного
радия.
Даже допуская, что 20
процентов радионуклидов
остались в развале блока и были
впоследствии укрыты
«саркофагом^ по самому
осторожному варианту, открывшаяся
истина выглядит чудовищно:
оказывается, в окружающую
среду попало не менее 5200
миллионов кюри различных
радионуклидов, что по
радиационным последствиям
сравнимо с воздействием
продуктов взрыва более чем 5000
атомных бомб типа
хиросимской.
Последствия Чернобыля во
всем своем ошеломляющем
размере откроются не скоро,
хотя их масштаб и
увеличивается с каждым прожитым
годом. На этом и покоится
весь расчет нашей научной
корпорации вкупе с
отечественным атомным ведомством.
Не правда лн, уважаемая
Ангелина Константиновна Гусь-
кова? Один раз мне уже
удалось вывернуться от
«милосердия» вверенного вам
персонала шестой клинической
больницы Москвы, а вот как
быть, если после этой статьи
последует диагноз
радиационного повреждения мозга,
даже не знаю. Ведь и впрямь
полученная мной доза И. И.
(ионизирующего излучения)
за четырехмесячный период
участия в работе по
ликвидации аварии на ЧАЭС
перевалила за 550 бэр. Конечно,
как говорят в таких случаях,
результат налицо, и от
лучевой болезни никуда не деться,
хотя как раз ее-то у меня как
бы н нет. Во всяком случае,
именно так считает верный
опричник атомщиков из
Минздрава Украинской ССР
Дмитрий Васильевич Петрук. Да и
вообще, много мистических
явлений происходит вокруг «лу-
чевиков» — то затеряется
индивидуальная амбулаторная
карта, то вдруг окажется
похищенной информация о
пострадавших целой
республики. Кому это выгодно, мы уже
давно догадались.
Это же преступление, что
дозовый коэффициент строн-
ция-90, вычисленный
Институтом биофизики Минздрава
СССР, известен только
нескольким специалистам.
Стронций же опаснее це-
зия-137 в целых сорок раз!
В этих коэффициентах —
наша судьба, от них зависит
дальнейшее развитие событий
по профилактике последствий
катастрофы, а у нас
продолжают контроль за
потребляемыми продуктами только по
цезию, так как это гораздо
проще и в сотни раз дешевле.
Но что может быть сравнимо
со стоимостью человеческих
жизней, особенно детских?
Давая оценку наиболее
вредному радионуклиду, мы
не должны забывать, что для
обнаружения радиоактивного
стронция требуются
высокоточные приборы особого типа,
поскольку он излучает
только низкоэнергетические бета-
частицы. Правда, любое бета-
излучение обязательно
вызывает тормозное рентгеновское
излучение любой
окружающей среды (в том числе и
тканей человеческого тела).
но для регистрации и этого
типа чрезвычайно вредного
излучения нужен свой, особый
прибор, называемый рентге-
нометром (не путать с
дозиметром и радиометром!). Сей
печальный факт нам
подтверждает пункт 67
введения в премудрости норм
радиационной безопасности —
НРБ — 76/87, которые
созданы нашими наиболее видными
учеными мужами. Надеюсь,
они после публикации данной
статьи не станут опровергать
сами себя. Одним словом,
внимательный читатель уже
понял, что возможности для
дезинформации у атомного
ведомства практически не
имеют границ.
Р. СОБОЛЕВ (г. Барнаул):
К теме Чернобыля люди
будут возвращаться еще не одно
столетие.
На все вопросы, связанные
с медициной, поставленные
Чер нобылем, должны
отвечать только учен
ые-ядерщики. И если эти самые ученые
не подняли голос сразу же
Ф О*
51
лосле аварии, спрятав, как
страусы, головы в песок, то
я позволю себе поставить под
сомнение все их ученые
степени. Ибо или они не ведали о
всех вероятных последствиях,
не умели прогнозировать
возможные варианты или они
уподобились
врачам-медикам, нарушившим клятву
Гиппократа, отказав в
немедленной помощи сотням тысяч
людей настоящего и
миллионам людей будущего.
А. ОВОД (Красноярский
край): Понял только одно:
участники дискуссии не
особенно точно и корректно
представляют ужасающие
следствия чернобыльской
катастрофы. Поэтому весьма
возмущен этой беспредметной
дискуссией. Единственное, что
несколько меня успокоило,—
это курсивная часть статьи.
На ее конкретные данные
можно опираться.
Ну, во-первых, что такое
35 бэр за 50—70 лет! Это
вполне безопасная доза, н как
ни силятся дискуссанты
утверждать, что эта норма
завышенная, доводы их
неубедительны.
Можно подсчитать
максимально возможную стартовую
дозу. Она составляет 180—
250 бэр.' От такой дозы вам
не страшно? Поэтому 5 бэр и
250 бэр — самые крайние
величины стартовой дозы, при
этом величина 250 бэр
исключительно маловероятна. По
моему мнению, наиболее
вероятная величина стартовой
дозы будет 35—40 бэр. Эта,
последняя величина
адекватна наблюдаемым
биологическим последствиям
чернобыльской катастрофы.
Сокрытие такой стартовой
дозы официальными
органами вполне объяснимо было в
первые дни, и пусть это будет
на их совести, если у них она
есть. Если же и вы будете
скрывать, то позвольте тогда
спросить, чем же вы
отличаетесь от них?
P. S. У нас в поселке Вана-
вара зона аномально ннзкой
радиоактивности 0,7—1,5
микрорентгена в час (0,02 бэр
в год). После Чернобыля
радиация увеличилась на 20—
30 процентов.
Н/ЦЫПЧЕНКО {г.
Краснодар): Полностью согласен,
что есть ощущение тягостного
разрыва между тем, что
говорят ученые, и теми
свидетельствами, какие приносит
жизнь. Позвольте поделиться
и своими мыслями о
чернобыльской аварии.
В первую очередь меня
поражает сам выбор площадки
под АЭС. Авторов желательно
бы обнародовать, так как акт
о выборе площадки не мог
затеряться.
Если принять во внимание,
что АЭС была поставлена на
берегу Днепра, то это или
полная безграмотность, или.,
не нахожу слов. АЭС была
построена на песках, о чем
сильно жалели ликвидаторы.
Г. Медведев в
«Чернобыльской тетради» («Новый мир»,
1989 год, № 6) пишет о том,
что надо бы ставить атомные
станции на тяжелых грунтах,
чтобы потом в случае чего
заваливать их землей,
превратив-в подобие скифского
кургана.
А теперь о дискуссии. В ней
принимали участие довольно
одиозные личности, с
высокими титулами. Чего стоит
заявление А. К. Гуськовой: «Если
у кого могут быть
последствия, то это у тех, кто за
короткое время получил 15—20 бэр,
это молодые люди. Вот моя
врачебная душевная боль
именно за них У Гуськовой
«душевная боль» как-то не
вяжется с тем, что «острая
опасность была исключена
решениями первых дней (?), а
примерно 80 процентов
населения может жить в этих
местах без всяких ограничений,
на своих естественных
продуктах». И Гуськовой, и даже
врагам не пожелал бы жить
на этих естественных
продуктах. Живя в Москве, можно,
конечно, так рассуждать.
Чернобыльская «зараза» с
каждым годом все больше
расползается, и ее ничем не
остановить. Но никто не хочет
взглянуть правде в глаза.
Так> по состоянию на 198в год
(как сообщил в 1990 году Из-
раэль) в водохранилищах
Днепровского каскада —
5500 кюрн. А горе-ученые
говорят: «все хорошо,
прекрасная маркиза».
Я обращался, в различные
инстанции на Украине о
финансировании донной
радиометрической съемки Днепра,
но положительного ничего не
услышал. Академик АН УССР
Кухарь успокоил, что все
контролируется. И тут
всплыло «знакомое ведомство» —
Облводхоз, которое утешило
тем, что «запасы цезия»
(может, начнем разработку?) в
Киевском водохранилище
составляют 2500 кюри. Причем
все скромно умалчивают о
том, что было выброшено при
аварии 0,5 тонны плутония!
НА ПОЛЯХ ЧУДЕС
А. Благов
Л. Непершин
Контактеры
ищут
контактов
В последнее время в
средствах массовой информации
появилось изрядное
количество сообщений о
контактах с иными цивилизациями
и не меньшее число
разгромных статей на ту же тему.
Б связи с этим хотелось
бы высказать свою точку
зрения на возникшую
проблему контакта.
Нетрудно догадаться, что
некоторая, возможно
значительная, часть подобных
сообщений — просто
спекуляция на огромном интересе
людей к контактам и к
вопросу о существовании иного
разума. Но как отличить
реальный случай от
заблуждения, заблуждение — от
спекуляции? Существует ли
критерий достоверности
контакта?
У большинства людей на
этот счет мнения достаточно
близки. Достоверность
контакта для них определяется
наличием конкретной,
желательно технологической,
новой для землян информации,
которая будет передана при
таком общении. Серьезным
доказательством также
считается сообщение нам
информации о ближайшем
будущем отдельных
индивидуумов или о будущем
всего нашего общества. При
этом целесообразность таких
«доказательств» не
подвергается ни малейшему
сомнению.
Но уместно ли вообще
безапелляционное
требование доказательств в форме
«если — то»? А докажут ли
полученные в таком виде
сведения достоверность
контакта? Совершенно не обяза-
52
телыю. Человек вправе
интерпретировать их
абсолютно по-другому и объяснить
все это ловким фокусом или
другими неординарными
способностями некоторых
сограждан.
Правда, мы никоим
образом не отрицаем саму
возможность передачи почти
любых требуемых сведений,
в том числе и горячо
любимой технологической
информации. Но при этом
нужно помнить, что на вопросы,
кому передать, что передать,
зачем передать, при
контакте отвечаем не только мы.
А ответы другой стороны
могут существенно отличаться
от наших.
Следовательно, если
сомнения требующего
доказательств не будут разрешены
однозначным ответом, для
него остается единственный
способ проверки — участие
в контакте в качестве его
субъекта. При этом
необходимо быть максимально
доброжелательным к себе и к
другим участникам
контакта, уметь осознать хотя бы
возможность существования
точки зрения,
отличающейся от собственной.
Иным путем, как мы
считаем, при неизменной
амбициозности спрашивающего
развития предполагаемого
контакта не произойдет. Не
будет найден ответ на вопрос
о достоверности данного
конкретного случая, а
потенциальные возможности
события останутся
нереализованными.
С другой стороны,
необходимо помнить, что при
контакте передаются не
только сами конкретные
сведения, но и еще девять
десятых информационного
айсберга с вершиной,
например в виде словесной
формулировки.
К сожалению,
представители официальной науки, к
которым часто обращаются
с подобными проблемами, не
в состоянии адекватна
оценить результаты такого
мощного воздействия. Они,
как правило, изначально
отрицают само существование
данной проблемы, пытаясь
уместить полученную
информацию в рамки
известных нам физических или
иных законов.
Таким образом, при
наличии действительного
контакта мы часто получаем
следующее: одна сторона
(иное общество) стремится
к контакту, пытается
добиться взаимопонимания,
вероятно, затрачивает на
это значительные ресурсы;
другая сторона (мы), имея
интерес к контакту «в
общем», проявляет, как
правило, активнейшее нежелание
менять привычную точку
зрения на различные
вопросы. Это может
восприниматься нашими
«коллегами» по контакту как
неготовность к диалогу или отказ
от сотрудничества.
Все перечисленное
можно с большой долей
уверенности приложить также и ко
многим людям,
профессионально занимающимся
изучением аномальных
явлений.
Есть основания думать,
что контактами
интересуются различные организации
и ведомства. Обладая
значительными материальными и
людскими ресурсами, они,
несомненно, могут вполне
квалифицированно
развивать эти вопросы.
Результаты такой работы, к
сожалению, обществу не известны
и могут быть использованы
с любыми целями.
Так к кому же в нашем
обществе обращаться
контактерам? А вроде бы и не
к кому. К науке? Она,
как правило, отрицает их
существование. К
специалистам по АЯ? Да, там
возможно некоторое развитие
событий, но, скорее всего,
дело испортят келейность и
борьба группировок. Однако
людей-то, интересующихся
данной проблемой,
доброжелательных к себе и к
другим, можно найти и среди
представителей науки, и
среди уфологов, и среди
любителей, словом — везде. Так,
может быть, имеет смысл
создать какую-либо
организацию или объединение,
которая занималась бы не
контактами как таковыми, не
коллекционированием
подобных фактов, а всем
комплексом проблем,
возникающих при этом? Ведь
объединяя заинтересованных
людей для решения таких
задач, можно рассчитывать
на успех.
При подготовке этой
заметки к публикации
редакцию, честно говоря, тоже
волновали не «контакты как
таковые», а поиски обычных
человеческих контактов
между людьми,
озабоченными одной проблемой.
Отклики не заставили себя
ждать, и, судя по
следующему письму, контактерам
есть, по крайней мере, куда
обратиться. Впрочем, и к
«контактам как таковым»
мы намерены еще не раз
вернуться.
Итак, информация,
полученная в результате
многочисленных «контактов»,
накапливается, но, не находя
практического выхода,
остается лишь бесполезным
набором слов и рисунков,
полученных непонятно от кого
и непонятно зачем.
Но страшнее потери
информации то, что не
просматривается научный
подход к исследованию
самого контакта как явления.
Людей, «имеющих связь с
космосом» или обладающих
какими-либо необычными
способностями, оккупируют
доморощенные экстрасенсы,
которые заинтересованы не
в оказании помощи
контактеру в его «нелегком
труде», а в получении
прибыли от удачного соседства.
А сколько людей, не найдя
поддержки и помощи со
стороны ученых и психологов,
попали в психиатрические
клиники!
Давайте же наконец
спустимся на землю и
постараемся вместе дать ответы на
эти непростые слова. Клуб
уфологии и парапсихологии
имени Ф. И. Зигеля
(Москва) приглашает вас к
сотрудничеству. Предложения
от желающих участвовать в
экспериментальной и
исследовательской работе ждут
по адресу:
125212, Москва, ул.
Адмирала Макарова, 5—17
КУП МАИ, Трунову С. В.
Или по телефону 158-31-21
(каждую субботу с 10.00
до 13.00).
Ждут также откликов от
научно - исследовательских,
медицинских и других
организаций,
заинтересованных в разгадке тайны
феномена и располагающих
необходимой аппаратурой. •
Is
53
РАЗМЫШЛЕНИЯ
I
>
лхимия
О книге Дж. Сороса «Советская система: к открытому обществу»
54
Книга, русский перевод которой недавно
вышел в Политиздате; — возможно, одна
из самых необычных книг последних лет, а
то и десятилетий. Чтобы обосновать это
обязывающее утверждение, придется
прибегнуть к рискованной аналогии.
По стечению обстоятельств автору этих
строк в феврале 1089 года довелось
писать предисловие к одной весьма странной
публикации — изданной посмертно работе
С. Платонова «После коммунизма*'. Какой
бы неуместной ни показалась такая
параллель, между этими двумя книгами
существует не только чисто внешнее сходство,
но и глубокая внутренняя связь.
Первая линия этого сходства —
мифический характер личности автора. Джордж
Сорос являет собой такое невероятное
соединение в одном лице целого ряда
несовместимых качеств, что невольно возникает
сомнение: а может ли существовать такой
человек реально?
Второе, что сближает эти книги, —
странные взаимоотношения между их
формой и содержанием. Читателей,
настроившихся на легкое
поверхностно-публицистическое чтение, ожидают сюрпризы: в книге
Дж. Сороса прозрачная документальная
проза, пронизанная легкой иронией, в
добротный политологический анализ
чередуются с зубодробительными философскими
конструкциями, способными принести
интеллектуальное наслаждение лишь немногим
ценителям.
В-третьих, так же трудно, даже
невозможно, найти место для концепции автора
на незатейливом отечественной шкале
«либерал — консерватор». Вроде бы Дж. Сорос
1 Второе издание книги вышло в свет в
издательстве «Молодая гвардия».
не симпатизирует обществу «Память».
С другой стороны, простота рецептов наших <
рыночников при беспристрастном свете этой
высокопрофессиональной книги выглядит
куда хуже воровства. В этом, да и во
многих иных отношениях, автор — «свой
среди чужих, чужой среди своих», в том
числе у себя на родине, в том числе в
мнре бизнеса.
И наконец, что самое важное, две эти
книги, будучи диаметрально
противоположными во всех обстоятельствах своего
появления на свет, неожиданно сходятся в
совершенно нетрадиционном взгляде на
современный миропорядок, на центральную
проблему глобального мирового развития, от
решения которой зависит сегодня судьба
цивилизации. Это совпадение тем более
удивительно, что никаких других
единомышленников у обоих авторов, судя по всему,
пока не оказалось, а друг с другом они
никогда не встречались и уже, увы, не »
встретятся.
Но все по порядку.
Американская пресса говорит о Джордже
Соросе как о «Микеланджело, Ренуаре и
Бетховене Уолл-Стрита, соединенных в
одном лице». Но, пожалуй, реальное
сочетание компонент, образующих уникальную
личность автора данной книги, по своему
богатству и неожиданности даже
превосходит этот журналистский образ.
Дж. Сорос с начала восьмидесятых годов
стремительно ворвался в группу лидеров
американского бизнеса. Он — управляющий
и совладелец международного
инвестиционного фонда «Квантум», активы которого
выросли с 1969 года в пятьсот раз и
составляют примерно 2 миллиарда
долларов. Вероятно, это мировой рекорд темпов
роста для фирм-тяжеловесов. По поиблизи-
С. Чернышев
перестройки
Опыт сравнительного анализа
тельным оценкам, личное состояние Дж.
Сороса составляет несколько сот миллионов
долларов.
Дж. Сорос, по отзывам западной прессы,
являет собой пример финансиста нового
типа. Он автор двух книг и целого ряда
публикаций по глобальным экономическим
и социально-политическим проблемам.
Человек высокообразованный: кроме экономики
изучал философию, право, свободно владеет
четырьмя языками — английским,
венгерским, французским, немецким,— а также
немного итальянским и эсперанто.
Таким образом, автор представляет собой
немыслимое объединение в одном лице
«акулы капиталистического бизнеса» с
мыслителем, теоретиком, обладающим высокой
культурой концептуального мышления. И
это не эклектическое, не случайное, а
работающее объединение: Дж. Сорос не делает
секрета из непосредственной связи между
своим мировоззрением и финансовыми
рекордами. Феномен Дж. Сороса станет
немного яснее, если всмотреться в географию
его практического и духовного опыта, в три
его «ипостаси». Это — житель Пятой
авеню, яркий представитель
транснационального бизнеса, ежегодно не раз огибающий
земной шар, скользя вдоль незримых
силовых линий единого поля мировой
экономики. Это — аналитик, взирающий на
подстриженные западноевропейские газоны со
своего балкона в фешенебельном лондонском
районе Онслоу Гарденс, имеющий друзей в
финансовых и политических кругах
Франции, Италии, Германии и Англии. И это —
человек, который оставил частицу сердца в
бедной провинциальной Венгрии, где был
рожден шесть десятилетий назад и куда
вернулся не высокомерным триумфатором,
не меценатом с тугим кошельком, а
помощником, готовым подставить плечо;
человек, исколесивший исчезающий «мир
реального социализма» вдоль и поперек —
от Праги до Пекина.
Эти три совершенно не похожие друг на
друга жизни, три континента человеческого
опыта, сталкиваясь в одной душе,
превращаются в тектонические плиты, на стыках
которых рождаются удивительные вершины
и трагические разломы...
Следы такой душевной тектоники
явственно просматриваются и в отрывочных
сведениях о жизни автора книги «После
коммунизма». «С. Платонов (это
псевдоним)... родился в 1949 году вдалеке от
Москвы. После окончания Московского
физико-технического института и до дня своей
безвременной кончины он успешно трудился
в одном из исследовательских центров,
обеспечивающих безопасность и
обороноспособность страны. Это был скромный, несколько
замкнутый системщик и математик, и,
пожалуй, единственное, что как-то выделяло
его в глазах окружающих,— интерес и
явные способности к общественной работе и к
журналистике.
Мало кто мог угадать в нем
поклонника Гегеля, молодого Маркса и русской
религиозной философии, знатока буддизма
дзен и исторических трактатов А. Тойнби,
читающего на нескольких языках и
музицирующего, человека, который педантично
вел огромный личный архив с
двенадцатилетнего возраста и одновременно писал
неординарные стихи. Это было сочетание
несочетаемого, целый удивительный мир,
приоткрывавшийся в редкие минуты и для
немногих»2.
2 Отчужденней возвращение. Вместо
некролога. (Предисловие к книге «После коммунизма».
Москва, «Молодая гвардия», 1989 год.)
15
Jj
55
3"
„о.
56
С 1988 года Дж. Сорос неоднократно
встречался с представителями
государственного и партийного руководства нашей
страны.
В мае 1988 года в своем меморандуме,
направленном советскому руководству,
Дж. Сорос выдвинул идею создания
«открытого сектора» в советской экономике с
целью ее поэтапной интеграции в мировую
экономическую систему. Для теоретической
и практической разработки этой идеи он
предложил создать международную
рабочую группу и со своей стороны
сформировал команду экспертов, в которую вошли
такие видные западные экономисты, как
Леонтьев, Хьюит, Маккинон и другие
специалисты из США, Великобритании, ФРГ и
ряда других стран.
С советской стороны в переговорах
участвовал ряд высокопоставленных
хозяйственных руководителей и ученых под общим
руководством тогдашнего председателя
Государственной внешнеэкономической
комиссии СМ СССР В. М. Каменцева. Позднее
для этой цели Распоряжением
Председателя Совета Министров СССР от 26 ноября
1988 года была образована
Межведомственная комиссия и шесть групп экспертов.
Предполагалось, что Межведомственная
комиссия совместно с международной
рабочей группой выработают детальные
практические рекомендации по созданию
открытого сектора в советской экономике и
внесут их в Совет Министров СССР в мае
1989 года. Было достигнуто
джентльменское соглашение до этого срока не
разглашать предмета совместных
исследований и разработок, а также не
публиковать промежуточных документов в
печати. В результате вокруг деятельности
Дж. Сороса в нашей стране возникло немало
слухов и легенд, особенно в среде
специалистов. Даже в сообщении центральных
газет и телевидения о встрече Дж. Сороса
с И. И. Рыжковым подлинный предмет
переговоров не был раскрыт.
Тогда, в мае 1989 года, сторонам так и не
удалось прийти к единому мнению по
ряду важных вопросов. Почему не удалось —
это отдельная, весьма поучительная
история. Тем не менее были подготовлены вале
ные и полезные документы практически по
всем аспектам поставленной проблемы.
Однако у отого продукта так и не
оказалось заказчика. Страна с упоением
первопроходца ринулась в пучину
парламентских битв. И покуда в центре бушевали
законотворческие страсти, по периметру
разгорались зловещие пожары
межнациональных конфликтов. Кроме того, руководящие
деятели были поглощены волнами
международной активности. Было не до
экономики. Доклад правительству не состоялся.
С осени 1990 года Дж. Сорос
возобновил эту деятельность на качественно новой
основе, организовав между народную
экспертизу программы «Пятьсот дней» и
конкурирующей программы правительства. Но
это — история, которая еще не дописана.
Однако и в ней просматриваются
странные параллели в жизненных линиях двух
авторов.
«В 1983 году, когда Андропов задал
вопрос о том, кто мы такие и где
находимся, С. Платонов счел себя наконец-то
призванным и обязанным. К концу года, после
подготовительной работы неимоверного
объема, был готов первый из его трактатов-
посланий.
Посланий — кому? С. Платонов со
свойственной ему сверхтщательностью вымарал
из материалов архива все, что могло
дать хоть малейший намек на
конкретные имена. Ясно только, что ему
удалось каким-то образом войти в контакт с
представителями партийного и
государственного руководства высокого уровня.
Вероятно, в ход пошли личные связи. Так
или иначе, контакт постепенно перерос в
диалог. Это продолжалось без малого
три года. Речь идет о десятках
документов, о сотнях часов продуктивных и
содержательных обсуждений.
Без преувеличения можно утверждать,
что С. Платонов внес свой конкретный вклад
в подготовку перестройки. Вопрос в одном:
какое отношение имеет этот вклад к тому,
чего он сам хотел достичь?
...Диалог с потенциальным заказчиком
подвигался ня шатко ни валко.
Взаимопонимание потихоньку углублялось, все более
безнадежно отставая как от ускоряющегося
аналитического процесса, так и от
грозного синтетического движения реальности.
С. Платонова ценили, уважали, тратили на
него бездну времени — изумлению и
возмущению высокопоставленных чиновников,
часами томящихся в приемных своих боссов,
не было границ. Благополучие его
жизненных обстоятельств казалось просто
насмешкой над судьбами творцов,
страдавших за свои идеи. Ситуация становилась
трагикомической, но с едва заметным
креном в сторону трагедии...»3
Философское кредо Дж. Сороса
неподготовленному читателю будет легче понять
из его более популярного изложения в
предыдущей книге того нее автора
«Алхимия финансов»4, перевод которой тоже
готовится у нас в стране.
Сам предмет рассмотрения этой работы,
при всей его актуальности, далеко не
оригинален. Это прежде всего экономические
и, шире, общественные процессы,
включающие в себя активную деятельность
субъектов того или иного типа
(государственных органов, партий, корпораций и т. п.,
вплоть до отдельных заинтересованных
личностей). Теоретическая проблема,
возникающая при рассмотрении подобного
предмета, уже рискует быть причисленной к
«вечным вопросам»: каков характер
действия объективных законов применительно к
такой сфере, заведомо содержащей
факторы и элементы субъективности? По сути,
это современная постановка классического
вопроса о роли субъекта в истории.
Общеизвестен банальный ответ на него,
который состоит в следующем.
Объективные законы отражают порядок вещей самих
по себе, без учета влияния субъектов.
