А.ГОЛУБКОВ
НА ДВА
ФРОНТА
<
ИЗ ЭПОХИ РЕАКЦИИ
ИЗДАТЕЛЬСТВО
СФАРЫЙ БОЛЬШЕВИК
МОСКВА
<933


ПРОЛЕТАРИИ ВСЕХ СТРАН, СОЕДИНЯЙТЕСЬ.
А. ГОЛУБКОВ
НА ДВА
ФРОНТА
(ИЗ ЭПОХИ РЕАКЦИИ)
ИЗДАТЕЛЬСТВО СТАРЫЙ БОЛЬШЕВИК МОСКВА
1933


Ответ редактор В. Н Соколов. Тех. редактор А. Кудряшов. Сдано в производство 10/XI 1-32. Подписано к печати 3/1-33 г. Тираж 5 300 Формат бумаги 72 X ИО Чзз д. Печ. листов 28 ц п. з. в листе 60 00) Заказ издательства № 43. Уполномоченный Главлита В — 30872 Заказ типографии № 3171.
2-я типография изд-ва ЦК ВКП (б) .Правда", Москва Сущевский вал, 49.


I.
Эпоха реакции 1907 — 1910 годов... Правительство торжествовало свою победу над революцией 1905 года. Третьеиюньский переворот подготов1ил третью Государственную думу с ее октябристско-черносотенным большинством. Испуганные революцией либеральные партии усиленно искали путей, на которых они могли сговориться с правительством Столыпина. Правительственные репрессии, аресты, ссылки и виселицы стали бытовым явлением. Царские суды опешно «ликвидировали» революционные дела 1905—1906 годов.
Массовое рабочее движение замирало. Партийные организации разваливались; интеллигенция спешно «уходила» из революции. Расцветали пышным цветом обывательщина, ренегатство, предательство и провокация; все более охватывала деморализация партийные круги. Меньшевики сознательно становились на путь ликвидации подполья, ликвидации нелегальной партии. Идеологи либеральной буржуазии «переоценивали ценности» и, подводя итоги, в «Вехах» уверенно намечали смычку с реакцией. В литературу смело вошли мистицизм, мифотворчество и порнография
Реакция оказалась победительницей и в экономике и в области политики и идеологии.
Несомненно, что и большевистские организации потерпели за эти годы значительный урон. Частые провалы, отход интеллигенции, потеря взаимных связей, наконец идейный разброд в сильной степени обессилив


вали партию. Правда, разложение здесь далеко не дошло до той степени, как в меньшевистских организациях, но совершенно ясно, что общее политическое положение не могло не отразиться на состоянии нашей партии.
И тем «He менее не правы были бы те, кто на этом основании пришел бы к заключению, что этот период для истории партии прошел бесследно. История партии решительно опровергает такой вывод. История рассказывает нам, что и в эти годы партия не сложила оружия, не прекратила борьбы, не свернула знамени, что и в этот период не перестала биться партийная большевистская мысль. Несмотря на все неблагоприятные окружающие условия и вопреки им, партия сумела установить и отстоять свою большевистскую политическую линию, выдержать напряженную идеологическую борьбу, очистить и сплотить свои ряды. Среди общего разгула контрреволюции, упадочничества, разброда и измены партия, хотя и сильно поредевшая, оставленная многими бывшими соратниками, при шатании других, но твердо руководимая Лениным, сумела ясно понять стоящие вперед ней на новом этапе задачи, наметить перспективы дальнейшей борьбы, сумела укрепить пошатнувшиеся ряды и выйти «на дорогу»*.
История показывает нам, что как раз в этот период общего затишья массового движения, почти полного отсутствия «практики» особенно усиленно бился пульс теоретической партийной мысли, подводившей итоги пережитым событиям, выявлявшей новые черты в политическом положении и марксистски обосновывавшей возможные пути дальнейшего движения.
«Текущий момент» в России, — писал тогда Ленин в статье «Г1о поводу двух писем» в № 39 «Поолета- рия»**, — именно таков, что* теоретическая работе марксизма, ее углубление и расширение предписывает-
* Так называлась статья В И Ленина, написанная им после всероссийской конференции РСДРП в начале 1909 г (по новому стилю), см. т. XIV, стр 24
** Ленин, т. XII, стр. 393.
4


ся не настроением тех или иных лиц, не увлечением отдельных групп и даже не только внешними полицейскими условиями, которые осудили многих на отстранение от «практики», а всем объективным положением вещей <в стране. Когда массы переваривают новый и невиданно-богатый опыт непосредственно-революционной борьбы, тогда теоретическая борьба за революционное миросозерцание, т.-е. за революционный марксизм, становится лозунгом .дня».
Подчеркивая таким образом необходимость углубления и расширения теоретической работы в тот период, Ленин давал ясное указание и в своих сочинениях и всей своей практической деятельностью, какое содержание следует вкладывать в эту работу.
Партийные события того времени особенно рельефно показывают, что партия, завоевывая твердые позиции для дальнейшей борьбы, добиваясь марксистско- выдержанной линии, подвергая анализу с точки зрения своей революционной теории особенности «текущего момента», принуждена была, как и раньше, так и много позже, вести борьбу «на два фронта». И действительно одно уж сопоставление основных вех истории партии того времени — всероссийской партийной конференции (начало 1909 г. по новому стилю) и конференции расширенной редакции «Пролетария» (лето 1909 г.) — отчетливо вскрывает содержание этой борьбы «на два фронта». Эта борьба, которая велась с самого начала рабочего движения в стране, видоизменяясь в различные эпохи и в различных экономических и политических условиях, в этот сравнительно короткий промежуток времени получила особенно яркое <и, так сказать, показательное выражение.
Борьба против ликвидаторства с одной стороны, против мелкобуржуазного «революционаризма» — с другой, борьба против ревизии философских основ марксизма характеризует главные этапы истории развития партии за этот промежуток времени. И недаром тогда же Ленин в статье «Заметки публициста» в № 2 «Дискуссионного листка» писал: «...большевики прове5


ли на де л е, с августа 1908 г. до января 1910 г.*, борьбу на два фронта, т.-е. борьбу с ликвидаторами и отзовистами» (разрядка Ленина)**. В своих статьях за этот период Ленин неоднократно на этом останавливался. «Борьба на два фланга, — писал Ленин в это время, — является поэтому необходимой задачей для отстаивания правильной революционно-социал-демократической тактики и для строительства партии. Эту борьбу и ведет неуклонно большевистская фракция, тем самым выковывая и сплачивая все действительно партийные, действительно марксистские, социал-демократические элементы»***.
И эта напряженная борьба в один из самых глухих периодов существования партии в значительной степени способствовала выковыванию единой, монолитной большевистской партии, способной и к дальнейшей революционной борьбе и к дальнейшим победам.
Но не только в этом смысл и значение внутрипартийной борьбы той эпохи. Являясь преемственным продолжением, — в другой обстановке, при других условиях, — борьбы предыдущих лет, снна представляет собой по своему содержанию как бы прообраз той борьбы, которая велась и впоследствии на различных этапах развития партии и много лет спустя, после победы пролетариата в октябре 1917 г., и которая не прекращается и в настоящее время.
Несколько лет спустя, подводя итоги развитию партии, Ленин писал: «Рабочий класс в России не мог сложить своей партии иначе, как в решительной, тридцатилетней, борьбе со всеми разновидностями оппортунизма»****
И Мы знаем, что эта борьба продолжалась и в последующие годы уже на памяти более молодых поколений. И в настоящее время, участвуя в этой борьбе на разнообразных участках нашей партийной и советской * Даты пленумов ЦК.
** Ленин, т. XIV, стр 305—306.
*** Статья «Прием ликвидаторов и партийные вадачв большевиков», т. XIV, стр 203
«««* Ленин, т. XVIII, стр. 223, статья «Социализм и война».
6


работы: и в области практики народного хозяйства и на идеологическом фронте теории марксизма-ленинизма, мы не должны забывать, что еще 25 лет назад она была уже дана в достаточно развернутом виде: и в борьбе с ликвидаторами — правой опасностью наших дней, и с отзовизмом, ультиматизмом — «левыми» загибами современной теории и практики.
Не ставя 'своей задачей научного исследования и анализа этапов партийной жизни того времени, попытаюсь на основании личных воспоминаний и отчасти литературы того периода дать свои показания, как участник и свидетель главных партийных событий эпохи 1908—1909 годов*.
II
В конце 1907 г., вскоре после ноябрьской партийной конференции в Финляндии, когда торжество реакции делалось совершенно очевидным, центральные учреждения партии и работники центра стали переправляться за границу. За границу переправлен был большевистский орган «Пролетарий», печатавшийся до этого времени в Финляндии. За границу уехали т. Ленин и некоторые члены Центрального комитета. За рубежом таким образом сосредоточивался весь штаб идейного руководства партией.
Несколько позднее из состава выбранного на V съезде партии Центрального комитета была выделена так называемая «пятерка», которая должна была стать полномочным, непосредственно руководящим партийной работой в России органом. Предполагалось, что эта «пятерка» будет состоять из представителей (по одному) входящих в формально единую после V съезда партию частей: большевиков, меньшевиков, польской социал-демократии, латышской социал-демократии и Бунда. Эта «пятерка» получила также название «сокра-
* В этой работе использованы фактические данные, которые приведены в моих воспоминаниях, напечатанных в «Пролетарской революции», № 9 за 1928 г.


еденного состава» Центрального комитета. Это выделение являлось естественным выводом из создавшегося политического положения, когда с одной стороны многие члены ЦК принуждены были проживать за границей, а созыв пленумов ЦК, с другой стороны, все больше затруднялся.
Незадолго до этого, осенью 1907 г., приехав после пятимесячного пребывания за границей, я поселился в Петербурге, предполагая исключительно заняться партийной работой. Жить приходилось нелегально. Я уклонялся тогда от двух судебных дел: по обвинению в редакторстве газеты «Вперед», выходившей накануне вооруженного восстания 1905 г. в Москве, как орган Московского большевистского комитета (вышло всего четыре номера)* и по обвинению в принадлежности к партии**. Мне удалось достать настоящий паспорт на имя «ученого леоов-ода», правда, умершего, но доброкачественность паспорта была гаранта рована тем, что о смерти владельца паспорта не было дано знать по месту его выдачи.
В первое время жизни в Петербурге нужно было проверить паспорт, убедиться в его пригодности, нужно было, так сказать, «обжить» его. И вот недели через три или четыре после того, как мы поселились в Петербурге, квартира наша на Псковской улице ночью наполнилась полицией. В начале и во время обыска я был уверен в том, что паспорт не выдержал, провалился, и я стал подготавливаться к переезду в тюрьму. Но по -окончании обыска вся жандармско-полицейская ватага, составив протокол и захватив с собой три-четыре легальных книжки, удалилась, оставив, к великому удивлению, меня на свободе.
Только много времени спустя удалось мне узнать причину обыска. Незадолго до него, в курилке Публич- * См журнал «Каторга и ссылка», 1931 г., № 6.
** По делу московской социал-демократической организации большевиков (процесс 47-ми: Н. А. Рожкова, Н. Л. Мещерякова, В. iH. Соколова, Кизильштейна и др.).


пой библиотеки я встретился с т. Лукой*, который в то время, хотя и не работал в партии, но проживал нелегально и, вероятно, был уже под наблюдением полиции. Я дал ему свой адрес. Через некоторое время у него был сделан обыск, насколько помню безрезультатный, но были найдены некоторые адреса, в том числе и мой.
Так или иначе благоприятные результаты этого обыска служили хорошим показателем надежности моего паспорта. Если попав в поле зрения жандармов, я не внушил своим видом на жительство никаких подозрений, — значит до известной степени я мог считать себя легализованным.
Не помню сейчас, в каком месяце 1908 г. ко мне пришел т. Иннокентий (И. Ф. Дубровинский)** *** и, расскан зав об организации «пятерки», предложил мне работать при ней в качестве секретаря и образовать бюро для ведения текущей работы и обслуживания ее в техническом отношении. Я, разумеется, охотно согласился, и вскоре вошел в курс работы.
Нужно сказать, что, собственно говоря, никакой постоянной «пятерки», представляющей Центральный комитет, не было. Обычно на заседания собиралась «тройка» из членов ЦК, проживавших в Петербурге, реже «четверка», и ни разу не собрались все пять человек. Персонально эта «пятерка» была образована следующим образом: от большевиков представителем являлся Иосиф Петрович Гольденберг («Мешковский»), польская социал-демократия, по основным вопросам примыкавшая к большевистской фракции, дала мандат т Иннокентию**", от меньшевиков входил М. И Брой-
* Настоящая фамилия — Озембловский. Работал по транспорту до 1005 г. (о нем см. сборник «Техника большевистского <одполья» и книгу (В. Н. Соколова «Партбилет № 0046340» «Лука Семеныч»).
** Иннокентий знал, что я нахожусь в Петербурге, перед этим лето мы с ним ©месте прожили в Финляндиин-в Райволе» где он проводил свой партийный отпуск.
*** После его ареста на заседания иногда приезжал т. Я. С. Ганецкий,
9


до (кличка его тогда была «Яков»; сейчас находится в эмиграции). Они-то и составляли обычно более или менее постоянную «тройку». Четвертым иногда присутствовал на заседаниях представитель Бунда, большею частью член ЦК Бунда Юдин (Айзенштадт). Все наши усилия привлечь представителя латышской социал-демократии успеха не имели. Тов. Стучка, проживавший тогда в Петербурге, почему-то не входил в «пятерку».
Таким образом в обычной «тройке» большинство было на стороне большевиков, что и соответствовало фракционной структуре Центрального комитета после V съезда партии в 1907 г. Присутствие представителя Бунда, склонявшегося большею частью к меньшевикам, несколько колебало перевес большевиков. Но это соотношение не представляло никакой опасности, так как всю текущую руководящую работу проводил т. Иннокентий, да и обслуживающий аппарат (бюро) был также большевистским.
* В сущности заседания ЦК даже в составе трех членов происходили довольно редко и, естественно, большого значения иметь не могли. Прения на заседаниях сводились обычно к декларативным фракционным заявлениям, в основе которых лежали уже известные разногласия между большевиками и меньшевиками, большею частью между собой непримиримые. В таких случаях этими заявлениями, в виду бесполезности дальнейших споров, вопрос считался исчерпанным.
Но иногда прения принимали и более острый характер. Это в особенности случалось тогда, когда предметом обсуждения являлось то или иное уже состоявшееся или еще только предполагаемое выступление социал- демократических депутатов третьей Государственной думы. И это понятно. Руководство социал-демократической думской фракцией, в своем большинстве состоявшей из меньшевиков и примыкавших к ним, далеко не стояло на должной высоте. После ареста весной 1908 г. т. Рожкова, члена Центрального комитета, специально одно время делегированного для руководства думской фракцией, обслуживание ее деятельности, об10


суждение и подготовка речей остались почти всецело в руках меньшевистских легальных литераторов или таких «сведущих лиц», ничего общего с партией не имеющих, как, например, известный Прокопович. Естественно, что при таких условиях фракция в своих выступлениях делала одну ошибку за другой, которые и отмечал неоднократно Ленин в «Пролетарии» и которые служили также предметом горячих прений на заседаниях русской части Центрального комитета.
Другим вопросом, вызывавшим серьезные разногласия, был вопрос о характере выступлений социал-демократов на происходивших тогда в Петербурге и Москве легальных общественных съездах. Таких съездов состоялось в то время несколько. В январе 1908 г. происходил в Петербурге съезд деятелей народных университетов. В апреле состоялся I всероссийский кооперативный съезд в Москве, не окончивший своих занятий, так как был закрыт полицией. В декабре в Петербурге заседал I женский съезд с участием делегаток- работниц. Естественно, что меньшевики, бравшие твердый, хотя часто завуалированный, курс на ликвидации* партии, склонны были видеть в этих съездах свою главную трибуну, настаивали на приспособлении своих политических выступлений к полицейским рамкам, в которых протекали эти съезды, и требовали урезывания и смягчения партийных лозунгов.
Помню, как в связи с вопросом о выступлении на одном из этих съездов меньшевик Бройдо после продолжительных прений и споров с тт. Мешковским и Иннокентием, не желая принимать участия в составлении резолюции, демонстративно покинул заседание в надежде сорвать официальное решение «пятерки», которая в данном случае из «тройки» превращалась в «двойку».
Наконец на заседаниях «пятерки» не раз ставился вопрос о созыве всероссийской партийной конференции. И этот вопрос встретил со стороны меньшевика Бройдо горячую оппозицию. Становясь уже на пуп/ ликвидаторства партии, меньшевики не без основания считали, что предстоящая партийная конференция под11


твердит и укрепит прежние организационные формы работы партии.
При таких условиях ясно, что как содержание самих заседаний, так в особенности и обычный состав «тройки» не могли вызывать большого стремления к коллективному обсуждению вопросов: заседания становились все реже и реже и носили все более ' формальный характер.
Иначе обстояло дело с текущей повседневной работой, протекавшей помимо «пятерки», во фракционном порядке. Всякая подпольная работа, подчиняясь законам конспирации, имеет свою логику, часто даже, в сущности говоря, независимо от результатов, получающихся в процессе подпольной деятельности. То, что в легальных условиях делается «между прочим», «походя», без оглядки, без риска неудачи, в обстановке подполья требует большой подготовительной работы, серьезного продумывания мелочей, сугубой осторожности, огромного расхода времени. Встречи, беседы, совещания, переписка, — все, такое обычное в легальной жизни, в условиях подполья обрастает поисками квартир, адресов, паспортов, усложняется шифрами, химическими чернилами, паролями, различными конспиративными маневрами и прочим. Это все неизбежные и естественные «издержки производства» процесса нелегальной работы. И также естественно, что они во много раз увеличиваются, когда, помимо этой повседневной работы, на очередь дня ставится выполнение более сложных и ответственных задач, когда нужно достать и получить литературу, переправить товарища за границу, найти способ напечатать партийные документы и пр. и пр.
Разумеется, что в описываемый мною период, несмотря tea слабость' партийных местных организаций, снижение содержания партийной работы, утраты многих связей, работа вспомогательного аппарата, каковым являлось наше бюро или секретариат, требовала значительных уаилий. Можно сказать даже больше — разброд, партийный и общественный, оскудение пар-
12


тийных кадров, крайнее сужение сочувствующего окружения сами по себе являлись причиной, выявлявшей необходимость крайне напряженной работы.
Обстоятельства сложились так, что руководить всей текущей работой пришлось Иннокентию. Представитель меньшевиков не вмешивался и, конечно, не мог вмешиваться в нашу работу тем более, что она в сущности носила определенно фракционный характер. Чтс касается И. П. Гольденберга, то он в то время большой активности не проявлял: работа его ограничивалась участием в заседаниях и в «консультациях» по отдельным вопросам, по которым нам приходилось к нему обращаться, в особенности в отсутствие т. Иннокентия, во время его отлучек и после его ареста.
Образованнейший марксист, один ив старейших социал-демократов, убежденный искровец начала 900-х годов, после II съезда партии примкнувший к большевикам, Иосиф Петрович Гоиьденберг в описываемое мною время, — может быть в силу своей болезни (туберкулез легких), — мало принимал участия в работе. В нем заметно было уже тогда — в эпоху ясно выраженной политической и общественной реакции — некоторое скептическое отношение к результатам практической работы, как бы некоторая усмешка, конечно, доброжелательная, при виде подпольного метания и суеты. Очень красивой наружности, чрезвычайно мягкий в обращении, широко начитанный, проштудировавший марксистскую литературу так, как это только прежде делали русские интеллигенты, готовившие себя к революционной работе, человек культурный в лучшем значении этого слова, — он был интереснейшим и увлекательным собеседником. Жил он тогда за городом, в Озерках, в небольшой, тепло натопленной квартиле и занимался главным образом переводами (он хорошо знал иностранные языки и превосходно владел пером) Имея большой опыт в литературной работе в легальной и нелегальной печати, он, несомненно, мог бы стать первоклассным публицистом, но и в этом ему мешала
1?


