Теги: журнал домашняя лаборатория
Год: 2011
Текст
ИНТЕРНЕТ-ЖУРНАЛ
ДОМАШНЯЯ
ЛАБОРАТОРИЯ
ИЮЛЬ 2011
Д ОМАШ НЯЯ
ЛАБОРАТОРИЯ
Научно-прикладной
и образовательный
интернет-журнал
Адрес редакции:
domlab@inbox.com
Статьи для журнала
направлять , указывая в теме
письма «For journal».
Журнал содержит материалы
найденные в Интернет или
написанные для Интернет.
Журнал является полностью
некоммерческим. Никакие
гонорары авторам статей не
выплачиваются и никакие
оплаты за рекламу не
принимаются .
Явные рекламные объявления
не принимаются, но скрытая
реклама, содержащаяся в
статьях, допускается и даже
приветствуется.
Редакция занимается только
оформительской
деятельностью и никакой
ответственности за содержание статей
не несет.
Статьи редактируются, но
орфография статей является
делом их авторов.
При использовании
материалов этого журнала, ссылка
на него не является
обязательной , но желательной.
Никакие претензии за
невольный ущерб авторам,
заимствованных в Интернет
статей и произведений, не
принимаются. Произведенный
ущерб считается
компенсированным рекламой авторов и
их произведений.
По всем спорным вопросам
следует обращаться лично в
соответствующие учреждения провинции
Свободное государство (ЮАР).
При себе иметь, заверенные
местным нотариусом, копии всех
необходимых документов на
африкаанс, в том числе,
свидетельства о рождении, диплома об
образовании, справки с места
жительства, справки о здоровье
и справки об авторских правах
(в 2-х экземплярах).
ИЮЛЬ 2011
СОДЕРЖАНИЕ
История
Арабески ботаники - 2 3
Тропой Хаоса (окончание) 65
Геном человека 151
Ведьма на выданье 200
Прохвессор накрылся 273
Практикум начинающего миколога (продолжение) 283
Простые рецепты 293
Технологии по работе со стеклом 309
Пескоструйная обработка стекла 340
Самодельный пескоструйный аппарат 351
Цифровой акселерометр 355
Английский для химиков (продолжение) 362
Собутыльник 421
Гений 423
Лекарственные растения (продолжение) 425
Фотогалерея 480
От редакции 481
НА ОБЛОЖКЕ
Итак, они добрались до своей программы. И не
успокоятся, пока не научатся переделывать ее. Читаем
публикацию «Геном человека».
История
АРАБЕСКИ БОТАНИКИ-2
Куприянов А.Н.
Круг первый. Бекетов,
Тимирязев, Сапожников
В середине XIX века в подмосковном имении Трубицыно временами, наездами из
далекого Гурьева, жил опальный путешественник и ботаник Григорий Силыч
Карелин. Из-за интриг всесильного генерал-губернатора П. Д. Горчакова, он был
уволен из министерства финансов, куда был определен вышедшим к тому времени в
отставку графом Е.Ф. Канкриным.
Так уж получилось, что его супруга, Александра Николаевна в девичестве
Семенова, была дамой света, состоявшей в переписке со многими светскими
львицами , в том числе с женой Дельвига. Хорошенькой Сашеньке он посвящал стихи,
окутанные романтикой и изобилующие пышными эпитетами. Александра Николаевна
так и не смогла забыть прелести светской жизни, балы, великосветские
разговоры, близость к первым лицам государства. Ей было скучно жить в пыльном, рас-
каленном Гурьеве, быть подолгу одной, без поклонников и светских подруг. А
Григорий Силыч не любил бестолковые, по его мнению, балы и светские рауты.
Подмосковная жизнь томила ученого, он грезил азиатскими просторами степей,
пестротой халатов обитателей Букеевской орды, где он был советником у хана.
Его манили просторы Каспия, которые он любил. Вспоминал свой глинобитный дом
в Гурьеве, где прошли его самые счастливые годы странствий. И если бы не
дочери, умчался бы, не раздумывая, в мир приключений и путешествий.
Время от времени он бывал в Петербурге, встречался с коллегами. Но все, что
он слышал, было так мелко и малозначительно, что становилось скучно. Век
великих ботаников-путешественников уходил в историю. Однажды он участвовал в
обсуждении магистерской диссертации «Очерк Тифлисской флоры с описанием
лютиковых, ей принадлежащих» молодого, но подающего надежды ботаника А.Н.
Бекетова. Он даже пригласил ученого ознакомиться с богатейшим гербарием, вывезенным
из Казахстана и Средней Азии.
А дальше все случилось как в сказке. Встретились Елизавета Григорьевна
Карелина с Андреем Николаевичем Бекетовым и вскоре в 1854 году поженились. Так
породнились два выдающихся ботаника - Карелин и Бекетов. Позднее часть гер-
барных материалов Карелина перешла к зятю-ботанику, и благодаря этому, они
сохранились.
Так осуществилась та невидимая связь, столь необходимая для развития
ботаники, преемственность в наследовании ботанических знаний. Безусловно, Карелин
не мог не говорить с зятем о своих путешествиях, о неизвестных видах растений
в неизведанных землях. И несмотря на то, что интересы А. Н. Бекетова были
далеки от Сибири (где Сибирь, а где Тифлис), они не могли пропасть бесследно.
Семена мыслей, посеянных в умную голову, могут прорасти через много
десятилетий новыми идеями, и их связь с первоначальной, отправной точкой может быть
давно уже забыта. Мысли могут передаваться в качестве научного приданого от
учителя своим ученикам, но они никогда не умирают.
Бекетову не обязательно было становиться ботаником: он родился в богатом
помещичьем гнезде. Отец его Николай Алексеевич, воспитанник морского корпуса,
плававший с Д.Н. Сенявиным1, был еще большим барином. Ходили анекдоты, что,
когда он выезжал из своей пензенской Алферьевки в Москву, за барской каретой
гнали стадо молодых бычков, потому что для каждой чашки бульона требовалась
особая часть туши, и не из покупного мяса. Тем не менее, его сын, впрочем,
как и другие братья, вырос настоящим демократом. Путь в ботанику Андрея
Николаевича, который был средним сыном, был непрост. Первоначально он учился в
университете на восточном факультете, потом перешел на военную службу, в
гвардию, а после этого поступил на факультет естественных наук.
В просторной квартире братьев Бекетовых, на углу Большого проспекта и
Первой линии Васильевского острова (совсем недалеко от Аптекарского острова, где
находился ботанический сад), собиралась передовая молодежь, исповедовавшая
утопический социализм Фурье. Там были Ф.М. Достоевский, Д.В. Григорович, А.Н.
Плещеев, В. Майков. Достоевский писал брату в ноябре 184 6 года:
«Я много обязан... моим добрым друзьям Бекетовым, Залюбецкому и другим, с
которыми я живу; это люди дельные, умные, с превосходным сердцем, с
благородством, с характером». После того как братья разъехались из Петербурга,
завсегдатаи кружка Бекетовых стали участниками «пятниц» Петрашевского. Пожалуй, по
чистой случайности А.Н. Бекетов не разделил судьбы петрашевцев. Кто знает, не
взошел бы он на эшафот два года спустя вместе с Достоевским, чтобы выслушать
смертный приговор, замененный каторгой.
А.Н. Бекетов стал не только выдающимся ботаником середины XIX века, он стал
одним из крупнейших организаторов науки. Он был ректором Петербургского уни-
1 Дмитрий Николаевич Сенявин (1763-1831) - русский флотоводец, адмирал.
верситета, одним из самых ярких представителей либеральной интеллигенции. Он
не замыкался в кругу только научных интересов и до преклонных лет с юношеским
жаром предавался общественной деятельности. Он руководил отделом внутренней
политики в газете «Русский инвалид», писал прекрасные научно-популярные книги
(«Ботанические беседы», «Беседы о Земле и тварях, на ней живущих»), публичные
лекции, имевшие огромный успех у публики. Он организовал съезд русских
естествоиспытателей, вместе с Бестужевым создал высшие женские курсы и
осуществлял руководство ими.
А.Н. Бекетов в силу своего происхождения и воспитания резко критиковал
правящую верхушку приближенных к царю, называя их «шайкой развратных и
бесшабашных негодяев». На постах декана и ректора он завоевал славу стойкого
защитника студентов от всякого рода полицейских посягательств. Он практически один
противостоял триумвирату реакционного правительства - Толстого, Каткова,
Победоносцева .
А. Блок, который был его прямым внуком (одна из его четырех дочерей,
Александра, вышла замуж за юриста А.Л. Блока), в поэме «Возмездие» так
характеризовал эти времена:
В те годы, дальние, глухие,
В сердцах царили сон и мгла.
Победоносцев над Россией
простер совиные крыла,
и не было ни дня, ни ночи,
и только тень огромных крыл.
Арабески всегда причудливы, и надо же так случиться, что двоюродная сестра
А. Блока Ариадна стала прабабушкой Ирины Ивановны Гуреевой, которая стала не
просто ботаником, доктором наук и профессором, а хранителем Гербария Томского
университета, прочно связав семьи А. Блока, А.Н. Бекетова с сибирской
ботаникой .
После убийства народовольцами царя Александра II репрессии в университетах
усилились. Александр III видел в университетах не будущее России, а рассадник
крамолы. В новом уставе, который он утвердил, университеты лишались
самостоятельности, ректоры назначались царем по представлению министра просвещения,
профессора, заведующие кафедрами - министром просвещения. Неблагонадежный А.
Н. Бекетов был уволен с должности ректора и освобожден от заведования
кафедрой ботаники. Впрочем, ему компанию составил другой русский гений - Д.И.
Менделеев .
Отстранение Бекетова от должностей не помешало ему оставить неизгладимый
след в ботанике, а самое главное, он воспитал блистательных учеников,
составивших гордость российской ботаники почти на сто лет. Он передал им не только
научный багаж, но развил в них социальную активность. Среди них был одаренный
ученый, великолепный публицист и блистательный оратор К.А. Тимирязев. В ряду
его учеников были неутомимые путешественники Г.И. Танфильев и Н. И. Кузнецов;
основатель Никитского ботанического сада А.Н. Краснов, будущий президент
Академии наук СССР В.Л. Комаров, теоретик биологии И. Ф. Шмальгаузен.
Далее эта связь крепла талантливыми учениками его учеников, которые
развивали ботанику в самых разных направлениях, образуя новые научные школы.
К.А. Тимирязев, очевидно, самый яркий представитель ботаники конца XIX -
начала XX века. Он сочетал в себе талант исследователя с талантом публициста
и борца за свободомыслие в науке.
Он поступил в 1861 году на естественное отделение физико-математического
факультета Петербургского университета. В следующем году он был уволен из
университета, так как от студентов потребовали, чтобы они дали подписку об
отказе участвовать в общественных беспорядках. Несмотря на внушение,
Тимирязев отказался подписать предложенные в полицейском участке бумаги. И только
год спустя вернулся в университет вольнослушателем.
К.А. Тимирязев первый доказал космическую роль зеленых растений, раскрыв
значение хлорофилла, с помощью которого осуществляется чудо превращения воды
и углекислого газа в органическое вещество при участии энергии, заключенной в
солнечном луче.
«Я был первым ботаником, - писал он в предисловии к своей книге «Солнце,
жизнь и хлорофилл», - заговорившим о законе сохранения энергии и в
соответствии с этим заменившим слово «свет» выражением «лучистая энергия». Став на
точку зрения учения об энергии, я первый высказал мысль, что логичнее
ожидать, что процесс разложения углекислоты должен зависеть от энергии солнечных
лучей, а не от их яркости».
Последняя треть XIX века была полна открытий в области воздушного питания
растений. К.А. Тимирязев со своими филигранными опытами был на острие научных
исследований. Он первый доказал, что фотосинтез наиболее интенсивно
происходит в красной части солнечного спектра. Для этого он предложил использовать
особый прибор - эвдиометр.
Сущность метода очень проста и заключается в выделении кусочками листьев
рдеста кислорода на свету. После его поглощения изменившееся парциальное
давление изменяет положение воздушного пузырька. Оставалось только помещать
пипетку с зелеными листьями водного растения в различные части солнечного
спектра для определения интенсивности выделения кислорода.
К.А. Тимирязеву принадлежит приоритет уравнения, согласно которому в
химической реакции, идущей при фотосинтезе, вместе с углекислым газом и водой
участвует хлорофилл, в его структурах происходит окислительно-
восстановительный процесс, вызванный солнечным лучом.
На протяжении многих десятилетий ученые считали, что в процессе фотосинтеза
образуются только углеводы. Но в многообразии органических веществ и простоте
их превращений ученые предполагали, что могут образоваться органические
вещества другой природы. К.А. Тимирязев это понимал и искал учеников, которые бы
пошли дальше его и доказали бы это положение. Таким учеником оказался Василий
Васильевич Сапожников.
Путь В.В. Сапожникова в науку был очень непрост. Он родился 9 декабря 1861
года в Перми. Надо сказать, что по какой-то случайности здесь в это же время
жил другой великий сибирский ботаник - П.Н. Крылов. Более того, они ходили в
одну и ту же гимназию, поскольку она была одна на весь сорокатысячный город.
Происходил он из неблагополучной семьи. Его отец Василий Макарович был из
солдатских детей и служил учителем второго разряда Пермской военной гимназии,
в которой дослужился до чина губернского секретаря. Большим образованием он
не блистал. В семье было еще десять детей, из которых до зрелых лет дожили
только трое.
Своим воспитанием Вася был обязан матери. Екатерина Дмитриевна была родом
из небогатой купеческой семьи. Но семья разорилась, и ей пришлось начинать
«карьеру» ученицей в швейной мастерской. В Перми Екатерина Дмитриевна
содержала небольшую мастерскую пошива одежды. На ее скромные доходы семья и
существовала. Культурный уровень семьи не способствовал стремлению к учебе, и
матери приходилось нанимать репетиторов по музыке и немецкому языку, чтобы как-
то «вытягивать» сына из очередных учебных неурядиц. Ученье в гимназии для
подвижного мальчишки, каким рос Вася, привыкшим проводить время на рыбалке, в
лесу, за играми на пустыре, было хуже каторги.
Учение в гимназии было и скучным, и трудным, и совершенно не связанным с
повседневной жизнью. Вот как вспоминает об этой поре А. Блок, учившийся чуть
позже Сапожникова:
«... система образования вырождалась и умирала, но, как это всегда бывает,
особенно свирепствовала: учили почти исключительно грамматикам, ничем их не
одухотворяя, учили свирепо и неуклонно, из года в год, тратя на это
бесконечные часы. К тому же гимназия была очень захолустная, мальчики вышли по
большей части из семей неинтеллигентных, и во многих свежих сердцах можно было,
при желании и умении, написать и начертать что угодно. Однако никому из
учителей и в голову не приходило попробовать научить мальчиков чему-нибудь кроме
того, что было написано в учебниках «крупным» шрифтом («мелкий» обычно
позволяли пропускать)... Учителя и воспитатели были, кажется, без исключения люди
несчастные: бедные, загнанные уроками, унижаемые начальством; все это были
люди или совсем молодые, едва окончившие курсы учительских семинарий, или
вовсе старые, отупевшие от нелюбимого труда из-за куска хлеба, озлобившиеся на
все и запивающие втихомолку».
Денег в доме Сапожниковых никогда не хватало, что не способствовало теплым
отношениям в семье. После того как отец подарил сыну старое ружье, Василий
пристрастился к охоте и небольшим экспедициям, которые совершал по реке Каме,
и по два-три дня не возвращался домой. В дальнейшем опыт полевой жизни в
значительной степени определил пристрастия В. Сапожникова.
Семья распалась, когда Василию исполнилось 16 лет. Отец уехал на родину в
Вятку. Жил он тем, что ходил по деревням и преподавал деревенским детям
грамоту, переезжая из одного села в другое. Вскоре он умер.
Мать переехала в Омск с младшими детьми. Чтобы успешно окончить гимназию,
Василию приходилось подрабатывать уроками. Это было очень непростое время для
мальчика. По совету преподавателя гимназии Н.Я. Гурьянова в 1880 году он
поступает в московский государственный университет.
Москва встретила молодого человека гулом, ярмарочными балаганами,
колокольным звоном. В первый день Пасхи Василий, как и многие студенты, в новой
студенческой фуражке отправился в Кремль послушать колокола. Лучше всего это
описал В.А. Гиляровский:
«Тюкнули первой трелью перед боем часы на спасской башне и в тот же миг
заглохли под могучим ударом ивановского колокола... Все в Кремле гудело - и медь,
и воздух, и ухали пушки с Тайницкой башни, и змейками бежали по стенам и
куполам живые огоньки пороховых ниток, зажигая плошки и стаканчики, мерцающие
огоньки их озаряли клубящиеся дымки, а над ними хлопали, взрывались и
рассыпались колосья гаснущих ракет... На темном фоне Москвы сверкали всеми цветами
церкви и колокольни от бенгальских огней и, казалось, двигались от их живого,
огненного дыма... Пропадали во мраке и снова, освещенные новой вспышкой,
вырастали, и сверкали, и колыхались».
Учиться в университете было чрезвычайно интересно: 80-е годы для России
были временем технического прогресса. В Петербурге офицер Пироцкий провел
первый эксперимент движения вагона по рельсам при помощи электрического тока.
Другой офицер, Можайский, разработал проект аэроплана, Д.И. Менделеев,
которого, вопреки мнению общественности, не выбрали академиком российской
академии наук, опубликовал очередную гениальную книгу «О сопротивлении жидкостей и
воздухоплавании». Восхищение вызывали технические новинки, одним из которых
был спальный вагон Пульмана, так необходимый для дальних поездок.
Университетские курсы резко отличались от гимназических. Во-первых, не было
никакой зубрежки и неотвратимого страха перед не выученным уроком. Во-вторых,
можно выбирать любимые предметы и заниматься ими и только ими. Но были и
недостатки: профессора, как правило, не адаптировали свои лекции под уровень
Знаний бывших выпускников гимназий, поэтому приходилось много времени уделять
самостоятельной работе.
Молодой Сапожников посещал лекции известного ботаника А.П. Богданова,
физика А.Г. Столетова. Органической химии он учился у профессора В.В. Марковнико-
ва. У него он делал первую курсовую работу. В дальнейшем навыки химика очень
пригодились молодому ученому.
Но более всего Сапожникова покоряли лекции К.А. Тимирязева. Вспоминая
вступительную лекцию К.А. Тимирязева, он писал:
«Мы еще не полностью понимали тогда всю глубину преподаваемых истин, все
единство и стройность идей, которые вмещали в себя целое мировоззрение. То и
другое развертывалось перед ними постепенно, в неумолимой логике, на ряде
конкретных примеров из жизни растений, и, несомненно, лекции Тимирязева
налагали на большинство слушателей неизгладимую печать его верований, его
мировоззрения» .
Климент Аркадьевич был страстным публицистом, на его общедоступные лекции,
посвященные жизни растений, приходили сотни людей. Ботаника в его словах
вставала перед слушателями царицей наук, а жизнь растений была самой
интересной приключенческой повестью. Петербург «болел» Тимирязевым.
В.В. Сапожников посещал его публичные лекции, учился у него ораторскому
искусству. Много позже он заслуженно станет называться «сибирским соловьем» и
«златоустом».
Несмотря на необыкновенную популярность и увлечение публичными лекциями,
К.А. Тимирязев славился точностью в своих экспериментах и того же требовал от
своих учеников. На старших курсах Сапожников работает в физиологическом
кабинете Тимирязева, изучая явление геотропизма у корней. Это явление было
чрезвычайно интересным. Почему корни растут вниз, даже если горшок с растением
перевернуть? Этот вопрос интересовал многих естествоиспытателей XIX века. Ч.
Дарвин первым показал, что восприимчивая к световому раздражению часть корня
пространственно отделена от участка, реагирующего на раздражение. Было уже
известно, что раздражимость верхушки колеоптиля (так называется предлист у
прорастающих злаков) в тысячу раз больше, чем в двух миллиметрах от него.
Задача В.В. Сапожникова состояла в том, чтобы изучить интенсивность
раздражения, вызванного светом различных частей спектра. Помните детскую считалку для
запоминания цветов солнечного спектра? Каждый охотник желает знать, где сидит
фазан, то есть - красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий,
фиолетовый. Для получения спектра свет пропускали через кварцевые призмы, и задача
исследователя заключалась в том, чтобы помещать корни в каждый цвет.
Впоследствии эта работа побудила Сапожникова к дальнейшим занятиям физиологией
растений .
Клиостат, на котором работал В.В. Сапожников.
В 1884 году В.В. Сапожников окончил университет со степенью кандидата
естественных наук, а с 1 февраля 1885 года был оставлен для приготовления к
профессорскому званию.
В то время система высшего образования была совсем не похожа на нынешнюю. С
1863 года окончание университетского курса давало право, в зависимости от
успеваемости, на звание действительного студента или кандидата. Кандидатом
защищалась диссертация, которая соответствует современной дипломной работе.
Уставом 1884 года изменилась терминология - «кандидаты» и «действительные
студенты» стали именоваться «окончившими курс с дипломом 1-й и 2-й степени».
Следующая ступень подготовки к профессорскому званию - степень магистра.
Для этого будущему магистранту предлагалась тема для будущего экзамена и
научной работы. Соискатель, обычно за государственный счет, имел возможность
выезда за границу в самые передовые по тому времени лаборатории для работы в
них, чтения литературы. Для сдачи экзамена создавалась специальная комиссия,
куда входили самые именитые профессора, а также большинство профессоров
факультета. Экзамен длился по 3-5 часов. После сдачи экзамена соискатель
получал звание магистранта. И только после этого он приступал к написанию
диссертации на звание магистра, которую надо было защитить в напряженном диспуте с
официальными и неофициальными оппонентами. На диспуте, который проводился под
председательством ректора или проректора, присутствовали все преподаватели
соответствующего факультета, многие профессора с других факультетов, не
университетские специалисты, студенты и другая публика. Диспут длился по пять-
семь часов. Это было пиршество ума, новых мыслей, пробивающих «асфальт»
ретроградства и скептицизма. Он служил материалом для газетных репортеров и
широко обсуждался интеллигенцией.
В настоящее время защита кандидатской диссертации значительно
формализована. Чаще всего от диссертанта требуется соблюдение «формы», к которой
относится почти обязательное согласование научной работы с оппонентами и членами
ученого совета. После этого диссертационному совету остается провести
необходимую процедуру защиты. Действительные защиты, с жаркой научной дискуссией,
непримиримостью сторон и при этом соблюдением научной корректности и
благожелательности к соискателю, случаются редко. Но они и сейчас привлекают
внимание, дают пищу для мысли и являются украшением науки.
Получив степень, магистрант мог поступить на службу в любой университет
России в качестве приват-доцента и мог вести лекционный курс и семинар в
своей области, конкурируя с экстраординарными и ординарными профессорами. Первые
имели докторскую степень, а вторые имели не только докторскую степень, но и
были назначены на должность профессора министром просвещения по представлению
попечителей учебного заведения. У Сапожникова период подготовки магистерской
диссертации растянулся на шесть лет. Он женился. Его избранницей стала
надежда Владимировна Ловейко. Семейные Заботы, рождение дочери Татьяны, отсутствие
каких-либо средств создавали иногда непреодолимые препятствия для научной
работы. Приходилось не только заниматься в библиотеке и в лаборатории, большая
часть времени уходила на поиск приработка. Ему приходилось читать
естествознание в коммерческом училище, химию в военном училище, физиологию растений
на Лубянских высших женских курсах. По воспоминаниям дочери Сапожникова,
количество уроков в то время достигало 38 в неделю. Даже для нашего
«потогонного» времени это больше, чем две ставки учителя в средней школе. Наконец, в
1890 году В.В. Сапожников после сдачи необходимого экзамена защитил
магистерскую диссертацию на тему «образование углеводов в листьях и передвижение их
по растению».
Настали более спокойные времена, он получил должность приват-доцента при
московском университете. У него появилась возможность продолжить свои
исследования за границей, и в 1891 году он отправляется в Германию для подготовки
докторской диссертации, предложенной А.К. Тимирязевым.
В соответствии с традициями он остановился в Берлине у профессора Швендене-
ра, потом переехал в Лейпциг к знаменитому профессору Пфефферу. Но и на этом
его путешествие по Германии не закончилось. Из Лейпцига Сапожников
направляется в маленький городок на юге Германии Тюбинген, в котором находится
знаменитый Тюбингенский университет. Там он обосновался в лаборатории профессора
Г. Фехтинга. Немецкий профессор чрезвычайно уважал К. А. Тимирязева и
предоставил докторанту полную свободу в выборе темы и ее выполнении.
К этому периоду относится его увлечение горами.
По окончании летнего семестра вместе со своим руководителем профессором
Фехтингом он первый раз поднялся на ледник в горах Швейцарии. Впервые он
увидел разноцветье альпийского луга, увидел, как зарождаются горные реки. Вблизи
ледников цвет воды молочно-белый от мельчайших частичек, смываемых с камней,
и только внизу реки становятся хрустально-чистыми. Горы раз и навсегда вошли
в сердце молодого приват-доцента. В 1982 году он совершил еще один переход
через Альпы из Швейцарии в Италию.
Швейцарские Альпы
Тропа проходила через ледник, снежники, по высокогорным лугам, преодолевая
быстрые горные реки.
После возвращения в Москву дела его устроились. Появилась вакансия в
недавно открытом Томском университете, где после ухода СИ. Коржинского
освободилась кафедра ботаники. С 1 мая 1993 года В. В. Сапожников, будучи приват-
доцентом, становится экстраординарным, а через год ординарным профессором
Томского университета.
Значительно улучшилось материальное положение. Работая экстраординарным
профессором, он получал 3 тысячи рублей, а после повышения заработная плата
выросла до 4 тысяч рублей. С выслугой лет она увеличилась до 4,5 тысячи
рублей. Профессорская квартира в центре Томска из шести комнат с кухней в год
обходилась ему около тысячи рублей. Продукты поражали своей дешевизной: мясо
стоило 18-20 копеек за килограмм, сотня яиц - рубль двадцать копеек, хлеб -
3-5 копеек за фунт (450 г) . Денег оставалось не только для безбедной жизни,
но и для организации экспедиций, поездок в Санкт-Петербург (билет по железной
дороге стоил 56 рублей 50 копеек), за границу.
Л. И. Спнпжн mum
В 1996 году Сапожников защищает докторскую диссертацию «Белки и углеводы
зеленых листьев как продукты ассимиляции». Ему первому из биологов удалось
доказать, что в зависимости от условий снабжения растений азотом, а также
видовых особенностей растений в числе первичных ассимилянтов образуется весьма
существенное количество азотистых органических веществ, в том числе
аминокислоты и белки.
К.А. Тимирязев с пристрастием просмотрел рукопись и сделал много замечаний.
Некоторые из них довольно резкие и нелицеприятные. В том месте, где Сапожни-
ков объясняет различие результатов опытов индивидуальными различиями особей
испытуемых растений, Тимирязев на полях пишет: «если вы думаете удовлетворить
этими отговорками читателя, жаль, если вы сами ими довольны - еще более
жаль». Тем не менее, руководитель остался доволен работой Сапожникова. Надо
сказать, что впоследствии он следил за работами своего ученика.
Защита докторской диссертации давала не только стабильный доход профессора,
но и открывала дверь в высшее общество, поскольку доктор мог претендовать на
дворянство. Для молодого честолюбивого ученого это тоже было хорошим
стимулом.
После защиты докторской диссертации В.В. Сапожников уже никогда больше не
возвращался к ее теме. К этому были объективные предпосылки. В Томском
университете в то время имелся лишь медицинский факультет, к которому,
собственно, и относилась кафедра ботаники. Отсутствие физико-математического
факультета с естественным отделением крайне суживало возможности проведения работ
по физиологии растений. Не было перспектив создания школы, ограничено число
сотрудников кафедры, да и возможность получить оборудование в далекой Сибири
была минимальной.
С другой стороны, перед ним открылась перспектива изучения природных
богатств Сибири. Алтайские горы, казавшиеся далекими из Тюбингенского
университета, сейчас были рядом. Безусловно, ему было знакомо путешествие на Алтай,
совершенное Гумбольдтом.
И ему очень хотелось попасть на высокогорные луга и посетить известный еще
со времен Геблера Алтайский ледник, а там как знать, не удастся ли открыть
новые, ранее не известные ледники. Это соответствовало потребностям края,
склонности молодого профессора и подкреплялось ежегодной суммой из
университета в пять тысяч рублей.
Так началась совершенно новая жизнь путешественника и первооткрывателя,
которая полностью соответствовала его живой, кипучей натуре.
Круг второй. Мартьянов,
Крылов, Коржинский
Юность всегда купается в надеждах. Только в юности человек верит, что он
сможет изменить мир, что его жизнь будет положена на алтарь отечества и не
будет отринута, не будет забыта людьми. И вклад души, таланта, молодых сил в
процветание России будет понят и оценен. Опыт жизни еще не научил, что «жизнь
только издали нарядна и красива и только издали влечет к себе она».
Равнодушие , корыстность, жадность и подлость начальничьего и чиновничьего сословия
еще не опалила крылья надежд.
В 1882 году трое молодых людей стояли на крутом берегу Волги, вглядываясь в
синюю даль другого берега. Двое выглядели постарше, уже с бородами, третий -
молодой, нетерпеливый, порывистый.
- У меня все люди разделяются на две половины: на людей живых и людей
мертвых. Самое главное и отличительное свойство людей живых - это любовь к
природе, способность восхищаться ею, познавать ее красоту. А с другой стороны, не
признавать ее превосходства, думать и искать научные объяснения всему живому.
К мертвым я отношу разжиревших купцов, погруженных в свои расчеты,
лавочников, в которых бьется только одна мысль: как еще больше разбогатеть. Есть еще
средние люди, которые не могут быть отнесены ни к живым, ни к мертвым, со
временем они становятся циниками и печориными...
- Ну, а мы к кому относимся, Сережа? - спросил один из них.
- Вы! Мы с вами живые люди, мы же верим в Разум, мы верим в торжество
Знания .
- Эх ты, студент. В мире господствует борьба за существование, показанная
господином Дарвином, и это Закон. Жизни ты не знаешь.
- Нет, Порфирий, жизнь я знаю, и Дарвина читал, но хочется чуда, а это
только Господу нашему подвластно. А ты что скажешь, Николай?
Николай, самый старший из молодых людей, смотрел вдаль, где облака низко
висели над противоположным берегом.
- Надо жить так, чтобы польза была для людей. Немного соберу денег и уеду в
Сибирь. Там простор. Вы слышали про открытия капитана Невельского? Буквально
недавно он доказал, что Сахалин - это остров. Это сейчас-то, в середине XIX
века. Нет господа, если мы хотим быть людьми мы должны отправиться в Сибирь,
где есть простор для Просвещения и Разума.
- Заест тебя там среда, - возмутился самый молодой, - будешь разводить овец
пить горькую и вспоминать свои нереализованные мечты. Жить надо там, где
мысль кипит работать в университете, где есть все условия для научной работы.
А теперь пора идти в университет на заседание.
И трое друзей отправились под величественные своды. Казанского университета
прошли по гулким коридорам на очередное заседание общества
естествоиспытателей при Казанском университете, на котором студент С. И. Коржинский делал
первый в жизни научный доклад о флоре окрестностей Астрахани.
Каждого в будущем ждала своя судьба служения отечеству, но она неразрывно
связана с развитием ботаники в Сибири. Николай Михайлович Мартьянов станет
основателем лучшего в Сибири краеведческого музея в Минусинске, Порфирий
Никитич Крылов - основателем томской ботанической школы и Гербария Томского
университета. Сергей Иванович Коржинский в неполные 30 лет станет академиком
Петербургской академии наук и главным ботаником Императорского ботанического
сада. Но этот крепкий ботанический узелок завязался в Казани, и нити от него
через многие поколения ботаников тянутся и в настоящее время.
Университет в Казани был утвержден 14 февраля 1805 года. Согласно первому
уставу, все кафедры университета распределялись по четырем отделениям:
отделение нравственных и политических наук, отделение физических и математических
наук, отделение врачебных или медицинских наук, отделение словесных наук.
Кафедра ботаники входила в состав отделения физических и математических
наук . С начала основания профессорами кафедры ботаники становились: К. Ф. Фукс
(1804-1818), В.И. Тимьянский (1820-1824), А.А. Бунге (1833-1836), П.Я. Корно-
ух-Троцкий (1836-1858) , А.О. Янович (1861-1863) , Н.Ф. Леваковский (1867-
Вид Казанского университета в XIX веке.
1881). Николаю Федоровичу Леваковскому принадлежит особая роль в формировании
Казанской ботанической школы. Этому способствовала не только одаренная
личность профессора, но и само время выдвигало ботанику в ряд востребованных
наук. А там, где есть общественно-социальный заказ, появляются выдающиеся
исполнители . К этому времени Россия становилась «житницей Европы». Земля стала
не только мерой богатства натурального хозяйства. Она стала источником
получения значительной прибыли путем продажи сельскохозяйственной продукции. А
это стимулировало изучение, как почв, так и растительности. В 1864 году на
заседании Академии наук был заслушан доклад академика Ф.И. Рупрехта о
происхождении чернозема, в котором впервые была определена теснейшая связь между
почвой и растительностью. Исследования Ф.И. Рупрехта проходили на территории
Казанской губернии, и это не могло не отразиться на дальнейшем развитии этих
взглядов среди ботаников.
Надо отметить, что в данный период многие выдающиеся российские ученые были
озабочены развитием сельского хозяйства и активно участвовали во всевозможных
сельскохозяйственных обществах.
Так, действительными членами Вольного экономического общества состояли А.Н.
Бекетов, Н.Н. Бекетов, A.M. Бутлеров, Д.И. Менделеев, В.В. Докучаев, П.П. Се-
менов-Тян-Шанский. Студенты в это время участвовали во многих экспедициях и
полевых экспериментах и привносили новые идеи и методические подходы к
изучению растительного покрова.
Наконец в середине XIX века были опубликованы сенсационные взгляды Ч.
Дарвина на развитие природы. Его книга «Происхождение видов путем естественного
отбора», опубликованная в 1859 году, стала тут же достоянием научной
общественности Казанского университета. Как все великое, теория естественного
отбора была проста и открывала широчайшие возможности для использования в
ботанической науке, для обсуждения путей развития растительного покрова во времени.
В то время Ботанический кабинет, на основе которого развертывалась учебная
и научно-исследовательская работа кафедры ботаники, помещался во дворе
университета в здании за анатомическим театром и занимал три больших комнаты.
Рядом располагался университетский ботанический сад, и это позволяло
сотрудникам кафедры работать и на грядках, и в Ботаническом кабинете. Возглавлял
кафедру Николай Федорович Леваковский. Он не был классическим ботаником, его
больше занимали вопросы анатомии и физиологии растений, но это не мешало ему
интересоваться и флорой, и растительностью. Увлеченный идеями Дарвина,
Леваковский выступил с инициативой «устроить постоянные наблюдения за ходом
борьбы за существование между различными дикими растениями». Для проведения
наблюдений был испрошен у Совета университета пустопорожний участок,
находящийся на университетском дворе. На десятом заседании Совета общества
естествоиспытателей 6 апреля 1870 года Леваковский сделал предварительное сообщение,
которое он начал такими словами: «Все органические существа, в силу известных
законов, находятся в постоянном настойчивом состязании как с подобными себе,
так и с различными внешними условиями. Эта борьба за существование необходимо
вытекает уже из быстрой прогрессии, в которой стремятся размножаться
органические существа». Несомненно, эти опыты способствовали формированию нового
поколения ботаников. Именно здесь начиналась научная карьера молодого
садовника Порфирия Крылова. В 1872 году в Казань приезжает молодой провизор
Мартьянов. В 1881 году на кафедре ботаники Казанского университета появился
студент Сергей Коржинский.
И всем им суждено было встретиться на заседаниях общества
естествоиспытателей при Казанском университете.
Личность П.Н. Крылова остается загадкой, несмотря на то, что написано о нем
немало. Он родился в семье бывшего крепостного, печника, в деревне Сагайской
Минусинского уезда Енисейской губернии 14 августа 1850 года. В раннем детстве
родители переехали в Пермь, где вскоре умирает отец, и Порфирий остаются с
матерью одни в глубокой бедности.
Тем не менее, в 1861 году он поступает в Пермскую мужскую гимназию. Вот как
пишет об этом периоде Л.П. Сергиевская: «Гимназическое образование П.Н.
Крылова ограничилось только четырьмя классами. Мальчик интересовался
естествознанием и географией, но и эти любимые предметы, при схоластичности
преподавания, не удержали его в гимназии. Оставшись в IV классе на второй год, он
получил при переходе в V класс двойку на экзамене по истории, и не захотел
больше учиться. Директор гимназии пытался его вернуть. Он послал ему на дом
сказать, чтобы продолжал сдавать экзамены, что по истории ему дадут
переэкзаменовку. Но Порфирий после неудачного экзамена ушел с товарищем за 40 км от
дома ловить певчих птиц. Из-за неявки на экзамены, мальчик был отчислен из
гимназии с выдачей свидетельства об окончании четырех классов, в котором
значились оценки: по латинскому языку «отличные», по немецкому -
«посредственные» .
Но здесь возникают вопросы, на которые пока нет ответа. Во-первых, в
гимназию брали детей дворян, разночинцев и солдат, детей крестьян в классическую
гимназию не брали. Кто и как ходатайствовал о принятии его в гимназию? Во-
вторых, кто же платил за образование? Плата за обучение в гимназии в то время
составляла 15-50 рублей в месяц, от которой освобождались 10% успешно
учащихся учеников. О том, что эта плата была немаленькая, можно судить по зарплате
учителей (без всяческих надбавок), которые получали в начале своей карьеры по
60 рублей в месяц.
Гимназический курс делился на общее (I-IV классы) и специальное (V-VII
классы) обучение. В первых классах преподавался Закон Божий, русский и
славянский языки, математика, география, немецкий и французский языки. Латынь,
очень важный предмет для будущих ботаников, преподавалась со второго класса
только в гимназии третьей категории, и ей отводилось по пять часов в неделю.
Возможно, поиски архивных документов пермскими учеными дадут ответы на эти
вопросы.
Четырех классов гимназии П.Н. Крылову хватило на всю жизнь. В то время
этого было вполне достаточно, чтобы слыть образованным человеком. Здесь есть еще
одна особенность, отмеченная Л.П. Сергиевской, это любовь к птицам. Она
пишет : «... он страстно увлекался певчими птицами». Это характерная черта
проницательных наблюдателей, поскольку, чтобы поймать птицу или взять птенцов из
гнезда (так чаще всего и делают грамотные орнитологи), надо это гнездо
увидеть . В этом отношении меня всегда потрясает способность нашего современного
замечательного ботаника Ю.А. Котухова находить гнезда птиц. И он искренне
удивлялся, что мы такие невнимательные.
Действительно, когда он покажет в переплетении ветвей гнездо, то его трудно
потом не видеть. Но отыскать самостоятельно - это дано не каждому. Возможно,
эта врожденная способность избирательного зрения и являлась предпосылкой для
будущих успехов в ботанике.
После ухода из гимназии шестнадцатилетний П.Н. Крылов пробует сплавлять лес
по Каме, но это занятие ему не понравилось и в 1868 году он поступает на
должность аптекарского ученика, имеющееся образование ему это позволяло.
Более того, он мог самостоятельно писать названия лекарств на латыни - языке
врачей и ботаников. Удивительное совпадение - в далеком от Казани Минске,
проучившись в гимназии всего два года, в возрасте 16 лет, Н.М. Мартьянов
также поступал в ученики аптекаря.
Пермь в то время - крупный уездный город с 45 тысячами жителей. Тогда в
городе было 19 церквей, мужская и женская гимназии, реальное училище, духовная
семинария, мужское и женское духовные училища, три газеты, метеорологическая
станция, научный музей. Интеллигенция посещала театр, увлеченно занималась в
музыкальном кружке. Безусловно, среди местной интеллигенции были и такие, кто
занимался ботаникой, собирал гербарий и оформлял в красивые альбомы. Один из
таких любителей, некто B.C. Сергеев, пристрастил ученика аптекаря к собиранию
гербария. Благо, что молодой человек великолепно знал окрестности Перми. Так
случай определил будущее сибирской ботаники.
Следующие 14 лет Крылова были связаны с Казанским университетом. Этот
период остается совершенно не раскрытым. Известны сухие даты: 1871 год - П.
Крылов в Казанском университете сдает экзамен на звание помощника провизора,
после успешной сдачи экзамена возвращается в Пермь и продолжает работу в
аптеке; в 1873 году он снова отправляется в Казань на двухгодичные курсы
провизоров; после окончания возвращается в Пермь; в 1876 году - внештатный лаборант
по аналитической химии у профессора Флавицкого; в 1878 году принят на
должность ученого садовника ботанического сада Казанского университета. С другой
стороны, в авторитетной книге М.В. Маркова «Ботаника в Казанском университете
За 175 лет» указывается, что Крылов с 1870 по 1885 год работал ученым
садовником .
Первая опубликованная работа П. Крылова - это небольшая заметка о костянике
хмелевидной, найденной автором в окрестностях Перми, отмеченная в протоколах
заседания общества естествоиспытателей при Казанском университете за 1873
год. Вид достаточно редкий для этих мест. Нужно ли говорить, что автору тогда
было 23 года. С этого времени и следует вести отсчет научной деятельности П.
Крылова. В этом же году его избирают в члены Казанского общества
естествоиспытателей. Это уже признание его как специалиста по флоре Пермской губернии.
Rubus humulifolius С.А. Меу. - Костяника хмелевидная.
Оставаясь фармацевтом, он интересуется лекарственными растениями,
используемыми населением в Пермской губернии, интерес к этой важной проблеме Крылов
пронесет через всю жизнь и передаст своим ученикам. Но более всего П.Н. Кры-
лов увлекся флористическими исследованиями. Необходимо отметить, что
Казанское общество естествоиспытателей помогло материально П.Н. Крылову совершить
экспедиции по Пермской губернии летом 1874, 1875, 1876 годов, а в 1878 году
он путешествует на север губернии на средства земства. С 1874 года ежегодно в
трудах общества появляются материалы по изучению флоры Пермской области.
Пермская губерния в те времена охватывала значительную территорию и была
расположена по обеим сторонам Уральского хребта - почти 3 млн. кв. верст.
Уральский хребет почти весь находился в пределах губернии. Нужно ли говорить,
сколь велико Здесь флористическое разнообразие. Уже в 1876 году П.Н. Крылов в
своем отчете обществу естествоиспытателей приводит оригинальное деление
Пермской губернии на несколько растительных областей - альпийскую,
располагающуюся на части уральского хребта между 59.5° и 62° с.ш., каменистую,
составляющую переход между альпийским поясом и лесной областью, лесную, занимающую
большую часть губернии с хвойными еловыми и пихтовыми лесами, и лесостепную,
находящуюся на юге.
В этом отчете П.Н. Крылов впервые в мировой ботанике применил понятие
«лесостепь». Это нам сейчас кажется, что этот термин естествен и обозначает
широкую переходную полосу между северной границей леса и степью. Но еще в
начале XX века это понятие критиковалось многими ботаниками на том основании, что
термин составлен из двух исключающих понятий - «леса» и «степи», и
предлагалось вернуться к старому понятию А.Н. Бекетова - «предстепье».
При характеристике растительного покрова П.Н. Крылов не различает понятий
«растительность» и «флора». Большее внимание он уделяет описанию растений,
составлению общих списков, характерных для выделенных областей, без указания
тех растительных группировок, с которыми они были связаны. Большое значение
он придавал морфологическим отличиям, географии местонахождений и экологии
растений. Материалы, собранные П.Н. Крыловым в процессе пятилетнего изучения
флоры Пермской губернии, были опубликованы в трудах общества
естествоиспытателей при Казанском университете. Первая часть материалов была опубликована в
1876 году, последняя - в 1885 году. В приведенном списке указано 956 видов
цветковых растений, 38 папоротников, 22 лишайника и 101 вид мхов. Едва ли
сейчас найдется ботаник, который одинаково хорошо знает и цветковые растения,
и мхи, и лишайники. В современном определителе растений Среднего Урала,
составленном большой группой ученых под редакцией П.Л. Горчаковского,
насчитывается 2000 видов.
В этот период П.Н. Крылов очень тесно сблизился с провизором Н.М.
Мартьяновым, этому способствовала сходная судьба молодых людей. Николай Михайлович
Мартьянов родился 27 июля 1844 года. Отец его принадлежал к мещанскому
сословию, почти всю свою жизнь прослужил на военной службе, был участником
Крымской войны. Выйдя в отставку в чине унтер-офицера, он поступил лесным
объездчиком в казенную лесную дачу в Виленской губернии. Здесь, среди природы,
среди лугов и лесов, протекало детство будущего натуралиста. О матери Николай
Михайлович вспоминал как об умной, доброй женщине.
Скудный семейный бюджет лесного объездчика не дал Мартьянову возможности
окончить минскую гимназию. Проучившись два года, он покидает стены гимназии.
В этом его судьба повторяет судьбу П.Н. Крылова.
В 12 лет он поступает учеником аптекаря в минскую аптеку. Аптека была
маленькой, главное лечение в то время состояло в употреблении лекарственных
растений, которые заготовляли сотрудники аптеки. Для сбора шалфея, ромашки и
других трав аптека командировала за город своего ученика на целые дни, и, как
вспоминал сам Николай Михайлович, эти дни для него были самым светлым
праздником. Он уходил на целый день в пригороды Минска, собирал все нужные для
аптеки травы, а самое главное, приобщался к живой природе.
В 1866 году он приезжает в Петербург, где сдает экзамен на помощника прови-
зора в медико-хирургической академии. Вскоре он устраивается в аптеку
Царского Села. Замечательные оранжереи, цветники, парки Царского Села как нельзя
лучше благоприятствовали научным склонностям Мартьянова. Частые посещения
горного института позволили молодому помощнику провизора познакомиться с
миром минералов. Мир растений и минералов на несколько лет полностью поглощают
время и мысли молодого естествоиспытателя.
Хозяин аптеки старался всячески поощрять стремление молодого человека к
знаниям и нередко придумывал ему поручения в столице, чтобы дать ему
возможность посещать лекции профессоров медико-хирургической академии, музеи,
выставки. Частые посещения музея горного института позволили Мартьянову завести
полезные знакомства, сначала с музейным сторожем, а потом уже с хранителем
музея.
Через них он продает шесть небольших минералогических коллекций, собранных
в окрестностях Петербурга и частично купленных на базаре, за 150 рублей.
С этой небольшой суммой он отправляется в Москву для подготовки к экзамену на
провизора. В 1870-1872 годах он слушает курс лекций в Московском
университете . Однако не только фармацевтика интересовала пытливого и любознательного
молодого человека. В автобиографии Мартьянов вспоминал о том, что он «слушал
лекции еще по геологии, минералогии и зоологии... и по временам занимался в
университетском Ботаническом саду».
Учиться было нелегко, так как материальных средств почти не было. Выручали
большие познания в естественных науках. Чтобы обеспечить себя питанием и
жильем, Мартьянов систематически готовит отстающих студентов.
В 1873 году он получает диплом провизора и тут же уезжает в Казань, где
получает место в аптеке Грахе. Начинается долгая жизнь на два фронта: работа в
аптеке, которая дает средства к существованию, и работа естествоиспытателя, к
которой его влечет сердце.
В Казани он знакомится с П.Н. Крыловым. Эта встреча вернула его к ботанике.
Именно Крылов показал значимость гербария для решения вопросов, связанных с
систематикой и флористикой. Он пытался убедить начинающего коллекционера в
значимости гербарных коллекций. Под его влиянием и при его непосредственной
помощи в определении растений он проводит первое флористическое исследование,
опубликованное в трудах Общества естествоиспытателей. Оно называлось «Флора
окрестностей с. Моркваши».
Мартьянов показал Крылову и Коржинскому удивительное место близ Казани
«Кликовский склон». Здесь, благодаря рельефу местности и известковым почвам,
развился небольшой участок степи среди лесной области, чрезвычайно сходный по
своему флористическому составу и структуре с настоящей степью.
Несмотря на удачное ботаническое начинание, Н.М. Мартьянов не собирался
становиться профессиональным ботаником. Его влекла Сибирь. В России в это
время стали подниматься голоса о необходимости создания областных
краеведческих музеев, которые бы давали полное и всестороннее представление о природе,
народах, жизни данной местности. Познание родного края было весьма
прогрессивной идеей в те времена. Для этого необходимо было создать областные музеи
и сделать их центрами эколого-краеведческого воспитания населения. Как
считали многие ученые, музеи должны были сыграть огромную культурно-воспитательную
роль в жизни местного населения. Находившиеся в столицах и крупных городах
царской империи картинные галереи, музеи, богатые частные коллекции
произведений искусств были доступны немногим.
Эта мысль нашла горячего приверженца в лице Н.М. Мартьянова. Его кипучая
подвижная натура жаждала подвига. Его манила романтика дальних путешествий на
Амур, в необжитые Земли...
Но чтобы добраться до глубинных районов Сибири, необходимы были немалые
деньги. Таких денег у провизора не было. И мечты русского патриота об основа-
нии естественно-исторического музея в глухом уголке страны, об экономическом
и культурном развитии дальних краев так бы и остались мечтами, если бы не
подвернулся случай. Аптека господина Грахе имела деловые связи с городом
Минусинском. И вскоре молодой провизор получает приглашение от владельца
минусинской аптеки A.M. Малинина занять должность заведующего. Н.М. Мартьянов
долго колебался, поскольку Минусинск, затерянный в степях южной Сибири, - это
не Амур с его южной тайгой, женьшенем и амурским тигром. Он, прежде чем
согласиться, изучил всю литературу по Минусинскому краю, встречался с выходцами
из этих мест. И только после этого решился ехать в Минусинск, чтобы воплотить
свои идеи в жизнь.
Уезжая в Минусинск, он предложил казанскому Обществу естествоиспытателей и
петербургскому Ботаническому саду «посылать дублеты своих коллекций с целью
своевременно узнавать научные названия предметов, которые мог найти в
Минусинском крае и в определении которых мог затрудняться». В 1874 году друзья,
провожая Николая Михайловича, обещали оказывать всяческую поддержку его
благородному делу.
По дороге в Минусинск Мартьянов специально свернул на 400 верст в сторону
от тракта, ведущего в Минусинск, чтобы побывать в Барнаульском краеведческом
музее, основанном Геблером в 1823 году, и ознакомиться с постановкой
музейного дела.
Совершенно другая судьба сложилась у самого молодого из друзей - СИ. Кор-
жинского. Об этом удивительном ботанике я узнал давно. Едва ли не в
отроческом возрасте мне попалась в руки великолепная книга Г. Д. Бердышева и В. Н.
Сипливинского «Первый сибирский профессор ботаники Коржинский», выпущенная к
столетию со дня его рождения.
По младости лет я запомнил только серьезного бородатого мужчину на
титульном листе. Потом книга, как и многие книги из детства, потерялась. Много
позднее я сделал ксерокопию с этой книги, с экземпляра, подаренного авторами
Л.П. Сергиевской. Жаль, что такие книги не переиздаются.
СИ. Коржинский родился 26 августа 1861 году в городе Астрахани. По
семейным преданиям, Коржинские ведут начало от запорожских казаков, якобы даже от
брата того самого Коржа из повести Н.В. Гоголя «Тарас Бульба», которого
поляки зарубили под Дубно.
Хотя семья СИ. Коржинского принадлежала к потомственным дворянам,
помещиков в семье не было, все в роду были лицами свободных профессий,
преимущественно врачами и архитекторами. Отец Сергея Ивановича, Иван Иванович
Коржинский, был врачом в Астрахани. Он рано умер, и домом заправляла его старшая
дочь, Мария Ивановна Коржинская. Воспитанный без семейной ласки, мальчик
отличался повышенной чувствительностью и эгоцентричностью.
В 1874 году СИ. Коржинский поступил в Астраханскую классическую гимназию.
Учился он хорошо. Уже в гимназии увлекся ботаникой, совершал ботанические
экскурсии в район дельты Волги. В то время многие исповедовали воспитание по
Ж.Ж. Руссо, в соединении с природой. Это сейчас выглядит странным, что
ребенок уже в школьном возрасте увлекается собиранием растений, а в середине,
даже конце XIX века это поощрялось и считалось хорошим тоном.
Это увлечение поощрялось учителями. За отличные успехи Коржинский получил в
награду книгу по ботанике. В 1881 году он окончил гимназию с золотой медалью.
Тем не менее, впоследствии он отрицательно отзывался о классическом
образовании. Он считал, что казенная гимназия, подобная той, которую он окончил,
калечит детей, не готовит их к практической деятельности. Умирая, Коржинский
завещал не отдавать детей в гимназию, а только в частное реальное училище. Он
окончил гимназию двадцати лет отроду, скорее всего, был переростком среди
гимназистов, и, очевидно, это сильно повлияло на отношение к классическому
образованию.
В 1881 году СИ. Коржинский поступает на 1-й курс естественного отделения
физико-математического факультета Казанского университета. Ершистый, не по
годам развитый студент, обладающий несомненными способностями, СИ.
Коржинский сразу обратил на себя внимание. И по рекомендации Н.В. Леваковского уже
на первом курсе Коржинский избирается членом Казанского общества
естествоиспытателей и публикует в Трудах общества свою первую научную работу «Очерк
флоры окрестностей Астрахани». В этом же году он знакомится с П.Н. Крыловым.
Для обоих эта встреча была судьбоносной. СИ. Коржинский нуждался в хорошем
спокойном и доброжелательном оппоненте своих бесконечных идей. В свою
очередь, для П.Н. Крылова эти идеи были предметом раздумий и обсуждений.
В 1885 году Коржинский заканчивает университет со степенью кандидата. Его
оставляют при кафедре для подготовки к профессорскому званию, и надо было
выбирать тему магистерской работы. По совету П.Н. Крылова он начинает изучение
северной границы черноземно-степной области Восточной России. Этот вопрос был
чрезвычайно актуален в то время. В 1877 году Паллас высказался за морское
происхождение чернозема. Сейчас даже об этом смешно вспоминать, но в середине
XIX века большинство ученых предполагали, что чернозем - образование
болотное, хотя еще в 1763 году М. В. Ломоносов писал:
«... нет сомнения, что чернозем не первообразная и не первозданная материя,
но произошел от согнития животных и растений тел со временем».
И, наконец, В. Докучаевым в 1883 году была поставлена жирная точка в
растительном происхождении чернозема. Им было доказано, что под лесом интенсивно
идут подзолистые процессы и там чернозем не образуется. Но встал другой
вопрос - о границе леса и степи, индикатором которой является наличие или
отсутствие чернозема. Этот вопрос был дискуссионным, он широко обсуждался. Надо
иметь очень убедительные факты, а главное, годы, чтобы успешно защитить эту
работу. СИ. Коржинский два года посвятил этой проблеме. В эти годы
Коржинский много путешествует вдоль северной границы черноземно-степной области
Восточной России (Казанская, Симбирская, Самарская, Вятская, Уфимская,
Пермская губернии).
Но по истечении этого срока защищает магистерскую диссертацию по
«проходной» теме «Материалы к географии, морфологии и биологии альдровандии
пузырчатой (Aldrovandia vesiculosa L.)». Это удивительное умеренно тропическое
насекомоядное растение напоминает американскую мухоловку в миниатюре. Расчет Кор-
жинского был прост: растение редкое, совершенно не изученное, и приводимые
факты не имеют дискуссионности.
«На днях показывал Леваковскому только что оконченную работу об Aldrovandia
vesiculosa, - писал он П. Н. Крылову, - ее географическом распространении и
морфологии. Он пришел в восторг и сказал, что лучше всего представить работу
на диссертацию. Во-первых, лучше тем, что она уже написана; во-вторых, она не
возбудит ни особенных возражений, ни последующей полемики, как работа о
черноземе, а представленный, главным образом, лишь фактический материал (и
довольно солидный относительно морфологии) возбудит лишь одобрение, что,
конечно, на первых порах для молодого юнца, как я, и приятнее и полезнее, чем
ожесточенные ругательства. Я отчасти согласился с этим, но, к счастью, с
маленьким изменением. Я думаю после экскурсии в конце лета съездить в Астрахань
и сделать еще несколько наблюдений над Aldorvandia, чем я могу пополнить свою
работу. Особенно интересными были бы данные относительно оплодотворения,
развития семени и т.п. Aldrovandia vesiculosa, действительно, представляет
большой интерес. Например, до моих исследований прорастание ее семян было вовсе
неизвестно, кроме того, оказались важные географические и биологические
данные» .
После этого начинается стремительный взлет карьеры С. И. Коржинского как
ботаника, путешественника и мыслителя. 26 апреля 1887 года он защищает маги-
стерскую диссертацию, 15 мая 1888 года - докторскую диссертацию «Северная
граница черноземно-степной области восточной полосы Европейской России в бо-
танико-географическом и почвенном отношениях».
Альдровандия пузырчатая - Aldrovandia vesiculosa L.
Насколько велико было на него влияние П.Н. Крылова, свидетельствует отрывок
его письма от 25.10.1887 года:
«Сочинение мое я намерен посвятить имени одного почтенного деятеля по
ботанической географии, знаменитого исследователя пермской флоры, человека,
которому я лично обязан очень многим в направлении и характере моей деятельности.
Я надеюсь, дорогой Порфирий Никитич, что вы не будете ничего иметь против
этого посвящения. Кроме моего личного уважения к Вам, как ученому и человеку,
мне кажется, что долг почтить имя человека, отдавшего все науке и не
получившего от нее ничего, лежит на мне, как ближе стоящему к Вам и, кроме того,
лично обязанному Вам весьма многим. Наконец, Ваши исследования и были поводом
в моей настоящей работе».
Не всегда мнения П. Н. Крылова совпадали с мнением СИ. Коржинского. Так,
они не смогли найти взаимопонимания в вопросе взаимоотношения леса и степи.
Коржинский считал, что распределение леса и степи в лесостепной зоне не
зависит непосредственно ни от климата, ни от топографического характера
местности, ни от природы и свойств субстрата, но только от условий и хода взаимной
борьбы за существование между лесом и степью. Лесная формация, как считал
Коржинский, более сильная и поэтому происходит надвигание леса на степь.
Крылов это мнение не поддерживал. Он считал, что граница между степью и лесом
устанавливается в результате климатических особенностей. Тем не менее, он вы-
соко ценил его работы по сингенезу в лесных формациях, смене лесных пород. В
примечании своей работы «Липа на предгорьях Кузнецкого Алатау» он пишет:
«Вопрос о смене одних древесных пород другими, в силу лишь особых жизненных
свойств их прекрасно разработан Коржинским в его работах...»
С 1 июня 1888 года Коржинский назначен профессором в только что
организованном Томском университете. Он спешит, будто предчувствует, что жизнь ему
оставила только 12 лет, чтобы выполнить все остальные ботанические свершения.
!омскь. 11ервыи Университет в Сибиои.
Императорский Томский университет в день его открытия.
Круг третий.
Коржинский и Крылов
Первая лекция для студентов-первокурсников должна быть такой, чтобы
запомнилась на всю жизнь. Чтобы уже не студент, а взрослый специалист, вспоминая
ее, восклицал: «Как сейчас помню, первую лекцию нам читал...».
0 чем эта лекция должна быть? Конечно же, о жизни.
1 сентября первую вступительную лекцию при открытии преподавания в
Императорском Томском университете было поручено прочитать СИ. Коржинскому, и было
молодому профессору всего 27 лет. Лекция называлась «Что такое жизнь».
- Вопрос о жизни есть коренной вопрос биологических и медицинских наук, -
говорил молодой профессор. - Это есть азбука и вместе с тем конечная цель,
альфа и омега биологии. Вы пришли сюда изучать жизнь - пусть же первое слово,
которое вы услышите в этих стенах, будет слово о жизни.
Выбор лекции непростой, поскольку происхождение жизни можно толковать как с
точки зрения теологии, так и биологии. Коржинский не был исключением, как и
большинство населения России, он был верующим человеком.
В начале лекции Коржинский подробно останавливается на функциональном
понятии жизни и переходит к вопросу первичного зарождения ее. Заканчивая этот
раздел лекции, он говорит о единстве организмов и окружающей среды, вне
которых жизнь невозможна.
Далее он вступает на твердую биологическую почву и подробно останавливается
на отличии «животной» и «растительной» жизни. Он невольно высказывает свое
отношение к науке и способам решения научных задач.
- Таким образом, два орудия мысли находятся у человечества - факт и
гипотеза; два направления - эмпиризм и философия. Представьте себе, - говорил он, -
что на берегу реки ночью стоят два человека. Они хотят узнать, что за рекой,
и вот один из них вперяет свой взор вдаль и из темных неясных очертаний
отдаленных предметов стремится составить себе понятие о том, что происходит на
другом берегу. В это время другой начинает собирать материал, чтобы построить
мост и тогда рассмотреть все вблизи. Так поступает философ и эмпирик. Их
направления совершенно различны. Философ часто смотрит свысока на эмпирика, не
видя большой пользы от его работы; а эмпирик подчас считает философию
праздным измышлением. Но оба направления ведут к одной цели, хотя и разными
путями; они сойдутся, хотя, быть может, в отдаленном будущем.
Здесь он уже на подсознательном уровне разделяет себя и П.Н. Крылова.
Поскольку сам он был философом ботаники, его мысль убегала далеко вперед от
фактов, плутала среди неясных предположений и оформлялась в форме идей.
Крылов же собирал факты, маленькие, скромные, когда же их накапливалось
достаточно, он высказывал суждение, например, о флористическом районировании,
зональности, реликтовости, и эти суждения становились законом.
- Факты есть основа науки, - продолжал Коржинский, - они лежат в основе и
каждой гипотезы. Факты - это золото, которое лежит сосчитанное и
рассортированное в кладовых банка. Теория и Гипотеза - это кредитные бумаги, которые
пускаются в обращение и которые имеют цену, сообразную с количеством звонкой
монеты, которому они соответствуют. Факты имеют значение абсолютное, теории и
гипотезы - лишь относительное. Однако одни факты еще не составляют науки.
Грубый эмпиризм не может удовлетворить запросов ума. Работа ученого не может
состоять только из собирания фактов. Для него необходимо время от времени
возвышаться над фактами, осматривать их с высоты птичьего полета, стремясь
уловить внутреннюю связь явлений, восполняя пробелы воображением, намечая
пути новых исследований. Если рассматривать вблизи какую-нибудь картину, то мы
увидим лишь мазки кисти и грубые очертания. Чтобы уловить идею картины,
постичь ее красоту, надо отойти на некоторое расстояние. Факты есть
строительный материал, теория - план будущего здания. Во время постройки план может
много раз меняться, строительный материал идет в дело так или иначе, но без
плана невозможно вывести здания. Так и без теории не может существовать
наука .
В этой довольно объемной цитате из лекции Коржинского сконцентрировано его
отношение и к фактам и к построению теорий. Думаю, что и сейчас эти
рассуждения остаются актуальными, поскольку миром правят идеи, которые либо
реализуются, подкрепленные фактами, либо отметаются, если факты не подтверждают их
правильность.
Далее он останавливается на критике Vita vitalis - жизненной силы, и здесь
он не удерживается в рамках фактов и предлагает вместо нее понятие «жизненной
энергии», пытаясь доказать, что жизненная энергия «не есть отрицание законов
физики и химии». Замена «жизненной силы» на «жизненную энергию» материалистов
не удовлетворила, и в дальнейшем К.А. Тимирязев резко критиковал эту часть
лекции Коржинского. Да и сам он понимал, что его «жизненная энергия» - не
совсем удачное определение для жизни, поэтому он говорит о том, что «ученому
приходится убеждаться, что нет мнений совершенно ошибочных, как нет и
абсолютно истинных».
Лекция прошла блестяще, хотя не обошлось без курьеза, который описывают
Г. Д. Бердышев и В.Н. Сипливинский. Перед торжественной публичной лекцией,
чтобы унять волнение, СИ. Коржинский играл с товарищем в кубарь - волчок,
который подгоняется маленьким кнутиком. Товарищ напоминает Сергею Ивановичу,
что пора одеваться, тем более, что костюм, только что принесенный портным,
еще не примерен. Увлекшись, Сергей Иванович стремился сравняться в искусстве
игры со своим партнером. На счастье, кубарь разлетелся пополам. Сергей
Иванович бросился одеваться, но жилетка оказалась слишком узкой, и костюм не
застегивался. Пришлось молодого профессора затянуть полотенцем, как корсетом, и
Зашить его. К концу лекции Коржинский стал задыхаться и сильно побледнел.
«Как он волнуется!» - говорили слушатели, а тем временем огромным усилием
воли он благополучно закончил лекцию.
Лекции читал Коржинский очень хорошо. Даже систематика растений, которую
студенты недолюбливают, почему-то считая ее сухой и неинтересной, в изложении
СИ. Коржинского превращалась в интересную историю.
В этот небольшой период совместного проживания в Томске СИ. Коржинский и
П.Н. Крылов вместе закладывали основы современной флористики. Развивая идеи,
Заложенные в работе Крылова «Флора Пермской губернии», СИ. Коржинский
приступает к написанию «Флоры Востока Европейской России». О том, что эти два
ботаника были близки, свидетельствуют работы, опубликованные еще в Казани,
например «Термические наблюдения произведенные на Кликовском склоне П.
Крыловым и С. Коржинским в 1885 г». В основу этого труда легли многочисленные
сборы растений, произведенные Сергеем Ивановичем за 1881-1887 гг.
Территория его дальнейших исследований примыкала к Пермской губернии и
распространялась на юг, охватывая семь губерний: Казанскую, Вятскую, Пермскую,
Уфимскую, Оренбургскую, Симбирскую и северную часть Самарской. Эту обширную
территорию Сергей Иванович подразделяет на 6 растительных областей:
1) альпийскую,
2) область хвойных лесов,
3) область лиственных лесов,
4) лесостепную область,
5) область луговых степей,
6) область ковыльных степей.
Здесь он выступает как последовательный ученик П. Н. Крылова. Он заимствует
его методы работы. Все виды растений, населяющие эти области, Коржинский
подвергает тщательному изучению, выясняет систематическое положение, синонимику,
характерные особенности экологии, биологии, эволюции. В качестве категории, у
которой наиболее полно выражено формирование ареала и морфологических
признаков , Коржинский считает расу. Объем и значение этого понятия он выразил в
следующих словах:
«Все формы, которые при обладании известными морфологическими отличиями
представляют особый ареал распространения, я считаю за отдельные
самостоятельные расы.
Эти расы суть истинные систематические географические единицы. Они подлежат
исследованию и изучению, как нечто действительно существующее. Между тем виды
и подвиды представляют нечто условное. Их объем и значение определяются
известной точкой зрения, известным субъективным масштабом.
По степени своей внешней и внутренней индивидуализации расы проявляют
значительное разнообразие, от неясных, сливающихся форм до резко ограниченных
видов. Поэтому их можно разделить на несколько категорий, и обозначить
названиями таксономических единиц разного достоинства. Эти категории суть не что
иное, как стадии развития вида от его первых зачатков до полного
сформирования» .
Названными категориями у СИ. Коржинского были виды (по Коржинскому, расы),
полностью сформировавшиеся, с вымершими промежуточными формами, не
скрещивающиеся (за очень редким исключением) между собой; подвиды - не вполне
сформировавшиеся, которые имеют многочисленные переходные формы и дают плодовитое
потомство от скрещивания между собой.
Помимо форм, подходящих под эти категории, изменчивость растений создает и
такие формы, которые никак нельзя назвать расами, хотя бы вследствие
отсутствия у них ареала. Сергей Иванович также подразделяет их на две группы:
вариации, уклонения, которые происходят, как он говорит, «в силу свойственной всем
существам тенденции изменчивости» и не зависят от воздействия внешней среды,
и модификаций, уклонений, происходящих под прямым влиянием внешней среды.
Учитывая, что распознавание мелких форм всегда несет печать субъективизма,
СИ. Коржинский подчеркивает, что «совокупность внешних признаков еще не
исчерпывает того, что мы называем видом, подвидом или расой. Вся сумма этих
наружных признаков есть не что иное, как следствие или внешнее выражение
известной внутренней индивидуализации вида или расы. Ее можно назвать морфомой,
отражением истинного существа, или бионта, вида. Бионт же вида
характеризуется целым рядом других специфических свойств, такими как половые и социальные
отношения к другим формам, продолжительностью периодов развития, известными
реакциями на те или другие климатические условия, почвенные» и т.п.
Взгляд СИ. Коржинского на вид как на группу близкородственных организмов
(рас), достигающих определенной степени морфологического и географического
развития, получил дальнейшую разработку в трудах современных ботаников,
которые отстаивают необходимость применения понятия «вид-агрегат».
Во «Флоре Востока Европейской России» Коржинский широко использует карту,
что для того времени было новинкой. На карте он тщательно отмечает
местонахождения отдельных видов, вычерчивает их ареалы как внутри района исследований,
так и на всем остальном пространстве.
«Описания и описания, бесконечные описания и полное отсутствие критического
исследования», - такими словами характеризует Сергей Иванович флористику
своего времени. Он первым из ботаников применил анализ как метод познания флоры.
Взамен статистического понимания флоры как застывшего и конечного СИ.
Коржинский подчеркивает:
«Флора каждой страны есть нечто живое, нечто находящееся в вечном движении,
подверженное непрерывным, постоянным превращениям, имеющее свою историю, свое
прошедшее и будущее».
Этим открытием исторического развития флоры современные ботаники пользуются
чрезвычайно широко. В определении понятия флоры отразился исторический подход
Сергея Ивановича как эволюциониста к изучаемым явлениям. Он указывает новые
пути исследования флоры: систематическое изучение составляющих ее видов,
главным образом с точки зрения места происхождения и степени их
обособленности друг от друга, выяснение центров происхождения и площади обитания
(ареала) . Таким образом, по Коржинскому, изучение флоры неизбежно должно включать
познание ее истории.
Крылов в это время работает над сравнительно небольшой, но также вошедшей в
историю ботаники книгой «Липа на предгорьях Кузнецкого Алатау», посвященной
флористическому описанию реликтовых липовых насаждений в Горной Шории. Не
говоря о том, что он указал для небольшого островка темнохвойной тайги 170
видов , он детально остановился на реликтовости липы в Сибири:
«... Нахождение липы - этого члена формации широколиственного леса - в
незначительном количестве, но далеко в глубине Сибири возбуждает особый интерес.
Что из себя представляет здесь это дерево, выделенное из родной ему формации?
Имеет ли оно себе сотоварищей или скитается здесь одиноко среди чуждого ей
элемента? Каким путем переселилась сюда липа, не совершилось ли это
переселение в позднейшее время, не совершается ли и до сих пор? Или же известные в
настоящее время местонахождения этого дерева являются лишь остатками более
обширных лесов, некогда распространенных в Сибири».
Эта работа была опубликована в 1891 году. Именно за эту чисто ботаническую
работу Томским университетом ему была присуждена степень магистра фармации и
фармакогнозии. Очевидно, это был первый случай, когда такую степень присужда-
ли лицу без законченного среднего и высшего образования.
Липа в предгорьях Горной Шории.
В Томске СИ. Коржинский прожил 4 года. За это время он совершил экскурсии
вокруг Томска, собирая растения южной тайги и северной лесостепи.
28 мая 1890 года совет университета рассмотрел заявления Коржинского:
«Желая заниматься в течение нынешнего лета изучением северной части
Киргизской степи, - писал молодой профессор, - имею честь просить Совет
университета командировать меня для проведения почвенных и геоботанических исследований
с 1 июня по 1 сентября. Прошу Совет обратиться к Степному генерал-губернатору
с просьбой о предписании местным властям, об оказании мне законного
содействия в моих научных исследованиях...».
Прошение профессора было удовлетворено. СИ. Коржинский из Томска
отправился в Омск, оттуда в Павлодар. Дальше путь его был через красивейшие Баянауль-
ские горы в горы Каркаралы. Там он совершил несколько экскурсий. Далее от гор
Кент он вышел к реке Токрау и далее 70 верст на юг до горы Бектауата.
И наконец, достиг берега озера Балхаш.
В институте ботаники РАН в Санкт-Петербурге мне довелось видеть гербарий
полыней СИ. Коржинского, собранных в 1890 г. в долине реки Талды, возле Кар-
каралинских гор. Эти места мне хорошо знакомы и я хорошо помню то формовое
разнообразие полыни холодной, полыни укореняющейся, полыни гладкой и полыни
туподольчатой, которое встречается на глинистых берегах степной речушки. Не
там ли утвердились мысли Коржинского о виде-расе?
Но не только гербарий вывез С. И. Коржинский из этой экспедиции: он собрал
57 экземпляров рыб, рептилий, насекомых, собрал коллекцию минералов, которые
передал профессору А.Я. Зайцеву. А самое главное - он проторил дорогу для
последующих исследований в Центральном Казахстане.
Полынь холодная (Artemisia frigida Willd.)
В 1891 году Коржинский реализует мечту своего друга Н.М. Мартьянова и по
заданию Императорского географического общества совершает экспедицию на Амур,
чтобы выяснить пригодность края для колонизации и провести геоботанические
исследования. Благодаря его положительному отзыву, началась новая волна
переселения крестьян на Амур.
Но это путешествие не прошло бесследно для здоровья Сергея Ивановича. Во
время экспедиции он простудил почки, а в то время хроническое воспаление
почек практически ничем не лечилось. Больным предписывался покой и тихая
спокойная домашняя жизнь и совершенно бесполезные пилюли.
8 1892 году СИ. Коржинского переводят в Санкт-Петербург на должность
главного ботаника Императорского ботанического сада. В этом же году он проводит
несколько экскурсий по Средней России.
9 января 1893 года на Заседании Общего собрания Академии наук Коржинский
избран адъюнктом по ботанике единогласно. А летом он вновь отправляется в
большую экспедицию по юго-западным губерниям России, посещает Волынь и Подо-
лию на Украине, Полесье и Беловежскую Пущу в Белоруссии.
В 1894 году он посещает Южный Урал и Зауральские степи.
В 1895 году, ранней весной, он совершает поездку в Туркестан, летом - на
Алтай и в Ферганскую долину.
Несмотря на большой объем полевых исследователей, он занимает одно из
главных мест в академической ботанике, как позднее выразился П.Н. Крылов, «у
кормила русской ботаники». По заданию Академии на заседании отдела русского
языка и словесности СИ. Коржинский, будучи адъюнктом физико-математического
отделения, делает доклад о выборе народных названий растений и научной
ботанической номенклатуры для Словаря русского языка.
Совместно с А. Фамициным он публикует в Академическом издании обзор
ботанической деятельности в России за 1892 год, далее он пишет эти обзоры ежегодно.
На заседании физико-математического отделения 23 октября 1896 года он делает
сообщение об открытом им гибриде между арбузом и дыней, а 7 декабря того же
года избирается в экстраординарные академики по ботанике. Несмотря на
постоянные боли в почках, Коржинский не оставляет экспедиционных исследований. В
начале 1897 года он командируется в Бухару для участия в экспедиции
Географического общества. Одним из первых русских ботаников проникает в Рошан и Шуг-
нан и на Памир. В 1898-1899 годах участвует в экспедиции в Крым,
Астраханскую губернию и Уральскую область.
В 1898 году в 37 лет Коржинский становится ординарным академиком Российской
академии наук.
Сергей Иванович Коржинский.
Его жизнь наполнена каждодневным трудом. СИ. Коржинский назначен
директором Ботанического музея, главным ботаником ботанического сада, избран
профессором Высших женских курсов, организованных А.Н. Бекетовым.
В 1899 году Коржинский едет в заграничную командировку в Европу и Алжир для
ознакомления с ботаническими садами. По воспоминаниям жены, Сергей Иванович
все время путешествий посвящает изучению ботанических садов и гербариев. У
него не остается свободной минуты для осмотра достопримечательностей
посещаемых городов.
По возвращении из заграничной командировки в 1900 году СИ. Коржинский
выезжает в Астраханскую губернию, где изучает способы укрепления песков с
помощью растительности. После купания в Волге (хотя это ему было запрещено
врачами) наступило обострение хронического воспаления почек.
Сергей Иванович направляется в Крым на лечение. Несмотря на болезнь, он
продолжает опыты над перекрестным опылением винограда, к осени заканчивает
книгу «Ампелография Крыма», 9 ноября возвращается в Петербург. Пребывание в
Крыму не улучшило его состояния. 18 ноября 1900 года СИ. Коржинский умер от
общего заражения крови. В наше время пиелонефрит можно было вылечить
антибиотиками , но до открытия пенициллина Флемингом оставалось еще почти полвека.
Первого декабря П. Н. Крылов на заседании Общества естествоиспытателей и
врачей при Томском университете произносит речь, посвященную памяти своего
друга СИ. Коржинского.
«Недавно мы получили грустную весть о смерти члена-учредителя нашего
Общества Сергея Ивановича Коржинского. У многих из нас, лично знающих покойного,
это известие должно было вызвать искреннее сожаление об утрате такого
даровитого и глубоко симпатичного человека. Я знал Сергея Ивановича еще с 1881
года , когда он только что поступил в число студентов Казанского университета.
Он на моих глазах проходил университетский курс и одновременно с тем начал
свою научную деятельность. Мне приходилось нередко делать с ним ботанические
экскурсии, одно время мы жили с ним вместе, так что я имел возможность узнать
его ближе многих других и полнее оценить его высокие душевные качества и
прекраснейший нравственный облик. Это был благородный, искренний, глубоко
чувствующий, отзывчивый и вместе с тем скромный человек. В общежитии он был очень
уживчив, прост и нетребователен. Обладая разносторонним умом и большим
остроумием, он вносил оживление в близком кружке; к большому же обществу он не
привык, и чувствовал себя в нем не совсем свободно. Мне редко приходилось
сталкиваться с людьми так широко одаренными, как Сергей Иванович. Он был
чуток к искусству; глубоко чувствовал красоту живописи и скульптуры; музыка
производила на него чрезвычайно сильное впечатление. Я помню, как после
некоторых классических опер, например «Фауста» (в Казани была в то время хорошая
труппа под управлением Медведева), он ходил очарованным несколько дней. Не
играя сам ни на каком инструменте, и не обладая голосом, он легко запоминал
массу трудных мотивов. Поэзию он тоже любил и даже сам имел, по-видимому,
стремление к поэтическому творчеству. Раз, совершенно случайно, я нашел
(положенным в книгу) одно такое его произведение; помню оно произвело на меня
тогда большое впечатление. Может быть, он и печатал их, но держал это в
глубокой тайне. Раскрывая это, я грешу перед ним, но думаю, что мне простят это:
я хотел полнее охарактеризовать эту выдающуюся личность.
Но более всего Сергей Иванович тяготел к науке. В ней главным образом
сосредоточились его интересы, в ней он находил удовлетворение, она скрашивала
ему существование, заслонив от него все мелкие дрязги и злобы повседневной
жизни. И он не жалел для нее сил - постоянно работал, и притом работал много
и упорно.
Подготовляя себя к научной деятельности, будучи еще гимназистом, а затем
студентом, он не терял времени, а старался всеми силами запастись знаниями.
Что можно было заполучить в этом отношении от Казанского университета и его
профессоров в четырехлетний период - он взял все с лихвой, не ограничивался
лишь обязательной для студентов программой, а шел дальше; так, например,
предвидя, что ему придется столкнуться с вопросом о почвах, он много работал
по агрономической химии. Но более всего он, конечно, занимался ботаникой, как
своим излюбленным предметом».
Одна из последних идей, которая занимала СИ. Коржинского, - создание флоры
России. К концу XIX века возникла острая потребность в таком труде, который,
будучи написан на русском языке, мог бы в равной мере удовлетворить запросы,
как ученых-ботаников, так и агрономов, сельских учителей, краеведов и т.д.
Но начать такое грандиозное дело можно было, только имея хоть один удачный
пилотный проект. Вот как сам Коржинский писал об этом: «Описание флоры всей
Российской Империи в одном сочинении было бы в настоящее время слишком
затруднительным. При огромном протяжении наших владений, богатстве и
разнообразии их флор, этот труд принял бы такие размеры, что при своей цели он стал бы
доступным весьма немногим, да и пользование им было бы сопряжено с большим
неудобством. Гораздо рациональнее поэтому разделить этот труд на 4 части и
обработать отдельно: Флору Европейской России, Сибири, Туркестана, Кавказа и
Крыма». «При дружном участии всех выдающихся русских ботаников, - пишет далее
СИ. Коржинский, - можно в сравнительно короткое время обработать одну часть
за другой, поставив на первый план флору окраин, в описании которой
чувствуется особенно настоятельная необходимость». Здесь, конечно же, он имеет в
виду Сибирь, где неустанным трудом собирается первоклассный гербарий П.Н.
Крылова, на основании которого, без всякого сомнения, можно создавать
региональную флору. Уже с 1901 года П.Н. Крылов начинает печатать «Флору Алтая и
Томской губернии». Он полностью разделял идею СИ. Коржинского о поэтапной под-
готовке к флоре России и считал, что Сибирь в силу объективных причин может
стать моделью для «Флоры России».
Удивительно, минуло более ста лет, и вот уже совершенно другое поколение
ботаников начинает подготовительные работы над «Флорой России» третьего
тысячелетия. Р.В. Камелин во введении первого тома «Флоры Алтая», увидевшей свет
в 2005 году, пишет: «Есть одна замечательная закономерность в истории
создания флористических сводок, охватывающих всю территорию России, во всех
случаях они предварялись работами, характеризующими флору Алтая». Далее, Р.В.
Камелин устанавливает ту нескончаемую ариаднину нить ботаники, которая плетется
вот уже триста лет. «Даже самая первая, неоконченная «Флора Российская» П.С.
Палласа, - пишет Р.В. Камелин, - прежде всего, была основана на уже солидной
изученности флоры Алтая на базе трудов И. Гмелина, самого Палласа, его
сотрудников и учеников (П. И. Шангина, И. Сиверса и др.) . Первая законченная
«Русская Флора» К.Ф. Ледебура могла появиться лишь после окончания издания
«Алтайской Флоры» (в 4 томах) , написанной им же с учениками К.А. Мейером,
А.А. Бунге. Но и «Флора СССР» была начата лишь непосредственно после того,
как П.Н. Крылов, ранее создавший многотомную «Флору Алтая и Томской губернии»
(вторую сводку по флоре Алтая), приступил к новому изданию - критической
сводке «Флора Западной Сибири», где основной задачей был пересмотр таксономии
многих сложных групп во флоре Алтая».
Заслуги С. И. Коржинского перед ботаникой отражены в многочисленных видах
растений, названных его именем:
• Hieracium korshinskyi Zahn,
• Orobanche korshinskyi Novopokr.,
• Carex korshinskyi Kom.,
• Silene korshinskyi Schischk.,
• Climacoptera korshinskyi (Drob.) Botsch.,
• Glycyrrhiza korshinskyi Grig.,
• Calamagrostis korshinskyi Litv.,
• Stipa korshinskyi Roshev.,
• Draba korshinskyi Botsch.,
• Cicer korshinskyi Lincz.,
• Hedisarum korshinskyanum B. Fedtsch.,
• Onobrychis korshinskyi Vass.,
• Artemisia korshinskyi Krasch. et Poljak.,
• Betula korshinskyi Litv.,
• Epilobium korshinskyi Moroz.,
• Eremurus korshinskyi O. Fedtsch.,
• Kudrjaschevia korshinskyi (Lipsky) Pojark.,
• Lepechiniella korshinskyi V. Pop.,
• Pycreus korshinskyi (Meinsh.) V. Krecz.,
• Rindera korshinskyi (Lipsky) Brand.,
• Rosa korshinskyana Bouleng.,
• Senecio korshinskyi Krasch.,
• Tulipa korshinskyi Vved.
и другие.
В его честь назван род из семейства зонтичных - Коржинския (Korshinskya).
Причудливая арабеска ботаники ткется из многих нитей, но золотая ниточка
судьбы С. И. Коржинского горит ярко среди других нитей и не тускнеет со
временем.
Ястребинка Коржинского - Hieracium korshinskyi.
Круг четвертый.
Мартьянов и Крылов
Н.М. Мартьянов в 1877 году приехал в Минусинск. Из Москвы, Санкт-
Петербурга, Казани Сибирь представляется далекой страной. Там и люди должны
быть другими, и природа, и растения, и животные. И хочется в этих далеких и
«диких» местах сеять доброе, умное и вечное. Практически так думают все, кто
приезжает в Сибирь. Обычно считают, что раз так далеко от Москвы, то и жизнь
лишена всякого интеллектуального движения.
С другой стороны, маленький захолустный городишко в далеких, даже не
дремучих сибирских лесах, а в голой плоской степи, с редкими пятнами сосен едва ли
примечателен бурной общественной жизнью и богат на события. Зимой - мороз,
летом - жара. Вода в реке Абакан, что течет возле города, холодна, как лед, в
любое время года. Скука провинциального города, в котором каждый день похож
один на другой, и так продолжается вечно. Очевидно, поэтому минусинский край
облюбовало царское правительство для ссылки неблагонадежных элементов
общества. В.И. Ленин также отбывал ссылку в минусинском крае, селе Шушенском,
недалеко от Минусинска.
А с другой стороны, минусинский край очень большой, с разнообразными
природно-климатическими условиями и богатым историческим прошлым, имел все
предпосылки для создания естественно-исторического музея. Обширные степные
пространства, в сочетании с тайгой, озерами, могучим Енисеем, рассекающим
Саянские горы надвое, еще не исследованными учеными, представляли terra incognita
для естествоиспытателей. Степные просторы Хакасии многие века были ареной
столкновения многих племен и народов. Вся Хакасия представляет один гигант-
ский исторический памятник с бесчисленными могильниками, огороженными
вертикально поставленными камнями. И все эти природные и исторические богатства
ждали своего исследователя.
И вот в эту сибирскую глубинку, в тихий омут провинциальной жизни приезжает
Н.М. Мартьянов.
Ф.Я. Кон, один из ревностных почитателей музея и его создателя, писал, что
Мартьянов «принадлежал к числу тех людей, которые, увлеченные определенной
идеей, с упорством проводят ее в жизнь, которые могут увлечь за собой других...
умеют расшевелить массы, заинтересовать предметом и привлечь к деятельности».
Каким был Минусинск в те годы? Небольшой городок, насчитывающий чуть больше
шести тысяч жителей. В городе было 4 церкви, 1025 домов, из которых каменных
не более десятка, 80 торговых лавок. Из образовательных учреждений была
четырехклассная женская прогимназия, трехклассное мужское училище и женская
воскресная школа. В начале XX века в Минусинском уезде в школу ходило 40-50
детей из тысячи.
В городе было 30 заводиков, на которых работало 160 человек. Остальные
жители - мещане, крестьяне, купцы, военные. Главные занятия жителей -
земледелие, земледельческие промыслы, скотоводство, огородничество, выделка кож,
шитье тулупов и шуб, валяльное ремесло. Интеллигенция также присутствовала в
лице почти 300 ссыльных.
В конце XIX века в стране росло самосознание самобытности культуры народов,
населяющих Россию, признание важности исторического и природного наследия. Не
оправдались скептические прогнозы друзей Мартьянова о том, что в Сибири
«среда заест всякого образованного человека».
Н.М. Мартьянов был готов к материальным и моральным трудностям. Как писал
А.А. Ярилов, один из первых его биографов, он нес «страстную любовь к
природе, поразительную трудоспособность и прекрасную подготовленность для
выполнения задуманного дела». А задуманное дело - планомерное, всеобъемлющее
(ботаника для Николая Михайловича - только одна сторона деятельности) изучение
огромного, доселе неизвестного края.
«Он не как мы, - писал про него один из первых его минусинских знакомых, -
водки не пьет, в карты не играет, табаку не курит и даже по именинам не
ходит, а славный человек, хороший, добрый». Н.М. Мартьянов поставил целью
создать краеведческий музей. Он много почерпнул из опыта Барнаульского
краеведческого музея и хотел, чтобы его музей был бы так же хорош.
Но в Минусинске не было музея, его еще предстояло создать, а приехал
Николай Михайлович заведовать аптекой. А это значит - с утра и до вечера, изо дня
в день готовить медицинские препараты, толочь порошки, готовить пилюли,
составлять растворы ит. п. Рабочий день продолжался с четырех часов утра и до
11 часов вечера. Тогда провизор в аптеке был и химиком, и технологом, и
мастером фармакологического предприятия. Аптека обычно совмещалась с квартирой
ее заведующего, чтобы в любое время суток аптекарь был рядом. Совместить
исследовательскую работу, связанную с разъездами, с работой в аптеке почти
невозможно. Но Н.М. Мартьянов делает это. И конечно, находятся люди, которые
ему помогают, и прежде всего это хозяин аптеки, врач А.В. Малинин.
«Я был приглашен, - писал Мартьянов, - для заведования принадлежащей Мали-
нину аптекой. Это такого рода обязанность, что нельзя отлучиться из города ни
днем, ни ночью... Будь владельцем аптеки кто-нибудь другой - никогда бы не
нашли себе осуществления все мои мечты и стремления. Но тут на выручку поспевал
Александр Васильевич. Бывали случаи, когда он по целым неделям просиживал в
аптеке, лишь бы дать мне возможность совершить экскурсию».
Позже Малинин уезжает из Минусинска, и Николаю Михайловичу становится еще
труднее.
Один из его помощников, бывший народоволец, сосланный в Минусинск, так
вспоминал о начальном периоде становления музея:
«Нужно удивляться только тому, каким образом Н.М. мог один справляться со
всем делом. Он в это время продолжал один работать в аптеке, непрестанно
трудился в музее, сам собирал всяческие предметы для музея, сам работал над их
изучением и сам же делал всю черную работу в музее. При огромном музее и
библиотеке в те времена не было даже сторожа, и я сам был свидетелем, как Н.М.
мыл полы в музее и вытирал пыль. Он же вел всю переписку, все сношения с
учеными учреждениями и лицами, собственноручно писал все бланки и вообще делал
огромную работу, посильную только нескольким лицам».
Мартьянов, Николай Михайлович.
Уже через год после приезда число лиц, поддерживающих создание музея, резко
возросло. С разных мест обширного Минусинского края доставляются всевозможные
предметы старины, растения, минералы. Собранные за два года естественно-
исторические материалы достигли внушительной цифры - 2500 предметов. Медные,
железные, бронзовые изделия, найденные на реке Уйбату, послужили основанием
археологического отдела, ставшего гордостью музея. Книги по описанию
Минусинского края, сельскому хозяйству, подаренные музею учителем Т.Н. Сайлотовым,
стали началом обширной библиотеки. Феликс Кон, один из помощников Мартьянова,
эмоционально описывает происхождение многих экспонатов музея:
«Вот группа образцов столбчатого порфира - ее двое минусинских мещан
вывезли из дикой тайги зимою: запряглись в нарты и волокли эти столбики по горам и
пропастям... А вот коллекция пород: в страшную непогодь, по весенней
распутице, тащила партия золотоискателей на спинах тощий запас сухарей, переходя по
бревешкам и жердочкам кипучие горные реки. «Не чаяли и живыми быть», а тем не
менее, от каждого утеса отбивали по кусочку, клали в торбу и, голодные,
тащили каменья «для нашего музея».
Н.М. Мартьянов прекрасно понимал, что успех его предприятия, признание
значимости коллекций должно осуществляться крупными специалистами. Он ведет пе-
реписку и сотрудничество со многими специалистами в России и за рубежом.
Доктор Юрацко из Вены определяет сибирские мхи, доктор Кербер из Бреславля
получил минусинские лишайники, известный австрийский миколог Тюмен в течение
несколько лет описывает новые виды минусинских грибов. Существовала и обратная
связь - Мартьянов получал образцы и коллекции от многих российских и
зарубежных корреспондентов.
В начале 1977 года городская дума приняла решение о создании в городе
Минусинске общедоступного музея и объявила Н.М. Мартьянову благодарность за его
бескорыстный и значительный труд по созданию коллекций музея.
За краеведческими делами Мартьянов не забывает вести деятельную переписку с
П.Н. Крыловым. В письмах ему он описывает девственные минусинские степи с
возвышающимися над ними снежными вершинами малоисследованных Саян, за
которыми еще более привлекательная для исследователей «неведомая Монголия» -
Урянхайский край со своим сказочным хребтом Тану-Ола, еще не изученный
ботаниками .
В 1882 году при помощи Крылова Мартьянов выпускает в Казани небольшую книгу
«Материалы для флоры Минусинского края», в которой он красочно описывает
природу и особенно растительность верхнего Енисея и Саян. П.Н. Крылов очень
хотел посетить эти места, он даже обещал Николаю Михайловичу, что обязательно
приедет посмотреть на эти красоты. Осуществить это обещание он смог только
через десять лет. Кроме встречи со старым другом, Крылов ставил перед собой
две задачи. Первая - ознакомиться со своеобразием степей Средней Сибири,
поскольку он к этому времени хорошо изучил южно-сибирские, высокогорные
алтайские степи. Вторая - хотелось сравнить флору Алтая и Саян. Сам Порфирий
Никитич так характеризует стоявшие перед ним задачи: «Главной целью путешествия
являлось, конечно, совместно с собиранием растением более детальное изучение
флоры этих стран, так как предстояло бывать в местах малоизвестных, в
некоторых пунктах совершенно не посещенных никакими исследователями, так же
оказалось необходимым в интересах даже ботанико-географических, производство
маршрутной съемки». В «ботанико-географическую» программу входило тщательное оп-
Пейзаж Западного Саяна.
ределение высот (их было определено 400).
На скромные средства в размере 1000 рублей, полученных от Санкт-
Петербургского ботанического сада, Крылов совершает большую экспедицию в
Урянхайский край. Экспедиция продолжалась четыре месяца. Крылов дважды
пересекает Саян, хребет Тану-Ола. Исследует Тувинскую котловину, посещает озеро
Убсунур, реки Бей-Хем и ее притоки: Ий-Сук, Азас, Состых-кхем.
Сам же Мартьянов, по свидетельству Л.М. Черепнина, охватил своими
маршрутами почти всю территорию Минусинской котловины с прилегающими к ней горными
хребтами.
«Район, в котором я с незначительными перерывами совершал свои ботанические
экскурсии с 1874 года по 1904 год, т.е. в течение 30 лет, - писал Н.М.
Мартьянов в предисловии «Флоры Южного Енисея», вышедшей почти через двадцать лет
после его смерти, - заключает в себе громадную площадь, не менее 150 000 кв.
верст... В общем, в этот период времени я совершил в экипаже, верхом и пешком
более 13 000 верст в районе Южного Енисея. Причем за исключением поездок 1893
и 1896 гг., сделанных по предложению и на средства Е.П. Кузнецовой, все
остальные экскурсии совершались мною на свои личные, весьма ограниченные
средства, что, конечно, не могло не являться сильным тормозом в моих работах, так
как заставило до минимума суживать свои маршруты и всячески экономинизировать
время, иногда ограничиваясь 4-5 днями для пути 300-400 верст. Не вдаваясь в
подробности добытых мною результатов по флоре Южного Енисея, ограничусь
только указанием, что мною за тридцатилетний период было собрано 1300 видов и
разновидностей высших растений».
Первую экспедицию по Минусинскому округу Н.М. Мартьянов совершил в 1875
году. Его путь был проложен на Саяны к истоку реки Копи, притока Амыла. Он
проезжал через деревни: Б. Иня, Шошино, Каратуз и Н. Кужебар.
Кузнецкий Алатау.
Далее ежегодно Н. М. Мартьянов совершает ботанические экскурсии:
- в 1876 году он проводил ботанические исследования, сопровождая известного
геолога И.А. Лопатина на открытое Мартьяновым захоронение девонской фауны по
реке Бея, притоку реки Абакан, далее он переправляется через реку Табатскую,
пересекает хребет Матрос на Абаканский железоделательный завод (ныне пос.
Абаза). Обратно в Минусинск он попадает через Уйбатскую и Качинскую степи;
- в 1877 году - на голец Борус через села Луговское, Шушенское, Каптырево,
Саянское по долинам рек Тибека и Соболевой;
- в 1878 году - на озера Кызыкульское и Каныгино и в окружающий их лес;
- в 1879 году - на Ирбинскую горно-заводскую дачу через село Кочергино,
деревню Березовку по долине реки Ирба, притока Тубы;
- в 1880 году - на голец Керлыган (Кузнецкий Алатау), через Качинскую и
Уйбатскую степи, по долинам рек Камышта, Немир, Неня;
- в 1881 году - вторая поездка на северный склон гольца Борус к истокам р.
Пойловой;
- в 1882 году на средства Географического общества была совершена поездка в
северо-восточную часть Минусинского округа для сбора образцов почв;
- в 1883 году - третья поездка на голец Борус, на южный склон, к истоку
реки Абдыра, через деревню Саянскую и долину реки Голубой. В этом же году
совершена поездка на юго-восточные предгорья Саян через села Восточное, Казан-
цево, Ермаковское, Григорьевка в долину реки Кебежа. Осенью Н.М. Мартьянов
собирал гербарий на солонцах по западному склону горы Изых, по реке Абакан;
- в 1884 году - на лесные озера Просвирное, Солдатово, Каныгино,
Кызыкульское и в окружающие их леса;
- в 1885 году - поездка совместно с Д.А. Клеменцем на голец Итем, через
Абаканскую степь, деревни Означенную, Калы в долины рек Уй и Селенга и на
Манский медный рудник;
- в 1886 году состоялась четвертая поездка на южный склон гольца Борус;
- в 1887 году - на восточные отроги Кузнецкого Алатау в долины рек База,
Сыра, Немир, Часгол, Камышта, Бея, Уйбат;
- в 1888 году - на хребет Кулумюс и долину реки Кебеж, через села
Ермаковское и Григорьевку;
- в июле 1889 года - на Сизойский голец через села Шушенское, Субботино, по
долинам рек Шушь и Сизая;
- в 1891 году - осенняя экспедиция на озера Можарское и Тиберкуль, через
села Курагино и Имис, в долину реки Тюхтята, приток Казыра.
- в 1892 году - две поездки: на Саяны, в долину рек Тибек и Изербель и в
восточную часть Минусинского округа через село Курагино, по долинам рек Сыда,
Шушь, Кныш и Ирба;
- в 1893 году на средства Е.П. Кузнецовой было выполнено пять экспедиций не
только по Минусинскому округу, но и в район Ачинска и Восточный Алтай;
- в 1884 и в 1895 году - несколько поездок по долинам рек Туба, Иня, Лугав-
ка, Ничка и на озера Тагарское, Карасье и Кызыкульское;
- в 1886 году - ряд поездок на Саянские горы, на Кузнецкий Алатау и Иргаки,
опять же поездки осуществлены на средства Е.П. Кузнецовой;
- в 1887 году - еще две поездки по Минусинскому округу с И.И. Тропниным и
А. А. Яриловым;
- в 1888 году в апреле совместно с А. А. Яриловым Н.М. Мартьянов посещает
восточную часть Минусинского округа, а летом - соленые озера Шира и Шунет;
- в 1889 году - на предгорья Саян в район междуречья Амыла и Ои;
- в 1900 году - две экспедиции: на отроги Кузнецкого Алатау, голец Копен
Таскыл в юго-западной части Саян и на хребет Березовый по долинам рек Шушь и
Березовая;
- в 1901 году - две поездки: летом по реке Абакан, осенью - по реке
Пойловой на северный склон гольца Борус;
- в 1902 году - на южные склоны Саянских гор и в пограничные Тувинские
степи по маршруту: гора Кулумыс, перевалы Большой и Малый Ойский, Араданский,
Мирский, Ашпанский хребет. В селе Усинском Мартьянов прожил более месяца,
ежедневно осуществляя экскурсии по окрестностям.
Возможно, кому-нибудь из читателей этот список покажется длинным, но в нем
вся жизнь естествоиспытателя. Они послужили основой для пополнения коллекций
музея и обширного гербария.
«Собирая растения для гербария, - писал Н.М. Мартьянов, - я всегда
засушивал каждое растение в нескольких экземплярах».
Дубликаты Мартьянов высылал специалистам, в том числе в Гербарий Академии
наук, ботанический сад, Русское ботаническое общество и т.д. И конечно, самые
интересные находки он посылал своему другу П.Н. Крылову, с которым он был
тесно связан до конца жизни.
В дальнейшем Мартьянов помещает в специальных журналах несколько списков
растений и путевых заметок, публикует каталог народных средств, находящихся в
музее. Основной его ботанический труд - «Флора Южного Енисея», над которым он
работал много лет, остался не законченным и был опубликован музеем только в
1923 году. Систематическая часть этого труда содержит 1416 видов, которые
Мартьянов и сотрудники музея собрали на юге Красноярского края.
Где бы Н. М. Мартьянов ни был в экспедиции, он убеждал местную
интеллигенцию собирать гербарий, и эти тоненькие ниточки интереса к ботанике тянутся и
по сей день. Вот имена коллекторов В. А. Абаимов - учитель из села Усть-
Абаканское, А. А. Аксаков - лесничий, семья Барташевых С. С, Веселовский -
учитель из села Таштып, братья П.А. и Ф.А. Должниковы, фельдшер Костецкий,
З.С. Манлов - учитель из с. Березовки, учителя А.В. Молодых и А.З. Назаров,
Т.Н. Сайлотов - учитель из Минусинска, художник А.В. Станкевич, Ф.И.
Третьяков - учитель из села Шушенского, Худяков - фельдшер из села Б. Кызас, А.И.
Шубский - врач из села Б. Кызас. Все они стали ботанической историей
Красноярского края.
В Словаре Брокгауза и Эфрона говорится, что в Минусинске имеется
«...превосходно устроенный (в 1877 г.) местный музей с публичной библиотекой,
старейший и богатейший по количеству предметов в губернии, обязанный своим
устройством провизору Н.М. Мартьянову. Музей и библиотечка помещаются в
каменном здании, выстроенном на пожертвования. В музее предметов естественного
отдела 15000, антрополого-археологического отдела - 10165, промышленного и
сельскохозяйственного отдела - 5000, образовательного отдела - 9200,
нумизматического - 1600; книг - до 17500 переплетов. При музее метеорологическая
станция. Больница на 35 кроватей, аптека и богадельня на 20 призреваемых».
Скупая бухгалтерия свидетельствует о том, что к началу XX века музей вместе
с библиотекой оценивались в 88 тыс. рублей, музей насчитывал 65 тыс.
экспонатов .
Много лет его помощницей в аптеке была жена Аполлинария Алексеевна. Это
была героическая женщина. Выпускница Томской женской гимназии, она
учительствовала в Минусинске, где и встретилась с Н.М. Мартьяновым, своим будущим
супругом. Слабость здоровья, семейные заботы - она родила четырех детей - не
позволили работать в школе. Чтобы как-то помочь мужу заниматься своим любимым
делом - краеведением, Аполлинария подготовилась и сдала экзамены сначала в
Красноярске за курс мужской гимназии, а затем в Москве на звание аптекарского
помощника. С тех пор она оставалась равноправной помощницей в аптеке на все
время, какое требовалось Н. Мартьянову на экспедиции и хлопоты по музею. Она
умерла от чахотки в 1895 году.
Музей достиг огромной популярности, так же, как и его создатель Н.М.
Мартьянов получил общественное признание в России и за рубежом, но вместе с тем
было окончательно подорвано здоровье.
«Здоровье мое, - писал Н. М. Мартьянов в апреле 1900 года, - неахтительное,
болят руки, спина, а иногда и голова. Но эти болезни, хотя иногда
мучительные, не укладывают меня в постель, работаю как могу, да и лежать не приходит-
ся». Через полтора года Николай Михайлович опять сообщает о своем здоровье
неутешительные вести: «Вот уже более года как я могу что-либо писать или
читать, только принявши предварительно фенацетин с кофеином. Приходится
принимать очень часто».
За три недели до смерти его супруга2 писала одному из друзей:
«...с каждым днем Н.М. делается все слабее и видимо сильно страдает, хотя
тихо стонет только тогда, когда думает, что я сплю... Чуть ему только получше,
сейчас же приносят папку с растениями, и он уносится в область лесной и
альпийской флоры, говоря, что разбор растений очень развлекает его и он забывает
о своих страданиях».
13 декабря 1904 года Н. М. Мартьянова не стало.
Почти тридцать лет провизор аптеки Н.М. Мартьянов доказывал всей российской
общественности, что провинциальность и захолустье создают сами люди, лишенные
пытливой мысли и желания изменить свою жизнь.
Своей судьбой он доказал, что может сделать человек, окрыленный идеей и
стремящийся прожить с пользой для общества.
«Но не следует ли выше оценить тот пример, - говорил А.А. Ярилов на
торжественном заседании комитета Минусинского музея в годовщину смерти Н.М.
Мартьянова 30 ноября 1905 года, - который преподал нам и нашим потомкам своей
жизнью и делами Николай Михайлович? Ведь подумайте, - продолжал Ярилов, -
сколько у нас перебывало за тридцать лет людей, на обязанности которых лежала
забота о нашем просвещении, об улучшении нашей жизни и нашего хозяйства.
Сколько перебывало в нашей губернии и в губернии всех губерний - Петербурге. И что
же? Наша жизнь, наше просвещение, наше хозяйство стоят практически на том же
самом месте, что и 30 лет назад, а высоко над ними поднимается бесценное
«чудо Сибири», созданное единоличными усилиями скромного аптекаря, не
облеченного ровно никакой властью, не обладавшего никакими капиталами, ничем, кроме
одной только чистой, бескорыстной любви к науке, к благу ближнего, ничем,
кроме своей собственной трудоспособности и настойчивости к выполнению своей
задачи...».
В честь Н. М. Мартьянова названо немало растений:
• Mesostemma martjanovii (Krylov) Ikonn. - мезостемма Мартьянова;
• Potentilla martjanovii Polozh. - лапчатка Мартьянова;
• Oxytropis martjanovii Kryl. - остролодочник Мартьянова;
• Bupleurum martjanovii Kryl. - володушка Мартьянова;
• Valeriana martjanovii Kryl. - валериана Мартьянова;
• Artemisia martjanovii Krasch. ex Poljak. - полынь Мартьянова.
Подвижническая жизнь Н.М. Мартьянова, его духовная сила, целеустремленность
и преданность своим идеалам должна восхищать молодежь. Но самое главное он
практически один смог консолидировать вокруг себя здоровые силы общества и
направить их на познание своего края.
Среди его добровольных помощников были купцы, чиновники, мещане, крестьяне,
служащие, ссыльные. В Минусинске в те времена складывалась общественная
прослойка из ссыльных, зараженная бациллами перемен, они считали, что перемены
должны прийти путем государственного переворота, разрушения мироустройства,
путем революции. Н.М. Мартьянов примером своего созидательного труда показал,
что честный, добросовестный труд, направленный на решение практических,
общественно значимых задач приводит к медленному, но постоянному переустройству
общества. Сожалеть остается только о том, что в России в то время было мало
Мартьяновых-созидателей и много революционеров-разрушителей.
2 Здесь речь идет о другой жене Мартьянова, на которой он женился после смерти первой
супруги .
Лапчатка Мартьянова - Potentilla martjanovii Polozhij.
Круг пятый.
Крылов и Сапожников
Люди, рожденные в огненном знаке льва, предназначены для великих дел. Им
покровительствует Солнце. Они, как правило, сильны физически, натура их
щедрая и широкая. Они не могут долго находиться в одиночестве. Вокруг них должны
быть ученики и последователи. Лев - прирожденный лидер, даже не имея должного
социального происхождения. Он царствует по воле звезд, а не по прихоти
рождения .
Таким был П.Н. Крылов. А как же иначе? Магнетизм его личности до сих пор
ощущается в Гербарии Томского университета, который он создал, и приводит
любого в необъяснимый трепет. Это не чувство страха или неуверенности, не
подавленность бесчисленными сумрачными шкафами Гербария БИНа. Нет, это
восторженность души, ощущение присутствия старого и доброго Духа Гербария, навсегда
поселившегося среди коробок с засушенными растениями.
Рожденные в декабре находятся под знаком Стрельца. Это тоже огненный знак.
Им покровительствует Великий Юпитер. Его символ красив и многозначителен -
кентавр, целящийся в невидимое. Стрельцы - это ученые, политики, мыслители.
Это бойцы, которым полем боя может стать профессорская кафедра, лаборатория,
трибуна. Они хранят в своем сердце неистребимое стремление к опасным
путешествиям . Земля им мала, или кажется, что мала. Они обладают огромной жизненной
силой и способны увлекать людей за собой.
Таким был В.В. Сапожников. Он стремился к опасным приключениям, победам,
горным вершинам. Он позволял собой восхищаться, окружал себя блеском вещей и
преданными поклонниками.
Если В.В. Сапожникова называли «сибирский соловей», то П.Н. Крылова За
глаза называли «Нестором сибирской ботаники».
Эти две огромные личности вместились в один исторический период в одном
месте - Томском университете. Они были диаметрально несхожими по своему
характеру, жизненным позициям, устремлениям.
Порфирий Никитич Крылов
Если Сапожников полностью раскрылся в Томске, реализовал свой
педагогический и общественный талант, был публичным человеком, в некотором случае
барином и сибаритом, и это ему нравилось, то П.Н. Крылов был человеком другого
склада. Он имел одну цель - создать Гербарий и завершить работу по обработке
сибирских растений. И все, что отвлекало его от реализации этой идеи, было
ему чуждо. Он не блистал красноречием, не нуждался в публичном одобрении, не
старался быть элегантным. Он работал, и успех его работы заключался в полном
погружении в материал.
П.Н. Крылов занимал скромную должность ученого-садовника и хранителя
Гербария (в то время он назывался Ботанический музей) и не стремился к большему.
Публичность и блеск были ему чужды. Не имея законченного высшего образования,
он не мог претендовать на должность заведующего кафедрой и профессора. Приезд
В.В. Сапожникова - не флориста, предпочитающего яркую публичную деятельность
тихой и скромной работе, не мог не раздражать Крылова. Тем не менее, П.Н.
Крылов был первым, кто возбудил у Сапожникова интерес к собирательству расте-
ний. Он раскрыл перед ним огромную возможность ботанических открытий, собирая
гербарий с тех мест, куда не ступала нога исследователя. Результатом стали
многочисленные ботанические сборы Сапожникова с вершин Алтая.
П.Н. Крылов, скорее всего, был педантом во всем, что касалось работы. Всех,
работающих рядом с ним, он неизменно приучал к порядку. Без этого никак
нельзя в большом гербарии. Но В.В. Сапожников выпадал из этого числа, поскольку
был стремительным, слегка забывчивым, озабоченным множеством проблем. И этот
фактор тоже мешал тесному сближению.
В.В. Сапожников не мог не видеть ботанического гения Крылова, который
ежедневным кропотливым трудом создавал пирамиду ботанических знаний и входил в
ботаническое бессмертие. Несмотря на европейскую образованность, блестящее
знание ботанической литературы, умение красиво передать знания студентам во
время лекций, он не мог соперничать с Крыловым в практическом знании
растений, умении точно определить, по только ему ведомым признакам, редкие
ботанические находки. Он не умел так же, как Порфирий Никитич, видеть в природе
новые виды, которые опять же Крылов не торопился публиковать, считая, что они
должны отлежаться. Жить рядом с гением всегда тяжело.
П.Н. Крылов не принимал компромиссов в ботанике. Каждый новый вид должен
отличаться четкими морфологическими признаками, прежде всего в строении
цветка, плода, но никак уж не линейными размерами. Каждый новый вид должен был
отличаться и габитуально3, и в деталях. В.В. Сапожников пытался описать три
новых вида: остролодочник айгулакский, ирбисский и комейский. Крылов их не
принял. Первый вид он отнес к остролодочнику шерстисто-волосистому,
описанному ранее Палласом с Алтая. В примечании к этому виду Крылов писал, что
«признаки, на основании которых В.В. Сапожников устанавливает указанные виды,
являются почти исключительно количественными, и притом непостоянными,
колеблющимися у совместно растущих, а иногда и у одного и того же экземпляра; такие
небольшие, не выходящие из амплитуды индивидуальных. Колебания признаков
являются вполне обычными для большинства видов, особенно если меняется характер
местообитания, почему мы и не могли согласиться с автором и не признали
видового значения за обследованными им формами».
Седьмой том «Флоры Западной Сибири», в котором Крылов дает свои комментарии
к видам Сапожникова, вышел в 1933 году, а в 1994 году вышел девятый том
«Флоры Сибири», где семейство бобовых обработано великолепным сибирским ботаником
А.В. Положий. Она восстановила статус остролодочника комейского как эндемика
Чуйской степи. Остролодочник айгулакский возвела в ранг подвида. При этом она
сделала следующее примечание: «Видимо, молодой, формирующийся подвид в
условиях высокогорных степей».
Остается загадкой, был ли П.Н. Крылов предвзятым к новым видам В.В.
Сапожникова или понятие объема вида в то время было широким и поглощало мелкие
видовые отличительные признаки. О довольно прохладных отношениях между ними
свидетельствует несколько других косвенных данных. На 25-летнем юбилее
научной работы В.В. Сапожникова Крылов не был, не было также и поздравительного
адреса. Много позднее, в августе 1924 года, под некрологом Сапожникова
подписи Крылова тоже нет, хотя в это время он не был в экспедиции.
Но были и часы полного взаимопонимания между ними. Чаще всего это случалось
глубокой осенью, когда наступала пора разборки гербария. За экспедиционное
лето скапливалась не одна тысяча листов гербария, еще не пришитого, имеющего
только рабочие этикетки. Первым делом следовало весь гербарий разложить по
семействам. А это не очень простая работа, если учесть, что на Алтае
встречаются представители 160 семейств. Работа проводилась всегда за большим столом
в главном зале Гербария. Крылов и Сапожников развязывали пачки с гербарными
3 По внешнему виду.
листами и вслух произносили название семейства. Студенты и ученики,
закрепленные за определенными семействами, раскладывали листы гербария по отдельным
стопкам. Среди обычных растений всегда попадались ботанические находки,
которые тут же обсуждались и комментировались. Попадали и такие растения, которые
были новыми, не известными для науки. И Сапожников, и Крылов в эти минуты
испытывали друг к другу самые теплые чувства, обусловленные общностью
ботанических стремлений и просто человеческим любопытством. Надо отметить, что эта
процедура не претерпела практически никаких изменений и в настоящее время.
Гербарий Томского государственного университета в начале XX века.
Новые ботанические находки окрыляли и звали в новые путешествия.
Неутомимый исследователь и смелый путешественник, В.В. Сапожников в 1895-
1923 гг. совершил более 20 путешествий в труднодоступные, во многих случаях
неизведанные прежде районы Алтая, в Саяны, Семиречье, Западную Монголию
(Монгольский Алтай), в Зайсан, Турецкую Армению. В последние годы совместно с
Н.В. Никитиной обследовал арктическую флору в низовьях Оби и на Обской губе,
в районе Нарыма по Оби.
Исследования в Русском Алтае были начаты в 1895 г. и продолжались в 1897,
1898, 1899, 1911 гг. Маршрут 1895 г. составил 1000 верст вьючного пути и
охватил большое число районов. Начав с Телецкого озера и долины Чулышмана,
путешественник вышел в долины Чуй и Катуни, поднялся вверх по Катуни до Катан-
ды, прошел через Онгудай в Чергу и дважды пересек Теректинский хребет. Важной
частью маршрута был перевал из Нижнего Кургана в Верхний Курган для посещения
Катунского и Берельского ледников. Эти ледники были неизмеримо больше, чем
полагал открывший их Геблер. Близ Катунского ледника В.В. Сапожниковым был
открыт ледник Черный и несколько малых ледников в истоках Капчала. Затем он
вышел к Рахмановским ключам и спустился в долину Бухтармы.
Путешествие 1897 г. было самым продолжительным и богатым открытиями. В.В.
Сапожников работал в двух важнейших центрах оледенения - близ горы Иик-Ту,
осуществил большую поездку по Укоку, где установил третий центр оледенения. В
1899 г. исследовал Черный Иртыш, прошел к истокам Кучерлы и крупным ледникам
Белухи. В 1911 г. посетил Катунские и Чуйские белки, совершил большое
путешествие по основным центрам оледенения Алтая.
Телецкое озеро (Алтай).
Он не замыкался в своих исследованиях, и вскоре к нему стали обращаться за
советом путешественники, поставившие целью покорить горные вершины Алтая. Са-
муэль Тернер в 1904 году в Лондоне опубликовал свои впечатления об Алтае в
книге «Сибирь. Записки о путешествии, восхождении и исследовании».
Перед путешествием Тернер нанес визит профессору Сапожникову.
«В доме профессора мне показали огромную гостиную, на стеллажах которой
можно увидеть много картин с великолепными горными пейзажами. Сам профессор
представлял собой образец гуманности. Он был очень рад меня видеть. Профессор
посмеялся над нашей идеей отправиться на исследование Катунских белков зимой.
Профессор был удивлен моим твердым решением взобраться на вершину самой
высокой горы, которой в то время считалась Белуха. Но, тем не менее, поделился
сведениями о своем путешествии 1899 года. Рассказал о наиболее удобном
подходе к горе. Результатом встречи было разрешение профессора «воспользоваться
его картами с условием, что я нанесу на нее новые пункты».
В приложении к своей книге Тернер приводит перечень 1200 видов растений,
очевидно, любезно переданный В.В. Сапожниковым.
При флористических исследованиях большое внимание уделялось высокогорной
растительности, высотному распределению древесных пород, биологическим
особенностям альпийских растений и приспособлению их к экстремальным условиям
существования.
Очерку флоры Русского Алтая посвящена специальная глава в книге «По Алтаю»
(1897) . В ней приводится список видов, собранных преимущественно в альпийской
и лесной области с указанием местообитаний. Перечень включает 811 видов
Русского Алтая и 722 вида Монгольского Алтая. В отдельный список выделены аль-
пийские и нивальные растения. Перечисление растений альпийских лугов автор
сопровождает красочным описанием:
«Все это цветистое население поднимается все выше и выше, карабкается по
лощинкам между обнаженными скалами; там уцепились в трещине розовая
камнеломка (Saxifraga oppositifolia), маленькая вероника (Veronica densiflora) и
невидная Oxiria repiformis, а на камнях распласталась миниатюрная ивка (Salix
Brayi и S. herbacea) в несколько вершков величины». «Нелегко оторваться от
поражающей картины десятка хрупких жизней, заброшенных на бесплодные скалы
среди снежных полей».
Вид на гору Белуха (Алтай).
Еще в первом путешествии В. В. Сапожников нашел на Катунском хребте
«красный снег» - водоросль Spharella nivalis, сообщающую снегу «довольно
фантастическую окраску». Это была первая находка этого вида водоросли в
континентальной Азии.
Особенности развития высокогорной растительности отражены в оригинальной
статье В.В. Сапожникова «У верхней черты растительности» (1916) , которая
помещена в сборнике, посвященном памяти К.А. Тимирязева. Автором выявлены
неизвестные прежде типы адаптации растений к высокогорным условиям.
Все выводы исследователя основаны на тщательных наблюдениях. Например,
заключение о перемещении пределов лесной и альпийской растительности, в
зависимости от широты местности, сделано на основании данных, полученных в двадцати
географических пунктах.
В очерке о растительности Монгольского Алтая, помещенном в книге «По Алтаю»
(1897) , дано ботаническое описание альпийской, лесной и пустынно-степной
областей (Джунгарский и Монгольский ярус), сделаны выводы о соотношении флоры
Русского и Монгольского Алтая. В совместной публикации с Б. К. Шишкиным
описана растительность Зайсанского уезда. По итогам поездки в Турецкую Армению
опубликована книга «Растительность Турецкой Армении» (1917).
В последнюю поездку по Алтаю в 1923 г. было обнаружено тундровое сообщество
на месте обширного древнего оледенения.
Верхнее Шавлинское озеро (Алтай).
Богатейший флористический материал, собранный В.В. Сапожниковым в
значительной степени в труднодоступных районах, был неоценимым вкладом в фонды
Гербария Томского университета. Семиреченские сборы составили основу его
Среднеазиатского отдела. Гербарные сборы послужили источником для описания
новых видов самим автором и другими ботаниками. П.Н. Крылов использовал сборы
В.В. Сапожникова наряду со своими обширными материалами для фундаментального
труда «Флора Алтая и Томской губернии».
Здесь, помимо флористических работ, В.В. Сапожников проводил большие
географические исследования и сделал в этой области ряд крупных открытий,
знаменующих целую эпоху в исследовании Алтая.
В 90-х гг. XIX столетия было распространено мнение о незначительном
оледенении Сибири и Алтая в ледниковый и современный период. В.В. Сапожников
обнаружил всюду признаки достаточно мощного современного оледенения Алтая и еще
более значительного - древнего. До его путешествий было известно два ледника
Белухи. Исследователь изучил весь Горный Алтай, открыл три ледниковых центра,
определил высоту Белухи и Чуйских Альп, первый взошел на седло Белухи.
Оригинальные карты расположения современных ледников, составленные на основании
инструментальных съемок, были новинкой для Алтая. Систематические наблюдения
позволили сделать вывод о режиме ледников. Главная водная артерия Алтая - Ка-
тунь, с ее обширным водоразделом, была пройдена на всем протяжении, что со-
ставило 600 верст и дало материал для систематического описания бассейна реки
Катуни.
Вид с седла Белухи на юг
По результатам экспедиции на Алтай был издан ряд работ. Книга «По Алтаю»
(1897) была удостоена медали Русского географического общества, «Катунь и ее
истоки» - медали имени Пржевальского (РГО) и Высочайшего подарка из кабинета
Его Императорского Величества.
Описание путешествий дается в красочной и увлекательной форме, о чем можно
судить по приведенным ниже цитатам:
«Когда мы спустились к нашему кедру, солнце уже скрылось, в долинах
сгустился синий мрак, лес почернел, потускнел луг, потемнела бездонная глубина
неба, и только на снежных вершинах еще играл розовый отлив заката». Или
описание на Катунском хребте: «Раздробленная вода отражается вверх и как бы на
момент замирает в воздухе, отливаясь в фантастические фигуры с прозрачными
тающими крыльями и разметавшимися волосами. Замрут они на мгновение и быстрым
порывом воздуха уносятся и тают на глазах; за ними новые, еще и еще, и нет
конца этой сказочной мчащейся процессии мечущихся белых призраков под звуки
оглушительной симфонии, где грохот, плеск и журчание сливаются в неведомую
подавляющую музыку. Внимание приковано до самозабвения, и нет сил встать и
уйти от очаровывающего наваждения, стремительного бега и мгновений смерти
мгновенных созданий».
Книга «Пути по Русскому Алтаю» (1912-1926) - ценный и подробный
путеводитель для туристов, непревзойденный до сих пор по точности описания маршрутов.
Наряду с книгами В.В. Сапожников написал 95 географических очерков, научных
и популярных статей для сборников и журналов.
Книги В.В. Сапожникова - это не только увлекательный дневник путешествий. В
них содержится много ценных ботанических и географических сведений,
представляющих значительный интерес для познания генезиса флоры и растительности
высокогорий Южной Сибири, географических особенностей Алтая.
Кроме Алтая, В.В. Сапожников посетил многие другие районы Сибири. Поездка в
Западные Саяны совместно с известным энтомологом и инженером А.А. Мейнгардом
отражена в его дневнике «В Усинский край» (1904). Особый интерес для
исследования представляло Семиречье как связующее звено между Сибирью с севера и
Туркестаном с юга. Маршрут экспедиции 1902 г. охватил 2000 верст караванного
пути и занял 5 месяцев. В результате двух экспедиций в Семиречье (1902, 1904)
собрано много нового материала по оледенению Семиреченского хребта. Была
определена высота одной из величайших вершин Тянь-Шаня - Хан-Тенгри (6900 м) ,
сделаны фотографии этой вершины, а также ряда других вершин Сарызжадского
хребта. Одна из вершин была названа именем В.В. Сапожникова.
В 1904 г. были обследованы Саур с Тарбагатаем, пройдена северная граница
Джунгарского Алатау, где открыто много ледников, а также Заилийский Алатау,
Центральный Туркестан и Закаспийская область.
Результаты этих путешествий изложены в книге «Очерки Семиречья» (1904,
1907) . Большую ценность представляют оригинальные карты, составленные М.
Фридрихсоном по данным инструментальных съемок В.В. Сапожникова, изданные в
Германии.
В 1905-1909 гг. В.В. Сапожников посетил Западную Монголию, прошел большую
часть высоких перевалов Монгольского Алтая, многие из которых не были описаны
ранее. По сообщению В.В. Сапожникова, в Монгольском Алтае не было известно ни
одного ледника, и он с первых же шагов вступил в такой мощный мир ледников,
что был надолго прикован к новой для него стране. В.В. Сапожниковым был
открыт крупнейший центр оледенения - Табын-Богдо-Ола (Пять священных вершин) с
большим числом крупных ледников и общей площадью современного оледенения 150
кв. км. Как и в Русском Алтае, признаки древнего оледенения оказались здесь
Значительными: древние ледники достигали до 100 км длины. В истоках реки Ца-
ган-Гол были обнаружены впервые десять ледников (Потанина, Гране, Крылова и
др.). Всего, как пишет автор, ему «посчастливилось открыть 40 ледников, из
которых некоторые достигали 12-19 верст длины». По линии маршрутов были
расширены представления о речных системах и во многом перерисованы карты,
собраны богатые коллекции по флоре, фауне и петрографии.
За совокупность работ и, главным образом, за книгу «Монгольский Алтай в
истоках Иртыша и Кобдо» (1911) В.В. Сапожников был удостоен большой Золотой
медали П.П. Семенова-Тян-Шанского.
В книге дано описание маршрутов в форме дневника, а также систематическое
описание Монгольского Алтая (орография4, описание горного узла Табын-Богдо-
Ола , главного водораздела, ледников, речных бассейнов, приведен основательный
очерк растительности Монгольского Алтая, о чем упоминалось выше).
Во время путешествий В.В. Сапожниковым были сделаны уникальные
многочисленные фотографии, несмотря на громоздкость фотоаппаратуры в то время - 10000
фотопластинок и 1000 диапозитивов.
Наряду с исследовательской работой В.В. Сапожников был загружен учебной и
административной работой. Более 30 лет он возглавлял кафедру ботаники
Томского государственного университета, Заведовал Ботаническим садом и Ботаническим
кабинетом. На фоне постоянной педагогической работы в университете,
технологическом институте, на высших женских курсах, в средних учебных заведениях
(от учительского института до рабфака включительно), на фоне непрерывной,
никому не видимой работы в кабинете, за подготовкой к экспедициям, обработкой
привезенных материалов, дневниками, картами, растениями, рукописями,
корректурой, диапозитивами, подготовкой к курсовым и публичным лекциям - на этом
будничном фоне повседневной жизни как-то забывается значимость В.В.
Сапожникова как общественного деятеля, организатора науки в Сибири. Он принимал
активное участие в работе общества естествоиспытателей и врачей при Томском
университете, сыгравшем очень большую роль по изучению природных ресурсов
Сибири. Избирался заместителем, а позднее председателем этого общества и
оставался им с 1910 года до конца жизни. Он организовал общество изучения Сибири,
первых сибирских Высших женских курсов в 1910 году, на которых он был
директором. С 1906 по 1909 год он ректор Томского университета, в 1917 году его
повторно избирают ректором. С 1912 года им, совместно с П.Н. Крыловым,
организованы «ботанические чаи», которые плавно трансформировались в 1917 году в
Орография (от греч. oros — гора) — раздел геоморфологии, Занимающийся описанием и
классификацией форм рельефа по их внешним признакам вне Зависимости от происхождения.
Томское отделение Русского ботанического общества. Был деканом
организованного им физико-математического факультета.
Стремясь ознакомить широкие круги слушателей с результатами своих
путешествий, он неоднократно делал доклады в Русском географическом обществе, в
Томском университете, в Горном обществе, на съездах естествоиспытателей и
врачей, Ботанического общества, которые всегда проходили с большим успехом.
Обладая природным даром оратора, часто выступал с публичными лекциями, всегда
красочными и увлекательными, с показом диапозитивов, которые лектор, несмотря
на большую занятость, раскрашивал сам, достигая исключительной точности в
передаче оттенков.
В.В. Сапожников состоял почетным членом многих научных обществ и
учреждений: Русского географического и ботанического общества, Московского общества
испытателей природы, общества естествоиспытателей в Ленинграде, Берлинского
общества земледелия, Географического института в Ленинграде и др.
Вся его общественно-научная деятельность не прошла даром. Кульминацией
научной карьеры стало чествование 25?летнего юбилея научной работы. Готовил
юбилей Г.Н. Потанин5. В письме от 8 марта 1910 года поэтессе М. Васильевой он
писал:
«Не писал Вам так долго потому, что беспрестанно дела увлекают в город, на
улицу. Бегаю, хлопочу о юбилее Сапожникова; у нас еженедельно по пятницам
юбилейное совещание; я хлопочу заказать виньетки Гуркину6 к адресу, который
будет написан Обручевым7 и будет поднесен от общества изучения Сибири.
Хлопочу о виньетках для меню; меню будет украшено двумя - одну нарисует художник
Оржешко (акварельная копия с картины Гуркина «ХанАлтай», которая два года
назад куплена Кухтериной); другую нарисует акварелью художница Воронина,
которая будет жить с нами на Алтае, в Аносе или Ерик-манаре; на этой виньетке
будет изображено растение, названное в часть Сапожникова: Oxitropis Sapojnikov»
(Oxitropis saposhnikovii Kryl.)».
В присутствии практически всей интеллигенции города Томска Г.Н. Потанин в
юбилейной речи подчеркнул, что «лучшее чувство о его трудах будет питать и
хранить население именно тех местностей, где он кропотливо собирал материал».
Делегация томской и барнаульской городских дум подарила В.В. Сапожникову
картину Г.И. Гуркина. Интересен перечень делегаций, пришедших поздравить
юбиляра: общество избирателей и обывателей, томская городская публичная
библиотека, студенты Пермского землячества, младшие преподаватели университета,
студенческое пироговское общество, вольнослушательницы университета и многие
другие. Члены Государственной Думы Скороходов, Некрасов, Караулов, Скалазубов
прислали телеграмму с поэтическими строчками:
Как ясен чистый небосвод
На вечных ледниках Алтая,
Как ярко, красочно под ним
Летит волнистых тучек стая.
Пусть так же жизнь пройдет,
Не принося Вам капли горя,
Живите долго меж друзей,
Уча, исследуя и споря.
5 Григорий Николаевич Потанин (1835-1920) - русский географ, этнограф, публицист,
фольклорист , ботаник, один из основателей сибирского областничества.
6 Григорий Иванович Гуркин (1870-1937) - алтайский художник, ученик И.И. Шишкина. По
происхождению - алтаец.
7 Владимир Афанасьевич Обручев (1863-1956) - русский геолог, палеонтолог, географ, писатель-
фантаст (автор Знаменитых романов «Земля Санникова» и «Плутония»), надворный советник,
академик АН СССР (1929) , Герой Социалистического Труда (1945) , лауреат Сталинской премии (1941,
1950).
В ответном слове В.В. Сапожников сказал:
«Я верю, что пока человечество топчет эту землю, оно будет
совершенствоваться в понимании природы и совершенствоваться путем знания, путем науки.
И в ней истинный путь освобождения человечества.
Сознавать, что и ты вложил свою лепту в познание природы, в изучение хотя
бы некоторых морщинок, которые появились на старящемся лике Земли, что и ты
хоть немного приподнял завесу таинственного и открыл хоть крупицу истины,
или, по крайней мере, распространял истины, открытые другими, и это
признается обществом, - все это доставляет мне глубокое нравственное удовлетворение,
и хочется сказать, да, жизнь прекрасна!
Но ведь я работал над вещами, которые не приносили обществу материальной
пользы; в самом деле, какая польза от того, что где-то там, на Белухе, лежат
миллионы пудов льда, что сама Белуха оказалась на версту выше, чем думали
прежде. И я несказанно рад, что общество оценило эти приобретения чистого
знания, не справляясь об их практической полезности, и тем одобрило мою
научную работу.
Но меня не оставляет и тревога. Человеческое общество с его сложными,
неразгаданными законами во многом еще тайна; а где тайна, там и элемент страха.
Тревожит меня вопрос. Не ввел ли я его в заблуждение? Или, во всяком случае,
не слишком ли в кредите оказаны мне сегодняшние почести? Ведь многое, если не
все, что я делал для знания, я делал, в сущности, для своего удовольствия.
Разве не великое удовольствие, преодолевая препятствия и даже испытывая
некоторые лишения, открыть хоть крупицу истины? Разве не великое наслаждение
сообщать эти истины аудитории в сознании, что здесь, в этом храме, мы оставили
все злобы дня и мелкие будничные расчеты, отдаваясь все вместе одной мысли,
одной идее познания природы вещей?
Конечно, великое счастье, когда наслаждение человека совпадает с его
долгом; в этом здоровый эгоизм творчества».
Я думаю, что с этими словами согласятся все ботаники-полевики, которые до
сих пор терпят лишения, холод и жару, наслаждаясь красотой и величием
природы, открывая новые виды, приумножая флористическое разнообразие Алтая.
В.В. Сапожников был не только талантливым педагогом, пользовался большим
уважением, любовью и доверием студентов, помогал им. Он увлекался музыкой,
поэзией, живописью и даже сделал сообщения «Природа в поэтических
произведениях Пушкина», «Дарвинизм и эстетика».
Ботаники высоко оценили заслуги В.В. Сапожникова, его имя увековечено в
названиях новых видов растений, ледников, горных вершин. Б.К. Шишкин назвал род
из семейства зонтичных, произрастающий в Китае и Монголии, Saposhnikovia
Schischk. П.Н. Крылов в 1895 г. описывает новый вид остролодочника -
Oxitropis saposhnikovii на основании сборов, сделанных В.В. Сапожниковым в
верховье реки Джело. И. М. Крашенинников и П. П. Поляков также на основании
сборов Сапожникова описали новый вид полыни - Artemisia saposhnikovii. В.И.
Курбатский из сборов, сделанных Н.В. Ревякиной в приледниковой зоне, описал
новый вид лапчатки - Potentilla saposhnikovii. Н.В. Ревякина в его честь
назвала новый вид - Роа saposhnikovii. А.К. Скворцов высокогорную иву, растущую
в верхней части альпийского пояса, назвал Salix saposhnikovii. В честь В.В.
Сапожникова были названы вершина в хребте Куэлю в Тянь-Шане, пик в Тянь-Шане,
ледник в Южном Алтае, ледник в вершине реки Сом - Монгольский Алтай.
Работа на ледниках при низкой температуре, часто в снежный буран, среди
«путаницы ледяных скал и пропастей», с постоянной опасностью провалиться в
трещину или попасть под снежную лавину, была настолько утомительной и
тяжелой, что костер из кизяка казался путешественникам «уютным и
комфортабельным» . Но эта тяжелая работа давала удовлетворение, несмотря на трудности и
лишения, и вдохновляла на новые походы.
«Дни, полные напряженной работы, сопровождаемые новыми открытиями, - писал
в дневнике В. В. Сапожников, - чувствуются недаром прожитыми. Несмотря на
крайнее физическое утомление, где-то глубоко внутри живет и радуется
существованию другой, бодрый и не уставший человек. Эту здоровую радость бытия в
исследовании завещаю моим молодым друзьям и ученикам».
Большое трудолюбие, целеустремленность, преданность делу позволили Василию
Васильевичу выполнить огромный объем работы, а смелость и мужество -
подняться на недоступные прежде ледники и вершины.
Вся деятельность В.В. Сапожникова является примером высокого служения
науке. Она пробуждает желание увидеть и изучить богатейшую природу Алтая.
Возможно, его успехи были бы намного скромнее, если бы рядом не находился другой
великий ботаник - П.Н. Крылов.
Сапожниковия растопыренная - Saposchnikovia divaricata (Turcz.) Schischk.
Очерк о крупном ученом и отважном путешественнике В.В. Сапожникове хотелось
бы закончить его словами из книги «По Алтаю», лучше которых очень трудно
придумать :
«Столько могучей красоты в грохоте водопада, в блеске серебристого белка, в
голубых струях горного потока, в яркой раскраске обитателей высоких скал, что
как-то обидно сознавать, что все это пропадает для большинства людей, вольно
или невольно прикованных к душным городским улицам и настолько заморивших в
себе потребность в впечатлениях нетронутой природы, что самые восторги перед
Сапожниковия растопыренная - эффективное жаропонижающее, бактерицидное, болеутоляющее и
раноЗаживляюшее средство. Оказывает благотворное влияние при поносе, геморрое, метеоризме и
многих других Заболеваниях.
ней вызывают у нас лишь снисходительную улыбку».
Материалы, полученные исследователем, не утратили своего значения до сих
пор. На их основании устанавливаются закономерности изменения площади
ледников, на основании им собранного гербария описываются новые виды. Заложенные
традиции продолжены в работах последующего поколения ботаников. Исследования
высокогорной флоры Южной Сибири послужили примером для изучения высокогорной
растительности многих районов Сибири (Западные Саяны, Тува, Катунский хребет
и др.).
Круг шестой.
Сапожников и Колчак
Победу революции готовила интеллигенция, которая считала, что народ, ради
которого она живет, забит и унижен. Интеллигенты считали, что царизм удушает
демократию, что царская бюрократия тормозит социальное развитие. Они гневно
протестовали и обличали царских сатрапов.
Демократ К.А. Тимирязев в некрологе безвременно ушедшему талантливому
физику П.Н. Лебедеву писал: «...страна, видевшая одно возрождение, доживет до
второго, когда перевес нравственных сил окажется на стороне «невольников чести»...
Тогда и только тогда людям «с умом и сердцем» откроется наконец возможность
жить в России, а не только родиться в ней, - чтобы с разбитым сердцем
умирать» .
Победа «большевизма» привела к разрушению множества интеллигентских идолов
- гуманизма, демократии, поклонения творческому потенциалу простого народа.
Интеллигенция подготовила октябрьский переворот и дала возможность
«простому народу» взять власть. И этот народ вверг огромную благополучную в
экономическом плане страну в кровавую пучину гражданской войны, краха всей экономики
и последующего террора, обрекая на страдания и смерть большинство российской
интеллигенции, уничтоженной и рассеянной по всему свету.
В.И. Вернадский в своем дневнике от 10 сентября 1920 года записал: «Русское
освободительное движение теперь мне представляется чем-то мутным наполненным
насилием и ложью. Большевизм - его законное детище».
Как же мог В.В. Сапожников примириться с этим положением? Впрочем, мог ли
кто предсказать результаты переворота? Он отвечал чаяниям большинства
интеллигенции, хотевшей больших свобод, демократии, наконец, финансирования своих
идей.
В 1917-м переломном году Сапожникову исполнилось 56 лет - время расцвета
таланта и как ученого, и как организатора науки. В это время он был ректором
Томского университета. В это непростое время бремя обязанностей руководства
единственным университетом за Уральскими горами было очень тяжелым. В.В.
Сапожников был членом кадетской партии. Это говорит о том, что он сознательно
поддерживал путь на капитализацию страны в рамках умеренных реформ монархии.
Он входил в состав Сибирской областной Думы от профессионального союза. В
июне 1918 года он оставил ректорский пост и стал заведовать отделом народного
образования в Западно-Сибирском комиссариате. С ноября 1918 года по 5 мая
1919 года он был министром народного просвещения Временного правительства.
Именно в это время, очевидно, он неоднократно встречается со своим старым
Знакомым по географическому обществу А.В. Колчаком.
Гражданская война выталкивала на острие атак самых талантливых героев,
которые были заложниками противоборствующих масс. Всеобщее озлобление,
ненависть порождала дикую жестокость, которой нет оправдания и сейчас, и которую
вряд ли могли остановить ее лидеры.
Александр Колчак был признанным лидером проигравшей стороны. Он тоже был
«невольником чести», чести дворянина, офицера, русского человека. Зло
творилось вокруг него, а он нес этот крест.
Александр Васильевич Колчак (1874-1920), расстрелянный большевиками 7
февраля 1920 года, не всегда был «врагомнарода». Это был один из знаменитейших
арктических флотоводцев. Молодым офицером он попал в состав Русской полярной
экспедиции под началом известного геолога барона Э.В. Толля. В навигацию 1901
года шхуна «Заря» не смогла близко подойти к острову Беннета из-за сложной
ледовой обстановки. Э.В. Толль в июне 1902 года вместе с астрономом Ф.Г. Зее-
бергом и двумя проводниками решили достичь острова на собачьих упряжках и не
вернулись. 9 января 1903 года Императорская академия наук поручила А.В.
Колчаку возглавить спасательную экспедицию, которая продолжалась в тяжелейших
условиях до 31 августа. Президент Императорской академии наук великий князь
Константин Константинович Романов в служебной записке на имя морского
министра А.А. Бирилева писал:
«Тяжелая и ответственная экспедиция эта была поручена лейтенанту Колчаку,
который выполнил свою миссию блистательным образом, пройдя на вельботе
пространство океана, отделяющее Новосибирский архипелаг от острова Беннета,
вполне благополучно и добыв с последнего в высшей степени важные документы,
оставленные там партией барона Толля».
За эту экспедицию и за многие другие подвиги в арктических льдах А. Колчак
30 января 1906 года получил Большую Константиновскую Золотую медаль
Географического общества. До него эту медаль в 1897 году получил великий норвежский
полярный исследователь Ф. Нансен. Именно в это время пересеклись пути
полярного путешественника А.В. Колчака и покорителя гор Алтая В.В. Сапожникова.
А.В. Колчак (1874-1920)
К началу революции Колчак уже был в чине адмирала: герой Порт Артура,
командующий Черноморским флотом, полярный исследователь. Какое ему дело было до
кадетов, меньшевиков, большевиков? Но 18 ноября 1918 года он принимает на
себя бремя Верховного правителя России, и эта миссия привела его через
пятнадцать месяцев к расстрелу и проруби на реке Ангаре.
Искренний и правдивый портрет Колчака того времени оставил Н. В. Устрялов,
работавший вместе с Верховным правителем.
«Омск. 19 апреля (Великая Суббота)... Вчера в два часа дня был в соборе...
Торжественная служба в присутствии Верховного правителя, министров и чинов до
четвертого класса включительно прошла удачно. Я стоял напротив этих особ,
совсем недалеко от Адмирала. Всматривался, как и все, в его лицо. Физиономия не
совсем русского человека. Интересные черты. Худой, сухой какой-то, быстрые
черные глаза, черные брови, облик напоминающий собою хищную птицу... Если
вдаваться в фантазию, можно пожалуй сказать, что чувствуется на этом лице некая
печать рока обреченности...За всю службу он перекрестился один раз, да и то
как-то наскоро небрежно, да еще в конце, когда прикладывался к плащанице,
дважды опустился на колени и крестился уже, кажется, как следует...
Омск, 20 июля. Сейчас вместе с делегацией омского «блока» был у Верховного
правителя - в домике у Иртыша. Длинная беседа на злобу дня. Хорошее и сильное
впечатление. Чувствуется ум, честность, добрая воля. Говорил очень искренно,
откровенно. Об «отсутствии порядочных людей», о «трудном положении армии», о
союзниках. «Мое мнение - они (союзники) - не заинтересованы в создании
сильной России... Она им не нужна...». О Японии, о наивности тех, кто думает, что
стоит лишь ее попросить, и она пришлет дивизии... Об отвратительных
злоупотреблениях агентов власти на фронте и в тылу. «Худшие враги правительства -
его собственные агенты». То же и у Деникина, то же и у большевиков - «это
общее явление, нет людей»... У большевиков это устраняет чрезвычайка9, но и она
не может устранить преступлений агентов. Мы же мечтаем о законе. «У меня
полнота власти, я фактически могу расстрелять преступников, но я отдаю их под
суд, и дела затягиваются...».
«Омск. 21 июля. «Диктатор»... Я всматривался в него вчера, вслушивался в
каждое его слово... Трезвый, нервный ум, чуткий, усложненный. Благородство,
величайшая простота, отсутствие всякой позы, фразы, аффектированности. Думается,
нет в нем тех отрицательных для обыкновенного человека, но простительных для
гения свойств, которыми был богат Наполеон. Видимо, лозунг «Цель оправдывает
средства» ему слишком чужд, органически неприемлем, хотя умом, быть может, он
и сознает все его значение... Что это? Излишняя искренность «абсолютно честного
человека»? Недостаточная напряженность воли? Ни того, ни другого свойства не
было у Наполеона, нет и у Ленина. Дай Бог, чтобы оба эти свойства не помешали
их обладателю стать «историческим человеком». А может быть, я ошибаюсь... Но
не скрою - не столь историческим величием, сколько дыханием исключительной
нравственной чистоты веяло от слов Верховного правителя и всей его личности.
Конечно, трудно судить современникам. Исторических людей создают не только их
собственные характеры, но и окружающие обстоятельства. Но я боюсь - слишком
честен, слишком тонок, слишком «хрупок» адмирал Колчак для «героя» истории...».
В.В. Сапожников, как и А.В. Колчак, безусловно, относился к «порядочным
людям», они хотели процветания России и Сибири.
Нет документов свидетельствующих, о чем говорили во время встреч друг с
другом Верховный правитель и министр народного просвещения. Но уже в декабре
1918 года по инициативе В.В. Сапожникова и, очевидно, с полного одобрения
Колчака в Томске началась подготовка к созданию грандиозного Института
исследования Сибири, этакий прообраз Сибирской академии наук. Цель этого института
- изучение богатых природных ресурсов Сибири для скорейшего их вовлечения в
народное хозяйство. 15 января 1919 года, т.е. спустя два месяца после провоз-
9 Вероятно, имелась в виду ВЧК СНК РСФСР - Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с
контрреволюцией и саботажем при Совете народных комиссаров РСФСР (1917-1922). Образована 7
(20) декабря 1917 года. Ликвидирована с передачей полномочий Государственному политическому
управлению (ГПУ НКВД РСФСР) при НКВД РСФСР 6 февраля 1922 года. ВЧК являлась органом
«диктатуры пролетариата» по Защите государственной безопасности РСФСР, «руководящим органом борьбы
с контрреволюцией на территории всей страны». ВЧК имела территориальные подразделения для
«борьбы с контрреволюцией на местах».
глашения Колчака Верховным правителем, в Томске состоялся учредительный съезд
этого института. В работе съезда приняли участие многие талантливые ученые.
Съезд разработал положение об институте, устав, планы работы. Директором
избран В.В. Сапожников. За полтора года существования издано 6 выпусков
«Известий» института. Закрыт институт был по решению Сибревкома 1 июня 1920 года
как «центр интеллигентских сил, враждебно настроенных к советской власти».
Среди основателей института был еще один замечательный ученый, на которого
В. В. Сапожников оказал большое влияние. Это профессор физики Борис Петрович
Вейнберг (1871-1942). Он участвует в экспедиции Сапожникова 1920-1921 годов в
низовье Оби. Позднее он поднимался с Сапожниковым на седло Белухи. Они были
под стать друг другу: один - мечтатель-ботаник, изучающий ледники; другой -
физик, мечтавший в начале прошлого века о безрельсовой дороге и путешествии в
космос. Надо сказать, что учениками профессора Вейнберга был конструктор
вертолетов Михаил Миль, а другой - писатель-фантаст Александр Казанцев, но это
ниточки из другой арабески.
На посту министра народного просвещения за отпущенный год В.В. Сапожников
пытался реформировать начальное и среднее обучение и передать его в ведение
земских и городских самоуправлений, а также организовать внешкольное
образование . В принципе, сейчас начальное и среднее образование полностью находится
в сфере деятельности муниципалитетов и районных администраций, а дома
творчества учащихся есть в каждом районе. При поддержке Колчака и при личном
участии В.В. Сапожникова был открыт Иркутский университет. Возможно, А.В.
Колчак, понимая полную безнадежность своего правления, посоветовал Сапожникову
оставить работу в правительстве и вернуться к преподавательской деятельности.
Своими рассказами об Арктике он инициировал путешествие Сапожникова не на его
любимый Алтай, а в низовья Оби и Обской губы, предпринятые В.В. Сапожниковым
в июне 1919 года.
Вид Иркутского университета в 1918 г.
Как прожил Сапожников 1920-1921 годы, сказать трудно. Он честно пытался
вжиться в новую жизнь, где вместо обещанной демократии, братства и свободы
господствовала тирания мещанства, всеобщей озлобленности, классовой
несправедливости. Но и в этих условиях его талант организатора и педагога был необ-
ходим. В апреле 1922 года его утверждают деканом физико-математического
факультета университета. В 1922 и 1923 годах он организует ботанические
экспедиции. Руководит работами по подготовке демонстрации природы Алтая и Кузнец-
ко-Алтайской области на ВДНХ в Москве.
Но радости от работы было мало. Весной 1924 года начались гонения и аресты
«бывших». Красный террор набирал силу.
Лучшим свидетельством о происходящем являются письма В.И. Вернадского (он
был в это время в Париже с лекциями в Сорбонском университете) И.И. Петрунке-
вичу 30 сентября 1923 года.
«Известия из России очень тяжелы. Идет окончательный разгром высшей школы:
подбор неподготовленных студентов-рабфаковцев, которые сверх того главное
время проводят в коммунистических клубах. У них нет общего образования, и
клубная пропаганда кажется им истинной. Уровень требований понижен до
чрезвычайности - университет превращен в прикладную школу, политехнические
институты - в техникумы. Получение образования чрезвычайное и объясняется
«демократизмом» . Уровень нового студенчества неслыханный: сыск и донос. Висят
(Московский университет) объявления, что студенты должны доносить на профессоров
и следить за ними - и гарантируется тайна. Друг за другом следят: при сдаче
задач (Петербургский политехнический) студенты доносят преподавателям на
товарищей! Женская и мужская коммунистическая и коммуниствующая молодежь все
время в меняющихся временных браках! Теперь принялись за научные общества:
требуют исключения членов - из Московского математического общества при его
регистрировании потребовали исключения из совета В.Ф. Егорова (старый
профессор) и В.Л. Костицина (новый профессор из социалистической эмиграции) ... Из
общества испытателей природы исключили из членов двух старых хороших ученых -
B.C. Гулевича (химик) и М.Н. Голенкина (ботаник). Выгоняют из университета и
запрещают преподавание - Керееву, Гревсу и др. После хлопот оставляют им
«оклады» профессоров впредь до выяснения пенсий».
Кончился идеалистический период, когда студенты и преподаватели вместе
справляли праздники. Какой нереальностью веет от воспоминаний обыкновенного
студента о вечере в честь празднования университета в 1896 году: «На вечере
студенческом была масса народу... Были профессора, барышень целая куча -
гимназистки , артистки, дочери профессоров, была дочь губернатора. Профессора
произносили перед студентами спичи, а студенты их качали...».
Теперь наступила эра взаимной подозрительности, доносительства,
предательства и лицемерия. Понятия порядочности, дружбы, взаимопонимания, чести - все
эти неотъемлемые человеческие качества втоптаны в грязь.
Василий Васильевич Сапожников в 1924 году жил по-прежнему в своей
профессорской квартире и умирал от рака легких. Вот как вспоминает В.Н. Скалон,
известный сибирский охотовед и зоолог, только что исключенный из университета
из-за своего дворянского происхождения. «Я зашел как-то к Кире - дочери
Сапожникова и моей однокурснице. Должно быть, Василий Васильевич услышал мой
голос. Его старшая дочь - Наташа, которую я знал мало, шепотом сказала мне:
- Вася, папа хочет Вас видеть. Пройдите к нему, только прошу Вас, только ни
слова о том, что происходит в городе.
Я вошел в спальню. Посреди комнаты на широкой кровати лежал Василий
Васильевич, страшно бледный, осунувшийся, постаревший. Он приоткрыл глаза и
улыбнулся на мой поклон. Я пожал худую безжизненную руку.
- Вот, Вася, - тихо сказал профессор, - смерть пришла...
- Что Вы, Василий Васильевич! Вы встанете! Я жду время, когда мы с вами
вместе поедем на Алтай!
Профессор тяжело дышал. Немного отдохнув, он снова обратился ко мне.
- Ну, а теперь, Вася, расскажите о том, что происходит в городе. Они от
меня скрывают, - Сапожников кивнул в сторону стоящих у изголовья кровати дочери
и жены - а вы мне должны сказать правду.
Я беспомощно взглянул на Наташу. Василий Васильевич поймал мой взгляд.
- Вася, - сказал он строго. - Не лукавьте! Я требую правды. Умирающий имеет
право на то, чтобы исполнили его последнюю волю! Говорите все!
Что было делать? Родственники кивнули. Я начал.
Тогда меня как раз исключили из университета как «последыша буржуазных
профессоров». Я говорил, называя фамилии, описывая происходящее в старинных
стенах университета, про пролетарские «шабаши». Из глаз Василия Васильевича
время от времени выкатывались слезы.
Я закончил. Воцарилось молчание. Его нарушила Наташа.
- Но ведь это ужасно! - воскликнула она.
- А вы молчали, меня «берегли», - с мягким упреком произнес профессор.
- Почему же никто не протестует!
- Эх, Наташа, - сказал Василий Васильевич, - о каких протестах может идти
речь? Разве короткий мартиролог10 у нас за плечами? И что еще будет? Какие
моря крови вы увидите впереди. Они, как Кронос, пожрут и детей своих.
Увидите, многие из этих гонителей и палачей сами пойдут по проторенной ими
дороге» .
Интеллигенция в России до революции составляла класс мыслителей, творческих
и одаренных людей, не равнодушных к судьбе России, среди них были и
потомственные дворяне, были и те, кто добился этого своим талантом и трудом. Но
большевики уничтожили этот класс, оставив забитую, трясущуюся от страха
прослойку интеллигентов, иногда лояльных, иногда диссиденствующих,
сквернословивших, поставленных государством финансово на уровень поломоек в частных
банках.
Одиннадцатого августа 1924 года В.В. Сапожников скончался. Не успел красный
террор унизить и раздавить эту гордую, свободную личность.
Несмотря на все протесты пролетарских рабфаковцев, В.В. Сапожникова
хоронили по церковному обряду.
Его нельзя было представить большевиком-революционером, а с другой стороны,
нельзя было умолчать о его участии в колчаковском правительстве, его
результативная работа по совершенствованию науки и просвещения была еще памятна
многим. В некрологе, помещенном в газете «Красный Алтай», власти пытались
представить его противником Колчака. «В 1918 году числился министром
народного просвещения, - писала газета, - а впоследствии вошел в состав Уфимской
директории. Как только власть перешла к Колчаку - Сапожников отказался
принимать участие в строительстве государственной власти и в продолжение всего
колчаковского периода занимался исключительно профессорской и научной
деятельностью» .
В.В. Сапожников имел большую семью. В 2004 году вышла замечательная книга
его внучки Ирэн, от дочери Киры, которая была замужем за профессором Томского
университета П. В. Савостиным. Книга написана в виде писем двоюродной сестре
Тане и повествует о невероятных приключениях маленькой девочки в годы войны.
Но есть небольшой отрывок, который раскрывает некоторые штрихи жизни семьи
Сапожниковых в 20-х годах прошлого века:
«Мои родители, Петр Васильевич и Кира Васильевна, оба ученые. Как
университетские профессора, они оба имеют много привилегий, у нас даже есть
собственная машина, данная папе правительством за его исследования по физиологии
растений .
Мама моей мамы, бабушка София11, переехала жить к нам, когда я родилась.
Мартиролог - список признанных мучеников, имена которых приводятся в календарном порядке в
соответствии с датой их мученичества (то есть «днями рождения» к новой жизни).
11 Софья Александровна Боярская-Сапожникова, вторая жена В.В. Сапожникова - Примеч. авт.
Бабушка София - необычная и удивительная женщина; она красива со своими
седыми волосами и яркими голубыми глазами. Она полна энергии, которая ей
позволяет поддерживать контакт со множеством знакомых и с тринадцатью внуками и
внучками. Ее муж, мой дедушка Василий, который умер за несколько лет до моего
рождения, был не только знаменитым естествоиспытателем, но, кроме того, в
царские времена занимал высокий пост ректора университета. Бабушка тоже была
занята - она не только присматривала за деталями обычных ректорских
обязанностей, но и вела домашнее хозяйство (шесть детей, няни, прислуга). Она
возглавила группу дам в организации дешевых обедов для студентов. Она сама
поступила на медицинский факультет. Даже больше, она купила молочную ферму и не
только следила за ее работой, но и оказывала медицинскую помощь больным на
ней и в окрестных деревнях. Ух! Какая энергия! Она сказала мне однажды: какая
жалость, что теперь коммунизм. Если бы еще была Российская Империя, она бы
«представила меня ко двору». Я спросила ее: «К какому двору?», на что она
ответила мне только, что когда-нибудь она мне расскажет «все» об «этом». Что
это за «все», я до сих пор не знаю.
После революции, за долго до того, как я родилась, когда начали происходить
всякие плохие вещи, и ферму у бабушки отобрали, крестьяне приходили к ней и
приносили большие куски мяса и другие продукты в благодарность за ее
медицинскую помощь и за ее доброту, заботу. Они помогали нам до тех пор, пока мы
оставались в Сибири. Они не хотели брать с нее денег, поэтому она пыталась
заплатить им как-то по-другому. Я помню, как ходила с бабушкой по городу,
охотясь по полупустым магазинам за подарками для этих крестьян. К моему
удивлению , она не покупала красивых подарков, а в основном соль и хозяйственное
мыло. Однажды мы увидели большую красивую розовую пуховку для пудры, и я
предложила бабушке - может быть, стоит купить ее крестьянам в подарок, вместо
крупной соли и вонючего коричневого мыла. Она сказала, что соль их больше
обрадует и будет им полезнее, но пуховку я могу купить для мамы».
Ирэн Савостина-Сапожникова - хирург-стоматолог, имеет докторскую степень
анатомии и физиологии человека, в рамках российско-американской программы
Катунский ледник, который исследовал В.В. Сапожников.
НАСА занималась изучением влияния невесомости на обмен кальция в живых
организмах. Она не забыла свою родину и приезжала в Томск.
Так уж получилось, что ни у А. Колчака, ни у В. Сапожникова могилы не
сохранились. Они принадлежат всему миру.
Но исследование высокогорных флор Сибири нашло своих последователей, среди
которых А.С. Ревушкин12, Л.И. Малышев, Н.В. Ревякина, а вслед За ними еще
совсем молодые ботаники: А.И. Пяк, А.Л. Эбель. И никогда интерес ученых к
растениям высокогорий не угаснет.
Памятником стоит на морене Катунского ледника камень, помеченный
Сапожниковым. В настоящее время ледник значительно «ушел» от того места, и на
освободившемся пространстве ботаники изучают механизмы поселения растений в
высокогорьях Алтая.
Круг седьмой.
Сапожников,
Шишкин, Крылов
Вот уже более ста лет российские ботаники развиваются практически в
изоляции. Очень редкие из них могут работать, скажем, в Иране, изучая иранские
полыни, а потом переехать в Южную Америку, чтобы посмотреть на заносные виды
полыни в Южном полушарии. Хорошо, если удастся поработать несколько недель в
крупнейших гербариях, но для полного представления необходимы полевые
впечатления .
Мы привыкли гордиться своими необъятными просторами - одна шестая часть
суши. Во «Флоре СССР» на этой территории описано более 19 тыс. видов растений,
большая часть видов произрастает в Средней Азии и на Кавказе. Но если
подумать, что высших растений на Земле 250 тысяч, то становится понятно, что наше
флористическое богатство - только 8% мирового флористического разнообразия.
Можно ли стать глобальным ботаником на этом скромном зеленом поле? Мы
привыкли к своим бореальным видам, и трудно поверить, что на юге Африки наши нежные
травянистые молочаи становятся кустарниками и суккулентами, как кактусы,
австралийская крапива - кустарник с почти смертельным ядом в жгучих волосках.
Понимать систему родов, семейств можно только представляя все их
разнообразие. Понимание таксонов во всем их морфологическом разнообразии - залог
широты мышления и способности к обобщениям. В этом плане В.В. Сапожников был
более подготовлен, чем остальные сибирские ботаники. Он имел возможность быть в
Германии и сравнивать высокогорную растительность Альп и Алтая. Он
путешествовал в составе экспедиции Переселенческого управления по Семиречью,
подымаясь на вершины Джунгарского Алатау.
Как-то утвердилось что В.В. Сапожников учеников не оставил, частью это
справедливо, поскольку весь фактический гербарный материал передавался в
Ботанический музей, который курировал П.Н. Крылов. И там происходило
окончательное образование молодых ботаников. И как-то забылось, что инвестором,
финансирующим их путешествия, почти всегда был В.В. Сапожников. И среди
«золотой» ботанической молодежи был и его ученик, а в последствии преемник Борис
Константинович Шишкин.
Б.К. Шишкин родился в 1886 году в многодетной семье священника. Как и
положено сыну священника, он поступил в духовную семинарию, но карьера духовного
пастыря его не устраивала, и в 1906 году он поступает в Томский университет
на медицинский факультет. И, конечно же, он тут же попал под обаяние В.В. Са-
Комсомольский лидер биолого-почвенного факультета Томского университета, потом его
проректор .
пожникова. Профессор увлекал студентов своей страстной яркой речью, которая
не оставляла равнодушных. Буквально недавно, в конце 2006 года, в
университетской газете «Alma-mater» были опубликованы письма двадцатилетнего студента
Николая Люберова своему приятелю, написанные осенью 1896 года, которые
раскрывают живое впечатление об этих лекциях.
«С сентября лекции. Ты просишь сообщить об этом предмете подробнее.
Постараюсь <...> Первые лекции были по ботанике. Читает профессор Сапожников.
Хорошо , шельма, читает!.. В первые две лекции заливался как соловей, чего только
не наговорил!.. И о будущей нашей деятельности - медиков-врачей; и об общем
значении науки, и об основных законах в естествознании - вечности материи и
вечности энергии. Слушали, понятно, с напряжением. Боялись пропустить хотя бы
одно слово. Блестящая отделка речи, увлекательность тона, умение
заинтересовать - вот особенности лекций Ботаника. Впоследствии я всегда слушал со
вниманием Сапожникова, хотя предмет его чтений - морфология растений - по
временам был и не особенно интересен».
В этом безыскусном отзыве рядового студента перечислены все достоинства
В.В. Сапожникова. Профессор не только читал лекции, он проводил практические
занятия, которые также проходили с блеском. Николай Либеров так о них писал
своему приятелю:
«Один раз были по ботанике практические занятия. Поместились мы в
количестве 20 человек в ботанический кабинет; вокруг длинного стола с профессором
посредине, причем профессор познакомился сначала с каждым из нас, а затем
принялся объяснять устройство трех цветков: шалфея, табака и львиного Зева.
Объяснивши устройство этих трех цветков, он предложил проверить его объяснение,
- сиречь, взрезать цветки, которые у нас были, - чем мы с величайшим усердием
и занялись».
Под влиянием лекций Б. Шишкин хотел знать все растения, которые его
окружали . Этому способствовала великолепная память, развитая в духовной семинарии.
Ботаника как никакая наука требует запоминания большого объема образов,
которые должны соотноситься с печатным диагнозом. Кроме того, она требует
большого внимания при написании латинских названий, знания обширной ботанической
литературы. Все свободное от учебы время он посвящал изучению гербария и был
практически первым членом негласного ботанического кружка молодых ботаников,
бескорыстно работающих в Гербарии.
