ТРУДЫ ПО АРХЕОЛОГИИ
Степи Европы
средневековья
ИНСТИТУТ АРХЕОЛОГИИ НАН УКРАИНЫ
ДОНЕЦКИЙ НАЦИОНАЛЬНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
ТРУДЫ ПО АРХЕОЛОГИИ
СТЕПИ ЕВРОПЫ В ЭПОХУ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ
Том 2
Хазарское время
ДОНЕЦК-2001
ББК Т4(4)4я43
С79
С79 Степи Европы в эпоху средневековья. Т.2. Хазарское время/ Гл. ред. Евглевский А.В.; Ин-т археологии НАН Украины; Донецкий нац. ун-т. - Т.2. - Донецк: Изд-во ДонНУ, 2001. - 454 с. - (Тр. по археологии).
Продолжающееся издание научных работ по археологии и смежным дисциплинам, базирующихся на археологических источниках степей Восточной Европы в эпоху средневековья IV-XV вв.
Рассчитан на специалистов в области археологии, этнологии, истории, антропологии, нумизматики, эпиграфики, краеведения, студентов исторических специальностей и всех тех, кто интересуется древней историей.
Утверждено к печати ученым советом Института археологии НАН Украины
Рекомендовано к печати ученым советом Донецкого национального университета
Главный редактор тома и серии Евглевский А.В. (Донецк, ДонНУ)
Редакционная коллегия тома академик НАН Украины, Толочко П.П. (Киев, Институт археологии) д-р ист.наук, Моця А.П. (Киев, Институт археологии) д-р ист.наук, Сухобоков О.В. (Киев, Институт археологии) д-р ист.наук, Добров И.В. (Донецк, ДонНУ) д-р ист.наук, Лях Р.Д. (Донецк, ДонНУ) канд. ист. наук Флёров В.С. (Москва, Институт археологии)
Настоящий сборник подготовлен в рамках выполнения внутривузовской г/б темы 00-1вв/3, финансируемой Министерством образования и науки Украины
Серия основана в 2000 г.
Издание утверждено ВАК Украины.
ISBN 966-7277-95-Х
966-639-078-7(Т.2)
© Донецкий национальный университет, 2001
© Аксенов В.С., Гавритухин И.О., Давыденко В.В., Евглевский А.В., Колода В.В., Комар А.В., Кравченко Э.Е., Красильников К.И., Красильникова Л.И., Круглов Е.В., Крыганов А.В., Кудлай Ю.В., Петров В.П., Прынь А.В., Санжаров С.Н., Татаринов С.Й., Тортика А.А., Федяев С.В., Флёрова В.Е., Швецов М.Л., 2001
© Иллюстрация на обложке художника О.В.Федорова, 2001
THE INSTITUTE OF ARCHAEOLOGY OF THE NATIONAL ACADEMY OF SCIENCE OF UKRAINE DONETSK NATIONAL UNIVERSITY
TRANSACTIONS IN ARCHAEOLOGY
THE EUROPEAN STEPPES IN THE MIDDLE AGES
Volume 2
Khazarian times
DONETSK-2001
The European Steppes in the Middle Ages. V.2. Khazarian times/ Ed.-in-chief A.V. Yevglevsky; Institute of Archaeology of the National Academy of Science of Ukraine; Donetsk National University. - V.2. -Donetsk: Donetsk University Press, 2001. - 454 pp. (Transactions in Archaeology).
The 2nd volume of the series contains collected works in archaeology and adjacent disciplines compiled from original archaeological sources of the Eastern European steppes in the medieval period from the IVth c. to the XVthc.
The book intended for specialists in archaeology, history anthropology, numismatics, epigraphy and local lore. We hope it to be helpful for students of history and all those who are interested in ancient history.
Approved by the Academic Council of the Institute of Archaeology of the National Academy of Science of Ukraine
Recommended for publishing by the Academic Council of the Faculty of History of Donetsk National University
Editor-in-chief of the volume and series: A.V. Yevglevsky, Senior Research Worker, Donetsk National University
Editorial Board:
Academician P.P. Tolochko (Kiev, Institute of Archaeology)
Ph.D. (History) A.P. Motsa (Kiev, Institute of Archaeology)
Ph.D. (History) O.V. Sukhobokov (Kiev, Institute of Archaeology)
Ph.D. (History) P.V. Dobrov (Donetsk, Donetsk National University)
Ph.D. (History) R.D. Lyakh (Donetsk, Donetsk National University)
Ph.D. (History) V.S. Flyorov (Moscow, Institute of Archaeology)
The present edition is fulfilled within the University Research Program 00-1 bb/3 financed by the Ministry of Education and Science of Ukraine
The series started in 2000
ISBN 966-7277-95-X
966-639-078-7(T.2)
© Donetsk National University, 2001
© Aksyonov V.A., Davydenko V.V., Fedyaev S.V., Flyorova V.Ye., Gavritukhin I.O., Koloda V.V., Komar A.V., Krasilnikov K.I., Krasilnikova L.I., Kravchenko E.Ye., Kruglov Ye., V. Kryganov A.V., Kudlay Yu.V, Petrov V.P., Pryn A.V., Sanzharov S.N., Shvetsov M.L., Tatarinov S.I., Tortika A.A., Yevglevsky A.V., 2001
© Cover illustration by O.V. Fyodorov, 2001
INSTITUT FUR ARCHAOLOGIE
DER NATIONALEN AKADEMIE DER WISSENSCHAFTEN DER UKRAINE
NATIONALE UNIVERSITAT DONEZK
ARCHAOLOGISCHE WERKE
DIE STEPPEN EUROP AS IM MITTELALTER
Bd. 2
Chasarisches Zeitalter
DONEZK-2001
Die Steppen Europas im Mittelalter. Bd.2. Chasarisches Zeitalter/ Hrsg. vor Jevglevskij A.V.; Insti-tut fur Archaologie der Nationalen Akademie der Wissenschaften der Ukraine; Nationale Universitat Donezk. - Bd.2. - Donezk: Universitat Donezk, 2001. - 454 s. (Archaologische Beitrage).
Die weitere Ausgabe von wissenschaftlichen Beitragen in Archaologie und angrenzenden Fachem, die sich auf den archaologischen Befiinden in den osteuropaischen Steppen im Mittelalter IV. - XV. Jh. griindet.
Ftir Fachleute im Bereich der Archaologie, Geschichte, Anthropologic, Numismatik, fur Landeskundefor-scher, Studenten der Fakultaten fur Geschichte und fur diejenigen, die sich fur das Altertum interessieren.
Zum Druck ist der Sammelband vom wissenschaftlichen Rat des Institute fur Archaologie der Nationalakademie der Wissenschaften der Ukraine bestatigt.
Zum Druck ist der Sammelband vom wissenschaftlichen Rat der Nationalen Universitat Donezk empfohlen.
Herausgegeben von:
A.V. Jevglevskij (Nationale Universitat Donezk)
Redaktion:	Der. akademiker P.P. Tolocko (Kiev, Institut fur Archaologie) Dr. habil A.P. Mocja (Kiev, Institut fur Archaologie) Dr. habil O.V. Suhobokov (Kiev, Institut fur Archaologie) Dr. habil P.V. Dobrov (Donezk, Nationale Universitat Donezk) Dr. habil R.D. Ljah (Donezk, Nationale Universitat Donezk) Dr. habil V.E. Flerov (Moskau, Institut fur Archaologie)
Der vorliegende Sammelband ist ein Zwischenbericht zum Interhochschulthema 00-Ibb/3, das vom Ministe-rium fur Bildung und Wissenschaft der Ukraine fmanziert wird
Die serie ist 2000 gegriinolet
ISBN 966-7277-95-X
966-639-078-7(T.2)
© Nationale Universitat Donezk, 2001
© Aksenov V.S., Cvecov M.L., Davydenko V.V., Fediaev S.V., Flerova V.E., Gavrituhin I.O., Jevglevskij A.V., Koloda V.V., Komar A.V., Krasilnikov K.I., Krasilnikova L.I., Kravcenko E.E., Kruglov E.V., Kryganov A.V., Kudlaj J.V., Petrov V.P., Prin A.V., Sanzjarov S.N., Tatarinov S.J., Tortika A.A., 2001
© Abbildung auf der Titelseite von O.V.Fedorov, 2001
INSTITUT D’ARCHEOLOGIE
DE L’ACADEMIE NATIONALE DES SCIENCES DE L’UKRAINE
UNIVERSITE NATIONALE DE DONETSK
TRAVAUX D’ARCHEOLOGIE
LES STEPPES DE L’EUROPE A L’EPOQUE DU MO YEN AGE
Volume 2
Le temps des khazars
DONETSK-2001
Les steppes de 1’Europe a I’epoque du Moyen age. Vol.2. Le temps des khazars/ Red. en chef Evglev-skij A.V.; Institut d’archeologie de I’Academie des sciences de 1’Ukraine; Universite Nationale de Donetsk. - Vol.2. - Donetsk: Universite de Donetsk, 2001. - 454 p. - (Travaux d’archeologie).
Ce recueil represente une edition periodique des travaux de recherche en archeologie et en disciplines connexes, basees sur des donnees archeologiques de la region de steppes de 1’Europe orientale a I’epoque du Moyen age du IV au XV siecles.
Ce recueil est destine aux specialistes d’archeologie, d’histoire, d’anthropologic, de numismatique, d’epigraphie, d’ethnographie regionale, aux etudiants de facultes d’histoire et a tous ceux qui s’interessent a 1’histoire ancienne.
Agree a la publication par le Conseil de chercheurs de 1’Institut d’archeologie de I’Academie Nationale des sciences de 1’Ukraine.
Recommande a la publication par le Conseil de chercheurs de la faculte d’histoire de 1’Universite Nationale de Donetsk.
Redacteur en chef du volume et de la serie :
Evglevskij A.V. (Donetsk, Universite Nationale de Donetsk)
Conseil de redaction :
Tolocko P.P., academicien (Kiev, Institut d’archeologie)
Mocja A.P., docteur en histoire (Kiev, Institut d’archeologie)
Suhobokov O.V., docteur en histoire (Kiev, Institut d’archeologie)
Dobrov P.V., docteur en histoire (Donetsk, Universite Nationale de Donetsk)
Ljah R.D., docteur en histoire (Donetsk, Universite Nationale de Donetsk) Fleurov V.S., docteur en histoire (Moskou, Institut d’archeologie)
Le present recueil est constitue dans le cadre du projet de recherches universitaires intitule comme 00-1bb/3, finance par le Ministere de 1’Education et de la Science de rUkraine
La serie est fondee en 2000
ISBN 966-7277-95-X
966-639-078-7(1.2)
© Universite Nationale de Donetsk, 2001
© Aksenov V.S., Cvecov M.L., Davydenko V.V., Fediaev S.V., Fleurova V.E., Gavrituhin I.O., Evglevskij A.V., Koloda V.V., Komar A.V., Krasilnikov K.I., Krasilnikova L.I., Kravcenko E.E., Kruglov E.V., Kryganov A.V., Kudlaj Y.V., Petrov V.P., Prin A.V., Sanzjarov S.N., Tatarinov S.J., Tortika A.A., 2001
© Ilustration de la couverture par le peintre Fedorov О. V., 2001
ПРЕДИСЛОВИЕ
После выхода первого тома “Степи Европы в эпоху средневековья” прошло больше года - время относительно большое для стремительно входящего в новую эпоху XXI в. Этого времени хватило, чтобы сделать следующее заключение: первоначальные принципы формирования серии нуждаются в явной корректировке. Причиной тому стали такие проблемы, которые, к нашему большому удовлетворению, оказалось интересно, хотя и крайне непросто, решать. Появление серии в медиеведческой археологии пробудило к ней повышенное внимание, выразившееся, например, в достаточно большом поступлении материалов в редакцию. Их содержание и объем предопределило формирование двух самостоятельных томов по хронологическому принципу. В данный том вошли работы раннесредневекового времени, которые на сегодня оказались наиболее подготовлены к изданию. Материалы по половецкому и золотоордынскому времени, составившие отдельный том, к нашему большому сожалению, по ряду причин, явно оттеснены пока на второй план. Но они также готовятся к изданию. Таким образом, приходится констатировать, что тематическая направленность нашей серии трансформировалась как бы сама собой, естественным путем, разбившись в рамках средневековья пока на два периода: раннее и развитое время.
Можно отметить и то, что первоначальная хронологическая ориентировка серии в рамках IV-XVTI вв. также не оправдала себя. Дело в том, что объем поступивших материалов оказался гораздо больше, чем мы ожидали, что позволяет и даже требует сузить верхние хронологические границы. Эти рамки мы решили ограничить XIV в. -периодом завершения эпохи развитого средневековья.
В сборнике помещены 14 работ: из Украины (11) и России (3), хронологические рамки которых охватывают V-XI вв. Это, конечно же, явно шире хазарского времени, вынесенного в название тома, однако, непременно точно вписаться в него мы и не стремились. В определенном смысле это даже полезно, так как мы получили своеобразный культурноисторический фон, при наличии которого можно эффективно судить о той или иной специфике археологического материала.
Выскажем свою точку зрения на то, что историческое содержание большинства проявлений культурной жизни салтово-маяцкой культуры находится еще в стадии поиска. Самими хазароведами уже неоднократно отмечалось, что археологический материал несравненно опережает в своем накоплении глубину исследовательского анализа. На этом фоне работы историко-культурного характера по многим направлениям в хазароведении выглядят явно поспешными, в какой-то мере “сырыми”. Этот процесс объективно отражает довольно низкую степень интеграции археологии с гуманитарными науками, не говоря уж о точных, а также отсутствие должного уровня и чистоты эксперимента в применении методических приемов в исследовательской практике.
Как и для всех других археологических культур и эпох, дискуссионной остается проблема этнической принадлежности и антропологического облика их носителей, в нашем случае, прежде всего, хазар. До настоящего времени исключительно скупые и достаточно противоречивые данные на этот счет письменных источников в необходимой степени не подтверждены археологическими материалами. Но, поскольку сегодня этническая проблематика в научно-исследовательских центрах актуализируется в первую очередь, а семинары по хазароведению становятся нормой научной жизни, то в этом вопросе в ближайшее время следует ожидать определенных успехов.
Проблематичность выявления на археологическом материале собственно хазарского этноса следует, кроме многих других факторов, очевидно, объяснить, прежде всего, неоднократной (судя по нарративным данным) миграцией “последнего” и сменой вероисповедания, более всего влиявших на устойчивость культурных традиций. В этих условиях следует согласиться с теми исследователями, которые считают ошибочным выделение лишь одного-двух типов (с вариантами) погребальной обрядности хазар, поскольку во времени и пространстве, она, без всякого сомнения, имела существенные различия, культурно не отождествляемые между собой.
Будем надеяться, что данный сборник, содержащий разнообразнейший фактический материал хазарского времени, впервые представленный вместе в таком большом объеме, послужит хорошей базой для будущих исследований. Остается надеяться и на то, что они будут осуществляться коллективными усилиями не только археологов, но и при тесном сотрудничестве последних с антропологами, этнографами, лингвистами, религиеведами, нумизматами, астрономами и представителями других наук. Пока же это проявляется лишь в редких параллельных публикациях, еще более редки совместные тематически тесно увязанные работы.
Открывает сборник дискуссионная статья А.В.Комара о культурно-историческом контексте двух уникальных курганов Шиловского могильника (Среднее Поволжье). Автор пришел к выводу о их связи с группой хазарского населения, оставившей памятники перещепинской культуры. Рассмотрены происхождение и семантика курганов с так называемыми подквадратными ровиками, для атрибуции которых предложены два новых термина: “курган раннесалтовского типа” и “курган-курук”. Особое внимание уделено происхождению, культурной и этнической принадлежности, хронологии памятников новинковского типа, которые, по мнению автора, демонстрируют плавное перерастание перещепинской культуры в степной вариант салтовской горизонта Столбище-Старокорсунская (740-775 гг.) и связаны не с булгарами, а с той же группой хазарского населения, которая оставила шиловские курганы.
9
В фундаментальной статье И.О.Гавритухина предлагается развернутая схема хронологии памятников среднеаварского периода. Дан краткий критический обзор появившихся новых точек зрения о методах датировок вещей. Рассмотрение различных подходов к дефиниции “среднеаварский период” приводит автора к выводу, что особенности этого этапа в развитии материальной культуры отражают существенные изменения в жизни Аварского каганата, произошедшие в ходе событий 620-630 гг. Статья прекрасно иллюстрирована, что в совокупности с глубокой аргументацией заптитпяемых позиций, выдвигает ее в число одной из самых заметных в раннесредневековой археологии.
В статье В.Е. Флёровой дан достаточно полный обзор состояния источников, гипотез и направлений о подкурганных захоронениях VII - нач.ТХ в. в междуречье Днепра и Волги. Существующие гипотезы о расселении хазарских и болгарских племен, по ее мнению, слабо подкреплены археологическими источниками и не учитывают во всей полноте особенности погребального обряда, которым уделяется значительно меньше внимания по сравнению с вещевым комплексом. Вполне объективное на сегодняшний день несовершенство абсолютного датирования не позволяет, по мнению автора статьи, с доверием относиться к гипотезам, основанным на сопоставлении материала с конкретными датами исторических событий. То же несовершенство хронологии не позволяет однозначно решить проблему дискретности и преемственности таких типов памятников как “Сивашовка”, “Перещепина”, “Вознесенка”, курганов новинковского, уреньского типов и с так называемыми подквадратными ровиками.
Важная тема поливариантности погребального обряда и проблема его этноисторической интерпретации протоболгар Подонья-Придонечья получила свое продолжение в совместной статье В.С.Аксенова и А.А.Тортики. В работе сделана попытка выделения этнических (тюркских, угорских, иранских) признаков погребального обряда, а также проведена их сравнительная характеристика, предложены новые гипотезы, объясняющие их происхождение.
На материалах ремесленного центра из урочища Роганина В.В.Колодой уточняются и выявляются новые особенности салтовского гончарного производства, в частности, особенности специализации.
Выразительный и большой по объему материал был получен в результате раскопок 2000 г. Э.Е.Кравченко и В.ВДавыденко крупного памятника салтово-маяцкой культуры у с.Сидорово в среднем течении Северского Донца. Особое внимание этот памятник привлекает в связи с проживавшей здесь большой мусульманской общиной, одной из самых ранних в Восточной Европе.
В статье К.И.Красильникова на основе специфических характеристик материалов погребений, построек, отопительных устройств и керамики Степного Подонцовья УШ - нач.Х в. выявляются их этнические привязки.
Жилые постройки и их типология на основе семи ведущих параметров с тридцатью четырьмя признаками на материале поселений VTII - нач.Х в. Степного Среднедонечья освещены в работе Л.И.Красильниковой.
Материалы двух расположенных рядом новых сельских могильников левобережья Северского Донца, публикуемые МЛ.Швецовым, С.Н.Санжаровым и А.В.Прынем, привели авторов к важным выводам о том, что, по-видимому, этот факт отражает не столько хронологические и конфессиональные отличия, сколько родственносоциальные.
В своей статье А.В.Крыганов приходит к выводу, что Верхнесалтовский и Нетайловский комплексы являются остатками одного ремесленно-торгового города и важного административного центра Хазарии.
Об упорядочении письменных сведений, относящихся к миссии византийского посла Константина-Кирилла к хазарскому кагану, и о типологической близости хазарского графического письма системе древнерусского письма, кстати, более древнего, чем глаголица и кириллица, идет речь в работе В.П.Петрова из числа до сих пор неопубликованного его научного наследия.
Новые погребения из раннеболгарского могильника Дроновка-3 даны С.И.Татариновым и С.В.Федяевым. Анализ полученных материалов дает авторам основание считать, что одна из частей некрополя может рассматриваться как могильник рода с выраженным имущественным расслоением, а также то, что на одном участке есть синхронные погребения с целыми и ритуально разрушенными костяками.
В статье А.В.Евглевского и Ю.В.Кудлая на междисциплинарном уровне исследуется неординарный культовый комплекс хазарского времени, открытый на р.Сухой Торец (бассейн среднего течения Северского Донца).
Особенности погребального обряда огузов на территории Северного Прикаспия рассматриваются в статье Е.В.Круглова. Очерчивается территория распространения памятников огузов и делается вывод, что именно они, а не печенеги, занимали доминирующее положение в регионе на всем отрезке 2-й пол.ГХ - 1-й пол.Х! в.
В заключение коллектив научно-исследовательской группы хотел бы выразить искреннюю благодарность всем тем, кто так или иначе способствовал выходу сборника в свет и прежде всего проректору по научной работе ДонНУ А.Б.Ступину, деканам филологического и романо-германского факультетов Е.С.Отину и В.Д.Калиущенко.
Автор проекта А.В.Евглевский
10
А.В.Комар
К ВОПРОСУ О ДАТЕ И ЭТНОКУЛЬТУРНОЙ ПРИНАДЛЕЖНОСТИ ШИЛОВСКИХ КУРГАНОВ
История археологии знает немало примеров введения в научный оборот новых ярких, привлекающих всеобщее внимание памятников с ошибочной или не совсем точной первичной интерпретацией. Это явление закономерно - каждый памятник с новыми, ранее неизвестными компонентами культуры при анализе разбивается на отдельные элементы, имеющие аналогии или параллели, и, таким образом, утрачивает значение целостного комплекса, поскольку его интерпретация осуществляется вне определенного культурного контекста и только по совокупности аналогий. Позже, в процессе накопления новых материалов, возникает возможность комплексного анализа всего памятника в системе однокультурных ему древностей, который позволяет уточнить, а иногда и существенно изменить начальную интерпретацию.
Материалы раскопок Шиловского курганного могильника, расположенного на правом берегу Волги выше Самарской Луки, опубликованы сравнительно недавно (Багаутдинов Р.С., Богачев А.В., Зубов С.Э., 1998), но благодаря костяным обкладкам седла из кургана 1 с редкими образцами изобразительного искусства раннесредневековых номадов, пожалуй, уже сейчас попали в разряд хрестоматийных (Плетнева С.А., 1999, с.202-203, рис.119). Учитывая принципиальную важность датировки и этнокультурной принадлежности кургана, эти вопросы сразу же стали предметом дискуссии: С.А.Плетнева высказала сомнения относительно булгарского этноса погребенных, связав курган 1 с хазарами (Плетнева С.А., 1999, с.203),аИ.О.Гав-ритухин подверг критике попытку А.В.Богачева синхронизировать шиловские курганы с перещепинским комплексом (Гавритухин И.О., 2000, с.28-31).
Взгляды исследователей изложены довольно кратко, но все же С.А.Плетневой намечен очень важный момент - это попытка включить шиловские курганы в систему памятников хазарского культурного круга, условно называемых “курганы с квадратными ровиками”. Подавляющее большинство таких комплексов пока не опубликованы и известны очень ограниченному кругу исследователей. Но количество исследованных на сегодня памятников (по данным А.А.Ива-нова - свыше 120 курганов) (Иванов А.А., 2000, с.4) делает попытку С.А.Плетневой выделить в междуречье Нижнего Дона и Волги особый степной вариант салтовской культуры полностый правомерной. Чтобы выяснить, как с этой культурной группой соотносятся шиловские курганы, рассмотрим комплексы поэтапно: насыпь, погребальное сооружение, инвентарь, хронология.
Конструкция кургана
Первая деталь, которую следует отметить в отношении шиловских курганов, это то, что их насыпи сооружены специально для раннесредневековых погребений, в отличие от подкурганных погребений пе-рещепинской культуры (Комар О.В., 2000), большинство из которых впущены в курганы более раннего времени. Насыпь шиловского кургана 1 (рис.1, 7)* довольно сложной конструкции. Из основных конструктивных моментов следует отметить: подквадратный ровик, частокол по периметру ровика и бревенчатые конструкции под насыпью. Курган 2 (рис.1, 9) представляет собой значительно более скромный вариант этой обрядности: бревенчатых конструкций под насыпью нет, а вместо плотного частокола прослежены остатки деревянной подквадратной ограды из столбов, расположенных приблизительно через 2-3 м.
В тюркютских куруках столбы вокруг каменного ящика чаще всего интерпретируются как основание павильона. В нашем же случае размеры сооружения павильон исключают, невозможен он и в случае с алтайским куруком Ян-Гобо (Кубарев В. Д., 1984, табл.XXXIX, 1). Аналогичные кургану 1 Шиловки ровики были в к.З могильника Урень II и к.1 Старомайн-ского I могильника; вытянутый прямоугольный ровик с перемычкой с западной стороны обнаружен вокруг к.1 Брусянского III могильника (рис.1, 5), также с перемычкой, но неправильной округлой формы ровик прослежен под к.2 могильника Урень II (Багаутдинов Р.С., Богачев А.В., Зубов С.Э., 1998, табл.1, 1, 9, 10, табл.ХУ). Остатки выразительного шестиугольного ровика, напоминающего по форме хакасские каменные мавзолеи (Кызласов Л.Р., 1981, рис.28, Б), обнаружены в к.2 Березовского I могильника (рис.1, 8) (Скарбовенко В.А., Сташенков Д.А., 2000, рис.2).
“Курганы с квадратными ровиками” распространены в довольно узкой степной полосе от Северного Приазовья до Нижнего Поволжья, достигая наибольшей концентрации в междуречье Сала и Маныча. Это отдельная, довольно однородная по обряду и инвентарю культурная группа степного салтовского населения. У наиболее северных памятников этого типа ровики или отсутствуют, или круглые (Круглов Е.В., 1992; Комар О.В., niopo B.I., 1999), да и в основном регионе их распространения - в междуречье Дона и Волги -ровики прослежены только в 71% курганов (Иванов А.А., 2000, с.17). Поэтому название “курганы с квадратными ровиками”, на наш взгляд, не может служить полноценным термином для обозначения данной
* Здесь и далее все рисунки представлены из указанных в тексте публикаций.
11
12
Рис. 1. Планировка тюркских поминально-погребальных комплексов. 1 - Самарская Лука; 2 - Эрдэнэман-дал IV; 3 - Хушо-Цайдам И; 4 - Малталу; 5 - Брусяны III, к.1; 6 - Мелитополь; 7 - Шиловка, к.1; 8 - Березовка I, к.2; 9 - Шиловка, к.2 (масштаб разный).
Fig. 1. Layout of Turkish memorial and burial complexes 1 - Samarskaja Lidia; 2 - Erdenemandal IV; 3 -Khusho-Tszajdam II; 4 - Maltalu; 5 - Brusjany III, barrow 1; 6 - Melitopol; 7 - Shylovka, barrow 1; 8 - Berezovka I, barrow 2; 9 - Shylovka, barrow 2 (scale is varying).
Abb. 1. Die Anordnung der tiirkischen Bestattungskomplexe. 1 - Samarskaja Luka; 2 - Erdenemandal IV; 3 -Huso-Zajdam II; 4 - Maltalu; 5 - Brusjany III, Kurgan 1; 6 - Melitopol; 7 - Sylovka, Kurgan 1; 8 - Berezovka I, Kurgan 2; 9 — Sylovka, Kurgan 2 (der Majlstab ist unterschiedlich).
Dess. 1. Disposition des complexes de rites funeraires turcs. 1 - Samarskaja Luka; 2 - Erdenemandal IV; 3 -Khucho-Tsajdam II; 4 - Maltalu; 5 — Brusjany III, tumulus 1; 6 - Melitopol; 7 - Shilovka, tumulus 1; 8 - Berezovka I, tumulus 2; 9 - Shilovka, tumulus 2 (I’echelle differente)
культурной группы. В качестве такового логичнее ввести в научный оборот более общее название, например, - “курганы раннесалтовского типа”, заключающее в себе информацию не только о конструкции насыпи, но и о культурной принадлежности и дате курганов (подавляющее большинство из них не выходит за рамки VIII в.).
Расположение небольшой группы курганов с ровиками на 300-400 км выше по Волге от наиболее северных курганов раннесалтовского типа вызывает большой интерес. Сразу бросается в глаза, что в этой группе нет характерных ровиков с перемычками по углам, все ровики представлены редкими для степи типами. Прямоугольный, расширенный на одном конце и далеко выходящий за границы насыпи ровик, близкий ровику к. 1 Брусян-ского III могильника (рис.1, 5), прослежен в к.1 Саловского I могильника (Копылов В.П., Смоляк А.Р., 1988, с.59); более общая и отдаленная аналогия - знаменитый курук Кюль-тегина (рис.1, 3). Дополнительные погребения, окруженные небольшим прямоугольным ровиком, из к.1 Старомайн-ского I могильника и к.4 могильника Урень II находят аналогии в нескольких неопубликованных курганах из Нижнего Подонья (сообщение А.А.Ивано-ва). Ровик без перемычек также относится к редким типам, наиболее известный из них к.5 Кривой Луки XXVII (Федоров-Давыдов Г., 1984). Последний обнаруживает сходство с к.1 Шиловки и наличием под насыпью небольшого подпрямоугольного деревянного сооружения, которое, возможно, служило для ее укрепления, хотя нельзя исключать и специальное ритуальное предназначение сооружения до возведения насыпи кургана. Об этом свидетельствует к.1 Новониколаевки II в среднем течении Северского Донца (Донецкая обл.), в котором внутри очерченной ровиком площадки обнаружены сложенные на кучу остатки минимум двух разобранных бревенчатых конструкций, одна из которых была обожжена (Моруженко А.А., Зарайская Н.П. и др., 1983, с.69-71). Поскольку золистых пятен на древней поверхности не прослежено, сожженная конструкция должна была стоять вне ровика на отдалении, и только потом обугленные несгоревшие бревна перенесли внутрь.
В к.1 Шиловки обугленные бревна в насыпи не отмечены, зато сожжению подвергся бревенчатый
частокол, причем обугленные бревна были убраны с площадки. Аналогии самому частоколу в других курганах неизвестны, относительно же деревянной ограды из к.2 Шиловки С.А.Плетнева высказала мнение, что похожие деревянные или камышовые ограды могли находиться в тех курганах, где ровик не прослежен или слишком узкий (Плетнева С.А., 1999, с. 199-200).
В целом же, несмотря на явные локальные отличия средневолжской группы, все отдельные элементы конструкции насыпи находят прямые аналогии только в курганах раннесалтовского типа.
О точном назначении и символике четырехугольных ровиков в курганах раннесалтовского типа в современной науке пока нет единого мнения, что, впрочем, не удивительно, учитывая их слабую изученность. А.И.Семенов, а затем М.В.Власкин и Л.С.Иль-юков связали происхождение традиции сооружения подквадратного ровика с окруженными валами и рвами тюркютскими поминальными комплексами (Семенов А.И., 1982; 1988, с.101-109; Власкин М.В., Илью-ков Л.С., 1990, с.150-152). Предназначение тюркют-ских мемориальных сооружений не ограничивалось отправлением поминальных церемоний, поэтому введение В.Е.Войтовым для них специального термина “курук” (Войтов В.Е., 1996, с.77-79) действительно удачно.
Сочетание рва и вала, всегда представлявшего собой выкид из рва, характерно для алтайских куру-ков аютинского типа, по В.Д.Кубареву (рис.1, 4) (Кубарев В. Д., 1984, с.51-55), и монгольских куруков! типа и части II типа, по В.Е.Войтову (рис.1, 2) (Войтов В.Е., 1996, с.27-59). Монгольские куруки I и II типов сооружены в честь правителей и высшей знати тюркю-тов, алтайские же аютинского типа более скромные, хотя также отличаются от рядовых. Самаро-симбир-ские курганы с ровиками, в целом, также можно считать погребениями местной знати, но этого уже нельзя сказать о Сальско-Манычском междуречье, где открыто большое количество аналогичных рядовых комплексов. В.Д.Кубарев высказал мнение о происхождении куруков аютинского типа вследствие подражания сооружениям высшей знати орхонтских тюрок (Кубарев В.Д., 1984, с.59-63). В.Е.Войтов отрицает это, считая процессы появления поминальных сооружений алтайских и монгольских тюрок параллельными, хотя и отмечает, что куруки аютинского типа из
13
вестны пока только в юго-восточной части горного Алтая (Войтов В.Е., 1996, с.68).
Все учтенные В.Е.Войтовым монгольские куруки II типа датированы им в рамках VIII в., более широкую датировку (VIII - 1-я пол.IX в.) имеют куруки аютинского типа, судя по поясным наборам, изображенным на найденных в них статуях (Кубарев В.Д., 1984, табл.ХЕХ, 114,115, табл.ХХХ, 185, табл.XXXIII, 198, табл.ХЫ, 229). Более ранние куруки VI-VII вв. представлены только монгольскими куруками I типа (Войтов В.Е., 1996, табл.1), сооруженными в честь каганов или членов их семей и, возможно, трудно поддающимися датированию рядовыми оградками. Куруки II типа возникают позже каганских и явно пытаются сохранить в общих чертах их планировку при более скромных размерах и меньшем количестве элементов. Скорее всего, прав В.Д.Кубарев - в нач.ХЛП в. у тюркютов действительно наблюдается тенденция к своеобразной “демократизации” погребального обряда: элементы обряда, используемые раньше только высшей знатью, становятся доступными (или обязательными) и для более низких слоев. Нечто похожее наблюдаем и в культуре хазар на примере распространения обряда кремации (Комар А.В., 1999, с.133). Но откуда у них возникает столь широко бытующий уже в cep.VIII в. обряд сооружения квадратного ровика? Ответ на этот вопрос, возможно, позволит дать анализ пока наиболее раннего кургана с ровиком - к.1 Шиловки.
Реконструкция процесса сооружения к.1 Шиловки, по Р.С.Багаутдинову, состоит из семи последовательных этапов: рытье ровика, выкапывание катакомбы, захоронение, сооружение первичной насыпи, сооружение на насыпи бревенчатой конструкции и частокола по периметру ровика, досыпка насыпи, сожжение частокола (Багаутдинов Р.С., Богачев А.В., Зубов С.Э., 1998, с.81-82). Такая последовательность выглядит гладко только на первый взгляд. Согласно полевому описанию, выкид из рва был уложен с внутренней стороны; к центру очерченного рвом пространства от выкида тянулся тонкий слой погребенной пыли, сходящий на нет к центру (Багаутдинов Р.С., Богачев А.В., Зубов С.Э., 1998, с. 184). Если выкид растащен при воздвижении насыпи, то почему его следов нет с внешней стороны рва? Не потому ли, что в ров уже с самого начала был вставлен частокол? Хрестоматийное описание погребения хазарского царя (бега) ибн-Фадланом именно и начинается с этого: “если он умрет, то строится для него большой двор” (Ковалевский А.П., 1956, с. 146).
Следующий этап, скорее всего, включал комплекс ритуальных действий с телом (или телами), для чего специально была сооружена бревенчатая конструкция. Дальше, конечно, следует рытье катакомбы, разборка деревянной конструкции и сооружение насыпи. Но Р.С.Багаутдинов упустил из вида один важный этап -ограбление/обезвреживание катакомбы. Как бы мы не интерпретировали данное событие, его трудно игнорировать. Дело в том, что попытка грабителей найти погребение явно фиксируется вкопом в центр насы
пи кургана, названым почему-то автором раскопок “погребением 1”. Для “погребения 2” никакого вкопа не зафиксировано. Вкопов не зафиксировано и для большинства новинковских погребений с разрушенными скелетами, что позволило Д.А.Сташенкову и Г.И.Матвеевой утверждать: разрушение скелета является следствием обряда обезвреживания покойника, который совершался до засыпки погребальной ямы и до сооружения кургана (Сташенков Д.А., 1995а, с.38; 19956, с.83-85; Матвеева Г.И., 1997, с.52-53). Добавим: после полной или частичной скелетации тела, для которой в зависимости от климата, способа ингумации и химического состава грунта, требуется от 3 до 10-15 лет, но обычно 4-5 лет (Концевич I.O., Михайличенко Б.В., 1997, с.86).
С.А.Плетнева предположила, что в курганах с ровиками последний выполнял охранную функцию от проникновения в могилу (Плетнева С.А., 1999, с.209). Но на самом деле в курганах раннесалтовского типа наблюдается полностью аналогичная новинковской картина: 72% погребений разрушено (Иванов А.А, 2000, с.17), но следы вкопов фиксируются только в единичных случаях. Признание, что между моментом захоронения и моментом сооружения насыпи кургана проходило 5-6 лет, существенно меняет ситуацию: весь этот срок визуально погребение обозначалось не курганом, а именно ровиком или частоколом, как в к.1 Шиловки.
В литературе уже отмечались несколько этапов культовых действий на месте очерченной ровиком площадки, фиксируемые несколькими слоями жертвоприношений или тризн на дне и в засыпке ровиков (Федоров-Давыдов Г., 1984, с.90-91; Власкин М.В., Иль-юков Л.С., 1990, с. 142). При этом получалось, что при одномоментности события ровик специально после каждого ритуала присыпался землей. Разведение же их во времени на 5-6 лет довольно прозаично объясняет и необходимость как минимум двух ритуалов (при захоронении и насыпке кургана), и факт перекрытия на момент второго ритуала дна ровика слоем затечно-го грунта, отмеченный во многих случаях. Разрушение скелета производилось не во всех случаях, но все же в курганах с ровиками процент неразрушенных скелетов небольшой. Зато в случае отсутствия ровика в кургане раннесалтовского типа (к.7 Петрунино IV, к.27 Барановки I, к.2 Обозного и др.) скелет часто остается целым (Круглов Е.В., 1992, с. 176-181; Комар О.В., niopo B.I., 1999, с. 150). Взаимосвязь ровика и обряда разрушения скелета в данном случае очевидна. Г.А. Федоров-Давыдов предполагал, что такой обряд связан с представлениями о периоде, в течение которого умерший находился в пути в загробный мир (Федоров-Давыдов Г., 1984, с.91). Ровик очерчивал “территорию мертвых”, не позволяя умершему выйти за его границы, но и одновременно запрещая до определенного срока пересекать его живым. Но последние таки должны были обязательно пересечь границу курука, поскольку специально для этого оставлялся проход или четыре разрыва ровика по углам, известные также в монгольских и алтайских куруках (рис.1, 2-6).
14
Когда срок “путешествия” оканчивался, родственники умершего производили обряд разрушения скелета, дабы воспрепятствовать возможному возвращению духа. Учитывая высокую опасность заражения, делать это должны были опытные люди, постоянно занимавшиеся погребальными церемониями, подобно киибэс якутов (Алексеев Н.А., 1980, с. 177-179).
После над могилой насыпался небольшой курган. Поскольку ровик создавал неудобства при сооружении насыпи, вполне возможно, что его разрыв не нес на себе определенной ритуальной нагрузки, а просто служил проходом для переноса земли. Еще больше облегчали задачу четыре разрыва по углам, на что уже обращали внимание М.В.Власкин и Л.С.Ильюков (Власкин М.В., Ильюков Л.С., 1990, с.150). Форма насыпи в курганах с квадратными ровиками, как свидетельствуют полевые наблюдения В.П.Копылова (Копылов В.П., 19816, с.105), также была квадратной у основания. Расплывшийся прямой угол сохранила и северо-восточная часть каменной обкладки насыпи к.4 Астахово I (Евдокимов Г.Л., Симоненко А.В., Загре-бельный А.Н., 1975, табл.ХУТ), под которой ровика не было, а следовательно, квадратную в плане форму насыпи следует считать основной для курганов ранне-салтовского типа. Внешне такая насыпь должна была напоминать усеченную пирамиду.
Именно насыпи в форме усеченной пирамиды и находились в тюркютских куруках. Их символика восходит к тюркским представлениям о системе мироздания. Как убедительно показал В.Е.Войтов, в представлениях алтайцев находящаяся в центре земли усеченно-пирамидальная гора с плоской вершиной служила обиталищем предков и наиболее могущественных духов. На вершине этой горы росло золотое дерево, уходящее ветвями в небо, символ которого в виде столба или, как на Алтае, настоящего дерева обязательно находился внутри тюркских оградок (Войтов В.Е., 1996, с.116-117). Скорее всего, сооружение усеченнопирамидального кургана символизировало достижение умершим конечного пункта путешествия - мифологической горы. В куруке из Сарыг-Булуна такой курган был насыпан над сожженной юртой, в которой, согласно тюркютскому обряду, описанному в Чжоу-шоу, некоторое время стояло тело покойника (Кыз-ласов Л.Р., 1979, с.129-131); в Вознесенке от юрты сохранилась круглая каменная выкладка основания, но кургана внутри вала не было (Гршченко В.А., 1950, с.41). В монгольских куруках I типа насыпи также обязательно сооружались в западной части курука. Сооружение насыпи в к.1 Шиловки было бы проблематичным при сохранении деревянного частокола, поэтому его сожжение понятно с практической точки зрения. Но с другой стороны, сожжение частокола можно сравнить и с обрядом сожжения юрты в Са-рыг-Булуне-это своеобразное уничтожение последнего пристанища умершего на земле.
Сколько, согласно тюркским представлениям, пребывал после момента смерти на земле покойник, точно не ясно. В.Е.Войтов обратил внимание на то, что Кюль-тегин и Бильге-каган были похоронены
соответственно через девять и семь месяцев после смерти, предположив, что все это время их тела находились в храмах-барк внутри куруков (Войтов В.Е., 1996, с.109). Но этого срока недостаточно для скелета-ции тела, которая явно наблюдается на момент разрушения тела в большинстве курганов с ровиками. Очевидно, по представлениям хазар, дух умершего оставался на земле не менее нескольких лет, покидая место захоронения тела только после скелетации последнего. Важность такой констатации состоит еще и в том, что хазары были уверены в своей возможности вернуться на то же место через определенный довольно продолжительный срок, а следовательно, возникновение обряда стало возможным только после основательного освоения региона проживания и четкой регламентации сезонных перекочевок, что было совершенно невозможным раньше, на этапе перещепинской культуры.
Таким образом, действия при сооружении кургана раннесалтовского типа разбиваются на два этапа, разделенных промежутком около 5-6 лет. Этап I: оконтуривание ровиком четырехугольной площадки, в центре которой выкапывается могила; помещение тела в могилу и сопутствующие ритуалы (жертвоприношение животных, тризна и т.п.). На этом этапе погребальная камера прикрывалась деревянными плахами и слегка присыпалась сверху, что позволяло телу разлагаться быстрее и облегчало доступ к нему на этапе II. Этап II: разрушение скелета и сооружение усеченно-пирамидальной насыпи внутри очерченного ровиком пространства опять при сопутствующих ритуалах. Со временем квадратная в плане насыпь, несомненно, расползалась, перекрывая ровик и создавая иллюзию обычного кургана. На самом деле у хазар данное сооружение собственно курганом не являлось - перед нами сложный поминально-погребальный комплекс, семантически и конструктивно чрезвычайно близкий тюркютским курукам, но, как и хакасские оградки, отличающийся наличием погребения. Отличие довольно существенно - оно свидетельствует, что хазарский погребальный обряд при сохранении многих общих черт с тюркютским Саяно-Алтая и Монголии все же развивался совершенно самостоятельно. Данный тип памятников в общих чертах соответствует понятию “курук” по В.Е.Войтову, но для его различения, пожалуй, целесообразно ввести новый специальный термин: “курган-курук”.
Пока нам известно только два достоверно хазарских курука, аналогичных восточнотюркским, -Вознесенка и Мокрая Балка. В.Е.Войтов сюда же отнес напоминающее оградку каменное сооружение из Провалья на р.Северский Донец (Луганской обл.) (Войтов В.Е., 1996, с.23), но единственная находка из него - удила (Гладких М.И., Писларий И.А., Кротова А.А., 1974, табл.ЬХХХ!) - не имеют близких аналогий в комплексах хазарского времени. Впрочем, учитывая возможность попадания удил в сооружение в более позднее время, исключать его датировку хазарским временем мы все же не можем, оставляя этот вопрос открытым. Салтовских курганов-куруков без погре
15
бений (т.е. чисто мемориальных) в междуречье Дона и Волги на сегодня известно 21 (Иванов А.А., 2000, с. 17), к западу же от Дона таких курганов пока только два (Моруженко А.А., Зарайская Н.П. и др., 1983, с.69-71; Комар О.В., niopo B.I., 1999, с.154-155). В остальных сооружениях наблюдается попытка совместить погребальный и поминальный ритуалы, отмеченная впервые в курганах Шиловки и к.2 Березовского I могильника. Пространство курука все еще ограждается вертикальной стеной: каменной (Мокрая Балка), каменно-земляной (Вознесенка) или деревянной (Ши-ловка), но в Березовском кургане уже появляется многоугольный ровик.
Перещепинских курганов с основными погребениями пока известно только два - к. 13 Дорофеевки и к. 17 Наташино; они также принадлежат к горизонту Вознесенки. Ровиков под курганами не было, но в к. 17 Наташино над погребением зафиксирована круглая каменная наброска (Колотухин В.А., 1983, с.45, рис.171), что сближает его с новинковскими. Зато известен курган с двумя впускными перещепинскими погребениями (к.2 Васильевки), окруженный круглым ровиком, как показывает стратиграфия, в раннесредневековое время (Кубышев А.И., Дорофеев В.В. и др., 1984, с.53, табл.27,1,2). Впрочем, эта приазовская группа населения, хотя и была родственна в какой-то мере более поздним сальско-манычским хазарам, но все же заметно отличалась от них. Наиболее ранний “классический” курган с квадратным ровиком - к.14 могильника Подгорненский IV, судя по поясному набору и сбруе (Иванов А.А, Копылов В.П., Науменко С.А., 2000, рис.2, 1-2), появляется в следующем хронологическом горизонте - Галиат-Геленовка, остальные датируются уже временем после 737 г.
Пока неясно, принесен ли этот обряд с востока в готовом виде или же стал следствием “обрядотворче-ства” хазар, адаптировавших к условиям отсутствия камня, упростивших и удешевивших довольно трудоемкий обряд, который продолжали практиковать до IX в. тюркюты Алтая и Монголии. Упрощение, стандартизация погребального обряда, избавление его от излишеств почти всегда сопровождают процессы унификации государства, его переход на качественно новый уровень, что и наблюдается в культуре Хазарского каганата после 1У1 г.
Погребальный обряд
Погребение 2 к.2 Шиловки совершено в подбое под северной стенкой, скелет ориентирован на восток, в головах поставлен кувшин, на ступеньке головой в противоположную сторону растянута шкура коня. Ниже ступеньки подбоя прослежены остатки деревянного заклада, а рядом и под скелетом - древесный тлен, возможно, от гробовища (Багаутдинов Р.С., Богачев А.В., Зубов С.Э., 1998, с.189).
Ближайшие территориально аналогии находим в памятниках новинковского типа. Близкое в общих чертах погребение (подбоеобразность ямы, восточная ориентация, сосуд в головах, ориентация коня в про
тивоположную сторону) исследовано в к.7 Осинов-ского могильника (Богачев А.В., Мышкин В.Н., 1995). По классификации А.В.Богачева, в памятниках новинковского типа шиловскому погребению наиболее близки погребения подгруппы З.Б.2.а, правда, подбои со ступенькой в ней составляют всего лишь 6% (Багаутдинов Р.С., Богачев А.В., Зубов С.Э., 1998, с.64-67). Аналогии находим и в курганах раннесалтовского типа, например, территориально ближайшего к.7 Пет-рунино IV (Круглов Е.В., 1992, с.176-177, рис.2). Подбои и полуподбои (одна из стенок немного подкопана, вдоль второй оставлена ступенька - такие сооружения часто интерпретируют как обрушенные подбои, хотя в большинстве случаев следов обвала на скелете не фиксируется) составляют ведущий тип погребальных сооружений курганов раннесалтовского типа, но большинство из них сделаны под южной, а не северной стенкой. Из опубликованных погребений подбой под северной стенкой сочетается с восточной ориентировкой только в к.24 Новосадковского могильника (Власкин М.В., Ильюков Л.С., 1990, с.147). Различия вполне объясняются ориентировкой скелета, поскольку подбой в обоих случаях находился справа от покойника.
Погребения с восточной ориентировкой в Саль-ско-Манычском междуречье единичны, в регионе же Нижней Волги, по данным Е.В.Круглова, восточная ориентация составляет около 16% (Круглов Е.В., 1990, с.163). В лесостепном регионе Северского Донца ориентировка в восточном секторе явно доминирует лишь на салтовском Нетайловском могильнике (Иченская О.В., 1981, с.81-83), также она отмечена для богатого раннесалтовского кургана из Столбища (Афанасьев Г. Е., 1987) и единичного грунтового погребения из Но-вохарьевки (Сарапулкин В.А., 2000). В Крыму восточная ориентировка представлена только на грунтовом салтовском могильнике Тау-Кипчак (Баранов И.А., 1990, с.115). Восточный сектор преобладает и в единственной группе погребений Саркела достоверно хазарского времени - погребениях в материковых ямах (Артамонова О.А., 1963, табл.2, 3).
Изучение культуры восточноевропейских кочевников более раннего этапа (VII - нач-VIII в.) на сегодня, к сожалению, не достигло даже стадии полноценной первичной систематизации материала. Детальные диссертационные разработки автора в этой области посвящены только региону Северного Причерноморья, данные же по другим регионам привлекались только по материалам немногочисленных публикаций. Диспропорция в количестве учтенных для разных регионов погребений может вполне оказаться и объективной, но все же статистические показатели пока можно использовать лишь для северопричерноморской группы (53 комплекса, в том числе 42 ингу-мационных погребения). Интересующие нас признаки здесь не относятся к разряду доминантных: восточная ориентировка характерна для 27% ингумаций, подбои - для 23%, наличие коня - для 41,4% (из них остатки “шкуры” отмечены в 26,8% погребений).
По общим характеристикам погребального обряда и инвентаря к причерноморским погребениям
16
очень близки погребения восточноприазовской и нижневолжской групп. Несмотря на некоторую локальную специфику, обе группы не обладают достаточным количеством признаков, позволивших бы отнести их к отдельному культурному кругу, и их следует рассматривать в рамках конспективно выделенной нами перещепинской культуры (Комар О.В., 2000). Восточноприазовская группа (Атавин А.Г., 1996) насчитывает лишь 6 погребений, из них на восток ориентированы 3, шкура коня присутствует в 5, а вот подбоев вообще нет. Наконец, наиболее интересная для нас нижневолжская группа состоит из 8 погребений: Зиновьевка (Рыков П, 1929), п.5 к.9 Боро-даевки (Синицын И.В., 1947, с.130-131), к.1 Авилов-ского I (Синицын И.В., 1954, с.230-234), п.7 к.1 Береж-новки I (Синицын И.В., 1959, с.110), п.1 к.111 Береж-новки II (Синицын И.В., 1960, с.106-107), п.2 к.З Ило-ватки (Смирнов К.Ф., 1959, с.106-107), п.5 к.З Быково II (Смирнов К.Ф., 1960, с.229), Новоселки (Богачев А.В., 1998, с.30-32). Восточная ориентировка здесь отмечена только в одном случае (Зиновьевка), а подбои и шкура коня - в 4.
При формальном рассмотрении ориентировки погребений перещепинской культуры, восточная оказывается на втором месте после северо-восточной, достигающей в Северном Причерноморье отметки 51,4%, а, в целом, по всем регионам - 48,2%. “Промежуточное” положение северо-восточной ориентировки позволяет, обычно, исследователям притягивать ее к северной или восточной, в зависимости от положений, которые они стремятся доказать. Но наши привязки к стрелкам современных компасов вряд ли близки к реальным системам пространственного ориентирования древнего населения. Наиболее простой способ определения востока - привязка к точке восхода солнца, сезонное смещение которой превышает 45°. Именно поэтому у тюрок Южной Сибири понятие “восток” на самом деле означало сектор между востоком и юго-востоком, где в разные времена года восходило солнце (Традиционое мировоззрение тюрков Южной Сибири, 1988, с.42-43). Для степных широт Восточной Европы этот сектор несколько иной -СВ-ЮВВ, и именно сюда ориентированы 78,4% северопричерноморских погребений и 74,1% перещепин-ских погребений, в целом. Близкий сектор (СВ-ЮВ) доминирует и в ориентировке территориально и хронологически ближайших к шиловским новинковских погребений - 67,9% (Багаутдинов Р.С., Богачев А.В., Зубов С.Э., 1998, с.53).
Подбойные погребения перещепинской культуры концентрируются в двух регионах - в Северном Причерноморье и Нижнем Поволжье. Важно, что практически все известные подбои сооружены под северо-западной стенкой (также справа от покойника), что сближает их с шиловским. Почти обязательны в мужских погребениях и остатки шкуры коня, а иногда и целых костяков. Канон пере-щепинских погребений тут идентичен раннесалтов-ским - шкура лежит вытянуто на ступеньке подбоя слева от погребенного или же выше, на перекры
тии ямы, и ориентирована головой в ту же сторону. Отклонения от этого канона в раннесалтовских курганах редки (например, к. 11 Соколовской балки с противоположной ориентировкой коня) (Клейн Л.С., Раев Б.А., Семенов А.И., Субботин А.В., 1972, с.133-134). В перещепинских же наблюдаются некоторые региональные особенности: в Прикубанье отмечены случаи расположение шкуры справа от погребенного и перпендикулярно в ногах (Атавин А.Г., 1996, с.209, табл.1, 23), а в Нижнем Поволжье-два случая расположения шкуры в ногах в сложенном состоянии (Синицын И.В., 1947, с. 130; Синицын И.В., 1954, с.230, рис.1).
Погребение 2 к.2 Шиловки отличается от перещепинских и раннесалтовских только ориентацией шкуры коня головой в противоположную от человека сторону. Разницу нельзя считать слишком принципиальной, поскольку отличия в ориентировке коня наблюдаются по всему ареалу расселения тюрок. Противоположная ориентировка коня наиболее характерна для тюркских погребений Тувы, Казахстана и Средней Азии (Могильников В.А., 1981, с.32-34).
Расположение в головах сосуда, деревянные заклады подбоя, а также гробовища из деревянных плашек, тростника или бересты отмечены во многих ненарушенных погребениях курганов раннесалтовско-го типа, обычны они и для перещепинских погребений, но эти детали погребального обряда имеют слишком широкие аналогии как территориально, так и хронологически, чтобы быть показательными. В целом, шиловское погребение 2 к.2 по таким деталям погребального обряда, как подбой под северной стенкой, восточная ориентация, расположение шкуры коня на ступеньке подбоя слева от погребенного, одновременно близко погребениям двух регионов перещепинской культуры - Северного Причерноморья и Нижнего Поволжья, а также небольшой группе погребений в составе курганов раннесалтов-ского типа.
Погребальное сооружение п.2 к.1 Шиловки гораздо интереснее: это - катакомба (рис.2, I). Камера удлиненно-овальная, немного неправильных очертаний, с выпуклым сводом. Дромос немного смещен от центра, неправильной формы: на участке, прилегающем к камере, прямоугольный, но на конце расширен до большой подовальной ямы. Неправильная форма дромоса довольно прозрачно объясняется желанием строителей катакомбы положить в дромосе коня, согласно тюркскому, а не аланскому канону, т.е. параллельно погребенным. Об ориентации погребенных судить сложно из-за разрушенности скелетов, но все же обломки черепов и ключиц находились в юго-западной части камеры, в то время как кости ног, преимущественно, - в северо-восточной, что, очевидно, указывает на первоначальную западную с отклонением на юг ориентацию скелетов, т.е. также, как и костяка коня. Из деталей обряда следует отметить угольную подсыпку на дне камеры и наличие костей барана.
Анализ погребального обряда, несомненно, следует начать с катакомбы. Р.С.Багаутдинов и А.В.Бога
17
чев довольно своеобразно решили эту проблему: ши-ловские курганы якобы оставлены булгарами-бар-силами, которые восприняли на Кавказе катакомбный обряд (Багаутдинов Р.С., Богачев А.В., Зубов С.Э., 1998, с.171). Возникает небольшая проблема: катакомба -это очень сложное погребальное сооружение, устройство которого требует не только знания формы, но и хороших практических навыков. На всех до единого катакомбных могильниках Кавказа и салтовской куль-
туры Подонья обязательно присутствует группа катакомб с заметными отклонениями от канона: неправильной формы камеры, смещенные от центра неровные дромосы, нарушение перпендикуляра при соединении камеры с дромосом и т.д. Такие катакомбы довольно наглядно показывают, что даже прямые носители катакомбного обряда при отсутствии достаточного опыта не могли соорудить катакомбу правильно. Шиловская катакомба, в целом, попадает в
Рис. 2. Раннесредневековые тюркские катакомбы Центральной и Восточной Европы. 1 - Шиловка, к.1; 2 -Мелитополь; 3 - Сёгвар-Оромдюлё, п.1; 4 - Христофоровка, к. 7, п.12.
Fig. 2. Early medieval Turkish catacomb burials of Central and Eastern Europe. 1 - Shylovka, barrow 1; 2 -Melitopol; 3 - Szegvar-Oromdiilo, int. 1; 4 - Khristoforovka, barrow 7, int. 12.
Abb. 2. Friihmittelalterliche tiirkische Katakombengraber Zentral- und Osteuropas. 1 - Sylovka, Kurgan 1; 2 -Melitopol; 3 - Szegvar-Oromdiilo, Grab 1; 4 - Christoforovka, Kurgan 7, Grab 12.
Dess. 2. Catacombes turques du Moyen Age precoce en Europe centrale et de 1’Est. 1 - Shilovka, tumulus 1; 2 -Melitopol; 3 - Szegvdr-Oromdiilo, tombe 1; 4 - Khristoforovka, tumulus 7, tombe 12
18
группу “неправильных”, но с одной оговоркой - она вырублена не в глине, а в известняке, где точно соблюсти конструкцию было сложнее, а это, наоборот, свидетельствует о большом опыте строителей. Поэтому отказываться от поиска прямых аналогий никак нельзя.
В ближайшем хронологическом срезе шиловских курганов близкие подкурганные катакомбы известны в Чир-Юрте. Катакомбы Чир-Юрта, в отличие от степной шиловской, располагались возле хазарского города Баланджар, поэтому отличаются стационарностью и выдерживанием стандарта, широким использованием кирпича и камня. Дромосы трапециевидные, ориентированы строго на север, соединялись с камерой строго по перпендикуляру. Вход часто закрывался кирпичной кладкой, сам дромос забутовывался камнем или сырцовым кирпичом. Камеры овальной формы, преимущественно сводчатые, на дне, обычно, прослеживается угольная и камышовая подстилка, все скелеты нарушены (Магомедов М.Г., 1977). Если отбросить налет урбанизации, чир-юртовские катакомбы отличаются от шиловской только отсутствием погребений коня. Ни одного погребения коня не обнаружено и в грунтовых могильниках Чир-Юрта (Путинцева Н.Д., 1961). Грунтовые погребения Чир-Юрта, обычно, оставляют без внимания хазароведы, забывая при этом, что выводы Т.С.Кондукторовой об однозначно неаланском степном антропологическом типе погребенных (Кондукторова Т.С., 1967) касаются, в основном, грунтовых катакомбных, ямных и подбойных погребений. Последние ориентированы на северо-восток, как и большинство подкурганных погребений перещепинской культуры, поэтому крайне интересно, что в катакомбах представлено антропологически то же население.
Различия между грунтовыми и подкурганными захоронениями не только социальные, как предполагает М.Г.Магомедов (Магомедов М.Г., 1983, с.88-90), но в некоторой степени и хронологические - все датированные курганы Чир-Юрта относятся только к горизонтам Вознесенки и Галиат-Геленовка (Комар А.В., 1999, с.115-123), в то время как в грунтовом могильнике представлен и горизонт 2-й пол.VII в. Это хорошо соответствует историческим реалиям, поскольку впервые хазарский Баланджар упомянут еще в связи с нападением на него арабов в 642/643 гг., позже не вызывают никакого сомнения сведения о неудачном для арабов походе на Баланджар 652/653 гг. (Новосельцев А.П., 1990, с.173-175). Следовательно, традиции сооружения хазарами катакомб могут вполне охватывать и всю 2-ю пол.УП в.
Отмечая несомненную схожесть чир-юртовских катакомб с шиловской, Р.С.Багаутдинов элегантно уходит от рассмотрения хазарской версии благодаря заявлению, что среди погребений знати Баланджара присутствовали и булгары-барсилы, которое аргументируется вырванной из хронологического и исторического контекста ссылкой на “источники” (Багаутдинов Р.С., Богачев А.В., Зубов С.Э., 1998, с.105). При этом исследователь закрывает глаза на то, насколько
сложна и запутана проблема этноса и локализации барсилов и Барсилии VII в. Наиболее полно этот вопрос, пожалуй, разобран А.В.Гадло, который показал ошибочность локализации Барсилии в Дагестане, а также подчеркнул, что барсилы - не булгары, их четко разделяет и Ананий Ширакаци, у которого, собственно, и взята цитата о барсильском этносе жены кагана (Гадло А.В., 1979, с.61-65). Только на рубеже VIII-IX вв. барсилы, как отдельное племя, были насильно переселены хазарами в Волго-Камский регион вместе с булгарами, причем еще во времена ибн-Фадлана (921-922 гг.) все племена сохраняли свою политическую и этническую автономию в составе Волжской Булгарии.
Второй аспект затронутой проблемы - это, собственно, место населения Баланджара в структуре каганата. Наиболее распространенное мнение о тождестве Варачана и Баланджара (Новосельцев А.П., 1990, с.122-125) по сути опровергает версии арабских источников о столичном статусе города для хазар. Варачан довольно подробно описан у Мовсеса Каланкатуаци, также подробна и информация о властителе города “великом князе гуннов” Алп-Илитуере. Согласно албанскому источнику, он был женат на дочери кагана и носил титул “илитуер”, т.е. эльтебер (Мовсес Каланкатуаци, 1984, с.127-128). Такой титул в Тюркском каганате обычно получали вожди подвластных племен, в Хазарском он также отмечен у волжских булгар. И, хотя Мовсес Каланкатуаци параллельно с “гуннами” упоминает только этноним “хазиры”, все же есть основания усомниться в хазарском этносе населения Варачана. Тюрки и жители Баланджара противоставля-ются в контексте событий 653 г., а отдельный правитель Баланджара упоминается еще и в связи с событиями 723 г. (Новосельцев А.П., 1990, с.124, 180), т.е. до последних дней своего существования город составлял отдельную административную единицу каганата с собственным правителем. Похоже, несмотря на постоянное присутствие в городе хазар, его население сохраняло специфику своей культуры, симбиоз которой с тюркской и привел в результате к появлению катакомбных погребений Чир-Юрта с тюркскими чертами в антропологии и инвентаре. Это не “хазарская культура” и даже не “культура хазар” - перед нами результат локального взаимодействия культуры хазар и местного населения, в процессе которого многие местные культурные элементы оказались более устойчивыми, чем привнесенные, одним из проявлений чего и стало заимствование хазарами конструкции погребального сооружения - катакомбы.
Западнее Чир-Юрта, в районе Кисловодска, рядом с аланским могильником Мокрая Балка исследован выразительный каменный тюркютский курук горизонта Вознесенки (Кузнецов В.А., 1985). Появление тут кочевников вполне объяснимо: мокробалковское поселение алан находилось рядом с основной магистралью кавказского отрезка “шелкового пути” (да и просто дороги, связывающей побережья Черного и Каспийского морей) и представляло собой удобное место для привала, в котором уже после 576 г. вполне
19
мог обосноваться тюркский наместник. Впрочем, тюркское влияние в погребениях могильника Мокрая Балка не ощутимо, зато аналогичный Вознесенскому инвентарь представлен в катакомбах расположенного недалеко могильника Директорская Горка, чье появление было связано М.П.Абрамовой с проникновением сюда группы тюркского населения (Абрамова М.П., 1982).
Могильник обособлен от соседних аланских и несколько отличается от них. Ориентировка камеры и дромоса в катакомбах Директорской Горки совпадает с шиловской катакомбой, но дромосы узкие трапециевидные; погребенные также были ориентированы на запад с отклонением к югу. Характерная особенность катакомб: каменные оградки вокруг дро-мосов, а также наличие в дромосах комплексов обожженной сбруи, аналогичных Вознесенскому. В засыпке дромоса п.5 найдены кости коня, целый же скелет коня (п.1) был погребен над п.2. Конь лежит в узкой прямоугольной яме головой на северо-восток. Скорее всего, в данном случае погребение коня связано с катакомбой, но поскольку тюркский обряд предполагал параллельное расположение скелетов коня и человека, то коня просто погребли над западным краем катакомбы (только над краем из-за опасения обрушить свод).
М.П.Абрамовой очерчен и крут аналогий каменным оградкам над погребениями: две катакомбы из Мокрой Балки и Острого мыса, а также алтайские тюркские погребения (Абрамова М.П., 1982, с. 148). Следует отметить и наличие каменных подпрямоутольных оградок над погребениями новинковского типа (Багаутдинов Р.С., Богачев А.В., Зубов С.Э., 1998, с.50, табл-XXIV, 1; XXV, 1; XXVI, 1; XXVIII, 6). Если оградки катакомб Директорской Горки действительно связаны с тюркскими традициями, то тут наблюдается попытка соединить два разных типа оградок - поминальных и оградок над погребениями. Похожее совмещение поминального и погребального мест (несмотря на данные китайских источников, на самом деле разведенных в пространстве у восточных тюркютов) (Войтов В.Е., 1996, с.106) находим также в хакасских мавзолеях и в европейских курганах-куруках.
Анализ памятников, появившихся вследствие контактов нескольких групп населения, всегда крайне сложен, особенно если механизм таких контактов точно не известен. Этнические определения без выводов антропологов в таких случаях всегда остаются спорными, позволяя параллельно сосуществовать диаметрально противоположным точкам зрения. Поэтому признаемся сразу, этнос погребенных в катакомбах Директорской Горки для нас не ясен. Пример Чир-Юрта показывает, что преобладание местных культурных элементов над привнесенными не всегда свидетельствует и об этническом преобладании местного компонента, катакомбы же Директорской Горки носят следы даже более сильного тюркского влияния, чем чир-юртские. Очевидно, в нашем случае следует просто остановиться на констатации, что оба памятника демонстрируют несомненные контакты тюркского
населения с носителями катакомбного обряда, достаточно сильные для того, чтобы конструкция катакомбы могла быть заимствована кочевниками.
Катакомбы (и склепы) последней трети VII в. известны еще в одном, довольно неожиданном, регионе - в Приуралье (Уфа) (Ахмеров Р.Б., 1970), где они не только не имеют никаких местных прототипов, но и значительно отдалены от ближайших регионов распространения таких сооружений. Поэтому не могут не обратить на себя внимание уфимские ямные погребения с северо-восточной ориентировкой, полностью аналогичные по инвентарю подкурганным погребениям перещепинской культуры. *Как нами уже отмечалось (Комар А.В., 1999, с. 112), наличие в этом регионе катакомб и каменных склепов, а также находки двух кавказских кувшинов, скорее всего, отражают какие-то двусторонние передвижения кочевников. Обратные связи фиксируются появлением на Кавказе прикамских вещей, например, в составе коллекции вещей из разграбленных погребений нач.УШ в. из Камунты находился характерный финно-угорский амулет с утиными лапками (Уварова П.С., 1900, рис.246), позже коньковые шумящие подвески становятся обычной находкой в салтовских погребениях.
Присутствие пришлой группы кочевников в приуральском регионе и их контакты с местным финно-угорским населением крайне важны для интерпретации такой сложной проблемы, как происхождение мадьяр. Один из аспектов данной проблемы - наличие в венгерском языке группы взаимосвязанных слов тюркского происхождения, касающихся полного цикла земледельческих работ, - А.Барта связывает с эпизодом пребывания мадьяр в ареале салтовской культуры (Барта А., 1972, с.124-127). Но с тюркским влиянием связан и еще более важный эпизод перехода мадьяр к кочевому образу жизни, который завершился не позже cep.VIII в., а, следовательно, начался еще раньше.
Константин Багрянородный считал мадьяр X в. двуязычными, причем связывал знание последними хазарского языка с наличием в их составе кабар (Константин Багрянородный, 1991, с.163). Такое объяснение не совсем правдоподобно: скорее тюркский был освоен мадьярами еще до восстания кабар, т.е. в процессе контактов с хазарами еще в Леведии и до изгнания мадьяр из их исходного региона проживания печенегами.
Не менее интересен и этноним мадьяр, по Константину Багрянородному, - Хбфартог aocpaZoi- “непоколебимые” или “верные” сабарты (Константин Багрянородный, 1991, с.158), связываемый обычно с тюркским этнонимом “сабир”. Прямая связь мадьяр с Сабирами, еще во 2-й пол.У в. поселившимися на Северном Кавказе, маловероятна, зато трудно не вспомнить в данном случае сообщение ал-Мас’уди о том, что “по-тюркски” хазары зовутся “сабир” (Заходер Б.Н., 1962, с.131). Установление точного значения слова “сабир” - задача для лингвистов, для нас же важна констатация о возможности перенесения, таким образом, этнонима “сабир” на часть мадьяр, контактиро
20
вавших с хазарами с последней трети VII в. по первую треть IX в.
От синхронных аналогий перейдем к более поздним, поскольку шиловская катакомба не единственная в кургане с ровиком. Две катакомбы в курганах-куруках известны в Сальско-Манычском междуречье (Иванов А.А., 2000, с. 18), но они отличаются от ши-ловской расположением дромоса вдоль длинной оси камеры. Т-образная катакомба в кургане с квадратным ровиком исследована лишь в к.8 группы “Заячьи могилы” возле г. Мелитополь в Северном Приазовье (Болтрик Ю.В., Комар А.В., 2001) (рис.1, 6, рис.2, 2). Дромос узкий, трапециевидный, ориентирован на юго-запад, но соединяется с камерой не по центру, а в ее северо-западной части. Целый остов коня положен в дромосе головой ко входу в камеру. Об ориентации погребения судить невозможно из-за полного изъятия костей человека при проникновении в катакомбу, камера же ориентирована по оси СЗ-ЮВ. Дата мелитопольской катакомбы не совсем четкая: кон.VIII -нач.1Х в., но, в любом случае, она более поздняя, чем шиловская, а, следовательно, традиция сооружения катакомб сохранялась населением, оставившим курганы с ровиками, довольно долго.
Форма катакомб несомненно заимствована у алан, но механизм и причины этого заимствования нельзя объяснить просто соседством: речь идет об изменении погребального обряда, а, следовательно, для этого должны были существовать какие-то идеологические предпосылки. Катакомба представляет собой погребение с входной ямой и камерой; те же конструктивные элементы представлены и в подбойном погребении, но расположены по-другому. Эта параллель, конечно, общего порядка, но крайне неожиданную струю в этот вопрос вносят материалы аварского могильника Сёгвар-Оромдюлё, в котором представлены катакомбные, подбойные и ямные погребения, ориентированные, преимущественно, на северо-восток. Ямные и подбойные погребения с северо-восточной ориентацией часто сопровождались шкурой коня, ориентированной в ту же сторону, расположенной слева от человека на ступеньке подбоя или выше - на перекрытии ямы. Совпадение ориентировки с пере-щепинской может быть и случайным, поскольку не исключено, что это просто отклонение от обычной для части аварских могильников северной ориентации, но их близость к рядовым погребениям переще-пинской культуры все же очевидна. Можно согласиться с мнением Г.Лёринци о их родственности, но гипотеза о причерноморском происхождении этой группы населения, проникнувшей в Карпатскую котловину в VI в. вместе с аварами (Lorinczy G., 1992; Марчик А., Фоти Э., Лёринци Г., 2000), пожалуй, не выдерживает критики.
Материалы всех 523 погребений могильника пока не опубликованы, но крайне интересно п. 1 с выразительным инвентарем комплексов арцибашевского типа (Lorinczy G., 1992, abb.1-7). Г.Лёринци довольно хорошо знает восточноевропейские аналогии геральдическим бляшкам и инкрустированным подвескам,
но при этом для датировки пытается использовать монеты VI в. из Джигинской и п.81 Агафоново (Lorinczy G., 1992, р. 105-110), не обращая внимания на то, что, например, точные аналогии овальной бляшке (Lorinczy G., 1992, abb.4, 7) из п.5 к.З Мадары попали в землю однозначно после 680 г. Торцевая сторона кол-тов из Джигинской, Кайбалы и Симбирской губернии (Кондаков Н., 1896, рис.115-119) декорирована специфической “бегущей волной”, точные аналогии которой находим на нагрудной подвеске из Глодос (Смыенко А.Т., 1965, табл.Ш, 2) и футляре бутероли из Перещепины (Сокровища хана Кубрата, 1997, кат.42). В кладе же из Мерсины, застежки цепи из которого обычно привлекаются как аналогии цепи из Джигинской, находилась византийская пряжка 2-й пол.VII в. и византийский поясной набор, ставший прототипом аварских и хазарских поясов горизонта Озоры-Вознесенки (Кондаков Н., 1896, табл.ХГХ, 1-17). Восточноевропейские погребения с геральдикой также никак нельзя опустить до VI в. Если речь действительно идет о проникновении какой-то группы причерноморского населения к аварам, то п.1 Сёгвар-Оромдюлё датирует этот эпизод не ранее 679 г.
К сожалению, без публикации всех погребений могильника Сёгвар-Оромдюлё неясно, есть ли еще погребения с восточноевропейскими вещами или п.1 единственное; неизвестно также, есть ли на могильнике раннеаварские погребения. В последнем случае данная группа населения действительно могла появиться в Венгрии еще вместе с аварами. Г.Лёринци пошел традиционным для венгерской археологии путем отождествления всех неаварских кочевнических элементов с кутригурскими. Но письменные источники VII в. упоминают булгар в аварской среде как компактно проживающее население, причем только на юго-западных и северо-западных границах авар, по соседству с Византией и Баварией. Интересующая же нас группа располагалась к востоку от Тисы в соседстве со славянами, причем, как показывает сам Г.Лёринци, была довольно рассеянной среди аварского населения региона (Lorinczy G., 1992, р. 113-120, abb. 19). Более корректно в данном случае говорить о наличии в составе авар этого региона какой-то группы неаварского тюркского населения. Им вполне могут оказаться упоминаемые Феофилактом Симокаттой (Kh.VII; VIII, 16, 17) племена тарниах и котцагиры, присоединившиеся к аварам в 90 гг. VI в.
Впрочем, среди опубликованных на сегодня погребений могильника раннеаварских нет. Если это действительно так, то Сёгвар-Оромдюлё может послужить важным материалом для решения проблемы “миграционной волны 670/680 гг.”, о происхождении и этносе которой в венгерской археологии до сих пор нет единой позиции (Балинт Ч., 1995, с.38-53). Новая “волна” привела к появлению у авар стремян с прямой подножкой, удил с “восьмеркообразными” грызлами, сабель с перекрестьями, калачевидных кресал (Балинт Ч., 1995, с.44). Столь резкое изменение форм основных для кочевников железных изделий действительно не могло произойти эволюционно, впрочем,
21
этот комплекс не обязательно был механически привнесен в Подунавье с новым этносом, поскольку авары могли его просто заимствовать у группы населения, с которой они вступили в контакт лишь около 670/680 гг. Такой группой - носителем указанного комплекса вещей - были кочевники, занимавшие степи от Северного Причерноморья до Заволжья, а начало контактам явно положил эпизод изгнания хазарами булгар Аспаруха за Дунай.
Хазаро-аварские контакты заметно отразились на материальной культуре хазар горизонта Вознесенки, их влияние сохранялось и в раннесалтовский период (Комар А.В., 1999, с.115-128). Обратное влияние выразилось в появлении у авар не только указанных выше типов железных изделий, а также имитаций отдельных типов восточноевропейских геральдических деталей (Гавритухин И.О., Обл омский А.М., 1996, рис.74) и в заимствовании перещепинско-вознесенских орнаментальных мотивов (Werner J., 1986). Механизм этих контактов был не вполне понятен, поскольку, например, у непосредственных соседей авар - дунайских болгар - среднеаварские вещи вообще не известны, а позднеаварские известны, но представлены единичными находками (Werner J., 1986, taf.29, 4, 5; Fiedler U., 1992, abb.45,1, 2, 5, abb.46, 1-3, taf.35, 6, taf.101, 22). Изучение же возможных путей движения показывает, что именно при попытке хазар проникнуть к аварам в обход болгар через территорию Румынии, они неминуемо попадали в долину р.Темеш, т.е. в зону расселения интересующей нас группы тюркского населения Сёгвар-Оромдюлё, чья родственность рядовому населению перещепинской культуры очень вероятна.
Вернемся к погребальному обряду могильника Сёгвар-Оромдюлё. Состоянием на 1995 г. из 399 раскопанных погребений аварского времени 118 были катакомбными (Lorinczy G., 1995, р.399). Все катакомбы однотипны: состоят из узкого прямоугольного со скругленными углами дромоса и продолжаются дальше такой же узкой камерой, рассчитанной на параметры одного человека (рис.2, 3). Дно камеры резко наклонное, но иногда лежит в одной плоскости с дромосом. Человек ориентирован головой ко входу (на северо-восток), в дромосе часто находится целый скелет или шкура коня, ориентированные головой ко входу в камеру (Lorinczy G., 1992, р.103-104, abb.8; LorinczyG., 1995, р.399-402, abb.1-4). Такие же катакомбы известны и на многих других аварских могильниках восточнее Тисы, но только на трех - западнее (Lorinczy G., 1995, р.401-402, abb.5-7). Отличие катакомб от рассмотренных нами выше хазарских очевидно и в объяснении не нуждается - для нас важно, что эта группа тюрок принесла с собой в Венгрию специфический, не имеющий прямых аналогов, катакомбный обряд из своего прежнего региона проживания.
Пытаясь поместить его в Причерноморье, Г.Лё-ринци ищет аналогии в раннеаланских катакомбах Поволжья и Северного Кавказа, черняховско-позднескифских земляных склепах (Lorinczy G., 1992, р.104), но это помогает мало. На самом деле единст
венная близкая аналогия - п.12 к.7 Христофоровки (Шапошникова О.Г., Фоменко В.Н. и др., 1973, табл.XVI, XVII) - уверенно относится к горизонту Боча-Перещепина, т.е. датируется 2-й пол.VII в. Катакомба состоит из узкой подпрямоугольной входной ямы со ступенькой и узкой подовальной камеры, врезанной в северо-восточном углу входной ямы (рис.2, 4). Камера расположена параллельно дромосу, но не продолжает его, как в аварских катакомбах, а немного смещена к северу, сочетая, таким образом, элементы катакомбы и подбоя. Еще одно отличие: скелет уложен головой в противоположную сторону от входа и ориентирован на восток. В этом же кургане открыто и обычное погребение перещепинской культуры (п.7), совершенное в простой узкой яме и ориентированное на СВВ (Шапошникова О.Г., Фоменко В.Н. и др., 1973, табл.XVI, XVII). Совершенно ясно, что аналогии таким катакомбам следует искать гораздо восточнее. На особый успех тут пока рассчитывать трудно. Единичные аналогии общего порядка (например, тюркское погребение к.11 Чонноо на Тянь-Шане или более отдаленное джетыасарское погребение к.224 могильника Алтынасар 4к (Шер А.Я., 1963, с. 162; Левина Л.М„ 1996, рис.60, 5), в целом, найти можно, но они вряд ли будут доказательными для локализации региона исходного проживания авар.
Материалы Сёгвар-Оромдюлё позволяют лишь утверждать, что в катакомбах, подбоях и простых грунтовых ямах могильника погребались представители одного этноса, родственного рядовому населению перещепинской культуры, у которого, как свидетельствует к.7 Христофоровки, также практиковался похожий катакомбный обряд. В отличие от своих Дальних венгерских родственников, хазары задержались на Кавказе и имели возможность использовать для сооружения катакомб навыки опытных в этом деле аланских мастеров. Впрочем, в катакомбах Директорской Горки мы наблюдаем и попытку приспособить аланскую форму катакомбы к требованиям тюркского обряда, следствием чего стало появление каменных оградок над дромосами, ритуальных комплексов в виде обожженной сбруи, погребения коня над катакомбой. В шиловской катакомбе также наблюдаем отход от аланского канона из-за желания положить коня в дромосе, но параллельно погребенным. Именно выделение осмысленных нарушений канона, возможно, в будущем позволит отличать хазарские Т-образные катакомбы от аланских, поскольку в случае отсутствия нарушений все детали погребального обряда (погребальное сооружение, ориентация погребенных, разрушение скелетов, погребение коня в дромосе, жертвенная пища, угольная посыпка дна и т.п.) соответствуют аланским.
Инвентарь
Анализ инвентаря и хронологии шиловских курганов следует начать с четкого определения культурной принадлежности комплексов. По мнению Р.С.Ба-гаутдинова и А.В.Богачева, “шиловские курганы отно
22
сятся к одному культурно-хронологическому горизонту с Перещепинским комплексом” (Багаутдинов Р.С., Богачев А.В., Зубов С.Э., 1998, с.152-162). Выделив ряд аналогий инвентарю шиловских курганов в таких комплексах, как Перещепина, Ясиново, Новые Санжары, Портовое, п.5 Директорской Горки (Багаутдинов Р.С., Богачев А.В., Зубов С.Э., 1998, с.152-162), А.В.Богачев действительно наметил основной ареал культурных связей (перещепинская культура), но, увлекшись хронологическими построениями, не заметил грани, за которой хронологические признаки переходят на более высокий уровень - культурный. Наиболее явно это относится к трем “признакам горизонта Перещепи-на-Шиловка”: костяным накладкам седла, кувшинам с ручкой-петелькой, орнаменту в виде пальметты (Багаутдинов Р.С., Богачев А.В., Зубов С.Э., 1998, с.161). Костяные декорированные обкладки седла, колчана и т.п. - традиция общетюркская и довольно длительная. В Европе они впервые появляются вместе с аварами (Fettich N., 1926, fig. 18,1,2; Garam Е„ 1975, fig.24, 7,20), но аварские пластины отличаются от перещепинских, брусянских, катандинских и т.п. по форме и декору, как, собственно, последние отличаются и между собой. То же касается и орнамента в виде пальметты, который имеет множество вариаций и, например, в аварской среде представлен только на вещах позднеаварского периода (Врап, Эрзеке и т.п.) (Werner J., 1986). И.О.Гавритухин, несомненно, прав: различия между известными костяными накладками и вариантами пальметты слишком заметны, чтобы они могли использоваться как хронологический индикатор (Гав-ритухин И.О., 2000, с.31), но они с высокой долей вероятности могут служить для Восточной Европы как этнокультурный показатель тюрко-монгольского населения центральноазиатского происхождения.
Несколько другая ситуация с шиловским кувшином. Да, он напоминает кружку из Перещепины, но попытка И.О.Гавритухина максимально расширить круг аналогий за счет кружек из драгоценных металлов и кувшинов других форм с ручкой-петелькой (Гавритухин И.О., 2000, с.31) малоубедительна. Ши-ловский сосуд - это сероглиняный кувшин, судя по клейму, сделанный профессиональным гончаром. По технике исполнения кувшин напоминает аланскую керамику, но для алан обычно соединение ручки с шейкой кувшина, в то время как у шиловского сосуда ручка-петелька расположена на тулове. Близкие аналогии форме можно действительно найти у авар, но аварские сосуды выполнены гончарами другой школы: они, преимущественно, желтого или оранжевого обжига, сероглиняные же отличаются по тесту. В обоих случаях местные ремесленники специально на заказ воспроизводили несомненно тюркскую форму сосудов, появившуюся еще до переселения авар в Европу. По форме и технологии изготовления шилов-ский кувшин имеет две прямые аналогии - кувшины из Ясиново и Канцирки, - совершенно верно указанные А.В.Богачевым (Багаутдинов Р.С., Богачев А.В., Зубов С.Э., 1998, с.161). Конечно же, шиловский кувшин мог быть изготовлен и не в Канцирке (достаточ
но только в Причерноморье вспомнить центр в Мачехах), но он, несомненно, принадлежит той же этнокультурной группе кочевников, которую обслуживал Канцирский гончарный центр (Ясиново, Келегеи, Вознесенка). Пытаясь отнести шиловский кувшин к хронологическим признакам, А.В.Богачев не учел того обстоятельства, что аланы продолжали обслуживать то же население и в более позднее время. В салтов-ской культуре не только в большом количестве представлены близкие по схеме кубышки с ручкой-петелькой, но из Верхнего Салтова происходит и находка близкого ясиновскому кувшина (Parhomenko O.V., 1990, taf.8; 5, taf.9, 3, 5), также следует отметить кувшин из раннесалтовского п.1 к.9 Ханата (Круглов Е.В., 1990, рис.3,19). Поэтому можно лишь утверждать, что аналогичные кувшины встречаются в двух культурах (перещепинской и салтовской), отражающих два разных хронологических этапа развития материальной культуры населения Хазарского каганата.
Крайне интересны костяные обкладки лука из к. 1 Шиловки, которые, к сожалению, сохранились плохо. Практически невозможно судить о форме боковых концевых накладок, зато сохранилась боковая центральная, а также все фронтальные (рис.З, 2). Концевые фронтальные накладки обычны для раннесалтовских луков и луков подкурганных погребений перещепинской культуры, например, аналогичные были в к.5 Виноградного (рис.З, 1). Небольшая призматическая центральная фронтальная накладка шиловского лука (рис.З, 2) наоборот в погребениях с геральдическими поясами не встречена, зато близкая присутствует на раннесалтовском луке из п.1 к.2 Обозного (рис.З, 3). Отличается и форма центральной боковой накладки, которая, в отличие от трапециевидних перещепинских, имеет характерную раннесалтовскую форму ивового листа (рис.З, 2). Нечто промежуточное представляет собой накладка лука из п.1 к.2 Брусянского IV могильника: накладка пропорционально уже перещепинских и не трапециевидная, а скорее сегментовидная, поскольку один край ровный, а другой скруглен (Багаутдинов Р.С., Богачев А.В., Зубов С.Э., 1998, табл.ЬХХ1, 5). Явно переходная также накладка из п.5 к.13 Новинковского II могильника (Матвеева Г.И., 1997, рис.64, 3). Шиловский лук по сохранившимся фрагментам более близок раннесалтовским, хотя судить об этом уверенно нельзя из-за невозможности определить форму концевых боковых накладок, которая у перещепинских и раннесалтовских луков заметно отличалась.
По мнению А.М.Савина и А.И.Семенова, отличия между перещепинскими и раннесалтовскими луками (луками “гуннского” и “хазарского” типов) настолько велики, что даже не может быть и речи о генетической связи использовавших их двух групп населения, и поэтому их вполне можно использовать как этнический индикатор для различения булгарских и хазарских погребений (Савин А.М., Семенов А.И., 1995; 1998). Только для новинковских комплексов исследователи признают, что луки из них сочетают в себе одновременно признаки и “гуннского”, и “хазарского”
23
24
Рис. 3. Костяные детали сложно составных луков и боевые ножи. I - Виноградное, к.5; 2, 6 - Шиловка, к.1;
3 - Обозное, к.2, п.1; 4 - Глодосы; 5 - Борисово, п.138.
Fig. 3. Bone details of composite bows and battle knives. 1 - Vynogradnoje, barrow 5; 2, б-Shylovka, barrow 1; 3 - Oboznoje, barrow 2, int. 1; 4 - Glodosy; 5 - Borisovo, int 138.
Abb. 3. Knochenteile der zusammengesetzten Bogen und Kampfmesser. 1 - Vinogradnoje, Kurgan 5; 2, 6-Sylovka, Kurgan 1; 3 — Oboznoje, Kurgan 2, Grab 1; 4 - Glodosy; 5 - Borisovo, Grab 138.
Dess. 3. Organes en os des arcs a tir complexes et couteaux de bataille. 1 - Vynogradnoje, tumulus 5; 2,6-Shilovka, tumulus 1; 3 - Oboznoje, tumulus 2, tombe 1; 4 - Glodosy; 5 - Borisovo, tombe 138
луков (Савин A.M., Семенов А.И., 1995, с.76),не объясняя, правда, причины этого явления. Между тем, трудно не обратить внимание на тот факт, что все “промежуточные” формы происходят из новинковских погребений нач.УШ в., в то время, как единственный “хазарский” лук из новинковского к.7 Осиновки III относится уже к раннесалтовскому времени. Если это не эволюция, то что? Оспаривать центральноазиатские аналогии луку “хазарского” типа смысла нет, но А.М.Савин и А.И.Семенов, на наш взгляд, все же недооценивают степень их близости к аварским лукам и возможность видоизменения лука “гуннского” типа под аварским влиянием. Если же “хазарский” лук действительно был принесен в Европу новой группой азиатского населения, то приходится констатировать, что первые признаки ее появления наблюдаем уже в к.1 Шиловки.
Аналогии одновременно в перещепинских и сал-товских комплексах находит и боевой коленчатый нож из п.2 к.1 Шиловки (рис.З, 6). С.Э.Зубов при его анализе ограничился только названием “кинжал уйбат-ского типа” и ссылкой на мнение А.В.Крыганова, что кинжалы вообще не были свойственны средневековым кочевникам (Багаутдинов Р.С., Богачев А.В., Зубов С.Э., 1998, с.113). Между тем, данный тип ножей для Европы очень показателен, особенно в этнокультурном плане. Поскольку заточка клинка односторонняя, терминологически речь идет именно о ноже, а не о кинжале (Крыганов А.В.,1998, с. 149-150; Мотов Ю.А., 1998, с. 126-129), но скепсис А.В. Крыганова и Ю.А.Мо-това относительно их боевого предназначения мы не разделяем. Полифункциональность любого боевого ножа несомненна, но все же коленчатый нож специально предназначался для вспарывания живота противника во время пешего боя. В недавней дискуссии о роли последнего у тюрок (Кызласов И.Л., 1996, с.75; Худяков Ю.С., 2000, с. 101-105) более предпочтительной нам кажется позиция Ю.С.Худякова: пехота как отдельный род войск у тюркютов вряд ли существовала, а вот умение кочевников спешиваться и вести бой в пешем строю действительно неоспоримо.
Коленчатые ножи широко представлены на изображениях Средней Азии и тюркских скульптурах (Евтюхова Л.А., 1952, рис.12; Кубарев В.Д., 1984, табл.XXI, 133; XXVI, 158; XXXIII, 199; XXXVI, 214; XXXVII, 218; XLII, 233), но, как ни странно, в тюркских погребениях они крайне редки. Археологические находки на востоке известны, но в кремациях хакасской культуры чаатас, где они, по мнению Л.Р.Кызла-сова, происходят от коленчатых таштыкских ножей
(Кызласов Л.Р., 1981, с.48, рис.28, 27, 28). Похожая ситуация наблюдается и в Восточной Европе: ножи из Глодос и п.138 Борисово (рис.З, 4, 5) найдены в кремациях, а ножи из Вознесенки и Тополь - в обожженных поминальных комплексах. Единственное исключение - коленчатый нож из п.З Директорской Горки, но, как уже указывалось выше, катакомбы Директорской Горки, несомненно, связаны с тем же населением, которое построило каменные куруки из Мокрой Балки и Вознесенки. Находка коленчатого ножа в шиловской катакомбе внутри четырехугольного деревянного сооружения не только не нарушает закономерность, но даже наоборот - подтверждает правомерность использования коленчатых ножей как этнокультурный индикатор. Перекрестье шиловского ножа немного отличается от глодосского, Вознесенского и борисовского тем, что выступы по центру и на концах не ромбовидные, а подовальные. Похожее перекрестье находим на раннесалтовском мече из п. 11 Казазово (Тарабанов В.А., 1983, рис.1, 2), но эти отличия не обязательно хронологические, поскольку такие же известны и на тюркских скульптурах (Могильников В.А., 1981, рис.22, 1, 8), плюс на всех других раннесалтовских клинках перекрестье, как и у ножа из Тополь, прямое, т.е. казазовское перекрестье - не более, чем архаизм.
Какое-то прямое перекрестье было и у сабли из п.2 к.2 Шиловки (Багаутдинов Р.С., Богачев А.В., Зубов С.Э., 1998, с.113, рис.23, 3). По С.Э.Зубову, изгиб полосы достигает 20 мм, что несколько сомнительно для столь раннего экземпляра. К сожалению, у нас не было возможности провести замеры клинка, но при его осмотре столь заметной кривизны лезвия не наблюдалось. Клинок очень корродирован: скорее всего, именно коррозия и стала причиной такого большого перепада при измерениях. Сама кривизна полосы не удивительна, учитывая изображение на костяной пластине из к. 17 (рис.4, 9) и кривой нож из к.26 Чир-Юрта (Магомедов М.Г., 1983, рис.23; 26,12), а также аварские находки из Озоры-Тотипусты (Garam Е., 1993, taf.76, 8) и п.64 Диэнэсдиаса (Muller R., 1996, kat.5.469), но такой большой ее цифровой показатель сомнителен. Данные о кривизне клинка нуждаются в дополнительной проверке, поскольку, похоже, мы имеем дело с наиболее ранней археологической находкой сабли в Восточной Европе.
Чир-юртский круг аналогий продолжают костяные пластины из п.2 к.1 Шиловки (рис.4, 2, 4, 5). Изображения обкладок из к. 17 Чир-Юрта (рис.4, 8, 9), несомненно, отличаются от шиловских, но на них повторяются
25
два сюжета: лучник, стреляющий из сидячего положения в хищного зверя во время охоты и всадник в боевом порядке на скачущем коне (именно в боевом, поскольку на аналогичном изображении всадника-охотника на луке седла из могилы 9 Кудыргэ (Гаврилова А. А., 1965, табл.XVI, 1) сабли, кинжала или какого-либо другого оружия, кроме лука, нет); конь, по характерной тюркской традиции, вытянут так, что передние и задние ноги параллельны земле. С.А.Плетнева справедливо указала на необходимость использования для сравнения еще одного хазарского изделия с изображениями - ковша из Коцкого городка (Плетнева С.А., 1999, с.203), отнесенного к кругу хазарской торевтики В.П.Даркевичем (Даркевич В.П., 1976, с.167-170). На ковше представлены два сюжета шиловских пластин: оседланные лошади без всадника и лучник, стреляющий, присев на колени (рис.4, 6, 7). Хвосты лошадей всех трех изображений завязаны в узел (рис.4, 4, 6, 9). Это - специфическая этнографическая деталь, поскольку, например, на изображении тюркских лошадей луки седла из могилы 9 Кудыргэ хвосты лошадей распущены (рис.4, 1). Зато также завязаны в узлы хвосты лошадей хакасских лучников на бляшках из Копейского чаатаса (Киселев С.В., 1949, табл.ЬУП, 1-4).
О степени родства хазар с хакасами пока судить сложно, но все же уже отмеченные нами параллели в погребальном обряде и ремесленных традициях (Комар О.В., 2000, с.133-134) дополняются отличием рунических алфавитов Хазарского каганата от орхонт-ского и енисейского и их близостью к южноенисейской письменности, практиковавшейся хакасами и частью населения Тувы (Кызласов И.Л., 1994, с.13-73). Эти факты позволяют предполагать, что хазары представляли собой отдельный этнос, родственный одновременно и тюркютам, и хакасам, но, подобно племенам чуйской группы (дулу и нушиби), еще в сер.VI в. влились в племенную структуру собственно тюркю-тов, вследствие чего хазары и считались китайскими хронистами “тукюэсским поколением (племенем)” (Бичурин Н.Я., 1950, с.315, 326, 329).
Антропологический тип изображенных на ковше из Коцкого Городка людей европеоидный, хотя изображение на чир-юртовской пластине, в случае сохранения части лица, скорее, принадлежало бы к монголоидному типу. Это напоминает слова ал-Истах-ри: “Хазары не походят на тюрок - они черноволосы, разделяются на два разряда, один называется кара-ха-зар, они смуглы так сильно, что их смуглота отдает в чернь, они словно какой-либо разряд из Индии. Другой разряд - белые, красивые и совершенные по внешнему виду”. Похожие сведения повторяют и другие арабские источники, разделяя хазар на “смуглых” и “белых”, что позволило Б.Н.Заходеру предположить существование у хазар двух антропологических типов населения (Заходер Б.Н., 1962, с.139). М.И.Артамонов, несомненно, прав, относя возникновение версии о “черноте” части хазар к переводу тюркского социального термина кара-хазар - “черные хазары” (от тюркского “кара-будун” - “черный народ”) (Артамонов М.И., 1962, с.100).
Несколько новых лингвистических версий были предложены О.Б.Бубенком (Бубенок О., 1997), но и они не меняют сути проблемы - во времена ал-Истах-ри арабы слишком хорошо знали хазар, чтобы выдумывать несуществующие расовые различия, а в тексте уверенно говорится именно о них. Скорее всего, у хазар действительно сосуществовали два расовых типа - европеоидный и монголоидный, но часто соотносимый с представителями последнего социальный термин “кара-будун” был просто неверно истолкован арабами. Именно механическое смешение европеоидного и монголоидного населения и фиксируется в краниологических сериях из могильников новинков-ского типа (Газимзянов И.Р., 1995, с.95-109).
Антропология из курганов раннесалтовского типа пока не исследована, мало данных и об антропологическом типе перещепинского населения. Среди последнего известен брахикранный с деформированием черепа тип с явными монголоидными признаками (Чир-Юрт, Иловатка, Бородаевка) (Кондукторова Т.С., 1967, с.119-122; Глазкова Н.М., Чтецов В.П., 1960, с.292; Синицын И.В., 1947, с.131), представлен также европеоидный с монголоидной примесью без деформации (Ковалевка) (Круц С.И., 1978, с.168-169) и брахикранный европеоидный (“зливкинский”) (Уч-Тепе) (Гинзбург В.В., 1965, с.192-193). Налицо явная антропологическая неоднородность данного населения. Причем, что интересно, по сравнению с 20 гг. VII в., в IX-X вв. письменные источники указывают на заметную “европеизацию” антропологического типа хазар, которую, учитывая явные средне- и центральноазиатские истоки “зливкинского” типа (Ефимова С.Г., Кондукторова Т.С., 1995, 569-570, рис.З), нужно связывать не с гипотетическим смешением хазар с местным населением, а с новым притоком к хазарам тюрок после разгрома Западнотюркского каганата в 50 п\ VII в.
Пластинчатые панцири и кольчуги воинов на шиловских обкладках (рис.4, 4, 5) вряд ли срисованы со стен Пенджикента или с персидских воинов, как предполагает Р.С.Багаутдинов (Багаутдинов Р.С., Богачев А.В., Зубов С.Э., 1998, с.108-109), поскольку они находят археологические соответствия в комплексах перещепинской и салтовской культур. В Келегеях, Вознесенке, Новых Санжарах, пп.2, 3 Директорской Горки, Чир-Юрте, к.29/1985 Клин-Яра III, “Царском кургане” обнаружены обрывки кольчуги, очевидно, символизировавшие целую. В к.5 Чир-Юрта кольчуга сочеталась с остатками наборного пластинчатого доспеха, который представлен и в других погребениях Чир-Юрта (Магомедов М.Г., 1983, рис.22, 17-30). Археологические находки полной кольчуги и остроконечных, склепанных из нескольких пластин, шлемов с бармицей происходят из раннесалтовских комплексов: подкурганного погребения в Столбище, п.134 Борисово и п.106 Казазово (Афанасьев Г.Е., 1987, с.199-200, рис.З; Саханев В., 1914, с.144; Тарабанов В.А., 1983, с. 151); но, похоже, полный комплекс защитного вооружения был реалией уже в шиловское время.
Отдельно следует сказать об изображениях драконов на шиловской пластине (рис.4, 2). Р.С.Багаут-
26
Рис. 4. Образцы изобразительного искусства хазар и восточных тюрков. 7 - Кудыргэ, м. 9; 2, 4, 5 - Шиловка, к.1; 3 - Бугут; 6,7- Коцкий Городок; 8, 9 - Чир-Юрт, к. 17 (масштаб разный).
Fig. 4. Pieces of fine arts of the Khazars and the Eastern Turks. 1 - Kudyrge, int. 9; 2, 4, 5 - Shylovka, barrow 1;
3 - Bugut; 6,7- Kotskij Gorodok; 8, 9 — Chir-Jurt, barrow 17 (scale is varying).
Abb. 4. Muster der darstellenden Kunst der Chasaren und der ostlichen Tiirken. 7 - Kudyrge, Grab 9; 2, 4, 5 -Sylovka, Kurgan 1; 3 - Bugut; 6, 7 - Kockij Gorodok; 8, 9 - Cir-Jurt, Kurgan 17 (der Mafistab ist unterschiedlich).
Dess. 4. Exemples de Part pictural des Khazars et des Tures de 1’Est. 7 - Kudyrgue, tombe 9; 2, 4, 5 - Shilovka, tumulus 1; 3 - Bugut; 6, 7 - Kotskij Gorodok; 8, 9 — Chir-Jurt, tumulus 17 (I’echelle differente)
27
динов верно отметил отличия иконографии шилов-ских драконов от китайских (Багаутдинов Р.С., Богачев А.В., Зубов С.Э., 1998, с. 107 . Действительно, в данном случае дракон выступает в своей ранней полузме-иной ипостаси, соответствовавшей мировоззрению тюркютов. Изображение дракона на обкладке луки седла обнаружено в Бугутском куруке, сооруженном в 582 г. для Таспар-кагана (рис.4, 3). Обкладка железная, изображение выполнено в технике золотой насечки и заметно отличается от шиловского, но мы должны учитывать значительную хронологическую дистанцию, за время которой образ дракона в тюркютском искусстве не оставался неизменным, а эволюционировал. Обязательной принадлежностью тюркютских каганских куруков является стела с драконовым навер-шием, стоящая на черепахе. Эта композиция символизировала мировую модель, в которой Небу-Дракону противоставлялась Земля-Черепаха (Войтов В.Е., 1996, с.101-103). На шиловской пластине черепахи нет, а под двумя противостоящими драконами изображены два зайца. Что этим хотел сказать художник, точно не ясно. Дело в том, что дракон у тюркютов был символом верховной власти, а изображения дракона с черепахой полагались только курукам каганов. Бу-гутская обкладка седла с драконом также найдена в каганском куруке. Шиловская пластина происходит из погребения явно более низкого ранга, поэтому не исключено, что сочетание дракона с зайцем разрешалось использовать кому-то из бегов, тарханов или просто родственников каганской семьи. В изображении на луке седла из могилы 9 Кудыргэ (рис.4, 1) (Гаврилова А.А., 1965, табл.ХУ!, 1) художник использовал похожую композицию. В центре изображены два противостоящих тигра - подчеркнуто сильнейшие персонажи сюжета, над которыми расположены изображения зайца и лисы - наоборот, персонажей наиболее слабых. Направленность такой композиции несомненна, хотя гадать о ее точном значении можно долго. Тигр уступает по рангу дракону, поэтому шиловские пластины явно более престижны; социальная разница между погребениями заметна и в оформлении погребального сооружения. Учитывая связь изображения дракона с высшей (каганской) властью, шиловские обкладки седла - не просто украшение или оберег -это, несомненно, тюркютский отличительный знак, свидетельствующий о высоком ранге его владельца.
О том же говорят золотые монеты из комплекса. Речь, собственно, идет о византийском солиде и о неопределимом подражании солиду. Подражание одностороннее, выполнено схематично, поскольку мастер сам пытался сымитировать изображение аверса (Багаутдинов Р.С., Богачев А.В., Зубов С.Э., 1998, табл.XIII, 10). Более качественные подражания солидам, выполненные путем отливки с оригинала, известны в Келе-геях (Семенов А.И., 1991, с.124, рис.1) и в погребении из Днепропетровской области (Голенко К.В., 1956). Три подражания найдены и в погребениях Чир-Юрт-ского могильника (Магомедов М.Г., 1983, рис.28). Шиловский солид Ираклия и Ираклия/Константина (Багаутдинов Р.С., Богачев А.В., Зубов С.Э., 1998,
табл.ХШ, 9) чеканен в период 629-632 гг. Учитывая небольшую потерю веса вследствие просверливания отверстия, изначально солид был полновесным. Со-лиды данного выпуска в кочевнических комплексах крайне редки и представлены, кроме Шиловки, только в Перещепине (Сокровища хана Кубрата, 1997, каталог монет, № 6, 7). Их сочетание в Перещепине с тяжелыми подарочными медальонами того же выпуска, позволило И.В.Соколовой заключить, что данная группа солидов поступила к кочевникам одномоментно, в период 629-632 гг., поскольку послать медальоны могли лишь выпустившие их правители (Сокровища хана Кубрата, 1997, с.18-24). Письменные источники упоминают только одно событие, позволяющее объяснить происхождение медальонов, - это эпизод брака 630 г. дочери Ираклия Евдокии и джебгу хазар, не состоявшегося по причине гибели последнего (Чи-чуров И.С., 1980, с.161). В этом контексте шиловский солид приобретает особое значение, поскольку демонстрирует определенную связь предков его владельца с джебгу хазар или его сыном шадом, очевидно, и ставшим после внезапной гибели отца и дяди первым каганом хазар.
От вещей, несущих информацию об этнокультурной принадлежности погребенных, мы перешли к предметам, одновременно являющимися хронологическими индикаторами. Критикуя датировки шилов-ских курганов А.В.Богачева, И.О.Гавритухин отбросил возможность их синхронизации с горизонтом Пере-щепины и отнес указанные комплексы к горизонту Вознесенки (Гавритухин И.О., 2000, с.29). Также, скорее всего, к горизонту Вознесенки принадлежит и погребение из Портового. При этом к горизонту Пере-щепины исследователь ошибочно отнес комплекс из Новых Санжар. В комплектации горизонта “Переще-пина-Шиловка” А.В.Богачева присутствуют комплексы Ясиново, Новые Санжары, Портовое, п.5 Директорской Горки, все принадлежащие к горизонту Вознесенки (Комар А.В., 1999, с.117-120). Лишней оказывается лишь Перещепина, но А.В.Богачевым действительно учтены из комплекса только те признаки, которые находят продолжение дальше в горизонте Вознесенки. Упуская из вида сам Вознесенский комплекс, А.В.Богачев фактически интуитивно пытался нащупать его горизонт, промежуточный между “зиновь-евским” и “брусянским” этапами и рассматриваемый исследователем как “переходной”. Замечание И.О.Га-вритухина совершенно справедливо: шиловские комплексы не “переходные”, а просто инокультурные для Среднего Поволжья (Гавритухин И.О., 2000, с.30-31). Рассмотренные выше особенности погребального обряда и инвентаря уверенно относят их к переще-пинскому культурному кругу, в рамках которого оба шиловских кургана занимают хронологическую позицию в горизонте Вознесенки. На этом этапе в материальную культуру степного и кавказского восточноевропейского населения широко проникают византийские и аварские формы вещей.
Византийская пряжка из к.1 Шиловки (рис.5, I) ближайшие аналогии находит в аварском п.34 Сегед-
28
Фехерто (Чаллань Д., 1954, табл .VII, 1), атакжев крымском п.10 Бал-Готы (Репников Н.И., 1906, рис.17) и в склепе 257 Эски-Кермена (рис.5, 2). В п.5 последнего находилась пряжка, аналогичная по форме деталей, но уже с декорированным щитком (рис.5, 3); более крупная пряжка из к. 14 могильника Подгорненский IV (рис.5, 4) уже относится к горизонту Галиат-Геле-новка. Близкая шиловской пряжка находилась и в составе характерного среднеаварского поясного набора из частной коллекции, уже упоминавшегося нами (Комар А.В., 1999, с. 118). Пряжка из п.5 Директорской Горки (рис.5,5) также синхронна шиловской, но, при общей схожести конструкции, относится к другому типу. Другая поясная пряжка из к.1 Шиловки (рис.5, 9) относится к среднеаварским типам - по форме рамки и язычка к ней ближе всего пряжки из п.2 Кунбабоня (рис.5, 10) и Тотипусты (рис.5, 8), а вот двусоставному щитку точные аналогии нам неизвестны. У авар пряжки с “вытянутыми губами” не выходят за рамки среднеаварского периода, в салтовских же комплексах в немного другой модификации (рис.5, 7) они бытуют и всю 2-ю четв.УШ в. (Комар А.В., 1999, с.118); по форме рамки и язычка шиловской пряжке также близка раннесалтовская пряжка типа “Тепсень” из п.2 к.2 могильника Саловский IV (рис.5, 6). Пряжка с хрустальной вставкой на щитке и комплектный к ней наконечник (рис.5, 11, 12) по технике инкрустации близки перещепинским изделиям, но по форме и конструкции пряжка относится к характерному восточнотюркскому типу, широко распространенному в VIII -1-й пол.IX в. В салтовских комплексах пряжки такой конструкции появляются во 2-й пол.VIII в., но они уже другие. Особенности шиловской пряжки: сегментовидная рамка, плоский пластинчатый язычок, отсутствие заметного утолщения в месте соединения рамки и щитка, - действительно для Восточной Европы могут свидетельствовать о ее более ранней дате, но вне контекста комплекса она определяется только в рамках 1-й пол.VIII в.
Бляшки из к.1 Шиловки представлены тремя типами: гладкой полусферической бляшкой, двумя плоскими круглыми железными бляшками, обтянутыми золотой фольгой, и бляшкой сердцевидной формы с прямоугольным выступом (рис.5, 22, 14, 21). Полусферические бляшки из Перещепины, Келегеев и Вознесенки декорированы и сложнее по форме, простые же представлены только в Глодосах ( рис.5, 23) и в целом ряде среднеаварских комплексов. Бляшки с выступом, преимущественно, круглой формы и богато декорированы (рис.5, 17-19); сердцевидные же с выступом бляшки есть в Вознесенке, но они также декорированы (рис.5, 20). Разнообразные плоские круглые декорированные бляшки многочисленны в Вознесенке и Глодосах, но внутри для предотвращения деформации они, как и бляшки из п.2 к.2 Шиловки, обычно заполнены пастой. Круглые золотые штампованные бляшки с рельефным углублением, заполненные внутри пастой, найдены в п.1 к.2 Березовского могильника (Скарбовенко В.А., Сташенков Д.А., 2000, рис.5, 2-4). Им близки бляшки из п.2 к.2 Шилов
ки (рис.5, 13), п.1 к.13 Дорофеевского могильника (Шилов В.П., Лагоцкий К.С., 1976, рис. 118, 119) и могилы 11 Кудыргэ (Гаврилова А.А., 1965, табл.Х1Х, 8), а также аварские из пп.1 и 5 Кишкорош-Вагохид и Озоры (Laszlo G., 1955, pl.I, 6-8, IV, 7, 8, LXI, 5-10). Аналогичные по форме бляшки из Вознесенки выполнены немного в другой манере: рельефная бронзовая основа обтянута золотой или серебряной фольгой. Бляшки из к.1 Шиловки (рис.5, 14) попроще, золотой фольгой обтянут плоский железный диск.
Две серьги с аметистами из к.1 Шиловки (рис.5, 50) ближайшие аналогии находят в комплексе из Яси-ново (рис.5, 49) и не выходят за рамки горизонта Вознесенки; серьга из Перещепины (рис.5, 48), несмотря на некоторую конструктивную схожесть, более ранняя. Третья серьга (рис.5, 56) близка, в общих чертах, серьге из Келегеев (рис.5, 55) и ей подобным более поздним (рис.5, 57). Она имеет подвижную нижнюю подвеску и шип вверху, на которых находились жемчужные бусины (на подвеске практически никогда не сохраняются). Все находки серег такой конструкции в новинковских комплексах (рис.5, 58-61) (Матвеева Г.И., 1997, рис.124, 9, 10, 15, 17), к сожалению, не сопровождались хронологически выразительным материалом. В склепе 309 Скалистого они находились вместе с крымскими вариациями салтовских серег 2-й пол.VIII - IX вв. (Веймарн Е.В., Айбабин А.И., 1993, рис.44, 18, 22-24), в склепе 478 - вместе с рифленым салтовским бубенчиком, появляющимся не ранее сер. VIII в. (Веймарн Е.В., Айбабин А.И., 1993, рис.87, 18, 27), в склепе 772 - с пряжкой “Коринф” 2-й пол.VIII -IX в. (Веймарн Е.В., Айбабин А.И., 1993, рис.122, 1, 5). Пожалуй, ясно, что речь все-таки идет о VIII в., причем, поскольку погребения склепов разновременны, 1-я пол.VIII в. для интересующих нас серег никак не исключается. Из деталей оформления шиловской серьги следует отметить пронизку из кружка зерни, две такие же украшали серьгу из Новых Санжар (рис.5,52), что, учитывая другие вещи из шиловской катакомбы, делает принадлежность и этой серьги к горизонту Вознесенки закономерной.
Нижняя абсолютная граница появления погребений горизонта Вознесенки определяется по византийским монетам из кургана у ст. Романовской (солид Константина IV 681-685 гг. и солид Леонтия II 695-698 гг.) (Семенов А.И., 1985, с.91-92). Еще одну, немного гипотетическую, дату дает сама Вознесенка. Как уже неоднократно отмечалось (Амброз А.К., 1982, с.212-214; Семенов А.И., 1988, с. 101; Комар О.В., 2000, с.131), по типу сооружений и трудозатратам Вознесенка соответствует восточнотюркским каганским курукам. Благодаря истории с Юстинианом II нам известно, что в период 695-707 гг. правил хазарский каган, имя которого дошло до нас только в искаженной форме 1Рои£т|ро<; EXiaPavoq (Чичуров И.С., 1980, с. 125) (скорее всего, Ibueir elig qan). Умер он не ранее 708 г., и именно этот рубеж следует признать нижним для даты Вознесенки, если действительно считать ее каганским куруком. Попытка же опустить дату ниже 695 г. будет малоубедительной: такие куруки не строились на
29
только что захваченной неосвоенной территории; наоборот, она должна была относиться к священному каганскому домену (возможно, поэтому нам пока и неизвестен курук “перещепинского” кагана). Не может не обратить на себя внимание и сходство каменного курука из Мокрой Балки с внутренним храмом-барк курука Кюль-тегина (рис.1,3), построенном только в 732-733 гг. Учитывая существование переходного к раннесалтовскому горизонта Галиат-Геленовка, нами была предложена общая дата горизонта Вознесенки в рамках 705-725 гг. (Комар А.В., 1999, с.131-132). Именно в этих границах уверенно занимают позиции комплексы к. 1 и п.2 к.2 Шиловки.
Появление нового населения в Среднем Поволжье было резким, и никакой эволюции “зиновьевских” поясов в “шиловские” не прослеживается. Новые формы, орнаментация и техника исполнения поясных деталей горизонта Вознесенки стали следствием контакта и слияния византийских, хазарских и аварских традиций во время пребывания хазар на территории
Северного Причерноморья. Новый стиль сначала появляется в богатейших комплексах горизонта Пере-щепины - Перещепине и Келегеях, проникая в материальную культуру других слоев населения немного позже.
В перещепинской культуре геральдические поясные наборы доживают у рядового населения до горизонта Вознесенки (Комар А.В., 1999, с. 120), поэтому факт полного отсутствия таких наборов в комплексах “новинковского” типа свидетельствует о появлении данного населения на Волге не ранее горизонта Вознесенки. А.В.Богачев относит к геральдическим вещи из п. 1 к.7 Новинковского могильника, п.2 к.1 II Брусянского могильника и п.1 к.2 IV Брусян-ского могильника (Багаутдинов Р.С., Богачев А.В., Зубов С.Э., 1998, с.151-153). С этим согласиться трудно. Штампованные бляшки-розетки из п.1 к.2 Брусянского IV могильника (рис.5, 44) - имитация характерных бляшек горизонта Вознесенки (рис.5, 45-47). Сердцевидные и круглые штампованные
30
Рис. 5. Металлические украшения и детали ремней. 1, 9, 11, 12, 14, 21, 22, 50, 56 - Шиловка, к.1; 2, 3 - Эски-Кермен, с.257; 4 - Подгорненский IV, к.14, п.1; 5, 45, 54 - Директорская Горка, п.5; 6 - Саловский IV, к.2, п.2; 7 - Дмитровка, п. 79; 8 - Озора; 10 — Кунбабонь, п.2; 13 - Шиловка, к. 2, п.2; 15, 27, 44 - Брусяны IV, к.2, п.1; 16, 32, 36, 41 - Кудыргэ (16, 36 - м.9; 32 - м.11; 41 - м.10); 17, 48 - Перещепина; 18, 20, 47 — Вознесенка; 19, 23, 53 - Глодосы; 24, 25, 28, 33, 37, 42, 43 - Быково II, к.З, п.5; 26 - Заплавка; 29 - Самарканд; 30, 31, 57, 58, 62 - Брусяны II (30, 31, 62 - к.2, п.1; 57 - к.21, п.2; 58 - к.12, п.2); 34, 35 - Рождественский III, к.6, п.8; 38, 39 -Новинки II (38 - к.24; 39 - к. 7, п. 1); 40 - Чир-Юрт, к.37; 46 - Мокрая Балка; 49 - Ясиново; 51, 52 - Новые Санжары; 55 - Келегеи; 59, 60 - Новинки II, к. 14, п. 15; 61 - Новинки I, к. 9 п. 6; 63, 64, 66, 69 - Брусяны III, к.1; 65 - Тепсень, п.11; 67, 68 - Сухая Гомолыиа (67 - п. 143, 68 - п.54).
Fig. 5. Metal ornaments and details of belts. 1, 9, 11, 12, 14, 21, 22, 50, 56 - Shylovka, barrow 1; 2, 3 - Eski-Kermen, int. 257; 4 - Podgorodnenskij TV, barrow 14, int. 1; 5, 45, 54 - Direktorskaya Gorka, int. 5; 6 - Salovskij IV, barrow 2, int. 2; 7 - Dmitrovka, int. 79; 8 - Ozora; 10 - Kunbabony int. 2; 13 - Shylovka, barrow 2, int. 2; 15, 27, 44 -Brusjany IV, barrow 2, int. 1; 16, 32, 36, 41 - Kudyrge (16, 36 - int. 9; 32 - int. 11; 41 - int. 10); 17, 48 -Pereschepina; 18, 20, 47 - Voznesenka; 19, 23, 53 - Glodosy; 24, 25, 28, 33, 37, 42, 43 - Bykovo II, barrow 3, int. 5; 26 - Zaplavka; 29 - Samarkand; 30, 31, 57, 58, 62 - Brusjany II (30, 31, 62 - barrow 2, int. 1; 57 - barrow 21, int. 2; 58 - barrow 12, int. 2); 34, 35 - Rozhdestvenskij III, barrow 6, int. 8; 38, 39 - Novinki II (38 -barrow 24; 39 -barrow 7, int. 1); 40 - Chir-Jurt, barrow 37; 46 - Mokraja Balka; 49 - Jasinovo; 51, 52 - Novyje Sandjary; 55 -Kelegeji; 59, 60 - Novinki II, barrow 14, int. 15; 61 - Novinki I, barrow 9, int. 6; 63, 64, 66, 69 - Brusjany III, barrow 1; 65 - Tepsen, int. 11; 67, 68 - Sukhaja Gomoljsha (67 - int. 143, 68 - int. 54).
Abb. 5. Metallschmucksachen und Riementeile. 1, 9, 11, 12, 14, 21, 22, 50, 56 - Sylovka, Kurgan 1; 2, 3 - Eski-Kermen, Grab 257; 4 - Podgornenskij IV, Kurgan 14, Grab 1; 5, 45, 54 - Direktorskaja Gorka, Grab 5; 6- Salovskij IV, Kurgan 2, Grab 2; 7 - Dmitrovka, Grab 79; 8 - Ozora; 10 - Kunbabon', Grab 2; 13 - Sylovka, Kurgan 2, Grab 215, 27, 44 - Brusjany IV, Kurgan 2, Grab 1; 16, 32, 36, 41 - Kudyrge (16, 36 - Grab 9; 32 - Grab 11; 41 - Grab 10); 17, 48 — Perescepina; 18, 20, 47 - Voznesenka; 19, 23, 53 - Glodosy; 24, 25, 28, 33, 37, 42, 43 - Bykovo II, Kurgan 3, Grab 5; 26 - Zaplavka; 29 - Samarkand; 30, 31, 57, 58, 62 - Brusjany II (30, 31, 62 - Kurgan 2, Grab 1; 57 - Kurgan 21, Grab 2; 58 - Kurgan 12, Grab 2); 34, 35 - Rozdestvenskij III, Kurgan 6, Grab 8; 38, 39 - Novinki II (38 -Kurgan 24; 39 - Kurgan 7, Grab 1); 40 - (Sir-Jurt, Kurgan 37; 46 - Mokraja Balka; 49 - Jasinovo; 51, 52 -Novyje Sandzary; 55 - Kelegeji; 59,60 - Novinki II, Kurgan 14, Grab 15; 61 - Novinki I, Kurgan 9, Grab 6; 63, 64, 66, 69 - Brusjany III, Kurgan 1; 65 - Tepsen ’, Grab 11; 67, 68 - Suhaja Gomol’sa (67 - Grab 143, 68 - Grab 54).
Dess. 5. Parures en metal et details de ceintures. 1, 9, 11, 12, 14, 21, 22, 50, 56 - Shilovka, tumulus 1; 2, 3 - Eski-Kermen, tombe 257; 4 - Podgornenskij IV, tumulus 14, tombe 1; 5, 45, 54 - Direktorskaja Gorka, tombe 5; 6 -Salovskij IV, tumulus 2, tombe 2; 7 - Dmitrovka, tombe 79; 8 — Ozora; 10 - Kunbabony tombe 2; 13 - Shilovka, tumulus 2, tombe 2; 15, 27, 44 — Brusjany TV, tumulus 2, tombe 1; 16, 32, 36, 41 - Kudyrge (16, 36 - tombe 9; 32 -tombe 11; 41 - tombe 10); 17, 48 - Perescepina; 18, 20, 47 - Voznesenka; 19, 23, 53 - Glodosy; 24, 25, 28, 33, 37, 42, 43 - Bykovo II, tumulus 3, tombe 5; 26-Zaplavka; 29 - Samarkand; 30, 31, 57, 58, 62 — Brusjany II (30, 31, 62 -tumulus 2, tombe 1; 57 - tumulus 21, tombe 2; 58 - tumulus 12, tombe 2); 34, 35 - Rozhdestvenskij III, tumulus 6, tombe 8; 38, 39 - Novinki II (38 -tumulus 24; 39 - tumulus 7, tombe 1); 40 - Chir-Jurt, tumulus 37; 46 - Mokraja Balka; 49 - Yasinovo; 51, 52 - Novyje Sanjary; 55 - Kelegeji; 59, 60 - Novinki II, tumulus 14, tombe 15; 61 -Novinki I, tumulus 9, tombe 6; 63, 64, 66, 69 — Brusjany III, tumulus 1; 65 - Tepsen, tombe 11; 67, 68 - Sukhaja Gomolsha (67- tombe 143, 68 - tombe 54)
бляшки из п.2 к.1 II Брусянского могильника и п.1 к.2 IV Брусянского могильника, и п.5 к.З Быково II (Смирнов К.Ф., 1960, с.229, рис.22, 8-15) (рис.5, 27, 28, 30, 31) не имеют ничего общего с европейскими геральдическими, поскольку принадлежат к характерным восточнотюркским типам koh.VII-IX в. Близкие аналогии можно найти в поясных наборах из Самарканда (рис.5, 29) и тюркского погребения в Чуйской долине (Распопова В.И., 1965, рис.1, 10, 33), более поздние немного отличаются креплением. Круглые гладкие бляшки (рис.5, 15, 24, 25) были в Заплавке (рис.5, 26) и могиле 9 из Кудыргэ (рис.5, 16); бляшки-розетки из Быково (рис.5, 37) находят аналогии в этой же могиле 9 и в могиле 11 Кудыргэ (рис.5, 32, 36); быковские же бляшки с мелким рубчатым бордюром (рис.5, 33) близки бляшкам из п.8 к.6 III Рождественского могильника (рис.5, 34, 35) (Матвеева Г.И., 1995, с.24-26). Щитовидным бляш
кам из Быково (рис.5, 42, 43) близки бляшки из кудыргинских могил 9 и 10 (рис.5, 41), к.37 Чир-Юрта (рис.5, 40).
Появление в Поволжье вещей восточнотюркского стиля, очевидно, связано с новой восточной волной тюркского населения, погребения которого, как уже отмечалось в отношении п.5 к.З Быково II, появляются здесь на этапе Вознесенки (Комар А.В., 1999, с.120). В той же восточнотюркской манере выполнена и имитация геральдического наконечника из п.1 к.7 Новинковского могильника (рис.5, 39) - это лишь дериват. Два настоящих геральдических наконечника данного типа обнаружены в п.1 к.2 Березовского I могильника (Скарбовенко В.А., Сташенков Д.А., 2000, рис.5, 9, 10), но погребение, как уже отмечалось, уверенно относится к горизонту Вознесенки. Коробчатый геральдический наконечник из насыпи к.24 Новинковского II могильника (рис.5, 38) также
31
не может служить достоверным признаком VII в., поскольку в той же насыпи найдена железная подпружная пряжка с вертлюгом (Матвеева Г.И., 1997, рис.107, 1), характерная для восточнотюркских погребений 2-й пол.VIII - 1-й пол.IX в. и салтовских комплексов 2-й non.VIII-IX в. Из деталей снаряжения коня все наиболее ранние также относятся к горизонту Вознесенки (стремя из насыпи к. 1III Рождественского могильника, комплекты стремян и удил из п.4 к. 12 могильника Брусяны II и насыпи к.5 могильника Шелехметь II) (Багаутдинов Р.С., Богачев А.В., Зубов С.Э., 1998, рис.27, 8, табл.ХЬП, 3,4; Багаутдинов Р.С., 1995, рис.2, 6, 13, 14). Ни одного комплекса с “чистой” геральдикой среди “новинковских” погребений нет, зато они хорошо известны на Нижней Волге (Синицын И.В., 1947, с.130-131; Синицын И.В., 1954, с. 230-234; Синицын И.В., 1959, с.ПО, рис.34, 1, 2; Синицын И.В., 1960, с.106-107, рис.39, 12-14; Максимов Е.К., 1956, с.65-85). Кэтому же культурному и хронологическому кругу принадлежит и погребение из Новоселок, датированное А.В.Богачевым 2-й non.VI в. и отнесенное к турбаслинской культуре (Богачев А.В., 1998, с.30-32). Сомнения И.О.Гавритухина совершенно справедливы: никаких оснований сужать дату погребения до 2-й пол.У! в. нет (Гавритухин И.О., 2000, с.27-28). Права также и Г.И.Матвеева, отрицающая принадлежность погребения к турбаслинской культуре и находящая аналогии в причерноморских впускных погребениях перещепинской культуры (Матвеева Г.И., 1997, с.92-93), но в последнем случае не совсем понятно игнорирование нижневолжской группы таких же погребений. Скорее всего, новоселковское погребение отражает северную границу кочевий нижневолжского населения, которое в засушливые периоды, несомненно, было вынуждено подниматься до лесостепи.
Происхождение и судьба “новинковского” населения
Корректно ли сравнивать памятники новинковского типа с погребениями перещепинской культуры? А.В.Богачев сомневается в этом, считая, что такие сопоставления корректны лишь в случае количественного равенства памятников (Багаутдинов Р.С., Богачев А.В., Зубов С.Э., 1998, с.169; Богачев А.В., 1998, с.90). При этом исследователь не учитывает принципиальные стадиальные различия между рассматриваемыми комплексами. Рядовые подкурганные погребения перещепинской культуры горизонта Перещепины исключительно впускные и рассредоточены на огромной территории восточноевропейской степи. Перед нами археологическое отражение 1-й стадии кочевания по С.А. Плетневой (Плетнева С.А., 1982). При всех спорных моментах этой концепции, кажется, ни у кого не вызывает сомнений, что смена одиночных впускных погребений могильниками с основными погребениями всегда отражает этапы освоения кочевни
ками новой территории независимо от степени их государственной организации.
Могильники горизонта Перещепины известны -Чир-Юрт, Борисово, Рябовка, но во всех случаях они бескурганные и расположены далеко не в степных условиях. Уже на этапе Вознесенки ситуация меняется: появляются основные подкурганные погребения -Романовка, к. 13 Дорофеевского могильника, к. 17 Наташино, м.1 Новогригорьевки - и в дальнейшем впускные погребения VIII-IX в. в междуречье Днепра и Волги становятся редким исключением. Регион Средней Волги иллюстрирует появление новой традиции -сооружение кургана, причем не только над одним, но и над несколькими погребениями одновременно. Также нельзя не обратить внимание на появление могильников, свидетельствующих о прочном обживании территории данным населением. Увеличение числа погребений закономерно, это обычнейшая схема: наиболее ранние погребения единичны, дальше с появлением основных погребений и курганных могильников их число резко увеличивается, достигая геометрической прогрессии в бескурганных могильниках.
При сравнении погребений разных стадий важно не количественное соотношение погребений, а качественные изменения в погребальном обряде, произошедшие при переходе с одного уровня на другой. Этот момент частично затронут А.В.Богачевым, обратившим внимание на невозможность прямолинейного сравнения расположения останков коня в новинковских курганах и впускных перещепинских погребениях (Богачев А.В., 1998, с.90-91). Изменения обряда при переходе от впускного погребения к основному не так уж и велики, совершенно другая ситуация с переходом к бескурганному обряду. Основная тенденция изменения погребального обряда в грунтовых могильниках - максимальное упрощение обряда. Подбои и ямы с заплечиками очень быстро сменяются простыми ямами, погребения коня пытаются расположить как можно более компактно, вследствие чего его каноническое пространственное положение и ориентация зачастую резко меняются, само погребение коня стремятся заменить его символами (сбруей, чучелами или небольшими куклами), уменьшается количество жертвенной пищи и т.п. Финальный результат таких поисков приводит к довольно заметным отличиям нового обряда от исходного, и археологам в этом случае при прямолинейном сравнении будет довольно сложно придти к выводу о культурном тождестве двух групп населения, находившихся, на самом деле, на разных стадиях развития. Учитывая это, например, уже по таким показателям, как восточная ориентация костяка и обряд разрушения скелета, новин-ковские погребения корректно сравнивать с салтов-скими погребениями Нетайловского могильника.
Обряд разрушения скелета практически неизвестен в рядовых погребениях перещепинской культуры вне Чир-Юрта (исключение - п.2 Карнауховского кургана, которое, впрочем, могло быть и просто ог
32
рабленным) (Ляпушкин И.И., 1958, с.322), что, на первый взгляд, может служить аргументом против возможности прямой генетической связи данного населения и “новинковцев”. Но, как справедливо отметил В.С.Флёров, обряд обезвреживания покойников - явление стадиальное, в “свое” время возникающее в различных древних обществах (Флёров В.С., 1999, с.230). Были ли для этого основания у населения перещепин-ской культуры?