его некоторая пассивность. Натура у него была скорее созерцательная, чем действенная. К тому же в нем уже тогда намечался тот перелом, который его привел в конце-концов в лагерь врагов Октябрьской революции. Он не скрывал сомнений в правильности последовательной большевистской линии и по многим вопросам держался примиренческой точки зрения*.
III
В бюро или секретариат входило несколько человек. Кроме меня к работе были привлечены: одна моя старая знакомая по Смоленску — Е. М. Белкина (кличку носила «Анна Ивановна»)**, Е. Н. Уварова (кличка «Варя»), работавшая в партии до этого уже несколько лет и в Москве и в Поволжье, и «Люся» (Л. Э. Лан- гвальд-Серова), о которой подробней скажу ниже; немного позже к нам присоединился работавший до этого в Петербургском комитете старый партиец С. Моисеев («Илья», «Зефир»), взявший на себя работу по тран-
* Во время войны он стал оборонцем. После Февральской революции присоединился к меньшевикам и -принимал участие в редактировании «Известий» -послефевральок-ого периода. Ему, между прочим, принадлежат слова, оказанные в ответ на речь Ленина, произнесенную в Таврическом дворце в первый день приезда Ильича из-за границы, о том, что Ленин занял «пустующий трон Бакунина» Вспоминается мне встреча с ним на I съезде советов в июне 1917 года в зале заседаний съезда на Васильевском острове в кадетском корпусе. Я только-что приехал из Сибири. После первых приветствий И. П меня спрашивает. «Вы где?», ответив ему: «Там же», спрашиваю в свою очередь: «А вы?», он покачал отрицательно головой и, застенчиво улыбнувшись, сказал: «Нет, что-то страшно».
Октябрьскую революцию он вначале не «принял» и жил одно время за границей. Но должно быть старая большевистская выучка дала себя знать, и он приехал -в тяжелый голодный 1921 г. в Советскую Россию коммунистом По приезде он стал очень интенсивно работать в Наркоминделе, руководя отделом печати. Но поработать ему пришлось недолго: в январе 1922 г. он умер.
** Давно уже потерял ее из виду.
14


спорту, внутреннему и заграничному, и вопросам техническим.
У нас завязалась большая переписка как с заграницей, так и с местными партийными организациями, к нам направлялось много товарищей, которых нужно было или переправлять за границу или распределять по различным городам, снабжая адресами, деньгами и прочим.
Разумеется, вся эта работа требовала соответствующей обстановки и целого ряда технических условий, диктуемых особенностями подполья. Нужны были ’постоянные адреса для писем, и притом в большом количестве, чтобы иметь возможность всегда их менять, нужны были квартиры для явок, назначавшихся почти ежедневно, для заседаний ЦК, для ночевок приезжавших товарищей, для отдельных совещаний, нужны были паспорта и т. д. И сколько мелочей еще нужно было для успешной нелегальной работы!.
Общими усилиями нам удавалось преодолевать встречавшиеся нам трудности и создать в конце-кон- цов все необходимые для работы условия. В этом отношении больше всех помогала «Люся».
Она была тогда женой депутата второй Государственной думы социал-демократа большевика Серова (от Саратовской губернии), судившегося по делу социал-демократической фракции и в то время уже приговоренного к каторжным работам*. В виде исключения каторгу он отбывал в одной из тюрем в Петербурге. В Петербурге же осталась жить с детьми и жена его.
Широкие и прочные связи, завязавшиеся у нее среди либерального общества, литераторов', сочувствовавших партии, адвокатов и других лиц «свободных профессий» еще во время сессии Государственной думы, продолжали развиваться и после разгона думы. Каторжный приговор депутатам нашел среди
• Василий Матвеевич Серов, старый большевик был по ■отбытии каторги сослан в Забайкалье, где его застала Февральская революция. Осенью 1918 г. был аввраки убит в Чите семе- яовцами.
45


этого общества известный отклик, вызвал сочувствие к их семьям и готовность тем или другим путем помочь им. Помню, был даже издан какой-то литературный сборник, средства от продажи которого должны были поступить в пользу оемей двух депутатов каторжан, отбывавших приговор в Петербурге: Серова и доктора Виноградова. Все эти связи давали возможность «Люсе» без особого труда доставать и получать от целого ряда лиц, радикально настроенных и еще не окончательно порвавших с недавним прошлым, ценную помощь для нашей работы. И мы действительно пццти не чувствовали недостатка ни в адресах, ни в квартирах, ни в паспортах, ни даже — когда это было экстренно нужно — в заимообразном получении небольших денежных сумм.
Эта помощь была для нас тем более важна, что после разгона второй Государственной думы все так называемые сочувствующие элементы из либеральной интеллигенции успели в корне перестроиться применительно к начавшейся реакции и резко отвернуться от всего, что напоминало бурные годы революции. Обзаводиться вспомогательными средствами при таком окружении становилось все труднее и труднее. Поэтому большое значение приобретали личные связи того или другого товарища.
В этом отношении большую помощь оказывал нам депутат третьей Государственной думы, теперь yiMep- ший Николай Гурьевич Полетаев, уже много лет работавший металлистом на петербургских заводах. Правда, пользоваться его личной квартирой, находившейся в центре города, было неудобно, так как несомненно она находилась под полицейским обстрелом, но, обладая огромными связями среди революционных элементов Петербурга, т. Полетаев мог всегда оказать свое содействие нашей работе.
Но роль его, естественно, этим не ограничивалась. В сущности он был для нас главным, е<сли не единственным, связующим звеном с социал-демократической думской фракцией. Через него шла главная информз-
1б


ция о внутренней жизни фракции, о разногласиях р ней, о взаимоотношениях с фракциями других партий — с одной стороны, а с другой — и мы являлись для фракции через т. Полетаева источником сведений о партийной жизни, фракционной борьбе внутри партии, директивах Центрального комитета и пр.
Но помимо этого и по своим личным свойствам и личной биографии Н. Г. Полетаев представлял несомненный интерес. Потомственный пролетарий, с мальйх лет живший личным трудам, еще юношей в революционных кружках искавший разрешения мучивших его вопросов, он безоговорочно становится большевиком, твердым и дисциплинированным партийцем, сознательно проводившим в бытность свою депутатам в думу партийные большевистские директивы. Как на характерную черту т. Полетаева нужно именно указать на то, что каждое решение партии он принимал с полным сознанием его значения, критически продумав и «обмозговав» его и подвергнув его подробному анализу. От того эти решения в освещении «философии» Н. Г. Полетаева получали всегда особое значение.
Немалую помощь своими советами оказывала нам «Дяденька» — Лидия Михайловна Книпович.* Старая большевичка, прошедшая большую партийную школу, личный друг Владимира Ильича и Надежды Константиновны, она, несмотря на свою внешнюю суровость, была чрезвычайно отзывчивым, внимательным, хотя и строгим, товарищем. Будучи и по годам и по партийному стажу значительно старше многих из нас, она, хотя и не входила в нашу организацию и не принимала непосредственного участия в повседневной ее работе, охотно делилась всегда своим революционным опытам и давала практически нужные и полезные советы. К тому же она находилась в регулярной переписке с Надеждой Константиновной и была постоянно в курсе всех партийных дел как у нас, так и за границей, что делало ее помощь нам особенно необходимой.
• Умерла большевичкой в 1920 г.
17


Кроме этих товарищей с нашим бюро, главным образом персонально через т. Иннокентия, были связаны также сестры Вера и Людмила Рудольфовны Мень- жинские.
Постоянную помощь как лично, так и своими связями оказывал нам также присяжный поверенный Тарутин, на квартире которого неоднократно происходили заседания Центрального комитета. Но не все наши Расчеты на содействие товарищей оправдывались. Иногда приходилось и ошибаться, так, например, помню, мы никак не могли добиться выполнения обещанных поручений от Фина-Енотаевского, который считал себя большевиком, но уже и тогда стал отходить от Партии.
Вспоминаю также и другой, совсем уже непривлекательный случай. В осенние месяцы 1908 г. основная работа наша заключалась в подготовке к всероссийской партийной конференции. Из заграничного центра получались все необходимые директивы. Со своей стороны мы стремились обеспечить возможно более полное представительство на конференции местных организаций, для чего изыскивали всевозможные способы для установления с ними связей. С этой же целью мы, Хотя и с большим трудом, намечали посылку нескольких товарищей для проведения на местах партийных конференций. Ехать на конференцию в Нижний Новгород, а также и в другие поволжские города вызвался живший тогда в Питере «не у дел» известный социал-демократ большевик «Николай Выборгский». Зная его по прежней работе, мы вполне доверились ему и отправили, снабдив его адресами и деньгами. Но через некоторое время мы к своему удивлению получили извещение от местных партийных организаций, ожидавших приезда нашего представителя, что от нас к ним никто не приезжал. Вместе с тем случайно узнали, что Николая кто-то видел в Петербурге. Пришлось отыскивать его и иметь с ним довольно тяжелый разговор, в котором, он наконец сознался, что, приехав на Волгу, он ни в какие партийные организации не пока-
18


зывался, на конференциях не был и вел весьма предосудительный образ жизни'. Помню то гнетущее впечатление, которое произвел на нас этот случай: конференции прозевали, деньги, с таким трудом в то время добываемые, истратили, да и для поднятия нашего престижа ^гот случай не мог послужить. Вспоминаю этот инцидент как характерную дань эпохе реакции*.
С Петербургским комитетом партии, в который входили тогда между прочим т. А. М. Буйко («Шура»), т. Богдатьев («Сергей Невский»), «Всеволод» (Денисов), мы непосредственных сношений не имели; это диктовалось условиями конспирации. В случае необходимости связь с ПК мы поддерживали личнр через «Люсю», отчасти и через т. «Илью».
Технической работой мы все были завалены. Большая переписка шла с заграницей, откуда писала нам Надежда Константиновна Крупская, подробно освещавшая в шифрованных письмах внутрипартийные отношения, как они складывались К тому времени за рубежом. Со своей стороны мы ей писали о работе ЦК и о положении на местах, поскольку мы были об этом осведомлены.
Переписывались мы и с местными организациями, но налаживать отношения с ними было чрезвычайно
* «Николай Выборгский» (Коновалов) работал до 1905 г. на Урале, аде пользовался большой популярностью. После работал в Петербурге, преимущественно в Выборгском районе (откуда и кличка), был членом Петербургского комитета, арестованного в 1907 г. (вместе с тт. Батуриным, Землячкой и другими). Талантливый агитатор. Председательствовал, помню, на общегородской конференции петербургской организации, созванной в Териоках после разгона второй Государственной думы, для обсуждения вопроса о всеобщей забастовке. В описываемое время почти не работал, опустился и, как потом выяснилось, сильно пил. В 1911 <г, придя на квартиру к одному товарищу (Вайнштейну—«Михаилу Сергеевичу»), повесился у него в комнате. После его смерти были получены документальные данные, что он провокатор. Есть ли указания, с какого времени он стал предателем, я не знаю. В «Современном мире» (№№ 3 и 4 за 1912 г.) была помещена его повесть-дневник «Записки агитатора».
10


трудно. Частые смены персонального состава организаций, отсутствие преемственности, постоянные провалы создавали большие затруднения, препятствовавшие систематическим и постоянным сношениям с местами. Случалось, что адрес в какую-либо организацию удавалось получить только окружным путем, из-за границы, да и тот оказывался в момент получения не всегда действительным.
Тем не менее кое-какие связи у нас все-таки имелись. Не говоря уже о московской организации, общение с которой было довольно регулярно, откликалась Самара, в которой уже много лет сидел старый большевик (и тогда уже старый), т. В. П. Арцыбушев, откликались Нижний Новгород, Тверь, Урал, где в то время работал т. Батурин. Эти связи дали нам возмож- ность провести некоторую подготовительную работу по созыву всероссийской партийной конференции.
Почти ежедневно мы, работники бюро, большею частью вместе с т. Иннокентием, собирались на явочных квартирах, распределяли здесь между собой текущие дела, обсуждали полученные письма, намечали содержание ответов на них, принимали приезжавших товарищей и давали им дальнейшее направление.
Делались нами также попытки получать из-за границы и распространять по местным организациям литературу. Этой частью, как я уже говорил, ведал т. «Илья»'. С этой целью к нам1 из Вильны приезжали «Гриша» (Григорий Беленький) и «Саша» (фамилии не помню), занимавшиеся транспортом литературы. И действительно, помнится, раз или два с большими трудностями нам удалось получить небольшой груз «Пролетария».
IV
Общая политическая реакция и особенности внутрипартийного положения крайне ощутительно отзывались на нашей работе. Столыпинская реакция была в разгаре. Массовый отказ интеллигенции от револю-
20


ции, ренегатство, широко распространившиеся провокация и предательство* привадили в конце-концов во многих местах к полному развалу организаций.
Но пожалуй не меньшим злом для развития партийной жизни был «внутренний враг», лишавший оставшихся на местах верными партии работников твердой почвы, на которой можно было бы вести работу и строить организацию. Этим врагом было то течение в меньшевизме, которое получило название ликвидаторства. Оно являлось нашим главным противником, оно вносило величайшую деморализацию в ряды колеблющихся работников, вселяя уныние и неверие в работу партии, «!принципиальными» сображениями оправдывая уход из революции. Будучи сторонниками ликвидации нелегальной организации, приспособляя свою тактику к новой — третьеиюньской — обстановке, считая, что в стране уже достигнуты условия для легального рабочего движения — в виде некоторых оставшихся кое- где профессиональных союзов, кооперации, рабочих клубов, а главное трибуны Государственной думы, — стирая всякую грань между партийной организацией, с одной стороны, и беспартийными формами движения — с другой, меньшевики теряли революционное лицо и быстрыми шагами шли к реформизму. К подпольной работе они относились не только скептически, но и с нескрываемой насмешкой, как к какому-то кустарничеству, как уже к изжитому этапу движения, как «взрослый, серьезный» человек относится К забаве и увлечению молодости.
«Ликвидаторство в тесном смысле слова, ликвида- торство меньшевиков, — писал немного позже, в июне • Припоминаю одно характерное обстоятельство: когда через некоторое вреия^ в 1909 г., «проездом» сидел я в камере московской охранки (при начальнике Заварзине), то прочитал вывешенное на дверях камеры объявление, представлявшее собой не что иное, как таксу за различные по важности доносы, начиная с указания какого-либо адреса, квартиры, на которой происходит собрание, и кончая сообщением о складе взрывчатых веществ Расценка начиналась с 5 рублей.
. Несомненно, что на случайный, малосознательный элемент, в особенности имея в виду общую политическую обстановку, это могло оказывать известное действие.
21


1909 г., Ленин, — состоит идейно в отрицании революционной классовой борьбы социалистического пролетариата вообще и в частности в отрицании гегемонии пролетариата в нашей буржуазно-демократической революции»*.
Ликвидаторство уже в то время выходило на политическую арену, иногда в открытом, но чаще в завуалированном виде, и оформлялось в определенное течение со своей литературой, со авоими «вождями», со своей системой взглядов и на опыт революции 1905 г., и на роль и значение думской трибуны, и на характер переживаемого текущего момента, и на перспективы дальнейшего движения.
Брошюра Череванина, выпущенная в 1907 г. с определенными ликвидаторскими установками, систематический саботаж меньшевиками центральных учреждений партии, обращение летом 1908 г. меньшевистских членов Центрального комитета к местным организациям с протестом против намечавшегося большевиками созыва всероссийской партийной конференции, появление позднее первого тома сборника «Общественное движение в России в начале XX века» со статьей Потресова, ликвидировавшей идею гегемонии пролетариата в буржуазно-демократической революции,—все это этапы оформления и кристаллизации ликвидаторского течений в партии. И этот, по выражнию Ленина, «реакционный вой меньшевиков, хоронящих партию», эти «поистине позорные, ренегатские выходки против нелегальной партийной организации» требовали резкого и организованного отпора, настойчивой и упорной борьбы.
Намечались уже тогда разногласия и среди самих большевиков главным образом по вопросу об отношении к думской фракции и об использовании легальных возможностей, а также в связи с ревизией некоторыми товарищами принципов диалектического материализма.
Эти разногласия среди большевиков в это время довольно отчетливо наметились в особенности за гра-
* «Ликвидация ликвидаторства», т. XIV, стр. 105.
22


ницей, где естественно живее бился пульс партийной мысли. В начале 1908 г. выходит сборник «Очерки пц философии марксизма» со статьями главных представителей философского ревизионизма—Богданова, Луначарского, Базарова и других. Этот сборник, сыгравший главную роль в определении новой философской концепции и носивший яркий идеалистически-махи- стский характер, вызывает резко отрицательную оценку В. И. Ленина, отказавшегося принимать в нем участие. Со своей стороны уже осенью 1908 г. Ленин оканчивает свою философскую работу «Материализм и эмпириокритицизм», подводившую итоги философской дискуссии.
В то же время в русских местных партийных организациях начинают складываться «отзовистские», «ультиматистские» и прочие настроения. Так, еще в мае 1908 г. на состоявшейся московской общегородской конференции сколотилась довольно крепкая группа, правда оставшаяся в меньшинстве, хотя и довольно значительном численно, внесшая «отзовистскую» резолюцию*. В ноябре редакция «Пролетария» помещает письмо рабочего - отзовиста, на которое отвечает Ленин в том же номере статьей «По поводу двух писем*. Выборы на всероссийскую партийную конференцию в другой, наиболее аильной организации, петербургской, также проходят под знаком борьбы с отзовистами, внесшими особую резолюцию.
Но тем не менее эти вопросы свою остроту получили несколько позже. В данный момент на очереди дня стояла борьба с ликвидаторством. Необходимо было подвести итоги последнему периоду работы, необходимо было ообрать и подсчитать свои силы и наметить, наконец, основную линию на дальнейшее. О созыве съезда думать в то время, разумеется, не приходилось и в виду слабости организаций на местах и отсутствия сил и в виду полной технической неосуществимости его. Нужно было попытаться собрать конферен-
• Лидером московских отзовистов был «Станислав Вольский» (А. В. Соколов).
га