После первого курса он принял участие в экспедиции П.П. Орлова - профессора
Томского университета, занимающегося поиском радиоактивных элементов в
Сибири. Исследования проводились в Хакасии, обследовалась радиоактивность озер и
окрестностей рудников. Б. Шишкин проводил качественный и количественный
состав воды озер Иткуль и Шира, а также изучал окрестную растительность и
собирал гербарий. Его первая научная работа «Материалы к вопросу о химическом
составе воды озер Шира, Иткуль и некоторых других озер» была удостоена золотой
медали медицинского факультета. Полевые исследования, особенно ботанические,
очень понравились молодому врачу, и на следующий год он вновь отправляется в
путешествие. По рекомендации В. В. Сапожникова он сопровождает купца Г. П.
Сафьянова по Урянхайскому краю (часть территории современной Тувы), а также
югу Минусинского уезда. В зимний период с помощью П.Н. Крылова он определил
собранные растения - оказалось 306 видов. Но он понимал, что собранный
материал не отражает настоящего флористического богатства этой практически
неизученной территории. На следующий год Б. Шишкин, опять же заручившись
поддержкой Сапожникова, получает деньги от совета Томского университета и на три
месяца отправляется в Урянхайский край для продолжения своих исследований. За
два года список растений увеличился до 900 видов. Эта поездка навсегда
определила дальнейшее ботаническое направление деятельности молодого врача. По
результатам экспедиции Б. Шишкин подготовил к печати большую работу «Очерки
Урянхайского края», которая была признана лучшей работой молодых ученых
университета и удостоена премии профессора Селищева.
После окончания университета в 1911 году он был оставлен Сапожниковым на
кафедре, где работал лаборантом. В том же году он с П.Н. Крыловым едет в
экспедицию на Алтай. В следующие три года он участвует в качестве ботаника при
экспедиции В.В. Сапожникова от Переселенческого управления, изучавшей
природные условия Семиреченской области (в настоящих границах это огромная
территория, включающая часть Восточного, Южного Казахстана и Киргизии). Два отчета
были опубликованы в предварительных отчетах о ботанических исследованиях в
Сибири и Туркестане, третий отчет, посвященный растительному покрову Зайсан-
ской котловины, увидел свет в 1918 году в Томске. В этом отчете Б.К. Шишкин
приводит 1265 видов. Осенью 1913 года случилось неслыханное - П.Н. Крылов
решил уехать из Томска и по приглашению Петербургской академии наук переехал в
Санкт-Петербург, где устроился в качестве младшего ботаника Ботанического
музея .
По рекомендации В. В. Сапожникова хранителем ботанического музея Томского
университета становится Б. Шишкин. В этой должности он был недолго, в августе
1914 года началась Первая мировая война, и молодого врача в 1915 году
мобилизовали в армию. Ему посчастливилось, он попал на Кавказский фронт, где боевые
действия велись на чужой территории и не слишком активно. Так невольно Б. К.
Шишкин имел возможность познакомиться с богатейшей флорой Кавказа. И конечно
же, он не мог не собирать растения. Более того, в 1916 году он приглашает
своего учителя В.В. Сапожникова для проведения совместных ботанических
исследований. Отчет об этой поездке напечатан в трудах Переселенческого
управления .
Революция 1917 года Застает Шишкина в Тифлисе, он демобилизуется и
поступает на работу в лабораторию С.Г. Навашина, крупнейшего русского ботаника,
открывшего и изучившего двойное оплодотворение у цветковых растений. Занятия
цитологией не доставляли удовольствия, и как только освободилась вакансия в
Кавказском музее, Шишкин переходит туда на должность ботаника. Надо сказать,
что в это время здесь работал его хороший знакомый по томским «ботаническим
чаям» Л.А. Уткин. Шесть лет продолжался кавказский период жизни сибирского
ботаника. За это время он значительно расширил свой кругозор, определил свои
интересы. Они у него лежали в области систематики растений, особенно
интересовали семейства гвоздичных и зонтичных. Надо сказать, что систематика этих
семейств одна из наиболее сложных среди цветковых растений. На Кавказе он
увидел совершенно другую флору, непохожую на сибирскую, с другим набором
видов , поскольку в Закавказье даже наша обыкновенная береза уже не растет, а
разводится только в ботанических садах.
А самое главное, он познакомился с ботаниками других ботанических школ. Он
познакомился с молодым ботаником А.А. Гросгеймом, и они вместе опубликовали
список новых видов для Тифлиса и еще несколько статей, в том числе первую
часть «Флоры Тифлиса». В этот период проявляются качества Шишкина как
редактора, которые в дальнейшем определили его роль в советской ботанике.
Возможно, Б.К. Шишкин остался бы на Кавказе еще некоторое время, но в 1924 году
после смерти своего учителя он был приглашен возглавить кафедру морфологии и
систематики растений Томского университета, одновременно он заведовал
ботаническим кабинетом. П.Н. Крылов без выдачи дополнительного вознаграждения после
смерти В.В Сапожникова заведовал ботаническим музеем.
В Томск вернулся уже вполне сложившийся ученый, с широким кругозором,
познакомившийся с новыми идеями в систематике. В отличие от своего учителя, он
не блистал красноречием, был суховат, по высоким научным материям не
распространялся, да и времена были уже другими. Ко всем «старорежимным»
специалистам относились с подозрением. Одни завидовали должности, другие успехам, не
понимая, что они основаны на тяжелом, ежедневном, изнурительном труде.
Борис Константинович Шишкин в последние годы жизни.
П.Н. Крылов к этому времени уже жил в Томске. В Санкт-Петербурге он прожил
три года. Революция, сложная суетная жизнь столицы, ухудшение материального
положения, а самое главное, отсутствие родного Гербария заставили его
вернуться, к радости своих учеников и последователей.
17 сентября 1918 года совет Томского университета избрал его сверхштатным
ординарным профессором по кафедре ботаники без содержания. Источником
существования были лекции на Высших женских курсах и заведование ботаническим
кабинетом и оранжереей. Жизнь в этот период была для Крылова очень трудной. В
1921 году он потерял жену, в 1922 году сгорел его дом, который находился
рядом с оранжереей.
Это была большая утрата, поскольку сгорел его личный архив, письма,
документы, научные наброски. Сохранились только полевые дневники, которые
хранились в Ботаническом кабинете. Он переехал в другой дом на территории
университета , который сохранился и поныне.
В октябре 1920 года П.Н. Крылов обратился в совет физико-математического
факультета с просьбой об освобождении его от чтения курса ботаники, чтобы
дать ему возможность работать над «Флорой Западной Сибири». Обсудив это
заявление , совет факультета на своем заседании постановил:
«... принимая во внимание, что 1) профессор П. Н. Крылов служит Томскому
университету с самого его основания и много содействовал устройству Ботанических
учреждений и 2) достигнув 70-летнего возраста продолжает успешно работать над
«Флорой Западной Сибири» и особенно над составлением определителя растений
Западной Сибири, в чем чувствуется постоянная нужда, ходатайствовать в
установленном порядке об оставлении проф. П.Н. Крылова в звании профессора с
установленным основным окладом по этой должности, не возлагая на него
обязанности читать какой-либо курс».
Казалось бы, жизнь пожилого ученого, прославившего Томский университет со-
рокалетней плодотворной деятельностью, должна быть окружена почетом и
уважением, но и у него были тайные недоброжелатели. Историограф К.В. Зленко
приводит «политическую» характеристику на профессора Крылова в 1925 году:
«Проф. Крылов крупный ученый, старик черносотеннонастроенный, не имеющий
права решающего голоса, так как не читает лекций и не заведует ни одной из
кафедр, но он ему дан за его знаменитость Правлением. До сего времени сидел в
своей квартире, как хорек, и не подавал голоса, сейчас призван к работе и
развел активную работу на физмате, объединив вокруг себя не советски
настроенных научных работников».
В это время Крылов вынужденно остается в городе, не имея возможности и
средств организовать новые экспедиции. Этот период он всецело посвятил
составлению «Флоры Западной Сибири».
Активность П.Н. Крылова была связана с поиском средств для издания первых
выпусков «Флоры Западной Сибири». Задача была не из легких: во-первых, ему
было уже 70 лет, и, несмотря на хорошее здоровье, возраст давал о себе знать.
Во-вторых, найти деньги для печати в разрушенной стране было нелегко. Даже
Российская академия наук и Главный ботанический сад в Петрограде практически
прекратили всю издательскую деятельность и централизованно начать издание
этого масштабного труда не могли.
Благодаря усилиям томских историков во главе с С.Ф. Фоминых, мы имеем
возможность узнать, через какие трудности пришлось пройти Крылову, прежде чем
его основной труд увидел свет. П.Н. Крылов предвидел эти трудности и уже в
октябре 1920 года уведомлял ректора Томского университета А.П. Поспелова, что
работа потребует для своего завершения несколько лет, но уже в 1921 году он
будет готов предоставить материал по однодольным растениям. В обращении к
ректору Крылов просит его взять расходы на издание этого труда, хотя бы
обеспечить этот проект бумагой. «Других расходов, - писал П.Н. Крылов, - не
предвидится, за авторский труд платить не придется, так как выполнение этой
работы входит в обязанность автора как профессора университета и оплачивается
выдаваемым ему жалованьем». Осенью того же года Крылов разослал от своего имени
и университета заинтересованным организациям письма с просьбой поддержать это
издание. Откликнулись многие учреждения, в том числе Алтайский губернский
советский музей, который решил выделить на издание 125 тыс. рублей; музей Прие-
нисейского края, Лекарственная секция Усть-Каменогорского экономического
отдела, Бийский краеведческий музей, Пермский университет, Управление
мелиоративных исследований и работ по Западной Сибири. Заявки на готовящееся издание
поступали из разных городов, в том числе из Москвы и Петрограда. Поступившие
деньги в сумме 102 тыс. рублей П.Н. Крылов передал казначею факультета на
хранение. Однако дело об издательстве первого тома шло очень медленно. Тем не
менее при поддержке факультета к 1924 году было собрано почти 6 млн. рублей.
Начался период составления многочисленных проектов, писем, предложений,
повседневная работа с Томским издательским трестом, которая растянулась еще на
год. Крылов сам ищет наиболее дешевую типографию, обосновывает необходимость
большого тиража в 10 тыс. экземпляров для снижения себестоимости, в конечном
варианте тираж уменьшили до 2 тыс. экземпляров, но и он по тем временам
казался очень большим.
Мы должны быть благодарны прозорливости П.Н. Крылова, что он не сдался на
милость обстоятельств и добился большого тиража. Вот уже 90 лет выпуски
«Флоры Западной Сибири» на газетной бумаге, в бумажном переплете остаются
настольной книгой каждого сибирского ботаника. Растрепанные, заново
переплетенные , с затертыми страницами, они до сих пор верно служат, оставаясь иногда
единственной ариадниной нитью в мире растений.
Выпуск «Флоры...» не начался ни в 1924, ни в 1925, ни в 1926 году. Через пять
лет с начала кампании по изданию своего труда в октябре 1926 года Крылов из-
дает листовку. В ней он пишет горестные слова, надеясь только на поддержку
подписчиков: «Многократные попытки, предпринимавшиеся мной для изыскания
средств для напечатания этого труда, не увенчались успехом. Решаюсь теперь
попытаться собрать нужную сумму с помощью подписки на это издание... Открывая
подписку в настоящее время только на один первый выпуск, прошу имеющих в нем
потребность лиц и учреждений обращаться по следующему адресу: Томск,
Университет , Томскому отделению Русского ботанического общества, которому я передал
право на издание «Флоры Западной Сибири», с условием - всю вырученную от
продажи ее сумму, за исключением израсходованной на печатание, обратить в фонд
на расширение Гербария Томского Университета, целью которого является служить
учреждениям для научных работ по изучению растительности Сибири...».
Остается удивляться, как хватало энергии 75-летнему ученому ходить по
инстанциям, писать все возможные бумаги, работать с гербарием, рукописями,
завершая свой титанический труд.
И здесь большую помощь оказывает Б.К. Шишкин, его Крылов поставил на одно
из ключевых мест - синонимика и редактирование. Как отмечали потом
специалисты, строгость редактирования и наличие подробной синонимики резко повысили
научный уровень «Флоры Западной Сибири». Дело в том, что у каждого вида
должно быть одно имя, а в действительности их бывает несколько, поскольку много
случаев повторного описания вида, неправильного понимания вида,
перекомбинаций, связанных с изменением родового названия. Все это регламентируется
«Ботаническим кодексом», который необходимо неукоснительно соблюдать. Выявить
синонимы, правильно их процитировать - это очень большая и ответственная
работа, требующая огромного напряжения, ботанической грамотности,
внимательности, а самое главное - обширнейших знаний ботанической номенклатуры.
П.Н. Крылов очень хорошо понимал виды, видел различия между ними, но когда
дело касалось номенклатуры, то он очень широко понимал объем видов, стоял на
политипической концепции, выделяя подвиды, вариации формы, многие из которых
вполне самостоятельные виды. Б.К. Шишкин приводил все виды в стройный
порядок. Читая номенклатурную цитату, мы четко видим позицию автора по тому или
иному виду. После смерти Порфирия Никитича и до выпуска последнего 11-го тома
Б.К. Шишкин оставался редактором номенклатуры и синонимики «Флоры Западной
Сибири».
К празднованию столетия П.Н. Крылова Б. К. Шишкин преподнес подарок своему
второму учителю - опубликовал два новых вида с Урала, один он назвал ясколка
Крылова, а другой - ясколка Порфирия.
Второй и последний томский период жизни у Б.К. Шишкина закончился в 1930
году, когда он получил приглашение В.Л. Комарова переехать в Ленинград на
должность старшего ботаника Ботанического института АН СССР. Большой
организационный опыт, широчайшая эрудиция и глубокие ботанические знания позволили
ему в 1938 году стать директором Ботанического института - главного
ботанического учреждения страны.
Он был директором БИНа 11 лет. И это были самые тяжелые годы российской
ботаники. До сих пор в институте хранится коллекция стволов пальм, погибших в
разрушенных и не отопляемых оранжереях блокадного Ленинграда. Во время войны
институт понес большие потери: гибель ботаников, садовников,
квалифицированных рабочих, разрушение всего оранжерейного хозяйства. Восстановление
института легло на плечи Б.К. Шишкина.
Приходилось бороться не только с военной разрухой, но и с развалом биологии
в СССР. Эти годы ознаменованы разгулом лысенковщины в биологических науках.
Лысенко утверждал, что изменение условий жизни вынуждает изменяться сам тип
развития растительных организмов, а видоизмененный тип развития является,
таким образом, первопричиной изменения наследственности. Как результат -
посыпались «открытия» превращения кедра в сосну, галки в ворону и т.д. Мракобесие
лысенковщины, подпитываемое политическими авантюристами, практически
уничтожило российскую генетику, которая в 40-х годах занимала одно из ведущих мест
в мире. Внедрение псевдонаучных идей разрушило сельское хозяйство - и
растениеводство , и животноводство. В условиях тяжелейших политических репрессий к
честным биологам оплотом научности и сохранения научных традиций оставался
Ботанический институт РАН, возглавляемый Б.К. Шишкиным. Редакция журнала,
издаваемого институтом «Советская ботаника», трижды разгонялась за нежелание
печатать антинаучные опусы. С 1945 года стал выходить Ботанический журнал, в
котором ботаники осмеливались печатать статьи, направленные против
видообразования по Лысенко. На страницах Ботанического журнала обсуждению были
подвергнуты, по существу, все аспекты лысенкоизма. Только прямое вмешательство
Н. Хрущева в 1958 году позволило осуществить «разгром» непослушных ботаников.
Б.К. Шишкин в дискуссии практически не участвовал - некогда. В 1945 году
после смерти академика В.Л. Комарова, руководившего в институте отделом
систематики, заведование отделом полностью перешло к Шишкину, Он становится
редактором и автором тридцатитомной «Флоры СССР».
Е.Г. Бобров в юбилейной статье, посвященной 70-летию Б.К. Шишкина писал:
«Заканчивая на этом краткую характеристику научной деятельности Б.К.
Шишкина, можно заметить, что некоторым внешним выражением отдельных ее этапов
являются факты последовательного замещения им следующих выдающихся
отечественных ботаников: В.В. Сапожникова, П.Н. Крылова, Д.И. Литвинова, Б. А. Федтчен-
кои, В.Л. Комарова».
Б.К. Шишкин соединил все эти ботанические судьбы и вплел свою яркую и
крепкую нить в арабеску ботаники.
Ясколка Крылова - Cerastium krylovii.
История
тропой хаоса
Джеймс Глейк
Глава 6
Всеобщность
Повторение этих линий несет золото;
Построение этого круга на земле
Несет ураганы, бури, громы и молнии.
К. Марло. Трагическая история доктора Фауста
В нескольких десятках метров от вершины водопада кажется, будто плавно
текущий поток предугадывает падение с огромной высоты: вода, содрогаясь,
ускоряет свой бег, и, словно крупные пульсирующие вены, в потоке проступают
отдельные струи. Неподалеку от потока стоит Митчелл Файгенбаум. Слегка
вспотевший в своем пиджаке спортивного покроя и вельветовых брюках, он попыхивает
сигарой. Ученый вышел прогуляться с друзьями, но они поторопились уйти
вперед, к тихим заводям вверх по течению. Вдруг Файгенбаум начинает быстро
вертеть головой, будто болельщик на турнире по пинг-понгу. «Можно
сосредоточиться на чем угодно, на островке водяной пены, на любом объекте. Если быстро
поворачивать голову, можно разглядеть всю внезапно ставшую различимой структуру
поверхности и как бы почувствовать ее внутри себя... — Он делает очередную
затяжку. — Впрочем, любой, кто хоть немного понимает в математике, при взгляде
на бурную воду, или на облака, клубящиеся одно над другим, или на море во
время шторма чувствует, что на самом деле не знает ровным счетом ничего».
Порядок среди хаоса... Так звучит старейший речевой штамп из языка науки.
Идея скрытого единства и общей скрытой формы в природе занимала многих и
роковым образом вселяла напрасные надежды в чудаков и псевдоученых. Когда
Файгенбаум в 1974 г. впервые появился в Национальной лаборатории Лос-Аламоса,
через год после того как ему исполнилось тридцать, он знал лишь одно: если
физики собираются заняться этим вопросом, им, конечно, понадобится некая
практическая основа, способ воплощения идей в вычислениях. Начало этой работы
виделось весьма туманно.
Файгенбаума пригласил на работу Питер Каррутерс, спокойный, добродушный с
виду ученый-физик, прибывший в 1973 г. из Корнелла, чтобы возглавить
теоретический отдел. Первым делом он уволил нескольких сотрудников (Лос-Аламос, в
отличие от университетов, не обеспечивает свой персонал должностями на
постоянной основе) и заменил их молодыми, подававшими надежды учеными, которых сам
же и выбрал. Каррутерс — исследователь, взявший на себя управленческие
функции, — был весьма амбициозен, но по собственному опыту знал, что настоящую
науку нельзя планировать наперед.
О Файгенбауме его шеф говорил так: «Если бы где-нибудь в верхах, в
Вашингтоне, вы заявили: „Турбулентность стоит нам поперек дороги, нам необходимо
глубже изучить ее, ибо незнание сводит на нет шансы на прогресс во многих
областях", тогда, конечно, вы набрали бы большую команду и получили
финансирование плюс мощный компьютер, способный выполнять объемные программы. И,
весьма вероятно, вы ни к чему бы не пришли. И вот вместо всего, о чем я упомянул,
у нас есть этот тихий парень. Разумеется, и ему иногда нужны совет и
поддержка, но он делает преимущественно все сам». Каррутерс и Файгенбаум не раз
обсуждали феномен турбулентности, но с течением времени шеф потерял былую
уверенность . Он не совсем понимал, куда клонятся исследования его подчиненного.
«Мне казалось, что он решил свернуть дело и обратиться к другим вопросам, но
он занимался все той же проблематикой. Ею интересовались во многих научных
дисциплинах — именно данным аспектом нелинейных систем. Сейчас уже никто не
стал бы утверждать, что верной предпосылкой для их изучения является
подготовка в области физики элементарных частиц, теории квантового поля и „групп
перенормировки". Никто даже не подозревал, что необходимо владеть общей
теорией стохастических процессов и фрактальными структурами. Митчелл шел по
правильному пути. Он предпринял верные действия в нужное время, более того —
сделал свою работу первоклассно. Никаких частностей. Было найдено решение для
всей проблемы».
Файгенбаум, приехав в Лос-Аламос, был глубоко убежден, что науке, в которой
он работал, не удалось проникнуть в сложнейшую область нелинейных проблем. И
несмотря на то, что он еще ничего не открыл, его интеллект казался многим
поразительным. Файгенбаум знал и часто со свойственным ему искусством применял
наиболее спорные методы математического анализа, новую технологию вычислений
на компьютере, ставившую в тупик большинство его коллег. Ему удалось
сохранить веру в некоторые романтические идеи XVIII в., казавшиеся далекими от
науки. Он надеялся создать дисциплину, которая стала бы новой, и начал с
того, что, отбросив в сторону мысли о сложности реального мира, обратился к са-
мым простым нелинейным уравнениям, какие только мог найти.
Тайны Вселенной впервые заявили о себе четырехлетнему Митчеллу Файгенбауму
после войны, через посредство радиоприемника в гостиной его родителей в
Бруклине. Его ошеломляла одна мысль о том, что музыка звучит без всяких видимых
причин. Это было совсем не то, что граммофон. Уж в граммофонах-то Митчелл
разбирался! Бабушка разрешала ему запускать проигрыватель на все семьдесят
восемь оборотов.
Отец Митчелла, химик по образованию, работал в управлении Нью-Йоркского
порта, затем перешел в компанию «Клэрол». Мать преподавала в городской
муниципальной школе. Митчелл сначала решил выучиться на инженера-электрика — в
Бруклине они зарабатывали неплохо. Затем понял, что предмет его интереса —
радио — относится скорее к области физики. Файгенбаум принадлежал к тому
поколению физиков, которое выросло во внешних районах Нью-Йорка и достигло
больших высот, пройдя через известные муниципальные средние школы (в данном
случае школу Самуэла Дж. Тилдена), а затем через Городской колледж.
Получить в Бруклине по-настоящему хорошее образование мог только человек,
способный искусно лавировать между миром интеллекта и обыденностью. Мальчик
рос невероятно общительным, поэтому, как ему казалось, в детстве его почти не
обижали. Однако, осознав, что может и хочет учиться, он стал все больше и
больше отдаляться от друзей. Обычные разговоры его уже не интересовали.
Правда, был такой момент (случилось это во время последнего года обучения в
колледже) , когда юноша спохватился: молодость проходит. Митчелл сделал попытку
восстановить контакт с окружающими. Он тихо сидел в кафетерии, прислушиваясь
к болтовне студентов, и постепенно заново постиг почти всю науку общения с
людьми.
Он закончил колледж в 1964 г. и продолжил образование в Массачусетском
технологическом институте, где в 1970 г. получил докторскую степень, защитив
диссертацию по физике элементарных частиц. Затем прошли четыре бесплодных
года в Корнелльском университете и в Политехническом институте Виргинии.
Бесплодными они были в смысле публикации работ на общепринятые темы, что
представляло немалую важность для молодого университетского ученого: от
постдокторантов ожидали в основном написания статей. Время от времени руководитель
интересовался у Файгенбаума, как продвигаются дела с той или иной проблемой,
и слышал в ответ: «А, это! Мне все понятно».
Каррутерс — ученый, способный на многое, — гордился своим умением
отыскивать таланты. Он искал даже не интеллект, а какое-то творческое начало,
подобное секрету некой потаенной железы, и всегда вспоминал случай с Кеннетом
Вильсоном, еще одним застенчивым физиком из Корнелла, который, как всем
казалось, не открыл абсолютно ничего. Между тем каждый, кому удавалось
разговорить тихоню, убеждался, что Вильсон видит физику насквозь. Когда встал
неизбежный вопрос о заключении бессрочного контракта с Кеном Вильсоном, тех, кто
поставил на его скрытый интеллектуальный потенциал, оказалось большинство.
Контракт заключили — и последовал взрыв: не две, не три, а целый поток работ
буквально хлынул из-под пера Вильсона. Среди них оказалась и та, что принесла
ему в 1982 г. Нобелевскую премию.
Вклад Вильсона в физику, наряду с работами двух других исследователей, Лео
Каданоффа и Майкла Фишера, явился важнейшей предпосылкой теории хаоса. Каждый
из троих, работая самостоятельно, по-своему представлял происходящее при
фазовых переходах. Они изучали поведение вещества вблизи точки, где оно
переходит из одного состояния в другое: из жидкого в газообразное, из немагнитного
в магнитное. Фазовые переходы — своеобразные границы, разделяющие две области
существования материи, — в математическом плане характеризуются как в высшей
степени нелинейные феномены. Ровное и предсказуемое поведение вещества в
одной из фаз обычно мало что дает для понимания переходов в целом. Горшок с во-
дой в печи нагревается вполне стабильно до тех пор, пока не дойдет до точки
кипения. Потом изменение температуры замедляется, и на уровне молекулярного
взаимодействия жидкости и газа происходит нечто весьма загадочное.
Когда Каданофф занимался этим вопросом в 60-х годах, фазовые переходы
ставили ученых в тупик. Представьте себе процесс намагничивания металлического
бруска: по мере того как брусок переходит в магнитное состояние, он должен
как бы определиться со своей ориентацией, которую выбирает произвольным
образом. Этот выбор должна повторить каждая крошечная частица металла. Но как?
В процессе выбора атомы металла должны обмениваться друг с другом
определенной информацией. С точки зрения Каданоффа, указанное сообщение наиболее
наглядно может быть описано на языке масштабов. В сущности, он предположил,
что металл разделен на небольшие ячейки, каждая из которых сообщается со
своими ближайшими соседками, причем подобное сообщение можно описать так же,
как и взаимодействие любого атома с близлежащими. Отсюда вытекает
необходимость масштаба. Наиболее удобно рассматривать металл как фракталоподобную
модель , состоящую из ячеек различных размеров.
Теперь для полного воцарения идеи масштабирования требовались
математический аппарат и детальное исследование реальных систем. Каданофф чувствовал,
что взялся за нелегкое дело, но зато открыл мир изумительной красоты,
рожденной универсальностью неписаных природных законов. Универсальность была
налицо. Ведь такие, казалось бы, не связанные друг с другом феномены, как кипение
жидкостей и намагничивание металлов, подчинялись одним и тем же правилам.
Кеннет Вильсон проделал немалую работу, связавшую все экспериментальные
факты воедино в рамках теории «групп перенормировки». Он обеспечил физиков
эффективным методом реальных вычислений характеристик реальных систем. Метод
перенормировки, появившийся в физике в 40-х годах как раздел квантовой
теории , сделал возможным расчеты взаимодействия электронов и протонов. Главной
трудностью таких вычислений (как, впрочем, и тех, которые занимали Каданоффа
и Вильсона) являлась бесконечность некоторых величин1. Борьба с ней была
занятием суетным и малоприятным, и Ричард Фейнман, Джулиан Швингер, Фримен Дай-
сон и другие физики ввели понятие о перенормировке, чтобы освободиться от
бесконечностей.
Лишь намного позже, в 60-х годах, Вильсон докопался до причин успеха идеи
перенормировки. Как и Каданофф, он размышлял над принципами масштабирования.
Определенные характеристики (такие, например, как масса частицы) всегда
считались постоянными, как и масса любого предмета, встречающегося нам в
повседневной жизни. Принцип масштабирования быстро распространился благодаря тому,
что трактовал величины вроде массы отнюдь не как постоянные. Масса и подобные
ей характеристики в процессе перенормировки варьируются как в сторону
уменьшения, так и в сторону увеличения в зависимости от масштаба, в котором их
рассматривают. Эта идея, казавшаяся полной нелепостью, была точным аналогом
рассуждений Мандельбро о геометрических формах и береговой линии
Великобритании (о том, что их длину невозможно измерить вне зависимости от масштаба).
Здесь присутствовала определенная доля относительности. Местоположение
наблюдателя — близко ли он, далеко ли, на берегу моря или на космическом спутнике
— влияло на результат. Мандельбро также заметил, что наблюдаемые при переходе
от одного масштаба к другому перемены подчиняются определенным
закономерностям, далеким от произвольности. Изменчивость общепринятых измерений массы
или длины говорила о том, что фиксированной остается некая величина иного
типа. В случае с фракталами такой величиной было фрактальное измерение — инва-
Что, собственно говоря, означает, что теория не верна. Защитная гипотеза в этом случае -
нормирование. См. статью «Почему мы доверяем науке?» в предыдущем номере «Домашней
лаборатории» .
риант, который можно рассчитать и использовать в качестве инструмента для
дальнейших вычислений. Допущение, что масса может варьироваться в зависимости
от масштаба, означало, что математики могут различить феномен подобия
невзирая на масштаб явления.
Таким образом, когда возникает необходимость в трудоемких вычислениях,
группы перенормировки Вильсона предлагают иной маршрут следования в дебрях
сложных проблем. До этого единственным способом изучения в высшей степени
нелинейных процессов являлась так называемая теория пертурбаций. Теория эта
предполагает, что нелинейная проблема близка к определенной линейной задаче,
которая может быть решена, и отстоит от нее лишь на расстояние небольшого
«возмущения». Разрешив линейную задачу, мы должны прибегнуть к сложному
набору операций с так называемыми диаграммами Фейнмана. Чем точнее нам нужно
решить нелинейную задачу, тем больше таких громоздких диаграмм необходимо
построить. Если повезет, расчеты приведут нас к решению, но удача — увы! —
имеет привычку ускользать всякий раз, когда вопрос особенно интересен.
Файгенбаум, как и любой молодой ученый, занимавшийся в 60-х годах физикой частиц,
долгими часами строил вышеупомянутые диаграммы. В конечном счете, он бросил
это занятие, убедившись, что теория пертурбаций скучна, однобока и мало что
объясняет. Зато он проникся симпатией к группам перенормировки Вильсона. Они,
допуская внутреннее подобие, позволяли устранить некоторые сложности.
На практике же данная теория была не слишком доступной: чтобы выбрать
верный способ вычислений и уловить внутреннее подобие, требовалось немало
изобретательности. Впрочем, она исправно работала и, как заключил Файгенбаум,
даже подвигала физиков на ее применение к проблеме турбулентности. В конце
концов, внутреннее подобие стало ключом к турбулентности с ее многочисленными
колебаниями и завитками. Но о пороге турбулентности, о таинственном моменте,
когда упорядоченная система превращается в хаотичную, теория Вильсона как
будто ничего не говорила. В частности, не находилось доказательств тому, что
данный переход подчиняется закономерностям масштабирования.
Еще в аспирантуре Массачусетского технологического института Файгенбаум
приобрел полезный навык, к которому прибегал затем на протяжении многих лет.
Однажды он прогуливался с друзьями близ водохранилища Линкольна, что в
Бостоне. Привычка гулять по четыре-пять часов выработалась у него давно; она
позволяла настраивать мозг на разнообразные впечатления и мысли, приходившие в
голову. В тот раз он покинул приятелей и шел один. Миновав группу людей,
устроивших в парке пикник, и отдаляясь от них, Митчелл часто оглядывался —
прислушивался к звукам голосов, наблюдал жестикуляцию при разговорах, движения
рук во время еды. Внезапно он ощутил, что переступает некую границу: фигуры
стали слишком крошечными, их действия и движения — бессмысленными,
случайными. До него доносились слабые, потерявшие всякий смысл звуки.
Непрестанное движение и непонятная суета жизни... Файгенбаум вспомнил слова
Густава Малера. Они выражали те чувства, которые композитор попытался
воплотить в третьей части своей Второй симфонии. Словно движения танцующих пар в
залитом светом зале, в который вглядываешься из ночной темноты, стоя на
расстоянии, откуда музыки уже не слышно... Кажется, что жизнь совсем не имеет
смысла. Файгенбаум слушал Малера и вчитывался в Гёте, обуреваемый высокими
романтическими порывами. Именно «Фаустом» Гёте он наслаждался больше всего,
впитывая мир великого поэта, который сочетал страстность с блестящим умом. Не
будь он столь романтически настроен, пожалуй, оставил бы без внимания
испытанное им на прогулке смятение. В конце концов, почему бы объектам,
рассматриваемым с больших расстояний, не казаться малыми, утратившими свое значение?
Физические законы предлагали весьма тривиальное объяснение их сжатия. Однако
при более глубоких раздумьях связь между сокращением размеров и потерей
объектом своего значения казалась уже не столь очевидной. Почему вещи, уменьша-
ясь, становятся непостижимыми?
Файгенбаум вполне серьезно попытался осмыслить этот факт с позиций
теоретической физики, используя предлагаемый ею научный аппарат. Он задался
вопросом, что можно сказать о механизме восприятия человеческого мозга.
Предположим, наблюдая за поведением людей, мы делаем о нем определенные выводы. Как
человеческий мозг рассортирует огромное количество информации, доступное
органам чувств? Ясно — или почти ясно, — что в мозгу не содержится прямых копий
окружающего мира. Там не существует «собрания» форм и идей, с которыми можно
сравнить воспринимаемые образы. Информация, которая хранится внутри нас,
весьма пластична, что делает возможными совершенно фантастические
сопоставления и скачки воображения. В ней присутствует доля хаоса. Мозг, кажется, более
гибок, чем наводящая в нем порядок классическая физика.
В то же время Файгенбаум размышлял и о феномене цвета. Некоторые дебаты по
этому поводу в начале XIX века были вызваны разногласиями последователей
Ньютона в Англии и Гёте в Германии. Сторонникам ньютоновой физики идеи Гёте
представлялись околонаучным бредом. Великий немец отказался от рассмотрения
цветности как постоянной характеристики, измеряемой с помощью спектрометра и
фиксируемой, словно пришпиленная к картону бабочка; по утверждению Гёте, цвет
зависит, скорее всего, от восприятия. «Слегка склоняясь, то в одну, то в
другую сторону, природа колеблется в предписанных ей пределах, — отмечал он, — и
таким образом появляются все многообразные состояния явлений, которые
представлены нам во времени и пространстве».
Пробным камнем теории Ньютона явился его эксперимент с призмой, которая
расщепляет пучок белого света на радугу цветов, распределенных по всему
видимому спектру; Ньютон понял, что именно эти чистые цвета должны являться
простейшими компонентами, при смешивании которых получается белый цвет. Далее с
присущей ему проницательностью он предположил, что цвета соответствуют
определенным частотам. По его представлениям, их порождали некие колеблющиеся
частицы-корпускулы, воспроизводящие цвета пропорционально скорости колебаний.
В эпоху Ньютона подобную идею подтверждало настолько мало доказательств, что
она казалась одновременно и неоправданной, и блестящей. Что есть красное? Для
физика наших дней это электромагнитное излучение с определенной длиной волны.
Он не сомневается, что к настоящему времени верность соображений Ньютона была
доказана тысячи раз, тогда как трактат Гёте о феномене цвета благополучно
почил в бозе. Когда Файгенбаум занялся поисками, то обнаружил, что одна-
единственная копия из библиотеки Гарварда пропала.
Все же отыскав работу, Митчелл выяснил, что Гёте, изучая цвет, провел ряд
необычных экспериментов. Начал он, как и Ньютон, с обыкновенной призмы.
Ньютон держал призму перед источником света, проецируя расщепляющийся пучок на
белую поверхность, Гёте же, приложив призму к глазу, посмотрел сквозь нее и
не увидел никакого цвета. Ни радуги, ни отдельных оттенков. Разглядывание
сквозь призму белоснежной поверхности или ясного голубого неба давало тот же
результат — полное единообразие.
Но если на белой поверхности появлялось едва заметное пятнышко или небо
застилали облака, Гёте видел цветовую вспышку. Это дало ему повод заключить,
что источником цвета является «чередование света и тени». Он начал
исследовать, как люди воспринимают тени, отбрасываемые предметами, которые окрашены
в разные цвета. В серии тщательно поставленных опытов использовались свечи и
карандаши, зеркала и цветное стекло, свет Луны и Солнца, кристаллы, жидкости
и цветные диски. Например, зажигая свечу перед листом белой бумаги в
сумерках, экспериментатор держал в руках карандаш. Тень, отбрасываемая карандашом,
имела чистый голубой цвет. Почему? Бумага белого цвета воспринимается как
белая и в угасающем дневном свете, и в теплом мерцании свечи. Каким образом
тень разделяет белое на зоны голубого и красновато-желтого цветов? Цвет, до-
казывал Гёте, представляет собой «степень темноты, близкую к тени». Переведя
это на современный язык, можно сказать, что источник цвета есть состояние
границы света и тени и ее особенности.
Так, где Ньютон был редукционистом, Гёте придерживался холизма. Ньютон
разбил цвет на составляющие и нашел самое основное физическое объяснение этому
феномену. Гёте же, наслаждаясь видами цветущих садов и изучая живописные
полотна, искал всеобъемлющее, окончательное толкование интересующего его
явления. Ньютон подогнал свою теорию цвета под математическую схему, характерную
для всей физики, а Гёте, к счастью или к несчастью, ненавидел математику.
Файгенбаум убедился в том, что идеи Гёте о явлении цвета верны. Эти идеи
напомнили ему популярную среди некоторых психологов точку зрения, которая
различает суровую реальность и субъективно-изменчивое ее восприятие. Цвета,
воспринимаемые человеком, изменяются от случая к случаю, от человека к
человеку, в чем несложно убедиться. В понимании Файгенбаума, в идеях Гёте,
эмпирических и весьма определенных, таилось гораздо больше истинной научности.
Вновь и вновь экспериментатор подчеркивал повторяемость своих опытов, ибо для
него именно восприятие цвета являлось всеобщим и объективным. Какие научные
доказательства, не зависящие от нашего восприятия, существуют для
определимого и реального красного?
Файгенбаум задался вопросом, какого рода математический формализм должен
соответствовать человеческому восприятию, особенно тем его видам, которые
отсеивают суетное многообразие полученного опыта, обнаруживая всеобщие
свойства. Красное не обязательно является светом определенной частоты, как
представлялось последователям Ньютона; это территория хаотичного мира, границы
которого не так-то просто описать. И все же наш ум находит красное с
устойчивым и проверенным постоянством. Таковы были мысли молодого ученого-физика,
далекие, казалось бы, от проблем турбулентности в жидкостях. Но все же для
постижения механизма отбора человеческим мозгом необходимого в хаосе
восприятия первостепенным является понимание того, как беспорядок может породить
всеобщность.
Файгенбаум, начав в Лос-Аламосе размышлять над феноменом нелинейности,
понял, что из долгих лет своего обучения он, в сущности, не почерпнул ничего
полезного. Решить систему нелинейных дифференциальных уравнений, не
придерживаясь примеров из учебника, казалось невозможным. Способ пертурбаций с его
последовательными корректировками идеализированной задачи, которая, как
предполагалось, находится близко к реальной проблеме, выглядел довольно глупым.
Ознакомившись с рядом руководств по нелинейным потокам и колебаниям, ученый
сделал вывод, что сколько-нибудь разумному физику они мало чем помогут. Имея
в своем распоряжении лишь карандаш и бумагу для вычислений, Файгенбаум решил
начать с аналога простого уравнения, рассмотренного в свое время Робертом Мэ-
ем применительно к биологии популяций.
С таким уравнением — его можно записать как у = г (х — х2) — ученики средней
школы знакомятся в курсе алгебры при построения параболы. Каждое значение х
дает новое значение у, а полученная в результате кривая выражает связь между
х и у в определенном диапазоне значений, при х, меняющемся от нуля до г. Если
х (численность популяции в текущем году) мала, то у (численность популяции в
следующем году) также будет невелика, но больше, чем х. Кривая резко
поднимается вверх. Если значение х находится в середине диапазона, то в этом случае
значение у велико. Но парабола выравнивается близ своей вершины и начинает
снижаться так, что если значение х велико, значение у вновь мало. Именно это
и является эквивалентом скачков численности популяции в экологическом
моделировании , предотвращая ничем не ограниченный рост.
Для Мэя, а затем и для Файгенбаума главное заключалось в том, чтобы
произвести это простое вычисление не один раз, а повторять его бесконечно, как в
«петле обратной связи». Итоги одного подсчета служили исходными данными для
следующего. Для графического представления результатов парабола оказывалась
незаменимой. Надо было выбрать начальную точку на оси х, провести
перпендикуляр вверх до пересечения с параболой, найти соответствующее значение на оси у
и принять его за новое значение х. И так далее и тому подобное... Результат
сначала будет «скакать» от одной точки к другой, а потом, вероятно,
установится на уровне устойчивого равновесия, где значения х и у равны, т.е.
численность популяции останется неизменной.
Казалось, нельзя было найти ничего более далекого от сложных расчетов
теоретической физики. Вместо единовременного решения запутанной системы одна и
та же простая операция повторялась вновь и вновь. Ставящий подобные опыты с
числами скорее наблюдатель, словно химик, который следит за ходом реакции,
бурлением внутри мензурки. Результат являл собой ряд чисел, не всегда
достигавший в итоге стабильного значения: он мог завершиться и скачками значения в
некотором интервале, или, как разъяснял Мэй своим коллегам, ряд мог
продолжать изменяться совершенно хаотичным образом и настолько долго, насколько
хватит терпения за ним наблюдать. Поведение числового ряда зависело от
выбранного значения параметра.
Выполняя расчетную часть своих исследований, которую едва ли можно было
назвать экспериментом, Файгенбаум одновременно пытался анализировать нелинейные
функции с более традиционных, теоретических позиций. Даже тогда он не смог
увидеть всю полноту возможностей, которые открывали уравнения. Тем не менее,
ученый понял, что возможности эти весьма сложны и анализ их окажется довольно
трудоемким. Три математика из Лос-Аламоса — Николас Метрополис, Пол Стейн и
Майрон Стейн — изучали в 1971 г. похожие алгоритмы, и теперь Пол Стейн
предупредил Файгенбаума, что они заставляют поломать голову. Если анализ
результатов решения простейшего уравнения оказался столь трудным, чего же было
ожидать от гораздо более запутанных формул, которыми описываются реальные
системы? И Файгенбаум отложил проблему в долгий ящик.
Этот эпизод из краткой летописи хаоса, история, заварившаяся вокруг одного-
единственного, безобидного, на первый взгляд, уравнения, показывает, какими
разными глазами ученые смотрят на одну и ту же проблему. Для биологов
уравнение было знаком того, что простые системы способны на сложное поведение. Для
математиков вопрос заключался в создании совокупности топологических моделей
вне всякой связи с численными результатами. Они начинали процедуру «обратной
связи» в определенной точке и наблюдали, как следующие одно за другим
значения «прыгают» на параболе от ветви к ветви. По мере их движения справа налево
ученые фиксировали наблюдаемую последовательность правостороннего (П) и
левостороннего (Л) движений: итерация № 1 — П; итерация № 2 — ПЛП; итерация № 193
— ПЛЛЛЛЛППЛЛ... Математику подобные опыты могли поведать много интересного, но
физику они казались утомительными и довольно туманными.
В то время никто не догадывался, что Лоренц еще в 1964 г. рассматривал то
же уравнение, пытаясь разрешить один вопрос, касавшийся климата. Вопрос этот
был столь глубок, что почти никому не приходил в голову. Никто не
задумывался , а существует ли климат, можно ли вывести долгосрочные средние значения
погодных характеристик для определенных зон земного шара? Тогда, как и
сейчас, большинство метеорологов считали, что ответ очевиден: конечно, любая
поддающаяся измерению величина — неважно, какие она демонстрирует
колебания, — должна иметь некое среднее. Если же вдуматься, все далеко не так ясно.
Лоренц указывал, что средняя погода на Земле в течение последних 12 тысяч лет
заметно отличалась от средних климатических условий предыдущих 12 тысяч лет,
когда почти вся Северная Америка лежала под ледяным покровом. Значило ли это,
что переход от одного климата к другому произошел в силу физических причин?
Или упомянутые временные отрезки были периодами отклонений от стабильных дол-
госрочных погодных условий? А может, система, подобная погоде, никогда не
усредняется?
Лоренцу не давал покоя еще один вопрос. Допустим, мы можем записать полный
набор уравнений, управляющих погодой на земном шаре. Допустим, нам ведомы
законы самого Господа Бога. Можем ли мы использовать эти уравнения для расчета
среднестатистического уровня температур или осадков? Если уравнения линейные
— конечно да. Но они, увы, нелинейны. И Лоренц был вынужден изучить
квадратичное разностное уравнение.
Как и Мэй, Лоренц прежде всего выяснил, что происходит, если задавать
разные значения параметра. При низких значениях числовой ряд достигал стабильной
фиксированной точки, т.е. модель климата вела себя абсолютно предсказуемо:
погода никогда не изменялась. Умеренный рост значения параметра провоцировал
колебания между двумя точками, но и в этом случае система также усреднялась.
За определенной чертой появлялся хаос. Поскольку Лоренц занимался проблемой
климата, его интересовало не только то, приведет ли обратная связь к
периодическому поведению, — он хотел знать среднее значение полученного результата.
Лоренц выяснил, что среднее тоже подвержено колебаниям. При незначительном
варьировании параметра оно могло изменяться довольно существенно. Аналогично
и земной климат мог никогда не знать прочного равновесия.
Как математический труд статья Лоренца о климате была неудачной. Автор
ничего не доказал в общепринятом смысле слова. Как физическое исследование она
также не выдерживала критики, ибо не объясняла, почему такая простая модель
позволяет сделать выводы о климате земного шара. Однако Лоренц был уверен в
своей правоте. «Автор чувствует, что подобное сходство не простая
случайность . Нам известно, что разностное уравнение охватывает многое в математике,
если не в физике, описывая переходы от одного режима к другому и фактически
весь феномен нестабильности». Даже двадцать лет спустя никто не мог понять,
какие интуитивные ощущения подвигли Лоренца на публикацию такого отчаянно
смелого утверждения в шведском метеорологическом журнале «Теллус». («„Тел-
лус" ! Да его же никто не читает!» — с горечью восклицали физики.) Лоренц
стоял на пороге глубочайшего проникновения в особенности хаотических систем —
слишком глубокого, чтобы сущность его можно было передать на языке
метеорологии .
Продолжая изучать изменчивые лики динамических систем, Лоренц осознал, что
зависимости чуть более сложные, чем квадратичная, способны внезапно
обнаруживать иные типы структур. Внутри отдельно взятой системы нередко таилось не
одно устойчивое решение. Если система довольно долго демонстрировала лишь
один тип поведения, это не означало, что ей в равной мере не присущ
совершенно иной тип поведения. Подобные системы именуют непереходными (интранзитивны-
ми); они могут находиться или в одном, или в другом состоянии равновесия, но
никак не в обоих сразу, и лишь толчок извне способен заставить систему
изменить свое состояние. Если искать примеры в обыденной реальности, часы с
маятником являются как раз интранзитивной системой. Энергия поступает в нее
постоянно от подвеса или от батареи через механизм регулятора хода, и с тем же
постоянством энергия уходит из системы из-за потерь на трение. Очевидным
состоянием равновесия являются устойчивые колебательные движения. Если кто-то,
проходя мимо, толкнет часы, скорость колебаний маятника от кратковременного
толчка увеличится или уменьшится, но он быстро вернется в состояние
равновесия. Наряду с первым часы испытывают и другое равновесное состояние (второе
решение для уравнений их движения), когда маятник висит неподвижно. Менее
тривиальной интранзитивной системой, которой, возможно, свойственно несколько
четко обозначенных и совершенно различных вариантов поведения, является
климат .
Ученым, изучающим климат и использующим компьютерные программы для модели-
рования долгосрочного поведения атмосферы и гидросферы Земли, уже несколько
лет назад стало известно, что их модели способны демонстрировать как минимум
два состояния равновесия, различающихся коренным образом. Один из этих
сценариев, весьма драматический, не был реализован ни в одну из минувших
геологических эпох. Как бы то ни было, он остается вторым верным решением системы
уравнений, управляющих земной погодой. Некоторые специалисты называют его
климатом Белой Земли — планеты, континенты которой погребены под снегами, а
океаны скованы льдом. Ледовая корка отражала бы около 70 % солнечных лучей и
оставалась бы чрезвычайно холодной. Нижний слой атмосферы — тропосфера — был
бы гораздо тоньше. Штормы, проносившиеся над шапками снега и глыбами льда,
уступали бы по силе тем бурям, что мы наблюдаем сейчас. В общем, подобный
климат гораздо менее располагал бы к появлению и развитию жизни, чем
реальный. Компьютерные модели настолько часто приходят к состоянию Белой Земли,
что ученые сами удивляются, почему оно никогда не наступало2. Вероятно, это
лишь дело случая.
Для того чтобы вся Земля оделась во льды, необходим мощный толчок извне. Но
Лоренц описал еще один тип поведения, названный им «квазиинтранзитивностью».
В течение длительного времени система ведет себя примерно одинаково,
флуктуации остаются в определенных границах; затем, без какой бы то ни было причины,
система резко меняет свое поведение, все еще колеблясь, но обнаруживая уже
другое среднее. Создатели компьютерных моделей прекрасно знают об открытии
Лоренца, но стараются любой ценой избежать квазиинтранзитивности, поскольку
она слишком непредсказуема. Ученые стремятся строить модели, тяготеющие к
тому равновесию, которое мы наблюдаем каждый день в реальной жизни.
Значительные перемены в погодных условиях они склонны объяснять внешними причинами,
например изменением орбиты обращающейся вокруг Солнца планеты. И все же не
нужно много фантазии, чтобы увидеть в квазиинтранзитивности вполне
убедительные объяснения того, почему в истории Земли случались ледниковые периоды,
наступавшие через случайные интервалы времени. Если это объяснение
действительно справедливо, нет нужды доискиваться до физических предпосылок оледенения.
Ледниковый период может быть побочным продуктом хаоса.
Как коллекционер огнестрельного оружия в эпоху автоматов и базук с тоской
вспоминает «кольт» сорок пятого калибра, так и в глубине души современного
ученого таится легкая ностальгия по ручному калькулятору модели HP-65. За
несколько лет полного господства этому вычислительному устройству удалось
навсегда изменить привычки многих исследователей. Для Файгенбаума же счетная
машина перекинула мостик от карандаша и бумаги к компьютеру, не сразу
оцененному по достоинству служителями науки.
Он еще ничего не знал о Лоренце, но летом 1975 г. на встрече в Аспене, штат
Колорадо, услышал рассуждения Стива Смэйла о некоторых свойствах квадратичных
разностных уравнений. Смэйл считал открытием некоторые весьма волнующие
вопросы о переходе модели от периодичного к хаотическому состоянию. Он не
утратил свое отменное чутье на действительно стоящие проблемы. Файгенбаум решил
взглянуть на уравнение еще раз. Вооружившись калькулятором, он применил
сочетание аналитической алгебры и численных методов, чтобы обозреть свою модель,
и главным образом — пограничную зону между хаосом и стабильностью.
В поисках аналогий Файгенбаум мог обратиться к той таинственной границе,
что отделяет плавное течение жидкости от турбулентного. Именно к данному
участку Роберт Мэй пытался привлечь внимание биологов, которые не замечали, что
популяции животных переживают не одни лишь упорядоченные циклы. На пути к
хаосу в указанной зоне возникает целый каскад раздвоения периодов: расщепле-
2 Наступало, и похоже, не раз. Например, рифейское оледенение 600-700 млн. лет назад. Самые
же древние ледниковые образования имеют возраст свыше миллиарда лет.
ние двух на четыре, четырех — на восемь и т.д., представляющее собой весьма
удивительную картину. Именно в точках бифуркации некоторое увеличение
плодовитости особей могло привести к смене четырехгодичного цикла популяции
непарного шелкопряда восьмигодичным. Файгенбаум решил начать с подсчета точных
значений параметра, порождавших расщепления.
В конце концов, к открытию ученого привело, как ни странно, низкое
быстродействие калькулятора. Казалось, расчеты точного значения параметра для
каждого удвоения периодов растягиваются на века, хотя на самом деле вычисления
занимали считанные минуты. Однако чем выше поднимался Файгенбаум по цепочке
циклов, тем больше времени требовали операции с числами. Имей ученый мощный
компьютер и печатающее устройство, он, пожалуй, не заметил бы никакой
закономерности, но ему приходилось записывать результаты вручную и, пока
калькулятор работал, размышлять над ними. Чтобы сэкономить время, он просто-напросто
пытался угадать, каким будет следующее значение.
И вдруг Файгенбаум увидел, что гадать уже незачем. В системе пряталась
неожиданная упорядоченность, числа приближались друг к другу, словно столбы
высоковольтной линии, сходящиеся на горизонте в точку, — удвоения периодов не
просто ускорялись, а ускорялись с постоянным коэффициентом.
Почему так происходило? Обычно появление геометрической сходимости
предполагает , что в определенном месте некий объект повторяет сам себя в различных
масштабах. Если внутри изучаемой системы таилась подобная масштабная модель,
это было очень любопытно. Никто еще такого не наблюдал. Файгенбаум, рассчитав
коэффициент конвергенции с наибольшей точностью, какая могла быть достигнута
с имевшимся у него калькулятором (три цифры после запятой), получил следующий
результат: 4,669. Имел ли данный коэффициент какой-либо математический смысл?
Файгенбаум сделал то, что на его месте сделал бы любой ученый, хоть немного
интересующийся числами: он провел остаток дня, пытаясь подогнать получившийся
итог под известные постоянные: я, е и другие, но это ни к чему его не
привело .
Удивительно, но позже Роберт Мэй понял, что он тоже наблюдал подобную
геометрическую сходимость, однако забыл о ней столь же быстро, сколь мимолетно
она промелькнула перед его глазами. С точки зрения эколога, это был не более
чем специфический вычислительный эффект. В системах реального мира —
популяциях животных и даже в некоторых экономических моделях — любые четкие
закономерности неизбежно исчезали в шумах. Та самая неупорядоченность, которая до
сих пор служила ученому путеводной нитью, заставила его остановиться на
пороге открытия. Никогда бы ему не пришло в голову, что числовые тонкости столь
важны.
Но Файгенбаум прекрасно понимал, к чему привели его вычисления, поскольку
геометрическая сходимость указывала на присутствие в уравнении чего-то
масштабного, а Митчелл в полной мере сознавал существенность масштаба, от
которого, по сути, зависела вся теория перенормировки. В явно неуправляемой
системе масштабность свидетельствовала о том, что определенное качество
сохраняется, в то время как все остальные претерпевают изменения. Итак, где-то в
изучаемом уравнения пряталась упорядоченность. Но где именно? Куда идти
дальше , сказать было сложно.
Лето быстро сменяется осенью, которая сильно чувствуется в разреженном
воздухе Лос-Аламоса. Уже подходил к концу октябрь, когда Файгенбауму пришла в
голову странная мысль. Он знал, что Метрополис, Пол Стейн и Майрон Стейн,
рассматривая описанное выше уравнение и другие, выяснили, что определенное
поведение повторяется при переходе от одного типа функции к другому.
Обнаруживались те же сочетания знаков «П» и «Л», причем в том же порядке. Одна из
исследованных ранее функций включала синус, из-за чего тщательно
разработанный Файгенбаумом подход к изучению параболы оказался неподходящим. Ему при-
шлось начать заново; вновь используя свой НР-65, он начал рассчитывать
удвоения периодов для функции xt+i = r'sin(rcxt). Расчет тригонометрической функции
значительно замедлял вычислительную процедуру, и Файгенбауму пришла мысль
использовать сокращенный вариант уравнения. И вновь, задав наибольшую возможную
точность, он получил результат с тремя цифрами после запятой: 4,669.
То же число! Невероятно, но данная тригонометрическая функция не просто
обнаруживала последовательную геометрическую регулярность. Наблюдаемый эффект
оказался численно идентичным упорядоченности гораздо более простой функции!
Ни математика, ни физика не объясняли, каким образом два столь различных по
форме уравнения приводили к одинаковому результату.
Файгенбаум связался с Полом Стейном, но тот не поверил в подобное
совпадение, посчитав доказательства недостаточными, — в конце концов, точность
калькулятора оставляла желать лучшего. Несмотря на это Файгенбаум позвонил своим
родителям в Нью-Джерси и сообщил, что столкнулся в своих исследованиях с
весьма глубоким вопросом. Этот вопрос, объявил он матери, скоро сделает его,
Файгенбаума, знаменитым. Затем он приступил к изучению других функций — всех,
которые, по его мнению, также проходили через последовательность разветвлений
на пути к хаосу. Вычисления давали неизменно тот же итог — 4,669.
Файгенбаум имел дело с цифрами всю свою жизнь. Еще подростком он научился
рассчитывать логарифмы и значения синусов, которые все остальные искали в
таблицах. Вместе с тем он даже не представлял, как использовать в
исследованиях иное счетное устройство, кроме ручного калькулятора. Митчелл относился к
тем многочисленным физикам и математикам, которые презирали свойственное
компьютеру механистическое мышление. И вот час компьютера пробил! Файгенбаум
обратился к коллеге с просьбой научить его программированию на Фортране и уже к
вечеру для каждой из множества взятых им функций подсчитал свою постоянную с
точностью до пяти цифр после запятой — 4,66920. Проштудировав ночью правила
вычислений с двойной точностью, Файгенбаум на следующий день получил значение
4,6692016090. Этого было достаточно, чтобы убедить Стейна, но самого Митчелла
все еще одолевали сомнения. Он намеревался искать упорядоченность —
квинтэссенцию математики. Однако, приступая к делу, ученый уже знал, что некоторым
типам уравнений, как и отдельным физическим системам, присущи особые
свойства. Конечно, уравнения были довольно простыми — квадратичные и
тригонометрические, функционально разные, но вполне тривиальные с математической точки
зрения. И все же содержалось в них нечто такое, что из раза в раз рождало
одно-единственное число. Что это, гадал Файгенбаум, игра случая — шутка
мироздания или новый закон природы?
Представьте себе такую ситуацию: доисторический мыслитель обнаружил, что
некоторые объекты тяжелее всех остальных и обладают неким абстрактным
качеством, которое он назвал весом. Конечно же, сию мысль необходимо научно
обосновать . Наш экспериментатор на самом деле никогда еще не измерял вес, но вроде
бы кое-что ему понятно. Он смотрит на огромных змей и крошечных змеек, на
больших медведей и маленьких медвежат и догадывается, что размер животного,
должно быть, связан каким-то образом с его весом. Построив весы, он начинает
взвешивать змей. К его удивлению, все змеи весят одинаково. С медведями та же
история, но что удивительнее всего — косолапые весят столько же, сколько змеи
— 4,6692016090! Ясно одно: вес является вовсе не тем, что полагал пытливый
ум. Вся идея требует переосмысления.
Струящиеся ручьи, качающиеся маятники, электронные осцилляторы и множество
других физических систем испытывают переход на пути к хаосу. Хотя такие
переходы весьма сложны для анализа, механизмы функционирования систем довольно
хорошо изучены. Физики знают уравнения, которые описывают эти системы, но
перебросить мост от уравнений различного вида к глобальному долгосрочному
поведению объектов не удается. Открытие Файгенбаума подсказывало, что дело не в
уравнениях: с появлением порядка вид уравнения терял свою значимость, и
независимо от него результат получался один и тот же. «Традиция физики такова,
что мы обособляем и детализируем механизмы явления, а затем исследуем их по
отдельности, — пояснял Файгенбаум. — В данном же случае мы знаем верные
уравнения, но они нам не помогут. Суммировав все микроскопические фрагменты, мы
выясним, что не можем распространить их на длительный период, потому что не
они важны в интересующей нас проблеме. И это коренным образом меняет смысл
выражения знать что-либо».
И хотя связь между вычислениями и физикой казалась весьма проблематичной,
Файгенбаум понял, что должен искать новый способ расчетов сложных нелинейных
проблем. До сих пор он занимался перебором различных функций, пытаясь
подыскать среди них подходящую для моделирования систем. Открытие некой
всеобщности означало, что избранный путь ведет в никуда. Регулярность никоим образом
не касалась синусов, не имела ничего общего с параболами или с другими
отдельно взятыми функциями. Почему? Это был шок! Природа, на мгновение отдернув
занавес, позволила нам украдкой взглянуть на неожиданную упорядоченность. Но
что еще пряталось за покровом тайны?
Озарение явилось Файгенбауму в образе двух небольших волнистых форм и еще
одной, покрупнее. И ничего больше. Лишь яркое и четкое изображение, словно
врезавшееся в сознание. Верхушка айсберга, отголосок мыслительных процессов,
происходивших где-то на уровне подсознания; он был связан с масштабированием
и указывал верный путь.
Файгенбаум изучал аттракторы. Устойчивое равновесие, о котором говорили его
графики, являлось фиксированной точкой, притягивавшей, в свою очередь,
другие. Не имело значения, какова начальная «популяция», — она все равно
неуклонно приближалась к аттрактору. Затем, с первым раздвоением периодов,
аттрактор, подобно делящейся клетке, раздваивался. Первоначально две эти точки
находились совсем рядом, но по мере роста значения параметра они отдалялись
друг от друга. Затем происходило следующее расщепление периодов, и каждая
точка аттрактора вновь начинала делиться. Число — инвариант, полученный Фай-
генбаумом, — позволило ему предугадывать, когда именно это произойдет. Ученый
обнаружил, что может прогнозировать этот эффект для сложнейшего аттрактора —
в двух, четырех, восьми точках... Говоря языком экологии, он мог
прогнозировать действительную численность, которая достигается в популяциях во время
ежегодных колебаний. Кроме того, здесь наблюдалась некая сходимость: все
числа также подчинялись закону масштаба.
Файгенбаум занимался изучением давно забытой пограничной области между
физикой и математикой. Какой из двух дисциплин принадлежит его работа,
определить было нелегко. С одной стороны, его труд не принадлежал математике, ибо
ничего не доказывал. Конечно, ученый оперировал числами, но математик
относится к ним так же, как банкир к мешкам со звонкой монетой. Номинально эти
металлические кругляши — предмет труда финансиста, но они мелковаты, и возни
с ними не оберешься. Идеи — вот настоящая валюта математики! Изыскания Фай-
генбаума относились скорее к области физики, причем, как ни странно, физики
экспериментальной.
Не мезоны и кварки, а числа и функции являлись объектом внимания ученого.
Они тоже имели траектории и орбиты. Ему приходилось исследовать их поведение.
Используя термин, который позже станет ходовым в новой науке, можно сказать,
что Файгенбауму требовалось добиться интуитивного прозрения, которое отлилось
бы в теорию и методологию. Спектрометр, ускоритель частиц и пузырьковую
камеру ему заменил компьютер. Обычно пользователь формулирует задачу,
программирует ее, вводит в вычислительную машину и ждет решения — одного для каждой
конкретной проблемы. Файгенбаум и те, кто шел по его стопам, нуждались в
большем.
JL = 2,5
под микроскопом. Простое уравнение, повторяемое
много раз. Файгенбаум сосредоточился на линейных функциях,
вычисляя значение одной величины в зависимости от значения другой.
Для Популяций животного мира функция выражала соотношение между
численностью в текущем и следующем году. Одним из способов
наглядного представления таких функций является построение
графика, где исходные данные отмечаются на горизонтальной оси, а
конечные — на вертикальной. Для каждого значения х существует лишь
одно значение у, и оба они образуют форму, представленную
сплошной линией. Затем, чтобы изобразить долгосрочное поведение
системы, Файгенбаум вычертил траекторию, начинавшуюся с произвольно
взятого значения х. Поскольку каждое значение у вновь
подставлялось в ту же функцию в качестве новой исходной величины, ученый
мог применить нечто вроде схематичного сокращения. Траектория
скачками отдалялась от прямой, проведенной под углом 45° , где
значения х и у равны. Для эколога наиболее очевидным типом
функции, отображающей рост популяции, будет линейная —
мальтузианская схема устойчивого и ничем не ограниченного увеличения с
фиксированным ежегодным приростом (вверху слева). Более
«реалистичные» функции представляют собой дугу, демонстрируя
популяции. Здесь изображена так называемая логистическая карта для
параболы, заданной функцией у = rx(l-x), где параметр г меняется
от 0 до 4, определяя крутизну параболы. Но, как выяснил
Файгенбаум, вид функции не имел значения. Действительно важным
оказалось наличие у нее выпуклости. Поведение существенно зависело и
от того, насколько парабола крута — от степени нелинейности,
которую Роберт Мэй назвал «взлетами и падениями» (т. е. от
способности живущей в естественных условиях популяции к увеличению и
снижению числа составляющих ее особей). Слишком низкая парабола
означала вымирание: любое начальное значение фактически
приводило к нулю. Увеличение степени крутизны порождало устойчивое
равновесие — ситуацию, понятную для эколога, который придерживается
традиционных взглядов. Точка равновесия, находясь на любой
траектории, являлась одномерным аттрактором. После определенной
точки начинались разветвления, порождающие колеблющуюся
популяцию с двумя периодами. Затем опять происходило удвоение периода,
и еще, и еще раз, так что в конце концов траектория
«успокаивалась» (внизу справа). Когда Файгенбаум попытался создать новую
теорию, подобные изображения послужили ему отправной точкой. Он
начал размышлять на языке итераций: функции функций, функции
функций от функций и т. д.; схемы с двумя «горбами», потом с
четырьмя...
Требовалось повторить проделанное Лоренцем — создать миниатюрные вселенные
и наблюдать за их эволюцией. Затем, меняя то или иное свойство, исследователи
могли проследить, как меняются пути развития. В конечном счете, они
убедились, что крошечные изменения определенных качеств могут повлечь за собой
значительные метаморфозы поведения системы в целом.
Файгенбаум быстро выяснил, что компьютеры Лос-Аламоса мало подходят для
вычислений, которые он задумал. Несмотря на огромные ресурсы лаборатории,
гораздо более обширные, нежели в большинстве университетов, лишь несколько
терминалов могли воспроизводить графики и изображения, да и те находились в
отделе вооружения. Файгенбаум намеревался наносить определенные числа в виде
точек на своеобразную карту, и вынужден был прибегнуть к наиболее простому из
возможных методов: он использовал длинные рулоны распечаток, где просматрива-
лись линии, составленные из чередующихся пробелов, звездочек и знаков
сложения. Официальная политика лаборатории заключалась в том, что один большой
компьютер лучше нескольких менее мощных. Это было следствие курса «одна
проблема — одно решение». Маломощные машины отбивали всякую охоту к
исследованиям; к тому же, приобретая компьютер, каждый отдел должен был следовать
обязательным указаниям сверху и давать в этом отчет. Лишь гораздо позже, благодаря
финансовой помощи теоретического отдела, Файгенбаум получил в личное
пользование вычислительную машину стоимостью 20 ООО долларов. Теперь он мог
видоизменять свои уравнения и мелькавшие на экране картины, перестраивать их, играя
на компьютере, словно на музыкальном инструменте. Но это было позже, а пока
единственные терминалы, за которыми удавалось всерьез работать с графикой,
находились в строго охраняемых зонах, как говорили в лаборатории — за
забором. Файгенбауму приходилось использовать терминал, соединенный телефонными
кабелями с центральным компьютером. Имея дело с таким устройством, оценить
истинную мощность машины на другом конце кабеля весьма сложно, — даже решение
простейших задач занимало целые минуты. Чтобы отредактировать лишь одну
строчку программы, приходилось, нажав клавишу «Enter», ждать под непрерывный
гул терминала, пока центральный компьютер не обслужит других пользователей.
Вычисляя, Файгенбаум непрерывно размышлял. Какая еще неизвестная математика
могла породить наблюдаемые им множественные масштабные модели? Он понял:
нечто в этих функциях должно быть повторяющимся, самовоспроизводящимся.
Поведением исследуемой системы руководило поведение другой, скрытой внутри нее.
Волнистый контур, открывшийся ученому в миг озарения, кое-что прояснял в том,
как масштаб одной функции мог быть подогнан в соответствие с другой функцией.
Файгенбаум применил теорию групп перенормировки, прибегнув к масштабированию,
чтобы избавиться от бесконечности и получить количественные оценки. Весной
1976 г. его жизнь обрела безумный ритм, какого он не Знал прежде.
Погрузившись в некий транс, Файгенбаум с каким-то неистовством писал программы, что-
то черкал карандашом на бумаге, и вновь программировал. Он даже не обращался
за помощью в компьютерный отдел: это было бы равносильно отказу от
собственного компьютера и замене его телефоном, а перестройка метода работы казалась
весьма рискованной. Митчелл не прерывался более чем на пять минут, иначе
компьютер автоматически отключил бы его линию. Все же временами машина подводила
ученого, повергая его в состояние, близкое к шоку. Так, без перерыва, он
работал больше двух месяцев. Его рабочий день длился двадцать два часа. Когда
он ложился спать, напряжение не покидало его, поднимая ровно через сто
двадцать минут и заставляя думать с того же места, где он остановился. Силы его
поддерживал лишь кофе. (Даже в лучшие времена Файгенбаум существовал
исключительно на полусырых бифштексах, кофе и красном вине. Друзья подшучивали, что
он получает витамины из сигарет.)
Конец этому положил врач, прописав ученому успокоительное в скромных дозах
и усиленный отдых. Но к тому времени Файгенбаум уже создал универсальную
теорию.
Универсальность стирала грань между прекрасным и полезным. Математиков,
которые перешли определенную черту, мало волнует пригодность их теорий для
вычислений, физики же, миновав некую точку, нуждаются в числах. Всеобщность
вселяла надежду на то, что, решив легкую задачу, физики смогут ответить на
гораздо более сложные вопросы, поскольку решения будут идентичными. Встроив
свое открытие в рамки групп перенормировки, Файгенбаум придал теории такой
облик, что физики могли признать ее в качестве почти стандартного инструмента
вычислений.
Но то полезное, что присутствовало в новой теории, одновременно делало ее и
весьма сомнительной для физиков. Всеобщность означала, что различные системы
ведут себя одинаково. Безусловно, Файгенбаум лишь изучал простые функции.
Впрочем, он держался того мнения, что его теория отражает естественный закон,
который относится ко всем системам, испытывающим переход от упорядоченного
состояния к турбулентному. Все знали, что турбулентность представляет собой
непрерывный спектр различных частот, но откуда они появлялись, оставалось
загадкой. И вдруг удалось увидеть их последовательно появляющимися друг за
другом! Физический подтекст заключался в том, что системы реального мира вели
себя точно так же, и их поведение можно было измерить. Универсальность
Файгенбаума являлась не только качественной, но и количественной
характеристикой, не только структурной, но и метрической.
Прошли годы, а Файгенбаум все еще хранил в ящике стола письма с вежливыми
отказами в публикации статей. Тогда он уже в полной мере достиг славы и
признания; работа, написанная в Лос-Аламосе, принесла ему награды и премии,
которые , в свою очередь, означали престиж и немалые деньги. Но ученый все еще
терзался тем, что редакторы главных научных журналов в течение двух долгих
лет отказывают ему в публикации. Трудно поверить, что причиной отказа
послужила невероятная оригинальность открытия. Современная наука с ее огромными
потоками информации и беспристрастной манерой вдумчивого суждения не
допускает предпочтений. И тем не менее... Один из издателей, вернувших Файгенбауму
его рукопись, позже признался, что в самом деле отверг работу, ставшую
поворотным пунктом в развитии науки. При этом он продолжал настаивать, что статья
не очень отвечала профилю издания, каковым являлась прикладная математика.
Между тем, несмотря на отсутствие публикаций, открытие Файгенбаума вызвало
широкий резонанс в кругах математиков и физиков. Важнейшие пункты его теории
стали известны из лекций и препринтов, как это часто и случается в
современном научном мире. Файгенбаум рассказывал о своих исследованиях на
конференциях, а просьбы предоставить копии статей, приходившие сначала десятками, позже
буквально потекли рекой.
Сегодняшняя экономика в значительной степени зависит от эффективности
теорий рынка. Предполагается, что знания циркулируют довольно свободно. По
общему мнению, принимающие важные решения люди имеют доступ примерно к одной и
той же совокупности данных. Бесспорно, не обходится без некоторых пробелов в
знаниях или использования неких скрытых сведений. Так или иначе, ученые
считают единожды обнародованную информацию известной везде. У историков науки на
сей счет есть собственная концепция: каждое новое открытие, каждая новая идея
сразу же причисляется к общему достоянию научного мира. Любой прорыв,
озарение основаны на прошлом знании. Наука растет, словно дом, кирпичик за
кирпичиком . Для целей практики можно считать, что научный прогресс движется
поступательно и линейно.
Подобный взгляд на науку верен, когда все ожидают решения четко
обозначенной проблемы в совершенно определенной области. В частности, открытие
молекулярной структуры ДНК было правильно принято всеми. Но история распространения
новых идей далеко не всегда столь безоблачна. Когда в недрах различных
дисциплин возникли странные гипотезы о нелинейности, поток мысли уже проложил себе
русла, не предусмотренные стандартной логикой историков. История науки о
хаосе не только история новых теорий и неожиданных открытий, но и история
запоздалого постижения забытых истин. Многие детали головоломки, замеченные еще
Пуанкаре, Максвеллом, Эйнштейном, были отброшены и забыты. Новые элементы
оказались доступны пониманию немногих. Относящееся к математике восприняли
представители этой науки, физики извлекли что-то свое, а новое в метеорологии
не заметил вообще никто. Укоренение новых идей в умах протекало так же
нелегко , как и появление их на свет.
Каждый ученый — метеор, рожденный особым созвездием своих интеллектуальных
предшественников. Каждый странствует в своем мире идей, и эти миры так или
иначе ограничены. Знания несовершенны. Ученые подвержены влиянию традиций тех
наук, которым они служат, или образования. Научный мир может быть удивительно
консервативным. Историю в новое русло направляет отнюдь не собрание ученых
мужей, а горсточка индивидов — носителей особого восприятия, особых целей.
Впоследствии оформился общий взгляд на то, чьи новации, чья роль важнее
всего. Однако тут не обошлось без ревизионизма. В самый разгар становления
новой науки, особенно в конце 70-х годов, вы не сыскали бы двух физиков или
двух математиков, одинаково воспринимавших феномен хаоса. Тот, кто привык к
классическим системам без трения или диссипации, принимал сторону русских
ученых А.Н. Колмогорова и В.И. Арнольда. Специалисты, изучающие классические
динамические системы, числили своими соратниками Пуанкаре и Биркхофа, Левин-
сона и Смэйла. Позже основная масса математиков отдала предпочтение Смэйлу,
Гукенхаймеру и Руэллю, а также плеяде исследователей из Лос-Аламоса: Уламу,
Метрополису, Стейну. Физик-теоретик выше всего ставил Руэлля, Лоренца, Ресс-
лера и Йорка, биолог — Смэйла, Гукенхаймера, Мэя и Йорка. Число подобных
комбинаций бесконечно; например, геолог или сейсмолог признавал прямое влияние
идей Мандельбро, а физик-теоретик и имени-то такого, возможно, не слышал.
Роль Файгенбаума стала предметом ожесточенных споров. Много позже, когда
слава его уже пошла на убыль, некоторые физики начали цитировать других
ученых, работавших над тем же вопросом приблизительно в то же время. Некоторые
обвиняли Файгенбаума в том, что он сосредоточился на слишком узком фрагменте
широчайшего спектра хаотичного поведения. Как сказал бы физик, «файгенбаумо-
логию» явно переоценили; разумеется, это прекрасная статья, но не настолько
поворотная, как, например, работа Йорка. В 1984 г. Файгенбаума пригласили
выступить на Нобелевском семинаре в Швеции, где разгорелись жаркие дискуссии.
Бенуа Мандельбро, настроенный явно не самым лучшим образом, сделал доклад, о
котором позже вспоминали как о «лекции против Файгенбаума». Откопав где-то
работу об удвоении периодов, написанную двадцать один год назад финским
математиком Мирбергом, он перекрестил последовательности Файгенбаума в «ряды Мир-
берга».
Как бы то ни было, именно Файгенбаум открыл всеобщность и создал теорию,
ставшую точкой опоры для новой дисциплины. Не имея возможности опубликовать
столь поразительные и кажущиеся противоречивыми результаты, он включил их в
доклад на конференции в Нью-Хэмпшире в августе 1976 г. , рассказывал о своей
работе на международном заседании математиков в Лос-Аламосе в сентябре,
беседовал о ней на встречах в университете Брауна. Как само открытие, так и
сопутствующая ему теория вызывали удивление, недоверие, восторг. Чем больше
ученые размышляли о явлении нелинейности, тем сильнее ощущали истинную власть
универсальности Файгенбаума. Один из них, не мудрствуя лукаво, отметил: «Это
открытие стало для нас одновременно и радостным, и шокирующим. В нелинейных
системах присутствовали структуры, которые, если рассматривать их правильно,
всегда являются одинаковыми». Некоторые физики позаимствовали как саму идею,
так и методы Файгенбаума. Используя простейшие счетные машинки, они могли
испытать то же изумление и удовлетворение, которое он чувствовал в Лос-Аламосе.
Эти специалисты совершенствовали новый метод. Прослушав доклад Файгенбаума в
Принстоне, в Институте перспективных исследований, Предраг Свитанович,
специалист по физике частиц, помог ему упростить теорию и расширить ее
универсальность, но сделал вид, что занимается этим лишь для развлечения, —
стеснялся посвятить коллег в эту работу.
Большинство математиков также весьма сдержанно отнеслись к новой теории,
главным образом потому, что Файгенбаум пренебрег точными доказательствами.
Действительно, их не существовало до 1979 г. , когда появилась работа Оскара
Е. Ленфорда-третьего. Файгенбаум часто вспоминал о своем выступлении перед
именитой аудиторией, собравшейся в сентябре в Лос-Аламосе: не успел он
начать , как выдающийся математик Марк Кац, поднявшись, спросил: «Вы намерены
предложить нам числа или все же доказательство?» «Больше, чем первое, но
меньше, чем второе», — ответил Файгенбаум. «И подобное разумный человек
называет доказательством?»
Файгенбаум предложил подождать суждения слушателей. Когда доклад подошел к
концу, ученый осведомился о мнении Каца. Тот, сардонически упирая на звук
«р», произнес: «Да, пожалуй, это действительно доказательство р-разумного
человека , а детали пусть останутся точной математике».
Движение уже началось. Открытие всеобщности лишь подтолкнуло его. Летом
1977 г. двое физиков, Джозеф Форд и Джулио Казати, организовали первую
конференцию, посвященную хаосу. Она проходила в Италии, на живописной вилле в
маленьком городке Комо, находящемся южнее одноименного озера, удивительного
прозрачно-голубого вместилища талых альпийских снегов. Около ста человек
приехали туда — преимущественно физики, но попадались и представители других
дисциплин.
«Митч, разглядев универсальность, выяснил, как она сводится к определенному
масштабу, и расчистил путь к хаосу, привлекающий каждого уже на уровне
интуиции , — заметил Форд. — Впервые у нас появилась четкая модель, понять которую
сможет каждый. Практически всюду, начиная от астрономии и заканчивая
зоологией, ученые занимались подобными исследованиями, направляли свои статьи в
узкоспециальные журналы и даже не догадывались, что многие вокруг делают то же
самое. Каждый думал, что он одинок, каждый в своей области слыл чудаком.
Исчерпав все привычные, простые вопросы, они перешли к явлению куда более
сложному. Когда же эти люди обнаружили, что у них есть соратники, то испытали
чувство бесконечной благодарности».
Прошло несколько лет. Файгенбаум обитал в скромном жилище, в одной из
комнат которого стояла кровать, в другой располагался компьютер, а в третьей
помещалась аудиоаппаратура, на которой он слушал свою богатую коллекцию
немецких дисков. Во время путешествия в Италию ученый разорился на мраморный
кофейный столик, но дорогая вещица не пережила пересылки по почте — Файгенбаум
получил лишь обломки мрамора. Вдоль стен были навалены горы книг и бумаг.
Откидывая со лба прядь длинных волос — теперь уже каштаново-седых, — Митчелл
говорил:
«В двадцатых годах произошло нечто ужасное. Почему-то физики споткнулись на
описании окружающего их мира, которое было, в сущности, верным — ведь кванто-
во-механическая теория до некоторой степени правильна. Мы знаем, как вести
расчеты с ее помощью. Она научила нас манипулировать Вселенной. Она поясняет,
как сделать компьютер из грязи, как получить химические препараты,
пластмассы, все что угодно. Словом, квантовая механика — великолепная вещь, за
исключением того, что на определенном уровне она теряет всякий смысл.
Из цепочки образов выпадает звено. Задаваясь вопросом, каково на самом деле
значение уравнений, что представляет собой картина мира, построенная данной
теорией, получаешь ответ, который не совпадет с нашим ощущением
действительности. Мы не можем полагать, будто частица, двигаясь, имеет траекторию.
Подобное наглядное представление недопустимо. Чем больше задаешь вопросов о
разных непростых вещах — как выглядит мир в зеркале теории? — тем дальше она
кажется от наших обычных представлений. Мы запутываемся в противоречиях.
Теперь , наверное, мы поймем истинную действительность. Но мы на самом деле еще
не знаем, что иного способа обработки информации — способа, который бы не
требовал столь радикального ухода от интуитивного миропонимания, — просто не
существует.
Основное установление физики требует для познания Вселенной разъединять ее
на фрагменты и рассматривать их отдельно до тех пор, пока не вскроется нечто
основополагающее. Затем мы заключаем, что непонятное нам — всего лишь мелочи,
детали. Физики полагают, что имеется небольшое число принципов, которые мы
можем уяснить, наблюдая объекты в их „чистом" состоянии. Затем мы собираем
детали в более сложную конструкцию, если намереваемся решить более запутанные
проблемы. Если можем это сделать.
В конце концов, для постижения всего этого стоит переключить передачу.
Нужно переосмыслить свое представление о происходящем. Можно попытаться
построить на компьютере модель жидкостной системы. Это уже становится возможным. Но
все усилия окажутся напрасными, поскольку происходящее на самом деле не имеет
ничего общего с жидкостью или отдельным уравнением. Построенная модель служит
лишь общим описанием того, что имеет место в разнообразных системах,
работающих как бы сами по себе. Нужно подойти к вопросу с другой стороны.
Взглянув на эту комнату — здесь навален хлам, тут сидит человек, за ним
двери, — вы, вооружившись основными законами квантовой механики, используете
для описания объектов волновые функции. Однако подобное неосуществимо. Может
быть, это под силу Богу, но человек аналитически постигнуть данную проблему
не может.
Вопрос о том, что происходит с облаками, уже не относится к чисто
академическим. Люди хотят это знать, а следовательно, найдутся деньги на изыскания.
Названный вопрос принадлежит по преимуществу к сфере физики. Если мы
наблюдаем какое-либо сложное явление, то делаем это так: охватываем как можно больше
точек, чтобы определить температуру воздуха, скорость ветра и тому подобные
вещи, затем вводим все полученные данные в самую мощную машину, которая нам
только доступна, и пытаемся выяснить, что произойдет в дальнейшем. Но все эти
действия далеки от реальной жизни».
Файгенбаум, погасив окурок, прикурил следующую сигарету и продолжил:
«Необходимо поискать иные способы. Нужно найти масштабные структуры, соот-
носимость больших и малых фрагментов. Взгляните на турбулентность в жидкостях
и другие сложные системы, в которых хаос проявляется постоянно, подобно
некоему закономерному процессу. На определенном уровне еще не важно, каков
масштаб этого процесса — охватывает ли он пространство размером с горошину или с
баскетбольный мяч. Не имеет значения, где именно он происходит, даже более
того — какова его продолжительность. Единственное, что может быть в известной
степени универсальным, — масштабные явления.
В некотором смысле искусство представляет собой способ восприятия мира
человеком. Очевидно, что никому не известны все детали окружающей нас
реальности. Но посмотрите на полотна художников! Они осознали, что далеко не все по-
настоящему важно, а затем пригляделись к самым интересным подробностям. Они
способны проделать часть моих исследований за меня. Взглянув на ранние работы
Ван Гога, можно заметить, что на них изображено огромное количество деталей,
в них содержится огромный объем информации. Ему определенно было известно,
каково минимальное количество деталей, которое требуется вместить в картину.
Обратите внимание на то, как изображали линию горизонта голландские мастера
графики начала XVII века. Крошечные коровки и деревца кажутся вполне
реальными, и если присмотритесь поближе, заметите, что деревья имеют листья, а в них
скрыты еще и небольшие веточки. Между податливыми, мягкими вещами и теми, у
которых контуры более определенные, существует некое взаимодействие. Их
комбинация, так или иначе, влечет за собой верное восприятие. Если обратиться к
изображению бурных вод Рейсдалом и Тернером, то становится понятно, что это
можно сделать итерационным способом. Сначала выполняется фон, затем поверху
накладывается определенное количество краски, а дальше написанное
подвергается изменениям. Для художников турбулентные жидкости всегда обладают свойством
масштаба.
Меня на самом деле интересует, как описать облака. Но я не начинал бы с
выяснения того, какова плотность здесь, а какова рядом, то есть со сбора всей
детальной информации. Думаю, это будет неверно. Человек — и, конечно, худож-
ник — воспринимает явления совсем не таким образом. Даже рассмотрение
дифференциальных уравнений не решает эту проблему. Удивительное обещание мира
состоит в том, что он заключает в себе прекрасные вещи, пленительные,
зачаровывающие явления, и благодаря своей профессии мы можем понять их».
Файгенбаум положил сигарету. От пепельницы потянулся дымок, сначала тонким
столбиком, а потом — с оглядкой на всеобщность — прихотливыми завитками,
устремившимися к потолку.
Глава 7
Экспериментатор
Это переживание ни с чем не сравнимо. Для
ученого не может быть ничего лучше
осознания, что свершившееся в его мыслях в
точности соответствует чему-то происходящему в
природе. Каждый раз, когда такое случается,
это пугает. Ученый поражен, что построения
его разума существуют в реальности. Это
огромный шок и великая радость.
Лео Каданофф
«Альберт стареет», — говорили в Эколь Нормаль, учебном заведении,
возглавлявшем, наряду с Политехнической школой, иерархию образовательных учреждений
Франции. Гадали, уж не возраст ли Альберта Либхабера дает о себе знать. Ведь
Либхабер сделал себе имя в физике низких температур, изучая поведение жидкого
гелия при температурах чуть выше абсолютного нуля. Это принесло ему престиж и
должность на факультете. Теперь же, в 1977 г., он тратил свое время и
факультетские ресурсы на тривиальный эксперимент. Либхабер и сам был обеспокоен.
Опасаясь испортить карьеру любому аспиранту, если тот будет работать с ним,
он заручился поддержкой опытного инженера.
Либхабер, сын польских евреев и внук раввина, родился в Париже за пять лет
до того, как в город вошли гитлеровские войска. Подобно Бенуа Мандельбро, во
время войны он скрывался в сельской местности, отдельно от родителей, которых
мог выдать характерный акцент. Им тоже удалось выжить, но остальные
родственники сгинули в нацистских лагерях. Судьба распорядилась так, что самого
Либхабера спасло покровительство шефа местной секретной петеновской полиции,
человека, чьи пламенные ультраправые убеждения сочетались со столь же пламенным
антирасизмом. Уже после войны десятилетний мальчик отплатил услугой за
услугу: он дал показания комиссии по военным преступлениям. Только это и спасло
его покровителя.
Либхабер, чья незаурядность никогда не подвергалась сомнению, быстро достиг
успехов в мире французской академической науки. Коллеги считали его немного
сумасшедшим — еврей-мистик в стане рационалистов, сторонник де Голля,
затесавшийся в ряды прокоммунистически настроенного большинства. Его вера в
судьбоносную миссию Великих Личностей, одержимость творчеством Гёте и страсть к
старым фолиантам не раз служили предметом для шуток. Коллекция Либхабера
включала сотни научных публикаций и оригинальных манускриптов, причем
некоторые из них датировались XVII веком. Для ученого это не были исторические
диковинки — из своего собрания он черпал свежие идеи о природе реальности, той,
которую исследовал с помощью лазеров и современных криогенных установок. В
своем ассистенте, французском инженере Жане Море, который работал
удовольствия ради, ученый обрел родственную душу. Либхабер полагал, что помощник
находит его проект занятным (сей эвфемизм нередко заменяет ироничным галлам опре-
деления «интригующий», «захватывающий», «глубокий»). В 1977 г. они приступили
к опыту, призванному, по замыслу исследователей, разъяснить природу порога
турбулентности.
Как экспериментатор Либхабер был известен своей приверженностью к традициям
XIX века: острый ум, ловкие руки, торжество изобретательности над грубой
силой. Ему не нравились громоздкое лабораторное оборудование и чересчур сложные
вычисления. Его представление о качественном опыте походило на идею хорошего
доказательства в математике: изящество внешней формы ценилось столь же
высоко , как и глубинная суть полученного результата. Все же, по мнению некоторых
коллег, в своем эксперименте с порогом турбулентности ученый зашел слишком
далеко: плод его трудов оказался настолько крошечным, что свободно помещался
в спичечном коробке, в котором его и таскал иногда Либхабер, словно шедевр
концептуального искусства. Сие именовалось «гелием в маленькой коробочке».
Главная деталь экспериментальной установки — ячейка из нержавеющей стали с
острейшими краями и тончайшими стенками — была и вовсе размером с лимонное
зерно. В нее подавался жидкий гелий, подогретый до температуры четыре градуса
выше абсолютного нуля, несколько более высокой, чем в прошлых экспериментах
со сверхжидкостями.
Лаборатория Либхабера занимала второй этаж здания физического факультета
Эколь Нормаль в Париже. Всего несколько сотен футов отделяло ее от того
места, где когда-то работал Луи Пастер. Как и во всякой хорошей физической
лаборатории , где можно провести практически любой эксперимент, там царил вечный
беспорядок: на полу и на столах громоздились банки с краской, повсюду
валялись инструменты, куски металла и пластика необычной формы и непонятного
назначения. Но даже среди этого хаоса прибор с крохотной жидкостной камерой
выглядел весьма впечатляюще: внизу, под ячейкой из нержавеющей стали, лежала
пластина чистейшей меди, сверху — другая, сапфировая. Эти материалы были
выбраны ученым вследствие их теплопроводности. В опыте задействовались
миниатюрные электронагревательные спирали и тефлоновые прокладки. Жидкий гелий тек
вниз из резервуара, представлявшего собой куб со стороной в полдюйма. Все
вместе располагалось в небольшом контейнере, внутри которого поддерживался
вакуум. Сам контейнер, в свою очередь, был погружен в емкость с жидким
азотом, что помогало стабилизировать температуру.
Либхабера всегда беспокоила вибрация. В ход эксперимента, как и в поведение
реальных нелинейных систем, постоянно примешивались шумы, которые затрудняли
измерения и искажали данные. В чувствительном потоке — а ученый постарался
сделать его максимально восприимчивым — помехи быстро создавали возмущения
нелинейного течения, вызывая переход от одного типа поведения к другому. Но
нелинейность способна как стабилизировать систему, так и расстроить ее;
нелинейная «обратная связь» регулирует движение, делая его более интенсивным, а в
линейной системе пертурбации сказываются постоянно. В условиях нелинейности
последние поглощают сами себя до тех пор, пока не затухнут и система
автоматически не возвратится в устойчивое состояние. Либхабер считал, что
нелинейность используется биологическими системами для защиты от помех: переносящие
энергию белки, волновые электрические импульсы в сердце, нервная система —
все они сохраняют гибкость в мире шумов. Ученый надеялся, что какая бы
структура ни скрывалась внутри, поток жидкости окажется достаточно стойким для
проведения эксперимента.
Либхабер задумал возбудить конвекцию в жидком гелии путем увеличения
температуры нижней пластины. Эксперимент повторял опыт, проведенный в свое время
Эдвардом Лоренцем, классическую схему, известную как модель конвекции Рэлея—
Бенарда. Либхабер тогда еще не знал о Лоренце. Не имел он понятия и о теории
Файгенбаума. В 1977 г. Файгенбаум отправился в лекционное турне, и его
открытие оставляло свой след повсюду, где ученые знали, как его интерпретировать.
Однако насколько могло судить большинство физиков, опыты Файгенбаума и
открытая им периодичность не обнаруживали очевидной связи с реальными системами,
куда более сложными. В отсутствие доказательств любой мог сказать, что
Файгенбаум открыл математическую аналогию, похожую на зарождение турбулентности.
Либхабер знал про опыты американских и французских ученых, которые
существенно ослабили позиции теории Ландау о пороге турбулентности,
продемонстрировав, что турбулентность возникает не в результате непрерывного наложения
различных частот, а при внезапном переходе3. Джерри Голлаб, Гарри Суинни и
другие исследователи, осуществив эксперименты с потоком жидкости во вращающемся
цилиндре, выявили необходимость в новой теории, однако им не удалось
разглядеть переход к хаосу во всех деталях. Либхабер понимал, что в лабораторных
условиях еще не получен четкий образ порога турбулентности. Он надеялся, что
частичка жидкости в сконструированной им ячейке даст более ясную картину
этого явления.
Специализация движет наукой. Исследователи гидродинамики жидкостей
совершенно справедливо усомнились в высоком уровне точности, который, по
утверждению Суинни и Голлаба, был достигнут ими в потоке Куэвье. С другой стороны,
математики справедливо возмущались Руэллем. Он нарушил правила, выдвинув
амбициозную физическую теорию под видом доказательного математического
утверждения, и сделал это так, что отделить предположения от доказательств стало
весьма нелегко. Математик, который отказывается принять идею, пока она не
будет облечена в традиционную форму теоремы и доказательства, играет по
правилам, предписанным его дисциплиной и ставящим заслон на пути подтасовки.
Редактор журнала, который отвергает новые идеи, изложенные непривычным стилем,
способен навлечь на себя обвинение в защите кастовых интересов авторитетных
коллег, тем не менее, он также выполняет роль защитного фильтра в обществе,
которое не без оснований остерегается неизведанного. Сам Либхабер замечал,
что «наука — оружие против нелепости». Когда коллеги называли его мистиком,
эпитет этот далеко не всегда звучал лестно.
Осторожный и дисциплинированный экспериментатор, известный своей точностью
в постановке опытов, он обладал чутьем на такое абстрактное, расплывчатое,
призрачное явление, как тенденция. Тенденция воплощает в себе образ и
изменения, движение и форму. Ее идея восходит еще к Платону, предполагая, что
изменения в системах отражают некую реальность, не зависящую от конкретного
момента. Либхабер принял мысль Платона о том, что Вселенная полна скрытых форм.
«Но мы же знаем, что это на самом деле так! Вы видели листья на деревьях.
Глядя на них, разве вы не поражаетесь тому, что число характерных для
определенного класса форм ограничено? Вы можете легко изобразить какую-нибудь
форму, и проникновение в нее представит для вас определенный интерес. Возможны и
иные ситуации, например опыт, в котором вы наблюдаете, как одна жидкость
проникает в другую. А сейчас, включив газ на кухне, вы видите, что пламя
принимает ту же универсальную, весьма распространенную форму. Для меня не имеет
значения, пламя ли это, или жидкости одна внутри другой, или твердый растущий
кристалл. Все, что меня интересует, это сама форма.
В науке еще с восемнадцатого века витали мысли о том, что ученые проходят
мимо эволюции формы в пространстве и времени. Думая о тенденции, можно
представлять ее по-разному — как некое течение в экономике или как скрытую
историческую закономерность. Сначала это течение может быть ламинарным, потом
разветвляющимся до более сложного состояния, когда, возможно, появятся
колебания . А потом оно становится хаотичным».
Всеобщность форм, подобие сквозь масштабы, повторение и пересечение
тенденций — все это находилось за пределами стандартного математического подхода,
3 Внезапный переход тоже можно интерпретировать как непрерывное наложение различных частот.
но осознать сей факт было весьма непросто. Научные вопросы формулируются на
языке науки, а в XX веке либхаберовское ощущение потока лучше всего было
выражено языком поэзии. Например, Уоллес Стивене, опережая физиков в
сверхъестественном видении мира, так описал поток, повторяющий себя в непрестанных
изменениях:
Сияющая бликами река, что струится,
Не выбирая дважды один и тот же путь,
То там протекая, то здесь
И всегда на одном оставаясь месте.
Поэзия Стивенса часто передает буйство воздуха и воды. Она также проникнута
убеждением, что порядок незримо присутствует в природе:
В воздухе, где нет теней,
Неосязаемое знание разлито повсюду.
Когда в 70-х годах Либхабер и другие экспериментаторы начали рассматривать
движение жидкостей, они делали это так, как если бы восприняли поэтический
намек на неощутимое знание. Они подозревали наличие связи между движением и
определенной всеобщей формой, собирая информацию единственно возможным путем
— фиксируя результаты опытов и накапливая их в компьютере. Потом они искали
такие способы организации данных, которые позволили бы обнаружить
универсальные формы и описать их в терминах движения. Эти ученые были убеждены, что
динамические образы, подобно пламени и органическим структурам вроде листьев,
формой своей обязаны некоему еще не исследованному сплетению сил, которые
подметил поэт.
Для Либхабера не Стивене, а Гёте служил источником магического вдохновения.
Когда Файгенбаум рылся в библиотеке Гарварда в поисках «Теории цвета» Гёте,
Либхаберу уже удалось пополнить свою коллекцию оригинальным изданием еще
более малоизвестного трактата «О метаморфозе растений». Она представляла собой
коварную атаку на физиков, которых, по мнению Гёте, волновали исключительно
статичные процессы, а не жизненные силы и течения, породившие те формы, что
мы видим постоянно. Эта часть наследия Гёте — по мнению историков литературы
весьма незначительная — вызвала к жизни псевдонаучные течения в Германии и
Швейцарии, поддерживаемые такими философами, как Рудольф Штайнер и Теодор
Швенк. Этими людьми Либхабер восхищался, насколько мог восхищаться ученый-
физик .
«Чувствительный хаос» — das sensible Chaos — так определил Швенк
соотношение между силой и формой. Это выражение стало названием странной книжицы,
повествовавшей, прежде всего, о воде. Она увидела свет в 1965 г. и позднее
переиздавалась . Английский перевод предваряло восторженное предисловие Жака-Ива
Кусто, а также рекомендации «Бюллетеня водных ресурсов» и «Журнала Института
инженеров-гидрологов». Небольшая претензия на научность лишь вредила работе
Швенка, в которой, по сути, не содержалось ничего из математики. И все же
наблюдения автора можно было назвать безупречными. Он описал множество
естественных форм водного течения, увиденных глазами художника. Он собрал
фотографии, сделал десятки точных зарисовок, какие делает цитобиолог, изучая
фрагменты клетки в микроскоп. Швенк отличался непредубежденностью и даже
наивностью, которыми мог бы гордиться сам Гёте.
Его книга — гимн потокам. Великие реки, подобные Миссисипи, образуют
огромные изгибы на пути к морю. В самом море извивается Гольфстрим, формируя петли
течений, направленные на восток и запад. По выражению Швенка, это гигантская
теплая река, которая «сама строит собственные берега из холодных вод». Когда
поток исчезает или становится невидимым, следы все равно остаются. Токи
воздуха оставляют отметки-волны на песке пустынь. Убывающий прилив вычерчивает
на полосе прибоя сеть, похожую на сплетение вен. Швенк не верил в совпадения.
Он верил в универсальные принципы, но еще более — в некий дух природы, что
делало его прозу слишком антропоморфной. Его «принцип прототипа» звучит так:
поток «стремится к воплощению вопреки окружающей материи».
Внутри потоков — он это знал — существуют второстепенные течения. Вода,
которая движется вниз по течению извилистой реки, образует вторичные потоки.
Эти потоки закручиваются вокруг речной оси, устремляются к одному берегу,
затем — вниз, ко дну, далее поперек реки к другому берегу, потом к речной
поверхности. Любая частичка воды в реке оставляет след, подобный струне,
который переплетается с другими такими же струнами. Швенк обладал топологическим
видением моделей такого свойства. «Образ сплетенных в спираль „нитей" точен
лишь в отношении реального движения. О них говорят многие, однако, на самом
деле это не отдельные нити, но целые поверхности, пространственно сплетенные
и следующие по течению одна за другой». Автор книги разглядел внутри потоков
соревнующиеся ритмы, догоняющие одна другую волны, делящиеся поверхности и
пограничные слои. Он видел вихри, водовороты, целые ряды их, воспринимая
происходящее как «вращение» одной поверхности над другой. Он подошел так близко
к физической концепции турбулентности, как только мог подойти философ.
Художественные его убеждения предполагали всеобщность. По Швенку, водовороты —
это нестабильность, которая, в свою очередь, знаменует борьбу потока с «архе-
типичной» противоположностью внутри него. В представлении Швенка такие
процессы, как кружение вихрей, развитие папоротников, возникновение складок в
горных цепях, образование полых органов животных, следуют одним путем. Они не
имеют ничего общего с конкретной средой или с конкретными особенностями. Что
бы чему ни противостояло: быстрое — медленному, теплое — холодному, плотное —
разреженному, свежее — соленому, вязкое — жидкому, кислотное — щелочному, —
на границе различий расцветает жизнь.
Последняя была вотчиной Д'Арси Вентворта Томпсона. Этот выдающийся
натуралист в 1917 г. отмечал: «Может случиться, что все законы энергии, все
свойства вещества и вся коллоидная химия окажутся столь же бесполезны для тела,
сколь бессильны они в постижении души. Что касается меня, я так не думаю».
Д'Арси Томпсон привнес в изучение жизни математику — то самое, чего, к
сожалению, недоставало Швенку, который строил свои доказательства на аналогиях.
Его работа, одухотворенная, образная, энциклопедичная, свелась, в конечном
счете, к выявлению подобия форм. Исследование Д'Арси Томпсона «О росте и
форме» по настрою в какой-то мере близко к работе Швенка, его методологии.
Современный читатель спросит, стоит ли доверять детальным изображениям падающих
капель жидкости, изображениям, на которых видны зубцы, висячие волнистые
«усики», придающие каплям удивительное сходство с живыми медузами? Что это,
простое совпадение? Если две формы так похожи, стоит ли искать случаи
подобия?
Д'Арси Томпсон, безусловно, является наиболее уважаемым биологом, из всех,
кто когда-либо работал в пограничных областях традиционной науки. Революция в
биологии XX века, очевидцем которой он был, совсем не затронула его. Отвергая
химию и неверно понимая теорию клетки, он не мог предвидеть быстрое развитие
генетики. Его работы казались чересчур классическими и литературными, слишком
прекрасными, чтобы заслуживать доверия ученых. Биологам нынешних дней не было
нужды читать эти книги, но каким-то образом сочинения Томпсона приковали к
себе внимание корифеев. Питер Медавар назвал его книгу «прекраснейшей в
истории науки литературной работой, какая только была написана на английском
языке» . Стивен Джей Гоулд именно там искал подтверждения собственной крепнущей
убежденности, что природа взаимоувязывает формы вещей. Кроме Д'Арси Томпсона,
мало кому из современных биологов приходило в голову искать неопровержимое
единство живых организмов. Как выразился Гоулд, «очень немногих интересовало,
можно ли свести все известные объекты к одной системе производящих сил. И
лишь некоторые осознали всю важность доказательства единства для научного
изучения органических форм».
Математик, зоолог, полиглот Томпсон пытался рассматривать жизнь как целое,
в то время как его коллеги с большой пользой для себя начинали применять
методы, заключавшиеся в разъединении организмов на составляющие функциональные
части. Редукционизм торжествовал повсюду, от теории эволюции до медицины,
особенно в молекулярной биологии. Как еще постигнуть живую клетку, если не
путем изучения ее оболочек и ядра, а более всего белков, ферментов и
хромосом? Лишь исследовав внутреннее строение сетчатки, нервов, тканей мозга,
биология заинтересовалась формой черепа.
Рис. 7.1. Падающие капли. Д'Арси Вентворт Томпсон
продемонстрировал висячие нити и столбики, которые можно увидеть и у
попавшей в воду капельки чернил (слева), и у медузы (справа).
«Чрезвычайно любопытный результат... Он показывает, как чувствительны...
эти капли к физическим условиям. Используя все время один и тот
же желатин, и варьируя лишь плотность жидкости в пределах
тысячных долей, мы получаем целый ряд конфигураций — от обычной
висящей капли до капли с рубчатой поверхностью...»
Д'Арси Томпсон не принимал такого подхода. Долгие годы он оставался
последним из великих ученых, посвятивших себя тщательному изучению феномена
причины, особенно различия между конечной и действенной (или физической) причиной.
База конечной причины — назначение или конструкция: колесо круглое, поскольку
именно такая форма делает возможным передвижение. Физическая причина имеет
механическую природу: Земля круглая, так как гравитационные силы стягивают
вращающуюся жидкость, и та образует сфероид. Однако не всегда различие столь
очевидно. Стеклянный стакан имеет цилиндрическую форму не только потому, что
сосуд такой формы удобнее держать в руке; он естественным образом принимает
подобную форму при центробежном литье или выдувании из стекла.
В науке, как правило, превалируют физические причины. Действительно, когда
астрономия и физика вышли на свет из тени религии, аргументы телеологии были
выброшены за ненадобностью, — Земля такова, какова она есть, и человечество
может делать то, что делает. Однако в рамках биологии Дарвин твердо
установил, что телеологии принадлежит главная роль при рассмотрении причины.
Биологическая вселенная, может, и не создана по замыслу Творца, но облик ее
формируется естественным отбором, который действует не на уровне генов или
эмбрионов, а на уровне «конечного продукта» — живых существ. Таким образом,
объяснение формы организма или функции отдельного органа потребностями адаптации
всегда заостряет внимание на причине — именно конечной, а не физической.
Везде, где торжествует дарвиновское мышление, понятие «конечной причины»
остается в науке. Современный антрополог, размышляя о каннибализме или ритуальных
жертвоприношениях, всегда — правильно или нет — задается вопросом об их цели.
Д'Арси Томпсон, знакомый с таким подходом, настоятельно просил биологов
помнить также и о физической причине, рассматривая механизм и телеологию в
единстве. Он изучал математическую и физическую природу сил, которые созидают
жизнь. Однако адаптационная теория не сдавала позиций, и подобные идеи
казались неуместными. Изучение того, как древесный лист в ходе естественного
отбора сделался эффективным приемником солнечной энергии, превратилось в
разностороннюю и весьма плодородную проблему. Лишь намного позже некоторые ученые
начали задумываться над тем, что осталось неразгаданным: формы листьев не так
уж многообразны, и очертания листа отнюдь не предопределены его назначением.
Математика, доступная Д'Арси Томпсону, не позволяла доказать то, что
хотелось бы. Самое большее, что он мог, это рисовать. Ученый изображал, в
частности , черепа родственных видов животных в сетке координат, демонстрируя таким
образом, что элементарное геометрическое преобразование превращает один
объект в другой. Очертания простых организмов, столь обманчиво схожих со струями
жидкости, брызгами и другими порождениями водного потока, он объяснял
физическими причинами — действием гравитации и поверхностного натяжения, которые,
однако, не могли проделать приписываемую им созидательную работу. Почему же
тогда Альберт Либхабер думал о работах Томпсона, начиная свои опыты с
жидкостью?
Представления Д'Арси Томпсона о тех силах, которые придают форму живым
объектам, ближе всего подводили к рассмотрению динамических систем. Он
представлял жизнь такой, какая она есть, всегда в движении, постоянно реагирующей на
ритмы — «скрытые в глубине ритмы роста», которые порождают, по его мнению,
всеобщие формы. Ученый считал, что исследует не материальные формы вещей, а
их динамику — «интерпретацию изменения энергии на языке силы». Однако он
достаточно ориентировался в математике, чтобы понять: выстраивающиеся в один ряд
формы ничего не доказывают. В некоторой степени Томпсон был поэтом, ибо
только поэт мог поверить, что ни случайность, ни цель не объясняют поразительную
универсальность форм, выявленных им за долгие годы наблюдения природы.
Объяснение скрывалось в физических законах, которые регулируют силы и рост
непостижимым для человеческого разума образом. Снова Платон! За конкретными види-
мыми формами вещества должны лежать некие призрачные очертания, невидимые
лекала. Формы всегда в движении.
Либхабер выбрал для своего эксперимента жидкий гелий, имевший чрезвычайно
малую вязкость, благодаря чему вращение жидкости начиналось даже при малейшем
толчке. Аналогичный опыт с жидкостью средней вязкости, вроде воды или жидкого
воздуха, требовал гораздо большей емкости. Низкая вязкость позволяла ученому
сделать свою конструкцию более чувствительной к нагреванию. Для инициирования
конвекции в ячейке, размеры которой измерялись миллиметрами, между
температурами верхней и нижней поверхностей требовалась разница в тысячную долю
градуса . Именно поэтому экспериментатор сделал ячейку столь крошечной; в объеме
покрупней, где жидкий гелий мог бы вращаться в большем пространстве,
аналогичные движения жидкости потребовали бы меньшего нагрева. Так, в коробке
размером с крупную виноградину конвекция началась бы уже при разнице температур
в одну миллионную долю градуса. Подобными мельчайшими температурными
вариациями нельзя было управлять.
Обдумывая опыт, Либхабер и его помощник стремились исключить любое
проявление беспорядочности. Они сделали все что могли, дабы предупредить то самое
движение, которое собирались изучать. Перемещение жидкости, начиная от
плавного ее течения и заканчивая турбулентностью, представлялось как движение в
пространстве. Его сложность — это сложность пространственная, его волнения и
водовороты — пространственный хаос. Но Либхабер искал такие ритмы, которые
проявили бы себя как изменения во времени. Время являлось и полем для опыта,
и мерилом. Либхабер как бы «сплющил» пространство почти до одномерной точки и
довел до крайнего предела технику, использованную его предшественниками в
экспериментах с жидкостью. Каждый знал, что течение жидкости в замкнутом
объеме — конвекция Рэлея—Бенарда в прямоугольной емкости или вращение Куэте—Тэй-
лора в цилиндре — гораздо проще поведения ничем не стесненного потока,
например океанских волн или воздушных течений. В открытом потоке пограничная
поверхность остается свободной, во много раз увеличивая сложность поведения
системы.
Поскольку конвекция в узком сосуде порождает валики жидкости, похожие на
ленты — или, в данном случае, на крохотные семена кунжута, — Либхабер
сконструировал свою ячейку так, чтобы хватило места для двух завитков. Жидкий гелий
должен был подняться в центре, затем, образовав левый и правый валики,
спуститься вниз по внешним стенкам ячейки. Предполагалось, что, поскольку процесс
пойдет в рамках замкнутого пространства, колебания будут ограниченными.
Четкие линии и взвешенные пропорции обещали устранить любые помехи. Словом,
Либхабер «заморозил» пространство так, чтобы можно было играть со временем.
Для наблюдений за тем, как жидкий гелий начнет вращаться внутри ячейки,
помещенной в вакуумный контейнер внутри емкости с азотом, экспериментатор
встроил два микроскопических температурных датчика в верхнюю сапфировую
пластину, покрывавшую ячейку. Графопостроитель непрерывно фиксировал их
показания. Таким образом, ученый контролировал температуру в двух точках на верхней
поверхности жидкости. Это было на редкость чувствительное и умное устройство.
Либхабер обманул природу, как заметил один из физиков.
Эксперименты с миниатюрным сверхточным шедевром заняли два года, но, по
признанию изобретателя, для его полотна то была самая подходящая кисть,
достаточно удобная и не громоздкая. Он увидел всё. Проводя свой опыт днем и
ночью, час за часом, Либхабер обнаружил на пороге турбулентности более
запутанное поведение, чем мог себе представить. Появился полный каскад удвоений
периодов . Было установлено, что этот процесс начинается с первого разветвления.
Движение происходит сразу же, как только нижняя пластина из чистой меди
нагревается достаточно, чтобы вывести жидкость из состояния покоя. При
температуре в несколько градусов выше абсолютного нуля для этого требовалась лишь
одна тысячная доля градуса. Жидкость на дне ячейки, нагреваясь, расширяется и
становится легче прохладной жидкости на поверхности. Чтобы дать теплым нижним
слоям вещества подняться, верхние, более холодные, должны «утонуть» —
опуститься вниз. В процессе такого перемещения в жидкости образуется два
вертящихся «цилиндра». Как только скорость вращения стабилизируется, в системе
устанавливается динамическое равновесие. Тепловая энергия постоянно переходит в
энергию движения, а затем, через трение, обратно в теплоту, которая
рассеивается через прохладную верхнюю пластину.
До сих пор Либхабер воспроизводил широко известный в гидродинамике опыт,
если не сказать тривиальный. «Это была классическая физика, — замечал
ученый, — что, к несчастью, означало: старо, а значит, неинтересно». Он
рассматривал точно такой же поток, какой смоделировал Лоренц на базе системы из трех
уравнений, но опыт проводился в реальном мире и с реальной жидкостью, в
лаборатории, куда с забытых транспортом улиц Парижа проникают вибрации. Одно это
делало сбор данных проблемой куда более сложной, чем воспроизведение чисел с
помощью компьютера.
Либхабер, как и другие экспериментаторы, использовал для записи показаний
датчиков простой графопостроитель. В состоянии равновесия, после первого
разветвления, температура в любой точке оставалась более или менее постоянной, и
перо чертило прямую линию. С увеличением нагрева обнаруживалась большая
нестабильность . В каждом витке появлялся узел, который равномерно двигался взад
и вперед, и такое его перемещение выявляло колебания температуры между двумя
значениями, верхним и нижним. В этот период перо графопостроителя чертило на
бумаге волнистую линию.
По одной непрерывно меняющейся и дрожащей от помех линии температур
выяснить точное время появления новых разветвлений или установить их природу
невозможно . График образует «пики» и «долины», которые кажутся столь же
случайными , как и кривые продаж переживающего лихорадку фондового рынка. Либхабер
проанализировал полученные данные, построив на их основе спектральные
диаграммы. Он намеревался выявить главные частоты, скрытые в меняющихся
значениях температуры. Создание диаграммы экспериментальных данных похоже на
построение графика звуковых частот, составляющих сложные аккорды симфонии:
внизу графика всегда проходит зубчатая линия — фон, экспериментальные шумы.
Главные тона проявляются как вертикальные пики. Чем громче тон, тем выше
амплитуда пика. Если данные воспроизводят доминантную частоту, например, с
периодом в одну секунду, эта частота будет выглядеть на спектральной диаграмме
как повторяющийся пик.
Период первой появившейся волны составлял около двух секунд, а следующее
разветвление произошло уже с некоторыми изменениями. Виток в жидкости
продолжал колебаться, температура, показываемая болометром, росла и падала с
определенной цикличностью, но на одной из ветвей температура стала чуть выше, чем
раньше, а на другой — чуть ниже. Фактически значение температуры расщепилось,
образовав два различных максимума и минимума. Вычерчиваемая графопостроителем
линия, весьма сложная для интерпретации, фиксировала как бы одно колебание на
другом, своего рода «метаколебание». На спектральной диаграмме описанный
эффект выглядел более четко: прежняя частота еще в значительной мере
присутствовала, хотя температура, как и раньше, поднималась каждые две секунды.
Однако теперь новая частота составляла ровно половину прежней, поскольку в
системе проявился некий повторяющийся каждые четыре секунды компонент. Затем, по
мере появления разветвлений, стали возникать новые частоты, вдвое меньше
предыдущих. Диаграмма с четвертыми, восьмыми и шестнадцатыми долями скоро уже
напоминала забор, в котором чередовались высокие и низкие рейки (т.е. пики).
Человек, ищущий в беспорядочной информации скрытые формы, должен проделать
один и тот же опыт десятки и сотни раз, прежде чем начнут проясняться законо-
мерности поведения исследуемой системы. Когда наши экспериментаторы, ученый и
инженер, постепенно увеличивали температуру, и система переходила от одного
состояния равновесия к другому, порой наблюдались весьма специфичные явления.
Иногда появлялись промежуточные частоты, плавно скользившие по спектральной
диаграмме и вскоре исчезавшие. Временами изменялась наблюдаемая геометрия, и
вместо двух появлялось три валика жидкости. И как можно было угадать, что же
на самом деле происходит внутри маленькой стальной ячейки?
Рис. 7.2. Два способа наблюдения разветвлений. Когда в опыте,
подобном тому, который поставил Либхабер, наблюдаются устойчивые
колебания, их образ в фазовом пространстве представляет собой
петлю, повторяющую саму себя с регулярными интервалами (вверху
слева). Тогда экспериментатор видит спектральную диаграмму с
высоким пиком данной единичной частоты (внизу слева). После
удваивающего периоды разветвления система дважды образует петлю,
прежде чем повторит сама себя (вверху в центре), и ученый видит уже
новый ритм, равный половине частоты или удвоенному прежнему
периоду (внизу в центре). Новые удвоения периодов наделяют
спектральную диаграмму все большим и большим числом пиков (справа).
Знай тогда Либхабер об открытии Файгенбаумом всеобщности, он бы точно
представлял, что такое разветвления и где их искать. К 1979 г. все больше
математиков и сведущих в математике физиков обращали внимание на новую теорию
Файгенбаума, но в массе своей ученые, знакомые с трудностями изучения реальных
физических систем, воздерживались от каких-либо определенных суждений по
весьма веским причинам. Одномерные системы, вроде тех, которые исследовали
Мэй и Файгенбаум, — это одно, а реальные, конструируемые инженерами механизмы
— совсем другое. Поведение реальных устройств описывается не простыми
алгебраическими, а громоздкими дифференциальными уравнениями. Более того, еще одна
пропасть отделяла двух-, трех- и четырехмерные системы от жидкостных потоков,
которые физики рассматривали как системы с потенциально бесконечным числом
измерений. Даже структурированная ячейка Либхабера, содержала бесконечно
большое число частиц жидкости, и каждая из них обладала, по крайней мере,
потенциалом независимого движения. Значит, при определенных обстоятельствах
любая частица могла стать источником нового изгиба или вихря.
«Никто и не помышлял, что действительно нужное нам основное движение в та-
кой системе упрощается и описывается схемами», — признался Пьер Хоэнберг из
лабораторий «AT&T Ве11» в Нью-Джерси. Он входил в число тех немногих физиков,
которые доверяли как новой теории, так и связанным с ней экспериментам.
«Файгенбаум, может быть, и мечтал о таком, но не высказывал своих чаяний вслух.
Его работа была посвящена схемам. Почему они должны интересовать физиков?
Забава, не более того... Пока шли игры со схемами, все казалось слишком далеким
от того, что мы действительно стремились понять. Но когда теория
подтвердилась на опыте, она нас не на шутку взволновала. Самое удивительное
заключается в том, что, исследуя по-настоящему интересные системы, можно во всех
деталях понять их поведение при помощи модели с малым числом степеней свободы».
В конце концов, именно Хоэнберг познакомил экспериментатора и теоретика.
Летом 1979 г. он проводил семинар в Аспене, где побывал Либхабер. (Четырьмя
годами ранее, на такой же летней встрече, Файгенбаум слушал доклад Стива
Смэйла о числе — одном-единственном числе, которое словно бы «взорвалось»,
когда математик наблюдал переход к хаосу в определенном уравнении.) Либхабер
описал свои опыты с жидким гелием, а Хоэнберг сделал заметки. По пути домой
он заглянул в Нью-Мексико повидаться с Файгенбаумом. Вскоре после этого
Файгенбаум посетил Либхабера в Париже, и тот с гордостью продемонстрировал свою
миниатюрную ячейку, дав Файгенбауму возможность разъяснить последний вариант
его теории. Потом они вместе бродили по Парижу в поисках хорошей кофейни, и
Либхабер позже вспоминал, как был удивлен, увидев столь молодого и, по его
собственному выражению, живого ученого-теоретика.
Переход от схем к реальным потокам жидкости казался настолько значительным
достижением, что даже самые щепетильные и недоверчивые ученые восприняли его
как чудо. Каким образом природа смогла сочетать крайнюю сложность с
предельной простотой, никто не понимал. Джерри Голлаб предложил «рассматривать это
не как обычную связь между теорией и опытом, а как некое чудо». И это чудо в
течение нескольких лет повторялось снова и снова в огромном бестиарии
лабораторных систем: в увеличенных в размерах ячейках с водой и ртутью, электронных
осцилляторах, лазерах и даже в химических реакциях. Теоретики, восприняв
методы Файгенбаума, обнаружили и иные математические пути к хаосу, родственные
удвоению периодов, — прерывистость и квазипериодичность, которые тоже
доказали свою универсальность как в теории, так и в опытах.
Открытия ученых стимулировали компьютерные эксперименты. Физики обнаружили,
что вычислительные машины воспроизводят изображения, аналогичные тем, что
наблюдаются в реальных опытах, только в миллионы раз быстрее и куда надежнее.
Многим более убедительной, нежели результаты Либхабера, казалась жидкостная
модель Вальтера Францечини из Университета Модены (Италия) — система из пяти
дифференциальных уравнений, генерировавшая аттракторы и удвоение периодов.
Хотя Францечини ничего не знал о Файгенбауме, его сложная модель с большим
числом измерений выдавала те же постоянные, которые нашел Файгенбаум с
помощью своих одномерных схем. В 1980 г. группа европейских ученых выработала
довольно убедительное математическое объяснение феномена: диссипация
«опорожняет» сложную систему, устраняя множество противодействующих движений и
фактически преобразуя поведение множества измерений в одно.
Тем не менее поиски странного аттрактора в реальных экспериментах с
жидкостью еще не увенчались успехом, так что исследователи вроде Гарри Суинни не
оставляли своих трудов и в 80-х годах. Когда, наконец, цель была достигнута,
некоторые новоиспеченные компьютерные эксперты постарались преуменьшить
значение полученных результатов, объявив их лишь приблизительным и предсказуемым
подражанием тем великолепным детальным картинам, которые были уже созданы
графическими терминалами. В компьютерном эксперименте, генерирующем тысячи
или миллионы единиц информации, образцы сами собой приобретают более или
менее ясные очертания. В лаборатории же, как и везде в реальном мире, нужную
информацию необходимо отделять от шумов. В компьютерном эксперименте данные
льются как из рога изобилия, а в лаборатории приходится сражаться за каждую
каплю.
Однако новые теории Файгенбаума и других исследователей не привлекли бы
внимания столь широкого круга ученых, будь они подкреплены одними только
компьютерными экспериментами. Модификации, компромиссы и аппроксимации,
необходимые для того, чтобы справиться с системой нелинейных уравнений, казались
слишком сомнительными. В процессе моделирования пространство «разбивали» на
огромное, но всегда казавшееся недостаточным число фрагментов, а сама
компьютерная модель представлялась лишь совокупностью правил, выбранных наугад
программистами . В отличие от такой модели, реальная жидкость, даже в крохотной
ячейке миллиметровых размеров, обладает несомненной способностью к совершенно
свободному, ничем не сдерживаемому движению, составляющему основу
естественного беспорядка. Она еще может нас удивить.
В эпоху виртуальных построений, когда суперкомпьютеры создают модели
потоков в любых системах, начиная от струйных турбин и заканчивая сердечными
камерами , забываешь, как легко природа может поставить экспериментатора в
тупик. Фактически ни один компьютер сегодня не в состоянии полностью
имитировать даже такую несложную систему, как ячейка с жидким гелием Либхабера.
Всякий раз, когда опытный физик изучает компьютерную модель, он вынужден
задаваться вопросом, какая часть действительности не учтена и какие подвохи это
сулит. Либхабер любил повторять, что не рискнул бы пуститься в дорогу на
виртуальном самолете — кто знает, какой детали в нем недостает? Более того, он
замечал, что компьютерные модели, помогая строить интуитивные догадки или
совершенствовать вычисления, не становятся источником подлинных открытий. Во
всяком случае, так звучало кредо истинного экспериментатора.
Опыт Либхабера казался слишком безукоризненным, а научные цели — столь
абстрактными, что находились физики, относившие его работу больше к философии
или к математике, нежели к физике. Экспериментатор, в свою очередь, полагал,
что в его дисциплине господствуют редукционистские стандарты, отдающие пальму
первенства изучению свойств атомов. «Физик спросит: как может данный атом,
появившись здесь, обосноваться там? Что произойдет у поверхности объекта?
Можно написать гамильтониан системы? Если я отвечу, что меня интересует лишь
сама форма, ее математика и эволюция, разветвление, переходы к другой форме,
возвращение к рассматриваемой, он заявит, будто я занимаюсь не физикой, а
математикой. Даже сегодня я слышу такие утверждения. Что я могу сказать на это?
Да, конечно, я занимаюсь математикой, но она напрямую относится к тому, что
происходит вокруг нас, и это тоже природа».
Обнаруженные Либхабером модели действительно были абстрактными,
математическими и ничего не проясняли в свойствах жидкого гелия, меди или в поведении
атомов при температуре, близкой к абсолютному нулю. Но именно о таких моделях
мечтали мистически настроенные предшественники Либхабера. Эти модели
узаконили эксперименты, которыми вскоре займутся многие ученые, ищущие новые
элементы движения, от химиков до инженеров-электронщиков. Модели обнаружились,
когда Либхабер, увеличив температуру, сумел выделить первое удвоение периодов,
затем спрогнозировать следующее и т.д. Согласно новой теории, бифуркации
должны были воспроизводить геометрию с точным масштабированием, что и
обнаружил Либхабер. Универсальные инварианты Файгенбаума с этого мгновения
превращались из математического идеала в физическую реальность, которую можно было
измерить и воспроизвести. Либхабер долго вспоминал потом свои ощущения в тот
сверхъестественный миг, когда он узрел одну бифуркацию за другой и понял, что
перед ним бесконечный каскад изменений с богатейшей структурой. Это было, как
он заметил, занятно.
Глава 8
Образы хаоса
Что еще, как не хаос, взывает к внутренним силам,
Дабы придать форму единственному листку...
Конрад Айкен
Математик Майкл Барнсли встретил Митчелла Файгенбаума во время конференции
на Корсике в 1979 г. Барнсли, недавний выпускник Оксфорда, только-только
познакомился с понятием всеобщности, удвоением периодов и бесконечным каскадом
бифуркаций. «Отличная идея, — подумал он. — И конечно, все набросятся на нее,
чтобы отхватить себе по кусочку». Барнсли тоже присмотрел себе кусочек, не
замеченный еще ни одним из конкурентов.
Откуда происходили эти циклы (2, 4, 8, 16), эти последовательности
Файгенбаума? Появлялись ли они, будто по мановению волшебной палочки, из
математической пустоты или содержали намек на нечто более глубокое? Барнсли
интуитивно чувствовал, что они — часть какого-то невероятного фрактального объекта,
ускользавшего до сих пор из поля зрения ученых.
Для проверки идеи уже имелся математический аппарат — комплексная
плоскость . В данной плоскости числа от минус бесконечности до плюс бесконечности,
т.е. все действительные числа, лежат вдоль линии, которая тянется с запада на
восток, а ноль располагается в середине. Но данная линия лишь экватор мира,
простирающегося на север и на юг до бесконечности. Каждое число состоит из
двух частей: действительной, соответствующей долготе, и мнимой,
соответствующей широте. Эти комплексные числа условно записываются следующим образом: 2 +
3i, где i обозначает мнимую часть. Обе части сообщают каждому числу
уникальное местоположение на данной двухмерной плоскости. Первоначальная линия,
таким образом, является лишь частным случаем — совокупностью чисел, мнимая
часть которых равна нулю. Рассматривать в такой сложной плоскости лишь
действительные числа (точки экватора) значит ограничить свое поле зрения
случайными пересечениями форм, которые, будучи обозрены в двух измерениях, могут
открыть нечто новое. Так полагал Барнсли.
Понятие действительного и мнимого числа возникло в те времена, когда
обычные числа казались более реальными, чем новый «гибрид». Ныне любой ученый
сознает, что названия эти произвольны. Числа каждого типа столь же
действительны, сколь и мнимы. Ранее мнимые числа использовались для заполнения
умозрительного вакуума, порождаемого вопросом: чему равен квадратный корень из
отрицательного числа? Условно квадратный корень из -1 принимали за i,
квадратный корень из -4 — за 2i и т. д. Это была лишь одна из ступеней на пути к
осознанию того, что сочетание действительных и мнимых чисел позволяет
отыскать все корни многочлена. Комплексные числа можно складывать, умножать,
делить, усреднять, интегрировать. Словом, почти каждое вычисление с
действительными числами удается проделать и с комплексными. Итак, Барнсли начал
переводить функции Файгенбаума в комплексную плоскость, и тут он заметил
контуры, порождаемые удивительным семейством форм. Они относились, по-видимому, к
тем динамическим системам, которые ставили в тупик физиков-экспериментаторов.
Эти формы являлись одновременно и поразительными математическими
конструкциями .
В конце концов, Барнсли понял, что циклы в последовательностях Файгенбаума
возникают не на пустом месте. Они относятся к линии, удаленной от комплексной
плоскости, где, если приглядеться, существует целое «созвездие» циклов всех
порядков. Там всегда наблюдались цикл-два, цикл-три, цикл-четыре,
ускользавшие из виду до тех пор, пока они не достигнут линии-экватора с
действительными числами. Вернувшись с Корсики в Технологический институт Джорджии, Барнсли
написал статью, и предложил ее журналу, занимавшемуся вопросами
математической физики. Редактор, которым оказался Давид Руэлль, огорчил его: Барнсли,
сам того не ведая, повторил открытие пятидесятилетней давности, которое
сделал один французский математик. «Руэлль отфутболил мою работу, сопроводив ее
припиской: „Майкл, здесь речь идет о множествах Джулиа"», — вспоминал позже
Барнсли. Руэлль также посоветовал математику связаться с Мандельбро.
Джон Хаббард, американский математик, обожавший модные рубашки, уже три
года преподавал начала математического анализа первокурсникам в Университете
Орсе, во Франции. Среди прочих тем в учебный план входило рассмотрение метода
Ньютона — классической схемы решения уравнений путем последовательных
приближений, или итераций. Хаббарда, впрочем, привычные темы немного утомляли, и
однажды он решил, что преподнесет вопрос в такой форме, которая заставит
студентов поразмыслить.
Ньютонов метод известен давно. Он не отличался новизной даже тогда, когда
Ньютон его «изобрел». Древние греки применяли один из вариантов этого метода
для извлечения квадратных корней. Решение начинается с догадки, с начального
числа, которое приводит к более точному результату, и процесс итерации
устремляется к ответу, подобно тому, как динамическая система стремится обрести
устойчивое состояние. Процесс идет достаточно быстро, и количество точных
цифр после запятой, как правило, удваивается с каждым шагом. Конечно, сейчас
квадратные корни вычисляют более аналитическими методами, как и все корни
квадратных уравнений — тех, в которых неизвестное х возводится не более чем
во вторую степень. Но Ньютонов метод является действенным и для многочленов с
высокими степенями, которые не могут быть разрешены аналитически. Он
прекрасно подходит для множества компьютерных алгоритмов — ведь итерационные
процедуры, как никакие другие, подходят для выполнения на вычислительной машине.
Одним маленьким недостатком данного метода можно считать то, что уравнения
обычно имеют более одного корня, особенно если среди этих корней есть
комплексные решения. Какое именно решение будет найдено с помощью метода
итераций, зависит от первоначальной догадки. На практике для студентов не
составляет труда преодолеть начальный этап. Обычно имеется отправной пункт, и если
сделанное предположение приводит к неверному решению, надо просто начинать с
другой точки.
Вы спросите, каким маршрутом метод Ньютона приводит к корням квадратного
уравнения на комплексной плоскости? Рассуждая геометрически, ответим, что
метод позволяет отыскать тот из двух корней, который ближе к первоначальной
догадке. Именно это Хаббард и объяснил своим студентам, когда однажды ему
задали такой вопрос. «Уравнения, скажем, третьей степени решаются сложнее, —
заметил преподаватель. — Я подумаю над этой проблемой, и мы займемся ею через
неделю».
Он полагал, что наибольшую трудность для студентов будет представлять
итерационный процесс, но никак не выдвижение начальной догадки. Но чем больше
Хаббард размышлял на эту тему, тем менее определенным казалось то, что
следует считать разумной догадкой или к чему на самом деле приводит метод Ньютона.
Очевидным геометрическим решением было бы разделение плоскости на три равных
сектора, похожих на куски пирога, в каждом из которых находилось бы по одному
корню. Однако, как обнаружил Хаббард, идея не срабатывала: около границ
секторов творились весьма странные вещи. Кроме того, выяснилось, что он далеко
не первый специалист, споткнувшийся на этом чрезвычайно сложном вопросе. Так,
Артур Кейли в 1879 г. попытался перейти от уравнений второй степени, которые
казались вполне понятными, к пугающе сложным уравнениям третьей степени. Тем
не менее, Хаббард столетие спустя имел в своем распоряжении то, чего
недоставало Кейли.
Хаббард относился к числу тех математиков, которые, уважая точность, прези-
рали всяческие догадки, аппроксимации и эмпирику, основанную скорее на
интуиции, чем на доказательстве. Даже спустя двадцать лет после появления в
литературе упоминания об аттракторе Лоренца он продолжал настаивать на том, что
фактически никто не знал, дали начало аттрактору уравнения Лоренца или нет.
Это представлялось ему лишь недоказанным предположением, а уже знакомая нам
двойная спираль, по его утверждению, была не доказательством, а простой
очевидностью, тем, что изображают компьютеры.
Но сейчас, отринув сомнения, Хаббард все-таки обратился к компьютеру, чтобы
выполнить то, что общепринятые методы обошли стороной. Компьютер не доказал
бы ничего, но, по крайней мере, он мог бы кое-что прояснить, чтобы математик
понял, что именно ему предстоит доказать. Итак, Хаббард начал
экспериментировать, рассматривая Ньютонов метод не как средство решения задач, а как саму
задачу. Он взял в качестве примера простое кубическое уравнение х3 — 1 = О,
при решении которого требуется найти кубический корень из единицы. В случае с
действительными числами решение вполне тривиально — единица. Однако данный
многочлен имеет также два комплексных корня:
-i/2 + iyy2H-72-iy¥2.
Нанесенные на комплексную плоскость, три указанных корня образуют
равносторонний треугольник, одна вершина которого будет находиться на трех часах,
другая — на семи часах, и третья — на одиннадцати часах. Коль скоро в
качестве начальной точки выбрано любое комплексное число, вопрос заключается в том,
чтобы увидеть, какое именно из трех решений даст вычисление по методу
Ньютона. Это все равно, что рассматривать данный метод как динамическую систему, а
три решения — как три аттрактора. Или представить комплексную плоскость в
виде ровной поверхности, спускающейся к трем углублениям. Мраморный шарик,
начав катиться с любой точки на плоскости, приведет в одну из долин. Какую?
Хаббард приступил к рассмотрению бесконечного числа точек, составляющих
плоскость. Его компьютер переходил от точки к точке, рассчитывая Ньютоновым
методом каждую из них и кодируя результат определенным цветом. Те начальные
точки, которые вели к первому решению, стали синими, точки, генерировавшие
второе решение, — красными, а тем, которые давали третий результат, был
присвоен зеленый цвет. Математик заметил, что даже при самом грубом приближении
плоскость в силу динамики метода действительно делится на три сектора. Как
правило, точки, близкие к определенному решению, быстро вели прямо к нему.
Тем не менее, систематическое компьютерное исследование выявило сложную
скрытую организацию, которая ранее никогда не могла быть обнаружена математиками,
способными только рассчитывать точки в разных зонах. В то время как некоторые
начальные предположения быстро приводили к одному из корней, другие словно бы
«прыгали» рядом с ним совершенно произвольно, пока не приближались, наконец,
к решению. Иногда казалось, что точка может стать началом периодического
цикла, который будет повторяться вечно, не достигая ни одного из трех возможных
корней.
Когда Хаббард запустил компьютер, намереваясь более детально исследовать
пространство, начала вырисовываться картина, которая сбила с толку и
преподавателя, и его студентов. Например, вместо аккуратного «гребня» между синей и
красной долинами математик увидел пятна зеленого цвета, соединенные словно
бусины ожерелья. Это выглядело так, словно шарик, попавший в ловушку на стыке
двух соседних долин, остановился в третьей, самой отдаленной зоне. Граница
между двумя цветами никогда полностью не формировалась, и даже при увеличении
линия между зеленым пятном и синей областью включала в себя клочки красного
цвета. И так снова и снова... Линия границы, в конце концов, открыла Хаббарду
особое свойство, которое показалось бы весьма странным даже человеку,
знакомому с жуткими фракталами Мандельбро: ни одна из точек не разделяет только
два цвета. Где бы два цвета ни старались соединиться, там всегда появляется
третий, внедряясь новыми, внутренне подобными рядами. Непостижимо, но каждую
пограничную точку окаймляли зоны всех трех цветов.
Хаббард начал изучать обнаруженные сложные формы. В результате его работа,
а также исследования коллег ознаменовали собой новый штурм проблемы
динамических систем. Ученому стало ясно, что схематичное отображение Ньютонова метода
— одно из целого семейства еще не открытых изображений, передающих действия
сил в реальном мире. Майкл Барнсли столкнулся с другими фрагментами такого же
рода, а Бенуа Мандельбро, как вскоре поняли и Хаббард и Барнсли, обнаружил
прототип всех этих форм.
Множество Мандельбро, как любят повторять его почитатели, является наиболее
сложным объектом во всей математике. Чтобы увидеть его полностью — круги,
усыпанные колючими шипами, спирали и нити, завивающиеся наружу и кругом, с
выпуклыми пестрыми молекулами, висящими, словно виноградины на личной лозе
Господа Бога, — не хватит целой вечности. Если разглядывать модель в цвете на
подходящем экране, множество Мандельбро кажется более фрактальным, нежели
сами фракталы, настолько оно изобилует сложностью, пронизывающей все масштабы
картины. Построение каталога различных составляющих элементов или числовое
изображение очертаний системы потребует бесконечного количества данных.
Однако, как это ни парадоксально, для передачи полного описания системы по линии
связи хватит нескольких десятков кодовых символов, а в компьютерной программе
содержится достаточно информации, чтобы воспроизвести систему целиком.
Догадавшиеся первыми, каким образом в системе смешиваются сложность и простота,
были застигнуты врасплох — даже сам Мандельбро. Система превратилась в
эмблему хаоса для широкой публики. Она замелькала на глянцевых обложках тезисов
конференций и инженерных журналов и сделалась украшением выставки
компьютерного искусства, показанной во многих странах в 1985-1986 годах. Ее красота
ощущалась сразу. Гораздо труднее было уловить математический смысл. Ученые
долго вникали в ее суть.
Неисчислимое разнообразие фрактальных форм может быть образовано итерацией
в комплексной плоскости, но система Мандельбро была одной-единственной.
Смутная и призрачная, она начала вырисовываться, когда ученый попытался найти
способ сведения к общим законам класса форм, известного как множества Джулиа.
Множества эти были открыты и изучены еще во время Первой мировой войны
французскими математиками Гастоном Джулиа и Пьером Фато, работавшими без каких бы
то ни было компьютерных изображений. Мандельбро в двадцатилетнем возрасте
познакомился с их скромными рисунками и прочитал их работу, уже канувшую в
безвестность . Именно множества Джулиа во всем разнообразии обличий оказались
тем, что поставило в тупик Барнсли. Некоторые из порождаемых ими форм похожи
на круги, проколотые и деформированные во многих местах, что придает им
фрактальную структуру, другие разбиты на зоны, третьи — на разъединенные пылинки.
Для их описания не подходят ни обычные слова, ни понятия Евклидовой
геометрии. Французский математик Адриен Доуди заметил: «Получив непредсказуемо
многоликие образы множеств Джулиа, замечаем, что некоторые выглядят словно
пухлое облако, другие представляют собой тощий куст ежевики, третьи похожи на
искорки, плывущие в воздухе после фейерверка. Один объект напоминает кролика,
и многие имеют хвосты, как у морских коньков».
В 1979 г. Мандельбро обнаружил, что может создать в пределах комплексной
плоскости один образ, который послужит своего рода каталогом множеств Джулиа,
ориентиром для каждого из составляющих эти множества объектов. Тогда он
изучал итерационные решения квадратных и тригонометрических уравнений (последние
включали функции синуса и косинуса). Даже основываясь на гипотезе о
порождении простотой сложности, он отнюдь не сразу понял, насколько необычным
являлся объект, возникший на экране монитора в его кабинете в Гарварде. Программи-
сты, пытаясь эффективно распределить память компьютеров, корпели над новыми
интерполяциями точек в машине IBM с обладающим низким разрешением, черно-
белым дисплеем, а ученый торопил их, желая рассмотреть мельчайшие детали.
Вдобавок приходилось следить за тем, чтобы не попасть в ловушку артефактов,
возникающих из-за сбоя в машине и исчезающих при изменении программы.
Рис. 8.1. Примеры изображений, полученных с помощью множеств Джулиа.
Мандельбро обратился к простейшим изображениям, запрограммировать которые
не составляло труда. На грубо набросанной координатной сетке, где несколько
раз повторялась петля обратной связи, возникли первые контуры кругов или
дисков . Проделанные вручную расчеты показали, что с математической точки зрения
они вполне реальны и не являются некими вычислительными странностями. Справа
и слева от главных дисков появлялись иные неясные очертания. Как позже
вспоминал сам Мандельбро, воображение нарисовало ему нечто большее — целую
иерархию форм, где от атомов, словно ростки, отпочковываются всё новые и новые
атомы, и так до бесконечности. А там, где система пересекала действительную
ось, ее уменьшающиеся с каждым разом диски подчинялись определенному
масштабированию с геометрической регулярностью, которую ученые, занимающиеся
динамическими системами, определяют сейчас как последовательность бифуркаций
Файгенбаума .
Эти исследования подтолкнули Мандельбро к продолжению работы и
совершенствованию первых черновых изображений. Вскоре он обнаружил некие включения,
собиравшиеся по краям дисков и «плававшие» в близлежащем пространстве.
Продолжая рассчитывать мельчайшие детали, он вдруг почувствовал, что удача покинула
его, — на картинах вместо четких изображений появлялась путаница. Тогда он
направился обратно в исследовательский центр IBM, надеясь попытать удачи на
компьютерах корпорации в частном порядке, чего не мог позволить себе в
Гарварде . К удивлению Мандельбро, нарастание путаницы в изображениях говорило о
чем-то реальном. Отростки и завитки медленно отделились от основного
островка, и возникла кажущаяся однородной граница, которая распадалась на цепочку
спиралей, напоминавших хвосты морского конька. Иррациональное породило нечто
рациональное.
Система Мандельбро являет собой скопление точек, и каждая точка комплексной
плоскости — иными словами, каждое комплексное число — или входит в их
множество, или находится вне его пределов. Определить границы множества можно
одним способом — тестированием каждой точки с помощью простого итерационного
процесса. Для этого необходимо, выбрав комплексное число, возвести его в
квадрат, прибавить результат к первоначальному числу, итог вновь возвести в
квадрат, вновь прибавить результат к первоначальному числу, вновь возвести
итог в квадрат и так далее, снова и снова. Если полученное число стремится к
бесконечности, значит, точка не входит в систему Мандельбро. Если же итог
имеет предел (может быть «пойман» какой-нибудь из повторяющихся петель или
хаотично блуждать), в таком случае точка находится в пределах системы.
Повторение процедуры неопределенное число раз и постоянная проверка того,
бесконечен ли ее результат, напоминает процессы обратной связи в повседневной
жизни. Представьте себе, что в аудитории вы размещаете микрофон, усилители и
громкоговорители. Вас беспокоит, не возникнут ли пронзительные завывания при
обратной связи. Что это такое? Если микрофон достаточно чувствителен,
усиленный громкоговорителем звук достигнет его и породит бесконечные, еще более
громкие отклики. С другой стороны, если звуки слабы, они просто затухнут.
Чтобы построить модель процесса обратной связи, необходимо выбрать начальное
число, умножить его на самое себя, затем вновь умножить получившееся число на
самое себя и т. д. Мы обнаружим, что большие числа быстро приведут к
бесконечности: 10, 100, 10 ООО... Маленькие же числа стремятся к нулю: 1/2, 1/4,
1/16... Чтобы построить геометрическое изображение, мы определим совокупность
численных значений, при подстановке которых данное уравнение не стремится к
бесконечности. Примем во внимание точки на прямой от нуля и далее. Если точка
ведет к эффекту обратной связи (визгу в микрофоне), закрасим ее белым цветом,
а все другие — черным. Вскоре у нас появится изображение в виде линии, черной
от нуля до единицы.
При исследовании одномерного процесса нет необходимости прибегать к
эксперименту . Достаточно просто установить, что числа, которые больше 1, ведут к
бесконечности, чего нельзя сказать обо всех остальных. Но для изучения формы
в двух измерениях комплексной плоскости с помощью процесса итерации знать
уравнение, как правило, недостаточно. В отличие от традиционных
геометрических форм, таких как окружности, эллипсы и параболы, система Мандельбро не
допускает никаких сокращенных вариантов. Определить, какая форма подходит к
каждому конкретному уравнению, удается только методом проб и ошибок. Именно
он привел исследователей к неизведанным землям, скорее путем Магеллана, чем
дорогой Евклида.
Такое объединение вселенной форм с миром чисел говорило о разрыве с
прошлым. Новые геометрии всегда начинаются с того, что кто-нибудь пересматривает
базовый постулат. Предположим, говорит ученый, что пространство определенным
образом искривлено, — и в результате получается странная пародия на Евклида,
геометрия Римана—Лобачевского, которая стала основой общей теории
относительности. Дальше — больше... Допустим, что пространство может иметь четыре
измерения, пять или даже шесть... Вообразим, что число, выражающее измерение, может
представлять собой дробь... Представим, что геометрические объекты можно
закручивать , растягивать, завязывать узлами... Пусть их можно определить не решением
определенного уравнения, а итерацией его с помощью петли обратной связи.
Джулиа, Фато, Хаббард, Барнсли, Мандельбро — все эти математики изменили
правила создания геометрических форм. Картезианский и Евклидов методы
превращения уравнений в кривые знакомы любому, кто изучал геометрию в средней школе
или находил точку на карте по двум координатам. В стандартной геометрии кроме
уравнения необходим также и набор чисел, которые ему удовлетворяют, тогда
решения уравнения вроде х2 + у2 = 1 образуют форму, в данном случае —
окружность. Другим простым уравнениям соответствуют иные фигуры: эллипсы,
параболы, гиперболы конических сечений и даже более сложные формы, порождаемые
дифференциальными уравнениями в фазовом пространстве. Но когда геометр прибегает
к итерации, вместо того чтобы решать уравнение, последнее преобразуется из
описания в процесс, из статического объекта в динамический. Подставив
исходное число в уравнение, мы получим новое число, которое, в свою очередь, даст
еще один результат, и так далее. Соответствующие им точки перепрыгивают с
места на место. Точка наносится на график не тогда, когда она удовлетворяет
уравнению, а тогда, когда она генерирует определенный тип поведения. При этом
один из них может представлять собой устойчивое состояние, а другой —
неуправляемое стремление к бесконечности.
До компьютерной эры даже Джулиа и Фато, понимавшие, какие возможности таит
в себе новый тип построений, не могли превратить его в науку. С появлением
вычислительных машин «геометрия проб и ошибок» получила право на жизнь.
Хаббард изучил Ньютонов метод, последовательно рассчитывая поведение точек.
Мандельбро первоначально рассматривал свою систему аналогичным образом, применяя
компьютер для перехода от одной точки на плоскости к другой. Конечно, он
исследовал не все точки — время и возможности компьютера ограничены. Ученый
использовал решетку точек, нечто вроде координатной сетки. Более частая решетка
давала более точную картину, но требовала более трудоемких вычислений.
Впрочем, рассчитать систему Мандельбро довольно просто. Весь процесс сводится к
итерации в комплексной плоскости выражения z -> z2 + с. Нужно лишь, взяв
число , умножить его на самое себя и прибавить первоначальное его значение.
Освоившись с новым способом исследования форм при помощи компьютера,
Хаббард рискнул применить для рассмотрения динамических систем методы
комплексного анализа, чего раньше не делали. Он чувствовал, что некая внутренняя
связь объединяет различные разделы математики. Хаббард также знал, что будет
недостаточно лишь увидеть множество Мандельбро. Он хотел добиться полной
ясности . В конце концов, он заявил, что это ему удалось.
Если бы граница была просто фрактальной — в духе причудливых картин
Мандельбро, тогда каждое последующее изображение более или менее походило бы на
предыдущее. Принцип внутреннего подобия при различных масштабах позволил бы
предугадать, что мы увидим в электронный микроскоп на следующем уровне
увеличения. Вместо этого каждый взгляд в глубины системы Мандельбро приносил все
новые сюрпризы. Мандельбро, желая применить свой термин «фрактал» к новому
объекту, начал беспокоиться о том, что определил это понятие слишком узко.
При достаточном увеличении выяснилось, что система приблизительно повторяет
свои же элементы — крошечные, похожие на жучков объекты, отделявшиеся от
основной формы. Однако, еще более увеличив изображение, исследователь
убеждался, что эти молекулы не во всем соответствуют друг другу, — всегда появлялись
новые формы, похожие на морских коньков или на вьющиеся ветви оранжерейных
растений. Фактически ни один фрагмент системы точно не походил на другой при
любом увеличении.
Обнаружение «плавающих» молекул сразу же повлекло за собой дополнительные
трудности. Являлось ли множество Мандельбро связанным, похожим на континент с
выдававшимися вперед полуостровами? Или оно походило на рассеянное скопление,
где основной объект окружали мелкие островки? Ответ на этот вопрос выглядел
далеко не очевидным. Знания о множествах Джулиа мало что давали, поскольку их
графические образы носили двоякий характер: одни представляли собой целые
формы, другие смахивали на скопление пылинок. Эти мельчайшие частицы, будучи
фрактальными, обладали особым свойством: они не составляли единого целого:
каждая отделена от другой зоной пустого пространства. В то же время ни одна
«пылинка» не выглядит обособленной; заметив одну, можно всегда найти и
расположенную произвольно близко группу частиц. Мандельбро, разглядывая свои
картины, постепенно понимал, что с помощью компьютерного эксперимента ему не
удается ответить на основной вопрос. Его внимание сосредоточилось на
частичках, «парящих» вокруг основной формы. Некоторые из них пропадали, другие,
удивительно похожие, наоборот, появлялись. Они, казалось, не зависели друг от
друга, но, возможно, были связаны между собой линиями, столь тонкими, что
решетка уже найденных точек никак не могла уловить их.
Доуди и Хаббард блестяще использовали свою новую математику, чтобы
доказать, что каждая плавающая молекула на самом деле «висит» на филигранной
нити, которая связывает ее с другими молекулами. В итоге получается хрупкая
паутинка, ведущая от крошечных частиц к основному объекту, — «дьявольский
полимер», говоря словами Мандельбро. Математики доказали, что в каждом сегменте
— не имеет значения, где он находится и насколько он мал, — при увеличении
«компьютерным микроскопом» обнаружатся новые молекулы, каждая из которых
будет напоминать систему в целом и одновременно чем-то отличаться от нее.
Каждая новая молекула будет обладать собственными спиралями и выступающими
частями, похожими на языки пламени, и в них также неизбежно обнаружатся новые
молекулы, еще меньшие, такие же бесконечно разнообразные, всегда подобные, но
никогда — полностью идентичные. Это можно назвать чудом миниатюризации:
каждая новая деталь является вселенной, цельной и многоликой.
«Все в высшей степени геометрическое, причем преобладают решения,
продиктованные прямыми линиями, — сказал Хайнц Отто Пайтген, рассуждая о современном
искусстве. — В частности, творения Джозефа Альберса, пытавшегося истолковать
соотношение цветов, в сущности, являли собой квадраты различных оттенков,
размещенные один на другом. Такие вещи пользовались большой популярностью, но
сейчас, взглянув на них, мы понимаем, что их время миновало. Людей такое уже
не привлекает. В Германии строятся огромные жилые кварталы в стиле модерн, но
все выезжают оттуда, никто не желает в них селиться. Как мне кажется,
общество сегодня имеет веские причины для настороженного отношения к некоторым
нашим взглядам на природу». Пайтген помогал посетителю выбирать увеличенные
изображения некоторых участков системы Мандельбро, множеств Джулиа и других
итерационных процессов, оформленные в изысканной цветовой гамме. В своем
небольшом кабинете в Калифорнии он демонстрировал слайды, огромные плакаты и
даже календарь с изображением системы Мандельбро. «Глубокий энтузиазм
вызывает эта изменившаяся перспектива рассмотрения окружающего мира. Каков верный
взгляд на природный объект? Скажем, что важнее всего в дереве? Прямая ли это
линия или фрактальный образ?» Тем временем в Корнелле Джону Хаббарду пришлось
столкнуться с коммерческими реалиями. Когда математический факультет одолели
просьбами выслать изображения системы Мандельбро, он понял, что должен
подготовить образцы и составить что-то вроде прайс-листа. В его вычислительных
машинах хранились десятки уже просчитанных объектов, готовых к немедленной
демонстрации. Организовать показ ему помогали аспиранты, помнившие все
технические детали. Все же наиболее эффектные картины, отпечатанные с большим
разрешением и ярко расцвеченные, распространяли двое немцев — Пайтген и Питер
Рихтер, трудившиеся вместе с группой ученых из Университета Бремена при надежной
поддержке одного из местных банков.
Пайтген и Рихтер — математик и физик — обратились в своих исследованиях к
системе Мандельбро, которая стала для них кладезем идей, питавших современную
философию искусства, оправданием новой роли эксперимента в математике, а
также средством популяризации сложных систем. Они опубликовали множество
сверкавших глянцем каталогов и книг, которые показали всему свету галерею
компьютерных образов. Рихтер пришел к изучению сложных систем из физики, миновав
попутно химию, а затем и биохимию, где изучал биологические осцилляции. В
серии статей, посвященных иммунной системе и окислению глюкозы, он сообщал, что
колебания часто управляют динамикой процессов, которые традиционно
рассматривались как статические по причине того, что живые системы не так-то легко
изучать в режиме реального времени. Рихтер прикрепил к своему подоконнику
хорошо смазанный двойной маятник, «комнатную динамическую систему»,
сконструированную по его заказу в университетской мастерской. Время от времени ученый
запускал систему, задавая хаотические неритмичные движения, которые он мог
имитировать с помощью компьютера. Зависимость от начальных условий оказалась
настолько сильной, что гравитационное притяжение единственной дождевой капли
в миле от места проведения опыта спутывало движение в пределах пятидесяти-
шестидесяти полных оборотов, что занимало около двух минут. Многоцветные гра-
фические рисунки Рихтера, где изображалось фазовое пространство его маятника,
указывали на зоны смешения периодичности и хаоса. Ученый использовал
аналогичную графическую технику для изображения идеализированных участков
намагничивания в металле, а также для изучения системы Мандельбро.
Его коллеге Пайтгену изучение феномена сложности давало шанс заложить в
науке оригинальные традиции. «Начав сегодня трудиться в удивительной новой
области, такой как эта, талантливый ученый сумеет предложить нетривиальные
решения через несколько дней, через неделю или спустя месяц», — заметил
Пайтген. Предмет его изучения не был еще структурирован. «В структурированной
области, — продолжал он, — есть изученное, есть неизученное, и есть то, что уже
пытались изучить, но не смогли. Здесь же приходится работать над проблемой, о
которой известно лишь одно: она такая, какая есть. И она, разумеется, должна
быть сложной, иначе ее бы уже давно разрешили».
У Пайтгена не было того предубеждения, с которым большинство математиков
относились к компьютерным экспериментам. Само собой разумелось, что
стандартные методы доказательств, в конечном счете, должны привести к точному
результату, иначе это будет не математика. Графический образ на экране обретал
законное право на существование, будучи истолкован на языке теорем и
доказательств . И все-таки генерирование такого изображения уже само по себе
изменяло эволюцию дисциплины. Как полагал Пайтген, компьютерные исследования
позволили ученым избрать более естественную стезю развития науки. Математик вправе
на время абстрагироваться от требования точности доказательства и, подобно
физику, следовать туда, куда приведут его эксперименты. Огромная
производительность компьютерных вычислений и визуальные ключи к интуитивным ощущениям
избавляют ученых от блуждания в потемках. Открыв неизвестные тропы и
оконтурив новые объекты, математик может вернуться к традиционному доказательству.
«Сила математики в точности, — отметил Пайтген. — Она дает нам возможность
продолжать ту линию мысли, в которой мы абсолютно уверены. На том стояли и
будут стоять математики. Но почему бы не обратить внимания на феномены,
которые сейчас могут быть поняты лишь отчасти? Более точное знание о них,
возможно, добудут грядущие поколения. Бесспорно, точность важна, но не до такой
степени, чтобы отказаться от изучения того, что нельзя доказать сейчас».
К началу 80-х годов персональные компьютеры уже выполняли расчеты
достаточно точно, что позволяло строить красочные изображения системы Мандельбро.
Многочисленные любители быстро обнаружили, что разглядывание их при
максимальном увеличении дает четкое ощущение увеличивающегося масштаба. Сравнивая
систему Мандельбро с планетой, можно сказать, что персональный компьютер
способен показать всю ее, или элементы размером с города на планете, или детали,
соразмерные со зданиями, отдельными комнатами в них, книгами на полках,
письмами в ящиках стола, бактериями в воздухе или даже атомами различных веществ.
Люди, рассматривая такие картины, замечали, что при любом масштабе
обнаруживались схожие образы, и одновременно каждый масштаб обладал своими
особенностями. Подобные микроскопические ландшафты генерировались одним набором
строчек компьютерного кода.
Компьютерная программа, воспроизводящая систему Мандельбро, нуждается в
разъяснении нескольких существенных деталей. Главный ее механизм состоит
в том, что выбирается начальное комплексное число и к нему применяется
арифметическое правило. Для рассматриваемой ниже системы правило таково:
z —> z 2 + с, где z начинается с нуля, а с представляет собой комплексное
число, соответствующее тестируемой точке. Итак, возьмем нуль, умножим
его на самого себя, прибавим начальное число; взяв результат (начальное
число), умножим его на самое себя и прибавим начальное число; возьмем
новый результат, опять умножим его на самого себя и прибавим начальное
число. Арифметика с комплексными числами ведет нас прямо вперед.
Комплексное число состоит из двух частей, например: 2 + 3i (местоположение
точки: 2 к востоку и 3 к северу на комплексной плоскости). Чтобы сложить
два комплексных числа, надо лишь сложить действительные части для
получения новой действительной части и мнимые — для получения новой мнимой
части:
2 + 4*
9-2z
11+2£
Чтобы перемножить два комплексных числа, нужно умножить каждую часть
одного из них на каждую часть другого (но правилам перемножения двучленов)
и сложить получившиеся четыре результата. Поскольку i, умноженное на
самое себя, дает -1, то в силу первоначального определения мнимых чисел
один член результата переходит в другой:
Х2+3/
6£ + 9£2
4 + 6i
4 + 12* + 9i2
= 4 + 12/ - 9
= -5+ 12£
Чтобы прекратить движение по петле, программа должна отслеживать текущий
итог. Если результат стремится к бесконечности, все более и более
удаляясь от центра плоскости, выбранная точка не принадлежит к системе. В том
случае, когда итог превышает 2 или становится меньше -2 либо в
действительной, либо в мнимой части, результат, бесспорно, стремится к
бесконечности и работа программы может продолжаться. Коль скоро она выполняет
одни и те же вычисления много раз, не превышая 2, точка является частью
системы. (Число раз зависит от степени увеличения. Для масштаба,
доступного персональному компьютеру, ста или двухсот раз часто бывает
достаточно, а тысяча повторений дает полную гарантию.) Программа должна
повторить данный процесс для каждой из тысяч точек решетки. Масштаб можно
увеличить. Затем программа должна показать полученный результат. Точки,
входящие в систему, могут быть обозначены черным цветом, а не
принадлежащие к ней — белым. Для получения более живого изображения белый цвет
можно заменить оттенками других цветов. В частности, если итерация
прекращается после десяти повторений, программа должна выдать красную
точку, после двадцати — оранжевую, после сорока — желтую и т. д. Выбор
цветов и момент остановки расчета точек программист может выбрать сам.
Цвета надлежащим образом обозначают контуры, оставшиеся за пределами
системы.
Граница находится там, где программа для системы Мандельбро идет на
множество компромиссов, а ее скорость замедляется более всего. На указанном
рубеже, когда сто, или тысяча, или десять тысяч итераций не приносят результата,
программа все еще не может дать определенного ответа на вопрос, входит ли
определенная точка в пределы системы или нет. Кто знает, что принесет
миллионная итерация? Поэтому программы, которые строят самые захватывающие
изображения системы с наиболее детальным увеличением, выполняются на мощных универ-
сальных вычислительных машинах или компьютерах с параллельной обработкой
данных, где тысячи индивидуальных процессоров производят одни и те же вычисления
в аналогичном порядке. Граница располагается там, где точки медленнее всего
ускользают от притяжения системы, будто балансируя между двумя соревнующимися
аттракторами, один из которых располагается в нуле, а другой — на
бесконечности .
Когда ученые, закончив с системой Мандельбро, обратились к изображению
реальных физических явлений, свойства границы вышли на передний план.
Происходящее на рубеже между двумя аттракторами в динамической системе служит своего
рода отправной точкой, определяющей ход множества широко известных процессов,
начиная от разрушения материалов и заканчивая принятием решений. Каждый
аттрактор в такой системе, подобно реке, имеет свой «бассейн», свою «площадь
водосбора», и каждый такой «бассейн» заключен в определенные границы. В
начале 80-х годов для группы наиболее влиятельных физиков самым многообещающим
разделом математики и физики оказалось изучение границ фрактальных бассейнов.
Упомянутый раздел динамики исследует не конечное и устойчивое поведение
системы, а механизм «выбора» между двумя возможными вариантами. Система,
подобная модели Лоренца — а она сегодня считается уже классической, — включает
в себя лишь один аттрактор, обнаруживает одну модель поведения, преобладающую
в момент достижения системой состояния покоя. В данном случае аттрактор
является хаотическим. Другие системы способны в конечном устойчивом состоянии
демонстрировать нехаотическое поведение, но могут испытывать более одного
стабильного состояния. Исследование границ фрактальных бассейнов было
исследованием систем, которые способны достигнуть одного из нескольких нехаотических
конечных состояний. Оно приводило к вопросу о том, как предсказать каждое из
этих состояний. Джеймс Йорк, пионер в изучении данного феномена, предложил
моделировать их с помощью воображаемой игры в пинбол — разновидность
бильярда, где вашим партнером выступает механическое устройство с рукояткой на
пружине. Оттянув рукоятку, мы освобождаем ее, чтобы направить шар на игровое
поле . Сконструированный с углом наклона автомат обычно имеет резиновые бортики
и электрические толкатели, которые сообщают шару огромную энергию. Такой
толчок весьма важен, так как энергия передается резким, мощным импульсом.
Простоты ради представим себе, что в нижней части воображаемого автомата нет
резиновых бортовых лент, а только две наклонные плоскости для шара, по одной из
которых он и выходит на поле.
Мы играли в детерминистский пинбол: автомат не испытывает вибраций, и лишь
один параметр обусловливает направление движения шарика — начальное
местоположение поршня. Предположим, машина устроена так, что при незначительном
смещении поршня шар всегда катится в правую лунку, а при большом — в левую. В
промежуточном состоянии поведение системы становится сложным: шар довольно
долго прыгает от одного амортизатора к другому, прежде чем угодить в ту или
другую лунку.
Предположим, что мы строим график, отображающий зависимость результата от
начального положения поршня. График представляет собой линию. Положение
поршня, при котором шар попадает в правую лунку, обозначим красной точкой, в
левую — зеленой. Что мы можем выяснить об этих аттракторах как функции
начальной позиции?
Граница оказывается фрактальной системой, не обязательно внутренне
подобной, но с бесчисленным количеством деталей. Некоторые участки линии будут
сплошь красными или сплошь зелеными. Другие при увеличении обнаружат
вкрапления красного внутри зеленого и наоборот. При каких-то положениях поршня
небольшие сдвиги не имеют значения, однако, есть и такие, при которых даже
произвольно малое изменение смешает цвета.
