ПРЕКРАСНЫЙ
И ЯРОСТНЫЙ
МИР
Давид
Бронштейн
Георгий
Смолян
Субъективные
заметки
о современ-
ных
шахматах ....
Д. И. Бронштейн, Г. Л. Смолян
ПРЕКРАСНЫЙ
И ЯРОСТНЫЙ МИР
(Субъективные заметки
о современных шахматах)
ИЗДАТЕЛЬСТВО «ЗНАНИЕ»
Москва 1978
7А9.1
Б88
Бронштейн Д. И. и Смолян Г. Л.
Б88 Прекрасный и яростный мир (Субъектив-
ные заметки о современных шахматах). М.,
«Знание», 1978.
112 с. + вкл. 16 с.
Известный советский шахматист гроссмейстер Д. Брон-
штейн и кандидат философских наук Г. Смолян написали
книгу-раздумье о шахматах, об их высоком нравственном и
эстетическом назначении, о перспективах развития шахмат-
ного искусства. Авторы ратуют за такие шахматы, которые
способны «дарить радость интеллектуального общения
и яркого творческого переживания».
Б
60904—088
073(02) - 78
118-77
7А9.1
© Издательство «Знание», 1977 г.
Памяти
Пауля Петровича Переса,
спортсмена,
художника, гражданина
Есть два способа не любить искус-
ство. Один — это просто его не лю-
бить. Другой — любить его рацио-
нально.
О. Уайльд
К нашему читателю
Содержание книги невозможно вместить в короткое за-
главие. Однако нескольких слов достаточно, чтобы выра-
зить авторскую позицию или хотя бы главную мысль. Мы
рассказываем здесь об уникальном явлении духовной жиз-
ни — о современных шахматах. Мы прибегаем к разным
средствам, чтобы приоткрыть отдельные грани этого пре-
красного и яростного мира. И чем бы мы ни пользова-
лись — рассказом о событиях шахматной истории или со-
циологическим очерком, результатами психологических
исследований или математического моделирования, раз-
мышлениями публициста или фантазией литератора,— мы
стремились показать высокое социальное, нравственное и
эстетическое назначение шахмат. Как и миллионы людей,
мы любим шахматы за счастливую способность дарить ра-
дость интеллектуального общения и яркого творческого
переживания. Именно с этой позиции мы обсуждаем раз-
личные стороны шахматной жизни и стараемся делать это
откровенно, не обходя сложных и острых вопросов.
Шахматы — что это такое? Мир артефактов, мир при-
думанной сложности, но насыщенный реальнейшими
переживаниями, полный тревог и надежд? Чудодей-
ственный сплав спорта и искусства, состязания и
творчества, воли и мысли, сплав, в котором спортивная
4
победа представляется высокой жизненной ценностью и в
котором нетленное искусство вознесено над реальностью
спортивной жизни? Занятие для пенсионеров, уютно устро-
ившихся на садовой скамейке, и урок самопознания для
пионеров? Игра миллионов, массовое употребление свобод-
ного времени, развлечение и самодеятельность и профес-
сиональный труд в Большом спорте с его организациями,
прессой, наукой, нравами, болельщиками?
Это все шахматы.
Фильмы, пьесы, балет о шахматах, диссертации и уче-
ные степени, почетные звания, квалификационные разря-
ды, медали и дипломы всех достоинств, награды, кубки,
жетоны, значки, марки. Чемпионаты мира, континентов,
личные, командные, заочные, мужские, женские, студен-
ческие, юношеские, детские соревнования, чемпионаты
стран, городов, поселков, министерств, институтов, заво-
дов, школ, кораблей и полярников на льдине. Семейные
вечера за шахматной доской. Шахматные школы, курсы
по телевидению, гастроли популярных чемпионов, сеансы
одновременной игры, показательные выступления, живые
шахматы и бесконечная карусель отборочных состязаний
на всех уровнях мастерства. Шахматные отделы в газетах
и журналах, конкурсы решений задач и этюдов. И книги,
книги, книги о шахматах, о шахматистах, о турнирах и
матчах...
Да, это все шахматы, игра людей, о которой, кажется,
все знают все и никто... ничего не знает.
Авторы видят постоянно и быстро растущий интерес
общественности к шахматам, знают также о том, как быст-
ро растет литература о шахматах.
Радует это чрезвычайно — по многим причинам, ну
хотя бы по той, что один из авторов всю свою жизнь отдал
шахматам. Но и волнует — в этом потоке книг и статей
доминируют специальные шахматные издания или произ-
ведения, выдержанные в традиционном жанре спортивной
журналистики. Исследованию же шахмат как фактора
культуры посвящено ничтожно мало работ. В этом один
из мотивов, побудивших нас взяться за перо. Другой, быть
может, главный, состоит в том, что мы хотим передать чи-
тателю охватывающее нас чувство беспокойства от про-
никновения в шахматы духа практицизма, рационализма
и ремесленничества, порождаемого атмосферой жестокой
спортивной борьбы в Больших шахматах и, может быть, яв-
ляющегося отражением иных, более глубоких механизмов
5
современного культурного развития. Мы думаем, что эта
тенденция грозит серьезными опасностями для шахмат-
ного искусства, для высокого нравственного и творческо-
го содержания нашей любимой игры.
Разумеется, борьба рационалистического направления
с творческим, художественным началась не сегодня, мно-
гие страницы шахматной истории свидетельствуют об
этом. Не стоит отрицать, что шахматное искусство выра-
стает из массовой практики, и без рациональных, сухих,
рядовых, ремесленных партий мы бы не смогли выделять
высшие творческие достижения. Но нам кажется, что в по-
следние годы взгляд на шахматы как на высокое искус-
ство стал уступать место другому. Мы ныне больше гордим-
ся спортивными достижениями, почти не заботясь о твор-
ческом содержании этих достижений. Мы стали говорить
о шахматах именно как об отрасли Большого спорта, ока-
зывающего широкое и всепроникающее воздействие на
культурный досуг миллионов людей. И это выдвигает
немало проблем, связанных, прежде всего, с интерпрета-
цией духовных ценностей нашей жизни, с нравственным
воспитанием молодежи.
Авторы хотят также приподнять над обыденностью
трудную профессию шахматиста, чемпионов-победителей
и чемпионов-побежденных, героев спортивной прессы,
гроссмейстеров и мастеров, избравших для испытаний сво-
его таланта 64-клеточную доску, людей, живущих в Боль-
шом спорте, в мире сверхусилий и высшего напряжения
духовного и физического потенциала человека. И если в
наших скромных фрагментах читатель почувствует, как в
жизни этих людей, словно в осколках гигантского зеркала,
отражается прекрасный и жестокий мир Больших шахмат,
мы будем счастливы.
Шахматы едины и многолики. В тысячах истин и в ты-
сячах причуд возникает этот особый мир человеческой
деятельности. Анализировать явления этого мира чрезвы-
чайно трудно, но безмерно заманчиво. Здесь легко сойти
с твердого фундамента фактов и устремиться в воздушные
замки предположений. Именно поэтому так много субъек-
тивного, дискуссионного в наших заметках. Тем лучше.
Ведь дискуссия — всего лишь, как сказал Амброз Бирс,
способ укрепить оппонента в его заблуждениях.
Май 1975 г.
Москва
Д. Бронштейн
Г. Смолян
Мир большого спорта
Принадлежат ли шахматы спорту — об этом спорят
давно. Вопросы такого рода задаются журналистами и,
наверное, никто из выдающихся шахматистов, особенно
чемпионов мира, не избежал затруднений, отыскивая ком-
промиссный ответ. В предисловиях к сборникам партий и
другим книгам, в газетных интервью люди, познавшие
в глазах всех остальных шахматы до последних глубин, бо-
лее или менее тщательно взвешивали доли, приходящие-
ся на игру, спорт, искусство, науку, творчество. Многое
зависело от настроения, задачи и... эпохи.
В предисловии к учебнику Эмануэль Ласкер в 1926 г.
прямо написал: «Здесь представлена идея старой шахмат-
ной игры, идея, которая дала ей силу просуществовать
тысячелетия... Это идея борьбы...» А в прекрасной, хотя по
нынешним временам наивной в своих социологических
аспектах книжке «Стейниц Ласкер» Михаил Левидов эту
идею провел сквозь жизнь и творчество двух первых чем-
пионов мира. Однако в те же 30-е годы А. Ф. Ильин-
Женевский писал о том, что «международное рабочее
шахматное движение приобретает невиданный размах и
силу и даст такие образцы художественного творчества,
которых никогда не знал мир со времени появления на
свет шахмат». Под лозунгом «дорогу шахматам и шашкам
7
в рабочую среду» спортивный фактор, естественно, отсту-
пал на второй план. Шахматы — культурная и обществен-
но полезная игра, писал психолог профессор А. П. Нечаев,
но тут же добавлял, что шахматы — «пример борьбы, при
которой доведен до минимума элемент враждебности».
Будем снисходительны к авторам того времени, хотя
«винегрет определений», как выразился М. Ботвинник,
сохраняется и сегодня. Этот автор уже в наши дни сокра-
тил компоненты винегрета и дал такую формулировку:
«Шахматы всегда игра, которая иногда становится искус-
ством». Время идет, и акцент смещается безоговорочно.
«Этот спор бесконечен: что такое шахматы — спорт, искус-
ство или наука? Для меня это и то, и другое, и третье.
Но сегодня шахматы — это, конечно, в первую очередь
спорт»,— пишет А. Карпов. А после изнурительного фи-
нального матча в телевизионном интервью Карпов добав-
ляет: «Шахматы жестокий вид спорта. В нем тяжесть
побед и поражений ложится на плечи одного человека...
Когда играешь здорово и проигрываешь — это ужасно».
Американский гроссмейстер Р. Файн без обиняков заме-
чает: «Шахматы — спорт, подобный баскетболу или тен-
нису. Вы бросаете мяч, пока не выиграете очко. Вы дви-
гаете фигуры, пока не найдете слабое место».
Дело не в определениях, конечно, дело в тех тенден-
циях, которые формируются в жизни шахматных органи-
заций, в массовых шахматах и шахматах на высшем про-
фессиональном уровне.
Вот характерные штрихи. Во всех материалах, посвя-
щенных полувековому юбилею Международной шахмат-
ной федерации в 1974 г., говорится, что ее авторитет и
влияние связаны с тем, что под ее эгидой в послевоенные
годы определялся сильнейший шахматист мира, а это
всегда «привлекает особое внимание и вызывает интерес
миллионов людей». Президент ФИДЕ М. Эйве в одном из
интервью подчеркнул, говоря о задачах юбилейного кон-
гресса: «Главное внимание конгресс Международной фе-
дерации должен сосредоточить на системе розыгрыша пер-
венства мира». Это не случайно. Организация состязаний,
усовершенствование их правил и регламента, введение
системы индивидуальных коэффициентов, разработанной
А. Эло,— вот три основных направления деятельности
ФИДЕ. В то же время ФИДЕ ни разу не созвала
нечто вроде международного симпозиума по вопросам
шахматного творчества, не пыталась стимулировать твор-
8
ческие достижения учреждением международных премий
или какими-либо иными способами...
Посмотрим, как подводятся итоги шахматного года. От-
кройте любую за последние 4—5 лет новогоднюю передо-
вую в «64». Перечисляются победы в соревнованиях, от-
дельные неудачи, сетования на повышение среднего воз-
раста сборной команды СССР — это год минувший. Год
будущий — программы соревнований и надежды на спор-
тивный успех.
Спортивные организации, шахматные федерации в пер-
вую очередь озабочены медленным ростом смепы нашим
ведущим шахматистам. Это вызывает уважение, и стоит
только приветствовать открытие в Москве, на Измайлов-
ском бульваре, в школе-интернате № 9 шахматной специа-
лизации. Возможно, из этих первых 11 мальчишек, полу-
чающих пятерки за шахматы наряду с географией и физи-
кой, вырастут молодые гроссмейстеры. Однако надо
откровенно признать, что популярность шахмат тесно
связана с состоявшимся или несостоявшимся матчем на
первенство мира, и это рождает определенную тревогу.
Не будем дальше развивать эти тезисы. Многое уже
выглядит понятным. Мы ведь не беспристрастно «отби-
раем» материал. Хотя показать деятельность шахматных
организаций, направленных на развитие шахматного ис-
кусства, намного сложнее.
Шахматные турниры и матчи, особенно проводимые в
рамках борьбы за мировое первенство,— события боль-
шого общественного звучания. Вряд ли кто будет оспари-
вать это. В последние годы общественный интерес к
шахматам как к спорту особенно возрос. Широкий резо-
нанс в прессе и на телевидении, участие в соревнованиях
с призами, возможность путешествовать и видеть мир подо-
гревают жаркий интерес к шахматам, к сожалению, не
всегда бескорыстный.
Как меняются времена! В XIX в. зрителям импонировал
«любитель», а не профессионал, шахматы, замечает Ле-
видов,— это «развлечение», недостойное быть профессией
«серьезного» человека. Сегодня публике импонирует вы-
сокий уровень мастерства, высокий профессионализм.
Это понятно, потому что сегодня уровень достижений
в спорте настолько высок и требует таких колоссальных
затрат времени и сил, что нелегко большому спортсмену
заниматься чем-либо еще.
9
Следует подчеркнуть, что профессионализм большого
спорта как необходимое условие высшего мастерства и до*
стижения наивысших успехов, в том числе и в шахматах,
характерен как для нашего любительского, так и для за-
падного, профессионально-коммерческого спорта. И се-
годня шахматы прочно вошли в нашу духовную жизнь
именно как вид спорта, выполняя в полной мере его куль-
турно-воспитательные функции.
Дилетант отличается от специалиста, сказал когда-то
Гельмгольц, только тем, что ему не хватает надежности
рабочего метода и что поэтому он большей частью не в
состоянии проверить значение внезапно возникшей мысли,
оценить ее и провести в жизнь. Это сказано об ученом, но
характерно и для любой другой деятельности. «Надеж-
ность рабочего метода» гроссмейстера или мастера должна
постоянно быть на высшем уровне, а это может быть до-
стигнуто лишь специальной организацией его жизни и ра-
боты. Поэтому, может быть, наиболее отчетливо требова-
ния к высокому уровню мастерства сегодня сказываются
в масштабах и организации подготовки гроссмейстера или
мастера к соревнованиям. Шансы на успех сегодня лишь
у того, кто умеет полностью отключаться от всего, что на-
ходится вне шахмат, кто постиг научные принципы тре-
нировки, кто закалил здоровье и волю, кто хорошо впи-
сался в современный бригадный метод подготовки. Именно
бригады специалистов — тренеров, секундантов и по-
мощников заменили интеллектуальных отшельников про-
шлых десятилетий. И эти бригады работают ежедневно
по многу часов. «Все зависит от каждого индивидуума в
отдельности»,— когда-то провозгласил Остап Бендер. Да-
же тот известный блондинчик в третьем ряду, который иг-
рает хорошо, ныне играл бы много хуже, не имей он тре-
нера-брюнета. Да иначе и нельзя. Как отыскать продол-
жение в хорошо известном всем варианте, обещающем
хоть какие-нибудь шансы? Как самому не попасться на
домашнюю заготовку? Как и когда пролистать эти тысячи
сыгранных за последний год партий в десятках турниров
и матчей? Как обезопасить себя от возможно случайной
неверной оценки? Интенсивный и напряженный труд не-
скольких человек — кое-какая гарантия ответа на все эти
вопросы. Кое-какая, потому что нет-нет, а потом ло-
вишься на вариант, и партия противником выигрывается
дома.
Пожалуй, этот новый стиль «обеспечения победы за
10
счет домашней бригадной подготовки» впервые заявил о
себе в Гетеборге в 1955 г., когда три аргентинца — Най-
дорф, Панно и Пильняк проиграли партии в одном туре
одним и тем же подготовленным вариантом Сицилианской
защиты соответственно Пересу, Геллеру и Спасскому. Тог-
да еще совместный анализ при подготовке к турниру, к
отдельной партии был явлением не столь уж частым. Се-
годня — это в порядке вещей. Это — профессиональная
подготовка, и ее элементы можно видеть на соревновани-
ях куда меньшего уровня.
В условиях «массированной» домашней подготовки
шахматы на мастерском уровне превратились в соперни-
чество не столько талантов, интуиции, фантазии, сколько
знаний, памяти и факторов подготовки. Современный ма-
стер располагает таким опытом, что ему вряд ли требуют-
ся значительные усилия для игры на ничью с первого хо-
да. Конечно, никто не застрахован, что в случае проигры-
ша весь огромный подготовительный труд может пойти
насмарку. Более того, попав в печать (а практически сей-
час партии всех сколь-нибудь заметных соревнований пу-
бликуются), эта проигранная один раз партия проигры-
вается многократно против всех вероятных будущих про-
тивников. Ситуация усугубляется тем, что через механизм
спортивного отбора эта одна-единственная проигранная
партия может сыграть серьезную роль в судьбе мастера.
«Случайная ничья с аутсайдером может обойтись слишком
дорого и на целых три года выбить из седла гроссмейсте-
ра, более всего заслуживающего права встретиться с чем-
пионом мира в решающем матче»,— с таким заявлением
после победы в межзональном турнире в Бразилии в
1973 г. выступил Э. Мекинг. По-видимому, немало найдет-
ся мастеров, думающих так же.
Спортивный отбор, который должен воплощать прин-
ципы высшей справедливости, в современных шахматах
жесток и поэтому... несправедлив. Разве не жесток проиг-
рыш партии из-за одной ошибки после четырех с полови-
ной часов напряженного труда? Может быть, поэтому
великий гуманист Эйнштейн не любил шахматы. При ны-
нешней системе отбора в шахматах, впрочем, как и в дру-
гих видах спортивного соревнования, элемент случайности,
каприз жребия, везение имеют зачастую не меньшее зна-
чение, чем уровень мастерства. Такова одна из сторон со-
временного Большого спорта. В нем один четко выраженный
критерий эффективности, отбора, успеха — победа. Как
И
тут не вспомнить меткое замечание Н. Винера: «В шаш-
ках и шахматах этот критерий (критерий эффективнос-
ти.— Авторы) сводится к выигрышу, достигаемому соглас-
но установленным правилам. Правила эти, в корне отлич-
ные от норм доброжелательности (курсив Винера.— Авто-
ры), просты и безжалостны. Это не вызывает сомнений
даже у тех одаренных детей, которые способны уловить дух
этих правил, мимолетно прослеживая события, разверты-
вающиеся на шахматной доске. Игрок может порой испы-
тывать сильные сомнения относительно выбора лучшего
пути к победе, но у него нет ни малейших сомнений в том,
нужно ли выигрывать или проигрывать».
Вот почему можно сожалеть, что первый чемпион мира
Вильгельм Стейниц назвал себя чемпионом и не догадался
назваться лауреатом. Может быть, тогда в шахматах боль-
ше бы ценились красота решений, риск, фантазия, дер-
зость, не было бы утомительных для всех многодневных
матчей, где важно сберегать силы и выжидать ошибки
противника и где тот, кто рискнет первым, проиграет, не
было бы незрелищных, просто неинтересных партий. Ра-
зумеется, это сложный вопрос, касающийся глобальной ор-
ганизации соревнований, жизни шахматистов и, наверное,
судьбы шахмат как спорта. То, о чем мы пишем, есть вы-
ражение крайней точки зрения. Мы это делаем откровен-
но, сознательно и еще вернемся к обсуждению этих идей.
Нельзя же, на самом деле, отдавать эстетику шахмат ком-
позиции, а для практической игры сохранить лишь спор-
тивный результат! Ведь культурно-историческая ценность
шахмат — в их глубоком эстетическом воздействии, отлич-
ном, на наш взгляд, от переживания и сопереживания
спортивной победы или поражения.
С сожалением или нет, но приходится констатировать,
что спортивный элемент в современных шахматах «заби-
вает» все остальное. Даже приз за красоту получает один
победитель, никто не задумывается, что партия — продукт
творчества обоих противников. Сегодня невозможно пред-
ставить турнир, в котором все участники играли бы один
острый дебют — гамбит Эванса с переменой цвета. А ведь
100 лет назад такой турнир состоялся. Не будем, впрочем,
брюзжать и тосковать по старине и с пониманием отне-
семся к тому, что шахматные организации озабочены
спортивным отбором, а ценителям прекрасного придется
еще долго ждать выпуска сборника «100 лучших партий
за год»...
12
Много лет назад Левидов в упоминавшейся уже книге
утверждал, что из комбинации спорта и искусства,
«комбинации единственной во всей человеческой прак-
тике и требующей проверки творческих сил, мно-
гократной постоянной проверки, именно и только через
состязание спортивного характера,— и возникает трагедия
шахматиста, равной которой, конечно, не знают ни люди
спорта, ни люди искусства». Это — глубокая мысль. Шах-
маты жестоки тогда, когда их спортивный механизм не-
достаточно разумно регулируется. Левидов писал свои
строки, размышляя о стареющем Стейнице. И сегодня от-
светы поражений шахматистов старшего поколения приоб-
ретают, кто знает, драматические оттенки, а извечная без-
жалостность молодости в нынешних шахматах стократно
усиливается процедурой спортивного отбора и системой
индивидуальных коэффициентов. Судьба шахматиста се-
годня отсчитывается историей в единицах рейтинга, в
коэффициентах профессора Эло.
Без сомнения, введение системы индивидуальных
коэффициентов закрепило «статус» современных шахмат
как спорта, в котором достижения измеряются объективно
в очках. Хорошо ли это? Прогрессивна ли эта система?
Все зависит от точки отсчета. «...Шахматы обладают ред-
ким достоинством — объективным методом сравнения ус-
пехов. Итог состязания — совокупность выигрышей, ничь-
их, проигрышей — дает представление об эффективности
выступления шахматиста, в то время как во многих
других областях умственного труда (науке, литературе)
точные критерии отсутствуют. Добавим, что количествен-
ные показатели, характеризующие игру шахматиста, по-
зволяют сравнивать не только успехи и способности раз-
ных людей, но последовательно и четко фиксировать да-
рование отдельного шахматиста на протяжении всей его
творческой деятельности»,— так написал Н. Крогиус в од-
ной из статей, опубликованных в 1972 г. в «64». Здесь
ясно сформулирована определенная позиция, которую
можно оспаривать или с которой можно соглашаться.
С нашей точки зрения, эта позиция, отнюдь не подкреп-
ленная научными основаниями, есть безусловное отобра-
жение современного процесса втягивания шахмат в орбиту
очкового спорта. (Кстати, этот процесс уже получил неко-
торое общественное благословение. Печатают же автори-
тетные газеты результаты турнирной борьбы в виде
13
таблицы, ничем не отличающейся от таблицы футбольного
чемпионата.)
Сегодня складывается подлинный культ индивидуаль-
ных коэффициентов. Нетрудно встретить мастеров, под-
считывающих свой коэффициент перед каждой партией.
В. Горт отмечает, что он видел, как в юношеском турнире
шахматисты не являлись на тур, если в очередной партии
их коэффициент Эло мог только понизиться, а повысить
его было нельзя, что чисто игровой интерес намного обо-
гнал интерес творческий. Не случайно Л. Полугаевский
в начале 42-го чемпионата страны жаловался: «Какой
ужасный турнир, в нем такой низкий средний коэффи-
циент!» Что же, его можно понять, ведь высокий рейтинг
стал своеобразной гарантией получения места в «хоро-
шем» турнире. Кроме того, как гласит французская пого-
ворка: «Каждый доволен своим умом, но недоволен своим
положением»...
Рейтинг критикуют, но главным образом за несовер-
шенство системы подсчета: «...порой объективная картина
(это комментарий к списку шахматистов, рейтинг-листу
ФИДЕ, напечатанный в 1974 г. в «64».— Авторы) здесь
искажается. Однажды удачно выступивший шахматист мо-
жет долго ходить в лучших за счет единовременно «нажи-
того капитала»... круг охватываемых системой Эло совет-
ских турниров по-прежнему слишком узок, что отражает-
ся на коэффициентах наших растущих мастеров».
Что тут добавить — это критика с позиции очкового
спорта.
Итак, есть проблема поддержания «арифметического
реноме», как выразился М. Таль. Он тут же добавил:
«Одно дело арифметика, другое — шахматы» (в интервью
газете «64» после победы в 42-м чемпионате СССР). Мы мо-
жем только солидаризоваться с М. Талем. Примирить,
согласовать «очковую» проблему с проблемами творчески-
ми совсем пе просто. Не удалось это сделать, например,
Б. Ларсену, отказавшемуся участвовать в XXI Олимпиаде
из-за того, что результаты в командных соревнованиях от-
ражаются на индивидуальном коэффициенте. Отказ Лар-
сена — факт частного характера. Куда опаснее сдвиг в
шахматном общественном сознании в сторону очковых
шахмат, сдвиг, являющийся, по-видимому, одним из глав-
ных источников шахматного прагматизма наших дней.
Когда профессор А. Эло в 1966 г. предложил ввести
систему коэффициентов, он аргументировал свое предло-
14
жение и привел занятный график, своего рода «жизни в
рейтинге». Глядя на него (рис. 1), можно отчетливо
представить себе «взаимоотношения» на высшем уровне
в историческом плане. Ну конечно, это интересно, более
того, не столь занятно, сколь драматично. В общем, было бы
совсем неплохо, если бы система Эло осталась вспомога-
тельным инструментом исторического исследования, а не
вошла бы в жизнь шахмат как инструмент их нынешней
спортивной организации. (Интересно, например, подсчи-
тать, как это недавно сделал Р. Кларк в «Британском
шахматном журнале», что среди 25 сильнейших шахма-
тистов от Стейница до Фишера на первое место выходит
Эм. Ласкер. Или перепроверить, например, расчеты Зон-
венборна, который еще в 1890 г. вывел в лидеры за
1867—1889 гг. В. Стейница путем простого усреднения
очков и процентов.)
Введение системы индивидуальных коэффициентов
во многом способствовало появлению целого поколения
шахматистов-бойцов, игроков «без предрассудков», испове-
дующих шахматный реализм. Их цели кристально ясны —
достижение спортивной победы. Их шахматное знамя —
рационализм. Они прибегают к риску лишь в крайних
случаях и предпочитают играть в «правильные шахматы».
Они спортсмены и готовы вести длительную утомитель-
ную, незрелищную борьбу, стремясь решить ее исход тех-
ническими средствами.
Думается, что выход на мировую арену этого отряда
бойцов-рационалистов ставит по-новому старые проблемы
шахматной прессы, истоки которых нетрудно проследить
в шахматной истории, насыщенной борьбой представите-
лей романтического и рационалистического направлений.
По-новому выступают теперь и проблемы интерпретации
нравственных и эстетических ценностей в шахматах, по-
новому выступает и роль шахмат в духовной культуре.
Почти 50 лет назад Р. Рети, анализируя итоги матча
Капабланка — Алехин, писал, что «лишь из тех игроков,
которые учитывают малейшие невыгоды положения и воз-
держиваются от бессмысленного риска, вырабатываются
настоящие мастера», что когда «от мастеров требуют
«острой игры», то часто под этими красивыми словами
разумеется просто плохая игра». Рети оправдывал чемпио-
нов мира перед широкой публикой, перед теми, кого сей-
час называют «шахматной общественностью»,— оправды-
вал тем, что в «чрезмерной осторожности они проявили
15
Рис. 1. «Жизнь в рейтинге» выдающихся шахматистов
1.	Андерсен
2.	Бёрд
3.	Паульсен
4.	Стейниц
5.	Блэкберн
6.	Цукерторт
7.	Шалопп
8.	Мэзон
9.	Чигорин
10.	Гунсберг
11.	Мизес
12.	Тарраш
13.	Ласкер
14.	Яновский
15.	Мароци
16.	Маршалл
17.	Рубинштейн
18.	Видмар
19.	Нимцович
20.	Тартаковер
21.	Капабланка
22.	Алехин
23.	Эйве
24.	Каждая
25.	Ботвинник
26.	Решевский
27.	Керес
28.	Найдорф
29.	Смыслов
30.	Петросян
высшую степень своего мастерства». И как бы чувствуя
определенную долю вины за «чрезмерную осторожность
Алехина и Капабланки», Рети тут же объяснил победу
Алехина его стилем, «полным фантазии». Как ни говори-
те, а «давление» публики давало о себе знать и в те дале-
кие годы.