цию, и с этой целью на конец декабря (1908 г.) был назначен созыв общероссийской конференции за границей.
■ В связи с этим осенние месяцы прошли для нас в усиленной работе по подготовке местных организаций к участию в этой конференции.
Местными организациями по получении извещения о предстоящей всероссийской конференции созывались, где это было возможно, расширенные, областные, окружные или общегородские собрания, на которых выбирались делегаты. Выборы состоялись в основных большевистских районах и в Питере и в Москве, от Центральной промышленной области, в Поволжье и на Урале. Но не всем выбранным делегатам удалось приехать по назначению. Делегаты Центрально-промышленной области, тт. А. С. Бубнов («Химик») и В. М. Лихачев («Влас», «Карась»), были арестованы в Москве еще до отъезда за границу. А делегат Поволжья т. В. П. Ар- цыбушев был задержан где-то по дороге.
В конце декабря выехал на конференцию и я.
V,
• Мы сговорились с т. Иннокентием, что он поедет за границу, в Париж, недели за две до начала конференции, а дней через десять после его отъезда должен был выехать и я в Стокгольм, где по предварительным предположениям должна была состояться конференция, организации которой шведские социал-демократы, в частности Брантинг,* обещали свое содействие. Из Парижа в Стокгольм должен был приехать, тоже для подготовки конференции, т. Лядов.
Через несколько дней после отъезда т. Иннокентия мы узнали, что он, совершенно неожиданно для нас, был арестован на Варшавском вокзале в Петербурге. Это было большим ущербом для предстоящей конфе-
* Известный впоследствии социал-шовинист, бывший лидером шведской социал-демократии и одним из лидеров II Интернационала; после войны стоял долгое время во главе шведского правительства, ныне умерший.
U


ренции, так как за последнее время в течение нескольких месяцов он стоял в центре работы в России и, разумеется, лучше, чем кто-либо другой, мог ориентировать товарищей насчет состояния партийных организаций, их работы, дальнейших перспектив и существующих в России различных течений. Этот арест был неожиданностью потому, что как будто никаких подозрительных признаков слежки за время нашей работы мы ни за ним, ни за собой не замечали. И лишь только впоследствии мы узнали обстоятельства его ареста*.
Списавшись с заграницей, я получил инструкцию выехать в Стокгольм, где по данным мне адресам должен был найти шведских товарищей и при их помощи вместе с т. Лядовым подготовить юсе необходимое для заседаний конференции. Числа 10 декабря (по старому стилю) я выехал в Гельсингфорс, где должен был получить дальнейшее направление. Тт. Ингельстром и Смирнов**, оба работники гельсингфорсской библиотеки, имевшие большие связи с местными социал-демократами, связали меня с неким виноторговцем, активным членом социал-демократической организации, известным многим товарищам, переезжавшим финскую границу. Этот последний, узнав, что у меня нет заграничного паспорта, с полной готовностью направил меня в город Або на явку в какое-то страховое общество, где я и был рекомендован капитану или помощнику капитана отходящего в Стокгольм парохода.
Весь путь до Стокгольма был проделан мною вполне благополучно, если не считать сильнейшей качки при очень большом морозе и небольшого недоразумения с морской санитарной комиссией по приезде в Стокгольм. Дело в том, что летом и осенью 1908 г. в Петербурге свирепствовала аильная холера, и, когда в Стокгольме, еще до прибытия к пристани, на пароход
* В этот раз Иннокентий после ареста был выслан в Вологодскую губернию, через неоколыко месяцев бежал с места ссылки и в начале лета приехал в Париж.
** Андрей Викторович Ингельстром, старый народоволец, заведывал русским отделом гельсингфорсской библиотеки. Умер в октябре 1927 г.; Смирнов был его помощником.
25


явились члены санитарной комиссии, я из их разговора, а вернее судя по некоторым словам и главное жестам и мимике, мог понять, что мне придется отбывать карантин. Каким образом капитан уладил мое нелегальное положение на пароходе, я не знаю. Но во всяком случае отбывать карантин не входило в мои планы, и я стал всяческими способами объяснять, что нахожусь в Стокгольме проездом и на-днях должен ехать дальше. Все же комиссия обязала меня ежедневно являться на осмотр в какое-то медицинское учреждение. Но, опасаясь каких-либо недоразумений в виду отсутствия у меня документов и воспользовавшись довольно формальным отношением к делу комиссии, не опросившей даже о моем предполагаемом местожительстве, я уклонился и от этого обязательства.
Несколько дней в Стокгольме я провел в довольно нелепом положении. К моему удивлению с Лядовым мы не встретились, мои попытки увидеться с Брантин- гом успехом не увенчались, хотя я и ездил неоколько раз в народный дом, где помещались и партийные учреждения и редакция центрального органа шведской социал-демократии. Говорили, что Брантинг уехал, или что его отсутствие связано с рождественскими праздниками. К тому же эти праздники оставили меня совершенно без денег, так как Bice учреждения, где можно было бы разменять свои деньги и получить шведские кроны, были закрыты. Таким образом я очутился в Стокгольме совершенно один и в полном недоумении.
Наконец я решил послать в Париж телеграфный запрос, и дня через два получил ответное извещение от Надежды Константиновны, что конференция состоится в Париже. Как потом оказалось, за это время шведы дали вежливо понять, что осуществление их предположения насчет нашей конференции вызывает затруднение и связано для них с некоторыми неудобствами. Незадолго до этого в Стокгольме произошел ряд выступлений так называемых «молодых социалистов», правительство косилось на социал-демократов, и Брантинг боялся подливать масла в огонь.
26


Получив телеграмму, я немедленно, черев Копенгаген и Гамбург, выехал в Париж.
На следующий день ио приезде отправился к Л. Б. Каменеву*, который и отвел меня на квартиру к В. И. Ленину.
Владимира Ильича я до этих пор лично не знал. Во время его пребывания в 1905—1907 гг. в России видеть его мне не пришлось. Понятно поэтому то волнение, которое я испытывал, идя к Ленину, одно имя которого имело такое огромное значение для всех нас, с самого начала политической своей жизни видевших в нем своего учителя.
Маленькая квартирка на улице в южной части Латинского квартала, более чем скромная обстановка, состоявшая из вещей лишь безусловно в домашнем обиходе необходимых; чистая, опрятная кухня, которая, как потом оказалось, служила и столовой; в другой комнате простой некрашеный стол, заваленный книгами, газетами и всем необходимым для занятий.
Вышел Владимир Ильич. Первое смущение в ожидании встречи с ним быстро прошло, когда он заговорил. Он обладал великим уменьем как-то приближать к себе собеседника, создавать ощущение действительной общности интересов, сразу устанавливать круг наиболее существенных, наиболее жизненных в данный момент вопросов. Создавалось впечатление, будто о многом уже переговорено, многое уже известно, о многом уже не стоит говорить и вот надо выяснить такие - то и такие - то темы. Это сказывалось и на характере вопросов, им задававшихся. Он не только умел извлечь в самый короткий срок у собеседника все сведения, которые ему были нужны, но самый характер и самое содержание его вопросов давали указания на существенные стороны затронутой им темы и многое оавещали новым светом.
В Париже в это время стояли сильные морозы, улицы были завалены снегом, в квартире, отапливаемой по • С Каменевым я виделся несколько раз перед этим в Петербурге, незадолго до отъезда его за границу.
27


французскому обычаю, одним камином, было чрезвычайно холодно. Владимир Ильич ходил быстрыми шагами по комнате, то и дело нагибался к камину, подбрасывая в него уголь, или, сидя на корточках перед камином, грел руки. Через некоторое время Надежда Константиновна позвала нас к обеду, во время которого Владимир Ильич стал расспрашивать об оставшихся в Питере товарищах: о Гольденберге, Л. М. Книпович («Дяденьке»), об аресте Иннокентия.
Все эти мелочи домашнего обихода, обычная знакомая обстановка, простое внимательное товарищеское отношение сразу как - то устраняли всякое смущение и создавали условия для обстоятельного партийного разговора.
Провал Иннокентия и отсутствие Гольденберга волей-неволей вынуждали меня взять на себя роль информатора ЦК. Ленин требовал точных сведений о положении дел в Питере и на местах, очень интересовался работой и проявлением в России отзовистов, расспрашивал о приезжающих на конференцию товарищах — делегатах с мест, о принадлежности их к тому или другому течению и пр. Вслед за этим Владимир Ильич сам кратко рассказал о положении, которое сложилось за границей ко времени предстоящей конференции, и о задачах последней.
С Надеждой Константиновной, как в этот раз, так и в другие свидания, мы выясняли вопросы, касающиеся нашей переписки, и многочисленные технические детали сношения России с заграницей.
Возвращался я после этого, первого свидания с Владимиром Ильичем под глубоким впечатлением. Убежденность Владимира Ильича, его целеустремленность, точность в формулировках партийного положения, анализ партийных взаимоотношений, широкий охват стоящих перед партией задач давали новую уверенность в правильности — ореди общего разброда — большевистских позиций. Непосредственное воздействие личности Ильича вызвало новую бодрость и раскрывало широкие перспективы революционной борьбы.
28


На следующий день приехали первые делегаты из Питера, вскоре стали приезжать и другие, начались фракционные заседания, а затем открылась и конференция в помещении, приспособленном для собраний, на одной из улиц Латинского квартала.
У1-
В состав всероссийской общепартийной конференции кроме товарищей, живших за границей — Ленина, Зиновьева, Каменева, «Марата» (Шаицера), Таратуты («Виктора»), Богданова, — входили делегаты с мест: от Петербурга тт. «Шура» и «Всеволод»*, последний с большим уклоном в отзовизм. Центральную промышленную область представляли т. «Станислав Вольский» (А. В. Соколов) — яркий представитель отзовизма и лидер московских отзовистов, т. М. Н. Лядов, стоявший в это время на промежуточной позиции ультиматизма. Должны были приехать т. Бубнов («Химик») и В. М. Лихачев («Влас», «Карась»), выбранные в Москве на конференцию, но, как уже было сказано, незадолго до отъезда арестованные. В начале конференции прибыл член Государственной думы Н. Г. Полетаев, не представлявший, однако, официально фракции Государственной думы. От Урала на конференции присутствовал т. Н. Н. Батурин**. От Поволжья должен был приехать т. В. П. Арцыбушев, старый партийный работник, тоже большевик, носивший кличку «Маркс» за длинные седые волосы** *, но он
* Оба — члены Петербургского комитета, арестованного 14 (1) марта ® Психо-неврологическом институте. Фамилия «Всеволода», кажется, Денисов. В настоящее время — вне партии.
** Н. Н. Батурин (Замятин) в то время давно уже работал в партии, несколько раз был арестован. Стойкий большевик. В 1906 г. написал «Очерк истории социал-демократии в России», выдержавший много изданий. Впоследствии участник «Звезды» и «Правды», после революции работал преимущественно в литературе по истории партии. Умер в 1927 г.
**» О нем см. сборник «Техника большевистского подполья».
29


доехал только до Питера, — уже после моего отъезда оттуда, — был затем направлен за границу очевидно по неправильному пути и где-то арестован* **.
Полный развал, которым характеризовалось состояние меньшевистских организаций, получил свое яркое и даже несколько комическое отражение.
Меньшевики были представлены на конференции кавказской делегацией, в которую входили такие «исконные» представители Кавказа, как Дан (Ф. И. Гур- вич), П. Б. Аксельрод, все время проживавшие за границей и «Петр» (Ной Раиишвили) •*, тоже получивший мандат за границей. И тогда и долго после название «кавказской делегации» звучало иронически, и эти слова получили даже впоследствии смысл нарицательный. Впрочем нужно сказать, Что Аксельрод приехал из Цюриха, где он жил, лишь на третий или четвертый день после начала конференции, на заседаниях чувствовал себя, повядимму, очень беспокойно и, пробыв один-два дня и не .сказав за все время ни одного связного слова, полный желчного раздражения, уехал. По всему видно было, что он, инициатор идеи «рабочего съезда», широкой рабочей партии, совершенно уже не интересовался в то время делами партии, и по своему настроению не мог серьезно относиться ч нелегальному движению.
Совсем уж под конец, в один из последних дней, на конференцию приехал с Украины представитель южных организаций меньшевик «Афанасий». С меньшевиками голосовал, насколько помнится, также представитель литовской социал-демократии. Лидером меньшевиков во все время работы конференции был, разумеется, Дан.
* Я присутствовал в качестве секретаря бюро русского ЦК; частью вел протоколы.
** Н. Рамишвилм— впоследствии министр внутренних дел в меньшевистской Грузии в 1918—20 иг., получивший известность особо жестоким отношением к большевикам.
30


Польская социал-демократическая партия была представлена пятью товарищами, из которых некоторые являлись видными партийными деятелями того времени, игравшими также большую революционную роль и впоследствии, как Лео Тышко-<Иогихес*, Мархлевский, Ганецкий, фамилии двух других — Домбровский и Ледер. Товарищи-поляки в основном разделяли целиком большевистскую платформу и против меньшевистского фронта вместе с большевиками составляли одно целое.
Делегация Бунда была неоднородна. Еще до конференции намечалось в Бунде несколько течений: правое, левое и центристское, эти течения вполне явственно обозначились на самой конференции. Делегатами, выражавшими партийное течение в Бунде, были Ионов (Койген) и Юдин (Айзенпгтадт), последний с колебаниями в сторону ликвидаторов; ярким сторонником пра- вого, ликвидаторского течения был Рахмилевич (Вайнштейн). Придерживаясь в основном меньшевистских позиций, часть бундовцев тем не менее по некоторым вопросам (по вопросу о работе фракции Государственной думы, по организационному вопросу) голосовала с большевиками или воздерживалась от голосования. Как раз представителями Бунда на одном из первых же заседаний конференции было оглашено письмо члена ЦК Бунда Эзры, в котором сообщалось, что меныпеви. ки предлагали ликвидировать Центральный комитет партии, заменив его информационным бюро. Это письмо сильно способствовало разоблачению ликвидаторских тенденций меньшевиков, которые они старались скрыть и завуалировать.
Надо указать, что состав большевистской фракции значительно усложнял ее работу на конференции. Будучи единой перед всеми, разделявшими меньшевистскую платформу, она уже и тогда включала в себя различные течения. Богданов, Станислав Вольский и при-
• В 1919 г. был убит немецкой военщиной в берлинской тюрьме вскоре шасле убийства Карла Либкнехта и Розы Люксембург.
91


соединившийся к ним Всеволод из Петербурга, представители последовательного отзовизма, Лядов и отчасти Шанцер, выражавшие колеблющуюся и несовсем оформившуюся оппозицию, с другой, и, наконец, с третьей стороны основная группа во главе с Лениным, — уже не были объединены единой большевистской точкой зрения, уже не были солидарны по целому ряду вопросов. И хотя время открытых боев с оппозицией внутри фракции было впереди, тем не менее в ней образовалась весьма заметная и ни для кого не представлявшая тайны трещина. Но серьезное размежевание уже назревало, — на это указывает то обстоятельство, что лишь очень немного фракционных заседаний происходило в присутствии всей делегации, большая же часть наших фракционных собраний происходила без участия делегатов-отзовистов (в маленькой комнате Caf£ du Lion на Avenue d’Orlean). Кроме того неоднократно приходилось собираться с товарищами-поляками для выработки общей платформы. Само собой разумеется, что многочисленные заседания с таким разнородным составом участников вносили большие осложнения в нашу работу как до начала конференции, так и во время нее.
VII
21 декабря (старого стиля) конференция открыла свои работы. Главными вопросами в порядке дня стояли: 1) отчеты ЦК РСДРП, ЦК польской социал-демократии, ЦК Бунда и отчеты тех областей, представители которых присутствовали на конференции; 2) современное политическое положение и задачи партии; 3) о работе фракции Государственной думы; 4) организационный вопрос. Отчеты много времени не заняли: они были кратки, в уровень той работы, которая тогда велась, да к тому же все внимание делегатов, естественно, сосредоточилось на тех принципиальных вопросах, которые следовали за отчетами. Тем не менее и по этому вопросу меньшевики открыто разоблачили свою лик-
:г>


видаторскую сущность, внеся резолюцию, отрицавшую» необходимость созыва конференции и правомочность ее, и настаивая на том, чтобы считать конференцию простым совещанием, не имеющим решающего значения.
Но особенно горячие прения загорелись при обсуждении следующего вопроса — о текущем моменте и задачах партии, по докладу В. И. Ленина, причем как бы содокладчиком и главным оппонентом ему выступил Дан. С предельной ясностью Владимир Ильич обрисовал современное экономическое! и политическое положение, расстановку и взаимоотношение классовых сил и основную позицию пролетариата по отношению к задачам буржуазно-демократической революции в стране и развил положения, которые нашли свое выражение в резолюции, им же самим в основном написанной. С особой силой он напал в заключительном слове на Дана за сказанные им в речи слова о том, что большевики предлагают «переть туда, где были раз разбиты», горячо доказывая, что в этих словах заключается отказ меньшевиков от революционного решения стоящих перед партией задач.
Особое внимание было обращено Владимиром Ильичем на определение природы самодержавия в переживаемый период. Развивая в своей речи положение, четко выраженное потом в резолюции, что самодержавие не остается прежним, каким оно было до ре* волюции 1905 г., что оно делает еще шаг к превращению в буржуазную монархию, Ленин направил свою по лемику против положения, которое развивал Дан, и против внесенной им поправки к проекту резолюции. Поправка эта определяла самодержавие «не буржуазной, а плутократической монархией, т.-е. не связанной с основными силами капиталистического развития, а лишь с магнатами капитала». Смысл этого положения меньшевиков был совершенно ясен: раз основные силы капиталистического развития «не связаны» с самодержавием— значит они находятся к нему в оппозиции, значит буржуазия борется с самодержавием и следовательно ее нужно поддерживать. Естественно, что4
' за