Модель В.С.Флёрова предполагает почти обязательное возникновение обряда обезвреживания у кочевников на этапе перехода к оседлости, и именно такую ситуацию исследователь и видит в новинковских памятниках (Флёров В.С., 2000, с.65-68). Модель действительно проста, но в случае с новинковскими памятниками объективно у нас нет серьезных оснований говорить даже о полуоседлом способе существования данного населения, поскольку смена одиночных впускных погребений могильниками у кочевников означала не более, чем установление постоянных территорий сезонных перекочевок. Изменения же погребального обряда обязательно связаны с изменениями в идеологических представлениях, которые вряд ли меняются столь резко даже на начальной стадии перехода кочевников к полуоседлости. Нужно искать дополнительные, более сильные, факторы, и в перещепинской культуре они действительно есть.
Как мы уже пытались показать (Комар А.В., 1999, с.132-133; Комар О.В., 2000), в кон.VII - нач.УШ в. в западной части ареала перещепинской культуры (Северное Причерноморье и Западное Предкавказье) ингумации с северо-восточной и восточной ориентацией постепенно сменяются кремациями. Кремация с кольчугой и солидом Тиберия III открыта на “Ваку-ровском бугре” в дельте Волги (раскопки В.А.Нико-нова 1990 г.). Три кремации известны и среди новинковских погребений, а кроме того, по данным А.В.Бо-гачева, 3% новинковских ингумаций носят следы сильной обожженности костяков (Багаутдинов Р.С., Богачев А.В., Зубов С.Э., 1998, с.55). Особенно показательно кремационное п.4 грунтового Шелехметьского могильника (Багаутдинов Р.С., Богачев А.В., Зубов С.Э., 1998, рис.9, 2), небольшой каменный заклад которого был вытянут по оси 3-В, а рядом располагались остатки растянутой шкуры коня, ориентированного головой на запад, как и шкура коня из п.2, к.2 Шиловки. Новинковские кремации явно не инородны, а оставлены тем же населением, которое хоронило своих покойников по обряду трупоположения. Несмотря на явную родственность перещепинскому и, позднее, салтовскому населению, кремировавшему своих покойников, “новинковцы” не практиковали этот обряд широко, зато у них распространяется обряд обезвреживания. Связь обрядов кремации и обезвреживания ингумированных покойников наиболее ярко проступает в биритуальных могильниках Черняховской культуры, традиционно используемых для сравнения с Нетайловкой.
Ситуация здесь немного другая, поскольку у Черняховского населения наоборот наблюдается по
явление обряда трупоположения. В докладе на IV Международной археологической конференции студентов и молодых ученых (Киев, 16 мая 1996 г.) нам уже пришлось обращать внимание коллег на наблюдения Т.Б.Лукиновой о происхождении слова “упырь” и связанных с ним комплексом представлений. По ее мнению, “у-пыр” не только на праславянской, но и на общеиндоевропейской почве реконструируется с первоначальным значением “не сожженный”. Нарушение обряда закономерно вызывало страх перед несожженным покойником, порождая легенды о “живых мертвецах” - “упырях” (ЛукиноваТ.Б., 1988, с.141-142). Среди способов борьбы с упырями постоянно фигурируют вскрытие могилы и поражение тела железным или осиновым колом в сердце или голову, а также самый радикальный - сожжение. Именно разрушение тела в области грудной клетки и головы при явных следах ритуальных действий с использованием огня и фиксируется в Черняховских погребениях с северной ориентацией скелета. Скорее всего, появление обряда ингумации у готского населения сопровождалось сохранением некоторого страха перед несожженными покойниками, следствием чего и стал обязательный обряд разрушения верхней части тела после (а иногда и до) его скелетации.
Сравнение славяно-германских представлений с тюркскими носит, конечно, условный характер, но эта модель убедительно показывает возможность появления обряда радикального обезвреживания покойников (путем разрушения костяков) при переходе от трупосожжений к трупоположениям и наоборот.
Особенности новинковского обряда обезвреживания анализировать тут нет необходимости, но все же следует отметить, что В.С.Флёров не прав, относя каменные выкладки исключительно к данному обряду и отрицая их алтайские истоки (Флёров В.С., 1999, с.230). Первоначальное значение каменного или любого другого кургана над погребением несомненно включало элемент обезвреживания покойника, но к VII-VIII вв. об этом вспоминали уже мало, более важными стали форма и способ возведения насыпи. В нашем же случае сочетание округлых каменных набросок и подпрямоугольных оградок прозрачно указывает на алтайское происхождение данной традиции, хотя и с местной спецификой: выкладки иногда перекрывались землей, находились в насыпи или же панцирем перекрывали земляную насыпь. Зато довольно очевидно отличие конструкции новинковских курганов от насыпей курганов-куруков, независимо, попадались ли камни в последних или нет.
В Северном Причерноморье пока известны только два перещепинских кургана, но они как раз очень близки новинковским: кремационная могила I Ново-григорьевки была перекрыта округлой каменной выкладкой, а в к. 17 Наташино погребение перекрыли сначала небольшой круглой каменной наброской, а сверху землей. Несмотря на резкие социальные различия, определенную близость к новинковским оградкам обнаруживает и насыпь-ограда Вознесенки, состоящая из перемешанной с камнями земли. Примечательно, что
33
кремации из II Брусянского могильника (п.1 к.10 и п.6 к.23) находились соответственно внутри неполной оградки и под каменной выкладкой (Багаутдинов Р.С., Богачев А.В., Зубов С.Э., 1998, табл-XXIV, 1; XXXIII, 1), причем в к. 10 других погребений не было, а в к.23 из шести погребений под каменной выкладкой находилось только кремационное погребение 6, ингумации же группировались вокруг него. Социальные это отличия или же какие-то другие, пока судить сложно (выборка крайне мала), но связь перещепинских и но-винковских кремаций, а также обожженных поминальных комплексов вещей с каменными выкладками и четырехугольными сооружениями довольно устойчива.
Родственность “новинковцев” приазовскому населению перещепинской культуры больших сомнений не вызывает, но возможность прямой миграции данного населения в регион Самарского Поволжья, которую предполагают Г.И.Матвеева и А.В.Богачев (Матвеева Г.И., 1997, с.90-98; Богачев А.В., 1998, с.90-92), пожалуй, еще следует доказать. Версия о бегстве на Волгу части булгар после поражения от хазар выглядит довольно забавно: в то время, как Аспарух бежит от хазар с востока на запад, пересекая Дон, Днепр, Днестр и даже Дунай, эта гипотетическая группа булгар почему-то “бежит” хазарам навстречу в Прикас-пий и поднимается вверх по Волге до Самарской Луки. К тому же, по иронии, единственное погребение с явными “юго-западными” связями в инвентаре из к.1 Шиловки по погребальному обряду оказывается как раз наиболее веским доказательством связи данного населения с регионом Северного Кавказа. Отказ от булгарской версии возвращает нас к определению возможных причин миграции причерноморского населения. “За”, косвенно, свидетельствует уже отмеченный нами факт практически полного исчезновения рядовых перещепинских погребений Причерноморья и Приазовья на этапе Вознесенки (Комар А.В., 1999, с. 132-133; 2000, с. 140). Если абсолютные рамки горизонта (705-725 гг.) определены верно, то причины можно поискать в климатической и политической ситуациях.
В основу схемы изменений климата в бассейне Днепра за исторический период Ю.Л.Раунером (Рау-нер Ю.Л., 1981) положена работа Г.И.Швеца (Швец Г.И., 1978), в которой сведения о стоке Днепра, благодаря ленточной стратиграфии донных отложений, даны с точностью абсолютных привязок до года. Риск использования таких данных несомненно есть, но все же не попытаться воспользоваться ими с нашей стороны было бы нелогичным. Согласно данным Г.И.Швеца, в период с 695 г. по 722 г. сток Днепра упал до коэффициента 0,89 от нормы (Швец Г.И., 1978, табл.6). Ситуация, на первый взгляд, не критическая, но только не в контексте предыдущих климатических изменений в причерноморской степи. Почти столетие, в период с 297 г. по 396 г., сток Днепра держался на той же отметке 0,89 от нормы (с небольшим влажным промежутком 339-347 гг.). Что этот период означал для более восточных районов евразийской степи, объяс
нять излишне: появление гуннов и начало Великого переселения народов говорит само за себя. Потом последовал период 396-598 гг. (чередование небольших сухих и влажных периодов), на протяжении которого ситуация немного выровнялась, степь немного “ожила”, хотя сухих лет было все-таки в 1,3 раза больше, чем влажных. С 598 г. по 677 г. наблюдался опять очень длительный период сухих лет с коэффициентом стока Днепра 0,9. Интересно, что сухое лето сопровождалось суровой и продолжительной зимой, греческие источники особо упоминают жестокие зимы 605 и 670 гг. (Бучинский И.Е., 1963, с. 81).
Не столько годовой недостаток влаги, сколько крайне затяжной характер периода (80 лет), в сумме должен был привести к серьезному уменьшению травяной массы в степи и сделать ее малопригодной к постоянному проживанию тут большой массы кочевников. Конечно же, по берегам рек и многочисленных балок и летом оставалось достаточно зеленой травы, но ее добывание означало разделение племени на мелкие коллективы, рассеянные на большой площади, что в неспокойные годы просто угрожало самосохранению племени. Возможно, именно поэтому за период от появления тюркютов возле Херсонеса в 580 г. до появления в Причерноморье булгар Аспаруха около 679 г. письменные источники ни единым словом не упоминают о каких-либо кочевниках в северопричерноморской степи.
Хазары проникли в Северное Причерноморье сразу вслед за булгарами около 679 г., т.е. в одиннадцатилетний период (677-687 гг.) подъема стока Днепра до коэффициента 1,04, когда степь, очевидно, временно стала плодородной. Потом опять последовали шесть сухих лет (687-692 гг.), и снова - четыре с коэффициентом 1,04 (692-695 гг.). Новый сухой период 695-722 гг. явно постепенно возвратил степь в первоначальное малопригодное состояние. Только после 722 г. сток Днепра начал неуклонно увеличиваться, а сухие периоды стали короче, чем влажные. Переход суббореальной эпохи к современному субатлантическому климату завершился по Ю.Л.Раунеру около 750 г., после чего наблюдается постоянный рост увлажнения (Раунер Ю.Л., 1981, табл.1).
Попав в Северное Причерноморье в довольно благоприятный период, хазары вряд ли откочевали бы назад из-за засух 687-692 гг., более вероятной выглядит возможность их продвижения на север, в славянскую лесостепь, что и фиксируется появлением рябов-ского могильника на Сумщине, арцибашевского погребения на Рязанщине, а также выпадением славянских кладов в, казалось бы, совершенно отдаленных от степи регионах (Трубчевский, Гапоновкий, Суджан-ский, Колосковский и др.). Факт закапывания драгоценностей во время опасности довольно обычен, но вот факт массовой невостребованности кладов можно объяснить только внезапными перемещениями славянского населения вследствие глубокого проникновения кочевников в лесостепь Левобережья Днепра. Следующий похожий эпизод наблюдаем со славянскими кладами 2-й группы (Пастырское, Киев,
34
Зайцеве), причем их выпадение сопровождается выразительным разгромом кочевниками Пастырского городища и проникновением хазар в Киевское Поднепровье (Белая Церковь, Геленовка) (Комар А.В., 1999, с.119, 133). Можно ли считать случайным в данных обстоятельствах “второе пришествие” хазар в лесостепь именно во время второго засушливого периода 695-722 гг.?
Помимо климатических проблем, в нач.УШ в. у хазар возникли и политические. В хазаро-византийских отношениях после 712 г. наступает временное затишье, зато еще в 708 г. вновь громко о себе напоминают арабы, захватившие под началом Масламы ибн Абд ал-малика Дербент. Поход против хазар Мас-лама повторил и в 91 г.Х. (709/710 гг.) (Новосельцев А.П., 1990, с.178). Нахождение значительной части населения в Причерноморье для хазар фактически означало его неучастие в любых военных действиях на кавказском фронте, где арабы серьезно активизировались в 1-й четв.УП! в. и, как показали дальнейшие события, нанесли в период 121-ТУ1 гг. ряд тяжелых поражений хазарам. Нормальной реакцией государственного аппарата каганата в таких условиях стало бы перемещение части западных племен назад в регион Северного Кавказа для усиления военного контингента, но “поймать” это население археологически сложно, поскольку уже в 737 г. его ждали новые переселения.
Самарско-симбирская группа по своему расположению на границе лесостепи соответствует нашим представлениям о климатической ситуации нач.УП! в., но в контексте политической оказывается как бы и лишней, не совсем логичной в данных обстоятельствах. Но, с другой стороны, включение этой миграции в систему “плановых” переселений в рамках Хазарского каганата исключает возможность ее случайности: четкая осмысленность, смелость и масштабность переселенческой политики хазарской администрации вряд ли у кого-то вызовут сомнения.
Важность средневолжского региона для хазар была продемонстрирована ими еще раз на рубеже VIII-IX вв., когда севернее “новинковцев” в Нижнее Прикамье были переброшены с Северного Кавказа племена булгар и барсилов, к ним присоединили мадьярское племя эскел (оставившее, скорее всего, Танкеевский могильник). Этот конгломерат племен и составил позже Волжскую Булгарию. Ни территориально, ни хронологически новинковские и булгарские памятники не пересекаются. Резкие отличия наблюдаются и в материальной культуре этих групп населения. Показательно, что Г.И.Матвеева просто признала волжских булгар “второй миграционной волной”, не оговаривая судьбу “первой” (Матвеева Г.И., 1997, с.98), в коллективной же монографии Р.С.Багаутдинова, А.В.Бо-гачеваи С.Э.Зубова, в подзаголовок которой даже была вынесена фраза “у истоков татар Волго-Камья” (Багаутдинов Р.С., Богачев А.В., Зубов С.Э., 1998), по справедливому замечанию В.С.Флёрова, о “татарах” (волжских булгарах) вообще практически нет ни слова (Флёров В.С., 1999, с.233). Но, если различия столь оче
видны, откуда взялась уверенность самарских исследователей в “булгарском” этносе “новинковцев”?
Критикуя взгляды Е.П.Казакова, Г.И.Матвеева попыталась изложить в общих чертах свою позицию (Матвеева Г.И., 1997, с.94-98). Правда, при этом львиную долю “особенностей” погребального обряда, проанализированных Г.И.Матвеевой, почему-то составляют такие признаки, как наличие мела или посыпки, костей коня, угля и кострищ, подбоев и ям со ступеньками, жертвенной пищи и т.д., которые на самих новинковских памятниках не достигают даже 25% рубежа встречаемости, а следовательно, не могут определять облик новинков-ского обряда в целом. Многие аналогии выглядят странно: непонятно, например, каким образом каменные заклады над грунтовыми погребениями могильников Девни соотносятся с каменными выкладками новинковских курганов, а ямы с глубокими заплечиками Большетарханского могильника - с подбоями; неясно, почему наличие “салтовских” кувшинов причисляется к этническим признакам булгар и т.п. Неточно также утверждение о преобладании северо-восточной ориентации в могильнике Нови-Пазар (на самом деле: ССВ - 32, С - 3, ССЗ - 1, ЮЮЗ - 1 и СВ - 2), на могильнике явно преобладает обычный для могильников Болгарии сектор СЗ-СВ, который соответствует северной ориентировке с сезонными отклонениями.
Вопрос об ориентации погребенных, пожалуй, самый больной для булгарской версии этноса “новинковцев”. В Дунайской Болгарии восточная ориентация крайне редка и относится к единичным исключениям, северо-восточная же является сезонным отклонением от северной. В могильниках волжских булгар полностью доминирует западная ориентировка. Восточная известна на Танкеевском могильнике (8%), но по инвентарю и некоторым особенностям погребального обряда (лицевые маски) Танкеевский могильник очень сходен с мадьярским Болыпе-Тиганским могильником, антропологические же исследования подтвердили, что оставившее его население отличается от булгар и принадлежит к местным приуральским типам (Халикова Е. А., 1971; 1972; Казаков Е.П., 1971; 1972; Акимова М.С., 1973).
Среди тюркских погребений салтовской культуры, которые в современной науке до сих пор принято все без разбора называть “болгарскими”, восточная ориентация характерна только для Нетайловского могильника и крымского могильника Тау-Кипчак (в последнем, правда, исследованы только 4 погребения, данным же об ориентации разрушенных, по понятным причинам, доверять сложно) (Баранов И.А., 1990, с.115), северо-восточная известна в Прикубанском могильнике Казазово I (Тарабанов В.А., 1983). Восточный сектор несколько преобладает и в ориентировке погребений в ямах Саркела (Артамонова О.А., 1963, табл.2, 3). Эту группу погребений нельзя считать “каноничной”, скорее всего, речь идет о жителях Саркела, погибших во время вражеского нападения и похороненных в хозяйственных ямах и постройках, но все
35
же, наблюдается определенное стремление положить убитых широтно, головой или лицом к востоку.
Этническая принадлежность салтовских могильников раньше определялась исследователями просто: если погребения не катакомбные и принадлежат бра-хикранам, значит “болгарские”. На отсутствие серьезной аргументации данной аксиомы уже обращал внимание Г.Е.Афанасьев (Афанасьев Г.Е., 1987, с.200). Фактически, такой подход осознанно утверждает, что в рамках Хазарского каганата все оседлое тюркское население принадлежало к единственному суперэтносу -“болгары”, но сейчас сам тезис о присутствии в составе тюркского населения Хазарского каганата иных булгар, кроме волжских, нуждается в новом комплексе серьезных доказательств.
Удобно, но, пожалуй, наивно полагать, что в таком огромном и сложном образовании, как Хазарский каганат, сосуществовали всего два-три различных по происхождению тюркских этноса. Хазары не составляли небольшую “социальную верхушку” каганата, как часто утверждается в историографии, под этим этнонимом вполне могли скрываться до десятка различных тюркских племен (нам известно название только одного - кабар). Учитывая же невероятное разнообразие погребальных традиций тюрок Западно- и Восточнотюркского каганатов, следует ожидать, что и среди хазарского населения существовали группы, различные по погребальному обряду, вещевому набору и антропологически. Также совершенно очевидно, что внутри хазар наблюдалось заметное социальное и имущественное расслоение, вследствие чего должны фиксироваться археологически и группа погребений высшего социального слоя, и большой массив погребений рядового населения. Были, конечно же, и зависимые тюркские племена, пользовавшиеся разной степенью свободы и, несомненно, различавшиеся степенью интегрированности в экономику и культуру каганата. Эти обстоятельства свидетельствуют, что сегодня на порядок дня нужно выносить не вопросы выделения среди салтовских погребений “хазар”, “булгар” и т.п. - сегодня нужно поднимать вопрос о выделении групп тюркского населения с отличиями в погребальном обряде, инвентаре, антропологии и т.п. с последующим изучением степени их родства, географии расселения, места в социально-экономической структуре каганата. Такие исследования, несомненно, появятся в будущем, пока же мы вынуждены прибегать только к поверхностным наблюдениям.
Наиболее интересным из салтовских могильников в контексте определения этноса “новинковского” населения, несомненно, является Нетайловский. Географическое расположение могильника включает его в рамки Верхнесалтовского археологического комплекса - безусловного центра северо-западной части Хазарского каганата, и в этом контексте нельзя не обратить внимание на то, что “нетайловская” группа во всем регионе Северского Донца представлена только здесь. В Верхиесалтовском могильнике пока не известны катакомбы старше горизонта I/П, в то время как Нетайловка возникает гораздо раньше, одновремен
но возникает и катакомбный Старосалтовский могильник (Комар А.В., 1999, с.129-133). Как показали исследования Г.Е.Афанасьева, Старосалтовское городище действительно расположено в наиболее удобном пункте бассейна Северского Донца (Афанасьев Г.Е., 1993, с.124-129), но правильно выбранный аланами центр был перенесен в последней трети VIII в. в регион Нетайловки, что диктовалось, скорее всего, не интересами алан, а именно интересами “нетай-ловцев”.
Верхнесалтовский и Нетайловский могильники исследованы на сегодня только частично, поэтому расчеты численности погребений делаются только исходя из площади могильников, достигая у некоторых исследователей нереальных цифр (например, соответственно 60000 катакомб и 15000 погребений у А.В.Крыганова) (Крыганов А.В., 1998, с.358-359). Независимо от различных оценок, понятно, что счет идет на тысячи, а уже одно это делает Верхний Саитов одним из крупнейших населенных пунктов Восточной Европы, а “нетайловскую” группу тюркского населения, как это ни странно звучит, наиболее многочисленной после алан во всем регионе Подонья. Дело в том, что Донецко-Луганский регион, являвшийся зоной расселения населения “зливкинской” группы, исследован пока слабо, но все же даже гипотетические расчеты площадей всех известных могильников не позволяют говорить о суммарной цифре больше 3-4 тысяч погребений. При этом следует учитывать, что и среди ямных погребений с западной ориентацией выделяются несколько различных групп. Так, наряду со “зливкинской” группой, уже сейчас следует четко выделять группу могильников: Волоконовка, Червовая Гусаровка, Красная Горка, Крымский, Багаевский, явно оставленных другим населением, тесно связанным с салтовским населением Крыма и одновременно родственным кочевым группам, оставившим курганы раннесалтовского типа.
О социальных маркерах среди инвентаря говорить довольно сложно, учитывая специфику нетай-ловского погребального обряда (обряд обезвреживания), но все же следует отметить находку византийского солида в П.164Б; также половинка еще одного солида была найдена в нетайловском погребении в сезоне 1998 г. (сообщение А.В.Крыганова). Золотые византийские монеты в ареале салтовской культуры пока происходят исключительно из степных подкурганных погребений, свидетельствуя о возможности доступа к византийско-хазарским контактам (или к распределению полученных таким образом материальных ценностей) лишь данной группе населения (Семенов А.И., 1991; Копылов В.П., Смоляк А.Р., 1988). В лесостепном Подонье, кроме Нетайловки, византийские солиды найдены только в подкурганном погребении из Столбища, причем последнее также ориентировано на восток (Афанасьев Г.Е., 1987). Курганная насыпь, солиды, золотой поясной набор, меч и кольчуга со шлемом делают погребение из Столбища пока наиболее богатым и наиболее явным погребением представителя социальной верхушки каганата в лесо
36
степном Подонье. Учитывая, что синхронные столби-щенскому погребения тут известны только в кремационных (Тополи, Новая Покровка, Сухая Гомольша, Красная Горка), катакомбных (Старый Салтов, Дмитриевка) могильниках и в Нетайловке, столбищенское погребение может быть соотнесено лишь с “нетайлов-ской” группой населения.
Характеризируя последнюю, можно констатировать ее наиболее выгодное географическое расположение и факт выбора места основания центра северо-западной части каганата именно данной группой населения; расположение же погребения из Столбища довольно прозрачно указывает, что в ее интересах осуществлялось и переселение алан в верховья Северского Донца и Оскола. Превосходя все другие тюркские группы Подонечья по численности, “нетайловцы” в то же время жили не рассеянно на большой территории, а концентрировались в одной точке, что в случае военной опасности позволяло максимально быстро мобилизовать довольно большие собственные силы, а также солидное аланское ополчение. Наконец, Нетайловка - единственный салтовский могильник, появившийся в раннесалтовское время и просуществовавший до позднесалтовского горизонта (Комар А.В., 1999, с.130-131). Суммируя высказанные выше наблюдения, можно констатировать, что “нетайловцы” - единственная группа тюркского населения в регионе Северского Донца, претендующая на роль непосредственного исполнителя воли центральной хазарской администрации.
С.А.Плетнева соотнесла с таковой другую группу салтовского населения, оставившую кремационные погребения (Плетнева С.А., 1967, с. 101). Но все сал-товские могильники по обряду кремации прекращают функционировать еще на этапе горизонта III (cep.IX в.). Интерпретируя этот факт, мы высказали гипотезу о связи данного события с восстанием кабар (Комар О.В., 1999, с.167-168). Если гипотеза верна, то продолжение функционирования Нетайловки дополнительно свидетельствует в пользу связи “нетайлов-цев” именно с группой хазар, контролировавших правительство каганата, или наоборот - безропотно выполнявших его приказы. В любом случае, позиция “нетайловцев” в государственной иерархии Хазарского каганата была выше, чем позиция кабар, принадлежащих, по данным Константина Багрянородного, к “роду хазар” (Константин Багрянородный, 1990, с.163). Не закономерно ли в данных обстоятельствах наличие группы кочевого населения, в общих чертах родственного “нетайловцам”, в Поволжье?
Если бы речь шла о Нижнем Поволжье, то сомнений бы ни у кого не возникло, но в случае с са-маро-симбирской группой смущает ее слишком северное расположение. Так ли это удивительно? Письменные источники свидетельствуют, что основная хазарская орда зимовала в районе дельты Волги, покидая его весной и возвращаясь к зиме. Современные астраханские полупустыни действительно выгорают уже в мае, а в июле-августе начинают высыхать даже самаро-симбирские равнины. Зеленая трава остается
только по берегам Волги и многочисленным балкам впадающих в нее рек и ручьев. Учитывая, что в 1-й пол.VIII в. климат был гораздо засушливее, чем нынешний, а также необходимость сохранения части пастбищ для зимовки, уже в апреле (в месяце Ниссан по письму царя Иосифа) кочевники были вынуждены подниматься вверх по Волге выше широты Волгограда. Наиболее выгодно в этих условиях сворачивать в сторону Дона в районе Волго-Донского канала и кольцом к зиме возвращаться на Нижнюю Волгу. Археологически в Нижнем Подонье действительно фиксируется наибольшая концентрация хазарских курганов VIII в., причем наиболее богатых. Такая схема хорошо соответствует описанию сезонной перекочевки царя Иосифа: от Атиля он двигался до “большой реки, называемой В-д-шан, и оттуда идем вокруг (нашей страны), пока не придем к концу (нашего) города” (Коковцев П.К., 1932, с.86-87,102). Нижнедонские степи вряд ли смогли бы прокормить все лето и осень большое количество населения, поэтому здесь, скорее всего, располагались только главные хазарские роды. Остальные хазары были вынуждены подниматься по Волге вверх, разбиваясь на небольшие племена и родовые коллективы, растягиваясь по долине Волги и ее притоков на сотни километров.
Современная Самарская Лука находится в лесостепных условиях, но в раннем средневековье могло быть и иначе. К сожалению, точных данных о стоке Волги нет, можно лишь воспользоваться данными о об уровне Каспийского моря, который, по мнению Л.Н.Гумилева, в koh.VI в. находился на отметке минус 32 м и далее возрастал (X в. - минус 29,5-28,5 м; XVI в. - минус 26,5 м; 1804 г. - минус 22,3 м) (Гумилев Л.Н., 1996, с.61, 64-65, 81). Поднятие уровня Каспия хорошо коррелируется с возрастанием стока Днепра, а это свидетельствует, что изменения климата в бассейне Днепра были частью более широких климатических процессов. Скорее всего, и в бассейне Волги в период П-5 по Ю.Л.Раунеру (100-650 гг.) (Раунер Ю.Л., 1981, табл.1, рис.5) наблюдалась длительная ксеротермическая фаза, которая, несомненно, привела к заметному отодвиганию границ степи и лесостепи на север. Поэтому в VIII в. Самарская излучина должна была находиться в степной зоне или на границе с лесостепью. Суббореальные зимы при этом были наоборот холоднее, чем современные, т.е. для зимовий Самаро-Симбирское Поволжье было еще менее пригодным, чем сейчас, и вариант постоянного добровольного пребывания тут кочевников маловероятен (волжские булгары оказались в Прикамье позже, причем вряд ли по своей воле). Возникает закономерное предположение, что в годичном цикле передвижения поволжских кочевников данный регион использовался, преимущественно, в наиболее сухие месяцы лета - июль и август, после чего постепенно начиналось обратное движение к местам зимовий ближе к Нижней Волге.
Уникальные природные условия Самарской Луки способствовали скорее не постоянному проживанию тут кочевников, а превращению ее в своеобразный огромный курук - территорию мертвых. Нетрудно
37
заметить, что благодаря р.Уса Самарская Лука представляет собой вытянуто-овальную зону (рис.1, 1), напоминающую монгольские куруки I типа по В.Е.Войтову (рис.1, 2) и ориентированную так же - по оси запад-восток. Единственное отличие: узкий проход расположен не с восточной, а с западной стороны. Примечательно, что именно в могильниках вне этого природного “курука” (Урень II, Старомайнский I, Шиловка, Березовка) и наблюдается концентрация курганов с ровиками, символически замещающими сооружения рукотворных куруков, причем там, где есть разрыв ровика (к.2 могильника Урень II, к.1 могильника Брусяны III), он расположен с западной стороны. Курган 1 могильника Брусяны III - пока единственный курган с ровиком внутриприродно Самарского курука, но его уникальность этим не ограничивается: само погребение совершено в огромной круглой яме диаметром 5,4 м с ровиком по контуру дна, а наземный ровик представляет собой вытянутый прямоугольник, далеко выходящий за границы насыпи (рис.1, 5) (Багаутдинов Р.С., Богачев А.В., Зубов С.Э., 1998, с. 190-192, табл.XV, табл-XVI, 1, 2). Особый статус погребенного, очевидно, заставил хазар в данном случае не надеяться на силу природного курука, а “перестраховаться” и соорудить дополнительную сакральную линию защиты в виде ровика, что, впрочем, не особо помогло, поскольку в кургане фиксируется явный грабительский вкоп. Для остальных погребений новинковского типа роль сакрального защитного рва выполнял изгиб Волги, поэтому данное население следует считать идеологически родственным группе хазар, оставивших курганы раннесалтовского типа степного междуречья Дона и Волги.
Напрашивается закономерное предположение, что “новинковская” и “нижнедонская” группы населения отражают две разные племенные группировки хазар. Причины отличий между ними, возможно, частично объясняет один из аспектов концепции А.А.Иванова. По мнению исследователя, анализ погребального обряда и инвентаря позволяет утверждать об отсутствии генетической связи рассмотренной им группы курганов с квадратными ровиками с более ранними памятниками “сивашовского” типа, а также о внезапности появления данной группы населения в Восточной Европе в koh.VII в. (Иванов А.А., 2000, с.20-23). Среди погребений перещепинской культуры на самом деле известна небольшая группа погребений с западной ориентировкой, которая сопоставима с более поздними погребениями курганов раннесалтовского типа, но этих связей, конечно же, не достаточно. В то же время, довольно большое количество связей с перещепинскими погребениями обнаруживают новинковские. Новинковские погребения по обряду, инвентарю и хронологически близки к обеим анализируемым группам и выступают как бы звеном, связывающим их между собою. Это, как отмечалось, заметно даже в конструкции луков, которой, вслед за А.М.Савиным и А.И.Семеновым, придает особое значение как этническому индикатору и А.А.Иванов. Противоречия, как ни странно, легко снимаются, если
мы действительно согласимся с гипотезой А.А.Иванова о появлениии “нижнедонской” группы населения в Восточной Европе не ранее 2-й пол.VII в.
Заключение
В литературе довольно часто можно встретить заблуждение о появлении хазар в Европе только во 2-й non.VII в. На самом деле первое достоверное упоминание хазар в хронике Псевдозахарии (Пигулевская Н.В., 1939, с.114; Новосельцев А.П., 1990, с.32) датируется периодом 558-565 гг. К моменту изгнания хазарами Аспаруха они уже более столетия проживали в Европе, а, следовательно, любая новая волна тюркского населения с востока, появившаяся тут в VII-VIII вв., не могла быть “хазарами” в узком понимании этого слова. Население “волны 2-й non.VII в.” вполне могло мигрировать на запад после разгрома Западнотюркского каганата в 656-659 гг. Именно ее появление в Восточной Европе, очевидно, и спровоцировало изгнание хазарами уногундуров Аспаруха и переселение части хазар в Северное Причерноморье около 679 г. Новая группа тюркютов не относилась к племенному союзу хазар, тем не менее, она была более родственна каганской семье, и поэтому со временем, по-видимому, не только заслужила полное доверие кагана хазар, но и стала играть доминирующую роль в каганате. Старые хазарские племена были отодвинуты на задний план, что и обусловило их расселение в VIII в. на северной периферии каганата - в Среднем Подонье и Среднем Поволжье. Нам неизвестны подлинные мотивы восстания кабар, но не исключено, что это как раз и могла быть неудачная попытка “настоящих” хазар возвратить себе утраченные позиции.
Культура Хазарского каганата за продолжительное время его существования (630-965 гг.) неоднократно претерпевала резкие изменения, наиболее значительные из которых произошли после 737 г. Второй хронологический этап (737-965 гг.) давно выделен в салтовскую “культуру”, хотя, учитывая огромные различия между ее локальными вариантами, в данном случае более применим другой археологический термин - “культурно-историческая общность”. Памятники раннего этапа (632-737 гг.) исследованы значительно хуже, но уже сейчас понятно, что по территории распространения, количеству и специфике локальных вариантов он мало уступает салтовской культуре.
Термин “перещепинская культура”, предложенный М.И.Артамоновым и А.И.Айбабиным только для северопричерноморских памятников, используется нами в гораздо более широком значении - для определения всего раннего этапа культуры Хазарского каганата. Проблем с таким разграничением нет для большинства рассматриваемых памятников: слишком резкие перемещения населения после 737 г. привели к тому, что основная часть салтовских памятников появляется после 737 г., а немногочисленные долго функционировавшие перещепинские памятники (Чир-Юрт) прекращают существование до этого ру
38
бежа. Небольшая проблема возникает только в отношении Борисовского могильника, где представлены два перещепинских горизонта, переходной горизонт Гали-ат-Геленовка и раннесалтовский (Комар А.В., 1999).
Похожая проблема с памятниками новинковского типа. Перемещения 737 г. не затронули данную группу населения, но ее коснулись культурные изменения, сопровождавшие смену перещепинской культуры салтовской. Здесь присутствуют три хронологических горизонта: Вознесенка, Г алиат-Г еленовка и раннесалтовский (Столбище-Старокорсунская). Погребения горизонта Вознесенки уже упоминались выше, но их число может быть больше, поскольку многие но-винковские погребения безынвентарные или с невыразительным хронологически инвентарем; то же касается и горизонта Галиат-Геленовка. Горизонт Гали-ат-Геленовка здесь не привязывается к дате 737 г., а, следовательно, сливается с этапом 1а раннесалтовского горизонта и датируется шире - 725-750 гг. К горизонту можно отнести п.2 к. 12, п.4 к.22, п.6 к.23 могильника Брусяны II, к. 14 Новинковского II могильника и к.1 Малой Рязани I. Если для остального ареала салтовской и перещепинской культур горизонт Галиат-Геленовка был с оговорками отнесен нами к перещепинской культуре (Комар А.В., 1999, с.133), то здесь его культурная позиция практически неопределима: он действительно просто переходной. Это же касается и к. 14 могильника Подгорненский IV из Нижнего Подонья. Похоже, за горизонтом Галиат-Геленовка нужно действительно закрепить переходной не только в хронологическом, но и в культурном плане статус.
Из хорошо датированных комплексов новинковского типа абсолютное большинство относится к ран-несалтовскому горизонту (“брусянский этап” А.В.Богачева). Наиболее поздний из них - к.1 могильника Брусяны III. В погребении находился характерный среднесалтовский конский налобник с немного другим декором (Багаутдинов Р.С., Богачев А.В., Зубов С.Э., 1998, табл. XVII, 2), но все остальные бляшки узды заметно отличаются от среднесалтовских. Выгнутые прямоугольные уздечные пряжки (рис.5, 66) находят близкие аналогии в к.1 могильника Романовский I (Копылов В.П., 1979, рис.188). Декор кистеня (рис.5, 69) аналогичен уздечным бляшкам из п.2 к.1 могильника Садовский I (Копылов В.П., 1981а, рис.43), п.143 Сухой Гомольши (рис.5, 67), также оформлена и центральная часть лировидной подвески из п.54 Сухой Гомольши (рис.5, 68). Узда садовского и романовского погребений отличается от брусянской, но указанные параллели все же не позволяют предполагать заметную хронологическую дистанцию между ними. Оба указанные погребения по поясным наборам и солидам Льва III и Константина (Копылов В.П., Смоляк А.Р., 1988, с.59-60; Иванов А.А., Копылов В.П., Науменко С.А., 2000, рис.З) относятся к эталонным комплексам этапа 16 раннесалтовского горизонта. Пряжка из к. 1 Брусян III (рис.5, 63) близка пряжке из п.11 Тепсеня (рис.5, 65) того же горизонта, а комплектный ей наконечник (рис.5, 64) по размерам и форме близок наконечникам колчанного набора из п.2 к.1 могиль
ника Саловский I (Копылов В.П., 1981а, рис.70, 6). Учитывая отличие брусянской узды от среднесалтовских и раннесалтовских этапа 16, наиболее вероятной будет ее позиция в рамках этапа 2 раннесалтовского горизонта, т.е. 770-790 гг. Комплексов горизонта I/П и среднесалтовских горизонтов среди новинковских нет.
Практически синхронно исчезают и нижнедонские курганы раннесалтовского типа. Так, даже не к горизонту I/П, а к этапу 2 раннесалтовского принадлежат поясные детали из п. 1 к.2 могильника Кутейни-ковский II и п.1 к.8 могильника Соколовский (Иванов А.А., 2001, рис.6), поэтому выделенная А.А.Ива-новым группа среднесалтовских поясов в курганах с ровиками на самом деле ограничивается к. 13 Баранов-ки I и еще одним пока не опубликованным курганом из Нижнего Подонья.
Сложно сказать, с чем были связаны процессы исчезновения курганов раннесалтовского типа и памятников новинковского типа: с наступлением благоприятного влажного климата и переходом к полуоседлости, резко сократившими ареал кочевий, или же с внутренним переворотом в каганате и отстранением от власти кагана бегом с последующим принятием иудаизма. Вряд ли такое событие, как смещение кагана, могло пройти мирно, обязательно последовали перераспределения должностей и кочевий между сторонниками и противниками бега (Булана?). Большие территориальные встряски особенно хорошо заметны в кон. VIII в. на примере переселения булгар, которые были передвинуты в два региона: в Вол-го-Камье и степную часть бассейна Северского Донца, причем, что интересно, строго на север от “новин-ковцев” и сальско-манычских хазар. Четкое соблюдение границ можно сопоставить со словами из письма бега Иосифа: “каждый из (наших) родов имеет еще (наследственное) владение (полученное от) своих предков” (Коковцев П.К., 1932, с.102). Выполняя рокировку населения внутри каганата, бег (Булан?), тем не менее, оставлял границы кочевий хазар практически неизменными, дальновидно пытаясь решить проблему поощрения сторонников не за счет других хазар, а, в первую очередь, за счет зависимых племен. Если это так, то исчезновение памятников новинковского типа и резкое сокращение количества курганов раннесалтовского типа до koh.VIII в., скорее, действительно связано с определенными изменениями в хозяйственном укладе хазар, развитием Атиля в крупный городской центр и т.п.
Более важен другой момент: памятники Са-маро-Симбирского Поволжья демонстрируют плавное перерастание перещепинской культуры в степной вариант салтовской горизонта Столбище-Старокорсунская. Здесь прекрасно наблюдается эволюция форм украшений убора и пояса, вооружения и снаряжения коня, появление салтовской гончарной керамики. Такая же ситуация в степном междуречье Нижнего Дона и Волги, а также в Борисовском могильнике. Именно эти три этнические группы населения, которые условно можно назвать “нетайловско-новинковской” (ингумации с восточной ориента
39
цией и обрядом разрушения костяка), “нижнедонской” (ингумации с западной ориентацией в курга-нах-куруках) и “борисовской” (кремации), и были ядром, определявшим облик материальной культуры Хазарского каганата.
Вывод несколько неожиданный в контексте магистральной линии современного хазароведения, направленной исключительно на изучение материальной культуры оседлого и полуоседлого зависимого населения Хазарского каганата. Но, в итоге, это рано или поздно должно было произойти: новые, пока еще малочисленные и слабоизученные, но до
статочно яркие памятники постепенно начинают оконтуривать материальную культуру Хазарского каганата раннего этапа - этапа кочевнической империи.
Основными творцами и носителями номадиче-ской культуры раннего Хазарского каганата были именно кочевники-хазары, и лишь в процессе их длительного сосуществования с зависимыми племенами под действием многочисленных внешних и внутренних факторов к KOH.VIII в. окончательно оформилась в своем хрестоматийном виде синкретическая салто-во-маяцкая культура развитого Хазарского каганата.
Литература и архивные материалы
Абрамова М.П., 1982. Новые материалы раннесредневековых могильников Северного Кавказа// СА. № 2.
Акимова М.С., 1973. Антропологические материалы из Танкеевского могильника// Вопросы антропологии.
Вып.45. М.
Алексеев Н.А., 1980. Ранние формы религии тюркоязычных народов Сибири. Новосибирск.
Амброз А.К., 1982. О Вознесенском комплексе VIII в. на Днепре - вопрос интерпретации// Древности эпохи великого переселения народов. М.
Артамонов М.И., 1962. История хазар. Л.
Артамонова О.А., 1963. Могильник Саркела-Белой Вежи// МИА. № 109.
Атавин А.Г., 1996. Погребения VII - начала VIII вв. из Восточного Приазовья// Культуры Евразийских степей второй половины I тысячелетия н.э. Самара.
Афанасьев Г.Е., 1987. Муравьевский клад: к проблеме оногуро-болгаро-хазарских миграций в лесостепь// СА. № 1.
Афанасьев ЕЕ., 1993. Донские аланы. М.
Ахмеров Р.Б., 1970. Уфимские погребения IV-VII вв. н.э. и их место в древней истории Башкирии// Древности Башкирии. М.
Багаутдинов Р.С., 1995. Новые раннеболгарские курганы Самарской Луки// Средневековые памятники Поволжья. Самара.
Багаутдинов Р.С., Богачев А.В., Зубов С.Э., 1998. Праболгары на Средней Волге (у истоков истории татар Волго-Камья). Самара.
Балинт Ч., 1995. Введение в археологию авар// Типология и датировка археологических материалов Восточной Европы. Ижевск.
Баранов И.А., 1990. Таврика в эпоху раннего средневековья: Салтово-маяцкая культура. К.
Барта А., 1972. Истоки венгерской культуры X в.// Проблемы археологии и древней истории угров. М.
Бичурин Н.Я., 1950. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. Т.2. М.-Л.
Богачев А.В., Мышкин В.Н., 1995. Раннеболгарский курган у с.Осиновка// Средневековые памятники Поволжья. Самара.
Богачев А.В., 1998. Кочевники Лесостепного Поволжья V-VIII вв. Самара.
Болтрик Ю.В., Комар А.В., 2001. Хазарский курган на правом берегу р. Молочной// Археология восточноевропейской лесостепи. Вып.16. Воронеж.
Бубенок О., 1997. “Чорш” i “6ini” хозари: до питания про поширення кольорово! семантики середньов!чних номад!в евраз!йського степу// Схщний св!т. № 1-2.
Бучинский И.Е., 1963. Климат Украины в прошлом, настоящем и будущем. К.
Веймарн Е.В., Айбабин А.И., 1993. Скалистинский могильник. К.
Власкин М.В., Ильюков Л.С., 1990. Раннесредневековые курганы с ровиками в междуречье Сала и Маныча// СА. № 1.
Войтов В.Е., 1996. Древнетюркский пантеон и модель мироздания в культово-поминальных памятниках Монголии VI-VIII вв. М.
Гаврилова А.А., 1965. Могильник Кудыргэ как источник по истории Алтайских племен. М.-Л.
Гавритухин И.О., 2000. К дискуссии о хронологии раннесредневековых древностей Поволжья// Культуры степей Евразии второй половины I тысячелетия н.э. (из истории костюма). Самара.
Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996. Гапоновский клад и его культурно-исторический контекст. М.
Гадло А.В,, 1979. Этническая история Северного Кавказа IV-X вв. Л.
Газимзянов И.Р., 1995. Новые данные по антропологии населения Самарского Поволжья в эпоху раннего
40
средневековья// Средневековые памятники Поволжья. Самара.
Гинзбург В.В., 1965. Антропологическая характеристика черепа человека из впускного погребения в кургане № 3 в урощище Уч-Тепе// МИА. № 125.
Гладких М.И., Писларий И.А., Кротова А.А., 1974. Отчет о работе Северско-Донецкой новостроечной экспедиции в 1974 г. Ворошиловград// НА ИА НАН Украины, № 1974/13.
Глазкова Н.М., Чтецов B.IL, 1960. Палеоантропологические материалы Нижневолжского отряда Сталинградской экспедиции// МИА. № 78.
Голенко К.В., 1956. Имитация солида VII в. из Поднепровья// ВВ. T.XI.
Гршченко В.А., 1950. Пам’ятка VIII ст. коло с. Вознесенки на Запор1жж1// Археолог1я. Т.З.
Гумилев Л.Н., 1996. Открытие Хазарии. М.
Даркевич В.П., 1976. Художественный металл Востока VIII-XIII вв. М.
Евдокимов Г.Л., Симоненко А.В., Загребельный А.Н., 1975. Отчет о раскопках курганов у с.Астахово Свердловского района Ворошиловградской области в 1975 г.// НА ИА НАН Украины, № 1975/50.
Евтюхова Л.А., 1952. Каменные изваяния Южной Сибири и Монголии// МИА. № 24.
Ефимова С.Г., Кондукторова Т.С., 1995. Население салтово-маяцкой культуры Восточной Европы по данным краниологии// МАИЭТ. Bbin.IV.
Заходер Б.Н., 1962. Каспийский свод сведений о Восточной Европе. Горган и Поволжье в IX-X вв. T.I. М.
Иванов А.А., 2000. Раннесредневековые подкурганные кочевнические захоронения второй половины VII -первой половины IX вв. Нижнего Дона и Волго-Донского междуречья. Автореф. дис... канд. ист. наук. Волгоград.
Иванов А.А., 2001. Находки поясных наборов из курганов хазарского времени Нижнего Дона и Волго-Донского междуречья// Культуры Евразийских степей второй половины 1 тыс. н. э. (из истории костюма). Т. 2. Самара.
Иванов А.А., Копылов В.П., Науменко С.А., 2000. Поясные наборы из курганов хазарского времени междуречья Дона и Сала// Донская археология. № 1.
Иченская О.В., 1981. Об одном из вариантов погребального обряда салтовцев по материалам Нетайловского могильника// Древности Среднего Поднепровья. К.
Казаков Е.П., 1971. Погребальный инвентарь Танкеевского могильника// Вопросы этногенеза тюркоязычных народов Среднего Поволжья. Казань.
Казаков Е.П., 1972. О некоторых венгерских аналогиях в вещевом материале Танкеевского могильника// Проблемы археологии и древней истории угров. М.
Киселев С.В., 1949. Древняя история Южной Сибири// МИА. № 9.
Клейн Л.С., Раев Б.А., Семенов А.И., Субботин А.В., 1972. Катакомба скифского времени и салтовский курган на Нижнем Дону// АО 1971 г. М.
Ковалевский А.П., 1956. Книга Ахмеда ибн-Фадлана о его путешествии на Волгу в 921-922 гг. Харьков.
Коковцев П.К., 1932. Еврейско-хазарская переписка в X веке. Л.
Колотухин В.А., 1983. Отчет о раскопках курганов в зоне строительства второй очереди Северо-Крымского канала в 1983 г.// НА ИА НАН Украины, № 1983/8.
Комар А.В., 1999. Предсалтовские и раннесалтовский горизонты Восточной Европы// Vita Antiqua. № 2. К.
Комар О.В., 1999. Коментар! до статтк Тахтай А.К. Погребальный комплекс хазарской эпохи из округи г.
Чистяково Сталинской области// Vita Antiqua. № 2. К.
Комар О.В., 2000. Ранн! хозари у Швшчному Причорномор’1// Археолопя. № 1.
Комар О.В., niopo B.I., 1999. Кургани хозарського часу на Лугангциш// Vita Antiqua. № 2. К.
Кондаков Н., 1896. Русские клады. Т. I. СПб.
Кондукторова Т.С., 1967. Антропологическая характеристика черепов из Верхнечирюртовского могильника в Дагестане// Вопросы антропологии. Вып.25. М.
Константин Багрянородный, 1991. Об управлении империей. М.
Концевич I.O., Михайличенко Б.В., 1997. Судова медицина. К.
Копылов В.П., 1979. Отчет о работе Донского отряда Ростовской экспедиции в 1979 г.// НА ИА РАН. Р-1, № 7831,7831а.
Копылов В.П., 1981а. Отчет о работе Донского отряда Ростовской экспедиции в 1981 г.// НА ИА РАН. Р-1, № 8607, 8607а.
Копылов В.П., 19816. Раскопки курганов в Цимлянском районе// АО 1980. М.
Копылов В.П., Смоляк А.Р., 1988. Торговые связи Византии с населением Нижнего Дона в конце VII - первой половине VIII в.// Торговля и мореплавание в бассейне Черного моря в древности и средние века. Ростов-на-Дону.
Круглов Е.В., 1990. О подкурганных захоронениях калмыко-астраханских степей хазарского времени// Вопросы археологии юга Восточной Европы. Элиста.
41
Круглов Е.В., 1992. Хазарские погребения в бассейне реки Иловли// СА. № 4.
Круц С.И., 1978. Палеоантропологический материал Южнобугской экспедиции (1969-1976 гг.)// Курганы на Южном Буге. К.
Крыганов А.В., 1998. Нетайловский могильник на фоне праболгарских могильников Европы// Культуры Евразийских степей второй половины I тысячелетия н.э. (вопросы хронологии). Самара.
Кубарев В. Д., 1984. Древнетюркские изваяния Алтая. Новосибирск.
Кубышев А.И., Дорофеев В.В. и др., 1984. Отчет о раскопках Херсонской археологической экспедиции Института археологии АН УССР в зоне строительства Каховской оросительной системы в 1984 г.// НА ИА НАН Украины, № 1984/11.
Кузнецов В.А., 1985. Поминальный комплекс VIII в. в окрестностях Кисловодска// СА. № 3.
Кызласов И.Л., 1994. Рунические письменности евразийских степей. М.
Кызласов И.Л., 1996. Материалы к ранней истории тюрков. I. Древнейшие свидетельства об армии// РА. №3.
Кызласов Л.Р., 1979. Древняя Тува. М.
Кызласов Л.Р., 1981. Древнехакасская культура чаатас VI-IX вв.// Степи Евразии в эпоху средневековья. М.
Левина Л.М., 1996. Этнокультурная история Восточного Приаралья. М.
Лукинова Т.Б., 1988. Из наблюдений над лексикой, связанной со способами захоронения у древних славян// Труды V Международного конгресса археологов-славистов. Т.4. К.
Ляпушкин И.И., 1958. Курганный могильник близ карнауховского поселения// МИА. № 62.
Магомедов М.Г., 1977. К вопросу о происхождении культуры Верхнечирюртовского курганного могильника// Археологические памятники раннесредневекового Дагестана. Махачкала.
Магомедов М.Г., 1983. Образование Хазарского каганата. М.
Максимов Е.К., 1956. Позднейшие сармато-аланские цогребения V-VIII веков на территории Нижнего Поволжья// Археологический сборник. Вып.1. Саратов.
Марчик А., Фоти Э., Леринци Г., 2000. Археологические и антропологические связи между степями Евразии и раннеаварской группой населения в карпатском бассейне// Культуры степей Евразии второй половины I тысячелетия н.э. (из истории костюма). Самара.
Матвеева Г.И., 1995. Результаты новых исследований Рождественского III курганного могильника// Средневековые памятники Поволжья. Самара.
Матвеева Г.И., 1997. Могильники ранних болгар на Самарской Луке. Самара.
Мовсес Каланкатуаци, 1984. История страны Алуанк. Ереван.
Могильников В.А., 1981. Тюрки// Степи Евразии в эпоху средневековья. М.
Моруженко А.А., Зарайская Н.П. и др., 1983. Отчет об археологических раскопках курганов в зоне строительства мелиоративных систем на террритории Амвросиевского, Марьинского, Першотравневого и Славянского районов Донецкой области в 1983 г.// НА ИА НАН Украины, № 1983/50.
Мотов Ю.А., 1998. Кинжалы и ножи кочевников раннего средневековья// Вопросы археологии Казахстана. Алматы.
Новосельцев А.П., 1990. Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа. М.
Плетнева С.А., 1967. От кочевий к городам// МИА. № 142.
Плетнева С.А., 1982. Кочевники средневековья: поиски исторических закономерностей. М.
Плетнева С.А., 1999. Очерки хазарской археологии. М.
Путинцева Н.Д., 1961. Верхнечирюртовский могильник (предварительное сообщение)// Материалы по археологии Дагестана. Т.2. Махачкала.
Распопова В.И., 1965. Поясной набор Согда VII-VIII вв.// СА. № 4.
Раунер Ю.Л., 1981. Динамика экстремумов увлажнения за исторический период// Известия АН СССР. Серия географическая. № 6.
Репняков Н.И., 1906. Некоторые могильники области крымских готов// ИАК. Вып.19.
Рыков П., 1929. Позднесарматское погребение в кургане близ с.Зиновьевки, Саратовской губернии. Саратов.
Савин А.М., Семенов А.И., 1995. К методике изучения и публикации средневековых кочевнических луков// Культуры степей Евразии второй половины I тысячелетия н.э. Самара.
Савин А.М., Семенов А.И., 1998. О центральноазиатских истоках лука хазарского типа// Военная археология: оружие и военное дело в исторической и социальной перспективе. СПб.
Сарапулкин В.А., 2000. Раннеболгарское погребение у с.Новохарьковка Воронежской области// Археология восточноевропейской лесостепи. Вып.14. Воронеж.
Саханев В., 1914. Раскопки на Северном Кавказе в 1911-12 годах// ИАК. Вып.56.
Семенов А.И., 1978. Византийские монеты из погребений хазарского времени на Дону// Проблемы археологии. Вып.2. Л.
Семенов А.И., 1982. Центральноазиатские параллели погребальному обряду населения Хазарского каганата// XII Крупновские чтения по археологии Северного Кавказа. М.
Семенов А.И., 1985. Художественный металл Романовского погребения на Дону// Художественные памятни-
42
ки и проблемы культуры Востока. Л.
Семенов А.И., 1988. К выявлению центральноазиатских элементов в культуре раннесредневековых кочевников Восточной Европы// АСГЭ. Вып.29. Л.
Семенов А.И., 1991. Византийские монеты Келегейского комплекса// АСГЭ. Вып.31. Л.
Синицын И.В., 1947. Археологические раскопки на территории Нижнего Поволжья// Ученые записки СГУ.
Вып. XVII. Саратов.
Синицын И.В., 1954. Археологические памятники в низовьях реки Иловли// Ученые записки СГУ. Вып.39. Саратов.
Синицын И.В., 1959. Археологические исследования Заволжского отряда (1951-1953)// МИА. № 60.
Синицын И.В., 1960. Древние памятники в низовьях Еруслана (по раскопкам 1954-1955 гг.)// МИА. № 78.
Скарбовенко В.А., Сташенков Д.А., 2000. Березовский курган и его место в системе раннесредневековых древностей Самарского Поволжья// Краеведческие записки. Вып.1Х. Самара.
Смьленко А.Т., 1965. Глодосью скарби. К.
Смирнов К.Ф., 1959. Курганы у сел Иловатка и Политотдельское Сталинградской области// МИА. № 60.
Смирнов К.Ф., 1960. Быковские курганы// МИА. № 78.
Сокровища хана Кубрата, 1997. СПб.
Сташенков Д.А., 1995а. Новые детали погребального обряда памятников раннеболгарского времени в Самарском Поволжье// Средневековые памятники Поволжья. Самара.
Сташенков Д.А., 19956. Особенности погребального обряда хазарского времени в Среднем Поволжье// Культуры степей Евразии второй половины I тысячелетия н.э. Самара.
Тарабанов В.А., 1983. Средневековый могильник у аула Казазово// Историческая этнография: традиции и современность. Л.
Традиционное мировоззрение тюрков Южной Сибири. Пространство и время. Вещный мир, 1988. Новосибирск.
Уварова П.С., 1900. Могильники Северного Кавказа// Материалы по археологии Кавказа. Вып.VIII. М.
Федоров-Давыдов Г., 1984. Погребения хазарского времени из урочища “Кривая Лука” в Нижнем Поволжье// Проблемы археологии степей Евразии. Кемерово.
Флёров В.С., 1999. Рец.: Матвеева Г.И. Могильники ранних болгар на Самарской Луке. Самара: Самарский университет, 1997// РА. № 3.
Флёров В.С., 2000. Розыскания по обряду обезвреживания погребенных в раннесредневековой Восточной Европе// Степи Европы в эпоху средневековья. Т.1. Донецк.
Халикова Е.А., 1971. Погребальный обряд Танкеевского могильника// Вопросы этногенеза тюркоязычных народов Среднего Поволжья. Казань.
Халикова Е.А., 1972. Погребальный обряд Танкеевского могильника и его венгерские параллели// Проблемы археологии и древней истории угров. М.
Худяков Ю.С., 2000. К вопросу о коннице, пехоте и характере войска древних тюрок// РА. № 4.
Чаллань Д., 1954. Памятники византийского металлообрабатывающего искусства// Acta Antiqua. Т.П. F.3-4.
Чичуров И.С., 1980. Византийские исторические сочинения. М.
Шапошникова О.Г., Фоменко В.Н. и др., 1973. Отчет о работе Ингульской экспедиции в 1973 г.// НА ИА НАН Украины, № 1973/8.
Швец Г.И., 1978. Многовековая изменчивость стока Днепра. Л.
Шер А.Я., 1963. Памятники алтайско-орхонтских тюрок на Тянь-Шане// СА. № 4.
Шилов В.П., Лагоцкий К.С., 1976. Отчет о раскопках Волго-Донской археологической экспедиции в 1976 г.И
НА ИА РАН. Р-1, № 6295.
Fettich N., 1926. Das kunstgewerbe der Avarenzeit in Ungam// AH. T. I.
Fiedler U., 1992. Studien zu Graberfeldern des 6. bis 9. Jahrhunderts an der unteren Donau. Bonn.
Garam E., 1975. The Szebeny I-III cemetery// Avar Finds in Hungarian National Museum (Cemeteries of the Avar period /567-829/ in Hungary). Vol.l. Budapest.
Garam E., 1993. Katalog der awarenzeitlischen Goldgegenstande und der Fundstucke aus den Furstengrabem im Ungarischen Nationalmuseum. Budapest.
Laszlo G., 1955. Etudes Archeologiques sur Г historiae de la societe des Avars// AH. T.XXXIV.
Lorinczy G., 1992. Vorlaufiger Bericht liber die Freilegung des Graberfeldes aus dem 6-7 Jahrhundert in Szegvar-Oromdiilo// Comunicationes archaeologicae Hungariae. Budapest.
Lorinczy G., 1995. Fiilkesirok a Szegvar-Oromdiiloi kora Avar kori temetobol// Studia Archaeologica I. Szeged.
Muller R., 1996. Das Graberfeld von Gyenesdias// Reitervolker aus dem Osten. Hunnen + Awaren. Eisenstadt.
Parchomenko O.V., 1990. Die Keramik der Saltovo-Kultur am oberen Lauf des Don// Die Keramik der Saltovo-Majaki Kultur und ihrer Varianten I Varia Archaeologica Hungarica/. III. Budapest.
Werner J., 1986. Der Schatzfund von Vrap in Albanien. Wien.
43
Summary
A.V.Komar (Kiev, Ukraine)
On Dating and Ethnocultural Attribution of the Shylovka Barrows
The paper deals with the analysis of two barrows of the Shylovka burial ground (the Middle Volga region) and their cultural and historical background. Detailed investigation of the burial mounds design, the funeral rite and goods has been carried out and their chronology determined. The author comes to the conclusion that the barrows described are closely related to the group of the Khazarian population who left the monuments of the Pereschepina culture. Shylovka barrows belong to the chronological horizon of Voznesenka (705-725 A.D.).
The origin and semantics of the “barrows with square ditches” have been analysed and two new terms for their attribution have been proposed, namely: “the barrow of the Early Saltov type” and “the kuruk barrow”. The author has also studied the origin, ethnic and cultural attribution, and chronology of the Novinki type monuments, which, as the author argues, show a gradual development of the Pereschepina culture into the steppe variant of the Saltov culture attributed to the Stolbische-Starokorsunskaya chronological horizon (740-775 A.D.). These monuments belong not to the Bulgarians, but to the group of the Khazarian population who left the Shylovka barrows.
A.V.Komar (Kiew, Ukraine)
Uber die Datierung und die ethnischkulturelle Zugehorigkeit der Kurgane von Sylovka
Im Artikel werden die Komplexe zweier Kurgane vom Graberfeld Sylovka (Mittlere Wolga) und ihr kulturhistorischer Kontext analysiert. Dabei werden Konstruktion der Aufschiittung, Bestattungsritual, das Beisetzungsinventar, Chronologic untersucht. Es wird geschlussfolgert, dass beide Kurgane mit der Gruppe der Chasarenbevolkerung verbunden sind, die die Denkmaler der Perescepina-Kultur hinterlieB, in deren Rahmen die beiden Kurgane zum Vbznesenka-Horizont (705-725) gehoren.
Bei der Analyse werden die Abstammung und die Semantik „der Kurgane mit Quadratgraben” untersucht, fur deren Beschreibung zwei neue Bezeichnungen - “Kurgan vom friihen Saltov-Тур” und „Kuruk-Kurgan” vorgeschlagen werden. Analysiert werden auch die Abstammung, die kulturelle und ethnische Zugehorigkeit, die Chronologic der Denkmaler vom Novinki-Тур, die nach Meinung des Autors die flieBende Entwicklung der Perescepina-Kultur in die Steppenvariante der Saltov-Kultur des Stolbisce-Starokorsun-Horizontes (740-775) aufweisen und nicht mit Bulgaren sondem mit der Gruppe der Chasarenbevolkerung verbunden sind, die Kurgane von Sylovka hinterlassen hat.
A.V.Komar (Kiev, Ukraine)
La question sur la date d’appartenance ethnique et culturelle des tumulus de Shilovka
L’article analyse les complexes de deux tumulus de la necropole de Shilovka (le bassin de la Volga moyenne) et leur contexte culture! et historique. On examine en detail la structure du remblai, les coutumes funeraires, le mobilier funebre, la chronologic. On fait la conclusion sur leur liaison avec le groupe de la population Khazare, qui avait laisse les monuments de la culture de Perescepina dans le cadre de laquelle les deux tombes se rapportent а Г horizon de Voznesenka (705-725).
Au cours de 1’analyse sont examines 1’origine et la semantique “des tumulus aux fosses carres”, pour la definition des quels on propose deux nouveaux termes : “le tumulus du type de Saltov precoce” et “le tumulus du kuruk”. L’auteur examine aussi I’origine, I’appartenance culturelle et ethnique, la chronologic des monuments du type de Novinki, qui, a 1’avis de 1’auteur, presentent la transformation progressive de la culture de Perescepina en la variante de steppe de la culture de Saltov de 1’horizon de Stolbisce-Starokorsunskaja (740-775) et ne sont pas lies aux Bulgares, mais au groupe de la population Khazare, qui avait laisse des tumulus de Shilovka.
44
И.О.Гавритухин
ХРОНОЛОГИЯ “СРЕДНЕАВАРСКОГО” ПЕРИОДА
В память об Аттиле Кише (27.06.1939 - 30.11.1999)
Вводные замечания
Необходимость сопоставления материалов эпохи великого переселения народов и раннего средневековья из Карпатской котловины и южной, прежде всего степной и лесостепной, части Восточной Европы едва ли может вызывать сомнение. У венгерских исследователей интерес к восточноевропейским памятникам, наряду с вниманием к древностям Центральной Азии и Сибири, имеет устойчивую и давнюю традицию, практически непрерывную, начиная, по крайней мере, с koh.XIX в. (Zichi Е.,1897*; Posta В., 1905). В этом, несомненно, важную роль сыграло желание найти прародину венгров и истоки других “восточных” народов, селившихся в Среднем Подунавье. Историография подобных изысканий, предпринимавшихся как учеными из Подунавья, так и из России, в отношении центральноевропейских материалов потребовала бы специальной и весьма обширной работы. Из отечественных специалистов мы бы отметили А.К. Амброза, пожалуй, первого, постаравшегося сделать сопоставления такого рода систематическими, например, использовавшего среднедунайские материалы в качестве целостной хронологической шкалы, включенной в систему евразийской раннесредневековой хронологии (Амброз А.К., 1971; 1973; 1973а; 19736; 1986)**.
Поводом к данной работе послужили два обстоятельства. Во-первых, ряд недавних публикаций могильников “аварского” круга, содержащих важнейшие материалы и для понимания собственно среднедунайских древностей, и, соответственно, для оценки находок из Восточной Европы***. Во-вторых, недавно опубликованые работы о восточноевропейских древностях, ставящие на новом уровне ряд ключевых про
блем восточноевропейской археологии и истории VII -1-й пол.УП! в. (Айбабин А.И., 1999; Багаутдинов Р.С., Богачев А.В., Зубов С.Э., 1998; Богачев А.В.,1998; Комар А.В.,1999; 1999а; 2000; 2000а; Матвеева Г.И., 1997). Уместные и проясняющие многие вопросы в таких изысканиях сопоставления с “аварскими” материалами, на наш взгляд, использованы авторами или явно не достаточно, или не совсем адекватно.
Особо следует остановиться на нескольких вопросах методического характера. Один из них задан А.В.Комаром при объяснении расхождений с датировками, предложенными в ряде работ, которые им не оспариваются. Он пишет о том, что предлагаемая им дата “касается погребений”, а она отличается от даты “бытования вещей”, например, попавших в клады (Комар А.В., 2000). В принципе, конечно, следует понимать, что время производства вещей определенного типа не тождественно времени их использования, и, в свою очередь, они не тождественны дате “выпадения” (“археологизации”) конкретной вещи. Однако все это имеет значение либо, когда мы имеем дополнительные возможности для установления этой разницы, либо в качестве “статистической” закономерности. Последняя же пригодна для понимания тенденции, “вероятностной” оценки факта, что важно для особых исследований, но не дает однозначного результата в конкретном случае. Например, сразу же после изготовления вещь могла поступить для функционального использования и вскоре же попасть в погребение. На уровне возможностей наших датировок этот промежуток времени вполне может быть просто неуловим. Поэтому при определении хронологических рамок комплексов с определенным набором вещей речь идет о “периоде”, отражающем все время бытования этого набора вещей, а их “выпадение” в погре
* Коллекция, собранная в ходе путешествий этого ученого по Кавказу и Центральной Азии, хранится в Музее Востока в Будапеште, ее полная публикация готовится А.Вадаи (Институт археологии Венгерской академии наук), которой мы благодарны за информацию и возможность познакомиться с материалом.
** Кроме, к сожалению, кратких публикаций, о работе в этом направлении можно судить по материалам архива и библиотеки А.К.Амброза, хранящихся соответственно в ИА РАН (Гавритухин И.О., 1994) и в музее-заповеднике “Коломенское”. Стоит отметить и то, что А.К.Амброз был одним из инициаторов специальной конференции советских и венгерских археологов в 1977 г., материалы которой отражены в редактированном им сборнике “Древности эпохи великого переселения народов V-VIII вв. М., 1982”.
*** К сожалению, ряд сведений и публикаций для нашего читателя труднодоступен. Мы искренне благодарны многим коллегам, способствующим преодолению этих трудностей, особенно Валерии Кульчар, Эстер Иштванович, Тивадару Вида, Фалько Дайму, Михаилу Михайловичу Казанскому.
45
бение, клад, слой поселения, в принципе, может происходить в любой “точке” этого “отрезка”.
Что же касается собственно кладов, о которых шла речь в упомянутом пассаже А.В.Комара, отметим следующее. Один из основных тезисов нашей книги (Гав-ритухин И.О., Обломский А.М., 1996) как раз заключается в том, что выпадение днепровских кладов типа Мартыновского является отражением сравнительно кратковременного события, с которым связан катастрофический финал культуры, в рамках которой вещи из кладов производились и использовались. Время бытования основного состава вещей, встреченных в этих кладах, было определено нами в рамках 2-й - 3-й четвертей VII в., а формирование стилей ведущих типов вещей происходило, судя по всему, еще раньше. Поэтому сравнительно узкая дата выпадения кладов является не одной из “точек” на протяжении “периода”, что было бы правильно в отношении отдельных находок или погребений, а датой конца культуры, которой эти вещи присущи. Конечно, какие-то из вещей, встреченных в кладах типа Мартыновского, могли бытовать и позже катастрофы, но, очевидно, что не они определяют облик древностей наступившей эпохи.
Еще один методический вопрос хронологических изысканий связан с датировкой встреченных в погребениях находок, в частности, поясных гарнитур. Неоднократно высказывалась точка зрения, что пояс воин получал в юности (при инициации или другом “знаковом” событии), соответственно, к моменту погребения пожилого человека, его убор отражает уже “архаичную” к этому времени “моду” (см. даже специальную статью об этом: Medgyesi Р., 1991). Не исключено, что это в какой-то степени так, но, во-первых, такая точка зрения уязвима по исходному пункту, ведь мы не можем для конкретной рассматриваемой культуры достоверно утверждать, что пояс не мог заменяться по мере износа, при изменении “статуса” воина или других обстоятельствах. Во-вторых, предлагаемые нами хронологические рамки бытования типа или варианта вещей охватывают около половины столетия или даже шире того (более “узкую” дату можно предложить для некоторых комплексов или их групп, анализируя сочетание встреченных в них типов вещей и другие характеристики). Этот промежуток времени в значительной степени “покрывает” возможную разницу между временем “получения” пояса и датой погребения. Несомненно, смена “актуальных” для определенного сообщества стилей (отраженных в типах вещей) не была кратковременным единым “актом”, но и это обстоятельство учитывается в том, что датировки сменяющих друг друга периодов частично “накладываются”, а границы периодов имеют “люфт”.
Наконец, конечно, следует отдавать отчет, что выделяемые “периоды” являются лишь схемой, дающей довольно приблизительное представление о
сложных и многогранных процессах культурного развития, но таков уж общепринятый способ описания процессов в нашей науке.
К дефиниции “среднеаварского” периода
А.В.Комар, возражая Ч.Балинту, справедливо отметил, что существуют различные трактовки исторического и археологического содержания понятия “среднеаварский период” (Комар А.В., 1999, с.ИЗ). Однако попытка киевского коллеги избежать на этом основании систематического сопоставления находок “среднеаварского” времени с восточноевропейскими материалами является, пользуясь его же выражением, “не совсем верной”. Расхождения в трактовках “среднеаварского” периода вполне отчетливы и для внимательного читателя вполне контролируемы. Вкратце дело сводится к следующему.
Важное значение в становлении понятия “среднеаварский” период имела работа И.Ковриг, сопровождавшая публикацию материалов из могильника Алаттьян. Опираясь на наблюдения ряда специалистов, прежде всего Н.Феттиха и Д.Ласло, в рамках периода, для которого характерны ременные гарнитуры, в основном, выполненные прессовкой (раннесредневековая группа III по Й.Хампелю), она предложила различать 1-ю и 2-ю группы аварских древностей, при этом подробно описав и показав на ряде памятников особенности каждой из них (Kovrig I., 1963). Эти наблюдения, в основном, получили подтверждение и при планиграфическом анализе могильника в Алаттьяне, сделанном Х.В.Беме в рамках семинара Й.Вернера (Bohme H.W., 1965), были, в целом, приняты А.К.Амброзом и другими специалистами.
Несколько иной подход наиболее последовательно реализован Э.Гарам, с работами которой, наряду с публикациями И.Боны и других авторов, связано широкое распространение самого термина “среднеаварский” период (кроме него употребляют термин “горизонт Дюнапентеле - Игар - Тотипуста” или производные от этих памятников названия). В массиве комплексов с ременными гарнитурами, выполненными прессовкой, она выделила сопоставимые с находками из погребений небольших “элитных” кладбищ (Игар, Дюнапентеле), датированных монетами Константина IV или золотыми кружочками, имитирующими монеты (Озора-Тотипуста; погр.10 или по другой нумерации -II в Дюнапентеле; Иванча и др.). В числе признаков этого горизонта (ок. последней трети VII -Han.VIII в., по Э.Гарам), наряду с показательными типами ременной гарнитуры и украшений, Э.Гарам, вслед за рядом предшествующих авторов, среди инноваций в вооружении и конском снаряжении было отмечено появление сабель и стремян с прямой подножкой (Garam Е„ 1982; 1987, там ссылки на более ранние работы). Было также указано на сходство ве-
46
Рис. 1. Тисафюред. Вещи из комплексов групп 1 (погр.215, 249, 257, 300, 316, 329, 335): 14-17, 22-28, 34-41, 46-51; 5 (погр.179, 217): 9-13', 2 (погр.429, 437, 443, 522): 18-21, 29-33, 42-45', примыкающих к группе 2 (погр.456, 550): 1-8.
Fig. 1. Tiszafiired. Stock from complexes of groups 1 (int.215, 249, 257, 300, 316, 329, 335): 14-17, 22-28, 34-41, 46-51; 5 (int. 179, 217): 9-13; 2 (int.429, 437, 443, 522): 18-21, 29-33, 42-45', adjacent to group 2 (int.456, 550): 1-8.
Abb. 1. Tiszafiired. Sachen aus den Komplexen der Gruppen 1 (Grab 215, 249, 257, 300, 316, 329, 335): 14-17, 22-28, 34-41, 46-51; 5 (Grab 179, 217): 9-13; 2 (Grab 429, 437, 443, 522): 18-21, 29-33, 42-45; die sich an die Gruppe 2 anschliefien (Grab 456, 550): 1-8.
Dess. 1.Tiszafiired. Objets issus des complexes de groupes I (sep.215, 249, 257, 300, 316; 329, 225): 14-17, 22-28, 34-41, 46-51; 5 (sep.179, 217): 9-13; 2 (sep.429, 437, 443, 522): 18-21, 29-33, 42-45; suite du groupe 2 (sep.456, 550): 1-8
47
Рис. 2. Тисафюред. Вещи из комплексов групп 6 (погр.41, 44, 58, 160, 211, 258, 514): 1-22; 3 (погр.114Ь, 775, 776, 792): 23-46.
Fig. 2. Tiszafiired. Stock from complexes of groups 6 (int.41, 44, 58, 160, 211, 258, 514): 7-22; 3 (int.H4b, 775, 776, 792): 23-46.
Abb. 2. Tiszafiired. Sachen aus den Komplexen der Gruppen 6 (Grab 41, 44, 58, 160, 211, 258, 514): 1-22; 3 (Grab 114b, 775, 776, 792): 23-46.
Dess. 2. Tiszafiired. Objets issus des complexes de groupes 6 (sep.41, 44, 58, 160, 211, 258, 514): 1-22; 3 (sep.ll4b, 775, 776, 792): 23-46
48
Рис. 3. Тисафюред. Вещи из комплексов групп 8 (погр.624, 655, 659, 697, 807, 831): 1-23, 33-34', 7 (погр.291, 309, 321, 379, 388, 413, 414): 24-32, 35-57.
Fig. 3. Tiszafured. Stock from complexes of groups 8 (int.624, 655, 659, 697, 807, 831): 1-23, 33-34', 7 (int.291, 309, 321, 379, 388, 413, 414): 24-32, 35-57.
Abb. 3. Tiszafured. Sachen aus den Komplexen der Gruppen 8 (Grab 624, 655, 659, 697, 807, 831): 1-23, 33-34', 7 (Grab 291, 309, 321, 379, 388, 413, 414): 24-32, 35-57.
Dess. 3. Tiszafured. Objets issus des complexes de groupes 8 (sep.624, 655, 659, 697, 807, 831): 1-23, 33-34', 7 (sep.291, 309, 321, 379, 388, 413, 414): 24-32, 35-57
49
Рис. 4. Тисафюред. Вещи из комплексов групп 4 (погр.186, 560, 585, 694): 1-8, 12-14, 21-32; 9 (погр.521, 544, 605): 33-36, 43-51; связанных с продолжением группы 4 (погр.117, 780): 9-11, 15-20; группы 9 или 9' (погр.587): 37-42.
Fig. 4. Tiszafiired. Stock from complexes of groups 4 (int.186, 560, 585, 694): 1-8, 12-14, 21-32; 9 (int.521, 544, 605): 33-36, 43-51; connected with group 4 continuation (int.117, 780): 9-11, 15-20; groups 9 or 9' (int.587): 37-42.
Abb. 4. Tiszafiired. Sachen aus den Komplexen der Gruppen 4 (Grab 186, 560, 585, 694): 1-8, 12-14, 21-32; 9 (Grab 521, 544, 605): 33-36, 43-51; verbunden mit der Fortsetzung der Gruppe 4 (Grab 117, 780): 9-11, 15-20; der Gruppe 9 oder 9' (Grab 587): 37-42.
Dess. 4. Tiszafiired. Objets issus des complexes de groupes 4 (sep.186, 560, 585, 694): 1-8, 12-14, 21-32; 9 (sep.521, 544, 605): 33-36, 43-51; suite du groupe 4 (sep.177, 780): 9-11; 15-20; groupe 9 ou 9' (sep.587): 37-42
50
Рис. 5. Тисафюред. Вещи из комплексов группы 11.
Fig. 5. Tiszafiired. Stock from complexes of group 11.
Abb. 5. Tiszafiired. Sachen aus den Komplexen der Gruppe 11.
Dess. 5. Tiszafiired. Objets issus des complexes du groupe 11
51
Рис. 6. Тисафюред. Вещи из комплексов групп 10 (погр. 826, 834, 839, 946, 961, 974): 7-26; 9' (погр. 574, 591, 850, 852): 27-37, 39-47; 10 или 9' (погр.867): 38.
Fig. 6. Tiszafiired. Stock from complexes of groups 10 (int.826, 834, 839, 946, 961, 974): 1-26-, 9’ (int.574, 591, 850, 852): 27-37, 39-47; 10 or 9' (int. 867): 38.
Abb. 6. Tiszafured. Sachen aus den Komplexen der Gruppen 10 (Grab 826, 834, 839, 946, 961, 974): l-26\ 9' (Grab 574, 591, 850, 852): 27-37, 39-47; 10 oder 9' (Grab 867): 38.
Dess. 6. Tiszafured. Objets issus des complexes du groupe 10 (sep.826, 834, 839, 946, 961, 974): l-26\ 9' (sep.574, 591, 850, 852): 27-37, 39-47; 10 ou 9’ (sep.867): 38
52

Рис. 7. Тисафюред. Вещи из комплексов группы 7'.
Fig. 7. Tiszafiired. Stock from complexes of group 7'.
Abb. 7. Tiszafiired. Sachen aus den Komplexen der Gruppe 7'.
Dess. 7. Tiszafiired. Objets issus des complexes du groupe 7'
53
54
Рис. 8. Тисафюред. Вещи из комплексов групп 8' (погр. 529, 533, 610, 615, 618, 620, 629, 630, 709): 1-31; 12 (погр. 757, 787): 32-42; вероятно, группы 12 (погр.785Ь): 43-45; связанных с продолжением группы 8' (погр. 716, 995): 46-53.
Fig. 8. Tiszafiired. Stock from the complexes of groups 8' (int.529, 533, 610, 615, 618, 620, 629, 630, 709): 1-31; 12 (int.757, 787): 32-42; may be of group 12 (int.785b): 43-45; connected with the continuation of group 8' (int.716, 995): 46-53.
Abb. 8. Tiszafiired. Sachen aus den Komplexen der Gruppen 8' (Grab 529, 533, 610, 615, 618, 620, 629, 630, 709): 1-31; 12 (Grab 757, 787): 32-42; wahrscheinlich der Gruppe 12 (Grab 785b): 43-45; die mit der Fortsetzung der Gruppe 8' (Grab 716, 995) verbunden sind: 46-53.
Dess. 8. Tiszafiired. Objets issus des complexes du groupe 8' (sep.529, 533, 610, 615, 618, 620, 629, 630, 709): 1-31; 12 (sep.757, 787): 32-42; eventuellement du groupe 12 (sep.785b): 43-45; suite du groupe 8' (sep.716, 995): 46-53
щей рассматриваемого горизонта с находками круга Вознесенки. Это сопоставление имело значение, прежде всего, при рассмотрении истоков группы “Игар -Озора”, то есть для восточноевропейских находок подразумевалась более ранняя датировка, во всяком случае, нижняя хронологическая граница. Такая трактовка и терминология стали общеупотребительными в венгерской литературе с 80 гг.
Другая часть исследователей обратила внимание, что “2-я группа”, по И.Ковриг, не столь уж однородна и кратковременна, как представлялось этой исследовательнице. Ф.Дайм отметил, что в отношении деталей ременных гарнитур, типичных для “среднеаварских” древностей, можно говорить о нескольких стилях, которые имеют хронологическое значение, а наиболее поздний, “геометризированный”, встречается и на “литых” гарнитурах, то есть выполненных в технике, обычной для “позднеаварского” периода (Daim F., Lippert А., 1984, S.88, 89). Таким образом, был поставлен вопрос о длительности "среднеаварского” периода, начало которого австрийский ученый относил не к миграциям 670 гг., как принято в венгерской литературе, а к 630 гг. Вскоре был опубликован доклад М.Мартина, где предложены критерии для выделения I и II “среднеаварских” периодов на материалах из Кер-нье, Линца - Цицлау, Алаттьяна (Martin М., 1990). Параллельно и мы оценили направление размышлений Ф.Дайма как весьма перспективное, предложили ряд наблюдений о критериях выделения и периодизации “среднеаварского” периода, впоследствие дополняя и корректируя схему (Гавритухин И.О., 1990; Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996, глава 3, части 4 и 7). В этом же ключе построено исследование Т.Вида среднедунайской керамики аварского времени (Vida Т., 1999).
Периодизация “среднеаварского” периода подразумевается и в системе П.Штадлера, правда, имеющиеся в печати сведения о его разработках сводятся к характеристике методики и ряду ее иллюстраций (Stadler Р.,1996; 1996а), что, конечно, недостаточно для полноценной оценки результата. Возможность более тонкой дефиниции “среднеаварских” древностей содержится и в разработках Й.Забойника, в частности, в опубликованной сериации ременных гарнитур север-
ной зоны распространения могильников “аварского” круга (Zabojnik J., 1991). К необходимости периодизации “среднеаварских” материалов пришла и Э.Гарам при анализе материалов из Тисафюреда (см. ниже). Так что понятие “среднеаварский” период не является чем-то невнятным. Напротив, с учетом особенностей трактовок в конкретной разработке, оно является важным инструментом в хронологических изысканиях. В отношении восточноевропейских древностей важно понимать следующие различия в трактовках понятия “среднеаварский” период.
Выделение горизонта “Игар - Озора” является, практически, общепринятым. Не вызывает сомнения и его, по крайней мере частичная, синхронизация с древностями типа Вознесенки из Восточной Европы. Правда, в терминологии, принятой в венгерской литературе, этот горизонт называется “среднеаварским”, а в системах, подразумевающих “широкую” трактовку этого понятия, он обозначается как “II среднеаварский” период (“II mittelawarisch” - МА II). Эти различия не сводятся к чисто терминологическим. В венгерской литературе традиционно делается акцент на значение миграций 670 гг., приведших к существенному приливу нового населения в Карпатскую котловину, и именно ими объясняется ряд изменений в материальной культуре Среднего Подунавья. Соответственно, восточноевропейские или центральноазиатские вещи, аналогичные “среднеаварским”, могут быть, исходя из этой позиции, и несколько более ранними.
Альтернативная точка зрения (одним из первых систематически ее изложил Х.Митша-Мерхайм) (Mitscha-Mercheim Н., 1957), хоть и не отрицает существенность инноваций последней трети VII в., подразумевает, что многие особенности культуры этого периода имеют корни в местных древностях предшествующего времени, объяснимы внутренними механизмами эволюции культуры, различными влияниями, лишь отчасти связанными с “восточными” миграциями. Более значимый рубеж в истории аварского каганата приходится на 2-ю пол.620 - 630 гг. Тогда усилиями византийского императора Ираклия существенно меняется вся геополитическая ситуация, что находит отражение в трассах и характере культурных вли-
55
Рис. 9. Тисафюред. Вещи из комплексов групп 1Г (погр.25, 325, 476, 481, 482, 487, 632, 731): 7-33; 13 (погр.304, 306, 310, 312, 336, 352, 368): 34-57.
Fig. 9. Tiszafured. Stock from complexes of groups 1Г (int.25, 325, 476, 481, 482, 487, 632, 731): 1-33-, 13 (int.304, 306, 310, 312, 336, 352, 368): 34-57.
Abb. 9. Tiszafured. Sachen aus den Komplexen der Gruppen 1Г (Grab 25, 325, 476, 481, 482, 487, 632, 731): 1-33; 13 (Grab 304, 306, 310, 312, 336, 352, 368): 34-57.
Dess. 9. Tiszafured. Objets issus des complexes du groupe 1Г (sep.25, 325, 476, 481, 482, 487, 632, 731): 7-33; 13 (sep.304, 306, 310, 312, 336, 352, 368): 34-57
56
Рис. 10. Тисафюред. Вещи из комплексов группы 9".
Fig. 10. Tiszafiired. Stock from complexes of group 9".
Abb. 10. Tiszafiired. Sachen aus den Komplexen der Gruppe 9".
Dess. 10. Tiszafiired. Objets issus des complexes du groupe 9"
57
Рис. 11. Тисафюред. Вещи из комплексов группы 15.
Fig. 11. Tiszafured. Stock from complexes of group 15.
Abb. 11. Tiszafured. Sachen aus den Komplexen der Gruppe 15.
Dess. 11. Tiszafured. Objets issus des complexes du groupe 15
58
Рис. 12. Тисафюред. Вещи из комплексов групп 10' (погр.959, 963, 1019, 1046, 1053, 1069): 1-27', 18 (погр.1050, 1055, 1056, 1057, 1144, 1156, 1170, 1176, 1177, 1178): 28-62.
Fig. 12. Tiszafiired. Stock from complexes of groups 10' (int.959, 963, 1019, 1046, 1053, 1069): l-27\ 18 (int.1050, 1055, 1056, 1057, 1144, 1156, 1170, 1176, 1177, 1178): 28-62.
Abb. 12. Tiszafiired. Sachen aus den Komplexen der Gruppen 10' (Grab 959, 963, 1019, 1046, 1053, 1069): /-27; 18 (Grab 1050, 1055, 1056, 1057, 1144, 1156, 1170, 1176, 1177, 1178): 28-62.
Dess. 12. Tiszafiired. Objets issus des complexes du groupe 10' (sep.959, 963, 1019, 1046, 1053, 1069): /-27; 18 (sep.1050, 1055, 1056, 1057, 1144, 1156, 1170, 1176, 1177, 1178): 28-62
59
Рис. 13. Тисафюред. Вещи из комплексов группы 16.
Fig. 13. Tiszafiired. Stock from complexes of group 16.
Abb. 13. Tiszafiired. Sachen aus den Komplexen der Gruppe 16.
Dess. 13. Tiszafiired. Objets issus des complexes du groupe 16
60
Рис. 14. Тисафюред. Вещи из комплексов группы 8" (см. и рис. 15, 35-50).
Fig. 14. Tiszafured. Stock from complexes of group 8" (see and fig. 15, 35-50).
Abb. 14. Tiszafured. Sachen aus den Komplexen der Gruppe 8" (sieh auch Abb. 15, 35-50).
Dess. 14. Tiszafured. Objets issus des complexes du groupe 8" (voir aussi dess.15, 35-50)
61
62
Рис. 15. Тисафюред. Вещи из комплексов групп 17 (погр.771, 790, 793 и рис.16): 1-16\ 8" (погр.701, 935, 937, 967 и рис.14): 35-50; продолжения групп 9", 10, 8' (погр.590, 592, 845): 19-34', отдельного погр.1271: 17, 18.
Fig. 15. Tiszafiired. Stock from complexes of groups 17 (int.771, 790, 793 and fig. 16): 1-16', 8" (int.701, 935, 937, 967 and fig. 14): 35-50, groups 9”, 10, 8' continuation (int.590, 592, 845): 19-34\ isolated interment 1271: 17, 18.
Abb. 15. Tiszafiired. Sachen aus den Komplexen der Gruppen 17 (Grab 771, 790, 793 und Abb.16): 1-16', 8" (Grab 701, 935, 937, 967 und Abb. 14): 35-50; Fortsetzungen der Gruppen 9", 10, 8' (Grab 590, 592, 845): 19-34' des getrennten Grabes 1271: 17, 18.
Dess. 15. Tiszafiired. Objets issus des complexes du groupe 17 (sep.771, 790, 793 ainsi que dess.16): 1-16', 8" (sep.701, 935, 937, 967 ainsi que dess. 14): 35-50; suite des groupes 9", 10, 8' (sep.590, 592, 845): 19-34', sep. isolee 1271: 17, 18
яний, соответственно, и в памятниках материальной культуры. Поражение под Константинополем в 626 г. ставит предел аварским походам на юг, денежным выплатам, другим важнейшим факторам, влиявшим на характер аварского общества в koh.VI - нач-VII в. Наконец, к началу 630 гг. многие историки относят “смуту” в аварском каганате, имевшую серьезные последствия в политической, общественной структурах и, соответственно, в культуре авар и подчиненных им народов. Из такой трактовки следует, что “I среднеаварскому” периоду синхронны “княжеские” погребения cep.VII в. из Бочи, Кунбабони и ряд других находок этого круга, так же как погребения “ремесленников” круга Фельнак - Кунсемартон и др., то есть комплексы, по традиционной венгерской номенклатуре расцениваемые как “сравнительно поздние” “раннеаварские”.
Вслед за А.К.Амброзом, мы постарались привести аргументы в пользу синхронности “I среднеаварскому” периоду не только комплексов круга Бочи -Перещепины, но и материалов типа Мартыновского клада, некоторых других восточноевропейских стилей “геральдических” ременных гарнитур. Соответственно, к тому же периоду относятся среднедунайские комплексы с псевдопряжками группы “Кернье - Адонь” и другие группы комплексов, содержащие ряд типов накладок “геральдического” круга (Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996, с.72-74). Такая трактовка отчасти противоречит оценкам, общепринятым в центральноевропейской литературе, поскольку восточноевропейские геральдические стили, как в Мартыновском кладе и др., многими авторами априорно считаются более ранними, чем горизонт Боча - Перещепи-на.
Здесь следует отметить, что “не совсем верным” является и стремление ряда авторов избежать конкретного рассмотрения “геральдических” ременных гарнитур и наборов с псевдопряжками. А.В.Комар объясняет это “отсутствием хронологических разработок” в отношении кочевнических комплексов с такими вещами (Комар А.В.,1999, с.111). Конечно, ему знакомы разработки А.К.Амброза, А.И.Айбабина или наши и наших соавторов (Амброз А.К., 1973; Айбабин А.И., 1991; Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996;
Гавритухин И.О., Малашев В.Ю., 1998; Гавритухин И.О., 2000). Совершенно очевидно, что учет предложенных там наблюдений попросту разрушит целый блок хронологических и этнокультурных построений киевского коллеги. С упомянутыми работами можно не соглашаться, несомненно, их следует корректировать, но было бы неправильным их игнорировать. Не меняет дело призыв А.В.Комара к “предельной осторожности” при использовании “инокультурных” аналогий (Комар А.В., 1999, с.111). Этим лишь затемняется факт, что рассматриваемые А.В.Комаром “степные” комплексы с “геральдическими” гарнитурами и псевдопряжками он датирует существенно позднее, чем такие же, но найденные на Кавказе, в Крыму, в Поднепровье или Поволжье. И речь здесь идет не о вероятности корректировки границ абсолютных (календарных) дат. Дело в том, что во всех упомянутых (и других) хронологических колонках наборы, облик которых определяют “геральдические” гарнитуры и псевдопряжки (за исключением некоторых локальных вариантов), относятся к Периоду, предшествующему эпохе экспансии хазар (ок.660-680 гг.). В такой ситуации нужно либо полностью пересмотреть упомянутые хронологические колонки, либо вразумительно объяснить, почему “степняки” используют ременные гарнитуры, известные у соседей, иногда просто точно такие же, но неизменно с существенным “опозданием”. Мы считаем и тот, и другой ход практически безнадежными.
Могильник Тисафюред и периодизация поздней части “среднеаварского” периода
Могильник Тисафюред - Майорош (расположен в Среднем Потисье, комитат Сольнок - на северо-востоке нынешней Венгрии) занимает среди аварских памятников особое место не только из-за того, что он является крупнейшим среди полностью раскопанных и опубликованных памятников этого круга (около 1300 погребений) (Garam Ё., 1995). Важно, что найденные здесь не только “позднеаварские”, но и более ранние находки представлены сериями близких вещей, что дает дополнительные возможности для се-риации комплексов и понимания планиграфии памят-
63
Рис. 16. Тисафюред. Вещи из комплексов группы 17 (см. и рис.15,1-16).
Fig. 16. Tiszafured. Stock from complexes of group 17 (see fig.15,1-16).
Abb. 16. Tiszafured. Sachen aus den Komplexen der Gruppe 17 (sieh auch Abb.15,1-16).
Dess. 16. Tiszafured. Objets issus des complexes du groupe 17 (voir aussi dess. 75, 1-16)
64
Рис. 17. Тисафюред. Вещи из комплексов группы 14.
Fig. 17 Tiszafiired. Stock from complexes of group 14.
Abb. 17. Tiszafiired. Sachen aus den Komplexen der Gruppe 14.
Dess. 17. Tiszafiired. Objets issus des complexes du groupe 14
65
"Sp А-П"
"с"
629
379
Рис. 18. Тисафюред. Клинковое оружие и его распределение по периодам.
Fig. 18 Tiszafiired. Cold steel and its distribution in accordance with the periods.
Abb. 18. Tiszafiired. Klingenwaffen und ihre Verteilung nach den Perioden.
Dess. 18. Tiszafiired. Anne a lame et sa distribution sur periodes
66
ника. Это было по достоинству оценено автором раскопок и публикации Э.Гарам, посвятившей анализу могильника обширное специальное исследование и сделавшей памятник одним из опорных для рассмотрения ряда проблем аварской археологии. На эти обстоятельства, наряду с некоторыми находками, имеющими особый интерес для восточноевропейской археологии, обратили внимание и другие исследователи (например, Kazanski М., 1998). По указанным причинам в данной работе кажется уместным специальное рассмотрение этого памятника.
Анализ, проведенный Э.Гарам, в целом, представляется вполне надежным и, несомненно, важен. Отличие предлагаемого нами заключается в оценке некоторых комплексов, несколько другом составе признаков, показательных для разделения фаз, и выделении на могильнике не только общих зон погребений определенного периода, но и групп компактно расположенных синхронных (в рамках периода или “фазы”) могил. В итоге получается картина, позволяющая сделать выводы, не всегда совпадающие с полученными Э.Гарам.
Наиболее показательными для фазы 1 памятника (по Э.Гарам) являются ременные гарнитуры из мужских погребений, состоящие из нескольких прямоугольных накладок и нескольких гладких наконечников подвесных ремешков. Часть таких поясов, расцениваемые Э.Гарам как наиболее архаичные, имеют накладки квадратной формы сравнительно небольших размеров с расположенными по углам четырьмя заклепками, имеющими полусферические головки, а наконечники боковых ремней - сравнительно узкие, 1-2-х стандартов (рис.1, 32, 33, 38, 40, 41, 44, 45, 48, 50, 51). Близкие по характеру пояса, но с квадратными или прямоугольными накладками, имеющими скошенные бока, часто более крупные размеры или дополнительную заклепку посередине, оцениваются Э.Гарам как чуть более поздние, но относящиеся к той же фазе. Мы считаем (и ниже постараемся показать), что различие комплексов с описанными вариантами деталей гарнитур существенно, и поэтому относим их к разным хронологическим периодам, соответственно, фазам “а” и “Ь”. При таком подходе ядром могильника является не довольно обширная зона погребений, разбросанных в северо-западной части памятника, как предлагает Э.Гарам. На наш взгляд, основатели поселка, которому принадлежало кладбище, похоронены в нескольких компактных группах могил. Это были два-три небольших ряда могил, образованных воинскими погребениями (далее пп. или п.) 275 и 300, с примыкающими к ним близкими по времени погребениями коня, женщин, детей и т.д. (группа 1, рис.22), и один-два небольших ряда могил с такими же ременными гарнитурами, конским и женскими погребениями, расположенные юго-западнее (группа 2). Возможно, как думает Э.Гарам, к горизонту наиболее ран
них могил относится и п. 114, вместе с расположенным рядом конским п. 112, при том, что относящиеся к этой же группе (группа 3 на рис.22) пп.776, 775, 792 принадлежат уже фазе “Ь”. К фазе “Ь”, как было сказано, относятся и другие комплексы с поясами, близкими “архаичным” по структуре, но с другими вариантами ременных накладок.
Мужские погребения с поясами, имеющими “пятичастные” накладки (рис.З, 8, 42), Э.Гарам относит к фазе 2. Несомненно, что связанный с ними тип пояса отличается от рассмотренных выше, но, как представляется, это отличие не является хронологическим. Например, достаточно сравнить наборы из пп.694 и 414, чтобы убедиться, что в них входят практически идентичные элементы (рис 3, 39-42 и 4, 4, 6, 8). К фазе 2 относит Э.Гарам и погребения, образующие несколько рядов к северо-востоку от ядра могильника. Для этих комплексов характерны ряд типов прессованных накладок и наконечников на ремень (рис.2, 5-7, 10, 11, 21; рис.22, группа 6). Представляется, что пропорции малых наконечников и структуры гарнитур, встреченные в этих наборах, вполне сопоставимы с гарнитурами фазы “Ь”. Среди них же находит ближайшие соответствия и накладка из п.58, со скошенными краями и штифтами, подразумевающими полусферические головки (рис.2,20). Наконец, из комплексов фазы 2, по Э.Гарам, к фазе “Ь” относится и п.179, учитывая характер представленных в нем накладок и наконечника (рис.1, 11-13).
Таким образом, фаза “Ь” представлена на могильнике довольно значительным числом погребений, распределенных по нескольким группам (рис.22 и перечисление показательных типов вещей на рис.21). Группа 3, как уже отмечалось, составляет зону погребений, связанных с п.114 (рис.2, 23-46). Группа 4 - это несколько могил на западе северной части могильника (рис.4, 1 -32). Группа 5 - ряд могил к западу от группы 1 (рис.1, 9-13). А северо-восточнее группы 1, как отмечено выше, расположено несколько рядов могил, образующих группу 6 (рис.2, 1-22). Женские погребения 160 и 258 по местоположению (рис.22) и составу инвентаря (рис.2, 15-18) могут быть продолжением группы 1 или относиться к группе 6. Группа 7 образована несколькими рядами могил, расположенных юго-восточнее групп 1 и 2 (рис 3, 24-32, 33-56). При этом п.388 (рис.З, 47-53), отнесенное Э.Гарам к фазе 1, может рассматриваться и как наиболее архаичное в группе 7, и как продолжение группы 2 (рис.22), одно не исключает другого. Группа 8 находится довольно далеко к югу от основного массива погребений фазы “Ь”, но их синхронность вполне очевидна по составу комплексов (рис.З, 1-23, 33, 34). Наконец, группа 9 образована рядами, примыкающими к группе 2 с юга (рис.4, 33-51). С запада к группе 2 примыкает воинское п.456 (рис.1, 1-6), с которым или с группой 4 связано женское п.550, в котором найдена серебряная
67
Рис. 19. Тисафюред. Конское снаряжение периодов “а” (погр.112, 232, 433); “Ь” (погр.40, 183, 186, 207, 210, 533, 536b, 616); периода “Ь” или “с” (погр.395).
Fig. 19 Tiszafiired. Horse harnesses of periods “a”(int.H2, 232, 433); “b” (int.40, 183, 186, 207, 210, 533, 536b, 616); of period “b” or “c” (int.395).
Abb. 19. Tiszafiired. Pferdeausstattung der Perioden “a” (Grab 112, 232, 433); “b” (Grab 40, 183, 186, 207, 210, 533, 536b, 616); der Periode “b” oder “c” (Grab 395).
Dess. 19. Tiszafiired. Hamachements des periodes “a” (sep.112, 232, 433); “b” (sep.40, 183, 186, 207, 210, 533, 536b, 616); de la periode “b” ou “c” (sep.395)
68
Рис. 20. Тисафюред. Конское снаряжение периодов “Ь” (погр.622); “с” (погр.100, ПО, 212, 320, 635, 645, 809, 942, 964) “Ь” или “с” (погр.384); “d” (погр.350, 855, 997).
Fig. 20. Tiszafiired. Horse harnesses of periods “b” (int.622); “c” (int.100, 110, 212, 320, 635, 645, 809, 942, 964) “b” or “c” (int.384); “d” (int.350, 855, 997).
Abb. 20. Tiszafiired. Pferdeausstattung der Perioden “b” (Grab 622); “c” (Grab 100, 110, 212, 320, 635, 645, 809, 942, 964) “b” Oder “c” (Grab 384); “d” (Grab 350, 855, 997).
Dess. 20. Tiszafiired. Hamachements des periodes “b” (sep.622); “c” (sep.100, 110, 212, 320, 635, 645, 809, 942, 964) “b” ou “c” (sep.384); “d” (sep.350, 855, 997)
69
4
5
6
7
8 9 10
11
12
13
14
15
16 17
18
19
20
21
22
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
40
41
А 88	| 9з
^ |?	© 94
0 91
Д 92
Ф 83
X 84
* 85 ф 86
9 87
1
Рис. 21. Условные знаки к рис.22-25.1 - несколько квадратных накладок со штифтами, имеющими полушаро-видные шляпки в сочетании с несколькими узкими наконечниками (как рис.1, 44, 45); 2 - гарнитура с несколькими узкими наконечниками без накладок (рис.2, 43-46); 3 - узкий наконечник (рис А, 23); 4 - широкие гладкие наконечники (как рис.З, 32 или 55); 5 - пластинчатый наконечник, крепящийся к ремню короткой пластиной (рис.1, 26); 6 - накладка с прямоугольной прорезью и скошенными краями (рис.1, 34); 7 - “Augenperlen ” по Э.Гарам; 8 -серьги с подвеской из полого металлического шарика (как рис.1, 9, 15, 16); 9 - комплекс с обломком пальчатой фибулы (рис.2, 36-42); 10 - прямоугольные накладки со скошенными краями (как рис.4, 6, 27); 11 - детали гарнитур, типичных для фазы “Ь ” (рисА, 44-47); 12 - квадратные накладки с простыми штифтами (какрис. 1, 2); 13 - гарнитура с прорезными квадратными накладками (рис.З, 34); 14 — пряжки с коротким ложем для язычка (рис.2,12; 3, 23); 15 - пояса с “пятичастными’’ накладками (рис.З, 8, 42); 16 - накладка-розетка (рис.З, 36); 17 -пряжка из погр.41 (рис.2, 22, ср. знак 13); 18 - короткий неширокий наконечник (рис.2,18); 19 —удлинненный железный наконечник (рис.2,16); 20 - небольшие серьги с “напущенной” бусиной из серебра или золота (какрис.З, 9); 21 - комплексы фаз “а ” и “Ь ” на рис.23; 22 - комплексы фазы “с ” на рис.24; 23 - гарнитура с фигурными накладками (рис.З, 50); 24 — Х-образная накладка (рисЛ, 11); 25 - 8-образные стремена (какрис.19, погр.232); 26 -стремена с округлой подножкой и пластинчатым ушком (как рис. 19, погр. 186); 27 - стремена с прямой подножкой и петлевидным ушком (как рис. 19, погр.40); 28 - стремена с прямой подножкой и пластинчатым ушком (как рис.19, погр.616); 29 - стремена с прямой подножкой, как в погр.855 (рис.2О); 30 - гарнитура “итало-альпийской ” группы (рис.8, 32-35); 31 - короткие наконечники, украшенные в стиле “плетеной ленты ” (рис.8, 9, 42); 32 -пряжки с коробчатой петлей поздних вариантов и стилистически близкие “паннонской” группы (рис.7, 22; 5, 33); 33 - накладки и наконечники, украшенные в стилях “плетеной ленты ” (как рис.5, 3, 23); 34 — прессованные квадратные накладки с геометризированным орнаментом (рис. 5, 17; 7,18); 35, 36 — квадратные накладки с “псевдожемчужинами” по краю и их дериваты (рис.8,14; И, 41; 5, 32; 15, 42); 37 - поздний вариант фигурных накладок (рис. 5, 35); 38 - вариант квадратных накладок с растительным узором (рис.6, 9, 22; 7, 5); 39 — квадратная накладка с “симметричной плетеной лентой” (рис.6, 5); 40 - гарнитура из погр.852 (рис.6, 29-31); 41 - длинная
70
накладка со вставкой (рис.6, 40); 43 - двулезвийный меч из погр.768 (рис. 18); 44 - длинные гладкие наконечники в женских погребениях (как рис.5, 28); 45 — комплекс из погр. 166 (рис.5, 27-30); 46 - маленький наконечник, украшенный “псевдожемчужинами” (рис.2, 28); 47- круглая накладка, украшенная “псевдожемчужинами” (рис.8, 48); 48 - обломок маленького гладкого наконечника; 49 - пряжки с вытянутым ложем для язычка в гарнитурах без накладок (рис.6, 23; 8,10, 27); 50 — пряжка из погр.620 (рис.8,19); 51 - погребения, отнесенные к фазе “с” или “d” по местоположению на могильнике; 52 - гарнитура из погр.716 (рис.8, 51-53); 53 - погребения, отнесенные к фазе “d” по местоположению на могильнике; 54 - круглые пластинчатые накладки (рис АЗ, 19); 55 - накладки и наконечники, украшенные в геаметризированных стилях "плетеной ленты ” (как рис.9, 49, 50); 56, 57 - прямоугольные пластинчатые накладки (какрис. 12, 24; 13, 25; 16, 32); 58 - накладки с двумя штифтами и подвесными кольцами (рис.10, 14; 12, 31; 17, 37); 59- сочетание в комплексе деталей "среднеаварских” и “литых”ременных гарнитур (рис!2, 42-44; 13, 38-46; 16, 35-40); 60 - накладки или наконечники, украшенные в стиле “поле точек” (рис.12, 4; 17, 57, 54); 61 - прессованные накладки с изображением грифов или животных, как на амулетах (рис.9,16; 10, 20; 13, 32); 62 - литые накладки и наконечники, украшенные в “среднеаварской” стилистике (рис.9, 21, 43, 10, 4; 15, 20, 22, 27; 17, 24, 40); 63 -литые квадратные накладки с изображением животных (puc.ll, 4; 15, 28); 64 - рельефные обкладки (рис.12,19, 20, ср. рис.9, 30; 11, 24, 25; 14, 28, 29); 66- наконечник из погр.1056 (рис.12, 62); 67-литые гарнитуры начальных фаз “позднеаварского” периода, не учтенные другими значками; 68 - амулет со звездой, вписанной в круг; 69 — накладки с изображением грифа и ажурной подвеской; 70 - амулет как на рис.21, 70; 71 - наконечники без фигурных зажимов с изображением “побегов” с широкими листьями; 73 -накладки с изображением “ростков ” с широкими листьями; 74 - узкие накладки с подвесками; 75, 76 - накладки с изображением фантастических зверей, без гравировки; 77, 78 - наконечники с фигурными зажимами; 79 -обломок фибулы “пастырского” типа (рисА5, 35); 80 - пластинчатые накладки и обоймы с прорезями “бантиком” (рис.9, 26; 12,1, 49); 81 - гарнитуры с круглыми литыми накладками (как рис.9, 4; 15, 4; 17, 28); 82 - пряжки с литой ажурной обоймой (какрис.11, 1, 14, 21; 12, 32); 83 - амулеты с фантастическими зверями, украшенные гравировкой (как рис. 11, 77; 13, 34; 14, 8, 24; 15, 8); 84 - амулеты с фантастическими зверями (какрис.9, 39; 13, 57); 85 - амулеты с изображениями голов животных (какрис.9,13; 13, 77; 14, 77; 15, 70); 86 - гравированные треугольниками амулеты с “проросшими лучами” (какрис.9, 23; 16, 77, 23); 87 - гравированные треугольниками амулеты с изображением голов животных (какрис.15, 15); 88 - амулеты с тремя парными "спицами" (какрис.9, 6); 89 - гравированные треугольниками амулеты с тремя “спицами” (как рис АО, 40; 14, 38); 90- “ажурные" застежки (как рис.13, 37); 91 - серьги с вытянутым овальным кольцам и стеклянной подвеской; 92 - бусы “миль-фиори ” по Э.Гарам; 93 - проволочные серьги со спиральным окончанием; 94 - конская узда с литыми “фалара-ми”.
Fig. 21. Indications to Fig. 22-25. 7 - several square plates with semispherical heads of joint-pins combined with several narrow belt-points (asfig.l, 44, 45); 2 - garniture with several narrow belt-points without plates (fig.2, 43-46); 3 -narrow belt-point (figA, 23); 4 - wide smooth belt-points (as fig.3, 32 or 55); 5 — lamellar belt-point fastened to the belt by a short plate (fig. 1, 26); 6 - plate with rectangular aperture and bevelled edges (fig. 1, 34); 7 - “Augenperlen ” accord, to Ё. Garam; 8 - ear-rings with a hollow ball-pendant (asfig.l, 9, 15, 16); 9 - complex with a finger-shaped fibula fragment (fig.2, 36-42); 10 - rectangular plates with bevelled edges (as figA, 6, 27); 11 - details of the garnitures, typical for “b” stage (figA, 44-47); 12 - square plates with simple joint-pins (asfig.l, 2); 13 - garniture with square plates cut through (fig.3, 34); 14 - buckles with a short bed for the catch (fig.2,12; 3, 23); 15 - belts with five-part plates (fig.3, 8, 42); 16 - rozette-plate (fig. 3, 36); 17 - buckle from int.41 (fig.2, 22, cf. indication 13); 18 - short narrowish belt-point (fig.2,18); 19 - long iron belt-point (fig.2,16); 20 - small ear-rings with a silver or golden bead put on a wire (as fig.3, 9); 21 - complexes of “a" and “b” stages onfig.23; 22 - complexes of “c” stage on fig.24; 23 - garniture with figured plates (fig.3, 50); 24 - X-shaped plate (figA, 77); 25 - 8-shaped stirrups (asfig.19, int.232); 26 - stirrups with a rounded footboard and lamellar lug (asfig.19, int.186); 27 - stirrups with a straight footboard and loop-shaped lug (as fig-19, int. 40); 28 - stirrups with a straight footboard and lamellar lug (asfig.19, int.616); 29 - stirrups with a straight footboard as in int.855 (fig.2O); 30 - garniture of Italian and Alpine group (fig-8, 32-35); 31 - short belt-point ornamented in “plaited band” style (fig.8, 9, 42); 32 - late variants of buckles with a box-loop and their stylistical analogues of “Pannonia" group (fig.2, 22; 5, 33); 33 - plates and belt-ponts ornamented in “plaited band” style (as fig.5, 3, 23); 34 -pressed square plates with geometrical ornament (fig.5,17; 7, 18); 35, 36 - square plates with “pseudo-pearles” on the edges and their derivatives (fig-8, 14; 11, 47; 5, 32; 15, 42); 37 - later variant of figured plates (fig.5, 35); 38 - variant of square plates with vegetable ornamentation (fig-6, 9, 22; 7, 5); 39 - square plate with symmetrical “plated band” (fig.6, 5); 40 - garniture from int.852 (fig.6, 29-31); 41 - long plate with a mounting (fig.6, 40); 43 - two-blade sword from int.768 (fig.18); 44 - long smooth belt-ponts in women’s burials (as fig.5, 28); 45 - complex from int.166 (fig-5, 27-30); 46 - small belt-point decorated with “pseudo-pearles” (fig.7, 28); 47 - round plate decorated with “pseudo-pearles” (fig.8, 48); 48 -fragment of a small smooth belt-point; 49 - buckles with a stretched bed for the catch in garnitures without plates (fig.6, 23; 8, 70, 27); 50 - buckle from int.620 (fig .8,19); 51 - burials attributed to “c” or “d” stage
71
according to their location on the cemetry; 52 - garniture from int.716 (fig.8, 51-53)', 53 - burials attributed to “d” stage according to their location on the cemetry; 54 - round lamellar plates (fig A3, 19); 55 - plates and belt-points ornamented in geometrical styles of “plaited band” (asfig.9, 49, 50); 56, 57 — rectangular lamellar plates (asfigAl, 24; 13, 25; 16, 32); 58 -plates with two joint-pins and pendant rings (figAO, 14; 12, 31; 17, 37); 59 - combination of details of “mid-Avarian ” and “cast” belt garnitures in one complex (fig A 2, 42-44; 13, 38-46; 16, 35-40); 60 - plates or belt-points ornamented in the style of “dotted field” (figA2, 4; 17, 51, 54); 61 — pressed plates with griffins or animals images as on amulets (fig.9, 16; 10, 20; 13, 32); 62 - cast plates and belt-poins ornamented in “mid-Avarian” style (fig. 9, 21, 43; 10, 4; 15, 20, 22, 27; 17, 24, 40); 63 - cast square plates with animals images (figAl, 4; 15, 28); 64 - relief coverings (figAl, 19, 20, cf.fig.9, 30; 11, 24, 25; 14, 28, 29); 66 - belt-point from int.1056 (figA2, 62); 67 - cast garnitures of the early stages of the “mid-Avarian ” period having no special indications; 68 - amulet with an encircled star; 69 - plates with griffin image and open-work pendant; 70 - amulet as infig.2\, 70; 71 -plates without figured clamps with wide-leafed sprouts images; 73 - plates with wide-leafed shoots images; 74 - narrow plates with pendants; 75, 76 - plates with fabulous animals images without engraving; 77, 78 - belt-points with figured clamps;
79-fibula fragment of “Pastyr” type (fig\5, 35); 80 - lamellar plates and clips with bow-shaped openings (fig .9, 26; 12, 1, 49); 81 - garnitures with round cast plates (asfig.9, 4; 15, 4; 17, 28); 82 - buckles with cast open-worked clip (as figAl, 1, 14, 21; 12, 32); 83 - amulets with fabulous animals images ornamented with engraving (asfigAl, 11; 13, 34; 14, 8, 24; 15, 8); 84 - amulets with fabulous animals images (asfig.9, 39; 13, 57); 85 - amulets with animal heads images (asfig. 9, 13; 13, 77; 14, 77; 15, 70); 86 - amulets with “growing beams” and engraved triangulars (asfig.9, 23; 16, 77, 23); 87 - amulets with engraved triangulars and animal heads images (asfigA5,15); 88 - amulets with three pairs of “needles” (asfig.9, 6); 89 - amulets with engraved triangulars and three “needles” (as figAO, 40; 14, 38); 90 - “openwork" clasps (asfigAl, 37); 91 - ear-rings with stretched oval ring and glass pendant; 92 - “milfiori” beads according to E.Garam; 93 - wire ear-rings with spiral endings; 94 - horse bridle with cast “phalerae”.
Abb. 21. Kennzeichen zu Abb.22-25. 7 - einige Quadratlaschen mit Stiffen, die halbkugelformige Kopfe in Kombination mit einigen engen Endstiicken haben (wie AbbA, 44, 45); 2 - Satz mit einigen engen Endstiicken ohne Laschen (Abb.2, 43-46); 3 - enges Endstiick (AbbA, 23); 4 - breite glatte Endstiicke (wie Abb.3, 32 oder 55); 5 -Plattenendstiick, das an den Riemen durch eine kurze Platte angebracht wird (AbbA, 26); 6 - Lasche mit einem rechteckigen Schlitz und schragen Randem (AbbA, 34); 7 - “Augenperlen ” nach E. Garam; 8 - Ohrringe mit Anhanger aus einem hohlen Metallkiigelchen (wie AbbA, 9, 15, 16); 9- Komplex mit dem Bruchstiick einerfingerformigen Fibula (Abb.2, 36-42); 10 - rechteckige Laschen mit schragen Randem (wie AbbA, 6, 27); 11 - fur Phase “b” typische Satzteile (AbbA, 44-47); 12 - Quadratlaschen mit einfachen Stiften (wie AbbA, 2); 13 - Satz mit Quadratschlitzlaschen (Abb.3, 34); 14- Schnallen mit einer kurzen Muldefur die Riegel (Abb.2,12; 3, 23); 15 - Giirtel mit "funfteiligen" Laschen (Abb.3, 8, 42); 16 — Rosettenlasche (Abb.3, 36); 17 - Schnalle aus Grab 41 (Abb.2, 22, vgl. Zeichen 13); 18 - kurzes nicht breites Endstiick (Abb.2, 18); 19 - langliches Eisenendstuck (Abb.2,16); 20 - kleine Ohrringe mit einer Perle aus Silber oder Gold (wie Abb.3, 9); 21 - Komplexe der Phasen “a” und “b" auf Abb.23; 22 - Komplexe der Phase “c" auf Abb.Ъ4; 23 - Satz mitfigiirlichen Laschen (Abb.3, 50); 24 - X-formige Lasche (AbbA, 11); 25 - 8-formige Steigbiigel (wie AbbA9, Grab 232); 26 - Steigbiigel mit abgerundetem Trittbrett undplattenformigem Henkel (wie AbbA9, Grab 186); 27 -Steigbiigel mit geradem Trittbrett und schlaufenformigem Henkel (wie Abb. 19, Grab 40); 28 - Steigbiigel mit geradem Trittbrett undplattenformigem Henkel (wie Abb.19, Grab 616); 29 - Steigbiigel mit geradem Trittbrett wie im Grab 855 (Abb.20); 30 - Satz der “italienisch-alpischen ” Gruppe (Abb.8, 32-35); 31 - kurze Endstiicke, geschmiickt im Stil eines "gefiochtenen Bandes” (Abb. 8, 9, 42); 32 - Schnallen mit einem korbformigen Schlaufen spaterer Varianten, die der “pannonischen ” Gruppe stilistisch nahe sind (Abb.7, 22; 5, 33); 33 - im Stil eines "gefiochtenen Bandes " geschmiickte Laschen und Endstiicke (wie Abb.5, 3, 23); 34 - gepresste Quadratlaschen mit geometrischem Ornament (Abb.5,17; 7, 18); 35, 36 — Quadratlaschen mit "Pseudoperlen ” am Rand und ihre Derivate (Abb.8, 14; 11, 41; 5, 32; 15, 42); 37-spatere Variante figiirlicher Laschen (Abb.5, 35); 38 - Variante der Quadratlaschen mit Pflanzenomament (Abb.6, 9, 22; 7, 5); 39 - Quadratlasche mit einem “symmetrischen Flechtband” (Abb.6, 5); 40 - Satz aus Grab 852 (Abb.6, 29-31); 41 - lange Lasche mit Plastron (Abb.6, 40); 43 - Zweischneidenschwert aus Grab 768 (AbbA8); 44 - lange glatte Endstiicke in den Frauenbestattungen (wie Abb.5, 28); 45 - Komplex aus Grab 166 (Abb.5, 27-30); 46 - mit “Pseudoperlen ” geschmiicktes kleines Endstiick (Abb.7, 28); 47 - mit "Pseudoperlen ” geschmiickte runde Lasche (Abb.8, 48); 48 - Bruchstiick eines kleinen glatten Endstiickes; 49 - Schnallen mit langlicher Riegelmulde in Satzen ohne Laschen (Abb.6, 23; 8, 70, 27); 50 - Schnalle aus Grab 620 (Abb.8, 19); 51 - nach der Lage auf dem Grdberfeld der Phase “c” oder “d” zugerechnete Bestattungen; 52 - Satz aus Grab 716 (Abb.8, 51-53); 53 - nach der Lage auf dem Grdberfeld der Phase “d" zugerechnete Bestattungen; 54 - runde Plattenlaschen (Abb.13, 19); 55 - in geometrischen Stilen mit “Flechtband” geschmiickte Laschen und Endstiicke (wie Abb.9, 49, 50); 56, 57 - rechteckige Plattenlaschen (wie Abb. 12, 24; 13, 25; 16, 32); 58 - Laschen mit zwei Stiften und aufgehiingten Ringen (Abb. 10, 14; 12, 31; 17, 37); 59 -kombiniertes Komplex aus Teilen der “mittelawarischen ” und “Gufi-" Riemensatzen (Abb. 12, 42-44; 13, 38-46; 16, 35-40); 60 - im Stil “Punktfeld" geschmiickte Laschen oder Endstiicke (AbbA2, 4; 17, 57, 54); 61 - gepresste Laschen
72
mit Lammergeiern und Tieren wie auf Amuletten (Abb.9, /6; 10, 20; 13, 32); 62 - im “mittelawarischen ” Stil geschmiickte Gufllaschen und -endstiicke (Abb.9, 21, 43; 10, 4; 15, 20, 22, 27; 17, 24, 40); 63 - Quadratgufllaschen mit Tierbildern (Abb.ll, 4; 15, 28); 64 - hervortretende Einfassungen (Abb.ll, 19, 20, vgl. Abb.9, 30; 11, 24, 25; 14, 28, 29); 66 - Endstiick aus Grab 1056 (Abb.ll, 62); 67 - Guflsatze aus Anfangsphasen der “spatawarischen” Periode, die durch andere Zeichen nicht erfasst wurden; 68 - Amulett mit Stern im Kreis; 69 - Laschen mit Lammergeierbild und durchbrochenem Anhanger; 70 - Amulett wie auf Abb.21, 70; 71 - Endstiicke ohne figiirlichen Halterungen mit Bildern von breitblattrigen “Trieben ”; 73 - Laschen mit Bildern von breitblattrigen “Sprossen ”;
74 - enge Laschen mit Anhdngern; 75, 76 - Laschen mit Bildern von Fantasietieren ohne Gravierung; 77, 78 -Endstiicke mit figiirlichen Halterungen; 79 - Bruchteil einer Fibula vom “Pastyr" - Typ (Abb. 15, 35); 80 -Plattenlaschen und Kappen mit “schleifenformigen” Schlitzen (Abb.9, 26; 12, 1, 49); 81 - Satze mit runden Gufllaschen (wie Abb.9, 4; 15, 4; 17, 28); 82 - Schnallen mit durchbrochenen Guflkappen (wie Abb.ll, 1, 14, 21; 12, 32); 83 - durch Gravierung geschmiickte Amulette mit Fantasietieren (wie Abb.ll, 11; 13, 34; 14, 8, 24; 15, 8); 84 -Amulette mit Fantasietieren (wie Abb.9, 39; 13, 57); 85 - Amulette mit Bildern von Tierkopfen (wie Abb.9, 13; 13, 77; 14, 77; 15, 70); 86- mit Dreiecken gravierte Amulette mit “keimenden Strahlen” (wie Abb.9, 23; 16, 77, 23);
87 - mit Dreicken gravierte Amulette mit Bildern von Tierkopfen (wie Abb. 15, 75); 88 - Amulette mit drei "Stricknadelpaaren ” (wie Abb.9, 6); 89 - mit Dreiecken gravierte Amuletten mit drei “Stricknadeln ” (wie Abb.10, 40; 14, 38); 90 - “durchbrochene" Halterungen (wie Abb. 13, 37); 91 - Ohrringe mit gedehntem ovalem Ring und einem Gias onhanger; 92 - “ Milfiori”-Halskette nach E. Garam; 93 — spiralisch endende Drahtohrringe; 94 - Pferdezaum mit Gufl- “Falaren ”.
Dess. 21. Signes conventionnels aux dess.22-25. 7 - quelques appliques carrees avec des clavettes a la tete demi-spherique combine avec la pointe etroite (comme sur le dess.l, 44, 45); 2 — garniture a quelques pointes etroites des appliques (dess.l, 43-46); 3 -pointe etroite (dessA, 23); 4 -pointes larges etplates (comme dess.l, 32 ou 55); 5 -pointe lamineuse fixee a la ceinture par une lamelie courte (dess.l, 26); 6 - applique a la rainure carree et aux bords coupes (dess.l, 34); 7 - “Augenperlen” selon E.Garam; 8 - boucles d’oreille a suspension-boule metallique creuse (comme sur dess.l, 9, 15, 16); 9 - ensemble avec un morceau defibule digitee (dess.l, 36-42); 10 - appliques carree au bords coupes (comme dessA, 6, 27); 11 - details de garniture typique pour la phase “b” (dessA, 44-47); 12 -appliques carrees au clavettes simples (comme dess.l, 2); 13 - garniture aux appliques carrees avec rainures (dess.l, 34); 14 - fermoirs au petit creux pour la languette (dess.2, 12; 1, 23); 15 - ceintures avec appliques a “cinq parties" (dess.l, 8, 42); 16- applique-rosace (dess.l, 36); 17 —fibule issu du sep.41 (dess.2, 22, compar. signe 13); 18 -pointe courte de largeur moyenne (dess.l, 18); 19 - pointe allongee en fer (dess.l, 16); 20 - boucles d’oreille decorees d’une perle enfilee en argent ou en or (comme dess.l, 9); 21 - complexes de phases “a” et “b” sur dess.ll; 22 - complexes de la phase “c” sur dess.24; 23 - garniture aux appliques fafonndes (dess.l, 50); 24 — applique en X (dess.l, 11); 25 - etriers en 8 (comme dess.19, sep.232); 26 - ^triers au marchepied arrondi et anse en lamelie (comme dess. 19, sep.186); 27 - etriers au marchepied droit et anse en gond (comme dess. 19, sep.40); 28 - etriers au marchepied droit et anse en lamelie (comme dess.19, sep.616); 29 - etriers au marchepied droit, comme sep.85 5 (dess.lQ); 30 - garniture du groupe “italo-alpin” (dess.8, 32-35); 31 -pointes courtes decorees en “ruban tresse” (dess.8, 9, 42); 32 -fibules ansees en forme de bo i te appartenant aux variantes tardives de style proche du groupe annonique (dess.l, 22; 5, 33); 33 - appliques etpointes decorees en style de “ruban tresse” (comme dess.5, 3, 23); 34 - pappliques pressees de forme carree au motif geometrise (dess.5,17; 7, 18); 35, 36 - appliques carrees decor “pseudoperles” aux bords et leurs derives (dess.8, 14; 11, 41; 5, 32; 15, 42); 17 - variante des appliques gravees tardives (dess.5, 35); 38 — variante d’appliques carrees au motif vegetal (dess.6, 9, 22; 7, 5); 39 - applique carree au “ruban tresse symetrique" (dess.6, 5); 40 - garniture de la s6p.852 (dess.6, 29-31); 41 - applique longue avec insertion (dess.6, 40); 43 - gleve a double tranchant du sep.768 (dess. 18); 44 - Pointes longues et Usses des sep. de femmes (comme dess.5, 28); 45 - complexe de sep.166 (dess.5, 27-30); 46 - petite pointe ornee de “pseudoperles” (dess.l, 28), 47 — applique ronde, omee de “pseudoperles” (dess.8, 48); 48 - element d’une petite pointe lisse; 49 -fibules aux rainures allongees pour la languette dans les garnitures sans appliques (dess.6, 23; 8, 70, 27); 50 -fibules de la sep.620 (dess.8, 19); 51 - inhumations attribuees a la phase “c” ou “d” selon leur emplacement au sepulcre; 52 - garniture de la sep.716 (dess.8, 51-53); 53 - inhumation, attribuees a la phase “d” selon leur emplacement au sepulcre; 54 — appliques rondes en lamelles (dess.ll, 19); 55 - appliques et pointes de style geometrise de “ruban tresse” (comme dess.9, 49, 50); 56, 57 - appliques rectangulaires en lamelie (comme dess.ll, 24; 13, 25; 16, 32); 58 — appliques a deux clavettes et anneaux suspendus (dess. 10, 74; 12, 37; 17, 37); 59 -combinaison dans un complexe des elements de garnitures de ceinture des avars moyens et enfonte (dess.ll, 42-44; 13, 38-46; 16, 35-40); 60 - appliques ou pointes en style “champ de point" (dess.ll, 4; 17, 57, 54); 61 - appliques pressees aux images de griffons ou d’animaux, pareils aux amulettes (dess.9,16; 10, 20; 13, 32); 62 - appliques et pointes enfonte, decor des avars moyens (dess.9, 21, 43; 10, 4; 15, 20, 22, 27; 17, 24, 40); 63 - appliques carrees en fonte aux images d’animaux (dess.ll, 4; 15, 28); 64 - encadrements en relief (dess.ll, 19, 20, comp.dess.9, 30; 11,
73
24, 25; 14, 28, 29); 66 - pointe du sep.1056 (dess.12, 62); 67- garnitures enfonte des phases initiates de la periode des avars tardifs et qui ne sont pas marquees par d’autres signes; 68 - amulette portant une etoile encerclee; 69 -appliques a I’image de griffon qui ont une suspension ajouree; 70 - amulette comme sur le dess.21, 70; 71 - pointes sans serrages curvilignes aux images de “rameaux” aux feuilles larges; 73 — appliques aux images de “pousses” aux feuilles larges; 74 - appliques etroites aux pendeloques; 75, 76- appliques aux images d’animaux fantastiques non gravees; 77, 78 - pointes aux serrages curvilignes; 79 - element de fibule type “pastoral” (dess.15, 35); 80 -appliques en lamelle et agrafes aux sillons en “noeud” (dess.9, 26; 12, 1, 49); 81 - garnitures aux appliques rondes en fonte (comme dess.9, 4; 15, 4; 17, 28); 82 -fibules a agrafe enfonte ajoure (comme desj.ll, 1, 14, 21; 12, 32);
83 - amulettes aux animaux fantastiques gravees (comme rfe.M.ll, 11; 13, 34; 14, 8, 24; 15, 8); 84 - amulettes aux animaux fantastiques (comme dess.9, 39; 13, 57); 85 - amulettes aux images de tetes d’animaux (comme dess.9, 13; 13, 77; 14, 77; 15, 70); 86 - amulettes aux triangles graves avec des “rayons qui poussent” (comme dess.9, 23; 16, 77, 23); 87 - amulettes aux triangles graves avec des images de tetes d’animaux (comme dess.15, 15); 88 — amulettes aux trois paires d’ “eguilles” (comme dess.9, 6); 89 - amulettes gravees de triangles a trois “eguilles” (comme dess. 10, 40; 14, 38); 90 - fibules “ajourees” (comme dess.13, 37); 91 - boucles d’oreille a I’anneau allonge ovale et pendeloque en verroterie; 92 - perles “millefiori” d’apres E.Garam; 93 - boucles d’oreille enfil de fer avec le bout en spiral; 94 - bride de cheval aux phalares en fonte
серьга, как в ряде комплексов фазы “Ь” или “с” (рис.1, 8; и 21, 20 - см. рис.22, 23). Скорее всего, к этому же времени (хотя не исключены другие варианты) относится и конское погребение 395 (рис. 19), расположенное между группами 1 и 2. Инвентарь женских пп.94, 118, 11 не достаточно выразителен для атрибуции в рамках узкого хронологического периода (наиболее показательны мелкие округлые стеклянные бусы коричневого, желтого, голубого, черного цвета, например, рис. 16, 24, бытующие на протяжении всего среднеаварского периода). Не однозначна и планиграфи-ческая позиция этих могил (ср. рис.22 и 24). Поэтому их отнесение к рассматриваемой фазе условно.