Представления субъектов об этом порядке и
цели их-деятельности могут либо
соответствовать законам (быть «адекватными» в этом
смысле), либо нет (быть «неадекватными»).
В первом случае деятельность субъектов мо-
1 Там же.
George Soros. The Alchemy of Finance.
Reading the Mind of the Marcet. Simon and
Shuster, N.Y., 1987.
жет ускорить до некоторой степени
объективное развитие событий, во втором —
замедлить. Степень ускорения / замедления
развития зависит от возможностей
субъектов, направленность же развития, общий
характер, его этапы не зависят от них.
Примерно такой ответ теоретические
оппоненты марксизма, вместе с авторами
некоторых популярных издании, ошибочно
приписывают самому Марксу. Вполне
удовлетворяя, кстати, позитивистскому
«здравому смыслу», он при этом создает
гораздо больше проблем, чем решает.
Но подход Дж. Сороса к предмету
принципиально иной. Он выражается
центральным для его работы «принципом
рефлексивности ». Представление о том, в чем
состоит объективность «объективных
законов», нельзя некритически заимствовать из
области естественных наук; оно нуждается в
глубоком переосмыслении. По отношению к
движению социальной материи субъект
перестает быть сторонним наблюдателем,
который только вмешивается в это
движение «извне». Само движение теперь состоит,
как из атомов, из сознательных актов,
основанных на субъективном представлении, тем
или иным образом отражающем, в свою
очередь, реалии этого движения. Социальная
материя уже неразложима классическим
способом на «вещи» и «представления о
вещах ». И вопрос об адекватности или
неадекватности этих представлений
повисает в воздухе. Потому что вместо роли
ускорителя или же тормоза объективных
процессов субъект — пусть только
отчасти — играет теперь роль их создателя.
Если прежняя реальность не отвечает
субъективным представлениям субъекта, то
новая реальность, возникающая в результате
его деятельности, конечно эке, не будет
отвечать его субъективным устремлениям.
Однако эти представления и устремления
явились не внешним субъективным фактором,
а неотъемлемой частью прежней
реальности, объективно порождающей новую.
Принцип рефлексивности,
формулируемый на таком абстрактном уровне, пока
не выглядит чем-то новым. Да и сам
автор говорит о нем как о «синтезе
гегелевской диалектики идей и
диалектического материализма Маркса».
Апелляция к Гегелю станет излишней,
если вспомнить классическую формулу из
«Святого семейства»: «История — не что
иное, как деятельность преследующего свои
цели человека».
Представления о рефлексивных
процессах, будучи переведены на язык
современной экономики, приобретают зримую
конкретность. Можно задним числом судить
об «адекватности» представлений
наблюдателя относительно ожидаемой конъюнктуры
на нью-йоркской бирже, если он следит аа
ней по газетам из Москвы, но стоит ему
самому пуститься в биржевые спекуляции
или хотя бы предать свои прогнозы
гласности — и понятие адекватности теряет
смысл: представления об ожидаемой
конъюнктуре, будучи пущены в ход,
активно меняют самое эту конъюнктуру.
Ожидания спекулянта могут при этом и не
оправдаться; для нас, однако, важен тот факт,
что предсказатель погоды на бирже в
отличие от метеоролога уже самим актом
предсказания влияет на эту погоду.
Стоит сказать еще несколько слов об
отношении автора к Марксу. Оно осложнено
тем, что Дж. Сорос, видимо, имел дело
с вторичными источниками, подобными тем,
о которых сам Маркс сказал однажды:
«Я знаю только одно, что я — не
марксист». Дж. Сорос приписывает философии
Маркса несуществующее притязание быть
«научной теорией» в неопозитивистско-
попперовском смысле. Он затем убедительно
показывает, что с этой точки зрения она
ненаучна. Как следует относиться к этому
«провокационному» утверждению?
Дж. Сорос совершенно прав. Он отдает
себе отчет, что его «теория
рефлексивности» точно так же «ненаучна» с точки
зрения К. Поппера. Говоря в общем,
«ненаучна» любая подлинная общественная
наука во всех ее модификациях. Проблема
в том, справедливо указывает Сорос, что
само бытующее понятие «научности»,
некритически заимствованное из области
классической физики, нуждается в серьезном
переосмыслении и углублении. Достаточно
указать хотя бы на методологию и
формализм квантовой механики, которые не
влезают в рамки традиционной «научности».
Однако не стоит пытаться избавить
читателя от труда и удовольствия,
которое он получит, разбираясь с
оригинальным авторским изложением концепции
рефлексивности в новой книге. Дж. Сорос решил
спрятать философские когти, убрав эту
концепцию в приложение. С. Платонов по
этому поводу, возможно, сказал бы, что
автор повторяет ошибку Маркса, который,
опасаясь быть непонятым, без конца
переделывал и кроил первую главу
«Капитала», содержащую концептуальный
генетический код всех написанных,
незаконченных, а также только задуманных томов;
в конце концов под влиянием призывов
своего друга Энгельса он попытался
превратить ее в приложение. В результате
«Капитал» был понят как многотомный
призыв к рабочим экспроприировать
экспроприаторов, а книга Дж. Сороса рискует
быть понятой как призыв к капиталистам
поддержать Горбачева.
Взгляд Дж. Сороса на то, что с нами
происходит, и то, что нам предстоит,
гораздо глубже и многомернее убогой
отечественной
«неолиберально-неославянофильской» дихотомии.
Перед нами не выбор, диктуемый
прихотью, не развилка «направо—налево», идти
ли к социализму, которого не было и нет,
или же к капитализму, который давно уже
не существует. Нашему обществу предстоит
тяжкое испытание, момент
«перинатального» кризиса, в котором рождение и смерть
неразличимы, слиты воедино: свершится ли
таинство прорыва на эволюционно более
высокую ступень открытого общества или нее
сорвемся вниз, в пропасть архаического
неототалитаризма, откуда исхода уже не
будет? И это не вопрос судеб одной или даже
нескольких наций и стран.
Островки открытых обществ лишь
несколько десятилетий вырастают,
возвышаются над рябью исторических вод, и
катастрофа новой Атлантиды в нашей стране
грозит стать всепланетным катаклизмом,
навеки погрузить этот хрупкий архипелаг
будущего в пучины тоталитарных структур.
57
I!
Книги Дэк. Сороса и С. Платонова
являются лишь двумя различными выражениями
одного и того же круга идей, хотя при
поверхностном ознакомлении с ними эта мысль
может показаться нелепой. В центре
каждой из работ — изменение характера
общественного развития, переход от одного
типа социальной системы к другому,
качественно новому. Первая из причин их
кажущегося несходства состоит в том, что
авторы шли к пониманию сути этого
качественного своеобразия с противоположных сторон
и только едва-едва успели встретиться,
достичь точки пересечения своих моделей.
С. Платонов двигался по классической
гегелевской линии отчуждения и его
преодоления. Он глубоко впитал идею Маркса
об эволюции форм собственности, которая,
достигнув определенной «точки перегиба»,
продолжается в качественно ином
направлении. В работе С. Платонова развиты
представления о появлении новых форм
человеческой деятельности, которые, возникнув,
не разрушают предыдущие, а превращают
их в свой предмет. Но если общество
тем или иным образом превращает
самое себя в предмет сознательной
деятельности, это и означает возникновение субъект-
объектного, рефлексивного отношения.
С. Платонов делает акцент на
субъектном начале, рефлексивность остается для
него конечной точкой, до которой он доходит,
констатирует ее как феномен, но не
подвергает анализу, не идет вглубь. Для Дж.
Сороса, напротив, рефлексивность — это
исходная точка движения, основополагающее
понятие. Однако в своем анализе он не
углубляется в вопрос о формах деятельности
субъекта рефлексивного отношения и о
предмете этой деятельности. Лишь мимоходом он
замечает, что если в традиционном обществе
отношения между людьми регулируются
традицией, то в открытом — самими
людьми. Но традиция (как, кстати, и догма) —
не что иное, как проявление многоликого
отчуждения. В своих ранних работах С.
Платонов прямо называет ритуал и обычай среди
исходных, архаических форм отчуждения...
В закрытом обществе, как отмечает
Дж. Сорос, образ отношений между его
членами неизменен, самотождествен и не
отличим от самих этих отношений. И хотя они,
конечно, претерпевают постепенную
эволюцию, но механизм этой эволюции закрытых
обществ не включает в себя рефлексию и не
основан на ней.
В открытом же обществе рефлексивная
петля обратной связи начинает играть
решающую роль. Или, как выразил ту же
мысль С. Платонов, общественные
отношения становятся предметом сознательной
человеческой деятельности. Переходу от
закрытого общества к открытому в образной
системе С. Платонова отвечает новый
тип развития, в рамках которого внутри
общества решающую роль начинают играть
субъект-объектные отношения,
формируется субъект исторического действия.
Второй источник драматического
внешнего несходства двух книг в том, что
авторы не только и не столько излагают
позитивное содержание, сколько
выламываются из системы мифов и догматов, а такая
система у каждого своя. Особенно это
очевидно в случае с книгой «После
коммунизма*.
С. Платонов яростно и одновременно
расчетливо,— словно со змеей, которая еще
может ужалить,— сражается с мифом о
коммунизме как идеальном обществе, путь к
которому пролегает через «уничтожение
частной собственности», понимаемое как
физическое уничтожение частных
собственников. Он отталкивается от образной системы
Маркса, поскольку это практически
единственная из систем такого рода, более
или менее знакомая обществоведам й
читателям его страны, да и, судя по всему,
самому автору тоже. Но догматическая
парадигма «капитализм — социализм» под
напором его аргументов рассыпается в пыль,
уступая место «вечной» дихотомии
«справедливость — свобода».
Свобода и справедливость порознь, по
С. Платонову,— фундаментальные
принципы построения двух укладов, двух
подсистем — производящей и воспроизводящей,
необходимых для существования любого
общества. Баланс, соотношение этих
принципов, этих укладов в теле социума
определяет его тяготение к одному из
абстрактных полюсов мировой общественной
системы — элитарному («олигархизм» у раннего
С. Платонова, «элитаризм»5 или
«неокапитализм»6) или эгалитарному («социализм»,
«эгалитаризм»). С. Платонов, естественно, не
считает современное советское общество
«социалистическим», так как принцип
справедливости подменен в нем архаической
уравниловкой, а творящий, производящий уклад
свободы выжжен нейтронной бомбой
тоталитаризма. /
Дж. Сорос — еще в меньшей степени
либерал, чем С. Платонов — марксист. Его
«открытое общество» — вовсе не
пропагандистский стереотип, тождественный
«свободному миру», и т. п., как это может
показаться любителям поверхностного чтения.
Открытое общество — центральная
категория книги, вынесенная на ее обложку,
означает скорее системный класс в
терминах классической работы К. Боулдинга. Или
же, пользуясь языком теорий прогресса,
это качественно новая ступень эволюции
общества, в полной мере достигнутая лишь
немногими странами к концу первой
половины XX века. «Открытость» общества
инвариантна по отношению к оси
«свобода — справедливость»; экономические,
политические и иные институты открытого
общества имеют универсальный характер.
Дж. Сорос, впрочем, выражает эту мысль
с помощью другой дихотомии:
«конкуренция — контроль».
«Теория выживания сильнейшего придает
особое значение необходимости
конкурировать, состязаться и побеждать. Но
неограниченная конкуренция недостаточна для
того, чтобы обеспечить выживание системы.
Цивилизованное существование требует и
конкуренции, и контроля. Советский Союз
обнаружил, что контроль без конкуренции
не работает; нам же нужно признать, что
конкуренция беа контроля точно так же
неудовлетворительна»7.
5 С. Чернышев. Новые вехи. «Знамя», 1990.
1.
6 В. Криворотое. Русский путь. «Знамя», 1990,
8—9.
7 George Soros. Opening the Soviet System.
Wiedenfeld and Nicolson, London, 1990, p. 139.
Таким образом, фундаменталисты
волнуются исключительно по недоразумению:
переход к открытому обществу вовсе не
ревизует социалистический выбор общества,
напротив — только и ставит нас перед
реальной возможностью такого выбора, но лишь
после осуществления этого перехода.
Мировоззрение двух обсуждаемых работ
создает уникальный концептуальный мост
для чаемой встречи непримиримо
враждующих отечественных идеологий, которые,
как два могучих крыла, раздирают сегодня
безголовое и тщедушное тело перестройки.
«Национальная* идея и идея «рыночная»
сами по себе трагически несоотносимы: они
попросту живут в различных пространствах,
которые кажутся непересекающимися. Кни-
, ги Дж. Сороса и С. Платонова с разных
сторон нащупывают новое измерение
проблемы, в котором становится возможным
пересечение этих пространств.
Идея «рынка» — это сторона, абстрактная
часть по отношению к идее перехода от
закрытого общества к открытому, поскольку
эта, последняя включает в себя первую, но
далеко не сводится к ней. С другой стороны,
«национальная* идея обретает смысл только
как особый, конкретно национальный путь
осуществления общесистемной
закономерности перехода к открытому обществу. Без
этого всеобщего национальное особенное
повисает в воздухе, становится особым путем
из ниоткуда в никуда.
Итак, ничуть не покушаясь на «особен-
. ную стать» России, оба автора считают
необходимым сперва измерить перестройку
«общим аршином» перехода от закрытого
общества к открытому. Здесь и начинается
самое трудное.
Разрушение господствующей догмы,
которая скрепляла жесткий скелет
тоталитарного социума, вовсе не ведет к
автоматическому самопорождению и расцвету на
пустом месте институтов открытого
общества. Формирование этих институтов по сей
день остается неким таинством; теория,
которая приоткрывала бы этот таинственный
покров, отсутствует. И авторы указанных
двух книг вместо соответствующей готовой
теории могут предложить лишь упования.
С. Платонов надеется, что она будет
синтезирована из трех компонент: теории форм
собственности, теории многоукладных
социальных систем и гегелевской логики
развития. Дж. Сорос верует в грядущие успехи
теории сложных систем («теории хаоса»),
делающей первые шаги. Впрочем, С.
Платонов как системщик наверняка мог бы
указать путь к синтезу этих двух упований...
Однако откуда бы ни появилась теория
перехода к открытому обществу, ей
придется иметь дело с двумя важнейшими
проблемами.
Первая — вопрос о том, откуда берется,
каким образом возникает субъект
рефлексивного, субъект-объектного отношения
общества к самому себе и как, собственно,
устроен институт общественного
самосознания?
С. Платонов, особенно в ранних
рукописях, отдает здесь дань наивным
представлениям о мудрой правящей партии,
вооруженной передовой теорией, или даже о
тайном ордене научно рефлектирующих
меченосцев... Затем, правда, этот образ
эволюционирует в сторону представления о некоем
фонде, решающем культурные,
политические и экономические проблемы.
По Дне. Соросу, субъект просто
растворен, овеществлен в структуре институтов
открытого общества, реализующих его
рефлексию над самим собой. Но это
реалистическое представление, уместное по
отношению к развитому, зрелому, открытому
обществу, еще не дает ответа на вопрос о
том, откуда берется и как функционирует
субъект переходного, перестроечного
процесса. Новейшая история перестроек в третьем
мире дает нам немало многозначительных
примеров диктаторствующих реформаторов
и полковников разной степени «черности»,
которые, твердой рукой эмансипировав
экономику, затем добровольно отступали в
плюралистическую тень. Так или иначе,
представление о сильной воле и власти главного
хирурга в операционной как минимум не
противоречит образу клумбы во дворе
реабилитационного отделения, на которой могут
«расцветать сто цветов».
Второй оселок для формирующейся
теории — вопрос о необходимости и о формах
поддержки становления нового островка
открытого общества со стороны уже
существующих. Дж. Сорос здесь однозначен и
непреклонен: успех перестройки в СССР
невозможен без решающей помощи Запада.
С. Платонов — правда, не в такой
конкретной, а в общетеоретической форме —
утверждает то же самое. Впрочем, оба автора
готовы подсластить пилюлю,
преподносимую сторонникам изоляционистской точки
зрения. Дж. Сорос вскрывает судьбоносную
роль нашей перестройки для
восстановления и укрепления идеалов открытого
общества на Западе. С. Платонов фактически
обосновывает парадоксальный взгляд на
революцию 1917 года как на решающий
толчок, запустивший механизмы формирования
современных открытых обществ. Но все
это — предмет для серьезных теоретических
разбирательств, а не для обывательских
пересудов в координатах «нравится — не
нравится».
Итак, книга Джорджа Сороса не
содержит готового теоретического обеспечения
для перехода к открытому обществу. Тогда
в чем ее главный урок для нас?
Все дело-то в том, что даже готовая
теория такого перехода была бы нам
бесполезна, ибо у нее еще не появился заказчик.
Наша система принятия решений
«перестроечного» образца покуда не отличается
от своего административно-командного
прототипа в том важнейшем отношении, что
по-прежнему закапсулирована, замкнута
для внешних идей и концепций, не имеет
штепсельного разъема для подключения
интеллектуального ресурса. Советское
общество на седьмом году перестройки далеко
от того, чтобы перевалить рубеж,
отделяющий закрытое общество от открытого.
Перестройка в принципе не может достичь
успеха до тех пор, пока подлинная задача
перестройки даже не поставлена.
Книга Джорджа Сороса содержит такую
постановку. Из математики известен тезис,
что правильно поставить задачу — значит
наполовину ее решить.
Вопрос лишь в том, кому, собственно,
адресована эта книга...
59
ЛИЦЕЙ
С. Смирнов
От школы —
к гимназии:
перестройка
или возрождение?
ФМШ — преемница лицея
Горький юморист наших дней Станислав
Ежи Лец заметил однажды:
«Элитарность — прекрасная вещь. Как бы сделать ее
общим достоянием?» Ни эллины, ни
римляне не сумели удачно ответить на этот вопрос,
хотя прилагали немалые усилия. Не решен
он и сейчас. Например, в сфере образования:
как следует дифференцировать нашу
обанкротившуюся «среднюю» школу?
Вряд ли возможен общий ответ на столь
общий вопрос. Не случайно идут
активные споры о давнем опыте — то наших
дореволюционных гимназий, то наших
славных физматшкол в шестидесятые годы, то
европейских университетов или монастырей
той поры, когда они становились ядром
возрождения обновленных народов...
Каждое из этих сравнений содержит свою долю
здравого смысла, но как трудно соединить
эти доли!
Попробуем начать с недавнего опыта,
заранее условившись: эксперимент всегда
прав — не прав экспериментатор, когда не
понимает своих результатов.
Итак, в начале. хрущевской «оттепели»
ряд ведущих ученых страны (в основном
физики и математики — их вознесла
успешно решенная а томно-ракетная проблема)
пришли к выводу, что «стандартная» школа
не дает нужного числа толковых
абитуриентов для наших ведущих вузов. Значит,
надо рядом со стандартной школой создать
нестандартную — с углубленным изучением
естественных наук. Причем углубление
вести не столько за счет усложнения задач,
сколько за счет привлечения нестандартных
учителей — профессионалов научного
поиска, готовых отдать часть сил на
воспитание молодежи по своему образу и подобию.
Сказано — сделано. Десяток ведущих
вузов создал три десятка сильных физмат
школ (ФМШ) и населил их отборной
публикой «фымышат». Отбор велся по итогам
олимпиад — городских, республиканских,
всесоюзных — или просто по результатам
вступительных собеседований, порою не
легче вузовского экзамена. Сейчас мы можем
констатировать, что педагогические догмы
основателей ФМШ были очень просты.
Первая: кого учить, а кого — так пустить?
(Только способных.)
Вторая: кому учить молодежь? (Только
молодым.)
Третья: чему и как учить? (Решает тот,
кто учит.)
Вот и все заповеди. Исполнялись они с
великим рвением, так что исходная задача
была успешно решена: ведущие
естественнонаучные вузы получили отличных
студентов, а заурядные «фымышата» украсили
собою «второразрядные» вузы — к
немалому удовольствию местной профессуры.
А потом возникли новые проблемы...
В них стоит разобраться, ибо нынешняя
спонтанная дифференциация средней
школы ставит их вновь, куда более остро и
массово.
Во-первых, «демографический» эффект.
ФМШ превратились в сильный магнит для
всех способных детей, всех талантливых
учителей и всех честолюбивых родителей.
Итогом стала заметная (даже тогда!) утечка
мозгов из массовой школы
университетских городов и их округи. Катастрофы
не случилось по двум причинам:
физматшкол было мало, а «обычных» школ с
хорошей традицией — еще много. В
результате кадры, которые комфортно
чувствовали себя в родных стенах, зачастую в них
и оставались.
Далее, «эффект пижонства». Выяснилось,
что учиться в ФМШ дольше трех лет
большинству школьников вредно: возникают
привыкание к учебному режиму, «шапко-
закидательские» настроения и общая
расслабленность. Получалось, что ФМШ
оказались преемницами не дореволюционных
гимназий и реальных училищ, а скорее
лицея — пушкинского или аристотелева...
Новый путь: возрождение
средневековых университетов
Но тогда как быть со способными
ребятами младшего возраста: шестого —
восьмого классов (по нынешней
нумерации)? Ясно, о них надо заботиться по-
иному! Через систему необязательных
кружков, где дети приучаются решать
увлекательные задачи без особой научной
теории — так же, как учатся играть в
шахматы или плавать. К шестидесятым годам
традиция таких кружков по математике
насчитывала три десятилетия — с мини-
мальным перерывом на воину, лишившую
нас многих «кружковских вождей».
Но вот парадокс: математические кружки
сумели пережить войну, но не пережили
расцвет физматшкол! Те соблазнили
пастырей — и не стало заботы об овцах:
способные университетские студенты понемногу
перешли из кружков в ФМШ. Об особой
же подготовке новых руководителей
кружков тогда никто не подумал.
В этом ярко проявилась неразвитость
нашей экономической мысли. Ясно, что
любые олимпиады и конкурсы суть ветви
присваивающей педагогики, а для ее
процветания нужны соответствующие вложения
в производящую педагогику. Создав ФМШ,
ученые сделали такое вложение в верхнюю
ступень школы, но не захотели или не
смогли позаботиться о ее средней ступени.
В итоге слабые ростки традиции
университетских кружков усохли уже к 1967 году.
Это немедленно сказалось на уровне
математических и иных олимпиад: лауреаты
не из «фымышат» стали редкостью и
получили невеселое прозвище «народные
умельцы».
Так печально все выглядело вне
новорожденных физматшкол. Вид внутри был
интереснее: ФМШ уверенно повторяли
традицию средневековых университетов!
Вспомним, что все они возникали как высшие
училища определенного профиля:
медицинская школа в Салерно, юридическая школа
в Болонье, литературно-богословские
училища в Реймсе и Париже... Но очень скоро
эти «профильные факультеты»
самопроизвольно разрослись до полноценных
университетов, охватив весь набор «свободных
искусств».
То же самое повторилось в ведущих ФМШ
Москвы и Новосибирска, Ленинграда и
Киева: умные администраторы стали
привлекать туда ярких учителей-гуманитариев,
чтобы насытить духовный голод
«фымышат» . В итоге «математические лицеи»
стали микро-университетами, где считалось:
нормальный человек должен все знать,
а всем остальным увлекаться. Впрочем,
изначальный барьер между «всем
основным» (где решают задачи) и «всем
остальным» (где дискутируют) не исчезал;
только разные новобранцы чувствовали себя
комфортно по разные стороны этого барьера.
Неудивительно, что выпускники ФМШ
во множестве украсили собою не только
физико-математические вузы. Среди
бывших «фымышат* немало химиков и
биологов, филологов и литературоведов, очень
много инженеров и программистов. У автора
этих строк есть ученики, которые стали
палеонтологами и священнослужителями.
Увы, педагогов оказалось очень мало. В
период застоя в этой сфере шел наиболее
эффективный отбор студентов «на серость».
Плоды стихийного оболванивания учителей
мы вкушаем сейчас — устами детей и
внуков...
Но печальное явление имело
неожиданный эффект. Да, «стандартная» школа не
привлекала наделенных педагогической
жилкой выпускников нестандартных
лицеев. Однако ничто не мешало им
развернуться на полулегальной кружковской ниве.
Так математические кружки, заглохшие в
вузах, возродились в ведущих ФМШ!
Их руководители быстро поняли, что это —
единственный способ обеспечить себе
толковое пополнение.
Например, в Москве вечерняя ФМШ для
малышей получила свой центр сперва в
знаменитой школе № 2, а после ее разгона —
в школе № 57. В Ленинграде такой же
центр сложился во Дворце пионеров: все
его преподаватели оказываются
выпускниками школ №№ 239, 30 или 45, и туда же
идут (или шли) выпускники руководимых
ими кружков. Итак, ФМШ успешно
переняли и эту функцию наших присмиревших
университетов...
Где испытывать способности?
Таков стихийный опыт развития
немногочисленных лицеев первого поколения в не
очень благоприятной среде времен застоя.
Задумаемся: что тогда не удалось и почему?
Видно, что абсолютное большинство
удачных лицеев оказалось математическими,
либо «математико-физическими» (именно
в таком порядке слов). Столь же удачных
физических, химических и биологических
лицеев почти нет.
Что это? Случайность? Возможно,
следствие каких-то идеологических ограничений?
Конечно, нет. Просто математические лицеи
оказались самыми дешевыми и потому
легкими не подъем. Им нужен лишь
начальный интеллектуальный капитал (в лице
пяти-шести способных учителей
«нестандартного» склада) да еще приличное
учебное здание неподалеку от главных
транспортных артерий. Кстати, эти условия
действительно необходимы: если они,
особенно первое, нарушаются, то
новорожденная или именитая гимназия останется
таковою лишь по названию.
Экспериментальные же науки, их
серьезное преподавание требуют совсем иного
подхода. Без щедрого регулярного
снабжения приборами, реактивами и т. п. здесь
не обойтись. Необходим мощный спонсор,
экономически заинтересованный в процве-
61
С. Смирнов.
