A . Н О В И К О В
АСЛЕДНИКИ
ДОБРА



А. НОВИКОВ
НАСЛЕДНИКИ
ДОБРА
Публицистические
очерки
ЛЕНИНГРАД «ДЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА»
19 7 8
1
Н73
ОФОРМЛЕНИЕ Н. ЛАВРУХИНА
70803—193
Н М101(03)—78 300“~78
©Издательство «Детская литература».
1978 г
Вместо вступления
Двадцатый век вступил в свою последнюю четверть. А в по-
следней — четвертой — четверти всегда особенно остро вста-
ют вопросы: «Что я сделал?», «Кто я?», «Как дальше
жить?». Каждый может это проверить на себе.
До него — до нового, двадцать первого века и начала
нового тысячелетия — совсем недолго. Читатели этой кни-
ги встретят его в расцвете сил — инженерами, рабочими,
учителями, врачами, геологами, художниками.
Когда подходят различные рубежи и «круглые даты»,
люди всегда задумываются о своем прошлом, настоящем и
будущем. Когда вы отмечаете день рождения, то родные и
товарищи тоже говорят о вашем прошлом, настоящем и бу-
дущем. Только о вашем. Давайте же и мы подумаем и по-
говорим об этом, но только не о каждом из вас в отдельно-
сти, а обо всех вместе.
Мы живем в начале новой эры человечества. Она нача-
лась в осеннем Петрограде 1917 года.
Вслушаемся в это слово — эра. Око всегда связано с ка-
кими-то великими, крупными, неповторимыми событиями.
Причем не только в природе, но и в человеческой истории.
Мы называем длительные периоды в истории Земли геоло-
гическими эрами — палеозойской, мезозойской...
В Древней Греции эры считали от первых Олимпий-
ских игр, от первой Олимпиады. В Древнем Риме — от
3
предполагаемого года основания Рима — помните легенду
о братьях Ромуле и Реме, вскормленных волчицей?
А в России до самых петровских времен, до 1700 года, счет
вели от «сотворения мира»! Если соотнести этот год с на-
шим современным летоисчислением, то получится 5508 год
до новой эры.
Вот в какие глубинные дебри истории мы зашли, упо-
миная об эрах!
Слово «эра» мы произносим и теперь. Вслушайтесь в
слова, звучащие в человеческой речи: эра атома, эра кос-
моса. Чаще говорят — космическая эра. Но таково уж
свойство человеческой натуры — все примерять к себе,
к своим чувствам, планам, надеждам.
Новая эра может начинаться не только в истории Земли,
не только в истории народов, не только в истории техники.
Она может начинаться и в человеческих отношениях, в том,
как люди относятся друг к другу, к труду, к другим на-
родам. Конечно, эта новая эра неотделима от изменений
в жизни общества. Не могли измениться отношения людей
друг к другу, к собственности, к вещам, к общему делу, по-
ка не произошла Великая революция. Именно она в октяб-
ре 1917 года положила начало новой эре в истории челове-
чества, с нее началось развитие нового образа жизни
людей.
Впервые люди стали трудиться на общую пользу, впер-
вые была ликвидирована частная собственность на землю,
заводы, рудники. Впервые общество в лице государства
стало заботиться об образовании, воспитании, жилище, тру-
де, здоровье людей. Нужно только вникнуть в эти «впер-
вые», чтобы понять масштабы действительно новой эры.
Чтобы лучше почувствовать масштаб времени и понять,
как невероятно изменились человеческие отношения всего
лишь за несколько десятилетий, отделяющих нас от начала
новой эры, давайте обратимся к наглядным сравнениям.
Они, эти сравнения, сейчас широко распространены в на-
учной литературе.
Вот как пишет швейцарский ученый Г. Эйхельберг:
«Полагаю, что возраст человечества равен примерно
600 000 лет. Представим себе движение человечества в виде
марафонского бега на 60 километров, который, где-то на-
чинаясь, идет по направлению к центру одного из наших
4
городов как к финишу. Большая часть
60-километрового расстояния пролегает
по весьма трудному пути... только в са-
мом конце, на 58—59 километре бега,
мы находим, наряду с первым орудием,
пещерные рисунки как первые призна-
ки культуры, и только на последнем
километре пути появляется все больше
признаков земледелия. За двести мет-
ров до финиша дорога, покрытая ка-
менными плитами, ведет мимо римских
укреплений. За сто метров наших бегу-
нов обступают средневековые городские
строения... Осталось только десять мет-
ров. Они начинаются при свете факелов
и скудном освещении масляных ламп.
Но при броске на последних пяти мет-
рах происходит ошеломляющее чудо:
свет заливает ночную дорогу, повозки
без тяглового скота мчатся мимо, ма-
шины шумят в воздухе, и пораженный
бегун ослеплен светом фото- и телекор-
респондентов...»
Американец Дж. Паугол предлагает
сравнить историю человечества за по-
следние пятьдесят тысяч лет (со време-
ни появления разумного человека совре-
менного типа, так называемого гомо са-
пиенс) с одной человеческой жизнью
длительностью всего в пятьдесят лет.
Что же получается? Каждая тысяча лет
условно как бы укладывается в один
год. И оказывается, что только десять
лет тому назад человек переселился из
естественной пещеры в построенное им
жилище. Всего лишь пять лет, как он
овладел грамотой, только полгода знает
книгопечатание. Столько же времени
человеку известно, что Земля — не не-
подвижное тело, а вращающийся вокруг
Солнца сравнительно небольшой шар.
кто л?
ЧТО /I
СДЕ/Ы/1?
ь
Только два месяца тому назад открыто электричество, три
недели, как взлетел первый самолет и создан радиопере-
датчик. Лишь на прошлой неделе созданы телевизор, атом-
ный реактор и электронная вычислительная машина. Толь-
ко три дня прошло, как человек облетел Землю на косми-
ческой ракете.
Наконец, другой американский ученый О. Тоффлер
предлагает свой масштаб для сравнения.
Те же пятьдесят тысяч лет — от появления разумного
человека до наших дней — он предлагает измерить числом
поколений людей, приняв каждое из них за шестьдесят два
года. Какая же картина предстанет перед нами? Примерно
восемьсот поколений умещается в этот период. И ока-
зывается, что практически вся материальная цивилиза-
ция, которая нас окружает — машины, дома, средства
связи, транспорт, — все это создано впервые на про-
тяжении жизни всего лишь одного последнего поко-
ления...
Все эти характеристики ускоренного процесса отнесены
к науке и технике. А если их применить к изменениям в
социальной и нравственной жизни людей, к их образу
жизни?
Уничтожение частной собственности, создание нового
общества, где нет угнетения одних людей другими, прихо-
дятся лишь на последние десятилетия всемирной истории.
Пять метров, двенадцать дней, одно поколение — с точ-
ки зрения истории это действительно одно мгновение.
А сколько коренных невиданных перемен совершилось за
эти десятилетия!
Это действительно начало новой эры в истории.
Дело в том, что можно достичь высокого технического
уровня в производстве и быту, иметь миллионы автомоби-
лей и телевизоров и все же отставать в области со-
циальных, человеческих отношений. Именно таковы
США — крупнейшая страна капиталистического мира,
по праву гордящаяся успехами материальной цивили-
зации.
«Железный Миргород» — поразительно точно назвал
свой очерк об Америке Сергей Есенин еще в начале 20-х
годов. Современная техника — и провинциальный, застыв-
ший быт, подобно Миргороду гоголевских времен. Прежними
6
остались жадность и равнодушие одних, бедность и уни-
женность других, стремление выставить богатство напоказ
и стыдливо спрятать нищету.
...Один американский журналист прожил в Москве
шесть лет, представляя свою газету. Вернувшись совсем не-
давно на родину, он написал открытое письмо своим со-
ветским друзьям.
Когда читаешь это «Письмо», то не оставляет чувство
какого-то странного сопряжения не только двух разных
времен, но двух форм человеческого существования. Литера-
туру давно занимали такие возможности. Вспомним «Ма-
шину времени» Г. Уэллса, «Янки при дворе короля Арту-
ра» М. Твена.
Но если вдуматься, в современном мире сложилась та-
кая ситуация, что одновременно существуют две разные
эпохи. Полсуток в пути, а с наступлением эры сверхзвуко-
вых самолетов — всего лишь несколько часов — и вот вам
другая эпоха.
Разница между миром социализма и миром капитализ-
ма поражает. И поражает прежде всего именно в сфере че-
ловеческих отношений. Американцы по праву гордятся
своими прекрасными дорогами, автомашинами, небоскре-
бами, своей техникой в производстве и в быту. Но люди-то
живут не только среди вещей, но и среди других людей.
И вот эта-то область человеческой жизни бесконечно отста-
ла в Америке от уровня ее техники.
Американский журналист сумел увидеть этот перепад.
Больше всего его поразило решение при социализме жиз-
ненно важных человеческих проблем: труда, жилья, обра-
зования, лечения, безопасности. Он увидел заботу общества
обо всех. Прожив шесть лет в Москве, американец описы-
вает это совершенно новое состояние.
Ведь его близкие, родные и друзья, как и тысячи людей
вокруг, боятся выйти из дома вечером, избирают более бе-
зопасные улицы в Чикаго или в Нью-Йорке, ибо на других
безнаказанно господствуют банды грабителей и насильни-
ков. Зто не день, не неделя, это перспектива на всю
жизнь. Точно так же, как боязнь лишний раз позвонить
врачу, — ведь каждый вызов стоит больших денег.
Может быть, отложить эту возможность на крайний
случай?
Журналист приводит ужасающую цифру: сорок один
процент — почти половина! — всех юношей негров в воз-
расте до двадцати лет не имеют ныне работы. Но это —
общее бедствие людей буржуазного мира.
Мы часто слышим слово «безработица», когда речь за-
ходит об этом мире. Тысячи, сотни тысяч, миллионы без-
работных в США, Франции, Италии, Японии. Науки, изу-
чающие это явление, действительно имеют дело с массами
людей, они отвлекаются от отдельного человека, чтобы
лучше, глубже понять это сложное явление, порожденное
миром капитализма. Но попробуем увидеть судьбы отдель-
ных людей. Безработные ждут очереди на бирже труда,
они не умирают с голода, получают пособие и ждут. Все
стало обычным, будничным. Вот эта будничность, обыден-
ность — страшнее всего. Особенно, когда речь идет о ребя-
тах, оканчивающих школу. Позади, хотя часто и нелегкое,
но все же веселое детство. А что дальше? Ведь учиться в
университетах могут лишь немногие; надо платить за
ученье. Большинство идет на заводы и в учреждения, но
их не берут: нет свободных мест. Начинаются годы ожида-
ний, унижений, крушения всех планов и надежд. Родители
становятся старше, нельзя же всю жизнь быть у них на
иждивении. Миллионы молодых людей идут в отделы кад-
ров, пишут просьбы, ждут, надеются. Чем измерить глуби-
ну их страданий?
Вот что рассказывает итальянская газета «Унита» об
одной только жизни:
«Наем несовершеннолетних, к которому все чаще при-
бегают предприниматели (ведь им можно платить гроши за
одинаковый со взрослыми труд, на них не распространяет-
ся защита профсоюзов), зачастую приводит к трагедиям.
...Ему было всего 16 лет. В справке, выданной средней
школой «Монте» в Милане, говорилось, что Анджело Поц-
ци, 1961 года рождения, закончивший школу на «отлично»,
был серьезным, и способным учеником. Однако этого ока-
залось недостаточно, чтобы получить работу. Однажды он
пришел домой и радостно объявил: «Наконец-то мне уда-
лось получить место кровельщика». Потом оказалось, что
эта работа тяжела и опасна. Руководители фирмы спокой-
но смотрели на то, что подросток взбирается на крыши до-
мов высотой в 20—30 метров без специальных средств
8
безопасности. Но Анджело радовался,
что смог получить и такую работу.
Наше общество — огромное сито
уже со школьной скамьи. Именно это
почувствовал Анджело. «Отлично», ко-
торое он получил, учась по вечерам,
означало многое для него лично, но не
для тех, кто выбросил его за «пределы
общества». Когда дома у Анджело спра-
шивали, не опасна ли его профессия,
он всегда отвечал успокаивающе. «Да
нет, папа. Никакой опасности нет. Не
бойся».
И вдруг — трагедия. Однажды, ра-
ботая почти у самого карниза шести-
этажного дома, Анджело потерял рав-
новесие. Юноша еще пытался спастись,
в отчаянии цепляясь за телевизионную
антенну. Но сил у него не хватило, и он
рухнул вниз с двадцатиметровой вы-
соты...
Анджело в свои 16 лет имел право
на жизнь. Он доказал, что умеет пре-
одолевать тяжелые испытания — в шко-
ле и после нее — всегда с оценкой «от-
лично». И вместо этого — смерть. Нет,
это несправедливо!»
И пока этот строй существует —
остается и эта несправедливость. Устра-
нить ее способен только социализм, не
знающий, что такое безработица, запе-
чатлевший в своей Конституции —
Основном Законе нашего общества —
великое право и великое счастье — тру-
диться.
Недаром руководитель американ-
ских коммунистов, мужественный Гэс
Холл, говорил на одном из партийных
съездов в Москве, что в сознании его
соотечественников возникают новые
представления. Они уже обращают
ЧЕЛОВЕК
ЧЕЛОВЕКУ
ВОЛК
9
внимание не только на количество товаров, но и на такие
стороны жизни, которые, как говорит Гэс Холл, «не изме-
ришь никакими цифровыми показателями».
Но послушаем самого лидера коммунистов Америки:
«Как можно соизмерить, с одной стороны, всю глубину
неуверенности в завтрашнем дне, растущее чувство разоча-
рования, вызванное отстранением от активного участия
в жизни общества при капитализме, и с другой — чувство
необходимости обществу, возможности самим определять
его развитие при социализме.
С помощью каких таблиц можно сравнить жизнь в ка-
питалистическом обществе с присущими ей унижениями,
жестокими страданиями и муками — этими продуктами
расизма, порождаемого капитализмом, с расцветающей
жизнью при социализме, с жизнью, свободной от расизма,
основанной на равенстве и уважении достоинства каждого
человека?..»
Эти свидетельства людей, живущих в капиталистиче-
ском мире, необычайно важны. Они позволяют нам реаль-
но ощутить пропасть, отделяющую друг от друга разные
образы жизни.
Так что же все-таки представляет из себя образ жизни?
На первый взгляд может показаться, что это сугубо
личное дело человека. В самом деле, разве человек не во-
лен выбирать сам, как ему проводить свой досуг, что де-
лать после учебы или после работы, на каникулах и в от-
пуске, с кем встречаться, читать ему по вечерам или трени-
роваться на стадионе, смотреть телевизионные передачи
или переклеивать марки из кляссера в альбом. Да и от на-
строения многое зависит, и это тоже представляется делом
совершенно личным, индивидуальным — один всегда бод-
ро настроен, весел, на все смотрит легко, не задумываясь
особенно над тем, что видит и слышит вокруг. Другой же
склонен к раздумьям, ему не все понятно, он часто молча-
лив, сосредоточен, кажется грустным. Да мало ли сколько
особенностей поведения может быть! А если взять вкусы
людей, их пристрастия — ведь из этих же кирпичиков
складывается то, что называется образом жизни людей, их
система повседневного поведения. Все это в целом так и
все же не седеем так. Точнее — это было бы именно так,
если бы общество напоминало скопление отдельных атомов.
10
Но человеческое общество не сумма разрозненных еди-
ниц, это целая система. Понятие «образ жизни» и позво-
ляет понять эту целостность.
Наш советский образ жизни начал складываться сразу
после Октября 1917 года, впитывая все лучшее, что было
создано народом в области культуры и быта.
Революция не только устранила старую власть и созда-
ла новую, не только объявила землю и заводы собствен-
ностью народа, она положила начало формированию неви-
данных отношений между людьми.
Говоря языком науки, образ жизни — это определен-
ная, исторически конкретная форма жизнедеятельности
людей. Она проявляется в особенностях их общения, пове-
дения, склада мышления. Причем образ жизни охватывает
не одну какую-либо область человеческой жизни, а все об-
ласти: труд, общественную деятельность, быт и досуг.
Как бы ни отличался один человек от другого — его
образ жизни неизбежно носит черты общности с другими
людьми, с людьми его класса, сословия, группы. Даниэль
Дефо поместил своего героя Робинзона на необитаемый
остров. Но, будучи в одиночестве, Робинзон Крузо воспро-
изводил все привычки, навыки, оценки, все черточки че-
ловека определенного класса — английского моряка, дель-
ного человека, привыкшего трудиться и ценить собствен-
ность. Попади на остров другой человек из этой же группы
людей — и он вел бы себя так же, как и Робинзон. Но со-
всем по-другому вел бы себя человек другого образа жиз-
ни — какой-нибудь беспомощный отпрыск аристократов.
Праздность была главной чертой его образа жизни — она
определяла его мысли, его поведение, его привычки. Он
привык к тому, что все делается без его участия, и не при-
способлен к активной самостоятельной жизни. Слуги его
одевали и кормили, все доставалось легко, деньги, почести,
чины он получил не по своим личным заслугам, а только
потому, что и отец его, и дед были лордами. Пропал бы
юный лорд на необитаемом острове...
Иначе говоря, у каждого класса, у каждой социальной
группы не только свой образ жизни, но даже и «стиль жиз-
ни» или, как говорил Ленин, «манеры жизни», свои при-
вычки, свои склонности. Остались ли эти различия в нашей
стране? Да, конечно, ведь есть же у нас разные классы —
11
Е = Мся
рабочие, крестьяне, есть социальная
группа — народная интеллигенция. Есть
у нас и представители сотен профессий,
есть и различия между городом и дерев-
ней, между умственным и физическим
трудом. Есть у нас и национальные раз-
личия — около ста тридцати наций, на-
родностей, национальных групп живут
в нашей стране: здесь и многомиллион-
ные нации, такие, как русские, украин-
цы, белорусы, и насчитывающие не-
сколько тысяч человек отдельные наро-
ды Дагестана, Крайнего Севера, Сибири.
Конечно, есть свои особенности, привыч-
ки, черты быта, формы проведения до-
суга у колхозников и научных работни-
ков, у латышей и таджиков, у пенсионе-
ров и у десятиклассников. И все же...
И все же — двести шестьдесят мил-
лионов людей, граждан нашей страны,
образуют единый советский народ. Этот
народ объединен общим образом жизни.
Черты его непрерывно развиваются и
укрепляются. Но уже сейчас мы можем
говорить о сложившемся советском об-
разе жизни. Назовем хотя бы некото-
рые его черты.
Прежде всего, это коллективизм, то
есть общность интересов всех людей и
государства, выражающего эти интере-
сы. Именно эта общность интересов лю-
дей, когда никто не чувствует себя за-
брошенным, одиноким, совершенно ни-
кому не нужным, и составляет новую,
невиданную в истории черту образа
жизни людей. Вспомните, какова глав-
ная основа всех трагедий и драм, вос-
произведенных мировым искусством.
Страх перед жизнью. Одиночество. При-
зрак голодной смерти. Одинокие жен-
щины, вдовы, сироты, больные старики,
12
надломленные жизнью люди — сколько их прошло перед
нами, стоит только вспомнить произведения Шекспира,
Диккенса, Достоевского, Чехова, Горького...
Человек не может быть безразличен обществу — это
принцип, который неуклонно проводится в жизнь в нашей
стране. И это больше всего удивляет иностранцев, которые
приезжают к нам. Техникой их не удивишь, товарами в
магазинах тоже. Но есть черты нашей жизни, которые по-
вергают их в неподдельное удивление. Например, то, что
женщина, у которой должен родиться ребенок, получает
два месяца оплачиваемого отпуска до рождения ребенка и
пятьдесят шесть дней после. И это — не считая очередного
отпуска. То, что человек обращается к врачу или лежит
в больнице иногда длительный срок и не платит за это.
Больше того, за время болезни сохраняется его заработная
плата. Точно так же за малую плату предоставляются пу-
тевки в санатории и дома отдыха.
Человек от государства получает бесплатно квартиру
и платит за нее ежемесячно не более пяти процентов своей
заработной платы. В любой капиталистической стране квар-
тиру не предоставляют; ее либо покупают, либо снимают
и платят четверть, а то и треть заработной платы.
Человек учится с первого класса школы до пятого кур-
са института бесплатно, и это также поражает любого ино-
странца из капиталистической страны. Восьмилетнее обра-
зование, а кое-где и среднее, там бесплатно. Но высшее?
Ежемесячная стоимость обучения в провинциальном аме-
риканском университете равна половине ежемесячной зар-
платы квалифицированного рабочего.
Но не только общество дает человеку, но и человек в
условиях социализма с готовностью трудится в интересах
общества. Сотни тысяч добровольцев на стройках Сибири,
студенты в строительных отрядах, миллионы людей на
коммунистических субботниках — все это проявление но-
вых отношений между людьми, между обществом и отдель-
ным человеком.
Советский образ жизни отличается и тем, что главным
мерилом, основным показателем положения человека в об-
ществе является его труд, его отношение к труду и к об-
ществу. Труд и только труд, а не происхождение, не заслу-
ги родителей, определяют место человека в нашем общест-
13
ве. Впервые в человеческой истории люди разных нацио-
нальностей, люди труда — рабочие, крестьяне, интеллиген-
ты — правят государством, решают все жизненные вопро-
сы страны. В многомиллионной партии коммунистов,
руководящей нашим обществом, более половины — рабо-
чие, крестьяне — люди, непосредственно связанные с про-
изводством. Награды за труд, почести за труд — все это
приметы нового образа жизни.
Конечно, еще многое, очень многое предстоит сделать.
Ведь мы находимся лишь в самом начале Новой Эры. А че-
ловеческие отношения — это самое сложное, что есть в ми-
ре. Шестьдесят лет, как мы уже говорили, — это лишь
мгновение в истории. Но за эти годы сделано то, о чем ты-
сячелетия мечтали лучшие умы человечества.
Давайте вместе подумаем над тем, как складываются
эти новые отношения. Как человек живет в мире вещей и
в мире людей, окружающих его.
Глава первая
ЧЕЛОВЕК СРЕДИ ВЕЩЕЙ
Рабы и свободные люди
Еще в прошлом веке известный русский писатель Н. С. Лес-
ков с присущим ему юмором и наблюдательностью написал
прекрасный рассказ «Путешествие с нигилистом». Несколь-
ко пассажиров, обывателей, принимают своего соседа по
купе в поезде за «нигилиста», то есть разрушителя основ
порядка, чуть ли не революционера... А он ни с кем не раз-
говаривал в купе. Как же они определили направление
мыслей своего соседа? По вещам, по деталям одежды:
длинные волосы, очки, плед, фуражка какая-то необычная
(«неблагонамеренная»). Но, к их ужасу, молодой человек
оказался прокурором, первым блюстителем порядка. Еще
миг — и его сдали бы в полицию как человека подозри-
тельного...
Вот что значит «встречать по одежке»! Люди, привык-
шие судить по шаблону, не думая, просто автоматически,
по нескольким внешним признакам относят человека к той
или другой группе общества.
Польский писатель Станислав Лем справедливо заме-
тил, что те, кто умышленно ходит в грязной и рваной одеж-
де, делают это не просто так, они одеваются так «против
определенных людей».
Поместите их на необитаемый остров, и все исчезнет.
15
Очень точное наблюдение.
Дело в том, что вещи, окружающие человека (одежда,
обувь, мебель), живут как бы двойной жизнью.
Они служат людям, укрывают их от холода, дождя,
снега, помогают есть, спать, работать, отдыхать. Но есть
у них и другая — таинственная жизнь: они служат зна-
ками, при помощи которых люди узнают друзей и недру-
гов, безошибочно определяют, кто откуда, чем они зани-
маются, сколько получают денег, умные они или глупые,
глубокие, думающие или пустые, поверхностные...
Все дело в том, как этими знаками пользоваться — без-
думно или же вдумываясь. А что за ними? Иначе очки
или портфель могут стать признаком «интеллекта».
Многие века каждый класс, каждое сословие имели
свои определенные признаки в одежде. Если бы в дворян-
ское собрание старой России вошел крестьянин в лаптях,
в зипуне, в мятой нахлобученной шапке, это было бы вос-
принято как потрясение основ, замлетрясение. Впрочем, та-
кое же, как если бы барин во фраке или придворном мун-
дире камергера стал бы убирать навоз на конюшне или
молотить рожь.
Чтобы стать неузнаваемой, молодая дворянка-барышня
в прошлом веке переодевалась крестьянкой. И этого было
вполне достаточным, чтобы скрыться от родных и знако-
мых, стать инкогнито даже без карнавальной маски.
Переходя в другое состояние, человек прежде всего ме-
нял одежду.
Ученые-этнографы подробно описали историю быта ста-
рого русского села Вирятино Тамбовской области. В этой
истории они пишут: «Приезжая из Донбасса, шахтеры-се-
зонники выходили уже пахать не в лаптях, а в сапогах,
несмотря на возражения стариков-родителей. Праздничный
костюм вирятинцев-отходников напоминал одежду мастеро-
вых, приказчиков и другого мелкого городского люда, с ко-
торым им приходилось сталкиваться и вкусы которого для
них были образцом».
Разбогатевший крестьянин, чтобы быть похожим на
купца, надевал жилетку, цеплял часы с цепочкой по всему
животу, натягивал галоши на высокие русские сапоги. Все
это являлось признаком не только достатка, но и приоб-
щения к городской жизни.
16
Разорившийся мелкий торговец, ставший рабочим, все
еще старался отделиться от рабочего белой рубашкой с гал
стуком. Или приехавший из деревни в город прежде всего
стремился скорее приобрести городские артибуты.
Когда же это все возникло?
В очень давние времена.
Как же могли отделиться имущие, богатые, имевшие
власть? Умом? Образованием? Смелостью или другими ка-
чествами? Но их часто не было и в помине, а если и были,
то ведь не каждый их различит, по глазам или по выраже-
нию лица определит, что за человек перед ним. Вот тогда-
то на помощь и приходили вещи. Короли и другие прави-
тели издавали специальные законы — в них определялось,
кому что носить, какие ткани и покрой одежды кому пред-
назначен: одни — для низших, другие — для высших
слоев. Но и без всяких запретов трудно было представить
крестьянку или прачку, затянутую в корсет, в платье со
шлейфом.
В Древнем Египте набедренная повязка для мужчин и
сарафан для женщин на протяжении многих веков отлича-
ли людей трудовых сословий. Расписные деревянные фи-
гурки, дошедшие к нам со времен древних египетских
династий, рассказывают о всех деталях одежды и призна-
ках высших и низших в этом обществе. Мы видим, как от-
личали и выделяли себя из толпы фараоны и близкие к
ним люди. Волосяные и шерстяные плащи, сандалии, кото-
рые снимались в присутствии фараона, передники. Даже
длина и форма бороды служили знаками социальных от-
личий: самая длинная — у фараона, искусственные, на-
кладные бороды — у его приближенных. Изображение
животных на высоких коронах и чепцах говорили о высо-
ком ранге их носителей. Посмотрим на тысячи раз воспро-
изведенную голову Нефертити: змея уреус на ее чепце
позволяет выделить эту юную женщину — таинственную
царицу — из круга других.
Иногда неприступная граница внутри общества, прово-
димая костюмом, становилась опасной для господствующих
классов.
Например, в Древнем Риме, во II веке н. э., в период
упадка империи, правящий сенат не вводил специального
костюма для высших сословий. Тогу — кусок ткани, кото-
17
кто
ЕСТЬ
КТО
рый накидывали на тело определенным
образом, — бывшую признаком знатно-
сти, теперь носили все: и богатые пат-
риции, и нищие пролетарии, и даже ра-
бы. Сенат не запрещал этого. Пусть
знатные растворятся в многоплеменной
шумной толпе и не разжигают страстей,
не привлекают всеобщего внимания по-
кроем своей одежды.
Иногда регламентация одежды и
обуви носила такой аптекарски-точный
характер, что без ошибки — с помощью
деревянной линейки — можно было оп-
ределить, кто есть кто.
В XV веке в Германии специальным
уставом об одежде были установлены
точные размеры длины носка ботинок.
Для принцев и князей — два с полови-
ной фута, для высшего дворянства —
два фута, для простых рыцарей — пол-
тора фута, для богатых людей — один
фут. А бедных отличали легко — по
короткому носку, всего половина фута!
Одежда подчас выступает как знак
борьбы, она выражает протест против
существующих порядков или, наоборот,
приверженность им. Эти знаки могут
быть чисто внешними, то есть люди мо-
гут деталями одежды маскировать свои
настоящие взгляды, и все-таки с ними
надо считаться.
Это — знаки времени.
Сторонники королевской власти, со-
словных привилегий во Франции, не
расставались с париками и пудрой, кру-
жевными манжетами, туфлями с пряж-
ками.
Когда совершилась Великая француз-
ская революция, се сторонники сняли
парики, туфли с пряжками, многие на-
бросили на себя вольные шлейфы, шар-
18
фы, надели кокарды и колпаки трех национальных цве-
тов — синего, белого, красного.
А в середине XIX века в Европе признаками вольнодум-
ства стали черные галстуки, бакенбарды — их стали отра-
щивать все те же вольнодумцы из числа студентов, моло-
дых чиновников — ведь согласно строгим предписаниям,
например, прусского устава, государственным служащим
запрещалось носить бакенбарды! Так же в России специаль-
ными законами при Николае Первом определялось, кому
носить усы, кому бороду, а кому ходить бритым.
Смелым вызовом существующим порядкам явились
мягкие шляпы «гарибальди» вместо цилиндров и «мещан-
ских колпаков», женские круглые соломенные шляпки. Их
даже называли страшным для властей словом «барри-
кады».
* * *
В современном буржуазном мире вещи приобретают та-
кую большую ценность, что могут замещать людей, их сло-
ва, их мысли, прямо-таки подчинять себе людей.
В Америке часто употребляют слово «имидж». Его труд-
но буквально перевести на другой язык, но смысл его та-
ков: это образ, своеобразный символ. Например, тот или
другой бизнесмен или адвокат в Соединенных Штатах пы-
тается быть избранным на какой-нибудь высокий пост —
губернатора штата или члена Конгресса. Те, кто организу-
ют его избирательную кампанию, стремятся создать при-
влекательный для избирателя образ, имидж. Ведь кандида-
ту на пост надо отвечать на вопросы корреспондентов, по-
зировать перед фоторепортерами, говорить по радио, пока-
зываться по телевидению. Поэтому продумывается все —
не только что, но и как говорить. Это значит — не затро-
нуть главные интересы хозяев страны, владельцев банков
и заводов и в то же время выглядеть в глазах простых лю-
дей защитником их интересов. Критиковать второстепен-
ных чиновников в штате, обещать улучшить положение лю-
дей — добиться новых рабочих мест, строительства деше-
вых квартир, увеличения пособий нуждающимся.
Имидж включает в себя и внешний вид — выступаю-
щий на предвыборном митинге или по телевидению должен
быть одет современно, не старомодно, но в то же время про-
19
сто; не чересчур поклоняться моде, чтобы не показаться
богатым, хвастливым, несерьезным. Продумывается манера
говорить, тщательно обсуждается все: от деталей био-
графии — о чем сказать, о чем умолчать — до марки си-
гарет, которые тоже якобы служат признаком человека.
Эта система складывается годами, в ней как бы закреп-
ляется разрыв между тем, что есть, и тем, что хотят пока-
зать. Трусливый, нерешительный может выглядеть смелым,
мужественным; необразованный — эрудитом; робкий, боя-
щийся сильных людей — независимым борцом. И этот лож-
ный образ создается часто при помощи чисто внешних
признаков. Грубошерстный костюм стандартного шитья,
купленный в обычном универмаге, среднего размера маши-
на — недорогая, двухместная, спортивная, — а не длин-
ный черный «мерседес»; обычная зажигалка и сигареты,
которые курят мужественные деловые люди. Вещь приобре-
тает сверхъестественные свойства как бы заменять челове-
ка, становиться символом его успеха или неуспеха.
В современном буржуазном мире система этих ложных
образов, когда все воспринимается через посредство вещей,
стала поистине всеохватывающей. Ее поддерживают вла-
дельцы предприятий и магазинов — им выгодно, чтобы
люди стремились в погоне за призраком современности по-
купать все новые вещи. Залезать в долги, в многолетний
кредит, но обязательно покупать, чтобы не казаться бед-
ным, отставшим, несовременным.
Эту систему поддерживают и буржуазные политики,
стремящиеся к тому, чтобы люди не задумывались над тем,
что происходит вокруг них, а замыкались, как улитки в
раковине, в своей квартире, заботясь только об ее украше-
нии. Нужно не нужно — покупай, так диктует реклама; не
отставай от жизни — покупай, выбрасывай еще хорошую
вещь — она устарела, несовременна — покупай новую.
И так — без конца...
Человека вовлекают в эту бессмысленную гонку за мо-
дой, за призраком современности. И не хотел бы он думать
об этом, но реклама... Она уже ворвалась в американские
квартиры. Каким образом? Через телевидение. Каждые
12—15 минут любая передача — фильм, концерт, спек-
такль, спортивные состязания — прерывается торговой рек-
ламой.
20
Такое поглощение вещами, подчинение вещам человека
вызывает тревогу у многих мыслящих людей на Западе. Их
тревожит то, что люди начинают меньше читать, реже хо-
дить в театры и на концерты — они копят деньги на новый
ковер или пылесос. Люди замыкаются, ослабевают родст-
венные и дружеские связи — всем некогда, зарабатывают
деньги. Но главное, исчезает критерий оценки человека
именно как человека, а не как обладателя новой машины
и нового ковра. А это уже опасно. Возникает нравственная
неразборчивость, все средства оказываются приемлемыми
ради достижения этой мизерной цели — ради приобрете-
ния новой вещи.
Известный западногерманский писатель 3. Ленц напи-
сал роман «Пример». Герои этого произведения, три препо-
давателя, пишут главу для школьного учебника. Они ищут
какой-нибудь пример для подражания из окружающей
жизни. Но людям, которые вокруг них, подражать не сле-
дует. Один думает только о мебели для своего нового дома,
другая занята только нарядами и драгоценностями. Других
мыслей, стремлений, желаний у этих людей нет. Только ве-
щи заполняют весь их убогий внутренний мир. И авторы
учебника, не найдя в современном мире примера для по-
дражания, обращаются к прошлому. Они рассказывают о
жизни и смерти женщины, боровшейся против фашизма.
Может быть, она не хотела жить среди красивых вещей и
ходить в дорогих нарядах? Она могла бы все это иметь,
если бы... если бы примирилась с фашистским строем, за-
крыла глаза на все преступления гитлеровцев. Но она сде-
лала свой выбор.
Вот именно, возможность выбора — внутренние возмож-
ности и потребности выбора и отличают свободного челове-
ка от раба вещей.
Именно таких людей, совершенно подавленных напором
вещей, рисует в своей повести «Вещи» французский писа-
тель Жан Перек. Его герои, молодые муж и жена, дети не-
богатых родителей, получив высшее образование, уже как
бы перемещаются в другой слой. И признаком этого ново-
го слоя, по их мнению, являются вещи. Но доходы молодой
семьи невелики, а вещи в витринах так заманчивы. И они,
эти, казалось бы, симпатичные люди, не могут ни о чем
говорить, кроме как о шубах и хрустале, о новых винах
21
и сырах. Чтобы прикоснуться к тому миру, который встает
со страниц журналов и с экранов телевизоров, надо ко-
пить — отказываться от книг, кино, театра, друзей. Это
страшная духовная нищета рабов вещей.
Современные французские писатели Веркор и Коронель
написали роман «Квота, или Общество потребления», пол-
ный тревоги за людей. В нем немного сгущены краски, но
основа вполне жизненная.
Герой романа авантюрист Квота стремится продать как
можно больше товаров. В этом нет ничего необычного.
Каждый торговец в буржуазном мире стремится к тому же.
Ио Квота не просто торговец, он сознательно хочет превра-
тить людей в бездушных потребителей, в рабов вещей, ко
думающих, не рассуждающих. Пусть они работают и поку-
пают все, что им предлагают, — ненужные вещи, плохие
вещи. Эти вещи будут быстро выходить из строя, устаре-
вать, а люди будут покупать то, что им велит непрерывная
реклама. Они становятся марионетками, ими управляют,
им внушают, их все время дергают за веревочку: купи это,
купи то, это можно, это надо купить. В результате они пе-
рестают быть личностями, сознательно относящимися к
миру.
Один из героев этого романа говорит: «Да... Во что пре-
вратились люди в нашей стране? Пресыщенные автоматы,
обожравшиеся до тошноты, словно гуси, которых откарм-
ливают всевозможными радиоприемниками, холодильника-
ми, мотоциклами, лодками, пианино и, несмотря на это,
погибающие от смертельной тоски».
Одна из особенностей буржуазного общества состоит в
том, что оно разъединяет, разобщает людей. Об этом убеди-
тельно сказал один английский ученый, выступая в Коро-
левской медикопсихологической ассоциации: «Мы все
меньше и меньше общаемся друг с другом, все реже и ре-
же говорим между собой. У человека появляется опасная
привычка предпочитать в качестве собеседников неодушев-
ленные предметы — радио, телевидение, газеты — одушев-
ленным; животных — людям».
А в жизни буржуазного общества это выглядит так.
Страницы журналов заполняются фотографиями и описа-
ниями вещей. Вещи — автомашины, телевизоры, костю-
мы — превращаются в смысл и цель жизни.
22
Было бы, конечно, нелепо отрицать роль бытовой тех-
ники или призывать современников вернуться в пещеры,
накинув на плечи шкуру мамонта. Большинство людей ве-
ками не имели элементарных предметов обихода, еды и
одежды в нужном количестве. И поэтому стремление поль-
зоваться вещами само по себе явление вполне объяснимое
и нормальное. Буржуазная же реклама объявляет все,
кроме вещей, неважным, несущественным.
Например, человеческий труд. Со страниц журналов
смотрят манекенщицы, автогонщики и кинозвезды, жертвы
преступлений и сами преступники, принцессы, авантюри-
сты — кто угодно, но только не рабочий, не фермер, не
инженер.
Когда-то еще Чехов в рассказе «Пассажир первого клас-
са» с горечью писал, что никто не знает в России крупных
химиков и строителей мостов. Один из героев возмущает-
ся: «Кто лучший педагог, архитектор? Все эти русские мо-
реплаватели, химики, механики — популярны ли они?
Публика знает карточных мошенников — шулеров, клоу-
нов, плохих певичек... «Корифеи же литературы, — про-
должает он, — известны не раньше чем прошла по земле
слава, что он убит на дуэли, пошел в ссылку».
...В хронике происшествий одна из французских газет
рассказала о том, что произошло в небольшом промышлен-
ном городе севера страны.