Состав перечисленных групп не исчерпывается упомянутыми в тексте и обозначенными на планах погребениями. С разной степенью вероятности можно причислить к ним и ряд могил, имеющих инвентарь, невыразительный для периодизации в рамках могильника (железные пряжки, ножи и т.п.). Детальное рассмотрение этих погребений требует специального анализа, не имеющего прямого отношения к целям этой работы. Какие реалии общественных отношений и/или идеологии отражены выделяемыми группами (большие семьи, другие группы родственников или что-то еще?), и как они соотносятся между собой - однозначно утверждать трудно. Предлагаемой картине развития могильника могут соответствовать несколько альтернативных моделей. В любом случае, очевидно, функционирование некрополя отражает довольно сложно структурированную общественную систему.
Материальная культура фазы “Ь” отмечена рядом инноваций. О появлении нового типа поясов (т.н. с “пятичастными” накладками) и других различиях ременных гарнитур вкратце уже говорилось выше. Существенны изменения в деталях женского убора. В комплексах фазы “Ь” уже нет крупных пестрых глазчатых бус, дважды встреченных в женских могилах фазы “а” (рис.1,18, 21; только их Э.Гарам расценивает
как настоящие “Augenperlen”, хотя бусы с “глазками” есть и во многих других комплексах). Вероятно, эти бусы были принесены первыми поселенцами, а ожерелья следующих поколений отражают уже другой состав поступлений импорта. Серьги с небольшой полой подвеской (рис. 1, 15, 16) начинают вытесняться серьгами, украшенными вставленной в дужку паяной “бусиной” (рис.З, 9, 43; 4, 37, 38), ставшими одним из ведущих типов на протяжении почти всего времени функционирования могильника. Первоначально такие серьги часто делались из серебра и даже золота, позднее - только из бронзы. Возможно, к инновациям относится и появление подвесных амулетов (рис.З, 11; 4, 11, 42, 48), которых в Тисафюреде необычно много, но не исключено, что такая картина получилась из-за небольшого числа достоверных женских погребений фазы “а”.
Особенно заметные инновации касаются оружия и конского снаряжения. Если в комплексах фазы “а” были известны палаши и широкие обоюдоострые мечи, стремена только с округлой подножкой, то в комплексах фазы “Ь”, наряду с ними, появляются сабли (рис. 18, п.379) и стремена с прямой подножкой, часто в паре с круглыми стременами (рис. 19, пп.40, 536, 616; 20, пп.622, 384). Любопытно, что в комплексах группы 4 встречены стремена с высоким пластинчатым ушком (рис.19, пп.186,616), которое общепризнанно является признаком сравнительно ранних типов стремян. Возможно, отсутствие таких образцов в комплексах фазы “а” объяснимо небольшой выборкой. Но, вероятно, что появление стремян с архаичными деталями, правда в сочетании с прямой подножкой (рис.19, п.616), отражает приток новой группы населения, о чем свидетельствует также скачкообразное увеличение числа могил по сравнению с фазой “а” и резкое расширение площади некрополя.
Фаза "с”, по предлагаемой системе, в целом, близка фазе 3, по разработкам Э.Гарам. Для этой фазы весьма показательны ременные гарнитуры или их де-
74
Рис. 22. Тисафюред. Зоны погребений групп “а” и “Ь”.
Fig. 22. Tiszafiired. Zones of interments groups “a” and “b”.
Abb. 22. Tiszafiired. Bestattungen der Gruppen “a” und “b”.
Dess. 22. Tiszafiired. Espaces d’inhumations des groupes “a” et “b”
75
Рис. 23. Тисафюред. Зоны погребений группы “с”.
Fig. 23. Tiszafiired. Zones of interments group “c”.
Abb. 23. Tiszafiired. Bestattungen der Gruppe “c”.
Dess. 23. Tiszafiired. Espaces d’inhumations du groupe “c”
76
Рис. 24. Тисафюред. Зоны погребений группы “d” и начала “позднеаварского” периода.
Fig. 24. Tiszafiired. Zones of interments group “d” and the beginning of the “late Avarian” period.
Abb. 24. Tiszafiired. Bestattungen der Gruppe “d” und des “spatawarischen” Periodebeginns.
Dess. 24. Tiszafiired. Espaces d’inhumations du groupe “d” et du debut de la periode des avars avances
77
N-O
Рис. 25. Тисафюред. Зоны погребений “позднеаварского” периода.
Fig. 25. Tiszafured. Zones of interments of the “late Avarian”period.
Abb. 25. Tiszafured. Bestattungen der “spatawarischen” Periode.
Dess. 25. Tiszafured. Espaces d’inhumations de la periode des avars avances
78
Рис. 26. “Среднеаварские” ременные гарнитуры из погребений могильника Сегед-Маккошерде.
Fig. 26. “Mid-Avarian” belt garnitures from the interments of Szeged-Makkoserdo cemetry.
Abb. 26. “Mittelawarische” Riemensatze aus Grabem des Graberfeldes Szeged-Makkoserdo.
Dess. 26. Garnitures de ceintures des avars moyens issus des inhumations de Szeged-Makkoserdo
79
О1 ^2 «3 &4 <>5 06 07 Q8 i9 01O oil 000 12 V 13
<>14 <§>15 @16 Q17 Q 18 ^|9 v 20 £>21
Рис. 26a. Зоны погребений на могильнике Сегед-Маккошерде. Условные знаки: 1 -литые гарнитуры поздних фаз “позднеаварского” периода (какрис.21, 71-74, 77, 78, 94)', 2 — овальные серьги с вытянутой стеклянной подвеской; 3 — аграфы со стеклянными вставками; 4 — бусы в форме “арбузной косточки ”; 5 — накладки с изображением грифа и ажурной подвеской (как рис.21, 69)', 6-8 - гарнитуры с пластинчатыми накладками “позднеаварского ” периода; 9 — проволочные серьги со спиральным концом; 10 - овальные серьги с несколькими подвесками из стекла; И - прочие овальные серьги; 12 - ожерелья из мелких монохромных бус; 13 - серьги с полой металлической подвеской; 14 - гладкая квадратная накладка с прогнутыми боками (рис.26, 8); 15, 16 - квадратные накладки со скошенными краями, с пятью заклепками и т.д. (рис.26, 2-5, 18, 19); 17 - гарнитура с “пятичастной” накладкой (рис.26, 36-40); 18 - гарнитуры с несколькими пластинчатыми наконечниками без накладок (рис.26, 23, 43, 44); 19 - пряжка “паннонской” группы (рис.26, 26, 30) - местоположение погр.255 по публикации не определяется однозначно; 20, 21 - пряжки византийско-средиземноморского круга (рис.26, 45, 46).
Fig. 26а. Zones of interments of Szeged-Makkoserdo cemetry. Indications: 1 - cast garnitures of the late stages of the “late Avarian” period (asfig.21, 71-74, 77, 78, 94); 2 — oval ear-rings with stretched glass pendant; 3 - agraphs with glass mountings; 4 - beads in the form of water-melon seeds; 5 - plates with griffin image and open-work pendant (asfig.21,69); 6-8 — garnitures with lamellar plates of the “late Avarian” period; 9 — wire ear-rings with a spiral ending; 10 - oval ear-rings with several glass pendants; 11 — other oval ear-rings 12 — necklaces of small monochromatic beads; 13 - ear-rings with a hollow metal pendant; 14 - smooth square plate with sagged sides (fig.26, 8); 15, 16 - square plates with bevelled sides and five rivets, etc. (fig.26, 2-5, 18, 19); 17 - garniture with a plate of five parts (fig.26, 36-40); 18 - garnitures with several lamellar belt-points without plates (fig.26, 23, 43, 44); 19 - buckle of the “Pannonia”group (fig.26, 26, 30) - location ofint.255 cannot be strictly identified on the grounds of the publication; 20, 21 - buckles of the Byzantine-Mediterranian circle (fig.26, 45, 46).
Abb. 26a. Bestattungen auf dem Graberfeld Szeged-Makkoserdo. Kennzeichen: 1 - Gufisatze derspateren Phasen der “spatawarischen" Periode (wie Abb.2l, 71-74, 77, 78, 94); 2 - ovale Ohrringe mit ausgedehntem Glasanhanger;
80
3 - Agraphen mit Glasplastronen; 4 - Halskette in Form von “Wassermelonenkernen”; 5 — Lasche mit einem Lammergeierbild und einem durchbrochenen Anhanger (wie Abb.21, 69); 6-8 - Satze mit Plattenlaschen der “spatawarischen" Periode; 9 - spiralisch endende Drahtohrringe; 10 - ovale Ohrringe mit einigen Anhangern aus Gias; 11 - andere ovale Ohrringe; 12 - Halsband aus kleinen monochromen Glasperlen; 13 - Ohrringe mit hohlem Metallanhanger; glatte Quadratlasche mit gekriimmten Seiten (Abb. 26, 8); 15, 16 - Quadratlaschen mit schragen Randern, mit junfNieten usw. (Abb.26, 2-5, 18, 19); 17 - Satz mit “fiinfteiliger” Lasche (Abb.26, 36-40); 18 - Satze mit einigen Plattenendstiicken ohne Laschen (Abb.26, 23, 43, 44); 19 - Schnalle der “pannonischen” Gruppe (Abb.26, 26, 30) - die Lage des Grabes 255 kann dem Beitrag nach eindeutig nicht bestimmt werden; 20, 21 -Schnallen des byzantischen Mittelmeerkreises (Abb.26, 45, 46).
Dess. 26a. Espaces d’inhumations du sepulcre Szeged-Makkoserdo. Signes conventionnelles: 1 - garnitures en fonte des phases tardives de la periodes des avars avances (comme dess.2\, 71-74, 77, 78, 94); 2 - boucles d’oreille de forme ovale a la pendeloque en verroterie allongee; 3 - agraffes aux insertions en verroterie; 4 - perles en forme de “grain de pasteque”; 5 - appliques a I’image du griffon et pendeloque ajouree (comme dess.21, 69); 6-8 -garnitures aux appliques en lamelle de la periode des avars avances; 9 - boucles d’oreille en fil defer avec le bout en spirale; 10 - boucles d’oreille ovales avec quelques pendeloques en verroterie; 11 - d’autres boucles d’oreille ovales; 12 - colliers en petites perles monochromes; 13 - boucles d’oreille a la pendeloque metallique creuse; 14 -applique lisse саггёе aux cotes courbes (dess.26, 8); 15, 16 - appliques carrees aux bords coupes avec cinq rivures etc (dess.26, 2-5, 18, 19); 17 - garniture a I’applique constitute de “cinq parties” (dess.26, 36-40); 18 - garnitures avec quelques pointes en lamelle sans appliques (dess.26, 23, 43, 44); 19 - fibule du groupe “pannonique" (dess.26, 26, 30) - lieu de Г inhumation 255, selon la publication n’est pas determind exactement; 20, 21 - fibules du cercle byzantin-mediterraneen (dess.26, 45, 46)
тали, украшенные в разных вариантах стиля “плетеной ленты” (рис.5, 3, 23; 6, 14; 7, 16, 40, 41, 43, 45, 47, 48, 50, 55; 8, 2, 3, 9, 42). Э.Гарам выделяет из этого ряда короткие широкие наконечники (рис.8, 9, 42), относя комплексы с ними к фазе 2. Нам это не представляется убедительным. И по местоположению (рис.23), и по составу комплексов (для “поздней” датировки показательны: пряжка - ср. рис.8, 5 и 6, 39; накладка в виде дуги с выступом в задней части - ср. рис.8, 8 и 7, 7; наконечник с прогнутыми боками и заостренным нижним краем - рис.8, 41 - см. об этом чуть ниже) эти наборы относятся к фазе “с”. Другой показательный для фазы “с” тип -это прямоугольные прессованные накладки, украшенные узором из завитков или стрелочек-лепестков, вписанных в центрированную композицию (рис.5, 4, 11; 6, 7, 9, 22; 7, 5, 6, 18). Обращает внимание мода на выделение центра накладки вставкой, рельефным выступом, структурой композиции (рис.5, 4; 6, 9, 22, 14, 40; 7, 5, 6, 18, 42, 45, 48; 8, 14). Получают распространение наконечники с вычурно прогнутыми боками и заостренным нижним краем (рис.5, 3, 13, 16; 6, 4, 15; 7, 9, 40, 47; 8, 3, 13, 41). У женщин, наоборот, становятся “модными” гладкие длинные наконечники с прямыми боками (рис.6, 24, 34, 38; 7, 34). Такие наконечники появились в предшествующую фазу, а бытовали и в начале “позднеаварского” периода, поэтому их достоверная принадлежность конкретной фазе определяется по местоположению могилы или другим вещам из комплекса (на планах это обстоятельство привело к “дублированию” комплексов при изображении разных фаз). Наконец, для ременных гарнитур фазы “с” показательны и пряжки с “гипер
трофированно” вытянутым ложем для язычка (рис.5, 14; 6, 7, 20, 23, 27; 7, 1; 8, 10, 27).
В конском снаряжении (рис.20) стремена с прямыми подножками становятся ведущим типом, хотя иногда и в сочетании со стременем, имеющим округлую подножку. Получают распространения удила со стержневидными прямыми железными псалиями, имеющими прямоугольную скобку-фиксатор (рис.20, пп.100, 320, 635). Только начиная с периода “с” (или финала фазы “Ь”), на могильнике Тисафюред, в отличие от других памятников, фиксируется украшение узды накладками различной формы (рис.20, пп.320, 384, 942).
Инновации в других категориях инвентаря не столь показательны, как в ременной гарнитуре. Становится разнообразнее ассортимент амулетов (например, рис.5, 29). Появляются литые “звездовидные” серьги (рис.7, 53), серьги с конической подвеской в виде “лепестков”, “держащих” стеклянную бусину (рис.8, 22), серьги с несколькими стеклянными бусинами (рис.7, 13). Перечисленные типы серег встречены в комплексах фазы “с” единично, а их массовое использование приходится на более позднее время. Вероятно, в данном случае перед нами показательный случай разных ритмов и асинхронности смены моды на разные категории украшений. Основным показателем фазы является специфика ременных гарнитур, в данном случае ритм их смены явно не совпадает с ритмом распространения новых типов серег. Вероятно, комплексы с такими серьгами принадлежат поздней части фазы “с” (см. ниже).
Группы погребений фазы “с” в значительной части планиграфически связаны с зонами предшествующей фазы, но иногда явно показывают освоение
81
новых участков кладбища (рис.23). Последнее, учитывая, что число погребений по сравнению с предшествующим периодом резко не увеличилось, совсем не обязательно рассматривать как приток нового населения. Это может быть следствием вполне “рутинных” внутренних закономерностей. Группа 7' (рис.7) продолжает ряды могил предшествующей группы 7 на юго-восток. Группа 8' (рис.8, 1-29) также явно связана с предшествующей ей группой 8, но расширяется на северо-восток за счет появления новых, сравнительно коротких рядов. Механизм формирования группы 9' (рис.6, 27-41), продолжающей группу 9, напоминает соотношение группы 8 и 8', хотя рост идет и в западном направлении. Появление группы 10 (рис.6, 1-26) связано с освоением нового участка, примыкающего к группе 8 и 9-9' с запада и юга. Группа 12 (рис.8, 32-45; 18, п.768) не примыкает к участкам более ранних могил. Гарнитура “итало-лангобардского” типа (рис.8, 32-35) не может быть убедительным аргументом в пользу того, чтобы предполагать появление нового населения. Ведь подобные гарнитуры встречаются на ряде могильников аварского круга, нередко на северной периферии каганата, причем, нигде не образуют серий (Zabojnik J„ 1990; Kiss А., 1996, Тур 55, 60, 80, 88). Не выдерживает критики и попытка Э.Га-рам выделить в северной части могильника зону “германских” культурных элементов (см. Kazanski М., 1998). Группа 12 вполне могла быть основана в качестве “продолжения” группы 3 или 4, лежащих вдоль западной границы кладбища, за которую оно не расширялось (топографический план памятника, важный для понимания особенностей участков и границ могильника, к сожалению, не опубликован). Группа 11 (рис.5) могла быть продолжением группы 6 (как 7' продолжала группу 7), хотя не исключена модель, рассмотренная выше для групп 10 и 12. Наконец, несколько могил, которые вполне могут относиться к фазе “с”, разбросаны неподалеку от группы 5 (подробнее о них см. ниже).
Следующая фаза могильника представлена группами погребений, связанных уже с началом “позднеаварского” периода. В целом, резкое отличие “позднеаварского” периода от предшествующих ему связано с преобладанием ременной гарнитуры, изготовленной литьем. Наряду с этим, к позднеаварскому времени относится и целый ряд гарнитур, выполненных из кованых пластин, отличающихся от похоже сделанных вещей предшествующего времени по форме и составу деталей. Среди характерных для “позднеаварского” времени еще И.Ковриг отмечала накладки с прорезями в виде бантика (как на рис.9, 26), накладки с подвесками-кольцами (как на рис. 10, 14, 24), пряжки с вытянутыми обоймами, украшенными крупными шляпками штифтов в виде полушарий (как на рис. 12, 1, 21) и др. Во всех существующих системах “позднеаварской” периодизации (обзоры см. Гаври
тухин И.О., 1990; Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996, гл.3,4, а также Garam Ё., 1995; Kiss А., 1996) такие гарнитуры занимают сравнительно раннюю позицию. Э.Гарам посчитала возможным выделить эти наборы наряду с гарнитурами, украшенными гравированной “плетеной лентой”, и прессованными гарнитурами, изображающими грифов, в особую фазу, предшествующую распространению “классических” литых гарнитур, выполненных в стилях “грифов”, “бегущих ростков” и др. Такая оценка не представляется нам во всем убедительной по ряду соображений.
Во-первых, поскольку ряд “ранних” литых гарнитур явно стилистически связан со “среднеаварскими” (Гавритухин И.О., 1990), что трудно представить, если допускать между ними особую фазу (т.е. хронологический, во всяком случае, “стилистический” разрыв). Примеры тому можно привести и среди материалов Тисафюреда. Укажем лишь на форму наконечников (рис.9, 3, 21; 10, 2; 11, 3, 7, 16, 20 и т.д. - ср. выше - об особенностях стилей периода “с”) и накладок (рис.9, 43; 10, 4; 11, 4), некоторые мотивы и стилистику их орнаментации (рис.9, 21, 43; 17, 5 и рис.5, 41; 8, 9, рис.10, 4; 17, 24 и рис.6, 7; рис.9, 20 и рис.4, 35). Во-вторых, “поздние” “среднеаварские” вещи встречаются в одних комплексах с элементами литых гарнитур (рис. 16, п. 116) столь же редко, как с коваными накладками, характерными для “позднеаварского” времени (рис.9, п.352). Сочетание же в комплексах литых и “поздних” кованых деталей - вполне обычно. Наконец, точка зрения о том, что “прессованные” грифы предшествовали “литым”, - лишь предположение. Нам представляется не менее реальной альтернативная возможность: очень редкие образцы прессованных накладок с изображением грифона - это попытки выполнить в “архаичной” технике новый престижный образец, столь органичный (и, наверное, сформировавшийся) в технике литья.
Проблема формирования и особенности распространения специфических стилей литых рельефных гарнитур, как и самой техники их исполнения, во многом остается неясной (например, Гавритухин И.О., 1990, с.135,136). Здесь нет возможности обращаться к этим сюжетам. Для нашей темы важно отметить, что период сосуществования стилей литых и штампованных или кованых гарнитур, как сейчас очевидно, был некратковременным. Причем, его содержание не исчерпывалось просто тем, что старые гарнитуры еще использовались в период, когда появились новые. Материалы Тисафюреда дают возможность показать варианты “среднеаварских” по происхождению и характеру стилей, но характерных именно для “позднеаварского” времени. Во-первых, это превращение “плетеной ленты” в геометризированный узор (рис.9, 49, 50, 10, 30, 46; 11, 31, 32; 14, 33; 15, 37; 16, 38, 39, 17, 45, 47, 49). Во-вторых, заполнение поверхности предмета рядами рельефных бугорков (рис. 12, 53; 17, 54- стиль
82
Рис. 27. Колькед-Фекетекапу А. Комплекс погр.39.
Fig. 27. Kolked-Feketekapu A. Complex of int. 39.
Abb. 27. Kolked-Feketekapu A. Komplex aus Grab 39.
Dess. 27. Kolked-Feketekapu A. Complexe d’inhumations 39
83
84
Рис. 28. Колькед-Фекетекапу А. Вещи из погр.: 1-4 - 268 (и рис.50, 14); 5-8 - 266; 9-71; 10 - 179; И, 12 -74; /3-161; 14, 15-34; 16- 100; 17, 18-49; 19-21 -46; 22-24 -291; 25, 26-66; 27, 28-73; 29-31 - 83; 32-35 - 47; 36-39 - 492; 40, 41 - 57; 42-44 - 38.
Fig. 28. Kolked-Feketekapu A. Stock from int: 1-4 - 268 (and fig.50, 14); 5-8 - 266; 9-71; 10 - 179; 11, 12 - 74; 73-161; 14, 15-34; 76-100; 17, 18-49; 19-21 -46; 22-24 - 291; 25, 26-66; 27, 28-73; 29-31 -S3; 32-35 -47; 36-39 - 492; 40, 41 - 57; 42-44 - 38.
Abb. 28. Kolked-Feketekapu A. Sachen aus Grabem: 1-4 - 268 (auch Abb.50, 14); 5-8 - 266; 9-71; 10 - 179; 11, 12-74; 13-161; 14, 15-34; 16- 100; 17, 18-49; 19-21 -46; 22-24 -291; 25, 26-66; 27, 28- 73; 29-31 - S3; 32-35 - 47; 36-39 - 492;40, 41 - 57; 42-44 - 38.
Dess. 28. Kolked-Feketekapu A. Objets issus des sep..- 1-4 - 268 (et dess.50,14); 5-8 - 266; 9-71; 10 - 179; 11, 12-74; 13- 161; 14, 15-34; 16-100; 17, 18-49; 19-21 -46; 22-24 - 291; 25, 26-66; 27, 28 -73; 29-31 -83; 32-35 - 47; 36-39 - 492; 40, 41 - 57; 42-44 - 38
“поле точек” (по Гавритухин И.О., 1990, с.130). Конечно, речь идет не о появлении или расцвете нового стиля, скорее, об “иссушении”, “деградации” существовавших ранее, но важен сам факт наличия особых вариантов стиля, то есть отрезка времени, когда была потребность придумывать, изготавливать, носить такие вещи. Литые гарнитуры в это время уже появились. А наиболее массовыми были упомянутые выше “позднеаварские” кованые гарнитуры. В дальнейшем литые гарнитуры и специфичные для них стили становятся господствующими.
Перечисленные варианты прессованных гарнитур и синхронные им древности позволяют выделять фазу “d” на могильнике Тисафюред, частично синхронную “I позднеаварскому” периоду. В это время (рис.24) продолжается заполнение рядов на участках групп 7' и 11 и рост этих участков за счет продолжения старых рядов или наращивания новых (группа 7" и 1Г на рис.24; рис.9, 1-33). Причем, наиболее поздние могилы фазы “с” (п.465 с серьгой, имеющей звездовидную подвеску на дужке с 3-образным расширением - рис.7, 53; п.15 с плохо сохранившимся ременным набором, близким образцам фазы “d” - рис.5, 41, 42) фактически смыкаются с зоной могил фазы “d”. Функционирование этих участков, определивших восточную границу кладбища, заканчивается в рамках “I позднеаварского” (наиболее позднее в группе 1Г - п.25 - рис.9,1-5) и “II позднеаварского” периодов (единичные погребения с накладками в стиле “грифов” с ажурными подвесками - рис.25). Близкую картину соотношения с участком предшествующего времени можно наблюдать для группы 10'(рис.12,1-27), продолжающей участок группы 10 на юг. А воинская могила 845 и сопровождающие ее погребения коня 855 и женское 841 (рис. 15,19-21; 20, п.855) продолжают ряды могил группы 10 на север (рис.24). Участок группы 8" (рис.14; 15, 35-50; 8, 46-53) — обширная зона рядов погребений, расположенных южнее группы 8' и частично перекрывающих участок группы 8 (ср. рис.24 и 22,23). Начало группы 8" маркируют комплексы с гарнитурами, типологически переходными от стилей фазы “с” к сложившимся образцам фазы “d”. Это - пп.967 и 995 (рис.15, 40-44 и 8, 46-49), тле найдены накладки, кото
рые вполне можно рассматривать в ряду формирования стиля “поля точек”. Вероятно, им синхронны и некоторые другие могилы (ср. рис.24 и 23).
Участок группы 9" (рис. 10) образован рядами могил, примыкающими к зоне группы 9' с востока и при этом “покрывающими” участок группы 9. Похоже, отмеченное выше расширение зоны могил группы 10 явилось препятствием для расширения участка 9' и заставило искать другие возможности. Интересно, что наиболее “архаичные” комплексы группы 9" (пп.577, 451, 445, вероятно, и 396 - рис. 10, 6-9, 28-33, 43-49) еще не занимают зону группы 9, а расположены по ее краям. “Освоение” же зоны группы 9 приходится на время господства “классических” литых и “кованых” гарнитур “I позднеаварского” периода (ср. рис.24 и 22, 23). Зону более ранних могил занимает и участок группы 13 (рис.9, 34-57). Причем, он располагается на давно не функционирующем участке могил группы 1, принадлежавших основателям поселка (ср. рис.24, 23, 22). Зона группы 16 (рис. 13) также перекрывает более ранний участок. При этом, как и в случае с участком группы 9", явно видна тенденция расположения “архаичных” комплексов (пп.65, 39, 38 -рис. 13, 17-20, 48-52) с учетом границ старого участка, как бы на его периферии (ср. рис.24 и 22, 23).
В северо-западной части могильника группа 15 (рис.11) является продолжением (можно сказать “насыщением”) зоны отдельных погребений фазы “с” (ср. рис.24 и 23). При этом “классические” литые гарнитуры (рис. 11, 1-6, 14-20) занимают новое место, образуя западные ряды участка. Зона группы 17 (рис. 16; 15, 1-16) перекрывает зону могил группы 3. Происходит это тогда, как и в ряде отмеченных выше случаев, когда полностью господствуют “литые” гарнитуры (рис.24 и 22, 23). Отдельные погребения “I позднеаварского” периода (рис.11, 8-13, 46) образуют несколько рядов между участками групп 15 и 9" (рис.24). Очевидно, в это время участки указанных групп практически смыкаются.
Существенный рост территории кладбища связан с освоением участков группы 14 и 18. Группа 14 (рис. 17) занимает несколько рядов могил, “выдвинутых” далеко на юг от участков предшествующего вре
85
мени. В дальнейшем, на протяжении нескольких фаз развития могильника, происходит насыщение и наращивание основанных таким образом рядов погребений. Такая практика расширения территории кладбища не нова (см. выше о группах 8 фазы “Ь” и 12 фазы “с”). В принципе, схожую картину можно проследить и в отношении участка 18 (рис. 12, 28-62), с той лишь разницей, что насыщение рядов группы 18 произошло быстрее, уже во “II позднеаварском” периоде (рис.25). Интересна цепочка погребений между участками групп 18 - 14, с одной стороны, и 10', с другой, выделяющаяся находками бус, определенными Э.Гарам как “мильфиори” (ср. рис.25 и 24). Если принять их оценку Э.Гарам как показательных для сравнительно позднего времени, мы получаем картину постепенного заполнения пространства между выдвинувшимися на юго-восток участками и основной территорией кладбища.
Финальные фазы развития могильника не имеют прямого отношения к нашей теме, но для понимания общей картины о них следует сказать несколько слов. Погребения неранних фаз “позднеаварского” времени (рис.25) образуют достаточно представительный массив в южной части кладбища. Часть этого массива, как было отмечено, непосредственно продолжает ряды участка группы 14, другая, в принципе, продолжает ряды участка 8". Постепенно этот массив расширяется в южном направлении, вплоть до времени окончания функционирования кладбища. В целом, схожую картину мы видим и в северо-восточной части могильника. Здесь участок группы 16 расширяется за счет новых рядов на восток, а самые поздние погребения концентрируются на северной периферии этой зоны. Зона поздних погребений в западной части памятника, как бы заключенная в дугу между участками групп 17, 15, 9", 10' и 18, имеет совсем другую структуру. Погребения финальных фаз “позднеаварского” периода не образуют здесь сплошной зоны, а сравнительно ранние погребения фиксируются уже в ее глубине. Очевидно, “освоение” этой зоны происходило путем постепенного слияния нескольких сравнительно небольших участков. На остальной территории кладбища фиксируются отдельные погребения, знаменующие завершение использования во “II позднеаварском” периоде участков групп 7" и 13, а также постепенное заполнение пространства между участками групп 15, 16, 17, продолжавшееся чуть дольше.
По мнению Э.Гарам, эволюция могильника в Ти-сафюреде имела два цикла роста из северо-западного “ядра”, преимущественно, на юг и восток. Первый (фаза 1-3 по Э.Гарам) продолжался до начала “позднеаварского” периода. Второй (фазы 4-6 по Э.Гарам), приходящийся на эпоху господства литых гарнитур, в целом, как бы “ложится” на участки предшествующего времени, повторяя (естественно, не доскональ
но) конфигурацию роста кладбища в предшествующем цикле. Проведенный анализ не позволяет принять эту схему. В принципе, развитие кладбища происходило сравнительно плавно, во всяком случае, нет оснований, чтобы говорить о резких переменах, хотя каждая из фаз могильника, конечно же, имеет свою специфику не только в материальной культуре, но и в особенностях использования территории кладбища. Приток нового населения в “I позднеаварский” период, конечно, нельзя исключать в принципе, но нет и достаточных оснований для его доказательства на материалах Тисафюреда. “Насыщенность” плана на рис. 24 отражает не резкое увеличение численности населения, а длительность отраженных на этом рисунке фаз (вероятно, около полустолетия).
Получив представление о структуре могильника, вернемся к рассмотрению материальной культуры фазы “d” и частично синхронного ей “I позднеаварского” периода. Об особенностях ременных гарнитур этого времени говорилось выше. В конском снаряжении наиболее заметно распространение нового типа стремян - с выступом в нижней части дуги и прямой подножкой (как на рис.29, п.855; 21, 29). Еще более редкими становятся находки в погребениях мечей или сабель. Специфических только для этих фаз серег нет, этот тип украшений продолжает линию эволюции образцов, о которых говорилось при характеристике предшествующих фаз, а новые типы (с узким овальным кольцом, часто с вытянутой стеклянной подвеской, или проволочные со спиралевидным завершением) появляются позднее (см. рис.25; 21, 90, 93). Выходят из употребления ожерелья из мелких округлых бус, а среди распространяющихся в это время типов следует отметить черные бусы в виде арбузной косточки (бусы схожей формы других расцветок появляются раньше).
На рассматриваемое время приходится своеобразный всплеск интереса к амулетам. Существующие раньше типы украшаются орнаментом “волчий зуб” (рис.10, 40,12, 13, 36,13, 51; 14, 38; 15,15; 16, 11, 23), на базе ранних прототипов складываются усложненные формы (рис.9, 6, 23-, 12, 13, 60, 16, 11, 23). Появляются амулеты с центральной частью в виде цветка (рис.9, 35; И, 12; 13, 15) или многолучевой звезды, вписанной в несколько окружностей (рис. 10, 6), с изображениями голов животных (рис.9, 13; 13, 11, 29; 14, 11; 15, 10,15) или фантастических животных целиком (рис.9, 39; 11, 11; 13, 34, 51; 14, 8, 24; 15, 8). В отличие от более поздних амулетов с изображением животного в центре (см. рис.21, 75, 76 и их зону на рис.25), распространенные в “I позднеаварский” период украшены гравировкой.
В “I позднеаварском” периоде на могильнике Тисафюред фиксируются и некоторые вещи, основная территория распространения которых лежит на юге Восточной Европы. Это обломок фибулы т.н. “пастыр-
86
Рис. 29. Гарнитуры типа Юташ в “аварских” комплексах. 1-11 - Юташ, погр. 116; 12-24 - Колькед-Фекете-капу А: 12-20 - погр.142-, 21-24 - 156; 25-27 - Кернъе, погр.49; 28-32 - Будапешт 21, ул.Селе 60-62, погр.З.
Fig. 29. Jutas type garnitures in “Avarian” complexes. 1-11 - Jutas, int.116; 12-24 - Kolked-Feketekapu A;
12-20 - int. 142; 21-24 - 156; 25-27 - Komye, int.49; 28-32 - Budapest 21, Szolo utca 60-62, int.3.
Abb. 29. Gamituren vom Typ Jutas in “awarischen” Komplexen. 1-11 - Jutas, Grab. 116; 12-24 - Kolked-Feketekapu A: 12-20 - Grab 142; 21-24 - 156; 25-27 - Komye, Grab 49; 28-32 - Budapest 21, Szolo utca 60-62, Grab 3.
Dess. 29. Garnitures du type Jutas dans des complexes avars. 1-11- Jutas, sep.116; 12-24 - Kolked-Feketekapu A: 12-20 - sep. 142; 21-24 - 156; 25-27 - Komye, sep.49; 28-32 - Budapest 21, Szolo utca 60-62, sep.3
87
I___I__I___I___I I i 57	‘ .........
36
88
Рис. 30. Колькед-Фекетекапу А. Вещи из погр.: 1,2- 177; 3-5 - 318; б, 7 - 193; 8-12 - 253; 13, 14 - 295; 75 -113; 16, 17-278; 18, 19-191; 20-24 - 490; 25, 26-90; 27- 116; 28- 187; 29-45; 30-112; 31-33 - 29; 34-254; 35, 36- 130; 37- 163; 38- 170; 39- 188; 40, 41 - 171; 42-44-311; 45-42; 46-48-5; 50-56; 57-53 - 332; 54, 55 - 309; масштабы: 56 - для 12, 33; 57 - для остальных.
Fig. 30. Kolked-Feketekapu A. Stock from int.: 1,2- 177; 3-5 - 318; 6, 7 - 193; 8-12 - 253; 73, 14 - 295; 75 -113; 16,17-278; 18, 19 - 191; 20-24 - 490; 25, 26 - 90; 27 - 116; 28 - 187; 29 - 45; 30 - 112; 37-33 - 29; 34 -254; 35, 36 - 130; 37- 163; 38 - 170; 39 - 188; 40, 41 - 171; 42-44 - 311; 45 - 42; 46-48 -5; 50- 56; 57-53 - 332; 54, 55 - 309; scale: 56 -for 12, 33; 57 -for the rest.
Abb. 30. Kolked-Feketekapu A. Sachen aus Grabem: 7, 2 - 177; 3-5 - 318; 6, 7 - 193; 8-12 - 253; 73, 14 - 295; 75- 113; 76, 77-278; 18, 19- 191; 20-24-490; 25, 26-90; 27- 117; 28- 187; 29-45; 30- 112; 37-33 - 29; 34 -254; 35, 36- 130; 37- 163; 38-170; 39- 188; 40, 41 - 171; 42-44-311; 45 - 42; 46-48-5; 50-56; 51-53-332; 54, 55 - 309; Majistab: 56 -jur 12, 33; 57 -fur iibrige.
Dess. 30. Kolked-Feketekapu A. Objets issus du sep.: 1,2- 177; 3-5 - 318; 6, 7 - 193; 8-72 - 253; 73, 14 - 295; 75 - 113, 76, 77- 278; 78, 79 - 191; 20-24 - 490; 25, 26 - 90; 27- 116; 28 - 187; 29 - 45; 30 - 112; 37-33 - 29; 34 - 254; 35, 36 - 130; 37 - 163; 38 - 170; 39 - 188; 40, 41 - 171; 42-44 -311; 45- 42; 46-48 - 5; 50 - 56; 57-53 -332; 54, 55 - 309; echelle: 56 - pour 12, 33; 57 - pour les autres
ского” типа (редкий вариант позднего типа группы антропо-зооморфных по: Амброз А.К., 1993) и амулеты, как на памятниках салтовской культуры (рис.15, 33, 35). Однозначно интерпретировать эти факты довольно трудно. Таких вещей немного, а происходят они с разных участков могильника. “Пастырская” фибула представлена обломком и найдена в детском погребении вместе с серьгой, обычной для местных древностей. “Салтовские” амулеты в обоих случаях (второй найден в п.1214, расположенном на границе участка группы 8" и “южной” зоны поздних погребений - см. рис. 24) входят в состав типичных поясов “I позднеаварского” периода. Так что говорить о миграции какой-то группы людей “с востока” в отношении Тисафюреда нет достаточных оснований. Судя по всему, в данном случае “восточноевропейское влияние” носит опосредованный характер, а рассмотрение его механизма требует обращения к другим памятникам. Отметим, что восточноевропейские вещи в Карпатской котловине (и наоборот) встречаются не только в рассматриваемое время (например, Гавритухин И.О., Об-ломский А.М., 1996, рис.39,44,48, 51). Механизмы этих явлений в каждом конкретном случае разнообразны и явно не исчерпываются часто априорными суждениями об очередной волне миграций, предполагаемых на основе сообщений древних авторов.
Итак, анализ могильника в Тисафюреде позволяет говорить о четырех фазах эволюции этого памятника, в рамках которых происходит развитие среднеаварских древностей.
“а” - отражает стили, явно предшествующие горизонту “Игар - Озора”, и по всем показателям относится к “I среднеаварскому” периоду;
“Ь” - типологически связана с “I среднеаварским” периодом, при этом выделяется как особыми, специфичными именно для нее, типами вещей, в том числе и ременных гарнитур, так и инновациями, маркирующими “II среднеаварский” период (в частности, среди оружия и конского снаряжения);
“с” - господство “классического” набора древностей “II среднеаварского” периода;
“d” - отражает особые варианты стилей “II среднеаварского” периода, бытующие в начале “позднеаварского” времени.
Выразительный набор вещей, сопоставимых с материалами из Тисафюреда, представлен на могильнике Сегед - Маккошерде (Salamon А., 1995). На этом небольшом кладбище вполне отчетливо выделяются зоны могил, относящихся к поздним фазам “позднеаварского” периода. Они занимают южную и восточную части памятника (рис.26а: Sp.A - II, III). В западной и юго-восточной частях некрополя выделяются зоны погребений начала “позднеаварского” периода. Тут же находятся могилы, датируемые широко, но не ранее финала “среднеаварского” периода (рис.26а: Sp.A -I). Неподалеку от этой зоны находится и п.291 с гарнитурой, типичной для финала “среднеаварского” периода (рис.26, 27-29), аналогичной образцам фаз “с” и “d” по шкале Тисафюреда (рис.12, 76; 17, 44). Судя по всему, не ранее того датируется и компактная группа погребений в северо-восточной части памятника. Здесь известен комплекс, включающий бусину в форме арбузной косточки. Таким образом, выделяется центральная часть кладбища, где концентрируются более ранние находки. Ожерелья из мелких монохромных бус и серьги с полой металлической подвеской, сами по себе, датируются в рамках всего “среднеаварского” периода или его большей части. Поэтому для более детальной датировки ранней фазы эволюции могильника Маккошерде пригодны лишь ременные гарнитуры.
Наборы, включающие гладкие прямоугольные накладки со скошенными краями и кнопкой посередине (рис.26, 3, 18), типичны для ряда комплексов зоны “Ь” Тисафюреда (рис.2, 20, 23, 34; 3,15; 4, 27). Для комплексов этой же фазы показательны и пояса с
89
Рис. 31. Колькед-Фекетекапу А. Вещи из погр.: 1-5 - 324 (и рис.50,19, 20); 6-16 - 103; 17-23 - 138; 24-27 -180; 28, 29 - 274; 30-36-44; 37-39 - 43.
Fig. 31. Kolked-Feketekapu A. Stock from int.: 1-5 - 324 (and fig. 50,19, 20); 6-16 - 103; 17-23 - 138; 24-27 -180; 28, 29 - 274; 30-36 - 44; 37-39 - 43.
Abb. 31. Kolked-Feketekapu A. Sachen aus Grabem: 7-5 - 324 (auch Abb. 50,19, 20); 6-16 - 103; 17-23 - 138; 24-27 - 180; 28, 29 - 274; 30-36 - 44; 37-39 - 43.
Dess. 31. Kolked-Feketekapu A. Objets issus des sep..- 7-5 - 324; (et dess.50, 19, 20); 6-16 - 103; 17-23 - 138; 24-27 - 180; 28, 29 - 274; 30-36 - 44; 37-39 - 43
90
Рис. 32. Колькед-Фекетекапу А. Вещи из погр.: 1,2- 19; 3-5 - 203; 6-11 - 164; 12-22 - 257; 23-26- 32; 27-33 - 227; масштабы: 34 - для 12, 13, 33; 35 — для остальных.
Fig. 32. Kolked-Feketekapu A. Stock from int.: 1,2 - 19; 3-5 - 203; 6-11 - 164; 12-22 - 257; 23-26 - 32; 27-33 -227; scale: 34 -for 12, 13, 33; 35 -for the rest.
Abb. 32. Kolked-Feketekapu A. Sachen aus Grabem: 7, 2 - 19; 3-5 - 203; 6-11 - 164; 12-22 - 257; 23-26 - 32; 27-33 - 227; Mafistab: 34 -fur 12, 13, 33; 35 - fur iibrige.
Dess. 32. Kolked-Feketekapu A. Objets issus des sep.: 1,2- 19; 3-5 - 203; 6-11 - 164; 12-22 — 257; 23-26 - 32; 27-33 - 227; echelle 34-pour 12, 13, 33; 35 - pour les autres
91
Рис. 33. Колькед-Фекетекапу А. Вещи из погр.: 1-5 - 215; 6-10 - 469; 11-14 - 85; 15-20 - 255; 21 - 129; 22, 23 - 354; 24, 25 - 281; 26 - 178; 27 - 319; 28 - 26; 29-37 - 24; 32-34 - 344; 35, 36 - 96.
Fig. 33. Kolked-Feketekapu A. Stock from int.: 7-5 - 215; 6-10 - 469; 11-14 - 85; 75-20 - 255; 27 - 129; 22, 23 -354; 24, 25 - 281; 26 - 178; 27 - 319; 28 - 26; 29-37 - 24; 32-34 - 344; 35, 36 - 96.
Abb. 33. Kolked-Feketekapu A. Sachen aus Grabem: 7-5 - 215; 6-10 — 469; 11-14 - 85; 15-20 - 255; 27 - 129; 22, 23-354; 24, 25-281; 26- 178; 27-319; 2S-26; 29-37 - 24; 32-34 -344; 35, 36-96.
Dess. 33. Kolked-Feketekapu A. Objets issus des sep.: 7-5 - 215; 6-70 - 469; 11-14 - 85; 15-20 - 255; 27 - 129; 22, 23 - 354; 24, 25 - 281; 26 - 178; 27- 319; 28 - 26; 29-37 - 24; 32-34 - 344; 35, 36 - 96
92
дополнительными ремешками, завершающимися несколькими гладкими наконечниками разных вариантов (рис.26, 8-12, 43, 44; ср. рис.З, 52, 53; 4, 29-32). “Пятичастная” структура расположения накладных пластин (рис.26, 37-40) также типична именно для фазы “Ь” Тисафюреда (рис.З, 8, 42). Короткий широкий пластинчатый наконечник и обломок пряжки “паннонской” подгруппы (рис.26, 23, 26) не исключают такой же хронологической атрибуции или датируются чуть шире (рис.З, 40; 4, 8, 30, 31); (Ibler U., 1992 и корректировки оснований для абсолютной хронологии по: Гавритухин И.О., Малашев Ю.В., 1998, с.63). Дискуссионность хронологии византийских пряжек (рис.26, 45, 46) не исключает отнесение образцов из Маккошерде к тому же времени, что расположенные поблизости пп.24 и 38 (рис.26а, 19, 20), то есть фазе “Ь” Тисафюреда. Впрочем, возможно, эти пряжки маркируют зону могил чуть более раннего времени, образующих гипотетическое “ядро” могильника. Как бы то ни было, планиграфическая структура памятника, в принципе, вполне понятна. Для нашей темы здесь важны два обстоятельства.
Во-первых, материалы из Маккошерде подтверждают реальность выделения особой группы погребений, аналогичных образцам фазы “Ь” в Тисафюре-де. Тем более, что материалы, сопоставимые с фазами “с” и “d” Тисафюреда, в Маккошерде связаны с другими зонами погребений. Во-вторых, в п.24 из Маккошерде, по всем показателям сопоставимого с фазой “Ь” Тисафюреда, найдена византийская монета, выпущенная между 654 и 659 гг. (Somogyi Р., 1997, N 71), что дает важный репер для изучения абсолютной хронологии “среднеаварского” периода. В частности, подтверждает оценку Э.Гарам, определившей время возникновения кладбища в Тисафюреде “около 650 г.”.
Могильник Колькед-Фекетекапу А и соотношение “среднеаварских” древностей с “раннеаварскими”
Могильник Колькед-Фекетекапу А расположен в комитате Баранья, на юго-западе нынешней Венгрии. Он был изучен раскопками почти на всей площади и опубликован А.Кишем (Kiss А., 1996). Древности “позднеаварского” и “II среднеаварского” периодов, представленные на этом некрополе, немногочисленны и по выразительности заметно уступают материалам многих других могильников. Зато, весьма показательны и многочисленны древности предшествующего времени, на большинстве других памятников представленные довольно скупо или отсутствующие вовсе. Трижды в комплексах могильника Колькед были встречены византийские монеты. По этому показателю он сравним лишь с некрополями в Сегвар-Ором-дюло и Сегвар-Шаполдаль, материал которых пока опубликован выборочно (Somogyi Р., 1997, №№ 72-74,
75, 76). Сравнительно много в Колькеде вещей, имеющих аналоги в древностях “меровингского” круга или византийских, что увеличивает значение памятника в хронологических изысканиях. На фоне сравнительно небольшого числа опубликованных памятников, где серийно представлены материалы “I среднеаварского” периода и более ранние (Покасепетк, Кернье и т.п.), могильник в Колькеде выделяется существенно большим числом “ранних”, в том числе весьма выразительных, комплексов, что важно, кроме всего, и для планиграфического анализа. Учитывая, что памятник такого же “класса” в Будакалаше не опубликован, могильник в Колькеде является опорным для рассмотрения многих проблем “ранне-” и “среднеаварского” периодов.
Могильник в Колькеде был по достоинству оценен автором раскопок, А.Кишем, сопроводившим подробную публикацию материалов обширными комментариями и исследованиями, значение которых далеко выходит за рамки изучения одного некрополя. Неслучайно он привлек внимание и П.Штадлера, опубликовавшего ряд своих наблюдений (Stadler Р., 1996). Сказанное поясняет важность обращения к материалам Колькеда в данной работе.
Общая структура изменения территории некрополя во времени вполне убедительно показана А.Кишем и П.Штадлером. Наиболее поздние погребения концентрируются в юго-западной части памятника (рис.63; см. об это ниже), в районе южного мыса склона, на котором расположен могильник (рис.58-1). Кроме хронологически показательных вещей, поздние погребения отличает преобладание широтной ориентировки, некоторые особенности обряда. Нередко поздние погребения перекрывают другие могилы в южной части кладбища. Высказанное А.Кишем и П.Штадлером суждение о принадлежности “поздних” погребений общине, не связанной с предшествующей, в целом, представляется вполне убедительным (о некоторых нюансах см. ниже). В той же, юго-западной, части памятника расположены и самые поздние погребения “раннего” могильника (или, как думает П.Штадлер, могильников), относящиеся к горизонту “Игар - Озора”. Самые ранние погребения концентрируются в северной части некрополя, на восточном склоне холма, который занимает памятник (рис.58-1), там найдены византийские пряжки типа Сучидава и ряд других вещей, имеющих раннюю (на фоне основной массы древностей аварского круга) датировку (рис.58, 1-6).
К сожалению, детальный систематический анализ хронологии всего массива древностей, расположенных между этими “реперными” планиграфическими группами, в публикациях упомянутых авторов предложен не был. П.Штадлер ограничился демонстрацией важности сопоставления зон распространения на памятнике “узких” вариантов вещей, в том числе, обычно,
93
94
Рис. 34. Некоторые комплексы с мелкими круглыми и фигурными накладками. 1-35, 40-48, 58-61, 65, 66-Колькед-Фекетекапу А, погр.:1-11 - 107; 40 - 109; 12-18 - 225; 19-24 - 479; 25-29 - 392; 30-35 - 380; 40 - 109; 41-45 -546; 46-417; 47, 48 - 175; 58-61 - 15; 65, 66 - 393; 36-39 - Фенлак (и рис.ЗЪ, 20-26; 40, 57-61; 48, 58; 54, 12-16); 49-5 7 - Дьер-Теглаверте дюле, погр. 106; 62 - Карнунтум; 63 - Рингельсдорф; 64 — Кайзерштайнбрюх.
Fig. 34. Complexes with small round and figured plates. 1-35, 40-48, 58-61, 65, 66 - Kolked-Feketekapu A, int.: 1-11 - 107; 40 - 109; 12-18 - 225; 19-24 - 479; 25-29 - 392; 30-35 - 380; 40 - 109; 41-45 - 546; 46 - 417; 47, 48 -175; 58-61 - 15; 65, 66 - 393; 36-39 - Fonlak (and fig.38, 20-26; 40, 57-61; 48, 58; 54, 12-16); 49-57 - Dyor-Teglaveto diilo, int. 106; 62 - Camuntum; 63 - Ringelsdorf; 64 - Kaisersteinbruch.
Abb. 34. Einige Komplexe mit kleinen runden und fugiirlichen Laschen. 1-35, 40-48, 58-61, 65, 66 - Kolked-Feketekapu A, Graber: 1-11 - 107; 40 - 109; 12-18 - 225; 19-24 - 479; 25-29 - 392; 30-35 - 380; 40 - 109; 41-45 -546; 46 - 417; 47, 48 - 175; 58-61 - 15; 65, 66 - 393; 36-39 - Fonlak (auch Abb.38, 20-26; 40, 57-61; 48, 58; 54, 12-16); 49-57 - Dyor-Teglaveto diilo, Grab 106; 62 - Carnuntum; 63 - Ringelsdorf; 64 - Kaisersteinbruch.
Dess. 34. Quelques complexes avec appliques rondes et fagonnees. 1-35; 40-48; 58-61, 65, 66 - Kolked-Feketekapu A., sep.: 1-11 - 107; 40 - 109; 12-18 - 225; 19-24 - 479; 25-29 - 392; 30-35 - 380; 40 - 109; 41-45 -546; 46 - 417; 47, 48 - 175; 58-61 - 15; 65, 66 - 393; 36-39 - Fonlak (et dess.38, 20-26; 40, 57-61; 48, 58; 54, 12-16); 49-57 - Dyor-Teglaveto diilo, s6p.l06; 62 - Camuntum; 63 - Ringelsdorf; 64 - Kaisersteinbruch
не привлекавших внимания специалистов по “аварским” древностям. Причем, эти наблюдения, как и се-риация (к сожалению, “слепая”, без расшифровки типов), практически не отразились на его эссе о нескольких поколениях людей, похороненных на могильнике. А.Киш, обсудив в специальных очерках датировку и культурную атрибуцию ряда типов вещей, не перевел свои наблюдения в систематическую форму. Возможно, он собирался это сделать при публикации расположенного неподалеку могильника Колькед-Фекетекапу В. Важность памятника для заявленной темы делает необходимым рассмотрение возможностей уточнения планиграфической структуры и, соответственно, хронологии могильника Колькед-Фекетекапу А.
В отличие от могильника в Тисафюреде, в Колькеде получена представительная коллекция весьма выразительной керамики. Для хронологического анализа особенно важны следующие группы таких находок. Во-первых, это - керамика пражского типа (рис.57, 21-24), эволюция которой, пожалуй, лучше всего изучена благодаря работам И.П.Русановой и ряда научных школ, сложившихся под их влиянием (обзор см. Гавритухин И.О., 1997). Во-вторых, это т.н. “штампованная” и “серая” керамика (рис.57, 2-20), связанная с позднеантичными традициями керамического производства и распространенная у ряда германских группировок в Подунавье и Италии, а также на Балканах. Наконец, это “желтая” керамика (рис.57, 1), появляющаяся в Подунавье на рубеже “среднеаварского” и “позднеаварского” периодов, что делает этот тип посуды общепризнанным хронологическим репером.
В эволюции керамики пражского типа наиболее показательно изменение профилировки верхней части сосуда. К сожалению, оценить по публикации ряд особенностей формовки венчика невозможно, но для некоторых выводов достаточно и информации, обобщенной П.Штадлером, тем более, что работа с кера
микой пражского типа для этого специалиста не была новой (он участвовал в обработке материалов из Словакии в рамках исследования Г. Фусека) (FusekG., 1994). Для ранних вариантов керамики пражского типа характерны короткие прямые венчики или слегка отогнутые венчики в сочетании с высоко поставленными плечиками (рис.57, 23, 24; тип I по П.Штадлеру) (Stadler Р„ 1996, S.657). Такие сосуды известны уже на ранних памятниках пражской культуры и постепенно вытесняются более профилированными формами, но на протяжении фазы 2 пражской культуры (cep.VI - нач.УП в.; основание дат см. Гавритухин И.О., 1997) сосуды с короткими прямыми венчиками еще бытуют повсеместно. Сосуды со сравнительно длинными, заметно отогнутыми венчиками (рис.57,21,22; тип ПЬ, отчасти и III, и Па по П.Штадлеру) показательны для фазы 3 пражской культуры (VII в. по: Гавритухин И.О., 1997). Схожие формы продолжают бытовать и в культурах, выросших на основе пражской, вплоть до полного вытеснения посудой, изготовленной на гончарном круге.
Хронология “штампованной” и “серой” керамики наиболее обстоятельно рассмотрена Т.Вида (Vida Т., 1999), книга которого, несомненно, является принципиально важным вкладом в изучение “аварской” проблематики. По его наблюдениям, оба типа керамики связаны с “доаварскими” традициями. “Штампованная” керамика характерна для “раннеаварского” времени (период I: ок. 568-625/630 гг. по Т.Вида), хотя отдельные варианты известны и на протяжении периода II (ок. 625/630 - 650/660 гг.). Ряд вариантов “серой” керамики имеет схожий период бытования, другие - появляются в период III (650/660 - 670/680 гг.). На протяжении периода IV (670/680 - 700/710-720 гг.) число и ассортимент “серой” керамики сокращаются, уступая место другим типам посуды. Типология “серой” керамики, по системе Т.Вида, довольно сложна и связана с некоторыми наблюдениями технологического характера. На основе морфологических призна-
95
96
Рис. 35. “Раннеаварские” комплексы, датированные монетами. 1-8 - Ниредьхаза-Кертгаздашаг, погр.З (и рис.55, 26); 9-25 - Кишзомбор “О”, погр.2 (и рис.51, 1); 26-40 - Сегвар-Шаполдал, погр.1 (и рис.50, 21; 51, 7; 54, 37-44; 55, 27-30); 41-66 - Хайдудорог, погр.1 (и рис.50, 22; 54, 22-29; 55, 1, 2).
Fig 35. “Early Avarian” complexes dated by coins. 1-8- Nyieregyhasa-Kertgazdasag, int 3 (andfig.55, 26); 9-25 -Kiszombor „О", int.2 (andfig.51, 1); 26-40- Szegvdr-Sapoldal, int.l (andfig.50, 21; 51, 7; 54, 37-44; 55, 27-30); 41-66 - Hajdudorog, int.l (and fig.50, 22; 54, 22-29; 55, 1, 2).
Abb. 35. Durch Miinzen datierte „friihawarische" Komplexe.1-8 — Nyieregyhasa-Kertgazdasag, Grab 3 (auch Abb.55, 26); 9-25 - Kiszombor ”O”, Grab 2 (auch Abb.51, 1); 26-40 - Szegvdr-Sapoldal, Grab 1 (auch Abb.5O, 21; 51, 7; 54, 37-44; 55, 27-30); 41-66 - Hajdudorog, Grab 1 (auch Abb.50, 22; 54, 22-29; 55, 1, 2).
Dess. 35. Complexes des avars precoces dates par des pieces de monnaie. 1-8 - Nyieregyhasa-Kertgazdasag, sep.3 (et dess.55, 26); 9-25 — Kiszombor “O”, sdp.2 (et dess.51, I); 26-40 - Szegvdr-Sapoldal, sdp.I (et dess.50, 21; 51, 7; 54, 37-44; 55, 27-30); 41-66 - Hajdudorog, sep.l (et dess.50, 22; 54, 22-29; 55, 1, 2)
ков выделены дробные варианты. Провести между ними жесткие границы на основе краткой характеристики и нескольких примеров по публикации не всегда возможно. Тем более, что материалы из Колькеда использовались Т.Вида (рукопись его книги была закончена в 1996 г.) на основе кратких характеристик из предварительных публикаций и аналитических статей А.Киша. Еще труднее пользоваться членением П.Штадлера, поскольку состав и границы типов из его кратких пояснений не всегда понятны (Stadler Р., 1996, S.391,656), хотя, конечно, некоторые результаты проведенного им картографирования типов на территории могильника Колькед следует учитывать. Поэтому ниже мы будем пользоваться выделением групп и подгрупп, предложенных Т.Вида, останавливаясь на характеристике лишь некоторых, наиболее важных, как нам представляется, вариантов.
Ареал “штампованной” керамики на могильнике Колькед, в основном, совпадает с зоной распространения “серой” керамики, отнесенной Т.Вида к раннему горизонту (подгруппа В1-2), и с ареалом сосудов пражского типа, имеющих прямой короткий венчик (рис.58, зона “В”). Почти в центре этого ареала можно выделить зону (рис.58, зона “А”), где “серой” керамики не встречено, а “штампованная” посуда представлена грушевидными горшками с прямым венчиком, украшенным простейшими типами штампов (рис.57, 15; они наиболее близки варианту “cl” по Т.Вида). Из могил, расположенных неподалеку, происходит ряд датирующих вещей (рис.58). Среди них пряжка типа Сучидава и накладка, выполненная в схожем стиле (рис.28, 41, 43). Такие вещи обычны в слоях византийских крепостей до разрушений koh.VI в. (Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996, с.62). Пряжки, схожие с образцом из п.47 (рис.28, 34), по хронологической шкале древностей Юго-Западной Германии датируются в рамках 490/510 - 550/570 гг. (Roth Н., Theune С., 1988, № 23). Показательно для рассматриваемой зоны и п.39 (рис.27), сопоставимое, по
П.Штадлеру, с лангобардскими древностями “паннон-ского” периода (в основном - до 568 г., хотя встречаются и несколько позже, судя по находкам вещей “пан-нонской” стадии на лангобардских могильниках Италии; см. также Kiss А., 1996, S.245, 246).
Зону “А”*, выделяющуюся концентрацией наиболее ранних датирующих вещей и своеобразием керамического набора, со всех сторон окружают зоны могил, посуда из которых представлена ранними вариантами пражской керамики, многочисленными и разнообразными вариациями “штампованной” керамики, “серой” керамикой подгруппы В1-2 (рис.58, зоны “В1”, “ВЗ”, “В6”). Еще одна зона концентрации такой посуды расположена в южной части северо-восточного раскопа (рис.58, зона “В5”). В ареале перечисленных зон найдены византийские пряжки типа Ясси-Ада и Хьюси (рис.28,24,26,29; 58, 5, 6). Пряжки типа Ясси-Ада, в основном, встречаются на тех же памятниках, что и пряжки типа Сучидава, а самая поздняя из известных находок таких изделий сделана на корабле, затонувшем, судя по составу найденных на нем монет, вскоре после 625/626 г. (Kiss А., 1996, S.207). Пряжки типа Хьюси общепризнанно датируются в рамках последних десятилетий VI - первых десятилетий VII в. (Kiss А., 1996, S.208). Из зоны “В1” могильника в Коль-кеде происходят и два погребения с гарнитурами (рис.29, 14-16, 21-22), показательными для древностей “меровингского” круга и лангобардов Италии, датируемых в рамках 2-й пол.VI - первых десятилетий VII в. (Kiss А., 1996, S.206; Jprgensen L., 1992, признак SDS4; Perin Р., 1998, Phase DEF). Этой дате не противоречит находка такой гарнитуры в п.116 “аварского” могильника Юташ (рис.29, 1, 2) вместе с бронзовой византийской монетой 586/587 г., имеющей надчеканку, сделанную при императоре Фоке в рамках 603-610 гг. (Somogyi Р., 1997, N 33). Наконец, в зоне “В6” этого же ареала, в п.29 найдена золотая византийская монета ранних эмиссий императора Ираклия (613-616 гг.) (Somogyi Р., 1997, № 38).
’Приведенные данные о датировке выделенных зон позволяют считать, что зоны, обозначаемые одинаковой буквой, синхронны, а последовательность букв, обозначающих зоны, отражает хронологически последовательные фазы памятника.
97
00 O'
Рис. 36. Колькед-Фекетекапу А. Вещи из погр.: 1-11 - 250; 12-16 - 14; 17-27 - 223; 28, 29, 55, 56- 386; 30, 31 -524; 32, 33 - 379; 34, 35 - 123; 36-42 - 245; 43-46 - 37; 47-50 - 64; 51, 52 - 98; 53, 54 - 75; масштабы: 57 - для 11, 16, 16а, 56; 58 - для остальных.
Fig. 36. Kolked-Feketekapu A. Stock from int.: 1-11 - 250; 12-16 - 14; 17-27 - 223; 28, 29, 55, 56 - 386; 30, 31 -524; 32-33 - 379; 34, 35 - 123; 36-42 - 245; 43-46 - 37; 47-50 - 64; 51, 52 - 98; 53, 54 - 75; scale: 57 -for 11, 16, 16a, 56; 58 - for the rest.
Abb. 36. Kolked-Feketekapu A. Sachen aus Grabem: 1-11 - 250; 12-16- 14; 17-27 - 223; 28, 29, 55, 56- 386; 30, 31 - 524; 32, 33 - 379; 34, 35 - 123; 36-42 - 245; 43-46 - 37; 47-50 - 64; 51, 52 - 98; 53, 54 - 75; Mafistab: 57 -fur 11, 16, 16a, 56; 58 - fur iibrige.
Dess. 36. Kolked-Feketekapu A. Objets issus des sep.: 1-11 - 250; 12-16 - 14; 17-27 - 223; 28, 29, 55, 56 - 386; 30, 31 - 524; 32, 33 - 379; 34, 35 - 123; 36-42 - 245; 43-46 - 37; 47-50 - 64; 51, 52 - 98; 53, 54 - 75; echelle: 57 -pour 11, 16, 16a, 56; 58 - pour les autres
“Серая” керамика подгруппы B2 распределена на могильнике за пределами очерченных выше зон (рис.58, зоны “С” и юго-западный раскоп). В могилах, расположенных неподалеку от погребений с керамикой подгруппы В2, а иногда и в тех же комплексах встречаются многочастные ременные гарнитуры, составленные из узких накладок и узких вытянутых наконечников подвесных ремешков (рис.37, 7-9, 17-19, 35-38, 45-49), сопоставимые с поясами 3 горизонта аллеманских древностей по Р.Христлайну (620/630 -670/680 гг.) (Christlein R., 1966). Отмеченным образцам многочастных гарнитур, большая часть которых украшена в своеобразной “ячеистой” технике (“Zellwerk” в терминологии А.Киша), близка изготовленная в той же технике своеобразная (возможно, просто более грубо сделанная) гарнитура из п.201 (рис.37, 1-5). Этому же кругу древностей принадлежат и наконечники из пп.283 и 361 (рис.37, 31, 24). Среди поясов, сопоставимых с образцами 3 горизонта алеманских древностей по Р.Христлайну, следует назвать и гарнитуру из вытянутых бронзовых накладок (часть которых могла быть и наконечниками) в сочетании с несколькими узкими железными наконечниками из п.471 (рис.43, 2, 8, 9). В зоне доминирования “серой” керамики подгруппы В2 неоднократно встречены и сосуды пражского типа с длинными отогнутыми венчиками, что также указывает на датировку не ранее VII в. Подробный анализ sella curulis из расположенного в зоне “С1” п.108 (рис.43, 32) привел А.Киша к выводу, что это изделие датируется не ранее koh.VI в., скорее всего, оно было сделано в Италии между 580/ 590 и 650 гг. (Kiss А., 1996, S.270-276).
Не столь проста и очевидна оценка зон, расположенных между зонами “В1” и “В5” (рис.58, зоны “В2”, “С2”, “С4”, “В4”). Ведь в зонах “С2” и “С4” встречена “серая” керамика, отнесенная Т.Вида к подгруппе В2, а расположены они в окружении, в целом, более ранней “серой” керамики подгруппы В1-2 и “штампованной”. Это требует более подробно рассмотреть вариации “серой” и “штампованной” керамики, встреченной в Колькеде.
Подавляющее большинство посуды, отнесенной Т.Вида к подгруппе В1-2 (рис.57,16-20, А.Киш рассмат-
ривает эти сосуды в качестве особых форм, отдельно от “серой” керамики; эти, в значительной степени терминологические, разночтения не имеют для данного исследования принципиального значения), представлено горшками с четким расширением, расположенным заметно ниже середины высоты сосуда. Орнамент представлен валиками, широкими вдавленными полосами, прочерченными горизонтальными линиями, пролощенными сетками из ромбов, т.е. способами украшения, известными на “штампованной” керамике. Волнистый орнамент, наиболее типичный для керамики группы “В” (т.е. “серой”), в рамках рассматриваемой совокупности встречается редко. Причем сосуды, украшенные волнистыми линиями, расположены на периферии зон распространения посуды подгруппы В1-2 (рис.57, 18-, 58). Другой, нетипичной для рассматриваемой совокупности, вариацией керамики подгруппы В1-2 являются горшки, тулово которых расширяется около половины высоты, также встреченные на периферии рассматриваемой зоны (рис.57, 17; 58). К “периферийным” вариациям относятся и горшки, украшенные только лощением (рис.57, 16; 58).
Среди “штампованной” керамики, из многочисленных вариаций выделяются сосуды с округлым ту-ловом, близкие вариантам “а” и “Ь” по классификации Т.Вида (рис.57, 12). Лишь они среди образцов из Колькеда украшены штампами из вытянутых треугольников, из вписанных друг в друга окружностей, S-видными. А встречены такие сосуды на периферии зоны штампованной керамики (рис.58). Таким же расположением на фоне основного ареала отличаются сосуды, украшенные штампами, выстроенными в треугольники, и сосуд с вытянутым зауженным горлом (рис.27, 10, 11).
Среди керамики подгруппы В2, имеющей уступ при переходе тулова в шейку (на значение этого признака обратил внимание П.Штадлер), выделяются сосуды с расширением тулова ниже половины его высоты (рис.57,9, ср. варианты “b”, “d3” по Т.Вида), около половины высоты (рис.57, 7-8, наиболее близкие вариантам “а” и “cl” по Т.Вида), в верхней части тулова (рис.57, 6, близкие вариантам “с2” и “dl” по Т.Ви-
99
Рис. 37. Колькед-Фекетекапу А. Вещи из погр.: 1-5 - 201; 6-15 - 260; 16-21 - 310; 22-24 - 361; 25-32 - 283;
33 - 183; 34-38 - \Т, 39-49 - 485; масштабы: 50 - для 13-15, 20; 51 - для остальных.
Fig. 37. Kolked-Feketekapu A. Stock from int.: 1-5 - 201; 6-15 - 260; 16-21 - 310; 22-24 - 361; 25-32 - 283; 33 - 183; 34-38 - 17; 39-49 - 485; scale: 50 -for 13-15, 20; 51 -for the rest.
Abb. 37. Kolked-Feketekapu A. Sachen aus Grabem: 1-5 - 201; 6-15 - 260; 16-21 - 310; 22-24 - 361; 25-32 -283; 33 - 183; 34-38 - 17; 39-49 - 485; Mafistab: 50 -fur 13-15, 20; 51 -fur iibrige.
Dess. 37. Kolked-Feketekapu A. Objets issus des sep.: 7-5 - 201; 6-75 - 260; 16-21 - 310; 22-24 - 361; 25-32 -283; 33 - 183; 34-38 - 17; 39-49 - 485; echelle: 50 - pour 13-15, 20; 51 — pour les autres
100
да). Причем, первые встречены в зонах, расположенных неподалеку от ареалов “штампованной” керамики или на других участках северо-восточного раскопа (рис.58, зоны “С2”, “С4”, “С6”), вторые распространены весьма широко, а третьи встречены лишь на юго-западном раскопе (рис.58). Среди керамики подгруппы В2, не имеющей уступа при переходе от тулова к шейке, выделяются сосуды с округлыми боками, наибольшее расширение которых расположено ниже половины высоты тулова (рис.57, 5). Именно они встречаются на северо-восточном раскопе. Основная же масса сосудов без уступа при переходе от тулова к шейке характеризуется либо расширением тулова, расположенным не ниже половины его высоты, либо четко выраженным “переломом” в месте наибольшего расширения (рис.57, 2-4, ср. наиболее близкие варианты “е2”, “f2”, “g” по Т.Вида). Эти вариации известны лишь на юго-западном раскопе (рис.58).
Приведенных наблюдений представляется достаточно для пояснения отмеченной выше картины кажущейся чересполосицы в зонах “В2”, “С2”, “С4”, “В4”. Судя по всему, могилы, расположенные в этих зонах, близки по времени и отражают период сосуществования и смены “штампованной” посуды и “серой” керамики подгруппы В1-2 “серой” керамикой подгруппы В2. Причем, выделяется целый ряд вариаций сосудов, бытовавших в период этого сосуществования (какие-то из них, в принципе, могли появиться несколько раньше, другие - существовать позже этого отрезка времени). На хронологические рамки этого периода указывает наличие пражских сосудов с длинным отогнутым венчиком (не ранее VII в.) в зонах “В4” и “С4” или между зонами “С4” и “В1”. Между зонами “В4”, “С4” и “В5” расположено п.325 с пряжкой типа Сиракузы, широко бытующего в VII в. С зоной “С4” связано п.183, где найден наконечник, изготовленный в технике “ячеек” (рис.37, 33). В отличие от рассмотренных выше случаев, соотнесение этого наконечника с образцами, обычными для гарнитур периода 3 по Р.Христлайну, не очевидно. Решение вопроса о датировке этой вещи зависит от выяснения обстоятельств и времени появления техники “ячеек” в Карпатской котловине (обзор материалов и некоторые наблюдения см. Kiss А., 1996, S.213, 214). В данном случае, скорее всего, датировка наконечника из п.183 едва ли может быть значительно более ранней по сравнению с датами остального массива гарнитур из Колькеда, изготовленных в той же технике. Учитывая хронологию рассмотренных выше зон, представляется, что период смены “штампованной” и “ранней” “серой” керамики “серой” керамикой подгруппы В2 не выходит за рамки 1-й пол.VII в.
Полученные результаты по соотношению и датировке вариантов “штампованной” и “серой” керамики несколько отличаются от схемы Т.Вида, хотя и не отменяют ее значение. Являются ли эти расхожде
ния отражением локальной ситуации, или уточнений требуют некоторые наблюдения венгерского коллеги, пока сказать трудно. Ведь могильники Будакалаш и Чакберень, на материалах которых он основывается в первую очередь, не опубликованы, причем, приведенные планы распределения типов посуды на этих памятниках (Vida Т., 1999, Abb.80-82) вполне позволяют интерпретацию, близкую выводам, полученным для материалов Колькеда. Материалов же из Кернье и некоторых других памятников, где присутствует рассматриваемая керамика, для однозначных выводов явно недостаточно.
Следующую группу инвентаря, представленную на могильнике Колькед сериями вещей, образуют ременные гарнитуры с железными пряжками и накладками. Некоторые из них имеют элементы, украшенные в технике таушировки, широко распространенной в культурах “меровингского” круга и у лангобардов в Италии. “Железные” гарнитуры из могильников “аварского” круга изучены явно недостаточно, но массовость этого материала в Колькеде делает его рассмотрение необходимым. П.Штадлером предложена очень дробная типология железных пряжек и накладок, проведено картографирование типов (Stadler Р., 1996, S.633-638). Из этой работы следует, что ряд элементов железных гарнитур имеют весьма выразительные ареалы, но использовать эти результаты без корректив мы не стали, поскольку в ходе проверки оказалось, что границы между некоторыми типами проведены весьма произвольно, а ряд вещей, соответствующих рассматриваемым П.Штадлером характеристикам, остался за рамками его анализа. Возможно, по этой причине не использовал наработки П.Штадлера и А.Киш. Он предпочел положить в основу типологии структуру ременных гарнитур, что, несомненно, важно, но, очевидно, недостаточно для детального анализа. Представляется, что наиболее перспективным для понимания “железных” гарнитур будет совмещение сильных сторон указанных подходов.
К типу 1 отнесены “железные” гарнитуры, полный комплект которых включает: пряжку с обоймой; прямоугольную накладку; широкий, сравнительно короткий “основной” наконечник ремня; накладку, выполненную в том же стиле, что обойма пряжки, и противостоящую ей на застегнутом ремне (рис.31, 1-4, 6-9, 17-20, 30-33). Для выделения хронологических вариантов показательны пропорции обоймы пряжки и противостоящей ей накладки. На примере выстроенного на рис.31 типологического ряда очевидна тенденция к увеличению длины указанных элементов. Завершают этот типологический ряд “некомплектные” гарнитуры с деталями, как на других гарнитурах типа 1, но имеющие наиболее вытянутые обоймы пряжек, противостоящих им накладок, наконечников (рис.33,17-23,27). Отмеченная тенденция соответствует направлению эволюции таких вещей в культурах
101
102
Рис. 38. Накладки и наконечники типа Арадац - Фенлак. 1-13 - Арадац-Мечка, погр.85 (и рис.50, II); 14-19, 29-36 - Колькед-Фекетекапу А, погр,: 14-19 - 211 (и рис.50, 15-18); 29-36 - 647; 20-26 - Фенлак (и рис.34, 36-39; 40, 57-61; 48, 58; 54, 12-16); 27, 28 - Сынпетру-Жерман (ирис.55, 3-5); 37, 38 - Сарваш-68, погр.200; 39-46 - Линц-Цицлау, погр.97; 47 - Суук-Су, погр. 157; 48-52 - Кестхей-Фенекпуста, погр. 15.
Fig. 38.	Plates and belt-points of Aradac - Fonlak type. 1-13 - Aradac-Mecka, int. 85 (and fig. 50, 11); 14-19, 29-36 - Kolked-Feketekapu A, int.: 14-19 - 211 (andfig.50, 15-18); 29-36 - 647; 20-26 - Fonlak (and fig. 34, 36-39; 40, 57-61; 48, 58; 54, 12-16); 27, 28 — Sinpetru-German (andfig.55, 3-5); 37, 38 - Szarvas-68, int.200; 39-46 - Linz-Zizlau, int.97; 47 - Suuk-Su, int. 157; 48-52 — Kesthely-Fenekpusta, int. 15.
Abb. 38. Laschen und Endstiicke vom Typ Aradac — F'6nlak.l-13 - Aradac-Mecka, Grab 85 (auch Abb.50, 11); 14-19, 29-36 - Kolked-Feketekapu A, Graber: 14-19 - 211 (auch Abb.50, 15-18); 29-36 - 647; 20-26 - Fonlak (auch Abb.34, 36-39; 40, 57-61; 48, 58; 54, 12-16); 27, 28 - Sinpetru-German (auch Abb.55, 3-5); 37, 38 - Szarvas-68, Grab 200; 39-46 - Linz-Zizlau, Grab 97; 47 - Suuk-Su, Grab 157; 48-52 - Kesthely-Fenekpusta, Grab 15.
Dess. 38. Appliques et pointes du type Aradac - Fonlac. 1-13 - Aradac-Mecka, sep.85 (et dess.50, 11); 14-19, 29-36 - Kolked-Feketekapu A, sep.: 14-19 - 211 (et dess.50, 15-18); 29-36 - 647; 20-26 - Fonlak (et dess.34, 36-39; 40, 57-61; 48, 58; 54,12-16); 27, 28 - Sinpetru-German (et dess.55, 3-5); 37, 38 - Szarvas-68, sep.200; 39-46 - Linz-Zizlau, sep.97; 47 - Souuk-Sou, sep.157; 48-52 - Kesthely-Fenekpusta, sep.15
“меровингского” круга. Пряжки с относительно короткими обоймами и накладками характерны для 2 горизонта “алеманских” памятников (ок.570/580 - 620/ 630 гг.) и фазы DEFGH хронологии Северо-Восточной Франции (ок.600 - 620/630 гг.), а вытянутые образцы типичны для более позднего времени (Martin М., 1990; Perin Р., 1998). Такая датировка соответствует и представленным выше наблюдениям над планиграфией могильника в Колькеде (рис.59). Наиболее типологически “архаичная” гарнитура из п.44 найдена в ядре зоны “В”, неподалеку от ареала самых ранних погребений. Гарнитуры типологически “следующего” варианта происходят из пп. 103, 138,180, расположенных на периферии зоны “В”, как и пп.26 и 178, где найдены лишь аналогичные пряжки (рис.33, 26, 28). А пояса с вытянутыми обоймами пряжек или противостоящих им накладок встречены в зонах переходного периода “В/С” или в зонах “С1”, “СЗ”, “С5” и на краю зоны “В/С” в юго-западном раскопе (рис.59, 18; 61).
Тип 2 “железных” гарнитур включает комплект, состоящий из пряжки с обоймой, широкий “основной” наконечник, накладку с выступами по углам, узкую накладку (рис.32, 17-20, 23-26, 27-30). К этой же группе явно относится некомплектная гарнитура из п.19 (рис.32, 1, 2). М.Мартин в специальном очерке о таушированных поясах из Колькеда считает гарнитуры типа 2 из пп.227 и 249 синхронными гарнитурам типа 1 из пп.44 и 180, объединяя их как “трехчастные”, предшествующие многочастным поясам горизонта 3, по Р.Христлайну, и основной массе образцов из Лин-ца-Цицлау (Martin М., 1996). В данном случае следует обратить внимание на следующие обстоятельства. Орнаментация упомянутых таушированных гарнитур, как отметил М.Мартин, оригинальна и связана с особым “карпатским” стилем, представленным также в Кернье и ряде других пунктов, что требует с осторожностью относиться к возможности прямой синхронизации этих вещей с рядом “меровингских” гарнитур. Если гарнитуры типа 1 вполне сопоставимы с класси
ческими образцами “меровингских” поясов по структуре и характеру элементов, то пояса типа 2, как и образцы из Кернье, явно своеобразны. Сама по себе “немногочастная” структура не может быть узко датирующим признаком. Ранняя датировка образцов из Кернье не безупречна, поскольку их особое место в сериации (Martin М., 1990, Abb.9) отражает, прежде всего, культурную специфику комплексов, оставляя открытым вопрос хронологии (Гавритухин И.О., 1995а, с.205). В Колькеде “железные” пояса типа 2 имеют жесткую локализацию и связаны с зоной погребений переходного периода “В/С” или с зоной “Сб”, причем найдены в комплексах с “серой” керамикой подгруппы В2 или неподалеку от таковых (рис.59, 20).
Тип 3 представлен “железными” гарнитурами, включающими пряжку с обоймой, прямоугольную накладку, две узкие накладки с зауженной нижней частью, а в полном комплекте - и широкий наконечник (рис.33, 1-4, 7-10, 11-13). Сами по себе перечисленные элементы или их сочетание не дают узкой даты, надежно определяемой по аналогиям. Тем не менее, на фоне колькедских материалов очевидна стандартность данного типа гарнитур, что подтверждается й его четким планиграфическим распределением. Гарнитуры типа 3 встречены на периферии зоны “В” или в контексте пограничья комплексов, типичных для зоны “В”, и более поздних (рис.59, 21).
Прочие “железные” гарнитуры из Колькеда имеют не столь выразительную структуру, поэтому для их оценки наиболее показательны характерные детали. Короткие заостренные железные наконечники (рис.28, 14, 40) встречены в комплексе с пряжкой типа Сучи-дава и поблизости от комплекса с накладкой типа Су-чидава, причем, напоминают последние по форме (рис.28, 40, 41, 43; 59, 5). Также тяготеют к зоне “А” или ей принадлежат комплексы с коротким наконечником, имеющим вогнутые бока, и с пряжкой, имеющей стилистически близкую обойму (рис.28, 18, 20; 59, 6). Учи-
103
Рис. 39. Накладки и наконечники типа Тарнамера или близкие им. 1-13, 51-57 - Сегед-Кундомб, погр.: 1-13 -180; 51-57 - 289; 14-16 — Мезоковачхаза-Уй Алкотмань, погр.5; 17-22 - Колькед-Фекетекапу А, погр.226; 23-25 - Яношида, погр.26; 26-28- Татабанья-Кертварош; 29 - Ясапати-Надьяллаш, погр. 131; 30-39-Тарнамера-Урак, погр.: 30-36 - 1; 37-39 - 10 (и рис.50, /); 40-47 - Чаньтелек (ирис.5\, 8); 48 -Адонь (и рис.42, 32); 49 - Чаньтелек-фельдеи-хатарут; 58 - "Венгрия ”.
Fig. 39.	Plates and belt-points of Tamamera type and their analogues. 1-13, 51-57 - Szeged-Kundomb, int.: 1-13 -180; 51-57 - 289; 14-16 - Mezokovacshdza-Uj Alkotmany, int.5; 17-22 - Kolked-Feketekapu A, int.226; 23-25 -Yanoshida, int.26; 26-28 — Tatabanya-Kertvaros; 29 - Yaszapati-Nagyallas, int. 131; 30-39 - Tamamera-Urak, int.: 30-36 - 1; 37-39 - 10 (and fig.SO, 1); 40-47 - Csantelek (andfig.5\, 8); 48 -Adony (andfig.42, 32); 49 - Csantelek-felgyoi-hatariit; 58 - “Hungary”.
Abb. 39. Laschen und Endstiicke vom Typ Tamamera oder ahnliche. 1-13, 51-57 - Szeged-Kundomb, Graber: 1-13 - 180; 51-57 - 289; 14-16 - Mezokovacshaza-Uj Alkotmany Grab 5; 17-22 - Kolked-Feketekapu A, Grab 226; 23-25 - Yanoshida, Grab 26; 26-28 - Tatabanya-Kertvaros; 29 - Yaszapati-Nagyallas, Grab 131; 30-39 - Tamamera-Urak, Graber: 30-36 - 1; 37-39 - 10 (auch Abb.50,1); 40-47 - Csantelek (auch Abb.5\, 8); 48 - Adony (auch Abb.42, 32); 49 - Csantelek-felgyoi-hatarut; 58 - “Ungarn".
Dess. 39. Appliques et pointes du type Tamamera et pareilles. 1-13, 51-57 - Szeged-Kundomb, sep.: 1-13 - 180; 51-57 - 289; 14-16 - Mezokovacshaza-Uj Alkotmany, sep.5; 17-22 - Kolked-Feketekapu A, sep.226; 23-25 -Yanoshida, sep.26; 26-28 - Tatabanya-Kertvaros; 29 - Yaszapati-Nagyallds, sep.131; 30-39 - Tamamera-Urak, sep.: 30-36 - 1; 37-39 - 10 (et dess.50, T); 40-47 - Csantelek (et dess.5), 8); 48 - Adony (et dess.42, 32); 49 - Csantelek-felgyoi-hatarut; 58 - “Hongrie”
тывая, что границы зоны “А” условны, перечисленные комплексы вполне могут рассматриваться как практически синхронные, хотя хронологические рамки, например, коротких заостренных наконечников или накладок явно шире (ср. образец из бронзовой пластины - рис.43, 41). Только в рамках зоны “В”, в том числе и неподалеку от зоны “А”, встречены железные пряжки с короткой прямоугольной обоймой, крепящиеся штифтами по углам (рис.28, 9, 10, 59, 10). Маленькие железные пряжки с узкими прямоугольными обоймами (рис.30, 13, 19; 59, 9) найдены лишь в зоне “В”, а более крупные образцы (рис.30, 25, 34, 36, 50, 33, 35) - как в зоне “В”, так и “С” (рис.59, 11).
Среди железных пряжек выделяются В-образные (рис.28, 1, 18; 30, 1, 3, 8, вероятно и 30, 6, 13), широко распространенные в “доаварское” время. Такие вещи встречены лишь в зонах “А”, “В” и “В/С” (рис.59, 3). Схожий ареал имеют овальные и D-образные пряжки с “зауженной” щелью (рис.28, 15, 21; 30, 28-30, 32, 36-39,45-47,51, 54, 55; 32,15; 33, 25), на своеобразие которых обратил внимание П.Штадлер. Причем, образцы, наиболее вытянутые по вертикали, известны лишь в зонах “А” и “В” (рис.59, 1), в отличие от чуть более коротких (рис.30, 36, 51; 32, 15; 33, 25), встреченных в зоне “С”, но известных и в зоне "В” (рис.59, 2). Совсем другой ареал у железных сравнительно длинных трапециевидных пряжек с зауженной задней стороной, имеющих как прямые, так и прогнутые бока (ср., типы 40341,40342,40321,40350 по: Stadler Р., 1996, S.634 с некоторыми коррективами). Лишь однажды такой образец встречен в зоне С5, остальные же найдены в погребениях юго-западного раскопа.
Таким образом, распределение по территории могильника показательных вариантов железных пряжек и накладок подтверждает реальность зон, выде
ленных на основе распределения типов керамики. Это позволяет использовать рассмотренные вещи для уточнения границ и состава зон. Большая часть железных пряжек и накладок, скорее всего, была изготовлена местными мастерами, и периоды бытования этих вещей, конечно, могут иметь местную специфику. При этом, последовательность, а в ряде случаев и датировка появления типов, несомненно, отражают изменения материальной культуры, происходившие на довольно обширных территориях.
Формы, серийно встреченные у железных изделий из Колькеда, присутствуют и в гарнитурах с деталями из цветных металлов. Бронзовый набор, украшенный гравировкой, из п.250 (рис.36, 1-3, 5) повторяет тип 1 железных гарнитур. Некомплектная, собранная из разнородных деталей, гарнитура, близкая типу 1, происходит из п.14 (рис.36,12-16). Детали обоих наборов сопоставимы с поздними вариантами типа 1, и их локализация на могильнике вполне предсказуема. Погребение 250 расположено в зоне “С2”, а п.14-в зоне “С6” (рис.59, 18, 19). Погребение 223 с деталями, стилистически близкими образцам из железных гарнитур 2 и 3 типа, и п.264 с накладками, напоминающими накладки из гарнитур типа 2, находятся в зонах “С2” и “С5” (рис.59, 23, 24), что соответствует локализации их аналогов из железа. Бронзовая пряжка, язычок которой украшен овальной площадкой (рис.28,28), найдена в п.73 из зоны “В” (рис.59, 8). Возможно, такой же язычок присутствует на пряжке из расположенного неподалеку п.71 (рис.28, 9). К сожалению, у железных пряжек язычки такого типа зачастую трудно достоверно отделить от широко датируемых образцов с фигурными площадками.
Среди вещей, показательных для зон “А” и “В”, лишь однажды встреченных в зоне “Сб” (причем, в
105
901
Рис. 40. Накладки и наконечники с изображением трех- или пятилистника. 1-4 - Биаторбадь, погр.270;
5, 6 - Кишкереш Похибуй-Мацко-дюле, погр.26; 7-10 - Дьер-Теглавете дюле, погр.757; 11 -13 - Арадац-Мечка, логр.84; 14, 15, 40-43 - Колькед-Фекетекапу А, погр.'. 14, 15 - 88; 40-43 - 259 (и рис.50, 4, 5); 16 - Кестхей; 17-20 - Пуста Хернад, погр.2; 21-24 - Сегед-Фехерте В, погрЛ67; 25-34 -Халимба, погр.: 25-31 - 85 (и рис.50, 3); 32-34 - 261; 35-39 - Будапешт 32, ул.Фехервари 149-151, по гр.8; 44-56 - Ясапати-Надьяллаш, погр.264 (и рис.50, 2); 57-61 - Фенлак (и рис.34, 36-39; 38, 20-26; 48, 58; 54, 12-16); 62-64 - Керчь; 65-68 -Акалан; 69 - “Среднее Поднепровье ”.
Fig. 40.	Plates and belt-plates with trifoils and pentfoils: 1-4 - Biatorbady, int. 270; 5, 6 - Kiskoros Pohibuj-Macko-diilo, int. 26; 7-10 - Dyor-Teglaveto diilo, int. 757; 11-13 — Aradac-Mecka, wt.84; 14, 15, 40-43 - Kolked-Feketekapu A, int.: 14, 15 - 88; 40-43 — 259 (and fig.50, 4, 5); 16 - Kesthely; 17-20 - Puszta Hemad, int.2; 21-24 -Szeged-Feherto B, intA67; 25-34 - Halimba, int.: 25-31 - 85 (andfig.50, 3); 32-34 - 261; 35-39 - Budapest 32, Fehervari utca 149-151, int.8; 44-56 - Yaszapati-Nagyallas, int.264 (and int.50, 2); 57-61 - Fonlak (andfig.34, 36-39; 38, 20-26; 48, 58; 54, 12-16); 62-64 - Kerch; 65-68 - Akalan; 69 - “The Middle Dnieper basin”.
Abb. 40. Laschen und Endstiicke mit drei- oder funfblattrigem Bild. 1-4 - Biatorbady, Grab 270; 5, 6- Kiskoros Pohibuj-Macko-diild, Grab 26; 7-10 - Dyor-Teglaveto diilo, Grab 757; 11-13 - Aradac-Mecka, Grab 84; 14, 15, 40-43 -Kdlked-Feketekapu A, Graber: 14, 15 - 88; 40-43 - 259 (auch Abb.50, 4, 5); 16 - Kesthely; 17-20 - Puszta Hemad, Grab 2; 21-24 - Szeged-Feherto B, Grab 167; 25-34 - Halimba, Graber: 25-31 - 85 (auch Abb.50, 3); 32-34 - 261; 35-39 - Budapest 32, Fehervari utca 149-151, Grab 8; 44-56— Yaszapati-Nagyallas, Grab 264 (auch Abb.50, 2); 57-61 -Fdnlak (auch Abb.34, 36-39; 38, 20-26; 48, 58; 54, 12-16); 62-64 - Kerc; 65-68 - Akalan; 69 - “Mitteldneprgebiet”.
Dess. 40. Appliques et pointes a 1’image de feuilles a trois et cinq parties. 1-4 - Biatorbady, sep.270; 5, 6-Kiskdrds Pohibuj-Macko-diilo, sep.26; 7-10 - Dyor-Teglaveto diilo, sep.757; 11-13 - Aradac-Mecka, sep.?>4; 14, 15, 40-43 - Kdlked-Feketekapu A, sep.14, 15 - 88; 40-43 - 259 (et dess.50, 4, 5); 16- Kesthely; 17-20 - Puszta Hemad, sep.2; 21-24 - Szeged-Feherto B, sep. 167; 25-34 — Halimba, sep.: 25-31 - 85 (et dess.50, 3); 32-34 - 261; 35-39 -Budapest 32, Fehervari utca 149-151, sep.8; 44-56 — Yaszapati-Nagyallas, sep.264 (et dess.50, 2); 57-61 - Fdnlak (et dess.34, 36-39; 38, 20-26; 48, 58; 54, 12-16); 62-64 - Kersz; 65-68 - Akalan; 69 - “Bassin du Dniepr moyen"
наборе с накладкой, характерной для железных гарнитур типа 2), можно назвать овальные бронзовые пряжки без обойм (рис.28, 2, 13, 16, 27, 28, 34; 59, 4). Схожие пряжки без металлических обойм широко распространены на протяжении V-VI вв. (для некоторых образцов можно указать и более ранние аналоги). По наблюдениям Х.Рота и К.Тейне, в Южной Германии для комплексов VII в. такие вещи не характерны (Roth Н., Teune С., 1988, Tab.7). Впрочем, время выхода таких пряжек из употребления для разных культур может несколько отличаться. Бронзовые пряжки с простыми подтреугольными обоймами, отлитые вместе с рамками или подвижно соединенные с ними (рис.36, 51, 53, 49, 45; 59, 13, 14), восходящие к прототипам позднеримского времени, в Колькеде не встречены за границами зоны “В”. Иной ареал у пряжек с треугольными обоймами, имеющими выступы по бокам. Очень близкие образцы, подвижно соединенные с рамкой (рис.36,35,36), встречены в зоне “С1” (рис.59,12). Экземпляр, отличающийся неподвижным соединением рамки и обоймы (рис.36, 33), найден в центральной части юго-западного раскопа (рис.61,1). Хронология и локальные серии таких вещей пока не изучены с желаемой полнотой (Гавритухин И.О. - в печати 1). Образец, стилистически близкий колькед-ским находкам, приведен П.Пиреном среди показателей фазы EFGHI/FGHI (ок. 625/630 - 650/660 гг.) (Perin Р., 1998), хотя вещи схожих типов и в культурах “ме-ровингского” круга, и в Восточной Европе, и в Поду-навье известны намного раньше.
Среди вещей из рассмотренных и некоторых других комплексов обращают внимание довольно стандартные бронзовые наконечники, крепящиеся к ремню с помощью короткой задней пластины, часто украшенные гравировкой (рис.36, 5, 52, 20, 55). Самый короткий из этих наконечников известен в зоне “В” (п.98), а два чуть более вытянутых - в переходной зоне “С2” (пп.250 и 223). Еще один сравнительно длинный наконечник происходит из п.386, расположенного в центральной части юго-западного раскопа (рис.61, 4). То, что это не случайное запаздывание, подтверждается обувной гарнитурой с наконечниками такого же типа из п.524 (рис.36, 31) и рассмотренной выше пряжкой из п.386 (рис.36, 33). Все эти комплексы расположены в центре юго-западного раскопа, а аналоги найденным в них вещам происходят из зон “В/С” и “С1”. О существовании рассмотренных наконечников в середине VII в. свидетельствуют и материалы Тисафюреда (рис.1, 26).
Среди деталей т.н. “прессованных” “аварских” гарнитур одной из наиболее массовых находок являются круглые накладки, как гладкие, так и орнаментированные “розетки” (рис.34, 3, 12, 23, 26, 32, 40, 46). Функции таких накладок различны, они могли украшать основной пояс, оружейные ремни, конскую сбрую, налобные повязки, другие детали одежды или снаряжения и т.д. Известны в Карпатской котловине и модели для изготовления круглых накладок (рис.34, 36, 37, 39, 63; 54, 13-15). Круглые неорнаментирован-ные накладки со скошенными краями известны в “до-
107
108
Рис. 41. Накладки и наконечники с изображениями “птичек” и некоторых других типов. 1-5, 25-30, 39-43, SO-54, 67, 68, 73-79 — Колькед-Фекетекапу А, погр.: 1-5 - 133; 25-30 - 425; 39-43 - 355; 50-54 - 391; 67, 68 - 385; 73-79 - 341; 6-14, 20-24 - Кернье, погр.: 6-14 - 109; 20-24 - 24; 15-19 - Сегед-Кундомб, погр.143; 31-36 - Кест-хей-Фенекпуста, погр. 16; 37 - Кунсентмартон; 38 - Тарнамера-Урак, по гр.8; 44 - Херсонес; 45-49 - Ваяска, погр.2; 55-62 - Гатер, погр.6; 63-66 - Алаттьян, погр.175; 69-72 - Ловченац (и рис.50, 10; 55, б).
Fig.41. Plates and belt-points with “birds” images, and of certain other types. 7-5, 25-30, 39-43, 50-54, 67, 68, 73-79 - Kolked-Feketekapu A, int.: 1-5 - 133; 25-30 - 425; 39-43 - 355; 50-54 - 391; 67, 68 - 385; 73-79 - 341; 6-14, 20-24 - Komye, int.: 6-14 — 109; 20-24 — 24; 15-19 — Szeged-Kundomb, int. 143; 31-36 - Kesthely-Fenekpusta, int. 16; 37 - Kunszentmarton; 38 - Tarnamera-Urak, int.8; 44 — Khersones; 45-49 - Vajaska, int.2; 55-62 - Gater, int.6; 63-66 - Alattyan, int.175; 69-72 - Lovcenac (and fig.50, 10; 55, 6).
Abb. 41. Laschen und Endstiicke mit der Darstellung von “Vogeln” und einiger anderen Typen. 1-5, 25-30, 39-43, 50-54, 67, 68, 73-79 - Kolked-Feketekapu A, Graber: 1-5 - 133; 25-30 - 425; 39-43 - 355; 50-54 - 391; 67, 68 -385; 73-79 - 341; 6-14, 20-24 - Komye, Graber: 6-14 - 109; 20-24 - 24; 15-19 - Szeged-Kundomb, Grab 143; 31-36 - Kesthely-Fenekpusta, Grab 16; 37 - Kunszentmarton; 38 - Tarnamera-Urak, Grab 8; 44 - Chersones; 45-49 -Vajaska, Grab 2; 55-62 - Gater, Grab 6; 63-66 - Alattyan, Grab 175; 69-72 - Lovcenac (auch Abb.50, 10; 55, 6).
Dess. 41. Appliques et pointes a 1’image d’ “oiseaux” et autres types. 1-5, 25-30, 39-43, 50-54, 67, 68, 73-79 -Kolked-Feketekapu A, sep.: 1-5 - 133; 25-30 - 425; 39-43 - 355; 50-54 - 391; 67, 68 - 385; 73-79 - 341; 6-14, 20-24 - Komye, sep.: 6-14 - 109; 20-24 - 24; 15-19 - Szeged-Kundomb, sep. 143; 31-36 - Kesthely-Fenekpusta, sep.\6; 37 - Kunszentmarton; 38 - Tarnamera-Urak, sep.8; 44 — Khersonese; 45-49 - Vajaska, sep.2; 55-62 - Gater, sep.6; 63-66 - Alattyan, sep.175; 69-72 - Lovcenac (et dess.50, 10; 55, 6)
аварское” время и нередки в “аварских” гарнитурах, предшествующих горизонту “Игар - Озора” (Kiss А., 1996, S.215). В Колькеде такие накладки распределены следующим образом. Пара круглых накладок в сочетании только с железной пряжкой (рис.28, 11, 12; 60, 3) встречена в зоне “В”. Единичные накладки этого же типа, но входящие в более сложные гарнитуры (рис.34, 31-35, 41-45; 41, 73-79, 61, 6, 7), найдены лишь в комплексах юго-западного раскопа. Пояса, поверхность которых украшена серией круглых накладок (рис.34, 19-29, 61, 5), также известны на юго-западном раскопе, а пояс, поверхность которого покрывали такие же мелкие, хоть и орнаментированные, накладки (рис.34, 12-18; 60, 4), найден в зоне “В/С”. Накладки-“розетки” в комплексах аварского круга довольно разнообразны и без специального анализа едва ли пригодны для узкой датировки (Гавритухин И.О., 1997а, с.46, 57; Kiss А., 1996, S.218,219). В Колькеде два комплекта из идентичных серебряных “розеток”, входящих в поясные гарнитуры, встречены в расположенных рядом пп. 107 и 109 (рис.34, 1-11, 40, 60, 1) из зоны “Cl”. С периферией зоны “В” связана крупная розетка из женского п.139 (рис.44, 55; 60, 2). Бронзовые более простые розетки, украшавшие упряжь коня (рис.34,46; 61,8), найдены на юго-западном раскопе в п.417.
Пояса и портупеи, украшенные рядом круглых накладок или “розеток” в сочетании с несколькими стандартными наконечниками подвесных ремешков, традиционно считаются одними из наиболее архаичных среди “аварских” прессованных гарнитур. Они известны в комплексах (рис.35, 9-36) с монетой императора Фоки, выпущенной между кон.603 и 607 г., с имитацией золотой монеты императора Маврикия (не ранее 584-602 гг.), с подвеской из золотой монеты императора Ираклия ранних выпусков (610-613 гг.) (Somogyi Р., 1997, №№ 27, 36, 75). Это дает несколько
важных датирующих реперов, но не снимает проблему верхней хронологической границы использования таких накладок. Особо следует отметить пояс из п.479 (рис.34, 19-24), на котором зафиксировано расположение круглых накладок вертикальными рядами (по три штуки в каждом). Несомненно, в данном случае мы имеем дело с образцом т.н. “широких поясов”, представленных в Мор-Акасто-домб, Кернье и ряде других памятников, причем в Кернье они нередко украшались псевдопряжками и трехчастными накладками (Torok G., 1954; Salamon А., Erdelyi I., 1971). Это сопоставление подтверждается и Т-образной накладкой из п.479. Аналогичные вещи неоднократно встречены в составе гарнитур, украшавших “широкие” пояса, и датируются в рамках “I среднеаварского” периода (Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996, с.72-74, 76, 90 - ИС-21, 274-275).
Трехлепестковые накладки (рис.28, 7; 34, 47) являются еще одним типом широко датируемых мелких деталей ременных гарнитур, известных и в опорных “раннеаварских” комплексах. Такие накладки найдены в комплексе вместе с пробитой в двух местах потертой золотой монетой Маврикия Тиберия (584-602 гг.) (Somogyi Р., 1997, № 52) (рис.35, 1-8). В Колькеде трехлепестковые накладки из золотого листа или позолоченные бронзовые связаны с пограничьем зоны “В”, а железный образец (рис.34, 60) происходит из зоны “Сб” (рис.60, 5, 6).
К характерным элементам ряда поясов, известных среди древностей “аварского” круга, относятся двучастные накладки с килевидным или полукруглым верхом. Несмотря на то, что эти вещи неоднократно привлекали внимание специалистов, систематическое исследование таких накладок и связанных с ними гарнитур отсутствует. Большинство опубликованных суждений об этих вещах укладывается в рамки оце-
109
по
Рис. 42. Накладки и наконечники с изображением противостоящих птиц и прямоугольные накладки, выполненные во “II германском зверином стиле”. 1-7 -Дьер-Теглавете дюле, погр.494; 8-12 - Цико, погр.549; 13-16 - Киш-кереш Похибуй-Мацко-дюле, погр.53; 17-21 - Ченгеле-Фекетхалом, погр.48; 22 - “Бургенланд”; 23 -Лелехей; 24-27 - “Северный Иран 28 - Херсонес, Портовый квартал, пом.35/1965; 29-31 - Кернье, погр. 140; 32 - Адонь (и рис.39, 48); 33-43 - Колькед-Фекетекапу А, погр.: 33-36 - 151; 37-43 - 276.
Fig.42. Plates and belt-points with opposing birds and square plates in the “П German animal style”. 1-7 - Dyor-Teglaveto diilo, int.494; 8-12 — Ciko, int.549; 13-16 - Kiskoros Pohibuj-Macko-diilo, int.53; 17-21 - Csengele-Fekethalom, int. 48; 22 -“Burgenland”; 23 - Leldhely; 24-27- “Northern Iran”; 28 - Khersones, Port district, premise 35/1965; 29-31 - Komye, int. 140; 32 -Adony (andfig.39,48); 33-43 - Kdlked-Feketekapu A, int.: 33-36- 151; 37-43 - 276.
Abb. 42. Laschen und Endstiicke mit der Darstellung von gegeniiberstehenden Vogeln und Laschen, die im “II. Germanischen Tierstil” ausgefuhrt worden sind. 1-7- Dyor-Teglaveto dtilo, Grab 494; 8-12 - Ciko, Grab 549; 13-16 -Kiskoros Pohibuj-Mackd-ddlo, Grab 53; 17-21 - Csengele-Fekethalom, Grab 48; 22 - “Burgenland”; 23 - Leldhely; 24-27 - "Nordiran”; 28 - Chersones, Hafenstadtviertel, Raum 35/1965; 29-31 - Kornye, Grab 140; 32 - Adony (auch Abb.39, 48); 33-43 - Kdlked-Feketekapu A, Graber: 33-36 - 151; 37-43 - 276.
Dess. 42. Appliques et pointes a 1’image d’oiseaux contreposes et appliques rectangulaires executees au style “germanique animal П”. 1-7 - Dyor-Teglaveto diilo, sep.494; 8-12 - Ciko, sep.549,13-16 - Kiskoros Pohibuj-Mackd-duld, sep.53; 17-21 -Csengele-Fekethalom, sep.48; 22 - “Burgenland”; 23 - Leldhely; 24-27 - “Iran du Nord”, 28 - Khersonese, quartier du Port, bat.35/1965; 29-31 - Komye, sep.\4Q; 32 -Adony (et dess.39,48); 33-43 - Kdlked-Feketekapu A, sep.: 33-36- 151; 37-43 - 276
hok И.Ковриг. Она отнесла накладки “в форме двойного щита с псевдошарниром” к типам, характерным для 1 -й группы аварских древностей и датировала около 1-й пол-VII в., а образцы из Озоры и Игара считала “запаздывающими” (Kovrig I., 1963, S.105, 106). Заявленное А.К.Амброзом отличие “западных” форм от “поздних форм в Восточной Европе” (Амброз А.К., 19736, рис.2) осталось не раскрытым. Восполнить недостаток специальных исследований по гарнитурам с двучастными накладками, имеющими килевидный или полукруглый верх, в данной работе нет возможности, но остановиться на вопросах датировки некоторых вариаций необходимо.
К неоднократно обсуждавшимся типам относятся наконечники и накладки, украшенные композициями из трех вдавленных полушарий, вписанных в треугольник (некоторые образцы см. на рис.38 и 39, 51-57; список, дополняющий представленные образцы, - Kiss А., 1996, Liste 17). Такие гарнитуры разные авторы относят к типу “Арадац” или “Фенлак”, но практически все, кто такие вещи специально рассматривал, предлагают датировку около 1-й трети VII в. (Kiss А., 1996, S.215). Основания датировки сводятся к рассуждениям о том, что гарнитуры, украшенные в стиле “точка - запятая” (“Punkt - Komma - Ornamentik”), следует рассматривать как следующий этап развития гарнитур 2-й пол.VI в. (типа Садовец - Арчиса) (Martin М., 1990, S.66, 67). Ссылаются также на комплекс из Сынпетру Жерман с золотой монетой Ираклия и Ираклия Константина, выпущенной между 616 и 625 гг. (Somogyi Р„ 1997, № 65). Однако хронологические рамки орнаментации в стиле “точка - запятая” не столь уж жестки, ее образцы есть, например, в Озоре (рис.48, 2-6). При анализе материалов аварского круга на “ба-юварском” могильнике Линц-Цицлау М.Мартин отметил, что они находятся, хоть и недалеко, но за рамками тех зон могильника, где встречены гарнитуры 2-й ступени по Р.Христлайну. Даже, если выделять среди
гарнитур 3-й ступени ранние образцы, что предлагает М.Мартин, “восточные” компоненты в Линце-Циц-лау и ряде других верхнедунайских памятников датируются не ранее 2-й четверти VII в. (Martin М., 1990, S.68, 69). Таким образом, верхняя граница бытования накладок типа “Арадац - Фенлак” не может проходить раньше cep.VII в. С другой стороны, можно утверждать, что к cep.VII в. они уже существовали. В п.157 из Суук-Су накладки типа “Арадац - Фенлак” найдены вместе с пряжкой типа “Сиракузы”, что указывает на дату в рамках VII в. Нет признаков, ограничивающих хронологические рамки рассматриваемых накладок первыми десятилетиями VII в., и в других комплексах. Опорным для датировки следует считать набор из Фенлака, куда входят модели для изготовления трех вариантов гарнитур с накладками и наконечниками типа “Арадац - Фенлак” (рис.38, 20-26). Комплекс из Фенлака, кроме моделей для изделий, обычных в комплексах “I среднеаварского” периода, содержит модели для изготовления малой пальчатой фибулы и ряда вещей, круга днепровских кладов типа Мартыновского, а также своеобразных накладок, украшенных в стилях “плетеной” ленты (Гавритухин И.О., 1991; Гаври-тухин И.О., Обломский А.М., 1996).
Прессованную накладку или наконечник из п.226 в Колькеде (рис.39, 22) А.Киш счел не имеющей аналогов в Карпатской котловине (Kiss А., 1996,5.217).Мы думаем, что украшающий ее мотив относится к изображениям рыбы, представленным рядом образцов (рис.39, 3-5, 14, 23, 24, 26, 27, 29, 30, 32, 34, 37, 43-45, 48, 49, 56; 2,28), для которых подходит название “тип Тар-намера”. Довольно грубо сделанная гарнитура с накладками и наконечником этого типа найдена в п.180 могильника Сегед-Кундомб (рис.39, 1-5). Меч (к сожалению, плохой сохранности) из этого погребения крепился с помощью бронзовой пряжки (рис.39, 10), аналоги которой принадлежат типу, характерному для финала “среднеаварского” и начала “позднеаварско-
111
Рис. 43. Колькед-Фекетекапу А. Вещи из погр.: 1-10 - 471; 11-14 - 661; 15-19 - 388; 20-32 - 108; 33-40 - 264; 41-47 - 275; масштабы: 48 - для 31, 47; 49 - для остальных.
Fig. 43. Kolked-Feketekapu A. Stock from int.: 1-10 - 471; 11-14 — 661; 15-19 - 388; 20-32 - 108; 33-40 - 264; 41-47- 275; scale: 48 -for 31, 47; 49 -for the rest.
Abb. 43. Kolked-Feketekapu A. Sachen aus Grabem: 1-10- 471; 11-14 - 661; 15-19- 388; 20-32 - 108; 33-40-264; 41-47 - 275; Maflstab: 48-fur 31, 47; 49 -fiir Ubrige.
Dess. 43. Kolked-Feketekapu A. Objets issus des sep.: 7-70-471; 11-14 - 661; 15-19 - 388; 20-32 - 108; 33-40-264; 41-47 - 275; echelle: 48 - pour 31, 47; 49 - pour les autres
112
го” периода (ср. рис.11,1,14,21; 12, 32; 15,17) (Zabojnik J., 1991, тип 127). Серьги, встреченные в комплексах с накладками и наконечниками типа “Тарнамера”, обычны для “среднеаварского” периода. Модель для изготовления наконечников типа “Тарнамера” (рис.39, 48) входит в набор из Адони, одного из характерных комплексов ювелиров “среднеаварского” периода, причем, кроме вещей обычных для “I среднеаварского” периода, в него входили две модели для изготовления накладок, украшенных “плетенкой” (Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996, с.72,73). Наконец, в п.289 могильника Сегед-Кундомб (рис.39, 51-57) наконечник типа “Тарнамера” входил в гарнитуру с накладками типа “Арадац - Фенлак”. Приведенные данные показывают, что во “II среднеаварском” периоде наконечники и накладки типа “Тарнамера”, несомненно, существуют, хотя появиться могли и несколько раньше, тем более, что образцы типа “Тарнамера” принадлежат нескольким, явно различающимся, сериям.
Накладки с изображением трех- или пятилистни-ка, пожалуй, наиболее многочисленны и разнообразны. К кругу их прототипов многие авторы относят образцы из Керчи (рис.40, 62-64), сделанные в технике перегородчатой инкрустации, вероятно, византийской работы. С горизонтом таких вещей, скорее всего, следует соотносить прессованные наконечники из п.107 в Колькеде (рис.34, 4). Среди прессованных изделий лучше всего представлена серия “Акалан”. Вариант, наиболее близкий вероятному прототипу, представлен гарнитурой из Акалана и моделью “из Среднего Поднепровья” (рис.40, 65-69). В клад из Акалана, кроме ременной гарнитуры, входили 422 золотые византийские монеты, из которых до специалистов дошли лишь три, выпущенные при последовательно правивших императорах: Маврикии, Фоке, Ираклии (точное определение эмиссий нам не известно). Более многочисленны схематизированные или упрощенные варианты накладок и наконечников серии “Акалан” (рис.40, 23, 24, 31, 33, 38, 42, 43, 52-55, 57-61; 1, 37). К этому горизонту вариантов относятся образцы из п.259 в Колькеде (рис.40, 40-43), модели из Фенлака (рис.40, 57-61), гарнитура из п.264 в Ясапати, найденная вместе с золотой имитацией монет, выпущенных в обращение не ранее 637-641 гг. (Somogyi Р., 1997, № 32). Среди находок из Вознесенки также представлены образцы серии “Акалан” (рис.48, 54-57), причем, судя по доступным изображениям, относящиеся к вариантам с наиболее схематизированными изображениями.
Другие вариации изображений, воспроизводящих пятилистник или близкие мотивы, представлены рядом немногочисленных серий (рис.40, 2, 5, 6, 9, 11-13, 15-20; 4, 36). Вероятно, этому кругу принадлежит и гарнитура из п.88 в Колькеде (рис.40, 14, 15). Растительные мотивы угадываются и на накладках или наконечниках из некоторых эталонных комплексов “II
среднеаварского” периода (рис.48, 2-6,17,18). По сравнению с большинством упомянутых образцов, они выполнены более аккуратно, что свидетельствует о квалификации мастеров, работавших на взыскательных заказчиков. И на этих вещах особенно заметна схематичность, даже некоторая геометризация изображений. К кругу схематизированных воспроизведений растительных мотивов относятся и детали гарнитуры из Директорской горки (рис.48, 20, 21), подтверждающие, что особенности образцов из Озоры, Дю-напентеле и Вознесенки отражают общую тенденцию эволюции изображения растительных мотивов, а не специфику местных школ. Следует подчеркнуть, что в данном случае речь идет об изменении характера изображения конкретного сюжета или тенденции развития в рамках определенной серии. Геометризиро-ванные изображения других мотивов вполне могут иметь другую датировку.
Среди приведенных А.Кишем аналогов деталям гарнитуры из п.133 в Колькеде (рис.41, 2-5) (Kiss А., 1996, S.217, 223, Liste 24) наиболее правильным и информативным нам представляется сопоставление фигурок, украшающих большой наконечник из п.133 в Колькеде, и ряд других находок, со схематизированными птичками на наконечниках из Кернье (рис.41, 9, 20). Погребения 24 и 109 из Кернье (рис.41, 6-14,20-24), судя по всему, принадлежат одному горизонту, характеризующемуся широкими поясами, мелкими пряжками с вытянутым ложем для язычка и псевдопряжками (если верна атрибуция обломков из п.109 -рис.41, 8), то есть относящимися к “I среднеаварскому” периоду. При этом, оба упомянутых погребения расположены неподалеку от могил со штампованной керамикой поздних (если судить по рассмотренным выше материалам Колькеда) вариантов и поясами, украшенными таушированными накладками, относящимися, как и пояса с железными накладками “колькедского” 2 типа, к специфичным местным (“карпатским”) сериям.
Мотив изображений на накладках и малых наконечниках из п.133 (рис.41, 2-4) сопоставим с тем, что украшает большой наконечник гарнитуры из “Северного Ирана” (рис.42,26). Вероятно, модификации этого мотива представлены на вещах из Алаттьяна и Кес-тхей-Фенекпусты (рис.41, 65, 33, 34). С другой стороны, по стилистике и ряду деталей образцы из Фенек-пусты и двучастная накладка из Алаттьяна (рис.41, 63) сопоставимы с моделями из Херсонеса и Кунсентмар-тона (рис.42, 37, 44), с накладкой из п.88 могильника Халимба, входящей в гарнитуру с наконечником серии “Акалан” (рис.40, 27-31), и рядом других находок. Эти несложные композиции, составленные из простейших элементов, едва ли являются результатом упрощения каких-то более сложных мотивов. Это очевидно на примере образцов из Ваяски (рис.41, 45-49), важных и тем, что показывают варианты, бытую-
113
114
Рис. 44. Некоторые опорные женские комплексы “ранне-” и “среднеаварского” периодов. 1-3 - Бекешчаба-Рептер; 4-6 - Деск G, погр.ЗО; 7-16 - Сентэндере, погр.: 7-10 - 3; 11, 12 — 1 (и рис.50, 12; 55, 31); 13-16 - 2 (монета - 1 или 2); 17-33, 42-57 - Колькед-Фекетекапу А, погр.: 17-19 - 207; 20-23 - 358; 24-33 - 279; 42-48 -261; 49 - 320; 50-56 - 139; 57 - 657; 34-41 - Ваяска, погр.5.
Fig. 44. Several basic women’s comlexes of the “early” and “Mid-Avarian” periods. 1-3 - Bekessaba-Repter; 4-6 - Deszk G, int. 30; 7-16 - Szentendere, int.: 7-10- 3; 11,12 - 1 (andfig.50,12; 55,31); 13-16 - 2 (coin -1 or 2); 17-33, 42-57- Kolked-Feketekapu A, int: Г7-19-20Л; 20-23 - 358; 24-33 - 279; 42-48-261; 49-320; 50-56- 139; 57 - 657; 34-41 - Vajaska, int.5.
Abb. 44. Einige Frauengrundkomplexe der “friih-” und “mittelawarischen” Periode. 1-3 - Bekessaba-Repter; 4-6-Deszk G, Grab 30; 7-16- Szentendere, Graber: 7-10 - 3; 11, 12 - 1 (auch Abb.50,12; 55, 31); 13-16 - 2 (Miinze - 1 oder 2); 17-33, 42-57 - Kolked-Feketekapu A, Graber: 17-19 - 207; 20-23 - 358; 24-33 - 279; 42-48 - 261; 49 - 320; 50-56 -139; 57- 657; 34-41 - Vajaska, Grab 5.
Dess. 44. Quelques complexes feminins servant de reperes appartenant aux periodes des avars precoces et moyens. 1-3 - Bekessaba-Repter; 4-6 - Deszk G„ sep.30; 7-16 - Szentendere, sep.: 7-10 - 3; 11, 12 - 1; (et dess.50,12; 55, 31); 13-16 — 2 (piece de monnaie - 1 ou 2); 17-33, 42-57 - Kolked-Feketekapu A, sep.: 17-19 - 207; 20-23 - 358; 24-33 - 279; 42-48 - 261; 49 - 320; 50-56 - 139; 57- 657; 34-41 - Vajaska, sep.5
щие до “II среднеаварского” периода (см. о такой датировке на основе пряжек ниже). К гарнитурам, у которых схематизм изображений не связан с упрощением одного из популярных мотивов, похоже, относится и набор из п.355 в Колькеде, и модель, происходящая “из Венгрии” (рис.41, 39-43; 39, 58).
А.Киш, рассматривая наконечники из п.355, отнес их к типу “Адонь”. В него, кроме нескольких близких вещей, включен и ряд рассмотренных выше образцов типа “Тарнамера”, а также украшенная растительным орнаментом обратная сторона большого наконечника из Малой Перещепины (Kiss А., 1996, S.217, 223, Liste 25; Залесская В.Н., и др. 1997, Кат. № 9). Нам представляется, что было бы неправильно объединять в один тип разные изображения. Подмеченное А.Ки-шем сходство касается композиции изображений на наконечниках, что, наверное, неслучайно и может свидетельствовать о стадиальной близости образцов разных типов и серий. Обращает внимание и сходство формы наконечников. Среди моделей из Адони присутствует еще один образец крупного наконечника с выступами по бокам, аналоги которому известны на Кавказе, а близкая по форме вещь найдена в Египте (Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996, рис.43, 17, 37, 51). Учитывая частую стилистическую близость наконечников с выступами по бокам, образцам, украшенным на месте выступов вырезами, наконечники из Адони сравнимы с серией крупных наконечников, характерных для днепровских кладов типа Мартыновского (Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996, с.31, 220, 222).
Наконечник из п.276 в Колькеде (рис.42, 41; о других находках этого комплекса см. ниже) А.Киш справедливо отнес к типу “Кешкемет, ул.Шаллай”, характерному для поздней части “раннеаварского” периода (между 623/626 - 670 гг.) (Kiss А., 1996, S.223), что по принятой в данной работе терминологии соответствует “I среднеаварскому” периоду. По структуре поясной гарнитуры, оружию, деталям поясной пряжки и ряду других признаков комплекс с ул.Шаллай в Кешкемете близок находке из Куна-
готы (рис.47, 1-24; 52). А.Кишем убедительно показано, что в данном случае солид Юстиниана не ранних, но и не самых поздних эмиссий (между 1.9.542 - 1.9.562 гг. по: Somogui Р., 1997, № 44) запаздывает приблизительно на столетие. А комплекс из Кунаготы имеет черты, сближающие его как с горизонтом “Перещепина - Боча”, так и горизонтом “Игар - Озора” (Kiss А., 1992). Причем, это является основанием не для стирания грани между этими, явно различными группами древностей, а свидетельствует о возможности выделения горизонта находок, частично им синхронных (около 3-й четверти VII в. и, вероятно, чуть шире) (Kiss А., 1992; Гавритухин И.О., 2000, с.32).
Рассматривая пояса с двучастными накладками, имеющими килевидный или полукруглый верх, было бы неправильным обойти гарнитуры, украшенные изображениями противостоящих птиц. Среди них выделяется серия “Лелехей”, на образцах которой птицы как бы срослись хвостами (рис.42, 3-5, 11, 14-16, 20, 22, 23). Находки таких вещей, в том числе модель для их изготовления, известны лишь в Карпатской котловине. Образцы этой серии встречены в п.53 могильника Кишкереш-Похибуй Мачко дюло (рис.42, 13-16), относящегося ко “II среднеаварскому” периоду, судя по наличию пары металлических накосников, и датируемому двумя серебряными подражаниями византийским монетам, выпущенным между 648 -651/652 и 669-674 гг. (Somogyi Р., 1997, № 35). Близость малого наконечника из п.48 в Ченгеле-Фекетхалом образцам из Алаттьяна (рис.42, 21; 41, 65) указывает, что появление серии “Лелехей” могло относиться и к более раннему времени. К другим сериям накладок и наконечников с изображениями противостоящих птиц относятся модели из Херсонеса и Адони, накладки из “Северного Ирана”, гарнитура из Кернье (рис.42, 25, 28, 30, 31, 32). В пользу их более ранней датировки свидетельствует комплекс из Кернье (на этом памятнике отсутствуют древности горизонта “Игар - Озора”) и рассмотренный выше круг аналогов изображению на большом наконечнике “из Северного Ирана”.
115
Рис. 45. Колькед-Фекетекапу А. Вещи из погр.: 1-8 - 523; 9-13 - 329; 14-19 - 325; 20-30 - 539; 31 - 159; 32, 33 -463; 34-36 -359.
Fig. 45. Kolked-Feketekapu A. Stock from int.: 1-8 - 523; 9-13 - 329; 14-19 - 325; 20-30 - 539; 31 - 159; 32, 33-463; 34-36 — 359.
Abb. 45. Kolked-Feketekapu A. Sachen aus Grabem: 1-8 - 532; 9-13 - 329; 14-19 - 325; 20-30 - 539; 31 - 159; 32, 33 - 463; 34-36 - 359.
Dess. 45. Kolked-Feketekapu A. Objets issus des sep.: 1-8 - 523; 9-73 - 329; 14-19 - 325; 20-30 - 539; 31 - 159; 32, 33 - 463; 34-36 - 359
116
Происхождение гарнитур, включающих двучастные накладки с килевидным или полукруглым верхом, судя по географии находок и ряду изобразительных мотивов, связано с византийской традицией. Такие находки отсутствуют в многочисленных византийских крепостях, существование которых прекратилось в ходе славянских и аварских походов koh.VI в. или в связи с бунтом Фоки. Из этого следует, что прессованные гарнитуры, с рассмотренными накладками и наконечниками, принадлежат новой воинской моде, получившей распространение в VII в. Едва ли она могла сформироваться в период кратковременного и во многом трагичного для Византии правления Фоки. Зато военный и политический подъем первой половины царствования Ираклия, серьезные перемены, происходившие в это время во многих областях жизни Империи, в наибольшей степени соответствуют условиям формирования новых стилей воинской амуниции. В культурно-типологическом смысле это напоминает период военной и политической активности при Юстиниане, когда, по мнению ряда исследователей, появляются пояса с пряжками и накладками типа “Сучидава”, литые фибулы с “U-образным” приемником и ряд других инноваций в воинской моде. Учитывая сказанное и данные о датировке находок, представляется, что распространение интересующих нас прессованных гарнитур в Центральной и Восточной Европе едва ли происходило раньше 20 гг. VII в. Некоторые коррективы этой даты возможны лишь для отдельных образцов из Западного Средиземноморья. Ведь именно оттуда происходят воинские контингенты, на которые Ираклий опирался при воцарении. Но и это гипотетичное удревнение некоторых вещей будет возможно лишь после специального исследования о генезисе интересующих нас гарнитур.
По материалам из Колькеда к сравнительно ранним “прессованным” гарнитурам принадлежат образцы из пп.88 и 107 (рис.34, 1-11; 40, 14, 15), расположенных на периферии зоны “В” и в зоне “С1” (рис.60, 11, 12). Возможно, не случайно, что детали ременных гарнитур, украшенные растительными мотивами, представлены здесь только наконечниками, а в качестве накладок в гарнитуре из п.107 использованы крупные розетки, встречающиеся и в комплексах “раннеаварского” периода. Обращает внимание, что наконечники из пп.88 и 107 индивидуальны, а не принадлежат массовым сериям. При этом, образцы из п.107 сопоставимы с типологически ранними находками.
Погребения 211, 259, 647 (рис.38, 14-19, 29-36; 40, 40-43), где найдены накладки и наконечники, аналоги которым известны среди моделей из Фенлака (типа “Арадац - Фенлак” и не ранних вариантов серии “Ака-лан”), в Колькеде расположены за пределами зоны “В” (рис.60, 13, 15; 61, 14). В зоне “С”, как и п.259 с образцами серии "Акалан”, расположено п.226 с наконечником типа “Тарнамера” (рис.40, 17-22; рис.60, 10).
Поскольку древностей “II среднеаварского” периода в этой части могильника нет, подтверждается высказанное выше предположение о том, что появление типа “Тарнамера” относится к “I среднеаварскому” периоду, это соответствует и приведенным выше стилистическим соответствиям наконечников из Адони. В зоне “С1”, неподалеку от зоны “В”, расположено и п.133 (рис.60, 14; 41, 1-5). Найденные здесь детали поясной гарнитуры, как было показано, находят соответствия среди образцов “I среднеаварского” периода. Гарнитура из п.355 (рис.41, 39-43), как следует из рассмотрения аналогов встреченным здесь наконечникам, может быть отнесена как к I, так и ко II “среднеаварскому” периоду. Последнее - менее вероятно, поскольку зона “поздних” погребений находится довольно далеко от этой могилы (ср. рис.61, 13 и 63).
В комплексах с рассмотренными накладками и наконечниками неоднократно встречены пряжки с коробчатой петлей “восточной” группы. Большинство датированных находок таких изделий происходит из комплексов “I среднеаварского” периода (возможность относить некоторые комплексы к более раннему времени гипотетична). Лишь наиболее типологически поздние образцы типов “Гатер” (рис.41, 62) и “с противостоящими зверями” найдены в комплексах “II среднеаварского” периода (Гавритухин И.О., 1995а) (см. также рис.7, 22). В Колькеде самых поздних вариантов пряжек с коробчатой петлей не встречено. Представленные здесь пряжки с коробчатой петлей (рис.36, 17, 18; 38, 35, 36; 40, 41; 41, 27, 28, 52, 68; 46, 50) распределены по территории могильника следующим образом (рис.60, 17; 61, 9-11). Одна находка типа “Салона-Истрия” происходит из зоны “С2”, другая - из зоны “СЗ”, третья - с юго-западного раскопа. Пряжка типа “Папа” найдена в восточной части юго-западного раскопа, в комплексе с накладками типа “Арадац - Фенлак”. Экземпляр, близкий ранним вариантам типа “Га-тер”, и образцы типа “с противостоящими зверями” происходят из центральной части юго-западного раскопа, там, где концентрируются находки серой керамики подгруппы В2.
В работе о пряжках с коробчатой петлей нами было отмечено, что типы “Салона - Истрия” и “Папа” в наибольшей степени связаны с византийской средой и объединены в подгруппу I восточной группы. А типы “Гатер” и “с противостоящими зверями”, отнесенные к подгруппе II, близки “баварской” группе и имеют особые тенденции эволюционного развития (Гавритухин И.О., 1995, с.208). Новые материалы свидетельствуют, что выделенные подгруппы имеют и хронологическое значение. Подгруппа I характерна для комплексов “I среднеаварского” периода. Подгруппа II появляется в рамках этого же периода, хотя, вероятно, несколько позже (этот вопрос требует дополнительных исследований, с привлечением комплексов, где встречены пряжки “баварской” группы), а
117
118
Рис. 46. Колькед-Фекетекапу А. Вещи из погр.: 1-5 - 348; 6-70 - 422; 11-15 - 619; 16, 77, 26-30 - 399; 18-24 -653; 25 - 609; 31-34 - 670; 35-37 - 499; 38-40 - 262; 41-44 -У; 45- 335; 46, 52 - 127; 47-51 - 406; 53-55 - 365; 56-58 - 12; 59 - 115; масштабы: 60 - для 6, 41, 51, 54; 61 - для остальных.