Если судить по отдельным выступлениям шахматных
журналистов, публика осталась прежней. Экспансивный
Е. Ильин, регулярно пишущий куплеты о шахматистах,
критикуя создателей ничейной атмосферы на турнире пер-
вой лиги в 1974 г., предлагает в шахматах «бить пеналь-
ти». Г. Голомбек в лондонской «Таймс» пишет, что для
участников турнира в Вейк-ан-Зее «игра была, очевидно,
не творческим актом, а подневольным трудом, иначе они
не подписывали бы соглашение на ничью после 14-го,
13-го и даже 11-го хода... На месте зрителей я бы брал с
собой на тур партии Таля, чтобы не заснуть со скуки».
Однако серьезные разговоры о творческом содержании
партий, о романтизме и фантазии, увы, встречаются все
реже и реже. И так все ясно — шахматистам нужны очки
и места. А успех достигается нынче просто: «Когда Тай-
манов предложил ничью, а у меня мало времени остава-
лось — согласился без колебаний. Моя позиция, правда,
была получше, но учитывая все обстоятельства...» Это из
интервью А. Белявского, ставшего одним из победителей
42-го чемпионата страны. «Я стал рациональнее как шах-
матист»,— чуть ли не с гордостью заявил он.
Рациональный стиль — это реальность сегодняшнего
дня. По-видимому, родоначальником этого стиля можно
считать Р. Фишера. Он разработал и ввел в практику но-
вый стиль борьбы за победные шахматные очки.
Его игра резко отличалась от игры шахматистов бо-
лее старшего возраста своей деловитостью, напором, уди-
вительной прямотой, фанатичной верой в свои личные
шахматные качества. Этого комплекса не имели в своем
арсенале его предшественники. Гроссмейстеры — чемпио-
ны прошлых десятилетий — в основном считали себя
людьми творческого плана и стремились своей игрой обо-
гатить сокровищницу шахматной мысли. Эти гроссмейсте-
ры, хотя и боролись между собой за спортивные очки,
все же во главу угла ставили достижения высшего творче-
ского порядка, стремились из частных случаев сделать об-
щие выводы. Однако, увлекаясь эстетикой игры, все они
17
как один недооценивали спортивный аспект шахматной
борьбы.
В 60-е годы Р. Фишер многое взял из творческого ар-
сенала шахматных чемпионов прошлых лет, главным об-
разом то, что роднит шахматы со спортом. А именно: иде-
альный режим дня, максимальную работоспособность в
тренировочный период, молниеносные ответы в ясных по-
зициях, уклонение от спорных проблем в практической
игре. И в то же время многодневное изучение этих же по-
зиций в тиши кабинета, тщательная до самого эндшпиля
разработка принципиальных дебютных систем, рациональ-
ное использование шахматного времени.
Но это, так сказать, разъяснение «изнутри» шахмат.
Наверное, для нынешнего рационалистического шах-
матного мировоззрения появилась значительно более ши-
рокая, чем, скажем, в 40—50-е годы, социальная основа:
Большой спорт с его разветвленной, непрерывной систе-
мой отбора и другой его полюс — многомиллионная армия
спортивных болельщиков. И надо сказать, что этот дина-
мичный прагматизм Большого спорта созвучен современ-
ному стилю жизни вообще. Прямая, целеустремленная,
динамичная деятельность без предрассудков. Профессио-
нализм без отягчающих его сомнений и комплексов. Ути-
литаристский взгляд на жизнь. Даниил Гранин рассказы-
вал, что после выхода его книжки об А. Л. Любищеве
«Эта странная жизнь» к нему посыпались письма от ин-
женеров, которые хотели бы для экономии времени тут же
использовать систему учета затраченного времени, ро-
жденную глубокой творческой личностью Любищева. Та-
кой подход не просто мода, в известной степени он отра-
жает определенные процессы развития культуры в эпоху
научно-технической революции.
Как относиться к этому? Конечно, можно по-разному.
Нам кажется, что рационализм ведет к духовной несамо-
стоятельности, грозит потерей творческого потенциала.
В особенности когда речь идет об искусстве. Тут так легко
впасть в положение некоторых коненковских земляков,
которые, обсуждая его скульптуру «Камнебоец», поговари-
вали, что вот ее «отольют в Москве из чугуна, приделают
пружины, и получится машина, которая сама будет камни
дробить».
Утилитаризм рождает и новую публику, ее «облегчен-
ный» вариант. Сейчас «на шахматы» приходят люди с
иным эстетическим опытом. Их сопереживание с действи-
18
ем на сцене относится скорее к результату, а не процессу.
Мысли и чувства спортивного болельщика распространя-
ются на шахматы в такой же мере, как и на другие виды
спорта. И ответственность за это несет, конечно, этот но-
вый очковый стиль. Видимо, здесь есть замкнутый круг.
Стиль, манера, отношение к игре формируют из любите*
лей болельщиков. Последние выдвигают своих спортивных
героев, своих кумиров. За рубежом Фишер в свое время
сыграл роль «интеллектуальной суперзвезды», этакого
Джеймса Бонда в шахматах. Нынешние спортивные герои
не слишком озабочены судьбой шахматного искусства и
тем новым обедненным представлением о шахматах, кото-
рое складывается в массовом сознании. Это обедненное
представление о шахматах только как о спорте, оторванное
от традиционной шахматной культуры, от игры, насыщен-
ной эстетическим содержанием. «Но хочу еще раз напом-
нить, что в шахматах все решают очки, а теорию мы в
конце концов подгоняем под практику» — так заканчи-
вает свою статью «Игра без предрассудков» В. Тукмаков,
напечатанную в августовском номере «Юности» за 1974 г.
Нынешний шахматный болельщик так же непримирим
и привередлив, как любой другой. Побежденный чемпион
отходит в тень. Вот он уже во втором, а затем в третьем
десятке в рейтинг-листе. Он потерял часть своей профес-
сиональной ценности. Еще несколько лет, и он уже вете-
ран. Конечно, он уважаемый человек, он может писать
о шахматах, выступать перед любителями. Но он уже вне
спортивной карусели, на его лошадке сидит другой, и,
может быть, единственное, что ему остается,— это его луч-
шие партии, выигранные или проигранные... Но поче-
му же это остается только ему?
Вик. Васильев нашел прекрасные, искренние слова об
актерах шахматной сцены (см. «Театр», Уз 8, 1974).
Шахматы действительно спектакль, где зрители сопере-
живают и испытывают наслаждение. Без приобщения зри-
телей к шахматному творчеству шахматная партия пре-
вращается в пустышку, в заурядное состязание спортсме-
нов. Публика должна присутствовать в тот момент, когда
«что-то происходит» на сцене, замечает Б. Ларсен. Но те-
перь происходит-то что-то не то, и вместо благодарной
публики, ценящей творчество, искусство и мастерство, в
зрительном зале спортивные болельщики, многие из кото-
рых просто ждут результата, готового решения, обсуждая
с соседом турнирную таблицу.
19
Мы сознательно сгустили краски и готовы извиниться
перед любителями и болельщиками. Но нам искренне хо-
телось передать не покидающее нас чувство огорчения и
досады: очковый рационализм душит зрелищность и ар-
тистизм, без которых шахматы жить не могут.
Проблема человек и Большой спорт, разумеется, в ты-
сячу раз многограннее и сложнее, чем это представляется
в наших субъективных заметках. К тому же мы взяли
особенный ракурс — шахматы. Но здесь, пожалуй, ярче
чем где-либо еще проявились общие тенденции, вызываю-
щие настороженность. Прагматичный подход, ставка на
очко (или пол-очка) — это вовсе не тот идеал, не те со-
циальные и нравственные ценности, которые, постоянно,
тысячекратно умножаясь, рождаются в прекрасном мире
шахмат.
Возьмите обстановку больших соревнований, ну, на-
пример, отборочных матчей к первенству мира. До матча
пресса активно обсуждает вопрос: кто победит? Во вре-
мя матча — какие у имярек шансы? После матча — да,
победил тот, кто оказался сильнее, спортивнее, мужествен-
нее, кто проявил больше выдержки, воли и т. п. Телеви-
зионная камера, скользя по столикам или демонстрацион-
ным доскам, приближает зрителя к полю боя, и масса
людей окунается в атмосферу состязания, впитывает ее, го-
рячится, переживает результаты в оттенках патриотиче-
ского или лжепатриотического чувства, разделяется на два
лагеря, я — за того, он — за другого... Вот он мир Боль-
шого спорта с его кумирами и болельщиками, с эмоциями
побед и поражений!
А шахматы? Всего лишь фон, на котором разверты-
вается бой. Но, может быть, это другие шахматы, оторвав-
шиеся от традиционной шахматной культуры, от интел-
лектуальной игры, насыщенной эстетическим содержани-
ем и хранящей в себе высокий творческий потенциал, так
необходимый человеку?
20
Homo ludens
Вопросы культурного, идейно-нравственного воспита-
ния, гармонического развития личности, ее духовных и
физических способностей — важнейшие во всей сфере ком-
мунистического воспитания трудящихся. Наш социалисти-
ческий образ жизни, наш стиль жизни строится на тесном
соединении культуры и досуга, приобщения массы людей
к высотам культурного наследия человечества, на такой ор-
ганизации досуга, которая в наибольшей степени отвеча-
ла бы этой благородной задаче.
Культурный потенциал личности — это не только ее
реализуемые духовные и физические способности, это ее
интеллектуальный и эмоциональный, идеологический и
нравственный багаж, с которым каждый вступает в
жизнь, в труд и досуг. Свободное время в социалистиче-
ском обществе все более выступает в функции «полного
развития индивида». Оно представляет собой «как досуг,
так и время для более возвышенной деятельности»
(К. Маркс), для непосредственного и свободного созидания
ценностей культуры, потребителем которых является сам
творец.
В том, что шахматы принадлежат к видам «возвышен-
ной деятельности», ничуть не сомневались организаторы
культурной революции в 30-е годы. Вот с каким непод-
21
дельным пафосом писал Н. В. Крыленко: «И как орудие
культуры, и как могучее средство воспитания лучших ка-
честв человека, и как средство развития эстетических, ин-
теллектуальных, художественных и волевых качеств в че-
ловеке,— шахматы представляют собой такое могучее сред-
ство именно культурного воспитания и перевоспитания
людей, что пренебрегать ими и недооценивать их могут
только невежды или ограниченные люди, не способные
понять ни всего многообразия жизни, ни, в частности,
многогранности человеческого творчества».
В те уже далекие от нас годы шахматы справедливо
расценивались как орудие культурной борьбы, рычаг
культурной революции. Сегодня мы, может быть, улыб-
немся, узнав, что в шахматы играли 60% «пролетарского
состава от станка» и что это оценивалось как крупнейшее
достижение. Истории принадлежит лозунг «Ни одной из-
бы-читальни, в которой не было бы красных уголков, и
чтобы в каждом красном уголке были шахматы и шаш-
ки». Шахматист-общественник, шахматист-организатор
был одной из центральных фигур тогдашнего физкультур-
ного движения. Чувство гордости охватывает сегодня, ког-
да берешь в руки маленький серый листок с крупным
заголовком «Шахматист-шашист Татарии». В номере от
13 марта 1932 г. сообщается о торжественном открытии в
Доме Союзов Всесоюзных шахматных состязаний и подчер-
кивается, что в этих состязаниях «ставка делается не на
квалифицированного шахматиста, а на шахматиста-обще-
ственника, шахматиста-оргапизатора — творца социалисти-
ческого строительства». Трогательно примечание редак-
ции: «Неаккуратный выход нашей газеты объясняется не-
достатком бумаги. Редакция примет все зависящие от нее
меры для упорядочения выхода газеты...»
Шахматы в те годы, естественно, «осваивались» в еди-
ном физкультурном движении страны. Однако руководи-
тели шахматных организаций в 30-е годы прозорливо за-
мечали еще совсем слабые ростки того общественного
явления, которое ныне представляет Большой спорт, и дава-
ли им откровенно отрицательную оценку. Так, в резолю-
ции VII Всесоюзного шахматно-шашечного съезда (Москва,
октябрь 1931 г.) констатировалось, что «стремление к
повышению квалификации, т. е. качественного уровня иг-
ры, не имеет ничего общего с болезненными явлениями,
известными под названием «чемпионства», погони за оч-
22
ком и т. д., являющимися выражением узко-индивидуаль-
ного подхода к шахматам».
Сегодня было бы нелепым полностью разделять эту по-
зицию, и мы расцениваем стремление к завоеванию высших
спортивных званий и титулов как могучий стимул массо-
вого развития спорта, физической и духовной культуры.
Но вот другой пункт резолюции этого съезда нам опреде-
ленно нравится: «Съезд отмечает, что существующая в
настоящее время система определения результатов соревно-
ваний по подсчету очков имеет ряд недочетов, так как, с
одной стороны, мало учитывается индивидуальное творче-
ство, а с другой стороны — система зачета (единица —
ноль — пол-очка) слишком груба для определения дейст-
вительных результатов отдельных партий... Съезд пред-
лагает проработать вопрос об уточнении зачетов партии
путем дифференцированной оценки не только ее итогово-
го положения (мат, пат и т. п.), но и внутреннего содер-
жания, дающего представление об уровне творчества от-
дельных шахматистов и шашистов». Что же, эти вопросы
в наши дни еще дальше от разрешения, и мы сожалеем об
этом (впрочем, один из авторов уже не раз выступал с
идеей дифференцированной оценки и... прослыл фантазе-
ром) .
Социологической наукой шахматы как фактор культур-
ной жизни, духовного развития и организации досуга прак-
тически обойдены без понятной причины. Работы 30-х го-
дов не содержали, да и не могли содержать научного ана-
лиза, статистического материала. Но удивительно, что в
наши дни социологи не замечают шахмат. Возможно, есть
трудности в определении статуса шахмат в структуре «до-
сугового потребления культуры». Но это не может слу-
жить оправданием, тем более когда у нас есть добротные
социологические исследования свободного времени, напри-
мер работы Б. А. Грушина, Л. А. Гордона и Э. В. Клопо-
ва. В самом деле, в интересной книге двух последних ав-
торов «Человек после работы» (1972) мы не нашли шах-
мат ни в одной из трех сфер, где бы их можно было
искать: 1) непрофессиональное творчество ценностей
культуры и любительский труд (занятия); 2) непрофес-
сиональные игры (домино, лото, карты); 3) физиче-
ская культура и спорт. В анкете, приложенной к книге
Б. А. Грушина («Свободное время», 1967), шахматы попа-
ли в 26-й (из 30) элемент свободного времени, в «прочие
коллективные игры (шашки, шахматы, домино)» между
23
«игрой в карты» и «посещением ресторанов, пивных ба-
ров, кафе».
Мы не знаем, как следовало бы категоризовать шахма-
ты в структуре досуга, но убеждены в том, что их высо-
кое культурное и творческое значение как «возвышенной
деятельности» должно получить отражение в социологи-
ческих исследованиях. Имеется немало форм несемейно-
го культурного общения. Может быть, шахматы близки к
этим формам. А может быть, требуется дифференциация
шахмат: спортивные (соревновательные) шахматы, игро-
вые, гостевые, семейные и т. д. Во всяком случае здесь
нужна работа. Иначе нам придется довольствоваться социо-
логическим познанием шахмат, почерпнутым у одного из
героев В. Шукшина: «В шахматы тоже учись, Славка. По-
падешь в какую-нибудь компанию: кто за бутылку, кто
разные фигли-мигли, а ты раз — за шахматы: «Желаете?»
К тебе сразу другое отношение...»
Социологический анализ шахмат необходим, прежде
всего, потому, что шахматы одно из самых массовых и де-
мократических явлений духовной жизни. Хотя нынешний
рост интереса к шахматам в мире обусловлен могучей
пружиной спортивного интереса (конечно, должен быть
особо осмыслен факт увеличения призового фонда для
оспаривающих первенство мира до 5 000 000 долларов),
само участие в шахматной игре миллионов заслуживает
внимания социологов. По данным ЦП!К СССР, у нас в
стране 4 млн. организованных, т. е. зарегистрированных,
принимающих участие в соревнованиях и занимающихся
в кружках и секциях шахматистов. Однако количество лю-
дей, соприкасающихся с шахматами, читающих о шахма-
тах, с той или иной степенью активности обсуждающих
события шахматной жизни, по-видимому, на порядок
больше. Эта гигантская цифра объясняется, как нам ка-
жется, удивительным демократизмом шахмат, механизмом,
сближающим «массового», рядового любителя с выдающи-
мися личностями, освещенными лучами общественного
внимания и интереса, прежде всего, с выдающимися
спортсменами.
Этот механизм сближения, «уравнивания» может ка-
заться иллюзорным, однако его трудно отрицать как и воз-
можность самоусовершенствования, развития шахматных
способностей личности, а может быть, и некоторых качеств
характера — за счет труда, таланта и знаний другого че-
ловека. Проявление этого феномена, большей частью не-
24
осознапаемое, легко проследить, анализируя письма в ре-
дакции газет, ЦШК, гроссмейстерам.
Одни пишут, так сказать, в поисках истины. «Прошу
объяснить, если я ошибаюсь» — вот лейтмотив этих пи-
сем. «Вы гроссмейстер, пишете, что после 28. Л : f7 выиг-
рыш белых вряд ли возможен. А в другой газете, другой
гроссмейстер утверждает, что 28. Л : f7 немедленно решало
исход борьбы. Кому же верить?» Есть и такие письма:
«Прошу редакцию возможно скорее по примеру Чигорина
разъяснить мне, как белые должны выиграть после 42.
...Ле7—d7. С приветом». Играющий по переписке тов. Н.
из Ленинграда прямо обращается к гроссмейстеру: «У ме-
ня к Вам большая просьба: проанализируйте мне оконча-
ние и пришлите ответ». Некто К. из Москвы спрашивает:
«В нашей турнирной практике встретилась следующая
позиция... Могут ли белые при своем ходе сделать ничью?
Прошу извинить за беспокойство, уважающий Вас...»
Другие — размышляют. Тов. Л. присылает гроссмей-
стеру графики трех партий матча Спасский — Фишер, где
по оси абсцисс отложены ходы, а по ординате — потен-
циал позиции. «Метод, конечно, сырой и требует улучше-
ния, может, он Вас заинтересует, гроссмейстер?» Третьи
советуют с темпераментом истинного болельщика: «Вы
даже и думать не должны о ничьей. Вы должны великолеп-
но себе уяснить, что в последних партиях Ботвинник не
является Ботвинником...» Это письмо, понятно, 1951 г...
Таких писем немало в архиве каждого гроссмейстера.
Вот он живой, творческий, массовый интерес к шахма-
там и в то же время выражение их демократического ду-
ха как инструмента интеллектуального и эмоционального
общения. Очевидно, у этого интереса есть глубокие соци-
альные и психологические источники.
Способность служить духовному совершенствованию
личности определяет высокое общественное назначение
шахмат, их воспитательную функцию. Дисциплинирован-
ность и самостоятельность мышления и чувство ответствен-
ности — вот, пожалуй, главное, что дают шахматы всем, от-
носящимся к ним серьезно. Прав Б. Ларсен, подчеркива-
ющий в шахматисте счастливое сочетание целого ряда
прекрасных качеств: «воля к победе, самоконтроль, чув-
ство логики, чувство психологии, хорошее расположение
духа, фантазия, способность к длительному расчету, уме-
ние сосредоточиться». Замечательно сказал и Эм. Ласкер:
«Кто хочет воспитать в себе способность самостоятельно
25
мыслить в шахматах, должен избегать всего, что в них
мертво. Надуманных теорий, которые опираются на очень
немногие примеры и на огромное количество измышлений;
привычки играть с более слабыми противниками; привыч-
ки избегать опасности; привычки без критики перенимать
и, не продумывая, повторять варианты и правила, приме-
ненные другими; самодовольного тщеславия; нежелания
сознаваться в своих ошибках...» Разве нельзя отнести эти
слова ко всей духовной деятельности человека?
Без сомнения, шахматы как систематическое занятие,
как деятельность способствуют воспитанию критического
духа, объективности и самокритичности. «Посредством
шахмат я воспитал свой характер. Шахматы прежде всего
учат быть объективным. В шахматах можно сделаться
большим мастером, лишь осознав свои ошибки и недостат-
ки. Совершенно так же, как в жизни»,— писал А. Алехин.
Эти слова не потеряли актуальности и сегодня. Ведь в
шахматах реализуются, прежде всего, те стороны интел-
лекта, которые обусловливают его целеустремленность,
его практический характер. К шахматам в полной мере
можно отнести требование «единства ума и воли», вопло-
щенное, как говорил советский психолог Б. М. Теплов, в
деятельности полководца. И лишь дополнительным штри-
хом служит заявление известного английского мастера, ди-
пломата и бизнесмена Александера о том, что шахматы
воспитывают «способности к менеджементу».
Быть может, еще более важным является то, что шах-
маты могут служить высшим ценностям, источником вы-
соких творческих достижений.
Об этом, к сожалению, мало говорят, быть может, по-
тому, что в общей постановке проблемы природа и смысл
творческих достижений в шахматах далеко еще не выяс-
нены. Любопытный промах совершил в оценке творче-
ского потенциала шахмат такой проницательный человек,
как Льюис Кэррол. Он писал: «Интеллектуальные развле-
чения необходимы для нашего духовного здоровья. К чис-
лу таких развлечений, несомненно, можно, отнести игры,
подобные игре в триктрак, шахматам и новую игру «хал-
ла». Не став первоклассным игроком в любой из этих игр,
вы не сможете извлечь из них ничего, что можно было
бы считать результатом (подчеркнуто нами.— Авторы).
Пока вы играете, процесс игры и победа доставляют вам
удовольствие, но результат, который можно оценить или
как-то использовать, вы не получаете». Кэррола легко из-
26
винить. Он не мог предвидеть, что из скромного «интел-
лектуального развлечения» для немногих вырастет могу-
чая отрасль массового досуга, что именно эта игра, а не
триктрак будет служить полигоном для испытаний харак-
теров и чувств, явится неповторимой моделью проявления
высокого творческого духа.
Голландский философ Хейзинга написал книгу «Ното
hidens» — человек играющий. На большом культурно-ис-
торическом материале Хейзинга показывает, что игра-со-
стязание есть предварение творческой деятельности, про-
явление «одержимости творца», «свободное раскрытие
творческих сил человека», будь то ученый, виртуоз-испол-
витель или спортсмен. В игровом условном мире человек
может реализовать свой творческий заряд, что вовсе не
всегда он может сделать в реальной жизни. Игра всегда
есть паллиатив деятельности, но деятельности творческой.
Сходные идеи, правда, окрашенные глубоким пессимиз-
мом, высказал о мотивах творчества Альберт Эйнштейн.
Силой творческого воображения человек стремится «соз-
дать в себе простую и ясную картину мира, для того, чтобы
оторваться от мира ощущений, чтобы в известной сте-
пени попытаться заменить этот мир созданной таким об-
разом картиной. Этим занимаются художник, поэт, теоре-
тизирующим философ и естествоиспытатель, каждый
по-своему. На эту картину и ее оформление человек перено-
сит центр тяжести своей духовной жизни, чтобы в ней
обрести покой и уверенность, которые он не может найти
в слишком тесном головокружительном круговороте соб-
ственной жизни».
В любой игре человек силой воображения, говоря сло-
вами О. Хаксли, «переносится в строгий упорядоченный
мир, созданный им самим, где все ясно, целесообразно и
доступно пониманию. Дух состязания, примешиваясь к
внутренней прелести игры, делает ее еще более увлека-
тельной, а жажда выигрыша и яд тщеславия придают игре
особую остроту...».
В шахматах воображение не только переносит челове-
ка в иной, игровой, условный мир, но и овеществляется в
самих передвижениях шахматных фигур, завершающих
работу мысли. Те картины, которые проходят перед мыс-
ленным взором игрока, продуцируются воображением и
мыслью, и жаль, что мы видим лишь конечные следы этой
работы, глядя на демонстрационную доску или прочиты-
вая текст шахматной партии.
27
Взаимопереплетение реального и игрового мира в дея-
тельности людей исследовано плохо. Лучшее, может быть,
сказано А. Безыменским:
Да, это верно все,
но все же,
Но все же хочется сказать,
Что жизнь на шахматы похожа,
Но жить — не в шахматы
играть.
От всех, пожалуй, игр, а от триктрака или бриджа
(комбинаторика которого близка к шахматной) в особен-
ности, шахматы отличаются одной замечательной способ-
ностью — в них проявить себя может каждый, мастер и
любитель. Единственная игра, доступная для каждого воз-
раста, для всех. Каждый может вложить в игру «и несги-
баемую волю, и благородную эмоцию, и честность мышле-
ния, и ненависть к оппортунизму, беспринципности, тру-
сости, умственной и волевой вялости» (Мих. Левидов).
Каждый может отдать шахматам частицу своей души, соб-
ственной личности. Благодарные шахматы сторицей воз-
вращают этот дар — человек осознает себя как творческую
личность, утверждает себя даже охваченный, как это час-
то бывает, чувством глубокой творческой неудовлетворен-
ности. И в этом высокое социально-этическое предназна-
чение шахмат — все-таки, что ни говорите, самоутвержде-
ние властно входит в содержание нашей жизни.
Но шахматы дают больше. Как любое другое истин-
ное творчество, они дают человеку надежду, мобилизуют
его, поднимают в собственных глазах, приоткрывают ему
осмысленную и при определенных условиях высоконрав-
ственную цель. Ведь «кто осмелится утверждать, что в от-
крытом и честном поединке правда понесет поражение?»
(Джон Мильтон).
Соревнование с самим собой — это в конечном счете
смысл игры в шахматы. Думается, состязание с собой име-
ет в жизни много большее значение, чем с партнером.
Именно состязание с собой дает импульс всей эмоциональ-
ной жизни. Гордая радость от осознания собственной си-
лы, реализованного замысла, горькая досада от понимания
собственной слабости, упущенных возможностей — вот два
эмоциональных полюса. Эти эмоции бесхитростны, понят-
ны и достойны уважения. Сергей Прокофьев в одном из
писем сообщал: «Но есть одно пятно на моем благополу-
28
чии: в сеансе одновременной игры я проиграл Капаблан-
ке, между тем как партия совсем стояла на ничью. Огор-
чительно до слез и вся надежда на послезавтрашний ре-
ванш». В другой раз его ликование было безграничным.
«Вчерась я выиграл-таки у Капабланки, играя с ним в
сеансе одновременной игры,— пишет он на открытке с
портретом Капабланки.— Согласитесь, что это чрезвычай-
но замечательное событие». В письме от 23 мая 1914 г.:
«Со дня моей победы над Капабланкой ничего не про-
изошло...»
Психологическая природа таких чувств еще ждет свое-
го описания. Может быть, главное — в той душевной, эмо-
циональной разрядке, которую шахматы дают каждым по-
единком, каждой встречей. Академик П. Л. Капица в годы
молодости заметил английскому мастеру Милльнер-Берри:
«Шахматы приводят душу в состояние равновесия».
По собственному опыту мы охотно подтверждаем эти сло-
ва. По этой же причине шахматисты любят блиц, дающий
быструю и внушительную разрядку. В известной степени
можно согласиться с одним из первых исследователей
шахматной игры — профессором А. П. Нечаевым, который
заметил, что основной источник удовольствия в игре — это
«смена чувства напряжения чувством облегчения или
«разрешения». Психологические эффекты разрешенной и
неразрешенной задачи, вероятно, очень велики. Мы затруд-
няемся как-либо измерить их и можем только догадывать-
ся, что в системе мотивации к активной деятельности, к
творчеству они играют существенную роль.
Есть еще два обстоятельства, заслуживающие обсуж-
дения в этом контексте. Нас очаровывает в шахматах, как
говорил Эм. Ласкер, чистая целесообразность. Именно по-
этому люди отдаются во власть шахмат, хотя, как заметил
этот мыслитель, «они об этом смутно догадываются, чем
ясно осознают». Человеку недостаточно успеха, он хочет
неизбежности его. Мало разрешить задачу, она должна
быть разрешена с неумолимостью логики. Эта обоснован-
ность, если хотите, фатальность в шахматах манит и ис-
кушает миллионы людей. Здесь, в шахматах, как выразил-
ся Стефан Цвейг, люди ищут «начало и цель». Здесь
соединяется новое и старое, необычное связывается с обыч-
ным, порождаются и разгадываются загадки, и этот неис-
черпаемый как мир процесс совершается с железной не-
умолимостью. Именно эта ассимиляция нового со старым,
неизвестного с известным, неочевидного с очевидным
29
составляет стержень высокого интеллектуального наслаж-
дения.