Восемнадцатилетние юноша и девушка влюбились друг
в друга так, как влюбляются тысячи их сверстников во
всех странах мира. Они встречались каждый вечер и, рас-
ходясь, думали друг о друге. Но люди ведь не живут на
необитаемом острове, у них есть семьи, дома, окружение, и
хотя им кажется, что, встретив любимого человека, они на-
чинают жить заново, все равно прежняя жизнь властно
господствует над ними.
Все, что слышали, читали, восприняли — хотим или не
хотим того, — вошло в наше сознание, и новое, что встре-
чаем в жизни, мы оцениваем, уже опираясь на прежние
представления. Так случилось и здесь. Как бы ни любила
Она Его, как бы ни восхищалась его вниманием, мягко-
стью, силой, Она судила о своем избранном и об их буду-
щем, как бы глядя из окна здания, построенного прежде.
А раз так, то у нее, простой работницы, не поворачивался
23
язык рассказать о том, что с раннего утра она сидит в по-
лутемной мастерской, возвращается в убогую комнату, где
живет с матерью-пенсионеркой, которая ходит убирать
квартиры в богатых домах, — пенсия ничтожная. Есть не-
интересная работа, постоянные жалобы окружающих и —
самое главное — ничего впереди.
Никто не пошлет Ее учиться и не будет платить за Нее,
никто не пошлет Ее к морю, никто не пришлет к рожде-
ству большую круглую коробку с платьями и кружевами.
Великодушные принцы перевелись, а добрые феи остались
в детских сказках.
Не желая отпугнуть Его, Она придумывает другую
жизнь. Ее нет и в то же время она есть — в воображении.
И эта вымышленная жизнь отчетливо говорит об идеалах
самой девушки и того мира, в котором она живет.
...Отец — крупный инженер, мать, конечно, не работа-
ет, — это дама, занятая своими туалетами и непрерывным
оборудованием квартиры по последним советам телевиде-
ния и женских журналов. А сама Она, конечно, не работ-
ница, а студентка, ненадолго приехавшая из Парижа на-
вестить родителей. Жизнь ее легка, радостна и совершенно
беззаботна. Она — свободна, может откладывать экзамены,
забрасывать книги, уезжать надолго из Парижа — и вот
она в родном городке. Все это и было с легкой улыбкой
рассказано Ему.
Но оказалось, что и Он — рабочий парень. Первая
мысль: Она из другого мира, недоступного ему. Ведь он
же не может получить образование, не может вести легкую
и беззаботную жизнь, будто бы доступную ей, дочери не-
досягаемого мира. И однажды Она не приходит в назначен-
ное время на встречу. Мы бы никогда не узнали, о чем Он
думал в предсмертный свой час, но осталось письмо. В нем
с тоской и болью рассказано о том, что думал юноша из
рабочей семьи, чувствуя, как рушится его мечта.
Трагическая участь двух наших современников — Ро-
мео и Джульетты XX века — говорит о многом. О том, как
сильны социальные барьеры, отделяющие один класс об-
щества от другого. О том, что уродующая власть вещей
над людьми — это порождение строя, который все пере-
водит на деньги, строя жестокого и безразличного к
людям.
24
Но шекспировские Ромео и Джульетта бросили вызов ми-
ру, в котором они выросли, они смотрели правде в глаза.
Юные же французы не смогли вырваться из этого мира, они
стали его пассивными жертвами. Не будем их осуждать,
но все же у них был и другой выбор.
* * *
Общество, в котором мы живем, построено на других
основаниях. Не деньгами и вещами определяется место че-
ловека в нашем мире. Трудом, талантом, готовностью от-
дать людям все свои силы, все знания. Так по законам на-
шего нового мира живет большинство людей.
Но не все.
Вдумаемся в глубокую характеристику некоторых явле-
ний, которая прозвучала на XXV съезде нашей партии.
В отчетном докладе ЦК говорилось: «Мы добились нема-
лого в улучшении материального благосостояния советско-
го народа... Необходимо, однако^ чтобы рост материальных
возможностей постоянно сопровождался повышением идей-
но-нравственного и культурного уровня людей. Иначе мы
можем получить рецидивы мещанской мелкобуржуазной
психологии. Этого нельзя упускать из виду».
Из этой точной характеристики прямо следует, что рост
материального благосостояния без духовного роста челове-
ка ведет не к прогрессу, а, наоборот, к мещанству, все к
той же власти вещей. Она по природе своей чужда свобод-
ным людям нового мира.
Об этом метко писал Маршак в стихотворении «Меры
веса»:
Писательский вес по машинам
Они измеряли в беседе:
Гений — на «Зиме» длинном,
Просто талант — на «Победе».
А кто не сумел достичь
В искусстве особых успехов,
Покупает машину «Москвич»
Или ходит пешком. Как Чехов.
Именно поэтому все уродство власти вещей вызывает
в нашем обществе протест. И ироничный, и гневный, и раз-
мышляющий, анализирующий.
25
А молодой писатель А. Ким в повести «Соловьиное эхо»
пишет: «...все они очень любят комфорт, благополучие, все-
гда стремятся ухватиться за что-нибудь, пока есть время,
и прежде всего за плотные материальные вещи, ибо им не
за что больше уцепиться. И, наблюдая за ними, я порою
с грустью думаю, что все усилия художников мира, кото-
рых я знал, пошли прахом...» Автор прав, отвергая безду-
ховных людей и их ничтожные идеалы. Однако усилия ху-
дожников не пропали и не пропадают. Ведь большинство
наших современников живут по другим законам. И искус-
ство помогает им в этом. Вспомним пьесы В. Шукшина
«Энергичные люди» и М. Рощина «Старый новый год», по-
вести М. Алексеева «Вишневый омут» и Ю. Трифонова
«Обмен».
Нетерпимость к мещанству, к бездуховным людям —
коренная черта нашей литературы.
Лет двадцать тому назад на сценах многих театров на-
шей страны шла пьеса известного драматурга Виктора Ро-
зова «В поисках радости». Герой ее, мальчик Олег, поте-
рявший отца, связан с семьей Савиных. В семье этой свои
представления о жизни, совершенно чуждые Олегу, при-
выкшему ценить доброту, внимание, честность, верить
людям.
Вещи вытеснили из семьи Савиных людей. Все подчине-
но вещам — планы, разговоры, оценки людей.
И однажды, потрясенный равнодушием и фальшью,
Олег, схватив отцовскую шашку, набросился на эти вещи,
как на диких зверей, ожесточенно пожиравших все, что
было дорого ему. Он рубил полированный сервант, кресла,
все эти декорации самодовольного сытого дома.
И зал взрывался долгими аплодисментами. Многое бы-
ло в них, в этих волнах горячего сочувствия, идущих из
зала на сцену. Острая неприязнь к людям типа Савиных.
Вполне объяснимое недоверие к людям, которые отгороди-
лись от мира дорогими и красивыми вещами, в то время
как подавляющее большинство населения жило в условиях
трудного послевоенного быта и считало этот вынужденный
аскетизм единственно достойной нормой жизни честного
человека.
Олег рубил полированный гарнитур, и отцовская шаш-
ка в его руках была карающим мечом возмездия. Недоеда-
26
ющие карали сытых, человечные — бездушных, простые—
надменных, добрые — злых.
Но прошли годы — полированная мебель и отдельные
квартиры уже перестали быть достоянием немногих или
символом избранности.
Наоборот, те, кто заслонялся вещами, считая себя (точ-
нее вещи, которыми владеет) избранными, уже смотрят на
полированные столы и серванты как на безвкусный шир-
потреб. Так что же теперь — рубить старинные шкафы и
вспарывать кресла прошлого века? В том то и дело, что не
стоит превращать вещи в цель жизни и предмет гордости,
знак избранности. Но не стоит и ненавидеть вещи, тем бо-
лее уничтожать их. Они сделаны людьми, часто мастерами
своего дела, в них запечатлен их труд, их чувство красоты,
их гордость за свою чистую работу. Так что дело не в ве-
щах, а в отношении к ним.
Не так давно на страницах одной газеты рассказыва-
лось о таком случае.
В одном школьном драмкружке нужно было провести
репетицию пьесы, где всего-то занято семь человек. Руково-
дительница кружка — учительница — попросила ребят
спросить у родителей, где можно провести репетицию. На
другой день все учащиеся класса сказали, что такого раз-
решения их родители не дают, не хотят пускать ребят в
свои квартиры-крепости: вдруг поцарапают пол, намусорят
на ковре или — самое страшное! — разобьют хрусталь.
Пусть в квартире будет чинно, пусто и тихо. Лишь один
мальчик, чья семья жила в тесной комнате CTapoii комму-
нальной квартиры, позвал товарищей по кружку. Вот и за-
думаешься, кто кому служит — люди вещам или вещи
людям...
Так что вряд ли стоит саблей рубить серванты, но и
отгораживаться ими от людей, от их голосов, смеха — то*
же не лучше.
Тысячекратно проверено: если человек думает лишь о
своем благополучии, богатстве, если нет у него никакой це-
ли в жизни, нет готовности приносить пользу людям, —
в конечном счете становится тоскливо жить, все теряет
смысл. Еще один костюм, еще один диван, магнитофон,
един более новый мотоцикл, еще... еще... А что дальше?
Пустота.
27
Чтобы лучше понять творчество того или иного писате-
ля, критика или художника, полезно прочитать его письма.
Вы наверняка читали романы Достоевского, статьи Бе-
линского, видели картины или репродукции картин Ван-
Гога. А приходилось ли вам читать их письма? Эти письма
потрясают контрастом между напряженной духовной
жизнью человека и его материальными лишениями.
Жизнь этих людей полна вечных долгов, житейских не-
урядиц, письма полны рассказов о том, что совершенно не
хватает денег, что нужно писать день и ночь, чтобы уло-
житься в срок, обозначенный редактором, книгоиздателем,
заказчиком.
Они бы могли стать миллионерами, если бы... если бы
сочиняли легковесные повестушки, выходившие массовыми
тиражами, или писали приукрашенные портреты богатых
дам, красивенькие пейзажи. Но великие шли своей доро-
гой, они писали и говорили то, что считали главным в жиз-
ни. И бедствовали, и залезали в долги, но никогда не оп-
равдывали подлость и унижение человека.
Конечно, каждое время имеет свои приметы, и было бы
ненужным и нереальным копировать жизнь людей прошло-
го, даже самых великих. Но учиться у них, а главное, за-
думаться над ценностями настоящими и мнимыми мы
можем.
Перелистаем страницы «Комсомольской правды», они
запечатлели живое борение разных взглядов, оценок, жиз-
ненных позиций.
...Предприимчивые молодые люди, купив дешевые май-
ки, наносили на них название иностранного города —
Мюнхена или Сан-Франциско — и продавали втридорога.
От покупателей не было отбоя. Авантюра привлекла легко-
верных, забывших о достоинстве человека.
О достоинстве забыла и выпускница школы, устраивая
скандал своей матери, которая не могла на небольшую зар-
плату купить ей дорогое платье для выпускного бала.
О том, чтобы самой заработать деньги, помочь матери сде-
лать покупку, ей и в голову не приходило.
Но вот перед нами еще одно письмо в газету — от де-
вушки из Азербайджана. Она с горечью пишет о том, что
родители держат ее в «золотой клетке», не разрешают за-
ниматься общественными делами, выезжать из города на
28
соревнования, считая, что место девушки — дома, среди
дорогих вещей.
«Для меня покупают самые дорогие, самые модные ве-
щи, а на что они мне? Богатой одеждой разве можно че-
ловеку прикрыть бедность души? Убогость интересов? Ог-
раниченность стремлений? Я знаю — родители хотят мне
добра, но они хотят своего добра, а это прекрасное слово
мы, к сожалению, понимаем по-разному».
Это голос истинно свободного человека, наследницы
Добра, а не рабы вещей.
Говоря о «рабах» вещей и о свободных людях, мы все-
гда помним, что не стоит порицать и вещи, и людей, стре-
мящихся их иметь. Все дело в мере.
Вся история людей подтверждает, что стремление стро-
ить лучшие дома, прокладывать благоустроенные улицы,
шить красивую одежду было неотделимо от прогресса. Если
непрерывно совершенствуется техника, один инструмент
заменяется другим, нынешняя машина — новой, лучшей,
то почему же дома, одежда, мебель должны оставаться не-
изменными? То, что они непрерывно изменяются и люди
стремятся к их усовершенствованию, вполне естественно.
В этом нет ничего заслуживающего осуждения.
Точно так же обстоит дело и с модой.
Наверное, и вам приходилось слышать, и, к сожалению,
довольно часто, что слово «мода» употребляется одними в
понимании высшего счастья в жизни, другими — для от-
рицательной оценки. Как будто бы уже в самом слове за-
ключено или что-то магически-притягательное, или что-то
неудобное, от чего надо скрываться или чего надо стес-
няться.
«Модно одет» — значит, интересный, умный, современ-
ный человек. Или наоборот: «Модно одет» — нехорошо,
значит, пустой человек. Танцует «модные танцы» — еще
хуже, совсем пустой.
Но не будем поддаваться гипнозу слов. Обратимся к
науке. Только она дает возможность увидеть за внешним—
внутреннее, самую суть.
Законы моды изучают разные науки — социальная пси-
хология, социология, эстетика, история искусств. Откро-
ем страницы научных книг, написанных известными и ав-
торитетными учеными.
29
Еще в начале нашего столетия немецкий социолог Зим-
мель говорит о том, что следование моде, подражание моле
определенным образом как бы освобождает человека от
мучительного выбора. В моде, пишет Зиммель, практические
удобства соединяются с уверенностью во всеобщем одобре-
нии. Конечно, мода закрепляет определенный стандарт, тэ
есть все одеты примерно одинаково, примерно одинаковы
мебель и другие вещи, окружающие нас.
Что же в этом плохого? Совершенно прав знаменитый
польский ученый Котарбинский, который заметил, что под-
чинение системе в одной области освобождает время, уси-
лия человека в другой области. «Можно смело сказать, —
пишет он, — что автоматизация поведения в одних отно-
шениях является условием активизации в других». И сто,
безусловно, так. Не надо ломать себе голову над этими,
вообще-то, не главными вопросами.
Современная мода отличается простотой, удобством, ее
создают специалисты-художники, инженеры-конструкторы,
врачи, режиссеры. Они специалисты своего дела — почему
же не доверять им и произносить слова «мода» как осужде-
ние, порицание?
Таким образом, не вещи противостоят людям и не люди
вещам. Между ними конфликта нет. Друг другу противо-
стоят разные люди — рабы вещей и люди свободные. Свобо-
да-то здесь как раз и состоит в том, что сам человек выби-
рает жизненную позицию, а не бездумно подчиняется одно-
сторонним суждениям: «счастье в вещах» или: «стремле-
ние к красивым и модным вещам — это мещанство».
Обычная ошибка мышления: впадать в крайности, ча-
стные случаи, особые, чрезвычайные ситуации представ-
лять как обычные и общие явления и рассуждать по схе-
ме: или аскетизм, или мещанство, подчинение вещам.
«Ничто человеческое мне не чуждо», — говорил Маркс.
И это было одним из его любимых изречений. Но давайте
обратим внимание на слово «человеческое». Ведь за ним
стоит очень многое. Истинно человеческое — это не только
вполне естественная радость оттого, что человек живет, ра-
дуется солнцу, весне, дружеской встрече, красивой одежде.
Истинно человеческое — это прежде всего духовная ра-
дость, а она немыслима без осознанной, осмысленной цели,
без того, чтобы нести счастье, быть полезным людям.
Вещи вокруг нас
Разговор о вещах неизбежно приводит нас к размышлению
о людях. Это естественно. Ведь отношение к вещам, как и
любые другие человеческие отношения, носят характер
классовый, в нем отражается определенное мировоззрение
человека. Чтобы лучше разобраться в этом, заметим, что
вещи — это не только предметы быта и одежды, о которых
шла речь. Это весь искусственно созданный мир вещей, в
котором существует человек, с тех пор как он выделился из
мира животных. В созданные им материальные предме-
ты — вещи — он как бы вкладывает свои знания, умение,
свои вкусы и даже свое отношение к другим людям. Во все,
что сделано человеком: топор, шило, гончарный круг, жи-
лище — каменное, деревянное — вложено это умение.
В одежду и украшения — тоже. Но кроме того, в них за-
печатлен и вкус человека, его выдумка, фантазия, его на-
блюдательность. И во всех этих вещах — в инструментах,
в оружии, в одежде — выражено и отношение одного че-
ловека к другому.
В самом деле, одежда может быть богатой и бедной,
щит у воина мог быть сделан из дорогого металла и укра-
шен драгоценными камнями, а мог быть изготовлен из коз-
линой кожи. А какое многообразие других вещей в мире—
часов, обуви, столов!.. И почти каждый предмет может рас-
сказать не только о самом себе, но и о людях, которые к
нему прикасались.
Задумывались ли вы над тем, что целые поколения лю-
31
деи ушли из жизни, а вещи остались даже от давно про-
шедших эпох, и мы по этим вещам — по черепкам сосудов,
но остаткам утвари, мебели, одежды — судим о людях и
об их отношениях друг к другу. Вещи — это настоящая
память людей, закрепленная в металле, камне, в дереве.
Замечательный педагог Василий Александрович Сухом-
линский справедливо говорил, что, если ребенок, малень-
кий человек, равнодушен к тому, что вокруг него, и не
оставил частицы своего сердца в кукле, игрушечной ло-
шадке или плюшевом медвежонке, трудно будет потом вос-
питывать чувство верности, преданности, привязанности. Зо-
лотые слова. Они, между прочим, относятся не только к
маленьким детям, но и ко взрослым людям.
Наверное, и вы встречали самодовольных людей, прене-
брежительно относящихся ко всем памятным знакам про-
шлого. Его, этого самодовольного, криво усмехающегося,
не проведешь. Подумаешь, стол, за которым были написа-
ны «Братья Карамазовы», или рояль в комнате, где впер-
вые прозвучали аккорды «Лебединого озера», или, тем бо-
лее, чья-то старая шинель, или допотопный телефон! Дли
волю ему — и он без всякой необходимости и, главное, без
сожаления своротит бульдозером домик XVIII века, взор-
вет старинную часовню, оставит в сыром подвале реликвии
минувшей войны. Простые безгласные вещи — что в них
проку? Какая выгода? Такова уж природа обывателя —
подай ему «пользу», назови цену — материальную или
моральную.
Вещи будут молчать, если вы равнодушны к ним. Но
они ведь могут и заговорить, если вы готовы говорить с
ними, то есть готовы почувствовать в них скрытый смысл,
сгусток человеческих жизней.
Люди правильно поступают, сохраняя материальные,
вещественные знаки истории. Повозки, машины, корабли...
На вечной стоянке у берегов Невы застыл бессмертный
крейсер «Аврора» — свидетель и участник великих собы-
тий начала XX века — Октябрьской революции.
В Осло в особом павильоне стоят «Фрам» — участник
ледовых походов Амундсена и «Кон-Тики» — романтиче-
ский плот, наследник древних тихоокеанских плотов. Он
стоит под крышей, высоко поднятый, так что можно раз-
глядеть темно-коричневые бревна его днища.
32
У пляжей Лос-Анджелеса стоит превращенный в музей
гигантский пароход 30—40-х годов нашего века «Куин
Мэри».
В наши дни, в последней четверти XX века, когда, как
мы уже говорили с вами, все события совершаются скоро-
течно и темп изменений нарастает, особенно важно сохра-
нить связи прошлого и настоящего с будущим. Сохранить
нить преемственности от предков наших к нам. Ведь не на
голом же месте мы начинаем движение вперед в технике,
в культуре, в мыслях наших. Вернее, мы не начинаем, а
продолжаем движение. И помогают нам понять это, осо-
знать масштаб перемен — вещи, которые окружают нас.
Именно теперь, в стремительном беге времени, обостри-
лось стремление людей сохранить приметы времени, не
дать им исчезнуть. Как никогда, люди в наши дни созда-
ют в школах, на фабриках, в колхозах маленькие музеи.
Пусть это звучит громко — музей, но эти скромные музеи
памятных вещей, которые помещаются в одной комнате, на
самом деле имеют большую ценность.
Вещь — примета времени. Старый телефон, солдатский
котелок, фотография первых колхозников воскрешают про-
шлое во всей его живой, неповторимой, осязаемой реаль-
ности. Не случайно и современная литература все присталь-
нее вглядывается в мир вещей — знаков времени.
Возможно, многие из вас читали книгу писателя Льва
Успенского «Записки старого петербуржца». Автор ее, ро-
весник века, зримо и конкретно пишет о фонарях и мостах,
о дворниках в белых передниках с бляхами на груди, о
конках и трамваях. И читая книгу, мы как бы движемся
во времени,, чувствуем, как все ускоряется бег времени.
А вот писателя Ефима Дороша, автора известной книги
«Живое дерево искусства», многие годы занимал деревен-
ский мир России. Дорош справедливо писал, что в вещах
запечатлелся талант русского крестьянина. «Талант его,
сметливость и сноровитость видны и в какой-нибудь дорож-
ной солонице, сплетенной из лыка или лозы, и в бороне —
суковатке из еловых сучьев, употреблявшейся для рыхле-
ния почвы на неровных и каменистых местах». Дорош под-
черкивает, что не только в знаменитых строениях, но в ты-
сячах предметов быта запечатлены история народа, будни
народа, повседневность. Писатель Даниил Гранин в повести
2 Наследники добра
33
в Ы годи ?
«Обратный билет» вспоминает юные го-
ды в Старой Руссе («в домах были залы,
крашеные дощатые полы, устланные по-
лосатыми половиками. Варили варенье
в медных тазах... Пели граммофоны»).
На первый взгляд все это может пока-
заться мелкими подробностями быта.
Но писатель справедливо замечает:
«В больших городах история спрятана
в музеи, отделена, выгорожена. Здесь
же она — под фундаментом дома, в
огородной земле, она всюду. Вся земля
этого древнейшего русского города сло-
жена из праха мостовых, домов, печей,
она хранит берестяные грамоты, облом-
ки мечей и горшков, стекла и камня,
обрывки кож и знамен».
У нас в стране многое делается для
того, чтобы сохранить памятные знаки
духовной жизни людей, приняты даже
специальные законы об охране памят-
ников истории и культуры.
Статья шестьдесят восьмая новой
Конституции прямо говорит: «Забота о
сохранении исторических памятников и
других культурных ценностей — долг
и обязанность граждан СССР».
Бережно сохранены памятные места
истории нашей Великой Революции.
Здесь ценно все — и дома, где день и
ночь кипела работа в первых Советах,
и кожаные куртки комиссаров, и пуле-
мет «максим»...
Сохранены бесценные реликвии Ве-
ликой Отечественной — не только в
больших музеях, таких, например, как
Музей обороны Волгограда, но и в ма-
леньких школьных музеях боевой сла-
вы, созданных трудом красных следо-
пытов.
Восстановлены в своей первозданной
34
красоте дворцы под Ленинградом — Павловский, Екатери-
нинский. Живут своей жизнью родовые гнезда писателей
земли русской — Михайлоцское, Ясная Поляна, Спасское-
Лутсвиново, и тысячи людей устремляются туда. Привольно
раскинулся на берегу Волги, напротив Костромы, Ипатьев-
ский монастырь. Тот самый, где неторопливо создавалась
Ипатьевская летопись, запечатлевшая бурные века истории
российской. В стены монастыря сейчас свезли со всей Верх-
ней Волги часовни, из^ы, сараи. Вот они — творения
XVII—XVIII века в натуре — каждое бревнышко, бочки,
бадьи, лавки... Все сделано одним топором — ловко, умело,
навек. Но иногда нет-нет, да и раздастся тревожный голос
о том, что пропадает вещественная память об истории.
Помните, с какой горечью несколько лет тому назад со-
ветские журналисты писали о судьбе маленького суденыш-
ка, на котором был совершен поход к месту, где когда-то
гудел и сверкал за Полярным кругом город русских охот-
ников и моряков — Мангазея?
От нас с вами зависит, чтобы ничего, буквально ничего
не затерялось, не пропало, не исчезло бесследно.
* * *
Особенно остро вопрос об отношении человека к создан-
ным им вещам встал сегодня. Мы знаем, что одной из от-
личительных примет нашего времени является рост могу-
щества науки и техники. Машины все больше заменяют
людей, техника вторглась и в область медицины, и в об-
ласть психологии, созданы обучающие и экзаменующие
машины, летающие обсерватории. Не умалилась ли роль
человека, не преувеличиваем ли мы значение человеческих
отношений?
Технические и социальные преобразования нельзя про-
тивопоставлять друг другу. Так же, как и космические до-
ла нельзя понять в отрыве от дел земных. Одно без друго-
го — неполно. Мы не можем сейчас представить наше бу-
дущее без постепенного освоения, обживания космического
пространства. Не только человек вторгся в близлежащий
космос, уже достигая давно открытых планет, но и космос
все больше и больше вторгается в нашу жизнь.
2*
35
Космическая эра началась совсем недавно. Незадолго
до рождения большинства из вас, читателей этой книги, —
в 1957 году. Именно в том году вокруг Земли впервые в
истории стал обращаться маленький, похожий на рогатую
улитку, созданный и запущенный в нашей стране искусст-
венный спутник Земли.
Мы уже привыкли к дальним полетам спутников и ра-
кет. Но обратим внимание на то, что Земля все больше со-
храняет и накапливает памятники и свидетельства косми-
ческой эры. И эти памятники как раз и говорят о том, что
человек соотносит с собой даже космическую эру. Памят-
ник Гагарину, Дом Сергея Королева — Главного конструк-
тора космических кораблей. Памятник Константину Эду-
ардовичу Циолковскому в Калуге, домик «калужского
мечтателя», превращенный в музей. Космический мемори-
ал в Америке, где также запечатлены эти имена.
Но вокруг космических полетов разгорались и чисто
земные страсти. Ведь полеты-то готовятся на Земле. День-
ги на них идут колоссальные. В странах капитализма это
порождает неразрешимые вопросы. Один из руководителей
американских космических программ Томас Пейн справед-
ливо заметил, что американцам легче послать людей на
Луну, чем разрешить проблемы голода и нищеты. И это
действительно так.
Казалось бы, несравненно легче и проще построить
обычные жилые дома, чем сложнейшие конструкции для
запуска ракет, не говоря уже о самих космических кораб-
лях «Аполлон». Однако в то время, как несколько смелых
исследователей впервые ступили на поверхность Луны, ты-
сячи и тысячи их соотечественников в Нью-Йорке, Детрой-
те, Чикаго ложились спать голодными после долгого и бес-
цельного хождения в поисках работы.
Нашлись люди, и среди них немало известных ученых,
таких, как Борн и Шекли, которые стали винить во всем
космос. Они противопоставили земные дела людей их стрем-
лению покорить космос. И получается, что стоит отказать-
ся от полетов и отдать все силы делам земным, и все обра-
зуется — будут накормлены голодные и обучены неграмот-
ные. Но это самая настоящая утопия — утопия XX века.
В том-то и дело, что вещи, техника, в том числе и косми-
ческая техника, ничуть не виноваты в бедствиях людей.
36
Нужно обратить свои взоры на Землю, здесь, в самом
человеческом обществе, среди людей искать ответы на все,
что касается человека. Здесь начинается и путь в космос,
здесь протекает вся жизнь людей. И надо без устали из-
учать это сложнейшее явление — общество людей, создаю-
щих вещи и живущих среди них.
Иногда говорят, что с появлением транзисторных при-
емников, телевизоров, автомашин изменилась жизнь лю-
дей, меньше (или больше) стало свободного времени. Но это
не совсем так. Все-таки мерой всех вещей остается сам че-
ловек. Никто насильно не заставляет человека все вечера
сидеть у телевизора и потом жаловаться, что остается мало
свободного времени для того, чтобы почитать, съездить
к друзьям или родным, написать письмо родителям. Но
ведь это дело доброй воли. И телевидение — это великое
открытие века — здесь ни при чем...
Не следует, как делают некоторые, взваливать все свои
промахи, лень, слабоволие на «научно-техническую рево-
люцию». Будто бы она виновата в ускорении темпов жиз-
ни, в нехватке времени. Мы сами хозяева своего времени
и своего распорядка, и вещь — телевизор или приемник —
не может, не должна заслонять от нас других людей.
* * *
Отношения людей и вещей отражают не только психо-
логию, но и классовые связи. Одни и те же станки, маши-
ны, механизмы могут быть и в капиталистических и в со-
циалистических странах. Техника безразлична к людям,
она служит тем, в чьих руках находится. Но это лишь од-
на сторона дела. Другая же состоит в том, что люди не
безразличны в своем отношении к технике. Раз-
ные классы, разные группы людей могут использовать ее
по-разному. И действительно используют.
...Непрерывно движется лента конвейера. Одни и те же
детали на ней, части будущего автомобиля. Где же движет-
ся эта лента: в Детройте, на заводах Форда, в Бьянкуре
под Парижем, на заводах Рено, или на заводе им. Лихаче-
ва в Москве, на ЗИЛе? Казалось бы, конвейерные линии ра-
ботают по единым законам и принципам. Они действитель-
но были бы совершенно одинаковыми, если бы двигались
37
в пустом пространстве, где нет людей. Но конвейеры дви-
жутся в определенной среде. Причем не только в геогра-
фической или пространственной, но и в определенной со-
циальной среде.
Дело не только в том, где расположен завод с конвей-
ерными лентами — в Детройте или Чикаго, в Горьком или
в Тольятти. Главное — кому принадлежат и завод и зем-
ля, на которой он расположен, кто их хозяин. Никакие от-
личные души и столовые на фордовских заводах не могут
скрыть того, что хозяину предприятия глубоко безразлич-
на судьба каждого отдельного рабочего, стоящего у кон-
вейера, и, значит, — судьба всех. А их тысячи и тысячи
на этих заводах. Если человек пятнадцать — двадцать лет
повторяет одну и ту же надоевшую операцию — это его
личное дело. Если у него к пятидесяти годам уже дрожат
руки и кружится голова — это его дело. Если даже моло-
дые и здоровые люди не выдерживают напряженного тем-
па — от обеда до конца рабочего дня без перерыва, — это
их дело. Ведь каждый свободен: не нравится — можешь
уходить, регистрироваться на бирже труда и ждать другой
работы. Но почти никто не уходит — страшно оторваться
от этой движущейся ленты. Пусть дрожат руки, мелькают
в глазах одни и те же очертания моторов — нельзя ото-
рваться от конвейера, ибо будущее без гарантированной
работы страшно, одна мысль об этом подавляет че-
ловека.
Но конвейер, — как и весь завод, как и другие заводы,
как и земля, на которой они стоят, — может принадлежать
тем, кто работает здесь — самим рабочим, инженерам, тех-
никам, всему народу в целом.
Именно так происходит в странах социализма. Конечно,
конвейер есть конвейер. Работа на нем нелегка, она требу-
ет собранности, выдержки, привычки. Но самое главное
состоит в том, что те, кто стоят у конвейера, не безразлич-
ны обществу. Они сами хозяева, они — часть этого общест-
ва. И потому конвейер, к примеру, на Волжском автомо-
бильном заводе — а протяженность его ленты здесь сто
пятнадцать километров — движется утром, в начале сме-
ны, быстрее, чем к концу, когда люди уже устают, тем
более вечером, когда реакция человека вообще становится
замедленной. Несколько раз в день — разминки, производ-
38
ственная гимнастика. Приглушенно играет музыка, детали
машин, да и стены цехов окрашены в цвета спокойных то-
нов. Тщательно изучается физическое и психическое со-
стояние рабочих — не для того, чтобы избавиться от уста-
лых или больных, а чтобы помочь им. Ведь при заводе —
свои поликлиники, каждый год рабочие получают почти
бесплатные путевки в санатории и дома отдыха. Но самое
главное — никто не прикреплен к конвейеру навечно. Каж-
дый рабочий может учиться, повышать свои знания, отта-
чивать мастерство. Сегодняшний операционник у конвейе-
ра завтра — механик, техник, наладчик, инженер. Ступени
этой лестницы открыты всем. Человек у конвейера не при-
вязан на всю жизнь к одной операции, он может не толь-
ко учиться вечером, но и заниматься спортом, танцевать
или играть в оркестре — рядом с заводом Дворец куль-
туры. Одни и те же машины у озера Мичиган и у Куйбы-
шевского моря. Но различны социальные условия, потому
и машины по-разному воздействуют на жизнь людей.
Итак, разговор о вещах неизбежно привел нас к разго-
вору о людях.
Мое и наше
Вот уже два столетия как прославленный роман англича-
нина Даниэля Дефо «Робинзон Крузо» не перестает быть
любимой книгой и детей и взрослых. И хотя люди со-
вершили с тех пор множество куда более значительных
39
подвигов, чем одинокий мореплаватель на необитаемом
острове, все же история человека, который своим трудом,
изобретательностью, волей сумел побороть силы природы,
волнует и привлекает до сих пор.
Одна из причин этого интереса — непрестанно занима-
ющая людей мысль о том, как жить человеку — в одиноч-
ку или сообща, вместе с другими, себе подобными.
Как преодолеть эгоизм, замкнутость отдельных людей?
Как добиться того, чтобы вещи не разобщали, не разъеди-
няли их? Об этом думали лучшие умы человечества. Мно-
гие из них ошибались, но ведь история науки — это не за-
дачник с готовыми ответами в конце, когда решаешь-реша-
ешь, и даже если не получается, то все равно спокоен: кто-
то задачу уже решил и всегда можно найти ответ.
Но каково было мыслителям, которые сами определяли
задачу и сами искали ответ? Причем условия задачи ста-
вила жизнь. Эти люди видели вокруг себя ужасающую
вражду: сын отказывался от отца, брат убивал брата, вче-
рашние друзья становились непримиримыми врагами.
* Война всех против всех» — так определил английский
философ XVII века Томас Гоббс это состояние. Он напом-
нил изречение древних римлян: «человек человеку —
волк». Но разве Гоббс был неправ, когда писал, что чело-
вечеству грозит взаимное истребление? Он писал о том, что
видел вокруг себя. Убивали друг друга сиятельные аристо-
краты, католики и протестанты, пираты топили торговые
суда, стражники хватали разоренных крестьян, заполнив-
ших дороги Англии, а судьи приговаривали их к повеше-
нию, как бродяг и разбойников. Не было тихих, мирных,
патриархальных времен в «доброй, старой Англии», о ко-
торых сейчас вздыхают ревнители старины, проливая сле-
зы над камнями прошлого. Гоббс видел эту вражду людей
друг к другу, он резко и прямо сказал о ней. Где же вы-
ход? Гоббс полагал, что единственное спасение человече-
ства — в сильном государстве. Но разве не государство ба-
ронов и купцов сеяло эту вражду, убивало невиновных, за-
щищало убийц только потому, что у них были золотые ги-
неи? Задача была поставлена, но ответ не найден.
Через сто лет после Гоббса французский мыслитель
Жан-Жак Руссо уже более точно определил путь решения
этой задачи — он сумел первым открыть источник враж-
40
ды, взаимной ненависти людей. Этот источник — частная
собственность. Когда-то был золотой век, полагал Руссо.
Люди сообща владели всем — землей, водой, всеми богат-
ствами мира. Первый человек, отгородивший маленький
клочок земли, сказавший: «Это мое» — положил начало
всеобщей вражде. Где же выход? Руссо полагал, что нуж-
но «выдернуть колья», убедить людей вернуться из горо-
дов к естественной жизни, стать близкими природе, отка-
заться от роскоши, от поклонения вещам, званиям, богат-
ству, разъединяющим людей.
Открытие Руссо, его увлеченность, его мечта о челове-
ческом единстве освещали путь новым поколениям. Одна-
ко много препятствий и сомнений вставало на пути этой
мечты.
Например, замечательный немецкий поэт прошлого ве-
ка Генрих Гейне, страстно ненавидевший буржуазный
строй, убежденный в неизбежности и в справедливости по-
беды трудящихся, тем не менее выражал некоторые опасе-
ния. Каким явится это будущее, которое принесет с собой
победа? Гейне сомневался, будут ли члены коммунистиче-
ского общества нуждаться в лирической поэзии. Они, писал
поэт, «опустошат мои лавровые рощи и будут сажать там
картофель...».
Многие сомнения терзали человека могучего ума и
большого сердца, страстно искавшего правду, великого пи-
сателя прошлого века Ф. М. Достоевского. Он ненавидел
бесчеловечный мир собственников, изобличал его нечело-
веческую природу. Но путь в будущее, как и само будущее,
представлялся ему безрадостным, полным мучительных
противоречий. Достоевский считал, что разум бессилен из-
менить человеческую жизнь, что только вера в бога, сми-
рение и страдание спасут людей. Он чувствовал, что совре-
менная ему жизнь недостойна человека, что так жить
нельзя. Но и будущее общество, каким его представляли
многие современники, казалось ему царством расчета и
скуки, где ни искусство, ни чувства человеческие не най-
дут себе места. Один из его героев пессимистически смот-
рел на человека и его будущее. «Да осыпьте его всеми
земными благами, — говорил он, — дайте ему такое эко-
номическое довольство, чтоб ему совсем уже ничего больше
не оставалось делать, кроме как спать, кушать пряники...
41
так он вам и тут, человек-то, и тут, из одной неблагодар-
ности... мерзость сделает».
Так писали сто лет тому назад. История все поставила
на свои места.
Писателей и мыслителей прошлого нельзя осуждать за то,
что они не смогли дать верной картины будущего. Тогда
сделать это было неимоверно трудно. Такое оказалось под
силу только Марксу и Энгельсу. Они показали, что путь к
человеческому единству не проповедь братства, а создание
реальных, настоящих условий этого единства. Самое глав-
ное — уничтожить частную собственность и государство
собственников. В этом все дело. Только труд на общую
пользу, не только на себя, на свою семью, но и на все об-
щество может сплотить людей.
Обратим внимание — не просто труд, не труд вообще,
а именно коллективный труд и общая собственность. Ино-
гда считают, что сам по себе труд объединяет людей. Но
это не так. Смотря каков характер этого труда, кому при-
надлежат орудия труда, результаты труда. Ведь труд мо-
жет быть подневольным. Труд может быть только ради
своего благополучия. Разве он может объединить людей,
породить чувства взаимной помощи? И сам труд не уничто-
жает ни конкуренции, ни зависти. Конечно, рабочие не
рассчитывают на помощь государства и капиталистов, вла-
дельцев заводов, они создают свои коллективные объедине-
ния — профсоюзы. Но эти объединения людей родственной
профессии не могут устранить ни одиночества, ни безза-
щитности, потому что они не затрагивают главную основу
разобщения людей — частную собственность.