Fig. 46.	Kolked-Feketekapu A. Stock from int.: 7-5 - 348; 6-70 - 422; 11-15 - 619; 76, 17, 26-30 - 399; 18 24 -653; 25 - 609; 31-34 - 670; 35-37 - 499; 38-40 - 262; 41-44 - F; 45 - 335; 46, 52 - 127; 47-51 - 406; 53-55 - 365; 56-58 - 12; 59 - 115; scale: 60 -for 6, 41, 51, 54; 61 - for the rest.
Abb. 46. Kdlked-Feketekapu A. Sachen aus Grabem: 7-5 - 248; 6-70 - 422; 11-15 - 619; 76, 17, 26-30 - 399; 18-24 - 653; 25 - 609; 31-34 - 670; 35-37 - 499; 38-40 - 262; 41-44 -F;45- 335; 46, 52 - 127; 47-51 - 406; 53-55 -365; 56-58 - 12; 5 - 115; Mafistab: 60 - fur 6, 41, 51, 54; 61 -fur Ubrige.
Dess. 46. Kdlked-Feketekapu A. Objets issus des sep.: 7-5 - 348; 6-70- 422; 11-15 - 619; 76, 77, 26-30- 399; 18-24 - 653; 25 - 609; 31-34 - 670; 35-37- 499; 38-40 - 262; 41-44 - F; 45 - 335; 46, 52 - 127; 47-51 - 406; 53-55 -365; 56-58 - 12; 59 - 115; echelle: 60 - pour 6, 41, 51, 54: 61 - pour les autres
ее поздние варианты бытуют и во “II среднеаварском” периоде.
К деталям ременных гарнитур, массово представленным в Колькеде, относятся пряжки с овальной рамкой, изготовленные вместе со щитовидной обоймой. При рассмотрении таких пряжек, начиная, по крайней мере, с работ А.К.Амброза, в отечественной литературе в качестве важного датирующего признака фигурирует характер оформления ложа для язычка. Несколько образцов из Колькеда имеют ложе для язычка, оформленное стойками, не влияющими на форму рамки (рис.46, 47, 52, 53). Эта деталь известна у пряжек многих типов и сама по себе, без учета других признаков, не может быть надежным репером для узкой датировки (например, рис.29, 2; 36, 45; 40, 7, 27; 42, 13, 24-, 48, 36; 2, 12; 3, 34; 9, 7 и многие др.). Более показательны пряжки, имеющие плавный переход от заметно выступающего вперед ложа язычка к передней части рамки (рис.39, 77; 46, 37, 36, 39, 42, 45). В Колькеде такие образцы сравнительно крупных (несомненно или предположительно поясных) пряжек встречены в разных местах юго-западного раскопа и лишь однажды на северо-восточном раскопе, причем в комплексе с наконечником типа “Тарнамера”, явно не ранним среди “прессованных” гарнитур (рис.61; 60, 27). Иной контекст имеют мелкие пряжки того же типа (рис.31, 77, 72; 34,1а; 43,22; 46,39), служащие для крепления вспомогательных ремней. Их образцы известны на периферии зоны “В”, в зоне “В/С” и “С1” (рис.60, 22).
Такая картина не является результатом только случайности выборки. Пряжки дополнительных ремней с вытянутым ложем для язычка, плавно переходящим в рамку, известны в эталонных комплексах как “раннеаварского”, так и “среднеаварского” времени (рис.35, 38; 48, 8, 35, 41; 52, 2-4). Причем, среди пряжек дополнительных ремней из погребения всадника в Сегвар-Шаполдал есть и образцы, где плавный переход от выступающего ложа язычка к рамке только намечается (рис.35, 39, 40). У поясных пряжек аналогичная деталь появляется позднее - где-то в рамках “I среднеаварского” периода, не позднее, чем датируется комплекс из Кунаготы (рис.47, 7). Пряжки же с на
рочито выпяченным ложем для язычка (“с вытянутыми губами”, как выразился А.К.Амброз) являются одной из инноваций, прослеживаемой на поясах “II среднеаварского” периода (рис.41, 49, 56; 48,23, 37; см. также выше, о пряжках фазы “с” могильника Тисафюред). Наиболее ранние пряжки “с вытянутыми губами”, похоже, как и в случае пряжек с плавно вытянутым ложем для язычка, принадлежали дополнительным ремням (рис.43, 4).
Одна из своеобразных групп находок из могильников “аварского” круга представлена различными вещами, украшенными во “II германском зверином стиле”. Разные варианты этого стиля бытовали с koh.VI в. и на протяжении большей части VII в. (Kiss А., 1996, S.222). В современной литературе довольно активно обсуждаются особенности ряда образцов “II германского звериного стиля” из Карпатской котловины, функциональная атрибуция некоторых вещей. Опираясь на эти исследования, можно утверждать, что находки из Среднего Подунавья отражают несколько направлений культурных связей и неодновременных импульсов влияния, а также их переработки (Nagy М., 1992; Vida Т., 1996; Straub Р., 1999). Однако известные нам работы едва ли позволяют убедительно выделить узко датируемые группы среднедунайских находок, украшенных во “II германском зверином стиле”, что заставляет рассматривать каждую из таких вещей индивидуально.
В Колькеде выполненные во “II германском зверином стиле” накладки на женские пояса с длинным свисающим концом (рис.42, 35, 36, 39-41) найдены в пп.151 и 276, расположенных в зоне “В” и “С4” (рис.60, 9). Композиции, украшающие эти накладки, различны, а наконечник типа “Кешкемет, ул.Шаллай” из п.276 свидетельствует о принадлежности комплекса “I среднеаварскому” периоду, что соответствует контексту зоны “С4”. Неподалеку от п.276 расположены пп.275 и 264, где были найдены таушированный наконечник и бронзовая гарнитура, выполненные во “II германском зверином стиле” (рис.43, 34-38, 47). Наконечник или подвеска (рис.43, 27), украшенная композицией, обычной для образцов “II германского звериного стиля”, найдена в п.108 из зоны “С1”. В пп.661
119
OZl
Рис. 47. Накладки и наконечники типа Кешкемет, ул.Шаллай. 1-14 - Кунагота (и рис.52,1, 2; 54, 17-21)-, 15-25 - Кешкемет, ул.Шаллай (и рис.52, 3-5); 26-39, 50-53 - Гатер, погр.: 26-39 - И; 50-53 - 212; 40-44 - Дьер-Теглавете дюле, погр.5% (и рис.51, 6); 45, 46 - Рекаш; 47-49 — Гатер, погр.216.
Fig. 47.	Plates and belt-points of Kecskemet, Sallai utca. 1-14 - Kunagota (and fig.52, 1, 2; 54, 17-21); 15-25 -Kecskemet, Sallai utca (and fig.52, 3-5); 26-39, 50-53 - Gater, int.: 26-39 - 11; 50-53 - 212; 40-44 - Dyor-Teglaveto diilo, int.58 (and fig.51, 6); 45, 46 - Rekas; 47-49 - Gater, int.216.
Abb. 47. Laschen und Endstiicke vom Typ Kecskemet, Sallai utca. 1-14 - Kunagota (auch Abb.52, 1, 2; 54,17-21); 15-25 - Kecskemet, Sallai utca (auch Abb.52, 3-5); 26-39, 50-53 - Gater, Graber: 26-39 - 11; 50-53 - 212; 40-44 - Dyor-Teglaveto dulo, Grab 58 (auch Abb.51, 6); 45-46 - Rekas; 47-49 - Gater, Grab 216.
Dess. 47. Appliques et pointes du type Kecskemet, Sallai utca. 1-14 - Kunagota (et dess.52, 1, 2; 54, 17-21); 15-25 - Kecskemet, Sallai utca (et dess.52, 3-5); 26-39, 50-53 - Gater, sep.: 26-39 - 11; 50-53 - 212; 40-44 - Dyor-Teglaveto diilo; sep. 58 (et dess.51, 6); 45, 46 - Rekas; 47-49 - Gater, sep.216
и 388 на юго-западном раскопе из рассматриваемых вещей найдены ременные наконечники, украшенные во “II германском зверином стиле” (рис.43, 11, 15). В п.388 найдена и фибула (рис.43,16), показательная для кладов типа Мартыновского, синхронизируемых с древностями “I среднеаварского” периода. В пользу такой атрибуции свидетельствуют ожерелья из многочисленных мелких черных и желтых бус неправильной формы в сочетании с крупными глазчатыми бусами (рис.43, 13, 19; о датировке бус см. ниже). Наконец, накладка, выполненная во “II германском зверином стиле”, происходит из п.471 (рис.43, 1-10). Выше, при рассмотрении других находок этого комплекса, было отмечено, что пояс из этого погребения сопоставим с образцами 3 горизонта по Р.Христлайну, а пряжка для дополнительного ремешка близка образцам, получившим распространение во “II среднеаварском” периоде.
Среди бус в Колькеде массово представлены т.н. “глазчатые” бусы, мелкие одноцветные бусы желтого, реже - коричневого, синего и черного цветов, а также бусы в форме арбузной косточки. А.Киш не рассматривал эти находки детально (к сожалению, это отразилось и на краткости их характеристики в каталоге). Бусы в форме арбузной косточки общепризнанно являются одним из индикаторов финала “среднеаварского” и “позднеаварского” периодов, что полностью подтверждается и материалами Колькеда (Kiss А., 1996, S.197, 596). Картографирование “глазчатых” бус, в целом, показало, что такие вещи встречаются почти во всех частях могильника (Kiss А., 1996, S.197, 595). П.Штадлер, работая с цветными фотографиями, выделил 34 типа “глазчатых” и 29 типов “орнаментированных” бус. Некоторые из них, встреченные в нескольких комплексах и оцененные П.Штадлером как наиболее ранние, представлены на подготовленных им картах (Stadler Р., 1996, S.367, 388, 645, 646). К “ранним” отнесены П.Штадлером и бусы из янтаря. Из мелких монохромных бус, П.Штадлер остановился лишь на желтых, выделив среди них ровные круглые, типичные для северо-восточной части могильника, и “нерегулярной” формы, встреченные только на юго-западном раскопе (Stadler Р., 1996, S.389, 647).
Характер публикации не дает возможности для детального анализа бус, поэтому в данной работе возможности этой категории находок использованы ограниченно. Выделенные П.Штадлером “ранние” типы бус встречены в разных местах северо-восточного раскопа и в отдельных местах юго-западного. Ни с помощью сериации, ни картографированием по типам нам не удалось разделить предложенный П.Штадлером список на группы, пригодные для “узкой” датировки. В одних комплексах с явно более поздними мелкими бусами “нерегулярной” формы из бус “ранней” группы встречаются лишь темно-коричневые, с бело-желтыми глазками и белыми линиями по краю (тип “Ре053” по П.Штадлеру). Таких комплексов известно два (пп.539 и 388), в остальных случаях такие же глазчатые бусы встречены в явно более раннем контексте (рис.62, 2, 3). Группу, определяемую желтыми бусами “нерегулярной” формы, наверное, можно дополнить ожерельями с сериями аналогичных изделий коричневого, синего и черного цвета. В Колькеде и на ряде других памятников они нередко сочетаются в одном ожерелье, иногда включающем и крупные глазчатые бусы, но часто - нет. Ожерелья с бусами в форме арбузной косточки в Колькеде, как правило, бедны и не включают глазчатых или подбора мелких бус, аналогичных тем, что перечислены выше.
Серьги с полой металлической подвеской в Колькеде наиболее многочисленны и представлены в комплексах как “ранне-”, так и “среднеаварского” времени (рис.29, 3; 30, 43; 32, 6; 35, 9; 36, 32; 38, 27; 39, 7? 36, 40,47; 43,18?; 44,4, 7,11,23?; 46,22; 47,17; 49,16). Серьги со свободно двигающейся полой металлической подвеской (рис.43, 14, 18; 44, 18; 38, 13?) или с крупной полой металлической бусиной, напущенной на дужку (рис.34, 58; 36, 37; 37,25; 42, 42; 45, 9), в Колькеде встречены за пределами зоны “В”. Это является аргументом в пользу датировки таких вещей не ранее, чем “среднеаварским” периодом. Показательно, что и в Южной Германии серьги с полой бусиной на дужке появляются в период “Н” т.е. между 610 и 650 гг., а на северо-востоке Франции - между 620/630 и 650/660 гг. (Roth Н., Theune С., 1988, №№ 60,67; Perin Р., 1998, phase EFGHI/FGHI). К поздним типам, распространяющим-
121
122
Рис. 48. Ременные гарнитуры из опорных комплексов “II среднеаварского” периода. 1-16 - Озора-Тотипуста (и рис.49, 15-27; 53, I; 54, 1-4; 56, 3, 4); 17-19 - Дюнапентеле, погр.10 (и рис.49,16); 20-22 - Директорская горка, погр.5; 23-46 — Игар, находки: 23-36 - 1928 г. (и рис.49, 1-3; 53, 2); 37-40 - 1927 г. (и рис.49, 6-9; 54, 7, 8; 56, 1, 2); 41-46 - 1898 г. (и рис.49, 10-13); 47-53 - Иванча (и рис.49, 4, 5; 53, 3-5; 54, 9-11; 56,11-13); 54-57 -Вознесенка; 58 - Фенлак (и рис.34, 36-39; 38, 20-26; 40, 57-61; 54, 12-16).
Fig. 48.	Belt garnitures from the basic complexes of the “П Avarian” period: 1-16 - Ozora-Totipusta (andfig.49,15-27; 53,1; 54,1-4; 56,3, 4); 17-19 — Dunapentele, int.10 (andfig.49,16); 20-22 - Direcor’s Hillock, int.5; 23-46 — Igar, finds: 23-36 of 1928 (andfig.49,1-3; 53,2); 37-40 of1927 (andfig.49,6-9; 54, 7, 8; 56,1, 2); 41-46 of1898 (andfig.49,10-13); 47-53 - Ivdncsa (and fig.49,4, 5; 53, 3-5; 54,11; 56,11-13); 54-57-Voznesenka; 58 - Fonlak (andfig.34,36-39; 38,20-26; 40,57-61; 54,12-16).
Abb. 48. Rienemgamituren aus Grundkomplexen der “II. mittelawarischen” Periode. 1-16 - Ozora-Totipusta (und Abb.49,15-27; 53, 1; 54, 1-4; 56, 3, 4); 17-19 - Dunapentele, Grab 10 (auch Abb.49, 16); 20-22 - Direktorenhiigel, Grab 5; 23-46-Igar, Funde: 23-36-1928 (auch Abb.49, 1-3; 53, 2); 37-40 - 1927 (auch Abb.49, 6-9; 54, 7, 8; 56,1, 2); 41-46 - 1898 (auch Abb.49, 10-13); 47-53 - Ivdncsa (auch Abb.49, 4, 5; 53, 3-5; 54, 9-11; 56, 11-13); 54-57 -Voznesenka; 58 - Fonlak (auch Abb.34, 36-39; 38, 20-26; 40, 57-61; 54, 12-16).
Dess. 48. Garnitures de ceinture issues des complexes de la periode des avars moyens II. 1-16 - Ozora-Totipusta (et dess.49, 15-27; 53, 1; 54, 1-4; 56, 3, 4); 17-19 - Dunapentele, sep.10. (et dess.49, 16); 20-22 - Directorskaya gorka, sep.5; 23-46 — Igar, trouvailles: 23-36 - 1928 (et dess.49, 1-3; 53, 2); 37-40- 1927 (et dess.49, 6-9; 54, 7, 8; 56, 1, 2); 41-46 - 1898 (et dess.49, 10-13); 47-53 - Ivdncsa (et dess.49, 4, 5; 53, 3-5; 54, 9-11; 56, 11-13); 54-57 -Voznesenka; 58 - Fonlak (et dess.34, 36-39; 38, 20-26; 40, 57-61; 54, 12-16)
ся на памятниках “аварского” круга не ранее конца “среднеаварского” периода, относятся серьги со стеклянной подвеской, серьги с “горкой” из четырех литых шариков и серьги с расширенной внизу дужкой, отлитой вместе со звездовидной подвеской (рис.46,23; 49, 1, 4, 8, 14, 15, 18, 33, 34, 38, 40, 41). “Звездовидные” серьги с узкой дужкой (рис.45, 32) появляются раньше (Гавритухин И.О., 1990, с.132,133; Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996, рис.65, 20), что соответствует материалам Колькеда.
Простые серьги с утолщением в нижней части (“калачевидные”) или с полиэдрической бусиной (рис.28, 32; 29, 23; 30, 52; 62, 5, 6) известны в зоне “В” и по одному разу найдены в юго-западном раскопе. Если привлекать аналоги этим вещам с других территорий, то “узкая” датировка будет едва ли возможна. Калачевидные серьги, например, на Кавказе бытуют от нач.У до кон.VII или нач.УШ в. (Гавритухин И.О., Малашев В.Ю., 1998, с.66). Пик моды на серьги с полиэдрической бусиной приходится на эпоху, значительно более раннюю, чем рассматриваемая, но эти украшения сохраняются до cep.VII в. в Крыму, еще дольше - на Кавказе, по крайней мере до 3-й четверти VII в. они известны в Южной Германии (Гавритухин, И.О., Обломский А.М., 1996, рис.67; 69, 35; 80, 21; 81, 40г; 82-83, 49, Roth Н., Theune С., 1988, №№ 11,19, 57). Очевидно, время бытования таких вещей в разных культурах отличается. Для древностей “аварского” круга эти серьги не характерны и в данном случае должны оцениваться, исходя из контекста памятника.
Булавки (рис.28, 22; 36, 40; 43, 28; 44, 21, 30, 43; 45, 22), как и серьги с полиэдрической бусиной, относятся к кругу вещей, связанных с античной традицией. Они являются одним из элементов т.н. “кестхейской культуры”, отражающей развитие античных традиций у населения бывшей провинции Паннония под властью авар. А.Киш, чьи исследования в этой области
общеизвестны, расценил булавки из Колькеда как относящиеся к ранним вариациям (Kiss А., 1996, S.189, 190), а их аналоги из Южной Германии и Италии датируются между 610 и 670 гг. (Roth Н., Theune С., 1988, № 58; Jprgensen L., 1992, тип № 3). Известны в “кестхейской культуре” также серьги с подвеской (“коробочкой”) и броши. Броши из пп.279 и 261 (рис.44, 24, 42) отличаются от распространенных на памятниках “аварского” круга прессованных изделий (Гавритухин И.О., 1997, с.46), но предложенная АКишем их атрибуция как “меровингских” (Kiss А., 1996, S.200) не безусловна. Аналоги колькедским брошам можно найти на Кавказе (Амброз А.К., 1989, рис.36, 3; 39, 5; ряд вещей из частных коллекций). Как и в отношении других вещей, встреченных в культурах “меровинг-ского” круга и на Кавказе, в том числе брошей, в данном случае речь может идти о византийских импор-тах или прототипах местных серий (Гавритухин И.О., Малашев В.Ю., 1998; Kazanski М., Mastykova А., 1999). Серьги с подвеской (“коробочкой”) из Колькеда (рис.44, 49) отличаются от тех, что известны в “кест-хейских” комплексах “позднеаварского” периода, и, судя по всему, относятся к кругу их прототипов. Большинство перечисленных в этом абзаце находок из Колькеда, как и бусы “ранней” группы по П.Штадле-ру, происходят с северо-восточного раскопа, а их аналоги на юго-западном раскопе сконцентрированы в трех зонах (рис.61, 15; 62).
Одна из зон концентрации перечисленных находок на юго-западном раскопе примыкает к зоне “В/ С” (в границах, определенных по составу керамики и железных ременных гарнитур). С востока этот ареал (рис.61) определяет п.675, где найдена пряжка (рис.44, 57), датированная в рамках последних десятилетий VI - первых десятилетий VII в. (Kiss А., 1996, S.208; Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996, с.89, 91, 274 - ИС-4). Это позволяет расширить ареал зоны
123
1	1 I
124
Рис. 49. Украшения из опорных комплексов П среднеаварского периода и из поздних могил в Колькеде. 1-3, 6-13-Игар, находки: 1-3 -1928 г. (и рис.48,23-36: 53,2); 6-9 -1927 г. (и рис.48,37-40; 54, 7, 8; 56,1, 2); 10-13 -1898 г (и рис.48, 41-46): 5 - Иванча (и рис.48,47-53', 53,3-5; 54,9-77; 56,11-13)', 14 - Змаевац (и рис.54,5, 6; 56,5-10)', 15, 17-27 - Озора-Тотипус.па (и рис.48, 1-16; 53, 7; 54,1-4; 56, 3, 4); 16 -Дюнапентеле, погр. 10 (и рис.48,17-19); 28-31 - Сегед-Фехерте В, погр.82; 32-41 - Колькед-Фекетекапу А, погр.: 32 - 627; 33-36 - 419; 37, 38 - 387; 39-41 - 617А.
Fig. 49.	Decorations from the basic complexes of the “II Avarian” period and later graves of Kolked: 7-3, 6-73 - Igar, finds: 1-3 - of 1928, (and fig.48, 23-36; 53, 2); 6-9 - of 1927, (andfig.48, 37-40; 54, 7, 8; 56, 7, 2); 70-73 - of 1898 (and fig.48, 41-46); 4, 5 - Ivancsa (andfig.48, 47-53; 53, 3-5; 54, 9-77; 56,11-13); 14 - Zmajevac (andfig. 54, 5, 6; 56, 5-10); 15, 17-27 - Ozora-Totipusta (andfig. 48, 7-76; 53, 7; 54, 7-4; 56, 3, 4); 16 - Dunapentele, int.10 (andfig.48,17-19); 28-31 - Szeged-Feherto B, int. 82; 32-41 - Kdlked-Feketekapu A, int.: 32 - 627; 33-36 - 419; 37, 38 - 387; 39-41 - 617A.
Abb. 49. Schmucksachen aus Grundkomplexen der “П. mittelawarischen” Periode und aus spateren Grabem in Kolked. 7-3, 6-73 - Igar, Funde: 1-3 -1928 (auch Abb. 48,23-36; 53,2); 6-9 -1927 (auch Abb. 48,37-40; 54, 7, 8; 56, 7, 2); 70-73 -1898 (auch Abb. 48,41-46); 4, 5 - Ivancsa (auch Abb. 48,47-53; 53,3-5; 54,9-77; 56,11-13); 14 - Zmajevac (auch Abb. 54, 5, 6; 56,5-10); 15, 17-27 - Ozora-Totipusta (auch Abb. 48, 7-76; 53, 7; 54, 7-4; 56,3, 4); 16 - Dunapentele, Grab 10 (auch Abb.48,17-19); 28-31 - Szeged-Feherto B, Grab 82; 32-41 - Kdlked-Feketekapu A, Graber: 32 - 627; 33-36 - 419; 37, 38 - 387; 39-41 - 617A.
Dess. 49. Parures issues des complexes de repere de la periode des avars moyens II et des tombes tardives a Kolked. 7-3, 6-73 - Igar, trouvailles: 1-3 -1928 (et dess.48,23-36; 53,2); 6-9 -1927 ( et des.48,37-40; 54, 7, 8; 56, 7, 2); 70-73 -1898 (et dess.48,41-46); 4, 5 - Ivancsa (et dess.48,47-53; 53,3-5; 54, 9-77; 56,11-13); 14 - Zmajevac (etdess.54,5, 6; 56,5-10); 15, 17-27 - Ozora-Totipusta (et des.48,1-16; 53, 7; 54, 7-4; 56, 3, 4); 76 - Dunapentele, sepAO (et dess.48,17-19); 28-31 - Szeged-Feherto B, sep.82; 32-41- Kdlked-Feketekapu A, sep.32 - 627; 33-36 - 419; 37, 38 - 387; 39-41 - 617 A
“В/С” и уточнить время начала ее функционирования. Дату начала использования зоны “А/С” определяет византийская фибула 2-й пол.У! в. из п.492 (рис.28, 37) (Гавритухин И.О., - в печати 1 и 2) и железная пряжка из п.490 (рис.30, 21), похоже, близкая бронзовым образцам из зоны “А” (рис.28, 34,44). Еще одназонаконцентрации вещей, имеющих аналогии на северо-восточном раскопе, расположена к югу от центра юго-западного раскопа (рис.61, зона “D/С'”). Однако находок, имеющих типологическое или хронологическое соответствие в зонах “А” и “В”, здесь нет. Пряжка типа “Салона - Истрия” (п.425) и сосуд ранних вариантов группы “В2” показательны для зон “С”. Из п.539, конечно, происходят булавка, янтарные и глазчатые бусы “ранней” группы, но там же найдены мелкие желтые бусы “нерегулярной” формы и серьга с полой металлической бусиной, напущенной на дужку (рис.45, 21-26). В пользу не самой ранней датировки комплекса косвенно свидетельствует и обломок трапециевидной подвески (рис.45,20), близкой образцам, характерным в Среднем Подунавье для комплексов VII в. (Гавритухин И.О., 1997а). Розетки из пп.417 и 546, как было показано, имеют аналоги и среди “среднеаварских” древностей.
Между зонами “А/С”, “В/С”, “D/С” расположены погребения, в которых встречены показатели “I среднеаварского” периода или вещи, не исключающую такую датировку (рис.61). Это пряжки с коробчатой петлей 2-й подгруппы непоздних вариантов, бронзовые наконечники, крепящиеся к ремню с помощью короткой пластины, пряжка с треугольной обоймой, имеющей выступы, пояса, украшенные розетками. Показательно для этого массива и п.388 (рис.43, 15-19) с ожерельем, включающим желтые бусы “нерегулярной” формы, наряду с глазчатыми “ранней” группы (как в п.539 из зоны “D/С”), синхронизируемое
по зооморфной фибуле с кладами типа Мартыновского. Здесь концентрируется и основная масса серой керамики поздних вариантов типа В2, поясных пряжек с выступающим вперед ложем для язычка, плавно переходящим к рамке. Очевидно, что эти комплексы близки по времени могилам из зон “С” или датируются чуть позднее. Условно их можно объединить в зону “D”.
Четко очертить границы этой зоны довольно трудно. Дело в том, что ряд типов вещей, встреченных в ее рамках, продолжает бытовать и во “II среднеаварском” периоде. Индикаторов “II среднеаварского” периода в Колькеде немного, кроме того, часть из них явно связана с поздним могильником, покрывающим значительную часть юго-западного раскопа (рис.63). Список признаков, по которым выделяется позднее кладбище, датируемое “позднеаварским” временем, предложен А.Кишем (Kiss А., 1996, S.281-285, 629). В целом, это не вызывает сомнений, хоть и требует некоторых комментариев. Можно согласиться, что к “позднеаварскому” периоду относятся литые ременные гарнитуры, серьги с овальной дужкой и граненой стеклянной подвеской, аграфы с перегородчатой инкрустацией в виде цветка, “желтая” керамика. Серьги с круглой дужкой и круглой стеклянной подвеской, бусы в виде дынной косточки не исключают такую датировку, но появились еще во “II среднеаварском” периоде. К признакам позднего кладбища относятся и некоторые особенности погребального обряда, не зафиксированные в явно более ранних погребениях Колькеда. Могилы позднего кладбища нередко перекрывают более ранние. Понятно, что этот признак не может рассматриваться как несомненный, видимо, поэтому он не включен А.Кишем в итоговую карту. На позднем некрополе явно меняется преобладающая ориентировка захоронений. При этом, ори-
125
126
Рис. 50. Образцы вооружения “ранне-” и “среднеаварского” периодов. 1 - Тарнамера-Урак, погр. 10 (ирис.39,37-39); 2 -Ясапати-Надъяллаш, погр.264 (и рис.40, 44-56); 3 -Халимба, погр.85 (и рис.40, 27-31); 4-9, 13-20 - Колькед-Фекетекапу А, погр.: 4-65,5,6- 259 (ирис.40,40-43); 7 - 289; 8 - 394; 9 - 375; 13 - 31; 14 - 268 (ирис.28, 1-4); 15-18 -2)1 (ирис.38,14-19); 19, 20-324 (и рис.31,1-5); 10 - Ловченац (и рис.41, 69-72; 55, 6); 11 - Арадац-Мечка, погр.85 (и рис.38,1-13); 12 -Сентэндере, погр.1 (ирис.44,11, 12; 55,31); 21 - Сегвар-Шаполдал (ирис.35,26-40; 51, 7; 54, 37-44; 55,27-30); 22 - Хай-дудорог, погр.1 (и рис.35, 41-66; 54,22-29, 55,1, 2); 23 - для всех, кроме, 1а, 12.
Fig. 50.	Arms samples of the “early and mid-Avarian” periods: 1 - Tarnamera-Urak, int. 10 (and fig.39, 37-39); 2 -Yaszapati-Nadjallas, int.264 (andfig.4O, 44-56); 3 - Halimba, int.85 (andfig.40, 27-31); 4-9, 13-20 - Kolked-Feketekapu A, int.: 4-65; 5, 6- 259 (andfig.40, 40-43); 7 - 289; 8 - 394; 9 - 375; 13 - 31; 14 - 268 (andfig.28,1-4); 15-18 - 211 (and fig.38,14-19); 19, 20 - 324 (andfig.31,1-5); 10 -Lovcenac (andfig.4), 69-72; 55, 6); 11 - Aradac-Mecka, int. 85 (andfig. 38,1-13); 12 - Szentendere, int.) (andfig.44,11, 12; 55, 31); 21 - Szegvar-Sapoldal (andfig.35, 26-40; 51, 7; 54, 37-44; 55, 27-30); 22 - Hajdudorog, int.) (andfig.35, 41-66; 54, 22-29; 55,1, 2); 23 -for 1-11, 13-22.
Abb. 50. Waffen der “Friih-” und “mittelawarischen” Periode. 1 - Tarnamera-Urak, Grab 10 (auch Abb.39, 37-39); 2 -Yaszapati-Nadjallas, Grab 264 (auch Abb.40, 44-56); 3 - Halimba, Grab 85 (auch Abb.40, 27-31); 4-9, 13-20 - Kolked Feketekapu A, Graber: 4 - 65; 5, 6- 259 (auch Abb.40,40-43); 7 - 289; 8 - 394; 9 - 375; 13 - 31; 14 - 268 (auch Abb.28,1-4); 15-18 - 211 (auch Abb.38,14-19); 19, 20 - 324 (auch Abb.3), 1-5); 10 - Lovcenac (auch Abb.4), 69-72; 55, 6); 11 - Aradac-Mecka, Grab 85 (auch Abb.38,1-13); 12 - Szentendere, Grab 1 (auch Abb.44,11, 12; 55, 31); 21 - Szegvar-Sapoldal (auch Abb.35, 26-40; 51, 7; 54,37-44; 55,27-30); 22 - Hajdudorog, Grab 1 (auch Abb.35,41-66; 54,22-29; 55,1, 2); 23-fur 1-11, 13-22.
Dess. 50. Echantillons d’armes des periodes des avars precoces et moyens. 1 - Tarnamera-Urak, sep.)0 (et dess.39, 37-39); 2 - Ydszapati-Nadiallash, sep.264 (et dess.4O, 44-56); 3 - Halimba, sep.85 (et dess.40, 27-31); 4-9, 13-20 - Kolked Feketekapu A, sep.: 4 - 65; 5,6 - 259 (et dess.4O, 40-43); 7 - 289; 8 - 394; 9 - 375; 13 - 31; 14 - 268 (et dess.28,1-4); 15-/5-211 (et dess.38, 14-19); 19, 20 - 324 (et dess.3), 1-5); 10 - Lovcenac (et de.w.41, 69-72; 55, 6); 11 - Aradac-Mecka, sep.85 (et dess.38,1-13); 12 - Szentendere, sep.) (et dess.44,11, 12; 55, 31); 21 - Szegvar-Sapoldal (et dess.35, 26-40; 51, 7; 54, 37-44; 55, 27-30); 22 - Hajdudorog, sep.) (et dess.35, 41-66; 54, 22-29; 55,1, 2); 23 - pour 1-11, 13-22
ентировка, схожая с типичной для позднего кладбища, встречается и в качестве отклонения от нормы у более ранних погребений. Это демонстрируют и детальные карты одинаково ориентированных могил, составленные П.Штадлером. Очевидно, в данном случае нецелесообразно проводить жесткие границы, как это делает А.Киш. Поэтому мы считаем сомнительной “позднеаварскую” атрибуцию некоторых погребений, основанную лишь на основе их ориентировки.
Сложность атрибуции многих комплексов по перечисленным признакам можно отчасти компенсировать рассмотрением зон могил, обладающих схожими характеристиками (рис.63). Зону “Е1” определяют погребения, где встречены ожерелья, включающие наборы мелких бус, преимущественно, желтых “нерегулярной” формы, а крупные глазчатые бусы в них отсутствуют. Такой состав бус обычен в комплексах “среднеаварского” периода, при этом показательно отсутствие глазчатых и других типов бус, обычных в комплексах “раннеаварского” и “I среднеаварского” периодов. Тут же расположено п.653 с гарнитурой, типичной для “II среднеаварского” периода (рис.46, 18-24). Это погребение интересно и тем, что перекрывает п.654, а само перекрыто п.652. К сожалению, п.654 безынвентарное, а в п.652 встречен лишь нож. Близка и ориентировка всех трех могил. Тем не менее, можно предположить, что п.654 близко по времени захоронениям расположенной неподалеку зоны “В/С”. Тем более, что в зоне “В/С” еще есть случаи перекрывания могил другими, но схоже ориентированными
погребениями. Погребение 652 по времени, вероятно, можно соотнести с п.587, ориентированным так же, как многие могилы позднего кладбища, и содержащим серьгу с круглой стеклянной подвеской. В районе или недалеко от зоны “Е1” есть еще несколько могил, ориентировка которых типична для позднего некрополя, а одна из них перекрывает более раннее захоронение.
В нескольких погребениях зоны “Е2” присутствует “серая” керамика поздних вариантов подгруппы В2, встречено ожерелье, сочетающее подбор мелких бус с крупными глазчатыми (правда, не входящими в выделенную П.Штадлером “раннюю” группу). Тут же расположено п.657 со стременами, имеющими пластинчатое ушко и округлую подножку, и обломки удил без псалиев (рис.55, 17, 18). Для интерпретации этой группы могил показательно, что неподалеку от них есть так же ориентированные погребения, в которых найдены бусы в форме арбузной косточки. Схожую ориентировку имеют принадлежащие этой зоне пп.609 и 630, датируемые “II среднеаварским” периодом на основании обкладки прямоугольной накладки с прогнутыми боками, сочетания стремян с прямой и округлой подножкой, конской узды, украшенной круглыми пластинчатыми накладками средних размеров (рис.46, 25; 56, 18-23). Можно предположить, что могилы с “серой” керамикой и захоронение коня в п.657 образуют “ядро” зоны “Е2”. Однако следует отметить, что стремена с пластинчатым ушком и округлой подножкой, как показывают, например, материалы Тисафюреда, встречаются и во “II
127
I—I—I__I__I I I
128
Рис. 51. Мечи и палаши с R и D-образными скобами. 1 - Кишзомбор "О", погр.2 (ирис.35, 9-25); 2 - М.Пере-щепина; 3-5 - Кернье, погр.99; 6 - Дьер-Теглавете дюле, погр.5% (и рис АТ, 40-44); 7 - Сегвар-Шаполдал (и рис.35, 26-40; 50, 21; 54, 37-44; 55, 27-30); 8 - Чаньтелек (и рис.39, 40-47); масштаб ко всем, кроме 1, 5, 7, 8.
Fig. 51.	Swords and broadswords with R- and D-shaped clamps: 1 - Kiszombor “O”, int. 2 (andfig.35, 9-25); 2 -M.Pereschepina; 3-5 - Komye, int.99; 6 - Dyor-Teglaveto diilo, inr.58 (and fig AT, 40-44); 7 - Szegvar-Sapoldal (and fig.35, 26-40; 50, 21; 54, 37-44; 55, 27-30); 8 - Csantelek (andfig.39, 40-47); scale: la-le, 2-4, 6, 7a-7e, 8a-8d.
Abb. 51. Schwerte und Pallasche mit R- und D-formigen Biigeln. 1 - Kiszombor ”0”, Grab 2 (auch Abb.35, 9-25); 2 -M.Perescepina; 3-5 - Komye, Grab 99; 6 - Dyor-Teglaveto diilo, Grab 58 (auch Abb AT, 40-44); 7 - Szegvar-Sapoldal (auch Abb.35, 26-40; 50,21; 54, 37-44; 55,27-30); 8 - Csantelek (auch Abb.39, 40-47); Mafistab: la-le, 2-4, 6, 7a-7e, 8a-8d.
Dess. 51. Gleves a deux et a un tranchants avec des crampons en forme de R et D. 7 - Kiszombor “O”, sep.2 (et dess.35,9-25); 2 - M.Perescepina: 3-5 - Komye, sep.99; 6 - Dyor-Teglaveto diilo, sep. 58 (etdessAT, 40-44); 7 - Szegvar-Sapoldal (et dess.35, 26-40; 50, 21; 54, 37-44; 55, 27-30); 8 - Csantelek (et dess.39, 40-47); echelles: la-le, 2-4, 6, 7a-7e, 8a-8d
среднеаварском” периоде. О бытовании до этого времени поздних вариантов “серой” керамики свидетельствуют как наблюдения Т.Виды над материалами других памятников, так и п.627 в Колькеде, принадлежащее позднему кладбищу. Даже если оспаривать атрибуцию п.627, основанную на ориентировке могилы и дате соседних, так же ориентированных захоронений (рис.63), его датировку не ранее финала “среднеаварского” периода подтверждает бронзовая прямоугольная пряжка (Kiss А., 1996, S.210). О датировке зоны “Е2” свидетельствует и то, что вещей, характерных только для “раннеаварского” или “I среднеаварского” периодов, здесь не найдено.
Четыре погребения зоны “Е2” перекрыты могилами, ориентировка которых типична для позднего некрополя. Эти поздние могилы, судя по всему, являются продолжением зоны “F1”, накладывающуюся не только на зону “Е2”, но и на зону “D/С”. Датировка зоны “F1” определяется наличием ряда комплексов “позднеаварского” времени (рис.63). Есть в этой зоне и погребения, датируемые финалом “среднеаварского” периода (рис.46, 1-5, 11-15; а также отмеченное выше п.627 с “серой” керамикой). Причем, расположены они за пределами участков, где наблюдаются случаи перекрывания более ранних могил. Южная часть зоны “F1”, как и северная, выделяется наличием иначе ориентированных могил, в некоторых случаях разрушенных погребениями, типичными для зоны “F1”. Очевидно, и в этом случае наблюдается перекрытие зоной “F1” более раннего участка некрополя (зоны “ЕЗ”). Большая часть немногочисленных могил зоны “ЕЗ” имеет невыразительный инвентарь. Однако репер для ее датировки имеется, это п.670, в котором найдены 1 коричневая и 10 синих мелких бус, пряжка с выступающим ложем для язычка, плавно переходящим в рамку, серьга с полым металлическим шариком, а также серьга с круглой стеклянной подвеской (рис.46, 31-34). Такое сочетание хронологических индикаторов позволяет уверенно датировать комплекс “II среднеаварским” периодом.
Вдоль северной периферии зоны “D” можно указать несколько погребений, имеющих ориентировку, схожую с могилами зоны “D”, но датируемых более
поздним временем. Это два погребения с ожерельем, включающем подборки мелких желтых и синих бус при отсутствии крупных глазчатых, то есть близким ожерельям, определяющим зону “Е1”. В еще одном погребении этой, лишь намечаемой, зоны “Е4” найдены серьги с круглой стеклянной подвеской. Среди расположенных неподалеку погребений, возможно, есть близкие по времени захоронениям зоны “Е4”. Таковыми могут быть некоторые комплексы с поздними вариантами “серой” керамики подгруппы В2 или с поздними вариантами керамики пражского типа, с пряжками, у которых выступающее ложе для язычка плавно переходит в рамку, с ожерельями, сочетающими наборы мелких желтых, синих, коричневых бус с глазчатыми не ранних типов. Могилы с таким инвентарем образуют зримый массив между погребениями, явно относящимися к зоне “D”, и теми, что намечают зону “Е4”. Однако провести здесь четкую границу не представляется возможным, поскольку инвентарь из могил “переходного” массива может датироваться “I среднеаварским” периодом (как комплексы зоны “D”), но не исключает и датировку “II среднеаварским” периодом, что было показано при рассмотрении зон “Е2” и “ЕЗ”. К погребениям, периферийным для зоны “D”, можно отнести и п.471. Напомним, что наряду с поясом, стилистически близким образцам 3 горизонта по Р.Христлайну, там найдена пряжка “с вытянутыми губами”, принадлежащая дополнительному ремешку (рис.43, 1-10). Воину, похороненному в п.471, судя по всему, принадлежал и конь, захороненный в п.474. Снаряжение этого коня включало стремена с округлой подножкой и удила с псалиями (рис.55, 11-15).
Там, где находятся погребения зон “D” и “Е4”, известны и могилы, ориентировка которых типична для позднего некрополя. В пяти случаях они перекрывают погребения зоны “D”. Все это позволяет выделить зону “F2”, схожую с зонами “F1” и “F3”. Инвентарь из могил, явно принадлежащих зоне “F2”, допускает датировку как “II среднеаварским”, так и “позднеаварским” периодом (рис.63). Хоть и не безусловно, мы бы отнесли к зоне “F2” и п.399, ориентировка которого представляется более близкой поздним могилам, чем перекрываемым ими захоронениям зоны “D”.
129
Рис. 52. Палаши с кольцевым навершием. 1,2- Кунагота (и рис.47, 1-14; 54, 17-27); 3-5 - Кешкемет, ул.Шаллай (и рис.47, 15-25)', масштаб ко всем, кроме 1, 5.
Fig. 52. Broadswords with ring-shaped tops: 1,2 - Kunagota (and fig.47, 1-14; 54, 17-21); 3-5 - Kecskemet, Sallai utca (and fig.47, 15-25); scale: 1а-1з, 2-4, 5a.
Abb. 52. Pallasche mit ringformigem Oberteil. 1,2- Kunagota (auch Abb.47, 1-14; 54, 17-21); 3-5 - Kecskemet, Sallai utca (auch Abb.47, 15-25); Mafistab: 1а-1з, 2-4, 5a.
Dess. 52. Gleve h un tranchant avec la pointe en forme d’anneau. 1,2- Kunagota (et dess.47,1-14; 54, 17-21); 3-5 - Kecskemet, Sallai utca (et dess.47, 15-25); echelles: 1а-1з, 2-4, 5a
130
Рис. 53. Сабли из опорных комплексов “II среднеаварского” периода. 1 - Озора-Тотипуста (и рис.48, 1-16; 49, 15-27; 54, 1-4; 56, 3, 4); 2 - Игар, находки 1928 г. (и рис.48, 23-36; 49,1-3); 3-5 - Иванча (и рис.48, 47-53; 49, 4, 5; 54, 9-11; 56, 11-13); масштабы: 7 - для 3, 5; 6 - для остальных; 1,2- без масштаба.
Fig. 53. Sabres from the basic complexes of the “II mid-Avarian period”. 1 - Ozora-Totipusta (and fig.48, 1-16; 49, 15-27; 54, 1-4; 56, 3, 4); 2 - Igar, finds of 1928, (and fig.48, 23-36; 49, 1-3); 3-5 - Ivdncsa (and fig.48, 47-53; 49, 4, 5; 54, 9-11; 56,11-13); scale: 7 -for 3, 5; 6 -for the rest.
Abb. 53. Sabel aus Grundkomplexen der “II. mittelawarischen” Periode. 1 - Ozora-Totipusta (auch Abb.48, 1-16; 49, 15-27; 54, 1-4; 56, 3, 4); 2 - Igar, Finde 1928 (auch Abb.48, 23-36; 49, 1-3); 3-5 - Ivdncsa (auch Abb.48, 47-53; 49, 4, 5; 54, 9-11; 56,11-13); Maflstab: 7 -fur 3, 5; 6 - fur iibrige.
Dess. 53. Sabres issus des complexes de repere de la periode des avars moyens II. 1 - Ozora-Totipusta (et dess.48, 1-16; 49, 15-27; 54, 1-4; 56, 3-4); 2 - Igar, trouvailles de 1928 (et dess.48, 23-36; 49, 1-3); 3-5 - Ivdncsa (et dess.48, 47-53; 49, 4-5; 54, 9-11; 56, 11-13); echelles: 7 -pour 3, 5; 6 - pour les autres
131
132
Рис. 54. Накладки на конскую упряжь “ранне-” и “среднеаварского” периодов. 1-4 - Озора-Тотипуста (и рис.48,1-16; 49, 15-27; 53, 1; 56, 3, 4); 5, 6 - Змаевац (и рис.49, 14; 56, 5-10); 7,8- Игар, находки 1927 г. (и рис.48, 37-40; 49, 6-9; 56, 1, 2); 9-11 - Иванча (и рис.48, 47-53; 49, 4, 5; 53, 3-5; 56, 11-13); 12-16 - Фенлак (и рис.34, 36-39; 38, 20-26; 40, 57-61; 48, 58); 17-21 - Кунагота (и рис.47, 1-14; 52, 1, 2); 22-29 -Хайдудорог, погрЛ (и рис.35, 41-66; 50, 22; 55, 1, 2); 30-36 - Колькед-Фекетекапу А, погр.: 30-33 - 22 (и рис.55, 23, 24); 34-36 - 657 (и рис.55, 17, 18); 37-44 - Сегвар-Шаполдал, погрЛ (и рис.35, 26-40; 50, 21; 51, 7; 55, 27-30).
Fig. 54.	Plates on horse harnesses of the “early and mid-Avarian” periods: 1-4 - Ozora-Totipusta (andfig.48, 1-16; 49, 15-27; 53, 1; 56, 3, 4); 5, 6 - Zmajevac (andfig.49, 14; 56, 5-10); 7 - Igar, finds of 1927 (andfig.48, 37-40; 49, 6-9; 56, 1, 2); 9-11 - Ivancsa (andfig.48, 47-53; 49, 4, 5; 53, 3-5; 56, 11-13); 12-16 - Fdnlak (and fig.34, 36-39; 38, 20-26; 40, 57-61; 48, 58); 17-21 - Kunagota (andfig.47, 1-14; 52, 1, 2); 22-29 - Hajdudorog, int.l (and fig.35, 41-66; 50, 22; 55, 1, 2); 30-36 - Kdlked-Feketekapu A, int.: 30-33 - 22 (and fig.55, 23, 24); 34-36 - 657 (andfig.55, 17, 18); 37-44 - Szegvar-Sapoldal, int.l (andfig.35, 26-40; 50, 21; 51, 7; 55, 27-30).
Abb. 54. Laschen fiir Pferdegeschirr der “fnih-” und “mittelawarischen” Periode. 1-4 - Ozora-Totipusta (auch Abb.48, 1-16; 49,15-27; 53,1; 56, 3, 4); 5, 6 - Zmajevac (auch Abb.49,14; 56, 5-10); 7 - Igar, Funde 1927 (auch Abb.48, 37-40; 49, 6-9; 56,1, 2); 9-11 - Ivancsa (auch Abb.48, 47-53; 49, 4, 5; 53, 3-5; 56,11-13); 12-16 - Fdnlak (auch Abb.34, 36-39; 38, 20-26; 40, 57-61; 48, 58); 17-21 - Kunagota (auch Abb.47, 1-14; 52, 1, 2); 22-29 - Hajdudorog, Grab 1 (auch Abb.35, 41-66; 50, 22; 55,1, 2); 30-36 - Kdlked-Feketekapu A, Graber: 30-33 - 22 (auch Abb.55, 23, 24); 34-36 - 657 (auch Abb.55,17, 18); 37-44 - Szegvar-Sapoldal, Grab 1 (auch Abb.35, 26-40; 50, 21; 51, 7; 55, 27-30).
Dess. 54. Appliques de harnachement des periodes des avars precoces et moyens. 1-4 - Ozora-Totipusta (et dess.48, 1-16; 49, 15-27; 53,1; 56, 3, 4); 5, 6 - Zmajevac (et dess.48, 47-53; 49, 4, 5; 53, 3-5; 56,11-13); 7 - Igar, trouvailles de 1927 (et dess.48, 37-40; 49, 6-9; 56, 1, 2); 9-11 - Ivancsa (et dess.48, 47-53; 49, 4, 5; 53, 3-5; 56, 11-13); 12-16 -Fdnlak (et dess.34, 36-39; 38, 20-26; 40, 57-61; 48, 58); 17-21 - Kunagota (et dess.47, 1-14; 52, 1, 2); 22-29 -Hajdudorog, sep.l (et dess.35, 41-66; 50, 22; 55, 1, 2); 30-36 - Kdlked-Feketekapu A, sep.: 30-33 - 22 (et dess.55, 23, 24); 34-36 - 657 (et dess.55, 17, 18); 37-44 - Szegvar-Sapoldal, sep.l (et dess.35, 26-40; 50, 27; 51, 7; 55, 27-30)
Аналоги ременной гарнитуре из п.399 (рис.46, 26-30) известны на ряде “аварских” некрополей, обычны среди итальянских лангобардских находок, есть и на памятниках “меровингского” круга. Судя по хронологии лангобардских и “меровингских” древностей, такие гарнитуры распространяются во 2-й non.VII в. (Perm Р., 1998, phase GHI/HI; Jorgensen L., 1992, Fig. 13, SDS2). По разработкам Й.Забойника, на севере Карпатской котловины “итало-альпийские” гарнитуры типичны для поздней части “среднеаварского” периода, а отдельные образцы упрощенных вариантов бытуют и в начале “позднеаварского” периода (Zabojnik J., 1990). Такую датировку подтверждают и материалы из Тисафюреда (см. выше).
Предложенную группировку материалов могильника Колькед-Фекетекапу А и данные об аналогах колькедским находкам можно резюмировать в виде следующей картины функционирования некрополя*.
Происхождение и этнокультурная характеристика поселенцев, основавших кладбище, требуют специального рассмотрения, выходящего за рамки данной работы. В колькедских материалах, несомненно, отражены традиции, связанные с крутом культур VI в. Карпатской котловины, севера Балкан и востока Альп. Явно наличие и славянского компонента. Погребальный обряд и структура кладбища отражают единую своеобразную культуру, сформировавшуюся до того, как было основано кладбище А в Колькеде. А. Киш в
серии работ постарался доказать решающую роль ге-пидов в формировании культуры, отраженной материалами из Колькеда и ряда других памятников. Мы считаем, что эта проблема требует дополнительных исследований, прежде всего, - детальной археологической реконструкции реального спектра культурных групп Карпатской котловины и Северных Балкан в VI-VII вв.
Начало функционирования могильника представлено материалами зоны “А”. Здесь сконцентрированы наиболее ранние для памятника хронологические индикаторы. Небольшие размеры зоны “А” позволяют думать, что эти могилы оставлены первыми поселенцами на протяжении сравнительно небольшого отрезка времени. Материалы зоны “А” отражают принесенную культуру, а зоны “В” - первые этапы ее развития на новом месте. Из сказанного понятно, что погребения периода “А”, хотя и содержат более “архаичные” вещи, практически синхронны началу периода “В”. Поэтому дата начала функционирования кладбища должна определяться в рамках, когда значения хронологических индикаторов периодов “А” и “В” пересекаются. Данные о датировке вещей в наибольшей степени соответствуют общеисторическим соображениям, что некрополь в Колькеде был основан вскоре после событий 568 г.
Часть могил периода “В” (зоны “В1”, “ВЗ”, “В6”) расположена на участках, практически со всех сторон примыкающих к зоне “А”. В этот же период осваива-
*См. примечание на с.97.
133
134
Рис. 55. Конское снаряжение “ранне-” и “среднеаварского” периодов. 1, 2 - Хайдудорог, погр А (и рис.35, 41-66; 50, 22; 54, 22-29); 3-5 - Сынпетру-Жерман (и рис.39, 27, 28); 6 - Ловченац (ирис.4\, 69-72; 50, 10); 7-25 -Колькед-Фекетекапу А, погр.: 7-10 - 405; 11-16 - 474; 17, 18 - 657 (и рис.54, 34-36); 19-22 - 480; 23, 24 - 22 (и рис.54, 30-33); 25 - 105; 26 - Ниредьхаза-Кертгаздашаг, погр.З {и рис.35,1-8); 27-30 - Сегвар-Шаполдал, погрА (w рис.35, 26-40; 50, 21; 51, 7; 54, 37-44); 31 - Сентэндере, погрА (и рис.44, 11, 12; 50, 12).
Fig. 55.	Horse harnesses of the “early and mid-Avarian” periods: 1,2- Hajdudorog, int.l (and fig.35, 41-66; 50, 22; 54, 22-29); 3-5 - Sinpetru-German (and fig.39, 27, 28); 6 - Lovcenac (andfig.4\, 69-72; 50, 10); 7-25 -Kolked-Feketekapu A, int.: 7-10 - 405; 11-16 - 474; 17, 18 - 657 (andfig.54, 34-36); 19-22 - 480; 23, 24 - 22 (andfig.54, 30-33); 25 - 105; 26 - Nyieregyhaza-Kertgazdasag, int.3 (and fig.35, 1-8); 27-30 - Szegvar-Sapoldal, int.l (and fig.35, 26-40; 50, 21; 51, 7; 54, 37-44); 31 - Szentendere, int.l (andfig.44, 11, 12; 50, 12).
Abb. 55. Pferdezubehor der “friih-” und “mittelawarischen” Periode. 1,2- Hajdudorog, Grab 1 (auch Abb.35, 41-66; 50, 22; 54, 22-29); 3-5 - Sinpetru-German (auch Abb.38, 27, 28); 6 - Lovcenac (auch Abb.41, 69-72; 50, 70); 7-25 -Kolked-Feketekapu A, Graber: 7-10 - 405; 11-16 - 474; 17, 18 - 657 (auch Abb.54, 34-36); 19-22 - 480; 23, 24 - 22 (auch Abb.54, 30-33); 25 - 105; 26 - Nyieregyhaza-Kertgazdasag, Grab 3 (auch Abb.35, 1-8); 27-30 - Szegvar-Sapoldal, Grab 1 (auch Abb.35, 26-40; 50, 27; 51, 7; 54, 37-44); 31 - Szentendere, Grab 1 (auch Abb.44,11, 12; 50, 72).
Dess. 55. Harnachements des periodes des avars precoces et moyens. 1, 2 - Hajdudorog, sep A (et dess.35, 41-66; 50, 22; 54, 22-29); 3-5 - Sinpetru-German (et dess.38, 27, 28); 6 - Lovcenac (et dess.41, 69-72; 50, 10); 7-25 -Kolked-Feketekapu A, s6p.: 7-10 - 405; 11-16 - 474; 17, 18 - 657 (et dess.54, 34-36); 19-22 - 480; 23, 24 - 22 (et dess.54, 30-33); 25 - 105; 26 - Nyieregyhaza-Kertgazdasag, sep.3 (et dess.35, 1-8); 27-30 - Szegvar-Sapoldal, sep.l (et dess.35, 26-40; 50, 27; 51, 7; 54, 37-44); 31 - Szentendere, sep.l (et dess.44, 11, 12; 50, 72)
ется новый участок (зона “В5”) и появляются единичные погребения на расположенной в отдалении зоне “А/С”. Материалы периода “В” отражают как непосредственное продолжение принесенных традиций, так и старую структуру культурных влияний (Балканы и “альпийский” крут культур - от Италии до Верхнего Подунавья). Это видно и по составу импортов, и по изделиям местных серий. Хронологические рамки периода “В” охватывают последние десятилетия VI и первые десятилетия VII в.
Могилы периода “В/С” расположены на периферии зон “В1”, “ВЗ”, “В5”, “В6”. На этот же период приходится функционирование зон “В2”, “В4”, “С4”, “С2”, начало использования территории зоны “В/С”. Частично синхронно периоду “В/С” начало использования зон “С1” и “С6”. Период “В/С” - переходный. С одной стороны, материалы этого времени показывают новые формы развития локальных “паннонских” традиций. С другой стороны, становится более зримым распространение у местного населения “общеаварской” культуры, впитавшей принесенные переселенцами с востока, местные и отражающие постоянные византийские влияния компоненты. Датировка периода “В/С” укладывается в рамки 1-й пол.VII в., вероятно, около 610-640 гг.
В период “С” там, где можно, продолжается расширение практически всех участков, использовавшихся в предшествующее время. Заполняются погребениями зоны “С1”, “СЗ”, “С6”. Не ясна лишь южная граница зоны “С5”, возможно, она продолжается за пределами раскопа. Таким образом, в период “С” заканчивается функционирование той части некрополя, что исследована северо-восточным раскопом. В рамках юго-западного раскопа в период “С” продолжает функционировать участок,
связанный с зоной “В/С”. Как долго совершались погребения в зоне “А/С” (в рамках периода “В” или дольше) не ясно из-за недостатка узко датированных комплексов. Расположенные поблизости датированные могилы относятся к периоду “D” или “Е”. Скорее всего, использование зоны “А/С” было кратковременным, а появление погребений рядом с ней связано с расширением других зон. Периоду “С” синхронно начало функционирования зоны “D/ С”. Наверное, необходимость освоения нового участка связана с ограниченностью площади для захоронений на участках северо-восточного некрополя (что определяло их границы - неясно; вообще, что определяло границы кладбищ в древности, это -практически неразработанная проблема).
Освоение пространства между зонами “В/С” и “D/ С” и, вероятно, к востоку от зоны “В/С” происходило в период “D”. И по наличию ряда одинаковых вещей, и по датированным аналогиям период “D” в значительной части синхронен периоду “С”. В то же время, смена типов керамики и появление новых вариантов некоторых типов вещей свидетельствуют, что эта синхронность была именно частичной. Аналогии многим вещам периодов “С” и “D” обычны для древностей Карпатской котловины “I среднеаварского” периода. Облик материальной культуры, отраженный материалами Колькеда, становится все более типичным для “аварского” круга, хотя некоторые черты местной специфики не исчезают полностью. В этом отношении показательны и инновации в погребальных обрядах, например, появление погребений коней поблизости от воинских могил. Дата периодов “С” и “D” укладывается в границы “I среднеаварского” периода. Рассмотренные аналогии подтверждают предлагавшуюся ранее его датировку в рамках 620/640 - 660/680 гг.
135
ттгггтт
136
Рис. 56. Конское снаряжение из опорных комплексов “II среднеаварского” периода. 1,2- Игар, находки 1927 г. (и pucAS, 37-40; 49, 6-9; 54, 7, 8); 3, 4- Озора-Тотипуста (иpucAS, 1-16; 49, 15-27; 53, 1; 54, 1-4); 5-10 -Змаевац (и рисА9, 14; 54, 5, 6); 11-13 - Иванча (и pucAS, 47-53; 49, 4, 5; 53, 3-5; 54, 9-11); 14-23 - Колькед-Фекетекапу А, погр.: 14-17 - 421; 18-23 - 630; масштабы: 24 - для 16-23; 25 - для остальных.
Fig. 56.	Horse harnesses from the basic complexes of the “II mid-Avarian” period. 1, 2 - I gar, finds of 1927 (and figAS, 37-40; 49, 6-9; 54, 7, 8); 3, 4 - Ozora-Totipusta (and figAS, 1-16; 49, 15-27; 53, 7; 54, 1-4); 5-10 -Zmajevac (and figA9, 14; 54, 5, 6); 11-13 -Ivancsa (and figAS, 47-53; 49, 4, 5; 53, 3-5; 54, 9-11); 14-23 - Kdlked-Feketekapu A, int.: 14-17 - 421; 18-23 - 630; scale: 24 - for 16-23; 25 -for the rest.
Abb. 56. Pferdezubehor aus Grundkomplexen der “II. mittelawarischen” Periode. 1,2- Igar, Funde 1927 (auch Abb AS, 37-40; 49, 6-9; 54, 7, 8); 3, 4 - Ozora-Totipusta (auch AbbAS, 1-16; 49,15-27; 53, 1; 54, 7-4); 5-70 - Zmajevac (auch AbbA9, 14; 54, 5, 6); 11-13 - Ivancsa (auch AbbAS, 47-53; 49, 4, 5; 53, 3-5; 54, 9-11); 14-23 - Kolked-Feketekapu A, Graber: 14-17 — 421; 18-23 - 630; Mafistab: 24 —fiir 16-23; 25-fur Ubrige.
Dess. 56. Harnachements issus des complexes de repere de la periode des avars moyens II. 1,2 - Igar, trouvailles de 1927 (et dessAS, 37-40; 49, 6-9; 54, 7, 8); 3, 4 - Ozora-Totipusta (et dessAS, 1-16; 49, 15-27; 53, 7; 54, 7-4); 5-10 - Zmajevac (et dessA9, 14; 54, 5, 6); 11-13 - Ivancsa (et dessAS, 47-53; 49, 4, 5; 53, 3-5; 54, 9-11), 14-23 -Kolked-Feketekapu A, s6p.: 14-17 - 421; 18-23 - 630; echelles: 24 - pour 16-23; 25 - pour les autres
Дальнейший рост некрополя (зоны “El”, “Е2”, “Е4”) происходил на север и на юг от зоны “D”, с запада и востока ограниченной более ранними погребениями. Вероятно, некоторая стесненность пространства привела к тому, что отдельные могилы зоны “Е1” перекрывают погребения зоны “В/С”, и начинает осваиваться новый участок, расположенный на южном краю памятника (зона “ЕЗ”). Период “Е”, маркирующий финал раннего могильника в Колькеде, по крайней мере, частично синхронен “II среднеаварскому” периоду.
Зоны “Fl”, “F2”, “F3”, “F4”, как показал А.Киш, связаны с появлением в районе Колькеда нового населения. Этот период (“F”) приходится, в основном, на “позднеаварское” время. Лишь единичные погребения в зоне “ЕГ’и, вероятно, в зоне “F2” могут достоверно относиться ко “II среднеаварскому” периоду. Причем, расположены они на участках, где случаи перекрывания более ранних могил отсутствуют. Судя по всему, новое население основало некрополь на незанятых местах старого кладбища. Лишь по прошествии некоторого времени началось использование участков, где совершались погребения и раньше. Временная разница между уходом старого и появлением нового населения, очевидно, не была большой.
Хронологическая схема “раннеаварского” и “среднеаварского” периодов
Анализ новых материалов позволяет дополнить и уточнить высказанные ранее взгляды (Гавритухин И.О., 1990; Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996) на состав и датировку “раннеаварских” и “среднеаварских” древностей. Графическое резюме предлагаемой схемы приведено на рис.64. Обоснование ряда позиций, представленных на этой схеме, было дано выше. Здесь стоит остановиться на некоторых дополнениях и общих комментариях.
Выделение и характеристика “раннеаварского” периода является одной из наименее разработанных проблем “аварской” археологии. Исходя из доступных данных о структуре населения Аварского каганата,
понятно, что первоначально памятники материальной культуры этого объединения были гетерогенны. Вне зависимости от действительного состава орды Баяна, несомненно, что эти люди должны были принести какие-то элементы центральноазиатских культур 1-й пол. - cep.VI в. В движении авар или “псевдоавар” на Средний Дунай приняли участие и какие-то группы восточноевропейского населения. Наконец, под властью пришельцев оказались и многие группы населения Карпатской котловины. Часть из них осталась на своих местах, другие изменили место жительства. Очевидно, культурные особенности этих групп, сформировавшиеся в “доаварское” время, и определяют состав древностей “I раннеаварского” периода. На облик материальной культуры, отражающей новую этнокультурную и историческую ситуацию, наверное, повлияли следующие процессы. Во-первых, внутренний потенциал развития местных и пришлых традиций. Во-вторых, разностороннее влияние византийской культуры. В-третьих, разные формы взаимовлияний местных традиций с пришлыми и с соседними культурами. Древности периодов “А” и “В” в Колькеде полностью соответствуют характеристике и датировке двух фаз “раннеаварского” периода, предполагаемых на основе исторических данных.
Особое значение материалов из Колькеда заключается в том, что на их основе впервые можно с достаточной степенью уверенности выделить группу древностей “I раннеаварского” периода. Очевидно и то, что комплексы периода “А” отражают характеристики только одной из культурных групп этого времени. Лишь по мере введения в научный оборот других памятников с представительным набором комплексов “раннеаварского” периода можно будет охарактеризовать особенности, состав, хронологические и культурные группы древностей первых десятилетий Аварского каганата в более широком культурном спектре. По этой причине затруднена и периодизация ряда опубликованных “раннеаварских” комплексов (рис.35), а встреченные в них монеты пока пригодны для датировки “раннеаварского” периода в целом. Из раскопанных на большой площади и систематически
137
"штампованная
пражская
Рис. 57. Колькед-Фекетекапу А. Распределение по периодам групп и вариантов керамических сосудов. У образцов даны их условные обозначения на рис.58-60.
Fig. 57.	Kolked-Feketekapu A. Distribution of ceramic vessels groups and variants in accordance with the periods. Samples indications given in fig.58-60.
Abb. 57. Kolked-Feketekapu A. Verteilung der Gruppen und Varianten von keramischen GefaBen nach den Perioden. Kennzeichen fur die Muster sieh auf Abb. 58-60.
Dess. 57. Kolked-Feketekapu A. Repartition selon les periodes de groupes et de types de recipients en ceramique. Les echantillons portent leurs signes conventionnels sur le dess.58-60
138
опубликованных памятников с материалами “раннеаварского” периода отметим следующие.
Могильник в Кернье (Salamon A., Erdelyi I., 1971), неоднократно привлекавший внимание исследователей, важен тем, что там отсутствуют материалы горизонта “Игар - Озора” и более позднего времени. К наиболее ранним комплексам из Кернье принадлежит п.49 с гарнитурой круга “Юташ”, аналогичной встреченным в комплексах периода “В” Колькеда (рис.29). “Штампованная” керамика из Кернье относится к вариантам, показательным для периода "В/С” и финала периода “В” в Колькеде. Железные таушированные гарнитуры из Кернье, как отмечалось, своеобразны, а их стилистические соответствия в Колькеде относятся к периоду “В/С” или близкому времени. Погребения с таушированными поясами и “штампованной” керамикой сосредоточены в северной части могильника Кернье. С периодом “В/С” или “С” Колькеда синхронизируется ряд комплексов из Кернье, тоже расположенных в северной части памятника. Здесь встречены пряжки с коробчатой петлей I подгруппы восточной группы, гарнитуры с круглыми накладками (гладкими или розетками) и стандартными гладкими наконечниками (группы 2а и 2b по М.Мартину), отмеченные А.К.Амброзом наконечники с “вафельным” орнаментом. Наиболее поздние погребения в Кернье расположены на юго-западной и южной периферии памятника. Для них характерны широкие пояса, часто украшенные трехчастными и 3-образными накладками, псевдопряжками, пряжки с выступающим ложем для язычка, плавно переходящим к рамке, и другие вещи, находящие соответствия в материалах периодов “С” и “D” Колькеда (ср. группы 3 и 4 по М.Мартину).
На расположенных к западу от Балатона могильниках Покасепетк и Орослань 1 основная масса керамики представлена сосудами пражского типа. Архаичные формы пражской керамики происходят из нескольких погребений, расположенных в юго-восточной части изученного раскопками участка орослань-ского некрополя и из разрушенных комплексов (Гавритухин И.О., 1997, рис.4, 6,16, 7, С). Тут же расположено п.17 с “серой” керамикой, близкой образцам периода “В/С” в Колькеде, а чуть западнее находится п.10 с пражским сосудом поздних вариантов. Очевидно, опубликованный компактный участок могильника Орослань 1 находит полное соответствие в материалах Колькеда и может датироваться первыми десятилетиями VII в. или чуть шире.
Публикацию материалов из Покасепетка сопровождает анализ хронологии памятника (Sos Cs.A, Salamon А., 1995). По нашему мнению, в предложенной А.С.Шош и А.Шаламон периодизации возможны уточнения, а абсолютные датировки требуют пересмотра. Комплексы 1-го горизонта, по А.С.Шош и А.Шаламон, датируются либо широко (маленькие трапециевидные подвески, браслеты типа Сэнт-Эндере, стремена с округлой подножкой) (Гавритухин И.О., 1997), либо не ранее “I среднеаварского” периода. Для
такой атрибуции показательны следующие вещи: псевдопряжка, длинный наконечник, выполненный в технике “ячеек”, пряжка с коробчатой петлей, принадлежащая типу “с противостоящими зверями”, пряжки византийского круга “паннонской” группы (см. о хронологии этих вещей выше). Исключение представлено лишь п.121, пояс из которого сопоставим с эталонными “раннеаварскими” комплексами, датированными монетами, гарнитурами из северной части могильника Кернье (группа 2а по М.Мартину), находками из комплексов периода “В” или пограничья зон “В” и “С” в Колькеде. Причем, именно рядом с п.121 находится п.120 с пражским сосудом архаичного варианта. Еще два архаичных сосуда пражского типа происходят из пп.87 и 88, расположенных в компактной группе могил, удаленной от основного массива погребений. К сожалению, другие “узко” датируемые вещи в этой группе могил отсутствуют. Остальная керамика пражского типа представлена в Покасепетке поздними вариациями.
Таким образом, материалы из Покасепетка, как и Орослань 1, находят соответствие в предложенной периодизации комплексов из Колькеда, во всяком случае, не противоречат ей. Ранние комплексы могильников в Кернье, Орослань, Покасепетке надежно синхронизируются с материалами периода “В” в Колькеде. Если погребения “I раннеаварского” периода на этих памятниках и были, то они происходят из разрушенных участков. Рассмотренные памятники с материалами “раннеаварского” периода принадлежат особым культурным группам, концентрирующимся вдоль возвышенностей в западной части нынешней Венгрии (Гавритухин И.О., 1997). Понятно, что распространение вещей, представленных в эталонных “раннеаварских” комплексах “номадского” облика (рис.35,) характеризует в данном случае процессы “II раннеаварского” периода. Для выделения древностей “номадов” “I раннеаварского” периода требуются материалы других памятников, пока систематически не опубликованных.
Древности “I среднеаварского” периода представлены довольно обширным кругом памятников. Важно и то, что интеграция культур Аварского каганата в это время принимает новое качество, а потому нет повода, чтобы предполагать асинхронность каких-либо находок в разных культурных или локальных группах каганата. На основе комплексов с монетами и исторических сведений начало “I среднеаварского” периода датируется между 610/620 и 630/ 640 гг., скорее всего, не ранее 620 г. Д атировка подтверждается хронологией локальных групп псевдопряжек, появившихся за пределами I Тюркского и Западного Тюркского каганатов. По типологическим и историческим выкладкам эти изделия, показательные для “I среднеаварского” периода, не могут датироваться раньше 630 г. (Гавритухин И.О., 2000).
Граница между “раннеаварским” и “среднеаварским” периодами не была резкой. Ряд вещей, явно связанных с “раннеаварским” комплексом находок, не-
139
140
Рис. 58. Колькед-Фекетекапу А. Топографический план памятника (I). Распределение групп и вариантов керамических сосудов, датирующих вещей и византийских монет на северо-восточном (II) и юго-западном (III) раскопах. 1 - пряжки и накладки типа Сучидава (рис.41, 41, 43)', 2 - "лангобардское” погр.39 (рис.21)', 3 - пряжка из погр.41 (рис.28, 34); 4 - гарнитуры типа Юташ-Будапешт, ул.Селе (рис.29); 5 - пряжки типа Ясси-Ада (рис.28, 24, 26); 6 - пряжки типа Хьюси (рис.28, 29); 7 - пряжки типа Сиракузы (рис.45, 18); 8 - пряжки типа Трапезунд (рис.45,10); 9, 11, 12 — ременные гарнитуры или их элементы, сопоставимые с образцами 3-го горизонта по Р.Христлайну: 9- выполненные в технике "ячеек” (рис.31,1-5, 7-10, 17-19, 24, 31, 35-38); 11 - железные (рис.31, 45-49); 12- "сборные" (рис.43, 2, 8-10); 10 - наконечник из погр. 183 (рис.37, 33); 13 - погребения с византийскими монетами (в кружке дан terminus post quern); 14 - зона "А 15 - зона “В”; 16- зона "С”.
Fig. 58.	Kolked-Feketekapu A. Topographic layout of the site (I). Distribution of ceramic vessels groups and variants, dating artifacts and Byzantine coins in the north-east (II) and south-west (III) excavation sites. 1 - buckles and plates of Suchidava type (fig.41, 41, 43); 2 - "Lombard” int.39 (fig.21); 3 - buckle from int.41 (fig.28, 34); 4 -garnitures of the type ofJutas, Budapest, Szolo utca, (fig.29); 5 - buckles of Jassi-Ada type (fig.28, 24, 26); 6 -buckles ofHjusi type (fig.28, 29); 7 - buckles of Syracuse type (fig.45, 18); 8 - buckles ofTrapezund type (fig.45, 10); 9, 11, 12 - belt garnitures or their fragments comparable to samples of the 3rd horizon, according to R.Christlein: 9 - those manufactured in “cell” technique (fig.31, 1-5, 7-10, 17-19, 24, 31, 35-38); 11 - iron belt garnitures (fig.31, 45-49); 12 - “assembled” ones (fig.43, 2, 8-10); 10 - belt-point from int. 183 (fig.31, 33); 73 -interments with Byzantine coins (terminus post quern is encircled); 14 - zone “A "; 15 - zone “B”; 16 - zone “C”.
Abb. 58. Kolked-Feketekapu A. Topographischer Plan des Denkmals (I). Verteilung der Gruppen und Varianten von keramischen GefaBen, datierender Sachen und byzantischen Miinzen in den NO- (II) und SW-(III) Ausgrabungen. 7 - Schnallen undLaschen vom Typ Sucidava (Abb.41, 41, 43); 2 - “langobardisches” Grab 39 (Abb.21); 3 — Schnalle aus Grab 41 (Abb.28, 34); 4 - Satze vom Typ Jutas-Budapest, Szolo utca (Abb.29); 5 -Schnallen vom Typ Jassi-Ada (Abb.28, 24, 26); 6 - Schnallen vom Typ Hjusi (Abb.28, 29); 7 - Schnallen vom Typ Sirakuzy (Abb.45, 18); 8 - Schnallen vom Typ Trapezunt (Abb.45, 10); 9, 11, 12 - Riemensatze oder ihre Teile, vergleichbar mit den Mustern des 3. Horizontes nach R. Christllein: 9 - in “Zellen"-Technik ausgefuhrt (Abb.31, 1-5, 7-10, 17-19, 24, 31, 35-38); 11 - aus Eisen (Abb.31, 45-49); 12 - “gemischt” (Abb.43, 2, 8-10); 10 - Endstuck aus Grab 183 (Abb.31, 33); 73 - Graber mit byzantischen Мйпгеп (im Kreis ist terminus post quern angegeben); 14 -Zone "A”; 15 -Zone "B"; 16-Zone “C”.
Dess. 58. Kolked-Feketekapu A. Plan topographique du monument (I). Repartition de groupes et de types de recipients en ceramique, d’objets dates et de pieces de monnaie des fouilles Nord-Est (П) et Sud-Ouest (1П). 7 - fibules et appliques de type Suszidava (dess.41, 41, 43); 2 - sep. “langobarde” 39 (dess.21); 3 - fibule du sep.41 (dess.28, 34); 4 - garnitures de type Jutas-Budapest, Szolo utca (dess.29); 5 —fibule de type Yassi-Ada (dess.28, 24, 26); 6 —fibules de type Hiussi (dess.28, 29); 7 -fibules de type Siracuses (dess.45, 18); 8 — fibules de type Trapezund (dess.45, 10); 9, 11, 12 -garnitures de ceinture ou leurs details, comparables aux echantillons du 3me horizon selon R.Khristline: 9 -fabriques dans la technique de “cellule” (dess.31, 1-5, 7-10, 17-19, 24, 31, 35-38); 11 - enfer (dess.31, 45-49); 12 - “piece montee “ (dess.43, 2, 8-10); 10 — pointe issue du sep. 183 (dess.31, 33); 73 - inhumations contenant des pieces de monnaie byzantines (terminuspost quern encercle); 14 - zone “A”, 15 - zone “B”, 16 - zone “C”
сомненно, сосуществует с теми, что характерны уже для “среднеаварских” древностей. Тем более, что набор признаков “среднеаварского” периода складывался постепенно, а не появился в готовом виде в короткий промежуток времени. Это отражено не только длительностью переходной фазы в абсолютной хронологии, но и возможностью выделить, например, на материалах Колькеда, особый переходный период (“В/ С”). Различение комплексов “раннеаварского” и “среднеаварского” периодов в настоящее время базируется, в основном, на отличии некоторых деталей ременных гарнитур. Для некоторых памятников оно устанавливается и по составу керамических наборов. Но это пока не удается сделать для ожерелий, многих типов серег (в том числе массовых, таких, как серьги с полым металлическим шариком), ряда других категорий украшений.
Большая часть типов оружия и конского снаряжения на современном уровне их изученности также
пока не дают надежных “узко” датируемых реперов. Вероятно, как отмечалось рядом авторов, к “архаичным” чертам погребального обряда на ряде памятников “аварского” круга относится обычай класть в могилу панцирные пластины (рис.50, 21, 22). Намеченные А.К. Амброзом (1973) различия вариантов стремян с круглой подножкой важны, скорее, с методической точки зрения, во всяком случае, требуют дополнительной разработки и проверки. Предложенная П.Штадлером дробная типология наконечников копий и стрел (Stadler Р„ 1996) не во всем приемлема (вероятно, поэтому ее не стал использовать А.Киш). Остается неясным и то, в какой степени подмеченные особенности образцов с одного памятника будут информативны для других материалов. При этом, направление изысканий П.Штадлера, несомненно, может стать плодотворным. Неоднократно отмечались особенности некоторых серий мечей с D- и R-образными скобами (как на рис.51, 1, 3-5,
141
О О D © V о
I 2	3	4	5	6
@	е	о □	□
7	89	10	11
О	о	О L
12	13	14	15
О	И	0(3	0
16 □17 И 18	19
□ □пи 22	23	24	25
142
Рис. 59. Колькед-Фекетекапу А. Распределение железных ременных гарнитур и их бронзовых аналогов по зонам на северо-восточном раскопе. 1 — узкие овальные и D-образные пряжки (как рис.30, 23-30); 2 - как 1, но короче (как рис.30, 54, 55); 3 - В-образные пряжки (как рис.30,1, 3); 4 - бронзовые овальные пряжки без обойм (как рис.28, 2, 13); 5 - короткие железные щитовидные наконечники (рис.28, 14, 40); 6 — железные наконечники и обоймы с прогнутыми боками (рис.28,18, 20); 7 - как рис. 58, 3; 8 - пряжка с круглым щитком на язычке (рис.28, 28); 9 -пряжки с небольшими железными обоймами на двух штифтах (рис.30,13, 19); 10 - пряжки с подквадратными обоймами на четырех штифтах (рис.28, 9, 10); 11 - пряжки с железными прямоугольными обоймами (как рис.30, 25, 34, 36); 12 - бронзовые обоймы с выступами по бокам (рис.36, 35, 36); 13 - пряжки с подтреугольными или щитовидными обоймами (как рис.36, 51, 53); 14 - пряжки, изготовленные вместе с подтреугольными обоймами (рис.36, 33, 45); 15 - как рис.58, 2; 16-19 - гарнитуры типа 1 или характерные для них детали: 16 - 1-й вариант (рис.З), 30-33); 17- другие “ранние” варианты (рис.З), 6-9, 17-20, 24-27; 33, 26, 28); 18- “поздние” варианты (как рис.31,1-4; 33,17-21); 19 - образец из бронзы (рис.36,1-3, 5); 20 - гарнитуры типа 2 или характерные для них детали (рис.32, 2, 17-20, 23-30); 21 - гарнитуры типа 3 (рис.33,1-13); 22 - гарнитура из погр.275 (рис.43, 41-44, 46); 23 - гарнитура из погр.223 (рис.36, 20-26); 24 - гарнитура из погр.264 (рисАЗ, 34-38); 25 - железные гарнитуры неясного типа; обозначения керамики даны на рис.51, зон - на рис. 58.
Fig. 59.	Kolked-Feketekapu A. Distribution of iron belt garnitures and their bronze analogues in accordance with the zones on the north-east excavation site. 1 - narrow oval and D-shaped buckles (as fig.30,28-30); 2-as 1, but shorter ones (as fig.30, 54, 55); 3 - В-shaped buckles (asfig.30,1, 3); 4 - bronze oval buckles without clips (asfig.28,2,13); 5 - short iron shield-shaped belt-points (fig-28, 14, 40); 6 - iron belt-points and clips with sagged sides (fig.28,18, 20); 7 - as fig.58, 3;8- buckle with a round board on the catch (fig.28, 28); 9 - buckles with small iron clips fixed by two joint-pins (fig.30, 13, 19); 10 - buckles with subsquare clips fixed by four joint-pins (fig-28, 9, 10); 11 - buckles with iron rectangular clips (asfig.30, 25, 34, 36); 12 - bronze clips with projections on the sides (fig.36, 35, 36); 13 - buckles with subtriangle or shield-shaped clips (asfig.36,51, 53); 14 -buckles, manufactured together with subtriangle clips (fig.36,33, 45); 15-as fig.58,2; 16-19 - garnitures of type 1 or their characteristic details: 16- 1st variant (fig.3),30-33); 17-other “early” variants (fig.3),6-9,17-20, 24-27; 33,26,28); 18-“late” variants (as fig.31,1-4; 33,17-21); 19-bronze sample (fig.36,1-3, 5); 20 - garnitures of type 2 or their characteristic details (fig.32,2,17-20, 23-30); 21 — garnitures of type 3 (fig-33,1-13); 22 - garniture from int.275 (fig.43,41-44, 46); 23 -garniture from int 223 (fig.36, 20-26); 24 - garniture from int.264 (fig.43, 34-38); 25 - iron garnitures of obscure type; indication are given: for ceramics in fig.51,for zones in fig.58.
Abb. 59. Kolked-Feketekapu A. Verteilung von eisemen Riemengamituren und ihrer bronzenen Analogen nach Zonen in der NO-Ausgrabung. 1 - enge ovale und D-formige Schnallen (wie Abb.30,28-30); 2 - wie 1, aber kurzer (wie Abb.30,54, 55); 3-B-jormoge Schnallen (wie Abb.30,1, 3); 4 - bronzene ovale Schnallen ohne Kappen (wie Abb.28, 2, 13); 5 - kurze eiseme schildformige Endstiicke (Abb.28,14, 40); 6- eiseme Endstiicke und Kappen mit gekriimmten Seiten (Abb.28,18, 20); 7 - wie Abb.58,3;8- Schnalle mit rundem Schild auf dem Riegel (Abb.28,28); 9 - Schnallen mit kleinen eisemen Kappen an zwei Stiften (Abb.30,13, 19); 10 - Schnallen mit quadratformigen Kappen an vier Stiften (Abb.28, 9, 10); 11 - Schnallen mit eisemen rechtecldgen Kappen (wie Abb.30,25, 34, 36); 12 - bronzene Kappen mit Ibrspriingen an den Seiten (Abb.36,35, 36); 13 -Schnallen mit dreieckfbrmigen oder schildformigen Kappen (wie Abb.36, 51, 53); 14 - zusammen mit dreickformigen Kappen hergestellte Schnallen (Abb.36,33, 45); 15 - wie Abb.58,2; 16-19- Gamituren vom Тур 1 oderfursie kennzeichnende Teile: 16-1. Variante (Abb.3), 30-33); 17-andere “friihere” Varianten (Abb.3), 6-9, 17-20, 24-27; 33,26, 28); 18- "spatere" Varianten (wie Abb.31,1-4; 33,17-21); 19- Muster aus Bronze (Abb.36,1-3, 5); 20 - Gamituren vom Typ 2 oder fur sie kennzeichnende Teile (Abb.32,2, 17-20, 23-30); 21 - Gamituren vom Typ 3 (Abb.33,1-13); 22 - Gamituren aus Grab 275 (/166.43, 41-44, 46); 23 - Gamituren aus Grab 223 (Abb.36, 20-26); 24 - Gamituren aus Grab 264 (Abb.43,34-38); 25 - eiseme Gamituren unklaren Typs; Bezeichnungen fur Keramik sind auf Abb.57 gegeben, fur Zonen - auf Abb.58.
Dess. 59. Kolked-Feketekapu A. Repartition des garnitures de ceinture en fer et de leurs analogues en bronze sur les zones de la fouille Nord-Est 1 - fibules etroites ovales et en forme de D (comme dess.30,28-30); 2 - comme 1, mais plus courtes (comme dess.30,54, 55); 3 - jibules en forme de В (comme dess.30,13); 4 - jibules ovales en bronze sans agrafes (comme dess.28, 2, 13); 5 - pointes courtes enfer en forme de bouclier (dess.28,14, 40); 6 - pointes enfer et agrafes aux cotes flechis (dess.28,18, 20); 7 -comme dess.58, 3; 8 -fibule a I’ecusson rond de la languette (dess.28,28); 9 - fibules auxpetits agrafes enferayant deux clavettes (dess.30,13,19); 10 - fibules aux carquois en forme d’un саггёе irregulier ayant quatre clavettes (dess.28, 9,10); 11 -fibules aux agrafes rectangulaires enfer (comme dess.30, 25, 34, 36); 12 - agrafes en bronze avec des parties saillantes sur les cotes (dess.36, 35, 36); 13 -fibules aux agrafes en forme d’un triangle irregulier ou en ecusson (comme dess.36,51, 53); 14 -fibulesfabriquees avec des agrafes en forme de triangle irregulier integres (dess.36, 33, 45); 15 - comme dess.58,2; 16-19 - garnitures de type 1 ou leurs details typiques: 16 - lere variante (dess.3), 30-33); 17 - d’autres types “precoces” (dess.3), 6-9, 17-20, 24-27; 33,26, 28); 18 - variantes “tardives" (comme dess.31,1-4; 33,17-21); 19 - dchantillon en bronze (dess.36,1-3, 5); 20 - garnitures de type 2 ou leurs details typiques (dess.32,2, 17-20, 23-30); 21 - garnitures du type 3 (dess.33,1-13); 22 - garniture issue du sep.275 (dess.43, 41-44, 46); 23 - garniture issue du sep.223 (dess.36, 20-26); 24 - garniture issue du sep.264 (dess.43, 34-38); 25 - garnitures enfer de type indetermine; signes conventionnels pour les cdramiques voir sur le dess.57, des zones - sur le dess.58
143
144
Рис. 60. Колькед-Фекетекапу А. Распределение ременных гарнитур из цветных металлов и их аналогов из железа по зонам на северо-восточном раскопе. 1,2- розетки: 1 - рис.34, 3, 40; 2 - рис.44, 59; 3 - пара кнопок в сочетании с пряжкой (рис.28, 11, 12); 4 - гарнитура из рельефных кнопок (рис.34, 12-17); 5 -бронзовые трехлепестковые накладки (рис.28, 7; 34, 47); 6 - как 5, но из железа (рис.34, 60); 7 - женский пояс с фигурными накладками (рис.32, 7, 8); 8 - квадратная прорезная накладка (рис.32, 3); 9 -женские пояса с прямоугольными накладками (рис.42, 35, 36, 39-41); 10 - наконечник типа "Кешкемет, ул Шаллай” (рис.42, 41); 11, 12 — гарнитуры с прессованными наконечниками (рис.34, 6; 40, 2); 13 -накладки и наконечники типа “Арадац - Фенлак” (рис.38, 16, 18); 14 - гарнитура из погрАЗЗ (puc.4l, 1-5); 15 - накладки упрощенных вариантов серии Акалан (рис.40, 42, 43); 16 - гарнитура с накладкой типа “Тарнамера” (рис.39, 17-22); 17 -пряжки типа Салона — Истрия (рис.36, 17, 18; 40, 41; 41, 27, 28); 18 -Т-образная накладка с фигурной перекладиной (рис.43, 30); 19 - стремя с округлой подножкой и пластинчатым ушком (рис.55, 8, 18, 19, 24); 20 - пряжки с коротким ложем для язычка (как рис.46, 47, 52, 53, 58); 21 - пряжки с вытянутым ложем для язычка, плавно переходящим к рамке (как рис.46, 31, 36, 39, 42, 45); 22 - как 21, но небольших размеров, для дополнительных ремней (как рис.31, 11, 12; 43, 22); остальные обозначения как на рис. 59.
Fig. 60.	Kolked-Feketekapu A. Distribution of belt garnitures made of non-ferrous metals and their iron analogues in accordance with the zones on the north-east excavation site. 1,2- rozettes: 1 -fig.34, 3, 40; 2 -fig.44, 59; 3 - pair of press-buttons combined with a buckle (fig.28, 11, 12); 4 - garniture made of relief press-buttons (fig.34, 12-17); 5 - bronze trifoil plates (fig.28, 7; 34, 47); 6 - as 5, but made of iron (fig.34, 60); 7 - woman’s belt with figured plates (fig.32, 7, 8); 8 - square cut plate (fig.32, 3); 9 - woman’s belts with rectangular plates (fig .42, 35, 36, 39-41); 10 - belt-point of the type “Kecskemet, Sallai utca” (fig.42, 41); 11, 12 - garnitures with pressed belt-points (fig.34, 6; 40, 2); 13 -plates and belt-points of type “Aradac - Fonlak” (fig.38, 16, 18); 14 - garniture from intA33 (fig.4\, 1-5); 15 — simpler variants of plates of Akalan series (fig.40, 42, 43); 16 - garniture with “Tamamera’’-type plate (fig.39, 17-22); 17 - buckles of Salona - Istria type (fig.36, 17, 18; 40, 41; 41, 27, 28); 18 -T-shaped plate with figured cross-piece (fig.43, 30); 19 - stirrup with a round footboard and lamellar lug (fig.55, 8, 18, 19, 24); 20 - buckles with a short bed for the catch (as fig.46, 47, 52, 53, 58); 21 - buckles with a stretched bed for the catch passing smoothly to the frame (as fig.46, 31, 36, 39, 42, 45); 22 - as 21, but smaller in size for additional belts (asfig.31, 11, 12; 43, 22); other indications as in fig. 59.
Abb. 60. Kolked-Feketekapu A. Verteilung von Riemengamituren aus NE-Metallen und von ihren Analogen aus Eisen in der NO-Ausgrabung. 1,2- Rosetten: 1 - Abb.34, 3, 40; 2 — Abb.44, 59; 3 — ein Paar Druckknopfe in Kombination mit einer Schnalle (Abb.28, 11, 12); 4 - Garnitur aus klar hervortretenden Druckknopfen (Abb.34, 12-17); 5 - bronzene dreiblattrige Laschen (Abb.28, 7; 34, 47); 6 - wie 5, aber aus Eisen (Abb.34, 60); 7 -Frauengtirtel mit figdrlichen Laschen (Abb.37, 7, 8); 8 - quadratformige beschlitzte Lasche (Abb.32, 3); 9 -Frauengtirtel mit rechnteckigen Laschen (Abb.42, 35, 36, 39-41); 10 - Endstiick vom Typ “Kecskemet, Sallai utca” (Abb.42, 41); 11, 12 - Garnituren mit gepressten Endstiicken (Abb.34, 6; 40, 2); 13 - Lasche und Endstiicke vom Typ “Aradac - Fonlak” (Abb.38, 16, 18); 14 - Garnitur aus Grab 133 (Л66.41, 1-5); 15 - Laschen einfacherer Vafianten der Serie Akalan (Abb.40, 42, 43); 16 - Garnitur mit der Lasche vom Typ “Tamamera” (Abb.39, 17-22); 17 - Schnallen vom Typ Salona - Istria (Abb.36, 17, 18; 40, 41; 41, 27, 28); 18 - T-formige Lasche mit figtirlichem Querriegel (Abb.43, 30); 19 - Steigbtigel mit abgerundetem Trittbrett und Plattenhenkel (Abb.55, 8, 18, 19, 24); 20 - Schnallen mit kurzer Riegelmulde (wie Abb.46, 47, 52, 53, 58); 21 - Schnalle mit langlicher allmahlich zum Rahmen tibergehender Riegelmulde (wie Abb.46, 31, 36, 39, 42, 45); 22 - wie 21, aber kleinerer Grofie, fur zusatzliche Riemen (wie Abb.31, 11, 12; 43, 22); weitere Bezeichnungen wie auf Abb.59.
Dess. 60. Kolked-Feketekapu A. Repartition des garnitures de ceinture fabriquees en non-ferreux et de leurs analogues en fer sur les zones de la fouille du Nord-Est. 1,2- rosaces: 1 - dess.34, 3, 40; 2 - dess.44, 59; 3 - une paire de boutons-pression combinee avec fibule (dess.28, 11, 12); 4 - garniture de boutons-pression en relief (dess.34,12-17); 5 - appliques en bronze a trois feuilles (dess.28, 7; 34, 47); 6 - comme 5, mais enfer (dess.34, 60); 7 - ceinture de femme aux appliques fagonnees (dess.32, 7, 8); 8 - applique carree aux cannelures (dess.32, 3); 9 -ceintures de femme aux appliques rectangulaires (dess.42, 35, 36, 39-41); 10 - pointe de type “Kecskemet, Sallai utcai” (dess.42, 41); 11, 12 - garnitures aux pointes pressees (dess.34, 6; 40, 2); 13 — appliques et pointes de type “Aradac - Fonlak” (dess.38, 16, 18); 14 - garniture issue du sep.133 (dess.41, 1-5); 15 - appliques des variantes simplifies de la serie Akalan (dess.40, 42, 43); 16 - garniture a I’applique du type “Tamamera” (dess.39, 17-22); 17 -fibules du type Salona - Istria (dess.36, 17, 18; 40, 41; 41, 27, 28); 18 - applique en forme de T ala traverse fagonnee (dess.43, 30); 19 — etrier au marchepied arrondi et anse lamellee (dess.55, 8, 18, 19, 24); 20 -fibules au creux de languette court (comme dess.46, 47, 52, 53, 58); 21 - fibules au creux de languette allonge formant Гencadrement (comme dess.46, 31, 36, 39, 42, 45); 22 - comme 21, mais plus petites qui servaient aux ceintures secondaires (comme dess.31, 11, 12; 43, 22); le reste des signes comme dess.59
145
9frl
Рис. 61. Колькед-Фекетекапу А. Распределение ременных гарнитур по зонам на юго-западном раскопе. 1 - бронзовая пряжка, изготовленная вместе с треугольной обоймой, имеющей выступы (рис.36, 33); 2 - железная пряжка из погр. 490 (рис.30, 21); 3 -литая византийская фибула (рис.28, 37); 4 - бронзовые наконечники с короткой пластиной для крепления к ремню (как рис.36, 20, 31, 52, 54, 55); 5 - ременные гарнитуры с накладками из большого числа кнопок (рис.34, 19-28); 6 - ременные гарнитуры, включающие кнопки наряду с другими накладками (рис.34, 31-35; 41, 73-79); 7 - гарнитура с двумя кнопками-накладками и наконечниками дополнительных ремней (рис.34, 41-45); 8 — розетка (рис.34, 46); 9 - пряжка типа Папа (рис.38, 35, 36); 10- ранний вариант пряжек типа Гатер (рис.41, 68); 11 — непоздние варианты пряжек типа “с противостоящими зверями” (рис.41, 52; 46, 60); 12 - пряжка из погр.675 (рис.44, 57); 13 - гарнитура из погр.355 (рис.41, 39-43); 14 - накладки и наконечники типа “Арадац - Фенлак” (рис.38, 30-32); 15 - серьги и глазчатые бусы, типичные для северо-восточного раскопа (см. рис.62); 16 - наконечник из погр.388 (рис.43, 4); обозначения керамики см. на рис.57.
Fig. 61.	Kolked-Feketekapu A. Distribution of belt garnitures in accordance with the zones on the south-west excavation site. 1 - bronze buckle, manufactured together with a triangular clip having projections (fig.36, 33); 2 - iron buckle from int.490 (fig.30,21); 3 - cast Byzantine fibula (fig.28,37); 4 - bronze belt-points with a short plate to be fastened to the belt (as fig.36, 20, 31, 52, 54, 55); 5 - belt garnitures with plates consisting of numerous press-buttons (fig.34,19-28); 6 - belt garnitures including press-buttons alongside with other plates (fig.34,31-35; 41, 73-79); 7 - garniture with two button-plates and belt-points for additional belts (fig.34, 41-45); 8 - rozette (fig.34,46); 9 - buckle of Papa type (fig-38,35, 36); 10 - early variant of buckles of Gater type (fig.41, 68); 11 - поп-late variants of buckles of opposing animals type (fig.41,52; 46, 60); 12 - buckle from int.675 (fig.44,57); 13 - garniture from int.355 (fig.41, 39-43); 14 - plates and belt-points of “Aradac-Fonlak” type (fig.38,30-32); 15 -ear-rings and “eyed”-beads typical for the north-east excavation site (seefig.62); 16 - belt-point from int. 388 (fig.43,4); indications for ceramics see infig.57.
Abb. 61. Kolked-Feketekapu A. Verteilung von Riemengamituren nach Zonen in der SW-Ausgrabung. 1 - bronzene Schnalle, hergestellt zusammen mit dreieckiger Карре, die Vorspriinge hat (Abb.36, 33); 2 - eiseme Schnalle aus Grab 490 (Abb.30, 21); 3 - gegossene byzyntische Fibula (Abb.28, 37); 4- bronzene Endstticke kurzer Platte zur Befestigung an den Riemen (wie Abb.36, 20, 31, 52, 54, 55); 5 - Riemengamituren mit Laschen aus grofierer Druckknopfanzahl (Abb.34, 19-28); 6 - Riemengamituren mit Druckknopfen aufier anderen Laschen (Abb.34, 31-35; 41, 73-79); 7 -Gamitur mit zwei Laschendruckknopfen und Endstiicken der zusatzlichen Riemen (Abb.34, 41-45); 8 - Rosette (Abb.34, 46); 9 - Schnalle vom Typ Papa (Abb.38, 35, 36); 10 -fruhere Variante der Schnallen vom Typ Gater (Abb.41, 68); 11 -nicht spatere Varianten der Schnallen vom Typ “mit gegentiberstehenden Tieren” (Abb.41, 52; 46, 60); 12 - Schnalle aus Grab 675 (Abb.44, 57); 13 - Gamitur aus Grab 355 (Л66.41, 39-43); 14 - Laschen und Endstucke vom Typ “Aradac-Fonlak” (Abb.38, 30-32); 15 - Ohrringe und Glasperlen, die fur die NO-Ausgrabung typisch sind (sieh Abb.62); 16 -Endstuck aus Grab 388 (Abb.43, 4); Bezeichnungen fiir Keramik sieh auf Abb.57.
Dess. 61. Kolked-Feketekapu A. Repartition des garnitures de ceinture sur les zones de la fouille Sud-Ouest. 1 - fibule en bronze combinee avec un agrafe triangulaire pourvu de saillies (dess.36, 33); 2 - fibule en far issue du sep.490 (dess.30, 21); 3 - fibule byzantine en fonte (dess.28, 37); 4 — pointes en bronze avec lamelie courte de fixation a le ceinture (comme dess.36, 20, 31, 52, 54, 55); 5 - garnitures de ceinture aux appliques ayant plusieurs boutons-pression (dess.34, 19-28); 6 - garnitures de ceinture ayant des boutons-pression et d’autres appliques (dess.34, 31-35,41, 73-79); 7 - garniture a deux boutons-appliques et aux pointes de ceintures secondaires (dess.34, 41-45); 8 - rosace (dess.34, 46); 9 —fibule du type Papa (dess.38, 35, 36); 10 - variante precoce de fibules du type Gater (dess.41, 68); 11 - variantes non precoces de fibules du type “aux animaux qui se font face” (dess.41, 52; 46, 60); 12 -fibule issus du sep.675 (dess.44, 57); 13 - garniture issue du sep.355 (dess.41, 39-43); 14 — appliques et pointes du type “Aradac-Fonlak” (dess.38, 30-32); 15 - boucles d’oreille et perles “a I’image de I'oeil” typiques pour la fouille Nord-Est (voir dess.62); 16 - pointe issue du sep.388 (dess.43, 4); marquage des ceramiques voir dess.57
8), специфичных для Аварского каганата или даже локальных групп внутри него (Гавритухин И.О., Иванов А.Г., 1999, с.123-125, там литература). Однако не ясны не только “узкие” даты этих вариантов, но и их соотношение с образцами, форма которых не является редкостью за пределами каганата (как рис.51, 7). Из многообразия мечей, известных на памятниках “аварского” круга, в качестве специфичных только для “I среднеаварского” периода, по нашему мнению, пока можно назвать лишь “палаши” типа “Кунагота - Перещепина” или близкие им (рис.52).
Тем не менее, в ряде случаев комплексы “среднеаварского” периода можно датировать довольно “узко”. Типологические ряды некоторых серий деталей ременных гарнитур, а также наблюдения над соотношением периодов “С” и “D” в Колькеде, позволяют наметить признаки для различения относительно ранних или поздних материалов в рамках “I среднеаварского” периода. Конечно, эти различия, а тем более их абсолютная датировка довольно зыбки. Все это требует дополнительной проверки и доработки. К сожалению, памятников, где древности “I среднеаварского” периода представлены большим числом
147
• 1	©203
у 7 +8
Т 4 v 5	6
148
Рис. 62. Колькед-Фекетекапу А. Распределение некоторых типов бус, серег, брошей. 1 - глазчатые бусы “ранних” типов по П.Штадлеру; 2 - глазчатые бусы “ранних” типов, в комплексах, не содержащих мелкие монохромные бусы; 3 - глазчатые бусы ранних типов в одном комплексе с мелкими монохромными; 4 - булавки; 5 - калачевидные серьги (как рис.28, 2; 30, 52); 6 - серьги с полиэдрической бусиной (как рис.29, 23); 7 -серьги с подвеской “коробочкой ” ранних типов (рис.44, 49); 8 - броши со вставками (рис.44, 24, 42).
Fig. 62.	Kolked-Feketekapu A. Distribution of certain types of beads, ear-rings, brooches. 7 - “eyed” beads of “early” types according to P.Stadler;.2 — “eyed” beads of “early” type, known in complex with small monochromatic ones; 3 - “eyed” beads of “early” types in one complex with with small monochromatic ones; 4 - pins; 5 - “kalach”-shaped ear-rings (as fig.28, 2; 30, 52); 6 — ear-rings with a polyhedron bead (asfig.29, 23); 7 — ear-rings with a boxshaped pendant of early type (fig.44, 49); 8 — brooches with mountings (fig.44, 24, 42).
Abb. 62. Kolked-Feketekapu A. Verteilung einiger Typen von Glasperlen, Ohrringen, Broschen. 7 - Glasperlen fruherer Typen nach P. Standler; 2 — Glasperlen “fruherer" Typen, die aber in den Komplexen mit kleinen monochromen Perlen bekannt sind; 3 - Glasperlen fruherer Typen in einem Kompleu mit kleinen monochromen; 4 -Stecknadeln; 5 - kalatschformige Ohrringe (wie Abb.28, 2; 30, 52); 6 - Ohrringe mit einer polyederischen Glasperle (wie Abb.29, 23); 7 - Ohrringe mit einem “korbformogen” Anhangerfrilherer Typen (Abb.44, 49); 8 - Broschen mit Plastronen (Abb.44, 24, 42).
Dess. 62. Kolked-Feketekapu A. Repartition de certains types de perles, de boucles d’oreille, de broches. 7 -perles “zyeutees” de types “ргёсосез” selon P.Stadler; 2 -perles “zyeutees” de types “precoces”, mais connues dans les complexes a cote des perles menues monochromes; 3 - perles “a Timage de I’oeil” de types precoces existant dans le meme complexe avec de menues monochromes; 4 - 4pingles; 5 — boucles d’oreille en forme de cadenas (comme dess.28, 2; 30, 52); 6 - boucles d’oreille a la perle polyedre (comme dess.29, 23); 7 - boucles d’oreille a la suspension en “petite bo i te” de types precoces (dess.44, 49); 8 - broches aux empiecements (dess.44, 24, 42)
сравнимых комплексов (что позволяет проверять и корректировать типологические наблюдения), в соответствии с современными требованиями пока опубликовано немного.
Верхняя граница “I среднеаварского” периода определяется монетами из п.264 в Ясапарти и “княжеских” погребений круга Боча - Перещепина, а также датировкой начала “II среднеаварского” периода. Одним из наиболее показательных признаков “II среднеаварского” периода является распространение сабель и стремян с прямой подножкой. В Карпатской котловине этот феномен маркируется древностями горизонта “Игар -Озора”. Они явно предшествуют “позднеаварскому” периоду, в частности комплексу из Врапа, датировка которого “ок. 700 г.” пока не имеет оснований для пересмотра. С другой стороны, ряд инноваций, отраженных в комплексах круга “Игар - Озора”, логично связывать с культурным импульсом, сопровождавшим переселения, имевшие место между 660 и 680 гг. Такой датировке вполне соответствуют и показания монет. Монеты Константина IV являются позднейшими среди известных на памятниках “аварского” круга, причем, самые поздние из них были выпущены между 674 и 681 гг. (Somogyi Р., 1997). Скорее всего, на прекращение поступлений византийских монет в Среднее Подунавье отразилось утверждение на Балканах болгар Аспаруха в 679/680 г.
Граница между I и II “среднеаварским” периодами не была резкой. Во-первых, выделяются комплексы, явно тяготеющие к “I среднеаварскому” периоду, но несущие черты, сближающие их с более поздними древностями. Таково погребение в Кунаготе, некоторые из погребений “ювелиров” и ряд близких им памятников. При этом, отдельные “поздние” черты этих комплек
сов могут трактоваться двояко. Например, накладку с подвесным кольцом (рис.47,2; ср. рис.48, 45,50) или элементы стилей “плетеной” ленты (Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996, с.72, 73) возможно рассматривать не как показатели синхронности горизонту “Игар - Озора”, а как прототипы типичных для него образцов. Тем более, что связь ременных гарнитур I и II “среднеаварских” периодов вполне очевидна на массе примеров, а различие, зачастую, устанавливается лишь при анализе деталей. Во-вторых, как показали материалы фазы “Ь” Тисафюреда, комплексы, синхронизируемые с горизонтом “Игар - Озора” по наличию сабель или стремян с прямой подножкой, по другим признакам выглядят более архаичными. Сабля из Иванчи (рис.53, 3) со скобами, характерными для “палашей” предшествующего времени, является одним из классических примеров адаптации новых типов вооружения в “архаичных” традициях оформления.
Если параллели оружию и конскому снаряжению из комплексов круга “Игар - Озора” фиксируются для фазы “Ь” Тисафюреда, то иначе обстоит дело с украшениями. Например, серьги, аналогичные образцам из “элитных” комплексов горизонта “Игар - Озора” (рис.49,1, 4, 8, 14-16, 18), в Тисафюреде появляются в материалах фазы “с”, а характерны для еще более позднего времени, в Колькеде такие вещи показательны, в основном, для комплексов “позднего” кладбища (рис.49, 33, 34, 38, 40, 41 и др.). Судя по всему, распространение новых типов вооружения происходило быстро, а инновации в “элитной” моде становились достоянием широких слоев населения с запозданием. Сложнее обстоит дело с накосниками, неизвестными ранее горизонта “Игар - Озора” (рис.49,
149
3). Вероятно, они относятся к кругу инноваций, пришедших вместе с новыми типами конского снаряжения и оружия, но нельзя исключить, что они были местным аварским изобретением. Этот вопрос требует специального изучения.
Многие украшения груди из “элитных” комплексов горизонта “Игар - Озора”, несомненно, отражают византийское влияние. Ожерелья, включающие специфичные кресты и листовидные подвески, типичны для ряда наборов, неоднократно встреченных с монетами Ираклия или с вещами, обычными для 1-й пол.
- cep.VII в. Находки из Озоры (рис.49, 17, 20) определяют верхнюю хронологическую границу бытования таких украшений (Maniere-Leveque А.-М., 1997); (рис.44, 34-41)-, (Jprgensen L., 1992, р.104, fig.7). Детали оформления этих подвесок находят параллели в орнаментации деталей “прессованных” ременных гарнитур, включающих двучастные накладки с килевидным или полукруглым верхом, и, судя по всему, должны синхронизироваться с этими показателями “среднеаварского” периода. Мода же на аграфы (рис.49, 11, 23) и подвески - “буллы” (рис.49, 10, 13, 19) получает
150
Рис. 63. Колькед-Фекетекапу А. Зоны финала “раннего” и “позднего” могильника. 1 - случаи перекрывания могил; 2 - “литые"ременные гарнитуры; 3 - гарнитура, украшенная в стилях “плетеной ленты” (рис.46, 18-24)\ 4 - прессованные гарнитуры финала “II среднеаварского” периода (рис.46, 1-5, 7-10, 12-15, 25)', 5 - гарнитура “итало-альпийской" группы”; 6 - аграфы со стеклянными вставками; 7 - овальные серьги с граненой стеклянной подвеской; 8 - “желтая ” керамика; 9 - серьги с круглой стеклянной подвеской; 10 - бусы в виде арбузной косточки; 11 - особенности погребальных обрядов, типичных для “позднего” кладбища по А.Кишу; 12 - ожерелья из мелких монохромных бус нерегулярной формы и глазчатых бус не “ранних” типов; 13, 14 -ожерелья из мелких монохромных бус нерегулярной формы одного или разных цветов, но без глазчатых бус; 15 - стремена с прямой подножкой (рис.56, 75, 18); 16 - 8-образные стремена (рис.55, 10. 14, 15; 20); 17 - см. рис.60, 19; 18 - комплекс погр.41\ (рис.43, 1-10); обозначения керамики см. на рис.51.
Fig. 63. Kolked-Feketekapu A. Final zones of the “early” and “late” cemetries. 1 - cases of graves ovelapping; 2 -“cast” belt garnitures; 3 - garniture ornamented in “plaited band” style (fig.46, 18-24); 4 — pressed garnitures of the end of “II mid-Avarian” period (fig.46, 1-5, 7-10, 12-15, 25); 5 - garniture of the “ Italian-Alpine” group; 6 -agraphs with glass mountings; 7 - oval ear-rings with a faceted glass bead; 8 - “yellow" ceramics; 9 - ear-rings with a round glass pendant; 10 - beads in the form of water-melon seeds; 11 — funeral rites peculiarities typical for the “late” cemetry, according to A. Kiss; 12 - necklaces of small monochromatic beads of irregular form and “eyed” beads not belonging to early types; 13, 14 - necklaces of small monochromatic beads of irregular form without “eyed” beads; 15 - stirrups with a streight footboard (fig.56, 15, 18); 16 - 8-figured stirrups (fig.55,10, 14, 15; 20); 17 - seefig.60, 19; 18 - complex ofint.411 (fig.43,1-10); indications for ceramics see infig.57.
Abb. 63. Kolked-Feketekapu A. Finalzonen des “friiheren” und des “spateren” Graberfeldes. 1 - Fulle der Grabuberlappungen; 2 - “gegossene " Riemengamituren; 3 - in Stilen des “Flechtbandes ” geschmuckte Gamitur (Abb.46, 18-24); 4 - gepresste Gamituren im Auslauf der “II.Mittelawarischen ” Periode (Abb.46, 1-5, 7-10, 12-15, 25); 5 - Gamitur der “italienisch-alpischen ” Gruppe; 6 — Agraphen mit Glasplastronen; 7 - ovale Ohrringe mit einem geschliffenen Glasanhanger; 8 - “gelbe” Keramik; 9- Ohrringe mit einem runden Glasanhanger; 10 -Glasperlen in form eines Eassermelonenkemes; 11 - Besonderheiten des Beisetzungsrituals, typisch fur einen “spateren ” Friedhof nach A. Kiss; 12 - Halsbander aus kleinen monochromen Glasperlen unregelmafiiger Form und aus Glasperlen nicht “fruherer” Typen; 13, 14 — Halsbander aus kleinen monochromen Glasperlen unregelmafiiger Form, aber ohne Glasperlen mit Augenornament; 15 - Steigbugel mit geradem Trittbrett (Abb.56, 15, 18); 16 - 8-jormige Steigbugel (Abb.55, 10, 14, 15; 20); 17 - sieh Abb.6Q,19; 18 - Komplex aus Grab 471 (ЛЬЬ.43,1-10); Bezeichnungen fur Keramiksieh auf Abb.57.
Dess. 63. Kolked-Feketekapu A. Zones de la fin de Г inhumation “precoce” et “tardive”. 1 - cas de superposition des tombes; 2 - garnitures de ceinture “enfonte”; 3 - garniture decoree dans le style de “ruban tresse" (dess.46, 18-24); 4 - garnitures pressees de la fin de la periode “II avars moyens" (dess.46,1-5, 7-10, 12-15, 25); 5 - garniture du groupe “italo-alpin”; 6 — agrafes aux insertions en verroterie; 7 - boucles d’oreille ovales a la suspension en verre taille; 8 - ceramiques “jaunes”; 9 - boucles d’oreille a la suspension ronde en verroterie; 10 - perles en forme de grain de pasteque; II - particularites des rites funeraires typiques pour le cimetiere “tardif selon A.Kiss; 12 -colliers composes de perles irregulieres monochromes et de perles “a I’image de I’oeil” de types “non precoces”; 13, 14 - colliers composes de perles irregulieres monochromes n’ayant pas de perles “a I’image de l’oeil”; 15 - etriers au marche-pied droit (dess.56, 15, 18); 16 - etriers octo-forme (dess.55,10, 14, 15; 20); 17- voir dess.60, 19; 18 -complexe du sep.471 (dess.43, 1-10); marquage des ceramiques voir dess.57
распространение с конца “среднеаварского” периода и сохраняется в “позднеаварское” время (Pasztor А., 1986; Garam Ё„ 1989).
Итак, формирование комплекса древностей “II среднеаварского” периода связано, прежде всего, с продолжением и новыми формами развития местных традиций. Фиксируется и новая волна византийских влияний, что также вписывается в традиционную для Аварского каганата систему культурных связей. Все это не позволяет принять тезис о притоке в это время массы нового населения из Восточной Европы на Средний Дунай. Тем не менее, какие-то миграции, отраженные и сообщениями о болгарских переселениях, но едва ли исчерпывающиеся ими, явно имели место. Представляется, что объяснение многих изменений в материальной культуре и структуре населения, маркирующие “II среднеаварский” период, отражают не
массовость новых “мигрантов”, а формирование нового политического центра и новой общественно-политической структуры каганата. Вероятно, “позднеаварский” период знаменует завершение и новое качество этих процессов (Гавритухин И.О., 1990, с.135,136). Истоки, механизм формирования и распространения новых особенностей материальной культуры (таких как “литая” гарнитура и др.) в Центральной и Восточной Европе требуют особого рассмотрения.
♦ ♦♦
Предложенные наблюдения, конечно, не исчерпывают возможностей для исследования “аварской” хронологии даже на основе рассмотренных памятников. Какие-то элементы представленной схемы, несомненно, потребуют уточнения или пересмотра. Одна
151
ко наличие спорных вопросов не исключает необходимости использования данных о хронологии “аварских” памятников для изучения древностей Восточной Европы. С другой стороны, не последнюю роль в решении многих вопросов “аварской” археологии должны сыграть восточноевропейские материалы. В данной работе не было возможности для систематического сопоставления памятников koh.VI - нач.УТП вв. из Среднего Подунавья с теми, что расположены восточнее. Ее цели ограничивались желанием предло
жить материал для привлечения к этой работе широкого круга исследователей.
Заключение
1.	В работе предлагается схема хронологии памятников “среднеаварского” периода, являющаяся модификацией взглядов автора (Гавритухин И.О., 1990; Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996) в свете новых исследований и публикаций. В методическом вве-
Christlein
1966
Perm
199S
152
Рис. 64. Схема хронологии “раннеаварского” и “среднеаварского” периодов и основания для их датировки. Периоды: FA - “раннеаварский”; МА - “среднеаварский”; Sp.A - “позднеаварский”. Индикаторы синхронизации: 1 -поздние варианты керамики пражского типа (рис.51, 21, 22); 2 - гладкие накладки с прогнутыми боками (как рис.46, 3); 3 - серьги со стеклянной подвеской или с пирамидкой из зерни (как на рис.49); 4 - стремена (как на рис.56, 2, 4, 7, 15, 18); 5 -ременные гарнитуры "итало-альпийской” группы (какрис.46, 26-30); 6 - накладки, украшенные в стилях "плетеной ленты ” (как рис.48, 24-30 и др.); 7 — стремена с прямой подножкой (как рис.20, погр.991, 350 и т.д.) и сабли (какрис.53); 8 - поздние типы пальчатых фибул (какрис.2, 42); 9 - антропо-зооморфные фибулы ранних типов (как рис.43, 16); 10 - зооморфные накладки; 11 - псевдопряжки поздних типов (по: Гавритухин И.О., 2000); 12 - палаши типа “Кунагота - Перещепина” (какрис.52); 13 - гарнитуры 3-й ступени (по Christlein R., 1966); 14 - “серая” керамика (как на рис.51, 5, 7, 8); 15 - накладки упрощенных вариантов серии Акалан (как рис.40, 42, 43, 52-55, 57-61); 16 - накладки типа Арадац - Фенлак (как на рис.38); 17- Т-образные накладки с фигурной перекладиной (как рис.40, 68; 43, 30); 18 - серебряная посуда со штемпелем 577 г.; 19 -пряжки типа Салона - Истрия (как рис.41,11, 27, 28, 72); 20 - “серая ” керамика (как на рис.51, 17, 18); 21 -булавки с загнутым "ложковидным” верхом (какрис.З, 31; 44, 21, 30, 43 и т.п.); 22 - "штампованная” керамика (как на рис.51,12); 23 - ременные гарнитуры (как рис.31, 6-10, 17-20, 24-27, 30-33 и т.п).; 24 - ременные гарнитуры (как на рис.29); 25 - пряжки типа Ясси-Ада (как рис.28, 24, 26); 26 - ранние варианты пражской керамики (как рис.51, 23, 24); 27 - литые византийские фибулы (как рис.28, 37); 28 — пряжки и накладки типа Сучидава (как рис.28, 41, 43); 29 - пряжки (как на рис.28, 34). Сокращения: КР - Kiskoros Pohibuj-Macko-diilo; П, К, НС-Перещепина, Келегеи, Новые Санжары; SG - Sinpetru German.
Fig. 64. Chronological scheme of the “early Avarian” and “mid-Avarian” periods and the principles of their dating. Periods: FA - “early Avarian”; MA - “mid-Avarian”; Sp.A - “late Avarian”. Synchronization indicators: 1 - late variants of Prague type ceramics (fig.51, 21, 22); 2 - smooth plates with sagged sides (as fig.46, 3); 3 - ear-rings with a glass pendant or a pyramid made of granules (as infig.49); 4 - stirrups (as infig.56, 2, 4, 7, 15, 18); 5 - belt garnitures of “Italian-Alpine” group (as fig.46, 26-30); 6 - plates, ornamented in “plaited band”style (asfig.48, 24-30 etc.); 7 - stirrups with straight footboard (as fig.2O, int.991, 350 etc.) and sabres (as fig.53); 8 - finger-shaped fibulae of late types (asfig.2, 42); 9 - anthropo-zoomorph fibulae of early types (as fig. 43,16); 10 - zoomorph plates; 11 - pseudo-buckles of late types, according to I.O.Gavritukhin (Гавритухин И.О., 2000); 12 - broadswords of “Kunagota — Pereschepina” type (as fig.52); 13 — garnitures of the 3rd stage according to (Christlein R., 1966); 14 -“grey” ceramics (as in fig.51, 5, 7, 8); 15 - plates of simplified variants of Akalan series (asfig.40, 42, 43, 52-55, 57-61); 16 - plates of Aradac - Fonlak type (as infig.38); 17 - T-shaped plates with a figured cross-piece (asfig.40, 68; 43, 30); 18 - silver service with a stamp of 577 year; 19 - buckles of Salona - Istria type (asfig.41,11, 27, 28, 72); 20 - “grey” ceramics (as in fig.51, 17, 18); 21 - pins with curved spoon-shaped top (as fig. 3, 31; 44, 21,30, 43 etc.); 22 - “stamped” ceramics (as in fig.51, 12); 23 - belt garnitures (asfig.3), 6-10, 17-20, 24-27, 30-33 etc.); 24 - belt garnitures (as in fig.29); 25 — buckles of Jassi-Ada type (as fig.28, 24, 26); 26 - early variants of Prague ceramics (as fig.51, 23, 24); 27 - cast Byzantian fibulae (as fig.28, 37); 28 - buckles and plates of Sucidava type (as fig.28, 41, 43); 29 - buckles (as in fig.28, 34). Abbreviations: KP - Kiskoros Pohibuj-Macko-diild; П, К, HC - Pereschepina, Kelegei, Noviye Sanzhary; SG - Sinpetru German.
Abb. 64. Chronologisches Schema der “fnihawarischen” und “mittelawarischen” Periode und Grundlagen fur ihre Datierung. Perioden: FA - “friihawarisch”; MA - “mittelawarisch”; Sp.A - “spatawarisch”. Synkronisationsindikatoren: 1 - spatere Varianten der Keramik von Prager Typ (Abb.51, 21, 22); 2 - glatte Laschen mit gekriimmten Seiten (wie Abb.46, 3); 3 - Ohrringe mit einem Glasanhanger oder mit einer Pyramide aus Komchen (wie Abb.49); 4 - Steigbtigel (wie auf Abb.56, 2, 4, 7, 15, 18); 5 - Riemengamituren der “italienisch-alpischen” Gruppe (wie Abb.46, 26-30); 6- im Stil des “Flechtbandes ” geschmtickte Laschen (wie Abb.48, 24-30 u.a.); 7 - Steigbiigl mit geradem Trittbrett (wie Abb.2Q, Grab 997, 350 usw.) und Sahel (wie Abb.53); 8 - spatere Typen von fingerformigen Fibulen (wie Abb.2, 42); 9 - anthropo-zoomorphe Fibulen frtiherer Typen (wie Abb.43,16); 10 - zoomorphe Laschen; 11 - Pseudoschnallen spaterer Typen nach (ГtepumyxuH И.О., 2000); 12 - Pallasche vom Typ "Kunagota - Perescepina” (wie Abb.52); 13 - Gamituren der 3. Stfe nach (Christllein R., 1966); 14 - graue Keramik (wie auf Abb.51, 5, 7, 8); 15 - Laschen einfacherer Varianten der Serie Akalan (wie Abb.4Q, 42, 43, 52-55, 57-61); 16 - Laschen vom Typ Aradac - Fonlak (wie Abb.38); 17 - T-J6rmoge Laschen mitfigiirlichem Querriegel (wie Abb.40, 68; 43, 30); 18 - Silbergeschirr mit Stempel des Jahres 577; 19 - Schnallen vom Typ Salona - Istria (wie Abb.41,11, 27, 28, 72); 20- "graue” Keramik (wie auf Abb.51,17, 18); 21 - Stecknadeln mit gebogenem “loffetformigem" Oberteil (wie Abb.3, 31; 44, 21, 30, 43 usw.); 22 - “gestanzte” Keramik (wie auf Abb.51, 12); 23 - Riemengamituren (wie Abb.3], 17-20, 24-27, 30-33 usw.); 24 - Riemengarniture (wie auf Abb.29); 25 -Schnallen vom Typ Jassi-Ada (wie Abb.28, 24, 26); 26 -fnihere Varianten der Prager Keramik (wie Abb.51, 23, 24); 27 -gegossene byzantische Fibulen (wie Abb.28, 37); 28 - Schnallen und Laschen vom Typ Sucsidava (wie Abb.28, 41, 43); 29 - Schnallen (wie auf Abb.28, 34). Abkurzungen: KP - Kiskoros Pohibuj-Macko-dillo; П, К, HC - Perescepina, Kelegei, Novyje Sanzary; SG - Sinpetru German.
153
Dess. 64. Schema chronplogique des periodes des avars precoces et des avars moyens et fondement de leur datation. 'Periodes: FA - avars precoces; MA - avars moyens; Sp.A - avars tardifs. Indicateurs de synchronisation: I - variantes tardives de ceramiques de type Prague (dess.57, 21, 22); 2 - appliques plates aux cotes flechis (comme dess.46, 3); 3 -boucles d’oreille a la suspension en verroterie ou a la pyramide granule (comme dess.49); 4 - etriers (comme dess.56, 2, 4, 7, 15, 18); 5 - garnitures de ceinture du groupe “italo-alpin” (comme dess.46, 26-30); 6 - appliques decorees dans le style de “ruban tresse” (comme dess.48, 24-30 et d’autres); 7 - etriers au marche-pied droit (comme dess.20, sep.997, 350 etc) et epees (comme dess.53); 8 - types tardifs de fibules digitales (comme dess.2, 42); 9 -fibules anthropo-zoomorphes de types precoces (comme dess.43, 16); 10 — appliques zoomorphes; 11 - pseudoappliques de types tardifs selon (Гавритухин И.О., 2000); 12 — lattes du type “Kunagota - Perescepina” (comme dess.52); 13 - garnitures de 3me niveau selon (Christllein R., 1966); 14 - ceramiques “grises” (comme dess.57, 5, 7, 8); 15 - appliques des variantes simplifiees de la serie Akalan (comme dess.40, 42, 43, 52-55, 57-61); 16 — appliques du type Aradac-Fonlac (comme dess.38); 17 -appliques enT ala traverse fa^onnee (comme dess.40, 68, 43, 30); 18 - vaisselle en argent au cachet de Гап 577; 19 -fibules de type Salona - Istria (comme dess.41, 11, 27, 28, 72); 20 - ceramiques “grises” (comme dess.57,17, 18); 21 -epingles en “cuillere” recourbee vers le haut (comme dess.3, 31; 44, 21, 30, 43 etc); 22 - ceramiques portant des cachets (comme dess.57, 12); 23 - garnitures de ceinture (dess.31, 6-10, 17-20, 24-27, 30-33 etc); 24 - garnitures de ceinture (dess.29); 25 -fibules de type Yassi-Ada (comme dess.28, 24, 26); 26 - variantes precoces de ceramiques de Prague (comme dess.57, 23, 24); 27 —fibules byzantines enfonte (comme dess.28, 37); 28 —fibules et appliques du type Sucidava (comme dess.28, 41, 43); 29 -fibules (comme dess.28, 34). Abrdviations: KP — Kiskoros Pohibuj-Mackd-diilo; 77, К, HC - Perescepina, Keleguei, Novye Sanjary, SG - Sinpetru German
дении обращается внимание соотечественников на важность этих материалов для понимания восточноевропейских древностей. Предпринимавшиеся некоторыми исследователями попытки учесть в хронологических схемах отличия между временем производства вещи и ее попаданием в слой поселения или могилу оцениваются как имеющие весьма ограниченное значение. Как правило, выделяемый “период” охватывает временной отрезок от формирования определенного набора показательных вещей или их признаков до их смены новым набором.
2.	Рассмотрение различных подходов к дефиниции “среднеаварский” период приводит к выводу о перспективности точки зрения, согласно которой особенности этого этапа в развитии материальной культуры отражают существенные изменения в жизни Аварского каганата, произошедшие в ходе событий 620-630 гг. Таким образом, “I среднеаварскому” периоду принадлежат памятники, характерные для комплексов крута “Bocsa - Перещепина”, ряда комплексов ювелиров (Fonlak, Adony и т.д.) и другие, относимые рядом венгерских исследователей к “раннеаварскому” периоду. В Восточной Европе им синхронны некоторые стили геральдической ременной гарнитуры, в частности, представленные в кладах типа Мартыновского. Горизонт памятников “Игар - Озора - Дюнапентеле” является опорным для выделения “II среднеаварского” периода.
3.	Важным памятником для понимания поздней части “среднеаварского” периода является могильник Tiszafured - Majoros. В его периодизации автор опирается на разработки E.Garam (1995). Отличия заключаются в оценке некоторых комплексов и признаков, показательных для разделения фаз, в выделении на могильнике не только общих зон, но и компактных групп синхронных могил.
Фаза “а” могильника Tiszafured представлена 1-й и 2-й группами могил, а также, возможно, погр. 114b и некоторыми другими (рис.1, 15-50; 2, 43-46; 22). Эти небольшие участки некрополя принадлежат основателям кладбища, а найденные в погребениях вещи характерны для “I среднеаварского” периода.
Фаза “Ь” представлена группами 3-9 (рис.1, 1-14; 2-4; 22). Стилистика ременных гарнитур в это время, в целом, продолжает традиции предшествующего периода. Можно выделить лишь некоторые, возможно, локальные особенности ременных гарнитур этой фазы, например, прямоугольные накладки со скошенными краями, короткие широкие наконечники и др. Показательны и пояса с накладками “пятичастной” структуры (рис.З, 8, 42). К важным для датировки инновациям относится появление сабель и стремян с прямой подножкой (рис. 18, погр.379; 19, погр.40, 395, 536, 616; 20, погр.384, 622). Резкое увеличение числа могил и особенности некоторых комплексов, возможно, отражают приток нового, хоть и родственного, населения.
Фаза “с” представлена группами 7', 8', 9', 10,11,12 и, вероятно, некоторыми отдельными могилами (рис.5-8; 23). Для ременных гарнитур этого времени показательно распространение стилей, специфичных именно для “II среднеаварского” периода. Это накладки и наконечники, украшенные в стилях “плетеной ленты” (типа “Игар” и др.), прессованные квадратные накладки, украшенные “стреловидными” и “растительными” композициями, наконечники с вычурно прогнутыми боками и заостренной нижней частью, пряжки с гипертрофированно вытянутым ложем для язычка и т.д. Вероятно, ближе к концу этой фазы появляются серьги с круглой стеклянной подвеской и литые звездовидные серьги. Более разнообразными становятся амулеты и т.д.