От школы — к гимназии: перестройка или
тании «своего» лицея. Возможно, в
грядущую эпоху хозрасчета и рынка все это и
будет. Но только при условии налоговых
льгот и материальной обратной связи вроде
отчислений концернов вузу, а вузов —
лицею за качество работы выпускников.
Ну а гуманитарные гимназии и лицеи?
Они ныне плодятся активно, повсеместно,
стихийно. Конечно, в первую очередь
возникают гуманитарные лицеи для
старшеклассников.
Но чему нужно и чему можно успеть
научить будущего гуманитария за два-трн
года? Увы, мы не имеем в этой сфере той
добротной кружковой культуры, какую
имели ФМШ при своем рождении. Совсем не
Кому это делать? Тому, кто к этому
расположен. Где это делать? Там, где
получится. Возможно, обновленные
государственные органы просвещения, превратившись в
органы поддержки народного
самообразования, смогут помочь этому делу — и так
оправдать свое существование?
Впрочем, кое-что можно угадать априори.
Например, ясно, что целевое обучение
будущего гуманитария надо начинать
гораздо раньше, чем обучение математика. Ибо
сначала нужно хорошо знать языки —
живые или мертвые, а лучше — и те и другие.
Английский, французский, латынь,
греческий — таков минимум для специалиста
по европейской культуре; английский,
арабский, персидский, турецкий — для «ближне-
восточника»-медиевиста... Но языки быстро
усваиваются только смолоду — значит, надо
ясно, в какой мере и какими средствами
давний опыт студенческих гуманитарных
семинаров можно адаптировать к
потребностям и способностям старшеклассников.
Хороших же школьных, учителей, хороших
учебников и даже хороших программ здесь
явно не хватает.
Педагогическая теория неопытна и
бессильна в этой сфере. Значит, " предстоит
учиться методом проб и ошибок. Главное —
внимательно и грамотно следить за всеми
подробностями реального учебного
эксперимента в новорожденных лицеях и
гимназиях, оперативно публиковать
аналитические обзоры и обсуждать их.
начинать чуть ли не с первого класса.
Значит, гуманитарный лицей без
предшествующей гуманитарной гимназии — это
почти нонсенс!
Ладно, а кого же зачислять в
гуманитарные гимназии? Как распознать будущих
гуманитариев среди одиннадцатилетних
(или даже шестилетних!) тихонь и
сорванцов? По успеваемости? По
сообразительности? По трудолюбию? По контактности?
Нет, так не годится. Особенно, если перед
этим детей учили бог знает где и бог знает
как.
Вероятно, разумный критерий начального
отбора один — легкость овладения профес-
62
сиональной техникой. Если трудно даются
азы, значит, будут вовсе недоступны
шедевры. А потому необходим испытательный
срок. Примерно в течение года надо всерьез
учить детей искусству учиться. Для этого
следует выбрать один-два предмета,—
например, язык, история, математика,—
проверяя качество усвоения на зачетах.
И делать подобные вещи должны
профессионалы-исследователи или же незаурядные
педагоги. А много ли их?
Секрет гимназий
На весь Ленинград пока нашелся лишь
один такой могучий коллектив. Он дерзнул
набрать гимназистов-гуманитариев в шестой
класс школы № 610 и сразу погрузить
их в омут латыни, английского,
математики и истории. В других городах, кажет-
вырастить гуманитариев в этом возрасте
можно лишь одним путем: много и хорошо
учить ребят языкам, литературе и истории,
а всему остальному учить мало и (или)
плохо. Только тогда мы получим на выходе
убежденных гуманитариев. Но их будет...
треть (или меньше) и плюс две трети
разочарованных людей. Кажется, опять
торжествует присваивающая педагогика вместо
производящей...
Можно ли избежать «невидимой миру
катастрофы», ежегодной и массовой? Пока
известен «капитулянтский» путь борьбы со
свободно колеблющимися интересами
отроков : надо подольше преподавать им
«интегрированные» курсы, вроде
естествознания, и как можно позже давать
попробовать «на зуб» «настоящие» науки,
которые «разделились» еще в XVI веке. Уди-
,
Снимки, взятые из архивов, бесстрастно
свидетельствуют о реалиях
дореволюционной гимназической жизни.
Люди, склонные идеализировать прошлое,
увидят здесь одухотворенные лица
и идеальный порядок. Игра на скрипке
во время перемены и портреты учителей
в памятном альбоме выпускника лишь
усилят восхищение. Но наша литература
хранит и иные свидетельства:
с какой яростью и тоской вспоминали
бывшие гимназисты муштру
и казенщину, царившие на уроках...
Что же возьмет из «той» жизни
современная гимназия?
,
ся, еще нет подобных заведений. Поэтому
приходится делать выводы по
«непредставительной выборке», вопреки советам
мудрых статистиков. Но делать их нужно, ибо
гимназические таинства оказываются куда
глубже и опаснее лицейских.
Самый важный секрет — он же самый
простой — гуманитарная гимназия
невозможна! Точно так же невозможна
математическая гимназия. А почему — ясно
любому опытному педагогу: ведь сфера
интересов смышленого школьника 11—14 лет
колеблется примерно каждые полгода. За
три года (шестой — восьмой классы) она
меняется несколько раз. Гарантированно
вителы-ю живучее заблуждение! Ясно же,
что интегрирующий (а не интегрированный!)
курс возможен и полезен после и на основе
нескольких разных научных курсов, будь
то обществоведение (на основе истории,
экономики и литературы) или общая
биология (на основе ботаники, зоологии, экологии
и генетики). Всему этому место в десятых,
одиннадцатых классах, но не в шестых —
восьмых, где нужно нечто противоположное.
Здесь необходим букет разных ярких
учителей, агитирующих молодняк во славу своих
наук!
Пусть в шестом классе главной
увлекающей силой будет именно персона учителя,
Is
63
С. Смирим.
От школы — к гимназии: перестройка или возрождение?
а научные знания накапливаются
исподволь — в стиле «собирания марок». В
седьмых-восьмых классах скачок неизбежен:
дети начинают сравнивать — учителей,
науки, свои знания и пробелы в них. Тут
вопрос «почему?» уверенно теснит прежние
«что?» и «как?»,— конечно, при условии,
что учитель не оставляет его без ответа.
Еще лучше, если школяры сами (но с его
помощью) ищут ответы — индивидуально и
коллективно, ошибаясь и учась на своих
ошибках. Пусть сами принимают решения
за Цезаря и за Евклида, за Линнея и
за Ньютона... Пусть спрашивают обо всем,
чего им не хватает для принятия таких
решений — уж эти ответы они не скоро
забудут! И пусть сравнивают свои
решения с делами классиков, пусть думают
о причинах расхождений...
В сущности, идея ненова. Так работал
с учениками Сократ, а позднее —
Аристотель; оба неплохо справлялись и в одиночку.
Сейчас подобное невозможно: науки
разошлись, на сотню гимназий аристотелей не
хватит. Но тогда их должен заменить
«коллективный» Аристотель в каждой
гимназии — гуманитарной, математической,
биологической.
Все гимназисты должны быть уверены:
их историк знает, кто из математиков был
современником Кира, кто — Александра
Македонского, а кто — Ганнибала! Их мате-,
матик объяснит, что нового сделал
Архимед по сравнению с Евклидом! Их биолог
расскажет, какие овощи появились в Европе
после походов Александра и Лукулла! Их
литератор знает смысл и происхождение
имен всех гимназистов и их родителей! И так
далее...
Конечно, это очень трудная задача для
учительского коллектива. Но ее успешное
решение — необходимый тест на
педагогическую зрелость, на право школы
именоваться гимназией, принимать самую
любознательную детвору и гарантировать, хотя
бы после года учебы,— эти у нас не
погаснут! А какую дорогу выберет тот или
иной ученик, будет видно лишь на выходе,
в конце восьмого класса.
Невидимый колледж
Итак, рисуется стройная система новой
школы:
а) сеть разнопрофильных лицеев, тесно
и взаимовыгодно связанных с вузами
и НИИ, готовящих свое пополнение через
факультативные кружки для
негимназистов;
б) сеть гимназий с разными уклонами,
но с общей обязанностью: дать своим
выпускникам многопрофильное образование,
позволяющее поступить в лицей согласно
определившимся склонностям. Связь
гимназий с лицеями может быть разной: от
полного срастания до полной разделен-
ности, в зависимости от местных условий
и конъюнктуры;
в) ниже гимназий — элементарная школа,
где центральное место занимают не науки,
а воспитание общей культуры: как вести
себя в классе, на улице и в музее; как
грамотно писать и решать простые
математические задачи; как танцевать, рисовать
и лепить, как ходить на лыжах, плавать
и ездить на велосипеде...
Кажется, все это может быть. Но можно
ли все это построить? Какие ресурсы
придется мобилизовать нашей обширной и
богатой талантами, но разоренной и пока
бесхозной стране? Как наладить
положительную обратную связь, которая сделает
хоть часть желанной элитарности общим
достоянием? Как избежать инфляции
высоких слов «гимназия» и «лицей» и возможно
ли?
Конечно, «спасение утопающих — дело
рук самих утопающих» в море глупости
и безделья. Но хорошо бы сделать
подобное занятие обоюдовыгодным, чтобы
прокладывающий лыжню по целине получал
награду, чтобы идущему следом было легче,
чем лидеру, чтобы обмен достижениями
был выгоден для лидеров... ц
Цельной системы такой взаимопомощи,
конечно, еще нет, ио есть уже примеры
для подражания.
По итогам первого года изучения латыни
в шестом классе ленинградской гимназии
родился учебник с методическими
рекомендациями; на него заметный, но пока не
удовлетворенный спрос. Возможно,
родившийся сейчас при Министерстве
просвещения РСФСР издательский коллектив сумеет
оперативно размножать такую продукцию?
Ведь разрозненные эксперименты в
преподавании «гимназических» курсов
математики, физики, биологии, истории не проходят
бесследно. Многие авторы создали новые
учебники и задачники, но не смогли издать
их в эпоху застоя. Случится ли такое в *
эпоху рынка? Есть же у нас десяток
разных вузовских курсов алгебры, три десятка
курсов математического анализа, и это не
считают избытком, спрос не уменьшается...
Видимо, так будет и с лицейскими,
гимназическими учебниками,— если, конечно,
выпускники учебных заведений окажутся
нужными гражданами нового рыночного
общества. Недавний пример
эмигрировавших «фымышат», занявших видные посты
в десятках зарубежных университетов,
внушает оптимизм на сей счет.
Однако новые образовательные
технологии не сводятся к учебникам и
задачникам : есть персональные учительские
методы и приемы, которыми невозможно
и неохота - обмениваться через
издательскую индустрию. Нужен иной канал —
более целевой и оперативный, чем
привычные журналы. Возможно, он родится из •
«электронной почты», распространяемой
через компьютерные сети и спутники связи?
Здесь, как нередко у нас, технические
возможности опередили социальный спрос,
искусственно подавленный идеологией и
секретностью. Немногие школы СССР,
получив два года назад возможность компьютер-
ной связи с отечественными или
зарубежными партнерами, вдруг обнаружили свою
бессловесность! Нет ни опыта, ни
культуры общения: о чем спросить, о чем
рассказать? Видимо, этого не случится со
школами, претендующими на лицейский или
гимназический чин: тут преподаватели и
администраторы равно заинтересованы в
«бартерном» обмене самодельными блоками
новых образовательных технологий, в
испытании своих новых задумок на «чужих»
детях, в развитии быстрого общения
с братьями по разуму в иных городах
и странах.
Невидимый колледж из десятков или
сотен гимназий и лицеев, скрепленный
электронной почтой,— пожалуй, реальность
ближних лет. В будущем в такую
структуру смогут встроиться любые динамичные
школы — в меру способности и готовности
своих учителей и учеников к
самоуправляемой перестройке образовательной системы.
Конечно, управление широким спектром
быстро меняющихся детских увлечений
требует от учителей и администраторов
интеллектуальной гибкости, эрудиции и
лидерских качеств. Но все они есть в
природе человека, и все они проявляются, как
только человек может развернуться во всю
хозяйскую силу. Такая авторская тяга в
шестидесятые годы привела в ФМШ де-
* сятки талантливых ученых, не сумевших
вписать свой педагогический инстинкт в
черствую вузовскую систему. Вспомнить
только, какими невеждами мы были,
начиная свой труд на этой ниве, и каких орлов
мы вскоре вырастили на ней!
Кто научит Россию?
Полезно сравнить современную ситуацию
в образовании с положением в сельском
хозяйстве, вопрос «кто научит Россию?» —
с вопросом «кто накормит страну?».
Сходство немалое. Правда, есть разница: урожай
в поле созревает меньше чем за полгода,
а в науке, культуре и экономике — лет за
двадцать. Оттого провалы в сельском
хозяйстве не раз приводили к падению пра-
* вительства, но провалы в образовании —
ни разу: творцы ущерба успевают выйти
на пенсию и подставить преемников, чье
обучение они сами искалечили.
И если хорошо подумать, ясно —
сегодняшний кризис в нашей . стране вызван
невежеством н неделовитостью вчерашних
школьников, долгим отбором «на серость»
наших учителей!
И ныне движение за гимназии и лицеи
в нашем образовании — явление того же
рода, что движение фермеров и
кооперативов в нашей деревне. Только острота
проблемы не столь очевидна, и ресурсы
выделяются еще меньшие. Последнее
обстоятельство вполне объяснимо. Оно того же
корня, что госзаказ и бюрократические
ограничения доходов учителя. Ведь
школьное образование рентабельно лишь для того,
кто в ответе за все — от Нобелевских
премий до преступности, то есть только для
суверенного правительства.
Вот и получается, что инициативные
люди уходят из школы: учителя
иностранных языков — в кооперативы, учителя
математики — в программисты.
Но вновь — ив который раз! — дают о
себе знать специфика российской культуры,
традиции российской интеллигенции.
Я имею в виду дух бессребреничества,
бескорыстного служения культуре. Именно
он привел к вспышке самодеятельных
лицеев и гимназий, где работают энтузиасты.
Они трудятся вдвое интенсивнее, чем
средний американский учитель, и выращивают
(по впечатлениям автора) намного лучших
гимназистов и лицеистов. Здесь тяга к
воспроизводству полноценных братьев по
разуму пока еще сильней, чем тяга к
материальному благополучию.
Если эта инициатива получит
государственную муниципальную поддержку, значит,
лет через двадцать у нас вновь, после
восьмидесятилетнего перерыва, появится
поколение, способное конкурировать с европейцами
по числу Нобелевских премий на душу
населения.
Будь такое поколение сейчас — мы бы
имели десятки своих Леонтьевых и
Канторовичей, Сахаровых и Лихачевых! Научные,
технические и политические проблемы
перестройки решались бы за месяцы, а не за
годы. И не вызывало бы опасений будущее
Союза, всех его республик.
Пока же тревожит не только судьба
государства, но и судьба народов СССР.
Однако они могут спасти будущее только
своими силами, важнейшие из которых —
здоровье, образование и управление. Кто
вложит сюда достаточные ресурсы —
интеллектуальные и материальные,— тот
доживет до лучшего будущего и сможет на
него повлиять. Это в равной мере относится
к персонам, общинам и народам. О
В. Брель
негативы»
УЧЕНЫЕ ОБСУЖДАЮТ фессиональных психологов,
психотерапевтов и других
специалистов в науках о
человеке. Что
конференция — лишь первый
реально ощутимый результат
совместных усилий, а потом
будут совместные акции в
исследовательской и в
обучающей деятельности:
стажировка и обучение советских
студентов в Сэйбрукском
институте, американских —
в психологических центрах
СССР, обмен книгами и
видеоматериалами, участие
делегаций в ежегодных
конференциях советских и аме
. Т Trvo TJTUDiTiTn риканских партнеров, от-
«1 ЮоИТИВНЫскРытие в СССР серии
семинаров американских
гуманистических психологов.
Кроме того, партнеры будут
обсуждать ключевые
проблемы гуманистической
психологии и вопросы
психотерапии и философии
телесности, анализировать
необычные состояния
сознания, их роль в психотерапии
и традиционных практиках
целительства, исследовать
теоретические начала
советской и американской
гуманистической психологии.
«Прием» подходил к
концу, когда неожиданно Ха-
рисон достал пачку
фотографий. Передо мной были не
просто разные люди с
разными характерами,
проявившимися в уловленных
мгновениях,— я как бы
увидел два неразделимых
психологических образа
освобожденной от страха
личности. Освобожденной от
страха борьбы за свое
осуществление — в работах
Лемхина и пронизанной
радостью этого
самоосуществления, увиденной
Мак-Дональдом.
...Примерно так, только
еще менее складно, я
попытался высказать свое
впечатление от фотографий.
— Ну точь-в-точь, только
по-английски, я говорил,
когда доказывал, что
обобщенный герой Михаила и
Джона просто обязан быть
участником первого
советско-американского диалога о
гуманистической
психологии.
— И долго доказывать это
не пришлось,— подвел итог
«международной встречи»
в редакционном «конференц-
подвале» Федор Василюк.—
В июле, в дни работы
конференции, выставка будет
экспонироваться в Москве,
а до этого ее смогут увидеть
ленинградцы.
«Мы не должны бояться
быть свободными» — это
девиз необычной выставки
фотопортретов Михаила
Лемхина и Джона
Мак-Дональда, русского и канадского
фотомастеров.
Узнал я про выставку
случайно. Мне позвонил
знакомый, психолог Федор
Василюк, и попросил принять
в редакции его и его
американского друга Хариеона
Шеппарда, тоже психолога.
Мы провели вместе весь
вечер, пили чай с
сушками и разговаривали. Так я
и узнал, что в июле этого
года Советская ассоциация
гуманистической
психологии. Центр психологии и
психотерапии, Всесоюзный
центр наук о человеке и Сэй-
брукский институт (Сан-
Франциско) проводят
первую советско-американскую
конференцию по
гуманистической психологии и наукам
о человеке. Что Сэйбрук-
ский институт — наиболее
авторитетный в США
учебный и исследовательский
центр по гуманистической
психологии, готовящий про-
D
D
□
□
D
□
D
D
D
D
□
□
□
□
□
□
D
□
□
D
П
D
□
D
D
D
□
П
D
D
D
П
□
D
D
□
□
D
D
а
о
□
D
D
п
ПОНЕМНОГУ О МНОГОМ
* о
Положите
мою голову
в холодильник!
Таково желание
американского математика Томаса До-
нальдсона из Калифорнии.
Оно может быть исполнено
фондом «Алкор Лайф
Икстешн», занимающимся за
плату подобными необычными
процедурами. Сейчас фонд
сохраняет тринадцать глубоко
замороженных голов или
целых организмов, которые
будут возвращены к жизни при
наступлении лучших времен.
Однако случай Дональдсона
особый. Обычно
замораживание проводят после
наступления клинической смерти, а
математик не желает ждать
естественного развития
событий. Дело в том, что он
страдает от неизлечимой опухоли
мозга и желает, чтобы его
голову заморозили до того, как
заболевание войдет в
последнюю стадию. Дональдсон
надеется, что спустя некоторое
время медицина достигнет
такого развития, чтобы
справиться с опухолью и
присоединить голову к новому телу.
Процедура по
замораживанию будет совершена
следующим образом: организм
Дональдсона подключат к
аппарату «сердце — легкие» и
постепенно снизят температуру
его тела. Кровь заменят
химикалиями, которые помешают
образованию ледяных
кристаллов в тканях. Наконец,
голову отделят от тела и
поместят в специальный
контейнер при температуре минус
195 градусов.
Однако прежде чем дело
дойдет до этого, Томасу До-
нальдсону предстоит
преодолеть некоторые юридические
процедуры — получить право
умереть по своему желанию.
В противном случае фонд,
совершив замораживание, может
быть осужден за соучастие
в самоубийстве или даже в
убийстве.
66
«Живое оружие»
муравья
В тропических лесах часто
можно встретить муравьев-
листорезов. Они отличаются
тем, что, образуя целые
процессии, постоянно тащат в
свое гнездо аккуратно
отстриженные ими листья, на
которых впоследствии вырастают
грибы, служащие им пищей.
Ученые заметили, что на
этих листьях нередко
«восседают» некие «пассажиры» —
значительно меньшие по
размеру муравьи, таким образом
подъезжающие к общему
дому. Эти муравьи (их называют
«минимами», или
«малютками»), как полагали до сих
пор некоторые специалисты,
набирают в себя сок,
выделяющийся при срезании листа,
и, экономя энергию, служа
живой «бочкой», доставляют эту
влагу в муравейник.
Подобное мнение теперь
опровергают формикологи
(специалисты по муравьям)
Дональд Финер и Карен Мосс
из Института тропических
исследований в Панаме.
Тщательные наблюдения
позволили им установить, что
тяжело нагруженный листорез
в пути очень часто
подвергается нападению
мухи-паразита, апоцефалус оттофилус,
которая стремится отложить
яйца прямо на голове
муравья. Жертвой такой
агрессии становятся только
«носильщики» при исполнении
своих «обязанностей», так как,
откладывая яйца, муха должна
опираться на листок.
Д. Финер и К. Мосс
обнаружили, что в тех случаях,
когда на листе «восседает»
миним, муха очень редко
садится рядом, чтобы
осуществить свое черное дело. Если
она все же рискнула
«приземлиться*, то вскорости же
взлетает, обычно не успев
«посеять» потомство.
Формикологи провели
эксперимент. Они высадили
несколько мух-паразитов на
муравьиных тропах, ведущих
к пяти разным гнездам. Тут же
оказалось, что количество
«малюток», прицепившихся к
переносимым листьям, резко
возросло и достигло
максимума за двадцать минут.
Каким конкретно образом
«малютки» отпугивают
агрессора, пока еще не ясно.
5
w
to
§
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
я
*
к
ж
и
1 =
Почему обед
завершается кофе
Заранее просим прошения
за употребление этих
постепенно исчезающих из нашего
обихода понятий — обед и
кофе. Но все же где-то эти
понятия еще существуют, и мы
надеемся, что они к нам
вернутся. А до тех пор не стоит
упускать новости из
окружающего мира. В данном случае
они свидетельствуют, что,
вероятно, самый лучший способ
преодолеть отрицательный
физиологический эффект от
обильного обеда — выпить
после него чашку кофе.
Каждый по собственному
опыту знает, что
сосредоточиться на определенной
задаче сразу после обеда
нелегко. Это подтверждает
исследование Эндрю Смита из
лаборатории экспериментальной
психологии в английском
городе Сэссексе. Результаты
показали, что люди, которые не
обедали, гораздо успешнее
определяют последовательность
цифр, чем те, кто
предварительно поели. Информация,
данная перед обедом,
запоминается лучше полученной
после еды. Замечены и
различия а реакции на внешние
раздражители а зависимости
от преобладающих
компонентов пищи — белков, углеводов
и т. п. Чтобы избежать
послеобеденного спада, Смит
советует аыпить чашку кофе.
И по возможности избегать
сразу после обеда задач,
требующих особого внимания.
Что же касается заатрака,
то он не обладает таким
воздействием, как обед. Наоборот,
помогает быстрее сбросить
сонливость.
Торомиро возвращается
Некогда остров Пасхи
покрывала густая
растительность. Чаще всего встречался
торомиро — кустарник
семейства бобовых. Он достигал аы-
соты двух метров с диаметром
ствола 10—50 сантиметров. Из
толстых веток его островитяне
делали лодки, оружие,
инструменты и таблички с
загадочными надписями.
Возможно, уничтожение
растительности и привело к
исчезновению культуры,
создавшей каменные колоссы.
Оголенная почва была снесена
эрозией в океан. Последние
кусты торомиро съели овцы,
привезенные европейцами.
В 1935 году чилийский
ботаник К. Писарро нашел
дикий куст торомиро а кратере
угасшего вулкана, собрал
семена и передал их в
ботанический сад чилийского
города Винья-дель-Мар.
Что затем произошло —
неясно, но недавно новый
директор ботанического сада
наткнулся на не известный ему
куст высотой полтора метра.
Это и был торомиро. Сейчас
сорок семь сажеицев ожидают
возвращения иа остров Пасхи.
Удастся ли ученым
восстановить кустарник на острове
или экологическое состояние
его слишком изменилось за
последние триста лет?
Чудеса
сверхпроводимости
Используя эффект
сверхпроводимости, специалисты из
Токио сумели поднять в
воздух трехкилограммовый
предмет. Это удалось им,
поскольку с помощью
специального прибора они создали
пространство, полностью
освобожденное от посторонних
магнитных полей. Японские
физики убеждены, что в
следующем веке их открытие
будет широко использоваться
а спутниковых системах.
Польза от треснувшего
озонового щита
В начале 1992 года
американские и австралийские
специалисты приступят к
строительству нового большого
оптического телескопа. Его
местонахождение необычно —
это большое плато у Южного
полюса. Такое географическое
положение имеет свои
преимущества — атмосфера там
стабильнее и тоньше. Кроме
того, длинная полярная ночь
позволяет наблюдать объекты
непрерывно в продолжение
недель. Телескоп будет
смонтирован на высоте 400 метров
над уровнем моря, и его
строительство станет «генеральной
репетицией» для создания
лунного телескопа, проект
которого уже готов. А построят
его в начале следующего
века. Управление всей
наблюдательной деятельностью
возложено на
телекоммуникационные сателлиты.
Специалисты будут время от
времени посещать телескоп только
для проверки и настройки.
Недалеко от оптического
телескопа установят
радиотелескоп, а также инструменты
для регистрации
ультрафиолетового и инфракрасного
излучения.
Парадоксально, что
большая забота геофизиков и
экологов — разрушающийся
озоновый слой — а этом случае
позволит наблюдать
ультрафиолетовые объекты с Земли.
67
Открываем «Открыть»!
По страницам
американского журнала
mi r-щ
Ш12\\
Несколько лет назад, еще
до эпохи гласности, я
оказался за границей в
служебной командировке и в
свободное время
просматривал газету «Интернейшнл
Геральд Трибюн». Читал и
получал удовольствие от ее
оперативных и
информативных материалов, мечтая о
несбыточном — когда эту
газету будут продавать в
наших киосках.