У нас утвердилось совершенно немыслимое в буржуаз-
ном мире чувство общности одного человека со всеми дру-
гими. Оно настолько прочно утвердилось, что часто даже
не осознается в полной мере. А источник его в том, что
человек с детских лет усваивает главное: он не пропадет,
его обязательно поддержат, ему помогут. Помогут в глав-
ном — человек не будет жить на улице, ночевать на садо-
вой скамейке, у него обязательно будет крыша над голо-
вой, ему предоставят жилье по цене, равной которой нет
в мире, — не более трех — пяти процентов зарплаты. Че-
ловек с детства знает, что он получит образование и общее
и профессиональное, — есть закон о всеобщем образовании
42
А закон надо исполнять. Человек обязательно найдет ра-
боту, он не может остаться без работы и, следовательно, без
средств к существованию. Это не просто пожелания или
чья-то милость. Право на труд, на образование, на жили-
ще — это законные права советского человека, они закре-
плены в Основном законе нашей страны — в Конституции
СССР.
Общество берет на себя заботу и о материальной и о ду-
ховной жизни своих граждан.
Человеческие потребности охватывают не только мате-
риальную область жизни — она, конечно, является осно-
вой, — но и область духовную, сферу культуры. Доступны
ли всем людям школа и университет, книги и театры, кон-
церты и музеи? От ответа на этот вопрос во многом зависит
характеристика каждого общественного строя. Обратимся
к такому примеру.
Накануне Октябрьской революции директор Эрмитажа
граф Д. Толстой заявил, что сама мысль о том, что музей
должен открывать народу свои сокровища, кажется ему
недопустимой. Хранитель музея, по его словам, должен
выступать только перед теми, кто равен ему «по развитию,
знаниям и понятиям». Миллионам людей в России, где
80% были неграмотными, сокровища Эрмитажа оставались
недоступными. Мир прекрасных, одухотворенных вещей,
картин, статуй, гравюр, фарфора был для них полностью
закрыт. Но ведь каждый экспонат Эрмитажа — это сгусток
таланта и ума его создателя. Этот мир вещей не становился
миром людей. Подумаем об этом, когда видим нескончае-
мый людской поток, движущийся по набережной Невы в
Эрмитаж. И знатоки искусств каждой группе объясняют,
рассказывают, открывают ворота в мир творчества. Дирек-
тор Эрмитажа, академик Б. Б. Пиотровский, с гордостью
рассказывает не только о выставках картин из музеев Па-
рижа или Вашингтона, но и о том, что научные сотрудники
музея выезжают в красные уголки заводских цехов, на
фермы и в совхозы, показывают там диапозитивы картин
Леонардо да Винчи, Рубенса, Рембрандта... Да, каждая
вещь, хранящаяся в Эрмитаже, — это народное достояние.
Над картинами нет надписей, которыми полны американ-
ские музеи: «Из коллекции Вандербильда», «Собственность
Маккормика» и так далее.
43
Вот этот невиданный еще в истории порядок вещей, ко-
гда общество берет на себя главную заботу о жизни людей,
порождает и совершенно новое сознание. Человек все пол-
нее и чаще чувствует себя заинтересованным во всем, что
происходит в стране. Появляется новое ощущение: «мы»,
«наше».
Это совершенно новое выражение, оно отражает нечто
небывалое, невиданное. Жителю Нью-Йорка или Далласа
(штат Техас), обычно не приходит в голову говорить «на-
ши» или «наше».
Поэтому складывается определенная система — человек
ограничен интересами своей семьи, узкого круга друзей,
в меньшей степени — интересами национальной общи-
ны, еще меньше — штата и очень редко, несмотря
на все старания пропаганды, — интересами всего общества.
Как может сказать «наше» рабочий, если он трудится
на станках, принадлежащих другому человеку или безли-
кой фирме, компании? Как может сказать «наше» фермер
или владелец маленькой ремонтной мастерской? Вся его
жизнь по необходимости связана с другим словом — «мое».
Он много и упорно трудится на своем поле, в своей мастер-
ской и более всего боится потерять это «мое». Не скажет
«наше» и инженер, физик-исследователь, социолог. Они ра-
ботают на «них», то есть на фирму, корпорацию, универ-
ситет. В крайнем случае здесь может говорить служебный
патриотизм: «Наша фирма богаче, чем соседняя, конкури-
рующая»; «Дела у нас идут лучше». Но в любой момент
обстановка может сложиться так, что эта самая «наша»
фирма совсем разоряется или сворачивает производство и
выбрасывает за ворота лучших своих специалистов — ин-
женеров, научных работников, рабочих. Конечно, много-
летней борьбой трудящиеся добились того, что государство
выплачивает определенное пособие по безработице и пен-
сию по старости. Но это не делает государство «нашим»...
Люди в условиях такого общества рассчитывают прежде
всего на себя, а затем уже на национальные землячества,
благотворительные организации, религиозную общину.
Таким образом, за словами «мое» и «наше» стоят со-
вершенно разные жизненные условия.
В обществе, в котором мы с вами живем, чувство кол-
лективизма, слитности со всем народом формируется са-
44
мим укладом жизни. Есть неопровержи-
мые свидетельства этого невиданного
еще чувства, которое диктует людям не
только что говорить, но и думать: «На-
ши запустили ракету к Венере», «Наш
ледокол пробился к Северному полюсу»,
«Наши тракторы пробились на амери-
канский рынок», «Наши завоевали пер-
венство по бегу на коньках».
И не только говорить и думать, но
и действовать.
Тысячи людей из Москвы и Ленин-
града, Киева и Минска, Вильнюса и
Тбилиси отправились восстанавливать
разрушенный землетрясением Ташкент,
прокладывать сквозь горы и тайгу же-
лезную дорогу к Тихому океану, соору-
жать Саяно-Шушенскую гидроэлектро-
станцию.
Особенно ярким выражением чувст-
ва общности советских людей, их кол-
лективизма явилось обсуждение новой
Конституции, перед тем как она была
принята. В этом обсуждении приняли
участие сто сорок миллионов человек.
Ведь это четыре пятых населения СССР!
Всего было внесено четыреста тысяч
поправок. Многие из них были учтены
при утверждении текста новой Консти-
туции.
Ежегодно в редакции газет поступа-
ют тысячи писем. Лишь небольшая
их часть содержит личные просьбы.
Большинство писем — это доброволь-
ное, естественное выражение заботы об
общем деле. Люди беспокоятся о чисто-
те отстоящего от них на тысячи кило-
метров озера Байкал и соседней речки
Луги; о сохранении лесов, памятников
старины; о том, как лучше организо-
вать движение машин по дорогам. Все
ДО/1ОЙ
БУРЖУЕВ
45
это, — и озера, и леса, и дороги, — общее, оно принадлежит
народу, и он говорит «наше», что неотделимо от «мое».
Стоит обратиться в газету старой женщине, у которой
нет родных (муж умер, сыновья погибли на войне, дом вет-
хий, трудно топить печи и носить воду), — и письмо не
останется без ответа. Найдутся люди и помогут — быстрее,
чем организации в районном городке, — починить дом,
привезти дрова, доставить продукты. Сколько людей, узнав-
ших о несчастье — не близких, а дальних, незнакомых —
о пострадавших от пожаров, наводнений, землетрясений,
спешат на помощь потерявшим кров, имущество. Посылки,
денежные переводы, лекарства идут непрерывным потоком,
незнакомые люди готовы взять в свои семьи потерявших
родителей детей.
Новое чувство коллективизма нашего народа не знает
национальных границ и рамок. Русские, украинцы, узбеки,
латыши и еще множество других народов образуют единый
советский народ. И этот народ помогает всем народам в их
бедах, надеждах, борьбе. В большом и в малом. Не было
случая, чтобы советские моряки, услышав в любой точке
океана, в ночь, в шторм сигнал о помощи — SOS — «спа-
сите наши души», — отказали в этой помощи. Они затруд-
няли свой рейс, рисковали судном, но спасали от огня, от
штормовых волн, подбирали тонущих. В Лондоне есть ста-
ринное страховое общество «Ллойд», оно собирает сведения
обо всех кораблекрушениях в мире. И если бы удалось за-
глянуть в толстые книги Ллойда, то мы бы наверняка об-
наружили сотни случаев, при которых советские моряки,
изменив курс, спешили на помощь к потерпевшим бедствие
в океане.
В нашей стране существует специальный Фонд Мира.
Туда стекаются добровольные взносы многих тысяч лю-
дей — рабочих, артистов, школьников, пенсионеров... Этот
фонд помогает всем, кто борется за мир против фашизма
и войны: чилийским патриотам, палестинским изгнанни-
кам, вьетнамским детям.
...Можно так сказать — нет ничего дороже человеческой
солидарности, помощи людей друг другу.
Советский ученый-философ В. Иванов верно замечает:
«Что побуждало юношу-комсомольца Анатолия Мерз лова,
когда он до последних минут, охваченный пламенем, пы-
46
тался спасти колхозное достояние? Что руководило Надеж-
дой Курченко, когда она преградила путь вооруженным
бандитам — изменникам родины — во время своего по-
следнего рейса? Что определяло действия изыскателей-то-
пографов Кошурникова, Стафато и Журавлева, когда
они боролись с холодом и бешеным течением Казыра,
чтобы доставить полученные данные, и погибли на своем
боевом посту? Всех этих людей побуждает к действию
общественный интерес, который стал их личным инте-
ресом».
Иногда говорят: чем более замкнут человек, сосредото-
чен в себе, находится дальше от коллектива, тем он свое-
образнее, — ведь никто же не стесняет его личность, не ук-
ладывает ее в жесткие рамки. Но это представление ока-
зывается ложным, как только мы обращаемся к жизни, к
фактам, примерам. Оказывается, все как раз наоборот. Лю-
ди, стремящиеся отделиться от коллектива, быть обособлен-
ными, не считаться с общими нормами и взглядами, ста-
новятся удивительно похожими друг на друга. Даже по
внешности, по одежде, манере поведения. Индивидуалисты,
болезненно боящиеся потерять свою особенность, раство-
риться в коллективе, тянутся друг к другу, образуя но-
вый — зыбкий, неопределенный, расплывчатый, но все же
коллектив.
Настоящий же коллектив не мешает развитию индиви-
дуальности, таланта. Об этом говорит невиданное еще в
истории массовое стремление людей к искусству. Не для
заработка, не для славы. Стремление раскрыть свои спо-
собности, передать другим людям то, что сложилось внут-
ри, принести им радость. Без расчета на вознаграждение.
Вот характерный пример. В городе Иванове создали те-
атр — народный молодежный театр драмы и поэзии. С са-
мого начала было решено — ничего напоказ, никакого на-
дутого самолюбования: «я первый», «я самая красивая»,
♦я, премьерша, — выхожу кланяться и улыбаться, а вы
подавайте мне костюмы». Этого там нет.
Все делают всё — читают стихи, поют, продают билеты,
сколачивают декорации. Их не освобождают от работы —
они заняты целый день: кто на занятиях в техникуме, в
институте, кто у станка на фабрике. Вечером, усталые, —
в своем театре, по четыре — пять часов. И так годами.
47
Ребята дали больше двух тысяч представлений, их слушали
и смотрели сто тысяч человек. И вот это-то и есть самое
главное — они друзья, сплоченные общим делом. Им инте-
ресно вместе. Им незнакомо слово «скука», они не маются
вечерами, не зная, куда девать время.
Таких островков, где люди работают не только для себя,
но и для других, где «мое» и «наше» образуют чудесный
сплав, становится все больше и больше в нашей стране.
Истинно человеческая радость свободных людей проти-
востоит не только мещанскому преклонению перед вещами,
этому добровольному рабству, о котором мы говорили. Она
противостоит и аскетизму, как правило, уродующему чело-
века. Что же это такое — аскетизм?
Про аскетов
Слова «аскет», «аскетический» часто звучат в нашей речи.
О худом, вытянутом лице с запавшими глазами, упрямо
смотрящими в одну точку, мы говорим — «аскетическое
лицо». О комнате, где нет ничего, кроме простой железной
кровати, письменного стола да пары табуреток, мы гово-
рим — «аскетически простое убранство».
Но понятие аскетизм — более широкое, оно не сводится
к нескольким внешним признакам. Коротко говоря, это
добровольное подавление всех стремлений, желаний, отказ
от материальных благ во имя какой-либо цели.
48
Различные религии с глубокой древ-
ности проповедовали аскетизм. В Индии
жрецы призывали для достижения
истинного счастья уходить в леса, пи-
таться только ягодами, плодами, пить
холодную воду, бить себя плетьми, при-
учая к терпению. Точно так же и в
средневековой Европе проповедовалось
уединение, отшельничество. Отшельни-
ки, как правило, голодали, кусок гру-
бой материи заменял им одежду, и вся
жизнь состояла из цепи бесконечных
скитаний, изнурительных переходов бо-
сиком под дождем и ветром, иногда с
тяжелыми железными цепями-веригами
на теле. И ведь тысячи и тысячи людей
откликались на эти призывы. А те, кто
призывали к аскетизму, жили в золо-
ченых епископских дворцах, утопая в
роскоши.
Конечно, среди тех, кто вел и пропо-
ведовал аскетический образ жизни, бы-
ло немало людей, искренне убежденных
в том, что именно этот образ жизни спа-
сает мир от грехов, от суетности и без-
заботности, поможет забыть о благах
земных, поможет задуматься о «другой
жизни». Они противопоставляли отказ
от вещей — погоне за ними.
В конце XV века во Флоренцию при-
ехал проповедник Савонарола. Человек
с ястребиным профилем, в черно-белой
рясе доминиканца, фра Савонарола чи-
тал проповеди в местном соборе. Тыся-
чи людей завороженно слушали его и
плакали. И выходили из собора с гне-
вом и криками. Без устали гремел голос
проповедника. А потом запылали кост-
ры на площадях нарядной Флоренции.
С треском свертывались и лопались по-
лотна, тлели книги, едкий дым шел от
БЕДНОСТЬ
ЕСТЬ
ДОБРО
49
масляной краски, чернели обломки статуй. Быстрее всего
горели книги.
Варварство? Дикость? Да, конечно. Но почему же тыся-
чи людей так быстро пошли за фанатичным проповедни-
ком? Не только потому, что были неграмотны, доверчивы,
фанатичны. Савонарола не просто призывал к уничтоже-
нию культуры — он обличал богатство, проклинал жад-
ность, обман, призывал людей оглянуться вокруг себя, за-
думаться над смыслом своей жизни, освободиться от власти
вещей, от стремления к роскоши.
С гневом говорил проповедник о высшем духовенстве,
о его безудержном обогащении, не щадил даже римских
властителей, требовал изгнать жадных ростовщиков, про-
стить беднякам долги, открыть им ломбарды.
Савонарола призывал к равенству. Требовал уничто-
жить одни вещи и заменить их другими. Во имя равенст-
ва — облечь всех в суровые однотонные одежды из грубого
полотна.
Он призывал вернуться к простой, не знающей соблаз-
нов жизни. Закрыть обнаженные тела, бросить в огонь кар-
тины и книги. Изгнать с улиц веселые карнавалы — пусть
тянутся по улицам лишь церковные процессии. Вместо
бравурной музыки пиров и шествий пусть звучат лишь цер-
ковные хоры.
Осуждение богатств и призыв к суровой аскетической
бедности — все это привлекало народ к проповеднику.
Недаром друзьями флорентийского проповедника были
великие художники Микеланджело и Боттичелли. Их при-
влекали в Савонароле осуждение роскоши и суеты, которые
заслоняют от людей простые чувства, ясность и бодрость
духа.
Английский писатель XX века Честертон справедливо
отмечал, что Савонарола первым выступил против «безбож-
ной неблагодарной сытости», против тех, кто «пожерт-
вует страной и вечностью ради минутных удовольствий»,
против «довольства», с которым кончается и радость, и
печаль».
Религиозный аскетизм отвлекал людей от истинных
причин их бедствий, сами же аскеты как мученики и стра-
дальцы должны были подтверждать религиозные пропове-
ди отказа от богатства. Но аскетизм не всегда носил рели-
50
гиозный характер. К нему обращались, например, в древ-
ней Спарте для того, чтобы воспитать воинов. Таким обра-
зом воспитали целые поколения храбрых и стойких воинов.
Однако это аскетическое воспитание было поразительно
ограниченным и односторонним. Неудивительно, что в от-
личие от других древнегреческих городов Спарта поражает
духовной бедностью. Ни ученых, ни мыслителей, ни скуль-
пторов, ни художников не оставила Спарта человечеству.
Такова неизбежная цена массового аскетизма.
Точно так же и в Западной Европе во времена, когда
купцы и промышленники боролись против расточительства
королей и феодалов, они избрали своим оружием аскетизм.
Конечно, сами по себе качества бережливости, скромности
хороши. Но если их довести до крайности, они превращают-
ся в скопидомство, скряжничество, духовную убогость.
И не удивительно, что новые буржуазные аскеты копят и
копят деньги ради денег, запрещают танцевать, веселиться,
закрывают, а то и громят театры, строго предписывают, ко-
му как одеваться.
Но история знает и совсем иной аскетизм. Может быть,
аскетизм вполне сознательный, результат свободного, под-
час неимоверно трудного выбора. И такой аскетизм достоин
уважения.
Меня всегда поражала судьба Константина Эдуардови-
ча Циолковского. Тяжело больной с детства, он посвятил
всю свою жизнь одной цели, разрабатывая технику практи-
ческих полетов в космос, убеждая человечество в том, что
оно действительно вступает в новую эру — выхода в кос-
мические дали, за пределы земного шара. Но эта благород-
ная цель утверждалась человеком, не имевшим элементар-
ных условий существования.
«Основной мотив моей жизни, — писал Циолковский,—
сделать что-нибудь полезное для людей, не прожить даром
жизнь, продвинуть человечество хоть немного вперед. Вот
почему я интересовался тем, что не давало мне ни хлеба,
ни силы».
Подлинная духовная интеллигентность, бескорыстное
служение людям отличали этого человека.
Гениальному ученому, открывшему в начале нашего ве-
ка возможность и принципы космического полета, царсксе
правительство выделило на все его планы и труды пятьде-
51
сят рублей... Он осознавал этот контраст и по свободному
выбору вел существование поистине аскетическое.
«На последний план я ставил благо семьи и близких.
Все для высокого. Я не пил, не курил, не тратил ни од-
ной лишней копейки на себя: например, на одежду.
Я был всегда почти впроголодь, плохо одет. Умерял
себя во всем до последней степени. Терпела со мной и
семья...».
Не каждый способен на такой выбор, и никто не вправе
требовать этого от людей. Но понимать, чувствовать эти вы-
соты духа, свободного от всего внешнего, мы должны, про-
сто обязаны.
Сознательный аскетизм мог быть характерен и для мно-
гих демократов и революционеров. Он был формой проте-
ста, борьбы, освобождения. Например, в России, в шести-
десятые годы девятнадцатого столетия.
Признаками раскрепощения становились стриженые во-
лосы девушек, бороды у юношей. Казалось бы, это дело
вкуса людей. Однако, как вспоминает писательница
Авдотья Яковлевна Панаева, стриженые волосы «новых
женщин» и отказ носить кринолины вызывали насмешку
и негодование, воспринимались как вызов не только моде,
но и существующим устоям.
Молодые люди шестидесятых годов прошлого века бро-
сили вызов самодовольному богатству и надутой знатности
не только своими прическами или платьем. Они бросили
этот вызов своей жизнью. Отказались от обеспеченного, но
совершенно бездумного существования. Не обсуждали на
своих встречах и вечеринках, какие платья, жилеты или
сигары сейчас в моде. Они спорили и смеялись, обсуждая
книги и события. Тысячи из них пошли по России «в на-
род» — просвещать крестьян, учить их грамоте, «готовить
к революции». Пусть наивными и неверными были эти пла-
ны, но у кого повернется язык осудить этих юношей и де-
вушек, добровольно променявших городские апартаменты
оживленного Петербурга на бесконечные проселочные до-
роги с их непролазной грязью, на избы под соломенными
крышами, с коптящей лучиной.
Именно из этой когорты вышли герои-народовольцы —
Александр Желябов, Александр Ульянов, Софья Перов-
ская.
52
Таким образом, короткие волосы девушек, их скромные
платья, бороды и длинные волосы юношей означали не по-
гоню за модой, а ее отрицание, служили знаком, по кото-
рому отличали своих. Данная форма протеста может пока-
заться наивной. И тем не менее это был настоящий элемент
борьбы. И его высоко ценили лучшие люди того времени,
самые смелые революционеры, такие, как Николай Гаври-
лович Чернышевский, Петр Андреевич Кропоткин.
Кропоткин, этот князь-бунтовщик, по достоинству оце<
нивал истинный героизм сотен русских девушек своего
времени. Это могли быть наследницы старинных дворян-
ских фамилий, выросшие в усадебных гнездах где-нибудь
в Тверской, Пензенской, Воронежской губерниях. Это мог-
ли быть дочери чиновников разных рангов, офицеров. Но
всех их объединяло одно: свободу, независимость, честь
они ценили выше денег и вещей. У них всего этого было
в достатке, но не богатство составляло смысл жизни. И ес-
ли надо было отказаться от него — отказывались. Никто
не отнимал от них вещей. Сами отказывались от них.
Кропоткин писал: «Девушка, которую родители застав-
ляли быть куклой в кукольном домике и по расчету выйти
замуж, предпочитала лучше оставить свои наряды и уйти
из дома с целью добиться личной независимости».
К аскетизму обращались и в нашем столетий, напри-
мер, в первые годы после революции.
Люди искренно считали: если произошла револю-
ция, то надо отказаться от всего старого, что было связано
с их представлением о ненавистном царском строе, с нера-
венством, угнетением, фальшью. И это стремление скорее
освободиться от пут прошлого приводило к крайностям, ча-
сто переносилось на отношение к вещам, произведениям ис-
кусства, которые лишь внешне напоминали о прошлом, а
на самом деле никак не были связаны с ним.
Галстуки и украшения, цветы и альбомы репродукций,
даже некоторые растения и цветы, — например, герань,
фикусы, — канарейки объявлялись признаками старого
быта, приметами мещанства. Бедная герань, цветок скром-
ных домов городских предместий, она становилась такой
же ненавистной, как аристократические гербы и орхидеи
дворцовых оранжерей. И ведь все это утверждалось от чи-
стого сердца.
53
Послушаем голоса людей, живших в то время, всего
лишь пятьдесят — шестьдесят лет тому назад.
О давних годах они вспоминают уже в наши дни:
«Тогда нам всем казалось «стыдным» любоваться ста-
риной, восхищаться картинами, стихами. Ведь это были
первые годы революции, взрыв своеобразного иконоборче-
ства в искусстве.
Нам казалось, что обязательно надо любить конструк-
ции, ни в коем случае не «наслаждаться» и не «любовать-
ся» — это просто считалось у нас неприличным — и уж, ко-
нечно, презирать и альбомчики, хотя бы это были репро-
дукции с Леонардо и Микеланджело».
Занятия искусством подчас объявлялись делом беспо-
лезным. Украшение улиц — хорошо, агитационный театр—
тоже, плакаты, массовые инсценировки исторических собы-
тий одобрялись. Но картина с изображением луга или леса
или песня о грустной разлуке рассматривались как беспо-
лезные. Более того, как вредные, уводящие людей от повсе-
дневных дел.
Вот вспоминает художница о годах своей юности:
«Ведь уходили от искусства не потому, что не любили, а
из-за фанатической веры в то, что искусство должно уме-
реть, что оно не нужно пролетариату, искусство — бур-
жуазный пережиток, и вытравляли из себя эту любовь...»
Сознательное и неизбежное ограничение своих потреб*
костей было явлением временным, и мы понимаем людей
того времени.
Были годы, говорил товарищ Л. И. Брежнев, «когда
миллионы коммунистов и беспартийных сознательно шли
на жертвы и лишения, были готовы довольствоваться са-
мым необходимым, не считали себя вправе требовать осо-
бых жизненных удобств... Но то, что было объяснимым и
естественным в прошлом — когда на первом плане стояли
другие задачи, другие дела, — в современных условиях
неприемлемо».
Действительно, среди главных задач нашего государст-
ва, как об этом говорится в новой Конституции СССР, —
«повышение материального и культурного уровня жизни
людей».
Иногда с понятием революционность, идейность обяза-
тельно связывают образы Овода, Рахметова — людей, от-
54
решившихся от обычной жизни, готовых в любую минуту
к самопожертвованию, лишенных постоянного жилья, кру-
га друзей, обычных радостей жизни, готовых спать на
гвоздях, живущих в состоянии вечной тревоги.
Спору нет, могут быть такие состояния. Но можно ли
их считать всеобщими и мерить революционность, идей-
ность только такой меркой?
Тогда получается, что всякая будничная работа челове-
ка — на заводе, в магазине, в учреждении за письменным
столом — лишена какого-либо смысла. А стремление чело-
века к хорошему заработку, удобному жилью, красивой
одежде, веселым встречам с друзьями несовместимо с
идейностью, революционностью.
Такое противопоставление неверно, ошибочно. Как оши-
бочны всякая крайность и односторонность. Следование же
этим крайностям просто опасно.
К чему приводит сведение революционности, идейности
к самопожертвованию? К высокомерному взгляду на дру-
гих, как на людей пустых и недостойных. Такая «идей-
ность» не привлекает, она отталкивает, в ней нет человече-
ского начала. И нельзя рассматривать борьбу за новое об-
щество как жертву во имя будущих поколений. Жизнь не
прекращается никогда. Из мрачных фанатиков подчас вы-
растают люди, готовые во имя будущего и абстрактного
счастья не считаться с живыми людьми сегодня, люди под-
час жестокие и холодные.
Поэтому совершенно ложным является придуманный
противниками марксизма миф, будто бы это учение пропо-
ведует аскетизм, отказ от всех земных радостей. Какая не-
лепая выдумка! Она имеет свою историю и кроется в глу-
боко ошибочной предпосылке, будто бы бедность сама по
себе революционна. Будто стремление людей жить лучше
противоречит идеям и целям революции.
Маркс решительно воевал с такими примитивными ре-
волюционерами, которые восхваляли бедность. Например,
французский анархист Прудон так и писал, что «бедность
есть добро и мы должны рассматривать ее как принцип
наших радостей». То же самое утверждали в России Сергей
Нечаев, а в Германии Вильгельм Вейтлинг. Они ненавидели
современное им несправедливое устройство жизни и в этом
были, конечно, правы. Но, осуждая порядки и отношения
55
людей, они вместе с тем осуждали и сами вещи. Красивые
дома, мебель, картины становились для них признаками
ненавистного мира, подлежащими уничтожению вместе с
самим этим миром. Будущая жизнь рисовалась совместной
жизнью одинаково не имеющих собственности, одинаково
бедных, одинаково работающих и одинаково одетых людей.
Ни искусству, ни разнообразным вкусам отдельных людей
здесь места нет. Всем все поровну, и все — одинаково.
Такой принудительный аскетический образ жизни
Маркс отвергал, как чуждый прогрессу и счастью людей.
Он метко называл его «казарменным коммунизмом», пи-
сал, что «это возврат к неестественной простоте бедного и
не имеющего потребностей человека».
Разве для этого трудящиеся борются против социально-
го неравенства, против несправедливости? Чтобы заменить
ее унылым равенством безликих людей?
Новое общество, говорил Владимир Ильич Ленин еще в
начале нашего века, создается для удовлетворения челове-
ческих потребностей, для всестороннего и свободного раз-
вития всех членов общества. Неудивительно поэтому, что
крикливые призывы и современных сверхреволюционеров
в западных странах — отказаться от обычных костюмов
(они буржуазные!), всем нарядиться в лохмотья (это пре-
зрение к богатству!) — не нашли поддержки среди рабо-
чих. Как будто революционеры обязательно должны ходить
в лохмотьях или в партизанской маскировочной одежде.
Такой взгляд — то же поклонение вещам, но только с об-
ратным знаком. Конечно, иногда нужно идти и на жертвы,
но это не может и не должно быть повседневной нормой.
Современные призывы к аскетизму — дело не простое.
Попробуем в них разобраться.
Лет десять — двенадцать тому назад на Западе сложи-
лось массовое движение молодежи. В выступлениях уча-
ствовали вовсе не выходцы из рабочих, недовольные своей
жизнью. Напротив, то были дети инженеров, адвокатов,
торговцев, бизнесменов. Нельзя было, конечно, назвать их
коммунистами — эти молодые люди были далеки от идей
научного социализма, а часто и вообще чужды им.
Самое неожиданное и, с точки зрения защитников ка-
питализма, чудовищное, противоестественное состояло в
том, что вполне, казалось бы, обеспеченные и благополуч-
56
ные юноши и девушки не единицами, не десятками, а ты-
сячами покидали благоустроенные дома и загородные да-
чи, ночевали на скамейках, газонах, ступенях и набереж-
ных залива в Сан-Франциско, на берегах Рейна и амстер-
дамских каналов. Они отказывались носить обычные ко-
стюмы и платья, даже самые красивые и, главное, вполне
доступные им, и предпочитали им мятые куртки, протер-
тые и заплатанные джинсы.
Конечно, в этом бунте молодежи было немало внешне*
го, напускного, причудливого. Были здесь и мода, и сти-
хия массового подражания — боязнь показаться старомод-
ным, отсталым, несовременным, не таким, как все. И все
же... И все же нельзя не видеть в этом своеобразной формы
протеста против буржуазного благополучия, нежелания
сводить всю жизнь к погоне за вещами и деньгами. Это
был наивный, сумбурный, но все же вызов идеалам и тра-
дициям буржуазного мира: «копи», «покупай», «будь не
хуже Джонсонов, своих соседей; у них новая машина, а
ты стремись к еще лучшей, у них новый холодильник,
а ты старайся приобрести еще более современный». Но ведь
конца этому нет, это — беличье колесо, вечное, заколдо-
ванное колесо, бессмысленная гонка. В нее стремятся во-
влечь все слои населения — каждого по своим возмож-
ностям.
Мыслящие, сознательные люди из всех слоев общества
сами выходят из этой гонки, справедливо полагая, что не-
достойно человека считать целью своей жизни накопитель-
ство, погоню за вещами. Есть гораздо более значительная
цель — получение образования, знаний, достижение куль-
туры, есть и высшая цель — стремление изменить общест-
во, преодолеть несправедливость, освободить людей от всех
форм гнета, в том числе и от порабощения бытом.
Тысячи молодых людей если не все понимали умом, то,
во всяком случае, смутно ощущали бессмысленность жиз-
ни своих отцов, чьи помыслы сводились только к деньгам
и вещам. И результат этого ощущения — протест, в том
числе аскетический вызов. В нем смешалось важное и ме-
лочное. Протест против позорной войны Соединенных Шта-
тов с вьетнамским народом, протест против взяточников и
бюрократов в коридорах власти и одновременно аскетиче-
ское отрицание семьи, обычной одежды, музыки, книг.
67
Наряду с честными, но заблуждающимися студентами
и школьниками в движении молодежи было немало и про-
сто бездельников, распущенных и крикливых. Буржуазные
власти поняли это и не стали преследовать юных бунта-
рей — они не угрожали устоям капитализма. А бизнесме-
ны попытались извлечь выгоду даже из аскетизма: стали
выпускать массовые партии заплатанных джинсов и рва-
ных курток, быстро вошедших в моду. Прошли годы, мно-
гие нелепые формы протеста исчезли, большинство бунта-
рей вернулось в учебные заведения, в семьи. Но все же
протест не прошел совершенно бесследно. Обнаружилось,
что капитализм не признается естественным строем даже
сыновьями вполне обеспеченных отцов.
И вот теперь, в конце семидесятых годов, в различных
странах капиталистического мира появилось новое движе-
ние — создание общин-коммун. В разных странах их сот-
ни, в одной только Голландии — двести. Число этих ком-
мун растет. Один английский ученый, который изучал но-
вые коммуны-общины и беседовал с молодыми людьми —
коммунитариями, как они сами себя называют, — в своей
книжке приводит рассказ одного из них: «Жизнь в нор-
мальном обществе чертовски бессмысленна. Люди тратят
свою жизнь главным образом на то, что не доставляет им
никакого удовольствия... Все они живут в этих одинаковых
маленьких коробках. Еще у них есть другая коробка, на.
колесах, для воскресных дней. Они совсем не используют
своих способностей... И это проклятое телевидение — еще
одна коробка... мне казалось, что я схожу с ума. И нужно
будет делать то же и завтра, и послезавтра...».
Коммунитарии стихийно выразили протест против обез-
личивания людей, однообразия жизни. В самом деле, если
у людей нет большой цели, стремлений, возможности твор-
чества, то жизнь теряет свой смысл. Все это так. Но что же
предлагают коммунитарии? В том-то и дело, что положи-
тельная их программа очень расплывчата. Они создают
сельскохозяйственную или ремесленную общину, покидают
города, живут большими семьями, у них нет частной и да-
же личной собственности, во всем аскетическая ограничен-
ность. Все общее, все делится поровну, у всех одинаковые
нрава и одинаковые обязанности. Однако это бегство из го-
родов, от машин, от науки, от обмена денег на товары и
58
товаров на деньги напоминает детскую игру в прятки.
Спрячут голову и думают, что они укрылись. Но не ук-
рыться от общества. И коммуне нужно сбывать свою про-
дукцию, покупать сырье, инструменты, она вынуждена
вводить разделение труда, и неизбежно появляются управ-
ляющие и управляемые. Значит, общество нужно или пре-
образовать целиком, уничтожив частную собственность,
или жить в нем. Иного выхода нет. Даже доброжелатель-
но относящиеся к ксммунитариям наблюдатели вынужде-
ны признать их бессилие.
Таким образом, аскетизм, как мы видим, выступает в
различных формах. Но если он становится программой, —
он бессилен и бесплоден.
Но, как мы видели, вещи сами по себе ни хороши, ни
плохи. Отношение людей к ним — это человеческие отно-
шения. Поэтому от вещей давайте перейдем непосредствен-
но к людям и подумаем вместе: как человек живет среди
людей?
Глава вторая
ЧЕЛОВЕК СРЕДИ ЛЮДЕЙ
Дитя природы и сын человеческий
Мы с вами живые существа, иначе говоря, часть живого
природного мира. Как известно, существует много отличий
живого от неживого. И среди них — отсутствие каких-либо
потребностей в неживой природе.
Другое дело — природа живая. У любого цветка, малой
травинки, не говоря уже о мире насекомых, птиц, живот-
ных, имеются потребности особого рода. Их легко можно
проследить, особенно у тех живых существ, что живут ря-
дом с нами.
Конечно, в основе своей потребности, скажем, у собак
или лошадей те же, что у других животных: еда, питье,
укрытие от холода, продолжение рода... Однако нам подчас
кажется, что эти существа наделены многими более слож-
ными потребностями, стремлениями, даже имеющими свои
оттенки, — хотят дружить с людьми, ощущать их ласку,
слышать добрые слова.
Ряд потребностей жестко и неумолимо «прикреплен»
природой к человеку, передается по наследству, снова и
снова появляется в каждом поколении, у всех людей, где
бы они ни жили и как бы ни выглядели. Каких потребно-
стей? Да тех же, что и у животных: есть, пить, дышать,
иметь потомство... Только проявляются они у большинства
людей в особой, человеческой форме.
60
Но в первую очередь человека отличают потребности
совсем иного характера — социальные, духовные. Именно
они присущи человеку, и только ему. Потребность трудить-
ся, совершенствовать свой труд и знания, воспринимать яв-
ления искусства, общаться с природой...
Потребности людей сложны, многообразны, они как бы
образуют целую пирамиду. В основании ее лежат потреб-
ности, без которых нет самого существования рода челове-
ческого. Это биологические в своей основе, но ставшие ис-
тинно человеческими потребности в пище, одежде, жилище.
Над этим основанием громоздится целая надстройка иных
потребностей — в творческом труде, приобретении зна-
ний — в стремлении узнавать окружающий мир и самих
себя. Среди них — и потребность в достижении социаль-
ной справедливости, в самоуважении. Причем надстройка
эта растет этаж за этажом.
Потребности чисто человеческие, социальные, к сожале-
нию, природой не даны. И не передаются по наследству.
Они возникают, формируются, воспитываются. На их осно-
ве складываются интересы людей. Именно поэтому они не
присущи всем людям и бесконечно многообразны. Не все
потребности равноценны. По праву можно говорить о раз-
витых и неразвитых, о разумных и неразумных потреб-
ностях.
Несколько лет тому назад в Ленинград съехались писа-
тели из разных стран Европы. Они говорили о судьбах сво-
ей профессии, о том, что у людей нет времени читать
романы. Многие предпочитают телевидение и радио. Не при-
бавил людям времени и быстроходный транспорт. Все рас-
считано по минутам, все торопятся. Некоторые из литера-
торов даже пророчили гибель литературы под напором ки-
но и телевидения. Наши соотечественники справедливо с
ними спорили. Очереди в библиотеках, стремление купить
хорошие книги, подписаться на сочинения классиков —
даже эти черты нашей жизни разве не опровергают мрач-
ные предсказания? И вполне естественно, что разго-
вор о книгах постепенно перешел на разговор о жизни,
о людях.
Среди прочих выступил и английский писатель Гол-
динг. «Люди — звери, — сказал он, — но надо их заста-
вить понять, что они могут быть и другими».
61
Это страшно. Но писатель стремится доказать данную
мысль своими книгами. Обратимся, например, к повеет л
Голдинга «Победитель мух». Она переведена на русский
язык и напечатана в журнале «Вокруг света». События в
повести разворачиваются следующим образом. Английский
самолет, летевший над океаном, потерпел аварию и при-
землился на необитаемом острове. Случилось так, что на
острове оказались одни ребята, школьники, и никого из
взрослых. Но вот тегда-то и начинается истинная проверка
этих ребят. Чего стоит их прошлое воспитание, и каковы
они в отсутствие родителей и педагогов? Когда никто не
накажет и никто не похвалит... Вокруг — бескрайний оке-
ан, береговая линия острова — как бы граница, отделяю-
щая их не только от водной стихии, но и от всей прошлой
жизни, от того, что слышали, знали, чувствовали все пят-
надцать лет в обычных домах и школьных классах. И от
церкви, где они — тихие, умытые мальчики — пели в хоре
под умиленными взглядами пожилых дам с молитвенника-
ми в рукаЯ. Но все это где-то за невидимой чертой, здесь
же они — одни. Kai: считает Голдинг, звериная природа
человека неизбежно прорывается наружу. Вначале слабый
барьер воспитания еще сдерживал ребят, но вот постепенно
обрываются нити, связывающие с прошлым. Границей, на-
чалом этого обрыва явилось убийство беззащитного живот-
ного на острове, убийство бессмысленное. А затем... Дикий
танец, исступленные крики — и вот уже убит один из
мальчиков. Все запреты отброшены. Школьники превраща-
ются в банду убийц, и тем немногим, кто сохранил чело-
вечность, грезит смерть. Их преследуют, настигают, уби-
вают. Тихий остров становится островом жестокости.
Голдинг поясняет, что он хотел показать, как рождают-
ся фашисты, как, по его мнению, в человеке пробуждается
звериное начало. И он действительно показал, насколько
тонким оказывается слой воспитания, культуры, религиоз-
ной веры у мальчиков, выросших в условиях общества, где
жестокие нравы утверждаются постоянно. В школе, на ули-
це, на службе, в книгах, в кино. Каждый за себя, побежда-
ет сильнейший.