И наконец, об эстетическом чувстве, вызываемом раз-
решением задачи. В шахматах достаточно трудностей и
Поэтому много красоты. Критерии красоты, глубоко лич-
ные, проявляются в шахматах как могучая, абстрактная
и безличная сила. Здесь у каждого своя эстетика, и в то жо
время она едина и полновластна. Все то, что нам нра-
вится в партии, комбинация или маневр, ловушка или
Этюдный эндшпиль, сложная логика плана или геометри-
ческая гармония взаимодействия — все это своеобразные
эстетические «инварианты». Именно эти инварианты мы
любим, ими восхищаемся, ждем, что мастера будут откры-
вать их нам вновь и вновь, наполняя наши души счастли-
вым переживанием красоты.
Как игра шахматы предлагают человеку доступную
форму отдыха, досуга, развлечения. Здесь шахматы, по-
добно античной комедии, выполняют функцию расслабле-
ния, поддерживают в человеке силы, способности и стрем-
ление к совершенствованию. Благодаря красоте искусства
шахматы создают большее. Они порождают творче-
ское настроение и, подобно античной трагедии, выполняют
функции вдохновления, стремления к недосягаемому.
«Нам, людям, дан кусок Вселенной, чтобы мы позна-
вали ее, мы добираемся до ее глубин не единственным пу-
тем, мы зондируем ее своими поступками, наукой, поэзи-
ей, любовью... Нам нужны разные методы, чтобы измерить
ими свой мир». Чудесные слова К. Чапека. Как хорошо,
что шахматы, несмотря на условность и тесноту 64 кле-
точек, дают людям снособ измерить свой мир.
Радость творчества и горечь ремесла
Шахматное искусство еще не заняло своего места в
ряду других искусств. Это легко ощутить, но нелегко
объяснить. Искусства — и шахматного, конечно, тоже —
нет без интерпретации. Для высокого искусства нужна
талантливая интерпретация. Используемые в обыденном
мышлении понятия малопригодны для интерпретации. Вот
почему истолкователи шахматного искусства одалживают
свой лексикон у других искусств — музыки, поэзии, жи-
вописи. Вот почему авторы борются с искушением подхва-
тить почти сюрреалистическую музыковедческую термино-
логию Дмитрия Кабалевского или Светланы Виноградовой.
Эм. Ласкер писал о шахматах глубоко и страстно. Этот
дивный дар сейчас, увы, не встречается. Да и в наш век
как-то стесняешься открытого пламени высокого стиля.
Если сегодня кто-нибудь написал бы так: «Лексикон
шахматной фигуры не так беден, как это думают: често-
любие — при выполнении работы, ярость — если этому ме-
шают, отчаяние — из-за незаслуженно горькой участи, ли-
кование — по поводу счастливого случая, насмешка — над
противником, которому фигура загородила путь, нена-
висть — ко всякому, кто угрожает королю, смех — когда
удается избежать ловушки...» — внутренний редактор, си-
дящий в глубине каждого из нас, тут же бы гневно
31
запротестовал. Но Ласкер поднимал на пьедестал творцов
шахматного искусства, побеждающих рутину, убивающих
штамп, ищущих неведомое, ошибающихся, но — творя-
щих. Об «игроках без предрассудков» так не пишут.
Шахматы — счастливое искусство. Оно живет не толь-
ко в памяти очевидцев. Оно сохранено в лучших партиях
мастеров и не исчезает из памяти, когда мастера уходят
со сцены. Оно всегда рядом: оно не может потеряться и
доступно каждому, даже если сам мастер потерян для ис-
кусства. Оно вознаграждает каждого, кто задает ему во-
просы. Его сила — в интерпретациях. Этот присущий
шахматам, музыке или живописи феномен позволяет мно-
гократно воспроизводить красоту и доставлять эстетиче-
ское наслаждение, нередко углубляя и усиливая его та-
лантом и художественным опытом интерпретатора.
Любое искусство создается только крупными мастера-
ми, писал Хемингуэй. Это справедливо и несправедливо
для шахмат. Справедливо, потому что лишь истинный
художник, великий мастер ощущает жизнь как непрерыв-
ную новизну, и, беря все то, что было постигнуто и откры-
то в его искусстве до него, во всеоружии знания идет даль-
ше, отбрасывая ненужное, создает свое, новое. Это неспра-
ведливо, потому что в шахматах творчество и искусство
не скрыты за печатями мастерства и радость творческого
успеха доступна каждому. Шахматы — это море, из кото-
рого комар может пить и в котором слон может купаться.
Так гласит индийская поговорка. Неплохо, хоть и грубо-
вато сказано. Вся суть в том, что шахматы едины в своей
художественной ценности, только в партиях больших ма-
стеров эта эстетическая ценность освящена авторитетом,
раскрывается мастерской же интерпретацией и этим объек-
тивируется, становится доступной всем, а в миллионах
любительских партий она проскальзывает незаметно и на-
всегда остается ценностью субъективной, «для себя».
Шахматы — в высшей степени индивидуальная об-
ласть творчества. Поэтому рассказывать о его сущности,
составляющих его компонентах, гармонии или технике
так же трудно, как композитору рассказывать о своей ра-
боте. Но как и в музыке, здесь легко привлечь внимание
рядового любителя. Последний так же способен ощутить
художественный эффект и эмоциональное воздействие, как
и слушатель музыкального произведения. К сожалению, те,
кто сегодня живет и работает в больших шахматах, и ин-
терпретаторы их творчества склонны скорее рассказывать
32
о спортивных перипетиях партии, чем о содержащихся в
них художественных компонентах. И дело здесь не в ка-
ком-либо интеллектуально-этическом снобизме мастеров,
а в том, что они, как и все, подвержены спортивно-рацио-
налистическому духу нашего времени. Видимо, эстетиче-
ский ущерб, наносимый шахматам по этой причине, доста-
точно велик.
Может быть, мы слишком мало делаем для художест-
венного воспитания шахматистов. Конечно, легко при-
знать, что искусство «старых мастеров» стареет, а дистан-
ция времени порождает неизмененный скепсис, столь
характерный для XX в. Но мы неизменно восхищаемся пар-
тиями «в старом добром стиле», несмотря на то, что еди-
ницы этих партий тонут в море деловитых, разыгранных
без риска современных партий. Вспоминая яркие партии
(жаль, что это мы делаем так редко), мы отдаем себе от-
чет в том, что наше восхищение ими основано на глубо-
ком эстетическом чувстве, своеобразном, по ничем ис
отличающемся от чувства, охватывающего нас перед красо-
той здания, гармонической красотой природы или физи-
ческим совершенством человека. Это эстетическое чувст-
во, переживание обогащает нас.
Истинное искусство — это всегда совершенный об-
разец.
«Причина, почему искусство может нас обогатить,—
замечает Нильс Бор,— заключается в его способности на-
поминать нам о гармониях, недоступных для системати-
ческого анализа». Мы редко осознаем это. Вообще меха-
низмы искусства, основанные на восприятии гармонии, не
всегда ясно осознаются. Формирование такого восприятия
требует особого психологического акта — «интимно-инди-
видуального эстетического переживания... Именно поэтому
результаты художественного постижения действительно-
сти не вливаются непосредственно в фонд коллективного
знания, т. е. сведений, которые имеют принудительный и
непосредственно передаваемый характер» (Ф. В. Вас-
син. Проблема бессознательного. М., 1968). Эта ситуация
полностью характерна для шахматного искусства и для
шахматного знания.
Мы не знаем, не видим непосредственно, как работает
механизм, рождающий творческую идею, но мы судим о
нем по результату. И результат тем бесспорнее, чем глуб-
же воздействует на нас эстетическое чувство. Обращение
к чувствам могло бы вызвать удивление, когда речь идет о
33
вещах, которые, казалось, связаны только с мышлением.
Ио в шахматах, как и в математике, есть гармония форм,
геометрическая красота и выразительность, свободная иг-
ра фантазии. И есть тьма примеров тому, как выбором
наилучшего плана или хода в шахматах руководит чувст-
во красоты. Гармоничная идея почти всегда правильна.
Без большого преувеличения можно сказать, что именно
эстетическое чувство настраивает интеллект на поиск и
ведет его.
Природа эстетического чувства отвечает самым глу-
боким потребностям человека как продукта социально-
культурного развития и, наверное, как биологического
существа. Удачно выразил эту природу крупнейший
французский антрополог и структуралист К. Леви-Стросс:
«Эстетическое удовольствие, слагающееся из множества
смятений и передышек, обманутых и безмерно вознагра-
жденных ожиданий, есть результат вызова, брошенного нам
произведением. Оно также складывается из противоречиво-
го ощущения того, что испытания, которым нас подвергает
произведение, непреодолимы, и того, что оно готово дать
нам совершенно непредвиденные возможности восторже-
ствовать над этими испытаниями». Конечно, и в шахматах
эстетическое чувство рождается из осознания преодолен-
ных трудностей как ощущение счастья, как вознагражде-
ние за ожидание, за тревогу души. Этот дар природы бес-
корыстен, и он лежит в основе творчества, любого — про-
фессионального или любительского.
В шахматах замечательным образом объединены все
три компонента, присущие любой творческой деятельно-
сти: идея, реализация и взаимодействие. Идея, продукт
деятельности интеллекта, реализуется, воплощается в кон-
кретной осязаемой форме движения фигур, фиксируется
в тексте партии, на демонстрационной доске и находит
своего адресата, публику, зрителей и читателей, любите-
лей шахмат вс всем мире, общающихся, взаимодействую-
щих с творцом идеи. В этом триединстве — оптимизм
шахматного творчества, хотя, разумеется, есть целый
спектр «промежуточных» состояний между творческой и
нетворческой деятельностью, которые оценить и охаракте-
ризовать нелегко. Этот оптимизм четко выразил академик
А. Ю. Ишлинский, отвечая на вопрос: «Стоят ли того шах-
маты, чтобы вкладывать в них столько труда?» — «Стоят,
потому что шахматы дают человеку больше, чем он тра-
тит на них».
34
По крайней мере четыре фактора обусловливают твор-
ческий характер шахмат и порождают чувство высокой
радости творчества.
Первый очевиден и заключается в том, что шахматист
создает художественные ценности сам. Вещи придуман-
ные, сотворенные, созданные самим всегда были и всегда
останутся неиссякаемым источником радости.
О втором поговорим подробнее. Речь идет о том, что
подлинная радость созидания рождается только тогда,
когда созданная вещь обращена к другим, когда она мо-
жет доставить наслаждение и подарить радость тем, кто
внимает и переживает вместе с творцом. «Художник за-
ряжен лишь однополой силой,— писал Алексей Толстой.—
Для потока творчества насущно необходим второй по-
люс— вниматель, сопереживатель». В искусстве, как и в
науке, рождению новых идей и образов способствует не
сухая, обезличенная информация, а личный контакт, без-
граничное разнообразие возникающих связей и челове-
ческая теплота. У шахмат своя публика. И, по-видимому,
сила творческого переживания стоит не только в прямой
зависимости от ощущения своей причастности к творче-
скому процессу, но и от осознания того, что этот процесс
совершается на глазах других.
Сила воздействия искусства зависит от ожидания зри-
теля. Как музыкант извлекает для публики звуки чарую-
щей мелодии, так художник-шахматист своим искусством
извлекает из подвластного ему материала красоту шахмат-
ной идеи. Без публики нет творческого напряжения. По-
этому на опустевшей сцене, наедине с собой мастер те-
ряет свою творческую потенцию, его остывшая душа в
плену бесчисленных вариантов, из которого уже нет сил
выбраться.
Как мало мы делаем для шахматной публики, для це-
нителей шахматного искусства. У нас нет специальных за-
лов, приспособленных для игры, шахматных спектаклей
(журналисты охотно так выражаются, увы, без всяких на
то оснований). Нет у нас и демонстрационных залов, где
квалифицированные эксперты давали бы пояснения пуб-
лике, подчеркивая красоту замыслов. Мы не записываем
тексты партий рядом с демонстрационной доской для зри-
телей, не сумевших прийти к началу партии. Мы не уме-
ем использовать возможности телевидения для публики
(совсем недавно научились это делать для прессы). Вся
организация шахматных соревнований продиктована
аэ
интересами спортивными, а не зрелищными. В этом, воз-
можно, одна из причин того, что современные мастера не
испытывают угрызений совести, играя на быструю ничью.
Третий фактор — загадочная красота шахмат, являю-
щаяся могучей притягательной силой. Шахматы обладают
внутренним очарованием тайны, хотя для одних это тай-
на высокого искусства, а для других всего лишь загадка
китайского бильярда или музыкального автомата. Мы бу-
дем говорить о красоте искусства.
Как ни удивительно, но оценить красоту шахматной
идеи мы умеем и привыкли это делать в композиции, а не
в практической игре. Правда, Франсуа Ле Лионнэ, извест-
ный французский шахматный деятель, собрал 200 партий,
получивших призы за красоту, и предложил распределить
их по изобретенной им же «шкале красоты» *. Однако об
этом мало кто знает. Сейчас в каждом турнире несколько
партий отмечается за красоту вообще или (чтобы удовле-
творить различному пониманию красоты) за «качество»:
«лучшая» партия, «последовательно проведенная атака»
и т. п. Нет, мы не предлагаем оценивать каждую пар-
тию по критериям красоты и вознаграждать их авторов.
Хотя в каждой партии есть два-три красивых фрагмента.
Мы просто размышляем о проблеме: как же следует пони-
мать красоту практической партии?
Это сложный вопрос. Слишком уж разнообразны, по-
движны, нестабильны и субъективны критерии красоты в
шахматной партии. Слишком уж различны эталоны кра-
соты. Для того чтобы понимать и чувствовать сложное му-
зыкальное произведение, симфонию, например, нужно об-
ладать не только слухом, но и определенным эстетиче-
ским вкусом. Наши шахматные вкусы, да и слух, разнятся
не в меньшей мере, чем у аудитории концертного зала.
К тому же нам сегодня нравится то, завтра это, а потом
приходит кто-нибудь и говорит: «Бросьте, это уже было».
Трудность, конечно, в субъективном истолковании кра-
соты.
Почему красив королевский гамбит? Не просто объяс-
нить это. Он овеян романтикой партий старых мастеров,
в нем высока ответственность каждого хода, в нем изоби-
лие «фокальных точек», точек обострения конфликта, на-
* Вот в приблизительном переводе ступени этой шкалы: труд-
ность, живость (de vivacite), оригинальность, богатство, коррект-
ность, скрытость (un visible), единство логики.
38
конец, в нем много красивых финальных позиций, к кото-
рым легко прийти, если противник плохо разбирается в
этом дебюте. Короче, здесь есть дерзость и риск. Может
быть, именно проявление дерзости поставить на высшую
ступеньку той воображаемой шкалы?
В шахматной композиции худо-бедно, но справляются
с субъективностью оценок задачи или этюда. К тому же
в нынешний век инструмент экспертной оценки позволяет
преодолеть субъективизм и выработать приемлемое общее
мнение. Так не попробовать ли, не подумать ли о введе-
нии оценок каждой партии исходя для начала из трех-
балльной системы: банальность — ноль, корректность —
1 балл, дерзость — 2,3, много баллов?
Можно подумать и о других шкалах. Можно оцени-
вать «строгость, законченность и силу логических построе-
ний», заключенных, как пишет М. Ботвинник, «в содер-
жательной партии», может быть, «тенденцию к простоте»
и отсутствие «ложных внешних эффектов».
Важно сохранить и донести ту красоту шахмат, кото-
рая порождается «в борьбе против очевидного, против
трюизма» (Эм. Ласкер). И прекрасно об этом сказал
Р. Рети. «То, что нас восхищает в шахматах, взятое в
своей сущности, для всех нас — и для дилетанта, идеал
которого — комбинация с пожертвованиями, и для знато-
ка, которого большей частью восхищает глубина замыс-
ла,— одно и то же: торжество глубокой, гениальной идеи
над сухой рассудительностью, победа индивидуального
над тривиальным». Где «ложные внешние эффекты», а где
истинные, разобраться не так уж трудно.
Способность художника — увидеть необычное. Баналь-
ность — пустота, враждебная красоте. Как утверждал еще
Френсис Бэкон, «не существует совершенной красоты, ко-
торая не содержала бы в себе известную долю страннос-
ти». Логика в шахматах — это средняя школа. В высшей
школе должна быть еще способность разрушать логику,
дерзость, фантазия. М. Таль создавал достаточное коли-
чество несуразностей и тем самым открыл новую страни-
цу в шахматном творчестве.
Наконец, четвертый фактор творчества — это глубокое
интеллектуальное удовольствие работать в фантастически
разнообразной и гибкой среде. Это радость испытать си-
лу мысли, силу воображения. Это именно то, что отличает
думающего человека от думающей машины, в первую оче-
редь. Но здесь, в царстве шахматной мысли, господству-
37
ют не фантомы и иллюзии, а идеи, получающие скорую и
непосредственную реализацию. Ваша жизнь в шахматах
пе замкнута в «сфере чистой мысли», нити этой жизни
прочно переплетены с реальностью вашей жизни и дея-
тельности. Мысль, воображение, фантазия в гигантском
комбинаторном поле ведут вас от хаоса к порядку, и
осознание реальности этого перехода, как и самого факта
продуктивной работы собственного интеллекта, делает
вас счастливым.
Так мы думаем о шахматном искусстве, творчестве,
красоте. Но есть у этой медали другая, оборотная сторона.
Шахматы не только высокое творчество. Это и ремесло,
многотрудное и обязательное, оставляющее нередко тяж-
кие рубцы на душе. И это ремесло иногда рождает глубо-
кое разочарование, досаду сомнений и неудач. «Человека
никогда не призывают к ремесленничеству. Призывают
его только к выполнению долга и трудной задачи»,— пи-
сал К. Паустовский. Но современные шахматы, быть мо-
жет, больше опровергают эти слова, чем подтверждают.
Они часто вынуждают мастера стать ремесленником, при-
чем не всегда, к сожалению, в хорошем смысле этого
слова.
Шахматист, как врач, он знает симптомы болезни и
арсенал лекарств. Но вот трудный случай, симптомы пе
распознаются, лекарства помочь не могут. Все то, что
знаешь, что умеешь делать, в решающий момент отказы-
вает, и твоя одна-единственная ошибка ведет к фатально-
му исходу. Волшебство мастера не срабатывает. И вновь
впрягаешься в тяжкий и обманчивый поиск, ищешь новые
лекарства, надеешься, ждешь, снова ошибка, и все снача-
ла. Эта зависимость успеха от случайной погрешности,
помарки, источник которой так никогда и не удастся по-
нять, действует так же удручающе, как небрежность или
забывчивость врача.
В шахматах ты предоставлен самому себе и в то же вре-
мя ты жестко зависишь от другого. От его знаний и опы-
та, от того, насколько он внимателен, настроен на борь-
бу, наконец, от того, пришел ли к нему час вдохновения.
Ты сомневаешься еще дома, ты не знаешь, угадаешь ли
дебют, ты лихорадочно просматриваешь его партии, ле-
зешь в справочники, ищешь и ничего не находишь. Ты
раздосадован, нервничаешь, клянешь себя и свою беспо-
мощность, и тысячу раз клянешь себя потом, если ты про-
играл...
38
Ну, а если ты знаешь много, предвидишь, как пойдет
игра, но у тебя просто нет настроения и сегодня тяготят
иные заботы, ты приходишь в зал и быстро, мастерски де-
лаешь скучную ничью. Ты ее делаешь и тогда, когда она
тебе нужна, делаешь легко, потому что «поймал» дебют,
потому что дни и месяцы ты готовился, но теперь при-
шлось это все отдать, сразу, впустую, без того яркого и
заслуженного результата, который должен был дать тебе
твой труд.
Твои три-четыре хорошие, может быть, красивые пар-
тии в турнире — это плод твоего кропотливого, рутинного
и совсем не творческого труда. Три партии — тебе повез-
ло, гроссмейстер N вообще сделал 13 ничьих, его труд,
не меньший, чем твой, дал ему 50 процентов очков.
Ты собран и мужествен, твоя голова ясна, тебе нравит-
ся публика, ты щедр и хочешь подарить ей свое искусст-
во, твой душевный подъем необычен и радостен. Но ты
столкнулся с силой, которую не ждал, интуиция говорит
тебе, что тебя сейчас «поймают», ты же этого не знаешь,
не видел, проходил мимо. И ты уходишь в сторону от за-
манчивого, красивого, но опасного пути. Ты, мастер, слу-
житель искусства, забыл о своем высоком предназначе-
нии, ты играешь рядовую партию, потому что тебе нельзя
рисковать, нельзя проиграть...
Эта драматическая ситуация порождает немало проб-
лем. Мастер долгие часы проводит за доской один. Он мо-
жет найти плап, вариант, ход, которые никому до него не
приходили в голову. Потом в теоретическом справочнике
напишут: вариант, ход, впервые примененный таким-то.
Даже если кто-то нашел то же самое, он этого не знает, он
первооткрыватель, во всяком случае для себя. Достоин ли
мастер называться творцом? Является ли этот однооб-
разный тщательный анализ дебютных позиций трудом
творческим, вкладом в шахматное искусство? Трудно дать
однозначный ответ.
Шахматная теория сегодня — это массовое сотворчест-
во тысяч мастеров. Оно рождается преимущественно в ка-
бинетной тиши, наедине с собой, без публики, без остроты
творческого переживания. Трудно сказать, но это, по-ви-
димому, правдоподобное творчество. И вся штука в том,
что именно тот найденный дома вариант потом может
«прорезаться» в блестящей эффективной атаке, которой
будет аплодировать публика и пресса. Творческий потен-
циал мастера не автономен, оп во многом определен его
39
знаниями, его дебютной подготовкой. Наверно, он так же,
как творческий потенциал ученого, зиждется на его позна-
ниях. Но эта скованность незнанием (а иногда и знанием),
ощущение своей зависимости от качества подготовки, да-
леко неоднозначной связи своих творческих возможностей
с рутинным подготовительным трудом нередко служат
источником невеселых размышлений и, быть может, одно-
го из самых горьких ощущений — потери самостоятель-
ности.
Вряд ли кто будет оспаривать факт, что творить в за-
данное время и заданном состоянии не может никто.
Ведь не требуют же этого от композитора, физика или
поэта. Автоматического творчества нет. Однако есть ав-
томатизм ремесла, рядового профессионального решения
задачи. При этом, возможно, единственный способ сохра-
нить творческую потенцию — это ясно понимать уровень
и природу своей «автоматической» деятельности. К подоб-
ной рефлексии способен, однако, не каждый.
Феликс Кривин оптимистично заметил, что «настоя-
щая гора не только рождает мышь, но и помогает ей взо-
браться на вершину». В шахматах далеко не каждой мыш-
ке удается взобраться на вершины творчества, несмотря
на горы затраченного труда. Впрочем, не только, конечно,
в шахматах...
Наконец последнее — найденное, реализованное твор-
ческое решение, истолкованное и донесенное до публики,
кажется простым и доступным, из него испарилась тайна.
Открытие обесценилось в известном смысле. Оно уже
аннулировало энергию поиска. Мотив получил реализа-
цию в результате. Эта ситуация в шахматах аналогична
научному и художественному творчеству. Но это решение
осталось для творца его подвигом, его достижением. Как
все на свете, этот подвиг, это свершение забывается.
И тогда приходят досада и горечь утраты.
Тяжкая печать ремесла, разумеется, искажает, снижа-
ет, а зачастую заменяет высокий дух шахматного творче-
ства и искусства. Но это печальное по существу своему
обстоятельство не может и не должно служить оправда-
нием шахматного практицизма. Трудно согласиться с грос-
смейстером А. Суэтиным, который подводя итоги 42-му
чемпионату страны, писал: «Здоровый рационализм в на-
стоящее время является модным творческим поветрием».
По нашему глубокому убеждению, в шахматах здорового
рационализма, да еще творческого, быть не может!
40
Оправдания рационалистического духа начались не се-
годня. «Часто гениальный шахматист бывает вынужден
довольствоваться бессодержательной ничьей, если игра
противника не дает ему возможности проявить его талант.
Действительно, публика не совсем права, приписывая
книжной теории вину за (кажущееся!) оскудение шах-
матной игры». Эти слова принадлежат Р. Шпильману,
шахматисту острого комбинационного дарования. Он тоже
ссылался на XX в., хотя эти строки написаны в 20-х годах,
Комментируя итог выигранного матча со Спасским
(1966 г.), Т. Петросян писал: «Можно ли требовать в та-
кой исключительно нервной обстановке, когда струпы на-
тянуты до предела, чтобы участники жертвовали спортив-
ными соображениями ради чисто творческих?» Здесь уже
виновата не теория, а нервная обстановка. Количество
подобных оправданий можно умножить. Авторы этих оп-
равданий правы со всех точек зрения, кроме одной — шах-
матного искусства, и мы с удовольствием вспоминаем слова
А. Алехина: «Мне глубоко симпатична сама идея ком-
позиции. Я был бы счастлив творить совсем один... Ах,
этот противник, этот навязанный вам сотрудник!.. Сколько
разочарований приносит он истинному художнику в шах-
матном деле, стремящемуся не к одной лишь победе, но
прежде всего к созданию произведения, имеющего непре-
ходящую ценность», хотя и понимаем их наивный па-
фос — ведь шахматная партия с необходимостью создает-
ся обоими партнерами. Все же мы склонны без юмора
отнестись к редкому по нынешним временам поступку
гроссмейстера Э. Гуфельда, который, комментируя свою
партию, поставил к одному из нелучших ходов противника
и восклицательный и вопросительный знаки, восклица-
тельный как благодарность ему за «соавторство в созда-
нии впечатляющей концовки».
Решения, образы и ритмы
«Каждому известно, как трудно изучать науки и ис-
кусства но общепринятой методике»,— посетовал одная:-
ды Джонатан Свифт. Увы, когда нет общепринятой мето-
дики, это делать во много раз труднее. Современные ис-
следователи шахмат, как правило, не говорят о методике.
Они убеждены в том, что шахматы очень удобная для
лабораторного изучения и эксперимента модель интеллек-
туальной деятельности, принятия решений, и поэтому хо-
роши любые методики, обещающие хоть какое-нибудь про-
двшкение.
«Эта игра — хорошая модель для применения теории
принятия решений... для выработки методов принятия ре-
шений в ситуациях, где невозможно точно оценить их по-
следствия»,— пишет академик В. А. Трапезников. В пер-
спективных направлениях работ Института проблем управ-
ления АН СССР — исследование подобных модельных
задач с целью «расширения и углубления понимания са-
мого творческого процесса».
Собственно говоря, более или менее систематическое
исследование шахмат как модели процессов мышления на-
чалось в конце 50-х годов в русле работ по эвристическо-
му программированию. Сегодня в научных реферативных
журналах такие работы публикуются в разделах «Искус-
42
ственный интеллект», «Принятие решений» и «Решение
проблем» (Problem Solving) наряду с машинным доказа-
тельством теорем и распознаванием образов. Это вполне
закономерно, и не исключено, что успехи в создании ис-
кусственного интеллекта придут к нам через познание
творческого мышления шахматиста.
Модельный подход, кибернетические концептуальные
схемы привлекли и профессиональных психологов, особен-
но тех, кто любит шахматы. Доктора психологических
наук В. Н. Пушкин и О. К. Тихомиров сделали ряд попы-
ток описать процесс мышления у шахматистов, при этом
использовались вполне современные методики, например
регистрации движения глаз и др. Однако эти уважаемые
авторы практически не вышли за пределы информацион-
но-эвристического направления. Заметим в скобках, что
собственно психологические исследования шахмат, по-ви-
димому, завершились неопубликованной диссертацией
Б. М. Блюменфельда, 1946 г.; работа Н. В. Крогиуса, по-
священная психологической подготовке шахматиста, зна-
чительно ближе к психологии спорта, чем к психологиче-
скому исследованию мышления шахматиста.