И вот это время пришло:
в июле 1990 года всего за
рубль я приобрел
«Интернейшнл Геральд Трибюн»
в киоске у метро
«Университет». Правда, не самую
свежую, а недельной
давности, но радость моя была
совершенно неподдельной.
Купив долгожданную
газету, я внимательно изучил
все остальные,
выставленные в витринах киоска
печатные издания, и углядел
августовский номер
американского
научно-популярного журнала «Discover», что
означает «Открыть» —
необычный для нас в названии
динамизм.
Среди множества научно-
популярных журналов этот
не из самых известных —
английский «Нью сайен-
тист», американские «Сай-
ентифик америкэн» и «Сай-
енс кьюс», французский
«Сьянс э ви» заслуженно
известны во всех странах
мира. Честно говоря, когда
просмотришь всех
перечисленных лидеров мировой
научной популяризации, до
«Открыть» просто рукн не
доходят, к тому нее
срабатывает традиционная
научная косность: журналу идет
всего двенадцатый год,
молодой еще! Случай
способствовал тому, что я
прочитал один номер журнала
за прошлый год (том 11,
№ 8) от корки до корки
и получил такое
удовольствие, что решил донести
свой восторг до читателей
«Знание — сила».
Прежде всего — о
структуре журнала. Сразу
обращаешь внимание на
нетрадиционно большое для
научно-популярного журнала
количество изумительных
фотографий, среди них и
реклама.
Например, экран
огромного, в полстраницы,
телевизора» на нем —
изображение аквариума с
экзотическими рыбками и
подводными растениями. Выглядит
до того натурально, что
перед телевизором сидят
несколько обманутых котов,
раздраженно царапая по
стеклу когтями. Сверху —
надпись: «Чтобы обмануть
экспертов, надо иметь
действительное качество».
Реклама новой модели фирмы
«Хитачн» с большим
количеством строк развертки.
Но главное в журнале —
наука. Три четко
определенных типа материалов.
Рубрика «Передний
фронт», заметки по
пятьдесят — шестьдесят строк,
содержащие изложение
какого-либо свежего научного
факта, как правило, с
фотографией. «Взгляд на
проблему» — материалы более
обширные, рассказывающие
об исследованиях несколько
подробнее, и большие
статьи, которые можно назвать
обзорными или
аналитическими. Естественно, все
журналы стремятся к сходной
рубрикации и квантованию
размера статей, но в «Диска-
вер» ©то сделано как-то
по-американски наглядно и
удобно — при первом же
взоре легко определить, что
ближе твоей душе. Мне
всегда была ближе
краткость, и я начал с «Перед- *
него фронта».
«Самая круглая вещь на
Земле» — если тщательно
обработанные шарики из
плавленного кварца отнести
километров на триста от
поверхности Земли,
зарядить и раскрутить их, то,
следя за их вращением,
можно будет проверить еще
раз справедливость общей
теории относительности
Эйнштейна.
«Кораллы или
землетрясение» — две возможные
причины возникновения
горного массива Мима в
штате Вашингтон.
Третий материал —
«Читай мои губы» —
рассказывает о компьютерном
инженере Бене Юха,
предложившем учить компьютер
понимать человеческую речь
не только на слух, но и
читать ее по губам на
экране дисплея.
Из заметки « Сравни лицо»
выясняется, что два лица с
очень схожими деталями
могут быть совершенно
непохожими друг на друга. И на-
68
оборот, похожие лица могут
иметь несхожие составные
части — носы, губы и
прочее. Вот почему так
трудно идет и весьма редко
увенчивается успехом создание
словесного портрета н
фоторобота в криминалистике.
туда и устремляются
доверчивые насекомые.
Однако если всю паутину
освещать, она будет просто-
напросто видна, и ни одна
уважающая себя муха не
направится на верную
погибель, поэтому мудрые пауки
Photof qI Ch«r and Benazir Bhutto un uncover the myltenei of lacM
В следующем материале
рассказано о том, почему
от алкоголя пьянеют. Вилл
Клемм из Техаса считает,
что сигналы в мозг
передаются при помощи молекул
воды. Когда их место
занимают молекулы спирта,
сигналы не проходят.
Очередная краткая
информация посвящена
проблеме отцов и детей у
мышей. Оказывается, сразу
после полового акта мужская
особь в ярости уничтожает
всех встретившихся ей
мышей младенцев и лишь через
три недели меняет свой
гнев на милость. Это как
раз соответствует появлению
на свет зачатых им
детенышей. Логика простая: чем
больше прикончишь чужих,
тем больше выживет своих.
Сейчас биологи пытаются
понять, как действует
«таймер», включающий и
отключающий мышиную ярость.
Заметка
«Ультрафиолетовая ловушка» приоткрывает
секрет, при помощи
которого пауки заманивают
жертву в свои сети. Нити
паутины, как показали
исследования, лучше всего
отражают ультрафиолетовые
лучи, а ультрафиолет —
это сигнал чистого неба;
большую часть сети
камуфлируют, оставляя
отражающими лишь небольшие ее
участки.
И завершает раздел
заметка с интригующим
названием «Смерть берет
выходной» . Проанализировав
около двух тысяч дат
смерти людей непосредственно
перед и после каких-либо
праздников, Дэвид Филипс
из Калифорнийского
университета обнаружил, что перед
торжественной датой
смертность на четверть падает, а
потом, соответственно,
возрастает. В чем причина
такой странной
закономерности? Может, человек не
хочет портить родственникам
настроение и отодвигает
кончину? Выходит, мы властны
над смертью?
Конспективно
изложенные научные новости
имеют своей целью дать
читателю не столько
информацию, сколько
представление о широте спектра
научных интересов журнала
«Дискавер».
Не менее широк он и в
рубрике «Взгляд на
проблему *. От обзора
космических метаморфоз, эволюции
звезд и планет до
переселения птиц на необитаемые
острова. От шестиколесного
* вездехода»,
сконструированного специалистами
НАСА для экспедиции на
Марс, до велосипеда,
снабженного компьютером. От
специально разработанного
желеобразного вещества для
защиты космических
станций от микрометеоритов до
исследований природы боли.
И наконец, семь больших
статей — очень интересных,
проблемных и глубоких.
Обзор подготовил
А. СЕМЕНОВ
О
О
О
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
ВО ВСЕМ МИРЕ
Коварный
пришелец
В XVIII столетии для
украшения парков из Турции в
Англию был завезен рододендрон
понтикум. Это род растений
семейства вересковых.
Название «рододендрон» составлено
из греческих слов «роза» и
«дерево». В Англии рододендрон
одичал и начал
распространяться — сперва медленно,
потом быстрее. Климат для него
оказался благоприятным, и в
стране у него не было
природных врагов, даже
многочисленные английские овцы им
пренебрегали. Сейчас это
красивое растение с большими
синими цветами рассматривается
британскими ботаниками как
экологическая катастрофа, так
как оно подавляет все
низшие растения на пастбищах
и молодую поросль в лесах.
Борьба с рододендроном не
дала пока результатов:
вырубленные растения быстро
выбрасывают новые побеги, а
гербициды на него не
действуют.
В пятьдесят раз
легче
Многие годы астрономы
считали, что наше Солнце
имеет наименьшую массу из
всех звезд Млечного Пути.
Но недавно астрофизики Прин-
стонского университета
обнаружили в Галактике гораздо
более легкую звезду. Она по
размерам несколько больше
Солнца, но по своей массе
уступает ему в пятьдесят раз.
Установили это, наблюдая за
ее перемещениями
относительно соседнего пульсара,
с помощью радиотелескопа
«Аресибо», установленного на
острове Пуэрто-Рико.
Вместо сварки —
кнопки
Специалисты американской
фирмы «Грипнейл»
предложили новый способ крепления
пластиковых и алюминиевых
листов к стальным
конструкциям. Для этого используются
кнопки, внешне похожие на
обычные канцелярские.
Изготавливаются они из
закаленной стали и вгоняются в
материал, конечно, не пальцем,
а пневматическим молотком.
Такая кнопка способна
выдержать огромное усилие на
разрыв — до 135 килограммов.
69
РАССКАЗЫ
О ЖИВОТНЫХ
Н. Федотова
МЫ
и ОНИ
И забота одна, и во веки веков
одинаковы мысли людей и быков.
Вл Л е в и
Слушается дело...
Это было давно. Но было. Париж, 1457 год... В городском суде слушается дело
об убийстве пятилетнего мальчика, отец которого выступает на процессе в
качестве истца. Приговор суров: убийца должен быть повешен. В драме,
всплывшей из старинных хроник, не было бы, увы, ничего экстраординарного, если бы
не одно обстоятельство... Убийцей, попавшей на скамью подсудимых, оказалась
обычная домашняя свинья, свободно прогуливавшаяся по улицам и заглянувшая в
жилище бедного горожанина, где она и загрызла несчастного спящего
ребенка. В дальнейшем события развивались по всем канонам криминального
сюжета — убийцу арестовали и отправили в тюрьму, заперев в камере вместе с
прочими узниками. Причем средства на их содержание городскне власти отпускали
строго поровну. Сохранилась также опись расходов, связанных с приведением
приговора в исполнение: столько-то су на телегу, доставившую убийцу к месту казни,
столько-то на веревку и так далее.
Идея всерьез судиться с неразумным животным, сегодня обернувшаяся курьезом,
в средневековой Европе казалась вполне здравой, свидетельством чему
многочисленные «свиные» процессы,— только во Франции около двадцати, где свинья
представала настоящим злодеем с «обдуманным намерением» лишить жизни избранную
жертву. Более того, воплощением самого дьявола, недаром ее изображали на
полотнах и фресках в виде его спутников. Отголоски этих странных верований
сохраняются, как ни странно, и поныне. Упаси бог, скажем, шотландца произнести слово
«свинья» где-нибудь в открытом море или в глубинах шахты — жди беды!
Но даже тот из нас, кто свободен от власти подобных суеверий и для кого свинья —
70
не что иное, как нежвачное парнокопытное, называет почему-то свиньей
неблагодарного человека, а дурной поступок — свинством. Нет, довольно! Пора разобраться,
чем же это так повинно перед нами несчастное животное, которое мы ценим разве
что как поставщика отбивных, эскалопов и ветчины.
Впрочем, справедливости ради следует заметить, что в наших ■ отношениях
бывали и времена идиллические. Скажем, для китайцев, семь с половиной
тысячелетий назад впервые приручивших эту божью тварь, она стала символом
счастья н благосостояния. В их погребениях до сих пор находят вырезанные
из камня фигурки свиней. Почитают это животное и в Марокко. Священным
животным, посвященным богу Осирису, считали свинью древние египтяне,
потребляя свинину только на религиозных торжествах. Микстурами же из свиной желчи,
крови и печени жрецы лечили больных и ослабленных. Впрочем, позднее во всем
арабском мире распространился абсолютный запрет на свинину, закрепленный
как в мусульманской религии, так и в иудаизме. Что было тому причиной?
Возможно, многочисленные случаи заболеваний, нередко со смертельным исходом,
вызываемых зараженной трихинеллезом свининой. Тысячелетиями сохранявшееся
строгое ограничение настолько, по-видимому, отпечаталось в подсознании, что и
сегодня не каждого жителя арабских стран, даже высокообразованного и не
придерживающегося религиозных предписаний, уговоришь отведать свининки. С
таким же успехом можно предложить вам жареных кузнечиков или червей.
Свинью принято считать животным довольно «интеллигентным», во всяком
случае, восточный календарь характеризует кабана как «вспыльчивого интеллектуала».
А ведь интеллигентное существо неприятно убивать и есть. Не потому ли человек
и предпочел забыть о достоинствах свиньи, подчеркнув только ее недостатки,
(истинные или вымышленные), дабы относиться к ней с глубоким презрением?
Подсознательно мы, видимо, всегда ощущаем пусть не внешнее, но все же некое
физиологическое сходство между гордым хомо сапиенсом и простым
парнокопытным. Потому и считали его в древности священным животным, потому и обвиняли
в средневековье в преступной связи со злыми духами — все средства хороши,
лишь бы отмести малейшие подозрения в нежелательном сходстве.
Мы только похожи...
Как странно...
Так что же это за сходство, столь неохотно признаваемое? На острове Мота,
одном из группы Банкских островов, существует меланезийская легенда о том,
что герой Кат, сотворивший людей, вылепил из той же глины похожих на них
свиней. Братьям Ката это пришлось не по душе, и он вынужден был поставить
свинью в отличие от человека на четыре ноги. Но больше ничего менять не стал.
Вот такая странная легенда.
Однако то, что нз всех животных свинья ближе всего к человеку по анатомии
и физиологии,— уже не легенда, а вполне достоверный факт. Недаром она стала
одной из лучших моделей для медиков и биологов при изучении инфекционных,
сердечно-сосудистых, обменных, кожных, желудочно-кишечных и нервных
заболеваний человека. Создаются и специальные породы мини-свиней, весьма удобные для
экспериментов в клиниках и научно-исследовательских лабораториях мира. И если
вы узнаете, что где-то найдены новые методы лечения рака или предотвращения
процессов старения, знайте, тут не обошлось без свинского племени.
Сердце и кровеносные сосуды свиньи, особенно артерии, близки по размерам
и строению к нашим. Это заметил еще Леонардо да Винчи, изучавший
кровообращение свиней, чтобы понять, как устроена кровеносная система человека.
Содержание в крови гемоглобина и белков, размеры кровяных шариков почти
совпадают, а свертываемость крови подчиняется тем же законам. Увы, и человеку,
и свинье угрожает атеросклероз. А недавно наш журнал опубликовал интересное
сообщение: как установили исследователи из Института молекулярной биологии
имени В. А. Энгельгардта АН СССР, молекула гормона роста, выделенная из
крови человека, на 70 процентов совпадает с такой же молекулой крови свиньи.
Как и мы, свинья всеядна, и пищеварение у нее протекает почти одинаково.
Кожа по своему строению напоминает нашу, свинья может даже загорать. Схожи
особенности зубов, глаз, печени, почек. Свиное сердце весит 320 граммов,
человеческое — на двадцать граммов меньше, масса легких у свиней — 800 граммов,
у человека — 790, почек — соответственно 260 и 280, печени — 1600 и 1800. И даже
болезни новорожденных поросят оказались схожими с заболеваниями грудных
детей, что дает возможность медикам отыскивать и точно дозировать новые лекар-
ства для младенцев.
Что касается секса, то кабаны определенно предпочитают моногамию. Да вот
беда, в процессе одомашнивания человек лишил этих животных свободы выбора.
Того же требуют и принципы промышленного выращивания поросят. Если бы не
это обстоятельство, они, по-видимому, сохраняли бы верность своим партнерам.
71
Н. Федотова.
Мы н они
Еще одна любопытная деталь: свиньи, как и мы, отличаются склонностью
к полноте, редко встречающейся у других животных. Почти как люди, свиньи
реагируют на радиацию, лекарства, наркотики и алкоголь. Странное дело, но
они прямо-таки обожают пиво. Что же касается водки, то справедливости ради
надо заметить: особого пристрастия к этому напитку среди свиного племени не
наблюдается. А вот реакции на него схожи с нашими. После приема изрядной
доли спиртного свинья страшно напоминает алкоголика во хмелю. Вот разве что
тут правомерно выражение «нализался как свинья».
И наконец, последняя сближающая нас черточка, хотя она, мне кажется,
присуща далеко не всем представителям хомо сапиенса,— чистоплотность.
Представьте себе, вопреки распространенному мнению о хрюшках как о жутких
грязнулях, они на самом деле обожают купаться в чистой воде, а для сна выбирают
самое чистое место клети или бокса. В грязи же валяются по необходимости -
чтобы отделаться от паразитов.
Возьмем у свиней?
Всем, наверное, известно, какими целебными свойствами обладает шпик и
смалец. Шпик с уникальным набором кислот— поистине «живая пища»,
сохраняющая все биологически ценные компоненты, обычно разрушаемые переработкой.
Смальцем в Китае лечат туберкулез и рак желудочно-кишечного тракта. Но сейчас,
видимо, настало время, когда свинье суждено стать основным поставщиком
внутренних органов, в пересадке которых нуждаются столько больных во всем мире.
На сегодня в мировой практике известно около тридцати пересадок людям
органов животных, точнее, человекообразных обезьян. Однако свиньи в этом
отношении, как выяснили ученые, гораздо перспективнее. Кстати,
показательный факт: отрабатывая технику пересадки сердца, известный хирург Кристиан
Барнард пользовался не обезьяньими, а свиными сердцами. В 1984 году большая
группа ученых и врачей нашей страны была удостоена Государственной премии
СССР за внедрение в хирургическую практику биопротезов из сердечных клапанов
свиньи. Рассказывают, что спустя восемь лет после пересадки одному больному
сердечного клапана свиньи при повторной операции по другому поводу хирурги
не могли отличить собственный клапан больного от пересаженного. А ведь успех
пересадки и зависит во многом от того, насколько организм сроднится с
чужими тканями.
Прекрасным перевязочным материалом при ожогах оказалась специально
обработанная поросячья кожа. Достаточно наложить ее на пораженный участок тела,
чтобы отказаться от мучительных бесконечных перевязок. Она постепенно
рассосется, а под ней образуется новая собственная кожа! Пригодились при
хирургических операциях и нити коллагена из свиной кожи. Кровоостанавливающие
тампоны из них также полностью растворяются в человеческом организме. А
пупочные канатики новорожденных поросят вполне заменяют кровеносные сосуды.
Когда же в крови человека с пораженными недугом печенью, почками или
селезенкой накапливаются опасные для здоровья токсины, ее очищают, пропуская
через соответствующие органы свиней. Впервые это произошло в 1971 году в
Лондоне, когда тяжело больную женщину удалось спасти, подключив ее
кровообращение к печени свиньи на целых пять часов. Сегодня подобные операции
спасают жизнь многим тысячам людей.
Лучший желудочный сок, который прописывают нам врачи,— свиной. Можно
получать и свиной инсулин, который при обработке специальным ферментом
становится пригодным для лечения людей.
Интересна и такая новость: ген человека удалось внедрить в геном свиньи.
Это, как ожидают исследователи, откроет совершенно фантастические перспективы
в сближении донора и реципиента.
Как мало мы о них знаем
Итак, что же мы знаем о животном, у которого готовы взять что угодно,
кроме хрюканья? Принято считать свиней толстокожими, будто их не интересует
ничего, кроме еды. Однако те, кто долго ухаживал за свиньями, уверяют, что
это очень чувствительное и внимательное животное. Зоологи составили классифи-
« кацию домашних животных по степени внимания, которое они проявляют при
5 переходе улицы. На первом месте оказались гуси (они почти никогда не погибают
I - под колесами автомобилей), на втором — свиньи и кошки, а только потом —
¥- куры и собаки.
I1 Острейшее обоняние позволяет свиньям заниматься общественно полезной
"х деятельностью, во всяком случае во Франции у них давно уже нет проблем с
72
профориентацией. Некогда они прекрасно справлялись с поиском под землей ценных
грибов — трюфелей. В наши дни поле их деятельности сменилось — теперь это
поиск наркотиков на таможне, где хрюшки давно обогнали самых
натренированных собак-ищеек. Так, свинья по кличке Луиза, приобрела репутацию
отличного сотрудника полиции и поистине всемирную известность.
Долгое время считали, что зрение у свиней слабое, забывая, что животное
это сумеречное и хорошо видеть в полутьме —- для него жизненная необходимость.
Как выяснилось, свинья различает и цвета, причем имеет особую слабость
к розовому, словом, предпочитает «смотреть на жизнь через розовые очки».
Необычен и сон этих животных — за ночь они просыпаются и засыпают
четырнадцать раз. По-видимому, это атавизм, унаследованный от далеких предков,
живших в те времена, когда длительный сон мог оказаться последним.
Что же касается их «интеллигентности», то мы ее, понятное дело, не замечаем,
поскольку нас прежде всего интересует прирост свиного тела. Однако специалисты,
изучая способность животных к приобретению условных рефлексов, отвели свинье
довольно почетное четвертое место вслед за обезьяной, лисой и енотом.
Заслуженный зоотехник РСФСР Николай Петрович Смирнов, долгие годы работавший
селекционером на подмосковном племзаводе «Никоновское», рассказывал, что при
внедрении там механизации свиньи почти мгновенно раскусили секрет открывания
самокормушек и научились пользоваться автопоилками и душем, вставая на нужные
платформы. Похоже, «усвоение знаний» доставляет им удовольствие. Не прошли
мимо этих очевидных наклонностей свиного племени дрессировщики, благо
дрессировке свинья поддается гораздо легче, нежели лошадь, медведь или собака.
Еще в XVIII столетии одна ученая свинья составляла целые слова из карточек
с буквами. Жаль, что сегодня реже видишь на цирковой арене дрессированную
свинью, чем красавиц лошадей или грациозных собак. Зато в американском городе
Спрингфилде до сих пор сохранилась замечательная традиция — увлекательные
поросячьи бега, где, прежде чем выйти на старт, хрюшек обучают бегать в одном
направлении. Нипочем им и барьеры сантиметров в сорок, которые приходится
преодолевать в финальном забеге.
Свиньи — большие любительницы «поболтать», послушать музыку и даже
«попеть». Известны «любовные песни», исполняемые ими при бракосочетаниях. В одном
американском шоу свинья исполняла целый вокальный номер без единой
фальшивой ноты. А во времена французского короля Людовика XV в королевском дворце
выступала целая группа облаченных в пестрые костюмы поросят, танцевавших
под звуки волынки. Но особую славу в мире искусства снискал хряк, получивший
кличку Арнольд Цифель. Он снимался во многих фильмах, где играл на пианино,
открывал и закрывал двери, доставал себе еду из холодильника, катался на
роликовых коньках, копытцами включал телевизор и прямо-таки обожал вестерны.
В 1966 году Арнольд Цифель удостоился награды Патси — нечто вроде «Оскара»
за лучшую роль животных.
Нельзя не сказать о привязанности свиньи к человеку. Известны случаи, когда
дикие кабанята, пойманные и выращенные людьми, становились их постоянными
спутниками — сопровождали на прогулках, носили почту и даже выслеживали
дичь, когда хозяин шел на охоту.
А какую преданность проявляют свиньи, живущие в хозяйствах липован,
потомков русских старообрядцев, осевших некогда в липовых лесах в дельте
Дуная! Всего два месяца в году их держат около дома, на остальное же время
отпускают на лоно природы, где они самостоятельно ищут корм, а также
производят потомство. Правда, время от времени хозяева навещают своих питомцев
и подкармливают. Когда же в декабре свиней разбирают по домам, случается,
что на зов хозяина иная свинья плывет за лодкой несколько километров.
К чему мы решили поведать вам все эти «свинские» истории? Разумеется,
не в расчете на то, что отныне вы категорически откажетесь от заливного
поросенка и свиных отбивных и будете держать поросят в квартирах наряду с
кошками и собаками, хотя на Западе такое увлечение уже появилось. Но, может
быть, вы задумаетесь о том, скольким обязаны этому животному, и слова «Какая
свинья!» не будут казаться вам такими обидными... •
73
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ РЕПОРТАЖ
Ю. Лексин
«Вне всего
— Слушайте,— кричал он,—
слушайте! Я долго думал! И понял, что
смысла жизни нет... Нет...
В. Шаламов,
«Колымские рассказы»
1.
Есть мысли, которые, не старея,
затвердевают. Они, как дубовые ветви в
проточной воде, не гниют. Но с ними
происходит нечто худшее — они дубеют,
морятся без света и воздуха и начинают
попахивать чуть ли не скрижальностью.
Твердость их уже мало кому дает
возможность подступиться к ним.
Незыблемость превращается в исчерпывающее
достоинство. Жаль.
«...Лагерь — не противопоставление
ада раю, а слепок нашей жизни и ничем
другим быть не может»,— вот подобная
мысль, и принадлежит она Варламу
Шала мову.
Слепок — значит полная точность.
Возможно ли? А если есть отличия, в
чем они? Шаламов узнавал их
собственной шкурой зэка — всем, что есть в
человеке,— днем и ночью, в течение
двадцати лет. Он не мог их не найти. И все-
таки в итоге сказал: «Слепок». Почему?
Если мы действительно к чему «всегда
готовы» здесь, со всеми нашими душами
и потрохами,— так это быть там. Чего
стоит хотя бы услужливо
отшлифованное «от сумы да от тюрьмы». Будет ли
сума, еще не ясно, но плечо уже готово
к лямке, там для нее впадина
заготовлена; будет ли тюрьма — вопрос лишь
времени, оттого и не зарекайся.
А что нас, собственно, может
оградить от нее? Закон? Не тот ли, что дышло?
Или окружение самое близкое? Мы сами?
Но:
«— Сколько встречал ты хороших
людей в жизни? Настоящих, которым
хотелось бы подражать, служить?
— Сейчас вспомню:
инженер-вредитель Миллер и еще человек пять.
— Это очень много».
Повторим многократно: это очень
много, очень. И не вернее ли, что из
настоящих — «на Россию одна моя мама,
только что она может одна?» И никто
не может. Психологическая готовность
попасть в тюрьму, осознанная или
только подразумеваемая,— не случайность,
не игра предусмотрительного
воображения, даже не суеверность, хотя все это
в нашей готовности есть. Тут
проглядывается правило. И если уж не закон,
то такой житейский подзаконный акт,
целое сборище их, что будут они
потверже закона- Потому, что они внутри
нас. «Россия — страна проверок, страна
контроля. Мечта каждого доброго
россиянина — и заключенного, и
вольнонаемного,— чтобы его поставили
что-нибудь, кого-нибудь проверять. Во-первых:
я над кем-то командир. Во-вторых: мне
оказано доверие. В-третьих: за такую
работу я меньше отвечаю, чем за прямой
труд. А в-четвертых, помните атаку
«В окопах Сталинграда» Некрасова?»