Но можно ли считать описанный Голдингом остров все-
общим испытательным полигоном людей? Конечно, нот.
Безусловно, в разных странах имеются и психически боль-
&2
ные, и маньяки, садисты, и просто злые
люди. Свою неполноценность они пы-
таются возместить жестокостью по от-
ношению к другим. Из таких, как пра-
вило, вырастают преступники. Людей
такого рода всегда используют враждеб-
ные народу силы. Так было в гитлеров-
ской Германии, да и на временно окку-
пированной территории в нашей стране
во время Отечественной войны. Но в
той же гитлеровской Германии никакая
жестокость и никакой страх не смогли
изменить многих людей, боровшихся
с фашистами. Эти герои-подпольщики
сохраняли в себе чувство товарищества,
готовность идти в огонь и воду за спра-
ведливое дело. В нашей стране миллио-
ны людей проявили массовый героизм.
Сколько раненых вынесли из боя, сколь-
ко детей укрыли и накормили — не со-
считать! А в блокадном Ленинграде лю-
ди постоянно поддерживали друг друга
в холодные и голодные дни и ночи.
Отвлекитесь от слов и представьте
себе на минуту громадный многомил-,
лионный город без света, без отопления,
под непрерывным обстрелом, город, в
котором счет продуктов идет на грам-
мы. И в этих условиях сохраняются
коллекции зерна, собранные в разных
странах мира, шедевры Эрмитажа,
книжные богатства Публичной библио-
теки. Никто не согревался, сжигая на-
родные книги или мебель из дворцов,
никто не пек лепешки из коллекцион-
ных зерен. Истинно человеческое в че-
ловеке не дар природы, а результат вос-
питания.
В одиночку человек не становится
человеком. По наследству не передает-
ся, подобно цвету волос или глаз, спо-
нолю
S^PiENS
63
собность трудиться, разговаривать, мыслить. От природы
получают лишь задатки речи и мышления, необходимые,
чтобы стать человеком. Но окончательное становление че-
ловеческой личности происходит именно в обществе, среди
других людей. И «Маугли» — это поэтичная сказка о
мальчике, живущем среди других людей, добрых и злых,
заботливых и безразличных, только притворившихся жи-
вотными.
Известный современный западный ученый А. Гезелл
в книге «Дети волков и человеческие дети» убедительно по-
казал, что дети, росшие вне социальной среды, не приобре-
ли человеческих качеств, даже не научились ходить, —
они так и не стали людьми.
С самого рождения каждый из нас, даже не осознавая
этого, впитывает в себя все, что происходит вокруг, в ок-
ружающей среде. Маленький мирок, в котором человек де-
лает первые шаги по жизненной дороге, — это не только
природа. Все, что мы чувствуем, знаем, умеем, — все полу-
чено нами от людей. От тех, что были до нас, и от тех,
среди которых мы выросли и живем.
В годы Отечественной войны тысячи советских мальчи-
ков, ровесников героев книги Голдинга, оказались в окку-
пированных фашистами городах и селах. Они боролись, до-
бровольно, без всякого приказа, взрывали мосты, офицер-
ские клубы. Арестованные, не выдавали друзей.
Всем людям хочется жить, избегать боли, и все же, если
человек впитал в себя определенные идеи и принципы, ес-
ли они стали его убеждением, он приходит к преодолению
страха смерти. Люди от природы ни добрые, ни злые. Они
становятся ими в мире, в котором живут. Конечно, это
нельзя понимать упрощенно, как, например, понимали лет
двести тому назад.
Французский философ XVIII века Поль Гольбах выра-
зил это убеждение особенно ясно: «Ребенок, воспитанный
среди разбойников, может стать только злодеем; если бы
он был воспитан среди добродетельных людей, то и стал
бы добродетельным человеком». Это крайность, но, конеч-
но, окружающая среда формирует человека.
Весь мир, в том числе и честные люди Соединенных
Штатов, были потрясены, узнав о зверствах американских
солдат во Вьетнаме.,
64
Не профессиональные преступники, не озверевшие поли-
цейские, а обыкновенные американские парни, вчерашние
студенты или клерки, служащие убивали невинных детей
и женщин, сжигали дома, расстреливали, как, например,
печально известный лейтенант Колли, целые деревни. Хва-
стались своими зверствами, собирали в мешки отрубленные
головы вьетнамцев — кто больше. Что же, они родились
такими, или их этому учили в маленьких тихих городках
на берегах Миссисипи или в лесах штата Вермонт? Конеч-
но, нет. С уверенностью можно сказать, что и в семьях
их не учили убивать — учили зарабатывать и копить день-
ги, делать карьеру, но все же не убивать.
Откуда же это все? Сам буржуазный мир формирует
людей по своему образу и подобию. Если безнаказанно уби-
вают президента и министров, если ежедневно из года в
год по телевидению показывают насилия и убийства, если
всей стране известно, что высокопоставленные чиновники
и сенаторы берут взятки, то что же удивительного в том,
что человек может повторить все это сам?
Буржуазная пропаганда внушает им с детства, что они,
американцы, — представители «самой богатой и цивилизо-
ванной страны», что они могут «защищать свободу» и без-
наказанно высаживаться на любом берегу, что они выше
всех народов. Один из участников вьетнамской войны пи-
шет: «Нам постоянно твердили, что вьетнамцы — это жи-
вотные, что это не люди, что мы можем, убив косоглазого,
разрезать его пополам, потому что это не человек».
В нашем обществе таких условий нет. Но ведь и у нас
есть люди, преступающие законы совести и законы госу-
дарства. Обратимся, как мы это делали и в других случаях,
к науке. Она дает зеркально-точную картину жизни.
Так, ученые-юристы, исследуя преступность среди под-
ростков (а она в нашей стране в несколько раз ниже, чем
в США и других капиталистических странах), пришли к
интересным наблюдениям. Оказалось, что преступность
среди подростков, которые не работают и не учатся,
в двадцать четыре раза выше, чем среди школьни-
ков. Кроме того, ученые выявили, что большинство юных
нарушителей закона никогда в жизни не были в театре, не
слушали музыку на концерте, почти ничего не читали. Они
росли в одиночку среди себе подобных.
3 Наследники добра
65
Конечно, люди не преодолели — и не преодолеют ни-
когда — всего, что связывает их с природой. А природа
определяет многое. Например, волю, темперамент, способ-
ности, характер реакции на окружающее. Люди различают-
ся по природным задаткам — они могут быть горячими и
хладнокровными, вспыльчивыми и сдержанными, с реак-
цией мгновенной и заторможенной. И эти задатки средой,
воспитанием могут быть направлены в самые различные
стороны. И здесь особую роль играет самое ближайшее ок-
ружение человека.
Ведь человек, как говорит наука, биологически изме-
нился незначительно с тех пор, как сложился его современ-
ный тип. А какой прогресс в технике, социальной жизни,
культуре достигнут за это время? Очевидно, что этот про-
гресс, пишет известный советский генетик академик Дуби-
нин, обязан не изменениям генетических особенностей, а
чему-то другому. И здесь ведущая роль принадлежит со-
циальному наследованию. Обратим внимание на это выра-
жение: социальное наследование. В нем заложен глубокий
смысл.
Как же оно осуществляется, это социальное наследова-
ние, то есть усвоение знаний, принципов, требований, идеа-
лов, которые были выработаны в обществе?
Есть в социологии такие понятия — общественная среда
и микросреда. Эти понятия обозначают явления сходные,
но отличающиеся по своим масштабам.
Всякая среда формирует человека. Он ведь живет не в
безвоздушном пространстве, не в вакууме, а среди людей.
Люди, окружающие меня, — это и мой сосед по дому, и
товарищ по работе, и мой брат. Но если задуматься, то
к числу окружающих меня людей надо отнести и многих,
с кем я не знаком, но с кем живу в одном городе, в одной
стране, с кем мы делаем общее дело. Особенно если у нас
общие интересы в области техники или искусства. У нас
много общего, мы влияем друг на друга, хотя и не знако-
мы между собой.
Большинству из нас лично йе знакомы космонавты, по-
лярные капитаны или знаменитые конструкторы, но кто
может сказать, что их сила воли, настойчивость, энергия
не оказывают влияния на нас? То же можно сказать и
о лучших из спортсменов, которые проявляют колоссаль-
66
ную волю и выдержку, защищая в соревнованиях, особен-
но когда это происходит вдали от Родины, спортивную
честь нашей страны.
К общественной среде социологи относят государство,
то есть весь разветвленный аппарат управления; разные
классы; имеющиеся в стране различные нации; учебные
заведения, в которых учатся люди; газеты, радио, телеви-
дение, то есть средства массовых коммуникаций.
Но каждый отдельный человек связан, конечно, не
только со всей этой гигантской общественной средой. Он
ведь живет среди ограниченного круга людей, среди их не-
большой части. Вот это-то ближайшее окружение человека
и называют микросредой. В школе — класс, в институте—
студенческая группа, на заводе — бригада, участок, цех,
в научном учреждении — лаборатория, сектор, в армии —
отделение, взвод, батарея, эскадрилья, где два года вместе
служат солдаты. Одно из главных мест в микросреде при-
надлежит семье.
Социологи провели такой опыт: они раздали анкеты
более чем тысяче молодых людей. Такой опрос можно счи-
тать вполне достоверным, представительным. В анкете бы-
ли названы двенадцать разных факторов, которые влияют
на развитие человека. Из них нужно было выбрать один,
для того чтобы ответить на вопрос: «Что из нижеперечис-
ленного повлияло на формирование твоего характера боль-
ше всего?» Когда подсчитали, выявилась такая картина.
Из всех опрошенных ответили: семья — 63%, литература—
38%, педагоги — 20%, школьные товарищи — 29%, комсо-
мольские огранизации — 27%, отечественные кинофиль-
мы — 26%, коллектив, в котором человек работает, — 21%,
зарубежные кинофильмы — 12%, армия — 11%, товарищи
по двору — 8%, соседи — 2%. Значит, как бы ни были инте-
ресны и важны встречи с друзьями, дворовые компании,
собрания в школе или на работе, все-таки главное — это
семья и чтение. Не кино, не телевидение, не радио — как
бы они ни были важны.
Многие люди, выросшие в условиях буржуазного мира,
часто удивляются, почему в странах социализма человек
во многом другой. Люди в этих странах помогают друг дру-
гу, они сплочены, они добровольно едут работать на Север
или на Дальний Восток в заведомо тяжелые условия, они
з*
67
лишены чувства страха перед будущим. У большинства из
них, как правило, нет замкнутости, обособленности, взаим-
ного недоверия. Конечно, нельзя сказать, что такие каче-
ства уже присущи всем. Но они преобладают. Откуда эти
черты? Не из природы же, ведь она повсюду одинакова.
Вот здесь-то и выходят на первый план факторы обще-
ственной среды и микросреды. Целые поколения выросли
в условиях, когда заботы о человеческом существовании
взяло на себя общество, государство — работу дадут,
учиться можно бесплатно, еще стипендию будут платить,
в пионерлагерь, в дом отдыха отправят.
Простого и главного чувства уверенности в поддержке
государства и общества не знает и не может знать человек
буржуазного мира.
А если говорить об одном из главных элементов сре-
ды — о чтении книг, — то здесь также очевидна непрохо-
димая грань. Мы свободны от литературы, которая пропо-
ведует насилие, убийство, ложь, неравенство народов.
Так давайте не будем забывать о том, что заботиться
о чистоте духовной, нравственной атмосферы не менее
важно, чем охранять живую природу или бороться с за-
грязнением океана.
* * *
Довольно часто, хотя мы и живем среди других людей,
нам приходится принимать решения самостоятельно — бы-
стро определять, как действовать, что сказать, как посту-
пить. Безусловно, самые важные дела у нас всегда обсуж-
даются коллективно, и все же чаще всего решение прини-
мает именно отдельный человек. Он — даже среди других
людей, наделенных такими же, как он, правами, — должен
ясно сказать «да» или «нет».
Решение выбирает не только полководец или руководи-
тель стройки, но и врач, преподаватель, рабочий, инже-
нер... Можно сказать, что каждый из нас принимает реше-
ния тысячекратно.
Конечно, человека с детства воспитывают — в семье,
детском саду, в школе. За воспитание юного человека спра-
шивают с воспитателя, учителя, директора школы. Им го-
ворят: «Ваши ученики плохо себя вели в театре или на
68
улице, они мешали другим слушать концерт, они включа-
ли магнитофон, когда все соседи уже спали, они не возвра-
щают книгу в библиотеку, они грубы со старшими, они...»
Действительно, задача педагога — объяснить ребятам, что
значит быть человеком. Но «делает» им себя каждый
прежде всего сам. Почему пятнадцатилетний человек
не считается с окружающими, груб, мешает людям
отдыхать или работать? Ведь он знает — не может
не знать! — как нужно поступать. Значит, есть у него
выбор.
Можно даже сказать так: ребенок становится челове-
ком в полном смысле слова, когда он не просто и не толь-
ко делает то, что ему велят, или то, к чему он привык,
или то, к чему тянется инстинктивно, от природы — ест,
пьет, спит, — он становится человеком, когда может ре-
шать.
Все вы, видимо, читали повесть Василия Быкова «Обе-
лиск».
...Во время фашистской оккупации Белоруссии карате-
ли схватили нескольких школьников и объявили, что от-
пустят их, если к ним добровольно явится их учитель Мо-
роз. А учитель был в партизанском отряде. И он пришел
к немцам. Пришел, так как не мог поступить ийаче. Ведь
ему верили ученики, они ждали, надеялись. Он не мог дать
им умереть, потерять веру в людей. Учитель Мороз погиба-
ет. Многие осуждали его поступок, даже после войны его
имени не было на обелиске: «Разве он убил хоть одного
фашиста?». Но Мороз сделал не меньше. Своим выбором
подтвердил правоту тех слов, которые всю жизнь говорил
ученикам. Это был поистине свободный выбор.
Таких возможностей выбора Великая Отечественная
война предоставила людям немало. Те, кто имел право
учиться или уехать в далекий тыл, шли добровольно на
фронт. Это был тоже свободный выбор.
А в наши дни? Задумаемся, какой нужно иметь харак-
тер, чувство долга, чтобы, будучи пожилым человеком,
полковником в отставке и имея неплохую пенсию, добро-
вольно пойти на завод, да не просто рабочим, а учеником
слесаря. И не только стать образцовым рабочим, но —
главное — создать бригаду из числа молодых парней с не-
легкой судьбой, помочь им встать на ноги.
69
Это не персонаж фильма или повести — это полковник
пограничник Степан Степанович Витченко, пришедший на
ленинградский завод «Электросила». Его нравственный вы-
бор был настоящим подвигом, и скольких людей он заста-
вил задуматься над своей жизнью!
Оглянемся вокруг себя — ведь многие люди принимают
решения далеко не простые, не укладывающиеся сразу в
привычные рамки. Многие из этих решений иногда кажут-
ся неожиданными настолько, что некоторые из окружаю-
щих начинают искать в них какой-то скрытый смысл.
Тысячи парней, окончив среднюю школу, добровольно
едут на далекую сибирскую стройку, на БАМ, в Якутию.
Может быть, они хотят посмотреть мир? Или за короткое
время получить немалые деньги? Задумаемся. Многие их
сверстники недоумевают, в особенности, когда речь идет о
москвичах, ленинградцах, киевлянах. Удивляются, часто
не высказывая своих мыслей вслух, как можно променять
большой город, институт, уютную квартиру на времен-
ное жилье, бураны, морозные ночи. Но видимо, не все
можно мерить короткой меркой комнатного здравого
смысла.
Не будем говорить громких слов про романтику даль-
них дорог. Об этом уже сложено достаточно песен. Но раз-
ве не заманчиво почувствовать себя настоящим мужчиной,
живущим самостоятельно? Почувствовать себя нужным,
работающим, независимым человеком, который делает де-
ло — прорубает просеки, укладывает бетон в тело плоти-
ны, строит дома на отвоеванной у тайги земле? Почувство-
вать себя полноправным участником большого народного
дела? И кроме того — встать на ноги, стать независимым
материально. И в этом вовсе нет ничего плохого. С каких-
то пор сложилось странное отношение к разговору о день-
гах, о заработке. Почему? Разве есть что-нибудь зазорное
в том, что человек получает деньги за свой труд или стре-
мится, работая лучше и больше, получить больше денег?
Конечно, нет! Наоборот. Если старшие школьники разно-
сят телеграммы и письма или работают часть каникул в
мастерских или на складах, то такой труд говорит о само-
стоятельности, о пришедшей зрелости. Это куда достойнее,
чем, будучи здоровым парнем, брать у матери деньги, что-
бы сходить со своей одноклассницей в кино.
70
В Соединенных Штатах есть жесткий неписаный закон,
житейский принцип в большинстве семей — давать ребя-
там очень ограниченную сумму на карманные расходы,
причем с точным расчетом на неделю. Учись укладывать-
ся — больше не дадут. Практицизм в условиях Америки
приобретает и уродливые формы — например, излишнюю
расчетливость, когда ребята младших классов подчас про-
дают своим же товарищам конфеты и бутерброды по повы-
шенной цене. Но здоровое отношение к честному заработку
никак не заслуживает осуждения.
Молодой человек, едущий на далекую стройку, быстрее
узнает жизнь со всеми ее радостями и теневыми сторонами,
быстрее освобождается от книжных и наивных представле-
ний о мире, лучше узнает людей. Что и говорить, нелегко
сломать привычный быт, преодолеть удивленные вопросы
соседей и товарищей, но ни с чем не сравнится ощущение
вольной жизни. Истинная свобода и означает возможность
разумных решений, добровольно принятых человеком. Ведь
нельзя же в самом деле считать свободой полный произвол
в поступках, действиях, когда пренебрегают интересами
других людей.
Человек, сделавший выбор, добившийся осуществления
своих планов, совпадающих с интересами общества, по-
настоящему счастлив. Хорошо об этом сказал известный
строитель-сварщик, дважды Герой Социалистического
Труда Улесов: «Я очень счастливый. Судьба моя неотдели-
ма от Советской власти, немыслима без нее. Она дала си-
роте, неграмотному подпаску (отец мой был в коннице Бу-
денного, умер после ранения) обрести любимое дело, создать
на земле три моря и привести море к родному хутору.
Я положил первый шов в основание здания Цимлянской
ГЭС, и мне выпало счастье приваривать знамена, венчав-
шие его. Я хорошо помню тот день. Я смотрел сверху на
залитую солнцем Цимлянскую электростанцию и думал:
«Где он, мой труд? Кто его видит? Ведь миллионы швов,
которыми мы, электросварщики, крепим арматуру, навеки
залиты бетоном. Ощутят ли те, кто придет сюда, сколько
труда было нами вложено?». И вдруг понял: что ж из то-
го, что ушло от взоров людей каждое из миллионов чело-
веческих усилий, — будет вечно стоять наша красавица
гидростанция...»
71
Можно заметить, что такой ход мыслей вообще характе-
рен для людей, сознающих цену своего труда, — будь то
поэт, или рабочий, создавший плотину — памятник своего
века. Каждый из них сделал свободный выбор.
В нашем обществе условия для роста и развития чело-
веческой личности одни для всех. Что бы ни говорили о си-
ле обстоятельств, трудных условиях, подчас неблагоприят-
ной среде, все же главное зависит от нашего собственного
выбора.
Конечно, есть внешние силы, которые отдельный чело-
век преодолеть не может. Но вот жизненную позицию че-
ловека, его отношение к своему положению стоит оцени-
вать. Можно быть и на свободе рабом в душе, боязливым
и подавленным. А можно сохранять силу и свободу духа,
находясь в условиях самых устрашающих. Вот какую гра-
дацию этих состояний в зависимости от личной оценки и
самооценки дал В. И. Ленин: «Раб», сознающий свое раб-
ское положение и борющийся против него, есть революцио-
нер. Раб, не сознающий своего рабства и прозябающий в
молчаливой бессознательной и бессловесной рабской жиз-
ни, есть просто раб. Раб, у которого слюнки текут, когда
он самодовольно описывает прелести рабской жизни и вос-
торгается добрым и хорошим господином, есть холоп,
хам...»
Это относится ко всем временам. Можно быть рабом не
только в буквальном смысле — вещью у господина, но ра-
бом своей лени, своих дурных привычек, своей безынициа-
тивности.
Современная наука признает, что от прошлых поколе-
ний могут передаваться темперамент и характер, воля и
интеллектуальные особенности. Но генов добра или зла не
существует. Ни честность, ни способность к самопожертво-
ванию, ни склонность к преступности по наследству не пе-
редаются и не воспринимаются. В одних и тех же условиях
разные люди ведут себя по-разному. Дело в том, что пове-
дение человека определяется характером, типом, особенно-
стями его личности.
Один известный современный психолог писал: «Человек
есть личность в силу того, что он сознательно определяет
свое отношение к окружающему».
Сознательно определяет — в этом все дело.
72
Поэтому не вправе человек перекладывать на других
ответственность за свои поступки или преступления. Он вы-
бирает сам, плохо ли, хорошо ли, но сам. Выбирает товари-
щей, стиль жизни, выбирает занятие по душе. В одних и
тех же условиях выбор этот может быть совершенно раз-
личным. Такой личный выбор происходил и происходит в
человеческом обществе всегда, непрерывно. И в этом прояв-
ляется тот великий факт, что человек не просто дитя при-
роды, он — часть общества и его творец, создатель.
Связь времен
В мудрой сказке английского писателя Льюиса Кэрролла
«Алиса в стране чудес» рассказывается о многих странных
вещах, происходящих в мире, который, казалось бы, совсем
рядом, рукой подать, и в то же время это совсем другой
мир. В этом непонятном мире среди других его обитателей
были Очумелый Заяц и Шляпа. Они жадно ели и пили.
Уничтожали одну чашку чая за другой, одну, вторую,
третью, попутно печенье, и так без конца. Казалось бы, на-
до остановиться и подумать о том, что будет, когда останется
всего лишь одна чашка чая и одна порция печенья. Но об
этом они не думали — жили настоящим мгновением; что
будет, когда все кончится, их не интересовало.
73
Но Заяц и Шляпа представляли (хотя и не думали
об этом) не только самих себя. Ведь многие реальные лю-
ди — да что там люди — целые группы людей, даже це-
лые классы! — бездумно поглощали не только жалкие пор-
ции чая с печеньем. Подобно чудовищным великанам из
старинных сказок, они уничтожали тысячи караваев хлеба,
целые стада баранов и быков. Они истребляли леса и луга,
не задумываясь, как же человечество будет жить дальше.
«После меня хоть потоп» — эти слова приписывают фран-
цузскому королю Людовику XV. Но вообще эти слова
могли бы повторить тысячи и тысячи людей, живших и до
Людовика и после него. Бездумный паразитизм, безраз-
личие к предкам и потомкам — вообще характерные
черты общества, боящегося будущего, не думающего
о нем.
Но от связи времен никуда не уйти.
На деле ни один человек не может быть оторван ни от
современников, ни от прежде живших поколений, ни от бу-
дущего. Это особенность именно человеческая. Как бы ни
были умны дельфины, собаки, обезьяны, — они не способ-
ны передавать накопленный поколениями опыт. Ведь опыт
прошлого передается через язык и письменность, через ору-
дия труда. Иначе говоря, созданная людьми культура и
служит связью времен, основой основ истории. Каждое по-
коление не начинает жить сначала. Человек, родившийся
сегодня или сто лет тому назад, не открывает огня, не изо-
бретает колеса, его не озаряют законы Ньютона и Менде-
леева. Они уже открыты и передаются новым поколени-
ям, чтобы те могли двигаться дальше. Как же это проис-
ходит?
Все вы знаете слово «репродукция». Так называют, на-
пример, напечатанные, размноженные копии картины или
рисунка. Мы говорим о цветных репродукциях, например,
картины В. Д. Поленова «Московский дворик» или иллюст-
раций Густава Доре к «Дон Кихоту». Но слово репродук-
ция употребляется и в другом смысле. Им обозначают вся-
кое повторение прежних образцов. Например, композитор
написал или народ сложил какую-либо песню. Ну, скажем,
«Хотят ли русские войны» или «Из-за острова на стре-
жень». Сколько раз их пели и поют — не сосчитать. И за
столом, и в туристском автобусе, и со сцены клуба или кон-
74
цертного зала, и просто так — в комнате. Каждый поет
по-своему — тихо или громко, протяжно, напевно или бра-
вурно, уверенно. Но как бы ни различались эти манеры
исполнения, все же никто не выступит за рамки мелодии.
Иначе... Иначе это просто будет другая песня. Значит, речь
идет здесь о репродукции, о тысячах копий, пусть с много-
численными отклонениями, но все же о копиях, о репро-
дукции песни. Точно так же обстоит дело с танцами. Есть
сотни видов танцев: и вальс, и полька, и барыня, и румба,
и танго, и шейк, и твист, и летка-енка, и много-много дру-
гих. Каждая пара танцует их по-своему. То есть происхо-
дит репродукция танца. Тысячи и тысячи отклонений не
изменяют главного рисунка и ритма каждого танца. На-
оборот, отклонения эти лишь подчеркивают преемствен-
ность в главном.
То же происходит и во всех явлениях жизни человече-
ского общества. Главное в этих явлениях, самое значи-
тельное обязательно сохраняется, повторяется, репро-
дуцируется. Например, живая речь людей. В письменном
языке репродукция носит простой, жесткий характер: пока
не меняются нормы орфографии, все пишут совершенно
одинаково. Индивидуальные отклонения недопустимы.
А если не употреблять ученых слов, то можно сказать, что
грамматические ошибки — это не что иное, как отклоне-
ния. В речи же устной, живой эти отклонения неизбежны.
Ведь люди слышат вокруг себя разную речь со своими осо-
бенностями — одни живут на севере, и там свой говор, дру-
гие на юге — и там тоже свой, особенный.
Это может показаться странным — ведь русский язык
повсюду один: машина всегда машина, корова всегда коро-
ва, город всегда город. В письме действительно так, а в раз-
говорной речи нет. Одни подчеркивают «о» всюду, где есть
этот звук. Другие же заменяют его на «а». Одни произносят
«г» твердо, жестко, другие мягко, почти как «х». Сколько
слов в русском языке, сколько людей их произносит и
сколько лет! Трудно даже представить себе то немыслимое,
фантастическое число, которое получится, если перемно-
жить эти величины. Однако русская речь звучит вот уже
много столетий, и все эти отклонения не мешают репродук-
ции. От поколения к поколению передаются традиции род-
ного языка, его незыблемая основа.
75
И в орудиях труда проявляется тот же самый закон.
Когда археологи на местах экспедиций вскрывают од^н
слой земли за другим, просеивают каждую ее горстку, то на-
ходят орудия труда разных времен, удивительно похожие
друг на друга. Неужели у людей не хватало времени де-
лать разные топоры и плуги? Конечно, времени хватало.
Ведь до сих пор нас поражают своими неповторимыми узо-
рами старинные кружева или резные наличники, роспи-
си на тканях. И все же общая основа передается, вос-
производится, репродуцируется. Это не просто мерт-
вые узоры или вещи — это передача чувств и мыслей
людей.
Связь времен, непрерывную эстафету истории особенно
чувствуешь, когда соприкасаешься со знаками великих
событий.
...В городе на Неве, носящем имя Ленина, мест, связан-
ных с жизнью вождя, несколько сотен. Здесь и всему миру
известный Смольный, и маленький, неприметный домик
в переулке Ильича, где в конце прошлого века жил при-
ехавший в Петербург молодой помощник присяжного по-
веренного Владимир Ульянов.
Несколько лет тому назад я посетил Цюрих. В его ста-
рых кварталах, в лабиринте узких улиц должна была быть
Шпигельгассе. В доме № 14 по этой улице находилась по-
следняя квартира, в которой жил Ленин перед отъездом в
Россию. Туда я и направился.
Тесные проходы между трех- четырехэтажными домами
расчерчены на квадратики — в мелкую клетку — переплеты
окон, герань на подоконниках.
Вот одна мемориальная доска: «Здесь в XVHI веке жил
Песталоцци — великий педагог», вот другая: «Здесь
в 1837 году умер поэт Карл Бюхнер». Улочки перемежают-
ся крошечными, прямо игрушечными площадями, с фон-
танами посредине. Наверно, здесь все так же было и сто,
и сто пятьдесят, и двести пятьдесят лет назад. Лишь от-
дельные штрихи напоминают о второй половине XX века—
телевизионные антенны, неоновые трубки, обводящие ста-
ринный медный крендель над булочной, автомат, в котором
можно купить пачку сигарет.
А вот и Шпигельгассе — такие же узкие и высокие, как
декорации, дома, вывески: «Кафе Лео», «Торговля дровами
76
и углем». Таких домов, наверное, сотни в старом Цюрихе:
дверь на лестницу заперта, и внизу звонки в квартиры всех
этажей, рядом маленький ресторанчик с экзотическим на-
званием «Тамтам» и изображениями африканских масок.
Дом № 14 — обычный дом в старом квартале западно-
европейского города. Вовсе не экспонат, просто дом. Когда
смотришь на него, то как бы видишь невидимое — то, что
связано с человеком, жившим в этом доме несколько деся-
тилетий тому назад.
Краткая памятная доска: «Здесь жил с 21 февраля
1916 года по 2 апреля 1917 года Ленин, вождь русской ре-
волюции» — не скажет всего. Память ума и память сердца
дополнят надпись. Воображение дорисует удивительную
связь пространства и времени, восстановит цепочку собы-
тий — первое звено которых здесь, на тихой Шпигельгас-
се, а другие — на площади у Финляндского вокзала. Связь
времен все прочнее и прочнее. Прав был Маршак, говоря:
Все то, чего коснется человек,
Приобретает нечто человечье.
Вот этот дом, нам прослуживший век,
Почти умеет пользоваться речью...
Но если дом может разговаривать, рассказывать о себе,
мы тем более должны уметь слушать, точнее, вслушиваться
в точный смысл вещей, домов, улиц, столов, старых книг
и картин.
Однако сохранение знаков прошлого дело не простое.
Особенно в нашем меняющемся мире.
Один из законов развития современного общества —
непрерывная и все возрастающая урбанизация, то есть рост
городов, переселение большей части населения в города.
Заметим попутно (вот еще одно подтверждение связи
времен), что слово «урбанизация», как и многие другие в
современных языках, латинских корней. В древнем мире
было такое выражение «урби эт орби» — то есть «горо-
ду и миру». Обратим внимание, что и второе слово
тоже живет, корень дал ростки, и, говоря «орбита»,
мы каждый раз возвращаемся к истокам нашей цивили-
зации.
Так вот, перед войной в нашей стране в городах жила
всего лишь одна треть населения, лет восемь—десять тому
77
ПОСЛЕ
/ИЕН.Я
ХОТЬ
ПОТОП
назад — уже больше половины. А к
концу нашего столетия, то есть лет че-
рез двадцать, видимо, уже четыре пя-
тых жителей нашей страны переселятся
в города. Переселение в города идет
разными путями. Молодежь едет учить-
ся в городские учебные заведения —
производственно-технические училища,
техникумы, институты. Юноши, отслу-
жив в армии, стремятся работать в го-
родах. Многие парни и девушки из де-
ревень и сел едут на стройки, на заво-
ды в город. Это процесс, который искус-
ственно не остановишь. Регулировать
его можно, а вот остановить нельзя.
Переселение в города — дело слож-
ное. Миллионы людей разрывают с при-
вычным, веками сложившимся бытом.
Ведь в селе или в рабочем поселке силь-
ны соседские и родственные связи. Вы
на виду, каждый человек все знает о
других.
А вот в городе многое меняется.
Друзья и знакомые, как правило, нахо-
дятся в разных концах большого горо-
да. Ведь люди тянутся друг к другу не
по принципу удобства ходить в гости.
Тяготение здесь другого рода: людям,
которых связывают общие интересы,
есть о чем поговорить, поспорить, они
нуждаются друг в друге. И такие связи
людей в городах подобны густой сети.
Есть ядро — близкие друзья, есть про-
сто хорошие знакомые, есть товарищи
по учению или работе, есть родственни-
ки. Общение со всеми ими неодинаково.
Собрать всех невозможно. Не только
потому, что городские квартиры невели-
ки, но и потому, что это просто разные
люди и с ними лучше встречаться по-
рознь. Живущий в городе человек не
?8
может со всеми быть равное время и одинаково внима-
телен. Чудесный сельский обычай — поздороваться со
встречным, расспросить, поговорить — в городе попросту
неприменим.
Социологи подсказали, что в деревне человек в среднем
встречает за день самое большее тридцать — сорок человек,
а в городе — до десяти тысяч. Попробуйте поздороваться
и поговорить с каждым!
Город неизбежно перемешивает людей, ослабляет род-
ственные и соседские связи. Это может восхищать или вы
зывать негодование, но это закономерность.
Как же сохранить связь людей и времен, чтобы каждый
не превратился в одиночку, живущего подобно улитке в
своей раковине?
Прежде всего — задуматься об этой связи.
Без нее человек отрывается от корней своих.
Вот несколько житейских случаев. Они единичны.
Но ведь за каждым, пусть даже отдельным и, казалось бы.
случайным явлением, стоит определенный настрой
людей.
Однажды в Волгоград приехали из разных городов груп-
пы юных спортсменов-фигуристов. Они должны были со-
ревноваться на первенство среди своих клубов. Можно по-
нять их радость и гордость: как хорошо некоторое время
побыть без родительской и школьной опеки, пожить в свет-
лой современной гостинице, ездить на тренировку в ма-
леньком блестящем автобусе; не торопясь сбрасывать
плащ, чувствовать себя настоящими спортсменами между-
народного класса! Жаль, что нет телевизионных камер и
в родном городе не увидят блестящего каскада прыжков на
фоне крупных букв торговой рекламы... Но вот вечером
к одному из спортсменов, занимающему двухместный но-
мер, постучался пожилой человек и попросил разрешения
переночевать. Гостиница была переполнена, и лишь одно-
единственное место в номере юноши свободно. Админист-
рация гостиницы не возражала. Пожилой человек не стал
объяснять, что был ранен в этих краях, он просто напом-
нил, что там, где сейчас стоит эта современная гостиница,
когда-то находилась землянка их батальона.
Но дверь в номер так и не открылась... Когда я узнал
об этой истории, мне стало жаль юного фигуриста.
79
Никто, видимо, никогда не объяснил, не рассказал ему,
не помог понять, что есть и другие ценности кроме еды,
питья, красивой одежды.
Что вокруг живут другие люди.
Что, если хочешь оставаться человеком в полном смыс-
ле этого слова, нельзя забывать о тех, кто жил до тебя и
живет рядом с тобой.
Здесь же, в Волгограде, есть средняя школа № 34. Сле-
допыты этой школы создали музей гвардейской стрелковой
дивизии, которая располагалась на переднем крае Сталин-
градской обороны, на том месте, где теперь стоит эта шко-
ла. Ребята разыскали адреса почти двухсот ветеранов
дивизии, сохранили память о погибших, написали
письма их родным. Следопытам пишут со всех концов
страны.
Вот письмо одного военного врача:
«Прислушайтесь, дорогие юные друзья, к зимнему вет-
ру в районе вашей школы, и вы услышите много печальных
звуков: стоны раненых, шепот умирающих.
Вы услышите слова команды, поднимающей солдат
в атаку. И все это под треск автоматных и пулеметных
очередей, грохот разрывов гранат, мин, снарядов,
авиабомб.
Все это можно увидеть, все это можно услышать.
Но для этого нужно всегда помнить, что это было и бы-
ло совсем недавно».
Или другое письмо:
«Огромное спасибо следопытам вашей школы за то, что
они выполнили мою просьбу. Теперь я знаю, что имя моего
брата не забыто и увековечено в памятных списках защит-
ников волжской твердыни и можно приехать, почтить его
память».
Верность и доброта не исчезают в нашем обществе.
И каждый год звучит торжественная клятва:
«Мы, учащиеся и учителя средней школы № 34 города
Волгограда, расположенной в районе боев 39-й гвардейской
дивизии, клянемся быть достойными героев Великой Оте-
чественной войны...»
Юный фигурист оказался одиночкой...
...А вот еще один из того же разряда не помнящих род-
ства. Бодрый лыжник, он вышел из леса на окраину город-
80
ка. Снял лыжи, они чуть заледенели на морозе, покрылись
бугристой коркой. Начал сбивать эту корку, но увидел впе-
реди огонь. Подошел поближе. Да это братские могилы, а
посредине вечный огонь. Оглянулся — никого нет, почему
бы не подержать лыжи над ним. Как, как ему объяснить,
что это ВЕЧНЫЙ ОГОНЬ. Что не может человек хватать
все, что лежит вокруг, пользоваться всем без разбора —
лишь бы было удобно.
Все эти эпизоды не выдуманы, о каждом из них крат-
ко сообщали наши газеты. Они уродливы. Тем более
о них следует говорить, чтобы они никогда не повто-
рились.
Что же общего во всех этих случаях?
Нравственная глухота и слепота людей, для которых
все измеряется непосредственной пользой для себя.
А прошлое народа, его история, его традиции — пустой
звук, слова.
Почему бы и не прогреть лыжи у Вечного Огня?
Дело в том, что история вовсе не что-то далекое, без-
различное нам. Она — ив нас самих, часть наших мыслей,
всего нашего существа. Без чувства истории человек не мо-
жет быть полноценным, он неизбежно становится ограни-
ченным. Чувство это связывает нас с другими людьми, с
прошлым и настоящим.
Когда-то Пушкин говорил, что пренебрежение к истории
своего народа — это варварство, невежество.
Данное невежество не преодолевается знанием. Поэто-
му чувство истории — не врожденное. Каждый может вы-
растить его в себе, выработать. И дело, наверное, не
в том, чтобы знать назубок, когда какое событие в истории
произошло.
Главное — стремиться видеть, понять, почувствовать
движение времени, запечатленное в каждом человеке и
в каждой вещи, человеком сделанной. Тогда сразу расши-
рится горизонт нашего видения, мир станет многоцветным
и объемным, живым и значительным.
Учиться истории надо всю жизнь...
81
/А
Винтик или микрокосм?
Как же понять и оценить отдельного человека? На первый
взгляд, кажется, что биология может это сделать, ведь че-
ловек — живое существо. И значит, все законы биологии
следует применять для объяснения жизни отдельного чело-
века и всего человечества. И все же... Невозможно пол-
ностью уложить человека в рамки природы. Его нельзя вы-
рвать из общества, из коллектива, из группы людей. А ведь
путь к пониманию этой сущности человека как части об-
щества был непростым.