Кибернетический план исследования шахмат — без-
условно, господствующее сегодня научное направление —
в определенной степени является отражением того же само-
го «духа времени», который возвел рационализм в прин-
цип. Мы вовсе не хотим прослыть этакими ретроградами,
не способными понять современное «сциентистско-рацио-
налистическое» мировоззрение. Но не слишком ли многое
остается за бортом, когда на первый план выступают рас-
суждения об «абстрактных», математизированных шахма-
тах, о «ходовой технике игрока» и «рационализации мыш-
ления»? А ведь именно об этом откровенно пишет доктор
физико-математических наук В. Гурарий. «В будущем,—
утверждает этот автор,— наиболее распространенным ста-
нет взгляд на шахматную деятельность данного игрока
как на индивидуальную «портативную» лабораторию по
отработке рациональных схем мышления и поведения для
произвольных целей всей жизненной трудовой практики
человека» (подчеркнуто нами.— Авторы). Холодом веет
из этого рационализированного будущего. Утешимся, од-
нако, метким замечанием Анатоля Франса: «Наука непо-
грешима, но ученые постоянно ошибаются».
Когда-то герою сказки даровали три желания. Совре-
менные рационалисты в науке и в жизни вообразили, что
43
вполне можно довольствоваться одним — желать, чтобы
все желания исполнялись. Они стремятся разрешить лю-
бую задачу и сделать это самым эффективным способом.
Но они перестали формулировать недостижимые цели, к
которым можно лишь непрерывно приближаться. Они ос-
тавили идеалы без внимания. Не так уж малы нравствен-
ные потери от глобальной рационализации. С этой точки
зрения ценность шахмат как модели деятельности мы ви-
дим пе столько в том, что на них удобно изучать задачи
управления и их рациональные решения, сколько в том,
что они могут (и должны) служить моделью вечного, не-
истребимого движения человека к идеалу, стремления к
прекрасному, моделью завоевания все новых высот твор-
ческого духа.
Каковы же психологические аспекты принятия ре-
шений?
О чем говорят психологи, когда они обращаются к
шахматам?
Прежде всего, говорят о сложности процессов приня-
тия решений. Отмечается, в частности, что память зачастую
перегружена альтернативами, что критерии сравнения аль-
тернатив не даны в явной форме, что всегда вступают в
игру неконтролируемые факторы. Американские исследо-
ватели Д. Норман и П. Линдсей пишут: «Не приходится
удивляться, если одна лишь сложность принятия решения
нередко приводит к тому, что человек, отчаявшись, опуска-
ет руки и старается оттянуть выбор как можно дольше; в
конце концов он принимает решение под давлением об-
стоятельств, даже не пытаясь представить себе все по-
следствия этого решения. Позднее, когда все это уже про-
изошло и ничего изменить нельзя, приходит время терза-
ться и раскаиваться в сделанном, гадая о том, нельзя ли
было выбрать другое, лучшее решение». Сатана Амброза
Бирса эту же мысль высказал много короче: «Принять
решение — смириться с перевесом одних внешних влия-
ний над другими».
Ограниченность методов исследования решений впол-
не соразмерна сложности задачи. Линдсей и Норман спра-
ведливо отмечают, что люди часто описывают свое по-
ведение как ясное и последовательное, даже если оно
таковым не является. В решениях постфактум всегда пере-
плетены действия фактические и воображаемые. Исследо-
ватель не может знать все переменные, все факторы, опи-
сывающие ситуацию. Психологические компоненты — ску-
44
ка, эмоциональное напряжение или усталость оказывают
подчас критическое влияние на принятие решения. В об-
щем, внутренний мир человека во всем своем многокра-
сочном многообразии определяет не только выбор (а реше-
ние всегда есть акт выбора), но и само функционирование
механизма выбора. Шахматы, по-видимому, могли бы стать
моделью для изучения внутреннего мира человека и его
психологических механизмов. Однако психологическая на-
ука пока еще не имеет в своем арсенале методов работы
с подобного рода моделями.
Конечно, кое-что изменилось со времен Бине, писав-
шем в 1894 г.: «Если бы можно было заглянуть в голову
шахматиста, мы увидели бы там целый мир ощущений,
образов, идей, эмоций и страстей, бесконечное брожение
состояний сознания, по сравнению с которыми все наши
самые тщательные описания только грубые схемы». Се-
годня описания некоторых ментальных процессов весьма
правдоподобны и касаются тонких механизмов. Все же
большинство результатов относится к одному, скорее ло-
гическому, нежели психологическому срезу — к представ-
лению процесса решения как мысленной оценки результа-
тов мысленного эксперимента. Клод Шеннон писал о та-
ких представлениях, что «это почти точное описание того,
как действует, играя в шахматы, машина, если заменить
слово «мысленно» словами «внутри машины». Внутрен-
ние «машинные» модели, описывающие «мысленные эк-
сперименты», подразделяются, как правило, психологами
на «интерпретирующие» и «прогнозирующие». Первые
выполняют функции обработки и оценки имеющейся ин-
формации, вторые — построения плана и определения ве-
роятных последствий различных решений. Сейчас стало
обычным нагружать эти модели все более сложными функ-
циями, а на блок-схемах рисовать все новые квадратики
и связи, обеспечивающие «оптимальные» планы и реше-
ния. Не отрицая определенной полезности этих моделей,
мы хотели бы отнести к ним оценку Льюиса Кэррола:
«План, что и говорить, был превосходный: простой и яс-
ный, лучше не придумаешь. Недостаток у него был толь-
ко один: было совершенно неизвестно, как привести его в
исполнение...»
Американский ученый А. Рапопорт на встрече участ-
ников XVIII Международного психологического конгрес-
са в Москве в 1966 г. говорил, что есть два рода психо-
логии. «Это, во-нервых, научная психология, которая
45
пользуется всеми средствами научного исследования: экспе-
риментом, моделями и т. и.; во-вторых, так сказать, «инте-
ресная психология», имеющая дело с глубинными психи-
ческими явлениями отдельных людей и коллективов. Для
этих явлений еще не выработаны строго научные методы
исследования... Вопрос типа «почему Иван Карамазов так
ненавидел Смердякова: потому ли. что последний показал
ому собственную безобразную душу или потому, что Ка-
рамазов сам был таким... решить средствами современной
научной психологии невозможно». Думается, что психоло-
гия шахматной игры — это прежде всего «интересная пси-
хология», и, вероятно, поэтому так много еще непознанно-
го во всей сфере формирования и принятия решений шах-
матистами.
Богатое интеллектуальное и эмоциональное содержа-
ние этой сферы вытекает прежде всего из конфликтного
характера шахматной партии. Дело в том, что в шахматах
противостоят друг другу не белые и черные фигуры, а
шахматист А, играющий белыми, и шахматист Б, играю-
щий черными. Беллетристическая терминология о «пол-
ководцах, возглавляющих армии фигур и бросающих их
в бой», оправдана лишь тогда, когда речь идет об игро-
ках, но не о шахматных королях. Живые шахматы, иг-
ра — это всегда «мышление за двоих», это не лабиринтная
задача, где перебором или эвристическим приемом можно
найти выход. Здесь «стратегия игры развивается одновре-
менно в умах двух разных людей» (С. Цвейг), здесь необ-
ходимо сообразовывать «свой план с планом противника...
и ваша мысль, ваша фантазия неотвратимо скованы, в
силу самой природы вещей, мыслью и фантазией друго-
го» (А. Алехин). В шахматах «победы достигает не тот,
кто играет хорошо, а кто играет лучше» (С. Тартаковер).
Все эти наблюдения очевидны и пока неподвластны «на-
учной психологии».
В шахматных задачах и этюдах, где исход борьбы за-
ранее предрешен, так же как в позициях типа «найдите
лучший ход», активная конфликтная ситуация как бы
«вырождена», конфликт условен и похож на настоящий
не более чем конфликт между различными положениями
игральной кости. Шахматная идея реализуется специфи-
чески шахматными средствами. (Специфичность шахмат-
ного «мира» проявляется хотя бы в очевидном факте от-
сутствия зависимости между шахматными способностями
п творческими способностями вообще; это подметил еще
4S
С. Цвейг, но об этом часто забывают исследователи эври-
стик.) Практическая же игра всегда связывает мышление
шахматиста, и более того — формирует его определенным
образом. Как писал Альберт Эйнштейн в предисловии к
книге о жизни и творчестве Эм. Ласкера, «в результате
чего неизбежно нарушается внутренняя свобода даже са-
мого сильного человека». В практической партии есть
главный, определяющий выбор решения момент столкно-
вения с мыслью другого. Противник может навязывать
вам свою волю, принудить вас поступить так, а не иначе,
заставить смотреть на ситуацию его глазами, и наобо-
рот — есть надежда подчинить волю и мысль противника.
Делая ход «а», шахматист вынуждает противника отве-
тить ходом «б» (ибо все остальные ходы сразу проигры-
вают), но ход «б» дает возможность сделать ход «в», на
который противник принужден ответить ходом «г», и т. д.
Каждый шаг приближает его (противника!) к проигрышу,
но этого шага он не может не совершить. В такой психо-
логической интерпретации шахматы еще ждут исследова-
телей *. Когда шахматист, сделав ход, встает и заходит
за спину партнера, он пытается смотреть на позицию его
глазами, проникнуть в его мысли. В оценку ситуации не-
отвратимо включается оценка уровня притязаний про-
тивника (и своего собственного). На что он рассчитывает?
Чего хочешь сам — здесь, в этот час, в этой партии, в этом
турнире...
С этой и только с этой позиции «живых» шахмат, нам
кажется, следует смотреть на проблемы решения и вы-
бора.
Было бы ошибкой считать, что эвристические приемы
шахматной игры неизвестны. Действительно, чтобы обла-
дать ими, требуются способности, знания и опыт. Но ма-
стер вполне владеет всей совокупностью приемов, он уме-
ет сформировать хороший план, увидеть хороший план за
противника, его мозг напичкан рецептами, почерпнутыми
из хороших учебников Капабланки, Вуковича или Ли-
сицына. Мастер работает как хорошая шахматная про-
грамма до тех пор, пока не ставит себе сверхзадачу — вы-
играть. Он знает, как следует играть, если довольствова-
ться ничьей! Но в шахматах мало играть хорошо, надо
выигрывать. Однако учебники, рассказав, как надо просто
и хорошо играть, не научили его, как отыскивать лучшее,
* Некоторые соображения по этой проблеме развиваются нами
в следующей главе,
47
самое лучшее, единственное, требующееся для победы ре-
шение, лучшие идеи, план, вариант, ход.
В любой сложной динамической позиции перед вами
есть вряд ли более трех возможностей. Вы можете пред-
принять активное действие, сделать пассивный ход или
выбрать ход нейтральный, передавая задачу выбора и
вместе с пей и все трудности противнику. Хотя выбор нейт-
рального хода может вполне соответствовать здравой оцен-
ке взаимных возможностей, он оправдан лишь тогда, ког-
да есть реальные противопоказания для активного хода.
Иначе нейтральный ход — пустая трата времени, за кото-
рое платит и зритель, и читатель. Делая нейтральный ход,
вы как бы снимаете с себя ответственность за риск. И, мо-
жет быть, для вас цена такого хода окажется чрезмерно
высокой по реальным, жизненным критериям (как вооб-
ще в спорте), не следует все же забывать, что играем с
условными ценностями, и если в игре нет риска, ей самой
копейка цена. Без риска нет пи победы, ни поражения.
Но партия, заканчивающаяся ничьей, оборачивается про-
игрышем для обоих.
То, на чем вы основываете выбор, так или иначе свя-
зано с категориями риска и ответственности. Это понятия,
содержание которых включает в себя нравственные ком-
поненты деятельности, а не категории эвристического по-
иска. Они лежат в области «интересной психологии».
Есть еще один аспект, объясняющий бедность психоло-
гического содержания интерпретирующих, прогнозирую-
щих и иных моделей. Они не охватывают образные явле-
ния, целостное видение и сопровождающие их состояния
эмоциональной напряженности. Любая блок-схема, любая
модель, разбивая целостный процесс на элементы, обед-
няет и искажает реальное течение процесса, в котором
оценки всегда носят интегральный характер. Даже широ-
ко распространенное представление о «соотнесении с эта-
лоном» не является точным. Конечно, шахматный мастер
стремится соотнести «неизвестную» ему оригинальную по-
зицию с известной, для которой есть уже апробированные
решения. Набор таких решений, хранимых в памяти, по-
стоянно пополняется в ходе домашней подготовки, анали-
за партий и т. ц. Но соотнесение, сравнение с эталоном —
это та же дискретная модель, грубая и малосодержатель-
ная, так как она не охватывает процессы формирования,
преобразования и распознавания образов.
При психологическом анализе мышления шахматиста
48
мы неизбежно сталкиваемся с двумя обычно противопо-
ставляемыми компонентами — видением и расчетом, ин-
туицией и логикой. Видение, отмечал Б. М. Блюменфельд,
есть «прохождение конечного результата через центр со-
знания», прохождение мгновенное. Расчет — это цепочка
развернутых во времени и зафиксированных во внешней
или внутренней речи операций, приводящая к результату.
Целостное схватывание, усмотрение, видение — акт инту-
итивный, расчет — результат логической работы. Проти-
вопоставление интуиции и логики сквозной питыо про-
ходит через исследования творческого мышления, в том
числе и шахматного. Поэты и математики, интуитивные
и логические умы населяют шахматную историю. Нередко
шахматиста, тяготеющего к комбинационным решениям,
автоматически причисляют к счетным логическим умам;
наоборот, того, кто склонен к позиционной игре, объявля-
ют носителем интуитивного склада ума. Иногда ясе эти
характеристики поворачивают на 180°, ну хотя бы когда
речь заходит о Капабланке или Тале. Надо сказать, что
трудно придумать менее удачную оценку, полагая (а так
писали многие), что Таль обладает «электронными» спо-
собностями к расчету, в противовес якобы интуиции и
фантазии. И можно смело утверждать, что противопоставле-
ние интуиции и логики в шахматах значительно менее про-
дуктивно, чем вообще в анализе творческой деятельности.
Обращение к образным явлениям позволяет, как нам
кажется, навести кое-какой порядок в механизмах твор-
ческого мышления, которые так удобно и просто называть
интуитивными. «Интуиция — коллекция хлама, куда мы
сваливаем все интеллектуальные механизмы, о которых
не знаем, как их проанализировать или даже как их точ-
но назвать, либо такие, анализ и наименование которых
нас не интересует»,— заметил М. Бунге. Хотя этот автор
вообще склонен к парадоксальным утверждениям, во мно-
гом следует с ним согласиться. И тем не менее под интуи-
цией большинство понимает вполне определенный про-
цесс — процесс непосредственного, быстрого, инстинктив-
ного, если хотите, постижения или познания, осуществ-
ляемый без помощи логических умозаключений или рас-
суждений. Тот же Бунге характеризует интуицию как
обычный способ мышления, опирающийся на более раз-
витые способности быстрого восприятия, воображения
и оценки. Скорость интуитивного процесса — вот глав-
ное отличительное его свойство, благодаря которому
49
приобретается новое качество и проявляются иные психо-
логические механизмы. И надо полагать, что быстрота
интуитивных решений обусловлена, как это подчеркивал
Б. М. Теплов, предшествующей подготовкой. В интуиции
раскрывается в полной мере сокровищница не только
сознательного, но и подсознательного опыта. А этот опыт
мы черпаем в форме образов.
Образ как психическое отображение объекта-источника
есть уникальный продукт человеческого сознания. Вычис-
лительные машины работают без образов. Посредством
образов происходит регулирование решений и действий
и превращение приобретенного опыта в творческую идею
(М. Г. Ярошевский). В переводе на язык шахматного мы-
шления эту мысль удачно выразил Ст. Лем. Человек спо-
собен «к своеобразной динамической интеграции: если он
умелый шахматист, то каждое отдельное расположение
фигур он воспринимает как определенную слитную систе-
му, как нечто целостное, обладающее четко выраженными
«разветвляющимися» тенденциями развития... Позиция,
обретая некую эмоционально-формальную ценность, рас-
сматривается (человеком) уже как индивидуализирован-
ное целое» (подчеркнуто нами.— Авторы).
На то обстоятельство, что принципы выработки реше-
ний различны у человека и машины, обратили внимание
многие. В. Н. Пушкин, например, писал, что в машине
пе воссоздается интуитивное вйдение позиции, не реали-
зуются «отражательные компоненты деятельности». Чело-
век обладает, подчеркивал он, способностью к «динамиче-
скому узнаванию», узнаванию через преобразование образа
ситуации. Совсем недавно к сходным идеям пришел До-
нальд Мичи, известный английский специалист по искус-
ственному интеллекту. Мы коснемся его идеи образпого
представления информации в машине как реализации ме-
ханизма мышления шахматиста в шестой главе. Здесь же
подчеркнем: суть дела в том, что носителем смысла в шах-
матном мышлении являются трансформированные, суще-
ствующие только в воображении, «виртуальные» образы
реальной ситуации, порождаемые процессом, в котором
зрительное восприятие, память и мышление слиты воеди-
но. «Утратить образ, значит утратить смысл» — как заме-
тил Поль Валери. Эти слова можно полностью отнести к
предмету нашего обсуждения.
Образ — необходимая поддержка для мысли. Творче-
ское мышление охотно использует гибкие и нестандартизи-
50
рованные системы образов, этот свой внутренний опорный
язык, глубоко индивидуализированный и поэтому созида-
тельный. Действительно талантливого шахматиста отлича-
ет прежде всего умение оперировать этим одному ему
доступным языком образов.
Зрительные образы в процессах решения играют едва ли
не ведущую роль. Немало просмотров, «зевков» объяс-
няются инерционностью зрительного образа, его последей-
ствием, когда, например, фигура еще видится на поле, хо-
тя уже несколькими ходами раньше она была размепена.
В дальнем расчете, при игре вслепую быстрые динамич-
ные образы сменяют друг друга. Их рельефность, струк-
турность, отчетливость переменчивы и зыбки. Мысль на-
правлена четко — вы атакуете поле f7, и вот вы видите
огромную, колышащуюся черную пешку и почти ничего
более, остальная часть доски скрыта в тумане. Ваша мысль
выхватывает, высвечивает отдельные участки доски, клуб-
ки взаимодействующих фигур. Затем отпускает их снова в
темноту. На полную мощность работает ваша зрительная
система, зрительная память, механизмы визуализации. Не-
прерывность преобразований зрительных образов и обес-
печивает быстроту интуитивного мышления — в частности
и высокую квалификацию творческого мышления в целом.
А. Алехин рассказал когда-то о принципах работы па-
мяти при игре вслепую. «Играющий пе пытается воспро-
извести перед своими глазами всю доску с ее белыми и
черными клетками, белыми и черными фигурами... он при-
поминает только какой-нибудь характерный ход, конфигу-
рацию части доски, наподобие того, как в жизни мы вспо-
минаем о каком-нибудь знакомом, книге или вещи». Это
точное наблюдение. Шахматист оперирует совокупностя-
ми фигур, их конфигурациями как отдельными психоло-
гическими единицами. Если предложить ему, пишут
Линдсей и Норман, проанализировать случайное, бессмыс-
ленное расположение фигур на доске, «его великолепная
память и искусство анализа исчезает подобно тому, как
мы теряем способность запоминать последовательность
букв, если эта последовательность лишена смысла».
Зрительно представленный смысл, динамический, транс-
формирующийся образ, и является такой интегральной
психологической единицей.
Есть экспериментальные подтверждения этому. Гол-
ландский ученый и шахматист А. де Гроот показывал ис-
пытуемым на короткое время (5 секунд) позиции, взятые
51
из реальных партий, затем убирал фигуры с доски и про-
сил восстановить позицию. Гроссмейстеры и мастера де-
лали это практически без ошибок при 20—24 фигурах на
доске. Начинающие шахматисты едва могли восстановить
положение нескольких фигур. При случайном расположе-
нии фигур мастера и новички показывали одинаково
слабые результаты. Аналогичные эксперименты проводи-
лись московским физиологом В. Малкиным. Он рассказы-
вал, что даже когда время предъявления было очень мало
и гроссмейстер (это был А. Толуш) не мог восстановить
позицию, он мог уверенно определить: «преимущество у
белых» или «позиция равна». Эта интегральная оценка
ситуации происходит до расчлененного восприятия и запо-
минания ее элементов. Это и есть то самое интуитивное
схватывание, постижение смысла, содержащегося в образе
ситуации, который формируется человеком — как бы
сверх того образа восприятия, данного ему непосредствен-
но. Это означает, что в сферу видения, зрительного во-
сприятия и зрительной памяти подключаются другие, воз-
можно, логические механизмы, ответственные за «обработ-
ку» смысла и его мысленную визуализацию. Мы подчер-
киваем это обстоятельство, потому что не видим других
подходов к объяснению интегративных свойств интуитив-
ного мышления.
В высококвалифицированном шахматном мышлении
образный компонент, целостное структурное видение
свойств шахматной позиции в динамике занимает ведущее
место. При этом понятийно-речевые операции (например,
фиксирование процесса в терминах отдельных ходов при
расчете, в терминах кодов нотации) если и имеют место,
то сокращены или сглажены. Наоборот, в шахматном мы-
шлении любителя или ребенка понятийно-речевые ком-
поненты являются главными, проговаривание ходов и дис-
кретная структура формирования решения выражены
явно. «Откуда я знаю, что я думаю? Вот скажу, тогда
узнаю»,— говорила бессмертная Алиса. Факты обращения
к речи подтверждаются наблюдениями, самоотчетами шах-
матистов. Более того, когда мастер утомлен, он в боль-
шей степени прибегает к «рассуждениям в кодах шахмат-
ной нотации». В состоянии же активной работы, при твор-
ческом подъеме мастер практически не обращается к этим
кодовым (логическим) средствам, в особенности при по-
иске идеи, постановке цели. Он как бы «проскакивает» ми-
мо отдельных ходов-операций, работая с более крупными
52
смысловыми конфигурациями, с интегральными единица-
ми мышления. Мастер потому и мастер, что умеет рабо-
тать на уровне интегральных единиц, в которых схвачена
идейная и эмоциональная ценность, определяющая смысл
и вес каждого отдельного хода. Как говорил А. Сент-Экзю-
пери: «Собор — вовсе не груда камней. Это геометриче-
ское и архитектурное целое. Не камнями определяется со-
бор, это он придает цену камням своим значением...»
Заметим, что доминирующая роль образных, целост-
но-структурных интегральных компонентов выявляется не
только при анализе шахматного мышления. В современ-
ной математике обнаруживается тенденция к созданию но-
вого аппарата, менее точного, дотошного, подробного, риго-
ристичного (Е. С. Вентцель), тенденция к оперированию
«размытыми» функциями, особенно для тех задач, кото-
рые связаны с моделированием на ЭВМ творческой дея-
тельности человека.
До сегодняшнего дня многие считают, что способности
шахматиста и математика смыкаются в дальнем расчете
кристаллизованных вариантов. Но так ли это? По всей ви-
димости, эти способности выражены скорее в умении опе-
рировать «размытыми» функциями. Думается, что человек
вообще не способен к «устному» счету за доской, и нам
не кажутся убедительными попытки придавать значитель-
ный вес счетным способностям, которые потом, дескать,
теряются с возрастом. Даже гроссмейстеры не уверены в
«качестве» расчета, так как зрительно охватить цепь ва-
риантов не удается. Оцените сами простую позицию на
рис. 2. Для ЭВМ расчет ее не представит особенного тру-
да. А человек не может увидеть и запомнить 17-ходовый
маршрут ферзя. Ходы ферзем вправо, влево, вверх, вниз
не ассоциируются с наименованием ходов и плохо запо-
минаются. К тому же ходы черных монотонны, и памяти
не за что зацепиться. Но если шахматист знает или чув-
ствует возможную финальную позицию, ему остается
только проконтролировать чистоту промежуточных ответв-
лений (в решении они указаны в скобках). В практиче-
ской партии такие ситуации встречаются редко, главное —
издали решиться пойти на исходную позицию и суметь за-
тянуть на нее партнера. В книге Шерона «Эндшпиль» мож-
но найти позицию, где у белых король, ладья, слон против
короля и ладьи черных. Белые побеждают элементарными
техническими приемами, но затрачивают на это 156 (сто
пятьдесят шесть) ходов! Кто возьмется рассчитать
53
Рис. 2. Пример решения позиции, в котором для грамотного шахма-
тиста нет творческих элементов
Ход белых — выигрыш. Решение: 1. Кс4 + Кра2 (1 ... КрЬЗ
2. ФЬ5+Крс2 3. К : Ь2 d2 4. Kdl Кр : dl 5. ФЫ+Кре2 6. Фс2
Kpel 7. Kpg2 dl® 8. Ф12Х.; 3 ... cb 4. ®c4+Kpd2 5. ФЬЗ Kpcl
6. ФсЗ+.) 2. Kd2+ (2. К : Ь2 Кр : Ь2 3. Ф : d3 с 2 — ничья.) 2 ... Kpal
3. Фа5 + Фа2 4. Ф : сЗ + ФЬ2 5. Фа5 + Фа2 6. Фе5 + ФЬ2 7. Фе! +
Кра2 8. Феб + Kpal (8... КраЗ 9. Кс4 + .) 9. Фаб + Фа2 10. Ф16 +
ФЬ2 И. ФИ + Кра2 12. Ф17+Кра1 13. Фа7 + Фа2 14. ®g7(d4) +
ФЬ2 15. ®gl + Кра2 16. Фа7 + ФаЗ 17. Ф17+Кра1 (17... КрЬ2 18.
Кс4 + .) 18. ФИ + Кра2 19. ФЫ X.
вариант в уме? (Б. Крсб, Л£7, Сс4,; Ч. Кра8, ЛЫ, ход бе-
лых) .
Быстроте интуитивного мышления и скрытому в нем
творческому потенциалу должен соответствовать и ритм,
темп игры. Именно в быстрой игре побеждает интуитив-
ный ум. Время дает дополнительное оружие шахматисту,
54
склонному к медленной расчетливой игре, оно дает шанс
проявиться не интуиции, фантазии и дерзости, а скорее
знаниям и факторам подготовки. Но ведь на высшем уров-
не быстрым, интуитивным схватыванием сути позиций
практически обладают все шахматисты. Зачем же тогда
партию растягивают на утомительные 5 часов?
По нашему глубокому убеждению, квалифицированно-
му шахматному мышлению достаточно нескольких минут,
чтобы добраться до сути конфликта. Вы видите решение
сразу и через полчаса лишь убеждаетесь в том, что интуи-
ция не подвела вас. (Наверное, этим и объясняется лю-
бовь к блицу и массовое увлечение им. В блице все
пустые, банальные и малосодержательные ситуации
«проскакивают» мимо мысленного взора. А ошибок и при
пяти часах игры предостаточно. И мы совсем не согласны
с утверждениями, что блиц — это «не шахматы» или «дру-
гие шахматы».) Почему же мы заставляем себя думать
десятки минут? Видимо, потому, что имея время, излишек
времени, мы как бы страхуем себя от ошибочных решений
и получаем некоторую психологическую уверенность в
том, что сможем любую опасность ликвидировать, любую
угрозу предусмотреть. Мы не думаем, что «предрасполо-
жение» к медленной игре имеет другую природу и, как
полагают некоторые, зависит от типа «творческой лично-
сти», «быстрого» или «медленного» ума.
Однако психологические и творческие потери от .мно-
гочасового «сидения» неизмеримо более велики. Ваша ин-
туиция, не получая «питания», угасает, вспышки фанта-
зии меркнут, стремление к риску безвозвратно пропадает.
Ведь нельзя долго держать в голове клубок острых вари-
антов и решений, продиктованных чувством художника
и рождающихся под накалом вдохновения. Ваш партнер
испытывает то же самое. И как результат — скучные, не
зрелищные, да и не состязательные партии, в которых
сталкиваются не быстрая мысль, талант и фантазия, а не-
поворотливое мышление, обремененное чувством безопас-
ности и грузной подготовкой. Впрочем, будем справедли-
вы. Лучшие шахматисты мира — Карпов, Любоевич, Лар-
сен, Таль — отличаются быстрой игрой, может быть, ин-
стинктивно чувствуя важность использования богатей-
ших ресурсов, таящихся в быстром интуитивном мыш-
лении.
Почему-то при организации диалога человек — машина
очень внимательно изучают специфику задач, решаемых
55
человеком, чтобы правильно выбрать темп диалога, время
ответа машины. Задержка ответа свыше 15 секунд психо-
логически неудобна оператору. В шахматах об этом, к со-
жалению, никто не думает.
Использование высокого ритма игры, ее убыстрение не
только, так сказать, инструмент из творческого арсенала.