этот меньшевистский тезис, хотя и заключающийся в изменении одного слова, но предопределяющий всю линию поведения и будущую тактику меньшевиков, подвергся со стороны Владимира Ильича настойчиво- гту и упорному обстрелу.
Трудно, разумеется, вюпомнить ход аргументации Ленина на конференции, но мы знаем ее, так как Владимир Ильич неоднократно останавливался в своих статьях на этом вопросе Через несколько месяцев после конференции Ленин писал: «Не при Николае И, любезные товарищи меньшевики, а при Александре II русский царизм начинал превращаться в «плутократическую» монархию, «начинал выражать классовые интересы буржуазии». Но он не мог их выразить без самостоятельной классовой организации буржуазии. Революция 1905 года подняла нас на высшую ступень, и Старая борьба возобновляется в плоскости более развитых политических отношений. Третья дума есть политически оформленный, общенациональный союз политических организаций помещиков и крупной буржуазии. Царизм делает попытку решить объективно необходимые исторические задачи при помощи организаций этих двух классов» (разрядка Ленина)*.
И вскрывая истинный смысл защищаемой меньшевиками точки зрения о «плутократической монархии», Ильич говорит в той же статье: «Само собой понятно, что отсюда вытекает защита оппортунистической тактики рабочей партии в нашей буржуазной революции, тактики поддержки либералов пролетариатом в противовес тактике, которая указывает пролетариату, присоединяющему к себе крестьянство, руководящую роль в буржуазной революции вопреки шатаниям и изменам либерализма»**.
Эти слова Владимира Ильича дают ясное представление о том, какую опасность таила на первый взгляд • Ленин, т XIV, статья «Левение» буржуазии и задачи пролетариата», стр 64.
•* Там же, стр 62 — 63.
S4


невинная «поправочка» меньшевиков в основной резолюции, и объясняют то внимание, которое ей было уделено на конференции.
Работа конференции затягивалась, так как обсуждение первых вопросов, прерываемое многочисленными фракционными заседаниями в различных комбинациях и заседаниями комиссий по выработке резолюций, отнимало очень много времени. В силу этих обстоятельств было решено по вопросу о деятельности думской фракции вести прения сразу на основе внесенных большевиками и меньшевиками проектов резолюций, причем предварительно конференция выразила сожаление и недоумение по поводу отсутствия официального представителя фракции Государственной думы, поручив расследовать это обстоятельство Центральному комитету.
Неоднородность большевистской фракции сказалась в этом вопросе только в выступлении Станислава Вольского, произнесшего отзовистскую речь, но, не* смотря на явное желание меньшевиков использовать существующие во фракции разногласия, надежды их не оправдались: фракция голосовала как единое целое за резолюцию.
Со стороны же меньшевиков проект резолюции, внесенный большевиками, подвергся самой ожесточенной критике. Они протестовали и против перечня политических ошибок, совершенных думской фракцией за время своей работы, и против пункта о расширении внедумской деятельности фракции, и против пункта, запрещающего голосовать за отдельные статьи бюджета. А между тем фракция допускала неоднократно отклонение от правильной политической линии, на что систематически в своих статьях реагировал «Пролетарий». Много статей в «Пролетарии» по поводу неудачных выступлений фракции в думе поместил и В.И. Ленин. В них отмечалось и урезывание фракцией наших программных требований, и голосование за ассигновку на нужды министерства народного просвещения,
В5


<во главе которого тогда стоял черносотенный министр Шварц, и поддержка по некоторым вопросам кадетско- октябристского блока, и отсутствие социалистической мотивировки при голосовании против бюджета, и неправильная позиция фракции по вопросу о религии в связи с обсуждением в думе бюджета синода. Пройти мимо этих ошибок в деятельности конференция, понятно, не могла. Понятно также, что меньшевики, обслуживавшие думскую фракцию своими «сведущими людьми» и бравшие на себя ответственность за значительную часть этих неудачных выступлений, подняли по этому поводу шум.
Но главным образом их нападки обрушились на ту часть резолюции, — не подлежавшую оглашению,— в которой говорилось о подчиненности думской фракции в своей работе Центральному комитету и о праве последнего накладывать свое veto на решения фракции, клонящиеся к вреду партии. В конце-концов устами Дана меньшевики заявили, что фракция является автономной организацией и Центральному комитету не подчинена. Но и в этом случае атака меньшевиков не помогла: за большевистскую резолюцию голосовали не только поляки, но и бундовцы, и меньшевики остались в одиночестве.
Не менее горячие прения развернулись и по организационному вопросу. Да это было и вполне понятно: ведь здесь дело шло о ликвидаторском течении в партии, которое меньшевики до поры до времени пытались скрывать, о легальных возможностях, о соотношении нелегальной и легальной работы, т.-е. вопро* сы в строительстве партии наиболее животрепещущие. И меньшевики при обсуждении этого пункта порядка дня раскрыли свои карты, сказав в проекте своей резолюции, что «всякие попытки восстановить организации дореволюционного типа грозили бы теперь, и еще больше при будущем подъеме, оторвать РСДРП от действительного движения рабочих масс». Таким образом в этой формулировке, хотя и в прикрытом виде, меньшевики становились на платформу отрицания неле-
36


гальной организации и проводили точку зрения ликвидации нелегальной партии. Нечего говорить, что и по этому вопросу они остались в меньшинстве. Конференция и по этому вопросу дала точные и ясные директивы о строительстве партии. Поражение меньшевиков по всем этим вопросам, как и по другим, было полным. Они пробовали было внести предложение, очевидно в надежде получить некоторое подкрепление, об объединении с «девицей» ППС*, но конференция, как бы отмахнувшись, сказала, что она, «заслушав предложение товарищей меньшевиков... переходит без прений к очередным делам». И наконец, им ничего не оставалось, как делать «веселое лицо» и на заседаниях конференции, и в кулуарах, и в кафе, где приходилось нам сталкиваться не только с «кавказской делегацией», но и с Мартовым и другими меньшевиками. Они ничего не теряли: ведь заявили же они в начале конференции, что не считают ее правомочной.
VIII
Затянувшаяся на целую неделю конференция кончилась, резолюции приняты, намечены пути дальнейшей партийной работы. Подводя итоги конференции, ■Ленин вскоре по окончании ее писал:
«Марксистский анализ современного взаимоотношения классов и новой политики царизма; — указание ближайшей цели борьбы, которую ставит себе по- прежнему наша партия; — оценка уроков революции в вопросе о правильности революционно- социал-демократической тактики; — выяснение причин партийного кризиса и указание на роль пролетарского элемента партии в борьбе с ним; — решение вопроса о соотношении нелегальной и легальной организации; — признание необходимости использовать думскую трибуну и выработка точных руководящих указаний для нашей думской фракции в связи с прямой критикой ее * Помнится, что представитель «девицы» (ППС в это время приезжал в Париж и находился где-то «около» конференции.
87


ошибок, — таково главное содержание решений конференции, дающих полный ответ на вопрос о выборе партией рабочего класса твердого (пути в переживаемое тяжелое время»*.
Констатируя кризис в партии и в области теории, и в области тактики, и в области организационной политики, но давая вместе с тем марксистский анализ ему, Владимир Ильич в заключение смело утверждает:
«Партия, которая сумеет укрепиться для выдержанной работы в связи с массами, партия передового класса, которая сумеет организовать его авангард, которая направит свои силы так, чтобы воздействовать в социал-демократическом духе на каждое проявление жизни пролетариата, эта партия победит во что бы то ни стало»**.
А вместе с тем и на конференции лежала печать общего упадка движения. Достаточно представить себе такой факт, что на всероссийской конференции вся партия, объединенная, представляющая собой все рабочее движение на всей территории тогдашней царской империи, представлена была двумя десятками делегатов, да и то частью с мандатами от центральных учреждений, чтобы вспомнить слово «кучка», к которому так любили прибегать жандармы в своих официальных донесениях, и которое в данном случае действительно могло быть вполне применимо к собравшимся на конференции. Отчеты делегатов на конференции, рассказы их вне заседаний рисовали картину действительного упадка партийной работы на местах. Невольно приходил на память всего полтора года назад состоявшийся в 1907 г. V съезд партии, представлявший полтораста тысяч членов партии. И нужна была убежденность Владимира Ильича, его дальновидность, его ясное понимание путей рабочего движения, основанное на марксистском анализе, чтобы с полной уверенностью говорить о предстоящей победе «во что бы то ни стало».
* Ленин, т. XIV, статья «На дорогу», стр 27.
** Там же, стр. 32.
38
I


Последнее заседание конференции кончилось поздно ночью. Помню, возвращаясь после него, мы обратили внимание на часто попадавшиеся объявления, жирным шрифтом отпечатанные и расклеенные на стенах домов южной части Латинского квартала. Эти объявления оказались извещением Центрального комитета партии эсеров о том, что член ЦК партии эсеров и руководитель боевой организации Евнэ Азеф оказался провокатором.
Потом только мы узнали, что это были дни суда, на котором Бурцев доказывал провокаторскую роль Азефа, суда, закончившегося бегством последнего, и в настоящее время уже многократно описанного. Тогда же мы ничего не знали о длительных перипетиях этого дела, не знали даже о существовании Азефа. Но тем не менее, помню, извещение это, так рельефно и зловеще отразившее в себе характерные черты эпохи реакции и упадка, произвело тяжелое впечатление.
Из разговоров с Владимиром Ильичем я выяснил, что мне на ближайшее будущее предстоит та же работа, что и прежде. В резолюции о работе Центрального комитета конференция вынесла постановление: «Конференция одобряет постановления ЦК, который в силу создавшегося положения вещей должен был создать в России орган сокращенного состава, облеченный всеми правами пленарного состава ЦК».
Следовательно существование «пятерки» продолжалось и нужно было вести прежнюю организационную работу.
Через два дня после окончания конференции я выехал обратно в Петербург.
IX
Вначале, после приезда, текущая работа в Петербурге складывалась попрежнему. Нужно только отметить что «сокращенный состав» Центрального комитета еще более сократился. Иннокентий был в ссылке, Мешков- ский все реже и реже приезжал из Озерков, места сво¬
де


♦его жительства. К тому же во время одной поездки в Петербург он был арестован. Этот случайный арест ‘Окончился благополучно — его через несколько дней освободили без всяких для него последствий, но после этого он еще больше изолировался^ и только изредка приезжал, когда, несмотря на все затруднения, удавалось собрать хотя бы трех членов ЦК. С меньшевиками дело обстояло уже окончательно безнадежно. Меньшевики — члены ЦК, проживавшие в то время в Питере,— окончательно порвали с партией и партийными учреждениями. Группируясь вокруг ренегатских легальных квази-марксистачих журналов «Возрождение» и впоследствии «Наша заря», в которых давали тон такие последовательные идеологи ликвидаторства, как Пот- ресов и Череванин, в России, и «Голоса социал-демократа» за границей, они теперь решительно отказывались говорить о делах партии. Бройдо на заседания не являлся. Моя попытка обратиться к двум цекистам- меньшевикам — Роману (Ермолаеву) и Михаилу (Исуву) кончилась полной неудачей. От них я получил резкий отказ с мотивировкой о вреде существования и деятельности Центрального комитета. Партий- цьнменыпевики были слабы и своего представителя дать не могли, да и среди членов ЦК таковых не находилось*. Поэтому собрать хотя бы очень сокращенный состав ЦК удавалось только тогда,, когда приезжа-
* Еще в середине 1908 г. среди* меньшевиков появилось течение, боровшееся против ликвидаторских тенденций меньшевистских^ руководителей и отстаивавшее точку зрения необходимости нелегальной партийной организации. Вскоре примыкавшие к этому течению меньшевики последовали за Плехановым, который также встал в организационном вопросе на платформу партийности, порвал с голосовцами после появления в I томе сборника «Общественное движение в начале XX века» статьи Потресова и стал издавать свой «’Дневник социал-демократа». В России также стало к тому времени пробиваться кое-где партийное течение среди меньшевиков. Так, например, в Петербурге оно довольно заметно проявляло себя в Выборгском районе В Москве образовалась группа партийцев-меньшевиков во главе с «Алексеем Московским» (Хундадзе) весьма решительно и резко выступавшего /против ликвидаторов.
40


ли представители Бунда (Юдин) и польской социал-демократии (в этот период т. Ганецкий). Но проживая вдали от Петербурга, они часто приезжать да еще согласованно в одно и то же время, разумеется, не могли. Вот почему за все время первого полугодия 1909 г. v меня осталось в памяти не больше двух заседаний «тройки».
Но в это время положение неожиданно осложнилось обстоятельством, наложившим чрезвычайно тяжелую печать на нашу работу.
Однажды, в начале 1909 г., вскоре после моего возвращения из Парижа, кто-то из работников бюро принес на явку полученное по одному из наших адресов письмо. Оно оказалось из-за границы от Надежды Константиновны. Написано оно было химическими чернилами и уже проявлено, но так неудачно, что бумага местами обуглилась и не все написанное можно было разобрать. Тем не менее из текста конца письма можно было разобрать следующее: Надежда Константиновна сообщала, что, по словам Бурцева, около социал-демократического центра в Петербурге работает провокатор-женщина, имеющая в охранке кличку «Ворона», проживающая на Петербургской стороне на Церковной улице в доме № 4.
В этом доме жила «Люся» (Серова). Известие было Ошеломляющее, но оно, разумеется, требовало проверки, также и добавочных указаний. Не все было ясно, возникал ряд вопросов и сомнений. Нужно было тщательно разобраться. Ведь мы знали в истории нашей партии случаи ошибочных подозрений и даже прямых обвинений товарищей в провокации.
Прежде всего письмо, как я уже указывал, было несколько испорчено нагреванием и не совсем разборчиво. И можно было отчасти сомневаться в правильности прочитанного адреса. Далее в данном доме по Церковной улице жили и другие, нам неизвестные, жильцы. И поэтому даже тождественность адресов -не могла еще служить прямым доказательством и решающей уликой. Затем кроме нашего бюро существовала в
41


Питере и местная организация,—лишь очень ограниченная часть работников которой нам была известна, — быть может именно Петербургский комитет имел в виду Бурцев в своем сообщении. И, наконец, и пожалуй самое главное, сидит же здесь, на явке, и помогает разбирать это именно письмо — это мне особенно отчетливо запомнилось — она сама и притом с таким видом, как будто это известие уж, конечно, не может ее касаться ни в какой мере. Эти соображения требовали сугубой осторожности.
Я послал письмо Надежде Константиновне с просьбой подтвердить свое сообщение и прислать дополнительные данные, а также просил ответ прислать по адресу моих знакомых, от которых письма поступали непосредственно ко мне. Но Надежда Константиновна в своем письме написала то же самое и теми же словами, что и в первом письме, ссылаясь на то, что и Бурцев ничего больше не знает по этому делу и ничего добавить не может. Таким образом ответа на загадку, так неожиданно перед нами вставшую, из этого источника мы получить не могли.
Оставалась область предположений и сопоставлений. Собственно говоря, ни одного прямого доказательства у нас не было. Потом, когда многие подозрения стали подтверждаться, когда многое тайное стало явным, когда, наконец, некоторые возможные предположения приобрели значение доказанных и достоверных фактов, начал всплывать в памяти и получать настоящее освещение целый ряд подробностей, проходивших в то время незамеченными, и многие вопросы получили надлежащий ответ. Но ведь так всегда бывает, когда путь, уже пройденный, освещается фактами, установленными в последующее время.
Не то было непосредственно после получения сообщения Надежды Константиновны. Нам приходилось на свой страх и риск решать после совместной, тесной, ежедневной работы в течение почти года с товарищем, служит ли он или нет в охранке, и притом решать этот вопрос, самое возникновение которого для
42


данного лица является оскорблением, без единого прямого указания, без единого доказательства и документа. Целый рой мыслей кружился в голове.
Не первый год работы в партии и отсутствие каких- либо подозрительных указаний на прошлое,* энергичная, требующая многого времени полезная работа в настоящее время, товарищеские близкие отношения с окружающими работниками, общественное положение (муж — втородумец, партиец и каторжанин), — все это как будто говорило в пользу «Люси». А где же подтверждения полученного из-за границы сообщения? Где доказательства? Ведь и Бурцев прямого персонального указания именно на нее не делает. Адрес? Но кто живет или жил кроме нее в данном доме, — ведь мы не знаем. А кроме того, разве Бурцев не может ошибаться,— и он действительно не раз ошибался, — в особенности при таких скудных, почти ничего не говорящих данных? Над вюеми этими вопросами приходилось сильно задумываться.
При обсуждении этого вопроса приходилось останавливаться на одном чрезвычайно важном обстоятельстве, которое могло служить косвенной уликой, именно — на материальном положении подозреваемого лица, на его жизненном размахе и житейских привычках. Здесь нужно указать, что, живя в Петербурге с двумя детьми, «Люся», правда, не нуждалась и могла даже помогать сидевшему в тюрьме мужу. И это было понятно. Общественное сочувствие, симпатия широких радикальных кругов к жене депутатачкаторжанина всегда могли обеспечить ей и ее детям сносное существование. Я уже говорил о том, что незадолго до этого был издан сборник в пользу Серовой и жены
* В действительности мы многого в то время не знали Впоследствии, когда я сидел в Москве в Арбатском полицейском доме, м-ой сосед по камере (фамилии не помню), знавший «Люсю» еще прежде по Саратовской губ, в г Вольске, характеризовал ее, как человека очень легкомысленного и с явными авантюристическими наклонностями Да наконец и ее происхождение, как потом оказалось, довольно знаменательно- она была дочерью жандармского офицера Дремлюти (ее девичья фамилия).
4В


.другого, второ думца-каторжанина, также отбывавшего каторгу в питерской тюрьме, доктора Виноградова. Несомненно, что это могло служить для нее значительным, хотя может быть и временным подспорьем. К тоже ее заработок был нам известен: она давала уроки и они, по ее словам, служили источником существования. Маленькая, из трех комнат с перегородками, квартира, случайная, подержанная мебель, средне-студенческий характер жизни, неизменная вареная колбаса к чаю, не могли, разумеется, говорить о каких-либо .излишках и чрезмерном жизненном комфорте.
Тов «Илья» (Моисеев), живший с ней в одной квартире, знал хорошо и распределение ее времени. На ■партийную работу в условиях подполья ей приходилось тратить много времени. Обслуживать организацию квартирами, доставать паспорта, исполнять многочисленные поручения технического характера — всего этого было достаточно для того, чтобы правдоподобно объяснять ее отлучки из дома и некоторые -«•провалы» в распределении ее времени. И, наконец, уроки*, — они всегда могли служить вполне естественным объяснением ее отсутствия.
Вот один ряд сомнений, который возникал по поводу полученного ют Надежды Константиновны сообщения. И здесь найти ответ, положительный или отрицательный, на возникшие у нас вопросы было затруднительно. Но тут же возникали мысли и другого порядка. Мне вспоминалась по работе в Москве О. Ф. Путята**, я вспомнил, каким доверием она поль-
* (Позже выяснилось, что она, действительно, давала уроки и между прочим детям начальника петербургского охранного отделения, генерала Герасимова, а кроме того находилась в интимных отношениях с самим Герасимовым.
** Была секретарем Московского областного комитета партии в конце 1905 г. и в начале 1906 г Каким образом попала в партию — не знаю; когда в ноябре 1905 г я приехал в Москву, она уже работала Стройная, красивая женщина, всегда очень хорошо одевавшаяся, она производила впечатление своей выдержкой, спокойствием и дисциплинированностью Оказалась злостным провокатором. Предала В Л Шанцера («Марата»), М А Михайлова («Дядю Мишу») и многих других Когда в
44


зовалась со стороны видных социал-демократов-боль- шевяков (т. Шанцер и другие). Я помнил, как трудно было помириться с мыслью о том, что она может быть предателем. А на самом деле это так и оказалось.
Особенно упорно появлялись в голове сопоставления различных фактов и событий, имевших место у нас на протяжении совместной работы с «Люсей». Правда, каждый из этих фактов мог получить и совсем, другое объяснение и если имел какое-либо отношение: к «Люсе», то только в виде отдаленной косвенной улики. Но тем не менее эти сопоставления напрашивались сами собой.
Прежде всего арест Иннокентия. Он был арестован на Варшавском вокзале, когда собирался ехать в Париж на конференцию. Арест не был случайностью; очевидно на вокзале его ждали. Когда он входил в залу вокзала, то сразу заметил дежуривших у дверей шпиков. Он с видом человека, который очень занят и сильно торопится, прошел к буфету, выпил рюмку водки и тем же быстрым шагом направился к выходу, надеясь все-таки прорваться. Но шпики у дверей схватили его. Конечно самый факт ареста Иннокентия, нелегально проживавшего, многократно до этого сидевшего в тюрьмах, упорно разыскиваемого охранкой, ничего из ряда вон выходящего собой не представлял. Но невольно возникал вопрос при анализе обстоятельств ареста, почему же остаются не только благополучно существовать, но и работать остальные товарищи, являвшиеся ближайшими помощниками его. Ведь связь его с бюро была постоянная и непосред-
1910 г. меня судили «по совокупности» в Московской судебной палате, в деле фигурировали, как мне говорили, в качестве обвинительного секретного материала («не для оглашения») показания Путяты, относившиеся к 1905—1906 гг. После революции 1917 г. в архиве московской охранки нашлись указания относительно того, чтр во время декабрьского вооруженного восстания в Москве в 1905 г, когда сбежали все «крысы» с тонувшего карабля, единственным «сотрудником» охранки, оставшимся hj? посту, приносившим известия о ходе восстания, оказалась Путята Это время было для нее также периодом наиболее активного участия в работе революционной организации.