Добавление второго измерения означает ввод второго параметра, второй степе-
ни свободы. Например, в случае с автоматом для игры в пинбол можно принять во
внимание эффект от изменившегося угла наклона игрового поля. Здесь
обнаружится своего рода «колебательная сложность» — сущее наказание для инженеров,
которые отвечают за проверку устойчивости реальных систем, обладающих более чем
одним параметром, в частности энергетических сетей и ядерных станций, в 80-х
годах ставших объектами исследований вдохновленных хаосом ученых. При одном
значении параметра А параметр В должен порождать упорядоченное поведение с
последовательными участками стабильности. Инженеры могут проводить
исследования и составлять графики того типа, какой предполагает их подготовка,
ориентированная на линеаризацию результатов. И все же не исключено, что где-то
поблизости прячется другое значение параметра А, существенно влияющее на
параметр В.
Йорк демонстрировал на конференциях изображения границ фрактальных
бассейнов. Некоторые из них описывали вынужденное поведение маятников,
завершавшееся одним из двух конечных состояний. Как хорошо знали слушатели, такой
маятник — весьма многоликий и хорошо известный в повседневной жизни осциллятор.
«Никто не может утверждать, что я обманул систему, выбрав маятник, — с
улыбкой говорил Йорк. — Подобные вещи мы наблюдаем в природе повсюду, однако их
поведение в корне отличается от описанного в литературе. Это фрактальное
поведение беспорядочного типа». Картины походили на фантастические водовороты
белого и черного цветов, словно кухонный миксер остановился, не до конца
смешав ваниль и шоколад для пудинга. Для создания подобных изображений компьютер
просчитал решетку размером тысяча на тысячу точек, каждая из которых
представляла конкретное начальное положение маятника, и графически отобразил
результат, обозначив точки белым или черным цветом. На картине проявились
бассейны притяжения, деформированные в соответствии с законами движения Ньютона,
и обозначилась граница. Как правило, более трех четвертей всех показанных на
экране точек находилось на пограничной черте.
Исследователям и инженерам эти изображения преподали хороший урок, послужив
одновременно и предостережением, — слишком часто поведение сложных систем
прогнозируют исходя из ограниченных данных. Наблюдая за системой, которая
функционировала нормально, оставаясь в узких рамках нескольких параметров,
инженеры надеялись экстраполировать результат более или менее линейным
образом на необычное поведение. Но исследование границы фрактальных бассейнов
продемонстрировали, что рубеж между состояниями покоя и возмущения куда
сложнее, чем кто-либо мог себе представить. «Вся энергетическая сеть Восточного
побережья является колебательной системой, по преимуществу стабильной. Нас
интересует, что произойдет, если потревожить ее4, — объяснял Йорк. —
Необходимо знать, что представляет собой граница. Большинство даже не имеет
понятия, как она выглядит».
Границы фрактальных бассейнов адресовали ученых к важнейшим дискуссионным
вопросам теоретической физики. В этом смысле фазовые переходы являлись своего
рода отправными пунктами. Пайтген с Рихтером рассмотрели одну из наиболее
изученных разновидностей — намагничивание и размагничивание материалов.
Полученные ими картины границ обнаруживали удивительнейшую сложность, начинавшую
казаться вполне естественной. Изображение напоминало головки цветной капусты
с причудливым рисунком выпуклостей и борозд. По мере изменения параметров и
увеличения деталей очертания становились все более и более неупорядоченными,
пока вдруг в глубине зоны возмущения не появилась знакомая, сплющенная у
полюсов, форма, усеянная ростками: система Мандельбро, где каждый завиток и
каждый атом располагались на своем месте. «Возможно, стоит поверить в магию», —
писали ученые, осознав, что перед ними предстало очередное доказательство
14 августа 2003 произошел сбой электросети США и Канады — «Великий блэкаут-2003».
всеобщности.
Рис. 8.2. Границы фрактальных бассейнов. Даже когда долгосрочное
поведение динамической системы не является хаотическим, хаос
может появиться на границе двух типов устойчивого поведения.
Зачастую динамическая система характеризуется более чем одним
состоянием равновесия, как, например, маятник, который может
остановиться, притянувшись к одному из двух магнитов, встроенных в
его основание. Каждое состояние равновесия является аттрактором.
Граница между двумя аттракторами может быть сложной, но
спокойной (слева), или же сложной, но не плавной. В высшей степени
фрактальная россыпь белых и черных фрагментов (справа) есть
диаграмма маятника в фазовом пространстве. Система, несомненно,
достигнет одного из возможных устойчивых состояний. Для
некоторых начальных условий результат вполне предсказуем. Черное есть
черное, а белое является белым. Но вблизи границы прогнозировать
что-либо уже невозможно.
Майкл Барнсли пошел по иному пути: мысли его обратились к формам, созданным
самой природой. Особенно его занимали образы, исходившие от живых организмов.
Он экспериментировал с множествами Джулиа, а также с другими процессами,
постоянно отыскивая способы генерации еще большей изменчивости. В итоге он
обратился к неупорядоченности как к основе неизвестных ранее методов
моделирования естественных форм. Рассуждая о новой технике в статьях, ученый именовал
ее «глобальным построением фракталов посредством систем итерированных
функций» , а в разговоре отзывался о своем изобретении как об «игре хаоса».
Чтобы сыграть в такую игру, необходим компьютер с графическим пакетом
программ и генератором случайных чисел, но в принципе будет достаточно листа
бумаги и монетки. Выбираем на листе начальную точку — неважно, где именно.
Придумываем два правила — для орла и для решки. Правила указывают, каким образом
откладывать новые точки, например: «Переместиться на два дюйма на северо-
восток» или «Приблизиться на 25 % к центру». Подбрасывая монетку, начинаем
отмечать точки. Используем правило орла, когда выпадает орел, и правило
решки, когда выпадает решка. Если мы отбросим первые пятьдесят точек, как
сдающий карты прячет первые несколько карт при новой сдаче, то обнаружится, что
«игра хаоса» воспроизводит не случайное поле или разбросанные точки, а форму,
проявляющуюся все более и более четко по мере продолжения игры.
Основное предположение Барнсли звучало так: множества Джулиа и другие
фрактальные формы, хотя и считаются по справедливости итогом детерминистского
процесса, обладают второй равнозначной ипостасью как предел неупорядоченного
процесса. Ради сравнения ученый предложил представить, к примеру, карту
Великобритании, нарисованную мелом на полу комнаты. Топографу со стандартным
набором инструментов будет весьма непросто измерить площадь всех изгибов, хотя
бы тех же фрактальных береговых линий. Но вообразите, что мы подбрасываем в
воздух одно за другим зернышки риса, которые в беспорядке ложатся на пол, а
затем подсчитываем количество зерен, оказавшихся в пределах контура карты. Со
временем результат начинает приближаться к площади интересующих нас форм, как
предел случайного процесса5. Говоря на языке динамики, формы Барнсли
оказались аттракторами.
«Игра хаоса» использовала фрактальные характеристики некоторых изображений,
то их качество, что они могли быть созданы из малых копий основной картины.
Выбор правил для случайной итерации позволяет уловить основополагающую
информацию о той или иной форме, а сама итерация правил выдает эти же данные
обратно независимо от масштаба. В указанном смысле, чем более фрактальной
является форма, тем более простыми окажутся соответствующие принципы. И Барнсли
быстро обнаружил, что может воспроизвести все ставшие уже классическими
фракталы из книги Мандельбро. Техника последнего представляла собой бесконечную
последовательность построений и совершенствований: скажем, для создания
снежинки Коха или ковра Серпински нужно, удалив линейные сегменты, заменить их
точно определенными фигурами. Применяя вместо этого «игру хаоса», Барнсли
создавал изображения, казавшиеся вначале лишь расплывчатыми карикатурами, но
со временем вырисовывавшиеся все более четко. Вместо процесса
усовершенствования, в котором не возникло необходимости, использовался лишь один набор
правил, с помощью которого в итоге и воплощалась нужная форма.
Барнсли и его коллеги начали безудержно конструировать всякие изображения,
многообразные формы, напоминавшие изогнутые капустные листья, налет плесневых
грибков и брызги грязи. Ключевым стал теперь вопрос о том, как повернуть
процесс вспять, как вывести набор правил для заданной формы. Ответ, названный
ученым «теоремой коллажа», оказался настолько простым, что заставлял
подозревать подвох. Для начала следует изобразить на экране дисплея форму, которая
вас интересует. (Барнсли, будучи давним любителем папоротников, выбрал для
первых опытов один из них.) Затем, используя «мышь» в качестве указки, нужно
устлать первоначальную форму ее уменьшенными копиями, позволяя им, если
необходимо, чуть накладываться друг на друга. В высшей степени фрактальную фигуру
можно легко покрыть ее копиями, с менее фрактальной дело пойдет сложнее, но
как бы то ни было, в принципе каждую форму можно устлать ее миниатюрными
копиями .
«Если образ достаточно сложен, правила также будут непростыми, — пояснял
Барнсли. — С другой же стороны, если объект заключает в себе скрытый
фрактальный порядок — основное наблюдение Бенуа заключается в том, что множество
явлений в природе не обладают им, — тогда с помощью нескольких правил его
можно расшифровать. В данном случае модель окажется более занимательной, чем
та, что создана при помощи Евклидовой геометрии. Известно же, что, взглянув
на краешек листа, мы не увидим прямых линий». Его первый папоротник,
созданный на небольшом персональном компьютере, точно соответствовал изображению в
книге, хранимой ученым с детских лет. «Этот образ ошеломлял своей
достоверностью . Любой биолог без труда идентифицирует его».
Барнсли с удовлетворением констатировал, что в некотором смысле природа
играет в «игру хаоса», только на свой лад. «Информации, которую несет в себе
спора, хватает лишь для кодирования одного вида папоротника, — замечал
ученый. — Таким образом, существует предел его совершенству. Не удивительно, что
5 Метод Монте-Карло.
нам удается отыскать равноценную краткую информацию для описания
папоротников . Было бы странно, если бы дела обстояли иначе».
Но являлась ли случайность необходимой? Хаббард, также размышлявший о
параллелях между системой Мандельбро и биологическим кодированием информации,
выходил из себя при одном упоминании о том, что такие процессы зависимы от
вероятности. «В системе Мандельбро нет ничего случайного, — возражал он, —
как нет его ни в одном из явлений, которые я исследую. Не думаю также, что
возможность неупорядоченности имеет прямое отношение к биологии, где любая
случайность и хаотичность равносильны смерти. Все здесь в высшей степени
структурировано. Исследуя вегетативное размножение растений, вы видите, что
порядок, в котором распускаются листья на ветках, всегда один и тот же.
Система Мандельбро подчиняется необычайно точной схеме, не оставляя места
случаю. Я подозреваю, что когда кто-нибудь наконец-то выяснит, как устроен мозг,
к всеобщему изумлению обнаружится, что существует кодовая схема для
конструирования этого органа, непостижимо четкая. Сама же идея случайности в биологии
весьма призрачна».
Впрочем, метод Барнсли отводит случайности скромную роль инструмента.
Использование его дает детерминистские и предсказуемые результаты. Наблюдая за
вспыхивающими на экране точками, невозможно догадаться, где появится
следующая, — это зависит от того, как ляжет «монетка» внутри компьютера. И все же
почему-то мерцание всегда остается внутри границ, очерчивающих нужную форму
на дисплее. В этом отношении назначение случайности обманчиво. «Она отвлекает
внимание, — разъяснял Барнсли. — Случай важен для получения образов
определенного инвариантного размера, существующих на фрактальном объекте. Сам же
объект не зависит от случайности. Со 100-процентной вероятностью мы снова и
снова рисуем то же изображение. Случай снабжает нас важными данными, исследуя
фрактальные объекты с помощью собственного алгоритма. Нечто подобное
происходит, когда мы, войдя в незнакомую комнату, перескакиваем взглядом с предмета
на предмет и получаем достаточное представление о самой комнате. Она такова,
какова она есть. Объект существует, невзирая на то, что нам приходится
предпринимать» .
Точно так же существует и система Мандельбро. Она существовала еще до того,
как Пайтген и Рихтер придали ей художественную форму, до того, как Хаббард и
Доуди постигли ее математическую суть, и даже прежде, чем сам Мандельбро
открыл ее. Она появилась, когда наука создала подходящий контекст — набор
комплексных чисел и понятие итерированных функций, а потом просто ждала своего
часа. Или, возможно, она возникла даже раньше, когда природа начала
организовывать самое себя посредством простых физических законов, повторяемых с
бесконечным терпением, всюду одинаково.
Глава 9
Группа динамических систем
Коммуникация сквозь революционный
водораздел неизбежно частична.
Томас С. Кун
В городке Санта-Крус, лежащем в часе езды к югу от Сан-Франциско,
расположен один из самых молодых кампусов Калифорнийского университета. Он выглядит
картинкой из сборника волшебных сказок. Говорят, он скорее похож на
заповедник, чем на учебное заведение. Послушные духу времени, архитекторы и
планировщики постарались сохранить каждое живое дерево. Здания, соединенные узкими
тропинками, уютно укрываются в тени секвой. Кампус выстроен на вершине холма,
так что время от времени его обитателям выпадает случай полюбоваться заливом
Монтеррей, искрящимся на солнце. Открывшись в 1966 г., отделение
Калифорнийского университета в Санта-Крусе за несколько лет стало одним из самых
престижных кампусов во всем штате. Студенты связывали его с именами многих
идолов интеллектуального авангарда: здесь читали лекции Норман О. Браун, Грегори
Батсон, Герберт Маркузе. Факультеты оставляли противоречивое впечатление, и
физический не являлся исключением; там трудилось около пятнадцати ученых,
энергичных и в основном молодых, ставших своими в разношерстной среде
блестящих нонконформистов, которых привлекал Санта-Крус. Физики находились под
влиянием идеологии свободомыслия, но, поглядывая на юг, в сторону
Калифорнийского технологического института, понимали, что им необходимо заложить
высокие исследовательские стандарты, доказав тем самым серьезность своих
намерений .
Одним из аспирантов, в чьей серьезности никто не сомневался, был Роберт
Стетсон Шоу, уроженец Бостона и выпускник Гарварда, старший из шести детей в
семье доктора и медсестры. По возрасту он превосходил большинство
однокурсников — в 1977 г. ему исполнился тридцать один год. Учеба Шоу в Гарварде
несколько раз прерывалась из-за службы в армии, жизни в общине и других
неожиданных поворотов судьбы, происходивших между указанными событиями. Роберт не
знал, что привело его в Санта-Крус. Он никогда не видел кампус — только
буклет с изображением местных красот и с рассказами о новых течениях в философии
образования. Шоу обладал тихим, даже робким нравом. Будучи способным
исследователем, он почти закончил свою докторскую диссертацию, посвященную
сверхпроводимости . До полного завершения работы осталось лишь несколько месяцев, и
никому не было особого дела до того, что он впустую тратил время, играя с
аналоговым компьютером на нижнем этаже физического факультета.
Образование физика зависит от того, повезло ли ему с наставником. Молодые
ученые, аспиранты и постдоки, помогают маститым профессорам справляться с
экспериментальной работой и утомительными вычислениями, получая от своих
руководителей часть выделяемых по грантам средств и шанс опубликовать научные
работы. Хороший руководитель поможет своему протеже выбрать достойную
внимания проблему, которая одновременно интересна и разрешима. Если сотрудничество
процветает, влияние профессора расчищает путь для успешной карьеры молодого
ученого, позволяет найти работу. Зачастую имя одного ассоциируется с именем
другого. Однако когда дисциплина еще не существует как таковая, лишь немногие
готовы преподавать ее. Подобное случилось и с наукой о хаосе: избравший ее
полем деятельности в 1977 г. не мог отыскать научного руководителя. Не читали
тогда такого курса, не было ни центров для изучения нелинейных феноменов и
исследования сложных систем, ни учебников по хаосу, ни научной периодики.
Уильям Бёрк — ученый из Санта-Круса, занимавшийся космологией и теорией
относительности, — случайно встретил своего друга Эдварда А. Шпигеля,
астрофизика, в час дня в коридоре одного из отелей Бостона, куда оба прибыли на
конференцию по общей теории относительности. «Представляешь, я только что
послушал доклад об аттракторе Лоренца!» — поделился Шпигель. Используя схему
собственного изобретения, присоединенную к приемнику, он превратил этот символ
хаоса в циклическое повторение жутких свистящих звуков. Шпигель пригласил
Бёрка посидеть в баре и изложил ему все в подробностях.
Шпигель был знаком с Лоренцем лично и, конечно, знал о хаосе еще с 60-х
годов . Предметом его научного интереса являлось неупорядоченное поведение в
моделях движения звезд, и он поддерживал контакты с французскими математиками.
В конце концов, будучи профессором Колумбийского университета и занимаясь
астрономическими исследованиями, Шпигель сфокусировал свое внимание на явлении
турбулентности в космосе — так называемых космических аритмиях. Он обладал
удивительной способностью увлекать коллег новыми идеями, и к концу вечера
идеей аттрактора загорелся и Бёрк, всегда воспринимавший новые мысли с
энтузиазмом .
Последний сделал себе имя в научном мире, работая над одним из наиболее
парадоксальных вопросов, привнесенных в науку Эйнштейном, — понятием о волнах
гравитации, струящихся сквозь материю пространства-времени. То была в высшей
степени нелинейная система, проявляющая себя столь же сложным и
непредсказуемым образом, как турбулентность в жидкости. Проблема казалась весьма
абстрактной и теоретической, однако Бёрк не обходил вниманием и «приземленную»
физику. Однажды он написал работу, посвященную оптике пивной кружки: ученый
исследовал, насколько толстым должно быть ее стекло, чтобы кружка казалась
наполненной до краев. Берк любил повторять, что он из тех ретроградов,
которые считают физику реальностью. Прочитав в журнале «Нейчур» статью Роберта
Мэя, где тот настоятельно рекомендовал расширить курс нелинейных систем,
ученый несколько часов «поиграл» на калькуляторе с описанными в работе
уравнениями. Аттрактор Лоренца показался Бёрку интересным. Не желая доверять чужим
словам, он загорелся желанием увидеть поразительный феномен собственными
глазами. Возвратясь в Санта-Крус, Бёрк вручил Роберту Шоу лист бумаги с
нацарапанными на нем тремя дифференциальными уравнениями и поинтересовался, нельзя
ли ввести их в аналоговый компьютер.
В эволюции вычислительных машин аналоговые компьютеры считались тупиковой
ветвью. Такие устройства обычно не держали на физических факультетах, и в
Санта-Крусе одно из них оказалось по чистой случайности. Первоначально здесь
задумывали организовать инженерную школу, а когда планы изменились,
выяснилось, что энергичный агент уже приобрел для нее кое-какое оборудование, в
частности аналоговые компьютеры.
Напомним, что память цифровых компьютеров состоит из множества унитарных
элементов-ячеек — в прошлом электронных ламп-диодов, которые могут находиться
в двух состояниях: 1) диод проводит ток, что соответствует числу «единица»;
2) диод не проводит ток, что соответствует числу «ноль». Компьютер оперирует
с этими нулями и единицами, позволяя получать ответы на заданные
программистами вопросы. Элементная база его поддается той миниатюризации и акселерации
технологий, которая управляла компьютерной революцией. Выполненное однажды на
цифровом компьютере могло быть выполнено вновь, точь-в-точь с тем же
результатом, и в принципе воспроизведено на любом другом компьютере. Что касается
аналоговых машин, то они — вещь неопределенная и неунифицированная.
Составляющие их блоки не ячейки типа диодов, как в цифровых компьютерах, а
электронные схемы, подобные резисторам и конденсаторам, которые хорошо знакомы
любому, кто когда-либо увлекался радиотехникой, как, например, Роберт Шоу. В
Санта-Крусе стояла машина модели «Systron-Donner», громоздкое, припорошенное
пылью устройство с фронтальной панелью, похожей на те, что применялись в
вышедших из употребления телефонных коммутаторах. Программирование на
аналоговом компьютере заключалось в выборе электронных компонентов и подключении
шнуров к наборной панели.
Конструируя различные комбинации соединений схем, программист имитирует
системы дифференциальных уравнений таким образом, что данные модели хорошо
разрешают проблемы инженерии. Допустим, нам необходимо построить модель
автомобильной подвески с рессорами и амортизаторами такой конструкции и массы,
чтобы добиться наиболее плавного движения. Можно сделать так, чтобы
осцилляции в аналоговом компьютере соответствовали осцилляциям в реальной физической
системе. Конденсатор заменяет рессору, индукторы олицетворяют массу и т.п.
Расчеты неточны — числовым выкладкам отводится второстепенная роль. Вместо
этого мы имеем модель из металла и электронов, достаточно быструю и — что
лучше всего — легко регулируемую. Простым нажатием на кнопку мы можем
подстраивать переменные, придавая рессоре дополнительную упругость или ослабляя
трение. И за изменениями результатов можно наблюдать в реальном времени,
поскольку кривые выводятся на экран осциллографа.
Работая урывками в лаборатории сверхпроводимости, Шоу пытался закончить
свою диссертацию, но все больше времени проводил возле компьютера «Systron-
Donner». Он уже смог изобразить «портреты» некоторых простых систем в фазовом
пространстве — периодичных орбит или ограниченных кругов. Узрев хаос,
воплощенный в странных аттракторах, он, конечно же, не узнал его запечатленным в
виде уравнений Лоренца. Впрочем, эти уравнения казались не сложнее тех, с
которыми возился сам Шоу. Для того чтобы подсоединить шнуры и нажать нужные
кнопки, понадобилось всего несколько часов, а спустя пару минут молодой
ученый уже понял, что ему не суждено закончить диссертацию по сверхпроводимости.
Он остался в подвальном помещении на ночь и провел там много других ночей,
наблюдая за зеленой точкой, что мелькала на экране осциллографа, снова и
снова вычерчивая характерную для аттрактора Лоренца кривую, похожую на маску
совы. Плавные ее контуры, мерцающие и трепещущие одновременно, будто
отпечатались на сетчатке, не походя ни на один из когда-либо исследованных объектов.
Казалось, феномен жил своей жизнью, никогда не повторяя прежние формы и
приковывая к себе взгляд, словно подвижный язычок пламени. Недостаточная
точность аналогового компьютера сыграла на руку Шоу, который быстро почувствовал
«сильную зависимость от начальных условий», убедившую Лоренца в тщетности
долгосрочного прогнозирования погоды. Молодой физик задавал начальные
условия, нажимал кнопку ввода, и появлялся аттрактор. Потом Шоу вновь задавал те
же начальные условия, но новая орбита весьма заметно отдалялась от
предыдущей, хотя и заключалась в том же аттракторе.
Как ребенок, Шоу строил иллюзии насчет того, какой будет наука о вновь
открытых формах. Романтическое воображение рисовало ему прорыв в неизведанное,
и то, что он увидел, оказалось достойным его мечтаний. Экспериментатору иного
склада физика низких температур — все это множество отвесов и огромных
магнитов , баллонов с жидким гелием и нониусов — представлялась весьма занятной, но
для Шоу это был путь в никуда. Вскоре он перетащил аналоговый компьютер
наверх, но никогда уже не возвращался к феномену сверхпроводимости.
«Просто нажимая на кнопки, вы ощутите себя первооткрывателем иного мира.
Вам даже не захочется вынырнуть, чтобы сделать глоток воздуха», — говорил
Ральф Абрахам, профессор математики, одним из первых увидевший аттрактор
Лоренца в движении. Абрахам работал в Беркли со Стивом Смэйлом, а тот был одним
из немногих ученых в Санта-Крусе, которые могли оценить по достоинству
важность игрушки Шоу. Первой реакцией ученого было удивление — уж очень быстро
мелькали фигуры, — и Шоу пояснил, что смена образов могла быть еще
стремительней, не включи он в схему дополнительные конденсаторы. Аттрактор оказался
весьма устойчивым. Хотя вычисления с помощью аналоговых схем носили
приблизительный характер, настройка и перестановка не влекли за собой исчезновение
изображения, не превращали его в некую случайность, но поворачивали или
изгибали объект таким образом, что он постепенно начинал приобретать смысл.
«Роберту довелось испытать, как небольшое открытие разом проясняет все
загадки, — отмечал Абрахам. — Многие важнейшие понятия — показатель Ляпунова,
фрактальное измерение — сами собой придут на ум. Вы увидите их и начнете
исследования» .
Была ли это наука? Определенно, компьютерное исследование, чуждое
формальных доказательств, не назовешь математикой, и тут даже сочувствие и поддержка
ученых вроде Абрахама не могли изменить ситуацию. Физический факультет также
не усматривал особых причин считать увиденное физикой. Однако что бы то ни
было, оно привлекало внимание. Шоу обычно оставлял дверь своей комнаты
открытой, а напротив, через холл, располагался вход на физический факультет, так
что поблизости все время толклись люди. И вскоре у Шоу появилась компания.
В коллективе, который назвался Группой динамических систем — иногда его
именовали Кликой Хаоса, — немногословный Шоу стал центром притяжения. Не без
доли робости он выдвигал на суд ученой публики собственные идеи. По счастью,
его товарищи не испытывали подобных затруднений; зачастую они просто
полагались на его видение того, как довести до конца незапланированную программу
исследования в непризнанной отрасли науки.
Дойн Фармер, высокий, худощавый, слегка рыжеватый уроженец Техаса, — быстро
приобрел репутацию красноречивого оратора группы. В 1977 г. ему исполнилось
двадцать четыре года, и он был полон энергии и энтузиазма — генератор идей во
плоти. При первой встрече его даже частенько принимали за хвастуна. Норман
Пакерд, тремя годами младше, был товарищем Фармера с детских лет. Как и
Фармер, он вырос в городке Сильвер-Сити, штат Нью-Мексико, а в Санта-Крус
прибыл, когда Фармер взял год отпуска, чтобы попытаться приложить законы
движения к игре в рулетку. Дойн приступил к решению этой задачи со всей
серьезностью, но идея была притянута за уши. Тем не менее, больше десяти лет Фармер,
а за ним и другие юные физики, профессиональные игроки и просто сочувствующие
пытались вывести закон рулетки. Фармер не оставил этого занятия, даже когда
перешел на работу в теоретический отдел Национальной лаборатории в Лос-
Аламосе . Просчитывались уклонения и траектории, писалось и переписывалось
программное обеспечение, в ботинки встраивались миниатюрные компьютеры, ради
набегов на близлежащие казино, но ни один из методов не оправдал ожиданий.
Все члены группы, кроме Шоу, так или иначе, занимались этим проектом. Надо
сказать, он научил их быстро анализировать динамические системы. Однако не
обошлось без издержек: Фармер так и не сумел убедить факультет физики Санта-
Круса, что всерьез воспринимает науку.
Четвертым членом Группы динамических систем стал Джеймс Кручфилд, самый
младший из всех и единственный уроженец Калифорнии. Невысокого роста, крепко
сбитый, виртуоз виндсерфинга, Кручфилд чувствовал компьютер как самого себя.
В Санта-Крус он приехал будучи студентом последнего курса, ассистировал Шоу в
его опытах по сверхпроводимости, затем перебрался, как говорили в Санта-
Крусе, «на ту сторону холма» — работал в исследовательском центре IBM в Сан-
Хосе — и в 1980 г. вновь стал аспирантом физического факультета. К тому
времени, прокрутившись уже два года возле лаборатории Шоу, он ринулся изучать
математику, необходимую для постижения динамических систем. Как и все
остальные члены группы, Кручфилд оставил позади проторенную тропу исследований.
Весной 1978 г. на факультете окончательно поверили, что Шоу забросил свою
диссертацию по сверхпроводимости, несмотря на то, что он был очень близок к
ее завершению. Не важно, что иссяк интерес к работе, убеждали коллеги, надо
преодолеть все последние формальности, получить докторскую степень и
двигаться дальше, к новым академическим успехам. Хаос таковых не сулил. Никто в
Санта-Крусе не обладал должной квалификацией, чтобы читать курс, не имевший даже
названия. Докторской степенью здесь и не пахло, не говоря уж о вакансиях. Все
упиралось еще и в денежный вопрос: физические исследования в Санта-Крусе, как
и в любом американском университете, финансировались Национальным научным
фондом и другими федеральными ведомствами путем предоставления грантов членам
факультета. Флот, военно-воздушные силы, Министерство энергетики, ЦРУ
выделяют крупные суммы, не ставя условием немедленное применение разработок в гид-
ро- и аэродинамике, энергетике или разведке. Работающий на факультете физик
получает достаточно средств, чтобы приобрести лабораторное оборудование и
выплачивать стипендии своим аспирантам. Руководитель покрывает их расходы на
фотокопирование, оплачивает дорогу на конференции и даже выделяет некоторую
сумму, чтобы они могли отдохнуть на каникулах. В противном случае аспиранты
были бы брошены на произвол судьбы. Такова была система, от которой Шоу,
Фармер , Паккард и Кручфилд отказались по доброй воле.
Когда по ночам стало пропадать кое-какое электронное оборудование, его
искали в лаборатории Шоу, где тот прежде проводил низкотемпературные
эксперименты. Время от времени один из четырех обращался к ассоциации аспирантов с
просьбой о выделении тысячи долларов. Иногда физический факультет сам
изыскивал эту сумму. В результате группа обзавелась плоттерами, конвертерами,
электронными фильтрами. Специалисты по физике частиц, обитавшие на первом этаже,
имели в своем распоряжении небольшой цифровой компьютер — хранилище всякого
хлама. Вскоре он перекочевал в лабораторию Шоу. Фармер поднаторел в
использовании чужих вычислительных машин. Однажды летом его пригласили в Национальный
центр исследований атмосферного пространства в Боулдере, штат Колорадо, где
огромные компьютеры моделируют погоду в мировом масштабе. Мастерство, с
которым Фармер урывал ценившееся на вес золота время этих машин, ошеломило
метеорологов .
Хорошую службу молодым ученым сослужило умение обращаться со всякого рода
«железками». Шоу с детства только и делал, что копался во всяких устройствах.
Паккард еще мальчишкой ремонтировал в Сильвер-Сити телевизоры. Кручфилд
принадлежал к первому поколению математиков, которым логика компьютерных
процессоров казалась естественным языком. Здание физического факультета,
располагавшееся в тени деревьев, ничем не отличалось от прочих строений такого
рода, — те же бетонные полы и вечно нуждающиеся в покраске стены, однако в
комнате, где работали адепты хаоса, царила особая атмосфера — там громоздились
кучи бумаг, на стенах фотографии таитянок перемежались с изображениями
странных аттракторов. Почти каждый час, но чаще ночью, случайный посетитель мог
наблюдать, как члены группы заново устанавливают схемы, отсоединяют шнуры от
наборной панели, спорят о самосознании и эволюции, регулируют экран
осциллографа или просто с упоением смотрят, как сверкающая зеленая точка, чья орбита
мерцает и подрагивает словно живое существо, вычерчивает бесконечную кривую.
«На самом деле всех нас привлекло одно и то же: мысль, что можно наблюдать
детерминизм, но в какой-то степени нереальный, — признавался Фармер. — Идея о
том, что классические детерминистские системы, которые мы изучали, способны
генерировать случайность, казалась интригующей, и мы двигались дальше, чтобы
понять, что дает ход этому явлению.
Нельзя по достоинству оценить такое открытие, если в течение шести или семи
лет человеку не вбивали в голову все стандартные курсы физики. Нас учили, что
существуют классические системы, где абсолютно все определяется начальными
условиями, потом есть еще квантовая механика, где явления тоже
предопределены, но необходимо учитывать пределы, ограничивающие начальные данные. Что же
касается понятия нелинейный, то его мы встречали лишь в конце учебника. Так,
студент-физик изучал курс математики, где самая последняя глава была
посвящена нелинейным уравнениям. Обычно мы пропускали ее, а если и нет, то усваивали
только одну рекомендацию: нужно свести эти нелинейные уравнения к линейным,
чтобы получить приблизительные решения. Мы расписывались в собственной
беспомощности .
Не имея понятия, что порождает нелинейность в модели, мы задавались
вопросом: что является причиной такого неупорядоченного поведения? Ведь его не
видно в уравнениях... Казалось, что-то появляется прямо из небытия!»
Кручфилд говорил: «Мы поняли, что перед нами лежит целая область физических
знаний, которую нельзя втиснуть в рамки современного научного исследования.
Нас этому не учили. Ну что ж, нам представился шанс взглянуть на реальность
прекрасного земного мира и попытаться хоть что-то понять».
Очарованные постигнутым, они обескуражили профессоров, взявшись за проблемы
детерминизма, природы интеллекта, направления биологического развития.
«Нас объединило то, что мы все смотрели вдаль, — объяснял Паккард. — Мы
были поражены, выяснив, что упорядоченные физические системы, затертые до дыр в
курсе классической физики, порождают нечто таинственное, если слегка изменить
параметры, нечто такое, к чему неприменим огромный аналитический аппарат.
Феномен хаоса мог быть открыт гораздо, гораздо раньше. Этого не случилось
потому, что исследования динамики регулярного движения вели ученых по другому
пути. Но если взглянуть повнимательнее, можно обнаружить и дорожку к хаосу.
Проделанная работа укрепляла в следующей мысли: пусть физика и наблюдения
ведут нас, и мы посмотрим, какие новые теории можно развить. Мы признали
изучение сложных систем отправной точкой, от которой можно перейти к пониманию их
истинной, реальной динамики».
Фармер добавлял: «В философском плане обнаруженное ошеломило меня. Ведь это
был действенный путь примирения свободы воли с детерминизмом. В самом деле:
система является детерминистской, но мы не знаем, как она себя поведет в
дальнейшем! Я всегда ощущал, что наиважнейшие проблемы в мире связаны с
законами организации жизни и разума. Но, как и где можно их изучить? То, чем
занимались биологи, казалось чересчур прикладным и специфичным. Химики,
бесспорно, не работали над этой проблемой. Математики и физики, к сожалению,
тоже. Однако я чувствовал, что вопрос о стихийной самоорганизации должен
относиться именно к сфере физики. То, что мы увидели в своих экспериментах,
являлось двумя сторонами одной медали. Порядок существовал — такой порядок, в
который постепенно вклинивалась доля случайности, еще шаг — и появлялся хаос,
скрывающий в себе свой особый порядок».
Шоу и его коллегам пришлось претворить переполнявший их энтузиазм в трезвую
научную программу. Они задавали вопросы, на которые можно было ответить и
стоило отвечать. Они искали связующие звенья между теорией и опытом. Именно
там, как подсказывала интуиция, лежал пробел, который требовалось заполнить.
Приступая к работе, молодые ученые должны были выяснить, что уже известно, а
что еще ждет своего часа. Одно это представлялось тяжким испытанием.
Группе динамических систем мешало то, что общение ученых ограничено рамками
отдельных дисциплин. Эта обособленность была особенно досадной помехой, когда
предмет исследования лежал на границе целого ряда областей знания. Зачастую
исследователи даже не представляли, где именно находятся — в уже освоенных
владениях науки или на неизведанной территории. Единственным, кто мог пролить
свет на это обстоятельство, был Джозеф Форд, страстный ревнитель хаоса из
Технологического института Джорджии. Он уже бесповоротно решил, что будущее
физики — за нелинейной динамикой, и только за ней, и занялся сбором и
распространением сведений о журнальных публикациях по хаосу. Сам он занимался не-
диссипативным хаосом, хаосом астрономических объектов и физики частиц. Форд,
как никто другой, был в курсе исследований советских ученых и считал своим
долгом поддерживать контакты со всеми, кто хотя бы отдаленно разделял
философию новоиспеченной дисциплины. Везде и всюду он обзаводился друзьями, и
краткий пересказ статьи любого исследователя проблемы нелинейности немедленно
пополнял растущее собрание рефератов Форда. Молодые ученые из Санта-Круса,
узнав о начинании Форда, обратились к нему с просьбой выслать копии статей, и
вскоре публикации потекли рекой.
Члены группы выяснили, что странные аттракторы возбуждают множество
вопросов . Каковы их характерные формы? Что представляет собой их топологическая
структура? Что говорит геометрия о физике родственных динамических систем?
Первым подходом к проблеме явилось практическое исследование, с которого и
начал Шоу. Многие математические статьи были посвящены аспекту структуры, но
подход математиков казался Шоу слишком детализированным: за деревьями еще не
видно было леса. Изучение литературы привело его к мысли, что математики,
отвергнув в силу предубеждения компьютерный эксперимент, запутались в
сложностях структуры аттракторов и отдельных орбит, бесконечности, возникавшей
здесь, и отсутствии регулярной последовательности, проявлявшейся там. Их не
интересовала неопределенность аналоговых процессов, которая, с точки зрения
физика, правила реальным миром и всеми его системами. Сам Шоу, будучи
физиком, увидел на экране своего осциллографа не отдельные орбиты, а некую
огибающую кривую, элементами которой они являлись. Эта кривая менялась по мере
того, как он нажимал на кнопки. Он не мог дать точное объяснение наблюдаемым
изгибам и поворотам на языке математической топологии, и все же ему начинало
казаться, что он понимает их.
Физик стремится делать измерения. Но что можно измерить в неуловимых
движущихся образах? Члены группы попытались отделить те особые свойства, которые
делали странные аттракторы столь чарующими. Сильная зависимость от начальных
условий — стремление близлежащих траекторий отдалиться друг от друга...
Именно эта характеристика заставила Лоренца понять, что долгосрочное предсказание
погоды невозможно. Но где взять инструменты, чтобы определить степень
зависимости? Да и поддается ли измерению непредсказуемость?
Ответ на этот вопрос дала концепция, родившаяся в России, а именно —
показатели Ляпунова. Эти величины выражали меру как раз тех топологических
характеристик, которые соответствовали понятию непредсказуемости. Показатели
Ляпунова давали возможность в рамках некоторой системы оценить противоречивые
результаты сжатия, растяжения и свертывания в фазовом пространстве аттрактора,
позволяя тем самым судить обо всех свойствах системы, которые ведут к
стабильности или неупорядоченности. Если значение показателя оказывалось больше
нуля, это свидетельствовало об удлинении, при котором близлежащие точки
разделялись . Значение меньше нуля указывало на сокращение. Для аттрактора,
представлявшего собой неподвижную точку, все экспоненты Ляпунова являлись
отрицательными, поскольку растяжение было направлено внутрь, к конечному
устойчивому состоянию. Аттрактор в форме периодической орбиты характеризовался лишь
одним нулевым значением, все другие значения были отрицательными. Странный
аттрактор, как выяснилось, должен был обладать, по крайней мере, одним
положительным значением показателя Ляпунова.
К досаде молодых ученых, оказалось, что они не создали ничего нового, а
всего лишь развили готовую идею настолько, насколько было возможно с точки
Зрения практики, научившись измерять показатели Ляпунова и соотносить их с
другими важными характеристиками. Используя компьютерную анимацию, они
строили серии движущихся картин, иллюстрировавших биения порядка и хаоса в
динамических системах. Проделанный ими анализ ясно показывал, каким образом
системы, будучи неупорядоченными в одном направлении, могут оставаться вполне
определенными и устойчивыми в другом. Один из таких своеобразных фильмов
демонстрировал, что происходит с крошечным кластером соседствующих точек на
странном аттракторе — олицетворением начальных условий — по мере развития системы
во времени. Кластер начинал «распыляться», теряя фокус, превращался в точку,
затем — в маленький шарик, который у некоторых типов аттракторов быстро
распылялся. Такие аттракторы представляли интерес при изучении смешивания. У
других аттракторов распыление шло лишь в определенных направлениях: шарик
превращался в ленту, хаотичную по одной оси и упорядоченную по другой.
Создавалось впечатление, будто в системе уживаются упорядоченный и хаотический
импульсы и они как бы обособлены. В то время как один импульс приводил к
случайности и непредсказуемости, другой работал будто точнейшие часы. И оба они
могли быть определены и измерены.
Исследования хаоса, проведенные в Санта-Крусе, наиболее существенно
затронули тот раздел математики, в котором присутствует изрядная доля философии и
который называется теорией информации. Эта теория была создана в конце 40-х
годов Клодом Шенноном, американским инженером, трудившимся в лабораториях
компании «Белл телефон». Он назвал свою работу «Математическая теория
коммуникации» , но поскольку речь в этом труде шла об особом предмете, называемом
информацией, за новой дисциплиной закрепилось наименование «теория
информации» . То был продукт века электроники. Линии связи и радиопередачи несли в
себе нечто определенное, в недалеком будущем компьютерам предстояло хранить
это «нечто» на перфокартах, магнитных цилиндрах и в оперативной памяти, и все
же оно не являлось знаниями, и само по себе не обладало смыслом. Основными
единицами этого загадочного предмета являлись не идеи, не понятия и даже не
всегда слова или числа. Независимо от того, нес ли он в себе смысл или
бессмыслицу, инженеры и математики могли его измерять, пересылать по линиям
передач и проверять такие передачи на точность. Слово «информация» было таким
же словом, как и все остальные, но люди должны были запомнить, что они
используют специальный термин, не освященный фактическим доказательством,
учением, мудростью, пониманием и просвещением.
Технические средства ввели в рамки предмет изучения теории. Поскольку
информация хранилась в ячейках компьютерной памяти в двоичном представлении,
один разряд такой ячейки, содержащий единицу или ноль (что соответствует
понятиям «да» и «нет») и названный битом, стал основной мерой информации. С
технической точки зрения теория информации превратилась в инструмент, который
помогал выяснить, каким образом шумы в форме случайных помех препятствуют
плавному потоку битов при передаче. Теория подсказывала способ определения
необходимой пропускной способности коммуникационных каналов, компакт-дисков
или прочих продуктов технологии, кодировавшей язык, звуки и зрительные
образы. Она указывала пути исчисления эффективности различных схем коррекции
ошибок, в частности применения некоторых битов для проверки остальных. Наконец,
она исследовала такое важнейшее понятие, как «избыточность». Согласно теории
информации Шеннона обычный язык более чем на 50 % избыточен, т.е. содержит
звуки или буквы, которые не являются строго необходимыми для передачи
сообщения. Знакомая идея, не правда ли? Надежность связи в мире, где невнятно
проговаривают слова и допускают опечатки, существенным образом зависит от
избыточности. Известная всем реклама курсов стенографии «если в мжт прчть здс
сбщн» наглядно демонстрирует выдвинутое утверждение, а теория информации
позволяет дать количественную оценку данного феномена. Избыточность являет
собой предсказуемое отклонение от случайного. В повседневном языке она
проявляется в повторяемости значений, которое весьма сложно изменить — мера ее
зависит от того, как избыточность сказывается на знаниях людей о собственном
языке и мире. Именно элемент избыточности помогает людям решать кроссворды или
вставлять пропущенное слово, если оно заканчивается, к примеру, буквой «а».
Есть и другие типы избыточности, больше пригодные для численных измерений.
Согласно статистическим данным, вероятность того, что взятой наугад буквой
английского языка окажется буква «е», гораздо выше 1/26 (в английском
алфавите 26 букв). К тому же не стоит рассматривать буквы как изолированные
единицы. К примеру, зная, что в английском тексте есть буква «t», можно
предположить, что за ней следует буква «п» или «о», а идентификация уже двух букв
позволяет строить дальнейшие догадки. Частотность употребления комбинаций из
двух или трех букв определяется особенностью того или иного языка. Компьютер,
руководствуясь одной лишь частотностью трехбуквенных сочетаний, может выдать
бессмысленный текст, но это будет узнаваемо английская бессмыслица. Криптоло-
ги долгое время использовали статистический принцип при расшифровке простых
кодов. Сейчас инженеры, работающие в сфере коммуникаций, применяют его к
технологиям сжатия данных и устранения избыточности, чтобы экономить
пространство передающей линии или дискового накопителя. По Шеннону, нужно рассматривать
эти модели, руководствуясь следующими соображениями: поток информации в
обычном языке является менее чем случайным; каждый новый бит частично ограничен
предшествующими; таким образом, каждый новый бит несет в себе в некоторой
степени меньше содержания, чем тот, что заключает в себе реальную информацию.
В такой формулировке просматривается некий парадокс: чем выше доля
случайности в потоке данных, тем больше информации будет передано каждым новым битом.
Весьма ценная в техническом плане для начала компьютерной эры, теория
информации Шеннона мало что привнесла в философию. Главный ее вклад, привлекший
внимание специалистов других областей, выражается одним-единственным термином
— энтропия. Как объяснял Уоррен Уивер в классическом изложении теории
информации, «человек, впервые сталкивающийся с понятием энтропии в теории
коммуникаций, вправе ощутить волнение, он вправе заключить, что встретил нечто
основополагающее , важное». Концепция энтропии восходит к термодинамике; она
фигурирует во втором законе, гласящем, что Вселенная и каждая отдельная система в
ней неизбежно стремятся к нарастанию беспорядка. Разделите бассейн на две
части, поставив между ними перегородку. Наполните одну часть водой, а другую
— чернилами. Дождитесь, пока поверхность успокоится, а затем снимите
перегородку. Вы увидите, что лишь посредством случайного перемещения молекул вода и
чернила со временем перемешаются. Этот процесс никогда не повернет вспять,
сколько ни жди — хоть до конца света. Именно поэтому считается, что второй
Закон термодинамики уподобил время одностороннему уличному движению. Энтропия
— наименование того свойства систем, которое увеличивается согласно второму
закону, — смешения, беспорядочности, случайности. Это понятие легче постичь
интуитивно, не пытаясь измерить его в реальной жизни. Как с достаточной
степенью достоверности можно оценить уровень смешения двух веществ? Во-первых,
можно пересчитать молекулы каждого из них в отдельно взятой пробе; но как
быть, если они организованы по принципу «да — нет — да — нет — да — нет — да
— нет», подобно данным в линиях передач и компьютерной памяти? В этом случае
вряд ли можно измерить энтропию с желаемой точностью. Другой способ
заключается в подсчете только молекул «да — нет», но что делать, если они
расположены по схеме «да — нет — нет — да — да — нет — нет — да»? К сожалению, строгий
пересчет не поддается несложной алгоритмизации.
Роберт Шоу узрел в аттракторах движущую силу информации. Согласно его
первоначальной и главнейшей концепции, хаос указывает естественный путь возврата
к живым физическим наукам, к тем идеям, которые теория информации почерпнула
из термодинамики. Странные аттракторы, соединяющие порядок и беспорядочность,
придали новую значимость измерению энтропии систем. Они являются эффективными
смесителями, которые создают непредсказуемость и таким образом повышают
энтропию. По представлениям Шоу, они порождают информацию там, где ее ранее не
существовало.
Однажды Норман Паккард, читая журнал «Американская наука», наткнулся на
сообщение о конкурсе очерков, объявленном Луи Жако. Стоило подумать об участии:
Жако, французский финансист, который выдвинул собственную теорию, касавшуюся
структуры Вселенной, обещал победителю солидный приз. В конкурсе могли
участвовать любые очерки, так или иначе соответствовавшие теме Жако. («Они получат
груды писем от всяких чудаков», — предрекал Фармер.) Состав жюри впечатлял:
туда входили светила французской науки. Паккард показал объявление Шоу.
Работу нужно было представить на конкурс не позднее первого января 1978 г.
К этому времени члены группы регулярно встречались в большом старом доме
недалеко от побережья. Сюда натаскали много мебели с блошиного рынка и
компьютерного оборудования, применявшегося в основном для работы над теорией
рулетки. Шоу держал там пианино, на котором наигрывал мелодии эпохи барокко или
просто импровизации на классические и современные темы. Встречаясь у
побережья, физики выработали собственный стиль исследований: процедуру оценки идей,
просеивания их сквозь «сито» целесообразности, штудирования литературы и
написания своих работ. В конечном счете, молодые люди научились сотрудничать с
журналами довольно эффективным образом, встав на путь коллективного
творчества. Впрочем, первая статья была подписана именем Шоу (то была одна из немно-
гих его работ), и он написал ее сам. И что характерно, подал с опозданием.
В декабре 1977 г. Шоу впервые направился на семинар, посвященный хаосу и
проходивший в Академии наук Нью-Йорка. Профессор, руководивший Шоу, когда тот
еще писал диссертацию по сверхпроводимости, оплатил ему проезд, и Роберт, не
смущаясь отсутствием приглашения, прибыл послушать доклады ученых, которых
Знал только по публикациям. Давид Руэлль, Роберт Мэй, Джеймс Йорк — молодому
физику эти люди внушали благоговейный трепет, как, впрочем, и плата за номер
в отеле «Барбизон» — целых тридцать пять долларов! Астрономическая для него
сумма... Внимая лекциям, он мучился противоречивыми чувствами. С одной
стороны, было ясно, что он, сам того не ведая, двигался по уже изученной
территории. С другой — что-то подсказывало Шоу, что он способен вынести на
обсуждение новую важную идею. Он привез незаконченный вариант своей статьи о теории
информации, написанный от руки и подколотый в скоросшиватель черновик.
Попытки найти машинистку — сначала в гостинице, а затем где-нибудь еще — успеха не
имели. Шоу был вынужден увезти работу назад. Уже потом, когда друзья начали
расспрашивать о деталях поездки, он поведал, что кульминацией встречи стал
банкет в честь Эдварда Лоренца, который, наконец, удостоился всеобщего
признания, столь долго обходившего его стороной. Когда знаменитый ученый вошел в
комнату, робко держа под руку жену, все присутствующие, встав со своих мест,
приветствовали его аплодисментами. Эта овация просто ужаснула виновника
торжества .
Несколькими неделями позже, во время поездки в штат Мэн, где у его
родителей был дачный домик, Шоу все-таки отправил статью на конкурс Жако.
Новогодние праздники уже миновали, но начальник местной почты великодушно проставил
на конверте более раннюю дату. Очерк — смесь эзотерической математики и
умозрительной философии, которую иллюстрировали похожие на кадры мультиков
рисунки Криса Шоу, брата Роберта, — был удостоен похвального отзыва. Шоу
получил достаточную сумму наличными, чтобы оплатить путешествие в Париж, где он
мог востребовать награду. Достижение было скромным, но пришлось как раз ко
времени, поскольку отношения Группы динамических систем с факультетом
становились все более натянутыми. Молодые ученые отчаянно нуждались в любых
проявлениях доверия извне, какие только могли снискать. Фармер забросил свою
астрофизику, Паккард покинул нивы статистической механики, а Кручфилд не был
готов к тому, чтоб сделаться аспирантом. На факультете чувствовали, что
ситуация с парнями выходит из-под контроля.
Статья «Странные аттракторы: хаотическое поведение и поток информации»
распространилась тогда в препринтном издании, тираж которого достиг в итоге
около тысячи экземпляров. Это была первая старательная попытка соединить теорию
информации и хаос.
Шоу представил в новом свете некоторые предположения классической механики.
Энергия в природе существует как бы на двух уровнях: в макромире, объекты
которого могут быть измерены и всесторонне описаны, и в микромире, где
неисчислимое количество атомов находится в хаотическом движении, которое можно
характеризовать только их средней скоростью, проявляющейся в макромире как
температура . По замечанию Шоу, суммарная энергия микромасштабов может перевесить
энергию макромасштабов, но в классических системах подобное тепловое движение
не рассматривают, считая его изолированным. Таким образом, разные масштабы не
сообщаются друг с другом, и, по словам Шоу, «совсем необязательно знать
температуру , чтобы решить задачу из классической механики». Все же, с его точки
зрения, хаотические и близкие к ним системы преодолевают разрыв между
макромасштабами и микромасштабами и хаос порождается информацией.
Можно представить себе течение воды, огибающей препятствие. Как известно
любому ученому, занимающемуся гидродинамикой, и каждому любителю гребли на
каноэ, если поток струится достаточно быстро, то вниз по течению образуются
водовороты. При определенной скорости завихрения остаются на месте, но с ее
повышением начинают двигаться. Экспериментатор может различными методами
получать данные о такой системы, например, использовать детекторы вязкости и
другие устройства. Но почему бы не попробовать самое простое? Выбрав точку,
расположенную ниже препятствия по течению, надо через одинаковые временные
интервалы наблюдать, в каком направлении закручивается завиток жидкости —
направо или налево.
Если завихрения статичны, поток данных будет иметь следующий вид: налево —
налево — налево — налево — налево — налево — налево — налево — налево —
налево — налево — налево — налево — налево — налево — налево — налево — налево —
налево — налево!.. По истечении некоторого времени наблюдатель начинает
понимать , что фрагменты информации ничего нового о системе не сообщают. Возможно,
завитки будут периодически менять направление: налево — направо — налево —
направо — налево — направо — налево — направо — налево — направо — налево —
направо — налево — направо — налево — направо — налево — направо — налево —
направо... Хотя сначала ситуация кажется на порядок более интересной, она
быстро исчерпывает все свои сюрпризы.
Когда же система, определенно в силу своей непредсказуемости, становится
хаотичной, она начинает генерировать устойчивый поток данных, и каждое
наблюдение приносит что-то новое. Такое поведение представляет собой проблему для
экспериментатора, пытающегося полностью охарактеризовать систему. Как замечал
Шоу, «он никогда не сможет покинуть лабораторию, поскольку поток превратится
в непрерывный источник информации».
Но откуда исходит информация? Рассмотрим сосуд с водой. На микроскопическом
уровне это мириады мириад молекул, кружащихся в полном случайностей
термодинамическом танце. Подобно тому, как турбулентность по цепочкам водоворотов
передает энергию от больших масштабов вниз, к рассеивающим малым масштабам на
уровне вязкости, так и информация передается назад от малых масштабов к
большим. Во всяком случае, так Шоу и работавшие вместе с ним физики описали
наблюдаемое явление. И каналом передачи данных наверх служит странный
аттрактор, увеличивающий первоначальную неупорядоченность тем же образом, как
открытый Лоренцом эффект бабочки «раздувает» крошечные неопределенности до
размеров крупномасштабных моделей погоды.
Вопрос заключался в степени увеличения. Продублировав по неведению
некоторые уже проведенные исследования, Шоу выяснил, что советские ученые вновь
опередили группу. А.Н. Колмогоров и Яков Синай разработали базовые
математические методы, позволяющие связать свойственную системе удельную энтропию,
энтропию на единицу времени, с геометрическими изображениями растягивающихся
и сгибающихся в фазовом пространстве поверхностей. Концептуальное ядро данной
методики заключалось в создании вокруг произвольно малого объема некоторой
совокупности начальных условий. Так, можно нарисовать на боку воздушного
шарика маленький квадрат, а затем подсчитать эффекты от расширения или изгибов
рассматриваемого объема. Он может, в частности, растянуться в одном
направлении, оставаясь узким в другом. Изменения площади соответствовали внесению
неопределенности относительно прошлого системы, получению или утрате
информации .
В той степени, в какой термин «информация» обозначает непредсказуемость,
данная теория соответствовала идеям, которые развивали Руэлль и другие
ученые. Обращение к теории информации позволило группе из Санта-Круса
использовать ту часть математической аргументации, которая была хорошо отработана
теоретиками в сфере коммуникации. В частности, проблема добавления внешних
помех в детерминистскую систему представлялась для динамики новой, но в
области коммуникации с ней были уже хорошо знакомы. Молодых ученых, впрочем,
математика привлекла лишь отчасти. Когда они обсуждали системы, генерирующие
информацию, то размышляли и о спонтанном зарождении некоего образа в мире.
Паккард Замечал: «Кульминацией сложной динамики являются биологическая
эволюция и процессы мышления. Интуиция подсказывает, что существует четкий
принцип , с помощью которого эти сверхсложные системы генерируют данные. Миллиарды
лет назад существовали лишь частицы протоплазмы, затем появились все мы.
Итак, информация создавалась и хранилась в нашей собственной структуре.
Несомненно, что в ходе развития разума человека, начиная еще с детства,
информация не только аккумулируется, но и порождается из тех связей, которых ранее
не существовало». Такого рода разговоры могли вскружить голову даже
здравомыслящему ученому-физику.
Члены нашей четверки были, прежде всего, экспериментаторами-жестянщиками, а
уж потом философами. В их ли силах было перекинуть «мостик» от странных
аттракторов, которые они столь хорошо Знали, к опытам классической физики?
Утверждать, что «направо — налево — направо — направо — налево — направо —
налево — налево — налево — направо» обладает свойством непредсказуемости и
способностью генерировать информацию, — это одно, а, взяв поток реальной
информации, определить присущие ему показатели Ляпунова, энтропию и размерность —
совсем другое. Но все же молодые физики из Санта-Круса чувствовали себя в
окружении подобных идей куда более свободно, нежели их старшие коллеги. Они
жили мыслями о странных аттракторах днем и ночью, убедив себя в том, что
наблюдают их в развевающихся, сотрясающихся, пульсирующих и качающихся объектах
повседневной жизни.
Сидя в кафе, они забавлялись тем, что спрашивали: далеко ли отсюда
находится ближайший странный аттрактор? Уж не то ли это дребезжащее автомобильное
крыло? Или флаг, трепещущий от легкого ветерка? Дрожащий лист на ветке? «Вы
не увидите объект до тех пор, пока верно выбранная метафора не позволит
воспринять его», — Замечал Шоу, вторя Томасу С. Куну. Вскоре их друг Билл Бёрк,
занимавшийся теорией относительности, окончательно убедился, что спидометр
его машины работает в свойственной странному аттрактору нелинейной манере.
Шоу, приступая к экспериментальному проекту, который займет его на ближайшие
несколько лет, выбрал самую простую динамическую систему, какую только мог
себе представить физик, — подтекающий кран. Большинство людей полагают, что в
поведении этой системы непременно обнаруживается периодичность, но, как
свидетельствуют эксперименты, это не совсем верно. «Перед нами простой пример
системы, которая переходит от периодичного поведения к непериодичному, —
объяснял Шоу. — Если немного приоткрыть кран, дробь капель станет беспорядочной.
Как выясняется, по прошествии небольшого периода времени ее уже нельзя
предугадать. Таким образом, даже нечто простое, вроде водопроводного крана, может
считаться вечно созидающим информацию объектом».
Казалось бы, о чем тут думать? Подтекающий кран порождает лишь капли,
каждая из которых почти повторяет собой предыдущую. Однако для новоиспеченного
исследователя хаоса этот объект заключает в себе два преимущества: во-первых,
всякий мог его представить; во-вторых, поток информации одномерен настолько,
насколько это возможно: ритмичная барабанная дробь отдельных капель
измеряется во времени. Ни одним из перечисленных достоинств не обладали системы,
которые позже изучались группой. Не были они присущи ни иммунной системе
человека, ни сталкивающимся пучкам, которые необъяснимым образом снижали
коэффициент полезного действия линейного ускорителя в Стэнфорде. Ученые-
экспериментаторы вроде Либхабера и Суинни получали одномерный поток
информации путем произвольного закрепления детектора в одной из точек чуть более
сложной системы. В подтекающем кране единственная линия данных представляет
собой все, что имеется в наличии. Это даже не постоянно меняющаяся вязкость
или температура — это всего лишь момент падения капли.
Если физик-традиционалист попробует подступиться к такой системе, он, веро-
ятно, начнет с того, что создаст максимально законченную ее модель. Процессы,
управляющие формированием и падением капель, вполне понятны, хотя и не столь
просты, как может показаться. Одним из немаловажных параметров является
скорость течения жидкости. (Она была невысокой в сравнении со скоростью
большинства гидродинамических систем. В эксперименте Шоу частота падения капель
составляла от 1 до 10 в секунду, что соответствовало скорости течения жидкости
из крана от 30 до 300 галлонов в две недели.) К другим параметрам относятся
вязкость жидкости и поверхностное трение. Капля воды, висящая на кончике
крана и готовая вот-вот сорваться вниз, принимает сложную трехмерную форму. Один
только расчет ее конфигурации был, по выражению Шоу, «сродни высокому
искусству» . К тому же указанная форма далеко не статична. Капля подобна небольшому
эластичному мешочку, обладающему поверхностным натяжением. Качаясь туда-сюда,
он набирает массу и растягивается до тех пор, пока не минует критическую
точку и не упадет. Если физик попробует построить полную модель падения капель,
составит дифференциальные уравнения с подходящими граничными условиями и
попытается затем решить их, он обнаружит, что оказался в непроходимом лесу.
Альтернативный подход к проблеме заключается в том, чтобы, забыв о физике,
рассматривать только информацию — так, будто она исходит из некоего «черного
ящика». Но что может сказать эксперт по динамике хаоса, имея перечень чисел,
интервалов между падением отдельных капель? Как выяснилось, кое-какие методы
анализа таких данных имелись и могли прояснить некие детали физической
картины, что, собственно, стало решающим в деле применения хаоса к задачам
реального мира.
Но Шоу, отвергнув крайности, начал с золотой середины. Он создал
своеобразную пародию на завершенную физическую модель. Не принимая во внимание ни
форму капель, ни их сложные движения в трех измерениях, он лишь грубо
смоделировал падение капель — уподобил их грузу, который висит на равномерно
удлиняющейся пружине. По мере возрастания веса пружина растягивается, и груз
опускается все ниже. По достижении определенной точки часть груза, отломившись,
отделяется. Какая именно часть отделится, по предположению Шоу, будет зависеть
непосредственно от скорости падения груза в точке отрыва.
Потом, естественно, пружина с остатком груза подскочит вверх, производя те
самые колебания, которые аспиранты при построении моделей описывают с помощью
стандартных уравнений. Интересное свойство системы — единственное интересное
свойство, определяющее нелинейный изгиб, который делает возможным хаотичное
поведение, — заключалось в том, что момент отрыва следующей капли зависел от
взаимодействия колебаний пружины с увеличением веса груза. Скачок вниз,
вероятно, помогал грузу достичь точки отрыва гораздо быстрее, а движение вверх
слегка замедляло этот процесс. В реальности не все капли, образуемые
подтекающим водопроводным краном, имеют одинаковый размер. Он меняется в
зависимости от скорости течения, а также от сжатия или растяжения «пружины». Если
капля рождается при движении вниз, она срывается быстрее, в противном случае
она сможет вобрать в себя немного больше жидкости, прежде чем упадет.
Сконструированная Шоу модель была достаточно «примитивной», чтобы ее удалось
описать тремя дифференциальными уравнениями — минимально необходимым для
моделирования хаоса количеством, как наглядно продемонстрировали Лоренц и Пуанкаре.
Но позволяла ли она генерировать сложность, равнозначную реальной? И являлась
ли сия сложность хаотической?
Итак, Шоу сидел в лаборатории физического факультета. Над его головой
располагалась большая пластмассовая емкость, от которой отходила трубка,
спускавшаяся к латунной насадке. Капля, падая, пересекала луч света, фиксируемый
фотоэлементом. Компьютер в соседней комнате регистрировал время совершения
этого события. Одновременно Шоу ввел в аналоговый вычислитель три своих
уравнения, которые начали генерировать поток модельных данных. Однажды он устроил
на факультете демонстрацию — псевдоколлоквиум, по выражению Кручфилда
(аспирантам не разрешалось устраивать официальные коллоквиумы). Шоу проиграл
пленку с записью того, как капли выстукивают дробь на куске жестянки, и с помощью
компьютера воспроизвел щелчки — аудиомодель падения капель. Он подошел к
решению проблемы сразу с двух сторон, и слушатели смогли уловить некую
структуру в неупорядоченной вроде бы системе. Но для дальнейшего продвижения вперед
был нужен способ извлечения необработанных данных из любого эксперимента и
возвращения к уравнениям и странным аттракторам, характеризующим хаос.
Будь система сложней, можно было бы прибегнуть к графической интерпретации,
например устанавливающей связь между изменениями температуры или скорости, с
одной стороны, и временем — с другой. Но подтекающий кран дает лишь
последовательность временных периодов, поэтому Шоу попробовал применить технику,
ставшую, пожалуй, наиболее ценным и значительным вкладом его группы в
исследование хаоса. Она заключалась в реконструкции фазового пространства для
невидимого странного аттрактора и подходила для любой последовательности
данных. Чтобы отобразить информацию о подтекающем кране, Шоу начертил двухмерный
график. По оси х он отмечал временные интервалы между падением первой и
второй капель, а по оси у — второй и третьей и т.д. Если между падением двух
капель проходило 150 миллисекунд и еще столько же времени разделяло падение
второй и третьей капель, он наносил на график точку с координатами (150;
150) .
И в этом заключалось все! Если утечка воды была регулярной (такое, как
правило, случалось, когда вода текла медленно, а сама система находилась в
«режиме водяных часов»), график выглядел довольно скучным. Точки попадали на
одно и то же место, накладываясь друг на друга. Изображение сводилось к одной-
единственной точке или почти к одной. В действительности же существовали
различия между виртуальным и реальным кранами. Прежде всего, на реальный кран
влияли помехи. «Выяснилось, что эта штука — отличный сейсмометр, —
комментировал Шоу, — весьма эффективный в усилении малых шумов». Большую часть работы
исследователь проделывал по ночам, когда коридоры пустели. Шумы превращали
точку, полученную теоретически, в слегка расплывчатое маленькое облако.
По мере роста скорости течения жидкости система проходила через удваивающие
период бифуркации. Капли падали парами: один интервал составлял 150
миллисекунд, а следующий — уже 80. На графике возникали сразу две туманные области:
одна с центром в точке (150; 80), а другая — с координатами (80; 150). Но
истинный критерий проявился, когда система стала хаотической. Будь она по-
настоящему беспорядочной, точки разбросало бы по всему графику, и между двумя
соседними интервалами не обнаруживалось бы связи. Но если в результатах опыта
был скрыт странный аттрактор, он обнаружил бы себя намеком на структуру.
Зачастую, чтобы разглядеть структуру, необходимо трехмерное пространство,
но это не представлялось сложным — описанная техника вполне поддавалась
модификации для построения групп с большим числом измерений: вместо того чтобы
отмечать на графике интервал п рядом с интервалом п+1, можно было отметить
интервал п рядом с интервалом п+1 и рядом с интервалом п+2.
Это ухищрение как бы приравнивало три переменных к одной. Ученые верили,
что порядок коренится в очевидной случайности и так или иначе даст о себе
знать экспериментаторам. Проявится, даже если они не имеют представления,
какие физические переменные следует измерять, или просто не могут определить
их. Фармер пояснял: «Размышляя о той или иной переменной, нужно иметь в виду,
что на ее эволюцию влияют любые взаимодействующие с ней переменные. Их
значения, так или иначе, должны отразиться в истории ее развития. Каким-то образом
они просто обязаны оставить в ней свой след». Картины, полученные Шоу для
подтекающего крана, наглядно иллюстрировали данное утверждение. На них,
скажем, появлялись объекты (особенно в трех измерениях), подобные петлям дыма,
какие оставляет на небе неуправляемый самолет. Теперь Шоу мог сопоставить две
диаграммы — экспериментальную и выданную аналоговым компьютером. Реальные
данные всегда оказывались менее ясными, как бы «смазанными» внешними
помехами, и все-таки структура просматривалась — в этом нельзя было ошибиться.
Группа динамических систем начала сотрудничать с такими опытными
экспериментаторами, как Гарри Суинни, который перешел в Техасский университет, в
Остине . Вскоре молодые исследователи научились устанавливать странные аттракторы
для всех типов систем путем внедрения информации в фазовое пространство с
достаточным числом измерений. Затем Флорис Такенс предложил математическое
обоснование этой весьма эффективной техники воссоздания фазового пространства
аттрактора из потока реальных данных. Как позже обнаружили многие ученые,
данная методика выявляет различие между тривиальными помехами и хаосом, но в
не известном ранее смысле, как упорядоченный беспорядок, созданный
элементарными процессами. Информация, которая на самом деле случайна, остается
произвольно «разбросанной», а хаос — детерминистский и созданный по некоему
образцу — стягивает данные в видимые формы. Из всех возможных путей беспорядка
природа благоволит лишь к немногим.
Переход от бунта к благочинной физике оказался небыстрым. Время от времени,
сидя в кафе или работая в лаборатории, тот или другой член группы изумлялся,
что научным фантазиям не положен предел. «Господи, мы все еще занимаемся
этим, и сие все еще имеет смысл! — изумлялся Джим Кручфилд. — Мы все еще
здесь. Но как далеко зайдем?»
Основную поддержку группе оказывали Ральф Абрахам, протеже Смэйла с
математического факультета, и Билл Бёрк с факультета физики, который
собственноручно собрал вычислительную машину — «царя аналоговых компьютеров», чтобы группа
могла заявить свои притязания хотя бы на эту часть факультетского
оборудования . Отношение остальных было куда сложнее. Несколько лет спустя некоторые
профессора резко отрицали, что группе приходилось сталкиваться с безразличием
или враждебностью со стороны факультета. Сами молодые ученые столь же
ожесточенно реагировали на попытки задним числом пересмотреть роль запоздалых
неофитов хаоса. «У нас не было научного руководителя, и никто не говорил нам,
что надо делать, — заявил Шоу. — Мы сами годами играли роль консультантов, и
это продолжается по сей день. В Санта-Крусе наши исследования никогда не
финансировались , и каждый из нас довольно долгое время работал бесплатно. Мы
постоянно были стеснены в средствах, не имели ни интеллектуального, ни
какого-либо иного руководства».
С точки зрения другой стороны, факультет долго мирился с исследованиями,
которые отнюдь не обещали вылиться во что-либо существенное, и даже
содействовал им. Руководитель Шоу продолжал выплачивать ему стипендию еще год после
того, как его протеже оставил физику низких температур. Никто не запрещал
исследований хаоса. В худшем случае факультет был обескуражен, но сохранял
благожелательность . Каждого из членов группы время от времени увещевали с глазу
на глаз, что если капризы имеющих докторскую степень еще можно как-то
оправдать, то аспирантам никто не поможет найти работу по несуществующей
специальности. На факультете им втолковывали, что они переживают лишь мимолетное
увлечение, но что будет потом? Однако за пределами лесистого холма хаос уже
обретал ярых сторонников, и Группа динамических систем должна была
присоединиться к ним.
Однажды университет посетил Митчелл Файгенбаум, заехавший туда во время
своего лекционного турне, которое призвано было ознакомить ученых с прорывом
в область всеобщности. Как всегда, его выступления являли собой малопонятные
экскурсы в математику. Теория групп перенормировки представлялась неким
эзотерическим элементом физики твердого тела, которую аспиранты Санта-Круса не
изучали. Кроме того, молодых физиков больше интересовали реальные системы,
нежели простые одномерные модели. Тем временем Дойн Фармер, прослышав, что
математик Оскар Е. Ленфорд-третий занимается исследованиями хаоса в
университете Беркли, отправился на встречу с ним. Ленфорд, вежливо выслушав гостя,
заявил, что обсуждать им нечего. Он пытался разобраться с теориями
Файгенбаума .
«Господи! Где его чувство масштаба? — думал Фармер. — Он кружится по
крохотной орбите, а мы между тем изучаем теорию информации, которая столь
глубока. Разбираем хаос на части, чтобы увидеть, что двигает им. Пытаемся связать
метрическую энтропию и показатели Ляпунова с более привычными статистике
мерами... »
При встрече с Фармером Ленфорд не подчеркивал значения всеобщности, и
только позже до молодого физика дошло, что собеседник просто обошел данный
вопрос. «Я был наивен, — признавался Фармер. — Сама идея универсальности стала
огромным достижением. Сделанное Файгенбаумом задало работу целой армии
ученых, занятых разного рода критическими явлениями.
Раньше представлялось, что нелинейные системы необходимо рассматривать
последовательно. Мы пытались подобрать нужный язык, чтобы описать их,
охарактеризовать количественно. Большинству, однако, казалось, что нужно применять
именно последовательный подход. Мы не видели способа классифицировать системы
и найти решения, подходящие для целого класса объектов, как делается в
отношении систем линейных. Всеобщность позволяла вскрыть свойства, идентичные для
всех явлений данного класса, т.е. предсказуемых характеристик. Вот почему она
была по-настоящему важной.
Имелся и социологический фактор, подливавший масла в огонь. Файгенбаум
выразил результаты своих исследований на языке групп перенормировки. Он
позаимствовал инструмент, которым в совершенстве владели исследователи критических
явлений. Эти парни переживали нелегкие времена. Им казалось, что нет больше
интересных вопросов, за которые они могли бы взяться. Они искали, куда бы
приложить свои знания. И тут появляется Файгенбаум и указывает очень важную
область приложения усилий. Он открыл новую дисциплину!»
Впрочем, молодые ученые из Санта-Круса сами вскоре стали известными. Их
звезда начала восходить после внезапного появления группы на конференции по
физике твердого тела, проходившей в середине зимы 1978 г. в Лагуна-Бич и
организованной Стэнфордским университетом при содействии Бернардо Губермана.
Никто их туда не приглашал, но они все же отправились в путь, в огромном
«форде» 1959 г. выпуска, принадлежавшем Шоу (на таких машинах ездили
фермеры) . Молодые люди привезли кое-какое оборудование, в том числе огромный
телевизионный монитор и видеофильмы. Когда один из приглашенных докладчиков в
последнюю минуту отменил свое выступление, вместо него слово предоставили Шоу.
Момент был выбран как нельзя лучше: о хаосе уже толковали вполголоса, но лишь
немногие физики, приехавшие в Лагуна-Бич, знали, что он собой представляет.
Итак, Шоу начал с объяснения того, что такое аттрактор в фазовом
пространстве: сначала фиксированные точки (процесс останавливается); затем
циклические картины (процесс подвержен колебаниям); затем странные аттракторы
(непредсказуемый процесс). Он продемонстрировал свою компьютерную графику на
видеопленке. («Аудиовизуальные средства дали нам ощутимые преимущества, —
отмечал потом Шоу. — Нам удалось буквально загипнотизировать всех вспыхивающими
огоньками».) В своем докладе он коснулся аттрактора Лоренца и подтекающего
крана, объяснил геометрию — как растягиваются и складываются различные формы
и что это значит на грандиозном языке теории информации. Наконец, дабы
закрепить впечатление, он сказал несколько слов об изменяющихся парадигмах.
Выступление обернулось потрясающим триумфом, причем в аудитории находились
некоторые члены физического факультета Санта-Круса, впервые узревшие хаос глазами
своих юных коллег.
В 1979 г. группа в полном составе посетила посвященное хаосу заседание
Академии наук Нью-Йорка, но теперь уже в качестве законных участников. Новая
дисциплина росла со скоростью взрывной волны. Если в 1977 г. встреча была
посвящена Лоренцу, и на нее приехали десятки специалистов, то теперь главной
фигурой стал Файгенбаум, а число участников исчислялось уже сотнями. Там, где
двумя годами ранее Роберт Шоу тщетно пытался отыскать машинистку, чтобы
подсунуть свой печатный текст под дверь какому-нибудь специалисту, Группа
динамических систем шлепала статьи со скоростью печатного станка, причем
подписывали их молодые физики всегда вместе.
Но союз четырех не мог существовать вечно. Чем ближе становились молодые
исследователи к реальному научному миру, тем неизбежнее был распад
сообщества . Однажды позвонил Бернардо Губерман. Ему нужен был Роберт Шоу, но на месте
оказался только Кручфилд. Звонивший нуждался в соавторе, чтобы написать
краткую и несложную статью о хаосе. Кручфилда, самого младшего в группе, уже не
устраивала отведенная ему роль «хакера». Он начинал понимать, что в одном
отношении факультет абсолютно прав: рано или поздно каждый из членов группы
начнет работать самостоятельно. К тому же Губерман был весьма искушен в
профессии физика, чего так недоставало аспирантам, и, что самое важное, он знал,
как разработать известную проблему с максимальной отдачей. Когда Губерман
впервые увидел лабораторию группы, у него появились определенные сомнения.
«Вы понимаете, все выглядело таким забавным, словно ты в машине времени
перенесся в пору детства и вновь ощутил атмосферу шестидесятых». И все-таки ему
был нужен аналоговый компьютер, а Кручфилд сумел, невзирая на занятость,
выполнить на нем исследовательскую программу Губермана. В этом деле коллектив
становился уже помехой. «Парни захотят поучаствовать», — заметил как-то
Кручфилд, но Губерман отказал: «Это не просто доверие, это еще и ответственность.
Допустим, что положения статьи окажутся неверными. Будете ли вы винить в этом
коллектив? Я не его часть». Для работы ему требовался лишь один партнер.
Результат оправдал ожидания Губермана. Его первая статья о хаосе была
опубликована в ведущем американском журнале, посвященном открытиям в области
физики, — в «Письмах в „Физическое обозрение"». В среде ученых это считалось
выдающимся достижением. «Нам все казалось совершенно очевидным, — вспоминал
Кручфилд, — но Губерман понимал, что публикация вызовет широкий резонанс».
Происшедшее вернуло группу к реальности, заставив мечтателей приспособиться к
окружающему миру. Фармер рассердился, усмотрев в «дезертирстве» Кручфилда
подрыв самого духа группы.
Но Кручфилд, нарушивший верность коллективу, оказался не одинок. Вскоре сам
Фармер, а за ним и Паккард начали сотрудничать с авторитетными физиками и
математиками: Губерманом, Суинни, Йорком. Идеи, зародившиеся в Санта-Крусе,
легли кирпичиком в фундамент современной методологии исследования хаоса.
Когда физик, имеющий массу данных, намеревался определить их размерность или
энтропию, в ход шли методы, придуманные в годы подсоединения штекеров к
аналоговому компьютеру модели «Systron-Donner» и напряженных наблюдений за
экраном осциллографа. Метеорологи спорили о том, имеет ли хаос земной атмосферы и
океанов бесконечное число измерений, как предполагала традиционная динамика,
или каким-то образом следует странному аттрактору с малой размерностью.
Экономисты, анализируя данные фондовой биржи, пытались найти аттракторы с
размерностью 3,7 или 5,3. Чем ниже размерность, тем проще система. Необходимо
было классифицировать и постичь множество математических свойств. Фрактальная
размерность, размерность Хаусдорффа, размерность Ляпунова, размерность
информации — тонкости указанных мер хаотической системы лучше всего объяснили
Фармер и Йорк. Измерение аттрактора являлось «первым уровнем знаний, необходимых
для характеристики его качеств». Данное свойство обеспечивало «количество
информации, требуемое для того, чтобы установить положение точки на аттракторе
с заданной точностью». Методы молодых физиков из Санта-Круса и их более
старших коллег связали указанные идеи с другими важнейшими характеристиками
систем: степенью уменьшения предсказуемости, коэффициентом потока информации,
тенденцией порождения смешения. Иногда ученые, используя эти методы,
обнаруживали, что наносят данные на графики, рисуют маленькие квадратики,
подсчитывая количество единиц информации в каждом из них. Но даже такая довольно
примитивная техника делала хаотичные системы доступными для научного осмысления.
Тем временем исследователи, научившись распознавать странные аттракторы в
развевающихся флагах и дребезжащих спидометрах, сочли необходимым найти
признаки детерминистского хаоса во всей вновь публикуемой литературе по физике.
Необъяснимые шумы, удивительные колебания, регулярность, смешанная с
неупорядоченностью, включались в статьи экспериментаторов, работавших буквально со
всем, начиная от ускорителей частиц и заканчивая лазерами и сверхпроводниками
Джозефсона. Специалисты по хаосу присваивали эти проблемы себе, объявляя
непосвященным: «Ваши проблемы на самом деле наши». «В нескольких опытах по
осциллирующим сверхпроводникам Джозефсона обнаружились удивительные,
порождающие шум явления, — так начиналась статья, — которые не могут быть объяснены в
терминах тепловых колебаний».
Когда коллектив прекратил свое существование, некоторые из членов
факультета также обратились к изучению хаоса. Тем не менее, другие физики,
оглядываясь на прошлое, чувствовали, что Санта-Крус упустил шанс стать национальным
центром по изучению нелинейной динамики, какие вскоре появились в других
университетах. В начале 80-х годов члены Группы динамических систем завершили
учебу и разъехались. Шоу закончил свою диссертацию в 1980 г., Фармер — в
1981-м, Паккард — в 1982-м. Труд Кручфилда — переложение одиннадцати статей,
уже напечатанных в журналах по физике и математике, — появился в 1983 г. Он
продолжил работу в университете Беркли, в Калифорнии. Фармер присоединился к
теоретическому отделу лаборатории Лос-Аламоса, а Паккард и Шоу уехали в
Институт перспективных исследований в Принстоне. Кручфилд изучал
видеоизображения петель обратной связи, Фармер вспахивал плодородные нивы, моделируя
сложную динамику иммунной системы человека, Паккард исследовал пространственный
хаос и образование снежинок, и только Шоу, казалось, не испытывал ни
малейшего желания влиться в магистральное течение. Его сколько-нибудь заметный вклад
в науку ограничивается лишь парой статей. Одна подарила ему путешествие в
Париж, другая (работа о подтекающем кране) подвела итог всем его исследованиям
в Санта-Крусе. Несколько раз Шоу был близок к тому, чтобы вообще уйти из
науки . Как заметил один из его друзей, он осциллировал.
Глава 10
Внутренние ритмы
Науки не пытаются объяснять, вряд ли они
даже стараются интерпретировать — они в
основном создают модели. Под моделью
понимается математическая конструкция, которая
при добавлении некоторых словесных
объяснений описывает изучаемый феномен.
Оправданием для такой математической конструкции
служит единственное обстоятельство:
ожидается, что она сработает.
Джон фон Нейман
Бернардо Губерман обвел взглядом многоликую аудиторию: биологов (теоретиков
и экспериментаторов), математиков, медиков — и понял, что возникает проблема
с общением. Только что он закончил свой незаурядный доклад на весьма
необычном собрании — первой конференции, посвященной хаосу в биологии и медицине и
проходившей в 1986 г. под патронажем Академии наук Нью-Йорка, Национального
института психиатрии и Управления исследований Военно-морских сил. В
аудитории Национального института здравоохранения, недалеко от Вашингтона, Губерман
заметил много знакомых лиц — тех, кто давно занимался проблемами хаоса, но
были и такие, кого он видел впервые. Опытный докладчик вполне мог ожидать
определенного нетерпения со стороны слушателей — шел последний день
конференции , и к тому же близилось время ланча.
Губерман, энергичный черноволосый житель Калифорнии, переселившийся туда из
Аргентины, интересовался хаосом еще со времени своего сотрудничества с
группой из Санта-Круса. Он работал в исследовательском центре корпорации
«Ксерокс» в Пало-Альто, но порой интереса ради занимался и теми проблемами,
которые официально не имели отношения к его обязанностям. На конференции биологов
и медиков он только что затронул одну такую — моделирование беспорядочного
движения глаз, наблюдаемого у больных шизофренией.
Психиатры годами бились над тем, чтобы дать определение шизофрении и
классифицировать больных ею, однако описание болезни оказалось почти таким же
трудным делом, как и ее лечение. Большинство симптомов недуга проявляется в
мышлении и поведении пациентов. Впрочем, начиная с 1908 г. ученые уже знали о
физическом признаке болезни, который беспокоил не только самих заболевших, но
и их родственников: когда больные наблюдают за движением медленно качающегося
маятника, их глаза не могут проследить его плавные колебания. Человеческий
глаз — удивительно проворный инструмент; здоровый человек бессознательно
удерживает в поле зрения перемещающиеся предметы, и все движущиеся образы
запечатлеваются на сетчатке глаза. Но взгляд больного шизофренией беспорядочно
скачет, не настигая цель; его застит дымка посторонних движений. Почему такое
происходит — неизвестно.
Физиологи за много лет собрали огромное количество информации, составили
таблицы и графики, демонстрирующие образцы неупорядоченного движения зрачков.
Они предположили, что подобная неустойчивость порождается колебаниями
сигналов центральной нервной системы, которые управляют глазными мышцами. В
результате возникают некоторые искажения, связанные как с наличием помех в
исходных визуальных данных, так и, возможно, с определенными случайными
нарушениями, которые тревожат мозг больных и отражаются на работе органа зрения.
Губерман, будучи физиком, сделал иное допущение, создав небольшую модель.
Он самым приблизительным образом представил себе механику человеческого
глаза и записал уравнение, которое включало в себя амплитуду колебаний
маятника, их частоту, инерцию глаза, торможение или трение. В уравнении
присутствовал также специальный коэффициент коррекции погрешностей, дающей глазу
возможность сконцентрироваться на объекте.
Как объяснил Губерман своей аудитории, уравнение описывает сходную с глазом
механическую систему: шар, катящийся по изогнутому желобу, который качается
из стороны в сторону. Подобное движение аналогично перемещению маятника, а
стенки желоба, отталкивающие шар по направлению к центру, имитируют действие
механизма коррекции ошибок зрения. Прибегнув к методу изучения таких
уравнений, ученый часами прогонял свою модель через компьютер, изменяя значения
параметров , и строил графики поведения системы. В итоге он обнаружил и порядок,
и хаос: в некоторых режимах глаз плавно прослеживал движение объекта, затем,
по мере возрастания степени нелинейности, система проходила через быструю
последовательность удвоения периодов, порождая беспорядок, не отличимый от
того , что описывался в медицинской литературе.
Неупорядоченное поведение модели не имело никакого отношения ни к одному
внешнему сигналу, являясь неизбежным следствием избытка нелинейности в
системе. Некоторые из врачей, слушавших доклад Губермана, посчитали, что его
модель соответствует вероятной генетической модели шизофрении. Возможно,
рассуждали они, нелинейность, способную стабилизировать или разрушить систему (в
зависимости от того, слаба нелинейность или сильна), допустимо уподобить
какой-то из генетических черт. Один из психиатров провел аналогию с
генетической обусловленностью подагры, когда повышенный уровень содержания мочевой
кислоты порождает симптомы заболевания. Другие, знакомые с клинической
литературой гораздо лучше Губермана, обратили его внимание на то, что
рассматриваемый вопрос касается не одних лишь больных шизофренией. Целый ряд
затруднений, касающихся движения зрачка, обнаруживается и у других пациентов с
неврологическими заболеваниями. Периодичные и апериодичные колебания, все типы
динамического поведения могли быть обнаружены в собранных медиками данных
любым, кто намеревался применить инструменты хаоса.
Впрочем, не все ученые усмотрели в методике новые горизонты исследований.
Отыскались и скептики, заподозрившие, что докладчик слишком упростил свою
модель . Когда наступило время вопросов, их раздражение дало себя знать. «Меня
интересует, чем вы руководствовались, применяя данный метод? — осведомился
один из ученых. — Почему искали эти специфические элементы нелинейной
динамики, в частности бифуркации и хаотические решения?»
Губерман ответил не сразу. «Сейчас я поясню и постараюсь более четко
очертить цели моей работы. Модель действительно проста. В ней нет каких бы то ни
было данных, касающихся нейрофизиологии, которые я мог бы обосновать. Я лишь
хочу подчеркнуть, что простейшей моделью слежения является колебательный
процесс, который дает сбои по дороге к цели. Именно таким образом движутся наши
зрачки, и именно так антенна радара выслеживает самолет. Описанную модель вы
можете применить к чему угодно».
Другой биолог, все еще недоумевавший по поводу простоты модели Губермана,
взял микрофон. Он обратил внимание докладчика на то, что в действительности в
человеческом глазу четыре системы, управляющие мышцами, работают
одновременно. Затем, используя множество специальных терминов, он начал описывать более
реалистичный, по его мнению, способ моделирования. Он утверждал, в частности,
что массой можно пренебречь, так как амплитуда колебаний глаза сильно
тормозится. «Существует также еще одно затруднение, связанное с зависимостью между
массой и скоростью вращения. Часть массы отстает, когда ускорение глаза очень
велико. Желеобразное вещество человеческого глаза просто запаздывает, в то
время как внешняя оболочка движется довольно быстро».
В воздухе повисла напряженная тишина. Губерман почувствовал, что оказался в
тупике. Его не понимали. В конце концов, один из организаторов конференции,
Арнольд Мэнделл, психиатр, давно интересовавшийся проблемами хаоса, взял из
рук Губермана микрофон: «Будучи психиатром, я хотел бы сделать некоторые
пояснения. Мы только что стали свидетелями того, что происходит, когда
исследователь, который занимается нелинейной динамикой и работает с системами,
обладающими малым числом измерений, начинает беседовать с биологом, применяющим
математический инструментарий. Мысль, что в действительности существуют
всеобщие свойства систем, встроенные даже в простейшие объекты, чужда
представителям биологической науки. Мы, биологи и врачи, знающие все пятьдесят тысяч
составных элементов живого, негодуем, услышав об одной только возможности
наличия всеобщих элементов движения. Бернардо представил нам один из этих
элементов, и вы видите, что происходит». Губерман добавил: «Подобное уже
случилось в физике лет пять назад, и сейчас мы полностью убеждены, что всеобщность
существует».
Выбор всегда один и тот же: вы можете сделать свою модель более сложной и
более адекватной реальным условиям или же более простой и легкой в обращении.
Только самый наивный ученый полагает, будто идеальной моделью является та,
которая в совершенстве отражает действительность. Она будет иметь те же
недостатки, что и топографическая карта, столь же огромная, изобилующая
деталями , как и город, который она представляет, карта, на которую нанесен каждый
парк, каждая улочка, строение и дерево, каждая выбоина, каждый городской
житель — словом, каждая мелочь. Будь возможным создание такой карты, ее
детальность свела бы на нет главную цель — обобщение и абстрагирование. Составители
карт фиксируют лишь отдельные признаки, согласно пожеланиям заказчиков.
Какова бы ни была их цель, схемы и модели должны упрощать явления в той же
степени, в какой они подражают реальному миру.
Ральф Абрахам, математик из Санта-Круса, считает хорошей моделью «мир
маргариток» Джеймса Е. Лавлока и Линна Маргулиса, выдвинувших гипотезу о том,
что необходимые для жизни условия создаются и поддерживаются самой жизнью, в
самоподдерживающемся процессе динамической обратной связи. «Мир маргариток»,
возможно, представляет собой наипростейшую из всех моделей, которые только
можно вообразить. Он настолько прост, что порою кажется банальным. «Мы имеем
три явления, — рассказывает Абрахам, — белые маргаритки, черные маргаритки и
пустыню, где ничего не растет. Три цвета: белый, черный и красный. Что такая
картина может рассказать о нашей планете? Казалось бы, ничего, но она
объясняет, каким образом появляется тепловая регуляция и почему температура нашей
планеты пригодна для жизни. Модель „мира маргариток" ужасна, но благодаря ей
мы знаем то, как на планете Земля появился биологический гомеостаз».
Белые маргаритки отражают свет, охлаждая поверхность. Черные поглощают его,
понижая альбедо, или отражательную способность планеты, и таким образом
согревая Землю. Но белым цветам необходима теплая погода, поскольку они
расцветают преимущественно при повышении температуры, а черные «хотят» прохладного
климата. Все указанные признаки могут быть выражены системой дифференциальных
уравнений. Модели удается придать движение с помощью компьютера. Обширный
набор начальных условий приведет к аттрактору равновесия, причем не обязательно
равновесия статического.
«Это всего лишь математическое изображение концептуальной модели. Именно
то, что нужно, если вы не стремитесь к высокоточному воспроизведению
биологических или социальных систем, — отмечал Абрахам. — В этой модели вы лишь
вводите разные значения альбедо, задаете объем белых и черных насаждений и,
наблюдая за миллиардами лет эволюции, учите детей тому, как принести больше
пользы в качестве управляющего планеты Земля».
Совершенным образцом сложной динамической системы, а следовательно, и
пробным камнем для любого подхода к феномену сложности многие ученые признали
человеческое тело. Ни один доступный физикам объект изучения не характеризуется
такой какофонией неритмичных движений в макро- и микроскопических масштабах:
сокращение мышц, циркуляция жидкостей, проведение импульсов по нервным
волокнам. Ни одна физическая система не воплощает собой столь крайнюю степень
редукционизма: каждый орган имеет особую микроструктуру и специфичный химизм.
Студенты-медики только названия учат годами. До чего же трудно постичь все
элементы нашего организма! Часть тела может быть вполне осязаемым и четко
очерченным органом, как, например, печень, или разветвленной сетью, по
которой движется жидкость, как сосудистая система. Или невидимой конструкцией,
столь же абстрактной, как понятия «транспорт» или «демократизм». Такова,
скажем, иммунная система с ее лимфоцитами — миниатюрный механизм кодирования и
расшифровки данных о вторгающихся в организм возбудителях болезней.
Бесполезно исследовать такие системы, не зная их строения и химического состава,
поэтому кардиологи изучают транспорт ионов через мышечную ткань желудочков,
неврологи — физическую природу возбуждения нейронов, а офтальмологи —
структуру и назначение каждой глазной мышцы. В 80-х годах хаос вызвал к жизни фи-
зиологию нового типа, основанную на идее, что математический инструментарий
способен помочь ученым в постижении глобальных комплексных систем,
независимых от локальных деталей. Исследователи стали рассматривать человеческое тело
как источник движения и колебаний, разрабатывая методы прослушивания его
неоднородных пульсаций. Они улавливали ритмы, которые не обнаруживаются в
неподвижных срезах на предметных стеклах микроскопов или в образцах крови. Они
проследили хаос в расстройстве дыхания, исследовали механизмы обратной связи
в управлении красными и белыми кровяными тельцами. Онкологи задумались над
периодичностью и иррегулярностью в циклах роста клеток, психиатры выработали
многомерный подход к антидепрессантной терапии, но больше всего открытий
новый подход принес исследователям того органа, чьи пульсации, ритмичные или
сбивчивые, нормальные или патологические, отделяют жизнь от смерти, —
человеческого сердца.
Даже Давид Руэлль отдал дань размышлениям о хаосе в человеческом сердце,
«динамической системе, жизненно важной для каждого из нас»: «В норме режим
сердечной деятельности периодичен, но существует множество нарушающих
периодичность патологий (например, фибрилляции или мерцание желудочков), которые
неуклонно ведут к смерти. По-видимому, медицина может извлечь огромную пользу
из компьютерного изучения реальной математической модели, которая
воспроизводила бы различные динамические режимы сердца».
Целые команды ученых в Соединенных Штатах и Канаде начали трудоемкие
исследования. Иррегулярности сердцебиения уже давно были открыты, изучены,
выделены и объединены в категории. Специалист сразу распознает на слух десятки
неправильных ритмов, а при взгляде на пики электрокардиограммы укажет их
источники и степень опасности. Человек же непосвященный может оценить всю
сложность проблемы лишь по изобилию терминов, обозначающих различные типы
аритмий: эктопическая пульсация, удлиненный период покоя после систолы (предсерд-
ный или желудочковый, чистый или с пониженной частотой), ритмы Венкенбаха
(простые и сложные), тахикардия и наиболее опасная для жизни аритмия —
фибрилляция. Этот сонм названий, как и обозначения всех частей человеческого
организма, служит медикам своеобразным утешением: если они не могут вылечить,
то хотя бы способны диагностировать наши недуги и внести некоторую ясность в
проблему. Суть, однако, не в терминах, а в новых открытиях медиков. Так, ряд
исследователей, используя методики теории хаоса, выяснили, что традиционная
кардиология делает ошибочные обобщения относительно неправильных сердечных
ритмов, поверхностно классифицируя сомнительные и весьма важные случаи.
Они рассматривали сердце в динамике. Почти всегда за этим стояла далеко не
ординарная подготовка. Леон Гласе из Университета Макгилл в Монреале хорошо
знал физику и химию, а также с удовольствием занимался вопросами теории чисел
и иррегулярности. Завершив свою докторскую диссертацию, посвященную движению
атомов в жидкостях, он обратился к проблеме неправильных сердечных ритмов.
Как правило, отмечает Гласе, специалисты диагностируют различные типы
аритмии, основываясь на данных электрокардиографии. «Врачи сводят проблему к
распознаванию определенного типового образца. Вопрос, по их мнению, заключается
лишь в идентификации тех моделей, которые они встречали на практике и в
учебниках . На самом деле они не подвергают анализу динамику наблюдаемых ритмов, а
она гораздо богаче, чем можно представить себе по книгам».
Эри Л. Голдбергер из медицинской школы Гарварда, возглавлявший также
лабораторию исследований аритмии клиники Израильского госпиталя в Бостоне, считал
исследования сердца подходящей областью для сотрудничества физиологов,
математиков и физиков. «Мы подошли к новой черте, к созданию нового типа
феноменологии, — утверждал он. — Когда нашему взору предстают бифуркации и
внезапные изменения поведения, общепринятые линейные модели не могут объяснить
наблюдаемое. Определенно, нам необходим новый тип моделей, и физика, кажется,
может в этом помочь». Голдбергеру, как и другим ученым, пришлось продираться
сквозь чащу терминологии и институциональной классификации. Ощутимым
препятствием, чувствовал он, является та настороженность, с которой многие
физиологи относятся к математикам. «Вряд ли вы найдете упоминание о фракталах в
учебнике по физиологии 1986 года издания, — говорил Голдбергер. — Но полагаю,
что в 1996 году вы не найдете учебника, где бы о них не упоминалось».
Доктор, прослушивая биение сердца, слышит удары жидкости о жидкость,
жидкости о твердую ткань и твердой ткани о твердую. Кровь, выталкиваемая
сокращающимися мышцами, перетекает из одной камеры в другую, а затем растягивает
лежащие перед ней стенки сосудов. Волокнистые клапаны захлопываются с вполне
различимым звуком, препятствуя обратному току крови. Сами сокращения мышц
находятся в зависимости от сложной трехмерной волны электрической активности.
Создание модели хотя бы одного такта сердечной деятельности — нелегкая задача
для компьютера. Моделирование всего рабочего цикла вовсе невозможно. Такая
компьютерная имитация, которая кажется вполне естественной специалисту по
гидродинамике, проектирующему крыло «Боинга» или двигатели для НАСА, чужда
медикам.
В частности, методом проб и ошибок руководствовались при создании
искусственных сердечных клапанов — устройств из металла и пластика, которые сейчас
продлевают жизнь тем людям, чьи собственные клапаны уже износились. В теории
инженерного дела отдельную страницу следует посвятить естественному клапану
сердца, созданному самой природой, — тонкому, гибкому, полупрозрачному
образованию из трех крошечных, похожих на парашют чашечек. Пропуская кровь в
сердечные камеры, клапан чуть отгибается, и освобождает дорогу. Чтобы кровь не
потекла вспять, когда сердце направляет ее вперед, клапан, наполнившись,
захлопывается под давлением. Это движение он должен проделать два или три
миллиарда раз без утечки или прорыва. Инженерам, конечно, не удалось добиться
такого результата. Искусственные клапаны были позаимствованы из практики
водопроводчиков. Стандартные конструкции, вроде «мяча в клетке», испытывались
на животных, что требовало огромных затрат. Преодолеть очевидные проблемы с
просачиванием и недостаточным давлением оказалось нелегко, но лишь немногие
догадывались — куда тяжелее будет справиться с другим затруднением, которое
заключалось в том, что, меняя движение жидкости в сердце, искусственные
клапаны создают зоны турбулентности и зоны застаивания крови. В последнем случае
образуются тромбы, и, когда они, оторвавшись, направляются к мозгу,
происходит паралич. Таким образом, возможность образования тромбов стала главным
препятствием на пути создания искусственного сердца. Только в середине 80-х
годов, когда математики одного из институтов Нью-Йоркского университета
применили в данном вопросе новую технику компьютерного моделирования, наметился
сдвиг. Ученые построили на компьютере движущиеся изображения работающего
сердца, двухмерные, но легко узнаваемые. Сотни точек — частиц крови —
проходили сквозь клапан, растягивая эластичные стенки сердца и создавая
завихрения. Математики обнаружили, что динамика сердца на порядок сложнее
стандартной проблемы течения жидкости, поскольку любая близкая к реальности модель
должна учитывать степень эластичности самих сердечных стенок. Вместо того
чтобы обтекать ткани, как воздух обтекает крыло самолета, поток крови
воздействует на них, порождая изменения динамического и нелинейного характера.
Еще больше подвохов несла в себе проблема аритмии. Фибрилляция желудочков
ежегодно уносит сотни тысяч жизней в одних только Соединенных Штатах Америки.
Во многих случаях ее вызывает специфичный и хорошо известный механизм —
блокада артерий, которая приводит к отмиранию накачивающей кровь мышцы.
Употребление наркотиков, нервные стрессы, переохлаждение также способствуют развитию
фибрилляции. Зачастую причина приступа остается загадкой. Врач предпочел бы
обнаружить у пациента, который пережил приступ, повреждения, позволяющие до-
искаться до причины. Велика вероятность того, что человек, сердце которого
кажется здоровым, может пострадать от нового приступа.
Существует классическая метафора для описания мерцательной аритмии — мешок
с червями. Вместо того чтобы ритмично сокращаться и расслабляться,
сокращаться и вновь расслабляться, мышечная ткань сердца работает некоординированно и
не может качать кровь. В нормально работающем сердце электрический сигнал
проходит как согласованная волна сквозь трехмерную структуру этого органа.
Когда сигнал достигает цели, каждая клеточка сокращается, а затем приходит в
состояние расслабления на критический рефракторный период, во время которого
она не может быть пущена в ход раньше времени. При фибрилляции волна
разбивается, и сердце не может ни полностью расслабиться, ни как следует
сократиться .
Удивительнее всего, что при фибрилляции отдельные части сердца могут
работать в нормальном режиме, и это зачастую ставит медиков в тупик. Иногда от
задающих ритм узлов продолжают исходить регулярные электрические токи, и
отдельные клетки мышечной ткани правильно реагируют на них. Каждая клетка,
возбудившись, сокращается и, передав возбуждение дальше, приходит в состояние
расслабления до следующего импульса. При вскрытии в мышечной ткани порой не
обнаруживают никаких повреждений. Именно по этой причине специалисты по хаосу
заявляют о необходимости нового, всеобъемлющего подхода: вроде бы все части
сердца работают, однако сердечная деятельность нарушена. Фибрилляция
представляет собой беспорядок в сложной системе, равно как и психические
расстройства разной этиологии.
Мерцание сердца не прекратится само по себе. На этом упорно настаивают
специалисты по хаосу. Лишь электрический разряд дефибриллятора — толчок, который
любой занимающийся динамикой ученый посчитает возмущением значительной
степени, — может вернуть сердце к стабильному состоянию. В целом дефибрилляторы
действуют довольно эффективно, хоть их создатели, подобно конструкторам
искусственных сердечных клапанов, долго блуждали в потемках. «Размер и форма
разряда были установлены чисто эмпирическим путем, — вспоминал Артур Т. Уин-
фри, биолог-теоретик. — В прошлом ни одна теория не могла обосновать такие
исследования. Сейчас кажется, что некоторые предположения все же были не
совсем верны. Конструкция дефибриллятора может быть коренным образом изменена,
что многократно увеличит его эффективность, а следовательно, и шансы на
успех» . Точно так же, путем проб и ошибок, был получен целый ряд лекарственных
препаратов для лечения расстройств сердечной деятельности — «темное ремесло»,
как выразился Уинфри. Предугадывать эффект прописанного лекарства, имея
смутное представление о динамике сердца, весьма неблагодарное занятие. «В течение
последних двадцати лет ученые проделали огромную работу, прояснив многие
тонкости физиологии клеточных оболочек, хрупкую, точную и невероятно сложную
механику разных частей сердца. Проделана огромная работа. Однако кое-что
упущено : мы просмотрели глобальную перспективу, общий механизм действия».
В семье Уинфри колледж не посещал никто. Как признавался сам исследователь,
он начал, не имея надлежащего образования. Его отец, поднявшись по служебной
лестнице в страховом бизнесе от простого служащего до вице-президента
компании, почти ежегодно переезжал с семьей то на север, то на юг Восточного
побережья. Артуру пришлось сменить не одно учебное заведение, прежде чем он
закончил среднюю школу. В нем зрело убеждение, что все интересное в мире
связано с биологией и математикой, но ни одно из стандартных сочетаний этих двух
предметов не отдает должного тому, что действительно интересно. Уинфри решил
не идти проторенным путем. Пять лет он постигал инженерную физику в
Университете Корнелл, занимаясь также прикладной математикой и изучая все
практические методы лабораторных исследований. Готовясь к работе в военно-
промышленном комплексе, Уинфри получил степень доктора в области биологии. Он
пытался по-новому сочетать эксперименты с теорией. Молодой ученый начал свою
деятельность в Университете Джона Хопкинса, но вскоре оставил его из-за
разногласий на факультете. Уинфри продолжил работу в Принстоне, откуда ушел по
той же причине, и наконец обосновался в Университете Чикаго.
Уинфри принадлежит к редкому типу мыслителей-биологов, которые привносят в
свои исследования физиологии четкое ощущение геометрических форм. В начале
70-х годов он начал изучать биодинамику, заинтересовавшись биологическими
часами — суточными ритмами. В данной области традиционно преобладал подход
ученых-натуралистов, полагавших, что такой ритм согласуется с ритмами животных,
природы и т.д. С точки зрения Уинфри, проблему суточных ритмов следовало
изучать, придерживаясь математического стиля мышления. «Рассуждая о нелинейной
динамике, я понял, что эту проблему можно и нужно рассматривать через
посредство качественных характеристик. Никто не имеет представления о том, каков
механизм биологических часов. Итак, у нас есть две альтернативы: можно
подождать, пока биохимики выяснят его устройство, а затем попытаться вывести
определенный тип поведения из уже известного, а можно призвать на помощь теорию
комплексных систем, нелинейную и топологическую динамику. Я выбрал
последнее» .
Однажды ученый поставил в своей лаборатории множество клеток с комарами.
Каждый турист знает, что эти насекомые роятся в прохладном воздухе сумерек. В
лаборатории, где днем и ночью температура и освещенность оставались
неизменными, суточный цикл комаров сократился с 24 до 23 часов. Каждые 23 часа они
начинали жужжать особенно интенсивно. В природе ориентироваться во времени
насекомым помогает вспышка света, которую они видят ежедневно, она как бы
запускает их внутренние часы.
Варьируя уровень освещенности в помещении с комарами, Уинфри добивался
сокращения или удлинения суточного цикла. Ученый сопоставлял эффект со временем
световой вспышки. Затем вместо выяснения биохимической подоплеки процессов он
предпринял топологическое исследование, сконцентрировав внимание на
качественной, а не количественной стороне полученных данных. Ученый пришел к
неожиданному выводу: в геометрии присутствовала некая особенность, точка, отличная
от всех других. Рассматривая эту своеобразную черту, Уинфри предположил, что
строго определенная по продолжительности вспышка света сбивает ход
биологических часов насекомых или любых других живых существ.
Предположение было смелым, но эксперименты Уинфри подтвердили его. «Придя в
лабораторию ровно в полночь, вы воздействуете на комаров определенным
количеством фотонов, и такой особенно точный и выверенный по времени толчок
„выключает" внутренние часы насекомых. Комар лишается сна — то притихает, то
жужжит, но все невпопад. Так продолжается, пока вы не устанете наблюдать и не
устроите насекомым новую встряску. Суточный ритм комаров беспрестанно
нарушается». В начале 70-х годов математический подход Уинфри к явлению суточного
ритма не вызвал особого интереса, и оказалось непросто опробовать
лабораторную методику на биологических видах, которые стали бы возражать против
длительного заточения в клетки.
Нарушение суточного ритма человека при стремительной смене часовых поясов,
а также бессонница входят в число нерешенных вопросов биологии. Они вынуждают
людей глотать бесполезные пилюли. Исследователям удалось собрать немало
данных в ходе экспериментов, участниками которых выступали студенты, пенсионеры
или драматурги, спешащие поскорей закончить пьесу. За несколько сотен
долларов испытуемые соглашались существовать в условиях «временной изоляции»:
никакого дневного света, никаких температурных изменений, никаких часов и
телефонов . Характерные для людей суточные циклы «сон — бодрствование», а также
циклы изменения температуры тела являются своего рода нелинейными
осцилляторами, которые сами собой восстанавливаются после небольших пертурбаций. В ус-
ловиях изоляции, при отсутствии ежедневно возобновляемых стимулов, цикл
изменений температуры увеличивается до 25 часов, причем низкие значения
приходятся на стадию сна. Эксперименты немецких ученых выявили, что по истечении
нескольких недель цикл «сон — бодрствование», обособившись от температурного
цикла, становится неупорядоченным. Люди бодрствуют в течение 20 или даже 30
часов, за которыми следуют 10 или 12 часов сна. При этом испытуемые не только
не замечают удлинения их «суток», но и отказываются верить, когда им об этом
сообщают. В середине 80-х годов систематический подход Уинфри был применен к
людям. Первой испытуемой стала пожилая женщина, вязавшая вечерами перед
источником яркого света. Ее суточный цикл резко изменился. По словам женщины,
она испытывала великолепные ощущения, будто ехала в машине с откидным верхом.
Что же касается Уинфри, то он пошел дальше, обратившись к проблеме сердечных
ритмов.
Впрочем, сам Уинфри не сказал бы, что «пошел дальше». Для него объект
изучения не изменился — другой химизм, но та же динамика. Так или иначе, после
того как он стал невольным и беспомощным свидетелем внезапных смертей,
вызванных сердечной недостаточностью, сердце сделалось для него предметом
особого интереса. Однажды на его глазах во время летнего отпуска умер его
родственник. Во второй раз в пруду, где купался Уинфри, утонул мужчина. Почему же
неизменный ритм, заставляющий сердце то расслабляться, то напрягаться два
миллиарда (или более) раз на протяжении жизни, вдруг становится таким
неуправляемым и фатально неистовым?
Уинфри поведал историю о своем предшественнике, Джордже Майнсе, которому в
1914 г. было 28 лет. Майне в лаборатории монреальского Университета Макгилл
соорудил небольшое устройство, способное передавать сердцу малые, четко
регулируемые электрические импульсы.
«Когда Майне решил, что настала пора приступить к экспериментам на людях,
он выбрал в подопытные себя самого, — пишет Уинфри. — В тот вечер, около
шести часов, привратник заметил, что в лаборатории стоит непривычная тишина, и,
встревожившись, направился туда. Майне лежал под одной из скамей. Рядом с ним
стоял аппарат, довольно сложное по тем временам электрическое устройство. К
груди, прямо над сердцем, был прикреплен разбитый механизм. Счетчик,
находившийся рядом, все еще фиксировал прерывистое биение сердца. Майне умер, не
приходя в сознание».
Не трудно сообразить, что небольшой, но точно рассчитанный по времени шок
может повергнуть сердце в состояние фибрилляции. Даже Майне догадался об этом
незадолго до смерти. Другие виды шокового воздействия способны ускорить или
задержать следующий удар, как это происходит с суточными ритмами. Но есть
одно различие между человеческим сердцем и биологическими часами, которое
нельзя не учитывать даже в упрощенной модели: сердце имеет пространственную
конфигурацию. Вы можете взять его в руки и проследить электрическую волну в трех
измерениях.
Впрочем, для постановки подобного опыта требуется немалое искусство. Рэй-
монд Е. Айдекер из медицинского центра Университета Дьюка, прочитав статью
Уинфри в журнале «Сайентифик Америкен» за 1983 г., отметил четыре конкретных
прогноза относительно стимуляции и остановки мерцания сердца, основанных на
нелинейной динамике и топологии. Айдекер с настороженностью отнесся к
прочитанному. Прогнозы казались чересчур умозрительными и, с точки зрения
кардиолога, слишком абстрактными. В течение трех ближайших лет все они
подтверждались, и Айдекер занялся претворением в жизнь ускоренной программы по сбору
более разноплановых данных в целях совершенствования динамического подхода к
сердечной деятельности. Как выразился Уинфри, это был своего рода
«кардиологический эквивалент циклотрона».
Электрокардиограмма, которую снимают врачи, представляет лишь объемную од-
номерную запись. Во время операции на сердце хирург может, взяв электрод,
передвигать его от одной зоны в сердце к другой, получая данные с 50 или 60
точек в течение 10 минут и таким образом воспроизводя комбинированное
изображение. Но при фибрилляции эта техника бесполезна, поскольку изменения и
мерцание сердца очень быстры. Методика Айдекера, которая в значительной степени
зависела от обработки данных компьютером в реальном времени, предусматривала
создание «паутины» из 128 электродов, заключающей в себе сердце, словно носок
ступню. По мере того как сквозь мышечную ткань проходил импульс, электроды
фиксировали поле напряжения, а компьютер строил карту сердечной деятельности.
В намерения Айдекера, кроме проверки теоретических идей Уинфри, входила
также доработка конструкции электрических устройств, используемых для
остановки фибрилляции. Бригады скорой помощи используют стандартные
дефибрилляторы, чтобы сквозь грудную клетку воздействовать на сердце пострадавшего мощным
импульсом электрического тока. Опытным путем кардиологи разработали небольшой
имплантант, вживляемый внутрь грудной клетки пациентов, которые входят в
группы риска. Такой кардиостимулятор, который чуть больше синусного узла
сердца, «прислушивается» к сердцебиению, ожидая, когда возникнет потребность
в электрическом воздействии. Айдекер начал выстраивать физическую базу,
необходимую для того, чтобы разработка новых типов дефибрилляторов основывалась
не только на опыте, но и на соображениях теоретического характера.
Почему к сердцу, ткани которого состоят из взаимосвязанных разветвляющихся
волокон, ответственных за транспорт ионов кальция, калия и натрия, должны
применяться законы хаоса? Этот вопрос ставил в тупик ученых в Университете
Макгилл и Массачусетском технологическом институте.
Леон Гласе и его коллеги Майкл Гевара и Альвин Шрайер разрабатывали одно из
наиболее спорных направлений во всей недолгой истории нелинейной динамики. В
своих опытах они использовали крошечные конгломераты сердечных клеток, взятые
у семидневных зародышей цыплят. Эти группы клеток, размером в одну двухсотую
часть дюйма каждая, после помещения их на блюдце и встряхивания
демонстрировали самопроизвольное биение с частотой примерно раз в секунду при отсутствии
стимулов извне. Пульсация была хорошо видна в микроскоп. Следующий этап
заключался в наложении внешнего ритма. Для этого ученые Университета Макгилл
использовали микроэлектрод, тонкую стеклянную трубку, один конец которой
присоединялся к тонкому наконечнику, а другой — к одной из клеток. Через трубку
пропускался электрический ток, стимулирующий ритмичные сокращения клеток,
частота которых могла варьироваться по желанию экспериментаторов.
Ученые подвели итоги своих исследований в журнале «Сайенс» в 1981 г.
следующим образом: «Причудливое динамическое поведение, которое прежде
наблюдалось в математических задачах и экспериментах в области физики, может быть
присуще и биологическим осцилляторам, подвергаемым периодическим
возмущениям». Они наблюдали раздвоения периодов в пульсации клеток, которая
разветвлялась снова и снова, с каждым изменением ритма. Исследователи построили
сечения Пуанкаре и изучили прерывистость сердечных биений. «При возбуждении
частицы сердца цыпленка можно установить ряд различных ритмов, — замечал
Гласе. — Прибегнув к нелинейной математике, мы способны вполне отчетливо
представить этот эффект и характерные последовательности ритмов. В настоящее
время в программу подготовки кардиологов практически не входит математика, но
в будущем данную проблему станут рассматривать именно так, как сделано нами».
Тем временем Ричард Дж. Коэн, кардиолог и физик, работая в рамках
совместной программы Гарварда и Массачусетского технологического института в области
медицинских наук и технологий, обнаружил целый ряд последовательных
раздвоений периодов в экспериментах с собаками. Используя компьютерные модели, он
изучил один из возможных режимов сердечной деятельности, при котором передняя
волна электрической активности разбивается об островки ткани. «Перед нами
вполне понятный пример феномена Файгенбаума, — пояснял Коэн, — регулярное
явление, которое при определенных обстоятельствах превращается в хаотичное.
Выясняется также, что электрическая активность сердца имеет множество
параллелей с другими системами, склонными к хаотическому поведению».
Ученые из Университета Макгилл также обратились к накопленным ранее данным
о различных типах нарушений сердечной деятельности. Один из таких синдромов
состоит в том, что отклоняющиеся ритмы — эктопическая пульсация —
перемежаются с нормальным сердцебиением синусного типа. Гласе и его коллеги изучали
подобные случаи, подсчитывая число синусных биений среди эктопических. У
некоторых пациентов данные расходились, но по какой-то причине они всегда
выражались нечетным числом: 3, 5 или 7. У других больных число нормальных биений
всегда являлось частью последовательности: 2, 5, 8, 11...
«Численные наблюдения, весьма непонятные, проделаны, но в механизме
происходящего не так-то просто разобраться, — признавал Гласе. — В числах всегда
присутствует некая регулярность, но им свойственна также и значительная доля
неупорядоченности. Один из девизов нашей работы — поиск порядка внутри
хаоса» .
Традиционно изучение фибрилляции велось в двух направлениях. Один из
классических подходов предполагал, что из патологических центров внутри самой
мышечной ткани исходят вторичные задающие ритм сигналы, которые вступают в
конфликт с главным импульсом. Считалось, что крошечные эктопические центры
испускают волны с интервалами, неприемлемыми для нормального функционирования
сердца, и взаимодействие их с главным, частично перекрываемым импульсом
разрушает согласованную волну сокращений сердечной мышцы. Исследования ученых из
Университета Макгилл до некоторой степени подтвердили эту гипотезу,
продемонстрировав , что многие виды динамического неправильного поведения могут быть
порождены взаимодействием внешней пульсации и присущего сердечной ткани
ритма . Но тот факт, что влияние вторичных задающих ритм центров проявляется
столь сильно, все еще нуждался в объяснении.
Сторонники другого подхода сосредоточили внимание не на зарождении
электрических волн, а на том, как они проходят сквозь сердце. Именно в этом
направлении работали ученые из Гарварда и Массачусетского технологического
института . Они обнаружили, что определенные отклонения в самой волне, имеющей форму
окружностей, способны генерировать так называемый вторичный ввод, при котором
некоторые зоны сердца начинают новую пульсацию слишком рано, тем самым
препятствуя временному расслаблению мышц, необходимому для поддержания
согласованного движения крови.
Будучи знакомыми с методами нелинейной динамики, обе группы исследователей
понимали, что небольшие изменения одного из параметров, например синхронности
или электрической проводимости, могут приводить здоровую в других отношениях
систему через точку ветвления к качественно новому поведению. Ученые
приступили к изучению проблем сердца в глобальном масштабе, связав воедино ряд
нарушений ритма, которые прежде считались не имеющими отношения друг к другу.
Уинфри полагал, что, несмотря на различие подходов, и школа «эктопической
пульсации», и школа «вторичного ввода» движутся в верном направлении. Этот
вывод вытекал из общего топологического исследования.
Уинфри замечал, что «динамические явления, как правило, противоборствуют
друг с другом, и сердце не исключение». Кардиологи надеялись, что их поиски
увенчаются созданием научно обоснованного метода выделения группы риска —
людей, наиболее подверженных фибрилляции, — новых способов конструирования
дефибрилляторов и назначения лекарственных препаратов. Уинфри также питал
надежду, что глобальное рассмотрение данных проблем в математическом аспекте
обогатит теоретическую биологию — дисциплину, которая в Соединенных Штатах была
развита довольно слабо.
Сейчас некоторые физиологи отзываются о так называемых динамических
заболеваниях как о расстройствах различных систем организма человека, нарушениях
координации или управления. «Системы, которые в нормальном состоянии
колеблются, внезапно прекращают колебания или начинают осциллировать иным,
неожиданным образом, а те системы, которые обычно не подвержены циклическим
изменениям, вдруг обнаруживают их», — констатируют они. Подобные синдромы
включают в себя расстройства дыхания: одышку, частое и затрудненное дыхание,
дыхание Чейна-Стокса и детское удушье, которое ведет к внезапной смерти ребенка.
Существуют динамические расстройства крови. К их числу принадлежит одна из
форм лейкемии, при которой меняется соотношение белых и красных кровяных
телец , тромбоцитов и лимфоцитов. Некоторые ученые полагают, что и шизофрения,
вероятно, принадлежит к тому же разряду недугов, наряду с некоторыми типами
депрессии.
Но физиологи разглядели хаос и в здоровом организме. Давно уже стало ясно,
что нелинейность в процессах обратной связи служит целям регулирования и
управления. Представьте себе линейный процесс, которому придали легкий
толчок , как правило, он лишь слегка меняет направление. Нелинейный же процесс,
подвергнутый тому же воздействию, обычно возвращается в свою начальную точку.
Христиан Гюйгенс, голландский физик XVII века, внесший свой вклад в
изобретение часов с маятником и в создание классической динамики, натолкнулся на один
из ярчайших примеров данной формы регуляции (так, по крайней мере, гласит
известная легенда). Однажды знаменитый ученый увидел, что несколько маятниковых
часов, помещенных рядом на стене, колеблются совершенно синхронно, подобно
тому, как льются голоса в хоре. Он понимал, что часы не могли идти настолько
точно, и никакие соображения, связанные с математическим описанием маятника,
не позволяли объяснить такое таинственное распространение порядка от одних
часов к другим. Гюйгенс справедливо предположил, что часы приводились в
согласованное движение вибрацией, передаваемой через деревянную стену.
Указанное явление, при котором один регулярный цикл воздействует на другой, ныне
хорошо известно. Именно в силу этого явления Луна всегда обращена к Земле
одним и тем же полушарием, да и вообще у спутников планет, как правило,
отношение периода вращения вокруг своей оси к периоду обращения по орбите
составляет 1 к 1 , или 2 к 1, или 3 к 2. Этот эффект встречается и в электронике,
позволяя радиоприемнику настраиваться на определенные сигналы, даже если в их
частоте наблюдаются небольшие колебания. Воздействие регулярных циклов друг
на друга объясняет способность групп осцилляторов, в том числе и
биологических, таких как клетки сердечной ткани и нервные клетки, функционировать
синхронно. Удивительный пример из мира природы дают светлячки, встречающиеся в
Юго-Восточной Азии: в брачный период они собираются на деревьях в
неисчислимых количествах и мерцают в удивительно гармоничном ритме.
Для всех явлений регуляции важным свойством является устойчивость —
способность системы противостоять малым возмущениям. Для биологических объектов не
менее важна гибкость, т.е. способность системы нормально функционировать под
воздействием целого ряда частот. Преобладание одной-единственной частоты
может воспрепятствовать адаптации системы к изменениям, так как живые организмы
должны гибко реагировать на быстро меняющиеся и непредсказуемые
обстоятельства. Ни один сердечный или дыхательный ритм не может быть сведен к точным пе-
риодичностям простейших физических моделей, причем это касается и более
трудноуловимых ритмов остальных систем организма. Некоторые исследователи, в их
числе Эри Голдбергер из медицинской школы Гарварда, предположили, что
здоровая динамика жизненных процессов задается физическими фрактальными
структурами, такими как разветвляющиеся сети бронхиальных трубок в легких и проводящие
волокна в сердце, которые обеспечивают широкий диапазон ритмов. Размышляя об
аргументах Роберта Шоу, Голдбергер заметил: «Фрактальные процессы, ассоции-
руемые с масштабными спектрами с широкой полосой частот, являются
„информационно богатыми". Напротив, периодичные состояния отражают спектр с узкой
полосой частот и определяются монотонными, повторяющимися последовательностями,
лишенными всякой информативности». Лечение подобных расстройств, как
предположил Голдбергер, а также другие физиологи, может зависеть от расширения
спектрального резерва системы, ее способности функционировать при множестве
различных частот, не замыкаясь на одной из них.
Арнольд Мэнделл, психиатр из Сан-Диего, вставший на Защиту Губермана и его
гипотезы о движении зрачков у больных шизофренией, пошел еще дальше по пути
изучения роли хаоса в физиологии. «Возможно ли, чтобы математическое
отклонение, то есть хаос, было здоровьем? А то, что математика считает нормой, —
предсказуемость и различимость структур — являлось болезнью?» Мэнделл занялся
изучением хаоса в 1977 г., когда обнаружил «особенное поведение» определенных
энзимов в мозгу, которое удавалось объяснить, лишь используя новые методы
нелинейной математики. При его поддержке были проведены аналогичные
исследования цикличных трехмерных молекул белка. Ученый заявлял, что подобные молекулы
следует рассматривать не как статические структуры, а как динамические
системы, способные к фазовым переходам. Рьяный приверженец новой дисциплины (по
собственному его признанию), Мэнделл интересовался главным образом самым
хаотичным из органов — мозгом. «Достижение равновесия в биологии означает
смерть, — повторял он. — Для того чтобы выяснить, является ли мозг
равновесной системой, достаточно попросить вас не думать несколько минут о слонах, и
вы тут же убедитесь, что мозг отнюдь не равновесная система».
По мнению Мэнделла, открытия в области хаоса сулили переворот в клинических
подходах к лечению психических расстройств. Если судить объективно,
современная «психофармакология» — врачевание пилюлями всего и вся, от состояния
тревоги и бессонницы до шизофрении, — почти не достигла успехов. Если и есть
излечившиеся, то их совсем мало. Наиболее острые проявления душевной болезни
можно снять, но насколько длительным будет эффект от лечения, никто не знает.
Мэнделл указывал коллегам на отрицательное побочное действие целого ряда
наиболее часто назначаемых препаратов. Производные фенотиазина, прописываемые
больным шизофренией, лишь ухудшают общую клиническую картину; трициклические
антидепрессанты увеличивают частоту смены настроения, приводя к долгосрочному
росту числа рецидивов психопатологических проявлений, и так далее. Как заявил
Мэнделл, только применение лития — и то лишь в определенных случаях — дает
определенный эффект.
Ученый считал рассматриваемую проблему концептуальной. Традиционные методы
лечения «наиболее нестабильного динамического механизма с бесконечным числом
измерений» были линейными и редукционистскими. «Основная парадигма такова:
ген —> пептид —> фермент —> нейротрансмиттер —> рецептор —> поведение
животного —> клинический синдром —> лекарственный препарат —> клиническая оценка
его эффективности. И такой подход определяет почти всю исследовательскую
работу и лечение в рамках психофармакологии. Более пятидесяти трансмиттеров,
тысячи типов клеток, сложная электромагнитная природа и длительная
нестабильность порождают автономную активность на всех уровнях, начиная от протеинов и
заканчивая электроэнцефалограммой. И мозг все еще считается простым
химическим коммутатором!» Знакомые с нелинейной динамикой не могли воспринимать это
иначе как наивность. Мэнделл убеждал коллег вникнуть в геометрию, присущую
таким сложнейшим системам, как мозг.
Множество других ученых начали применять методу хаоса к изучению проблемы
искусственного интеллекта. В частности, динамика систем, «блуждающих» между
«бассейнами притяжения», привлекла тех, кто искал способ моделирования
символов и воспоминаний. Физик, представлявший идеи как некие зоны с расплывчатыми
границами, обособленные, но отчасти совпадающие, притягивающие, словно магни-
ты, но не препятствующие движению, естественно, обращался к понятию фазового
пространства с его кластерами сгруппированных объектов. Подобные модели
обладали подходящими элементами: точками стабильности среди зон неустойчивости, а
также областями с изменчивыми границами. Фрактальная их структура
предполагала как раз ту особенность бесконечного возврата к самому себе, которая лежит
в основе способности разума генерировать идеи, решения, эмоции и иные
проявления сознательной деятельности.
Что бы ни думали о хаосе специалисты, исследующие процесс познания, они не
могли больше моделировать разум как статическую структуру. Двигаясь от
нейронов по восходящей, они выявили целую иерархическую сеть, которая обеспечивает
взаимодействие микро- и макромасштабов, столь характерное для турбулентности
в жидкостях и для других сложных динамических процессов.
Структура, зарождающаяся среди бесформенности, — такова главная прелесть
живого и его основная загадка. Жизнь извлекает порядок из моря
неустойчивости. Эрвин Шрёдингер, пионер квантовой теории и один из немногих физиков,
которые размышляли над вопросами биологии, объяснил это сорок лет назад тем,
что живому организму присущ «удивительный дар концентрировать в себе некую
„струю порядка" и таким образом избегать распада на хаос атомов». Будучи
физиком, Шрёдингер четко понимал, что структура живого вещества отличается от
тех форм материи, которыми занималась его наука. Основным «кирпичиком» в
здании живого организма ему представлялся апериоличный кристалл (понятие ДНК
тогда еще не было известно). «В физике до сего момента мы имели дело лишь с
периодичными кристаллами. Эти весьма интересные и сложные объекты составляют
одну из наиболее чарующих и любопытных материальных структур, с помощью
которых неживая природа ставит ученого в тупик, и все же по сравнению с аперио-
дичными кристаллами они довольно просты и скучны». Различия, о которых пишет
Шрёдингер, можно сравнить с разницей между обоями и гобеленом, между
регулярным повторением определенного образца и богатейшими вариациями творений
художника . Физиков учили понимать лишь рисунок обоев, поэтому не удивительно,
что их вклад в биологию столь невелик.
Точка зрения Шрёдингера казалась необычной. Та мысль, что жизнь
одновременно и упорядочена, и сложна, выглядела трюизмом. Представление об
апериодичности как источнике особых свойств живого граничило с мистикой. Во времена
Шрёдингера ни математики, ни физики по-настоящему не поддержали его идею. Для
анализа иррегулярности как основного компонента жизни еще не существовало
инструментов . Но сейчас они есть.
Глава 11
Хаос. Что лежит за ним?
Никак не менее чем классификация
составляющих хаоса обозревается здесь.
Герман Meлвилл. Моби Дик
Двадцать лет назад Эдвард Лоренц размышлял о загадках атмосферы, Мишель
Энон — о звездах, Роберт Мэй — о балансе в природе. Бенуа Мандельбро трудился
в корпорации IBM, Митчелл Файгенбаум был студентом последнего курса
Городского колледжа Нью-Йорка, Дойн Фармер — мальчишкой из Нью-Мексико. В те времена
большинство ученых-практиков придерживались определенных воззрений на феномен
сложности. Воззрения эти были настолько очевидными, что не нуждались в
словесном изложении. Лишь позже потребовалось четко сформулировать эти взгляды,
чтобы проанализировать их суть и вынести на всеобщее рассмотрение. Они
сводились к следующему.
Поведение простых систем является простым. Механическое приспособление
вроде маятника, электрический колебательный контур, гипотетическая популяция рыб
в пруду — все подобные системы могут быть сведены к нескольким вполне
понятным, совершенно детерминистским законам. Долгосрочное поведение их стабильно
и предсказуемо.
Сложное поведение подразумевает сложные причины. Механическое устройство,
сложная электрическая схема, реальная популяция животных в мире дикой
природы, поток жидкости, биологический орган, пучок частиц, шторм в атмосфере,
экономика целой страны — системы явно нестабильные, непредсказуемые или
неконтролируемые . Состояние их зависит от множества параметров или подвергается
воздействию случайных факторов извне.
Поведение разных систем различно. Нейробиолог, который исследует химические
процессы, протекающие в нервных клетках человека, но мало что знает о памяти
или восприятии, авиаконструктор, применяющий аэродинамическую трубу для
решения задач газовой динамики, но не постигший математику турбулентности,
экономист, анализирующий мотивацию приобретения того или иного товара, но не
способный прогнозировать долгосрочный спрос, — эти и подобные им ученые уверены,
что, коль скоро компоненты их дисциплин различны, сложные системы, состоящие
из миллиардов этих компонентов, должны отличаться друг от друга.
Ныне все изменилось. За последние двадцать лет математики, физики, биологи
и астрономы выработали альтернативную идею: простые системы дают начало
сложному поведению, а сложные системы порождают простое поведение. И что самое
главное, законы сложности обладают всеобщностью, которая ни в коей мере не
зависит от особенностей составляющих систему элементов.
Перемена никак не сказалась на деятельности многих ученых-практиков:
физиков, занимавшихся изучением частиц, неврологов и даже математиков. Они
продолжали исследования в рамках своих дисциплин. Тем не менее, в умы их была
заронена идея о существовании феномена хаоса: они знают, что удалось
истолковать некоторые сложные явления, а иные, вероятно, нуждаются в переосмыслении.
Ученые, которые вглядывались в течение химических реакций, или наблюдали за
жизнью насекомых в ходе трехлетнего эксперимента, или моделировали изменения
температуры воды в океане, уже не могли, как раньше, игнорировать внезапные
колебания или отклонения. Для некоторых это означало лишь дополнительные
трудности. Но, будучи прагматиками, ученые прекрасно знали, что на
исследования в этой сфере, которую с трудом можно назвать математикой, федеральное
правительство и исследовательские центры корпораций готовы ассигновать
средства, и все больше и больше специалистов понимали, что хаос позволяет
продолжить работу с информацией, отложенной в долгий ящик потому, что она выглядела
чересчур странной. Обособление научных дисциплин казалось им все более
досадным препятствием; один за другим ученые осознавали, что изучать обособленные
от целого части бесполезно. Для них хаос знаменовал конец редукционизма в
науке.
Непонимание, неприятие, гнев, одобрение — целая гамма эмоций была
выплеснута на тех, кто поддерживал изучение хаоса с самого начала. Джозеф Форд из
Технологического института Джорджии, в Атланте, вспоминал, как в 70-х годах,
читая лекцию группе специалистов по термодинамике, упомянул о хаотическом
поведении, которое просматривалось в уравнении Даффинга, хрестоматийной модели
простого осциллятора, подверженного трению. Для самого Форда присутствие
хаоса в указанном уравнении было весьма любопытным фактом, который не вызывал
сомнений, хотя статья о нем была опубликована в журнале «Письма в „Физическое
обозрение"» лишь через несколько лет. Но с таким же успехом Форд мог поведать
собранию палеонтологов о наличии перьев у динозавров — им было лучше знать.
За окном медленно садилось тусклое зимнее солнце. Форд, уютно
расположившись в своем кабинете, потягивал содовую из огромной кружки с кричащей надпи-
сью «Хаос». Его младший коллега Рональд Фокс рассказывал о метаморфозе,
приключившейся с ним после покупки компьютера «Арр1е II» для сына. В то время ни
один уважающий себя физик не приобрел бы эту модель для работы. Прослышав о
том, что Митчелл Файгенбаум обнаружил всеобщие законы, управляющие поведением
систем обратной связи, Фокс рискнул написать короткую программу, которая
позволила бы разглядеть их особенности на дисплее компьютера. Он смог наблюдать
на экране абсолютно все: похожие на вилы бифуркации, устойчивые линии,
разветвляющиеся сначала на две, потом на четыре, затем на восемь, появление
самого хаоса, а внутри него — поразительный геометрический порядок. «За пару
дней всю работу Файгенбаума можно повторить», — отметил Фокс. Компьютерный
эксперимент убедил его, как и других, усомнившихся в правоте опубликованных
аргументов.
Некоторые ученые забавлялись программами какое-то время, а потом оставляли
их, другие же входили во вкус подобных игр. Фокс относился к числу тех, кто
знал о пределах стандартной линейной науки. Он сознавал, что по привычке
отодвигает в сторону сложные нелинейные детали. Так, в конце концов, поступали
все физики, говоря себе в оправдание: «Придется лезть в справочник
специальных функций, а не хочется. И еще меньше хочется программировать эту задачу на
компьютере. Я слишком хорош для этой рутины».
«Общая картина нелинейности медленно, но верно привлекала внимание
множества людей, — вспоминал Фокс. — Все узревшие ее извлекали из этого пользу. Вы
рассматриваете ту же проблему, которую изучали раньше, неважно, какой
дисциплине она принадлежит. Прежде, дойдя до определенной черты, вы были вынуждены
остановиться, потому что проблема становилась нелинейной. Сейчас, узнав, под
каким углом ее рассматривать, вы возвращаетесь назад».
Форд говорил: «Если та или иная область начинает развиваться, многие
понимают: области этой есть что предложить им; если они пересмотрят свой подход к
исследованиям, вознаграждение может оказаться немалым. Для меня хаос подобен
мечте. Он дает шанс. Если рискнешь сыграть в эту игру, можешь обнаружить
золотую жилу».
И все же ученые не могли определиться с понятием «хаос». Каждый предлагал
свое толкование:
Филип Холмс, седобородый математик и поэт из Корнелла, — сложные апериодич-
ные динамические системы (обычно с малым числом измерений);
Хао Бай-линь, китайский физик, собравший много основополагающих работ о
хаосе в один справочник, — тип порядка, которому несвойственна периодичность,
а также: быстро развивающаяся область исследований, в которую внесли важный
вклад математики, физики, специалисты по гидродинамике, экологи, или: недавно
признанный и повсеместно встречающийся класс естественных явлений;
X. Брюс Стюарт, ученый, посвятивший себя прикладной математике и работающий
в Брукхевенской национальной лаборатории на Лонг-Айленде, — явно
беспорядочное, повторяющееся поведение в простой детерминистской системе, похожей на
работающие часы;
Родерик В. Дженсен из Йельского университета, физик-теоретик, изучающий
возможность квантового хаоса, — иррегулярное и непредсказуемое поведение
детерминистских нелинейных динамических систем;
Джеймс Кручфилд из Сайта-Круса, — динамика с положительной, но ограниченной
метрической энтропией, что в переводе с языка математики звучит следующим
образом: поведение, которое порождает информацию (усиливает малые
неопределенности) , но не является полностью предсказуемым;
и Форд, объявивший себя проповедником хаоса, — динамика, сбросившая,
наконец, оковы порядка и предсказуемости... системы, каждую динамическую
возможность которых теперь можно свободно рассматривать... разнообразие, которое
будоражит, богатство выбора, изобилие вероятностей...
Джон Хаббард, изучая итерированные функции и бесконечные фрактальные
множества системы Мандельбро, счел «хаос» слишком бесцветным названием для
результатов своей работы, поскольку такой термин подразумевает наличие случайности.
Хаббард же видел главное в том, что простые процессы в природе могли
порождать величественные конструкции огромной сложности без всякой случайности.
Все инструменты, необходимые для кодировки, а затем и раскрытия богатейших,
как человеческий мозг, структур, заключались в нелинейности и обратной связи.
Другим специалистам, вроде Артура Уинфри, в чьи научные интересы входила
глобальная топология биологических систем, название «хаос» казалось слишком
узким. Оно включало в себя простые системы, одномерные структуры Файгенбаума,
двухмерные и трехмерные странные аттракторы Руэлля, а также аттракторы с
дробным числом измерений. С точки зрения Уинфри, хаос с малым числом
измерений представлял собой особый случай. Сам ученый интересовался законами
многомерной сложности, будучи убежден, что они существуют. Слишком многие из
явлений Вселенной, казалось, находятся вне досягаемости хаоса с небольшим числом
измерений.
В журнале «Нейчур» шла непрекращающаяся дискуссия о том, следует ли климат
Земли странному аттрактору. Экономисты пытались распознать странные
аттракторы в трендах фондовой биржи, но пока безуспешно. Ученые, посвятившие себя
динамике, надеялись использовать инструментарий хаоса для объяснения наиболее
ярких проявлений турбулентности. Альберт Либхабер, работавший уже в
Университете Чикаго, поставил свои элегантные эксперименты на службу турбулентности,
создав емкость с жидким гелием, которая размерами в тысячи раз превосходила
крохотную ячейку 1977 г. Никто не Знал, обнаружатся ли простые аттракторы в
таких опытах, порождающих беспорядок, как в пространстве, так и во времени.
Бернардо Губерман заявлял по этому поводу: «Если бы вы опустили детектор в
бурную реку и сказали: „Глядите, вот странный аттрактор с малым числом
измерений !" , — мы смотрели бы на это чудо, сняв шляпы».
Хаос стал совокупностью идей, убедившей ученых в том, что все они —
участники одного начинания. И физики, и биологи, и математики — все поверили, что
простые детерминистские системы могут порождать сложность, а системы, слишком
сложные для традиционной математики, подчиняются простым законам. Поверили
они также ив то, что главная их задача, независимо от сферы деятельности,
состояла в постижении самой сложности.
«Давайте еще раз приглядимся к законам термодинамики, — писал Джеймс Е.
Лавлок, автор модели „мира маргариток". — Действительно, с первого взгляда их
смысл кажется равнозначным предостережению, начертанному на вратах Дантова
ада... Однако здесь есть одно „но"...»
Второй закон — та плохая новость из мира науки, которая постоянно дает о
себе знать в далеких от этого мира областях. Все вокруг стремится к
беспорядку. Любой процесс перехода энергии из одной формы в другую должен
сопровождаться потерей некоторой ее части в виде теплоты, так как стопроцентная
эффективность преобразования невозможна. Вселенная подобна улице с
односторонним движением. Энтропия должна постоянно возрастать как в самой Вселенной,
так и в любой гипотетической отдельно взятой системе внутри нее. Как ни
формулируй второй закон, ничего особенно привлекательного не получится. В
термодинамике так оно и есть. Но в областях интеллектуальной деятельности, далеких
от науки, второй закон живет собственной жизнью, принимая на себя
ответственность за разделение общества, экономический спад, снижение культурного уровня
и множество других проявлений эпохи упадка. Кажется, что ныне такие
вторичные , метафорические воплощения второго закона толкуются особенно неверно. В
нашем мире процветает сложность, а тем, кто надеется с помощью науки получить
общее представление о свойствах природы, лучше послужат законы хаоса.
Каким-то образом по мере движения Вселенной к конечному равновесию в лишен-
ном характерных черт пекле максимальной энтропии появляются удивительные
структуры. Вдумчивые физики, соприкасающиеся с действием термодинамики,
понимают, насколько волнующим является вопрос, который один из них сформулировал
следующим образом: «Как бесцельный поток энергии может привносить жизнь и
сознание в наш мир?» Решить проблему помогает весьма расплывчатое понятие
энтропии, вполне приемлемое и хорошо определенное для целей термодинамики,
когда речь идет о нагреве и температуре, однако чертовски сложное для того,
чтобы его можно было ассоциировать с мерой беспорядка. Ученые и так
сталкиваются с трудностями, вычисляя меру порядка в воде, и стараясь понять, как
образуются кристаллические структуры при ее замерзании, сопровождающемся
диссипацией энергии. И уж никак не подходит термодинамическая энтропия для
определения изменяющейся степени оформленности и бесформенности в процессе создания
аминокислот и микроорганизмов, самовоспроизведения растений и животных,
сложных информационных систем вроде мозга. Безусловно, эти эволюционирующие
островки упорядоченности должны подчиняться второму закону, важным постулатам
созидания или чему-то еще.
Природа создает разнообразные объекты. Одни из них упорядочены в
пространстве, но беспорядочны во времени, другие — наоборот. Некоторые системы
являются фрактальными, обнаруживая структуры, повторяющие самих себя в различных
масштабах, другие порождают устойчивые или колеблющиеся состояния. Построение
подобных объектов превратилось в раздел физики и прочих естественных наук,
позволяя ученым моделировать скопления частиц в кластерах, похожее на
извилистые трещины распространение электрических разрядов, рост кристаллов при
образовании льда и остывании металлических сплавов. Динамика таких процессов
кажется азбучной — изменение формы в пространстве и времени, — но только в
наше время появились инструменты, сделавшие возможным ее постижение. И теперь
мы вправе спросить у физика: «Почему снежинки не похожи друг на друга?»
Кристаллики льда образуются в турбулентном воздушном потоке, который
заключает в себе симметрию и случайность, особую прелесть неопределенности в шести
направлениях. По мере того как вода замерзает, у кристаллов появляются тонкие
кончики, которые постепенно увеличиваются; их границы становятся
неустойчивыми; по краям возникают новые острия. Формирование снежинки подчиняется
поразительно утонченным математическим закономерностям. Казалось невозможным
предсказать, насколько быстро «вырастет» кончик кристалла, насколько узким он
окажется или как часто будет разветвляться. Целые поколения ученых делали
наброски и составляли каталоги образов: пластинок и столбцов, кристаллов и
поликристаллов, игл и древовидных отростков. За неимением лучшего подхода
авторы научных трудов упражнялись в классификации кристаллов.
Теперь уже известно, что рост окончаний кристалла, дендритов, сводится к
проблеме нелинейных неустойчивых свободных границ, в том смысле, что модели
должны отслеживать динамические изменения сложных извилистых границ. Когда
процесс отвердения идет от поверхности внутрь кристалла, как в ледяном
желобе, граница, как правило, остается стабильной и плавной; скорость ее
формирования определяется тем, насколько стремительно из стенок уходит теплота. Но
когда кристалл отвердевает с сердцевины, изнутри, как это происходит в
снежинке, когда она захватывает молекулы воды, паря в насыщенном влагой воздухе,
процесс становится нестабильным. Любой отрезок контура снежинки,
«опередивший» соседние, получает преимущество, захватывая большее количество водяных
молекул, и поэтому растет гораздо быстрее — обнаруживается так называемый
эффект громоотвода. Образуются новые ответвления, от которых, в свою очередь,
отпочковываются более мелкие.
Трудность заключалась в том, чтобы решить, какие из множества
задействованных в процессе образования снежинки физических сил следует принять во
внимание , а какими вполне можно пренебречь. Долгое время считалось, что наиболее
важным является рассеивание теплоты, высвобождающейся при замерзании воды. Но
физическая природа тепловой диффузии не могла до конца объяснить те образы,
которые наблюдали ученые, рассматривая снежинки под микроскопом или выращивая
их в лаборатории. Не так давно был разработан метод, позволяющий учесть иной
процесс, а именно поверхностное натяжение. Сердцевина новой модели снежинки
являет собой самую сущность хаоса: хрупкий баланс между стабильностью и
неустойчивостью, мощное взаимодействие сил атомарного и обычного,
макроскопического уровней.
Там, где рассеивание теплоты создает преимущественно неустойчивость,
поверхностное натяжение порождает стабильность. Действие этой силы ведет к
тому, что вещество приобретает более плавные, похожие на стенки мыльного
пузыря, очертания, поскольку для создания грубо очерченных поверхностей требуется
энергия. Баланс указанных тенденций находится в зависимости от размера
кристалла. В то время как рассеивание является по преимуществу крупномасштабным,
макроскопическим процессом, поверхностное натяжение сильнее действует на
микроскопическом уровне.
Традиционно допускалось, что для целей практики можно пренебречь действием
поверхностного натяжения, поскольку оно очень незначительно. Но это не совсем
верно. Происходящее в ничтожных масштабах могло сыграть решающую роль. Именно
на микроуровне поверхностные эффекты обнаружили бесконечную чувствительность
к молекулярной структуре отвердевающего вещества. В случае со льдом
преобладание широко известной шестилучевой формы снежинки диктуется естественной
симметрией молекул. К своему изумлению, ученые выяснили, что сочетание
стабильности и неустойчивости усиливает микроскопический процесс, создавая почти
фрактальное кружево, из которого и получаются снежинки. Причем математическое
описание процесса дали не те, кто изучал атмосферу, а физики-теоретики и
металлурги. Последними руководил свой интерес: молекулярная симметрия металлов
различна, а значит, различна и форма характерных кристаллов, которые
определяют прочность сплава. Но математика здесь та же, ибо законы формирования
таких моделей универсальны.
Сильная зависимость от начальных условий служит целям созидания, а не
разрушения. Пока растущая снежинка летит к земле, с час или около того паря в
токах воздуха, ветвление ее лучиков в каждый конкретный момент зависит от
таких факторов, как температура, влажность и загрязнение атмосферы. Шесть
кончиков одной-единственной снежинки, которая занимает в пространстве не более
миллиметра, подвергаются воздействию одной и той же температуры, а поскольку
законы роста и развития детерминистские по своей сути, в снежинке появляется
близкая к идеалу симметрия. Но природа турбулентного воздушного потока
такова, что ни одна снежинка не повторяет маршрут предыдущей. В итоге конечная
форма снежного кристалла отображает все изменения погодных условий, действию
которых он подвергался, а количество их комбинаций может быть безграничным.
Физики любят повторять, что снежинки — неравновесный феномен. Это продукт
дисбаланса в перетекании энергии от одного фрагмента природы к другому.
Благодаря такому перетеканию на контуре кристалла появляется острие, потом целое
множество ответвлений, которые, в свою очередь, превращаются в сложную,
невиданную структуру. Открыв, что неустойчивость такого рода подчиняется всеобщим
законам хаоса, ученые смогли применить те же методы ко множеству проблем
физики и химии и теперь считают, что подошла очередь биологии. Это отчасти
подсознательное ощущение. Наблюдая за компьютерным моделированием роста дендри-
тов, ученые воображают морские водоросли, оболочки клеток, делящиеся и разви-
в ающие ся организмы.
К настоящему времени открыто множество путей изучения хаоса, начиная с
невидимых микроскопических частиц и заканчивая доступной глазу сложностью. В
математической физике теория бифуркаций Файгенбаума и его коллег получила
распространение среди ученых Соединенных Штатов Америки и Европы. В
абстрактных областях теоретической физики положено начало исследованию новых проблем,
таких как еще не решенный вопрос о квантовом хаосе: приемлет ли квантовая
механика хаотический феномен механики классической? Изучая движение жидкостей,
Либхабер соорудил гигантскую емкость с гелием, в то время как Пьер Хоэнберг и
Гюнтер Алерс занялись анализом распространения причудливых волн конвекции. В
астрономии специалисты по хаосу создают необычные модели гравитационной
неустойчивости, чтобы истолковать происхождение метеоритов — необъяснимое
выталкивание астероидов из области Солнечной системы, расположенной за орбитой
Марса. Биологи и физиологи используют физику динамических систем для изучения
иммунной системы человека с ее миллиардами компонентов и человеческого мозга,
обладающего способностью к познанию, воспроизведению и распознаванию
объектов . Они также размышляют над эволюцией в надежде отыскать всеобщие механизмы
адаптации живых существ.
«Эволюция — это хаос с обратной связью», — утверждал Джозеф Форд. Да,
Вселенная воплощает в себе беспорядочность и диссипацию. Но беспорядочное,
заключающее в себе некую тенденцию, может порождать удивительную сложность.
«Бог играет в кости со Вселенной, — таков был ответ Форда на известный
вопрос Эйнштейна, — не брезгая, впрочем, обманом. И сейчас главная цель физики
состоит в том, чтобы выяснить, какими правилами руководствуется Всевышний, а
затем использовать их в собственных целях».
Такие идеи двигают вперед коллективную научную инициативу. И все же ни
философия, ни доказательства, ни опыты не влияют на отдельных ученых, которых
наука должна прежде всего и всегда обеспечивать пригодным для работы
инструментарием. В некоторых лабораториях традиционные методы уже изживают себя,
дорогое оборудование не оправдывает возложенные на него надежды. Обычная
наука, как выразился Кун, «сбилась с пути, и ей больше не удается обходить
аномальные явления». Веяния хаоса не могли возыметь влияния на каждого ученого,
пока метод новой дисциплины не доказал свою необходимость.
В каждой области есть свои примеры. В экологии таковым стала деятельность
Уильяма М. Шаффера, последнего из учеников Роберта Макартура, лидера этой
дисциплины в 1950-60-х годах. Макартур выработал понятие о природе, которое
стало прочной основой идеи естественного баланса. Построенные ученым модели
предполагали, что существуют определенные состояния равновесия, возле которых
колеблются популяции растений и животных. С точки зрения Макартура, балансу в
природе присуще то, что можно назвать почти моральным качеством: состояния
равновесия в его моделях обеспечивали наиболее рациональное использование
пищевых ресурсов, при котором потери минимальны. Природа добра, если оставить
ее в покое.
Два десятилетия спустя последний студент Макартура понял, что экология,
базирующаяся на идее равновесия, обречена. Общепринятые модели, с присущим им
уклоном в сторону нелинейности, не оправдали ожиданий. Природа куда более
сложна. Вместо равновесия ученый увидел хаос, «такой живой и немного
пугающий». Хаос способен подорвать самые устоявшиеся предположения экологов,
поведал он коллегам. «То, что мы в нашей области считаем основными понятиями,
подобно легкой дымке перед яростным напором бури — в данном случае настоящего
нелинейного шторма».
Шаффер использует странные аттракторы для исследования эпидемиологии
детских болезней, таких как корь и ветряная оспа. Собрав данные сначала по Нью-
Йорку и Балтимору, потом Абердину, Шотландии, по всей Англии и Уэльсу, он
построил динамическую модель, напоминающую маятник, который одновременно
подвергается воздействию двух противодействующих сил. Считалось, что каждый год
число заболевших увеличивается из-за распространения инфекции среди детей,
начинающих учебный год, но рост его сдерживается естественной сопротивляемо-
стью организма. Модель Шаффера предсказывает совершенно иную динамику
распространения данных заболеваний. Ветряной оспе присуща периодичность. Корь,
согласно модели, должна распространяться хаотично. Оказалось, что реальность
точно соответствует прогнозу Шаффера. Эпидемиологу, который придерживался
традиционных взглядов, изменения числа заболевших корью в течение года
представлялись необъяснимыми, неупорядоченными и случайными. Шаффер, применив
методику реконструкции фазового пространства, демонстрирует, что эпидемия кори
подчиняется странному аттрактору, фрактальная размерность которого составляет
около 2,5.
Шаффер вычислил показатели Ляпунова и построил сечения Пуанкаре. «Будет
лучше, — говорит он, — если вы посмотрите на изображения, откуда буквально
выскакивает сделанный мной вывод, и промолвите: „Господи, ведь это одно и то
же!"». И хотя аттрактор является хаотичным, в силу детерминистской природы
самой модели возможна некоторая предсказуемость. Если в течение года
заболеваемость корью была высока, последует ее сильное снижение. Если уровень
заболеваемости был средним, можно ожидать лишь незначительного его изменения.
Труднее всего предсказать, на какой год выпадет максимальное число
заболевших. Модель Шаффера позволила прогнозировать, какое влияние окажет на
динамику заболеваемости массовая вакцинация, чего не могла предугадать традиционная
эпидемиология.
Научные коллективы и работающие в одиночку специалисты по-разному
воспринимают идеи хаоса, и в каждом случае на то есть свои особые причины. Для
Шаффера, как, впрочем, и многих других, переход от традиционной науки к хаосу
оказался неожиданным. Именно таким, как он, был адресован пламенный призыв
Роберта Мэя в 1975 г. Между тем Шаффер, прочитав статью Мэя, не заинтересовался
ею, решив, что математические идеи слишком далеки от нужд практической
экологии. А ведь именно Шаффер, хорошо ориентирующийся в экологии, мог по
достоинству оценить воззрения Мэя. Однако его взгляду предстали одномерные модели, и
он подумал: «Какое отношение могут они иметь к непрерывно меняющимся сложным
системам?» Когда коллега посоветовал ему познакомиться с работой Лоренца,
Шаффер, нацарапав выходные данные статьи на клочке бумаги, благополучно забыл
о ней.
Годы спустя Шаффер жил в пустыне, окружающей город Тусон, что в штате
Аризона. На лето он перебирался севернее, в горы Санта-Каталина. Здесь, в
царстве колючего кустарника, жара переносится легче, земля не так пышет жаром, как
на пустынных просторах. В июне и июле, между буйством весенних красок и
сезоном летних дождей, Шаффер и его аспиранты наблюдали за пчелами и цветами ча-
параля. Исследования этой экологической системы представлялись несложными,
несмотря на ежегодно происходящие в ней метаморфозы. Шаффер подсчитывал число
пчел на каждом стебле, с помощью пипетки замерял количество пыльцы на цветах
и анализировал собранные данные с помощью математики. Шмели соперничали с
медоносными пчелами, а последние, в свою очередь, с пчелами-плотниками. Ученый
создал весьма убедительную модель, объяснявшую колебания в их популяциях.
К 1980 г. он понял: что-то идет не так, разрушая его модель. Выяснилось,
что ключевая роль принадлежала виду, который не был учтен при построении
модели, — муравьям. Некоторые коллеги ученого подозревали, что все дело в
необычной зимней погоде, другие — в летней или прочих неучтенных факторах.
Шаффер принялся обдумывать, как бы учесть дополнительные параметры. Все же
ученый казался удрученным. Его аспиранты утверждали, что тем летом он выглядел
мрачным и напряженно работал.
Потом все изменилось. Случайно обнаружив препринт статьи о химическом хаосе
в сложном лабораторном эксперименте, Шаффер почувствовал, что ее авторы
столкнулись с тем же явлением, что и он сам. Выявить и описать десятки
продуктов реакции в пробирке оказалось так же невозможно, как и учесть все мно-
гообразие видов в горах Аризоны. Все же химикам удалось достичь успеха там,
где эколог потерпел крах. Шаффер принялся читать о реконструкции фазового
пространства, познакомился, наконец, с работами Лоренца, Йорка и других
исследователей. Университет Аризоны выделил средства на серию лекций «Порядок
внутри хаоса». Читать их пригласили Гарри Суинни, а он мог многое рассказать
о практических опытах. Когда Суинни объяснил, что вызывает хаос в химии,
продемонстрировал странный аттрактор и заявил, что «это реальные данные», Шаффер
покрылся холодным потом.
«Внезапно я понял, что это судьба», — вспоминал позже Шаффер, которому
предстоял год академического отпуска. Он отозвал свою заявку из Национального
научного фонда, куда обращался с просьбой о финансировании, и начал все
снова . Высоко в горах Аризоны популяция муравьев росла и уменьшалась, пчелы с
жужжанием кружились в воздухе, облака медленно плыли по небу, а Шаффер
постигал новую науку. Он больше не мог работать как прежде.
Ликбез
ГЕНОМ ЧЕЛОВЕКА
В.3. Тарантул
ВВЕДЕНИЕ
Мир не просто удивительнее, чем мы
себе представляем, — он удивительнее,
чем мы можем себе представить.
Джон Бердон Холдейн
Человек — вершина эволюции живой природы на Земле. Такое утверждение
общепризнанно, и оно обычно ни у кого не вызывает сомнения. Знаменитый
молекулярный биолог, лауреат Нобелевской премии Дж. Уотсон писал: «Легко видеть в
человеке существо совершенно особое, отличное от всех прочих живых существ.
Лишь он изобрел сложные языки, дающие ему средство для обмена идеями и
эмоциями. Он создал великие цивилизации, изменившие окружающий мир так, как не
могло бы его изменить никакое другое животное. Поэтому человек всегда был
склонен считать, что он занимает в природе не совсем обычное место». Но эта
мысль принадлежат самому человеку, и поэтому в ней есть элемент
субъективности. Безусловно, в том, что касается мыслительных функций, данное утверждение
во многом правильно. Человек действительно царствует на Земле. Он уже давно в
значительной мере встал над природой, перестал быть прямым объектом ее
естественного отбора. Достижения человеческой цивилизации в целом огромны, они
изменили облик всей нашей планеты, дошла даже очередь до других планет.
Однако царствование человека на Земле и в космосе не безгранично. До
полного совершенства ему — царю природы — еще очень далеко. Существует множество
неподвластных человеку проблем даже на планете Земля. Катаклизмы и стихии
порой ставят человечество в тупик. Да и мы сами по ряду параметров сильно
уступаем другим представителям животного мира, обитающим вокруг нас. Во многих
отношениях мы чересчур слабы, ранимы. Это проявляется в нашей сильной
уязвимости к воздействиям различных физических и химических факторов окружающей
среды, в слабой устойчивости к действию различных патогенов, низкой
плодовитости, относительно короткой продолжительности полноценной жизни. В отличие
от других животных нашему зрению доступен лишь ничтожно малый участок
электромагнитного спектра, а обоняние не способно воспринять и сотой доли
окружающих нас запахов. Некоторые животные (рыбы, птицы) способны различать
сигналы, которые человек вообще не воспринимает без специальных приборов. Гомер
даже говорил: «Меж всевозможных существ, которые дышат и ходят, здесь, на
нашей земле, человек наиболее жалок». Пожалуй, самую уничижительную оценку
человеку дал один американец, который подсчитал, что в организме человека,
весящего 70 кг, содержится 45,5 кг кислорода, 12,6 кг углерода, 7 кг водорода,
2,1 кг азота, 1,4 кг кальция, 700 г фосфора, а всех остальных элементов,
вместе взятых (в основном калия, серы, натрия, хлора, магния, железа и цинка), —
около 700 г. И всё это «богатство» стоит всего 1 доллар 98 центов1. Но это
уже крайность.
Куда серьезнее то, что человечество страдает от многочисленных
наследственных патологий, болезней сердечно-сосудистой системы, злокачественных
заболеваний, иммунодефицита и травматизма. Мы по-прежнему подвержены разнообразным
вирусным инфекциям, идет широкое распространение СПИДа, гепатита и других
грозных инфекционных заболеваний. Кроме того, человечество обременено и
многочисленными пороками, которые сопровождают всю его историю. Наркомания,
алкоголизм, эпилепсия и шизофрения — все это сопутствует пребыванию человека на
Земле. В ходе всей истории человечество вело многочисленные войны, в которых
были уничтожены сотни миллионов его представителей, и даже в XXI веке
существует терроризм, растет преступность. Исчезают одни «сверхчеловеки»,
появляются другие, даже в наше время, казалось бы, далекое от времени дикарей,
отдельные страны объявляют себя «сверхдержавами» и начинают диктовать миру свои
законы жизни и поведения. Нарушаются все возможные моральные и библейские
принципы. Так что «царь природы» далеко не во всех отношениях выглядит
совершенным, ему требуются значительная помощь и защита.
Но, несмотря на все «минусы», человеческая популяция продолжает неуклонно
расти и процветать, в ней сохраняется и превалирует жизнеутверждающее и
творческое начало. Достижения человека на планете Земля огромны. В чем же причина
всего этого? В значительной мере это результат реализации той информации,
которая заложена природой в нашем генетическом аппарате.
Известно, что мы все в той или иной мере эгоисты. Человека больше всего на
свете интересует он сам. Все, что имеет к нему отношение, — предмет
наивысшего внимания. Со временем пришло понимание того, что все упирается в биологию
1 В ценах США на 1954 г. Сейчас конечно это стоит в несколько раз больше.
человека, а вся биология человека упирается в геном. Козьма Прутков говорил:
зри в корень. В организме человека главный «корень» — это и есть геном. Стало
ясно, что основной путь к исправлению многочисленных «слабостей» человека
лежит через детальное изучение строения и работы его наследственной информации,
содержащейся в геноме. Но долгое время это не удавалось сделать, поскольку
ученые не располагали соответствующими подходами и методами. И как только к
концу XX века появились реальные научные, методические и технические
возможности определять структуры больших по размерам молекул, кодирующих
наследственную информацию (геномов), сразу после расшифровки ДНК простых организмов
(вирусы, бактерии, дрожжи, червь) одним из первых сложных организмов, чья ДНК
была расшифрована, стал человек. Знаменательно, что даже структура генома
такого классического генетического объекта, как дрозофила, который исследуется
существенно дольше и который значительно проще устроен, была определена не
раньше, а почти одновременно с геномом человека.
Успехи в изучении генома человека стали возможными в первую очередь
благодаря усилиям международного проекта «Геном человека», который возник и
реализовался в результате напряженной работы большого сообщества ученых.
Инициатором этого движения с самого начала (конец 80-х годов) стал лауреат
Нобелевской премии знаменитый ученый Дж. Уотсон. В России таким энтузиастом был
академик А.А. Баев (1904-1994) . В 1988 году он обратился к М.С. Горбачеву с
письмом, в котором предложил организовать государственный научный проект по
изучению генома человека. Как в нашей стране, так и за рубежом эта идея
первоначально была встречена рядом ученых и общественных деятелей весьма
критически . Им казалось, что задача просто невыполнима, а труд будет сизифов. Но
время шло, и довольно скоро научное сообщество во всем мире стало обсуждать
ее всерьез. Ученые смогли убедить свои правительства и бизнесменов, что
определить полную структуру ДНК человека — важнейшая и насущнейшая задача для
всего человечества. В результате этих усилий в 1989-1990 гг. в США и в СССР,
а затем и в ряде других стран начали функционировать соответствующие научные
программы. Чуть позднее возникла Международная организация по изучению генома
человека (Human Genome Organization, сокращенно HUGO).