154
Фаза “d”, в основном, уже синхронна началу “позднеаварского” периода (рис.9-17; 24). Это определяется наличием ранних вариантов стилей “литых” гарнитур. Характерные для них формы наконечников и накладок, некоторые орнаментальные мотивы еще связаны со стилистикой “II среднеаварского” периода. Показательны для начала “позднеаварского” времени и ременные гарнитуры, выполненные из кованых пластин, украшенные прорезями в виде “бантика”, кольцами, подвешенными к накладкам, вытянутыми накладками со штифтами, шляпки которых украшены полушариями и т.д. Параллельно с этими гарнитурами существуют и наборы, выполненные в “среднеаварских” традициях, но в его особых вариантах. Стили “плетеной ленты” превращаются в геомет-ризированный узор, поверхность накладок и наконечников покрывают рядами рельефных бугорков (рис.9, 49, 50, 10, 30, 46, 11, 31, 32, 40; 12, 15, 53; 14, 33; 15, 37; 16, 38, 39; 17, 47, 49, 51, 54), в технике прессовки выполняются композиции, типичные для “литых” гарнитур, например, грифы или животные как на амулетах (рис.9, 16; 10, 20; 13, 32). Наличие особых вариантов “среднеаварских” ременных гарнитур, синхронных типичным для “позднеаварского” периода “литым” гарнитурам, и позволяет выделять особую фазу “d”. Одной из локальных особенностей могильника Тисафюред в этот период является многообразие форм и богатство орнаментации амулетов.
Развитие могильника в последующее время (рис.25) уже не связано с эволюцией “среднеаварских” традиций, а потому выходит за рамки данной работы. При этом автор не согласен с мнением E.Garam о том, что в “позднеаварском” периоде происходит смена населения.
Анализ могильника Szeged-Makkoserdo (рис.26, 26а) подтверждает реальность фаз, выделенных при изучении материалов из Tiszafiired. Византийская монета 654-659 гг. из погр.24 в Makkoserdo является важным хронологическим репером и для фазы “Ь” могильника Tiszafiired. Другим репером для датировки этой фазы является наличие сабель и стремян с прямой подножкой, появляющихся в древностях горизонта “Igar - Ozora”, который датируются монетой 669-674 гг. и подражанием монете 669-674 гг. Этому горизонту частично синхронна и фаза “с” могильника Tiszafiired. Начало фазы “d” датируется ок.700 г., исходя из наиболее приемлемой хронологии начала “позднеаварского” периода.
4.	Для понимания ранних фаз “среднеаварского” периода и его соотношения с “раннеаварским” периодом важное значение имеет могильник Kolked-Feketekapu А. При его анализе автор опирался на наблюдения A.Kiss, P.Stadler, T.Vida и собственные разработки. В основе периодизации памятника лежит выделение зон с одинаковым набором керамических сосудов. Состав полученных таким образом периодов проверялся и уточнялся рассмотрением ременных гарнитур, а также по распределению на территории могильника других находок. Аналоги из культур меро-
вингского круга и лангобардской Италии, византийские изделия (прежде всего, пряжки), монеты из “аварских” комплексов (определения монет даны по: Somogyi Р., 1997), послужили реперами для датировки периодов.
Зона периода “А” (рис.58) выделяется по наличию специфичных вариантов “штампованной” посуды и ранних форм керамики пражского типа (рис.57, 15, 23, 24). Комплекс, соотнесенный P.Stadler с лангобардскими памятниками “паннонской” фазы (рис.39), пряжки и накладки типа Sucidava, другие типы пряжек (рис.28, 34, 41, 43, 44) позволяют считать, что могильник возник вскоре после 568 г. Верхняя граница периода “А”, отражающего культуру основателей могильника, не выходит за рамки VI в.
Зоны периода “В” (рис.58) выделяются по сочетанию ранних форм пражской керамики с рядом вариантов “штампованной” и “серой” керамики подгруппы В1-2 (рис.57,13,14,19,20). Его датировка koh.VI - нач.УП в. определяется по пряжкам типа Yassi-Ada и Chiusi, ременным гарнитурам, имеющим аналоги в памятниках меровингского круга и в погр.116 могильника Jutas с монетой 603-610 гг. (рис.28,24,26,29; 29; 31,30-35). Кроме того, в одном из погребений зоны “В6” Kolked найдена византийская монета 613-616 гг.
Для зон периода “С” (рис.58) характерен ряд вариантов “серой” керамики подгруппы В2 и появление поздних форм пражской керамики (рис.57, 5, 7-8, 21-22). Для датировки важны ременные гарнитуры (рис.37, 1-5, 7-10, 17-19, 24, 31, 35-38, 45-49), находящие соответствия в поясах 3-й группы алеманских памятников по R.Christlein (620/630-670/680 гг.). “Sella curulis” из погр.108 в зоне “С1” (рис.43, 32), по наблюдениям A.Kiss, было изготовлено в Италии между 580/ 590 и 650 г. Накладки и наконечники из погр.295 в зоне “С5” (рис.40, 42, 43) украшены более схематично по сравнению с образцами из Akalan (рис.40, 65-68), зато стилистически близки гарнитуре из погр.264 в Yaszapati (рис.40,52-55). Позднейшая среди известных монет из Akalan выпущена между 613 и 641 гг., а в комплексе из Yaszapati находилась имитация монеты, выпущенной не ранее 637/641 г.
Переходный период “В/С” синхронен финалу периода “В” и началу периода “С”. Он выделяется по сочетанию поздних форм “штампованной” и “серой” керамики подгруппы В1-2 с ранними вариантами “серой” керамики подгруппы В2 (рис.57, 10-12, 16-18, 9). В зоне погребений с такой посудой есть могилы с пражской керамикой поздних форм и пряжкой типа Syrakus, что, наряду с хронологическими рамками периодов “В” и “С”, позволяет датировать период “В/С” около 610-640 гг.
Реальность выделенных периодов подтверждается распределением на могильнике ряда вариантов пряжек и накладок. Для зон “А” и “В” характерны короткие наконечники щитовидной формы, наконечники и обоймы с прогнутыми боками, железные пряжки с маленькими или короткими прямоугольными обоймами, бронзовые пряжки с треугольными обоймами
155
(рис.59, 4-6, 8-10, 13, 14). Для этого же времени и периода “В/С” показательны В-образные железные пряжки и бронзовые овальные пряжки без обойм (рис.59, 3, 4). На протяжении периодов “А” и “В” бытуют вытянутые по вертикали овальные или D-образные железные пряжки, а их более короткие варианты показательны для периодов “В” и “С” (рис.59,1,2). Для периодов “В” и “С” типичны и железные пряжки с удлиненной прямоугольной обоймой (рис.59, 11). Еще более показательны типы и варианты ременных гарнитур. Железные гарнитуры типа 1 с короткими обоймами пряжек и противостоящими им накладками (рис.31, 6-35; 33, 26, 28) встречены лишь в зоне “В”, а с удлиненными обоймами и накладками (рис.31,1-5; 33, 17-23, 27) - за ее пределами (рис.59, 16-19). Гарнитуры типа 2 (рис.32, 1, 2, 17-20, 23-26, 27-30) показательны для пограничья зон с погребениями периодов “В” и “С” (рис.59, 20). Для финала периода “В” характерны гарнитуры типа 3 (рис.33, 1-4, 7-10, 11-13; 59, 21).
Рассмотренные типы керамики и других находок важны для построения системы хронологии могильника Kolked А. Однако они либо являются импорта-ми, либо показательны для довольно ограниченного числа памятников “аварского” круга. Поэтому следующий этап анализа материалов из Kolked связан с рассмотрением вещей, хоть и не представленных сериями, зато показательных для широкого круга памятников “аварского” времени в Карпатской котловине.
Ременные гарнитуры с накладками “восточного” облика, имеющими аналогии в опорных “раннеаварских” “номадских” комплексах с монетами (рис.35), в Kolked встречены в зонах с погребениями, датируемых не ранее финала периода “В” (рис.60, 1-5). Это не может быть аргументом в пользу датировки “не ранее VII в.” всех таких комплексов. “Поздняя” хронология погребений с “восточными” вещами в Kolked и на ряде других памятниках отражает культурную специфику могильников, расположенных на возвышенностях в западной части Венгрии (Гавритухин И.О., 1997). Традиции, соотносимые с “номадским” компонентом Аварского каганата, на памятниках других культурных групп могут датироваться и раньше. Для их систематического анализа пока опубликовано недостаточно материалов. Отдельные типы вещей, входящих в такие гарнитуры, в разных вариантах продолжают бытовать на протяжении всего “среднеаварского” периода. Это подтверждают не только материалы Kolked, но и ряда других памятников.
Специально рассмотрены гарнитуры, включающие двучастные накладки с килевидным или полукруглым верхом, а также стилистически близкие им (рис.38-42; 47, 48). География распространения аналогий, ряд изобразительных сюжетов и орнаментальных приемов позволяют видеть в этих вещах византийское влияние, хотя многие образцы были изготовлены в Среднем Подунавье. Разбор аргументов об их датировке приводит к выводу о появлении рассматриваемых гарнитур в эпоху Ираклия (610-641 гг.). Они типичны для “I среднеаварского” периода, а некоторые
серии или варианты таких наконечников и накладок существуют во “II среднеаварском” периоде. Для комплексов “I среднеаварского” периода показательны и пряжки с коробчатой петлей типа Salona - Histra и Papa (рис.36, 17, 18; 38, 35, 36; 41, 11, 27, 28, 72). Тогда же появляются пряжки типов “с противостоящими зверями” и Gater (рис.41, 52, 68; 46, 50), лишь наиболее поздние варианты которых встречены в комплексах “II среднеаварского” периода (рис.7, 22; 41, 62).
На юго-западном раскопе Kolked выделяются зоны могил, где концентрируются находки вещей таких как в комплексах северо-восточного раскопа (рис.61, 62). Компактная зона “А/С”, судя по византийской фибуле и пряжке архаичного облика (рис.28, 37; 30, 21), возникла в период “А” и функционировала недолго. Наиболее ранние погребения зоны “В/С” относятся к периоду “В” или “В/С”. Кроме железных ременных гарнитур и других находок, эту датировку подтверждает пряжка из погр.657 (рис.44, 57). Ряд могил этой зоны относится к периоду “С”. К периоду “С” относится и основание зоны “С/D'”. Между этими зонами расположены погребения, объединенные в зону “D”, как и комплексы периода “С”, относящиеся к “I среднеаварскому” периоду, но выделяющиеся составом находок, прежде всего, наличием поздних вариантов “серой” керамики подгруппы В2 (рис.57, 2-4, 6; 58). Отличаются комплексы зоны “D” и по составу женских украшений (рис.61), и по некоторым особенностям состава и структуры ременных гарнитур (рис.61, 5, 6, И, 12). Вероятно, эти наблюдения в будущем помогут более узкой датировке некоторых комплексов “I среднеаврского” периода.
“Серая” керамика поздних вариантов подгруппы В2 встречена в нескольких могилах, расположенных к югу от зоны “D”. Там нет комплексов, датируемых узко “I среднеаварским” периодом, зато есть показательные для “II среднеаварского” периода (рис.46, 25; 56, 18-23), что и позволяет выделять зону “Е2”. По особенностям ожерелий и ременной гарнитуры (рис.63, 12; 46, 18-24) выделяется зона “Е1”, а зона “ЕЗ” выделяется по стратиграфии, по ориентировке могил и находкам в погр.670 (рис.46, 21-25). Погребения со схожими находками и характеристиками есть и к северу от зоны “D”, что позволяет наметить здесь зону “Е4”. Эти погребения маркируют период “Е”, частично синхронный “II среднеаварскому” периоду.
В выделении периода “F” принимаются наблюдения A.Kiss (с коррективами, не имеющими принципиального значения), как и вывод, что эти погребения принадлежат некрополю, связанному с появлением нового населения (рис.63, 1-11). Новый некрополь, датируемый концом “среднеаварского” и “позднеаварским” периодами сначала примыкает к старому кладбищу, а позже начинает перекрывать его.
5.	Графическое резюме изложенных наблюдений представлено на рис.64. Синхронизация опор
156
ных памятников между собой и с некоторыми хронологическими системами памятников Западной и Восточной Европы, а также исторические сведения позволяют затронуть некоторые культурно-исторические особенности “раннеаварского” и “среднеаварского” периодов.
“I раннеаварский” период (FA-I: ок.568-600 гг.) отражает материальную культуру, сложившуюся до событий 568 г., но продолжавшую существовать и некоторое время после образования Аварского каганата. Отряды беглецов из глубин Азии, ряд групп восточноевропейского населения и попавшие под власть авар жители Карпатской котловины имели разные традиции. Период “А” в Kolked отражает лишь один из элементов этого гетерогенного спектра.
“II раннеаварский” период (FA-II: 570/600-620/ 640 гг.) отражает особенности новой исторической обстановки. Облик материальной культуры этого времени определял потенциал местных и принесенных завоевателями традиций, первые формы взаимодействия между ними, взаимодействия с соседями, прежде всего, с Византией, населением Балкан и “приальпийского” региона.
“I среднеаварский” период (МА-1: 620/640-660/ 680 гг.) отражает возрастающую интеграцию в рамках каганата, ряд новых явлений в развитии культуры населения Карпатской котловины, инновации в костюме, имевшие интернациональный характер. Потрясения 626 - нач.630 гг., несомненно, имели важные последствия, но специфичный облик памятников этого времени складывался постепенно, что необходимо учитывать при датировке конкретных памятников или типов вещей.
“II среднеаварский” период (МА-П: 660/680-690/710 гг.) является продолжением традиций и многих особенностей культуры предшествующего времени. Переселения “с востока” в это время, несомненно, были. Но нет оснований, чтобы считать их массовыми и существенно изменившими состав населения Карпатской котловины. Более важными представляются появление новых центров власти, складывание новой социально-политической структуры, перемещения некоторых групп населения в рамках Аварского каганата. Существенны и геополитические изменения, происходившие с 660/680 гг. Эти тенденции получают новые формы в рамках “позднеаварского” периода.
Литература и архивные материалы
Айбабин А.И., 1990. Хронология могильников Крыма позднеримского и раннесредневекового времени//
МАИЭТ. Вып.1.
Айбабин А.И., 1999. Этническая история ранневизантийского Крыма. Симферополь.
Амброз А.К., 1971. Проблемы раннесредневековой хронологии Восточной Европы// СА. № 2.
Амброз А.К., 1971. Проблемы раннесредневековой хронологии Восточной Европы// СА. № 3.
Амброз А.К., 1973. Стремена и седла раннего средневековья как хронологический показатель (IV-VIII вв.)// СА. № 4.
Амброз А.К., 1973а. Рец на: Salamon A., Erdelyi I. Das volkervanderungszeitliche Graberfeld von Kornye. Budapest, 1971// CA. № 4.
Амброз A.K., 19736. Рец на: Erdelyi I., Ojtozi E., Gening W. Das Graberfeld von Nevolino. Budapest, 1969// CA. № 4.
Амброз A.K., 1986. Кинжалы VI-VII вв. с двумя выступами на ножнах// СА. № 4.
Амброз А.К., 1993. К происхождению днепровских антропо-зооморфных фибул// РА. № 2.
Багаутдинов Р.С., Богачев А.В., Зубов С.Э., 1998. Праболгары на Средней Волге. Самара.
Богачев А.В., 1998. Кочевники лесостепного Поволжья V-VIII вв. Самара.
Гавритухин И.О., 1990. К изучению изменений в материальной культуре севера Карпатской котловины в конце VI - начале VIII вв. н.э.// Традиции и инновации в материальной культуре древних обществ. М.
Гавритухин И.О., 1991. Пальчатые фибулы пражских памятников Поднестровья// Древности Северного Кавказа и Причерноморья. М.
Гавритухин И.О., 1995. Архив А.К.Амброза// МАИЭТ. Bbin.IV.
Гавритухин И.О., 1995а. Пряжки с коробчатой петлей на юго-востоке Европы// МАИЭТ. Bbin.IV.
Гавритухин И.О., 1997. Хронология пражской культуры// Труды VI Международного Конгресса славянской археологии. Т.З. М.
Гавритухин И.О., 1997а. Маленькие трапециевидные подвески с полоской из прессованных точек по нижнему краю// Псторычна-археалапчны зборшк. № 12. Мшск.
Гавритухин И.О., 2000. Эволюция восточноевропейских псевдопряжек// КЕС. 3.
Гавритухин И.О., - в печати. Фибулы и ременные гарнитуры из цистерны П-1967 г. в Херсонесе// МАИЭТ.
Гавритухин И.О., - в печати 2. Фибулы византийского круга в Восточной Европе// МАИЭТ.
Гавритухин И.О., Иванов А.Г., 1999. Погребение 552 Варнинского могильника и некоторые вопросы изучения раннесредневековых культур Поволжья// Пермский мир в раннем средневековье. Ижевск.
157
Гавритухин И.О., Малашев В.Ю., 1998. Перспективы изучения хронологии раннесредневековых древностей Кисловодской котловины// КЕС. 2.
Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996. Гапоновский клад и его культурно-исторический контекст. М.
Залесская В.Щ Львова ЗА, Маршак Б.И., Соколова И.В, Фонякова НА, 1997. Сокровища хана Кубрата. СПб.
Комар А.В., 1999. Предсалтовский и раннесалтовский горизонты Восточной Европы (вопросы хронологии)//
Vita antiqua. № 2.
Комар О.В., 1999а. До штерпретацп глодоського комплексу// Музейш читання. К.
Комар А.В., 2000. Ранние хазары в Северном Причерноморье (постановка проблемы)// Восточноевропейский археологический журнал. 3. (http: eeu-a.kiev.ua/jornal/).
Комар О.В., 2000а. Рант хозари у Швшчному Причорномор’17/ Археолопя. № 1.
Матвеева Г.И., 1997. Могильники ранних болгар на Самарской Луке. Самара.
Bohme H.W., 1965. Der Awarenfriedhof von Alattyan, Kom. Szolnok// Siidostforschungen. Bd. XXIV.
Christlein R., 1966. Das alamanische Reihengraberfeld von Marktoberdorf im Allgau.
Daim F., Lippert A., 1984. Das awarische Graberfeld von Sommerein am Keithagebirge, NO. Wien.
Fusek G., 1994. Slovensko vo vcasnoslovanskom obdobf. Nitra.
Garam Ё., 1979. Das awarenzeitliche Graberfeld von Kiskore. Budapest.
Garam Ё., 1982. Der Fund von Vorosmart im archaologischen Nachlass der Awarenzeit// Folia Archaeologica.
XXXIII. Budapest.
Garam Ё., 1987. Der awarische Fundstoff im Karpatenbecken und seine zeitliche Gliederund// Die Volker Siidosteuropas im 6. Bis 8. Jahrhundert. Siidosteuropa-Jahrbuch 17. Berlin.
Garam Ё., 1989. Uber das awarenzeitliche goldene Agraffenpaar von Dunapataj// Folia Archaeologica. XL.
Budapest.
Garam Ё., 1995. Das awarenzeitliche Graberfeld von Tiszafured. Budapest.
Ibler U., 1992. Pannonische Giirtelschnallen des spaten 6. Und 7. Jahrhunderts// Arheoloski vestnik. 43.
Jorgensen L., 1992. A.D. 568 - A Chronological Analysis of Lombard Graves in Italy// Chronological Studies of Anglo-Saxon England, Lombard Italy and Vendel Period Sweden. Copenhagen.
Kazanski M., 1998. Рец на: Garam Eva. Das awarenzeitliche Graberfeld von Tiszafured, Budapest, 1995// Revue archeologique.
Kazanski M., Mastykova A., 1999. Le Caucase du Nord et la region mediterraneenne aux 5e - 6e siecles// Eurasia
Antiqua. Bd.5.
Kiss A., 1992. Zur Zeitstellung des “munzdatirten” awarischen Furstengrab von Kunagota// A Janus Pannonius Muzeum Evkonyve. 36 (1991). Miskoic.
Kiss A., 1996. Das awarenzeitlich gepidesche Graberfeld von Kolked-Feketekapu A. Innsbruck.
Kiss A., 1997. Die Zeitstellung des “munzdatirten” Grabes von Uc Tepe (Aserbaidschan)// Acta Archaeologica
Hungaricae. 49.
Kovrig I., 1963. Das avarenzeitliche Graberfelg von Alattyan. Budapest.
Maniere-Leveque A.-M., 1997. L’evolution des bijoux “aristocratiques” feminins. A travers les tresors proto-byzantins d’orfevrerie// Revue Archeologuque. 1997-1.
Martin M., 1990. Awarische und germanische Funde in Mannergrabem von Linz-Zizlau und Komye. Ein Beitrag zur Chronologic der Awarenzeit// A Wosinsky Mor Muzeum Evkonyve. XV. Szekszard.
Martin M., 1996. Zu den tauschirten Gurtelgamituren und Gurtelteilen der Mannergraber von Kolked-Feketekapu A// Kiss A., 1996. Das awarenzeitlich gepidesche Graberfeld von Kdlked-Feketekapu A. Innsbruck.
Medgyesi P., 1991. Nehany megjegyzes a kozep es koso avar kor idorendjehez// A nyiregyhazi Josa Andras Muzeum Evkonyve. XXX-XXXII (1987-1989). Nyfregyhaza.
Mitscha-Mercheim H., 1957. Ein awarische Grenzorganization des 8 Jahrhundert in Niederostrreich// Jahrbuch des Romisch-Gerrmanischen Zentralmuzeums. 4. Mainz.
Nagy M., 1992. Kora avar kori sirleletek Budapestrol. Mtgjegyzesek az avar kori allatomamentikahoz// АЁ. 119.
Pasztor A., 1986. Adatok a kozep-avarkori ekszerek kerdesehez// АЁ. 113.
Perin P., 1998. La question des “tombes-references” pour la datation absolue du mobilier funeraire merovingen// La datation des structures et des objets du haut Moyen Age: methodes et resultats.
Posta B., 1905. Archaeologishe Studien auf russischem Boden. Bd. I-II. Budapest - Leipzig.
Roth H., Theune C., 1988. Zur Chronologic merowingenzeitlicher Frauengraber in Siidwestdeutchland. Stuttgart.
Salamon A., Erdelyi I., 1971. Das volkervanderungszeitliche Graberfeld von Komye. Budapest.
Salamon A., 1995. The Szeged - Makkoserdo Cemetry// Das awarische Corpus. IV. Debrecen - Budapest.
Somogyi P., 1997. Byzantiniche Fundmiinzen der Awarenzeit. Innsbruck.
Sos Cs. A., Salamon A., 1995. Cemetries of the Early Middle Ages (6th - 9th c.) at Pokaszepetk. Budapest.
Stadler P., 1996. Quantitative Auswertung des awarenzeitlichen Graberfelds von Kolked-Feketekapu A, mitteles
158
Seriation und Analyse der “N Nachsten Nahbam”// Kiss A., Das awarenzeitlich gepidesche Graberfeld von Kolked-Feketekapu A. 1996. Innsbruck.
Stadler P., 1996a. Archaologie am Computer: Awarische Chronologic mit Hilfe der Seriation von Grabkomplexen// Reitervolker aus dem Osten. Hunnen + Awaren. Eisenstat.
Straub P., 1999. Bemerkungen zur Bestimmung des Jankovich-Goldes// Communicationes Archaeologicae
Hungariae. 1999.
Torok G., 1954. Kora-avar si'rok Moron// АЁ. 81-1.
Vida T., 1996. Bemerkungen zur awarenzeitlichen Frauentracht// Etnische und kulturelle Verhaltnisse an der mittleren Donau vom 6. bis 11. Jahrhundert. Bratislava.
Vida T., 1999. Die awarenzeitliche Keramik. I. Budapest.
Zabojnik J., 1990. Zur frage der Kontakte der nordlichen Peripherie des awarischen Kaganats mit den westlichen
Gebieten// A Wosinsky Mor Muzeum Evkonyve. XV. Szekszard.
Zabojnik J., 1991. Seriation von Gurtelbeschlaggamitur aus dem Gebiet der Slowakei und Osterreich (Beitrag zur Chronologic der Zeit des awarischen Kaganats)// К problematike osfdlenia Sredodunajskej oblasti vo vcastnom stredoveku. Nitra.
Zichi E., 1897. Voyages au Caucase et en Asie Centrale. Budapest.
Summary
I.O.Gavritukhin (Moscow, Russia)
Chronology of the “Mid-Avarian” Period
1.	The paper beargs on chronological scheme of the mid-Avarian period and develops further the authors’s views (Гавритухин И.О., 1990; Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996) in terms of update investigations and publications. Attention is drawn to the importance of these materials for better understanding Eastern European antiquities. The author does not consider the attempts of some researchers to differentiate in their periodisation schemes the time when an artifact was manufactured and the time it got into a settlement layer or in a grave, to be of much relevance. In fact, such “periods” cover the time from a certain set of goods or their typical trait formation up to the time it becomes replaced by another set.
2.	Among various approaches to “mid-Avarian” period definition the most promising seem to be those that interpret spesific features of that stage as reflecting most significant changes in the life of the Avarian Khaganate caused by the events of 620-630 A.D. With this in mind, we suggest that the archaeological sites of Bocsa -Pereschepina type, certain jewelry complexes (Fonlak, Adony, etc.) and some others belong to the “I mid-Avarian” period, while some Hungarian researchers attribute them as belonging to the “early Avarian” period. In Eastern Europe these sites are synchronous to certain styles of heraldic belt garniture, in particular to those presented in the hoards of Martynovka type. The horizon of “Igar - Ozora - Dunapentele” is suggested as a standard for the “II mid-Avarian” period.
3.	The Tiszafured-Majoros cemetery has contributed to better understanding of the late stages of the “mid-Avarian” period. In determining the site chronology we based on E.Garam’s materials (1995), although our viewpoints deviate in evaluation of certain complexes and features contributing to stages differentiation, and also in establishing not only general zones of the cemetery, but compact groups of syncronous graves. Neither we share E.Garam’s opinion that in the “late Avarian” period replacement of the population took place. As further development of the cemetery (Fig.25) was not connected with the “mid-Avarian” traditions, it remains beyond the subject of the given paper.
The Szeged-Makkoserdo cemetery materials (Fig.26, 26a) have confirmed the validity of the periodisation scheme developed on the basis of the Tiszafiired cemetery data. A Byzantian coin of 654-659 A.D. from interment 24 in Makkoserdo is an important repair for “b” stage of the Tiszafiired cemetery as well. The other repair to date this stage are sabres and stirrups with a straight footboard found among the antiquities of the “Igora - Ozora” horizon, which is dated back by the coin of 669-674 A.D.and the coin of 669-674 A.D. imitation. “C” stage of the Tiszafiired cemetery is partly synchronous to that horizon. The beginning of “d” stage is dated back to about 700 A.D., this seems to be the most appropriate chronology of the “late Avarian” period beginning.
4.	The Kolked-Feketekapu A cemetery has furnished valuable data for identification of the early stages of the “mid-Avarian” period and its correlation with the “early Avarian” period. When analysing the materials the author used not only his original research data, but was guided by the observations of A. Kiss, P. Stadler and T. Vida. For
159
periodisation of the site zones with analogous sets of ceramics have been distinguished. The stages thus determined have been then verified and specified by the belt garniture analysis and other finds distribution about the cemetery. The analogue things of the Merovingien circle and from Lombard Italy, Byzantian artifacts (buckles in particular), coins from the Avars’ complexes (coins identified according to P.Somogyi, 1997) - all served as repairs for dating the periods under investigation.
5.	Graphic resume of the observations is given on Fig. 64. Synchronisation of the basic sites with each other and with chronological systems of other monuments of Western and Eastern Europe, their historical background analysis have enabled us to interpret some cultural and histirical features of the “lugly” and “mid-Avarian” periods.
The “I early Avarian” period (FA-1: about 568-600) represents the material culture that had formed long before the events of 568 A.D. and still persisted for some time after the Avarian Khaganate formation. Fugitives from the hearts of Asia, Eastern Europe population groups, and the residents of the Carpathian Depression had customs and traditions of their own. Period A of the Kolked site represents just one aspect of that heterogeneous picture.
The “II early Avarian” period (FA-II: 470/600-620/640) represents a new historical situation. The material culture of that period comprises the local population’s traditions and those brought in by the conquerors, it also reflects their interaction and the influence of the neighbouring peoples, especially those of Byzantia, the Balkan and the sub-Alpian population.
The “I mid-Avarian” period (MA-1: 620/640-660/680) shows growing cultural integration within the Khaganate borders: there appeared new features of cultural development of the population of the Carpathian Depression area, among them there were innovations in costume design that had international character. The disasters of 626 -630 A.D. obviously had great consequences. However, specific character of every archaeological site or a set of goods was forming in the course of gradual development, this should be taken into account when dating them.
The “II mid-Avarian” period (MA-II: 660/680-690/710) shows continuation of traditions and cultural peculiarities of the previous time. There must have been migrations from the East, but they hardly could have mass character and were unlikely to alter significantly the ethnic structure of the Carpathian Depression area. More important characteristics of the period seem to be the appearance of new centres of power and formation of new social and political structure, and the migration of certain groups of the population within the borders of the Avarian Khaganate. Geopolitical changes that took place after 660/680 A.D. should not be underestimated either. All the above mentioned trends acquired new forms in the “late Avarian” period.
I.O. Gavrituhin (Moskau, Russland)
Chronologic der “mittelawarischen” Periode
1.	Im Beitrag wird ein chronologisches Schema fur die Denkmaler der “mittelawarischen” Periode vorgeschlagen, das die Modifikation der Aussichten des Autors (Гавритухин И.О.,1990; Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996) infolge neuer Erforschungen und Veroffentlichungen darstellt. In der methodischen Einleitung wird die Aufmerksamkeit der Landsleute auf die Wichtigkeit dieser Materialien fur das Verstehen der osreuropaischen Altentumer gelenkt. Die von einigen Forschem vorgenommenen Versuche, in den chronologischen Schemata die Unterschiede zwischen der Herstellungszeit des Dinges und seinem Gelangen in die Siedlungsschicht oder ins Grab zu berucksichtigen, werden als von sehr beschrankter Bedeutung eingeschatzt. In der Regel umfasst die markierte “Periode” den Zeitraum von der Bildung eines bestimmten Satzes von charakteristischen Dingen oder ihren Merkmalen bis zu ihrem Wechsel durch einen neuen Satz.
2.	Die Untersuchung unterschiedlicher Herangehen an die Definition der “mittelawarischen” Periode ergibt die Schlussfolgerung uber die Perspektivitat des Gesichtspunktes, nach dem die Besonderheiten dieser Etappe in der Entwicklung der materiellen Kultur wesentliche Anderungen im Leben des awarischen Kaganats widerspiegeln, die im Laufe der Ereignisse in den Jahren 620-630 geschehen sind. Zu der “1. mittelawarischen” Periode gehoren also die Denkmaler, die fur die Komplexe “B6csa-Perescepina”, fur eine Komplexenreihe der Juveliere (Fonlak, Adony usw.) und fur andere von einigen ungarischen Forschern der “mittelawarischen” Periode zugeschriebenen Komplexe kennzeichnend sind. In Osteuropa sind ihnen einige Stile heraldischer Riemensatze synchron, insbesondere die in den Schatzen vom Martynovskij-Typ vertretenen. Der Horizont der Denkmaler “Igar - Ozora - Dunapentele” ist ein Ausgangspunt fur die Bestimmung der “2. mittelawarischen” Periode.
3.	Ein wichtiges Denkmal fur das Verstehen des spateren Abschnitts der “mittelawarischen” Periode ist das Graberfeld Tiszafiired - Majoros. In sener Periodisierung stiitzt sich der Autor auf Erforschungen von E. Garam (1995). Die Unterschiede bestehen in der Einschatzung einiger Komplexe und Merkmale, die fur die Aufteilung in die Phasen, in der Bestimmung nicht nur von gemeinsamen Zonen im Graberfeld sondem auch von Kompaktgruppen der synchronen Graber darin charakteristisch sind.
160
Die Entwicklung des Graberfeldes in der nachfolgenden Zeit (Abb.25) ist mit der Evolution der “mittelawarischen” Traditionen schon nicht mehr verbunden und steht deshalb auBerhalb dieses Beitrages. Dabei ist der Autor mit der Einsicht von E. Garam dariiber nicht einverstanden, dass in der “spatawarischen” Periode ein Bevolkerungswechsel vollzieht. Die Untersuchung des Graberfeldes Szeged-Makkoserdo (Abb.26, 26a) bestatigt die Realitat der bei der Untersuchung von Materialien aus Tiszafured bestimmten Phasen. Die byzantische Miinze 654-659 aus Grab 24 in Makkoserdo ist ein wichtiger chronologischer Richtpunkt auch fur die Phase “b” des Graberfeldes Tiszafured. Ein anderer Richtpunkt fur die Datierung dieser Phase ist das Vbrhandensein von Sabeln und Steigbiigeln mit geradem Trittbrett, die in den durch die Miinze 669-674 und durch die Nachahmung der Munze 669-674 datierten Altertiimem des Horizontes “Igar - Ozora” auftauchen. Diesem Horizont ist auch die Phase “c” des Graberfeldes Tiszafured teilweise synchron. Der Anfang der Phase “d” wird mit etwa 700 datiert, ausgehend von der annehmbareren Chronologie fur den Beginn der “spatawarischen” Periode.
4.	Fur das Verstehen der friiheren Phasen der “mittelawarischen” Periode und fur seine Korrelation mit der “friihawarischen” Periode hat eine wichtige Bedeutung das Graberfeld Kolked-Feketekapu A. Bei seiner Untersuchung stiitzte sieh der Autor auf die Beobachtungen von A. Kiss, P. Stadler, T. Vida und auf eigene Untersuchungen. Der Periodisierung des Denkmals wird die Bestimmung der Zonen mit dem gleichen keramischen GefaBsatz zugrundegelegt. Die auf solche Weise bestimmten Perioden wurden uberpriift und durch die Untersuchung von Riemensatzen und nach der Verteilung anderer Funde im Graberfeld prazisiert. Die Analogen aus den Kulturen der Merowinger und des Langobardenitaliens, byzantische Erzeugnisse (vor allem - Schnallen), Miinzen aus “awarischen” Komplexen (sie sind nach P. Somogyi (1997) bestimmt) dienten als Richtpunkte fur die Datierung der Perioden.
5.	Die graphische Zusammenfassung der dargelegten Beobachtungen ist auf Abb. 64 vorgestellt. Die Synchronisierung der Grunddenkmaler zwischeneinander und mit anderen chronologischen Denkmalsystemen West-und Osteuropas sowie historische Angaben ermoglichen, einige kulturhistorische Besonderheiten der “friihawarischen” und der “mittelawarischen” Periode anzusprechen.
Die “1. friihawarische” Periode (FA-I: ca. 568-600) widerspiegelt die materielle Kultur, die vor den Ereignissen im Jahre 568 zustandegekommen ist aber auch einige Zeit nach der Bildung des awarischen Kaganats weiter existierte. Die Fliichtlinge aus Asien, eine Reihe osteuropaischer Volker und die unter die Gewalt von Awaren geratenen Bewohner des Karpatenbeckens hatten unterschiedliche Traditionen. Die Periode “A” in Kolked reflektiert nur eines der Elemente dieses heterogenen Spektrums.
Die “2. friihawarische” Periode (FA-II: 570/600-620/640) widerspiegelt die Besonderheiten einer neuen historischen Situation. Die Ziige der materiellen Kultur dieser Zeit wurden durch das Potenzial der ortlichen und der von den Eroberem hineingebrachten Traditionen, durch die ersten Formen der Zusammenwirkung zwischen ihnen, der Zasammenwirkung mit Nachbam, vor allem mit Byzanz, mit Bewohnem von Balkan und der “Vbralpen”-Region.
Die “1. mittelawarische” Periode (MA-I: 620/640-660/680) widerspiegelt die wachsende Integration im Rahmen des Kaganats, eine Reihe neuer Erscheinungen in der Entwicklung der Kultur der Bevolkerung des Karpatenbeckens, Innovationen in der Bekleidung, die einen internationalen Charakter hatten. Die Ereignisse 626-Anfang 630 verursachten selbstverstandlich wichtige Konsequenzen, die spezifische Gestalt der Denkmaler jeher Zeit aber entstand allmahlich, was bei der Datierung von konkreten Denkmalem oder Sachentypen unbedimgt berucksichtigt werden musste.
Die “2. mittelawarische” Periode (MA-II: 660/680-690/710) setzt die Traditionen und viele Besonderheiten der Kultur der vorangehenden Zeit fort. Es gab bestimmt Neusiedlungen aus dem Osten zu dieser Zeit. Es gibt aber keinen Grund, sie fur massenhaft zu halten und die Zusammensetzung der Bevolkerung des Karpatenbeckens wesentlich verandert zu haben. Wichtiger scheinen das Auftauchen neuer Machtzentren, das Entstehen neuer sozial-politischen Struktur, Verlagerung einiger Bevolkerungsgruppen im Rahmen des awarischen Kaganats zu sein. Grundsatzlich sind auch geopolitische Anderungen in den Jahren 660/680. Diese Tendenzen erhalten neue Formen im Rahmen der “spatawarischen” Periode.
LO.Gavritukhin (Moscou, Russie)
La chronologie de la periode des “avars moyens”
1.	Cet ouvrage propose un schema chronologique des monuments des “avars moyens” qui represente une modification de celui de 1’auteur (Гавритухин И.О., 1990; Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996) а 1а lumiere de recentes recherches et publications. Dans 1’introduction on attire 1’attention des concitoyens sur 1’importance de ces donnees pour la comprehension des antiquites de 1’Europe orientate.
Les suggestions de prendre en compte pour des tableaux chronologiques le decalage entre le temps de production d’un objet et le moment de sa deposition dans la tombe ou couche culturelle sont considerees comme ayant peu
161
d’importance. D’habitude une “periode” comprend un laps de temps entre la formation d’un assemblage d’objets caracteristiques et de leurs traits pertinents et leur substitution par un nouvel ensemble.
2.	Differentes approches a la definition de la periode des “avars moyens” amenent a la conclusion que la consideration de cette etape comme celle qui reflete des modifications importantes dans la vie du kaghanat des avars au cours des evenements des annees 620-630, a sa raison d’etre. Ainsi, des vestiges typiques pour les complexes du type “Bocsa-Perescepina” ainsi que certains complexes des joailliers (Fonlac, Adony etc) et d’autres que les chercheurs hongrois rapportent a cette periode appartiennent tous a “la premiere periode des avars moyens”. En Europe de 1’Est on voit quelques styles heraldiques a garniture de ceinture, en particulier ceux des tresors de type Martynovsky. L’horizon des vestiges “Igar-Ozora-Dunapentele” est 1’essentiel pour determiner la “deuxieme periode des avars moyens.
3.	L’inhumation Tiszafiired-Majoros est un monument important pour la comprehension de la partie “avancee” de la periode des “avars moyens”. Les donnees de E.Garam (1995) nous servent de point de depart. La difference consiste en evaluation de quelques complexes et de leurs traits, revelateurs pour la division des phrases, pour la localisation des zones generales ainsi que des groupes compacts d’inhumations simultanees.
L’existence ulterieure de la tombe (dess.25) depasse le cadre des traditions des “avars moyens” et ne fait plus 1’objet de ce travail. Et en plus, 1’auteur n’accepte pas Г avis de E.Garam sur la substitution de toute la population pendant la periode des “avars avances”.
L’analyse de la sepulture Szeged-Makkoserd6 (dess.26, 26a) confirme Г existence des phases decouvertes d’apres les donnees de Tiszafiired. Une piece de monnaie byzantine datee de 654-659 trouvee dans le caveau 24 a Makkoserdo sert de repere chronologique important egalement pour la phase “b” de la sepulture Tiszafiired. Un autre repere en datation de cette phase est la decouverte des epees et des etriers au marche-pied droit parmi les antiquites de I’horizon “Igar-Ozora” datees par la monnaie de 669-674 et par Limitation a la monnaie de 669-674. La phase “c” de la sepulture Tiszafured est partiellement simultanee a cet horizon. La chronologic la plus acceptable du debut de la periode des “avars avances” permet de dater la phase “d” de 1’an 700 environ.
4.	La sepulture Kolked-Feketekapu A a une grande importance pour la comprehension des premieres phases des “avars precoces”. Ici Г auteur s’appuie sur les observations A.Kiss, P.Stadler, T.Vida ainsi que sur ses propres ouvrages. La datation du monument part du fait de degagement des zones ayant des ensembles identiques de recipients ceramiques. La composition des peri odes obtenue de cette fagon devait etre controlee et precisee apres 1’analyse des garnitures de ceinture et de la disposition d’autres trouvailles sur le territoire de ce monument. Des objets analogues appartenant au cercle des cultures merovingienne et italienne langobarde, des objets byzantins (fibules avant tout), des monnaies trouvees dans des complexes des “avars” (definitions de monnaies donnees d’apres P.Somogyi, 1997), ont servi de reperes de datation des periodes.
5.	Le resume graphique des observations citees figure sur le dess.64. La synchronisation des monuments de repere entre eux et avec certains systemes chronologiques des monuments de Г Europe occidental et orientale ainsi que des faits historiques permettent d’eclaircir quelques particularites culturelles et historiques des periodes des “avars precoces” et des “avars moyens”.
La periode I des “avars precoces” (FA-I: env.568-600) represente la culture materielle formee avant les evenements de 568 et qui continuait d’exister encore apres la formation du Khaganat avar. Des fugitifs des profondeurs asiatiques, un certain nombre de groupes de populations de 1’Europe orientale et des habitants de la partie des Carpates assujettis par les avars avaient des traditions differentes. La periode “A” de Kolked ne represente qu’un seul element de ce spectre heterogdne.
La periode II des “avars precoces” (FA-II: annees 570/600 - 620) represente les particularites de la nouvelle situation historique. L’image de la culture materielle de cette epoque fut definie par le potentiel des traditions locales et apportees par les conquerants, par les premieres formes de leur interaction, des rapports avec des voisins, la Byzance tout d’abord, les peuples balkaniques et ceux habitant au pied des Alpes.
La periode I des “avars moyens” (MA-I: annees 620/640 - 660/680) represente une integration croissante a I’interieur du Khaganat, une serie de nouveaux faits de la culture des peuples de la partie carpatique, des innovations dans le costume qui portaient un caractere international. Des bouleversements de 626 - debut 630 eurent, bien sur, des consequences importantes, mais 1’image particuliere des monuments de I’epoque ne fut pas formee en un jour, ce dont il faut tenir compte procedant a la datation des monuments concerts ou des types d’objets.
La periode II des “avars moyens” (MA-II: annees 660/680 - 690/710) represente revolution des traditions et des traits particuliers de la culture des temps anterieurs. Des migrations de Г Orient eurent lieu, c’est un fait indeniable. Mais il n’y a pas de preuves de leur caractere de masse et, telles quelles, dies ne pouvaient pas changer sensiblement la composition des populations de la partie carpatique. Ce qui fut plus important c’est 1’apparition de nouveaux centres du pouvoir, la formation de la nouvelle structure sociale et politique, des migrations de certains groupes a I’interieur du Khaganat des avars. Des changements geopolitiques des annees 660/680 sont aussi importants. Ces tendances prennent de nouvelles formes pendant la periode des “avars avances”.
162
В.Е.Флёрова
ПОДКУРГАННЫЕ ПОГРЕБЕНИЯ ВОСТОЧНОЕВРОПЕЙСКИХ СТЕПЕЙ И ПУТИ СЛОЖЕНИЯ КУЛЬТУРЫ ХАЗАРИИ
Археологические памятники раннего периода истории Хазарии, к которым относятся подкурганные захоронения Волго-Донских степей, являются первостепенным источником в вопросе генезиса салтово-маяцкой культуры. При всей своей спорности и не-удачности (Афанасьев Г.Е., 2001) сам термин “салто-во-маяцкая культура” в его широком смысле все же отражает ту нивелирующую роль, которую сыграла хазарская государственность в формировании облика материальной культуры народов, вошедших в орбиту Каганата. И то, что большая часть подкурганных захоронений относится к периоду, предшествующему процессу нивелировки, начавшемуся во 2-й пол.УШ в., особенно ценно. Второе важное звено -это ареал курганов “с квадратными ровиками”, не противоречащий гипотезе об их принадлежности этническим хазарам (Иванов А.А., 2000). На сегодняшний день в определении доли участия “титульной нации” в сложении культуры Хазарского каганата наблюдается крайний разброс мнений: от полного отрицания существования хазарской культуры и собственно хазарского этноса (Федоров-Гусейнов Г.С., 1999, с.34-36) до признания хазар движущим фактором появления салтово-маяцкой культуры.
Разработка этой темы требует привлечения обширного круга кочевнических памятников VI-VIII вв., их хронологической и этнокультурной дифференциации. В предлагаемой статье рассматриваются только некоторые аспекты соотношения накопленных археологических материалов и наметившихся путей их исторической интерпретации, которая в отечественном хазароведении всегда опережала источниковедческую базу.
За последние тридцать лет, прошедшие после открытия подкурганного захоронения хазарского времени экспедицией Л.С.Клейна и первых заметок А.И.Семенова относительно этого типа памятников (Клейн Л.С. и др., 1972, с.134; Семенов А.И., 1978), количество их, первоначально представлявшихся единичными, выросло до двух сотен. Это не слишком большой материал, даже не совсем достаточный для того, чтобы составить четкое представление о культурном, тем более этнокультурном облике его носителей. По числу исследованных погребений (точное их число нам неизвестно) выборка может быть приравнена к среднему (!) хорошо раскопанному грунтовому могильнику, такому как Дмитриевский или Крымский. Но при этом материал этот не только не полон из-за очень высокого процента полностью разрушенных или нарушенных погребений, но и крайне разнороден как в отношении типологических ха-
рактеристик, так и в хронологическом плане, поскольку охватывает период протяженностью более двух веков.
Некоторое представление об ареале подкурганных захоронений дает карта, составленная А.И.Семеновым, но она перегружена и неточна, поскольку автор ставил перед собой задачу не картографировать памятники, а “проиллюстрировать” свою идею о центральноазиатских компонентах в материальной культуре Хазарии (Семенов А.И., 1988). Подкурганные захоронения Калмыцких степей koh.VII-IX в. собраны и нанесены на карту Е.В.Кругловым (Круглов Е.В., 1990а). В настоящее время только вошедшие в научный оборот подкурганные захоронения хазарского времени занимают огромную территорию от Оскола до Кубани и от Иловли до Сарпинских озер. Некоторые исследователи склонны присоединять к ареалу Поднепровье, Крым, Северное Приазовье и Заволжье, вплоть до Башкирии (Комар А.В., 1999).
Надо иметь в виду, что курганы, в том числе курганы хазарского времени, концентрируются в тех зонах, где велись спасательные раскопки. Это зона Калмыцко-Астраханской и Никольской оросительных систем, Понурская оросительная система. Основной район - Нижнедонской, где в низовьях Сала и Маны-ча проводились мелиоративные работы с целью постройки рыборазводных прудов и рисовых полей. В остальных районах подкурганные захоронения действительно разбросаны “то здесь, то там” (Плетнева С.А., 1986, с.45), а некоторые из них, такие как Стол-бище (Афанасьев Г.Е., 1987) или Уч-Тепе (Иессен А.А., 1965), отстоят от предполагаемого ядра Хазарии на сотни километров. Курганы, содержащие комплексы VI-VII вв., тянутся на запад вдоль Северного Приазовья и Причерноморья за Днепровские лиманы, захватывая степную часть Крыма (Орлов Р.С., 1985, рис. 19). Действительно, ареал хазарской культуры, в целом, и локальные варианты, в частности, предстоит выявлять еще не одно десятилетие.
В настоящее время разрабатывается несколько вариантов хронологического членения накопленного материала. Его периодизация тесно связана с вопросом этнокультурной атрибуции и крайне важна для определения той роли, которую сыграли носители подкурганного обряда в сложении культуры Хазарского каганата.
Прежде всего, необходимо остановиться на проблеме соотношения захоронений 2-й non.VI - VII в., наиболее яркие из которых представлены погребениями так называемого “сивашевского круга”, и более поздних, содержащих материалы koh.VII - нач.1Х в.
163
164
Рис. 1. Подкурганные раннесредневековые погребения поволжско-приазовских степей: а - подкурганные захоронения VII в.; 6 - комплексы у с.Малая Перещепина (1) и Вознесенка (2); в - курганы с квадратными ровиками; г — подкурганные захоронения VIII - начала IX в.; д - путь царя Иосифа; е - границы хазарского домена в середине X в. (по реконструкции М.И.Артамонова, 1962).
Fig. 1. The early medieval tumulus interments of the Volga river and the Azov sea areas: a - subbarrow interments of the Vllth c.; 6 - burial complexes of Malaya Pereschepina(l) and Voznesenka (2); в - barrows with sqare ditches; г - subbarrow interments of the VUIth- the beginning of the IXth cc; d - King Joseph’s way; e - Khazaria’s domain borders in the mid-Xth c.ireconsruction by M.I. Artamonov, 1962).
Abb. 1. Fruhmittelalterliche Unterkurganbestattungen in den Wolga-Asov-Steppen: a - Unterkurganbestattungen des VII. Jhs.; 6 - Komplexe beim Dorf Malaja Perescepina (1) und Voznesenka (2); в - Kurgane mit Quadrat graben; г - Unterkurganbestattungen des VIII.-Anfang IX. Jhs.; d - der Weg des Zaren Joseph; e - die Grenzen der chasarischen Herrschaft Mitte des X. Jhs. (nach der Rekonstruktion von M.I. Artamonov, 1962).
Dess. 1. Inhumations de dessous de tumulus dans les steppes du bassin de la Volga et des bords de la mer d’ Azov: a - inhumations de dessous des tumulus VII s.; 6 - complexes pres des villages de Perechtchepina (1) et de Vosnessenka (2); в - tumulus aux ravins carres; г - inhumations de dessous de tumulus VIII - debut IX s.s.; d - voie du tsar Joseph; e - frontieres du domaine des khazars au milieu du X s. (reconstruction de M.Artamonov, 1962)
и совпадающих по времени с хазарским господством в южнорусских степях, в особенности с подбойными основными захоронениями, окруженными квадратными ровиками, “типа Соколовской балки”* по А.И.Семенову (Семенов А.И., 1997а), которые претендуют на роль маркера собственно хазарского этноса.
Обрядовое сопоставление двух групп памятников
1.	Ареалы подкурганных захоронений VI-VII и VIII-IX вв. частично совпадают. А.В.Ивченко насчитывает в Подонье десять захоронений 2-й полЛП - VII в. Столько же открыто в Юго-Восточном Приазовье (Атавин А.Г., 1996; Семенов А.И., 1987) (рис.1). Но в Поднепровье - Северном Причерноморье комплексы VIII-IX вв. не выделены, а комплексов 2-й пол. VI -VII в. здесь насчитывается 39 (Ивченко А.В., 1999). Таким образом, ареал дохазарских или “болгарского круга” захоронений, как их называет ряд авторов, тяготеет к Северному и Юго-Восточному Приазовью, что позволяет связывать их с культурой Великой Болгарии. Но, поскольку подкурганных кочевнических захоронений VII в. открыто немного, перевес их легко может быть нарушен при выявлении соответствующего хронологического пласта в курганных захоронениях Нижнего Поволжья и Подонья. Е.В.Круглов выделил на материалах Нижней Волги шесть комплексов VII в., которые он отнес к раннесалтовским захоронениям “перещепинского круга” (Круглов Е.В., 19906). Открытие подкурганных захоронений VII в. на Средней Волге еще более расширило ареал памятников. Г.И. Матвеева выдвинула гипотезу о генетической связи памятников новинковского типа на Самарской Луке и подкурганных захоронений VI-VII вв.
Нижнего Поднепровья и Крыма (Багаутдинов Р.С. и др., 1998, с.161; Матвеева Г.И., 1995, с.45-48).
2.	Микротопография пока слабо освещена в литературе. Для курганов VIII-IX вв. отмечается тяготение к восточным и северным оконечностям могильных групп, а для впускных - к тем же секторам насыпей.
3.	Впускные и основные погребения существуют и в VI-VII, и в VIII-IX вв. Но в ранний период преобладают впускные. В Юго-Восточном Приазовье пока известны только впускные захоронения (Семенов А.И., 1987, табл.). В хазарское время более распространены основные погребения. Впускных довольно много в Калмыцких степях, по подсчетам Е.В.Круглова - до 37%, а для Донских они менее характерны (Круглов Е.В., 1990а).
4.	Ровики характерны для всех курганов. Для VI-VII вв. отмечаются кольцевидные формы (Ивченко А.В., 1999). В Шиловском 1 кургане 2-й пол.VII в. ровик подквадратный. Возможно, вокруг основных погребений VII в., которые редко встречаются, будут обнаружены ровики других типов, не только кольцевые, но и квадратные, прямоугольные.
В VIII в. получают широкое распространение ровики прямоугольной формы. Они очень разнообразны (Иванов А.А., 1999а). Характерной особенностью ровиков хазарского времени являются перемычки по углам. Продолжают, хотя и редко, встречаться кольцевые ровики. Они известны на Дону и в Калмыкии. Кольцевые ровики прослежены у большинства курганов VIII в. новинковского типа на Самарской Луке. Но в это же время на Средней Волге сооружались и ровики прямоугольных очертаний (Багаутдинов Р.С. и др., 1998).
5.	Формы могильных ям разнообразны: это простые ямы, ямы с заплечиками, ниши, подбои со ступень
* Идя вслед за историографией, мы употребляем термины “соколовский” и “сивашовский” типы памятников. Однако эти обозначения не отражают всего многообразия подкурганных захоронений, условны и, как мы постараемся показать ниже, не дают оснований для четких разграничений комплексов.
165
ками. Вход на протяжении обоих периодов сооружался, преимущественно, слева от погребенного в подбое.
Для захоронений VI-VII вв. Северного Причерноморья и Приазовья соотношение ямных и подбойных погребений примерно одинаково: по наблюдениям А.В.Ивченко, соответственно 19 и 17 (Ивченко А.В., 1999). В Юго-Восточном Приазовье подбои, видимо, более редки: известно семь ямных при только одном подбойном погребении (Семенов А.И., 1987; Ата-вин А.Г., 1996).
В VIII-IX вв., наоборот, простые ямы и ямы с заплечиками встречаются значительно реже, чем захоронения в подбоях, и концентрируются на Нижнем Дону (Иванов А.А., 19996).
В группах “сивашевского” и “соколовского” типов в ямных погребениях на заплечиках и в подбойных между входной ямой и подбоем сооружались перекрытия. Чаще всего, в обеих группах перекрывающие конструкции фиксируются из деревянных плах. Редко встречаются каменные перекрытия и заклады (Кащеевский могильник, к.9 и др.).
6.	Состав погребенных. В основном, оба периода представлены одиночными погребениями мужчин-воинов. Изредка в обеих группах отмечаются погребения женщин-воинов, число которых при наличии соответствующих антропологических данных может возрасти (такие комплексы, как Аккермень; Дорофе-евский, к. 13; Луч, к.З).
Парные погребения - исключительно редки.
7.	Гробовища и подстилки. Гробовища представлены и в первой, и во второй группах также, как необязательный элемент обряда - меловая подсыпка и органическая подстилка. В хазарских “соколовского типа” погребениях отмечены случаи подсыпки из древесных углей (могильник Кастырский, парное погребение у х.Веселый).
8.	Позы и ориентировка. Абсолютно преобладающая поза во всех погребениях - вытянуто на спине. Руки лежат вдоль туловища, иногда кисти уложены на тазовых костях. Обе группы различает преобладающая ориентация погребенных. В погребениях VI-VII вв. преобладает восточная и северо-восточная, хотя известно более 10 погребений с иной ориентировкой: запад, северо-запад, север.
Во второй группе преобладает западная ориентировка, но и здесь встречаются погребения с иной ориентацией: на юг и восток.
9.	Конь. В погребениях VI-VII вв. конь сопровождает только треть погребенных. В VIII-IX вв. -это практически обязательный элемент обряда, хотя в курганах продолжают встречаться и ямные погребения без коня (х.Красноармейский, Крепин-ский 1, Николаевка). В обеих группах конь представлен целым остовом или, чаще, черепом и костями конечностей, которые положены на ступеньке подбоя или на перекрытии, реже - на дне могилы. Конь располагался слева от погребенного и обращен в ту же сторону, что и голова погребенного.
Опять же есть случаи, когда коня укладывали справа (в первой группе - Старонижнестеблиевская, Калининская 4/10, во второй - Кривая Лука XXVII, к.5). Конь сопровождался сбруей.
10.	Жертвенные животные (или жертвенная пища), как и захоронение коней, в первой группе сопутствуют только части погребенных, а в погребениях “соколовского типа” - опять же обязательный элемент обряда. В обеих группах - это куски бараньей туши или целый баран, помещавшийся в изголовье.
11.	Керамика. Сосуды для жидкой пищи и жидкостей, сопутствующие мясной пище, ставились в обеих группах также в изголовье, хотя есть исключения (х.Красноармейский - в ногах). В VI-VII вв. керамические сосуды характерны для более бедных, а мясная пища - для более богатых всаднических погребений (Орлов Р.С., 1985). В курганах “соколовского типа” керамика сопровождает почти все погребения. Основой погребального сервиза являлись в обеих группах лепные грубые горшки приземистых форм с максимальным расширением в средней части и, как правило, с защипами или насечками по венчику. Находки кувшинов единичны. В VIII-IX вв. появляются баклажки и горшки салтовского облика с рифленой поверхностью.
12.	Оружие. Набор вооружения в обеих группах одинаков и имеет чисто хронологические различия. Это сложносоставной лук с роговыми концевыми и срединными накладками. Наконечники стрел в оба периода черешковые, трехлопастные и плоские. Клинковое оружие: меч, который со временем сменяется палашом, а затем - саблей. Топоры и копья для погребений как “соколовского”, так и “сивашевского” типов не характерны.
13.	Поясные наборы часто встречаются в обеих группах и различаются хронологически: геральдический стиль сменяется ажурным растительным, а на последнем этапе появляется гарнитура салтовского облика (Иванов А.А., 19996; Комар А.В., 1999).
14.	Украшения, детали одежды, предметы туалета. Из украшений можно отметить серьги, перстни, бусы. В ранней группе встречаются гривны и костыльковые застежки. Фибулы в погребениях обеих групп не найдены. Из предметов туалета известны зеркала.
15.	Импорт, монеты. Часты находки деталей поясной гарнитуры византийского и, видимо, иранского (с грануляцией) производства. Начиная с cep.VII в., в погребениях встречаются византийские солиды, са-санидские драхмы, позже - арабские дирхемы. Чаще всего находят солиды. Известны находки византийской и иранской торевтики.
Для разработки вопроса об истоках и формировании культуры зрелого Хазарского каганата, салто-во-маяцкой культуры проблема разнокультурности или однокультурности, в смысле сохранения генетической преемственности, “сивашевских” и “соколов-ских” типов погребений крайне важна. Она давно на
166
зрела, но нет ни одной работы, как верно отмечает А.И.Семенов, где сравнение было бы проведено с максимальным охватом доступных материалов (Семенов А.И., 1997, с.22) и по широкому списку признаков.
Наиболее спорной является группа памятников так называемого “перещепинского круга”, занимающая хронологически среднее положение между погребениями “сивашевского круга” с геральдической гарнитурой и основными погребениями, окруженными квадратными ровиками, “соколовского типа” (Айбабин А.И., 1999, рис.74; Орлов Р.С., 1985).
Версии о культурном соотношении памятников VI-VII и VIII-IX вв. восточноевропейских степей
1. Памятники разнокультурны и генетическая преемственность между ними отсутствует. Наиболее категорично выражена эта гипотеза в работах А.И.Се-менова (Семенов А.И., 1987,1988, 1997). Он предлагает картографию памятников по типам и сравнительную таблицу признаков обряда 17 погребений Прикубанья и Волго-Донских степей. “Сивашевский тип” связывается им с болгарами на основании датировки памятников и их ареала, охватывающего Северное и Восточное Приазовье. “Соколовский тип” соотносится А.И.Семеновым с хазарами или тюркютами.
Помимо ареала, аргументами разнокультурности А.И.Семенов считает такие отличительные признаки болгарских комплексов, как впускной характер погребений, ориентировка на восток и северо-восток, отсутствие квадратного ровика, отсутствие кенотафов, отсутствие в погребальном инвентаре керамических сосудов, перстней и византийских монет, наличие палашей и луков “гунно-болгарского типа”, по его мнению, отличного от хазарского. А.А.Иванов предполагает, что тип ременной гарнитуры также может служить критерием различия двух групп памятников (Иванов А.А., 19996, с.66). Вторая часть перечисленных признаков, на наш взгляд, носит чисто хронологический характер различий. Первая акцентирует внимание на различиях, опуская присутствующие, хотя и более редко проявляющиеся сходные черты: наличие основных погребений, подбоев, ровиков, костей коней и баранов, лепных горшков и т.д. Такие признаки, как наличие кенотафов и квадратных ровиков, тесно связаны. Обнаружение хазарских кенотафов стало возможным только в результате перехода к сооружению основных погребений в VIII в. и тогда же распространившегося в Подонье обычая сооружать квадратные ровики с перемычками по углам. Без этого признака курганы, не содержащие погребения, нельзя было бы идентифицировать, как принадлежащие к “соколовскому типу”. Вес данных ровиков как культуроопределяющего и даже датирующего признака все меньше вызывает сомнений. Но этноопределяющее значение этого достаточно кратковременного и локального признака еще предстоит выяснять (Флёрова В.Е., 2001а).
2. Памятники сохраняют преемственность культуры, но представляют разные хронологические пласты. Причем, преемственность прослеживается в отношении различных предполагаемых этносов:
а)	хазар (Комар А.В., 1999; Круглов Е.В., 1991);
6)	болгар (Багаутдинов Р.С. и др., 1988; Матвеева Г.И., 1995, 1997; Рашев Р., 2000);
в)	позднесарматского населения, смешавшегося с пришлым с востока этносом (Васюткин С.М., 1988; Максимов Е.К., 1956; Синицын И.В., 1959, с.203).
Показательно, что авторы, придерживающиеся мнения о разнокультурности групп памятников, обычно, обозначаемых как “болгарские” и “хазарские”, не одинаково группируют известный к настоящему времени материал захоронений VI-VIII вв.
В концепции А.И.Айбабина болгарам принадлежат комплексы типа Сивашевка - Рисовое, датирующиеся 2-й non.VI - 3-й 4CTB.VII в. в Крыму, Поднеп-ровье и Северном Причерноморье (Айбабин А.И., 1999, рис.34). Более поздние, по его системе хронологии, памятники Поднепровья (Белозерка, Костогры-зово) и Крыма (Портовое, Новопокровка) он относит к хазарам. Среди хазарских памятников оказались и комплексы из Восточного Приазовья (Малаи, х.Крупской, Калининская, Старонижнестеблиевская). Хазарская группа памятников датируется последней 4eTB.-K0H.VII-Ha4.VIII в. (Айбабин А.И., 1999 рис.74). Кроме хронологических, никаких аргументов, послуживших причиной данного членения материала, не приводится.
И.А.Баранов, ограничившийся рассмотрением крымских впускных захоронений, датирует их более узко: сер. - 2-я пол.УП в. По его концепции, погребения типа Рисовое, Богачевка, Наташино отнесены к болгарам-оногурам. В этом он не расходится с А.И.Ай-бабиным. Погребение Портовое (Сары-Булат 12/5) И.А.Баранов относит также к болгарам, а не к хазарам, как А.И.Айбабин. Обряд погребений характеризуется общностью признаков, сведенных в таблицу 11 комплексов, и аналогичен обряду погребений VI - 1-й non.VII в., представленных в работе Р.С.Орлова: вытянутое положение скелета, ориентация на северо-восток, подбой с полочкой, остатки туши козы или овцы, набор инвентаря (Баранов И.А., 1990 с. 109-115; Орлов Р.С., 1985).
А.И.Айбабин расходится также с А.Г.Атавиным. И не только в том, что последний приписывает Прикубанские погребения болгарам, но и в датировках: А.Г.Атавин относит комплексы Чапаевский и х.Крым-ский не к KOH.VII в., а к его 1-й пол. (Атавин А.Г., 1996).
А.И.Семенов причисляет к болгарам не только Прикубанские комплексы, но и захоронения Белозерка, Костогрызово, Портовое, Лимаровка на Северском Донце, отнесенные А.И.Айбабиным к хазарским (Семенов А.И., 1988, рис.4а, X).
Напротив, хазарский уклон заметен в работах Е.В.Круглова, который объясняет внезапное, по его мнению, появление в восточноевропейских степях
167
Рис. 2. Погребальный обряд подкурганных захоронений VII в.: 1 - Иловатка, к.З, п.2; 2 - Бережновский могильник, Юго-Западная группа, к.1, п. 7; 3 - Авиловский Iмогильник, к.1; 4 - Виноградное, к.5; 5 - Калининская, к.30, п.З (по: Атавин, 1996; Максимов, 1956; Орлов, Рассамакин, 1996; Рашев, 2000; Синицын, Смирнов, 1959).
Fig. 2. The funeral rite of the tumulus interments of the Vllth c.: 1 - Ilovatka, b.3, int .2; 2 - Berezhnovsky burial ground; the South-Eastern group, b.l, int.7; 3 - Avilov sky burial ground I, b.l; 4 — Vinogradnoye, b.5; 5 -Kalininskaya, b.30, int.3 (according to Atavin, 1996; Maksimov, 1956; Orlov, Rassamakin, 1996; Rashev, 2000; Sinitsyn, Smirnov, 1959).
Abb. 2. Bestattungsritual der Unterkurganbestattungen des VII. Jhs.: 1 - Ilovatka, Kurgan 3, Grab 2; 2 -Grdberfeld Bereznov, SW-Gruppe, Kurgan 1, Grab 7; 3 - Grdberfeld Avilov 1, Kurgan 1; 4 - Vinogradnoje, Kurgan 5; 5 - Kalininskaja, Kurgan 30, Grab 3 (nach: Atavin, 1996; Maksimov, 1956; Orlov, Rassamakin, 1996; Rasev, 2000; Sinicyn, Smirnov, 1959).
Dess. 2. Rite funeraire pour les inhumations de dessous de tumulus au VII s.: 1 - Ilovatka, t.3, sep.2; 2 - necropole de Berejnovka, groupe du sud-ouest, t.l, sep.7; 3 - necropole de Avilovka 1, t.l; 4 - Vinogradnoye, t.5; 5 -Kalininskaya, t.30, sep.3 (d’apres Atavine, 1996; Maximov, 1956; Orlov, Rassamakine, 1996; Rachev, 2000; Sinitsine, Smirnov, 1959)
168
Рис. 3. Основные подкурганные захоронения VIII в.: 1 - Дорофеевский могильник, к. 13, Есауловский Аксай; 2 - Купцин-Толга, к. 14, Нижняя Волга; 3 - Барановка, к.27, Иловля; 4 - Кировский Vмогильник, к.З, междуречье Сала и Маныча (по: Власкин, Илъюков, 1990; Круглов, 1990а, 1992а, б). Инвентарь дан выборочно.
Fig. 3. The main tumulus interments of the Vlllth c.; 1 - Dorofeyevsky burial ground, b.13, Yesaulovsky Aksay;
2 - Kuptsyn-Tolga, b.14, The Lower Volga; 3 — Baranovka, b.27, Ilovlya; 4 - Kirovsky V burial ground, b. 3; the area between the Sal and the Manych rivers (according to: Vlaskin, Ilyukov, 1990; Kruglov, 1990a, 1992a, 6). The grave goods are presented selectively.
Abb. 3. Die wichtigsten Unterkurganbestattungen des VIII. Jhs.: 1 - Graberfeld Dorofejev, Kurgan 13, Esaulov Aksaj; 2 - Kupcin-Tolga, Kurgan 14, Unterlauf der Wolga; 3 - Baranovka, Kurgan 27, Ilovlja; 4 - Graberfeld Kirovskij V, Kurgan 3, Gebiet zwischen Sala und Manytsch (nach: Vlaskin, Il’jukov, 1990; Kruglov, 1990a, 1992a,6). Inventar wird wahlweise gegeben.
Dess. 3. Inhumations principals de dessous des tumulus au VI s.: 1 - necropole de Dorofeevka, t.13, Essaoulovski Aksa'i; 2 - Kouptsine Tolga, t.14, Nijniaya Volga; 3 — Baranovka, t.27, Ilovlia; 4 - necropole de Kirovka V, t.3, entre deux rivieres Sala et Manytch (d’apres Vlaskine, Iliukov, 1990; Krouglov, 1990 a, 1992 a,6). Presentation du choix de mobilier
169
большого числа впускных погребений хазарской экспансией на запад в сер. - 2-й пол.VII в. Экспансия увенчалась тем, что к koh.VII в. хазары закрепились в Северном Причерноморье, Крыму и Восточном Приазовье. Закончилась она на рубеже VII-VIII вв. с началом арабо-хазарских войн. Однокультурны, по его мнению, захоронения типа Сивашевка, за исключением тех, где конь положен не сбоку, а сверху на перекрытие, Ясиново, Портовое, Красюковская (Епифано-во), крымские погребения, отнесенные И.А.Барано-вым к болгарским, Уч-Тепе на Кавказе, Арцыбашево на Верхнем Дону, приднепровские памятники: Пере-щепино, Глодосы, Вознесенка, приволжские: оба погребения в Бережновских могильниках, Иловатка (рис.2, 1, 2), Зиновьевка, Саратов-!!, к.1, нижневолжская Ханата*, а также Прикубанская группа погребений. Обряд погребений, присущий комплексам VII и нач.УШ в., как полагает Е.В.Круглов, сохраняется в VIII-IX вв. Это формы могил, особенности положения жертвенных животных, устойчивые категории инвентаря погребений (Круглов Е.В., 1991).
Следующий в русле концепции о салтово-маяц-кой культуре как государственной культуре Хазарского каганата А.В.Комар, вслед за Е.В.Кругловым, склонен преувеличивать значение и вес этнических хазар, т. к. именно хазары являлись “движущим фактором появления культуры” (Комар А.В., 1999, с.111). Он связывает с хазарами не только погребения VII в. в Саратовском Поволжье (Иловатка и Бережновка) и комплексы перещепинского круга из Поднепровья, но и “сивашевские” комплексы (Белозерка, Виноградное) (рис.2, 4), а также другие погребения с подбоями и ориентацией на северо-восток. Все комплексы, отнесенные по составу инвентаря к “перещепинской культуре”, невзирая на разницу в обряде, он считает однокультурными: трупосожжения в Новогригорьевке и далеко от нее отстоящем Новиковском комплексе под Уфой, катакомбы Чир-Юртовского могильника и Директорской горки, необычное погребение в Уч-Тепе и простые ямные захоронения в Рябовке, неизвестно к какому обряду относящиеся комплексы из Арцыбашево, Вознесенки и Столбища, подкурганные впускные захоронения Прикубанья (рис.2, 5) и т.д. (Комар А.В.,1999, с. 112 и далее). В русле хазарской принадлежности он склонен пересмотреть и ряд погребений бассейна Северского Донца, обычно связываемых с болгарами (Комар О.В., Пюро, B.I., 1999, с.157, 158).
Как и у Е.В.Круглова, предложенная хазарская атрибуция памятников с геральдическими наборами в Северном Причерноморье и комплексов “перещепинского круга”, определяемых в рамках концепции А.В.Комара как принадлежащих социальной верхушке того же этноса, имеет прямую связь с хронологическими изысканиями автора. А.В. Комар проделал
громадную работу по разделению деталей инвентаря комплексов koh.VII - нач.Х в., преимущественно деталей поясных наборов, на 12 хронологических горизонтов и ряд этапов внутри них, дробящих время на отрезки от 10 до 25 лет. Не касаясь вопросов относительной хронологии, т.е. выделения самих горизонтов, отметим недостаточно аргументированное автором положение, что комплексы круга Сивашевки, “перещепинского круга” и Вознесенки - однокультурны. Именно исходя из их однокультурности, он определяет абсолютную дату нижней границы перещепинского горизонта временем прихода хазар в Поднеп-ровье и Северное Причерноморье, повлекшим уход орды Аспаруха на Дунай, т.е. после 680 г. Собственно, концепцию А.В.Комара продолжает развивать, но в более радикальной форме Е.В. Круглов.
Хазарская атрибуция “сивашевского круга” памятников и комплексов “перещепинского” хронологического горизонта, которой придерживается Е.В.Круглов, по всей видимости, опирается на публикацию Ясиновского комплекса А.И.Айбабиным (Айбабин А.И., 1985), в которой он предлагает дату - 2-я non.VII в. для комплексов Келегеи, Новые Санжары, Арцыбашево, Белозерка, Ковалевка, Дымовка и Портовое, а Ясиново и Вознесенку датирует 1-й пол.VIII в. Позже А.И. Айбабин отнес Ковалевку и Дымовку к болгарскому кругу памятников 2-й non.VI — 3-й четв.\Ч1 в. (Айбабин А.И., 1999, с.163, рис.34). Хронология Е.В.Круглова и А.В.Комара значительно омоложена по сравнению с предложенной Р.С.Орловым, который датирует основную массу погребений “сивашевского типа”, начиная со 2-й non.VI в. и до cep.VII в. Наиболее поздний, Яблоня, синхронен Вознесенскому комплексу, для которого он принимает датировку самым началом VIII в. Более ранние датировки, принятые в работах Р.С.Орлова, привели его к заключению о связи “сивашевского типа” погребений с болгарами (кутригурами). И.А.Баранов, обративший внимание на хронологию Р.С. Орлова, хотя и датирует крымские впускные захоронения сер. - 2-й non.VII в., также относит их к болгарам (оногурам), как идентичные по обряду более ранним приднепровским комплексам.
Поскольку хазарская экспансия на запад, исходя из сведений (хотя и косвенных) письменных источников, датируется не ранее 60-70 гг. VII в., то уточнение хронологии комплексов имеет и принципиальное значение при определении их принадлежности к культуре болгар (сначала в составе аварского союза, затем Великой Болгарии) или тюркам и хазарам эпохи военных походов на запад. Р.С.Орлов отмечает существенные изменения в материальной культуре кочевников в cep.VI в., что дает ему основание связывать появление погребений “сивашевского типа” с господством 1 Тюркского каганата, а исчезновение - с рас
* А.И.Семенов погребения Бережновки, Иловатки и Ханаты также относит к болгарскому кругу впускных погребений, несмотря на их удаленность от исторических границ Великой Болгарии VII в. (Семенов А.И., 1988, рис.4а, X: 124-126).
170
падом этого политического образования и созданием Хазарского каганата в сер.VII в. (Орлов Р.С., 1985, с.104). В связи с этим предположением существенно установление абсолютной даты нижнего хронологического горизонта памятников “сивашевского типа”, который Р.С.Орлов относит к cep.VI, Е.В.Круглов к cep.VII, а А.В.Комар - к 70 гг. VII в.
И.А. Баранов в подтверждение своей гипотезы о болгарской принадлежности крымских впускных погребений VII в., аналогичных по обряду северопричерноморским захоронениям VI в., в частности, указывает на находку пряжки типа “Сучидава” в Малой Терновке (Баранов И.А., 1990, с.115). А.И.Айбабин датирует этот тип пряжек более широко, поднимая верхний предел бытования с кон.VI в. (Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996, рис.90; Орлов Р.С., 1985, рис.18, 14) до 1-й non.VII в. (Айбабин А.И., 1999, табл. XXX, 9). К поздней датировке присоединяется А.В.Комар*, который, кажется, вообще сомневается в существовании такого государства как Великая Болгария (Комар А.В., 1999, с.112, 115).
Расхождения в 50 лет в сторону омоложения заметны в датировании и по другим деталям ременной гарнитуры, предложенных А.И.Айбабиным (ср. Орлов Р.С., Рассамакин Ю.Я., 1996 и Айбабин А.И., 1985; Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996, рис.90 и Айбабин А.И., 1999, табл.XXXI). А.А.Иванов также расходится с А.И.Айбабиным и А.В.Комаром, предлагая ограничить датировку кочевнических погребений, содержащих поясные наборы геральдического стиля, 1-й non.VII в. Ко 2-й non.VII в. он относит распространение литых поясных наборов с ажурной орнаментацией и пряжками, имеющими шарнирное соединение со щитком (Иванов А.А., 19996). В определении верхней хронологической границы сивашевских погребений А.А.Иванов сходится с Р.С.Орловым. Ажурный стиль связан уже с “соколовским” типом погребений.
Омолаживают А.И.Айбабин, Е.В.Крутлов и А.В. Комар и дату погребений “перещепинского круга”, относя их к последней четв.УП - начАЧП в. Большинством исследователей они датируются в рамках сер. -3-й четв. VII в. По современному состоянию источников, как считают И.О.Гавритухин и А.М.Обломский, экспансия Хазарского каганата на запад относится ко времени не ранее нач.УШ в., и комплексы Макуховка, Малая Перещепина, Новые Санжары, таким образом,
следует связывать с культурой Великой Болгарии (Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996, с.144-148)**.
Абсолютное датирование комплексов с допусками в 50, а то и более лет мало пригодно для сопоставления с исторической канвой, нашедшей фрагментарное отражение в письменных источниках. Отмеченные разногласия исследователей в определении абсолютных дат кочевнических древностей “предсалтов-ского” времени свидетельствуют, что состояние разработки хронологической шкалы еще далеко от завершения.
Уже достаточно ясно, о каких памятниках идет речь, когда встречаются термины “сивашевский тип”, “перещепинский крут”, “курганы с ровиками”. Но при попытке провести четкие границы между “сивашев-ским типом”, с примыкающей к нему группой 4 А. К. Амброза, и “перещепинским крутом” явно возникают затруднения, в результате которых одни и те же комплексы попадают в разные “круги”.
Нет единого мнения и о том, существовал ли разрыв (и если существовал, то насколько он был велик) в хронологической и культурно-исторической принадлежности погребений с геральдическими поясными наборами и примыкающими к ним памятниками крута “Перещепина - Келегеи - Макуховка”, с одной стороны, и горизонтом “Вознесенка - Новогригорь-евка” и примыкающими или близко отстоящими от них по времени ранними курганами с квадратными ровиками, с другой.
Деление на две группы памятников, знаменующее переход политического доминирования в северопричерноморских степях от болгар к хазарам, предложено А.И.Семеновым (Семенов А.И., 1987). В хронологическом аспекте оно поддержано И.О.Гавритухиным: по синхронистической таблице, помещенной в монографии 1996 г. (Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996, рис.90), между двумя группами памятников по датирующим типам вещей и монетам действительно прослеживается разрыв около четверти века. А.К.Ам-броз объединял Вознесенку в один хронологический горизонт с комплексами Ясиново и Романовская (1884 г.) на Дону, датируя их 1-й пол.VIII в. (Амброз А.К., 1981, с.13). А.И.Айбабин датирует всю эту группу последней четв. VII-нач. VIII в. (Айбабин А.И., 1999, с. 178, рис.74). А.В.Богачев комплекс Ясиново синхронизирует с Перещепинским времени его закрытия. К этому же горизонту “Перещепина - Шиловка”*** отно
* Надо отметить, что погребения у Большого Токмака и Малой Терновки, где найдены пряжки “Сучидава”, он пытается приписать “совсем другой группе тюркского населения”, на основании их ориентировки на север и северо-запад, что не совсем корректно, так как причисленные к “хазарским” комплексы Уч-Тепе и Романовская имеют юго-западную и северо-западную ориентировки, Виноградное к.5 -западную, Рисовое 13/12 и к.8 у Старонижнестеблиевской - северную (Комар А.В., 2000, с.139).
** Перечень “мнений” о принадлежности перечисленных комплексов может быть очень длинным. Мы сознательно ограничиваем его ссылками на последние работы, где есть их сравнительный анализ.
*** Введение А.В.Богачевым конструкции “Перещепина - Шиловка” вносит лишь путаницу в и без того перенасыщенную горизонтами хронологию VI-VII вв. Она не более, чем указание на то, что автор синхронизирует давно известный памятник с вновь открытым.
171
сятся, по его хронологической схеме, комплексы Портовое, Новые Санжары, Верхиечирюртовский курган 17, Директорская горка, п.1-5. Весь горизонт он датирует 2-й пол.VII в. (Багаутдинов Р.С. и др., 1998). К koh.VII в. отнесла А.Т.Смиленко памятники “переще-пинского крута”, в которые она включила и Вознесенку (Смыенко А.Т., 1975, с.103-118).
Нерешенной или неаргументированной представляется и такая сторона вопроса преемственности культур или их дискретности (со всеми возможными историческими нюансами), как соотнесенность ранних комплексов донских курганов, которые, как предполагается, синхронны Вознесенке, и основных подкурганных захоронений внутри квадратных ровиков (“соколовский тип”). Ранними хазарскими А.И.Семе-нов называет помимо Романовской (1884 г.), Столбище и Большую Орловку. По хронологии А.В.Комара, все они разновременные (Комар А.В., 1999). Ни один из этих комплексов, датируемых по монетам не ранее 90 гг. VII - 20 гг. VIII в., не может быть соотнесен с погребением в Соколовской балке, к.11, которое датируется по монетам не ранее 2-й пол.VIII в. (Семенов А.И., 1978), по той простой причине, что неизвестно, существовали ли ровики квадратной формы у курганов, содержащих эти переходные в хронологическом плане комплексы, и каков был обряд погребений, из которых происходит попавший в руки исследователей инвентарь. Для Столбища под вопросом стоит даже то обстоятельство, курганный он или нет (Афанасьев Г.Е., 1987).
В хронологических построениях, касающихся периода 2-й non.VII - нач.УЧП в., столь важного для вопроса становления культуры Хазарии, остается много лакун, поскольку они основаны на разрозненном и малочисленном материале. Периодизация вещей и комплексов представляется пока крайне схематичной и трудно сопоставимой с типами памятников, едва ли не независимой от этнокультурного контекста. Так, между крайне пестрыми комплексами, представляющими по хронологии А.В.Комара горизонты “Пере-щепина - Вознесенка”, куда вошел, в частности, расположенный на Дону Дорофеевский 13/1 (рис.З, I), и остальными комплексами, уже обладающими “квадратными ровиками”, появляющимися, как он определяет, лишь в 40 гг. VIII в., существует лакуна минимум в 15-20 лет, которую заполняет только комплекс Большая Орловка с неясными чертами обряда.
Констатация существования ранних, датируемых koh.VII - Han.VIII в., погребений классического “хазарского типа” до сих пор носит декларативный характер (Иванов А.А., 2000; Семенов А.И., 1993). При спорах вокруг абсолютной датировки, касающихся их соотнесенности с памятниками крута Перещепины или Вознесенки, не подтвержденных публикациями хотя бы нескольких доброкачественных опорных ком
плексов, ранние датировки курганов “с квадратными ровиками” вызывали справедливые сомнения (Плетнева С.А., 1998, с.95). Упомянутый А.И.Семеновым ранний комплекс из могильника Дорофеевский, к. 13 (Семенов А.И., 1985, с.98) представляет собой типичное т. н. “хазарское” подбойное захоронение, сопровождавшееся вытянутыми частями коня слева от погребенной, но квадратного ровика под насыпью кургана не было (Круглов Е.В., 1992а). Помимо соли-дов 602-610 и 613-641 гг. (625 г., по мнению А.И.Семенова), комплекс содержал ранний тип серьги с округлым кольцом и зеркало “пелопоннесского типа”, которое датируется не позднее VII в. (Багаутдинов Р.С. и др., 1998, с.165).
Недавно частично опубликованы результаты исследований двух курганов с квадратными ровиками с перемычками и подбойными захоронениями, сопровождавшимися конскими черепами и костями ног на ступеньке, которые по импортным вещам датируются koh.VII - нач.ХПП в. Это Подгорненский-IV к.2 и 14 (Безуглов С.И., Науменко С.А., 1999; Naumenko S.A., Bezuglov S.I., 1996). Находку девяти солидов в к.2, диапазон чеканки которых составляет максимум 24 года, сопровождают позднесасанидская чаша и византийский кувшин, датированный по клеймам cep.VII в*. Если инвентарь, который пока не вошел в публикации, посвященные только импортным изделиям, не противоречит датам монет, то мы будем иметь опорный ранний комплекс рубежа VII-VIII вв. с хорошо сформированными чертами захоронений “соколов-ского типа”. Конечно, необходима публикация планов и профилей кургана и погребения, а не только краткое суммарное описание, вошедшее в публикации. В кургане 14 погребенного и его коня, помимо двух солидов 651/2-654 и 661-663 гг., сопровождали стремена с восьмеркообразной петлей и наконечник со штампованной бронзовой накладкой, не противоречащие ранней дате комплекса по монетам.
Находка хронологически компактной большой группы датирующих предметов из комплекса Подгорненский-IV, к.2 подтверждает предположение А.И.Семенова о коротком периоде обращения солидов VII-VIII вв. По его заключению, разрыв дат монет в других подкурганных погребениях составил от 6 до 18 лет, и сколько-нибудь значительного запаздывания монет в комплексах в этот период не происходило (Семенов А.И., 1978, 1993).
Еще один, помимо Дорофеевского, полностью опубликованный комплекс - это Саловский-IV, к.2, с квадратным ровиком с перемычками по углам и расположенными внутри него двумя одновременными или близкими по времени погребениями (Парусимов И.Н., 1998, с.17-21, рис.18-24). Он датирован тремя солидами: один 695-698 гг., два 698-705 гг. Фрагментарно сохранилось зеркало “пелопоннесского типа”
Это солиды: Константина IV, чеканки 674-681
и 681-685 гг. (3 экз.); Юстиниана (4 экз.), чекана 687-
692 и 692-695 гг.; Леонтия (2 экз.) 692-698 гг. На кувшине клеймо Константина II - 641-651/2 гг.
172
Рис. 4. Саловский IV могильник, к.2, основное погребение 1 (разрушено) с солидами 695-698 и 698-705 гг. (по: Парусимов, 1998).
Fig. 4. Salovsky IV cemetry, b. 2, the main interment 1 (destroyed) with solids of 695-698 A.D. and 698-705 A.D. (according to Parusimov, 1998).
Abb. 4. Graberfeld Salov IV, Kurgan 2, Hauptbestattung 1 (zerstort) mit Soliden 695-698 und 698-705 (nach: Parusimov, 1998).
Dess. 4. Necropole de Salovka IV, t.2, inhumation principale 1 (ruinee) avec des solides des annees 695-698 et 698-705 (d’apres Paroussimov, 1998)
173
(рис.4). Остальной инвентарь также не противоречит ранней дате - самое начало VIII в. Но погребения совершены здесь не в подбоях, а в ямах: простой и с заплечиками. Причем погребения, хотя и сопровождаются костями коней и барана, оба - парные, что является исключением для группы “хазарских” подкурганных захоронений. Нехарактерно, хотя и встречается иногда (Иванов А.А., 1999а), и наличие двух одновременных погребений под курганами этой группы.
Можно назвать еще случаи, возможно, ранних, т.е. периода koh.VII - Han.VIII в., абсолютных датировок курганов с “квадратными ровиками”*. Вербовый Лог-IX, к.З: в погребении, которое полностью не опубликовано, находился солид 705-711 гг. (Naumenko S.A., Bezuglov S.I., 1996). В могильнике Кутейская Падь III, на дне квадратного ровика с перемычками, окружавшего курган-кенотаф 7, найден поясной набор, датированный авторами koh.VII - 1-й non.VIII в. (Гуркин С.В., Бойко А.Л., 1990).
Последний случай сомнителен по той причине, что ориентироваться на датировки, предложенные авторами неопубликованного материала, опасно, т. к. “сегодня в раннесредневековой археологии не существует сколько-нибудь определенных оснований для хронологического членения материалов koh.VII - VIII в. (неволинские, катандинские, деменковские, брусян-ские комплексы)” (Багаутдинов Р.С. и др., 1998, с.165). Поэтому на данном этапе исследования деление курганов с квадратными ровиками, попадающими именно в этот хронологический диапазон, на более ранние и более поздние, требует особенно жесткой аргументации, которая часто отсутствует. Приведем пример из уже упомянутой статьи С.И.Безутлова и С.А.Нау-менко об импортах в донских курганах (Безуглов С.И., Науменко С.А., 1999). Исторические построения, предложенные авторами, всецело базируются на монетных находках, датирующая способность которых ими несколько абсолютизируется. Причем, на основании монетных находок сначала выдвигается тезис о частичной синхронизации памятников “перещепинского крута ” и донских курганов с ровиками, а затем постулируется их “культурно-хронологическая обособленность от памятников перещепинского крута”, свидетельствующая уже в пользу мнения о тюркюто-ха-зарской принадлежности донских курганов (Безуглов С.И., Науменко С.А., 1999, с.40, 42).
Неясен также выдвинутый в этой статье тезис о смене погребального обряда в курганах со 2-й non.VIII в. Если имеется в виду отсутствие квадратных ровиков в курганах: Барановка-I, к.27 и Петрунино-IV, к.7 на Иловле, то его, как и наличие круглого, а не квадратного ровика в Барановке-I, к. 13, можно объяснить локальными особенностями обряда северо-восточной периферии, как это делает Е.В.Крутлов. При публика
ции этих курганов он как раз отмечает сходство обрядовых черт с другими хазарскими погребениями. Очевидно, также сходство инвентаря курганов на Иловле с инвентарем других курганов с квадратными ровиками (Круглов Е.В., 19926) (рис.З, 3).
Даже при высокой датирующей способности со-лидов VII-VIII вв. невозможно разделить подкурганные погребения на хронологические группы без разработки их относительной хронологии. Такие попытки уже предпринимаются (Иванов А.А., 19996; Комар А.В., 1999). Только после хронологизации материала можно будет решать вопрос об эволюции обряда, его смене или вариативности и локальных особенностях. Самые последние разработки в этом направлении принадлежат А.В.Комару. Он, применяя ту же методику выделения хронологических горизонтов, что и А.В.Бо-гачев и И.О. Гавритухин, получает, как уже упоминалось в связи с проблемой хронологии рубежа VII-VIII вв., иные результаты. Относительная и абсолютная хронология рассматриваемых нами комплексов выглядит в его работе следующим образом. К горизонту “Перещепина - Келегеи - Макуховка”, который он датирует 670-705 гг., отнесены комплексы типа Арци-башево (поясная гарнитура с треугольниками из зерни) и погребения с геральдическими наборами, комплексы из Красюковской (Епифаново) и ст.Калинин-ской 30/3 (рис.2, 5). Отметим, что И.О.Гавритухин комплекс из Калининской датирует гораздо более ранним временем, 630-680 гг., относя его к горизонту “кав-казско-днепро-дунайских соответствий” (Гавритухин И.О., 1999, с.194).
Следующий горизонт, “Вознесенка”, датируемый 705-725 гг, включает комплексы: Портовое 11/1, Кова-левка II, Калининская 4/10, Ясиново, Романовка, До-рофеевский к.13 (рис.З, I) и комплексы Глодосы, Новые Санжары, Новогригорьевка м.1.
Горизонт “Галиат - Геленовка” с абсолютной датой 725-740 гг. включает комплекс из кургана у Большой Орловки. Это последний хронологический рубеж предсалтовской эпохи.
Ранний горизонт салтовской культуры, названный А.В.Комаром “Столбище-Старокорсунская”, датируется 740-790 гг. и охватывает основную массу курганных захоронений Подонья, Нижней и Средней Волги. Горизонт делится на три этапа (Комар А.В., 1999).
Сама методика выделения хронологических горизонтов по стилистическим и типологическим особенностям вещевого материала в закрытых комплексах плодотворна как инструмент хронологического членения материала, хотя существенные расхождения в датировках и комплектовании горизонтов у разных исследователей свидетельствуют о еще слабой разработанности этой методики или ее изъянах. Но насколько оправданы попытки исторической интерпре
В автореферате диссертации А.А.Иванов относит к I хронологической группе сер.VII - Han.VIII в. 12 комплексов, но не называет их (Иванов А.А., 2000).
174
тации, основанные на стилистических особенностях инвентаря комплексов, привязки выделенных горизонтов к определенным, упомянутым в источниках событиям и датам и соотнесение смены горизонтов с этническими процессами, особенно миграциями? Собственно методика выделения хронологических горизонтов и удобна тем, что позволяет не оперировать абсолютными датами, которые порождают сложности при сопоставлении комплексов различных регионов, поскольку при нестабильности ситуации и неравномерности развития один и тот же стиль, как показал опыт, в разных районах может иметь разную абсолютную датировку. Кроме того, в эпоху “переселения народов” и создания кочевнических государств, изделия одного стиля распространяются очень широко и не имеют четкой привязки к этносам. Помимо частых миграций и связанных с ними взаимовлияний разных культур, немалую роль играло вхождение раз-ноэтничных дружин в состав единой армии того или иного каганата, а также Византии и Ирана. И это надо учитывать, поскольку основное число подкурганных захоронений - погребения воинов. “Дары”, трофеи, импорт оказывают свое нивелирующее влияние на состав вещевого комплекса. Кроме того, для эпохи раннего средневековья обычна ситуация, когда “всякое новшество, появившееся в ставке кагана, иногда даже в результате работы одного главного мастера (местного или пришлого), получало широкое распространение” (Засецкая И.П. идр., 1979, с.123). При этом изменения в политической сфере, направлении торговых путей, поступление дани, функционирование тех или иных ремесленных центров, снабжавших своими изделиями кочевников, далеко не всегда находятся в прямой зависимости с этническими процессами, протекавшими на рассматриваемой территории. Даже если из письменных источников известно, что в данное время предположительно этот район подвергся завоеванию, то не обязательно произошло полное или даже частичное вытеснение отсюда прежнего населения и расселение значительных массивов пришельцев. Это достаточно общие места, но в современной историографии “болгаро-хазарских войн” даже существенная разница в погребальном обряде отходит далеко на второй план, по сравнению с датирующими предметами вещевого комплекса, в основном, ременной гарнитурой.
Исследователи средневековых памятников Венгрии только путем сопоставления большого числа комплексов на весьма ограниченной и гораздо лучше, чем Подонье, изученной территории, научились отличать по некоторым незначительным деталям венгерские погребения от печенежских (Археология Венгрии, 1986, с.ЗЗЗ, 334). В нашем же отечественном хазарове-дении сложилась уже целая традиция прежде всего
привязывать изучаемые комплексы к конкретному историко-культурному контексту, до проведения работы по изданию материалов, сравнению особенностей обряда и инвентаря, датированию, более дробному картографированию выявленных хронологических пластов и отдельных признаков.
В настоящее время попытки приписать “сивашев-ским”, “перещепинским” и “соколовским” по типам погребениям какую-либо этническую атрибуцию и связать их появление или исчезновение с попавшими в письменные источники событиями выглядят, по меньшей мере, крайне смелыми. Возможно, такая дерзновенность мысли связана с малым количеством накопленного материала. В сарматской археологии неоднократно предпринимались попытки выделения известных по письменным источникам племен (“аланы”, “роксаланы”, “аорсы”) по типам погребальных сооружений и другим признакам, доступным археологам. В настоящее время этот подход можно считать пройденным этапом* (Скрипкин А.С., 1982, с.53). В хаза-роведении мы, видимо, встретимся с аналогичными сложностями: этнонимы “болгары”, “хазары”, “барси-лы” и т.д. могут обозначать различные родственные племена, объединенные одним именем, не имеющим прямого отношения ко всем его составляющим, а разные по происхождению этнические группы - иметь сходную, вследствие нивелировки, погребальную обрядность.
Г.Е.Афанасьев вполне справедливо отмечает, что связь погребений “соколовского типа” с хазарскими этническими группами может быть установлена на основании хронологических рамок и географии распространения (Афанасьев Г.Е., 2001, с.245). И с этим постулатом связаны первые два вопроса.
1.	Если брать ареал только основных подбойных захоронений с западной ориентировкой, окруженных квадратными ровиками, исключив более ранние и инообрядовые кочевнические захоронения “хазарского крута”, то и тогда ареал оказывается заметно смещенным к северо-западу относительно той территории, которая реконструируется на основании письменных источников (рис.1).
2.	Хронологические рамки “соколовского типа”, вопреки утверждению Г.Е.Афанасьева, не совпадают полностью с периодом локализации здесь собственно хазарских земель. Поздняя хронологическая группа, по самым осторожным датировкам, не выходит за рамки 1-й пол.IX в. Верхняя дата продлена почти на столетие, по сравнению с датирующими эту группу монетами, на основании хронологии салтово-маяцкой культуры, которая пока слабо разработана (Иванов А.А., 2000). К тому времени, когда в Волго-Донских степях располагался известный по письму царя Иосифа домен, здесь уже не было “хазарских” курганов. Их
Необходимо признать, что в решении многих проблем, в том числе этнических, хазарская археология значительно отстает от сарматской. Отсюда прохождение этапов и методических поисков, которые в сарматологии уже опробованы и пройдены.
175
оскудение и исчезновение приходится как раз на то время, когда начинается строительство и функционирование крепостей, маркирующих территорию хазарского домена, в том числе Саркела (Афанасьев Г.Е., 2001).
3.	Не ясны истоки данного обряда. Ни в Приморском Дагестане, ни в Нижнем Поволжье пока не обнаружены сколько-нибудь представительные группы погребений, сходных с “соколовским типом”. Единственно близкие по обряду, хронологии и ареалу - это памятники “сивашевского типа”, в меньшей степени - подкурганные захоронения Саратовского Поволжья и Прикубанья, расположенные по западной, северной и южной периферии будущего ареала курганов с квадратными ровиками, слабо заселенного в VII в. Возможно ли связывать появление “сивашевских” погребений с экспансией хазар на запад, если мы не знаем, каков был их погребальный обряд в кон.VI - 1-й пол.VII в.? Было ли вызвано перемещение массы кочевников в последующее время из Северного Причерноморья (“сивашевские” погребения) и Поднепровья (“пере-щепинский тип”) в Волго-Доно-Манычский треугольник смещением политического центра Хазарии (Комар О.В., 2000), и связаны ли вообще данные археологические реалии с хазаро-болгарскими взаимоотношениями? Если изменить привычный стереотип реконструкции миграционных процессов с востока на запад и не учитывать довольно шатких построений о непременной принадлежности памятников “переще-пинского круга” хазарским или болгарским правителям*, то вполне можно сопоставить факт смещения группы кочевников, обитавших в VI-VII вв. в Северном Причерноморье, к востоку с миграциями славянских племен на рубеже VII-VIII вв. и картой архаических славянских гидронимов, относящихся к раннему средневековью. Последние охватывают не только ареал волынцевской, ромейской и боршевской культур, но и Северное Приазовье в местах расположения “сивашевской группы”, а далее к востоку доходят до северной границы ареала “соколовского типа” (Седов В.В., 1999, рис.З).
4.	Изменения в ориентировке и унификацию обряда в VIII в. можно, вероятно, отнести за счет хронологического фактора и процесса консолидации. Но на ориентировку, скорее всего, повлияли изменения в идеологии, т. к. она неестественна для подбойных захоронений, при сооружении которых вход предпочитали располагать с солнечной стороны. Так, позднесарматские подбои с северной ориентировкой имеют вход с восточной стороны, “сивашевские” - с юго-восточной и южной. При перемене ориентировки на западную с сохранением основных черт обряда вход оказывался с северной стороны.
5.	Неясно и взаимоотношение носителей захоронений “соколовского типа” с другими группами населения Хазарии. Предположение о том, что они состав
ляли этническое ядро Хазарии до формирования салтовской культуры в так называемый “досалтовский период” (термин, введенный А.И.Семеновым), может быть поставлено под сомнение. И это зависит не только от спорности нижней хронологической границы “соколовского типа”, но и от датировки салтово-ма-яцких памятников. В последнее время все чаще появляются данные, позволяющие ставить вопрос об одновременном появлении культуры “курганов с ровиками” и памятников салтово-маяцкого облика от лесостепи до Крыма в koh.VII - 1-й пол.VIII в. (Любичев М.В., 1994; Дегтярь А.К., Любичев М.В., 1997, с.74; Зинько В.Н., Пономарев Л.Ю., 2000, с.191) и одновременном их расцвете в cep.VIII - нач.1Х в. (Аксенов В.С., Михеев В.К., 1998).
Болгарская или преимущественно болгарская принадлежность подкурганных захоронений VI-VII вв. обосновывается в монографии Р.Рашева (Рашев Р., 2000), в ряде статей Р.С.Орлова, А.А.Тортика и др. Мы не станем касаться здесь этих, без сомнения, важных и интересных работ и остановимся на “болгарской” теории поволжских археологов, выдвинутой в результате обнаружения подкурганных захоронений новинковского и уреньского типов на Средней Волге, которые синхронны донским “хазарским” курганам. Г.И. Матвеева объясняет их появление здесь как результат миграционных процессов 3-й четв.УЛ - koh.VII в. Отдельные группы переселенцев она связывает с районами Предкавказья (Шиловский могильник), но основную массу относит за счет районов Северного Причерноморья и Приазовья. Миграция, по ее предположению, носила массовый характер и была связана с распадом Великой Болгарии под натиском хазар (Матвеева Г.И., 1997. с.90-98). Памятники Северного Причерноморья - Приазовья без конских захоронений (4 группа А.К.Амброза) сопоставляются Г.И.Матвеевой с впускными погребениями новинковских курганов. Чертами, позволяющими проследить их генетическое родство, являются: узкие ямы, иногда заклады из камней, поза погребенных и их ориентировка на восток, северо-восток, реже запад, бедность погребального инвентаря, состоящего из железных пряжек, наконечников стрел, рыболовных крючков. Поскольку в могильниках новинковского типа погребения, аналогичные 4 группе А.К.Амброза и “сивашевскому типу”, встречены под одной насыпью, то Г.И.Матвеева предполагает их однокультурность, относя разницу в обряде за счет социального статуса. В этом ее взгляды совпадают с выводами А.В.Ивченко (Ивченко А.В., 1999) о северопричерноморских захоронениях VI-VII вв.
В построениях Г.И. Матвеевой нельзя не отметить некоторые натяжки. Памятники “сивашевского типа” имеют очень незначительное число аналогий среди погребений новинковских курганов. В качестве них приводятся материалы могильника Новинковского-
* Смотреть, например, критику: Львова З.А., 1995.
176
II 13/3-5; 14/6. Аналогии, на наш взгляд, довольно далекие (рис.5, 6). Оба кургана окружены кольцевыми ровиками - особенность, сближающая их с северопричерноморскими курганами (Ивченко А.В., 1999), но под насыпью одного кургана найдено пять, а другого - шесть синхронных погребений, что совершенно не характерно для сравниваемых с новинковскими курганов, как и каменные наброски на курганных насыпях. Несмотря на наличие ступенек и в одном случае неглубокого подбоя-ниши, захоронений взнузданных и оседланных целых остовов коней или их чучел на ступеньке не было. Отдельные кости встречались только в насыпи. В одном из погребений на “ступеньке” справа находился разрозненный скелет второго погребенного (Новинки-П 13/3). Вполне справедливо рассматривать это погребение как состоящее из двух ям, а не как погребение со ступенькой (Багаутдинов Р.С., 1998, с.59). Такие яркие черты неволинских курганов, как каменные наброски, коллективность захоронений, формы могил в виде неглубоко впущенных в материк ям с одной или двумя покатыми стенками, - слишком своеобразны, чтобы предполагать их прямое родство с причерноморскими погребениями. Кроме того, ни для “сивашевских”, ни для более поздних “соко-ловских” погребений не отмечается преднамеренная потревоженность скелетов, широко распространенная в могильниках новинковского типа, а также в могильнике Брусяны-П (Багаутдинов Р.С. и др., 1998, табл.8). Предположение Г.И.Матвеевой, что ступенька без конского скелета предназначалась для чучела коня, -только предположение, не могущее служить основанием для приравнивания к обряду таких захоронений, как Виноградное (рис.2, 4), Костогрызово, Сивашев-ка, Сивашское, Портовое.
Малоубедительно уравнивание обряда положения коня на ступеньке или перекрытии с обрядом помещения коня в насыпи кургана или под ней на дневной поверхности и предложенное в книге Р.С.Багаут-динова, А.В.Богачева и С.Э.Зубова объяснение данного факта как трансформации обряда при переходе от впускных погребений к стационарным подкурганным могильникам, в которых “обрядовые моменты можно было рассредоточить, поскольку в данном случае самодостаточной единицей была уже не могила, а курган в целом” (Багаутдинов Р.С. и др., 1998, с.170). При переходе к стационарным могильникам и основным погребениям в Волго-Донских степях такой трансформации не наблюдалось, а нахождение конских костей в насыпях или в ровиках дополняло сопровождение конем во входной яме или на перекрытии (Власкин М.В., Ильюков Л.С., 1990; Парусимов И.Н., 1998, с.12-16).
Приведенное этими же авторами сравнение с предшествующими по времени новинковскому типу впускными погребениями Восточного Приазовья (Атавин А.Г., 1996), сильно отличающимися от “сивашевского типа” погребений, приводит их к предположению, что миграция на Среднюю Волгу, вероят
но, шла из Приазовья. Они также прослеживают “алтайскую струю” в облике материальной культуры подкурганных захоронений Поволжья и связывают приход кочевого населения с миграциями тюркских племен, потерявших политическую ориентацию после развала 1 Тюркского каганата. Передвижение этих племен по степям Восточной Европы фиксируется комплексами горизонта Перещепина - Шиловка. Именно в эту эпоху, после смерти хана Кубрата (641-650 гг.), произошла миграция праболгар, в которой приняли участие и алтайские тюрки (Багаутдинов Р.С. и др., 1998, с.170).
При всей привлекательности данной гипотезы ее археологическая аргументация представляется недостаточно проработанной. Прежде всего, это, как и у Г.И.Матвеевой, акцентировка общих черт обряда, состоящих в сходстве ориентировки (восток, северо-восток) и позы (вытянуто на спине) погребенных. В целом, близка и форма могил: неглубокие подпрямо-утольные ямы. Но в отношении обычая положения жертвенной пищи, слабо представленном в новинковских памятниках, и характере сопровождения конем различия слишком существенны. Особенно при учете принятой авторами гипотезы и отсутствия серьезного хронологического разрыва между сравниваемыми группами памятников: Восточное Приазовье - 2-я треть - 3-я четв.УП в., погребения с северо-восточной ориентировкой в Поволжье - 2-я пол.УП - 1-я пол.УШ в. (Багаутдинов Р.С. и др., 1998, с.169). Все погребения Восточного Приазовья сопровождались шкурами коней, в одном случае его заменила коза. В новинковских курганах - могил с останками коня всего 7%, и это, как правило, черепа и конечности жеребят, а взрослые особи найдены только в двух могилах (Багаутдинов Р.С. и др., 1998, с.53).
Сходство с приазовскими памятниками, приписываемым населению Великой Болгарии, - только одна сторона обоснования болгарской принадлежности курганов новинковского типа. Другая, которую развивает Г.И.Матвеева, - сходство черт обряда с более поздними болгарскими памятниками, как в Поволжье, так и в Подонье, и на Дунае: Больше-Тархан-ский, Танкеевский, Нетайловский, Нови-Пазарский и др. могильники. Эпизодически на болгарских могильниках встречаются каменные обкладки и наброски из камней, подбойные могилы, могилы со ступенькой в продольной стенке, восточная и северо-восточная ориентировка, наличие конских костей. Общим почти для всех раннеболгарских могильников являются: большая роль огня при захоронении, обряд обезвреживания покойников, наличие костей мелкого рогатого скота, основные категории погребального инвентаря. Особенно важно не только сходство перечня категорий, но и типологическое сходство с керамическим и вещевым комплексом памятников салтово-маяцкой культуры: “создается впечатление, что вещевой комплекс, характерный для нее, в основном, сложился уже в кон.VII в.” (Матвеева Г.И., 1997, с.96). Да-
177
Рис. 5. Новинковский II могильник, курган 13 (по: Матвеева, 1997).
Fig. 5. Novinkovsky II cemetry, barrow 13 (according to Matveyeva, 1997).
Abb. 5. Graberfeld Novinki II, Kurgan 13 (nach: Matvejeva, 1997).
Dess. 5. Necropole Novinki II, t.l3 (d’apres Matveeva, 1997)
178
Рис. 6. Новинковский II могильник, курган 13 (по: Матвеева, 1997).
Fig. 6. Novinkovsky II cemetry, barrow 13 (according to Matveyeva, 1997).
Abb. 6. Graberfeld Novinki II, Kurgan 13 (nach: Matvejeva, 1997).
Dess. 6. Necropole Novinki II, t.13 (d’apres Matveeva, 1997)
лее, по мнению Г.И.Матвеевой, прослеживается только хронологическое различие, особенно ярко выраженное в формах ременной гарнитуры.
Е.П.Казаков, в отличие от Г.И.Матвеевой, А.В.Богачева, Р.С.Багаутдинова, С.Э.Зубова и других исследователей новинковских курганов, не считает возможным признать их преемственность с раннеболгарскими памятниками типа Кайбельского, Большетархан-ского или Танкеевского могильников. Основной аргумент - отсутствие сходства с салтово-маяцкой культурой и “неболгарский” облик, к чертам которого он отнес: каменные выкладки, применение мела (это ошибочный аргумент, что отмечено Г.И.Матвеевой), восточную ориентировку, отсутствие салтовской керамики. Время миграции болгар в Поволжье Е.П.Казаков относит к сер. - 2-й пол.УИ! в. (Казаков Е.П., 1999, с.64, 65).
Наибольший интерес для сравнения представляют не курганы новинковского типа с каменными на
бросками в насыпи и круглыми в плане ровиками, а курганы т. н. “уреньского типа” с земляными насыпями и ровиками разнообразных, в том числе квадратной и прямоугольной, форм (рис.7). К моменту издания книги “Праболгары на Средней Волге” таких курганов насчитывалось всего восемь. Авторы склонны интерпретировать их как однокультурные с комплексами новинковского типа и синхронные им. Разница в обряде объясняется более высоким социальным статусом погребенных в курганах с ровиками. Хотя авторы и отмечают близость обряда и инвентаря этих курганов донским, и даже предполагают, что Подонье - исходный пункт миграции 2-й пол.УИ в. в Поволжье, но считают, что однозначно вопрос о связи курганов с ровиками с хазарами решить нельзя, а уреньские курганы причисляют к раннеболгарским (Багаутдинов Р.С. и др., 1998, с.80,171).
Е.П.Казаков, отвергая болгарскую принадлежность новинковских курганов, относит к раннебол
179
гарским подкурганные погребения в Ульяновском и Самарском Заволжье: Кайбельский, Уреньский II и др. могильники, большинство захоронений которых “мало чем отличается от основной массы болыпетарханских. Они также совершены в простых ямах, сопровождаются характерным инвентарем салтовского облика, в том числе специфическими круговыми сосудами и лепными горшками” (Казаков Е.П., 1999, с.66). Но среди них он выделяет ряд погребений, окруженных рвами, которые связывает с хазарами (Казаков Е.П., 1999, с.67).
В чем же конкретно проявляется отмеченное поволжскими археологами “очевидное сходство” средневолжских и сальско-манычских курганов с земляными насыпями? Упоминаются, прежде всего, рвы. Затем последующее возведение насыпи со следами поэтапного погребально-поминального ритуала, широкое использование в обряде коней и овец, использование огня (Багаутдинов Р.С. и др., 1998, с.83, 172), усложненная конструкция ям, в том числе подбои, сходные типы керамики, в том числе кувшины с многорядной волной и налепами (Казаков Е.П., 1997,1999).
Прежде всего, для широких панорам исторического характера слишком мало материала. Если исключить из рассмотрения Шиловский курган 1, который и по дате, и по типу выпадает из ряда сравниваемых комплексов, то остается всего три кургана с ровиками квадратной формы и один с прямоугольным рвом, выходящим далеко за насыпь, которые можно рассматривать по этому признаку, как аналогии волго-донским (рис.7). Причем последний содержал погребение в круглой яме на подиуме, а целый остов коня был уложен на выкиде из могилы, перекрытой накатником из бревен. Такие черты обряда аналогий в донских материалах не находят. Неизвестны в Подонье и дополнительные погребения рядом с насыпью кургана, окруженные рвами, подобные Старомайнскому-1, 1/2 и Урень-П, 2/2. У средневолжских квадратных и прямоугольных ровиков неизвестны столь характерные для донских курганов перемычки по углам. Типичных для хазарских курганов подбойных погребений с конем на ступеньке и даже ям с заплечиками в курганах уреньского типа нет. Самая близкая аналогия - комплекс Урень-П, 4/2 - содержит захоронение конского и коровьего черепов и конечностей на ступеньке (Багаутдинов Р.С. и др., 1998, табл.1, 8). Но подбой сооружен не над человеческим захоронением, как в хазарских курганах, а над ступенькой с конскими и коровьими костями (рис. 7, 8). Из-за разрушенности погребений нет возможности провести сравнение поз и ориентации погребенных, места инвентаря и напутственной пищи в могилах.
Что касается керамики, которую Е.П.Казаков связывает с хазарским влиянием, то как кувшин салтово-маяцкого типа, так и “хазарский” кувшин из комплекса Урень-П, 4/1, аналогичный найденному в Кривой Луке XXVII, к.5, являются характерными не для донских, а для поволжских памятников. Аналогии им происходят из Большетарханского и Танкеевского могильни
ков, что хорошо проиллюстрировано в статье самого Е.П.Казакова (Багаутдинов Р.С. и др., 1998, табл.П, 1; Казаков Е.П., 1997, 1999, рис.2). Скорее можно предполагать влияние средневолжских гончарных центров на нижневолжский керамический комплекс, и за счет этого относить появление кувшина с многорядной волной и налепами в кургане на Кривой Луке, что вполне возможно при наличии единой водной артерии.
Для определения направления культурного влияния или миграции, хотя в отношении последней поднимать вопрос не совсем корректно из-за незначительного сходства обрядовых черт, необходимо точное датирование как памятников уреньского типа, так и памятников типа Кривой Луки. Пока датировки слишком противоречивы. Р.С.Багаутдинов, А.В.Богачев и С.Э.Зубов датируют земляные курганы как и новинковские koh.VII - VHI в. Е.П.Казаков склонен считать их более поздними, чем к.5 Кривой Луки, и относит к IX в. (Казаков Е.П., 1997, с.63, 64). Наиболее поддающимся датировке является комплекс Брусяны-Ш, 1/1. Датирование его проведено А.В.Богачевым по предметам ременной гарнитуры, соответствующим нево-линской стадии неволинской культуры, датируемой koh.VII - VIII в., и по другим аналогиям с теми же датами и представляется вполне убедительным (Багаутдинов Р.С. и др., 1998, с.164). Не противоречат дате и амфоры, найденные в погребениях Урень-П, к.4 (Романчук А.И., Сазанов А.В., Седикова Л.В., 1995, класс 24). По схеме А.В.Комара к.5 Кривой Луки XXVII датируется в рамках 770-790 гг. (Комар А.В., 1999).
С салтово-маяцкими памятниками Е.П.Казаков соотносит захоронение Шиловского кургана 1, датируемого его публикаторами 2-й non.VII в. (Багаутдинов и др., 1998, с.155; Казаков Е.П., с.62). Сравнение шиловского погребения с катакомбами лесостепного варианта салтово-маяцкой культуры представляется не вполне обоснованным. При публикации форма могильной ямы получила определение как катакомба (Багаутдинов Р.С. и др., 1998, с.184, 185), и истоки населения, оставившего Шиловские курганы, авторы тоже предлагают искать на Северном Кавказе, но не среди аланского, а среди праболгарского, пришедшего вместе с гуннами населения (Багаутдинов Р.С. и др., 1998, с. 171). Между тем, конструкция шиловской катакомбы сильно отличается от салтово-маяцких.
Дромос, хорошо развитый как в салтово-маяцких, так и в северокавказских катакомбах, здесь отсутствует, а скелет коня ориентирован перпендикулярно входу в камеру в яме грушевидной формы. Комплекс Шиловка 1/2 - уникален и не имеет прямых аналогий. Р.С.Багаутдинов, хотя и осторожно, но проводит мысль о принадлежности погребения болгарскому аристократическому роду, пришедшему после поражения в войне с хазарами на Волгу. Предполагается, что этот род жил на Кавказе, в районе Дагестана и, возможно, участвовал в войнах Ирана и Византии в составе дружин западнотюркского кагана. Два основных аргумента в пользу этого предположения: сход-
180
Рис. 7. Курганы “уреньского” типа: 1-4 - Уренъ II, к.2; 5-8 - Уренъ II, к. 4; 9 - Уренъ II, к.З; 10 - Старомайн-ский I могильник, к.1; 12 - Брусяны III, к.1 (по: Багаутдинов и др., 1998).
Fig. 7. “Uren-” type barrows: 1-4 - Uren II, b.2; 5-8 - Uren II, b.4; 9 — Uren II, b.3; 10 - Staromainsky 1 cemetry, b.l; 12 — Brusyany III, b.l (according to Bagautdinov et all., 1998).
Abb. 7. Kurgane des “Uren”- Typs: 1-4 - Uren ’ II, Kurgan 2; 5-8 - Uren ’ II, Kurgan 4; 9 - Uren ’ II, Kurgan 3; 10- Graberfeld Staromajnsk 1, Kurgan 1; 12 - Brusjany III, Kurgan 1 (nach: Bagautdinov u.a., 1998).
Dess. 7. Tumulus du type “Ouren”: 1-4 - Ouren II, t.2; 5-8 - Ouren II, t.4; 9 - Ouren II, t.3; 10 - ndcropole de Staromainka 1, t.l; 12 - Broussiany III, t.l (d’apres Bagaoutdinov et alii, 1998)
181
ство обряда с катакомбами Чир-Юрта, на самом деле не очень “комплексное”, и изображение на костяных пластинах, также, по мнению автора, сходных с Чир-Юртовскими*.
Нельзя не согласиться с авторами книги “Прабол-гары на Средней Волге”, что необходимо провести сравнение сопоставимых количественно групп подкурганных захоронений с разных территорий для установления исходного района миграции, и что в настоящее время такое сравнение затруднено отсутствием в евразийских степях “сколько-нибудь крупного пласта кочевнических памятников VII в.” (Багаутдинов Р.С. и др., 1998, с.169). Для такого сравнения, которое, на наш взгляд, должно быть основано, прежде всего, на деталях обряда, а не на сходстве типов металлического инвентаря, надо иметь более ясные данные о кочевнических погребениях VII-VIII вв., позволяющие провести аналитическую обработку материала на современном уровне. Полноценность, а главное, проверяемость сравнительного анализа групп погребений возможна только при публикации комплексов с обязательными планами и разрезами погребальных сооружений, “читаемыми” чертежами погребений, рисунками и описанием вещей и керамики, антропологическими и палеозоологическими определениями. Составленные по отчетам табличные данные не только трудоемки, а часто и недоступны для проверки, но и обычно страдают неполнотой, неточностью и субъективностью заложенной информации. Кроме редкой встречаемости, подкурганные захоронения отличаются большой вариативностью обряда, часто потревожены в древности или найдены случайно. В настоящее время подготовлены для сравнительного анализа только материалы курганов Средней Волги (Багаутдинов Р.С. и др., 1998; Матвеева Г.И., 1997). Дробная таблица признаков для описания погребального обряда, предложенная в книге “Праболгары на Средней Волге”, состоит из 70 столбцов, но она совершенно недостаточна для сравнительного анализа при сопоставлении новинковских захоронений как с Прикубанскими, так и с волго-донскими и северопричерноморскими. Потребуется введение целого ряда первостепенной важности признаков, разграничивающих впускные и основные погребения и обозначающих наличие нескольких основных погребений под одной насыпью, последние в Поволжье составляют более половины известных памятников новинковского типа. Кроме того, более дробной градации потребует само предложенное описание: формы подбойных могил, ступенька подбоя справа или слева, ровик круглый, квадратный, прямоугольный, сколько и где перемычек и т.д., какие именно кости коня положены в могилу, где лежат кости жертвенных животных и ритуальная пища, кости каких животных найдены, наличие или отсутствие заклада и гробовища. При сравнении с волго-донскими
курганами необходимо уточнение формы, размера и стратиграфии курганной насыпи и описание ситуаций находок в насыпи и во рву. Потребуется расширить список, относящийся к характеристике погребального инвентаря.
Вряд ли после проведения этого сравнения будет удовлетворен “критерий лекальности”, требующий, чтобы весь комплекс признаков культуры исходного и конечного пункта миграции совпадал (Клейн Л.С., 1973). Кроме того, следующий предложенный Л.С.Клейном “критерий стыка” сократит и без того незначительное для статистических подсчетов количество полноценного сравниваемого материала. Для удовлетворения этого критерия необходимо временное совпадение сравниваемых феноменов, что потребует датировать каждый отдельный комплекс, поскольку мы имеем дело не с поселенческой культурой, а с кочевническими захоронениями, разбросанными по степи. При современном состоянии хронологии точно продатировать безмонетный комплекс со скудным инвентарем невозможно. Даже общая широкая датировка локальных групп памятников, близких по обряду, вызывает разногласия.
Гипотеза о миграциях не может иметь однозначного решения, потребуется уточнение: имеем ли мы дело с военной миграцией, массовым переселением племен или медленной инфильтрацией. Не может ли смена обрядовых черт, таких, как положение в могилу коня, изменение ориентировки, наличие или отсутствие керамических сосудов, а тем более смена стиля поясной гарнитуры, типов стрелкового оружия и украшений являться следствием не миграций, а синхронного процесса, происходящего у разных племен кочевников под влиянием изменения идеологических представлений и моды? Военные миграции, инфильтрация нового населения и смена политического господства играли в этом процессе роль катализатора, которую, однако, не стоит переоценивать при построении гипотез об этническом родстве носителей частично схожих археологических культур. Например, в VII в. для подкурганных погребений Поволжья, Северного Причерноморья, Восточного Приазовья и Подонья характерна ориентировка в северо-восточный сектор, но типы погребений при этом различаются довольно сильно. В VIII в. и в Поволжье, и в По-донье-Приазовье погребенных предпочитают ориентировать на запад, но при этом различия в типах погребальных сооружений еще более ощутимы. Или конские захоронения, сопровождающие умершего. Они также появляются повсеместно, но разница в способе захоронения коней не дает, строго говоря, основания предполагать миграцию в Поволжье из Восточного Приазовья или Подонья.
Раннесредневековые подкурганные захоронения Поволжья, открытые в процессе крупномасштабных
* Подробнее о втором аргументе как источнике по определению этнокультурной принадлежности погребения в Шиловском могильнике см.: Флёрова В.Е., 20016.
182
раскопок, предпринятых в 20-40 гг. XX в., первоначально признавались всеми исследователями позднесарматскими. Эта точка зрения выражена в специально посвященной раннесредневековым погребениям Нижнего Поволжья статье Е.К.Максимова (Максимов Е.К., 1956, с.65-85). Не отрицая роли гуннов, увлекших, по его мнению, на запад большую часть местных племен, и происходившие под влиянием инфильтрации тюркоязычных народов изменения в антропологическом типе и составе вещевого комплекса Е.К.Макси-мов утверждает, что как обряд погребения, так и могильный инвентарь позволяют проследить “непрерывную линию развития сарматской культуры в степях Поволжья вплоть до VII-VIII вв. н.э.” (Максимов Е.К., 1956, с.81).
В его статье анализируется небольшой и разнородный материал с огромной территории от лесостепной зоны до Калмыкии и от Дона до Приуралья. Обряд также разнообразен: подкурганные трупоположе-ния, подкурганные трупосожжения, грунтовые погребения. Все они признаются позднесарматскими.
Для подкурганных трупоположений автор определяет следующие черты обряда, аналогичные более ранним сармато-аланским погребениям Поволжья: 1) преобладание впускных погребений; 2) глубокие узкие входные ямы с подбоем в северо-западной стенке, т.е. при ориентировке на северо-восток, реже север и северо-запад, вход располагался слева от погребенного. Размеры ям аналогичны позднесарматским; 3) деформация черепов наблюдается, но реже, чем в позднесарматское время; 4) общие черты инвентаря: сложный лук с концевыми и срединными накладками, железные черешковые наконечники стрел, кинжалы, длинные мечи; украшения, обычные для сармат: бусы, браслеты, серьги, вещи со вставками из камней. В керамике прослеживается генетическая связь с керамикой предшествующего времени; редкость помещения, начиная с III в. н.э., керамики в погребения.
Трансформация обряда выразилась в следующем: 1) исчезает меловая подсыпка; 2) редко встречается уголь в погребениях; 3) реже кладется заупокойная пища - мясо барана*; 4) в погребениях II-IV вв. встречаются только удила и отдельные кости коня, а в V-VIII вв. роль коня заметно возрастает: в мужских и женских погребениях на ступеньках входных ям помещают голову и ноги с копытами.
Упомянутые в тексте статьи и нанесенные на иллюстрирующую ее карту подкурганные захоронения позднее были разделены Е.В.Кругловым на раннесал-товские погребения “перещепинского круга” (Зино-вьевка, Иловатка, Бережновка, юго-западная группа, 1/7), погребения авиловского типа (Бородаевка, к.9, Авилово-I, к.1) (рис.2, 3) и более поздний хазарский комплекс “Три Брата”, к. 18 (Круглов Е.В., 1990а, 19906). Авиловские памятники Е.В.Круглов датирует koh.VII
- нач.1Х в., генетически увязывая их с комплексами II и III групп А.К.Амброза, и предполагает их принадлежность к угорским памятникам, находя сходные черты с кушнаренковскими захоронениями и древневенгерскими памятниками Подунавья. Ареал авилов-ских памятников охватывает русла Иловли, Иргиза, право- и левобережье Волги. В число памятников этого типа Е.В.Круглов включил также курган 1 у Абаше-во недалеко от Самарской Луки, имеющий округлый ровик.
Перечисленные построения Е.В.Круглова вызывают сомнения. Из семи пунктов, характеризующих специфику авиловского обряда, типообразующими могут служить только пункты 4 - положение умершего головой на север, северо-запад, северо-восток, и 5-сопровождение погребенных шкурами животных при отсутствии в погребениях удил и седел. Такие признаки, как сочетание впускных и основных захоронений, расположение входа (ступеньки) слева от погребенного, применение органических и меловых посыпок, гробов, колод, перекрытий, закладов из дерева, наличие угля, золы и кострищ, а также антропологические определения, фиксирующие черепа с признаками ев-ропеоидности и монголоидности и встречающуюся деформацию черепов, - не являются чем-то специфическим, “авиловским”, и характерны для подкурганных захоронений как “сивашевского”, так и “Соколовского” типов.
Относительно ряда заволжских комплексов, которые Е.В.Круглов на основании вышеперечисленных особенностей обряда причисляет к авиловскому типу (Калиновка 28/2, Политотдельское 1/1), С.А.Плетне-вой высказывалось мнение о принадлежности их пра-болгарам IX в. (Плетнева С.А., 1999, с.201). Абашев-ский курган 1 с кольцевым ровиком Е.П.Казаков связывает с хазарским компонентом и рассматривает его как связующее звено между средневолжским урень-ским типом земляных курганов с ровиками и волгодонской группой типа Кривой Луки-XXVII, к.5, и комплексами, открытыми в Кировском, Романовском, Терновском и др. могильниках (Казаков Е.П., 1997, 1999).
Следует заметить, что погребение кургана 1 в Аба-шевском могильнике совершенно разрушено, конфигурация погребального сооружения, “яма неправильной формы”, несопоставима ни с ямными, ни с подбойными типами погребений. Ровик вовсе не напоминает те редкие находки кольцевых ровиков, которые известны в Подонье. Он широкий — 2,5-3,0 м при глубине 0,6 м (Васильева И.Н., 1979, с.215). Такой же широкий, но помельче ров известен в урочище Гува в Калмыкии у кургана 8 с подбойным захоронением VIII-IX в. (Шнайдштейн Е.В., 1979, с.60). На нем сходство с хазарскими погребениями с ровиками заканчивается.
* Более поздние исследования поволжских курганов привели к заключению о характерности для них положения кусков баранины и существованию меловых подсыпок и угля (Круглов Е.В., 19906).
183
Трудности дифференциации материала по особенностям погребального обряда и инвентаря, столь заметные при сравнении перечисленных выше мнений о принадлежности одних и тех же комплексов, вызваны не только плохой опубликованностью и слабой изученностью накопленного материала, но и сходством основных черт обряда всех восточноевропейских кочевников. Схожесть черт погребального обряда затрудняет дифференциацию не только внутри синхронного материала, но и при разграничении погребений хазарского и печенежского времени. При отсутствии хорошо датированных типов вещей, небольшом количестве заупокойной пищи, западной ориентировке, наличии коня слева от захоронения в подбое, погребение хазарского времени вполне может быть отнесено к печенежскому кругу памятников (Федоров-Давыдов Г.А., 1984, с.93, 94). Поскольку источники упоминают “хазарских печенегов”, то периодически в литературе появлялись попытки связать ряд погребений, обладавших (иногда не в полном составе) перечисленными чертами, с группами печенегов, проникавших из Заволжья еще до разгрома Хазарии, в течение VIII - нач.Х в. (Мошкова М.Г., Максименко В.Е., Смирнов К.Ф., 1972; Красильников К.И., 1978; 1990; Федоров-Давыдов Г.А., 1984; Даренок П.А., 1998).
За сходством обряда может стоять этническая близость групп кочевников, оставивших подкурганные захоронения с подбоями, или общность социальных процессов, определивших черты особой “дружинной” или “всаднической” культуры. Но нельзя исключать также нивелирующей роли субстрата. Для района Саратовского Поволжья его попытался выявить Е.К.Максимов. В последнее время вопрос о позднесарматском субстрате ставился С.М.Васюткиным, но уже для более южных памятников Северо-Западного Прикаспия (Васюткин С.М., 1988).
Оценка присутствия в археологическом материале раннесредневековых памятников черт, генетически связанных с позднесарматским миром, во многом зависит от того, как будет определено в конечном итоге значение нашествия гуннов в этно- и культуроге-незе восточноевропейских степей.
По мнению И.П.Засецкой, гуннское нашествие истребило целые народы и культуры, в том числе сармато-аланские племена южнорусских степей (Засец-кая И.П., 1994, с. 160). Оно оставило особо заметный след в оформлении убранства всадника и его коня, повлияло на увеличение роли коня в погребальном ритуале (Засецкая И.П., 1986, с.104). Отголоски “гуннского стиля” еще долго звучали в степи (Богачев, А.В., 1996). Но нельзя недооценивать влияние на изменение стиля, роста ориентации зарождающейся степной аристократии на блеск царских дворов Византии и Ирана, что отмечено в ряде работ (Сташенков Д.А., 1998, с.212-223 и др.). Одно время рассматривался вопрос о принадлежности подбойных погребений гуннам, но он не мог быть решен положительно ввиду того, что подбойные погребения существовали в сармат
ской культуре задолго до гуннского нашествия (Кузнецов В.А., 1973, с.64).