ственная, виделся я с ним почти ежедневно. Так естественно было думать, что слежка за ним должца распространиться и на других работников бюро, и ждать после его провала ареста кого-либо из нас. А между тем этого не случилось.
Нет ли тут чьей-нибудь руки, выхватывающей одного и ограждающей в каких-то целях других?
У меня осталось очень яркое воспоминание о том, как накануне отъезда Иннокентия по его просьбе я приехал в Териоки, где он тогда снимал комнату. На дворе дул сильный морозный ветер. В комнате было холодно. В окна била снежная крупа, отовсюду дуло. Комната и ее убранство были совершенно примитивны. На столе стояла маленькая керосиновая лампа, и в комнате был поэтому полумрак. Я. впрочем, зная Иннокентия, не удивился этой обстановке. Помню, в этот вечер он был очень разговорчив и, когда легли спать, продолжал также разговаривать, — и так кажется до утра. Незадолго до этого он виделся с другими товарищами по работе. Связь, следовательно, его с нами легко было установить. Тем не менее мы оказались невредимы. Над этим стоило призадуматься и пересмотреть причины его ареста, в котором раньше можно было видеть одно из очередных «достижений» охранки, вполне естественных по отношению к такому крупному революционеру, каким был Иннокентий.
Еще более загадочный случай произошел в В. П. Ногиным («Макаром»). Текущей зимой, кажется в конце 1908 г., он удачно совершил один из своих многочисленных побегов, — в данном случае из Туруханского края. Нигде не останавливаясь, он прямо «прибежал» в Питер, в расчете получить возможность перебраться оттуда за границу. Запомнился он мне в этот раз у меня на квартире. Стоял высокий, в большой сибирской шубе, в большой меховой шапке с длинными наушниками и спокойно, деловым тоном расспрашивал о дальнейшем своем пути.
Зная друг друга по прежней работе, мы быстро договорились о том, что ем’’'- нужно было делать. Ему
40


необходимы были паспорт и деньги. Дальше ехать нужно было через Финляндию. Паспорт удалось достать довольно быстро (при помощи «Люси»), деньги у нас были. И мы распростились с ним, условившись, что с дороги он напишет. И вот шли дни, а известий от него не поступало. Через некоторое время узнали, что «Макар» арестован на станции Белоостров. По сведениям, которые потом поступили от него из тюрьмы, шпики ехали с ним из Петербурга. В Белоострове в «вагон вошли жандармы, прямо и безошибочно направились к нему и арестовали. Виктору Павловичу пришлось опять проделать путь в Туруханокий край и обратно.
Собственно говоря, те же соображения, которые возникали по поводу ареста Иннокентия, могли притти в голову и в данном случае. И вместе с тем и этот арест мог быть также объяснен вполне естественными причинами. Не могло быть сомнения, что побег «Макара» на месте обнаружен, несомненно также, что власти должны были принять все меры к розыску его, вполне естественно, что особое внимание должно было быть обращено на Белоостров—< станцию, пограничную с Финляндией... Все это так, а все-таки и от этого случая оставался мутный, неприятный осадок.
После моего возвращения из Парижа одной из очередных задач, стоявших перед нами, было отпечатать резолюции конференции и распространить их по местам. По наследству от предыдущих годов мы имели иногда, правда редко, возможность печатать наши материалы в легальных типографиях либо через товарищей, работавших в типографиях, либо благодаря связям с тем или другим управляющим типографией, сочувствовавшим нам. Эта возможность случалась все реже и реже и по мепе усиления реакции с течением времени исчезла окончательно. Как раз для печатания резолюций конференции нам удалось воспользоваться таким случаем.
В рукописном виде сданы резолюции в печать. Все идет как будто хорошо: отпечатанные резолюции 47


перевезены из типографии в специально приготовленную для них квартиру... и тут подвергаются аресту. Еще один провал.
Но особенно тягостное впечатление произвел следующий случай, заставивший нас крепко задуматься.
Пришло время позаботиться о выпуске первомайского листка от имени Центрального комитета. Текст листка был у нас на руках. Требовалось его отпечатать в соответствующем количестве экземпляров. Какой бы то ни было возможности сделать это в Петербурге в то время уже не имелось. Подпольной типографик ни у нас, ни у местного комитета не было. Легальные типографии решительно отказались иметь с нами какое-либо дело. И как раз в это время очень кстати я получил предложение от товарищей-поляков из ЦК в лице т. Ганецкого, приезжавшего в Питер на заседания «пятерки», вместо арестованного Иннокентия, отпечатать листок в Польше и прислать его нам в готовом виде.
Товарищи, работавшие в подполье, помнят, конечно, какое значение придавалось тогда первомайскому листку и какие усилия употреблялись на то, чтобы выпустить его обязательно к сроку. Каждая организация, и в столицах и в провинции, изыскивала все средства, чтобы оказаться на высоте положения и, преодолев все препятствия, выпустить все-таки к первому мая листок. Естественно поэтому, что мы чрезвычайно обрадовались, получив предложение товарищей-поляков, и немедленно дали свое согласие.
Дело было спешное: нам нужно было не только вовремя получить в Питере транспорт с этой первомайской литературой, но и во-время распространить ее по организациям. Поэтому мы условились, что литература будет привезена специальным человеком. И в виду того, что это лицо могло приехать в такое время, когда явки не действуют, я <в исключение всяких правил дал авой личный адрес, ограничив возможность пользования им особыми условиями, а также особый пароль.
48


В конце апреля, в одно из воскресений, утром, вошла ко мне на квартиру молодая, очень миловидная белокурая девушка и с польским акцентом сказала мне условленный пароль. Из разговора с ней выяснилось, что она привезла с собой несколько пудов первомайского листка и остановилась вместе со своим багажом в гостинице не то на Пушкинской, не то на Николаевской улице. Может быть, когда она пришла ко мне, ба?-* гаж ее еще был на вокзале и только после этого перевезен ею в гостиницу—сейчас точно не помню. Нужно было изыскать способ перенести этот груз из ее номера в соответствующее безопасное место. Но предварительно я решил пойти к ней в номер гостиницы и посмотреть, в каком виде, в какой упаковке находится, привезенный ею груз, для того, чтобы затем можно? было учесть овсе необходимые условия и детали для пе» ревозки его.
Придя через некоторое время в гостиницу, я увидел, что привезенная литература упакована в двух корзинах обыкновенного багажного типа, всего было пуда четыре. Нужно было сейчас же разыскать т. «Илью», который и должен был решить, как всего лучше, безопаснее и целесообразнее вывезти такой груз: по частям или сразу, что нужно для этого приготовить, как следует замаскировать и прочее.
Тов. «Илью» я нашел в квартире «Люси», где он жил. Сидя за столом, мы с ним условились, что на следующее утро, в понедельник, он вывезет литературу из гостиницы, а пока займется приготовлением подходящих помещений для нее. Я ему сообщил адрес гостиницы и рассказал, как пройти в номер, чтобы не расспрашивать служащих. Хотя мы сидели вдвоем и никто в нашем разговоре не участвовал, — мы не обратили внимание на одно обстоятельство: на диване, отдыхая, дремала «Люся».
На следующее утро он должен был меня известить о результатах «операции». Хорошо помню бледного, с многозначительным видом «Илью», когда на завтра он пришел ко мне. Как оказалось, произошло следующее.
49


Приготовив все, что было необходимо, он пришел утром в гостиницу и стал искать указанный номер в боковых коридорах. Но не успел он дойти до этой комнаты, как его к себе пальцем поманила номерная горничная и топотом сказала, что «из такого-то номера барышню со всеми вещами ночью жандармы увезли». Он сейчас же ретировался и с этим известием пришел ко мне.
Понятно, провал листка вызвал у нас огромную досаду. Выпуску его в момент правительственной реакции мьГ придавали особое значение. День 1 мая уже -приближался, печатать листок вторично было поздно, и мы остались без него. Но кроме того удручающе подействовал неожиданный, трудно объяснимый арест Приехавшего товарища* и привезенного ею груза
Впрочем решительных выводов и в даннохМ случае сделать было нельзя. Ведь нам не известны были в то время ни условия печатания листков на месте, ни целый ряд промежуточных этапов, по которым эти листки проходили, пока не доехали до номера петербургской гостиницы. На этом длинном пути возможны были всякие случайности: и слежка могла быть, и груз мог (показаться подозрительным ^жандармам и в пути или на вокзале в Варшаве, в Питере, и прочее. Так колебались мы из стороны в сторону, стараясь > распутать спутавшийся узел, разрешить все эти загадки.
Сейчас уже трудно установить, когда, в какой период складывалось то или другое убеждение и делались те или другие выводы, но, обдумывая всю обстановку нашей работы, подвергая анализу особенности этой обстановки, нужно было в особенности учесть
* Фамилии ее я не помню. Как потом выяснилось, она училась на курсах в Варшаве. Не входя в партию, всецело ей сочувствовала и готова была оказывать ей услуги. Имея тогда свободное время, она и предложила перевезти литературу в Питер. Эта услуга ей дорого обошлась. Ей было предъявлено обвинение в распространении нелегальной литературы, и она была предана суду петербургской судебной палаты Защищал ее т Н. Н Крестинский. Суд приговорил ее к трем годам крепости.


этот последний провал и связать его с другими уже описанными провалами.
В итоге можно было сделать такой вывод. Вот мы, несколько человек, ведем определенную работу. Для успешного выполнения этой работы в условиях конспирации нам нужны известные технические условия и вспомогательные средства: необходимые квартиры, явки, ночевки, паспорта, адреса, различные связи. И эти условия создаются довольно* легко, большею частью при помощи «Люси»; большого недостатка в них мы не чувствуем.
С успехом соблюдаем конспирацию и благополучно существуем. Так обстояло дело в области внутреннего обслуживания нашей работы в текущем, ежедневном партийном обиходе. Но едва приходилось выходить за пределы этой области, едва приступали мы к какому-нибудь реальному делу, которое должно было дать и реальные последствия: напечатать резолюцию, распространить листок, переправить за границу нужного товарища,—-как мы встречались с каким-то темным, глухим, но упорным противодействием, разрушавшим все наши намерения. Все перечисленные фак- 1 ы не могли не привести именно к такому заключению. Правда, они были все-таки исключением, хотя и показательным, им можно было противопоставить целый ряд фактов другого порядка, когда наша работа не встречала затруднений и провалов и шла нормальным путем. Но тем не менее общий вывод от этого не менялся и напрашивался сам собой: задачи, для разрешения которых мы фиксировали свои усилия, находились в поле зрения также и охранки.
С такими смутными впечатлениями и неразрешенными сомнениями уезжал я в конце июня в Париж, где должна была состояться конференция «расширенной редакции» «Пролетария».
X
В 1909 г. еще со времени пятого съезда партия формально, как известно, была едина: но это единство 51


было только «de jure», фактически же в руоской части существовали две организационно оформившиеся фракции, каждая со своим особым центром1. Большеви. стским центром в обычное время являлась за границей редакция центрального органа фракции «Пролетарии», в состав которой в это время входили т. Ленин, Богданов, Каменев, Зиновьев.
Но в этот период назревал и в самой большевистской фракции раскол с группой «левых» большевиков, объединившихся впоследствии под кличкой «впередов- цев» (по имени издававшейся ими позднее газеты «Вперед»). Выдвигались с одной стороны крупные разногласия политического и тактического характера, с другой стороны обнаруживался резкий уклон некоторых членов этой группы в сторону ревизии основ философии марксизма; диалектический материализм подменивался махизмом, эмпириомонизмом, богостроительством и другими чуждыми марксизму теориями. Но и среди «левых» существовали разнообразные оттенки в разрешении политических и философских вопросов, и объединяющим их началом скорее всего служило недовольство руководящей группой Центрального комитета и редакцией «Пролетария».
Главным представителем философского ревизионизма был Богданов (Максимов). Особые позиции, на которых он стоял в вопросах философии, давно уже обратили на себя внимание Ленина. Но до поры до времени он открыто против них не выступал. Теперь мы знаем1, что в своих письмах к М. Горькому, также примыкавшему к оппозиции, Владимир Ильич подробно останавливался на истории своих разногласий с Богдановым и разъяснял свое отношение на различны?: этапах их развития.
В одном из этих писем к М. Горькому Ленин писал: «Летом и осенью 1904 г. мы окончательно сошлись с Богдановым, как большевики, и заключили тот молчаливый и молчаливо устраняющий философию, как нейтральную область, блок, который просуществовал все время революции и дал нам возможность совмест52


но провести в революцию ту тактику революционной социал-демократии (= большевизма), которая, по моему глубочайшему убеждению, была единственно правильной»*.
Но с того времени Богданов сделал дальнейшие шаги в направлении оформления своего антимарксистского мировоззрения. Ревизия философских основ марксизма нашла яркое выражение в нескольких книжках его «Эмпириомонизма», где он окончательно заменял диалектический материализм идеалистической философией Маха и Авенариуса. К нему примкнули т Луначарский, уже изложивший к тому времени свои богостроительские взгляды в книге «Религия и социализм», Базаров и другие. Наконец, объединенными си*- лами ревизионистов был выпущен сборник «Очерки по философии марксизма», который уже окончательно привел в систему новое философское направление. В настоящее время известно, какое возмущение вызвало у Ленина появление этого сборника. В следующих ярких выражениях пишет он в том же письме к Г орькому:
«Нет, это не марксизм! И лезут наши эмпириокри- гики, эмпириомонисты и эмпириосимволисты в болото. Уверять читателя, что «вера» в реальность внешнего мира есть «мистика» (Базаров), спутывать самым безобразным образом материализм и кантианство (Базаров и Богданов), проповедывать разновидность агностицизма (эмпириокритицизм) и идеализма (эмпириомонизм),— учить рабочих «религиозному атеизму» и «обожанию» высших человеческих потенций (Луначарский), — объявлять мистикой энгельсовское учение о диалектике (Берман), — черпать из вонючего источника каких-то французских «'позитивистов» — агностиков или метафизиков, чорт их поберет, с «символи- тической теорией познания» (Юшкевич)! Нет, это уже чересчур».
* Ленинский сборник № 1, стр 90 — 91, см также соч. ..енина, т. XXVIII, стр. 528
53


Разногласия на философском фронте обострялись таким образом до крайней степени. Но еще и в это время Ленин пытается «локализировать» философские споры, и сам, работая усиленно над своей книгой «Материализм и Эхмпириокритицизм», беспощадно разоблачая ревизионистов и активно защищая основы диалектического материализма, старается еще изолировать фракцию большевиков, как партийное течение, от дискуссии по философским вопросам. Тогда же, когда Ленин писал Горькому в № 21 «Пролетария» (от 26 февраля 1908 г.), появляется замечание редакции, в котором говорится: «Этот философский спор фракционным не является и, по мнению редакции, быть не должен; всякая попытка представить эти разногласия как фракционные ошибочна в корне. В среде той или иной фракции есть сторонники обоих философских направлений».
В письмах же к Горькому Ленин от себя говорит: «Мы должны подраться из-за философии так, чтобы «Пролетарий» и большевики, как фракция партии, не были этим задеты» (разрядка Ленина)*.
И действительно за все это время, до начала 1909 г, мы не находим в «Пролетарии» ни одной статьи, посвященной философским разногласиям. Объясняется это разумеется не «нейтральностью» большевизма в вопросах философии, а тем «молчаливым и молчаливо устраняющим философию блоком», который был заключен для проведения в революционной рабочей партии определенной тактики. В одном из писем к Горькому Владимир Ильич, опрашивая себя, как сделать, чтобы необходимая партийная работа не страдала, категорически отрицает позицию «нейтральности».
«Как это сделать? — пишет он, — «Нейтральностью»? Нет. Нейтральности в таком вопросе быть не может и не будет»**.
* Ленин, т. XXVIII, стр. 530. Письмо к А. М Горьком^’ от 25 февр. 1908 г.
** Там же, стр 535 Письмо к А М. Горькому от 24 марта 1908 г
54


Но когда эти философские разногласия сомкнулись и переплелись с разногласиями политическими, отзовизмом и ультиматизмом,— течениями, которые равде» ляли и возглавляли Богданов и другие сторонники философской ревизии, когда уже ясно было в перспективе образование новой фракции (что потом и оправдалось, когда возникла группа «Вперед»), и приверженцы ее организационно оформлялись, стремясь к основанию школы на Капри, «Пролетарий» прервал молчание и поместил статью Каменева «Не по дороге» (в номере от 25/1 1909 г), направленную против богостроительства Луначарского. С этого времени дискуссия по философским вопросам принимает открытый* характер.
К этому же времени оформились и политические разногласия внутри фракции, в первую очередь в связи с работой и существованием думской социал-демократической фракции, а затем и по вопросу об использовании легальных возможностей. Как уже было отме* чено, уже выборы делегатов на декабрьскую конференцию в некоторых местах, как например в Москве и Петербурге, шли под знаком этих разногласий.
Еще раньше, в мае 1908 г., на московской конференции, отзовисты выдвинули свой проект резолю-, ции, в которой говорилось, что деятельность ’фракции Государственной думы «не носит революционного, социал-демократического характера, и ее существование «не способствует разрушению конституционных иллдозий, но наоборот способствует их укреплению». Вскоре после этого «Пролетарий» открыл на своих страницах дискуссию по этим вопросам, помещая статьи сторонников различных взглядов.
Наиболее ярко это течение было выражено в печатавшихся в «Пролетарии» письмах и статьях из России, где главным идеологом отзовизма являлся Станислав Вольский, а также в резолюции петербургских отзовистов, предложенной ими при выборах делегатов
65