И мечта эта — раз уж она мечта —
так или иначе выполняется у каждого.
Может, за исключением убогих. Но эти
не в счет. И тогда все вокруг
пропитывается растекшейся по самым даже
малым порам жизни властью.
Разнокалиберная — то невзрачная, то
всемогущая — власть всех сортов и пошибов
сцепляется друг с дружкой, поглощая
и заглушая все остальные
человеческие отношения. «...Опьянение властью
над людьми, безнаказанность,
издевательства, унижения, поощрения —
нравственная мера служебной карьеры
начальника». А кто не начальник при
выполненной-то мечте «каждого доброго
россиянина»? Все те же убогие? Но с
ними-то совсем уж просто: пинком — за
колею жизни. И вот уж власть —
до поры и времени, казалось бы» всего
74
человеческого»
лишь служебная игра — сама собою
движется к апофеозу. «Власть — это
растление. Спущенный с цепи зверь,
скрытый в душе человека, ищет жадного
удовлетворения своей извечной
человеческой сути в побоях, в убийствах».
Страна с кипящей, замирающей, а то
вдруг булькающей, расходящейся
кругами властью еще и полна таинственности,
этой вечной спутницы власти.
Недоговоренность, намеки и «лапша на уши» —
ее стихия. Оттого «в этой стране надежд,
а стало быть, стране слухов, догадок,
предположений, гипотез, любое событие
обрастает легендой». Это уже
ирреальность. Собственно, все в ней готово к
превращению любого человека в любую
форму бытия. Полная странность жизни
становится своей противоположностью —
как бы и не странностью. Ведь в чем
загадочный, казалось бы, смысл того
поговорочного предупреждения насчет
тюрьмы? Да в этом он и есть —
в нестранности его. Это только самые
первые не поняли этого, не осознали.
Да и времени им отпустили лишь на один
короткий вскрик: «За что?» «У
профессоров, партработников, военных,
инженеров, крестьян, рабочих, наполнивших
тюрьмы того времени до предела, не было
за душой ничего положительного, кроме,
может быть, личной порядочности,
наивности, что ли... Они не были ни врагами
власти, ни государственными
преступниками, и, умирая, они так и не поняли,
почему им надо было умереть. Их
самолюбию, их злобе не на что было
опереться... Они сразу выучились не
заступаться друг за друга, не поддерживать
друг друга. К этому стремилось и
начальство. Души оставшихся в живых
подверглись полному растлению».
И вот — уж и для меня —
свершилось. Звенья, болтавшиеся где-то
поврозь и даже вроде не подходящие друг
к другу, не сходящиеся, сомкнулись
в цепь. И лязгнуло. За спиной.
Самое время подумать, что же
произошло: случайно? только со мной?
навсегда? И вообще, что это такое? Силы
думать еще есть. Времени — в избытке.
Вопрос «за что?» — десятистепенный, это
ясно. Не стоит размышлений. А что их
стоит?
«...Малый или большой срок наказания
получает тот или иной следственный
арестант, зависит или от удачи
заключенного, от счастья, или от целого
комплекса причин, куда входят и клопы,
кусавшие следователя в ночь перед
докладом, и голосование в американском
конгрессе».
Что-то тут слышится очень знакомое.
Запахло русским, бессмертным; конечно,
мы помним похожее еще по прошлове-
ковой классике, по «Воскресению». С тех
пор в этой тонкой области человеческих
отношений (или нечеловеческих?) не
изменилось ровным счетом ничего. Разве
что добавилось причин
международных — американский конгресс.
«Следственный арестант на допросах борется с
призраком, призраком исполинской
силы... Все жутко реально, кроме самого
дела». Уж оно-то — бред. Однако именно
оно привело сюда. Так, значит, не бред?
Не совсем? «Взвинченный, подавленный
своей борьбой с фантастическими
видениями, пораженный их величиной,
арестант теряет волю. Он подписывает
все, что придумал следователь, и с этой
минуты сам становится фигурой того
нереального мира, с которым он боролся,
становится пешкой в страшной и темной,
кровавой игре...» Полная неясность вины
одним росчерком превращается в столь
же полную ясность. Ничто — в нечто.
Паутина — в решетку.
Но паутина ли? Оказывается, уже
там, на воле, все было, и решетка была,
только не хотелось это сознавать.
«Следственные знают о своей обреченности.
Знают это и те люди тюрьмы, которые
находятся по ту сторону решетки,—
тюремная администрация». Зачем тогда вся
эта зловещая игра в следствие, в право?
75
Рисунки, поделки, детские книжки, сделанные руками
советских невольников — зэков. В них — оптимизм.
Он неподдельный? Поддельный? Какой? Глаза бы
не глядели! Он страшен. Это одна из гнуснейших вершин
реализма с грифом «Социалистический».
Она сравнима, пожалуй, лишь со стихоплетскими одами
жертв своему мучителю.
76
Ю. Леке и н.
«Вне всего человеческого*
О, это большой вопрос и тоже едва
ли рациональный. Им задавались многие.
Не раз, не два — Солженицын. Ответа
нет. «Приговор — всегда результат ряда
действующих, часто внешних причин.
Психология творчества здесь еще не
описана, даже первые камни не положены
в эту важную стройку времени».
Найдется ли время, придут ли охотники
класть те камни,— тоже сомнительно. Их
ждет невообразимый труд, конюшни
тут — Авгиевы, да еще и размеры —
страна... Пока же придется вслушиваться
'в Шаламова: «У каждого арестанта есть
Судьба, которая переплетается со
сражениями каких-то высших сил.
Человек — арестант или арестант — человек,
сам того не зная, становится орудием
чуждого ему сражения и гибнет, зиая
за что, но не зная» почему. Или знает,
почему, но не знает, за что». И то и
другое необъяснимо, аналогии здесь не
помогают; я по молодости ошибался,
подстраивая «мертвый дом» Достоевского к
колючей проволоке ГУЛАГа: «...ибо все
тамошнее слишком необычайно,
невероятно, и бедный человеческий мозг просто
не в силах представить в конкретных
образах тамошнюю жизнь».
Но и оиа не без законов, хотя и
странных: при всей зыбкости они
необычайно тверды. Зыбкость — для каждого,
жесткость — всем вместе. Закол
скольжения плети на галерах: оиа хлещет
по всему ряду гребцов, но в тебя этим
ударом может и не попасть, другим -
непременно. Ударов — без счета.
Но сначала слышен свист —
неблизкий, но предназначенный и твоему слуху.
\\ доходит сразу: «Мы все понимали,
Что выжить можно только случайно».
Выходит, лови случай? Нет. Второй
посвист: «Избежать ничего нельзя —
ничего тут не предусмотришь». Значит,
следить за плетью, сколько хватит сил?
Сомнительно и это. «...Тюремная жизнь
переполнена событиями всякого рода, и
масштаб этих событий для всех арестантов
значителен». Не уследить за посвистами.
Новости происходят. И даже важные. Но
«...хорошо это или плохо, думать Кристу
не следовало, ибо новость неотвратима».
И от меня ничего не зависит. «Крист,
как и всякий заключенный, не знал,
откуда приходят в его жизнь новые люди —
одни ненадолго, другие надолго, но во
всех случаях люди исчезали из жизни
Криста, так ничего и не сказав о себе,
уходили, как бы умирая, умирали, как
бы уходя». Плеть же оставалась.
И вот уж просматривается самый
близкий круг лагерных законов, который
внахлест — тесный, как петля. Сначала
«три арестантские заповеди: не верь, не
бойся и не проси». Слегка поговорочно.
даже романтично. Но шелуха горделивой
романтики слетает сразу. И проступает
«...главное правило — сам за себя. Стой
и молчи, когда избивают и убивают
соседей,— вот первый закон, который дал
мне лагерь». Ты ничего не видел и ие
слышал. «Кто видел — будет молчать
«за боюсь». Благодетельность такого
молчания подтверждается всей жизнью
лагерной, да и не только лагерной, но
и всем опытом жизни гражданской».
Слепок.
И нельзя жить?
Неправда.
4.
«Одно из самых главных чувств в
лагере — чувство безбрежности унижения,
чувство утешения, что всегда, в любом
положении, в любых обстоятельствах
есть кто-то хуже тебя. Эта ступеньча-
тость многообразна. Это утешение
спасительно, и, может быть, в нем скрыт
главный секрет человека. Это чувство... Это
чувство спасительно, как белый флаг,
и в то же время это примирение с
непримиримым».
Сделано, кажется, все, чтобы загнать
человека в себя, только в себя. «В лагере
нельзя разделить ни радость, ни горе.
Радость — потому что слишком опасно.
Горе — потому что бесполезно.
Канонический, классический «ближний» не
облегчит твою душу, а сорок раз продаст
тебя начальству: за окурок или по своей
должности стукача и сексота, а то и
просто ни за что — по-русски».
Все отвратительное, что еще как-то
скрыто в жизни гражданской, здесь не
только выползает наружу, но становится
главным. И одна из страшнейших
метаморфоз — метаморфоза разума. Этот
венец человека слетает с него сразу же.
Не тускнеет, не блекнет, а
уничтожается напрочь — за ненадобностью.
«Человек, поднимающий девять пудов одной
рукой, вырастает в лагере как символ
именно моральной силы... приобретает
право судить, добавить срока, еще и сам
не освобожденный1 из лагеря». Сила -
чисто физическая — становится
единственной возможностью жить, выжить.
Потому что: «Пока я сильнее — меня
не ударят. Ослабел — меня бьет всякий».
Итог однозначен: «Лагерь —
отрицательная школа жизни целиком и
полностью. Ничего полезного, нужного никто
оттуда не вынесет, ни-сам заключенный,
ни его начальник, ни его охрана, ни
невольные свидетели... Там много такого,
чего человек не должен знать, не должен
видеть, а если видел — лучше ему
умереть».
5.
В том мире, где уничтожался человек,
растираемый в прах, общие законы —
лишь атмосфера, воздух лагеря, и всяк
77
Ю Лексин.
■Вие всиго чело>«ч*скогом
дышащий этим смрадом насилия — все
те «люди, закутанные в тряпье,
одинаково грязные и голодные, с одинаковым
блеском в глазах. Кто они? Генералы?
Герои испанской войны? Русские писа-
лодают и доходят. Какое уж тут
удовольствие...»
Еще проще с любовью. «Начальникам
любовь казалась чувством, которое
можно изгнать, заковать, исказить... «Всю
жизнь живой п... не увидишь» — вот
стандартная острота лагерных
начальников». А человек и готов искажать это
чувство. Для нежелающих извращения
„о.
тел и? Колхозники из Волоколамска?» —
все без исключения они должны были
впитать эти законы в свою плоть. Только
это давало жизнь на каждый день,
другого воздуха просто не было.
«Томас Мор так определил четыре
основные чувства человека, удовлетворение
которых доставляет высшее блаженство,
по Мору. На первое место Мор
поставил голод— удовлетворение съеденной
пищей; второе по силе чувства —
половое; третье — мочеиспускание,
четвертое— дефекация. Именно этих главных
четырех удовольствий мы были лишены
в лагере».
«Дефекация. Но испражнение доходяг
непростая задача. Застегнуть штаны в
пятидесятиградусный мороз непосильно,
да и доходяга испражняется один раз в
пять суток, опровергая учебники по
физиологии, даже патофизиологии».
(«— Покажи твое говно! Ты третий
раз садишься. Где говио? ...Говйа не
нашли».)
«Мочеиспускание? Но недержание
мочи — массовая болезнь в лагере, где го-
готово и утешение — оно внутри:
«телесная тоска» оказалась вовсе не такой
страшной штукой... Просто надо было
меньше об этом думать».
Остается голод. «Голод доходяг не
воспет». Но есть обрывки этой жуткой
песни. Вот они:
«Мой рост — сто восемьдесят
сантиметров, мой нормальный вес —
восемьдесят килограммов. Вес костей — сорок два
процента общего веса — тридцать два
килограмма. В этот ледяной вечер у меня
осталось шестнадцать килограммов,
ровно пуд всего: кожи, мяса,
внутренностей и мозга».
Что может ощущать этот «пуд
человека»? «От голода наша зависть была
тупа и бессильна, как каждое из наших
чувств. У нас не было силы на чувства...
Только что-либо внешнее могло вывести
нас из безразличия, отвести от медленно
приближающейся смерти. Внешняя, а не
внутренняя сила. Внутри все было
выжжено, опустошено...»
«Все человеческие чувства — любовь,
дружба, зависть, человеколюбие, мило-
78
сердие, жажда славы, честность — ушли
от нас с тем мясом, которого мы
лишились за время своего продолжительного
голодания. В том незначительном
мышечном слое, что еще оставался на наших
костях, что еще давал нам возможность
есть, двигаться и дышать, и даже пилить
бревна, и... в этом мышечном слое
размещалась только злоба — самое
долговечное человеческое чувство».
Так это и есть тот остаток человека —
последний? Так это им, этим остатком,
внимать миру? Несоглашающиеся!
Ищите же!
Томас Мор всего не учел. Он забыл
тепло. ГУЛАГ мигом нашел его
противоположность — холод. Помножил его
с голодом.
И тогда: «Мороз, тот самый, который
обращал в лед слюну на лету, добрался
и до человеческой души. Если могли
промерзнуть кости, мог промерзнуть и
отупеть мозг, могла промерзнуть и душа.
На морозе нельзя было думать ии о чем.
Все было просто. В холод и голод мозг
снабжался питанием плохо, клетки мозга
сохли — это был явный материальный
процесс, и бог его знает, был ли этот
процесс обратимым...»
Признаки, знаки жизни мешались и
теряли смысл. «Первыми умирали рослые
люди. Никакая привычка к тяжелой
работе не меняла тут ровно ничего». Вообще:
«С первой иллюзией было покончено
быстро. Это — иллюзия работы, того
самого труда, о котором на воротах всех
лагерных отделений находится
предписанная уставом надпись: «Труд есть дело
чести, дело славы, дело доблести и
геройства». Лагерь же мог прививать и
прививал только ненависть и отвращение к
труду».
Однако и тут открылась загадка, как
и во всем, что переходит грань предела.
«Все знали, что нормы невыполнимы, что
заработка нет и не будет, и все же
за десятником ходили, интересовались
выработкой, бежали встречать кассира,
ходили в контору за справками.
в Что это такое? Есть ли это желание
обязательно выдать себя за работягу,
поднять свою репутацию в глазах
начальства или это просто какое-то
психическое расстройство на фоне упадка
питания? Последнее более верно».
Не вдаваясь ни в малейшие
размышления по этому поводу — зачем
утруждаться? — страна пользовалась этим
психическим расстройством с энтузиазмом
мелодий. Дунаевского, она «дыбилась,
строилась»: «Искру творческого огня
можно выбивать обыкновенной палкой —
это хорошо известно после перековки и
многочисленных Беломоркаиалов
Подвижная шкала пищевых поощрений и
взысканий, зачеты рабочих дней и
надежда — и вот рабский труд
превращается в труд благословенный». Это, кстати.
к вопросу о том неуемном энтузиазме.
Проясняется ои, хотя и неожиданно,
оттуда, из зоны. Но ведь слепок.
Впрочем, энтузиазм — это там, на
воле. «А я засыпаю похожим на забытье
сном и просыпаюсь от первого шороха.
Я выучился просыпаться, как зверь, как
дикарь, без полусна». И «постоянный
колымский сон — буханки хлеба, плывущие
по воздуху, заполнившие все дома, все
улицы, всю землю».
Прошлое отпало, умерло. Как
ненужная шелуха. «Я все забыл. Я отвык
вспоминать».
«То сознание, которое у него еще
оставалось и которое, возможно, уже не
было человеческим сознанием, имело
слишком мало граней...»
«Я не мог, не мог выжать из своего
иссушенного лагерем мозга ни одного
лишнего слова. Не мог заглушить
ненависть... не потому, что мозг мой устал,
изнемог, а потому, что там, где хранились
прилагательные восторженные, там не
было ничего, кроме ненависти».
И вот уж: «Я могу только рычать,
материться. Я сражаюсь за каждый день,
за каждый час отдыха. Каждый клочок
тела подсказывает мие мое поведение».
Тело. Не мозг. Это почти конец
человека. Еще со слабым оттенком
довольства ои косит глазом на других. Потому
что «для человека нет лучше ощущения
сознавать, что кто-то еще слабее, еще
хуже». И еще не покидает его
последняя человеческая слабость: «.„надо было
давно бросить курить — условия были
самые подходящие, но я не бросал
курить никогда. Было страшно подумать,
что я могу по собственной воле лишиться
этого единственного великого
арестантского удовольствия». Но уже неминуемо:
«Он будет выполнять желания своего
тела», «...будет больше доверять телу.
И тело его не обманет. Его обманула
семья, обманула страна». Остались лишь
тело и нынешний день. Место и время
нашли друг друга, нащупали в
последнем своем виде. «Реальной была минута,
час, день от подъема до отбоя — дальше
он не загадывал и не находил в себе
сил загадывать. Как и все».
«...Не рассчитывать жизнь дальше, чем
на день вперед... бороться за близкое,
как делает всякий человек на близком
расстоянии от смерти».
И последним, уже звериным взглядом:
«В поисках случая нельзя пренебрегать
ии малейшим шансом — это мне
говорило тело, измученные мускулы, а не опыт,
ие разум».
6.
Ну а как же жертвенность, добро,
принципы? Человеч ность, в конце концов?
Никак. Все это из другого мира. Не из
того ли, кстати, который при всей своей
человечности допустил существование
79
Ю. Лексии.
«Бне всего чвловвчаского>
этого, лагерного? Упования иа великие и
человечные свойства пришлось оставить
у порога на архипелаг. Там, за порогом,
это был лишний, убийственный груз. И
если там кто и «делился последним
куском, вернее, еще делился... Это значит,
что он так и не успел дожить до
времени, когда ни у кого не было последнего
куска, когда никто ни с кем не делился».
«Мы научились смирению, мы
разучились удивляться. У нас не было
гордости, себялюбия, самолюбия, а ревность
и страсть казались нам марсианскими
понятиями и притом пустяками. Гораздо
важнее было наловчиться зимой на
морозе застегивать штаны — взрослые
мужчины плакали, не умея подчас это
сделать. Мы понимали, что смерть нисколько
не хуже, чем жизнь, и не боялись ни
той, ни другой. Великое равнодушие
владело нами. Мы знали, что в нашей воле
прекратить эту жизнь хоть завтра, и
иногда решались сделать это, и всякий
раз нам мешали какие-нибудь мелочи,
из которых состоит жизнь. То сегодня
будут выдавать «ларек» — премиальный
килограмм хлеба, просто глупо было
кончать самоубийством в такой день... Мы
поняли, что жизнь, даже самая плохая,
состоит из смены радостей и горя, удач
и неудач, и не надо бояться, что неудач
больше, чем удач».
Так неужели это и есть то
последнее, что удерживает нас в жизни? А
может, этого не так уж мало? Или мысль
еще ие «вырвалась»? Она вот-вот
скажется. Но устроит ли она нас, тех, кто
не был там, кто не сам дошел до нее,
и слава Богу, что не сам.
«...Что-то сильнее смерти не давало
ему умереть. Любовь? Злоба? Нет.
Человек живет в силу тех же самых причин,
почему живет дерево, камень, собака».
И не в «ларьке» дело. «Человек живет
не потому, что он во что-то верит, на
что-то надеется. Инстинкт жизни хранит
его, как он хранит любое животное. Да
и любое дерево, и любой камень могли
бы повторить то же самое».
Все это страшно звучит, но что
поделать. «Часто кажется, да так, наверное,
оно и есть на самом деле, что
человек потому и поднялся из звериного
царства, стал человеком, то есть существом,
которое могло придумать такие вещи, как
наши острова со всей невероятностью их
жизни, что он был физически выносливее
любого животного. Не рука очеловечила
обезьяну, не зародыш мозга, не душа —
есть собаки и медведи, поступающие
умней и нравственней человека... При
прочих равных условиях в свое время
человек оказался значительно крепче и
выносливей физически, только физически».
И сколь ни унизительно это понимание
для человека, но придется признать, что
добыто оно в условиях абсолютно чистого
эксперимента, когда человека
превращали именно в животное, а уж как надежноу
это делалось, не приходится говорить.
Жестокий опыт завершился жестоким
пониманием. Есть ли в нем отрада?
Возможно.
«Голодный и злой, я знал, что ничто
в мире не заставит меня покончить с
собой. Именно в это время я стал
понимать суть великого инстинкта жизни,
которым наделен в высшей степени
человек. Я видел, как изнемогали и умирали
наши лошади... Лошади ничем не
отличались от людей. Они умирали от Севера,
от непосильной работы, плохой пищи,
побоев, и хоть всего этого было дано
им в тысячу раз меньше, чем людям, они
умирали раньше людей. И я понял самое
главное, что человек стал человеком не
потому, что он божье создание, и не
потому, что у него удивительный
большой палец на каждой руке. А потому,
что был он физически крепче, выносливее
всех животных, а позднее потому, что
заставил свое духовное начало успешно
служить началу физическому... Я знал,
что не покончу с собой потому, что
проверил эту свою жизненную силу».
Добавим, как это ни жутко: проверил,
превращенный в животное, в дерево, в камень.
«Я был самым обыкновенным
доходягой и жил по законам психики доходяг».
«Что оставалось со мной до конца?
Злоба. И, храня эту злобу, я
рассчитывал умереть».
Он не умер там и тогда. Чувства
возвращались к телу: «боль в мышцах»,
«равнодушие», «зависть»...
Но вернувшееся — то ли это, что было
отнято?
КО
«...Кто бы тогда разобрался, минута
или сутки, или год, или столетие нужно
было нам, чтобы вернуться в прежнее
свое тело; в прежнюю свою душу мы
не рассчитывали вернуться. И не
вернулись, конечно. Никто не вернулся».
7.
Так что же это было вообще?
Убийство? Но насколько мы убиты?
Уничтожение человека? Но что могло
оставаться? Я занимаюсь тем же постыдным
делом, пытаясь облегчить свою душу
пониманием, каким занимается
художник, описывая человеческие страдания.
^\ только признание этого может хоть
чуть оправдать. Ясно, что оттуда никто
не мог выиести ничего положительного:
Но что же вынес выживший?
Немногое. Но можно о нем сказать.
И первое — что в жестокое время
каждый, имея за спиной опыт всего
человечества, на самом деле перед лицом
неминуемой смерти имеет там пустоту. Весь
опыт человечества тут никчемен. И
рассчитывать человек может только на себя.
Это трудно понять, осознать как факт,
но еще труднее, поняв и не отчаявшись,
пытаться руководствоваться этим
пониманием. Помните, это понял Иван
Денисович, отказавшийся от писем домой?
Понимали и другие — очень редкие.
«— Вам шлют? Посылки шлют?
— Нет. Я иаписал, что не надо
посылок. Если выживу, то без всякой
посторонней помощи. Буду обязан только
себе».
Второй вывод еще страшнее.
«...Наши топчаиы стояли рядом. Снова
я слышал, как Финдикаки шептал перед
•сном, как молитву: «Жизнь — это говно.
Говенная штука». Пять лет. Ни тон, ни
текст заклинания Виктора Петровича не
изменились».
Можно сколько угодно прятаться от
этих слов, не слышать их — всякий день,
все годы жизни. Но не лучше ли
осознать, что жизнь, созданная тогда — для
всех и каждого! — снаружи лагеря или
внутри, в своей полной иррациональности
«говенная штука»? Это не ругательство.
Даже не сравнение. Это полное
равенство.
Отличие законов предзонника-страны
от зоны, конечно же, было. Но не в
наборе их. Отнюдь. Лишь в глубине их —
в силе и жестокости. На воле шаг вправо-
влево еще не контролировался до
донышка, хотя стремление к этому было
неуемным. Но близок локоть... Потому в
«оттепель» и вспыхнуло вдруг столько,
казалось бы, навсегда угасшего — вынутого
из столов, из тайных уголков
незаключенных умов.
Там ни о каком мышлении про запас
не могло быть речи. Утюг ГУЛАГа
выравнивал всех в подстилку под себя же.
И потому из того умершего в муках
многомиллионного мира так и не
вырвалось к нам ничего, кроме нескольких
звезд очень разной величины. Их свет
сочится. Но больше ничего не будет,
не надо ждать. Мы пользуемся
счастливой для нас случайностью недосмотра
системы.
Ни о какой духовности в объяснениях
того нечеловеческого состояния не может
быть и речи. Человек в желании выжить,
сохранить себя физически идет и шел
буквально на все. К несчастью, к счастью
ли, но он бездонен в подлости куда
больше, нежели в благих намерениях.
Потому что конечная наша ставка —
жизнь. И надо отдать должное
пытающим. Яснее всех это сознавали в своей
кровавой практике именно они, а не
пытаемые. Палачи дошли до этого
понимания не тусклыми мозгами — руками.
И если кто-то еще не сдавался им, то
они знали наверняка: им просто не
хватило времени или дополнительного
разрешения мучить еще изощренней.
В том времени, в том поведении, в той
жизни нельзя искать подвиги духа и
выставлять их как пример всем
остальным. Там нет подвигов. Они — всего
лишь «недоработка» мучителей. Они
случайны для человека вообще и говорят о
натуре человеческой столь же мало и
невыразительно, как единичные случаи
внятной речи среди сплошного
косноязычия и душераздирающего крика боли,
так и застывшего над нашей страной.
Недаром по лагерям шептали и кричали:
«Не может быть, чтобы проклятия
миллионов людей на его голову не
материализовались... Он непременно умрет от
этой ненависти всеобщей. У него будет
рак или еще что-нибудь!» Тут иет
мистики. Миллионы умерших с
единственным и последним чувством — злобой —
не могли не насытить окружающий нас
мир этим чувством до отказа, до предела.
Мы сочимся этим чувством — их,
последним.
Но не об этом речь. Речь о том, что
уповать на человеческое в человеке,
если уж допущено то, что было, просто
глупо. За пределом в человеке не на что
уповать. Защита тут одна, она
единственная — не допустить этого. Иного способа
нет. Все остальное — самообман.