Мнения о сохранении значительного позднесарматского субстрата в раннее средневековье, в том числе в салтово-маяцкой культуре, придерживался Н.Я.Мер-перт (МерпертН.Я., 1949,1951). Время появления болгар в восточноевропейских степях он связывал не с вторжением гуннов, как сейчас принято в историографии, а со временем появления позднесарматского населения. Он считал “несомненным, что еще в первые века нашей эры, задолго до появления в Европе основной массы гуннов, через Северный Прикаспий в восточные районы предкавказских степей проникает из Азии группа тюркоязычных племен. Здесь они кочуют по соседству с ... аланами, причем, ... последние оказали на болгар значительное культурное воздействие” (Мерперт Н.Я., 1957, с.7). ВIV в., как пишет далее Н.Я.Мерперт, болгары разделили судьбу всех племен, оказавшихся на пути гуннского движения: 1) частично уничтожены; 2) частично подчинены и вовлечены в движение на запад; 3) отошли в горные районы вблизи основной своей территории, вернувшись на нее после разгрома гуннов (Мерперт Н.Я., 1957, с.8).
В связи с последним тезисом примечательно, что исследовавшая могильники Верхнего Чир-Юрта Н.Д.Путинцева отмечала сарматские черты не только в грунтовых катакомбах, но и в ямных погребениях, которые приписывают болгарам. Особенно ярко, по ее наблюдениям, они проявились в керамическом комплексе: серое плотное тесто с известковыми включениями, лощение (Путинцева Н.Д., 1961). Гуннское нашествие усилило отток степного населения в предгорья, которое началось еще во П-Ш вв. н.э. (Абрамова М.П., 1993, с.200, 201), но привело не к тюркиза-ции, а к усилению кавказского элемента в культуре сармато-алан, а, следовательно, и болгар, эту материальную культуру воспринявших и в последующее время вновь распространивших ее в южнорусской степи (Абрамова М.П., 1997, с.137-158; Мерперт Н.Я., 1957, с.8). Помимо исторически известного гуннского нашествия, возможно, на отток населения в предгорья повлияло изменение климата. Л.Н.Гумилев отмечает, что на время, “когда гунны теснили сарматов на запад, в III-IV вв.,... степи превратились в пустыни” (Гумилев Л.Н., 1968, с.36). Усыхание степи - более значимый фактор миграции, чем нашествие, которое даже при крайней многочисленности гуннских полчищ не могло охватить всю степную зону и привести к полной ассимиляции прежнего населения. Отметим в связи с гипотезой Н.Я.Мерперта, что даже в своем “царстве” на Северном Кавказе гунны вскоре растворились в ираноязычном окружении и древнем аборигенном населении (Гадло А.В., 1979, с.150).
В настоящее время проблема сарматского субстрата, поднимавшаяся Н.Я.Мерпертом в связи с генезисом памятников салтово-маяцкой культуры (Мерперт Н.Я., 1951), в литературе, касающейся подкурганных захоронений, практически не затрагивается. Ос
184
новное внимание исследователей обращено на процессы миграций, преимущественно далеких, более позднего времени. А.И.Семенов, акцентируя внимание на наличие в погребениях византийских солидов и импорта, выдвинул предположение о принадлежности курганов хазарского времени одному из двух этносов, занимавших господствующее положение в Хазарии: хазарам или тюркютам (Семенов А.И., 1978, с.78). Причем сначала он предполагал связать курганы “соколовского типа” с тюркютами и протестовал, что именно ему стали приписывать приоритет в их хазарской атрибуции, оказавшейся наиболее популярной в отечественной науке (Семенов А.И., 1988, с.107). В связи с вопросом о выявлении тюркютских захоронений А.И.Семеновым была предпринята серия попыток выявить центральноазиатские черты в конструкции погребальных сооружений и в инвентаре. Эта идея также получила широкий резонанс. Хазары, чье происхождение и точное время появления на юго-востоке Европы неизвестно, А.В. Комаром теперь прямо отождествляются с тюркютами (Комар А.В., 1999, с. 115; 2000).
Между тем гипотеза о сохранении традиции подкурганных подбойных захоронений с позднесарматского времени могла бы объяснить наличие основных общих черт обряда при сохранении локальных различий на обширной территории (кстати, совпадающей с территорией расселения позднесарматских племен), не прибегая к попытке объяснить это сходство за счет миграций гуннов или тюрок. Эта гипотеза не лишена оснований.
Многие, если не сказать все, основные черты, которые мы находим в раннесредневековом обряде погребений Волго-Донского региона, прослеживаются здесь и в сопредельных районах с позднесарматского времени: 1) небольшие земляные насыпи с ровиками; 2) преобладание основных погребений (Заволжье, Приуралье) или равная доля со впускными (Волго-Донье); 3) разные типы погребений с преобладанием подбоев и узких ям, среди которых встречаются ямы с заплечиками; 4) расположение входа в подбой слева от погребенного; 5) появление погребений в катакомбах; 6) абсолютное преобладание одиночных захоронений и редкость парных; 7) ориентировка в северо-восточный сектор горизонта; 8) поза - вытянуто на спине, руки часто положены на бедро или область таза; 9) встречаются заклады из дерева, гробы, подстилка
из органических материалов; 10) напутственная пища - в основном баранина, реже - части коня; 11) захоронения отрубленных до колен ног коня на дне входной ямы подбоев (в одном случае череп козы лежал на костях ее же ног); 12) на древнем горизонте фиксируются зольные пятна и кострища, а в засыпке и на дне могил - зола и угольки (Мошкова М.Г., 1989, с.191-193; Скрипкин А.С., 1984, с.59-80; Максименко В.Е., 1998, с.154, 155).
Одной из характерных черт позднесарматской культуры является также сочетание западных и восточных, в том числе центральноазиатских, инноваций. Последние отражали довольно тесные контакты с рядом государств от Ирана до Китая и “влияние отдельных черт, характерных для хуннских и южносибирских древностей” (Скрипкин А.С., 1999, с.128).
Предполагается, что создание хуннской державы, потеснившей на запад восточноскифские племена, привело к появлению в степях Восточной Европы во II в. н.э. нового этноса, поскольку именно в это время (позднесарматское) происходят значительные изменения в погребальном обряде и материальной культуре в целом. Широко распространяется деформация черепов, и отмечается увеличение монголоидной примеси (Скрипкин А.С., 1999, с.124).
М.И.Артамонов, касаясь тогда еще немногочисленных подкурганных раннесредневековых захоронений, в том числе поволжских комплексов, опубликованных в работах И.В.Синицына и В.Е.Максимова, делает два вывода, которые можно назвать программными в изучении более поздних и более представительных групп подкурганных захоронений хазарского времени. Во-первых, он указывает на общность инвентаря в погребениях разных этнических групп и предостерегает от его преждевременного использования в качестве этнографически значимого: более важное звено - это погребальные обряды. Во-вторых, отнеся трупосожжения предположительно за счет пришлого тюркского элемента, погребения в узких ямах с подбоем он связал с сарматской традицией, одинаково характерной для Восточной Европы, Казахстана и Средней Азии. В процессе смешения эти традиции “в некоторых отношениях заняли господствующее положение, благодаря тому, что физически этот массив состоял из потомков, главным образом, местных европеоидных племен, а не пришлых монголоидов” (Артамонов М.И., 1962, с.102).
Литература и архивные материалы
Абрамова М.П., 1993. Центральное Предкавказье в сарматское время: III в.до н.э. - IV в. н.э. М.
Абрамова М.П., 1997. Ранние аланы Северного Кавказа III-V в. н.э. М.
Айбабин А.И., 1985. Погребение хазарского воина// СА. № 3.
Айбабин А.И., 1999. Этническая история ранневизантийского Крыма. Симферополь.
Аксенов В.С., Михеев В.К., 1998. Крымский импорт и хронология некоторых салтовских памятников верховий Северского Донца// Культура евразийских степей второй половины I тысячелетия н.э. Самара.
185
Амброз А.К., 1981. Восточноевропейские и среднеазиатские степи V- первой половины VIII в.// Степи Евразии в эпоху средневековья. Археология СССР. М.
Артамонов М.И., 1962. История хазар. Л.
Атавин А.Г., 1996. Погребения VII - начала VIII в. из Восточного Приазовья// Культура евразийских степей второй половины I тысячелетия н.э. Самара.
Афанасьев Г.Е., 1987. Муравьевский клад: К проблеме оногуро-булгаро-хазарских миграций в лесостепь// СА. № 1.
Афанасьев Г.Е., 2001. Где же археологические свидетельства существования хазарского государства?// РА. №2.
Багаутдинов Р.С., Богачев А.В., Зубов С.Э., 1998. Праболгары на Средней Волге (у истоков истории татар Волго-Камья). Самара.
Баранов И.А., 1990. Таврика в эпоху раннего средневековья: Салтово-маяцкая культура. К.
Безуглов С.И., Науменко С.А., 1999. Новые находки византийских и иранских импортов в степях Подонья// Донская археология. № 1. Ростов-на-Дону.
Богачев А.В., 1996. К вопросу о поздней дате древностей “гуннского круга”// РА. № 3.
Васильева И.Н., 1979. Погребения средневековых кочевников на территории Куйбышевского Поволжья// Древняя история Поволжья. Тр. Куйбышевск. пед. ин-та. Т. 230. Куйбышев.
Васюткин С.М., 1988. Периодизация этнической истории средневековых кочевников Северо-Западного Прикаспия// XV “Крупновские чтения” по археологии Северного Кавказа. Тез. докл. конф. Махачкала.
Власкин М.В., Ильюков Л.С., 1990. Раннесредневековые курганы с ровиками в междуречье Сала и Маныча// СА. № 1.
Гавритухин И.О., 1999. В-образные пряжки, изготовленные вместе с щитковой обоймой// Пермский мир в раннем средневековье. Ижевск.
Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996. Гапоновский клад и его культурно-исторический контекст. М.
Гадло А.В., 1979. Этническая история Северного Кавказа IV-X вв. Л.
Гумилев Л.Н., 1968. Кочевнические погребения в дельте Волги// Доклады по этнографии. Вып.6. Л.
Гуркин С.В., Бойко А.Л., 1990. Работы Приморской археологической экспедиции в 1989 г.// Историкоархеологические исследования в г. Азове и на Нижнем Дону в 1989 г. Азов.
Дегтярь А.К., Любичев М.В., 1997. Межэтнические контакты в период раннего средневековья на Северском Донце: По материалам поселения Нижний Бишкин 2// Проблемы истории и археологии Украины. Тез. докл. конф. Харьков.
Засецкая И.П., 1994. Культура кочевников южнорусских степей в гуннскую эпоху: конец IV - V в. СПб.
Засецкая И.П., Маршак Б.И., Щукин М.Б., 1979. Обзор дискуссии на симпозиуме// КСИА. Вып.158.
Зинько В.Н., Пономарев Л.Ю., 2000. Новые памятники салтово-маяцкого типа в окрестностях Керчи// МАИЭТ. Вып. VII. Симферополь.
Иванов А.А., 1999а. Подкурганные конструкции в погребальном обряде кочевников хазарского времени Нижнего Дона и Волго-Донского междуречья// Археология Волго-Уральского региона в эпоху раннего железного века и средневековья. Волгоград.
Иванов А.А., 19996. О поясных наборах из курганов хазарского времени Нижнего Дона и Нижнего Поволжья// Проблемы истории и археологии Украины. Тез. докл. конф. Харьков.
Иванов А.А., 2000. Раннесредневековые подкурганные кочевнические захоронения второй половины VII -первой половины IX вв. Нижнего Дона и Волго-Донского междуречья: Автореф. дис. ... канд. ист. наук. Волгоград.
Ивченко А.В., 1999. Кочевнические погребения второй половины VI - VII веков в Северном Приазовье// Проблемы истории и археологии Украины. Тез. докл. конф. Харьков.
Иессен А.А., 1965. Раскопки Большого кургана в урочище Учтепе// МИА. № 125.
Казаков Е.П., 1997. Об этнокультурных компонентах народов Юго-Восточной Европы и Волжской Болгарии: по археологическим материалам// Татарская археология. № 1. Казань.
Казаков Е.П., 1999. К вопросу о хазарском и угорском компонентах в культуре ранней Волжской Болгарии// Проблемы древней и средневековой археологии Волго-Камья. Казань.
Клейн Л.С., Раев Б.А., Семенов А.И., Субботин А.В., 1972. Катакомба скифского времени и салтовский курган на Нижнем Дону// АО - 1971.
Комар А.В., 1999. Предсалтовские и раннесалтовские горизонты Восточной Европы: Вопросы хронологии// Vita antiqua. № 2. К.
186
Комар О.В., 2000. Ранн! хозари у ГИвшчному Причорномор’17/ Археолопя. № 1. К.
Комар О.В., ГПоро B.L, 1999. Кургани хозарського часу на Лутанщиш// Vita antiqua. № 2. К.
Красильников К.И., 1978. Раннепеченежское погребение в с.Горшковке// СА. № 4.
Красильников К.И., 1990. О некоторых вопросах погребального обряда праболгар Среднедонечья// Ранние болгары и финно-угры в Восточной Европе. Казань.
Круглов Е.В., 1990а. О подкурганных захоронениях калмыцко-астраханских степей хазарского времени// Вопросы археологии юга Восточной Европы. Элиста.
Круглов Е.В., 19906. Памятники авиловского типа и проблема их этнокультурной атрибуции// Вопросы этнической истории Волго-Донья в эпоху средневековья и проблема буртасов. Пенза.
Круглов Е.В., 1991. К проблеме выделения раннехазарских археологических памятников// VIII научно-прак-тич. конф, преподавательского состава Волгоградск. гос. ун-та. Волгоград.
Круглов Е.В., 1992а. Хазарские погребения на реке Аксай// Древности Волго-Донских степей. Вып.2. Волгоград.
Круглов Е.В., 19926. Хазарские погребения в бассейне реки Иловли// РА. № 4.
Кузнецов В.А., 1973. Аланская культура Центрального Кавказа и ее локальные варианты в V-XIII вв.// СА. № 2.
Ларенок П.А., 1998. Северо-Восточное Приазовье и дельта р.Дон в VIII-X вв.// Проблемы археологии Юго-Восточной Европы. Тез. докл. конф. Ростов-на-Дону.
Львова З.А., 1995. Варварская группа вещей из Перещепинского комплекса// МАИЭТ. Вып. IV. Симферополь.
Любичев М.В., 1994. Контакты славян Днепро-Донецкого междуречья и населения северо-западной Хазарии в конце VII - начале VIII в.// Древности. 1994. Харьков.
Максименко В.Е., 1998. Сарматы на Дону: Археология и проблемы этнической истории// Донские древности. Вып.6. Азов.
Максимов Е.К., 1956. Позднейшие сармато-аланские погребения на территории Нижнего Поволжья// Археологический сборник. Тр. Саратовск. обл. музея краеведения. Вып.1. Саратов.
Матвеева Г.И., 1995. О происхождении памятников новинковского типа// Культура степей Евразии второй половины I тысячелетия н.э. Тез. докл. конф. Самара.
Матвеева Г.И., 1997. Могильники ранних болгар на Самарской Луке. Самара.
Мерперт НЛ., 1949. “Верхнее Салтово” (Салтовская культура): Автореф. дис.... канд. ист. наук. М.; Л.
Мерперт Н.Я., 1951. О генезисе салтовской культуры// КСИИМК. Вып. XXXVI.
Мерперт Н.Я., 1957. К вопросу о древнейших болгарских племенах. Казань.
Мошкова М.Г., 1989. Позднесарматская культура// Степи европейской части СССР в скифо-сарматское время. М.
Мошкова М.Г., Максименко В.Е., Смирнов К.Ф., 1972. Работы на Нижнем Дону и в междуречье Сала и
Маныча// АО - 1971.
Орлов Р.С., 1985. Культура кочевников IV-VIII вв.// Этнокультурная карта территории Украинской ССР в I тысячелетии н.э. К.
Орлов Р.С., Рассамакин Ю.Я., 1996. Новые памятники VI-VII вв. из Приазовья// Материалы I тысячелетия н.э. по археологии и истории Украины и Венгрии. К.
Парусимов И.Н., 1998. Раскопки курганов в Зимовниковском районе// Тр. Новочеркасской археологической экспедиции. Вып. 3. Новочеркасск.
Плетнева С.А., 1986. Хазары. М.
Плетнева С.А., 1998. Проблемы хазарской археологии и Саркел - Белая Вежа// Скифы. Хазары. Славяне.
Древняя Русь. Тез. докл. конф. СПб.
Плетнева С.А., 1999. Очерки хазарской археологии. М.; Иерусалим.
Путинцева Н.Д., 1961. Верхнечирюртовский могильник// Материалы по археологии Дагестана. Т.П. Махачкала.
Рашев Р., 2000. Прабългарите през V-VII век. Вел. Търново.
Романчук А.И., Сазанов А.В., Седикова Л.В., 1995. Амфоры из комплексов византийского Херсона. Екатеринбург.
Седов В.В., 1999. У истоков восточнославянской государственности. М.
Семенов А.И., 1978. Византийские монеты из погребений хазарского времени на Дону// Проблемы археологии. Вып. 2. Л.
187
Семенов А.И., 1985. Художественный металл Романовского погребения на Дону// Художественные памятники и проблемы культуры Востока. Л.
Семенов А.И., 1987. К культурной атрибуции раннесредневекового погребения из Уч-тепе// КСИА. Вып.192.
Семенов А.И., 1988. К выявлению центральноазиатских элементов в культуре раннесредневековых кочевников Восточной Европы// АСГЭ. Вып. 29.
Семенов А.И., 1993. О датирующих способностях византийских солидов VII-VIII вв.// Вторая Кубанская археологическая конференция.Тез. докл. Краснодар.
Семенов А.И., 1997. К оценке различий погребального обряда курганных захоронений типа Сивашевки и типа Соколовской балки// Древности Кубани. Краснодар.
Синицын И.В., 1959. Археологические исследования Заволжского отряда: 1951-1953 гг.// МИА. № 60.
Скрипкин А.С., 1982. Азиатская Сарматия во II-IV вв.: Некоторые проблемы исследования// СА. № 2.
Скрипкин А.С., 1984. Нижнее Поволжье в первые века нашей эры. Саратов.
Скрипкин А.С., 1999. Погребальный обряд и материальная культура сарматов европейских степей в первые века нашей эры// Археология Волго-Уральского региона в эпоху раннего железного века и средневековья. Волгоград.
Смьленко А.Т., 1975. Слов’яне та 1х суади в степовому ПодшпровТ (П-ХШ ст.). К.
Сташенков Д.А., 1998. Евразийская мода в эпоху раннего средневековья// Культуры евразийских степей второй половины I тысячелетия н.э.: вопросы хронологии. Самара.
Федоров-Гусейнов Г.С., 1999. Государственное образование Сувар-Жидан и его роль в истории Юго-Восточной Европы// Кавказ и степной мир в древности и средние века. Махачкала.
Федоров-Давыдов Г.А., 1984. Погребения хазарского времени из кургана “Кривая Лука” в Нижнем Поволжье// Проблемы хронологии степей Евразии. Кемерово.
Флёрова В.Е., 2001а. Хазарские курганы с ровиками: Центральная Азия или Восточная Европа?// РА. № 2.
Флёрова В.Е., 20016. Согдийское ремесло и кочевники VII-VIII вв.: О происхождении накладок седла из Шиловского кургана// Средневековые древности евразийских степей. Археология Восточноевропейской лесостепи. Вып. 15. Воронеж.
Шнайдштейн Е.В., 1979. Раскопки курганов в урочище “Гува’7/ Археологические памятники Калмыцкой степи. Элиста.
Naumenko S.A., Bezuglov S.L, 1996. Uj bizanci irani importleletek a Don-videk sztyeppeirol// Studia Archaeologica. II. Szeged. (Hungari).
Summary
V.Ye. Flyorova (Moscow, Russia)
Tumulus Interments in the Steppes of Eastern Europe and the ways of Khazaria’s Culture Formation
The paper gives a survey of the sources and hypotheses on tumulus interments of the Vllth - early IXth c.c. scattered over the area from the Dnieper to the Volga rivers. These monuments play an important role in investigating the ways of Khazaria’s culture formation. The author notes that in modem Ukrainian and Russian historiography there is a marked difference of opinion as to the ethnic, cultural and chronological attribution of these monuments. The following hypotheses could be mentioned: those attributing them mainly to the Khazars (Ye. Kruglov, A. Komar), or to the Bulgarians (Bagautdinov - Bogachev - Zubov, Matveyeva), and those indicating certain influence of the late Sarmat substratum (Vasyutkin, Maksimov). There are also considerable contradictions in chronological organisation of the material. In different authors divergence in dating various monuments can range from 50 to 100 years and more. Absolute dating being a complex problem, one cannot rely on the hypotheses based on chronological correlations with concrete historical events. Underdeveloped chronology makes it almost impossible to determine discreteness and continuity of such monuments as Sivashevka, Malaya Pereschepina, Voznesenka, “barrows with rectangular ditches”, Novinki and Uren.
The author argues that the hypotheses on the Khazaran and Bulgarian tribes sealing in the area are not sufficiently substantiated by archaeological data. Not all the details of funeral rites are taken into consideration, they being paid less attention as compared with grave goods. Such changes in the funeral rite as westward direction of interments and placing a saddle-horse into the grave appear convergently in the early Middle Ages. We can hardly
188
regard them as the results of migration processes. The local groups of monuments have their own specific features. The comparison of the burial complexes of the Eastern Azov steppes (Priazovye region) and the Novinky barrows, the Uren-type monuments and those of the Volga and the Don rivers areas, the interments of Shylovka and Chir-Yurt showed no conformity with the criteria of migration reconstruction (according to L.S. Klein).
It should be emphasized, that modem historiography underestimates the role of the late Sarmat traditions in the process of Khazaria’s culture formation, while the influence of the Huns’ invasion and The First Turkish Khaganate’s conquest upon the ethnogenesis of the Khazars is obviously overestimated. There is good evidence confirming the hypothesis that the traditions to bury the deceased in tumulus interments with niches or narrow pits could have survived since the Sarmat times. Not only the location of the late Sarmat settling and the early medieval barrows overlap, but also the main peculiarities of the funeral rite coinside, namely: embankment dimensions, the form of the graves, the number and poses of the deceased, their direction, the kinds of sacrificial animals, the character of funeral feasts, etc.
V.E. Flerova (Moskau, Russia)
Unterkurganbestattungen in den osteuropaischen Steppen und das Zustandekommen der Kultur Chasariens
Der Artikel gibt die Ubersicht uber den Zustand von Quellen und Hypothesen hinsichtlich der Unterkurganbestattungen des VII. - Anfang IX. Jhs., die zwischen dem Dnepr und der Wolga liegen. Diese Denkmaler stellen ein wichtiges Glied bei der Untersuchung dar, wie die Kultur Chasariens zustandegekommen ist. Die Autorin sieht an, dass die Meinungen uber die ethnokulturelle und chronologische Differenzierung der zu untersuchenden Denkmaler in der gegenwartigen russischen und ukrainischen Historiographic sehr unterschiedlich sind. Es werden die Hauptrichtungen in der Attributierung von friihen mittelalterlichen Unterkurganbestattungen bestimmt: vorwiegend chasarische (Kruglov, Komar), bulgarische (Bagautdinov - Bogacev - Zubov, Matvejeva), cine gewisse Rolle des spatsarmatischen Substrates (Vasjutkin, Maksimov). Die chronologische Gliederung des Materials weist wesentliche Widerspriiche auf. Die Datierungen einzelner Denkmaltypen unterscheiden sich bei verschiedenen Autoren um 50-100 und mehr Jahre. Die Schwierigkeiten der absoluten Datierung lassen den Hypothesen nicht vertrauen, die auf der Vergleichung mit konkreten Daten von historischen Ereignissen basieren. Die ungenugend erarbeitete Chronologic ermoglicht nicht, das Problem der Unstetigkeit und Aufeinanderfolge solcher Denkmaltypen wie “Sivasevka”, “Perescepino”, “Voznesenka”, “Kurgane mit Quadratgraben”, “Novinki”, “Uren’ ”.
Nach der Meinung des Autors werden die vorgeschlagenen Hypothesen uber das Ansiedeln der Chasaren- und Bulgarenstamme durch archaologische Quellen ungenugend nachgewiesen, sie beriicksichtigen nicht alle Besonderheiten des Bestattungsrituals, denen im Vergleich mit den Sachkomplexen weniger Aufinerksamkeit geschenkt wird. Solche Veranderungen im Bestattungsritual wie die Verbreitung der westlichen Orientierung und die Beisetzung eines Reitpferdes tauchen im friihen Mittelalter konvergent auf. Es ist nicht zweckmaBig, sie durch die Migrationen zu erklaren. Lokale Denkmalgruppen haben ihre eigenen Besonderheiten. Die Vergleichung der Komplexe aus dem ostlichen Asovgebiet mit den Kurganen in “Novinki”, der Denkmaler von “Urgen’-Typ” mit denen von Wolga-Don, der Bestattungen in Silovka mit denen in Cir-Jurt entsprechen den Kriterien der Migrationsrekonstruktion nach L.S. Klein nicht.
Es wird hervorgehoben, dass die gegenwartige Historiographic dieser Frage die Rolle der spatsarmatischen Traditionen im Zustandekommen der Kultur Chasariens nicht beriicksichtigt. Dabei wird die Bedeutung des Hunneneinfalls und der Eroberungen des Ersten Tiirkischen Kaganats in der Ethnogenese offenbar ubertrieben. Die Hypothese uber das Erhalten der Traditionen von Unterkurganbestattungen in den Kammem und engen Gruben in den Steppen seit den Sarmatenzeiten hat ihren guten Grund. Nicht nur die Areale der spatsarmatischen und fruhmittelalterlichen Kurgane sondem auch die Grundziige des Bestattungsrituals fallen zusammen: Abmessungen der Aufschiittungen, Grabformen, Anzahl und Lagen der Bestatteten, ihre Orientierung, Arten der geopferten Tiere, Charakter der Leichenschmause usw.
V.E. Fleurova (Moscou, Russie)
Des enterrements au-dessous des tumulus dans les steppes de 1’Europe de 1’Est et voies de formation de la culture de Khazarie
L’article presente un apergu des sources et des hypotheses au sujet des enterrements au-dessous des tumulus aux VII- debut IX s.s., situes sur les territoires qui s’etendent du Dniepr a la Volga. Ces monuments servent d’un mailion
189
important dans I’etude des voies de formation de la culture de Khazarie. L’auteur constate un decalage sensible dans les points de vue des historiographes russes et ukrainiens contemporains concemant la differenciation ethnoculturelle et chronologique des monuments mentionnes. Les tendances essentielles de leur attribution vont dans le sen des cultures: khazare par excellence (Krouglov, Komar), bulgare (Bagaoutdinov-Bogatchev-Zoubov, Matveeva), partiellement du substrat sarmate tardif (Vassutkine, Maximov). On observe des contradictions importantes dans la segmentation chronologique. Les datations de certains monuments par differents auteurs font parfois decalage de 50-100 ans et plus. Les difficultes des datations absolues ne permettent pas de faire confiance aux hypotheses ayant pour source de comparaison des dates precises des evenements historiques. La chronologie n’etant pas suffisamment elaboree, on se trouve en difficulte de solution probante au sujet du caractere discret et successif des monuments de type “Sivachevka”, “Malaya Pereshchepina”, “Voznesenka”, “tumulus aux niches carrees”, “Novinki”, “Ouren”.
Selon Г auteur, des hypotheses des arheologues sur Г expansion des tribus khazares et bulgares avancees ne sont pas bien confirmees par les sources archeologiques et elles ne s’appuient pas bien sur les particularites du rite funeraire etant donne que leur attention est plutot portee a 1’ensemble des objets trouves. L’apparition de 1’orientation sur 1’ouest et la mise en tombe du cheval sont des modifications du rite funeraire qui datent du Moyen Age precoce d’une faqon convergeante. Les migrations n’y font rien. Des groupes de monuments locaux ont chacun ses particularites. La comparaison des complexes des bords de la mer d’Azov et de ceux de Novinki, des monuments de type “ouren”, d’une part et ceux de la Volga et du Don, Shilovka et Chir-Yourt de Г autre part, ne correspond pas aux criteres de la reconstruction des migrations (d’apres L.S.Klein).
On remarque que Г historiographic modeme de ce probleme est en defaut sur le role des traditions des sarmates tardifs dans la formation de la culture de la Khazarie. Et avec cela le role de Г incursion des Huns et des conquetes du Premier Khaganate Turc est manifestement exagere par rapport a I’ethnogenese. L’hypothese de 1’existence sur les steppes de la pratique des enterrements au-dessous des tumulus dans des niches et fosses etroites a partir de la periode sarmate n’est pas privee de fondement. On observe non seulement la coincidence des zones de disposition des tumulus des sarmates tardifs et du Moyen Age precoce, mais aussi les elements essentiels du rite funeraire: Taille de remblai, forme des tombes, nombre et poses des morts, leur orientation, types d’animaux sacrificatoires, caractere du repas funeraire.
190
В.С.Аксенов, А.А.Тортика
ПРОТОБОЛГАРСКИЕ ПОГРЕБЕНИЯ ПОДОНЬЯ И ПРИДОНЕЧЬЯ VIII-X ВВ.: ПРОБЛЕМА ПОЛИВАРИАНТНОСТИ ОБРЯДА И ЭТНОИСТОРИЧЕСКОЙ ИНТЕРПРЕТАЦИИ
В специальной исторической и археологической литературе неоднократно поднималась проблема поливариантности погребального обряда носителей сал-тово-маяцкой археологической культуры VIII-X вв. К настоящему времени общепризнанным является мнение о том, что катакомбные погребения этой культуры принадлежат аланской части населения Подонья и Придонечья, входившего в это время в качестве достаточно обособленного региона в состав Хазарского каганата. Также вполне единодушны исследователи в определении этнической принадлежности одновременных им могильников с ямными погребениями. Практически всегда их связывают с протоболгарски-ми племенами, которые, если и не сосуществовали с аланами буквально, в форме хозяйственного симбиоза, то, по крайней мере, были их постоянными и близкими соседями в указанном регионе. В то же время уже давно было замечено, что ямный погребальный обряд протоболгар распадается на целый ряд вариантов, имеющих как элементы сходства, так и достаточно существенные отличия. Не будет преувеличением сказать, что практически каждый из числа ныне известных науке протоболгарских могильников имеет свои особенные черты погребального обряда. По сути, складывается впечатление, что вариантов протоболгар-ского погребального обряда почти столько же, сколько и могильников, оставленных протоболгарами. Очевидно, что это явление не случайно, имеет свои причины и указывает на наличие определенных закономерностей в развитии процесса этногенеза протоболгарских племен Восточной Европы во 2-й пол.1 тыс. н.э. В связи с этим, основной целью настоящей работы является исследование поливариантности прото-болгарского погребального обряда на основе данных археологии и попытка его исторической интерпретации в контексте раннесредневековой истории кочевых народов степной зоны Восточной Европы.*
Краткий исторический экскурс
Приступая к анализу ситуации, сложившейся в ходе этногенеза протоболгар, прежде всего, хотелось бы отметить, что их история имеет ряд особенностей, отличающих ее от истории других раннесредневеко
вых этносов Восточной Европы. Во-первых, это не столько история, сколько процесс этнокультурного развития (Генинг В.Ф., 1989, с.4-15), происходивший в условиях очень медленного, местами так и не завершившегося разложения родоплеменного строя, часто отсутствия политической самостоятельности и вовлеченности в военно-политические акции других государств или кочевых народов, при постоянном культурном воздействии различных кочевых и оседлых соседей и общей культурной нивелировке, определявшейся в различные периоды особыми и своеобразными обстоятельствами. Можно говорить о существовании постоянной тенденции к усилению этнической консолидации в протоболгарской племенной среде и созданию, в конечном итоге раннесредневековой народности, которая так и не была, в целом, завершена в силу постоянных военно-политических катаклизмов и внешних влияний (Тортика А.А., 1996, с.37-48).
Как правило, первый, начальный период истории протоболгар связывают с гуннами (Артамонов М.И., 1962, с.43; Генинг В.Ф., Халиков А.Х., 1964, с.107-117; Димитров Д.Ил., 1987, с.26-29). Он характеризуется, по всей видимости, кочевым хозяйством и образом жизни, достаточно низким уровнем социально-политического развития, находившемся на стадии начала разложения родоплеменных отношений и интернациональной, общекочевой, без явно выраженных (или пока не обнаруженных) этнических признаков материальной культурой. В кон.IV - нач.У в. болгарские племена начинают постепенно выделяться из сложного многоэтничного гуннского объединения и получают собственное имя. В это время болгарами называют кочевые племена смешанного происхождения, состоящие из тюркского, угорского и иранского (позднесарматского) компонентов (само слово булгары в переводе с древнетюркского обозначает смесь, смешанный) (Тортжа О.О., 1995, с.105-106). Пока нет достаточных оснований для того, чтобы говорить о выделении протоболгар из числа других кочевых народов Западной Сибири и Северного Казахстана еще в I тыс. до н.э., как это делали некоторые авторы (Халиков А.Х., 1989, с.55-65). Вероятно, точкой отсчета их этногенеза и истории можно считать именно сложные этнические процессы смешения и ассимиляции
*Анализ и описание погребального обряда и археологического материала, происходящего из различных протоболгарских могильников, в настоящей работе выполнены канд. ист. наук В.С.Аксеновым; историческая и историко-географичаская часть статьи, а также анализ системы общественных отношений кочевых протоболгар подготовлены канд. ист. наук А.А.Тортика.
191
(Засецкая И.П., 1977, с.92-100), вызванные гуннским нашествием koh.IV в. и продолжавшиеся в последующие столетия.
В течение V в. в рамках державы Аттилы до 454 г. и господства акациров до 467 г. усиливается этническая дифференциация в гуннской кочевой среде, которая проявляется в том, что протоболгары упоминаются в koh.V в. н.э. в письменных источниках Восточной Римской империи уже под собственным именем. Их считают одним из гуннских племен, и часто этнонимы гунны и болгары являются синонимами, а иногда приобретают форму гунно-болгары. Этот факт позволяет говорить о начале второго периода их истории. Но до VII в. процесс этнической консолидации протоболгар не шел дальше уровня создания локальных племенных группировок. В VI в. они осваивают степные пространства Восточной Европы и начинают играть все большую роль в жизни Северного Кавказа, Приазовья, Причерноморья и Византии. К этому времени известен ряд названий протоболгарских племен, среди которых выделяются оногуры, утигуры и кут-ригуры. Кутригуры занимают степи от Дона до Днестра и постоянно тревожат Византию войнами и набегами, утигуры кочуют восточнее Дона, в Приазовье и Покубанье, находятся в союзе с Юстинианом и по его просьбе часто воюют с кутригурами (Византийские историки..., 1860, с.320-321).
Эти войны, в конечном итоге, ослабили и кутри-гуров, и утигуров и привели к тому, что с 60 гг. VI в. кутригуры вступают в союз с аварами, теряют самостоятельность и оказываются вовлеченными в военные действия Аварского каганата в Центральной Европе и на Балканах. Утигуры после 568 г., но не позднее 576 г. подчиняются Западному тюркютскому каганату и используются его правителями для нападения на Боспор, а также для войн на Кавказе и в Закавказье против Ирана.
По всей видимости, более чем полувековое пребывание протоболгар в составе двух раннесредневековых кочевых государств натолкнуло их вождей на мысль о возможности создания собственного государства и обретения независимости. Как только для этого появились условия, кутригуры начали борьбу за ханский престол в Аварском каганате. В 630 г. они потерпели поражение, но отложились от авар и обрели свободу. В том же году начались междоусобные войны в Западном тюркютском каганате, которые привели к его распаду и обретению независимости приазовскими утигурами. Ситуацией воспользовался представитель тюркютского рода Дуло, вождь гунно-гундуров Кубрат, который сумел объединить разрозненные протоболгарские племена и создать собственную конфедерацию, получившую название Великой Болгарии. Это была первая попытка создания самостоятельной государственности протоболгарами. Этот факт говорит о начале нового периода протоболгарской истории, связанном с усилением этнической консолидации, появлением этнического самосознания, выделе
нием в составе народа аристократической верхушки, способной создать центральную государственную власть и освящавшую свои претензии на эту власть при помощи традиции тюркютского рода Дуло. Но, как это характерно для многих подобных кочевых объединений, единство сохранялось только благодаря авторитету и инициативе хана, после его смерти конфедерация распадается (Плетнева С.А., 1982, с.41).
Краткий период существования самостоятельного протоболгарского союза не позволил входящим в него племенам слиться в единую народность и создать общую, отличающуюся от других кочевых и оседлых народов, материальную культуру. Материальная культура протоболгар времени Кубрата и последующих пяти десятилетий, в целом, не выходит за рамки общекочевых стандартов (Амброз А.К., 1982, с.204-222; Амброз А.К., 1985, с.293-303; Смшенко А.Т., 1975). По-прежнему она представлена одиночными захоронениями, разбросанными по югу степной зоны Восточной Европы, с неустойчивым обрядом, кочевническим инвентарем, легким всадническим оружием, украшениями и элементами поясных наборов, иногда захоронением частей или целого коня.
С протоболгарами можно связывать и, по крайней мере, часть памятников перещепинского типа. Анализ вещевого материала (Амброз А.К., 1971, с.96-123; Амброз А.К., 1982, с.204-222), особенности встречаемости византийских монет (Семенов А.И., 1986, с.92-98), соотнесение их находок с возможным вариантом проведения западной границы Великой Болгарии по Днепру, а также с событиями болгаро-хазарской войны (Смшенко А.Т., 1975; Баранов И.А., 1990), говорит о том, что, по крайней мере, западная, Приднепровская, часть этих памятников могла быть оставлена не хазарами, а протоболгарами. Западную зону в протоболгарском массиве занимали кутригуры, именно на них может указывать и отмеченное многими исследователями сильное влияние аварской культуры на стиль и состав украшений и поясных наборов погребения у с.Перещепино и т.д. (Львова З.А., 1993, с.111-116; ЛьвоваЗ.А., 1994, с.257-270; Львова З.А., 1996, с.12-36; Львова З.А., Маршак Б.И., 1998, с.490-498). Специфической чертой большинства этих памятников является и то, что они оставлены социальной верхушкой общества, более подверженной следованию интернациональной “моде” на вещи и их декор. В составе комплексов много привозных предметов из самых различных регионов Евразии.
Следующий период истории связан с окончательным разделением первоначального этнического массива протоболгар и обретением каждой из его частей своей исторической судьбы. Известно, что на Дунае протоболгары быстро славянизируются, на Волге также подвергаются сильному смешению с местным населением, хотя в гораздо большей степени сохраняют собственную культуру и язык. Их стремление к обретению собственной государственности проявляется в названиях Болгария или Булгария.
192
Интересные явления наблюдаются на территории Хазарского каганата, где развивается единая для всего его населения салтовская культура. Здесь происходит, казалось бы, сложение раннефеодальной народности, но поливариантность погребального обряда протоболгарских могильников опровергает такое предположение. Все это позволяет говорить о сохранении племенных отличий и разнородном этническом составе в протоболгарской среде вплоть до последних лет существования салтовской культуры.
В качестве важных факторов, во многом определивших своеобразие процесса этногенеза протоболгарских племен Восточной Европы, необходимо назвать их кочевой образ жизни (Иордан, 1960, с.72; Прокопий из Кесарии, 1950, с.436-438; Византийские историки..., 1860, с.321; Пигулевская Н.В., 1941, с.165) и связанную с ним типично кочевническую систему этносоциальной (родоплеменной) организации.
Хозяйственный уклад. О кочевом образе жизни, по всей видимости, протоболгарского населения Восточной Европы VI-VIII вв. позволяют судить и археологические источники. Это материалы, как правило, одиночных кочевнических погребений, датируемых VI-VII вв. и разбросанных в степях от Северного Кавказа до Северного Причерноморья. По всей видимости, протоболгарами были оставлены такие памятники как могильник у ст.Ново-Лабинской и Пашковский на Кубани, Борисовский могильник у г.Геленджи-ка, возможно, Абрау-Дюрсо у Новороссийска (Димитров Д.Ил., 1987, с.91), погребения Рисовое, Богачевка (Айбабин А.И.,1990, с.4-86), Марфовка и у пос.Чика-ренко в Крыму (Айбабин А.И, 1993, с.121-134; Айбабин А.И., 1993а, с.206-211), Карасюковка на Нижнем Дону (Безуглов С.И., 1985, с.248-252), Сивашевка в Причерноморье (Орлов Р.С., 1985, с.104-105).
Только с koh.VII - Han.VIII в. вытесненные из степей хазарами протоболгары начинают постепенно переходить к оседлому образу жизни, да и то не везде. Судя по материалам могильников болгарского варианта салтовской культуры VTII-X вв. на среднем Дону, Северском Донце, Осколе, в Приазовье и степном Днепровском левобережье, таким как Покровский, Дроновские, у с.Желтое, Сухая Гомолыпа, у с.Красная Горка, Нетайловский, Волоконовский и др., протоболгары в большинстве своем сохраняют кочевой или полукочевой образ жизни.
Общественное устройство. О социальных отношениях и системе социальной организации протоболгарских объединений нет прямых данных. Тем не менее, принятое утверждение о кочевом скотоводческом хозяйстве и связанном с ним образе жизни протоболгар, знание уровня социального развития авар и тюр-кютов, в состав каганатов которых входили и протоболгары, отдельные упоминания о наличии кочевой аристократии, вождей и ханов среди кочевников пос-легуннского времени, наличие погребальных комплексов, выделяющихся своим богатством, позволяют дать достаточно точный ответ на этот вопрос.
Одно из свидетельств об общественном устройстве кочевников гуннского времени находится в Готской истории Приска Панийского и связано с событиями, происходившими около 448 г. “...У этого народа (акациров) было много начальников по коленам и родам; император Феодосий послал им дары для того, чтобы они, по взаимному соглашению отказались от союза с Аттилой и предпочли союз с римлянами. Но посланный с дарами роздал их не по порядку каждому из царьков народа, так что Куридах, старший по власти, получил дары вторым и, как обиженный и лишенный принадлежавших ему даров, призвал Аттилу против своих соправителей...” (Латышев В.В., 1948, с.252). Протоболгары вышли из гуннской среды и в указанный период должны были находиться на сходном с ними уровне социального развития.
Для VI в. н.э. уже отмечены были выше случаи отправления гепидами и византийцами послов к “вождям” утигуров и кутригуров. Предводитель кутригу-ров Сандилх сам пишет Юстиниану о том, что родственные ему кутригуры управляются другими “вождями” (Прокопий из Кесарии, 1950, с.236-237). Все это указывает на сильные пережитки родоплеменных отношений, что характерно для большинства кочевых народов. Кочевая аристократия - это по-прежнему родовая и племенная верхушка кочевого общества, исполняющая обязанности военных вождей, судей, вершителей внешней политики и т.д. В тоже время можно говорить о выделении наиболее влиятельных представителей этой кочевой знати, которые могли претендовать на роль верховных вождей или ханов. Они же выполняют функцию верховных военачальников. Это Сандилх - вождь утигуров и Зимарх - предводитель кутригуров. Только их имена упоминаются в письменных источниках, и от их имени говорят послы с византийским императором. Эта кочевая верхушка уже избалована роскошью и богатством, ее представители требуют даней и различных благ у оседлых соседей (Прокопий из Кесарии, 1950, с.238). От них остаются богатые захоронения с большим количеством драгоценных изделий и золотых монет (памятники перещепинского круга датируются следующим VII - Han.VIII в., но связаны именно с такой родоплеменной кочевнической верхушкой - ханами и правителями). Конкретизировать эти представления можно на основе упоминаний письменных источников о Гостуне, Органе и Кубрате, при помощи данных, содержащихся в Именнике болгарских ханов, и благодаря знанию системы социального устройства: в первом Болгарском царстве (Димитров Д.Ил., 1987, с.108-109; Йорданов С., 1997, с.89-108), Волжской Булгарии (Генинг В.Ф., Халиков А.Х., 1964, с.118) и в Хазарском каганате (Михеев В.К., 1991, с.43-50).
Видимо, у протоболгар в VI-VII вв. имел место родовой принцип наследования власти, когда ханский титул переходил к старшему в роде, не обязательно сыну, а чаще брату или племяннику старого хана, как это и произошло в случае с Кубратом. Можно гово
193
рить об одном из вариантов хуннско-тюркюто-мон-гольской системы, в основе которой, вероятно, лежала фратриальная дуализация общества и его военная организация (Таскин В.С., 1968, с.21-44; Гумилев Л.Н., 1959, с.11-25; Гумилев Л.Н., 1961, с.15-26; Хазанов А.М, 1975, с.99-106). В этом случае выделялся владельческий род или племя, игравшие роль центра или “внутренней”, в данном случае “великой”, части народа (Йорданов С., 1997, с.89-108), владельческого “эля” тюркютов (Киселев С.В., 1951, с.500-505; Бернштам А.Н., 1951, с. 160), “белых” хазар (Артамонов М.И, 1962, с.400, 404; Михеев В.К., 1991, с.43-50), “золотого” рода Чингизидов (Рашид-ад-Дин, 1952, т.1., Кн.1, с.92) или “белой кости” казахских ханов (Толыбеков С.Е., 1955, с.43-59). С другой, “внешней” (Рашев Р.К., 1993, с.250-254), стороны, находился кочевой народ или простой народ: “будун” тюркютов, “черные” хазары или в-н-т-ры (булгары) еврейско-хазарской переписки и пр., который состоял из подчиненных кочевых племен, не связанных своим происхождением с легендарным или реальным первопредком данного кочевого объединения. В зависимости от расположения при построении в войске и территорий расселения, эти племена делились на левое и правое крыло, восточную и западную часть. Внутри этих крупных подразделений обычно практиковалась система деления на десятки, сотни, тысячи и тьмы. Не всегда эти цифры соблюдались буквально, и чаще они только условно соответствовали родам, племенам или каким-либо иным родовым единицам.
Расселение протоболгар. Определенные представления об особенностях этногенеза протоболгар, практически постоянном отсутствии этнического и политического единства в их среде можно получить также в результате анализа данных об исторической географии протоболгарского населения Восточной Европы в раннем средневековье. В качестве точки отсчета для создания такой историко-географической ретроспективы целесообразно выбрать период временной консолидации протоболгарских племен в составе Великой Болгарии Кубрата. Образование этого объединения кочевников явилось своего рода итогом развития этногенетических и социальных процессов, происходивших в Восточной Европе после гуннского нашествия. В это время начинается новый виток этногенеза протоболгар и новый период их истории. С другой стороны, историческая ситуация, сложившаяся к моменту распада Болгарии Кубрата, во многом повлияла на расселение протоболгарских групп после хазарской экспансии как за пределами Хазарского каганата в Дунайской Болгарии и Волжской Булгарии, так и в его составе, на землях Подонья, Придонечья, Приазовья и Прикубанья.
Сведения о расположении Болгарии Кубрата содержатся в “Бревиарии” патриарха константинопольского Никифора (Никифора патриарха..., 1950, с.349-387.; Чичуров И.С., 1980, с.60-61) и “Хронографии” Феофана. Оба произведения написаны в VIII в.
на основании какого-то одного общего источника koh.VII в. И Феофан, и Никифор в качестве основной территории Великой Болгарии описывают, прежде всего, земли, расположенные между Кубанью и Доном, что соответствует “узкой” локализации границ этого объединения. На первый взгляд, несмотря на известную специалистам путаницу в географии Восточной Европы (кавказские истоки Дона, восприятие Дона как рукава Волги, Кубани как Южного Буга), кажется, что названные источники не дают достаточных оснований, для того, чтобы распространять границы конфедерации западнее Дона. Но, если внимательно изучить описанное авторами расселение “сыновей” Кубрата после его смерти и распада Великой Болгарии, то окажется, что здесь представлена, в основном, историческая география протоболгарских племен, существовавшая еще в VI в. н.э., до их объединения Кубратом.
К событиям, связанным с хазарской экспансией 660 г., можно отнести только подчинение хазарам Батбая, который остался на своей территории в Восточном Приазовье, и уход на Дунай орды Аспаруха. Расселение двух последних “братьев” никак не связано с распадом Болгарии Кубрата, эти группы протоболгар никогда не входили в это объединение, а были с 560 г. подчинены аварскому кагану, что признает большинство историков. Наиболее интересным местом рассказа Феофана и Никифора о разделе территории Великой Болгарии после смерти Кубрата является упоминание о том, что Котраг перешел Танаис и поселился напротив Батбая. Большинство историков считает, что под ордой Котрага следует понимать племя кутригуров, входивших в конфедерацию наряду с утригурами Батбая, и что вымышленный сын Кубрата Котраг является просто отражением этого этнонима. Но кутригурам совсем не нужно было переходить Дон и поселяться там, поскольку они еще в VI в. освоили эту территорию.
Расселение протоболгарских племен до образования Великой Болгарии, а потом факт вхождения их в состав Болгарии и, затем, нахождение их на тех же землях после распада конфедерации может свидетельствовать о том, что в 630-660 гг. в ее границы входили племенные территории и утигуров, и кутригуров. Поскольку утигуры во главе с Кубратом были инициаторами объединения, то их территория в Восточном Приазовье и была описана Феофанам и Никифором, как ядро конфедерации. Учитывая тюркютский принцип социальной организации протоболгарских племен, деление на центр, левое и правое крыло, внутреннюю - главенствующую и внешнюю - подчиненную части, можно предположить, что Феофан и Никифор действительно описали только “внутреннюю” Болгарию, располагавшуюся в Восточном Приазовье (Ваклинов С., 1977, с.16). Таким образом, установив границы племенной территории кутригуров и присоединив ее к землям утигуров, можно получить представление о реальных границах Болгарии Кубрата.
194
Расселение и тех, и других в VI в. хорошо известно из “Войн с готами” Прокопия Кесарийского. “...Простирающаяся отсюда страна называется Эв-лисия; прибрежную ее часть, как и внутреннюю, занимают варвары вплоть до так называемого “Мео-тийского болота” и до реки Танаиса, который впадает в “Болото”. Само это “Болото” вливается в Эв-ксинский Понт. Народы, которые тут живут ... теперь зовутся утигурами” (Прокопий из Кесарии, 1950, с.384). Далее он же отмечает, рассказывая о взаимном расселении кутригуров иутигуров: “...так как кутригуры, как я уже сказал, остались в землях по ту сторону Болота (на запад), то утигуры одни завладели страной, не доставляя римлянам никаких затруднений, так как по месту жительства они совершенно не соприкасались с ними” (Прокопий из Кесарии, 1950, с.387-388). “...За Меотийским Болотом и рекой Танаисом большую часть лежащих тут полей, как мною было сказано, заселили кутригу-ры-гунны” (Прокопий из Кесарии, 1950, с.523). “...Если идти из города Боспора в город Херсон..., то всю область между ними занимают варвары из племени гуннов...” (Прокопий из Кесарии, 1950, с.526). Последняя цитата позволяет говорить о том, что и степи Крымского полуострова входили во времена Прокопия в зону кочевий кутригуров, ибо других “гуннов” тогда там уже не было. Гепиды в сер.VI в. в поисках союзников для войны с лангобардами и римлянами “...послали к властителям кутригуров, которые жили тогда у Меотийского болота...”. В ответ на это Юстиниан отправил послов “...к правителям гуннов-утигуров, которые жили по ту сторону Меотийского болота...” (Прокопий из Кесарии, 1950, с.434). Причем тогда же для войны с кутригурами утигуры “всем народом перешли реку Танаис” (Прокопий из Кесарии, 1950, с.435).
Таким образом, кочевья кутригуров, до вступления их в союз с аварами в 60 гг. VI в., располагались в степях Приазовья и Причерноморья между Доном и границами Византии, поскольку источники, рассказывающие об их нападениях на земли империи, не упоминают никаких промежуточных народов и позволяют говорить о непосредственном соседстве. После освобождения от власти авар в 630 г., по крайней мере, часть кутригуров вернулась на свои исконные земли и вошла в состав Великой Болгарии. Вероятно, что степи между Доном и Днепром никогда не пустовали, и какая-то часть кутригуров всегда кочевала здесь. Просто между 560 и 630 гг. этот участок степи был пограничным между двумя непримиримыми врагами - тюркютами и аварами, что не могло не осложнять жизнь местного населения и не способствовало увеличению его численности. Возможно, что в какие-то периоды тюркюты могли претендовать на степное Днепро-Донское междуречье, и граница между каганатами проходила по Днепру. После падения тюркютского каганата и войны с аварами в 630 г., протобол-
гарские племена, вошедшие в Великую Болгарию, унаследовали восточную границу, проходившую по Днепру.
Традиции освоения степных просторов Восточной Европы, появившиеся у протоболгар еще в VI в., нужды кочевого хозяйства, ландшафт и климат занимаемой территории наряду с влиянием сложившейся в 630 г. геополитической ситуации и определили границы Великой Болгарии. По всей видимости, в ее территорию входил Таманский полуостров и Фанагория, Правобережье Кубани, примерно до среднего течения, здесь на юге и юго-востоке протоболгары соседствовали с готами тетрак-ситами, адыгами и аланами. В состав конфедерации входили также земли от восточного побережья Азовского моря, между устьями Кубани и Дона, до восточных склонов Ергеней и Сарпинских озер. Это ядро объединения, где-то здесь находилась ставка Кубрата, здесь же после его смерти располагалась орда Батбая и, возможно, Аспаруха до нападения хазар и ухода последнего на Дунай. Сарпинские озера и просторы Ставропольской возвышенности на тот период можно рассматривать как естественную границу между усиливающимися воинственными хазарами и “бесчисленными как песок морской” (Коковцов П.К., 1932, с.92) болгарами Кубрата.
Кутригуры или котраги занимали степи между Доном и Днепром, в основном, Северное Приазовье и степную часть Крымского полуострова. Отсутствие упоминаний письменных источников о кочевниках в Крыму в VII в. в дохазарское время можно объяснить двумя причинами. Во-первых, известной малочисленностью византийских исторических сочинений периода иконоборчества. Во-вторых, известно, что по договору с Ираклием у Болгарии Кубрата и Византийской империи вплоть до смерти обоих правителей и распада кочевой конфедерации сохранялись мирные отношения, следовательно, у авторов исторических сочинений не было повода для специального разговора о привычных для их взгляда кочевьях протоболгар, располагавшихся в степной части полуострова. В то же время, археологические материалы подтверждают, что Крымские степи были заселены кочевниками и в период существования Болгарии Кубрата, и после ее распада (Айбабин А.И., 1990, с.72; Айбабин А.И., Герцен А.Г., Храпунов И.Н., 1993, с.215).
Северная граница владений кутригуров между Днепром и Доном могла проходить по югу лесостепной зоны, где в то время еще встречаются памятники Пеньковской культуры и замечены элементы взаимодействия кочевой болгарской и оседлой антской культур (Приходнюк О.М., 1996, с.114-125, Флёров В.С., 1996, с.8-24, 33-36). Косвенно о северных и северо-западных границах Великой Болгарии позволяют судить данные о расселении протобол-гарских племен после хазарской агрессии и потери ими самостоятельности. Помимо уже отмеченных
195
сведений письменных источников, для этого могут быть использованы археологические материалы. Прежде всего, это, по крайней мере, часть памятников перещепинского круга, датируемых обычно koh.VII - нач.УШ в., и могильники болгарского варианта салтовской культуры VIII-X вв.
Ландшафтные, климатические, гидрографические и пастбищные характеристики Днепро-Донецкой лесостепи (Демченко М.А., 1965, с.48-57) благоприятны для ведения кочевого скотоводческого хозяйства и также могут свидетельствовать в пользу освоения этой территории населением Болгарии Кубрата.
Внутреннее устройство Великой Болгарии и проблемы этногенеза
После определения общих границ Великой Болгарии появляется возможность несколько уточнить и ее внутреннее устройство. Это позволяет сделать знание уже упомянутой социально-политической организации объединения; имеющиеся представления о хозяйственном цикле кочевых народов; упоминания письменных источников о племенном делении протоболгарских племен до, во время и после существования Болгарии Кубрата; и, наконец, сведения об использовании этой территории кочевыми народами, заселявшими степи Предкавказья, Покубанья, Приазовья, Подонья, Калмыкии и Крыма в другие исторические эпохи.
Во-первых, как уже отмечалось выше, социально-политическое устройство Болгарии Кубрата было аналогично устройству державы тюркютов, а сходное устройство присуще многим тюрко-монгольским кочевым народам от гуннов до монгол Чингиз-хана и далее, вплоть до казахских орд XVIII-XIX вв. Болгары Приазовья ничем не отличались от других кочевых народов своего времени, более полувека находились под управлением удельных тюркютских ханов и входили в военно-административную систему тюркют-ского каганата. Это дает возможность предполагать деление кочевого протоболгарского народа на ряд административных единиц, роль которых в то время могли играть племена и конфедерации племен. Учитывая сложный этнический состав протоболгарского объединения, что подчеркивается многими авторами (Ангелов Д., 1986, с.29-38; Рашев Р., 1993, с.250-254; Димитров Д.Ил., 1987, с.101-108), в качестве двух основных таких единиц можно рассматривать кутригуров и утигуров, игравших роль правых и левых, западных и восточных, роль центра должна была играть владельческая орда (племя) оно- или гунно-гундуров. Как известно, и утигуры, и кутригуры были родственными, “говорящими на одном языке и ведущими одинаковый образ жизни, но управляемыми разными вождями” союзами племен, и сами могли состоять из нескольких более мелких групп кочевого населения. Уже, исходя, хотя бы из этого, трудно предполагать кочевание всего населения Великой Болгарии по одному маршруту - “большому кочевому кольцу” (Ба
ранов И.А., 1990). Можно говорить о наличии нескольких племенных территорий, входивших в пределы границ Великой Болгарии, на которых и осуществлялось кочевание отдельных групп протоболгарского населения.
Во-вторых, на ту же мысль наталкивает изучение закономерностей кочевого хозяйства. Известно, что кочевники, несмотря на отсутствие четко определенной частной собственности на землю, обычно, осуществляют движение по степи небольшими подразделениями типа аилов, входящими в роды и племена. Они знают маршруты своих перекочевок, территории летних, зимних и др. пастбищ и воспроизводят их из года в год. Поскольку протоболгарские племена еще, по крайней мере, в VI в. н.э. освоили степи Восточного и Северного Приазовья, Подонья, Прикубанья и Крыма, они не могли не выработать таких маршрутов, позволяющих наиболее рационально использовать пастбищные ресурсы и климатические условия, и не разделить известные им степи между племенами, родами и даже аилами.
В-третьих, на существование нескольких таких протоболгарских племен и особых племенных территорий указывают и письменные источники. В Новом списке армянской географии отмечено, что “к северу от них живут народы Турков и Болгар, которые именуются по названиям рек: Купи-Булгар, Дучи-Булкар, Огхондор-Блкар пришельцы, Чдар-Болкар...” (Патка-нов К., 1883, с.29). Здесь говорится не только о наличии в Покубанье и Приазовье в koh.VI - нач-VII в., по крайней мере, четырех болгарских племен, но и о том, что их земли привязаны к бассейнам рек, что также очень характерно для многих кочевых народов древности и средневековья. Именно реки являлись естественными рубежами, делившими их племенные территории и определявшими направление маршрутов перекочевок.
На наличие издавна закрепленных племенных кочевий указывает и факт быстрого распада Болгарии Кубрата на ряд орд, управляемых его сыновьями, о чем пишут Феофан и Никифор. Очевидно, что это разделение только узаконило обычное состояние дел, и отсутствие центральной политической власти не повлияло на расположение составных частей объединения, которые продолжали быть привязанными к берегу Азовского моря, Кубани, Дону и, возможно, Днепру.
В-четвертых, известно также, как описанную территорию использовали другие кочевые народы. Вероятно, что протоболгары эксплуатировали эти земли примерно так, как и их предшествующие, и последующие владельцы.
В скифо-сарматское время степи Приазовья, Причерноморья и Крыма использовались как зимние пастбища (Страбон, 1964; ГаврилюкН.А, 1995, с.35-38), таким же был режим их эксплуатации во времена ака-циров в V в. н.э. (Прокопий из Кесарии, 1950, с. 384; Иордан, 1960, с.72).
После распада Болгарии Кубрата, по данным археологии, зимние кочевья протоболгар koh.VII -
196
нач.УШ в. находились в Нижнем Подонье и по берегам Азовского моря (Плетнева С.А., 1999, с.132-150).
По крайней мере, часть печенегов в IX в. использовала степи Северо-Западного Приазовья и, возможно, Крыма как зимние пастбища (Константин Багрянородный, 1991, с.155-159).
В XI-XII вв. у половцев наблюдается концентрация зимних угодий на северном берегу Азовского моря в районе рек Молочной и Миуса, в Нижнем Поднеп-ровье, отдельная половецкая орда занимает восточное побережье Азовского моря и Покубанье (Кудряшов К.В., 1948, с.124; Плетнева С.А., 1990, с.149-153).
В Золотой Орде с XIII по нач.ХУ в. естественными границами кочевий ханских темников являются большие реки Восточной Европы - Волга, Дон, Днепр, вдоль течения которых и располагались сезонные пастбища: на юге, в районе устья этих рек у Каспийского, Азовского и Черного морей, - зимние, на севере, в лесостепи, - летние (Гильом де Рубрук, 1997, с.86-187; Егоров В.Л., 1985, с.49, 53).
Потомки половцев и монголо-татар, кубанские ногайцы, еще в XVIII в. зимовали в низовьях Кубани и на восточном берегу Азовского моря, а лето проводили в среднем течении Кубани, в предгорьях Кавказа и на западе Ставропольской возвышенности (Георги И.И., 1799, с.38-39). Крымские татары и ногайцы проводили зиму в степях Крыма, Присивашье, Нижнем Поднепровье и Северном Приазовье, причем восточной границей их кочевий были или Миус, или Молочная (Сыроечковский В.Е., 1940, с.3-71).
Калмыки в XVIII-XIX вв. летом кочевали в Высокой Степи между Доном и Волгой и Ергенями, а зиму проводили в низовьях Маныча, у берега Азовского моря, на Сарпинских озерах и в так называемых мочагах или черных землях в Северо-Западном Прикас-пии (Костенков, 1868, с.98-99).
Исходя из рассмотренных данных, а также эколого-хозяйственных возможностей изучаемого региона, можно предположить существование, по крайней мере, четырех (а, возможно, и более) племенных территорий в составе Великой Болгарии (Тортика А.А., 1997, с.66-67).
Это: 1. Ядро объединения, в низовьях Кубани, включая Таманский полуостров с Фанагорией, и на восточном побережье Азовского моря примерно до Маныча - зимник, часть Ставропольской возвышенности до верховий Егорлыка - летник. От Кубани до Маныча и Дона побережье Азовского моря разрезано на примерно равные участки такими реками как Бей-суг и Ея, вдоль которых могли кочевать крупные родовые подразделения или даже подплемена протоболгар. 2. Вдоль Маныча, между Манычем и Доном и в низовьях Дона на левом берегу - зимник, в Ергенях и Высокой степи - летник. Эти протоболгары еще до образования Великой Болгарии и распада Западного тюркютского каганата могли использовать земли вплоть до низовий Волги и конкурировать с хазарами и барсилами из-за Мочаг. 3. Западнее Дона, в его низовьях, по северному берегу Таганрогского залива и
Азовского моря до реки Молочной - зимник, на север, возможно, до Северского Донца - летник. Между Доном и Молочной в Азовское море впадают такие реки как Миус, Грузской Еланчик, Кальмиус, Берда, низовья которых могли служить хорошими зимними пастбищами для отдельных протоболгарских родов. 4. Степной Крым и Северо-Западное Приазовье - зимник, степи левобережного Поднепровья и Донецкого кряжа - летник. Возможно, что, вследствие засушливого климата, а также пограничного с аварским каганатом положения, эта территория была наименее населенной, и поэтому она прямо не упоминается авторами письменных источников в составе Великой Болгарии, но она не могла не входить в ее сферу влияния, что было показано выше (Тортика А.А., 1999, с.10-11).
Первые две племенные территории можно связать по логике событий болгаро-хазарской войны 60-70 гг. VII в. и предыдущей историей болгарских племен с утигурским племенным массивом. Первую - с утигурами Батбая или Купи (Кубань) - Болгар армянской географии, подчинившегося хазарам, давшими потом начало Черной Булгарии IX-X вв., вторую - с оногурами Аспаруха, возможно, Огхондор-Блкар, находившимися в несколько большем отдалении от хазар и успевшими покинуть свои кочевья и сохранить самостоятельность, поскольку именно с Ергеней (Гип-пийских гор) “сын Хубраата” отправился на Дунай (Патканов К., 1883, с.29).
Третью и четвертую территории можно связать с кутригурами или котрагами, традиционно занимавшими степи между Доном и Днепром. Возможно, наиболее западная их часть и носила имя Дучи-Булкар армянской географии, от дучи - кучи - Днепра (Димитров Д.Ил., 1987, с.105-106). Оставшиеся Чдар-Блкар нового списка армянской географии могут быть локализованы на правом берегу Дона.
Известно, что после смерти Кубрата и распада Великой Болгарии, образовавшиеся в результате этого племенные союзы недолго сохраняют независимость. С 70 гг. VII в. болгар подчиняют хазары, которые распространяют свою власть на степи Азово-Каспийского междуморья, низовья Дона, Крым, Днепро-Дон-ское междуречье. На 2-ю non.VIII - IX в. приходится пик могущества каганата, когда его территория была наибольшей за всю историю. В его состав входят: Степной Крым и восточная часть побережья от Керчи до Судака, горный Крым - Готия; степи между Днепром и Доном, населенные болгарами-кутригурами; лесостепное Подонье и Придонечье, оседлую часть населения которого составляли аланы, а кочевую, в основном, болгары и, судя по данным археологических источников, отдельные тюркские или тюрко-угорские роды; Восточное Приазовье и Прикубанье, жителями которых в то время были болгары-утигуры, аланы и адыги; пространство между Азовским и Каспийским морями, со смешанным алано-болгарским населением; степи между Волгой и Доном, вплоть до переволоки, в районе которой обитали также подчиненные хазарам буртасы. Аланы Северного Кавказа, так же как
197
и Волжские Булгары в этот период в той или иной степени зависели от хазар, находились в русле их политики в регионе, выставляли воинские контингенты или выплачивали дань, а дочерей своих правителей поставляли в гарем хазарского кагана. В этот же период данниками хазар являлись поляне, северяне и вятичи. Хазары контролировали водные пути по Волге и Каспийскому морю, по Дону, Северскому Донцу и Азовскому морю, вероятно, также и по Днепру. Возможно, что через территорию Хазарии в это время проходил и один из вариантов “великого шелкового пути” (Плетнева С.А., 1996, с. 150).
В течение всей истории Хазарского каганата подчинявшиеся хазарам народы сохраняли внутреннее самоуправление и собственную правящую верхушку, они имели свое независимое хозяйство и вели привычный образ жизни. Их участие в жизни каганата проявлялось в регулярной выплате дани, предоставлении воинских контингентов в распоряжение кагана, несении пограничной службы, охране торговых путей и соблюдении интересов внешней политики хазар. Тудуны кагана на местах контролировали выполнение этих функций, но не посягали на власть местных феодалов над принадлежавшими им группами населения и территориями (Михеев В.К., Тортика А. А., 2000, с. 156).
Результаты, полученные в ходе анализа раннесредневековой истории протоболгар, их кочевой культуры и уровня социального развития, а также исторической географии юга Восточной Европы во время существования как Болгарии Кубрата, так и Хазарского государства, позволяют приступить к реконструкции исторической и этнокультурной ситуации, сложившейся в Подонье и Приазовье после хазарской экспансии и подчинения основной части протобол-гарских племен Хазарскому каганату.
В первые годы после поражения от хазар, по всей видимости, происходит частичное разрушение прежней системы расселения протоболгар и их племенной структуры. Как известно, орда Батбая относительно безболезненно входит в состав Хазарии и сохраняет кочевья в Покубанье, Аспарух со своими оногура-ми переселяется на Дунай, а Котраг (кутригуры, по крайней мере, значительная их часть) - на Волгу. Скорее всего, в это время в интересующем нас регионе между Доном и Днепром перестают существовать крупные протоболгарские племенные союзы и даже племена. Осколки кочевых групп разного племенно
го происхождения: кутригуры, утигуры, оногуры и т.д. ищут убежища от хазар на окраинах степной зоны в Крыму, на левом берегу Днепра и в Донецкой лесостепи. Хазары преследуют их, частично уничтожают, грабят, отнимают скот и постепенно подчиняют своей власти. В этих экстремальных условиях старые родовые объединения ослабевают или совершенно исчезают, на их месте, на основе слияния выживших и сохранившихся групп или отдельных семей, возникают новые кочевые роды и аилы. Происходит смешение различных традиций, в том числе и погребальных, возникают новые варианты погребальной обрядности. В каждом отдельном случае различный пропорциональный состав представителей тех или иных этнических групп в составе новых родоплеменных структур варьировал, и это определяло формирование у их потомков определенных культурных традиций и особой погребальной обрядности.
Подобное положение дел достаточно типично для кочевого мира и неоднократно повторялось в течение кочевой истории Евразийских степей. Благодаря сходству и одинаковому уровню культуры, хозяйства, социального устройства и этнопсихологии, различные кочевые народы легко, гораздо легче, чем оседлые, смешивались и ассимилировали друг друга. Процесс такого смешения перманентно происходил в кочевой среде в ходе войн и переселений, создания или гибели тех или иных кочевых союзов, каганатов, империй. Входившие в кочевое объединение племена уже изначально могли иметь достаточно сложную этническую структуру, состояли из родов разного происхождения. После распада таких объединений и возникновения новых союзов или государств, отдельные роды отпадали от одних ослабевших племен и добровольно или насильственно присоединялись к другим. Если период стабильности в рамках образовавшейся социально-политической структуры продолжался достаточно долго, то на основе описанных родоплеменных конгломератов возникали относительно компактные кочевые этносы. Их имена становились известными соседям и историкам в результате военных побед и территориальных захватов: это -гунны, тюркюты, хазары, печенеги, половцы, монголы и т.д. При этом отдельные родовые единицы, входившие в состав таких народов, часто долго хранили память о своем особенном происхождении и * связанное с этим родовое название.
* Отмеченные особенности этногенеза кочевых народов легко представить в виде следующей условной модели. Возьмем четыре примерно одинаковые группы шариков разного цвета: зеленого, красного, синего и желтого. Каждый цвет — это отдельный кочевой протоэтнос, каждая группа отдельного цвета -это племя. Первоначально племена состоят из шариков только одного цвета. Затем закроем глаза и произвольно перемешаем все шарики, а потом снова разделим их, но уже не на четыре, а на три примерно равные группы. Возникшие разноцветные образования с разным пропорциональным составом тех или иных цветов (родовых объединений разного этнического происхождения) создадут типичную картину кочевого этногенеза. Такие перемешивания и разделения могут происходить неоднократно, а, со временем, в этом процессе могут появлятся новые цвета и их сочетания.
198
Постепенно, к koh.VII - нач.УШ в., военно-политическая ситуация в рамках Хазарского каганата стабилизируется. Поскольку хазары сами не переселяются на запад от Дона, то Приазовье, степи и лесостепи между Доном и Днепром вновь осваиваются протоболгарами. Они восстанавливают свое кочевое хозяйство, возобновляют систему сезонных перекочевок и пастбищ, существовавшую до нападения хазар. Можно предположить наличие меридиональных кочевых маршрутов, проходивших по водоразделам и вдоль берегов больших и малых рек Днепро-Донского междуречья. Зимние пастбища в этом случае должны были располагаться на юге, в Приазовье, а летние - на севере, в Донецкой лесостепи. По всей видимости, в это время они кочуют небольшими подразделениями - аилами, управлявшимися отдельными предводителями, подчинявшимися хазарским тудунам. Хазары не были заинтересованы в консолидации таких родовых групп и создании крупных протоболгарских племен или племенных союзов. В результате, в течение всей истории каганата, они сохраняют элементы культурной и этнической обособленности, проявляющиеся, видимо, и в поливариантности погребального обряда. В то же время общим культурным фоном для них является салтово-маяцкая культура хазарского времени.
Отдельные протоболгарские аилы, обретшие убежище на севере лесостепи во время хазарских набегов, видимо, так и не нашли выходов к южным Приазовским пастбищам и осуществляли свой хозяйственный цикл в рамках лесостепной зоны в районе Северского Донца и Оскола. Здесь, на окраине степной зоны, лишенные привычной степной пастбищной базы они постепенно переходят к полуоседлости. Вместе с аланами они формируют лесостепной или Придонецкий локальный вариант салтово-маяцкой культуры. Вероятно, именно такими протоболгарскими группами смешенного состава и были оставлены могильники типа Волоконовского, Сухогомолыпанского или Красногорского. Представители оставивших эти могильники общин, наряду с аланами, а иногда, возможно, в составе аланских феодальных образований, в качестве отдельной территории входили в состав Хазарского каганата и несли военную службу на границе со славянскими племенами и Киевской Русью. Этнический состав этих общин был достаточно пестрым и не может быть охарактеризован в целом. По этой причине попытки связать неаланское население Подонья-При-донечья с каким-то одним этносом, упоминающимся в письменных источниках, представляются неконструктивными. Гораздо перспективнее, на наш взгляд, пытаться определять этнические особенности каждого отдельного могильника как памятника, оставленного отдельной родовой группой, имевшей свою, особенную историю формирования и постепенно превращающейся в территориальную общину в составе феодальных владений Хазарского каганата. Рассмотрим далее, как проявлялись отмеченные особенности этнического состава и общественного устройства про
тоболгарских племен Подонья-Придонечья на конкретных примерах могильников и отдельных погребений, обнаруженных археологами в этом регионе.
Этногенез по данным погребального обряда
Как показали археологические исследования на болгарских могильниках VIII-IX вв. верхнего течения Северского Донца, здесь, наряду с обычными рядовыми погребениями так называемого “зливкинского” типа, присутствуют и захоронения, в которых погребенных сопровождал целый конь, его части (череп, кости ног) или конское снаряжение (Аксенов В.С., Крыганов А.В., Михеев В.К., 1996, рис.1-3; Жиронки-на О.Ю., Цитковская Ю.И., 1996, табл.1). Эти отличия в погребальном обряде позволяют говорить о наличии разных погребальных традиций у оставившего данные могильники протоболгарского населения, а, следовательно, и об особых этнических составляющих воинского сословия и господствующего слоя в пределах Северо-Западной Хазарии. Развитие раннефеодальных отношений в Хазарском каганате не могло не привести к некоторой нивелировке различий в погребальной обрядности у рядового населения, в то же время социальная верхушка общества, в силу ряда объективных причин, продолжала сохранять свои старые традиции. Следует обратить особое внимание на этот факт, ибо современными исследователями все большее внимание уделяется поиску доказательств участия различных этнических групп в процессе формирования раннесредневековых протоболгар. В частности, по мнению болгарского историка Р.Рашева, иранский этнос юга Восточной Европы вошел в основу рядового протоболгарского населения, тогда как социальная верхушка протоболгар, оставившая богатые погребения типа Малое Перещепино-Мадара, была тюркской по происхождению (Рашев Р., 1993, с.251-252, 253). В то же время В.Бешевлиев попытался доказать наличие трех этнических элементов в составе протоболгарской племенной верхушки: тюркского, иранского и угро-финского (Бешевлиев В., 1981, с.22). В связи с этим, поиску и выявлению различных этнических составляющих протоболгарского населения на материале, в основном, богатых погребений из протоболгарских могильников верхнего течения Северского Донца посвящено дальнейшее содержание настоящей работы. При этом, в качестве одного из основных этноопределяющих признаков погребений воинской социальной верхушки, предлагается рассматривать сопровождающие их те или иные варианты конских захоронений.
По мнению Е.В.Круглова, для протоболгарских погребений koh.VII - Han.VIII в. характерно помещение останков коня в виде целой конской туши или ее частей непосредственно над погребением человека, на деревянном перекрытии или в засыпке могильной ямы (Сивашское, Сивашовка, Дымовка и др.) (Круг
199
лов Е.В., 1992а, с.ЗЗ; Орлов Р.С., 1985, с.104-105). На границе с лесостепью захоронения с конем этого типа встречены на протоболгарском грунтовом могильнике 2-й пол.VII в. у с.Рябовка на р.Ворсклица (Полтавская обл.) (Обломский А.М., Терпиловский Р.В., 1993). В памятниках салтовской культуры бассейна Северского Донца подобный тип представлен лишь единичными захоронениями с протоболгарских могильников, для которых характерна различная ориентировка умерших: восточная - Нетайловский могильник (п.2, 4), западная - могильник Красная Горка (п.128, 289/к-28) (рис.1; I, 2). К сожалению, г>се эти погребения в древности подверглись обряду обезвреживания покойников или были ограблены, но размеры могильных ям и состав конских останков позволяет утверждать, что непосредственно над погребением человека находились целые костяки коней.
Очень близко этим памятникам, по чертам обряда конского захоронения, погребение 103/к-7 могильника Красная Горка (Аксенов В.С., Крыганов А.В., Михеев В.К., 1996, рис.1, 2). Здесь расположение костяка коня лишь частично соответствует болгарской погребальной традиции. Над человеком, на крышке гроба, покоилась только передняя часть коня, заваленного на левый бок вместе с передними конечностями, тогда как задняя часть коня занимала свободный край могильной ямы (рис.2; 2). Подобное расположение конских останков было отмечено также в погребении 2-й пол.VII в. (№ 3) на протоболгарском грунтовом могильнике у с.Рябовка. В погребении из Рябовки над нижней частью человеческого костяка залегали кости передней половины лошади, лежавшей в анатомическом порядке и ориентированной также, как и скелет человека. Отсутствие в захоронении задней половины лошади, в данном случае, может быть объяснено чисто утилитарным подходом родственников умершего: задняя часть лошади была съедена на поминках, тогда как передняя часть была положена в могилу. По-видимому, в этом и подобных ему захоронениях наблюдается процесс некоторой модификации протоболгарской погребальной традиции. Изменение в расположении коня (из положения над телом человека к ногам человека и еще дальше), по-видимому, связано с повышенной заботой родственников об умершем.
Опасность падения коня на человека, существовавшая в реальной жизни, вероятно, была учтена и в ходе ритуального размещения останков коня над погребением человека. Это проявилось в разнесении в пространстве захоронения коня и его хозяина, в размещении коня в могильной яме уже после того, как тело покойного было засыпано землей. Так, например, во многих погребениях тюркоязычных кочевников тело человека отделялось от туши коня стенкой из камней, колод, конь размещался на ступеньке, в отдельной яме, а в некоторых - ниже уровня расположения человека (Нестеров С.П., 1990, с.75).
Проявление подобной формы заботы об умершем нашло отражение и в ряде захоронений с конем на могильнике у с.Красная Горка (70/к-5, 77/к-3, 93/к-6, ЮО/к-8, 140/К-12, 200/к-18, 209/к-10, 293/ к-34, 305/к-32) (Аксенов В.С., Крыганов А.В., Михеев В.К., 1996, рис.1, I; 2, 1, 2). Останки коня в этих погребениях занимают место на свободном участке могильной ямы в ногах у человека (рис.2; 3, 1). При этом ориентация у человека и у коня совпадают. В погребении 140/к-12 захоронение коня находилось в более глубокой яме, чем яма человека, и было отделено земляной перемычкой в 5 см от погребения человека. Захоронения коней из курганов 11, 14, 31, 23 на могильнике Красная Горка были удалены на 2-3 м от погребений своих хозяев - 144, 145, 199, 282 соответственно. Подобное размещение погребений людей и принадлежащих им коней отмечены также на протоболгарском Крымском могильнике (п. 141,88, 119 и захоронения коней 132, 96, ИЗ соответственно) (Савченко Е.И., 1986), на могильнике Дюрсо (Дмитриев А.В., 1979а, с.212-231). Обряд захоронения коня в отдельной яме, невдалеке от могилы хозяина, сохранился у тюркских народов до кон.XIX в. (Катанов Н.Ф., 1894, с.117).
На могильнике Красная Горка встречен также ряд захоронений (75/к-4, 150/к-13, 219/к-20, 245/к-17, 264/ к-24, 288/к-30), которые находят прямые аналогии в подкурганных погребениях тюркоязычных кочевников VI-XIII вв., расположенных на территории от Алтая до Паннонии. Для этих погребений характерно размещение целого костяка коня справа от человека в общей простой могильной яме (рис. 1; 3-8). При этом и конь, и человек ориентированы в одном направлении (Аксенов В.С., Крыганов А.В., Михеев В.К., 1996, рис.З, 1, 3). В отмеченных захоронениях человеческие останки находились в деревянных (дубовых) гробах-ящиках с дном и крышкой, изготовленных без помощи гвоздей, скоб, шиповых соединений (Михеев В.К., 1990, с.49). Подобные единичные захоронения встречены также на некоторых протоболгарских грунтовых могильниках Дунайской Болгарии (рис. 5, 3) (№ 33 мог. Нови-Пазар, № 55 мог. Кюлевча, № 56 мог. Ножарево) (Станчев С.Р., 1958, с.11, 12, табл.Х!; Въжарова Ж.Н., 1976, с.114-119; Рашев Р., Станилов С., 1989, с.218). Эти захоронения отличаются от погребений могильника у с.Красная Горка отсутствием деревянных гробов, ориентировкой коня и человека головами в противоположные стороны. Однако, как и в погребениях Красногорского могильника, в этих погребениях костяк коня занимает место справа от человека. Варьирование ориентировки коня (черепом к голове человека или же к его ногам) вполне допустимо и встречается у родственных групп тюркоязычного населения (например, тип XVII и XVIII у Г.А.Федорова-Давыдова) - (Федоров-Давыдов Г.А., 1966, с.125).
Захоронения могильника у с.Красная Горка и упомянутые выше погребения из могильников Дунай
200
ской Болгарии существенно отличаются от подкурганных хазарских захоронений VIII-IX вв. Для хазарских погребений более характерно использование ямы с подбоем, наличие остатков мясной пищи в виде костей барана (рис.5; 1, 2), что типично для захоронений тюркоязычных кочевников VI-IX вв. Алтая и Сибири (Могильников В.А., 1981, рис.18,1, 4-6; 20, 1; 24,1, 3), а также размещение конских останков слева от человека при одинаковой их ориентировке (Айбабин А.И., 1985, с.200, рис.4; Круглов Е.В., 1990, с.171, рис.4; Круглов Е.В., 1992, рис.1, 1). Западная, с сезонными отклонениями, ориентировка хазарских захоронений и болгарских погребений с конем могильника у с.Красная Горка в этом случае свидетельствует о родственности обеих групп населения, что и находит отражение в письменных источниках (Гаркави А.Я., 1874, с.39). Западная сторона у тюркоязычных народов устойчиво связывалась с мотивами перехода в небытие, со страной предков (Традиционное мировоззрение ..., 1988, с.43). При размещении коня в могиле слева от человека, при одинаковой ориентировке обоих, человек находится с наиболее подходящей стороны (бока) для посадки на коня. То же самое наблюдается и при размещении коня справа от человека, когда они ориентированы в противоположные стороны (погребения с конем Дунайской Болгарии). Размещение же коня так, как это имеет место в погребениях могильника у с.Красная Горка, вероятно, может свидетельствовать о существовании у населения представлений, что в загробном мире все меняется своими местами и превращается в свою противоположность. Таким образом, правая сторона в мире живых, в мире мертвых становится левой и наоборот. Следует отметить, что подобные воззрения были отмечены у тюркоязычных народов еще в koh.XIX в. (Катанов Н.Ф., 1894, с.117). Характерно, что в некоторых впускных болгарских погребениях 2-й пол.УИ - рубежа VII-VIII вв. из района, где помещают Великую Болгарию Кубрата (к. 8, Старонижестеблиевский I могильник), конские останки также занимают место справа от человека (Атавин А.Г., 1996, табл.23). Таким образом, погребальная традиция, характерная для тюркоязычных народов, в протоболгарских захоронениях неизменно присутствует, начиная со времени Великой Болгарии Кубрата, и продолжает сохраняться и во время нахождения болгар в составе Хазарского каганата (захоронения Красногорского могильника).
Отдельно необходимо отметить, что в верхнем Подонечье известны также комплексы (Тополи, Кочеток) и могильники (Новая Покровка, Сухая Гомоль-ша, Лысый Горб, Пятницкое, Красная Горка), содержащие кремационные погребения VIII-IX вв. (Куха-ренкоЮ.В., 1951; Дегтярь А.К., 1984; ШрамкоБ.А., 1983; Михеев В.К., 1986; Михеев В.К., 1990). Этническая их принадлежность продолжает оставаться спорной, несмотря на существование четырех гипотез: славянской (Кухаренко Ю.В., 1952, с.49; Плетнева С.А., 1962, с.64), тюркской (Плетнева С.А., 1967, с.100-101), угор
ской (Михеев В.К., 1982, с. 166), иранской (Шрамко Б.А., 1983, с.50).
Достаточно большое число приверженцев имеет славянская версия. При этом Пеньковские трупосож-жения считаются наиболее вероятной подосновой салтовских кремационных захоронений, а поздне-пеньковское население едва ли не единственным возможным носителем этого обряда в Северо-Западной Хазарии (Афанасьев Г.Е., 1987, с. 153; Михеев В.К., 1991, с.44). Основанием для такого вывода является единство территории распространения салтовских кремационных захоронений в бассейне Северского Донца с ареалом, который в этом же регионе в предшествующее столетие занимали памятники Пеньковской культуры. Тем не менее, исследования последних лет показали идентичность салтовских трупосожжений из бассейна Северского Донца, по специфическим чертам погребального обряда и инвентарю, трупосожже-ниям Кубано-Черноморской группы (Борисово, Дюр-со, Казазово-2, Псекупский I) (Пьянков А.В., Тараба-нов В.А., 1996;ТарабановВ.А, 1999, рис.1-3). Такжеуже доказано существенное отличие салтовских трупосожжений (рис.6) от аналогичных по обряду захоронений киевской, Черняховской, колочинской, Пеньковской и волынцевской культур, что позволяет снова вернуться к мысли о принадлежности кремационных салтовских захоронений тюркоязычному населению, появившемуся в бассейне Северского Донца в koh.VII -нач.УП! в. (Зиньковская И.В., 1997, с.23). В то же время ряд исследователей продолжает считать носителем данного обряда представителей угорской группы населения, вошедшей в состав Хазарского каганата (Та-рабанов В.А., 1994).
Для решения этого вопроса, как нам представляется, существенное значение имеет изучение виртуального могильника у с.Красная Горка. Уникальность этого памятника заключается в том, что захоронения с разным обрядом погребения на могильнике в некоторых случаях образуют относительно компактные группы, отделенные от других подобных групп свободным от погребений пространством. При этом кремационные захоронения довольно часто были впущены в засыпку погребений по обряду трупоположе-ния, без разрушения последних. Так, в засыпку погребения с конем 75/к-4 было впущено два ямных сожжения (59 и 71) и захоронение человеческого черепа (64), в сопровождении незначительного погребального инвентаря и мясной жертвенной пищи. Сожжения были обнаружены в засыпке других ингумационных захоронений с конем: 289/к-28, 93/к-6. Такая же ситуация прослеживалась и на примере рядовых ингумационных погребений. В засыпке погребений 50, 74, 113, 243, 247, 274 были обнаружены трупосожжения 39, 58, 111, 237, 242, 268 соответственно. В засыпке погребения 36 находилось два кремационных погребения - 37 и 38. В ряде случаев, основное и впущенное в него захоронения были однообрядовыми. В погребение с конем 150/к-13 было впущено безынвентар-
201
ное захоронение подростка в колоде (142). Ямное сожжение 109 содержало два захоронения по обряду кремации (106, 108). Погребение 108 было совершено в урне и содержало достаточно богатый погребальный инвентарь, включавший предметы вооружения и конского снаряжения, смятый бронзовый котел, что позволило отнести его к высшему разряду воинских захоронений (Аксенов В.С., 1998, с.44, табл.2).
Такое сочетание отличающихся по обряду погребений свидетельствует о существовании в общине, оставившей могильник у с.Красная Горка, семей, принадлежавших, по-видимому, к разным, но родственным в этническом плане группам (родам, фратриям), и применявшим разный обряд захоронения своих умерших родственников. У тюркских же народов еще в XIX в. к представителям разных социальных групп населения применяли разный обряд погребения. Так, представителей социальной верхушки сжигали, а простых людей просто закапывали в землю или же бросали в степи (Катанов Н.Ф., 1894, с.117). Погребения по обряду кремации исследователи сибирских древностей соотносят с тюрками-тюгу (Вайнштейн С.И., 1966, с.61; Грач А.Д., 1968, с.211) или только представителями социальной верхушки тюркского общества (Кыз-ласовЛ.Р., 1960, с.51-53).
Исходя из вышесказанного, отмеченные трупо-сожжения из могильников, расположенных в бассейне Северского Донца, как нам представляется, следует связывать с представителями тюркского этноса, которые в социальной структуре местного салтовского общества занимали привилегированное положение. Последнее утверждение подтверждается фактом наличия среди трупосожжений Придонечья достаточно большого числа захоронений конных воинов. Интересно, что среди них удалось выделить погребения командиров небольших конных отрядов - сотников, социально маркирующим показателем для которых, как и у аланского населения (Афанасьев Г.Е., 1993, с.26-29, 39-42), является конский начельник в комплекте с 3-4 видами вооружения (Аксенов В.С., 1998, с.40). Находки конских начельников в ингумационных захоронениях ямных салтовских могильников Придонечья нам не известны. Это позволяет предположить, что данные сожжения принадлежат социальной верхушке местного общества - представителям тех древних тюркских родов (собственно тюркам), предки которых играли главенствующую роль в степных районах Юго-Восточной Европы в предсалтовское время, и которые, вероятно, оставили такие богатейшие комплексы как Келегеи, Малое Перещепино, Вознесенка. В условиях перехода господствующего военно-политического положения к хазарам, они потеряли значительную часть своей власти, но все же вошли в состав правящей верхушки Хазарского каганата, оставаясь правящей элитой местного протоболгарского кочевого общества.
На грунтовых болгарских могильниках Придонечья встречены и захоронения, в которых явственно
проступают черты угорского погребального обряда (рис.З, 2-5; рис.4, 2-4). К ним можно отнести наличие специально сделанных в торцевых стенках могильных ям ниш-подбоев, размещение в них частей коня (черепа, костей ног) в сопровождении конского снаряжения или только конской сбруи (Аксенов В.С., 1997, с.34,35). Так, в погребении 127 Нетайловского могильника в нише-подбое находился целый костяк коня, здесь же лежала конская сбруя (Аксенов В.С., 1997, рис.1, 1). Вероятно, близкую конструкцию могильной ямы имели и п.п.23, 53, открытые на Нетайловском могильнике экспедицией Д.Т.Березовца (Иченская О.В., 1981, рис.З). Здесь же открыты захоронения с частями коня и конской сбруей (132, 171) или только конским снаряжением (144, 221), помещенным в ниши-подбои (Жиронкина О.Ю., Крыганов А.В., Цит-ковская Ю.О., 1997, рис.1; Жиронкина О.Ю., Цитковская Ю.О., 1996, рис.4; Аксенов В.С., 1997, рис.1, 3, 6).
Захоронения с целым костяком коня, расположенным в ногах хозяина перпендикулярно его телу (рис.З, 2-3), находят частичные аналогии в погребениях венгров, относящихся к эпохе обретения ими родины в Паннонии, и выделенные Ч.Балиндом в V группу (Балинд Ч., 1972, с.181). Данные захоронения сближает друг с другом по элементам обряда расположение конских останков в могиле, отличает же их состав (целый конь - растянутая шкура). Наличие в венгерских захоронениях растянутой в ногах человека шкуры коня сказалось на форме самой могильной ямы, которая в некоторых случаях, так же как и в погребении 53 Нетайловского могильника, имела “грушевидную” в плане форму (Балинд Ч., 1972, рис.1, 6).
Захоронения с черепом и костями конечностей коня в ногах хозяина хорошо известны также на Тан-кеевском могильнике (рис.5, 4-5) и подобных ему некрополях салтовского времени Южного Урала и Среднего Поволжья (Халикова Е.А., 1971, с.71), где подобные погребения относятся к смешанному тюрко-угорскому населению. Размещение в ногах человека свернутой шкуры коня (череп и кости ног сложены кучкой) является наиболее характерной чертой угорского погребального обряда, тогда как для захоронений тюрок более характерно наличие в могиле растянутой вдоль тела человека шкуры коня (Казаков Е.П., 1981, с.66; Казаков Е.П., 1989, с.83). Последнее находит подтверждение в болгарских захоронениях VI-VII вв. с территории Великой Болгарии Кубрата (Атавин А.Г., 1996, табл.4, 8, 12, 23). При этом, если для угорского населения характерно укладывание черепа коня лобной частью вверх, резцовой частью - к голове погребенного, над кучкой сложенных костей ног коня, несколько сбоку от ног человека, то в болгарских (с угорским влиянием) погребениях череп коня лежит на боку поперек могильной ямы (Казаков Е.П., 1984, с. 105). Именно так были уложены останки коня в большей части погребений Больше-Тарханского могильника (Генинг В.Ф., Халиков А.Х., 1964, рис.9,10), в болгарских могильника Подонья (Татаринов С.И., Копыл
202
А.Г., 1981, рис.2, 4; Татаринов С.И., Копыл А.Г., Шам-рай А.В., 1986, рис.7, 4). При этом в Больше-Тиган-ском и Танкеевском могильниках, где большинство конских останков в погребениях уложено в соответствии с угорской традицией (рис.5, 6), известны единичные захоронения с конским черепом, уложенным поперек могильной ямы (Халикова Е.А., 1976, рис.2а; Халикова Е.А., 1971, рис.6,106). В погребениях же 180, 264, 298 протоболгарского Больше-Тарханского могильника останки коня были уложены в полном соответствии с угорской погребальной традицией (Генинг В.Ф., Халиков А.Х., 1964, с.23, рис.8а). Аналогичным образом были уложены конские останки в тех немногих венгерских погребениях, которые были открыты на территории Украины (рис.5, 7) (Бокий Н.М., Плетнева С.А., 1988, рис.2, 7; Приймак В.В., Супруненко А.Б., 1994, с.81), и в п.34 протоболгарского могильника Лиманское Озеро (рис.4, 5). В последнем случае состав останков коня (сложенная шкура коня) и занимаемое ими место находят полное соответствие в погребениях II группы венгерских погребений IX-X вв. Паннонии (Балинт Ч., 1972, рис.1, 2). При этом лошадиные кости в венгерских погребениях II группы очень часто находятся выше, чем человеческие (Балинт Ч., 1972, с. 178), что отмечается и в п.34 протоболгарского могильника Лиманское Озеро.
Интересен и тот факт, что только на Танкеевском могильнике встречены захоронения с подбой-чиками в торцевой стенке у ног погребенных (рис.5, 4-5) (Халикова Е.А., 1971, с.84), аналогичные нишам-подбоям в захоронениях Нетайловского могильника, болгарских могильников у с.Желтое и Зливки (Красильников К.И., 1991, с.71; Швецов М.Л., 1991, с.115). На могильниках Среднедонечья могильные ямы с подбоями у ног или головы отмечены в 8,3% болгарских захоронений (Красильников К.И., 1990, с.31). В VII-VIII вв. наличие ниш-подбоев с уложенной в них жертвенной пищей характерно для погребений турбас-линской культуры Южного Урала, которые соотносятся с пришлым степным населением (Мажитов Н.А., 1981, рис.12, 2-4). Появление ниш-подбоев, укладывание в них или у ног умершего свернутой шкуры коня в погребальном обряде протоболгарского населения Подонья мы склонны связывать с влиянием угорского компонента. Последнее было бы невозможно без тесных и продолжительных межэтнических контактов. Начало же этих контактов можно отнести к гуннскому времени.
Вопрос о выделении иранского компонента в составе протоболгар является наиболее сложным в контексте настоящего исследования. Достаточно распространенным является предположение об очень ранней тюркизации сармат, произошедшей еще в период становления гуннского племенного объединения и приведшей к формированию протоболгарского этнического массива (Смирнов А.П., 1951, с.10-12; Артамонов М.И., 1962, с.82-83; Ваклинов Ст., 1977, с.28-29). Существует мнение (основанное на материалах мо
гильников VIII-IX вв. из Среднего Поволжья), что болгары имели близкую с сарматами антропологическую основу, и пришли на Волгу, уже имея в своем составе монголоидный элемент (Акимова М.С., 1964, с. 184, 185). Черты иранского (сарматского) погребального обряда: подбои в одной из продольных стенок могилы, наличие в могиле мела или белых камней, присутствие мясной заупокойной пищи в виде костей барана, а также деформация черепов - отмечены исследователями в раннеболгарских памятниках новинковского типа из Среднего Поволжья (Матвеева Г.И., 1997, с.62). При этом, как показали антропологические исследования, новинковское население, по комплексу краниологических и одонтологических признаков, входило в круг распространения протоболгарских кочевых племен Поволжья, Подонья и было смешанным по своему антропологическому составу. При общей европеоидности новинковской серии, в ней присутствуют отдельные экземпляры с монголоидной примесью, которая больше всего проявилась в женской группе, тогда как мужским черепам, происходящим из могильников Среднего Поволжья, наиболее близка сборная антропологическая серия венгров “эпохи завоевания родины”, Больше-Тарханского могильника, а также серии из города Саркела, кочевников Башкирии (Матвеева Г.И., 1997, с.97-98). Антропологами отмечается также наличие этнических связей новинковцев с группами населения из Подонья (Саркел, Зливки) (Рудь Н.М., 1987, с.141). Вероятно, именно с этим населением следует связывать те брахикранные черепа монголоидного типа, которые были представлены в зливкинской серии (Наджимов К.Н., 1955, с.74). Т.А. Трофимова предположила, что брахикранные черепа монголоидного типа из Зливок могут принадлежать “угорской или какой-нибудь южной остяко-самодийской, возможно, также и тюркской группе населения, происходящей из лесной полосы Западной Сибири, ассимилированной “салтовцами” (Трофимова Т.А., 1956, с. 112). Свидетельством такого положения дел могут служить отмеченные нами выше элементы тюркской и угорской погребальной обрядности в болгарских захоронениях салтовской культуры.
Другой антропологический тип, представленный в Зливках, брахикранный европеоидный, близок по своим морфологическим чертам к одному из типов сармат Поволжья (Наджимов К.Н., 1955, с.74; Дебец Г.Ф., 1948, с.256). Т.С.Кондукторова прямо указывала, что следы “сарматского” типа на территории Украины будут установлены в среде антропологически смешанного населения памятников типа Зливкинского могильника (Кондукторова Т.С., 1956, с. 173). Исследования серии черепов из могильника Червоная Гуса-ровка (Михеев В.К., 1994, с. 195) показали полное преобладание в ней европеоидных брахикранных и ме-зокранных черепов, близких по своим морфологическим показателям к черепам сармат, при полном их отличии от верхне-салтовского, нетайловского и зливкинского типов. Это тем более показательно, ибо за-
203
Рис. 1. Погребения с конем из могильников Красная Горка и Нетайловка. 1 - погр. №2 (Нетайловка); 2 -погр. №289/к-28; 3 - погр. №150/к-13; 4 - погр. №219/к-20; 5 - погр. №264/к-24; 6 - погр. №288/к-30; 7 - погр. Nq75/k-4: 8 - погр. №245/к-17 (Красная Горка).
Fig. 1 Interments with a horse from the burial grounds of Krasnaya Gorka and Netailovka. 1 - int №2 (Netailovka); 2 - int. №289/k-28; 3 - int. №150/k-13; 4 - int. №219/к-20; 5 - int. №264/k-24; 6 - int. Nq288/k-30; 7 - int. №75/k-4; 8 - int. №245/k-17 (Krasnaya Gorka).
Abb. 1. Bestattungen mit Pferd aus den Graberfeldem Krasnaja Gorka und Netajlovka. 1 - Grab 2 (Netajlovka);
2 - Grab 289/k-28; 3 - Grab 150/k-13; 4 - Grab 219/k-20; 5 - Grab 264/k-24; 6 - Grab 288/k-30; 7 - Grab 75/k-4; 8 - Grab 245/k-l 7 (Krasnaja Gorka).
Dess. 1. Sepultures avec un cheval dans les necropoles Krasnaya Gorka et Netailovka. 1 - sep.№2 (Netailovka); 2 - sep. №289/k-28; 3 - sep. №150/k-13; 4 - sep. №219/k-20; 5 - sep. №264/k-24; 6 - sep. №288/k-30; 7 — sep. №75/k-4; 8 - sep. №245/k-17 (Krasnaya Gorka)
204
Рис. 2. Погребения с конем из могильника Красная Горка. 1 - погр. №100/к-8; 2 - погр. №103/к-7; 3 - погр. №200/к-18; 4 - погр. №93/к-6; 5 - погр. №70/к-5; б - погр. №293/к-34; 7 - погр. №140/к-12; 8 - погр. №209/к-10; 9 - погр. №305/к-33 (Красная Горка).
Fig. 2 Interments with a horse from the burial ground of Krasnaya Gorka. 1 - int. №100/k-8; 2 - int. №103/k-7; 3 - int. №200/k-18; 4 - int. №93/k-6; 5 - int. №70/k-5; 6 - int. №>293/k-34; 7 — int. №140/k-12; 8 - int. Nq209/k-10; 9- int. №305/к-33 (Krasnaya Gorka ).
Abb. 2. Bestattungen mit Pferd aus dem Graberfeld Krasnaja Gorka. 1 - Grab 100/k-8; 2 - Grab 103/k-7; 3 - Grab 200/k-18; 4 - Grab 93/k-6; 5 - Grab 70/k-5; 6 - Grab 293/k-34; 7 - Grab 140/k-12; 8 - Grab 209/k-10; 9 - Grab 305/k-33 (Krasnaja Gorka).
Dess. 2. Sepultures avec un cheval de la necropole Krasnaya Gorka. 1 - sep. NqIOO/k-8; 2 - sep. №ЮЗ/к-7; 3 -sep. №200/k-18; 4 - sep. №93/к-6; 5 - sep. №70/k-5; 6 - sep. №293/k-34; 7 - sep. №140/k-12; 8 - sep. №209/k-10; 9 - sep. №305/k-33 (Krasnaya Gorka )
205

Рис. 3. Погребения из могильников Красная Горка и Нетайловка. 1 - погр. №77/к-3 (Красная Горка); 2 -погр. №53; 3 - погр. №127; 4 - погр. №171 ;5 - погр. №132 (Нетайловка).
Fig. 3. Interments from the burial grounds of Krasnaya Gorka and Netailovka. 1 - int. №77/k-3 (Krasnaya Gorka);
2 - int. №53; 3 - int. №127; 4 - int. №171;5 - int. №132( Netailovka).
Abb. 3. Bestattungen aus den Graberfeldem Krasnaja Gorka und Netajlovka. 1 - Grab 77/k-3 (Krasnaja Gorka);
2 - Grab 53; 3 - Grab 127; 4 - Grab 171; 5 - Grab 132 (Netajlovka).
Dess. 3. Inhumations des necropoles Krasnaya Gorka et Netailovka. 1 - sep. 77/k-3 (Krasnaya Gorka); 2 - sep. 53; 3 - sep. 127; 4 - sep. 171; 5 - sep. 132 (Netailovka)
206
Рис. 4. Погребения с частями коня из могильников Нетайловка и Лиманское Озеро. 1 — погр. №255; 2 - погр. №259; 3 - погр. №144; 4 - погр. №252 (Нетайловка); 5 - погр. №34 (Лиманское Озеро).
Fig. 4. Interments with horse parts from the burial grounds of Netailovka and Limanskoye Ozero. 1 - int. №255;
2 - int. №259; 3 - int. №144; 4 - int. №252 ( Netailovka); 5 - int. №34 (Limanskoye Ozero).
Abb. 4. Bestattungen mit Pferdeteilen aus den Graberfeldem Netajlovka uns Limanskoje Ozero. 1 - Grab 255; 2 -Grab 259; 3 - Grab 144; 4 - Grab 252 (Netajlovka); 5 - Grab 34 (Limanskoje Ozero).
Dess. 4. Inhumations avec des details de cheval issus des necropoles Netailovka et Lac Limansky. 1 - sep. 255; 2 -sep. 259; 3 - sep. 144; 4 - sep. 252 (Netailovka ); 5 - sep. 34 (Lac Limansky)
207
I) 40
Рис. 5. Погребения с конем и с частями коня из могильников VII-X вв. Юго-Восточной Европы. 1 - погр. 3 к. 30 (с.Калининское); 2 - Портовое; 3 - погр. №55 (Кюлевча); 4 - погр. №770; 5 - погр. №202 (Танкеевка); 6 -погр. №28 (Большие Тиганы); 7 - погр. №2 (Субботицы).
Fig. 5. Interments with a horse and horse parts from the interments of the Vllth - Xth cc. of South-Eastern Europe. 1 -int. 3, barrow 30 (village of Kalininskoye); 2 - Portovoye; 3 - int. №55 (Kyulevcha); 4 - int. №770; 5 - int. №202 (Tankeyevka); 6 - int. №28 (Bolshiye Tigany); 7 - int. №2 (Subbotitsy).
Abb. 5. Bestattungen mit Pferd und Pferdeteilen aus den Graberfeldem des VII.-X. Jhs. in Siid-Ost-Europa.
1 - Grab 3, kurgan 30 (DorfKalininskoje); 2 - Portovoje; 3 - Grab 55 (Kjulevca); 4 - Grab 770; 5 - Grab 202 (Tankejevka); 6 - Grab 28 (Bol ’sije Tugany); 7 - Grab 2 (Subboticy).
Dess. 5. Sepultures avec un cheval, des parties de cheval dans les necropoles des VII-X s.s. de 1’Europe du Sud-Est. 1 - sep. 3, tumulus 30 (Village Kalininskoye); 2 - Portovoye; 3 — sep. 55 (Kulevtcha); 4 - sep. 770; 5 - sep. 202 (Tankeyevka); 6 - sep. 28 (Bolchiye Tygany); 7 - sep. 2 (Subbotitsy)
208
Рис. 6. Кремационные погребения с конским снаряжением из могильников Красная Горка и Сухая Гомольша. 1 - погр. №17; 2 - погр. №252; 3 - погр. №286 (Сухая Гомольша); 4 - погр. №162 (Красная Горка); 5 - погр. №214; 6 - погр. №175 (Сухая Гомольша); 7 - погр. №138; 8 - погр. №189; 9 - погр. №216 (Красная Горка).
Fig. 6. Cremation interments with horse harness from the burial grounds of Krasnaya Gorka and Sukhaya Gomolsha. 1 - int. №17; 2 - int. №252; 3 - int. №286 (Sukhaya Gomolsha); 4 — int. №162 (Krasnaya Gorka); 5 -int. №214; 6 - int. №175 (Sukhaya Gomolsha ); 7 - int. №138; 8 - int. №189; 9 - int. №216 (Krasnaya Gorka J.
Abb. 6. Kremationsbestattungen mit Pferdeausriistung aus den Graberfeldem Krasnaja Gorka und Syhaja Gomol’sa. 1 - Grab 17; 2 - Grab 252; 3 - Grab 286 (Syhaja Gomol’sa); 4 - Grab 162 (Krasnaja Gorka); 5 - Grab 214; 6- Grab 175 (Syhaja Gomol’sa); 7 - Grab 138; 8 — Grab 189; 9 — Grab 216 (Krasnaja Gorka).
Dess. 6. Sepultures crematoires avec le hamachement de cheval dans les necropoles de Krasnaya Gorka et de Soukhaya Gomolcha. 1 - sep. 17; 2 - sep. 252; 3 - sep. 286 (Soukhaya Gomolcha); 4 - sep. 162 (Krasnaya Gorka); 5 - sep. 214; 6 - sep. 175 (Soukhaya Gomolcha); 7 - sep. 138; 8 - sep. 189; 9 - sep. 216 (Krasnaya Gorka)
209
Рис. 7. Погребения из могильника Червоная Гусаровка. 1 - погр. №23; 2 - погр. №25; 3 - погр. №26; 4 -погр. №27; 5 - погр. №29; 6 - погр. №31 (Червоная Гусаровка).
Fig.7. Interments from the burial ground of Chervonaya Gusarovka. 1 - int. №23; 2 - int. №25; 3 - int. №26; 4 -int. №27; 5 - int. №29; 6 - int. №31 (Chervonaya Gusarovka).
Abb. 7. Bestattungen aus dem Graberfeld Cervonaja Gusarovka. 1 - Grab 23; 2 - Grab 25; 3 - Grab 26; 4 - Grab 27; 5 - Grab 29; 6- Grab 31 (Cervonaja Gusarovka).
Dess. 7. Sepultures de la necropole a Tchervonaya Goussarovka. 1 - sep. 23; 2 - sep. 25; 3 - sep. 26; 4 - sep. 27; 5 - sep. 29; 6 - sep. 31 (Tchervonaya Goussarovka)
210
хоронения могильника Червоная Гусаровка относятся к так называемому “зливкинскому” погребальному типу.
Захоронения могильника Червоная Гусаровка характеризует размещение погребений четкими рядами, идущими с севера на юг; наличие в рядах достаточно обособленных групп могил (от 3 до 10), содержащих, как правило, захоронения взрослых (мужчин, женщин) и малолетних детей. Погребения размещены достаточно плотно. В среднем на 5,3 м2 вскрытой площади могильника приходится одно погребение. Захоронения индивидуальны, произведены в неглубоких простых грунтовых ямах (рис.7), реже в ямах, на дне которых специально прорыто углубление для покойника. Характерно наличие в ямах остатков деревянных гробов-рам, иногда в сочетании с перекрытием из поперечно уложенных деревянных плах. Умершие покоятся в вытянутом положении на спине головой на северо-запад, с прямыми ногами и сложенными на животе, на груди, на костях таза руками (иногда одна рука была вытянута вдоль тела). Инвентарь в большинстве захоронений представлен только одним глиняным сосудом, поставленным слева или справа от головы погребенного. Остатки мясной жертвенной пищи отсутствуют, тогда как последняя характерна для “стандартных” захоронений “зливкин-ского” типа (Плетнева С.А., 1999, с.78). В 66 из 177 вскрытых захоронений погребальный инвентарь был представлен крымским керамическим импортом, а еще в 4 погребениях были найдены стеклянные сосуды, вероятно, также крымского производства (Аксенов В.С., Михеев В.К., 1998, с.344, рис.2). В остальных захоронениях инвентарь представлен салтовскими кружечками или лепными сосудами кочевнических типов (Михеев В.К., 1994, с. 196). Размещение погребений довольно четкими рядами, ориентировка и положение рук погребенных на груди и поясе, минимальный состав погребального инвентаря, а также обнаружение в одном погребении в районе шеи нашивки в виде равноконечного креста (Аксенов В.С., Михеев В.К., 1998, рис.4, 17) можно трактовать как факт знакомства данного населения с христианством. Интересно, что на ранних мусульманских могильниках IX-X вв. Средне-донечья умершие покоятся в грунтовых могильных ямах, идентичных по конструкции могильным ямам могильника Червоная Гусаровка, и встречены аналогичные червоногусаровским, красногорским, воло-коновским гробы-рамы и перекрытия из уложенных продольно или поперечно деревянных плах (Кравченко Э.Е, Гусев О.А., Давыденко В.В., 1998, рис.2, 1; 4, 4; 5, 1, 2; 6, 4; 7, 1; 8, 3). Близкие по конструкции могильные ямы - яма с прямыми стенками, в нижней части которой вырыта узкая погребальная камера (вдоль длинных, а иногда и вдоль коротких стенок, таким образом, оставались ступеньки-заплечики) - встречаются в ингумационных
захоронениях Черняховской культуры, как с северной, так и с западной ориентировкой умерших (Никитина Г.Ф., 1985, с.48, 49), и которые большинство исследователей связывают с сарматами.
Все это позволяет нам попытаться вычленить из серии памятников так называемого “зливкинского” типа те комплексы, которые с достаточно большой долей вероятности можно связать с иранским (сарматским) компонентом протоболгарского населения салтовской культуры. Такими, с нашей точки зрения, являются захоронения могильника Червоная Гусаровка, в которых отсутствуют остатки мясной жертвенной пищи и такие конструктивные детали могил, как ниши-подбойчики в торцевых стенках могильных ям, приступки. Тот факт, что данное население успешно ассимилировало тюркский компонент, подтверждается открытием на могильнике погребений, в которых находились останки людей с четко выраженными монголоидными чертами. В одном из таких захоронений были обнаружены остатки каптаргака - специального кожаного мешочка для хранения разных бытовых вещей, который у представителей тюркских народов подвешивался к поясному ремню, и крупное бронзовое зеркало, типологически близкое зеркалам поздних сармат (Бшик О.О., 1998, с.18, 21).
Некоторые итоги
Таким образом, можно констатировать, что изучение отдельных протоболгарских могильников верхнего и среднего течения р.Северский Донец, оставленных кочевыми и полукочевыми объединениями, входившими в состав Хазарского каганата, действительно позволяет говорить о наличии на них захоронений, в которых достаточно четко прослеживаются черты тюркского, угорского и иранского (сарматского) погребальных обрядов. Это подтверждает данные письменных источников о достаточно пестром этническом составе населения на границе степной и лесостепной зон междуречья Днепра и Дона в хазарское время. Такая ситуация сложилась исторически, в результате отмеченных выше бурных событий протоболгарской истории. Но, следует отметить, что и в VIII-X вв. продолжался постоянный приток разноэтничного кочевого населения в указанный регион из других районов Восточной Европы. Поводом к таким переселениям в период существования Хазарского каганата были вполне объяснимые объективные причины: наличие свободных и благодатных для ведения хозяйства территорий, удаленность Придонечья от центральной власти, что давало возможность представителям местной социальной верхушки проявлять большую самостоятельность, различные военно-политические события. Вероятно, сюда, на северо-западную окраину Хазарского каганата, как считает ряд исследователей, могла бежать, по крайней мере, какая-то часть побежденных в результате гражданской войны мятежных хазарских арие-
211
тократических родов (кабаров или кабиров) (Комар О.В., 1999, с.167-168).
В заключение следует отметить, что процесс этнической консолидации протоболгарского кочевого населения в рамках Хазарского каганата на территории Днепро-Донского междуречья, в Приазовье и Донецкой лесостепи так и не был завершен. Ослабление Хазарии, проникновение в степи Восточной Европы угров, гузов, печенегов и половцев привело к началу нового витка кочевого этногене
за. Сохранившиеся в исторических катаклизмах koh.IX-X вв. протоболгарские роды и их отдельные представители влились в состав угорских или печенежских племен и, вероятно, приняли участие в формировании союза Черных Клобуков, тем самым завершив период относительно самостоятельного исторического развития. Раннесредневековые народности были созданы при участии протоболгар в других регионах и при других исторических обстоятельствах.
Литература и архивные материалы
Айбабин А.И., 1985. Погребение хазарского воина// СА. № 3.
Айбабин А.И., 1990. Хронология могильников Крыма позднеримского и раннесредневекового времени// Материалы по Археологии, Истории и Этнографии Таврии. Вып.1. Симферополь.
Айбабин А.И., 1993. Могильники VIII - начала X вв. в Крыму// Материалы по Археологии, Истории и Этнографии Таврии. Вып.З. Симферополь.
Айбабин А.И., 1993а. Погребения кочевнической знати в Крыму конца IV - VI вв.// Материалы по Археологии, Истории и Этнографии Таврии. Вып.З. Симферополь.
Айбабин А.И., Герцен А.Г., Храпунов И.Н., 1993. Основные проблемы этнической истории Крыма// Материалы по Археологии, Истории и Этнографии Таврии. Вып.З. Симферополь.
Акимова М.С., 1964. Материалы к антропологии ранних болгар// Генинг В.Ф., Халиков А.Х. Ранние болгары на Волге. М.
Аксенов В.С., 1997. К вопросу об этнической принадлежности захоронений с конем Нетайловского могильника// В1сник ХДУ. № 396. Харюв.
Аксенов В.С., 1998. Об уровне вооруженности населения салтовской культуры (по материалам Сухогомоль-шанского и Красногорского могильников)// Вкник ХДУ. № 413. Харюв.
Аксенов В.С., Крыганов А.В., Михеев В.К., 1996. Обряд погребения с конем у населения салтовской культуры (по материалам Красногорского могильника)// Материалы I тыс. н.э. по археологии и истории Украины и Венгрии. К.
Аксенов В.С., Михеев В.К., 1998. Крымский импорт и хронология некоторых памятников верховий Северского Донца// Культуры степей Евразии второй половины I тысячелетия н.э. (вопросы хронологии). Самара.
Амброз А.К., 1971. Проблемы раннесредневековой хронологии Восточной Европы// СА. № 2.
Амброз А.К., 1982. О Вознесенском комплексе VIII в. на Днепре - вопрос интерпретации// Древности эпохи великого переселения народов. М.
Амброз А.К., 1985. К итогам дискуссии по археологии гуннской эпохи в степях Восточной Европы (1971 -1984 гг.)// СА. № 3.
Ангелов Д., 1986. Славяне и протоболгары в догосударственный период// Советское славяноведение. № 5.
Артамонов М.И., 1962. История хазар. Л.
Атавин А.Г., 1996. Погребения VII - начала VIII вв. из Восточного Приазовья// Культуры Евразийских степей второй половины I тысячелетия н.э. Самара.
Афанасьев Г.Е., 1987. Население лесостепной зоны бассейна Среднего Дона (аланский вариант салтово-маяцкой культуры)// Археологические открытия на новостройках. Вып.2. М.
Афанасьев Г.Е., 1993. Донские аланы. Социальные структуры алано-ассо-буртасского населения Среднего Дона. М.
Балинд Ч., 1972. Погребения с конями у венгров в IX-X вв.// Проблемы археологии и древней истории угров. М.
Баранов И.А., 1990. Таврика в эпоху раннего средневековья (салтово-маяцкая культура). К.
Безуглов С.И., 1985. Погребение кочевника VII в. н.э. на Нижнем Дону// СА. № 2.
Бернштам А.Н., 1951. Очерк истории гуннов. Л.
Бешевлиев В., 1981. За разнорадната сыцност на първобългарите// Плиска-Преслав. Т.2. София.
Бигик О.О., 1998. Реконструкц1я поясу 1з червоногусар(вського мопльника// Актуальш проблеми в1тчизняно! та всесвкньо! icTopii. Випуск 3. Харюв.
Бокий Н.М., Плетнева С.А., 1988. Захоронение семьи воина-всадника X в. в бассейне Ингула// СА. № 2.
Вайнштейн С.И., 1966. Некоторые вопросы истории древнетюркской культуры// СЭ. № 3.
Ваклинов С., 1977. Формиране на старобългарската культура VI-XI век. София.
212
Византийские историки: Дексиппъ, Эвнапий, Олимшодоръ, Малхъ, Петръ Патр ищи, Менандръ, Кандидъ, Нонносъ и Феофан Византиец/ Перевод Спиридона Дестуниса; примечания Гавршла Дестуниса. 1860. СПб.
Въжарова Ж.Н., 1976. Славяни и прабългари (на данни на некрополите от VI-XI в. на територията на Бълга-рия). София.
Гаврилюк Н. А., 1995. Скотоводство Степной Скифии. К.
Гаркави А.Я., 1874. Сведения еврейских писателей о Хазарии и хазарском царстве. СПб.
Генинг В.Ф., 1989. Некоторые вопросы периодизации этнической истории древних болгар// Ранние болгары в Восточной Европе. Казань.
Генинг В.Ф., Халиков А.Х., 1964. Ранние болгары на Волге: Больше-Тарханский могильник. М.
Георги И.И., 1799. Описание всех обитающих в Российском государстве народов. 4.2. СПб.
Гильом де Рубрук., 1997. Путешествие в Восточные страны. М.
Грач А.Д., 1968. Древнейшие тюркские погребения с сожжением в Центральной Азии// История, археология и этнография Средней Азии. М.
Гумилев Л.Н., 1959. Удельно-лествичная система у тюрок в VI-VIII вв.// СЭ. № 3.
Гумилев Л.Н., 1961. Орды и племена у древних тюрок и уйгуров// Материалы по этнографии. Вып.1. Л.
Дебец Г.Ф., 1948. Палеоантропология СССР. М.; Л.
Дегтярь А.К., 1984. Комплекс из погребения воина у с.Кочеток на Северском Донце// СА. № 2.
Демченко М.А., 1965. Лесостепь Харьковщины// Материалы Харьковского отдела географического общества СССР. Вып.1. Харьков.
Димитров Д.Ил., 1987. Прабългарите по северното и западното Черноморие. Варна.
Дмитриев А.В., 1979. Могильник эпохи переселения народов на реке Дюрсо// КСИА. Вып.158.
Дмитриев А.В., 1979а. Погребения всадников и боевых коней в могильнике эпохи переселения народов на р.Дюрсо близ Новороссийска// СА. № 4.
Егоров В.Л., 1985. Историческая география Золотой Орды в XIII-XTV вв. М.
Жиронкина О.Ю., Крыганов А.В., Цитковская Ю.О., 1997. Об одном комплексе погребений Нетайловского могильника// Древности 1996. Харьков.
Жиронкина О.Ю., Цитковская Ю.О., 1996. Новые данные о погребальном обряде Нетайловского могильника// Культуры Евразийских степей второй половины I тысячелетия н.э. Самара.
Засецкая И.П., 1977. О роли гуннов в формировании культуры южнорусских степей конца IV - V вв. н.э.// Археологический сборник. № 18. Л.
Зиньковская И.В., 1997. Население лесостепного Днепро-Донецкого междуречья во второй-третьей четверти I тыс.н.э. (по материалам погребальных комплексов с кремациями)/ Автореф. дис. ... канд. ист. наук. Воронеж.
Иордан, 1960. О происхождении и деяниях гетов. М.
Йорданов С., 1997. За социално-политическата организация на Кубратова Велика България: II. Системата Тьолис-Тардуш и двудялбата “Българи - Котраги” в “Старата Велика България”// Българите в Северното Причерноморие. В. Тырново.
Иченская О.В., 1981. Об одном из вариантов погребального обряда салтовцев по материалам Нетайловского могильника// Древности Среднего Поднепровья. К.
Казаков Е.П., 1981. Об одном из вариантов культа коня в средневековых памятниках Евразии// Методологические аспекты археологических и этнографических исследований в Западной Сибири. Томск.
Казаков Е.П., 1984. О культе коня в средневековых памятниках Евразии// Западная Сибирь в эпоху средневековья. Томск.
Казаков Е.П., 1989. О некоторых элементах языческой культуры угров Урало-Поволжья// Проблемы древних угров на Южном Урале. Уфа.
Катанов Н.Ф., 1894. О погребальных обычаях тюркских племен с древнейших времен до наших дней// Известия общества археологии, истории и этнографии при Казанском университете. Т.12. Вып.2.
Киселев С.В., 1951. Древняя история Южной Сибири. М.
Коковцов П.К., 1932. Еврейско-хазарская переписка. Л.
Комар О.В., 1999. Коментар! до статтй Тахтай А.К. Погребальный комплекс хазарской эпохи из округи г.Чис-тяково Сталинской области// Vita antiqua. № 2. К.
Кондукторова Т.С., 1956. Материалы по палеоантропологии Украины// Труды института этнографии им. Н.Н. Миклухо-Маклая. Новая серия. T.XXXIII. М.
Константин Багрянородный, 1991. Об управлении империей. М.
Костенков, 1868. Статистическо-хозяйственное описание Калмыцкой степи// Калмыцкая степь Астраханской губернии по исследованиям Кумо-Манычской экспедиции. СПб.
Кравченко Э.Е., Гусев О.А., Давыденко В.В., 1998. Ранние мусульмане в среднем течении Северского Донца
213
(по археологическим источникам)// Археологический альманах. № 7. Донецк.
Красильников К.И., 1990. О некоторых вопросах погребального обряда праболгар Среднедонечья// Ранние болгары и финно-угры в Восточной Европе. Казань.
Красильников К.И., 1991. Могильник древних болгар у с.Желтое на Северском Донце// Проблеми на пробългарската история и култура. Вип.2. София.
Круглов Е.В., 1990. О подкурганных захоронениях калмыко-астраханских степей хазарского времени// Вопросы археологии юга Восточной Европы. Элиста.
Круглов Е.В., 1992. К проблеме формирования хазарской этносоциальной общности// Вопросы этнической истории Волго-Донья. Пенза.
Круглов Е.В., 1992а. Хазарские погребения в бассейне реки Иловли// СА. № 4.
Кудряшов К.В., 1948. Половецкая степь// Записки Всесоюзного географического общества. Новая серия. Т.2. М.
Кухаренко Ю.В., 1951. О некоторых археологических находках на Харьковщине// КСИИМК. T.XLI.
Кухаренко Ю.В., 1952. Новопокровський могильник i поселения// Археолот. Т.6.
Кызласов Л.Р., 1960. Тува в период Тюркского каганата (VI-VIII вв.)// Вестник МГУ. Серия IX. № 1.
Кызласов Л.Р., 1984. История Южной Сибири в средние века. М.
Латышев В.В., 1948. Известия древних писателей о Скифии и Кавказе// ВДИ. № 4 (26).
Львова З.А., 1993. Облицовка погребального сооружения из Перещепинского комплекса// МАИЭТ. Вып.Ш.
Симферополь.
Львова З.А., 1994. Варварская группа вещей из Перещепинского комплекса// МАИЭТ. Вып.IV. Симферополь.
Львова З.А., 1996. Вещи кочевнического круга из перещепинского сокровища// Болгарский Ежегодник. Т.2. Харьков - София.
Львова З.А., Маршак Б.И., 1998. Последнее пополнение перещепинского сокровища его владельцем// МАИЭТ.
Вып.VI. Симферополь.
Мажитов Н.А., 1981. Южный Урал в VI-VIII вв.// Степи Евразии в эпоху средневековья. М.
Матвеева Г.И., 1997. Могильники ранних болгар на Самарской Луке. Самара.
Михеев В.К., 1982. Коньковые подвески на могильнике Сухая Гомольша// СА. № 2.
Михеев В.К., 1986. Сухогомольшанский могильник// СА. № 3.
Михеев В.К., 1990. Погребальный обряд Красногорского могильника салтово-маяцкой культуры// Ранние болгары и финно-угры в Восточной Европе. Казань.
Михеев В.К., 1991. О социальных отношениях у населения салтово-маяцкой культуры Подонья - Приазовья в VIII-X вв. (часть 1)// Археология славянского юго-востока. Воронеж.
Михеев В.К., 1994. Новый грунтовый могильник салтовской культуры в с.Червоная Гусаровка// Древности 1994. Харьков.
Михеев В.К., Тортика А.А., 2000. Историческая география Хазарского каганата и экологически возможная численность населения кочевых хазар (середина VII середина - X в.)// Вкник МСУ. Сер. Юда1ка. № 3.
Могильников В.А., 1981. Тюрки// Степи Евразии в эпоху средневековья. М.
Наджимов К.Н., 1955. О черепах зливкинского могильника// КСИЭ. T.XXIV.
Нестеров С.П., 1990. Конь в культах тюркоязычных племен Центральной Азии в эпоху средневековья. Новосибирск.
Никифора патриарха константинопольского краткая история со времени после царствования Маврикия, 1950// ВВ. Т.З. М.
Никитина Г.Ф., 1985. Систематика погребального обряда племен Черняховской культуры. М.
Обломский А.М., Терпиловский Р.В., 1993. Новые погребения раннесредневековых кочевников на Сумщи-не// Кочевники Урало-Казахстанских степей. Екатеринбург.
Орлов Р.С., 1985. Культура кочевников IV-VIII вв.// Этнокультурная карта территории Украинской ССР. К.
Патканов К., 1883. Из нового списка географии, приписываемой Моисею Корейскому// ЖМНП. № 3.
4.CCXXVI.
Пигулевская Н.В., 1941. Сирийские источники по истории народов СССР. М.
Плетнева С.А., 1962. О связях алано-болгарских племен Подонья со славянами в VIII-IX в.// СА. № 1.
Плетнева С.А., 1967. От кочевий к городам: салтово-маяцкая культура. М.
Плетнева С.А., 1982. Кочевники средневековья: Поиски исторических закономерностей. М.
Плетнева С.А., 1990. Половцы. М.
Плетнева С.А., 1996. Саркел и “шелковый путь”. Воронеж.
Плетнева С.А., 1999. Очерки хазарской археологии. Москва - Иерусалим.
Приймак В.В., Супруненко А.Б., 1994. Венгерское погребение в кургане у с.Твердохлебы Кобелякского района// Курганы Нижнего Поворсклья. Москва - Полтава.
Приходнюк О.М., 1996. Археологические данные о связях славян и степного населения в VII-VIII вв.// МАИЭТ.
Вып.5. Симферополь.
214
Прокопий из Кесарии, 1950. Война с готами/ Пер. С.П.Кондратьева. М.
Пьянков А.В., Тарабанов В.А., 1996. Кремационные погребения Кубани и Подонья салтовского времени: единство происхождения или случайное сходство// Проблемы археологии и истории Боспора. К 170-летию Керченского музея древностей. Керчь.
Рашев Р., 1993. К вопросу о происхождении праболгар // МАИЭТ. Вып.Ш. Симферополь.
Рашев Р., Станилов С., 1989. Раннесредневековый могильник у с.Ножарево Силистренский округ (предварительное сообщение)// Проблеми на прабългарската история и култура. Вип.1. София.
Рашид-ад-Дин., 1952. Сборник летописей/ Пер. с перс. Л.А.Хетагурова; Ред. и примеч. проф. А.А.Семенова. T.I.Kh.I.M.; Л.
Рудь Н.М., 1987. Антропологические исследования средневекового населения из Новинковского курганного могильника// Археологические исследования в Среднем Поволжье. Куйбышев.
Савченко Е.И., 1986. Крымский могильник// Археологические исследования на новостройках. Вып.1. М.