на всероссийскую конференцию и также напечатанной в «Пролетарии». ч
В олном из московских писем, помещенном в № 39 «Пролетария», следующим образом очерчена позиция отзовистов:
«Одним из главных мотивов, побуждающих партию принять участие в выборах, было упование на пропагандистско-агитационную роль «думской трибуны»; действительность, однако, показала, что агитация в третьей думе сводится к нулю, во-первых, благодаря составу самой группы, а, во-вторых, благодаря полному равнодушию масс ко всему тому, что происходит в стенах Таврического дворца. Таким образом фракция не выполнила, да и не могла выполнить тех задач, которые на нее возлагались; отсутствие же ярких выступлений и полная оторванность фракции от жизни и интересов хотя бы наиболее сознательной части пролетариата дали удобный повод для того, чтобы дискредитировать всю партию в глазах рабочих... На наш взгляд вывод из всего этого напрашивается сам собой: ошибку, которую мы совершили, приняв участие в выборах, необходимо ликвидировать — фракции необходимо предложить, чтобы она сложила свои полномочия».
Но на ряду с открытым отзовизмом этой, по выражению Ленина, «карикатурой на большевизм», стал появляться на сцену и отзовизм завуалированный, замаскированный, под названием ультиматизма, течения, предлагавшего, не отзывая немедленно фракции, предложить ей ультиматум о безусловном подчинении ее партии, течения, в сущности политически ничем не от- тйчавшегося от отзовизма. К нему примыкал Богданов (который впрочем иногда себя называл «наплевистом»), Лядов, Покровский, Красин, Шанцер и другие.
Наиболее отчетливую формулировку ультиматизм получил в статье т. Шанцера («Марата») в № 36 «Пролетария», в которой говорится: «Пора поставить фракции ультиматум, требующий безусловного подчинения партийной дисциплине, участия во внедумской партийной работе, агитационной партийной работе, путем
56


решительных выступлений в думе, «путем защиты, и решительной защиты, программы и тактики партии, путем демонстративных протестов против затыкания пролетарским депутатам рта и бесшумного, но насильственного удаления. Или пусть фракция станет партийна и решительна до конца в своих выступлениях, или партии придется применить другие меры, удалить из фракции некоторых оппортунистов или отозвать, наконец, фракцию».
Но всю противоречивость позиции ультиматистов выявил в своей статье, напечатанной в № 34 «Пролетария», Алексинский*. Подводя итоги деятельности фракции и признавая, что «деятельность эта не равна даже нулю, а представляет собой величину отрицательную» и приносит «в политическом отношении лишь вред», автор далее задается вопросом, не следует ли отсюда сделать определенный вывод о роспуске (отозвании) фракции; на этот вопрос он отвечает отрицательно, так как фракция, состоящая не из лучших партийных элементов, может этому решению не подчиниться, но партия должна «поставить два ультиматума: о безусловном подчинении партии и о внедумской работе».
С одной стороны фракция не дисциплинирована, с другой — она должна «безусловно подчиниться», а вывод отсюда ясен: поставив ультиматум, отозвать. Отзовистская сущность этого ультиматизма, разумеется, была совершенно ясна для большевиков, стоявших на платформе Ленина.
Ленин придавал огромное значение открывшейся дискуссии. Ни одно выступление отзовистов и ультиматистов не проходило без ответа со стороны Владимира Ильича. В целом ряде статей на страницах «Про-
* В то время социал-демократ-большевик, был выбран во вторую Государственную думу в Петербурге по рабочей курии* популярный агитатор в Питере и Москве, известный «меньше- аикоед» В эпоку империалистической войны — крайний обор > нец В настоящее время подвизается на страницах наиболее продажных органов печати, подонков белой эмиграции
57


летария» он подверг анализу и резкой критике платформу оппозиции. По поводу вышеприведенного письма москвича-отзовиста в том же номере «Пролетария» он писал: «Агитация сводится к нулю благодаря полному равнодушию масс ко всему происходящему в. думе. Что это? Как это? Выходит ведь, что «отозвать» придется, по этой чудовищной логике, не фракцию, а «массы» за их «равнодушие»! Ибо в думе ведется, заведомо для всех нас, политика самодержавия, политика поддержки царизма черносотенным «помещиком и крупным капиталистом-октябристом, политика лакейства перед царизмом либерального краснобая- кадета. Быть равнодушным «ко всему тому, что происходит в стенах Таврического дворца», значит быть равнодушным к самодержавию, ко всей внутренней и внешней политике самодержавия! У автора опйть получилось рассуждение в духе меньшевизма наизнанку»*. «Можно и должно критиковать дурную политику с.-д. в третьей думе, когда они ведут там дурную политику, но говорить, что агитация сводится к нулю благодаря полному равнодушию масс, значит рассуждать не социал-демократически»**.
Настаивая далее на том, что вопрос об участии в третьей думе марксисты обязаны ставить, как и всякий политический вопрос, «конкретно, а не абстрактно, учитывая всю революционную обстановку в целом» , Ленин подвергает уничтожающей критике противоречивую, непоследовательную, не считающуюся с действительным положением вещей позицию отзовистов.
Это было тем более необходимо, что далеко не в~е большевики, даже стоящие на платформе «Пролетария», в достаточной степени сознавали ту опасность, которую несет с собой отзовизм. Работая в партийных организациях в России, они склонны были недооценивать важность разногласий во фракции; единство фрак* Ленин, т XII, статья «По поводу двух писем», стр 396 — 397.
** Там же, стр 397.
58


ции в практической работе они ставили выше всего и считали, что «Пролетарий» и большевистский центр раздували существующие разногласия.
Что такие настроения у большев>ико<в-практиков действительно были, доказывают хотя бы письма т «Филиппа» (Голощекина)*, стоявшего в общем на ленинской позиции. В этих письмах он резко полемизирует против позиции большевистского центра по отношению к отзовистам и ультиматистам, считая кампанию против них «излишней, формально незаконной и главное практически вредной». В другом письме он подтверждает, что «положение на местах меня еще более убедило в полной возможности и плодотворности совместной работы с товарищами ультиматистами и как на практике они сдают свои позиции политической линии «Пролетария»; и наоборот — вред и дезорганизация, вносимые раскольнической тактикой».
Такое же резко отрицательное отношение к практике «Пролетария» по отношению к оппозиции проявляет и другой работник-практик петербургской организации Волосевич**, который «резко расходится с методами борьбы с товарищами ультиматистами» и заявляет: «Мы не хотим разбираться, кто виноват — большинство или меньшинство редакции «Пролетария» — в том, что нашей организации грозит опасность раскола, я уверен, что я правильно выражу мнение и настроение первого (петербургского) совещания, если скажу: мы недопустим раскола. Товарищи Вы там за границей нарисовали себе страшного ультиматистского чорта, которого в действительности у нас не существует... Течения ультиматизма (об отзовизме я уже и не говорю), оформленного, именно как идейного течения, а не настроения, у нас нет, нет и нет. Но оно создается и найдет для этого благодарную почву, как только будет провозглашен раскол. Запомните это, товарищи ».
* См. «Пролетарская революция» № 9 за 1S28 г Письма относятся к периоду сейчас же после совещания.
** См там же.
59


Хотя эти письма относятся ко времени после совещания, но несомненно, что такие настроения существовали и до него, и отклики их доносились до Ленина во всем процессе борьбы с отзовистами и ультиматистами.
И недаром по мере обострения разногласий, разворачивания дискуссии и организационного и политического оформления нового течения Ленин еще резче стал подчеркивать ту опасность, которую оно собой представляет. Упомянутое уже письмо московского отзовиста получило достойную отповедь в органе Московского комитета «Рабочее знамя!». Этой отповедью явилась статья «К очередным вопросам», напечатанная в № 7 «Рабочего знамени». Отнесясь с полным одобрением к этой статье, Ленин сопровождая перепечатку ее в № 42 «Пролетария», писал:
«...после настоящей статьи московского органа большевиков мы должны признать что мы до сих пор ставили вопрос об отзовизме еще недостаточно резко, преуменьшали ту опасность, которая угрожает принципиальной выдержанности нашей большевистской фракции со стороны людей, желающих соединить такой отзовизм с большевизмом»*. Далее Ленин касается и тех товарищей, которые пытались к этому вопросу подойти несколько примиренчески.
«Постановка вопроса в Москве показала с очевидностью, насколько политически близоруки —• при всех своих добрых намерениях—те из большевиков, которые не хотят признать в отзовизме принципиальной опасности, которые видят здесь только «практические разногласия», которые видят в отзовизме «здоровое ядро», а не зародыш идейного ликвидаторства слева» (разряда Ленина)**.
И наконец со всей ясностью констатирует:
«Отзовизм — не большевизм, а худшая политическая карикатура на него, которую только мог бы
* Ленин т XIV, статья «По поводу статьи». «К очередным вопросам», стр 33
** Там же, стр 34.
60


придумать злейший его политический противник. Тут необходима полная ясность. Мы считаем необходимым, чтобы все большевики, до последнего кружка, дали себе ясный отчет в истинном значении отзовизма, разобрались бы вполне и поставили бы перед собой вопрос: не проводится ли под флагом «революционности» и «левизны» явный отказ от славных традиций старого большевизма, как он сложился в предреволюционную эпоху и в огне революции» (везде разрядка Ленина)*.
И Владимир Ильич призывал не бояться внутренней идейной борьбы, требовал определенных взглядов, выяснения расхождения внутри фракции, требовал «разборки». «Факт разброда и шатаний,— писал он,— налицо, и этот факт требует объяснения. И объяснения не может быть иного, как необходимость новой р а з б о р к и»**. «Нам ни в каком случае не приходится бояться этбй разборки. Мы должны приветствовать ее, мы должны помочь ей. Пусть хныкают мягкотелые люди, которые здесь и там будут кричать: «опять борьба! опять внутренние трения! опять полемика!» Мы отвечаем: без новой и новой борьбы никогда и нигде не складывалась действительно пролетарская революционная социал-демократия» (разрядка Ленина)***.
Этот горячий призыв Ленина нашел свой отклик. Было ясно, что положение становилось настолько напряженным, борьба зашла так далеко, что необходимо было найти выход: если нельзя договориться, нужно было размежеваться.
С этой целью решено было в июле созвать конференцию (совещание) «большевистского центра», на которой должны были принять участие также делегаты с мест от наиболее крупных организаций. Официально эта конференция получила название «совещания расширенной редакции «Пролетария».
* Ленин, т. XIV, стр. 34.
** Ленин, т. XII, стр. 392.
*** Там же, стр. 393
61


XI
В конце июня (по новому стилю) я уже был в Париже. Большинство делегатов, не говоря уже о товарищах, постоянно проживавших в Париже, было на месте. Нужно признаться, что новая «разборка», которая стала сейчас в порядок дня и неизбежность которой была очевидна, требовала от участников совещания тщательного ознакомления с положением дел и отчетливой ориентации в происходящем. Это была новая борьба, и все детали ее нам, приехавшим из России, не были знакомы. Далеко не в)ся литература того времени доходила до нас, и не всему, что в ней печаталось, могли мы дать должное объяснение. И если разногласия, выявившиеся в долголетней и уже привычной борьбе с .меньшевиками, давно уже были ясны и так оказать «навязли в зубак», то далеко нельзя было сказать того же про эти новые расхождения уже внутри самой фракции, сравнительно недавно для нас выявившиеся. Тем настоятельнее требовалось детально познакомиться с ними.
Наконец, если с представителями меньшевизма, скатывающимися в ликвидаторство, мы давно разошлись в своей практической работе, то в данном случае, наоборот, мы знали, что «отходят» товарищи, с которыми мы еще вчера работали бок-о-бок. Тут были и т. Лядов, с которым мне неоднократно приходилось встречаться на партийной работе, — «твердокаменный» большевик, не покидавший Ленина и в эпоху примиренчества после II съезда; и т. Красин, один из лучших организаторов партии предшествующего периода, которого я знал по работе в Центральном техническом бюро в период, предшествующий революции 1905 г.; к ним же, хотя и колеблясь, примыкал и т. Шанцер*, один из главных руководителей московской областной органи-
* Тов. Шанце|р председательствовал на историческом заседании общегородской московской партийной конференции 5 декабря 1905 г. в училище Фидлера, когда решался вопрос о вооруженном восстании.
62


зации на пороге вооруженного восстания 1905 г. и еще недавно, всего за полгода перед этим, так горячо боровшийся с меньшевиками на всероссийской партийной конференции. Были тут и другие товарищи, видеть которых привычно было в своей фракции, а не в чужой. Как это всегда бывает в подобных случаях, возникали недоумения персонального характера, вставал ряд вопросов, требующих разъяанения.
С этой именно целью, с целью информации, обмена мнений и ознакомления с настроением приехавших товарищей было созвано, еще до начала официальных заседаний совещания «расширенной редакции «Пролетария», частное совещание^ оно состоялось, разумеется, в отсутствие тех, бывших в наличии в Париже, двух членов большевистского центра — Богданова и Шан- цера, — которые стояли на оппозиционной платформе и с которыми именно и предстояло вести борьбу.
На этом совещании присутствовали, кроме постоянных членов редакции «Пролетария» Ленина, Каменева и Зиновьева, члены ЦК: Иноккентий, незадолго до этого бежавший из вологодской ссылки, Мешков- ский-Гольденберг, почти одновременно со мной выехавший из Петербурга, и Рыков, который вел работу главным образом в России и за границу наезжал в промежутках между тюрьмой и ссылкой. Петербургскую организацию представлял Михаил Томский, отрицательная позиция которого по отношению к отзовизму была уже известна, так как именно он был автором одного из писем в редакцию «Пролетария», в ответ на которое Владимир Ильич написал не раз упоминавшуюся мною статью «По поводу двух писем». От Москвы был Шулятиков,* носивший кличку «Донат»; на партийной работе он был человеком новым, никто из участников совещания его не знал, и поэтому он представлялся «величиной неизвестной». Присутство-
* Тов Шулятиков — переводчик старых испанских писателей Кальдерона, Лопе-де-Вега и других; литературный критик марксистского направления, с уклоном <к вульгаризации марксизма и к механицизму. В партийной работе принимал сравнительно мало участия. Умер в 1912 г.
63


вали на совещании также «Марк» (А. И. Любимов)* и я в качестве секретаря русокой «пятерки».
Я далеко не уверен, что это частное совещание происходило на квартире Владимира Ильича, указание на что есть в современной литературе**. Наоборот, мне вспоминается, что и оно так же, как и все заседания открывшегося вскоре официального совещания, происходили в одном из кафе, которые нам из-за различных соображений приходилось часто менять. Очень ясно представляемся мне «товарищеская встреча», состоявшаяся в квартире Каменева по прибытии большинства делегатов, еще до начала совещания, которую мы провели, признаться, довольно шумно и весело, но собрания в квартире Ленина, куда в течение этого времени я заходил довольно часто, не помню.
Зато хорошо помню, как на этом совещании Владимир Ильич сделал очень подробную информацию о положении, осветил все перипетии и этапы борьбы с отзовистами и ревизионистами философских основ марксизма и наметил определенные выводы как основу для тех резолюций и решений, которые должны были быть приняты совещанием.
Нужно отметить, что на совещании эти выводы никем из участников оспариванию не подвергались. Исключение составлял один Шулятиков, который, оказалось, датеко не целиком разделял ленинскую позицию и высказывал целый ряд сомнений. Это обстоятельство окончательно выяснилось во время прений на заседаниях самого совещания, когда он часто солидаризировался с Богдановым, хотя много помочь ему и не мог, так как не вполне ориентировался в сущности разногласий, особой твердой линии не имел и к тому же совершенно не обладал уменьем произносить речей
Вскоре после прибытия нескольких опоздавших участников начались заседания совещания. Приехали т. Скрыпник («Щур»), представлявший, кажется, Урал,
* Подробнее о нем см. статьи в сборнике сТехника боль- шев/истокого поицполья».
** Ленин, т. XIV, примечание 55, стр 507.
64


член Государственной думы Полетаев, член ЦК т. Таратута («Виктор»); присутствовала также на всех заседаниях Надежда Константиновна*. Как уже было сказано, оппозиция на совещании была представлена только Богдановым и Шанцером, в философских вопросах далеко не единомышленниками. Луначарский, приезда которого ожидали, не приехал. Он прислал только заявление, оглашенное на заседании совещания, обвинявшее редакцию «Пролетария» в помещении в № 42 статьи «Не по дороге», которой редакция впервые нарушила молчание по философским вопросам, в нару: шении «философского нейтралитета» и пр. Не приехал и т. Красин, бывший тоже членом большевистского центра, проживавший в то время в Берлине, мотивируя свое отсутствие невозможностью отлучиться от своего служебного места.
Собирались мы обычно в различных кафе, в отдельных комнатах при них. Не всегда это было удачно. Приходилось часто менять место заседаний, так как шпики, очевидно, проследили наши собрания и доволь- 4 но откровенно ходили за нами**. Раз, во время заседания, происходившего наверху одного кафе, к дверям комнаты кто-то подкрался. Иннокентий тихонько подошел к двери и внезапным и сильным толчком открыл ее «— и двое шпиков кубарем загремели вниз по лестнице.
Возникали даже разговоры о том, что по этому поводу следует обратиться с соответствующей «нотой» к тогдашнему французскому премьер-министру Бриану на предмет ограждения наших ообраний от любопытства русской полицейской агентуры. Но потом эта мысль была оставлена.
* В примечании 55 (т. XIV, стр 508, собр соч. Ленина) указывается, что присутствовал на совещании Накоряков (Урал1). Это неверно Накоряков был в это время в Америке, хотя и переписывался с Парижем по вопросу о своем приезде на совещание
** И в> этом ничего удивительного не было Доктор Житомирский (кличка «Отцов»), пользовавшийся полным доверием в эмигрантских кругах, технически обслуживавший нашу конфе» ренцию, оказался долголетним и опытным провокатором.
65