Это и психологический инструмент, оружие спортивной
борьбы. Мирко Чентович из цвейговской «Шахматной но-
веллы», как помните, неподвижно и долго сидел, уставясь
в доску, с тем чтобы выбить своего противника из живого,
быстрого ритма игры, заставить его нервничать, пережи-
вать, терять интерес к игре. Надо сказать, что С. Цвейг
очень точно передал это ощущение потери интереса
к игре человеком ярким, творческим.
Время требуется для преодоления естественной инер-
ции мышления, для переключения на другой план, дру-
гую идею. Но не создаем ли мы в 5-часовой игре для этой
инерции столь благоприятные условия, что она заполняет
весь процесс, фактически вытесняя само мышление? Не
теряем ли мы при медленной игре внутреннюю прелесть
шахмат, способность удивляться неожиданному, способ-
ность к творчеству? Вспомним прекрасные строки Вадима
Шефнера:
За мигом миг, за шагом шаг
Впадайте в изумление.
Все будет так — и все не так
Через одно мгновение.
Многочасовые партии уродливы, как динозавры про-
шлых эпох. Они убивают живую мысль, размазывают во
времени творческую энергию игроков (допустим, что эти
шахматисты еще имеют «предрассудки»), 23 часа — 191
ход! — длилась партия Пильняк — Черняк из турнира в
Мар-дель-Плата в 1950 г. Видимо, она вошла в шахмат-
ную историю как рекордная по продолжительности. Чем же
еще она могла быть замечательна? Бледная игра в
дебюте, беспорядочные маневры в миттельшпиле и... ту-
пейший эндшпиль с 60-го по 191-й ход, закончившийся
вничью. После 60 ходов на доске была позиция: Б. Kpel,
JIdl, Ch5, пп. сЗ, f4, Ч. Kpg7, ЛЬ2, Себ, пп. с5, с4, f5.
А вот другие мастодонты. Вольф — Дурас, Карлсбад,
1907 г., 168 ходов; Дурас — Яновский, Сан-Себастьян,
1911 г., 161 ход; Бест — Бенцингер, Мюнхен, 1934 г.,
181 ход; Макагонов — Чеховер, Баку, 1945 г., 171 ход;
наконец, если верить голландскому шахматному журналу
56
за январь 1972 г., в Тампере в 1971 г. была сыграна партия
Ристойя — Найкопп, которая продолжалась 300 ходов.
Текст этого сверхгиганта почему-то не был напечатан...
На наш взгляд, откладывание партии вообще противопо-
казано шахматам. Это — патология для творческого состя-
зания. Когда-то с этой патологией пытались бороться.
В 1935 г. на турнире в Москве, проходившем в Музее
изящных искусств, продуктивный анализ был практиче-
ски невозможен, так как на перерыв давался один час.
Всего играли в день семь часов. В этом турнире В. Раго-
зин, пытаясь совместить ужин с анализом, упустил из-за
усталости легкий выигрыш во встрече с Капабланкой.
Нынешняя организация шахматных соревнований, по
нашему мнению, не отвечает психологической природе
шахматного творчества. Она порождает негативные чувст-
ва и в известной мере бесчеловечна. Вы играете одну пар-
тию. Проиграв ее, вы стремитесь отыграться. Вы во влас-
ти благородных эмоций. Но перед вами долгая ночь, день,
а может быть, два. Ваше стремление к борьбе иссякает.
Ведь в этой одной проигранной партии вы не могли проя-
вить себя, показать все, что вы умеете, что знаете. Эта си-
туация тяготит своей откровенной несправедливостью. За
этот вечер вы могли бы сыграть 4—6 партий с тем же
партнером — невезенье и удача уравновесили бы друг дру-
га. Вам хватило бы энергии сыграть интересно, творчески,
с подъемом.
Для читателей, которые предпочитают рассуждения
поверять фактами, а также для тех, кому покажется
странным книжка о шахматах без шахмат, приведем
текст одной партии. Она заняла... 1 минуту и была сы-
грана в 1961 г. в перерыве заседания Шахматной федера-
ции СССР. Б. Спасский дал любезное согласие на ее опуб-
ликование. Итак:
Белые: Бронштейн	Черные: Спасский
1. (14 f5 2. е4 fe 3. КсЗ Kf6 4. f3 ef 5. К : f3 d6 6. Cf4 Cg4 7. Cc4 e6
8. 0—0 Kc6 9. ЬЗ C : f3 10. Ф : f3 d5 11. Cb5 Cd6 12. Лае1 Kpd7 (с улыб-
кой) 13. C : d6 cd 14. Л : еб Kp : e6 15. К : d5 К : d4 16. ФеЗ-|-Кр : d5
17. Л15 + Черные сдались. (17... К : f5 18. c4X.)
Чистый мат в стиле чешской задачной школы! А ведь
всего 1—3 секунды на ход...
57
Эта микровспышка обоюдной фантазии доставила грос-
смейстерам немало радости, а проигравший Спасский с
удовольствием показывает финальную позицию друзьям.
Вопрос о ритмах игры заслуживает более глубокого
рассмотрения. Основу его, разумеется, может составить
лишь хронометраж партий, их временные графики. Вслед
за Б. М. Блюменфельдом, который еще в 1937 г. писал о
важности этой работы, мы видим в широком, осмыслен-
ном хронометраже инструмент исследовательской работы.
Гроссмейстер Д. Бронштейн предложил систематически
записывать затраты времени на обдумывание ходов еще
15 лет назад, и сегодня с удовольствием мы можем конста-
тировать, что хронометраж партий ведется практически на
всех крупных соревнованиях. Накоплена гигантская инфор-
мация, однако ее интерпретация фактически еще никем не
дана. Один из авторов отдал немало сил и времени, что-
бы разобраться в шахматных хронограммах. С некоторы-
ми предварительными итогами наблюдений за развертыва-
нием партий во времени мы и хотим познакомить читате-
ля (при этом, право, мы готовы выдержать все упреки в
неосторожности и гипотетичности утверждений) *.
О чем может рассказать график времени, эта своеоб-
разная кардиограмма партий? Посмотрите на рис. 3—6.
Начать с того, что по изломам линий сразу видно, была
партия насыщенной или пустой, как стеклышко. У пары
гроссмейстеров, тяготеющих к спокойной игре, график
выглядит как мелкая штопка — отклонение от нулевой
оси очень незначительно, и даже в моменты редких
импульсов трудно увидеть мало-мальски заметный пе-
рерасход средней нормы — 3—4 минуты. С другой сто-
роны, есть партии, кардиограмма которых напоминает
вспышки молний в сильную грозу. Нечего и говорить, что
есть и третий вариант, когда сталкиваются шахматисты
класса «импульс — штопка», когда появляются линии
быстрых решений и высоких взрывов взаимных раздумий,
* Были рассмотрены многие партии матчей М. Ботвинника с
1954 по 1963 г., все претендентские матчи 1965, 1968, 1971, 1974 гг.,
оба матча Спасский — Петросян, международные турниры в Моск-
ве 1967 и 1971 гг., чемпионаты СССР 1967, 1969, 1973 гг., Ленинград-
ского межзонального турнира 1973 г., около 300 партий Д. Брон-
штейна и даже несколько партий из АВРО-турнира 1938 г., кото-
рые удалось хронометрировать и опубликовать Б. Вуду, редактору
английского журнала «Чесс»,
58
Рис. 3. Хронограмма партии типа «штопка — штопка» (6-я партия
матча Т. Петросян — Р. Фишер, Буэнос-Айрес, 1971)
намечается острый конфликт, стороны охотно в него втя-
гиваются, но тотчас останавливаются как бы в недоуме-
нии, что же будет дальше. Затем линии повторяются
вновь, по уже как бы в зеркальном отражении, потом, как
правило, наступает новая волна высоких пиков, а после-
дующие впадины наступают уже сами собой помимо воли
игроков, лимит времени уменьшается, цейтнот вынуждает
вести борьбу в быстром темпе, соглашаясь уже не на мак-
симум, а на минимум. Естественно, что, внимательно рас-
сматривая такой график, можно обнаружить нервные
узлы — критические точки партии и взаимосвязь ритмов бе-
лых и черных: каждый стремится сохранить свои игровые
возможности на уровне соперника.
В принципе в каждой шахматной хронограмме можно
увидеть:
линию дебютного разыгрывания;
реакцию на новинку;
попытку захвата инициативы в дебюте;
«бездумные» линии в дебюте, середине игры, энд-
шпиле;
точку начала собственного плана в середине игры;
точку начала шаблонного плана;
точку начала борьбы на выигрыш;
реакцию на трудный ход партнера;
время обдумывания комплекса ходов;
линии расчета за себя, за двоих, на глазок;
скорость мышления в миттельшпиле — в разных типах
позиции;
59
30
Рис. 4. Хронограмма партии типа «импульс — импульс» (партия
С. Решевский — А. Алехин, АВРО-турнир, Голландия, 1938)
отношение к ходам с жертвой — к своим и чужим;
поиск активной возможности;
ясно видимые пики атаки;
сглаженные, но отчетливо выраженные линии пози-
ционного наступления;
унылую штопку при игре на выжидание ошибок;
горизонтальные уверенные линии высокой техники;
дугообразные впадины при проведении дальнего плана;
зигзагообразные линии взаимных комбинаций;
скачкообразные полосы цейтнотного волнения.
И, наверное, еще многое другое.
Авторы просят нешахматистов пропустить ближайшие
несколько страниц, а шахматистов разобрать вместе с на-
ми на доске характерный поединок. Авторы согласились,
что лучше объяснять хорошо знакомое, и для этой цели
выбрали партию Д. Бронштейн — Б. Ларсен из турнира
в Амстердаме 1964 г., шахматистов близкого творческого
стиля. В шахматной печати эта партия не раз была про-
комментирована.
60
Рис. 5. Хронограмма партии типа «импульс — штопка» (партия
Я. Смейкал — А. Карпов, Ленинград, 1973)
В центре хронограммы (рис. 7) — нулевая линия без-
думной игры, вверху минуты, истраченные при своем ходе
белыми; внизу — минуты, истраченные черными.
При общем взгляде на график времени видны две
группы высоких пиков, у белых на ходах 8—12, у черных
на ходах 19—23. Значит ли это, что трудные места белых
не были трудны черным и наоборот? Отнюдь. Мы просто
пропустили вспомогательные вершины 11—14 черных и
18—24 белых. Пики черных берут начало в момент зату-
хания белых вершин, в то же время вторичные белые вер-
шины как бы взяли в вилку главные пики черных. Чтобы
понять эти закономерности, надо вспомнить, что в борьбе
двух острых шахматистов выиграть хотят оба, но в на-
чальной стадии рвутся вперед первыми белые. Вот почему
пики часто бывают смещены.
На самом деле, существует диагональная симметрия,
которую легко увидеть, если смотреть большое число гра-
фиков.
Итак, первые ходы белые сделали в расчете на захват
центра и получение позиции с большим пространством.
Это уверенные линии 1—7. Вспышка 8 объясняется не-
61
Рис. 6. Типичная хронограмма острой партии, игранной форсиро-
ванным вариантом. Цифры по оси абсцисс указывают номера хо-
дов, пунктирная линия ограничивает интервал времени, приходя-
щийся в среднем на один ход (3.75 мин)
ожиданным ходом, а 9 — возможностью нескольких равно-
ценных ходов. Быстрый ход 10, видимо, явился причиной
пиков И —12, поскольку при ближайшем рассмотрении
выяснилось, что позиция, к которой стремительно шли
партнеры, сложна, она явно выскальзывает из рук. По-
этому спад 13—17 — свидетельство крушения дебютных
планов. На 16-м ходу белые вступают в мирные перегово-
ры с партнером, по терпят неудачу, инициатива скорее уж
на стороне черных. Пики 18—19—20 носят вынужденный
характер. Чтобы не дать партнеру развернуть стратеги-
ческое наступление, белые находят скрытую комбинаци-
онную возможность использовать силу находящейся на
седьмой горизонтали белой ладьи. Слабые вспышки черных
линий говорят лишь о том, что угрозы белых не опасны,
так как максимум, чего они могут добиться, это удержать
позицию у ничейной оси. Зато когда на 21-м ходу белые
поставили противника перед необходимостью выбора
длинных конкретных вариантов — туда или сюда, черные
тратят максимальное время в данной партии на один ход,
поскольку исправить ошибку после будет невозможно.
62
и
Рис. 7. Хронограмма партии Д. Бронштейн — Б. Ларсен
Затем пики постепенно затухают, и это говорит о том, что
трудностей уже нет. Однако именно такое затухание ча-
сто помогает найти момент, где соперник не максимально
реализовал ресурсы позиции. Так как мы параллельно с
трафиком времени ведем анализ шахматных ситуаций, то
достаточно быстро обнаруживаем, что хотя линия 25 и
свидетельствует о решимости белых, но сам ход ферзем
слаб. Между тем линии 22 и 24 белых, линии 21 и 23 чер-
ных свидетельствуют скорее о том, что позиция полна
энергии и что решение возникающих комбинаций отнюдь
не элементарно. Был ли цейтнот у белых, ведь часто иг-
рают быстро не по собственной воле, а из-за отсутствия вре-
мени? Нет, было 20 минут, при сложившейся острой
ситуации белые были обязаны думать не менее 15 минут,
позиция— мы вынесли ее на диаграмму (рис. 8) — крити-
ческая для всего поединка и как раз та, к которой стреми-
лись белые, а черные тоже не возражали, когда создавали
свой максимальный временной пик 21. Так что же про-
изошло? Ответ на этот вопрос дает Б. Ларсен. Предоста-
вим ему слово: «...на этот естественный ход у меня ушло
14 минут, а осталось, как и у белых, едва полчаса. Но
пока Бронштейн ждал этого хода, он увидел, что кое-что
просмотрел! Он начал нервничать... Когда я, наконец, дал
шах, Бронштейн задумался па 11 минут, он уже почти
потерял самообладание... Паника! Из оставшихся 18 минут
Бронштейн тратит на этот ход лишь две, бросая при этом
63
свой предварительный расчет. Конечно, здесь две минуты
не совсем правильная оценка израсходованного времени.
Решение принималось еще в тот момент, когда я думал...
Нервы, нервы, нервы... Неожиданно Бронштейн видит то,
что просмотрел раньше, и напряженная партия быстро за-
канчивается...» Эти выдержки из комментариев Б. Ларсе-
на весьма красноречивы.
Мы должны согласиться с Ларсеном и в том, что «хо-
тя Бронштейн так много написал об этой партии, мы до
сих пор не имеем окончательного объяснения. Часть его
покоится еще в 1951 г., другая часть — в 1958 г.
...В 1951-м году он вел в матче на первенство мира с Бот-
винником вплоть до 23-й партии. В 1958 г. он проиграл в
последнем туре филиппинцу Кардоссо и не вышел в тур-
64
нир претендентов. Где-то в его нервной системе сидит
шрам от этих поражений...». (Добавим, что он же, видимо,
со шрамом от Ларсена, проиграл в межзональном турни-
ре 1973 г. участнику, пришедшему к финишу последним,
опять проиграл в решающий момент турнира и оказался
позади первых призеров именно на расстоянии в это роко-
вое очко, очко, кочующее из турнира в турнир.)
Да не посетует читатель на авторскую нескромность.
Учтите, что вспоминать выигрыши приятно, а проигры-
ши — досадно. Потому что на вашей нервной долгоиграю-
щей пластинке есть разные бороздки. И те места, где
хранится неприятная информация, лучше не задевать. Не
случайно даже самые выдающиеся шахматисты включают
в свои сборники партий в основном блистательные выиг-
рыши, а проигрыши... оставляют в комплектах турнирных
бланков. Волей-неволей приходится шахматистам изучать
свои проигранные партии, чтобы убедиться... они были
выиграны. Так легче их потом вспоминать! Вот почему
Б. Ларсен прокомментировал победу над Д. Бронштейном
самым подробным образом из всех 50 партий своей книги,
но не смог удержаться от того, чтобы... переоценить кри-
тическую позицию, подсказать читателю идею, что за ни-
чью должны были бороться белые, хотя варианты — его
варианты — говорят обратное.
Белые.-Бронштейн	Черные: Ларсен
Староиндийская защита
1. d4(0) Kf6(0) 2. с4(1) g6(0) 3. КсЗ(1) Cg7(0) 4. е4(2) d6(0)
5. Се2(10) 0-0(1) 6. Cg5(ll) с5(2) 7. d5(12) еб(4) 8. Kf3(22) h6(8)
9. Cf4(42) ed(14) 10. ed(43) Ле8(15) 11. Kd2(56) Kh5(32) 12.Cg3(1.13)
Cg4 (39) 13. 0—0(1.15) K:g3(41) 14. hg(1.15) C:e2(57) 15. К: &2
(1.17) C:b2(57) 16. ЛЬ1(1.17) Cg7(1.02) 17. Л:Ь7(1.17) Kd7(1.06)
18. Kf4(1.41) Kb6(1.10) 19. Ле1 (1.47) СсЗ (1.19) 20. Ke4(1.53) C:el
(1.26) 21. Ke6(1.53) C:f2-f-(1.46) 22. Kp: f2(2.01) fe(1.47) 23.
Og4(2.02) Л18+(2.01) 24. Kpgl(2.12) Л16(2.03) 25. ФЪЗ(2.14)
Ф18(2.08) 26. Kg5(2.21) ЛП+(2.14) 27. Kph2(2.22) Л15(2.15) 28.
K:e6(2.26) ЛЪ5(2.15) 29. Ф:Ъ5(2.27) gh(2.15) 30. K:f8(2.27) Л: f 8
(2.15). Белые сдались.
В скобках приводится время в минутах, потом в часах
и минутах, истраченное каждым из партнеров к моменту
передачи очереди хода сопернику — из общей суммы з
два часа тридцать минут,
65
Стттароинаийская веи^и/тто
Фсргебый тр/ю'нг
„ i/сттнские ноли
Дебют? Ретт??-'
„Домин пароля "
Сиср/шансний „ дреном
)г Меромсние " /гетили
С ицилиенский, еж ин ”
(Шебс'Т/имтеисиий бариантп)
Рпс. 9. Любой из этих шаблонов вызывает у шахматиста воспоми-
нания о сотнях партий, игранных этимп дебютами
Авторы горячо высказываются в пользу шахматных
графиков времени, вполне осознавая трудности их анали-
за. В первую очередь надо сказать о том, что никогда
гроссмейстеры не обдумывают позицию, которую они имеют
перед собой. Это значит, что они, кроме как в крайней
стрессовой ситуации цейтнота, не думают над ближайшим
ходом, они его знают. Гроссмейстеры обдумывают послед-
ствия этого хода через 1, 2, 3, 4, 5 и т. д. ходов, они пы-
таются — часто им удается это сделать, иной раз нет —
мысленным взором проследить трассирующие линии хо-
дов в ближайших вариантах и, просеяв получившиеся
позиции сквозь сито мгновенной оценки, попытаться уло-
вить, где, в каком направлении легче будет реализовать
ту или иную идею наступления, организовать стойкую
оборону, поставить перед партнером более трудную твор-
ческую или техническую задачу. Тут кроется самая важ-
ная сторона шахматного таланта — умение видеть без
доски.
Мы хотим обратить внимание на то, что память позво-
ляет быстро совершать ходы в ситуациях, которые сами по
себе взятые требуют длительных раздумий, ибо не имеют
67
30
Рис. 11. Хронограммы трех партий из того же матча, сыгранных
Староиндийской защитой
одного решения, но уже были на практике решены и ис-
пытаны другими. Это касается не только дебюта, но и се-
рединной стадии игры, которая тоже имеет свойство пов-
торяться у разных шахматистов лишь с небольшими откло-
нениями, не влияющими на общий рисунок позиции. Что
такое рисунок позиции? Ответ можно дать такой — это
главная группа фигур и пешек, создающая ударный ку-
лак, ключевой элемент организации атаки или защиты.
В таких случаях незначительные перемены в расположе-
нии второстепенных сил не влияют существенно на план
игры и общую оценку позиции. Такой рисунок часто про-
сто шаблон, и шахматисты знают много шаблонов в раз-
ных дебютах. Достаточно показать только контуры одних
белых или черных фигур, и можно догадаться, из какого
дебюта взяты эти позиции (рис. 9). Потому что в каждом
дебюте есть свои стандартные контуры, шаблоны, и имен-
но здесь мы видим, что игра идет с помощью комплексов
ходов, длина которых различна для различных дебютов.
Из графиков видно, что думают шахматисты не над
ближайшими ходами, а над рисунком позиции в целом,
над своими перспективными планами. В планы, конечно,
приходится вносить коррективы на ходу: отсюда уверен-
68
Рис. 12. Хронограммы партий того же матча, сыгранных Сицилиан-
ской защитой.
ные прямые линии и неожиданные взлеты частых верти-
кальных линий — идет коррекция.
Заканчивая наш затянувшийся рассказ о хронограм-
мах, заметим, что сами графики тоже имеют свои устойчи-
вые контуры, характерные для разных дебютов. Напри-
мер, в Испанской партии сперва идут две длинные линии
белых и черных, затем примерно с 15-го хода одна из ли-
ний делает быстрый скачок вверх, вызывая такую же ре-
акцию партнера. Увы, через несколько ходов вспышки
гаснут, и либо заключается мир, либо кто-то гибнет. Зато
в Сицилианской защите мы видим резкие пики белых и
черных, так длится пять — семь ходов, й этот узел нервов
съедает почти все время, отпущенное на 40 ходов. То же
во Французской партии, но там завязка нервного узла
позднее и выражен он не так явно. В защите Каро-Канн
все идет плавно до середины, затем вспышка ход-два и
опять тишина. На пятом-шестом ходу возникают Гималаи
Староиндийских линий, в то время как Ферзевый гамбит со-
провождают редкие импульсы. Посмотрите наши графики
(рис. 10—12), ну а кое в чем поверьте на слово. Все-таки
убеждения людей основываются во многом на частых
повторениях...
С9
Личность против личности
В шахматах, как и в любой другой сфере творческой
деятельности, проявление индивидуальности столь же не-
обходимо, сколь естественно. И в то же время в шахматах
сохраняется опасность потерять самобытность, индивиду-
альность. Тем не менее каждый крупный шахматист —
это личность, с присущим ей своеобразием психического
склада и характера. Напряжение мысли в шахматах есть
напряжение всего духовного, внутреннего облика челове-
ка. В этом облике сплавлено все — богатство воображе-
ния, стремительность решений и действий, отношение к
духовным и нравственным ценностям, индивидуальность
характера, социальная динамичность личности. Порой в
этом облике звучат трагические поты (Эйнштейн о Ласке-
ре), порой он сложен, малопонятен и невротичен (Фи-
шер), иногда он скрыт за непроницаемой маской просто-
душия (Карпов), демонизма (Таль). Но во всех случаях
всегда и везде в шахматах сталкиваются личности, цель и
смысл поведения их определяются неумолимыми закона-
ми борьбы.
«Всякого рода бои отличаются лишь с внешней сторо-
ны. Правящие ими законы всегда одинаковы. В этом
смысле войной считается конкуренция, погоня за правдой,
красотой или счастьем; все эти виды боев похожи друг цц
lij
друга, а одновременно и на шахматную игру»,— писал
Эм. Ласкер. В наши дни это откровенно конфликтное со-
держание получило сильное подтверждение во всем том,
что касается психологических аспектов шахмат. Идет ли
речь о напряжении отборочного соревнования, о подготов-
ке к турниру или к встрече с конкретным противником,
о планировании или анализе действий — везде и всюду
мы встречаемся с психологическими факторами борьбы,
и именно они окрашивают в единый тон внутренний облик
личности, неповторимый, как отпечатки пальцев.
Журналистика охотно переняла лексикон конфликта,
боя, сражения и т. п. Уважаемые издания пишут: «холод-
ный убийца за шахматной доской» (о Ларсене); «вампир
с неподвижным горящим взором» (о Фишере) и т. д. и
т. и. Все это — лирика, бог с ними, с журналистами. Но
когда после партии (возьмите любой отборочный матч)
партнеры, пожав друг другу руки, расходятся, не анализи-
руя закончившуюся партию, чтобы невзначай не рас-
крыть какой-либо секрет подготовки, об этом стоит заду-
маться.
Пожалуй, наиболее выразительным штрихом нынеш-
ней обстановки «обострения борьбы» в шахматах служит
обращение к научно-психологическим методам подготов-
ки. Не будет преувеличением считать, что исход борьбы
лишь на четверть зависит от ее процесса, на 75 процентов
он определен длительной, хорошо организованной подго-
товкой. Что же нужно для такой подготовки? Гроссмей-
стер Ю. Авербах и психолог Б. Коссов отвечают: прежде
всего самоконтроль, управление своей психикой. Для это-
го ведите дневник, оценивайте свое состояние, проводите
объективные измерения, тестируйте себя. Задавайте во-
просы до начала партии, после нее, считайте свой пульс,
часы сна и т. д. Эти авторы уверены, что сопоставление
данных объективного контроля, самооценок и результатов
партий поможет «вскрыть причины достигнутого в пар-
тии результата и наметить пути возможной коррекции
тренировочного процесса». Ах, если бы секрет победы или
пбражения заключался в «сопоставлении данных»! И тем
не менее не следует недооценивать отдельные, может
быть, наивные и простые рекомендации, которые могут под-
сказать профессиональные психологи.
Важнее и интереснее следующее. Мих. Левидов, к
мыслям которого мы не раз уже обращались, открыто
заявил, что «поскольку ни личная, ни тем более социаль-
71
ная биография большинства выдающихся шахматистов со-
вершенно не разработана, приходится идти ощупью и вво-
дить в попытку анализа в значительной степени элементы
догадок и домыслов». На уровне домыслов, как мы думаем,
остались бы и сегодня попытки отразить биографические
элементы в творческом портрете шахматиста. Единствен-
ное, пожалуй, исключение книги Вик. Васильева. Цвейгов-
ский чемпион мира Чентович не имеет жизненного прото-
типа и остается всего лишь литературным героем «для
контраста». Но, без сомнения, подлинный интерес пред-
ставил бы анализ реальной сложной ситуации, когда в
шахматной борьбе сталкиваются люди разных возрастов,
разного социального и личного жизненного опыта, с
разным эмоциональным багажом, честолюбием и верой в
себя. В борьбе сходятся закаленные в многолетних сраже-
ниях бойцы, чья нервная система покрыта шрамами, и
молодые, еще плохо защищенные от жизни люди, только
начинающие свой путь в больших шахматах; люди с обеспе-
ченным положением и интеллектуальной ленью и неудо-
влетворенные честолюбцы, видящие в шахматах единст-
венное средство достижения жизненного успеха. У каж-
дого своя жизненная мудрость. Разве шахматное творче-
ство не отражает ее? Мы понимаем, что задаем слишком
много вопросов. Ничего не поделаешь.
Мы не знаем ответов, и убеждены, что ответить труд-
нее, чем измерить пульс или даже заставить отвечать са-
мого шахматиста.
Говоря о более чем скромных достижениях психоло-
гии шахмат, нельзя не вспомнить первые исследования
И. Н. Дьякова, Н. В. Петровского, П. А. Рудика, проведен-
ные во время Международного шахматного турнира в
Москве в 1925 г.
В сущности, психологи искали ответ на один вопрос:
какие физические и психические качества требуются от
людей, стремящихся достичь успеха в шахматах?
И. Н. Дьяков составил психограмму (профессиограмму)
шахматиста, в которую включил 16 превосходных качеств.
И если о мышлении и воображении 50 лет назад говори-
лись вещи, с сегодняшней точки зрения наивные или спор-
ные, то безусловной представляется высокая оценка таких
«профессионально-важных для шахматного маэстро, а сле-
довательно, и для всякого, занимающегося шахматной иг-
рой свойств», как хороший запас физических сил, крепкие
нервы, самообладание, способность распределения внима-
72
ния, дисциплинированная воля, дисциплинированность
эмоций, вера в себя...
Сегодня для выдающихся результатов шахматисту еще
более необходимы, помимо таланта, «характер, специаль-
ная подготовка и выносливая, трудоспособная нервная си-
стема» (М. Ботвинник). «Человек должен иметь характер
борца, чтобы стать хорошим шахматистом», — вторит ему
Б. Ларсен. Поразительное хладнокровие и самооблада-
ние — этими исключительными чертами бойцовского ха-
рактера награждают (и справедливо) Ласкера и Карпова.