В самом начале задача казалась сверхсложной, а ее осуществление
сверхдорогим. Но научная мысль, интеллект и энтузиазм множества исследователей из
разных стран, помноженные на огромное финансирование, позволили в конечном итоге
решить эту грандиозную задачу. На реализацию проекта были выделены огромные
средства. Крупный вклад в решение этой проблемы (как финансовый, так и
научный) был сделан в дальнейшем частной американской компанией «Се1ега
Genomics*. В сумме, по имеющимся оценкам, на определение полной структуры
генома человека было затрачено свыше 6 млрд. долларов2. Проект «Геном человека»
стал одним из самых дорогостоящих из всех, когда-либо создаваемых на земле.
Для сравнения: весь годовой бюджет Российской Федерации на 2000 год был равен
60 млрд. долларов. Грандиозная работа проводилась одновременно в двух
десятках стран мира, включая США, Англию, Францию, Германию, Японию, Китай и
Россию, и была осуществлена за срок чуть более 10 лет. Основных инициаторов и
исполнителей проекта «Геном человека» (Джеймса Уотсона, Френсиса Коллинза,
Крега Вентера) уже назвали «рыцарями двойной спирали».
Как сказал профессор Майкл Декстер (руководитель британской части проекта),
определение полной структуры генома человека представляет собой одно из
величайших достижений человечества, которое превосходит по своему значению высад-
2 Бюджет проекта Большого Адронного Коллайдера по состоянию на ноябрь 2009 года составил 6
млрд. долларов. Реально Затрачено было больше. Также следует учесть, что официальная
стоимость проекта БАК не включает стоимость ранее существовавших в CERN инфраструктуры и
наработок . Если бы БАК пришлось строить с нуля, его стоимость возросла бы в разы.
ку человека на Луне3.
Правда, едва ли раскрытие тайн структуры генома человека станет панацеей
для человечества. Ажиотаж вокруг проекта «Геном человека» создает несколько
искаженную картину, будто бы знание молекулярной организации генома уже
сейчас решает все проблемы человека. На этом фоне возникают даже рассуждения об
узко прагматическом «геноцентризме», который формирует у общества лишь
кратковременную иллюзию научного успеха. Но серьезные ученые понимают, что это
всего лишь первый, начальный этап. Он уже получил и свое название —
«структурный». Когда-то один из отцов молекулярной биологии, нобелевский лауреат Ф.
Крик говорил: «Не знаешь функции — изучай структуру». Теперь неизбежно должен
последовать второй, и, скорее всего, даже более важный этап —
«функциональный» — изучение функции генов. Эрик Ландер, возглавлявший исследование генома
человека в Массачусетском технологическом институте, сказал в 2000 году: «В
июне люди, вероятно, полагали, что на этом исследование закончится. Но я не
знаю, поняли ли люди, что мы обнаружили в геноме самую величайшую в мире
книгу истории. Мы постоянно просыпаемся ночью для того, чтобы продолжить читать
истории, которые заключены в геноме. Это так здорово!»
Однако и преуменьшать значение состоявшегося «структурного» этапа в
изучении человеческого генома нельзя. В настоящее время биология в целом (как
наука о жизни) встает на принципиально новые, геномные, рельсы. Реализация
проекта «Геном человека», подобно любому другому крупному и хорошо
организованному проекту, одновременно способствовала прогрессу молекулярной биологии и
генетики в целом. Были в значительной мере усовершенствованы методическая и
приборная база науки, мощный импульс получили такие, по сути дела, вновь
созданные направления, как геномика (изучение целых геномов), протеомика
(изучение совокупности белков) и ряд других. С самого начала работ по геномному
проекту мир договорился об открытости, доступности всей получаемой информации
для его участников, независимо от их вклада и государственной принадлежности.
Сейчас существуют десятки мощных баз данных, доступных любому пользователю, в
которых аккумулирована гигантская информация о структуре не только генома
человека , но и геномов многих других организмов.
Только благодаря вновь полученной конкретной информации о генетическом
аппарате человека становится возможным исправлять генетические дефекты, лечить
различные заболевания, корректировать психику, бороться с вирусными
инфекциями, разрабатывать совершенные лекарственные средства и выявлять мишени, на
которые они направлены, создавать новые поколения диагностических и
профилактических средств и в результате существенно продлить полноценную жизнь
человека . По этой причине известный генетик Джереми Рифкин сказал: «Кому
принадлежат гены, тому принадлежит 21-е столетие». А полный текст, записанный в
геноме человека, иногда называют даже несколько возвышенно Энциклопедией жизни.
Итак, на рубеже третьего тысячелетия человечество наконец-то раскрыло одну
из важнейших для него тайн — структуру генома Homo sapiens (человека
разумного) . Произошло то, что еще в 1957 году предсказывал российский академик
Владимир Александрович Энгельгардт: «Не нужно быть беспочвенным оптимистом,
чтобы верить, что через пятьдесят лет биологический код — химическая зашифровка
наследственных свойств — будет расшифрован и прочитан. С этого момента
человек станет полным властелином живой материи».
Знаменательно, что структура генома человека вчерне была определена к
середине 2000 г. , когда исполнилось 100 лет с официального начала генетики как
науки (переоткрытие менделевских фундаментальных законов наследственности
произошло в 1900 г.). Полное завершение этой работы намечено к 2003 году,
когда будет опубликован окончательный текст, записанный в геноме. Кстати, 2003
3 Есть сомнения, была ли она на самом деле.
год юбилейный — 50 лет прошло с тех пор, как Дж. Уотсон и Ф. Крик открыли
структуру ДНК, которая представляет собой двойную спираль.
Нельзя преувеличивать успехи российских ученых в завершившемся
международном геномном проекте, но не стоит и преуменьшать их. В первую очередь следует
вспомнить выдающегося ученого академика А.А. Баева, который стоял у истоков
этого проекта в СССР. Заметный вклад в изучение генома человека был сделан
российскими учеными в различных областях исследования, особенно в таких, как
функциональная геномика, этногеномика и биоинформатика. В настоящее время
около 70 ученых России являются членами всемирной организации HUGO, избрание
в которую осуществляется тайным международным голосованием на основании
оценки публикаций кандидатов. Все эти годы российская программа «Геном человека»
в меру сил финансировалась Минпромнауки РФ и поддерживалась Президиумом РАН.
Конечно, жаль, что этих средств было явно маловато на фоне общего
финансирования геномной программы в мире, но, как это часто бывало в прошлом, мозги
российских ученых в известной мере компенсировали недостаток материальных
средств.
ЧАСТЬ I. СТРУКТУРА ГЕНОМА ЧЕЛОВЕКА
ЧТО ТАКОЕ ГЕНОМ?
Вопросы вечны, ответы обусловлены
временем.
Е. Чаргафф
В диалоге с жизнью важен не ее
вопрос, а наш ответ.
М.И. Цветаева
С самого начала определимся, что мы здесь будем подразумевать под словом
геном. Сам этот термин впервые был предложен в 1920 году немецким генетиком
Г. Винклером. Тогда уже существовал другой научный термин — генотип,
введенный в арсенал генетиков В. Иогансеном еще в 1909 году, под которым
подразумевалась совокупность всех наследственных задатков данной конкретной клетки или
данного конкретного организма. Впоследствии Иогансен сам с удивлением
говорил, что его «словечко» неожиданно материализовалось в возникшей позднее
хромосомной теории Т. Моргана. Но вот появился новый термин — геном. В отличие
от генотипа этот термин должен был стать характеристикой целого вида
организмов , а не конкретной особи. И это стало новым этапом в развитии генетики.
В биологическом словаре понятие геном определяется как совокупность генов,
характерных для гаплоидного (одинарного) набора хромосом данного вида
организмов . Такая формулировка звучит не совсем понятно для неспециалиста, а
главное, она неточна в современном понимании этого слова. Основу генома
составляет молекула дезоксирибонуклеиновой кислоты, хорошо известная в
сокращенном виде как ДНК. Ведь все геномы (ДНК) содержат, по крайней мере, два
вида информации: кодированная информация о структуре молекул-посредников (так
называемых РНК) и белка (эта информация содержится в генах), а также
инструкции, которые определяют время и место проявления этой информации при развитии
и дальнейшей жизнедеятельности организма (эта информация в основном
расположена в межгенных участках, хотя частично и в самих генах). Сами гены занимают
очень небольшую часть генома, но при этом составляют его основу. Информация,
записанная в генах, — это своего рода «инструкция» для изготовления белков,
главных строительных кирпичиков нашего тела. «На плечах» генов лежит огромная
ответственность за то, как будет выглядеть и работать каждая клетка и
организм в целом. Они управляют нашей жизнью от момента зачатия до самого
последнего вздоха, без них не функционирует ни один орган, не течет кровь, не
бьется сердце, не работают печень и мозг.
Однако для полной характеристики генома недостаточно заложенной в нем
информации о структуре белков. Нужны еще данные об элементах генетического
аппарата, которые принимают участие в работе (экспрессии) генов, регулируют их
проявление на разных этапах развития и в разных жизненных ситуациях.
Но даже и этого мало для полного определения генома. Ведь в геноме
присутствуют также элементы, способствующие его самовоспроизведению (репликации),
компактной упаковке ДНК в ядре и еще какие-то непонятные пока еще участки,
иногда называемые «эгоистичными» (то есть как бы служащими только для самих
себя). По всем этим причинам сегодня, когда речь идет о геноме, обычно имеют
в виду всю совокупность последовательностей ДНК, представленных в хромосомах
ядер клеток определенного вида организмов, включая, конечно, и гены. В этой
публикации мы будем подразумевать именно такое определение. Вместе с тем
следует помнить, что в некоторых других структурах (органеллах) клетки также
присутствует генетическая информация, необходимая для функционирования
организмов . В частности, у всех животных организмов, в том числе и у человека,
имеется еще и митохондриальный геном, то есть молекулы ДНК, присутствующие в
таких внутриклеточных структурах, как митохондрии, и содержащие ряд так
называемых митохондриальных генов. Митохондриальный геном человека очень
небольшой по сравнению с ядерным геномом, расположенным в хромосомах, но, тем не
менее, его вклад в клеточный метаболизм весьма существенен.
Понятно, что знание одной лишь структуры ДНК вовсе не достаточно для
полного описания наследственной системы клетки. Этому выводу в литературе дана
следующая аналогия: сведения о числе и форме кирпичей не могут раскрыть
замысла готического собора и хода его постройки. В более широком смысле
наследственную систему клетки составляют не только структура ДНК, но и другие ее
компоненты, совокупность которых и факторы окружающей среды определяют, как
геном будет работать, как пойдет ход индивидуального развития и как возникший
организм будет жить потом.
НЕМНОГО ИСТОРИИ,
НЕМНОГО ТЕРМИНОЛОГИИ
По-видимому, на свете нет ничего,
что не могло бы случиться.
М. Твен
Некоторым читателям может показаться скучным и малоинтересным содержание
этого раздела. Но хотелось бы таким читателям напомнить, что даже в
захватывающем детективе бывают вроде бы малоинтересные страницы, которые, однако,
при дальнейшем изложении часто оказываются важны для понимания происходящего.
Сначала несколько слов о генетике. Без сомнения, наивысшим достижением в
биологии ушедшего двадцатого века было появление и развитие этой науки, а
также раскрытие с ее помощью молекулярной природы наследственности. И теперь
уже мало верится, что было время, когда в нашей стране генетику называли
«продажной девкой империализма», а ученых-генетиков — презренным тогда
словосочетанием «вейсманисты-морганисты» (производное от имен немца Августа Вейс-
мана (1834-1914) и нобелевского лауреата американца Томаса Ханта Моргана
(1866-1945), которые сформулировали представления о дискретности генов, их
локализации в хромосомах, обосновали хромосомную теорию наследственности).
Сейчас во всем мире генетика не только получила «путевку в жизнь», но пребы-
вает на законных основаниях в славе и почете.
В отличие от многих других биологических наук генетика с момента своего
возникновения стремилась быть точной наукой. И вся история генетики — это
история создания и использования в эксперименте все более и более точных
методов и подходов, что сближает ее с такими точными науками, как физика, химия и
математика.
А начало всему было положено чешским монахом Грегором Менделем, который в
1865 году опубликовал свой фундаментальный труд с математическими расчетами,
указывающими на существование неких абстрактных дискретных частиц, передающих
наследственные свойства («частицы наследственности»), названных позднее
генами. Эта феноменальная работа Менделя, осуществленная на горохе, не произвела
особого эффекта на его современников и была забыта вплоть до 1900 года
(научная мысль в то время еще не созрела для ее восприятия). Сам Мендель после
неудачных попыток получить аналогичные результаты при скрещивании других
растений прекратил опыты и до конца жизни занимался садоводством, пчеловодством и
метеорологическими наблюдениями4.
Лишь спустя 35 лет произошло то, что и должно было случиться: законы
Менделя были переоткрыты независимо и одновременно тремя разными исследователями
(Г. де Фризом, Э. Чермаком и К. Корренсом) , после чего и начала интенсивно
развиваться наука, получившая позднее название генетика. С тех пор эта наука
и рожденные на ее основе молекулярная генетика и геномика занимают лидирующее
положение среди прочих наук о природе, став в итоге одними из основных,
определяющих сегодняшний и завтрашний день развития человечества.
Вскоре после открытия основных законов генетики было установлено, что
маленькие продолговатые тельца, наблюдаемые под микроскопом в ядрах клеток,
которые были названы хромосомами, ведут себя именно так, как это ожидалось от
«единиц наследственности» Менделя. Но уже тогда было ясно, что число генов
должно быть больше, чем число хромосом. В 1910 году Томас Хант Морган начал
изучать относительно простой и удобный для анализа генетический аппарат
плодовой мушки дрозофилы, что привело в конечном итоге к созданию хромосомной
теории наследственности. Согласно этой теории, существуют многочисленные
гены, которые линейно расположены в хромосомах, и их последовательность в
будущем может быть расшифрована.
Известно, что гены управляют развитием любого живого организма с момента
его рождения и до смерти. Гены достаются нам от родителей, и от них в
значительной мере зависят наши физические параметры, внешность, склонность к
различным заболеваниям или, наоборот, своего рода иммунитет к ним. При этом
следует обратить внимание на то, что такие черты, как характер, убеждения,
привычки, поведение и даже способности также определяются в значительной мере
генетически, хотя здесь существенную роль могут играть и социальные факторы,
такие, как условия жизни, воспитание, образование, окружение.
Лишь в 40-е годы прошлого века была установлена материальная основа генов.
Выяснилось, что ею служит одна из так называемых нуклеиновых кислот, а именно
дезоксирибонуклеиновая кислота (сокращенно, ДНК). Само существование
нуклеиновых кислот было обнаружено швейцарским биохимиком Ф. Мишером еще в 1868
году, то есть всего через три года после открытия Менделем своих законов
(случайность или закономерность?). Тогда из спермы лосося Мишер выделил
фосфорсодержащее вещество, происходящее из клеточных ядер, которое он назвал
нуклеином (от слова нуклеус — ядро), а мы теперь его называем дезоксирибонуклеино-
вой кислотой. Примечательно, что два таких важных открытия, как обнаружение
единицы наследственности и ее физического носителя, были сделаны почти
одновременно . Однако, как и в случае с законами Г. Менделя, практически никто из
Грегор Иоганн Мендель был священником и монахом.
исследователей в то время не смог оценить важность открытия Мишера.
В дальнейшем существенный вклад в изучение нуклеиновых кислот внесли
немецкий химик Альбрехт Кёссель и американский биохимик русского происхождения
А.Ф. Левин. Первый установил, что в состав нуклеина входят четыре
азотсодержащих вещества (их назвали азотистыми основаниями) : аденин (А) , гуанин (Г) ,
цитозин (Ц) и тимин (Т) (за это в 1910 г. Кёссель получил Нобелевскую премию
по физиологии и медицине). Затем А.Ф. Левин показал, что в состав нуклеина,
кроме тетрады А, Г, Ц и Т, входит вдобавок к фосфорной кислоте еще и сахар
дезоксирибоза, то есть «рибоза без кислорода». Так и возникло название дезок-
сирибонуклеиновая кислота (ДНК). Позднее в составе другой нуклеиновой кислоты
— рибонуклеиновой кислоты (РНК) — была обнаружена рибоза вместо дезоксирибо-
зы.
А.Ф. Левин предложил одну из первых гипотез о структуре нуклеиновых кислот.
Согласно этой гипотезе, нуклеиновые кислоты построены как линейная комбинация
связанных друг с друга химической связью нуклеотидов. По мнению Левина,
четыре разных нуклеотида, входящие в состав нуклеиновых кислот, связаны
последовательно в стандартный тетрануклеотид, который многократно повторяется в
структуре нуклеиновой кислоты. И многие исследователи приняли эту гипотезу на
веру. Однако столь однообразная и монотонная последовательность не годилась
на роль материальной структуры генов. По этой причине долгое время бытовало
мнение, что ДНК выполняет какую-то чисто структурную функцию в хромосомах.
Серия открытий, которые привели к современному пониманию генетической
важности ДНК и ее основополагающей роли в организации хромосом, началась в
середине 20-х годов прошлого века, когда Л. Зильберт на протеях и Ф. Гриффит на
пневмококках описали опыты по серологической трансформации. В 1944 году
американский биолог Освальд Теодор Звери с соавторами в опытах с пневмококками
показали, что с помощью чистого препарата ДНК могут быть специфически
изменены их наследственные свойства. Однако даже эти безупречные результаты не
убедили ученых полностью в том, что ДНК — это вещество наследственности. Они
заставили ученых только усомниться в том, что ДНК играет чисто структурную роль
в хромосомах. Продолжала господствовать теория белковой природы гена.
И такая ситуация сохранялась вплоть до апреля 1953 года.
ДНК - МОЛЕКУЛЯРНАЯ
ОСНОВА ГЕНОМА
Сколько истин, признаваемых нами в
настоящее время бесспорными, в момент
провозглашения их казались лишь парадоксами или даже
ересями!
Екатерина II
Что мыслимо — то возможно, что возможно —
то мыслимо.
Г. Лейбниц
Тонкое устройство ДНК
Чтобы дальнейшее повествование было более ясным для читателя, рассмотрим
сначала подробнее, как же устроена эта странная и загадочная молекула ДНК.
Итак, ДНК состоит из 4-х азотистых оснований, а также сахара (дезоксирибо-
зы) и фосфорной кислоты. Два азотистых основания (сокращенно называемых Ц и
Т) относятся к классу так называемых пиримидиновых основания, а два других (А
и Г) — к пуриновым основаниям. Такое разделение связано с особенностями их
структур, которые показаны на рис. 1.
П ир и мид и н о вы е о оно ва ни я П ур и но вые осн о ван и я
Н Н
V 9
Vcy\
I
н' н
Ц и то зин Гуанин
(ДНК и РНК) (ДНК и РНК)
О
н
н
Тимин Аденин
(только ДНК) (ДНК и РНК)
О
Б состав нуклеиновых- кислот
в > од я т ор га н [ 14 ее к i te о сн о в а-
ния. Они являются
замененными производными пурина
(двойное пурин о вое кольцо)
| и пиримидина(одинарное
Н пиримидиновое кольцо).
Урацил
(только РНК)
Рис. 1. Структура азотистых оснований (элементарных
«букв»), из которых построена молекула ДНК
Отдельные основания связаны в цепочке ДНК сахаро-фосфатными связями. Эти
связи изображены на следующем рисунке (рис. 2).
Все это известно уже довольно давно. Но детальное устройство молекулы ДНК
стало понятно лишь спустя почти 90 лет после знаменитых работ Менделя и
открытия Мишера. 25 апреля 1953 г. в английском журнале «Nature» было
опубликовано небольшое письмо молодых и тогда еще мало известных ученых Джеймса Уот-
сона и Френсиса Крика редактору журнала. Оно начиналось словами: «Мы хотели
бы предложить свои соображения по поводу структуры соли ДНК. Эта структура
имеет новые свойства, которые представляют большой биологический интерес».
Статья содержала всего около 900 слов, но — и это не преувеличение — каждое
из них оказалось на вес золота.
Рис. 2. Химическая структура цепи ДНК
А началось все так. В 1951 году на симпозиуме в Неаполе американец Джеймс
Уотсон встретился с англичанином Морисом Уилкинсом. Конечно же, они тогда не
могли себе даже представить, что в результате этой встречи они станут
нобелевскими лауреатами. В то время Уилкинс со своей коллегой Розалиндой Франклин
проводили в Кембриджском университете рентгеноструктурный анализ ДНК и
определили, что молекула ДНК представляет собой, скорее всего, спираль. После
разговора с Уилкинсом Уотсон «загорелся» и решил заняться исследованием
структуры нуклеиновых кислот. Он перебрался в Кембридж, где познакомился с
Френсисом Криком. Ученые решили совместными усилиями попытаться понять, как
устроена ДНК. Работа началась не на пустом месте. Исследователи уже знали о
существовании двух типов нуклеиновых кислот (ДНК и РНК) , знали и то, из чего
они состоят. В их распоряжении были фотографии рентгеноструктурного анализа,
полученные Р. Франклин. Кроме того, Эрвин Чаргафф сформулировал к тому
времени очень важное правило, согласно которому в ДНК число А всегда равно числу
Т, а число Г равно числу Ц. А далее сработала «игра ума». Результатом этой
«игры» и стала статья в журнале «Nature», в которой Дж. Уотсон и Ф. Крик
описали созданную ими теоретически модель строения молекулы ДНК. (Уотсону к
этому времени еще не исполнилось и 25 лет, а Крику было 37). Согласно их
«научной фантазии», основанной, тем не менее, на определенных твердо установленных
фактах, молекула ДНК должна состоять из двух гигантских полимерных цепочек.
Звенья каждого полимера состоят из нуклеотидов: углевода дезоксирибозы,
остатка фосфорной кислоты и одного из 4 азотистых оснований (А, Г, Т или Ц) .
Последовательность звеньев в цепочке может быть любой, но эта
последовательность строго связана с последовательностью звеньев в другой (парной)
полимерной цепочке: напротив А должно быть Т, напротив Т должно быть А, напротив Ц
должно быть Г, а напротив Г должно быть Ц (правило комплементарности) (рис. 2
и 3) .
Рис. 3. Схема взаимодействия двух комплементарных цепей в молекуле ДНК
Две полимерные цепи закручены в правильную двойную спираль. Они
удерживаются вместе посредством водородных связей между парами оснований (А-Т и Г-Ц)
подобно ступенькам лестницы. По этой причине говорят, что две цепи ДНК
комплементарны. Для природы это не удивительно. Известно множество примеров ком-
плементарности. Комплементарны, например, древнекитайские символы «инь» и
«янь», гнезда розетки и штырьки вилки.
Двойная спираль ДНК схематически изображена на рис. 4. Внешне она
напоминает веревочную лестницу, завитую в правую спираль. Ступенями в этой лестнице
являются пары нуклеотидов, а связывающие их «боковинки» состоят из сахаро-
фосфатного остова.
Рис. 4. Знаменитая двойная спираль ДНК вверху — рентгенограмма
ДНК, полученная Р. Франклин, которая помогла Уотсону и Крику
найти ключ к двухспиральной структуре ДНК; внизу — схематическое
изображение двухспиральной молекулы ДНК.
Так была открыта знаменитая «двойная спираль». Если последовательность
звеньев (нуклеотидов) в ДНК рассматривать как ее первичную структуру, то
двойная спираль — это уже вторичная структура ДНК. Предложенная Уотсоном и
Криком модель «двойной спирали» изящно решала не только проблему кодирования
информации, но и удвоения (репликации) гена.
В 1962 году Дж. Уотсон, Ф. Крик и Морис Уилкинс получили по достоинству за
это достижение Нобелевскую премию. А ДНК была названа самой главной молекулой
живой природы. Во всем этом, конечно же, сыграли свою роль точные сведения о
строении ДНК, но не в меньшей мере и «провидческие» построения сложной
пространственной структуры, что потребовало от исследователей не только логики,
но и творческого воображения — качества, присущего художникам, писателям и
поэтам. «Здесь, в Кембридже, произошло, быть может, самое выдающееся после
книги Дарвина событие в биологии — Уотсон и Крик раскрыли структуру гена!» —
писал в то время в Копенгаген Нильсу Бору его бывший ученик М. Дельбрюк.
Известный испанский художник Сальвадор Дали после открытия двойной спирали
сказал, что это для него явилось доказательством существования Бога, и изобразил
ДНК на одной из своих картин.
Итак, интенсивный мозговой штурм, предпринятый учеными, завершился полным
успехом! В историческом масштабе открытие структуры ДНК сопоставимо с
открытием структуры атома. Если выяснение строения атома привело к появлению
квантовой физики, то открытие структуры ДНК дало начало молекулярной биологии.
Каковыми же оказались главные физические параметры ДНК человека — этой
главной его молекулы? Диаметр двойной спирали равен 2 нанометрам (1 нм = Ю-9
м) ; расстояние между соседними парами оснований («ступеньками») составляет
0,34 нм; один поворот спирали состоит из 10 пар оснований. Последовательность
пар нуклеотидов в ДНК нерегулярна, но сами пары уложены в молекуле как в
кристалле. Это дало основание характеризовать молекулу ДНК как линейный
апериодический кристалл. Число отдельных молекул ДНК в клетке равно числу хромосом.
Длина такой молекулы в наибольшей по размеру хромосоме 1 человека составляет
около 8 см. Подобных гигантских полимеров пока не выявлено ни в природе, ни
среди искусственно синтезированных химических соединений. У человека длина
всех молекул ДНК, содержащихся во всех хромосомах одной клетке, составляет
примерно 2 метра. Следовательно, длина молекул ДНК в миллиард раз больше их
толщины. Так как организм взрослого человека состоит примерно из 51013 - 1014
клеток, то общая длина всех молекул ДНК в организме равна 1011 км (это почти
в тысячу раз больше расстояния от Земли до Солнца). Вот такая она, суммарная
ДНК всего лишь одного человека!
Когда говорят о размере генома, то подразумевают общее содержание ДНК в
единичном наборе хромосом ядра. Такой набор хромосом называют гаплоидным.
Дело в том, что большинство клеток нашего организма содержит двойной
(диплоидный) набор совершенно одинаковых хромосом (только у мужчин 2 половые
хромосомы отличаются). Измерения размера генома приводятся в дальтонах, парах
нуклеотидов (п.н.) или пикограммах (пг). Соотношение между этими единицами
измерения следующие: 1 пг = Ю-9 мг = 0,61012 дальтон = 0,9 109 п.н. (далее мы
будем использовать в основном п.н.). В гаплоидном геноме человека содержится
около 3,2 млрд. п.н., что равно 3,5 пг ДНК. Таким образом, в ядре одной
клетки человека содержится около 7 пг ДНК. Если учесть, что средний вес клетки
человека равен примерно 1000 пг, то легко рассчитать, что ДНК составляет
менее 1% от веса клетки. И тем не менее, чтобы воспроизвести самым мелким
шрифтом (как в телефонных справочниках) ту огромную информацию, которая
содержится в молекулах ДНК одной нашей клетки, понадобилось бы тысяча книг по 1000
страниц в каждой! Вот таков полный размер генома человека — Энциклопедии,
написанной четырьмя буквами.
Но не следует думать, что геном человека наибольший из всех существующих в
природе. Например, у саламандры и лилии длина молекул ДНК, содержащихся в
одной клетке, в тридцать раз больше, чем у человека.
Поскольку молекулы ДНК имеют гигантский размер, их можно выделить и увидеть
даже в домашних условиях. Вот как описывается эта простая процедура в
рекомендации для кружка «Юный генетик». Во-первых, надо взять любые ткани
животных или растительных организмов (например, яблоко или кусок курицы). Затем
надо нарезать ткань на кусочки и положить 100 г в обычный миксер. После
добавления 1/8 чайной ложки соли и 200 мл холодной воды вся смесь взбивается на
миксере в течение 15 секунд. Далее взбитая смесь процеживается через ситечко.
В полученную мякоть надо добавить 1/6 от ее количества (это будет примерно 2
столовые ложки) моющего средства (для посуды, например) и хорошо размешать.
Через 5-10 минут жидкость разливается по пробиркам или любым другим
стеклянным емкостям, чтобы в каждой из них было заполнено не больше трети объема.
Затем к ней добавляется по чуть-чуть либо сок, выжатый из ананаса, либо
раствор, используемый для хранения контактных линз. Все содержимое
встряхивается. Делать это надо весьма осторожно, так как если трясти слишком сильно, то
гигантские молекулы ДНК поломаются, и после этого ничего нельзя будет увидеть
глазами. Далее в пробирку медленно вливается равный объем этилового спирта,
чтобы он образовал слой поверх смеси. Если после этого покрутить в пробирке
стеклянной палочкой, на нее «намотается» вязкая и почти бесцветная масса,
которая и представляет собой препарат ДНК.
Генетическая
грамматика
После установления химического строения и пространственной структуры ДНК
оставалось еще множество вопросов, основной из которых заключался в том, как
же ДНК кодирует белки, то есть, что представляет из себя генетический код
этой молекулы, какую «грамматику» она использует? На это в первую очередь и
были направлены дальнейшие усилия исследователей.
Итак, установлено, что «буквами» в ДНКовом тексте служат нуклеотиды —
элементарные звенья полимерной молекулы ДНК. В ДНК всего 4 нуклеотида (А, Т, Г,
Ц). Следовательно, если сравнить каждый из этих нуклеотидов с отдельной
буквой, то алфавит ДНКового текста содержит всего 4 «буквы». Как же из этих
«букв» формируются «слова» и «предложения»?
Белковые молекулы всех существующих на земле организмов построены всего из
20 аминокислот. Сразу после создания модели ДНК стало ясно, что существует
некий код, переводящий четырехбуквенный ДНКовый текст в двадцатибуквенный
аминокислотный текст. Элементарные расчеты говорили о том, что число
возможных сочетаний, в которых четыре нуклеотида могут быть по-разному расположены
в «тексте», достигает астрономических значений. Так, молекула ДНК, состоящая,
к примеру, всего из 100 пар нуклеотидов, может теоретически кодировать 4100
различных белковых «текстов». Какова же ситуация на самом деле?
Одним из первых в этом пытался разобраться русский физик Г. Гамов,
эмигрировавший в то время в Америку. Наслушавшись многочисленных разговоров о ДНК и
узнав, что она содержит — как и карты — всего четыре «масти», Гамов решил
«разложить пасьянс» с целью понять устройство генетического кода. Ему сразу
стало ясно, что код не может быть «двоичным», то есть одну аминокислоту в
белке должна кодировать не двойка нуклеотидов — «букв», а как минимум тройка.
Дело в том, что сочетание из 4 по 2 дает всего 16 комбинаций, а этого
недостаточно для кодирования всех 20 аминокислот. Следовательно, рассуждал Гамов,
код должен быть, по крайней мере, трехбуквенным, то есть каждую аминокислоту
должна кодировать тройка «букв» в любых сочетаниях. На этом он и остановился,
поскольку далее возникало множество вопросов. В частности, такой: число
сочетаний из 4 по 3 равно 64, а аминокислот всего 20. Зачем же такая избыточность
в трехбуквенном коде?
В то время уже существовал хорошо известный путь, который, в частности, был
проделан в свое время французом Жаном Шампольоном при дешифровке иероглифов
древнего Египта. В качестве основного подспорья для решения стоящей перед ним
задачи он использовал базальтовую плиту, которую обнаружили во время военной
компании Наполеона в Египет, и которая получила название Розеттский камень.
На плите одновременно присутствовали две надписи: одна была иероглифическая,
а другая — сделанная греческими буквами на греческом языке. К счастью, и
язык, и письмо древних греков были в то время уже хорошо известны ученым. В
результате сравнение двух текстов Розеттского камня привело к расшифровке
египетской иероглифики. Этим путем и двинулись ученые при расшифровке
генетического кода. Надо было сравнить два текста: текст, записанный в ДНК, с
текстом, записанным в белке. Однако первоначально ученые не умели «читать» ДНК,
а одного известного в то время белкового текста было недостаточно. Пришлось
искусственно синтезировать разнообразные короткие фрагменты РНК и
синтезировать на них в искусственных системах фрагменты белка. Весной 1961 года в
Москве на Международном биохимическом конгрессе М. Ниренберг сообщил, что ему
удалось «прочесть» первое «слово» в ДНКовом тексте. Это была тройка букв —
AAA (в РНК, соответственно, УУУ) , то есть три аденина, стоящие друг за
другом, — которая кодирует аминокислоту фенилаланин в белке. Так было положено
начало расшифровке генетического кода.
Такой путь в конечном итоге вскоре привел к полной расшифровке
генетического кода. Подтвердилось предположение Гамова, что код триплетный: одной
аминокислоте в белках соответствует последовательность из 3 нуклеотидов в ДНК и
РНК. Такие кодирующие тройки нуклеотидов — «слова» — получили название
колонов .
Таблица 1. Генетический словарь. Указаны аминокислоты, встречающиеся в
белках, и соответствующие им кодоны в комплементарной ДНК матричной РНК
Алании
Аргенин
Аспарагин
Аспарагиновая
кислота
Валин
ГЦУ
ЦГУ
ГАУ
ААУ
ГУУ
ГЦА
ЦГА
ГАЦ
ААЦ
ГУЦ
гцц
ЦГЦ
ГУА
ГЦГ
ЦГГ
АГА
АГГ
ГУГ
Гистидин
Глицин
Глутамин
Глутаминовая
кислота
Изолейцин
ЦАУ
ГГУ
ГАА
ЦАА
АУУ
ЦАЦ
ГГА
ГГЦ
ГГГ
ГАГ
ЦАТ
АУА
АУЦ
Лейцин
Лизин
Метионин
Пролин
Серии
УУА
AAA
АУГ
ЦЦГ
АТУ
УУГ
ААГ
ЦЦЦ
АГЦ
ЦУУ
ЦЦА
УЦА
ЦУГ
ЦЦУ
УЦГ
ЦУА
УЦУ
ЦУЦ
УЦЦ
Тирозин
Треонин
Фенилаланин
Триптофан
Цистеин
УАУ
АЦУ
УУУ
УГГ
УГУ
УАЦ
АЦА
АЦГ
АЦЦ
УУЦ
УГЦ
Нет
аминокислоты
УАА
УАГ
УГА
Напомним, что еще Гамов столкнулся с парадоксом: из четырех нуклеотидов
может быть построено 64 разных кодонов, а для построения белков используется
только 20 различных аминокислот. Решение этого парадокса оказалось в
следующем. Большинство аминокислот может кодироваться несколькими кодонами. После
выяснения этого обстоятельства генетический код назвали вырожденным.
В таблице 1 приведены ко доны, но не в самой ДНК, а в РНК-посреднике
(матричной РНК, или мРНК), образующейся на ДНК, и соответствующие им аминокислоты
в белках.
Кроме того, как видно из таблицы, реально для кодирования используются не
все возможные кодоны. Три из этих «лишних» кодонов выполняют функцию стоп-
сигналов , обеспечивая прекращение синтеза белковой цепи.
Если внимательно посмотреть на таблицу 1, то видно, что вырожденность
генетического кода носит не совсем случайный характер. Хотя код триплетный,
основную нагрузку несут первые два нуклеотида в каждом кодоне. Чаще всего в
разных кодонах, кодирующих одну и ту же аминокислоту, отличается лишь третий
нуклеотид.
Генетический код первоначально был расшифрован у таких простых организмов,
как фаги и бактерии. В дальнейшем оказалось, что он универсален (за очень
редким исключением) для геномов всех существующих ныне живых организмах (от
бактерий до человека). Небольшие отличия, о которых мы поговорим далее, были
выявлены при сравнении ядерного и митохондриального геномов.
Итак, как в привычном нам тексте книги, вся информация записана в ДНК
последовательностью расположения четырех составляющих ее «букв» — нуклеотидов.
Таким образом, ДНКовый текст написан с помощью А, Т, Ц, Г алфавита. При этом
только текст одной из двух цепей ДНК обычно кодирующий, а другая цепь, как
правило, некодирующая. Хотя известно, что в каждом правиле есть исключения.
Если читатель попробует написать этими четырьмя буквами какие-нибудь русские
слова, то у него ничего не получится. «Словом» в ДНКовом тексте, условно
говоря, служит определенное сочетание трех нуклеотидов, которому соответствует
конкретная аминокислота в белке, являющемся также полимером. Таким образом, в
клетке четырьмя буквами записано два десятка «слов» (аминокислот — составных
частей белков). И, наконец, как «предложение» в ДНКовом тексте можно
рассматривать полный набор триплетов, кодирующих определенный белок, то есть ген.
Таким образом, генетический алфавит состоит всего из 4 букв, а генетический
словарь из 20 слов. В этой связи вспомним, что даже словарь Эллочки-людоедки
из романа И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стульев» состоял из 30 слов, а
«Словарь языка произведений А.С. Пушкина» насчитывает примерно 20 тыс. слов.
Существует строгая закономерность: чем длиннее код (чем больше в нем
знаков) , тем короче тексты. Огромный по размерам код представляют собой,
например, китайские иероглифы. В результате этого иероглифические тексты
существенно более кратки по сравнению с другими системами письма, в том числе и
нашей. Однако для создания генетического кода природа выбрала всего 4 «буквы».
Такой код предполагает наличие длинных текстов, что и реализовалось природой
в виде создания гигантских молекул ДНК. При написании полного «текста» генома
человека потребовалось около 3,2 млрд. «букв». Для сравнения: в священной
книге Бытия, написанной на древнееврейском языке, содержится всего 78100
букв.
Размножение ДНК
(репликация)
Важно то, что структура ДНК, открытая Уотсоном и Криком, многое прояснила
относительно разных механизмов функционирования этой молекулы в клетке. ДНК
не только кодирует генетическую информацию, но и самовоспроизводится (удваи-
вается) при каждом клеточном делении. И вскоре уже было экспериментально
установлено, что одновременно с делением клетки ДНК снимает с самой себя точные
копии в процессе удвоения, или репликации. Во время клеточного деления слабые
связи между двумя цепями двойной спирали ДНК разрушаются, в результате чего
нити разделяются. Затем на каждой из них строится вторая «дочерняя»
(комплементарная) цепь ДНК. В результате этого молекула ДНК удваивается, как и
клетка, и в обеих клетках оказывается по одной полной копии ДНК. Копии должны
быть полностью идентичными, чтобы сохранить всю генетическую информацию.
Процесс репликации играет ключевую роль в сохранении одной и той же
генетической информации в разных клетках, образующихся при их делении. В общем виде
художественно он изображен на рис. 5. Однако реальные механизмы репликации
довольно сложны, и до настоящего времени еще не все тонкие детали этого
процесса известны, особенно применительно к геномам высших животных организмов,
включая человека.
6
Рис. 5. Схема репликации ДНК: (1) запаздывающая нить, (2)
лидирующая нить, (3) ДНК полимераза (Pola), (4) ДНК лигаза, (5) РНК
праймер, (6) ДНК праймаза, (7) фрагмент Оказаки, (8) ДНК
полимераза (Pol5), (9) хеликаза, (10) одиночная нить со связанными
белками, (11) топоизомераза.
В общем виде этот процесс выглядит следующим образом. В каждой хромосоме
ДНК удваивается не с начала до конца, а отдельными кусками (репликонами).
Средний размер репликона составляет около 30 мкм. Тем самым в составе генома
человека должно встречаться более 50 ООО репликонов, участков ДНК, которые
синтезируются в ядре как независимые единицы. И это имеет свой глубокий
смысл. Если бы каждая из молекул ДНК удваивалась как один репликон от начала
до конца молекулы, то при скорости синтеза 0,5 мкм в минуту (а она именно
такова у человека) удвоение первой хромосомы, имеющей длину ДНК около 7 см,
занимало бы 140 000 минут, или около трех месяцев. На самом деле благодаря по-
лирепликонному строению молекул ДНК весь процесс занимает всего 7-12 часов.
Отдельные относительно короткие репликоны соединяются друг с другом,
обеспечивая этим процесс воспроизведения целой молекулы ДНК.
Перезапись генетического текста
и перевод в белковый текст
(транскрипция и трансляция)
В клетке ДНК служит в качестве матрицы, на которой первоначально происходит
синтез разных РНК. Процесс перезаписи генетической информации из ДНК в РНКо-
вый текст получил название транскрипция. Этот процесс, как и репликация ДНК,
осуществляется в ядрах клеток. Первоначально на генах, кодирующих белки,
образуются РНК-предшественники, которые после ряда модификаций превращаются в
так называемые матричные РНК (мРНК). Они-то непосредственно и служат матрицей
для синтеза белков, то есть их кодируют. Установлено, что мРНК служат не
только носителями ДНКовой информации, но и переносчиками этой информации из
ядра в цитоплазму клетки. Только там мРНК может играть роль матрицы для
синтеза белковых молекул (этот процесс назван трансляцией). В цитоплазме на
специфических «машинах» — рибосомах — осуществляется при трансляции мРНК синтез
молекулы белка, т.е. происходит перевод информации с четырехбуквенного языка
мРНК на двадцатибуквенный язык белка. Схематически этот процесс изображен на
рис. 6.
ИНИЦИАЦИЯ ЭЛОНГАЦИЯ ТЕРМИНАЦИЯ
Рис. 6. Процесс трансляции мРНК на рибосомах с
образованием белка. Рибосома играет роль «машины»,
читающей генетическую информацию, записанную в мРНК. Это
молекулярная машина, построенная по единой схеме у
всех организмов (включая человека) с небольшими
вариациями. Она состоит из двух рибонуклеопротеидных
(состоящих из РНК и белков) субчастиц: малой и
большой. На рибосоме происходит взаимодействие мРНК с
транспортными РНК (тРНК), несущими по одной
аминокислоте каждая. Белок синтезируется путем образования
связей между последовательно доставляемыми тРНК
аминокислотами. Этим процессом «руководит» сама
рибосома .
В середине 60-х годов был сформулирован основной постулат (центральная
догма) новой науки — молекулярной биологии, который первоначально выглядел
следующим образом:
ДНК -> РНК -> белок.
Позднее этот постулат был уточнен, и теперь он выглядит как:
Транскрипция Трансляция
Репликация (^ДНК * *. рнк БЕЛОК
Обратная
транскрипция
Сделанное дополнение вызвано обнаружением в 1970 году такого явления, как
обратная транскрипция. Выяснилось, что у некоторых вирусов, генетический
аппарат которых представлен РНК, а не ДНК, как у других живых организмов,
имеется специальный фермент, который позволяет осуществлять такой обратный
процесс, как синтез ДНК на РНК. Этот фермент получил название обратная транс-
криптаза, или ревертаза.
Казалось бы, теперь уже все стало ясно и однозначно и более ничего не может
измениться. Но, как писал Марк Твен: «Из жизненного опыта следует извлекать
только полезное и ничего больше, — иначе мы уподобимся кошке, присевшей на
горячую печку. Она никогда больше не сядет на горячую печку — и хорошо
сделает , но она никогда больше не сядет и на холодную». Ряд открытий последних лет
продолжает вносить уточнения в казавшуюся незыблемой центральную догму
молекулярной биологии.
Во-первых, выяснилось, что центральная догма молекулярной биологии
постулирует лишь путь передачи генетической информации от нуклеиновых кислот к
белкам и, следовательно, к конкретным свойствам и признакам живого организма.
Однако исследование механизмов реализации этого пути на протяжении нескольких
десятилетий, последовавших за формулировкой центральной догмы, вскрыло
гораздо более разнообразные функции РНК, помимо известных ранее.
Во-вторых, согласно первоначальной догме, все носители инфекционных
болезней должны иметь генетический материал — ДНК или РНК. Оказалось, что и здесь
есть исключения. В 1997 году Нобелевская премия была вручена Стэнли Прузинеру
за открытие белковых инфекционных частиц, вызывающих такое заболевание, как,
например, болезни «коровьего бешенства», или почесухи. Эти частицы были
названы прионами. Проникая в клетку-хозяина, прионы «навязывают» свою
болезнетворную конформацию (измененную пространственную структуру) нормальным
белкам-аналогам, содержащимся в клетках. При этом ни РНК, ни ДНК никак не
участвуют в развитии заболевания. Иными словами, при прионовых заболеваниях
информация передается не от одной нуклеиновой кислоты к другой нуклеиновой
кислоте, а от белка к белку, что в исходном варианте центральной догмы не
предусматривалось .
Однако все эти дополнения в «центральную догму» молекулярной биологии не
повлияли принципиально на ее общую закономерность. В центре всего и вся стоял
и стоит ген. Сегодня он перестал быть чем-то таинственным, стал реальным
химическим веществом, появилась возможность судить о нем так же, как и о других
химических соединениях живых организмов, изучать с помощью доступных
генетикам и биохимикам методов. Стало понятным, что такое генетический код и как
реализуется в клетке та информация, которая записана в ДНКовом тексте. В
результате этого в 1953 году родилась молекулярная генетика — раздел науки,
который занялся детальным изучением процессов работы ДНК в клетке на
молекулярном уровне.
Расшифровка химической и пространственной структуры ДНК — носителя
генетической информации — оценена во всем мире как одно из наиболее выдающихся
открытий XX века. Геном стоит в центре всех биологических проблем, всех свойств
и способностей человека, всего разнообразия человека. Теперь это уже аксиома.
Как говорил Козьма Прутков: «Многие люди подобны колбасам: чем их начинят, то
и носят в себе». Так вот, мы «начинены» ДНК, носим ее в себе, а она-то,
главным образом, и определяет многое в нас.
ДЛИННАЯ ИСТОРИЯ
СО СЧАСТЛИВЫМ концом
Сначала неизбежно идут: мысль,
фантазия, сказка. За ними шествует научный
расчет. И уже, в конце концов,
исполнение венчает мысль.
К.Э. Циолковский
Начало — половина целого.
Пифагор
После открытия структуры ДНК и расшифровки содержащегося в ней
генетического кода сразу же начался следующий важный этап — изучение организации целых
геномов. Но до прямого определения всех нуклеотидных последовательностей
гигантских молекул ДНК было еще очень далеко. Дело в том, что в 60-х и начале
70-х годов прошедшего столетия технические возможности и методические подходы
к исследованиям столь больших биологических молекул были еще весьма
несовершенны. Однако энтузиазм ученых после установления основных особенностей
структуры ДНК был огромным, и на эту главную молекулу жизни навалились со
всех возможных сторон многочисленные специалисты, используя все доступные на
то время методы и средства.
Хромосомы дают
первые сведения
о структуре генома
Выше уже говорилось, что в ядре клетки молекулы ДНК расположены в особых
структурах, получивших название хромосомы. Их исследование началось еще свыше
100 лет назад с помощью обычного светового микроскопа. Уже к концу XIX века
выяснилось кое-что о поведении хромосом в процессе деления клеток, и
высказывалась мысль об их участии в передаче наследственности.
Хромосомы становятся видимыми в микроскопе при делении клетки на
определенной стадии клеточного цикла, называемой митозом. Хромосомы в этом состоянии
представляют собой компактные палочковидные структуры разной длины с довольно
постоянной толщиной, у большей части хромосом имеется перетяжка, которая
делит хромосому на два плеча. В области перетяжки расположена важная для
удвоения хромосом структура, называемая центромерой. При делении клетки в ходе
митоза происходит удвоение числа хромосом, в результате которого обе вновь
образующиеся клетки в конечном итоге обеспечиваются одним и тем же стандартным
набором хромосом.
Лишь в 1956 г. впервые Ю. Тио и А. Леван описали хромосомный набор
человека, определили количественный состав хромосом и дали их общую морфологическую
характеристику. По сути дела эти работы и положили начало изучению структуры
генома человека. У человека в каждой клетке тела содержится 4 6 хромосом,
физические длины которых находятся в пределах от 1,5 до 10 мкм (рис. 7).
Напомним читателю, что набор хромосом во всех клетках человека (за
исключением половых) называют диплоидным (двойным), поскольку каждая из хромосом
представлена двумя копиями (всего 23 пары). Каждая соматическая клетка
человека (кроме красных кровяных клеток крови) содержит по 2 полных набора
хромосом. В каждом единичном (гаплоидном) наборе присутствует 23 хромосомы — 22
обычные хромосомы (аутосомы) и по одной половой хромосоме — X или Y. Таким
образом, геном каждого конкретного человека состоит из 23 пар гигантских
молекул ДНК, распределенных в разных хромосомах, а если говорить о геноме чело-
века вообще (мужчин и женщин), то общее число таких молекул равно 24. Это
первое базовое сведение, которое было получено о геноме человека при анализе
хромосом.
Рис. 7. Вид под микроскопом полного набора хромосом,
содержащихся в ядре каждой отдельной клетки человека.
Изучение строения (размера и формы) хромосом человека показало, что
большинство из них по внешнему виду напоминают кегли, состоящие из двух толстых
частей (хроматид) и тонкой перетяжки (центромеры) между ними. Сходство с
кеглями, а не с гантелями заключается в том, что центромера чаще всего
расположена не в центре хромосомы, а смещена к одному из ее концов. Размеры хромосом
сильно варьируют, самая короткая хромосома примерно в десять раз меньше, чем
самая длинная. Это второе принципиально важное сведение о структуре генома
человека — составляющие его 24 молекулы ДНК имеют разный размер.
Если сравнивать число и размер хромосом у человека и у других видов
организмов, то можно увидеть огромные отличия. Например, у коровы, размер генома
которой примерно равен геному человека, имеется 60 пар хромосом. У шпорцевой
лягушки содержится всего 18 хромосом, но даже самые маленькие из них больше,
чем самые крупные хромосомы человека. У птиц, наоборот, число хромосом
достигает 40 и более и все они очень небольшие по размерам. Таким образом,
разнообразие хромосом в природе весьма велико.
С помощью световой микроскопии были определены размеры всех хромосом
человека. Затем все неполовые хромосомы были пронумерованы по уменьшению размера
— от 1 до 22. Половым хромосомам не присвоили номер, а назвали X и Y. Как
показали более точные последующие исследования, хромосома 21 реально оказалась
чуть меньше 22, однако нумерацию хромосом не изменили (чтобы не вносить
путаницу) . Различие в хромосомных наборах между мужчинами и женщинами состоит в
том, что у женщин имеются две половые Х-хромосомы (т. е. хромосомы во всех
23-х парах одинаковы), а у мужчин пару с Х-хромосомой образует мужская
половая хромосома — Y. Каждую хромосому можно рассматривать как отдельный том
большого двадцати четырехтомного собрания сочинений под названием
Энциклопедия человека.
Половые клетки человека, в отличие от клеток тела взрослого организма
(соматических клеток), содержат не 2 набора томов ДНКового текста, а всего лишь
один. Перед зачатием каждая отдельная хромосома (отдельный том в Энциклопедии
человека) сперматозоида отца и яйцеклетки матери состоят из смешанных в
разном сочетании различных глав ДНКового текста их родителей. Любая из хромосом,
полученная нами от отца, образовалась в его семенниках незадолго до того, как
мы были зачаты. Ранее, за всю историю человечества, точно такая хромосома
никогда не существовала. Она была сформирована в процессе случайного
перемешивания, происходящего при делении, постепенно образуясь из объединяющихся друг
с другом участков хромосом предков со стороны отца. Также обстоит дело и с
хромосомами яйцеклеток, за исключением того, что они формируются в организме
нашей матери задолго до нашего рождения (почти сразу после рождения самой
матери) .
В зиготе, образующейся в результате слияния сперматозоида и яйцеклетки,
материнские и отцовские гены смешиваются и перетасовываются в разных
сочетаниях. Это происходит в результате того, что хромосомы не остаются неизменными в
поколениях — они вступают во взаимодействие со своей случайно встреченной
парой, обмениваясь с ней материалом. Такой постоянно идущий процесс получил
название рекомбинации. И следующему поколению часто достается уже гибридная
хромосома — часть от дедушки и часть от бабушки. Далее в ряду поколений пути
генов постоянно пересекаются и расходятся. В результате слияния уникальной
яйцеклетки с уникальным сперматозоидом и возникает уникальный во всех
отношениях геном. И в этом смысле все мы уникумы. Каждый человеческий индивид
хранит уникальную генетическую информацию, состоящую из случайной комбинации
разных вариантов генов.
Отдельный ген можно рассматривать как единицу, продолжающую существовать в
ряду многочисленных поколений. И в этом смысле ген бессмертен! Существует
даже такая оригинальная точка зрения, что не сами люди, а их гены правят миром,
а каждый конкретный живой организм служит лишь временным прибежищем для них.
Эта не бесспорная мысль принадлежит Ричарду Докинзу, автору книги
«Эгоистичный ген». По его мнению, гены практически бессмертны в отличие от живых
организмов, в которых они существуют. Некоторым генам десятки и даже сотни
миллионов лет. Гены, пользуясь терминологией Докинза, делают все возможное,
чтобы выжить. Приспосабливаются к жаре и холоду, выбирая себе местечко получше,
мигрируют с помощью человека и вступают в новые комбинации. Человек оказался
довольно непоседливым хозяином. За тысячи лет он сильно исколесил мир,
распространяя свое присутствие, влияние и свою начинку — гены. Такая точка
зрения далеко не бесспорна, и из дальнейшего изложения нам станет понятно, что
гены — это в первую очередь не эгоисты, а трудоголики. Имеются гены —
«сторожа» генома, гены — «дворники», гены — «повара» и гены — «домоуправители».
Обеспечивая свое существование, они обеспечивают и существование нас.
Сразу после зачатия будущий человек представляет собой всего одну клетку
(зиготу), наделенную одной исходной ДНКовой библиотекой, содержащей 4 6 томов.
Среди 4 6 томов всегда 23 получены от отца, а другие 23 — от матери. Тексты 23
отцовских и 23 материнских томов хотя и очень сходны в целом, тем не менее,
отличаются в деталях. Например, в отцовском томе № 18 на странице 253
существует предложение-предписание (в виде гена), в котором сказано, что глаза у
ребенка должны быть карими, а в этом же материнском томе на той же странице
тоже написано о цвете глаз, но согласно этому тексту цвет должен быть
голубыми. Первое указание более строгое (доминирующее), чем второе, и в результате
у ребенка глаза будут иметь карий цвет. Ген, который диктует свои права,
называют доминирующим, а тот, который уступает свои права, — рецессивным. Голу-
бой цвет глаз имеют только те люди, у которых и в материнском, и в отцовском
тексте содержатся рецессивные гены, в которых есть указание на голубогла-
зость. Затем зигота делится на две клетки, каждая из них вновь делится и так
до появления миллиардов клеток. Схематически процесс деления клеток изображен
на рис. 8.
Рис. 8. Основные стадии клеточного цикла, приводящего к делению клетки.
При каждом делении клетки содержащиеся в библиотеках тома ДНКового текста
точно копируются, причем практически без ошибок. Организм взрослого человека
состоит в среднем из 1014 клеток. Например, в головном мозге и печени
насчитывается примерно по 10 млрд. клеток, в иммунной системе — 300 млрд. клеток.
В течение всей жизни человека в его организме происходит около 1016 клеточных
делений. Клеточный состав многих органов за 70 лет жизни обновляется
несколько раз. И каждая из этих клеток содержит одни и те же 4 6 томов ДНКового
текста .
В конце 60-х годов XX века был осуществлен важный прорыв в исследовании
хромосом. Обусловлен он был всего лишь тем, что для их окраски стали
использовать специальное контрастное вещество — акрихин-иприт, а затем и другие
сходные с ним соединения. Такая окраска позволила выявить внутри хромосом
большое число разных субструктур, которые не обнаруживались под микроскопом
без окрашивания. После окрашивания хромосом специфическим красителем Гимза-
Хромосомы после- удвосюы
называются хроматндэми
Пары хрома пи ра_исляюкя
во время митоза
Фазы G1, S, G2 вместе назваются интерфазой
(состояние между делениями клетки)
Романовского они выглядят как зебры: вдоль всей длины видны поперечные
светлые и темные полосы, имеющие окраску разной интенсивности.
Эти полосы получили название хромосомных G-сегментов или полос (рис. 9) ,
Картина сегментации сильно отличается у разных хромосом, но расположение
хромосомных сегментов постоянно у каждой из хромосом во всех типах клеток
человека .
П н )\ ;г
il li V it \i и
if ft
л t
II
с
Рис. 9. Специфические хромосомные G-сегменты,
выявляемые при окраске хромосом человека.
Природа полос, выявляемых при окраске, до конца еще не ясна. Сейчас
установлено только, что участки хромосом, соответствующие темным полосам
(названные R-полосами), реплицируются раньше, чем светлые участки (названные G-
полосами). Таким образом, полосатость хромосом, скорее всего, все же имеет
некий до конца еще не понятый смысл.
Окрашивание хромосом очень облегчило их идентификацию, а в дальнейшем
способствовало определению расположения на них генов (картированию генов).
Хотя детальные процессы, происходящие при окрашивании, еще не до конца
ясны, очевидно, что картина окраски зависит от такого параметра, как
увеличенное или уменьшенное содержание в отдельных полосах хромосом AT или ГЦ-пар. И
это еще одно общее сведение о геноме — он не однороден, в нем есть районы,
обогащенные определенными парами нуклеотидов.
Это, в частности, может быть связано с повторяемостью некоторых типов нук-
леотидных последовательностей ДНК в определенных районах.
Дифференциальная окраска хромосом нашла широкое применение для выявления и
идентификации небольших индивидуальных изменений генома конкретного человека
(полиморфизма), в частности, приводящих к различным патологиям. Примером
этому может служить обнаружение так называемой филадельфийской хромосомы,
встречающейся у больных с хроническим миелоидным лейкозом. С помощью окраски
хромосом установлено, что у пациентов с этим заболеванием определенный фрагмент
исчезает на хромосоме 21 и появляется на конце длинного плеча хромосомы 9
(перенос фрагмента или транслокация, сокращенно t). Генетики обозначают такое
событие как t (9; 21). Таким образом, хромосомный анализ свидетельствует о
том, что разные молекулы ДНК могут обмениваться между собой отдельными
участками, в результате чего в геноме образуются «гибриды», состоящие из молекул
ДНК разных хромосом. Анализ уже изученных свойств хромосом позволил
сформировать представление о полиморфизме генома человека.
Для выяснения локализации отдельных генов на хромосомах (то есть
картирования генов) используют целый арсенал специальных зачастую весьма сложных по
замыслу и исполнению методов. Один из основных — молекулярная гибридизация
(образование гибрида) гена или его фрагмента с фиксированными на твердой
подложке препаратами хромосом, выделенными из клеток в чистом виде (это называют
гибридизацией in situ). Суть метода гибридизации in situ заключается во
взаимодействии (гибридизации) между денатурированными (расплетенными) нитями ДНК
в хромосомах и комплементарными нуклеотидными последовательностями
добавленных к препарату хромосом, индивидуальных однонитевых ДНК или РНК (их называют
Зондами). При наличии комплементарности между одной из нитей хромосомной ДНК
и зондом между ними образуются довольно стабильные молекулярные гибриды.
Зонды маркируют предварительно с помощью разных меток (радиоактивных,
флуоресцентных или др.). Места образования гибридов на хромосомах выявляют по
положению этих меток на препаратах хромосом. Так, еще до появления методов генной
инженерии и секвенирования ДНК выяснили, например, расположение в геноме
человека генов, кодирующих большие и малые рибосомные РНК (рРНК). Гены первых
оказались локализованными в пяти разных хромосомах человека (13, 14, 15, 21 и
22) , тогда как основная масса генов малой рРНК (5S РНК) сконцентрирована в
одном месте на длинном плече хромосомы 1.
Пример картины, получаемой при гибридизации меченых флюоресцентным
красителем генов-зондов, приведен на рис. 10.
Гены, расположенные на одной хромосоме, определяют как сцепленные
(связанные) гены. Если гены расположены на разных хромосомах, они наследуются
независимо (независимая сегрегация). Когда же гены находятся на одной и той же
хромосоме (т. е. сцеплены), они неспособны к независимой сегрегации. Изредка
в половых клетках могут происходить различные изменения хромосом в результате
рекомбинационных процессов между гомологичными хромосомами. Один из таких
процессов получил название кроссинговера. Из-за кроссинговера сцепление между
генами одной группы никогда не бывает полным. Чем ближе расположены друг к
другу сцепленные гены, тем меньше вероятность изменения расположения таких
генов у детей по сравнению с родителями. Измерение частоты рекомбинаций
(кроссинговера) используется для установления линейного порядка генов на
хромосоме внутри группы сцепления. Таким образом, при картировании хромосом
первоначально устанавливают, находятся ли данные гены в одной и той же
хромосоме, без уточнения, в какой именно. После того, как хотя бы один из генов
данной группы сцепления локализуют в определенной хромосоме (например, с помощью
гибридизации in situ), становится ясным, что все другие гены этой группы
сцепления находятся в той же самой хромосоме.
Первым примером связи генов с определенными хромосомами может служить
обнаружение сцепления определенных наследуемых признаков с половыми хромосомами.
Чтобы доказать локализацию гена в мужской половой Y-хромосоме, достаточно
показать , что данный признак всегда встречается только у мужчин и никогда не
обнаруживается у женщин. Группа сцепления женской Х-хромосомы однозначно ха-
рактеризуется отсутствием наследуемых признаков, передающихся от отца к сыну,
и наследованием признаков матери.
Рис. 10. Гибридизация хромосом человека с генами-зондами,
мечеными красным и зеленым флюоресцентными красителями. Стрелками
указано расположение соответствующих генов на концах двух разных
хромосом (справа вверху дано увеличение картины гибридизующихся
хромосом).
Особенно важным для изучения генома человека на первых этапах его
исследования стал метод, называемый гибридизацией соматических клеток. При
смешивании соматических (неполовых) клеток человека с клетками других видов животных
(чаще всего для этой цели использовали клетки мышей или китайских хомячков) в
присутствии определенных агентов может происходить слияние их ядер
(гибридизация) . При размножении таких гибридных клеток происходят потери некоторых
хромосом. По счастливой для экспериментаторов случайности в гибридных клетках
человек-мышь происходит потеря большей части хромосом человека. Далее
отбираются гибриды, в которых остается только какая-нибудь одна человеческая
хромосома. Исследования таких гибридов позволили связать некоторые биохимические
признаки, свойственные клеткам человека, с определенными хромосомами
человека . Постепенно благодаря использованию селективных сред научились добиваться
сохранения или потери отдельных хромосом человека, несущих определенные гены.
Схема отбора, хотя и не очень проста на первый взгляд, довольно хорошо
показала себя в эксперименте. Так, придумали специальную селективную среду, на
которой могут выживать только те клетки, в которых синтезируется фермент ти-
мидинкиназа. Если для гибридизации с клетками человека взять в качестве
партнера мутантные клетки мыши, не синтезирующие тимидинкиназу, то будут выживать
только те гибриды, которые содержат хромосомы человека с геном тимидинкиназы.
Таким путем впервые удалось установить локализацию гена тимидинкиназы на
хромосоме 17 человека.
Несмотря на то, что изучение генома человека на уровне хромосом дало ряд
важных его характеристик, они были самыми общими, и дали относительно мало
для полного понимания устройства и функционирования генетического аппарата
человеческих клеток.
Как двухметровая
молекула умещается в
микроскопическом ядре?
Как уже говорилось, молекулы ДНК, содержащиеся во всех хромосомах одной
клетки человека, имеют общую длину около 2 метров. Это в среднем в миллион
раз больше, чем диаметр клеточного ядра, составляющий порядка микрометра. Как
же умещаются столь гигантские молекулы в таком маленьком ядре? Изучение
структуры хромосом позволило ответить на этот вопрос. Оказывается, в ядре
осуществляется «насильственная» упаковка молекул ДНК. Это достигается с
помощью специальных механизмов, обеспечивающих изгибание двойной спирали ДНК.
Существует несколько уровней «компактизации» ДНК в клетке (рис. 11).
I 2
Рис. 11. Стадии упаковки ДНК в хромосомах (от двойной спирали до
целых хромосом). 1 - молекула (цепь) ДНК; 2 - нуклеотиды
(азотистые основания) ; 3 - двухнитчатая спираль ДНК; 4 - ген (участок
спирали выделен красным цветом); 5 - гистон; 6 - упаковка ДНК в
хроматине; 7 - упаковка ДНК в хромосоме; 8 - хромосома; 9 -
названия аминокислот; 10 - обозначения нуклеотидов: А - аденин; С
- цитозин; G - гуанин; Т - тимин (или U - урацил).
Некоторые из особенностей упаковки ДНК изучены хорошо, а о некоторых
существуют пока лишь приблизительные представления. Первый уровень компактизации
заключается в накручивании нити ДНК, как нитки на катушку, на специальный
комплекс ядерных белков (гистонов).
Нить ДНК делает около двух оборотов вокруг одного комплекса, а затем снова
около двух оборотов вокруг второго комплекса и т. д. В результате образуется
структура, напоминающая бусы. Отдельные бусинки в этой структуре получили
название нуклеосомы. На одной нуклеосоме размещается около 200 пар нуклеотидов
ДНК. Между нуклеосомами остается фрагмент ДНК размером до 60 пар оснований,
называемый линкером. Этот уровень укладки позволяет уменьшить линейные
размеры ДНК в 6-7 раз.
На втором уровне компактизации «бусы» укладываются в спираль, состоящую из
шести нуклеосом на виток. При этом линейные размеры ДНК уменьшаются в сумме
до 1 мм, т. е. в 25-30 раз.
Третий уровень компактизации молекул ДНК изучен еще плохо. Скорее всего,
это петельная укладка фибрилл — образование петельных доменов, которые под
углом отходят от основной оси хромосомы (уплотнение в 680 раз). Их можно
видеть в обычный световой микроскоп.
На последнем уровне компактизации ДНК происходит ее уплотнение примерно в
10000 раз.
Анализ суммарной ДНК —
новые сведения о структуре
генома человека
На первом этапе непосредственного исследования структуры генома человека,
когда еще не существовала методология генной инженерии, для изучения ДНК
применяли традиционные физико-химические методы. В этих опытах использовали
суммарные препараты ДНК, целиком выделенные из ядер клеток человека.
Пожалуй, первые сведения о молекулярной структуре генома человека были
получены в результате центрифугирования в пробирке растворов ДНК в хлористом
цезии при довольно высоких скоростях. В процессе вращения соли цезия создают
тонкие слои раствора с различной плотностью (градиент плотности) вдоль
пробирки и молекулы ДНК перемещаются в этом градиенте, пока не достигнут такой
области, где плотность солевого раствора будет точно такой же, как их
собственная . А плотность ДНК сильно зависит от содержания AT и ГЦ-пар нуклеотидов,
т.е., как говорят, от нуклеотидного состава. Оказалось, что основная масса
ДНК человека после центрифугирования располагается преимущественно в одной
зоне градиента (это соответствует среднему содержанию ГЦ-пар в геноме
человека, равному 42%). Однако наряду с этим неожиданно обнаруживались и небольшие
(минорные) полосы, в которых также содержались молекулы ДНК, но с иной
плотностью и, следовательно, с иным содержанием нуклеотидных пар. Такие минорные,
или дополнительные фракции ДНК получили название «сателлитных». Такое имя
дали этим фракциям не случайно. В то время как раз был запущен первый советский
спутник (лат. satellitis — спутник). Это и натолкнуло исследователей на такое
название.
Вскоре после того, как была установлена двухспиральная структура ДНК,
обнаружили, что при сильном нагревании ДНК две ее цепи расходятся (расплавляются)
и ДНК из двухнитевой превращается в однонитевую. Это приводит к нарушению ее
естественной структуры, что получило отражение в названии данного процесса —
денатурация ДНК. Однако при охлаждении денатурированной ДНК комплементарные
цепи находят друг друга и соединяются строго так, как они располагались в
исходной неденатурированной молекуле, по типу застежки—«молнии». Этот процесс
получил название ренатурации или реассоциации. Сразу же после обнаружения
этого явления оно было использовано экспериментаторами в целях изучения
структуры генома.
Немного совсем простой математики для тех самых любопытных, кто недавно
закончил ВУЗ, изучал химию и еще не забыл все, чему его учили. Процесс реассо-
циации ДНК во многом сходен с обычной химической реакцией второго порядка и,
по этой причине, может быть описан довольно простой формулой:
Ct/Co = l/d + k2C0t) ,
где Со и Ct — концентрации однонитевых ДНК соответственно в начальный
(нулевой) момент времени и в момент времени t после начала реакции реассоциации,
к2 — константа скорости реакции второго порядка.
Для удобства изображения процесса реассоциации строят график, в котором по
оси ординат откладывают долю реассоциированных молекул, а по оси абсцисс —
величину Cot. При таком изображении кривые кинетики реассоциации ДНК
простейших организмов (вирусов и бактерий) имеют S-образный вид. Это соответствует
кинетике химической реакции второго порядка. Если в эксперименте наблюдают
отклонения от этой кривой, то это должно указывать на гетерогенность цепей
ДНК по скорости взаимодействия друг с другом: одни реагирует быстрее, другие,
соответственно, медленнее. Когда ДНК человека порезали на куски небольшого
размера и измерили кинетику их реассоциации, то обнаружилось, что кривая,
описывающая этот процесс, далека от стандартной (рис. 12).
ДНК
Уникальная
% rfHQMfl Свдйсты
75 Содержит большинство ге нов
Умеренны* повторы
Большей частью разбросаны в
рвднык учас тках тс ной а
г.
100-
10%
Значительная часть состоит
нз сателлиты ых ДНК
Умеренные
повторы М%
Время
Рис. 12. Кинетика восстановления двунитевых молекул из
искусственно разделенных комплементарных цепей ДНК человека (реассоциа-
ция) . ДНК разбивают на небольшие фрагменты, денатурируют путем
нагревания, а затем при охлаждении разошедшиеся цепи ДНК вновь
соединяются. Чем чаще в смеси встречаются те или иные
последовательности, тем быстрее они находят друг друга в растворе и реас-
социируют. По этой кинетике определяли общее содержание
повторяющихся и неповторяющихся (уникальных) нуклеотидных
последовательностей в геноме человека.
Это явилось результатом того, что в ДНК человека имеются нуклеотидные
последовательности, реассоциирующие с разной скоростью, а суммарная кривая
реакции, наблюдаемая в опыте, отражает совокупность множества независимых
реакций второго порядка. Когда были проведены эти эксперименты, уже существовал
математический аппарат, позволяющий, хотя и очень грубо, вычленять из сложной
суммарной кривой отдельные относительно однородные кинетические компоненты.
Различия в скоростях реассоциации разных компонентов ДНК человека были
связаны с разной представленностью в ДНК отдельных нуклеотидных
последовательностей. Участки, которые присутствуют в геноме всего один раз, назвали
уникальными. Если в геноме определенная нуклеотидная последовательность не
уникальна, а представлена неким числом одинаковых копий (т. е. повторяется, отсюда и
название — повторяющаяся), то такая последовательность, естественно, по чисто
химическим законам, будет в растворе находить комплементарную цепь и
взаимодействовать с ней (реассоциировать) значительно быстрее первой.
В результате такого анализа нашли, что в геноме человека около 75% участков
ДНК представлены 1 копией (уникальные) на гаплоидный геном (естественно, в
ядре, являющемся диплоидным, имеется 2 копии каждой уникальной нуклеотидной
последовательности). Остальную часть генома составляют повторяющиеся
последовательности (повторы), среди которых 10% представлены очень быстро реассоции-
рующими повторами (104 и более копий на геном) и около 15% — умеренными
повторами. Заметим сразу, что в дальнейшем эти оценки были существенно
пересмотрены. Однако некоторые из этих результатов остались в силе до сих пор.
Первоначальные анализы показали, что среди быстро взаимодействующих друг с
другом при реассоциации фрагментов ДНК присутствует некоторое количество
таких, кинетика реассоциации которых отличается от реакции второго порядка.
Причина этому оказалось в том, что эти участки представляют собой так
называемые обращенные повторы, или палиндромы — взаимокомплементарные
последовательности, расположенные не на разных, а на одной нити ДНК.
Таким образом, в ДНКовом текте присутствуют «предложения» — палиндромы
(«перевертыши»), одинаково читаемые слева направо и справа налево.
Перевертыши хорошо известны из литературы — это предложения, которые читаются
одинаково слева направо и справа налево без учета знаков препинания и интервалов
между словами. В качестве примера приведем один из таких перевертышей:
УЖРЕДКОРУКОЮОКУРОКДЕРЖУ.
В ДНК перевертышами называют отрезки двойной антипараллельной спирали,
которые имеют одинаковую нуклеотидную последовательность при чтении по обеим
цепям в одинаковом направлении. Это выглядит как, например, в ниже
приведенном случае:
►
ТГАГГЦАЛТГГЛЦТАА
Hi***************
ЛЛТ1ДЛПТЛЛЦТ1ЛТТ
м
Здесь стрелками показано направление цепей ДНК, а звездочками — водородные
связи, образуемые между парами нуклеотидов. Общее число таких «перевертышей»
в геноме человека оценено в интервале от 105 до 106. При этом они
относительно равномерно распределены по ДНК.
Имеются в геноме человека и нуклеотидные последовательности, которые на
всем своем протяжении построены из одной единственной «буквы». Если в одной
цепи ДНК эта буква А, то в другой цепи, соответственно, будет буква Т. Такие
участки названы гомополимерными. В случае приведенного выше примера
последовательность нуклеотидов записывается, как поли(А) — поли(Т). Таким образом,
выяснилось, что в геноме человека (а параллельно это изучали и в геномах
других организмов) имеются все варианты нуклеотидных последовательностей,
состоящих из 4 «букв», которые только можно себе мысленно представить.
Используя различные модификации метода реассоциации ДНК, установили также,
что в большей части генома человека повторяющиеся и уникальные нуклеотидные
последовательности перемежаются друг с другом, а средние длины перемежающихся
повторяющихся и уникальных фрагментов ДНК составляют соответственно 300 и
2000 п.н.
Приведенные выше данные были, конечно же, усредненными и поверхностно
отражали общую картину устройства генома человека. Тем не менее, они послужили
хорошей основой для дальнейших более углубленных исследований. Важно, что
одновременно такие же работы проводились и с использованием других эукариотиче-
ских организмов. Многие моменты оказались сходными у разных высших организмов
и растений. Так постепенно начали вырисовываться в общих чертах основные
принципы организации генома человека.
Новый этап — анализ
индивидуальных
элементов ДНК
(генная инженерия)
Мысль ученых продолжала интенсивно работать. И в результате в 1970-х годах
были разработаны принципиально новые методы работы с ДНК. Ее научились резать
на фрагменты, сшивать их друг с другом, а затем переносить в клетки и целые
организмы. На практике это сводится к созданию в пробирке (т.е. in vitro)
новых молекул ДНК, состоящих из фрагментов разного происхождения (так
называемых рекомбинантных ДНК), которые в естественных условиях не могут возникнуть
благодаря установленным и тщательно охраняемым Природой межвидовым барьерам.
Датой рождения нового революционизирующего направления, получившего название
генной инженерии, принято считать 1972 год, когда в США была создана первая
рекомбинантная молекула ДНК.
Становление генной инженерии происходило очень непросто. Уже в самом начале
(в 1973 году) участники Гордоновской конференции направили письмо президенту
Национальной Академии наук США, в котором высказывали серьезные опасения о
возможной опасности рекомбинантных ДНК для здоровья человека и окружающей
среды. Прозвучал даже призыв к мораторию на некоторые виды генно-инженерных
исследований. Два года спустя состоялась конференция в Асиломаре (США), где
также шла речь об опасности генно-инженерных манипуляций и их ограничении.
Один из основных исследователей структуры ДНК Э. Чаргафф, в частности,
вопрошал : «Имеем ли мы право посягать необратимым образом на эволюционную мудрость
миллионов лет только для того, чтобы удовлетворить амбицию и любопытство
нескольких ученых?» Озабоченность ученых объяснялась теоретической возможностью
создания в пробирке новых генетических структур, способных вызывать необычные
формы инфекционных заболеваний человека, или созданием организмов,
неблагоприятно воздействующих на окружающую среду. Однако как тогда, так и по
прошествии трех десятков лет не существует никаких подтверждений тому, что реком-
бинантные ДНК представляют опасность для человека. Современное состояние
молекулярной генетики и как вершина ее развития — секвенирование генома
человека — свидетельствуют о том, что генная инженерия полностью оправдала большие
надежды ученых и поддерживающей ее общественности. Сейчас уже практически нет
спора в отношении важности и необходимости использования генной инженерии для
решения как научных, так и практических задач, стоящих перед человечеством.
Генная инженерия как принципиально новая технология возникла в значительной
мере на базе достижений, которых ученые добились при изучении молекулярных
процессов, которые происходят в бактериальной клетке. Было сделано несколько
важных открытий, прежде чем исследователи научились легко и направленно
манипулировать с ДНК, а не просто смешивать фрагменты ДНК с бактериями и отбирать
среди них случайно возникающие варианты (рекомбинанты).
Бактерии имеют высокоэффективный механизм защиты от чужеродной ДНК.
Исследование этой проблемы привело к обнаружению в бактериях специальных
ферментов, получившие название рестриктаз. Первые из них получены еще в 1970 г.
Сейчас уже выделено несколько сот разнообразных рестриктаз из клеток разных
видов бактерий. Каждый из таких ферментов «узнает» строго определенные
короткие (обычно 4-6 п.н.) нуклеотидные последовательности ДНК, которые чаще всего
представляют собой палиндромы, и разрезает ДНК на фрагменты по этим участкам.
В результате этих свойств рестриктазы стали незаменимым инструментом в
исследовании генома, своеобразным скальпелем для ДНК.
Большой удачей для экспериментаторов было то, что в большинстве случаев при
нарезании рестриктазами ДНК образующиеся фрагменты содержат «липкие» концы,
т.е. способны в дальнейшем соединяться друг с другом. Для восстановления
химической связи таких слипшихся фрагментов стали использовать еще один новый
класс ферментов — лигазы. Так появились первые инструменты, позволяющие
целенаправленно манипулировать с молекулами ДНК in vitro. Следующий важный этап —
размножение сконструированных рекомбинантных ДНК, чтобы можно было с ними
работать дальше. Для этой цели стали использовать специальные ДНК — векторы,
которые представляют собой или бактериофаги, или внехромосомные кольцевые
молекулы — плазмиды, которые обладают способностью размножаться в бактериальных
клетках. Если любой фрагмент ДНК внести в состав ДНК бактериофагов или плаз-
мид, то при переносе в бактериальные клетки он будет там размножаться вместе
с вектором. Наконец, были разработаны специальные подходы для отбора
бактериальных клеток, в которых содержатся необходимые рекомбинантные ДНК. Все эти
достижения позволили проводить клонирование ДНК, т. е. выделять из сложной
смеси молекул определенные участки ДНК и размножать их.
Клонирование фрагментов ДНК дало в руки исследователей принципиально новый
подход к выделению из сложной смеси ДНКовых фрагментов конкретных
индивидуальных последовательностей. При этом они могли содержать осмысленные тексты
(гены) или не содержать таковых. Традиционная биохимия не могла обеспечить
подобную процедуру в силу того, что различные фрагменты ДНК химически очень
сходны. Но генной инженерии это оказалось вполне под силу. Схематически
процесс клонирования ДНК изображен на рис. 13.
После разрезания ДНК на фрагменты с помощью рестриктазы все они соединяются
ковалентно с вектором (вектор разрезан той же рестриктазой) в результате
«слипания» концов молекул и последующей обработки «гибридов» лигазой. Так в
пробирке создается искусственная или рекомбинантная ДНК. Затем осуществляют
перенос множества образовавшихся рекомбинантных молекул в бактериальные
клетки — трансформацию. Особенность процесса трансформации заключается в том, что
в одну бактериальную клетку попадает лишь одна рекомбинантная молекула ДНК.
После этого, благодаря отбору, размножаются только бактерии с рекомбинантными
ДНК, содержащими требуемые нуклеотидные последовательности.
Для изучения структуры генома необходимо не только клонировать все его
участки в виде рекомбинантных молекул, но, главное, расшифровать в них
последовательность нуклеотидов, т.е. «прочесть» ДНКовый текст.
Важным моментом во всей этой генно-инженерной «кухне» было создание
принципиально новой технологии размножения индивидуальных фрагментов ДНК in vitro.
Этот удивительно простой метод получения фрагментов ДНК в неограниченном
количестве копий был придуман при необычных обстоятельствах — ночью, во время
автомобильной поездки в горах Калифорнии. Автор этой идеи нобелевский лауреат
Кэри Б. Мюллис так вспоминает момент озарения. «Иногда удачная идея приходит
в голову совершенно неожиданно. Со мной, например, это случилось в одну из
апрельских ночей в 1983 г. , когда я, сидя за рулем автомобиля, пробирался по
освещенной луной горной дороге в секвойные леса Северной Калифорнии. Мысль
моя случайно натолкнулась на процесс, благодаря которому можно получать копии
генов в неограниченных количествах. Теперь он называется «полимеразной цепной
реакцией». За создание новой технологии ее автор получил Нобелевскую премию.
Рис. 13. Схема процесса клонирования ДНК с использованием в
качестве вектора бактериальной плазмидной ДНК.
Полимеразная цепная реакция (сокращенно ПЦР) дает возможность в течение дня
из одной молекулы ДНК получать 100 миллиардов идентичных по структуре
молекул. Эта реакция довольно проста в исполнении: нужны лишь ДНК, пробирка,
несколько реагентов и источник нагревания и охлаждения. Препарат ДНК, который
необходимо копировать, может быть получен и из кусочка ткани, и из капли
засохшей крови, и из засушенной мумии, и даже из тела мамонта, пролежавшего
несколько тысяч лет в вечной мерзлоте. Суть этого метода изображена на рис. 14.
Сама процедура ПЦР заключается в следующем. Прежде всего, ДНК денатурируют,
нагревая ее до 98°С. При этом две цепи ДНК, относительно слабо связанные
между собой, разделяются друг от друга. Далее в ход идут так называемые затравки
(праймеры) — короткие одно-нитевые фрагменты ДНК, которые комплементарны
краям того участка генома, который собираются размножать (амплифицировать). Эти
затравки гибридизуются с комплиментарными участками одно-нитевых молекул ДНК,
после чего специальный фермент (ДНК-полимераза) удлиняет затравки, строя
молекулу ДНК по матрице. Затем продукты реакции вновь денатурируют и процедуру
повторяют необходимое число раз. За 20-30 циклов из одной молекулы можно
получить миллионы копий ДНК. Этот процесс подобен цепной ядерной реакции, но
осуществляется в пробирке с помощью специального фермента — термостабильной
ДНК-полимеразы. По этой причине он и получил название полимеразной цепной
реакции .
У 3'
3'-
У.
1®
•У
У
3'-
+
■У
51
3'-
.3'
-У
51
I
У
51
3'-
51
3''
У
3'"
У
3'-
зс
•У
У
3''
У
3'-
3е У
.у 3<.
3' У
.у у.
I
.у 3<.
3' У
.у 3<.
1
3е У
.у у.
3' У
.у у
51
У
3''
to
3'
•У
3'
'У
3' У
.у 3<.
3'
•У
У
3''
I
У
3'
•У
У
•У
3'
'У
Рис. 14. Схема протекания полимеразной цепной реакции (ПЦР)
Конечная цель — определение
полной последовательности
нуклеотидов в ДНК человека
Длительное время искали эффективные методы, позволяющие определять
последовательность нуклеотидов в длинных молекулах ДНК (такое определение нуклеотид-
ной последовательности получило название секвенирование, от анг. sequence —
последовательность). Только в середине 70-х годов секвенирование протяженных
участков ДНК стало возможным. Связано это было с изобретением принципиально
новых подходов. В 1976 г. А. Максамом и У. Гилбертом был разработан метод
прямого секвенирования, основанный на химической деградации ДНК. В данном
случае осуществляется специфическая химическая фрагментация длинной цепи ДНК
(полинуклеотида), радиоактивно меченной с одного конца. Затем препарат
меченой ДНК разделяют на четыре порции и каждую из них обрабатывают реагентом,
модифицирующим одно или два из четырех оснований, содержащихся в ней. После
разделения в специальном геле меченых фрагментов по размерам (с помощью
электрофореза) на рентгеновских пленках смотрят, что при этом происходит с нук-
леотидной последовательностью, и на основании этого делают вывод о порядке
расположения нуклеотидов друг за другом в каждом фрагменте ДНК. Однако метод
оказался довольно сложным. В становлении этого метода на его начальных этапах
существенную роль сыграл российский ученый академик А.Д. Мирзабеков,
работавший в лаборатории У. Гилберта.
Чуть раньше английский ученый Фред Сэнгер предложил иной способ расшифровки
структуры ДНК, который в конечном итоге после разных модификаций стал
основным. Согласно методу Сэнгера молекулу ДНК с помощью специальной обработки
ферментами не только расщепляют на фрагменты, но и «расплетают» ее двойную
спираль на две нити. Потом по каждому из полученных обрывков «нитей» с
помощью специальных затравок восстанавливают недостающую вторую нить ДНК. При
этом синтез второй нити осуществляется не полностью, а с помощью специального
приема обеспечивается прекращение синтеза строго на одном из 4 нуклеотидов. В
результате этого получался набор цепей ДНК с разной длиной — «лесенка». Эта
«лесенка» становится видимой глазом после разделения всех фрагментов по
размерам за счет того, что концы всех фрагментов содержат специфическую — или
радиоактивную, или флуоресцентную метку. Следует отметить, что в разработку
этого поистине революционизирующего метода существенный вклад был сделан и
двумя российскими учеными: профессором С. К. Василенко и академиком Е. Д.
Свердловым.
За разработку методов секвенирования Гилберт и Сэнгер получили Нобелевскую
премию. Интересно, что для Сэнгера эта была уже вторая премия, первую он
получил за расшифровку аминокислотной последовательности первого белка —
инсулина .
Все автоматы-секвенаторы, которые появились позднее, были построены по
принципу метода Сэнгера, поскольку он оказался более удобным для
автоматизации процесса и компьютерной регистрации результатов. В настоящее время ряд
крупных фирм занимается производством таких автоматов, а также стандартных
наборов реактивов для анализа ДНК. Секвенирование стало достаточно рутинной
лаборантской работой. А метод Максама-Гилберта имеет сейчас скорее
историческое , чем практическое значение.
Во всех случаях основное правило заключается в том, чтобы в препарате ДНК,
который собираются секвенировать, все фрагменты имели, по крайней мере, один
одинаковый конец, т.е. одну точку отсчета. В этот фиксированный конец вводят
радиоактивную (или флуоресцентную) метку. После этого проводят дальнейшие
специфические расщепления молекул с помощью ферментов или химических агентов
по строго определенным азотистым основаниям. Условия расщепления при этом та-
ковы, что на каждый меченый фрагмент в среднем приходится один разрыв. В
результате после расщепления образуется набор фрагментов разной длины, каждый
из которых начинается в точке отсчета, а заканчивается на/или перед
определенным типом нуклеотида.
Полученные фрагменты разделяют по размерам с помощью электорофореза в
гелях. Маленькие фрагменты движутся быстрее более крупных, и в результате такой
процедуры все фрагменты выстраиваются друг за другом в зависимости от своей
длины. Результат такого разделения изображен схематически на рис. 15.
3
синтетический праимер
б s'iLZI
в
1
гибридизация
одномитевой ДНК
и
4-
♦ 4 dNTP
<cWGTP
* полимерам
т
Ed J IJ LI
Л
in
с
Л cINTP
ddATP
полимераза
L
иг \
пример: G
И-ddG
4 dNTP ♦ 4 dNTP
ddTTP .ddCTP
полимерам • полимераза
Z У
т с
1~гт
LU J J .LM
ттгггтл ттм
\ гель-электрофорез
Д визуализация фрагментов
л прочтение
последова
фраг мента
1. Последовательность операций
последовательности
фрагмента DNA( м ACGANG... J
G А Т С
последовательность
белка
последова
тельность
DNA
С
т
т
с
А
т
т
с
G
т
с
А
А
А
G
А
А
G
G
Т
А
•
Ptie
Туг
Ala
Thf
Glu
Glu
Mel
2. Картина разделения
олигонужлеотидов
Рис. 15. Схема, поясняющая процесс подготовки и прочтения ДНКового текста
Так осуществляют секвенирование небольших фрагментов ДНК (не более 1000
нуклеотидов). Но геномы даже самых примитивных организмов имеют размер свыше
500 000 п.н. Как же их секвенируют? Для этого разработано несколько
стратегий. Не будем вдаваться в подробности, но укажем на некоторые основные из
них.
Секвенирование
простых геномов
Для определения нуклеотидной последовательности (т.е. первичной структуры)
конкретного района ДНК в первую очередь необходимо упростить ее, что
достигается путем разрезания ее на относительно короткие фрагменты. Сделать это
можно, например, с помощью специальных «скальпелей» для ДНК — ферментов рестрик-
таз, о которых уже шла речь выше.
При секвенировании простейших организмов, у которых геном относительно
невелик, обычно используют процедуру, называемую условно «сверху вниз». Всю ДНК
«разрезают» на кусочки с помощью уже упоминавшихся выше ферментов рестриктаз,
затем секвенируют эти кусочки по отдельности, а после «склеивают» из них
полный геном. «Склеивание» оригинала осуществляется за счет того, что нуклеотид-
ные последовательности разных кусочков перекрываются друг с другом, т. е.
одинаковы по концам. Эта методология получила название «дробовика». Суть
данной процедуры отражена на рис. 16.
Геномная ДНК
Геномная библиотека
^ Рестрикция и клопнроияЕгае
крупных фрагменты»
Контиг
Ранжирование реет о и кциан н ы к
фр-3'WfiHTOB на основании ж
пеэекрыэан/я
\
1 Рестрикция и клоилоэсз^ло
мегкик фр агентов
Последовательности
фрагментов
ЛАТ Г Г ЦЛ Щ ТЛЛ ГГГ " ЦЦГЦ ЦЛТАЛ L U ГТТ "L
ТАТТТДААЦГААТТААЦГГАЦГГА Т
Результирующая нуклеотцдная последовательность
A AT Г Г Ц АЦ Ц IT ДА "Т1ТЦ Ц Г Д 1ДА~ A AU ЦПТГЦ А ATA A L ГГА Ц Г ГАТ
Рис. 16. Схема стратегии «дробовика».
Однако в случае такого очень сложного генома, как геном человека, начали с
другого, а именно с определения положения известных генов и других
генетических маркеров на отдельных хромосомах, то есть с генетического картирования
генома. Подобную задачу генетическими экспериментами на более простых
объектах пытался решить еще Т. Морган, который за свои работы получил Нобелевскую
премию в 1933 году. Теперь появились более эффективные методы. Один из них,
называемый методом «радиационных гибридов», заключается в следующем. Клетки
человека, растущие вне организма в питательной среде, облучают рентгеном, что
приводит к гибели клеток в результате разрыва хромосомной ДНК на куски,
содержащие от 2,5 до 25 млн. п.н. Но прежде, чем убитые облучением клетки
распадутся, их сливают с клетками хомяка, в результате чего в разные клетки
хомячка попадают разные наборы фрагментов ДНК человека. Затем «гибридные»
клетки размножают в культуре, при этом в них наряду с собственной ДНК
реплицируются и фрагменты чужеродной ДНК. Затем определяют состав известных генов и
других генетических маркеров в каждой клеточной линии и, статистически
обработав полученные данные, выводят наиболее вероятное их взаимное расположение
в хромосомах. В качестве генетических маркеров использовали как гены, так и
фрагменты ДНК с неизвестной функцией. Для картирования хромосом важным
свойством маркеров являлся их полиморфизм, т.е. существование разных форм среди
индивидуумов.
Так были построены первые генетические карты генома человека, на которых
первоначально были отмечены различные генетические маркеры, отстоящие друг от
друга на расстоянии не более 2 миллионов нуклеотидных пар (млн. н.п.).
Затем были составлены физические карты хромосом: первоначально с
разрешением 0,1 млн. н.п., а затем 0,001 млн. н.п. Для этой цели на первом этапе
применяли методы окрашивания хромосом и гибридизации с хромосомами in situ. И
лишь позднее использовали рестриктазы. С помощью этих удивительно точно
работающих ферментов «дробили» ДНК по строго определенным участкам на миллионы
перекрывающихся между собой по нуклеотидной последовательности фрагментов,
«разбирали» каждый из них по отдельности, после чего из них «склеивали»
оригинал. «Склеивание» проводили на основании перекрывания фрагментов по
нуклеотидной последовательности. Так постепенно шли все выше и выше. Поэтому данная
стратегия получила название «снизу вверх». Со всей очевидностью можно
сказать , что решалась грандиозная по масштабам и сложности задача. И решить ее
ученые смогли только с помощью суперкомпьютеров. В результате были созданы
физические карты разных областей ДНК и целых хромосом, состоящие из
последовательно перекрывающихся друг с другом фрагментов. Набор таких «родственных»
фрагментов получил название контиг (рис. 16).
А далее наступила очередь секвенирования отдельных рестрикционных
фрагментов . Это привело в конечном итоге к построению секвенсовых карт, на которых
степень разрешения была доведена до своего максимального значения. Если 20
лет назад расшифровка нуклеотидной последовательности ДНК длиной 1000 п.н.
считалась большим научным достижением (за это можно было сразу получить
степень доктора наук), то уже к 1990 году секвенирование ДНК стало массовой
технологией. А сейчас квалифицированный лаборант проделывает такую работу всего
за несколько часов.
После появления эффективных методов секвенирования ДНК и нескольких
стратегий использования этого метода стал стремительно нарастать вал расшифрованных
нуклеотидных последовательностей, в первую очередь таких простых организмов,
как вирусы, а также отдельных клонированных фрагментов ДНК различных видов
высших организмов. Так, еще в конце 1970-х годов была расшифрована структура
первого живого объекта — вируса бактерий — бактериофага, обозначаемого как срХ
174, имеющего длину 5386 п.н. Затем последовала очередь других.
В конце 80-х гг. были начаты крупные международные проекты, целью которых
было полное секвенирование геномов бактерий, грибов, дрожжей, дрозофилы,
мыши, пшеницы, человека и др. Первоначально была определена первичная структура
ДНК микроорганизмов с размерами генома до 20 млн. п.н. , к концу 1998 г. их
число составило уже 18 (см. табл. 2). Наименьший размер генома у свободно
живущих организмов (например, у бактерии Mycoplasma genitalium) составляет лишь
около 600 ООО п. н. У этой бактерии содержится всего 500 генов, причем 150 из
них (если их удалять по одиночке) никак не влияют на её жизнеспособность. Так
возникло предположение, что элементарная «машина жизни» теоретически должна
работать при наличии всего лишь 350 генов.
Таблица 2. Некоторые микроорганизмы, геномы которых полностью секвенированы
к настоящему времени.
Организм
Размер
Количество
(латинское видовое название)
генома
(млн. tl. н.)
генов
Aiciiatwgloltus julgidus
2,IN
243 Г]
Aquifcx twolicus
1,55
1512
Bacillus suJxilis
4,20
4100
Borrc.lia burgdorferi
1,44
Н53
Odamydia fraclbomalLs
1,05
Н95
Escherichia сой K-12
4, ПО
АШ
Haemophilus injhteni/M
1,НЗ
1740
1ЫкЫш,щ-pylori 199
1,П4
1495
1ЫкЫш,щ-pylori 26695
1,П7
1590
Mtfttianolfacterium tfiermoautotrophicum
1,75
1Н55
Metiiaftococcus jannascli i
1,Г>Г>
173Й
Mycolmaerium tulierculosLs
4,40
41)33
Mycoplasma genitalium.
(),5Н
46 Н
Mycoplasma pneumoniae
0,Н2
71П
Fyrococcus horikoshi i
1,74
жл
Rickettsia prowazfkii
1,12
Н34
SyrtecAocystis sp.
3,57
31fiH
Treponema pallidum
1J4
1041
Первые объекты для секвенирования были выбраны неслучайно. Большинство из
этих микроорганизмов (архебактерии, спирохеты, хламидобактерии, кишечная
палочка, возбудители пневмоний, сифилиса, гемофилии, метанобразующие бактерии,
микоплазмы, риккетсии, цианобактерии) способны вызывать различные патологии у
человека. В настоящее время многие из этих проектов уже завершены;
исследовано свыше 800 полных клеточных геномов микоплазм, архебактерии, кишечной
палочки, возбудителей ряда болезней человека, а также пекарских дрожжей,
маленького червя-нематоды, дрозофилы и весьма интересного в практическом плане
растения арабидопсиса. Весьма вероятно, что истинное число секвенированных к
настоящему времени геномов гораздо больше, потому что многие фармацевтические
фирмы засекречивают свои результаты, не публикуя их в открытой печати.
ТАЙНА ТАЙН ЗА
6 МИЛЛИАРДОВ ДОЛЛАРОВ
Лучше изучить лишнее, чем ничего
не изучить.
Сенека Старший
Кто хочет много знать, тому надо
мало спать.
Русская пословица
И вот дошла очередь до расшифровки сокровеннейшей тайны человека — ДНКового
текста его генома, который некоторые называют Книгой жизни или Энциклопедией
человека.
Напомним еще раз, как все это начиналось и происходило. В 1988 году был
создан проект «Геном человека» Национального института Здоровья США. Главой
работ по полному секвенированию генома человека стал нобелевский лауреат
Джеймс Уотсон. Одновременно в России с этой же идеей выступил академик А.А.
Баев. Государственная программа «Геном человека» была принята в этом же году
в Советском Союзе. Позднее к программе подключились другие страны, и
широкомасштабные координированные исследования стали проводиться под эгидой
международной организации Human Genom Organisation (HUGO). На работу по
секвенированию генома человека, осуществленную этим мировым консорциумом, было
потрачено в сумме более 3 миллиардов долларов. В России членами этой организации
являются сегодня около 80 российских ученых (председатель Российского совета
по геному человека — академик Л.Л. Киселев). Из 24-х хромосом генома человека
ученые России в основном концентрировались на 3-й, 13-й и 19-й хромосомах.
При этом непосредственно секвенированием ДНК они занимались очень мало,
основное внимание было обращено на структурно-функциональные исследования
генома . В материальном отношении наш вклад был настолько скромен, что сейчас при
общих подсчетах его вообще не учитывают.
Первоначально огромный объем предстоящей работы очень пугал многих
исследователей. И действительно ситуация на первых этапах не была слишком
обнадеживающей. В первые 2 года работы проекта «Геном человека» скорости
секвенирования были еще очень низкими. Для полного завершения работы такими темпами
потребовалось бы около 100 лет. Это удручало одних исследователей, но не
останавливало других. Последним стало очевидно, что решение данной задачи
невыполнимо традиционными методами и необходим поиск новых подходов и технологий
расшифровки нуклеотидных последовательностей фрагментов ДНК, а также создание
новой вычислительной техники и оригинальных компьютерных программ. Все это,
конечно, было невыполнимо в рамках отдельно взятого государства. По этой
причине к проекту были привлечены около 20 различных стран, организован
международный банк данных, куда поставлялась вся информация, полученная в процессе
решения данной задачи. В результате технических новаций постепенно возрастала
производительность аппаратуры, стали использовать промышленные роботы, многие
процессы были автоматизированы. И вскоре скорость секвенирования достигла 10
млн. нуклеотидных пар в сутки! Теперь уже выполнение проекта стало
реальностью. За 1995 г. длина участков ДНК человека с установленной
последовательностью нуклеотидов увеличилась почти в 10 раз, но это составляло еще менее
0,001% от всего генома человека. К началу 1998 г. было секвенировано всего
около 3% генома.
Примерно в это время к работе по секвенированию ДНК человека неожиданно
присоединилась частная американская компания из штата Мериленд «Се1ега
Genomics» под руководством Крега Вентера, которая объявила, что закончит свою
работу на 4 года раньше международного консорциума. Это сильно подхлестнуло
всех участников.
Следует отметить, что два конкурирующих коллектива — HUGO и Celera —
использовали в своей работе разные подходы к секвенированию ДНК. Эту разницу
можно сравнить с процессом создания подробной маршрутной карты. Можно описать
подробнейшим образом каждую горку, каждую канавку, каждый бугорок. А можно
описать весь путь, но при этом отметить только наиболее важные участки.
Международный консорциум применил в своей работе традиционный метод, который
заключался в том, что «кусочки» молекул ДНК выстраивали друг за другом: сначала
делали карты хромосом, а потом по ним «прогуливались». Таким образом, ученые
теряли время на подготовке материала, картировании, но выигрывали в секвени-
ровании — не нужно было помногу раз делать одно и то же. Руководитель
компании «Селера» Крег Вентер предложил ускоренный вариант, так называемый
«шрапнельный» метод расшифровки структуры целого генома. Этот метод
предусматривает разделение всего генома на небольшие фрагменты ДНК без предварительного их
картирования, а затем расшифровку последовательностей с использованием
высокопроизводительных автоматов и «сборку» фрагментов в нужном порядке с помощью
суперкомпьютера с учетом соответствия перекрывающихся нуклеотидных
последовательностей на концах фрагментов. Все это напоминает сборку гигантского
неизвестного паззла по отдельным совершенно абстрактным его фрагментам. Метод,
конечно, казался очень простым, но при этом одни и те же «кусочки» неизбежно
попадали в аппарат-секвенатор по 10, а то и по 20 раз. «Се1ега», конечно же,
теряла на том, что помногу раз секвенировала одни и те же фрагменты,
поскольку до начала их секвенирования ничего о них не знала. Это казалось многим
непроизводительной тратой средств и времени. Но в конечном итоге в результате
использования своего подхода «Селера» сильно сэкономила время и деньги на
предварительной подготовке материала, так как нужно было только раздробить
ДНК на фрагменты и не заниматься трудоемким процессом их предварительного
картирования. Кроме того, «Селера» почти с самого начала использовала
специальный робот, который способен автоматически расшифровывать ДНК. Этот робот
обладал способностью метить разные «буквы» ДНКового текста различными
флюоресцирующими красками, а затем с помощью лазера считывать последовательности
цветов, как последовательность букв. Огромный объем информации обрабатывался
с помощью уникального суперкомпьютера. Celera по-латински обозначает
«быстрая». И компания оправдала свое название. Еще в 1995-м году на основе
предложенного Вентером подхода было осуществлено секвенирование генома бактерии
Haemophilus influenzae. А когда «Селера» приступила к секвенированию генома
человека, то и здесь добилась большого успеха, быстро встав по числу секвени-
рованных нуклеотидных последовательностей генома человека вровень с
международным консорциумом.
Началась беспримерная в науке гонка. Два коллектива работали независимо, не
жалея сил, чтобы придти к финишу первыми. Технология все время
совершенствовалась . В результате жесткой конкуренции была создана, можно сказать, новая
индустрия по секвенированию ДНК. В Англии, США, Франции, Германии, Японии
появились гигантские автоматизированные фабрики — геномотроны, — секвенирую-
щие по несколько миллионов нуклеотидов в неделю.
И вот произошло долгожданное событие: в декабрьском номере журнала Nature
за 1999 год появилась статья под названием «Нуклеотидные последовательности
первой хромосомы человека». В этой статье коллектив, состоящий из более чем
двухсот авторов, сообщил о полном секвенировании одной из самых малых
хромосом человека — хромосомы под номером 22. Выход этой статьи окончательно
подтвердил тот факт, что проект «Геном человека» будет выполнен. Произошедшее
событие некоторые ученые сравнили с первым взглядом на ландшафт новой
планеты.
Между разными участниками гонки, призом в которой была полная
последовательность нуклеотидов генома человека, с самого начала возникло еще одно
существенное противоречие. Суть его заключалась в том, что Вентер и его
компания «Селера» настаивали на праве индивидуального владения всеми данными,
полученными при установлении последовательности нуклеотидов, и возможности
получать коммерческую выгоду от всех видов использования этих материалов.
Руководители международного проекта считали, что результаты расшифровки генома
должны быть доступны всем ученым, и использоваться ими без всяких
ограничений. Спор достиг такого накала, что в это вынуждены были вмешаться даже главы
разных правительств. Весной 2000 года президент США Билл Клинтон и британский
премьер-министр Тони Блэр выступили с совместным заявлением, в котором
поддержали позицию руководителей международного проекта «Геном человека». В
конечном итоге консенсус был достигнут, и в июне 2000 года два конкурирующих
коллектива — «Celera Genomics* и международный консорциум, — объединив свои
данные, официально объявили о том, что их совместными усилиями в целом
завершено секвенирование генома человека, создан его черновой вариант.
Проект «Геном человека» оказался одним из наиболее дерзновенных,
дорогостоящих и потенциально важных проектов в истории науки. Согласно
первоначальным расчетам, работа по расшифровке генома человека должна была окончиться в
2005-м году и стоить в общей сложности 3 миллиарда долларов. Но жизнь внесла
свои существенные поправки, и в конечном итоге проект реализовался на 5 лет
быстрее, но на его реализацию потребовалось уже примерно 6 миллиардов
долларов , т.е. чуть меньше чем по 2 доллара за каждую пару нуклеотидов.
Дополнительные 3 миллиарда долларов были добавлены частным капиталом
присоединившейся позднее компании Celera Genomics. Научные публикации чернового варианта
структуры генома человека появились в феврале 2001 года. Качество
секвенирования достаточно высокое и предполагает в среднем наличие только одного
ошибочно определенного нуклеотида на протяжении более 50 тыс. п.н.
Итак, на сегодняшний день в основном геном человека секвенирован, т.е.
определен порядок расположения нуклеотидов во всех молекулах ДНК на всех
хромосомах . Текст этот огромен. По последним данным он состоит из 3,2 миллиардов
«букв». Вся эта информация теперь содержится в сверхмощных компьютерах (книга
с этим текстом не издана и едва ли будет издана когда-либо). Вокруг этого
события сразу же поднялся невероятный шум и ажиотаж. Но только специалисты
понимали до конца и тот огромный успех, который был достигнут в результате
реализации первого этапа программы, и сверхтрудность тех задач, которые еще
предстоит решить человечеству до достижения конечной цели. Важно понимать,
что все произошедшее не означает автоматически, что геном человека
расшифрован, что мы можем уже этот текст читать как любую другую книгу без всяких
проблем. Секвенирование (определение последовательностей нуклеотидов) не
приводит автоматически к пониманию того, что написано (т.е. собственно говоря, к
расшифровке). С имеющимся текстом предстоит еще очень долго разбираться, в
частности, правильно расставить знаки пунктуации, выверить опечатки и др.
Где-то они уже намечены, а где-то еще предстоит их проставить. Расшифровать
нуклеотидную последовательность — это все равно, что читать книгу, просто
произнося названия букв подряд. Найти ген - значит понять, как буквы
складываются в слова. Но нужно еще понять и смысл фразы. И это теперь основная
проблема. Кроме того, следует еще добавить, что ДНКовый текст написан на
«мертвом» языке, в расшифровке которого науке помочь попросту некому — надеяться
нужно только на себя. Как воображение кошки во дворце английской королевы не
поднялось выше мышки, так, вероятно, обстоит дело и с нашим сегодняшним
пониманием генома. Все богатство этой Энциклопедии нам еще предстоит осознать.
У читателя может возникнуть вполне естественный вопрос: геном какого же
человека определен в результате этих титанических усилий, кто этот конкретный
человек? Четкого ответа пока нет, но ясно, что это не один человек, а, по
крайней мере, 7-10 различных людей. Согласно имеющимся данным, фирма Celera в
основном ориентировалась на геном одного человека, о котором известно лишь,
что это белый мужчина среднего возраста. Скорее всего, это был сам глава
корпорации Крег Вентер, хотя другие источники утверждают, что Celera
использовала 5 человек (3 мужчин и 2 женщины), относящихся к разным расам — афро-
американской, монголоидной и европеоидной. Международный консорциум
использовал в своей работе материал не менее семи различных людей. В любом случае
каждый из двух соперничавших коллективов брал для анализа ДНК из своего
источника. А в результате опубликована усредненная нуклеотидная последовательность
одного человеческого генома.
На основании полученных данных мы сегодня имеем общую характеристику
нуклеотидных последовательностей ДНК, образующих геном человека, которая не
будет существенно пересмотрена в дальнейшем. Можно ожидать, что множество
деталей еще будет уточняться и меняться, но общая характеристика безусловно
останется неизменной. Это сродни догмату папской непогрешимости: Roma locuta res
finita est (Рим сказал свое слово, дело окончено).
Теперь вспомним основные этапы, по которым двигалась наука на пути к
достижению полного секвенирования генома человека.
ОСНОВНЫЕ ВЕХИ
ГЕНЕТИКИ И ГЕНОМИКИ
Inventas vitam juvat excoluisse per artes.
Изобретения улучшают жизнь, искусство
украшает ее.
Надпись на нобелевской медали, фраза из
«Энеиды» Вергилия
1865 год
Открытие Г. Менделем (1822-1884) факторов наследственности и разработка
гибридологического метода, т. е. правил скрещивания организмов и учета
признаков у их потомства.
1868 год
Ф. Мишер из спермы лосося выделил фосфорсодержащее вещество, происходящее
из клеточных ядер, которое он назвал нуклеином (теперь его называют дезокси-
рибонуклеиновой кислотой).
1871 год
Ч. Дарвин публикует свою книгу «Происхождение человека и половой отбор».
1875 год
Ф. Гальтон демонстрирует возможность использования близнецов для изучения
относительного влияния на организм наследственности и окружающей среды.
1900 год
Формальное рождение генетики как науки. Независимая публикация статей Г. де
Фриза, К. Корренса и Э. Чермака с изложением основных законов наследования.
«Переоткрыты» и стали известны широкой научной общественности исследования Г.
Менделя.
1902 год
В. Саттон и Т. Бовери независимо создают хромосомную теорию
наследственности .
1905 год
у. Бэтсон предлагает слово «генетика» (от греч. yiYVOU0U — порождать) для
нового направления науки.
1910 год
Т.Г. Морганом установлено, что гены расположены в хромосомах в линейном
порядке, образуя группы сцепления. Морган установил также закономерности
наследования признаков, сцепленных с полом (Нобелевская премия 1933 г. по
физиологии и медицине за экспериментальное обоснование хромосомной теории
наследственности) .
А. Кёссель получил Нобелевскую премию по химии за установление того, что в
состав ДНК входят четыре азотистых основания: аденин, гуанин, цитозин и ти-
мин.
1922 год
Н.И. Вавилов сформулировал «закон гомологических рядов» — о параллелизме в
изменчивости родственных групп растений, то есть о генетической близости этих
групп. Закон Вавилова установил определенные правила формообразования и
позволил предсказывать у данного вида еще не открытые, но возможные признаки
(аналогия с системой Менделеева).
1925 год
Г.А. Надсон, Г.С. Филиппов, Г. Мюллер проводят первый цикл работ по
радиационным методам индукции мутаций.
1926 год
С.С. Четвериков написал статью, заложившую основы популяционной генетики и
синтеза генетики и теории эволюции.
1927 год
Г. Мюллер доказал мутационный эффект рентгеновских лучей, за что в 194 6 г.
получил Нобелевскую премию в области физиологии и медицины.
Н. К. Кольцов выдвинул идею матричного синтеза, которая и сегодня отвечает
современным представлениям биологов: «В основе каждой хромосомы лежит
тончайшая нить, которая представляет собой спиральный ряд огромных органических
молекул — генов. Возможно, вся эта спираль является одной гигантской длины
молекулой» .
1928 год
Открытие явления трансформации у бактерий (Ф. Гриффит).
1929-1930 годы
А.С. Серебровский и Н.П. Дубинин впервые продемонстрировали сложную природу
организации гена; первые реальные шаги на пути создания современного
представления о тонкой структуре гена.
1931 год
Барбара Мак-Клинток продемонстрировала наличие кроссинговера.
1934 год
Н.П. Дубинин и Б.Н. Сидоров открыли особый тип эффекта положения.
Б.Л. Астауров осуществил успешные опыты по получению у шелкопряда потомства
из неоплодотворенных яиц (одно из самых интересных достижений в прикладной
генетике того времени).
1935 год
Н.В. Тимофеев-Ресовский, К.Г. Циммер, М. Дельбрюк осуществили
экспериментальное определение размеров гена. Ими дана трактовка гена с позиций
квантовой механики, тем самым был создан фундамент для открытия структуры ДНК.
1940 год
Дж. Бидл и Э. Татум сформулировали теорию «один ген — один фермент».
(Нобелевская премия по физиологии и медицине За 1958 г.).
1943 год
И.А. Рапопорт, Ш. Ауэрбах и Дж. Г. Робсон впервые показали индукцию мутаций
химическими веществами.
1944 год
О. Звери, К. Маклеод и М. Маккарти установили, что «веществом гена» служит
ДНК. Начало «эры ДНК».
М. Дельбрюк, С. Лурия, А. Херши произвели пионерские исследования по
генетике кишечной палочки и ее фагов, после чего эти объекты стали модельными для
генетических исследований на многие десятилетия. (Нобелевская премия по
физиологии и медицине за 1969 год за открытие цикла репродукции вирусов и
развитие генетики бактерий и вирусов).
Л.А. Зильбер сформулировал вирусно-генетическую теорию рака.
1950 год
Э. Чаргафф сформулировал знаменитое «правило Чаргаффа», которое гласит: в
ДНК число нуклеотидов А равно числу Т, а число Г — числу Ц.
Б. Мак-Клинток показала существование перемещающихся генетических
элементов. С большим опозданием (только в 1983 г.) она получила за это Нобелевскую
премию в области физиологии и медицины.
1951 год
Р. Франклин и М. Уилкинсон получили первую рентгеннограмму молекулы ДНК.
1953 год
Ф. Крик и Дж. Уотсон, опираясь на результаты опытов генетиков и биохимиков
и на данные рентгеноструктурного анализа, создали структурную модель ДНК в
форме двойной спирали. В 1962 году им совместно с М. Х.Ф. Уилкинсом
присуждена Нобелевская премия по физиологии и медицине.
1956 год
Ю. Тио и А. Леван установили, что диплоидный набор хромосом у человека
равен 46.
А. Корнберн обнаружил первый фермент, способный синтезировать ДНК в
пробирке — ДНК-полимераЗу I. В 1959 году он совместно с С. Очоа получил Нобелевскую
премию по физиологии и медицине за исследование механизма биологического
синтеза РНК и ДНК.
1958 год
М. Мезельсон и Ф. Сталь доказали полуконсервативный механизм репликации
ДНК.
1960 год
Открытие РНК-полимераЗы СБ. Вейсом, Дж. Гурвицем и А. Стивенсом.
И.А. Рапопорт сообщил об открытии «супермутагенов».
1961 год
В работах М.У. Ниренберга, Р. У. Холли и Х.Г. Кораны начата расшифровка
«языка жизни» — кода, которым в ДНК записана информация о структуре белковых
молекул. В 1968 году все трое разделили Нобелевскую премию по физиологии и
медицине, которая была присуждена им «за расшифровку генетического кода и его
функционирования в синтезе белков».
Ф. Жакоб и Ж. Моно пришли к выводу о существовании двух групп генов —
структурных, отвечающих за синтез специфических (ферментных) белков, и регу-
ляторных, осуществляющих контроль за активностью структурных генов. В 1965 г.
Нобелевская премия по физиологии и медицине присуждена A.M. Львову, Ф. Жакобу
и Ж. Моно за открытие генетической регуляции синтеза ферментов и вирусов.
1962 год
Дж. Гёрдон осуществил первое клонирование животного организма (лягушка).
Дж. Кэндрью и М. Перутц были удостоены Нобелевской премии по химии за
впервые осуществленную расшифровку трехмерной структуры белков миоглобина и
гемоглобина .
1965 год
Р.Б. Хесин показал, что регуляция синтеза белка осуществляется путем
включения и выключения транскрипции генов.
1966 год
Б. Вейс и С. Рихардсон открывают фермент ДНК-лигаЗу.
1969 год
X.Г. Корана синтезировал химическим путем первый ген.
1970 год
Открытие обратной транскриптазы, фермента, синтезирующего ДНК с
использованием комплементарной РНК в качестве матрицы. Это было сделано будущими
Нобелевскими лауреатами по физиологии и медицине (1975) Г. Теминым и Д.
Балтимором.
Выделена первая рестриктаза — фермент, разрезающий ДНК в строго
определенных местах. За это открытие в 1978 году Нобелевская премия по физиологии и
медицине была присуждена Д. Натансу, X. Смиту и В. Арберу.
1972 год
В лаборатории Пола Берга получены первые рекомбинантные ДНК (Нобелевская
премия по химии за 1980 г. вручена П. Бергу и Г. Бойеру) . Заложены основы
генной инженерии.
1973 год
С. Коэн и Г. Бойер разработали стратегию переноса генов в бактериальную
клетку.
1974 год
С. Милстайн и Г. Келер создали технологию получения моноклональных антител.
Ровно десять лет спустя они (вместе с Н. К. Ерне) получили за это Нобелевскую
премию по физиологии и медицине.
Р.Д. Корнберг описывает структуру хроматина (нуклеосомы).
1975 год
С. Тонегава показал различное расположение генов, кодирующих вариабельную и
константную часть иммуноглобулинов, в ДНК эмбриональных и миелоидных клеток,
что дало основание для вывода о перегруппировках генов иммуноглобулинов при
образовании клеток иммунной системы (Нобелевская премия по физиологии и
медицине в 1987 г.).
Осуществлено первое клонирование кДНК.
Е. Саузерн описал метод переноса фрагментов ДНК на нитроцеллюлозные
фильтры, метод получил название Саузерн-блот гибридизации.
1976 год
Открытие у животных (на примере дрозофилы) «прыгающих генов», сделанное Д.
Хогнессом (США) и российскими учеными во главе с Г.П. Георгиевым и В.А.
Гвоздевым.
Основана первая генно-инженерная компания (Genentech), использующая
технологию рекомбинантных ДНК для производства различных ферментов и лекарственных
средств.
Д.М. Бишоп и Г.Э. Вармус сообщили, что онкоген в вирусе представляет собою
не истинный вирусный ген, а клеточный ген, который вирус «подхватил» когда-то
давно в ходе репликации в клетках и теперь сохраняет в измененном мутациями
виде. Было также показано, что его предшественник, клеточный протоонкоген, в
здоровой клетке играет важнейшую роль — управляет ее ростом и делением. В
1989 г. оба этих ученых получили Нобелевскую премию по физиологии и медицине
за фундаментальные исследование канцерогенных генов опухоли.
1977 год
Опубликованы быстрые методы определения (секвенирования) длинных
нуклеотидных последовательностей ДНК (У. Гилберт и А. Максам; Ф. Сенгер с соавт.).
Появилось реальное средство анализа структуры генов как основа для понимания
их функций. В 1980 году У. Гильберт и Ф. Сенгер совместно с П. Бергом
получили Нобелевскую премию по химии «за существенный вклад в установление
первичной структуры ДНК; за фундаментальные исследования биохимических свойств
нуклеиновых кислот, в том числе рекомбинантных ДНК».
Полностью секвенирован геном бактериофага срХ174 (5386 п.н.).
Секвенирован первый ген человека — ген, кодирующий белок хорионный сомато-
маммотропин.
П. Шарп и Р. Роберте показали, что гены у аденовирусов (позднее выяснилось,
что и у эукариотических организмов) имеют мозаичную экзонинтронную структуру,
и открыли явление сплайсинга (Нобелевская премия по физиологии и медицине в
1993 г.).
К. Итакура с соавт. синтезируют химически ген соматостатина человека и
осуществляет искусственный синтез гормона соматостатина в клетках кишечной
палочки Е. coli.
1978 год
Компания Genentech осуществила перенос эукариотического гена инсулина в
бактериальную клетку, где на нем синтезирован белок — проинсулин.
Определена полная последовательность нуклеотидов ДНК вируса SV40 и фага fd.
1979 год
Показано, что химически трансформированные клетки содержат активированный
онкоген BAS.
1980 год
Дж. Гордоном с соавт. получена первая трансгенная мышь. В пронуклеус
оплодотворенного одноклеточного эмбриона микроинъекцией введен ген тимидинкиназы
вируса простого герпеса и показано, что этот ген работает во всех
соматических клетках мыши. С тех пор трансгеноз стал основным подходом, как для
фундаментальных исследований, так и для решения практических задач сельского
хозяйства и медицины.
1981 год
Определена полная нуклеотидная последовательность митохондриальной ДНК
человека .
Несколько независимых исследовательских групп сообщили об открытии
человеческих онкогенов.
1982 год
Определена полная нуклеотидная последовательность бактериофага А (48502
п.н.) .
Показано, что РНК может обладать каталитическими свойствами, как и белок.
1983 год
С помощью биоинформатики найдена гомология фактора роста PDGF с известным
онкобелком, кодируемым онкогеном SIS.
Показано, что разные онкогены кооперируют при опухолевой трансформации
клеток .
Ген болезни Хантигтона локализован на хромосоме 4 человека.
1984 год
У. Мак-Гиннис открыл гомеотические (Нох) регуляторные гены, ответственные
за построение общего плана тела животных.
А. Джеффрис создает метод геномной дактилоскопии, в котором нуклеотидные
последовательности ДНК используются для идентификации личности.
1985 год
Создание К.Б. Мюллисом революционизирующей технологии — полимеразной цепной
реакции, ПЦР — наиболее чувствительного до сих пор метода детектирования ДНК.
Эта технология получила широкое распространение (Нобелевская премия по химии
за 1993 г.).
Клонирование и определение нуклеотидной последовательности ДНК, выделенной
из древней египетской мумии.
1986 год
Клонирование гена RB - первого антионкогена — супрессора опухолей. Начало
эпохи массированного клонирования генов опухолеобразования.
1987 год
Созданы первые дрожжевые искусственные хромосомы — YAC (Yeast Artificial
Chromosomes). Они сыграют большую роль как векторы для клонирования больших
фрагментов геномов.
1988 год
Создание международного проекта «Геном человека», поставившего своей целью
полное секвенирование ДНК человека.
Под эгидой Комитета по науке и технике в СССР начала работу программа
«Геном человека», которую возглавил Научный совет по геномной программе во главе
с академиком А.А. Баевым.
Показана возможность анализа митохондриальной ДНК из очень древних образцов
при исследовании мозга человека давностью 7000 лет.
Предложен метод «нокаута» генов.
1989 год
Т. Р. Чех и С. Альтман получили Нобелевскую премию по химии за открытие
каталитических свойств некоторых природных РНК (рибозимов).
1990 год
Создана Международная организация по изучению генома человека (HUGO), вице-
президентом которой в течение нескольких лет был российский академик А.Д.
Мирзабеков.
Ф. Коллинз и Л.-Ч. Тсуи идентифицировали первый ген человека (CFTR),
ответственный за наследственное заболевание (кистозный фиброз), который расположен
на хромосоме 7.
В. Андерсоном осуществлено первое успешное применение генной терапии для
лечения больной с наследственным иммунодефицитом.
Определена полная последовательность генома вируса осповакцины (192
т . п. н.) .
1992 год
Э. Кребсу и Э. Фишеру присуждена Нобелевская премия по физиологии и
медицине за открытие обратимого фосфорилирования белков как важного регулирующего
механизма клеточного метаболизма.
1995 год
Определена полная последовательность генома первого самостоятельно
существующего организма — бактерии Haemophilus influenzae (1 830 137 п.н.).
Становление геномики как самостоятельного раздела генетики.
1997 год
Определена полная последовательность нуклеотидов геномов кишечной палочки
Е. coli и дрожжей Saccharomyces cerevisiae.
Нобелевская премия по физиологии и медицине присуждена американцу С. Прузи-
неру за вклад в изучение болезнетворного агента белковой природы, приона,
вызывающего губчатую энцефалопатию, или «коровье бешенство» у крупного рогатого
скота.
Я. Вильмут с сотрудниками впервые клонировали млекопитающее — овцу Долли.
1998 год
Определена полная нуклеотидная последовательность первого высшего организма
— нематоды Caenorhabditis elegans.
У нематоды С. elegans обнаружен механизм РНК-интерференции.
1999 год
Полностью секвенирована ДНК хромосомы 22 человека.
Роберт Фурчготт, Луис Игнарро и Ферид Мурад получили Нобелевскую премию за
открытие роли оксида азота в качестве сигнальной молекулы (то есть,
регулятора и переносчика сигналов) сердечно-сосудистой системы.
Клонировали мышь и корову.
2000 год
Вчерне завершено полное секвенирование генома человека и дрозофилы.
Нобелевская премия по физиологии и медицине присуждена А. Карлссону, П.
Грингарду и Э. Кенделу за открытие, касающееся «передачи сигналов в нервной
системе».
Клонировали свинью.
2001 год
Нобелевская премия по физиологии и медицине присуждена Л. Хартвеллу, Т.
Ханту и П. Нерсу за открытие ключевых регуляторов клеточного цикла.
2002 год
Полностью секвенирован геном мыши.
Нобелевская премия по физиологии и медицине присуждена С. Бреннеру, Р. Хор-
витцу и Дж. Салстону за их открытия в области генетического регулирования
развития органов и запрограммированной клеточной смерти.
(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)
Литпортал
ВЕДЬМА. НА ВЫДАНЬЕ
Сзй Алек
Кто ведьму угощает...
Ой, дуры мы, бабы, дуры! Сколько раз мы сами, сколько веков вся наша порода
женская, на одном и том же обжигаемся, и последовательно наступаем на одни и
те же грабли во все том же темном сарае. Ну, присмотришься же потом - да ни
кожи, ни рожи, морда ящиком, глазки глупенькие, а какие чувства вызывал,
какие страсти... Нет, верно моя наставница, чирей ей на задницу, говорила: "Мы,
женщины, деточка, умнеем только годам к сорока. Да только поздно уже".
Ну, мне до этих сорока еще ого-го сколько, но, кажется, поумнела. На
горьком, конечно, опыте - ну так ничего, на ошибках учатся. Соберу разбитое
сердце , аккуратно положу в сейф, а ключ от него потеряю. Где ни будь посреди
океана, чтоб наверняка значит. И сейф туда же!
Ой, только бы не разреветься! Ведь вчера еще смотрел на меня масляным
взглядом, бровками поигрывал эдак, на ушко такое шептал, что и вспомнить
стыдно... А я, между прочим, девушка приличная - вот и млела от его
сальностей, дура.
Нет, ну каков подлец! Совратил, можно сказать, практически девицу, привязал
к себе, а как узнал, что я ведьма - р-р-раз, и в сторону. Будто бы в вечной
любви и прочих спагетти на ушах не признавался! Да он у меня. . . да я ему. . .
Да в бородавках, как жаба, до смерти ходить будет! Да я ему почечуй в
последней стадии устрою - на горшке кровью изойдет, подлюка! Да я. . . да я. . . да я
замуж за него хотела!!!
Ну вот, все-таки не сдержалась, плакса - аж самой на себя досадно. Все,
никаких больше любвей, никаких больше прогулок под луной и букетов... Ох, какие
ж он мне цветы в первый раз при... Стоп! Клархен, будь умничкой, подотри
слезки, и никаких мыслей о мужчинах. Все они подлецы, одно им только надо и
вообще - твое дело травки собирать, да зелья готовить, кому ты нужна,
перестарок?. . У-у-у-у-у-у.
В общем, где-то через часик я относительно пришла в себя, и с остервенением
начала толочь в ступке сушеные коренья чистотела. Мазь от шелушения кожи мне
еще третьего дня заказали, а я все еще не сподобилась ее приготовить. Нельзя,
конечно, в таком настроении целебные зелья делать - неизвестно еще что
получится, вполне может и яд, - но мне нужно было хоть как-то отвлечься от своих
неприятностей, а если фрау Елиза от этой мази струпьями пойдет, то так ей,
старой кобыле, и надо.
Вот такой я и была - разгоряченной, красной, со сбившимся на бок чепчиком,
из под которого повылазили пряди волос, с засученными рукавами и подоткнутым
подолом, когда дверь на улицу бесшумно отворилась и вошел первый за день
посетитель .
- Фрекен Клархен? - от раздавшегося в шаге от меня мягкого мужского голоса
я взвизгнула, подпрыгнула на месте, уронила ступку, рассыпав все ее
содержимое на пол, и бешено вращая выпученными глазами замахнулась тяжелым пестиком,
соображая, с какой стороны меня собираются грабить, убивать и насиловать (не
обязательно именно в этом порядке), - настолько бесшумно подошел клиент.
- Признаться, я привык к тому, что девицы при виде меня реагируют несколько
иначе, - озадаченно пробормотал он.
- Ох, прошу прощенья, - не выпуская пестик из рук, я попыталась изобразить
книксен, и едва не грохнулась на пол, как последняя дура, - я не слышала, как
вы вошли. Вообще-то у меня над дверью есть колокольчик...
Только тут я додумалась посмотреть с кем разговариваю, и обомлела. Услышаны
мои молитвы Всевидящим, Всезнающим и Всемогущим! Какой это оказался
мужчина !!! Ниппонский бог, какой мужчина!!!
Если быть точной, не такой, к каким я имею определенную слабость. То есть,
не был он высок как каланча, мускулист, и не излучал во все стороны желания
сделать живот как можно большему количеству девиц, женщин и матрон, причем
немедленно и прямо на месте, а также от души подраться с первым же встречным
соперником, не отрываясь от ранее указанного занимательного занятия.
Нет, не походил мой посетитель ни на крепостную башню, ни даже на молодого
бычка. Скорее уж на молоденького змея. Тонкокостный, изящный почти до
хрупкости, по всему видно - гибкий, с бледной кожей, и роскошной копной темно-темно
русых, почти черных волос до плеч. Роста он был, если слегка ему польстить,
среднего, то есть моего, с тонкими, точеными чертами лица, и пронзающим на-
сквозь взглядом васильковых глаз. Я аж чуть не сомлела - такая от гостя шла
волна обаяния и расположения к себе.
- Этот? - мужчина (скорее уж парень, а то и юноша) извлек из-под плаща
колокольчик, еще с утра висевший над входной дверью, и, повертев его в руке,
положил на крышку прилавка. - Я так и думал, что ваш, а не потерянный кем-то
перед входом.
- Чем могу быть полезна, герр?. . - я немножко пришла в себя, и попыталась
заняться своими обязанностями лавочницы, попутно поправляя детали туалета.
Куда только девалась тоска по недавнему охламону и клятва самой себе на
мужчин больше не глядеть? Правильно меня старая фрау Хельга, бельмо ей на оба
глаза, называла вертихвосткой.
- Бергенау, - посетитель слегка склонил голову, - Анхель Бергенау, к вашим
услугам. Мне сказали, что в этом городе травы можно достать только у вас, а
мне как раз нужны некоторые для экспериментов. Свои запасы закончились,
знаете ли... Вот список.
Я приняла пергаментный свиток из его затянутой в плотную черную перчатку
десницы, машинально отметив руку фехтовальщика, развернула его, прочитала,
потом прочитала еще раз, и нахмурилась. Судя по составу и количеству
ингредиентов , этот парень собирался сварить приворотное зелье в количестве, которым
можно опоить население двух-трех таких городков, как наш. Хотя к чему тут
крылья бабочек и мята с чернокорнем?
- Это все? - спросила я.
- Пока, - ох, как он выделил это "пока", - да. Вас что-то удивляет?
- Мята, - неожиданно для себя брякнула я.
- Ну, это просто, - он слегка улыбнулся и, как будто бы, перевел дух, - Я
ее завариваю и пью. Очень бодрит. Так когда можно ожидать мой заказ?
- Сейчас у меня такого количества всех компонентов нет, - развела я руками,
выдав свою самую очаровательную улыбку. - Придется пособирать в окрестностях.
- Если вы откажетесь от остальных заказов, сколько это займет времени?
- Как это - откажусь? - опешила я.
- С милой улыбкой, - ответил Бергенау и положил рядом с колокольчиком
серебряную полукрону, - Если этого недостаточно...
- Три дня, - ответила я не раздумывая, и аккуратно взяла монету. Силы
Небесные, да я за месяц чуть больше зарабатываю. - Вы остановились в "Пятой
подкове"?
- А в Кирхенбурге есть еще постоялые дворы? - Анхель приподнял одну бровь и
слегка улыбнулся. - Это новость. Кстати, скажите, как местная жительница,
откуда у города такое странное название?
- Город раньше принадлежал епископии. Только я не местная.
Зачем я это ляпнула и почему? Ведь не первый же год пытаюсь быть своей в
этом медвежьем углу... Определенно, мужчины на меня действуют плохо.
- Даже так? - он приподнял бровь еще выше, - Буду знать.
Когда он вышел, я тяжело оперлась на прилавок и слегка перевела дух. Не то,
чтобы я соврала, утверждая, что у меня нет всего, что ему нужно, но несколько
покривила душой. Фактически из всего списка мне не хватало только дубового
мха, - весь запас на душистые настои для местных модниц извела, - но умная
девушка знает, как набить себе цену, даже если речь идет всего-то о продаже
товара. А мох. . . Так его все лето собирать можно, да и к вечеру я за ним,
опять же, сходить рассчитывала, так что получите вы свой заказец, милый мой
герр Бергенау, к завтрашнему вечеру. Любят мужчины девушек хозяйственных да
расторопных, так что есть недурно шанс на продолжение знакомства в более
близкой обстановке. За кружечкой пива, например - должен же ты будешь меня
угостить за спешное выполнение заявки. Ну а там...
Я мечтательно вздохнула. Нет, я не из тех, кто, что называется, "слаба на
передок", но какая же настоящая девушка пройдет просто так мимо красивого
парня? Нет, кидаться на шею, конечно, не стоит, но сделать так, чтобы он сам
за нами побегал, да еще и считал это своей инициативой, это вполне в женских
силах. Никакой волшбы в этом нет, хотя глупые мужики постоянно бормочут что-
то про "женские чары".
Нет никаких "женских чар"! Нет, и не было никогда - есть умение себя
подать . Не умение, наука целая это, пожалуй, и, как в любой науке, есть здесь
свои отличники, а есть и неуспевающие. Я на отличницы не претендую, но успехи
мои, прямо скажем, весьма недурны, хотя особо красотой и не блистаю -
тощенькая, курносая, грудь такая, что кажется, будто бы я в детстве капусту не
только не ела, но даже и не видала ни разу, лицо от блужданий по лесам да
лугам загорелое, обветренное, в конопушках, да я, ко всему прочему, еще и
рыжая . И, однако ж, редкий мужик меня взглядом не проводит, в то время как наши
дебелые грудастые кирхенбургские фрекен, чтобы привлечь внимание какого
заезжего купца, из кожи вон лезут, а ничего им не обламывается. Мне, между
прочим, три раза предлагали из города уехать. Не на правах жены, правда, а на
правах вольной подруги, ну дак многим и то за счастье - купцы, народ
прижимистый, но подругу ни один не обидит. Еще и замуж хорошо выдаст потом, да
приданное соберет. Только не мое это, по дорогам опять мотаться, да и фигурка
"лысинка, пузико и кошелечек", это отнюдь не то, что мне нравится в мужчинах.
На самом деле, даже и не знаю, что мне в них нравится. Вот меня пару раз
приятельницы спрашивали, какого б я мужа хотела? Ну не дурацкий ли вопрос?
Как любая нормальная женщина, я хочу, чтобы был он таков, чтоб ощущать себя
как за каменной стеной, потому что воля, это хорошо, конечно, лавка моя, это
очень даже замечательно, но как порой завидуешь этим почтенным матерям
семейств, у которых в голове всего только три "К" - kinder, kirche und kuhen.
Ведь они счастливы. Хотя, может быть, только притворяются...
Да нет, вряд ли. Глянешь порой, как идет под ручку прожившая не один год
пара пожилых людей, и прямо всей кожей чувствуешь, какое от них идет
спокойствие и умиротворение. И может порой приходит он домой пьяный, возможно и
поколачивает временами, а, однако же, жмется она к нему под бочек, а он в это
время горделиво оглядывает улицу, мол, смотрите, какую женщину я у вас у всех
увел, и до глубокой старости готов перегрызть глотку тому, кто скажет, что
его жена - не самая первая раскрасавица.
Дверь приоткрылась, и в лавку просунулась растрепанная и чумазая
мальчишечья голова.
- Привет, Клархен. - пискнула она. - А у тебя колокольчик с двери стибрили.
- Привет, Гансик. - кивнула я, и с удивлением поглядела на склянку с
готовой мазью для фрау Елизы. Когда только приготовила? За мыслями и не заметила,
как руки сами сделали привычную работу. - Правильно говорить не стибрили, а
украли. Вот он, на прилавке лежит - сам отвалился.
- Все равно - стибрили, - мальчик шмыгнул носом и улыбнулся озорной
улыбкой . - Хочешь, папка тебе его приделает обратно? Он может.
Он то, конечно, может, и еще как. Столяр и плотник, на все руки мастер, да
еще и вдовец с пятью оглоедами, мал мала меньше, на шее. Ганс у него
старшенький, старается по дому помогать - хороший малец, весь в отца. Очень
мечтает , чтобы тот меня к алтарю отвел. Тот, правда, ни о чем таком и не думает,
поскольку ему нужна добропорядочная супруга, а не рыжая ведьма из дома по
соседству, но не говорить же этого мальчишке восьми лет от роду, который в тебе
души не чает.
- Подумаю над твоим предложением, - дипломатично ответила я и улыбнулась. -
Гансик, нужен пфенниг?
- А то! - мальчик кивнул и появился в лавке весь. Как ни много работает его
отец, а денег все равно у них не густо.
- Ма-а-ать ты моя, что с тобой? - ахнула я.
Конечно, без женщины в доме и одежда у детей будет вечно не постиранной да
незаштопанной, и умываться по утрам заставить некому, но чтоб ТАКОЕ с ним
было - этого я не припомню. Рубаха грязная, будто он на брюхе половину города
прополз, ворот разорван чуть не до пупа, на груди, через прореху, виднеется
синяк
- А, это... - мальчик потупился. - Баронский гонец по улице мчался, а я его
не заметил вовремя. Чуть под копыта не попал.
- Хотя бы не сломал ничего... Ну-ка, подь сюды, - поманила я его пальцем и
поставила склянку с мазью на столик для готовых снадобий.
- Чего это? - насторожился Гансик и приготовился дать деру.
- Рубашку тебе заштопаю, чудо ты мое, - вздохнула я. - Ведь попадет же от
отца, не иначе.
- Попадет, - вздохнул мальчик, и зашел ко мне за прилавок. - А про пфенниг
ты что говорила?
- Мазь надо фрау Елизе отнести, - вздохнула я. - А мне в лес срочно надо,
за дубовым мхом. Рубаху-то снимай, чучело, не на тебе же штопать буду.
- На, - Ганс стянул рубаху и протянул ее мне. - Держи. Спасибо тебе,
Клархен .
- Не За что. А ну, покажи-ка спину.
- Зачем? - мальчик прижался к стене. - Нету там ничего.
- Сама знаю, что крылья у тебя не растут, - фыркнула я. - Давай,
поворачивайся. Ну! Долго мне ждать?
- Ну...
- Ах, ты ж, етишкин кот! - ахнула я. - Чтоб его За ноги взяли, да башкой об
забор, козла неприятного!
Вся спина у Гансика представляла из себя неприятную смесь ссадины и
кровоподтека, продолжавшегося, судя по всему, и под портками. Как мальчишка себе
ничего не сломал - ума не приложу.
- Иди в заднюю комнату и раздевайся, - приказала я. - Будем лечить, а то
загниет вся спина.
- Так я... уже.
- Что - уже?!! - рыкнула я.
- Разделся, - пискнул Гансик, - уже.
- Портки снимай, горе луковое, - вздохнула я. - Синяк-то под портки уходит.
Или ты думаешь, что я увижу что-то такое, что не видела раньше? Марш в
комнату , раздевайся и ложись на сундук. Животом вниз, естественно. Где ж у меня
мазь от ссадин была?..
- А поможет?
- От боевых ранений помогало.
- Ух! - мальчишка сделал большие глаза, - А ты не говорила, что солдат
лечила .
Язык мой - враг мой...
* * *
- Не держитесь за древко копья, как за свою невинность!
Во время строевых упражнений десятник Басмиони любил поюморить. Особенно во
время занятий с нами, обозниками. Не то, чтобы кто-то из нас должен был
ходить в атаку или принимать удары вражеской кавалерии на копья, но на войне
бывает всякое, так что возница или маркитантка должны уметь постоять за себя,
если враг прорвался к обозу. По крайней мере, так считал капитан ди Валетта.
- Хельга, ведьма старая, ты столько лет в отряде, а оружие держать так и не
научилась! Твоя Клариче лучше с ним управляется, чем ты!
- Не такая уж и старая, ты, лысый мешок с брюквой, - отрезала моя
наставница. - Когда тебе в следующий раз что-нибудь отрубят, можешь ко мне даже не
подходить!
Это точно, если не знать, что ей уже сорок лет, никогда в жизни не
подумаешь. Кожа у нее свежая, светлые волосы без седины, морщин почти нет, зубы все
свои, да белоснежные - Хельга знала, какие зелья приготовить для омоложения
организма, какую травку пожевать после еды и чем прополоскать волосы, а
потому куртизанки при отряде кондотьеров ди Валетты выглядели презентабельнее
всех. Умела она и раны врачевать, так что капитан неплохо сэкономил на
отрядном медикусе.
В некотором роде мне даже повезло стать ее ученицей, хотя язык у нее был
острый, характер несносный, а рука, что я нередко на себе испытывала,
тяжелой .
Вообще-то о призвании лекарки, как и о жизни в отряде кондотьеров, я с
детства не мечтала. Жила себе спокойно, до десяти лет, в нормально деревенской
семье, как могла, помогала по хозяйству - ничего интересного, в общем.
Нормальная жизнь крестьянской дочки у меня была, покуда герцог наш, семью семь
похабных хворей на него, не поссорился с соседями. Война, как водится,
подкралась незаметно, вместе с парой дюжин фламандских наемников, которым чем-то
очень приглянулась наша деревня. Мужиков, кто сопротивляться надумал,
естественно, перебили, баб и девок, кто не сбежал или не спрятался - по закону
войны. Вернее по кустам.
Наемникам, им плевать, старая ты, молодая ли, красивая или страхолюдина
редкая - дырка есть, значит пойдешь в дело. Вот и я одному... глянулась.
Подхватил поперек туловища, да под раскидистые яблони поволок, и прощай бы мое
девство, кабы в тот самый момент, как он портки спустил, в деревню не влетели
всадники да Валетты.
Капитан, конечно же, мужик неплохой, да только в жизни б не полез в драку,
если бы именно в нашу деревню не отрядили его отряд для постоя. Мы-то сами
ему что? Прах, бауэры тупые, только на то и пригодные, чтобы его отряд
кормить. Говорили, что когда сигнор Джованни увидал над деревней дым (какой же
грабеж без пожара?), он на миг застыл в седле, словно мраморное изваяние,
удивленно поглядел на ехавшего рядом лейтенанта Ринальди, и полным изумления
голосом произнес: "Винченцо, да нас грабят". "Поразительная наглость, сигнор.
- ответил лейтенант. - Будем дожидаться пехоту, или положим мерзавцев сами"?
Положили - полтора десятка тяжелых кавалеристов, это вам не толпа
перепуганных замордованных крестьян. Ох, и визжала же я, когда насильник вдруг
булькнул что-то невнятное, и рухнул на меня, придавив к земле всем весом, а
вокруг раздались злые вопли, ржание коней, и отборная италийская ругань.
Лучше б молчала, дуреха, конечно. Никто, разумеется, особо не следил, кого
именно и куда растаскивали фламандцы, так что мне б тихонько уползти бы, да
молчать себе в дальнейшем, да только задним умом крепки мы все. Не сообразила,
испугалась - какой с меня спрос-то, соплюхи зеленой?
В общем, когда извлекли меня из-под покойника, доказывать кому-то, что
ничего он со мной сделать не успел, было бесполезно. Для всех я была уже девка
порченная, к замужеству не пригодная - хоть иди да топись. Тут же и
доброжелатели нашлись, которые внятно и доходчиво мне все это объяснили. Так что,
когда в деревню подтянулись пехотинцы и обоз, я сидела в самом темном уголке
нашего сарая, и тихонько выла от горя - слез уже не было, только ком в горле,
да лед в сердце. Там меня и нашла Хельга, которую, вместе с парой
маркитанток, староста определил на постой к нам. Не знаю уж, что она во мне такого
разглядела, однако тем же вечером категорически заявила моим родителям, что
Забирает их дочурку Клархен себе в ученицы. Учитывая то, что выбор был
небольшой, те дали свое согласие, и даже собрали для меня кой-какие вещички.
Так я попала в отряд к кондотьерам.
* * *
Аккуратно втерев мазь в спину и отливавшую всеми оттенками фиолетового
попку Гансика, я накрыла его теплым покрывалом.
- Полежи так минутку, пусть мазь впитается, - приказала я, - Понял?
- Угу, - похоже, мальчишка готов был размурлыкаться как котенок, -
Клархен. .. Ты добрая.
- Никому не говори об этом, - усмехнулась я, и, присев на табурет, начала
зашивать его рубаху. - Тогда все побегут ко мне за бесплатными мазями и
притираниями .
- Хорошо, - кивнул мальчик, и поудобнее растянулся на сундуке - Не скажу.
Нет, вы посмотрите, лапа какой. Вежливый, со всем соглашается... Ой, не к
добру этот шкода вдруг шелковым стал!
- Кла-а-архен?
- Что?
- А почему люди говорят, что ты ведьма?
- А потому, что так оно и есть, - вздохнула я. - Ведьма-травница.
Вот интересно, кто ж это такое говорит? Может этот кто-то моему последнему
ухажеру и шепнул на ушко что-то про меня?
- Да ну. - Гансик смешно сморщил нос. - Разве ж ведьмы такие? Мне мама на
ночь сказки рассказывала про ведьм, я помню. Ведьма всегда старая, страшная,
живет за городом, в лесу, а в избушке у нее кругом дохлые летучие мыши и
сушеные жабы. А еще ведьмы детей едят, вот.
Ну, вы посмотрите какой том "Malefic Maleficium1" выискался! Хоть сейчас в
университетскую вивлиофику2 сдавай.
- Жабы и мыши у меня, положим, тоже есть, - хмыкнула я. - Прямо в том
сундуке, на котором ты лежишь, хранятся.
Мальчонка слегка вздрогнул.
- Травами переложены душистыми, чтобы вонь в лавке не стояла, - объяснила
я. - А насчет старой и страшной. . . Хех, хорошо, что ты это мне сказал, а не
моей наставнице. Она б тебя так выдрала, что ты бы очень сильно пожалел о
том, что есть она тебя не будет.
- Значит, в сказках все вранье? - вздохнул мальчишка.
- Ну, все - не все... - я неопределенно покрутила рукой в воздухе, потом
вздохнула, и решила сказать правду. - Ведьмы, как и люди, разные бывают. Есть
такие, что людей едят, многие детскую кровь пьют, чтобы сохранить или вернуть
молодость, некоторые мальцов да девчоночек... гм... рано тебе про такое. В
общем, неприятных типов среди ведьм и ведьмаков хватает, куда же без этого? А
поскольку люди предпочитают помнить про причиненное им зло, а не про
сделанное добро, получается, что слухи про нас ходят самые жуткие. Ну, это еще
ничего - вот про магов что рассказывают...
- Все равно, ты не такая, - упрямо мотнул головой Ганс. - Ты никому никогда
злого не делаешь, наоборот, лечишь.
Хм, медикуса в Кирхенбурге отродясь не было, так что пару раз пришлось мне
местных с их похабными хворями пользовать (простуду лечить любой дурак умеет,
тут и ведьма не нужна), но оголец-то откуда про это знает?
- И кого же это я лечу? - осторожно закинула удочку я.
- Сейчас - меня, - хмыкнул Гансик. - А еще ты фрау Хелену, купчиху, от
бесплодия вылечила. Все про это знают.
1 Средневековая книга черной магии.
2 Библиотека (устарев.).
- Вот же дура языкастая, - вздохнула я. - Не делай людям добра, и не
получишь полный кошель неприятностей. Если падре Лебенау узнает, что я влезла в
промысел Вездесущего, то устроит мне такую сладкую жизнь...
- Он знает, - сказал Ганс. - Падре говорит, что все в руках Вышнего, и если
б не было его воли, ты бы ничего сделать не смогла, а значит, на самом деле
от бесплодия купчиху вылечила не ты, а Он. - Вот же старый лис! При всей наше
обоюдной нелюбви и мне умудрился не подгадить, и повернул все так, что я,
вроде бы, не при чем, а он на коне.
- Раз падре это говорит, значит так оно и есть, - хмыкнула я.
- Это хорошо, - изрек Гансик. - Я, когда вырасту, тоже тогда ведьмой стану.
Ну и что прикажете делать с эдакой непосредственностью? Лично я -
поперхнулась и уколола иголкой палец. Ответить, впрочем, ничего не успела.
- Клархен, а зачем ведьмам сушеные жабы? - тут же переключился на другую
тему Ганс. - В Меровенсе, говорят, жаб едят, но свежих...
- Бородавки сводить, зачем же еще? Ну, или насылать...
Мальчонка покосился на меня одним глазом.
- А ты умеешь?
- Будут бородавки - придешь, проверишь, - сухо ответила я.
Не хватало еще, чтоб такие шкеты в моем умении сомневались.
- Да не сводить, - прыснул Гансик. - Я же знаю, что ты Клауса-трубочиста от
них вылечила. Насылать.
Мндя, герр Шорнстейнфегер и впрямь год назад напоминал жабу, вследствие
чего жена собиралась давать ему полную отставку. Не могу сказать, что без
бородавок он стал сильно красивее, но хотя бы похож на человека.
- Умею, - вздохнула я. - Даже все утро думала, не наслать ли этакое счастье
на одного нехорошего человека.
- Знаю я этого нехорошего человека, - фыркнул мальчишка. - Не иначе тот
Гейнц-гуртовщик из Альтенкирхе, что последнюю неделю поблизости крутился. Его
молочница Элиза у тебя увела. Между прочим, так ей и надо! На улице говорят,
что Гейнц часто пьет по черному, и девушек своих колотить начинает. Гнилой
человек, чес слово! Даже нищий Йохан ему не доверяет.
Да уж, это аргумент, однако. У Йохана на людей чутье, как у собак на мясо.
Интересно, и почему я про своих бывших ухажеров такие подробности последней
узнаю? Предупреждал бы хоть кто, что ли... Ну, да, конечно - так я, дура,
кого и послушала.
- Ты из-за него не расстраивайся, - продолжал меж тем Гансик. - Этот
крендель тебе в женихи - ну никак.
- Ну, еще скажи, что вырастешь, и сам на мне женишься, - не то, чтобы я
расстроилась, но съязвить сочла необходимым. Не хватало еще, чтоб мое
разбитое сердце соседские малолетки склеивали.
- Я не успею, - вздохнул Ганс. - Ты раньше Замуж выйдешь.
- Это за кого же интересно? - порой взрослая и безошибочная логика этого
мелкого ехидины меня поражает. - Что-то не наблюдаю очереди из желающих.
- Это потому, что ты в лавке все время сидишь, и ничего-то не знаешь! -
торжественно произнес мелкий. - А к нам в город, между прочим, приехал
настоящий медикус и алхимик! Бургомистр предложил ему у нас поселиться, и тот,
вроде как не отказался. Красивый, стройный, умный, холостой - хватай, пока не
увели.
Вот откуда у восьмилетних пацанов такие познания берутся?
- Алхимик? - обречено переспросила я. - Невысокий, темноволосый, с глазами
цветом аки василек?
- Ага, - кивнул Гансик. - Откуда Знаешь?
- Встречались уже, - ох, ну что за невезуха-то такая? Конкурентов мне
только в нашем городишке и не хватало. - Понимаешь ли, алхимики, они... Они всё
свой философский камень ищут, так что на женщин им с высокой колокольни
наплевать . Не интересно, ну конечно и некогда. Да и на кой оно мне? Была я уже
замужем.. .
Елочки пушистые, да что у меня за день откровений такой сегодня?
* * *
Марко был самым молодым, и единственным симпатичным десятником в отряде ди
Валетты. Высокий, статный, смуглокожий, с черными, словно ночь, глазами - по
нему сохли девки везде, куда только не приходили кондотьеры. А приходили мы
много куда.
Дела капитана в те времена шли превосходно. Удача сопутствовала старому
лису, он ни разу не нанялся к проигравшей стороне, умело маневрируя умудрялся
избегать серьезных столкновений, споро поспевал на грабеж, и смог позволить
себе увеличить отряд до сотни копейщиков и трех десятков кавалерии. Он даже
нанял гадалку и боевого мага. Маг был, прямо скажем, так себе. Слабенький.
Пара мелких молний, да магический щит были пределом его возможностей. Еще он
наколдовывал амулеты на все случаи жизни, но что-то я не замечала, чтоб они
кому-то помогали. Впрочем, маг был скорее оружием психической атаки и
показателем успешности капитана, чем серьезной боевой единицей.
Хельга, которая и сама была спецом по талисманам, пообщалась с магом,
затащила разок его в постель, и больше он свои поделки не изготавливал. Для
солдат нашего отряда, по крайней мере. А вот с гадалкой у моей наставницы вышла
настоящая вражда, плавно переходящая во взаимную ненависть. Невозможно знать
и уметь все, тем более - все хорошо. А вот фрау Хельга мнила себя во всех
областях ведьмовского мастерства светочем и истиной в последней инстанции.
Желающих поспорить, обычно, не имелось, хотя гадала, например, она прямо
отмечу , погано.
Так что, если мага-мужчину она еще согласна была терпеть, появление гадалки
расценила как плевок себе в лицо. Ума не цапаться с капитаном ей хватило, но
вот на бедную старушку Франсуазу Хельга ополчилась со всей неистовостью
своего пламенного сердца и вредного характера. Вражда доходила, порой, до
смешного - так, например, мне было строжайше запрещено приближаться к палатке
Франсуазы и разговаривать с ней, причем под предлогом того, что "порядочным
девицам, особенно входящим в брачный возраст (было мне тогда уже тринадцать
лет) никак невозможно общаться со всяким отребьем, проходимцами и
шарлатанами, как эта..." - далее следовал такой набор эпитетов, каковой, как раз,
порядочной девице-то слушать и не пристало.
Впрочем, надо отдать моей наставнице, прыщ ей на шею, должное: несмотря на
то, что у кондотьеров в отряде царили достаточно вольные нравы, Хельга,
гоняла от меня мужиков так, словно она была наседкой, я яйцом, а они - хищники
повышенной прожорливости, так что того, кто рискнул бы распустить руки...
Скажем так, ему вряд ли кто позавидовал бы. По молодости лет я предполагала
банальную ревность старухи к молоденькой фрекен, однако оброненная однажды
Хельгой фраза, "мы тебя, детка, обязательно выдадим замуж за приличного
мужчину" , заставила призадуматься как над мотивацией ее поступков, так и над
собственным будущим.
Собственно, о грядущем замужестве я даже и не помышляла. Кто, спрашивается,
какой идиот, возьмет в жены девку из кондотьерского обоза? Да никто. Однако я
знала свою, дай ей Вышний лишая, наставницу. У Хельги слово и дело
расходились настолько редко, что можно сказать - никогда. Шутить на такую тему она
бы тоже не стала.
Поразмыслить над словами Хельги, правда, мне удалось не сразу. Фраза была
произнесена в непосредственно близости от Франсуазы, которая, поглядев на нас
своими белесыми глазами выдала убойный ответ: "Это кондотьеры - приличные
мужчины? Да ты с ума сошла, Хельга".
Далее женщины сцепились между собой в словесной перепалке по принципу "А ты
кто такая?!!", после чего, о чудо, не вцепились друг другу в волосы, как не
раз уже бывало (Франсуаза, хоть и старуха, тот еще фрукт была), а решили
соревноваться в гадальном мастерстве, причем прямо там, на месте. Дело
происходило в оживленном трактире, так что тут же собралась толпа любопытствующих, и
началось яростное битье об заклад.
Обе соревнующиеся уселись, - невиданное дело! - за один столик, извлекли те
из гадальных принадлежностей, что у них были с собой, и началось...
Сначала к столику прорвался трактирщик.
- Шесть пфеннигов, - заявила Франсуаза.
- Семь, - ответил тот. - Три тебе, три твоей сопернице, один мне, как
хозяину , и гадание бесплатно.
- Не больше трех вопросов на таких условиях, - ответила Хельга. - Тебе в
том числе.
- Идет, - радостно ответил бочкообразный трактирщик. - Мне и нужен-то ответ
на один вопрос всего.
- Тогда проверь их, не мошенницы ли, - крикнул кто-то из зрителей. - Ты
хозяин, тебе и ответ держать, если что.
- Верно, - степенно кивнул трактирщик, не обращая внимания на то, как
перекосились на "мошенниц" Хельга и Франсуаза. - Твоя правда. Ну-ка, бабоньки,
сколько у меня детей?
"Бабоньки" быстро раскинули карты, руны и кости.
- Трое, - первой ответила Франсуаза.
- Семеро, - произнесла Хельга.
- Точно, - хмыкнул трактирщик. - Трое.
- Так ты только про законных детей спрашивал? - удивилась моя наставница.
- Мужи-и-и-ик. - задумчиво произнес кто-то из публики, а трактирщик
горделиво улыбнулся.
- Ну-с... - трактирщик потер подбородок. - Верна ли мне моя жена?
Хельга и Франческа быстренько повторили гадание.
- Да, - ответила Франческа.
- Как Вышнему, - сказала Хельга. - В которого она, впрочем, не верит.
В зале поднялся шум. Неверие - одно из самых страшных преступлений во всей
Аллюстрии, какое курфюршество ни возьми
- Я из Свененланда. - раздался от входа в кухню голос хозяйки,
светловолосой, пышногрудой, и ОЧЕНЬ крепкой женщины. - Там свои боги, это, вероятно,
гадалка и имела в виду. На это ей указали знаки.
- Радость моя, ты как всегда, безошибочна! - воскликнул трактирщик. - Все
слышали? Моя жена не еретичка, это гадалка так прочитала свои знаки, и, по-
своему , прочитала верно!
Ехидно перекошенную физиономию Хельги, похоже, заметили только я, и
трактирщица .
- Добавлю. - Хрипло произнесла Франсуаза. - Твоя жена благородного рода.
- Брешешь, - крикнул кто-то. - Не отдадут благородную за трактирщика!
Хозяйка трактира быстро прошагала к здоровенному мужику, который, похоже,
это сказал, и отвесила ему изрядную оплеуху, заставившую того покачнуться.
- Я дочь ярла, Корки Свендельсона, и в моих краях нет позора дочери ярла
выйти за трактирщика! - гордо вскинула подбородок хозяйка, и, на миг
смягчившись , обвила рукою своего супруга за талию. - Тем паче, если он, сватаясь,
доказал свое мужество, поговорив с Костистой Ведьмою.
Трактирщик широко развел свои плечи и улыбнулся так, что все поверили -
этот мог ради невесты пойти на что угодно.
- Третий вопрос, - напомнила Франсуаза.
- Да, - встрепенулся трактирщик. - Иметь ли мне дело с гостем из Альдегью-
борга?
- Да.
- Нет.
Они ответили одновременно.
Вперед быстро протиснулся какой-то худой мужичонка.
- Который вопрос был тот, про который он говорил, что это единственный? -
быстро произнес он и положил на стол семь пфеннигов.
Соревнующиеся опять раскинули свои инструменты:
- Третий, - уверенно ответила Франсуаза.
- Второй, - Хельга хмыкнула.
Трактирщик с женой, за время гадания, успели исчезнуть, так что спросить
оказалось некого.
- Ла-адно...
И понеслось. Какие только вопросы им не задавали, причем получалось, что
Франсуаза всегда отвечает правильно, но ответы Хельги были куда интереснее.
На вопрос "Кто родится у моей дочери?", например, она уверенно изрекла, что
первым будет сын, а на глумливы хохот своей соперницы, заявившей, что девочке
всего десять лет (это оказалось истиной), Хельга удивленно изогнула брови и
совершенно спокойно ответила: "Это не навсегда, дорогуша. Когда-то придется и
рожать".
В общем, за пару-тройку часиков обе гадалки собрали неплохую сумму, и от
вновь появившегося в зале трактирщика посетители потребовали назвать
победительницу .
- Даже и не знаю... - задумчиво произнес тот, сгребая свою долю дохода от
гадания.
- Мои предсказания всегда истинны, - фыркнула Франсуаза.
- Зато мои гораздо больше нравятся клиентам, - не моргнув глазом,
отпарировала моя наставница.
- Я так думаю, - не дал сбить себя с толку хозяин. - Спор у вас начался из-
за этой вот девоньки, - он указал рукой на меня, - давайте уж, нагадайте ей
жениха. Кто будет-то? Жуть как интересно.
Франсуаза быстро раскидала карты и руны, ухмыльнулась, и произнесла:
- Наемник. Кондотьер из нашего отряда.
Фрау Хельга, напротив, долго выкладывала гадательные знаки, бросала кости,
разложила Таро несколькими разными способами, наконец просто подкинула
монетку и слегка нахмурилась.
- По всему выходит, Клархен, - она как-то даже слегка растерянно посмотрела
на меня, - что быть тебе женой могущественного мага. Очень могущественного.
- Да ну, ерунда какая-то, - разочарованно произнесли в толпе. - Всем
известно, что маги не женятся.
- Это тебе сами маги рассказали? - язвительно поинтересовалась трактирщица.
- Значит так. Победила Хельга! Это я тебе как женщина и хозяйка трактира
говорю. Девочки, быстренько ужин победительнице за счет заведения.
Входная дверь распахнулась, и в залу, в обнимку, вошли изрядно пьяненькие,
десятник Марко Сантана и отрядный маг Метробиус Лоли.
- Оп-па. - хохотнул трактирщик. - А вот и женихи. Ну-ка, признавайтесь,
молодцы, кто из вас готов взять в жены, эту девицу?
- Я. - глубокомысленно изрек Метробиус, отцепился от Сантаны, сделал
неверный шаг и упал.
- Возьми себя в руки, - посоветовал десятник, глядя на павшего в бою с
зеленым змием товарища. То, насколько двусмысленно это прозвучало, он не
заметил .
Маг что-то пробормотал, дернул ногой и захрапел.
- Тогда мне придется, - развел руками Марко.
Я вспыхнула как маков цвет.
В общем, через неделю он отвел меня к алтарю, и мы принесли брачные клятвы
любить, холить и хранить верность до самой смерти. Любила ли я его? Тогда,
казалось, да.
Марко обет сдержал - до самой смерти он был мне верен. Его убили в
пустяковой стычке через месяц после нашей свадьбы.
* * *
- Так, что-то ты, как я погляжу, много разговариваешь, пора в жабу
превращать. - Гансик вздрогнул. - Вернее, в головастика, лягушачьего детеныша.
Одевайся и марш относить мазь фрау Елизе.
Я вышла из комнатки, поставила горшочек с мазью на прилавок, рядом положила
обещанный пфенниг.
- И скажи ей, чтобы поставила на ночь мазь под кровать, а когда ляжет
спать, пускай прочтет молитву Ночному Ангелу, - громко сказала я. - А как
проснется, может уже и мазаться. Понял?
- А зачем молитву, Клархен? - Ганс высунул голову из-за двери.
- Мази настоятся надо, - усмехнулась я. - Но не говорить же ей, что я
незнамо чем занималась, вместо того, чтоб ее заказ выполнять. Вот пускай и
думает, что тут мазь с наговорами да ворожбой, коза такая. Ведьма я, или кто?
Надо поддержать репутацию.
Мальчик прыснул в кулачок и исчез.
- Обманывать нехорошо, - язвительно заметил он.
- Кого это я обманываю? - деланно удивилась я. - Я ж не утверждаю, что от
этого толк будет. Правда, вреда тоже никакого. Чистое искусство торговли.
- Ну да, конечно, - сказал Гансик, появляясь в зале и ехидно улыбаясь.