Иначе мы снова вернемся к зверю в
человеке. Уже и так несколько
поколений сначала добровольно, а потом
насильно лишили себя главной привилегии
человека как существа разумного —
поиска смысла жизни. Не стоит
обнадеживать себя тем, что смысл этот был бы
найден ими. Но сам поиск его так или
иначе одушевляет все, и лишь он
спасение от зла в нас самих. Человек-собака,
человек-камень, дерево не ищет смысла,
он просто кричит последним криком:
«Смысла жизни нет... Нет...»
„о*
81
Ю. Леке ин.
■Вне всего человеческого»
8.
И совсем уж неожиданное.
В этой бездне печали у человека,
который сознательно отказался учить людей
хоть чему-то, зная, что это невозможно
сделать, зная, что никто до него и ничему
так и не научил людей, отыскалось два
совета. Всего-то. Но ведь могло не
найтись ни одного.
Преподношу их как жемчужины из
умершей, но прекрасной раковины.
■сРаньше сделай, а потом спроси, можно
ли это сделать. Так ты разрушаешь
рабство, привычку во всех случаях жизии
искать чужого решения, кого-то о чем-то
спрашивать, ждать, пока тебя не
позовут». Ты позван изнутри.
И очень грустное — совет ли?
«Мы мало ищем друг друга, и судьба
берет наши жизни в свои руки».
9.
Канва.
1907 год. В семье вологодского
православного священника Тихона
Николаевича Шаламова (1868—1934) он
родился.
1926. Студент-юрист МГУ.
1929. Посажен за распространение
ленинского письма XII съезду. Четвертое
лагерное отделение УСЛОНа
(Управление северных лагерей особого
назначения). Вишера.
1932. Выпущен из лагерных лап и,
казалось бы, навсегда. Снова Москва.
Пробует писать. Мало что выходит.
1937—1953. Снова лагерь. Теперь уже
Колыма.
Потом четыре года мытарств в
Подмосковье и Калининской области.
Возвращение в Москву.
Начинает глохнуть с ужасающей
быстротой.
Одинокая жизнь. Пенсия 72 рубля.
Московский дом престарелых.
Двухместная комнатушка. Ослепший и
оглохший: (За что?!)
1982 год. Конец.
Он прожил неполных семьдесят пять
лет. Из иих двадцать — непереводимое
ни на какой человеческий язык русское
слово—«сидел». Еще один (из
скольких?), кто не увидел сделанное своим
умом в наших руках. И не потому, что
был слеп. Потому, что следящие видели
слишком зорко, ф
1=:
«Секрета
нет»
Первое осознанное впечатление от прозы
Шаламова — ее антипсихологичность.
Можно подумать, что автору просто не
интересен внутренний мир его героев. Читатель
не обнаружит в этой прозе
художественных типов, какими густо заселена проза
А. И. Солженицына, прямая наследница,
литературно-психологической традиции
Л. Н. Толстого.
С персонажами В. Шаламова читатель
личных знакомств не заводит и на мир их
глазами не смотрит. Это относится и к
персонажу самого автора, который порой
маскируется прозрачным псевдонимом. Этот
персонаж лишен особых примет, привычек
и самой биографии. Он — объективный
оптический инструмент, через который нам
открывается лагерный мир во всей его
неприглядной простоте. Шаламов и сам
воспринимал себя подобным образом:
«Смотря на себя как на инструмент
познания мира, как совершенный из
совершенных приборов, я прожил свою жизнь,
целиком доверяя личному ощущению, лишь
бы это ощущение захватило тебя целиком.
Что бы ты в этот момент ни сказал, тут
не будет ошибки». У прибора не может
быть собственной психологии, любая
персональная психологическая окраска
добываемых прибором впечатлений выглядела бы
как хроматическая аберрация в телескопе.
Шаламов поставил «себе задачей создать
документальное свидетельство времени,
обладающее всей убедительностью
эмоциональности». Эмоциональность здесь как бы
транс персональна, это эмоции,
возбуждаемые в самом читателе, а не
заимствованные у персонажа.
Прозу Шаламова легко принять за очерк,
за описание нравов. Сами названия
оставленных им прозаических циклов как бы
подсказывают эту мысль. Преобладают
указания места: «Колымские рассказы»,
«Колымские рассказы — 2» (буквальное
название — «Перчатка, или КР-2» — имеет
явную коннотацию с аббревиатурой статьи,
по которой был осужден Шаламов,—
«КРТД, или контрреволюционная
троцкистская деятельность»), «Левый берег», «Ви-
шерский антироман», «Четвертая Вологда».
Есть название, так сказать, по роду
деятельности: «Артист лопаты». Есть прямое
указание на жанр: «Очерки преступного
мира». Особняком стоит лишь название
«Воскрешение лиственницы». Два рассказа-
шедевра называются «Тачка-1* и «Тачка-2».
В некотором смысле это очерк о тачках,
применявшихся на колымских золотых
приисках. «Тачка — символ эпохи, эмблема
эпохи, арестантская тачка».
Однако проза Шаламова — это отнюдь не
очерк, хотя, как пишет сам автор,
«каждый мой рассказ — это абсолютная
достоверность. Это достоверность документа». Этр
82
не очерк прежде всего потому, что в нем
автор не занимает внешнюю позицию по
отношению к материалу. Во главу угла
ставится участие автора в том, что он
стремится описать: «Новая проза — само
событие, бой, а не его описание. То есть
документ, прямое участие автора в событиях
жизни. Проза, пережитая как документ».
И вместе с тем отказ от учительства, столь
присущего русской литературе.
В одном из писем ко мне Варлам
Тихонович на лиса л: «Я не апостол и не люблю
апостольского ремесла. Беда русской
литературы в том, что в ней каждый мудак
выступает в роли учителя жизни, а чисто
литературные открытия и находки со
времен Белинского считаются делом
второстепенным*.
Итак, не психологическая проза, не очерк,
но высокая литература со своими
открытиями и находками. Здесь есть какая-то
глубокая тайна, которой литературоведы
еще не коснулись. Психология с
соответствующей гаммой чувств, сложностью
межчеловеческих отношений требует, чтобы
человек был минимально сыт, обогрет и
защищен. Шалимов изображает людей «в
крайне важном, не описанном еще
состоянии, когда человек приближается к
состоянию, близкому к состоянию за
человечности». Психологическая оболочка
срывается нечеловеческим давлением лагерной
жизни, остается чистая экзистенция —
инстинкт выживания. Это любимый сюжет
экзистенциальной философии: человек в
пограничном состоянии, когда не действуют
привычные нравственные и культурные
механизмы, а остается голая человеческая
суть.
Проза Шаламова — это философское
исследование природы человека, как она
проявляется при попадании в запредельное
состояние и при выходе из него. Это
глубочайшая философская проза. Вот почему ей
не суждено иметь первостепенный
читательский успех, как не имеют его В. Розанов,
Л. Шестов или С. Кьеркегор. Важен не
успех — существенно понимание того, с чем
мы здесь имеем дело.
Да, для Шаламова лагерь — это не
нарушение законов обычной жизни за зоной.
Это сгусток тех же законов. Иначе лагерь
был бы невозможен в этом обществе. В
лагере «нет ничего, чего не было бы на воле,
в его устройстве социальном и духовном*.
Просто на воле (за зоной) еще остаются
оазисы, где можно временно почувствовать
себя независимым от царящего зла, ощутить
себя нормальным человеком. Но и в лагере
такие оазисы порой возникают, хотя их
существование противоречит самой сути
лагерной (и внелагерной) жизни (читайте
рассказ «Афинские ночи», «Новый мир»,
1989 год, № 12).
Тема воскресения, обретения заново
душевной оболочки одна из ключевых у
Шаламова (см. рассказ «Сентенция», где герой
внезапно вспоминает заглавное слово и
это оказывается символом его возрождения
к жизни). Душа возникает как новая кожа
на обмороженных руках (см. рассказ
«Перчатка»).
Однажды при мне Шалимова спросили,
как ему удалось не сломаться, в чем его
секрет. Он ответил: «Секрета нет. Всякий
может сломаться». И это та самая правда
о лагере, которую человеку знать не надо.
Впрочем, и это правда не только о лагере.
Но человеку невозможно примириться с
мыслью, что он может сломаться, ибо,
допустив ее, он уже надломлен. Шаламов
эту мысль додумал до конца на основе
пережитого лагерного опыта, но он же
предупреждал о ненужности этого опыта, о том.
что многого из
лагерной жизни человек не
должен знать. И в этом
смысле лагерь тоже ми
роподобен, ибо многого
из того, что есть и за
пределами зоны, человеку
знать не следует, если это
знание не входит в его
профессиональные
обязанности священника,
врача, юриста или
учителя, то есть
оказывается знанием о других —
как бы неприложимым к
собственной судьбе.
Однако важно знать,
что ад начинается за
пределами зоны, когда
людям дается право
властвовать над душами
ближних, над их имуществом ■
и их трудом. ГУЛАГ
начинается с фаланстера,
массовые расстрелы —
с поражения в правах
«классово чуждых».
В перспективе лагеря
становится понятной
социальная структура
общества, виновного в
создании лагерной системы.
Шаламов был одним из
немногих, кто более
боялся разделить эту вину,
чем попасть в лагерь.
Рискую высказать
гипотезу, что для Варлама
Шаламова философское
осмысление его
непереносимого
экзистенциального опыта было в
значительной мере
самозащитой от шока
запредельных состояний. Для него
цель состояла не в
учительстве и не в
политическом обличении, но в
философском поиске
духовной опоры после
пребывания в последнем
круге ада.
И тем не менее какие-то
советы Шаламов нам
оставил. Кроме двух,
найденных Ю. С. Лексиным,
укажу на две заповеди
Шаламова.
Первая: не принимать
на себя никакой власти.
Вторая: не заставлять
других делать твою
работу.
Значение этих заповедей выходит за
пределы лагерной зоны.
Ю. ШРЕИДЕР,
доктор философских наук
СВОЕВРЕМЕННЫЕ МЫСЛИ
А. Сокольская
«Юноше,
обдумывающему
житье...»
Лирические размышления
о «вопросах философии»
«...За длинным столом, освещенным двумя
лятисвечными канделябрами, сидели члены
общества «Философские вечера»... Старый
особняк на Фонтанке, где помещалось
общество, по субботам, в дни открытых
заседаний, бывал переполнен»".
Так начинается действие романа
«Хождение по мукам». Именно на заседании
«Философских вечеров» читатель впервые видит
девятнадцатилетнюю Дашу Булавину,
которая сталкивается там с поэтом
Бессоновым. На собрания всяческих
философских обществ ходят герои и героини
И. А. Бунина и Б. К. Зайцева. И автор
в юности очень часто спрашивал себя:
«А что они, собственно, там делали?» Ведь
в сознании молодого человека
восьмидесятых годов «Философские вечера» чаще
всего ассоциировались с
политинформациями, «Материализмом и
эмпириокритицизмом» нли, на худой конец, с
«Диалектикой природы*. Ходить туда по доброй воле
казалось более чем странным. Страннее
этого могло быть только чтение в журнале
«Вопросы философии» статей о научном
коммунизме как об острейшем оружии
пролетариата в борьбе с буржуазией или о
критике буржуазных фальсификаций
марксизма.
Ответ же на вопросы, «откуда мы
пришли? кто мы? куда мы идем?», дал в
этом журнале известный философ еще
тридцать лет назад. Мы вместе с одной
шестой земного шара и примкнувшими к нам
странами Восточной Европы дружно идем
к коммунизму. (Того, что он сам в конце
семидесятых напишет об этом походе книгу
«Мы не должны были так жить», автор
еще не знал.)
И вместо философских собраний гремели
в университетских залах наконец-то
разрешенные дискотеки, на которых
самозабвенно отплясывали студенты и аспиранты,
прикоснувшиеся наконец к массовой
культуре западных тинэйджеров. И приезжал
Бабрак Кармаль, и изымались из
библиотеки книги Аксенова, а стихи Пастернака
восстанавливались по приведенным у
Вознесенского цитатам, и давали почитать
«тамиздатовский» «Чевенгур», и стены
здания на Моховой еще ждали
мемориальной доски, посвященной Суслову, а в
бывшей университетской церкви, в которой от-
■ певали Гоголя, проходили смотры
художественной самодеятельности факультетов и
работал буфет... «И плавится лед в вазочке,
: я видны за соседним столиком налитые
кровью чьи-то бычьи глаза, и страшно,
страшно...»
А мы улыбаемся, нам улыбаются
дикторы, артисты и лидеры, мы полны
оптимизма, но «что такое этот «оптимизм»,
как не натянутая... улыбка раба, который
боится показать своему властелину, что
боится его» (впрочем, и отца Павла
Флоренского, написавшего эти строки,
большинство из нас тогда ие читало). Улыбку
эту нам мучительно трудно содрать с лица,
труднее, чем герою Гюго.
И вот теперь, когда мы уже устали
выяснять, кто виноват, и когда нам
необходимо понять, что делать, выяснилось, что
надо вновь и вновь задавать себе вопросы:
«откуда мы пришли7 кто мы? куда мы
идем?» И вопросы эти — основные вопросы
философии.
Один из писателей сказал, что наши
литераторы оказались современниками
неизвестной великой российской литературы.
Наши философы тоже стали
соотечественниками и современниками великой
философии. И надо сказать, что повели они себя
в такой ситуации несравнимо достойнее.
В десяти номерах «Вопросов философии»
за 1990 год опубликована 81 статья, из
этик статей 15 — предисловия и
послесловия советских ученых к историческим
или зарубежным материалам, 24 — статьи
советских авторов (среди них не только
философы, но и физики, математики,
историки : Д. С. Лихачев, А. Б. Мигдал, Н. Н.
Моисеев), 21 публикация по истории русской
философской мысли и 21 работа
зарубежных авторов (переводы таких классиков,
как Хайдеггер, и статьи ныне живущих
философов, социологов, политологов).
И происходит парадоксальная вещь: это
опубликовано «здесь и сейчас» — и
воспринимается «здесь и сейчас», в контексте
сегодняшних событий. Первая работа
А. Д. Сахарова ♦Размышления о прогрессе,
мирном сосуществовании и
интеллектуальной свободе» (1968 год), «Русская идея»
Н. А. Бердяева, труд Б. П. Вышеславцева
«Сердце в христианской и индийской
мистике» и статья об истории советской
школы «Анатомия репрессивного сознания»
приходят к нам одновременно.
Тут же философские разборы
произведений Платонова, Булгакова, Пастернака,
причем именно разборы, анализирующие,
например, восприятие реальности автором
«Мастера и Маргариты» с точки зрения
новой для нас дисциплины — социологии
повседневности или особенности системы
образов А. Платонова.
Что еще привлекает? Отдав больше
половины журнальной площади под публикации
работ зарубежных авторов или возвращение
забытых имен, наши философы не
обвиняют друг друга в некрофильстве или
преклонении перед Западом, а активно
пытаются включиться на равных в
устанавливающийся диалог. Уже за это им огромное
спасибо — ведь могла бы возникнуть н
группа философов- «заединщиков» и начали бы
делить журнал.
Очень интересно представлены в
«Вопросах философии» предшественники. Еще
несколько лет назад казалось, что вся наша
колонна, дружно развернувшись, двинулась
снова в одном направлении.
Господствующий жанр, в котором писалось об о. П. Фло-
84
ренском или о. С. Булгакове, можно было
охарактеризовать как «строгие слезы», и
автору в кошмарном сне явилась пионерка,
завязывающая красный галстук А. И.
Солженицыну. Возникало ощущение, что наши
«репрессированные» философия и
литература умрут во второй раз. Но рукописи
не горят, не тонут в слезах и все активнее
входят в наше сознание.
Вот, например, посвященные советскому
восприятию российской истории статьи
Г. П. Федотова 1937—1938 годов
«Александр Невский и Карл Маркс» и «Как
Сталин видит историю России?». Кажется,
что они написаны именно о тех
учебниках, по которым сегодня учат школьников.
А работа С. И. Поварнина «Спор. О теории
и практике спора» одновременно и служит
пособием по искусству убеждать, и
раскрывает многие приемы записных ораторов.
Есть и еще одна публикация в журнале,
которую нельзя обойти. Это «Будущее
христианства» католического философа
И. Б. Меца («Вопросы философии», № 9) —
часть речей, произнесенных им в конце
семидесятых годов на различных
церковных собраниях. Все они посвящены
практически одной теме: христианской
ответственности за события XX века, прежде всего за
геноцид по отношению к евреям и другим
народам. Вот одна маленькая цитата:
«Похоже, что кое-кто у нас уже снова
принимается искать причины того ужаса,
который произошел в Освенциме (для
И. Б. Меца — символ унижения и
страдания народа.— А. С), не в стане гонителей
и убийц, а среди самих жертв, самих
гонимых. Сколько же можно носить
покаянное рубище, спрашивают те, кто, похоже,
никогда его и не надевал. А пришло ли
кому-нибудь в голову спросить у самих
жертв: долго ли нам еще каяться и
уместно ли здесь вообще такое понятие, как
давность срока? Желание ограничить эту
самую «давность» применительно к
Освенциму продиктовано, по-моему, вовсе не
христианским всепрощением (уж тут-то
прощать должны не мы!), а стремлением
нашего общества и нашего христианства окон
чательно оправдаться и... поскорее
покончить со всей этой неприятной историей...
Мы, христиане, никогда не вернемся к
тому, что было до Освенцима, но, выйдя
из Освенцима, отправимся вперед уже не
сами по себе, а вместе с жертвами».
Работа Меца — поразительный пример
духовного осмысления, проживания и траги
ческой переоценки прошлого, пример, на
котором нам еще надо учиться.
Еще предстоит обдумать многие
публикации этого года, с чем-то не
соглашаться, чему-то радоваться или удивляться.
И недаром одна из публикаций журнала
кончается словами Григория Нисского,
богослова IV века: «Лишь удивление
постигает нечто».
Наверное, если бы десять лет назад мне
попался один из сегодняшних номеров
«Вопросов философии», я хранила бы его,
зачитанный до дыр, под подушкой. Теперь
пролистываю, просматриваю, делаю
закладки (работа такая!) и при этом страшно
завидую современным ровесникам Даши Бу-
лавиной, которые, кроме дискотеки, могут
пойти и на «Философские вечера» и им будет
о чем там спорить, ф
ОО
оо
о о-
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
ВО ВСЕМ МИРЕ
Родственники
Несси
В подводной коралловой
пещере около острова Матаги
в Тихом океане группа
ныряльщиков обнаружила
останки четырех загадочных
доисторических животных.
Длина взрослых особей — 8 и
10 метров, а длина черепа —
не менее метра. По мнению
одного из ныряльщиков,
специалиста по морской фауне и
флоре, останки не
напоминают ни одно морское животное.
Впрочем, оставим за
учеными право сказать последнее
слово после передачи им
фотографий, сделанных с помощью
современной аппаратуры.
Страшная муха
В Африке отмечено все
более мощное наступление крас-
ноголовой мухи, которая, по
оценкам специалистов, несет
угрозу для людей и
животных, сравнимую со СПИДом.
На Черном континенте это
насекомое впервые
обнаружено в 1988 году.
Красноголовая мясоедка на
вид не отличается от
обычной мухи, разве что ярко
окрашенной головой, но она
смертоносна. Из ее яиц,
снесенных даже в царапины на
теле человека или животного,
появляются личинки, чья
пища — живые ткани организма.
Проникая в ранку, личинки
буквально выедают тело.
Основательную тревогу
вызывает быстрое
распространение страшной мухи. Сейчас
эта угроза уже нависла над
Южной Европой, Ближним
Востоком и Азией, но более
всего — над Африкой, к югу
от Сахары.
щ О*1
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
Рисунки Е. ДвулинОЙ
85
СТРАНА ФАНТАЗИЯ
Рильке — поэт, собиравший тишину в противовес всем крикам XX века.
И из тишины этой росла внутренняя сила, которая была тем более необходима,
чем страшнее и разнузданнее становилась сила внешняя.
О Рильке известно, что он мистик. Но что это значит? Мистик в подлинном
значении этого слова — человек, причастный тайне бытия. Не мистификатор,
не маг, владеющий какими-то недоступными нам секретами, а тот,
кто проник в нашу общую всем тайну, в предельную глубину жизни,
в которой все сопряжено со всем.
«Бог — мой сосед»,— говорит Рильке в «Часослове». Бога он знает изнутри.
Иными словами, произошло воссоединение с самим собой.
Он ис-целился, стал цельным, тем самым микрокосмом,— подобием
макрокосма. А подобие познается только подобием. Надо самому стать чудом,
чтобы познать чудо. Иначе будут не чудеса, а выдумки, не приближающиеся
к тайне бытия, но отвлекающие от нее.
Вот почему герой самой большой прозы Рильке — Мальте Лауридс Бригге —
говорит, что в детстве не любил сказок, сказки были ему скучны,
ибо они — неживые и бескрылые рядом с действительностью, с тем,
что Рильке называет безграничной Действительностью, которая всегда
непредсказуема; ее нельзя знать наперед.
Чудо творчества тоже непредсказуемо. И Бог не знает, что творят его руки;
правая рука не знает, что делает левая, как сказано в «Сказке о руках
Господних». Во всяком случае, суть творчества такова. И ангел, заранее
восхваляющий всезнающего Бога,— помеха творчеству, отвлечение
от напряженного внимания к непостижимому. Если кто-то творит нечто
живое, оно само становится сопричастным творчеству и может в любой
миг ускользнуть из рук, а Творец будет в растерянности разводить руками.
не понимая, в какой миг творение стало независимым.
Тот, кто хочет хоть чуточку приблизиться к творчеству, говорит нам Рильке,
пусть заранее откажется от своих представлений о Творце,
о художнике, не слушает даже ангелов.
Иначе чудо ускользнет от его рассеившегося внимания...
3. МИРКИНА
л
Райнер Мария Рильке
Сказка
о руках Господних
И по-прежнему длится день седьмой
Недавно поутру мне повстречалась И госпожа соседка согласно покива-
госпожа соседка. Мы поздоровались, ла. Я глядел на нее. Ее славное здо-
— Какая осень! — сказала она, по- ровое лицо так мило поднималось и
« молчав, и взглянула на небо. опускалось. Оно было светлым, только в
Я тоже. Утро и вправду было очень уголках губ и на висках лежали тени
. ясным и ласковым для октября. Меня морщинок. Откуда они у нее? И тут я
• £ вдруг осенило: неожиданно спросил:
I* — Какая осень! — воскликнул я, — А ваши девчушки?
«j| взмахнув руками. Морщинки на секунду исчезли с ее
86
лица, но сразу же прорезались еще
глубже.
— Они, слава Богу, здоровы, только...
И соседка двинулась вперед, а я
зашагал, как полагается, по левую руку.
— Дети, знаете ли, в том возрасте,
когда целый день задают вопросы. Ну
просто весь божий день до самой ночи.
— Да,— пробормотал я,— настает
время...
Но она не позволила себя перебить:
— И не такие, как, скажем: куда
ведет эта конная тропа? сколько звезд
на небе? что больше — много или десять
тысяч? Совсем-совсем другие! Например,
говорит ли Бог и по-китайски? Как Бог
выглядит? Все время про Бога! Кто же
может знать такие веши?
— Ну, положим,— заметил я,—
предполагать кое-что можно...
— Или о руках Бога, что тут скажешь?
Я посмотрел соседке в глаза:
— Позвольте,— вежливо молвил я,—
вы только что говорили о Боженькиных
руках, не так ли?
Соседка кивнула. Кажется, она слегка
удивилась.
— Вот,— поспешно продолжал я,—
о руках мне кое-что известно.
Случайно,— торопливо пояснил я, увидев, как
округлились ее глаза,— совершенно
случайно... В общем,—закончил я
довольно решительно,— я расскажу вам, что
знаю. Если у вас есть немного времени,
я провожу вас до вашего дома.
— Очень приятно,— ответила она,
все еще удивленная, когда ей удалось
наконец заговорить.— Но, может быть,
вы сами расскажете детям?..
— Мне самому рассказывать детям?
Нет, милостивая государыня, это
невозможно, никоим* образом. Видите ли,
я мгновенно смущаюсь, когда
заговариваю с детьми. В этом нет ничего
дурного, но дети могут понять мое
замешательство так, будто это оттого, что
я лгу... А мне очень важно, чтобы моей
истории поверили. Вы перескажете
детям, у вас это выйдет гораздо лучше.
Вы все в ней свяжете и украсите как
следует, а я только изложу простые
факты в самом кратком виде. Так?
— Ладно, ладно,— рассеянно
обронила соседка.
Я задумался.
— В начале...— но тут же перебил
себя.— Полагаю, госпожа соседка, вам
известно кое-что из того, что следует
прежде рассказать детям. Например,
творение...
Возникла весьма долгая пауза.
— Ну да, а на седьмой день,—
продолжала соседка высоким,
насмешливым голосом.
— Постойте,— перебил я,— нам
придется остановиться на предыдущих днях,
потому что в них все дело. Стало быть.
Господь приступил к работе, сотворив
Землю, отделив ее от воды и приказав,
чтобы стал свет. Потом он с
поразительной быстротой вылепил веши, то
есть большие настоящие вещи, такие,
как скалы, горы, дерево и по его образцу
много деревьев.
Я уже некоторое время слышал
позади шаги, не обгонявшие нас, но и не
отстававшие. Это меня смущало, и я
путался в легенде о творении, продолжая
свой рассказ:
— Эту быстроту и плодотворность
можно объяснить, лишь предположив,
что после долгого и глубокого раздумья
у него все уже сложилось в уме, прежде
чем он...
Тут шаги наконец поравнялись с
нами, и к нам прилип не слишком
приятный голос:
— О, простите, вы говорите, должно
быть о господине Шмидте...