Многие века и даже тысячелетия люди стремились по-
нять друг друга по аналогии с другими живыми существа-
ми или даже неодушевленными предметами. Мыслители
Древней Греции Платон и Аристотель не считали рабов
людьми и были по-настоящему убеждены в этом. Один из
них считал рабов «породой зверей», другой — «говорящими
орудиями».
Прошло целых полторы тысячи лет, и уже в средние ве-
ка философ Фома Аквинский продолжал утверждать, что
«раб — орудие своего хозяина». Когда во времена Великих
географических открытий европейские завоеватели высади-
лись на берегах Африки и Америки, они столкнулись с ту-
земцами — существами, в их глазах явно неравноценными.
Но даже когда прогремели буржуазные революции и зазву-
чали слова о равенстве и братстве всех людей, рабочие
фактически продолжали оставаться придатком машины.
Один простой факт заменяет тысячи слов. Представьте
себе: в 1802 году в Англии был принят закон, который
82
ограничивал труд детей на фабриках двенадцатью часами.
Нужно вдуматься в эту цифру. До этого года дети — одно-
летки современных второклассников и третьеклассников —
работали больше двенадцати часов в сутки. Например, с
пяти утра до шести вечера. И так каждый день. Человек
попросту превращался в машину... Удивительно ли, что
средняя продолжительность жизни в Европе, за счет высо-
кой детской смертности, составляла 25—30, а в дореволю-
ционной России 35 лет.
Казалось бы, эти времена остались далеко позади, но и
в наши дни из четырех миллиардов людей, живущих на
Земле, семьсот восемьдесят миллионов не умеют читать и
писать. Насколько ограничен в своих возможностях чело-
век, отрезанный от колоссального мира прошлой и совре-
менной культуры! Ни транзисторный приемник, который
слушают неграмотные батраки на бразильских плантациях,
ни проповеди священников-миссионеров, добравшихся до
отдаленных африканских деревень, не заменят мира книг.
Капиталистический строй обрекает миллионы людей на
темноту, защитники же этого строя объявляют ни в чем не
повинных людей неполноценными, дикими, неспособными.
Спор о человеке — это не отвлеченный спор мудрецов,
это поле борьбы. Человека сравнивали с животным, с ору-
дием, с машиной. Так, еще в XVIII веке появилась книга
французского врача и мыслителя Ламетри — «Человек-
машина». Весь человеческий организм в ней рассматривал-
ся как механический агрегат — сумма рычагов, сцеплений,
сообщающихся сосудов... Каждый орган уподоблялся опре-
деленной детали сложной машины. Конечно, некоторое
сходство между человеческим телом и машиной есть, но
все здесь гораздо сложнее, чем это наивно представляет се-
бе Ламетри. Почему человек поступает так или иначе, по-
чему люди сближаются или расходятся, воюют, борются,
трудятся? Законы механики едины, но как бесконечно раз-
нообразны люди! Нет, одной механикой здесь ничего не
объяснишь...
Так же как и кибернетикой, тоже имеющей дело с ма-
шинами, но более сложными, тонкими. Конечно, для более
наглядного, зримого представления о человеке ученые об-
ращались к примерам из живой и неживой природы.
Английский философ Джон Локк сравнивал сознание
83
родившегося человека с чистой доской, на которую природа
наносит письмена — один знак за другим, и так всю жизнь.
Французский философ Дени Дидро говорил, что человек
подобен музыкальному инструменту — фортепьяно, — из-
дающему звуки лишь после удара руками по черно-белым
клавишам. Так же и человек — чувства и мысли не воз-
никают у него сами по себе, без воздействия внешнего
мира.
А в современном капиталистическом обществе появляет-
ся тип человека, который американский ученый Рисмэн
точно определяет как «человек-локатор». Ведь как действу-
ет локатор? Он все время вращается и отражает, ловит, ло-
вит звуки, откуда бы те ни неслись. В этом смысл и цель
этого созданного людьми прибора. Но хуже, если сам чело-
век превращается в локатор. И тогда не личные склонности,
не нравственные убеждения, не внутренние принципы, а
только внешние воздействия определяют жизнь человека.
Все говорят о футболе — и я тоже, смотрят фигурное ка-
тание — ия буду. Мне неинтересно, но как все, так и я.
Главное в «человеке-локаторе» — полная внутренняя без-
ответственность, — только оглядываться, только уловить
звук, делать все, как все. Такое явление называется кон-
формизмом. Конформизм — это приспособление человека
к определенной группе. Не внутреннее убежденное согла-
сие, а прежде всего боязнь остаться в одиночестве, в изоля-
ции, боязнь обособленности. И человек — верит или не
верит, согласен или не согласен — повторяет слова, лозун-
ги, одевается и проводит время как другие, «как все» —
лишь бы не выделяться из толпы. Это стадное чувство не
является, конечно, врожденным, оно вырабатывается в оп-
ределенных условиях.
Буржуазному миру нужны такие люди, они будут по-
слушно делать все, что им прикажут. Не рассуждая, не раз-
думывая.
Уже много лет прошло со времен второй мировой вой-
ны. Но опыт ее, уроки ее до сих пор необычайно важны*
Гитлеровцам удалось превратить миллионы людей в по-
слушных исполнителей своих безумных планов. И это
стремление отучить людей думать самостоятельно харак-
терно для буржуазного мира.
Замечательный американский писатель-фантаст Рей
84
Бредбери в своем романе «451° по Фа-
ренгейту» устами одного из героев го-
ворит о причинах, которые поставили
будущий мир перед угрозой уничтоже-
ния: «...двадцатый век. Темп ускоряет-
ся. Книги уменьшаются в объеме. Со-
кращенное издание. Пересказ. Экстракт.
Не размазывать! Скорее к развязке!..
Произведения классиков сокращаются
до пятнадцатиминутной радиопередачи.
Потом еще больше: одна колонка тек-
ста, которую можно пробежать за две
минуты... Наконец-то вы можете прочи-
тать всех классиков! Не отставайте от
своих соседей...
Как можно больше спорта, игр, уве-
селений — пусть человек всегда будет
в толпе, тогда ему не надо думать. Орга-
низуйте же, организуйте все новые и но-
вые виды спорта, сверхорганизуйте
сверхспорт! Больше книг с картинками.
Больше фильмов. А пищи для ума все
меньше».
Устрашающая, но точная картина.
Что же может противостоять такому
превращению человека в бездумное су-
щество? Изменение среды, в которой он
живет. Устранение всего, что его кале-
чит и уродует, — частной собственности,
безработицы, гонки вооружений, крик-
ливой пропаганды жадности, жестоко-
сти и насилия. Только социализм устра-
няет эти гибельные воздействия на че-
ловека. Таким образом изменяется
«большая среда», в которой живут лю-
ди. Не остается неизменной и микросре-
да, в которой живет человек. Об этом
мы уже с вами говорили. Но как быть
с отдельным человеком, этой клеточкой
любого коллектива?
Далеко не все отчетливо представля-
ЧЕЛОВЕК-
-ЛМШИНЛ
85
ют, что человек, при всей его зависимости от коллектива,
•се же самостоятельное существо, индивидуальность и от-
вечает сам за себя. Подумаем об этом.
Древнегреческий философ Демокрит выдвинул идею, со-
гласно которой каждый человек — это микрокосм, то есть
малый мир. Удивительно точная мысль! Она тем более по-
разительна, что была высказана две с половиной тысячи
лет тому назад, когда каждый человек еще сравнительно
недавно оторвался от своего рода, был гражданином того
или иного государства, связанный происхождением, родом
занятий, принадлежностью к определенному сословию.
Однако это внешнее. И каким бы оно ни было важным,
все же у человека, оказывается, есть и свой неповторимый
набор чувств, черт характера, оценок, мыслей, невысказан-
ных, часто затаенных, желаний, планов. Есть свои — имен-
но свои — убеждения. Это внутреннее богатство Демокрит
впервые необыкновенно точно назвал целым миром, хотя
и микромиром. И подобно тому как ядро в атоме составля-
ет его суть и основу — ядро заложено и в микрокосме, во
внутреннем мире человека. В нем сконцентрирована суть
личности. Хотя ядро это нематериально, но оно может,
правда, к сожалению, не всегда, обладать такой устойчи-
востью, что ничто не разобьет его. Никакие внешние об-
стоятельства не могут изменить природы данного человека,
он всегда сохранит свое неповторимое «я».
Неверна мысль, будто все наши поступки, действия, все
поведение зависят только от окружающего мира. Эта мысль
подчас укореняется смолоду, с первых же лет сознатель-
ной жизни — мол, ведь кто-то должен отвечать за нас.
Сперва — родители, потом — учителя. Плохо учится —
значит, виноват учитель, он не вызвал интереса к науке,
не заставил заниматься, с него спрос. Совершает безобраз-
ные поступки — бьет слабых и беззащитных, грубит, пор-
тит вещи — плохо воспитали учителя, родные, товарищи
по классу. Иногда говорят: «Мы за всех в ответе». Пра-
вильно, в ответе. Но раньше всех и прежде всего человек
в ответе сам за себя. Ведь никто не учил мальчишку бить
стекла, или обижать младших, или грубить старшим. В на-
туре это тоже не заложено природой. Значит, главное —
это самосознание личности, то, что сам человек себе разре-
шает или не разрешает.
86
Но как проявляется это внутреннее ядро человека? Толь-
ко в действиях, в поступках. Владимир Ильич Ленин очень
точно говорил: «Не понимая дел, нельзя понять и людей
иначе чем внешне». В этом-то вся суть.
Что значит — понимать людей внешне? По одежде, по
должности, по тому, что сам человек о себе говорит. И то-
гда оказывается, что вот этот пенсионер, сидящий на ска-
мейке с газетой, просто невзрачный старичок — тысячи
таких бродят по городу, гуляют в парках. А вот эта жен-
щина неопределенных лет останется незамеченной. Одета
неброско, как-то тушуется среди других людей. Или тот,
совсем молодой парень, — неуклюж, говорит что-то не
очень вразумительное. Скользнул по нему взглядом — не
задержался, ничего не привлекло, не остановило. И сужде-
ние о человеке готово.
Но если хоть немного узнать о делах этих людей, то
проявится нечто неожиданное. Вот этот пенсионер — герой
войны, двадцатилетним ротным, старшим лейтенантом про-
шел пол-России и пол-Европы. Сколько раз водил солдат
в атаку. Скольких ночей не досыпал, мерз, голодал, делясь
с однополчанами последним куском хлеба. Он и его това-
рищи спасали Родину от фашистской неволи. Сейчас раны
старика открылись, но он борется с болезнью. Его-пригово-
рили к постели, но гимнастикой, движением он заставляет
себя преодолевать боль и беспомощность. Прогулки с па-
лочкой — его подвиг...
Невзрачная, скромная служащая. Читает все новые кни-
ги, не пропускает ни одной выставки в музеях, просмотре-
ла все новые спектакли, и не из первых рядов, а с третьего
яруса. Все это не напоказ, а по внутреннему тяготению
к культуре. Поговорите с ней — и вы почувствуете, на-
сколько интереснее, полнее выглядит ее жизнь по сравне-
нию с многими, кто умеет блеснуть словечком.
Или этот парень, о котором шла речь. Он приехал из
деревни, получил там образование — иначе бы не поступил
в институт. Но во всем остальном он «делает сам себя».
Читает по собственному плану, изучает город, людей, все
основательно, не на лету. Он еще не может блеснуть в шум-
ной компании остроумием, пониманием новых тенденций
в искусстве. Но медленно, неуклонно завоевывая каждый
шаг, идет вперед, и не удивительно, если через пятна-
87
дцать — двадцать лет мы увидим его руководителем боль-
шого завода или стройки, гармонично развитым, интерес-
ным, ярким человеком и блестящим собеседником.
Так что нельзя преувеличивать роль и значение чисто
внешних признаков при характеристике человека. Одежда,
речь, манера держаться, конечно, характеризуют человека,
но прямо судить о взглядах или личных качествах челове-
ка по этим признакам было бы опрометчиво.
Искусство прошлых эпох, да и современных тоже, много
раз напоминало об этом, учило глубже проникать в сущ-
ность человеческой натуры, не довольствоваться внешними
признаками. Речь идет, конечно, о настоящем искусстве,
которое следует самой сложной и противоречивой жизни,
а не наивным и прямолинейным представлениям о ней.
В произведении такого поверхностного искусства все зло-
деи — отрицательные, лохматые, низколобые, неряшливо
одетые существа, а положительные герои — писаные кра-
савцы, расчесанные на пробор, отутюженные так, что ни
одна ворсинка не пристанет к их костюмам, напоминаю-
щим разве что белоснежные ризы. Впрочем, схема может
быть и другой: лохматые будут скрывать чистую душу, а
богатые одежды — низость, обман и алчность. Но схема
всегда есть схема. Будем опираться на произведение истин-
ного искусства. Всматриваться в людей и не торопиться с
выводами. Тогда мы поймем и самих себя.
Человек, по выражению Маркса, видится без зеркала в
руках, и чтобы понять себя, человек сначала смотрится,
как в зеркало, в другого человека, себе подобного. Конечно,
окинуть себя самого мысленным взором, оценить себя как
человека, попытаться изучить самого себя гораздо сложнее,
чем изучить предметы, тела и существа, окружающие нас.
Учиться понимать и себя и других людей можно и нуж-
но всю жизнь. Это трудное искусство, и предела ему нет. Но
это не только искусство, а жизненная необходимость. Как
же иначе можно сочувствовать другому человеку, сопере-
живать ему, если мы видим его только внешне?
Научить этому жизненному искусству, видимо, невоз-
можно. Но научиться можно. А для этого будем чаще ду-
мать об окружающих людях, о прошлом и настоящем. Ино-
гда такие качества, как задумчивость, дотошность, стрем-
ление самому все понять и до всего самому докопаться,
88
вызывают ироническое отношение, подчас насмешку. В осо-
бенности — стремление побыть одному или одной. Но дело
в том, что человек обязательно должен бывать наедине с
самим собой. Просто подумать. Без этого нет работы ума,
творчества. Человек, идущий в лес, к реке, выезжающий на
озеро с удочкой, провожающий солнце на набережной, ка-
залось бы, ничего не делает. Кажутся странными большие
паузы в беседе двух людей, их многоминутное молчание.
Но это необходимая часть жизни. Течет поток мыслей,
сменяются ощущения, идет быстрая, незаметная для посто-
роннего, а иногда и для самого себя внутренняя работа. От-
бор и оценка.
Есть в физике, технике такое понятие — фильтр. Но
фильтр нужен и человеку. Если уж из воды необходимо от-
делять десятки примесей, то что тогда говорить о впечатле-
ниях, словах, мыслях, которые воспринимает человек не
только за свою жизнь, — что там десятки лет или даже
год! — за один только день. Задумайтесь на минуту: вот
вы проснулись; начался день. Сколько вы слышите всего
за день, сколько видите, со сколькими людьми поговорите!
А книги, радио, телевидение? Непрерывный отбор и оценка
могут касаться только узкого круга бытовых впечатлений:
кто что сказал, кто как на меня посмотрел, как я выгляде-
ла вчера на дне рождения у подруги, как меня могли вос-
принять. Это нужно. Хорошо, если человек с первых лет
сознательной жизни учится смотреть на себя со стороны,
в том числе глазами других людей. Но совсем нехорошо,
когда внутренний отбор, фильтр, захватывает только такие
бытовые впечатления.
На страницах «Правды» учительница русской литера-
туры М. Картавцева рассказывала, что, обратившись к сво-
им выпускникам с вопросами: кто их предки, что они были
за люди, что успели сделать на земле, в чем ошибались, —
она не смогла получить удовлетворительных ответов. «Ни-
кому не удалось сказать ничего вразумительного о заня-
тиях, профессии, ремесле, об особенностях характера деду-
шек и бабушек, об интересных событиях в жизни предков
по материнской или отцовской линии».
Знаменитый английский писатель Оскар Уайльд любил
говорить парадоксами, то есть так строил фразу, что по-
началу она кажется неверной, противоречащей обычным,
89
привычным представлениям. Потом вдумаешься — и ви-
дишь, что хотя форма непривычна, но мысль-то верная.
Один из парадоксов Уайльда гласил: «благодаря непо-
корности стал возможен прогресс». Как же так? Ведь
обычно с понятием прогресс мы связываем прежде всего
успехи науки и техники. Первобытный человек научился
не только добывать, но и поддерживать огонь — это про-
гресс. В прошлом веке приспособили паровой двигатель
для движения по земле и воде — создали первые паровозы
и пароходы — это прогресс. В нашем столетии освободили
скрытую энергию атомных ядер, впервые создали лазеры
и электронно-вычислительные машины — конечно, и это
прогресс.
Но непокорность, то есть непослушание, противодейст-
вие принятым нормам, — почему же она-то объявляется
причиной прогресса? Неужели только ради красного слов-
ца любитель парадоксов Оскар Уайльд высказал свое суж-
дение? Может быть, чтобы оправдать собственную непо-
корность, нежелание слепо придерживаться порядков, вку-
сов, мод, принятых в современной ему Англии?
Но в этом парадоксе заключен глубокий смысл.
Конечно, если непокорностью называть всякое бессмыс-
сленное отрицание техники, морали, искусства, то такая
непокорность не может быть двигателем прогресса. Она
превращается в нигилизм, то есть в отрицание ради отри-
цания, просто разрушение, бесплодное, никому не нужное.
Это — дорога в никуда, как сказал французский писатель
Франсуа Мориак.
Но есть непокорность, выражающая стремление дойти
до истин, самому разобраться во всем, ничего не восприни-
мать кое-как, понаслышке, не заучивать, не понимая и,
главное, не чувствуя.
Когда мы постигаем жизнь и внутренний мир знамени-
тых политических деятелей, полководцев, писателей, уче-
ных, изобретателей, то видим, что всех их объединяет эта
прекрасная непокорность, нежелание получать готовые от-
веты, стремление самим, по-новому решать жизненные за-
дачи. Если бы не было этого стремления, не появились бы
на свет «Капитал» Маркса, «Государство и революция»
Ленина, «Происхождение видов» Дарвина, не взлетела бы
ракета Королева.
90
Конечно, мы живем в обществе, среди людей, но ведь
каждый из нас — это микрокосм, малый мир. И нужно,
чтобы этот мир был не тоскливой пустыней, где одна пес-
чаная волна похожа на другую, а цветущим садом.
Маленькая модель общества
Каждый школьный класс — это маленькая модель обще-
ства.
В самом деле — школьный класс, то есть двадцать, три-
дцать или даже сорок человек, — это действительно ма-
ленькое общество, свой особый мир с общими интересами,
общим делом, досугом, развлечениями. Казалось бы, все
одинаковы, всем задают одни и те же домашние задания,
всех спрашивают, все равны, когда стоят у доски. И отли-
чаются друг от друга только тем, что одни знают лучше и
получают более высокие отметки, а другие знают хуже —
и отметки у них соответствующие.
Дело в том, что все двадцать, или тридцать, или сорок—
разные люди. Между ребятами складываются разные отно-
шения — одни дружат друг с другом, одни равнодушны к
другим, а к некоторым могут относиться и вовсе неприяз-
ненно. Человеческие симпатии и антипатии возникают
сложным путем — не всегда точно ответишь, почему нра-
вится или не нравится человек. Но все они — отражение
тех чувств и отношений, которые существуют вообще меж-
ду людьми в «большом мире».
91
Школьный класс — сколько о нем написано! Наверное,
вы читали «Отрочество» и «Юность» Льва Толстого. Или
«Гимназисты» Гарина-Михайловского. Это все о прошлом
веке.
Но вот совсем недавно, несколько лет тому назад, не-
ожиданно к воспоминаниям о школьном детстве, о своем
классе обратился такой известный польский писатель, как
Станислав Лем. Неожиданно — потому, что Лем известен
как автор сложных, глубоких и очень интересных книг о
будущем человечества. Лема бесконечно интересует, каки-
ми будут сами люди будущего. Сохранят ли они чувство
верности, человеческой теплоты, останутся ли у них угры-
зения совести или грусть о прошедших днях, или все по-
глотит беспощадный холодный расчет.
И вот писатель, над чьими книгами задумываются са-
мые знаменитые ученые современности, обращается к свое-
му детству. Он пишет роман «Высокий замок», где расска-
зывает о том, что видел и чувствовал ребенком. Ничего не
прибавляя, Лем через десятки лет смотрит на себя как бы
со стороны. Он использует весь свой опыт тонкого анализа,
рассматривая детство мальчика, выросшего в провинциаль-
ном польском городке в довоенную пору, в семье доктора.
Особенно подробно он анализирует свое пребывание в шко-
ле, в гимназии. Гимназия, по его характеристике, — это
целый мир, особая «субкультура». Есть такой научный тер-
мин в социологии. Приставка «суб» буквально означает
«под». Мы говорим «субтропики». Применительно к общест-
ву приставка «суб» выражает нечто подчиненное больше-
му, хотя и самостоятельно существующее. Субкультура —
это культура отдельных групп в обществе, например, от-
дельных слоев, городских или деревенских жителей, даже
отдельных профессий, имеющих свои обычаи, образы, свои
праздники, свои особые выражения в языке.
И вот таким миром со своей субкультурой Лем считает
гимназию. Каждый ученик в классе, показывает он, имеет
свое точное место — не в буквальном смысле, конечно.
Ученик может сидеть на первой или последней парте, один
или с другим юношей, но место в классе у него все равно
определенное. То есть одни его любят, другие не любят, од-
ни уважают или боятся, другие смеются над ним или вос-
хищаются им. Эти отношения устанавливаются не директо-
92
ром, не учителем, они не записаны в
журнале, а складываются сами собой.
В романе Лема описаны две постоянные
должности в школьном классе — класс-
ного шута и недотепы. Обязательно
есть кто-то, кто кривляется за партой
или у доски, кто рассчитывает «на пуб-
лику», а публика ждет его иногда остро-
умных, а чаще глупых шуток. Уж та-
кая его роль, его должность. А недоте-
па — нескладный, неловкий, туго сооб-
ражающий — тоже всегда находится в
классе, или кого-то делают им.
Есть и много других постоянных
«должностей» в классе: лидер, который
уверенно судит обо всем; первая краса-
вица — главный судья в вопросах на-
рядов и танцев; Бобчинский — помни-
те гоголевского «Ревизора»? — который
знает все раньше всех и приносит в
класс первым различные невероятные
известия...
Действительно, класс — это слож-
ный организм, где течет своя непростая
и часто невидимая жизнь, где существу-
ет своя сложная и прочная сеть тяготе-
ний и отталкиваний, маленьких групп и
гордых одиночек.
Но в то же время школа как бы по-
вторяет большое общество. Если в обще-
стве есть противоположные классы, на-
пример, буржуазия и рабочие, то это по-
своему сказывается и в школьной жиз-
ни. Если в обществе есть богатые и бед-
ные, привилегированные и обездолен-
ные, то они есть и в школе. Если обще-
ство разделяет людей по цвету кожи и
объявляет одних высшими, а других
низшими существами, то оно начинает
это разделение снизу, со школьного
класса.
ВСЕ ГД И
готовы!
93
Если в обществе нет ни враждебных классов, ни разде-
ления на высших и низших, то и это непосредственно от-
ражается в школьной жизни. Конечно, остаются различия
в одежде и характерах, вся сложная система симпатий и
антипатий, но за ними нет пропасти, извечно разделяющей
высших и низших, того, кто уверенно смотрит в будущее,
и того, кто со страхом ожидает, что будет с ним и его
семьей, если отец останется без работы или заболеет. Заду-
маемся над этим.
Такое сопоставление школы и общества — условное. Ко-
нечно, нельзя прямо сопоставлять школьный класс и боль-
шие группы людей, образующие разные классы в человече-
ском обществе. Одно и то же слово — «класс» — заключа-
ет в себе разные смыслы. И все же... И все же в каждом
обществе особые школы, свой тип учеников. И не только
каждый класс, но даже каждый ученик, пусть это будет
маленький первоклассник, — маленькая частица общества.
Его знания, его поведение, его представления о прошлом
и будущем по-своему отражают большой мир.
Чтобы лучше, яснее представить себе, что это значит,
попробуем совершить краткое путешествие в пространстве
и во времени.
* * ♦
Во всех тех странах, где мне довелось побывать, я стре-
мился увидеть ребят-школьников, а если можно — то и по-
бывать в школах. Без школы можно многого не узнать о
стране, ее народе. Ведь школа — это место, где встречают-
ся разные поколения — старшие и младшие, — где
новое поколение воспринимает язык своего народа, его
историю, обычаи, традиции, не говоря уже об изучении ма-
тематики, физики, географии — наук, необходимых людям
в любой стране.
Представьте себе, что археологи, ведя раскопки на боль-
шой территории, никак не могут обнаружить следы давно
исчезнувшей цивилизации. Разрозненные камни, черепки
от сосудов, обрывки старинных надписей похожи на отдель-
ные кусочки большой мозаики, они не дают цельной кар-
тины ушедшего мира. И вдруг — счастливая находка: слу-
чайно сохранившаяся школа, вернее то, что дошло до нашего
м
времени. Остатки скамеек и столов, кафедра учителя, об-
рывки списков учеников, истлевшие страницы книг... По
этим разрозненным свидетельствам уже можно восстано-
вить облик общества: уровень техники, материальной куль-
туры, отношения между людьми — то, что передавало стар-
шее поколение младшему.
Но даже если специально не изучать школу, а лишь за-
ниматься жизнью той или иной страны, ее историей и куль-
турой, — без школы не обойтись.
В школах различных стран много интересного, заслужи-
вающего изучения.
Например, в японских школах необычайно, как, навер-
ное, ни в одной другой стране, развито применение техники
в школьном классе. Магнитофоны, где записываются ответы
учеников при изучении родного или иностранного языка,
телевизоры, демонстрирующие фильмы по многим предме-
там, — их передает школьный телецентр, имеющий запас
видеокассет по истории и географии, биологии и астроно-
мии. Даже обычной черной доски с мокрой тряпкой и кро-
шащимся мелом на нижнем желобке — и той нет. Дос-
ка — белая, а на столе у учителя — чистые листы бумаги,
где цветными фломастерами пишут иероглифы, физические
формулы, чертят треугольники. Специальный отражатель
проецирует все это на белую доску.
Немало любопытного и в американской школе. Там на-
чиная с девятого класса — свободный выбор предметов.
Для всех учеников обязательны английский язык и литера-
тура, история или обществоведение, один из математиче-
ских предметов и физкультура. Все остальные предметы —
по выбору учеников, которые готовятся к будущей жиз-
ни, — ведь кому в университет, а кому и прямо в мастер-
скую или в магазин. Очень рано приходится быть самостоя-
тельными.
В разных уголках земного шара школы и школьники
выглядят по-разному. Но у них немало общего — ребята
бегают на переменках по школьному двору, играют в мяч,
рассказывают смешные истории, обмениваются марками
и значками, готовятся к экскурсиям, изучают свой
край, бродят по горам и лесам. В каждой из школ те-
чет своя жизнь. И об этом можно рассказывать очень
подробно.
95
Но сегодня мы поговорим лишь об одной стороне школь-
ной жизни — о том, как отражаются в ней социально-по-
литические условия, существующие в каждой стране. Ведь
мы уже заметили, что школа — это маленькая модель стра-
ны, а каждый школьник — маленькая частица ее культуры
и истории.
...Небольшой вьетнамский городок Тханьхоа — центр
одноименной провинции в Северном Вьетнаме. Война еще
не кончена, но уже близок ее конец. Мы пробыли в этом
городке среди душных тропических растений, выжженного
песка на дороге и влажного песка на бесконечных пляжах
по берегу Южно-Китайского моря несколько дней. И каж-
дое утро часов в пять — шесть, когда солнце уже поднима-
лось из моря и начинало обжигать все вокруг, мы встреча-
ли группу школьников, шедших в класс неподалеку. Все
в конусовидных соломенных шляпах, белых рубашках, за
спиной — ранцы, на ногах — резиновые босоножки, сде-
ланные из покрышек от колес американских самолетов,
сбитых ракетчиками.
Ребята учились в пятом классе, но казались гораздо
младше своих одиннадцати — двенадцати лет. В первый
день они не могли скрыть своего удивления при виде лю-
дей, совершенно не похожих на тех, к которым они при-
выкли, — другой цвет волос, рост, разрез глаз. Но это
понятное удивление никак не отразилось в выкриках, ни-
кто не показывал на незнакомых людей пальцами, не раз-
глядывал их бесцеремонно. Мы были «ленсо» — советские,
и это определило их дружелюбие. Но сказывалось и дру-
гое — удивительная выдержка, воспитанность, гордость за
свою страну. Невольно подумалось, что истинная культу-
ра — это не вещи, не внешние признаки цивилизации, вро-
де транзисторов или зажигалок. У вьетнамских ребят не
было никакой карманной техники. Но у них было чувство
человеческого достоинства, а оно ценнее всего на свете.
Откуда оно? Врожденное? Нет, воспитанное, выращен-
ное народом, и прежде всего — школой. Именно в школе
им разъясняли, что вьетнамцы всегда были свободолюби-
выми людьми, что они веками боролись против захватчи-
ков с севера, как деликатно именуют во Вьетнаме войска
китайских богдыханов.
Именно в школе им рассказывали о том, что Вьетнам-
ов
ский народ вот уже тридцать лет ведет непрерывную войну
за свободу, сперва против японских оккупантов в годы вто-
рой мировой войны, потом против французских колонизато-
ров, а последние десять лет — против американских интер-
вентов. Мы не были уверены, знают ли ребята о Тридцати-
летней войне, которая была когда-то, в XVII веке в Европе,
но о тридцатилетней войне в своей стране они знали все.
Ведь они сами участвовали в ней.
Однажды мы проходили мимо легкого бамбукового со-
оружения, где стены были переплетены гибкими листьями.
Это была школа. Переводчик быстро сказал нам, что учи-
тельница — ее звонкий высокий голос был хорошо слы-
шен — рассказывает ребятам о заветах Хо-Ши-Мина, учив-
шего любить свою родину больше жизни и помогать друг
другу всегда.
А после дневной жары ребята были уже на рисовых по-
лях; мы видели их идущими почти по колено в темно-ко-
ричневой, густой от ила воде. Один из мальчиков стоял на
спине розоватого приземистого буйвола и что-то кричал
другим ребятам. Школьники трудились вместе со взрослы-
ми, и это тоже было продолжением уроков. Уроков мужест-
ва и достоинства.
Во время поездки в Англию мы побывали в небольшом
городке близ Лондона — в Итоне. По главной улице гурь-
бой шли мальчики разного возраста — примерно от десяти
до шестнадцати лет. Что сразу бросалось в глаза? Прежде
всего то, что шли они хотя и густой толпой, но каждый как
бы отдельно, редко кто разговаривал друг с другом. Все
были в старомодных длиннополых одеяниях, похожих на
фраки. Да, видимо, это и были фраки, выглядевшие не-
сколько странно на этих худощавых ребятах. Под фрака-
ми — белые рубашки, без галстуков или бантов, тоже вы-
глядевшие несколько необычно. Двигалась эта своеобраз-
ная процессия лишь по одному тротуару, довольно узкому.
Места для всех не хватало, и часть ребят шла прямо по мо-
стовой, заняв большую часть улицы, совсем, правда, неши-
рокой. В то же время другой тротуар был почти пуст, там
шли редкие прохожие, но ни один из школьников туда не
заходил.
Мы слышали и раньше о привилегированном Итонском
колледже, но лишь увидев его питомцев, осознали многое.
4 Наследники добра
97
Да, это привилегированная средняя школа- Издавна она
славится своими суровыми нравами и правилами поведе-
ния. За годы, проведенные в стенах Итона, молодого чело-
века обламывают и обтачивают со всех сторон, подавляя
всякое самоволие, любую попытку оценивать событие само-
стоятельно, не считаясь с жесткими предписаниями власть
имущих. Орудиями такого выравнивания умов в школе яв-
ляются традиции. Их должно принимать, не спрашивая и
даже не задумываясь о смысле.
Черный костюм и отсутствие головного убора — знак
траура по Генриху III. Когда он жил?
Галстук неприемлем потому, что, по преданию, король
Карл I, казненный в 1640 году, во время Великой англий-
ской революции, перед казнью был без галстука. Примерно
в те же времена или несколько позже, уже в веке XVIII,
на одной из сторон главной улицы располагались различ-
ные заведения, вроде шумных таверн и разгульных пив-
ных, куда истинный джентльмен не должен заходить.
Давным-давно все пристойно в чинном Итоне, но за-
прет ходить по этой злополучной стороне улицы сохра-
нился.
Скованные необоснованными и не всегда логичными
правилами, итонские воспитанники приучаются быть тер-
пеливыми, не задают лишних вопросов и, самое главное,
знают себе цену. Из Итона идут в лучшие университеты —
Оксфорд и Кембридж, а затем на государственную, дипло-
матическую службу.
Целые поколения итонцев верой и правдой служили бри-
танской короне, подавляли мятежи в Индии, натравливали
друг на друга арабских шейхов, подкупали африканских
царьков. Рухнула британская колониальная империя, од-
нако остались заморские интересы у владельцев банков и
торговых контор. Колледж каждый год поставляет верных
исполнителей их воли. Со школьных лет им внушают, что
они избранные, особенные, что их происхождение дает им
особое право готовиться к власти. Пусть «низшие» идут на
заводы и в порт.
Пока еще не чувствуется превосходства в лицах мальчи-
ков, но результаты муштры, палочной дисциплины уже
чувствуются в этой молчаливой толпе.
Классовый характер обучения может проявляться и по*
98
другому, не обязательно в особых, привилегированных учеб-
ных заведениях — ив обыкновенных школах.
Однажды вместе с товарищами, совершая поездку по
Франции, мы посетили наряду с университетами и среднюю
школу-лицей в Монпелье — одном из городов французско-
го Юга.
Здесь все было нам понятно: привычная, уютная школь-
ная обстановка — видавшие виды столы-парты, портреты
писателей-классиков на стенах, — веселая и шумная, дале-
кая от итонской чопорности, ватага школьников.
Но вот мы взяли учебник истории, и то благодушное,
чуть сентиментальное настроение, которое бывает у взрос-
лых людей, попавших в школу, исчезло. В ярко раскра-
шенном, хорошо иллюстрированном учебнике было много
неправды.
Вполне понятно, что во Франции гордятся Наполеоном
и его воинскими победами. Роль этого полководца в исто-
рии Франции и всей Европы совершенно исключительна.
Но о Наполеоне в учебнике говорится так, будто, кроме не-
го, его маршалов и солдат, вообще не было никого, кто за-
служивал бы доброго слова или попросту справедливой
оценки.
Восстание испанских патриотов, героическая эпопея
борьбы русского народа в Отечественной войне 1812 года,—
все эти события в учебнике освещены мельком и очень од-
носторонне. Но дальше — больше. В учебнике по истории
Франции не было ни слова о Парижской Коммуне. Выра-
стают новые поколения — и им ничего не говорят о му-
жестве и благородстве людей, которые выступили против
предательства буржуазии, против ее стремления сдать Па-
риж прусским войскам; о порыве парижских рабочих,
впервые в мире установивших — хотя и на короткое вре-
мя — справедливую власть трудящихся.
Стена, у которой были расстреляны коммунары на клад-
бище Пер-Лашез, склоны холма Монмартр, где коммунары
до последнего снаряда и патрона защищали свободу, —
великие памятники славы французского народа. И о них
умалчивают учебники. Но в одной ли Франции?
...В соседней Швейцарии мы оказались в дни очередной
годовшины Великой Октябрьской социалистической револю-
ции, в ноябре, совсем еще не холодном в этой стране. Около
4*
99
гостиницы мы поздравляли друг друга. Шофер нашего ма-
ленького автобуса, девятнадцатилетний Ганс Руди, вежливо
спросил: «У кого сегодня день рождения?» Мы, в свою
очередь, поинтересовались у него, знает ли он, что произо-
шло 7 ноября 1917 года?
Оказалось, что не знает, первый раз слышит. Мы не по-
верили своим ушам и еще раз, уже вполне серьезно, попы-
тались понять, что же знает рядовой молодой человек,
окончивший неполную среднюю школу в одной из самых
образованных европейских стран. Оказывается, он ничего
не знает об этом событии, и вообще представления об исто-
рии нашей Родины у этого розовощекого симпатичного
юноши были самыми примитивными.
В швейцарскую школу мы не смогли попасть, но в не-
большой муниципальной библиотеке Женевы познакоми-
лись с учебником новой истории. Жизнь нашей страны там
представлялась так, что совершенно невозможно было по-
нять, как же отсталая в прошлом страна превратилась в ве-
ликую мировую державу, которая смогла разрушить гит-
леровскую военную машину и создать первое в мире социа-
листическое общество.
Не будем винить Ганса Руди. Он виноват разве что в
пассивности, нелюбознательности, его просто не приучили
думать и размышлять. В стране же, где он живет, есть не-
мало правдивых книг, есть и мемориальные доски, напоми-
нающие о том, что в Швейцарии много лет жил и работал
Владимир Ильич Ленин. Чтобы правильно понимать собы-
тия и людей, обязательно нужно знать историю. Но излага-
ют ее, также, впрочем, как и географию, далеко не всегда
правдиво, более того, подчас совершенно искаженно.
О том, к чему это приводит, говорит опыт Федеративной
Республики Германии. Там в ста десяти школах разных го-
родов было предложено сочинение на тему «Что я слышал
об Адольфе Гитлере?». Изучив три тысячи поданных работ,
молодой преподаватель истории, предложивший данный
опыт, сказал: «Это подлинная катастрофа».
Действительно, большинство ребят вообще ничего не
слыхали о Гитлере — человеке, с именем которого связан
чудовищный фашистский режим, угрожавший не только
своему народу, но и всем другим народам мира. Сколько
потребовалось человеческих жизней, сколько лет войны,
100
чтобы покончить с этой угрозой человечеству! Наш народ
отдал делу победы двадцать миллионов человек, мы многие
годы восстанавливали сожженные гитлеровцами деревни и
разрушенные города. Прошла всего лишь треть века —
и новое поколение немцев уже ничего не помнит, не знает
об этом! А часть школьников в сочинениях не то что оправ-
дывает, даже восхваляет Гитлера.
Откуда у них это? Из рассказов старших, из школьных
учебников. Учебники же эти полны неправды о недавних
годах истории. В них школьников уверяют, будто Советский
Союз — «виновник войны», восхваляют фашистскую ар-
мию, которая подошла к Москве осенью сорок первого года
на 30 километров. В учебнике для старших классов гово-
рится буквально так: «Однако вначале наступлению меша-
ла грязь, а потом его остановили морозы». Ни слова о ге-
роической обороне Москвы, о сибирских дивизиях, об опол-
ченцах Москвы и Тулы, остановивших гитлеровские полчи-
ща. Будто не было двадцати восьми панфиловцев, грудью
преградивших дорогу танкам на последнем рубеже: «За
нами Москва, отступать некуда». За ними была вся Совет-
ская Россия.