Семенов А.И., 1986. К реконструкции состава комплексов перещепинского круга// Археологический сборник. № 27. Л.
Смьченко А.Т., 1975. Слов’яни та !х сусщи в степовому Подншров’! (II-XIII ст.). К.
Смирнов А.П., 1951. Волжские болгары. М.
Страбон, 1964. География в 17 книгах/ Пер. статьи и коммент. Г.А.Стратановского; Под. ред. проф. С.Л. Ут-ченко. М.
Станчев С.Р., 1958. Некрополът до Нови Пазар. София.
Сыроечковский В.Е., 1940. Мухаммед-Герай и его вассалы// Ученые записки МГУ. Сер. история. Т.2. Вып.61.
Таскин В.С., 1968. Скотоводство сюнну по китайским источникам// Вопросы истории и историографии Китая. М.
Тарабанов В.А., 1994. Кремационные погребения VIII-X вв. на территории Краснодарского края и их этническая принадлежность// XVIII “Крупновские чтения” по археологии Северного Кавказа (тезисы докладов). Краснодар.
Тарабанов В.А., 1999. Исследование раннесредневековых памятников в Адыгее в 1986 году// Древности Кубани. Вып.14. Краснодар.
Татаринов С.И., Копыл А.Г., 1981. Дроновские древнеболгарские могильники на р.Северский Донец// СА. № 1.
Татаринов С.И., Копыл А.Г., Шамрай А.В., 1986. Два праболгарских могильника на Северском Донце// СА. № 1.
Толыбеков С.Е., 1955. О реакционной борьбе казахских султанов и батыров Младшего Жуза против добровольного присоединения к России// Вестник АН Казахской ССР. № 6.
Тортша О.О., 1995. 1стор1я протоболгар Дшпро-Донського межир!ччя: проблеми перюд!заци7/ Тези Всеукр. конф. “Проблеми збереження та вщновлення кторично! пам’ятГ. Харюв.
Тортика А.А., 1996. Некоторые проблемы этнической истории и археологии протоболгар// Болгарский ежегодник. Харьков - София. Т.2.
Тортика А.А., 1997. Новый взгляд на маршрут перекочевок в Великой Болгарии Кубрата// Тезисы науч. конф. “Проблемы истории и археологии Украины”. Харьков.
Торччка О.О., 1999. кторична география та населения Велико! Болгарп (630-660 р. н.е.): Методика дослгжден-ня кочових сусшльств середньов!ччя/ Автореф. дис. ... канд. кт. наук. Харюв.
Традиционное мировоззрение тюрков Южной Сибири, 1988. Новосибирск.
Трофимова Т.А., 1956. Антропологический состав населения г.Болгары в X-XV веках// Труды института этнографии им. Н.Н.Миклухо-Маклая. Новая серия. Т.ХХХШ.
Федоров-Давыдов Г.А., 1966. Кочевники Восточной Европы под властью золотоордынских ханов. М.
Флёров В.С., 1996. Раннесредневековые юртообразные жилища Восточной Европы. М.
Хазанов А.М., 1975. Социальная история скифов: основные проблемы развития древних кочевников евразийских степей. М.
Халиков А.Х., 1989. Протоболгары и протовенгры в Среднем Поволжье и Нижнем Прикамье// Проблеми на прабългарската история и култура. Вип.1. София.
Халикова Е.А., 1971. Погребальный обряд Танкеевского могильника// Вопросы этногенеза тюрко-язычных народов Среднего Поволжья. Казань.
Халикова Е.А., 1976. Больше-Тиганский могильник// СА. № 2.
Чичуров И.С., 1980. Византийские исторические сочинения: “хронография” Феофана, “бревиарий” Никифора. М.
Швецов М.Л., 1991. Могильник “Зливки”// Проблеми на прабългарската история и култура. Вип.2. София.
Шрамко Б.А., 1983. Погребения VIII-X вв. у с.Пятницкое в Харьковской области// Древнерусское государство и славяне. Минск.
215
Summary
V.S.Aksyonov, A.A.Tortika (Kharkov, Ukraine)
Protobulgarian Interments in the Don and the Seversky Donets Basins in the VUIth - Xth cc. The Problem of Poly variance Rite and Ethnohistorical Interpretation
The paper bears on historical and archaeological interpretation of polyvariant funeral rites among the Protobulgarians, who inhabited the area between the Don and the Seversky Donets rivers. The analysis of the data obtained from the Protobulgarian burial grounds dated back from the Vlllth to the Xth cc. A.D., and the interments containing horse remains in particular, give evidence of the heterogeneous ethnic structure of the tribal and territorial communities, that had left the monuments under discussion. Each community had its own formation history, it determining the proportion of specific ethnic features of their funeral rite. The authors suggest classification of those features and their comparative characteristics. They also propose hypotheses for explaining the phenomenon of polyvariant funeral rites.
The analysis of the early medieval history of the Protobulgarians, their nomad culture and the stage of their social development, as well as the data of geographical history of South-Eastern Europe, give the grounds for restoration of historical, ethnic and cultural situation in the area after the Khazars’ expansion and submission of Protobulgarian tribes by the Khazarian Khaganate. In that period the Protobulgarian tribal structure and the system of settling were destroyed, and big tribes and tribal units ceased to exist.
The remains of various tribal groups sought refuge in the outlaying areas of the steppe zone: in the Crimea, on the left bank of the Dnieper and in the forest-steppe zone of the Seversky Donets river. The old tribes were replaced by new nomad groups and families (aeels) that emerged when those tribes and families that had survived started merging. As different customs and traditions began merging too, their new variants appeared soon. The ethnic structure of every new tribal and family group differed, this determining specific character of their cultural traditions, and funeral rite in particular. By the end of the Vllth c. - early Vlllth c. the military and political situation in the Khazarian Khaganate became more stable and the Protobulgarians restored their habitual way of living in the steppe and forest-steppe zone of the Don and the Dnieper basins. As the Khazars opposed their unification and appearance of bigger Protobulgarian communities, the latter had preserved the elements of ethnic and cultural isolation within the whole history of the Khaganate.
The tribes on the territories of forest-steppe zone in the Seversky Donets and the Oskol basins preserved their economic cycle, but being deprived of their habitual pastures, they gradually passed to a half-settled way of life. It is to those Protobulgarian tribes that such archaeological sites as Volokonovka, Sukhaya Gomolsha and Krasnogorovka cemetries most probably belong. It is also not unlikely that the Protobulgarian territories were part of the Alans’ feudal formations, which were, in their turn, constituents of the Khazarian Khaganate. The representatives of those communities might have served in the Alans’ detachments on the borders of Kiev Russ and other Slavonic territories. The ethnic situation of the communities was heterogeneous and could not be characterised in general. We consider the attempts to attribute the non-Alan population of the region to a definite people mentioned in written sources to be not constructive enough. It is much more promissing to determine ethnic features of each cemetery separately as of the site that has been left by a separate tribal group with its own history, each group transforming gradually into a territorial community within the feudal possessions of the Khazarian Khaganate.
The investigation of separate Protobulgarian cemetries of the upper and mid-flow of the Seversky Donets river gives evidence that there are burials with obvious traits of the Turkish, Hungarian and Iranian (Sarmatian) funeral rites.
V.S.Aksenov, A.A.Tortika (Charkov, Ukraine)
Protobulgarische Bestattungen von Don- und Donezgebiet im УТП.-Х. Jh.: Problem der Polyvarietat des Rituals und der ethnohistorischen Interpretation
Nach der politischen Unterwerfung der Protobulgaren durch die Chasaren erfolgt die Zerstorung des fruheren Besiedelungssystems der Letzteren und ihrer Stammstruktur. In dieser Zeit hort das Bestehen groBer protobulgarischer Stamme und Stammverbande im Gebiet zwischen dem Don und dem Dnepr auf. Die Reste von Nomadengruppen unterschiedlicher Stammherkunft riicken sieh in diesem Zeitraum in die Randgebiete der Steppenzone: auf die Krim, an das linke Ufer des Dnepr, in die Donezker Waldsteppe. Unter diesen extremen Bedingungen werden die alten Gentilgemeinschaften schwacher, oder sie verschwinden vollstandig. An ihrer Stelle bilden sieh auf Grund der
216
Vereinigung der iiberlebten und erhaltenen Gruppen und einzelnen Familien neue Nomadengentile und Aile. Unterschiedliche Traditionen, darunter auch Bestattungsrituale, vermischen sieh, es entstehen neue Varianten des Bestattungsritus. In jedem einzelnen Fall variierte die unterschiedliche proportionelle Zusammensetzung der Vertreter dieser oder jener ethnischen Gruppen im Bestand neuer Stamm- und Gentilstrukturen, und das verursachte die Bildung bestimmter Kulturtraditionen und eines besonderen Bestattungsritus bei ihren Nachkommen.
Gegen Ende des VII.-Anfang des VIII. Jhs. wird die militarisch-politische Situation im Rahmen des chasarischen Kaganats stabil. Das Vorazovgebiet, die Steppen und Waldsteppen zwischen dem Don und dem Dnepr werden von den Protobulgaren emeut erschlossen. Sie bauen ihre Nomadenwirtschaft wieder auf, nehmen das System des saisonbedingten Weiterziehens und der Weiden. Wahrenddessen waren die Chasaren an der Konsolidierung solcher Gentilgruppen und an der Bildung groBer protobulgarischer Gemeinschaften nicht interessiert. Demzufolge erhalten sie im Laufe der ganzen Geschichte des Kaganats Elemente der kulturellen und ethnischen Isoliertheit, die auch in der Polyvarietat des Bestattungsrituals in Erscheinung treten.
Einzelne protobulgarische Ailen, die im Norden der Waldsteppe wahrend der Chasarenstreifziige ihre Zuflucht erworben haben, funktionierten nach ihrem Wirtschaflszyklus im Rahmen der Waldsteppenzone im Gebiet des Severskij Donez und des Oskol. Hier, im Randgebiet der Steppenzone, gehen sie der gewohnten Steppenweiden bar allmahlich zur Halbansassigkeit uber. Wahrscheinlich hinterlieBen eben solche protobulgarische Gruppen die Graberfelder vom Typ Volokonovka, Suhaja Gomol’sa oder Krasnaja Gorka. Die Vertreter der diese Graberfelder hinterlassenen Gemeinschaften gehorten neben Alanen, manchmal aber auch in den alanischen feudalen Formationen, als getrennte Territorien dem chasarischen Kaganat zu und versahen den militarischen Dienst an der Grenze zu slawischen Stammen und zum Kiewer Russ. Die ethnische Zusammensetzung dieser Gemeinschaften war ziemlich bunt und kann im ganzen nicht charakterisiert werden. Aus diesem Grunde sind die Versuche, die alanische Bevolkerung des Don-Donez-Gebietes mit irgendeinem gewissen Volk in Verbindung zu setzen, das in schriftlichen Quellen erwahnt wird, unkonstruktiv. Aussichtsreicher ware u.E. der Versuch, die ethnischen Besonderheiten jedes einzelnen Graberfeldes zu bestimmen als eines Denkmals, das von einer getrennten Gentilgruppe hinterlassen wurde, die ihre eigene besondere Entstehungsgeschichte hatte und die sieh allmahlich in die territorielle Gemeinschaft der feudalen Besitzungen des chasarischen Kaganats entwickelte. Die Untersuchung einzelner protobulgarischer Graberfelder im Ober- und Mittellauf des Severskij Donez aber, die dem chasarischen Kaganat gehorende nomadisierende und Halbnomadengemeinschaften hinterlieBen, ermoglichen tatsachlich uber das Vorhandensein der Bestattungen zu darauf sprechen, in denen sieh die Merkmale der tiirkischen, ugrischen und iranischen (sarmatischen) Bestattungsrituale zuriickverfolgen lassen.
V.S.Aksenov, A.A.Tortika (Kharkov, Ukraine)
Des inhumations protobulgares dans les bassins du Don et du Donets aux VIII - X siecles. Probleme de polyvariance du rite et son interpretation ethnohistorique
Apres 1’assujettissement des prabulgares par les khazars le systeme existant de leur dislocation territoriale et de leur structure de clan avail ete ebranle. Il se peut que e’est a cette epoque que des tribus importantes protobulgares et leurs unions cessent d’exister. Des debris de nomades d’origine differente se rassemblent aux confins de la zone de steppes: en Crimee, sur la rive gauche du Dniepr, dans les forets-steppes du bassin du Donets. D’anciens rassemblements de clan perdent leur importance ou disparaissent et donnent naissance aux nouveaux clans et hameaux nomades. On est en presence de la fusion des traditions , у compris de celles d’inhumation presentant des rites funeraires divers. La composition proportionnelle differente en representants de differents groupes ethniques etait la raison de la formation de traditions culturelies differentes chez leurs descendants.
A la fin du VII - debut VIII s. la situation militaire et politique du Khaganat khazar se stabilise. Les protobulgares se situent de nouveau aux abords de la mer d’ Azov, sur les steppes et dans les forets-steppes entre le Don et le Dniepr. Ils reprennent leur fagon de mener une vie nomade, restituent leur systeme de paturages et de deplacements suivant les saisons. Il est evident que ce n’etait pas dans I’interet des khazars. C’est pourquoi, pendant toute la periode du Khaganat les protobulgares garden! des elements d’isolement d’ou des versions diverses du rite funeraire.
Certains hameaux protobulgares nomades refugies au nord de la foret-steppe fonctionnaient dans leur cycle d’activite sur la zone du Donets Seversky et du Oskol. Ici, a la limite de la zone des steppes, prives de paturages comme ils en avaient Г habitude, ils passent progressivement a la vie semi-sedentaire.
Probablement e’etaient eux qui avaient laisse des necropoles du type Volokonovka, Soukhaya Gomolcha ou bien Krasnaya Gorka. Les representants de ces communautes, a cote des alains, et parfois meme faisant partie des formations feodales des alains, pourraient faire partie du Khaganat khazar a titre d’un territoire autonome, pourraient
217
faire du service militaire a la frontiere avec des tribus slaves et avec la Russie Kievinne. La composition de ces communautes pourraient etre assez heteroclite et resiste a la description dans toute sa totalite. C’est pourquoi la tentative d’expliquer le lien de la population autre qu’alains avec 1’une des ethnics sur les territoire du Don et du Donets ne semble pas constructive. A notre avis, il est plus interessant d’essayer de chercher a decouvrir des particularites ethniques de chacune des necropoles a titre de monument laisse par un groupe de clan qui avait progressivement forme sa propre histoire et qui etait progressivement transforme en une communaute territoriale faisant partie des proprietes feodales du Khaganat khazar. C’est juste Г etude des necropoles protobulgares des territoires autour du courant haut et moyen du Donets Seversky laissees par des communautes nomades et semi-nomades faisant partie du Khaganat khazar qui permet effectivement de decouvrir des traits typiques des rites funeraires turques, hongrois et iraniens (sarmates).
218
В.В.Колода
САЛТОВСКОЕ ГОНЧАРНОЕ ПРОИЗВОДСТВО ( по материалам ремесленного центра в урочище Роганина )
В течение пяти лет (с 1988 по 1993 гг.) Средневековая археологическая экспедиция Харьковского госпедуниверситета проводила исследования в урочище Роганина у с.Верхний Бишкин (Харьковская обл.). В результате работ здесь было выявлено и изучено 6 чернометаллургических и 4 гончарных горна, которые сопровождались значительным количеством отходов железоделательного и керамического производства. Обилие артефактов двух развитых видов производственной деятельности, при наличии всего двух временных малых жилищ (Колода В.В., 1997, с.56-57), позволило интерпретировать данный памятник как ремесленный центр салтовской археологической культуры, который удовлетворял хозяйственные потребности значительной сельскохозяйственной округи в кричном железе и гончарных сосудах (Колода В.В., 1992, с.127-128).
Чернометаллургическое производство Рога-нинского ремесленного центра неоднократно анализировалось и опубликовано с достаточной полнотой (Колода В.В., 1999, с.59-96, 121-142). К настоящему времени слабо освещенным остается гончарное производство указанного центра. В единственной к настоящему моменту статье опубликованы лишь два из четырех выявленных горнов (Михеев В.К., Колода В.В., 1992, с.133-140), отсутствует анализ керамики. Поэтому данная работа призвана заполнить этот пробел и ввести в научный оборот новые данные о гончарстве салтовского населения. Дополнительный интерес к памятнику связан с тем обстоятельством, что он расположен на границе степи и лесостепи, где оседлые племена наиболее интенсивно контактировали с различными кочевыми и полукочевыми этническими группами.
Сам памятник занимает три смежных мыса в верховьях р.Бишкин (правый приток Северского Донца). Выявленные гончарные горны имели одинаковую двухъярусную конструкцию: обжигательная и топочная камера. Перед каждым сооружением располагалась предгорновая яма. Ремесленные печи имели значительное заглубление в материковую глину. Они располагались парами на юго-восточной оконечности центрального мыса в непосредственной близости от жилищ (рис.1, 4, 9). Отметим, что каждая пара горнов зафиксирована на одном топографическом уровне на расстоянии 5 м друг от друга. Дистанция между парами составляла около 10 м.
Гончарный горн I (рис.2, А) был выявлен на глубине 40 см, хотя по скоплению обмазки свода, предполагался с глубины 20 см. Овальная в плане топочная камера, дно которой находилось на глубине 180 см от современной поверхности, была изготовлена в материковой глине. Ее размеры в плане составляли 190x145 см. Под топки понижался от устья к задней стенке. Края пода плавно закруглялись в стенки и переходили в плоский горизонтальный свод, который возвышался над подом на 55 см. С юго-восточной стороны топочной камеры выявлено устье четырёхугольной формы с закругленными углами. Его размеры - 60x50 см. Оно возвышалось над подом на 22 см. К устью примыкала пред-печная яма, предназначавшаяся для обслуживания топочной камеры. Она имела грушевидную в плане форму с горизонтальными размерами 200x175 см. Ко дну она сужалась, образуя близ устья небольшую полуовальную ступеньку - 50x50 см. Вся внутренняя поверхность топки и ступенька были обмазаны слоем глины толщиной 5 см, принявшей после обжига серый цвет. Материк вокруг топочной камеры был прокален докрасна на 10 см вглубь.
Куски обмазки заполняли внутритопочное пространство, где кроме них находились фрагменты салтовских кухонных гончарных горшков с традиционным орнаментом из горизонтально прочерченных линий по тулову. Содержимое предпечной ямы включало в себя смесь чернозема, древесных углей, фрагментов салтовской керамики и кусков пережженной печины.
Над топкой находилось перекрытие из нетронутой материковой глины толщиной 55 см. В нем имелось 11 круглых отверстий-продухов диаметром 10-12 см. Они служили для перемещения горячего воздуха из топочной камеры в обжигательную. Восемь из них располагались по периметру, а три - в центральной части перекрытия. К моменту раскопок они были заполнены черноземом и остатками рухнувшего свода верхней камеры.
Сама обжигательная камера размещалась над топкой и была частично врезана в материк. От нее сохранилась нижняя часть на высоту 40 см. В плане она была овальной 170x140 см. Для прочности ее конструкции мастера-изготовители оставили со стороны предпечной ямы защитный слой грунта толщиной 15 см. Он же служил и дополнительным теплоизолятором. Дном камеры служило топочное перекрытие с продухами, находящееся на глубине
219
85 см от уровня современной поверхности. Оно было обмазано трехсантиметровым слоем глины, на котором сохранились следы заглаживания пальцами рук. Сам свод этой камеры был изготовлен на прутяном каркасе из песчано-гляняной смеси. Судя по обломкам, толщина обмазки верхней части свода составляла 1,5-2,5 см. Куски обмазки с отпечатками прутьев вместе с черноземом обильно заполняли внутреннее пространство верхней камеры. Здесь же выявлены и фрагменты салтовской кухонной керамики. Прокаленность грунта вокруг обжигательной камеры была меньшей, по сравнению с топочной, и составляла 5-6 см.
Точную высоту свода верхней камеры можно определить лишь предположительно. Судя по кривизне сохранившихся стенок, загрузочное отверстие горна находилось на высоте 80-90 см от дна. Многолетние личные наблюдения, а также опыт
других исследователей салтовских памятников (Афанасьев Г.Е., 1987, с. 51) позволяют говорить, что на нашей территории уровень древней дневной поверхности для конца I тыс. н.э. находился на 40 см выше уровня материка. Исходя из этого, можно предположить, что в рабочем состоянии обжигательная камера горна I возвышалась над уровнем древней поверхности на 35-40 см.
Гончарный горн II (рис.2, Б). Своим устьем печь была несколько развернута в сторону предыдущей. Общая высота сооружения определялась глубиной залегания топочной камеры на уровне 160 см. Топка была практически круглой в плане с размерами 160x150 см. Максимальная высота ее сводчатого потолка составляла 45 см. Вся камера была обмазана слоем глины толщиной до 3 см. Степень прокаленности материкового грунта вокруг камеры составляет 10 см. В черноземном заполнении
Рис. 1. Ситуационный план участка раскопа с гончарными горнами.
Fig. 1. Excavation site layout with potter’s furnaces.
Abb. 1. Situationsplan der Ausgrabungsstelle mit Topferherden.
Dess. 1. Le plan local du terrain de fouille avec les fours a calcination
220
топки, помимо фракций древесного угля, золы и кусков обмазки, встречаются фрагменты салтовской гончарной керамики. Часть фрагментов сильно пережжена, что свидетельствует об их присутствии в горне в процессе его работы. Устье топочной камеры, в виде прямоугольного отверстия размером 60x50 см, находилось на высоте 25 см от уровня пода.
Вплотную к устью примыкала грушевидная в плане предпечная яма. Ее размеры составляют 200x185 см. От краев она плавно понижалась к устью до глубины 130 см. Заполнение ямы состояло из большого количества фрагментов салтовской гончарной керамики (более 600), чернозема и фракций древесного угля. Две трети посудных обломков располагались сплошным слоем на глубине 80-100 см. Ниже этого скопления керамика практически отсутствовала, а заполнение ямы представляло собой смесь золы, древесного угля и сырой материковой глины красного цвета от частично рухнувшего межкамерного перекрытия.
Толщина материкового слоя, отделявшего топку от обжигательной камеры, составляла 45 см по центру. К краям она увеличивалась до 55 см, а возле устья составляла около 70 см. Межкамерное перекрытие имело 9 круглых продухов, 8 из которых располагались по периметру сооружения, а одно -в центре. Диаметр боковых продухов 8-10 см, центрального - 12 см. В их заполнении, кроме чернозема и обломков рухнувшего свода, присутствовали и отдельные фрагменты гончарных салтовских сосудов. Некоторые из них были пережженными.
Верхняя, обжигательная, камера в плане была круглой с диаметром 130 см. Ее дно располагалось на глубине 80 см. К краям камеры оно повышалось на 10-15 см. Нижняя часть верхней камеры была врезана в материк, что придавало ей дополнительную прочность. Этой же цели служил и оставленный мастерами слой нетронутого грунта над устьем толщиной 20 см. Стены и пол обжигательной камеры имели обмазку, аналогичную ранее описанной печи. Сходна по форме и материалу изготовления верхняя, не сохранившаяся часть свода. Его обломки в изобилии представлены в нижней части заполнения этой камеры. Они же сплошным слоем лежали на глубине 20-25 см. Высота обжигательной камеры этого горна была несколько ниже аналогичного показателя предыдущей печи (№ I) примерно на 10 см и составляла 70-80 см от уровня межкамерного перекрытия. Исходя из определенного ранее уровня древней дневной поверхности, верхняя часть ремесленной печи возвышалась над нею на 20-30 см.
Две следующие гончарные печи своими устьями были повернуты друг к другу. Они имели общую предгорновую яму, что отличает их от вышеописанных.
Гончарный горн III (рис.З) имел практически круглую в плане топочную камеру 140x130 см. Она была вырезана в материковой глине; ее дно находилось на глубине 115-130 см. Под печи был слегка покатым в западном направлении. Глубина его залегания близ устья составляла 120 см. Максимальная высота асимметричного сводчатого потолка достигала 35-40 см. С северной стороны топки находилось устье. Оно имело полуовальную форму и значительно расширялось к выходу. Его ширина с внутренней стороны равнялась 40 см, а с внешней -55 см. Высота устья, соответственно, 30 и 50 см. Под и стенки топочной камеры имели слой песчано-глиняной обмазки серого цвета толщиной 3-5 см.
К устью топки примыкала предпечная яма, предназначавшаяся для ее обслуживания. В плане она имела форму овала с размерами 320 см по линии С-Ю и 270 см по линии 3-В. Ко дну яма сужалась, образуя близ устья на глубине ПО см материковую ступеньку. Непосредственно перед входом имелось небольшое углубление.
Над топкой данного горна частично сохранились остатки межкамерного материкового перекрытия. В нем удалось проследить 2 целых и 3 поврежденных отверстия-продуха, которые располагались по периметру сооружения. Их верхний диаметр равнялся 10 см, в нижней части он увеличивался до 20 см. Большая часть перекрытия еще в древности обрушилась в топку, о чем свидетельствует заполнение последней. Однако в вертикальном разрезе сохранившейся части свода видно, что мощность перекрытия составляла 35 см по краю сооружения. Материковое перекрытие, а также грунт вокруг горна на 10-15 см были ярко-красного цвета, что свидетельствует о значительной пережженности. Объяснение этому может иметь два варианта: высокая температура работающего горна или значительная продолжительность его эксплуатации.
Обжигательная камера горна размещалась непосредственно над его топкой и была слегка врезана в материк. Ее сохранившаяся часть составляла 40 см. В плане она имела овальную форму с размерами 140x120 см. Для прочности конструкции мастера-изготовители сохранили со стороны предпечной ямы 20 см нетронутого грунта. Дно камеры, соответствующее верхней части межкамерного перекрытия, находилось на глубине 65-70 см. Кое-где на стенках этой камеры сохранились следы обмазки. Судя по обломкам свода, которые обильно заполняли внутригорновое и окологорновое пространство, он был изготовлен на прутяном каркасе. Толщина обмазки свода составляла около 2 см.
Отметим, что степень сохранности этого горна, равно как и следующего, не дает возможности даже предположительно говорить о действительной высоте их обжигательных камер.
221
б
Рис. 2. Гончарные горны урочища Роганина. А - горн I; Б - горн II. 1 - дерн; 2 - чернозем; 3 — погребенная почва; 4 - предматерик; 5 - материк; 6 - зона прокаленности.
Fig. 2. Potter’s furnaces of the natural boundary of Roganin. A - furnace I; Б -furnace II. 1 - sod; 2 -chernozem; 3 - buried soil; 4 - presubsoil; 5 — subsoil; 6 - tempered zone.
Abb. 2. Topferherde von Roganin. A — Herd I; Б - Herd II. 1 - Rasen; 2 — Schwarzerde; 3 - Altboden; 4 — Vorfestland; 5 - Festland; 6 - durchgegliihte Zone.
Dess. 2. Les fours a calcination sur le terrain de Roganine. A — four I; Б —four II. 1 - gazon; 2 - tchernoziom; 3 - sol ancien; 4 - couche mixte du sol; 5 - argile; 6 - zone de calcination
222
Заполнение рассматриваемой печи состояло из смеси чернозема, обломков рухнувшего свода и перекрытия, фракций древесного угля, золы и фрагментов салтовских гончарных сосудов (около 300). Они равномерно встречаются по всей глубине заполнения, некоторые из них найдены в сохранившихся продухах.
Гончарный горн IV (рис.З) сохранился хуже всех аналогичных сооружений данного памятника. Общая высота этой печи определялась глубиной залегания дна топочной камеры на уровне 165 см. Диаметр дна топки 135 см. Под имел песчанистоглиняную обмазку серого цвета толщиной 3-4 см. С юго-западной стороны этой камеры находилось устье, соединяющее её с предгорновой ямой. Само устье было асимметричным и сдвинутым к западной стенке топки. Его размеры с внутренней стороны составляли 80x30 см, а с внешней - 60x55 см. Межкамерное перекрытие не сохранилось, но, исходя из размеров боковых стенок горна, можно предположить, что высота топки не превышала 40 см. Боковые стенки на месте перекрытия и пространство вокруг по цвету и степени прокаленнос-ти соответствовали показателям горна III.
Судя по сохранившейся обмазке боковых стенок, дно обжигательной камеры находилось на глубине 65 см. Ее стенки были частично впущены в материк. Они сохранились на высоту 35 см. Добиваясь повышения прочности, изготовители сохранили значительный слой нетронутого грунта (40 см) над топкой. Следует отметить, что передняя стенка верхней камеры отсутствовала, а часть задней стенки была несколько смещена к северу.
Заполнение горна IV было неоднородным. До глубины 80 см оно состояло из чернозема, смешанного с обломками рухнувшего свода верхней камеры, незначительного числа керамических гончарных фрагментов (около 80) и мелких кусочков древесного угля. Глубже количество керамики резко сокращается, а основу заполнения составляют куски обвалившегося межкамерного перекрытия. Ниже 130 см обломки сосудов единичны, а заполнение представляет собой смесь большого количества обломков материкового перекрытия с незначительным количеством чернозема и золы.
Особо следует остановиться на предгорновой яме. В плане она имела сложную ступенчатую форму с нишей в западной части. Последняя имела небольшой подбой. В ее заполнении обнаружены куски пода обжигательной камеры, древесный уголь, обломки перекрытия и фрагменты гончарной салтовской керамики. Отметим, что нижняя часть стенок ниши имела следы прокаленности. В целом же, предгорновые ямы печей III и IV соединялись между собой сложнофигурной ступенчатой перемыч
кой, образуя общее рабочее пространство. Профиль дна и угол наклона ступеней позволяет предположить, что горн IV, как и его яма, сооружался перед созданием горна III. Заполнение предгорновых ям и их перемычек было равномерным и однородным по всей площади. Оно состояло из фрагментов гончарной посуды (около 700), кусков обмазки, древесного угля и чернозема.
Кроме изученных гончарных горнов, о значительном местном керамическом производстве свидетельствуют также иные комплексы и находки. Прежде всего, отметим яму 7, в которой выявлен запас глины (рис.1, 7). Некоторые ямы содержали значительное количество обломков гончарных сосудов и даже практически целые формы. В яме 6 (рис.1, 6) обнаружено более 1200 фрагментов; в яме 8 (рис.1, 8) около 100; яма 10 (рис.1, 10), вместе со скоплением, содержала более 800 фрагментов. Особо следует отметить находку обрезков от дна сосудов, а также гончарную спиралевидную стружку, которая образовалась от работы ножа гончара по вращающемуся на круге сосуду. Эти глиняные обрезки случайно попали в огонь и поэтому смогли сохраниться. Последняя из находок является косвенным доказательством присутствия на памятнике и гончарного круга.
Описанные выше горны имеют многочисленные аналогии как на территории степной, так и лесостепной зон салтовской культуры. Они зафиксированы на Архангельском городище, поселениях Ютановка, Столбище I и II, Подгаевка, Рогалик, Суворовское, Мачухи, Жовтневое (Афанасьев Г.Е., 1987, с.83-86; Березовец Д.Т., 1957, с.16-17., черт. № 7; Красильников К.И., 1976, с.267-278; 1980, с.60-69; Ляпушкин И.И., 1958, с.129; 1958а, с.331-334; Пархоменко О.В., 1985, с.88-89; Рудинський М.Я., 1928, с.54). Все они относятся к двухкамерным врезанным в материк сооружениям без опорного столба в топке, что отличает их от таких же двухъярусных, но со столбовой опорой в нижней камере (Раппопорт П.А., 1959, с.19).
Ремесленные печи, аналогичные роганинским гончарным горнам, зафиксированы на северокавказском поселении Дуба-Юрт (Каманцева А.С., 1959, с. 147, рис.1) и на гончарном центре Канцер-ка в степном Поднепровье (Смшенко А.Т., 1975, с. 118-157). Подобные печи открыты в Болгарии, Югославии, Чехии, Германии (Дончева-Петкова Л., 1977, с.29-30).
Рассмотренный тип печи, который господствовал на юге Восточной Европы в салтовское время, представляется развитым типом сооружения для обжига керамики. Его удачная конструкция еще долго сохранялась на указанной территории -вплоть до нового времени (Самарин Ю.А., 1929, с.23).
223
в
Рис. 3. Гончарные горны урочища Роганина. Г- горн III; Д- горн IV.
Fig. 3. Potter’s furnaces of the natural boundary of Roganin. Г - furnace III; Д- furnace IV.
Abb. 3. Topferherde von Roganin. Г - Herd III; Д - Herd IV.
Dess. 3. Les fours a calcination sur le terrain de Roganine. Г-four III; Д-four IV
224
Анализ керамического комплекса
Практически вся керамика, выявленная на рассматриваемом памятнике, принадлежит салтовской археологической культуре (единичные фрагменты посуды бронзового и раннего железного веков - не в счет, так как они были случайно занесены сюда с соседних поселений). Имеющиеся в наличии керамические обломки принадлежат, в подавляющем большинстве, гончарным сосудам. Более 90% всех фрагментов относятся к кухонным горшкам. Это свидетельствует о том, что данный ремесленный центр был ориентирован на выпуск именно этой категории изделий. О местном их производстве говорит и немалое количество клейм на днищах горшков, которые представлены целыми сериями изображений, не встречающихся за пределами памятника (рис.4, 1-8).
Кроме кухонных горшков, на памятнике найдено немало фрагментов иных гончарных сосудов. Это, прежде всего, кувшины (рис.5, 5) и амфоры. Из редко встречаемых здесь форм следует отметить единственную относительно целую желтоглиняную пиалу (рис.5, 4), а также по одному найденному фрагменту от парадного пифоса (рис.6, 8), от фляжки и от крышки (рис.6, 9). Лепная салтовская керамика представлена некоторым количеством обломков глиняных котлов с внутренними ушками. Среди них имеется один экземпляр, пригодный для частичной реконструкции (рис.4, 9). Однако все эти изделия были, скорее всего, привозными, а лицо ремесленного центра определяла самая массовая группа гончарных изделий - кухонные горшки.
Подавляющее большинство этих изделий имело орнамент, и лишь у единичных экземпляров он отсутствовал (рис.6, 1, 2, 6). В орнаментации горшков употребляли, преимущественно, прочерченные линии. Для этого использовали 4-5-зубчатые штампы. Линии располагались по тулову всплошную (рис.5, 3, 6), реже - ярусами (рис.5, 1, 2; 6, 10), покрывая тулово сосуда от плечика почти до дна. Сосуды больших размеров нередко украшались косыми пальцевыми или палочными вдавлениями по отогнутому краю венчика (рис.6, 3). Отметим также, что нечастым, но устойчивым орнаментом является сочетание мелких, густо расположенных прочерченных линий практически по всему тулову сосуда и косых отпечатков гребенчатого штампа изнутри отогнутого венчика (рис.6, 7, 10). В единичных случаях использовались волнистые прорезные линии по тулову, для изготовления которых использовался все тот же штамп. Они располагались в 1-2 яруса (рис.6, 5, 11).
Всего один из найденных горшков был орнаментирован ломаной зигзагообразной прочерченной линией по шейке (рис.5, 6). Указанный сосуд
был уникален еще и тем, что имел толстые шамо-тированные стенки и вытянутые пропорции, что отличало его от всех изделий данной группы. Отметим еще одну неординарную находку фрагмента верхней части горшка (рис.6, 10). Его особенность заключалась в наличии уплощенного края венчика, который был слегка загнут внутрь, что не характерно для салтовских горшков вообще.
Практически все горшки были изготовлены из хорошо отмученного теста. Их тонкие стенки были качественно пропечены по всей толщине. Звук при постукивании по черепку - звонкий. Обжиг равномерный, однотонный, без подпалин. Цвет изделий, преимущественно, желто-красных, коричневых оттенков. Нечасто встречаются фрагменты серого или черного цвета, но и они имели ровный тон по внешней и внутренней поверхности и не перепалены. Такая разнообразная цветовая гамма достигалась различием в технологии обжига: кислородный (светлые тона) и бескислородный (серо-черные тона).
Наблюдения, проведенные в ходе полевых исследований и в лабораторных условиях, позволили прийти к выводу, что в изготовлении горшков наблюдается определенная стандартизация пропорций и размеров. Горшки имели средневытянутую, окрутлобокую форму с максимальным расширением (перегибом плечика) на уровне верхней трети высоты изделия (рис.5, 1-3). Соотношение диаметров горла, плечика и дна, вне зависимости от объема, составляет: 1 : 1,5-1,7 : 0,8.
Базируясь на материалах коллекции керамики из урочища Роганина, были проведены обмеры диаметров дна, плечика и горловины каждого целого или фрагментированного горшка. Опытным путем были установлены объемы горшков. Расчеты свидетельствуют, что на основании имеющихся материалов можно говорить о трех “стандартах” изготавливаемых горшков: 0,5-0,65 л; 2,4-3,4 л; 7-8 л. Это подтверждается и наличием трех пиков в диаграммах дна, плечика и горловины (рис.7). Для диаметров днищ горшков пиковыми значениями являются 8, 9 и 11 см; для плечиков - 15, 18-19 и 24 см. В размерах горла четко фиксируется два пика 14-15 и 18 см, а третий (условный) пик показателя приходится на 24 см. Подобная “условность” связана с тем, что во время раскопок не производился преднамеренный отбор образцов для измерений и расчетов.
Полученные показатели объема соответствуют индивидуальной порции приема пищи, что соответствует значению первого “стандарта” (0,5-0,65 л), а также объемам приготовления пищи для одноразового приема в расчете на “малую” семью из 4-6 человек (второй “стандарт” 2,4-3,4 л). Использование третьего “стандарта” (7-8 л) может быть объяс-
225
1
Рис. 4. Урочище Роганина. 1-8 - гончарные клейма; 9 - глиняный котел.
Fig. 4. Natural boundary of Roganin. 1-8 - potter’s stamps; 9 - clay cauldron.
Abb. 4. Waldstiick Roganin. 1-8 - Topfermarken; 9 - Tonkessel.
Dess. 4. Sur le terrain de Roganine. 1-8 — estampilles sur les recipients; 9 — chaudiere en argile
226
Рис. 5. Гончарные сосуды урочища Роганина.
Fig. 5. Pottery from the natural boundary of Roganin.
Abb. 5. TopfergefaBe von Roganin.
Dess. 5. Les recipients en argile sur le terrain de Roganine
227
1
э
3
Рис. 6. Гончарная посуда урочища Роганина.
Fig. 6. Pottery from the natural boundary of Roganin.
Abb. 6. Topfergeschirr von Roganin.
Dess. 6. La vaisselle en argile sur le terrain de Roganine
228
к
-----------1	---------- - 2-------------------------3	К-4
Табл. 1. График распределения количественных показателей. 1 - диаметр дна сосуда; 2 - диаметр плечиков сосуда; 3 - диаметр горловины сосуда; 4 — количество.
Tabl. 1. Diagram of the quantitative parametres. 1 - diameter of the vessel bottom; 2 - maximum diameter; 3 -diameter of the neck of the vessel; 4 — quantity.
Tab. 1. Verteilungsdiagramm von quantitativen Kennziffem. 1 - Bodendurchmesser des Gefafles; 2 -Schulterdurchmesser des des Gefaftes; 3 - Halsdurchmesser des Gefafies; 4 - Anzahl.
Tabl. 1. Le diagramme de la distribution des indices quantitatifs. 1 - diametre du cul du recipient; 2 - diametre maximal du recipient; 3 - diametre du goulot du recipient; 4 - quantite de recipients
229
нено необходимостью готовить пищу в праздничные дни (так называемый “гостевой сосуд”) или на несколько приемов пищи (впрок). Наряду с этим, последняя группа горшков могла использоваться в качестве тары.
Отметим, что фрагменты сосудов именно этих объемов и линейных значений численно превосходят остальные, хотя встречаются отдельные сосуды и их фрагменты промежуточных значений: 1,5-2 л; 3,7-4,1 л.
Датировка
Никаких узко датируемых вещей здесь не найдено. Имеющиеся фрагменты средневековых амфор (Колода В.В., Колода Т.А., 2000, с. 118) были изучены заведующим лабораторией аналитических исследований НИИ памятнико-охранных исследований НАН Украины В.В.Булгаковым. Все они принадлежат северопричерноморским типам, которые имели широкое хождение на юге Восточной Европы в значительном хронологическом диапазоне. Однако они использовались, преимущественно, в VIII-IX вв. Исходя из общих хронологических рамок салтовской археологической культуры (сер.VIII - сер.Х в.) и учитывая то обстоятельство, что ремесленные центры возникают не сразу, а по прошествии некоторого времени, связанного с необходимостью освоения территории и ее природных ресурсов, предлагаем датировать памятник IX в. Более точная датировка в настоящее время затруднительна.
Заключение
На основании рассмотренных выше материалов можно сделать вывод о том, что в урочище Роганина в IX в. располагался салтовский ремесленный центр, связанный с товарным производством гончарных кухонных горшков. Об этом свидетельствует ряд фактов: обособление данного вида производственной деятельности от общехозяйственного комплекса и локализация его на ограниченной территории памятника рядом с жилищами; высокотехничные производственные сооружения -двухъярусные обжигательные горны; высокое ка-
чество и узкий профиль выпускаемых изделий; стандартизация объема и орнаментации при выпуске массовых издеий; использование уникальных видов клейм. Доказательством товарности гончарного производства служит и огромное количество фрагментов горшков (несколько тысяч). При этом также следует учитывать, что в данном случае мы имеем дело практически лишь с производственным браком. Целые же сосуды шли на удовлетворение бытовых нужд окрестного оседлого и кочевого населения. О тесных контактах с последними свидетельствуют нередкие находки вышеупомянутых лепных котлов. Здесь уместно напомнить и о приграничном расположении памятника.
Данный центр находился на значительном удалении от окрестных поселений и был местом сезонного отходного промысла местного населения в период сельскохозяйственного межсезонья. Совмещение высокопрофессионального товарного керамического производства с аналогичной по уровню добычей железа на этом памятнике очевидно (Колода В.В., 1999, с.59-67, 132-133). Противоречия здесь нет. Подобное сочетание профессионального гончарства и металлодобычи не единично. Подтверждением этому являются салтовские памятники Новолымаревка (Красильников К.И., 1979, с.92) и Подгаевка (Красильников К.И., 1969, с.7-8), а также поселения иных археологических культур. Примерами могут служить черняховское селище у с.За-вадовка (Бидзиля В.И., Воляник Г.Н., Гошко Т.Ю., 1981, с.13-130), Иткульское городище раннего железного века в Зауралье (Бельтикова Г.В., 1986, с.63-79), а также среднеазиатский пункт VII-VIII вв. Кырк-Кыз-Кале (Неразик Е.Е., 1966, с.101-103). Сочетание металлургии и гончарства свидетельствует о несомненной связи этих производств вследствие умения управлять температурным процессом в печах. Подобное сочетание указывает на то, что для рассматриваемого микрорегиона гончарство еще не выделилось в самостоятельную отрасль ремесленной деятельности. Несмотря на высокий уровень технических знаний, умений и навыков, деятельность гончаров роганинского центра осуществлялась эпизодически, а сами мастера еще не до конца выделились из общинного сельскохозяйственного производства.
Литература и архивные материалы
Афанасьев Г.Е., 1987. Население лесостепной зоны бассейна Среднего Дона в VIII-X вв.// АОН. Вып.2. М.
Бельтикова Г.В., 1986. Иткульское I городище - место древнего металлургического производства// Проблемы Урало-Сибирской археологии. Свердловск.
Березовец Д.Т., 1957. Отчет средневекового отряда Северо-Донецкой экспедиции за 1957 год// НА ИА НАН Украины, № 1957/46.
Бидзиля В.И., Воляник В.Н., Гошко Т.Ю., 1981. Черняховская гончарная мастерская из с.Завадовка// Ис-
230
пользование методов естественных наук в археологии. К.
Дончева-Петкова Л., 1977. Българска битова керамика през ранното средневековие. София.
Колода В.В., 1992. Некоторые итоги изучения нового ремесленного центра салтовской культуры на Харьковщине// История и археология Слободской Украины. Тез. докл. конф. Харьков.
Колода В.В., 1997. Жилые помещения раннесредневекового ремесленного центра в урочище Роганина// Проблемы истории и археологии Украины. Тез. докл. конф. Харьков.
Колода В.В., 1999. Черная металлургия Днепро-Донского междуречья во второй половине I тыс. н.э. Харьков.
Колода В.В., Колода Т.А., 2000. Гончарное производство салтовского ремесленного центра в урочище Роганина// Археология и древняя архитектура Левобережной Украины и смежных территорий. Донецк.
Каманцева А.С., 1959. Гончарная печь в селении Дуба-Юрт// КСИИМК. Вып.74.
Красильников К.И., 1969. Отчет об итогах археологических разведывательных работ на территории Воро-шиловградской области за 1969 год// НА ИА НАН Украины, № 1969/92.
Красильников К.И., 1976. Гончарная мастерская салтово-маяцкой культуры// СА. № 3.
Красильников К.И., 1979. Население Среднедонечья в VIII - начале X веков (салтово-маяцкая культура на Среднем Донце). Дисс. ... канд. ист. наук//Архив Луганского госпедуниверситета. Луганск.
Красильников К.И., 1980. Новые данные о гончарном производстве в салтовское время на Северском Донце// КСИ А. № 160.
Ляпушкин И.И., 1958. Памятники салтово-маяцкой культуры в бассейне р.Дона// МИА. № 62.
Ляпушкин И.И., 1958а. Средневековые поселения близ ст. Суворовской // МИА. № 62.
Михеев В.К., Колода В.В., 1992. Новые находки гончарных печей салтовской культуры на Харьковщине//
Вестник ХГУ. № 363. Серия “История”. Вып.26. Харьков.
Неразик Е.Е., 1966. Сельские поселения Афригидского Хорезма. М.
Пархоменко О.В., 1985. Поселение салтовской культуры у с.Жовтневое// Земли Южной Руси в IX-XIV вв. К.
Раппопорт П.А., 1959. Крепостные сооружения Саркела// МИА. № 75.
Рудинський М.Я., 1928. Археолопчш зб!рки Полтавського музею// Зб1рник присвячений 35-р1ччю музею. T.I.
Полтава.
Самарин Ю.А., 1929. Подольские гончары. М.
Смшенко А.Т., 1975. Слов’яни та 1х сусщи в степовому Подтпров’! (II-XIII ст.). К.
Summary
V.V.Koloda (Kharkov, Ukraine)
The Pottery of Saltov (on the materials of the trade centre of the natural boundary of Roganin)
The article is dedicated to the analysis of the remains of pottery production, revealed in one of the trade centres of the Saltov-Mayatsky archaeological culture in the Kharkov region. The paper gives a description of four previously unknown types of potter’s furnaces which were found there. The centre manufactured kitchen pots on a mass scale. According to their capacity the vessels can be divided into three groups: those with the capacity of 0.5-0.65 litres, the ones with the capacity of 2.4-3.4 litres, and those with the capacity of 7-8 litres.
The trade centre was the place of season work for both potters and iron -melting artisans in the IXth c. A.D.
V.V.Koloda (Charkov, Ukraine)
Topferei von Saltov (Nach Materialien des Handwerkszentrums von Roganin)
Im Artikel werden die Reste der Topferei analysiert, die in einem der Handwerkszentren der archeologischen Kultur von Saltov und Majaki im Gebiet Charkov entdeckt worden sind. Es werden die Materialien uber vier ffiiher unbekannte Topferherde veroffentlicht. Das genannte Handwerkszentrum spezialisierte sieh auf die Massenherstellung der Kuchentopfe. Die meisten Behalter konnen nach ihrem Fassungsvermogen in drei Gruppen geteilt werden: 0,5 - 0,65 L; 2,4 - 3,4 L und 7 - 8 L. Dieses Handwerkszentrum war die Stelle der saisonbedingten Arbeit der Topfer sowie der Hiittenwerker. Das Handwerkszentrum existierte im IX. Jahrhundert.
231
V.V.Koloda (Kharkov, Ukraine)
Poterie de Saltov (d’apres les materiaux du centre artisanal sur le terrain de Roganine)
Dans cet article sont analyses les restes de la production de ceramiques, trouves dans 1’un des centres artisanaux de la culture archeologique de Saltov dans la region de Kharkov. Y sont publies les materiaux sur les 4 fours a calcination jusqu’ici inconnus. Ce centre artisanal etait specialise en production en masse des pots de cuisine. La plupart des recipients d’apres leur volume peuvent etre subdivises en 3 groupes d’une capacite de 0,5-0,65 litres; 2,4-3,4 litres et de 7-8 litres. Ce centre artisanal etait un endroit de travaux saisonniers provisoires des potiers - artisans, mais aussi des metallurgistes d’extraction de fer. La date de 1’existence du centre est le IX s. apres J-C.
232
Э.Е.Кравченко, В.В.Давыденко
СИДОРОВСКОЕ ГОРОДИЩЕ
Вопрос о распространении монотеистических религий среди населения Хазарского каганата практически не изучен. Скудные сообщения современников тенденциозны и повествуют о событиях лишь на Северном Кавказе, Нижнем Дону и Поволжье. Храмовых построек исследовано очень немного (не считая Крымского п-ова) (Магомедов М.Г., 1983, с.158-167, рис.63, 65), а характерные для монотеистических религий безынвентарные могильники трудно поддаются этнической, хронологической и, нередко, конфессиональной идентификации.
Попытки подкрепить данные письменных свидетельств археологическими материалами обычно не приводили к положительным результатам. В этом отношении показательна ситуация с вопросом об обращении верхушки хазарского общества в иудейскую веру (Флёров В.С., 2000, с.229-234).
В частности, не лучше исследован вопрос о наличии на территории Хазарии значительного процента населения, исповедывавшего ислам. Письменные источники сообщают, что среди городского населения каганата было много мусульман (Якубовский А.Ю., 1948, с.255-270; Артамонов М.И., 1962, с.396, 406; Новосельцев А.П., 1990, с.120-122, 127, 153, 154, 196, 221; Быков А.А., 1974). Попытки археологов связать с мусульманским населением VIII-X вв. отдельные могильники на территории распространения салтово-маяц-кой культуры (Копыл А.Г., Татаринов С.И., 1979; Копыл А.Г., Шамрай А.В., Татаринов С.И., 1979; Михеев В.К., Копыл А.Г., 1989; Копыл А.Г., Татаринов С.И., 1990) выглядят неудачными.
Раскопки, проведенные в 1988 и 1989 г. на мусульманском кладбище городища у с.Маяки (Славянский р-н, Донецкой обл., на р.Северский Донец) (далее Ца-рино городище), показали наличие в заполнении отдельных могил фрагментов кирпича и поливной керамики золотоордынского времени. В пользу поздней датировки объекта свидетельствовала и стратиграфия. Так, мусульманские могилы прорезали слой и комплексы, содержащие материалы салтовского периода жизни памятника. Отличался по своему состоянию и остеологический материал из мусульманских могил и погребений расположенного рядом языческого кладбища. Вышесказанное позволило отнести раскопанные в 1988-1989 гг. мусульманские погребения могильника Царина городища к золотоордынскому времени (Кравченко Э.Е., 1989; Кравченко Э.Е., Швецов М.Л., 1990; Ходжайов Т.К., Швецов М.Л., 1992; Швецов М.Л., Кравченко Е.€., 1995). Последнее, впрочем, не означает, что на Царином городище не было мусульманских кладбищ более раннего периода. Напротив, есть объективные данные, свидетельствующие в пользу
наличия на этом памятнике мусульманского населения еще в хазарское время (Кравченко Э.Е., Гусев О.А., Давыденко В.В., 1998, с.139). Не исключено, что какая-то часть погребений, раскопанных С.И.Татариновым в 1976-1978 гг. на могильнике Царина городища, в самом деле относилась к раннему времени. Установить это мешает ряд факторов: сильная поврежденность территории, на которой располагаются могильники Царина городища, отсутствие детальной публикации всех материалов, обнаруженных во время раскопок, а также тот факт, что на Царином городище на одном участке находится несколько разновременных безын-вентарных могильников.
В 1994, 1996 - 1997 гг. производились раскопки мусульманского могильника у известного городища близ с.Сидорово Славянского р-на Донецкой обл., на р. Северский Донец (Ляпушкин И.И., 1958, с. 151 Плетнева С.А., 1967, с. 192; Список памятников археологии.., 1988, с.84) (далее могильник 1). Кладбище было отнесено к салтово-маяцкой культуре, основанием для чего послужило отсутствие случаев прямой стратиграфии, свидетельствующих бы о наличии на кладбище разновременных погребений, а также имеющимся среди рядов захоронений погребения 28 с салтовской кубышкой и могил, содержащих характерные гробовища - деревянные рамы без дна, идентичные рамам салтово-маяцкой культуры (Кравченко Э.Е., Гусев О.А., Давыденко В.В., 1998).
Немалую роль в датировке могильника сыграло и его расположение. Он примыкал к посаду памятника, с которого в течение 20 лет регулярно собирался материал, позволяющий датировать это поселение в рамках салтово-маяцкой культуры. К этому же времени относил указанный памятник В.К.Михеев, проводивший в 1971 г. исследования на прилегающем к посаду городище (Михеев В.К., 1985, с.18-20), указав, однако, на присутствие среди находок небольшого количества более позднего материала (Михеев В.К., 1971, с.14). Несколько фрагментов поливной керамики золотоордынского времени было найдено и авторами данной работы на распаханном поле в районе расположения раскопов В.К.Михеева (Кравченко Э.Е., Шамрай А.В., 1998, с.5-7).
Тем не менее, доклад о могильнике 1 Сидоровско-го городища, прочитанный на VII Донской археологической конференции в г.Ростове-на-Дону (Кравченко Э.Е., 1998а, с.125-126), вызвал ряд возражений, которые, в целом, можно свести к нескольким позициям:
Могильник 1 содержит внушительный процент погребений (90%) (102 из 112 пригодных для статистической обработки захоронений), с четким соблюдением требований мусульманской погребальной обрядности.
233
Гробовища-рамы известны и на золотоордынских мусульманских кладбищах (в частности, в Азаке).
Памятник, к которому примыкает могильник, фактически не исследован.
Ответ на первые две позиции прост. В самом деле, исследования мусульманских могильников золотоордынского времени в Поволжье показали наличие на них значительного процента захоронений, имеющих отклонения (положение на спине вверх лицом, наличие инвентаря и т. д.) от основных требований мусульманского погребального канона. Даже на кладбищах крупнейших городов Золотой Орды численность таких погребений обычно превышала 30% от общего числа. Таблицы, приведенные в работах Л.Т.Яблон-ского (Яблонский Л.Т., 1975; 1987, с.130, 131; Герасимова М.М., Рудь Н.М., Яблонский Л.Т. 1987, с. 153,154; 151-158), показывают, что процент ортодоксальных погребений на мусульманских кладбищах Золотой Орды уменьшался по мере удаления от золотоордынских центров, что вполне объяснимо. Еще сильнее пережитки языческой погребальной обрядности проступают на кладбищах окраинных небольших населенных пунктов и в могилах кочевого населения, принявшего ислам (Гарустович Г.Н., Иванов В.А., Кригер В.А., 1989, с.182-183; Мамонтов В.И., 1992, с.17-49). Малый процент ортодоксальных захоронений наблюдается и на раннемусульманских кладбищах Волжской Болгарии (Казаков Е.П., 1978, с.71, 49-93; Халикова Е.А., 1976), особенно, если они находятся на окраинных территориях, вдали от крупных центров. На фоне этих данных появление в koh.IX - X в. на Северском Донце могильника со столь высоким процентом ортодоксальных погребений выглядит странным, если не учитывать факт, что в Волжской Болгарии и Золотой Орде ислам был государственной религией. Сидоровский могильник оставлен оторванной от исламского мира общиной. Среди членов общин, находящихся в чуждом, в плане вероисповедания, окружении, зачастую наблюдается очень строгое следование основным требованиям обрядности, в том числе и погребальной (евреи, казаки-некрасовцы и др.).
Деревянные рамы кладбища золотоордынского Азака не имеют ничего общего с рамами Сидоров-ского могильника 1. Сделанные из тонких досок, скрепленных между собой гвоздями (Волков И.В., 1989, с.9), они представляют облицовку деревом стенок могилы и по своим конструктивным особенностям стоят ближе к деревянным склепам, чем к гробо-вищам. В рамах Сидоровского могильника вплотную к стенкам ямы находятся лишь боковые доски (и то не во всех случаях). Торцевые, как правило, располо
жены на расстоянии от стен, порой значительном (Кравченко Э.Е., Гусев О.А., Давыденко В.В., 1998, рис.5, 6, 8, 16). Все это сближает рамы Сидоровского могильника 1 с гробовищами-рамами кладбищ сал-тово-маяцкой культуры (Плетнева С.А., 1981, с.71; 1998, с.255; Плетнева С.А., Николаенко А.Г., 1976, с.281, 282, рис.2, 4, 5; Баранов И.А., 1990, с.121, 126, 127, рис.43, 1-2 и др.).
Что же касается третьего возражения, то степень изученности данного памятника была действительно недостаточной. До работ, проводимых на нем экспедициями Донецкого областного краеведческого музея (далее ДОКМ), исследования объекта ограничивались небольшими по объему раскопками 1971 г., в процессе которых шестью раскопами, расположенными на различных участках памятника, была вскрыта площадь около 200 кв. м. (Михеев В.К., 1985, с.19). В связи сэтим в 2000 г. средневековая экспедиция ДОКМ объектом исследования избрала, собственно, городище.*
При исследовании Сидоровского городища в 2000 г. был обнаружен информативный археологический материал. Он, в сочетании с данными, полученными в результате многолетних осмотров объекта, сбора на нем подъемного материала, охранных раскопок 1998 г., позволяет получить определенное представление о данном памятнике. Целью настоящей работы является введение в научный оборот всего комплекса данных о Сидоровском городище, имеющихся в распоряжении авторов, позволяющих существенно расширить наши сведения об этом памятнике (накопленных в период времени от исследований городища 1971 г., проведенных В.К.Михеевым, до 2000 г.). Центральное место среди них принадлежит материалам раскопок, произведенных на объекте в 2000 г.
Исследования 2000 г. на Сидоровском городище
Работы 2000 г. были сосредоточены на примыкающей к селу северо-восточной части мыса Сидоровского городища (рис.1, 2), т.е. на том участке памятника, который, по мнению исследователей, имел укрепления (Михеев В.К., 1971; 1985, с. 19). Здесь были заложены два раскопа, один из которых находился на жилой части (на плато) (раскоп 2, площадь 875 кв. м), а другой (раскоп 1, площадь 140 кв. м) - на краю склона, идущего с Малого Городища к Среднему Яру (рис.2). Этот яр, по мнению исследователей, отделял укрепленную часть памятника от селища (у местных жителей называется Большое Городище) (Михеев В.К., 1985, с. 19). Кроме них, на западной оконечности городища, у линии внутренних укреплений, там, где
Авторы, пользуясь случаем, благодарят: председателя филиала “Украина” агрофирмы “Шахтер” Чепигу А.В., эксперта-криминалиста НИЭКЦ УМВД Украины в Донецкой области при Славянском ГО Акулова А.В., инженера компьютерного обслуживания Славянского РО Ходыку Н.П., художника Мирошниченко В.В., без помощи которых нормальная работа экспедиции и подготовка к изданию данной статьи была бы невозможна.
234
В.К.Михеевым были обнаружены погребения могильника, был заложен небольшой раскоп общей площадью 35 кв. м (раскоп 3).
Раскоп 2. Комплекс сооружений гончарной мастерской
Особый интерес представляют объекты, вскрытые раскопом 2, разбитым на пахотном поле (в 100 м к юго-востоку от раскопа 1) (одно погребение, два гончарных горна, котлованы трех помещений и 19 хозяйственных ям) (рис.З). Обнаруженные здесь археологические комплексы составляют две большие группы, одна из которых сконцентрирована в западной (пом.4, хоз. ямы 4-6, 8,12-14, 18), а другая - в восточной (пом.2, 3, горн 2, хоз. ямы 1-3, 7, 9, 10, 11, 15-17, 19, а также хоз. ямы 1, 3 и, возможно, 2, раскопанные в 1998 г.) частях раскопа. К западной части относятся и хозяйственные комплексы, вскрытые раскопом 1 (хоз. ямы 1-6). В пользу этого свидетельствует абсолютная идентичность керамического, в том числе амфорного, материала в заполнении сооружений обоих раскопов, наличие в них, наряду с однотипными причерноморскими амфорами, фрагментов кувшинов с плоскими ручками, отсутствие случаев прямой стратиграфии как среди объектов, вскрытых раскопом 1, так и среди объектов, вскрытых раскопом 2, а также наличие в хоз. яме 3 (раскоп 1) и пом.4 (раскоп 2) фрагментов одного сосуда (трехручного кувшина). Вышесказанное свидетельствует в пользу того, что обе группы объектов, раскопанных в 2000 г., представляли синхронные жилищно-хозяйственные комплексы. Функционировали они, скорее всего, непродолжительный промежуток времени, о чем говорит малая толщина культурных напластований (на участках, где они сохранились, слой с находками не превышал 20-30 см), небольшое количество комплексов и отсутствие случаев прямой стратиграфии. Восточная группа представляла жилые производственные и хозяйственные сооружения гончарной мастерской. Ремесленникам принадлежали, по-видимому, и объекты западной группы сооружений. В пользу последнего может свидетельствовать как факт находок железных шлаков почти во всех комплексах западной части раскопа 2, так и ситуационное расположение обоих комплексов, примыкающих к могильнику. Обычай размещать мастерские, а иногда и жилища ремесленников, связанных с “огненной профессией”, у кладбищ или на старых заброшенных кладбищах уходит своими корнями в глубокую древность. На отдельных территориях, в том числе и в непосредственной близости от рассматриваемой нами (на Харьковщине), он дожил до этнографической современности (Пошивайло О., 1993, с.47, 51-53). В свете вышесказанного, расположение вскрытых нами ремесленных комплексов именно на этом участке памятника, а также факт наличия в двух из трех раскопанных здесь жилищ следов обрядовых действий (описание дается ниже) вполне объясним.
Описание сооружений, вскрытых раскопом 2, представляется необходимым начать с его помещений.
Все они представляли собой небольшие полуземлянки бесстолпной конструкции, углубленные в грунт на 0,9- 1,2 м.
Помещение 2 (рис.4). Котлован полуземлянки имел прямоугольную форму (4,7x3,5 м; глубина до 1 м) и был ориентирован длинной осью по линии С - Ю. Вдоль восточной и северной стен находился материковый уступ. Отопительное сооружение представлено овальным очагом в центральной части котлована, у северного и южного края которого имелись две столбовые ямки. Вход не сохранился, и место расположения его не ясно. В глинистом заполнении котлована было обнаружено небольшое количество находок, представленных, в основном, фрагментами причерноморских амфор и рифленых гончарных горшков. На дне был найден мелкий фрагмент стенки стеклянного сосуда.
Помещение 4 (рис.4). Располагалось в северо-западной части раскопа 2. Представляло собой полуземлянку прямоугольной формы (4x3,5 м; глубиной до 1,1 м от современной поверхности, далее - СП), ориентированную стенами по линии ССВ - ЮЮЗ. Вдоль восточной, западной и южной стенок котлована имеются возвышения. В помещении 4 было два очага: круглый (у восточной стенки) и квадратный в центральной части. Пристенный очаг был завален кусками мела, часть которых имела следы воздействия огня. О наличии печей-каменок в жилищах салтово-маяцкой культуры (как на территории лесостепи, так и в степной зоне) неоднократно сообщалось исследователями (Чернигова Н.В., 1998, с.52-58; Апареева Е.К., Красильников К.И., 2001, с.297-301). То есть подобного вида отопительные сооружения зафиксированы как к северу, так и к югу от участка, на котором располагается рассматриваемое нами поселение. Тем не менее, характер сохранившихся в пом.4 остатков, по нашему мнению, не дает возможности рассматривать пристенное отопительное сооружение этой постройки как печь-каменку. Скорее всего, зафиксированная нами конструкция являлась каменной выкладкой-ограждением пристенного очага, предохранявшей располагавшуюся рядом с ней деревянную стену от возгорания (Афанасьев Г.Е., 1987, с.60). Очаги с подобными конструкциями известны на лесостепных памятниках салтово-маяцкой культуры (Винников А.З., 1984, с.115, табл.2,3; Шрамко Б.А., 1962, с.69); там же известны постройки с двумя очагами, близкие описанной (Афанасьев Г.А., 1987, с.63). Интересным представляется факт, что единственное помещение, исследованное В.К.Михеевым на Сидоровском городище, в качестве отопительного сооружения имело “печь-каменку” (Михеев В.К., 1985, с. 19-20, рис.4, 4).
Особый интерес представлял очаг в центральной части пом.4. Он имел квадратную форму. Здесь следует отметить, что, собственно, участок с сильно обожженной поверхностью был овальным; на остальной
235
части поверхности очага находился слой древесных углей, лежащий на слабо (до 1-2 см) прокаленном грунте. На отопительное сооружение была поставлена вверх дном нижняя часть груболепного пифоса, сверху придавленная меловыми камнями. На дне и стенках сосуда прослежен слой углисто-смолистой массы мощностью до 4-5 см (рис.4). Преднамеренность установки указанного предмета на очаг очевидна. Об этом свидетельствуют и его положение, и расположение непотревоженных камней на дне сосуда. Создается впечатление, что в указанном разбитом сосуде что-то сожгли, а затем, перевернув, накрыли им центральную часть очага. Учитывая символику разбитого (Пошивайло О., 1993, с.40, 257, 307, 309), и перевернутого сосуда (Пошивайло О.,1993, с.283, 306), вылитого на очаг его содержимого (Пошивайло О., 1993, с.237), характер расположения данного комплекса в жилище (в центре помещения, на очаге), указанный объект можно отнести к разряду помещений со следами обрядовой деятельности, связанными с оставлением жилища. Следы подобных обрядов прослежены на поселениях эпохи бронзы (Горбов В.Н., Мимоход Р.А., 1999, с.25, 26).
Помещение 3 (рис.5) находилось в западной части раскопа и представляло собой жилую полуземлянку (глубина ПО см от СП), бывшую одновременно гончарной мастерской. Полуземлянка имела неправильную подпрямоугольную форму размером 4,8x3,4 м и была ориентирована сторонами по линии ССВ-ЮЮЗ. Вход, в виде узкого коридора (длина 2,4 м), примыкал к южному углу котлована. При входе находилась невысокая ступенька, справа от которой была столбовая ямка (d 20, глубина 30 см), единственная во всем котловане. На дне пом.З обнаружены две неглубокие ямы. Одна (я.2) находилась в ЮЮЗ углу помещения. Она имела овальную форму (d 0,9-1м) и была заполнена красноватой глинистой массой. Фиксировалась с уровня пола помещения, в который была углублена на 4-5 см. Вторая яма, находящаяся ближе к ССВ углу котлована, имела подовальную форму, размерами 0,9-1,2 м, была углублена в дно не более, чем на 5 см. Заполнение ее обычное, глинисто-гумусное, не отличалось от заполнения придонной части котлована. Отопительное сооружение - очаг неправильно-овальной формы с углубленной прямоугольной центральной частью - находилось ближе к центру котлована, почти напротив входа в помещение. Восточная стена котлована пом.З имела подтреугольный выступ 2,8x1 м, который завершался горном 1. Вне сомнений, котлован пом.З и горн 1 представляли собой единый комплекс. О последнем свидетельствуют одинаковый уровень дна котлована в восточной и других его частях, абсолютно идентичный характер заполнения восточной, южной и западной частей котлована, наличие на дне пом.З и в заполнении горна 1 фрагментов одних и тех же сосудов.
Горн 1 (рис.6) имел почти круглую форму, диаметром до 1 м. Устье овальной топочной камеры горна (1x1,2 м) располагалось на уровне пола пом.З и хо
рошо фиксировалось благодаря прокаленности грунта до коричневато-красного цвета. Топочная камера находилась ниже уровня пола пом.З на 35 см и была вырезана в материковой глине вместе с сохранившейся частью свода. Перемычка между топочной и обжигательной камерами достигала толщины 15 см и была прокалена до ярко-красного цвета. Она имела семь продухов-люфтов (шесть по периметру и один в центре), диаметр которых достигал 6-8 см. Обжигательная камера сохранилась на высоту 40 см. Свод не сохранился. Стенки горна были прокалены до 10-12 см. В целом, горн 1 представляет собой тип гончарных горнов (двухъярусных, без опорного столба, вырубленных в материковом грунте), широко представленный на памятниках салтово-маяцкой культуры и смежных с ней территорий (Ляпушкин И.И., 1958, с.331-334; Красильников К.И., 1976, с.267-278; 1980, с.60-69; Афанасьев Г.Е., 1987, с.83-86; Колода В.В., Колода Т.А., 2000; Смиленко А.Т., 1988, с.73-78). Расположение горна, примыкающего к жилому помещению, встречается редко, но не является необычным для салтовских памятников. Так, подобный горн с остатками котлована мастерской был обнаружен А.Г.Николаенко на Ютановском селище (Афанасьев Г.Е., 1987, с.83-84). Показательно, что длина полуземлянки, к которой примыкала указанная обжигательная печь, была 4 м (т.е. идентична описанной нами). Известны жилые полуземлянки с пристроенными к ним гончарными горнами и на древнерусских памятниках более позднего времени (XII-XIII вв.) (Гончаров В.К., 1950, с.52, 53, 117).
Горн 2 (рис.7). Располагался к югу от пом.З и горна 1. Его предпечная яма, имеющая мусорное заполнение, первоначально фиксировалась в полевой документации как хоз. яма 1. Она была круглой формы и в верхней части достигала диаметра 1,5 м. Книзу яма колоколообразно расширялась. У дна ее диаметр составлял 2-2,1 м. Подтрапециевидное устье топочной камеры находилось в северной части предпечной ямы горна. Топочная камера, вырубленная в материковом грунте, имела каплевидную, почти круглую, форму (до 1,3 м в диаметре). Стенки прокалены на 10-15 см. Она находилась немного ниже уровня предпечной ямы (на 10 см). К северной части дно топочной камеры несколько повышалось. Топочную и не сохранившуюся обжигательную камеру горна 2 разделяла мощная перемычка (до 50 см толщиной) с семью круглыми продухами-люфтами, из которых шесть находились по периметру, а один - в центральной части. Диаметр их достигал 6-9 см.
Особый интерес представляют стратиграфические наблюдения за комплексом сооружений гончарной мастерской. Так, предгорновая яма горна 2 имела двухслойное заполнение. В нижней части - это золисто-углистая линза с фрагментами сосудов, в том числе и необожженных (рис.21, 6). Там же найдены два донышка с клеймами (типа рис.34, 4), идентичными находкам из горна 1. Этот слой перекрывала стерильная глинистая линза мощностью 0,1-0,2 м, выше ко
236
торой шло заполнение хоз. ямы, содержащее фрагменты тех же сосудов, что и на дне пом.З. Керамический брак (фрагменты необожженных сосудов), найденный в заполнении обоих горнов, представлен обломками горшков и маленьких горшочков с полосчатым рифлением, крышек, лощеных горшков с петлевидными ручками и кувшинов. Сопоставление фрагментов обожженной и необожженной посуды свидетельствует, что основная часть керамики раскопа является продукцией указанной мастерской.
Двухслойным было и заполнение пом.З. В придонной части шла тонкая прослойка с включениями углей, мелких костей животных и фрагментов керамики. Выше нее находилась стерильная глинистая линза мощностью 0,1-0,Зм - слой, образовавшийся после запустения помещения. На эту прослойку был положен погребенный подросток, после чего котлован засыпали мусором. Показательно, что среди найденного в заполнении котлована керамического материала, было обнаружено 5 донышек от горшков с клеймами, идентичными обнаруженным в заполнении горнов и в близлежащих хозяйственных ямах. Всего в раскопе найдено 15 таких клейм (из 18, найденных нами на памятнике; рисунки двух клейм из подъемного материала см. на рис.44, 1, 3). Вероятно, этот тип являлся клеймом данной гончарной мастерской, три этапа функционирования которой представляют раскопанные в 2000 г. археологические комплексы.
Согласно стратиграфическим наблюдениям, на исследуемом участке первоначально функционировал горн 2. Через некоторое время рядом с ним построили помещение мастерской с горном 1, бывшее одновременно и жилой постройкой. Судя по расположению и наличию в заполнении идентичных клейм, оба горна относились к одной мастерской. Какое-то время они функционировали вместе, а затем горн 2 забросили, и его предпечная яма стала использоваться жителями пом.З в качестве мусорной. Через некоторый период времени мастерская с горном 1 прекратила существование. В обвалившемся котловане помещения мастерской было произведено погребение, после чего он использовался как сбросная яма.
Погребение, произведенное в заброшенном котловане пом.З, представляет особый интерес. Скелет был уложен головой на СВВ в скорченном положении на левом боку с согнутыми в локтях руками (рис.5). Близкую позу (скорченно на правом боку с восточной ориентировкой) имело погребение в мастерской у с.Подгаевки, также произведенное после того, как она была оставлена (Красильников К.И., 1976, с.277, 278, рис.6). По нашему мнению, указанные погребения, совершенные в заброшенных гончарнях, имели обрядовое значение. В пользу последнего свидетельствуют как необычность мест, на которых они были произведены, так и отношение обоих помещений к разряду жилищ, хозяева которых были связаны с “огненной профессией” (Пошивайло О., 1993, с.51 - 53, 56, 57). После запустения пом.З мастерская продолжала
работать. В пользу этого говорит факт наличия в заполнении котлована керамических клейм, идентичных обнаруженным в горнах и на дне постройки. Абсолютная близость форм и типов посуды, системы орнаментации обожженных и необожженных сосудов, найденных в горнах, на дне пом.З и в заполняющей котлован заброшенной постройки свалке, свидетельствуют, что мусор выбрасывали из какого-то одного помещения, не попавшего в площадь раскопа. Функционирование этого помещения представляло собой еще один этап работы все той же гончарной мастерской.
Как писалось выше, комплекс гончарной мастерской, раскопанный на Сидоровском городище, представляет значительный интерес. Обнаруженные здесь горны по своей конструкции имеют близкие аналоги среди горнов салтово-маяцкой культуры как в степной (ст.Суворовская, с.Подгаевка), так и в лесостепной зонах (Роганинский комплекс, Ютановское селище, Столбище I и II). В степи горны близкой конструкции используются вплоть до koh.XIV в. (Перевозчиков В.И., 1990, с.117 - 124, рис.1, 2; Гудименко И.В., Перевозчиков В.И., 1993, с.161-163, рис.1; Галкин Л.Л., 1975), а в Средней Азии они доживают до этнографической современности (Екимова В.В., 1959, с.357-359). Интерес представляет факт, что комплекс одновременного сидоровской мастерской двора гончара, раскопанный А.Т.Смиленко в балке Канцерка (у с.Любимовка), также, как и сидоровский, состоял из двух жилищ, двух гончарных горнов и серии ям-хранилищ (Смитен-ко А.Т., 1969, с.167). Отличие заключалось в конструкции горнов Канцерки, имевших как и горны, обнаруженные в Саркеле, расположенный в топке сооружения столб, подпиравший свод. С.А.Плетнева считает, что указанная деталь конструкции горнов обусловлена ранним периодом их функционирования (до 30 гг. IX в.) (Плетнева С.А., 1996, с.78). Вне сомнений, горны Сидоровского городища относятся к более позднему времени. В целом, сидоровская гончарная мастерская является первым комплексом такого рода на территории Донецкой области и заполняет территориальную лакуну между исследованными ранее лесостепными и степными памятниками, связанными с гончарным производством салтово-маяцкой культуры.
Примыкающие к постройкам раскопа 2 хоз. ямы можно разделить на несколько типов. Часть из них представлена небольшими ямами неправильной формы, конусообразного в поперечном разрезе сечения. Глубина их достигает 1-1,2 м. Заполнение таких ям, содержащее большое количество золы, угольков, мелких колотых костей животных, свидетельствует, что они использовались в качестве помойных. К их числу относятся хоз. ямы 2-4. Вторая группа представлена глубокими ямами (глубина достигает 2 м), зачастую имеющими колоколообразное расширение в придонной части. Заполнение в большинстве случаев глинистое или глинисто-гумусное. Иногда эти ямы содержат очень мало находок, иногда же в них попадаются содержащие материал золистые прослойки. По всей
237
видимости, указанные ямы являлись погребами — хранилищами, хотя вполне возможно, что часть их, осо-•бенно расположенные вблизи кладбища на склоне, могли служить колодцами для выборки глины, используемой гончарами для производственных нужд. Некоторые из таких ям в дальнейшем засыпались мусором. Так, в качестве помойной использовалась колоколообразная яма 17; так же использовалась пред-топочная яма горна 2 (хоз. яма 1). В качестве свалки использовали и котлован гончарной мастерской (пом.З), после того, как постройка была заброшена.
Раскоп 1 был разбит на правом склоне Среднего Яра. При этом, южная часть его выходила на край плато Малого Городища, а северная - спускалась вниз по склону. Разбивка раскопа именно таким образом ставила своей целью проследить наличие и характер оборонительных линий, которые должны были находиться на данном участке. Вопреки ожиданиям, никаких фортификационных сооружений на площади раскопа обнаружено не было. Вдоль края плато был расчищен ряд хозяйственных ям (№№ 1-6). Одна из них (хоз. яма 3) содержала фрагменты сосудов, обнаруженных на дне котлована пом.4, располагавшегося в 80 м от нее на территории раскопа 2.
Отсутствие в раскопе 1 каких-либо оборонительных сооружений и наличие на площади раскопа 2 производственных комплексов свидетельствует в пользу того, что территория, на которой были разбиты раскопы, в черту укреплений не входила, а относилась к посадской части памятника. Об этом говорит и ряд других фактов:
1. Старая дорога, идущая по эскарпированному восточному склону холма, на котором расположено Малое Городище, заканчивается, не доходя до Среднего Яра. Эскарп прерывается на идущей с плато балке и более не фиксируется (фото.1; рис.1). Причем к северу от этой балки, на уровне эскарпа, были обнаружены остатки полуземлянки (пом.1) и две хозяйственные ямы (хоз. ямы 1э и 2э), что свидетельствует о заселенности этого участка (рис.2).
2. К западу от указанной балки, у кромки леса, В.К.Михеевым была найдена “траншея”, заполненная салтовской керамикой (Михеев В.К., 1985, с.20). Скорее всего, это были остатки от линии укреплений, защищавшей городище с севера. Фиксируется эта линия и в лесу, где она идет вдоль склона Среднего Яра и при выходе на распаханную часть памятника теряется. Собственно, в лесу сохранились остатки других фортификационных сооружений, не зафиксированных в 1971 г. Так, от внутренней линии укреплений отходит в Средний Яр вал, известный у местного населения под названием “Валок”. На дне Среднего Яра он исчезает (размыт), однако, на противоположном склоне хорошо фиксируется в виде двух рвов с расположенным между ними валом. Указанная линия поднимается вверх по склону, выходит на плато Большого Городища и далее визуально не прослеживается. Интерес представляют две древние дороги. Одна из них при косых лучах солнца хорошо видна на склоне
Сидоровского Яра, ограничивающего городище с юга. Дорога расположена на противоположном от городища склоне (северная экспозиция). Сначала она идет параллельно памятнику, а затем поворачивает в яр. Напротив этого места склон городища прорезан глубоким древним яром, один из склонов которого имеет подрезку, являющуюся по сути продолжением описанной выше дороги, врезанной в склон. Еще одна древняя дорога фиксируется к ЮЗ от памятника. Она огибает прилегающее к городищу урочище, носящее у местного населения название Макартет. Последнее представляет собой яр овальной формы, в центре которого имеется курганообразное возвышение с перемычкой, соединяющей его с одним из склонов, и далее дорога спускается вниз в Сидоровский Яр по направлению к склону городища. По свидетельству местных жителей, в прежние времена продолжение этой дороги фиксировалось на склоне. Нанесение на схему остатков рвов, валов, эскарпов, древних дорог показывает следующую картину расположения оборонительных сооружений на памятнике (рис.1). Приведенные в данной статье данные являются предварительными, и уточнение их требует масштабных дополнительных исследований. Тем не менее, даже нынешнее состояние наших знаний свидетельствует, что система оборонительных коммуникаций Сидоровского городища была намного сложнее, чем представлялось ранее (Михеев В.К., 1985).
На прилегающем к плато Малого Городища склоне Среднего Яра раскопом 1 были обнаружены погребения могильника (далее могильник 2).
О наличии кладбища на этом участке ранее известно не было. В 1971 г. В.К.Михеев определял местонахождение могильника памятника в пределах первой линии укреплений на западной оконечности городища (Михеев В.К., 1985, с.20). По нашему мнению, вскрытые им в 1971 г. погребения не являются стационарным кладбищем, а представляют небольшую группу могил, произведенную в пределах жилой черты памятника в связи с какими-то экстремальными условиями, например, во время осады. В пользу этого свидетельствуют относительно небольшая глубина большинства погребений, малое количество могил, вскрытых в пределах довольно большого раскопа, а также факт, что в небольшом раскопе 3, прирезанном к раскопу 1 1971 г., не было обнаружено ни одного погребения. Подобные могильники, находящиеся на территории городищ, внутри (и вблизи) линии укреплений, известны на средневековых, в частности, древнерусских памятниках (Довженок В.Й., Гончаров В.К., Юра P.O., 1966, с.67-68). Кладбища, где хоронили в мирное время, вероятно, располагались на прилегающих к плато памятника участках, непригодных для жизни (склонах балок), которых на этой территории было более чем достаточно. Именно в таких местах и находились могильники 1 и 2.
Информация о наличии на склоне древнего кладбища поступила от местных жителей. В 80 гг. XX в. здесь проложили грунтовую дорогу, которая южной
238
частью прорезала правый склон яра. Во время земляных работ были обнаружены человеческие кости. Находили их и в дальнейшем при выборке глины для хозяйственных нужд. В 1989 г. В.К.Грибом (в то время научным сотрудником ДонГУ) и одним из авторов -В.В.Давыденко на обнажениях у южного края полотна дороги были расчищены несколько погребений (погр.9-11). Две могилы были разрушены во время хозяйственных работ в 50 м к СЗ от указанного участка. Весной 1998 г. в 200 м к В от описанной дороги талыми водами было вымыто еще одно погребение, которое из-за дальности расположения скорее всего не имело отношения к указанному могильнику. Как видим, в свете имеющихся данных, выяснить общую площадь могильника 2 проблематично. Вне всяких сомнений, он не имел ничего общего с обнаруженными В.К.Михеевым в 1971 г. погребениями. Кладбище занимало лишь часть склона Среднего Яра. Промоины на склоне и другие обнажения грунта свидетельствуют, что северная граница могильника проходила близ дна яра, который в древности, скорее всего, был обводнен. Северо-западную границу, вероятно, определяет местонахождение двух разрушенных погребений. Насколько далеко простиралось кладбище на восток неясно. В целом, наиболее вероятно, могильник 2 занимал мысообразный выступ склона правого берега Среднего Яра, не выходя при этом на плато, где находилась жилая часть памятника. Судя по всему, погребения были и на противоположном (северном) склоне, где местные жители во время земляных работ неоднократно находили человеческие кости. Вышесказанное свидетельствует, что локализация кладбищ Сидоровского городища, как и выяснение точных их размеров, требует дополнительных исследований. До проведения их можно сказать, что могильник 2, по-видимому, занимал значительную площадь и был не меньше могильника 1 (предполагаемые границы предлагаются на рис.2).
Раскоп 1
Раскоп 1 2000 г. (рис.8) был разбит так, что его северная часть примыкала к южному краю дороги. Это позволило объединить в площади одного раскопа участки, на которых находились ранее вскрытые и вновь найденные могилы, и проследить характер расположения и плотность погребений на данной части кладбища. Стратиграфическая ситуация на раскопе 1 была следующая: практически по всей его площади сверху находился слой дерна, мощностью до 15 см, нарушенный лишь вблизи дороги. Ниже дернового слоя в западной и южной частях раскопа находился слой намыва (гумуса с включением мелких линз глины). Он содержал небольшое количество мелких фрагментов керамики салтово-маяцкой культуры и измельченных костей животных. Мощность этого слоя не превышает 30 см. Он непосредственно переходит в глинистый материк, с которым имеет четко выраженную границу. Ближе к северному краю раскопа ситуация меня
ется. На уровне квадратов ГД-13 и далее глинистые включения исчезают, слой намыва сменяется слоем гумуса. Здесь резкой границы между верхними слоями (дерн 10 - 15 см и гумус до 30 см) и материком нет. С уровня 40 - 45 см слой гумуса постепенно светлеет, плавно переходя в глинистый материк (уровень - 60-70 см от СП). Указанные отличия, нам представляется, обусловлены проводившейся на краю плато в перв. пол.ХХ в. срезкой грунта или просто связаны со смывом гумусного слоя в верхней части склона.
Как указывалось выше, в раскопе 1 были обнаружены погребения могильника 2 и хозяйственные комплексы, относящиеся к жилой части памятника. Последние представлены хозяйственными ямами 1-6.
Хозяйственные комплексы раскопа 1
Хозяйственная яма 1 имела неправильную форму и мешаное глинисто-гумусное заполнение. Эта довольно глубокая яма (-130 см от СП) практически не содержала археологического материала. Находки из нее представлены небольшим количеством мелких костей животных и измельченных фрагментов керамики салтово-маяцкой культуры. Яма фиксировалась на бровке раскопа с уровня -30 см от СП.
Мало материала содержала и хозяйственная яма 2. Ее сохранившаяся часть имела круглую форму и колоколовидное расширение у дна. В глинистом заполнении на разных уровнях находилось небольшое количество фрагментов керамики, основная часть которых представлена фрагментами лепного горшка с рифленым корпусом, орнаментированного по срезу венчика оттисками косо поставленного гребенчатого штампа (рис. 12, 1). Тесто сосуда содержало примесь шамота. На дне ямы (-130 см от СП) имелся тонкий слой древесных угольков.
Хозяйственная яма 3 находилась к ЮЮЗ от хоз. ямы 2. Уровень ее впуска (нижняя часть слоя намыва) прослеживается на бровке благодаря характерному заполнению (осветленный глиной гумус с линзами глины, насыщенный угольками, фрагментами керамики, колотыми костями животных). На дне (-115 см от СП) два пятна древесных углей. В заполнении ямы были обнаружены фрагменты гончарных рифленых горшков, один из которых имел на дне рельефное клеймо (рис. 12,4), аналогичное клеймам Роганинского комплекса, относящимся ко 2-й пол.1Х - X в. (Колода В.В., Колода Т.А., 2000), и амфор (типа рис.24, 1; 25, 2). Одна амфора имела следы вторичного использования. У нее было отбито горлышко и ручки, затем на месте излома заглажена поверхность, а на месте ручек просверлены отверстия для веревки-дужки (рис.25,1). Таким образом, предмет можно было использовать в качестве ведра. Подобный способ вторичного использования амфор зафиксирован С.А.Плетневой на Таманском городище (Плетнева С.А., 1963, с.52). Значительная часть содержимого ямы представлена фрагментами разнотипных кувшинов. Один из них - небольшой узкогорлый кувшин с носиком-сливом,
239
украшенный пролощенными стреловидными фигурами (рис. 17, 7). Серия обломков принадлежала двуручному кувшину, украшенному пролощенным орнаментом (рис. 15, 1). Тесто сосуда имеет сильную примесь песка. Особый интерес представляет наличие в комплексе фрагментов крупного трехручного кувшина (рис.14,1), по форме, размерам и орнаментации близкого кувшину из наземной постройки IV Карнаухов-ского поселения (Ляпушкин И.И., 1958, с.283, рис.26). Основная часть обломков этого сосуда лежала на дне котлована помещения 4. Среди предметов в заполнении ямы на уровне -60 см найдена голубая пастовая бусина с белыми глазками, близкая находкам с памятников салтово-маяцкой культуры (рис.36, 4) (Пьянков А.В., 1990, с.162, рис.51, 31; Семенов-Зусер С.А., 1952, рис.4 и др.).
Хозяйственная яма 4 (рис.8, 2) имела круглую форму и глинистое заполнение. Фиксировалась она прямо из-под гумусного слоя. В заполнении найдено небольшое количество вещественного материала, представленного измельченными костями животных и фрагментами горшков.
Хозяйственная яма 5 имела почти круглую, а в нижней части овальную форму. Глинистое заполнение ямы фиксировалось из-под слоя гумуса. Небольшое количество находок представлено мелкими фрагментами керамики и колотыми костями животных.
Иной характер заполнения имела хозяйственная яма 6. Она имела вытянутоовальную форму и слегка сужалась ко дну. Вдоль СВ края ямы находились две неширокие ступеньки (рис.8, 3). На бровках яма фиксировалась по заполнению, содержавшему большое количество золы, угольков, колотых костей животных, фрагментов керамических сосудов. Последние представлены обломками тарной керамики (амфоры, кувшины с плоскими ручками) (рис.23, 5), кухонной посуды (горшки с рифленым корпусом). Кроме них, в заполнении обнаружено небольшое количество фрагментов кувшинов и кубышек с лощеной поверхностью (один кувшин имеет не совсем обычную форму) (рис.42, 6), а также маленький лепной горшочек баночной формы (рис.11, 6). Подобные сосудики и их фрагменты были найдены в заполнении хоз. ямы 2э, расчищенной на склоне городища (рис.11, 1), в хоз. ямах 7 и 11 раскопа 2 (рис. 11,3,2) и в заполнении пом.З этого же раскопа (рис.11, 4, 5).
Около крайней северной ступеньки ямы расположено погребение 4. На этом погребении обрывается ряд могил, идущих вдоль верхнего склона края яра (рис.8, 1).
Могильник 2
Погребение 1 (рис. 10, 3). Произведено в яме под-прямоутольной формы, вытянутой длинной осью по линии ССЗ-ЮЮВ. Яма имела узкую глубокую камеру и заплечики вдоль длинных сторон. О наличии деревянного перекрытия свидетельствуют остатки древе
сины в ее заполнении. Верхняя часть скелета уничтожена срезкой, тем не менее, положение восстанавливается. Судя по сохранившимся костям, погребенный лежал с разворотом на правый бок. Правая рука вытянута вдоль туловища, левая слегка согнута в локте. Кости кистей находятся у головки бедренной кости правой ноги. Ноги вытянуты, лежат параллельно друг другу. Инвентаря нет.
Погребение 2 (рис.9, 1). Произведено в яме с заплечиками вдоль длинных сторон и южной стенки. Прямоугольная яма ориентирована по линии ССЗ-ЮЮВ. Могила имела продольное деревянное перекрытие, которое фиксируется по остаткам досок в заполнении погребальной камеры. Судя по остаткам погребения, уничтоженного срезкой, скелет взрослого человека лежал с разворотом на правый бок. Судя по сохранившимся костям, возможно, правая рука была вытянута вдоль туловища, левая, вероятно, была согнута в локте под прямым углом. Кости кистей лежат вместе. Инвентаря нет.
Погребение 3 (рис.9, 3). Произведено в подпрямоугольной яме с заплечиками вдоль длинных сторон, ориентированной по линии ССЗ-ЮЮВ. Скелет лежал на правом боку, черепом опирался на специально оставленный материковый уступ. Правая нога слегка согнута в коленном суставе, ее берцовые кости пересекают берцовые кости левой ноги. Руки вытянуты вдоль туловища (правая под костями скелета, левая над ними). Безынвентарно.
Погребение 4 (рис.9,2). Произведено в узкой яме с заплечиками вдоль длинных стен, ориентированной длинной осью по линии СЗ-ЮВ. Скелет взрослого человека лежал в камере вытянуто на спине. Голова погребенного находилась на материковом уступе. Вдоль СВ стенки шел небольшой подбой, в котором находились кости левого плеча погребенного. Череп лежал на правом боку, лицевой частью на 3. Руки вытянуты вдоль туловища, кости левой лежали под костями таза. Инвентаря нет.
Погребение 5 (рис.9, 5). Детское. Из-за малой глубины заплечики могилы не прослежены. Камера имела прямоугольную форму и была ориентирована длинной осью на ССЗ. Судя по сохранившимся костям, грудной ребенок был уложен на правый бок со слегка согнутыми в коленных суставах ногами. Инвентаря нет.
Погребение 6 (рис.9, 4). Детское. Из-за малой глубины зафиксирована только погребальная камера, сильно поврежденная кротовинами. Скелет полностью растащен грызунами. Ясно, что череп лежал в СЗ части могилы. Инвентаря нет.
Погребение 7 (рис. 10, 2). Произведено в яме с заплечиками вдоль длинных сторон, ориентированной длинной осью по линии ССЗ-ЮЮВ. В камере сохранились остатки от плашек поперечного перекрытия. Скелет лежал на правом боку. Череп находился на материковом уступе. Левая рука согнута в локте под острым углом. Кости кисти лежат на грудной клетке. Правая согнута в локте под тупым углом, кистью - у ЮЗ
240
стенки. Кости ног и таза лежали на правом боку. Обе ноги были согнуты под тупым углом в коленных суставах. Между СВ стенкой и коленями находились ключица и шейные позвонки погребенного, вынесенные туда грызунами. Безынвентарно.
Погребение 8 (рис.10, 1). Произведено в яме подпрямоугольной формы, с заплечиками вдоль длинных сторон и элементами подбоя вдоль северной стены. Яма имела продольное деревянное перекрытие. Скелет лежал на правом боку с завалом на живот. Руки, вероятно, первоначально были вытянуты вдоль туловища и лежали вместе. Левая нога вытянута, бедренной костью пересекает правую, которая согнута в коленном суставе. Череп расположен на материковом уступе. Безынвентарно.
Погребение 9. Произведено в яме с заплечиками. Северо-западная часть могилы и часть скелета погребенного (череп и плечевые кости рук) уничтожена срезкой. По сохранившимся костям поза погребенного восстанавливается полностью. Скелет лежал с разворотом на правый бок. Кости рук и ног вытянуты вдоль туловища. Могила имела перекрытие из поперечных деревянных плашек, уложенных на заплечики. Остатки его зафиксированы на заплечиках и в заполнении погребальной камеры.
От ям погребений 10 и 11 сохранились нижние части камер, в которых находились кости ног. Судя по их положению, скелеты были уложены на правый бок либо с полуразворотом вправо.
Погребальный обряд могильника 2 ярко свидетельствует о конфессиональной принадлежности населения, которое его оставило. Захоронения здесь, как и на ранее исследовавшемся могильнике 1, произведены по мусульманскому канону (Хисматуллин А.А., Крюкова В.Ю., 1997; Яблонский Л.Т., 1975; Халикова Е.А., 1976). В целом, эти два кладбища имеют настолько много сходства, что можно с уверенностью говорить об их одновременности. Они примыкают к посаду памятника. Единственной формой погребального сооружения на обоих могильниках является яма с заплечиками. Абсолютно идентичны типы перекрытия могильных ям. Почти во всех (если не во всех) погребальных камерах, в западной части оставлены материковые уступы, на которые опиралась голова погребенного, ряд могил имеет элементы подбоя в коротких и длинных стенках.
Есть и отличия. Так, здесь не зафиксирован один из видов перекрытия камеры погребения: на заплечики положены две поперечные лаги, на которых лежат продольные доски. Не встречено на могильнике 2 и шатровое перекрытие могильной ямы. Впрочем, и на могильнике 1 подобный тип перекрытия зафиксирован лишь в одном из 144 раскопанных погребений (погр.53) (Кравченко Э.Е., Гусев О.А., Давыденко В.В., 1998, с. 123, 125, рис. 10). Не обнаружены и гробови-ща-рамы. Последнее может объясняться как плохой сохранностью древесины в глинистых почвах на могильнике 2, так и тем, что таких гробовищ на сидо-
ровских кладбищах было немного. Так, на раскопанной части могильника 1 их обнаружено всего пять. Более сильное отклонение к северу, наблюдающееся у всех погребений могильника 2, объясняется ориентировкой склона яра, на котором расположено кладбище.
Наблюдения за уровнем впуска описанных комплексов показали, что все ямы впущены либо с уровня предматерика (на тех участках, где он не уничтожен срезками грунта или эрозийными процессами), либо из нижней части слоя намыва (южная часть раскопа). Собственно, все они прослежены почти на одинаковом уровне от СП. Так, хоз. яма 1 прослежена с уровня 30-35 см; яма 2-35 см; яма 3 около 40 см; яма 4 - 35-40 см; яма 5-40 см; яма 6-40 см. С этого же уровня фиксируются и ямы погребений, уровень впуска которых удалось проследить. Так, ямы погребений 7 и 8, находящиеся на непотревоженной срезками части раскопа, прошли через бровку квадратов ЕЖ-18. На ней переход гумусного слоя в предматерик везде был плавным, за исключением участков, на которых располагались могильные ямы. Здесь граница фиксировалась четко за счет более светлого глинистого заполнения могил. Причем, в обоих случаях характер заполнения был одинаков: нижняя часть могильной ямы была засыпана гумусом, верхняя - глиной. Обращает внимание, что и в других могилах на уровне материка заполнение ям фиксировалось очень плохо, зато несколько ниже их контуры хорошо читались в связи с тем, что нижняя часть ям имела гумусную засыпку. Подобное могло происходить, когда при выкапывании могилы гумус и глину складывали отдельно. Причем, при засыпке могилы, в нее вначале бросали гумус, а затем глину. Это могло преследовать две цели: оставление над могильной ямой небольшого глинистого бугорка, а также помещение всей земли, которая была вынута из могильной ямы, обратно в могилу (Хисматуллин А.А., Крюкова В.Ю., 1997, с.87).
В целом, стратиграфические наблюдения говорят о близкой датировке хозяйственных и погребальных комплексов раскопа 1. В пользу этого свидетельствуют и наблюдения за планировкой могильника, а также взаимным расположением погребальных и хозяйственных комплексов раскопа. Так, попавшие в раскоп 1 погребения могильника 2 расположены двумя рядами, вытянутыми вдоль склона яра. Особо интересны могилы верхнего ряда, в который входят погребения 6, 7 и 4. Последнее непосредственно граничит с хоз. ямой 6, при этом не пересекая ее. Судя по конфигурации ямы и характеру ее заполнения, первоначально это было сооружение типа погреба, который затем использовали как помойную яму. В качестве сбросных использовались и хоз. ямы 3, 4 и, возможно, 5. Погребение покойника на свалке свидетельствовало о неуважении к нему и давало право даже на вскрытие могилы в целях перенесения останков на другое место (Хисматуллин А.А., Крюкова В.Ю., 1987, с.99, положение 643/5). В свете этого не удивительно, что у этого участка верхний ряд могил обрывается.
241
Погребение 4 является крайней могилой верхнего ряда. Подобное могло произойти лишь в том случае, если в момент произведения захоронений хозяйственные ямы были видны на поверхности. При этом необходимо добавить, что обнаруженные на территории раскопа окопы времени Великой Отечественной войны визуально не фиксировались.
Таким образом, наблюдения за бровками раскопа, отсутствие случаев прямой стратиграфии между комплексами погребальными, комплексами погребальными и хозяйственными; характерная ситуация, когда ряд погребений подходит вплотную к хозяйственным комплексам и обрывается на них, позволяет прийти к выводу, что могилы и хозяйственные ямы, вскрытые раскопом 1, либо одновременны, либо имели между собой незначительный хронологический разрыв ( не более 1-2 десятилетий). Соответственно, датировка погребений и хозяйственных комплексов раскопа 1 определяется по вещевому материалу, обнаруженному в его хозяйственных ямах, а также в одновременных описываемым комплексах раскопа 2.
Анализ материалов памятника
Керамика
Проводить детальную классификацию керамики памятника в данной статье представляется нецелесообразным как в связи с тем, что для освещения указанной темы необходима отдельная большая работа, так и в связи с относительно небольшим количеством материала, которым располагают авторы.
Основная часть находок из раскопов 2000 г. представлена гончарной и лепной керамикой. Последняя немногочисленна. В основном, это - вотивные сосудики и их фрагменты (рис. 11). Кроме них, встречены фрагменты лепных котлов (рис. 19,2), горшков (пом.З, хоз. яма 2 раскопа 1 - далее р.1; верхний слой р.З) (рис. 12, 1, 3, 5; 15, 3, 7), груболепных жаровень и пифосов (рис.20, 6).
Среди гончарной керамики выделяется несколько групп: столовая, кухонная, тарная. Единичными находками представлены двуручные (хоз. яма 3 р.1, пом.4; хоз. яма 2э; хоз. яма 9 р.2) (рис. 15, 1, 2; 20, 5), трехручные кувшины (хоз. яма 3 р.1, пом.4, хоз. яма 1 р.2; котлован под фундамент продовольственного магазина, вырытый в 2000 г. на северной окраине памятника) (рис.14, 1; 18, 1) и корчаги (хоз. яма 2 1998 г., пом.З) (рис.14, 5, 3; 15, 6; 19, 1), имеющие многочисленные параллели среди керамики салтово-маяцкой культуры (Плетнева С.А., 1959, с.214-218; 1989, с. 138-139, рис.79; Ляпушкин И.И., 1958; Florov V.S., 1990, Taf.3, 5, 10).
Столовая керамика очень многочисленна и, в основном, представлена обломками кувшинов, кубышек, горшков с петлеобразными ручками и мисок. В большинстве случаев, форма и орнаментация этих сосудов обычны для керамических комплексов салтово-
маяцкой культуры (рис.16;17; 21, 1-4; 22,2) (Плетнева С.А., 1989, рис.68-76; Михеев В.К., 1985, рис. 13, 15 и др.), однако, есть и редко встречающиеся типы (рис.42, 6). Известный на других памятниках салтово-маяцкой культуры обычай клеймить днища сосудов (Флёров В.С., 1979, с.94-102), по-видимому, не был характерен для сидоровской столовой керамики. Среди большого количества фрагментов не встречено ни одного клейменного донышка. Ручки, обычно, украшались поперечными (рис. 16, 2, 4), иногда зигзагообразными (рис.21, 3) пролощенными линиями, хотя встречаются экземпляры с продольным лощением. Некоторые ручки имеют архаическую деталь: уплощенные круглые налепы у места крепления к горлышку (рис.21, 2; 6, 3), идентичные таким же украшениям на сарматской, раннесредневековой северокавказской, а также раннеболгарской керамике Среднего Поволжья (Шеп-ко Л.Г., 1987, с.171, рис.2, 2; Виноградов В.Б., Мамаев Л.М., 1979, с.62; Семыкин Ю.А., 1996, с.69, рис.4, 1). На абсолютном большинстве сосудов орнаментация нанесена пролощенными линиями, и лишь небольшая часть кувшинов имеет сочетание прочерченного орнамента с лощением (рис. 15, 2). Большинство кувшинов представляют собой широкодонные сосуды с плавным переходом от корпуса к дну (реже встречается четко выраженное ребро) (рис. 17, 7). Невысокое, широкое горло, обычно, имеется носик-слив.
Полностью реконструирующихся экземпляров кубышек известны единицы. Одна из них, обнаруженная в погр.28 могильника 1, была украшена пролощенными вертикальными линиями на корпусе (Кравченко Э.Е., Гусев О.А., Давыденко В.В., 1998, рис.21, 1). Фрагменты кубышек встречены в заполнении пом.З. Украшены они, в основном, пролощенным сетчатым орнаментом, покрывающим центральную часть корпуса (рис. 16, 6).
Горшки с петлевидными ручками орнаментированы в центральной части корпуса вертикальными пролощенными линиями (рис.22, 2). Их фрагменты встречаются как в заполнении пом.З р.2, так и в заполнении горна 2 (последние есть как в обожженном, так и в необожженном виде). Описанные сосуды имеют многочисленные аналоги на соседнем Царином городище у с.Маяки Славянского р-на Донецкой обл. (Михеев В.К., 1985, рис.15), в материалах Верхнесал-товского могильника (Семенов-Зусер С.А., 1952, рис.З, 1; Ляпушкин И.И., 1958, рис.9,6), в Дмитриевском комплексе (Плетнева С.А., 1989) и других памятниках салтово-маяцкой культуры.
Среди происходящей из подъемного материала памятника керамики есть один предмет, по-ви-димому, относящийся к более позднему времени. Это - ручка от котлообразного сосуда, отдаленно напоминающая ручки котлов из золотоордынских слоев населенных пунктов Волжской Болгарии (XIX группа керамики) (Хлебникова Т.А., 1988, с.38-39, рис.23, 24). Окатанный предмет имеет черную поверхность, которая, скорее всего, когда-то имела лощение (рис.44, 4).
242
Кухонная керамика представлена, в основном, обломками горшков и крышек. Последних найдено, впрочем, всего два экземпляра (рис.19, 3, 4). По своему виду они близки крышкам Волжской Болгарии, генезис которых Т.А.Хлебникова связывает с поздней керамикой салтово-маяцкой культуры (Хлебникова Т.А., 1984, с.98, 152, рис.28, 64). Длинные ручки от таких крышек ранее встречались в подъемном материале на городище (хранятся в фондах Славяногорского историко-архитектурного заповедника в г.Славяно-горске Донецкой обл.) и в верхнем слое р.З (рис.42, 3). Необожженные ручки, одна из которых имеет проло-щенный орнамент в виде вертикальных полос, найдены в заполнении горна 2 (рис.21, 6).
Гончарные кухонные горшки разнообразны и отличаются друг от друга по размерам, профилировке и составу теста. В качестве примесей в их тесте встречается мелкий и редко крупный песок. Выделяется группа фрагментов горшков, в тесте которых в качестве отощающей добавки идет примесь кусочков мела, которым изобилуют окрестности городища. Какой-либо корреляции между формой, размерами и орнаментацией сосудов с различными примесями как будто не наблюдается.
Орнамент горшков достаточно стабилен: полосчатое рифление по корпусу, иногда зональное (рис.23, Г, 32, 1; 33, 2; 29, 1). Изредка на венчике встречаются волнистые линии или косые оттиски гребенчатого штампа (рис.28, 4; 30, 5; 31,4). Зачастую наряду с рифлением, плечики сосуда украшены многорядной волнистой линией. Один из сосудов (хоз. яма 2 1998 г.) (рис. 15, 3) по своему тесту (с примесью крупного песка), профилировке и характерной орнаментации находит аналогии среди горшков, происходящих с кочевий и зимовников Приазовья и Донецкого кряжа. Обращает внимание не совсем обычная профилировка и орнаментация фрагмента горшка, обнаруженного в хоз. яме 10 р.2 (рис.32, 8). Тесто указанного сосуда (черного цвета, с прекрасным обжигом, плотное, с примесью мелкозернистого песка) немного напоминает древнерусскую керамику X-XI вв. Характерной представляется тройная полоса многорядной “волны” на плечиках сосуда. Подобную систему орнаментации (когда на горшок наносилась волнистая линия как бы спирально, путем постепенного опускания прижатого к тулову сосуда штампа во время прокручивания круга 2-3 раза) можно увидеть на одновременных описываемому древнерусских сосудах (Бл1фельд Д.1., 1952, табл.1, 1). У ряда горшков волнистые или дугообразные линии нанесены поверх линейной орнаментации. Обращают на себя внимание фрагменты нескольких горшков со сглаженной “растянутой” волнистой линией на плечиках (рис.32, 6). Подобная “волна” имеется на сосуде из Прикубанья (Тарабанов В.А., 1997, с.77, рис.2, 9). Среди комплекса горшков с Сидоров-ского городища выделяется небольшая (до 10 фрагментов от разных сосудов) группа, украшенная, наряду со сплошным рифлением по корпусу, расположенным на плечиках поясом косых оттисков гребенчатого
штампа (рис.29, 10, 30, 6). Обычно, это - горшочки малого или среднего размера (диаметр наибольшего расширения 10-15 см). В заполнении горна 2 имеется необожженный фрагмент такого сосуда, что говорит об изготовлении их на месте.
По системе орнаментации, профилю венчика выделяется фрагмент тонкостенного маленького горшочка, сделанного из теста с примесью мелкого песка (рис.27, 1). Цвет сосуда желтый; прокал стенок сквозной.
Некоторые горшки имеют на плечиках и шейке дугообразные черточки, напоминающие “запятые” древнерусской керамики (рис.28, 5; 33, 5; 23, 1). Нерегулярность их свидетельствует, что в данном случае они вряд ли имели орнаментальную функцию, а, скорее всего, образовывались во время проверки ровности стенок горшка, его центровки относительно круга.
Обращает внимание факт наличия в отдельных комплексах (пом.З, хоз. яма 4 р.2, хоз. яма 17 р.2) фрагментов хорошо обожженных тонкостенных гончарных горшков с примесью мелкого песка в тесте. По характеру теста они напоминают керамику Древней Руси и отдельных салтовских памятников Крыма. В котловане пом.З вместе с прочей керамикой обнаружен фрагмент венчика такого сосуда (рис.23, 2), по профилировке находящий близкие формы среди поздней керамики Таманского городища (Плетнева С.А., 1963, рис.15).
Отличия в профилировке горшков обусловлены более или менее сильным отгибом края венчика, способом оформления последнего (так, у некоторых сосудов наблюдается тенденция к загибу края венчика внутрь) (рис. 14, 2, 4; 30, 5; 28, 2, 3), наличием или отсутствием шейки, более или менее крутыми плечиками, а также различными пропорциями высоты и ширины. Полностью реконструируемых сосудов мало, однако, имеющиеся экземпляры свидетельствуют, что в комплексе преобладали сосуды приземистых очертаний (рис.12, 2, 4; 33, О, 31, 4; 30, 4; 22, 1). Среди мелких горшочков есть группа сосудиков шарообразной формы со слегка отогнутым наружу толстым прямым венчиком и широким дном. Орнаментированы они полосчатым рифлением, иногда в сочетании с волнистой линией или поясом косо поставленных наколов гребенчатого штампа на плечиках (рис.30, 4, 5, 7, 9). Фрагменты их встречены как в обожженном, так и в необожженном виде в ряде комплексов р.2. Очень близкий по форме и характеру орнаментации сосуд был обнаружен в погр.5 могильника на юго-восточной окраине Фанагорийского городища. От описанных горшков с Сидорова он отличается лишь несколько большими размерами и наличием в тесте толченой раковины. А.Г.Атавин относит его к VIII-IX вв., указывая на принадлежность данного сосуда к “южному варианту болгарской кухонной посуды” (Атавин А.Г., 1986, с.262, рис.2, 2).
Один пережженный фрагмент (керамический брак из заполнения хоз. ямы 9 р.2) имеет ручку, которая крепилась под венчиком (рис.30, 10).
243
В целом, кухонная керамика раскопов 1 и 2 Сидоровского геродища находит ближайшие параллели в Керамических комплексах Тамани (Плетнева С.А., 1963, с.20-24, рис. 11,12) и Саркела - Белой Вежи (Плетнева С.А., 1959, рис.9), т.е. памятников позднего периода салтово-маяцкой культуры. Близкие формы имеются и на территории нынешней Луганщины (Красильников К.И., 1976, рис.З; Красильшков K.I., 1999, мал.6,7,8). Их К.И.Красильников относит к нижнедонским материалам (Красильшков K.I., 1999, с. 177).
Для датировки особый интерес представляет тарная керамика памятника - фрагменты амфор и красноглиняных кувшинов с плоскими ручками. Кроме них, найдены обломки небольшого кувшинчика с ой-нохоевидным устьем (рис. 15, 5). Последний имеет сходство с сосудами памятников Восточного Крыма.
Кувшины встречены во многих комплексах как раскопа 1 (верхний слой, хоз. яма 6), так и р.2 (верхний слой, пом.З, хоз. ямы 1, 4, 12). В последних двух хоз. ямах содержались фрагменты одного сосуда. Кроме этого, фрагменты кувшина были найдены в заполнении расположенной у раскопа 2 хоз. ямы 2, которая была исследована нами в 1998 г.(Кравченко Э.Е., 1998 г.). В целом же, в сидоровском комплексе количество фрагментов их очень незначительно и не идет ни в какое сравнение с числом находок на таких памятниках как Саркел (34%) (Плетнева С.А., 1959, с.249), Таманское городище (50%) (Плетнева С.А., 1963, с.52) или Херсон (Романчук А.Н., Сазанов А.В., Седикова Л.В., 1993; Рыжов С.Г., Седикова Л.В., 1999, с.318-319). Судя по количеству находок, роль их на данном памятнике была очень скромной по отношению к широко представленным на Сидоровском городище амфорам. Впрочем, на соседних городищах (за исключением Царина у с. Маяки Славянского р-на Донецкой обл., где найдено незначительное количество фрагментов данного вида посуды) их обломки вообще отсутствуют.
Все фрагменты кувшинов с плоскими ручками, встреченные в исследованных комплексах на Сидоровском городище, относятся к одному типу. Это тонкостенные сосуды с относительно невысоким горлом (высота до 10 см) и венчиком диаметром до 9-10,5 см. У края венчик имеет подтреугольный или овальный валик (рис.23, 5, 6; 22,-5; 21, 5). Широкие ручки, прямоугольные или сегментовидные в поперечном сечении, достигают ширины 4,5-5 см. Орнаментация ограничена рядами горизонтальных широких неглубоких врезанных линий на шейке и плечиках сосуда. Тесто плотное, с примесью мелких известковых включений и песка. Цвет - от оранжевого до коричневатого. Конфигурация нижней части сосудов не ясна, т.к. обломков от них зафиксировано не было. Присутствующие среди находок донышки тонкостенных красноглиняных кувшинов, со следами срезки шнуром, могут относиться как к рассматриваемому типу посуды, так и к кувшинам других типов.
Хронологические рамки данных сосудов определялись исследователями по-разному. Так, А.Л.Якобсон
в своих ранних работах считал, что вся группа таких кувшинов одновременна причерноморским амфорам и не выходит за пределы IX-X вв., хотя в Саркеле и на Тамани они доживают до XI в. (Якобсон А.Л., 1951, с.337-338; 1970, с.41-42, рис.9).
В более поздней работе автор несколько расширил хронологические рамки их бытования “koh.VIII -нач.1Х, ещё шире, - X” и “доживают до XI в.” (Якобсон А.Л., 1979, с.32).
С.А.Плетнева в работе, посвященной керамике Саркела, датировала его кувшины с плоскими ручками IX-X в., делая при этом огласовку, что ранний тип может датироваться koh.VIII-нач.1Х в. (Плетнева С.А., 1959, с.249, рис.33-34). Здесь же, впрочем, исследовательница указала, что в городах Северного Причерноморья их находят в слоях IX-XI вв., в Херсонесе IX-X вв., в Тмутаракани - IX-XI вв. (Плетнева С.А., 1959, с.249 - подстрочник). Подобным же образом С.А. Плетнева датирует указанную категорию находок в работе, посвященной керамике Таманского городища (Плетнева С.А., 1963, с.54). В дальнейшем исследовательница несколько изменила хронологические рамки бытования этого вида посуды (кон.IX - кон.Х! в.) (Плетнева С.А., 1981, с.74). Этим же временем датирует аналогичные находки из Партенита Е.А.Паршина (Паршина Е.А., 1991, с.80, рис.6).
Несколько иная датировка “кувшинов с ленточными ручками” предлагается И.А.Барановым. Ссылаясь на находку в бухте Новый Свет близ Судака остатков кораблей, среди груза которых, кроме описанных кувшинов, содержались поливные сосуды, автор датирует кувшины с плоскими ручками 2-й пол.IX- X вв. (Баранов И.А., 1990, с.23, рис.7, I).
В коллективных работах екатеринбургские авторы на основе анализа широкого круга материалов византийского Херсона считают датировку VIII-X вв. ошибочной и относят данный вид посуды ко 2-й пол-последней трети IX - кон. XI в. (Романчук А.Н., Сазанов А.В., Седикова Л.В., 1995, с.63-64, №№ 135-136; Рыжов С.Г., Седикова Л.В., 1999, с.318-319).
Представленный на Сидоровском городище тип близок кувшину (Баранов И.А., 1990, рис.7, 1) (2-я пол.1Х - X в.); типу I кувшинов византийского Херсона (последняя треть X- 1-я пол.Х! в.) (Романчук А.Н., Сазанов А.В., Седикова Л.В., 1995, с.64). Очень близкие по типу кувшины были в заполнении цистерны Ne 5 (X в.) квартала X “Б” Северного района Херсонеса (Рыжов С.Г., Седикова Л.В., 1999, рис.5, 5-6). По классификации, предложенной С.А.Плетневой (Плетнева С.А., 1963, с.54), тип, представленный на Сидоровском городище, сочетает в себе признаки обеих хронологических групп, предложенных исследовательницей (горло невысокое, однако d более 8 см; стенки тонкие, цвет - от ярко-оранжевого до красно-коричневого; в тех случаях, когда это можно определить, соотношение d венчика и плечиков 1:2 или чуть более).
Амфоры. В отличие от кувшинов с плоскими ручками, амфоры на Сидоровском городище представляют значительную в количественном плане катего
244
рию материала. В археологических комплексах раскопов 1 и 2 их фрагменты составляли до 30% всех обломков керамики. Для сравнения: в Саркеле - 24,6% (Плетнева С.А., 1959, с.241), Маяках - 12% (Михеев В.К., 1985, с.15). Как видим, количество амфорной керамики на Сидоровском городище очень велико и уступает разве что памятникам Тамани, среди материалов которых тарная керамика составляет 50% (Плетнева С.А., 1963, с.52, 62), и отдельным памятникам Среднего Прикубанья (городище 5 у ст.Старокор-сунской - 40%) (Лавриненко И.В., 1990, с. 170). Процентное соотношение обломков амфор по отношению к другим видам керамики на Сидоровском городище, вычисленное по материалам полевой описи, можно воспринимать как предварительные данные в связи с тем, что любой подсчет фрагментов, произведенный в процессе или сразу после исследований, дает погрешность, порой значительную. Так, амфора (рис.24, 1) была склеена из 45 фрагментов, рассеянных по дну пом.З и в заполнении прилегающей к комплексу хозяйственной ямы 1 (раскоп 2). Не лучше обстоит ситуация и с другими категориями сосудов. Серолощеный кувшин из хоз. ямы 17 (раскоп 2) (рис.16, 2) дал около 16 обломков; горшок из хоз. ямы 3 (раскоп 1) в описи фигурирует, как 20 фрагментов. Тем не менее, даже эти, предварительные, данные говорят о необходимости обратить внимание на факт, что количество амфорной тары на Сидоровском городище в самом деле велико. Так, только на распаханной поверхности Малого Городища в полевой сезон 2000 г. было собрано более 700 фрагментов амфорных ручек. Не меньше фрагментов амфор находится и на территории посада (Большого Городища). Вышесказанное свидетельствует, что предварительные данные, полученные в результате исследований в 2000 г., по всей видимости, отражают реальную ситуацию, существующую на данном памятнике.
В целом, состав амфор, обнаруженных в процессе исследований памятника в 2000 г., довольно однообразен и представлен несколькими типами.
Наиболее многочисленны фрагменты бороздчатых амфор малого размера (высота до 45-48 см при d 23-25 см). Сосуды имели короткое, узкое горлышко, вытянутоовальный корпус, иногда со слабо выделенной перехватом придонной частью, и круглым дном. Ручки овальные или плоско-овальные поднимаются от плечиков, изгибаются под прямым углом (или чуть меньше прямого) и крепятся к горлышку на уровне края (или сразу под краем) венчика (рис.25, 2; 26, 4-8; 20, 1-4). Последний, обычно, имеет валикообразное утолщение или слабо выражен. Иногда на внутренней поверхности есть выборка. Стенки средней толщины (0,8-1 см); поверхность шероховатая за счет наличия в тесте мелких зерен шамота и известковых включений. Практически вся поверхность тулова указанных амфор имеет бороздчатое рифление. Иногда сделанные пальцами борозды есть и на горлышке сосуда. Данный тип амфор имеет массу разновидностей и является доминирующим среди тарной керамики указанного памятника
В свое время на амфоры этого типа обратил внимание А.Л.Якобсон, датировав их 2-й пол.IX - 1-й пол.Х в. (Якобсон А.Л., 1951, с.334). Автор указал на ареал распространения этого типа посуды (т.н. второй подгруппы причерноморских амфор) (Саркел, Тамань, Восточный Крым, юго-восток Северного Причерноморья), а также предположил, что центры, производившие их, находились в Восточном Крыму или на Тамани. В целом, такая датировка амфор “второй подгруппы” была обусловлена тем фактом, что они встречались вместе с кувшинами с плоскими ручками. В более поздних работах А.Л.Якобсон считает обе выделенные им группы причерноморских амфор одновременными (Якобсон А.Л., 1970, с.40-42; 1979, с.31).
Таким же временем (кон.IX - 1-я пол.Х в.) датировала С.А.Плетнева подобные амфоры из Саркела, ссылаясь на работу А. Л.Якобсона (Плетнева С.А., 1959, с.244). В дальнейшем такие же сосуды с Таманского городища, ссылаясь снова же на Якобсона, исследовательница датирует более широкими хронологическими рамками (Плетнева С.А., 1963; 1967).
Другой тип амфор также широко представлен в культурном слое и комплексах раскопов 1 и 2, однако, уступает в количественном отношении первому. Это - невысокие круглодонные амфоры с вытянутым корпусом, несколько сужающимся к придонной части, и узким невысоким горлышком, край которого имеет валикообразное утолщение. Овальные в поперечном сечении ручки крепятся на уровне или сразу под венчиком и, изгибаясь под прямым углом, опускаются на плечики сосуда. Внешняя поверхность амфор указанного типа имеет мелкое бороздчатое рифление и покрыта желтовато-белым ангобом. В прекрасно отмученном тесте содержится примесь мелкого песка и частичек слюды. Цвет черепка колеблется от бежевого (желтовато-коричневого) до красного. Фрагменты подобных амфор встречены практически во всех комплексах обоих раскопов. Тип реконструирован по почти целой амфоре, найденной на дне котлована пом.З, и верхней части таких же амфор из хоз. ямы 17 р.2 и верхнего слоя квадратов ЕЖ-18 р. 1 (рис.24, 1). Возможно, к этому же или близкому ему типу относится центральная часть красноглиняной амфоры из хоз. ямы 6 р.1 (рис.26,2). В целом, данный тип представляется близким амфорам X в. из комплексов Саркела - Белой Вежи и Таманского городища (Плетнева С.А., 1959, рис.28,2), а также с памятников Крыма (Рыжов С.Г., Седикова Л.В., 1999, рис.2, 1).
Остальные типы представлены единичными экземплярами, фрагменты от которых встречены в разных комплексах.
Так, в хоз. яме 2, расчищенной на склоне городища, вместе с амфорой 1 типа (рис.25, 2) встречены фрагменты тонкостенной амфоры с раздутым яйцевидным корпусом, невысоким узким горлышком и овальными, почти круглыми ручками, полого опускающимися из-под края венчика на плечики сосуда (рис.24, 4). В прекрасно отмученном тесте указанной
245
амфоры имеется примесь мелкозернистого песка и частичек слюды. Цвет черепка коричнево-красный. С Данным типом имеет сходство амфора из Гнездово, обнаруженная вместе с арабскими монетами 1-й пол.Х в. (Авдусин Д.А., Тихомиров М.Н., 1950, рис.З, с.73; Якобсон А.Л., 1951, с.ЗЗЗ, рис.6, 23).
В заполнении хоз. ямы 1, а также горна 1 (пом.З) найдены фрагменты круглодонной амфоры с вытянутоовальным корпусом и узким высоким расширяющимся к краю горлышком, имеющим с внутренней стороны закраину. Ручки крепятся у края венчика и под прямым углом опускаются на плечики сосуда. Корпус украшен неглубокими полосками, расположенными на небольшом расстоянии друг от друга (рис.24, 5). В тесте очень много мелкозернистого песка. Цвет черепка оранжевый.
Еще один тип представлен фрагментами из хоз. ямы 3 (р.1); пом.З, хоз. ям 4 и 12 (р.2). Обломки таких амфор (на одном из них имеется процарапанный знак “стрела”) (рис.23, 4) встречены в небольшом количестве в культурном слое обоих раскопов. Судя по крупному фрагменту (из хоз. ямы 4 р.2), тип представлен толстостенной амфорой с коротким горлышком, имеющим венчик с валикообразным утолщением. Толстые ручки, со слабовыраженным желобком по центру, крепятся сразу под венчиком (или на его уровне) и, изгибаясь под прямым углом, опускаются на плечики сосуда (рис.24, 2). Внешняя поверхность имеет в верхней части плавные широкие борозды и покрыта желтовато-белым ангобом. Цвет черепка на изломе колеблется от желтого до розового. В целом, по характеру теста, форме, толщине стенок указанные амфоры имеют сходство с отдельными типами из Саркела -Белой Вежи, относящимися кX в. (Плетнева С.А., 1959, рис.29, 3, 4).Еще один тип представлен фрагментом верхней части широкогорлой амфоры с узким гладким корпусом. Край венчика оформлен в виде полочки. Тесто красное с примесью известковых включений (рис.25, 3).
Вне сомнений, типология тарной керамики, представленной в рассматриваемых комплексах Сидоров-ского городища, куда более разнообразна. О последнем свидетельствует серия характерных фрагментов стенок, ручек, верхних и нижних частей сосудов. Так, в заполнении хоз. ямы 2э была обнаружена нижняя часть корпуса амфоры вытянутоовальной формы, сделанной из прекрасно отмученного теста без крупных примесей и имеющей добавки мелких частичек слюды (рис.45, 2). Фрагментарность подобных находок не позволяет точно установить с каким конкретно типом амфор, представленных на других памятниках, мы имеем дело. В целом же, факт абсолютного преобладания среди имеющихся типов сосудов амфор 2-й подгруппы (по А.Л.Якобсону) (Якобсон А.Л., 1951), наличие в комплексе кувшинов с плоскими ручками позволяет отнести указанный комплекс, в целом, к кон. IX - X в. Этим же временем датируется и ойнохоя (хоз. яма 4, р.2), аналоги которой встречены на Теп-сеньском поселении (Фронджуло М.А., 1968, с. 109,
рис. 11, 5). Подобное сочетание тарной керамики встречено в комплексах Большого Борщевского городища, датированных нумизматикой X в. (Ефименко П.П., Третьяков П.Н., 1948, с.42, 55, 65, 68), а также в комплексах X в. Юго-Западного Крыма (Рыжов С.Г., Седикова Л.В., 1999, с.325, 326; Яшаева Т.Ю., 1999, с.355).
Не противоречит этой датировке и остальная керамика, обнаруженная в раскопах 1 и 2. Так, выше мы указывали о сходстве керамического комплекса раскопов 2000 г. с керамикой поздних (в рамках салтово-маяцкой культуры) поселений. К этому необходимо добавить факт наличия в комплексах обоих раскопов фрагментов керамических котлов. Так, в хоз. яме 12 р.2 и в пом.З были найдены венчики гончарных котлов (рис.19, 5). В хоз. яме 9 того же раскопа среди прочего материала обнаружен венчик лепного котла (рис. 18,2). В хоз. яме 2 р.1 находились фрагменты лепного тонкостенного котлообразного сосуда (рис. 19,2). Несколько фрагментов лепных и гончарных котлов найдены в подъемном материале на территории памятника (рис.27, 5, 6).
Фрагменты керамических котлов на городищах среднего течения Северского Донца относятся к редким находкам, что может быть связано с рядом причин (с хронологией этих памятников или территориальной близостью их к лесостепи, где котлы также встречаются редко) (Плетнева С.А., 1981, с.83). Собственно датировке и этнокультурной принадлежности этой категории материала посвящено много работ. Так, С.А.Плетнева ограничивала датировку указанных предметов кон.IX-сер.Х в. (Плетнева С.А., 1967, с.108-110), с чем можно согласиться относительно отдельных типов керамических котлов (Постикэ Г.И., 1985, с.227-239). С.А.Плетнева считала более ранними гончарные котлы, относя их к кон.IX - нач.Х в., а лепные, по ее мнению, выходят из употребления к сер.Х в. К этому же времени она относила и находки с Северного Кавказа, которые В.А.Кузнецов датировал более ранним периодом (Кузнецов В.А., 1964, с.35-36). В ряде работ исследователями предлагаются более широкие хронологические рамки этой категории керамики (Чеченов И.М., 1987, с.70-76). К.И.Красильников, в отличие от С.А.Плетневой, более ранними считал лепные котлы, относя при этом период их бытования к кон.VIII - нач.1Х в., гончарные же он датировал более поздним временем (Красильш-ков K.I., 1999, с.172-173).
Кроме вышеописанных предметов, в хоз. яме 12 р.2 и пом.4 были обнаружены фрагменты лощеных сосудов, украшенные подтреугольными в поперечном сечении валиками (рис.21, 1).
Описание керамического комплекса памятника будет неполным, если не упомянуть многочисленные находки грузил от ткацких станков, встреченные как в подъемном материале, так и в помещениях и хозяйственных ямах памятника. Большинство их выточено из обломков сосудов (амфор, кувшинов, горшков) и отличаются друг от друга лишь размерами
246
(рис. 13,1-3). Наряду с керамическими, употреблялись грузила, выточенные из камня. Они встречаются намного реже (найдено 3 грузила и две заготовки) (рис.13, 4-6). Наряду с грузилами, в изобилии встречаются фишки, выточенные, в основном, из стенок горшков (рис. 13, 7-11). В подъемном материале часты находки лощил, изготовленных из ручек амфор (рис.18, 3-11; 23, 3).
Стеклянные изделия
Стеклянных изделий обнаружено немного. Мелкие фрагменты тонкостенных сосудов открытого типа были найдены в хоз. яме 12 р.2 и в котловане пом.2. Из-за малых размеров их форма не восстанавливается. Обращает внимание факт, что оба фрагмента имеют одинаковую степень иризации и сделаны из прозрачного стекла бирюзового цвета. Это не дает какого-либо уточнения предложенной датировке комплексов р.2, но и не противоречит ей (Сорокина Н.П., 1963, с.161-162). Кроме описанных предметов, на памятнике найдены несколько стеклянных бусин. Так, в хоз. яме 3 р. 1 была обнаружена синяя пастовая бусина с белыми глазками (рис.36, 4). Фрагментированная черная пастовая бусина с синими глазками в белой окантовке найдена в подъемном материале на городище (рис.36, 7). В хоз. яме 2 (1998 г.) была найдена круглая (плоская в поперечном сечении) бусина из стеклянной пасты с радиально расходящимися от центра предмета белыми, красными и черными линиями (рис.36, 1). Из подъемного материала происходит розовая многогранная бусинка, украшенная инкрустированной извилистой белой линией (рис.36,5). Еще две бусины (из подъемного материала на Малом Городище) могут относиться к более позднему периоду (вплоть до XIX в.). Это - каплевидная бусина белого прозрачного стекла (рис.36, 2) и круглая светло-зеленая бусина прозрачного стекла (рис.36, 3). В целом, из всех обнаруженных на памятнике бус только одна (фрагментированная резная сердоликовая бусина, найденная в пределах линии укреплений Малого Городища) (рис.36, 6) была сделана из камня.