- Ох, что о моей лавке клиенты подумают, с таким рассыльным... - вздохнула
я, достала гребень и быстренько расчесала мальчишку. - Все, бери мазь,
денежку, и дуй давай. Если кто будет меня искать - ушла в лес за цветком
папоротника .
- Ух-ты! - Ганс аж подпрыгнул. - А как найдешь - покажешь? А клад искать с
собой возьмешь?
- Ох же шалапут... - я возвела очи горе. - Папоротник не цветет, а мне
нужен дубовый мох. Давай, двигай уже мазь относить.
Гансик схватил мазь, монетку и стрелой вылетел на улицу. Быстро собралась и
я, вышла из лавки, тщательно ее заперла, да и пошагала добывать травки и
коренья .
Само собой, дура б я была гольная, если бы только и набрала, что нужное
количества мха. Бергенау сделал мне такой заказ, что почти все мои запасы
переходили в его загребущие ручки. Заплатил, конечно, хорошо, да только лишних
денег не бывает, а кто я, без своих трав? На ворожбу у меня лицензии нет, да
и ворожея из меня такая, что практически никакая. Опять же, где в Кирхенбурге
достаточное количество клиентов на ворожею найти? А мази, притирания,
ароматные настойки - товар вечный, неизменным спросом пользующийся.
Провозилась я в лесу до самого вечера, набрала здоровущий мешок трав,
корешков и прочих, в моем деле необходимых, ингредиентов, и только когда солнце
скрылось за верхушками деревьев, хлопнула себя по лбу и обругала последними
словами. Налегке, возможно (хотя и не факт), я бы успела добраться к
городским воротам до их закрытия, а вот с мешком - и думать нечего.
Оставалось у меня, по большому счету, два варианта: пойти ночевать на
охотничью заимку, старую, но вполне прочную хибару посреди леса, или же в неболь-
шую харчевню у Северных ворот, где находили приют опоздавшие, как и я,
раззявы. Оба варианта имели как свои плюсы, так и свои минусы, были от того места,
где я находилась, равноудалены, но, несколько минут подумав, я решила все же
идти в харчевню. В конце концов, горячая пища, даже если за нее придется
платить , имеет свои преимущества. А на заимке не то есть хоть крупа какая, не то
нету - Вышний знает.
Взвалив на спину мешок, я двинулась к цели, долго и нудно в мыслях
рассказывая себе самой о вреде излишне увлеченности, опасностях, подстерегающих в
ночном лесу одиноких девиц, а также методах профилактики раннего ухудшения
памяти. Костерила себя последними словами, проще говоря. Еще бы, если учесть,
что предстояло обойти добрых полгорода...
Вообще-то вечером в лесу хорошо, особенно летом. Комарья пока почти нет,
солнце уже не припекает, свежий воздух, птички щебечут еще - лепота. Вот
через часок, когда солнце уже сядет, а месяц еще не взойдет, станет поганенько.
Не видно ни зги, ветки со всех сторон цепляться за платье начнут, да пытаться
глаза выколоть, но к тому времени я надеялась выйти на торный тракт, который
не потеряешь даже пасмурной ночью, когда с небес не падает ни единого лучика
света.
Так оно и вышло. Едва небо из темно-лазоревого превратилось в иссиня-
черное, и на нем проклюнулись первые звезды, лес расступился и я вышла на
широкую дорогу, укатанную множеством колес до твердокаменного состояния. Еще
полчаса спустя я перешагнула порог харчевни, с многообещающим названием
"Доброй ночи".
Хозяин, пожилой герр Калеб Монс, меня, разумеется, знал. В маленьких
городках всегда все друг друга знают, и Кирхенбург тут отнюдь не исключение, а
самое что ни на есть правило.
Не стану утверждать, что мое появление Монса осчастливило, но и
расстраиваться ему было не с руки. Это в больших городах содержатель харчевни или
трактира перед воротами зашибает деньгу недуром и может себе позволить
выставить непонравившегося посетителя на улицу, а у нас не так уж и много бывает
тех, кто может нагрянуть на ночь глядя, так что жизнь в "Доброй ночи" едва
теплится и любой постоялец ему в радость.
Сегодня, впрочем, у него заночевало аж пятеро ландскнехтов - по разбойным
мордам видать, что именно они, тут и на оружие с доспехами смотреть не надо,
- весело проводившие время за пивом и костями. На меня они, вроде бы,
внимания не обратили, однако ж я б не я была, если не ощупали они меня своими
взглядами, пускай и исподволь. Жизнь в отряде наемников, это хорошая школа,
знаете ли.
- Ох, фрекен Клархен, - Монс поспешил мне на встречу и принял мешок, - что
ж вы так поздно? Не иначе как за травками ходили, да припозднились? А я вот
вам сейчас глинтвейнчику сделаю.
- За травами, уважаемый, - громче, чем это было нужно, произнесла я. - Куда
же ведьме без трав?
Калеб был отнюдь не дурак, не первый год содержал харчевню, так что
объяснять ему, с чего я начала называть себя ведьмой было не нужно. Ландскнехты
сделали вид, что ничего не слыхали, но на миг замерли и, переглянувшись,
продолжили игру. Подергайтесь, шакалы. Это простую селянку вы, может быть, и
затащили бы, невзирая на хозяина, в ближайшие кусты, а с ведьмой тягаться у вас
кишка тонка.
Я присела в уголке, прикрыла глаза и попыталась расслабиться. Получилось
плохо - пятеро здоровых наемников в некотором подпитии, да еще рядом с
одиноко беззащитной девушкой, это вам не фунт изюму. Это напрягает.
Монс принес глинтвейн, перекусить, и присел напротив.
- Вы их не бойтесь, фрекен Клархен. - тихонько проговорил он. - Они священ-
ника сопровождают. Кушайте, да ложитесь спать - жена уже подготавливает вам
комнату.
- Первый раз слышу, чтобы общество священника смягчило ландскнехта, -
усмехнулась я. - Что, важная птица?
- Вышний его знает, - пожал плечами Калеб. - Одет как простой чернец, но
сопровождает его храмовник. Он над этими вот, вроде бы как старший.
- Чего только не бывает, - пожала плечами я. - Сколько я вам должна, герр
Монс? Кошеля у меня с собой нет...
- Бросьте, милая фрекен, - отмахнулся тот, - какие уж с вас деньги? Вы мне
тогда от радикулита такую мазь сделали, что это я ваш должник по гроб жизни.
Или, - Калеб усмехнулся, - покуда снова не прихватит.
- Не прихватит, - ответила я. - Если снова не станете такие тяжести
таскать. Так не только спину, чрево сорвать можно.
Он, вообще-то, мужчина еще не старый, ого-го еще мужчина, если честно, хотя
и не мальчик давно. Один из первых силачей города, подковы гнет руками, бычка
кулаком зашибить может запросто, да вот спина с годами стала сдавать. О
прошлом годе, на праздник, попер он на спор телегу, груженную камнями. Выиграл-
то немало, да только после того встать не мог - сорвал спину. Позвонки я ему
вправила аккуратно (орал и матерился он так, что даже я покраснела), дала
мазь, велела втирать и полежать несколько дней. Помогло.
На улице послышался негромкий стук копыт.
- К вам, похоже, еще клиент. - улыбнулась я Монсу. - Удачная ночь?
- А как же, - вздохнул он. - Только комнат-то нету больше. Разве что один
из этих к себе принять согласится, да только какой дурак рискнет с
ландскнехтом ночевать?
Дверь отворилась, и на пороге появился... Лопни мои глаза, Анхель Бергенау,
собственной персоной!!! И где это нашего новоявленного медикуса носило? По
каким таким алхимическим делам?
Монс поспешил ему навстречу, тот что-то негромко ему сказал, поморщился,
глянув в сторону ландскнехтов, и удивленно округлив глаза при виде моей
скромно персоны, направился к занятому мной столику.
- Фрекен Клархен? - он слегка поклонился. - Глазам не верю. Что вы делаете
здесь, да еще так поздно?
- Конкретно сейчас, ем, - вздохнула я. - Вообще-то в лесу припозднилась.
Немалый вы мне сделали заказ.
- О, так это по моей вине... - казалось, Анхель искренне огорчился. - Как я
могу вам компенсировать эту досадную неприятность? Если завтра мы поужинаем
вместе, это искупит мою вину? Кстати, можно присесть с вами?
Ох, змей, ой, искуситель... Не зря я глазками стреляла и вздыхала так
несчастненько .
- Присаживайтесь, - я пожала плечами. - Хоть с умным человеком перед сном
пообщаюсь.
- Меня уже записали в умные люди? - легкая улыбка скользнула по его губам.
- Приятно слышать.
Бергенау скинул плащ-пенулу на лавку и остался в сером пурпуане. На поясе у
Анхеля обнаружился скармасакс.
- Ни разу не встречала глупого медикуса, - ответила я.
- Вот город... - усмехнулся Бергенау и сел напротив меня. - Только приехал,
а про меня уже каждая собака знает.
- Вам не стоит об этом беспокоиться, - кого это он имел в виду под
"собакой"?
- И, конечно же, сразу донесли вам.
- Иначе и быть не может.
- Эй, ик... Девчонка, брось этого козла, идем к нам! - донесся со стороны
ландскнехтов пьяный голос.
Ну, все, началось... Чтобы день, начавшийся с расстройства, не закончился
неприятностями - со мной такого не бывает.
Анхель же на "козла" и глазом не повел. Не сделал вид, что не слышит, не
изобразил хорошую мину при плохо игре, а именно что плевать ему было
абсолютно , кто там и что про него сказал. Опасная привычка - люди, подобные
ландскнехтам имеют склонность принимать неконфликтность за слабость.
- Да-да, - вздохнул Бергенау, - и все же очень славно, что вы уже собрали
все. Ведь все, я прав?
- Абсолютно, герр Бергенау.
- Прошу вас, - он вскинул руки, ладонями вперед, как будто отгораживаясь от
меня, - просто Анхель.
- Слышь, овца, - два ландскнехта появились рядом с нашим столиком, - ты чё,
оглохла? Иди к нам, тебе сказано.
Монс, у себя за стойкой, тяжело вздохнул и извлек здоровенную дубину,
Бергенау же, чуть откинувшись назад, поглядел на ландскнехтов так, будто рядом с
ним объявилось говорящее дерево.
- Чё ломаешься? - один из наемников протянул ко мне руку.
Дальше события развивались быстро. Перехватив ландскнехта за запястье я,
поднимаясь со стула, вывернула ему руку и приложила локтем в основание черепа
- спасибо тебе Басмиони за науку.
Одновременно с этим медикус, взлетев со стула, как камень из пращи,
припечатал второго кнехта ладонью в солнечное сплетение, отчего тот отлетел, как
от удара тараном, грохнулся шагах в пяти от Бергенау и застыл. Остальные трое
наемников рванулись в нашем направлении, однако Анхель и сам стоять на месте
не собирался - стукнутый им ландскнехт еще был в воздухе, а он уже несся к
его товарищам.
Под удар первого он просто поднырнул, впечатался плечом ему в живот,
пропустил руку между ног, и, не прекращая движения вперед, выпрямился.
Ландскнехт оказался у него на плече. Легкое движение руки, и он растянулся на
полу за спиной медикуса.
Второго наемника Анхель встретил пинком ноги в грудь, прогнулся, сделал
сальто назад, и тем уклонился от третьего, вылетевшего прямо на пудовый кулак
Монса.
Пару секунд все было тихо, но потом второй и третий ландскнехты поднялись с
пола и схватились за оружие.
- Прекратить! - вроде бы и не слишком громко произнес появившийся на
лестнице мужчина, но наемники замерли на местах, как статуи.
В облике этого человека явно проглядывалась привычка повелевать. В простой,
лишенной украшений камизе, без меча и каких-либо регалий, если не считать
массивного перстня-печатки на левой руке, он даже для неопытного человека,
казалось, кричал всем своим обликом о том, что с ним пререкаться не стоит.
Жесткое, словно вырубленное из куска гранита, лицо со светлой бородкой,
обрамленное светлыми, почти белыми волосами, стальные глаза, широкие плечи,
поджарый мускулистый торс, слегка кривоватые ноги всадника - мужчина-мечта,
короче говоря. Не иначе, как тот самый храмовник, про которого упоминал Монс.
- Почему я из-за ваших выходок должен подниматься посреди ночи? -
проговорил он, неторопливо спускаясь по лестнице. - Возможно, мне нечего делать? Или
я сегодня проехал меньше вашего?
- Сэр Готфри, эти люди затеяли с нами драку, - один из ландскнехтов
склонился в поклоне.
- Вот как? - рыцарь подошел к наемнику, поглядел на нас, на него, и отвесил
ему изрядную оплеуху. - Не сметь мне лгать.
Голос холодный, спокойный, лишенный каких-либо эмоций.
- Бродяга, трактирщик и девчонка напали на пятерых умелых и хорошо
вооруженных наемников... И ты считаешь, что я в это поверю?
Интересно... Это как же надо было их запугать, чтобы ландскнехт (!) стерпел
удар, пускай даже и от благородного. Крут ты, сэр Готфри.
- Растащите эту падаль по комнатам, и спать, - жестко произнес храмовник,
и, не утруждая себя контролем за исполнением приказа, повернулся ко мне и
Бергенау. - Теперь вы. Кто использовал в драке заклинание?
- Буллой Папы Бенедикта Второго странствующим медикусам разрешено изучение
и использование заклинаний раздела "стальные ладони" без покупки лицензии на
магические деяния, - мрачно ответил Анхель.
- Той же буллой любое применение заклятий против священнослужителей, а
равно их слуг и лиц их сопровождающих, приравнивается к бунту против Церкви.
Согласно постановления Капитула, незнание того, что заклинание применяется
против священнослужителя, его слуг, а равно против лиц его сопровождающих, не
является смягчающим фактором, - спокойно парировал рыцарь. - Что скажешь
умник?
- Наемник слугой не является, это прямо указано в "Богемском зерцале". -
Бергенау помрачнел еще сильнее. - Если они сопровождали священнослужителя, то
почему я его не видел во время начала драки? Твои люди были не при исполнении
своих обязанностей.
Секунду помедлив, сэр Готфри слегка кивнул.
- Ты прав, медикус, у меня нет к тебе претензий, но все же советую не
злоупотреблять своим правом на волшбу, - глянув на лежащего у моих ног
ландскнехта, рыцарь задумчиво потер подбородок. - Этого ты уложила, красавица?
- Порядочная девушка должна уметь позаботиться о себе, сэр, - я напустила
на себя застенчивый вид.
Сэр Готфри кивнул, не мое, мол, дело, развернулся, и ушел к себе.
- Это где же порядочных девушек учат приемам борьбы италийских кондотьеров?
- усмехнулся Бергенау, садясь на стул.
- А где им учат медикусов, "просто Анхель"? - нахально ответила я на вопрос
вопросом. - В университете?
- Ага, - он разулыбался и тряхнул головой, подтверждая свои слова. -
Факультативно. Так что, договорились? Завтра с меня хороший ужин в "Пятой
подкове" .
- Ну. . . - я изобразила на лице внутреннюю борьбу. - Хорошо. Как раз все
травки разложу и подготовлю.
...тот ее и танцует
Сняв мешок с плеча, я некоторое время рассматривала новый колокольчик,
появившийся над входом в лавку за время моего отсутствия. Неплохой, прямо
скажем, колокольчик, да и закреплен, по всему, на совесть. Это кто ж так порадел
за меня, а?
За спиной раздалось негромкое покашливание.
- Простите за самоуправство, фрекен Клархен, но я заметил, что у вас со
входа исчез колокольчик, и позволил себе его заменить.
Так и есть, Асмунд Виртел, отец Гансика. Кто бы еще догадался?
- Спасибо, герр Виртел. - я обернулась к плотнику и одарила его улыбкой. -
Право же, не стоило так утруждаться. Сколько я вам должна?
- Нисколько. Какие уж тут труды? Это я вас должен благодарить за своего
огольца, за спину, да за рубаху.
- А вот как раз это совершенно не нужно. Мне это ничего не стоило ровным
счетом.
- Все же Вышний послал мне добрую соседку, - крякнул Асмунд и поспешил
откланяться .
Надо будет не забыть надрать Гансику уши, сводне эдакому...
Кстати про уши. Вечернее свидание никто не отменял, так что надо быстренько
разложить все собранное, развесить травы на просушку, и подготовить заказ Ан-
хеля. Все же до жути интересно, что он такое собирается со всем этим ба-
рахл... гм... товаром делать? Вчера так и не признался - все отшучивался.
Зачем ездил за город, тоже не сказал. Конечно, все может быть вполне прозаично,
например тетка в деревне, или еще что подобное, только зуб даю - ездил он за
какими-то ингредиентами для своих опытов, про которые мне знать не положено.
По крайней мере, он считает, что не положено. Ну-ну...
Меня всегда интересовало, в кого мужчины такие дураки? Ведь рожают их
вполне нормальные женщины, воспитывают тоже, и, все одно, вечно они нагоняют на
себя многозначительность, выдумывают какие-то свои "мужские дела", которые
женщине-де не понять... Ну конечно, где ж нам понять, как это можно целыми
днями сидеть в таверне, и под пиво с колбасками нести всякую чушь, в обществе
себе подобных идиотов. Нет, под пиво, оно может и сойдет, пьяный и не такое
выдержать может, но куда в них его столько влезает - ума не приложу.
Вот от этой "мужественности" и многозначительности большинство мужских
проблем и происходит. Как просто ведь сказать, "дорогая, мне надо от тебя то-то
и то-то"... Счазззз! Мужику надо зайти издалека, чтобы потом, в случае
неудачи задуманного, заявить, что, мол, "Это была твоя идея" и "Я же говорил, что
ты всегда несешь ерунду". В случае успеха, конечно, лавры должен пожинать
мужчина.
И ведь, что самое смешное, они верят, что мы на эту немудрящую уловку
покупаемся! Верят искренне, истово, а потому "все бабы - дуры". Умники, тоже мне.
Если смолчать, и сделать вид, что все действительно так, как считает мужчина,
дабы он не впал в долговременную хандру и меланхолию, это глупость, то
извините. Наиболее умные женщины даже заначки своих мужчин почти никогда не
трогают . Почти - чтоб не расслаблялся. И что мы получаем взамен? "Моя-то, дура,
на самом видном месте не заметила". Все заметила, все нашла, и даже заранее
знает, куда ты еще можешь спрятать деньги или бутыль, просто здравомыслия
хватило оставить тебе в жизни последнюю радость - иллюзию твоей
независимости .
Звякнул входной колокольчик.
- Кла-а-архен?
Явился, горе мое луковое. Ладно, пускай его уши пока поживут - колокольчик
и впрямь нужен.
- Я в подсобке, - крикнула я, не отрываясь от сортировки трав и корешков, -
иди сюда, Гансик, скоро тебе представится возможность заработать три
пфеннига .
- А почему три? Всегда был один.
- Нести много. Ба-а-атюшки... Что случилось? На какой горе сегодня волки
сдохли?
Молодой Виртел выглядел так, как не выглядел никогда на моей памяти. Нет,
чистый он бывает очень часто, умытый - случается, выглаженный - периодически,
в новой одежде, в том числе и аккуратно зашнурованном жакете, я его тоже
видала, но чтобы все это вместе, одновременно, да еще и чтобы шкодник был
аккуратно причесан - такого не припомню.
- Да, эта... - мальчик смутился, - Того... Отец сегодня свататься
собирался , ну я и эта... в порядок себя привел, ага.
- Чтобы ему невесту не напугать? - рассмеялась я.
- Ага, - кивнул он. - Типа того. С утра почистил одежду, погладил. . . Ну и
вот.
Офигеть! Постреленок САМ навел марафет - к кому же его папашка клинья
подбить собрался? В голове родилось недоброе предчувствие, однако, озвучить я
его не успела - дверь снова открылась, и я вышла встречать клиента.
- Добрый день, Клархен, умничка-красавица. Дело у меня к тебе.
Кошмар. Кажется, я догадываюсь, какое именно дело может быть ко мне у фрау
Клотильды, нашей городской свахи.
- Чем. . . могу быть полезна, фрау Шобер? - боюсь, улыбка на моем лице была
несколько неискренней. Ну, держись, Ганс. Что тебя ждет...
- Да спину прихватило опять, душечка, - прощебетала (это в ее-то преклонные
лета, да щебетать!) сваха. - Так прихватило, что сесть не могу, хожу, будто
бы копье проглотив. А мне ж, как солдату на плацу, ходить нельзя. Сватовство,
это дело такое. Сто раз посадят за стол, да столько ж и поднимут - на невесту
глянуть, на приданное, то да сё. Все бы ничего, да как раз сегодня моими
услугами сосед твой решил воспользоваться, герр Виртел. Не могу же я отказать
столь деловому мужчине.
Кажется, я перевела дух чересчур громко.
- Как интересно, фрау Шобер, - я не глядя сняла с полочки для готовых
товаров мазь от радикулита, - Тридцать два пфеннига. А кого герр Виртел
намеревается сватать?
- Очень хорошая девушка, очень хорошая. Домовитая, хозяйственная, усердная,
детишек любит, готовить умеет, шить, вышивать, читает даже сама. Ты это, в
общем.
- Это... столь неожиданно... - все, мелкий, ты вперся. Сейчас вытурю эту
клушу, и буду зверствовать. Ой, что я с ним сделаю... еще не решила, но точно
одно - отец не узнает.
- А счастье-то, оно всегда нежданное, - зачастила сваха. - Негаданное оно
приходит. Ты, девочка, подумай хорошенько. Подумай, да соглашайся. Оно ж,
поди, не каждый день зовут замуж-то.
- Да... - промямлила я, - Не каждый.
Клархен Виртел... О-фи-геть! Нет, Гансика я, конечно, как родного... выдеру
потом... но зачем мне в нагрузку Асмунд? Я, кажется, не давала ему никакого
повода. Цветы бы подарил что ли, хоть раз... Да-ну, ерунда какая-то. Не хочу
я замуж! За Виртела, по крайней мере.
- Вот и я говорю, не каждый, - продолжала тараторить Клотильда. - Ты уж не
позорь меня, старую, ты подумай лучше о браке. За мужем-то, оно куда как
сподручнее житье, да не в пример спокойнее. Опора есть всегда, опять же,
защита и оборона, а то, ты девушка красивая, добрая, тебя каждый обидеть может.
Да уж, железная логика - только и рвутся все, меня обижать. Ничего, Монс
всем расскажет, как мы в его таверне с медикусом развлекались, ландскнехтов
раскидывая. Может тогда Виртел передумает, а?
- Я... э... подумаю над столь лестным предложением.
В общем, если говорить покороче, я вытурила сваху не сказав ни да, ни нет,
и влетела в комнату, горя жаждой праведного мщения и откручивания ушей одному
поганцу. Увы, за время нашей беседы мелкий успел смыться из дома через окошко
под потолком. Ну, попадется он мне!!!
И вот что, простите, я теперь должна делать? Не выйду замуж - плохо,
заелась , скажут, смотреть косо начнут, злословить. Выйду - тоже плохо. Не хочу
я за Виртела. А еще с Бергенау свидание вечером назначено - и куда бедной
ведьме податься?
Колокольчик над входом (надо оторвать нафиг!) звякнул, и в лавку вошли трое
стражников - Андреас Браун, Ганс Рабе и десятник Вальтер Имбис. Все трое
мрачные, важные, невооруженным взглядом видать, что при исполнении.
- Фрекен Клархен, - произнес Имбис, - мне приказано препроводить вас к Его
Преподобию, отцу Вертеру, папскому нунцию.
Ох, ядрена ж кочерыжка, откуда взялся нунций в Кирхенбурге? Неужто меня и в
этом медвежьем углу отыскали?
Под конвоем меня, как преступницу, проводили через весь город. Объяснений
стражники мне не давали, да я и не спрашивала - что с них взять? Народ
подневольный , кого скажут, того и приведут, куда укажут, туда и оттащат.
Отец Вертер расположился в церкви Святого Мартина, где до того командовал
преподобный Лебенау, наш городской священник. Собственно, отец Адриан был
здесь же, в своем собственном кабинете, но сидел с краю стола, а не на своем
обычном месте.
В кресле же Лебенау по хозяйски расположился человек, одетый как простой
чернец. Широкоплечий, поджарый, морщинистый и седой, он напоминал не
последнего звания военного в отставке, да, скорее всего, им и являлся. Вот только
пустые, безжизненные, лишенные всего человеческого белесые глаза... Кисло
это, видать, быть нунцием.
Между святыми отцами сидел, потел, и, по всему судя, сильно нервничал, наш
славный пузатенький бургомистр, герр Радисфельд. А у окна (кто бы мог
подумать, надо же), сложив руки на груди, вполоборота ко входу, стоял сэр Готфри.
Стражники закрыли за мной дверь, и я осталась наедине с четырьмя мужчинами,
по меньшей мере двое из которых не питали ко мне приязни.
- Клархен Айнфах? - голос у отца Вертера был тихий, шелестящий, словно
палая листва, - Подойдите ближе.
- Клархен Сантана, вдова Марко Сантана из Мантуи, - глаза у Лебенау и Ра-
десфельда вылезли как у раков. - Могу я узнать, по какой причине я была
доставлена к вам под стражей? Это арест?
- Это беседа, - прошелестел нунций. - Пока беседа. Присаживайтесь, - он
указал мне на табурет перед столом.
Сэр Готфри изволил слегка повернуться ко мне, кивнуть в знак приветствия и
(шайзе!) узнавания, после чего вновь занялся видом из окна.
- Я отец Вертер фон Кюсте, нунций и папский легат. Остальных вы знаете,
приступим. Поселяясь в городе, вы представились как Айнфах, а не как Сантана.
- спокойно, даже монотонно как-то, проговорил отец Вертер. - Почему?
- Незадолго до этого, Ваше Преподобие, - я гордо и независимо вскинула
голову, - я потеряла своего супруга. Всякое напоминание о нем отзывалось в моем
сердце болью, и потому я назвала свою девичью фамилию.
Вранье, конечно, так и я не на исповеди.
- Это не запрещено, - кивнул он. - Герр Радисфельд утверждает, что вы -
ведьма. Это правда?
- Герр Радисфельд выдает желаемое за действительное. Я была ученицей
лицензированной ведьмы, однако, по окончании ученичества лицензию не приобретала,
ведовское искусство не практикую, веду практику травницы. При изготовлении
своих продуктов наговоры не использую.
Отец Вертер поглядел на отца Адриана.
- Не замечена, - кивнул Лебенау. - Было пять доносов, но они не нашли
подтверждения. Это все есть в предоставленных Вашему Преподобию материалах.
Нунций поглядел на стопку пергаментных листов перед собой и вздохнул.
- Фрау Сантана, вам приходилось когда-либо принимать участие в охоте на
нежить? - фига себе вопросец ты задал, Твое Преподобие... Ну что ж, получай.
- Я находилась в армии Его Святейшества, во время осады и штурма Монсальва-
та.
Сер Готфри резко обернулся в мою сторону и удивленно вскинул брови. Еще бы,
при воспоминании о бунте магов в Меровенсе, Папе Карфагенскому по сей день
икается...
- Вот даже как... - фон Кюсте сложил ладони домиком, и посмотрел на меня
поверх них. - За это тебе должны проститься многие прегрешения, дочь моя. От-
веть мне, ты готовила мазь для Елизы Кнопф?
Неужто мегера облезла от моих притираний? Да нет, не должна бы. И уж всяко,
не стал бы целый нунций из-за такой ерунды разбирательство устраивать.
- Я, Ваше Преподобие.
- Ты читала над мазью наговоры, прибегали к волшбе или предметной магии при
изготовлении мази? - голос сухой, бесцветный, спокойный, а ощущение такое,
что он с меня с живой кожу сдирает.
- Нет, не читала, - я вновь гордо вскинула голову. - Я чту установления
Матери нашей, Пресвятой Карфагенской католической Церкви и никогда не
ослушалась бы ее запрета на волшбу без лицензии.
- Обучалась ли ты экзорцическим молитвам и наговорам? - спросил нунций. -
Не использовала ли их когда?
Ничего себе, вопросики. Да кто ж меня им обучать-то стал бы? Это один из
самых охраняемых секретов церкви - не каждый иерарх их знает.
- Нет, Ваше Преподобие. В церковные таинства я не посвящена.
- Тогда, - отец Вертер прикрыл глаза, - как ты можешь объяснить тот факт,
что горшочек с твоей мазью смог поразить упыря, лезшего в дом фрау Кнопф?
- А в Кирхенбурге появился упырь? - растерянно спросила я.
Глупый вопрос, конечно. Раз спрашивают - значит появился. Ответ на него,
ясен пень, я не получила.
- Никак не могу, - вздохнула я и развела руками. - Разве что чистотел стал
средством для борьбы с нежитью.
- Насколько мне известно, пока еще не стал, - отец Вертер едва заметно
усмехнулся. - Впрочем, если освятить его, то и им нечистого гонять можно. Отец
Адриан, эта госпожа не приносила вам чистотел на освящение?
- Что вы, Ваше Преподобие, - удивился Лебенау, - да мне бы и в голову не
пришло читать молитвы над растением.
- Зря, - коротко бросил сэр Готфри.
Молитва... Ну, конечно же!
- Э-э-э-э-э... Господа, мне кажется, я догадалась о причине столь убойного
воздействия моей мази на упыря. Он ведь... упокоился?
- Теперь - да, - ответил нунций. - Сэр Готфри выследил раненую тварь
сегодня утром, и добил. Так мы вас слушаем.
- Ну... Дело в том, что я несколько припозднилась с изготовлением мази, и
когда отправляла ее с посыльным фрау Елизе, та еще не настоялась как следует,
поэтому мне пришлось пойти на маленькую невинную хитрость, - я потупила
глаза . - Передала ей, чтобы на ночь прочитала над горшочком с мазью молитву, а
пользовалась ею уже с утра. Мазь к тому часу уже была бы готова.
Сэр Готфри изогнул бровь, и вновь отвернулся к окну, священники
переглянулись .
- Какую молитву, дочь моя? - мягко поинтересовался отец Адриан.
- Да самую обычную, отче, - пожала я плечами, - которую все на сон читают.
Молитву Ночному Ангелу.
- Значит, обманываешь покупателей, да Клархен? - откашлялся Радисфельд, до
которого, похоже, дошло, что на костер меня не потащат, и решивший
поучаствовать в обвинительном процессе. - Нехорошо, девочка.
- Не вижу никакого обмана, - сухо заметил рыцарь, даже не удостоив
бургомистра взглядом. - Поступок фрау Сантана напротив, склоняет к благочестию и
отвращает от суетного тщеславия и соблазнов, порождаемых мирской красотой.
Радисфельд поперхнулся и замолчал. Ничего, я тебе еще этот выпад припомню,
боров карликовый.
* * *
Упырь, сунувшийся к Елизе, был еще совсем молодой, буквально в этот же день
выбрался с погоста. Движимый ужасающим голодом, который заменяет этим
неприятным тварям и инстинкты, и разум, упырь прокрался в Кирхенбург и бросился на
поиски добычи.
Обычно молодые упыри предпочитают питаться кровью детей, поскольку те редко
когда успевают понять, что же произошло, и поднять крик, однако этого каким-
то образом занесло в район дома фрау Елизы.
Та только помолилась на ночь и легла в постель, когда упырь полез в ее
окошко, которое Елиза на ночь не закрыла. Мало того, что она еще не спала,
так и упырь умудрился зацепить стоявший на подоконнике цветок, который с
грохотом обрушился на пол.
Решившая, что к ней в дом залез вор, Елиза вскочила с кровати и принялась
ругать ночного визитера последними словами. Упырю бы, по-хорошему, сбежать,
но близость живого человеческого тела окончательно лишила его
рассудительности , и он с ревом бросился на фрау Кнопф.
Елиза обладала настолько дурным характером, что ей и в голову не пришло
пугаться ночного гостя, тем более что в темноте ей было не видно, кто ее
посетил . Схватив первое, что попалось под руку, а оказался это горшочек с мазью,
старая мегера запустила им в голову упыря. Эффект от попадания свеженамоленой
мази оказался просто потрясающим - кровосос рухнул на пол, ухватился руками
за лицо и издал такой леденящий душу вой, что поверг в дрожь даже Елизу.
Тут в комнату влетел слуга со светильником, и в его неверном свете Кнопф
увидала щуплую лысую остроухую тварь в саване, лицо которой отваливалось
кусками прямо на глазах. От визга Елизы проснулись даже те соседи, которые
остались в постели после крика упыря.
Тот же, рванулся с места к окну, и вылетел на улицу вместе еще с парой
цветочных горшков. Падение на брусчатку со второго этажа его, естественно, не
убило, а вот фикусам пришел безвременный конец.
Елиза Кнопф, едва придя в себя от ужаса, немедленно послала за отцом
Адрианом . Нельзя сказать, что наш городской священник сильно обрадовался тому, что
его подняли посреди ночи, однако к новости отнесся более чем серьезно, явился
на место происшествия с несколькими служками, произвел все подобающие случаю
обряды, и направился домой, писать срочную депешу рыцарям-храмовникам.
Письмо, впрочем, так никуда и не отправилось - едва открылись городские ворота,
его посетил отец Вертер фон Кюсте в сопровождении сэра Готфри. Услышав о
случившемся, рыцарь немедленно отправился на погост со своими ландскнехтами,
отыскал лежбище упыря, вскрыл могилу и прибил неспособную сопротивляться
тварь.
Конечно же, святые отцы безотлагательно учинили следствие, поскольку
появление упыря - это очень дурная новость. Как выяснилось, подзакусить любимой
внучкой приперся ее дедушка, отдавший Богу душу еще с полвека назад. Чего ему
спокойно в земле не лежалось, и почему вылез из могилы он только теперь -
тайна сия велика есть.
Конечно же, проверили всех подозрительных жителей и приезжих, однако в
разряд "подозрительных приезжих" попал только Бергенау, которого сэр Готфри
лично наблюдал этой ночью, так что от него отстали даже быстрее чем от меня, и
он покинул святых отцов еще до моего у них появления.
В общем, примерно все это мне выложила Елиза Кнопф, едва я вышла из
кабинета отцов-дознавателей и нос к носу столкнулась со старой мегерой. Та, по ходу
повествования, заговорщицки мне подмигивала, и все порывалась высказать свое
восхищение моим колдовским искусством. Бог ты мой, Бог ты мой...
А день так хорошо начинался! Может попросить святых отцов на пару дней
упечь меня в темницу? Вопрос со свадьбой тогда сам собой отпадет, я думаю.
Теперь точно оторву уши Гансику.
Так или иначе, но жениха я, на какое-то время, видимо, отвадила, поскольку
по моему возвращению домой, ни герр Виртел, ни сваха, не появились. Я собрала
заказ Бергенау, отправила его в "Пятую подкову" с одним из соседских
мальчишек и занялась наведением марафета к вечернему свиданию. Решила показать
товар лицом, так сказать...
В первую очередь я достала из сундука и повесила проветриваться лучшую робу
яркого салатового цвета. Уж не знаю, наверняка она давно вышла из моды, но
мне тут, в Кирхенбурге, было немного не до того, чтобы следить за ее, моды,
изменениями.
Затем я натаскала воды, согрела ее, наполнила большую дубовую лохань,
побросала туда кой-каких травок и принялась за мытье. Час спустя, чистая,
распаренная и благоухающая, я выбралась из воды, растерлась полотенцем, влезла в
льняную тунику и занялась своим лицом. Это только кажется, что красота или
есть, или нет, на самом же деле все гораздо сложнее. Сурьма, румяна и белила,
нанесенные опытной и умелой рукой, даже из дурнушки могут сделать роковую
красавицу - тут главное не переборщить, и ничего не перепутать. Подвезти
глаза надо так, чтобы взгляд их казался томным и загадочным, а не глупым, как у
коровы, или блудливым, как у прасти... Прости Господи! Кожа должна быть
бледной, нежной с виду, а не белой, как маска Пьеро, ну и легкий румянец на
скулах и щеках обязан намекать на некоторую возбужденность и смущение, а не на
болезненный жар или, упаси Бог, дефекты кожи. В общем, макияж - это целое
искусство. И занимает он, кстати, довольно много времени. Мужикам, которые
любят красивых женщин, никогда не понять и не оценить тех усилий, которые мы
прилагаем для того, чтобы им понравиться. Впрочем, как говаривала умудренная
жизнью Хельга, вшей ей на причинное место, "Девочка моя, в первую очередь
женщина должна нравиться себе самой, а вот уж тогда никакой мужик перед ней
устоять не сможет". Ну что ж, результатом труда я осталась довольна,
подмигнула своему отражению в бронзовом зеркале, и принялась влезать в робу, с ее
укороченным лифом, узкими рукавами с воронкообразными манжетами, укороченной
спереди юбкой и шлейфом в половину локтя длинной. Втиснувшись в ставшее мне
слегка малым платье (еще бы, на деревенских-то харчах, да без вечной беготни
по лагерю наемников), я подвязала его плетеным пояском почти под самой
грудью, аккуратно расправила складки на длинной и широкой юбке, прицепила на
левую грудь брошь, некогда подаренную мне Марко (бирюзовая фиалка на серебряном
стебельке), повязала чепец и глубоко вздохнула.
Все, готова к свиданию. Дело осталось за малым - за плащом.
Только недалекий человек может счесть, что предмет одежды, который мы
снимем при самом входе, не имеет особого значения. На самом деле, встречают
всегда по одежке, так что первое впечатление, которое складывается за какие-то
три-четыре удара сердца, очень и очень важно. Кроме того, плащ играет и еще
одну роль - роль занавеса на повозке бродячих артистов, скрывающего декорации
и актеров. Скинув плащ, женщина должна потрясти, огорошить кавалера, но и до
этого ей никак серой мышкой выглядеть нельзя.
По здравому размышлению, я остановилась на светло-коричневом плаще с желтым
шитьем и широким капюшоном. Тонкий, хорошей шерсти, и вместе с тем теплый,
он, в свое время стоил мне немало денег и одевался только по таким вот
"выходам в свет".
- Ну, Клархен, - пробормотала я себе под нос, - к обольщению герра Бергенау
будь готова. Вперед, и пусть подохнут все, кто нас не полюбил.
* * *
"Просто Анхель", не иначе, углядел меня в окошко "Пятой подковы", и
встретил у входа на постоялый двор. Вроде бы ничего незначащая мелочь, однако,
опытной женщине такое поведение говорит о многом. Ждал. Ждал с нетерпением,
мотался по комнате ожидая вечера и не зная, чем себя занять, кусал губы и
поминутно поглядывал то в окно, то на клепсидру3, мысленно подбирал слова для
приветствия и начала беседы, придумывал неизбитые комплименты и шутки, дабы
блеснуть и очаровать с первых мгновений, отчаянно мотал головой отбрасывая
неудачные и слегка улыбался сам себе, когда рождалось что-то и впрямь
достойное. Собственно все вышесказанное можно выразить и одним словом - "запал". А
также "втрескался", "втюрился", "врезался" или, если по благородному, "сердце
его воспылало пламенной страстью, а облик прекрасной девы застил все мысли,
став зримым средоточением его желаний и побуждений". Если кто не понял, под
"прекрасной девой" я имею в виду себя, а никак не Элизу-молочницу, чтоб этой
корове уже не мой гуртовщик Гейнц шею свернул по пьянке.
- Фрекен Айнфах, а я уже собирался идти вас встречать, - Бергенау споро
подхватил мой плащ и под ручку повел за столик в уголке поукромнее. Что ж, я
не против романтической атмосферы за ужином, только "За" даже. - Трактирщик
сегодня на редкость расстарался, обидно было бы, если б все остыло. Он и так-
то отменно готовит, но по моей просьбе превзошел себя.
Это герр Гоббель отменно готовит? Это ты, дорогуша, не пробовал, как
готовлю я! Впрочем, я предоставлю тебе возможность сравнить нашу стряпню. Дня
через два. Ибо как сказал один известный поэт из республики Святого Марка, сиг-
нор Аллисандро де Пуччони:
Чем женщина мужчине недоступней,
Тем больше она нравится ему...
Насчет женщин, если верить слухам, поэт мог разговаривать часами, и все по
существу, поскольку был большой охотник до нашей сестры, через что и погиб -
нарвался на дуэль с каким-то рыцарем из Меровенса. Женщину не поделили,
говорят. А что нас делить, спрашивается? Все равно мужчин мы выбираем, а никак не
наоборот, что бы они там себе не думали.
Анхель галантно отодвинул стул, помогая мне усесться.
- Вы получили свой заказ, герр Бергенау? Все в порядке? - для проформы
поинтересовалась я. В том, что свои травки-корешочки он получил в полном
комплекте сомнений у меня не было - трижды все перепроверила.
- Да, спасибо, все в полном порядке, - улыбнулся он, усаживаясь напротив, -
Однако, забавный у вас город, фрекен Клархен. Я всегда полагал, что в
маленьких городках никогда ничего не происходит, а тут и упырь, и дознание
возглавляемое целым папским нунцием... Только епископского суда и ордена братьев-
познающих не хватает. Часто у вас такое?
- Я бы не сказала, - на столе, с потрясающей воображение скоростью, начали
появляться разнообразные блюда. - Алхимики, впрочем, у нас тоже редко
появляются.
- А надо, чтобы появлялись часто? - Бергенау иронично изогнул бровь.
- Боже упаси, - усмехнулась я. - Еще превратят Кирхенбург в новый Авиньон.
При упоминании города, в котором, по заказу герцога Прованса, Луи
Долговязого, куча алхимиков трудилась над изобретением какого-то взрывающегося
порошка, в глазах Анхеля мелькнуло некое странное выражение. Мелькнуло, и
пропало .
- Слух о том, что на месте города осталась только воронка, несколько
преувеличен, - слегка усмехнулся он. - На самом деле, даже кое-что от
герцогского замка уцелело. Я бывал в Авиньоне после того... инцидента с моими
коллегами. Город гораздо больше пострадал от паники его жителей, чем от самого
взрыва .
Ну-ну, расскажи мне сказочку.
3 Водяные часы.
- Следствием по этому делу, кстати, занимался ваш новый знакомый, Вертер
фон Кюсте, - как бы между прочим заметил Бергенау. - По личному поручению
Папы. Говорят, очень сожалел о том, что у папской армии не оказалось
взрывающегося порошка во время осады Монсальвата.
Что точно, то точно. Очень пригодился бы, а то застряли мы тогда под его
стенами едва ли не на полгода.
- Вот уж было б здорово, если бы мятежные маги взорвали его посреди лагеря
папистов, - хмыкнула я.
- В Монсальвате самоубийц не было, - спокойно ответил Анхель. - Там всем
жить хотелось, а подрывник погиб бы неминуемо.
- Можно было послать зомби или упыря, - я пожала плечами. - Они погибнуть
не боятся, поскольку уже померли.
- И некромагов с некромантами там не было, - ответил алхимик.
Угу, много ты знаешь, мой хороший...
* * *
Сигнор ди Валетта, как обычно, сумел урвать себе занятие поинтереснее и по-
прибыльнее. Покуда большая часть собранных Святым Престолом войск торчала под
Монсальватом, тупо ожидая когда катапульты и требюше4 наконец проделают бреши
в его исполинских укреплениях, наш отряд, в числе немногих избранных, гонял
остатки еретиков по всему Лангедоку, выкуривая взбунтовавшихся магов и
ересиархов из тех дыр, куда они попрятались. Людьми они, как правило, были не
бедными, охрану имели чисто символическую, так что при минимальных потерях,
благосостояние капитана и его отряда увеличивалось прямо на глазах. Каких-либо
проклятий или порч сигнор Джованни тоже не опасался - все по-настоящему
сильные малефики отсиживались за стенами своей цитадели, а с той шушерой, что
встречалась нам, вполне управлялся Метробиус при поддержке дюжины
арбалетчиков . Одного даже в честном магическом поединке уложил, что было предметом его
особой гордости.
За прошедшие пять лет наш отрядный маг изрядно возмужал, превратившись из
прыщавого юнца-студиозуса, едва-едва осилившего два курса Туринского
Университета, в молодого привлекательного мужчину, уверенного в себе, своих силах и
знаниях. Несколько раз он на месяц отлучался в alma mater из банды ди
Валетты, разросшейся до полка в почти пять сотен клинков, сдавал какие-то экзамены
(если не врал - с отличием) и возвращался с блестящими глазами и новыми
книгами, которые штудировал денно и нощно, покуда не вернулся с дипломом. На
содержание капитан ему теперь выделял значительную сумму, ввел в офицерский
совет , и никогда не упускал случая распустить хвост перед другими кондотьерами,
упоминая, словно бы мимоходом, как саму собой разумеющуюся вещь, что в его
отряде служит настоящий боевой маг, а не шелупень чародейская как у прочих.
Вопрос о том, что специализировался Метробиус, по настоянию все того же сиг-
нора полковника, преимущественно на защитных заклинаниях, ди Валетта в таких
беседах аккуратно обходил стороной.
- Жениться тебе надо, Троби. - внушительно произнесла моя наставница,
благослови ее Вышний лепрой.
Метробиус, который ехал рядом с нашей повозкой и обсуждал с ней перед этим
возможности применения белладонны, поперхнулся.
- А ты вот не фыркай, не фыркай, - сказала фрау Хельга. - Ты лучше в
зеркало глянь. Лейтенант, а тощий, как скелет, ходишь в рваной или кое-как
заштопанной одежде, небритый даже порой. Ну, куда это годится? То ли дело женатые
Требушет (требюше, от фр. trebuchet — весы с коромыслом) — средневековая метательная
машина , Закидывала камень с использованием тяжелого противовеса на противоположном конце.
офицеры - всегда чистые, отглаженные, обстиранные, довольные жизнью.
Упитанные, в конце-то концов! Тот же Винченцо Ринальдини, я помню, поначалу тоже
был на сушеную рыбу похож, а как женился - что? За год стал круглый да
лоснящийся! Я уже не говорю о том, что он всегда при полном параде.
- Сигнору капитану, как заместителю командира, и положено так выглядеть, -
попытался возразить Метробиус.
- А кто тебе мешает занять эту должность? - изумилась моя наставница.
Сигнор Джованни не вечен, ему уже скоро пятьдесят. Не удивлюсь, если после
этой кампании он уйдет на покой и тоже, наконец, женится на какой-нибудь
девице из благородного семейства. А до конца кампании, между прочим, осталось
всего ничего. Так что срочно надо тебе достойной спутницей обзаводиться.
Знаешь , как женщина может стать женой маршала? Ей надо выйти замуж за
лейтенанта , а остальное уже в ее руках. Вот если б ты женился на...
- Сигнора Хельга, при всем моем уважении, - несколько поспешно произнес
маг, - мы с вами навряд ли уживемся.
- Да тьфу на тебя! - в сердцах ответила она. - Куда мне замуж, мне уже
сорок пять лет!
Метробиус снова поперхнулся - на вид фрау Хельге больше тридцати отродясь
никто не давал. Я в повозке (травы сортировала) поперхнулась тоже. Возраст
свой Хельга не скрывала, не пыталась казаться этакой молодухой, но чтобы вот
так, почти открытым текстом она - ОНА!!! - себя в старушенции записала... Не
иначе, конец света близок.
- А вот тебе жениться надо, - гнула свое фрау Хельга. - Тем более, у нас в
обозе девушка есть, которой на роду написано быть женой очень могущественного
мага.
- Так я вроде не очень могущественный, - возразил Метробиус. - Так, магистр
магии и права.
- Какие твои годы? - удивилась моя наставница. - Какие-то лет десять-
двадцать, и запросто станешь высокоученным господином ректором. Если женишься
удачно. Зря я тебе про жену маршала говорила что ли?
Тягостный для полкового мага разговор прервало появление посыльного.
- Сигнор Лоли, - всадник резко осадил коня рядом с нами и отсалютовал Тро-
би, - разъезд обнаружил пещеру. По словам местных пейзан5, в ней несколько
дней назад укрылись странные люди! Сержант Ранци приказал мне сообщить об
этом вам, как ближайшему старшему офицеру.
Обоз, в котором обычно и находился Метробиус, в этот момент медленно
тащился в сторону Тулузы, находясь в глубоком тылу у рассыпавшегося в юго-западном
направлении полка. Конечно, ди Валетта не оставил свои трофеи без присмотра,
отрядив на нашу охрану три десятка копейщиков и дюжину конных арбалетчиков. В
случае появления какой-либо опасности, каковой не предвиделось, нам
предстояло стать в круговую оборону и ждать подхода подкреплений.
- Показывай где, - приказал Метробиус, поворачивая коня.
- Клархен, поезжай с ними, - скомандовала моя наставница, не отрываясь от
управления телегой. - Не дай Всемогущий, ранят еще кого...
У фрау Хельги была своя лошадка, которую ей, от скаредности скрепя зубами и
шевеля усами, купил наш командир. Что делать, не каждого раненого можно было
доставить к ведьме, а ждать пока она доберется до истекающего кровью солдата
на своих двоих... Купил за счет полковой казны. Кляча оказалась та еще,
живодеры по ней рыдали с обоих сторон Альп, тихая и забитая, однако отъевшись
нормальным овсом, а не соломой, которой до сего дня исключительно и питалась,
пожевав укрепляющих и бодрящих травок (запихивать их в нее пришлось силой,
причем мне), кобылка очень быстро округлилась и стала выдавать вполне прилич-
5 Крестьянин, сельский житель (устар.)
ную рысь, хотя галоп из Бочки, как ее назвала моя наставница, чтоб у нее во-
лосья повылазили, выжать было невозможно никакими понуканиями.
Галоп, впрочем, не понадобился. Метробиус и его провожатый поспешали не
торопясь , так что догнала я их буквально несколько минут спустя.
- Сигнора Клархен, а кого ваша наставница имела в виду, когда предлагала
мне срочно связать себя узами Гименея? - покосился на меня маг. - Вас?
- Gottverdammterdonnerwettertripleverfluchtescheisse6! ! ! - экспрессивно
ответила я. - Ей по-прежнему не дает покоя то обстоятельство, что о моем
замужестве сбылось предсказание не ее, а Франсуазы. И тот факт, что старуха
преставилась еще год назад, никак на это не влияет!
- Как-как? - расхохотался Метробиус. - Надо будет запомнить это
ругательство . Gottverdammter... Что дальше?
- Да я и слов-то таких не ведаю, сигнор, - я захлопала ресницами, изображая
из себя деревенскую простушку. - Откуда же приличной девушке знать такие
вещи?
- А вон и наши, - указал на кавалькаду всадников у высокого, поросшего
густой травой холма, посыльный.
- Прибавим ходу, - решил Метробиус, и дал жеребцу шпор.
Снова пришлось догонять.
- Клариче, а ты тут что делаешь? - удивился сержант Ранци, пожилой седоусый
ветеран, похожий на доброго, наевшегося меда пополам со шнапсом, медведя. -
Виноват, сигнор лейтенант...
- Оставьте, - отмахнулся маг. - Сигнора здесь на случай ранения кого-либо.
Докладывайте обстановку.
- Слушаюсь, сигнор. Пещера с той, обрывистой, стороны холма. Подъем крутой,
верхами не добраться. Я пробрался кустами, поглядел - вход заложен каменными
блоками. Вероятно, под холмом порода выходит практически до поверхности...
Настоящий бастион, только катапульта и возьмет. Или, прошу простить, магия.
Метробиус поморщился. Стенобитные заклятия он знал из рук вон плохо, что
пару раз "блестяще" продемонстрировал в прошлых кампаниях.
- Мы, прошу простить, допросили местных, - продолжил доклад сержант, - так
пейзане утверждают, что четыре дня назад, ночью, в пещеру прибыли пять
незнакомцев , одетых в глухие плащи с капюшонами. Мальчишки, прошу простить, видели
- в ночном были. А пещера, прошу простить, спокон веку пользуется дурной
славой , и укреплена столько же.
- Что за слава? - деловито поинтересовался маг.
- Сами не знают, - пожал плечами Ранци. - Дурное место, и все. Пейзане.
Последнее слово он произнес так, будто оно объясняло всё, включая самые
потаенные тайны мироздания.
- Ладно. - Метробиус пожал плечами и спрыгнул с коня. - Пойдемте поглядим,
что там за пещера. Ведите, сержант.
Ранци и Лоли скрылись в зарослях так, что не шелохнулась ни единая веточка.
Не было их долго, больше часа, но когда вернулись, Метробиус был бледен,
словно полотно. Выйдя из кустов, он, держась неестественно прямо, прошагал к
своему жеребцу, вытащил из седельной сумки флягу с вином и сделал несколько
быстрых крупных глотков?
- Что с вами, сигнор малефик? - подскочила я к нему. - Вы ранены?
Gottverdammterdonnerwettertripleverfluchtescheisse, - тихо, но внятно
произнес он, глядя в никуда. - Из пещеры веет некромагией.
* * *
6 «Непереводимая игра слов» - несколько проклятий с упоминанием бога, черта и дерьма (нем.)
- А вот в ваших краях с некротическими потоками, явно не все в порядке, раз
упырь объявился, - заметил Анхель. Стоит ли упоминать, что разговор наш шел
одновременно с возданием должного стряпне герра Гоббеля? - Так что фон Кюсте
вполне может тут, у вас, и задержаться.
- У нас, герр Бергенау. У нас, - ехидно заметила я. - Вы уже забыли, что
дали согласие герру Радисфельду поселиться в нашем городе?
- Не напоминайте мне про этого коротышку, - сморщился он. - Мертвого
заколеблет , но своего добьется. Зачем в Кирхенбурге медикус?
- Чтобы был, - внушительно заметила я. - Город, где есть алхимик и медикус,
это уже не такое уж и захолустье. А раз город не захолустье, значит и жители
там побогаче, если жители богаче, значит туда будет приезжать больше
торговцев , где много торговцев - там ярмарка, а где ярмарка, там и полная мошна у
бургомистра.
- Браво, браво фрекен Айнфах! - изумленно поглядел на меня алхимик и
похлопал в ладоши. - Вам надо экономику в университете преподавать.
- Куда уж мне, - скромненько так потупилась я (ибо скромность девицу в
глазах мужчины украшает всегда, а ум - крайне редко). - Мое дело корешочки-
травки. Кстати про травки. Признайтесь, Анхель, что вы собираетесь делать со
своим заказом, а?
- Боже мой, да ничего особенного! - рассмеялся он. - Один из моих
университетских профессоров выдвинул замечательную, но на редкость завиральную теорию
о совместимости и несовместимости ряда трав в лекарствах и зельях,
распределив их по зодиакальному кругу. Вот я и решил проверить ряд мыслей на сей
счет.
- Но почему у нас, в Кирхенбурге? - изумилась, и совсем неподдельно, я.
- Ну надо же мне где-то жить, - пожал плечами алхимик. - Место ничуть не
хуже любого другого. Тихо, спокойно, никаких конкурентов, никто не
отвлекает. . . К тому же, где-то в этих краях поселилась моя отдаленная родственница.
Решил найти, вот.
Не знаю, что это у него в наших краях за родственница, но эта figlia di
putana7 мне уже не нравится!
- И как, нашли? - с самым разлюбезным видом поинтересовалась я.
- Пока нет, - улыбнулся Бергенау. - Но, думаю, это вопрос времени. Есть
некоторые мысли на этот счет.
- Что ж, могу только пожелать удачи...
Дальнейший наш разговор свелся к довольно банальным, но милым комплиментам
с его стороны и стрельбой глазками с моей. Нормальный флирт, ничего
особенного. По окончании ужина Анхель изъявил желание проводить меня до дома, я,
немного и для виду поотказывавшись, мол не хочу его утруждать, согласилась, и
мы покинули гостеприимный зал "Пятой подковы" ради прогулки при луне, или,
если уж быть точной, при ее половинке.
Шли мы неспешно, неторопливо, как и приличествует только-только начавшей
выстраивать свои взаимоотношения парочке (куда ты, Анхель, нафиг денешься?),
несли различные благоглупости, он шутил, я исправно смеялась, но, увы, все
хорошее рано или поздно заканчивается - закончился и наш променад, и впереди
показался мой дом, куда сегодня я его приглашать не намеревалась. Само собой
разумеется, мурыжить слишком долго герра Бергенау я не собиралась, но и
сдаваться в первый же день ухаживаний... Да за кого вы меня принимаете?!!
Главное, за кого меня примет он, если я, вот так запросто, после первого же ужина
в таверне, послушно раздвину ноги? Нет-с, в любви, как и на войне, мало
одержать победу, ее надобно еще и удержать, хотя тут более уместна аналогия с
рыбалкой. Рыбка крючок уже заглотила, теперь ее необходимо некоторое время по-
7 Дочь шлюхи (итал.)
водить, дабы устала бороться, и можно вытягивать в свои нежные объятия.
Главное, не дернуть в эти самые объятия слишком рано - сорвется. Слишком поздно,
впрочем, тоже нехорошо - рыбке может наскучить игра и, перекусив леску, она
уйдет на поиски новой приманки, посговорчивее, в очередной раз оставив меня у
разбитого корыта.
- Что ж, мы пришли, - вздохнула я, останавливаясь на пороге своего дома. -
С удовольствием пригласила бы вас выпить чашечку травяного настоя, но уже
очень поздно, Анхель, а вам еще возвращаться через полгорода...
За невысоким забором между моим жилищем и домом Виртелов блеснули чьи-то
глаза. И, кажется мне, знаю я чьи.
- Ай, Клархен, отпусти!!! - завопил Гансик, вытаскиваемый за ухо из своего
укрытия.
- Так-так, молодой человек, - напустив на себя самый строгий вид,
произнесла я. - Значит подглядываем и подслушиваем, да?
- Я больше не буду, чесслово!!! Ай, ну больно же! - мелкий вырвался, прижал
ладошку к покрасневшему, что было видно даже в неверном свете ночных светил,
и начавшему опухать уху, и жалобно заканючил. - Маленьких обижать нехорошо,
вот.
- Маленьких пороть надо, - спокойно прокомментировала я. - Чтоб по ночам
спали, а не шлялись, один Вышний знает где. И еще кой за какие прегрешения.
- Я ни при чем! - Гансик на всякий случай попятился и уткнулся спиной в Ан-
хеля. - Это все фрау Клотильда!
- Да ну? - деваться постреленку было некуда, и я неспешно, словно
неумолимый рок, двинулась в его сторону. - А новый колокольчик? А твой парадный вид?
А что это вы, герр Виртел сегодня весь день сияли, словно новенький талер?
Сдается мне, нас с тобой, чадо, ждет продолжительная и продуктивная беседа,
после которой ты до-о-о-олго будешь доказывать своему отцу, что ты - это ты.
Шкода взвизгнул и рванулся прочь с такой силой, что поймавший его за шкирку
Анхель был вынужден сделать аж два шага в сторону его дома, где Гансик,
вероятно, рассчитывал найти спасение.
- Нельзя меня ни в кого превращать, - заныл он, поняв, что расплата за
сводничество неминуема. - Завтра праздник, как я буду танцевать превращенный?
- Ничего, - зловеще произнес алхимик, едва сдерживая хохот: понял, видимо,
что все это своеобразная игра, и теперь от души наслаждался ситуацией, - мы с
фрекен Айнфах станцуем и за тебя, и за нас двоих. Ведь станцуем?
- Непременно, герр Бергенау. - столь же зловеще подтвердила я. - А его я
посажу в макитру с молоком, чтоб оно не грелось и не кисло. Так уж и быть,
Гансик, быть тебе взрослой лягушкой, а не головастиком.
- Это верно, - подтвердил Анхель. - С головастика в хозяйстве какой толк?
Жди еще, покуда вырастет...
По улице пронесся порыв ледяного ветра, заставив мальчишку, решившего, что
превращение уже началось, зажмуриться от ужаса.
- Какой странный ветер, - задумчиво произнес алхимик и, вдруг, рванулся
вперед, сбивая меня с ног и укрывая нас с Гансиком своим собственным телом.
Новый порыв ветра принес не только пыль, но и запах тлена. Дом Виртелов
вздрогнул от налетевшего вихря, словно смертельно раненый зверь, и беззвучно
просел внутрь себя. Недавно еще прочные бревна его стен на глазах
превращались в истлевшую от времени труху.
Я бы закричала от ужаса, если бы удар оземь не выбил воздух из моих легких
- однажды мне уже приходилось сталкиваться с подобным ветерком...
* * *
Копейщики хороши в чистом поле и на городских улицах, но при штурме стен и
домов их длинное оружие является только помехой, а уж захватывать с копьями
пещеры и вовсе дохлый номер. Командовавший ими сержант Басмиони это прекрасно
понимал, а потому появились охранники обоза, по-прежнему тащившегося по
пыльной дороге на Тулузу, с одними лишь короткими мечами (или топорами - у кого
что было). Всадники, за исключением одного, отправленного к ди Валетте с
докладом и просьбой прислать на подмогу пару-тройку священников, также оставили
своих коней при обозе, и теперь залегли со своими самострелами по кустам,
лишая чародеев возможности выбраться из своего убежища незаметно. Их люди из
окрестных деревень, а в том, что такие есть Метробиус не сомневался, теперь
также не смогли бы предупредить своих господ о появлении кондотьеров.
- Сигноры, у нас есть два варианта, - полковой маг расхаживал по лужайке
заложив руки за спину, а сержанты Ранци и Басмиони сидели на своих плащах и
внимательно слушали мэтра Лоли. Мы с фрау Хельгой находились там же: готовили
перевязочный материал и прочие, необходимые для лечения ран, ожогов,
обморожений и иных последствий "прелести" войны с магами предметы, старательно
делая вид, что нас тут нет. - Блокировать пещеру и ждать подкреплений, или же
идти на штурм самим, не дожидаясь подхода основных сил. Оба варианта имеют
ряд недостатков. В случае блокады нет никаких гарантий, что мятежники не
выскользнут из пещеры под покровом ночи и заклинаний.
- Разве вы не почуете близкого чародейства, сигнор лейтенант? - удивился
Ранци.
- Почувствую, - согласился Метробиус. - Если не буду спать. Я, если
помните , человек и подвержен усталости так же, как и все остальные. Опять же, нам
неизвестно, с чародеями какой силы мы имеем дело. Вполне может быть и так,
что они смогут укрыться от меня. Как вы понимаете, за бегство некромагов нас
паписты по голове не погладят.
- Так надо выкурить этих змей из гнезда, - рубанул воздух ладонью Басмиони.
- Их всего пятеро. Беретами закидаем.
- Тоже верно, - снова согласился Метробиус. - И тоже чревато боком. Как я
уже говорил, сигноры, мы не знаем, с магами какой силы столкнулись. Про
некромантов и некромагов вообще очень мало чего известно - вымирающий вид,
однако. Таким образом, потери с нашей стороны могут быть... очень существенными.
До трех четвертей личного состава.
- Что ж вас, сигнор малефик, в университете, прошу простить, не учили, как
с этими скотами бороться? - пробурчал Ранци.
- Учили. Теоретически, - хмыкнул Лоли. - Вы вот, теоретически, тоже Знаете,
как воевать с боевыми слонами, однако же никогда этого не делали, не так ли?
- Намек понял, - ухмыльнулся сержант. - Уели, сигнор лейтенант.
- Я так думаю. - Басмиони не дал уйти разговору в сторону. - Мы солдаты,
нам платят за то, чтобы мы умирали. А вот ежели ждать подкреплений, да коли
маги не сбегут, так нам с подмогой трофеи делить придется. И весело же будет,
если окажутся в пещере щенки какие. Мы, сигнор, тогда посмешищем по обе
стороны Альп будем.
- Согласен, - кивнул Ранци. - Наши ребята За добычу самому Нечистому глотку
перегрызут, не то что каким-то там пяти колдунам. Надо штурмовать пещеру
самим, а если кто погибнет - такая судьба. Похороним со всеми почестями.
- Что ж, сигноры, - Метробиус потер подбородок, - тогда давайте прикидывать
перспективы штурма. Вход в пещеру и подступы к ней вы видели - незаметно не
подобраться. Разве что ночью, но тут надобно, чтобы тучками небо затянуло.
Или туман какой.
Сержанты, как по команде, задрали головы, дабы полюбоваться пронзительно-
синим, лишенным малейшего намека даже на легкое облачко, июльским небом.
- Mieses Wetter , - пробормотала фрау Хельга себе под нос, не отрываясь от
сортирования трав и корешков.
- Можно поджечь кусты с наветренной стороны и подойти под прикрытием дыма,
- предложил Басмиони.
- Не пойдет, - возразил Ранци. - Кусты, ни с того ни с сего не Загораются,
тем более сочные и зеленые - это их непременно встревожит. К тому же из-за
дыма мои стрелки будут бесполезны.
- Значит пойдем в лобовую атаку двумя шеренгами, нагло и с боевым кличем, -
пожал плечами сержант копейщиков. - А вы и сигнор лейтенант нас прикроете.
Главное - не лопатой.
- Так и поступим, - кивнул Метробиус. - Я тоже не вижу других вариантов.
Выдвигайте людей на позицию, и, будем надеяться, что лопатой прикрывать
никого не придется.
- Не торопитесь так, - услышала я голос своей наставницы, чтоб ей до конца
жизни живого уда9 не видать. - Я, конечно, просто женщина, а не солдат,
однако и я вам кое-чем пособить могу. И не надо так ухмыляться, сигнор Лоли, на
каждого мага всегда найдется своя ведьма, как в народе говорят. В колдовстве
мне с ними не тягаться, это я сама понимаю, и получше вашего, а вот ваш брат-
маг слишком уж полагается на свои знания, забывая про силу природы.
- Вы не могли бы выражаться чуть яснее, сигнора? - иронично улыбнулся
Метробиус. - Я, право слово, не совсем понимаю, что вы имеете в виду.
- Можно и яснее, - согласилась фрау Хельга. - Вот, держите-ка, сигнор мале-
фик.
Подойдя к полковому магу, ведьма передала ему какой-то объемистый, но явно
не тяжелый мешочек.
- Что За солома? - удивился Басмиони, заглядывая в него. - Это что, нам
жрать? Спасибо, не надо, я после твоего прошлого зелья три дня из отхожего
места не выходил.
Я прыснула в кулачок. С полгода назад, когда банде ди Валетты наступали на
пятки два полка мадьярских гусар, нам с моей наставницей в срочном порядке
пришлось приготовить на весь отряд тонизирующего зелья, позволявшего без
устали маршировать в ускоренном темпе круглые сутки. На вкус и запах оно было
отвратнее кошачьей блевотины, и, хотя и позволило тогда нам уйти к своим без
столкновения с превосходящими силами противника, последствия его приема
вывели кондотьеров из строя на целую неделю. Фрау Хельгу многие порывались
поколотить , но по озвученной сержантом причине никак не могли до нее первое время
добраться. А потом поостыли, вроде бы.
- Du kannst mich mal kreuzweise10, меньше надо было жрать на марше, жопа ты
с ручкой, - огрызнулась Хельга, которая после приснопамятного марша двое
суток пролежала колодой, и при всем своем желании никаких вяжущих средств
приготовить не могла. - Это поджигать и кидать в пещеру. Минут пять непрерывного
кашля и чоха этим придуркам я гарантирую. Как раз успеете подбежать к пещере.
- Если камень внутрь положить, то, пожалуй, докинуть можно, - задумчиво
произнес Ранци. - Так ведь не факт, что внутрь залетит, а не у порога
останется. Кто его знает, какие там повороты да изгибы. Жаль, а было б неплохо
это применить.
- Verdammt11! - ругнулась моя наставница, семью семь дурных болезней на
нее. - Ну в кого мужики такие идиоты? Спустите кого-нибудь ко входу на
веревке , пускай он и забросит. Веревка, я надеюсь, у вас найдется? Или будете у
Паршивая погода (нем.).
9 Половой член.
10 Пошел на хер крест-накрест (нем.).
11 Проклятье (нем.).
меня выклянчивать?
- Найдется, - улыбнулся Метробиус. - Сигнора Хельга, в вас пропал крупный
стратег.
- А у нас с линии атаки пропадает трое бойцов, - окрысился Басмиони. -
Одного опускают, двое держат.
- Да тьфу на тебя, лысый! - взъярилась Хельга. - Давай свою веревку, я
Клархен на ней спущу. Сама. Сама, я сказала, ты, седалище паршивой овцы!
Нда, мое ценное мнение по этому поводу никто, разумеется, спросить не
додумался .
Спускаться по крутому склону в платье, это, доложу я вам, удовольствие
довольно специфическое, особенно если учесть, что с собой пришлось тащить торбу
с приснопамятным мешочком, а в руке удерживать кусок тлеющей пакли. Фрау
Хельга на вершине холма пыхтела, потихонечку стравливая веревку, и сквозь
зубы, чтобы враг не услышал, материлась как пьяный сапожник.
- Вот же разъелась, коровушка... Уф-фух... Да не раскачивайся ты, dumme
schwein12. . . Ф-фуух... Ведь тоща, как Бочка в день покупки - и откуда в тебе
столько веса, ziege13?. . Verflucht14! Трое солдат у него с линии атаки
пропадает... Schwul! Ziegenbock! Schwachkopf15! Уфф-ох... - успела расслышать я,
аккуратно, стараясь ничем не выдать своего продвижения вниз, спускаясь к
пещере .
Даже если бы я нашла время и желание оглядеться, а я их даже и искать не
собиралась, то в зарослях шиповника, окружающих подступы к убежищу магов,
наших солдат я бы не заметила - укрылись они хорошо. Это-то, впрочем, было
отнюдь неудивительно, поскольку опыт засад у солдат в нашей банде был весьма
существенным. Сигнор ди Валетта вообще не любил прямых столкновений с
противником, предпочитая выигрывать сражения еще до их начала.
Уже спустившись к самой пещере, я задумалась над двумя вопросами: как мне,
не переворачиваясь вниз головой, закинуть мешок в узкую щель между каменными
блоками, и каким таким образом моя наставница, растудыть ее чехвостить,
собирается меня вытягивать наверх?
Если первая задача касалась исключительно невозможности оголить ноги и
бедра на виду у толпы мужиков (ибо юбка задерется аж до самой маковки), то
вторая задача касалась как того, что мне люто не хотелось нанюхаться дыма от
хельгиных снадобий, так и того, что озлобленные маги, поняв, откель им пришло
такое неземное счастье, могут меня попросту шлепнуть. На несколько ударов
сердца я замерла, пытаясь решить эти непростые задачи, а потом они самым
подлым образом решились сами. Сверху раздался неповторимый звук рвущейся
веревки, и, бросив взгляд на нее, я увидела, что она стремительно утончается и
размахривается ровно на полпути между мной и вершиной холма.
- Arsch16, - прокомментировала я ситуацию, быстро раздувая паклю и
засовывая ее в мешочек. - Scheisse17.
Веревка лопнула, и я полетела вниз, а мешок, со стремительно разгорающимися
травами, в пещеру.
- Gottverdammterdo18! . . - удар оземь выбил из меня дух, и всякое желание
говорить и что-то делать. Хорошо хоть булыжников не попалось, и приземлилась
я на сравнительно нетвердый глинозем.
Нестерпимая вонь, кашель, чох и сдавленные ругательства из пещеры прошли
Глупая свинья (нем.).
Коза (нем.).
Будь проклят (нем.).
Пидор! Козел! Придурок! (нем.)
Жопа (нем.)
Дерьмо (нем.).
Черт побери (нем.).
для меня фоном, на общем плане изумительно синего неба, равно как топот и
боевой клич идущих на штурм кондотьеров, в котором выделялся дикий рев
Басмиони, орущего словно осел, которому под хвост вставили свежий корень хрена.
Слегка пришла в себя я только тогда, когда первый десяток бойцов, едва не
протоптавшись по мне, влетел в пещеру, откуда тут же раздался звон оружия и
отборная ругань на дюжине европейских языков. Уж в чем-чем, а в этой области
кондотьеры самые настоящие полиглоты.
- Клариче, жива? - Ранци склонился над моим, практически бездыханным телом,
умудрившись придать своей физиономии заботливое выражение.
- Ich uebergeschnappte19. . .
- Вперед, вперед, - пропыхтел пробегающий мимо Басмиони, - раз ругается -
жива.
Оставшаяся часть отряда, уже с зажженными факелами, влетела в пещеру, где
стихшие было звуки боя сменились латинскими ругательствами Метробиуса. Чтобы
полковой маг, обычно столь сдержанный и воспитанный, начал блистать на ниве
нерукописной словесности, должно было случиться нечто из ряда вон выходящее,
поэтому я собрала волю в кулак, заставила себя подняться и вошла в пещеру,
буквально на пару ударов сердца опередив скатившуюся с холма эдакой помесью
колобка и торнадо Хельгу.
- ...menyulam сасо20! - из первой группы ворвавшихся в пещеру кондотьеров в
зоне видимости находился только один, вытянувшийся по струнке перед
беснующимся Метробиусом. У его ног лежали четверо незнакомых покойников, однако,
этот факт оптимизма магу не добавлял. - Кто тут такой умный, что в глубину
пещеры без меня полезли?
- Десятник Верни, сигнор лейтенант, - пробормотал герой первой атаки. -
Осталось добить всего одного, вот парни и рванули вглубь пещеры...
- И, скорее всего, погибли, - вздохнул Метробиус. - Я их, по крайней мере,
не чувствую. Теперь идем аккуратно, я впереди, арбалетчики за мной, остальные
сзади. Если я не управлюсь - уносите ноги.
И вот, казалось бы, чего меня-то за ними понесло, когда наши доблестные
бойцы неторопливо, с грацией и скрытностью медведей-шатунов потопали вглубь
темного, словно задница сарацина, зева пещеры? Нет бы выйти на свежий воздух,
подышать ароматами разнотравья, погреться на солнышке... Поперлась,
прихрамывая на обе ноги, дура такая. Рядом шла фрау Хельга и бормотала под нос
заклинания-обереги, покуда тоннель не вывел нас в обширную залу под холмом, скудно
освещенную неярким багровым мерцанием шаров на треногих подставках. В самом
центре залы, у здоровенного фолианта на каменном пюпитре, стояла, словно
гротескное каменное изваяние, фигура в темном плаще с капюшоном.
- Такая толпа, и это все за мной? - фигура пошевелилась и издала
презрительный смешок. - Право, сие честь для моей скромной персоны.
- Предлагаю сдаться и пройти покаяние в церковном трибунале. - Метробиус
вытянул в сторону говорившего левую руку, а люди сержанта Ранци навели на
него свои арбалеты. - Тогда смерть будет легкой, да и отпущение грехов ты
получишь , некромаг.
- О, коллега? - казалось, чернокнижник даже рад присутствию Метробиуса. -
Боюсь это невозможно, как для меня, так и для вас.
- Что ты имеешь в виду? - голос Лоли зазвенел.
- Только то, что это, - из под плаща появилась рука в перчатке и легла на
фолиант, - "Том черепов", подлинный. Как вы полагаете, милейший, поверят бра-
тья-познающие в то, что вы не заглянули в него даже одним глазком?
Хельга сквозь зубы процедила какое-то уж совсем замысловатое ругательство,
Ругательство насчет умственных способностей.
20 Обоссаться (лат.)
а Метробиус замолк и, кажется, даже слегка опустил руку в растерянности.
- Этого не может быть, - наконец произнес он, хотя и не слишком уверенно. -
Последний экземпляр этого богомерзкого труда был уничтожен лет пятьсот назад,
хотя многие сомневаются в том, что он вообще существовал.
- Последний, и последний известный, это две большие разницы, молодой
человек, - негромко рассмеялся некромаг. - Скажите, вы и впрямь намерены
уничтожить эту книгу, и те силу и власть, что дают записанные в ней знания? Это...
недальновидно.
- Возможно, - скучным голосом ответил Метробиус, и тут же рявкнул. - Пли!!!
Болты покинули ложа самострелов, но не достигли груди чародея - он лишь
слегка пошевелил пальцами, и у его ног бессильно плюхнулись проржавевшие
насквозь наконечники. Древки стрел на лету рассыпались в прах.
- Напрасно, - прокомментировал ситуацию некромаг. - Смерть, это пятая
стихия, самая могучая, пожалуй.
Чародей вскинул руку в некой пародии на приветственный жест и по всему залу
разнесся шелест ветра, а в нос мне ударил запах разверстой могилы. Хельга, не
перестававшая бормотать заклинания, бросила в сторону некромага какой-то
порошок, вспыхнувший зеленым пламенем, и плотная масса воздуха отбросила нас с
наставницей к стене, вжала в нее, сковала, не давая даже закрыть глаза и
вынуждая наблюдать, как распадаются в прах ничего не понимающие кондотьеры, как
вспыхивает чистым белым светом и тут же начинает угасать магический щит Мет-
робиуса, и как Басмиони, на пару с каким-то солдатом сумевший укрыться за
спиной Лоли, бросаются в атаку, стремительно преодолевая пространство до
некромага и синхронно ударяя его мечами.
* * *
- Вот и станцевали, - услышала я злой голос Анхеля, перед тем, как лишиться
чувств. - Выбрал для проживания маленький спокойный городок, называется.
Ведьмины слезки...
- Согласитесь, фрау Сантанна, это уже второе чрезвычайное происшествие, в
котором оказываетесь замешаны вы, - произнес Вертер фон Кюсте, задумчиво водя
мягким кончиком пера по пергаментному листу. - Меня, как лицо духовное, это
не может не настораживать, особенно если учесть то, с какой магией мы
столкнулись, а также то, что между обоими случаями прошли всего сутки. Я уже
просто молчу о том, что погибли люди.
Вот же старый pezzo di merda21, про то, что люди погибли он молчит уже!
Когда это святош волновало, что люди гибнут?
И нунций, и отец Адриан, вновь расположившиеся в кабинете городского
священника, выглядели замученными и невыспавшимися. Конечно, оба были отнюдь не
мальчиками, а время позднее... Или, скорее, раннее - до первых петухов
оставалось не более часа.
Сэр Готфри, который во главе своих ландскнехтов принесся на место
происшествия буквально через несколько минут, наоборот, выглядел эдаким огурчиком.
Стоя у окна (и что он там постоянно выглядывает?) он с задумчивым видом
вертел в руках тяжелый метательный нож - не иначе ожидал, что я сейчас брошусь
на священников и дам ему повод себя шлепнуть.
Вообще-то мысль. Если попаду под следствие братьев-познающих небо мне
покажется с такую овчинку, что пусть уж лучше рыцарь меня сразу убивает, просто и
21 Кусок дерьма (итал.)
без затей. На дыбу и костер что-то не хочется.
- Ваше преподобие, - голос у меня был хриплый от усталости и слез (увидев
что случилось с домом Виртелов я долго билась в истерике) , - я настаиваю на
том, что это простое совпадение. С тем же успехом можно утверждать, что это
уже второе чрезвычайное происшествие, в котором замешан Кирхенбург.
Лебенау нервно дернул щекой - благочиние и вера в городе висели на нем, так
что за все чрезвычайные происшествия он же был перед Святым Престолом и в
ответе .
- Кроме того, герр Виртел имел намерение сделать мне предложение, и если вы
полагаете, что я уморила своего жениха...
- А я вас ни в чем и не обвиняю, фрау Сантана. - монотонно произнес отец
Вертер, продолжая водить пером по листу. - Просто полагаю такие совпадения
несколько... странными. Сэр Готфри, а вы как считаете?
Храмовник отвернулся от окна и коротко поклонился священнику.
- У меня нет никаких оснований полагать, что фрау Сантана прибегала к нек-
ромагии хотя бы раз в жизни, отче. Более того, я уверен, что она этого не
делала. Что касается герра Бергенау, то я, на вашем месте, допросил бы его...
более подробно.
- Вы не на моем месте, - резко бросил фон Кюсте. - Извольте говорить по
существу. Вы его в чем-то обвиняете или имеете подозрения на его счет?
Ого, а священник и его телохранитель оказывается на ножах!
- Нет, ваше преподобие, - рыцарь, казалось, не заметил тона нунция и был
самой кротостью. - Если не считать того, что все эти... события начались
после его приезда в город.
- Косвенные улики, - отрезал отец Вертер. - Ладно, о методах следствия мы
поговорим позже, а пока давайте приступим к допросу.
За последующие пару часов меня заставили рассказать и перерассказать
историю нашего романтического свидания раз пять. Священники постоянно Задавали
провокационные вопросы, неожиданно возвращались к каким-то моментам, но так и
не смогли подловить меня на противоречиях. А что делать, если я и впрямь
невиновна в происшедшем?
Наконец, утомившись, они меня отпустили, строго приказав город в ближайшее
время не покидать. Ха! Да я из дома теперь не выйду! Даже до ветру!
- Сигнора Сантана, я вас провожу, - обернутая плащом рука сэра Готфри
подхватила меня под локоток. - Город у вас маленький, все уже проснулись и
следят за улицами сквозь щели в ставнях. Будет лучше, если местные кумушки
увидят , что вас сопровождает храмовник, и не как конвоир.
В неверном утреннем освещении лицо рыцаря было плохо видно, но, держу пари
на гнутый пфенниг против флорина, где-то в глубине его стальных глаз
мелькнуло простое человеческое тепло. На миг мне даже почудилось, что он посмотрел
на меня как мужчина, а не как священник. Вот уж, понеслась телега в Рай - то
ни одного ухажера, то целая толпа...
- Стоит ли разводить подобные политесы с простой горожанкой, сэр Готфри? -
машинально ответила я, опершись на его руку, и только после этого поняла, что
беседу мы ведем на италийском, причем в произношении храмовника отчетливо
слышался столь знакомый по речам ди Валетты Лигурийский выговор.
- Думаю стоит, - нет, определенно мне не показалось, в лице и глазах рыцаря
и впрямь наблюдалась неестественная для него живость. - К тому же мне
необходимо поговорить с вами tet-a-tet.
- Как поговорить? - изумилась я. Да что он о себе такое возомнил,
извращенец чертов? Я и слов-то таких не знаю, а он это порядочной девушке посредь
улицы предлагает! - Сэр Готфри, я...
- Вообще-то, сэр Готфруа. - мягко перебил меня он, не дав устроить краткую,
но содержательную отповедь. - Я меровенсец, это в Аллюстрии мое имя переина-
чили в более привычное здесь Готфри. А переговорить я вам предложил наедине,
и всего-то. Ваш друг, сигнор Бергенау, порывался остаться и проводить вас до
дома сам, но я убедил его, что мальчику сейчас забота нужна больше, чем вам.
Етишкина ж кочерыжка, про беднягу Гансика я и думать забыла за этими
треволнениями во время допроса! Вот же коза я драная, как меня верно фрау
Хельга , ни дна ей ни покрышки, называла!!!
- Как он? - слабым голосом выдавила я. Слезы подступили, комок в горле -
нормальная бабская реакция, называется.
- А как можно себя чувствовать, став сиротой? - вопросом на вопрос ответил
храмовник. - Разумеется, неважнецки. У него в городе есть родственники?
- Нет, - я шмыгнула носом. - Никого.
- Ну что ж, видимо таков промысел Его. Не волнуйтесь за мальчика, я отвезу
его в обитель доминиканцев, они позаботятся о сироте.
Вот еще не хватало, чтоб мелкого воспитывали святоши в коричневых
балахонах ! Да шкода в монастыре с тоски помрет, от постов да псалмов! Сама воспитаю
и выращу, один пес он у меня времени проводил больше чем дома. К тому же я,
как-никак, почти вдова несчастного герра Виртела!
- Полагаю, будет лучше, если Ганс будет жить у меня, сэр... Готфруа.
- Как знаете, - храмовник пожал плечами. - Хотя я не уверен, что в
ближайшее время вам будет до воспитания детей.
- Что вы имеете в виду? - насторожилась я.
- Только то, что упустил из виду преподобный фон Кюсте, сигнора, - лицо
рыцаря вновь стало непроницаемым, лишенным каких бы то ни было эмоций. -
Впрочем, нельзя помнить все, потому не будем винить отца Вертера. Он, в конце
концов, не был под Монсальватом.
- А вы, получается, были?
- Был. Сам замок, правда, штурмовали без меня - я в это время командовал
отрядами, проводившими просеивание Лангедока на предмет поиска укрывшихся
еретиков.
От неожиданности я встала на месте как вкопанная. Ну, нифига ж себе! Со
мной под ручку идет целый маршал ордена Храма, Готфруа де Роже по прозванию
Меч Всемогущего!
- Ну, полно вам, сигнора Сантана. - храмовник легонько потянул меня за
руку , вынуждая продолжить путь. - Я обыкновенный человек из плоти и крови, что
бы там обо мне не рассказывали.
Рассказывают, ой рассказывают - такие сказки рассказывают, что
заслушаешься . И в огне он не горит, и в воде не тонет, и даже медные трубы ему нипочем.
Мол, с отрядом в сотню рыцарей и конных сержантов разгромил двухтысячное
войско бизанциумского падишаха, в одиночку сражался против двух дюжин персов и
всех перебил, и прочие подобные прелести. Человек-легенда. И именно под его
командованием находилась банда ди Валетты, когда я вляпалась в историю с нек-
ромагами.
- Так о чем вы хотели со мной поговорить, сигнор маршал? - попыталась
собраться с мыслями я.
- Уже приор, - поправил меня храмовник. - Великий приор Дании и Померании.
А поговорить я хотел об одном интересном докладе, который в бытность мою
командующим арьергардом крестоносного воинства в Лангедоке поступил из
окрестностей Тулузы от командира банды кондотьеров, Джованни ди Валетты. Не
догадываетесь, о чем речь?
- Откуда же мне знать, о чем докладывал вам наш полковник, сэр Готфруа, -
ответила я, тщетно пытаясь придумать, как выкрутиться из сложившейся
ситуации . То, что наврать с три короба не выйдет, я уже поняла.
- Не хотите говорить? Понимаю, - кивнул храмовник. - Не могу одобрить вашу
скрытность, но вполне ее понимаю, сигнора Сантана. Говорилось там об укрыв-
шихся в пещере некромагах, которых ценой своей жизни удалось победить
нескольким десяткам наемников из его отряда. Трупы малефиков прилагались. Но,
знаете что интересно? В числе погибших в схватке числились полковой маг
Метробиус Лоли, полковая ведьма Хельга Шторх и ее ученица, Клархен Сантана.
Братья -познающие, - куда ж без них? - провели следствие на месте и вынесли
постановление всех погибших причислить к мученикам за веру, в связи с чем
ежемесячно поминать их в Молитве Праведных именно в этом качестве. Вам ни разу
за время, что вы укрывались, не икалось? И не надо пытаться бежать или делать
иные подобные глупости, сигнора, я не собираюсь выдавать вас фон Кюсте.
Просто мне необходимо знать, что тогда произошло в той пещере. Почему вы решили
исчезнуть, Клархен? И одна ли вы?
Ох, пришла беда - отворяй ворота. Теперь идея трехлетней давности,
спрятаться и отлежаться в глухом медвежьем углу, не казалась мне столь уж
хорошей .
* * *
- Если ты помрешь, брюква с ушами, я тебя с того света достану и лично
пришибу! - голова Басмиони безвольно моталась от оплеух, которыми пыталась
привести сержанта в чувства фрау Хельга. - Даже и не думай, что тебе можно
скопытиться, alt miesgeburt22! Клархен, коза такая, где нашатырь?!!
Нашатырь, вообще-то, остался в моей походной сумке с лекарствами и бинтами,
которую я отдала своей наставнице, чтоб ей всю жизнь зубами маяться, перед
тем, как лазать по веревке, словно жонглер, но говорить ей это сейчас...
Пережив некромага, я отнюдь не горела желанием погибнуть от рук ведьмы. Ибо
есть две точки виденья ситуации: одна ее, а вторая даже права на
существование не имеет.
- Стоит ли так переживать, сигнора Хельга? - пробормотал привалившийся к
стене Метробиус. - Вы же сами нагадали Басмиони, что он помрет в окружении
жены и детей, что так волноваться-то?
- А я не говорила, чьей жены и чьих детей, - машинально огрызнулась Хельга,
и вдруг, расплакалась.
- Не реви, - не открывая глаз, сказал Басмиони, поднял руку и погладил мою
наставницу по щеке.
- Не реву, - всхлипнула она.
- Вот и не реви, - глаза сержанта открылись. - Колдун готов?
- Мертвее не бывает, - вновь подал голос Метробиус. - Вы его прямо в сердце
поразили, а бедняга Кьянцо во чрево.
- А, сигнор Лоли... Рад знать, что вы еще живы. А что с Кьянцо?
- Бошку он оторвал твоему Кьянцо. - фрау Хельга пришла в себя, сбросила с
лица ладонь сержанта и выпрямилась, уперев руки в боки. - Долго ты,
hurensohn23, Neapolitanisch stinker24, намерен валяться, словно коровья
лепешка?
Боже мой, какие слова, какие эмоции... Да неужто ж моя наставница, мозоль
ей на левую пятку, неровно дышит к этому лысому карлику?
- Сигнор и сигнориты, - сморщился Метробиус, - сейчас, право же, не время
выяснять отношения. Мы с вами в такой заднице, что вам и в кошмарном сне не
приснилось бы.
- Что вы имеете в виду, сигнор лейтенант? - Басмиони с кряхтением сел. -
Мага мы уложили, с какой стороны не глянь, так отовсюду выходим герои.
Негодник (нем.).
23 Сукин сын (нем.).
24 Неаполитанская вонючка (нем.).
- Ой, дурак... - с тоской в голосе протянула моя наставница, чтоб ей неделю
икалось. - Ой, пень с глазками... Ты вообще слушал, что он нам до схватки
говорил?
Вообще-то я тоже слушала, но ничего не поняла. Говорить об этом, правда, не
стала.
- Вот еще, буду я слушать лепет всяких еретиков, - огрызнулся сержант. -
Так и душу опасности подвергнуть можно.
- Ну, вы поглядите, какой святой Комодий выискался! - взвилась Хельга.
- Помолчите, - негромко бросил Метробиус. - Сержант, у нас серьезная
проблема. У некромага, которого вы столь доблестно поразили, при себе была
книга, одного только присутствия рядом с которой достаточно, чтобы братья-
познающие отправили нас на костер. Сборник древних богомерзких некротических
заклятий, "Том черепов". Даже если мы его сейчас уничтожим, что непросто -
такие фолианты сами по себе могущественные артефакты, - никто никогда не
поверит, что мы в него даже не заглянули. Доказать-то мы этого не можем.
Маг невесело усмехнулся.
- Что вы имеете в виду? - подала голос я.
- Лейтенант имеет в виду, Клариче, - вздохнул Басмиони, - что надо делать
ноги. Что ж, я человек предусмотрительный, часть добычи прятал, на черный
день откладывал. Вот он и наступил, черный день-то.
- Уходить надо поодиночке, - нахмурилась фрау Хельга. - Отряд из четырех
человек будет чересчур заметен.
- Да счас прям, отпустил я тебя одну! - взвился Басмиони. - А кто обещал За
меня замуж...
* * *
- Итак, Басмиони и ваша наставница отбыли в неизвестном направлении? А
Метробиус Лоли? А почему вы поехали именно в Померанию? - да, сэр Готфруа
недаром заработал прозвище "Въедливый сукин кот". - И скажите, сигнора Клархен...
Вы сигнора Лоли никогда больше не встречали?
- Вам ответить на все вопросы разом, или по порядку? - с ехидством
поинтересовалась я, переходя на родной аллюстрийский.
- По порядку разом, - спокойно ответил он. - Кстати, мы пришли.
- Визит храмовника, тем паче, Приора, могу себе позволить. Даже в полночь,
а не на рассвете.
Интересно, и в кого я такая язва? Человек мне блага желает, проявил заботу,
довел вот... До ручки. А я, идиотка наивная, и уши развесила! Заботливый
святоша. Ха! "Два меча дал Господь людям - меч духовный, и меч светский",
которые постоянно между собой грызутся. А храмовники, те и духовные, и светские
сеньоры, так что кусают и тех, и других. Похоже, вляпалась я в какую-то
интригу и использует меня сэр Готфри, который Готфруа, как эре, мелкую
разменную монетку. Ноги уносить надо бы, да от этого разве унесешь? Только на тот
свет, да и то не факт. Могут и воскресить по согласованию с Небесной
канцелярией . Прецеденты случались.
- Так я жду.
- Хорошо, отвечаю, - вздохнула я, отпирая дверь. - Да. Тоже. Потому что
далеко . Нет.
- Потому что далеко... - с какой-то странной, слегка даже тоскливой
интонацией произнес Приор, шагнув за мной в лавку. Конечно же налетел на что-то в
темноте и процедил сквозь зубы такое богохульство, что я аж поперхнулась.
- Battona Madonna, incoglionita figlia di putana, matriba bastardo, che
cazzo^? ! !
- Всего лишь табурет, сэр Готфруа. - я, конечно же, не Богородица, но
ответ , на что наткнулся Меч Всемогущего Знала точно. А Она бы ему все равно не
ответила. Хотя бы и из-за формы, в которую был облечен вопрос.
Некоторое время я зажигала светильники в лавке, а сэр Готфруа с интересом
оглядывался.
- Не поверите, фрау Сантанна, но я никогда не бывал в лавке ведьмы. В зик-
куратах случалось находиться, на языческих капищах тоже, знаете ли,
приходилось, а вот в ведовской лавке - как-то не складывалось.
- Что ж, это возможность восполнить пробел в вашем образовании, герр де
Роже. Как можете наблюдать, ведовская лавка ничем не отличается от любой иной,
кроме представленных товаров.
- И предоставленного владельца, - рыцарь слегка усмехнулся. - Знаете, мне
вот очень интересно, кто ж на вас направил "Дыхание смерти", оно же "Ветер
тлена"? Если загадочные союзники монсальватцев, то это нелогично. Все одно,
что из требюше по воробьям палить, да и, уж простите меня за прямоту,
зарезать вас втихую куда как проще, чем демонстрировать мощь старинного
некротического заклинания. Опять же, какой им с этого толк, кроме банальной мести?
- Вы полагаете, что я это знаю? - тяжело вздохнув, я присела на табурет.
Как не крути, а храмовник прав. Убить одинокую женщину, пусть и прошедшую
выучку в кондотьерской банде, пускай и ведьму, труда особого не составляет.
Так что заклинание такой мощи направлять именно на меня смысла никакого не
было.
- Да нет, просто размышляю вслух. - Приор заложил руки за спину и начал
неторопливо мерить торговый зал лавки из угла в угол. - Нелогично было бы
тайной организации столь откровенно выдавать свое присутствие. Разве что для
демонстрации своей силы, но кому?
- Знаете, как говорят, сэр Готфруа? "Бей своих, чтоб чужие боялись"...
- Вы полагаете, демонстрация силы своим же? - храмовник иронично изогнул
бровь. - Не думаю, что убийство ведьмы в Кирхенбурге таковым можно было бы
считать. В любом случае, минусы от такой акции серьезно перевешивают ее же
плюсы. Упырь, опять же... Нет, скорее всего, мы имеем дело не с организацией,
а с одиночкой. Я бы предположил Лоли, однако, не вижу никаких причин для
такого его поведения, если только он не решился воспользоваться "Томом
черепов". А, впрочем, о таких фолиантах мы имеем весьма смутные представления,
как и о мере их воздействия на окружающих. Кстати, герр Бергенау, может вы
все же войдете внутрь лавки, а не будете торчать под дверями?
Звякнул колокольчик над дверью, и в комнате появился "просто Анхель".
Сумрачный , словно грозовая туча.
- Могу я узнать, о чем шла речь? - поинтересовался он, сложив руки на
груди.
- Не думаю, что предмет нашего разговора может заинтересовать простого ме-
дикуса, - взгляд рыцаря вновь стал надменно-отстраненно-холодным. - Тем
более, что вы сами сейчас под следствием.
- Меня в чем-то обвиняют? - мрачно поинтересовался Бергенау.
- Нет. Пока что.
- Ну-ну. - Анхель слегка усмехнулся. - Как говорит преподобный Томас
Барселонский, "То, что вас еще не отправили на костер, это не ваша заслуга, а наша
недоработка"?
- Скорее уж, по словам этого достойного пастыря, "Только массовые казни и
аутодафе могут спасти Веру от пенной волны ересей и запретного волхования,
25 «Непереводимая игра слов» - ругательство (итал.) с упоминанием мадонны, проститутки,
шлюхи , ублюдка и полового акта.
что грозит захлестнуть Ойкумену". Да и сам Спаситель, помнится, говорил: "Не
мир я вам принес, но меч".
Такие фразы в исполнении священников, как правило, предшествуют обвинениям
во всех тяжких и, как следствие, привлечению к церковному суду, однако де
Роже за это утро удивил меня еще раз, когда слегка поклонился мне и произнес:
- Теперь же, позвольте откланяться, фрау Сантана. Не вижу более в моем
присутствии смысла. И, позволю себе напомнить - вам запрещено покидать
Кирхенбург.
- Мог бы и не напоминать, - буркнула я, когда дверь за храмовником
закрылась .
- Интересно, он всегда так себя ведет, или это мне так повезло на его
скверное настроение нарваться? - негромко проговорил Бергенау, и повернулся
ко мне. - Так о чем вы таком с ним разговаривали?
- Пустое, Анхель. Преданья старины глубокой, события давно минувших дней.
Скажи лучше, как там Ганс?
- Спит, - он пожал плечами. - Столько переживаний за ночь не каждый
взрослый-то выдержит. Я его покуда в свою комнату отвел. Что теперь с мальчишкой
будет?..
- Ничего не будет, - буркнула я. - Мне ужа давно требуется подмастерье.
- Забавное совпадение, - невесело хмыкнул Бергенау. - Я вот тоже хотел ему
предложить в подмастерья ко мне податься.
- Перетопчешься, - отрезала я.
- Фу, как грубо. - Анхель изобразил оскорбленную невинность.
- Зато правдиво, коротко и по существу, - настроения и так никакого не
было, да этот змей еще и испортить его мне умудрился. - Ты лучше скажи мне,
герр Бергенау, с чего это я обязана столь раннему визиту.
- Хм. . . - он задумчиво потер подбородок. - А если я за тебя волновался и
решил проведать? У нас вчера, если не ошибаюсь, свидание было, между прочим.
Или я все же ошибаюсь, э?
Ну, смутилась. Ну, зарделась. Ну, заткнулась. Но это же не повод, лезть
целоваться ... наверное.
* * *
Каких-то полчаса спустя мы оба были в ратуше, где рвали, метали гром и
молнии, и поочередно клялись вытрясти из герра Радисфельда душу и требуху, если
он немедленно, вот прямо тут и прямо сейчас, не решит судьбу Гансика. Анхель
при этом периодически потирал щеку, на которой еще явственно был виден след
моей пятерни.
Нашему маленькому пухленькому бургомистру мы, надо отметить, поставили
непростую задачу. С одной стороны, где это видано, чтобы ведьме в подмастерье
отдавали детей порядочных бюргеров? Нигде не видано. А вот у нас увидят!
Иначе, увидят матерь Козимо26, как любил говаривать сигнор ди Валетта. Не знаю,
кто такой этот Козимо, и чем до такой икоты напугала италийцев его почтенная
матушка, но я могу напугать гораздо сильнее.
С другой стороны, медикусы да алхимики, народ, знамо дело, ненадежный. Ма-
ниакусы, ежели по научному (есть такое слово - от Метробиуса слыхала).
Неизвестно еще на какие такие дела подмастерье применят - могут чему и научить,
конечно. Могут - иначе откуда б им новым браться? А могут и на опыты пустить.
Вскрытие устроить, или на ингредиенты в свои хитрые зелья определить. Да
запросто! Кто их знает, этих медикусов? Вон, о прошлом годе, говорят, в Рейнс-
26 Кузькину мать, мать КоЗми. Имя Козимо носил основатель рода Медичи, а также несколько
правителей Тосканы м Флоренции из рода Медичи (Козимо I, Козимо II, Козимо III).
ланде некий ученый доктор Фауст Диавола призвал.
С третьей же стороны, оставлять мальчика нищим сиротой и побирушкой ему,
почтенному отцу города, никак нельзя. Выборы городского головы не за горами,
а его основной конкурент, герр Захуэр, его за такую "заботу" о сиротах добрых
горожан сожрет с потрохами. Остается, конечно же, пристроить мальчонку в
монастырь , да только монахи, святые люди, очень не любят совершать добрые дела
безвозмездно. И за "бесполезное растранжиривание и так тощей казны нашего
распрекрасного города" герр Захуэр герра Радисфельда тоже может запросто
распять . А может и раз шесть.
Что было для бургомистра в сложившейся обстановке наиболее паскудно, так
это отсутствие возможности сослаться на авторитет Церкви, поскольку нунция и
легата он по такому пустяку беспокоить не смел, а отец Адриан, после всех
ночных треволнений, заперся у себя отсыпаться, и пригрозил тому, кто его
разбудит , отлучением и аутодафе. Специально на тот случай, если он понадобиться
городским властям, наш добрейший священник напомнил про такую штуку, как
интердикт. Что касалось сэра Готфри, так тот, хотя и целый Приор, со своими
ландскнехтами как в воду канул.
Попавший между молотом и... молотом (сам ты, Анхель, наковальня!)
бургомистр откровенно растерялся и не знал что делать, поскольку обе Высокие
Договаривающиеся Стороны шли на открытые угрозы, шантаж и запугивание, причем
мерзопакостнейший герр Бергенау с гадкой ухмылкой припоминал Авиньонский
взрыв, отчего коротышку Радисфельда бросало в жар, а я, с самым невинным
видом, разумеется, Поветрие Черной Ведьмы, отчего его тоже бросало, но уже в
холод.
И все же, с гордостью должна отметить, перед настоящей бабской истерикой не
может устоять ни один представитель сильного пола (а мне высокое искусство
истерики преподавала не кто-то, а сама Великая и Ужасная фрау Хельга, чтоб на
ней черти сто лет катались), так что в результате моих истошных воплей,
визгов и угроз перебить дорогую посуду не выдержал не только бургомистр, но и
Анхель.
- Бог не сладит с бабой гневной! - в сердцах произнес он.
- Но... согласитесь, господин медикус... - проблеял Радисфельд,
почувствовав, что тот дал слабину. - Фрекен Клархен была... в некотором роде...
невестой герра Виртела, следовательно, ее требования... ой... несколько более
обоснованы.
"Просто Анхель" зыркнул на меня бешенным взглядом и процитировал какой-то
восточный стишок:
О, женщина! Ты мать моих детей,
Услада сердца моего, моих очей,
Пленился видом гурии из рая...
А в жены взял - узнал, мегера злая.
После чего, в сердцах хлопнув дверью, покинул ратушу. А я. . . самым
натуральным образом разревелась. Обиделась, дура, понимаешь...
...отливаются обидчику
Следующая пара дней прошла относительно спокойно, если, конечно же, не
упоминать о том, что Гансик потихонечку обживался на новом месте, старательно
пытался быть взрослым, суровым и не очень зареванным, а у меня от этого
сердце кровью обливалось. И если опустить тот факт, что теперь полгорода целыми
днями ошивались в моей лавке, трепались языками, сплетничали и заставляли
повторять одну и ту же историю на день по сто раз. Попутно, конечно, делали
покупки, так что мое недоубийство, в результате, принесло мне ощутимую матери-
альную выгоду.
Вот, правда, с Анхелем отношения не складывались. После выяснения отношений
в ратуше мы, при встрече, дулись друг на друга, как мышь на крупу,
раскланивались с убийственной вежливостью, и шли по своим делам дальше. Я уже все
локти себе искусала - ну нафига же было ему по мордасам бить? Можно было
оттолкнуть просто, а то, взыграло ретивое, понимаешь. Вот и сиди снова одна,
как последняя идиотка.
Что интересно, отец Вертер с сэром Готфруа покидать наш городок совсем не
спешили. Наоборот, нунций и легат плотно окопался в приходе падре Адриана, по
одному таская на допросы чем-то показавшимися ему подозрительными горожан, а
де Роже со своими ландскнехтами устроили в окрестных лесах настоящую облаву
на разнообразную нечисть. Результатами охоты стали трофеи в количестве:
многоглавый аспид - 1 штука;
леший - 1 штука;
лешачиха - 1 штука;
лешачата - 5 штук;
лепрекон - 1 штука;
альв - 2 штуки;
сатир - 1 штука;
дриада - 7 штук.
Ни нежити, ни даже слабых следов пребывания некромага в наших краях Великий
Приор со товарищи обнаружить не смогли. Откуда Знаю, что не смогли? О,
храмовники - это такой народ, что коли на след встали, то уже не сорвешься.
Только убивать. Не факт, что получится.
Вернулся сэр Готфруа поздно вечером второго дня, усталый и злой - как
собака, небритый - будто бродяга, грязный - словно кикимора болотная. А уж
благоухало от него и ландскнехтов на весь Кирхенбург.
А утром третьего дня в наш Богом забытый городок прибыли сам Его Милость,
барон Вольдемар фон Блонд со свитою. Наш законный сеньор, между прочим - не
хрен с горы. Чего, спрашивается, приперся? Чего в родовом замке не сиделось?
Вступал в Кирхенбург герр барон, как водится, с помпой и полагающейся по
случаю торжественностью. У городских ворот собралось, как и полагается, почти
все население, орущее полагающиеся здравицы Его Милости, доблесному и
несравненному отцу нашему и бла-бла-бла. Герольды трубили в фанфары, фон Блонд со
свитой блистали нарядами (ничего особенного, конечно - видывала я и побогаче
одежды, но для местных бюргеров разноцветье дворянской одежды было в
диковинку) , стража стояла во фрунт по обе стороны улицы, а Отцы Города с хлебом и
солью встречали сеньора. Обычный, короче говоря, церемониал приветствия
мелкопоместного сеньора в одном из заштатных его владений.
- Сим я, сэр Вольдемар, барон фон Блонд, вступаю в свое законное владение,
град Кирхенбург, - зычно объявил Его Милость, въехав в ворота, а свита, в
количестве пяти хлыщей, надулась от важности, словно хомяки перекормленные. Два
десятка конных сержантов за их спинами профессиональными цепкими взглядами
сверлили толпу на предмет появления злоумышленников.
- Сим мы, Ваши верноподданные, приветствуем своего сеньора и выражаем
глубочайшее наше почтение и счастье лицезреть тебя, господин наш, - Радисфельд и
отцы города с поклоном вытолкали вперед пунцовую от смущения Матильду, дочку
пекаря с хлебом-солью, покоящиеся практически на ее внушительных размеров
груди. - Хлеб да соль, Ваша Милость.
Барон наш, мужчина еще совсем не старый, в самом соку мужчина, крепкий,
словно дуб (небольшой такой дубок. И ума такого же) , с одобрением глянул на
девицу, и не слезая с коня отломил кусок каравая, попутно ущипнув Матильду за
грудь, макнул его в солонку и с видимым удовольствием сжевал, оставив в
густых пшеничных усах множество крошек. Матильда цветом лица уже напоминала мак,
и продолжала багроветь, смотреть потупившись в землю и хлопать ресницами.
Господи, ну корова-коровой!
- Добрый хлеб от добрых подданных, - степенно кивнул фон Блонд. - Чего еще
может желать владетель фьефа? Мы довольны. Разместите мою стражу, добрый
бургомистр, и покажите подготовленные мне и свите покои. Путь был неблизким.
На чем, собственно, торжественная часть и закончилась.
А вечером за мной снова пришли. Да не абы кто, а баронские дружинники, дабы
препроводить пред Его Милости светлы очи.
На момент доставки ведьмы, одна штука, светлы очи были уже изрядно залиты
местным пивом, до которого фон Блонд, по слухам, был большой охотник, почитая
вино "всего лишь прокисшим виноградным соком". Кроме "светлых очей" в ратуше,
где поселился барон, присутствовали отец Вертер с постной физиономией,
утомленный, но, как всегда, невозмутимый, сэр Готфруа, а также незнакомый мне
молодой мужчина в хитоне цветов фон Блонда поверх добротного кольчужного доспе-
ха (но без шлема и кольчужного капюшона-хауберга), но с рыцарскими шпорами на
сапогах. Пивное амбре от Его Милости было таково, что зал заседаний
городского совета больше походил на дешевый трактир в трущобах, а в воздухе можно
было вешать топор.
"Почетный караул" остался за дверями, и на меня обратилось две пары
любопытных глаз - баронских, и незнакомого рыцаря, стоявшего по правую руку от
развалившегося в кресле Радисфельда барона. Приор, как всегда, чего-то
разглядывал через окно, а фон Кюсте, взглядом, от кислости которого сводило
скулы, окинув меня, закопался в какие-то пергаменты.
- Ну-с, - наконец, после некоторой паузы, произнес барон, - Энто и есть
ваша Злая ведьма Нимфомания?
- Сантана, - не оборачиваясь поправил фон Блонда де Роже.
- Один пес, - ответил барон и смачно рыгнул. Стоящий рядом рыцарь
поморщился. - Ты чьих, девка будешь? Какому курфюрсту тебя выдавать, беглая?
Оппаньки! Опапанечки!!! Ни фига ж себе, как события-то разворачиваются.
Никак эта гнида усатая решил меня в мою сеньорию выдать по месту происхождения.
Да счаззззз!
- Я, Ваша Милость, вдова жителя италийской республики, - буркнула я.
Вольная девушка.
- Да ну? - ухмыльнулся фон Блонд. - И родилась там же? Ты кому, девка, в
голову мякину забиваешь? У тебя ж твое аллюстрийское происхождение на морде
написано. Сэр Гейнц, - барон повернулся к стоящему рядом рыцарю, - вы хоть
раз видали рыжих италиек?
- Только крашеных, - меланхолично отозвался тот. - Но у этой цвет волос
явно натуральный.
Голос у рыцаря оказался красивый, твердый, уверенный, как и полагается
воину, а не придворному.
- Во-о-от! - глубокомысленно произнес баронская харя, нахально пялясь на
меня. - А что у нас гласит "Богемское зерцало", а? Женившийся на рабыне сам
становится рабом.
- Моя семья из вилланов, а не из севров, и крепостного права мы не
получали, - я независимо вскинула голову. - Любой бауэр из нашей деревни имел право
покинуть общину и фьеф.
- Хе-хе, ты, девка, видать не слыхала про указ Шахиншаха Аллюстрии, Людвига
II, которым бауэрам, независимо от того, севры они или вилланы, запрещено
покидать владения своих сеньоров.
Дверь за спиной чуть скрипнула, и сзади раздался знакомый голос - вот не
думала, что ему обрадуюсь.
- Сему указу, Ваша Милость, всего два года, а фрау Сантана покинула свою
деревню около десяти лет назад, - произнес Анхель, входя в зал и становясь
рядом со мной. - Закон же, как вам должно быть известно, обратную силу не
имеет. К моменту же издания указа, фрау Сантана была вольной горожанкой.
- Девять, - негромко буркнула я. - И была вольной кондотьеркой.
- Не важно, - столь же тихо ответил Бергенау. - Не крестьянкой, и точка.
- Это кто ж у нас такой умный нашелся? - прищурился фон Блонд, глядя на
медикуса. - Не иначе тот самый лекаришка, э? Что-то ты очень уж смел, как я
погляжу. Не задать ли тебе плетей?
Меж тем брови сэра Гейнца уползли куда-то на затылок, а лицо приняло
необычайно глупо-удивленное выражение.
- Полагаю, не стоит, - отрывисто бросил сэр Готфруа, не поворачиваясь (да
что он там такое вечно в окошко высматривает?). - Юноша абсолютно прав, таков
закон.
- Я на своих землях закон! - гаркнул барон.
Меж тем сэр Гейнц сделал несколько шагов, обходя стол и приближаясь к нам.
- Ансельм? - наконец удивленно произнес он. - Вы ли это, друг мой? То-то я
смотрю, имя мне знакомо.
- Гудериан? - тут уж удивился Бергенау. - А я слышал, вы сложили голову в
Святой Земле.
- Слухи о моей смерти слегка преувеличены, - усмехнулся рыцарь.
- Какой-такой Ансельм? - недовольно проворчал барон, поворачиваясь к сэру
Гейнцу. - Вы знакомы с этим проходимцем.
- Более чем, Ваша Милость, - ответил тот, поворачиваясь к фон Блонду.
Господа, позвольте вам представить Ансельма де Бержене, моего однокашника по
Папской Военной Академии. Мы там вместе изучали стратагемы.
- И вместе недоучили, - чуть улыбнулся Анхель. Или Ансельм? Ну, попадется
он мне на кривых кирхенбургских улочках, ну устрою я ему допрос с
пристрастием. . . Он о застенках братьев-познающих мечтать у меня начнет, culo27 с
ручкой! ! !
- Значит, де Бержене, да? - Приор отвернулся и с прищуром поглядел на. . .
медикуса? Алхимика? Кто он вообще-то такой? Ну, держись, кочерыжка! Выйдем мы
отсюда... Да только ты далеко не уйдешь. До погоста - не далее.
- Вы ведь тоже несколько изменили свое имя в угоду здешнему говору, месье
де Роже, - невозмутимо ответил тот. - Зачем бы я заставил коверкать язык
добрых подданных барона фон Блонда?
- Какая трогательная забота, - усмехнулся отец Вертер. - Не иначе и о нас
вы заботились по той же причине.
- Не совсем, - спокойно ответил... как его называть-то теперь?., подходя к
нунцию и расстегивая тонкую цепочку на шее. - Скорее уж по причине
неторопливости. Как вы уже могли заметить, Ваше Преподобие, дела в здешних краях
творятся странные.
Извлеча какой-то медальон на цепочке, он небрежно бросил его на стол перед
фон Кюсте. Сэр Готфруа, также подошедший к столу, моментально накрыл его
ладонью и, бросив взгляд на меня, прошипел:
- Вы с ума сошли? Девочка, ты свободна. Иди.
- Я с ней еще... - начал барон, но получил в ответ яростный взгляд
храмовника и заткнулся, словно язык проглотил.
* * *
Дожидаясь Анхеля-Ансельма у ратуши я потихоньку начинала закипать. Тайны,
Значит. Секреты, значит. Дворянин, значит. Убью!!! Как клеить меня, так он
медикус и алхимик, простого звания человек, а как жениться, так оне благомор-
27 Задница (итал .) .
дые, мезальянс и все такое?!! Ах, кучка! Ах, stronzo ! Incazzato figlio di
putana29!!! Ну, погодите у меня, дорогой вы мой человек. Есть у меня травки
заветные, научила фрау Хельга, чтоб у ней передние зубы выпали, кой-каким
заговорам. .. Ой, поплатишься ты у меня, собачий кот Мурзик! Всю твою любовь да
ласку припомню, всю брехню твою куртуазную! ! ! Столько мне спагетти на уши
навешал , что деревню накормить можно. А вот и он, дорогой наш и люто любимый!
Чего ж замер-то так, как меня увидал?
Нет, замереть, наверное, было отчего. Не каждый день видишь на улице
девушку, которая, стоя напротив тебя, смотрит недобрым взглядом сложив руки на
груди, потопывая по брусчатке ножкой и всей своей позой намекая на грядущие
неприятности. Анхель-Ансельм глубоко вздохнул и двинулся ко мне.
- Клархен, я все могу объяснить, - начал он.
- Да ну? - делано изумилась я. - Занятно было бы послушать. Как тебя теперь
величать, прикажешь, "просто Анхель". Ах, простите, вашество - я забылась, вы
ведь высокого благородного роду и происхождению.
- Анхелем и величай, - вздохнул он. - Мое настоящее имя ты все равно не
выговоришь .
- Я попробую, - вот не знала, что могу выдавать голосом язвительность в
таких объемах.
- Ну, попробуй, - он печально улыбнулся. - Меня зовут Адонаис Вер Хенну, я
родом с островов Гуанч. Слышала про такие?
Ниппонский бог! Маг!
* * *
- Сигнор Лоли, рассказали б чего интересного из ваших книжных премудростей!
Главный враг во время долгих переходов, это скука. И развеять ее можно
разными способами, да вот только не все хорошо кончаются. Напиться и подраться -
на виселице оказаться можно. А вот послушать необычную историю у походного
костра, это завсегда полезно и познавательно.
- Что ж вам рассказать? - улыбнулся Метробиус, присаживаясь к костру, за
которым уже сидели мы с Хельгой, да полдюжины солдат.
- Ну-у-у-у, что ни будь о стародавних временах, - протянул молодой копейщик
Чезаре. - Такое... Необычное чего ни будь.
- По вашей специальности, - хмыкнул Басмиони.
- А что... - Метробиус Задорно тряхнул гривой длинных черных волос. -
Пожалуй, есть такая байка. Ну, слушайте... Некогда, еще до войны с Римом, пуны
послали корабли за Геркулесовы столпы в поисках древней земли Атлантиды,
страны, полной тайн и загадок, некогда владевшей Европой до самых Афин и
Африкой, до Александрии. Давно это было, еще до Потопа, одиннадцать тысяч лет
назад. Во времена того морского похода Картагеш, как тогда называли Святой
Город, еще не был столь могуществен, как при Баркидах, и вел ожесточенный
спор за первенство на Средиземном море с латинскими племенами Италии.
- Это нашими предками, что ли? - встрепенулся кавалерист Римини, до того
мирно дремавший сидя.
- Ну, отчасти да, - сказал Лоли. - Некоторая толика крови латинян в
италийцах есть, хотя не очень много. Больше все же от кельтов, вандалов и
лангобардов . Ну и пунов, конечно же.
- Да ну тебя, Римини. - проворчала Хельга. - Вечно влезешь со своими
вопросами. Что там с кораблями было, сигнор Лоли?
- Ну, с кораблями много чего было, - хохотнул Метробиус. - Бури, морские
Мудак (итал.).
29 Сын шлюхи-пьяницы (итал.).
чудовища, кораблекрушения... Пара кораблей, говорят, даже пересекла Западный
океан и нашла за ним огромный континент, населенный людьми с кожей, цвета
меди. Врут, не иначе. Однако же земли Атлантиды пуны не отыскали, что не
удивительно . Потонула она давно. Зато, недалеко от Геркулесовых столпов открыли
они дивные острова, населенные народом прекрасных людей, кожей и волосом
светлых, гуанчами себя именующих, и по народу тому назвали острова - Гуанч.
- И не иначе потянули их в рабство, - пробурчала Хельга, несколько знакомая
с историческими реалиями тех времен.
- Отнюдь. Совет, а тогда Карфагеном управлял еще Совет Ста Четырех, решил,
что если война с Римом сложится для Вечного Города неудачно, то в эти края
как раз и переберутся пуны. Подалее от врагов. Так что плавания туда они
запретили, чтоб никто не проболтался, а место нахождение островов укрыли в вив-
лиофике храма Бааля. Тогда там процветал финикийский языческий культ, и все
капитаны свои лоции хранили именно в этом святилище. Традиция такая была. А
Затем, когда Ганнибал Барка со своими братьями сокрушил римлян во Второй
латинской войне и взял власть в свои руки, пунам и вовсе стало не до дальних
островов. Сначала была третья латинская, когда пуны три года осаждали Рим,
взяли его, разрушили, а место где он стоял засыпали солью и запретили там
селиться. Потом покоряли Египет, Элладу, Македонию, Азию... Много было войн, и
про острова Гуанч постепенно позабыли. Позабыли, да не все! Ибо когда
шахиншах Гелон Святой прекратил преследования христиан и сам веру святую принял,
тут уж уносить ноги пришлось языческим жрецам и магам. Потому как приняли они
веру христову, или не приняли - народом были ненадежным, к заговорам и
переворотам склонным. Вот на те-то острова они и подались. Говорят, до сих пор
там проживают, втайне от всего мира. Но веру приняли, и, вроде бы как даже со
Святым Престолом сношения имеют. Тайно. А где те острова находятся, никому и
не известно, так-то вот.
- Так вы же тоже маг, сигнор Лоли. - подал голос Чезаре.
- По сравнению с теми магами, неучи все наши профессора. Многие секреты
утеряны были во времена борьбы за веру. Так что, если когда встретите мага с
островов Гуанч, лучше не связывайтесь. Ходят они порой по Европе...
* * *
Видимо что-то у меня на лице такое отразилось, потому что Адонаис (?)
удовлетворенно кивнул.
- Слыхала. Что, кстати, интересно?
- Да так, - буркнула я. - Всякое.
И на кого я, дура неадекватная, порчу навести хотела? Ой коза, ой идиотка,
ой дубинушка стоеросовая!!! Нет, силу тамошних магов Лоли мог и
преувеличивать, кто ж спорит-то, да только мне и со слабеньким малефиком не тягаться.
- И все же? - мягко поинтересовался маг.
- Шел бы ты, герр Бер Хенну. . . по делам своим магическим, - не выучу. Я!
Ха! Три раза "ха"! И не такие имена встречала. - И нечего порядочным девицам
по ушам ездить было.
Горько мне как-то стало, обидно, от обманов его постоянных, оттого, что как
девочку, как соплюху малолетнюю он меня... петушком сахарным поманил, а я и
побежала. Ду-у-у-ура!!!
- Эх, Клархен. - тяжко вздохнул он. - Я, может, с серьезными к тебе
намерениями. . .
- Знаем мы ваши серьезные намерения, - всхлипнула я. - Поматросил и бросил,
называется.
Довел... Козел неприятный.
- Ну пойми ты, - на лице у него так и нарисовалось продолжение фразы: "глу-
пая женщина". - Нельзя мне было открываться до поры до времени. Мне и сейчас-
то не следовало бы, но эти хмыри, похоже, намеревались спустить на тебя всех
собак.
- Тебе-то до того какое дело? - буркнула я.
- Выходит что есть, - вздохнул он. - Слушай, мы нигде в другом месте
поговорить не можем? А то на нас уже пялиться начали.
Любопытных взглядов и правда хватало. Анх. . . Да Бог с ним - для окружающих
он так и остался "Анхель" - человек в наших местах новый, неизвестный, потому
привлекающий взгляды. К тому же он холост (наверное), а потому вдвойне
привлекает взгляды тех, кому хочется замуж. Или тех, кому туда надо чад
выдавать . Так что, любое его появление, пока, вызывало жгучий интерес у
окружающих. Ну а уж наша "душещипательная" беседа прямо напротив городской ратуши,
куда нас опять привели под конвоем, а выпустили тут же, да еще и целыми
невредимыми, несомненно, обрастя самыми невероятными подробностями, станет
сюжетом для множества сплетен, которыми будут обмениваться не менее чем до
Рождества .
- Пойдем, твое высокомагичество, у меня в лавке покалякаем, - по прежнему
хмуро ответила я.
Хмуро - не хмуро, а любопытство меня начало снедать все сильнее и сильнее.
Где Кирхенбург, а где Геркулесовы столпы? Чего это магу с тайных, затерянных
в океане островов, делать в нашей Богом забытой и мухами засиженной баронии?
Не шпионить же, честное слово. Что у нас тут можно узнать такого тайного?
Украсть стратегический секрет Аллюстрии - количество выращенных в поместье фон
Блонда буряков? Я понимаю, был бы он братом-познающим, у нас, в конце концов,
в трех суточных переходах граница с языческими Пороссией и Литвой, но маг...
До лавки мы добрались быстро. Еще б не быстро - весь Кирхенбург из конца в
конец за полчаса пройти можно. Это вам не Вечный Город (там я, правда, не
была - но рассказывали). Колокольчик над дверью звякнул, напоминая о покойном
герре Виртеле, и мы оказались в торговом зале, где, чудо из чудес, конец
света близок, шваброй надраивал полы Гансик. Очуметь! Неужто решил, что я из
него прислугу делать собралась? Или считает, что он тут на правах приживалки и
пытается хлеб отработать? Шайзе! Разберемся... без посторонних магов.
- Здравствуй Клархен, здравствуйте герр Бергенау. - вежливо поприветствовал
нас мелкий. - У дружинников сапоги были в грязюке, я вот тут и решил...
- Привет, Ганс, - улыбнулся Бер Хенну. - А я уж решил, что фрекен Айнфах
тебя эксплуатирует не по-детски.
- В лоб дам, - пообещала я магу. - Больно.
- Эксплутирыт. - ухмыльнулся шкода. - Дала толстенную книгу про травы и
корешки, да велела читать. Я за день три раза чуть не уснул. Осилил три
страницы. Кла-а-архен, а можно я просто по дому буду прибираться, по хозяйству там?
Я много умею, меня отец учил.
- Можно, - согласилась я. - Но книгу никто не отменял. Марш учиться,
молодой человек. Тут кто-то третьего дня говорил, что хочет ведьмой стать - так
это самые азы. После чтения, которому я тебя еще год назад научила.
- Ну вот, - мелкий насупился, изображая как его тут все унижают и не ценят,
поставил в угол ведро, швабру, и пошел во внутренние комнаты, где,
собственно, я живу, - учил бы сейчас буковки, горя не знал, а так штудируй это
лекарство от бессонницы...
Дверь за мальчиком закрылась, и я повернулась к Адонаису, уперев руки в
бока .
- Выкладывай. Чего тебе надо в наших краях, и лично от меня? Отвечать можно
с конца, на первый вопрос - не обязательно.
И, кстати, ты мне еще за "мегеру злую" должен - не забыть бы напомнить.
- Я уж сначала, если можно, - хмыкнул маг. - Как ты думаешь, Великий Приор
Померании, папский нунций и барон фон Блонд оказались в одно и то же время в
одном и том же месте совершенно случайно?
Оп-па! Неплохой заход. А правда, что они все в Кирхенбурге делают?
- Ко всему прочему, командиром баронской дружины является хотя и молодой,
но прославившийся в войне с персами Гудериан, по прозванию Быстроходный
Гейнц. Один из лучших командиров кавалерии во всей Европе и видный теоретик
тотальной конной войны. Благодаря изобретенной им тактике рыцарских клиньев в
Святой Земле была одержана не одна славная победа. Откуда фон Блонду взять
денег, чтоб нанять себе такого капитана?
Да уж, на такого капитана денег в нашей занюханной баронии взять негде, это
точно.
- Особенно учитывая то, что Гудериан маршал ордена иоаннитов, -
окончательно припечатал Адонаис.
Очуметь! Наверное, лицо у меня, пока маг рассказывал, было редкостно
глупое .
- И откуда, герр Бер Хенну?
- Ниоткуда, - он с улыбкой развел руками. - Братья-рыцари командировали.
- А тебя братья-маги?
- А меня братья-маги, - кивнул он. - В вашем захолустье зарождается новый
виток истории, который должен обратиться к вящей славе Божьей. Как ты знаешь,
совместные усилия крестоносцев и войск фараона Алексея Комнина30 увенчались
успехом, Иерусалим был взят, и герцог Балдуин стал правителем Королевства
Святого Гроба. Рыцарские ордена и воины-паломники, равно как и дружина
короля , стали надежной опорой для католической веры в Пуннийском Заморье. Полгода
назад пало Антиохийское шахство, солдаты фараона покоряют Аравию... В общем,
там у нас все хорошо.
- У кого это, "у нас"? - подозрительно поинтересовалась я.
- У добрых католиков, - улыбнулся Адонаис. - Всерьез даже начали говорить
об унии между Карфагенской католической и Александрийской православной
церквями . Однако, зороастрийцы тоже не дремлют. На восток от Аллюстрии, Панонии и
сравнительно окатоличеной Польши лежат земли язычников-славян, куда шахиншах
Персии засылает посольство за посольством, стремясь склонить тамошних князей
к своей вере. Болгары уже приняли Авесту как свое Святое Писание, так что
этот процесс надо останавливать, причем срочно. В противном случае Европа, в
течение какой-то сотни лет, получит большую проблему в лице поднявшихся на
борьбу за веру славян, а это противник серьезный.
- А вам, магам, что тут за интерес? - удивилась я. - Вас же на ваши острова
изгнали за то, что вы язычники и баалопоклонники.
- Глупость какая, - фыркнул Бар Хенну. - Все было совсем не так.
* * *
Шахиншах Гелон, впоследствии прозванный Святым, в задумчивости прохаживался
по своему кабинету, периодически бросая взгляд то на клепсидру, то на
занимающую полстены подробную карту державы, раскинувшейся от Лузитании и
Геркулесовых Столпов до Халдеи, и от Эфиопии до Валлонии и Валов Югурты,
защищающих границу от набегов диких германцев. Защищавших, надо отметить, так себе,
да и в самой державе дела шли, мягко говоря, не очень.
Столетия не прошло, как шахиншах Бомилькар Мудроватый прекратил гонения на
30 Алексей I Комнин (1056/1057 - 1118) — византийский император в 1081—1118. Основатель
династии Комнинов, племянник императора Исаака I Комнина. Иерусалим был взят во время Первого
крестового похода, в 1099 г. Герцог Балдуин - лицо историческое, активный участник того же
крестового похода.
христиан, а эта иудейская секта уже выросла в целую религию со своим
пантеоном богов (один в трех лицах, бред-то какой...), полубогов, коих они именуют
ангелами, архангелами и серафимами, и героев. Герои сии, это Гелону тоже
казалось странным, прославились не подвигами и победами над разными чудищами
(за исключением одного, армянина Георгия в одиночку умудрившевося укантропо-
пить дракона), сколько мучительной смертью и последующими после нее
"чудесами" . Кого-то этот... дай Баал памяти, как христиане их называют?., "святой"
излечил от чесотки или, положим, вшей. Ну, это понятно - мыться надо. Много
рассказов ходит об отращенных конечностях, исцелениях страшных заболеваний и,
даже, о воскрешениях из мертвых. Ну ладно, если в то, что сын иудейского бога
воскресил какого-то там Лазаря поверить можно - сложно, конечно, но
теоретически допустимо, - то в чудеса творимые этими их святыми и пророками
уверовать гораздо тяжелее. Особенно ему, шахиншаху и Первосвященнику, который
отлично знал, как устраиваются всяческие "чудеса". Все эти побасенки христиан
напоминали ему старый анекдот о пожилом аристократе, пришедшем к лекарю и
начавшему жаловаться на половое бессилие, в то время как сосед его, гораздо
более убеленный сединами, всем рассказывает, что ни одной девицы не пропускает.
Лекарь, помнится, сказал: "Да вы тоже... рассказывайте".
Меж тем находится множество людей, которые принимают учение христиан, и
полбеды было б, кабы принимали простолюдины. Нет же! Эта вера нашла путь в
дома знатнейших и богатейших, имеющих значительный вес в Картагеше.
Что самое обидное, маги, один за другим, также обращаются к этому
вероучению. И на вопрос "Как ты можешь верить в эту нелепость?" с убийственным
спокойствием отвечают "Верую, ибо нелепо". Ну и как бороться с такой вот, с
позволения сказать, логикой?
А не так давно гонимые и презираемые христиане, едва выйдя из катакомб, не
только подняли голову, но и начинают наглеть сверх всякой меры. Требуют
разрушения "языческих капищ" - это прекраснейших по архитектуре своей зиккура-
тов-то, где не одно поколение пунов возносило хвалу своим богам! - и казней
жрецов. Ах да, надежную опоры и защиту трона, магов, они тоже объявляют демо-
нопоклонниками.
Не все, конечно. Не все. Среди... как их?., епископов хватает и вполне
разумных людей, не фанатиков, но большинство, увы, жаждут крови вчерашних
гонителей. Нет, надобно ставить эту веру на службу государству, собирать
Вселенский Собор, пускай христиане наконец унифицируют свои догмы (а то ежедневно у
них мордобой из-за разницы в одно-два слова в священных текстах), выбирают
своего первосвященника - уж он-то постарается, чтобы выбрали нужного ему
человека. Например, епископа Леонида, хитрого как арифм раввинов грека из
умеренных. Лучше бы, конечно, пуна, но этот, народ как правило, слова из писания
"Богу - богово, а шахиншаху шахиншахово" предпочитает забывать. Вообще
новообращенные - почти все фанатики. Грехи отмаливают.
В кабинете неслышно появился верный секретарь и телохранитель, Бела.
- Государь... Все собрались.
- Вовремя, - обронил Гелон, бросив взгляд на клепсидру. - Проси.
Еще б не вовремя. Попробовали бы опоздать.
Бела приоткрыл дверь, и кивнул, приглашая посетителей. В кабинет шахиншаха,
один за другим вошли шесть человек в скромных, хотя и сделанных из дорогой
ткани одеяниях. Глядя на них, вряд ли кто-то мог подумать, что эти люди во
многом определяют внешнюю и внутреннюю политику Картагеша.
Первым вошел Великий Визирь Менахим, за ним - архистратиг Сети, следом
проследовали верховный жрец храма Бааля в Картагеше, Махарабал, казначей
Полоний , доместик схол Кайфа и верховный маг, выдающийся инженер и философ, Герон
Александрийский. Гелон уселся на свое место во главе стола и жестом указал
присутствующим, что они тоже могут располагаться.
- Ну, - без предисловий начал шахиншах, - какие мысли насчет христиан? Что
с ними делать будем?
- Будь проклят этот понтиец и тот, кто посоветовал сделать его наместником
Иудеи, - пробормотал Махарабал. - Сколь многих сложностей мы бы избежали,
если б три сотни лет назад он не выдал предводителя сектантов евреям на
расправу.
- Верно, но не конструктивно, - ответил Герон. - Прошлое мы изменить не в
силах, надо мыслить о будущем и настоящем.
- В настоящем половина жителей Картагеша требует вашей крови, - буркнул
Кайфа, тоже, кстати, иудей и прямой потомок того самого ершалаимского
Первосвященника, о чем мало кто знал. - Мор случился или глад, кто в ответе? Маги,
конечно же. Жируют вместе со жрецами на народных горестях, ломят несусветные
цены за свои зелья, а болезни, чтоб их раскупали, сами и насылают. По крайней
мере, так полагают в народе. Да и христиане подзуживают, мол за грехи
нечестивых малефиков и лжесвященников страдаете, люди добрые. Отрекитесь от
скверны и все такое.
- А виновников призывают побивать камнями, - поддержал доместика схол Мена-
хим.
- Чего тут думать? - рубанул воздух огрубевшей от меча ладонью Сети. -
Запретить христианство снова, а всех христиан - на жертвенные камни. Пусть Ба-
аль пирует.
- Такое лекарство может оказаться хуже самой болезни. - Менахим покачал
головой . - Старых богов многие уже не почитают. Митра, Черный Обелиск, Заратуш-
тра и многие другие пленили сердца пунов своими учениями. Христианство же с
каждым днем приобретает многих сторонников, в том числе и в армии. Боюсь, Бо-
милькар Мудроватый со своей веротерпимостью несколько... намудровал.
- А мы расхлебываем, - невесело усмехнулся Полоний, разворачивая какой-то
свиток. - Вот у меня тут список знатнейших и богатейших нобилей Картагеша.
Крестиком рядом с именем я пометил тех, кто принял христианское учение. Или,
у кого жена христианка. Никто не хочет поглядеть?
Казначей продемонстрировал присутствующим свиток.
- Однако... - присвистнул Кайфа. - Махарабал, а ты мышей совсем ловить
перестал .
- А что сразу я? - делано удивился жрец. - У нас, кажется, шахиншах
Первосвященник .
- Ну вот, опять во всем я повинен, - ухмыльнулся в бороду Гелон. - Чуть что
в стране не так, так сразу виноват шахиншах. Ты скажи лучше, предложения
какие-то есть? Еще немного, и тебя на пару с Героном придется толпе отдавать.
На растерзание.
- Понял, не дурак, - тут же отреагировал Махарабал, доставая еще какой-то
свиток. - Дурак бы не понял. Сдается мне, пришло время вновь открыть некогда
открытые острова за Геркулесовыми столпами. Не для всех, конечно.
Шахиншах внимательно изучил копию стародавней лоции, хранившейся в вивлио-
фике при зиккурате Бааля, и передал ее Герону.
- Что скажешь? Если укрыть покуда магов там? Временно, пока обстановка с
христианскими фанатиками не утрясется?
* * *
- Впрочем, ничего более постоянного чем "временно", как выяснилось, не
бывает . После контрреформ Газдрубала Отступника...
- Кого? - выпучила глаза я.
- Был такой шахиншах, внук Гелона Святого. Пытался силой возродить культ
пунических богов, а все остальные запретить. Через что и лишился трона, заод-
но с головой. Неприятная вышла история... Тут еще германцы Валы Югурты
прорвали, бритты в Валлонию поперли, Восточная Карфагенская фараония отвалилась
напрочь, персы Бизанциум взяли, в Элладу с Македонией рванулись... Веселые,
короче, были времена. Только с нашей помощью Вечный Город и отстояли. Неявной
помощью, разумеется.
- Ты мне зубы-то не заговаривай, сказочник, - нахмурилась я. - Мне, знаешь
ли, до древних времен сугубо фиолетово. Тебя сюда на кой принесло, и от меня
чего хочешь?
- Да затем, что у вас тут организуется новый рыцарский орден. Орден Марии
Тевтонской, если тебе интересно название.
- Не интересно! - отрезала я.
- Братство магов с Гуанч добрые католики, мы и тамошнее население некогда к
вере привели, - не дал сбить себя с панталыку маг. - И со времен Одоакра
Окаянного поддерживаем плотный контакт с Папством. Не служим, скорее уж
взаимодействуем. И под Монсальватом, кстати, наших было немало.
- И лицензии у вас есть? - ехидно осведомилась я.
- А как же. И лицензии, и устав братства магов Гуанч, и все что положено
папскими буллами. Иначе и быть не может. И епископа к нам на острова из Замка
Святого Ангела направляют. Все как у людей, Клархен.
- Значит, сюда ты приехал поучаствовать в создании нового ордена?
- Можно и так сказать, - улыбнулся Адонаис. - Хотя скорее тут можно
говорить о налаживании будущего взаимодействия с руководством будущего ордена.
Трое наших братьев выразили желание вступить в новосоздаваемый орден, но...
Бер Хенну развел руками.
- Говорить о том, что это будет участием в создании Ордена Марии Тевтонской
было бы несколько самонадеянно. Литовские, финские, курляндские шаманы, по-
росские волхвы - все это достаточно серьезные противники, так что без
взаимодействия с новым рыцарским братством нам не обойтись. В конце концов, именно
в эти места подались те из магов Картагеша, что не желали принять Христа. В
некотором роде, коллеги. По ремеслу собратья.
- И почему ты мне все это так спокойно рассказываешь? - спросила я. -
Информация-то, наверняка, секретная?
- А как же. Более чем.
- И? Так какого тебе надо от меня?
- Клархен, - он вздохнул, - выходи за меня замуж.
Я затравлено оглядела лавку, протянула руку за флакончиком с мужской
благовонной настойкой, которую фрау Хельга, мозоль ей во всю пятку, называла
покупателям как "Девичьи слезки", и вылила на голову магу.
- СчаЗЗЗ! Размечтался! Бегу и падаю!!!
Маг не отплясывает джигу...
- Клархен, а он взаправдашний маг?
- Кыш отсель, горе луковое, - замахнулась я на Гансика влажной тряпкой,
которой протирала благоухающий пол лавки. - Подслушивать нехорошо.
- Зато интересно, - шкода показал мне язык и поспешно скрылся за дверью.
Видел бы кто, как шмыгнул мышкой. Вот так вот легенды о злых ведьмах,
которые детишек третируют, и рождаются.
- Кла-а-архен, - из-за косяка высунулась половина взъерошенной мальчишечьей
головы, и один голубой глазенок уставился на меня с явным любопытством. - А
почему ты ему отказала?
- Твоего взросления решила дождаться, - буркнула я в ответ.
А правда, почему? Не каждый день маги замуж зовут...
Вот именно поэтому! Знакомы без году неделя, а уже сразу замуж. Это не
говоря уже о том, что за эту "неделю без года" он столько мне успел наврать...
Да еще и имя дважды поменять. И о каком замужестве в таких условиях может
вообще речь идти? Если на "цветочно-сонетной" стадии столько брехни на меня
вывалил, то что после свадьбы-то начнется? Ну и. . . смущали меня еще некоторые
моменты.
Я, может быть, не самого большого ума баба, но и дурой набитой пока никто
не называл. Думать умею. При необходимости. А в истории Вер Хенну имеются
явные нестыковки.
Во-первых, он ни слова не упомянул о появлении упыря и том случае,
который. . . скажем так, перевел Ганса мне на попечение. Понимать это можно
несколькими способами, вплоть до того, что это и вовсе его проделки.
Во-вторых, как-то уж больно совпадает его появление с активностью нечисти.
Может он на самом деле никакой не Адонаис Вер Хенну, а чернокнижник, который
выдает себя за "хорошего" мага с Гуанч? Проверить-то это прямо сейчас никакой
возможности нету.
Да и вообще, странно это все как-то. Лестно, конечно же, считать себя
красавицей, от одного взгляда на которую мужики с ума сходят, только чего себе
врать-то? Ни разу я не такая. Ничего так себе, конечно, но, как уже
говорилось выше, я тощенькая, курносая, с маленькой грудью, с обветренным и
загорелым лицом в конопушках, да, ко всему прочему, еще и рыжая.
- Кла-а-архен, а...
- Брысь, тебе сказано. Книжку читай. Завтра пойдем травы собирать.
- Ух! - голова появилась из-за косяка целиком. - Настоящие ведьмоватые
травы?
- Ведовские, - поправила Гансика я. - Да, их.
Колокольчик над дверью звякнул, и мелкого как ветром сдуло. Я выпрямилась,
чтобы приветствовать посетителя, и замерла в изумлении. Кто бы мог подумать!
Нищий Йохан! Ему-то у меня чего надо?
Йохан, это наша местная, кирхенбургская достопримечательность.
Единственная. Некогда, в молодости, он был купцом, но потом Бог поступил с ним
примерно так же, как и с Иовом. Жена и дети Йохана погибли в пожаре, товары, покуда
он приходил в себя от такого удара судьбы, растащили ушлые горожане и
работники. Деньги у него какие-то оставались, но их он пожертвовал на храм, а сам
поселился в лачуге на окраине города, где и влачил жалкое существование.
Впрочем, сам он считал себя не нищим, а философом, поминал какого-то Диогена,
и предавался рассуждениям на самые разные темы. Интересным, но абсолютно
бесполезным. Тронулся, по всеобщему мнению. Говорят, еще какую-то книгу писал,
но правда это или нет, не знаю.
- Добрый день, фрекен Клархен. - вежливо склонил голову Йохан.
- Здравствуйте, герр Кеппель. Что привело вас в мою скромную лавку?
Лечиться ему не на что, да и не выглядит он больным.
- Меня просили передать вам приглашение, моя добрая фрекен. Молодой
мужчина, пожелавший остаться неизвестным. Маг, если вам интересно мое мнение.
Еще один?!! Да откуда же они берутся на мою голову?
- Почему же вы так решили, герр Кеппель?
- Я давно живу на свете, моя дорогая, - печально улыбнулся нищий. -
Научился разбираться в людях. Да и прежде мне с этой братией частенько приходилось
иметь дело. Одет он как простой бюргер, но, во-первых, ему явно привычнее
ездить верхами, нежели ходить на своих конечностях, а во-вторых, руки его не
принадлежат ни рабочему, ни торговцу. Такие руки бывают у воров, ловкие и
сильные, но он к сему сословию не принадлежит, в этом я уверен. Такие руки
также бывают у магов, им приходится развивать кисти для выполнения жестов и
пассов. Кроме того, он явно получил хорошее образование, если мне позволено
судить.
- Вот даже как? - удивилась я. - И позвольте узнать, что же он от меня
желает?
- Он просил передать вам, что будет ожидать вас нынче днем в "Доброй ночи".
Настоятельно просил придти одну. Сказал, что это вопрос жизни и смерти, и что
последний раз вы встречались в окрестностях Тулузы.
Corpo di Вассо31! ! ! Кажется мне, знаю я, кто это. Даже не знаю, уверена.
Некому больше!
* * *
Охо-хонюшки. Стилет в рукаве, это неплохо, да только сомневаюсь я, что
поможет он мне против мага, ежели дело до схватки дойдет. Хочется, конечно,
верить в то, что я не иду в мышеловку, что есть гораздо более простые способы
убийства, да только кто их, магов, поймет - чего там в голову им взбрело.
Может ему для какого похабного ритуала именно добровольное мое появление нужно?
С такими невеселыми мыслями я вошла в зал "Доброй ночи", по дневному
времени пустой, и огляделась.
Разные там трубадуры, сказители и прочие менестрели любят, для красного
словца описывать встречающего в подобных обстоятельствах как "тень в углу",
"мрачную фигуру", "зловещего человека, на чьем челе лежала печать рока" или,
на худой конец, упоминают о том, что "лик укрывшегося в самом дальнем и
темном углу человека надежно скрывала тень шляпы/капюшона/отсутствия освещения".
Фиг там! Метробиус Лоли сидел посреди зала и с удовольствием уплетал обед, а
при виде меня дружелюбно улыбнулся и, в знак приветствия, помахал птичьей
ножкой, от которой только что откусил изрядный кусок.
- Bonjorno, signora Santana. - поприветствовал он меня.
- Bonjorno, signor Loli. - кивнула я, присаживаясь напротив.
Метробиус выглядел вполне довольным жизнью и собой самим, если не считать
легкой усталости путешественника, преодолевшего не одну лигу. Впрочем, костюм
он уже успел почистить от дорожной пыли и грязи (не сменить, а именно
почистить, это было заметно).
За прошедшее с момента расставания время, он еще больше возмужал (раскаба-
нел, как это называла фрау Хельга, чтобы с нею святой Витт сплясал), отпустил
усики и небольшую бородку и, учитывая недурной дорожный камзол, теперь
выглядел более чем привлекательно в женских глазах. Жаль, что мне как-то не до
того - кольца на пальце у него нет.
- Вы по-прежнему прекрасно выглядите, Клариче, - сгалантничал он. Беседа,
разумеется, шла на италийском.
- Давайте обойдемся без комплимансов, Метробиус. - кисло улыбнулась я.
Помнится, мы решили тогда разбежаться как тараканы и забыть о том, что когда-
то друг друга знали. Что изменилось? И, как вы меня нашли, кстати?
- На второй вопрос ответить легче и быстрее, - вздохнул Лоли. - Я же делал
защитные амулеты для всех солдат ди Валетты, "маячки"... такие... как огоньки
перед глазами, и свой на каждого субъекта воздействия... сохранились. Могу
любого найти, где бы он ни был.
Uebergeschnappten32! Вот и кто он после этого?
- Фрекен Клархен, что будете заказывать? - появился рядом с нашим столиком
с интересом косящийся на Метробиуса трактирщик.
Мндя... Хорошо, что он не болтлив, а то были б про меня толки. Второй мужик
за седмицу, с которым я трапезничаю в "Доброй ночи"... Ой, знали б кумушки
Тело Вакха (итал.)
Тщеславный (нем.).
наши, мндя.
- Спасибо, нет, герр Монс, - улыбнулась я ему, через силу изображая
беззаботность . - Я просто узнала, что у вас остановился проездом мой старинный
знакомец, и забежала поболтать.
Монс, ясен бублик, не поверил, но навязывать свое любопытство не стал, и
удалился за стойку.
- Фрекен? - удивленно приподнял бровь Лоли, когда трактирщик немного
отошел .
- Я не обязана рассказывать всем, что была замужем, - буркнула я. - Ты
лучше скажи...
Ничего он не успел сказать, потому что в этот самый миг в "Доброй ночи",
через вход и кухонную дверь рванули ландскнехты с арбалетами, возглавляемые
сэром Готфруа, размахивающим шестопером и ревущим, словно знаменитый боевой
рог Олифант: "Стоять на месте, некромаг"!
Merda33! ! !
* * *
Забавная это штука, жизнь. Никогда не знаешь, чего от нее ожидать, как она
и чем к тебе повернется. Бывает, сидишь себе, никого не трогаешь, а тут ка-а-
ак начнется на твою голову дождь из рога изобилия... Ну, или из ящика
Пандоры, тут уж как повезет. И, хотя, все проблемы решаемы, вопрос в том, нравится
ли вам их решение.
Вот, казалось бы, какую-то неделю назад я и думать не думала о всех этих
магах, епископах, баронах и прочей сволочи. Жила как жилось, в маленьком
городке, в маленькой лавке, общалась с соседями, по праздникам собиралась с
местными кумушками печь пироги и разные вкусности для общего застолья,
уважаемым человеком была, между прочим. А теперь что у нас? Сижу в бывшем подвале
бывшего постоялого двора и думаю, что делать вообще, и как жить дальше в
частности. Потому что Лоли и Бер Хенну явно не до меня. Откуда взялись только
на мою голову?..
- Какого черта вы направили вектор Гермеса по третьему контуру?!!
- А нечего было лезть под руку во время боевой формулы, лекаришка! Скажите
"спасибо", что не по второму.
- Ах ты, морда некромантекая, да по второму контуру ты б изжарился до того,
как выплеск наружу пошел.
- Кому вы лечите, медикус? Вы видели как я построил соломонов пентакль?
- Мальчики, может заткнетесь? - мрачно поинтересовалась я, прерывая
высокоученую беседу господ магов. - Для диспутов не лучшие время и место.
Это точно. Не лучшее. Особенно учитывая, что через обломки крыши и стен
слышна громкая ругань приора. Или его можно уже называть Великим Магистром?
Спрошу, когда он завал над нами расковыряет.
- Как удирать планируете, господа маги? Или вы согласны на покаяние и
аутодафе?
Адонаис и Метробиус озадаченно переглянулись. Ну да, конечно, как заварить
кашу, так это мужики, а как расхлебывать, так вот вам и недоразумение, без
женщины никак. Эх, бестолковый же мужчины народ...
Когда де Роже с ландскнехтами ворвался в зал "Доброй ночи", Метробиус, как
любой мужик, не долго думая (вернее - не думая совсем) шарахнул по ним
заклинанием. То, что на него несется целый Великий приор Дании и Померании, он
конечно не знал, но ведь спросить можно!!! А так, применение магии против
духовного лица и лиц его сопровождающих... Ладно бы, успешное, так сэр Готфруа
Дерьмо (итал.)
на пару с фон Кюсте (этот маячил за спинами бойцов, на улице) оказались
теургами. . . Ну, кто бы сомневался? Воин-храмовник и чрезвычайный папский посол,
да чтоб Словом Божьим чудеса творить не умели? Так не бывает. Так что на пару
они минуты через две умудрились бы взломать силовой кокон, который поставил
вокруг нас Лоли, но тут, через окно, в трактир влетел - именно что влетел,
ангел тоже мне - Адонаис и с воплем "Клархен, беги я их задержу" начал
швыряться молниями. Во-первых, кого это "их", если в Метробиуса он тоже молнией
зарядил? Во-вторых, как это "беги"? Силовой щит Лоли снимать и не собирался.
Особенно после молнии. Тут еще фон Кюсте что-то такое сделал, что сверху
ударил столп света, пол под нами провалился, и если бы не все тот же метробиусов
щит, нас бы с ним обломками стен и крыши завалило насмерть. Ну и Бер Хенну,
конечно же. Он от фонкюстевского "светильника" способность к полетам вмиг
утратил и гребнулся на пол недалеко от нас. Вот это, я понимаю, "засветил", не
то, что наши кирхенбургские, кулаком в глаз и вся недолга...
Причем, все вышеописанное заняло четыре с половиной мгновения ровно.
- Мнда... - потер подбородок Адонаис, услышав мой вопрос. - Не Знал я, что
нунций иллюминат, подготовился бы основательнее.
- Я правильно понимаю, что тот мужик с булавой - храмовник? - мрачно
спросил Метробиус.
А услышав ответ, включающий имя и звание, вконец помрачнел.
- Ладно, мальчики, - вздохнула я. - Все равно мне из-за вас в этом городе
житья уже не было бы... Вот, как чувствовала, что надо с собой брать.
Лопайте .
Маги подозрительно уставились на четыре пирожка, которые я извлекла из-за
пазухи.
- Это что? - недоверчиво спросили они.
- Это? Секрет моей наставницы. На пол дня полная иллюзия смерти, если это
съесть. Ни маг, ни лекарь, ни святой не определят, что вы живы. А там...
никто ведь не опасается покойников. Охранять наши тела если и будут, то слабо.
Так что... встретимся на охотничьей заимке завтра в полдень. У меня к вам
накопилось мно-о-о-ого вопросов.
* * *
И не у меня одной. Надо было бы быть последней дурой, чтобы пойти на
встречу с Метробиусом, не озаботившись будущим Гансика, ибо мало ли что? А кто у
нас божился его в жизни пристроить? Верно, сэр Готфруа! А сэр Готфруа у нас
кто?
Так что все последующие события вполне предсказуемы и банальны. Покуда я
отвлекала Лоли, де Роже и ландскнехты, заходили с двух сторон и готовились
"приступить к задержанию", как ЭТО назвал один мой знакомый приор. В
результате пришлось кормить магов пирожками с начинкой на основе бузины, белены и
валерьянового корня. Морды у них во время еды были такими, словно они не
выпечку трескают, а навоз с опарышами. Ну... если говорить о вкусе... Да, по
вкусу эти пирожки ушли недалеко. Еще и на прогорклом масле жарила - чего
хорошее-то переводить? Меня саму едва не сдурнило, пока свой съела.
- А ко всему прочему у этого зелья имеется интересный побочный эффект в
виде частичной блокады магических способностей, - сэр Готфруа вольготно
развалился в кресле у моего камина, вытянул ноги, и с видимым удовольствием
прихлебывал горячую настойку из мяты, листьев клубники и мелисы, при этом
демонстративно не замечая блестящих в щели между косяком и приоткрытой дверью ган-
сиковых глазенок. - Токи тонких энергий в организме временно нарушаются, что
весьма облегчило нам их допрос, фрау Сантана.
- Их допрашивают? - из комы я вышла всего пару часов назад, и мысли в голо-
ве все еще путались. - Уже?
- Да, - кивнул зашедший на чашку отвара приор. - Пока что без пристрастия.
Да и где в этом медвежьем углу взять нормального ката? Не у фон Блонда же
просить. Тем более, его палач никакой критики не выдерживает.
- Что ж вы сидите в этом "медвежьем углу", сэр Готфруа? - мрачно
поинтересовалась я.
Вроде бы все правильно я сделала, по заветам матери-церкви, а на душе было
тоскливо и дюже погано, словно в дерьме я измазалась.
- Завтра-послезавтра приезжают остальные делегаты, - пожал плечами
храмовник. - Будет оформлено создание Ордена Марии Тевтонской, фон Блонд официально
передаст нам Кирхенбург и окрестности, соседи его тоже выделят на богоугодное
дело земель и поселений, все они получат индульгенции до конца дней своих, а
у меня начнется напряженный период в жизни. Кстати, Клархен, не желаете
вступить в орден? Женщина с вашими талантами и преданностью Церкви далеко пойдет.
Я чуть не поперхнулась.
- И в качестве кого я могу вступить в орден? - что-то не припоминаю, чтоб в
духовно-рыцарских орденах водились иные женщины, кроме маркитанток.
- В качестве рыцаря, - сэр Готфруа оставался вроде бы серьезен, но глаза
его улыбались. - Пример Орлеанской Девы позволяет возвести в рыцарское
достоинство женщину.
А, ну да, как можно было забыть про Святую Жанну, погибшую при осаде Кале.
Девица, говорят, была героическая - когда, полвека назад, Пендрагоры
предъявили претензии на корону Хлодвига и в два месяца захватили весь север Меро-
венса, именно она возглавила сопротивление захватчикам, причем умудрилась так
накостылять бриттам, что те надолго зареклись воевать. Если бы не пролив и
шальной арбалетный болт, то и Камелот вполне могла бы взять.
- Вас, сэр Готфруа, соратники не поймут, - покачала головой я. - Ладно бы я
обратила в бегство войско язычников, а так - двух магов своей стряпней чуть
не угробила.
Хотя предложение, черт возьми, заманчивое. Братья-рыцари, правда, обет
безбрачия дают, так и мне, похоже, замуж уже не светит никак, а рыцарские шпоры
- это возведение в дворянское достоинство. Чем не венец карьеры для безродной
девки из занюханной и Богом забытой деревни?
- Между прочим, - усмехнулся Меч Всемогущего, - отец Лебенау ведет хронику,
и уже описал ваш подвиг за веру, Клархен. Да и фон Кюсте на сей счет
отписался Папе, так что ваше имя, вполне возможно, войдет в анналы истории.
- Ну, вы меня еще канонизировать посулите, - зарделась я.
- Неплохая идея, - кивнул будущий Великий Магистр. - Ордену свои, местные
святые, ой как не помешают в дальнейшем.
Вот тут я все же поперхнулась. Не от излишней скромности, а потому что
святые долго не живут. И канонизируют их исключительно посмертно.
- В наших краях проживала Святая Брунгильда Померанская.
- Да когда это было, - отмахнулся сэр Готфруа. - К тому же она мученица, а
нам нужны святые-победители, наподобие святого Георгия. Ну да что-нибудь
придумаю, не впервой. Собственно, я зашел к вам по делу, Клархен, а не скоротать
время в приятной беседе и попивая настой. Хотя настой хорош.
С одной стороны, приятно когда хвалят то, что ты приготовила - даже что-то
столь немудрящее. С другой же стороны, ничего приятного от зашедшего "по
делам" священника ждать не приходится. Проверено на практике, и не мною одной.
- Собственно, мы с фон Кюсте думали, как Церковь может вас вознаградить за
ту неоценимую помощь, что вы оказали. Не спорьте, неоценимую. Лоли, вполне
возможно, опасный некромаг, да и книга, которую он похитил, должна прекратить
свое существование. Ну и против магов с Гуанч вы дали нам неплохой козырь.
Возможно, теперь-то Папа возбудит расследование об их ересях... Это, впрочем,
не важно.
Ересях? Ниппонский бог, это что, Анхеля, который Адонаис, ждет костер?!! И
Метробиуса?!! Вот же я ду-у-ура!!!
- Что с ними будет, сэр Готфруа? - спросила я. - С Бергенау и Лоли.
Он бросил на меня быстрый оценивающий взгляд.
- Похвально, что вы, как и подобает истинной христианке, думаете в первую
очередь о ближних, а не о себе. Про мага ничего точно сказать не могу. Суд
братьев-познающих, само собой, но какое решение он вынесет... Не знаю. Вряд
ли костер, не столь велика провинность. А Метробиуса... Что тут скажешь? - он
пожал плечами. - Если б не беспримерная доблесть в схватке с некромагами,
аутодафе можно было бы считать гарантированным, а так - может и пожизненное
заточение в монастыре.
При слове "костер" у меня аж в глазах потемнело. Дура, идиотка, да чтоб
меня за ноги и в разные стороны - неужто ж это моя глупость и мнительность
мальчиков на муки обрекла? Понимала же, что просто так их не отпустят,
понимала - но мысль о аутодафе от себя гнала. У меня аж слезы на глаза чуть не
навернулись - едва сдержалась.
- Так вот, - Великий Приор (пока еще) извлек из рукава пергаментный свиток
и аккуратно положил рядом со мной на стол. - Это индульгенция. Вам, дочь моя,
отпускаются все грехи вольные и невольные с момента рождения по сей день.
* * *
Ночью мне не спалось. Не потому, что выспалась. После пирожков с начинкой
моей наставницы, чтоб она последнего ума лишилась, это не сон - после них
отлеживаться как раз и надо. Просто кошки на душе скреблись и вообще, было дюже
погано.
Индульгенцию, когда храмовник, наконец, ушел, я едва в сердцах в очаг не
сунула.
Нет, как добрая дочь Матери нашей Церкви я поступила правильно и верно,
только... А это что такое? Скрип половицы? Я же закрывала дверь!
Бесшумно выскользнув из под одеяла я извлекла длинный кинжал, хранимый под
подушкой по кондотьерской привычке, и тихонько двинулась в сторону черного
хода, откуда мне и послышался настороживший звук. Увы, доски пола скрипят у
меня не в одном месте, и мое движение тоже бесшумным не оказалось.
- Я же говорил, что она все равно заметит нас, дорогая, - раздался из
темноты до жути знакомый голос. - Клархен, деточка, не ткни меня в темноте чем-
нибудь острым.
Очуметь! Басмиони...
- И зажги светильник, - еще один голос, куда более знакомый, был полон
язвительности и желчи. - Пока на что-нибудь острое не налетела я.
Фрау Хельга - офигеть и не подняться!
- Как вы вошли? - разыскивая трут и кресало поинтересовалась я, все еще
ничего не соображая. - У меня же дверь на засов заперта.
Масляная плошка на прикроватной тумбочке зажглась, высветив две неверные
тени у входа в мою... хм... опочивальню.
- Тоже мне, великая преграда. Чтоб кондотьер, да не вскрыл... - усмехнулся
Басмиони, вступая в круг света. Увидев кинжал рядом с плошкой он одобрительно
цокнул языком. - О, старые навыки сохранились, это хорошо.
- Лучше б у нее под боком лежал не кинжал, а муж, Витторио, - фрау Хельга
по-хозяйски расположилась на одной из лавок. - Она все ж таки женщина, а не
кондотьер в юбке. Пора б уже, девочка моя, было тебе обзавестись мужем и
кучей детишек.
Угу, спасибо за совет. Сама-то ты скольких родила, я все спросить не осме-
ливаюсь?
- Свою судьбу с ведьмой свяжет только умалишенный, - хмыкнул Басмиони.
- Ты ж связал, - ехидно парировала моя наставница.
- Я ж и говорю, только умалишенный, - добродушно улыбнулся бывший сержант.
За прошедшее время он не изменился совсем, только лысина стала еще более
обширной.
Кстати, в отличие от большинства плешек, лысина сигнора Басмиони появилась
весьма героически, и он ей даже гордился. При штурме замка Фальтеншлос
защитники вылили на карабкающихся по лестницам кондотьеров смолу. Басмиони успел
прикрыться щитом, однако часть расплавленной и полыхающей жижи угодила ему на
вершину шапеля, под который он, как назло, надел только хауберг и тонкий
подшлемник. В горячке боя он и не заметил, что его макушка полыхает подобно
факелу, а когда шлем прогрелся в достаточной степени, стена была уже полностью
освобождена от защитников, а его темя - от волос. Такое вот боевое ранение,
знаете ли...
А всех уцелевших защитников Фальтеншлоса он потом лично побрил. Включая
капеллана .
Дверь в комнату снова скрипнула, и на пороге появился заспанный Гансик в
одном исподнем.
- Клархен, а с кем ты?.. Ух! Ты духов вызвала, да? А говорила, что не
умеешь !
Судя по выражению физиомордии бывшего сержанта, Басмиони никак не мог
определиться : стоять ему или падать.
- Хороший мальчик, - сдавлено прохрипел он. - Твой?
- Лысый, ты выжил из остатков ума, - подала голос фрау Хельга. - Когда б
она успела родить и вырастить такого взрослого парня? Тебя как зовут, чадо?
- Духам свое имя называть нельзя, - пискнул шкода, неуверенно переводя
взгляд с меня на моих посетителей.
- Ганс, это не духи, - сказала я, устало опускаясь на край своей кровати. -
Это мои старые друзья. Мы вместе воевали.
Да, неплохо бы одеться. Я девушка приличная, в комнате посторонний мужчина,
а на мне из одежды только ночнушка и чепец.
* * *
- Вот так вот, значит?.. - задумчиво произнесла фрау Хельга, заваривая
очередную порцию трав.
Вот в чем мне с ней не сравниться никогда, так это в душистых отварах и
настоях. Талант у человека к этой деятельности. Вроде бы кладу все то же самое,
что и она, в тех же пропорциях... А получается жалкое подобие того вкуса и
аромата, что всегда присутствует у ее зелий.
Мы сидели на кухне, все четверо, и я подробно, не упуская ни малейших
подробностей, излагала своей наставнице и сержанту события последних дней. Ганс
прижался к моему боку, тихонько посапывал, но, о чудо, молчал.
Лоли надо вытаскивать, - мрачно произнес Басмиони. - Этого Анхеля-
Адонаиса-Ансельма тоже. Сдается мне, это как раз тот человек, о котором
Метробиус нам рассказывал.