Если бы рассказать об этом порыве немецким школьни-
кам в ФРГ, неужели бы они верили басням, будто грязь и
мороз спасли Москву? Правду о гитлеризме, а также прав-
ду о великом подвиге советского народа, рискуя жизнью,
распространяли в те годы и немцы-антифашисты.
Защитники буржуазного строя всегда восхваляют Сое-
диненные Штаты Америки, называют их «маяком и при-
мером для всего человечества», «образцом энергии и дело-
витости».
Спору нет, это действительно великая страна. Энергии-
ный и трудолюбивый народ ее построил превосходные доро-
ги на тысячи километров от Атлантики до Тихого океана,
воздвиг прочные и удобные дома, достигающие ста шестна-
дцати этажей, первоклассные мосты, заводы, гигантские
универмаги-супермаркеты, наполненные множеством то-
варов.
Но именно при соприкосновении с этой страной возни-
кает странное чувство нелепости, противоречивости. Поче-
му именно в этой богатейшей стране — не во Франции, не
в Западной Германии, не в Австрии, а именно в Соединен-
101
ных Штатах — так разительно сопоставление чистых ухо-
женых домов — воплощения комфорта — и грязных, полу-
разваленных строений; деловой активности одних и вы-
нужденного прозябания миллионов людей, не имеющих ра-
боты, обреченных на полуголодное существование.
В Соединенных Штатах такие контрасты особенно пора-
жают в области образования. Казалось бы, система образо-
вания обеспечивает возможность учиться всем. С 6 до 11
лет ребята учатся в так называемой элементарной, то есть
начальной, школе, с 12 до 15 в младшей средней школе,
ас 15 до 18 — в трех летней старшей средней школе. Есть
и профессиональные средние школы. Многие из них отлич-
но оборудованы: тут и кабинеты с приборами, и учебные
машины, и спортивные залы.
В то же время официальная американская статистика
говорит о десятках миллионов неграмотных в этой стране—
людей, которые буквально не умеют ни читать, ни писать.
И это неудивительно. Школы в районах бедноты, в городах
с преобладающим негритянским населением тесны, плохо
оборудованы, совершенно запущены. О тех, кто учится в
этих школах, рассказывает книга «Другая молодежь Аме-
рики», выпущенная прогрессивными американцами. Это
действительно «другая молодежь» — не те улыбающиеся,
спортивного вида, пестро одетые «стопроцентные американ-
цы», которых представляют рекламные журналы. Не мень-
ше и других — тех, кому недоступна средняя школа. Они
хотят учиться, но как подумаешь о насмешках некоторых
учителей и учеников над одеждой или произношением, об
отсутствии денег на книги и спортивную форму, о невоз-
можности дома (холод, теснота, шум многодетной семьи)
готовить уроки, то пропадает желание ходить в класс. Впе-
реди — отсутствие хорошей специальности и постоянной
работы...
Вы можете сказать: но ведь это же не все школьники
Америки! Да, не все. Но их немалая часть. И миллионы
неграмотных вырастают из них.
Но даже те, кто учится и оканчивает полную среднюю
школу, часто не получают истинных знаний о мире.
Недавно был проделан такой опыт. Корреспонденты со-
ветских газет задали школьникам в нескольких обычных
школах Нью-Йорка и Москвы одинаковые вопросы — о
102
фильмах, выпущенных в США и в СССР, о книгах совет-
ских и американских писателей. Выявилась картина рази-
тельная. Американские школьники не могли назвать ни од-
ного современного советского фильма. О некоторых старых
фильмах слышали на уроках по истории искусств. С тру-
дом назвали двух-трех советских писателей. Советские
школьники назвали десятки американских фильмов, иду-
щих на экранах Москвы и других наших городов, спектакли
по пьесам американских драматургов, идущие на сценах
наших театров, романы и рассказы американских литера-
торов.
В Соединенных Штатах можно увидеть и услышать уди-
вительные вещи: школьники шестых — седьмых классов
ничего не слышали о Ленинграде, о Сталинградской битве.
Конечно, далеки и Нева, и Волга от тихоокеанских пальм,
но ведь на этих реках совершились величайшие события
XX века. Ребята тут ни при чем. Кто-то заинтересован в
том, чтобы кругозор нового поколения был ограничен. Кто-
то — а это правящий класс — заинтересован в том, чтобы
не все могли учиться, иметь доступ к книгам, чтобы со-
хранялись непреодолимые социальные барьеры между
людьми.
Когда мы задумываемся над этим, то еще отчетливее
понимаем, что одно из главных достижений общества, в ко-
тором мы живем, — предоставленная каждому возмож-
ность учиться. Чувство этой возможности часто даже не
осознается.
♦ * *
Мы совершили с вами путешествие в пространстве. А те-
перь совершим его во времени, отправимся в старую петер-
бургскую школу.
Такое путешествие просто необходимо, чтобы лучше по-
нять настоящее, масштаб и глубину изменений, произошед-
ших в нашей стране.
Но прежде чем отправиться в это путешествие, обратим-
ся к авторитетному свидетелю, рассказавшему нам о жиз-
ни дореволюционного Петербурга. Совсем недавно, в дни
всенародного обсуждения новой Конституции СССР, в од-
ной из ленинградских газет появилась статья известного
103
писателя Льва Успенского. Рассказывая о переменах, про-
изошедших в нашей стране за годы социализма, писатель
заметил:
«Большинство моих читателей принадлежит к числу
тех людей, которым никогда не приходилось бывать в «бес-
правном, безвоздушном пространстве». Только мы, ветера-
ны жизни и труда, помним дореволюционное время, по-
мним, что означает это зловещее слово.
Да, я вижу себя гимназистом, в фуражке с перекрещен-
ными веточками и буквами «ГМ» — «Гимназия Мая».
Я с одноклассниками иду по берегу весной «на Стрелку»
Елагина острова. А нам навстречу сторож метлой гонит
оттуда двух подростков в форме «Городских училищ». Нам,
лицеистам, туда можно попасть, а им — нельзя: у них нет
права побывать в этом месте «аристократических» гуля-
ний, куда сейчас проходит всякий желающий».
Для нашего старшего современника воспоминание о про-
шлом — это путешествие в свое детство. И характерно, что
из памяти писателя не изгладилось это чувство социально-
го неравенства. Наиболее чуткие из школьников того вре-
мени не могли оставаться равнодушными. Давайте и мы
совершим это путешествие, чтобы глубже понять не только
школу того времени, но и общество, частицей которого яв-
ляется наша современная школа.
Путешествие на первый взгляд совсем несложное. Опре-
делим его условия. Допустим, вы живете в Ленинграде.
Причем не в новостройках, а в районе старых домов. Не
у торжественных дворцов на набережной Невы, а на обык-
новенной улице, застроенной обыкновенными, похожими
друг на друга пятиэтажными домами. Здесь нет ни арок, ни
колесниц, ни вздыбленных коней, ни высоких зеркальных
стекол бельэтажа. Останемся на месте, но перенесемся все-
го-то на 65—70 лет обратно во времени, к началу нашего
века. Срок этот вовсе не так уж и велик, как может пока-
заться, к примеру, с пятнадцатилетней отметки. Ведь семь-
десят лет — такова сейчас в нашей стране средняя продол-
жительность жизни, возраст ваших самых старших родст-
венников в семье.
Итак, никуда не уходя со своей улицы, возможно оста-
ваясь даже в той же квартире и в той же школе, мы очу-
тились в другом мире.
104
Выйдем на улицу и оглянемся. Не правда ли, нас охва-
тывает странное чувство. Ведь это та же самая улица, те
же самые дома — окна, ворота, балконы, резной металли-
ческий флюгер на угловом доме, на башне, напоминающей
не то замок или крепость, не то верхушку мачты какого-
нибудь старинного броненосца. Все, все сохранилось — и
сквер тот же, и внутренние проходы через дома по второму
и третьему дворам. Но пройдя немного и приглядевшись,
мы уже замечаем различие: мостовая не заасфальтирова-
на, на одной улице — булыжник, на другой — пошире —
диабаз, на третьей — покрытие из пригнанных друг к дру-
гу просмоленных деревянных восьмигранников — торцов.
Автомобили — редки, по булыжникам с грохотом, а по тор-
цам с гулким цоканьем иногда проносятся извозчичьи про-
летки. Толстоногие грузовые ломовые лошади тянут плос-
кую телегу с грузом. На вывесках — фамилии хозяев ла-
вок, надписи с ятем и твердым знаком, изображения това-
ров — сапог, булок, овощей, мяса. Впечатление такое, буд-
то попал на съемку фильма из жизни дореволюционного
Петербурга.
Раз уж мы очутились в другом мире и хотим понять
его, то и сами не должны казаться белыми воронами. Зна-
чит, джинсы или расклешенные брюки — долой, нейлоно-
вую куртку тоже, и если на вас школьная форма; то ее то-
же придется снять и натянуть на себя костюм гимназиста,
застегнув его на все пуговицы. На спину — ранец, на голо-
ву — фуражку с тульей и кокардой.
Итак, вы — петербургский школьник, учитесь в казен-
ной гимназии, ваше место точнейшим образом расписано
и определено.
В вестибюле гимназии стоит швейцар — высокий, с
окладистой бородой, важный, похожий на адмирала или
губернатора, как их фотографировали в журнале «Нива».
Швейцар знает отдельных гимназистов и цену каждо-
му, и мерит его по каким-то неуловимым признакам. Если
бы кто-нибудь спрятался под стол или за большое кресло
и точно записывал, как на кого смотрит швейцар, как дер-
жит голову, как улыбается, как иногда вскидывает руку
к козырьку, получилась бы большая тетрадь. Долгие годы
солдатской и унтер-офицерской службы научили его опре-
делению точного места человека. Неважно, что все в оди-
105
в
СЛЕСАРИ
ПОЙДЕШЬ
наковых мундирах, стрижены на один
манер, затянуты одинаковыми широки-
ми поясами с форменными пряжками и
на первый взгляд похожи друг на дру-
га, как солдаты в строю.
Дело не в этом.
Здесь, в вестибюле, не хуже директо-
ра и инспектора знают «кто есть кто».
Иначе говоря, кто чей сын и кто стоит
за каждой стриженой головой. Вот
здесь-то и оказывается, что равенство—
по одежде, по совместному сидению в
классе — чисто внешнее. А за этим
призрачным равенством — железные
перегородки, крепостные рвы между
каждым. У одного отец видный чинов-
ник — действительный статский совет-
ник, «ваше превосходительство», гене-
рал на гражданской службе. Мог бы,
между прочим, отдать сына и в част-
ную гимназию, где учителя получше,
да боится крамольных мыслей, которых
наберется сын в такой гимназии, ведь
там много детей интеллигентов — адво-
катов, литераторов, глядишь — и книж-
ки недозволенные начнет читать, обсуж-
дать, критиковать действия властей.
У другого гимназиста отец военный,
полковник, прослуживший десятки лет
в захолустных гарнизонах Туркестана,
а теперь, перед пенсией, стараниями
именитой родни переведенный в Петер-
бург, в военное министерство. Сын его,
долговязый, немного скованный, с неко-
торым отчуждением и скрытым превос-
ходством смотрит на товарищей по
классу.
Неудивительно, что этих гимнази-
стов швейцар встречает, прикладывая
руку к козырьку и улыбаясь. А когда
отцы раз в год приезжают к директору,
106
тут уж и говорить нечего! Не только швейцар, но и дирек-
тор, инспектор, некоторые учителя стремятся высказать
слова почтения чиновным папашам. Так что не успехи, не
ум, не талант украшают этих заурядных гимназистов» а от-
цовские чины. Не такие уж, конечно, это большие чины
в столице, но здесь каждый, кто на службе, знает свое
место. И будь ты тупицей из тупиц, но если отец на этой
служебной лестнице занимает одну из верхних ступенек, —
можешь не сомневаться: тебе обеспечено тепленькое ме-
стечко в жизни.
И хоть ты семи пядей во лбу, если твоя мать бедная
вдова мелкого чиновника и живете вы на мизерную пен-
сию да на то, что мать зарабатывает шитьем, не будет
прямого пути к образованию и хорошей работе. Унизитель-
ные визиты, просьбы о ходатайствах не повышали цену
первому ученику в глазах гимназической администра-
ции...
Поднимаемся по мраморной гимназической лестнице.
Зал для прогулок на перемене, где классные надзирате-
ли придирчиво смотрят за каждым. Вот дверь в парадный
зал для торжественных актов. Во всю стену — портрет Ни-
колая Второго. Сейчас тут пусто. А в коридор из классов
доносятся обрывки диктуемых теорем, пушкинские стихи,
монотонные перечисления латинских глаголов, приподня-
тый голос учителя, рассказывающего о крестовых походах,
о деяниях Филиппа Красивого и наследников Барбароссы.
Обычный учебный день.
Учат в гимназии четко и жестко. То, что считается не-
обходимым, обязан знать назубок. В этой четкости и си-
стематичности не было бы ничего дурного, если бы они на-
правлялись на знание действительно нужного в жизни, обо-
гащающего человека.
Истины ради заметим, что мы увидели разных гимна-
зистов и убедились, что далеко не все сыновья высокопо-
родных родителей бездельники и далеко не все дети подва-
лов и флигелей Ломоносовы.
Что же мы увидели? Гимназия сообщала немало сведе-
ний устаревших и в жизни ненужных.
Все засыхало от бесконечного повторения склонений,
спряжений, суффиксов, неправильных глаголов древних
языков. Большинство равнодушно воспринимало удивитель-
107
ный мир греческих богов и героев, торжественность римских
текстов. Ведь только единицы становились историками и
филологами.
Подробно изучалась история, все жизнеописания коро-
лей, царей, князей, детали церковных споров. Революции
же трактовались как бунты, как нарушение нормального
порядка. Русскую литературу доводили до Гоголя и на том
обрывали. Причем русская литература, с ее любовью к лю-
дям, к свободе, с ее ненавистью к собственнику, литерату-
ра, которую немецкий писатель Генрих Манн очень точно
назвал «революцией до революции», часто оставалась за
стенами гимназии.
Удивительно ли, что смелые статьи Дмитрия Ивановича
Писарева передавали тайком из рук в руки, чтобы не виде-
ло гимназическое начальство.
В гимназиях Петербурга, да и всей России, трудилось
немало талантливых учителей, честных, преданных своему
делу и долгу. Они стремились передать ученикам и дости-
жения науки, и нравственные принципы, выработанные
русской интеллигенцией: чувство долга перед народом, бес-
корыстие, честность во всем, от малого до большого. Но не
они определяли программу и сам дух школы. Целая армия
инспекторов, директоров, попечителей, министры просве-
щения, наконец, насаждали тупое послушание и застой.
И гимназия отгораживала своих питомцев от естественных
наук и их практического применения.
А ведь здесь, в Петербурге, без устали трудились веду-
щие русские ученые: Павлов и Умов, Лебедев и Попов. Их
труды были известны в Европе, они вместе с Эйнштейном
и Резерфордом создавали новую науку XX века, совершали
великую революцию в естествознании.
Но здесь, в гимназии, нельзя говорить о революциях ни
в обществе, ни в науке. Революция — это вспышка, а дол-
жен быть порядок...
Россия покупала за границей плуги и швейные маши-
ны, приглашала бельгийцев проводить трамвайные пути.
Страна нуждалась в инженерах, техниках, механиках, эко-
номистах, геологах. А юноши, полные сил, зубрили и зуб-
рили спряжения латинских глаголов.
Конечно, были реальные училища, где в несколько боль-
шем объеме давались физика и математика, или частные
108
гимназии, вроде гимназии Мая на Васильевском острове,
где передовые учителя могли отходить от казенных про-
грамм. Но все это капля в море...
Подавление личности гимназиста довершал священ-
ник-законоучитель. Уроки закона божьего ничем не отли-
чаются от других. При этом никого не интересует, веришь
ты или не веришь. Достаточно побыть в гимназии на этих
занятиях и молитвах, чтобы убедиться: в младших классах
гимназисты стоят на молитве серьезные, они еще полны
уважения к тому, что совершается. Для них это и напоми-
нание о доме, о семейном празднике. Но вот слушают свое-
го законоучителя старшие: полное равнодушие, безразли-
чие, насмешка. И это вполне понятно. Навязчивые сухие
повторения не могут не вызывать протеста у людей мысля-
щих. А разве их не было среди гимназистов?
Они искали малейшего просвета, человеческого начала:
в любительском спектакле, в рукописном гимназическом
журнале, на уроках громкого чтения, когда учитель, если
он мог и хотел этого, читал вслух повести и рассказы, ко-
торых не было в хрестоматии.
Пестрый и меняющийся мир — сообщения о первых ав-
томобилях и первых самолетах, дискуссии в Думе, споры
о художественных выставках — лишь слабыми отголоска-
ми проникал сквозь гимназические стены.
Немного повернув штурвал времени назад, мы попадаем
в мир, гораздо более сложный, чем он может представ-
ляться издалека.
...Вот вы вышли из гимназии, идете к себе домой, под-
нимаетесь на четвертый этаж доходного дома. Отец — слу-
жащий купца Волкова.
Кто этот купец второй гильдии Волков? Ходит он в са-
погах, как те мужики, что сидят на подводах или перетас-
кивают грузы. Отец посмеивается над хозяином за глаза,
но при нем робеет, кланяется — боится потерять свое ме-
сто в конторе.
Не сразу поймешь, что и грубоватый владелец склада,
и Путилов, чей завод известен всей России, и лощеные бан-
киры — это все капиталисты, хозяева.
«Хозяин» — это слово звучит на улице и дома. Хозя-
ин может в любую минуту приказать «съехать» или увели-
чить плату за жилье. Уж не один раз так было.
109
Если задумаешься — а такое время неизбежно насту-
пает, когда уже надоест только играть в казаки-разбойники
или разглядывать «Жизнь животных» Брема, — то прихо-
дит мысль, что живешь в каком-то железном обруче. В са-
мом деле, в гимназии ты подчинен заведенному порядку.
Справедливо не справедливо, должен подчиняться. Ведь из-
менить ничего нельзя. Выставят с «волчьим билетом», и
никуда не поступишь. Сколько денег платили родители...
Как только представишь себе лицо матери, ее сжатые губы
и застывшие глаза, то изгнание из гимназии, как неизлечи-
мая болезнь, покажется настоящей катастрофой. На улице
тоже неспокойно, пока в форме, да еще с номером гимна-
зии. Только бы не увидел инспектор вечером, когда возвра-
щаешься от товарища, или около рекламы синематографа.
Инспектор может остановить на улице, под взглядами про-
хожих начнет громко распекать, запишет фамилию. Пово-
дом для долгих и унизительных выговоров могут стать и
незастегнутая пуговица или небрежно надвинутая фураж-
ка. И инспектор, и мать говорят одинаково: «в сапожники
пойдешь», в «слесари»... Жизненного опыта хватит, чтобы
представить себе прокопченные стены мастерских в подва-
лах, полупьяных людей с колодкой в руках и дратвой в
зубах...
Но если задуматься глубже, разве гимназист, сын кон-
торщика, находится в самом низу социальной лестницы?
Ведь крестьяне в деревне летом называют мать барыней,
а гимназиста барином. Трудно представить себе жизнь свер-
стников, которых будят в пять часов утра, чтобы идти
в мастерскую; представить себе всех этих учеников, раз-
носчиков, грузчиков, мальчиков на побегушках в магази-
нах, которые никогда не учились, у которых нет ни одной
книги, которых бьют и ругают все кому не лень. А ведь
эта жизнь рядом.
И другая жизнь тоже рядом. Балы, посещения француз-
ской оперы, пикники, поездки с матерью за границу. Это
надо почувствовать — один раз услышать все эти разгово-
ры беспечных, высокомерных, уверенных в себе сверстни-
ков, посмотреть, как они останавливают дорогого извозчи-
ка — лихача — и катят в свой мир, где нет забот и ко-
пеечных расчетов.
Что же дальше? Университет? А ведь там надо будет
110
конкурировать с теми, кто с детства слышит французский,
кто с гувернанткой и репетитором осваивал то, что тебе да-
валось ночными часами... Неужели вслед за отцом на кон-
ке через весь Петербург в контору или к какому-нибудь
другому купчине, который будет грубить и кричать? К че-
му тогда знание всех крестовых походов и текстов, за чте-
ние которых похвалил латинист...
Вы перенеслись всего на несколько десятков лет назад,
чтобы хоть немного почувствовать жизнь обыкновенного
петербургского школьника. Мы не долго побыли в его об-
личье и, конечно, не успели всего пережить вместе с ним:
его раздумий, его споров с товарищами, редких домашних
праздников, его радостей, его игр и путешествий по замерз-
шей Неве к Народному дому на Петроградской или в цирк
Чинизелли, прогулок по зеленому Летнему саду с белеющи-
ми статуями. Ведь жизнь каждого человека складывается
из тысячи дел, разговоров, встреч, и их попросту нельзя
воспроизвести во всех подробностях.
Но, побывав в своем же квартале, на своей же улице,
мы вместе с петербургским школьником почувствовали хо-
лодок страха, чувство неуверенности, охватывающее нас
перед вступлением в жизнь, — особенно когда нет ни вли-
ятельных родственников, ни экипажей, ни лишних денег,
а отец всего лишь маленький конторщик у купца-Волкова...
Возвратившись в свою школу из этого краткого путеше-
ствия в пространстве и во времени, можно задуматься о
многом.
Конечно, и у нас в одних семьях достаток больше, в дру-
гих меньше. В одних домах много интересных книг, их чи-
тают, спорят о них, они — живые, эти книги. В других —
книг нет или стоят они мертвым грузом в популярных ны-
не «стенках» так, для красоты. И школы есть получше и
похуже. Все так. Но каждый школьник, сколько бы ни по-
лучали его родители, может учиться и выбирать профессию.
Отделим главное от второстепенного. И оказывается, что
за словами «право на образование» стоит очень многое.
Уверенность в том, что можно учиться. Это не чья-то ми-
лость, это наше право, законное право. Никто не может
отменить его.
Именно это право, не только записанное, но и осуществ-
ленное, и превращает каждый класс любой школы Москвы,
111
Ленинграда и маленькой деревни Ручьи в маленькую мо-
дель мира, в котором мы живем.
Нас тридцать или даже сорок, все мы разные, мы дру-
жим и ссоримся. Но между нами нет высших и низших,
никто из нас не стоял за стенами школы и не смотрел с за-
вистью на идущих туда.
Никто не слышал на уроках прославления насилия, ни-
кому не внушали мысли о превосходстве одного народа над
другим. Нас никто и никогда не учил злу. И если задумать-
ся, то мы-то и являемся настоящими наследниками Добра.
Как распорядиться этим наследством, зависит уже от нас.
«Они уважают человеческую личность»
Знаете ли, что существуют литературные произведения
совершенно особого рода?
Предназначены они, как правило, лишь для одного че-
ловека. То есть написаны специально для него. Говоря язы-
ком научным — это произведения эпистолярного жанра,
а попросту говоря — письма. Помните строки Константина
Симонова:
Письма пишут разные:
Слезные, болезные,
Иногда прекрасные,
Чаще — бесполезные.
Лучшие из писем напечатаны, и мы можем читать их.
Многие из них таковы, что мы читаем их не отрываясь,
112
думаем о них, снова возвращаемся к ним, запоминаем их
на всю жизнь. И понимаем, что нельзя эти письма держать
в конверте, предназначенными кому-то одному.
Среди писем такого рода — письма Антона Павловича
Чехова своим друзьям и родным. В особенности братьям.
Дело в том, что Чехов был человеком удивительным. Когда
задумываешься над его судьбой, многое поистине поража-
ет. То, что прожил он совсем немного — всего сорок четыре
года — и успел создать настоящую панораму жизни, охва-
тывающую судьбы тысяч людей тогдашней России накану-
не XX века. То, что он был человеком, который без лиш-
них слов и громких речей, когда было нужно, устремлялся
в районы холерной эпидемии и работал там рядовым вра-
чом. Через всю страну ехал на перекладных на Дальний
Восток, добирался до Сахалина и рассказывал миру о
страшной участи узников царской каторги, о ссыльных. Но
более всего, конечно, поражает то, что Чехов был челове-
ком, про которого с полным правом можно сказать: «Он
сделал самого себя».
Сделать самого себя... Что это значит? А то, что вырос
он в провинциальном Таганроге, в семье хотя и талантли-
вого, но скупого, вздорного, деспотичного мелкого лавочни-
ка. Мальчиком Антон Чехов держал свечки в церкви, стоял
за прилавком, его не воспитывали гувернантки, никто не
обучал хорошим манерам и умению разбираться в людях
и книгах. Но он учился и по книгам, и у людей. Он хотел
этому учиться, чутко улавливал все доброе, честное в мире,
где было немало и дикости, и обмана, и равнодушия. «Я по
капле выдавливал из себя раба», — писал он впоследствии.
Антон Павлович не только сам стремился быть челове-
ком, умеющим жить среди людей, но и тянул за собой сво-
их братьев, талантливых писателей и художников. Письма
Александру Чехову, Михаилу Чехову, двоюродному брату
Николаю Чехову до сих пор поражают своею живостью, от-
сутствием назидательности и, самое главное, неисчер-
паемым нравственным зарядом, зарядом доброты и добро-
желательности. Возьмем одно из них — брату Николаю,
художнику, человеку талантливому, доброму, но неоргани-
зованному, безалаберному, без твердых нравственных основ.
«Ты добр до тряпичности, — пишет Чехов брату, — ве-
ликодушен, не эгоист, поделишься последней копейкой, ис-
113
кренен, ты чужд зависти и ненависти, простодушен, жа-
леешь людей и животных, нежаден, незлопамятен, довер-
чив... у тебя есть талант».
Все это чудесные качества! Чего же, спрашиваем мы, не
хватало Николаю Чехову? И Антон Павлович отвечает:
«Недостаток же у тебя только один... Это твоя крайняя не-
воспитанность». И дальше Чехов ясно и точно, так, как
это умел делать только он, говорит о том, какими, по его
мнению, должны быть воспитанные люди. Эти советы стои-
ло бы напечатать миллионными тиражами и вклеивать во
все буквари и учебники.
1)	. «Они уважают человеческую личность, а потому
всегда снисходительны, мягки, вежливы, уступчивы. Они
не бунтуют из-за молотка или пропавшей резинки. Они про-
щают и шум, и холод, и пережаренное мясо, и остроты, и
присутствие в их жилье посторонних...»
2)	. «Они сострадательны не к одним только нищим и
кошкам. Так, например, если Петр знает, что отец и мать
седеют от тоски и ночей не спят, благодаря тому, что они
редко видят Петра, то он спешит к ним...»
3)	. «Они уважают чужую собственность, а потому и пла-
тят долги...»
4)	. «Они чистосердечны и боятся лжи как огня. Не лгут
они даже в пустяках. Они не рисуются, держат себя на
улице так же, как дома, не пускают пыли в глаза меньшей
братии... Они не болтливы и не лезут с откровенностями,
когда их не спрашивают».
5)	. «Они не уничижают себя с той целью, чтобы вы-
звать в другом сочувствие. Они не играют на струнах чу-
жих душ, чтобы в ответ им вздыхали и нянчились с ни-
ми. Они не говорят «Меня не понимают!» (Чехов тонко
замечает, что «на это даже Гете и Ньютон не жало-
вались!»).
6)	. «Они не суетны. Их не занимают такие фальшивые
бриллианты, как знакомство со знаменитостями... Они не
хвастают тем, что их пустили туда, куда других не пу-
стили».
7)	. «Если они имеют в себе талант, они уважают его.
Они жертвуют для него покоем... суетой. К тому же они
брезгливы».
tn
8)	. «Они воспитывают в себе эстетику. Они не могут
уснуть в одежде, видеть на стене щели с клопами, дышать
дрянным воздухом, шагать по оплеванному полу».
Кто это писал? Может быть, сухая классная дама? Или
книжный моралист, отгородившийся от жизни стенами
своего кабинета? Нет, это писал двадцатишестилетний весе-
лый человек, любитель дружеских встреч, шуток, рыбалки,
дальних походов. Но... Но воспитанный человек. И такие
люди вызывают и должны вызывать глубочайшее уваже-
ние. Молодой врач и писатель точно поставил диагноз не-
воспитанности, вскрыл ее причины и, самое главное, дал
конкретный совет, как излечиться от нее. А ведь это не
легче, чем преодолеть любую затяжную телесную болезнь.
«Победить ее трудно, ужасно трудно». Чтобы воспитаться,
замечает Чехов, и не стоять ниже уровня среды, в которую
попал, недостаточно прочесть только Пиквика и вызубрить
монолог Фауста.
А вот и вывод: тут нужны «беспрерывный дневной и
ночной труд, вечное чтение, штудировка... Тут дорог каж-
дый час...» И хотя написано это без малого сто лет тому
назад, в марте 1886 года, каждое слово здесь обращено
к нам.
Конечно, многое с тех пор изменилось вокруг. Но оста-
лось в человеческих отношениях ядро, которое переходит
из поколения в поколение. Не один Чехов, а тысячи и тыся-
чи его сверстников из разночинцев, дети мелких лавочни-
ков, торговцев, маленьких чиновников, вроде гоголевского
Акакия Акакиевича, смогли преодолеть дурные привычки,
бескультурье, грубость и стать по-настоящему интеллигент-
ными людьми. Вобрав в себя упорство и трудолюбие отцов,
русские интеллигенты сумели в то же время выработать
в себе внимание к окружающим, доброту, честность, прин-
ципиальность, готовность служить людям, помогать им, а
не жадно хватать все, что попадается под руку.
Точно так же многие юноши и девушки, выросшие в
дворянских гнездах, сумели, преодолев барство и высоко-
мерие отпов, понять, что люди равны и достойны счастья.
Всю свою образованность, полученную с детства, они суме-
ли подчинить делу образования народа, а лучшие из них—
и борьбе за его освобождение. Из этих сыновей мастеровых,
115
ремесленников, учителей, российских чиновников и дворян
складывались поколения революционеров, в том числе со-
здателей первой пролетарской партии в России.
Но в основе основ — самовоспитание.
Ведь считать можно научить и машину, переводить с
одного языка на другой и отыскивать нужные сведения —
также. А вот доброта, нетерпимость к мелкому хвастовству,
здоровый и чистый дух, о котором так просто и ясно ска-
зал Антон Павлович Чехов, одним образованием не даются.
А не устарели ли эти условности и разговоры о добре,
не стало ли все проще после революции, а особенно в наше
время? И может быть, надо быть более сухими и жесткими
людьми? Есть ведь и такие суждения.
Вспомним один эпизод, над которым стоит задуматься.
Первые годы революции. Тысяча девятьсот двадцать пер-
вый год. Страна разорена кровопролитной войной, вызвав-
шей героизм и самопожертвование у тех, кто защищал за-
воевания революции. Но эта же гражданская война вызва-
ла неслыханную жестокость врага.
И вот в эту трудную осень двадцать первого года воен-
ный комиссар Данилов пишет Ленину письмо. О чем же
он пишет?
«Нельзя ли в мирной работе сделать одним из движу-
щих рычагов альтруизм, чувство сострадания и любви к
старому и малому, к слабому и больному, к беспомощному,
голодному. Я далек от мысли, — писал Данилов, — что
нам пора перековать штыки на косы и серпы, но думаю,
что пора уже призывать к любви, состраданию, взаимной
помощи внутри класса, внутри лагеря трудящихся».
Ленин ответил Данилову словами, полными глубокого
смысла: «И «внутри класса» и к «трудящимся иных клас-
сов» развивать чувство «взаимной помощи» и т. д. безус-
ловно необходимо».
Теперь же, в последней четверти XX века, все эти во-
просы стали еще острее. Почему?
Да потому что наше общество поднялось на новую сту-
пень, оно стало более зрелым, развитым, сложным. Вырос-
ли города, миллионы людей, живших в небольших селени-
ях, стали горожанами или строителями колоссальных элек-
тростанций и магистралей в Сибири, на Дальнем Востоке и
на Севере. Люди все чаще отрываются от привычного круга
116
родных и знакомых, живут и работают среди новых, неиз-
вестных раньше соседей, сослуживцев.
Но эта подвижная масса людей — не миллионы одино-
чек, а единый коллектив, большая семья, которую называ-
ют «советский народ». И скрепляют эту большую семью не
только общая территория, границы, хозяйство, одно госу-
дарство, но и человеческие чувства — тяготение, уважение
друг к другу, доброжелательность. Человек не сам по себе,
он не одиночка в глухой стороне, он живет среди других
людей. И в отношении к ним в нашей стране действует не
торгашеский принцип «ты — мне, я — тебе», не выгода и
расчет, а уважение к ближнему и дальнему, уважение
к человеку.
Конечно, такое чувство дается не просто. И оно не мо-
жет быть отвлеченным, когда говорят о человеке «вообще».
Но не настороженная враждебность, не замкнутость, а
стремление отыскать человеческое в человеке, быть гото-
вым к добру — вот что выходит в нашем обществе на пер-
вый план. Это доброе далеко не просто, и на нем следует
остановиться подробнее.
* * *
Однажды я стал невольным свидетелем и даже участни-
ком спора между ребятами. Дело было так. Один школьник
нашел бумажник с деньгами. Сумма была не очень боль-
шая, но вполне достаточная, чтобы купить многие интерес-
ные вещи — например, транзисторный приемник или конь-
ки с хоккейными доспехами. Но мальчик без колебаний
отнес бумажник владельцу — адрес было нетрудно устано-
вить по одной из квитанций.
Случай этот ребята горячо обсуждали. Один из прияте-
лей школьника написал заметку в стенную газету, назвав
ее «Так поступают советские школьники». Не довольству-
ясь этим, он предложил послать информацию в городскую
газету и представить своего друга чуть ли не юным героем.
Возник спор, и ребята решили проверить свои мнения у
взрослых.
Да, их одноклассник поступил, как должен поступать
всякий порядочный человек. Но разве быть честным — это
особая доблесть, героизм, о котором надо писать статьи,
ставить фильмы и бить во все колокола? Конечно, если
117
жить среди жуликов и негодяев, то даже проблеск честно-
сти может показаться святостью. Но в обществе с высокими
нравственными требованиями такой поступок — норма, и
он может и должен быть только нормой. Иначе невольно
приходит мысль: значит, другие советские школьники, во-
обще наши люди таковы, что о тех, кто возвращают вла-
дельцу его деньги, надо специально сообщать в газете.
Выходит, если где-нибудь в Стокгольме или в Мюнхене
школьник найдет чужой бумажник с кронами или марка-
ми, то он не отдаст его по назначению? Что-то здесь не так.
И действительно не так.
Есть определенные нормы морали, человеческого обще-
жития, без которых общество просто бы распалось. Мил-
лионы и миллионы людей усваивают их в детстве в семье.
Но как бы ни была велика роль простых, общих для
всех людей правил, однако все же не они определяют поступ-
ки человека в разных странах, у разных народов и клас-
сов. Тут нет единства. Тот, кто является преступником в
одной стране, в другой может быть объявлен героем. И на-
оборот, истинного героя подчас объявляют преступником.
Все зависит от классовой позиции, здесь не может быть
отвлеченного героизма или отвлеченной преступности, об-
щих, одинаковых для всех людей. Подлинных демократов,
коммунистов, патриотов, борющихся за счастье своего на-
рода, фашистские тюремщики объявляют преступниками
и бросают в тюрьмы. Но разве их оценки могут быть зако-
ном для большинства, для трудящихся, для нас с вами?
Оттого, что грабитель проявляет смелость и даже рискует
жизнью, спасая свою банду, он не становится честным че-
ловеком, и нельзя его ставить на одну доску с человеком,
спасающим народное добро. Оттого, что гитлеровцам путем
обмана, насилия, раскола среди своих противников удалось
собрать относительное большинство голосов на выборах в
Германии в 1932 году, их правительство не стало закон-
ным. Преступными, антинародными были его цели: война,
захват чужих территорий, расправа со всеми демократами,
разжигание расовой розни. И никакие внешние прикрытия
не делали эту программу законной и справедливой. Многим
солдатам, летчикам, танкистам гитлеровской армии вруча-
лись ордена и медали за храбрость, но независимо от это-
го их действия носили преступный, безнравственный харак-
118
тер, и на поле боя с ними мог быть только один «разго-
вор» — уничтожение.
Вполне естественно, что в 1942 году широкий отклик
в сердцах миллионов людей находило стихотворение Кон-
стантина Симонова:
...Убей фашиста, чтоб он,
А не ты на земле лежал...
Так убей же хоть одного!
Так убей же его скорей!
Сколько раз увидишь его,
Столько раз его и убей!
Это не призыв к убийству вообще, тем более не разжи-
гание ненависти к немецкому народу. Нет, это призыв к
защите родной советской земли, к защите всех народов от
рабства и истребления в концлагерях.
Мы знаем, что многие немецкие солдаты вермахта сда-
вались в плен, постепенно осознавали ту глубину пропасти,
в которую вовлек их Гитлер, сами становились на путь
борьбы с фашизмом, а впоследствии начали строить новую
антифашистскую, демократическую Германию.
Уроки истории убеждают нас в том, что все надо рас-
сматривать конкретно, а не говорить о вечной справедли-
вости. И прежде всего необходимо ставить вопросы: для
чего, в чьих интересах ведется борьба?
Точно так же обстоит дело и с понятием «добро».
♦ * ♦
Mi'i часто вспоминаем о Древнем Египте — и всегда вос-
хищаемся его великой материальной культурой. И хотя
прошли с тех пор десятки веков, следы этой цивилизации
не Исчезают из нашей жизни. Но, отдавая должное и точно-
сти расчета строителей пирамид, и гигантским изображе-
ниям богов, и сфинксам, и системам регуляции Нила, мы
видим в Египте и другие, не менее удивительные вещи.
Послушайте это изречение: «Почитай свою мать, кото-
рая кормила тебя грудью... которая не гнушалась твоими
грязными пеленками, — не обижай ее».
Подходит к концу XX век нашей эры. А эти слова были
записаны двадцать пять веков до нашей эры. «Не обижай
ее», — звучит из глубины тысячелетий.
119
Или другие слова. Они записаны в так называемой
«Книге мертвых», изданной в то же время. Слова эти как
бы произносит человек, ушедший в другой, загробный мир
(в его существование египтяне верили не меньше, чем в
мир реальный): «Я не делал вероломно зла никакому чело-
веку. Я не заставлял голодать. Я не причинил никому слез.
Я никого не убивал».
Да, для нас Древний Египет — это что-то бесконечно
далекое, застывшее в граните сфинксов, в плитах пирамид,
в характерных профилях лиц, в четких знаках иероглифи-
ческих птиц и растений. Мы почти не различаем лиц —
будь то фараоны, рабы, рабовладельцы, жрецы. Все это так.