Я рассерженно взглянул на
подошедшую женщину, соседка же
чрезвычайно смутилась:
— Гм,— кашлянула она,— нет, то есть
да, мы как раз говорили, в общем-то...
— Какая осень! — сказала вдруг
вторая женщина как ни в чем не бывало,
и ее красное личико засияло.
— Да,— услышал я голос своей
соседки,— вы правы, госпожа Хюпфер,
на редкость чудесная осень!
Потом женщины распрощались.
Госпожа Хюпфер хихикнула напоследок:
— И поцелуйте от меня ваших
деточек!
Моя добрая соседка уже не обратила
на это внимания; ей не терпелось
дослушать мою историю. Однако я с
непостижимой твердостью заявил:
— Так вот, я уже не помню, на чем
мы остановились.
— Вы что-то говорили о его уме, то
есть...— соседка совсем покраснела.
Мне стало ее искренне жаль, и я
поторопился продолжить:
— Ну что ж, вы сами понимаете,
что пока делались вещи, Богу не было
необходимости постоянно смотреть на
Землю, ведь там ничего не могло
случиться. Ветер, правда, уже носился над
горами, которые были так похожи на
давно знакомые ему тучи, но верхушек
деревьев он с некоторым недоверием
избегал. И это Бога вполне устраивало.
Веши он создал, мпжно сказать, в
сонном состоянии; но когда дело дошло
до зверей, работа начала его занимать;
он склонился над ней и только изредка
поднимал широкие брови, чтобы
бросить взор на Землю. Он совершенно
забыл о ней, принявшись за человека.
Не знаю, до какой сложной части тела
он дошел, когда раздался шорох крыльев.
Мимо пролетел ангел с пением: «О,
всевидящий...»
Бог испугался. Он ввел ангела в грех,
потому что только что тот пропел ложь.
87
Is:
Р.-М. Рильке.
Сказка о рука» Господних
Бог-отец быстро поглядел вниз. И что
же, там действительно уже произошло
нечто труднопоправимое. Птичка
металась, видно перепуганная, над Землей,
а Бог не в состоянии был помочь ей
найти дорогу домой, потому что не знал,
из какого леса вылетела бедная пичуга.
Он вконец рассердился и сказал:
«Птицам полагается сидеть там, куда я их
посадил». Но тут он вспомнил, что дал
им по просьбе ангелов крылья, чтобы
и на Земле было что-то похожее на
ангелов, и это обстоятельство его еще
больше огорчило.
В подобном расположении духа нет
ничего полезнее работы. Занявшись
конструированием человека, Бог снова
развеселился. В глазах ангелов как в
зеркале он рассматривал свои черты и
медленно и осторожно лепил из шара у
себя на коленях первое лицо. Лоб ему
удался. Гораздо труднее оказалось
сделать симметричные ноздри. Он все ниже
склонялся над работой, пока над ним
снова ни пролетело дуновение. Он
посмотрел вверх.
Тот же ангел кружил над ним;
звуков гимна на этот раз не было слышно,
потому что у мальчика от лжи пресекся
голос, но по губам Бог разобрал, что
пел он все то же: «О всевидящий!»
В тот же момент к нему подошел святой
Николай, который пользовался особым
уважением Бога, и проговорил сквозь
густую бороду: «Твои львы сидят
спокойно; они, надо сказать, очень
надменные создания! Но по краю Земли бегает
щенок, вот тот терьер, он того и гляди
свалится». Бог и вправду увидел нечто
веселое, белое, пляшущее, как
пятнышко света, в окрестности Скандинавии,
так опасно начинающей круглиться.
Он всерьез разозлился и заявил
святому Николаю, что если тому не нравятся
его львы, пусть попробует сам сделать
других. На что святой Николай ушел
с неба, хлопнув дверью так, что одна
звезда упала вниз, прямо терьеру на
голову. Это довершило неприятности,
и Бог вынужден был сознаться себе,
что сам во всем виноват, и решил
больше не сводить с Земли глаз. Так все
и случилось. Он отдал работу своим
достаточно мудрым рукам, и хотя был
очень не прочь узнать, как выглядит
человек, не отводил взгляда от Земли,
где теперь, как нарочно, ни травинка
не шевелилась.
Чтобы доставить себе хоть какое-то
удовольствие после всех треволнений,
он повелел рукам показать ему человека,
прежде чем они отдадут его на волю
жизни. Как дети, играющие в прятки,
он то и дело спрашивал: «Все?» Но в
ответ слышал только, что руки
разминают глину, и ждал. Время тянулось
долго. Вдруг он увидел, как что-то
темное падает в пространство, причем
оно только что было вблизи него.
Предчувствуя недоброе, он призвал свои
руки. Они явились, перемазанные
глиной, разгоряченные и дрожащие. «Где
человек?» — закричал он на них. Тогда
правая накинулась на левую: «Ты его
упустила!» «Что же,— раздраженно
сказала левая,— ведь ты все хотела сделать
сама, мне ты не давала и слова
сказать». «Ты должна была его держать!»
И правая замахнулась, но потом
одумалась, и обе руки заговорили, перебивая
друг друга: «Он оказался таким
нетерпеливым, этот человек. Он так спешил
жить. Мы ничего не могли поделать,
правда, мы обе не виноваты».
Однако Бог не на шутку рассердился.
Он оттолкнул обе руки, потому что они
загораживали ему вид на Землю:
«Знать вас больше не хочу, делайте,
что угодно». Руки пытались чем-то
заняться, но они умели, как им и
полагается, только начинать. Без Бога ничего
не завершишь. Наконец им это надоело.
Теперь они весь день стоят на коленях
и каются — так, по крайней мере,
рассказывают. Нам же кажется, будто Бог
отдыхает, потому что сердит на свои
руки. И по-прежнему длится день
седьмой.
Я помолчал. Госпожа соседка
разумно воспользовалась паузой:
— И вы полагаете, они никогда не
помирятся?
— Ну что вы,— ответил я,— я, по
крайней мере, надеюсь.
— А когда?
— Ну когда Бог узнает, как
выглядит человек, которого руки отпустили
против его воли.
Соседка задумалась, потом
рассмеялась:
— Но для этого ему достаточно
поглядеть вниз.
— Простите,— вежливо сказал я,—
ваше замечание свидетельствует об
остроумии, но моя история еще не
кончена. Итак, когда руки отступили
в сторону и Бог снова оглядел Землю,
прошла еще минута, или, вернее,
тысячелетие, что, как известно, одно и то же.
Вместо одного человека там был целый
миллион. Но все люди уже носили
одежду, а так как мода тогда была
отвратительная и сильно искажала лица,
у Бога сложилось совершенно
превратное и, не скрою от вас, очень
неблагоприятное представление о людях.
— Гм,— промолвила соседка и хотела
что-то сказать.
Я, не обратив на это внимания, с
нажимом заключил:
— И оттого настоятельно
необходимо, чтобы Бог узнал, каков человек
на самом деле. Остается радоваться,
88
что находятся те, кто рассказывает
ему об этом...
Но госпожа соседка не спешила
радоваться:
— И кто же это, по-вашему?
— Просто дети, а иногда и люди,
которые пишут картины, стихи, строят...
— Что строят, церкви?
— Да, и всякое другое вообще...
Соседка медленно покачала головой.
Кое-что казалось ей довольно странным.
Мы уже прошли мимо ее дома и теперь
не спеша поворачивали обратно.
Неожиданно она развеселилась и
засмеялась:
— Что за чепуха, Бог ведь всеведущ.
•Он наверняка должен был знать,
откуда, например, вылетела та птичка.
В ее взгляде светилось торжество.
Должен сознаться, я немного смутился,
но овладел собой и сумел изобразить
крайнюю серьезность:
— Милостивая госпожа,—
наставительно заметил я,— тут есть одно очень
важное обстоятельство. И чтобы вы не
вообразили, будто я вынужден
оправдываться, объясню вам вкратце: Бог,
разумеется, обладает всеми свойствами.
Однако прежде чем он смог найти им
всем сразу применение в мире, все они,
вместе взятые, казались ему одной
большой силой. Не уверен, понятно ли
я говорю, но с появлением вешей его
способности обособлялись и
превращались до известной степени в
обязанности. Ему не без труда приходилось
все их учитывать. Ведь случаются и
конфликты (между прочим, я только
для вас об этом упоминаю, ни в коем
случае не рассказывайте этого детям).
— Ну что вы! — заверила меня
собеседница.
— Понимаете, если бы пролетавший
ангел пел тогда «О всезнающий!»
все обошлось бы хорошо.
— И эта история не случилась бы?
— Конечно,— подтвердил я,
собираясь проститься.
— И вы все это наверное знаете?
— Я знаю это наверное,— почти
торжественно отвечал я.
— Ну мне будет что рассказать
сегодня детям!
— Я с удовольствием послушал бы.
Всего вам доброго!
— Всего вам доброго! — отозвалась
она.
Но тут же она обернулась ко мне:
— А отчего же тогда этот ангел...
— Госпожа соседка,— перебил я ее,—
я вижу, что ваши славные девчушки
вовсе не потому задают так много
вопросов, что они дети...
— А почему же? — с любопытством
спросила соседка.
— Врачи вот считают, что есть некая
н а еле дет вен ность.. .
Соседка погрозила мне пальцем.
Но мы расстались добрыми друзьями.
Когда позже, хотя и довольно
нескоро, я вновь повстречался со своей
милой соседкой, она была не одна, и
я не смог узнать, рассказала ли она
своим девочкам мою историю и с каким
результатом. Все сомнения развеяло
письмо, которое я вскоре получил.
Поскольку я не заручился позволением
его автора опубликовать его,
ограничусь сообщением о том, как оно
заканчивалось, из чего будет без
объяснений понятно, кто его написал. Оно
завершалось словами: «Я и еще пятеро
детей, потому что я вместе со всеми».
Я незамедлительно ответил
следующим: «Дорогие дети, я не сомневаюсь,
что вам понравилась сказка о руках
Бога, мне она тоже нравится. Но прийти
к вам я все-таки не смогу. Не
обижайтесь на меня. Неизвестно, понравлюсь
ли я вам. Мой нос не отличается
красотой, и если на нем, что порой
случается, вскочит красный прыщик,
вы все время будете рассматривать его
и удивляться и пропустите мимо ушей
то, что будет звучать чуть пониже носа.
Этот прыщик может вам даже
присниться. Все это меня никак не устраивает.
Поэтому предлагаю другой выход. У нас
(кроме мамы) много общих друзей и
знакомых, которые уже не дети. Вы сами
узнаете, каких. Им я стану время от
времени рассказывать какую-нибудь
историю, и через них она дойдет до вас
еще более интересной, чем вышла бы
у меня. Ведь среди этих наших друзей
есть большие поэты. Я не скажу вам
сейчас, о чем будут эти истории. Но раз
вас больше всего интересует и волнует
Бог, я при всякой удобной возможности
буду передавать вам то, что я о нем
знаю. Если вам что-то покажется
неподходящим, напишите мне письмецо
или скажите через маму. Ведь я могу
в чем-нибудь ошибиться, потому что
самые чудесные истории я узнал давным-
давно и потому, что с тех пор вынужден
был запомнить множество не столь уж
хороших. Так бывает в жизни. Но все-
таки жизнь совершенно замечательна,
и об этом часто будут рассказывать
мои истории. Итак, я прощаюсь с вами.
Я только потому один, что вместе
со всеми».
1904 год.
Перевод Е. ЗАДОРОЖИОЙ
is
li
89
♦СТРАНА ФАНТАЗИЯ — ИЮНЬ, 1991 ГОД»
«Потеряла я колечко...»
Не дождавшись милостей от природы
(а именно — издания книг Дж. Р. Р. Толкн-
на «для всех даром и пусть никто ие уйдет
обиженным!»), отечественный фэндом бурно
занялся самообразованием.
Призрак Дж. Р. Р. бродит уже по Сн-
бнри. Циклопические перепечатки
самодельных переводов «Властелина Колец>,
«Сильмариллиона». рассказов — все это
позавчерашний день. Вчерашний же день
(вернее — год, а еще точнее — август
прошлого года) ознаменовался первыми Хоббит-
скими Игрищами в местах, столь
отдаленных.
Идея зародилась в недрах
красноярского КЛФ «Вечные паруса». Как водится,
поначалу собрали оргкомитет, быстро
переиначенный отдельными шутниками в
Орк-комитет, запустили газету «Палантир». А
кончилось дело тем, что в излучине таежной
реки Маны, в полусотне километров от
Красноярска, собралось более ста
пятидесяти человек.
За светлые силы стояли Отряд
Хранителей, два отряда эльфов, боевая группа
гномов, н примкнувший к светлым силам
Саруман «со товарищи». С противной (очень
противной!) стороны выступал сам Саурон
с верными спецназ гул а ми, хилый отряд
гобблинов и единственный тролль. И
началось...
Игра шла «по Толкину» первые пятнадцать
мниут. Затем, разумеется, смешались люди,
эльфы, гномы, и пошел любезный нашему
Отечеству кавардак и неразбериха.
Смертоубийственные схватки перемежались пением
под гитару, ряды назгулов изрядно
потрепали воинственные девы, Хранители теряли
Кольцо как последнюю безделушку... В
итоге Кольцо так и ие было брошено в жерло
вулкана — согласно исходному тексту, а было
утоплено в водах Великого Андруииа (сиречь
Маны)!
Утешало одно — темным силам Кольцо
не досталось. Впереди большие битвы.
Продолжение игрищ неминуемо...
Читатель, раздраженный бескормицей и
социальными стрессами, может воскликнуть
в сердцах: «Да что же это такое! Дурью они
маются, в то время как!..» И будет совер- •
шсино ие прав!
На первый взгляд может показаться,
что Хоббитские Игрища, равно как и фэндом
в целом,— нечто вроде экологической ииши,
укрывающей милых юнцов, так и не
выбравшихся из пеленок. Нечто вроде КСП начала1
восьмидесятых, где, распевая «тру-ля-ля»
и подмигивая друг другу, все чувствовали
себя уж-жасиыми диссидента ми и
оставались довольными собой. Все бы так, да...
все не так!
Дело в том, что трилогия Толкнна — не
просто занимательное чтение. Это своего
рода генератор структур, формирующих
общечеловеческие ценности. Действие ее
не мгновенно, но неизбежно. Поколение,
воспитанное на Толкине,— это поколение,
которое еще «ие достигло цели», но, по
крайней мере, уже знает, что ие все средства
применимы для ее достижения.
Рискуя вызвать гнев высокоученых
критиков, можно предложить образ
зеркального отражения «Архипелага ГУЛАГ>
Солженицына. «Архипелаг» произвел
наибольшее действие в умах западного читателя,
читателя взрослого, и, собственно говоря,
похоронил на долгие десятилетия левый
радикализм, скажем так. С другой стороны,
трилогия Толкииа произведет не меньшее
потрясение в умах читателя нашего,
читателя невзрослого, и возродит зачатки
гуманистического мышления. А вот что уподобляет
оба эпоса XX века — их ярый
антитоталитаризм!
Так что непростые это игры, а сами игроки,
возможно, даже не подозревают, какие
колеса истории они приводят в движение...
Справка
Джои Р. Р. Толкин (1892—1973) —
всемирно известный английский писатель, автор
фантастической эпопеи «Властелин Колец».
Родился в Южной Африке, через три года
переехал в Англию. Окончил Оксфордский
университет. Участвовал в первой мировой
войне.
В 1937 году опубликовал книгу «Хоббит» —
• самостоятельное произведение, которое тем
ие менее многими читателями считается
«Нулевой книгой трилогии «Властелин Колец».
В 1954—1955 годах одна за другой вышли
все три киигн эпопеи.
Первое издание «Хоббита» на русском
языке— в 1976 году.
Первое издание «Хранителей» (первая
книга трилогии) — в 1982 году.
«Рэй Брэдбери принял приглашение
отужинать с Михаилом и Раисой Горбачевыми
в Кремле и прилетит по такому случаю
в Москву. Писатель недавно преодолел свое
недоверие к воздушному транспорту, слетав
в Лондон на свое 70-летне. Впервые он
встретил Горбачева в Белом доме, где
обнаружил, что советский лидер — фэи,
который читал все его книги».
Журнал «Локус»,
декабрь 1990.
В ноябре прошлого года в возрасте
76 лет умер один из легендарных «грандов»
американской фантастики — писатель и
издатель Дональд Уоллхейм.
Его имя мало что говорит советским
читателям, хотя те, кто читает по-английски,
очевидно, не раз держали в руках книжки
в мягкой обложке, украшенные
аббревиатурой DAW — Дональд А. Уоллхейм.
Издательство «ДАУ букс» было основано им в
1972 году как издательство, выпускающее
исключительно научную фантастику (включая,
конечно, и другие популярные «поджанры» —
фэнтези и «ужасы»). С тех пор издательство
процветает, выпуская по четыре-пять книг
ежемесячно, не считая переизданий...
Уоллхейм начинал свой путь в фантастике
в рядах легендарного «Первого Фэндома»,
участвовал в первой Всемирной конвенции
в 1939 году.
Почтим его память минутой молчания.
Не кто иной, как ДАУ (а это сочетание букв
в мире американской фантастики не требует
расшифровки), открыл любителям
фантастики такие имена, как Роберт Силверберг.
Пол Андерсон, Ли Брэкетт, Джон Браинер,
Аврам Дэвидсон, Сэмюэл Дилэни, Филип
Дик, Гордой Диксон, Деймон Найт, Урсула
Ле Гуин, Роберт Лаффертн, Фриц Лейбер,
Альфред Ваи Богт, Джек Вэнс, Роджер Зе-
лазии...
«На станцию «Мир» —
за 3 доллара»
До конца этого года вы сохраняете шанс
слетать на станцию «Мир> теоретически...
Некая фирма «Космический сервис»,
обосновавшаяся в Хьюстоне (штат Техас), объявила
о необычной лотерее, победитель которой
отправится туристом иа борт советской
орбитальной станции в 1992—1993 годах. Все,
что требуется,— это позвонить в США по
телефону 1-900-258-2 (последние три цифры
на американских телефонных аппаратах как
раз помечены буквами MIR) и узнать детали.
Правда, нужно еще иметь 2 доллара 95
центов, так как все номера, начинающиеся на
1-900,— номера платные (в отличие, скажем,'
от начинающихся на 1-800, когда платит
фирма, в которую вы звоните). Но! Победитель
вдобавок получит еще полмиллиона долларов
«подъемных» — так что есть резон испытать
фортуну.
...Розыгрыш? Агентство ТАСС, по
утверждению журнала «Локус», опубликовавшего
эту информацию, поспешило объявить
сообщение из Хьюстона уткой, однако —
внимание! — потом отозвало свое опровержение.
Все прояснилось, когда последовали
подтверждении от загадочно звучащих для
американцев, но вполне понятных нам
организаций — НПО «Энергия» н Главкосмос.
Судя по всему, «выбить горящую путевку»
на советскую станцию для фирмы
«Космический сервис» — ие проблема. Другое дело —
тяжба, разгоревшаяся в знойном штате
Техас. Оказывается, закон штата
запрещает проведение любых платных лотерей.
Пока фирма судится, "популярность ее растет,
так же как и количество любителей
активного отдыха на орбите.
МОЗАИКА
Огненная
скульптура
Американца Лимена Пелто-
на не удовлетворяют обычные
материалы для скульптур. Он
использует лаву с
температурой 1100 градусов. Будучи
защищен асбестовыми
одеждой и рукавицами, Пелтон
разгребает лаву из вулкана Ки-
лауэа на Гавайях, а затем
обрабатывает ее специальными
инструментами. В результате
получается пылающая
скульптура — до тех пор, пока не
остынет.
Секрет японских
менеджеров
Тайна энергичного
поведения японских менеджеров,
которое они демонстрируют во
время многочасовых
утомительных совещаний, разгадана
канадскими журналистами.
Оказывается, все дело в
специальных дыхательных
упражнениях — навыке,
которым японские бизнесмены
владеют безупречно.
Эти упражнения надо делать
при первых признаках устало-
□
D
□
D
П
D
D
О
D
□
□
□
□
□
□
□
□
□
□
D
D
□
□
D
□
□
□
□
□
□
D
D
□
D
D
D
D
□
□
D
D
D
□
D
D
□
D
□
□
□
сти. Причем японцы
выполняют их так искусно, что
деловой партнер ничего не
замечает во время беседы. Итак,
в течение шести секунд
глубоко и равномерно вдохните
воздух, затем на шесть секунд
задержите дыхание и в
следующие шесть секунд
выдохните медленно и равномерно.
Упражнение повторяют
столько раз, сколько это нужно,
чтобы избавиться от
усталости.
Лев на страже
Богатые жители одного из
современных предместьев Сан-
Паулу начали использовать
для охраны домов тигров и
львов. После того как один
вор был буквально съеден
«домашним» львом, попытки
краж в этом районе
прекратились, хотя прежде их было
не менее пятнадцати в месяц.
США:
еще одна проблема
С каждым годом горы
мусора здесь стремительно
увеличиваются. На одной из свалок
Нью-Йорка отходы
громоздятся чуть ли не выше статуи
Свободы. Еще бы! Ведь в наши
дни средний американец
производит отходов вдвое больше,
чем житель других
промышленных государств, даже
таких, как, например, Япония
или Германия.
D
D
D
□
D
D
D
□
□
□
D
□
□
D
D
□
D
□
D
D
D
□
□
□
D
□
О
□
D
D
D
D
□
С
□
С
D
□
□
D
D
D
D
О
□
□
□
D
D
D
Его величество
и принц
На снимке — один нз самых
крупных современных пингви-*
нов, королевский. Колонии
этой красивой птицы
встречаются на некоторых
островах Антарктики. Из
пятнадцати современных видов
пингвинов после императорского
он второй по величине. Длина
туловища достигает 96
сантиметров. Яйцо — всегда одно —
откладывается самкой летом, в
декабре — январе. Родители
попеременно держат его на
лапах, прикрывая брюшной
складкой кожи. Любимое дитя
появляется на свет через
54 дня. Второе действующее
лицо на снимке — птенец в
пуховом наряде, который он
сменит на перьевой только в
ноябре — декабре. Поглядев на
эту упитанную пуховую
«кубышку», трудно представить,
что до линьки доживают
далеко не все. В течение первой
зимы птенцы не растут,
наоборот, теряют в весе и
худеют. Что ж, законы жизни
суровы — слабый погибает.
Попробуй сам!
После многочисленных
жалоб англичан на
неэффективность одного широко
разрекламированного средства
против комаров дирекция
патентного бюро в Вестминстере
решила провести эксперимент.
Трем экспертам, допустившим
это средство к производству,
было предложено проверить
его действие на себе.
Препарат и на этот раз
оказался негодным, и чиновники
понесли заслуженную кару —
были жестоко искусаны
комарами.
В целях
безопасности
В Италии для безопасного
перехода улицы лучше всего
взять под руку красивую
блондинку, в Великобритании —
идти с собакой на поводке,
в США — нести на руках
ребенка, а в ФРГ — облачиться
в генеральскую форму.
92
Окончание.
Начало — на стр. 28
торая есть «коммунизм минус советская
власть»).
2. Окончательная ликвидация сельской
общины Хрущевым.
3. Бытовые факторы, например
отдельные квартиры — у миллионов семей.
Возможно, отдельные квартиры влияют
на социальную психологию сильнее, чем
все идеологии, вместе взятые.
4. Демографический фактор — низкая
рождаемость, небольшие семьи.
5. Грамотность практически всего
населения, хоти бы на уровне чтения
вывесок, этикеток и бульварной прессы.
11. О «европейской» и «азиатской»
тенденции в нашей революции.
Промежуточное положение России: между
двумя цивилизациями, Западом и
Востоком, задает внутреннюю
противоречивость ее истории, в том числе и ее
революциям, в которых всегда
выражена «западная» и «восточная» волна.
Хотя сейчас последнюю правильнее было
бы называть «докапиталистической» —
Восток уже давно не ассоциирует с
отсталостью.
К «европейской» тенденции я могу
отнести проявления «революции сверху».
Например, гласность стала
материальной силой,— разумеется, не с точки
зрения борьбы разных кланов за
центральное телевидение, но с точки зрения
опыта более развитых стран, который
стал нам доступен.
Напротив, все факторы,
провоцирующие так называемую «народную
революцию» в ее антиконституционных
формах, очевидно, принадлежат
противоположной, докапиталистической
тенденции. Реформы, по определению,
может проводить только государство.
Государством же сегодня является
Советский Союз, а не что-либо иное.
Следовательно, все действия,
направленные не на трансформацию, а на
разрушение реально существующего
государства, ведут к прекращению
преобразований. Именно с этих позиций я
склонен оценивать так называемые
«суверенитеты», в том числе и
«российский». Каким образом, не признавая
Союз Советских Социалистических
Республик, можно отстаивать входящие в
него Советские Социалистические
Республики, если их границы проведены
по карте тем же сталинским
карандашом? На мой взгляд, борьба за
«суверенитет» сплошь и рядом маскирует
банальное соперничество
феодально-бюрократических группировок, многие из
которых активно эксплуатируют самые
низменные инстинкты национальной и
социальной ненависти. Порядок, при
котором законы части государства
приоритетны над общегосударственными
законами, имеет совершенно четкую
историческую прописку: это отношения,
связывавшие Карла Смелого с
Людовиком XI. Вряд ли средневековое право
сильно облегчит нам путь в XXI век.
Надеюсь, что за эти крамольные
слова меня не обвинят в
сотрудничестве с Алкснисом и в «имперских
настроениях». Я. не сомневаюсь в том,
что население любого региона вправе
проголосовать и отделиться от Союза.
Но Южная Осетия имеет точно такое же
право не отделяться вместе с Грузией,
а Нарва — с Эстонией.
Вот, кстати, еще одна проблема:
каким образом можем мы расстаться с
империей, не обрушивая ее обломки
людям на головы?