- Какой человек? - встрепенулась я. - Вы о чем? Вы. . . Вы вместе с Лоли
приехали? Кстати, зачем? Сами же говорили, что надо по разным уголкам
Ойкумены разбегаться.
- Говорили, не спорю, - бывший сержант отхлебнул из чашки и удовлетворенно
причмокнул. - Но тогда мы всего не знали. Дорогая, ты не просветишь Клариче?
У тебя это лучше выйдет.
- Да, конечно, - Хельга задумчиво накрутила локон на палец. - Начну с того,
что убили мы того некромага не до конца.
- Как это - не до конца? - изумилась я. - Нельзя быть чуточку беременной и
немного мертвым. Вы сами мне это сколько раз говорили.
- Про беременность и сейчас скажу то же самое. А вот про слегка убитым... В
общем, слушай и не перебивай, девочка моя...
* * *
Почти во всех древних языческих культах существовал бог смерти. Древние
поклонялись смерти, почитали ее, приносили дары и, конечно же, изучали. Изучали
не только для того, чтобы отсрочить свою, или приблизить чужую (для
последнего можно и яд, в конце концов, применить), но и для того, чтобы использовать
силу самой Костлявой, как бы не выглядела она в их пантеоне.
Жрецы храмов, где божеством выступала смерть, были не менее уважаемы, чем
иные их собратья, не менее богаты, но куда как более таинственны. Еще бы, с
явлениями природы, такими как засуха, наводнение, молнии и прочим мы
сталкиваемся довольно часто и знаем, чего от них ожидать, предполагаем их
последствия, а вот смерть мы встречаем всего однажды на своем пути, и что ожидает нас
после этой встречи точно не знает никто.
Конечно, и теперь, и раньше, священники рассказывали своей пастве о
посмертном уделе и том, что делать для того, чтоб удел сей был наиболее
радужным - обычно сводилось (да и сводится) это к призывам жертвовать на храмы да
соблюдать церковные установления - и им верили, потому что нужно же людям
хоть во что-то верить, потому что ожидание неизвестности способно свести в
могилу быстрее и вернее любого самого ужасного недуга.
Но самими жрецам одной только такой веры было мало. Да и была ли она у них,
тех, кто лучше всех знал, как именно и с помощью чего вершатся храмовые
"чудеса"? И смерть стали исследовать, исследовать подобно зверьку на столе
прозектора, пробовать ее на вкус маленькими глотками, как делают это дегустаторы
дорогих вин, докапываться до сути ее и природы, подобно тому, как землекоп
пытается докопаться до водоносной жилы. Лучшие умы, величайшие философы,
маги, мудрейшие жрецы, алхимики и звездочеты, ведьмы и шаманы отдавали годы на
изучение смерти, и результаты не заставили себя долго ждать - даже смерть
оказалась не в силах укрыть все свои тайны от пытливого человеческого разума.
Конечно же, то, что удавалось вызнать, постичь, украсть у Костлявой, это
были жалкие крохи, крупицы великого знания, не предназначенного по сути-то
своей для смертных, но... Курочка по зернышку клюет. Знания о смерти и ее
природе росли век от века. Именно тогда, в те седые времена, маги смерти
разделились на, собственно, некромантов и некромагов, хотя обе эти науки
оставались смежными, шли рука об руку и, порой, не могли существовать друг без
друга .
Это даже не столько две различные науки оказались, сколь два пути,
направления .
Некроманты повелевали мертвой плотью, поднимали или успокаивали незалежных
покойников, пытались возродить умерших в их собственном теле. Однако ж,
далеко не каждый хочет вернуться на Землю разлагающейся дурно пахнущей тварью,
вынужденной отнимать чужие жизни ради поддержания своего существования, а
если это произошло с вашей любимой свекровью... Потому некромантов не любили.
Да и не всегда в тело умершего возвращалась душа бывшего владельца тела, и
если такой покойник вырывался от некромантов (а прецеденты бывали), то могла
погибнуть целая страна. Говорят, что земля Атлантида, огромный цветущий
остров , пришлось уничтожить именно потому, что у тамошних некромантов вырвался
некий особо опасный кадавр... хотя трудно себе представить, какой силой
должны были обладать маги, чтобы уничтожить целый остров размером с Сицилию и вы-
Звать Потоп.
Некромаги же предпочли не связываться с разновидностью "предметной" магии
(поскольку в некромантии предмет есть - само тело), а повелевать чистой
силой, как это делают боевые маги - да и задумывалась некромагия как раздел
магии боевой. Прах, тлен, распад и разложение - вот что стало основой их
заклинаний. А поскольку распаду подвержено не только живое, порой некромаги,
особенно обладающие чувством гармонии и вкусом, участвовали и в созидании.
Например, знаменитый египетский Сфинкс был выточен из куска цельной скалы
группой некромагов по распоряжению фараона. Многие храмы Анубиса, со всеми
скульптурами, надписями и барельефами также были высечены ими одной лишь
силой своего искусства, без единого прикосновения резца или зубила. Художникам
лишь оставалось расписать храмы красками.
Но об этом ли мечтали те, кто воровал секреты у Костлявой? Конечно же, нет.
Мечтали они о бессмертии. Век мага долог, дольше, чем у простых людей (если
его, конечно, не убить), но конечен и он. Какие-то сто - сто пятьдесят лет, и
сколь бы не был волшебник искусен в целительных и омолаживающих чарах, жизнь
его заканчивается тем же, что и у бездомного бродяги не знающего счета и
письма. Не ирония ли человеческой природы в том, что и мудрейший, и глупейший
становятся в результате одним и тем же - куском разлагающегося мяса?
Некроманты пошли тут сразу двумя путями. Во-первых, "поднимать", как
оказалось, можно не только покойников, но и части тела, и даже их отмирающие
составляющие. Проблема в том, что очень быстро они начинали разлагаться,
выбрасывать в кровь трупный яд, что вело к неизменному второму варианту:
превращение в зомби самого себя. Тоже неприятно, поскольку это уже была не жизнь.
Потому-то те из некромантов, что решались продлить своё существование таким
путем, подвергали себя особой обработке, дабы не гнить, а превращаться в
высохшие мумии. Некоторые даже умудрялись выглядеть почти как живые.
И все одно, рано или поздно (обычно - рано) мозг подвергался разрушению и
такой некромант из мага и мудреца превращался в кровожадное чудище,
способное, к тому же, рефлекторно применять магию.
Иной путь, избрали себе некромаги. Они пошли по пути контроля за
собственным духом, умирая, переселялись они в тела других людей - младенцев,
поскольку они еще лишены собственной воли, но некоторые, особо могучие, могли
переселиться и в тело человека более зрелого. Порой - даже во взрослого.
Именно с таким и столкнулись мы в лангедокской пещере.
* * *
- Стоп-стоп-стоп! - замахала руками я. - Фрау Хельга, вы хотите сказать,
что тот маг... он вселился в кого-то из нас?
- Не совсем так, девочка. - Басмиони задумчиво разглядывал потолок. - Мы не
позволили ему совершить соответствующий обряд, да и занимает он довольно
много времени - Метробиус все ж таки решился изучить его похабную книжонку, так
что сейчас в темнице, не очень далеко от нас, сидит единственный католик,
которого можно назвать специалистом по этим засранцам. Но и упокоиться он не
упокоился. Чтобы не умереть окончательно, ему надо вселиться в тело одного из
тех, кто был рядом в момент его гибели. Проще говоря, мы ему как дверки с
того света - вернуться можно только через нас и проявиться только рядом с нами
же. Ну, или если ты или Хельга понесете, то можно через дитё в утробе
воплотиться, только Лоли говорил, что это ему будет сложнее и могёт выйти боком.
Забыть может все, как есть.
Я, на всякий случай, вспомнила, когда у меня последний раз были те самые
дни, и мысленно перекрестилась. Недавно были. После последнего... гм...
случая .
- Причем сила его все время растет, - мрачно заметила моя наставница. -
Осваивается в мире духов, да и шок посмертный проходит. Вот то-то он и ветер и
упыря на тебя напускал. Упырь бы тебя укусил не до смерти - под его контролем
был, зверюга, тут даже кости не кидай. Тут бы он тобой и завладел.
- Что ж он к Елизе полез? - изумилась я.
- Зов родной крови, это раз, - наставительно подняла палец фрау Хельга. -
Тут даже некромаг мог не удержать, потому как он на других заклятиях
специализировался. Ну и горшочек твой. Это два. Помнишь, учила я тебя: "Делаешь
лекарство, делай с добрым сердцем, ибо зелье сохранит твои мысли, чувства и
желания". Вот он на твои слезки и побежал.
- Короче говоря, когда сигнор лейтенант это все понял, подхватил он свои
вещички, да помчался за нами, потому как возродившийся некромаг нас всех, в
любом бы случае нашел, и передушил как лиса курей.
- А Анхель тут при чем и новый орден? - спросила я.
- Орден не при чем, - ответила фрау Хельга. - А вот Анхель этот родом с
Гуанч, где самые сильные маги живут. Уж не знаю, как Метробиус с ними связаться
смог, но обещали ему тут связного от их ордена. Этого самого Анхеля-Ансельма.
Только связаться он с ним не успел... Ну, сама понимаешь, отчего. Хотя
записку в тайное место тот Метробиусу отвез. Ты его еще после этого в трактире у
ворот встретила.
- Бывшем трактире, - хмыкнул Басмиони.
- А... - неуверенно произнесла я. - Церковники нам помочь никак не могут?
- Могут, - кивнула моя наставница. - Но легче и безопаснее им нас попросту
шлепнуть.
- Кстати... - задумчиво произнес бывший сержант. - Сигнор Лоли что-то
говорил про то, что некромаг тот вроде как из литовских земель был. Так что может
статься, орден и "при чем".
- И что же вы теперь будете делать? - неожиданно подал голос Гансик.
- Хороший вопрос, - ответила я. - К властям церковным или светским не
обратиться, Метробиуса с Адонаисом стерегут ландскнехты, стражники и баронская
дружина, так что отбить их нам не удастся. Да и не убили ли их еще?
- Не думаю, - ответила фрау Хельга. - Пока из них не вытрясут все, что они
знают и не знают, казнить их не станут. Братья-познающие с катом будут
добираться сюда из Риттербурга дней пять, добавим время, которое потребуется
гонцу, чтоб до них добраться... Неделька у нас есть.
- Устроюсь-ка я в эту баронскую дружину, - хитро прищурился Басмиони.
- Витторио!..
- Молчи, женщина. Нам нужен свой человек в их тылах. Не ты же к ним
наниматься пойдешь?
- Я пойду, - решительно тряхнула головой я. - Сэр Готфруа предлагал мне
рыцарские шпоры. А оружием вы, сигнор сержант, меня пользоваться учили.
- Да вот научил ли? - задумчиво спросил он.
- Заодно проверим, - ответила я.
- Нет, милая, - вздохнула фрау Хельга. - Тебя к магам близко не подпустят.
Да и права ты была, когда говорила де Роже, что не поймут его, коли он бабу
рыцарем сделает. Пускай идет Витторио. К тому же, как я поняла, этот ваш фон
Блонд совсем не в восторге от того, что приходится кусок домена святошам
отдавать .
- Значит, попытаюсь устроить Лоли и Бер Хенну побег, - подвел итог нашей
беседе Басмиони. - А пока давайте-ка спать. Утро вечера мудренее.
- Сбежать им будет - не джигу станцевать, - заметила моя наставница. - Мы
тут тоже в окрестностях поглядим, может чем поможем.
- Почему именно джигу? - удивилась я. - Это ж бритский и эйрский танец.
- А Лоли на Эйре и жил, до того как за нами подался. Говорит, каждый празд-
ник с местными отплясывал, - зевнула фрау Хельга.
...маг танцует менуэт
Следующим утром у ратуши, неторопливой походкой вразвалочку, появился
невысокий , но крепкий и кряжистый мужчина чуть старше средних лет, с непокрытой
лысиной и торчащими на простецком лице рыжеватыми усами. Облачен он был в
легкую бронь из сукна, с наклепанными на него изнутри стальными пластинами
поверх легкой же кольчужки с рукавами до локтя и короткие, прикрывающие лишь
предплечья, наручи. За спиной его висел миндалевидный щит, а на поясе
болтались меч-бастард и простой шлем без бармицы. Кольчужные перчатки этот человек
положил в шлем, словно рыбу в котел для ухи.
Смерив долгим взглядом двух, стоящих у входа, дружинников фон Блонда, он
презрительно усмехнулся, сплюнул сквозь зубы на землю, и только после этого
обратился к ним.
- Эй, деревня, это вы что ли баронская дружина?
- Шел бы ты своей дорогой, человече, - мрачно посоветовал один из
дружинников , молодой парень едва ли давно начавший бриться. - А то мы ведь и
накостылять можем.
- Кто? Вы? Не смеши мой почечуй, он от смеха сейчас лопнет, - фыркнул
коротышка . - Я воевал в италийских бандах еще когда твой отец только собирался
обмусолить взглядом твою матушку.
- Ветеран? - хмыкнул второй, лет тридцати, дружинник, с рубцом на правой
щеке.
- А то! - подбоченился лысый.
- И чего тебе надо, ветеран... больших и малых грабежей?
- Капитана вашего надо, - ухмыльнулся шутке Басмиони (кто б еще это мог
оказаться?).
- Да ты никак в дружину Его Милости решил поступить, дедушка? - делано
изумился первый стражник. - Нам рухлядь не требуется.
- Хочешь сказать, что берут только таких молокососов как ты, которые не то
что войны, голой титьки не видали? - парировал италиец.
- Ладно, Эмиль, - поморщился дружинник со шрамом. - Доложи герру Гудериану.
И махнув Басмиони рукой добавил:
- Подходи. Как тебя звать-то?
- Витторио, - тот поднялся по ступенькам и остановился рядом с дружинником
в вальяжной позе.
- А я Мартин. Тебя откуда к нам занесло?
- С Фландрии, - пожал плечами бывший сержант. - Пару годочков назад осел в
тамошних местах, обженился... Да, вишь ты, овдовел, а детей так и не нажил,
вот и решил податься в охрану каравана до ваших мест. Продал домишко, да
отправился .
- Мог бы еще раз жениться там же, - покачал головой Мартин. - Или
прогулялся до пфеннига?
- Пиво там уж дрянное больно, чтоб оставаться, - хмыкнул Басмиони, доставая
из-за пазухи баклажку. - Да и самые грудастые девки где, а? В Аллюстрии!
Витторио ткнул Мартина локтем в бок и хрипло расхохотался.
- Глотнешь? - Басмиони встряхнул флягой. - Винишка-то?
- Не, - помотал головой Мартин. - На посту нельзя. У нас с этим строго.
- Поди ж ты! - удивился италиец. - В занюханной баронии правила как в
папском войске?
- Хуже, - мрачно сообщил дружинник. - Как у братьев-рыцарей.
- Тю-у-у-у, - присвистнул Басмиони. - Нет, вы это слышали? Оно мне нравит-
ся. Впрочем, значит и порядку больше. Если ваш капитан еще и человек
справедливый, то служить можно. А надраться я и в увольнении успею.
- Справедливый, не сомневайся. Строгий, но зазря никому нигде хвост не
прищемляет .
- Это хорошо, - вздохнул бывший сержант. - Строгий, но справедливый
командир, это когда до дележа добычи дело доходит, самое то. Да и в остальное
время солдаты у такого сыты и снаряжены.
- Лестно слышать такое мнение, - раздался насмешливый голос от оставленной
Эмилем открытой створки дверей ратуши. - Сразу видно, что солдат бывалый.
- И давно вы нас, сэр, слушаете? - поинтересовался Басмиони, поворачиваясь
к молодому рыцарю в полном кольчужном доспехе под хитоном, стоявшему в
дверном проеме сложив руки на груди.
Позади Гудериана вытянулся Эмиль с напуганными глазами.
"Эге-е, видать достанется мальчику за то, что напарнику не смог сигнал
подать", подумал италиец.
- Да вот, как раз к твоему пассажу об аллюстрийских девушках подошел, -
глаза Быстроходного Гейнца смеялись, но голос посерьезнел. - Давно воюешь?
- Так... - Басмиони задумчиво потер затылок. - С четверть века, пожалуй. С
самой осады Неаполя герцогом Милана, Эрнесто Сантанджело Вторым. И, не без
нашего участия, последним.
- Двадцать семь лет, - моментально подсчитал в уме рыцарь. - Как звать?
- Витторио Ранци. - ответил Басмиони. - Бывший сержант копейщиков банды ди
Валетты.
- И чего же ты хочешь, бывший сержант Ранци?
- Так на службу поступить хочу, Ваша Доблесть. В дружину барона фон Блонда,
под вашу руку, получается.
- Получается, что под мою. . . - задумчиво согласился Гудериан. - Что ж, от
еще одного доброго бойца отказываться не стоит. Кем был у ди Валетты?
- Копейщиком, - ответил Басмиони. - Верхами тоже обучен, да и с арбалетом
неплохо управляюсь.
- Какой набор солдатских добродетелей, - усмехнулся сэр Гейнц. - Мартин,
иди возьми пару тренировочных клинков, да арбалет с десятком болтов, и
принеси все это барахл... инвентарь на площадь. Будем герра Ранци испытывать. Да,
если увидишь барона, сообщи где я и зачем - вдруг захочет поглядеть.
- А если не встречу, сэр?
- Так и Бог с ним. Не повезло, выходит, Его Милости, - усмехнулся капитан.
Как и в любом маленьком городке, новости в Кирхенбурге разносились
молниеносно, причем по схеме "у ворот испортил воздух, в ратуше говорят - штаны
пошел стирать", то есть меняясь до неузнаваемости. Поглядеть на то как
"баронский капитан и заезжий наемник будут сейчас смертоубийство учинять"
подтянулись добропорядочные бюргеры со всех окрестностей ратуши. Развлечений им
жизнь доставляла мало, а тут хоть на кровопускание полюбоваться можно будет.
Нервишки себе на чужой смерти пощекотать, ничем при том не рискуя, и, самое
главное, совершенно бесплатно.
К разочарованию добрых бюргеров, Мартин принес два деревянных меча, так что
о кровопролитии им забыть пришлось сразу, хотя арбалет с болтами, также
доставленный им, наводил на размышления.
Зато можно было спокойно, и не менее бесплатно, потаращиться на своего
сеньора, каковой, в обществе загадочного храмовника, вышел на крыльцо ратуши
и теперь наблюдал за происходящим с не меньшим интересом, что и все
окружающие. Что ж, барона понять было можно: во-первых, ему тоже было скучно, а во-
вторых, в конце концов, именно к нему на службу поступал италиец.
Басмиони, успевший надеть шлем и перчатки, отцепил меч, неторопливо одел на
левую руку щит, принял от Мартина тренировочный клинок и, резко крутанув им в
воздухе принял стойку: расставил и чуть согнул в коленях ноги, опустил левое
плечо, и поднял меч, держа его над головой параллельно земле, готовясь или
защититься от удара в голову, или атаковать самому.
Гудериан, также одевший шлем, со щитом связываться не стал, а ухватил свое
"оружие" двуручным хватом, направив его острием на ступни противника и
повернувшись к нему вполоборота, правым боком.
На пару томительных мгновений бойцы замерли неподвижно, выискивая слабину в
обороне друг друга. Затем сэр Гейнц парой коротких шагов сократил дистанцию,
одновременно круговым движением нанося удар в правое предплечье италийца
обратной стороной клинка.
Басмиони рухнул на правое колено и нанес рубящий удар в ногу Гудериана,
чуть сдвинув щит левее - именно потому и не упал, когда несущийся на него по
инерции рыцарь, который блокировать удар уже не успевал, попросту пнул его
ногой в щит. Басмиони покачнулся, а сэр Гейнц, чья нога скользнула по
поверхности щита, пронесся мимо, едва не потеряв равновесие.
Еще миг потребовался бойцам, чтобы вновь принять первоначальные позиции и
продолжить схватку.
На сей раз капитан сделал только один короткий шажок в сторону Басмиони и
замер, ища брешь в его защите. Зато теперь в атаку ринулся кондотьер.
Рыкнув что-то невнятное, Витторио сорвался с места, попытавшись сбить
противника с ног ударом щита, однако тот плавным движением ускользнул с линии
атаки, перетек вправо и, все тем же круговым движением, все так же, обратной
стороной меча, попытался достать Басмиони в затылок. Тот был вынужден резко
пригнуться, разворачиваясь, принял удар на край щита и рубанул Гудериана в
левый бок. Впрочем, этот удар рыцарь легко блокировал, резко сместив руки
вниз и придав тем самым мечу вертикальное положение.
Оттолкнув меч Басмиони, сэр Гейнц сделал два быстрых шага вправо и назад,
разрывая дистанцию, и оба бойца вновь приняли исходные позиции. В толпе,
растущей с каждой секундой активно делали ставки.
Гудериан резко прянул вперед, обозначая удар в голову, перенес атаку в
ногу, вынуждая Басмиони сдвинуть щит и, приблизившись вплотную, разомкнул
хватку левой руки на рукояти, быстро крутанул меч и нанес колющий удар, сверху
вниз, в шею италийца. Попал в плечо.
В то же мгновение хлесткий кистевой удар кондотьера обрушился на лодыжку
рыцаря.
- Уф, сэр, - хрипло произнес Басмиони, отступая на три шага назад и опуская
щит с мечем. - Сдается мне, вы меня убили.
- Но и сам при этом навечно охромел, - хмыкнул Быстроходный Гейнц. - Ладно,
поглядим теперь как ты с арбалетом управляешься. Эй, девонька... Да-да, ты, с
яблоками. Продай мне десяток самых крупных.
Покуда избавившийся от перчаток, шлема и щита, зато вновь прицепивший меч
Басмиони неторопливо заряжал арбалет, Гудериан разложил в рядок, на завалине
ратуши, все яблоки и вернулся к соискателю должности баронского дружинника.
- Двадцать пять шагов, - сказал он италийцу. - Десять яблок, десять болтов.
В какие попадешь, те можешь съесть.
- Что б было, интересно, если бы я не любил яблоки? - хмыкнул Витторио,
опустился на колено и прицелился. - Эти мне меровенские арбалеты с воротом...
По мне, так италийские и легче, и удобнее, и заряжать быстрее.
Через несколько минут, когда Басмиони отстрелялся, сэр Гейнц задумчиво
потер ладонью подбородок и спросил.
- Не думал, что яблоки нравятся тебе настолько сильно. Витторио, а ты не
лопнешь?
На завалинке, сиротливым остатком былой шеренги, стояли три яблока.
* * *
Идею отбивать наших магов по пути из Кирхенбурга в Риттербург мы отбросили
сразу - тут козе фрау Шобер понятно, что повезут их под охраной более чем
серьезной, и без маленькой армии их не освободить. А где ее, эту армию, взять
двум слабым женщинам? Тем более, против церковников, с которыми не каждый-то
душегуб свяжется, убоясь епископского проклятья.
Нет, если и суждено нам выручить Метробиуса с А. .. ладно, пускай будет
Анхель , то делать это надо тут, в Кирхенбурге. Надобно устраивать им побег и,
после этого, срочно уносить ноги. И свои, и ихние.
Сам побег, само собой, устраивать придется Басмиони, тут ему и кости в
руки, а вот отступление по всем правилам военного искусства, так, как его умел
делать сигнор Джованни, организовать следовало нам.
Ди Валетта всегда утверждал, что успешная ретирада достигается посредством
знания пути отступления, резвых ног и умения направить противника по ложному
следу, таким образом, нам надо было определить куда и на чем удирать, а также
каким образом оставить отца Вертера, сэра Готфруа и барона фон Блонда с дли-
и-иннющим носом.
Первым делом, стоило озаботиться покупкой одежды для магов - что-то
сомневаюсь я, что выйдут из камеры они столь же щеголевато одетые, как и в момент
ареста, но сделать это, не вызвав пересудов, мне было совершенно невозможно.
Одинокая и еще довольно молодая женщина, живущая одна, без мужа, вдруг
покупает два комплекта мужской одежды - да уже через час о таком событии будет
болтать половина города. А еще через час и вторая. Та же проблема возникла и
с покупкой лошадей. Не говоря уже о том, что наших скромных сбережений едва
хватило бы на пару задрипанных коняшек (ну, это-то ладно - я не я буду, коли
с магов наши денежки обратно не вытрясу).
И, наконец, куда пойти, куда податься - вот вопрос, и наиглавнейший. Нигде
нас, строго говоря, никто не ждет, защиту предоставить тоже никто не
поторопится, а вот желающих отправить на костер очень скоро появится более чем
достаточно .
Однако, с другой стороны, святоши нас может поймают, может нет, а вот
некромаг, если мы Метробиуса и А. . . пусть будет Ансельма. . . не вытащим из
темницы, точно нас угробит.
К решению проблемы выбора пути мы с фрау Хельгой, которая остановилась в
"Пятой подкове" под вымышленным именем, подошли с сугубо ведьмовских позиций.
Сели гадать. А что еще нам делать оставалось?
Для чистоты эксперимента, делали мы это раздельно - я дома, фрау Хельга в
своей комнатушке на постоялом дворе, - тщательно записывая результаты. В
результате вышла полная ерунда. Меня руны звали на север, Таро - на восток, а
куриные потроха, те и вовсе давали знак сидеть на месте и не рыпаться. Судя
по выражению лица моей наставницы, имевшее место быть к вечеру, когда она
явилась ко мне якобы за притираниями от радикулита, ее гадание дало толку не
больше.
Проглядев мои записи, она поморщилась, еще раз внимательно их перечитала и,
наконец, сделала вывод.
- Клархен, девочка моя, что у вас немного северо-западнее города находится?
- спросила она.
- Ничего, - пожала плечами я.
- Так не бывает, - наставительно произнесла фрау Хельга. - Что-то, да
обязательно есть.
- Лес.
- Очень хорошо. А в лесу ничего такого эдакого нет? Нехорошей поляны,
старинных развалин, заброшенного замка, или еще чего-то подобного?
- Только заброшенный охотничий домик.
- Вот! - моя наставница воздела перст к небесам. - Значит, удирать надо
туда.
- Фрау Хельга, да нас там сразу найдут! - возмутилась я. - Это ж в каких-то
паре часов быстрого хода от ворот. Нас же собаками затравят.
- Во-первых, нам никто не мешает провести гадание, когда мы туда доберемся,
а во-вторых... я тебя чему учила столько лет? Забыла как сбивать собак со
следа? Значит так, завтра собираешь травы, а я отправлюсь в соседнюю
деревеньку да прикуплю каких никаких лошадок. Будем держать их на этой вашей
заимке .
- Но кто за ними приглядывать станет? - удивилась я.
- Он, - фрау Хельга ткнула пальцем в сторону приоткрытой двери в соседнюю
комнату, в щели которой блестели любопытные глазенки Гансика. - Ты же не
собираешься его бросить здесь, одного, девочка?
Мнда, это точно. Не собираюсь. Ох, и выпала ж тебе доля, Гансик - в
несколько дней потерять семью, ввязаться в интригу против Церкви и братьев-
рыцарей, да еще и, в перспективе, в бега отправиться надолго, в эдакое
перекати-поле превратиться. Может и впрямь бы лучше сэр Готфри отвез тебя к
монахам? Я вздохнула.
- А я умею за лошадьми ухаживать, - пискнул шкода из-за двери. - У нас осел
был, Пангур, я его и кормил, и чистил, а папка говорил, что осел, это та же
лошадь, только маленькая и с длинными ухами.
- Ушами, горе луковое, а не ухами, - хмыкнула я. - Какой же из тебя ведьмак
выйдет с таким-то словарным запасом? Представляешь, что будет, если придет к
тебе рыцарь лечиться, а ты ему ляпнешь что-то вроде: "Отвар из ведьмоватых
сорняков нужен для того, чтобы намылить вам шею"?
Фрау Хельга хрюкнула, пытаясь сдержать смех - видимо представила глаза
будущего пациента Ганса после этой фразы.
- Это он что, купаться ко мне придет что ли? - спросил мелкий, появляясь в
комнате.
Моя наставница не выдержала и расхохоталась.
* * *
К вечеру следующего дня все наши местные кумушки были надлежащим образом
извещены о том, что мы с Гансом собираемся за ночными травами, а герр
Радисфельд, замордованный бароном и его присными, не глядя подмахнул пергамент с
условиями договора между "доброй жительницей города Кирхенбурга, Клархен Айн-
фах, травницей и знахаркой, с одной стороны, и Городским Советом Кирхенбурга,
с другой стороны", согласно которому "оная Айнфах обязуется взять в
подмастерья сроком на пять лет Ганса Виртела, сироту, обучить его своему ремеслу и,
по истечение срока ученичества представить его на экзамен в Ратуше, где
Совету надлежит определить право оного Виртела на практику ведуна и травника, и,
ежели будет на то соизволение сеньора города, отправить его на обучение в
Бранденбургскую академию волшбы и магознатства за счет городской казны, если
оный Виртел изъявит согласие пять лет после ее окончание служить городским
магом, а буде на то воля сеньора города, то магом придворным". Также "оная
Айнфах обязуется весь срок ученичества кормить, одевать и предоставлять кров
оному Виртелу".
Договор, недвусмысленно намекавший всем интересующимся, что я намерена
прожить в городе еще не один год, писала фрау Хельга, и на мой вопрос, где она
насобачилась составлять этакие документы, мечтательно вздохнула и ответила:
- Был у меня в молодости один легист из Брюгге, девочка моя... Такой,
доложу тебе, затейник...
Но дальше развивать эту тему не стала.
Короче говоря, вечером мы покинули Кирхенбург уже официально являясь
мастером и подмастерьем, так что обсуждали местные сплетницы не тему "Куда эта
ведьма с мальчонкой на ночь глядя поперлась", а спорили о том, правильно ли
Радисфельд поступил, отдав ребенка в обучение именно ко мне, и выйдет ли толк
из такой учебы вообще. Учитывая то, что большая их часть за день успела
побывать у меня в лавке с поздравлениями по поводу появления подмастерья
(подспудно выведывая, не собираюсь ли я поднимать цены), мнения склонялись,
пожалуй, в мою пользу.
По дороге к охотничьему домику я действительно занималась обучением
Гансика, указывая ему различные травы и рассказывая об их свойствах. Шкода внимал
широко раскрыв глаза.
- Вон, видишь, - говорила я ему, - травка ветвистая с розово-сиреневыми
цветочниками? Это сухоцвет, там где он растет глина к поверхности земли
близко выходит. Пока цветет, можно собирать - у него кроме корня все на отвары
идет. От сердца помогает, при изжоге, просто чтоб успокоиться. Если бешеный
Зверь укусит тоже пить можно.
- Чтоб самому не сбеситься, да?
- Угу. А при зубной боли рот его отваром полощут. А вон, глянь, лопух. Как
думаешь, для чего нужен?
- Ну, если в лесу до-ветру приспичило... - смутился Гансик. - Листья
большие, мягкие. Очень удобно.
- Очень удобно, - передразнила его я. - Да им чего только не лечат. Корни,
если их по осени собрать да настоять, и кровь чистят, и от жара помогают,
чтоб с потом болезнь выдворить, и камень из почек гонят. Снаружи этим же
настоем от зуда, прыщей, лишая и радикулита мазаться можно. Волосы полезно
таким отваром полоскать - чтоб не облысеть как герр Захуэр. А листья, если их
размочить, получше подорожника будут на раны и ожоги.
- Ух, ты... Настоящая эта... панацацка!
- Панацея, горе луковое. А вон, гляди, ревень цветет.
- И что из его цветков делают?
- Из цветов только венок. А вот если корни высушить и истолочь, то от
запора очень хорошо помогает. Дня два с горшка люди не слазят - так полоскает.
- И ты все-все травы на свете знаешь? - восхитился Гансик.
- Все никто не знает, - вздохнула я. - Земля большая, травы везде разные
растут. Какие-то я никогда не видела, о каких-то даже и не слыхала. Но вот
те, что растут от сих пор до центральной Италии и от середины Меровенса до
мадьярских границ, это да. Знаю все.
- А вон это чё цветет?
- Икотник. Если в воде настоять, то от икоты помогает. А коли этот настой с
медом развести, то поить этим надо тех, кого зверь бешенный покусал.
- А это вкусно?
- Все вкусные лекарства медикусы сами съели, одни невкусные остались,
хмыкнула я.
- Фу, - шкода смешно сморщил нос. - Не буду давать себя кусать зверям.
- Это правильно. Ну, пришли вроде. Вон и охотничья заимка.
Заимка, это, конечно, сказано было громко. Потемневший от времени
деревянный домишко, знавший гораздо лучшие времена, с покосившимися стенами и
прохудившейся крышей. Никто его не пытался чинить уже Всевышний знает сколько лет
- зверь-то из окрестностей Кирхенбурга давно ушел. Только изредка
припозднившиеся грибники находили в нем убежище от непогоды, однако же сезон сбора
грибов еще не начался, так что ожидать кого-то в гости нам не приходилось.
У чудом уцелевшей коновязи стояли две жалкие клячи, по сравнению с которыми
приснопамятная Бочка, в день ее покупки, казалась арабским скакуном. Рядом
расположилась вместительная телега.
"Боже, - мысленно простонала я, - неужто фрау Хельга, чтоб ей крапивой
подтереться, решила сэкономить?"
Сама моя наставница наблюдалась на лавочке у входа в избушку, с иглой и
нитью в руках, занятая починкой целого вороха ношеной мужской одежды.
- Явились - не запылились, - прокомментировала она наше появление.
Да-а-а-а, годы характер не улучшают... А портить им и так было нечего.
* * *
Чтобы Басмиони, если ему того хочется, не стал в доску своим для всех
сослуживцев за пару дней - такого не бывает. Я скорее уверую в зороастризм, чем
в то, что супруг фрау Хельги, пятью пять прыщей ей на всю морду, не сдружится
с баронскими дружинниками.
Ничего в этом удивительного, на самом-то деле, нет. Басмиони, во-первых,
боец очень сильный, во-вторых, весельчак и балагур, за словом в карман не
лезет, в-третьих, знает такое множество солдатских баек и побасенок на самые
разные темы, что может приплести их к любому случаю и каждого заболтать, а в-
четвертых, далеко не глуп. Причем неглуп настолько, что умеет это скрывать.
Ну, и в-пятых, у него огромный военный и житейский опыт, в отличие от
большинства баронских горе-вояк.
Так что к моему возвращению в Кирхенбург (ближе к полудню и через другие
ворота, где сказала страже, что Гансик-то давно уже в городе), сигнор
Витторио уже прочно обосновался на должности души компании в среде дружинников фон
Блонда. И, стоило Басмиони пожаловаться на зубную боль, как его немедленно
отправили к "местной ведьме, которая выглядит словно молодуха, хотя, на самом
деле, еще с Карлом Великим шашни водила". Еще и проводить порывались.
Ну, наш-то бывший сержант охотников провожать враз отвадил, намекнув, что
зубы зубами, а если выглядит ведьма молодухой, то... Хорошо, фрау Хельга,
чтоб она семерых ежей родила, этого не слышала.
Получив необходимые зелья, которые мы с моей наставницей подготовили,
Басмиони неторопливо выпил у меня душистого травяного настоя, после чего был
выпровожен за дверь лавки с метанием в его сторону пустого горшка и пожеланием
провалиться, слышимое на всю улицу. В ратушу Витторио возвращался ухмыляясь
и, до темноты, уверена, кормил народ небылицами о том, как он едва настоящую
ведьму не поимел.
Я же остаток дня старалась делать вид, что ничего не происходит, готовила
зелья, вела торговлю, на ночь закрыла лавку...
В "волчий час", перед рассветом, когда спать хочется особенно сильно, я
прокралась к городской стене. Хотя, стеной ЭТО назвать можно было лишь весьма
условно.
Кирхенбург, городишко небольшой, едва ли больше чем на шесть сотен домов, и
фортификации у него соответствующие - обычный частокол в два человеческих
роста, со смотровыми вышками и несколькими помостами для лучников, днем
просматриваемые, ночью пустые и темные. Перебраться изнутри через такое, с
позволения сказать укрепление, это как в носу поковыряться. Дожидаясь Басмиони
и магов, я забралась на такую площадку, закрепила веревку с узлами, и
принялась ждать. От меня теперь ничего не зависело, и если сигнор Витторио не
справился... Laudenta Maria Cristos, это будет конец всему.
* * *
До рассвета оставалось еще достаточно долго (хотя иссиня-черное,
изукрашенное мириадами звезд небо уже самую капельку и посветлело), когда на улице,
ведущей к моему укрытию, замелькал свет ночного фонаря. Сердце моментально
ушло в пятки, а по всему телу выступил холодный пот - в конце концов, это
вполне могли быть не Басмиони и маги, а спешащие по мою душу гвардейцы барона
с ландскнехтами сэра Готфруа, если наш план провалился, и бывший сержант
попался при попытке освободить Метробиуса и Адонаиса.
План-то был, в общем, простой и немудрящий, в лучших традициях сигнора Джо-
ванни, утверждавшего, что чем план сложнее, тем больше шансов на то, что он
не будет реализован. Мы с фрау Хельгой, разгрызи ее Бог, подготовили травки,
дым которых действует успокаивающе почище любой валерианы - несколько вдохов,
и спишь аки младенец, - и Басмони оставалось всего лишь подбрасывать мешочки
с тлеющей "Сонной соломкой" к ногам караульных.
Ну, это сказать легко - "всего лишь". На самом деле умудрись-ка неслышно
красться по темным коридорам и лестницам в полном вооружении, ни на что не
налететь в темноте, не звякнуть амуницией, забросить мешочек именно туда,
куда надо, успеть удержать падающие тела, чтоб грохота не было, да еще и самому
умудриться не надышаться дымом. Не говоря уже о том, что нужно следить за
тем, чтобы тлеющий трут не погас. Впрочем, сигнор Витторио, как он сам
выражается, "не первый год замужем", однако на любую старуху проруха случается,
даже на такого опытного вояку как Басмиони. Однако ж - обошлось. В неверном
свете луны и звезд я смогла разглядеть три тени, спешно приближающиеся к
моему убежищу и жмущиеся к стенам, словно скрываясь от кого. Впрочем, почему -
"словно"? Так оно и было. По мере их приближения я уже явственно могла
различить , что это те кого я дожидаюсь. И что купить мужскую одежду было довольно
здравой идеей, потому как Метробиус и Адонаис щеголяли голышом. Я даже
засмотрелась немного. Лоли и так мужчина достаточно рослый, а тут еще и
развитые грудные мышцы, поросшие шерстью, кубики пресса, а ноги... мммммммммм...
Мужчина-сказка. Где мои глаза были, когда фрау Хельга, стерва злоязыкая, меня
к нему сватать пыталась, а?
Что касается Бер Хенну, то он, хотя и был не столь мускулист и изрядно ниже
ростом, зрелище тоже представлял завораживающее. Жилистый, с гладкой
бархатистой кожей, прекрасно сложенный, стройный и гибкий, он двигался с такой
грацией и изяществом, что поневоле на ум приходило сравнение с оленем или
породистым жеребцом. Скорее с жеребцом, учитывая размеры... гм... мужественности.
Вообще-то благовоспитанной девушке следовало бы скромно отвести глаза и
покраснеть ... А я и покраснела. От собственных мыслей. Надеюсь, в темноте это
будет не слишком заметно.
- Где-то здесь, - пропыхтел Басмиони, останавливаясь под давшей мне укрытие
площадкой для лучников.
- Стареете, сигнор Витторио. - хмыкнул Лоли. - Сопите как вепрь во время
гона.
- Нишкни, - отрезал бывший сержант. - Это вы налегке бежали, а я в полной
амуниции.
- Не будут ли любезны достопочтенные сигноры заткнуться и лезть наверх? -
высунулась из-за края настила я. - Или будем ждать морковкиного заговенья и
тревоги по гарнизону?
Ндаааа... Реакцию "достопочтенных сигноров" надо было видеть. Никогда не
думала, что маги - существа настолько застенчивые. Можно решить, что я могла
узреть нечто принципиально новое, никем еще невиданное.
- Давайте, двигайтесь уже, - подтолкнул сконфуженных магов в спины
Басмиони. - Чего застыли, как жена Лота?
- Тут дама, а мы без одежды, - возмутился Адонаис.
- Но если не полезем, будем не только без одежды, но и без головы, -
решился Метробиус и начал подниматься по лестнице.
Надо же, иногда мужчины могут не быть идиотами. Очень редко и в экстремаль-
ных ситуациях.
- Давай-давай, забирайся, - приободрила я Бер Хенну. - Когда женихаться
лез, таким стеснительным не был.
Рванул по лестнице так, словно его в седалище шершень ужалил. Интересно,
это у меня галлюцинации от недосыпа, или уши у него и впрямь побагровели?
- А как будем от следов бегства избавляться? - Метробиус с интересом
разглядывал закрепленную на стене веревку.
- Никак, - пропыхтел Басмиони, переваливаясь через край и начиная спуск. -
Оставим в качестве нашего подарка братьям-рыцарям. Могут на этой веревке
удавиться .
- С чего это вы, герр Басмиони, такой нелюбовью к монашествующим рыцарям
возгорелись? - поинтересовалась я, отправляясь следом за ним.
- Эмиль, поганец, госпитальерским сержантом оказался, - ответил тот,
достигнув земли. - Пришлось мечами позвенеть. Хорошо еще, он у самой темницы
стоял, никто шума не услышал. Ничего, когда оклемается, у него будет
серьезный повод поразмыслить о том, на чьей стороне Всемогущий.
Маги мягко приземлились рядом, и тут только я обратила внимание на тонкие
браслеты, охватывающие их запястья. С браслетов свисали обрывки цепей. Нип-
понский бог, Кандалы Послушания! Штука для магов самая что ни на есть
неприятная - полностью блокирует волю (кроме воли к сопротивлению. Проще говоря,
не мешает отмалчиваться) и магические способности. Помнится, при осаде Мон-
сальвата такими штуковинами было забито два крупных фургона.
- Это... вы как умудрились? - кивнула я на обрывки цепей.
- Это Басмиони, - хмыкнул Метробиус. - Порвал голыми руками, бугай этакий.
Ну что, пора пятки смазывать?
- Пора, - ответила я, посыпав землю вокруг нас сушеными травками,
призванными сбивать нюх у собак, и достав из поясной сумочки баночку с мазью. - Вы,
сигнор Лоли, даже не представляете, насколько вы правы. Подставляйте подошву.
Из баночки, с которой я сняла крышку, пахнуло резким едким запахом.
- Э? - не понял маг. - Это Зачем.
- Это пятки смазывать, - насмешливо фыркнул... ладно, пусть будет Бергенау.
- Я слышал про такое зелье, называется "Собачий носолом". По такому следу ни
одна собака не пойдет.
- Приходилось смазывать пятки? - хмыкнул Басмиони.
- Я же еще и алхимик, между прочим! - горделиво подбоченился... Бог с ним,
пусть будет Бер Хенну. Учитывая отсутствие одежды, смотрелось это весьма
Забавно. - Кое-что и в зельях понимаю!
Так, Клархен, дура-идиотка-вертихвостка, хватит так пялиться на голых
мужиков. Сначала дело, удовольствия потом. Главное, чтоб это "потом" для нас
наступило, для чего надо смазывать пятки и в прямом, и в переносном смысле.
Натерев ступни магам (вот дура, могла бы и обувку для них с собой
прихватить! Кто там, на городских воротах, стал бы проверять - травы в мешке или
сабо?!!), и подошвы нашей с Басмиони обуви, остатки мази я раскидала по
сторонам, после чего мы рванули в сторону леса со всей доступной нам скоростью.
- Если выживем в этой заварушке, - буркнул Бер Хенну, когда над нашими
головами, наконец, сомкнулись ветви, - то я от тебя, Клархен, точно не отстану,
пока к алтарю не отведу.
Интересно, мое мнение по этому поводу хоть кого-то интересует? Хотя... Я
покосилась на почти неразличимого в темноте мага. Вообще-то, очень даже
неплохая партия. Симпатичный, умный, обходительный... К тому же, на островах
Гуанч, зуб даю, нас никакие братья-познающие не достанут. Но тут Лоли выдал
фразу, которая заставила меня поперхнуться:
- Ага, пора уже, дружище, - сказал он. - Вторая сотня лет пошла, а все
холостой .
- Для своих лет я неплохо сохранился, - огрызнулся Адонаис.
- А не будут ли господа маги любезны зажечь магический свет? - пропыхтел
Басмиони. - А то я себе чуть веткой глаз не выколол, да и в какой-нибудь
овраг свалиться не хочется.
- У вас же есть фонарь, - заметил Метробиус.
- Толку от него, как от козла молока, - пробурчал неаполитанец. - Вам-то
хорошо, у вас заклятие ночного зрения есть, а я человек простой, колдовству
не обученный.
- Погодите еще немного, Витторио. - ответил ему маг. - Надо отойти чуть
подальше . Святоши могут пойти по эфирному следу заклинания почище всяких собак.
- А по ночному зрению, значит, не пойдут? - буркнул Басмиони, донельзя
недовольный таким поворотом беседы.
- Это заклятие не существует вне нашего тела, - пояснил Бер Хенну. - Следов
в эфире не оставляет. Светильник же будет не только рассеивать тьму, но и
оставлять турбулентности на тонком плане мироздания.
Опять магов в высокоученые беседы понесло, ядрена кочерыжка! Половину слов
не поняла.
Басмиони пробурчал в ответ нечто невнятное - похоже, он не понял из слов
мага вообще ни одного.
* * *
Солнце еще не выглянуло над виднокраем, однако когда мы подошли к
заброшенной заимке было уже достаточно светло - до восхода оставались считанные
мгновения. Увидав место, куда я вывела всю честную компанию, Метробиус
присвистнул и хохотнул.
- Это мы удачно зашли.
- Что вы имеете в виду, сигнор Лоли? - поинтересовался Басмиони.
- Только то, что именно тут я и запрятал ту злосчастную книгу, - ответил
маг, подходя к двери.
Впрочем, открылась она сама, и на пороге появился Гансик. Серьёзный,
повзрослевший какой-то.
- Правильно сделал, - мрачно произнес мелкий каким-то совершенно недетским
тоном. - Еще не хватало, чтоб я за ней по всей Европе мотался.
- Что? Ганс, я. . . - у меня перехватило дыхание, а маги синхронно, встав
плечом к плечу, возвели щиты. Это, кажется, называется "колдовской менуэт",
когда маги совместно заклинание творят...
Ганс сделал неуловимое движение кистью, и в мой мозг хлынули воспоминания.
* * *
Будь ты хоть тысячу раз некромагом, от кончины тебе не отвертеться, как ни
крути - срок службы человеческого тела ограничен, и с этим никакой магией не
справишься.
С другой стороны, когда достигаешь высот, помирать очень не хочется.
Особенно если смерть - твое ремесло.
Любовь к сравнительно молодому (какие-то пятьдесят лет, тоже мне возраст)
некромагу Волдимарсу настигла меня поздно, после четвертого столетия жизни, в
третьем для меня теле. И так сложилось, что тело это подходило к той точке,
за которой начинается стремительное неудержимое старение со вполне
предсказуемым финалом. Очень неприятное положение, когда любишь и любима. С другой
стороны, старое расхожее представление о том, что истинная любовь сильнее
смерти как раз я-то, глава Братства Смерти, и способна воплотить в жизнь. В
прямом смысле.
В те дни нас с моим возлюбленным, дела Братства привели в центральные
районы Аллюстрии. Предстояли сложные переговоры с некоторыми ведущими магами
Аквитании, которые хотели, с одной стороны, избавиться от чрезмерной опеки
Папы, а с другой, восстановить независимость страны Ок от Меровенса. Конечно
же, они желали получить помощь и, положа руку на сердце, Братство готово было
ее предоставить. Вопрос стоял лишь в том, что мы получим взамен.
О предстоящей встрече знали очень немногие, но, истину говорят, что знают
двое, знает и свинья. Это я про Папу Карфагенского.
Промозглый осенний день, мелкий косой дождик за окном, жарко пылающий
камин, восемь человек в жарко натопленной комнате - шестеро магов и мы с Волди-
марсом - за столом, заставленным различными яствами. Чего бы, казалось,
опасаться? Кроме друг друга, конечно.
И вдруг - вспышка, грохот, разлетающиеся в сторону камни кладки и солдаты,
лезущие в пролом, молнии магов, Плеть Праха в руках, рассекающая нападающих и
острая боль в спине, немного ниже левой лопатки...
Кончилось все столь же быстро, как и началось. Я лежу на полу, в луже своей
крови, и смотрю в глаза Волдимарса. Такие милые, близкие, родные глаза цвета
луговой травы с осенними крапинками палой листвы. Глаза любимого, в которых
плещется океан боли и недоумения, обиды на злодейку-судьбу и постепенно
закипающая ненависть к предателям, наведших на нас храмовников.
- Не шевелись, родная, - шепчут его губы. - Не шевелись. Сейчас я...
- Оставь, любимый мой, - шепнула я в ответ. - Не сейчас, так несколькими
месяцами позже. Я найду себе новую оболочку. Ты ведь и в ином теле будешь
любить меня?
- Конечно! - жарко шепчет он. - Я найду тебя. Тебе помочь при переходе?
- Нет, уходи теперь. Скоро к храмовникам прибудет подмога. Отыщи меня, я
воплощусь где-нибудь в окрестностях и заблокирую память, чтобы никто из
святош не мог найти меня. Найди меня, родной мой. Найди. И мы снова будем
вместе .
Его губы коснулись моих. И я воспарила над телом.
* * *
С той стороны мир видится несколько иначе, чем тот, который наблюдаешь
живыми глазами. Расстояния перестают иметь значения, как и направления - ты
находишься не в каком-то конкретном месте, а везде и нигде одновременно. Взгляд
твой также направлен не в одну конкретную точку, а во все стороны
одновременно, если только можно говорить о каких-то там сторонах для существа, которое
строго не локализовано в пространстве, он пронзает материальные объекты,
вскрывая самую суть вещей.
Удержаться, не уйти в мир мертвых окончательно, это достаточно просто. И
если знаешь что делать, то легко получить новое воплощение именно таким,
каким его получить желаешь.
Но прежде есть еще одно неотложное дело. Душа рыцаря-храмовника,
командовавшего нападавшими, еще не успела уйти далеко, а по эту сторону жизни он
ничего не сможет мне противопоставить, так отчего бы не вытрясти из него все
его секреты?
Понятия времени для умерших тоже не существует, так что допрос длился
мгновенье и целую вечность одновременно. И теперь, вооружившись новыми, хотя и не
веселящими знаниями, можно приступить и к поиску реципиента.
Ну-с, поглядим, что тут у нас? Нет, эта не подходит. Анна фон Бербауэр,
племянница местного феодала. Экономит на магической защите, дурак. Заманчиво,
но если кто-то из нападавших уцелел, то церковникам будет известно, что здесь
был некромаг. Будут искать, и уж среди младенцев дворянских кровей вычислят
точно. Не так это и сложно, если знать кого и где искать.
Это кто? Хмм... Дочка купца? Заманчиво, но далековато от места смерти, могу
и впрямь потерять память - по настоящему.
А это у нас что? Право первой ночи? Ты погляди-ка, и ведь зачала...
Крестьянка? Что ж, это мне подходит. Вспомню, каково это, коровам хвосты крутить.
Я шагнула в тело молодой дебелой крестьянки. И вокруг меня сомкнулась
теплая темнота.
* * *
- Ну-ну, полно. Не советую лезть в драку, господа. Вы не в лучшей форме, а
"Том черепов" у меня, - на детском личике появилась совершенно взрослая
усмешка. - Вы, Лоли, умный человек, должны понимать, что шансов у вас никаких.
Я только заберу то, что мое по праву и уйду.
- Что ты сделал с моей женой, мелкий ублюдок?!! - прорычал Басмиони,
обнажая клинок.
- Да ничего, - пожал плечами оккупировавший тело Гансика Волдимарс. -
Усыпил. Успокойтесь, один раз вы меня уже убили, и вернуться мне было очень
нелегко. Я мог бы уничтожить всех вас, напав без предупреждения, если бы желал
вашей смерти.
- Я хочу видеть жену, - прорычал сквозь зубы бывший сержант.
- Извольте. - Волдимарс щелкнул пальцами и из заимки вышла фрау Хельга.
Было заметно, что она в трансе и перемещается словно сомнамбула. - Цела и
невредима. А теперь я попрошу вас, господа, немного отойти, я же, в свою
очередь . . .
- Отправишься на экзорцизм. Надеюсь, душу мальчика спасти еще возможно, -
раздался у меня за спиной голос сэра Готфруа.
В это же мгновение фрау Хельга вздрогнула и пришла в себя, растерянным
взглядом окидывая окружающее пространство.
Басмиони, крутанувшись волчком, сорвал со спины щит и переместился к жене,
закрывая ее от возможных стрел. Метробиус и Адонаис, все еще находящиеся в
состоянии колдовского менуэта, переместились таким образом, чтобы отбиваться
было сподручно, и от Волдимарса, и от церковников.
- Как вы нас нашли? - поинтересовалась я, не поворачиваясь.
- Ну, дочь моя. . . - на этот раз ответил мне голос фон Кюсте. - Неужели ты
полагаешь, что мы не догадались о вашем намерении выкрасть пленников? А
теперь отойди, дитя, нам необходимо изгнать из тела невинного ребенка эту
черную душу. И упокоить. Окончательно.
В голосе священника прозвучала сталь.
- Вдвоем можем отбиться, - негромко, так чтоб только мне было слышно,
шепнул Волдимарс. - А если ты скажешь этим двоим нас поддержать, то мы вырвемся
точно.
- Не думаю, - я улыбнулась. - Ты не учел двух вещей, дорогой. Во-первых, я
менялась два десятка лет, не помня того, кем являюсь на самом деле. Слишком
поздно ты меня нашел. А во-вторых, я успела перехватить душу командира
храмовников и знаю, кто нас тогда предал. И знаю почему, господин Глава
Братства . Ты слишком поздно разыскал меня для того, чтоб довершить начатое. И зря
вернул мне память, милый.
Улыбка моя превратилась в оскал, и я сделала шаг в сторону. Через миг с
моим бывшим возлюбленным, умело воспользовавшимся страстью и успешно
изображавшего ответную, было покончено. Не ему тягаться с двумя теургами.
* * *
- А с вас, господа, все обвинения снимаются. Особенно с вас, гроссмейстер
Бер Хенну. Ваша помощь была поистине неоценима.
- Пустое, - отмахнулся Адонаис, ероша ладонью волосы мирно задремавшего
Гансика. - У меня, Ваше Преподобие, был в этом деле личный интерес.
Маг, оказавшийся главой ордена, повернулся ко мне и улыбнулся.
- Вот только не говори, что ты и теперь не пойдешь за меня замуж, -
выдохнул он.
Маг. Могущественный маг... И понятия ведь не имеет, что за "подарочек"
готов на груди пригреть. Отчего бы не связать свою жизнь с этим недотепой?
Похоже , не такой уж скверной гадалкой моя наставница оказалась...
Литпортал
ПРОХВЕССОР НАКРЫЛСЯ
Генри Каттнер, Кэтрин Мур
Мы - Хогбены, других таких нет. Чудак прохвессор из большого города мог бы
это знать, но он разлетелся к нам незванный, так что теперь, по-моему, пусть
пеняет на себя. В Кентукки вежливые люди занимаются своими делами и не суют
нос куда их не просят.
Так вот, когда мы шугали братьев Хейли самодельным ружьем (до сих пор не
поймем, как оно стреляет), тогда все и началось - с Рейфа Хейли, он крутился
возле сарая да вынюхивал, чем там пахнет, в оконце, - норовил поглядеть на
крошку Сэма. После Рейф пустил слух, будто у крошки Сэма три головы или еще
кой-что похуже.
Ни единому слову братьев Хейли верить нельзя. Три головы! Слыханное ли
дело, сами посудите? Когда у крошки Сэма всего-навсего две головы, больше сроду
не было.
Вот мы с мамулей смастерили то ружье и задали перцу братьям Хейли. Я же
говорю, мы потом сами в толк не могли взять, как оно стреляет. Соединили сухие
батареи с какими-то катушками, проводами и прочей дребеденью, и эта штука как
нельзя лучше прошила Рейфа с братьями насквозь.
В вердикте коронер записал, что смерть братьев Хейли наступила мгновенно;
приехал шериф Эбернати, выпил с нами маисовой водки и сказал, что у него руки
чешутся проучить меня так, чтобы родная мама не узнала. Я пропустил это мимо
ушей. Но, видно, какой-нибудь чертов янки-репортеришка жареное учуял, потому
как вскорости заявился к нам высокий, толстый, серьезный дядька и ну
выспрашивать всю подноготную.
Наш дядя Лес сидел на крыльце, надвинув шляпу чуть ли не до самых зубов.
- Убирались бы лучше подобру-поздорову обратно в свой цирк, господин
хороший, - только и сказал он. - Нас Барнум самолично приглашал, и то мы наотрез
отказались. Верно, Сонк?
- Точно, - подтвердил я. - Не доверял я Финеасу. Он обозвал крошку Сэма
уродом, надо же!
Высокий и важный дядька - прохвессор Томас Гэлбрейт - посмотрел на меня.
- Сколько тебе лет, сынок? - спросил он.
- Я вам не сынок, - ответил я. - И лет своих не считал.
- На вид тебе не больше восемнадцати, - сказал он, - хоть ты и рослый. Ты
не можешь помнить Барнума.
- А вот и помню. Будет вам трепаться. А то как дам в ухо.
- Никакого отношения к цирку я не имею, - продолжал Гэлбрейт. - Я
биогенетик .
Мы давай хохотать. Он вроде бы раскипятился и захотел узнать, что тут
смешного .
- Такого слова и на свете-то нет, - сказала мамуля.
Но тут крошка Сэм зашелся криком. Гэлбрейт побелел как мел и весь затрясся.
Прямо рухнул наземь. Когда мы его подняли, он спросил, что случилось.
- Это крошка Сэм, - объяснил я. - Мамуля его успокаивает. Он уже перестал.
- Это ультразвук, - буркнул прохвессор. - Что такое "крошка Сэм"
коротковолновый передатчик?
- Крошка Сэм - младенец, - ответил я коротко. - Не смейте его обзывать
всякими именами. А теперь, может, скажете, чего вам нужно?
Он вынул блокнот и стал его перелистывать.
Я у-ученый, - сказал он. - Наш институт изучает евгенику, и мы располагаем
о вас кое-какими сведениями. Звучали они неправдоподобно. По теории одного из
наших сотрудников, в малокультурных районах естественная мутация может
остаться нераспознанной и... - Он приостановился и в упор посмотрел на дядю
Леса .
- Вы действительно умеете летать? - спросил он.
Ну, об этом-то мы не любим распространяться. Однажды проповедник дал нам
хороший нагоняй. Дядя Лес назюзюкался и взмыл над горами - до одури напугал
охотников на медведей. Да и в библии нет такого, что людям положено летать.
Обычно дядя Лес делает это исподтишка, когда никто не видит.
Как бы там ни было, дядя Лес надвинул шляпу еще ниже и промычал:
- Это уж вовсе глупо. Человеку летать не дано. Взять хотя бы эти новомодные
выдумки, о которых мне все уши прожужжали: между нами, они вообще не летают.
Просто бредни, вот и все.
Гэлбрейт хлопнул глазами и снова заглянул в блокнот.
- Но тут с чужих слов есть свидетельства о массе необычных качеств,
присущих вашей семье. Умение летать - только одно из них. Я знаю, теоретически это
невозможно - если не говорить о самолетах, - но...
- Хватит трепаться!
- В состав мази средневековых ведьм входил аконит, дающий иллюзию полета,
разумеется совершенно субъективную.
- Перестанете вы нудить? - взбешенного дядю Леса прорвало, я так понимаю -
от смущения. Он вскочил, швырнул шляпу на крыльцо и взлетел. Через минуту
стремительно опустился, подхватил свою шляпу и скорчил рожу прохвессору.
Потом опять взлетел и скрылся за ущельем, мы его долго не видели.
Я тоже взбесился.
- По какому праву вы к нам пристаете? - сказал я. - Дождетесь, что дядя Лес
возьмет пример с папули, а это будет чертовски неприятно. Мы папулю в глаза
не видели, с тех пор как тут крутился один тип из города. Налоговый
инспектор, кажется.
Гэлбрейт ничего не сказал. Вид у него был какой-то растерянный. Я дал ему
выпить, и он спросил про папулю.
- Да папуля где-то здесь, - ответил я. - Только его теперь не увидишь. Он
говорит, что так ему больше нравится.
- Ага, - сказал Гэлбрейт и выпил еще рюмочку. - О господи. Сколько,
говоришь, тебе лет?
- А я про это ничего не говорю.
- Ну, какое воспоминание у тебя самое первое?
- Что толку запоминать? Только голову себе зря забиваешь.
- Фантастика, - сказал Гэлбрейт. - Не ожидал, что отошлю в институт такой
отчет.
- Не нужно нам, чтобы тут лезли всякие, - сказал я. - Уезжайте отсюда и
оставьте нас в покое.
- Но помилуйте! - он выглянул за перила крыльца и заинтересовался ружьем. -
Это еще что?
- Такая штука, - ответил я.
- Что она делает?
- Всякие штуки, - ответил я.
- Угу. Посмотреть можно?
- Пожалуйста, - ответил я. - Да я вам отдам эту хреновину, только бы вы
отсюда уехали.
Он подошел и осмотрел ружье. Папуля встал (он сидел рядом со мной), велел
мне избавиться от чертового янки и вошел в дом. Вернулся прохвессор.
- Потрясающе! - говорит. - Я кое-что смыслю в электронике, и, по моему
мнению, это нечто выдающееся. Каков принцип действия?
- Чего-чего? - отвечаю. - Она дырки делает.
- Стрелять патронами она никак не может. В казенной части у нее две линзы
вместо... Как, говоришь, она действует?
- Откуда я знаю.
- Это ты сделал?
- Мы с мамулей.
Он давай сыпать вопросами.
- Откуда я знаю, - говорю. - Беда с ружьями в том, что их надо каждый раз
перезаряжать. Вот мы и подумали: смастерим ружье по-своему, чтобы его никогда
не заряжать. И верно, не приходится.
- А ты серьезно обещал мне его подарить?
- Если отстанете.
- Послушай, - сказал он, - просто чудо, что вы, Хогбены, так долго
оставались в тени.
- На том стоим.
- Должно быть, теория мутации верна! Вас надо обследовать. Это же одно из
крупнейших открытий после. . . - и пошел чесать в том же духе. Я мало что
понял .
В конце концов, я решил, что есть только два выхода, а после слов шерифа
Эбернати мне не хотелось убивать, пока шерифов гнев не остынет. Не люблю
скандалов.
- Допустим, я поеду с вами в Нью-Йорк, раз уж вам так хочется, - сказал я.
- Оставите вы мою семью в покое?
Он вроде бы пообещал, правда, нехотя. Но все же уступил и забожился: я
пригрозил, что иначе разбужу крошку Сэма. Он-то, конечно, хотел повидать крошку
Сэма, но я объяснил, что это все равно без толку. Как ни верти, не может
крошка Сэм поехать в Нью-Йорк. Он лежит в цистерне, без нее ему становится
худо.
Вообще, прохвессор остался мною доволен и уехал, когда я пообещал
встретиться с ним наутро в городке. Но все же на душе у меня, по правде сказать,
было паскудно. Мне не доводилось еще ночевать под чужой крышей после той
заварушки в Старом Свете, когда нам пришлось в темпе уносить ноги.
Мы тогда, помню, переехали в Голландию. Мамуля всегда была неравнодушна к
человеку, который помог нам выбраться из Лондона. В его честь дала имя крошке
Сэму. А фамилию того человека я уж позабыл. Не то Гвинн, не то Стюард, не то
Пипин - у меня в голове все путается, когда я вспоминаю то, что было до войны
Севера с Югом.
Вечер прошел, как всегда, нудно. Папуля, конечно, сидел невидимый, и мамуля
все злилась, подозревая, что он тянет маисовой больше, чем положено. Но потом
сменила гнев на милость и налила ему настоящего виски. Все наказывали мне
вести себя прилично.
- Этот прохвессор ужас до чего умный, - сказала мамуля. - Все прохвессора
такие. Не морочь ему голову. Будь паинькой, а не то я тебе покажу, где раки
Зимуют.
- Буду паинькой, мамуля, - ответил я.
Папуля дал мне затрещину, что с его стороны было нечестно: ведь я-то его не
мог видеть!
- Это чтобы ты лучше запомнил, - сказал он.
- Мы люди простые, - ворчал дядя Лес. - И нечего прыгать выше головы,
никогда это к добру не приводит.
- Я не пробовал, честно! - сказал я. - Только я так считаю...
- Не наделай бед! - пригрозила мамуля, и тут мы услышали, как в мезонине
дедуля заворочался. Порой дедуля не двигался неделями, но в тот вечер он был
прямо-таки живчик.
Мы, само собой, поднялись узнать, чего он хочет. Он заговорил о прохвессо-
ре.
- Чужак-то, а? - сказал дедуля. - Продувная бестия! Редкостные губошлепы
собрались у моего ложа, когда я сам от старости слабею разумом! Один Сонк не
без хитрости, да и то, прости меня, господи, дурак дураком.
Я только поерзал на месте, и что-то пробормотал, лишь бы не смотреть дедуле
в глаза - я этого не выношу. Но он на меня не обратил внимания. Все бушевал:
- Значит, ты собрался в этот Нью-Йорк? Кровь христова, да разве ты
запамятовал, что мы как огня стережемся Лондона и Амстердама - да и Нью-Амстердама
- из боязни дознания? Уж не хочешь ли ты попасть в ярмарочные уроды? Хоть это
и не самое страшное.
Дедуля у нас старейший и иногда вставляет в разговор какие-то допотопные
словечки. Наверное, жаргон, к которому привыкнешь в юности, прилипает на всю
жизнь. Одного у дедули не отнимешь: ругается он лучше всех, кого мне довелось
послушать.
- Ерунда, - сказал я. - Я ведь хотел как лучше!
- Так он еще речет супротив, паршивый неслух! - возмутился дедуля. - Во
всем виноват ты, ты и твоя родительница. Это вы пресечению рода Хейли
споспешествовали. Когда б не вы, ученый бы сюда и не пожаловал.
- Он прохвессор, - сообщил я. - Звать его Томас Гэлбрейт.
- Знаю. Я прочитал его мысли через мозг крошки Сэма. Опасный человек. Все
мудрецы опасны. Кроме разве Роджера Бэкона, да и того мне пришлось подкупить,
дабы... Не важно. Роджер был незаурядный человек. Внимайте же: никто из вас
да не едет в Нью-Йорк. Стоит нам только покинуть сию тихую Заводь, стоит
кому-то нами заинтересоваться - и мы пропали. Вся их волчья стая вцепится и
разорвет нас в клочья. А твои безрассудные полеты, Лестер, помогут тебе как
мертвому припарки - ты внемлешь?
- Но что же нам делать? - спросила мамуля.
- Да чего там, - сказал папуля. - Я этого прохвессора угомоню. Спущу в
цистерну, и дело с концом.
- И испортишь воду? - взвилась мамуля. - Попробуй только!
- Что за порочное племя вышло из моих чресел? - сказал дедуля, рассвирепев
окончательно. - Ужли не обещали вы шерифу, что убийства прекратятся... хотя
бы на ближайшее время? Ужли и слово Хогбена - ничто? Две святыни пронесли мы
сквозь века - нашу тайну и честь Хогбенов! Посмейте только умертвить этого
Гэлбрейта - вы мне ответите!
Мы все побледнели. Крошка Сэм опять проснулся и захныкал.
- Что же теперь делать? - спросил дядя Лес.
- Наша великая тайна должна остаться нерушимой, - сказал дедуля. Поступайте
как знаете, только без убийств. Я тоже обмозгую сию головоломку.
Тут он, казалось, заснул, хотя точно про него никогда ничего не знаешь.
На другой день мы встретились с Гэлбрейтом в городке, как и договорились,
но еще раньше я столкнулся на улице с шерифом Эбернати, который, завидев
меня, зло сверкнул глазами.
- Лучше не нарывайся, Сонк, - сказал он. - Помни, я тебя предупреждал.
Очень неудобно получилось. Как бы там ни было, я увидел Гэлбрейта и
рассказал ему, что дедуля не пускает меня в Нью-Йорк. Гэлбрейт не очень-то
обрадовался , но понял, что тут уж ничего не поделаешь.
Его номер в отеле был забит научной дребеденью и мог напугать всякого.
Ружье стояло тут же, и Гэлбрейт как будто ничего в нем не менял. Он стал меня
переубеждать.
- Ничего не выйдет, - отрезал я. - Нас от этих гор не оттащишь. Вчера я
брякнул сдуру, никого не спросясь, вот и все.
- Послушай, Сонк, - сказал он. - Я расспрашивал в городке о Хогбенах, но
почти ничего не узнал. Люди здесь скрытные. Но все равно, их свидетельство
было бы только лишним подтверждением. Я не сомневаюсь, что наши теории верны.
Ты и вся твоя семья - мутанты, вас надо обследовать!
- Никакие мы не мутанты, - ответил я. - Вечно ученые обзывают нас какими-то
кличками. Роджер Бэкон окрестил нас гомункулами, но...
-Что?! - вскрикнул Гэлбрейт. - Что ты сказал?
- Э... Издольщик один из соседнего графства, - тут же опомнился я, но видно
было, что прохвессора не проведешь. Он стал расхаживать по номеру.
- Бесполезно, - сказал он. - Если ты не поедешь в Нью-Йорк, я попрошу,
чтобы институт выслал сюда комиссию. Тебя надо обследовать во славу науки и ради
прогресса человечества.
- Этого еще не хватало, - ответил я. - Воображаю, что получится. Выставите
нас, как уродов, всем на потеху. Крошку Сэма это убьет. Уезжайте-ка отсюда и
оставьте нас в покое.
- Оставить вас в покое? Когда вы умеете создавать такие приборы? - он
махнул рукой в сторону ружья. - Как же оно работает? - спросил он ни с того ни с
сего.
- Да не знаю я... Смастерили, и дело с концом. Послушайте, прохвессор. Если
на нас глазеть понаедут, быть беде. Большой беде. Так говорит дедуля.
Гэлбрейт стал теребить собственный нос.
- Что ж, допустим... А ответишь мне на кое-какие вопросы, Сонк?
- Не будет комиссии?
- Посмотрим.
- Нет, сэр. Не стану...
Гэлбрейт набрал побольше воздуху.
- Если ты расскажешь все, что мне нужно, я сохраню ваше местопребывание в
тайне.
- А я-то думал, у вас в институте знают, куда вы поехали.
- А-а, да, - спохватился Гэлбрейт. - Естественно, Знают. Но про вас там
ничего не известно.
Он подал мне мысль. Убить его ничего не стоило, но тогда дедуля стер бы
меня в порошок, да и с шерифом приходилось считаться. Поэтому я сказал: "ладно
уж" - и кивнул.
Господи, о чем только этот тип не спрашивал! У меня аж круги поплыли перед
глазами. А он распалялся все больше и больше.
- Сколько лет твоему дедушке?
- Понятия не имею.
- Гомункулы, хм... Говоришь, он когда-то был рудокопом?
- Да не он, его отец, - сказал я. - На оловянных копях в Англии. Только
дедуля говорит, что в то время она называлась Британия. На них тогда еще навели
колдовскую чуму. Пришлось звать лекарей... друнов? Друдов?
- Друидов?
- Во-во. Эти друиды, дедуля говорит, были лекарями. В общем, рудокопы мерли
как мухи по всему Корнуэллу, и копи пришлось закрыть.
- А что За чума?
Я объяснил ему, как запомнил из рассказов дедули, и прохвессор страшно
разволновался, пробормотал что-то, насколько я понял, о радиоактивном излучении.
Ужас какую околесицу он нес.
- Искусственная мутация, обусловленная радиоактивностью! - говорит, а у
самого глаза и зубы разгорелись. - Твой дед родился мутантом! Гены и хромосомы
перестроились в новую комбинацию. Да ведь вы, наверно, сверхлюди!
- Нет уж, - возразил я. - Мы Хогбены. Только и всего.
- Доминанта, типичная доминанта. А у тебя вся семья... э-э... со
странностями?
- Эй, легче на поворотах! - пригрозил я.
- В смысле - все ли умеют летать?
- Сам-то я еще не умею. Наверно, мы какие-то уроды. Дедуля у нас - золотая
голова. Всегда учил, что нельзя высовываться.
- Защитная маскировка, - подхватил Гэлбрейт. - На фоне косной социальной
культуры отклонения от нормы маскируются легче. В современном цивилизованном
обществе вам было бы также трудно утаиться, как шилу в мешке. А здесь, в
глуши, вы практически невидимы.
- Только папуля, - уточнил я.
- О боже, - вздохнул он. - Скрывать такие невероятные природные
способности. .. Представляете, что вы могли бы совершить?
Вдруг он распалился пуще прежнего, и мне не очень-то понравился его взгляд.
- Чудеса, - повторял он. - Все равно, что лампу Алладина найти.
- Хорошо бы вы от нас отвязались, - говорю. - Вы и ваша комиссия.
- Да забудь ты о комиссии. Я решил пока что заняться этим самостоятельно.
При условии, если ты будешь содействовать. В смысле - поможешь мне. Согласен?
- Не-а, - ответил я.
- Тогда я приглашу сюда комиссию из Нью-Йорка, - сказал он злорадно.
Я призадумался.
- Ну, сказал я наконец, - чего вы хотите?
- Еще не знаю, - медленно проговорил он. - Я еще не полностью охватил пер-
спективы.
Но он готов был ухватить все в охапку. Сразу было видать. Знаю я такое
выражение лица.
Я стоял у окна, смотрел на улицу, и тут меня вдруг осенило. Я рассудил,
что, как ни кинь, чересчур доверять прохвессору - вовсе глупо. Вот я и
подобрался, будто ненароком, к ружью и кое-что там подправил.
Я прекрасно знал, чего хочу, но, если бы Гэлбрейт спросил, почему я
скручиваю проволочку тут и сгибаю какую-то чертовщину там, я бы не мог ответить. В
школах не обучался. Но твердо знал одно: теперь эта штучка сработает как
надо.
Прохвессор строчил что-то в блокноте. Он поднял глаза и заметил меня.
- Что ты делаешь? - спросил он.
- Тут было что-то неладно, - соврал я. - Не иначе как вы тут мудрили с
батарейками . Вот сейчас испытайте.
- Здесь? - возмутился он. - Я не хочу возмещать убытки. Испытывать надо в
безопасных условиях.
- Видите вон там, на крыше, флюгер? - я показал пальцем. - Никто не
пострадает , если мы в него прицелимся. Можете испытывать не отходя от окна.
- Это. . . Это не опасно? - ясно было, что у него руки чешутся испытать
ружье. Я сказал, что все останутся в живых, он глубоко вздохнул, подошел к окну
и неумело взялся за приклад.
Я отодвинулся в сторонку. Не хотел, чтобы шериф меня увидел. Я-то его давно
приметил - он сидел на скамье возле продуктовой лавки через дорогу.
Все вышло, как я и рассчитывал. Гэлбрейт спустил курок, целясь в флюгер на
крыше, и из дула вылетели кольца света. Раздался ужасающий грохот. Гэлбрейт
повалился навзничь, и тут началось такое столпотворение, что передать
невозможно. Вопль стоял по всему городку.
Ну, чувствую, самое время сейчас превратиться в невидимку. Так я и сделал.
Гэлбрейт осматривал ружье, когда в номер ворвался шериф Эбернати. А с
шерифом шутки плохи. У него был пистолет в руке и наручники наготове; он отвел
душу, изругав прохвессора последними словами.
- Я вас видел! - орал он. - Вы, столичные, думаете, что вам здесь все
сойдет с рук. Так вот, вы ошибаетесь!
- Сонк! - вскричал Гэлбрейт, озираясь по сторонам. Но меня он, конечно,
увидеть не мог.
Тут они сцепились. Шериф Эбернати видел, как Гэлбрейт стрелял из ружья, а
шерифу палец в рот не клади. Он поволок Гэлбрейта по улице, а я, неслышно
ступая, двинулся следом. Люди метались как угорелые. Почти все прижимали руки
к щекам.
Прохвессор продолжал ныть, что ничего не понимает.
- Я все видел! - оборвал его Эбернати. - Вы прицелились из окна - и тут же
у всего города разболелись зубы! Посмейте только еще раз сказать, будто вы не
понимаете!
Шериф у нас умница. Он с нами, Хогбенами, давно знаком и не удивляется,
если иной раз творятся чудные дела. К тому же он знал, что Гэлбрейт - ученый.
Так вот, получился скандал, люди доискались, кто виноват, и я оглянуться не
успел, как они собрались линчевать Гэлбрейта.
Эбернати его увел. Я немножко послонялся по городку. На улицу вышел пастор
посмотреть церковные окна - они его озадачили. Стекла были разноцветные, и
пастор никак не мог понять, с чего это они вдруг расплавились. Я бы ему
подсказал . В цветных стеклах есть золото - его добавляют, чтобы получить красный
тон.
В конце концов, я подошел к тюрьме. Меня все еще нельзя было видеть.
Поэтому я подслушал разговор Гэлбрейта с шерифом.
- Все Сонк Хогбен, - повторял прохвессор. - Поверьте, это он перестроил
проектор!
- Я вас видел, - отвечал Эбернати. - Вы все сделали сами. Ой! - Он
схватился рукой за челюсть. - Прекратите-ка, да поживее! Толпа настроена серьезно. В
городе половина людей сходит с ума от зубной боли.
Видно, у половины городских в зубах были золотые пломбы. То, что сказал на
это Гэлбрейт, меня не очень-то удивило.
- Я ожидаю прибытия комиссии из Нью-Йорка; сегодня же вечером позвоню в
институт , там за меня поручатся.
Значит, он всю дорогу собирался нас продать. Я как чувствовал, что у него
на уме.
- Вы избавите меня от зубной боли - и всех остальных тоже, а не то я открою
двери и впущу линчевателей! - простонал шериф. И ушел прикладывать к щеке
пузырь со льдом.
Я прокрался обратно в коридор и стал шуметь, чтобы Гэлбрейт услыхал. Я
подождал, пока он не кончит ругать меня на все корки. Напустил на себя глупый
вид.
- Видно, я маху дал, - говорю. - Но могу все исправить.
- Да ты уж наисправлял достаточно. - Тут он остановился. - Погоди. Как ты
сказал? Ты можешь вылечить эту... Что это?
- Я осмотрел ружье, - говорю. - Кажется, я знаю, где напорол. Оно теперь
настроено на золото, и все золото в городе испускает тепловые лучи или что-то
в этом роде.
- Наведенная избирательная радиоактивность, - пробормотал Гэлбрейт
очередную бессмыслицу. - Слушай. Вся эта толпа... У вас когда-нибудь линчуют?
- Не чаще раза-двух в год, - успокоил я. - И эти два раза уже позади, - так
что годовую норму мы выполнили. Жаль, что я не могу переправить вас к нам
домой. Мы бы вас запросто спрятали.
- Ты бы лучше что-нибудь предпринял! - говорит. - А не то я вызову из Нью-
Йорка комиссию! Ведь тебе это не очень-то по вкусу, а?
Никогда я не видел, чтобы человек с честным лицом так нагло врал в глаза.
- Дело верное, - говорю. - Я подкручу эту штуковину так, что она в два
счета погасит лучи. Только я не хочу, чтобы люди связывали нас, Хогбенов, с этим
делом. Мы любим жить спокойно. Вот что, давайте я пойду в ваш отель и налажу
все как следует, а потом вы соберете тех, кто мается с зубами, и спустите
курок .
- Но... Да, но...
Он боялся, как бы не вышло еще хуже. Но я его уговорил. На улице
бесновалась толпа, так что долго уговаривать не пришлось. В конце концов, я плюнул и
ушел, но вернулся невидимый и подслушал, как Гэлбрейт уславливается с
шерифом.
Они между собой поладили. Все, у кого болят зубы, соберутся и рассядутся в
мэрии. Потом Эбернати приведет прохвессора с ружьем и попробует всех
вылечить .
- Прекратится зубная боль? - настаивал шериф. - Точно?
- Я... Вполне уверен, что прекратится.
Эбернати уловил его нерешительность.
- Тогда уж лучше испробуйте сначала на мне. Я вам не доверяю.
Видно, никто никому не доверял.
Я прогулялся до отеля, и кое-что изменил в ружье. И тут я попал в переплет.
Моя невидимость истощилась. Вот ведь как скверно быть подростком.
Когда я стану на сотню-другую лет постарше, то буду оставаться невидимым
сколько влезет. Но пока я еще не очень-то освоился. Главное, теперь я не мог
обойтись без помощи, потому что должен был сделать одно дело, за которое
никак нельзя браться у всех на глазах.
Я поднялся на крышу и мысленно окликнул крошку Сэма. Когда настроился на
его мозг, попросил вызвать папулю и дядю Леса. Немного погодя с неба
спустился дядя Лес; летел он тяжело, потому что нес папулю. Папуля ругался: они
насилу увернулись от коршуна.
- Зато никто нас не видел, - утешал его дядя Лес. - По-моему.
- У городских сегодня своих хлопот полон рот, - ответил я. - Мне нужна
помощь . Прохвессор обещал одно, а сам затевает напустить сюда комиссию и всех
нас обследовать.
- В таком случае ничего не поделаешь, - сказал папуля. - Нельзя же кокнуть
этого типа. Дедуля запретил.
Тогда я сообщил им свой план. Папуля невидимый, ему все это будет легче
легкого. Потому мы провертели в крыше дырку, чтобы подсматривать, и заглянули
в номер Гэлбрейта. И как раз вовремя. Шериф уже стоял там с пистолетом в руке
(так он ждал), а прохвессор, позеленев, наводил на Эбернати ружье. Все прошло
без сучка, без задоринки. Гэлбрейт спустил курок, из дула выскочило пурпурное
кольцо света, и все. Да еще шериф открыл рот и сглотнул слюну.
- Ваша правда! Зуб не болит!
Гэлбрейт обливался потом, но делал вид, что все идет по плану.
- Конечно, действует, - сказал он. - Естественно. Я же говорил.
- Идемте в мэрию. Вас ждут. Советую вылечить всех, иначе вам не
поздоровится .
Они ушли. Папуля тайком двинулся за ними, а дядя Лес подхватил меня и
полетел следом, держась поближе к крышам, чтобы нас не заметили. Вскоре мы
расположились у одного из окон мэрии и стали наблюдать.
Таких страстей я еще не видел, если не считать Лондонской чумы. Зал был
битком набит, люди катались от боли, стонали и выли. Вошел Эбернати с про-
хвессором - прохвессор нес ружье, - и все завопили еще громче. Гэлбрейт
установил ружье на сцене, дулом к публике, шериф снова вытащил пистолет, велел
всем замолчать и обещал, что сейчас у всех зубная боль пройдет.
Я папулю, ясное дело, не видел, но знал, что он на сцене. С ружьем
творилось что-то немыслимое. Никто не замечал, кроме меня, но я-то следил
внимательно. Папуля, - конечно, невидимый - вносил кое-какие поправки. Я ему все
объяснил, но он и сам не хуже меня понимал, что к чему. И вот он скоренько
наладил ружье как надо.
А что потом было - конец света. Гэлбрейт прицелился, спустил курок, из
ружья вылетели кольца света - на этот раз желтые. Я попросил папулю выбрать
такую дальность, чтобы за пределами мэрии никого не задело. Но внутри...
Что ж, зубная-то боль у них прошла. Ведь не может человек страдать от
золотой пломбы, если никакой пломбы у него и в помине нет.
Теперь ружье было налажено так, что действовало на все неживое. Дальность
папуля выбрал точка в точку. Вмиг исчезли стулья и часть люстры. Публика
сбилась в кучу, поэтому ей худо пришлось. У колченогого Джеффа пропала не только
деревянная нога, но и стеклянный глаз. У кого были вставные зубы, ни одного
не осталось. Многих словно наголо обрили.
И платья ни на ком я не видел. Ботинки ведь неживые, как и брюки, рубашки,
юбки. В два счета все в зале оказались в чем мать родила. Но это уже пустяк,
зубы-то у них перестали болеть, верно?
Часом позже мы сидели дома - все, кроме дяди Леса, - как вдруг открывается
дверь и входит дядя Лес, а за ним, шатаясь, - прохвессор. Вид у Гэлбрейта был
самый жалкий. Он опустился на пол, тяжело, с хрипом, дыша и тревожно
поглядывая на дверь.
- Занятная история, - сказал дядя Лес. - Лечу это я над окраиной городка и
вдруг вижу: бежит прохвессор, а за ним - целая толпа, и все замотаны в
простыни . Вот я его и прихватил. Доставил сюда, как ему хотелось.
И мне подмигнул.
- 0-о-о-х! - простонал Гэлбрейт. - А-а-а-х! Они сюда идут?
Мамуля подошла к двери.
- Вон сколько факелов лезут в гору, - сообщила она. - Не к добру это.
Прохвессор свирепо глянул на меня.
- Ты говорил, что можешь меня спрятать! Так вот, теперь прячь! Все из-за
тебя!
- Чушь, - говорю.
- Прячь, иначе пожалеешь! - завизжал Гэлбрейт. - Я... я вызову сюда
комиссию.
- Ну, вот что, - сказал я. - Если мы вас укроем, обещаете забыть о комиссии
и оставить нас в покое?
Прохвессор пообещал.
- Минуточку, - сказал я и поднялся в мезонин к дедуле. Он не спал.
- Как, дедуля? - спросил я.
С секунду он прислушивался к крошке Сэму.
- Прохвост лукавит, - сказал он вскоре. - Желает всенепременно вызвать ту
шелудивую комиссию, вопреки всем своим посулам.
- Может, не стоит его прятать?
- Нет, отчего же, - сказал дедуля. - Хогбены дали слово - больше не
убивать . А укрыть беглеца от преследователей - право же, дело благое.
Может быть, он подмигнул. Дедулю не разберешь. Я спустился по лестнице.
Гэлбрейт стоял у двери - смотрел, как в гору взбираются факелы.
Он в меня так и вцепился.
- Сонк! Е ели ты меня не спрячешь...
- Спрячу, - ответил я. - Пшли.
Отвели мы его в подвал...
Когда к нам ворвалась толпа во главе с шерифом Эбернати, мы прикинулись
простаками. Позволили перерыть весь дом. Крошка Сэм и дедуля на время стали
невидимыми, их никто не заметил. И, само собой, толпа не нашла никаких следов
Гэлбрейта. Мы его хорошо укрыли, как и обещали.
С тех пор прошло несколько лет. Прохвессор как сыр в масле катается. Но
только нас он не обследует. Порой мы вынимаем его из бутылки, где он
хранится, и обследуем сами.
А бутылочка-то ма-ахонькая!
Лаборатория
ПРАКТИКУМ НАЧИНАЮЩЕГО МИКОЛОГА1
Подготовка
пробирок
со средой
То, что нам понадобиться видно на нижеследующем снимке.
Для работы с грибами рекомендуют пробирки большого размера - в них входит
больше питательной среды, а мицелий грибов накапливает при росте большую
биомассу и, следовательно, требует больше питательной среды, чем бактерии или
дрожжи. Стоят они дороже. Практика же показала, что вполне достаточно
пробирок обычного размера, такого как на снимке. С ними удобнее манипулировать.
Естественно, что для пробирок заранее были сделаны подходящие ватные пробки.
В колбе - картофельный агар.
Также потребуется плотная бумага - пищевой пергамент. Из такой, например,
изготовляют бумажные мешки. Ее надо нарезать квадратами, размером
достаточным, чтобы покрыть верхнюю часть пробирки, заткнутой пробкой. И еще один
размер - для того чтобы покрыть консервную банку с пробирками. Две таких банки
1 Продолжение, начало см. в №6 за 2011 г.
видно на заднем плане. При стерилизации пергамент предохраняет от избыточного
увлажнения пробок, а при хранении - от избыточного высыхания питательной
среды. Раньше бумагу обвязывали шпагатом, сейчас чаще используют резиновые
колечки. Их можно нарезать из велосипедной шины, я же покупаю их в канцелярском
магазине (см. снимок).
Для разливки среды крайне желательно иметь маленькую воронку.
Итак, приступаем. Прежде всего, расплавляем картофельный агар в водяной
бане. Так пишут в учебниках. Практически это означает, что нужно налить в
небольшую кастрюльку, или в скороварку, немного воды, поставить туда колбу с
картофельным агаром, и кипятить ее на плитке, пока агар не растает.
Затем, с помощью воронки, разливаем агар по пробиркам. Каждую пробирку
заполняем примерно наполовину. Далее - пробки, бумажки, резинки (см. снимок).
Следующий этап - стерилизация. Мы ведь работали не в стерильном
микробиологическом боксе, а в обычном помещении. Стерилизацию картофельного агара мы уж
рассматривали. Делаем такую же.
После стерилизации дожидаемся пока скороварка остынет (приподнимание
колпачка на пробу не вызывает выхода пара) и выкладываем пробирки для застывания
и образования косяков (см. снимок ниже). Для того чтобы пробирки не катались,
на грани подложенной дощечки сделаны углубления, по одному для каждой
пробирки. Пробирки с застывшим агаром отправляем на хранение в холодильник.
Основы
стерильной
работы
Во времена, когда еще стерильные микробиологические боксы не были в ходу,
профессиональные микробиологи/микологи работали, порой на своем письменном
столе, используя для целей стерилизации обыкновенную спиртовку (или горелку
Бунзена, у кого была такая возможность). Температуры достигаемой спиртовкой
достаточно чтобы гарантированно убить любые микроорганизмы или их споры.
Пламя спиртовки воздает поток воздуха идущий вверх. Этот восходящий поток не
дает возможности микрообгьектам осесть на то, с чем мы работаем. Наша задача
заключается, во-первых, в том, чтобы держать манипулируемые предметы как можно
ближе к пламени, настолько насколько позволяет наша чувствительность к
высокой температуре, и по возможности немного выше пламени. А во-вторых, крайне
необходимо обжигать в пламени все, на чем могут находиться микроорганизмы и
споры: пробки, края пробирок и колб, инструмент и т.п.
Профессиональных микробиологов старой школы отличает быстрота, но плавность
движений. Последнее - чтобы не вызывать завихрений потока горячего воздуха.
Такие движения или от природы или достигаются путем длительной работы.
Поскольку ни первого, ни второго в наличии может не быть, лучше работать не
с пробиркой, а с факелом. Пламя факела значительно больше. Для создания
факела наливаем в металлическую плошку на подставке (см. снимок ниже) этиловый
спирт и поджигаем его. Этиловый спирт создает пламя без копоти. К тому же он
по жизни наш компаньон. Но ему, конечно, тоже можно найти заменители (не для
употребления вовнутрь). Я использую какое-то жидкое топливо, выпускаемое то
ли для кухни, то ли для туристов (см. снимок ниже). Кто-то может приспособить
и газовую горелку. Дополнительно нам потребуется пара инструментов.
Они есть на снимке выше, и более крупным планом - на следующем снимке. Для
работы с мицелием служит острый плоский загнутый крючок (справа), а для
взятия кусочка гриба - не менее острая плоская лопаточка (слева).
Следует упомянуть и о технике безопасности. Необходимо иметь под рукой
какой-нибудь кухонный порошковый огнетушитель или хотя бы просто мокрую тряпку
для внештатных ситуаций. Ну а для штатных, то факел надо ведь будет гасить -
для этого подходит керамическая плитка (снимок ниже).
Наблюдательный читатель заметит далее, что я работаю в белом халате и у
него манжеты без пуговиц. Халат не для форса. Когда-то давно, в одном из
институтов Новосибирского Академгородка, одна симпатичная девушка для извлечения
хлорофилла кипятила листья растения в спирте на открытом огне. Случайно она
опрокинула на себя чашку со спиртом, который вспыхнул от пламени. На ней была
нейлоновая кофточка, и не было халата. Кофточка мгновенно вспыхнула и
прикипела к коже. Спасти девушку не удалось. Поверьте, халат стоит не так уж
дорого , по сравнению с похоронами. И сдернуть его очень легко - пуговицы отлетят,
а на манжетах их вообще лучше не иметь. Ну а почему белый - так легче
увидеть , когда пришла пора его стирать.
Одним из лучших и неприхотливых грибов для практических целей и обучения
является вешенка обыкновенная - лат. Pleurotus ostreatus (см. снимок ниже).
Метод получения культуры гриба, который мы будем использовать, имеет одну
неприятную особенность - требуется молодой и недавно срезанный гриб (точнее
его шляпка - плодовое тело). Из старой или несвежей шляпки вы можете получить
растущий мицелий, но, увы, он не будет плодоносить. Я лично добываю грибы не
в лесу, а в магазине, так что приходиться караулить свежий завоз.
Итак, начинаем.
Руки обязательно помоем. Стол, если он покрыт пластиком или плиткой,
желательно протереть 10-процентным раствором отбеливателя.
Все приготовили, положили перед собой.
Снимаем бумажный колпачок с пробирки с агаровым косяком.
i
Получение
культуры
гриба
Обжигаем в пламени (следующий снимок) края пробирки - на этот раз они
стерильны, но в этом деле очень важна привычка. Все манипуляции должны
выполняться автоматически.
Берем гриб и держимся поближе к пламени - если будете работать быстро, то
ничего ему не сделается, он вообще плохо прогревается. Гриб в левой руке, как
и пробирка. Разламываем его. На разломе он пока стерилен.
Берем лопаточку и обжигаем ее - она уж точно не стерильна.
f
Вырезаем ей с разлома кусочек гриба. Работаем быстро, но плавно -
медлительность увеличивает шанс получить заражение посторонним микроорганизмом. Не
получается быстро - ничего, тренируйтесь, навык придет со временем.
Проносим лопаточку с кусочком гриба через пламя - если быстро, то ничего с
ним не случится, вводим ее в пробирку и освобождаем ее. Кусочек гриба должен
упасть на косяк.
Берем со стола нашу ватную пробку, обжигаем ее в пламени, вращая - в
движении она не загорится.
Закрываем пробирку пробкой.
С этой пробиркой все, но таких пробирок нужно сделать несколько - мы ведь
не можем быть уверены, что гриб достаточно свежий, так что надо взять
культуру с нескольких грибов. Да и в своей квалификации мы тоже не очень то уверены
- так, что требуется сделать несколько повторов с одного и того гриба, с
других изломов, на случай заражения.
Помечаем на пробирках, что это первое поколение. Если воскового карандаша у
вас нет, то можно использовать фломастер для стекла/пластика (CD/DVD дисков),
но он хуже - долго не сходит с пробирок при мытье. Возвращаем бумажные
колпачки на пробирки и обвязываем их резинками.
Держим пробирки при комнатной температуре, желательно не очень высокой, не
более 25 °С. Ждем, пока мицелий не заполонит косяк (скос) . На это уйдет
несколько дней или даже пара недель. Проверяем, нет ли заражений посторонними
микроорганизмами. Нужный нам мицелий похож на плотную вату. Любые пятна,
другого цвета, слизистые и матовые свидетельствуют о заражении. Если будет такой
брак, то его естественно, отбрасываем, а пробирку из-под него моем.
(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)
Химичка
ПРОСТЫЕ РЕЦЕПТЫ
(из интернета)
ПОЛУЧЕНИЕ1 NaOH и КОН
NaOH
Молекулярная масса: 40.0
Температура кипения: 1390°С
Температура плавления: 318°С
Плотность: 2.1 г/см3
Растворимость в воде,
г/100 мл при 20°С: 109
КОН
Молекулярная масса: 56.1
Температура кипения: 132 4 ° С
Температура плавления: 380°С
Плотность: 2.04 г/см3
Растворимость в воде,
г/100 мл при 25°С: 110
1 Здесь и далее автор: ПироПсих
Опишу, как получить NaOH из Ыа2СОз (кальцинированная сода) . Для калия
аналогично, только вместо соды взять поташ К2СОз (весовые доли будут другие).
Реактивы:
1) Сода стиральная (Na2C03) .
2) Са(ОН)2 _ гашеная известь (лучше купить так называемую бордосскую смесь
(медный купорос + Са(ОН)2)). Продается в садоводческих магазинах.
Оборудование:
1) Воронка с фильтром
2) Колба или другой термостойкий сосуд.
3) Весы
4) Выпаривательный сосуд
1. Отвесите 10 г соды и 7 г гашеной извести.
2. Растворите соду в воде и подогрейте сосуд, чтобы вся сода растворилась.
4. Отфильтруйте осадок (обычный мел) и выпарите раствор.
5. Полученную субстанцию растолките в ступке.
Сухой гидроксид натрия и раствор NaOH надолго не оставляйте в открытой
таре, а то он перейдет обратно в соду, реагируя с углекислым газом, который
входит в состав воздуха.
Внимание!
Едкое вещество! Работайте только в перчатках!
Возможны еще следующие реакции:
K2S04 + Са(ОН)2 - CaS04 + 2К0Н.
Na2S04 + Са(ОН)2 - CaS04 + 2NaOH.
CaS04 - гипс.
Эти методы не проверял. Теоретически все должно получится, только конечный
продукт будет чуть-чуть загрязнен гипсом, который немного растворим в воде.
K2S04 - продается как удобрение.
ПОЛУЧЕНИЕ ОКИСИ МЕДИ2 (СиО)
Реактивы:
1) Медный купорос, CUSO4, сульфат меди. - Приобретается в садоводческих
магазинах как средство для борьбы с вредителями.
2) Натрий двууглекислый (бикарбонат натрия) ЫаНСОз - под страшным с первого
взгляда названием скрывается самая обычная пищевая сода. Продается в
продуктовых магазинах.
Посуда и приспособления:
1) 2 сосуда на 500 мл - я использовал две химические колбы на 500 мл.
2) Железная банка - просто едим любые консервы и срываем этикетку. Конечно
же, перед этим тщательно моем. (Желательно, чтобы банка была без краски,
такая вряд ли подойдет т.к. краска при нагревании может загореться или
просто будет вонять).
3) Воронка с фильтром - вместо фильтра можно взять обычную вату. Воронку
можно взять и обычную пластмассовую, только помыть после употребления. У
меня была (к счастью) химическая воронка со стеклянным фильтром. Такая
воронка довольно дорога и продается в химических магазинах.
4) Немного листов бумаги А4, желательно чистой.
5) Электрическая плитка - чтобы прокаливать продукт.
6) Шприц.
2 Окись меди используется для окрашивания пламя в синий цвет.
1) Отмеряйте соду и купорос в пропорции 1:1 по весу, я взял 10 г соды и 10
г купороса.
2) Далее наливаем 200-300 мл горячей воды в нашу посуду.
3) Растворяем там 10 г медного купороса.
4) Затем добавляем 10 г соды. Внимание! Когда вы добавите соду, начнется
бурное вспенивание раствора и выделение углекислого газа. Вот собственно и
реакция:
CuS04 + NaHC03 -> Cu(OH)2C03 + Na2S04 + C02
5) Дайте раствору отстоятся. На дне вы увидите светло-голубой осадок -
Си(ОН)2С03. С помощью шприца соберите раствор Na2S04. Затем еще раз залейте в
колбу воду и так несколько раз. С помощью этих манипуляций мы очищаем наш
продукт от примеси Na2S04, который растворим в воде.
6) Отделяем наш осадок от раствора путем фильтрации.
8) Высохший продукт (у меня он высох на батарее за ночь) ссыпаем в заранее
подготовленную консервную банку и ставим на электрическую плитку и ставим на
максимум. (Си(ОН)2СОз разлагается при 200 С) .
9) Через 3-4 часа голубой порошок станет черным. Если он равномерно черный
- готово, если нет, пусть постоит еще часик-другой.
10) Полученный черный порошок уже можно использовать.
ПОЛУЧЕНИЕ3 НАТРИЕВОЙ
И КАЛИЕВОЙ СЕЛИТРЫ
Селитрой называются соли (нитраты) аммония (NH4NO3) , кальция
(Са (NO3) 2'4Н20) , калия (KNO3) и натрия (ЫаКЮз) . В основном используются в двух
отраслях - в агрономии как удобрение и промышленности для изготовления
взрывчатых веществ.
На данный момент мне известно четыре вида селитры, имеющейся в продаже (в
порядке распространённости):
• Аммиачная
• Кальциевая
• Калиевая (калийная)
• Натриевая
В виду того, что в продаже и свободном доступе в большинстве случаев можно
встретить лишь аммиачную селитру, а калиевую и натриевую проблематично найти
даже в больших городах, предлагаю вам воспользоваться следующими способами
самостоятельного изготовления калиевой и натриевой селитры. Я не буду
описывать получение селитры с использованием азотной кислоты и поташа, потому что
их достать намного труднее, чем саму селитру, по этому остановимся только на
самом простом и доступном способе.
Изготовление
натриевой селитры
Натриевую селитру можно изготовить из аммиачной селитры и соды
(кальцинированной или пищевой).
3 Здесь и далее автор: VzriypakeT.
Данные вещества смешиваются в следующей пропорции (по весу):
аммиачная селитра 60% + кальцинированной (стиральной) соды 40%
или
аммиачная селитра 4 9% + пищевой соды 51%, то есть практически 1:1
Смесь заливается горячей водой или кипятком, начнётся реакция с выделением
углекислого газа и ядовитого аммиака. Поставьте раствор на плиту и
прокипятите пару часов. В процессе будет выделятся аммиак, который очень ядовит,
поэтому делать всё нужно в хорошо проветриваемом помещении (с вытяжкой), а
лучше на открытом воздухе.
После того как аммиак перестанет выделяться (это значит, что реакция
закончилась) , процедите раствор через тряпку, залейте новой воды и снова
прокипятите его до полного выпаривания воды, насухо. В результате у вас получится
чистый нитрат натрия.
Натриевую селитру можно с одинаковым успехом использовать для изготовления
чёрного пороха вместо калиевой. Пропорции те же самые, единственное отличие
лишь в том, что натриевая селитра более гигроскопична, то есть сильнее
втягивает в себя влагу. Поэтому ей нужно уделить больше внимания в плане просушки
в духовке, и соответственно, сделанный из неё порох, должен хранится в более
герметичной таре.
Изготовление
калиевой селитры
Способ №1
Для этого нужно также раздобыть аммиачную селитру и хлористый калий (КС1),
который является таким же распространённым удобрением, как и аммиачная
селитра, и продаётся там же.
Аммиачная селитра и хлористый калий изначально смешиваются в пропорции 1:1.
Эту смесь (без добавления воды) нужно расплавить и довести до температуры
220° С. При наступлении данной температуры начнётся реакция с выделением
клубов ядовитого белого дыма. Этот процесс нужно делать исключительно на
открытом воздухе подальше от людей. По мере прохождения реакции хлористый калий
будет переходить в КЫОз (калиевую селитру), аммиачная селитра улетучиваться,
а сам раствор густеть. В смесь нужно постепенно досыпать аммиачной селитры и
перемешивать, для того чтобы прореагировал весь хлористый калий. Конец
реакции и переход хлористого калия полностью в KNO3 произойдёт тогда, когда при
подсыпании аммиачной селитры перестанет выделяться белый дым.
Смесь выпаривается до насыщенного состояния и ставится на некоторое время
(можно в холодное место) для роста в нём длинных иглообразных кристаллов
калиевой селитры.
После этого можно эти кристаллы собрать, быстро промыть водой, высушить и
использовать. А лучше растворить их в воде и заново выпарить для достижения
большей чистоты.
Способ №2
Этот способ самый легкий и простой в изготовлении, который был мною много
раз проверен.
Нам понадобится аммиачная селитра (NH4NO3) и хлорид калия (КС1).
1. Готовим насыщенный раствор аммиачной селитры (2 части селитры, 1 часть
воды) .
2. Затем готовим насыщенный раствор хлорида калия (1 часть хлорида калия,
2 части - вода. Получившийся раствор следует профильтровать, так как в
удобрении содержатся примеси.)
3. Смешать полученные растворы в пропорции 1:1.
4. Данную смесь ставим в морозилку до полного застывания (я просто
оставлял в морозилке на ночь).
5. Достаем замерзшую смесь из морозилки и оставляем ее при комнатной
температуре примерно на 1 час (через час замерзший раствор хлорида аммония
растает, и останутся кристаллы - калиевая селитра).
6. Растаявший раствор хлорида аммония сливаем, кристаллы сушим (кристаллы
не растворятся в растворе до тех пор, пока он остается холодным, так
что следите за температурой раствора).
Получение калиевой и натриевой
селитры из кальциевой
Калиевую селитру из кальциевой можно сделать, если имеется калий
сернокислый (сульфат калия) K2SO4.
Взял две посудины. Сначала высыпал в 1-ю емкость калий сернокислый. Взял
столько же кальциевой селитры и засыпал в другую. Залил одинаковым
количеством воды и на огне подогрел до небольшого кипения. Как забулькало - поставил
огонь на минимум, когда все более-менее растворилось в обеих емкостях, залил
калий сернокислый в кальциевую селитру. Выпал осадок (гипс).
Сразу же, как выпал осадок, жидкость сверху вылил в свободную емкость и
поставил на маленький огонь.
До кипения доводить не надо, пускай пар постепенно выпаривается.
Когда осталась желтая каша с кристаллами на дне, снял и поставил на батарею
выпаривать воду до конца.
В итоге рассыпчатого порошка я не получил, а получилось как бы немного
отсыревший сахар.
Для кальциевой селитры Са(ЫОз)г преобразование в натриевую (ЫаКЮз) :
1 часть кальциевой селитры Са(ЫОз)г + 2 части пищевой соды (ЫаНСОз)
или
1 часть кальциевой селитры Са(ЫОз)г + 1 часть стиральной соды (ЫагСОз)
Последовательность действий:
1. Отмерить компоненты и добавить воду до полного растворения.
2. Нагреть помешивая. Раствор становится мутно-белым.
3. Дать отстояться. Образовавшийся мел выпадет в осадок.
4. Аккуратно слить раствор селитры с осадка.
5 . Осадок выбросить.
6. Выпарить воду или поставив раствор в холодильник, выкристаллизовать
селитру .
7 . Досушить и измельчить полученную селитру.
Перекристаллизация селитры
Для этого нам надо закипятить раствор селитры в воде, в пропорции 1:1.
Выливаем кипяток в металлическую банку из-под кофе, и добавляем по 50 г
селитры. Тщательно всё перемешивая, в таком порядке: добавили 50 г, перемешали,
добавили 50 г, перемешали.
Всё это быстренько выносим на улицу или ставим в холодильник, что бы
температура была где-то 0...+5 °С. Постоит она денёк, на дне и стенках соберется
чистый KNO3. Если нужен очень чистый нитрат калия, тогда эту операцию
повторяем ещё 2-3 раза. Водой, которая останется после перекристаллизации,
поливаем цветы, - они начнут очень расти лучше.
ПОЛУЧЕНИЕ РЬ02
РЬОг - оксид4 (IV) (диоксид) свинца - порошок черно-коричневого цвета.
Двуокись свинца находит применение в качестве важного сиккатива,
катализатора и окислителя5 в некоторых химических процессах. Также широко применяется
в аккумуляторах и гальванических элементах в качестве положительной
электродной массы. Небольшое количество двуокиси свинца используется в качестве
покрытия электродов для электролизных процессов.
Имеется два рецепта по получению РЬОг из автомобильных аккумуляторов или из
компьютерных источников бесперебойного питания.
1. Начнём с более простого и лёгкого:
Нужен старый аккумулятор от машины (любой), он должен быть очень старым
(минимум год после эксплуатации). Чтобы узнать готов ли диоксид свинца,
необходимо аккуратно раскрутить верхние крышки и вылить кислоту, и посмотреть
приняла ли свинцовая сетка коричневый цвет. Если да, оставив батарею вверх
дном, через сутки разбить аккумулятор. Достаём все свинцовые сетки и выбиваем
из них наполнитель (он не должен быть серебряного цвета!), промываем
наполнитель и сушим. Далее насыпаем небольшое количество в носок, отбиваем молотком
и трясём над газетой, собираем всю пыль в тару, и так до последнего грамма.
С одного аккумулятора выходит примерно литровая бутылка диоксида свинца.
2. После прочтения второго способа получения, вы поймёте, что этот диоксид
свинца не так уж и сильно вам был нужен:
Нужно найти старый аккумулятор, причем лучше всего, если он при жизни
постоянно подзаряжался. Например, из компьютерного бесперебойника, этот вариант
вообще идеален. Но нет ничего плохого и в автомобильном аккумуляторе. Теперь
этот аккумулятор нужно разобрать, удалив крышку. Лучше воспользоваться
ножовкой по металлу - так остаются целыми пластины. Теперь нужно вынуть пакет пла-
4 В системе Pb-О существуют оксиды: РЬ02, Pb304, РЬО, РЬ2Оэ, Pbi2Oi7 и Pbi2Oi9.
5 Заметим, что его взрывчатые характеристики идентичны свинцовому сурику (РЬ304).
стин из ячейки. Делается это плоскогубцами, за отрицательные пластины - они
крепче. Каждый пакет состоит из серых и коричневых пластин, обёрнутых
специальной белой стекловатой. Серые пластины вынимаем из пакета, а коричневые
пока оставляем завернутыми. Серые промываем водой с содой, пока пузырьки
перестанут идти, далее их освобождают от активной массы, её выбрасывают, а
решётки-скелеты - переплавляем на свинец. Коричневые пластины очень хрупкие,
сильно мажутся и легко рассыпаются. Аккуратно над банкой разворачивают из стекло-
ватного пакета каждую пластину и разламывают на несколько кусков, ссыпая всё
в банку. Сильно измельчать не нужно. Теперь нужно нейтрализовать кислоту. Для
этого залить остатки пластин кипяченой водой наполовину и присыпать понемногу
питьевой соды, мешать деревяшкой. Продолжать, пока не перестанет шипеть.
Теперь нужно пластины промыть декантацией, т.е. залить свежей водой,
разболтать, дать отстоятся, слить. Повторить промывку 3-4 раза, стараясь не терять
осадка. Осадок вместе с кусками решётки и есть подготовленное сырье. Из банки
его вынимать не нужно.
Потребуется уксусная кислота и перекись водорода. Нужно сходить в продмаг и
спросить уксусную эссенцию. Это раствор уксусной кислоты крепостью 77-80%.
Бывает далеко не везде. Но найти можно. Если есть ледяная или даже 50% -
отлично! Берём 5-6 бутылочек по 200 г для 1-го аккумулятора. Не стоит брать 9%
уксус - реакция будет долго идти, потом ещё и выпаривать придётся. Но если
совсем ничего нет - берите уксус, конечно, все пропорции уже не те. Перекись
водорода я брал 30% (пергидроль), но также работает и 3% аптечная.
Ацетат свинца. Итак, всё готово к реакции. Поставьте банку с осадком в
какой-нибудь поддон. Наливаем в банку уксусной кислоты (для активной массы с 1-
го аккамулятора можно смело лить 500-700 мл уксусной кислоты). Теперь
начинаем активно мешать деревянной палочкой, и добавляем несколько капель перекиси.
Смесь начинает пениться, как пена спадёт - добавить еще перекиси. Признак
того, что вся кислота прореагировала - добавляемая перекись не расходится в
растворе, вызывая реакцию, а вспыхивает (без огня) на поверхности (для 30%).
Теперь смотрим на раствор - если он по прежнему темно-коричневый, то можно
влить ещё 200-300 мл уксусной кислоты и перекиси. Признак того, что кислота в
избытке - раствор становится молочно-белым. В этом случае пробуйте мешать
осадок, там обычно ещё есть сырье. Нужно добиться того, чтобы раствор стал
светло-буро-красным. Как достигнете такого результата - дайте банке постоять
сутки - всё уляжется на дно. Светлый раствор нужно профильтровать через вату.
Ничего, если он немного мутен, в противном случае дать постоять ещё сутки и
слить чистый. Перед дальнейшим процессом нужно добавить в него 2-3 мл
уксусной кислоты для защиты от углекислоты.
Окислитель. Берём 750 г хлорной извести, растворяем в 2250 мл холодной
кипячёной воды, хорошо мешаем, даём отстояться, фильтруем. Не растворившуюся
известь залить 500 мл той же воде, поболтать, дать отстоятся и
профильтровать. Весь фильтрат объединить. Это раствор окислителя. Налить его в 2-3 л
банку, оставив 500 мл отдельно.
Окисление. 500 мл ацетата свинца в растворе нагреть до 50 °С и прилить,
активно мешая к окислителю. Выпадает жёлтый осадок, который переходит в
коричневый. Всю смесь нагреть до 100 °С и выдержать 30 мин. Если при прибавлении
10 мл окислителя не происходит образования мути или осадка - всё отстоять,
Затем промыть декантацией. Иначе долить 100-200 мл окислителя и опять нагреть
на 30 мин. Осадок - это РЬ02 с примесями карбоната и хлорида свинца. От этих
примесей можно избавится (а можно и не избавляться) с помощью азотной кисло-
ты, для чего заливают осадок 15% азотной кислотой в количестве 500 мл,
мешают, выдерживают пару часов, всё промывают декантацией 3-4 раза. Теперь осадок
отсасывают на вакуум-фильтре и сушат. Готово! Выход где-то 200 г с 500 мл
насыщенного при 50 °С раствора ацетата свинца.
Р.S. Прочитали? Довольно хлопотное дело. Также можно растворить чистый
свинец в крепкой азотной кислоте и окислить аналогично. В обоих случаях можно не
окислять, а провести электролиз с графитовым анодом и добавкой нитрата меди -
правда, РЬОг получится в виде твёрдых пластинок, их измельчать трудно. Здесь
каждому своё - кому как удобнее.
ПОЛУЧЕНИЕ КАЛИЙНОЙ
СЕЛИТРЫ ИЗ АММИАЧНОЙ
И ПОТАША6
Необходимые вещества:
• Аммиачная селитра (NH4NO3) - 100 весовых частей
• Поташ (карбонат калия, К2СОз) - 86,25 весовых частей
Получение
Берём кастрюлю, наполняем её водой и ставим на огонь.
После закипания воды растворяем в ней аммиачную селитру. После полного
растворения аммиачной селитры, начинаем медленно добавлять в раствор поташ. В
ходе реакции возможно вспенивание раствора. После того как прекратился
выделяться аммиак (запах аммиака), держим раствор на огне, чтобы выпарить часть
воды (этого можно не делать, но выход продукта будет меньше).
После упаривания воды ставим раствор в прохладное место и ждём выпадения
кристаллов.
Аналогично можно получить нитрат калия из кальциевой селитры (Са(ЫОз)г) и
поташа. Пропорции будут 17:10.
6 Автор: Superman
Технологии
ТЕХНОЛОГИИ ПО РАБОТЕ СО СТЕКЛОМ
ДЕКОРАТИВНАЯ ОТДЕЛКА
И ЖИВОПИСЬ НА СТЕКЛЕ
Травление стекла
Берут стекло и покрывают его слоем столярного клея, растворенного в воде.
Клей при высыхании сжимается и отделяет от стекла чешуйки и получается
декоративный узор наподобие разрисованных морозом. В желатине растворяют легко
кристаллизирующиеся соли (серноватистокислый натрий, хлорноватистокислый и
азотнокислый калий) и покрывают им стекло. Узоры получаются наподобие листьев
папоротника.
Травильная жидкость для стекла
Толкут в фарфоровой ступке 100 г хлористого аммония и 100 г сернокислого
бария в порошок, высыпают в свинцовый сосуд и добавляют хлористоводородной
кислоты до получения густой жидкости. Этим раствором рисуют буквы и узоры на
стекле хорошо оточенным гусиным пером и через полминуты раствор смывают.
Матирование стекла
Толкут плавиковый шпат в порошок, ссыпают его в свинцовую ванночку, кладут
в нее стекло и нагревают.
Опаловое стекло
Стекло смазать раствором: 30 г сернокислого цинка, 30 г сернокислого
магния, 20 г декстрина, 2 л воды. Высыхая стекло становиться непрозрачным.
Стеклянные витражи
Растирают свинцовый сахар1 и смешивают с вареным льняным маслом. Этим
раствором равномерно обрызгивают поверхность стекла щетинистой кистью, пока не
получится вид матового стекла. Когда раствор затвердеет на стекле, рисуют
любой узор крепким раствором едкого калия и оставляют на то время, которое
потребуется для оказания действия (что достигается опытом), и затем остаток
раствора быстро стирают.
Непрозрачные оконные стекла
Отмученный мел смешивают с жидким стеклом2 и покрывают этой жидкостью
стекла с одной стороны один или два раза. Стекла делаются непрозрачными, а
комната остается такой же светлой, как и прежде.
Золотые буквы на стекле
Те части стекла, которые должны быть украшены золотыми буквами, торговой
маркой или каким-нибудь орнаментом, смачиваются щеткой жидким стеклом. Затем
на этот слой накладывают листовое золото и ровно прижимают к стеклу тампоном
из ваты и нагревают до 58 °С, а затем буквы или узоры рисуют карандашом,
лишнее золото срезают, края подравнивают и высушивают.
Цветные буквы на стекле
Надписи набирают типографским шрифтом и делают несколько оттисков на
прозрачной бумаге. Один лист помешают задней стороной к стеклу и слегка
прикрепляют по краям, из других отпечатков вырезают отдельные буквы и приклеивают к
стеклу (буквы должны совпадать с буквами надписи, просвечивающей с другой
стороны). Для приклеивания букв приготавливают пасту из цинковых белил,
растертых с льняным лаком. В пасту прибавляют какую-нибудь краску и смазывают
поверхность надписи. Буквам дают подсохнуть и снимают бумагу с отпечатками.
На стекле получается надпись того цвета, в который была окрашена паста.
Живопись на стекле
В железном сосуде растапливают 30 г прозрачной смолы (копаловой, домаровой
и т.п.) Дать немного остыть, но не затвердеть, прибавляют скипидар в доста-
1 Ацетат свинца(II) трёхводный, свинец уксуснокислый.
2 Силикатный (он же канцелярский) клей.
точном количестве, чтобы сохранить смолу в жидком состоянии. Когда охладиться
примешивать его к масляным краскам.
Изготовление зеркал
Стекло очищают от жира и пыли оловянной золой (оловянную стружку сжигают на
углях) насыпанной на тряпочку и промывают дистиллированной водой. Затем на
поверхность стекла наливают равномерным слоем раствор: 50 г ляписа, 30 г
нашатырного спирта, 240 г дистиллированной воды, после растворения ляписа
прибавляют второй раствор: 9,5 г винно-каменной кислоты, 22 г воды. Полученную
серебристую жидкость оставляют на поверхности стекла 15 минут, затем стекло
наклоняют и смывают водой и дают подсохнуть. Операцию повторяют 3 раза. Для
предохранения серебряного слоя от повреждения на него наносят мягкой кистью
тонкий слой сурика, разведенного с олифой.
Починка старых зеркал
Сначала поврежденную часть очищают ножом и протирают тряпочкой от пыли и
жира, затем наносят по 1 капле ртути на каждый квадратный сантиметр. Ртуть
сразу растирают мягкой кожей и оставляют до тех пор, пока она не престанет
прочно к стеклу.
Орнамент на стекле
Витраж - это орнаментальная или сюжетная декоративная композиция (в окне,
двери, в виде самостоятельного панно) из стекла или другого материала,
пропускающего свет. Техника исполнения витражей довольно сложна, но
декоративный, многоцветный рисунок можно сделать на цельном стекле, и выглядеть он
будет не хуже.
Для работы нужно: лак НЦ (нитролак), масляный лак, графитовый порошок,
пластмассовая бутылочка из-под шампуня или хозяйственного порошка, трубочка
(соломка для коктейля). Сначала по размерам стекла на бумаге рисуется узор:
орнамент или какой-либо несложный сюжет. Основой может быть рисунок для вязания
или вышивки. Затем рисунок кладется под горизонтально лежащее стекло.
Нитролак нужно смешать с графитовым порошком (если его нет, можно попробовать
мелко толченый уголь) в такой пропорции, чтобы полученный состав легко
выдавливался из бутылочки через соломку, закрепленную в пробке, но не растекался по
стеклу.
Узор с бумаги переводят на стекло, выдавливая состав из бутылочки по
контуру рисунка. Стекло должно находиться в горизонтальном положении до полного
высыхания состава. В результате на стекле образуется имитация металлического
каркаса. Затем готовят краски для стекла. Для этого понемногу выдавливают из
тюбиков масляные краски, дающие прозрачный цвет (краплак, ультрамарин,
золотистую охру и др.) и разводят их масляным лаком - получается лак разных
цветов . Подцвеченный лак пипеткой или через трубочку из пластмассовой бутылочки
наносят на стекло.
Нужно стараться, чтобы он равномерно растекался по стеклу. Сложные элементы
рисунка не следует закрашивать одновременно, чтобы не смешались цвета. Фон
окрашивается в последнюю очередь. Советуем сначала попробовать на стекле
небольшого размера, а затем переходить к крупным работам.
Штемпелевание стекла
Для этой цели готовят два раствора - один из 100 г воды, 12 г фтористого
натрия и 2 г фтористого калия, а другой - из 100 г воды, 20 г соляной кислоты
и 5 г хлористого цинка. Равные части каждого раствора смешивают перед
употреблением и наносят при помощи резинового штемпеля на стекло, которое
предварительно должно быть хорошо протерто.
Разрезание
стеклянных
трубок
Для разрезания стеклянных трубок можно употреблять следующий прием:
обматывают то место трубки, в котором хотят ее разрезать, довольно широкой полосой
бумаги такой длины, чтобы она несколько раз обернула трубку, и приклеивают
концы, причем следует обращать внимание на то, чтобы кромка бумаги точно
совпадала с местом предполагаемого разреза. Рядом с этой бумажкой точно таким же
образом приклеивается вторая полоса бумаги так, чтобы между ними получилось
очень узкое пространство неприкрытого стекла равномерной ширины по
окружности, по которому и должен пройти разрез. Полоски, прежде чем обматывать,
полезно немного смочить. Затем помещают узкое пространство между бумажками над
огнем (цилиндром керосиновой лампы или спиртовой горелки). Трубку вращают над
пламенем, пока пространство незащищенного стекла между бумажками не
прогреется достаточно сильно, так, чтобы капля холодной воды, опущенная на это место,
вызвала чистый и ровный разрез. Бумажки, обертывающие стеклянную трубку,
препятствуют проникновению тепла к закрытым ими поверхностям, и потому пламя
действует особенно интенсивно на незащищенную полоску стекла. Прежде чем
направить пламя на стеклянную трубку, необходимо хорошо высушить бумажки,
навернутые на трубку, потому что сырость на стекле может привести к разрыву его
по неправильной линии.
Закалка стаканов
Известно, как часто лопаются стаканы, иногда даже без всякой видимой
причины, но в большинстве случаев вследствие резкой перемены температуры, когда,
например, в холодный стакан наливают горячую воду или наоборот. Ввиду этого
считаем небесполезным привести следующий простой и многократно испытанный
способ закалки, с помощью которого стаканам можно придать способность отлично
выдерживать резкие перемены температуры. С этой целью стаканы, завернутые
каждый в отдельности в солому, помещаются в металлический (рыбный) котел, в
который наливают воду комнатной температуры и ставят на плиту, чтобы вода
постепенно закипела. Затем, продержав стаканы в кипящей воде в течение 5-6
часов, котел снимают с огня и покрывают каким-нибудь одеялом, чтобы вода
остывала постепенно. Когда температура воды сравняется с комнатной, стаканы могут
считаться уже вполне закаленными, и очень хорошо выдерживают, не лопаясь,
резкие переходы от горячей воды к холодной или обратно.
Карандаши для
письма по стеклу,
фарфору и металлу
Карандаши этого рода могут быть приготовлены из следующего состава: 4 части
по весу спермацета, 3 части сала и 2 части воска. Затем, смотря по тому,
какого цвета хотят иметь карандаши, к этой смеси добавляют 6 частей сухой
краски. Изготовленную таким образом массу остается отформовать в виде палочек, и
карандаши готовы. Ими одинаково хорошо можно писать и делать пометки, не
портя самого стекла, фарфора или металла.
Надписи-этикетки
на стекле
В некоторых случаях бывает полезно вместо бумажных этикеток, наклеиваемых
на стеклянные бутылки и банки, делать матовые надписи непосредственно на
стекле. Такие надписи-этикетки удобнее не только в том отношении, что они
прочнее бумажных, но и подменить их не так легко. Ввиду этого считаем
небесполезным привести следующий состав, рекомендуемый для вытравления на стекле
матовых надписей-этикеток. В 0,5 л воды растворяют 36 г фтористого натрия, 7
г сернокислого калия. Одновременно готовят еще другой раствор: в 0,5 л воды
распускают 14 г хлористого цинка и добавляют 65 г соляной кислоты. При
употреблении оба эти раствора смешивают в равной пропорции и с помощью мягкого
пера или тонкой кисти рисуют на стекле буквы. Спустя полчаса на стекле
появляется сделанная кистью или пером матовая надпись-этикетка.
Холодное
серебрение
стекла
Многие ремесленники и мастеровые часто жалуются на неудачи, постигшие их
при попытке серебрить стекло домашним способом. Считаем, поэтому, нелишним
привести два способа холодного серебрения, которые, вероятно, удадутся даже
начинающему, если только выполнить в точности все то, что указано ниже.
Для этого, прежде всего, необходимо запастись плоским сосудом для помещения
серебрящего раствора (размеры сосуда должны лишь немного превосходить размеры
подлежащего серебрению стеклянного листа). При этом сосуд должен иметь
совершенно плоское дно при глубине не менее 10-15 мм.
Наиболее частый и наиболее испытанный способ серебрения заключается в
следующем: сначала готовят так называемый редукционный раствор А.
Этот раствор составляют таким образом: в 186 мл дистиллированной воды
растворяют 0,8 г двойной винно-натриевой и винно-калиевой соли (виннокислого
кали-натра) и кипятят.
Во время кипячения прибавляют 1 г ляписа в 28 мл воды и продолжают кипятить
еще 10 мин.
Затем снимают жидкость с огня и добавляют в раствор воду, чтобы его вес был
равен 336 г.
Далее приступают к приготовлению раствора В для серебрения: берут 28 г
ляписа, растворяют его в 280 мл дистиллированной воды; понемногу наливают в
раствор нашатырь, пока не растворится почти совершенно коричневый осадок;
тогда добавляют 28 мл 95%-ного спирта и столько воды, чтобы жидкости оказалось
по весу 336 г.
Растворы А и В (равные по весу) хорошенько смешивают и наливают эту смесь в
упомянутый выше сосуд. Затем в сосуд кладут лицевой стороной ко дну сосуда
стекло, которое предварительно необходимо очистить от грязи и жира с помощью
раствора соды и промыть чистой водой. Стекло ляжет почти вплотную ко дну
ящика , которое, как указывалось выше, представляет собой правильную плоскость,
так что между дном и той стороной стекла, которая обращена к нему, жидкости
почти не будет.
Напротив, верхняя сторона стекла будет покрыта слоем раствора, из которого
при осторожном встряхивании сосуда на стекло (его верхнюю поверхность) начнет
осаждаться слой серебра.
На сторону, обращенную ко дну, серебро осаждаться не будет, во-первых,
потому, что раствора, как указывалось, между стеклом и дном мало, а во-вторых,
если бы и произошло при встряхивании осаждение, то на дно сосуда, а не на
стекло. Дав стеклу полежать в растворе 30 минут (при частом встряхивании у
открытого окна), его вынимают и ставят на ребро, чтобы стекла излишняя
жидкость .
Растворы, перед тем как пользоваться ими, должны несколько дней отдельно
постоять, чтобы они осветлели и вообще при приготовлении их следует
употреблять только дистиллированную воду.
Смеси стоит брать столько, чтобы на каждый квадратный сантиметр стеклянного
листа (пластины) приходилось по 0,3 г того и другого раствора.
Другой способ состоит в следующем: отдельно растворяют 32 г двойной соли
винно-натриевой и винно-калиевой солей в 84 г дистиллированной воды и 60 г
ляписа в 84 мл воды. К серебряному раствору, то есть ко второму раствору,
прибавляют 28 г крепкого раствора нашатыря до тех пор, пока не будет замещена
вся окись серебра, появляющаяся в виде коричневых пятен. Затем смесь
фильтруют . Перед самым употреблением растворы смешивают и разбавляют в таком
количестве, чтобы получилось жидкости всего 616 г.
Стекло очищают азотной кислотой. Плоский оловянный сосуд покрывают слоем
пчелиного воска, сплавленного со смолой в равных частях, затем наливают в
него приготовленный раствор и погружают быстро стекло, передней стороной
обращая его ко дну сосуда, причем стекло кладут не плашмя, а сначала ставят на
ребро.
Затем сосуд подносят к открытому окну и начинают его покачивать. Через
полчаса стекло вынимают, кладут на промокательную бумагу и, когда оно совершенно
высохнет, на нем оказывается наведенным прозрачный слой серебра.
После этого, взяв овечью мягкую кожу, обматывают ее ватой, берут на нее
немного крокуса и осторожно полируют, благодаря чему получается совершенно
непрозрачный наведенный слой серебра.
Перед наведением зеркала целесообразно нагреть как стекло, так и раствор до
38 градусов (в горячей воде).
Декоративно-художественное
травление стекла
(фотохимический способ)
Художественное травление является одним из старейших способов обработки
стекла (см. рис. ниже).
Для декоративно-художественного травления стекла фотохимическим способом
необходимо использовать негативы, диапозитивы со штриховых оригиналов или
рисунки, выполненные на кальке черной тушью. Копирование производится
контактным способом с использованием рамки или на светокопировальной установке.
Стекло для художественного травления хорошо промывают водой, обезжиривают в
содовом растворе и, просушив, кладут на ровную поверхность. Затем на стекло
наносят светочувствительный слой, состоящий из следующих веществ:
• Взбитый и отстоявшийся белок ....90 мл,
• Аммиак 4 мл,
• Тушь жидкая черная 8 мл,
• Двухромовокислый аммоний 2 г,
• Вода 12 мл.
Эмульсию необходимо предварительно профильтровать. Наносят ее на стекло и
сушат при желтом свете.
На высушенную стеклянную пластинку накладывают негатив и экспонируют ее
около 5 минут при свете электрической лампы мощностью 500 Вт, находящейся на
расстоянии 50 см от пластинки. При солнечном свете экспозиция длится 3-4
минуты. Точную экспозицию определяют опытным путем,
Экспонированное стекло проявляют в ванночке с холодной водой, где ватным
тампоном осторожно, чтобы не повредить изображения, снимают незадубленные
части светочувствительного слоя. Промытую в чистой воде пластинку сушат и
присыпают канифольной пудрой, избыток которой удаляют кистью, а затем
постепенно нагревают до 40-50 °С. При нагревании задубленный слой становится
кислотостойким .
Образец декоративно-художественного травления стекла.
Затем стекло кладут на деревянную доску изображением вверх, по краям стекла
делают небольшой бортик из парафина или воска высотой 10-12 мм. На
изображение равномерным слоем насыпают 12 г фтористого натрия и заливают раствором,
состоящим из следующих веществ:
• Уксусная кислота (ледяная) 4 мл,
• Спирт 30 мл,
• Вода 90 мл.
В результате химической реакции образуется фтористо-водородная кислота,
которая, вступая в контакт с незащищенными местами стекла, разъедает их.
Травление длится 60 секунд. Стекло очищают от остатков парафина. После этого
пластинку промывают в 2%-ном растворе щелочи и проточной воде, а затем сушат.
Примечание. Работу с фтористо-водородной кислотой выполняют только под
вытяжкой или на открытом воздухе.
Декоративная обработка
стекла «под хрусталь»
и «под папоротник»
Для работы нам необходимы столярный клей, желатин и квасцы.
Способ основан на свойстве клея, который, сжимаясь при высыхании, снимает
со стекла слои различной толщины. Таким образом, получается, как бы
гравировка стекла и на гравированном стекле образуются узоры - «хрусталь». Для этого
необходимо растворить немного клея в воде и прибавить 6 % по весу квасцов.
Полученную теплую густую массу нанести на стекло. Через полчаса покрыть
вторично и поставить сохнуть на сутки при комнатной температуре 18-20 °С. Затем
переставить в сушильный шкаф, поддерживая в нем температуру около 40 °С.
Через некоторое время клей начнет с треском отлетать. Если хотите получить
более грубые рисунки, клей покрывают плотной бумагой, и он отстает от стекла
большими кусками (см. рис.).
Обработка стекла «под хрусталь».
Чтобы рисунок напоминал папоротник, в раствор желатина добавляют немного
гипосульфита и клея.
Применяя указанный способ, можно выгравировать на стекле различные узоры.
Для этого те места стекла, которые должны остаться чистыми, перед
обмазыванием клеем покрывают слоем воска или парафина. Гравированные места можно
покрыть бронзовой или алюминиевой краской.
Отделка стеклянных
изделий на основе
декоративно-художественного
травления и декоративной
обработки «под хрусталь»
Комбинируя три вида обработки стекла, можно добиться хороших результатов
при отделке стеклянных изделий, приобретенных в магазине. Так, из обычных
стеклянных стаканов можно сделать прекрасные наборы для виски или пива.
Стеклянные вазы для цветов по внешнему виду мало, чем будут отличаться от
хрустальных, особенно если к этим трем видам обработки добавить обработку
бормашиной с набором фрез. Бормашиной можно подправлять химическое травление,
сглаживать дефекты и делать элементарные геометрические фигуры. При
декоративной обработке стекла из бумаги можно вырезать разные фигуры, покрывать их
клеем и наклеивать на стекло. После высыхания и отделения бумаги полученное
изображение на стекле будет повторять бумажное.
При химическом травлении придется ограничиваться небольшими рисунками, так
как при операции травления по окружности очень трудно поставить бортики из
парафина. Правда, как выход из положения - травление рисунков по отдельности,
т.е. каждый рисунок экспонируется и травится отдельно. Местами при экспониро-
вании придется пользоваться для защиты бумагой, но только на период
экспонирования .
Окраска стекла «под мрамор»
При оформлении тематических стендов, витрин и интерьеров можно использовать
«мраморные» пластины, изготовленные из обычного оконного стекла.
Для окраски стекла "под мрамор" необходимо иметь так называемое рабочее
стекло с одной отшлифованной гранью и эмалевую или масляную краску.
На стол кладут рабочее стекло и наносят на него вблизи отшлифованной грани
эмалевую краску, например, белого цвета, а потом нитеобразной извилистой
струйкой из тюбика выдавливают ультрамарин для получения прожилок синего
цвета . Чем больше ультрамарина, тем «мрамор» будет темнее.
Стекло, предназначенное для окраски под мрамор, предварительно тщательно
промывают в мыльном растворе, просушивают, накладывают его под углом 30° на
грань рабочего стекла и, перемещая вдоль нее, окрашивают всю поверхность
стекла (см. рис. ниже). Если останутся не закрашенные места, их осторожно
покрывают краской при помощи тампона.
Окраска стекла «под мрамор».
Готовый «мрамор» сушат 2-3 дня, после чего его можно использовать по
назначению: для облицовки декоративных колонн, оформления стендов, витрин,
окантовки текстов, фотографий и т.п.
Создавая различный фон, можно получить «мрамор» разнообразных расцветок. По
окончании окраски оставшуюся на рабочем столе краску собирают и используют
для работы в дальнейшем.
ТЕХНОЛОГИИ ИЗГОТОВЛЕНИЯ
МАТОВОГО СТЕКЛА
Способ изготовления
крупнозернистого
матового стекла
В последнее время часто используются установки для демонстрации кино- и
диафильмов в незатемненном помещении, т.е. проекция на просвет. Для таких
установок необходим стеклянный экран с крупнозернистой матовой поверхностью.
Для изготовления такого экрана нужны чугунная плита или болванка диаметром
250-300 мм и обычный песок. На стол, покрытый листовой резинкой или сукном,
кладут стекло, с четырех сторон по торцам его прихватывают алебастром, чтобы
оно не сползало во время работы (если стекло небольшое, делать это не
обязательно) . Затем всю поверхность стекла посыпают мелким чистым песком
(желательно речным) и поливают водой. Сверху кладут чугунную плиту, которой водят
по стеклу вдоль и поперек. Двигать плиту кругами не следует, так как
отдельные песчинки могут образовать на стекле глубокие круговые царапины.
Постепенно размолотые песчинки превращаются в вязкую массу, трение увеличивается, и
передвигать плиту по стеклу становится тяжело. Тогда стерто поливают водой и
посыпают свежим песком.
Вместо чугунной плиты можно взять плиту из дуба, бука, клена, но на нее
необходимо положить груз весом 5-6 кг.
Чем крупнее песок, тем крупнее будет зерно матовой поверхности, а это очень
важно, так как у экрана с крупнозернистой матовой поверхностью угол
рассеивания больше, чем у мелкозернистого.
После матирования стекло хорошо промывают водой и сушат. Затем ставят перед
собой на ребро и проверяют, не видны ли сквозь стекло стоящие вблизи
предметы. Если обнаружится, что в некоторых местах стекло недостаточно заматирова-
но, продолжают матирование участков, где есть глянец, заранее очертив их
мелом или простым карандашом.
Стекло матируют только с одной стороны. Стеклянный матированный экран
устанавливают матовой стороной к зрителям.
Простой способ
получения матовой
поверхности на стекле
1. Готовим следующий раствор (в весовых частях):
• фтористый натрий или калий 1 в.ч.;
• желатин 1 в.ч.;
• вода горячая 250 в.ч.
Стекло покрывают этим раствором с одной стороны и высушивают. Затем на 30-
60 секунд опускают стекло в 6%-ный раствор соляной кислоты и снова
высушивают , не промывая. Когда стекло высохнет, слой желатина смывают горячей водой,
и стекло получается с равномерным тонким матовым покрытием.
2. Приготавливаем смесь из следующих веществ:
• сульфит бария 10 г,
• флорид аммония 10 г,
• плавиковая кислота 12 г.
Эти вещества хорошо перемешивают, и смесь наносят кистью на стекло. После
высыхания смеси стекло промывают водой, а на стекле остается ровная матовая
поверхность.
Наведение мата
на стекло
Чтобы сделать оконные стекла непрозрачными, следует растворить желтый
«специальный» воск в скипидаре и добавить к этой смеси немного сиккатива (сушки),
чтобы она быстрее сохла. Этой смесью смазывают оконные стекла, равномерно
отлаживая ее тампоном из шелковой тряпочки с ватой. Если хотят получить цветную
поверхность, можно добавить к смеси какую-нибудь сухую краску в порошке.
Химическое
ма тиров ание
стекла
Наведение матового рисунка достигается несколькими способами. На больших
производствах матируют стекло пескоструйным аппаратом. Он под давлением
"выстреливает" на стеклянную поверхность струей мелкого песка. Под действием
песчинок, стекло повреждается — царапается, и становится непрозрачным.
Еще используется матирование красками. Наносят специальные обжиговые краски
и для закрепления эффекта — в печь.
Но самый легкий по технологии и приемлемый для мастеров, создающих вещи
своими руками, — это химическое матирование (химическое травление) стекла.
Некоторое время назад химическое матирование было также недоступным из-за
использования в матирующих составах вредных для здоровья человека химических
соединений (типа плавиковая кислота и т.д.). Но, к счастью, со временем все
меняется и сейчас разработана формула безопасной матирующей жидкости, которую
можно использовать в домашних условиях.
Для матирования нам понадобятся следующие инструменты:
• паста для матирования;
• резиновый шпатель;
• пленка "оракал" для трафарета;
• жидкость для очищения стекла "Секунда".
Процесс матирования занимает 30 минут. А вот подготовительные работы —
побольше . Самое сложное во всем процессе — вырезать трафарет.
Итак, теперь о технологии матирования химическим способом. Для матирования
стекла в домашних условиях можно использовать матирующую пасту (крем) и
матирующую жидкость. Существуют такие составы, как Glassmoz, Satinglass, Prep and
Blend, TS 20, TGK, IVSATIN-hobby и так далее.
Перед матированием, поверхность стекла или зеркала подвергается очистке и
обезжириванию. Это можно сделать с помощью чистящего средства "Секунда". Так
же можно использовать разнообразные "Мистер Мускул" и т.д.
Далее наклеиваем трафарет и наносим матирующий состав на поверхность.
Размазываем резиновым шпателем по поверхности.
Через определенное время снимаем пасту с поверхности, моем стекло под
водой , удаляем трафарет.
Вот, собственно, и весь незатейливый процесс.
РОСПИСЬ СТЕКЛА
В тридцатых годах прошлого столетия в декоративном убранстве архитектурных
сооружений России вместо паяных мозаичных наборов из цветных стекол все чаще
стали появляться витражи, расписанные масляными и силикатными красками. Яркие
и прозрачные силикатные краски после обжига прочно соединяются со стеклом,
составляя с ним единое целое. Но сложность росписи заключается в том, что она
выполняется как бы вслепую и только после обжига становится видимым истинный
цвет красок. В отличие от силикатных масляные краски не нужно закреплять
обжигом, мастер в процессе работы постоянно видит результаты своего труда. В
случае ошибки краска легко удаляется и на ее место наносится другая.
В ленинградском Эрмитаже, в Историческом музее в Москве и дворце-музее
"Кусково" хранится мебель с расписными стеклянными вставками. На стеклах
русские мастера изображали мифологические сцены, геометрические и растительные
орнаменты. Яркая роспись по характеру была близка к народной росписи на
стеклянной посуде. Роспись посуды масляными красками широко применялась
украинскими мастерами еще в XVI-XVII веках. Под кистью народного живописца на
хрупкой поверхности стекла расцветали крупные яркие цветы и листья, написанные
сочными мазками масляной краски. Используя довольно ограниченную цветовую
палитру, народные мастера добивались замечательного декоративного эффекта.
Часть красок просвечивала, а другая часть наглухо перекрывала поверхность
стекла. Холодная роспись стекла всегда привлекала художников своей
доступностью и простотой технических приемов.
С появлением анилиновых красителей появилась возможность приготавливать
яркие, чистые и прозрачные краски. Недаром их сразу же оценили мастера народных
художественных промыслов. В промышленности анилиновые красители применяются
для крашения кожи, меха, резины, пластмассы, бумаги. Входят они в состав
лаков, полиграфических красок, пасты для шариковых авторучек, туши, чернил. Но
самая богатая палитра у текстильных анилиновых красок, которыми пользуются и
в быту. Среди них желтая, розовая, алая, красная, вишневая, малиновая,
сиреневая, гранатовая, бордо, оранжевая, синяя, васильковая, бирюзовая, зеленая,
фиолетовая, лиловая, коричневая, черная. И это далеко не полный перечень.
Продаются текстильные анилиновые красители в отделах бытовой химии
хозяйственных магазинов. Для росписи стекла успешно используется окрашенный
анилиновыми красителями желатин. Внутри помещения желатиновые краски сохраняют
яркость и свежесть не один десяток лет, но они не стойки к воздействию
солнечных лучей, поэтому их не следует применять для росписи объектов,
расположенных на открытом воздухе.
Желатиновые краски приготавливают непосредственно перед росписью.
Разведенные краски нельзя долго хранить, поэтому приготавливать их нужно ровно
столько, сколько потребуется для текущей работы. Залейте одну часть желатина тремя
частями холодной воды. Как только желатин разбухнет, распустите его в
клееварке . В отдельных керамических или металлических баночках разведите теплой
водой порошковые анилиновые красители. Порошковые красители можно заменить
цветными чернилами "Радуга" или цветной тушью. Можно пользоваться и
акварельными красками в тюбиках. Для выполнения даже самой сложной по цвету росписи
вполне достаточно иметь три основные краски - желтую, красную и синюю - и три
дополнительные - зеленую, оранжевую и фиолетовую. Все остальные цвета можно
получить последовательным наложением одного слоя краски на другой или их
смешиванием. В баночки с разведенными красителями добавьте распущенный в
клееварке желатин. После тщательного перемешивания краски готовы к употреблению.
Но, охлаждаясь, желатинно-анилиновые краски становятся студенистыми и теряют
текучесть. Поэтому расписывать нужно слегка подогретыми красками.
Держать краски подогретыми можно с помощью простого приспособления -
своеобразной термопалитры. Ее легко изготовить из старой кастрюли с алюминиевой
крышкой. Вырежьте в крышке шесть круглых отверстий под банки с красками и
одно отверстие в середине, необходимое для выхода пара, если вода в кастрюле
закипит. В это же отверстие можно вставлять дополнительную банку, чтобы
составлять в ней сложный цвет.
Если подходящих банок для красок под рукой не окажется, смастерите
термопалитру более простой конструкции. На прямоугольном листе жести проведите
стальной чертилкой глубокие риски, показанные на нашем рисунке штрих
пунктирными линиями. Вначале жесть согните по параллельным рискам гармошкой, а затем
Круглая и прямоугольная термопалитры.
по остальным. Чтобы получилось шесть лоточков для красок, параллельных рисок
должно быть тринадцать. Во время росписи стекло должно находиться в
горизонтальном положении. Если стекло вделано в раму, его можно положить на две
табуретки. Если же стекло не обрамлено, необходимо сделать специальную
подставку. В витражной росписи краски должны смотреться на просвет, поэтому стекло
необходимо снизу подсветить, например, поставив на пол настольную лампу. Но
если подставку поставить у окна, то днем можно вполне обойтись без
искусственного освещения.
Вместо электролампы под стеклом расположите примерно под углом 45° лист
фанеры с прикрепленной к нему белой бумагой, которая будет играть роль
рефлектора . Лучи дневного света, отражаясь от рефлектора, будут падать на стекло.
Отраженного света бывает вполне достаточно, чтобы хорошо видеть краски на
просвет. Работа над витражом начинается с эскиза. На альбомном листе
выполните эскиз в цвете, а затем с помощью клеток перенесите контурный рисунок на
лист бумаги, соответствующий размерам стекла. Стекло необходимо обезжирить.
Слегка припорошите его молотым мелом или зубным порошком. Сухую чистую тряпку
смочите одеколоном и протирайте стекло до тех пор, пока с него полностью не
будет удален зубной порошок. Стекло станет совершенно прозрачным.
Обезжиривать можно также крепким раствором питьевой соды. Теперь, осторожно приподняв
стекло за края, подложите под него контурный рисунок, который вы сделали в
натуральную величину, и обведите контуры черной масляной краской. Чтобы на
стекле не появились вновь жировые пятна, старайтесь не касаться его руками.
Как только краска подсохнет, можно приступать к заливке контурного рисунка
желатиновыми красками, предварительно уложив стекло на подставку.
При нанесении краски на стекло нужно руководствоваться разработанным
цветным эскизом. Краски можно наносить поочередно: например, вначале закрасить
все участки, имеющие красный цвет, затем синий и так далее. Набрав краску на
кисть, старайтесь, как можно равномернее окрасить ограниченный контурами
участок стекла. Сразу же после нанесения жидкая краска расплывается по всему
участку стекла, одновременно исчезают следы кисти. Если нанесенная на стекло
краска окажется слишком светлой, сделать ее более насыщенной можно только
после полного высыхания, наложив на первый слой второй спой той же краски.
Подставка с рефлектором для росписи стекла.
Сложные цвета различной тональности получают путем наложения одного цвета
на другой. Чтобы получить фиолетовый цвет, на высохший слой краски наносится
синяя, для получения оранжевого - желтая, коричневого - зеленая. Те же цвета
можно получить, непосредственно смешивая краски отдельной баночке.
Желатиновая краска боится влаги. Чтобы устранить этот недостаток, ее дубят насыщенным
раствором квасцов, например, хромовых (они продаются в фотомагазинах).
Раствор квасцов нужно наносить мягкой кистью или тампоном на хорошо просушенную
красочную поверхность. Примерно минут через десять остатки квасцов смываются
с поверхности стекла чистой холодной водой. Для росписи стекла можно
растворять анилиновые красители и в спиртовом лаке. Правда, спиртовые лаки
малоустойчивы не только к воздействию влаги, но и к перепадам температуры, поэтому
они малопригодны для росписи витражного стекла, но вполне подходят для
росписи декоративной стеклянной посуды (см. рис. выше). Чтобы окрасить спиртовой
лак, разведите в небольшом количестве одеколона порошковый анилиновый
краситель, затем вылейте его в лак и тщательно размешайте. Там, где роспись должна
быть светостойкой, применяют масляные краски, которые долго не выцветают даже
на солнце. Ими можно расписывать стекла дверей и окон, выходящих на улицу.
Масляные краски недостаточно прозрачны, но там, в витраж выполняет не
только декоративные функции, но и одновременно роль ширмы, полупрозрачность как
раз полезна. Например, такой витраж может быть в двери между кухней и
прихожей. Рекомендовать какой-то один универсальный рисунок витража нельзя. Его
композиция и цветовое решение должны разрабатываться на основе конкретного
интерьера. При этом надо учитывать цвет стен, степень освещения комнаты или
коридора и, наконец, пропорции предназначенного для росписи стекла.
Нанесенные тонким прозрачным слоем, масляные краски дают довольно яркие пятна. Для
росписи на стекле пригодны только тонкотертые художественные масляные краски
в тюбиках. Наиболее яркие и прозрачные из них - берлинская лазурь, изумрудная
зелень и краплак.
Кистью почти невозможно положить равномерный тонкий слой масляной краски.
На просвет заметны даже самые незначительные мазки, а в декоративном витраже,
особенно в орнаменте, беспорядочные мазки производят впечатление
неряшливости. Удалить мазки и равномерно распределить краску на поверхности стекла
можно тряпичными тампонами. Для каждой краски нужно изготовить отдельный
тампон. Подобно кистям, тампоны нужно сделать разных размеров. Более крупные
необходимы для нанесения краски на большие участки стекла, мелкие - для
проработки тонких деталей. Для удобства каждый тампон желательно укрепить на
черенке пришедшей в негодность кисти. Краски можно наносить на стекло тампоном
прямо с палитры. Но можно предварительно окрасить кистью участок стекла, а
затем обработать его тампоном, часто-часто ударяя по стеклу и следя за тем,
чтобы краска ложилась тонким и равномерным слоем. Краску на палитре разводите
скипидаром, но не очень жидко. Следует заметить, что масляную краску можно
наносить и на вертикально стоящее стекло, так что кухонную дверь, например,
не придется снимать с петель. Какой бы прочной ни была роспись на стекле, со
временем на ней могут появиться царапины и другие механические повреждения.
Чтобы этого не произошло, желательно со стороны красочного слоя наложить
после полного высыхания красок второе стекло. Но прежде чем вставить стекла
обратно в раму, обклейте их торцы со всех сторон узкой изоляционной лентой. Это
предохранит краски от попадания влаги. Особенно это важно для витражей,
расположенных на открытом воздухе или в помещениях с повышенной влажностью.
Карандаш по стеклу
Для изготовления карандашей, пишущих по стеклу, можно использовать
несколько рецептур, известных с давнего времени, в том числе и цветных.
Компоненты в весовых частях:
Черный карандаш
• Воск пчелиный - 20 частей,
• спермацет (воск животного происхождения) - 40,
• сало - 30,
• сажа ламповая
Черный карандаш
• Воск пчелиный
• сало - 10,
• сажа ламповая
Белый карандаш
• Воск пчелиный
• сало - 30,
• оксид цинка - 50.
Красный карандаш
• Воск пчелиный - 25,
• сало - 15,
• сурик - 10.
- 60.
- 40,
- 10.
- 20,
Голубой карандаш
• Воск пчелиный - 20,
• сало - 10,
• берлинская лазурь - 10.
Вначале разбавляют воск, спермацет и сало. В расплавленную массу
постепенно, при помешивании, добавляют ламповую сажу без твердых частиц.
Предварительно готовят из бумаги трубочки: вокруг круглого карандаша или стеклянной
палочки обматывают два слоя бумаги, заклеивают ее, а карандаш или палочку
вынимают . Один конец бумажной трубки закрывают, ставят вертикально, наливают в
нее горячую массу и дают ей остыть.
Вместо бумажной трубочки можно взять и металлическую, если ее внутренние
стенки натереть тальком. Трубку с застывшей массой слегка нагревают, и
готовый карандаш легко выскальзывает.
Как видите, все рецепты основаны на пчелином воске и сале, их при желании
можно легко раздобыть. Поэтому выбирайте цвет карандаша в зависимости от
наличия остальных компонентов.
Резка стекла
без алмаза
Для резки стекла обычно используется стеклорез или алмаз. Однако можно
обойтись и без них.
Различные фигуры удобно вырезать из стекла при помощи угольного карандаша
(см. рис. ниже). Угольный карандаш изготовляют следующим образом. Древесный
уголь (березовый или липовый) растирают в ступе в мелкий порошок. Порошок
замешивают на гуммиарабике. Полученное густое тесто раскатывают в круглые
палочки и хорошо их просушивают.
Перед резкой край стекла надпиливают трехгранным напильником. Затем
зажигают карандаш с одного края и касаются им надпиленного края стекла. Горячий
кончик карандаша ведут в нужном направлении. По образовавшимся трещинам
стекло легко ломается.
Для того чтобы разрезать какой-либо стеклянный сосуд, нужно заполнить его
водой до уровня, на котором желательно получить разрез. Затем на одном уровне
с налитой водой обвязывают сосуд шпагатом, смоченным керосином или бензином,
и зажигают его. Сосуд лопнет точно по линии шпагата. Чтобы сосуд лопнул
ровно, нужно следить за плотностью прилегания шпагата к стенкам сосуда (не
допускать провисания).
Резка стекла без алмаза.
КАК СДЕЛАТЬ
ОТВЕРСТИЕ В СТЕКЛЕ
Получение отверстий в стекле
Существует старинный, но почему-то забытый ныне способ получения отверстий
в стекле. Место на стекле, где должно быть отверстие, тщательно отмывается от
грязи и жира бензином, ацетоном или спиртом. Затем на отмытое место насыпают
мокрый мелкий песок и остро заточенной палочкой нужного диаметра проделывают
в песке до стекла воронку. В заготовленную таким образом форму в песке
вливается расплавленный припой (можно свинец или олово). Через 1-2 минуты песок
можно сбросить и извлечь конус припоя. В стекле образуется ровное сквозное
отверстие.
Сверление отверстия в стекле
Отверстие в стекле можно просверлить с помощью твердосплавного сверла.
Секрет успеха этой операции - в жидкости, которой смачивается стекло. Она
приготавливается из алюминиевых квасцов, растворенных в уксусной кислоте, или из
смеси (один к одному) камфоры или скипидара. Вокруг места сверления делается
валик из пластилина. Внутрь получившейся ванночки наливается жидкость. Стекло
во время обработки должно лежать на мягкой ткани.
Сверление отверстия в стекле
Как за 10-15 минут просверлить отверстие в стекле. Для этого нужно плоский
надфиль заточить как зубильце и закрепить в патроне ручной дрели. Не забудьте
только во время сверления давать надфилю остыть и периодически его
подтачивать .
Сверление крупного
отверстия в стекле
Сверло изготавливается из куска алюминиевой, дюралевой или медной трубки
длиной 40-60 мм. С одного конца в нее забивают деревянную пробку на глубину
20-25 мм, а на другом конце выпиливают трехгранным напильником зубцы. В
пробку завинчивают короткий шуруп толщиной 4-5 мм так, чтобы гладкая его часть
выступала на 10-15 мм. Головку отпиливают. К стеклу приклеивают с обеих
сторон по картонной шайбе с отверстием, равным просверливаемому диаметру. Стекло
кладут на кусок резины. На место сверления насыпают щепотку абразивного
порошка . Затем вставляют выступающий из пробки конец шурупа в ручную дрель,
смазывают зубцы скипидаром и начинают сверлить. Когда трубка углубится в
стекло не менее чем на 1/3 его толщины, стекло переворачивают и заканчивают
сверление с другой стороны.
Вырезание
круглых стекол
Предлагаем способ вырезания круглых стекол. К одной губке штангенциркуля
прикрепляется ролик от стеклореза. Другая губка через резиновую шайбу
опирается на стекло. Ролик несколько раз прокатывают по кругу, после чего обычным
стеклорезом проводят 3-4 касательные, облегчающие скалывание стекла по
границам надрезов. Острые кромки зачищают напильником или наждаком под струей
воды.
Разметка
окружности
на стекле
Искушенный опытом мастер никогда не начнет разметку окружности на скользкой
поверхности, прежде чем не наклеит в центре круга (под ножку циркуля) кусочек
лейкопластыря или изоленты.
Криволинейное
резание стекла
По любой кривой линии стекло можно разрезать при помощи паяльника.
На краю стекла в начале линии надфилем делается риска. В нескольких
миллиметрах от нее по линии будущего разреза стекло прогревается жалом паяльника
до тех пор, пока от риски до места нагрева не появится трещина. Так,
постепенно передвигая паяльник, проходим по всей линии. Для ускорения процесса
можно периодически охлаждать стекло влажной тряпочкой.
Сверление стекла
1. Небольшие отверстия в стекле высверливают обычным сверлом, которое
предварительно закаляют. Кончик сверла накаляют добела, а затем быстро вдавливают
его в сургуч и держат до тех пор, пока сургуч не перестанет плавиться. При
сверлении кончик сверла обильно смачивают скипидаром. Небольшие стеклянные
предметы можно сверлить в воде.
2. Отверстие в стекле можно просверлить при помощи медной проволоки. Для
этого надо приготовить пасту, состоящую из крупного наждака, камфары и
скипидара. Одну часть камфары а порошке растворяют в 2 частях скипидара и
смешивают с 4 частями крупного наждака. Полученную пасту наносят на то место, где
необходимо просверлить отверстие. Кусочек медной проволоки зажимают в патрон
дрели. Сверлить стекло удобно через фанеру (кондуктор), имеющую направляющие
отверстия. Стекло должно лежать на твердой и ровной поверхности.
3. Для сверления отверстия диаметром более 4 мм в толстом стекле применяют
медную трубку. На стекле вокруг предполагаемого отверстия делают из
пластилина или замазки ограждение в виде кольца с внутренним диаметром 40-50 мм и
высотой 8-10 мм. Внутрь кольца насыпают корундовый порошок (его легко
приготовить, измельчив кусок негодного наждачного круга). Порошок заливают небольшим
количеством воды, чтобы получилась жидкая кашица. Сверлят отверстия медной
трубкой, зажатой в патроне сверлильного станка. Диаметр трубки должен быть
чуть меньше диаметра выбранного отверстия. Очень важно, чтобы торец трубки
был строго перпендикулярен ее оси - этого легко добиться, проторцевав трубку
на токарном станке.
Нетрадиционные методы
сверления стекла
1. Для того чтобы просверлить отверстие в стекле, рекомендуем взять
трехгранный напильник, опустить его в скипидар и осторожно просверлить отверстие.
2. Можно также просверлить стекло на токарном станке медным прутом,
смазывая его маслом и посыпая наждаком. Особое внимание следует обратить на
отверстие, когда процесс сверления подходит к концу и остается только последний
тонкий слой, так как при этом стекло легко может треснуть.
Приспособление
для сверления
отверстий в стекле
Возьмите алмаз или ролик от любого стеклореза и закрепите его в прорези
стального стержня. Диаметр стержня должен быть несколько меньшим, чем диаметр
алмаза или ролика. Крепится ролик на державке заклепкой, причем так, чтобы
тот не имел возможности проворачиваться. Затем такое приспособление на
стальном стержне закрепите в дрели вместо сверла - и можно сверлить в стекле
отверстия .
Вырезание больших
отверстий в стекле
Чтобы вырезать в стекле большое круглое отверстие, необходимо вначале
высверлить в центре маленькое отверстие, затем укрепить в нем один конец
проволоки, а к другому ее концу прикрепить стеклорез или алмаз и прорезать им
окружность . Затем стеклорезом или алмазом проводят по линейке несколько
радиусов от отверстия к линии окружности. После этого берут стекло в руки и с
обратной стороны тихо ударяют деревянной рукояткой молотка. Вырезанные части
стекла должны вывалиться. Выбивать вырезанные части стекла желательно в воде.
Это уменьшает вероятность повреждения обрабатываемого стекла.
Как резать
стекло обычными
портняжными ножницами
Как резали стёкла в недалёком прошлом, когда не было стеклорезов. Вы
удивитесь , - обычными портняжными ножницами! Да, не смейтесь, ножницами резали
огромные оконные стёкла размером в несколько метров и толщиной до двух
сантиметров. Не верите? Попробуйте сами. Единственное условие, резать можно только
в воде. Качество резки оставляет желать лучшего, по сравнению со стеклорезом,
но вполне приемлемо.
Спросите, а как в воде резали стёкла в несколько метров? Легко. Несколько
человек заносили стекло в озеро или реку и резали.
Принцип прост - элементарная физика. Ножницы делают микротрещину,
капиллярный эффект довершает процесс, отламывая кусочки стекла.
1
Сверло из ролика стеклореза: 1 — твердосплавное
колесико; 2 — ось" заклепка; 3 — стержень или трубка.
При работе со стеклом не забываем о мерах безопасности. Настоятельно
рекомендую пользоваться защитными очками и беречь руки.
Как резать стекло
Положите лист стекла на стол, размеченный через каждые 10 см
горизонтальными и вертикальными линиями. Сделайте с обеих сторон листа стеклорезом риски,
наметьте линию разреза, затем совместите риски с ближайшей прямой на столе и
непосредственно над ней производите сплошной рез.
Попробуйте, это очень удобно, причем даже не обязательно расчерчивать стол
(под стекло можно положить газету и резать, ориентируясь на ее край).
После резания острые кромки листа по всему его периметру обрабатывают на
обычном точильном станке, при этом сначала снимают фаски с углов. Наждачный
круг для подобной операции подойдет не каждый. Так, если при прикосновении к
нему стекла вы почувствуете как бы мягкость, то это то, что нужно. Если же
обработка сопровождается звоном и дребезжанием, причем стекло плохо точится,
то такой круг лучше отложить в сторону. При зачистке краев можно смачивать
стекло водой и не давать ему нагреваться в месте обработки, иначе стекло
способно треснуть.
С помощью наждачного круга вы можете на небольшие куски стекла без особого
труда наносить несложные "матовые" узоры.
Для выполнения более сложных рисунков понадобится бормашина. Ее конструкция
стандартна, только в качестве ее гибкого вала можно воспользоваться тросом от
автомобильного спидометра.
Как сверлить стекло
Сверлить стекло можно на сверлильном станке, причем "всухую" и очень
быстро .
Все дело в сверле, которое изготовлено из ролика от стеклореза и для кото-
рого кроме ролика диаметром 9 мм понадобятся металлический стержень диаметром
4 мм (подойдет обычный гвоздь "сотка"), бура и кусочек латуни.
У стержня с одного конца делаем пропил, чтобы ролик в него входил примерно
на 2/3 своего диаметра. Нагреваем стержень со вставленным в него роликом
докрасна горелкой для газовой сварки, посыпаем ролик бурой, кладем на прорезь
крошечный кусочек латуни и вновь начинаем нагревать будущее сверло. Как
только латунь станет плавиться, опять посыпаем место стыка бурой. Все, наш ролик
надежно припаян, осталось только удалить буру и лишнюю латунь.
Теперь ролик требуется заточить, для чего понадобится круг для заправки
победитовых резцов (обычные абразивы ролик из твердого сплава берут очень плохо
или не берут совсем). Особое внимание следует обратить на форму заточки
сверла. Стандартная форма (как у обычного победитового, предназначенного для
формирования отверстий в бетонных стенах) не позволяет сверлу "держать" центр,
при включении станка оно начинает "бегать" по стеклу. Попытка заострить
сверло с двух сторон снимает эту проблему, но от вибрации начинают скалываться
кусочки от кромки образовавшегося отверстия. Чтобы этого не происходило,
лучше всего сформировать контакт боковых направляющих и кромок твердосплавной
наплавки со стенками отверстия, доведя его до минимума, а именно: срезав эти
кромки под углом а=3-5° по отношению к продольной оси сверла.