Однако и в этом мире складывались ростки, элементы
истинно человеческих отношений, возникали понятия нрав-
ственности, добра и зла. Однако первоначально выработан-
ные людьми простые нормы нравственности, и в первую
очередь человечность и доброта, поддерживались в отноше-
ниях между родителями и детьми, братьями и сестрами,
близкими друзьями. Не случайно деспоты, захватчики всех
времен больше всего боялись людей не только самостоя-
тельных, думающих, но и способных к состраданию, умею-
щих жалеть других.
Один из собеседников Гитлера записал такие слова:
«Мы вырастим молодежь, перед которой содрогнется мир,
молодежь резкую, требовательную, жестокую. Она должна
быть безучастной к страданию. Я хочу видеть в ее взоре
блеск хищного зверя». Если бы это были даже рассуждения
одиночки-маньяка, ненормального отца, который в по-
рыве откровенности поделился мыслями относительно вос-
питания своих сыновей, и то мы бы с отвращением читали
такие слова. Но ведь их говорил человек, который в ту пору
рвался к власти и через несколько лет действительно стал
во главе Германии. Он опирался на поддержку не только
охранников, гестаповцев, армии, но и банкиров, причем не
только немецких, но и заокеанских, которые видели в гит-
леровцах прежде всего заслон против государства рабочего
класса, против социализма.
Но чтобы творить неправое дело, убивать, арестовывать,
избивать людей, громить дома, сжигать книги, нужны были
нерассуждающие люди. Начинали с простого. Мальчикам
в военизированных лагерях, где проходило обучение школь-
120
ников, раздавали щенков. Ребята привязывались к живот-
ным, тренировали их, кормили. А затем следовал приказ:
самим убить щенков. Так вытравлялась какая-либо жа-
лость к живому существу. Дальше — больше. Воспитыва-
лось безразличие к боли, слезам, страданиям другого чело-
века.
И вот таких людей — целое поколение резких, жесто-
ких, безучастных к страданиям других — воспитывали фа-
шисты. Этих людей они направили воевать против нашей
Родины и других стран Европы. Мы знаем, чем кончилась
эта война. Это была не только победа армии над армией,
но и победа идей социализма над идеями капитализма в их
самой жестокой, звериной форме. Победа добра над злом.
Не будем бояться или стесняться этих слов. Советские вой-
ска беспощадно уничтожали фашистов, не желавших сда-
ваться, громили их батареи, штабы, казармы, штурмом
взяли Берлин. Но советский солдат никогда не воевал с
мирным населением, женщинами, детьми, стариками. В пер-
вые же дни после разгрома гитлеровцев на улицы немецких
городов выехали полковые кухни, и людям, исполненным
страха перед «варварами-большевиками» (так их настрои-
ла пропаганда), раздавали бесплатно миски супа и куски
хлеба. Раздавали солдаты, чьи отцы, матери, дети погибли
от рук захватчиков где-нибудь под Курском или Смолен-
ском.
Дети, спасенные ими, стали взрослыми. И мы уверены,
они никогда не забудут тех советских солдат, которые изба-
вили их от голодной смерти и фашистского ига.
Не должны забыть о подвиге этих солдат. О победе
Добра.
Мы гордимся своей страной. Гуманизм и доброта — не-
отъемлемые черты нашего образа жизни. А доброта прежде
всего проявляется в отношении к детям.
Нет ничего более страшного, чем оставаться совсем од-
ним, без родителей, без родных и близких. Случилось так,
что сразу после революции в нашей стране таких ребят
оказалось пять с половиной миллионов человек.
Действительно, семь лет шли войны: первая мировая,
затем гражданская. Они разорили нашу страну, многих де-
тей лишили родителей. В любой другой стране их ожидала
бы голодная смерть. Но по-другому сложилась их судьба
121
в нашей стране. Грязных, оборванных, беспризорных ребят,
полуголодных и замерзших, ютившихся в товарных ваго-
нах, в подвалах и на чердаках, собирали, кормили, одева-
ли, учили работать. И не сто, не тысячу ребят — пять
с половиной миллионов. Отказывая себе в необходимом, лю-
ди Страны Советов спасали жизнь целого поколения — от
пятилетних до пятнадцатилетних, будущих рабочих, инже-
неров, ученых, офицеров. Не случайно это дело, потребовав-
шее терпения, доброты и твердости, партия и Ленин пору-
чили «рыцарю революции» — Феликсу Эдмундовичу Дзер-
жинскому.
А через пятнадцать лет после этого наша страна выво-
зит детей из горящей Испании. На родине маленьких ис-
панцев шла гражданская война — свободолюбивый народ
боролся против фашистов, которых поддерживали Гитлер
в Германии и Муссолини в Италии. Это была первая схват-
ка революционных сил с фашизмом, первой жертвой кото-
рого явились дети.
Немецкие бомбардировщики разрушали испанские горо-
да, не хватало хлеба. Советское правительство проявило акт
высочайшего гуманизма — спасло тысячи испанских де-
тей.
* * *
В условиях современной Америки черствость и замкну-
тость, а то и жестокость воспитываются не только под вли-
янием литературы и кино, когда на страницах книг и на
экранах льется кровь, совершаются убийства и идут беско-
нечные войны. Еще сильнее действуют сами условия жизни.
Миллионы должны ждать, когда умрут или уйдут на пен-
сию старики и освободятся места. Об этом с горечью гово-
рил руководитель американских коммунистов товарищ Гэс
Холл.
Доброжелательность, сочувствие больному и слабому,
стремление всегда и во всем понять друг друга — эти каче-
ства все прочнее и глубже укрепляются в нашем обществе.
И не на словах, а на деле. Причем в делах простых, не на-
показ, вовсе не для того, чтобы нами любовались или хва-
лили за доброту. Велик, неисчерпаем запас доброты и че-
ловечности в нашем народе. Кто-то помогает детям, боль-
ным, старикам, кто-то принесет продукты домой инвалиду
122
войны. И не день, не два — а годами, и конечно, бескорыст-
но, без всякой оплаты. Кто-то усыновит ребят, оставшихся
без родителей. Кто-то отказывает себе, чтобы помочь млад-
шим в семье.
Оглянемся вокруг себя — вокруг нас много доброты.
Но и в природе, и среди людей не бывает так: вот чистый
свет, вот сплошная тьма. Подчас на добрые чувства, про-
являемые большинством, падает тень от эгоизма и равноду-
шия, которые зачастую принимают совершенно уродливые
формы.
Бывает так, что, казалось бы, и не призывают к равно-
душию, а вот доброту, чуткость, отзывчивость при оценке
людей почему-то ставят на последнее место...
О том или другом человеке всегда вспомнят, что он и
эрудит, и рисует прекрасно, и иностранные языки знает. Но
какой он — добрый или черствый, злой — ведь об этом в
характеристике не напишут. А зря.
Но, к сожалению, не всем это ясно.
Возможно, вы видели недавно документальный фильм, в
котором рассказывается о том, как в одной школе родите-
лям раздали анкету: «Какие качества вы бы хотели видеть
у своих детей?». На первом месте стояло: сильный, здоро-
вый, культурный, умный, образованный... Вот только такое
слово, как «добрый», оказалось где-то в самом конце, а
многие и вообще вроде бы про него забыли.
Но сами-то ребята все чаще ценят друг друга именно
за это — за отзывчивость, товарищескую помощь, скром-
ность, доброту.
Как пробудили добрые чувства прекрасная повесть Гав-
риила Троепольского «Белый Бим Черное ухо» и фильм под
таким же названием, снятый Станиславом Ростоцким!
Письма от ребят шли и идут непрерывным потоком, а зна-
чит, запас добра неисчерпаем.
Вот отрывки из школьных сочинений, посвященных
этой повести:
«Когда я читала книгу, мне было стыдно и обидно за
тех плохих и гадких людей, которые встречались этому бед-
ному и доверчивому псу. И я гордилась теми, в ком собака
находила верного друга».
«Жалость, любовь, радость, уважение, презрение, порой
злость наполняли меня».
123
«После того, как я прочитала повесть, мне хотелось об-
ратиться к людям: «Посмотрите вокруг себя повниматель-
нее, может быть, кому-то недостает доброты и простого че-
ловеческого тепла! Помогите ему! Не дайте погибнуть че-
ловеческому!»
Вся повесть взывает: «Люди! Будьте гуманны, не забы-
вайте о том, что вы люди! Ведь человек — это прежде все-
го доброта, человечность, великодушие».
В последнее время все большее число горячих последо-
вателей приобретают мысли и дела замечательного челове-
ка и педагога Василия Александровича Сухомлинского.
Человек, прошедший войну, видавший смерть и горе,
переживший гибель своих родных от рук фашистских за-
хватчиков, — он сохранил великое чувство Доброты. Су-
хомлинский писал книги, руководил сельской школой, вос-
питывал ребят и всей своей жизнью, всем литературным
творчеством утверждал это чувство.
Послушаем Сухомлинского:
«Человек поднялся над миром всего животного прежде
всего потому, что горе других стало его личным горем».
«Если ты в детстве счастлив, это значит: кто-то ни на
минуту не забывает о том, что он должен».
«Хамство начинается с того маленького неведения,
когда человек забывает о том, что он должен. А вершины
своей хамство достигает тогда, когда человек перестает
быть должным».
«Для того, чтобы иметь моральное право один раз ска-
зать о бедах и горечах своей Родины, надо десять раз что-
то сделать для ее возвышения и укрепления».
«Кричать о недостатках — для этого большого ума не
надо. Презирай демагогию и пустозвонство. Думай и делай
все для того, чтобы торжествовали добро и справедли-
вость».
Вспомним Чехова: «Они уважают человеческую лич-
ность» — и обратим внимание на то, как похожи мысли
и слова, прозвучавшие сто лет тому назад и сказанные Су-
хомлинским совсем недавно, в наши дни. Нет, традиции
человечности, доброты и уважения к людям никогда не
уйдут из жизни нашего народа.
124
Слово — это тоже дело
Когда пытаемся понять, какое место человека среди дру-
гих людей, то обязательно задаем себе вопрос: а как люди
вступают в контакт друг с другом, как они выражают свои
мысли, свое отношение к другим людям?
Отдельный человек не может создать свой собственный
язык. Ему просто не с кем будет говорить, ведь язык необ-
ходим для взаимопонимания: для обмена мыслями, инфор-
мацией, для совместной деятельности. Даже пчелы, птицы,
муравьи, рыбы не могут обойтись без своего языка — осо-
бой системы сигналов.
Тем более люди. Не довольствуясь языками естествен-
ными, то есть теми, на которых говорят с детства, они со-
здают языки искусственные, например, эсперанто или азбу-
ку Морзе, в ряде случаев прибегают к сигнализации флага-
ми, к языку математических, физических, химических сим-
волов.
Язык и человек — понятия неразделимые. Конечно, в
служебных целях могут использоваться системы условных
знаков — буквенные и цифровые обозначения; разработан
и особый машинный язык. Он нужен, даже необходим, так
как кибернетическая машина с его помощью получает от
человека задание, выполняет его, думает. Да, машины ду-
мают. Но не так, как люди. Не будем их противопостав-
лять.
Один из крупнейших ученых в области кибернетики
академик Алексей Иванович Берг справедливо замечает:
«Надо не противопоставлять человека машине или машину
125
человеку, а трезво учитывать те сдвиги в мышлении, кото-
рые порождают ЭВМ и кибернетика». Один из этих сдви-
гов таков — мы все больше должны ценить человеческую
речь, простое слово человека, обращенное к другому чело-
веку. Никакие формулы, цифры, условные знаки, как бы ни
была велика их роль в нашей жизни, не заменят человече-
ского слова.
Бедность языка довольно часто отражает бедность и не-
развитость чувств человека. Причем это вполне может со-
четаться с образованием и даже квалификацией в опреде-
ленной области. Человек знает сотни специальных слов —
терминов из области техники, социологии, физики, — но за
пределами своей специальности очень ограничен. Хорошо,
если человек сам понимает свою немоту и стремится пре-
одолеть ее. Главное средство на этом пути — чтение. Чело-
век, который перестает читать, перестает думать, как заме-
тил еще двести лет тому назад великий французский мысли-
тель Дени Дидро.
Хорошая книга — вне конкуренции. С ней человек на-
едине, один на один. Ведь по-настоящему задуматься, что-
то понять и почувствовать можно только наедине. То, что
мы услышали на уроке, на лекции, с экрана телевидения,
должно войти в нас. Эта неслышная работа продолжается
и после лекции или киносеанса. Если ее нет — все проско-
чило мимо, развеялось в пространстве. Иногда говорят:
<Я понимаю, но выразить не могу». Это заблуждение! Не
передается словами физиологическое ощущение — холод,
тепло, сладкий вкус, пряный запах, ощущение радости. Но
понимание может быть выражено только словами.
Без общения с другими людьми человек замыкается в
себе, и все его оценки того, что происходит вокруг, впечат-
ления о книгах и фильмах остаются внутри. И со временем
эти свежие впечатления остывают, теряют свою остроту.
Человек должен говорить с человеком, в крайнем случае,
он разговаривает сам с собой или, представив себе неизве-
стного собеседника, спорит с ним, отстаивает свое мнение.
Это вполне естественно, и не надо удивляться, когда кто-то
разговаривает сам с собой или рассеян. Человеку нужно
говорить с другим человеком, но не все находят пути для
этого. Часто бывает так, что нескольким людям не о чем
говорить, возникают неловкие паузы. Часто контакты меж-
126
ду людьми затрудняют приемник, телевизор, магнитофон.
Они могут объединять людей, но могут их и разъединять.
Общение людей не обязательно разговор, может быть и
молчание, но такое, когда двое понимают друг друга. Если
человек не раскрыл себя, никому не высказал своих оценок
и взглядов, ни с кем не поделился радостью или горем,
то он подобен непроявленному фотоснимку. Этому в исто-
рии есть неопровержимые доказательства. Все неудачники,
непризнанные гении творили втихомолку, у них не было
истинных друзей, строгих критиков, чутких и умных чи-
тателей, зрителей, слушателей.
А у настоящих творцов искусства были и есть друзья
и недруги, были и есть кружки единомышленников. Так же
и в науке. Речь, язык, слово связывали ученых, помогали
понимать друг друга.
Слово — сгусток мысли и чувства — это только челове-
ческое достояние. Поэтому задумаемся о цене слова. Верно,
что бедность языка — это бедность мысли. Действительно,
если вы не знаете, как называются или обозначаются мно-
гие явления в мире, то как вы можете знать о них или по-
нимать их? Это так. Но обратного хода нет. Нельзя ска-
зать, что богатство языка всегда означает богатство мысли,
предполагает развитый духовный мир человека. К сожале-
нию, нередко случается так, что человек знает много слов,
но они подобны самой мелкой разменной монете, обесцене-
ны. Давайте вместе, не торопясь, прочтем отрывок из сти-
хотворения поэта Вадима Шефнера «Слова»:
Есть слова — словно раны, слова — словно суд, —
С ними в плен не сдаются и в плен не берут.
Словом можно убить, словом можно спасти,
Словом можно полки за собой повести.
Словом можно продать, и предать, и купить
Слово можно в разящий свинец перелить.
Но слова всем словам в языке у нас есть:
Слава, Родина, Верность, Свобода и Честь.
Повторять их не смею на каждом шагу, —
Как знамена в чехле, их в душе берегу.
Кто их часто твердит — я не верю тому,
Позабудет о них он в огне и дыму.
127
Пусть разменной монетой не служат они, —
Золотым эталоном их в сердце храни!..
Сказано предельно точно. И это относится ко всем без
исключения словам. Каждое должно иметь свою цену, и
ни одно даже самое обычное слово не должно служить раз-
менной монетой, не должно звучать попусту. Именно так,
к примеру, произошло со словом «романтика». Высокое,
стремительное, пронизывающее слово. Но вот с чьей-то лег-
кой руки слово это стали употреблять в самых разных зна-
чениях. Собрались приятели в лес с ночевкой — романти-
ка. Поработал месяц подсобником у лесорубов, изыскателей
или археологов — романтика.
Но откроем опять книгу Вадима Шефнера. Грустное
стихотворение о романтике — «Инфляция слова».
Романтика, кто ты? Неужто
Опущен таинственный флаг?..
Усталое слово — кормушка,
Банальности фирменный знак.
Ты храбрых водила в разведку,
Во гневе вздымала копье —
Теперь обернули конфетку
В бумажку, где имя твое.
Ты с выгодой пущена в дело,
Тебя на расхожий мотив
Поет безголосая дева,
Слюней в микрофон напустив.
В лесу, где лютуют туристы,
Березки и елки губя,
Под вечер гундосый транзистор
Расслабленно славит тебя...
Отрыв слова от его истинного смысла — опасен. Без-
думное употребление слов иногда может совершенно созна-
тельно использоваться противниками прогресса в своих це-
лях. Они рассчитывают на людей, которые не вдумываются
в истинный смысл слов. Именно так поступают защитники
современного капиталистического мира. Их стараниями —
в газетах, на телевидении, в радиопередачах — происходит
чудовищная инфляция слов, они обесцениваются, как не
обеспеченные золотом бумажные деньги. Дорогие людям
в своем первоначальном смысле понятия: «свобода», «де-
128
мократия», «гуманизм», «традиция», «прогресс» — идеоло-
ги буржуазии выворачивают наизнанку, вкладывают в них
угодное им содержание, превращают в пустые слова.
Противники коммунизма твердят: «Свободный мир».
Так они называют мир капитализма.
Советский Союз — первая в мире страна социализма,
принесшая избавление от гитлеровской тирании миллионам
людей, — это, оказывается, не свободный мир. Чехословац-
кая Социалистическая Республика — страна передовой тех-
ники и расцветающей культуры — также не свободный
мир. А Федеративная Германия, где коммунисты не могут
работать учителями, преподавателями университетов, юри-
стами и в то же время беспрепятственно собираются быв-
шие гитлеровские офицеры, эсэсовские надсмотрщики, име-
нуется «свободным миром»...
Кубинская Республика, героически добившаяся незави-
симости, свергнувшая деспотический строй, — это не «сво-
бодный мир». А соседняя страна Гаити, где господствует
диктаторский режим и лучшие люди умирают в застенках,
выдается за райский уголок «свободного мира».
Если слова отрывают от их настоящего смысла, то нет
ничего удивительного в том, что торговцы из Нью-Йорка
и Чикаго, из Гамбурга и Мюнхена готовы использовать лю-
бые слова, а также имена знаменитых и великих людей в
целях рекламы. Так появляется водка «Комиссар». Выпус-
кается перечница, представляющая собой пробитую пулей
голову президента Кеннеди. А на водочную этикетку в За-
падной Германии помещают портрет... Александра Сергее-
вича Пушкина. Заходит, например, в бар посетитель и без
всяких объяснений поднимает вверх два пальца: «Цвай
Пушкин» — две порции водки...
Точно так же обстоит дело и со словом «свобода».
«Свобода, равенство, братство!» — гремело над Пари-
жем в бурные дни Французской революции. С этими сло-
вами народ штурмовал Бастилию и свергал власть короля.
Свобода — это великое слово объединяло революционеров
всех времен.
«Пока свободою горим, пока сердца для чести живы»,—
писал молодой Пушкин. «Свобода на баррикадах» — на-
звал свою картину французский художник-романтик Де-
лакруа.
5 Наследники добра
129
«Свобода» — с этим словом для узников Шлиссельбург-
ской крепости, моабитских казематов, фашистских лагерей
было связано все: жизнь, солнце, любовь.
Но с призывом «свобода мореплавания» испанские и
английские пираты перехватывали мирные торговые суда,
вторгались в чужие гавани, жгли и грабили дома беззащит-
ных людей.
«Свобода торговли!» — восклицали европейские купцы
и вместе с солдатами вступали в саванну и джунгли, руши-
ли хижины в африканских деревнях, обманывали и обкра-
дывали доверчивых туземцев.
С требованием безудержной свободы анархисты высту-
пили против подлинных революционеров и во время крон-
штадтского мятежа в Советской России, и во время граж-
данской войны в Испании.
Защитниками свободы называют себя в наши дни и те
политики в зарубежных странах, которые требуют свобод-
ной продажи оружия и предоставления фашистам беспре-
пятственной возможности собираться под флагами со свас-
тикой и вспоминать былые походы...
Очень уж многоплановое, широкое это слово — свобода.
И для того, чтобы употребить его точно, а главное, пра-
вильно понимать, что за ним стоит, нужна система от-
счета.
Такой системой отсчета, как показал Ленин, служат
принципы научной марксистской философии, ее классовый
характер, он позволяет поставить вопросы точно: свобода
от чего? свобода для кого? свобода во имя чего?
Хорошо говорил о мнимых буржуазных свободах Анту-
ан де Сент-Экзюпери, храбрый французский летчик и заме-
чательный писатель:
«Это свобода лошади, чья упряжь позволяет двигаться
лишь в одном направлении... Но никто не ужасается этой
отвратительной свободе. Настоящая свобода заключается
лишь в творческом действии... Свобода выбора из четырех
моделей автомашин «Дженерал моторе», или между тремя
фильмами господина 3., или между одиннадцатью блюдами
закусочной — карикатура свободы. Свобода лишь в том,
чтобы сделать выбор между стандартными статьями в сис-
теме всеобщей схожести! Система эта дает возможность
приговоренному к казни выбрать — быть ли посаженным
130
на кол или повешенным — и я восхищен тем, что ему пре-
доставляется выбор!»
Когда говорят о свободе слова, никак не поясняя этого
понятия, мне всегда вспоминается июньский день в лондон-
ском Гайд-парке, замечательном уголке английской столи-
цы. Зеленый ковер какой-то особенной, немнущейся травы,
невысокие раскидистые деревья, общая обстановка покоя—
люди сидят на скамейках, лежат на газонах. Гайд-парк
кажется уютным островком зелени и свежести, в нем начи-
сто отключаешься от суетного и шумного города.
Но есть в Гайд-парке знаменитая площадка — угол ора-
торов. О нем существует большая литература — и описа-
ния выступлений знаменитых ораторов, и рассказы о про-
исходивших тут бурных схватках. А больше всего писали
о том, что Гайд-парк — символ терпимости, символ истин-
ной свободы слова, хранитель традиции.
Мы пришли в Гайд-парк в послеобеденное время, в
обычный день, не ознаменованный ни демонстрациями, ни
какими-нибудь другими особыми событиями. Исполненные
самого жгучего любопытства, приготовившись вниматель-
но смотреть и слушать, мы направились к ораторско-
му углу.
Между прочим, самые знаменитые места в мире выгля-
дят совершенно обыкновенно — просто дом, просто дорога,
просто каменная стена. Это мы придаем им особые и значе-
ние и смысл.
Итак, здесь стояло несколько деревянных трибун. Каж-
дый может взобраться на трибуну и излагать свои взгляды.
Все трибуны были заняты, около них небольшие группы лю-
дей, человек по двадцать — тридцать, не более. Причем, как
нам показалось, по виду туристы, которых больше занима-
ла обстановка знаменитого места, а не содержание речей
ораторов. Мы решили послушать всех по порядку.
На первой трибуне стоял пожилой человек: прямой, су-
хощавый, седые волосы на косой пробор, чисто выбрит, ки-
тель без знаков различия, но с начищенными пуговица-
ми, — без всяких сомнений, отставной военный. Он стоял,
держась двумя руками за передний бортик трибуны, и го-
ворил, говорил... Глаза его были устремлены в пустоту, он
будто бы и не видел стоящих перед ним людей. Может
быть, человек этот разговаривает сам с собой?
5*
131
Речь его иногда прерывалась — оратору не хватало воз-
духа.
О чем же говорил отставной военный? О том, что надо,
не теряя времени, вернуть утраченные территории: колонии
и базы, восстановить Британскую империю во всем ее ве-
личии.
Отсутствующий взгляд скользит мимо равнодушных
слушателей. И я подумал: возможно, ему представляются
«старые, добрые времена», когда юнион джек — англий-
ский флаг с ярким сине-красным перекрестием — развевал-
ся и над фортами Индии, и над сингапурским портом, и над
белыми домами Кении и Уганды, и над бескрайними пес-
чаными пляжами благодатного Кипра.
Чем более убежденно говорил отставной военный, тем
яснее становилось, что все это — сотрясение воздуха. Гово-
ри не говори, проклинай не проклинай, но Индия, Синга-
пур, Кипр, Кения стали независимыми, самостоятельными
государствами, и никуда от этого не уйти.
Как бы в знак подтверждения того, как изменились
нынче времена, на соседней трибуне стоял молодой афри-
канец в светло-сером костюме, оттеняющем его иссиня-чер-
ное лицо. По обе стороны от него, на поставленные боком
ящики из-под апельсинов, взобрались два других африкан-
ца с развернутым лозунгом: «Пан-Африка». Что это озна-
чало, вряд ли было известно и им самим. Из речи оратора
можно было понять, что все они стоят за объединение всех
африканцев независимо от государственных границ, неза-
висимо от существования отдельных стран, которых обра-
зовалось уже почти полсотни на африканской земле. Ора-
тор выступал вовсе не за сплочение этих государств против
бывших колониальных хозяев — нет, он призывал всех
людей с темной кожей, всех, кто живет в Африке, быть
едиными.
Конечно, можно понять этих молодых людей, притес-
няемых и у себя на родине, и здесь, в Англии, где они
чувствуют себя людьми второго сорта. Их можно понять,
но согласиться с ними никак нельзя. Ведь люди группи-
руются вовсе не по цвету кожи, а по главному принципу—
принадлежности к тому или другому классу. Несмотря на
то, что в борьбе против английских, французских, порту-
гальских властей народы Занзибара, Кении, Гвинеи и дру-
132
гих стран действовали сообща, и там находились африкан-
цы, которым бывшие белые хозяева были гораздо ближе
своих соплеменников. И наоборот, в том же Лондоне тыся-
чи белых рабочих и студентов выходили на соседнюю Тра-
фальгарскую площадь и требовали свободы бывшим коло-
ниям в Африке. Так что не сходились концы с концами у
сторонников «панафриканского единства». К их трибуне
подходили люди, недолго слушали и уходили к соседней.
Там устроился краснощекий рыжебородый парень в джин-
сах и клетчатой рубашке. Он говорил от имени группы
анархистов. Театральным жестом вскидывая кверху то од-
ну, то другую руку, он громко, хотя слушала его с види-
мым любопытством лишь небольшая группа людей, призы-
вал отменить все законы, распустить и закрыть все госу-
дарственные учреждения. Без этого нет свободы, выкрикивал
он. Хотя сам он вряд ли верил в свои утопические призы-
вы, ему, видимо, нравилось казаться таким дерзким и
смелым, ниспровергающим раз и навсегда установленные
правила, требующим — шутка ли! — уничтожить поли-
цию, всемогущий Скотланд-Ярд, распустить всех чиновни-
ков, армию и даже святая святых — Королевский флот.
Подумать только, о чем говорит этот бородатый молодой
человек! Ведь он отвергает целое королевство, Цризывает
перевернуть весь мир, выступает против власти, полиции,
армии. Но все спокойно вокруг, люди переговариваются,
жуют резинку, закуривают, переходят к другим трибунам.
Так же спокойны и двое полицейских, которые прохажи-
ваются тут — высокие, в синих мундирах, в касках, похо-
жие на древнеримских воинов. Инструкция им дана ясная:
не разрешать пользоваться усилителями, микрофонами,
пусть говорят с трибун, но только не касаются двух обла-
стей: господа бога и личности королевы.
Около трибун уже дожидаются своей очереди следую-
щие ораторы. Трудно, конечно, с точностью предсказать,
о чем они будут говорить, но почему-то кажется, что вот эта
пожилая леди будет сетовать на упадок религиозной веры,
а худощавый мужчина неопределенных лет в поношенном
старомодном костюме станет призывать все население не
платить налоги правительству. Вполне может быть...
Сменяются ораторы в Гайд-парке, сменяются их слуша-
тели. А за аллеями и кустами парка шумит Лондон. И все
133
увиденное представляется одной из достопримечательностей
великого города, такой же, как ежедневная смена караула
около Букингемского дворца: красные мундиры, высокие
меховые шапки, ключи от дворцов на подушке, отрывистые
команды, толпы зрителей — и так каждый день. Это
часть ритуалов, традиций, столь характерных для этой
страны.
Но ведь речи из ораторского угла Гайд-парка никак не
затрагивают основы строя. Как бы ни сотрясали воздух бо-
родатые анархисты — ни армия, ни полиция не исчезнут.
И не сократятся налоги. Словами их не уменьшишь...
Выходит, что правящий класс допускает любые слова?
Ничего подобного! Перед выборами в парламент представи-
тели партий консерваторов и лейбористов часами выступа-
ли по телевидению в вечернее время. А представители ком-
мунистов были отстранены от выступлений, к микрофонам
Би-Би-Си их не допустили. И только после настойчивой
борьбы разрешили говорить несколько минут, да и то днем,
когда все избиратели на работе.
Газеты, телевидение, радио принадлежат правящему
классу, а он никакой реальной критики основ существую-
щего строя не допускает. Правду о социалистическом
строе — тоже.
А ораторы в Гайд-парке пусть говорят, их слова реши-
тельно никого не трогают, никому не мешают и не пред-
ставляют для властей никакой угрозы.
В разных обществах складываются и разные формы об-
ращения людей друг к другу. Только на первый взгляд мо-
жет показаться, что формы эти случайны, — просто так
сложилась традиция, и все. На самом деле здесь случай-
ностей нет. Ведь обращение человека к человеку — это то-
же как бы маленькая модель общества.
Если к древневосточным деспотам не входили, а впол-
зали на коленях, сгибаясь и кланяясь так, что лбом доста-
вали до каменных плит, то ведь за этим ритуалом стояли
реальные общественные отношения.
Египетский фараон или персидский царь представля-
лись не людьми, а сыновьями богов, «посланцами неба на
земле». «Сын бога Ра», «царь царей», «земное солнце» —
эти священные имена, иногда заменяющие подлинные име-
на правителей, только подчеркивали их безграничную
134
власть над сотнями тысяч бесправных людей, покорных
подданных.
Да что египетские фараоны!
Всего лишь шестьдесят с лишним лет тому назад (а это
миг в истории) Россией еще правил император Николай II.
Так вот, церковь именовала его: «помазанник божий на
земле»! Верноподданнические газеты восхваляли как «хра-
нителя отечества», «всемилостивейшего монарха», «отца
всех русских людей». Неудивительно, что, заполняя лист
переписи, император, не моргнув глазом, в графе «род за-
нятий» начертал: «хозяин земли русской». Он действитель-
но полагал — и тысячи людей, кто из корысти, кто по на-
ивной вере, поддерживали это убеждение, — что один че-
ловек имеет право владеть несметными богатствами, управ-
лять народом, считать себя «хозяином земли русской».
Нелегко было избавиться многим трудящимся от веры
в непогрешимость монарха. Она рассеивалась, эта вера, в
позорных для царизма поражениях в русско-японской
войне, когда тысячи солдат и моряков героически сража-
лись и на сопках Маньчжурии, и в Порт-Артуре, и на Ти-
хом океане, в районе Цусимы, и многие из них погибали,
преданные царскими генералами.
Многих покинула вера в батюшку царя в тот день, 9 ян-
варя 1905 года, когда на Дворцовой площади у Зимнего
дворца разыгралась одна из самых жестоких трагедий ве-
ка. День этот навечно вписан в историю кровью мирных
и безоружных людей.
А когда в годы первой мировой войны стали известны
факты подкупов, предательства, прямой измены членов
царской фамилии, бросивших на произвол судьбы миллио-
ны русских солдат, когда все смогли убедиться окончатель-
но, что «хозяин земли русской» не думал ни о земле, ни
о ее народе, — веры той уже не было и вовсе...
Неудивительно, что в один из первых весенних дней
1917 года народ без сожаления расстался со своим «хозяи-
ном», — рухнула монархическая династия, что триста че-
тыре года правила Россией.
Бывшие подданные стали гражданами.
Гражданин. Вдумаемся в это привычное и, казалось бы,
такое будничное слово. Оно входило в русскую речь уже
с весны 1917 года, а полностью утвердилось после Великого
135
эй ты,
судирь
Октября, который окончательно покон-
чил с сословиями. Заметим, что это ведь
сравнительно недавнее прошлое нашей
страны, кажущееся таким далеким.
Все, кто жили в России до револю-
ции, принадлежали к тому или иному
сословию. Кстати, каждый из вас, рас-
спросив старших родственников, может
установить свою родословную, в том
числе и принадлежность предков к то-
му или иному сословию. Их было пять.
Первое — дворяне, «белая кость и голу-
бая кровь». Это высшее сословие обла-
дало многими правами и привилегиями,
которых были лишены представители
других слоев общества. Хотя дворяне
были неоднородны — столичные ари-
стократы и провинциальные чиновники,
богатые кутилы и прогрессивные лите-
раторы, — в целом данное сословие яв-
лялось главной опорой трона и всего су-
ществующего строя. Внутри этого сосло-
вия существовали свои ранги — князья,
графы, бароны и прочие «сиятельства»
и «превосходительства».
Второе сословие — духовенство, еще
одна опора царского режима, также
объединяло широкий круг людей — от
столичных архиереев до скромных де-
ревенских попиков.
Третье сословие на Руси представля-
ло купечество: вчерашние разбогатев-
шие крестьяне, торговцы, кабатчики, ка-
питалисты, часто не оторвавшиеся еще
по виду и внешнему обличию от своей
деревенской основы. Но это — особое со-
словие, и у него свои ранги — первая
гильдия, вторая гильдия, свой уклад
жизни, так ярко запечатленный в про-
изведениях Островского, Горького, Лес-
кова, Мамина-Сибиряка.
136
Дальше шло четвертое сословие — мещанство. Это офи-
циальный термин, который отражался в документах. Не
будем путать его с мещанством как особой нравственной
характеристикой человека бездуховного, эгоистичного, при-
обретателя, раба моды и вещей.
Мещан в царской России составляла многомиллионная
армия ремесленников, мелких чиновников и торговцев, учи-
телей, населявших большие и малые города бескрайней
страны.
Самое же низшее, бесправное и самое многочисленное
сословие — крестьянство.
«Позвольте, — спросите вы, — а где же рабочий класс?»
Не было такого сословия. В том-то и дело, что сословное
деление даже в дореволюционной России безнадежно уста-
рело. Оно никак не отражало реального положения людей.
Дворянин при всей своей привилегированности мог быть
разоренным и беспомощным, оказавшимся на глубоком со-
циальном «дне», — помните горьковского Барона?
Вчерашний крестьянин, разбогатев, становился купцом,
но его сына по-прежнему не принимали в офицерское учи-
лище, с ним самим любой полицейский мог обращаться са-
мым бесцеремонным образом, ведь он же не дворянского
звания...
Максим Горький был уже всемирно известным писате-
лем, но по документам числился «мастеровым малярного
цеха».
Тысячи рабочих Путиловского завода числились кре-
стьянами Тверской или Нижегородской губернии.
Сословное деление воздвигало между людьми непреодо-
лимые преграды. Каждому сословию были заранее опреде-
лены свои права и возможности. И соответственно разнооб-
разны были формы обращения, отражающие во всех своих
хитросплетениях сложную сеть человеческих связей.
«Эй ты!», «милейший», «мастеровой», «мужик», «гос-
подин», «сударь», «ваше степенство», «ваша милость», «ва-
ше благородие», «ваше высокоблагородие», «ваше превосхо-
дительство». При этом такие обращения сопровождались,
как правило, определенными ритуальными знаками: ледя-
ным взглядом или легким кивком, взятием под козырек
или глубоким поясным поклоном. Каждый должен был
знать свое место!
137
Белинский с горечью отмечал, что тысячи людей на Ру-
си кличут Ваньками и Палашками, без фамилии, имени,
отчества, будто это вовсе и не люди, будто каждый не лич-
ность со своим особым внутренним миром.
Во Франции, где прогремели очистительные грозы не-
скольких революций, люди называли друг друга * месье»,
«мадам», «мадемуазель». Будь ты чиновник или рабочий на
фабрике, продавец или грузчик — все равно месье.
Казалось бы, все равны? Подлинного же равенства не
было, да его и не могло быть при частной собственности, но
внешние формы равенства, проявляющиеся при голосова-
нии на выборах или, скажем, при обращении друг к другу,
и буржуазная демократия соблюдает. Например, англий-
ская газета «Таймс» называет «мистер» — «М-р» — и ад-
воката, и фабриканта, и приговоренного к заключению уго-
ловного преступника, и политического противника буржуа-
зии. Все мистеры, все вроде бы одинаковы.
В старой России не было и этого внешнего равенства.
Подлинное равенство, равенство демократическое, осно-
ванное на глубоком уважении человека, а также формы об-
ращения складывались среди революционеров. Их сплачи-
вала общая цель — борьба против царского самодержавия,
против буржуазного строя, за справедливый социалистиче-
ский строй. Их объединяли общие идеи, общие нравствен-
ные принципы, единая, распространяемая абсолютно на
всех членов пролетарской партии, партии большевиков»
дисциплина. И это были истинные товарищи по
партии.
Старинное русское слово «товарищ», с которым князья
обращались к своей дружине, путешественники — друг к
другу, которое использовали летописцы, описывая подвиги
и путешествия, — это замечательное слово из глубин рус-
ской истории вошло в обиход российских революционеров-
ленинцев. Оно объединяло и вышедших из дворянского со-
словия Ленина, Чичерина, Стасову, и офицерского сына
Куйбышева, и рабочих из крестьянского сословия, таких,
как Иван Бабушкин.
Членами единой семьи народов, товарищами стали и
граждане СССР — страны, покончившей с классами и со-
словным неравенством.
Гражданин СССР — это действительно звучит гордо.
138
И это объединяет всех нас. О чести быть Гражданином
СССР говорит наша новая Конституция.
Каждый советский человек, побывавший за рубежом,
особенно в капиталистических странах, хорошо знает это
чувство связи со своей родной страной. Вы — в толпе в
центре Нью-Йорка или Лондона, Токио или Парижа, ревут
полицейские машины, люда вокруг не обращают на вас
внимания, смотрят или недоброжелательно, или равнодуш-
но, или проявляют дружескую заинтересованность. И вы
знаете — ничего не случится, вы гражданин СССР, у вас
в кармане советский паспорт. За вами огромное, великое
государство, вы его частица, его гражданин. Но если каж-
дый гражданин может положиться на свое государство, то
и оно должно полагаться на своих граждан. Быть уверен-
ным в том, что и они не подведут, не уронят чести своей
страны.
Поэтому, когда мы слышим эти уже ставшие будничны-
ми слова «граждане», «товарищи», давайте помнить, что да-
лись они совсем не просто, что стоит за ними большая исто-
рия, и выражают они подлинное равенство советских людей.
Главный закон нашей жизни
Чтобы свобода и справедливость были достигнуты не на
словах, а подтверждались делами, жизнью людей, они
должны поддерживаться государством, его законами.
139
Есть в механике такое выражение — степень свободы.