«Шахматы — не для людей слабых духом» — эти знаме-
нитые слова Стейница лучше всего выражают характер
борьбы в них. Сильный характер, непреклонность и по-
стоянная готовность к бескомпромиссной борьбе — редкий
дар, хотя и не более редкий, чем талант, особенно в наш
спортивный век, и жизнь в атмосфере глобальной состя-
зательности. Характер бойца, конечно, понятие неодно-
значное. Это легко было Теофрасту в IV в. до нашей эры
обозначать характер (от него, кстати, и пошел этот тер-
мин) одной чертой — «притворство», «лесть» и т. п. Ха-
рактер бойца, разумеется, сплав выдающихся качеств, но
нет ли чего-нибудь потустороннего в том, что мы журим
расплакавшегося пионера, проигравшего партию в команд-
ном соревновании, за то, что он не боец (факт из репор-
тажа о соревнованиях «Белая ладья», опубликованного в
газете «64»)? И почему мы ничего не говорим о харак-
тере творца?
Впрочем, не стоит обвинять наше время в спортивно-
психологическом максимализме. Быть может, именно шах-
маты проложили ему дорогу в Большой спорт вообще.
Еще в 1927 г. А. Алехин четко выразил доктрину «лич-
ность против личности». Он писал: «Есть нечто, в чем на-
ше поколение шахматистов — достигшее приблизительно
сорока лет — превосходит старых мастеров (за исключе-
нием Ласкера): не только хитрость, которая часто бывает
лишь признаком слабости характера, но и приобретенное
опытом убеждение, что для шахмат, для шахматной борь-
бы, прежде всего необходимо знание человеческой на-
туры, понимание психологии противника. Раньше боро-
лись только фигурами, мы же боремся (или по крайней
мере пытаемся бороться) с противником — с врагом, с его
волей, нервами, с его индивидуальными особенностями
и — не в последнюю очередь — с его тщеславием». Краси-
вая, хотя и несколько абстрактная мысль, В наши дни она
73
получила конкретное содержание, в том числе и в акциях
международного спортивного звучания.
По мнению М. Таля (его наблюдения не только ин-
тересны, но и верны), поведение Фишера в матче 1972 г.
было продумано и спланировано психологом высшей ква-
лификации, хотя и было на редкость рискованным *. Пос-
ле неявки Фишера на вторую партию Спасский должен
был «сидеть и думать, какой же на самом деле счет в мат-
че». Здесь, в эпизоде со второй партией, видимо, была, так
сказать, доведена до кондиции атмосфера психологи-
ческого давления, рассчитанная и на сугубо индивидуаль-
ные черты характера Спасского, которому трудно играть
с противником, неприятным ему (наблюдение А. Самойло-
ва). Это — сознательные приемы выведения противника из
душевного равновесия, причем более сильные, чем те, что
можно найти в старых книгах Дамиана или Лопеса:
«солнце пусть светит в глаза партнеру», «если игра при све-
чах, то свеча пусть горит по правую руку от партнера»
п т. п. Ныне на весы кладутся все личностные факторы, ко-
торые как-либо удается понять. К тому же для расшаты-
вания нервной системы у нынешних бойцов есть немало
нешахматных импульсов. Слишком уж динамична среда,
интенсивно и не всегда упорядоченно воздействующая на
характер, настроение и психическое состояние человека.
Да и само течение партии полно внутреннего нервно-
го напряжения. Попробуйте преодолевать волю сидящего
напротив человека долгих пять часов, ни разу не взглянув
ему в глаза, разве что в момент рукопожатия — таково
требование этикета. Стократ составлен и перекроен замы-
сел боя, и сейчас в дебюте, быстро и беспечно передвигая
фигуры, гроссмейстер предельно внутренне сконцентри-
рован, как бы случайно не сделать иной, пусть даже от-
личный, но не намеченный заранее ход. Десять, пятна-
дцать ходов — никто не истратил более минуты, и вот
ситуация становится все напряженнее: один из двух
выигрывает сражение — через ход-два возникает позиция,
которая при подготовке к партии была тщательно иссле-
дована и разыграна до одиноких королей. Тут-то и сдают
* По мнению американского гроссмейстера Р. Файна, в осно-
ве поведения Фишера до, во время и после матча со Спасским ле-
жат «эмоцпональпые конфликты с самим собой и с шахматным ми-
ром». Иден Р. Файна, однако, не слишком оригинальны и являются
лишь грубой проекцией фрейдистских схем на поведение участни-
ков матча.
74
нервы... И не так уж часто оправдываются гордые, пол-
ные мужества слова Ласкера, высказанные им перед мат-
чем с А. Рубинштейном в 1913 г.: «Вероятно, каждому из
нас не раз в течение матча радостно улыбнется победа и
не раз холодными, злыми глазами уставится в лицо пора-
жение, но ни один из нас, надо думать, не потеряет от
этого самообладания».
К сожалению ли, к счастью, индивидуальные черты
личности пока еще мало подвластны аналитическому
вскрытию. У нас много причуд, формирующих наш вне-
шний, да и внутренний облик. Вас может раздражать
пестрый галстук партнера, а уж если он держит чашку с
чаем двумя руками, тут уж невмоготу. Вас нервирует оче-
редь в буфет и уж, извините, в туалет. Самая ничтожная
мелочь, которая завтра навсегда забудется, сегодня тре-
вожит вас, заставляет ходить чуть быстрее, чем обычно,
по сцене, но это сегодня, когда от вас требуется самая
деятельная, самая четкая работа. Все мы живые люди, ра-
нимые и чувствительные. Одни бурно и громогласно де-
лятся эмоциями с окружающими, другие молчаливы. Мас-
ка безразличия и отрешенности от всего мирского на лице
Карпова. Но прав Вик. Васильев: безразличие — это тоже
маска. В наших маленьких и не очень маленьких привыч-
ках — следы прожитых лет, пережитых чувств. Хорошо,
что психологам еще предстоит раскрыть эти следы. Кста-
ти, и выяснить попутно, не гипнотизирует ли Таль своих
партнеров?..
Люди устроены так, что о своих радостях забывают ку-
да быстрее, чем об огорчениях. Т. Петросян в 1966 г., ком-
ментируя свой первый выигранный матч со Спасским, за-
метил, что в отличие от некоторых шахматистов он поело
неудач никогда не терзает себя упреками. Петросян ско-
рее исключение из правил. Вряд ли можно отыскать более
навязчивую мысль, чем мысль о поражении, промахе,
неиспользованной возможности. Вы не сыграли 29.Ла7!
И вы помните об этом долго, очень долго, так же как вы
помните, что когда-то не поцеловали девушку, и это, кто
знает, повернуло вашу жизнь. Вы уговариваете себя: хва-
тит, все уже позади, но через 10 минут вы снова погру-
жаетесь в тину горестных воспоминаний и бесцельно му-
чаете себя.
Как было бы хорошо, если бы паши переживания
лишь сопровождали нас как бесплотная тень. Но это не
так, Именно наша эмоциональная жизнь регулирует игру
случая. «Счастье помогает сильным» — гласит латинскйй
поговорка. Как подметил Р. Шпильман, здесь надо разу-
меть силу характера. Но сила характера и сила пережи-
ваний — разные вещи. В какой-то степени, для шахмати-
стов, эти силы обратно пропорциональны. Никто еще не
может объяснить грубые ошибки и промахи больших ма-
стеров, совершаемые не в цейтнотном стрессе, а так, прос-
то так, по зрелому размышлению. Тогда говорят: «нашло
затмение», и, пожалуй, ничего другого не остается, чтобы
как-то обозначить этот отказ мыслительного аппарата.
Шпильман называл это «невезением». Для подобных фан-
тастических «зевков» неплохо подходит немецкий термин
«Фингерфеллер» — ошибка пальцев, в латинском вариан-
те— «ляпсус манус». «Специалистом» по таким ошибкам,
наверное, может считаться венгерский гроссмейстер Л. Са-
бо. Он много раз в своей долгой турнирной жизни брался
не за ту фигуру. И дело здесь не в рассеяности, не в по-
тере внимания. Помните — в «Евгении Онегине»?
Уединясь от всех далеко,
Они над шахматной доской,
На стол облокотись, порой
Сидят, задумавшись глубоко,
И Ленский пешкою ладью
Берет в рассеянье свою.
Дело скорее в эмоциональном состоянии, в постоянном
эмоциональном фоне, который неожиданно может про-
рваться в непостижимой, рационально необъяснимой
«ошибке пальцев». Попытки отклассифицировать грубые
ошибки, «зевки», находя им иную, шахматную причину
(«забытая фигура», «исчезнувшее поле» и т. п.), как это
делал давным-давно А. Ф. Ильин-Женевский и в наше
время делает Н. Крогиус, безусловно, интересны, но пси-
хологическая природа ошибок здесь остается за семью
печатями. Разумеется, ссылка на эмоциональную сферу
мало вразумительна, но она хотя бы показывает направ-
ление поиска. А наше едва ощутимое недоверие к уси-
лиям психологов, исследующих шахматы, своим источни-
ком имеет железную логику Спинозы: «Люди только по-
тому считают себя свободными, что свои действия они
сознают, а причин, которыми эти действия определяются,
не знают».
Заметим, что за рубежом многие исследователи
(Р. Файн, Г. Шонберг и др.) прибегают при объяснении
психологических аспектов шахмат к грубым спекуляциям,
76
сводящимся, в общем, к повторению бывших в моде в на-
чале века идей А. Адлера и 3. Фрейда. «Шахматы — вы-
ход для агрессивности человека», «привлекательность шах-
мат объясняется их символическими проекциями на
сексуальную сферу» и т. п. Авторы этих утверждений откро-
венно используют нынешний массовый интерес к шахма-
там и исследованию собственной личности. Столкновение
личностей в шахматах, разумеется, явление сложное, и
объяснить эту сложность «из самих» шахмат, видимо,
нельзя. Попытки выйти в объяснениях за пределы шах-
матной доски имели бы научную ценность, если бы не
сводились к чрезвычайно узким и непродуктивным схе-
мам психоанализа, как это имеет место в работах
Р. Файна и др.
Едва ли не самым современным и совершенным выра-
жением конфликта личностей в шахматах является попыт-
ка имитировать мысль, решения партнера и заставить его
действовать определенным, естественно, выгодным для се-
бя образом. Такое управление противником иногда назы-
вают рефлексивным *. Часто встречающийся блеф просто
один из приемов рефлексивного управления.
В рефлексивном управлении противнику передается
определенная информация. Смысл передачи чаще всего
такой: повлиять на психическое, эмоциональное состоя-
ние противника, воздействовать на его работоспособность.
Информация может передаваться на уровне нечетко
осознаваемых воздействий, на уровне «чувствования».
«Надо внушить противнику, что он слабее»,— говорит
Карпов. Степень уверенности вашей игры, быстрота и ре-
шительность заставляют противника нервничать. Он ду-
мает (или «чувствует»), что вы знаете, как надо играть.
Вы же думаете, что он думает, что вы знаете, как надо
играть, и придаете своему лицу выражение бесспорной
уверенности в победе. Иногда вы поступаете наоборот,
своим унылым видом демонстрируете обреченность или
готовность к ничейному исходу. Вполне откровенно
М. Ботвинник, а за ним Вик. Васильев (см. «Театр»,
1974, № 8), рассказали о подобных актерских приемах.
Придя на доигрывание одной из партий, Ботвинник стро-
ил свое внешнее поведение определенным образом (даже
* Один из авторов этой книги использовал термин «рефлексив-
ное управление» еще в 1968 г., см,, например, «Алгебра конфлик-
та». М., «Знание», 1968.
77
пресловутый термос был на этот раз отставлен), с тем
чтобы внушить М. Талю, что исход партии предрешен и
доигрывание окончится быстро. Этот трюк, рассчитанный
на ослабление внимания и работоспособности партнера,
встречается нередко. У Ботвинника был предшественник.
В последнем туре III Московского международного тур-
нира в 1936 г. Капабланка, известный любитель балета,
положил на столик билеты в театр. Весь его вид говорил,
что он ничего больше не желает, как скорее закончить
партию и отправиться в театр. Готовый к ничьей его про-
тивник гроссмейстер Элисказес чуть-чуть расслабился, и...
Капабланка блестяще выиграл труднейший эндшпиль.
Впрочем, такие трюки проходят теперь все реже. Шахма-
тисты присмотрелись друг к другу и хорошо знают инди-
видуальные признаки поведения и их неожиданные откло-
нения.
Передача информации при рефлексивном управлении
может преследовать и другие цели, в частности, прямого
воздействия на формирование замысла и плана противни-
ка, на выбор им решения, в конечном счете на направле-
ние течения борьбы в логически и психологически не-
удобное для противника русло. Здесь все как на войне. И в
шахматах подвергающийся нападению склонен переоцени-
вать силы противника (угроза всегда сильнее своего ис-
полнения). Устрашение, «силовое давление» осуществля-
ется и в скрытой форме (демонстрация намерений и т. п.).
Маскировка, резкая перемена плана игры, нейтрализация
плана противника, использование дефицита времени — все
эти приемы заимствованы шахматистами из сферы «во-
оруженной борьбы». Игра сосредоточивается зачастую во-
круг позиций неустойчивого равновесия, устраивающего до
поры до времени обе стороны. Это неустойчивое равнове-
сие может разрешиться взрывом или молчаливым обоюд-
ным согласием сторон. Выбор решения в таких позициях
особо труден и ответствен, и поэтому нередко стараются
подвести противника к такой именно позиции. Тот, кто
умеет в практической игре формировать и реализовать де-
сятки приемов рефлексивного управления, тот существен-
но повышает свои шансы победить. Авторам новых учеб-
ников шахматной игры, если они хотят быть на уровне ве-
ка, не избежать включения и этих приемов. А может
быть, достаточно проанализировать, но под новым углом
зрения, прекрасные старые кнпги Ласкера, Капабланки,
Нимцовича, Эйве.
78
Авторы просят читателей с вниманием отнестись к
рефлексивной интерпретации психологии шахматной
борьбы. Матчи на чемпионские звания играют отнюдь не
новички, играют специалисты-профессионалы в самом высо-
ком смысле этих слов. Для гроссмейстеров главная труд-
ность совсем не в том, чтобы разгадать тип позиции,
разыскать комбинационный удар или способ выстроить
стенку из пешек. Всеми этими практическими, технологи-
ческими приемами современный гроссмейстер об'мпач,
словно банановое дерево бананами. Вопрос стоит по-ппому.
Чем воспользоваться из обилия этих приемов, что приме-
нить раньше, а что потом, как будет реагировать против-
ник на тот или иной прием. И далеко не последнее место
в этих мыслях (и чувствах) занимают рефлексивные рас-
суждения.
Приемы рефлексивного управления, базирующиеся на
сугубо шахматном содержании, так сказать, внутришах-
матные, являются, конечно, естественным оружием борь-
бы, как и другие технические средства. Приемы же пове-
денческого содержания, воздействующие на психическую
сферу, основанные на обмане и лжи, по нашему мнению,
безнравственны и опасны. Об этом надо говорить откры-
то, без обиняков. Тем более это важно, что даже компе-
тентные в шахматах люди не вполне отчетливо различают
шахматные и внешахматные приемы борьбы. Так, Т. Пет-
росян считает, что «некорректная жертва (всего-навсе-
го! — Авторы) и другие приемы аналогичного характера,
вводящие в заблуждение противника и сулящие незаконо-
мерный успех», есть проявление прагматизма. Трудно за-
подозрить экс-чемпиона мира в наивности, скорее здесь
просто нежелание открыто говорить о средствах достиже-
ния «незаслуженного успеха» в спортивной борьбе. Ведь
одно дело некорректная жертва фигуры, другое — игра
внешним видом и мимикой, отображающая «душевное по-
трясение».
Вопрос о социально-этической оценке лжи в спортив-
ных состязаниях сложен, и любой плебисцит вам покажет
спектр различных мнений — от категорически отвергаю-
щих до категорически оправдывающих. Мы на стороне
первых. Безнравственность лжи ничуть не менее очевидна,
чем безнравственность подсказки. Удивительно лишь, что
откреститься от обвинения в подсказке считается делом
чести (в шахматной истории полно подобных примеров), а
об обмане или, мягче сказать, введении в заблуждение
79
с помощью игры поведения можно писать чуть ли не с
симпатией.
Нельзя забывать о том, как велик нравственный урок
честной борьбы. Воспитывая в детях любовь к прекрасно-
му и уважение к партнеру (не противнику!), стойкость
духа и умение переносить неудачи, самокритичность и ду-
шевную щедрость, мы должны сосредоточить все внимание
именно на этих психологических качествах, качествах до-
стойного человека. Шахматы не должны становиться
чем-то вроде жизненного экзамена, сдать который необхо-
димо во что бы то ни стало. Играйте на здоровье, на ра-
дость себе, учителям, родителям и будьте честны и бла-
городны в этой игре и в этой борьбе.
На пути к электронному гроссмейстеру
Гроссмейстеры и мастера со снисходительным интере-
сом рассматривают партии, сыгранные программами. «На
наш век наших шахмат хватит,— замечают они,— впро-
чем, не наше это дело». Специалисты по искусственному
интеллекту, по моделированию процессов решения задач на
ЭВМ видят в шахматных программах плодотворную об-
ласть исследования, хотя в целом не склонны переоцени-
вать ни достигнутые успехи, ни обозначившиеся перспек-
тивы. Журналисты, научные и шахматные комментаторы
в экспрессном порядке откликаются на состязания про-
грамм п профессионально будоражат широкую публику
оценками и прогнозами, большей частью исключающими
друг друга. Ну а общественное мнение складывается
понемножку из всех этих разноречивых оценок, правда,
преобладают все-таки оптимистические настроения — та-
кова уж атмосфера научного фетишизма, в которой мы
все живем.
Недавно «Литературная газета» (1975, № 4) решила
в полном соответствии с канонами современной журнали-
стики задать традиционнный вопрос шести ныне здравст-
вующим экс-чемпионам мира по шахматам: «Будет ли
создан электронный гроссмейстер?». Голоса экс-чемпионов
разделились — как и полагается по этим канонам. Непре-
81
клонный оптимизм и авторитет доктора технических наук
звучали в голосе М. Ботвинника — будет! Другой специа-
лист (в молодости профессиональный математик) М. Эйве
признал, что ЭВМ играют все сильнее, и даже выразил
прискорбие по этому поводу, но уклонился от прямого от-
вета. Наши остальные гроссмейстеры — гуманитарии, ра-
зумеется, дали расплывчатые ответы, только Б. Спасский,
честно признав себя некомпетентным, сразу отказался от
обсуждения. В. Смыслов дал отрицательный ответ, сослав-
шись на то, что только человек обладает оригинальным
мышлением. Т. Петросян выразил скептическое отноше-
ние, по, видимо, вспомнив о первом всемирном чемпиона-
те шахматных программ летом 1974 г., добавил, что он не
исключает состязаний машин и, конечно, состязаний лю-
дей. Ну, а М. Таль просто надеется, что электронного грос-
смейстера не будет, так как в противном случае число по-
клонников шахмат сократится, ибо никого не будет инте-
ресовать абсолютно безошибочная игра. «Литературная
газета», таким образом, с помощью экс-чемпионов еще раз
привлекла наше внимание к одному из острых вопросов
нынешнего научно-технического развития. Может быть,
мы лишь из простого тщеславия убеждены в том, что иг-
раем (и будем играть) лучше машин? А может быть, прав
Станислав Ежи-Лец, обещающий, что «техника скоро до-
стигнет такого совершенства, что человек сможет обой-
тись без самого себя»?
Когда-то спрятанный в ящик человек обыграл в шах-
маты Наполеона. В те давние времена пикто не подозре-
вал о могучих силах машинного XX в. В мистификаци-
ях с ящиком принимали участие многие сильные шахма-
тисты, недаром из трехсот примерно сыгранных партий
они проиграли только шесть (Наполеона обыграл Аль-
гайер, один из сильнейших венских шахматистов; помни-
те, гамбит Альгайера?). Сегодня мистическими выглядят
успехи ЭВМ. Они, право, не вполне укладываются в ес-
тественный для простого смертного порядок вещей
(Н. Винер). Но электронная начинка нынешних ящи-
ков — это явь. И мы чувствуем сегодня, что на все вопро-
сы типа «может ли машина делать это?» должен быть дан
положительный ответ.
Наверное, один из самых привлекательных моментов
в современных машинных шахматах — это возможность
состязания человека и машины. Железный робот с двер-
цей на пузе и с несгибающимися коленками, конечно, не
82
конкурент человеку, разве что когда надо поднимать тя-
жести или мчаться по фантастическому раскаленному без-
дорожью. Другое дело — мозг человеческий и электрон-
ный. Даже где-то оборванному электрическому контакту
в машине можно отыскать аналог в нервной системе чело-
века, где, впрочем, связи рвутся куда чаще. Отбросим
пока рассуждения о том, что машина — продукт человече-
ского ума и рук, равно как и все соображения юмористи-
ческого плана. Поставим наших соперников в равные усло-
вия. Разве это не замечательное событие в человеческой
истории: разум человека может быть очищен от своей че-
ловеческой оболочки, взвешен, измерен, оценен по при-
вычным человеческим меркам. Именно в таком состяза-
нии можно явственно понять, как далеко мы продвину-
лись в познании интеллекта и человеческой души, понять,
как мало мы знаем еще о мышлении, о человеке и... об иг-
ре в шахматы. Конечно, мы не отождествляем себя с ма-
шиной, разве что в том, что касается «степени незнания
происходящих процессов» (Г. Цопф). Но мы склонны по
своей человеческой природе верить скорее очевидным след-
ствиям, чем туманным посылкам. Вот почему мы так
взволнованы, когда слышим о компьютере, играющем в
шахматы, неважно, играет ли он с человеком или с подоб-
ной же машиной.
Шахматы, как считают многие, идеальный материал
для исследователей искусственного интеллекта. Все, чем
человеческий разум справедливо гордится, и, главное, спо-
собность предвидеть последствия принимаемых решений
и планировать свои действия, используется при програм-
мировании. Однако не ясно, можно ли программу, играю-
щую в шахматы, с полным правом назвать разумной. Она
относительно, избирательно разумна — в том смысле, что
она абсолютно непригодна для решения других интеллек-
туальных задач, например решений дифференциальных
уравнений, как и любая программа для решения диффе-
ренциальных уравнений бесполезна для игры в шахматы.
Человеческий же разум, как справедливо отмечает Д. Ми-
чи, характеризуется разносторонностью и проявлением спо-
собностей в самых различных областях. Вообще вопрос о
разумности шахматной программы в прямой форме схола-
стичен, а ответ на него совсем не однозначен. Зададимся
ли мы логическими критериями (способность к классифи-
кации, обобщению, распознаванию образов, индукции и
т. д.) или будем судить по выходу «черного ящика» —ко-
83
печному результату игры, будем ли скрупулезно искать
творческие компоненты в ее решениях или удовлетворим-
ся ее способностью к обучению, — мы вряд ли придем к
убедительному ответу — ведь мы так мало еще знаем о
собственном, человеческом разуме и у пас так или иначе
нет иных, внечеловеческих критериев разумности, хотя,
как подсказывает жизнь, человеческих критериев у нас
в избытке.
Еще более сложен вопрос о том, сможет ли шахматная
программа когда-либо играть творчески, с фантазией, во-
ображением, «с искрой божьей» и тому подобными чело-
веческими качествами. Академик А. Н. Колмогоров вы-
сказался однажды вполне определенно: чтобы научить ком-
пьютер писать хорошие стихи, нужно запрограммировать
в нем всю историю человеческой цивилизации. Содержа-
ние наших понятий определяется нашим к ним отноше-
нием, говорил другой выдающийся математик А. А. Мар-
ков, поэтому наши оценки творчества и машинного, и че-
ловеческого всегда глубоко ассоциативны и эмоциональны.
И при этом они совсем не так точны, как хотелось бы.
Что поделаешь: вопрос о творческом характере игры про-
граммы просто отодвинут на задний план. Мы исследуем
эвристические механизмы мышления, будем систематизи-
ровать опыт, проверим разные принципы составления
программ, говорил Дж. Маккарти, руководитель работ по
программированию игры в Стэнфордском университете во
время первого советско-американского матча шахматных
программ в 1967—1968 гг. Но уже тогда перестали в
принципе отождествлять понятия — эвристический и твор-
ческий. Сейчас подход отличается еще большей деловито-
стью, шахматист уже сравнивается с хозяйственным руко-
водителем (В. А. Трапезников), а понятие сложной твор-
ческой задачи просто характеризует уровень, еще не
достигнутый программистами.
Тем не менее мы все уверены, что программирование
шахматной игры имеет прямое отношение к проблеме ис-
кусственного интеллекта. Мы ценим возможность объек-
тивно оценивать темп нашего продвижения к решению
этой «проблемы конца XX века», соизмеряя силу про-
грамм с живым интеллектом по гибким и дифференциро-
ванным критериям. Наконец, нам удивительно по душе
напряженная обстановка поиска, тайны, азарта, в которой
работают шахматные программисты. Всем нам — фантас-
там и реалистам, без исключения.
84
Нам говорят «безумец и фантаст»,
Но выйдя из зависимости грустной,
С годами мозг мыслителя искусный
Мыслителя искусственно создаст.
Гете. «Фауст»
Как известно, советская шахматная программа «Каис-
са» в августе 1974 г. победила в четырех партиях и на-
шим ученым была вручена золотая 110-граммовая медаль
Международной федерации по обработке информации
с надписью «Всемирный чемпионат шахматных ком-
пьютеров». Этот совсем недавний эксперимент показал, что
все программы так или иначе построены на принципе
перебора вариантов. Разница в силе программ объясняется
полнотой и, если можно так выразиться, степенью со-
ответствия заложенных принципов этого перебора харак-
теру позиций, которые реально встретились в партии. По-
следнее означает, что некоторые позиции программа мо-
жет разыгрывать с большой силой, а в некоторых начинает
«плавать». Для ряда позиций фактической глубины рас-
чета (например, на 5 полуходов, как играла «Каисса») ей
может не хватить, а вспомогательные приемы — скажем,
для расчета в форсированных вариантах — могут оказаться
просто неиспользованными в случае, когда велик вес пози-
ционных факторов. Поэтому есть определенный элемент
«спортивного везения» в партиях шахматных программ.
Программа может выйти на те позиции, на такие идеи, к
которым она хорошо подготовлена, и использовать свой де-
бютный справочник на «полную катушку». А может и не
выйти. «Каиссе» в некотором смысле повезло. В решаю-
щей партии с американской программой «Острич» она,
допустив элементарный «зевок», осталась без качества:
экономя время, она ограничилась расчетом всего на 3 по-
лухода. В свою очередь «Острич» не сумел выиграть комби-
нацией с жертвой ладьи, для расчета которой требовалось
9 полуходов. В целом этот «Всемирный чемпионат» еще
раз подтвердил практическую неисчерпаемость шахмат-
ных позиций и в какой-то степени принципиальные огра-
ничения используемых приемов при программировании.
История шахматных программ начинается с работы
К. Шеннона, опубликованной еще в 1950 г. Шеннон не
предложил программы, но рассмотрел основные возникаю-
щие здесь проблемы. По Шеннону, шахматы — это игра с
конечным числом возможных позиций, причем для каж-
дой позиции есть конечное число возможных ходов. Пра-
вила игры гарантируют, что за конечное число ходов будет
85
достигнут выигрыш, проигрыш или ничья. Поэтому можно
дать описание игры с помощью «дерева», вершины кото-
рого соответствуют позициям, а ветви — возможным хо-
дам. Интуитивно ясно, что для игрока, который может
обозреть все дерево целиком и видеть самые отдаленные
последствия каждого принятого решения, шахматы ста-
новятся простой игрой. Шеннон предложил руководство-
ваться при анализе дерева игры следующими принципами:
во-первых, рассматривать все возможные ходы на фикси-
рованную глубину; во-вторых, давать численную оценку
ходам; в-третьих, использовать для этой оценки взвешива-
ние очков, приписываемых фигурам и их расположениям;
в-четвертых, выбирать ход с максимальной оценкой. В пер-
вых программах эти принципы были практически реали-
зованы. Однако глубина расчета (перебора) была очень
мала (4 полухода), и программы даже пе доводили до
конца разменных вариантов и делали нелепые ходы (про-
граммы Бернстайна, де Гроота и др.).