III. О демократическом движении.
Демократия в политике вообще
невозможна без собственной социальной базы —
так называемого «третьего сословия»
(предприниматели +
квалифицированные рабочие -\- фермер). Для его
формирования нам необходимо, со всеми
поправками на ускорение мирового
прогресса, не менее двух десятилетий
стабильного развития.
Если же говорить о движении за
демократию, то есть о массовой
политической альтернативе монополии
номенклатуры на власть, то этому
движению удалось нейтрализовать все
попытки реванша реакционной бюрократии
1987—1990 годах (нина-андреевская—
афера, «блок патриотических сил») и
таким образом развязать руки
Горбачеву для проведения наиболее важных
реформ: в 1990 году ликвидируется
монополия КПСС на власть, а
политика перехода к рынку, то есть к так
называемому «капитализму», становится
официальной (как бы она ни
маскировалась «социалистическим выбором»).
Противники ее после изгнании
Лигачева оказываются в оппозиции.
Остается вопрос о том, по какому
пути мы собираемся переходить к
капитализму. В. И. Ленин, крупнейший
политолог своего времени, выделял два
пути: «прусский», когда помещик
отпускает своего крепостного свободным и
нищим на все четыре стороны, сам
становится капиталистом, а бывшего
крепостного нанимает в качестве
батрака, и «американский», когда каждый
получает свой участок земли и
конкурирует за право стать капиталистом
с себе подобными. Второй вариант,
несомненно, демократичнее. Однако
прошедший год показал, что лидеры
демократического движения, добившиеся
какой-либо власти, на практике
(подчеркиваю: не в декларациях, а на
практике, о которой мы узнаем не только
из газет, но прежде всего из повседнев-
93
Ф©.
ной жизни) проявили себя такими же
сторонниками «прусского»,
бюрократически-коррупционного пути, как и их
номенклатурные противники. Свобода
сводится к осознанной необходимости
смены хозяина. Движение же
растворяется в межклановой борьбе за власть.
Следует ли считать, что этот
феномен отражает общий уровень развития
нашего общества, и демократический
путь к капитализму в принципе
невозможен? Вправе ли мы вообще
говорить о «демократическом движении»
после 1990 года, ил и это оче редной
миф наподобие «социалистической
демократии» или «пролетарского
интернационализма»?
IV. Примыкает сюда проблема
интеллигенции. По-видимому, роль
интеллигенции в нынешней революции
менялась принципиальным образом. И все
чаше становится не только аморальной,
но, как сказал бы Талейран, хуже
того — просто неумной. Между тем, если
интеллигенция отказывается от своего
единственного стратегического
преимущества — интеллекта, она обрекает себя
на поражение вне зависимости от
исхода борьбы за власть.
Если иллюстрировать тезис об
аморализме, который заденет чувства
многих, то я не могу не сказать об анти-
горбачевской кампании, которая
принимает порой самые омерзительные формы
и заставляет вспомнить печальную
судьбу другого великого русского
реформатора — Александра II, как известно, он
тоже «недодал» свободы, за что и был
расстрелян (в самом буквальном смысле
слова). Видимо, Александр III, а затем
Ленин и Сталин дали свободы больше.
Впрочем, любая аналогия хромает.
Александр Николаевич был куда более
жестким (и жестоким) человеком — и в
подавлении польского национального
движения, и в отстаивании тогдашней
дворянской номенклатуры. Далее,
будучи внимательным исследователем
«Памяти», «Отечества» н тому подобных
организаций, я с большим интересом
наблюдал, как для нашей
интеллигенции в течение прошедшего года
становилось нравственно допустимым
сотрудничество с аналогичными течениями
сначала в республиках, а теперь, с
появлением на демократическом
небосклоне таких персонажей, как полковник
А. Руцкой или В. Югин,— видимо, уже
и в России.
V. Проблема прогноза. Что есть
«диктатура», которой нас пугает пресса?
«Народная революция» при отсутствии
сильного «третьего сословия» неизбежно
ведет к диктатуре (это в лучшем
случае — вариантов, связанных с
использованием ядерных арсеналов, мы не ка-
саемся). Наивно полагать, что
сознание холопа отличается от сознания
его господина каким-то особым
«демократизмом». «Демократизм» его
заключается лишь в том, чтобы самому стать
господином над другими холопами.
Болотников не успел еще взять Москву,
а уже раздавал соратникам поместья
с крестьянами. Феодальная
раздробленность — тоже разновидность диктатуры,
только не централизованная, и
диктатура уже устанавливается на местах
явочным порядком независимо от
«центра» под идеологическими
вывесками самой разнообразной расцветки.
Таким образом, спор сегодня идет скорее
о характере диктатуры (авторитарная
или тоталитарная), о способе ее уста- ♦
новления (централизованно или через
борьбу региональных) и о персоналиях.
Между тем есть принципиальная
разница между Ярузельским (и даже
Пиночетом), с одной стороны, и Пол
Потом, Хомейни, Ким Ир Сеном — с
другой. И по количеству жертв, и по
конечным итогам...
И для нас далеко не безразлично,
будет ли та твердая власть, на которой
стабилизируется положение, направлять
развитие в капиталистическом или
докапиталистическом направлении.
Возможно, мое выступление покажется
пессимистичным. Однако я не вижу в
нынешнем положении страны никакой
мистики с эсхатологией: другие народы
уже сталкивались с аналогичными
проблемами и решали их. Ни один
европеец, посетивший Японию до 1868
года (если предположить, что его туда
пустили бы) не поверил бы в будущее
этих Богом забытых островов. Японцы
тогда смотрели на наших ^моряков
примерно так же, как мы сегодня — на
японцев. Вспоминаю дискуссию о
логике русской истории здесь, в «Знание —
сила», когда после разговоров о
национальном характере и культурной
парадигме, которые, быть может,
предопределяют нашу отсталость, Н. Я- Эйдель-
ман вспомнил поездку в Италию, где он
не обнаружил никакого
«неореализма» — ни грязных переулков, ни
голодных детей, ни висящего белья.
Деловая страна, а на вопрос, куда девался
«неореализм», знакомый итальянец
ответил: «Все это осталось до 1960 года.
Я не знаю, как бы мы жили, если бы
не начали жить хорошо». Надо признать,
что с точки зрения стартовых
условий — того, что от Бога или, если
хотите, от природы,— мы находимся в куда
более выгодном положении, чем
вышеупомянутые страны. Тем не менее наши
проблемы все равно придется решать.
Если их не решат ученые, их будут
решать (уже решают) в меру своего
разумения толпы на площадях и люди
с автоматами. •
94
I
ВСЛЕД ЗА ВЕРНИСАЖЕМ
Г. Онуфриенко
«...Тот парень,
который рисовал
банки с супом
Кэмпбелл»
В прежние, доперестроечные времена мы знали
о современном искусстве Запада понаслышке, чаще всего —
из статей тех немногих критиков, которым было поручено
дегустировать эту идеологическую отраву и оберегать
наше художественное целомудрие.
Теперь все изменилось, но не так-то просто наверстать
упущенное, слишком далеко отошло западное искусство
от того канона прекрасного, к которому мы приучены.
Впрочем, судите сами.
Сегодня мы предлагаем читателю познакомиться с одним
из мэтров американского поп-арта — Энди Уорхолом.
Выставка его произведений с огромным успехом прошла
в Париже, в Центре имени Ж. Помпиду.
в конце минувшего года.
Огромная ретроспектива
Э. Уорхола в парижском
Центре имени Ж. Помпиду
собрала в сентябре 1990 года
его фанов. Отстояв очередь,
французские интеллектуалы
«со смертельной
серьезностью» воспринимали
игровую эстетику
экстравагантного идола американского
авангарда, «соломенноволо-
сого сноба», имя которого,
как имена Дали и БоЙ-
са,— код в истории
модернизма.
Социологические опросы
показали, что люди, не
сумевшие назвать ни одной
*артины Пикассо, знают,
что Уорхол — это «...тот
парень, который рисовал банки
с супом Кэмпбелл».
Он действительно
чрезвычайно популярен, этот
крупнейший селфмейдмен
двадцатого века. Уорхол
постоянно творил себя самого.
Автопортрет, 1979 год.
« Двести банок супа Кэмпбелл,
| 1962 год.
Синтетические краски, холст.
В поисках утраченной туфли,
* £ 1955 год. Смешанная техника,
• з: бумага.
95
Даже год и место своего
рождения (1928, Форест-
сити) он ставил в
зависимость от настроения:
будучи в разном расположении
духа, называл то 1928,
то 1929, то 1930 или 1931
год. Питсбург,
Филадельфию, Кливленд или Род
Айленд. Он упорно
стремился получить то, чего был
лишен от рождения,—
красоту, здоровье, психику
экстраверта, высокое социальное
положение, американское
имя. Уорхол (Эндрю Вар
хила) — сын прибывших в
США на заработки словаков
Ондрея и Юлии Вархола.
Желание добиться
успеха с помощью
собственного творчества созрело в
нем достаточно рано. И
Эндрю Вархола с
фантастической настойчивостью взялся
за претворение его в жизнь,
волевыми усилиями загоняя
свою славянскую менталь
ность в рамки им же самим
сочиненного образа
суперсовременного и
суперамериканского художника Энди
Уорхола. Одновременно ои
переделывал себя и внешне
(красил волосы, искал
имидж), на протяжении всей
жизни пристально
вглядываясь в собственное
изображение — в автопортреты, по
числу которых превзоше i
и Рембрандта, и Ван Гога.
Высшее образование Эйд
рю получил в Технологиче-
Ж*'
i
. к
О .
и
«■с
Jj
96
ском институте Карнеги,
который окончил в 1949 году
со степенью бакалавра
изящных искусств. Затем он
перебрался в Нью-Йорк.
Эиди Уорхол (так начал
именовать себя художник)
умел и, главное, хотел
работать. Поэтому к- заказу
на рекламу обуви для
журнала он отнесся
чрезвычайно серьезно и творчески.
На следующий же день
художник принес пятьдесят
разнообразных эскизов.
Никто не рисовал обувь
лучше Энди — у него каждая
туфелька имела свой
характер, была по тулуз-
лотрековски прелестна и в
то же время строго
соответствовала модели. Уорхол
выполнял заказы для
респектабельных «Бога» и «Хар-
перс Базара», различных
фирм, телевидения, театра
и т. д. Работал много и
самозабвенно,
профессионально и точно. Уже к
середине пятидесятых годов
его авторитет коммерческого
художника был очень высок.
Первыми работами,
которые у него купили не по
заказу, были рисунки
ботинок, отвергнутые хозяином
крупного обувного магазнна
на Манхэттене и
развешанные на стенах ресторана
«Серендипити». К ©тому
времени Уорхол уже писал
картины в стилистике раннего
американского авангарда.
Какое-то время он пробовал
себя в абстрактном
экспрессионизме, работал в
манере Поллока и Демута.
На его живописи сказалось
влияние Бекманна,
Кальдера и фовистов. Уорхол
долго искал и нашел то, что
сам, спустя годы, назвал
«комнк стрип пэйнтинг»
(живопись в стиле
комиксов). Эта манера отвечала
его темпераменту
бунтовщика в искусстве —
демонстрировала желание
высказаться и одновременно
скрывала позицию.
Тогда же художник
серьезно увлекся
экспериментами с аудиовизуальными
средствами массовой
коммуникации. Б своем завеща
нии «Философия. Э. Уорхо-
ла», фрагменты которого
недавно были опубликованы в
США, он писал: «День в
жизни — это как день на
телевидении. TV если уж
начинает транслировать свою
программу, то работает на
протяжении целого дня, так
же как и я. Под конец
дня весь он (день) станет
фильмом. Фильмом,
созданным для TV». Магнитофон
еще больше помог ему
освободиться от эмоциональной
ангажированностн в
собственной жизни:
«Приобретение магнитофона
действительно положило конец
всякой эмоциональной
жизни, которую я мог бы иметь.
Но я был удовлетворен,'
наблюдая за тем, как все
это отступает, уходит.
Ничего уже не могло стать
проблемой, потому что
проблемой была лишь хорошая
пленка, а когда проблема
заключается в хорошей
пленке, она перестает быть
проблемой».
Д. Апдайк видит в этом
потоке эгоцентричного
сознания проблески
ясновидения, способности
улавливать то, что есть, и
говорить об этом.
Политические бури, отзвуки событий
шестидесятых годов не
смогли заслонить от Уорхола
той принципиальной
качественной перемены, которая
произошла в это
десятилетие: «...В шестидесятые
годы люди забыли о том,
чем, собственно, являются
чувства. И больше уже не
вспоминали».
Уорхол все еще
продолжал принимать заказы на
коммерческую рекламу, но
уже понимал, что дорога к
настоящей славе и богатству
проходит для художника
только через галереи и
музеи. И он стал настойчиво
и изобретательно
пробиваться в знаменитую галерею
Лео Кастелли. Позже
Уорхол записал в дневнике
рецепт коммерческого успеха
для -художника: «Вот как
это делается: ты встречаешь
богатых людей и
отираешься около них. И
однажды вечером они немного
выпьют и скажут «Я куплю
это!» Затем они скажут
своим друзьям: «Ты
обязательно должен иметь эту
картину, дарлинг, и это все,
что тебе нужно. Достать?»
В последнем своем
интервью (Уорхол умер в
феврале 198 7 года, в возрасте
57 лет) он скажет: «Я все
еще остаюсь коммерческим
художником, и я всегда им
был».
— В таком случае — что
такое коммерческий худгмк"1
ник?
Уорхол: — Видимо, тот,
кто продает искусство.
— Тогда получается, что
почти все художники —
коммерческие, только в
разной степени.
Уорхол: — Я думаю,
так.
— А лучший
коммерческий художник — это тот,
кто продает больше работ?
Уорхол:—Не знаю.
Когда я начинал,
ситуация с искусством была
просто нз рук вон... Тепе
же не проходит и дня:
чтобы не открылась еще
одна новая галерея. По всей
вероятности, в мире стало
намного больше
по-настоящему великих художников.
Свое мировоззрение
Уорхол выразил короткой
фразой «все прелестно» (но
аналогии с принципом П. Файе-
рабенда «все годится»). Он
не делал различий между
банальным и возвышенным
ии в .жизни, ни в
искусстве. «Сезанн писал яблоки.
Ь i/f iJ^ llt>
/• .../"
я пишу суповые банки
Кэмпбелл »,— невозмутимо
декларировал он.
— Но что все же
произошло с тем, что связано
с понятием «хорошее
искусство»?
У о р х о л: — Все
является хорошим искусством.
— Вы хотите сказать, что
все едино?
У о р х о л: — Ну да, в
общем-то...
Уорхол создавал
иконографию американского
образа жизни: комиксы, банки
из-под супа, кока-колы,
денежные купюры. Среди его
эстетических пристрастий
^.собое место занимали аме-
^риканские банкноты, по мне-
Цветы, 1967 год.
Шелкография.
Долларовые знаки, 1981 год.
Смешанная техника, холст.
Мзрилин, диптих, 1962 год.
Шелкография.
Бирюзовая Мэрилин, 1962 год.
Шелкография.
нию художника,
«действительно здорово
спроектированные». «Они мне нравятся
больше, чем все
остальные деньги»,— признавался
Уорхол. Это увлечение
побудило его нарисовать от
руки долларовые купюры, а
затем увеличить в размерах
излюбленным методом шел-
кографии
(фотографирование объекта полароидом,
проявление, перевод на шелк
по клею, прокатка
чернилами). Идея принесла Уорхо-
лу коммерческий успех.
Его взгляд без усилий
отыскивал в жизни то, что
привлекало и интересовало
людей, шокировало и
возбуждало: деньги, реклама,
кинозвезды, кровавые
катастрофы, картины казни, эротика.
Уорхол рисовал и писал
красками копии титульных
страниц газет и журналов
с портретами Френка Синат-
ры, Лиз Тэйлор, Жаклин
Кеннеди...
Репродуцированные старательно, но не
механически, они вызывали
недоумение, улыбку
зрителя. Стереотип восприятия
этих общеизвестных лиц
исключал возможность того,
что они будут «пропущены»
сквозь мозг, глаз и руку
художника.
Критики шумно
возмущались, отказываясь
признавать мультипли Уорхола
искусством.
— У вас были
неприятности в связи с использованием
«чужой образности» в 1964
году. Что вы думаете о
легальности заимствования
иконографии и о положении
копирайта?
Уорхол: — Это похоже
на ситуацию с бутылкой
«кока-колы» : покупая ее» вы
предполагаете, что оиа
ваша и что вы можете
делать с ней все, что угодно.
Точно так же, покупая
журнал с чьими-то арт-иллю-
страциями, вы платите за ие-
го — и он ваш. Иначе
говоря, я ие стану сходить с ума,
если кому-то придет в голову
заимствовать мои идеи.
Апдайк выдвинул свою
версию, объясняющую
враждебное, как правило,
отношение критиков к
творчеству «возмутителя
спокойствия» : «Мне кажется, что
эта враждебность связана
с радикальной
концепцией Уорхола. Речь идет
о растворении художника
I: .
№
ш
"у /
V
«
%
&**
в современной жизни, о его
тотальном подчинении
случаю... если художники
самоустраняются, то
следующими на очереди будут
критики, а публике ничего
другого не останется, как
только чувствовать себя
обманутой».
« Некоторые критики,—
писал Уорхол в
«Философии»,— называли меня
«Воплощением Ничего», что
отнюдь не помогало моему
самоощущению. Потом я
осознал, что само бытие есть
ничто, и почувствовал себя
лучше».
Уорхол довел до
совершенства так называемое
«искусство без усилий»: фильмы
без монтажа, книги без
редактуры, картины, создан -
иые без помощи кисти. И
если реализация какой-нибудь
ультрасмелой идеи
вызывала скандал, он тут же с
очередной идеей рвался к
следующему скандалу.
Уорхол не упускал случая
напомнить публике о себе.
На фоне скандальных
сплетен о гомосексуализме, нар-
комаиии и т. д. росла его
популярность у богатых
зрителей, которых он заставлял
смотреть на то, от чего они
прежде отвернулись бы,—
ядерные взрывы,
авиакатастрофы, электрические
стулья.
Уорхол провидчески
предсказал грядущее
превращение любителей искусства во
«вкладчиков в искусство»
(что мы сегодня и
наблюдаем). Его полный сарказма
совет вешать на стены
вместо супердорогих картин их
денежный эквивалент в
купюрах, звучит вполне в
духе времени.
Когда-то Трумеи
Капоте назвал Э. Уорхола
«сфинксом без загадки» —
и ошибся. У художника
была загадочная страсть.
Ежедневно, кроме субботы,
ои занимался покупками —
скупал партиями
пластиковые часы, ложки, гипсовых
собачек, рекламные
буклеты, бижутерию, ритуальные
маски, коробки конфет,
живопись XIX века,
старинную мебель и многое,
многое другое.
Эта бессистемная,
странная коллекция, «коллекция
нувориша», от которой
любой другой художник сгорел
бы от стыда, заполнила от
пола до потолка все
комнаты его пятиэтажного
особняка, помещения его
«фабрики» — мастерской и
нескольких бюро. Многие вещи
так и не были распаковаиы.
То была документация
художественного вкуса
поколения, и она, как и
творчество художника, нашла
свое триумфальное
признание. Знаменитый «Сотби»
организовал грандиозный
аукцион — невиданную
распродажу вещей (не
произведений) Уорхола. Фирма
устроила поп-артистскую
акцию в виде шопинга
(который называют любимым
видом спорта американцев),
похода за покупками на
«гаражную распродажу ». За
десять дней на шестнадцати
сеансах было выставлено и
продано 10 тысяч предметов
на сумму около 26
миллионов долларов. Каждый
поклонник художника, его фан,
увез с собой кусочек
легенды кумира. Конечно,
продавались не вещи, не
артефакты. Продавалось имя:
комплект из 124
стеклянных банок, отмеченный
авторским знаком художника,
был приобретен по цене
майсеиского фарфора.
— Если бы вам пришлось
начинать снова, сделали бы
вы что-нибудь
по-другому? — спросили Уорхола.
— Не знаю,— ответил он.—
Я просто много работал.
Это все фантазии. v
— Жизнь — фантазия?
Уорхол: — Да, так.
— А что реально?
Уорхол: — Я не знаю.
— Некоторые знают.
Уорхол: — Знают?..
Большая ободранная
банка супа Кэмпбелл
(овощи, мясо), 1962 год.
Синтетические краски,
холст.
Абсолют, 1985 год.
Синтетические краски
холст.
Черепа, 1976 год.
Шелкография.
Г
ЗНАНИЕ —
СИЛА 6/91
Ежемесячный
научно-популярный
научно-художественный
журнал для молодежи
Учредители —
Всесоюзное общество
«Знание»
и трудовой коллектив
редакции
J* 6(768)
Издается с 1926 года
Цена при подписке 80 коп.,
в розничной продаже — 1 руб. 50 коп.
К НАШИМ ЧИТАТЕЛЯМ
Издательство «Гуманус* и журнал «Знание — сила»
извещают читателей о переносе сроков выхода серии сборников
«Проблемы идеализма», «Вехи», «Из глубины»,
четырехтомника Н. А. Бердяева и двухтомника «Рождение
ревизионизма». Корректировка сроков связана с изменением
ситуации в книгоиздательском деле и поиском возможностей для
максимального удовлетворения интересов читателей.
О конкретных сроках выхода книг в течение 1991 года
и дальнейшей публикации подписных талонов редакция
сообщит дополнительно.
сч
ее
со
О
Г-
и
X
S
♦
Редакция:
Л Бахнова
И. Бейненсон
Г Вельская
В. Брель
М. Курячая
В Левин
Ю. Лексин
И. Розовская
И. Прусс
Н. Федотова
Г. Шевелева
Заведующая редакцией
А. Гришасва
Главный художник
М. Мялисов
Художественный редактор
Л. Розанова
Оформление
С. Деулина
Корректор
Н- Мялнсона
Технический редактор
О. Савенкова
Сдано r набор 04.04.91.
Подписано к печати 23.05.91.
Формат 70X108 1/16.
Офсетная печать.
Гарннтура литературная.
Печ. л. 6,0.
Уел -печ. л. 8,4.
Уч.изл. л 11.85.
Усл. кр.-отт. 36.4
Тираж 326 867 экз.
Заказ № 500.
Адрес редакции:
113114, Москва.
Кожевническая ул.. 19,
строение 6
Ti i 235-89-35
Всесоюзное общество
«Знание»:
101813. Москва, проезд Серова. 4
Ордена Трудового
Красного Знамени
Чеховский
полиграфически!" комбинат
Государственного комитета СССР
по печати.
142300, г. Чехов Московской области
Подписка на журнал
«Знание — сила»
принимается
без ограничений всеми
отделениями связи.
В НОМЕРЕ
IV Время н мы
Л. (Мараскина
ЗЛОБОДНЕВНОСТЬ
БУДУЩЕГО
5 Диалоги сЗнание — сила»
B. Горшков
ЕДИНСТВЕННАЯ
СТРАТЕГИЯ ВЫЖИВАНИЯ
11 К- Лосев
ЧЕЛОВЕК.
УПРАВЛЯЙ САМИМ СОБОЙ!
12 Во всем мире
14 Антология
экономической мысли
Ю. Латынина
«СОБСТВЕННОСТЬ
ЕСТЬ КРАЖА»?
21 Во всем мире
22 Проблема:
исследования и раздумья
C. Морозов
ЧТО ПРЕДВЕЩАЮТ
ПРЕДВЕСТНИКИ
ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЙ?
28 НАУЧНЫЕ ЧТЕНИЯ ПАМЯТИ
Н Я ЭИДЕЛЬМАНА
2S И. Смирнов
ПЯТАЯ РУССКАЯ
РЕВОЛЮЦИЯ
30 Курьер науки и техники
32 Пространство и время истории
А. Сирота
«НАСТАЛО ВРЕМЯ
СОПОСТАВИТЬ ВРЕМЕНА...»
39 Блицтсст
ЧТО ВЫ ЗНАЕТЕ
О ПРОДОЛЖИТЕЛЬНОСТИ
жизни?
40 Фотоглаз
40 Два мнения по одному вопросу
42 50 лет назад началась
Великая Отечественная война
М Буроменский
АВГУСТ 193S: ПОВОРОТ,
КОТОРОГО НЕ БЫЛО
48 Фотоокно «Знание — сила:
Ю. Лексин
ТЕАТР ОДНОЙ ТЕНИ
50 Читатель сообшает,
спрашивает, спорит
52 На полях чудес
A. Благов, Л. Иепершии
КОНТАКТЕРЫ
ИЩУТ КОНТАКТОВ
54 Размышления у книжной полки
С. Чернышев
АЛХИМИЯ ПЕРЕСТРОЙКИ
60 Лицей
С. Смирнов
ОТ ШКОЛЫ -
К ГИМНАЗИИ:
ПЕРЕСТРОЙКА
ИЛИ ВОЗРОЖДЕНИЕ?
66 Ученые обсуждают
B. Брель
«ПОЗИТИВНЫЕ НЕГАТИВЫ»
66 Понемногу о многом
67 Во всем мире
68 Открываем «Открыть»!
69 Во всем мире
70 Рассказы о животных
И. Федотова
МЫ И ОНИ
74 Библиографический репортаж
Ю. Лексин
«ВНЕ ВСЕГО
ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО*
82 /О. Шрейдер
«СЕКРЕТА НЕТ»
84 Своевременные мысли
А. Сокольская
«ЮНОШЕ,
ОБДУМЫВАЮЩЕМУ
ЖИТЬЕ...»
85 Во всем мире
86 Страна Фантазия
P.M. Рильке
СКАЗКА
О РУКАХ ГОСПОДНИХ
Я0 «Страна Фантазия —
нюнь, 1Я91 год»
92 Мозаика
95 Вслед за вернисажем
Г Онуфриенко
«...ТОТ ПАРЕНЬ,
КОТОРЫЙ РИСОВАЛ БАНКИ
С СУПОМ КЭМТШЕЛЛ»
ю
ст.
I
о:
О1
ГО
о