Этим сверлом можно получать отверстия идеальной формы на расстоянии 1 мм
друг от друга!
Кстати, чтобы на выходе сверла из стекла не было сколов, сквозное отверстие
лучше сверлить с обеих сторон.
Сверло для стекла: а — ролик от стеклореза; б — режущая часть сверла.
Углубив сверло в стекло до половины толщины, переворачиваем стекло и
начинаем в него вгрызаться с другой стороны, напротив недосверленного отверстия.
При работе не забудьте сначала на станину станка положить фанерку (ДВП), а
уже на нее — стекло.
Шлифовка стекла
насадками бормашины
У каждого мастера наверняка найдется изношенный абразивный круг, который и
выкинуть жалко, и пользы от него никакой. Он-то нам и пригодится (если,
конечно, "берет" стекло).
Расколите его на куски, выберите подходящий по размеру осколок и осторожно
сформируйте в нем глухое отверстие зубильцем, сделанным из сверла.
Эпоксидная
смола
В полученное отверстие (оно должно быть не менее 5 мм глубиной) залейте
эпоксидную смолу и вставьте конец металлического стержня, раскованного
лопаткой .
Диаметр стержня, а соответственно и отверстия в абразиве зависит от вашей
бормашины, вернее от размера ее патрона, который зажимает сверла диаметром до
4 мм. После затвердения клея вставьте насадку в электродрель и алмазным
карандашом придайте ей нужную форму. Вместо карандаша подойдет и осколок от
того же старого абразивного круга. Поскольку этими насадками удобно шлифовать
деревянные изделия, то иногда приходится изменять направление вращения
насадки. Именно поэтому желательно двигатель снабдить реверсом.
Терморезак для стекла
Стеклянные трубки, а также бутылки и банки очень удобно резать с помощью
куска нихромовой проволоки и понижающего трансформатора. Наложите один виток
проволоки на линию отреза таким образом, чтобы расстояние между концами
проволоки было минимальным, и включите в сеть трансформатор. Проволока
нагревается докрасна, и бутылка лопается ровненько по намеченной линии. Срез
обрабатывается как описано выше.
Конструкция такого терморезака очень проста и собрать ее по силам каждому.
Главная деталь резака — понижающий трансформатор, к вторичной обмотке
которого легко подсоединить два провода (см. рис. ниже).
На свободных концах проводов нужно установить клеммы, причем одну из клемм
лучше укрепить на ручке. В клеммах зажмите проволоку из нихрома,
предварительно подобрав ее длину, чтобы при подключении трансформатора к сети
проволока нагревалась до темно-красного цвета.
На клемму без ручки дополнительно установите груз (отвес). Чем толще
заготовка, тем тяжелее должен быть отвес. Его назначение: обеспечить проволоке
вертикальное положение. Иногда приходится натягивать проволоку руками,
прикрепив ручку и ко второй клемме.
Итак, отвес на месте, ручка в руке, включаем трансформатор, и можно резать
стекло. И оргстекло тоже.
т
Терморезак: 1 — ручка; 2 — проволока из нихрома; 3 —
шпагат; 4 — груз-отвес.
УЗОРЫ НА СТЕКЛЕ
В жизни человека стекло занимает не последнее место: окна, двери, лоджии,
мебель, зеркала. Встречаются стекла, украшенные узорами, но большинство
стекол, окружающих нас, так называемые "простые" — прозрачные, но невзрачные.
Между тем... немного фантазии, терпения — и каждый мало-мальски старательный
человек, имея всего-навсего заточный станочек с парой абразивных кругов,
может довольно быстро нанести на стекла красивые узоры.
Для огранки желательно иметь один абразивный круг толщиной 6-8 мм, а другой
— хотя бы миллиметров 15. Тонкий круг заправляется куском старого абразива на
"остряк" под углом 90-120°.
а 6 9 а
Формы заточки абразивного круга и оставляемые им следы:
а — "остряк"; б — крутая; в — отлогая; г — "из шара".
Такой круг необходим для прорезки линейных элементов узора «а». Другой круг
лучше заправить под вырезку "из шара", то есть сделать его выпуклым, но так,
чтобы на стекле при касании он оставлял круглое пятно. Если заправить круг
слишком "круто", он будет формировать овал, растянутый "вдоль" круга «б».
Если круг заправить "отлого", получится овал "поперек" круга «в». Заправка же
под вырезку "из шара" обеспечит точно круглый след «г».
Заметим, что диаметр наждачного круга должен быть таким, чтобы не цеплять
стеклом за детали станка при нанесении узоров. Само собой разумеется, что
работают только на кругах с минимальным биением.
И еще немаловажная деталь — вода. Без подачи воды на абразивные круги при
огранке никаких узоров не получишь. Можно над станком повесить кастрюлю с
водой. Затем к одному концу тонкого шланга, купленного в аптеке, привязывают
груз и опускают этот конец в кастрюлю. Другой конец заглушают или деревянной
пробочкой с отверстием, пропускающим нужное число капель, или пишущим
элементом от шариковой ручки (без шарика). И закрепляют шланг так, чтобы вода
поступала точно на рабочую поверхность абразива.
Если у вашего станка частота вращения не более 1000 оборотов в минуту, то
для нормальной работы будет достаточно и пяти капель воды в секунду. При
больших оборотах подачу, естественно, необходимо увеличить.
Теперь о трафарете. Прежде чем приступить к непосредственной обработке
стекла на абразивных кругах, узор предварительно наносят на стекло через
трафарет масляной краской с помощью поролонового тампона и подсушивают краску.
Иногда стекло покрывают тонким слоем олифы и через трафарет таким же тампоном
"набивают" узор алюминиевой или бронзовой пудрой. При многократном
использовании трафарет желательно вырезать из плотной бумаги, картона или другого
подобного материала.
Трафареты изготавливают из плотного, тонкого материала, например, картона,
в котором прорезают элементы узора, геометрические фигуры, буквы, которые на
стекле должны подвергнуться воздействию песка и стать матовыми. А чтобы
контуры полученных на стекле элементов были более четкими, трафарет необходимо
плотно прижимать к стеклу, а лучше приклеить, конечно, не силикатным клеем.
Можно сделать и по-другому, то есть на обрабатываемую поверхность наклей-
вать сами узоры, буквы, виньетки, монограммы и т.д. Тогда после обработки
изображение будет, так сказать, негативным. Такой способ, например, применяют
при изготовлении памятных надписей на мраморных плитах.
Немного о самой технологии матирования стекла. Песок подойдет любой,
желательно только, чтобы в нем было поменьше пыли.
От размеров зерна песка зависит и фактура обработанной поверхности. Песок
необходимо просеять через мелкое сито, иначе пистолет неминуемо забьется.
Обработку стекла лучше вести в сухую погоду, иначе в шланг попадет вода и
вновь возникнут неприятности. Второй раз отработанный песок я в дело не беру
— слишком много в нем пыли.
И, наконец, последняя и необходимая рекомендация — работать без средств
защиты никоим образом нельзя. Лучше всего, конечно, надеть противогаз. Если
работа небольшая — достаточно хорошего респиратора и очков.
Очень любопытна техника обработки стекла с обеих сторон. С одной стороны
наносятся, скажем, листья и гроздья винограда, с другой стороны, через другой
трафарет — жилки листьев, семечки виноградных ягод, оттенки и т.д. Орнамент
прекрасно дополняет "алмазное гранение" — эффект получается потрясающим.
ЛАБОРАТОРНОЕ СТЕКЛО
Для работы со стеклом требуется горелка: газовая, бензино-воздушная или
подобная им. Главное, чтобы можно было регулировать ширину пламени и его
температуру. Хотя нужный нагрев удается обеспечить, зная температурные зоны
пламени .
Зон всего три. Ближняя к соплу горелки имеет самую низкую температуру,
дальняя — самую высокую. Еще нужно знать, из какого стекла изготовлена
трубка. Стекло бывает легко- и тугоплавким. К сожалению, трубки из тугоплавкого
стекла упомянутыми горелками до нужной температуры нагреть невозможно.
Заметим также, что стекло при резких перепадах температур дает трещины, так что
нагревать трубки следует постепенно.
Основная задача при работе со стеклянными трубками состоит в нагреве стекла
до пластичного состояния, после чего изменение формы трубки не составит
особой трудности. Вообще работа со стеклом включает в себя три основных
операции : резку трубок, их сгибание и вытягивание.
Процесс резки тонкостенных трубок известен всем, кто видел, как медсестра
вскрывает ампулу. В качестве резца подойдет острое ребро наждачного камня,
обломок абразивного круга и т.д. Прижав трубку к выступающей части абразива,
поворачиваем ее на 360°, делая тем самым кольцевую царапину. После этого
ломаем трубку руками, упираясь ногтями больших пальцев в царапину. Резку
толстостенных трубок осуществляют с помощью горелки. По обе стороны
предполагаемого надреза плотно наматываем несколько слоев влажной бумаги. Просушив
последнюю на воздухе, "тонким" пламенем греем стекло между бумажными намотками,
получая в результате ровную трещину-надрез.
При сгибании трубку греют в нужном месте в "широком" пламени. Обратите
внимание, трубку при нагреве держат рукой за один конец, а второй конец должен
оставаться свободным (см. рис. ниже). Как только стекло станет пластичным,
свободный конец начнет медленно опускаться под действием собственного веса.
Трубку не вращать! При достижении необходимого угла трубку выносят из пламени
и дают стеклу затвердеть. Затем проводят отжиг трубки, для чего последнюю
просто прогревают в средней зоне пламени горелки и дают остыть. Помощь второй
руки в формировании изгиба способна привести к искажению формы трубки, так
как очень трудно согласовать усилие, развиваемое рукой, со степенью
пластичности нагретого стекла.
Более сложная операция — вытягивание трубок. Здесь важно не допустить
прогиба и закручивания трубки. Поэтому лучше сначала потренироваться,
отрабатывая положение рук при вращении трубки.
Для достижения удовлетворительного результата при вытягивании трубки
необходимо, чтобы скорость вращения концов трубки была одинаковой, в противном
случае разогретый участок трубки скрутится. Следите за тем, чтобы трубки
располагались на одной оси обязательно, иначе произойдет искривление. Дело
осложняется тем, что расплавленный участок стекла при вытягивании ведет себя,
как резиновый шнур малой упругости при его растягивании. Учитывая все это,
рекомендуется следующее положение руки и трубки.
Локти упираются в столешницу рабочего стола. Трубка лежит левым концом на
основании мизинца левой руки (между мизинцем и безымянным), а правый конец
трубки удерживается большим и указательным пальцами правой руки. При этом
ладонь левой руки обращена к столу, а ладонь правой — от стола. Такое положение
трубки позволяет вращать ее большим и указательным пальцами обеих рук,
сохраняя ориентацию трубки на одной линии.
Постоянно вращая трубку, доводят стекло в нужном месте до пластичности и
медленно растягивают ее, добиваясь необходимого сужения. После этого трубку
выносят из пламени и осуществляют операцию отжига, как и при сгибании трубки.
Отрезают ненужные части после остывания. Если отверстие внутри окажется
запаянным, то, расплавив на "тонком" пламени конец трубки, через другой конец
выдохом воздуха продувают отверстие. А чтобы не поранить губы об трубку,
лучше заранее подплавить или сточить ее острые края.
Учтите, при быстром растягивании трубки получим запаянный конец, который
после разогрева в "тонком" пламени до появления капли стекла можно продувкой
превратить в шарик, а вернее, в сферу. Шар на середине трубки выдувают при
закрытом или запаянном втором конце трубки.
Спайка трубок основана на создании на одной из трубок наплыва стекла, в ко-
торый вносят конец другой трубки. Желательно, чтобы спаиваемые трубки были из
стекла одного сорта. Ведь разные коэффициенты расширения стекол трубок
обеспечат разрушение места спайки при охлаждении трубок. Достаточно взять в руки
трубку, подумать и все станет понятно.
Технологии
ПЕСКОСТРУЙНАЯ ОБРАБОТКА СТЕКЛА
Автор: Triada
"Как? Как, все это создается? Какое уникальное оборудование может так
обрабатывать стекло?" Компрессор, распылительный пистолет, песок, шаблоны и,
конечно же, стекло, вот рецепт для создания всей этой красоты.
Результаты пескоструйной обработки, также отличаются разнообразием
визуальных решений. А область применения исчисляется десятками вариантов. Как, все-
таки, просто из обычного материала сделать красивую, уникальную вещь, которая
будет не только радовать глаз, но и решать практическую задачу.
Пескоструйная обработка позволяет получать совершенно не похожие друг на
друга результаты. Все зависит от самого мастера и его стиля работы.
Пескоструй - это мощный инструмент декорирования стекла и недооценивать его, не
стоит . Кто сможет подчинить этого "зверя", получит возможность создавать не
просто красивые вещи, а уникальные по своей природе произведения искусства.
Сплошное матирование (Плоское изображение). Самое простое, что может
предложить эта техника. В данный момент, это самый распространенный вид
матирования .
Сделаю небольшое пояснение. Сплошным матированием называют обработку
стекла, при которой его поверхности покрывают сплошным матом (не тем матом, про
который вы подумали, а матовым матом). Тем самым, стекло лишается
прозрачности, а его поверхность приобретает белую, шероховатую поверхность. Я буду
говорить о сплошном матировании, в контексте нанесения изображения. Процесс тот
же, единственное отличие в том, что поверхность стекла ограничивает шаблон с
рисунком.
Итак, для того чтобы получить плоское изображение на стекле достаточно
наклеить шаблон и пройтись песком или корундом по открытым участкам шаблона.
При этом необходимо следить, чтобы поверхность была равномерной, без темных
пятен. После чего шаблон удаляется, а на стекле остается матовое изображение.
Работает принцип трафарета. Это основа пескоструйной обработки. После того,
как сплошное матирование освоено, можно детализировать изображения и
переходить на более сложные техники.
Тоновое матирование (Игра света и тени). Данную технику можно сравнить с
карандашным рисунком. Изображение получается ярко - выраженное, контрастное и
псевдообъемное. Такой эффект достигается неравномерным нанесением мата на
стекло. Приведу аналогию с карандашом. Если мы начнем штриховать растяжку и
по мере перемещения карандаша слева на право станем постепенно увеличивать
давление, то мы получим штриховку, которая будет менять яркость от светлого к
темному.
Так и при обработке стекла, управляя интенсивностью обработки(время
обработки и расстояние до поверхности), на конкретных участках изображения, можно
получить различной прозрачности элементы, которые и будут формировать области
света, тени и полутени. В отличие от карандаша, у которого большее давление
формирует тень на листе бумаги, интенсивная обработка стекла образует участки
света. Следовательно, необработанный участок, будет считаться самым тёмным.
Для получения эффекта теней, используются шаблоны с более сложной
структурой. Они многослойные и позволяют обрабатывать отдельные участки изображения
по очереди. Именно очередность обеспечивает контроль над переходами от
светлых участков к тёмным. Освоив эту технику, можно создавать не просто картинки
на стекле, а настоящие графические работы.
Глубокое матирование. (Почти гравировка) Это самая красивая техника
исполнения пескоструйных работ. В английском языке она называется "carved glass",
и переводится как "резка по стеклу". Этот вариант мне нравится, куда больше,
чем "глубокое матирование" или "глубокий пескоструй", потому что отображает
суть техники. Стекло прорезается струей абразива на разные глубины, образуя
при этом барельеф. Изображение получается объемным, живым и выразительным.
Свет, проходя сквозь такое стекло, добавляет ему дополнительную глубину.
Как и в предыдущей технике, в этой - используются многослойные шаблоны.
Обработка идет от самого глубокого участка. То - есть, первым обрабатывается та
часть рисунка, которая к зрителю будет ближе, она же будет самой глубокой на
стекле. Для проектирования таких работ нужно обладать пространственным,
мышлением . Именно оно поможет определить уровни и их очередность, до того как
струя абразива коснется стекла. Поэтому придётся немало потрудиться, чтобы
достигнуть мастерства в этой технике. Как говорится, всё в ваших руках. Куда
уж без них, коль 80% работы от них зависит.
Случается так, что стандартными средствами не удается добиться желаемого
результата. Изображение не отвечает требованиям замысла художника или же не
вписывается в общую концепцию пространства, где оно будет находиться. Вот
тут-то и понадобятся дополнительные художественные приемы. Какие? Цвет и
свет.
Цвет пескоструйному рисунку добавляется с помощью красок по стеклу.
Возможны, конечно, варианты работы с другими типами красок, но встает вопрос
качества и долговечности готового результата. Экспериментаторство никто не
отменял , главное чтоб пострадавших не было.
Что можно сказать по поводу процесса? Краски наносятся с помощью аэрографа,
краскопульта или кисточек. Как и при пескоструе, здесь тоже используются
шаблоны, а так же действуют правила работы с аэрографией. В конечном итоге,
получаем цветной витраж или элемент декора, с яркой фактурой в индивидуальном
исполнении. Радовать глаз, такой объект, приговорён однозначно.
Раскрасить можно, не только с помощью красок, но и с помощью света, да и
материал этому только способствует. Для этого варианта используется
светодиодная подсветка. Цвет может быть установлен один или несколько. Светодиодные
RGB ленты, позволяют настраивать желаемый цвет и задавать программное
управление, при котором витраж будет перепиливаться всеми цветами радуги. Особенно
красиво, это выглядит в сочетании с "глубоким пескоструем". Результат
получается более чем впечатляющим и объекты в таком оформлении запомнятся
наверняка .
Роза на стекле
Глубокий пескоструй
Предлагаю небольшой мастер - класс, по нанесению изображения на стекло с
помощью техники глубокого пескоструя.
/1/
Распечатываем эскиз с розой. Необходимо сделать две копии.
На втором эскизе необходимо определить слои и порядок их обработки. Для
этого введем цветовые подсказки. Внизу листа можно разместить маркеры.
Красный - это первый, самый глубокий слой. Соответственно черный - последний.
Мы выбрали стекло 3/16". Края обработаны и
отполированы, чтобы обезопасить работу. Можно выбрать
стекло и потоньше, но тогда оно будет более
хрупким.
Обезжириваем стекло средством. Это необходимо для
того, чтобы предотвратить отрыв плёнки от стекла.
Теперь, когда стекло очищено, будем наносить на
него пленку. Для этого возьмите пленку, отрежьте
ее по размеру нашей заготовки, отсоедините
защитный слой и положите на стол, клейкой стороной
вверх. Кладем стекло на пленку. Такой способ
поможет избежать пузырьков воздуха между стеклом и
пленкой.
Загните края пленки к задней стороне стекла. Для
более надежной фиксации.
Финальным шагом будет нанесение еще одной пленки
на загнутые края, чтобы избежать повреждения
задней стенки стекла.
С помощью клея-спрея, приклеиваем наш эскиз к
заготовке .
Ножом вырезаем первые детали нашего рисунка.
Помните, всегда используйте новое лезвие, чтоб
избежать брака.
Смотрим на цветные маркеры, и следуем их логике.
Переходим в пескоструйную камеру, чтобы
преступить к обработке. Это первый этап из шести
запланированных. Обрабатываем до тех пор, пока линии
не станут четкими, а глубина оптимальной.
Для контроля глубины, можно использовать кончик
ножа.
Удаляем следующий слой пленки. Следите за тем,
чтобы края пленки плотно прилегали к стеклу.
Далее в камеру...
Повторяем действия до тех пор, пока изображение
не будет готово. С каждым новым подходом будут
выделяться новые линии, для того чтобы не
разрушить предыдущие слои, сокращаем время обработки
для каждого последующего слоя.
Удаляем пленку, моем стекло... Роза готова.
К сожалению, не удалось сфотографировать розу так, чтобы продемонстрировать
вам, все прелесть игры света. Но можете поверить на слово, выглядит рисунок
превосходно (см. снимок ниже).
Техника
САМОДЕЛЬНЫЙ ПЕСКОСТРУЙНЫЙ АППАРАТ
Афанасьев В.
Предлагаю вашему вниманию конструкцию портативного пескоструйного аппарата
для декоративных работ, моддинга и прочих нужд. Он, конечно, не лишён
некоторых недостатков, что впрочем, перекрывается тем, что появляется возможность в
домашних условиях делать вполне профессиональные вещи. Аппарат позволяет
наносить пескоструйного гравировку на стекло и другие материалы и удалять старую
краску. Аппарат работает от небольшого компрессора (см. снимок далее). В
качестве песка используется обычный строительный песок, его только надо
просеять через мелкое сито. Можно и купить готовый просеянный песок. Работы
следует производить в отдельном помещении или на открытом воздухе.
Принцип работы самодельного пескоструйного аппарата хорошо понятен по
рисунку. После нажатия на курок, воздух поступает в канал пистолета, и попадает
в самодельный вкладыш, где создаёт разряжение в бутылке, вследствие чего и
смешивается с песко-воздушной смесью поступающей из бутылки через
регулировочный вентиль. Вынос воздуха из бутылки, вместе с песком, компенсируются
поступлением воздуха через небольшой шланг от патрубка в смеситель. Далее, пес-
ко-воздушная смесь под давлением выходит через керамическое сопло.., именно
так и работают пескоструйные аппараты.
Пластмассовая
бутылка
Песок
Пробка
Резьбовая шайба
Смеситель
Шаровом кран
Тройиик
Сопло
L'C'.'i.ict t. миг» г_1г
ЛЛИ-Ч'МЧЫ
Накидная гайка
iv1 с;i*л с "иен"'»
Итак, внешний вид самодельного пескоструйного аппарата представлен на
рисунках .
Как видно из рисунка, аппарат изготовлен из пластиковой бутылки,
водопроводного шарового крана, тройника и клапана от краскопульта. Некоторые части
необходимо выточить на токарном станке. Вкладыш представляет собой инжектор,
в точке схождения конических отверстий образуется область низкого давления и
воздух попавший в бутылку по шлангу устремляется туда, захватывая песчинки.
Краном регулируется расход песка.
К смесителю при помощи резьбовой шайбы прикручена пробка от той же бутылки.
Попытка изготовить подобную пробку из стали не увенчалась успехом. Так что
придётся смириться с необходимостью заменять износившиеся пробки.
Единственная деталь, которую пришлось приобрести - это керамическое сопло от зуботех-
нической пескоструйной машины. Этот комплект продаётся в магазинах медтехни-
ки.
Первоначально я сделал сопло из стали с отверстием 2.5 миллиметра, но уже
через пятнадцать минут работы отверстие стало около пяти миллиметров и
производительность сильно снизилась ввиду уменьшения скорости потока. Размеры в
общем не критичны, каждый, кто захочет повторить сможет сам всё рассчитать,
главное понять принцип.
Недостатком конструкции считается необходимость постоянно засыпать песок в
бутылку, но ведь и аппарат не рассчитан на промышленное производство. При
работе в помещении (НЕ В КВАРТИРЕ! Потом песок не выгребете никогда!) песок
можно собрать, просеять и использовать вторично.
При работе следует позаботиться о защите глаз и открытых участков тела так,
как рикошеты песчинок могут поранить глаза и вонзиться в кожу. Да и пыль не
способствует укреплению здоровья.
Электроника
ЦИФРОВОЙ АКСЕЛЕРОМЕТР
Автор: Vakula
При подборе модуля цифрового компаса натолкнулся на акселерометры MMA7260Q
от Freescale. Акселерометры реагируют на ускорения (в том числе и на
ускорения всемирного тяготения) и как следствие из второго закона Ньютона, на силу,
приложенную к датчику. То есть, с его помощью можно измерять вибрации,
движение, удары, углы крена и тангажа. MMA7260Q является 3-х осевым датчиком с
аналоговым выходом. Измерительным элементом внутри датчика является
переменные конденсаторы, обкладки которых двигаются под воздействием внешней силы.
MMA7260Q имеет регулируемый диапазон чувствительности, выбрать который
можно комбинацией логических уровней на пинах g-Selectl, g-Select2.
g-Select2
g-Selectl
Диапазон, g
Чувствительность, мВ/g
0
0
1.5
800
0
1
2
600
1
0
4
300
1
1
6
200
Так как датчик поставляется в корпусе QFN-16, то для удобства пришлось
сделать ему макетку:
У меня чаще всего используется питающее напряжение 5 В, то в схему добавил
3.3 В стабилизатор напряжения LP2980-3.3, для питания MMA7260Q. Снимать
сигнал, согласно рекомендациям даташита (см. рис. ниже), будем через RC цепочку
1 кОм и 0,1 мкФ. Также, с обеих сторон по питанию навешаем конденсаторов
(тантал и керамика). При работе с датчиком не забываем подключать ножку Sleep
mode к +3.3 В, через подтягивающий резистор, иначе никакого сигнала не
получим.
XOUTO
Y0UTO
2 0UTO
GS1 О
R1 tk
R3 tk
R2 tk
1
ЮОп ЮОп ЮОп
.. 1 11
СЛ | СБ | -f
100^ 4.7^
3.3V
о
16
15
z
14
IC1
13
MMA7260Q
6
7
а
11
10
V/R1
3.3V
-Q+3.3V
Подключил датчик к осциллографу и помахал им. Получилась вот такая
картинка :
ОШВ 1.00U13 СН2- 2.00U Time 500.0ms B+2.620S
Верхний график - канал Z, нижний - канал X. Четко видно, что вначале, когда
колебания велики, акселерометр входит в насыщение, то есть ускорение куда
больше чем он может отобразить.
Можно будет подключить к АЦП ATmega8 и измерять проекции ускорения на
ортогональные оси X, Y, Z, а также полное ускорение sqrt(ax2+ay2+az2) . Чем и
займемся далее. Подключим наш MMA7260Q к ATmega8, как показано на схеме (см.
вкладку ниже).
Источник тактирования микроконтроллера - внутренний RC генератор на 1 МГц.
Конденсаторы CI, С2, СЗ, С9, С6, С4 , СИ - керамические на 0,1 мкф, СЮ -
керамический на 1 мкФ С8 - танталовый на 68 мкФ, а С5 и С7 - электролиты на 100
и 200 мкФ соответственно. Резисторы R2, R4, R5, R6, R7 по 1 кОм, R1 - 10 кОм,
потенциометр VR1 - 10 кОм, R3 - ограничивающий ток через подсветку ЖКИ, 17
Ом.
Выводы G-Selectl, G-Select2 мы подключим к земле, тем самым получим предел
измерения 1.5 g и чувствительность 0.8 В/g. Прошивка микроконтроллера
тривиальна, периодически опрашиваются входа АЦП РС0-РС2 (так как измерять
ускорения мы будем не более 1 д, то источником опорного напряжения будем
использовать внутренний на 2.56 В). Интересующие ускорение получается как ax=(ADC-
ZERO_X)*2.56/(1024*0.8), где ZERO_X - калибровочная константа, которая
рассчитывается как ZERO_X=U/(2.56/1024), где U - напряжение на выходе датчика,
когда действующее ускорение по оси X равно нулю. Аналогично вычисляются ау и
az. Также вычисляем длину вектора ускорения, a=sqrt(ax*ax+ay*ay+az*az), для
чего используем тип double, работа с которым займет добрую часть памяти
программ ATmega8.
Код программы прокомментирован, так что разобраться в нем не составит
труда.
Тексты программ, прошивки и схемы доступны здесь:
ftp://homelab.homelinux.com/pub/arhiv/2011-07-al.zip
Далее решил переписать немного прошивку так, чтобы устройство могло
измерять углы наклона в 2-х перпендикулярных плоскостях, так званые углы крена и
тангажа. Угол крена будем рассчитывать как arctg(y/z) а тангажа - arctg(x/z).
Для этого подключим стандартный модуль math.h с нужной нам функцией double
atan2(double х, double z), которая возвращает arctg(x/z), лежащий в пределах
[-pi, +pi]. И не забудем перевести радианы в градусы, так что окончательно
угол крена равен b=atan2(у, z)*180/M_PI, а тангажа a=atan2(x, z)*180/M_PI.
Для того, чтобы показания не дребезжали, взял среднее арифметическое по 30-ти
измерениям. Также при углах крена больше ±70 градусов, показания тангажа
скачут из стороны в сторону и не соответствуют действительности, с тангажом
ситуация аналогично. Потому была введена проверка корректности. То есть, если
угол тангажа больше 60 градусов, то показания крена на экран не выводятся, и
наоборот.
i
о: а о ш ее
1П| "<Р| ^1
QQQQQDQQ
И
гм|
D U
> >
<
и>| ш| f| Р| Р
о "
Г" < \ ^
U 1^ °
У g lm О _
iTi m m m m m m m
Q.Q.Q.Q.Q.CLQ.Q.
I— I-
5 <
<
_i
о
о
(Л
"V
О
О
О
о
о
□
о
<
<
<
<
ю
U
и
CJ
Cl
0.
а.
а
Ш у Ш
□ NO
QN9
> I
n I
■4- 1
В заключение я поискал в Google похожие проекты и нашел идею простенькой
игрушки: по дисплею катается шарик оставляя за собой след, управлять которым
можно с помощью наклона макетки с акселерометром, как только шарик врежется в
бортик - игра закончена, можно конечно и выиграть, набрав 9999 очков. Очки
насчитываются по продолжительности игры.
Так как на символьном ЖКИ шарик не покатаешь, то подключил графический ЖКИ
WG12864A (см. вкладку выше).
Источник тактирования - внутренний RC генератор на 1 МГц. Конденсаторы С1,
С2, СЗ, С4, С6, С9, СИ - керамические на 0,1 мкФ, СЮ - керамический на 1
мкФ, С8 - танталовый на 68 мкФ. С5, С7 - электролиты, на 100 и 200 мкФ
соответственно. Резисторы R4, R5, R6, R7, R9 по 1 кОм, R1 - 10 кОм, R10 - 17 Ом,
потенциометр VR2 - на 10 кОм. D2 - слаботочный светодиод для индикация работы
схемы.
Код игрушки несколько упрощен из-за того, что желательный код был бы
слишком велик, как по длине программы, так и по оперативной памяти (я не
использовал оптимизацию). Его можно улучшить, если использовать контроллер с
большим количеством памяти, например микроконтроллер ATmegal6 или включив
оптимизацию, но придется переделать подпрограмму генерации задержки.
Английский
английский для химиков
А.Л. ПУМПЯНСКИЙ
(продолжение)
ГЛАГОЛ-ХАРАКТЕРИСТИКА
Начнем на этот раз с перевода предложений:
This scientist recalculated the heat of formation to have risen to 10%.
«По новому расчету этого ученого оказалось, что теплота образования больше
на 10%».
It seems possible to picture the following molecules to participate in the
reaction.
«Можно представить себе, что в реакции принимают участие следующие
молекулы» .
The rearrangements were alleged to lead to poor yields.
«Утверждали, что перегруппировки приводят к низким выходам».
The isomers are deemed to be in dynamic equilibrium.
«Полагают, что изомеры находятся в динамическом равновесии».
The high percentage of impurities was feared to lead to poor yields.
«Опасались, что высокое содержание примесей приведет к низким выходам».
Мы не даем здесь неправильных вариантов, поскольку фантазия химиков в этих
случаях поистине безгранична. Почти никто из специалистов — будь то научный
сотрудник или инженер, аспирант или студент — не владеет техникой перевода
таких предложений.
Это связано с тем, что в русском языке отсутствуют эквиваленты английских
инфинитивных оборотов: «дополнение с инфинитивом» («объективный инфинитив».
Accusative with Infinitive) и «подлежащее с инфинитивом» («субъективный
инфинитив», Nominative with Infinitive).
Рассмотрим более детально эти обороты и способы их передачи на русский
язык. Для начала обратим внимание на значение глаголов, использованных выше:
to picture — «представить себе», to allege — «утверждать», to deem —
«полагать», to fear — «опасаться». Эти глаголы характеризуют отношение говорящего
к высказываемому и поэтому их можно назвать «глаголами-характеристиками».
В русском языке лишь немногие глаголы могут одновременно выступать и в
качестве обычных смысловых глаголов, и в качестве глаголов-характеристик (это —
так называемая двуфункциональность).
Сравните:
«Я знаю эту теорию» и «Я знаю, что он создал новую теорию».
В первом случае «знаю» представляет собой обычный смысловой глагол; во
втором — «знаю» характеризует отношение говорящего к высказываемому.
Еще пример:
«Он думает думу» и «Он думает, что защитит диссертацию» (или: «Думают, что
он защитит диссертацию»).
Английскому языку свойственно, что в качестве глагола-характеристики
выступают сотни глаголов, которые при этом либо сохраняют лишь одно из своих
обычных значений, либо приобретают новое. Например, в качестве глагола-
характеристики :
to consider означает «считать» (а не «рассматривать»),
to believe — «полагать» (а не «верить»),
to choose — «считать» (а не «выбирать»),
to give — «показывать» (а не «давать»),
to work out — «оказываться» (а не «вырабатывать»),
to credit — «полагать» (а не «доверять») и т.д.
Лишенные полной смысловой нагрузки, глаголы-характеристики имеют
ограниченное число значений. Основные из них — «полагать», «предполагать», «считать»,
«думать», свойственные, например, глаголам:
to think,
to believe,
to choose,
to credit,
to regard,
to consider,
to assume,
to infer,
to hold,
to reckon,
to deem,
to take,
to envisage,
to presume,
to postulate,
to perceive,
to suggest,
to suppose,
to expect,
to infer и т.д.
Эти глаголы обычно употребляются для того, чтобы подчеркнуть
относительность высказываемых фактов.
При интуитивном переводе сложность инфинитивной конструкции нередко
приводит к тому, что переводящий просто опускает «мешающий» ему глагол-
характеристику и тем самым превращает относительное высказывание в абсолютную
истину.
Но осторожность в оценке фактов представляет собой одну из неотъемлемых
особенностей языка и стиля научной и технической литературы. Поэтому в ней
часто употребляются такие слова, как «в основном», «как правило»,
«относительно» , «приблизительно», «часто», «довольно», «около» и глаголы-
характеристики типа «думают», «полагают», «предполагают», «считают». В этом
нередко и состоит точность описания.
Глагол-характеристика представляет собой обязательный элемент любого
инфинитивного оборота. Это важно помнить потому, что в английском языке часто
опускаются инфинитив и инговая форма глагола «быть» (to be, being),
вследствие чего часто встречаются инфинитивные обороты без инфинитива. И только
наличие глагола-характеристики позволяет восстановить инфинитив (to be) и
сделать правильный перевод
Например:
The loss of area is believed (to be) due to a filling of catalyst pores.
To be due to означает «быть обусловленным», «являться результатом».
Отсюда перевод:
«Полагают, что уменьшение поверхности обусловлено наполнением пор
катализатора» .
We considered the reaction (to be) over.
Исходя из значения to be over «заканчиваться», переводим:
«Мы считали, что реакция закончилась».
Из приведенных примеров нетрудно увидеть, что инфинитивные обороты
передаются на русском языке сложноподчиненными предложениями, причем глагол-
характеристика стоит в главном предложении, а основной глагол — в
придаточном. Поскольку в английском языке одно и то же высказывание с глаголом-
характеристикой можно передать как инфинитивным оборотом, так и
сложноподчиненным предложением, посмотрим, какие структурные изменения происходят при
замене одного типа предложения другим.
ДОПОЛНЕНИЕ С ИНФИНИТИВОМ
Возьмем предложение:
They calculated that the content of this substance amounted to 15%.
Поскольку в этом сложноподчиненном предложении имеется глагол-
характеристика to calculate, ту же мысль можно передать в английском языке
одним простым предложением. Для удобства будем рассматривать
сложноподчиненное предложение как состоящее из двух предложений; а чтобы из этих двух
предложений сделать одно, надо ликвидировать связывающий их союз — that.
Получаем:
They calculated (that) the content of this substance amounted to 15%.
После удаления союза that между двумя предложениями начинается «борьба» за
то, кому быть в новом предложении подлежащим и сказуемым. Из-за твердого
порядка слов в объединенном предложении местоимение they остается подлежащим,
calculated — сказуемым; подлежащее второго предложения вынуждено стать
дополнением, а сказуемое второго предложения — неличной формой глагола —
инфинитивом:
They calculated the content of the substance to amount to 15%.
Этот оборот и называется «дополнение с инфинитивом».
Обратите внимание на название оборота. Оно говорит о том, что произошло с
подлежащим и сказуемым второго предложения, когда они под влиянием глагола-
характеристики попали в одно предложение с подлежащим и сказуемым первого
предложения.
Формула такого оборота имеет следующий вид:
Подлежащее + глагол-характеристика + дополнение + инфинитив.
Например:
Roberts had claimed the reaction to be complete.
Здесь Roberts — подлежащее, had claimed — глагол-характеристика, the
reaction — дополнение, to be complete — инфинитив.
Поскольку в русском языке глагол-характеристика находится в первом
предложении, для удобства перевода развернем оборот в два предложения, действуя в
обратном порядке, а именно:
а) после глагола-характеристики введем союз that;
б) дополнение вновь сделаем подлежащим;
в) инфинитив превратим в сказуемое второго предложения.
Получаем и без труда переводим:
Roberts had claimed that the reaction was complete.
«Роберте утверждал, что реакция прошла полностью».
ПОДЛЕЖАЩЕЕ С ИНФИНИТИВОМ
Этот оборот также соответствует двум предложениям, первое из которых
состоит из глагола-характеристики в неопределенно-личной форме и формального
подлежащего i t.
Например:
It is known — «известно»,
it is demonstrated — «показано»,
it is thought — «думают»,
it is considered — «считают»,
it is found — «находят»,
it is suggested — «предполагают»,
it is said — «говорят»,
it is taken — «принимают», «считают»,
it is believed — «полагают».
Рассмотрим структурные изменения, происходящие при замене двух предложений
одним предложением (или оборотом). Возьмем, для примера, предложение:
It is supposed that the two columns operate at atmospheric outlet pressure.
Ликвидируем связующий союз that и получаем:
It is supposed (that) the two columns operate at atmospheric outlet
pressure .
В отличие от оборота «дополнение с инфинитивом», где имелось два
полноценных подлежащих, здесь «борьба» идет между неполноценным, формальным
подлежащим первого предложения it и полноценным подлежащим второго предложения the
two columns. Вполне логично, что в этой «борьбе» побеждает полноценное
подлежащее второго предложения, которое по твердому порядку слов естественно
переходит на первое место нового предложения, а формальное it исчезает. При этом
сказуемое первого предложения (глагол-характеристика) согласуется в лице и
числе с новым подлежащим, а сказуемое второго предложения становится
инфинитивом (неличной формой глагола):
The two columns are supposed to operate at atmospheric outlet pressure.
Этот оборот называется «подлежащее с инфинитивом». Обратите внимание:
название этого оборота свидетельствует о том, что произошло с подлежащим и
сказуемым второго предложения, когда они под влиянием глагола-характеристики
попали в одно предложение с подлежащим и сказуемым первого предложения.
Формула такого оборота имеет следующий вид:
Подлежащее + глагол-характеристика + инфинитив.
Например:
The reaction was found to lead to good results.
Здесь the reaction — подлежащее, was found — глагол-характеристика, to lead
— инфинитив.
Но почему между глаголом-характеристикой и инфинитивом «ничего нет»? Потому
что подлежащее второго предложения, вытеснив формальное подлежащее it,
переместилось на первое место объединенного предложения.
Для перевода на русский язык развернем сначала этот оборот в два
предложения, действуя в обратном порядке, а именно;
а) переведем глагол-характеристику в неопределенно-личную форму,
восстановив формальное подлежащее it;
б) введем союз that после глагола-характеристики;
в) подлежащее оборота перенесем на свое прежнее место, после that;
г) инфинитив снова сделаем сказуемым второго предложения:
Получаем и без труда переводим:
It was found that the reaction led to good results.
«Нашли, что эта реакция дает хорошие результаты».
НЕМНОГО ПРАКТИКИ
#66 DOEТ; HECATE; 2,5-DIMETHOXY-4-ETHYLAMPHETAMINE
SYNTHESIS: То a solution of 19.7 g 2,5-dimethoxy-4-ethylbenzaldehyde (see
the recipe for 2C-E for its preparation) in 72 g glacial acetic acid there
was added 6.5 g anhydrous ammonium acetate and 10.2 g nitroethane. After
heating for 1.75 h on the steam bath, the reaction mixture was cooled in a
wet ice bath, diluted with 10 mL H20, and seeded with a small crystal of
product. The yellow crystals were removed by filtration (7.6 g wet with ace-
tic acid) and another 2.25 g was obtained from the mother liquors with
additional H20. The combined fractions were recrystallized from 25 mL boiling
MeOH, to give 6.5 g fine yellow crystals of 1-(2,5-dimethoxy-4-ethyl) -2-
nitropropene, with a mp of 67.5-68.5 deg C. Anal. (C13H17NO4) C,H,N.
A suspension of 6.5 g LAH in 500 mL well stirred anhydrous Et20 was held at
reflux under an inert atmosphere, with the return of the condensed solvent
passing through a Soxhlet thimble containing 6.5 g 1-(2,5-dimethoxy-4-
ethylphenyl)-2-nitropropene. After the addition of the nitrostyrene was
complete, the stirred suspension was maintained at reflux for an additional 18
h, then cooled to room temperature. The excess hydride was destroyed with 500
mL 8% H2S04, added cautiously until the hydrogen evolution ceased, then at a
speed that allowed the formed solids to disperse. The phases were separated,
the aqueous phase washed once with Et20, treated with 150 g potassium sodium
tartrate, and finally made basic (pH >9) with 5% NaOH. This was extracted
with 3x100 mL CH2CI2, the extracts pooled, and the solvent removed under
vacuum. The residue, 7.9 g of a clear oil, was dissolved in 100 mL anhydrous
Et20 and saturated with anhydrous HC1 gas. After standing at room
temperature for 2 h, the crystalline 2,5-dimethoxy-4-ethylamphetamine hydrochloride
(DOET) was removed by filtration, washed with Et20, and air dried to constant
weight. There was obtained 5.9 g of lustrous white crystal with a mp of 190-
191 deg C. Recrystallization from CH3CN or EtOAc increased the mp to 194-195
deg C. Anal. (C13H22CINO2) C,H,N.
DOSAGE: 2 - 6 mg.
DURATION: 14 - 20 h.
QUALITATIVE COMMENTS: (with 1.0 mg) This was a very gentle, relaxing level,
but there were no psychedelic effects that were apparent. Easy, and relaxed,
and I am in no way intoxicated or turned on. But I was in the throes of my
menstrual period, and the cramps (and the accompanying irritability) were
completely knocked out. Perhaps this is why I felt so relaxed and at peace.
(with 2.5 mg) There is much, too much, movement with my eyes closed. And an
awful lot there with my eyes open. The movement on the concrete floor in the
basement when I went downstairs for wood for the fireplace, was too much. I
felt almost sea-sick. And I am having reality problems Q I cannot seem to
find my centering point of reference. There has to be a place to pin myself
down to, and it is not findable anywhere I look. And my legs are twitching,
and feeling as if they are falling asleep, and I had a crawling sensation on
my body, so the body is not at peace either. In the morning I was still ++,
but there is a clear indication that I am repairing. Anyway, I survived the
experience. This is definitely not my thing.
(with 4 mg) Just after an hour into the experiment, I was surprised by the
awareness of some effects Q I had forgotten that I had taken something. At
the second hour, it was real, but subtle. As a psychotomimetic or STP-like
thing, there is very little there. But as a mood energizer, it is really a
++ or more. The clinical literature is right Q none of the hallucinogenic
effects, but one brings into play whatever one wants to. Worked at cleaning
up the office until 11 PM. I slept well. This has none of the LSD or STP
seriousness.
(with 6 mg) The onset was slow, and subtle. But the effects are fully
there in about three or so hours. Everything I smelled was vivid, as are all
the colors and shapes; they are clean, beautiful, serenely self-contained.
No visual movement. The eyes-closed fantasy images tend to take off on their
own, however, and they are extremely rich. I don't see any dark corners. I
believe it might well be possible to be creative with this, and there is no
suggestion of body depletion, of body load.
(with 7 mg) A hot day. Unbelievably lovely егоtic-to-divine, deep loving,
open, not much visual, eyes-closed form-image-symbol. Sleep attempts very
shallow, slight "thinness', with an anticipation of darts. Intellect and
feeling-emotion area intact and functioning at all times. Next morning still
at a plus one. Incredible material. Perhaps best at 6 to 7 milligrams, no
higher due to body load.
EXTENSIONS AND COMMENTARY: The original code for this compound was DOE,
which was completely logical based on DOM being the methyl member of this
series (DO for the removal of the oxygen, desoxy, and M for putting a methyl in
its place) . And the putting of the ethyl thence should be DOE. This was
fine until it was pointed out to me by a close colleague that DOE was a
classic abbreviation for desoxyephedrine, a synonym for methamphetamine. The
pressure to add the RTS of the RETS of the ethyl was heightened by looking
ahead to other members of the series. DOA became DOAM, DOE became DOET, but
DOM was already too firmly set in popular usage. And, anyway, DOME really
looked strange.
The original publications of the action of DOM clearly documented the
compound as being a psychedelic and one with a sizeable measure of potential
abuse. And, it is not a surprise that it was quickly shuffled into a legal
classification that effectively precluded any further study of it. So, when
this immediate homologue of DOM was studied and discussed in the literature,
all reported dosages were those that were at the lowest levels, and no
disturbing hints of abusability were mentioned. And this particular homologue
has so far escaped the attention and restrictive action of the drug
enforcement agencies, although the specific wording of the Controlled Substance
Analogue Enforcement Act of 1986 might make this point moot, at least as far as
human trials are concerned. At modest levels, DOET has the reputation of
being a cognitive enhancer and is largely free of those sensory distortions
that would catch the attention of the authorities who cannot tolerate drugs
that distort the senses. The higher levels mentioned here have never been
put into the published literature. It must be noted that there is a
considerable variation of individual responses to this material. The effective
dose range stated is quite broad. Some people are quite sensitive. This is,
after all, one of the Classic Ladies, namely HECATE.
The young experimental subject who had the dramatic relief from menstrual
cramps at the one milligram dose tried the compound again the following
month, and again had complete relief. But another volunteer, also plagued
with severe cramping at that particular time of month, found no relief at
all. A 50% success rate. No one else has, to my knowledge, explored this
particular property.
#67 DOI; 2,5-DIMETHOXY-4-IODOAMPHETAMINE
SYNTHESIS: A mixture of 14.8 g phthalic anhydride and 19.5 g of 2,5-
dimethoxyamphetamine (2,5-DMA) as the free base was heated gradually to about
150 deg С with an open flame. A single clear phase was formed with the loss
of H20. After the hot melt remained quiet for a few moments, it was allowed
to cool to about 50 deg С and then diluted with 100 mL of hot MeOH. The
solution was stirred until homogenous, seeded with product, and then cooled in
an ice bath to complete the crystallization. After removal of the product by
filtration, washing sparingly with MeOH, and air drying, there was obtained
24.6 g of N-(1-(2,5-dimethoxyphenyl)-2-propyl)phthaiimide as off-white
crystals, with a mp of 105-106 deg C. Anal. (Ci9Hi9N04) C,H,N.
To a solution of 2.0 g N-(1-(2,5-dimethoxyphenyl)-2-propyl)phthaiimide in
15 mL warm acetic acid which was being vigorously stirred, there was added a
solution of 1.2 g iodine monochloride in 3 mL acetic acid. This was stirred
for 2 h at about 40 deg С during which time there was a definite lightening
of color, but no solids formed. The reaction mixture was poured into 600 mL
H20 which produced a reddish glob floating in a yellow-orange opaque aqueous
phase. The glob was physically removed, dissolved in 30 mL boiling MeOH
which, on cooling in an ice bath, deposited off-white crystals. These were
removed by filtration, washed with MeOH, and air dried to give 1.5 g of N-[1-
(2,5-dimethoxy-4-iodophenyl)-2-propyl]phthaiimide as fine white crystals with
a slight purple cast. The mp was 103-105.5 deg С and the mixed mp with the
starting non-iodinated phthalimide (mp 105-106 deg C) was depressed (85-98
deg C). Extraction of the aqueous phase, after alkalinification, provided an
additional 0.15 g product. Anal. (Ci9Hi8N04) C,H,N.
A solution of 0.75 g N-(1-(2,5-dimethoxy-4-iodophenyl)-2-propyl)phthalimide
in 10 mL EtOH was treated with 0.3 mL of hydrazine hydrate, and the clear
solution was held at reflux on the steam bath overnight. After cooling, there
was a crystallization of 1,4-dihydroxyphthalizine that started as small beads
but finally became extensive and quite curdy. These solids were removed by
filtration and had a mp of about 340 deg С (reference samples melted over a
five to ten degree range in the area of 335-350 deg C) . The filtrate was
dissolved in 100 mL CH2C12 and extracted with 2x150 mL 0.1 N HC1. The
aqueous extracts were washed once with CH2C12, made basic with 5% NaOH, and
extracted with 3x100 mL CH2C12. Removal of the solvent under vacuum gave 0.5 g
of a colorless oil which was dissolved in 300 mL anhydrous Et20 and saturated
with anhydrous HC1 gas. There was obtained, after filtration, and air
drying, 0.35 g of 2,5-dimethoxy-4-iodoamphetamine hydrochloride (DOI) as white
crystals that melted at 200.5-201.5 deg C. This value did not improved with
recrystallization. Anal. (CnHi7ClIN02) C,H,N.
DOSAGE: 1.5 - 3.0 mg.
DURATION: 16 - 30 h.
QUALITATIVE COMMENTS: (with 0.6 mg) There was a nice spacey
lightheadedness for a few hours, and time seemed to move quite slowly. Then a
generic sadness came over me, as I reminisced about earlier days (recalling
pleasures now gone) and wondered if I would be allowed to be here on the Farm
when I am old and not important. There is so much to be done, and I cannot
do it all, and no one else cares. My mood became present-day and healthy by
about the seventh hour.
(with 1.6 mg) The general nature of the experience was depressing, with a
sad view of life. There was no way I could connect with my emotions. Even
my sadness was vague. At about the ninth hour I decided that enough was
enough, and this strangely disappointing about-plus-two was aborted with 125
micrograms of LSD. The emotions became present and living within a half
hour. I was greatly relieved. The erotic was not a mechanical attempt but a
deeply involved feeling with an archetype of orgasm easily available. It was
shaped like a flower, richly colored, with an unusual "S" shape to it. This
was a lovely end to a difficult day.
(with 3.0 mg) This is a clear, clean psychedelic. The eyes-closed imagery
is excellent, with clearly delineated patterns, pictures, and colors.
Perfect for an artist, and next time I'll devote some time to painting. Total
ease for the body, but no help for my smoking problem. I still want to
smoke. And at sixteen hours into this I am still at 1.5+ but I'll try to go
to bed anyway, and sleep.
(with 3.5 mg) I was at a full crashing +++ for about three or four hours.
There was none of the LSD sparkle, but there were moments of
"lightheadedness' where one could move sideways with reality. I could leave where
I was right over there, and come over here and get a strange but authentic
view of where the "there' was that I had left. It would be out-of-body,
except that the body came over here with me rather than staying there. This
doesn't make sense now, but it sure did then. There was no trace of body
impact, and I slept late that evening, but with some guardedness due to the
intense imagery. This was no more intense than with 3.0 milligrams, but it was
a little bit more to the unreal side.
(with 1.0 mg of the "R" isomer) There was a clear ++ from the second to the
eighth hour, but somehow there was not quite the elegance or the push of the
racemate. I was sensible, and managed to do several technical chores in a
reasonable way. Easy sleep at 15 hours into it.
(with 2.3 mg of the "R" isomer) The water solution of the hydrochloride
salt has a slightly sweetish taste! I was at a +++ without question, but
there was a slight down mood towards the end. And it lasted a really long
time; I was distinctly aware of residual stuff going on, well into the next
day.
(with 6.3 mg of the "S" isomer) I was at a benign one-and-a-half plus at
about two hours, and finally flattened out at a ++. Would I double this
dose? Probably not, but half again (to 9 or 10 milligrams) would feel safe
for a plus 3. By evening I was near enough baseline to drive into town for a
social obligation, but even when trying to sleep later that night there was
some residue of imagery; remarkably, it was all in slow motion. The
fantasies were slow-paced and sluggish. It would have been interesting to have
explored eyes-closed during the day.
EXTENSIONS AND COMMENTARY: Again, as with every other psychedelic
amphetamine analogue which has a chiral center and has been explored as the
individual optical isomers, it is the "R" isomer that is the more potent. And
again, the other isomer, the "S" isomer, still shows some activity. The same
was true with DOB, and DOM, and MDA. The only exception was MDMA, but then
that is more of a stimulant, and there is virtually no psychedelic component
to its action. Rat studies, where there is a measure of the discrimination
of a test compound from saline, have shown the "R" isomer to have about twice
the potency of the "S" isomer. That the "R" is more potent is certain, but
the above reports would suggest that the factor would be closer to times-four
rather than times-two.
A number of studies with DOI in animal models have shown it to have an
extremely high binding capacity to what are called the 5-HT2 receptors.
Serotonin is a vital neurotransmitter in the brain, and is strongly implicated in
the action of all of the phenethy1amine psychedelics. The place where it
acts, at the molecular level, is called its receptor site. As an outgrowth
of the cooperative studies of the medicinal chemists working closely with the
neuropharmacologists, a number of compounds have emerged that interact with
these sites. But this one interacts with these sites and not those, and that
one interacts with those sites and not these. So, there has developed a
collection of sub-divisions and sub-subdivisions of receptor sites, all related
to serotonin, but each defined by the particular compound that interacts most
tightly with it.
Thus, there were serotonin "1" receptors, and then there were "1" and "2"
receptors, and then "la" and "lb" and "2a" and "2b" receptors, and on and on.
These are called 5-HT receptors, since the chemical name for serotonin is 5-
hydroxytryptamine, and the scientist would never want to let the layman know
just what he is talking about. DOI has been synthesized with a variety of
radioactive iodine isotopes in it, and these tools have been of considerable
value in mapping out its brain distribution. And by extrapolation, the
possible localization of other psychedelic compounds that cannot be so easily
labelled. A small neurochemical research company on the East Coast picked up
on these properties of DOI, and offered it as a commercial item for research
experiments. But I doubt that they are completely innocent of the fact that
DOI is an extremely potent psychedelic and that it is still unrecognized by
the Federal drug laws since, in their most recent catalog, the price had
almost doubled and a note had been added to the effect that telephone orders
cannot be accepted for this compound.
The four-carbon butylamine homologue (the ARIADNE analogue) of DOI has been
synthesized. A mixture of the free base of 1-(2,5-dimethoxyphenyl)-2-
aminobutane (see preparation under DOB) and phthalic anhydride was fused,
cooled, and recrystallized from either methanol or cyclohexane to give
crystals of N-[1-(2,5-dimethoxyphenyl)-2-butyl]phthalimide with a melting point
of 76-77 deg С and an analysis (C20H21NO4) C,H,N. This was iodinated with
iodine monochloride in acetic acid to give N-[1-(2,5-dimethoxy-4-iodophenyl)-2-
butyl]phthalimide which was chromatographically distinct from the uniodinated
starting material (silica gel, CH2CI2 ), but which did not crystallize. This
was treated with hydrazine hydrate in ethanol to provide 1-(2,5-dimethoxy-4-
iodophenyl)-2-aminobutane hydrochloride which was crystallized from
CH3CN/EtOH to give white crystals with a mp of 217-218.5 deg С and an
analysis (C12H19CINO2) C,H,N. This butyl homolog of DOI has been assayed at up to
four milligrams, and is without any central effects whatsoever. An
experiment with 12.4 microcuries of 1311 labelled material with the whole body
scanner showed most of it accumulating in the gut and liver, with almost none
to the brain.
For those who find such statistics interesting, the parent compound DOI
vies with DOB as probably the most potent of the phenethy1amine psychedelics
as of the moment, and certainly one of the most long lived.
A very important, centrally pivotal, and completely paradoxical compound in
this area, is the N,N-dimethyl homologue of DOI, or 2,5-dimethoxy-N,N-
dimethyl-4-iodoamphetamine (IDNNA). This compound was the starting point of
the study of a large number of homologues and it deserves, and has received,
a separate recipe.
#68 DOM; STP; 2,5-DIMETHOXY-4-METHYLAMPHETAMINE
SYNTHESIS: To a solution of 54.9 g 2,5-dimethoxy-4-methylbenzaldehyde (see
the recipe for 2C-D for its preparation) in 215 g glacial acetic acid there
was added 19.5 g anhydrous ammonium acetate and 30.6 g nitroethane. This
mixture was heated for 3 h on the steam bath, the reaction mixture was cooled
in a wet ice bath, allowing the spontaneous formation of yellow crystals. As
much H20 as possible was added (just short of a persistant cloudy oily
character) and after a few additional h standing, the crystalline l-(2,5-
dimethoxy-4-methylphenyl)-2-nitropropene was removed by filtration and re-
crystallized from boiling acetic acid. The yield, after drying to constant
weight, was 28.3 g and the mp was 87-88 deg C. Anal. (Ci2Hi5N04) C,H,N.
A suspension of 9.5 g LAH in 750 mL well stirred anhydrous Et20 was held at
reflux under an inert atmosphere, with the return of the condensed solvent
passing through a Soxhlet thimble containing 9.5 g 1-(2,5-dimethoxy-4-
methylphenyl)-2-nitropropene. After the addition of the nitrostyrene was
complete, the stirred suspension was maintained at reflux for an additional 4
h, then cooled to room temperature and allowed to continue stirring
overnight. The excess hydride was destroyed by the addition of 750 mL 8% H2S04,
cautiously, until the hydrogen evolution ceased, then at a speed that allowed
the formed solids to disperse. The phases were separated, the aqueous phase
washed once with Et20, treated with 225 g potassium sodium tartrate, and
finally made basic (pH >9) with 5% NaOH. This was extracted with 3x150 mL
CH2C12, the extracts pooled, and the solvent removed under vacuum. The
residue was 9.6 g of a clear oil which spontaneously formed crystals with a mp of
60.5-61 deg С from hexane. These solids were dissolved in 150 mL anhydrous
Et20, and saturated with anhydrous HC1 gas. After standing at room
temperature for 2 h, the crystalline 2,5-dimethoxy-4-methy1amphetamine hydrochloride
(DOM) was removed by filtration, washed with Et20, and air dried to constant
weight. There was obtained 8.25 g of glistening white crystals that had a mp
of 190.5-191.5 deg C. The sulfate had a mp of 131 deg C. Anal. (Ci2H20ClNO2)
C,H,N.
The above nitrostyrene may also be converted to the final amine product
through the intermediary of the corresponding phenylacetone. To a well
stirred suspension of 10.4 g powdered iron in 20 mL glacial acetic acid held
at reflux temperature, there was added 4.9 g 1-(2,5-dimethoxy-4-
methylphenyl)-2-nitropropene as a solid. Refluxing was continued for 2 h and
then all was filtered through wet Celite. After washing with 300 mL H20
followed by 300 mL Et20, the combined filtrate and washes were separated, and
the aqueous phase extracted with 2x100 mL Et20. The organic phase and
extracts were combined and washed with 2x100 mL saturated К2СОз and the solvent
was removed under vacuum yielding a reddish oil weighing 3.3 g. This was
distilled at 111-115 deg С at 0.5 mm/Hg to give a pale green solid. After
recrystallization from benzene, there was obtained 2.8 g 1-(2,5-dimethoxy-4-
methylphenyl)-2-propanone as white crystals with a mp of 57-59 deg C. This
ketone has also been described as a pale-yellow oil with a bp of 115-118 deg
С at 0.4 mm/Hg. A solution of 0.7 g 1-(2,5-dimethoxyphenyl-4-methyl) -2-
propanone in 20 mL MeOH was treated with 6.0 g ammonium acetate, 0.3 g sodium
cyanoborohydride, and 3 g Linde 3 A molecular sieves. The mixture was
stirred overnight, the solids removed by filtration, and the filtrate
dissolved in 100 mL H20. The solution was acidified with dilute H2SO4, and
washed with 2x25 mL CH2CI2. The aqueous phase was made basic with aqueous
NaOH, and the product extracted with 2x25 mL CH2CI2. The solvent was removed
under vacuum, and the residue distilled (at 160 deg С at 0.2 mm/Hg) to give
colorless product which was dissolved in 3 mL IPA, neutralized with
concentrated HC1, and diluted with 50 mL anhydrous Et20. There was obtained 0.18 g
of 2,5-dimethoxy-4-methylamphetamine hydrochloride (DOM) as a white solid
with a mp of 187-188 deg C.
The optical isomers of DOM have been prepared in two ways. The racemic
base has been resolved as the ortho-nitrotartranilic acid salt by recrystal-
lization from EtOH. The (+) acid provides the (+) or "S" isomer of DOM
preferentially. Also, the above-mentioned 1-(2,5-dimethoxy-4-methylphenyl)-2-
propanone can be reductively aminated with optically active alpha-methyl ben-
zylamine with Raney Nickel. This amine is isolated and purified by recrys-
tallization of the hydrochloride salt. When optically pure, the benzyl group
was removed by hydrogenolysis with palladium on carbon. The mp of either of
the optical isomers, as the hydrochloride salts, was 204-205 deg C.
DOSAGE: 3 - 10 mg.
DURATION: 14 - 20 h.
QUALITATIVE COMMENTS:
(with 1.0 mg) There is almost
certainly an effect. Physically there
is a slight dryness in the mouth, and
my eyes are noticeably dilated.
There is an eerie feeling overall.
(with 2.3 mg) Mood elevation at 2-3
hrs. After 3 hours, emotional
effects become more pronounced,
enhancement of color also. Very little
distortion of perception, no
disorientation, no creeping or flowing, but
color enhancement considerable. The
emotional content and empathy for
others was closer to mescaline than
to amphetamine, a welcome change. No
suggestion of nausea at any time.
Unable to sleep at ten hours, so I
took 3/4 grain Seconal. Headache and
listlessness next morning, probably
due to the Seconal.
(with 3 mg) In the middle of the
experience I found that I was able to
КАЧЕСТВЕННЫЕ КОММЕНТАРИИ:
(1,0 мг) «Почти точно есть эффект.
Физически - небольшая сухость во рту,
мои зрачки заметно расширены. И еще
всепроникающее чувство чего-то
жуткого» .
(2,3 мг) «Подъем настроения к 2-3
часам. Через три часа эмоциональные
эффекты стали более отчетливы, как и
цветовое улучшение. Восприятие
искажено очень слабо, никакой
дезориентации, ползаний или легкости, но
цветовое улучшение существенное.
Эмоциональное содержание и эмпатия больше
похожи на мескалин, чем на амфетамин,
приятное изменение. Никаких намеков
на тошноту за все время. Не мог
заснуть через 10 часов от начала,
поэтому я принял 3/4 грана Секонала.
Головная боль и апатия на следующее
утро, вероятно из-за Секонала».
(3 мг) «В середине эксперимента я
обнаружил, что могу разделять компонен-
separate components of complex things
so as to evaluate them separately.
There is no need to respect their
normal purpose. The sharpness of
observation is enhanced, but one can
focus at every different depth of a
thing or a concept. Colors are not
just brighter; there are more of
them. There is a profoundness of
meaning inherent in anything that
moves. A line of thought or a bit of
personal history ties the thinker to
the objects that had been thought of,
or once experienced. It is this
relationship that will prove
productive. Not like in a movie which is
circular in its totalness, but as in
true life where the future is the
result of your own involvement with
everything about you.
(with 4 mg) The first four hours were
largely directed to the body. There
was a shuddering, and a tight jaw,
and I am not particularly motivated
to talk to anyone. It is more
arousing (like amphetamine) than
depressing (like phenobarb) . I am feeling
just a little sick at the three hour
point, but a bit of regurgitation
clears this up. Then at the fourth
hour, it went totally outside of me.
I saw the clouds towards the west.
THE CLOUDS!!! No visual experience
has ever been like this. The meaning
of color has just changed completely,
there are pulsations, and pastels are
extremely pastel. And now the
oranges are coming into play. It is a
beautiful experience. Of all past
joys, LSD, mescaline, cannabis, pe-
yote, this ranks number one.
Normally I have no color effects with
mescaline. A dynamic experience.
Feels good, too.
(with 5 mg) There was the
magnification of light, color and odors. It
was all very pleasant and beautiful,
except that I had an overwhelmingly
negative feeling. This at times grew
to considerable intensity, and I feel
it was clearly due to anger. At
times the negativity disappeared com-
ты сложных вещей так, чтобы оценивать
их по отдельности. Нет нужды уважать
их обычное назначение. Резкость
восприятия улучшилась, но можно
фокусироваться на каждом из отдельных слоев
предмета или теории. Цвета не просто
ярче; их больше. Глубина значения
присуща всему, что движется.
Направление мысли или фрагмент личной
истории привязывает думающего к объектам,
о которых он думает, или которые
однажды переживал. Это то отношение,
которое докажет продуктивность. Не
как в кино, которое замкнуто в круг в
своей целостности, но как в настоящей
жизни, где будущее - результат вашей
собственной вовлеченности во все
вокруг вас.
(4 мг) «Первые четыре часа действие в
основном было направлено на тело.
Дрожь, сжатие челюстей, я был не
слишком расположен разговаривать с
кем-либо. Более пробуждающий (как
амфетамин) , чем подавляющий (как фено-
барб) . На отметке в три часа я
чувствую себя лишь слегка больным, но это
прошло, когда я немного срыгнул. И на
четвертом часе это целиком вышло за
пределы меня. Я видел облака на
западе. ОБЛАКА!!! Никакой другой
зрительный опыт не сравнится с этим.
Полностью изменилось значение цвета,
происходят пульсации, пастель очень
пастельная. А теперь начинается
оранжевое . Красивый опыт. Из всех прошлых
удовольствий, ЛСД, мескалин, канна-
бис, пейот - это вещество идет первым
номером. Обычно у меня не бывает
цветных эффектов с мескалином.
Динамический опыт. И хорошее
впечатление» .
(5 мг) «Усиление света, цвета и
запахов . Все было очень приятно и
красиво, за исключением того, что у меня
было чрезвычайно негативное чувство.
Временами оно значительно возрастало,
и я чувствую, что это было из-за
гнева. Временами же все неприятное
полностью исчезало, и я попадал в наибо-
pletely, and I broke into the most
enjoyable, even hilarious
experiences. I alternated about 50-50
between joy and discomfort. As the
evening drew on, I became withdrawn
and pensive. It seemed clear that I
had made all the wrong decisions Q
choice of partner, place to live,
isolation, no meaningful activity.
The greatest shocker was that my
practice of meditation, which is one
of my central focuses, and which I
thought had brought me much peace and
understanding, seemed to be a
delusional solution to my unhappiness and
isolation. The experience continued
unabated throughout the night with
much tension and discomfort. I was
unable to get any sleep. I
hallucinated quite freely during the night,
but could stop them at will. While I
never felt threatened, I felt I knew
what it was like to look across the
brink to insanity.
(with 8 mg) The very quiet
development picks up speed betweeen the
first and second hour. There is a
rich curly-imaged eyes-closed show
that interlocks closely with music.
It is occasionally an off-beat
fantasy and not directly knit together,
and even occasionally unenjoyable.
But always intense and completely
appropriate to the music. There is a
continuous thirst, and little urine.
Napping seems OK at 16 hours, but
real sleep must wait until the 20
hour point. Overall a rolling +++,
and I am looking forward to a repeat
some day.
(with 10 mg) If on this page I shall
have expressed it to you then it is
true that DOM has the glory and the
doom sealed up in it. All that's
needed to unseal it is to surround it
with a warm living human for a few
hours. For that human for those
hours all the dark things are made
clear.
(with 12 mg) The first awareness was
at 30 minutes and it was in the
лее радостный, даже веселый опыт. Я
метался между радостью и
дискомфортом, 50 на 50. Когда стало темнеть, я
чувствовал себя все более одиноко и
печально. Казалось очевидным, что я
все сделал не так - выбор партнера,
места для жизни, изоляцию, отсутствие
Значимой активности. Самым ужасным
оказалась моя практика медитации,
которая является одним из моих основных
приоритетов, и которая, как я думал,
даст мне больше спокойствия и
понимания. Она представлялась теперь
бредовой попыткой справиться с моей несча-
стностью и изоляцией. Опыт
продолжался, не ослабевая, всю ночь, со
значительными напряжениями и дискомфортом.
Я никак не мог заснуть. Я довольно
свободно галлюцинировал в течение
ночи, но при желании мог это
прекратить . Хотя я ни в какой момент не
ощущал угрозы, я чувствовал и знал,
что все это похоже на взгляд через
границу безумия».
(8 мг) «Очень мягкое развитие
ускорилось между первым и вторым часом.
Богатые волнистые образы под закрытыми
глазами тесно сплетались с музыкой.
Иногда необычные фантазии, прямо не
связанные, иногда даже неприятные. Но
всегда интенсивные и полностью
соответствующие музыке. Постоянная жажда,
мочи мало. На отметке в 16 часов
задремал, но настоящего сна пришлось
ждать до 20-го часа. Все время
перекатывающийся +++, и я хочу как-нибудь
повторить».
(10 мг) «Если бы на этой странице мне
нужно было объяснить это вам, тогда -
воистину, D0M славен и судьба
спрятана в нем. Все, что нужно, чтобы
высвободить ее оттуда - погрузить это
вещество в теплого живого человека на
несколько часов. Ибо для этого
человека в эти часы все темные вещи
прояснятся» .
(12 мг) «Первый признак появился
через 30 минут, и это оказалась боль в
tummy. The development was extremely
rapid, something more like LSD than
previously remembered. The body
tremor feels like poisoning, there is
no escaping the feeling of being dis-
abilitated, but at least there is no
nausea. This transition ended and
the trauma cleared completely at
about the second hour. The music was
exceptional, the erotic was
exceptional, the fantasy was exceptional.
Listz's "A Christmas Cantata #1,"
part 1, with eyes closed was an
experience without precedent. There were
some residual effects still noted the
next day. This may be a bit much for
me.
(with 0.3 mg of the "R" isomer) Maybe
slightly wiry? No effects.
(with 0.5 mg of the "R" isomer) There
is a real effect, and it is
significant that the first effects of the
racemate were noted at 1.0 milligram.
There is a trace of time slowing and
in general a pretty full manic state.
There is some mydriasis. Everything
had pretty much cleared up by
evening .
(with 2.0 mg of the "S" isomer) No
effects. There was an unexpected
slight tachycardia at the two hour
point, but nothing suggesting
psychotropic action.
(with 2.6 mg of the "S" isomer) There
are signs of both pulse increase and
blood pressure increase. There is
some teeth-rubbiness, but still no
psychological turn on at all.
EXTENSIONS AND COMMENTARY:
The rationale for the design and
making of DOM has already been
discussed. One could predict that it
could have been, theoretically, a
totally inactive compound and maybe an
effective blocker for whatever
receptor sites are being occupied by other
psychoactive drugs and even for
strange things that some unbalanced
people might actually make within
животе. Развитие было очень быстрым,
несколько больше похоже на ЛСД, чем
ранее помнилось. Телесная дрожь
ощущалась , как при отравлении, некуда
было деться от чувства возрастающей
беспомощности, но, по крайней мере,
не тошнило. Этот переход закончился,
и травма полностью прошла примерно
через два часа от начала. Музыка
исключительная , эротика исключительная,
фантазия исключительная.
«Рождественская кантата №1» Листа, часть 1, с
закрытыми глазами была необычайным
опытом. На следующий день все еще
отмечались некоторые остаточные
эффекты. Это, кажется, несколько многовато
для меня».
(0,3 мг R-изомера) «Может, небольшая
напряженность? Без эффектов».
(0,5 мг R-изомера) «Явный эффект,
стоит отметить, что первые эффекты
рацемата были заметны при 1,0
миллиграмма . Следы замедления времени и в
целом практически маниакальное
состояние. Некоторое расширение
зрачков . Все в основном закончилось к
вечеру» .
(2,0 мг S-изомера) «Никаких эффектов.
Неожиданная легкая тахикардия на
отметке в два часа, но ничего,
предполагающего психотропное воздействие».
(2,6 мг S-изомера) «Признаки учащения
пульса и увеличения кровяного
давления. Некоторая «натертость» зубов, но
по-прежнему никаких психологических
изменений».
ДОПОЛНЕНИЯ И КОММЕНТАРИЙ:
Обоснование строения и получения DOM
уже обсуждалось. Можно было бы
предсказать, что это должно быть,
теоретически, совершенно неактивное
вещество, и, вероятно, эффективный блока-
тор любых сайтов рецепторов,
занимаемых другими психоактивными
препаратами, или даже странными вещами,
которые некоторые неуравновешенные люди
действительно могут получать внутри
their bodies, using their own
personal chemistry. On the other hand,
it could have been a potent
psychedelic in its own rights, and if so,
probably long lived. The latter
"could have been" proved to be so.
The very modest amount of study of
the individual optical isomers
clearly indicates that the "R" isomer
is the more active. The sparse
comments suggest that some of the
heavier physical aspects of the racemate
might be due to contributions from
the "inactive" "S" isomer. It is,
after all, the "S" isomer of
amphetamine that carries the major punch of
that stimulant. Maybe if that isomer
were removed, and one were to explore
the pure "R" isomer of DOM, the
dramatic visual aspects of the larger
dosages might not be complicated with
a troublesome physical component.
This compound, unbeknownst to me, was
scattered widely and plentifully in
the heyday of the Haight-Ashbury in
San Francisco, in mid-1967. It was
distributed under the name STP, which
was said to stand for Serenity,
Tranquility, and Peace. It was also
claimed to represent Super Terrific
Psychedelic, or Stop The Police. The
police called it: Too Stupid to Puke.
Actually, the name was taken from the
initials of a motor additive which
was completely unrelated chemically.
Incredibly, and sadly, one of the
avowed experts in the area of the
"sensuous drugs" actually stated that
STP, the motor oil additive, was
really one and the same as STP, the
highly dangerous psychedelic. The
motor oil additive, he wrote in a
book of his, had properties somewhat
related to those of LSD, mescaline,
and the amphetamines. How fortunate
that the love children of the time
didn't do much reading, for they
might have gotten into yet deeper
pharmacological troubles with drug
raids on the local gasoline stations.
своего тела, используя собственную
личную химию. С другой стороны, оно
может оказаться сильным психоделиком
само по себе, и если так, вероятно
долгоживущим. Последнее «может
оказаться» подтвердилось.
Очень скромные исследования
индивидуальных оптических изомеров ясно
показывают , что R-изомер более активен.
Немногочисленные комментарии дают
основания полагать, что часть тяжелых
физических аспектов действия рацемата
может происходить из-за «неактивного»
S-изомера. Это, в конце концов, S-
изомер амфетамина, который
ответственен за большую часть воздействия
этого стимулятора. Возможно, если этот
изомер удалить, и исследовать чистый
R-изомер DOM, драматические
зрительные аспекты при больших дозах не
сопровождались бы неприятными
физическими симптомами.
Это вещество, без моего ведома,
обильно и широко раздавалось в период
расцвета Хайт-Эшбери, в
Сан-Франциско, в середине 1967 года. Его
распространяли под названием STP, что
означало, как говорили, Serenity,
Tranquility, Peace (Безмятежность,
Спокойствие, Мир) . Также его
расшифровывали как Super Terrific
Psychedelic (Самый Ужасный
Психоделик) , или Stop The Police (Остановить
Полицию). Полиция называла его Too
Stupid to Puke (Слишком Тупой, чтобы
Блевать). В действительности,
название было взято из сокращения названия
присадки к моторному маслу,
совершенно не имеющей никакого химического
отношения к этому веществу.
Невероятно (и печально) , но один из
признанных экспертов в области «изменяющих
восприятие веществ» утверждал, что
STP, присадка к моторному маслу, и
есть тот самый STP, крайне опасный
психоделик. Присадка к маслу, как
написал он в своей книге, имеет
свойства, в некоторой степени схожие с
таковыми для LSD, мескалина и
амфетаминов . Какое счастье, что Дети любви
того времени не слишком увлекались
чтением, иначе они могли бы попасть в
Two complications became apparent
during this first appearance and they
led to serious difficulties. One,
there was no equation made between
STP and DOM. No one knew what this
drug was which had been distributed
in a cavalier way throughout the
city. There could be no educated
guess as to the best treatment of
overdose emergencies. And secondly,
the initial tablets that had been
distributed apparently contained 20
milligrams of DOM per tablet; later,
it was dropped to 10 milligrams.
Either of these, in retrospect, is now
known to be a thoroughly whopping
dose. The overdose situation was
aggravated by the slow onset of DOM.
The user may be aware of some initial
effects at the half-hour point, there
will be what might be called a + or
++ at the end of the first hour, and
the full impact of the drug is not
appreciated until some two hours have
elapsed. But many of the recipients
of the free handouts of DOM were
familiar with LSD which can show its
alert in 15 to 20 minutes, or even
sooner with a large dose, and there
is already a deep and compelling
intoxication felt at the half-hour
point. They, quite reasonably,
expected this familiar activity pattern
with STP and assumed, when there was
little if any activity noted at the
half-hour point, that the potency was
less than expected. They took one or
even two additional dosage units.
Thus, some of the overdose victims of
that period may well have taken as
much as 30 mg of DOM. The slow onset
of action, coupled with the
remarkably long duration, caught many
innocent users unprepared.
Clinical studies have documented the
rapid tolerance development from
repeated exposures to DOM. Five
volunteers were given 6 milligrams daily
for three days. Objectively, psycho-
еще более серьезные неприятности с
фармакологией после набега на местную
бензозаправку.
В ходе этого первого знакомства
обнаружились две сложности, и они привели
к серьезным затруднениям. Во-первых,
не ставился знак равенства между STP
и DOM. Никто не Знал, что За вещество
распространяется кавалерийским
броском по всему городу. Отсутствовали
осведомленные предположения по поводу
того, как лечить случаи
передозировки. Во-вторых, первоначальные
распространявшиеся таблетки, очевидно,
содержали 20 мг DOM на таблетку;
позднее эта доза была снижена до 10 мг.
Обе дозы сейчас следует рассматривать
как абсолютно сногсшибательные.
Ситуация передозировки усугублялась
медленным началом действия DOM.
Употребивший мог заметить некоторые
начальные эффекты через полчаса после
приема, что-нибудь, что можно назвать
+ или ++ к концу первого часа, а
полное воздействие вещества становилось
понятно не ранее, чем через два часа
после начала. Но многие из тех, кому
раздавался DOM, были знакомы с LSD,
который демонстрирует первые признаки
воздействия через 15 или 20 минут,
или даже раньше при большой дозе, а к
полутора часам от начала уже
происходит глубокое и неодолимое опьянение.
И они, рассуждая так, ожидали такой
же знакомой картины активности и от
STP, и решали, заметив ничтожную
активность через полчаса от начала, что
активность меньше, чем ожидалось. Они
принимали одну или даже две
дополнительные дозы. Следовательно,
некоторые жертвы передозировки того периода
вполне могли принять целых 30 мг DOM.
Медленное начало действия, в
сочетании со весьма большой его
продолжительностью, заставало многих невинных
потребителей врасплох.
Клинические исследования
засвидетельствовали быстрое развитие
толерантности при повторных приемах DOM.
Пятерым добровольцам давали 6 миллиграмм
в каждый из трех дней. Объективно,
logical tests showed a decrease in
responses. Subjectively, all found
extremely intense effects on the
first day, and all but one found it
unpleasant. By the third exposure on
the third day, all had diminished
responses, ranging from only
"moderately strong" to "felt absolutely
nothing." One actually slept during
the experience on the third day.
The hexadeutero-analogue (deuterium
atoms on the two methoxyl groups) has
been prepared as an internal standard
for analytical work, but there are no
reports of its human pharmacology. A
study with this sort of derivative
would be a fine companion to the
studies already underway with the
mescaline analogues that are
similarly substituted. A difference
exists, however. With mescaline, it is
believed that the loss of a methoxyl
group is a step towards the inactiva-
tion of the compound, whereas with
DOM this loss may be associated with
the formation of an active
metabolite. The several fascinating
questions raised by possible differences
in both the rates and the degree of
demethylation of these two compounds
are well worth trying to answer.
A number of compounds related to DOM
had been synthesized and studied at
the University of California at San
Francisco, at about this time. Two of
these were simply the juggling of the
two methoxyl groups and the methyl
group on the ring, still maintaining
the 2,4,5-ness relative to the
amphetamine chain. These are 2,4-
dimethoxy-5-methylamphetamine and
4,5-dimethoxy-2-methylamphetamine.
Since the slang name for DOM in and
about the medical center was STP, and
since STP was the name of a motor oil
additive, it is not unreasonable that
the first of these to be synthesized,
the 2,4-dimethoxy-5-methyl isomer,
was referred to by the name of
another motor oil additive popular at
that time, F-310. The Vilsmeier
reaction between 2,4-dimethoxytoluene and
психологические тесты показывали
снижение реакции. Субъективно, все
обнаружили очень интенсивные эффекты в
первый день, и все, кроме одного,
нашли их неприятными. После третьего
приема на третий день реакции у всех
уменьшились, варьируясь от «умеренно
сильно» до «вообще ничего не
почувствовал» . Действительно, один из них
спал в ходе опыта на третий день.
Гексадейтеро-аналог (атомы дейтерия в
обеих метокси-группах) был получен в
качестве внутреннего стандарта для
аналитической работы, но ничего не
сообщалось о его фармакологии для
человека. Исследование с таким
производным было бы хорошим дополнением к
уже ведущемуся изучению аналогов мес-
калина, замещенных аналогичным
образом. Однако есть разница. Для меска-
лина считается, что потеря метокси-
группы является шагом в направлении
инактивации вещества, в то время как
для DOM схожая потеря может быть
связана с образованием активного
метаболита. Несколько любопытнейших
вопросов , связанных с различиями, как в
скорости, так и в степени деметилиро-
вания этих двух соединений,
несомненно , заслуживают поисков ответа.
В Университете Калифорнии в Сан-
Франциско примерно в это время
синтезировали и изучили ряд соединений,
родственных DOM. Два из них
представляют собой обычную перетасовку двух
метокси-групп и метильной группы по
кольцу, сохраняющую отношение 2,4,5-
по отношению к цепи амфетамина. Это
2,4-диметокси-5-метиламфетамин и 4,5-
диметокси-2-метиламфетамин. Поскольку
жаргонное имя DOM в медицинском
центре и вокруг него - STP, и поскольку
STP - это название присадки к
моторному маслу, неудивительно, что когда
был синтезирован первый из них, 2,4-
диметокси-5-метильный изомер, его
назвали по имени другой популярной в то
время присадки к моторному маслу, F-
310. Реакция Вильсмейера с 2,4-
диметокситолуолом и комплексом
Вильсмейера (РОС1з и N-метилформанилид) да-
the Vilsmeier complex of POCI3 and N-
methylformanilide gave the benzalde-
hyde (mp 117-118 deg C) with a yellow
malononitrile derivative from EtOH
with a mp of 193-194 deg C. The
nitrostyrene from this and nitroe thane
formed yellow crystals from CH3CN,
with a mp 138-139 deg C. The amine
formed easily with LAH in ether, and
the product F-310 (or 5-DOM) gave
white crystals from CH3CN with a mp of
182-183 deg C.
And the other isomer, the 4,5-
dimethoxy-2-methyl counterpart,
became known familiarly as F-320, or
sometimes simply 2-DOM. Its
preparation followed an identical procedure,
starting from 3,4-dimethoxytoluene. I
have been told that F-310 is not
active even at 20 milligrams in man,
which would make it several times
less potent than DOM (STP) . I know
of no trials with F-320. The use of
the letter RFS does not imply any
relationship between these two
compounds and the series described
elsewhere with the RFS code followed by
other numbers, such as F-2 and F-22.
These latter are F's because they are
furans, not motor oil additives. And
yet another oil additive, well known
at the time as Z-7, became associated
with the synthesis of the DOM (STP)
isomer with its groups in the 2,4,6-
positions. This is entered
separately under gamma-DOM.
ла бензальдегид. Нитростирол,
полученный из него и нитроэтана, выделили
в форме желтых кристаллов из CH3CN,
амин легко получился с помощью алюмо-
гидрида лития и эфира.
Другой же изомер, 4,5-диметокси-2-
метильный аналог, стал известен как
F-320, или иногда попросту 2-DOM. Его
получение происходило аналогично,
начиная с 3,4-диметокситолуола. Мне
говорили, что F-310 неактивен для
человека даже при 20 мг, что делает его в
несколько раз менее активным, чем DOM
(STP). Я ничего не Знаю о пробах с F-
320. Использование кода RFS не
означает какой-либо связи между этими
двумя соединениями и сериями,
описанными в других местах, с RFS-кодом с
номером, например F-2 или F-22. Эти
последние «F» потому, что они фураны,
а не присадки для моторного масла. И
еще одна присадка к моторному маслу,
хорошо известная в то время под
названием Z-7, дала название другому
изомеру DOM (STP) , где группы
находятся в положениях 2,4,6. Он описан
отдельно под названием гамма-DOM.
#69 gamma-DOM; Z-7; 2,6-DIMETHOXY-4-METHYLAMPHETAMINE
SYNTHESIS: To a solution of 2,6-dimethoxy-4-methylbenzaldehyde (mp 92-93
deg С from the lithiation of 3,5-dimethoxytoluene followed by reaction with
N-methylformanilide) in 10 mL nitroethane, there was added 0.1 g anhydrous
am-monium acetate and the mixture was heated on the steam bath for 16 h.
Removal of the solvent under vacuum gave a slightly oily red-orange crystalline
mass which was finely ground under 1 mL of MeOH. Filtration and a sparing
wash with MeOH gave, after air drying, 0.8 g of a light yellow crystalline
solid with a mp of 121-122.5 deg C. Recrystallization from 4 mL boiling
absolute EtOH gave 0.6 g of 1-(2,6-dimethoxy-4-methylphenyl)-2-nitropropene as
very light yellow platelets, which melted at 123-124 deg C.
To a solution of 0.25 g LAH in 25 mL refluxing THF, well stirred and under
He, there was added a solution of 0.3 g 1-(2,6-dimethoxy-4-methylphenyl)-2-
nitropropene in 5 mL dry THF. Upon the completion of the addition, the
reaction mixture was held at reflux for 48 h. After cooling with an external ice
bath there was added, in sequence, 0.5 mL H20, 0.5 mL 15% NaOH, and finally
1.5 mL H20. The inorganic solids were removed by filtration, and the filter
cake washed with THF. The solvent from the combined filtrate and washings
was removed under vacuum, and the residue (0.3 g) was a crystal clear
colorless oil with a high refractive index. This was dissolved in 2 mL IPA,
neutralized with concentrated HC1, and diluted with 35 mL of anhydrous Et20.
After a minute's standing, the solution became turbid, followed by the slow
deposition of very fine white crystals. After standing 1 h at room
temperature, these were removed by filtration, Et20 washed, and air dried to
constant weight. There was thus obtained 0.3 g 2,6-dimethoxy-4-
methylamphetamine hydrochloride (gamma-DOM) with a mp of 203 deg C. sharp.
DOSAGE: 15 - 25 mg.
DURATION: 6 - 8 h.
QUALITATIVE COMMENTS: (with 14 mg) I am really quite spacey. I can go from
a train of thought straight up into thin air. Then, to get to another one
there must be a careful choice of words. Logic has nothing to do with any of
it. There is no trace of the MDMA-like magic. This is an interpretive drug,
not simply an ASC [altered state of consciousness] opening.
(with 18 mg) There is a light-headedness, and a somewhat starry-eyed stoned
state. Nothing visual, and no body concern except for what seems to be a
very fine inner tremor. I think that with a little more, things might very
well begin to move in the visual field. But I have no feeling of great
concern about taking a somewhat higher dosage.
(with 25 mg) I was at a +++ for about three hours, and it was a very weird
place. There were some visuals, but they were not at all commensurate with
the degree to which I was simply stoned. The erotic does not knit, and it's
hard to get involved with music. It is as if you were going down some
totally unknown street in a completely familiar city. You know the territory,
but yet it is strangely all new. Eyes closed fantasy and shaped imagery was
quite remarkable. But some heart arrhythmias and a pretty constant diarrhea
made the experience less than totally ideal. My sleep was good and with good
dreams.
EXTENSIONS AND COMMENTARY: I can't remember the exact names of the
companies that went with the oil additives. STP was, I believe, it's own thing,
and originally stood for Scientifically Treated Petroleum. And F-310 was, I
believe, a Chevron Oil product. F-320 was, of course, the product of the
wild and happy chemists at the Pharmaceutical Chemistry Department at the
University of California in San Francisco, playing with what they fondly
called "funny drugs." And when the 2,4,6-orientation became an obvious
positional isomer, the Pennzoil Oil Company's additive, 7,-1, was a natural to
have its name volunteered to the cause. There was one additional isomer
possible, with the methyl in the 2-position and the methoxyl groups at the 4-
and 6-positions. This followed the more conventional aldehyde made from 3,5-
dimethoxytoluene via the Vilsmeier process, with POCI3 and N-
methylformanilide. This material (2,4-dimethoxy-6-methylbenzaldehyde with mp
64-65 deg С from cyclohexane or from MeOH) is completely distinct from the
isomer used above (2,6-dimethoxy-4-methylbenzaldehyde with a mp of 92-93 deg
С from MeOH) . The amphetamine from this isomer is 2,4-dimethoxy-6-
methylamphetamine, and had been christened by the chemistry crowd as Z-7.1.
Much effort had been put forth in research by this medical school group of
graduate students and graduate advisors, to try to explain the biological
activity of the 2,4,5-things such as TMA-2 and DOM (STP). And a considerable
investment had been made in the attempt to tie together the amphetamine world
of psychedelics with the indole world of psychedelics. The convenience of
having two methoxy groups para to one another was a clear invitation to
speculate upon the formation of a benzoquinone intermediate of some kind, and
this would require the loss of the methyl groups which were already known to
be metabolically labile. This "quinone-like" intermediate was the
cornerstone of a "hydroquinone hypothesis," as it allowed further condensation
within the molecule itself involving the primary amine group, to form
something called an indolene which, with some arcane electron pushing and
removal, could eventually become an indole. There. We now have a tie-in to the
tryptamine world, and to serotonin, and that entire neurotransmitter magic.
There was only one small fly in the ointment. No matter how the 2,4,5-
things were explained, none of the proposed mechanisms could allow for the
2,4,6-things to also be active.
How can one accommodate such blasphemy? The first and obvious approach was
the simplest. Denial. The 2,4,6-things aren't really active at all.
Placebo stuff. There is a commonly used phrase, "bad science" which is an
infamous term used to belittle findings that do not fit with one's theories or
purposes. But that simply didn't wash, because I knew, as did a few others
who chose not to identify themselves too publicly, that TMA-2 and TMA-6 were
both fully active in the 40 to 50 milligram area. And although not as potent
as DOM, the compound of this recipe, gamma-DOM or Z-7, was certainly an
active one. So, since approach number one didn't work, try approach number
two. Make the shoe fit the wearer, without respect to the size of his foot.
One single size shoe fits all. One single mechanistic hypothesis explains
all. It was obvious that for the "hydroquinone" hypothesis to survive, Z-7
would have to undergo some metabolic oxidation Q phenol formation Q in the 3-
position.
And guess who was actually euchred into embarking onto the synthesis of
this hypothetical metabolic Lucy [that's the anthropological-type, not the
LSD-type Lucy]? Moi! On to a new methoxylated amphetamine which would be
called Z-7.2. Oxidation of the above 2,4-dimethoxy-6-methylbenzaldehyde with
metachloroperoxybenzoic acid gave 2,4-dimethoxy-6-methylphenol which smoothly
methylated (KOH, CH3I) to give 2,3,5-trimethoxy toluene as a white oil, bp 59-
62 deg С at 0.1 mm/Hg. This formed the anion between the meta-methoxy groups
with butyllithium, and N-methyIformanilide gave the new compound 2,3,6-
trime thoxy-4-me thylbenzaldehyde, also an oil (bp 130-140 deg С at 0.7 mm/Hg)
with an excellent NMR spectrum. This formed the 3-carbon nitrostyrene with
nitroethane, as bright yellow crystals from methanol with a mp 67-68.5 deg С
(and excellent NMR and microanalysis, C,H,N). Lithium aluminum hydride
reduction gave rise to what I was assuming would be the target amphetamine, 4-
methyl-2,3,6-trimethoxyamphetamine or Z-7.2. This formed a hydrochloride
salt which, although analytically excellent, insisted in remaining as an
ether and chloroform-soluble oil which had an excellent NMR spectrum. This
was certainly MY target compound, but it was not THEIR target compound. The
upper echelons who were running the show were serious about this hydroquinone
thing. Therefore, this product Z-7.2, that should have been entered into
human evaluation, was instead processed further by the substitution of a t-BOC
on the amine group, oxidation to the quinone with eerie ammonium nitrate,
reduction to the hydroquinone with dithionite, and finally deprotection of the
blocking t-BOC group by hydrochloric acid. The final product, 2,5-dihydroxy-
6-methoxy-4-methylamphetamine hydrochloride, was an extremely light-sensitive
solid which was looked at by NMR (excellent spectrum in D20) and by cyclic
voltimetry (destructive and uninformative) but which would have been totally
worthless to have tasted.
In fact, the whole 2,4,6 substitution concept is just now beginning to
explode. Fully half of the drugs described in this Book II are of the
classical 2,4,5-trisubstitution pattern, and it is becoming evident that every one
of them will have a 2,4,6-trisubstituted counterpart that bids fair to be an
active psychedelic. Diligence could thus easily double the number of known
psychedelics. The nickname "pseudo" is really the Greek letter "psi" which
looks like a candelabrum standing on the table holding up three candles. If
I can find the type in some font, I will simply precede each known drug with
this letter, to indicate that the 2,4,5-ness has become a 2,4,6-ness.
Therefore, Z-7 is also pseudo-DOM.
Z-7.2 might have been an interesting compound to taste. But the academic
climate was not appropriate at that time (early 1977) for such honesty. The
"hydro-quinone hypothesis" is now not much more than a minor bit of history.
And anyhow, it was just about this time that I had uncovered a slick way of
getting a sulfur atom into the amphetamine molecule. I quickly lost interest
in the pursuit of other people's hypotheses that didn't seem to lead
anywhere. Maybe, someday, some single earth-shaking mechanism will emerge to
explain everything. But in the meantime, the best contribution I can make to
this "grand unified theory of psychedelic activity" is to continue to make
new and unexpected things which, if they are active, will effectively destroy
any hypothesis that just happens to be popular at the moment. It is a lot
more exciting, too.
#70 DON; 2,5-DIMETHOXY-4-NITROAMPHETAMINE
SYNTHESIS: A solution of 8.4 g 2,5-dimethoxyamphetamine base in 40 mL
acetic acid was added dropwise over the course of 0.5 h to 43 mL of 50% nitric
acid which was well stirred and cooled with an external ice bath. The
resulting solution was quenched with ice water, made basic with aqueous NaOH,
and extracted with a benzene-ether mixture. The residue that remained after
the removal of the solvent was dissolved in dilute HC1 which, upon
evaporation of the H20, yielded a nearly colorless residue. Recrystallization from
an ethanol/ether mixture gave, after drying, 10.5 g of 2,5-dimethoxy-4-
nitroamphetamine hydrochloride (DON) with a mp of 206-207 deg C. The acet-
amide derivative melted at 166-168 deg C. The formamide derivative was
easily hydrolyzed with 3N HC1. And the R-isomer of DON hydrochloride had a mp
of 231-232 deg C.
DOSAGE: 3.0 - 4.5 mg.
DURATION: 8 - 15 h.
QUALITATIVE COMMENTS: (with 3.0 mg) There was an amphetamine-like
stimulation that was apparent an hour into it, and considerable anxiety. I had
stomach cramps, but there were indications that there might be something
hallucinogenic at a higher dose.
(with 4.5 mg) An enhancement of color perception, and some auditory
distortion, that was still noticeable some eight hours into the experience. The
visual changes were intense. I felt I was running a slight fever, and was
restless, but there was almost no physical malaise. I was still somewhat
wound up even at the 14th hour.
EXTENSIONS AND COMMENTARY: These qualitative comments are not true
quotations, but have been reconstructed from the published summaries of the human
trials reported by several South American researchers. I have personally
never tasted DON and have only these fragments from which to create a
portrait of activity. A brief quotation, from a note published by these
researchers in a bulletin that is restricted to forensic scientists serving law
enforcement agencies, is certainly subject to a number of interpretations.
It reads as follows: "This action [a strong stimulant action reminiscent of
amphetamine] seems to reduce the incidence of insightful, and therefore
potentially unpleasant experiences, and thus [DON seems likely] to appear on
the market as an illicit recreational drug." I must admit that I have tried,
and I am still not able, to interpret this quotation.
#71 DOPR; 2,5-DIMETHOXY-4-(n)-PROPYLAMPHETAMINE
SYNTHESIS: A suspension of 285 g mossy zinc in 285 mL H20 containing 5.7 g
mercuric chloride was treated with 285 mL concentrated HC1 and shaken as
needed to effect amalgamation. The H20 was then drained off, the zinc washed
with fresh water and drained again. There was added a solution of 74 g 2,5-
dimethoxypropiophenone (from the reaction of propionic acid and p-
dimethoxybenzene in the presence of polyphosphoric acid, see under DOAM for
an effective general procedure) in 140 g EtOH. The reaction mixture was held
at reflux for 24 h with the periodic addition of concentrated HC1. It was
then cooled, diluted with H20 and CH2C12, and the organic phase separated. The
aqueous phase was extracted with 2x100 mL additional CH2C12. The combined
organic phases were washed with 5% NaOH until the washes remained basic, once
with H20, and then the solvent was removed under vacuum. The residue was
distilled at the water pump, giving an early fraction quite rich in starting
p-dimethoxybenzene, and a second fraction (61 g, bp 140-160 deg C) which was
free of carbonyl group by infra-red, and which was largely 2,5-
dimethoxypropylbenzene. It was used without further purification in the
following aldehyde synthetic step.
A mixture of 124 g N-me thy If ormanilide and 140 g POCI3 was allowed to stand
until there was the development of a strong red color. There was then added
60 g of the above 2,5-dimethoxypropylbenzene and the mixture was held on the
steam bath for 2 h. The mixture was added to 2 L H20 and stirred until the
excess acid chloride had completely decomposed. The mixture was extracted
with 3x100 mL CH2C12 and, after the removal of the solvent from the combined
extracts, the residue was extracted with 3x100 mL boiling hexane. Removal of
the solvent gave the product 2,5-dimethoxy-4-propylbenzaldehyde as an oil, 23
g, which was characterized as its malononitrile derivative. Equal weights of
the product and malononitrile in EtOH with a catalytic amount of triethyla-
mine gave yellow crystals which, on recrystallization from toluene, had a mp
of 113-114 deg C.
A solution of 21.5 g of the above crude 2,5-dimethoxy-4-propylbenzaldehyde
in 75 g acetic acid, was treated with 10.4 g nitroethane and 6.6 g anhydrous
ammonium acetate. This was heated on the steam bath for 1.75 h, then cooled
and diluted with H20 to the point of turbidity. With long standing and
scratching, there finally was the deposition of crystals which were removed
by filtration and sucked as dry as possible. This 23 g of crude product cake
was triturated under MeOH, filtered again, and air dried to give 11 g of dull
orange crystals. Recrystallization from boiling MeOH gave 1-(2,5-dimethoxy-
4-(n)-propylphenyl)-2-nitropropene as fine orange crystals which weighed,
after filtering, washing, and drying, 7.4 g, and which had a mp of 94-96 deg C.
To a suspension of 6.0 g LAH in 500 mL anhydrous Et20, which was being
stirred and also held as a gentle reflux, there was added a saturated
solution of (2,5-dimethoxy-4-(n)-propylphenyl)-2-nitropropene in warm THF. The
reaction mixture was held at reflux for 24 h, then cooled to room
temperature. The excess hydride was destroyed by the cautious addition of 500 mL
dilute H2S04. The phases were separated, and the aqueous phase washed with
additional Et20. There was then added 150 g potassium sodium tartrate, and
the pH was brought to >9 with aqueous NaOH. The product was extracted with
Et20 and, after removal of the solvent, the residue was dissolved in 200 mL
anhydrous Et20 and saturated with anhydrous HC1 gas. The solids that formed
were removed by filtration, giving 6.15 g 2,5-dimethoxy-4-(n)-
propylamphetamine hydrochloride (DOPR) as an electrostatic, white crystalline
powder, with a mp of 182.5-183 deg C. This was not improved by
recrystallization from either IPA or CH3CN.
DOSAGE: 2.5 - 5.0 mg.
DURATION: 20 - 30 h.
QUALITATIVE COMMENTS: (with 2.0 mg) The onset is slower than any other
thing I can think of. There was nothing at all at the end of an hour, and
only a threshold a half hour later. By the middle of the third hour, I was
up to 1+, and that seemed to be about as high as it intended to take me.
Attempts to sleep at the ninth hour were not successful, as there were strange
patterns of not-quite logical thinking going on. Stuff like: "The block
events (like a baby's rectangular building blocks) that were gotten, along
with other things, from the full octaves of the left hand in Listz's
Hungarian Rhapsody, events that allowed an easy recognition of the odds of
achieving successful re-entry from any of several erotic codes.' Clearly this was
not a baseline state. After six hours of successful sleep, I was still off-
baseline , and on into the following day. Go on up with curiosity but with
caution.
(with 3.6 mg) Imagery that was constructed in response to the music turned
out to be necessary to organize and contain it. The trio is the nucleus that
transforms the written to the heard, but it has created its own bubble
without connections to the real world, and must play on and on and on to keep
itself afloat and never touching the stage again.
(with 5.0 mg) I am now at midnight, and still strongly +++. This is cer-
tainly maximum dosage, at least for a long time. There are faint intimations
of nervous system scrungies. You know, the kind of thing that makes you
figure it's going to be a while before you'll try to relax into sleep. This
material, like all the other DO's, is a heavy duty psychedelic, the kind that
says to you, 'Forget all that stuff about screening out visuals,' and then
proceeds to prove it. Sort of indole-like in that way. Your body as well as
your mind tells you you're into it, baby, and better relax and enjoy the
trip, because you've left the shore way behind. When it was time for bed, I
got to sleep with surprising ease, and slept for only about six hours. My
dreams were excellent, balancing, and good humored. But the next day I
realized I was still carrying the DOPR in me, and that baseline was definitely
not there. But it was OK. No problems except for sleepiness. The next
evening I went to bed at unheard-of hour of 9 PM and slept for 13 hours, give or
take. Fascinating compound, but I won't go out of my way to take it again
soon.
EXTENSIONS AND COMMENTARY: There is a thread of disconnection and of
inconsistent reference that pervades most of the reports that I have received
concerning the use of DOPR. The word that comes to mind is hypnogogic. There
is a drifting into that place that lies between a not-quite-awake and a not-
quite-asleep state seems to characterize this compound. There is no question
but that it is very potent, and that it is very long-lived. But there is a
nagging suggestion of the out-of-body, out-of-center character that is the
hallmark of the anesthetic and delusional drugs such as scopolamine or keta-
mine. With them, the psychedelic effects become clouded with touches of
amnesia. If DOPR shows this with it's three carbon alkyl group, thereis every
reason to pay close attention as the chain becomes longer.
There had been quite a bit of speculation in the literature that the
metabolic attack on DOM was at the 4-position, and this was an oxidation process.
In a moment of inspiration, I decided to explore a similar oxidation step in
DOPR, since it is probably the most potent of the DO-series. Why not make
the compound which would be the first step in this oxidation, the 1-
hydroxypropyl analogue? This I did, by using the phthalimide derivative of
2,5-dimethoxyamphetamine (described in the synthesis of DOI) and making the
propiophenone using propionic acid as both reagent and solvent, and polyphos-
phoric acid as the condensing agent. The ketone product (a white crystalline
solid from methanol) was dissolved in warm methanol and reduced to the
alcohol with sodium borohydride. This product, also a white crystalline solid,
was stripped of the phthalimide blocking group with overnight refluxing with
hydrazine in ethanol. The product, 2,5-dimethoxy-4-(1-hydroxypropyl)-
amphetamine (hydroxy-DOPR) had a mp of 148-150 deg С from IPA. Its activity
is not yet known, but there were no effects at all at trials, orally, of up
to 200 micrograms.
But this is all with the normal-propyl compound. There is a rich
collection of misinformation and potential discovery that is associated with the
isopropyl isomer. This structural isomer, 2,5-dimethoxyl-4-(i)-
propylamphetamine is properly called DOIP for des-oxy-iso-propyl. It has
been synthesized and explored in animals and, to a modest extent, in man.
The synthesis has proceeded from 2,5-dimethoxyacetophenone by the addition of
a methyl group to the carbonyl followed by reduction to the hydrocarbon.
Aldehyde formation, nitropropene synthesis with nitroethane, and lithium
aluminum hydride reduction are uneventful, providing the hydrochloride salt DOIP,
which has a mp of 183-184 deg С as an analytical sample. Animal tests (such
as rabbit hyperthermia assays), have indicated that the isopropyl compound
DOIP is less potent than the propyl prototype, DOPR, by between one and two
orders of magnitude. In man, a dose of four milligrams, a rousing dose of
DOPR, is without any effects. At 10 milligrams, there is some disturbance
but substantially no effects. I have been told that with doses in the 20 to
30 milligram range there are valid changes in mental state, but I have not
been told the nature of these changes.
A fascinating red herring had been drawn across all of these exacting lines
by a strange visitor to this research project. An olive-faced M.D., Ph.D.,
passed through this confusing scene briefly, and when he left, a small supply
of DOPR left with him. He promptly published in an obscure journal some
animal behavioral responses which he ascribed to the isopropyl analogue, DOIP.
But what he had studied could only have been DOPR since DOIP, at that time,
had not yet been synthesized either by me, or by either of the other two
active synthesists of that moment. It was not yet a known material. We all
made it some time later, but by that time our olive-face had disappeared.
There is a magnificent French phrase that applies here as nowhere else; II a
foutu le camp. Its idiomatic meaning is equivalent to our, "He took off," or
"He split the scene," but the literal translation is, "He fucked the camp."
#72 E; ESCALINE; 3,5-DIMETHOXY-4-ETHOXYPHENETHYLAMINE
SYNTHESIS: To a solution of 72.3 g 2,6-dimethoxyphenol in 400 mL MeOH,
there was added 53.3 g of a 40% solution of aqueous dimethylamine folowed by
40 g of a 40% aqueous solution of formaldehyde. The dark solution was heated
under reflux for 1.5 h on a steambath. The volatiles were then removed under
vacuum yielding a dark oily residue of 2,6-dimethoxy-4-
dimethylaminomethylphenol. This residue was dissolved in 400 mL of IPA, to
which there was added 50 mL of methyl iodide. The spontaneously exothermic
reaction deposited crystals within 3 min, and was allowed to return to room
temperature and occasionally stirred over the course of 4 h. The solids were
removed by filtration, washed with cold IPA, and allowed to air dry yielding
160 g of the methiodide of 2,6-dimethoxy-4-dimethylaminomethylphenol as a
cream-colored crystalline solid.
A suspension of 155 g of the above methiodide of 2,6-dimethoxy-4-
dimethylaminophenol in 600 mL H20 was treated with a solution of 130 g KCN in
300 mL H20. The reaction mixture was heated on a steam bath for 6 h during
which time there was a complete dissolving, the development of a brownish
color with a bright blue film on the surface and the walls of the flask, and
the gentle evolution of fine gas bubbles. The hot reaction mixture was
poured into 1.2 L H20 and acidified with concentrated HC1 (careful, HCN
evolution) . The aqueous solution was extracted with 3x150 mL CH2C12, the
extracts pooled, washed with saturated NaHC03 which removed much of the color.
The solvent was removed under vacuum yielding about 70 g of a viscous black
oil. This was distilled at 0.4 mm/Hg at 150-160 deg С to provide 52.4 g of
homosyringonitrile (3,5-dimethoxy-4-hydroxyphenylacetonitrile) as a white oil
that spontaneously crystallized to lustrous white crystals that melted at 57-
58 deg C.
A solution of 5.75 g of homosyringonitrile and 12.1 g ethyl iodide in 50 mL
dry acetone was treated with 6.9 g finely powdered anhydrous К2СОз and held
at reflux for 18 h. The mixture was diluted with 100 mL Et20, filtered, and
the filtrate solvent removed under vacuum The residue was recrystallized from
Et20/hexane to yield 5.7 g 3,5-dimethoxy-4-ethoxyphenylacetonitrile with a mp
57-58 deg C. Anal. (Ci2Hi5N03) C,H,N.
A solution of 2.21 g 3,5-dimethoxy-4-ethoxyphenylacetonitrile in 25 mL EtOH
containing 2.5 mL concentrated HC1 and 400 mg 10% palladium on charcoal, was
shaken in a 50 lb/sq.in. atmosphere of hydrogen for 24 h. Celite was added
to the reaction suspension and, following filtration, the solvents were
removed under vacuum. The residue was recrystallized from IPA/Et20 to yield
2.14 g 3,5-dimethoxy-4-ethoxyphenethy1amine hydrochloride (E) with a mp of
166-167 deg C.
Synthesis from syringaldehyde: A well-stirred suspension of 21.9 g syrin-
galdehyde in 45 mL H20 was heated to reflux in a heating mantle. There was
then added a solution of 15 g NaOH in 60 mL H20. The heating and stirring
was continued until the generated solids redissolved. Over a period of 10
min, there was added 23 g diethyl sulfate, then refluxing was continued for 1
h. Four additional portions each of 5 g diethyl sulfate and of 6 mL 20% NaOH
were alternately added to the boiling solution over the course of 2 h. The
cooled reaction mixture was extracted with Et20, the extracts pooled and
dried over anhydrous MgS04, decolorized with Norite, and stripped of solvent.
The crude 3,5-dimethoxy-4-ethoxy-benzaldehyde weighed 21.8 g and melted at
51-52 deg C.
A solution of 14.7 g 3,5-dime thoxy-4-ethoxybenzaldehyde and 7.2 mL ni-
tromethane in 50 mL glacial acetic acid was treated with 4.4 g anhydrous
ammonium acetate and held at reflux for 30 min. Cooling the reaction allowed
the formation of yellow crystals which were removed by filtration and washed
sparingly with cold acetic acid. The dried 3,5-dimethoxy-4-ethoxy-beta-
nitrostyrene weighed 11.5 g and melted at 108-109 deg С after recrystalliza-
tion from EtOH Anal. (Ci^HisNOs) C,H. Alternately, this product may be
prepared from 3.9 g. 3,5-dimethoxy-4-ethoxybenzaldehyde in 60 mL nitromethane
containing 0.7 g ammonium acetate and heated on a steam bath for 1 h. The
solvent was removed under vacuum, and the residue dissolved in a minimum of
hot MeOH. Cooling provided, after filtration and air drying, 2.3 g of bright
yellow crystals of 3,5-dimethoxy-4-ethoxy-beta-nitrostyrene, with a mp of
105-107 deg C.
A solution of 2.25 g LAH in 45 mL anhydrous THF was vigorously stirred and
cooled to 0 deg С under He. There was added 1.5 mL 100% H2S04 dropwise,
followed by 2.3 g 3,5-dimethoxy-4-ethoxy-beta-nitrostyrene in anhydrous THF.
After the addition was complete, the mixture was allowed to stir for 30 min,
and then brought to room temperature. The unreacted hydride was decomposed
with 2.3 mL H20 in THF, followed by the addition of 9.2 mL of 15% NaOH. The
white suspension was filtered, the filter cake was washed with THF, the
filtrate and washings combined, and the solvent removed under vacuum. The
residue was dissolved in 300 mL dilute H2S04, washed with 2x75 mL CH2C12, made
basic with 25% NaOH, and the product extracted with 3x75 mL CH2C12. After
removal of the solvent, the residue was distilled at 110-120 deg С at 0.3 mm/Hg
yielding 1.4 g of a colorless oil. A solution of this oil in 20 mL IPA was
neutralized with 17 drops of concentrated HC1 and diluted with 100 mL
anhydrous Et20. After a few minutes there was the spontaneous formation of white
crystals of 3,5-dimethoxy-4-ethoxyphenethylamine hydrochloride (E) which was
recrystallized from 40 mL boiling EtOAc containing 1 mL MeOH. The mp was
165-166 deg C.
DOSAGE: 40 - 60 mg.
DURATION: 8 - 12 h.
QUALITATIVE COMMENTS: (with 40 mg) This is a powerful and complex
intoxicant Q I could not have coordinated any rational muscular activity. I could
not walk; I could not tie my shoe-laces. There is analgesia and an
incoordination that I cannot shake. My menstrual flow started a bit ahead of time,
but it was light.
(with 50 mg) I felt that the body tensions outweighed the psychological and
sensory rewards, in that I had a lot of dehydration and my sleep had a
nightmare quality. This pretty much offset the few virtues that I felt I had
obtained.
(with 60 mg) There is a quality of rational analysis and insight that is
totally impressive. Many subtle factors in my life can be viewed with
insight, and usefully dissected. I got into a deep discussion, but I was not
argumentative or even defensive and I remained detached and kept a tone of
cool impersonality. I had a good appetite. But I also had some tachycardia
and muscular tension. There was unquestionable sensory enhancement, but
without an intellectual component. Overall it was most pleasant.
EXTENSIONS AND COMMENTARY: In an isolated situation, there is easy fantasy,
but little synthesis of external sensory inputs such as music or visual
stimulae. A gradual decline brings the subject back to a restful baseline
somewhere before the 12th hour. The following day is often seen as one of
tiredness and low energy. An anonymous flyer appeared in the California drug
community in 1984 stating an effective range to be 50 to 100 milligrams, but
it described the drug as the sulfate. The above data all pertain to the
hydrochloride salt.
The replacement of that one methyl group with an ethyl group leads to a
nice jeu de mots. The play on words depends on a remarkable coincidence.
The name of the alkaloid mescaline stems from an ancient Nahuatl word for a
drink (Mexcalli) which also provided the source of the term Mescal (an Agave
of entirely different pharmacology). The prefix for the simplest, the one
carbon organic radical, is methyl. This is from the Greek word "methy" and
represents wine from wood. Such is, indeed, methyl alcohol, or methanol, or
wood alcohol, the simplest one-carbon drink and a rather dangerous one for
the human animal. And this is the group that is on the central oxygen of
mescaline.
It is customary to refer to homologs (bigger-by-one) of methanol by their
classical chemical names, so the natural extension of methyl is ethyl, and
that of mescaline would be escaline. One carbon-chain on the 4-position
oxygen becoming a two-carbon chain. This is all entymologically appealing, but
there is no botanical support for any of it. The ethyl group is much more
rare in nature. It is just a happy coincidence that mescaline (the plant),
and methyl (the alkyl group involved) , and methoxy (the group on the 4-
position of the aromatic ring) all happen to start with the letter RMS.
Very few of the homomescaline phene thy 1 amines have been synthesized as
their three-carbon chain counterparts, the corresponding analogues of
amphetamine. And only three of them have been explored in man (four, if you
count the amphetamine analogue of mescaline itself, TMA) . The obvious names
for these compounds have, unfortunately, already been used. It would be
logical to use the letter M for a methoxy, and the letter E for ethoxy, etc.
and simply read the groups from around the ring. But this is the naming
system for the 2,4,5-trisubstituted amphetamines. MEM is, for example, 2,5-
dimethoxy-4-ethoxyamphetamine (in sequence, methoxy, ethoxy, methoxy reading
around the ring, and a fascinating compound talked about at length in this
book), so this term cannot represent 3,5-dimethoxy-4-ethoxyamphetamine.
A truly simple code employs the length of the carbon chain. The pheneth-
ylamine chain is two carbons long, and the amphetamine chain is three carbons
long.
If a drug has been initially developed (and initially named) as an
amphetamine derivative (three carbon chain) then the two-carbon chain analogue will
use the original name (or a symbolic part of it) with the term 2C ahead of
it. The two-carbon analogue of DOB (a three-carbon chain compound) will
become 2C-B. DOI becomes 2C-I, DON becomes 2C-N, and DOET becomes 2C-E. Each
of these is a substituted amphetamine derivative lacking one carbon atom,
thus becoming a phenethy1amine derivative. Most of these have 2,4,5-
substitution patterns.
And if a drug has been initially developed (and initially named) as a phen-
ethylamine derivative (two carbon chain) then the three-carbon chain analogue
will use the original name with the term 3C ahead of it. The three carbon
analogue of E (escaline, a two-carbon chain compound) will become 3C-E. P
becomes 3C-P and CPM becomes 3C-CPM. Most of these have 3,4,5-substitution
patterns.
Thus, R2-CS implies that a known amphetamine drug has been shortened to a
phenethy1amine, and R3-CS inplies that a known phenethy1amine has been
lengthened to an amphetamine. A great number of the former have been made
and have proven to be most rewarding. Only a few of the latter are known,
but most of them will eventually prove to be potent psychedelics.
#73 EEE; 2,4,5-TRIETHOXYAMPHETAMINE
SYNTHESIS: A solution of 13.3 g 3,4-diethoxyphenol (see the recipe for MEE
for its preparation) in 20 mL MeOH, and a solution of 4.8 g KOH in 100 mL hot
MeOH were combined. There was added 8.2 g ethyl bromide and the mixture was
held at reflux on the steam bath for 2 h. The reaction was quenched by the
addition of three volumes H20, made strongly basic by the addition of 10%
NaOH, and extracted with 3x150 mL CH2CI2. The solvent was removed from the
pooled extracts under vacuum giving a residue of 9.1 g 1,2,4-triethoxybenzene
that solidified to a crystalline mass. The mp was 28.5-29.5 deg C, but the
infra-red analysis showed the presence of unreacted phenol. The CH2CI2
solution was again washed thoroughly with 10% NaOH and, after removal of the
solvent, the solidified residue weighed 6.0 g and appeared free of impurities.
The mp of this sample was 33-34 deg C.
To a mixture of 10.5 g N-methyl formanilide and 11.9 g POCI3 that had
incubated at room temperature for 0.5 h (it had become quite red in color) there
was added 6.4 g of the solid ether, 1,2,4-triethoxybenzene. The mixture was
heated on the steam bath for 2.5 h, then poured into 500 mL of shaved ice.
After a few minutes stirring, crystals appeared. The reaction was allowed to
stand for a few h, then filtered and sucked as dry as possible. The damp
14.4 g of slate-green crude solids were dissolved in 30 mL boiling MeOH, and
allowed to cool to room temperature overnight. Filtration of the cream-
colored product, and air drying, gave 6.1 g of 2,4,5-triethoxybenzaldehyde
with a mp of 94-95 deg C. A solution containing 0.5 g of this aldehyde and
0.4 g malononitrile in 7 mL absolute EtOH was treated with three drops of
triethylamine. There was an immediate formation of granular yellow crystals
of 2,4,5-triethoxybenzalmalononitrile which, on filtering and air drying,
weighed 0.4 g and had a mp of 169-170 deg C.
A solution of 5.0 g 2,4,5-triethoxybenzaldehyde and 2.6 g nitroethane in
14.8 g glacial acetic acid was treated with 1.6 g anhydrous ammonium acetate
and heated on the steam bath for 2 h. The addition of an equal volume of H20
gave a slightly turbid solution which, upon the administration of a small
amount of externally developed seed, smoothly set up as orange crystals as
the reaction mix returned to room temperature. The product was removed by
filtration, washed with a little 50% acetic acid, and allowed to air dry to
constant weight. There was thus obtained 2.5 g of fluffy yellow-orange
(almost yellow) crystals of 2-nitro-l-(2,4,5-triethoxyphenyl)propene with a mp
of 91-92.5 deg C. Anal. (Ci5H2iN05) C,H.
To a gently refluxing suspension of 1.7 g LAH in 200 mL anhydrous Et20
under a He atmosphere, there was added 2.5 g 2-nitro-l-(2,4,5-
triethoxyphenyl)propene by allowing the condensing Et20 to drip into a
shunted Soxhlet thimble containing the nitrostyrene, thus effectively adding
a warm saturated solution of the nitrostyrene dropwise. Refluxing was
maintained for 5 h, and then the reaction mixture was cooled with an external ice
bath. The excess hydride was destroyed by the cautious addition of 300 mL
1.5 N H2S04. When the aqueous and Et20 layers were finally clear, they were
separated, and 50 g of potassium sodium tartrate were dissolved in the
aqueous fraction. Aqueous NaOH was then added until the pH was above 9, and this
was extracted with 3x200 mL CH2C12. Removal of the solvent under vacuum
produced an amber oil that was dissolved in anhydrous Et20 and saturated with
anhydrous HC1 gas. After a few min delay, there com-menced the separation of
fine white crystals of 2,4,5-triethoxyamphetamine hydro-chloride, (EEE).
These weighed, after filtration, Et20 washing, and air drying to constant
weight, 1.75 g and had a mp of 167-168 deg C, with prior softening at 162 deg
C. Anal. (Ci5H26ClN03) C,H,N.
DOSAGE: unknown.
DURATION: unknown.
EXTENSIONS AND COMMENTARY: This amphetamine, the final item on the ethoxy
homologue of TMA-2 project, has never been tried in man. I do not know how
it tastes, but I suspect that it is probably bitter. An interesting
sidelight concerning this project, and one which can serve as a measure of the
enthusiasm that went into it, is that (except for the 2-ethoxy homologue EMM)
all of the possible ethoxy homologues of TMA-2, including MEM, MME, EEM, EME,
MEE and EEE, their precursor nitrostyrenes, the precursor aldehydes (and
their malononitrile derivatives), the precursor ethers, and the precursor
phenols, for a total of 33 compounds, were all synthesized, purified, and
characterized within a period of just over three weeks. Actually it was 23
days, and that was a magically exciting time.
And there were two true treasures that came out of it all. The compound
MEM, and the knowledge that the 4-position was where the action is.
#74 EEM; 2,4-DIETHOXY-5-METHOXYAMPHETAMINE
SYNTHESIS: To a solution of 12.3 g 3-ethoxy-4-methoxyphenol (see recipe for
MEM for the preparation of this phenol) in 20 mL MeOH, there was added a warm
solution of 4.8 g KOH in 100 mL MeOH. There was then added 8.2 g ethyl
bromide, and the mixture held at reflux on the steam bath. Within 0.5 h, severe
bumping ensued. An additional 3 g ethyl bromide were added, refluxing
continued for another 0.5 h, then the reaction mixture was allowed to come to
room temperature and to stand overnight. It was poured into 3 volumes H20
which produced crystals spontaneously. There was added additional base, and
the mixture was extracted with 3x150 mL CH2CI2. Removal of the solvent from
the pooled extracts under vacuum gave 6.4 g of 2,4-diethoxyanisole as tan
crystals with a mp of 48-48.5 deg C.
A mixture of 10.9 g N-me thy If ormanilide and 12.3 g POCI3 was allowed to
stand at room temperature for 0.5 h producing a deep red claret color. There
was then added 6.2 g 2,4-diethoxyanisole and the mixture was heated on the
steam bath for 2 h. All was poured into 200 g chipped ice, and stirred
mechanically. The dark viscous gummy oil gradually became increasingly
granular and finally appeared as jade-green solids. These were removed by
filtration and washed with H20, giving a wet cake weighing 18 g and having a mp
(from a porous plate) of 95.5-96.5 deg C. The entire crop was recrystallized
from 75 mL boiling MeOH which gave, after filtering, washing lightly with
cold MeOH, and air drying, 5.4 g of 2,4-diethoxy-5-methoxybenzaldehyde with a
mp of 98-99 deg C. A solution of 0.2 g of this aldehyde, and 0.3 g
malononitrile in 2.0 mL warm EtOH was treated with a drop of triethyl-amine. There
was an immediate generation of crystals which were removed by filtration,
EtOH-washed, and dried to constant weight. The bright yellow needles of 2,4-
diethoxy-5-methoxybenzalmalononitrile weighed 0.15 g and had a mp of 172-
172.5 deg C.
A solution of 5.0 g 2,4-diethoxy-5-methoxybenzaldehyde in 16 g glacial
acetic acid was treated with 2.7 g nitroethane followed by 1.7 g anhydrous
ammonium acetate. The mixture was heated for 2.5 h on the steam bath, then
removed and diluted with a equal volume of H20. With cooling there was the
generation of a heavy crop of orange crystals which was removed, washed with
50% acetic acid, and sucked as dry as possible. The product had a mp of 97-
104 deg C, and there was spectrographic evidence of some unreacted starting
aldehyde. A small sample was recrystallized from boiling MeOH, with
considerable loss, to give an analytical sample of 1-(2,4-diethoxy-5-
methoxyphenyl)-2-nitropropene as orange-yellow crystals with a mp of 112-113
deg C. Anal. (C14H19NO5) C,H. The unpurified first crop was employed in the
following synthesis of the corresponding amphetamine.
To a gently refluxing suspension of 2.9 g LAH in 400 mL anhydrous Et20 un-
der a He atmosphere, there was added 4.0 g of impure 1-(2,4-diethoxy-5-
methoxyphenyl)-2-nitropropene by allowing the condensing ether to drip into a
shunted Soxhlet thimble apparatus containing the nitrostyrene. This
effectively added a warm saturated solution of the nitrostyrene dropwise over the
course of 1 h. Refluxing was maintained for 5 h and the reaction mixture was
cooled with an external ice bath with the stirring continued. The excess
hydride was destroyed by the cautious addition of 400 mL of 1.5 N H2SO4. When
the aqueous and Et20 layers were finally clear, they were separated, and 100
g of potassium sodium tartrate was dissolved in the aqueous fraction.
Aqueous NaOH was then added until the pH was above 9, and this was then extracted
with 3x150 mL CH2CI2. Removal of the solvent under vacuum produced 2.7 g of
a pale amber oil that was dissolved in 300 mL anhydrous Et20 and saturated
with anhydrous HC1 gas. After a few minutes delay, there commenced the
separation of fine white crystals of 2,4-diethoxy-5-methoxyamphetamine
hydrochloride (EEM) . After the crystallization was complete, these were removed by
filtration, washed with Et20 and air dried, providing 2.55 g of a fine white
crystalline solid with mp 158-159 deg C. Anal. (C14H24CINO3) C,H,N.
DOSAGE: unknown.
DURATION: unknown.
EXTENSIONS AND COMMENTARY: This particular identity and arrangement of the
alkoxy groups on the amphetamine molecule, EEM, is a totally unexplored
molecule. It is reasonable to assume that it would be way down in potency, but
there is no way of guessing what the nature of its activity might be at the
dosage that would be active.
#75 EME; 2,5-DIETHOXY-4-METHOXYAMPHETAMINE
SYNTHESIS: To a solution of 14.0 g 4-ethoxy-3-methoxyphenol (see the recipe
for MME for the preparation of this starting material) in an equal volume of
EtOH, there was added a solution of 5.3 g KOH in 100 mL hot MeOH. This was
followed with 9.1 g ethyl bromide, and the mixture was held at reflux for 2
h. The first deposition of KBr was apparent in 5 min, and there was rather
severe bumping by the end of the reaction. The mixture was diluted with 3
volumes H20 and 1 volume 5% NaOH, and extracted with 2x200 mL Et20. The
extracts were pooled, and the solvent removed under vacuum, yielding 14.3 g of
a pale amber oil that set to crystals of 2,5-diethoxyanisole with a mp of 44-
45 deg C. The compound had been reported in the literature from the action of
diethyl sulfate on methoxyhydroquinone.
To a mixture of 24.1 g N-methylformanilide and 27.3 g POCI3 that had been
allowed to stand at room temperature until strongly red-colored (about 0.5 h)
there was added 13.8 g solid 2,5-diethoxyanisole and the mixture was heated
on the steam bath for 2 h. The black, thick reaction product was poured over
chipped ice and, with continuous stirring, the color lightened and there was
the formation of a yellowish powder. After a few h standing, this was
removed by filtration and sucked as dry as possible. The 32 g of damp product
showed the presence of isomeric contaminatiion by GC, and the aqueous mother
liquor, upon extraction with CH2CI2 and concentration, showed yet more
aldehyde-like impurities. The isolated solids were recrystallized from 125 mL
boiling MeOH giving 15.8 g yellowish crystals (wet weight) that still showed
detectable impurities by GC. A second recrystallization from 100 mL boiling
MeOH gave off-white fluffy crystals of 2,5-diethoxy-4-methoxybenzaldehyde
which weighed, after air drying, 8.5 g. The mp was 109-110 deg C. The
combined mother liquors from the two MeOH crystallizations were stripped of
solvent, and the resulting solid mass crystallized again from MeOH to give a
second crop of aldehyde, 5.7 g, with a mp of 110-111 deg C. A solution of
1.0 g of this aldehyde and 0.7 g malononitrile in 40 mL warm absolute EtOH
was treated with a few drops of triethylamine. In a minute or so, there was
the formation of crystals. These were removed by filtration, washed with
EtOH, and air dried, giving 0.6 g of 2,5-diethoxy-4-
methoxybenzalmalononitrile as brilliant yellow crystals with a mp of 156.5-
158 deg C.
A solution of 6.7 g 2,5-diethoxy-4-methoxybenzaldehyde in 21 g glacial
acetic acid was treated with 3.1 g nitroethane and 1.93 g anhydrous ammonium
acetate, and heated on the steam bath for 2.5 h. The addition of a small
amount of H20 to the hot reaction mixture instituted crystallization of an
orange product which, after the mixture had come to room temperature and
stood for several h, was removed by filtration, H20 washed, and air dried.
The product, 1-(2,5-diethoxy-4-methoxyphenyl)-2-nitropropene, was dull orange
in color, weighed 3.0 g and had a mp of 84-86 deg C. An analytical sample
from toluene had a mp of 85-86 deg C. Anal. (C14H19NO5) C,H.
To a gently refluxing suspension of 2.0 g LAH in 250 mL anhydrous Et20
under a He atmosphere, there was added 2.8 g 1-(2,5-diethoxy-4-methoxyphenyl)-
2-nitropropene by allowing the condensing Et20 to drip into a shunted Soxhlet
thimble containing the nitrostyrene. This effectively added a warm saturated
solution of the nitrostyrene dropwise. The addition took 1 h and the
refluxing was continued for an additional 6 h. The reaction mixture was brought
down to ice-bath temperature, and the excess hydride was destroyed by the
cautious addition of 150 mL 1.5 N H2S04. When the aqueous and Et20 layers
were finally clear, they were separated and 50 g of potassium sodium tartrate
were dissolved in the aqueous fraction. Aqueous NaOH was then added until the
pH was >9, and this was then extracted with 3x150 mL CH2C12. Removal of the
solvent under vacuum produced 2.3 g of a clear white oil that was dissolved
in 300 mL anhydrous Et20 and saturated with anhydrous HC1 gas. At first the
solution remained completely clear, and finally there was the start of the
formation of fine white crystals. When the crystallization was complete,
these solids were removed by filtration, Et20 washed, and air dried. There
was thus obtained 2.2 g of 2,5-diethoxy-4-methoxyamphetamine hydrochloride
(EME) with a mp of 162-164 deg С with prior softening at 154 deg C. Anal.
(Ci4H24ClN03) C,H,N.
DOSAGE: unknown.
DURATION: unknown.
EXTENSIONS AND COMMENTARY: This is another of the collection of all
possible ethoxy homologues of TMA-2. The latter and heavier members of this
series were synthesized and completed before the directions of biological
activity had become evident from the earlier ones. This compound has never
been assayed, and it is a reasonable guess that it will have a very low
potency, with hints of toxicity at higher dose levels. I suspect that it will
never be assayed, certainly not by me.
#76 EMM; 4,5-DIMETHOXY-2-ETHOXYAMPHETAMINE
SYNTHESIS: A solution of 166 g 3,4-dimethoxybenzaldehyde in 600 mL acetic
acid was well stirred, and brought up to an internal temperature of exactly
25 deg C. There was added, in very small portions, a 40% solution of perace-
tic acid in acetic acid. The evolved heat was removed with an external ice
bath, and the rate of addition was dictated by the requirement that the
internal temperature should not exceed 25 deg C. A total of 210 g of the 40%
peracetic acid was used. The reaction mixture was poured into 3 L H20, and
the acetic acid neutralized by the addition of solid К2СОз. The neutral
aqueousphase was extracted with 5x150 mL Et20, and the solvent from the
pooled extracts was removed under vacuum. To the red-colored residue there
was added 300 mL 10% NaOH, and the mixture was heated for 1 h on the steam
bath. This was cooled, washed once with CH2CI2, acidified with HC1, and
extracted with 5x150 mL Et20. The pooled extracts were washed once with
saturated NaHC03 (which removed most of the color) and the removal of the solvent
under vacuum gave 105 g of 3,4-dimethoxyphenol as an amber oil that slowly
set up to crystals.
The above crude 3,4-dimethoxyphenol was dissolved in 200 mL EtOH, and
treated with a solution of 38.1 g KOH in 300 mL hot EtOH. The clear solution
of the potassium salt was a deep red color, and was promptly treated with
94.3 g allyl bromide, at a rate commensurate with the exothermic reaction.
The mixture was held at reflux for 2 h. This was then added to 1 L H20 and
extracted with 5x100 mL Et20. The extracts were pooled, and removal of the
solvent under vacuum gave a residue of 98 g of a black oil. This was
distilled at 104-108 deg С at 0.7-1.0 mm/Hg to give 59.3 g l-allyloxy-3,4-
dimethoxybenzene as a pale yellow oil with a greenish cast.
A total of 59 g of the neat l-allyloxy-3,4-dimethoxybenzene was provided
with an internal thermometer, and heated with an open flame. The color
quickly became purple, then lightened to a red at 70 deg C, and finally to a
pale pink by 210 deg C. At 240 deg С an exothermic reaction set in with the
temperature going up to almost 290 deg C. It was held in the 270-280 deg С
range for several min, then allowed to return to room temperature. GC
analysis showed two peaks, the second and major one being the desired 1,2,4,5-
isomer. A small sample was caught by prep-GC, and it successfully seeded the
crude Claissen rearrangement product. The isolated 2-allyl-4,5-
dimethoxyphenol, pressed on a porous plate, had a mp of 39.5-40.5 deg С which
was improved to 41.5-42 deg С by recrystallization from hexane.
To a solution of 9.7 g 2-allyl-4,5-dimethoxyphenol in a few mL EtOH, there
was added a solution of 2.8 g KOH in 25 mL boiling EtOH followed by 5.5 g
ethyl bromide. The mixture was held at reflux for 3.5 h and then poured into
200 mL H20 and extracted with 3x100 mL CH2CI2. Pooling the extracts and
removal of the solvent under vacuum gave a residue of 10.4 g of 4,5-dimethoxy-
2-ethoxy-l-allylbenzene as a clear, mobile oil. It was substantially a
single component by GC and was used in the following isomerization step without
further purification.
A solution of 9.4 g 4,5-dimethoxy-2-ethoxy-1-allylbenzene in 10 mL EtOH was
treated with 20 g flaked KOH, and heated on the steam bath. The progress of
the isomerization was followed by the assay of isolates by GC. After 5 h,
the reaction mixture was poured into 250 mL H20 which immediately generated a
pasty solid. This was sucked free of solvent and other liquids on a sintered
funnel, giving 5.5 g of trans-4,5-dimethoxy-2-ethoxy-1-propenylbenzene as an
amber solid with a mp of 65-67 deg C. A small analytical sample from hexane
had a mp of 68 deg C.
A solution of 5.0 g trans-4,5-dimethoxy-2-ethoxy-1-propenylbenzene in 27 g
acetone that contained 2.2 g pyridine was magnetically stirred and cooled to
0 deg C. There was then added 4.5 g tetranitromethane and, after 2 minutes
stirring at this temperature, the reaction mixture was quenched with a
solution of 1.5 g KOH in 26 mL H20. The reaction mixture remained a clear deep
orange color, and additional H20 was required to institute crystallization.
There was the slow deposition of bright yellow crystals of 1-(4,5-dimethoxy-
2-ethoxyphenyl)-2-nitro-propene which weighed, after EtOH washing and air
drying to constant weight of 4.4 g. The mp was 75-76 deg C.
To a gently refluxing suspension of 3.5 g LAH in 250 mL anhydrous Et20
under a He atmosphere, there was added 3.9 g 1-(4,5-dimethoxy-2-ethoxyphenyl)-
2-nitropropene by allowing the condensing Et20 to drip into a shunted Soxhlet
apparatus with the thimble containing the nitrostyrene. This effectively
added a warm saturated solution of the nitrostyrene dropwise; the
nitrostyrene was very soluble in Et20. Refluxing was maintained for 2.5 h and the
reaction continued to stir at room temperature for an additional 3.5 h. The
excess hydride was destroyed by the cautious addition of 225 mL 1.5 N H2S04.
When the aqeous and Et20 layers were finally clear, they were separated, and
75 g of potassium sodium tartrate was dissolved in the aqueous fraction.
Aqueous NaOH was then added until the pH was >9, and this was then extracted
with 3x100 mL CH2C12. Evaporation of the solvent under vacuum produced 2.8 g
of a clear, almost colorless oil that was dissolved in anhydrous Et20 and
saturated with anhydrous HC1 gas. This initially generated a solid that then
oiled out. After a few minutes stirring, this began to solidify again and it
finally transformed into a loose fine white solid. This was recrystallized
by dissolution in 50 mL warm IPA followed by dilution with 300 mL Et20.
After a few minutes, crystals of 4,5-dimethoxy-2-ethoxyamphetamine
hydrochloride (EMM) formed which were removed by filtration, Et20 washed, and air
dried. These weighed 2.7 g and had a mp of 171-172 deg C. Anal.
(Ci3H22ClN03) C,H,N.
DOSAGE: greater than 50 mg.
DURATION: unknown.
QUALITATIVE COMMENTS: (with 50 mg) There were no effects.
EXTENSIONS AND COMMENTARY: This was the first of the ethoxy homologues of
TMA-2, and it was immediately (well, within a couple of months) run up from
an initial dab to 25 milligrams. This was in early 1963, and the lack of
activity of EMM was keenly disappointing. This was a level at which the
prototype, TMA-2, was very active, and the conclusion was that maybe any change on
the molecule would result in a loss of activity. So this approach was
shelved for a while, and all efforts were directed into the relocation,
rather than the elongation, of the methoxy groups. A few months later, the
ethoxy question was addressed again, and the discovery of MEM rekindled full
interest in this ethoxy question.
#77 ETHYL-J; 2-ETHYLAMINO-l-(3,4-METHYLENEDIOXYPHENYL)BUTANE; N-ETHYL-1-
(1,3-BENZODIOXOL-5-YL)-2-BUTANAMINE
SYNTHESIS: A stirred solution of 9.0 g 1-(3,4-methylenedioxyphenyl)-2-
butanone (see the recipe for J for its preparation) in 150 mL MeOH was
treated with 9.0 g ethylamine hydrochloride, 4.0 g anhydrous NaOAc, and 3.0 g
sodium cyanoborohydride. The pH was maintained between 6 and 7 by the
periodic addition of HC1. After the base formation had stabilized, there was
added an additional 9.0 g ethylamine hydrochloride, 9.0 g NaOAc and 2.0 g
sodium cyanoborohydride. With continuous stirring, there was HC1 added over
the course of 1 h until the final pH was approximately 2. The reaction
mixture was poured into 700 mL dilute NaOH, and extracted with 3x75 mL CH2CI2.
These extracts were pooled, and back-extracted with dilute H2SO4. This was
washed with 2x50 mL CH2CI2, then made basic with dilute NaOH and extracted
with 2x75 mL CH2CI2. Removal of the solvent under vacuum gave a 0.81 g
residue which was dissolved in 10 mL IPA. Neutralization with concntrated HC1
formed white crystals spontaneously. These were diluted with Et20, filtered,
Et20 washed and air dried to provide 0.85 g 2-ethylamino-l-(3,4-
methylenedioxy-phenyl)butane hydrochloride (ETHYL-J), with mp of 176-177 deg
C. Anal. (C13H20CINO2) C,H. The neutral fraction that remained in the
organic phase following the dilute sulfuric acid extraction, was recovered by
removal of the solvent under vacuum. There was obtained about 5 g of an
amber liquid that was largely 2-hydroxy-1-(3,4-methylenedioxyphenyl)butane.
DOSAGE: greater than 90 mg.
DURATION: probably short.
QUALITATIVE COMMENTS: (with 65 mg) Perhaps aware at 20 minutes. Definitely
aware at 45 minutes. Diffusing to nothing at 3-4 hours.
(with 90 mg) I am somewhere between 1 and +. And everything became lost in
the evening with a couple of glasses of wine and talk that went on to 3 AM.
EXTENSIONS AND COMMENTARY: And nothing higher has ever been looked at. If
the analogy with the amphetamine counterparts (J with MDA, METHYL-J with
MDMA, and this, with MDE) were to hold up (a drop of about a third in potency
with the lengthening of the chain by a carbon atom) , one might guess that
this compound would be an interesting intoxicant, but probably not until you
got up into the area at or above a 200 milligram dose. And that is a lot of
chemical for the body to have to handle. Some day, maybe.
#78 ETHYL-K; 2-ETHYLAMINO-l-(3,4-METHYLENEDIOXYPHENYL)PENTANE;
N-ETHYL-1-(1,3-BENZODIOXOL-5-YL)-2-PENTYLAMINE
SYNTHESIS: A solution of 120 mg mercuric chloride in 160 mL H20 was poured
over 4.7 g aluminum foil (Reynolds Wrap, regular weight, cut into 1 inch
squares) and allowed to stand until the amalgamation was well underway (about
30 min) . The H20 was then drained and the foil washed with 2x200 mL H20 with
thorough draining. There was then added, in sequence and with good swirling
and agitation between each addition, 8.5 g ethylamine hydrochloride dissolved
in 7 mL H20, 21 mL IPA, 17 mL 25% NaOH, 7.1 g 1-(3,4-methylenedioxyphenyl)-2-
pentanone (see the recipe for METHYL-K for its preparation), and finally 40
mL IPA. The reaction mixture was periodically heated on the steam bath to
keep the reaction moving and active. After all the metal had been consumed,
the mixture was filtered, and the filter cake washed with MeOH. The solvent
was removed from the combined filtrate and washings, and the residue
suspended in 800 mL dilute HC1. This was washed with 3x100 mL Et20, made basic
with 25% NaOH, and extracted with 3x100 mL CH2CI2. The pooled extracts were
stripped of solvent under vacuum yielding a residue of 6.3 g of an amber oil.
This was distilled at 115-125 deg С at 0.4 mm/Hg to give 5.61 g of an almost
white liquid which was dissolved in 28 mL IPA, neutralized with concentrated
HC1, and diluted with 100 mL anhydrous Et20. The resulting clear solution
became cloudy, then set up in a cottage cheese texture, and then all broke up
to a beautiful loose solid. This was filtered, Et20 washed and air dried to
give 5.99 g 2-ethylamino-l-(3,4-methylenedioxyphenyl)pentane hydrochloride
(ETHYL-K) with a mp of 157-158 deg C. Anal. (C14H22CINO2) C,H.
DOSAGE: (greater than 40 mg).
DURATION: unknown.
QUALITATIVE COMMENTS: (with 40 mg) There was a paresthetic twinge in my
shoulder area at about an hour Q other than that, absolutely nothing.
EXTENSIONS AND COMMENTARY: And that is as high a dose as has apparently
ever been tried with ETHYL-K. The compounds with the hexane chain (L-series)
rather than the pentane chain of the K-series have been made, but they have
been spun into the recipe for METHYL-K.
#79 F-2; 2-M; 6-(2-AMINOPROPYL)-5-METHOXY-2-METHYL-2,3-DIHYDROBENZOFURAN
SYNTHESIS: To a solution of 43.2 g KOH pellets in 250 boiling EtOH there
was added 96 g 4-methoxyphenol followed by the slow addition of 131.2 g allyl
bromide, and the mixture was held under refluxing conditions for 16 h. After
cooling, the reaction was added to 1.6 L H20, and made strongly basic with
25% NaOH. This was extracted with 3x100 mL CH2CI2, the extracts pooled,
washed once with dilute NaOH and then once with dilute HC1. Removal of the
solvent under vacuum gave 93.8 g of 4-allyloxyanisole as a pale amber oil,
which was used in the following reaction without further purification.
A round-bottomed flask containing 93 g crude 4-allyloxyanisole was equipped
with an immersed thermometer and heated with an external flame until an
exothermic reaction set in at 230 deg C. The temperature rose to 270 deg С and
it was maintained there with the flame for five minutes. After cooling to
room temperature, the reaction mix was poured into 2 L H20 and made strongly
basic with the addition of 25% NaOH. This dark aqueous phase was washed with
2x200 mL CH2CI2, and then acidified with HC1. This was then extracted with
2x200 mL CH2CI2, and the pooled extracts washed first with saturated NaHC03
and then with H20. Removal of the solvent under vacuum gave 65.6 g of 2-
allyl-4-methoxyphenol as a clear, amber oil. To a solution of 1.66 g of this
crude phenol in 5 mL hexane with just enough CH2CI2 added to effect a clear
solution, there was added 1.3 g phenyl isocyanate followed with three drops
of triethylamine. An exothermic reaction ensued which spontaneously
deposited white crystals. These was removed and hexane washed to give 2-allyl-4-
methoxyphenyl N-phenyl carbamate, with a mp of 88-89 deg C. The acetate
ester, from the phenol and acetic anhydride in pyridine, did not crystallize.
To a solution of 37.7 g 2-allyl-4-methoxyphenol in 125 mL glacial acetic
acid there was added 19 g zinc chloride followed with 63 mL concentrated HC1.
The mixture was held at reflux temperature for 40 min, then cooled to room
temperature, diluted with 300 mL H20, and extracted with 2x200 mL CH2C12. The
pooled extracts were washed repeatedly with 8% NaOH until the washings
remained basic. Removal of the solvent under vacuum gave a clear pale yellow
oil that was distilled at the water pump. A fraction boiling at 150-165 deg
С was 5-methoxy-2-methyl-2,3-dihydrobenzofuran which weighed 25 g and which
was a highly refractive colorless oil. The infra-red spectrum indicated that
some small amount of hydroxy group was present, but the NMR spectrum was in
complete accord with the benzofuran structure. A higher cut in this
distillation gave 4.5 g of a phenolic product tentatively assigned the structure of
4-methoxy-2-propenylphenol. The target dihydrobenzo-furan has also been
synthesized from the open-ring o-allyl phenol in acetic acid solution with the
addition of a catalytic amount of concentrated H2S04.
To a half-hour pre-incubated mixture of 69 g POCI3 and 60 g N-
methylformanilide there was added 29.0 g 5-methoxy-2-methyl-2,3-
dihydrobenzofuran and the mixture was heated on the steam bath for 2 h. The
reaction mixture was poured into 1 L H20, and allowed to stir overnight. The
brown gummy solids were removed by filtration, and air dried as completely as
possible. These weighed 32 g and were shown by GC on OV-17 to consist of two
benzaldehyde isomers in a ratio of 7:2. This was triturated under 18 mL
MeOH, and the undissolved solids removed by filtration and washed with 6 mL
additional MeOH. The mother liquor and washings were saved. The 17.8g of
dull yellow solids that were obtained were repeatedly extracted with 75 mL
portions of boiling hexane (4 extracts were required) and each extract, on
cooling, deposited yellow crystals of the major aldehyde. The dried crystals
of 6-formyl-5-methoxy-2-methyl-2,3-dihydrobenzofuran were combined (9.5 g)
and had a mp of 80-82 deg C. The methanol washes saved from above were
stripped of solvent, and the sticky, orange solids that remained were
enriched in the minor aldehyde isomer (3:2 ratio). Several injections of this
crude material into a preparative GC OV-17 column gave sufficient quantities
of the "wrong" isomer for NMR characterization. The 2-methyl group was
intact (eliminating the possibility of a dihydrobenzopyran isomer) and the ring
meta-proton splitting required that the formyl group be in the benzofuran 7-
position. This crystalline solid was, therefore, 7-formyl-5-methoxy-2-
methyl-2,3-dihydrobenzofuran.
A solution of 9 g of 6-formyl-5-methoxy-2-methyl-2,3-dihydrobenzofuran in
35 mL glacial acetic acid was treated with 6 mL of nitroethane followed with
3.1 g anhydrous ammonium acetate. This mixture was heated on the steam bath
for 4 h, diluted with half its volume with warm H20, and seeded with a bit of
product that had been obtained separately. The slightly turbid solution
slowly crystallized as it cooled, and was finally held at 0 deg С for several
h. The deep orange product was removed by filtration, washed with 50% acetic
acid, and air dried to constant weight. There was thus obtained 7.0 g 5-
methoxy-2-methyl-6-(2-nitro-l-propenyl)-2,3-dihydrobenzofuran with a mp of
89-90 deg С from MeOH.
A suspension of 5.0 g LAH in 500 mL of well stirred anhydrous Et20 at a
gentle reflux, was treated with a warm, saturated solution of 7.0 g 5-
methoxy-2-methyl-6-(2-nitro-l-propenyl)-2,3-dihydrobenzofuran in Et20 added
dropwise. The mixture was kept at reflux temperature for 36 h, allowed to
stand 2 days, and then the excess hydride destroyed by the cautious addition
of 500 mL 6% H2S04. The phases were separated, and the aqueous phase washed
with 2x200 mL CH2CI2. A total of 125 g potassium sodium tartrate was added
to the aqueous phase, and sufficient 25% NaOH added to bring the pH to about
10. This phase was extracted with 3x150 mL CH2CI2, and the pooled extracts
were stripped of solvent under vacuum. The residual oil (4.8 g, amber in
color) was dissolved in 300 mL anhydrous Et20 which, upon saturation with
anhydrous HC1 gas gave a clear solution that suddenly deposited white crystals.
The hydrochloride salt of 6-(2-aminopropyl)-5-methoxy-2-methyl-2,3-
dihydrobenzofuran weighed 2.3 g and was not satisfactory as a solid
derivative, but it appears that the oxalate salt is both nonhygroscopic and quite
stable. It (F-2) had a mp of 216-218 deg С and it displayed a textbook NMR.
DOSAGE: greater than 15 mg.
DURATION: unknown.
EXTENSIONS AND COMMENTARY: This material, which is certainly a mixture of
two diastereoisomeric pairs of racemates since there are two chiral centers
present, showed no effects at levels of up to 15 milligrams orally. Doses of
100 mg/Kg were without effects in mice following i.p. injections, although
half again this amount proved to be lethal. In rats trained to discriminate
LSD from saline, F-2 proved to be about 40 times less potent than the
reference compound DOM, requiring some 5 mg/Kg for positive responses. But the
human trials were only up to about 0.2 mg/Kg.
This was the prototype compound that was originally put together to justify
giving a paper at a marijuana conference in Sweden, in 1968. Although I had
never done much with marijuana or with its principal ingredients, I thought
maybe I could bend the topic a bit to embrace some potentially active phen-
ethylamines. There is a story of an international conference held in Geneva
a few years earlier to discuss the worrisome decrease in the elephant
population. A German zoologist invested a full eight-hour day in a summary of his
21 volume treatise on the anatomy and the physiology of the elephant. A
French sociologist presented a lively slide show on the mating rituals and
rutting behavior of the elephant. And a rabbi from Tel Aviv entitled his
talk: "Elephants and the Jewish Problem." My Swedish talk should have been
named "Marijuana and the Psychedelic Amphetamines." The memorable story of
meeting the chief of the Swedish equivalent of the Bureau of Narcotics, and
ending up playing Mozart sonatas in the attic of his home, has been spun out
elsewhere in the book.
The original concept was a grand plan to imitate two of the three rings of
tetrahydrocannabinol. There is an aromatic ring (with an alkyl group and two
oxygens on it) and it is fused to a pyran ring with a couple of methyl groups
on it. So, if one were to tie the methyl group at the 4-position of DOM
around with a short carbon chain into the oxygen atom at the five position,
one could squint and say that the resulting amphetamine was kinda something
like an analogue of THC. Thus, the resulting six-membered ring (a pyran) or
five-membered ring (a furan) could be peppered with methyl groups at
different locations (and up to two per location). If the ring was a five-membered
structure, then the parent system would be a benzofuran, and the location of
methyl groups on the ring would be indicated by the appropriate numbers
following the letter RFS which would stand for "furan". And if it were to be a
six-membered ring, the resulting benzopyran would be indicated with a RPS for
pyran, and again the methyl group or groups would be indicated by the
substitution position. This code would cover all polymethylated homologues with
codes that would look like F-22 and P-2234. If any of them showed up with
fascinating activities, I would extend methyls to ethyls, and work out some
whole new naming code at some future time. An early system, naming this
compound 2-M for a methyl group on the 2-position of the furan ring, was
abandoned when it became apparent that the pyran world would screw everything up.
The isolation of characterizable quantities of 7-formyl-5-methoxy-2-methyl-
2,3-dihydrobenzofuran from the benzaldehyde recipe above gave a fleeting
fantasy of a whole new direction that this little project might go. If this
unexpected benzaldehyde were to be converted to the corresponding amphetamine,
one would have 7-(2-aminopropyl)-5-methoxy-2-methyl-2,3-dihydrobenzofuran.
Suddenly here would be a 2,3,5-tri substituted thing with a ring at the 2,3-
position, similar to the still unmade MMDA-4. The temptation to be diverted
in this way lasted, fortunately, only a few minutes, and the project was
shelved. Someday, when there are buckets of spare time or hosts of eager
graduate students, some fascinating chemistry might lie this way, and maybe
some fascinating pharmacology, even.
The plain furan analogue, without any methyl groups on it, has been made.
Five-methoxybenzofuran formed the 6-formyl derivative (the aldehyde) with a
mp of 79-80 deg С and from it the nitrostyrene (orange needles, mp 89-91 deg
C) and the final amphetamine (white solids, as the methane sulfonate, mp 141-
144 deg C) were prepared in a manner similar to the preparation of F-2 above.
In the rat studies, it was three times more potent than F-2, but still some
15 times less potent than DOM. And in initial human trials (of up to 30
milligrams) there were again no effects noted. Naming of this material is easy
chemically (6-(2-aminopropyl)-5-methoxy-2,3-dihydrobenzofuran) but tricky as
to code. If the numbers that follow the RFS give the location of the methyl
groups, then this material, without any such groups, can have no numbers
following, and should properly be simply "F." OK, it is "F." The preparation or
the attempted preparations of other homologues such as F-23 and F-233 are
outlined under the recipe for F-22.
#80 F-22; 6-(2-AMINOPROPYL)-2,2-DIMETHYL-5-METHOXY-2,3-DIHYDROBENZOFURAN
SYNTHESIS: To a solution of 43.2 g flaked KOH in 250 mL hot EtOH there was
added 96 g 4-methoxyphenol followed by 90 g 2-methylallyl chloride over the
course of 2 h. The mixture was held at reflux for 24 h, then added to 1.6 L
H20. There was sufficient 25% NaOH added to make the phase strongly basic,
and this was then extracted with 3x200 mL CH2CI2. The pooled extracts were
washed with H20, and the solvent removed under vacuum. The residue, 125 g of
a pale amber oil, was crude 4-(2-methylallyloxy)anisole and was used without
further purification in the following reaction.
In a round-bottomed flask containing an internal thermometer, there was
placed 125 g of unpurified 4-(2-methylallyloxy)anisole, and this was heated
with an open flame. At an internal temperature of 190 deg С an exothermic
reaction set in, raising the temperature to 250 deg C, where it was held for
an additional 2 min. After the reaction mixture had cooled to room
temperature, it was poured into 500 mL H20, made strongly basic with 25% NaOH, and
extracted repeatedly with 100 mL portions of CH2CI2 until the extracts were
essentially colorless. These extracts were pooled and the solvent removed to
provide 80.0 g of a deeply colored oil that proved to be largely the
appropriately substituted dihydrobenzofuran. The aqueous residue from above was
acidified with concentrated HC1, and again extracted with CH2CI2. Removal of
the solvent gave 17.7 g of 4-methoxy-2-(2-methylallyl)phenol as an amber oil
which eventually set down as white crystals with a mp of 52.5-54 deg C.
A solution of 17 g of 4-methoxy-2-(2-methylallyl)phenol in 56 g acetic acid
was treated with 8.4 g zinc chloride followed with 28 mL concentrated HC1.
This mixture was heated at reflux temperature with a mantle for 1 h. After
cooling, this was poured into H20 and extracted with 2x150 mL CH2CI2. The
pooled extracts were washed with several portions of 8% NaOH, until the
extracts were colorless. The organic fraction was then washed with H20, and
the solvent removed to yield 5.8 g of 2,2-dimethyl-5-methoxy-2,3-
dihydrobenzofuran as a pale amber oil with a pungent smell. This was
purified by distillation, giving a fraction of an off-white oil with a bp of 136-
138 deg С at 33 mm/Hg.
To a mixture of 8.0 g N-me thy If ormanilide and 9.2 g POCI3 which had been
allowed to stand for 0.5 h, there was added 4.0 g 2,2-dimethyl-5-methoxy-2,3-
dihydrobenzofuran, and the mixture held at the steam bath temperature for 2.5
h. This was then poured into 200 mL H20 which produced a black oily phase
that gave no hint of crystallization. This mixture was extracted with 3x150
mL CH2CI2 and the solvent was removed from the pooled extracts under vacuum.
The residual oil (which was shown by GC to contain approximately equal
quantities of two isomeric benzaldehydes A and B) was extracted with three 75 mL
portions of boiling hexane, each of which on cooling deposited a reddish oil
that partially crystallized. A fourth hexane extract gave nothing more. The
solvent was decanted from these three extracts, and the semi-solid residues
were ground under 3.0 mL MeOH giving 1.4 g of pale yellow crystals of 2,2-
dimethyl-6-formyl-5-methoxy-2,3-dihydrobenzo-furan, isomer RBS. After recrys-
tallization from MeOH, the color was almost white, and the mp was 79.5-80.5
deg C. The combined mother liquors were enriched in isomer RAS which proved,
following preparative GC separation and NMR analysis, to be the 7-formyl
isomer. The 80 g of impure dihydrobenzofuran isolated from the Claisen
rearrangement above was distilled and a fraction (43.8 g) that boiled from 138-
153 deg С at 30 mm/Hg was processed as described here to the aldehyde
mixture. Following similar hexane extractions, a yield of 4.0 g of a 95% pure
isomer RBS was finally obtained. The remaining components of this fraction
were not determined, but it is possible that there were some that contained
the six-membered benzopyran ring system.
To a solution of 5.2 g of 2,2-dimethyl-6-formyl-5-methoxy-2,3-dihydro-
benzofuran in 20 mL glacial acetic acid there was added 3 mL nitroethane
followed by 1.6 g anhydrous ammonium acetate. This mixture was heated for 4 h
on the steam bath, and then a small amount of H20 was added to the hot
solution. This instigated the formation of a copious deposition of brick-red
crystals which were, after cooling, removed by filtration, and recrystallized
from 50 mL boiling MeOH. After air drying there was thus obtained 2.7 g of
day-glo yum-yum orange crystals of 2,2-dimethyl-5-methoxy-6-(2-nitro-l-
propenyl) -2 , 3-dihydrobenzofuran . An additional 0.6 g of product was obtained
by working the mother liquors.
A suspension of 2.5 g LAH in 300 mL refluxing anhydrous Et20 was treated
with a solution of 3.1 g 2,2-dimethyl-5-methoxy-6-(2-nitro-l-propenyl)-2,3-
dihydrobenzofuran in Et20. The mixture was held at reflux temperature for 18
h. After cooling, the excess hydride was destroyed by the cautious addition
of 400 mL H20 which contained 15 g H2SO4. The aqueous phase was separated,
washed once with Et20, and then once with CH2CI2. There was then added 60 g
potassium sodium tartrate, and the pH was brought to above 10 by the addition
of 25% NaOH. This was extracted with 3x250 mL CH2CI2, the extracts pooled,
and the solvent removed under vacuum. There remained 2.8 g of an amber oil
with an ammoniacal smell. This was dissolved in 200 mL anhydrous Et20, and
saturated with anhydrous HC1 gas. There was the immediate formation of an
oil, from which the supernatent Et20 was decanted. The residual oil was re-
suspended in a second 200 mL anhydrous Et20, again decanted, and finally a
third 200 mL Et20 effected the dissolving of the remaining oil to give a
clear solution. All three solutions became gelatinous over the following few
h, and each deposited a crop of white crystals over the following few days.
From the first there was obtained 1.4 g of product with a mp of 153-154 deg
C; from the second, 0.2 g with a mp of 153-154 deg C; and from the third, 1.2
g with a mp of 155-156 deg C. These crops were combined, and recrystallized
from 10 mL of boiling CH3CN to give 1.7 g 6- (2-aminopropyl) -2,2-dimethyl-5-
methoxy-2,3-dihydrobenzofuran hydrochloride (F-22) as a white crystalline
solid which had a mp of 154-155 deg C. This material, even when dry, showed
a tendency to discolor with time.
DOSAGE: greater than 15 mg.
DURATION: unknown.
EXTENSIONS AND COMMENTARY: And here is yet another dihydrobenzofuran which
is not of a very high potency if, indeed, it is active at all. This
particular dihydrobenzofuran analogue, F-22, had sort of tickled my fancy as being
an especially good candidate for activity. It had a certain swing to it. F-
22, like LSD-25. And here it was finished, just five days before I had to
deliver a paper concerning the syntheses (and activities!) of all these dihy-
drobenzofurans to the marijuana congress. Could this possibly be another
LSD? I was sufficiently convinced that the possibility was real, that I
actually started the screening process at a most unusually low level of 10
micrograms. Two days later, I upped this to a dose of 25 micrograms (no
activity again) and three days after that, at 1 AM on the polar flight to
Copenhagen, I swallowed the "monstrous" dose of 50 micrograms. Shoot the works. If
I were to blossom all over the tourist section of the SAS plane, well, it
would be quite a paper to give. If not, I could always say something like,
"The active level has not yet been found." No activity. Another Walter Mitty
fantasy down the tubes.
And, as it turned out, the entire project pretty much ran out of steam. A
number of clever analogs had been started, and would have been pursued if
there had been any activity promised of any kind with any of these dihydro-
benzofurans. The "other" benzaldehyde described above, could have been run
in a manner parallel to that proposed for the counterpart with F-2, to make
the eventual amphetamine, 7-(2-aminopropyl)-2,2-dimethyl-5-methoxy-2,3-
dihydrobenzofuran. Great strides had been made towards F-233 (I have
discussed the naming system under F-2, with the F standing for the furan of
benzofuran and the 2 and 3 and 3 being the positions of the methyl groups on
it). The reaction of 4-methoxyphenol with l-chloro-3-methyl-2-butene gave the
ether which underwent the thermal Claisen rearrangement to 2-(1,1-
dime thylallyl) -4-methoxyphenol with a bp of 148-157 deg С at 30 mm/Hg. This
was cyclized to the intermediate cycle 2,3,3-trimethyl-2,3-dihydrobenzofuran
which, after distillation, was shown to be only 80% pure by GC analysis.
This was, nonetheless, (and with the hope that is in the very fiber of a
young innocent chemist), pushed on to the benzaldehyde stage (and there were
a not-too-surprising four benzaldehydes to be found in the oil that was
produced, which refused to crystallize). And then (when sheer desperation
replaced hope) these were condensed with nitroethane to form an even worse
mixture. Maybe something might crystallize from it? Nothing ever did. Junk.