Если какое-нибудь тело привязано и конец проволоки же-
стко прикреплен, например, к потолку, свобода движения
этого тела ограничена. А если привязать его к одной стене
и к другой? Оно, это тело, потеряет еще две степени свобо-
ды. Это понятие — степень свободы — можно применить
не только к телам природы или к телам, созданным чело-
веком, но и к самому человеку.
Например, рабочий в капиталистическом обществе не-
измеримо свободнее крепостного крестьянина. У него гораз-
до больше степеней свободы — он не принадлежит хозяи-
ну, не прикреплен к земле, он может передвигаться по стра-
не... Но обрел ли он истинную свободу в обществе? В том-то
и дело, что нет. Осталась жесткая и главная зависимость —
от владельца завода, дающего работу. Другая зависимость,
полностью ограничивающая не одну степень свободы, —
зависимость от денег. Если их мало — нет возможно-
сти учиться в средней и высшей школе, жить в благо-
устроенной квартире, лечиться у опытных врачей, от-
дыхать летом в санатории или пансионате. Ведь из
этих возможностей и складывается повседневная жизнь
людей.
Когда мы задумываемся об этом, то понимаем, что сво-
бода критиковать правительство, поднявшись на маленькую
трибунку или ящик из-под апельсинов в Гайд-парке, — это
мнимая, иллюзорная свобода, она ничего не изменяет в
жизни человека, точно так же, как возможность на вы-
борах отдать голос одной из двух, из трех, из десяти пар-
тий. Каждая из них защищает одни и те же интересы —
тех, кто владеет заводами и землями. Иначе говоря, мы
видим, что рассуждения о свободе в буржуазном мире, тем
более попытки считать этот мир образцом и моделью для
всеобщего подражания — фальшивы.
Независимо от того, что думают сами защитники этого
строя, их рассуждения полностью расходятся с жизнью.
Обратите внимание, что, говоря о политике, мы употреб-
ляем слова: честный — нечестный, искренний — неискрен-
ний, добро — зло. На первый взгляд это может показаться
странным — переносить в область политики, государствен-
ных законов понятия из области нравственности, примени-
мые к человеку.
140
Но, оказывается, можно и нужно оценивать явления по-
литические с точки зрения нравственной. Все, все без
исключения, «чего коснется человек», получает помимо дру-
гих и нравственную оценку. Честно это или нечестно, спра-
ведливо или несправедливо, добро это или зло. Такие оцен-
ки, конечно, не вечные, не общие для всех людей; у раз-
ных людей, у разных классов свои представления о чести
и справедливости. Признавая это, мы отстаиваем свои пред-
ставления, они жизненно верные.
Именно поэтому месяца за два до революции В. И. Ленин
говорил о партии коммунистов, что она — «ум, честь и со-
весть нашей эпохи». Обратите внимание — не только ум,
но честь и совесть. А это понятия из области нравственной.
И они полностью применимы к созданной Лениным партии.
Только она, эта партия, сказала народам России правду о
грабительском, несправедливом с обеих сторон характере
первой мировой войны. Воюющие же страны — Германия,
царская Россия, Англия, Франция оправдывали захватни-
ческую войну пустыми словами о защите «свободы и спра-
ведливости». Партия российских коммунистов была един-
ственной силой, которая вывела народы России из войны,—
первый декрет, принятый Советской властью в 1917 году,
был декретом о мире.
Этот декрет требовал справедливого мира, без захвата
чужих земель, без угнетения народов. «Честность в полити-
ке, — говорил Ленин, — есть результат силы, лицемерие—
результат слабости».
В эти же первые годы русской революции обнаружилась
безнравственность буржуазной политики. Английские, аме-
риканские, французские, японские войска вторглись в Совет-
скую Россию. Расстреливали крестьян и комиссаров, сжи-
гали в паровозных топках коммунистов, грабили города
России. Так впервые было показано, что политика и нрав-
ственность не противостоят друг другу, что честность и бес-
честие, справедливость и ложь — эти нравственные катего-
рии применимы не только к отдельным людям, но и к пар-
тиям, к государствам.
Честность, открытая защита добра и борьба против зла,
против всего, что препятствует делу рабочих, делу всех тру-
довых людей, — одна из лучших традиций учения Маркса
и Ленина.
141
Политика, которую проводило Советское правительство,
проникнутая именно честностью и защитой добра, была яв-
лением совершенно новым. Буржуазный мир не знал и не
может знать такой политики.
Еще в эпоху Возрождения известный итальянский мыс-
литель Николо Макиавелли полагал, будто бы сильный го-
сударь в борьбе со своими противниками вправе применять
все средства: вероломство, убийства, обман. Макиавелли
выразил то, что уже существовало в жизни современного
ему общества. А еще через сто лет основатели ордена иезуи-
тов провозгласили: «Цель оправдывает средства». Они стре-
мились во что бы то ни стало спасти пошатнувшуюся рели-
гию. Ради нее они допускали ложь, насилие, клевету, под-
лог, заговоры. Все безнравственное, утверждали они, оправ-
дано целью.
Эта циничная философия стирала грани между добром
и злом. Она сохраняла в себе черты старого мира, с его
безжалостной борьбой за власть и богатства, которым чело-
век принесен в жертву.
Были в истории периоды, когда отдельные люди пыта-
лись перенести в революционное движение безразличие к
добру и злу. Например, Сергей Нечаев, молодой русский ре-
волюционер 60-х годов прошлого века, мастеровой из Ива-
нова, человек мужественный, проповедовал, будто во имя
революции необходимо отказаться от всех чувств и привя-
занностей. Ни любовь, ни честь, ни радость, ни дружба не
должны мешать революционеру. Более того, в борьбе все
средства хороши. Даже принесение в жертву невинных, да-
же сознательный обман и предательство, даже распростра-
нение ложных слухов, даже слепое и нерассуждающее по-
виновение главе огранизации. Несогласные должны погиб-
нуть. Все, что обычно называют преступлением, допустимо
ради революции. Великая цель, по мнению Нечаева, оправ-
дывает любые средства.
Маркс с гневом отверг «казарменный коммунизм» Не-
чаева. Он подчеркнул, что никогда и никакая самая благо-
родная цель не может оправдать безнравственных средств—
террора, убийства невинных людей, обмана, запугивания.
Благородная цель требует благородных средств, открытой
и честной борьбы, полного доверия к народу.
Коммунисты во всех странах проявляют себя как сме-
142
лые и бескорыстные борцы за новый справедливый строй.
Эти черты открытой и честной политики особенно характер-
ны для нашей Коммунистической партии. У нее нет других
интересов, кроме интересов народа. И эта открытая, понят-
ная трудящимся политика закреплена в главном законе на*
шего государства. Высокий нравственный смысл деятельно-
сти партии точно определен в Конституции: «КПСС суще-
ствует для народа и служит народу». Никаких других це-
лей Коммунистическая партия не имеет. Все, что делает
партия — а труд ее необъятен, — посвящено людям, всему
нашему народу и каждому человеку в отдельности. Это и
есть настоящая демократия.
На Западе часто говорят, будто бы демократия опреде-
ляется количеством партий. Но это неверный, чисто внеш-
ний взгляд на политическую жизнь. Все дело в том, какая
партия у власти, защищает ли она интересы всего народа,
всех трудящихся или только корыстные интересы собствен-
ников. В США, во Франции, в других капиталистических
странах у власти сменяются разные буржуазные партии, но
политика этих стран остается неизменной. Так, например, в
США республиканская и демократическая партии, попере-
менно сменяющие друг друга у власти, совершенно одно-
родны.
Во многих социалистических странах — в СССР, Венг-
рии, на Кубе, в Монголии, Югославии — существуют толь-
ко коммунистические партии. А, например, в Болгарии и
Чехословакии наряду с коммунистическими существуют
и другие прогрессивные партии, которые сотрудничают
с коммунистами. Но сколько бы ни было партий в социали-
стических странах, — коммунисты, стоящие у руководства,
защищают интересы не только рабочего класса, но и всех
трудящихся.
Каким образом это осуществляется? Партия разрабаты-
вает политику во всех областях жизни, разъясняет массам
людей, готовит, воспитывает руководителей, способных про-
водить эту политику в жизнь, проверяет, как работают все
учреждения и организации.
Иначе говоря, партия выступает как руководящая сила
общества. Но партия не подменяет собой ни государствен-
ные органы — Советы, ни общественные организации —
комсомол, профессиональные союзы.
143
В Советах два миллиона двести тысяч депутатов, около
тридцати миллионов человек участвуют в работе различных
комиссий, актива при Советах. Десятки миллионов объеди-
няют комсомол и профсоюзы. И всех этих людей — а ведь
у каждого свои чувства и мысли — направляет и организу-
ет партия коммунистов.
Конституция нашей Родины отличается ясностью, чест-
ностью. Здесь все предельно просто и убедительно. Если
провозглашается то или иное право, то сразу же говорится,
чем оно обеспечено.
Например, говорится о том, что женщина имеет в СССР
равные права с мужчиной. Вслед за этим точно перечисле-
но, что же такое это равенство, чем оно обеспечено. Гово-
рится о том, что женщины имеют равные с мужчинами воз-
можности получать образование, профессиональную подго-
товку, равное вознаграждение за труд, одинаковые условия
продвижения по работе. Кроме того, женщине предостав-
ляется оплаченный отпуск для ухода за ребенком. Вроде
все это привычно и само собой разумеется.
Но ведь и сегодня в самых, казалось бы, демократиче-
ских по западным меркам странах женщины получают за
свой труд меньше, чем мужчины. И в то же время нигде
в мире нет такого числа женщин врачей, педагогов, руково-
дителей предприятий, как в нашей стране.
Однако в странах, где женщина не имеет равных прав
с мужчинами, в конституциях записаны равные права всех
граждан. В этом-то и состоит особенность буржуазных кон-
ституций. Они очень расплывчаты, полны туманных фраз
и рассуждений.
Когда-то французский дипломат Талейран откровенно
заметил, что язык дан человеку, чтобы скрывать свои мыс-
ли. Именно этим и руководствуются авторы буржуазных
законов. Когда создавалась одна из первых буржуазных
конституций в конце XVIII века, сам Наполеон Бонапарт
наставлял ее авторов. Он говорил французским юристам:
«Пишите кратко, но неясно».
Этому совету последовали во многих буржуазных госу-
дарствах. В их конституциях говорится о «священных пра-
вах», об ответственности власти «перед богом и историей».
Но попробуйте проверить такую ответственность! Или, к
примеру, право, записанное в американском законе: «быть
144
свободным от нужды». Чем оно обеспечено, как его осуще-
ствить — об этом не говорится.
В самом фундаменте буржуазного мира заложены внут-
ренняя фальшь, двойственность. И их не могут скрыть ни-
какие громкие слова в конституциях и декларациях.
Действительно, в этих документах всем обещают равные
права и свободы. Но осуществить-то их невозможно, потому
что главная основа общества — собственность на банки, за-
воды, землю — распределена неравномерно. У одних она
есть, другие ее лишены. Это именно частная собствен-
ность, то есть собственность части людей, а не всего обще-
ства. Вот та самая часть в действительности и обладает пра-
вами и свободами: например, может основать газету или
заказать передачу по телевидению. Все это требует значи-
тельных средств.
Потому совсем не удивительно, что в США среди четы-
рехсот тридцати пяти членов палаты представителей нет ни
одного рабочего, женщин только восемнадцать, а негров
шестнадцать. В сенате же верхней палаты американского
Конгресса из ста человек лишь один негр, а женщин нет
вообще.
Ведь по конституции все равны, однако в высшем орга-
не не представлены по-настоящему женщины — половина
населения страны (ведь на два столетия в США затянулось
принятие специальной поправки к конституции, которая га-
рантировала бы женщинам равные права с мужчинами).
Почти не представлены здесь и негры — одиннадцать про-
центов населения страны. Не представлены рабочие и фер-
меры. То есть от их имени выступают бизнесмены и адвока-
ты. Да, формально по конституции любой гражданин США
может быть избран в Конгресс. Однако на деле все опреде-
ляется неравными финансовыми возможностями. Ведь пре-
тенденты на места в палате представителей истратили во
время последней выборной кампании более пятидесяти пя-
ти миллионов долларов. Откуда их могут взять рабочие или
фермеры?
Более ста лет тому назад, вернувшись из поездки в стра-
ны Запада, Федор Михайлович Достоевский писал: «Когда
можно делать все, что угодно? Когда имеешь миллион.
Даст ли свобода каждому по миллиону? Нет. Что такое
человек без миллиона? Человек без миллиона есть не тот,
6 Наследники добра
145
который делает все, что угодно, а тот, с которым делают
все, что угодно».
Да и в самой Америке в те же примерно годы, в середи-
не прошлого века, один из самых замечательных ее сыно-
вей — президент Авраам Линкольн говорил: «Свобода для
волка не есть свобода для овцы». Справедливость этих слов
подтверждена и через столетие.
В американской конституции попросту не говорится о
социально-экономических правах личности. В ней несколь-
ко туманно говорится о необходимости «обеспечить нам и
нашему потомству блага свободы». Но что же понимать под
свободой?
В начале прошлого века специальный «Билл о правах»
уточнил эти свободы. Речь шла о свободе слова, печати, ве-
роисповедания, о праве на справедливый суд. Но ни едино-
го слова не было сказано о правах на труд, отдых, охрану
здоровья. Все это было отдано на произвол отдельным пред-
принимателям. Они сами устанавливали рабочий день и
выходные, безжалостно угнетая самых беззащитных лю-
дей — бродячих сельскохозяйственных рабочих; не знаю-
щих языка нищих эмигрантов, приехавших из Европы; не-
гритянские семьи. Эти люди никогда не читали конститу-
ции, потому что многие вообще не умели читать, а тот, кто
умел, ничего не слышал о ней...
Право на справедливый суд с самого момента его про-
возглашения нарушалось грубо и бесцеремонно. В городках
по берегам Миссисипи и Миссури, среди пальм Юга горели
костры, и люди в белых балахонах зловещего расистского
ордена ку-клукс-клан расправлялись с невинными жертва-
ми. Вешали, избивали до смерти, сжигали. А неправедные
процессы Америки запечатлены мировой историей: помни-
те знаменитый «обезьяний процесс» — суд над учителем из
штата Теннеси, осмелившимся рассказать школьникам об
учении Дарвина. Или суд над итальянскими рабочими Сак-
ко и Ванцетти — их убили на электрическом стуле, и
«лишь после смерти оказалось, что они невиновны». Такая
же судьба постигла молодых физиков Этель и Юлиуса Ро-
зенбергов, оказавшихся жертвами лжесвидетельства и кле-
веты.
И поныне томятся в американских тюрьмах многие уз-
ники, чьи преступления не доказаны, чья «вина» состоит
146
лишь в том, что цвет их кожи отличается от цвета кожи их
судей.
Наша новая Конституция особое внимание уделяет под
линным правам и свободам граждан Советского Союза. Ес-
ли в прошлой Конституции раздел о правах и свободах со-
держал шестнадцать статей, то теперь их — тридцать
семь. Они образуют большой раздел новой Конституции —
«Государство и личность». Такого раздела не знает ни одна
конституция буржуазных стран. Главное в нем — жизнен-
но важные права советских граждан: право на труд, на от-
дых, на образование, на материальное обеспечение в старо-
сти и в случае болезни.
В новой Конституции СССР закреплены все основные
завоевания социализма начиная от победы Великой Ок-
тябрьской социалистической революции и до наших дней.
В то же время основные идеи Конституции восходят к
истокам и к тем временам, когда коммунизм только еще
превращался из утопии в науку. В «Манифесте Коммуни-
стической партии», обнародованном сто тридцать лет тому
назад, Маркс и Энгельс писали: «На месте старого буржу-
азного общества с его классовыми противоречиями и клас-
сами появится ассоциация, в которой свободное развитие
каждого есть условие свободного развития всех».
Это положение утверждало глубокий гуманистический
смысл нового учения. Здесь проявлялась не словесная, а
вполне реальная любовь к трудящемуся человеку, стремле-
ние создать истинно человеческие условия для его развития.
Через сто тридцать лет этот важнейший марксистский
принцип включен в текст новой Конституции СССР. Вклю-
чен текстуально. Статья 20-я Конституции гласит: «В со-
ответствии с коммунистическим идеалом «Свободное раз-
витие каждого есть условие свободного развития всех» госу-
дарство ставит своей целью расширение реальных возмож-
ностей для применения гражданами своих творческих сил,
способностей и дарований, для всестороннего развития лич-
ности».
Эта статья получила свое развитие и обоснование в дру-
гих разделах Конституции. Они не только провозглашают
права людей на образование, развитие своих способностей,
на отдых, на жилье, но и подкрепляют эти права. Они
жизненны, эти права.
6*
147
Мы привыкли ко многим явлениям, окружающим нас,
порой даже не замечаем их. Так вот, среди таких привыч-
ных явлений нашей жизни рассмотрим, к примеру, предо-
ставленную каждому возможность бесплатно учиться.
Школы есть во многих странах мира. Университеты и
институты — тоже. Но система бесплатного образования
вплоть до высшего появилась только в странах социализма,
и прежде всего и раньше других — в нашей стране.
Давайте подсчитаем, сколько платит за нас государст-
во, — ведь иначе платили бы родители, родственники. Не
исключено, что за некоторых вообще не смогли бы платить,
например, если мать одна воспитывает сына, а то еще и
двоих. И вот когда кто-нибудь из ребят, желающих окон-
чить школу или институт, столкнулся бы с тем, что нет
денег на ученье, он сразу бы задумался над этим.
Так вот, содержание одного ребенка в детском саду об-
ходится государству в 450 рублей в год. Обучение в школе—
в 180. А если после восьмого класса вы поступаете в профес-
сионально-техническое училище, то стоимость обучения и
содержания возрастает уже до 650 рублей. Это и понятно:
здесь учитывается и одежда, которую получают учащиеся,
и дорогое оборудование в классах, мастерских, лаборатори-
ях. Еще дороже обходится обучение в институте — на од-
ного студента тратится 1000 рублей в год. Сюда входит,
конечно, и стипендия, которую государство выделяет сту-
дентам.
А теперь сосчитаем: четыре года в детском саду, десять
лет в школе, пять лет в институте. Получается — 8600 руб-
лей. Если это сопоставить со средней зарплатой, которую
получают рабочие и служащие в нашей стране — сто
пятьдесят пять рублей, — то выходит, что надо работать од-
ному человеку четыре с половиной года для того, чтобы
выплатить сумму в 8600 рублей. Но ведь у людей есть и
другие расходы — еда, квартира, одежда, отдых. А если
в семье несколько детей?
Итак, вы смогли себе представить, какую долю расходов
берет на себя государство.
То же самое относится и к лечению в санаториях. Ведь
в капиталистических странах санатории не принадлежат ни
государству, ни профессиональным союзам. Они в руках ча-
стных лиц, хозяев. Поэтому лечение тоже становится част-
148
ным делом. Есть деньги — человек лечится, нет их — са-
наторий недоступен.
Каждый визит к врачу, каждые лечебные процедуры, не
говоря уже о гостинице и еде, люди оплачивают сами.
Именно поэтому рабочие люди в санаториях США, Швей-
царии, Италии — это редкость. Практически их там нет.
В нашей стране рабочий, служащий чаще всего платит за
путевку небольшую сумму, хотя расходы на лечение и пи-
тание значительные. Эту разницу — более ста рублей —
доплачивает профсоюз.
Каждый год всеми формами организованного отдыха у
нас пользуются примерно 49 миллионов человек. Это бес-
платные или с большой скидкой путевки в санатории, дома
отдыха, в пионерские лагеря, туристские походы. За прош-
лую, девятую, пятилетку по бесплатным и льготным путев-
кам лечилось и отдыхало 70 миллионов рабочих и служа-
щих, 41 миллион ребят провели свои каникулы в пионер-
ских лагерях. Насколько велики эти цифры, можно судить
по тому, что в 1912 году все курорты России посетило
110 тысяч человек, в подавляющем большинстве представи-
тели имущих классов.
В 1907 году на курортах группы кавказских Минераль-
ных Вод среди отдыхающих преобладали помещики и дво-
ряне — 40%, на долю буржуазии приходилось 24%, офице-
ров царской армии — 10%, а чиновников — 24%.
Журнал «Целебный Кавказ» в 1916 году писал: «Наши
известнейшие курорты достигли всемирной славы не только
своими лечебными свойствами, но и непорядками, неустрой-
ством, в особенности же вопиющей дороговизной... Бедным,
да, пожалуй, и большинству людей среднего достатка нет
никакой возможности ездить на отечественные курорты».
Так же обстоит дело и с правом на жилье. Такого права
не знает ни одна конституция буржуазного строя. Это не-
удивительно.
Квартирная плата в буржуазных странах поглощает
значительную часть заработной платы. Никто не получит
квартиру бесплатно. Даже на далеких окраинах Парижа,
где иногда строятся немногие дома, принадлежащие госу-
дарству и местным органам власти, за квартиру нужно
платить 800 франков в месяц. А зарплата рабочих и мел-
ких служащих не превышает 3000 франков в месяц. В са-
149
мом же Париже двухкомнатная квартира стоит 2300 фран-
ков, а трехкомнатная — 30G0. Иначе говоря, эти квартиры
в частных домах рабочим недоступны. Однокомнатная
квартира в таких домах стоит 900 франков в месяц — это
одна треть зарплаты. Такое же положение в Англии и
США.
В нашей стране квартирная плата в государственных
домах не повышалась с 1928 года, она, как правило, не
превышает пяти процентов зарплаты. И это изумляет ино-
странцев, как и то, что советские люди получают квартиры
бесплатно от государства. Цены на основные продукты пи-
тания в нашей стране также постоянные, стабильные. Ведь
и производителем и продавцом хлеба, мяса, сахара, масла
является государство. Большую часть расходов на создание
этих продуктов оно берет на себя. Именно поэтому они про-
даются из года в год по одним и тем же ценам.
Иногда говорят, что в зарубежных странах приемники,
магнитофоны и автомашины, костюмы дешевле, чем у нас.
Это действительно так, если иметь в виду самые простые из
этих товаров, то, что рассчитано на массового потребителя.
Но разве это главное? Магнитофон или костюм покупаются
не на один месяц. А за квартиру надо платить каждый ме-
сяц, еду покупать каждый день.
Стоимость этих жизненно необходимых услуг и товаров
непрерывно растет, и это в условиях массовой безработицы
порождает чувство неуверенности в завтрашнем дне, столь
характерное для людей, живущих в условиях буржуазного
мира. Основа же устойчивости, постоянства, уверенности в
завтрашнем дне, которыми отличается жизнь в нашем об-
ществе, — общественные фонды.
Именно они, эти фонды, то есть средства, которые выде-
ляет общество, и дают возможность сохранять низкую квар-
тирную плату, давать бесплатное образование и лечение,
ежегодный оплачиваемый отпуск, и именно поэтому в на-
шей стране, как и в других странах социализма, доходы
людей никак не ограничиваются заработной платой. К ней
прибавляются различные выплаты и льготы за счет обще-
ственных фондов.
Конституция нашей страны закрепила не только соци-
ально-экономические, но и все основные политические пра-
ва и свободы людей — свободу слова, печати, собраний,
150
уличных шествий, свободу совести, то есть право исповедо-
вать любую религию или не исповедовать никакой, быть
атеистом.
Эти права и свободы могут и должны использоваться
только в интересах советского народа, нашего общества, а
не иностранных государств или каких-либо одиночек, враж-
дебно настроенных по отношению к социализму. Если бы
кто-нибудь захотел призывать к войне, или восхвалять фа-
шизм, или клеветать на нашу революцию и попытался бы
расклеивать листовки или писать лозунги на стенах, то та-
кие действия встретили бы самый решительный отпор не
только со стороны властей, но и самих граждан. Свобода
не для противников свободы! Неужели наш народ отдал
миллионы жизней своих сыновей, перенес голод и холод,
блокаду и разрушения, чтобы кто-то во имя мнимой свобо-
ды, чужой воли или собственного своеволия мог бы чернить
наш строй, наши мысли и чувства!
Новая Конституция ограждает советских людей от та-
кого злоупотребления свободой. Не зря в ней говорится, что
свобода слова должна использоваться только «в соответст-
вии с интересами народа и в целях укрепления и развития
социалистического строя». Точно так же любой гражданин
может верить или не верить в бога, но «возбуждение враж-
ды и ненависти в связи с религиозными верованиями запре-
щается».
Одним из главных завоеваний социализма, закреплен-
ных Конституцией, является ликвидация национального не-
равенства. Статья 36-я говорит: «Граждане СССР различ-
ных рас и национальностей имеют равные права».
Достижения социализма особенно очевидны, когда мы
сопоставляем их с теми особенностями, которые характер-
ны для развитых стран капитализма. Будем опираться
только на факты, которые, кстати, признает и сама амери-
канская печать.
Вопрос об отношениях между расами и нациями в круп-
нейшей стране буржуазного мира до сих пор один из самых
запутанных и нерешенных. Общеизвестно, что коренное на-
селение Америки — индейцы — загнаны в специально от-
веденные для них пустынные, болотистые территории —
резервации, — оттеснены к берегам озер, подальше от дорог
и культурных центров.
151
В отличие от индейцев большинство негров живет в го-
родах.
Негритянская проблема в Соединенных Штатах сложна.
Ее не постигнуть до конца, если судить о ней, опираясь
лишь на представления времен «Хижины дяди Тома» или
сентиментальные рассказы о покорных и любящих своих
хозяев неграх. Мои товарищи и я во время поездки по
США услышали именно такую версию о трагической исто-
рии негритянского народа. Ее нам с серьезным видом пере-
давал потомок плантаторского рода, показывая свое запу-
щенное поместье на берегу Миссисипи, невдалеке от Нового
Орлеана. Вот сарай, где когда-то жили рабы, железные
кандалы, сохраненные так же, как потрескавшаяся мебель
в барской усадьбе. Эти вещи и строения лучше всяких слов
говорили об ушедшей жизни, наполненной взаимной веко-
вой ненавистью белых плантаторов и черных рабов. Но на-
следие плантаторского Юга — это недавняя история. Одна-
ко не будем упрощать вопрос.
Конечно, в стране происходят некоторые необратимые
перемены — это веление времени. В университетах мы ви-
дели белых и черных студентов вместе. Видели негров и
преподавателей, и дикторов телевидения, и чиновников пра-
вительственных учреждений. Мэр столицы страны — негр.
Это неудивительно — около 70% населения Вашингтона
черные американцы. Среди них немало и представителей
негритянской буржуазии. Но язва расизма, которая форми-
ровалась столетиями, не исчезла. Ее уродливые проявления
мы видели в различных формах. Это не только специаль-
ные негритянские кварталы. Это не только раскленные на
стенах откровенно расистские призывы различных мелких
♦фюреров».
Невозможно забыть сосредоточенных лиц маленьких
чернокожих мальчиков и девочек, которых в специальных
автобусах везли в школу. Перед автобусом и позади его —
полицейские машины. Белые расисты в Нью-Йорке встреча-
ют эти автобусы градом камней.
Неграм до сих пор не сдают квартиры во многих райо-
нах, их не принимают во многие профсоюзы. Все самые не-
квалифицированные работы выполняются неграми, немало
представителей негритянской молодежи попросту не могут
найти себе применения и бродят бесцельно по улицам Чи-
152
каго и Нью-Йорка. Машины вытеснили этих людей с хлоп-
ковых и пшеничных полей Юга, а Средний Запад и Восток
встретили их дождем и ветром, а также полным безразли-
чием к их судьбам. А ведь это миллионы и миллионы чу-
жих в своей стране. Ведь каждый девятый американец —
чернокожий. Неудивительно, что на этой почве вырастает
и другое уродливое явление — «черный расизм». Мы виде-
ли в Чикаго целый ряд домов, сожженных по призыву
экстремистов и анархистов в негритянском движении. Для
них все белые — враги. Но эти проявления расизма навы-
ворот встречают противодействие в самой негритянской
среде. Мы убедились в этом, побывав в «Уличной акаде-
мии» — так называется созданное в центре Гарлема, негри-
тянского квартала Нью-Йорка, совершенно особое учебное
заведение. Оно существует на частные пожертвования и го-
товит негритянских юношей и девушек к поступлению в
колледжи и университеты. Некоторые из них побывали ту-
ристами в нашей стране. Отрадно было слышать, с какой
искренней теплотой говорили они о Москве, о Ленинграде,
о свойх мечтах — учиться в Университете им. Патриса Лу-
мумбы, в Политехническом институте Ленинграда.
Сколько бы ни было среди негров капиталистов, врачей,
чиновников, все равно миллионы американцев из-за цве-
та своей кожи чувствуют себя чужими в своей родной
стране.
В нашей стране, впервые в истории человечества, люди
различных наций и рас живут в условиях единства, взаи-
мопонимания. Такой многонациональной страны, как наша,
в мире нет. Ведь у нас в стране живут представители ста
тридцати различных наций, народностей, национальных
групп. Ведущей силой, скрепляющей это содружество, яв-
ляется русский народ. Вполне естественно, что и русский
язык — язык великой культуры — стал не только языком
одного народа, каким он был многие века, но и языком
межнационального общения. Действительно, как говорят
между собой армяне и литовцы, буряты и осетины, украин-
цы и таджики? На русском языке. Благодаря этому языку
народы понимают друг друга, узнают о всех достижениях
науки, техники, искусства. Кто бы знал в мире произведе-
ния Чингиза Айтматова, если бы они не переводились с
киргизского на русский, или стихи Деборы Вааранди, не пе-
153

ПЛРТИЛ-
У/И, ЧЕСТЬ
И СОВЕСТЬ
НЯШЕЙ
эпохи
реведенные с эстонского, Эдуардаса Ме-
желайтиса — с литовского.
Большие и малые народы в нашей
стране образовали совершенно новую
общность — советский народ. Эта об-
щность родила и совершенно новое чув-
ство — советский патриотизм.
Крепчайшие узы привязывали чело-
века к родному очагу, к его племени,
к его земле. Какой бы она ни была, бла-
гословенной или суровой, — это была
родная земля. Ее обычаи, песни, язык
необъяснимо, хотя и вполне веществен-
но, осязаемо, выражали связь человека
с другими людьми. Приобщенность к
жизни своего народа, к его истории —
неотъемлемая часть духовной культуры
народа. Человек, воспринявший и усво-
ивший это чувство истории, которое не
сводится, конечно, к усвоению историче-
ских фактов, хотя и опирается на него,
вырабатывает защитные реакции про-
тив равнодушия.
Новый, еще невиданный в истории
тип патриотизма — советский патрио-
тизм — соединяет глубинное националь-
ное чувство с причастностью к общена-
родному делу. Народы, большие и ма-
лые, гордятся не тем, что их отличало и
разъединяло, а тем, что их объединяет
вот уже более шести десятилетий. Кос-
мические корабли и сибирские гидро-
станции, города в пустынях и газопро-
воды в тайге, искусство танца и спор-
тивные рекорды — это общее достиже-
ние народа, объединяющего сто три-
дцать наций и народностей. Это общест-
во не стирает национальных различий.
Каждая национальная группа отличает-
ся «лица не общим выраженьем». Но
каждая группа, большая и малая, —
154
это часть единого целого. И об этом ясно и четко сказано
в Конституции.
Конституция полностью защищает законные права всех
советских граждан от всяких ограничений и посягательств.
В одной из статей говорится, что граждане СССР имеют
право на судебную защиту от посягательств на жизнь и
здоровье, имущество и личную свободу, на честь и достоин-
ство. Обратим внимание на эти слова — защита чести и
достоинства. Если государство гарантирует эту защиту, то
тем более каждый из нас должен беречь и честь и достоин-
ство!
Государство гарантирует неприкосновенность лично-
сти — то есть никто не может быть арестован без разреше-
ния прокурора или постановления суда.
Никто без законного основания не может войти в жили-
ще советского человека против воли людей, проживающих
в нем. Закон также охраняет личную жизнь граждан нашей
страны, тайну переписки, а также телефонных переговоров.
Но не только права советских граждан закрепляет но-
вая Конституция нашей страны. Нет прав без обязанностей.
Среди них не только такие, как необходимость соблюдения
всех наших законов, обязанность добросовесуно тру-
диться, беречь собственность народа, защищать свое Отече-
ство, когда ему угрожает опасность.
Конституция требует от всех граждан укреплять друж-
бу между народами, уважать национальные достоинства
всех народов.
Новая Конституция впервые требует от всех граждан
беречь природу, охранять ее богатства, сохранять историче-
ские памятники, культурные ценности. Когда мы только
вдумываемся в простой перечень этих обязанностей, мы ви-
дим, как они сложны.
И к каждой из них надо готовиться.
Как это понять? Чтобы уметь добросовестно трудиться,
надо, конечно, изучить ту или другую специальность — на-
учиться оттачивать на станке деталь или начертить эту де-
таль на ватмане и рассчитывать ее рельеф, объем, вес. На-
учиться водить автомашину и трактор, делать анализ в хи-
мической лаборатории, расписывать ткани. Да мало ли ка-
ких специальностей нет на свете! Но достаточно ли всего
этого? В том-то и дело, что нет. Добросовестный труд не
155
только на себя, но и на общество, на других людей требует
уметь думать о смысле этого труда, о месте человека среди
других людей.
Точно так же обстоит дело и с другими обязанностями,
записанными в новой Конституции. Чтобы беречь природу,
сохранять памятники истории и культуры, обязательно на-
до чувствовать связь времен. Ведь наши поколения не пер-
вые и не последние в истории нашей Родины. До нас жили
на необъятных российских просторах люди, они распахи-
вали земли, возводили города, писали книги и картины.
Все это досталось нам. И наши современники построили
новые города, посадили новые леса, создали новые картины
и песни. Мы получили от прошлых поколений не только ма-
териальные богатства, но и ценности духовные — любовь к
Родине, чувства товарищества, верности долгу, веру в доб-
ро, стремление к справедливости.
Конечно, человеку нужны еда, одежда, жилище. Но не
только, если он настоящий человек. И не может быть он
по-настоящему счастлив, если еще есть голодные, унижен-
ные, обойденные судьбой люди.
Вот это обостренное чувство добра и справедливости, ко-
торое всегда было присуще лучшим людям России, в нашей
стране все больше становится нормой жизни, признаком на-
шего образа жизни. Все это перейдет к следующим поколе-
ниям. Без этой связи нет прогресса, нет и настоящего пат-
риотизма, любви к Родине.
Новая Конституция и учит нас настоящему, не словес-
ному, а действенному патриотизму — работать, чтобы про-
цветала Родина, защищать Родину, если враги нападут на
нее, сохранять, беречь ее природные богатства, ее памятни-
ки культуры. Иначе говоря, она учит нас Правде и Добру.
ОГЛАВЛЕНИЕ
ВМЕСТО ВСТУПЛЕНИЯ............................. 3
Глава I. ЧЕЛОВЕК СРЕДИ ВЕЩЕЙ
РАБЫ И СВОБОДНЫЕ ЛЮДИ.........................15
ВЕЩИ ВОКРУГ НАС...............................31
МОЕ И НАШЕ....................................39
ПРО АСКЕТОВ...................................48
Глава II. ЧЕЛОВЕК СРЕДИ ЛЮДЕЙ
ДИТЯ ПРИРОДЫ И СЫН ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ..........t	. .	60
СВЯЗЬ ВРЕМЕН..................................73
ВИНТИК ИЛИ МИКРОКОСМ?.........................82
МАЛЕНЬКАЯ МОДЕЛЬ ОБЩЕСТВА.....................91
«ОНИ УВАЖАЮТ ЧЕЛОВЕЧЕСКУЮ ЛИЧНОСТЬ»...........112
СЛОВО — ЭТО ТОЖЕ ДЕЛО.........................125
ГЛАВНЫЙ ЗАКОН НАШЕЙ ЖИЗНИ.....................139
Для среднего и старшего
возраста
Новиков Авраам Израильевич
НАСЛЕДНИКИ ДОБРА
Ответственный редактор
О. В. Москалёва.
Художественный редактор
Г. П. Фильчаков.
Технический редактор
Т. С. Харитонова.
Корректоры К. Д. Немковская
и Л. Л. Бубнова.
ИВ № 2841
Сдано в набор 24/V 1978 г. Подписано к
печати 20/XI 1978 г. Формат 60X84Vie. Бу-
мага типографская № 1. Шрифт школьный.
Печать высокая. Печ. л. 10. Усл. печ.
л. 9,3. Уч.-изд. л. 8,38. Тираж 100 000 экз.
М-26253. Заказ № 372. Цена 40 коп.
Ленинградское отделение ордена Трудо-
вого Красного Знамени издательства
«Детская литература». Ленинград, 192187,
наб. Кутузова, 6. Калининский ордена
Трудового Красного Знамени полиграф-
комбинат детской литературы им. 50-ле-
тия СССР Росглавполиграфпрома Госком-
издата РСФСР. Калинин, проспект 50-ле-
тия Октября, 46.
ДОРОГИЕ ЧИТАТЕЛИ!
Присылайте нам ваши отзывы
о прочитанных книгах
и пожелания об их содержании и оформлении.
Укажите свой точный адрес и возраст.
Пишите по адресу:
Ленинград, 192187, наб. Кутузова, 6.
Дом детской книги издательства
«Детская литература».
Новиков А. И.
Н31 Наследники добра. Публицистические очерки.
Рис. Н. Лаврухина. Л., «Дет. лит.», 1978. —
157 с., ил.
Публицистические очерки рассказывают о советском образе
жизни; автор показывает непримиримость коммунистического миро-
воззрения, морали и нравственности с буржуазной идеологией.
„ 70803—198
НМ101(03)—78 300—78
1
ЧИТАЙТЕ КНИГИ
ИЗДАТЕЛЬСТВА «ДЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА»
БАРАНОВА М. и ВЕЛТИСТОВ Е.
ИЗЛУЧАТЬ СВЕТ.
Хроника героев и строек от
взятия Зимнего до штурма Вселенной.
Докум. рассказы.
Оформл. Ю. Жигалова,
М., 1977, 383 с.
БРУСКОВА Е.
СПАСЕННОЕ ЗНАМЯ.
Докум. повесть.
Оформл, В, Терещенко,
М., 1976, 94 с.
ГЛИНСКИЙ Б.
НАША ПРОГРАММА МИРА.
Очерки.
Оформл, Э, Смирнова,
М., 1977, 158 с.
ДРАБКИНА Е.
ЧЕРНЫЕ СУХАРИ.
Рассказы.
Рис. А. Лурье,
М., 1977, 367 с.
МОТЯШОВ И.
АВТОРИТЕТ ДОБРОГО СЛОВА.
Заметки о международном сотрудничестве
в детской литературе.
Оформл. В, Терещенко,
М., 1975, 287 с.
ОГАНИСЬЯН Ю.
ПЛАНЕТА ДЛЯ ЛЮДЕЙ.
Публицист, очерки.
Оформл. Н, Пономаревой.
М., 1976, 158 с.