Основными вопросами, которые стояли в порядке Дня совещания, были: 1) отзовизм и ультиматизм; 2) богостроительские тенденции среди социал-демокра* тов; 3) задачи большевиков в партии; 4) о партийной школе, устраиваемой за границей в NN (т-е. на острове Капри); 5) об отдельном от партии большевистском съезде или большевистской конференции и др.
После открытия совещания сразу же начались бурные, ожесточенные и страстные прения. В тот период Владимир Ильич считал именно этот вопрос — вопрос о разногласиях с отзовистами, ультиматистами и ревизионистами марксизма — наиболее актуальным и именно этот участок во внутрипартийном положении наиболее важным и опасным. Тут сказалась характерная черта в тактике Ленина: всегда уметь во-время наметить наиболее уязвимое место, найти главного в данный момент противника, фиксировать на нем все свое внимание и подвергнуть его всестороннему обстрелу, обрушившись на него всей силой, даже временно оставляя в тени другие, в данный период менее важные вопросы. Эта та тактика «звена», за которое нужно ухватиться, чтобы потянуть всю цепь, тактика, которой учил всегда Ленин и которая в руках большевиков и впоследствии оказалась победоносной.
Выступления Ленина сосредоточили на себе, разумеется, внимание всех участников совещания Выступали и другие товарищи, но в памяти остались главным образом речи Владимира Ильича. Им же были написаны и почти все основные резолюции.
Из делегатов оппозиции т. Шанцер занимал несколько особую позицию. Не поддерживая философских взглядов Богданова, он и по вопросу об ультиматизме в значительной степени от него отмежевался, заявив, что он не предлагает предъявлять социал-демократической думской фракции ультиматум немедленно в виду того, что работа фракции за последнее время улучшается. Он находил только, что партия должна всеми силами давить на фракцию в целях дальнейшего 6(Г


улучшения ее деятельности, включительно до предъявления ёй ультиматума.
Эта позиция т. Шанцера позволила потом Ленину сказать: «С такими ультиматистами сожительство внутри одной фракции, конечно, возможно. Такой ультиматист должен сводить авой ультиматизм на-нет по мере того, как деятельность думской фракции улучшается. Такой ультиматизм не исключает, а напротив, подразумевает длительную работу партии с думской фракцией и над фракцией, длительную и упорную работу партии в смысле умелого использования думской деятельности для нужд агитации и организации» (разрядка Ленина)*.
Таким образом главная атака была направлена против Богданова. Не первоклассный оратор, он говорил зло и раздраженно, волнуясь и краснея. Атмосфера накалялась до крайне резких выпадов обеих сторон друг против друга. И неудивительно, вопрос ведь шел о принципиальных идейных расхождениях, о фракционной дисциплине, об единстве фракции. Богданов решительно отказывался от подчинения решениям совещания. Вопрос поставлен был об отколе его «от фракции, о выходе его из большевистского центра. Его выступления, направленные против большинства, резкие и категорические, до известной степени сплотили против него и тех товарищей, которые, как например Рыков, Томский, не были сначала сторонниками решительных мер. И в конце совещания особая резолюция «об отколе т. Максимова» (псевдоним Богданова) заявила о том, что редакция «Пролетария» «снимает с себя отныне всякую ответственность за все политические шаги т. Максимова».
Вспоминается мне речь т. Рыкова на заседании, на котором обсуждался вопрос о «богостроительстве»: указав на роль новой философии, он, заканчивая свою речь, образно сравнил ее с предательским мифическим конем, из которого вышли воины, разрушившие Трою; и, немного заикаясь, многозначительно доба• Ленин, т. «XIV, стр. 90—91.
07


вил, обращаясь к Богданову: «Такова и роль вашей философии — из нее выйдет бог, который грозит разрушить фундамент нашей партии».
Тов. Иннокентий особо активной роли на совещании не играл. Я хорошо помню, что в личных беседах со мной, которые мы вели, гуляя в свободное время по улицам и садам Парижа, он рисовал далеко не блестящие перспективы дальнейшего развития партии. Получалось впечатление, что, защищая ленинские позиции, он делает это не без колебаний. Разумеется, такое настроение не могло не отразиться на его поведении во время совещания *.
В настоящее время опубликован протокол одного заседания**, посвященного обсуждению вопроса о «богостроительстве» в связи со статьей «Не по дороге». Даже этот чрезвычайно неполный, отрывочный, схематический и сухой протокол дает яркое представление о тех горячих прениях, которые развертывались на совещании. Но он вскрывает также те оттенки мнений, которые выявлялись в выступлениях и голосованиях различных товарищей. Так, например, Томский, признавая необходимость борьбы с «богостроительством», не согласен с формой резолюции и при голосовании воздерживается. При голосовании предложения о том, чтобы признать правильным напечатание статьи «Не по дороге» воздерживаются Томский и Рыков. К сожалению, протокол не дает разъяснений и мотивировок голосований. Но во всяком случае создавшееся положение ярко охарактеризовал Ленин, заявивший: «ясно ведь, что единства во фракции нет, а раскол полный».
* Через полтода, на пленуме Центрального комитета в январе 1910 г, он определенно занял примиренческую позицию, настаивая против Ленина, вместе с тт Ногиным и Голь- денбергом-Мешкоюским на раопуске фракций, закрытии «Пролетария» и включении в основное партийное русло меньшеви- ков-голосовцев.
** Протокол от 23 июня (старого стиля) См журнал «Литературное наследство» № 1, а также «Под знаменем марксиэ ма», № 9—10 за 1931 г
68


XII
По всем вопросам порядка дня совещание приняло резолюции, ясно выражавшие точку зрения большинства, особенно заострив свое отношение к отзовизму и ультиматизму, богостроительству и к начавшемуся организационному оформлению новой фракции путем создания оторванной от большевистской фракции партийной школы на острове Капри.
Охарактеризовав отзовизм, как «теорию, которая по существу выражает идеологию политического индифферентизма с одной стороны, и анархических блужданий — с другой», и что «политически ультиматизм в настоящее время ничем не отличается от отзовизма и лишь вносит еще большую путаницу и разброд прикрытым характером своего отзовизма», совещание решительно отмежевалось от этих взглядов. Оно указало ня то, что они «приводят к отрицанию основ революционного марксизма», что «намечаемая ими тактика неизбежно ведет к полному разрыву с приложенной к современным русским* условиям тактикой левого крыла международной социал-демократии, приводя к анархическим уклонениям». Оно, наконец, заявило, что «большевизм, как определенное течение в РСДРП, ничего общего не имеет с отзовизмом и ультиматизмом и что большевистская фракция должна вести самую решительную борьбу с этими уклонениями ют пути революционного марксизма».
В резолюции «о богостроительских тенденциях в социал-демократической среде» совещание подчеркнуло, что оно рассматривает их, «как течение, порывающее с основами марксизма, приносящее по самому существу своей проповеди, а отнюдь не одной терминологии, вред революционной социал-демократической работе по просвещению рабочих масс, и что ничего общего с подобным извращением научного социализма большевистская фракция не имеет».
В связи с этой резолюцией надо указать, что и Луначарский в своем письменном заявлении, а в особен-
69


ности Богданов в своих речах на совещании пытались прикрыть свои философские Отклонения указанием на неудачную терминологию, употреблявшуюся в своих сочинениях Луначарским. Совещание своим постановлением и отметило, что тут дело идет не только о терминологии, а о существе проповеди.
По вопросу о партийной школе на острове Капри совещание констатировало, что «сделанные до сих пор группой инициаторов шаги, уже с полной ясностью обнаруживают, что под видом этой школы создается новый центр откалывающейся от большевиков фракции», и что «эти инициаторы преследуют не общефракционные цели, т. е. не цели большевистской фракции, как идейного течения в партии, а свои особые, групповые идейно-политические цели». И отсюда сам собой вытекал вывод, что «большевистская фракция никакой ответственности за эту школу нести не может».
Эти резолюции так же, как и другие, принятые на совещании, давая в целом отчетливый марксистский анализ политическим и философским отклонениям от позиции, своей решительной формулировкой — «ничего общего», «никакой ответственности» — подводили на данном этапе определенный итог возникшим во фракции разногласиям и уясняли платформу обеих сторон. Борьбе суждено было продолжаться, но уже на новой, завоеванной большинством позиции.
«Необходимое объяснение», по выражению Ленина, произошло. Как же он расценивал это «объяснение»?..
Непосредственно вслед за окончанием совещания в статье «Ликвидация ликвидаторства» в № 46 «Пролетария» Ленин изложив историю разногласий в партии, писал: «Наша партия не может итти вперед без решительной ликвидации ликвидаторства. А к ликвидаторству относится ле только прямое ликвидаторство меньшевиков и их оппортунистическая тактика. Сюда относится и меньшевизм наизнанку. Сюда относятся отзовизм и ультиматизм, противодействующие выполнению партией очередной задачи, составляющей своеобразную особенность момента, задачи использования
70


думской трибуны и создания опорных пунктов из всех и всяческих полулегальных и легальных организаций рабочего класса. Сюда относится богостроительство и защита богостроительских тенденций, в корне порывающих с основами марксизма»*.
Сознавая, что вся ответственность за сохранение и укрепление партии лежит в настоящее время почти исключительно на большевистской фракции, Ленин делает вывод:
«Большевикам приходится вести партию. Чтобы вести, надо знать путь, надо перестать колебаться, перестать тратить время на убеждение колеблющихся, на борьбу внутри фракции с несогласными. Отзовизм и скатывающийся к нему ультиматизм несовместимы с той работой, которой требуют теперь от революционных с.-д данные обстоятельства. Мы научились во время революции «говорить по-французски», т.-е. вносить в движетие максимум толкающих вперед лозунгов, поднимать энергию и размах непосредственной маосовой борьбы. Мы должны теперь, во время застоя, реакции, распада, научиться «говорить по-немецки», т.-е. действовать медленно (иначе нельзя, пока не будет нового подъема), систематически, упорно, двигаясь шаг за шагом, завоевывая вершок за вершком. Кому скучна эта работа, кто не понимает необходимости сохранения и развития революционных основ с.-д. тактики и Й а этом пути, на этом повороте пути, тот всуе приемлет имя марксиста» (разрядка Ленина)**.
И с такой же уверенностью и бодростью, какими дышит его упоминавшаяся уже статья «На дорогу», написанная после победоносной борьбы на всероссийской партийной конференции с ликвидаторами оправа, кончает он I эту статью:
«Ряды перестроены для новой борьбы. Изменившиеся условия учтены. Путь выбран. Вперед по этому пути—и револкциопная социал-демократическая рабочая партия Росси!, — пророчески подчеркивает он, — ста* Ленин, т XIV, стр. 109
** Там же.
71


нет быстро складываться в силу, которую не поколеблет никакая реакция и которая встанет во главе всех борющихся классов народа в следующей кампании нашей революции»*.
Недаром совещание в своих решениях отметило создание «нового центра», преследующего «свои особые групповые идейно-политические цели». Такой «новый центр» уже организовался в виде каприйской школы. После окончания совещания организация школы пошла быстрыми шагами Уже съехались слушатели «направленные местными организациями, плохс осведомленными о характере устраиваемой школы. Уже был сконструирован во главе с Богдановым совет, возглавлявший руководство школой, наконец уже в начале августа начались занятия, которые проводились Богдановым, Луначарским, Лядовым, Горьким, Станиславом Вольским и другими. Так оформлялась новая фракция.
Сейчас же после окончания совещания, ксгда еще не разъехались делегаты, Богданов и Красин выпустили особый листок под названием «Отчет тсварищам большевикам устраненных членов расширенной редакции «Пролетария», в котором, протестуя против своего устранения, они тем не менее повторяют все то, что высказывалось Богдановым на самом совещании по всем вопросам, разделявшим его участников
Ленин дал исчерпывающий анализ этого (Отчета» в статье «О фракции сторонников отзовизма i богостро ительстве», помещенной в приложении к №№ 47 — 48 «Пролетария».
В этой статье Ленин еще и еще раз подчеркивает всю несовместимость позиции отзовистов i прикрывающих свой отзовизм ультиматистов со взглядами революционной социал-демократии, егце и еце раз разоблачает отзовизм и ультиматизм как политику «меньшевизма наизнанку», как «карикатуру на большевизм».
«У большевиков направление определяется общим взглядом их на русскую революцию, и тьтячу раз подчеркивали большевики (как бы заранее 1редостерегая * Ленин, т XIV, стр. 110
72


политических недорослей), что отождествлять большевизм с бойкотизмом или с боевизмом есть нелепое искажение и опошление взглядов революционной социал-демократии. Наш взгляд на обязательность участия социал-демократов в III думе, например, вытекаете неизбежностью из нашего взгляда на современный момент, на попытки самодержавия сделать шаг вперед по пути создания буржуазной монархии, на значение думы, как организации контрреволюционных классов в представительном учреждении общенационального масштаба. Как анархисты обнаруживают парламентский кретинизм наизнанку, когда они выделяют вопрос о парламенте из всего цельного вопроса о буржуазном обществе вообще и пытаются создать направление из выкриков, направляемых против буржуазного парламентаризма (хотя критика буржуазного парламентаризма в принципе однородна с критикой буржуазной прессы, буржуазного синдикализма и т. п.), — так наши отзовисты-ультиматисты-бойкотисты обнаруживают совершенно такой же меньшевизм наизнанку, когда они выделяютеяв направление по вопросу об отношении к думе, по вопросу о средствах борьбы с уклонениями социал-демократической думской фракции (а не с уклонениями буржуазных литераторов, мимоходом забегающих в социал-демократию, и т. п.)> (разрядка Ленина)*.
Еще и еще раз Ленин обрушивается в этой статье на богостроительство и всякую попытку ревизии философии марксизма. «Есть литераторская компания, — пишет он, — наводняющая нашу легальную литературу при помощи нескольких буржуазных издательств систематической проповедью богостроительства. К этой компании принадлежит и Максимов (Богданов.— А. Г.). Эта проповедь стала систематической именно за последние полтора года, когда русской буржуазии в ее контрреволюционных целях понадобилось оживить религию, поднять спрос на религию, сочинить религию, привить народу или по-новому укрепить в народе ♦ Ленин, т. XIV, стр. 148—149.
73


религию. Проповедь богостроительства приобрела поэ- io-му общественный, политический характер. Как в период революции целовала и зацеловывала буржуазная пресса наиболее ретивых меньшевиков за их кадетолю- бие, так в период контрреволюции целует и зацеловывает буржуазная пресса богостроителей из среды—шутка сказать! — из среды марксистов и даже из среды «тоже большевиков» (разрядка Ленина)*.
Указывая далее на социальные корни новой фракции, Ленин говорит: «Пролетариат везде и всегда рекрутируется из мелкой буржуазии, везде и всегда бывает связан с ней тысячами переходных ступеней, граней, оттенков. Когда рабочая партия растет особенно быстро (как это было у нас в 1905—1906 годах), проникновение в нее массы элементов, пропитанных мелкобуржуазным духом, неизбежно. И в этом нет ничего худого. Историческая задача пролетариата — переваривать, переучивать, перевоспитывать все элементы старого общества, которые оно оставляет ему в наследство в виде выходцев из мелкой буржуазии»**, но «когда такие элементы вздумали навязывать свои «теории», свое «миросозерцание», т. е. свою ограниченность рабочей партии, раскол с ними стал неизбежен»***.
«Скатертью дорога, любезные. — заканчивает Ленин свой разбор «Отчета».—Мы сделали Bice, что могли, чтобы научить вас марксизму и социал-демократической работе. Мы объявляем теперь самую решительную и непримиримую войну и ликвидаторам справа и ликвидаторам слева, развращающим рабочую партию теоретическим ревизионизмом и мещанскими методами политики и тактики»****.
Так подытожил Владимир Ильич результаты совещания «большевистского центра» и первого после совещания «отчетного» выступления оппозиции.
* Ленин, т. XIV, стр. 153.
** Там же, стр. 165.
*** Там же, стр. 166.
**** Там же.
74


XIII
Совещание, продолжавшееся целых десять дней, кончилось. Сейчас же вслед за окончанием совещания произошел один частный эпизод, который мне хочется здесь вспомнить, так как он очень ярко рисует необычайно чуткое отношение Владимира Ильича к товарищам, свойство много раз отмеченное и впоследствии.
Делегат от Московской области т. «Донат» был известен собравшимся товарищам только по наслышке. Лично никто его не знал. Между тем по приезде в Париж, еще до начала конференции, он стал проявлять некоторые странности. Остановившись на квартире Каменева, он по вечерам исчезал и возвращался поздней ночью в сильно нетрезвом состоянии, в большом возбуждении и без денег. Сперва подумали, что это, так сказать, «воздух» Парижа, в который он попал впервые, так на него подействовал. Но потом он стал производить впечатление действительно больного человека, как это и было на самом деле. Сам он тоже это чувствовал и, зная свою болезнь, через несколько дней пришел к Владимиру Ильичу и попросил у него товарищеской поддержки. Владимир Ильич поступил очень решительно: во-первых, взял у него все деньги и, во-вторых, отправил его в знакомый санаторий, в предместье Парижа.
Конференция для т. «Доната» прошла благополучно. Он каждый день приезжал на заседания из санатория и каждый вечер возвращался туда обратно. Только на последнем заседании он стал проявлять кое-какие ненормальности: имел какой-то растерянный вид, писал вкруговую нелепые записки, указывающие на то, что у него появились галлюцинации преследования.
На следующий день после окончания совещания, перед своим отъездом, я зашел к Владимиру Ильичу на квартиру, где застал «Доната» в сильно возбужденном состоянии, лепечущего всякий вздор о провокации и прочем Владимир Ильич предложил мне немедленно вместе с ним везти «Доната» в санаторий, где тогда работал Н. А. Семашко, в предместье Парижа, кажет-
7&


ся Отейль. Мы взяли его под руки и, вначале не без сбпротивления с его стороны, повели по улицам к трамваю Настроение у него менялось: когда ехали в трамвае, он одно время мирно сидел рядом со мной и против Владимира Ильича, но вдруг под влиянием каких-то ложных и болезненных представлений стал размахивать руками. Мы взяли его за руки и крепко держали всю дорогу. По пути от конечной станции трамвая до гостиницы, куда Владимир Ильич решил предварительно вести его с тем, чтобы туда вызвать т. Семашко, лежал небольшой ласок. Когда мы вышли из трамвая, было уже темно; т. «Донат> как-то случайно вырвался у нас из рук и пустился бежать в лес. Мы стали бегать по лесу и ловить его, что удалось сделать с большим трудом, прибегая к различным хитростям, к обходным маневренным движениям и пр.
В гостинице Владимир Ильич попросил хозяйку, которую он знал, послать за т. Семашко, но его, к сожалению, не оказалось дома: он до следующего утра должен был пробыть в Париже. Нечего делать, нужно было устраивать больного ночевать в гостинице. Тем временем у него резко стал развиваться буйный припадок алкогольного галлюциноза, в просторечии — белой горячки. Раздев и положив в постель, мы все время вынуждены были держать его за руки и за ноги. Маленький, щупленький, по первому взгляду слабосильный, он развивал огромную силу сопротивления. Выписанные мною успокаивающие и снотворные средства вначале совершенно не действовали. В течение нескольких часов, без всякой посторонней помощи, нам вдвоем приходилось сдерживать его сопротивление, напрягая до утомления буквально все свои силы. Никакие слова и убеждения не действовали: у больного был буйный бред. Как-то среди этого бреда он устремил взгляд на высокую вазу, стоявшую на подзеркальнике, подозрительно и с усмешкой пристально в нее вглядывался и, наконец, нацелившись, ударил ее кулаком; ваза, конечно, полетела на'пол и разбилась. Владимир
76