Everything was simply put on the shelf where it still rests today, and F-233,
6-(2-aminopropyl)-5-methoxy-2,3,3-trimethyl-2,3-dihydrobenzofuran, remains
the stuff of speculation.
And a start towards F-23, 6-(2-aminopropyl)-2,3-dimethyl-5-methoxy-2,3-
dihydrobenzofuran, got just as far as the starting ether, when it occurred to
me that the final product would have an unprecedented three chiral centers,
and so a total of four racemic pairs of diastereoisomers. And then I
discovered that the starting allyl halide, crotyl chloride, was only 80% pure, with
the remaining 20% being 3-chloro-l-butene. This would have eventually
produced a 2-ethyl-analogue, 6-(2-aminopropyl)-2-ethyl-5-methoxy-2,3-
dihydrobenzofuran, with its two chiral centers and two more pairs of
stereoisomers (not to speak of the need to devise an entirely new coding system) .
Unless something were to fall into my lap as a crystalline intermediate, the
final mess could have had at least six discreet compounds in it, not even
considering optical isomers. And I haven't even begun to think of making the
six-membered dihydrobenzopyrans which were the THC analogues that presented
the rationale that started the whole project in the first place. A recent
issue of the Journal of Medicinal Chemistry has just presented an article
describing the reaction of 6-methoxytetrahydrobenzopyran with dichloromethyl
methyl ether, and approximately equal amounts of all three of the possible
isomers were obtained. That would have been the first step towards making
the prototypic compound 7-(2-aminopropyl) 6-methoxy-l,2,3,4-
tetrahydrobenzopyran. Just as the benzofurans were all named as F-compounds,
this, as a benzopyran, would have been a P compound, but P also is used for
proscaline, and there would have been some repair-work needed for these
codes.
Time to abandon ship. The fact that I had just synthesized and discovered
the strange activity of ARIADNE at about this time, made the ship abandonment
quite a bit easier to accept.
#81 FLEA; N-HYDROXY-N-METHYL-3,4-METHYLENEDIOXYAMPHETAMINE
SYNTHESIS: (from 3,4-methylenedioxyphenylacetone) A solution of 2.1 g N-
methy1hydroxy1amine hydrochloride and 4.4 g 3,4-methylenedioxyphenylacetone
in 5.5 mL MeOH was added to a suspension of 4.5 g NaHC03 in 30 mL boiling
MeOH. There was added about 5 mL H20 (which gave a clear solution) followed
by another 50 mL H20 which produced a pale yellow color. To this solution of
the unisolated nitrone there was added 1.7 g sodium cyanoborohydride, which
generated a goodly amount of foaming. There was HC1 added as needed to
maintain the pH at about neutrality. The reaction appeared to have stopped after
a day or two, so all was poured into 500 mL H20, acidified with HC1, and
washed with 2x75 mL CH2C12. The addition of base brought the pH >9, and this
was then extracted with 3x75 mL CH2CI2. Removal of the solvent from the
pooled extracts gave a residue of 1.65 g of crude N-hydroxy-N-methyl-3,4-
methylenedioxyamphetamine. Efforts to obtain solid seed samples of the salts
with hydrochloric acid, perchloric acid, sulfuric acid, phosphoric acid, and
with a number of organic acids, all failed. The salt formation from this
free-base will be discussed below.
(from MDOH) A solution of 0.75 g crystalline free-base MDOH in a few mL
MeOH was treated with a solution of 0.4 g sodium cyanoborohydride in 10 mL
MeOH, and there was then added 2 mL of 35% formaldehyde. The stirred
reaction mixture was kept at a neutral pH with the occasional addition of HC1.
After several days (when additional acid was no longer required) the excess
solvent was removed under vacuum, and the residue poured into dilute H2SO4.
This was washed with 2x75 mL CH2CI2 and then, following the addition of base,
this was extracted with 3x75 mL CH2CI2. Removal of the solvent from the
pooled extracts gave a viscous oil residue of 0.53 g. The free-base product
from these preparations was distilled at 110-120 deg С at 0.2 mm/Hg to give
the N-hydroxy-N-methyl product as a white oil. An alternate methylation
procedure used a solution of MDOH in a 4:1 MeOH/acetic acid solution containing
formaldehyde which was reduced with sodium borohydride at dry ice
temperatures. Its work-up is identical to that involving sodium cyanoborohydride.
The distilled product was dissolved in an equal volume of MeOH, and treated
with a half-equivalent of oxalic acid dihydrate, dissolved in 10 volumes of
MeOH. This combination gave the slow deposition of crystals of the full
oxalate salt (one acid, two bases) as a white crystalline product. The mp of
the crude salt was in the 130-150 deg С range, and after recrystallization
from CH3CN, N-hydroxy-N-methyl-3,4-methylenedioxyamphetamine oxalate (FLEA)
had a mp of 146-147 deg C.
DOSAGE: 100 - 160 mg.
DURATION: 4 - 8 h.
QUALITATIVE COMMENTS: (with 90 mg) The material tastes terrible, like
grapefruit juice that has stayed in the can too long. There was no nausea,
no feeling of difficulty in swallowing at any time during the day. I felt a
dry mouth and was thirsty Q sipped water throughout the day. At the
beginning of the experiment, there was a glimmer of the MDMA warmth, but later I
felt separated and a bit isolated. I was just floating around, seeing the
beauty of colors and objects in the house and outdoors and listening first to
this conversation, then to that one. All senses seemed enhanced. I found
the material pleasant. I was happy with the amount I took but would not be
afraid to take more or to take a supplement. I found it similar to, but not
the same as, MDMA.
(with 110 mg) We found this very similar to MDMA, but perhaps slightly
slower. I plateau'd at 2:30 hours and had a very gradual descent. My friend
had a marvelous and private 'cone of silence' that was to him unique to MDMA
or to 2C-T-8. Teeth problems were minor, and the descent from the top of the
experience showed less interactive, and more contemplative action, than with
MDMA. Very similar to MDMA, but with its own character.
(with 110 mg) The onset was at about a half-hour. The come-on was more
gradual and much easier than with MDMA, and it seemed to be more head than
body oriented. I had about two hours of very complex and personal self-
evaluation, and I am not at peace in putting all of it down here in writing.
Overall I like it, and I would be interested to see if there's a difference
in conjunction with MDMA. Thanks very much.
(with 110 mg + 35 mg) I saw my onset at 20 minutes, and it was subtle, and
very pleasant, and had a mild amphetamine-like elevation for me (body
lightness, cognitive functions seemed clear and clean, heightened visual awareness
and with some enhancement of color). It seemed as if I were on the fringe of
LSD-like visual changes, but that never materialized. The affect was very
good, communicative, friendly, accepting, but without the profound emotional
bonding of MDMA. The following day felt very much like a post-LSD day; we
felt great. The body was light, energy good, emotions high, several insights
throughout the day, interactions clear and open Q a magnificent gift of a
day. I started a menstrual period the day of the experience and it lasted 6
to 7 days; all of this was a couple of weeks early. I have a very favorable
impression of FLEA although the body penalty seems high.
EXTENSIONS AND COMMENTARY: Most people who were involved with the
evaluation of FLEA quite logically compared it with MDMA, as it was presented as
being a very close analogue which might share some of the latter's
properties. And to a large measure, the comparison was favorable. The dosages are
almost identical, the chronological course of action is almost identical, and
there are distinct similarities in the effects that are produced. If there
is a consensus of similarities and differences it would be that it is not
quite as enabling in allowing a closeness to be established with others. And
perhaps there is more of a move towards introspection. And perhaps a
slightly increased degree of discoordination in the thought processes. But
also, part of this same consensus was that, were MDMA unknown, this material
would have played its role completely.
And from the scientific point of view, it lends more weight to a hypothesis
that just might be a tremendous research tool in pharmacology. I first
observed the intimate connection between an amine and a hydroxylamine with the
discovery that N-hydroxy-MDA (MDOH) was equipotent and of virtually identical
activity to the non-hydroxylated counterpart (MDA) . And I have speculated in
the recipe for MDOH about the possible biological interconversions of these
kinds of compounds. And here, the simple addition of a hydroxyl group to the
amine nitrogen atom of MDMA produces a new drug that is in most of its
properties identical to MDMA. The concept has been extended to 2C-T-2, 2C-T-7,
and 2C-T-17, where each of these three active compounds was structurally
modified in exactly this way, by the addition of a hydroxyl group to the
amine nitrogen atom. The results, HOT-2, HOT-7 and HOT-17 were themselves
all active, and compared very closely with their non-hydroxylated prototypes.
Just how general might this concept be, that an N-hydroxyl analog of an
active amine shall be of similar action and duration as the parent drug? What
if it really were a generality! What havoc it would wreak in the
pharmaceutical industry! If I could patent the concept, then I would be able to make
parallel best sellers to all of the primary and secondary amines out there in
the industry. Perhaps 90% of all the commercially available drugs that are
concerned with the human mental state are amines. And a goodly number of
these are primary or secondary amines. And each and every one of these could
be converted to its N-hydroxyl analogue, effectively by-passing the patent
protection that the originating corporation so carefully crafted. An exam-
pie, just for fun. A run-away best seller right now is an antidepressant
called fluoxetine, with the trade name Prozac. I will make a small wager
that if I were to synthesize and taste N-hydroxy-N-methyl-3-phenyl-3-((a,a,a-
trifluoro-p-tolyl)oxy)propylamine, I would find it to be an active
antidepressant. Remember, Mr. Eli Lilly and Company; you read about it first,
right here!
Of course, I was asked, why call it FLEA? The origin was in a classic bit
of poetry. A commonly used code name for MDMA was ADAM, and I had tried
making several modest modifications of the MDMA structure in the search for
another compound that would maintain its particular music without the annoying
tooth-grinding and occasional nystagmus, or eye-wiggle, that some users have
mentioned. One of these was the 6-methyl homologue which was, with some
perverse logic, called MADAM. And, following this pattern, the 6-fluoroanalogue
was to be FLADAM. So, with the N-hydroxy analogue, what about HADAM? Which
brought to mind the classic description of Adam's earliest complaint, an
infestation of fleas. The poem was short and direct. "Adam had 'em." So, in
place of HAD 'EM, the term FLEA jumped into being.
#82 G-3; 2,5-DIMETHOXY-3,4-(TRIMETHYLENE)AMPHETAMINE;
5-(2-AMINOPROPYL)-4,7-DIMETHOXYINDANE
SYNTHESIS: A solution of 3.7 g of 2,5-dimethoxy-3,4-
(trimethylene)benzaldehyde (see preparation under 2C-G-3) in 15 mL nitro-
ethane was treated with 0.7 g anhydrous ammonium acetate and heated on the
steam bath for 2.5 h. The excess solvent was removed under vacuum leaving
some 5 mL of a deep orange-red oil which on cooling, spontaneously
crystallized. This was finely ground under 10 mL MeOH, filtered, washed sparingly
with MeOH, and air dried to give 3.6 g of orange crystals with a strong smell
of old acetamide. The mp was 92-93 deg C. All was recrystallized from 30 mL
boiling MeOH to give, after filtering and drying, 2.9 g of 1-(2,5-dimethoxy-
3,4-(trimethylene)phenyl)-2-nitropropene as yellow crystals with a mp of 93-
94 deg C. Anal. (C14Hi7N04) C,H,N.
Fifty milliliters of 1 M LAH in THF was placed in an inert atmosphere, well
stirred, and cooled to 0 deg С with an external ice-bath. There was added,
dropwise, 1.35 mL of 100% H2SO4 at a rate slow enough to minimize charring.
There was then added, dropwise, 2.8 g 1-(2,5-dimethoxy-3,4-
(trimethylene)phenyl) -2-nitropropene in 15 mL THF. At the end of the
addition, the stirring was continued for an additional 0.5 h, and then the
reaction mixture was held at reflux on the steam bath for another 0.5 h. After
cooling again to ice-bath temperature, the excess hydride was destroyed with
the addition of 11 mL IPA, followed by 5.5 mL 5% NaOH which converted the
inorganic mass through a cottage cheese stage into a loose, filterable texture.
The solids were removed by filtration, washed with additional THF, and the
combined filtrates and washes stripped of solvent under vacuum. There was
obtained 2.51 g of a white oil that was distilled at 115-135 deg С at 0.2
mm/Hg to give 1.83 g of a clear colorless oil. This was dissolved in 8 mL
IPA, neutralized with 28 drops of concentrated HC1, and diluted with 140 mL
anhydrous Et20. In about 0.5 h there started a slow snowfall of fine fluffy
white crystals which was allowed to continue until no additional crystals
appeared. After filtering, Et20 washing and air drying, there was obtained
1.81 g of 2,5-dimethoxy-3,4-(trimethylene)amphetamine hydrochloride (G-3)
with a mp of 157-159 deg C. Anal. (C14H22CINO2) C,H.
DOSAGE: 12 - 18 mg.
DURATION: 8 - 12 h.
QUALITATIVE COMMENTS: (with 12 mg) There was a warmth, a mellowness, as
things developed. No body disturbance at all, but then there were no visuals
either which, for me on this particular occasion, was disappointing. The day
was consumed in reading, and I identified completely with the character of my
fictional hero. It was a different form of fantasy. I think I prefer music
as a structural basis for fantasy.
(with 18 mg) I am at a plus three, but I am not at all sure of why it is a
plus three. With my eyes closed, there are puffy clouds, but no drama at
all. Music was not exciting. There could well have been easy eroticism, but
there was no push in that direction. No great amount of appetite. Not much
of anything, and still a plus three. Simply lying still and surveying the
body rather than the visual scene gave some suggestions of neurological
sensitivity, but with getting up and moving about and doing things, all was
fine. The next morning I was perhaps moving a bit more slowly than usual. I
am not sure that there would be reward in going higher.
EXTENSIONS AND COMMENTARY: In a comparison between the 2-carbon compound
(2C-G-3) and the 3-carbon compound (G-3) the vote goes towards the pheneth-
ylamine (the 2-carbon compound). With the first member of this series (2C-G
versus GANESHA) this was a stand-off, both as to quantitative effects
(potency) and qualitative effects (nature of activity). Here, with the somewhat
bulkier group located at the definitive 3,4-positions, the nod is to the
shorter chain, for the first time ever. The potency differences are small,
and maybe the amphetamine is still a bit more potent. But there are hints of
discomfort with this latter compound that seem to be absent with the pheneth-
ylamine. The more highly substituted compounds (q.v.) more clearly define
these differences.
#83 G-4; 2,5-DIMETHOXY-3,4-(ТЕTRAMETHYLENE)AMPHETAMINE;
6-(2-AMINOPROPYL)-5,8-DIME THOXYТЕ TRALIN
SYNTHESIS: A solution of 1,4-dimethoxy-5,6,7,8-tetrahydro-beta-
naphthaldehyde (see preparation under 2C-G-4) in 20 mL nitroethane was
treated with 0.13 g anhydrous ammonium acetate and heated on the steam bath
overnight. The volatiles were removed under vacuum and the residue, on
cooling, spontaneously crystallized. This crude rust-colored product (1.98 g)
was recrystallized from 15 mL boiling MeOH yielding, after filtering and air
drying to constant weight, 1.33 g of 1-(2,5-dimethoxy-3,4-
(tetramethylene)phenyl)-2-nitropropene as dull gold-colored crystals. The mp
was 94-94.5 deg C. Anal. (Ci5Hi9N04) C,H.
DOSAGE: unknown.
DURATION: unknown.
EXTENSIONS AND COMMENTARY: The discussion that appeared in the commentary
section under 2C-G-4 applies here as well. The major struggles were in the
preparation of the aldehyde itself. And although the final product has not
yet been made, this last synthetic step should be, as Bobby Fischer once said
in his analysis of a master's chess game following a blunder by his opponent,
simply a matter of technique.
As with the phene thy 1 amine counterpart, G-4 has a structure that lies
intermediate between G-3 and G-5, both potent compounds. It is axiomatic that
it too will be a potent thing, and all that now needs be done is to complete
its synthesis and taste it.
#84 G-5; 3,6-DIMETHOXY-4-(2-AMINOPROPYL)BENZONORBORNANE
SYNTHESIS: A solution of 3.70 g 3,6-dimethoxy-4-formylbenzonorbornane (see
under 2C-G-5 for its preparation) in 20 g nitroethane was treated with 0.88 g
anhydrous ammonium acetate and held at steam bath temperature overnight. The
excess solvent and reagent was removed under vacuum to yield a residual
yellow oil. This was allowed to stand at ambient temperature for a period of
time (about 3 years) by which time there was a spontaneous crystallization.
The dull yellow crystals were removed by filtration and, after air drying,
weighed 4.28 g. A small sample was recrystallized repeatedly from MeOH to
provide a pale yellow analytical sample of 3,6-dimethoxy-4-(2-
nitropropenyl) benzonorbornane with a mp of 90-91 deg C. Anal. (C16H19NO4)
C,H.
A solution of LAH (50 mL of 1 M solution in THF) was cooled, under He, to 0
deg С with an external ice bath. With good stirring there was added 1.32 mL
100% H2SO4 dropwise, to minimize charring. This was followed by the addition
of 4.1 g 3,6-dimethoxy-4-(2-nitropropenyl)benzonorbornane in 20 mL anhydrous
THF over the course of 10 min. The reaction mixture was stirred and brought
to room temperature over the course of 1 h. This was then brought to a
gentle reflux on the steam bath for 0.5 h, and then all was cooled again to 0
deg C. The excess hydride was destroyed by the cautious addition of 10 mL
IPA followed by 5 mL 5% NaOH and sufficient H2O to give a white granular
character to the oxides. The reaction mixture was filtered, and the filter
cake washed with THF. The filtrate was stripped of solvent under vacuum
providing a pale amber oil that was distilled at 125-140 deg С at 0.2 mm/Hg to
give 2.5 g of an almost white oil. This was dissolved in 10 mL IPA,
neutralized with 25 drops of concentrated HC1, and then diluted with 140 mL
anhydrous Et20. There appeared, after about two minutes, white crystals of 3,6-
dimethoxy-4-(2-aminopropyl)benzonorbornane hydrochloride (G-5) which, after
filtration and air drying, weighed 2.47 g.
DOSAGE: 14 - 20 mg.
DURATION: 16 - 30 h.
QUALITATIVE COMMENTS: (with 15 mg) As part of the audience at the San
Francisco conference, Angels, Aliens and Archtypes, I could simply listen and
observe without having to participate. Each speaker stood in a cone of light
that was beautifully bright and colorful, casting everything else on the
stage into obscurity. Maybe angels really are illuminated from above, and
the aliens lurk out of sight until it is their turn. Where does one look for
the archetypes? A half of a cream cheese sandwich was all I could eat, and
even at dinner that evening I was not hungry. Sleep that evening was
difficult.
(with 20 mg) Very slow to come on, but then it was up there all of a
sudden. There is an unexpected absence of visual activity despite being at a
full +++. The mental activity is excellent, with easy writing and a positive
flow of ideas. But an absence of the bells and whistles that are expected
with a psychedelic in full bloom. There is a real drop by the 16th hour and
the next day was free of effect except for occasional cat-naps.
(with 20 mg) The transition period, which usually lasts for most compounds
for the first hour or two, with this seems to be much longer. This presages
a long-acting material, as usually the slow-in slow-out rule applies. But
there are exceptions. There is an indifference towards the erotic, but no
separation at all from personal interactions and emotions. I believe in
integration, not separation of all parts of ourselves, distrusting any drug
states (particularly those that have the reputation of being strongly
"cosmic') which divorce the consciousness from the body. And with this material
there is no separation from feelings, only from my particular color language.
EXTENSIONS AND COMMENTARY: This is as potent as any of the three-carbon
Ganesha compounds, but it somehow lacks a little something that would have
made it a completely favorite winner. Perhaps it is the generally commented
upon absence of visual and related sensory entertainment. There seems to be
no bodily threat to discourage further exploration, but there simply was not
the drive to explore it much. The comments concerning the enlargement of the
ring system (mentioned under 2C-G-5) are equally valid here. The "shrubbery"
that is the hallmark of the Ganesha family is, with G-5, about as bulky as
has ever been put onto a centrally active molecule. The norbornane group has
a one carbon bridge and a two carbon bridge sticking out of it at odd angles.
The replacement of the one-carbon bridge with a second two-carbon bridge
would make the compound G-6. It would be makeable, but is there really a
driving reason to do so? There is a simplification intrinsic in this, in that
G-5 actually has two centers of asymmetry (the a-carbon atom on the
amphetamine chain, and the norbornyl area itself) and so it is really a mixture of
two racemic diastereoisomers. G-6 would still be a racemate, but it would be
only a single compound, as are all the other substituted amphetamine
derivatives .
Someday I may try making G-6, but it's not a high priority right now.
#85 GANESHA; G; 2,5-DIMETHOXY-3,4-DIMETHYLAMPHETAMINE
SYNTHESIS: A solution of 15.4 g 2,5-dimethoxy-3,4-dimethylbenzaldehyde (see
under 2C-G for the preparation) in 50 mL nitroethane was treated with 3 g
anhydrous ammonium acetate and heated on the steam bath for 12 h. The excess
nitroethane was removed under vacuum, and the residual oil was diluted with a
equal volume of MeOH. There was the slow generation of deep red cottage-
cheese-like crystals which were removed by filtration and air-dried to
constant weight (9.3 g) with a mp 71-74 deg C. Recrystal-lization from MeOH (10
ml/g) gave an analytical sample of 1-(2,5-dimethoxy-3,4-dimethylphenyl)-2-
nitropropene with a mp of 82 deg С sharp. Anal. (Ci3Hi7N04) C,H,N. The NMR
spectra (in CDC13) and CI mass spectrograph (MH+ = 252) were proper.
To a suspension of 3.3 g LAH in 200 mL refluxing THF, well stirred and
maintained under an inert atmosphere, there was added 4.2 g 1-(2,5-dimethoxy-
3,4-dimethylphenyl)-2-nitropropene in 25 mL THF. The mixture was held at
reflux for 48 h. After cooling, 3.3 mL H20 was added cautiously to decompose
the excess hydride, followed by 3.3 mL 15% NaOH and finally another 10 mL
H20. The inorganic solids were removed by filtration, and washed with
additional THF. The combined filtrate and washes were stripped of solvent under
vacuum, and the residue (4.7 g of a deep amber oil) dissolved in dilute HC1.
This was washed with CH2CI2 (3x75 mL) , then made basic with 5% NaOH and
extracted with CH2CI2. Removal of the solvent under vacuum yielded an amber
oil that was distilled (105-115 deg С at 0.4 mm/Hg) to give 1.2 g of a white
oil. This was dissolved in 8 mL IPA, neutralized with 15 drops of
concentrated HC1, and diluted with 250 mL anhydrous Et20. After a period of time,
there was a spontaneous appearance of white crystals which were removed by
filtration, Et20 washed, and air dried. Thus was obtained 1.0 g of 2,5-
dimethoxy-3,4-dimethylamphetamine hydrochloride (GANESHA) with a mp of 168-
169 deg C. This was not improved by recrystallization from either EtOAc or
nitroethane. Anal. (C13H22CINO2) N.
DOSAGE: 20 - 32 mg.
DURATION: 18 - 24 h.
QUALITATIVE COMMENTS: (with 24 mg) There was a slow buildup to a ++ or more
over the course of about three hours. Extremely tranquil, and no hint of any
body toxicity whatsoever. More than tranquil, I was completely at peace, in
a beautiful, benign, and placid place. There was something residual that
extended into the sleep period, and was possibly still there in the morning.
Probably I was simply tired from an inadequate sleep.
(with 32 mg) A rapid and full development. Lying down with music, the
eyes-closed visuals were quite something. There was sudden awareness of a
potential toe cramp which I possibly exaggerated, but it kept spinning itself
into my awareness, and somehow locked in with my visual imagery. It was not
easy to keep the visual/somatic/ cognitive worlds in their proper places.
The almost-cramp went away and I forgot about it. There was a back spasm
somewhere in this drama, and it really didn't matter either. This dosage may
be a bit much for good housekeeping, though! Towards the end of the
experiment, I looked at a collection of photos from a recent trip to Europe, and
the visual enhancement was wonderful. A rolling +++.
EXTENSIONS AND COMMENTARY: This compound was the seventh of the ten
possible Classic Ladies. I have mentioned the concept already under the
discussions on ARIADNE. This is the teutonic replacement of each of the
distinguishable hydrogen atoms of DOM with a methyl group. The findings with
GANESHA were a total surprise. The extension of a hydrogen in the 3-position of
DOM with a methyl group should have a minor influence on its steric
association with whatever receptor site might be involved. A much greater impact
might come not from the size of the group but from its location. This,
coupled with a full order of magnitude of decrease in potency, seemed to call
for an involvement of that particular position as being one that is affected
by metabolism. And since the activity is decreased, the obvious role is in
the blocking of the metabolic promotion of DOM-like things to active
intermediates .
The remarkable point being emphasized here is that the placement of a dull
methyl group at a dull position of the DOM molecule actually inactivated (for
all intents and purposes) the activity of DOM. It is not the presence of the
methyl that has decimated the potency, but the removal of the hydrogen atom.
How can such a hypothesis be explored? A historic premise of the medicinal
chemist is that if a structure gives an unusual response in a receptor, vary
it slightly and see how the response varies. This is exactly the principle
that led to the ten Classic Ladies, and with this particular Lady (who
actually turned out to be a gentleman), the same concept should hold. There are
two involved methyl groups in GANESHA, one at the 3-position and one at the
4-position. Why not homologate each to an ethyl group, and as a wrap up make
both of them into ethyl groups. Look at the differences along two lines of
variation; the effects of the homologation of the 3- and 4-positions, coupled
with the effects of the homologation intrinsic in the comparison of the two-
carbon chain of the phene thy 1 amine with the three-carbon chain of the
amphetamine .
There are thus six compounds involved in such a study. And they have been
named (as have all the other GANESHA analogues) in accordance with the
collective carbon inventory in and about these two ring positions. The first
two compounds are related to DOET and to 2C-E. Maintain the methyl group at
the 3-position but homologate the 4-position to an ethyl. The ring pattern
would become 2,5-dimethoxy-4-ethyl-3-methyl, and the phenethy1amine and
amphetamine would be called 2C-G-12 and G-12 respectively (a one carbon thing,
the methyl, at position-3 and a two carbon thing, an ethyl, at position-4) .
Reversal of these groups, the 3-ethyl homologues of 2C-D and DOM would thus
become 2C-G-21 and G-21. And, finally, the diethyl homologues would be 2C-G-
22 and G-22. In each of these cases, the paired numbers give the lengths of
the chains at the two positions, the 3- and the 4-positions that are part of
the GANESHA concept. And this code is easily expandable to longer things
such as 2C-G-31 and 2C-G-41, which would be the 3-propyl-4-methyl, and the 3-
butyl-4-methyl homologues, resp.
Unfortunately, these six initially proposed compounds have so far resisted
all logical approaches to synthesis, and are at present still unknown. What
has been successfully achieved, the building up of a big bulky hydrocarbon
glob at these positions, has rather unexpectedly led to a remarkable
enhancement of potency. As with all true exploration into areas of the unknown, the
deeper you get, the less you understand.
#86 G-N; 1,4-DIMETH0XYNAPHTHYL-2-IS0PR0PYLAMINE
SYNTHESIS: To a solution of 3.9 g 1,4-dimethoxy-2-naphthaldehyde (see under
2C-G-N for the preparation) in 13.5 mL nitroethane there was added 0.7 g
anhydrous ammonium acetate, and the mixture heated on the steam bath for 5 h.
The deep orange reaction mixture was stripped of excess solvent under vacuum.
The residue was a red oil that, upon dilution with two volumes MeOH,
immediately set to orange crystals. This crude product (mp 115-118 deg C) was re-
crystallized from 70 mL EtOH to yield, after filtering and air drying, 3.3 g
of 1-(1,4-dimethoxy-2-naphthyl)-2-nitropropene as gold-orange crystals, with
a mp of 121-123 deg C. Recrystallization from MeOH gave a gold-colored
product with a mp of 119-120 deg C. Anal. (Ci5Hi5N04) C,H,N.
A solution of LAH (50 mL of 1 M solution in THF) was cooled, under He, to 0
deg С with an external ice-bath. With good stirring there was added 1.32 mL
100% H2SO4 dropwise, to minimize charring. This was followed by the addition
of 3.12 g 1-(1,4-dimethoxy-2-naphthyl)-2-nitropropene in 40 mL anhydrous THF.
After stirring for 1 h, the temperature was brought up to a gentle reflux on
the steam bath for 0.5 h, and then all was cooled again to 0 deg C. The
excess hydride was destroyed by the cautious addition of 16 mL IPA followed by
6 mL 5% NaOH to give a white, filterable, granular character to the oxides,
and to assure that the reaction mixture was basic. The reaction mixture was
filtered, and the filter cake washed with additional THF. The combined
filtrate and washes were stripped of solvent under vacuum providing 3.17 g of a
deep amber oil. Without any further purification, this was distilled at 140-
160 deg С at 0.3 mm/Hg to give 1.25 g of a pale yellow oil. This was
dissolved in 8 mL IPA, neutralized with 20 drops of concentrated HC1, and
diluted with 60 mL anhydrous Et20 which was the point at which the solution
became slightly turbid. After a few min, fine white crystals began to form,
and these were eventually removed, washed with Et20, and air dried to provide
1.28 g 1,4-dimethoxynaphthyl-2-isopropylamine hydrochloride (G-N) as the
monohydrate salt. The mp was 205-206 deg C. Even after 24 h drying at 100
deg С under vacuum, the hydrate salt remained intact. Anal. (C15H20CINO2H2O)
C,H.
DOSAGE: unknown.
DURATION: unknown,
EXTENTIONS AND COMMENTARY: The evaluation of this compound is not yet
complete. An initial trial at the 2 milligram level showed neither central
action, nor toxicity. It could be guessed from the activity of the two-carbon
counterpart, that an active level will be found in the tens of milligrams
area. But, as of the moment, this level is not known to anyone, anywhere,
because no one has yet defined it. And when the potency is finally found
out, the nature of the activity will also have been found out, all the result
of a magical interaction of a virgin compound with a virgin psyche. At the
immediate moment, the nature of G-N is not only unknown, it has not yet even
been sculpted. There can be no more exciting area of research than this,
anywhere in the sentient world.
#87 HOT-2; 2,5-DIMETHOXY-4-ETHYLTHIO-N-HYDROXYPHENETHYLAMINE
SYNTHESIS: A solution of 5.50 g 2,5-dimethoxy-4-ethylthio-beta-nitrostyrene
(see under 2C-T-2 for its preparation) was made in 80 mL boiling anhydrous
THF. On cooling, there was some separation of a fine crystalline phase,
which was kept dispersed by continuous stirring. Under an inert atmosphere
there was added 3.5 mL of a 10 M borane dimethyl sulfide complex, followed by
0.5 g sodium borohydride as a solid. There was a slight exothermic response,
and the color slowly faded. Stirring was continued for a week. There was
then added 40 mL H20 and 20 mL concentrated HC1, and the reaction mixture
heated on the steam bath for 15 minutes, with the THF at reflux. After
cooling again to room temperature, all was poured into 1 L H20 and washed with
3x75 mL CH2CI2, which removed all of the color but little of the product.
The aqueous phase was made basic with 25% NaOH, and extracted with 3x75 mL
CH2CI2 • The extracts were pooled and the solvent removed under vacuum to
give a residue of 3.88 g of an amber oil. This was dissolved in 30 mL IPA,
acidified with concentrated HCL to a bright red on universal pH paper, and
then diluted with 200 mL anhydrous Et20. After a short period of time,
crystals started to form. These were removed by filtration, washed with Et20,
and air dried to constant weight. Thus was obtained 2.86 g 2,5-dimethoxy-4-
ethylthio-N-hydroxyphenethylamine hydrochloride (HOT-2) as off-white
crystals, with a melting point of 122 deg С with decomposition. Anal.
(C12H20CINO3S) H; C: calcd, 49.05; found, 50.15, 49.90.
DOSAGE: 10 - 18 mg.
DURATION: 6 - 10 h.
QUALITATIVE COMMENTS: (with 12 mg) Tastes OK. Some activity noticed in 30
minutes. Very smooth rise with no body load for next two hours. At that time
I noted some visuals. Very pleasant. The bright spots in the painting over
the fireplace seemed to be moving backwards (as if the clouds were moving in
the painting). Upon concentrating on any item, there was perceptual movement
with a little flowing aspect. The visuals were never all that strong, but
could not be turned off during the peak. At hour three there was still some
shimmering, and it was hard to focus when reading. Additionally, there was
difficulty concentrating (some mental confusion). The material seemed to
allow erotic actions; there was no problem about obtaining an erection. I ate
very well, some crazy dips, as well as a fabulous cake. A very gentle down
trend and I became close to baseline by 6 or 7 PM. I had no trouble driving.
The dosage was good for me. I did not want more or less.
(with 12 mg) Comes on smoothly, nicely. In 40 minutes I feel nice
euphoria, feel home again. Then I begin to get uncomfortable feelings. Gets more
and more uncomfortable, feel I am sitting on a big problem. Blood pressure,
pulse, go up considerably. Have hard time communicating, lie down for a
while, get insight that most important thing for me to do is learn to listen,
pay attention to what is going on. I do this the rest of the day, at first
with considerable difficulty, then easier and easier. Discomfort stays with
me for several hours, and although I get more comfortable towards the end of
the day, I am never animated or euphoric. I feel very humbled, that I have a
great deal to work out in my life. The next day I find myself very strong
and empowered. I see that all I have to do is let things be as they are!
This feels marvelous, and a whole new way to be Q much more relaxed,
accepting, being in the moment. No more axes to grind. I can be free.
(with 18 mg) I found myself with complete energy. I was completely
centered with an absolute minimum of the dark edges that so often appear as
components of these experiences. The ease of talking was remarkable. There was
some blood-pressure run-up in the early part of the day, but that quickly
returned to normal. I would repeat without hesitation.
EXTENSIONS AND COMMENTARY: Again, a case of where the potency range of the
"hot," or hydroxylated compound (HOT-2, 10 to 18 milligrams) is very similar
to that of the non-hydroxylated prototype (2C-T-2, 12-25 milligrams). It
seems to be a well tolerated, and generally pleasant material, with a mixture
of sensory as well as insightful aspects. Something for everyone.
#88 HOT-7; 2,5-DIMETHOXY-N-HYDROXY-4-(n)-PROPYLTHIOPHENETHYLAMINE
SYNTHESIS: A well-stirred solution of 1.77 g 2,5-dimethoxy-beta-nitro-4-(n-
propylthio)styrene (see under 2C-T-7 for its preparation) in 20 mL anhydrous
THF was placed in an He atmosphere and treated with 1.5 mL of 10 M borane-
dimethyl sulfide complex. This was followed by the addition of 0.2 g sodium
borohydride, and the stirring was continued at room temperature for a week.
The volatiles were removed under vacuum, and the residue was treated with 20
mL dilute HC1 and heated on the steam bath for 30 min. The cooled yellow
solution set up as solids. The addition of H20 was followed by sufficient К2СОз
to make the aqueous phase basic. All efforts to work with an acidified
aqueous phase resulted in terrible emulsions. The basic phase was extracted with
3x75 mL CH2CI2, and the pooled extracts washed with H20, then stripped of
solvent under vacuum. The residual yellow oil was dissolved in 20 mL IPA,
neutralized with 15 drops of concentrated HC1, and then diluted with 50 mL
anhydrous Et20. After a few minutes stirring, a white crystalline solid
separated. This was removed by filtration, washed with Et20, and air dried to
constant weight to provide 0.83 g of 2,5-dimethoxy-N-hydroxy-4-(n)-
propylthiophenethylamine hydrochloride (HOT-7).
DOSAGE: 15 - 25 mg.
DURATION: 6 - 8 h.
QUALITATIVE COMMENTS: (with 15 mg) I am lightheaded, and maybe a little
tipsy. I am well centered, but I don't want to go outside and meet people.
Shades of alcohol woozy. The effects were going already by the fifth hour
and were gone by the seventh hour. I would call it smoothly stoning.
(with 22 mg) The transition into the effects was a bit difficult, with a
faint awareness in the tummy. But by the second hour it was quite
psychedelic, and the body was not thought of again, except in terms of sexual
fooling around. Very rich in eyes-closed imagery, and very good for interpretive
and conceptual thinking. But the eyes-open visuals were not as much as they
might have been. At the seventh hour, drifted into an easy sleep.
(with 22 mg) The experience was very positive, but at each turn there
seemed to be a bit of sadness. Was it a complete plus three experience? Not
quite. But it didn't miss by much. The erotic explorations somehow just
failed to knit by the thinnest of margins. It was a truly almost-magnificent
experience.
EXTENSIONS AND COMMENTARY: There is a working hypothesis that has been
growing in substance over the last few years in this strange and marvelous
area of psychedelic drugs. It all was an outgrowth of the rather remarkable
coincidence that I had mentioned in the discussion that followed MDOH.
There, an assay of what was thought to be MDOH gave a measure of activity
that was substantially identical to MDA, and it was later found out that the
material had decomposed to form MDA. So, MDA was in essence rediscovered.
But when the true, valid, and undecomposed sample of MDOH was actually in
hand, and assayed in its own rights, it was found to have a potency that
really was the same as MDA. So, the working hypothesis goes something like
this:
AN N-HYDROXY AMINE HAS APPROXIMATELY THE SAME POTENCY AND THE SAME ACTION
AS ITS N-HYDROGEN COUNTERPART.
Maybe the N-hydroxy compound reduces to the N-H material in the body, and
the latter is the intrinsically active agent. Maybe the N-H material oxi-
dizes to the N-hydroxy material in the body, and the latter is the
intrinsically active agent. Either direction is reasonable, and there is precedent
for each. The equivalence of MDA and MDOH was the first suggestion of this.
And I have made a number of NH vs. NOH challenges of this hypothesis. The
interesting 2C-T-X series has provided a number of amines that are amenable
to N-hydroxylation, and this is the first of them. And, after all, if you
put a hydroxy (HO) group on a thio material (T), you have a HOT compound.
So, as far as nomenclature is concerned, the family of N-hydroxy analogues
of N-H amines is known as the HOT family.
How does HOT-7 compare with 2C-T-7? They are almost identical. The same
range of dose (centering on 20 milligrams) and if anything, perhaps slightly
less long lived. Lets try some other N-hydroxys!
#89 HOT-17; 2,5-DIMETHOXY-4-(s)-BUTYLTHIO-N-HYDROXYPHENETHYLAMINE
SYNTHESIS: To a well-stirred solution of 6.08 g 2,5-dimethoxy-4-(s)-
butylthio-beta-nitrostyrene (see under 2C-T-17 for its preparation) in 80 mL
anhydrous THF under a He atmosphere, there was added 3.5 mL 10 M borane di-
methylsulfide complex, followed by 0.5 g of sodium borohydride. As the
stirring continued, the slightly exothermic reaction slowly faded from bright
yellow to pale yellow, and eventually (after three days stirring) it was
substantially colorless. There was then added 80 mL of 3 N HC1 and the mixture
heated on the steam bath for 1 h, and then allowed to return to room
temperature. An additional 600 mL H20 was added (there was a combination of
crystals and globby chunks in the aqueous phase) and this was then extracted with
3x75 mL CH2CI2. The color went completely into the organic phase. This was
washed with 2x50 mL aqueous K2CO3, yielding a rusty-red colored CH2CI2
solution, which on removal of the solvent, yielded 4.5 g of a red oil. A side
effort to make the sulfate salt at this stage with H20 and a little H2SO4,
indeed gave solids, but all of the color remained in the sulfate salt. The red
oil was dissolved in 45 mL IPA and neutralized with concentrated HC1 to
bright red, not yellow, on universal pH paper. The addition of 350 mL
anhydrous Et20 instituted the slow precipitation of white crystals. After
filtering and air drying, there was obtained 1.32 g 2,5-dimethoxy-4-(s)-
butylthio-N-hydroxyphenethylamine hydrochloride (HOT-17). The aqueous phase
from above was just neutralized with 25% NaOH (cloudy, slightly pink color)
and then made basic with K2CO3 (the color becomes green) . This was extracted
with 3x75 mL CH2CI2, the extracts pooled, and the solvent removed to yield
0.5 g of a white oil. This was dissolved in 5 mL IPA, neutralized with
concentrated HC1, and diluted with a equal volume of Et20. An additional 0.36 g
of product was thus obtained.
DOSAGE: 70 - 120 mg.
DURATION : 12 - 18 h.
QUALITATIVE COMMENTS: (with 70 mg) There was a light feeling, a little off-
the-ground feeling, which made walking about a most pleasant experience. No
distortion of the senses. And there was no sense of the beginning of a drop
of any kind until about the eighth hour. Sleeping was a bit tricky but it
worked out OK (at the twelfth hour of the experience) . A completely valid
++.
(with 120 mg) HOT-17 has an unbelievably GRIM taste Q not bitter, but
simply evil. There is a steady and inexorable climb for three hours to a sound
and rolling plus three. There was absolutely no body difficulty, but there
was still something going on upstairs well into the next day. Writing was
surprisingly easy; I was completely content with the day, and would be
interested in exploring it under a variety of circumstances.
(with 120 mg) This is my first time with this material. It is 4:45 PM.
Small nudge at 30 minutes, but not too real. At one hour, threshold, quite
real. 6:15 to a +1. By 7:25, +3 about. 7:45, no doubt +3. Possibly still
climbing; I hope so. No body discomfort at all, no apparent body push. This
aspect of it is similar to the easy body of the HOT-2. However, it's at
times like these that I reflect on just exactly how hard-headed we two are.
I mean, +3 is no longer the out-of-body, nearly loss of center state it used
to be, four years ago. The question intrudes: would a novice experience this
as a very scary, ego-disintegrating kind of experiment, or not? Silly
question which answers itself. Yes, of course. At 3 hours, aware of some mild
time-distortion. More a tendency to not think in terms of clock-time, than
actual distortion. The mind lazy when attempting to keep track of clock
time. Feel it would be quite easy and pleasant to continue writing. The
energy could very well go in that direction. However, the idea of the erotic
is also quite agreeable. This is, so far, a good-humored Buddha area of the
self.
EXTENSIONS AND COMMENTARY: Two virtues sought by some users of psychedelic
drugs are high intensity and brief action. They want a quicky. Something
that is really effective for a short period of time, then lets you quickly
return to baseline, and presumably back to the real world out there.
Intensity is often (but not always) regulated by dose. The pharmacological
property of dose-dependency applies to many of these drugs, in that the more
you take, the more you get. If you want more intensity, take a second pill.
And often, you get a longer duration as an added property. But it is
instructive to inquire into the rationale that promotes brevity as a virtue. I
believe that it says something concerning the reasons for using a psychedelic
drug. A trade off between learning and entertainment. Or between the
achieving of something and the appearance of achieving something. Or, in the
concepts of the classics, between substance and image.
In a word, many people truly believe that they cannot afford the time or
energy required for a deep search into themselves. One has to make a living,
one has to maintain a social life, one has a multitude of obligations that
truly consume the oh-so-few hours in the day. I simply cannot afford to take
a day off just to indulge myself in such-and-such (choose one: digging to the
bottom of a complex concept, giving my energies to those whom I can help, to
search out my inner strengths and weaknesses) so instead I shall simply do
such-and-such (choose one: read the book review, go to church on Sunday
morning, use a short-acting psychedelic) . The world is too much with us. This
may be a bit harsh, but there is some merit to it.
HOT-17 is by no means a particularly potent compound. The hundred
milligram area actually has been the kiss of death to several materials, as it is
often at these levels that some physical concerns become evident. And it
certainly is not a short lived compound. But, as has been so often the case,
the long lived materials have proven to be the most memorable, in that once
the entertainment aspect of the experience is past you, there is time for
dipping deeply into the rich areas of the thought process, and the working
through of ideas and concepts that are easily available. And when this
access is coupled to the capability of talking and writing, then a rewarding
experience is often the result.
As with the parent compound, 2C-T-17 itself, the presence of an asym-metric
carbon atom out there on the (s) -butyl side chain will allow the separation
of HOT-17 into two components which will be different and distinct in their
actions. The activity of the racemic mixture often is an amalgamation of
both sets of properties, and the separate assay of each component can often
result in a fascinating and unexpected fractionation of these properties.
#90 IDNNA; 2,5-DIMETHOXY-N,N-DIMETHYL-4-IODOAMPHETAMINE
SYNTHESIS: To a stirred solution of 0.4 g 2,5-dimethoxy-4-iodoamphetamine
hydrochloride (DOI) in 12 mL MeOH containing 4 mL of a 40% formaldehyde
solution there was added 1 g sodium cyanoborohydride. The pH was kept at about 6
by the occasional addition of HC1. When the pH was stable (about 48 h) the
reaction mixture was poured into 250 mL H20 and made strongly basic by the
addition of aqueous NaOH. This was extracted with 3x75 mL CH2CI2, the
extracts pooled, and extracted with 2x75 mL dilute H2SO4, and the pooled acidic
extracts again made basic and again extracted with CH2CI2. The solvent was
removed under vacuum to give 0.38 g of a colorless oil. This was dissolved
in 2 mL IPA and treated with a solution of 0.13 g oxalic acid dihydrate in
1.5 mL warm IPA, and then anhydrous Et20 was added dropwise until a turbidity
persisted. Slowly a granular white solid appeared, which was filtered off,
Et20 washed, and air dried to give 0.38 g of 2,5-dimethoxy-N,N-dimethyl-4-
iodoamphetamine oxalate (IDNNA) with a mp of 145-146 deg C. Anal.
(C15H22INO6) C,H. The hydrochloride salt of this base proved to be
hygroscopic.
DOSAGE: greater than 2.6 mg.
DURATION: unknown.
EXTENSIONS AND COMMENTARY: This base, if it were given a code name based
upon its substituents arranged in their proper alphabetical order, would have
to be called something like DNDIA, which is quite unpronounceable. But by a
rearrangement of these terms, one can achieve IDNNA (Iodo-Dimethoxy-N,N-
dimethyl-Amphetamine) which has a nice lilt to it.
One of the major goals of research in nuclear medicine is a drug that can
be used to demonstrate the brain blood flow pattern. To do this job, a drug
should demonstrate four properties. First, it must carry a radioactive
isotope that is a positron emitter (best, a fluorine or an iodine atom, for use
with the positron camera) that can be put onto the molecule quickly,
synthetically, and which will stay on the molecule, metabolically. Second, as
to brain entry, the drug should be rapidly and extensively taken up by brain
tissue, without being selectively absorbed or concentrated at any specific
sites. In other words, it should go where the blood goes. Thirdly, the
absorption should be strong enough that it will stay in the brain, and not be
washed out quickly. This allows time to both locate and count the radioac-
tivity that was carried in there. And lastly, the drug must be without
pharmacological action.
IDNNA looked like a promising candidate when tried with a radioactive
iodine label, and there was quite a flurry of interest in using it both as an
ex-perimental drug, and as a prototype material for the synthesis of
structural variants. It went in quickly, extensively and quite diffusely, and it
stayed in for a long time.
But was it pharmacologically active? Here one finds a tricky road to walk.
The animal toxicity and behavioral properties can be determined in a
straightforward manner. Inject increasing amounts into an experimental
animal and observe him closely. IDNNA was quite inert. But, it is a very close
analogue to the extremely potent psychedelic DOI, and it is widely admitted
that animal assays are of no use in trying to determine this specific
pharmacological property. So, a quiet human assay was called for. Since it did
indeed go into the brain of experimental animals, it could quite likely go
into the brain of man. In fact, that would be a needed property if the drug
were to ever become useful as a diagnostic tool.
It was assayed up to levels where DOI would have been active, and no
activity was found. So one could state that it had none of the psychedelic
properties of DOI at levels where DOI would be active (this, at 2.6 milligrams
orally). But you don't assay much higher, because sooner or later, something
might indeed show up. So it can be honestly said, IDNNA is less active than
DOI itself, in man. Let's wave our hands a bit, and make our statement with
aggressive confidence. IDNNA has shown no activity in the human CNS at any
level that has been evaluated. This sounds pretty good. Just don't go too
far up there, and don't look too carefully. This is not as unscrupulous as
it might sound since, in practical terms, the extremely high specific
activities of the radioactive 1221 that would be used, would dictate that only an
extremely small amount of the drug would be required. One would be dealing,
not with milligram quantities, but with microgram quantities, or less.
Some fifteen close analogues of IDNNA were prepared, to see if any had a
better balance of biological properties. A valuable intermediate was an io-
dinated ketone that could be used either to synthesize IDNNA itself or, if it
were to be made radio-labelled, it would allow the preparation of any desired
radioactive analogue in a single synthetic step. The iodination of p-
dimethoxybenzene with iodine monochloride in acetic acid gave 2,5-diiodo-l,4-
dimethoxybenzene as white crystals from acetonitrile, with a mp of 167-168
deg C. Anal. (С8Н81202) C,H. Treatment of this with an equivalent of butyl-
lithium in ether, followed with N-methyl formanilide, gave 2,5-dimethoxy-4-
iodobenzaldehyde as pale yellow crystals from ethanol, with a mp of 136-137
deg C. Anal. (C9H9IO3) C,H. This, in solution in nitroethane with a small
amount of anhydrous ammonium acetate, gave the nitrostyrene 1-(2,5-dimethoxy-
4-iodophenyl)-2-nitropropene as gold-colored crystals from methanol, mp 119-
120 deg C. Anal. (C11H12INO4) C,H. This was smoothly reduced with ele-mental
iron in acetic acid to give 2,5-dimethoxy-4-iodophenylacetone as white
crystals from methylcyclopentane. These melted at 62-63 deg С and were both
spec-troscopically and analytically correct. Anal. (C11H13IO3) C,H.
This intermediate, when reductively aminated with dimethylamine, gives
IDNNA identical in all respects to the product from the dimethylation of DOI
above. But it has also been reacted with 1311 Nal in acetic acid at 140 deg
С for 10 min, giving the radioactive compound by exchange, and this was
reductively aminated with over a dozen amines to give radioactive products
for animal assay. There was produced in this way, 2,5-dimethoxy-4-iodo-N-
alkyl-amphetamine where the alkyl group was methyl, isopropyl, cyclopropyl-
methyl, hexyl, dodecyl, benzyl, cyanomethyl, and 3-(dimethylaminopropyl).
Several dialkyl homologue were made, with the alkyl groups being dimethyl
(IDNNA itself), diethyl, isoprору1-methyl, and benzyl-methyl. These specific
homologues and analogues are tallied in the index, but a number of other
things, such as hydrazine or hydroxylamine derivatives, were either too
impure or made in amounts too small to be valid, and they are ignored.
The diethyl compound without the iodine is 2,5-dimethoxy-N,N-
diethylamphetamine, which was prepared by the reductive alkylation of DMA
with acetaldehyde and sodium cyanoborohydride. This product, DEDMA, was a
clear white oil, bp 82-92 deg С at 0.15 mm/Hg which did not form a
crystalline hydrochloride. An interesting measure of just how different these N,N-
dialkylated homologues can be from the psychedelic primary amines,
pharmacologically, can be seen in the published report that the beta-hydroxy
derivative of DEDMA is an antitussive, with a potency the same as codeine.
None of these many iodinated IDNNA analogues showed themselves to be
superior to IDNNA itself, in the rat model, and none of them have been tasted for
their psychedelic potential in man.
СОБУТЫЛЬНИК
Автор: goos
Матвей Трофимович налил в стаканы самогон, закупорил бутылку и сунул её в
карман тулупа. Из рюкзака достал хлеб, кусок сала, луковицу. Лук на морозе
подмёрз и хрустел заледеневшим соком.
- Так, не спеши. Сейчас Закуску приготовим. Главное - культура пития. Пить
тоже нужно уметь красиво. - Матвей Трофимович накладывал на ломти хлеба
кусочки сала и дольки лука. - Жаль, огурчиков нет. А куда по такому морозу
огурчики? Вот и готово. Ну, бери стакан. Бери, не стесняйся. За знакомство.
Ух, хорош. Напиток богов. Знаешь, из чего я его гоню? В жизни не догадаешься.
Из картофельных очисток. Чего добру пропадать? Безотходное производство. Тут,
не важно, из чего, важно - как. Чтобы душу вложить. Вот посмотри, чистый, как
слеза. Не то, что сивуха, которую Митяй гонит. Мутняк. А почему? Потому, что
алкаш и не гурман. Ему только глаза залить, а этот напиток требует
специального ритуала. Вот, например, между первой и второй..., да откуда тебе знать...
Давай стакан. Главное, чтобы между первой и второй прошло ровно столько
времени, сколько нужно. Ни больше, ни меньше. А то всё испортишь. Ты бутербродик
бери. Не стесняйся. Закусывать надо. Выпивка без еды - чистое пьянство. Ты ж
не бухарик какой? Нет? Я вижу, что порядочный. Ну, давай за женщин. Молодец.
Хорошо пошло. Правильно я литру взял. Как чувствовал, что тебя встречу. Так я
о чём - выгнать самогон можно и из ботинка, а вот довести до ума - нужен
талант .
Я тебе расскажу - сначала марганцовочки, чтоб всё масла осели. Потом -
через уголь три раза, не меньше. А вот после - мой секрет. Никому не
рассказывал . Тебе расскажу - берёшь мякушку хлеба, с мёдом смешиваешь, и через эту
кажу прогоняешь. Ни тебе Запаха противного, ни какого похмелья по утрам. Вот
гляди, какой мороз, а он, родимый, и не вязнет почти. Митяева сивуха уже бы
как кисель была. А тут - чистый спирт. Химия, брат, великая сила. Это тебе не
геометрия с географией. Эти науки никогда тебя не научат, как из картохи
нектар сделать. Ну, что, по третьей? Как тебе, согрелся малость? Ну, ничего,
сейчас жарко станет.
Матвей Трофимович поправил удочку, заглянул в лунку. Где-то там, в
глубинах , плавала рыба и не хотела клевать. Утром натаскал штук тридцать окуньков
да плотвичку, а сейчас, как отрезало.
- Давай, за рыбалку. Ты рыбку любишь? Ловить умеешь-то? Ну, ладно, вот
хлебушек, вот сало. Вздрогнули. Хороший ты человек. Ты думал, я тебя сперва
испугался? Совсем нет, я и не таких видал. У нас тракторист есть, Гришка, так
ты по сравнению с ним - красавчик. И есть у тебя очень хорошее качество. Ты
слушать умеешь. Не каждому дано. Языком трепать - дело не хитрое, а вот
вникнуть в то, что тебе говорят - целая наука. Тебя в любой компании ценить
будут. А у тебя друзья-то есть? А баба? Ну, ладно, не хочешь, не говори.
Закусывай давай. Во, молодец. Как тебе самогончик? Есть ещё секрет - я махорку
добавляю. Совсем чуть-чуть. Градусов она не добавляет, а вот горло продирает
и слезу вышибает. Чистит организм от всяких шлаков. Ладно, брат, буду я
удочки сворачивать. Домой пора. Все равно, клёва не будет. Рыба ведь она как?
Тоже ест, когда аппетит есть, а не когда ты ей подашь на крючочке.
Матвей Трофимович встал с рыбацкого ящика, потопал ногами в валенках,
размял руки, потянулся.
- Засиделся я, затёк весь. Ну, давай дружище, на посошок. Что, охмелел уже?
Бери, на таком морозе долго не держит. Через час как огурчик будешь. Будем!
Да, погоди. На тебе рыбки. Много не дам, конечно, но угощу. Сейчас, пакет
найду. Так, вот он. Держи, с окуньками осторожно, костей много. Бабе своей
понесёшь. Вот рада будет. Ну, прощай, может, свидимся ещё. Иди, иди уже.
Как же он, бедолага, по такому морозу и босяком. Хотя, привык, наверное.
Человек такая скотина, ко всему привыкает. Ну и размерчик!
Матвей Трофимович посмотрел на огромные следы босых ног на снегу и помахал
рукой почти трёхметровому мохнатому гиганту, сутуло ковыляющему в сторону
леса. В руке, или лапе, он держал пакет с рыбой. Дойдя до берега, снежный
человек обернулся, провыл что-то по-своему и неуклюже помахал рукой.
Юмор
гении
Автор: Wildrain
Я лежал на металлической сетке кровати и смотрел в потолок, разглядывая
рыже-желтые разводы, которые причудливо переплетались друг с другом, образуя
полумистические картинки. Зачесался нос, я подтянулся к краю кровати, лег на
бок и потер его об стену. Вернулся в прежнее положение, устраиваясь
поудобнее . Мысли текли неторопливо и размеренно, как кисель с явным избытком
крахмала .
И почему всю жизнь приходится доказывать, что ты не идиот? Отлично помню,
что умел говорить в год, но молчал назло всем. Меня водили к врачу, и он
высказал мысль, что я просто отстаю в развитии. Ха-ха-ха. Было смешно слышать
это. Дальше - школа. Научившись самостоятельно читать в три года, в школе я
скучал и не слушал учителей. Они думали, что я безнадежно туп и оставили меня
в покое, проставляя тройки в четвертях и полугодиях. Институт. Там тоже было
совсем не интересно. Преподаватели оперировали понятиями, которые были мне
ясны еще в третьем классе. И никто из этих умников не мог доказать теорему
Ферма. Скукотища, растянутая на пять лет.
Стало темнеть. Рыже-желтые разводы стали едва различимыми и приобрели
красновато-бардовый оттенок от лучей заходящего солнца. От нечего делать, я
порылся в памяти и вспомнил, что неделю назад листал один журнал, но не успел
его прочитать. Сейчас самое время. Мысленно вызвав в памяти кроссворд на
последней странице, я принялся его решать. Журнал оказался научно-популярным и
вместо обычных десяти минут на решение я потратил целых пятнадцать. Продолжая
листать журнал с последней страницы, прочитал несколько скучных статей,
попутно от нечего делать рассчитал траекторию кометы Галлея и вероятность её
столкновения с Землей.
Стемнело. Рыже-желтые разводы совсем исчезли из виду, но я помнил их. Не
зная, чем заняться дальше, принялся за игру начатую неделю назад. Мысленно
вызывая в памяти библиотеку своих родителей, насчитывающую несколько тысяч
томов, я продолжил перечитывать книги красного цвета. Освальд Шпенглер «Закат
Европы», страница 174... «...Это - пергамское искусство. Таблицы, приложенные в
начале дадут предварительное понятие о плодотворности этого аспекта. Из
гомологии...... Через час, «расправившись» со Шпенглером мне стало совсем скучно.
Спать не хотелось. Время и мысли совсем замерли и остановились, словно кто-то
всемогущий нажал кнопку «Pause».
По длинному коридору шли два человека в белых халатах, едва слышно
переговариваясь . Дойдя до металлической двери с надписью «ИЗОЛЯТОР» они
остановились . В двери было проделано специальное окошко.
- Может уже снять с него смирительную рубашку? - спросил один из врачей (а
это были именно они), заглянув в окошко.
- Можно снять. Санитары говорят, что сегодня он вел себя тихо. Только
предлагаю пять кубиков «галаперидола» для профилактики, - ответил другой.
Место инъекции неприятно болело. Приняв, как всегда после укола искривлено-
причудливую, но удобную позу я начал проваливаться в сон.
Сквозь решетку окна пробивалось утреннее солнце... .
Разное
лекарственные растения
Михаил Носаль, Иван Носаль
N 61. Valeriana officinalis L. - Валериана лекарственная. Русские названия:
валериана, маун; украинские: вaлepiaнa, маун, одолян, козлик.
Семейство: Valerianaceae - валериановые, мауновые.
Вид Valeriana officinalis L. является так называемым "сборным видом".
Систематики делят его на несколько видов и разновидностей; среди них V.
palustris KR. - Валериана болотная, V. polygama BAST. - Валериана разнополая,
она же V. simplicifolia (Rchb.) Кав. - Валериана целолистная, V. stolonifera
Czern. - В. побегоносная и др.
В народе лекарственное преимущество какого-либо из указанных видов
специально не оттеняют, но считают более целебными корни растений, растущих на
сухих местах.
Валериана - многолетнее травянистое растение высотой от 100 до 150 см. В
первый год растение обычно формирует розетку прикорневых листьев, не вырастая
в цветоносный стебель; такие же розетки формируются на отрастающих гонах у
некоторых отдельных видов. Листья супротивные, непарно-перистосложные,
листочки яйцевидно-ланцетные, зазубренные или цельнокрайние. Стебель прямой,
бороздчатый. Соцветие крупное, ветвистое, отдельные части его в форме сложных
щитков. Цветы мелкие, двуполые, розовые или белые. Цветет обычно в июне,
июле, а некоторые даже и в августе. Растет на болотистых местах, в поймах рек,
на травянисто-осоковых болотах, в сырых кустарниках, среди лозняков.
Распространена повсеместно.
Valeriana officinalis.
Сбор
Собирают корни и корневища ранней весной или поздней осенью. Выкопав,
хорошо очищают от земли, моют в холодной воде и сушат в тени. Настойки
предпочитают готовить из корневищ, собранных на возвышенных местах.
Корни и корневища валерианы имеют своеобразный запах, горький, немного
жгучий вкус. Запах валерианы привлекает котов, почему корни ее, особенно при
сушке, необходимо оберегать от них, так как они могут их попортить.
Употребление
Наш народ хорошо знает валериану и целительными свойствами ее корней и
корневищ пользуется при лечении многих болезней.
Прежде всего, народ считает валериановые корни с корневищами средством,
успокаивающим нервы, но, кроме того, и средством, способствующим пищеварению,
"разогревающим" желудочно-кишечный тракт, ветрогонным, а также глистогонным.
Из корней с корневищами валерианы готовят настойки водные, спиртовые
(иногда и эфирные), которые употребляют при нервных возбуждениях, потрясениях,
при истерии, при судорогах, при падучей болезни, тяжелых душевных
переживаниях, бессоннице, сердцебиении, как средство, поддерживающее силы, при поносах
(особенно эфирную настойку) и в других случаях, о чем будет рассказано ниже.
Спиртовую настойку, или так называемые валериановые капли, готовят так: 1
часть мелко порезанных корней валерианы заливают 5 частями 70-градусного
спирта, то есть крепкой водкой, и в теплом (до 25 градусов Цельсия) месте
настаивают целую неделю. Жидкость сливают, в нее отжимают остаток, дают
отстояться и процеживают через полотно или пропускную бумагу. Внутрь дают от 15
капель до 3,0 мл В день.
Эфирную настойку по селам делают так: 1 часть мелко порезанного (в крупный
порошок) валерианового корня настаивают 4 суток в 4 частях 90-градусного
спирта, потом доливают 2 части эфира и еще настаивают 3 суток. Жидкость
сливают, в нее отжимают остаток, дают отстояться и процеживают через неплотную
пропускную бумагу. Получается прозрачная желтоватая жидкость.
Когда-то, во время холерной эпидемии, принимали как профилактическое
средство раз в день 0,5 г хинина, а через 3 часа эфирную валериановую настойку
(15-20 капель), смешанную с настойкой из маковых зеленых головок (15-20
капель) . Так через каждые 2 дня.
Водную настойку из растертых валериановых корней (мочат 5 часов в теплой
воде) в дневной дозе 5,0-15,0 г на 180,0 г воды считают хорошим
успокоительным средством при болях в животе, нервных потрясениях, спазмах в матке, при
бессоннице и т.п.
Младенцам при боли в животе (эту боль узнают, если ребенок трет ножкой об
ножку, подгибает коленки к животику и болезненно плачет) дают по чайной
ложечке ежечасно водной настойки валерианового корня и считают, что это гонит
газы и немного слабит.
Валериановые корни употребляют в разных смесях трав в различных случаях, о
чем не раз упоминается в данных очерках.
Валериановые корни употребляются также в виде порошка, в дозе 1,0-2,0 г на
один прием и не более 3-4 порошков в день при тифе, скарлатине, воспалении
легких, маточных недомоганиях, при мигрени.
При воспалении глаз, летом в засуху, из водного напара корня валерианы и
очанки (N 15) делают на ночь компрессы и днем промывают им же глаза.
Детям при нервном потрясении (испуге) с конвульсиями дают 5 раз в день по
7-10 капель валерианы в чайной ложечке воды. Помимо капель внутрь, при
падучей болезни купают ребенка в теплом отваре корней валерианы: горсть на 1 л
воды. Ванну такую делают через день в течение 15 минут (перед сном).
При таком состоянии, когда в желудке ощущается пустота, язык обложен,
побаливает голова, - пьют по 3 стакана в день теплого чая из следующей смеси
трав: 6 столовых ложек тысячелистника (N 1) кипятят 10 минут в 1 л воды, в
горячий отвар всыпают 1 столовую ложку полыни (N 7), 2 ложки перечной мяты (N
30) и 1 столовую ложку мелко порезанного корня валерианы. Парят полчаса.
Хранение
Корни с корневищами валерианы лучше всего хранить в плотно закрывающихся
коробках, выложенных бумагой.
Правильно хранимый корень валерианы должен иметь все присущие ему характер-
ные особенности: Запах, цвет, вкус и т.д., о чем было сказано выше. Если же
какое-либо из указанных свойств отсутствует, считают его негодным и заменяют
свежим.
N 62. Verbascum thapsiforme Schra. - Коровяк скипетровидный. Русские
названия : коровяк скипетровидный, царский скипетр, диванна; украинские: коров'як,
дивина ск1петровидна.
Семейство: Scrophulariaceae - норичниковые.
Коровяков есть несколько видов и разновидностей, но в народе славой
пользуется прежде всего вышеуказанный, а также очень похожий на него Verbascum
phlomoides L. - Коровяк мохнатый, отличающийся от предыдущего листьями более
яйцевидной формы, почти не низбегающими по длине. Коровяк - двухлетнее
растение , дающее обычно в первый год розетку листьев, на второй он вырастает в
цветоносный стебель высотой 30-200 см. ; листья крупные, продолговато-
эллиптические, городчатые, средние и верхние; низбегающие по всей длине
междоузлия. Все растение шерстисто-войлочное. Цветы светло-желтые, крупные,
собраны густо в кисть, на верхней части стебля и книзу немного реже - пучками.
Запах свежих цветов нежный, сухие пахнут медом. Цветет с июня до конца
августа постепенно с низа кисти до верха. Растет на холмах, при дорогах,
солнечных опушках лесов, на залежах, песках, каменистых местах, на склонах высоких
берегов рек и т.п. Распространен повсеместно, в некоторых местах как сорняк,
обыкновенно в большом количестве экземпляров на одном месте (островами).
Verbascum thapsiforme.
Сбор
Собирают венчики цветов (коронки) в сухую, ясную погоду, выдергивая их из
чашечки. Собранные сейчас же сушат, расстилая тонким слоем. Сохнут быстро.
Употребление
Цветы коровяка считают мягчительным, отхаркивающим и обволакивающим
средством при всех видах катаров горла, легких, кашле, бронхитах и при легочной
астме. Как валериановый корень при "душевно-нервных" болезнях, так цветы
коровяка при легочных болезнях - очень часто употребляемое народное средство.
Цветы коровяка употребляют также при катарах желудочно-кишечного тракта,
болезнях печени и селезенки (напар 30,0 г на 1 л Кипятка). Прием по 50,0 см.
Куб. Каждый час.
Для полоскания горла цветы коровяка мешают в равных частях с цветами лесной
мальвы (N 99) , листьями мать-и-мачехи (N 57) ; варят 5 минут, в этот горячий
отвар добавляют порезанных корней окопника (N52) и валерианы (N 61) - 10,0
г. Все вместе парят в закрытом сосуде целый час. Отцеживают и перед
употреблением подогревают.
При вздутии: 8,0 г анисовых семян (N 96), столько же цветов коровяка, 30,0
г изюма, 1 столовую ложку сахара и 5,0 г семян тмина (N 12) варят минут 5-10
в 0,5 л воды, отцеживают. Прием: 3 Раза в день по полстакана. При этом на 3
дня переходят на молочную диету, исключают из пищи яйца и ограничивают прием
жидкости.
Как потогонное средство пьют горячий напар из следующей смеси: цветов
коровяка, лесной мальвы (N 99) , бузины черной (N 50) , цветов липы (N55) и ягод
сушеной малины. Каждого по щепотке на 2 стакана кипятка. Парят полчаса.
Наружно. Раны и трещины (на сосках у женщин) присыпают мелким порошком
цветов коровяка, смазав перед этим соком тертой моркови.
В смесях лекарственных растений, употребляемых для ванн при рахите и
золотухе , присоединяют также цветы и листья коровяка.
Примечание. Следует также отметить некоторую аналогичность в применении
цветов коровяка и цветов ноготков (N 11).
Хранение
Высушенные цветы, крепко спрессовав, хранят в хорошо закупоренных коробках.
Не рекомендуется собирать отпавшие венчики с земли, а также выдергивать из
прицветников нераспустившиеся венчики.
N 63. Viscum L. (Viscum album L. и другие) - омела. Русские названия: омела
белая и др.; украинское: омела.
Семейство: Santalaceae - санталовые.
Известный полупаразит, поселяющийся на деревьях в виде кустов шаровидной
формы. Листья супротивные, продолговатые, тупые, кожистые, с неясными
параллельными жилками, остающиеся на зиму. Ветки вилообразно-разветвленные.
Паразитируют разные формы на тополях, ивах, дубе, клене, березе, липе,
вязе, на груше и яблоне, даже на сосне (очень редко).
Систематики различают несколько видов (часто в зависимости от питающего
дерева) . Цветет Viscum album с февраля, в марте и апреле. Цветы однополые,
двудомные, сидят пучками по 5-6 в развилинах стеблей и на конце ветвей,
желтовато-зеленоватые. Ягоды овальные, белые, клеистые, созревают в конце мая.
Распространены повсеместно в небольшом количестве.
Сбор
Собирают листья и концы веток не толще карандаша - в марте, обычно после
цветения, ягоды - в мае.
Существует в народе стремление выискать более редкие формы (по отношению к
питающему растению этого полупаразита). Каких-либо веских оснований к этому
нет, хотя и нельзя отказаться от мысли, что лечебные свойства омелы могут
быть связаны с питающим растением.
Viscum album.
Употребление
Омела имеет применение в народе, прежде всего, как вяжущее и
кровоостанавливающее средство, а также болеуспокаивающее, глистогонное и имеет некоторое
специфическое значение, о чем ниже.
Омелой пользуются при женских болезнях, при чрезмерных месячных кровях и
всяких иных кровотечениях из матки, а также при желудочно-кишечных
кровотечениях. Для внутреннего приема употребляют отвар 35,0-40,0 г на 1 л воды, а
затем для ванн 60,0 г, тоже на 1 литр воды.
Омелу употребляют для ирригаций и для ванн (сидячих) при геморрое. Для
ирригаций применяют отвар из омелы, тысячелистника (N 1) , водяного перца (N
38) , дубовой коры (N 41) , крапивы (N58) и цветов глухой белой крапивы (N
109) - каждого по 10,0 г, а омелы 15,0 г. Кипятят 20 минут на слабом огне.
Таким же отваром делаются промывки, примочки и обклады на хронически
незаживающие раны, язвы и нарывы.
Для удаления круглых глистов принимают смесь порошка листьев омелы - 0,5 г
и измельченного в порошок корня валерианы (N 61) - 1,0 г. Смесь эту принимают
ежедневно в течение 3 дней. При этом рекомендуется есть свежую тертую
морковь .
Чай из омелы пьют при плохом самочувствии (особенно старики и старухи),
упадке сил и головокружении, "заморочении головы".
Хранение
Омелу хранят в ящиках, выложенных бумагой.
* * *
На этом заканчиваем изложение основных материалов о народных лекарственных
растениях, применяемых преимущественно при тех болезнях нарушенного обмена
веществ, которые связаны, главным образом, с деятельностью желудочно-
кишечного тракта (хотя связаны с деятельностью других органов). В основном,
за некоторыми исключениями, это были дикорастущие лекарственные растения,
употребляющиеся при народном врачевании.
Из общеизвестных хозяйственных растений при лечении желудочно-кишечных
недомоганий употребляются еще растертые "зубцы" чеснока и лук, как
дезинфицирующие средства, благоприятно действующие на дыхательные пути и лечащие, в
народном понятии, приболевшую слизистую оболочку; кроме того, шишки хмеля как
горькое вещество и антисептическое средство, а также как средство против
выпадения волос (моют голову в напаре или отваре шишек) и, наконец, льняное
семя - как обволакивающее.
При хронических запорах ежедневно пьют напар из 1 чайной ложечки льняного
семени на 1 стакан кипятка, причем не процеживают, а выпивают этот напар
вместе с семенами. Делают это обычно перед отходом ко сну. Из процеженного
отвара льняного семени (1 столовая ложка на 1,5 стакана воды, варят на слабом
огне 12 минут) делают клизмы при поносах.
Для смягчения кожи и ускорения созревания нарывов делают горячие пластыри-
компрессы из порошка растертых семян льна, намоченных кипящей водой. Для этой
же цели прикладывают к нарывам, чирьям половинки испеченных на углях луковиц
лука (репчатого).
При сахарной болезни льняное семя вместе со стручками фасоли (без зерен),
листьями черники (N 59) и овсяной соломой (измельченной на сечку) варят 10
минут в воде, после чего отстаивают и напаривают 20 минут, процеживают и
такой отвар пьют стопкой (по 50,0 г) . Дневная порция - 3 столовых ложки смеси
на 3 стакана воды. Этот же отвар принимают при катаре мочевого пузыря.
2. Растения, применяемые в народе
при болезнях печени и желчного пузыря
Известно, что деятельность печени тогда будет нормальной, когда нормально
функционируют: желудок, поджелудочная железа, кишечник, почки, сердце,
легкие , селезенка, эндокринные железы и прочее. Все эти части организма человека
очень тесно функционально связаны между собой и зависят одна от другой. Их
деятельность, взятая вместе, составляет систему так называемого "обмена
веществ". Если нарушается деятельность одного из этих органов, то нарушается
общая, нормальная деятельность и всей системы обмена веществ.
В народе правильно подмечено, что почти все растения, употребляемые при
лечении желудочно-кишечного тракта, лечат в соответствующей степени и другие
болезни, в том числе и болезни печени.
Ниже мы выделяем и приводим данные о тех народных лекарственных растениях,
о которых сложилось мнение, что они лечат печень и желчный пузырь
непосредственно. Это так называемые "печеночные и желчные" лекарственные растения.
Некоторые из них, особенно Cichorium intybus L. , Gnaphalium uliginosum L. ,
Helichrysum arenarium L. (Dc) и др., представлены в предыдущем разделе по тем
причинам, что их очень часто вводят в смеси для лечения нарушенной
деятельности желудка.
Кроме описанных растений, при болезнях печени часто рекомендуют в народе
редьку, особенно черную, тертую, в салатах (но без сметаны), и сок из черной
редьки. При этом диета без острых блюд, без алкоголя, без яиц и без "тяжело-
го" мяса, особенно жареного. Настоятельно рекомендуют мед и много сахара. Эти
данные частично поданы при описании смесей соответствующих лекарственных
растений .
N 64/1. Anagallis arvensis L. - Очный цвет полевой. Русские названия: очный
цвет полевой, курослеп; украинские: куряч1 очка польови, куряча cninoTa
(название это в народе часто дается и другим растениям).
Семейство: Myrsinaceae - мирсиновые.
Однолетнее (иногда двухлетнее) травянистое растение с ветвистым
четырехгранным стелящимся стеблем, длиной 15-30 см. Листья супротивные (реже по 3),
сидячие, цельнокрайние, яйцевидные или продолговато-яйцевидные, снизу с
черными точками. Цветы одиночные, в пазухах листьев на удлиненных цветоножках,
красные. Плод - коробочка с открывающейся крышечкой. Цветет с конца мая почти
до конца сентября. Растет среди редких колосковых, озимых хлебов, на полях, у
дорог, на сорных местах, по садам на взрыхленной почве. Распространено
повсеместно. Растение считается ядовитым; дозируется осторожно.
Сбор
Собирают всю траву летом.
Anagallis arvensis.
Употребление
Напар из всего растения в количестве 20,0 г на 1 литр кипятка, в приеме не
более 3 стаканов в день, употребляют при болезнях печени, в частности при
опухолях (когда печень легко нащупывается, твердая), при желтухе; кроме того,
как средство, "изгоняющее" песок и камни желчного пузыря, мочевого пузыря и
почек.
Такой же напар в той же дозе принимают как средство, усиливающее месячные,
а также как средство при душевных депрессиях, нервных расстройствах и т.п., В
таких случаях применяется и валериана. Сок из свежего растения в виде
примочек прикладывают к воспаленным глазам. При хронических запорах делают клизмы
из напара всего растения, тоже не превышая дозы 20,0 г на 1 литр воды.
Хранение
Сушеную траву очного цвета хранят в ящиках, выложенных бумагой.
N 65/2. Asperula odorata L. - Ясменник пахучий. Русские названия: ясменник
пахучий, шерошница душистая; украинские: маренка запашна, п1дмаренник (путают
с Galium odoratum L.) .
Семейство: Rubiaceae - маренные, мареновые.
Многолетнее травянистое растение с прямостоящим голым четырехгранным
стеблем высотой 10-60 см. Листья тонкие, темно-зеленые, по краям слегка
шероховатые, остроконечные, собраны в узлах в 3-8-членные мутовки. Соцветие в виде
верхушечного щитка, малоцветковые, обычно состоят из трех полузонтиков, цветы
мелкие, обычно белые (при сушке чернеют).
Все растение пахнет кумарином, особенно в сухом виде. Цветет в мае-июне.
Растет в тенистых лесах, зарослях, на сыроватой перегнойной почве.
Распространено в лесостепи, полесье.
Asperula odorata.
Сбор
Собирают всю траву под конец цветения и позже.
Сушить следует быстро. Сохранять в сухом месте; гигроскопична, почему во
влажном месте чернеет. При хорошей сушке также немного темнеет, но сохраняет
зеленый цвет.
Употребление
Ясменник душистый в народной медицине входит в состав смесей растений,
употребляемых для обмена веществ, и особенно при болезнях печени и желчного
пузыря, как средство, легко послабляющее, возбуждающее выделение мочи и как
изгоняющее песок и камни желчного и мочевого пузырей. В редких случаях его
принимают в народе при грудных заболеваниях.
Само по себе это растение употребляют в дозе 10,0-15,0 г на 1 литр кипятка
в виде напара. Пьют по полстакана 3-4 раза в день.
Наружно. Из напара этого растения делают примочки на раны и компрессы на
чирьи.
Хранение
Хранят в коробках, в сухом месте.
N 66/3. Betonica officinalis L. - Буквица лекарственная. Русское название:
буквица; украинские: буквиця, буковиця.
Семейство: Labiatae - губоцветные.
Многолетнее травянистое растение с прямым шерстистым стеблем высотой 20-90
см. Весной из корня вырастает пучок листьев на длинных черешках и 1-3 длинных
стебля. Листья продолговато-яйцевидные, при основании сердцевидные, городча-
тые, обычно волосистые, верхние почти сидячие. Цветы красновато-пурпуровые,
собраны кольцами в пазухах верхних листков; кольца их постепенно к верху
стебля сближаются в густое колосовидное соцветие. Цветет с июня до сентября.
Запах растения довольно сильный, своеобразный; вкус солоновато-горький.
Растет по лугам, зарослям, холмам и рощам, на лесных посадках, при лесных
дорогах, на кладбищах. Распространена повсеместно.
Betonica officinalis.
Сбор
Capsella bursa-pastoris.
Собирают листья, а также целые стебли с листьями и цветами во время
цветения ; корни в редких случаях как рвотное средство.
Употребление
В народной медицине употребляют буквицу, прежде всего, при болезнях печени
и желтухе - как отдельно, так и в смесях. Кроме того, ее употребляют при
плохом желудочном пищеварении, при астме и кашле как отхаркивающее, облегчающее
выделение мокроты, а также как легкое слабительное. Листья и стебли иногда
вызывают чихание. Принимают ее в напарах и отварах из 20,0 г на 1 литр воды,
а также в порошке на день от1доЗгв4 приема.
При кровотечении из легких пьют ежедневно по 2 винных рюмки (каждая
примерно 30,0 г) следующего отвара из буквицы: на 1 стакан воды берут 2 столовых
ложки портвейна и 1 столовую ложку листьев буквицы. Кипятят 5 минут от начала
Закипания и еще напаривают 20 минут. Принимают холодным.
При ишиасе пьют по 3 стакана в день отвара из следующей смеси: листьев
буквицы - 50,0 г, веток полыни божье-дерево (N 107) - 35,0 г, бобовника (N31) -
20,0 г, цветов бузины черной (N 50) - 40,0 г. Этой смеси берут три столовых
ложки на 1 л кипятка, парят в течение ночи в духовке, утром кипятят минут 5.
При этом натирают больное место следующим составом: муравьиного спирта - 4
столовых ложки, спиртовой настойки плодов каштана - 3 ложки, спиртовой
настойки семян белены (яд) - 2 ложки и 1 ложку камфорного масла.
Хранение
Высушенные листья и стебли с цветами буковицы хранят в коробках, выложенных
бумагой.
N 67/4. Capsella bursa-pastoris (L.) Medik. - Пастушья сумка. Русские
названия : пастушья сумка, сумочник пастуший; украинские: грицики, тоболки.
Семейство: Brassicaceae - капустные.
Повсеместно распространенный сорняк. Однолетнее, иногда 2-летнее
травянистое растение с прикорневой розеткою перисто-рассеченных листьев и прямым
простым, иногда ветвистым стеблем, на котором листья мелкие сидячие, цельные
или выемчато-зубчатые. Плоды - стручки в форме сердечка или сумочки. Белые
мелкие цветы собраны в длинную кисть. Растение цветет с апреля до сентября
постепенно от низа стебля к верху; так и созревает.
Растет на полях, в огородах, около дорог, около жилищ. На хороших почвах
достигает высоты до 60 см, обычно 10-40 см.
Сбор
Собирают всю траву, срезая ее (некоторые вырывают) во время цветения.
Употребление
Напар пастушьей сумки 40,0-50,0 г на 1 л кипятка принимают при болезнях
печени, желчных и почечных камнях, при болезнях почек и мочевого пузыря и при
различных расстройствах обмена веществ.
Такой же напар употребляют пожилые женщины в предклимактерический период
при изнурительных маточных кровотечениях.
Некоторые считают, что сок из помятых и выжатых растений пастушьей сумки по
40-50 капель на 1 столовую ложку воды во всех случаях действует энергичнее,
чем напар. Такой же сок принимают также при ревматизме и поносах. При поносах
принимают не на воде, а на рюмке водки.
При каверне в легких: на 2 стакана воды берут 2 столовых ложки травы
пастушьей сумки, 1 столовую ложку дубовой коры и полстакана портвейна. Все это
варят 10 минут в закрытой посуде. Весь напар выпивают в течение дня.
Хранение
Сухую траву пастушьей сумки хранят в ящиках, выложенных бумагой.
N 68/5. Delphinium consolida L. - Живокость полевая. Синоним: Consolida
arvensis Opiz. Русские названия: живокость полевая, рогатые васильки, шпорник
посевной; украинские: сокирки пoльoвi, синевода, 3o3ynHHi черевички.
Семейство: Ranunculaceae - лютиковые.
Delphinium consolida.
Однолетнее травянистое растение высотой 15-50 см, ядовитое. Стебель метель-
чато-ветвистый, несущий несколько цветочных кистей. Листья трояко- и больше
рассеченные на узкие линейные участки. Цветы синие, реже розовые, еще реже
белые - со шпорцем (напоминают отдаленно топорик). Цветет с июня до осени.
Растет на полях в посевах (больше в озимых), на парах, залежных землях и на
сорных местах. Бурьян; семена его часто засоряют зерна хлебов. Распространено
повсеместно.
Сбор
Собирают всю траву без корня, летом.
Употребление
Применяют в виде напара 20,0 г на 1 л воды, не более 3 стаканов в день при
желтухе, увеличении печени, при общем плохом состоянии желудочно-кишечного
тракта, при болезнях мочеполовых органов. Из такого же напара делают примочки
при воспалении с нагноениями глаз (такой напар пили также в некоторых
местностях при венерических болезнях).
Хранение
Траву живокости хранят в ящиках, выложенных бумагой.
N 69/6. Hieracium pilosella L. - Ястребинка волосистая. Русские названия:
ястребинка волосистая, ястребинник; украинские: нечуйв1тер волохатий.
Семейство: Compositae - сложноцветные.
Hieracium pilosella.
Ястребинки имеют большое разнообразие форм. Ястребинка волосистая - это
травянистое, многолетнее растение, высотой 5-30 см., а иногда и выше (имеется
в виду цветочная стрелка). От розетки образуются побеги, обыкновенно
многочисленные, с убывающими по величине к концу побега листьями. Листья розетки
многочисленные, сверху зеленые или сизоватые, снизу беловойлочные,
ланцетовидные или длинно-обратнояйцевидные. Стебель вверху покрыт волосками.
Лепестки цветов желтые, снаружи часто с красноватыми полосками. Цветет в мае-июне,
иногда до октября.
Растет на сухих лугах, на сухих выгонах, обильно на песчаной почве.
Распространена повсеместно.
Сбор
Собирают все растение вместе с корнем.
Употребление
Принимают напар из всего растения в количестве 40,0 г на 1 л воды при
болезнях печени - при опухоли ее, при желтухе, а также как средство,
способствующее выделению желудочных соков при пониженной кислотности, и как
останавливающее кровотечения (дизентерия, катар толстых кишок, геморрой). Кроме
того, такой же напар пьют при болезнях легких, при кровотечениях из легких, из
матки.
Порошком из ястребинки посыпают раны, в других случаях промывают их напаром
из нее или делают примочки. Напар ястребинки употребляют также для промывания
влагалища.
При желтухе принимают порошок из растения 3 раза в день по 3,0 г
Хранение
Сухие растения ястребинки хранят в ящиках, выложенных бумагой.
N 70/7. I. Lychnis flos-cuculi L. (Coronaria flos-cuculi L.) A. Braun -
зорька. Русские названия: Зорька горицвет, кукушкин цвет, зорька дрема,
кукушник; украинские: кopoнapiя, зозулин 4BiT, куряча cninoTa, смолка, бурчик.
Семейство: Caryophyllaceae - гвоздичные.
Lychnis flos-cuculi.
Многолетнее травянистое растение высотой 30-90 см. Внизу стебля - розетка
из прикорневых ланцетных, при основании суженных листьев. Верхние листочки на
стебле супротивно-парные, ланцетные или линейно-ланцетные. Цветы розовые,
реже белые, с лепестками, глубоко разделенными на 4 доли, собранные в редкую
пирамидальную или щитковидную метелку с супротивными ветвями. Цветет с конца
мая до августа. Растет на влажных лугах, болотах (при ее массовом цветении в
мае-июне луг кажется весь розовым), среди кустарников. Распространена
повсеместно .
Ввиду того, что это растение часто смешивают с другим растением, привожу
описание и этого растения, а именно:
N 70а/7. II. Lychnis viscaria L. (она же: Viscaria viscosa, Viscaria
vulgaris) - Смолка липкая. Русские названия: смолка липкая, зорька клейкая,
смолевка; украинское: смолянка клейка.
Многолетнее (по другим источникам - двухлетнее) с голым, клейким под узлами
стеблем, высотой 30-80 см. , вверху темно-красным. Прикорневые листья в
розетке обернуто-ланцетные, стеблевые - узко-ланцетные до линейных. Цветы в
довольно густых, сближенных супротивных пучках с почти цельными, пурпурно-
красными лепестками. Образует дернину. Цветет с мая до августа. Растет на
лесных лугах, склонах, полянах, зарослях, чаще в более сухих местах, чем
предыдущая , на опушках сосновых лесов, на лесных вырубках и посадках. Стебель
более твердый и упругий в сравнении с предыдущей. Распространена повсеместно.
Lychnis viscaria.
Сбор
От обоих растений собирают всю траву во время цветения.
Употребление
В применении обоих растений в народе имеется путаница. То и другое растение
чаще всего употребляют в одних и тех же случаях, но в некоторых местностях
делают и различие между ними, о чем ниже (по наблюдению автора, при болезнях
печени предпочтительна Lychnis viscaria L.).
Оба растения (с некоторым предпочтением смолки) применяются при длительной
желтухе и при болезнях почек, а также (в некоторых местностях) как
отхаркивающее при легочных болезнях. Во всех этих случаях применяют напар из 40,0 г
растения на 1 л кипятка - 3 раза в день по 1 стакану.
Наружно напаром из целого растения моют загрязненные раны, а на чирьи,
нарывы, язвы и на места, пораженные чесоткой, делают компрессы из напара.
Некоторые бабки давали женщинам напар травы из Lychnis flos-cuculi L. при
маточных кровотечениях, при болезненных месячных, необъяснимых кровотечениях.
Хранение
Траву зорьки и смолки необходимо хранить раздельно в ящиках, выложенных
бумагой .
N 71/8. Nasturtium officinale L. (синоним Nasturtium fontanum L.) - Жеруха
водная. Русские названия: жеруха водная, жеруха лекарственная; украинские:
настур^я водна, жеруха.
Семейство: Brassicaceae - капустные.
Растение довольно редкое, травянистое, многолетнее, с полым бороздчатым
стеблем, у основания лежащим и укореняющимся, длиной 10-60 см, иногда до 100
см. Листья перисто-рассеченные, нижние с 3, верхние с 3-7 парами
продолговатых или овальных сидящих выемчато-городчатых боковых долей и более крупных
округлой или яйцевидной формы, черешковых. Цветы белые - в коротких кистях.
Цветет с мая до конца августа.
Растет около ручьев и ключей, часто почти в воде, встречается в небольшом
количестве. Распространена в западной лесостепи, местами в степи и в средней
части европейских областей России.
Nasturtium officinale.
Сбор
Taraxacum officinale.
Сбор
Собирают корни ранней весной или лучше поздней осенью и в небольшом
количестве целое растение во время цветения. На вкус корни горьковатые.
Собирают целое растение во время цветения.
Употребление
Внутрь жеруху водную, белоцветную, употребляют только в свежем виде,
считая, что сушеная теряет лечебные свойства. Свежий сок из целого растения по 1
чайной ложечке 3 раза в день принимают при болезнях печени, а особенно при
желтухе, желчных камнях, камнях почек и мочевого пузыря; утверждают, что это
гонит песок. Такой же сок, в той же дозе принимают при всех видах катаров
желудка, при воспалениях почек (острых и хронических) и как легкое слабительное
средство.
В некоторых местностях употребляют напар из свежей травы - 20,0-40,0 г на 1
л кипятка, по 1 стакану 3 раза в день, как кровоочищающее средство при
болезнях кожи.
Для лечения ожогов употребляют мазь, которую получают в результате
тщательного растирания свежего сливочного масла (50 г) с 1-2 ложками сока из
растения жерухи.
N 72/9. Taraxacum officinale Wigg. (Taraxacum vulgare Schrank) - Одуванчик
лекарственный. Русское название: одуванчик; украинское: кульбаба (иногда,
путая с другими растениями, называют его "молочай").
Семейство: Compositae - сложноцветные.
Популярное, всем известное, очень распространенное многолетнее растение.
Сорняк. Цветет с весны - целое лето.
Употребление
Thuja occidentalis.
Небольшое вечнозеленое деревцо или куст, разводимое в парках, напарковых
клумбах, иногда и в усадьбах.
Сбор
Собирают молодые побеги в мае, июне.
Употребление
В народе употребляется напар из побегов туи: 20,0 г на 1 л воды, 3 раза в
Прежде всего, в народе употребляются корни одуванчика как средство при
болезнях печени, кроме того, как средство, возбуждающее пищеварение, легко
послабляющее , кровоочищающее и отхаркивающее. Как послабляющее его употребляют
при хронических запорах, при геморрое. В отваре корень принимают в дозе 30,0
г на 1 л воды на 1 прием полстакана, а в порошке - на кончике ножа 3 раза в
день.
Одуванчик принимают также внутрь в виде напара и отвара в такой же,
указанной выше дозе, при сыпях, прыщах, фурункулезе.
Если при лечении пользуются только корнем, то чаще всего делают отвар, если
же целым растением - то в виде напара.
В соответствующем месте этих очерков помещена целая статья о лечении экзем
народным методом; здесь же привожу один из народных рецептов, которому
приписывают известную эффективность, а именно: по 1 столовой ложке мелко
порезанных корней одуванчика и лопуха (N 106) заливают 3 стаканами воды, намачивают
в течение ночи, утром кипятят на небольшом огне минут 7, оставляют и дают
напариться еще минут 20, процеживают. Принимают 3 раза в день по полстакана. В
то же время места, пораженные экземой, смазывают мазью из 100,0 г березового
дегтя, 50,0 г свежих сливок и 4 сырых желтков, хорошо смешанных и растертых в
течение 15 минут. Для смывания этой мази употребляют теплую сыворотку из
отогретого кислого молока.
Хранение
Корни и все растение одуванчика хранят в коробках, раздельно.
N 73/10. Thuja occidentalis L. - Туя западная. Русское и украинское
название : туя.
Семейство: Cupressaceae - кипарисовые.
день по 1 стакану при камнях печени, почек, мочевого пузыря, при подагре,
ревматизме, водянке, а также как глистогонное средство (круглые глисты).
Побеги туи входят также в смеси трав. При лечении болезней мочевого пузыря
пользуются такой смесью: побегов туи, листьев толокнянки (N 75), травы
грыжника (N 85), березовых почек (N 77), каждого компонента по 5,0 г, кипятят 5-7
минут в 1 л воды. Выпивают этот отвар в течение дня, хорошо подогретым.
По такому же способу приготовляют отвар для лечения больной печени и при
желчных камнях из следующей смеси трав: побегов туи - 5,0 г, цветов цмина
(корзинок) (N 22) - 10,0 г, травы спорыша (N 36) - 10,0 г, зверобоя (N 23) -
5,0 г, травы дикого цикория (N13) - 5,0 г, коры крушины (N 42) - 10,0 г.
Выпивают за день: натощак 1 стакан, а остальное в течение дня за 4 приема и
каждый раз через час после еды.
Беременным женщинам тую нельзя принимать.
Хранение
Побеги туи хранятся в бумажных мешках, уложенных в плотный ящик.
N 74/11. Verbena officinalis L. - Вербена лекарственная. Русское название:
вербена; украинские: вербена л^арська, суха нехворощ, зaлiзняк.
Семейство: Verbenaceae - вербеновые.
Verbena officinalis.
Многолетнее травянистое растение с прямостоящим, кверху ветвистым,
четырехгранным стеблем высотой до 100 см., с шероховатыми краями. Средние листья 3-
раздельные с неровно-городчато-нарезными долями, из которых средняя крупнее
боковых. Верхние листья - продолговатые, надрезанно-городчатые, верхушечные
цельнокрайние. Цветы собраны в многоцветковые редкие колосья, на верху - в
крупную, редкую метелку, бледно-лиловые, реже пурпуровые. Листья на вкус
терпкие.
Растение без запаха, цветет с конца июня до конца сентября. Растет при
дорогах , на старых развалинах кирпичных домов, по окраинам полей, на засоренных
местах, на холмах. Распространена повсеместно, но не в массовом количестве.
По литературным данным, все растение считается ядовитым. В народе это не
подчеркивается.
Сбор
Собирают листья вербены во время ее цветения.
Употребление
Вербену прежде всего употребляют в народе при болезнях печени, селезенки, а
также при "болезнях крови", выражающихся в появлениях чирьев, прыщей, сыпи,
и, кроме того, при золотухе и венерических язвах. В этих случаях за день
выпивают напар из 60,0 г на 1 л кипятка.
Чай из вербены 12,0-15,0 г на 180,0-200,0 г кипятка принимают каждый час по
1 столовой ложке при артериосклерозе, тромбозах, набухании жил.
Наружно. В виде примочек при болезнях кожи пользуются напаром из следующей
смеси: вербены - 10,0 г, ромашки (N 28) - 5,0 г, лепестков розы - 10,0 г,
дубовой коры (N 41) - 10,0 г, листьев шалфея (N49) - 5,0 г и травы хвоща (N
82) - 10,0 г - как средством, уменьшающим воспалительную реакцию и
содействующим заживлению ран.
Хранение
Листья вербены хранят в ящиках, выложенных бумагой.
3. Растения, применяемые в народе
при болезнях мочеполовых органов
N 75/1. Arctostaphylos uva-ursi L. (Arbutus uva-ursi L.) - Толокнянка
обыкновенная, или лекарственная. Русские названия: толокнянка обыкновенная,
медвежья ягода; украинские: мучниця звичайна, мучничник, ведмежа ягода, ведмеже
ушко (иногда, путают с брусникой, называют "брусничник").
Семейство: Ericaceae - вересковые.
Многолетние растения в виде небольших низеньких вечнозеленых кустиков с
зимующими листьями. Кустики сильно ветвистые со стелющимся стеблем длиной 30-
100 см. Листья мелкие, кожистые, цельнокрайние голые (только в молодости по
краям с пушком), с обеих сторон с вдавленными сетчатыми жилками, туповатые,
по краям незагнутые, сверху блестящие, снизу бледнее, обратнояйцевидные, при
основании суженно сбегающие в черешок. Цветы розоватые на коротких
цветоножках, в коротких поникающих верхушечных кистях. Плоды - костянка с 1-5
косточками темно-красного цвета. Цветет в мае-июне. Растет в сосновых лесах, обычно
на песчаной почве не в очень обильном количестве, по крайней мере, по
сравнению с брусникой. Распространена в лесной зоне России.
Ввиду того, что в народе ее часто смешивают с очень похожей на толокнянку
брусникой (растущей обычно в тех же местах), даем отличительные их признаки.
Брусника растет более поднимающимся кустом, толокнянка - стелющимся. Листья
брусники обычно крупнее толокнянки, по краям слегка загнуты, несколько
зубчатые, внизу усеянные темно-бурыми точками, с нижней стороны матово-зеленые;
листья же толокнянки у черешка более суженные, чем у брусники, с обеих сторон
почти одинаковые - блестяще-зеленые, меньше и плотнее брусничных и не загнуты
по краям, с сетью вдавленных жилок, снизу без точечных ямок. Ягоды брусники
более сочные, хотя по виду очень похожи на ягоды толокнянки, но при
раздавливании ягод брусники получают сочную кашицу, у толокнянки же - влажную мучни-
стую массу; то же ощущение получается и при раскусывании ягод: У брусники
сочность, у толокнянки - мучнистость, отсюда и название "мучниця".
Народ, в общем, не различает этих двух растений и применяет их в одних и
тех же случаях.
Arctostaphylos uva-ursi.
Сбор
Собирают только листья толокнянки (иногда и с цветами) во время цветения и
целое лето до сентября. С сухих стеблей толокнянки листочки легко
отваливаются .
Употребление
Считается в народе, что все болезни почек, мочевого пузыря, особенно
воспаление почек, камни их и мочевого пузыря, особенно при кровавой моче,
невозможно лечить без листьев толокнянки. Ее же присоединяют ко всем смесям,
употребляемым при лечении этих болезней и при многих других болезнях, обычно
вызванных нарушенным обменом веществ в организме. Доза: От 5,0-15,0 г до 30,0 г
на 150,0-200,0 до 500,0 г воды. Варят 15 минут, дают отстояться 20 минут,
процеживают и пьют по полстакана 3 раза в день или по 1 столовой ложке через
каждый час.
Отвар из листьев толокнянки принимают также при "ослабевших" нервах, при
поллюциях и при венерических болезнях. В этих случаях на 3 стакана сырой воды
берут 1 столовую ложку с верхом листьев толокнянки и варят, пока не испарится
1/3 жидкости. Остальное отцеживают и пьют ежедневно по 2 стакана в день. При
этом запрещают алкогольные напитки.
Следует обратить внимание исследователей на лечение толокнянкой нервных
болезней. В этом случае смешивают листья толокнянки с травой пустырника (N 117)
поровну и пьют отвар, для чего берут по 1 столовой ложке одного и другого
растения на 3 стакана воды и варят, пока не испарится 1/3. Оставшуюся
жидкость отцеживают и пьют в 3 приема за день.
Хранение
Листья толокнянки хранятся в ящиках, выложенных бумагой. Надо следить,
чтобы их случайно не смешать с листьями брусники.
N 76/2. Avena sativa L. - Овес посевной. Русское название: овес;
украинское : овес.
Семейство: Gramineae - Злаки.
Известный культивируемый злак. В лечебных целях народ употребляет крупу,
муку и солому, при этом крупа и мука употребляется как диетическое средство,
а солома - как лечебное.
Avena sativa.
Употребление
Из овсяной муки готовят кисели, употребляемые не только как питательное
блюдо при желудочно-кишечных заболеваниях, но и как обволакивающее средство
при поносах; в тех же случаях применяют "клейки" (отвар) из овсяной крупы, в
том числе и в детской практике.
Чай и отвар из овсяной соломы употребляют в народе как потогонное,
ветрогонное и мочегонное средство. Отвар применяют также при водянке живота,
возникшей при болезни почек, и как жаропонижающее средство. Для напара берут
любые количества, для отвара 30,0-40,0 г овсяной, изрезанной на сечку, соломы
на 1 л воды.
Наружно. Ванны из отвара овсяной соломы делают для рахитических и
золотушных детей, а крепким отваром пользуются для ножных ванн при потении ног. В
последнем случае применяются ежедневные 15-20-минутные ванны, часто с
добавлением отвара из дубовой коры.
Из крепкого отвара овсяной соломы делают припарки при болезнях костей.
При камнях почек из крепкого отвара овсяной соломы делают горячие обклады
(компрессы) и припарки на область почек как средство, разогревающее и
расширяющее мочеточники, облегчающее прохождение камней.
N 77/3. Betula L. - Береза. В народной медицине имеют применение почки,
листья и сок как березы бородавчатой - Betula verrucosa Ehch., так и березы
пушистой - Betula pubescens Ehrh. Украинские названия: береза бородавчаста i
береза пухната.
Семейство: Betulaceae - березовые.
Береза бородавчатая - это обыкновенное дерево лиственных и смешанных лесов.
Береза пушистая отличается от первой тем, что ее ветки и веточки, а также
листья снизу (особенно в углах жилок) имеют волоски (молодые - бархатные), а
также тем, что береза пушистая растет в более сырых местах.
Betula verrucosa.
Сбор
Молодые листья собирают весной, обычно в мае, сушат в тени; почки собирают
ранней весной, когда они еще не распустились и липкие от смолистых веществ.
Зимой собранные почки считают в народе малоэффективными. Для заготовки почек
обычно срезают молодые ветки и связанными в рыхлые снопики просушивают на
чердаках или даже в печах (например, после выпекания хлеба), и потом почки
обдергивают с веток или просто оббивают. Сок собирают ранней весной, делая в
стволе надрезы, в которые вставляют трубки или иные приспособления для стока
сока.
Употребление
Из березовых почек приготовляют спиртовую настойку. Берут 30,0 г и больше
почек на 1 л примерно 70-градусного спирта. Эту настойку принимают 3 раза в
день по 15-20 капель на ложке воды при язве желудка, при несварении желудка,
при расстройствах и разных болях в желудке, также при водянке (возникшей от
воспаления почек), при всяких иных видах почечных страданий, против мелких
круглых глистов (остриц и аскарид), при болезнях кожи, мочевого пузыря;
наружно: для лечения ран (промывания, примочки), для втираний (а также внутрь)
при ревматизме.
Вместо спиртовой настойки употребляют также отвар из березовых почек: 5,0-
10,0 г на 1 стакан воды и пьют по 3 стакана в день в тех же случаях, как и
капли.
Если нет почек, то с таким же успехом применяют отвар или напар молодых
листьев: 10,0 г на 1 стакан воды. Считается, что все эти березовые части
(почки, листья, сок) имеют свойство благотворно влиять на обмен веществ, удалять
из организма всякий вредный балласт и вредные вещества при заразных болезнях.
Отвар или напар из почек или листьев в такой же дозе дают женщинам во время
менструаций для облегчения выхода кровей, а в послеродовом периоде, начиная с
12-го дня после родов, для облегчения и ускорения послеродовых очищений.
Березовые листья и почки входят в состав разных смесей лекарственных растений.
Весенний сок березы ("березовик") считается кровоочистительным средством и,
как определяют в народе, "оздоравливающим" кровь. Его принимают по 3 стакана
в день или "AD LIBITUM1" при кожных болезнях, всяческих экземах, лишаях,
сыпях и т.п., При родильной горячке и при болезнях с высокой температурой;
считается мочегонным средством, применяется при венерических болезнях, при
подагре , артритах, ревматизме и при цинге.
Если под рукою нет ни почек, ни листьев, ни соку, например, зимою,
употребляют отвар из молодых веток березы. Такой отвар пьют также и при водянке,
воспалении почек, мочевого пузыря и при камнях этих органов.
Березовый деготь народ употребляет для уничтожения чесоточных клещей для
натираний, а иногда и внутрь по несколько капель (при заразных болезнях и в
некоторых других случаях).
Хранение
Молодые березовые листья хранятся в ящиках, выложенных бумагой, а почки
прессуют в кирпичики и складывают в плотно закрывающиеся коробки (лучше
жестяные) .
N 78/4. Calluna vulgaris L. (Erica vulgaris L.) - Вереск обыкновенный.
Русское название: вереск; украинские: верес, вереск.
Семейство: Ericaceae - вересковые.
Небольшой, сильно разветвленный кустарник, с мелкими вечнозелеными
листочками, расположенными супротивно, тесно-черепичато в четыре ряда. Цветы
расположены в виде однобоких кистей, переходящих в облиственные ветки, лиловые или
лилово-розовые, а иногда и белые или кремовые на коротких цветоножках. Цветет
с июля в августе и сентябре. Вкус растения горький, вяжущий; запах сильный -
пахнет медом. Растет по сухим и сыроватым песчаным местам, больше в сосновых
1 В медицинских рецептах сокращение ad lib. означает, что лекарство или его
компонент может использоваться в любых количествах.
и смешанных лесах, на полянах, сухих холмах, на лесных лугах, при дорогах,
обычно в нечерноземной полосе, реже в черноземной.
Сбор
Собирают облиственные ветки с цветами
Употребление
Водный настой травы вереска 40,0 г на 1 л воды считают вернейшим средством
при камнях почек; им пользуются и при водянке.
Вереск входит в смеси трав при катаре желудка, особенно с повышенной
кислотностью. Вот смесь (как нейтрализующая кислотность): травы вереска - 40,0
г, золототысячника (центаврии N 14) - 30,0 г, зверобоя (N 23) - 40, 0 г,
перечной мяты (N 30) - 20,0 г и коры крушины (N 42-43) - 20,0 г. Две столовых
ложки смеси на пол-литра кипятка парят не менее получаса. Выпивают за день.
Вереск применяют также как средство, успокаивающее нервы и действующее
частично снотворно.
При расстроенных нервах, при бессоннице, пугливости, мнительности и т.п.
Принимают следующую смесь: травы пустырника (N 117) - 30,0 г, вереска - 40,0
г, сушеницы болотной (N 21) - 30,0 г, валерианового корня (N 61) - 10,0 г.
Четыре столовых ложки этой смеси запаривают 1 л кипятка (парят целую ночь) и
принимают по 4-5 глотков через каждый час, выпивая все в течение дня.
Хранение
Траву вереска хранят в ящиках, выложенных бумагой.
N 79/5. Centaurea cyanus L. - Василек синий, или посевной. Русское
название : василек; украинское: волошка.
Семейство: Compositae - сложноцветные.
Известное сорное растение в посевах зерновых культур, преимущественно
озимых (ржи) . Цветет в июне-июле. Цветы собраны в корзинки, краевые,
увеличенные, голубые (очень редко белые или розовые). Растение однолетнее или
двухлетнее высотой 30-60 см, разветвленное. Распространено повсеместно, реже к
юго-востоку России.
Calluna vulgaris.
Centaurea cyanus.
Сбор
Собирают краевые венчики цветов (иногда вместе и внутренние трубчатые
цветки) , выдергивая их из корзинок. Сушат в тени.
Употребление
Применяют лепестки васильков в дозе 1 чайная ложка на 1 стакан кипятка,
настаивая минут 30. Процедив, пьют по 1/3 или по 1/2 стакана 2-3 раза в день.
Этот напар принимают при болезнях почек и мочевого пузыря (воспаление почек и
мочевого пузыря, при спазмах и катарах последнего). Автор подчеркивает
особенно противоспазматические свойства васильков.
Цветы васильков принимают также в смесях с другими лекарственными
растениями. Здесь укажу следующее: бывают больные, у которых появляются один за
другим на протяжении довольно продолжительного времени нарывы и чирьи,
изнуряющие больного. Для их лечения в народе существует много различных лечебных
средств и процедур. Вот одно из них: делают смесь из цветов васильков - 15,0
г, травы крапивы жгучей (N 58) - 10,0 г, цветов ноготков (N 11) - 10,0 г,
листьев грецкого (волошского) ореха (N 25) - 10,0 г, травы хвоща (N 82) - 10,0
г, травы анютиных глазок (N 112) - 20, 0 г, травы череды (N 108) - 15,0 г и
травы вероники лекарственной (N 111) - 10,0 г. Четыре столовых ложки (каждая
с верхом) этой смеси заливают 1 л сырой воды, намачивают в течение ночи, а
утром кипятят 5-7 минут. Выпивают этот отвар За день в 5 приемов. Лечатся им
в течение 6 недель.
При задержке мочи вследствие воспалительных процессов в мочеполовых органах
употребляют горячий отвар из следующей смеси трав: лепестков васильков - 10,0
г, корня бузины травянистой ("зеленик" N 92) - 15,0 г, рылец кукурузы (N 94)
- 10,0 г, листьев толокнянки (N 75) - 15,0 г, травы хвоща (N 82) - 5,0 г,
травы грыжника (N85) - 10,0 г и березовых почек (N 77) - 15,0 г. Все
смешивают , приготовляют и применяют, как предыдущую смесь.
Наружно. Из напара цветов васильков в смеси с цветами бузины черной (N 50)
и травой очанкой (N 15) , всего поровну, делают примочки на больные глаза.
Этим же отваром, процеженным через вату, закапывают глаза (по 4-5 капель).
Иногда на полстакана этого отвара добавляют еще 15-20 капель спиртовой
настойки дурмана (N 121) и пользуются им главным образом при нагноениях глаз
(промывания, закапывания).
Хранение
Цветы васильков хранят в плотных коробках, выложенных бумагой.
N 80/6. Cucurbita реро L. - Тыква обыкновенная. Русское название: тыква;
украинское: гарбуз.
Семейство: Cucurbitaceae - тыквовые.
Всем известное культурное растение. Культивируется много сортов тыквы.
Cucurbita реро.
Употребление
В лечебных целях употребляются семена тыквы, очищенные от шелухи (до 3
стаканов в день), "молоко" из них, а также внутреннюю мякоть плодов ("мясо", в
котором находятся зерна). Зерна тыквы едят при болезнях мочеполовых органов и
при глистах.
При болезнях почек и мочевого пузыря из тыквенных семечек и конопляного
семени, смешанных в равных частях, приготовляют "молоко". Способ его
приготовления следующий: высушенные семечки и семя конопли по 1 стакану каждых
растирают в глиняном сосуде, постепенно подливая 3 стакана кипятка, а затем
процеживают , отжимая остаток. Полученное таким образом молоко выпивают в течение
дня.
Это молоко применяют преимущественно в тех случаях, когда в моче содержится
кровь и когда, благодаря спазматическим явлениям, задерживается моча. Если
надоедает такое молоко, то его можно принимать с крутой несоленой гречневой
кашей. Его можно также подсластить сахаром или медом. Одни семечки тыквы,
съедаемые до 3 стаканов в день, считаются средством, изгоняющим всяких
глистов и даже солитера. После тыквенных семечек рекомендуется принять порцию
слабительного (касторки).
Чистым, свежим "гарбузовым мясом" обкладывают воспаленные места на теле при
ожогах, сыпях, прыщах, экземах и пр.
Сама тыква, как пищевой продукт, приготовленная во всяких кушаньях,
считается в народе хорошим мочегонным средством, очищающим не только почки, но и
весь организм. Все это в еще большей мере относится и к другому виду
тыквенных - к арбузам. Говорят, что арбузы - это такого рода пища-лекарство,
которое всегда помогает и никогда не вредит, даже в больших дозах. Сезон арбузов
для больных с функциональными нарушениями деятельности мочевых органов, для
больных склерозом, артритом и т.п. - это домашний курортный сезон, как и
сезон земляники (N 17).
N 81/7. Daucus carota L. - морковь съедобная (дикая). Русские названия:
морковь съедобная, морковь огородная, дикая морковь; украинские: морква
icTiBHa, дика морква.
Семейство: Umbelliferae - зонтичные.
Daucus carota.
Травянистое двухлетнее растение высотой 20-90 см. , культивируемое как
пищевое , хорошо всем известное.
В диком состоянии растет на сухих лугах, на полях, около дорог, на огородах
и пр. Распространена повсеместно.
Сбор
Для лечебных целей в народе собирают только семена в сентябре. Собранные
зонтики моркови со зрелыми семенами подсушивают, обмолачивают и сухие семена
сохраняют в плотно закрывающихся коробках.
Употребление
Порошок из семян дикой моркови 1,0 г на прием 3 раза в день употребляют при
несварении желудка и как ветрогонное. Но самое главное в народе лекарственное
назначение семян дикой моркови заключается в применении их для лечения
почечнокаменной болезни. Семена дикой моркови принимают не только в порошке, но и
в водном настое - 1 столовая ложка семян на 1 стакан кипятка. Напаривают
целую ночь, а утром подогревают и пьют горячим по 3 стакана в день. Диета, как
при нефритах.
Очень часто семена дикой моркови включают в смеси лекарственных растений,
употребляемых при лечении почек, а особенно камней почек и мочевого пузыря.
N 82/8. Equisetum arvense L. - Хвощ полевой. Русское название: хвощ
полевой ; украинские: хвощ польвий, сосонка польова.
Семейство: Equisetaceae - хвощевые.
Equisetum arvense.
Многолетнее травянистое растение с черноватыми подземными (частично и
наземными) членистыми корневищами, на которых часто имеются круглые клубеньки -
как бы орешки (эти орешки съедобные, особенно в испеченном виде), мучнистые,
напоминающие немного по вкусу картофель стебли двоякого вида: плодоносящие
появляются ранней весной, не ветвистые, высотой 10-20 см, красновато-белые,
сочные, с большими влагалищами о 8-9 зубцах на каждом членике стебля, на
верхушке несут овально-цилиндрический спороносный колос; бесплодные стебли
развиваются позже первых - ветвистые, высотой до 50 см, жесткие, бороздчатые,
членистые и с влагалищами, имеющими 8-10 черных зубов с белой каймой. Ветви
их расположены кольцами в узлах стебля, иногда образуют вторичные более
мелкие веточки. Ветви простые прямостоящие (в отличие от других видов хвоща),
бороздчатые с влагалищами с 4-5 зубцами.
Споры появляются в апреле-мае. Растет на паровых полях, на лугах, около
канав (признак кислой почвы), на берегах рек, на песках. Распространен
повсеместно .
В народе имеет предпочтение среди всех видов хвощей именно хвощ полевой как
более нежный, но употребляют и другие виды, однако болотный хвощ пользуется
малым вниманием.
Сбор
Собирают летние побеги в сухую погоду и быстро сушат на чердаках. Собранный
влажным или разложенный толстым слоем быстро чернеет.
Употребление
В народной медицине хвощ очень популярное растение, употребляемое при
болезни почек и мочевого пузыря (некоторые высказываются, что хвощ как
мочегонное средство действует более резко, раздражает почки и в этом смысле уступает
более деликатному средству - листьям толокнянки).
Принимают напар или отвар хвоща в количестве 30,0 г сухого растения на 1
стакан воды, по 2-3 стакана в день. Считается, что употребление хвоща удаляет
почечные камни, уменьшает боль в области пузыря, увеличивает выделение мочи,
уменьшает отеки и опухоли, уменьшает количество белка в моче, очищает
мочеточники от всяких шлаков. Можно думать, что этим самым хвощ улучшает общее
состояние обмена веществ, потому что влияет (возможно, посредственно) на
печень, селезенку и кишечник. Хвощ считается необходимым компонентом в смесях
для лечения подагры и ревматизма, а также при болезнях, сопровождающихся
отеками и застойными явлениями. В редких случаях приходилось встречать
применение хвоща как кровоостанавливающего средства.
Наружно. Настой из хвоща употребляют для примочек при болезнях кожи, на
раны , чирьи и т.д.
При зловонном дыхании втягивают в ноздри и прополаскивают рот водным
настоем из хвоща: 2 столовые ложки хвоща на 2 стакана воды парят целую ночь.
Хвощ в смесях:
1. При болезненном выделении мочи пьют горячий чай из напара смеси травы
хвоща и цветов ромашки поровну. Прием - 3 стакана в день.
2. При спазмах мочевого пузыря пьют глотками, но часто, горячий напар из
цветков васильков и травы хвоща, смешанных поровну. В то же время делают мас-
сажи области пузыря, а потом кладут на низ живота подушечку, наполненную
горячим распаренным хвощем.
3. Смотрите также очерк о васильке (N 79) и о дуднике (дягеле) лесном (N
5) .
Хвощ встречается и в некоторых других смесях.
Хранение
Трава хвоща хранится в ящиках, выложенных внутри бумагой.
N 83/9. Galium verum L. - Подмаренник настоящий. Русское название:
подмаренник настоящий; украинские: ^дмаренник справж^й, MefliBHHK.
Семейство: Rubiaceae - маренные (мареновые).
Многолетнее травянистое растение высотой 15-80 см, с прямыми коротко
опушенными, слабыми листьями, приподнимающимися из ветвистого корневища. Цветы в
длинной, густой, пирамидальной метелке, с медовым запахом, ярко-желтые,
мелкие. Листья снизу серовато-бархатисто-опушенные, сверху темно-зеленые,
блестящие, узколинейные, остроконечные, по 8-12 в мутовке. Цветет с конца июня,
в июле. Вкус растения горький, вяжущий.
Растет на сухих холмах, лугах, при дорогах, на межах, склонах, по
кустарникам, на полянах. Распространен повсеместно.
Galium verum.
Сбор
Собирают все растение во время цветения и цветы. Употребляют внутрь напар
из порезанного растения - 40,0 г на 1 л воды при водянке. Летом выжатый сок
из свежего растения по 3-4 рюмки в день в 2-3 приема, как мочегонное средство
при водянке, болезнях почек, сыпях на коже, нарывах, экземе и пр.
Наружно. Напар и сок из растения употребляют для промывания ран, нарывов;
для этой же цели используют присыпки из растертых цветов подмаренника.
Все растение считается кровоостанавливающим средством, наряду с семенами
липы, соком корня окопника, травой пастушьей сумки, водяного перца и спорыша.
При кровотечении из носа втягивают в ноздри сок из подмаренника, а
кровоточащие раны посыпают порошком из его цветов.
Хранение
Растение и цветы хранят в плотно закрывающихся коробках, выложенных внутри
бумагой.
N 84/10. Genista tinctoria L. - Дрок красильный. Русское название: дрок
красильный; украинское: flpiK (дрочник).
Семейство: Fabaceae - бобовые.
Невысокие кустарники 30-170 см высотой. Стебель без колючек (в отличие от
Genista germanica L.), бороздчато-ребристый, с ветками, устремленными к
верху. Листья ланцетные и эллиптические, преимущественно по краям и вдоль жилок
- с пушком. Цветы в длинных кистях, золотисто-желтые. Цветет в июне, июле и
частично в августе. Плоды черные. Растет на склонах холмов и взгорий, на
краях сухих лесов, в кустарниках, при лесных дорогах, на песках. Встречается
повсеместно .
Genista tinctoria.
Сбор
Собирают ветки, срезая их серпом во время цветения.
Употребление
В народе употребляют отвар из веток дрока при водянке (живота), при всех
видах желтухи и как кровоочистительное. Берут 15,0 г сушеной травы, заливают
33 столовыми ложками сырой холодной воды, ставят на огонь и кипятят, пока
останется 1/3 жидкости. Когда простынет, отцеживают. Принимают каждые 2 часа по
2 столовых ложки, пока не начнет слабить и гнать мочу. Лекарство это
принимают через день. Считают необходимым приспособить этот метод индивидуально к
каждому больному. В течение одного-двух дней устанавливают индивидуальную
дозировку. Способ выбора дозы дрока в народе широко известен.
Дрок используется для окраски тканей.
Хранение
Траву дрока хранят в деревянных ящиках, выложенных бумагой.
N 85/11. Herniaria L. - Грыжники. В народной медицине имеют применение те
виды грыжников, которые в той или иной местности произрастают. Чаще всего это
Herniaria glabra L. - Грыжник голый, но такое же применение имеет и Herniaria
suavis Klok. - Грыжник приятный, и Herniaria polygama J.Gay. - Грыжник много-
брачный, он же грыжник душистый, Herniaria hirsuta L. - Грыжник волосистый;
этот более редкий и растет на песчаных почвах западных областей Украины.
Русские названия: грыжник, грыжница; украинские: остудник, грыжниця (чисто
народные: мило, собаче мило, rpiM, подвижник - от слова "подвига").
Семейство: Caryophyllaceae - гвоздичные.
Описание отдельных видов (они очень сходные) читатель найдет во
флористических трудах, здесь приводим только общие их черты. Это многолетние (хотя
некоторые авторы указывают на одно- и двухлетность) травянистые небольшие,
стелющиеся, зеленовато-желтые растения с разветвленными стеблями, длиной 5-30
см, голые или опушенные, с мелкими листьями и беловато-пленчитыми
прилистниками. Цветы мелкие, невзрачные, желтовато-зеленые, собраны в головчато-
колосовидные соцветия и в пазушные клубочки. Цветут с мая до половины осени.
Распространены в лесостепи и полесье. Растут на паровых полях и залежах как
сорняк, у подножья песчаных холмов, иногда даже на запущенных хуторских
усадьбах и на огородах. Растения в сухом виде пахнут кумарином. Срезанные
отрастают .
Herniaria glabra.
Сбор
Собирают всю траву, срезая ее при корне, сушат в тени.
Употребление
В народе принимают грыжник сам по себе или в смесях с другими растениями.
Готовят обычно напар (30,0-50,0 г на 1 л кипятка) и пьют по полстакана 3 раза
в день как мочегонное средство, при спазмах мочевого пузыря, при всех видах
болезней почек, а особенно при остром нефрите, при непроизвольном мочеиспус-
кании, при венерических болезнях, а также как "изгоняющее болезнь" при
ревматизме, артритах и подагре.
В некоторых местностях пьют такой напар при болях после тяжелого
физического труда или поднятия большой тяжести.
Хранение
Траву грыжника хранят в деревянных ящиках, внутри выложенных бумагой.
N 86/12. Humulus lupulus - хмель. Русское название: хмель; украинское:
хм1ль.
Семейство: Cannabaceae - коноплевые.
Хмель - многолетнее двудомное растение. Ежегодно весною из корневищ хмеля
вырастают длинные, иногда до 18 м., вьющиеся, обычно шестигранные, в середине
- полые стебли. Зимой отмирают. Корни иногда углубляются в почву более чем на
3 м. Корневища представляют собой подземные измененные стебли и имеют в узлах
почки. Хорошо известное растение, распространенное повсеместно, кроме
крайнего севера и степных южных районов. Культивируется во многих союзных
республиках и растет дико в заросших кустарниками поймах рек, над обрывами, в
долинах, на лесных полянах и пр.
Humulus lupulus.
Сбор
Собирают весной молодые побеги, а осенью, обычно в начале августа, шишки
хмеля, когда они созревают. В этом случае они золотисто-зеленого цвета,
характерного хмелевого запаха, при сжимании пружинят и заполнены "желтым
порошком" - лупулином.
Употребление
Шишки хмеля употребляют при воспалении почек, при водянке, при раздражении
мочевого пузыря и в смесях с другими лекарственными растениями. Сами по себе
применяются при катарах желудка, при болезнях желчного пузыря и печени, при
нервной бессоннице, для мягчительных компрессов и припарок на чирьи, нарывы и
язвы, как успокаивающие боль.
Внутрь. Употребляют напар из шишек: 20,0 г на 1 л кипятка, или порошок из
них по малой чайной ложечке 3 раза в день, запивая водой. Вместо такого
порошка принимают лупулин 2 раза в день на кончике ножа (примерно 0,3-0,4 г).
1. При желтухе: Весной и летом готовят смесь из 1 стакана горячей воды и
туда вливают 2 столовых ложки сока из молодых побегов или веток хмеля. Эту
смесь выпивают в теплом виде за день. Зимою поступают так же, но вместо сока
из хмеля берут 2 столовых ложки потертых шишек и предварительно целую ночь
намачивают их (парят) в смеси молока с водой. Выпивают этот напар за день.
2. Нервнобольным, страдающим бессонницей, а также при бессоннице,
сопровождаемой другими болезнями (легочными) , дают 2 раза на день - перед обедом и
перед отходом ко сну - на кусочке сахара или на 1 чайной ложечке воды по 5-7
капель настойки из 1 весовой части шишек хмеля на 4 весовых части спирта.
Такую же настойку и в такой же дозе принимают при гастритах и при глистах.
Наружно. Для успокоения боли при ушибах и нарывах больные места смазывают
мазью, приготовленной путем растирания шишек хмеля с несоленым свиным
топленым салом.
При выпадении волос моют голову в напаре (другие в отваре) шишек хмеля.
В некоторых местностях свиньям, поставленным на откорм (некастрированных),
когда они впадают в состояние половой охоты, подливают в корм крепкого напара
из шишек хмеля, утверждая, что от этого они успокаиваются и снова хорошо
кормятся .
Хранение
Шишки хмеля сушат в тени, расстилая их тонким слоем, до состояния, когда
стерженек внутри шишки при сгибании ломается. После этого складывают в
коробки или мешки, крепко их спрессовывая, слой за слоем.
В промышленных целях для консервации сухие шишки хмеля окуривают, сжигая
серу, после чего их сильно прессуют на специальных прессах и сохраняют в
специальных мешках.
N 87/13. Levisticum officinale Koch. - Зоря лекарственная. Русские
названия : зоря, любисток; украинские: любисток, любисник.
Семейство: Umbelliferae - зонтичные.
Многолетнее растение с прямым, полым цилиндрическим, кверху разветвленным
стеблем высотой до 2 м. Листья блестящие, перисто-рассеченные, надрезанно-
Зубчатые. Цветы мелкие, ясно-желтые, собраны в сложный зонтик. Цветет в июне,
июле. Вкус корней пряный. Все растение со специфическим запахом, напоминающим
запах сельдерея. Разводят его по селам в огородах, цветниках, палисадниках,
около хат; иногда одичалый.
У всех славян очень популярное растение; на Украине даже воспетое в
прекрасных народных песнях, как калина и явор, как рябина и береза в русских
песнях и народном эпосе. Название растения связано с приписываемым ему
свойством причаровывать молодых людей.
Сбор
Собирают корни любистика осенью. Сушат, как обычно, в тени.
Употребление
Корни любистика в виде напара, но чаще отвара в количестве около 30,0 г
(сухого) на 1 л воды, пьют при заболевании почек, особенно при водянке, а
также при болезнях сердца, желудочно-кишечного тракта, как кровоочистительное
средство. Принимают его также и как средство, ослабляющее боли при месячных.
Приходилось наблюдать, что даже непродолжительное употребление отвара
корней любистика вызывает более энергичную, но спокойную пульсацию сердца,
уменьшает одышку, самочувствие больного улучшается. Чай из корня любистика,
что приходилось наблюдать мне лично, благотворно влияет на перистальтику
кишечника и уменьшает вздутие его.
Отвар (и напар) готовят так: 30,0-40,0 г корня заливают 1 л сырой воды,
напаривают в духовке целую ночь, а утром кипятят 5-7 минут, после чего
оставляют париться минут 20, процеживают, отжимают остаток и выпивают за день в 5
приемов.
Как отхаркивающее, при "переполнении бронхитов мокротами", употребляют не
только напар, но и порошок из корня любистика в дозе "на кончике столового
ножа" 3 раза в день.
Levisticum officinale.
Хранение
Корни любистика сохраняют в плотно закрывающихся коробках, выложенных
внутри бумагой.
N 88/14. Lycopodium clavatum L. - Плаун булавовидный. В народном врачевании
применяется преимущественно L. clavatum L., а также L. selago L. - Плаун ба-
ранец, но споры и траву заготовляют и из других видов, менее
распространенных, в частности: из L. annotinum L. - Плаун годичный, L. anceps Wallr.
Плаун обоюдоострый, он же L. complanatum - плаун сплюснутый (редко встечаю-
щийся) и L. inundatum L. - Плаун топяной. Особых преимуществ в применении ка-
кого-либо из них не отмечают.
Русские названия: плаун, ликоподий; украинские: плаун, п'ядич, дереза
(чисто народное на полесье и Волыни).
Семейство: Lycopodiaceae - плауновые.
Краткое описание растения касается L. clavatum L., Так как он наиболее
распространен. Описание других видов интересующийся читатель найдет в
соответствующих флористических трудах.
Плаун булавовидный - это многолетнее травянистое многолетнее вечнозеленое
растение с ползучими, немного восходящими стеблями. На стебле и его ветвях
густо сидят мелкие, линейно-ланцетные, загнутые вверх, заостренные в длинный
белый волосок листочки, расположенные в несколько рядов. На концах веток, на
удлиненных ножках формируются 2, реже до 5, прямостоящих колоска (как
вилочка) , из которых летом (в конце июля, в августе) высыпается нежный,
бархатистый, жирный, желтый порошок - споры. Порошок этот не смачивается водой.
Растет плаун булавовидный в хвойных и смешанных лесах, иногда среди мхов,
кустарников. L. annotinum L. растет в более тенистых, хвойных лесах, L.
inundatum L. - на торфяниках, на влажных песках, среди вереска, больше
встречается на полесье.
Распространены плауны повсеместно в лесных местностях (лесостепь, полесье).
Lycopodium clavatum.
Сбор
Собирают все растение и отдельно споры. Споры плаунов легко рассеиваются от
малейшего колебания воздуха, почему собирают спороносные веточки, срезая их
(лучше ножницами) во влажную тихую погоду или с росой, помещая в
закрывающуюся посуду. Дома ветки сушат, расстилая их на листке бумаги. Из сухих веточек
споры легко высыпаются. Пыль от спор в воздухе легко воспламеняется от огня,
почему необходимо быть осторожным с огнем во время работы со спорами. Ветки
нельзя растирать в руках, так как это засоряет споры. Для очистки спор их
просеивают через густое шелковое полотно.
Употребление
Onopordum acanthium.
Отвар спор плаунов пьют при болях в области мочевого пузыря, при остром его
воспалении, при камнях почек и мочевого пузыря и при спазмах последнего.
Берут 2 столовых ложки спор, заливают 2 стаканами сырой воды и кипятят 15
минут, помешивая ложкой. Пьют по 1 столовой ложке отвара вместе со спорами
через каждый час. Если под рукой нет спор плаунов, то пьют ежечасно по 20,0-
30,0 г (рюмка) подобного же отвара из веток ликоподия (30,0-40,0 г на 1 л
воды) .
Для лечения почек веточки плауна смешивают с иными мочегонными травами (см.
Смеси в ч. III в разделе о лечении болезней почек).
Споры плаунов считаются в народе лучшей детской присыпкой, а также
применяются взрослыми для присыпания на опревшие места. Небольшие раны, при
кровотечении из них, засыпают спорами ликоподия.
Хранение
Порошок спор ликоподия очень текуч и через малое отверстие может
"вылиться", как вода; проходит даже через плотное полотно, поэтому его не хранят в
тканевых мешках; хранят в бумажных мешочках, вложенных в коробки, или в
бутылках. Ветки плауна, после отделения спор, хранят отдельно в ящиках,
выложенных бумагой.
N 89/15. Onopordum acanthium L. - Татарник колючий. Русское название:
ТАТАРНИК КОЛЮЧИЙ, ИЛИ ОБЫКНОВЕННЫЙ; украинские: ТАТАРНИК, ЧОРТОПОЛОХ (будяк -
общее многим растениям), БУДЯК-Д1Д.
Семейство: Compositae - сложноцветные.
Сильно колючее двухлетнее растение со стеблем высотой 50-200 см, вверху с
2-3 широкими колюче-Зубчатыми ветками, идущими доверху. Нижние листья при
основании суженные, перисто-лопастные, заостренные, верхние - сидячие, цельные,
двоякозубчатые. Листочки обертки нижние шиловидные, колючие, наружные из них
оттопыренные. Все растение беловато-паутинистое. Цветы ярко-пурпуровые.
Цветет с июня до сентября. Растет на выгонах, около дорог, обрывов, на пустырях,
склонах. Сорняк. Распространен повсеместно. Растение горького вкуса.
Сбор
Petroselinum sativum.
Сбор
Собирают корни петрушки и семена ее. Семена собирают в меру их созревания,
подсушивают. Часть растений петрушки не выкапывают, чтобы рано весной иметь
зелень.
Собирают листья этого растения.
Употребление
Чай из напара листьев (1 столовая ложка на 1 стакан кипятка) принимают по
3-4 стакана в день при "простуде мочевого пузыря". Пьют его в течение 10 дней
(в некоторых местах и в больших дозах). Еще лучше принимать порошок из
листьев татарника (перед приготовлением порошка удаляют колючки) по 3-4 чайных
ложечки в день, запивая водой. Считается, что употребление татарника влияет на
угнетенное самочувствие больного и придает ему бодрость. Как мочегонное
средство применяется сам по себе и в смесях для "очищения" крови и при
ревматизме .
Напаром и отваром листьев промывают раны.
Хранение
Листья хранят в ящиках, выложенных внутри бумагой.
N 90/16. Petroselinum sativum Hoffm. - Петрушка огородная, или полевая.
Русское, украинское название: петрушка.
Семейство: Umbelliferae - зонтичные.
Известное травянистое двухлетнее растение, разводимое в огородах. В первый
год дает розетку листьев, на второй - цветоносный стебель с мелкими
зеленовато-белыми цветами, собранными в сложный зонтик. Цветет в июне-июле. Корни
употребляются для приправ к пище как пряность. Семена созревают неравномерно.
Употребление
Phaseolus vulgaris.
Фасоль - известное культивируемое растение. Есть формы вьющиеся и
карликовые, не требующие поддержек.
В лечебных целях применяют корни и семена. Напар в виде чая из корней
петрушки употребляют в народе в разных дозах при вздутии кишечника, при всех
видах болезней мочеполовых органов, при камнях мочевого пузыря, при водянке -
как сильно мочегонное средство. Утверждают, что чай из корня петрушки быстрее
"выгоняет сыпь" и сокращает время протекания таких тяжелых заразных болезней,
как корь и скарлатина. В моих наблюдениях это не подтвердилось, за
исключением жаропонижающего его действия после появления сыпи.
Не раз я слышал утверждение, что долго отсутствующие месячные крови снова
возвращаются, если больные пьют отвар из семян петрушки с добавлением к ним
травы руты (N 47) . Берут 2,0 г семян петрушки и 1,0 г травы руты на 1,5
стакана воды, варят 7-10 минут. Пьют глотками, выпивая все За день, или же по
полстакана 2 раза в день. Масло из семян петрушки (аптечное) употребляли в
дозе 0,5 г на воде, как средство, усиливающее менструации. Рута и петрушка
считаются также народным абортивным средством, причем я слышал о фактах
введения частей корня петрушки в матку для вызова аборта, что, как и следовало
ожидать, сопровождалось для женщин очень тяжелыми последствиями.
Соком из лимона, смешанным с крепким отваром корня петрушки, пользуются для
уничтожения веснушек, смазывая лицо утром и вечером. От загара моют лицо
отваром петрушки.
Растертые листья петрушки прикладывают на места "укусов" комаров и пчел.
В народе иногда встречаются случаи отравления от применения по ошибке
болиголова крапчатого (Conium maculatum L. - N 118) , листья которого похожи на
зелень петрушки.
Хранение
Семена хранят в мешочках, подвешивая в сухом месте. Корни хранят в
погребах .
N 91/17. Phaseolus vulgaris L. - Фасоль обыкновенная. Русское название:
фасоль ; украинское: квасоля.
Семейство: Leguminosae - бобовые.
Употребление
Sambucus ebulus.
Травянистое многолетнее растение в виде кустарника, высотой 60-150 см, с
прямым ветвистым бороздчатым стеблем с белой сердцевиной. Листья
непарноперистые с 5-9 продолговато-ланцетными, пильчатыми заостренными листочками.
Прилистники листовидные, ланцетные, пильчатые. Соцветие - плоская, щитовидная,
прямостоящая метелка с 3 главными ветками. Цветы мелкие с лепестками, внутри
белыми, снаружи розоватыми. Ягоды черные. Цветет в июне-июле. Ягоды созревают
в августе-сентябре. Все растение со специфическим неприятным запахом. Растет
при дорогах, на выгонах, сорных местах, в старых парках, образует заросли,
также на опушках лесов, среди кустарников, в оврагах, на берегах ручьев, на
откосах железных дорог, любит глинистую и глинисто-каменистую почву.
Распространено в Западной Украине островами, в большом количестве как сорное расте-
В лечебных целях употребляют створки (шелуха) плодов фасоли.
Напар порезанных створок фасоли (30,0-40,0 г на 1 л воды) принимают при
ревматизме и как мочегонное при водянке, возникшей на почве почечных
заболеваний .
Считается, что створки фасоли в смеси с листьями черники (N 59) в виде
напара лечат поджелудочную железу, а пожилым людям такой напар помогает при
сахарной болезни.
Створки фасоли и столбики (волос) кукурузы (N 94) являются частыми
компонентами смесей, применяемых при воспалении почек.
Хранение
Створки фасоли хранят в мешках.
N 92/18. Sambucus ebulus L. - Бузина травянистая. Русские названия: бузина
травянистая, бузина зеленик, бузина низкорослая; украинские: бузина
трав'яниста, буз смердючий.
Семейство: Adoxaceae - адоксовые.
ние. В Левобережной Украине и к северу встречается реже.
По данным специальной литературы, все части этого растения ядовиты.
Употребление
В народном врачевании имеют применение корни, листья и цветы. Корни,
преимущественно из более молодых растений, собирают осенью, а цветы и листья -
во время цветения этих растений. Корни сушат на печи, а листья и цветы - в
тени на чердаках.
Напар или отвар мелко порезанных корней (реже листьев и цветов), 30,0 г на
1 л кипятка, принимают по 1 стакану 3 раза в день, как сильно мочегонное
средство при водянке, особенно почечного происхождения. Часто рекомендуют
принимать в дозе: 2-3 чайных ложечки порошка из корня S. ebulus, заваренного
в 1 стакане воды. Этот отар выпивать за день, в любое время, в 3 приема.
При нефритах, болезнях мочевого пузыря, и иных заболеваниях мочевых
органов, а также при диабете корень низкорослой бузины или ее цветы, а иногда и
листья и ягоды (последнее очень редко) добавляют в соответствующие смеси трав
как очень важный их компонент.
Хранение
Корни хранят в мешках, а листья и цветы раздельно в плотно закрывающихся
ящиках, выложенных бумагой.
N 93/19. Viola odorata L. - Фиалка душистая. Русское название: фиалка
душистая; украинское: фiaлкa запашна.
Семейство: Violaceae - фиалковые.
Viola odorata
Многолетнее травянистое растение с ползучим корневищем, из которого вырас-
тают стелющиеся надземные и подземные побеги. Прикорневые листья, сидящие
пучками, - короткоопушенные, при основании сердцевидные, почковидные или
округло-яйцевидные. Цветы пахучие, сине-фиолетовые, на довольно длинных
цветоножках. Цветет в апреле-мае. Растет чаще всего как одичалая по садам, паркам,
лесам. Распространена в средней и южной полосах Европейской части России.
Сбор
Собирают отдельно весной цветы и летом - все растение с корнями и
корневищами.
Употребление
Отвар из целых растений (30,0 г на 1 л воды) принимают внутрь при камнях
почек, мочевого пузыря как средство, "сокрушающее" их в песок, а также как
мочегонное, очищающее лоханки почек, лечащее подагру и ревматизм.
При этом душистую фиалку обычно мешают со створками плодов фасоли,
столбиками (волос) кукурузы, листьями толокнянки и листьями или почками березы. О
смесях см. Ч. III публикации.
В народной медицине потребляют душистую фиалку и при легочных болезнях, для
удаления мокроты из бронхов, для облегчения спазматического кашля, особенно в
детской практике при коклюше. Доза такая же, как и при лечении почек.
Хранение
Все растение душистой фиалки сушат в тени и хранят в ящиках, выложенных
внутри бумагой.
N 94/20. Zea mays L. - Кукуруза. Русские названия: кукуруза, маис;
украинские: кукурудза, Maiс.
Сесейство: Gramineae - злаковые.
Zea mays.
Общеизвестное культивируемое растение, имеющее очень важное значение как
зерновая, кормовая и техническая культура.
Сбор
Alnus glutinosa.
Для лечебных целей собирают в народе пучки столбиков с рыльцами при уборке
и очистке початков от обверток. Эти столбики с рыльцами называют в народе
"кукурузным волосом". Сушат его в тени, обычно на чердаках, на бумаге.
Употребление
Столбики с рыльцами кукурузы считаются мочегонным средством, "сокрушающим"
мочевые камни в песок, а также и желчные камни. Они включаются и во многие
желчегонные смеси трав.
Вот одна из простых смесей при заболеваниях мочеполовых органов:
кукурузного "волоса", створок фасоли (N 91) и листьев толокнянки (N 75) в равных
частях каждого, смешивают и 40,0 г этой смеси кипятят 15 минут в 1 л воды. Весь
отвар, процедив, выпивают в течение дня в шесть приемов. При этом
рекомендуется бессолевая молочная диета, теплые ванны и грелки на область мочевого
пузыря или почек.
Хранение
"Волос" кукурузы хранят в ящиках, выложенных бумагой.
4. Растения, применяемые в народе
при болезнях дыхательных
путей (легких, горла)
N 95/1. Alnus L. - Ольха. В лечебных целях в народе применяется и Alnus
incana - Ольха серая и Alnus glutinosa - Ольха клейкая. Русские названия:
ольха клейкая, или ольха черная, и ольха серая, или белая; украинские:
соответственно - в1льха клейка, i в1льха cipa.
Семейство: Betulaceae - березовые.
Ольха - широко известные дерево и куст. Ольха клейкая более распространена;
это дерево высотой 5-25 м. С темной серовато-бурой, а с возрастом почти
черной корой. Молодые листья ее очень клейкие, старые сверху блестяще-зеленые,
тупые. Растет по сырым местам, на берегах рек и ручьев, по болотам, оврагам,
около источников в лесах. Распространена повсеместно.
Ольха серая - 5-15 м высотой с гладкой блестяще-серебристо-серой корой;
молодые ветки и почки серовойлочные, острые или заостренные, неклейкие, листья
сверху голые, темно-зеленые, снизу сизо-зеленые, тонковолосистые. Растет по
сыроватым лесам и берегам рек. Меньше распространена, чем предыдущая. Много
ее на полесье, меньше в черноземных областях.
Сбор
Собирают соплодия - "шишки", кору и листья ольхи.
Шишки ольхи собирают осенью и зимой, кору - весной, листья употребляют
свежими. Некоторые предпочитают более молодые шишки.
Употребление
При простудных заболеваниях, когда у больного хотят вызвать пот, в народе
иногда применяют следующую процедуру: кладут его на слой свежих ольховых
листьев и накрывают толстым слоем таких же листьев, а сверху рядном или
одеялом. Через непродолжительное время человек начинает потеть и пропотевает
очень сильно.
Такой метод вызова пота считается полезным для больных со слабым сердцем и
применяется, например, при остром ревматизме, артритах, подагре, суставных
ревматических болях и пр.
При продолжительных поносах, при катаре толстых кишок, болях в желудке, а
также при дизентерии готовят водный отвар из 50,0 г шишек на 1 л воды и пьют
горячим по 3 стакана в день. Некоторые в этих же случаях применяют смеси. Вот
одна из них: молодые (собранные до растрескивания) шишки ольхи смешивают в
равных частях с корневищами лапчатки узик (N 39а) и корнями крапивы жгучей (N
58) . Этой смеси берется 50,0 г на 1 л воды. Намачивают целую ночь, а утром
кипятят 10 минут. Пьют горячим, натощак целый стакан, а остальное за день, в
4 приема.
Хранение
Шишки ольхи, собранные в конце августа, высушивают и хранят в мешках.
N 96/2. Anisum vulgare Clus. (Pimpinella anisum L.) - Анис. Русское
название: анис; украинские: aHic, ганиж (народное).
Семейство: Umbelliferae - зонтичные.
Однолетнее, травянистое, разводимое в огородах и палисадниках растение с
округлым, покрытым коротким пушком, вверху разветвленным стеблем высотой 30-
50 см. Нижние листья цельные с длинным черешком, надрезанно-зубчатые по
краям, а верхние почти сидячие, трехраздельные, с узкими долями. Цветы мелкие с
белыми венчиками, собраны в 6-10-лучевой плоский сложный зонтик. Плоды -
двусемянки, шероховатые. Цветет в июне-июле. Вкус семян трепковато-сладкий,
запах сильный, специфический.
Употребление
Народ пользуется семенами этого растения. Кроме семян, в народе популярны
аптечные анисовые капли.
Отвар из семян аниса 15,0-20,0 г на 1 л воды пьют при грудных болезнях
ежечасно по 30-50 см куб. (винная рюмка) как средство, разжижающее мокроту и
отхаркивающее, и при астматических приступах.
Такой же отвар по полстакана 3 раза в день пьют для улучшения деятельности
желудка и кишечника (усиление перистальтики) как ветрогонное, мочегонное
(очищающее мочеточники), потогонное и жаропонижающее средство.
Аптечные анисовые капли употребляют при желудочно-кишечных недомоганиях по
3-6 капель на кусочке сахара 2-3 раза в день. Отвар анисовых семян и анисовые
капли считаются в народе средством, увеличивающим количество молока у
кормящих матерей.
Pimpinella anisum.
Из порошка анисового семени, смешанного поровну с порошком корня чемерицы
(очень ядовитого растения) белой (N 125), делают мазь: 1 часть порошковой
смеси на 2 части животного масла. Этой мазью смазывают волосы при головных
вшах.
Хранение
Семена аниса хранят в коробках.
N 97/3. Fagopyrum esculentum Moench. - Гречиха обыкновенная. Русское
название : гречиха; украинское: гречка.
Семейство: Polygonaceae - гречишные.
Гречиха - хорошо известное возделываемое растение. Цветет с
четырехнедельного возраста до уборки.
Fagopyrum esculentum.
Употребление
В народе лечебное применение имеют цветы и листья гречихи и гречневая мука,
просеянная через густое сито.
Для удаления густых мокрот из бронхов и для смягчения сухого кашля пьют чай
из напара цветов гречихи (40,0 г на 1 л воды). Цветы гречихи принимают также
в смеси с другими растениями, о которых будет сказано ниже.
Свежие листья гречихи, наслаивая друг на друга, прикладывают к гноящимся
свежим ранам и к нарывам.
Сухая гречневая мука, просеянная через густое сито, считается хорошей
присыпкой для младенцев. При отсутствии ликоподия ею можно заменять последний.
При поедании скотом зимой в большом количестве соломы и половы гречихи у него
выпадает шерсть.
Примечание. Среди местной интеллигенции начали применять листья и цветы
гречихи в виде чая при склерозе. Возможно, что целесообразно было бы при
склерозе с повышенным давлением крови применять смесь цветов и листьев
гречихи с травой сушеницы и соответствующими мочегонными травами.
Хранение
Цветы гречихи хранят в коробках, выложенных бумагой.
N 98/4. Geum urbanum L. - Гравилат городской. Русское название: гравилат
городской; украинские: грав1лат м1цький, п1дл1сник, вив1шник.
Семейство: Rosaceae - розоцветные.
Многолетнее травянистое растение с многоголовым (у старших растений)
корневищем красноватого цвета. Стебель слаборазветвленный, прямой, шершаво-
волосистый. Листья мягковолосистые, прикорневые - крупноперистые, стеблевые -
трехраздельно-лопастные. Цветы одиночные на длинных прямостоящих цветоножках.
Лепестки (5) светло-желтые. Цветет в июне-июле, иногда частично и в августе.
Распространен повсеместно.
Растет по кустарникам, лесам, на засоренных местах, иногда под заборами
сельских усадеб (хуторов). Корневище по Запаху и вкусу напоминает гвоздику.
Geum urbanum.
Сбор
Собирают осенью корни и корневища.
Употребление
Порошком из корня с корневищем гравилата, принимая по 1,0 г 3-4 раза в
день, лечатся в народе от кашля с обильной мокротой, утверждая, что это
средство быстрее изгоняет мокроту, чем другие средства. Считают более полезным
давать больному порошок гравилата с медом.
Отвар корня гравилата 15,0 г на 250,0 г воды употребляется при катарах
желудка ("...Как слабая горечь, действующая на железы фундальной части
желудка") , при слизистых поносах и при катарах толстых кишок.
Отвар корня гравилата употребляют для полоскания рта и горла и для ванн
рахитичным и золотушным детям в смесях с другими растениями.
Хранение
Корни гравилата хранят в коробках.
N 99/5. Malva sylvestris L. - Просвирняк лесной. Русские названия:
просвирняк лесной, мальва лесная, калачики; украинские: калачики л1сов1, мальва
лiсова, проскурник, просвирник, просвирняк, дика мальва.
Семейство: Malvaceae - мальвовые.
Однолетнее, реже двух- или многолетнее травянистое растение с лежащим,
восходящим или прямым шершаво-волосистым стеблем, высотой 30-120 см. Листья
черешковые, округло-сердцевидные, с 5-7 лопастями, городчато-зубчатые, опушен-
ные. Цветы большие (диаметр 30-40 мм) по 1-5 в пазухах листьев. Лепестки
глубоковыемчатые, продолговато-обратно-яйцевидные, розовые, постепенно суженные
в ноготок, с 3 темными продольными полосками; после сушки становятся темно-
фиолетовыми . Корни длинные, разветвленные. Цветет с июня по август. Растет не
только в лесу, но часто на сорных местах, в огородах, около заборов, около
жилищ и строений, на склонах, около дорог. Сорняк. Распространен повсеместно.
Malva sylvestris.
Сбор
Собирают цветы и листья во время цветения, а корни осенью.
Употребление
Почти одинаковое применение имеют: Malva neglecta, Malva rotundifolia L. и
некоторые другие виды в зависимости от местности; то же в известной степени
можно сказать и об Althaea (N 4).
Водный настой из цветов лесной мальвы употребляется внутрь и наружно,
особенно при обременительном сухом кашле, при катарах горла, при охриплости. В
последнем случае в виде полосканий. То же применение имеют листья и корни.
Дозы разные. Цветов берут 30,0-60,0 г на 1 л кипятка. К цветам мальвы лесной
обыкновенно примешивают другие растения: цветы гречихи (N 97), траву легочни-
цы (N 104), цветы мать-и-мачехи (N57) и цветы дикого мака (N 101); все
компоненты в равных частях. Берут 50,0 г этой смеси, заливают кипятком, парят
целую ночь. Выпивают за день в 5-6 приемов.
При опухолях селезенки делают горячие ванны из следующей смеси: листьев или
цветов или всего растения мальвы лесной - 200,0 г, травы чернобыльника (N 8)
- 150,0 г, цветов ромашки (N 28) - 150,0 г, зерен овса мерою в 1 л. Все это
заливают кипятком, вымачивают целый день, а вечером кипятят (примерно в 5 л
воды) и сливают в ванну. Ванну принимают непосредственно перед сном.
Хранение
Листья и цветы хранят в жестяных коробках, а корни в мешках.
N 100/6. Melilotus officinalis Desr. - Донник лекарственный. Русское
название: донник лекарственный; украинские: буркун л^арский, буркун жовтий.
Семейство: Leguminosae - бобовые.
Двухлетнее травянистое растение с ветвистым, внизу деревянным, прямостоящим
или восходящим стеблем, высотой 60-150 см. С тройчато-перистыми листьями на
черешке. Листья сверху сизовато-зеленые, снизу более бледные, мелкозубчато-
пильчатые. У нижних листьев листочки обратно-яйцевидные, у верхних
продолговатые . Цветы желтые, мелкие, собраны в удлиненные, многоцветковые,
колосовидные пазушные кисти, душистые (пахнут кумарином). Цветет с июня до октября.
Растет при дорогах, на полях, засоренных местах, склонах, в прилесках, на
паровых полях и залежах, на межах, среди зерновых культур и по клеверу.
Сорняк . Распространен повсеместно.
Melilotus officinalis.
Сбор
Собирают верхушки стеблей с цветами; чаще одни только цветы.
Употребление
Чай из напара цветов донника 30,0 г на 1 л кипятка пьют при грудных
болезнях по винной рюмке (50,0 г) каждый час. Цветы донника в небольших дозах
входят в разные грудные смеси лекарственных растений. Распаренные в кипятке
цветы донника прикладывают как припарку на "застуженные" нарывы, медленно
формирующиеся чирьи и т.п.
От молодых женщин в Ровно я слышал, что цветы донника, смешанные поровну с
травой центаврии (N14) и цветами мать-и-мачехи (N 57), лечат больные
яичники. Прием по 1/3 стакана напара (из 1 столовой ложки смеси на 1 стакан воды)
6 раз в день в течение 3-4 недель. При этом рекомендуется полное воздержание
от половой жизни на период лечения.
На селах сухие растертые цветы донника добавляют для аромата к табаку.
Хранение
Цветы донника хранят в бумаге, в железных хорошо закрывающихся коробках.
N 101/7. Papaver rhoeas L. - Мак-самосейка. Русское название: мак-
самосейка, мачок, мак полевой; украинские: мак-самос1йка, дикий мак, польовий
мачок, польовий видяк.
Семейство: Papaveraceae - маковые.
Мак-самосейка - однолетнее (реже двухлетнее) травянистое растение высотой
20-90 см. Стебель, листья и цветоножки покрыты оттопыренными волосками.
Листья большей частью глубоко-перистораздельные, с продолговатыми крупноперными
долями. Лепестки цветов ярко-красные, обыкновенно с крупным темным пятном у
основания. Плод - коробочка, при созревании образует отверстия, через которые
высеваются семена. Цветет в конце мая до августа. Растет на полях, около
дорог, в посевах озимых культур на плохо выработанной почве, на сорных местах,
на межах, окраинах полей. Распространены дикие полевые маки повсеместно.
Сорняк полей.
Papaver rhoeas.
Сбор
Собирают только лепестки цветов (но не опавшие на землю). Сушат их
обязательно в тени, раскладывая очень тонким слоем, иначе они слипаются и чернеют.
Употребление
В народе лепестки дикого мака применяются преимущественно в смесях с други-
ми лекарственными растениями как отхаркивающее и успокаивающее приступы
кашля .
Вот эти смеси.
1. Смесь, успокаивающая (временно) кашель: лепестков дикого мака 10,0 г,
корня бедренца (N 102) 5,0 г. Заливают 2 стаканами кипятка, в течение ночи
парят, с утра и в течение дня пьют по большому глотку ежечасно.
2. Смесь, облегчающая отхаркивание: лепестков дикого мака - 30,0 г, цветов
бузины черной (N 50) - 20,0 г, цветов липы (N 55) - 20,0 г, цветов коровяка
(N 62) - 30,0 г, цветов мальвы лесной (N 99) - 30,0 г, цветов мать-и-мачехи
(N 57) - 20,0 г, цветов гречихи (N 97) - 20,0 г, травы легочницы (N 104) -
30,0 г. 40 г этой смеси заливают 1 л кипятка, парят всю ночь, а днем пьют
ежечасно по 1/4 стакана (по винной рюмке). Эту смесь особенно рекомендуют в
народе при сильном простудном кашле, причем считается необходимым постельный
режим, так как смесь действует сильно потогонно.
3. Смесь, ускоряющая выделение мокроты при обильном образовании ее: цветов
мальвы лесной (N 99) - 30,0 г, травы вероники лекарственной (N 111) - 20,0 г,
листьев мать-и-мачехи (N57) - 20,0 г и лепестков дикого мака - 30,0 г. Этой
смеси берут 40,0 г на 1 л кипятка, парят целую ночь и днем пьют по 1 столовой
ложке.
Хранение
Цветы мака хранят в коробках.
N 102/8. Pimpinella saxifraga L. - Бедренец камнеломка. Русское название:
бедренец камнеломка; украинские: бедринець ломикам1нь, бедринка.
Такое же применение, как и это растение, имеет и другой вид: Pimpinella
major - Бедренец большой.
Семейство: Umbelliferae - зонтичные.
Pimpinella saxifraga.
Бедренец камнеломка - многолетнее травянистое растение с более или менее
ветвистым стеблем, высотой 30-80 см, обычно короткоопушенным, вырастающим у
старых растений из косо расположенных (с остатком листьев) корневищ. Нижние
листья перистые с надрезанными листочками; верхние стеблевые почти сидячие,
редко расположенные вдоль стебля. Цветы мелкие, белые, собраны в сложные
зонтичные соцветия. Цветет с июня до сентября. Растет на склонах холмов, по су-
хим лугам, лесным опушкам и полянам, на межах, в местах более сухих.
Распространен повсеместно в лесных районах.
Сбор
Собирают только корни.
Употребление
В народе употребляют спиртовую настойку корней при грудных болезнях,
особенно при кашле. Средство это хорошо проверено и очень эффективно. Ночью при
бессоннице от мучительного кашля 20 капель этой настойки на чайной ложечке
воды через несколько минут успокаивают чувство царапанья в горле и кашель.
Отвар из 30,0 г корня на 1 л воды пьют при хронических недомоганиях горла,
при астме; кроме того, при малых месячных кровях и при хроническом несварении
желудка.
При охриплости от простуды принимают 3 раза в день по 15 бедренцовых
капель, шею обвязывают теплым платком и на ночь выпивают напар липового цвета,
чтобы пропотеть.
Хранение
Корневища с корнями бедренца хранят в ящиках, выложенных внутри бумагой.
N 103/9. Primula officinalis (L.) Hill. - Первоцвет лекарственный (Primula
veris - Первоцвет весенний). Русские названия: первоцвет лекарственный,
баранчики, буквица; украинские: nepBousiT л^арський, баранчики.
Семейство: Primulaceae - первоцветные.
Primula veris.
Многолетнее травянистое растение с розеткой прикорневых листьев овальной
или яйцевидно-овальной формы, постепенно суженных в крылатый черешок, сильно
морщинистых, по краям волнистых, городчато-зубчатых. Из середины розетки
вырастает один или несколько безлистных цветоносных стеблей, с цветами наверху,
собранными в поникший зонтик. Цветы желтые с трубчатым венчиком с небольшим
отгибом, с 5 оранжевыми пятнами в зеве. Корневище очень короткое,
вертикальное с пучком тонких корней. Цветет с апреля до июня. Растет на лугах, в
кустарниках, на лесных полянах и в разреженных лесах, над дорогами, на склонах.
Распространен повсеместно.
Сбор
Собирают отдельно растение с цветами и отдельно корни.
Употребление
Напар, иногда отвар 30,0-40,0 г корней на 1 л воды принимают как
отхаркивающее средство по полстакана 2-3 раза в день при сухом кашле и бронхитах.
Напар цветов 20,0 г на 1 л воды или целого растения 40,0-60,0 г на 1 л воды
принимают при кашле, бронхите, насморке и вообще при всех видах простудных
болезней, связанных с недомоганиями горла и легких, а также для промывания
ноздрей. Такой же напар пьют при хронических запорах, при мигрени и как
мочегонное средство. На детей этот напар действует слегка снотворно. Замечено
мною, что при мигрени от приема такого напара прекращается раздражающая
чувствительность на свет и постепенно проходит головная боль. При отсутствии
плодов шиповника я лично пользовался растением первоцвета, включая его в
смеси в тех случаях, когда требовалось дать больному витамин "С".
Хранение
Цветы и листья и отдельно корни хранят в коробках, выложенных внутри
бумагой .
N 104/10. Pulmonaria officinalis L. и Pulmonaria obscura Dum. - Медуница
лекарственная и Медуница неясная, Легочница. Оба растения имеют в народе
одинаковое применение. Русские названия: как выше; украинские: медунка
л^арська, медунка тема (для обоих растений общенародное - смоктунчики).
Семейство: Boraginaceae - бурачниковые.
Многолетнее травянистое растение с корневищами. Прикорневые листья длинно-
черешковые . Растения шершавые. Цветы на коротких ножках в завитках, собранных
наверху стебля в щиток. Стебли прямостоящие, высотой 15-30 см, вырастающие от
корневища. У Pulmonaria officinalis прикорневые листья сердцевидно-
яйцевидные, заостренные, в 1,5 раза длиннее своей ширины, с крылатым
черешком, у Pulmonaria obscura прикорневые листья в 2 раза длиннее своей ширины.
Венчики цветов отпадающие, воронкообразные, сначала красные, потом у первой -
голубовато-фиолетовые, у второй - пурпурно-фиолетовые. Цветут в апреле-мае.
Растут в зарослях, среди кустарников, в лиственных лесах. Распространены: Р.
obscura - повсеместно, P. officinalis - в западных областях Украины и
Белоруссии .
Сбор
Собирают все растение, срывая при корне, и отдельно корни осенью. Сушат
быстро, в хорошо проветриваемом месте во избежание почернения.
Употребление
Народ употребляет обе медуницы как отхаркивающее средство при бронхитах,
воспалениях слизистой дыхательных путей и при других грудных заболеваниях,
сопровождающихся сухим кашлем и хрипотой. Обычно употребляют медуницу в напа-
ре 30,0-40,0 г на 1 л воды.
Лично я с успехом употреблял напар всего растения для промывания гноящихся
ран, нарывов и пр. Для этой цели также смешивал медуницу с лепестками розы,
травой хвоща полевого (N82) и дубовой корой, доза каждого по 10,0 г, а
медуницы 15,0 г. Смесь настаивается и доводится до кипения. Отвар применяется
также в виде согревательных компрессов и примочек.
Pulmonaria officinalis. Pulmonaria obscura.
По моим личным наблюдениям, приемы медуницы внутрь в виде напара из 40,0 г
на 1 л воды хорошо действуют при кишечных болезнях (поносы, рези в кишечнике
и т.п.). В этих же случаях хороши и напары смеси трав: медуницы 40,0 г,
льняного семени и корня окопника (N 52) по 1 столовой ложке и 100 г плодов
шиповника на 1 л воды.
Приготовляют напар с вечера, а утром растирают набухшие в жидкости плоды
шиповника, дважды процеживают и принимают всю порцию глотками в течение дня.
Напар корня медуницы в смесях с другими лекарственными растениями
употребляют также для ирригаций при белях (см. о Lamium album L. - N 109).
О смеси лекарственных растений, употребляемой при грудных заболеваниях, см.
Соответствующий раздел III части.
Хранение
Траву медуницы хранят в ящиках, выложенных внутри бумагой.
(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)
Разное
ФОТОГАЛЕРЕЯ
Разное
Редакция журнала обращается ко всем читателям с
просьбой помочь в формировании номеров:
• Если Вам где-либо в Интернете встретиться статья, про
которую вы подумаете, что она могла бы подойти для
журнала «Домашняя лаборатория» - не поленитесь,
сбросьте ссылку на адрес domlab@inbox.com.
• У журнала очень большая читательская аудитория.
Размещение в ней вашей статьи сделает ее широко
известной в русскоязычном Интернете.
• Мы может дать Вам возможность попробовать себя в
качестве редактора какого-нибудь раздела журнала. Этот
опыт еще не раз пригодится Вам в жизни.