Известные специалисты по эвристическому программи-
рованию Ньюэлл, Саймон и Шоу сделали попытку в
1958 г. отказаться от первого принципа Шеннона. Они
опирались на эвристические правила, которые легко найти
в учебнике для начинающих. Их программа вырабатыва-
ла ходы исходя из возможности достижения следующих
шести целей (в порядке приоритета): 1) безопасность ко-
роля, 2) материальное равновесие, 3) контроль над цен-
тральными полями, 4) развитие фигур, 5) атака на ко-
роля, 6) продвижение пешек. С каждой целью связан на-
бор правил для выработки хода, который анализируется
с точки зрения всех шести целей. Эта программа также
показала слабую игру.
Оригинальный подход принадлежит М. Ботвиннику.
Он рассматривает шахматы как иерархическую систему
управления с тремя уровнями. На нижнем уровне каждая
фигура действует на некоторой траектории и имеет свою
цель игры; следующий уровень образуют группы фигур,
взаимодействующих в так называемых эонах игры и пре-
следующих свои цели. На высшем уровне совокупности
всех фигур соответствует общая главная цель. Цели на
разных уровнях определенным образом согласованы, их
содержанием является стремление выиграть материал.
Движение по траектории (и их пучкам) позволяет вычис-
лить «соотношение сил» с помощью операции так назы-
ваемого «обобщенного размена» и тем самым определить
86
преимущественный ход. Алгоритм игры решает задачу о
выборе хода в трехступенчатой системе, причем учитыва-
емая информация ограничивается глубиной анализа (это
так называемый метод горизонта, а под горизонтом пони-
мается заданное число полуходов). По мнению Н. А. Кри-
ницкого, алгоритм М. Ботвинника отличается от идей
Шеннона прежде всего тем, что в нем нет статической
функции, оценивающей позицию. И вообще основу алго-
ритма составляет понятие не позиции, а траектории, т. е.
возможности перемещения фигуры при своем ходе. Траек-
тории и их пучки «пронизывают» большое число позиций.
Ход выбирается по одной из траекторий в соответствии с
целью игры. Перебор ходов есть и у Ботвинника, но каж-
дый ход у него — это не столько шаг, ведущий от одной
позиции к другой, сколько движение по траектории, на-
правленное на достижение цели игры.
Мы полагаем, что это отличие не слишком существен-
ное. Можно, по-видимому, построить алгоритм на принци-
пах Шеннона, и он будет эквивалентен алгоритму М. Бот-
винника. М. Ботвинник критикует подход Шеннона, ос-
нованный на максимизации оценочной функции, за то,
что «элементы фигуры одного цвета не имеют своих инди-
видуальных целей, их цели обезличены и полностью
совпадают с целью игры совокупности элементов», в силу
чего якобы «в процессе перебора она [фигура] должна
перемещаться во всех направлениях, ее движение приобре-
тает хаотический характер» (см. М. М. Ботвинник. О ки-
бернетической цели игры. М., «Советское радио», 1975,
с. 26). Нам эта критика не кажется достаточно убедитель-
ной. В то же время очевидно, что М. Ботвинник предло-
жил удачные решения по организации информационных
массивов для счета, а также по некоторым другим стан-
дартным задачам программирования. Как отмечает сам
М. Ботвинник, при доводке его алгоритма и реализации
программы встретились серьезные препятствия. Поэтому
оценить силу этого алгоритма пока очень трудно.
Принципы обучения в шахматных программах не полу-
чили применения из-за очевидной сложности. Но для ша-
шек эксперименты с обучением увенчались успехом. Про-
грамма А. Самюэля (1967 г.) формировала хорошие оце-
ночные функции путем статистического анализа примеров
из учебника игры в шашки. В 38% случаев она избирает
ход, рекомендованный в учебнике (при случайном выборе
ход в учебнике избирался бы всего в 12% случаев). Про-
87
грамма заучивает (записывает в память) ходы из учебни-
ка и позиции, которые часто появляются в игре и оцени-
ваются высоко. Такая программа отлично играет в шашки
и однажды победила чемпиона Штата Коннектикут масте-
ра Р. Нилли. Вот как Нилли прокомментировал эту партию
в журнале «IBM Research News»: «В нашей партии мож-
но выделить несколько моментов. Все ходы до 11-го мож-
но найти в литературе, хотя я несколько раз избегал хо-
рошо известных предложений в тщетной надежде сбить
машину с толку. Далее партия развивается вполне ори-
гинально. Интересно, что для достижения победы машине
понадобилось несколько блестящих ходов и, если бы не
это, я имел бы неоднократно возможность свести партию
вничью. Именно поэтому я продолжал играть. Однако ма-
шина провела окончание партии без единой ошибки».
Одна из лучших современных американских программ,
разработанная в 1967 г. Р. Гринблаттом и др., использует
многие сведения из дебютной теории и отдельные шахмат-
ные «знания». В ней усовершенствованы процедуры дви-
жения по «дереву игры», осуществляется слежение за пов-
торением позиций, оценка ходов ведется для «текущей,
а не «конечной» позиции и т. д. Эта программа под име-
нем Мак Хэк Сикс числится в почетных членах шахмат-
ной федерации США. Она впервые 21 января 1967 г.
сыграла партию в шахматном турнире; правда, проиграла
ее в 55 ходов довольно сильному игроку (рейтинг 2190,
что примерно соответствует нашему хорошему кандидату
в мастера). Но партию с игроком, аттестованным оценкой
1510 (любитель средней силы), закончила матом на
21-м ходу. Эта первая партия, выигранная машиной у че-
ловека в шахматном турнире, заслуживает быть приведен-
ной здесь.
Белые: Мак Хэк Сикс	Черные: Любитель
1. е2—е4 с7—с5 2. d2—d4 с5 : d4 3. ®dl : d4 Kb8—сб 4. <l>d4—d3
Kg8-f6 5. KM—c3 g7—g6 6. Kgl-f3 d7—d6 7. Ccl-f4 e7—e5
8. Cf4—g3 a7—a6 9. 0—0—0 Ь7—b5 10. a2—a4 Cf8—h6+ 11. Kpcl—
bl b5—b4 12. Od3:d6 Cc8-d7 13. Cg3-h4 Ch6-g7 14. Kc3-d5
Kf6:e4 15. Kd5 - c7-|-Od8 : c7 16. 0>d6 : c7 Ke4-c5 17. <Pc7-d6
Cg7-f8 18. ®d6-d5 Ла8-с8 19. Kf3: e5 Cd7-e6 20. Od5 : c6+
Лс8 : сб 21. Лdl—d8. Мат по мотивам известной партии П. Морфи.
Улучшенная программа Гринблатта участвовала и в
чемпионате мира для машинных программ 1974 г.
88
Наша «Каисса» была разработана в 1967 г. группой
московских математиков Г. М. Адельсоном-Вельским,
В. Л. Арлазаровым, А. В. Усковым и другими. В разра-
ботке участвовал мастер А. Р. Битман. Она успешно высту-
пила против программы Дж. Маккарти, а после усовер-
шенствований и в Стокгольмском турнире шахматных
компьютеров 1974 г.
2 4 11Z3 322 ОО/2/ОЗОО 40/234 442
Рис. 13. Графическое представление алгоритма в виде дерева игры.
Белыми кружками обозначены позиции с ходом белых, черными —
с ходом черных, числа показывают оценки позиций
Принципы, заложенные в алгоритм «Каиссы», не очень
сложны, однако их программная реализация связана со
многими трудностями. Представим алгоритм в виде дере-
ва игры (см. рис. 13) *. Начальная позиция Ро считается
корнем дерева. Именно для Ро отыскивается лучший ход.
Для этого достаточно оценить все позиции, которые полу-
чаются из Ро за один ход. Цель белых, естественно, при-
йти к заключительной позиции с наибольшей оценкой,
цель черных — с самой низкой. Если максимальный ранг
позиций дерева равен I (рангом вершины называется рас-
стояние от начальной вершины), тогда все позиции этого
ранга заключительные. Исходя из оценок этих позиций
можно найти оценки для всех позиций рангов I — 1, I — 2,
наконец, для позиций 1-го и нулевого рангов, определяю-
щие лучший ход в позиции Ро. Оценка позиции Ра выби-
рается соответственно на основе максимальной (минималь-
ной) оценки позиции Р?. В этой схеме рассмотрение каж-
дой позиции выглядит одинаково, в результате перебора
ходов определяется оценка позиции. Блок-схема такого
* Подробное описание алгоритма дано в статье Г. М. Адельсо-
на-Вельского и др. «О программировании игры вычислительной ма-
шины в шахматы».— «Успехи математических наук», т. XXV,
вып. 2. 1970,
89
0+t
Рис. 14. Блок-схема алгоритма движения по дереву пе-
ребора
алгоритма перебора представлена на рис. 14. В ней блок
«выписывание ходов» определяет возможные в рассмат-
риваемой позиции ходы и записывает их в список неиз-
ученных. Блок «есть ли ход?» проверяет наличие хотя бы
одного неизученного хода. «Ход» осуществляет переход от
рассматриваемой позиции Pi ранга I к позиции Pi+i ранга
1+1. Если позиция Pi+i заключительная, этот блок опреде-
ляет ее оценку. Если она незаключительная, начинается
движение по дереву вверх. Последний блок в правой вет-
ви блок-схемы алгоритма вырабатывает оценку позиции
Pi, после того как все ходы из этой позиции изучены в
границах перебора. Такая организация алгоритма по схе-
ме «вниз-вверх» позволяет уменьшить объем информации,
необходимой для осуществления перебора.
В алгоритме нашей «Каиссы» применена еще одна
важная тонкость, позволяющая сократить время на пере-
бор позиций. В ней не рассматриваются, отсекаются пози-
ции, от которых оценка позиции Ро не зависит. Пусть
Ра — позиция с ходом белых, Р$ — позиция с ходом чер-
ных и частичная оценка Ра ^частичной оценкиPg,- Тогда
можно не рассматривать неизученные ходы из позиции Рр,
так как они могут только уменьшить оценку Рр, а оценка
Ра может только увеличиться. На основе теории граней и
оценок А. Л. Брудно, являющейся обобщением этого со-
ображения, и построен механизм отсечения.
Отсечение указанных позиций — это своего рода
«служба лучших ходов». Другими словами, при отсечении
производится упорядочение ходов по их предварительно
установленной ценности. Естественно, если ходы «выло-
жены» в нужном порядке, достигается сокращение пере-
бора.
Особенность программы состоит в том, что операция
выбора хода как бы проигрывается на грубой модели иг-
ры, на такой модели шахмат, в которой предпочтение
отдается «активным» ходам. Можно надеяться, что эти ак-
тивные ходы вовсе не плохи. Это прежде всего форсиро-
ванные ходы, т. е. такие ходы, после которых выигрывает-
ся материал (взятие фигуры, например) или создается
угроза его выиграть, а также шахи и ответы на них. Выде-
ление активных ходов позволяет ограничить глубину пе-
ребора всех остальных «спокойных» шахматных ходов, на-
пример на 5 полуходов, а форсированные ходы рассмат-
ривать на значительно большую глубину, практически до
конца. Ведь и человек почти ни один вариант не доводит
91
до мата и почти ни в какой позиции не рассматривает
всех ходов.
На практике хорошо зарекомендовала себя следующая
приоритетность признаков, по которым упорядочиваются
ходы:
а)	в позиции с выигранным материалом уходы на не-
битые поля из-под нападения фигуры противника, сделав-
шей предыдущий ход;
б)	превращения, выгодные взятия и взятия на поле,
куда сделан предыдущий ход противника;
в)	лучшие ходы и лучшие ответы-опровержения, запи-
санные в специальную «справочную» в соответствии с вы-
численными оценками;
г)	уходы из-под нападения фигуры противника, сде-
лавшей предыдущий ход;
д)	рокировка и взятие на проходе;
е)	взятие защищенной равной фигуры;
ж)	шахи на небитые поля;
з)	ходы на небитые поля;
и)	ходы королем из-под шаха, если потеряно право на
рокировку;
к)	шахи на битые поля;
л)	ходы на битые поля;
м) уходы королем из-под шаха, если не потеряно пра-
во на рокировку.
Следует особо выделить обстоятельство, которое нашло
отражение при формировании весов в справочной лучших
ходов. С точки зрения стратегии перебора не всегда быва-
ет выгодно из промежуточной позиции первым рассматри-
вать объективно сильнейший шахматный ход. Лучше
попробовать более слабый, но такой, который быстрее
«закроет» перебор (быстрее приведет к заключительной
позиции). Именно поэтому в позициях с выигранным мате-
риалом лучше избегать обострений, к которым могут при-
вести лучшие в шахматном отношении ходы *.
Понятие активного хода зависит от значений оценоч-
ных функций той или иной позиции. Для оценочных
функций приняты такие «материальные» оценки фигур и
пешек: пешка — 2, конь — 7, слон — 7, ладья — 10,
ферзь — 20. Материальной оценки короля не существует,
* Подробнее об этих человеческих и машинных эвристиках см.
в статье М. В. Донского «О программе, играющей в шахматы».—,
В сб.: «Проблемы кибернетики», вып. 29, 1974,
92
так как короли всегда присутствуют на доске. Позицион-
ная оценочная функция f(p) по абсолютной величине не
превосходит 1. В заключительных позициях при выигры-
ше белых ](р)=й, при ничьей j(p)=Q, при выигрыше чер-
ных j(p) = —с, причем значение с превосходит максималь-
ный материальный выигрыш. Вес позиционных признаков
выбирается таким, чтобы любая их комбинация не мог-
ла бы скомпенсировать минимальный материальный пере-
вес («полпешки»). Опыт показал, что это вовсе не так уж
плохо при небольшой глубине перебора. Например, фигу-
ра, стоящая в центре, ладья на открытой вертикали, про-
ходная пешка и т. п. оцениваются положительно; изоли-
рованная пешка, потеря рокировки, «дырка» — поле, на
которое бьет пешка противника, а свои пешки не защища-
ют, имеют отрицательные значения веса.
К марту 1974 г. признаки позиции, используемые для
вычисления оценочной функции, были расширены, при
этом учитывалась их зависимость от типа позиции. В мит-
тельшпиле, например, выше ценится безопасность коро-
ля, поэтому двигать его в центр плохо, а в некоторых
эндшпилях это необходимо; открытые линии бесполезны,
если разменены тяжелые фигуры, и т. п. Сокращено время
на перебор некоторых форсированных вариантов, улучше-
на игра программы в эндшпиле, в частности за счет более
точной оценки пешечных продвижений и т. п.
В общем, «Каисса», как показали ее партии 1974 г.,
играет неплохо. Возникает вопрос: сумеет ли шахматная
программа преодолеть гроссмейстерский (мастерский)
барьер? Многие считают, в том числе и упоминавшийся
Дональд Мичи, что если бы удалось создать такую про-
грамму, то можно было бы запрограммировать все, что
угодно. В 1968 г. Мичи вместе с Дж. Маккарти и С. Пей-
пертом заключил пари с международным мастером Д. Ле-
ви (бывшим, кстати, одним из организаторов Стокгольм-
ского турнира программ) на 1000 фунтов стерлингов, что
в 1978 г. тот проиграет шахматной программе. Тогда еще
М. Ботвинник сказал Леви: «Мне очень жаль ваших де-
нег». Однако сам Мичи думает по-другому. Его соображе-
ния представляют интерес.
В шахматных программах, считает Мичи, нет ничего,
что относится к «пониманию» шахмат, т. е. к тем знани-
ям, которыми в первую очередь располагает человек.
Единственные знания программы относятся к правилам
93
игры, оценочным функциям и записанным в долговремен-
ной памяти дебютным вариантам. Однако это капля в мо-
ре знаний, накопленных даже любителями. Следовательно,
прежде всего надо найти принципы, посредством которых
болылой объем знаний может быть представлен в машине
в формах, делающих возможным процесс обобщения, ас-
социативного мышления и расширения знаний путем обу-
чения. Таким образом, вопрос о «гроссмейстерском» барье-
ре превратился в вопрос о том, как представить шахмат-
ные знания в машинной форме.
Д. Мичи полагает, что вместо дерева игры ее описание
может быть дано в другой, более компактной форме, в ви-
де «семантического графа», структура которого прибли-
жается к образу позиции, с которым работает человек. Та-
кой граф изображен на рис. 15. Тогда программа в основ-
ном будет распознавать образы, а это уже достигнутый
рубеж. Тогда нынешние «механизированные невежды»,
рассчитывающие деревья с полмиллионом оцениваемых
позиций, уступили бы «понимающим игру» программам,
работающим на основе принципов, близких к человеческо-
му видению и мышлению. Поэтому прогресс на пути к
гроссмейстерскому барьеру лежит в изменении самих сле-
дующих еще от Шеннона принципов формального описа-
ния шахматной игры.
Мы не знаем, прав ли Мичи и каков будет темп про-
движения по этому новому пути. Наверное, и этот путь к
электронному гроссмейстеру долог и труден.
В подтверждение этому приведем некоторые соображе-
ния крупного американского нейрокибернетика Г. Дрей-
фуса. Он отмечает, что во всех основных направлениях ра-
бот по искусственному интеллекту (программирование
игр, машинный перевод и распознавание образов) на сме-
ну оптимистическим прогнозам 50-х годов пришли разо-
чарование и замедление темпа исследований. Чем качест-
венно сложнее задача, тем отчетливее выступает ограни-
ченность возможностей электронной машины. Эта огра-
ниченность обусловлена строгой формализованностью
методов переработки информации в ЭВМ. Мозг человека
тоже использует формализованный подход, но вместе с тем
он способен и к качественно иным приемам анализа. Спо-
собность к выполнению неформализованных операций, по
мнению Дрейфуса, обеспечивает успех там, где дискретный
поиск или пересмотр альтернатив, опирающихся даже на
самые остроумные эвристики, оказывается бессильным.
84
I» I В * * 11 Защита
г .....=o /'така
-----—з— Возможность щам?
Возможность
дбаженая летка
Рис. 15. «Семантический граф» позиции, пред-
ставленной ранее на рис. 2. Жирным шрифтом
указаны фигуры и возможные действия белых,
простым — то же для черных фигур
В какой-то части мышление шахматиста сводится к
перебору дискретных возможностей, к просчитыванию ва-
риантов, сближающему человека с машиной, но начинает-
ся это просчитывание — и это важно подчеркнуть — с ак-
та, который подобным просчитыванием не определяется.
У истоков просчитывания, как показывают психологиче-
ские опыты Г. Саймона и других, лежат смутные, неогра-
ниченные, порой вовсе не осознаваемые подсказы «пери-
ферийного сознания». В мышлении шахматиста высту-
пают процессы двоякого рода: сначала привлечение
внимания к определенной зоне доски, возникновение труд-
ноаргументированного, неотчетливого «подозрения», что
именно здесь слабое место в позиции противника (пере-
живания типа: «кажется, вот здесь у него чтд-то неблаго-
получно, надо ударить здесь»), и только потом—ясно
осознаваемое просчитывание возможных альтернатив.
Вероятно, ориентация на продукты активности и перифе-
95
рийного сознания», столь свойственная человеку и недо-
ступная машине, и делает уровень работы человеческого
мозга недосягаемым для ЭВМ; это относится в полной ме-
ре к моделированию шахматной игры и к функциониро-
ванию распознающих механизмов при решении задач.
Может быть, более близким и ощутимым усилением
шахматной программы будет «консультативная» игра, ког-
да человек будет выступать как помощник машины. Мы
перевернули привычную формулу только ради удобства,
можно, разумеется, поступить и наоборот. Тогда шахма-
тист использовал бы машину для расширенного и искус-
ного анализа вариантов, выбранных на основе его знаний
и интуиции, для проверки стратегических идей, для кон-
троля ошибок. Это прибавило бы не меньше 500 баллов по
рейтинг-шкале профессора А. Эло. Конечно, это были бы
другие шахматы, скорее игра-исследование, инструмент
познания живого и искусственного интеллекта.
Завершая паш краткий очерк состояния дел и идей
в области машинных шахмат, напомним одну замечатель-
ную мысль Н. Винера. Для сильной игры программа долж-
на обладать игровой индивидуальностью, часть которой
она, возможно, должна будет перенять от своего против-
ника. Ее оценочные функции должны подвергаться не-
прерывной переоценке, и в результате этого «игровой ав-
томат будет непрерывно преобразовываться в некую, от-
личную от исходной машину в соответствии с историей
развертывающейся игры» (подчеркнуто нами.— Авторы).
Но будет ли такой игровой автомат с выраженной и ме-
няющейся индивидуальностью машиной? Может быть, его
следует назвать человеком?..
Теперь, чтобы немного отвлечься от утомительного раз-
говора о шахматных программах, приведем отрывок из
памфлета Ф. Лейбера «Бедлам на 64 клетках», опублико-
ванного в канадском шахматном журнале за март и ап-
рель 1965 г. (перевод М. Л. Полонского). В памфлете опи-
сан некий турнир, в котором встретились девять выдаю-
щихся гроссмейстеров и Машина. Машина проиграла три
партии, одну из них так:
«В третьем туре Лысмов * на 27-м ходу нанес пораже-
ние Машине. В зале начался переполох. Журналисты бро-
сились к телефонам. Все анализировали ход игры, причем
было ясно, что Лысмову удался какой-то трюк.
* Автор памфлета слегка изменил фамилии гроссмейстеров.
96
Эмоциональная реакция американских газет на это
событие была безрадостной. Между строк можно было про-
честь, что проигрыш человека Машине — неприятность, но
победа русского над американской Машиной несчастье го-
раздо большего масштаба. (Не забывайте, это год —
1965-й.— Авторы.) Один популярный спортивный коммен-
татор, два футбольных тренера и несколько провинциаль-
ных политиканов высказались, что шахматы — патологи-
ческая игра, забава чокнутых и психопатов...»
Один из игравших с Машиной гроссмейстеров — док-
тор Кракатовер так объясняет выигрыш Лысмова:
«Он определил предельную глубину расчета, доступную
Машине — 10 ходов... Лысмов разыграл комбинацию, при
которой Машина выигрывала ферзя на десятом ходу, но че-
рез два хода после этих десяти Машина получала мат.
Живой шахматист - из плоти и крови мог бы заметить
эту ловушку. Для Машины же это исключалось, поскольку
Лысмов оперировал в зоне, недоступной для совершенного,
но строго ограниченного разума Машины. Она, конечно,
изменила свою тактику после первых трех ходов, но было
уже поздно. Лысмов стал первым из нас, кто показал, что
мы играем не против металлического чудовища, а против
программы, в которой можно найти слабые места».
После этого Машина выиграла несколько партий под-
ряд и стала лидером турнира.
«Резко возрос интерес к турниру. Увеличилось число
зрителей и средняя стоимость их туалетов. Возникла проб-
лема поддержания порядка в зале... Среди зрителей воз-
росло число научных работников и специалистов по вы-
числительной технике. Замелькали формы офицеров флота,
армии и космических сил. Фирма WBM получила боль-
шой заказ от военного ведомства. В Голливуде начались
съемки двух фильмов — «Ее сделали черной пешкой» и
«Чудовище с поля Ь8»...»
В партии с Кракатовером, который к 31 ходу уже соби-
рался сдаваться, «в Машине что-то отказало. Помощники
автора программы молча взялись за дело, сгрудившись по-
зади пульта управления. Часы Машины продолжали от-
считывать время. Доктор Кракатовер наблюдал за этой
картиной, пока не уснул. Распорядитель разбудил его,
когда Машина наконец сделала очередной ход. Ремонт
занял 50 минут и за оставшиеся 10 минут Машине нужно
было сделать 15 ходов. Располагая всего 40 секундами на
ход, Машина стала действовать подобно болвану. Кракато-
97
вер через несколько ходов извиняющимся тоном объявил
мат в 4 хода.
— Боги ниспослали мне, старому Кракатоверу, боль-
шую славу — выигрыш у сломанного компьютера. Еще
хорошо, что на моем месте не оказался один из русских,
а то непременно нашлись бы мудрецы, которые обвинили
бы Машину в саботаже».
Третью партию Машина проиграла американцу Энгле-
ру (Angler — удильщик — рыбак — Fisher.— Авторы). Тот
подметил, что Машина разыгрывает дебюты точно по пос-
леднему изданию учебника, составленному автором прог-
раммы, известным в прошлом гроссмейстером Грейтом.
(В портрете автора программы можно узнать гроссмейсте-
ра Файна.— Авторы.) В одном из дебютных вариантов
Энглер обнаружил грубую ошибку Грейта и сыграл этот
дебют с Машиной. Вскоре он поставил ее в безвыходное
положение.
Ф. Лейбер, таким образом, указал три возможности на-
нести поражение Машине: недостаточно далекий расчет
форсированного варианта, техническая неисправность и
ошибка в библиотеке дебютов, заложенной в программу.
Все три недостатка в принципе устранимы.
В общем, автор памфлета нарисовал вполне правдопо-
добную картину будущего. И характерные черточки шах-
матистов подметил верно. В одном только он, пожалуй, до-
пустил фантастическое преувеличение. Он наградил Ма-
шину чувствами, которыми она вряд ли будет обладать.
Выиграв партию у венгерского гроссмейстера, Машина
выдала надпись на табло: «Благодарю Вас за хорошую иг-
ру», а через секунду добавила: «Вам не повезло». Когда
же Машина проиграла Кракатоверу из-за неисправности,
на табло засветился текст:
— Ви играль блестяще. Поздравляю!
Шахматы третьего тысячелетия
Итак, мы пытались рассмотреть шахматы с разных
сторон, исследовать отдельные грани этого уникального
явления, мы искали ключи к шахматному творчеству. Но
путь наш к познанию шахмат сегодня только начинается.
Что ожидает нас завтра?
Ответ на этот вопрос нам, шахматистам, не безразли-
чен. Человек всегда хочет знать, что грядущая цивилиза-
ция примет и частицу его личного творчества, что его труд
и его талант не будут отброшены с доски прогресса как
ненужная больше в игре шахматная пешка. И мы хотим
сегодня увидеть основные пути развития шахмат, поду-
мать о том, какие новые формы они могут принять, какой
интерес будут вызывать, какую роль — и это основное —
станут играть в гармоничном и счастливом мире.
Авторы, естественно, безгранично любят шахматы и
верят, что к 2000 году, а может, и раньше шахматы ста-
нут человечнее и с каждым годом будут все больше при-
обретать самые добрые черты, постепенно теряя все ос-
тальное, временное, наносное, пришлое, конъюнктурное,
чуждое идеалам гуманизма.
Говоря о будущем, мы неизбежно допускаем какие-то
элементы фантастики. И, быть может, именно это вмеша-
тельство воображения придает конструируемым картинам
будущего особую привлекательность. Начнем с того, что
99
потребности нашего, не машинного, интеллектуального
развития должны привести к значительному росту ин-
тереса к шахматам. Если сегодня ребенка учат элемен-
тарным логическим понятиям и отношениям с помощью
эмпирических наблюдений над живой прородой, то в мире
третьего тысячелетия с помощью зримых шахматных чер-
тежей ребенку еще в первые месяцы после рождения будут
показывать логические понятия. Все будут понимать, что
красивая шахматная мысль бьется в трехмерном прост-
ранстве детских кубиков и пирамид. С помощью разно-
цветных фигур можно будет охватить всю гамму мыслей
и чувств шахматиста, представив даже самые сложные из
них несколькими основными символами, видимыми или
различимыми на ощупь. С гордостью за шахматы скажем,
что если простые математические теоремы не всегда по-
дойдут для земных или космических коммуникаций, то
набор шахматных технических приемов и простых комби-
наций в третьем тысячелетии будет понятен любому чело-
веку на Земле, и, безусловно, инопланетянам тоже. Мы бы
на месте лиц, посылающих световые сигналы в космиче-
ские дали, подумали о том, чтобы на огромных просторах
океана посадить на якорь и теорему Пифагора, и элемен-
тарный «детский мат». Мы полагаем, что понятия вперед,
назад, вверх, вниз, влево, вправо, вместе, отдельно, из угла
в угол, атака, защита, поздно, рано, реальность, иллюзия,
смелость, трусость, быстро, медленно, риск, расчет, щед-
ро, скупо, элементарно, вульгарно, красиво, уродливо, глу-
по, умно и некоторые другие вполне могут быть переданы
с помощью шахматных символов, так как комбинации из
шести двухцветных фигур да еще пешек несчетны. Разу-
меется, в авторской запальчивости мы понимаем, что де-
ло это даже не будущего столетия, но, честно говоря, если
мы в своем неуемном стремлении к знанию хотим найти
«общий язык» с дельфинами, то почему нам не научиться
говорить между собой с помощью квадратной доски из
64 клеток и 32 фигурок? Человек может все!