Ильич сейчас же с интересом спросил меня: «Вот это и называется—'чертей ловить?»
Больной успокоился только к утру. Было уже светло, когда мы вышли, трамваев не было; длинный путь до Парижа прошли пешком*.
Стоит только представить себе ту огромную и напряженную работу — и организационную и литературную, — которую вел Владимир Ильич в это время, чтобы признать, что эта бессонная, тяжелая ночь, потребовавшая столько необычных усилий, длинного ночного пути, должна была лечь на его плечи значительной нагрузкой.
Но раз дело шло о действенной, реальной помощи товарищу, он об этом не задумывался.
Своим пребыванием в Париже я воспользовался для того, чтобы лично от Бурцева получить сведения о питерской провокации. На свидание с Бурцевым, которое нам было устроено, пошли т. Гольденберг (Мешков- ский) и я. Оно было назначено Бурцевым вдали от Латинского квартала, переполненного эмигрантами, в кафе около Севастопольского бульвара и должно было состояться с соблюдением различных правил конспирации. Свиданий было два. Первое было очень непродолжительным; мы рассказали только, какое дело нас интересует, и Бурцев обещал через два-три дня сообщить Bice, что по этому поводу знает. Надо полагать, что в промежутке между обоими свиданиями он поинтересовался и нашими личностями. На втором был очень словоохотлив, но никаких добавочных сведений по интересующему нас вопросу даггь не мог.
Помню это свидание. Знакомое по портретам лицо, в очках, с острой бородкой, с бегающими глазами; наблюдателен и осторожен. Рассказывал много интересного: и о системе своей работы и о старом провокаторе Гартинге-Ландезене, которого он только-что обнару-
* Н. К. Крупская эо отарой части своих «Воспоминаний о Ленине» рассказывает про другой случай, происшедший тогда же и на той же почве с т. Шулятиковым, но этот случай у меня в памяти не остался.
77


жил в Париже. С увлечением и подробно передавал о своем свидании, теперь уже много раз описанном в печати, с Лопухиным в вагоне железной дороги между Берлином и Парижем в связи с делом Азефа, рассказывал, как он, живя эмигрантом, настаивал перед сенатом^ судившим Лопухина, о вызове его, Бурцева, в качестве свидетеля, ибо, по его словам, он был бы лучшим свидетелем защиты. По его словам, Лопухин, не сказав ни одного слова, всем своим изумленным видом доказывал и подтверждал правильность всего, что излагал ему Бурцев.
Довольно много говорил он о системе своей работы: с одной стороны, у него были постоянные связи с сотрудниками департамента полиции и охранных отделений. Были крупные связи с представителями отдельных охранок,—так, недавно его вызывал в Берлин начальник одного из главных охранных отделений в России для переговоров, но есть и «поштучные» работники, получающие у него разовые — 3, 5 и 10 рублей, смотря по важности даваемых сведений; иногда же бывает, что заходит совершенно случайное и незнакомое лицо, делает какое-нибудь отдельное сообщение, получает свою «мзду» и уходит. По словам Бурцева, сведения о питерском провокаторе с Церковской улицы, о «Вороне», были получены именно таким образом, от случайного человека. Добавить что-либо к тому, что он, Бурцев, раньше сообщил, не может, разве только то, что означенная «Ворона» часто меняет своих любовников — указание, которое никакой нити для дальнейших изысканий не давало.
Может быть это и было действительно так. Бурцев охотно и с увлечением отдавался розыскам в партии эсеров, как наиболее эффектным и сенсационным, оставляя в тени и мало занимаясь делами социал-демократической партии, к тому же ему недоступными. Но закрадывалось, помню, и некоторое сомнение в его искренности. Так или иначе, но это свидание оставило в нас ощущение какой-то неудовлетворенности.
Таким образом нисколько не разъяснив этого боль-
78


ного для нас вопроса, имея в перспективе те же сомнения, приходилось возвращаться обратно в Россию.
Одно было ясно: работа в Петербурге в связи с «пятеркой», ставшей уже к настоящему времени окончательно фикцией, по крайне мере в данном составе, заканчивалась; намеченный состав работников бюро также не мог оставаться на месте, подозрение в провокации тяжелым бременем лежало на всей его работе; работу бюро надо было ликвидировать, для чего я все же должен был хоть на короткое время возвратиться в Петербург.
О своей дальнейшей партийной работе я говорил кое с кем из товарищей. Предполагалось, что по окончании всех дел в Питере мне придется поехать для работы по транспорту на северной границе в район Риги. Я охотно согласился, так как работа была мне несколько знакома. «Марк» (А И. Любимов), с которым мы вместе работали по транспорту еще до 1905 г., уже года два перед тем живший за границей, соскучившись по практической работе, также собирался приехать в скором времени в Россию для работы в этой же области.
В день отъезда я пришел проститься с Владимиром Ильичем. Когда, говоря о будущей работе, я задел также не дававший мне покоя вопрос о питерской провокации, Владимир Ильич довольно резко мне заметил: «Нужно строить организацию так, чтобы в нее не мог попасть провокатор». Но в дальнейшем разговоре все же дал совет отстранять под тем или другим предлогом от всякой работы лицо, на которое «падает хоть тень подозрения». И поручил мне это сделать по отношению «Люси» немедленно по приезде в Петербург.
Задача была вполне определенная; ее оставалось только выполнить. С этим я выехал из Парижа и, имея в кармане хороший заграничный паспорт на имя одного врача, благополучно миновал границу. В конце июля я был уже в Петербурге.
XIV
На этом, собственно говоря, кончается мое личное участие в борьбе «на два фронта» в тот период. Борь79


ба продолжалась и дальше. Целый ряд статей Ленина, письма его к Горькому и даже прерванная с ним переписка, документы из противоположного лагеря, организация группы «Вперед», деятельность организованной оппозицией школы на острове Капри, создание в противовес ей большевистской школы в Париже рас* сказывают нам историю этой борьбы. Но мне участвовать в ней уже не пришлось.
Поэтому мне остается только рассказать при каких’ обстоятельствах произошла ликвидация работы нашего бюро.
На следующий день после приезда в Петербург, в жаркое солнечное утро конца июля, я отправился в дачную местность Шувалово, где в то время жила «Люся». На террасе ее дачи я застал «Николая Выборгского» и т. Батурина (Н. Н. Замятина).
Целью моего приезда было устранить «Люсю» от работы и забрать имеющиеся у нее архив, документы, связи, паспортное бюро, адреса и прочее. До некоторой степени это могло служить пробным камнем для разрешения тревожившего нас вопроса. Можно было предположить и, как ни странно, эта надежда не угаса- ла, что, если она передаст все у нее имеющееся в надлежащем виде, чаша весов наклонится несколько в ее пользу. Если же... Впрочем, это должно было показать будущее.
Войдя с террасы вместе с ней в комнату, я стал в довольно решительных выражениях излагать все, что от нее требуется. Помню вначале какой-то мгновенный переполох должно быть от неожиданности промелькнул у нее на лице. Через несколько секунд она уже спокойно сидела и смотрела на меня пристальным, подозрительным взглядом. Она не могла не знать о сомнениях, которые возникли насчет ее. Я объяснил ей, что бюро кончает свою работу в Петербурге, что я спешу уехать и спросил, когда и где она могла бы мне все передать.
«Завтра, — сказала она, — я должна собрать все разбросанное в разных местах; а послезавтра могу вам
80


принести». Мы условились, что послезавтра в шеоть часов вечера она придет ко мне на квартиру (она знала мой адрес и бывала у меня) и принесет все материалы.
Должен опять повторить, что многие сомнения и сопоставления относительно нее возникали в различные периоды и носили последующий характер. Насколько не было тогда еще полной уверенности, что провокатором является именно она, доказательством служит то, что я действительно стал ждать ее к себе на квартиру послезавтра в шесть часов вечера. Но ни в шесть, ни в семь» ни в восемь и т. д. часов ее не было. Она вообще не пришла и никогда в жизни я ее больше не видал.
Чтобы больше не возвращаться к ней, расскажу, что знаю, о дальнейшей ее жизни. В начале 1910 г. было назначено по ее делу следствие, так как подозрения насчет нее нарастали, и к бывшим1 фактам прибавлялись новые. В следственную комиссию вошли два депутата Государственной думы из социал-демократической фракции—т. Полетаев, Войлошников и т. Федор (фамилии не помню), живший в то время в Питере вполне легально, служивший в страховой конторе «Надежда» и революционной работой не занимавшийся. Естественно, что депутаты уделять много времени этому делу не могли, и вся тяжесть работы пала на плечи т. Федора. Насколько я зн^ю, у него накопилось достаточно много уличающего материала, В'се же носившего1 характер косвенных улик. Получить несомненные доказательства в виде документов, непосредственно изобличающих провокатора, было, разумеется, чрезвычайно трудно. Когда работа комиссии стала приходить к концу и результаты ее стали более или менее ясны, т. Федор был арестован у себя на квартире со всеми документами, которые он хранил внутри дивана.
Затем «Люся» предприняла решительный шаг и весной или летом ездила в Париж и там при отсутствии живых свидетелей, которые могли бы выступить против нее, ей каким-то образом удалось реабилитировать себя. По крайней мере в одном из летних номеров «Социал-демократа» было помещено извещение об этом.
8Т


После выхода мужа ее т. Серова с каторги на поселение в Забайкалье, она поехала к нему. Но и там, как стало позже известно, она занималась предательством и там также на нее пали подозрения. Помню, что, живя в это время в Сибири в ссылке, я в 1912 г. в начавшей тогда выходить «Правде» прочей личное извещение т. Серова о том, что ничего общего он со своей бывшей женой такой-то не имеет и что по всем делам своих детей просит обращаться непосредственно к нему. И здесь, следовательно, не была поставлена точка над i. Я не имею дальнейших сведений о ней; но нужно только удивляться, как ей удалось дотянуть до 1917 г., так как только революция прекратила ее позорное существование. Она была разоблачена документально и расстреляна*.
У читателя может невольно возникнуть вопрос, каким образом ей удалось в течение стольких лет вести свою предательскую «работу», каким образом случилось, что она не лишилась полного доверия еще раньше. Я не знаю всех обстоятельств, касающихся последующих годов, но для описываемого мною времени" ответ может быть найден в особенностях политического момента, неустойчивости, малочисленности, подчас недостаточной оформленности партийной организации. Такая обстановка создавала для нее благоприятную, питательную среду, которой она и сумела хорошо воспользоваться.
Возвращаюсь к прерванному рассказу. Как уже было сказано, я не дождался «Люси» в этот вечер. А ночью раздался звонок. Проснувшись, я сжег на спичке папиросную бумагу с адресами, лежавшую на стуле рядом. Пошел к двери, и тут произошел давно известный, трафаретный, как пароль, диалог через запертую дверь:
— Кто?
— Отоприте, телеграмма.
— Сейчас оденусь, подождите,— и так далее.
* По недавно полученным архивным данным далеко не полный список выданных ею лиц насчитывает 123 человека.
82


Ввалилось много народу. Тут были и полицейские и штатские. Рассыпались по квартире. Предъявили ордер, в котором значилось: «Подвергнуть задержанию независимо от результатов обыска»; в таких случаях, т.-е. когда последствия обыска заранее известны, он обычно производится не особенно тщательно, и в данном случае полиция не особенно усердствовала. Следует только, пожалуй, заметить, что какой-то человек в штатском — охранник — обратил внимание, что у меня, «ученого лесовода» по паспорту, среди книг не нашлось ни одной по данной специальности. На это справедливое замечание я ничего не мог сказать вразумительного, так как, это, пожалуй, если и не в данном случае, то при других обстоятельствах было с моей стороны упущением.
Ничего «предосудительного» не найдя, повели меня сперва в коломенскую полицейскую часть, а затем, посадив на извозчика, повезли в охранное отделение.
В большом кабинете, куда меня ввели, стояла смятая кровать, с которой только-что, очевидно, встал сидевший теперь за письменным столом без пиджака мужчина с заспанным и обрюзгшим лицом. Когда меня ввели, он оживился и с интересом посмотрел на меня. Это был очень известный «деятель» охранного отделения Статковский.
Разглядывая мой паспорт, он сказал:
— Плохо у вас паспорта делают-с.
—| Что значит: делают?
—• Да сразу видно, что фальшивка.
— Ошибаетесь—паспорт самый настоящий,—заступился я за свой документ.
Из этого разговора я заключил, что моя настоящая фамилия охранному отделению неизвестна, но также и то, что там существует полная уверенность, что я нелегальный. Еще одно указание на провокацию (между прочим «Люся» не знала моей настоящей фамилии, но знала, что я нелегальный).
Пока совершали различные формальности для отправки меня в место заключения, он, заметив, что я 83


рассматриваю корешки мнит, расставленных по многочисленным шкапам, начал хвастаться:
—> Да-с. Редкая библиотека, такой нигде не найти. И у вас такой нет. Это все — материалы по революционному движению.
— А где достаете эту литературу?
— А из разных источников: нелегальную получаю из-за границы и при обысках, легальную — тоже при обысках; а главное, путем конфискаций в книжных магазинах*. Да дело не в этом. Вот полубуйтесь,—и, вынимая какой-то переплетенный том,—здесь московские прокламации за такие-то и такие годы, там продолжение за следующие годы. Все систематизировано.
И наверно это было так. Он был, очевидно, большой библиофил в известной области, знавший к тому же и библиотечное дело.
— Поглядите, — говорил он, — этот шкап — Урал, а вот тот — кавказские организации. Тут все есть. Недавно Петру Аркадьевичу (Столыпину) понадобился очерк студенческого движения; обратился в охранное отделение. Ну, конечно, сделать это было поручено мне. Через две недели очерк был готов с различными приложениями и заслужил полное одобрение Петра Аркадьевича.
И действительно, мойсно было позавидовать такой библиотеке.
Потом он долго повествовал о том, что кончил математический факультет, что и сейчас занимается математикой; изобрел даже какой-то способ извлечения корней из неделимых чисел (13, 17, 19 и пр.); рассказывал, между прочим, что был приятелем с д-ром Филипповым, редактором журнала «Научное обозрение», погибшим от взрыва при каких-то загадочных обстоятельствах.
В заключение всех этих разговоров я был отведен в камеру, тут же, в охранном отделении. Дня через два
* Мне еще раньше рассказывали, что при обысках и изъятиях в книжных магазинах обычно присутствует Статковскнй, как «знаток» книги.
S4


Статиовский, вызвав меня, опять стал настойчиво доказывать, что у меня фальшивый паспорт. Приблизительно через неделю я пришел к убеждению, что при такой определенной уверенности охранки в моей нелегальности дальше скрывать свое имя значило бы только затягивать дело: рано или поздно оно все равно было бы открыто, и когда при следующем разговоре он стал опять что-то говорить про паспорт, я заявил ему:
— Утверждаю, что этот паспорт самый настоящий, но у него есть существенный недостаток — он... не мой.
— Ну вот, я же говорил, — обрадовался он.
— Нет, вы говорили другое. Вы можете убедиться, наведя справку в Пскове, в месте выдачи паспорта, что он действительно подлинный.
В течение нескольких следующих дней выяснилось, что охранка никаких новых обвинений, связанных с питерокой работой, мне не предъявляет, а вполне довольствуется тем, что по московским1 делам мне уже предъявлена 2-я часть 102 статьи, наименьшее наказание по которой заключалось в ссылке на поселение с лишением всех прав.
Вскоре с двумя жандармами меня перевезли в Москву ждать суда.
Сидя сначала в мясницком полицейском доме, а потом в Таганакой тюрьме и оглядываясь на пройденный путь полуторагодичной партийной работы, я ясно представил себе то предательство, которое подтачивало и в конце-концов подточило и разрушило нашу организацию.
Но так было не только с нами. Не преувеличивая, можно сказать, что распыление партийных организаций в этот наивысший момент реакции было повсеместное и полное. Крутой подъем наступления столыпинского правительства, общественное упадочничество и ренегатство, уход интеллигенции из революции, отсутствие массового рабочего движения, разброд в партии, развал организаций на местах и внутренняя провокация составляли ту основную обстановку, при которой приходилось работать.
85


В описанном здесь эпизоде вполне отразились все эти особенности эпохи упадка.
*•*
Таким образом кусок истории нашей партии в описанную эпоху дает содержательный материал и живую иллюстрацию в ответ на вопрос, поставленный Лениным много лет спустя (в 1920 г.) «В борьбе с какими врагами внутри рабочего движения вырос, окреп и закалился большевизм?».
Борьба, которая происходила в эти годы как внутри партии, так и внутри большевистской фракции, как бы подтверждает слова, которыми отвечает Ленин на этот вопрос: .»
«Во-первых, и главным образом, — пишет Ленин, — в борьбе против оппортунизма, который в 1914 г. окончательно перерос в социал-шовинизм, окончательно перешел на сторону буржуазии против пролетариата. Это был, естественно, главный враг большевизма внутри рабочего движения. Этот враг и остается главным в международном масштабе. Этому врагу большевизм уделял и уделяет больше всего внимания. Эта сторона деятельности большевиков уже довольно хорошо известна и за границей»*.
Этим врагом в описанное тяжелое нами время был меньшевизм, скатывающийся в ликвидаторство, ликвидаторство справа. В борьбе с ним вырастал, укреплялся и закалялся большевизм.
«■Иное приходится сказать, — продолжает Ленин,— о другом враге большевизма внутри рабочего движения. За границей еще слишком недостаточно знают, что большевизм вырос, сложился и закалился в долголетней борьбе против мелкобуржуазной революционности, которая смахивает на анархизм или
Ленин, т. XXV, стр. 179. 86


кое-что от него заимствует, которая отступает в чем бы то ни было существенном от условий и потребностей выдержанной пролетарской классовой борьбы» (разрядка Ленина).
Этим «другим врагом» в ту эпоху был «меньшевизм наизнанку», ликвидаторство слева, отзовизм, ультиматизм, ревизионизм в вопросах философии, в борьбе с которыми складывался и закалялся большевизм.
И с тем и другим врагом Ленин, как мы видели, вел упорную, длительную и ожесточенную борьбу. Эта борьба привела большевизм к победе.
К


Цена 1 руб. 3ft коп.
I
СКЛАД ИЗДАНИЯ
Магазины и отделения книготоргового об'едп нения ОГИЗа.