Сегодня шедезры архитектуры и живописи, музыки и
поэзии, свершения в спорте и в жизни помогают юному
поколению воспитывать в себе лучшие черты человека бу-
дущего. А шахматы? Разве они не несут в себе эмоцио-
нальную окраску личного участия в каждом шахматном
действии, разве не расширяют границы ума в одну секун-
ду на сто лет назад и сто лет вперед? В поисках решения
наш ум беспрерывно мечется и во времени и в простран-
100
стве, стремясь объединить знания, опыт давно ушедших
или находящихся на другой стороне земли шахматистов,
стараясь предугадать и предвосхитить будущую мысль.
Каждая шахматная партия не только хранит в себе ча-
стицу общего знания, но и является для игравших ее не-
стираемым личным микровоспоминанием. Перемешиваясь
с другими многоцветными явлениями жизни человека,
эти воспоминания на протяжении всей жизни составляют
своеобразный калейдоскоп, переставляя и усиливая одни
воспоминания, заглушая и отодвигая другие, награждая
память или наказывая ее. Здесь есть определенный нарко-
тический элемент, и когда-нибудь шахматы будут приме-
няться для регулирования болезненного сознания, но уже
сейчас для юношей они часто создают иллюзию взросло-
сти, а для пожилых людей — иллюзию продолжающегося
роста.
Шахматы сами по себе ясны на вид, но глубина их не-
исчерпаема. Сегодня мы все еще не знаем ни одного шах-
матиста, включая чемпиона мира, который, сделав первый
ход, мог бы на магнитофонную ленту наговорить все воз-
можные вариации как он их видит. Но если бы лучшие
шахматисты мира вели борьбу с микрофоном в руках,
все бы услышали, как они красиво думают. Однако ФИДЕ
даже не догадывается, что, организовав турниры говоря-
щих гроссмейстеров, федерации соберут миллионную бла-
годарную аудиторию. (Вот тогда-то и не скроешь за чу-
жими ходами собственную беспомощность.) В таких
турнирах мастера могли бы с помощью телевизионной тех-
ники говорить с публикой на языке шахматных символов.
Такая игра, кроме всего прочего, снимала бы у борющихся
определенный налет неполноценности, так как публика не-
ожиданный для себя ход считает неожиданным и для
гроссмейстера. А при более тесном контакте зрительный
зал меньше бы фантазировал сам и ближе проникал в
работу высококвалифицированного и творческого мышле-
ния. Как видите, будущее тесно смыкается с настоящим...
К тому же никто не станет тратить пять часов на то,
чтобы высиживать в зрительном зале — за это время мож-
но слетать из Москвы в Ереван и обратно или искупаться
в Черном море. В быстрой, динамичной, зрительно-яркой
игре будет рождаться главное в шахматном искусстве —
импровизация, нахождение в считанные минуты и даже
секунды той лучшей тропинки, которая ведет из одной си-
101
туации в другую. И по этой тропинке зрителя и слушателя
будет вести артист.
Вполне вероятно, что со временем какое-либо издатель-
ство выпустит игру «Шахматные тесты». На определен-
ное время будут выскакивать разные позиции из окошка,
а заведенный счетчик указывать оценку в зависимости от
быстроты выбора решения. Авторы знают, что в Киевском
радиотехническом техникуме преподаватель Б. С. Гершун-
ский сконструировал и успешно испробовал этот метод
программированного шахматного удовольствия.
И все-таки будущее шахматного искусства видится ав-
торам немного иначе.
Представим себе, что уже в недалеком времени в на-
шей стране, а потом и за рубежом начнут один за другим
открываться театры шахматных представлений. Они уже
почти существуют... в Югославии, где туристские фирмы
сделали шахматы основным предметом рекламы и охотно
выделяют средства на шахматные состязания, лишь бы
попасть в большую печать, отличиться в глазах потенци-
альных туристов и попасть в картотеку мировых фирм по
туризму. В этих шахматных театрах можно будет давать
представления на любые темы и показывать творческие
портреты шахматистов. За 200 лет накоплено столько
шахматного материала, что опытный режиссер в содру-
жестве с композитором может хоть тысячу лет составлять
тематические концерты. Ну а если появятся новые авторы
или старые авторы принесут свои переработанные фелье-
тоны — честно скажите, ведь никогда вы не видели и не
слышали со сцены специфически шахматного фельето-
на,— то, сами понимаете, отбою не будет от артистов, же-
лающих выступить в роли Пола Морфи, Михаила Ботвин-
ника, Говарда Стаунтона, Энрико Мекинга.
В таком театре можно синхронно показывать выдаю-
щиеся поединки дня, принимая по проводам или по теле-
визионным каналам ходы. Можно показывать матчи, иг-
раемые в других городах на 20, 40, 100 досках. Можно
проводить викторины и конкурсы составления задач. Ма-
ло ли что могут придумать шахматисты, имеющие не тес-
ный особняк для администрации на Гоголевском бульваре,
а свой Шахматный дом.
В таком Доме будут издательство и специальные шко-
лы для всех возрастов, будут кинозал для показа образцов
шахматного творчества и зал хроники, где можно увидеть
улыбку Капабланки, можно иметь зал для сеансов с жи-
102
вым гроссмейстером или ЭВМ. (Авторы понимают, что
фактические проекты зреют одновременно в головах мно-
гих людей. И нам приятно найти среди единомышленни-
ков Н. Носова, автора «Незнайки в Солнечном городе».
Там будут выпускаться цветные телевизионные кассе-
ты с лучшими творческими партиями чемпионов мира.
Они будут озвучены, и можно будет параллельно слушать
комментарии или игроков, или экспертов.
Там будут выдаваться напрокат портативные шахмат-
ные ЭВМ, в памяти которых записано все возможное о
шахматах. Этими сведениями шахматисты будут пользо-
ваться и во время турнирных партий, не загружая свою
память и сохраняя силы для подлинно творческих усилий.
И т. д. и т. п.
...Дети будут слушать пояснительный текст к партиям,
как сегодня слушают сказку об Иванушке-дурачке. Ны-
нешние образцы шахматного искусства, которыми мы еще
изредка восторгаемся, вызовут у них недоверие, а наши
ошибки покажутся им ужасными глупостями, потому что
они будут знать эти отжившие, наивные, старые ходы.
Но они будут знать и то, что самые лучшие шахматисты
не играли в максимум своих сил, если их приемы, их иг-
ра, их замыслы приносили им успех. Поэтому-то и бессмыс-
ленно говорить о матчах Морфи — Карпов, Капабланка —
Андерсен, Филидор — Таль. Ведь и в прошлом, и в настоя-
щем каждый совершенствует свое мастерство только
до границ победы. Есть и другой элемент — опасно ухо-
дить далеко, если критика не понимает шахматиста. У та-
кой границы обычно чемпионы мира. Они не объясняют,
как побеждают, не желая раскрывать секреты. И вот на-
лицо определенный разрыв между новыми приемами
решения сложных проблем и их интерпретацией журна-
листами и комментаторами. Вряд ли шахматы стали слож-
нее. Если число мастеров растет поразительно быстро, не
чересчур ли легко играть сегодня в шахматы! Не обма-
нываем ли мы и себя и публику? Всякое дело интересно,
если на него тратят столько времени, столько оно того
стоит. Если сегодня десятки гроссмейстеров и сотни масте-
ров могут отлично играть партию только за пять минут,
значит, они имеют в рукаве определенные готовые схемы
на все основные случаи, как любой человек во многих да-
же новых ситуациях ориентируется на ходу. Говорят —
нет времени рассчитать варианты. А шахматы ли это —
расчет вариантов? Р. Файн полагает, что сила великих
103
чемпионов в том, что они создавали очень сложные, бога-
тые возможностями ситуации, рассчитать которые невоз-
можно, и все же сами находили из них выход, а их сопер-
ники кричали «ау!» и ждали посторонней помощи.
Что еще будет в шахматах будущего? Шахматные те-
атры будут приглашать для гастролей гроссмейстеров су-
перкласса. Их суперкласс будет выражаться в скорости
решения проблем, они будут своего рода фокусниками-ин-
теллектуалами. Они будут показывать чудеса в интуиции
и логической работе мозга, будут вызывать восхищение,
но не будут испытывать отрицательных эмоций — их труд
будет уважаем сам по себе, а не в зависимости от резуль-
тата игры. Они будут так же приветствоваться залом, как
сегодня солист и оркестр, а не как победитель и побеж-
денный.
Турниры и матчи нынешнего толка уйдут в прошлое.
Лишь иногда, как курьез, будут устраиваться состяза-
ния — пикники, где зрителям позволят вести себя как
«в старое доброе время», участники будут приходить на
тур, не зная, какой намечен дебют партнером и о чем при-
дется вести дискуссию, судьи будут заставлять вести
запись и счет ходам, сами шахматные фигуры будут скры-
ты от зрителей массивными стенками щахматных часов,
демонстрировать будут с помощью длинных шестов, цеп-
ляя и вешая фигуры на гвоздики, и весь этот карнавал
для зрителей юного возраста будет всего лишь уроком по
истории зарождения шахматного искусства.
Человек будущего будет экономен в расходовании свое-
го «я» и своего личного времени, сказал в учебнике шах-
матной игры Эмануэль Ласкер. Поэтому в шахматных те-
атрах вечером или утром, ночью или, быть может, днем бу-
дут идти шахматные концерты. Программы будут объяв-
лены заранее, и каждый будет приходить посмотреть, по-
слушать ту тему, какую считает для себя интересной. Же-
лающие испытать свои силы с гроссмейстером не будут
уже играть с живыми партнерами — их вполне заменит
ЭВМ. Но играть только для общего удовольствия в атмо-
сфере подсказок и обмена шутками. Придумают сеансы-
загадки, чтобы зрители угадывали, кто из гроссмейстеров
играл. Нечто такое было недавно в Ницце на шахматной
олимпиаде, где замаскированный под автомат мастер Фи-
либер охотно шагал туда и обратно. Но в будущем в на-
стоящий автомат просто вложат кассету, которая по ха-
рактерным для данного гроссмейстера признакам будет
104
быстро или медленно «думать» в критические моменты
игры, жертвовать или брать пешки и фигуры, стремиться
к эндшпилю или избегать его. Кассета внесет живые твор-
ческие штрихи в работу автомата. Кто же разложит на
схемы творчество Таля, Ботвинника, Карпова? Этим зай-
мутся другие специальные ЭВМ, людям это долго еще бу-
дет не по силам.
Появится Центральная автоматная служба Шахматно-
го дома, и вы сможете присоединиться по телефону к
ЭВМ и играть с ней, если хотите — всей семьей. После
игры ЭВМ пришлет вам вместе со счетом за энергию и
копию партии. Из нескольких партий можно сделать сбор-
ник, и, сравнивая его со сборником партий дедушки, по-
радоваться, что хотя сила внука и меньше, чем у деда, но
ЭВМ прогрессирует от одного турнира к другому. Потому
что чемпионаты ЭВМ будут так же естественны, как нын-
че бега, а машинный опыт станет общим достоянием.
В нашей попытке заглянуть в будущее явственно вы-
ступают черты настоящего. Это неизбежно, мы понимаем
это, может быть, только эмоциональный строй нашего
письма перемешивает эти черты в чуть большей степени,
чем хотелось бы придирчивому читателю. Будьте же сни-
сходительны, читатель.
В будущем, возможно, появятся новые формы шахмат-
ной игры. Мы рассматриваем здесь только феномен шах-
мат, исходя из классических шахмат, как они «формали-
зованы» сегодня, и не станем рассказывать .о десятках
разновидностей этой игры, придуманных энтузиастами, хо-
тя понимаем правомерность многих перемен. Однако одно
исключение мы сделаем. Из уважения к личности Аль-
берта Эйнштейна, предложившего около сорока лет назад
ввести в шахматы третье измерение. Жаль, что это ново-
введение не прошло практического эксперимента. Любо-
пытно было бы при Институте А. Эйнштейна в Париже ор-
ганизовать турнир гроссмейстеров. Если бы некоторые фи-
гуры могли в один ход, другие постепенно — по боковым
граням доски — переходить в пространство, то игра мог-
ла бы стать захватывающей, зрители располагались бы с
любой стороны, а при демонстрации сыгранных партий
понадобились бы аппараты вроде тех, что работают в пла-
нетарии.
С другой стороны, шахматы сами по себе сегодня требу-
ют хотя бы приведения к общему виду — в разных стра-
нах они различаются по цвету, размеру, форме, весу,
105
величине клеток доски и т. п. Нужна единая международ-
ная унификация. Создали же за год с небольшим издатели
«Информатора» международный язык шахматистов. Слу-
чай редкостный, да и язык не имеет логической основы,
но партии на нем не только публикуют, но и читают. Лю-
ди подхватывают легкое чтение, не слишком, впрочем, за-
думываясь над квадратиками и кружками, не имеющими
ничего общего с теми высокими символами, о которых мы
размышляли в начале этой главы.
Изменения коснутся прежде всего современных
средств переноса ходов на демонстрационные доски. Около
20 лет назад малоизвестный изобретатель, живший в глу-
хой немецкой деревушке, изобрел простой магнитный спо-
соб автоматического воспроизведения ходов на большом
демонстрационном экране. Но ни это изобретение, ни сде-
ланные позднее на тему «синхронная передача ходов
и подсчет затрачиваемого времени» не вошли в жизнь.
Энтузиасты из Пермского университета разработали элек-
тронную демонстрационную доску, отличный, но единствен-
ный образец которой красуется в Центральном шахмат-
ном клубе. Видимо, ее стоимость не по карману шахмат-
ным федерациям.
В будущем положение изменится кардинально. В теат-
рах появятся огромные цветные демонстрационные доски.
Рядом доски поменьше, где гроссмейстеры смогут показы-
вать свои планы, помогая зрителю понимать и пережи-
вать игру. Фигуры и пешки будут плавно переплывать
из квадрата в квадрат. Они будут гаснуть на поле отправ-
ления постепенно, их тень будет сопровождать путь сле-
дования, затем изображение постепенно возникнет в но-
вом месте. И конь сделает видимый ход по краю полей.
Фигуры стороны, которая сделала ход, примут позу рас-
слабленности, в то время как .фигуры противника всем
своим видом будут говорить о концентрации умственных
усилий и напряжении чувств. Возможно, фигуры при-
обретут вид живых существ, в каждой фигуре — что-то
необычное. Скажем, кармашек, из которого выглядывают
взятые в плен пешки, либо с указанием сделанного числа хо-
дов и времени, истраченного именно для этой фигуры. Поля
доски будут подсвечены так, чтобы не уставали глаза. Тут
фантазировать можно без конца...
Новые формы и стиль «активной» демонстрации при-
ведут к тому, что во время большого турнира зрительный
зал преобразуется до размеров фантастического объема.
106
Зрители полностью погрузятся в шахматы, они перестанут
ощущать время и пространство, их предсказания будут за-
бегать на век вперед, а каждый ход на сцйне вызывать
ассоциации с шахматистами-чемпионами и шахматистами-
творцами прошлых эпох. И именно этим шахматы сущест-
венно отличаются от любой другой деятельности, в ко-
торой мы испытываем чувство сопереживания. Потому
что тут идет еще и процесс коллективного творчества,
часто доходящего до интеллектуального экстаза: весь
зрительный зал волнуется, горит и работает как один боль-
шой человеческий компьютер. Жаль, что сейчас этот кол-
лективный компьютер уже проглотил полтора — два де-
сятка начальных ходов, отодвинув границу, за которой на-
чинается истинное творчество.
В будущем вряд ли сохранится такой чуждый шахма-
там институт, как пресс-бюро. Эта самодеятельная орга-
низация незаметно присвоила себе право высокомерно
критиковать любой замысел, план, ход, атаку, защиту иг-
рающих гроссмейстеров. Когда играется важный матч, на
него слетаются десятки гроссмейстеров и сотни поднато-
ревших в критике журналистов. Они не только следят за
игрой, они сами азартно играют, бесконечно перед-
вигают фигуры и пешки на десятках вспомогательных до-
сок, пытаясь на ощупь добраться до финала той или иной
комбинации. А потом читателям преподносят сентенции:
«Все мы в пресс-центре видели, что надо идти не так, а
этак». И конечно, бывает, что этот спрессованный в одной
комнате мозговой интернациональный центр начинает по-
беждать борющихся на сцене. И как хорошо, что публику
из зала туда не пускают — она бы потеряла уважение к
живым чемпионам, забыла бы, что те мыслят без устали
позициями, которых нет ни на столике, ни на демонстра-
ционных досках, поскольку искусство игры в шахматы это
искусство прогнозирования, а не ощупывания. Ведь если
даже трое зрителей будут вместе соображать на одной
только карманной доске, у них появляется шанс встать
вровень с играющими на сцене гроссмейстерами. Стоит
задуматься над этим феноменом. Часто мы читаем о том,
что какой-то мальчуган в зале счастлив сам и осчастли-
вил родителей — угадал ход Таля... В пресс-бюро тоже
угадывают. Было бы любопытно, если бы ФИДЕ учредила
тотализатор в пресс-бюро...
Однако эти проблемы существуют. Особенно если учесть
спортивный накал партий, жестокое интеллектуальное
107
избиение, учесть, что гроссмейстеры не только должны
трижды или шесть раз в неделю выдерживать мозго-
вой штурм у критической отметки и находить пути к ско-
рому восстановлению обычных функций организма, но и
во всяком случае искать способ жить нормально всю ос-
тавшуюся на их долю бесшахматную часть жизни. Не все
с этим справляются одинаково хорошо, некоторые впадают
в депрессию, другие чересчур веселы, третьи начинают
швырять камни в стеклянный дом, в котором сами недав-
но процветали и блаженствовали. Однако процент таких
отклонений не более 10 — норма для любых видов хорошо
оплачиваемой и предельно опасной человеческой деятель-
ности. Тем не менее в будущем здесь все изменится к луч-
шему, ибо исчезнут зависть и недоброжелательность, по-
этому не будет нужды ни в жалости, ни в благотворитель-
ных хвалебных откликах, на которые мы сегодня все та-
кие охотники. Есть тут и иной аспект.
Такие невозмутимые шахматисты, как Карпов, кото-
рые практически не реагируют на зал — «публика меня не
интересует», — сохраняют высокую степень работоспособ-
ности дольше, чем их менее уравновешенные партнеры.
Или Фишер: публика его занимает, но он нашел броню —
ограничил круг проблем в дебюте, и такая игра позволяет
ему простыми средствами решать сложные задачи. Карпов
тоже просто разыгрывает дебют и дальнейшую игру стро-
ит на техническом использовании позиционных плюсов.
Вот в целом и получается, что самых высоких спортивных
результатов добиваются шахматисты талантливые, с пре-
красным здоровьем, железпыми нервами и волей.
Другая проблема касается методов игры. Теоретики
должны предсказывать стратегию завтрашнего дня исходя
из того, что сегодня 99 процентов партий — это кардио-
грамма борьбы, кардиограмма усилий личности в борьбе
пе только с трудностями позиции, но и самим собой, с ча-
сами, с шумом в зале и т. п. Здесь не видно движения впе-
ред — и это тревожит всех любителей шахматного искус-
ства. Хорошо походить на Морфи, но еще лучше угадать
стратегию XXII в. и побеждать, как сам Морфи побеждал,
угадав прогресс игры на век вперед.
Нужны смелость и увлеченность, желание и умение ид-
ти к неясной еще цели, и только это порождает сверкаю-
щие позиции и глубокие, насыщенные динамикой ситуа-
ции. Тут у каждого — на базе своего душевного опыта —
появляются и проявляются шахматные эмоции, создаю-
108
щие новые шахматные идеи, выраженные в планах и хо-
дах. При такой увлеченности сухие, академически пра-
вильные и короткие по времени исполнения варианты
остаются за фарватером, но это и есть прелесть подлин-
ного творчества: брать на свои плечи еле видимые даль-
ние серии тонких ходов, которые за малое время — ско-
рость восприятия для зрителей — покажут искусство чело-
века видеть.
Около тридцати лет назад большой любитель игры
вслепую, и особенно игры на скорость — 10 секунд один
ход, и так 10 партий подряд, одну за другой — Р. Файн го-
ворил, что хотя это и трудно, но интересно; что способ-
ность играть, не глядя на доску, служит мерилОхМ интел-
лекта для шахматистов. Филидор, сыгравший вслепую
три партии, попал в Британскую энциклопедию, а сегодня
рекорд мира Я. Флеша — 52. А что в будущем? Ведь есть
же ЭВМ, призванные избавить человека от рутинной ра-
боты и освободить мозг для творческих операций. В этих
условиях нет надобности тренировать его на запоминание
калейдоскопически мелькающих при игре вслепую шах-
матных позиций. Поэтому игра вслепую вряд ли получит
новые импульсы. Если, конечно, этим искусством не заин-
тересуется цирк. Соображения Р. Файна оправдались в
другом. Появилось чувство более тонкой оценки позиций,
которые на вид не представляют ни базы игры на выиг-
рыш, ни содержания. Лучшие шахматисты мира Карпов,
Фишер, Ларсен, Спасский, Таль, хотя и не дают сеансы
вслепую, умеют очень далеко заглянуть за рамки видимой
позиции. Трудность только в том, чтобы на этом дальнем
пути, как гонщику, не растерять мужество и силу, выдер-
жать характер при огромном сопротивлении противника.
Однако сегодня в турнирах нередко выигрывают те,
кто не строит дальних планов, а просто дерется ход в ход.
У этих шахматистов нет разочарования, потому что они
не ищут максимум, разве что перерабатывают максимум
шахматной информации. Это и есть рационализм. Игроки
готовы повторить старые позиции, раз они приносят успех.
Если вы хотите обладать знанием механизмов, ведущих
к выигрышу, вы должны понимать, вокруг чего идет борь-
ба, на что направлена защита и где объект атаки. Но это-
го мало. Требуется горение, фантазия, воля, поиск, жажда
найти истинное решение в соперничестве с другой лич-
ностью. Когда все это есть — появляется шахматный ге-
ний. Морфи играл легко, красиво, быстро. Он понимал
109
позицию — отлично чувствовал соотношение ее деталей.
Но он очень ценил огонь фантазии, инициативу. На этом
пути Морфи был непобедим, но он был и несчастлив, по-
тому что ни с кем не мог разделить счастье открытия,
никто не понимал глубинных истоков его игры, его твор-
ческого горения. Сегодня есть публика, способная понять
и оценить открытие в шахматах. Но шахматисты играют
не для публики. Сегодня идет бесконечный конкурс. Вы-
игрывая сегодня, вы все равно завтра снова подвергнетесь
проверке... на силу здоровья и работоспособность таланта.
Именно!
...Авторы верят, что шахматы в третьем тысячелетии
прочно войдут в арсенал жизненных потребностей че-
ловека, наряду с чтением классических стихов и насла-
ждением музыкой...
Возможно, шахматам будет уделяться одна минута в
жизни человека, но будем гордиться и таким достижени-
ем, спрессованная минута будущего мыслится нам по вме-
стимости и глубине чувств равной нынешнему столетию,
а то и более того.
В будущем мир разделится, видимо, не только на муж-
чин и женщин, но и на людей и машины. Кто хочет объек-
тивно оценить прогресс шахмат за сто лет, тот должен по-
смотреть журналы и старые газеты. Налицо шахматная
«революция» — от примитива мы вышли на вершину ин-
теллекта. В то же время зреет уверенность в неосуществи-
мости мечты о беспроигрышном шахматисте. Лишь для
машин эта задача окажется по зубам, ибо число разумных
шахматных позиций,, построенных разумными, пусть и
многими путями, все же конечно и подлежит равно как ис-
следованию, так и систематизации. Но нам хотелось бы
видеть, как к зданию бывшей Московской консервато-
рии — игрался же там чемпионат СССР 1940 г.— передан-
ной для театра шахматных представлений, подъезжают на
собственных колесиках или воздушных подушках ЭВМ,
степенно входят в здание, сдают средства скоростного пе-
редвижения в гардероб, рассаживаются по местам в
соответствии с рангом. Такой шахматный вечер будет не-
сомненно, ЭВМ тоже захотят посмотреть игру живых кон-
курентов, перенять опыт, покритиковать, общаясь между
собой, наконец, познакомиться, завязать узы творческой
симпатии, личной дружбы, наладить полезные рабочие кон-
такты. Они мигают лампочками, двигают тумблерами и
кнопками, получают взаимное удовольствие, а покидая
110
театр, судачат, как сейчас люди, и обмениваются перфокар-
тами для вызова. Видите, до чего бедна фантазия человека,
мы все видим на свой лад. А быть может, мы-то и будем да-
же клянчить у самых знаменитых ЭВМ автографы и об-
ломки деталей в качестве сувениров... Однако еще не скоро
смогут машины имитировать игру живых людей, и творче-
ская жизнь живых чемпионов долго еще будет светить,
служа познанию тайны шахмат.
Завершая книгу, авторы просят читателей не сетовать
на гиперболы и резкость в оценке сегодняшнего дня. Тема
эта трудная. Есть люди, которые вообще отрицают шах-
маты как искусство, разве мало таких, кто отрицает ис-
кусство б целом тоже? Не будем им судьями, пожалеем
тех, кто глух и слеп к прекрасному миру шахмат.
Оглавление
К нашему читателю	4
Мир большого спорта	7
Homo ludens	21
Радость творчества и горечь ремесла	31
Решения, образы и ритмы	42
Личность против личности	70
На пути к электронному гроссмейстеру 81
Шахматы третьего тысячелетия 99
Давид Ионович Бронштейн
Георгий Львович Смолян
ПРЕКРАСНЫЙ И ЯРОСТНЫЙ МИР
(Субъективные заметки о современных шахматах)
Зав. редакцией научно-художественной литературы
М. Новиков
Редактор Н. Ф. Яснопольский
Художник Б. Н. Сако н тиков
Худож. редактор М. А. Гусева
Техн, редактор Т. Ф. Айдарханова
Корректор Р. С. Колокол ь чикова
ИБ № 893.
А 03156. Индекс заказа 87732. Сдано в набор 24/V
1976 г. Подписано к печати 6/Ш 1978 г. Формат бу-
маги 84X108732. Бумага типографская № 1. Бум. л.
1,75+0,25 вкл. Печ. л. 3,5+0,5 вкл. Усл. печ. л. 5,88 +
+0,84 вкл. Уч.-изд. л, 5,87+0,87 вкл. Тираж 100 000 зкз.
Издательство «Знание». 101835, Москва, Центр, проезд
Серова, д. 4. Заказ 8—814.
Головное предприятие республиканского производ-
ственного объединения «Полиграфкнига» Госкомиздата
УССР, Киев, ул. Довженко, 3.
Цена 30 коп.
Советская олимпийская команда 1958 г. Вы без труда узнаете этих
людей, проторивших славную дорогу побед советской шахматной
школ ы
Гроссмейстер Нона Гаприндашвили собрала замечательную кол-
лекцнкг лавровых венков. Многие мужчины — мастера ничего не
могли противопоставить ее таланту, мастерству, воле
Нынешний обладатель высшего шахматного титула Анатолий Кар-
пов, видимо, знает о шахматах больше других — ои никому не
уступает первые призы в турнирах, где играет
Леонид Штейн провел много красивых атак. Он был
готов к борьбе за мировое первенство, и его безвремен-
ная кончина болио отозвалась в сердцах шахматистов
Этого выдающегося спортсмена, замечател[,ного шах-
матного художника и аналитика, человека чести и вы-
сокой культуры любили все. В последний путь Пауля
Петровича Переса провожал весь Таллин
Так, с высокого Стульчика начинал шахматную карьеру Хозе
Рауль Капабланка. Уше не одно поколение мастеров училось у не-
го, отдавая Дань его удивительной шахматной интуиции
EcjfH бы Мил а пл Таль миг передать пионерам частицу своего ис-
крометного комбаиациониого таланта! Соревновании Дворцов пио-
неров — замечательная страница нашей шахматной жизни
30 коп.
Шахматы —
что это такое?
Мир
артефактов,
мир
придуманной
сложности,
но насыщенный
реальнейшими
переживаниями,
полный тревог
и надежд?
Чудодейственный
сплав спорта
и искусства,
состязания
и творчества,
воли и мысли,
сплав.
в котором
спортивная
победа
представляется
высокой
жизненной
ценностью
и в котором
нетленное
искусство