Костяные изделия
В основном, представлены игральными костями. Так, в культурном слое памятника и заполнении хозяйственных ям неоднократно встречались астрагалы, абсолютное большинство которых не имеет никаких следов обработки. На нескольких есть процарапанные знаки. Так, найденный в 1998 г. в хоз. яме 2 астрагал нес на себе изображение двойного двузубца (рис.37, 1). В заполнении хоз. ямы 1 на уровне эскарпа был найден астрагал с процарапанной пятиконечной звездочкой. При расчистке слоя заполнения пом.З, наряду с необработанными, был найден астрагал со схематическим изображением парусника (рис.37, 5). В хоз. яме 11 был обнаружен большой астрагал с прорезанными тон
кой линией по всей поверхности зигзагообразными фигурами (рис.37, 6). Кроме этого, в верхнем слое раскопа 3 был обнаружен обломок костяного игольника (рис.37, 4), а в хоз. яме 2 1998 г. - костяная обойма со схематическим изображением трилистника (рис.37, 7), а также фрагмент ребра со следами обработки и заполированной поверхностью (рис.37, 8).
Металлические изделия
Среди металлических изделий, обнаруженных на данном памятнике, можно выделить две группы: изделия из цветных и черных металлов.
Изделий из цветных металлов найдено немного, и все они обнаружены вне археологических комплексов. Так, на поле, на месте, где в дальнейшем был разбит раскоп 2, в 1995 г. был найден колокольчик из белого металла (рис.36, 16), близкие аналоги которому имеются в венгерских материалах, а также на Цари-ном городище (Михеев В.К., 1985, рис. 19, 15, 16). Из подъемного материала происходит треугольнорамча-тая пряжка с узким овальным, заостренным в нижней части гладким щитком (рис.36, 13). Близким аналогом ей представляется пряжка из Барановки, датируемая солидом 751-754 гг. (Круглов Е.В., 1992, с.179, 182, рис.4, 5), и пряжка из катакомбы 21 Старого Саитова (Комар А.В., 1999, табл.2, 82). Из пахотного слоя Малого Городища происходят две идентичные бляшки (рис.36, 8, 9), имеющие близкие аналоги в крымских древностях салтово-маяцкой культуры (Комар А.В., 1999, табл.З, 9), фигурная пластина (рис.36,10) и фрагменты бронзовых предметов (рис.36, 11,12). На Большом Городище, снова же, в подъемном материале была найдена местными жителями золотая нашивка на головной убор (рис.36, 14) с тисненым изображением четырехконечной розетки, образованной стилизованными цветами лотоса, радиально расходящимися из центра. Крестообразное расположение стилизованных цветов лотоса имеется на сбруйной бляшке из Верхне-Салтовского могильника (Фонякова Н. А., 1986, рис.4, 14) и на щитке перстня из погребения в кургане 3 могильника Камыши 1 в Центральной Барабе (VIII-X вв.) (Молодин В.И., Мороз М.В., Гришин А.Е., Гар-куша Ю.Н., 2000, с.221, рис.1, 16). Среди находок обращает на себя внимание бронзовое биконическое грузило (рис.36,15). Еще одно, близкое по форме, грузило из бронзы было найдено в 7-8 км вниз по течению Северского Донца на поселении Осиянская Гора. Употребление цветного металла для изготовления указанных предметов не совсем понятно. Возможно, подобные грузила использовались как гирьки.
Железных изделий больше, однако, тоже немного по отношению к соседнему Царину городищу у с.Маяки, где железные предметы исчисляются сотнями.
Среди сидоровских находок выделяется небольшая группа предметов вооружения: наконечники стрел, кольчужная цепочка и выпуклая бляха (полу
247
сферический умбон от щита). Наконечников стрел найдено 8, один из которых обнаружен в заполнении хоз. ямы 7 р.2 (рис.39, 5). Второй идентичный наконечник был найден в верхнем слое р.З (рис.39, 2). Еще один такой же наконечник в 1992 г. был подобран с поверхности распаханного поля в пределах линии укреплений Малого Городища (хранится в фондах Славяногорского историко-архитектурного заповедника). Все три описанных наконечника относятся к типу 13 (трехлопастный, по А.Ф.Медведеву). Они имеют широкий круг аналогий и верхнюю дату, не выходящую за пределы 1Хв. (Медведев А.Ф., 1966, с.59, табл.13,10). Еще один трехлопастный ступенчатый наконечник, (рис.39, 7) найденный в подъемном материале, близок наконечникам 20 типа, датировку которых А.Ф.Мед-ведев определяет в границах V-IX вв. (Медведев А.Ф, 1966, с.60, табл.30, 20). Кроме описанных, в подъемном материале памятника были найдены еще три двухлопастных наконечника и один бронебойный. Последний (рис.39, 1) близок наконечникам стрел 95 типа (VIII-IX вв.) (Медведев А.Ф., 1966, с.84, 109, табл. 12, 45). Из двухлопастных - два (рис.39, 6, 8) имеют сходство с типом 52, вид 2 (VHI-XIII вв.) (Медведев А.Ф., 1966, с.69, табл.12, 38), а один (рис.39, 2) - с наконечниками стрел 43 типа (IX-X вв.) (Медведев А.Ф., 1966, с.66, табл.16, 2). Кольчужная цепочка сделана из крупных плоских колец диаметром 1,6 см (рис.39, 9).
Особо интересен полусферический умбон, найденный в заполнении хоз. ямы 9 р.2. Он представляет собой круглую выпуклую бляху с отогнутым под прямым углом узким полем. Диаметр ее составляет 15,6 см при высоте 4,6 см. На бляху сверху при помощи трех заклепок прикреплена железная фигурная пластина (круг с отверстием в центре с радиально отходящими от него тремя полосами). Скорее всего, она служила для крепления шипа (рис.38, 5). Судя по указанному предмету, технология его изготовления вряд ли отличалась от описанной у Б.А.Колчина (Колчин Б.А., 1953, с. 149). По своему виду, характеру оформления нижней части и, соответственно, способу крепления к основе щита сидоровский умбон имеет ближайшую параллель - умбон из культурного слоя Саркела-Бе-лой Вежи (Сорокин С.С., 1959, с.189, рис.31, 6; 33), отличаясь от последнего большим диаметром и способом крепления шипа (у беловежского умбона он приклепан к корпусу бляхи). В работе, посвященной оружию Древней Руси, А.Н.Кирпичников приводит сводную таблицу находок остатков щитов в Восточной Европе. Согласно ей, видно, что география полусферических умбонов охватывает Приладожье, а также территорию современных Смоленщины, Киевщины, Черниговщины (исторического центра летописной “Русской земли”), где в большинстве своем они происходят из дружинных курганов (Кирпичников, 1971, Каталог находок; Седов В.В., 1982; Андрощук Ф.А., 1999, с. 106; Булкин В.А., Дубов И.В., Лебедев Г.С., 1978, с.32). Большинство умбонов, типичных для Руси
и ряда североевропейских стран, сходны с находками из Скандинавии (Кирпичников А.Н., 1971, с.34). В связи с этим некоторые авторы считают эти предметы скандинавскими (Андрощук Ф.А., 1999, с. 106); другие же (Блифельд Д.И., 1954 и др.) не отличают их от круга восточнославянских древностей.
Датировка полусферических умбонов определяется А.Н.Кирпичниковым в рамках 2-й пол.Х в., и лишь саркельская находка относится им к XI в. (Кирпичников А.Н., 1971, с.35), правда, с определенной степенью сомнения (там же, каталог). Возможно, близость к саркельской и сидоровской имела близкая им по размерам полусферическая бляха из камеры 1 (1911 г.) Верхнесалтовского могильника (Бабенко В.А., 1914, с.449) (данная статья авторам осталась недоступной), которую Н.Я.Мерперт считал верхней частью шлема-мисхорки (Мерперт Н.Я., 1955, с.140, 143). Подобные шлемы имели распространение в степях Восточной Европы вплоть до нового времени (Kovacs S., 1997, р.187, fig.5. Он же на рис.40 настоящей работы). Если это так, то и беловежская и сидоровская находки могут быть деталями таких шлемов. Именно этим могут объясняться некоторые характерные черты этих предметов. Так, от большинства полусферических умбонов описанные выше бляхи отличаются относительно малой высотой. В результате этого их поперечное сечение более напоминает сегмент, чем полусферу. Узкое поле без отверстий, отсутствие отверстия в центральной части заставляет задуматься о способе их крепления к основе щита. Возможно, это могло производиться при помощи накладной кольцеобразной пластины с отверстиями.
Если описанные предметы не являются деталями шлемов, а все же представляют собой умбоны от щитов, то определенную типологическую близость к ним имеет умбон XII-XIII вв. из кургана 69 Яблонов-ского могильника в Поросье. Это - слабо выпуклая бляха, через центр которой проходят две взаимно пересекающиеся пластины. Полей у данного умбона уже нет, и крепился он к основе щита, судя по приведенному в статье рисунку, посредством шипа, находящегося в центре (Орлов Р.С., Моця А.П., Покас П.М., 1985, с.55, рис.13, 14). Если беловежская и сидоровская находки являются умбонами, то бляха из Ябло-новского могильника представляет собой дальнейшее развитие более ранних форм, представленных на Сидоровском городище, в культурном слое Саркела - Белой Вежи и, возможно, в могильнике Верхнего Сал-това. Какой из последних двух предметов (сидоровский или саркельский) относится к более раннему времени, на основании имеющихся в распоряжении находок, сказать трудно. Скорее всего, они близки по времени.
К поздним предметам (XIV-XVI вв.), которые могут иметь общее назначение с данным кругом находок, относится полусферическая бляха из кургана 4 могильника у с.Ленчикай в Кабардино-Балкарии
248
(Нагоев А.Х., 1987, с. 186, рис.22, 10). Предмет имеет меньшие размеры, однако, пропорции его близки рассматриваемым. Отношение бляхи к деталям щита ставится автором раскопок под сомнение (Нагоев А.Х., 1987, с.203) в связи с уникальностью этой находки для кабардинских курганов и отсутствием письменных свидетельств об использовании щитов позднесредневековыми кабардинцами (Нагоев А.Х., 1987, с.212-213). Возможно, повод к недоверию дало и расположение этого предмета в могиле (возле ступней ног), а также отсутствие в погребении других деталей щита.
Обращает на себя внимание география этих находок. Все три предмета тяготеют к степной части Восточной Европы и связаны либо с памятниками салтовского круга, либо с комплексами, несущими на себе влияние алано-ясской традиции. (Орлов Р.С., Моця А.П., Покас П.М., 1985, с.55). Что представляют собой рассматриваемые предметы: хронологически более позднюю разновидность умбонов типа I (по А.Н.Кирпичникову), отдельную, характерную для степных древностей алано-ясского круга, разновидность умбонов или являются деталями шлемов, до появления новых материалов сказать точно нельзя. Варианты использования сидоровской находки в том и другом качестве представлены на рис.40 настоящей работы. Так или иначе, датировка их укладывается в рамки IX-X вв. (если это умбоны - 2-й пол.Х - нач.Х! в.; если же детали шлемов, то, скорее всего, - X в.) (Мерперт Н.Я., 1955, с. 162).
Среди железных предметов хозяйственного назначения особенно многочисленны ножи, встречающиеся как в хозяйственных комплексах, так и в подъемном материале. Целые экземпляры имеют небольшие размеры (рис.41) и представлены обычными для салтовских памятников типами (MixeeB В.К., Степанська Р.Б., Фомш Л.Д., 1973, с.90-99). Несколько отличен от них обоюдоострый предмет с черенком, напоминающий по форме наконечник стрелы или дротика (рис.27, 3). Листовидная форма лезвия, крупные для стрелы размеры, загнутый конец черешка, свидетельствующий, что на нем находилась ручка, говорит в пользу того, что данный предмет использовался в качестве ножа. Среди прочих железных предметов представлены гвозди (рис.34, 3, 6), фрагмент лезвия топора, пружинных ножниц, маленькое зубиль-це (рис.34, 1), головка молотка-гвоздодера. Последний, судя по сохранившейся части, имел железную ручку, ныне обломанную (рис.34, 2), и напоминал поздние гвоздодеры древнерусских городов (Новгород XI-XIII вв.) (Колчин Б.А., 1985, с.258, табл. 100, 16, 17). Из предметов конской сбруи найдены фрагменты верхней части стремени с выделенной петлей для путлища (рис.38, 3), звено двусоставных удил с прямыми псалиями (рис.38, 2) (типа I) (Кирпичников А.Н., 1973, табл. I, 1,4), а также двусоставные удила (рис.42, 5) (тип IV) (Кирпичников А.Н., 1973, с.14, 17, 18, рис.38, 6, 7).
Из прочих находок следует назвать прямоугольные рамки от пряжек (рис.38, 6, 7), детали замков (рис.38, 4), цепь с фрагментом замка (рис.38, 8), ключ
с бородкой (рис.39, 4), близкий которому имеется в материалах Царина городища (Михеев В.К., 1985, рис.33, 12), железную гирьку (рис.34, 7), а также фрагмент двурогого наконечника с заточенным внутренним краем, имевшего втулку для крепления на деревянной рукоятке, ныне обломанную (рис.38, 1). Возможно, это - орудие, наряду с еще одним втульчатым предметом, напоминающим наконечник заступа (рис.42, 2), служило для обработки твердых меловых пород.
Из деталей одежды обнаружены две однотипные пластинчатые фибулы (рис.44, 2; 43, 4), находящие параллели на памятниках салтово-маяцкой культуры (в частности, на Царином городище) (Михеев В.К., 1985, рис.33, 5).
Среди коллекции железных орудий с Сидоров-ского городища выделяется группа тесел различного размера. Это - три тесла-мотыжки (рис.43, 1, 2, 3) и крупное тесло с проухом (рис.42, 1). Все эти предметы находят параллели на памятниках хазарского времени и более позднего периода.
Монеты
Все находки монет происходят из подъемного материала памятника. В исследуемых комплексах ни одной монеты встречено не было, что объясняется как поздней их датой, так и ранним характером нумизматического материала Сидоровского городища. Обращает на себя внимание и география находок. Все они были обнаружены на огражденной валами территории. Здесь, наряду с ними, встречены в подъемном материале фрагменты баклажек, неизвестные на других участках памятника. Авторы склонны относить их к ранней категории материала (Кравченко Э.Е., Шамрай А.В., 2000, с.80-81).
Обнаруженные на городище монеты представлены солидом Константина V (рис.35, 7). Идентичные монеты происходят из клада у ст.Анастасиевской (Semenov A.I., 1994, р.83-85, fig.2) и плитовой могилы 14 на холме Тепсень (Кропоткин В.В., 1962, с.34 № 213, рис. 17, 6). Из серебряных монет найдены половинка драхмы испехбедов Табаристана (рис.35, 3), целый экземпляр (рис.35, 1) и шесть обломков (рис.35, 2, 4, 5, 6) аббасидских дирхемов, близких ранним (2-я пол.УШ - 1-я пол.ЕХ в.) типам, представленным в Ножай Юртовском кладе (Виноградов В.Б., Маммаев Х.М., Федоров-Давыдов Г.А., 1991, с.274-278). Кроме них, обнаружен небольшой обломок медной монеты (фельса). К вышесказанному можно добавить факт находки на городище половинки серебряного дирхема, о которой упоминается у В.К.Михеева (Михеев В.К., 1985, с.19).
Наличие среди находок солида, находящегося в прекрасном состоянии, учитывая “короткую” хронологию обращения этих монет (Семенов А.И., 1978, с.180-183; 1993, с.94-95; Semenov A.I., 1994, с.83-85), может свидетельствовать в пользу того, что во 2-й пол.УШ в. памятник уже существовал. Не противоре
249
чит указанному выводу и вся подборка монет, происходящих с данного памятника. В целом, комплекс монет Сидоровского городища очень близок находкам на других памятниках этой территории. Так, на соседнем Царином городище известно около двух десятков дирхемов, их обломков, а также половинка саса-нидской драхмы. Последняя была продана автором находки частному коллекционеру, и нынешнее место нахождения ее не известно. Из найденных на Царином городище дирхемов (практически все находки были сделаны краеведом из Славянска А.И.Духиным и научным сотрудником Славянского краеведческого музея А.В.Шамраем), все относятся к чеканам Абба-сидов (VIII-IX вв.). Анонимный омейядский дирхем, чеканенный в г.Васите, был найден А.В.Шамраем в разрушенном погребении у с.Пески Радьковские на юге Харьковской области. Из нумизматического материала, происходящего с Царина городища, только одна монета несет на себе имя саманидского правителя -Наср ибн Ахмада (Кравченко Э.Е., Гусев О.А., Давыденко В.В., 1998, с. 139). Еще один дирхем Наср ибн Ахмада происходит, якобы, из-под пос.Райгородок Славянского р-на Донецкой обл. Показательно, что данные о месте находки указанных монет были получены А.В.Шамраем у коллекционера (ныне проживающего в г.Новосибирске), который ему эти монеты продал. Учитывая это, мы не можем быть полностью уверенными не только в том, что обе описанные саманид-ские монеты были найдены на территории Славянского р-на Донецкой обл., но и в том, что они вообще происходят с европейской территории бывшего Советского Союза.
По всей видимости, отсутствие нумизматических находок на основной части площади памятника может объясняться тем, что значительная часть городища заселялась в то время, когда поток монет на эту территорию был ограничен, т.е. не ранее 2-й пол.1Х в. Вне сомнений, этот вывод следует воспринимать как рабочую версию, которая в процессе дальнейших исследований указанного памятника будет либо уточнена, либо опровергнута.
Заключение
Вышеприведенные данные свидетельствуют, что общая датировка исследованных в 2000 г. археологических комплексов определяется в рамках 2-й пол. (если не конца) IX- X в. Этим же временем датируются и примыкающие к территории посада, синхронные ему, мусульманские кладбища (могильники 1 и 2). Вышесказанное не противоречит свидетельствам исторических источников, повествующих о распространении ислама в крупных населенных пунктах Хазарии именно в этот период ее истории. Вне сомнений, Сидоров-ское городище возникло задолго до этого, скорее всего, в сер.VIII в., о чем свидетельствуют находки ранних предметов и нумизматические материалы. Однако ранний памятник занимал далеко не всю террито
рию городища. Сложная система оборонительных коммуникаций, которая ныне представляется полностью неизученной, концентрация ранних находок (фрагментов баклажек, монет) на небольшой части площади памятника, ограниченной линией укреплений, свидетельствует в пользу того, что в различные периоды истории территория, занимаемая данным поселением, могла существенно меняться. Отсутствие находок монет за пределами линии укреплений Малого Городища не свидетельствует о том, что территория последнего была местом жизни элиты. Наличие в подъемном материале на Большом Городище эффектных находок, в частности, публикуемой бляшки, говорит о том, что какая-то часть имущего населения (возможно, торговцы) проживала на посадской территории памятника.
Подводя черту, можно сказать, что во 2-й пол. IX -X в. на Сидоровском городище, крупном пункте, стоящем на торговом пути (о последнем свидетельствует высокий процент на памятнике тарной керамики восточнокрымского и таманского производства и близость керамического комплекса данного поселения населенным пунктам Нижнего Дона и Тамани), проживала большая мусульманская община, одна из самых ранних в Восточной Европе. Проникновение и распространение здесь ислама, по всей видимости, было связано с расположением городища на торговой магистрали. Вне сомнений, кроме мусульманского населения, здесь жили и представители других конфессий, в частности, христиане. О наличии их среди жителей поселения может свидетельствовать факт находки на городище железного пластинчатого креста (Михеев В.К., 1971, с.13; 1985, рис.17, 14). Близкие кресты с территории Северного Кавказа имеют довольно широкие хронологические рамки. Часть их, несомненно, относится к золотоордынскому времени (Ложкин М.Н., Малахов С.Н., 1996, с.208), но это не значит, что их не было в предшествующий период.
Имеющиеся в распоряжении материалы свидетельствуют в пользу того, что жизнь на Сидоровском городище прекратилась в X-XI вв. и вряд ли более возобновлялась. Отдельные находки XIII-XIV вв. (в основном, фрагменты керамики, которых известно до десятка) более говорят в пользу того, что в это время территория памятника спорадически посещалась населением, чем свидетельствуют о существовании здесь в это время какого-либо населенного пункта. Если же таковое поселение и было, то оно имело очень небольшие размеры.
В целом, имеющиеся в распоряжении материалы позволяют говорить о данном памятнике, как о городище VIII-X вв. Период расцвета его жизни, очевидно, падает на IX-X вв. Входило ли данное поселение в систему торговых факторий, активно функционирующих во 2-й пол.IX—X в. на Хазарском торговом пути, и другие важнейшие вопросы истории данного памятника можно выяснить в процессе дальнейших его исследований.
250
границы современного населенного пункта
Ml
М2.
предположительные границы могильника I
предположительные , границы памятника
предположительные
границы могильника 2
распаханные визуально фиксирующиеся линии укреплений
предположительные контуры ныне не прослеживающихся оборонительных линий
О
L
эскарпированные участки
Сидорово
сохранившиеся линии укреплений городища
300 м а____।
Рис. 1. Сидоровский археологический комплекс. Общий план.
Fig. 1. Sidorovo archeological complex. General plan.
Abb. 1. Archaologischer Komplex Sidorovo. Gesamtplan.
Dess. 1. Complexe archeologique de Sidorovo. Le plan general
251
о	150м
I------1------1-----1
Рис. 2. Участок малого городища, на котором велись исследования в 2000 г. 1 -раскоп 1; 2 -раскоп 2; 3 -раскоп 1971 г. на территории могильника и раскоп 3 2000 г.; 4 - участок, на котором были обнаружены хозяйственные ямы 1э и 2э и помещение 1; 5 - предполагаемая территория могильника 2.
Fig. 2. Site of ancient settlement where (in 2000) the research took place. 1 - excavation site 1; 2 - excavation site 2; 3 - excavation site of 1971 on the territory of the burial ground and excavation site 3 (2000); 4 - site where household pits 1э and 2э, premise 1 were found; 5 - supposed burial ground 2 territory.
Abb. 2. Abschnitt der kleinen prahistorischen Siedlung, der 2000 erforscht wurde. 1 - ausgegrabene Stelle 1; 2 -ausgegrabene Stelle 2; 3 - 1971 ausgegrabene Stelle auf dem Territorium des Graberfeldes und 2000 ausgegrabene Stelle 3; 4 - Stelle, wo Haushaltsgruben 1э und 2 э und Raum 1 aufgefunden wurden; 5 - vermutliches Territorium des Graberfeldes 2.
Dess. 2. Terrain du petit site, lieu des recherches en 2000. 1 - Fouille 1; 2 — Fouille 2; 3 - Fouille de 1971 sur le territoire de la necropole et la fouille 3 2000; 4 - le terrain ой il avait ete decouvertes des fosses menageres 1э et 2э et un logisl; 5 - le territoire hypotetique de la necropole 2
252
14
Рис. 3. Сидорово 2000. Раскоп 2. Общий план. Цифрами обозначены номера хозяйственных ям.
Fig. 3. Sidorovo 2000. Excavation site 2. General layout. Household pits are marked with figures.
Abb. 3. Sidorovo 2000. Die ausgegrabene Stelle 2. Gesamtplan. Mit Ziffern sind die Haushaltsgruben numeriert.
Dess. 3. Sidorovo 2000. Lafouille 2. Le plan general. Les numeros des fosses menageres sont marques par des chiffres
253
Рис. 4. Сидорово 2000. Раскоп 2. 7, 2 - помещение 2; 3-5 - помещение 4.
Fig. 4. Sidorovo 2000. Excavation site 2. 1, 2 - premises 2; 3-5 - premises 4.
Abb. 4. Sidorovo 2000. Die ausgegrabene Stelle 2. 1, 2 - Raum 2; 3-5 - Raum 4.
Dess. 4. Sidorovo 2000. La fouille 2. 1, 2, - logis 2; 3-5 - logis 4
254
Рис. 5. Сидорово 2000. Помещение 3.7- общий план помещения; 2 -разрез по линии Б-Б1; 3 - разрезы ям 1, 2, 3 в котловане постройки.
Fig. 5. Sidorovo 2000. Premises 3. 1 - general plan of the premises; 2 - section along the line Б-Б1; 3 - section of pits 1, 2, 3 in the foundation pit of the construction.
Abb. 5. Sidorovo 2000. Raum 3.7- Gesamtplan des Raurns; 2 - Linienschnitt Б-Б1; 3 - Grubenschnitte 1, 2, 3 in der Baugrube.
Dess. 5. Sidorovo 2000. Le logis 3. 7- plan gmeral du logis; 2 - section sur la ligne Б-Б1; 3 - sections de fosses 1, 2, 3 dans lafouille du logis
255
2
Рис. 6. Сидорово 2000. Помещение 3.7- гончарный горн 1; 2 - разрез котлована помещения А-А1; 3 -подъемный материал; 4, 5 - разрезы горна Б-Б1 и А-А1.
Fig. 6. Sidorovo 2000. Premises 3. 7 - potter’s furnace 1; 2 - section of foundation pit of premises A-Al; 3 -lifting material; 4, 5 — section of furnace Б-Б1 and A-Al.
Abb. 6. Sidorovo 2000. Raum 3. 7 - Topferherd; 2 - Raumgrubenschnitt A-Al; 3 - Fundsachen; 4-5 -Herdschnitte Б-Б1 und A-Al.
Dess. 6. Sidorovo 2000. Le logis 3. 7 - four de potier; 2 section de la fouille du logis A-Al; 3 - objets trouves par hasard; 4,5 - sections du four Б-Б1 et A-Al
256
Рис. 7. Сидорово 2000. Гончарный горн 2. План, разрез.
Fig. 7. Sidorovo 2000. Potter’s furnace 2. Plan, section.
Abb. 7. Sidorovo 2000. Topferherd 2. Plan, Schnitt.
Dess. 7. Sidorovo 2000. Le four de potier 2. Le plan, la section
257
Рис. 8. Сидорово 2000. Раскоп 1.7- общий план раскопа; 2 - хоз. яма 4; 3 - хоз. яма 6.
Fig. 8. Sidorovo 2000. Excavation site 1.7- general plan of excavation; 2 - household pit 4; 3 - household pit 6.
Abb. 8. Sidorovo 2000. Die ausgegrabene Stelle 1.7- Gesamtplan der ausgegrabenen Stelle; 2 - Haushaltsgrube 4; 3 - Haushaltsgrube 6.
Dess. 8. Sidorovo 2000. La fouille 1. 1 - le plan general de lafouille; 2 - la fosse menagere 4; 3 - la fosse menagere 6
258
Рис. 9. Сидорово 2000. Могильник 2. 1 - погр.2; 2 - погр.4; 3 - погр.З; 4 - погр.6; 5 - погр.5.
Fig. 9. Sidorovo 2000. Burial ground 2.1 - int. 2; 2 - int. 4; 3 - int. 3; 4 - int. 6; 5 - int. 5.
Abb. 9. Sidorovo 2000. Graberfeld 2.7- Grab 2; 2 - Grab 4; 3 - Grab 3; 4 - Grab 6; 5 - Grab 5.
Dess. 9. Sidorovo 2000. La necropole 2. 7 - зёр.2; 2 — зёр.4; 3 - sep.3; 4 - зёр. 6; 5 - зёр.5

259
Рис. 10. Сидорово 2000. Могильник 2.1- погр.8; 2 - погр.7; 3 - погр.1; 4 - южная бровка квадратов ЕЖ 18.
Fig. 10. Sidorovo 2000. Burial ground 2. 1 - int. 8; 2 - int. 7; 3 - int. 1; 4 — south edge of squares ЕЖ 18.
Abb. 10. Sidorovo 2000. Graberfeld 2.1- Grab 8; 2 - Grab 7; 3 - Grab 1; 4 - siidliche Kante der Quadrate ЕЖ 18.
Dess. 10. Sidorovo 2000. La necropole 2. 1 - sep;8; 2 - sep. 7; 3 - sep.l; 4 - profil-Sud de [’intersection des carres ЕЖ 18
260
Рис. 11. Сидорово 2000. Лепные сосудики: 1 - хоз. яма 2э; 2 - хоз. яма 11; 3 - хоз. яма 7; 4, 5 - пом.З; 6 -раскоп 1, хоз. яма 6.
Fig. 11. Sidorovo 2000. Modelled vessels: 1 - household pit 2э; 2 - household pit 11; 3 - household pit 7; 4, 5 -premises 3; 6 — excavation sitel, household pit 6.
Abb. 11. Sidorovo 2000. Kleine StuckgefaBe: 1 - Haushaltsgrube 2э; 2 - Haushaltsgrube 11; 3 - Haushaltsgrube 7; 4, 5 - Raum 3; 6 - die ausgegrabene Stelle 1, Haushaltsgrube 6.
Dess. 11. Sidorovo 2000. Recipients modeles: 1-fosse menag. 2э; 2 -fosse menag. 11; 3 - fosse menag. 7; 4,5 -logis 3; 6 -fouille 1, fosse menag. 6
261
Рис. 12. Сидорово. Малое городище. Горшки. 1 -раскоп 1, хоз. яма 2; 2 - пом.4; 3 - пом.З; 4-раскоп 1, хоз. яма 3; 5 - хоз. яма 2 (1998 г.).
Fig. 12. Sidorovo. Small hillfort. Pots. 1 - excavation site 1, household pit 2; 2 - premises 4; 3 - premises 3; 4 -excavation site 1 .household pit 3; 5 — household pit 2 (1998).
Abb. 12. Sidorovo. Kleine prahistorische Siedlung. Topfe. 1 - die ausgegrabene Stelle 1, Haushaltsgrube 2; 2 -Raum 4; 3 - Raum 3; 4 - die ausgegrabene Stelle 1, Haushaltsgrube 3; 5 - Haushaltsgrube 2 (1998).
Dess. 12. Sidorovo. Le petit site. Pots. 1 - fouille 1; fosse menag. 2; 2 - logis 4; 3 - logis 3; 4 -fouille, fosse menag. 3; 5 -fosse menag. 2 (1998)
262
Рис. 13. Сидоровское городище. Грузила и заготовки: 1-3 - фишки; 7-11 - керамика; 4-6 - камень.
Fig. 13. Sidorovo hillfort. Sinkers and billets: 1-3 - counters (chips), 7-11 - ceramics; 4-6 - stone.
Abb. 13. Prahistorische Siedlung Sidorovo. Angelbleie und Werkstiicke: 1-3 - Spielmarken; 7-11 - Keramik; 4-6 -Stein.
Dess. 13. Le site de Sidorovo. Plombs et prefabriques: 1-3 - pions; 7-11 - ceramiques; 4-6 - cailloux
263
Рис. 14. Сидорово 2000. Керамические сосуды. 1 — пом.4, раскоп 1, хоз. яма 3; 2 - пом.З; 3 - хоз. яма 9; 4 -раскоп 2, хоз. яма 1; 5 - хоз. яма 17.
Fig. 14. Sidorovo 2000. Ceramic vessels. 1 - premises 4, excavation sitel household pit 3; 2 - premises 3; 3 -household pit 9; 4 - excavation site 2, household pit 1; 5 - household pit 17.
Abb. 14. Sidorovo 2000. KeramikgefaBe. 1 - Raum 4, die ausgegrabene Stelle 1, Haushaltsgrube 3; 2 - Raum 3;
3 - Haushaltsgrube 9; 4 - die ausgegrabene Stelle 2, Haushaltsgrube 1; 5 - Haushaltsgrube 17.
Dess.14. Sidorovo 2000. Recipients en ceramique. 1 - logis 4, fouille 1, fosse menag. 3; 2 - logis 3; 3 - fosse menag. 9, 4 - fouille 2, fosse menag. 1; 5 -fosse menag. 17
264
Рис. 15. Сидорово 2000. Малое городище. Керамика. 1 - раскоп 1, хоз. яма 3; 2 - хоз. яма 1 (1998 г.); 3 - хоз. яма 2 (1998 г.); 4 - раскоп 2, хоз. яма 1; 5 - раскоп 2, хоз. яма 4; 6, 7 - пом.З.
Fig. 15. Sidorovo 2000. Small hillfort. Ceramics. 1 - excavation site 1, household pit 3; 2 - household pit 1 (1998); 3 -household pit 2 (1998); 4 - excavation site 2, household pit 1; 5 — excavation site 2, household pit 4; 6,7- premises 3.
Abb. 15. Sidorovo 2000. Kleine prahistorische Siedlung. Keramik. 1 - die ausgegrabene Stelle 1, Haushaltsgrube 3; 2 - Haushaltsgrube 1 (1998); 3 - Haushaltsgrube 2 (1998); 4 - die ausgegrabene Stelle 2, Haushaltsgrube 1; 5 -die ausgegrabene Stelle 2, Haushaltsgrube 4; 6,7- Raum 3.
Dess. 15. Sidorovo 2000. La petite bourgade. Ceramiques. 1 - fouille 1, fosse menag. 3; 2 - fosse menag. 1 (1998); 3 - fosse menag. 2 (1998); 4 - fouille 2, fosse menag. 1; 5 -fouille 2, fosse menag. 4; 6,7- logis 3
265
Рис. 16. Сидорово 2000. Столовая керамика. 1 - хоз. яма 2э; 2 -хоз. яма 17; 3 - раскоп 2, хоз. яма 1; 4, 6-пом 3; 5 - раскоп 1, хоз. яма 3.
Fig. 16. Sidorovo 2000. Table ceramics. 1 — household pit 2э; 2 - household pit 17; 3 - excavation site 2, household pit 1; 4, 6 - premises 3; 5 - excavation site 1, household pit 3.
Abb. 16. Sidorovo 2000. Tischkeramik. 1 - Haushaltsgrube 2э; 2 - Haushaltsgrube 17; 3 - die ausgegrabene Stelle 2, Haushaltsgrube 1; 4, 6 - Raum 3; 5 — die ausgegrabene Stelle 1, Haushaltsgrube 3.
Dess. 16. Sidorovo 2000. Ceramiques de table. 1 - fosse me'nag 2э; 2 -fosse menag. 17; 3 - fouille 2, fosse menag. 1; 4, 6 - logis 3; 5 -fouille 1, fosse menag. 3
266
Рис. 17. Сидорово. Столовая керамика. 1, 3, 4, 5 - пом.З; 6 - раскоп 2, хоз. яма 1; 7 - раскоп 1, хоз. яма 3; 2 - раскоп 2, хоз. яма 7; 8 - хоз. яма 3 (1998 г.).
Fig. 17. Sidorovo. Table ceramics. 1, 3, 4, 5 - premises 3; 6 - excavation site 2, household pit 1; 7 - excavation site 1, household pit 3; 2 - excavation site 2, household pit 7; 8 - household pit 3 (1998).
Abb. 17. Sidorovo. Tischkeramik. 1, 3, 4, 5 - Raum 3; 6 - die ausgegrabene Stelle 2, Haushaltsgrube 1; 7 - die ausgegrabene Stelle 1, Haushaltsgrube 3; 2 - die ausgegrabene Stelle 2, Haushaltsgrube 7; 8 - Haushaltsgrube 3 (1998).
Dess. 17. Sidorovo. Ceramiques de table. 1, 3, 4, 5 - logis 3; 6 — fouille 2, fosse menag. 1; 7 -fouille 1, fosse menag. 3; 2 - fouille 2, fosse menag. 7; 8 - fosse menag. 3 (1998)
267
Рис. 18. Сидорово. Малое городище. Керамика (1, 2), керамические лощила (3-11). 1 -раскоп 2, хоз. яма 1; 2 - хоз. яма 9; 7 - пом.З; 3-6, 8-11 - подъемный материал.
Fig. 18. Sidorovo. Small hillfort. Ceramics (1, 2), ceramic polishers (3-11). 1- excavation site 2, household pit 1; 2 - household pit 9; 7 - premises 3; 3-6, 8-11 - lifting material.
Abb. 18. Sidorovo. Kleine prahistorische Siedlung. Keramik (1, 2), keramische Glattwalze (3-11). 1 - die ausgegrabene Stelle 2, Haushaltsgrube 1; 2 - Haushaltsgrube 9; 7 - Raum 3; 3-6, 8-11 - Fundsachen.
Dess. 18. Sidorovo. Le petit site. Ceramiques (1, 2), instrument de polissage en ceramique (3-11). 1 -fouille 2, fosse menag. 1; 2 - fosse menag. 9; 7 - logis 3; 3-6, 8-11 - objets trouves par hasard
268
Рис. 19. Сидорово. Керамика. 1 — хоз. яма 2 (1998 г.); 2 -раскоп 1, хоз. яма 2; 3 -раскоп 2, пом.З, хоз. яма 1; 4 - подъемный материал; 5 - хоз. яма 12.
Fig. 19. Sidorovo. Ceramics. 1 - household pit 2 (1998); 2 - excavation sitel, household pit 2; 3 - excavation site 2, premises 3, household pit 1; 4 - lifting material; 5 - household pit 12.
Abb. 19. Sidorovo. Keramik. 1 - Haushaltsgrube 2 (1998); 2 - die ausgegrabene Stelle 1, Haushaltsgrube 2; 3 -die ausgegrabene Stelle 2, Raum 3 Haushaltsgrube 1; 4 - Fundsachen; 5 - Haushaltsgrube 12.
Dess. 19. Sidorovo. Ceramiques. 1 - fosse menag. 2 (1998); 2 - fouille 1, fosse menag. 2; 3 - fouille 2, logis 3, fosse menag. 1; 4 - objets trouves par hasard; 5 — fosse menag. 12
269
6
Рис. 20. Сидорово. Керамика. 1, 2 -раскоп 2, хоз. яма 1; 3, 5 - хоз. яма 2э; 6 - пом.4, очаг; 4 - пом.З.
Fig. 20. Sidorovo. Ceramics. 1,2- excavation site 2, household pit 1; 3, 5 - household pit 2э; 6 - premises 4, hearth; 4 - premise 3.
Abb. 20. Sidorovo. Keramik. 1,2- die ausgegrabene Stelle 2, Haushaltsgrube 1; 3, 5 - Haushaltsgrube 2э; 6 -Raum 4, Feuerstelle; 4 - Raum 3.
Dess. 20. Sidorovo. Ceramiques. 1, 2 - fouille 2, fosse menag. 1; 3, 5 - fosse menag. 2э; 6 - logis 4, foyer; 4 -logis 3
270
Рис. 21. Сидорово. Керамика. 1 - пом.З; 2 - подъемный материал; 3, 4 - раскоп 2, хоз. яма 1; 5 - хоз. яма 4; 6 - заполнение горна 2.
Fig. 21. Sidorovo. Ceramics. 1 - premises 3; 2 - lifting material; 3, 4 - excavation site 2, household pit 1; 5 -household pit 4; 6 - filling of furnace 2.
Abb. 21. Sidorovo. Keramik. 1 - Raum 3; 2 - Fundsachen; 3, 4- die ausgegrabene Stelle 2, Haushaltsgrube 1;
5 — Haushaltsgrube 4; 6 — Herdfullung 2.
Dess. 21. Sidorovo. Ceramiques. 1 - logis 3; 2 - objets trouves par hasard; 3, 4 -fouille 2, fosse m£nag. 1; 5 -fosse menag. 4; 6 - contenu du four 2
271
Рис. 22. Сидорово. Керамический комплекс. 1 - хоз. яма (1998 г.); 2, 5 — пом.З (дно), горн 2; 3 - раскоп 2, хоз. яма 4; 4 - пом.З (дно); 6-8 - подъемный материал.
Fig. 22. Sidorovo. Ceramic complex. 1 — household pit 1 (1998); 2, 5 - premises 3 (bottom), furnace 2; 3 -excavation site 2, household pit 4; 4 — premises 3 (bottom); 6-8 - lifting material.
Abb. 22. Sidorovo. Keramikkomplex. 1 - Haushaltsgrube (1998); 2, 5 - Raum 3 (Grundboden), Herd 2; 3 - die ausgegrabene Stelle 2, Haushaltsgrube 4; 4 - Raum 3, (Grundboden); 6-8 - Fundsachen.
Dess. 22. Sidorovo. Complex en ceramique. 1 - fosse menag. (1998); 2,5 — logis 3 (fond), fourneau 2; 3 - fouille 2, fosse menag. 4; 4 - logis 3 (fond); 6-8 — objets trouves par hasard
272
Рис. 23. Сидорово. Керамика. 1, 2, 4 - пом.З; 3, 6- хоз. яма 2 (1988 г.); 5 - раскоп 1, хоз. яма 6.
Fig. 23. Sidorovo. Ceramics. 1, 2, 4-premises 3; 3,6- household pit 2 (1998); 5 - excavation sitel, household pit 6.
Abb. 23. Sidorovo. Keramik. 1, 2, 4 - Raum 3; 3, 6 — Haushaltsgrube 2 (1998); 5 - die ausgegrabene Stelle 1,
Haushaltsgrube 6.
Dess. 23. Sidorovo. Ceramiques. 1,2,4 - logis 3; 3, 6 -fosse menag. 2 (1998); 5 -fouillel, fosse menag. 6
273
Рис. 24. Сидорово. Амфорная тара. 1 - пом.З (дно), горн 2 заполнение; 2 - раскоп 2, хоз. яма 4; 3 - горн 1;
4 - хоз. яма 2э; 5 - пом.З.
Fig. 24. Sidorovo. Amphora tare. 1 — premises 3 (bottom), furnace 2 billing; 2 - excavation site 2, household pit 4; 3 - furnace 1; 4 - household pit 2э; 5 - premises 3.
Abb. 24. Sidorovo. Amphorenverpackung. 1 - Raum 3 (Grundboden), Herd 2, Fiillung; 2 - die ausgegrabene Stelle 2, Haushaltsgrube 4; 3 - Herd 1; 4 - Haushaltsgrube 2э; 5 — Raum 3.
Dess. 24. Sidorovo. Materiel d’emballage d’amphores. 1 - logis 3 (fond), four 2 contenu (remblai); 2 - fouille 2, fosse menag. 4; 3 — four 1; 4 —fosse menag. 2э; 5 - logis 3
274
Рис. 25. Сидорово. Амфорная тара. 1 - раскоп 1, хоз. яма 3; 2 - хоз. яма 2э; 3 - горн 1; 4 - пом.З; 5 - склон Среднего Яра.
Fig. 25. Sidorovo. Amphora tare. 1 - excavation sitel, household pit 3; 2 - household pit 2э; 3 - furnace 1; 4 -premises 3; 5 - slope of Sredniy Jar.
Abb. 25. Sidorovo. Amphorenverpackung. 1 - die ausgegrabene Stelle 1, Haushaltsgrube 3; 2 - Haushaltsgrube 2э; 3 - Herd 1; 4 - Raum 3; 5 - Hang von Srednij Jar.
Dess. 25. Sidorovo. Materiel d’emballage d’amphores. 1 - fouille 1, fosse menag. 3; 2 - fosse menag. 2э; 3 -foumeau 1; 4 - logis 3; 5 - pente du Ravin Moyen (Sredny Yar)
275
Рис. 26. Сидорово. Амфорная тара. 1 - пом.З; 2 - раскоп 1, хоз. яма 6; 3 - раскоп 2, хоз. яма 4; 4 - пом.З, хоз. яма 1, раскоп 2; 5,7 - хоз. яма 2 (1998); 6 - хоз. яма 11; 8 - раскоп 1, хоз. яма 6.
Fig. 26. Sidorovo. Amphora tare. 1 - premise 3; 2 - excavation site 1, household pit 6; 3 - excavation site 2, household pit 4; 4 - premises 3, household pit 1,excavation site 2; 5,7 — household pit 2 (1998); 6 - household pit 11; 8 — excavation site 1, household pit 6.
Abb. 26. Sidorovo. Amphorenverpakung. 1 - Raum 3; 2 - die ausgegrabene Stelle 1, Haushaltsgrube 6; 3 - die ausgegrabene Stelle 2, Haushaltsgrube 4; 4 - Raum 3, Haushaltsgrube 1, die ausgegrabene Stelle 2; 5, 7 -Haushaltsgrube 2 (1998); 6 - Haushaltsgrube 11; 8 - die ausgegrabene Stelle 1, Haushaltsgrube 6.
Dess. 26. Sidorovo. Materiel d’emballage d’amphores. 1 - logis 3; 2 - fouille 1, fosse menag. 6; 3 - fouille 2, fosse menag. 4; 4 - logis 3, fosse menag. 1, fouille 2; 5, 7 -fosse menag. 2 (1998); 6-fosse menag. 11; 8 - fouille 1, fosse menag. 6
276
Рис. 27. Сидорово. Подъемный материал. 1, 5, 6 - керамика; 2, 3 - железо.
Fig. 27. Sidorovo. Lifting material. 1, 5, 6 — ceramics; 2, 3 - iron.
Abb. 27. Sidorovo. Fundsachen. 1, 5, 6 - Keramik; 2, 3 - Eisen.
Dess. 27. Sidorovo. Objets trouves par hasard. 1, 5, 6, - ceramiques; 2, 3 - objets enfer
277
I___________I___________t___________1___________1___________I___________I
Рис. 28. Сидорово. Кухонная керамика. 7, 6, 7, 10 - пом.З; 2, 3 - раскоп 1, хоз. яма 6; 4 - раскоп 1, верхний слой; 5, 8 - хоз. яма 11; 9 - хоз. яма 2 (1998 г.).
Fig. 28. Sidorovo. Kitchen ceramics. 1, 6, 7, 10 - premises 3; 2, 3 - excavation site 1, household pit 6; 4 -excavation site 1, upper layer; 5, 8 - household pit 11; 9 - household pit 2 (1998).
Abb. 28. Sidorovo. Kiichenkeramik. 1, 6, 7, 10 - Raum 3; 2, 3 - die ausgegrabene Stelle 1, Haushaltsgrube 6; 4 -die ausgegrabene Stelle 1, obere Schicht; 5, 8 - Haushaltsgrube 11; 9 - Haushaltsgrube 2 (1998).
Dess. 28. Sidorovo. Ceramiques de table. 7, 6, 7, 10 - logis 3; 2, 3 — fouille 1, fosse menag. 6; 4 -fouillel, couche superieur; 5, 8 -fosse menag. 11; 9 -fosse menag. 2 (1998)
278
Рис. 29. Сидорово. Кухонная керамика. 1, 2, 4, 10, 11 - пом.З; 3, 5 - раскоп 1, хоз. яма 6; 6 - раскоп 2, хоз. яма 2; 7 - пом.4; 8 - пом.З (дно); 9 - горн 1.
Fig. 29. Sidorovo. Kitchen ceramics. 1, 2, 4, 10, 11 - premises 3; 3, 5 — excavation site 1, household pit 6; 6 -excavation site 2, household pit 2; 7 - premises 4; 8 — premises 3 (bottom); 9 - furnace 1.
Abb. 29. Sidorovo. Kiichenkeramik. 1, 2, 4, 10, 11 - Raum 3; 3, 5 - die ausgegrabene Stelle 1, Haushaltsgrube 6;
6 - die ausgegrabene Stelle 2, Haushaltsgrube 2; 7 - Raum 4; 8 - Raum 3 (Grundboden); 9 - Herd 1.
Dess. 29. Sidorovo. Ceramiques de table. 1, 2, 4, 10, 11 — logis 3; 3, 5 - fouille 1, fosse menag. 6; 6 -fouille 2, fosse menag. 2; 7 - logis 4; 8 - logis 3 (fond); 9 -fourneau 1
279
8
3
Рис. 30. Сидорово. Кухонная керамика. 1-9 - пом.З; 10 - хоз. яма 9.
Fig. 30. Sidorovo. Kitchen ceramics. 1-9 - premises 3; 10 — household pit 9.
Abb. 30. Sidorovo. Kuchenkeramik. 1-9 - Raum 3; 10- Haushaltsgrube 9.
Dess. 30. Sidorovo. Ceramiques de table. 1-9 - logis 3; 10 -fosse menag. 9
10
280
Рис. 31. Сидорово. Кухонная керамика. 1 - раскоп 1, хоз. яма 4; 2, 3, 5, б, 8, 9- хоз. яма 2 (1998 г.); 4 - хоз. яма 3 (1998 г.); 7 -раскоп 2, хоз. яма 2.
Fig. 31. Sidorovo. Kitchen ceramics. 1 - excavation site 1, household pit 4; 2, 3, 5, 6, 8, 9 - household pit 2 (1998); 4 - household pit 3 (1998); 7 - excavation site 2, household pit 2.
Abb. 31. Sidorovo. Kiichenkeramik. 1 - die ausgegrabene Stelle 1, Haushaltsgrube 4; 2, 3, 5, 6, 8, 9-Haushaltsgrube 2 (1998); 4 — Haushaltsgrube 3 (1998); 7 - die ausgegrabene Stelle 2, Haushaltsgrube 2.
Dess. 31. Sidorovo. Ceramiques de table. 1 -fouillel, fosse menag. 4; 2, 3, 5, 6, 8,9-fosse menag. 2 (1998); 4 -fosse menag. 3 (fond); 7 -fouille 2, fosse menag. 2
281
Рис. 32. Сидорово. Кухонная керамика. 1, 2, 4 - пом.З; 3 - хоз. яма 17; 5 - раскоп 2, хоз. яма 6; 6, 7 -раскоп 2, хоз. яма 1; 8, 9 - хоз. яма 10.
Fig. 32. Sidorovo. Kitchen ceramics. 1, 2, 4 - premises 3; 3 - household pit 17; 5 - excavation site 2, household pit 6; 6, 7 - excavation site 2, household pit 1; 8, 9 — household pit 10.
Abb. 32. Sidorovo. Kiichenkeramik. 1, 2, 4 - Raum 3; 3 - Haushaltsgrube 17; 5 - die ausgegrabene Stelle 2, Haushaltsgrube 6; 6, 7 - die ausgegrabene Stelle 2, Haushaltsgrube 1; 8, 9 - Haushaltsgrube 10.
Dess. 32. Sidorovo. Ceramiques de table. 1, 2, 4 - logis 3; 3 -fosse menag. 17; 5 -fouille 2, fosse menag. 6; 6,7 -fouille 2, fosse menag. 1; 8, 9 -fosse menag. 10
282
Рис. 33. Сидорово. Кухонная керамика. 1, 3, 5, 7-пом.З; 2, 8-хоз. яма 12; 4-хоз. яма 3 (1998 г.); б-хоз. яма 9; 9 - раскоп 2, хоз. яма 4.
Fig. 33. Sidorovo. Kitchen ceramics. 1, 3, 5,7 - premises 3; 2,8- household pit 12; 4 - household pit 3 (1998); 6 - household pit 9; 9 - excavation site 2, household pit 4.
Abb. 33. Sidorovo. Kiichenkeramik. 1, 3, 5, 7- Raum 3; 2, 8- Haushaltsgrube 12; 4 - Haushaltsgrube 3 (1998);
6 - Haushaltsgrube 9; 9 - die ausgegrabene Stelle 2, Haushaltsgrube 4.
Dess. 33. Sidorovo. Ceramiques de table. 1, 3,5,7- logis 3; 2, 8 -fosse menag. 12; 4 -fosse menag. 3 (1998); 6 -fosse menag. 9; 9 -fouille 2, fosse menag. 4
283
Рис. 34. Сидорово. Предметы с памятника: 1-3, 5-7 — железо, подъемный материал; 4- пом.З.
Fig. 34. Sidorovo. Artifacts from the archaeol. site: 1-3, 5-7 — iron, lifting material; 4 - premises 3.
Abb. 34. Sidorovo. Gegenstande vom Denkmal: 1-3, 5-7 - Eisen, Fundsachen; 4 - Raum 3.
Dess. 34. Sidorovo. Objets issus du monument: 1-3, 5-7 - objets enfer, objets trouves par hasard; 4 - logis 3
284
Рис. 35. Сидорово. Монеты, найденные на городище. Подъемный материал.
Fig. 35. Sidorovo. Coins found on the territory of the hillfort. Lifting material.
Abb. 35. Sidorovo. Die in der prahistorischen Siedlung Fundmiinzen. Fundsachen.
Dess. 35. Sidorovo. Objets issus du monument: Pieces de monnaie trouves sur le site. Objets trouves par hasard
285
Рис. 36. Сидорово. Предметы из стекла (1-5, 7), халцедона (6) и цветных металлов (8-16). 1 - хоз. яма 2 (1998 г.); 4 —раскоп 1, хоз. яма 3; 8 —раскоп 2, верхний слой; 2, 3, 5-7, 9-16 — подъемный материал.
Fig. 36. Sidorovo. Artifacts of glass (1-5, 7), chalcedony (6) and non-ferrous metals (8-16). 1 - household pit 2 (1998); 4 - excavation site 1, household pit 3; 8 - excavation site 2, upper layer; 2, 3, 5, 7, 9-16 - lifting material.
Abb. 36. Sidorovo. Gegenstande aus Gias (1-5, 7), Chalzendon (6) und Buntmetallen (8-16). 1 - Haushaltsgrube 2 (1998); 4 - die ausgegrabene Stelle 1, Haushaltsgrube 3; 8 - die ausgegrabene Stelle 2, obere Schicht; 2, 3, 5-7, 9-16 - Fundsachen.
Dess. 36. Sidorovo. Verroteries (1-5, 7), calcedoine (6) et non-ferreux (8-16). 1 -fosse menag. 2 (1998); 4-fouille 2, fosse menag. 3; 8 — fouille 2, couche superieure; 2, 3, 5-7, 9-16- objets trouves par hasard
286
Рис. 37. Сидорово. Предметы из кости. 1, 2,7,8- хоз. яма 2 (1998 г.); 3 - подъемный материал; 4 - верхний слой раскопа 3; 5 - пом.З; 6 - хоз. яма 11.
Fig. 37. Sidorovo. Bone artifacts. 1, 2, 7, 8 - household pit 2 (1998); 3 - lifting material; 4 - upper layer of excavation site 3; 5 - premises 3; 6 - household pit 11.
Abb. 37. Sidorovo. Gegenstande aus Knochen. 1, 2, 7,8- Haushaltsgrube 2 (1998); 3 - Fundsachen; 4 - obere Schicht der ausgegrabenen Stelle 3; 5 - Raum 3; 6 - Haushaltsgrube 11.
Dess. 37. Sidorovo. Objets en os. 1, 2, 7, 8 -fosse menag . 2 (1998); 3 - objets trouves par hasard; 4 - couche superieure de la fouille 3; 5 - logis 3; 6 -fosse menag. 11
287
9

Рис. 38. Сидорово. Железные предметы. 1-4, 6-9 - подъемный материал; 5 - хоз. яма 9.
Fig. 38. Sidorovo. Iron artifacts. 1-4, 6-9 - lifting material; 5 - household pit 9.
Abb. 38. Sidorovo. Gegenstande aus Eisen. 1-4, 6-9 - Fundsachen; 5 - Haushaltsgrube 9.
Dess. 38. Sidorovo. Objets en fer. 1-4, 6-9 - objets trouves par hasard; 5 -fosse menag. 9
288
Рис. 39. Сидорово. Железные предметы. 3 - верхний слой раскопа 3; 5 - хоз. яма 7; 4 - хоз. яма 1 (1998 г.); 1, 2, 6-9 - подъемный материал.
Fig. 39. Sidorovo. Iron artifacts. 3 - upper layer of excavation site 3; 5 - household pit 7; 4 - household pit 1 (1998); 1, 2, 6-9 - lifting material.
Abb. 39. Sidorovo. Gegenstande aus Eisen. 3 - obere Schicht der ausgegrabenen Stelle 3; 5 - Haushaltsgrube 7;
4 - Haushaltsgrube 1 (1998); 1, 2, 6-9 - Fundsachen.
Dess. 39. Sidorovo. Objets en fer. 3 - couche superieure de la fouille 3; 5 - fosse menag. 7; 4 - fosse menag. 1 (1998); 1, 2, 6-9 objets trouves par hasard
289
Рис. 40. Сидорово. 1-2 - возможные варианты использования железной бляхи из хоз. ямы 9; 3 - татарский шлем XVII в. (Kovacs S., 1997, р.187, fig.5).
Fig. 40. Sidorovo. 1-2 - possible variants of usage of the iron clasp from household pit 9; 3 - Tatar helmet of the XVII th c. (Kovacs S.,1997, p. 187, fig.5).
Abb. 40. Sidorovo. 1-2 - mogliche Gebrauchsvarianten des Eisenblechschildes aus Haushaltsgrube 9; 3 -tatarischer Schutzhelm des XVII. Jhs. (Kovacs S., 1997, S. 187, Abb.5).
Dess. 40. Sidorovo. 1-2 - variantes eventuelles d’utilisation de fibules comme dans la fosse 9; 3 - casque tatare du XVII s. (KovacsS., 1997, p. 187, fig.5)
290
Рис. 41. Сидорово. Ножи. 7 - пом. 3 (дно); 9 - раскоп 2, верхний слой; 1-6, 8 - подъемный материал.
Fig. 41. Sidorovo. Knives. 7 - premises 3, (bottom); 9 - excavation site 2, upper layer; 1-6, 8 - lifting material.
Abb. 41. Sidorovo. Messer. 7 - Raum 3 (Grundboden); 9 - die ausgegrabene Stelle 2, obere Schicht; 1-6, 8 -Fundsachen.
Dess. 41. Sidorovo. Couteaux. 7 - logis 3 (fond); 9 -fouiile 2, couche superieure; 1-6, 8 - objets trouves par hasard
291
Рис. 42. Сидорово. Керамические (3, 6) и железные (1, 2, 4, 5) предметы с городища: 1, 2, 4, 5 - подъемный материал; 3 - раскоп 3, верхний слой; 6 - раскоп 1, хоз. яма 6.
Fig. 42. Sidorovo. Ceramic (3, 6) and iron (1, 2, 4, 5) artifacts from the hillfort: 1, 2, 4, 5 - lifting material; 3 -excavation site 3, upper layer; 6 - excavation site 1, household pit 6.
Abb. 42. Sidorovo. Keramische (3, 6) und Eisengegenstande (1, 2, 4, 5) aus der prahistorischen Siedlung: 1, 2, 4, 5 -Fundsachen; 3 - die ausgegrabene Stelle 3, obere Schicht; 6 - die ausgegrabene Stelle 1, Haushaltsgrube 6.
Dess. 42. Sidorovo. Objets en ceramique (3, 6) et en fer (1, 2, 4, 5) issus du site: 1, 2, 4, 5 - objets trouves par hasard; 3 -fouille 3, couche superieure; 6 -fouille I, fosse menag. 6
292
Рис. 43. Сидорово. Железные предметы. Подъемный материал.
Fig. 43. Sidorovo. Iron artifacts. Lifting material.
Abb. 43. Sidorovo. Gegenstande aus Eisen. Fundsachen.
Dess. 43. Sidorovo. Objets en fer. Objets trouves par hasard
293
1

Рис. 44. Сидорово. Керамика (1, 3, 4) и железные предметы (2) из подъемного материала.
Fig. 44. Sidorovo. Ceramic (1, 3, 4) and iron (2) artifacts from the lifting material.
Abb. 44. Sidorovo. Keramische (1, 3, 4) und Eisengegenstande (2) aus Fundsachen.
Dess. 44. Sidorovo. Ceramiques (1, 3, 4) et les objets en fer (2) trouves par hasard
294
Рис. 45. Сидорово. Керамика. 1,5- верхний слой раскопа 3; 2 - хоз. яма 2э; 3, 4 - пом.З.
Fig. 45. Sidorovo. Ceramics. 1, 5 - upper layer of excavation site 3; 2 - household pit 2э; 3, 4 - premises 3.
Abb. 45. Sidorovo. Keramik. 1,5- die ausgegrabene Stelle 3, obere Schicht; 2 - Haushaltsgrube 2э; 3, 4 - Raum 3.
Dess. 45. Sidorovo. Ceramiques. 1,5- couche superieure de la fouille 3; 2 - fosse menag. 2э; 3, 4 - logis 3
295
'.1ДВВ
1
2
Фото. 1,2- Сидоровское Малое городище. Вид с востока.
Photo. 1,2- The hillfort of Sidorovo. View from the East.
Fotos. 1,2- Kleine prahistorische Siedlung Sidorovo. Blick vom Osten.
Photos. 1, 2 - Le petit site de Sidorovo. Pris du cote est
296
Фото. Сидорово. 3,4- помещение 3; горн 1.
Photo. Sidorovo. 3, 4 - premises 3; potter’s furnace 1.
Fotos. Sidorovo. 3, 4- Raum 3; Topferherd 1.
Photos. Sidorovo. 3,4- logis 3; four a calcination 1
297
Литература и архивные материалы
Авдусин Д.А., Тихомиров М.Н., 1950. Древнейшая русская надпись// ВАН СССР. № 4.
Андрощук Ф.А., 1999. Нормани i слов’яни у Подесеннь К.
Артамонов М.И., 1962. История хазар. Л.
Апареева Е.К., Красильников К.И., 2001.Славянские признаки у праболгар Среднедонечья//Актуальш про-блеми впчизняно!' i всесвггньо! icTopii. Луганськ.
Атавин А.Г., 1986. Средневековые погребения из Фанагории// СА. № 1.
Афанасьев Г.Е., 1987. Население лесостепной зоны бассейна Среднего Дона в VIII-X вв.// Археологические открытия на новостройках. Вып.2. М.
Баранов И.А., 1990. Таврика в эпоху раннего средневековья. К.
Бл1фельд Д.1., 1952. Доопдження у с.Шестовицях// Археолопчш пам’ятки УРСР. Т.З. К.
Блифельд Д.И., 1954. К исторической оценке дружинных погребений в срубных гробницах Среднего Под-непровья IX-X вв.// СА. Т.ХХ.
Булкин В.А., Дубов И.В., Лебедев Г.С., 1978. Археологические памятники Древней Руси IX-XI вв. Л.
Быков А.А., 1974. Из истории денежного обращения Хазарии в VIII и IX вв.// Восточные источники по истории народов Юго-Восточной и Центральной Европы. Вып.III. М.
Винников А.З., 1984. Жилища и хозяйственные постройки Маяцкого селища// Маяцкое городище. М.
Виноградов В.Б., Маммаев Х.М., Федоров-Давыдов Г.А., 1991. Клад куфических монет из Ножай Юрта (Чечено-Ингушетия)// РА. № 2.
Виноградов В.Б., Мамаев Л.М., 1979. Некоторые вопросы раннесредневековой истории и культуры населения Чечено-Ингушетии// Археология и вопросы этнической истории Северного Кавказа. Грозный.
Волков И.В., 1989. Охранные раскопки мусульманского могильника в г.Азове// Историко-археологические исследования в г. Азове и на Нижнем Дону в 1988 г. Азов.
Галкин ЛЛ., 1975. Керамические горны золотоордынского Азака// СА. № 1.
Гарустович Г.Н., Иванов В.А., Кригер В.А., 1989. Курганные могильники ранних мусульман Южного Приуралья и Западного Казахстана// Проблемы археологического изучения Доно-Волжской лесостепи. Воронеж.
Герасимова М.М., Рудь Н.М., Яблонский Л.Т., 1987. Антропология античного и средневекового населения Восточной Европы. М.
Гончаров В.К., 1950. Райковецкое городище. К.
Горбов В.Н., Мимоход Р.А., 1999. Культовые комплексы на поселениях Северо-Восточного Приазовья// Древности Северо-Восточного Приазовья. Донецк.
Гудименко И.В., Перевозчиков В.И., 1989. Работы I Азовского отряда в 1988 г.// Историко-археологические исследования в г.Азове и на Нижнем Дону в 1988 г. Азов.
Довженок В.Й., Гончаров В.К., Юра P.O., 1966. Древньоруське Micro Вошь. К.
Екимова В.В., 1959. Гончарное производство в Хивинском районе (по материалам поездки в Узбекистан в 1930 г.)// Керамика Хорезма. М.
Ефименко П.П., Третьяков П.Н., 1948. Древнерусские поселения на Дону// МИА. № 8.
Казаков Е.П., 1978. Памятники болгарского времени в восточных районах Татарии. М.
Кирпичников А.Н., 1971. Древнерусское оружие// САИ. Е 1-36. Вып.З.
Кирпичников А.Н., 1973. Снаряжение всадника и верхового коня на Руси XI-XIII вв.// САИ. Вып. Е 1-36.
Колода В.В., Колода Т.А., 2000. Гончарное производство салтовского ремесленного центра в урочище Роганина // Археология и древняя архитектура Украины и смежных территорий. Донецк.
Колчин Б.А., 1953. Черная металлургия и металлообработка в Древней Руси// МИА. № 32.
Колчин Б.А., 1985. Ремесло// Древняя Русь. Город, замок, село. М.
Комар А.В., 1999. Предсалтовский и раннесалтовский горизонты Восточной Европы// Vita antiqua. № 2. К.
Копыл А.Г., Татаринов С.И., 1979. Охранные раскопки городища Маяки на Северском Донце// СА. № 1.
Копыл А.Г, Татаринов С.И., 1990. Мусульманские элементы в погребальном обряде протоболгар Среднедо-нечья// Ранние болгары и финно-угры в Восточной Европе. Казань.
Копыл А.Г., Шамрай А.В., Татаринов С.И., 1979. Раскопки раннесредневекового могильника у с.Маяки// АО 1978. М.
Кравченко Э.Е., 1989. Памятники золотоордынского времени в Донецкой области// Проблемы охраны и исследования памятников археологии в Донбассе. Тез. докл. Донецк.
Кравченко Э.Е., 1998. Отчет об археологических исследованиях в Славянском районе в 1998 г.
Кравченко Э.Е., 1998а. Ранние мусульмане Среднего Подонцовья// Проблемы археологии Юго-Восточной Европы. Тез. докл. VII Донской археологической конференции. Ростов-на-Дону.
Кравченко Э.Е., Гусев О.А., Давыденко В.В., 1998. Ранние мусульмане в среднем течении Северского Дон-
298
ца/Z Археологический альманах. № 7. Донецк.
Кравченко Э.Е., Шамрай А.В., 1998. Сидоровское городище (к вопросу о датировке памятника)// Музей в XXI столетии. Донецк.
Кравченко Э.Е., Шамрай А.В., 2000. Погребальные комплексы хазарского времени с баклагами на территории Донецкой области// Донская археология. № 3-4. Ростов-на-Дону.
Кравченко Э.Е., Швецов М_Л., 1990. О могильниках золотоордынской эпохи Подонцовья// Проблемы археологии Северного Причерноморья. Тез. докл. Ч.З. Херсон.
Красильников К.И., 1976. Гончарная мастерская салтово-маяцкой культуры// СА. № 3.
Красильников К.И., 1980. Новые данные о гончарном производстве на Северском Донце// КСИА. Вып.160.
Красильшков K.I., 1999. Кухонна керамжа та керам!чш вироби спещального призначення салтово-маяцько!
культури Середньодонеччя// Vita antiqua. № 2. К.
Кропоткин В.В., 1962. Клады византийских монет на территории СССР// САИ. Вып.Е 4-4.
Круглов Е.В., 1992. Хазарские погребения в бассейне реки Иловли// РА. № 4.
Крыганов А.В., 1993. Нетайловский могильник// Археолопчш дослщження на У крапп 1992 року. К.
Кузнецов В.А., 1964. Глиняные котлы Северного Кавказа// КСИА. № 99.
Лавриненко И.В., 1990. О крымском керамическом импорте на Средней Кубани в эпоху раннего средневековья// Культурные связи народов Средней Азии и Кавказа. М.
Ложкин М.Н., Малахов С.Н., 1996. Железные кресты византийско-кавказского типа из Отрадненского музея// Историко-археологический альманах. Вып.2. Армавир; Москва.
Ляпушкин И.И., 1958. Памятники салтово-маяцкой культуры в бассейне реки Дона// МИА. № 62. T.I.
Магомедов М.Г., 1983. Образование Хазарского каганата. М.
Мамонтов В.И., 1992. Курганный могильник Зубовка// Древности Волго-Донских степей. Волгоград.
Медведев А.Ф., 1966. Ручное метательное оружие. Лук и стрелы, самострел. XIII-XIV вв.//САИ.
Мерперт НЛ., 1955. Из истории оружия племен Восточной Европы// СА. XXIII.
Михеев В.К., 1971. Отчет о работе средневековой археологической экспедиции ХГУ в 1971 г.// НА ИА НАНУ, ф.э. №№ 6086-6087.
Михеев В.К., 1985. Подонье в составе Хазарского каганата. Харьков.
Михеев В.К., Копыл А.Г., 1989. Средневековые поселения и могильники Подонцовья// Проблемы охраны и исследования памятников археологии в Донбассе. Тез. докл. Донецк.
М1хеев В.К., Степанська Р.Б., Фомш Л.Д., 1973. Нож! салпвсько! культури та 1х виробництво// Археолопя.
Вип.9. К.
Молодин В.И., Мороз М.В., Гришин А.Е., Гаркуша Ю.Н., 2000. Средневековый памятник Камыши I в Центральной Барабе// Сохранение и изучение культурного наследия Алтая. Вып.ХГ Барнаул.
Нагоев А.Х., 1987. Итоги раскопок кабардинских курганов на новостройках Кабардино-Балкарии// Археологические исследования на новостройках Кабардино-Балкарии. Т.З. Нальчик.
Новосельцев А.П., 1990. Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа. М.
Орлов Р.С., Моця А.П., Покас П.М., 1985. Исследования летописного Юрьева на Роси и его окрестностей// Земли Южной Руси в IX-XIV вв. К.
Паршина Е.А., 1991. Торжище в Партенитах// Византийская Таврика. К.
Перевозчиков В.И., 1990. Гончарный комплекс в раскопе по ул.Комсомольской// Историко-археологические исследования в г.Азове и на Нижнем Дону в 1989 г. Вып.9. Азов.
Перевозчиков В.И., 1993. Гончарный комплекс XIV в. в котловане под дом быта “Юбилейный”// Историкоархеологические исследования в г.Азове и на Нижнем Дону в 1991 г. Вып.11. Азов.
Плетнева С.А., 1959. Керамика Саркела-Белой Вежи// МИА. № 79.
Плетнева С.А., 1963. Средневековая керамика Таманского городища// Керамика и стекло Древней Тмутаракани. М.
Плетнева С.А., 1967. От кочевий к городам. М.
Плетнева С.А., 1981. Салтово-маяцкая культура// Степи Евразии в эпоху средневековья. М.
Плетнева С.А., 1989. На славяно-хазарском пограничье. М.
Плетнева С.А., 1996. Саркел и “Шелковый путь”. Воронеж.
Плетнева С.А., Николаенко А.Г., 1976. Волоконовский древнеболгарский могильник// СА. № 3.
Постикэ Г.И., 1985. Глиняные котлы на территории Молдавии в раннесредневековый период// СА. № 3.
Пошивайло О., 1993. Етнограф1я украшського гончарства. К.
Пьянков А.В., 1990. Новый средневековый могильник у аула Казазово// Древние памятники Кубани. Краснодар.
Романчук А.Н., Сазанов А.В., Седикова Л.В., 1995. Амфоры из комплексов византийского Херсона. Екатеринбург.
Рыжов С.Г., Седикова Л.В., 1999. Комплексы X в. из раскопок квартала “Б” Северного района Херсонеса//
299
Херсонесский сборник. Вып.Х. Севастополь.
Савченко Е.И., 1986. Крымский могильник// Археологические открытия на новостройках. Вып.1. М.
Седов В.В., 1982. Восточные славяне в VI-XIII вв. М.
Семенов А.И., 1978. Византийские монеты из погребений хазарского времени на Дону// Проблемы археологии. Вып.2. Л.
Семенов А.И., 1993. О датирующих способностях византийских солидов VII-VIII вв.// Вторая кубанская археологическая конференция. Тез.докл. Краснодар.
Семенов-Зусер С.А., 1952. Дослщження Салпвського могильника// Археолопчш пам’ятки УРСР. T.III. К.
Семыкин Ю.А., 1996. К вопросу о поселениях ранних болгар в Среднем Поволжье// Культуры Евразийских степей второй половины I тысячелетия н.э. Самара.
Смьленко А.Т., 1969. Осщле населения Степового Подншров’я в ранне середньов!ччя// Археолопя. Вип.ХХП. К.
Смиленко А.Т., 1988. Керамическая мастерская IX в. на левобережье дельты Дуная// Древности славян и Руси. М.
Сорокин С.С., 1959. Железные изделия Саркела-Белой Вежи// МИА. № 79.
Сорокина Н.П., 1963. Позднеантичное и раннесредневековое стекло с Таманского городища// Керамика и стекло древней Тмутаракани. М.
Список памятников археологии Украины. Донецкая область, 1988/ Сост. Привалова О.Я., Привалов А.И. К.
Тарабанов В.А., 1997. Поселение салтово-маяцкой культуры на правобережье Кубани близ ст.Васюринской// Историко-археологический альманах. Вып.З. Армавир - Москва.
Флёров В.С., 1979. О клеймах салтово-маяцкой лощеной керамики// Археология и вопросы этнической истории Северного Кавказа. Грозный.
Флёров В.С., 2000. Коллоквиум “Хазары” (Иерусалим, 1999) и “Краткая еврейская энциклопедия” о хазарах// СА. № 3.
Фонякова Н.А., 1986. Лотос в растительном орнаменте металлических изделий салтово-маяцкой культуры VIII-X вв.// СА. № 3.
Фронджуло М.А., 1968. Раскопки средневекового поселения на окраине с.Планерское 1957-1959 гг. // Археологические исследования средневекового Крыма. К.
Халикова Е.А., 1976. Билярские некрополи// Исследования Великого города. М.
Хисматуллин А.А., Крюкова В.Ю., 1997. Смерть и похоронный обряд в исламе и зороастризме. СПб.
Хлебникова Т.А., 1984. Керамика памятников Волжской Болгарии. М.
Хлебникова Т.А., 1988. Неполивная керамика Болгара// Город Болгар. Очерки ремесленной деятельности. М.
Ходжайов Т.К., Швецов М.Л., 1992. Археолого-антропологическое исследование Маяк XIII - XIV вв.// Степи Восточной Европы во взаимосвязи Востока и Запада в средневековье. Донецк.
Чернигова Н.В., 1998. Материалы к характеристике Верхнесалтовского археологического комплекса// Вкник Харювського державного ушверситету. 1стор1я. Вип.30. Харюв.
Чеченов И.М., 1987. Новые материалы и исследования по средневековой археологии Центрального Кавказа// Археологические исследования на новостройках Кабардино-Балкарии. Т.З. Нальчик.
Швецов М.Л., Кравченко Е.€., 1995. Нов! матер!али до icTopii кламу в УкрашД/ 1стор!я penirii в Украпп. Тези повщомлень. 4.5. Ки1в; Льв!в.
Шепко Л.Г., 1987. Позднесарматские курганы в Северном Приазовье// СА. № 4.
Шрамко Б.А., 1962. Древности Северского Донца. Харьков.
Яблонский Л.Т., 1975. Типы погребального обряда на мусульманских городских некрополях Золотой Орды//
Вестник МГУ. Серия IX, историческая. № 2. М.
Яблонский Л.Т., 1987. Некрополи Болгара// Город Болгар. Очерки истории и культуры. М.
Якобсон АЛ., 1951. Средневековые амфоры Северного Причерноморья// СА. T.XV.
Якобсон АЛ., 1970. Раннесредневековые сельские поселения Юго-Западной Таврики. Л.
Якобсон А.Л., 1979. Керамика и керамическое производство средневековой Таврики. Л.
Якубовский А.Ю., 1948. К вопросу об исторической топографии Итиля и Болгар в IX и X веках// СА. Т.Х.
Яшаева Т.Ю., 1999. Раннесредневековые поселения в предместье Херсона на Гераклейском полуострове// Херсонесский сборник. Вып.Х. Севастополь.
Florov V.S., 1990. Einige arten der polierten keramik der saltovo-majaki kultur// Die Keramik der Saltovo-Majaki Kultur und ihrer Varianten (Hg. Cs. Balint). Varia Arhaeologika. III.
Kovacs S., 1997. Tibor. Kemeni Janos Erdelyi fejdelem tatar buzoganya (17. Szazadi tatar fegyverek a magyar nemzeti muzeumban)// Folia archaeologica. XLVI. Budapest.
Semenov A.I., 1994. New evidence on the Slaviansk (Anastasiyevka) hoard of the 8 century ad byzantina and arab hold coins// New archeological discoveries in Asiatic Russia and Central Asia. Sankt-Petersburg.
300
Summary
E.Ye.Kravchenko, V.V.Davydenko (Donetsk, Slavyansk, Ukraine)
The Hillfort of Sidorovo
The investigation of a big archaeological complex consisting of a hillfort, a big settlement (the total area of 100 hectare) and burials, situated not far from the village of Sidorovo (Slavyansk district of Donetsk region) were resumed in 2000. Before this only occasional excavations were carried out by the Kharkov State University expedition in 1972.
In 1994, 1996-1997 the Donetsk Museum of local lore expedition investigated a Moslem semetry (No 1) not far from the settlement. The cemetery was believed to date back to the second half of the IXth - the Xth c.c.
Such early dating of the Moslem burial caused strong objections and a research of the settlement has been resumed.
In 2000 the excavations were carried out at a greater territory (more than 1000 sq. m). 4 dwellings, 2 pottery furnaces, 27 household pits and 12 burials were cleared out. The burials belonged to a Moslem cemetery (No 2) adjacent to the dwellings. Stratigraphy of the cemetery suggests simultaneous existence of the complex constituents: the dwellings, household pits and burials. The stock material gives evidence that the cleared out objects date back to the second half of the IXth-the Xth cc.
In general, the materials obtained and the data that have been published earlier give evidence that the Sidorovo hillfort emerged in the second half of the Vlllth c. and survived up to the end of the Xth c.The life of the hillfort was closely connected with a busy trade route passing near it. The hillfort prospered in the second half of the IXth - the Xth c.c. At those times a big Moslem community lived there, it is considered to be one of the earliest Moslem communities in Eastern Europe.
E.J.Kravcenko, V.V.Davydenko (Donezk, Slawjansk, Ukraine)
Prahistorische Siedlung Sidorovo
Beim Dorf Sidorovo Kreis Slawjansk Gebiet Donezk wurden die Erforschungen eines groBen archaologischen Komplexes, das aus einer prahistorischen Siedlung, einem Marktflecken mit der Gesamtflache von 100 ha und einem Graberfeld besteht, 2000 wieder aufgenommen. Bis dahin beschrankte sieh die Erforschung des Denkmals auf geringe Grabungen, die 1972 von einer Expedition der Staatlichen Universitat Charkow ausgefuhrt wurden.
1994, 1996, 1997 wurde von der Expedition des Gebietslandeskundemuseums Donezk ein moslemisches Graberfeld auf dem angrenzenden Raum erforscht (Nr. 1). Der Friedhof wurde mit der 2. Halfte des IX. -X. Jhs. datiert. Gegen die so fruhzeitige Datierung des moslemischen Graberfeldes im Mittellauf des Severskij Donez wurde eingewendet, was die Wiederaufnahme der Erforschung der prahistorischen Siedlung anregte.
2000 wurden die Grundstiicke von mehr als 1000 qm erforscht. Darauf wurden 4 Raume, 2 Topferherde, 27 Haushaltsgruben und 12 Bestattungen ausgegraben. Die Graber gehorten zu noch einem moslemischen Friedhof (Nr. 2), der am Wohnteil der Siedlung angrenzte.
Stratigraphische Beobachtungen zeugen von der Gleichzeitigkeit der Wohn-, Haushalts- und Bestattungseinrichtungen. Das Fundmaterial ermoglicht, die ausgegrabenen Objekte mit der 2. Halfte des IX. - X. Jhs. zu datieren.
In ihrer Gesamtheit zeugen die fruher veroffentlichten Angaben, die gesammelten Materialien davon, dass die prahistorische Siedlung Sidorovo in der 2. Halfte des VIII. Jh. entstanden ist und bis Ende des X. Jhs existiert hat. Das Leben der Siedlung war mit dem funktionierten Handelsweg eng verbunden. Ihr Aufschwung fallt demzufolge auf die 2. Halfte des IX. - X. Jhs. Derzeit wohnte auf dem Territorium eine groBe moslemische Gemeinde, eine der fruhesten in Osteuropa.
E.E.Kravtchenko, VVDavidenko (Donetsk, Slavyansk, Ukraine)
Le site de Sidorovo
En Гап 2000 pres du village Sidorovo du district Slaviansky de la region de Donetsk des travaux de recherche ont ete repris pour etudier un grand complexe archeologique compenant des vestiges d’une bourgade (surface environ 100
301
hectares) et des necropoles. Precedemment ce n’etaient que des petites fouilles executees en 1972 par une expedition de Г Uni versite de Kharkov.
Ensuite en 1994, 1996, 1997 un cimetiere musulman situe sur le territoire attenant a ete examine par une expedition du musee ethnografique regional de Donetsk (№1). Le cimetiere a ete date de la 2-me moitie du IX - X s. La datation de la necropole musulmane situee sur ce territoire par une date si precoce n’avait pas ete acceptee ce qui a stimule la reprise des investigations.
En 1’an 2000 une surface de plus de 1000 km carres a ete examinee. On у a decouvert 4 habitats, 2 tours de potier, 27 fosses menageres et 12 inhumations qui se rapportaient a un autre cimetiere musulman ( №2 ) attenant directement a la partie habitable du monument.
Des observations stratigraphiques temoignent de Г existence simultanee de Г habitat, des espaces menagers et des necropoles. Des objets trouves permettent de les dater du 2-me moitie du IX - X s.
La totalite des donnees publiees, des materiaux recueillis temoignent de ce que le site de Sidorovo etait ne a la 2-me moitie du VI11 s. et avait existe jusqu’a la fin du X s. Son existence avait ete intimement liee au fontionnement intense d’une voie commerciale. Son epanouissement tomberait sur la 2-me moitie du IX - X s. Pendant ce temps une communaute musulmane importante, 1’une des plus precoces en Europe de Г Est, peuplait ce territoire.
302
К.И.Красильников
НОВЫЕ ДАННЫЕ ОБ ЭТНИЧЕСКОМ СОСТАВЕ НАСЕЛЕНИЯ СТЕПНОГО ПОДОНЦОВЬЯ VIII - НАМ. X В.
Этнический вопрос салтово-маяцкой культуры впервые был поднят М.И.Артамоновым в 40 гг. Из его работ можно понять, что степные пространства Правобережного Подонья в VIII-IX вв., находясь в составе Хазарского каганата, представляли из себя территории, на которых проживали народы, объединенные одной культурой, но о конкретных этносах, входивших в ее состав, М.И Артамонов нигде не упоминает (Плетнева С.А., 1999, с.7,8). Однако выделенные им тогда же два варианта культуры -лесостепной и степной — первые ориентиры на этническую автономность ее населения (Артамонов М.И., 1940, с.161-163).
Продолжил эту тему И.И.Ляпушкин. Он выявил более конкретные различия между лесостепными и степными памятниками, и уже в 50 гг. из материалов раскопок стало ясно, что этносов в степях было гораздо больше, чем представлялось раньше, они смешивались, и одновременно с этим происходило слияние их культур, формировалась единая культура. Эта наметившаяся общность, замечает С.А. Плетнева, стала особенно очевидной тогда, когда удалось выделить территориальные ареалы вариантов салтовской культуры, каждый из которых складывался при тесных взаимодействиях двух или нескольких этносов. Правда, в литературе иногда появлялись суждения о значительной роли одного из этносов в процессе формирования культуры в целых регионах. В частности, чрезвычайное преувеличение роли славян в формировании салтово-маяцкой культуры присутствует в ранних работах С.А.Плетневой (Плетнева С.А., 1962, с.83-94) и Д.Т. Березовца (Березовец Д.Т., 1965, с.47-67).
Дальнейшие взгляды Д.Т.Березовца по этническим вопросам претерпели существенные изменения. Например, спустя всего пять лет он пишет, что вопрос о этносе салтовской культуры уже не вызывает особых проблем и противоречий. По его мнению, все народы в рамках хазарской культуры, согласно арабским и персидским источникам, относятся к так называемым “русам”, а сам термин “Днепровская Русь” произошел от народа “рус”, который имел самое непосредственное отношение к салтовской культуре (Березовец Д.Т., 1970, с.74).
Примерно в те же годы в вопросах соотношения салтовского и славянского этносов в археологических дискуссиях наметились компромиссные позиции. А.Т.Смиленко, в частности, считала, что степи Левобережного Поднепровья были заняты населением смешанного этнического компонента, но, все же, алано-болгары оказались ассимилированы славянами (Смшенко А.Т., 1969, с.170-174).
В дальнейшем у салтоведов, прямо или косвенно затрагивающих этнические вопросы степей и лесостепей Подонья, точки зрения, в которых заметно фигурируют славяне, не нашли признания и обоснования. С.А.Плетнева, например, выделив в салтовской культуре ряд самостоятельных этнотерри-ториальных вариантов, археологическими материалами доказывает, что лесостепной вариант был связан, в основном, с аланами, а степной - с болгарами (Плетнева С.А., 1967, с.188).
Но в годы написания книги “От кочевий к городам” еще не было достаточно обширных данных об этносоставе внутри отдельных вариантов. Последующие раскопки кочевий, селищ, городищ, могильников позволили не только убедиться в том, что этнокультурные взаимопроникновения были характерны для всей истории Хазарии во всех ее географических пределах, но и в общих чертах определить этноситуацию на пространствах всех пяти локальных вариантов салтовской культуры (Плетнева С.А., 1990, с.79). Пока что лучше других процесс изучен в лесостепном Верхнем Подонцовье или, как теперь принято называть, в северо-западном регионе Хазарского каганата (Плетнева С.А., 1989). Что касается степного региона (Среднее Подонцовье), здесь этноисторическая ситуация, еще с подачи И.И.Ляпушкина, определялась всего лишь общим понятием - праболгарская. Сейчас, имея определенные археологические источники, мы попытаемся уточнить содержание этого понятия.
Среднее Подонцовье входит в обширные Донские степи, занимающие территорию около 150-160 тыс. км2 так называемого Правобережного Подонья. Наше исследование ограничим Среднедонечьем, географическим пространством около 40 тыс. км2 бассейна Северского Донца между р.Жеребец на западе и р.Большая Каменка на востоке, что составляет около 260 км пути по руслу Северского Донца и более 300 км по линии север - юг от водораздела Донца и Дона на севере до средней части Донецкого кряжа на юге.
В природном отношении этот массив делится на две зоны: южную - около 10 тыс. км2 (правобережье Северского Донца), занятую горными выходами песчаников Кряжа, и северную - около 30-35 тыс.км2 (левобережье Северского Донца), где простираются степные черноземные долины, изрезанные реками, древними балками и оврагами в направлении сброса воды и течения рек бассейна Северского Донца, с севера на юг. Здесь в 70-90 гг. были проведены тотальные разведки и частично раскопан ряд поселений, могильников. Все вместе взятое про
303
ливает свет не только на хозяйственно-экономические, но и социально-этнические процессы, протекавшие в Степном Подонцовье. Вместе с тем подчеркнем, что приводимые материалы представляют собой далеко не полный спектр источников для создания развернутой этнохарактеристики. Это лишь некоторые новые факты из области материальной культуры, происходящие из различных памятников IX - нач.Х в. Они получены при анализе бытовой архитектуры и хозяйственно-бытовых приспособлений, входивших в ее структуру, разборе керамики, характера обрядов и атрибутов захоронений, но пока без антропологических данных (Ходжайова Г.К., 1992, с.73-74). Заметим также, что о территории Степного Подонцовья практически нет сведений из письменных источников, разве что скудные и не совсем ясные фрагменты из письма царя Хазарии Иосифа, датируемого к тому же сер.Х в., когда салтовская культура практически исчезает, а степь наводняется новым тюркоязычным этносом.
Салтово-маяцкие памятники среднего течения Северского Донца относятся к степному, по всем признакам, праболгарскому варианту культуры. Материалы раскопанных здесь поселений и могильников известны достаточно хорошо (Красильников К.И., 1980; 1981, с.110-125), но возникли и проблемы, которые и сейчас зияют темными пятнами в раннесредневековой истории Среднедонечья. Так, в частности, остается неясным этнический состав населения этого региона в VIII - нач.Х в. Известно, что основную массу салтовского населения степей составляли праболгары, однако, в их среду вливались аланские, славянские, тюркские и другие этнокультурные группы, в том числе из Средней Азии, Закавказья. Определить признаки, характер, происхождение этих включений, их роль в жизни и культуре основного населения Подонцовья -задача данной статьи. Имеющиеся в нашем распоряжении материалы уже сейчас позволяют наметить те области культуры, в которых наиболее очевидно отразилось взаимодействие различных, соседствующих со Степным Подонцовьем, этносов.
Известно, что салтово-маяцкая культура изначально сформировалась в симбиогенезе двух этносов - болгар и алан (Федоров-Давыдов Г.А., 1966, с.211; Плетнева С.А., 1967, с.6). Болгары (праболгары) в Степном Подонье появились с основным потоком гуннского вторжения, аланы переселились в лесостепи из Северного Кавказа несколько позднее, в 1-й пол.VIII в. Факт пребывания этих двух этносов среди других степных народов зафиксирован Захарием Ритором (Пигулевская Н., 1941, с.165). Позднее, в основном со 2-й вол.VIII в., в период затишья степи, создаются благоприятные условия для перехода полуоседлых скотоводов к земледелию, домашнему скотоводству, т.е. для возникновения оседлости.
Основные типы жилых построек
Упомянутый процесс весьма убедительно прослеживается при исследовании построек с поселений Степного Подонцовья (Красильников К.И., 1981).
Общее его направление выглядит, по нашему мнению, приблизительно так. В koh.VIII в. здесь возникают стационарные наземные юртовидные жилища с очагами.
Анализ юртообразных построек юга Восточной Европы сделан В.С.Флёровым (Флёров В.С., 1996, с.49-60). Убедительные аналогии и примеры юрт из Подонцовья обнаружены на многослойном поселении у с.Вергулевка Перевальского р-на Луганской обл. (Бро-вендер Ю.М. и др., 1995, табл.53). Из них формируются полуземлянки с набором хозяйственно-бытовых приспособлений (ниши, хоз. ямы, печи). Круглые полуземлянки в нач.1Х в. преобразуются в квадратные полуземлянки опорно-столбовой конструкции. Внутри их - очаги с камнями, печи-каменки, тандыры, глинобитные, останцевые печи. Поскольку в салтовских жилищах 1-й пол.1Х в. появились так называемые славянские печи-каменки, не исключена возможность с этого периода проникновения и влияния на культуру степняков соседнего оседлого населения.
В дальнейшем квадратные полуземлянки продолжали свое развитие в сторону прямоугольных конструкций полуземляночного и даже земляночного вида. Прямоугольная постройка, несомненно, наиболее совершенный вид жилища, которое сопровождается всеми необходимыми наборами приспособлений для длительного и систематического проживания (ямы, погреба, печи, очаги, ниши, лежанки, полки, тандыры). Такие признаки свидетельствуют как о все возрастающем процессе оседлости, в особенности во 2-й пол.IX в., так и возможных этнических контактах. Наибольшее разнообразие построек прослеживается на селище Рогалик, где встречаются практически все типы жилищ, порой сосуществуя, но все же поочередно сменяя одно другим. Такая же архитектурная эволюция просматривается на других поселениях Подонцовья - Новолимаревке и Подгаевке. Конструктивные признаки и типология жилых построек салтовского населения Степного Подонцовья изложены в данном издании Л.И.Красильниковой. Ссылаясь на ее материалы, можно констатировать, что на каждом из селищ сосуществовали все типы стационарных жилых построек, известных у салтовцев.
С такой совершенно понятной архитектурно-домостроительной картиной, казалось бы, без особых проблем можно ответить на этнические вопросы, касающиеся населения, оставившего постройки. Например, найти объяснение разновидностям жилищ формулой типа “этническая неоднородность”, или же известным в специальной литературе суждением, суть которого: круглые, юртообразные и близкие к ним формы -постройки праболгарского происхождения, а квадратные и, особенно, прямоугольные - аланского (Нечаева Л.Г., 1975, с.30-32). В таком случае мы столкнемся с этнокультурным парадоксом. Статистика жилых построек, раскрытых нами на селищах Степного Подонцовья, где только 7 (14%) имели круглые очертания, 22 (44%) - строго квадратные, а 14 (28%) - прямоугольные, еще 7 построек (14%) - комплексного характера, в которых сочетались круглые и квадратные,
304
квадратные и прямоугольные формы, свидетельствует о безраздельном преобладании здесь аланского населения, “занимавшего” как бы 36 из 43 построек (83,7%). Однако исследование погребений из грунтовых могильников дает основание утверждать обратное, т.е., что в Степном Подонцовье проживали, в основном, праболгары; и уже в этой связи мы не поддерживаем идею строгой этнической классификации населения в зависимости от типа постройки (жилища). Трансформацию и эволюцию построек мы рассматриваем как один из элементов исторического развития салтовской культуры по схеме “от кочевий к городам” в условиях некоторой этнической конгло-мератности (Плетнева С.А., 1962, с.83-94; 1972, с.118). В принципе, нельзя отрицать вероятность факта заимствования болгарами более совершенных форм построек, известных, скажем, аланам. Однако во всей нашей более чем 30-летней полевой практике, связанной с изучением салтовских построек, среди нескольких десятков аланских жилищ из разных регионов, в том числе Верхнего Подонцовья, нам ни разу не попадались такие, которые могли бы быть примером подражания или превосходили бы архитектурным совершенством и прагматизмом жилища оседлых пра-болгар из Степного Подонцовья.
Итак, обнаруженные на селищах Подонцовья постройки свидетельствуют о том, что наиболее распространенными и универсальными конструкциями жилищ населения донских степей были все же самостоятельно разработанные квадратные и прямоугольные столбовые полуземлянки, как наиболее удобные сооружения для длительного проживания в степной зоне в любое время года.
Отопительные устройства
Отстаивая идею доминирующего праболгарско-го этнического контингента, не исключаем присутствия аланского и славянского этносов, причем в одном с праболгарами культурном горизонте. Наиболее важными признаками славянского компонента можно считать печи-каменки для обогрева и хозяйственно-бытовых нужд (Раппопорт П.А., 1975, с.141-145). Они сосуществуют в жилищах этого региона практически со всеми известными для раннего средневековья Восточной Европы и Азии отопительными приспособлениями: открытыми очажками, расположенными по традиции в центре постройки, очажными ямами с камнем - камельками в углах или под стенкой, останцевыми глинобитными печами, тандырами, кирпичными печами. Всего во всех постройках, в том числе и жилищах, расчищено 156 отопительных приборов, расположенных в углах, под стенками, в центре построек.
Известно, что печи, очаги и другие близкие в назначении отопительные устройства являются устойчивыми и стабильными этническими показателями. Их конструкции даже в инородной этносреде продолжают еще долго сохранять строительные и функциональные традиции прапредков. Если с открытыми
очагами, а их более 100 (63%) (рис.1, 1-6), этническая ситуация более менее ясная, т.е. они имеют кочевнические традиции, при этом надолго и повсеместно уживаются в оседлых сообществах праболгар и алан, то с печами-каменками, как и глинобитно-останцевыми печами, не все ясно. Из 85 построек селищ Средне-донечья такие печи обнаружены в 20 жилищах и 15 хозяйственных и производственных сооружениях.
Печи
По строительным приемам 35 печей (22,4%) можно разделить на три типа.
Тип I - печи-каменки (16 экз.), построенные из мергеля, реже песчаника. Нижние камни подтесаны до состояния прямоугольных блоков (рис.2,1 -3), верхние значительно разрушены температурой, но и здесь прослеживается система укладки сложенных насухую камней. Поды печей углублены или на уровне пола, глубина прокала глины до 10-15 см. По остаткам нижних ярусов можно воссоздать форму печей. Одни из них приближаются к прямоугольнику со сторонами 80x120-130 см, высота около 60-70 см (рис.2, 5), другие имеют подковообразное очертание или напоминают разомкнутый круг диаметром 100 см и более (рис.2, 4).
Все печи первого типа с одной топкой, лишь в постройке 2 на Рогалике (с двумя помещениями) каменка двухтопочная, каждая из отдельного помещения (рис.2, 3, 6).
Тип II - печи (9 экз.), отстроенные с применением раствора, из вальков и глинобитных сырцевых блоков прямоугольной формы со сторонами 30(35)х 20(26)х15(17) см. Размеры печей не превышают 100-120x100 см, высота их до 70 см (рис.З, 1-2).
Тип III - печи, вырезанные в плотном заизвесткованном суглинистом останце (10 экз.). По размерам они не уступают двум другим типам печей, форма их квадратная от 80x85 см до 1,2x1,3 м, высота на подиуме над уровнем пола от 20 до 50 см (рис.З, 3-5).
В каждом из раскапываемых нами селищ Подонцовья преобладает определенный тип печей. Например, в Подгаевке в 19 жилищах печей из камня найдено только две, здесь же обнаружены две сырцово-блочных печи. Одна из них в гончарной мастерской, остатки второй - в жилище (Красильников К.И., 1976, с.268-269). На селище Новолимаревка из 19 построек печи обнаружены в четырех помещениях, да и то, в основном, останцевые. В этом случае мы вправе говорить о том, что на этих поселениях проживала этнически сравнительно однородная группа людей.
Наиболее развернутую картину о печах мы получили из жилищ селища Рогалик. Здесь раскрыта 41 постройка, в 13 из них обнаружены печи-каменки. Остальные два типа печей представлены всего 4 экземплярами. Заметим, что каменки находились только в жилищах-полуземлянках квадратной конструкции, которые мы связываем с оседлыми болгарами сер. -2-й пол.1Х в. (Красильников К.И., 1981, с.118-120). Их
305
Рис. 1. Очаги в жилищах Подонцовья.
Fig. I. Hearths from dwellings of the Donets river basin.
Abb. 1. Feuerstellen in den Bauten des Donezgebietes.
Dess. 1. Foyer des constructions d’habitation du bassin du Donets
устраивали в дальнем, противоположном от входа углу, топкой к выходу из жилища (рис.4). Техническое состояние печей в момент их раскрытия различное, одни почти развалились, и на месте печи обнаружена груда камней, другие сохранились хорошо. После расчистки можно реконструировать верхнюю часть печи, она напоминает черепаховидный панцирь (рис.З, 6). Дымоходы врезаны внизу стен, выше они, видимо, были сложены из камня. Печи обычно заполнены золой, хотя попадаются вычищенные топки. Возле печей всегда находилось много фрагментов и даже целых форм посуды. Рядом иногда обнаруживаем припечные ямы, жаровни для просушки зерна, ямы для хранения зерна, топливо (рис.З, 7-8).
Попробуем рассмотреть проблему проникновения и сравнительно широкого распространения в болгарской среде Степного Подонцовья так называемых славянских печей. Как известно, каменки, глинобитные и останцевые печи были распространены по всей территории Восточной Европы не только у славян в раннеславянское время (VI-IX вв.), но и позднее - в древнерусский период (Русанова И.П., 1976, с.45-47).
В Степном Подонцовье славянского типа печи, в основном, обнаружены в квадратных полуземлянках и таких же хозяйственных постройках, датируемых сер. -2-й пол.IX в., когда хозяйственно-экономический потенциал, оседлость населения салтовской культуры достигли высокой стадии развития. Видимо, в этот пери-
306
Рис. 2. Печи-каменки славянского типа.
Fig. 2. Stone ovens of the Slavonic type.
Abb. 2. Steindfen slawischen Typs.
Dess. 2. Fours en pierre du type slave
од наметилась этническая контактность двух соседних народов, славянское население из бассейна Среднего Дона проникает на юг в степи, оседает в среде тюркоязычных болгар. Таковыми могли быть прежде всего женщины, которые, вступая в брак с болгарами, становились их женами и, разумеется, хозяйками жилищ. Занимаясь домашним хозяйством, они внедряли в быт свои традиционные славянские печи разных типов, близких по общим конструктивным и функциональным признакам к прародительским. Однако приток славянского этноса в степи был не только кратковременным, но и не массовым, так как остальные элементы культуры, и в особенности керамика, оказались почти не затрону
тыми участниками этой “миграции”. Практически неуловимы в Степном Подонцовье погребения славян, только зливкинский могильник можно считать исключением, но его так называемые “христианские погребения” датируются уже XI в. (Швецов М.Л., 1991, с.121).
Тандыры
Настоящим этнофеноменом салтовского Подонцовья является присутствие в квадратно-прямоугольных полуземлянках хлебных печей-тандыров, широко известных в прошлом и теперь среди азиатских народов (Писарчук А.К., 1982, с.81-83). Сейчас в жилищах
307
Рис. 3. Печи глинобитные и останцевые.
Fig. 3. Pise -walled and “ostantsy” ovens.
Abb. 3. Stampflehm- und Restbergofen.
Dess. 3. Fours en terre battue
308
Рис. 4. Расположения печей в жилых постройках.
Fig. 4. Layout of ovens in the dwellings.
Abb. 4. Ofenanordnung in Wohnbauten.
Dess. 4. Disposition des fours dans des constructions d’habitation
Подонцовья обнаружено более 20 тандыров (12,7%), все они находят немало аналогий среди “хлебных печей” древних и современных народов на огромном географическом пространстве от Китая до восточного Средиземноморья. Но ближе всего к нам тандыры известны у современных народов Средней Азии, Передней Азии, словом, Ближнего Востока и Кавказа (Красильников К.И., 1986, с.48-49).
По технике строительства и конструкции тандыры представлены двумя типами - ямные (ямно-назем-ные) и наземные, причем первые сооружались двумя приемами: одни из них, подтип А, полностью в ямах глубиной до 50 см, диаметром до 40-45 см с обязатель
ной обмазкой стен глиной (рис.5, 1); другие, подтип Б, ямно-наземные. Они от 1/3 до 1/2 высоты отстроены в яме, вторая, верхняя часть, - в наземном варианте (рис.5, 2). Встречаются примеры вмонтирования в дно этих тандыров специальных горшков-жаронакопите-лей.
Второй тип: наземные, небольшие, низкие, высотой до 40 см с лепными, тонкими стенками - подтип А (рис.5, 3) и объемные высокие (до 70 см) печи со стенками, выстроенными ленточным способом, и дополнительной, толщиной до 25 см, наружной обмазкой обычной глиной - подтип Б (рис.5, 4-6).
309
Рис. 5. Тандыры в постройках Подонцовья. 1, 2 - ямные, ямно-наземные; 3-6 - наземные.
Fig. 5. Tandyrs in the dwellings of the Donets river basin. 1,2- pit-type, semi-pit type; 3-6 - overland type.
Abb. 5. Tandyr-Ofen in den Bauten des Donezgebietes. 1,2- Grubendfen, grubeniiberirdische Ofen; 3-6 -(jberirdische Ofen.
Dess. 5. Tandyrs dans des constructions d’habitation du bassin du Donets. 1,2- en fosse, mi-fosse, mi-sur suf ace; 3-6 - au ras du sol
Тандыры сохранились в такой степени, при которой можно в деталях воссоздать технику их строительства и технологию функционирования. Во-первых, все они сделаны техникой лепки или ленточным способом (рис.6, 1), во-вторых, видны следы ремонтов стен, в-третьих, совершенно изношенный тандыр обычно разбирали и вместо него сооружали здесь же новый, более крупных размеров. Наконец, следует отметить определенную универсальность их применения; являясь хлебными печами, они одновременно выполняли хозяйственно-бытовые функции: обогрев жилища, просушка зерна (рис.6, 2), приготовление пищи, а, возможно, они использовались и как печи для обработки легко
плавких цветных металлов. Важным свидетельством в характеристике каждого вида работ являются обнаруженные здесь же приспособления из глины: крышки, пирамиды-подставки, льячки, жаровни, противни (рис.6, 3-5).
Тандыры находятся, обычно, в жилищах - полуземлянках и землянках квадратно-прямоугольной формы, относящихся к IX в. Так же как в отношении печей-каменок, так и в отношении тандыров трудно с полной определенностью и конкретностью сказать о причинах и условиях их проникновения и распространения в Степное Подонцовье. Связать тандыры с аланами Северного Кавказа так же сложно, как и с аланами лесостепной зоны верховий Северского Донца и
310
Рис. 6. Сопроводительный инвентарь тандыров. 1 - ленточный способ строительства тандыров; 2 - жаровня над печью; 3-5 - крышка, противень, подставка.
Fig. 6. Tandyr supplementary stock: 1 - band technique of tandyr construction; 2 - brazier over the oven; 3-5 -cover, dripping-pan and support.
Abb. 6. Begleitungsinventar der Tandyr-Ofen. 1 - Bandbauverfahren der Tandyr-Ofen; 2 - Kohlenbecken uber dem Ofen; 3-5 - Deckel, Backbrett, Stutze.
Dess. 6. Materiel accompagnant des tandyrs. 1 - production a bandes des tandyrs: 2 - rechaud au-dessus du four;
3-5 - couvercle, rotissoire, support
Оскола, где они в IX в. проживали компактно, причем, как основная этническая общность. В первом случае мы вправе констатировать, что пока никаких убедительных признаков культуры кавказских народов в Степном Подонцовье нами не прослежено, во втором случае достаточно напомнить, что в лесостепи, точнее в верховье Северского Донца, тандыров совершенно нет. Здесь лишь иногда попадаются глубокие очажные ямы. Остается предполагать, что тандыры, удобные и полезные хозяйственно-производственные приспособления, были оценены и заимствованы из Средней Азии или Закавказья. Возможно, из этих регионов небольшая группа населения, гонимая арабами или кочевниками, в сер.IX в. оказалась на территории Хазарии, в частности, в степях Среднего Подонцовья. Существенных изменений в материальной культуре и укладе жизни, в силу сложившихся прочных хозяйственно-культурных традиций степных праболгар и вероятной малочисленности переселенцев, азиатский этнос осуществить не мог, но в таком важном
хозяйственно-бытовом занятии как выпечка хлеба, лепешек они оставили заметный след. Кстати, до обнаружения тандыров, мы совершенно не представляли технологию выпечки хлебных продуктов. Может быть она, несмотря на то, что в этой культуре земледелие и переработка его продукции достигли довольно высокого уровня, не была известна салтовцам. По крайней мере, в специальной литературе таких сведений вообще нет. Для истории Восточной Европы тандыры являются историко-культурным феноменом, не знавшим аналогий и повторений ни у одного из ее народов ни в предыдущих, ни в последующих периодах ее истории. Мы склонны считать, что тандыры внедрились в хозяйство салтовцев как техническая новинка, заимствованная из Средней Азии. Кстати, из Азии и в Подонцовье проникали арабские дирхемы, иногда их находят в погребениях (с.Новолимаревка, Лысогоров-ка) и гораздо чаще на селищах (Рогалик). Но наиболее убедительно в пользу решения вопроса о пребывании в Подонцовье некоторой части азиатских групп
311
населения выглядят материалы погребений грунтового могильника у с.Лысогоровка, Новопсковского р-на Луганской обл. на р.Айдар, исследование которого было начато летом 2001 г. В разделе о погребениях специально остановимся на предварительном анализе его этнической характеристики, а пока сообщим, что из 55 раскрытых захоронений 35, т.е. около 64%, несут в себе самые очевидные признаки погребальных традиций мусульман.
Керамика
Как известно, этнические движения, происходившие в салтово-маяцкой культуре, отразились и на характере ее керамического комплекса, это замечание в одинаковой степени касается Степного Подонцовья. Гончарное производство Среднедонечья находилось на достаточно развитом уровне (Красильников К.И., 1976, с.267-278; 1979, с.60-69).
Как и всюду на памятниках салтово-маяцкой культуры, в Степном Подонцовье наиболее массовыми находками, ориентирующими нас на этнические привязки, представлена кухонная посуда. Она “господствует” уже в слоях кочевий - до 40%, на селищах ее 50-55%, в захоронениях - до 60%. Учитывая особую значимость керамики как этнического показателя, предполагаем, что у населения этой территории уже в VIII в. в общих чертах наметился свой, степной вариант лепной посуды. Ее признаки - заметная шаровидность и приземистость тулов горшков (рис.7, 1-3). В IX в. гончары, наряду с лепной, осваивают изготовление круговой посуды, но, по-прежнему, ведущей, как бы территориальной особенностью Подонцовья, оставалась все же шарообразность тулов (рис.7, 4-5). Только со 2-й пол.IX в. намечаются новые признаки форм горшков в направлении более стройных, высоких пропорций (рис.7, 6-8). Однако, по-прежнему, округлобокие, шаровидные кухонные горшки являются определяющим признаком посуды праболгар степного варианта салтовской культуры в Подонцовье (Красильников К.И., 1999, с.170-177).
Но среди характерных для Подонцовья кухонных горшков прослеживается посуда удлиненных пропорций, изготовленная из теста с примесью шамота, растительности или крупнодробленой дресвы. Мы рассматриваем ее как этническое нововключение. Изготовляли эти горшки из грубого теста, вручную, отсюда толстые, бугристые и пористые стенки. Применяли их как небольшую тарную посуду для хранения ограниченного количества нежидких продуктов. Лепили такие горшки для себя, видимо, сами хозяйки. Кстати, миниатюрные детские игровые горшочки сделаны по типу хозяйственных лепных сосудов (рис.7, 9). В захоронениях праболгар такая посуда отсутствовала, в то время как в постройках даже 2-й пол.1Х в. ее встретить можно. Общий показатель “инородной” лепной посуды здесь все же не превышает 1,5-2%. Сложно с полным основанием определить этнический образ изготовителей лепной посуды, но то, что она сосуществовала с классической салтовской кухон
ной посудой и во многом напоминает славяноидную керамику VIII-IX вв. не заметить нельзя.
Глиняные котлы
В Подонцовье, как и во многих местах, попадаются обломки лепных котлов с внутренними ушками. Еще в 50 гг., в связи с находками на салтовских памятниках котлов, возникла проблема, которая и теперь до конца не решена. В те годы И.И.Ляпушкин считал, что глиняные кухонные котлы с ушками типичны для степного варианта салтовской культуры.
В последующие десятилетия ареал памятников, на которых находили и находят обломки котлов, значительно расширился. Они обнаружены в Подонье, в Поволжье, на Дунае, среди балкано-дунайских культур VIII-XII вв. (Плетнева С.А., 1959, с.224; 1967, с.108-110). К тому же выяснилось, что котлы из разных территорий, кроме общих признаков, имеют немало специфических черт, в особенности, в отношении форм ушек и технологии их изготовления. По этим и другим показателям, в специальной литературе определена не только более широкая, нежели время салтово-маяцкой культуры, хронология котлов от IX до XII в., но, разумеется, и полиэтничность этой категории посуды. Наибольшую полемику вызывал вопрос венгерской этнической принадлежности котлов (Эрдели И., 1959, с.149; Москаленко А.Н., 1972, с.194). Однако заметим, что в последующих работах И.Эрдели проблеме котлов уже не уделяется ни малейшего внимания (Эрдели И., 1984, с.20-24).
С.А.Плетнева, конкретизируя этническую принадлежность котлов, отнесла их к ранней болгарской кухонной посуде, якобы распространенной среди кочевых и полукочевых племен Степного Подонцовья (Плетнева С.А., 1959, с.222). Но затем, даже в условиях оседлости, считает С.А.Плетнева, котлы, как традиция, продолжают бытовать у праболгар (Винников А.З., Плетнева С.А., 1998, с.153).
У нас нет принципиально новых материалов, позволяющих вступить в этнодискуссию о котлах, мы лишь можем вполне убедительно констатировать факты их присутствия на селищах Среднедонечья, хотя отметим, во-первых, что фрагменты от них попадаются далеко не на каждом поселении. Например, в Подгаевке их около 2% (58 экз.) от всей керамики, в Новолимаревке не более 1% (39 экз.), на Рогалике котлов обнаружено только 0,1% (5 экз.). Видимо, С.А. Плетнева права в том, что котлы в условиях оседлости являются лишь сохранившейся традицией из прошлого быта кочевников. Ведь и Подгаевка, и Новолима-ревка - селища с историческим наследием от полуоседлости VIII в. к полной оседлости IX в., Рогалик - поселение, возникшее в IX в., и его население уже заметно утратило кочевнический уклад жизни и анахронизм прошлого быта.
Во-вторых, больших развалов, а тем более целых форм котлов мы не находим, поэтому их реконструкция во многом условная. Судя по размерам стенок и венчиков, это - довольно крупные горшки с незначи-
312
Рис. 7. Кухонная посуда Степного Подонцовья. 1-7 - праболгарская керамика; 8-9- “инородная" керамика.
Fig. 7. Kitchen ware from the Donets river steppes. 1-7 - pra-Bulgarian ceramics; 8-9 - “foreign” ceramics.
Abb. 7. Kiichengeschirr des Steppendonezgebietes. 1 -7 - prabulgarische Keramik; 8-9 “fremde” Keramik.
Dess. 7. Vaisselle de table des steppes du bassin du Donets. 1-7 - ceramiques prabulgares; 8-9 - ceramiques “etrangeres”
313
тельным нагаром, в которых, возможно, готовили пищу. Они толстостенные (1-1,3 см), изготовлены из глины с примесью крупнозернистого речного песка или мелкого шамота. Качество глины хорошее, фактура плотная, обжиг ровный. В целом, технология соответствует местным традициям. Внутри и снаружи их стенки тщательно заглаживали, верхнюю часть и венчик нередко орнаментировали: гребенчатые полосы на стенках и зубчатые наколы гребенки по венчику. Учитывая эти показатели, можно предположить, что котлы, как и кухонная посуда, изготовлялись местными гончарами и применялись здесь же в быту. Вместе с тем по многим технологическим признакам котлы степного варианта очень напоминают такие же изделия из лесостепного варианта (Винников А.З., Плетнева С.А., 1998, с. 153) и близки к отдельным видам котлов из Северного Кавказа (Кузнецов В.А., 1964).
В-третьих, по форме тулова они разделяются на два типа. К первому (тип А) относятся средней высоты горшковидные сосуды, у которых верх срезан, венчики плоские, налепные ушки посажены внутри на перегибе от венчика к тулову в 2-3 см от верха. Ушки массивные с двумя отверстиями. Второй тип котлов (тип Б) отличается, в основном, шаровидно-приплюснутым туловом, низкими прямыми венчиками.
Классифицировать котлы можно и по формам ушек. Часть котлов (подтип А) - с цельными массивными, грубыми налепными ушками, в которых проделаны отверстия. Другая часть (подтип Б) - с более изящными “очковидными” ушками, в каждом из которых имеется отверстие.
Из исключительно редких форм котлов (1 фр.) следует назвать такие, у которых подвесные отверстия проделаны в стенке котла, а ушко в виде створки раковины налеплено снаружи, и оно прикрывает и предохраняет от обгорания продетый в отверстие снаружи стенки ремень. С.А.Плетнева, учитывая технические особенности таких котлов, относит их к группе печенежско-торкской посуды X в. (Плетнева С.А., 1959, с.230, 235). Отметим, что этот фрагмент не из слоя поселения, а из подъемного материала разведок у с.Подгаевка. Остальные котлы обнаружены в страти-графированных ситуациях кочевий и ранних селищ, датируемых 2-й пол.УП! - 1-й четв.ТХ в., и слоях селищ, датируемых 1-й пол. - сер.IX в. На селищах в слоях 2-й пол.IX в., а тем более нач.Х в. котлов уже практически не находим (Krasilnikov K.I., 1990, с.216-217, табл.25, 26).
Итак, предварительное знакомство с котлами из Среднедонечья свидетельствует о том, что их изготовляло и применяло в домашнем быту местное население со 2-й пол.УШ до cep.IX в., что совпадает с общеизвестным периодом возникновения оседлости населения салтово-маяцкой культуры.
Лощеная керамика
Нельзя не сказать о второй по количеству и значимости после кухонной посуды серии изделий из гли
ны - лощеной керамике, которая в Подонцовье по многим признакам проявляет свою технологическую и конструктивную индивидуальность. Известно, что у лощеной посуды есть свой этнический “автор” - аланы (Плетнева С.А., 1963, с.37; 1967, с. 134), и в том, что она была заимствована болгарами, сомнений нет. Тем не менее, вполне естественным выглядит то, что не все параметры аланской посуды нашли полное повторение у пра-болгар. Это становится заметным при изучении кувшинов (у нас их 12 подтипов), кружек (13 подтипов), кубышек (6 подтипов), разнообразных мисок и других изделий.
В этой связи возникают вопросы, имело ли место пребывание (проживание) алан в Степном Подонцовье, изготовлена ли лощеная посуда местными гончарами в своих мастерских, либо она появилась здесь как следствие обмена, импорта или этнической миграции? Ответы на них дают материалы селищ и, в особенности, гончарные производственные комплексы.
Местное производство “аланской посуды” прослеживается при раскопках гончарных мастерских. Например, в Новолимаревке найден практически весь набор лощил, расчищены гончарная печь, ямы со специальной технологически отмученной глиной. Здесь же обломки посуды с обжиго-техническим браком. Формы кувшинов из этой мастерской, их пропорции в определенной степени повторяют специфическую округлобокость и шаровидность тулов, свойственных общему направлению болгарских кухонных керамических изделий (рис.8, 1-3). О местном изготовлении лощеной посуды свидетельствуют знаки-клейма на их донцах. Иконография знаков, порой, в деталях соответствует рисункам клейм на донцах здешней кухонной посуды. Во всех этих признаках наблюдается почерк и особенность местных мастеров-керамистов, но и выделить эту посуду как совершенно индивидуальную пра-болгарскую было бы неправильно. Достаточно обратить внимание на сходство форм тулов и горловин некоторых кувшинов (рис.8, 4-8), ручек и венчиков кружек и кубышек (рис.9, 1-9) Среднего Подонцовья с формами из Дмитриевского аланского могильника Верхнего Подонцовья (Плетнева С.А., 1989, с.123-129).
Мы не исключаем, что определенная часть лощеной посуды проникала в Подонцовье из соседних территорий, где доминировала культура алан (Оскольский, Верхнедонецкий регионы). Отдельные, буквально единичные, экземпляры кувшинов через степную контактную зону попадали на Донец из Северного Кавказа (рис.8, 9). Этим и можно объяснить присутствие на Среднедонечье практически полного набора лощеной посуды, известной в салтовской культуре.
Итак, значительная часть столовой посуды изготовлялась местными мастерами, другая приходила из смежных территорий, но какими бы не были ее истоки, в лощеной керамике Степного Подонцовья явно видны традиции аланских мастеров.
314

Рис. 8. Кувшины Степного Подонцовья.
Fig. 8. Jars of the Donets river steppes.
Abb. 8. Kruken des Steppendonezgebietes.
Dess. 8. Cruches des steppes du bassin du Donets
315
Погребения
Факты пребывания в Степном Подонцовье алан убедительней всего фиксируются по материалам захоронений (шесть катакомб могильника пос. Станично-Луганское, две - на могильнике с.Желтое). К сожалению, в полном объеме не возможно привлечь материалы из катакомб, раскопанных еще в 1969 г. сотрудниками Луганского областного краеведческого музея на могильнике у пос.Станично-Луганское, без фиксации “раскопок” в полевых чертежах и даже фотографиях.
Остановимся на захоронениях ямных могильников, на которых попадаются “чужеродные” погребения. К сожалению, у нас нет возможности в этом вопросе привлечь данные антропологии, так как исследования черепов могильников Степного Подонцовья были ограничены лишь одонтологическими сведениями (Ходжайова Г.К., 1991, с.74). В этой связи этноанализ построен на материалах погребальных обрядов и инвентаря.
Аланские черты погребальной обрядности замечены, в частности, на могильнике у с.Желтое, где обнаружено 30 захоронений, из них - 27 праболгарских с обрядом “зливкинского” типа (Красильников К.И.,
Рис. 9. Кружки и кубышки из Подонцовья.
I-ig. 9. Mugs and bowls from the Donets river steppes.
Abb. 9. Kriige und bauchige TongefaBe des Donezgebietes.
Dess. 9. Bocks et cassettes du bassin du Donets
316
1991, с.62-81). Одно - в каменном ящике из мергелевых плит - крымского варианта, еще два захоронения выполнены в ямах с катакомбами, входы в которые были закрыты мергелевыми плитами. Одно из них (№ 28) особенно напоминает аланские катакомбные захоронения Маяцкого могильника на р.Тихая Сосна (Флёров В.С., 1984, с.158-163; 1990, с.144-145, рис.2; Плетнева С.А., 1999, с.77). Вторая катакомба небольшая, сооружена для захоронения ребенка. В сравнении с набором вещей из аланских катакомб лесостепи, находки из катакомб могильника у с.Желтое весьма бедны и невыразительны, но факт присутствия аланской обрядности или, что более вероятно, проживания самих алан в Среднем Подонцовье, все же имеет место. Эти погребения совершенно не соответствуют “эталонным” признакам захоронений праболгар из здешних грунтовых могильников (прямоугольные формы ям с закругленностью коротких сторон, наличие заплечиков и плах, положение умерших вытянуто на спине с западной ориентировкой, наличие ритуальной пищи и другое). Конечно, абсолютной повторяемости погребального обряда даже у одноэтничного народа быть не может, но вышеобозначенные признаки все же типичны для погребений праболгар Донецкого степного региона.
Скромными, но ранее не встречавшимися, являются материалы могильника у пос.Новодачное (Красильников К.И., Тельнова Л.И., 1997, с.66-80). На площади 900 м2 раскрыто 25 погребений и 39 небольших ям хозяйственного вида, как бы обрамляющих в несколько рядов восточную, юго-восточную стороны могильника, а также вырытых в пространствах между его погребениями. Эти ямы практически без находок, лишь изредка в них попадаются фрагменты салтовских горшков, амфор и камни-плиты с заглаженными сторонами, напоминающие абразивы.
Особый интерес представляют три сосуда из двух ям - 10 и 15. В яме 10 находились два сосуда, один -кувшиновидный с одутловато-шаровидным туловом, выполнен в лепном варианте, стенки залощены, но все равно бугристые. Дно узкое, в 2,5 раза меньше диаметра тулова, что придает кувшину неустойчивость. Горловина отсутствует, но ее высокую форму мы все же допускаем (рис. 10, 1).
Второй - корчаговидной формы, изготовлен лепным способом примерно из одинаковой с кувшином керамической массы. Сосуд явно тарный, тулово широкое, резко расширяется от сравнительно узкого дна. Соотношение величин диаметров дна и тулова - 1:3,3, что делает сосуд на плоскости очень неустойчивым. Верхняя часть корчаги отсутствует, поэтому форма плечиков и венчика нам неизвестна (рис. 10,2). Аналогии к посуде из ямы 10 установить не удалось, лишь корчагу предположительно можно связать со славянской (пень-ковской) традицией.
Еще сложнее определить этническую принадлежность кубковидного изделия из ямы 15. Это высокий кубок с резковыпуклым в средней части туловом, раструбовидным узким дном и такой же, но в два раза шире
дна, горловиной (рис. 10,3). Сформирован кубок из опе-соченной керамической массы, которую обычно использовали при изготовлении кувшинов. Поверхность его заглажена, плотность невысокая, обжиг серый. Аналогии установить удается, но в более удаленных в пространстве и времени позднесарматских и Черняховских материалах.
Еще один славяноидный горшочек найден в детском погребении 17. Он лежал в заполнении ямы, в 12 см от дна, у ног, т.е. возле восточной стенки. Горшок сделан лепным способом из рыхлого, ломкого теста с примесью травы. Обжиг неравномерный, темно-коричневый. Поверхность его заглажена травой, бороздки которой хорошо просматриваются на стенках. Форма горшка баночная с выпуклым, почти острореберным перегибом выше средней части тулова. Плечики и особенно низ тулова конусовидные, венчик массивный, орнаментирован по верху в виде вмятин (рис.10, 4). Такой горшок и по форме, и по технологии является еще одним вещественным признаком включения в салтовскую среду Степного Подонцовья элементов славянской культуры VIII-IX вв., хотя мы и не исключаем влияния культуры кочевников, о которых у нас еще нет достаточно ясных представлений.
С.А.Плетнева, комментируя материалы могильника, отмечает, что в данном случае мы встретились с новым, до сих пор неизвестным и нигде не прослеживаемым в салтовской культуре обрядом (Плетнева С.А., 1999, с.79-80). Этот неординарный вариант могильника предстоит еще осознать и понять, какому народу он принадлежит.
Заключения С.А.Плетневой не безосновательны. На этом же могильнике расчищено захоронение 19 с подбойной конструкцией погребальной ямы. Вдоль всей северной стороны находилась широкая (50-55 см) ступенька, ее высота относительно дна около 25 см. Вдоль всей южной стороны был вырыт подбой, в котором находился разрушенный скелет взрослого человека. Часть свода подбоя обрушилась. Вещей в захоронении не обнаружено, но видны следы тризны - у ног лежали кости крупного животного, возможно лошади.
Для салтовской культуры захоронения в ямах с подбоями вдоль длинной стороны мало известны, а в наших могильниках оно обнаружено впервые, поэтому в литературе их лишь ориентировочно относят к прабол-гарской обрядности (Плетнева С.А., 1989, с.59). Мы, в свою очередь, склоняемся к мысли о печенежских признаках таких захоронений. Печенежскую погребальную обрядность наблюдаем в курганном захоронении у с.Преображенное, на грунтовом могильнике у с.Ново-лимаревка (Красильников К.И., 1978). В целом, этот могильник праболгарский, однако, ряд погребений из него с другими показателями обряда. Например, здесь расчищены захоронения в дощатых гробах, гробах-колодах, которые, как известно, соответсвуют погребальной обрядности средневековых кочевых племен (Плетнева С.А, 1990). Здесь же найдены погребения с несвойственными праболгарской обрядности позами рук, разворотом головы (лица), отклонениями в ориентировках погребенных к востоку, северу или югу от обычной
317
Рис. 10. Керамика из могильника у пос.Новодачное.
Fig. 10. Ceramics from the burial ground near Novodachnoye settlement.
Abb. 10. Keramik aus dem Graberfeld beim Dorf Novodacnoje.
Dess. 10. Ceramiques du sepulcre pres du site de Novodatchnoye
западной. Нечто подобное прослеживается на Зливкин-ском могильнике в западном регионе Среднедонечья (Швецов М.Л., 1991, с.113-121).
Уникальная возможность в развитии этнической темы представилась в 2001 г., благодаря раскопкам грунтового могильника праболгар у с.Лысогоровка на р.Ай-дар в Новопсковском р-не Луганской обл. В нем среди 55 захоронений и 5 кенотафов - 35 погребений, при западной ориентировке с отклонением от 8 до 20° к северу, имеют поворот головы (лица) к югу. В двух погребениях найдены дирхемы, датируемые 212/222 гг. Хиджры, что соответствует 827-837 гг. Заметим, что погребения с южной ориентацией локализуются по южному
склону мыса могильника, и здесь, в основном, сосредоточены безынвентарные захоронения, а их ямы перекрыты или облицованы досками. Предварительные поиски аналогий этим захоронениям привели к материалам, дающим основание считать их мусульманскими, с вполне очевидными ортодоксальными регламентациями погребального обряда. Какие же признаки этого обряда удалось выявить в захоронениях? Во-первых, узкие, почти щелевидные, ямы с подбоями, с прямыми стенками или с уступами-заплечиками, на которые продольно и поперечно уложены перекрытия в виде досок-плах. Заметим, что такое устройство могил практиковалось и среди праболгар. Однако наряду с перекрыты-
318
Рис. 11. Погребения из Лысогоровки. 1 - мусульманское захоронение; 2-5 - праболгарское захоронение.
Fig. 11. Interments of Lysogorovka. 1 — moslem burial; 2-5 - pra-Bulgarian burial.
Abb. 11. Bestattungen aus Lysogorovka. 1 - moslemische Bestattung; 2-5 - prabulgarische Bestattung.
Dess 11. Necropole a Lysogorovka. 1 — tombe musulmane; 2-5 — tombe prabulgare
ми могилами здесь гораздо чаще попадаются досчатые гробы-табуты (ящики), которыми как бы облицовывали ямы. Согласно мусульманским погребальным нормам, это делается с тем, чтобы умершего не засыпать непосредственно землей.
Во-вторых, умерших кладут с западной ориентировкой, но с отклонением от 8 до 20° к северу. Следовательно, мы столкнулись с ситуацией, суть которой в ориентировке головой только к СЗЗ, что соответствует каноническим требованиям погребений мусульман, в частности, из юго-восточных регионов Средней Азии. Правда угол отклонения у них составляет уже 20-30°. Расхождения в ориентировках погребений на 10-15° по северному направлению, очевидно, связаны с географическим различием этих регионов.
Известно, что территория Средней Азии по отношению к Мекке находится несколько восточней, чем степи Подонья, и, разумеется, поворот лица к святыне мусульман требует изменения в ориентировке всего туловища. Именно при таких азимутах по отношению к северу естественный поворот головы на
право дает направление лица на Мекку, непосредственно к храму Каабы.
Таким образом, учет географического расположения степей Подонья по отношению к Аравии, как раз и требовал отклонения к северу в 10-20° от западного направления, что, по их расчетам, соответствовало ориентировкам лиц погребенных к святыням мусульман.
В-третьих, поза всех 35 погребенных варьируется в трех видах: на спине, с некоторым разворотом туловища на правый бок и полным поворотом на правую сторону. Второй и третий вид позы значительно преобладают. Ноги вытянуты или слегка согнуты как в тазобедренных суставах, так и в коленях. Если скелет лежит на боку, левая нога перекрывает правую, причем они находятся как бы в скрещенном виде. Стопы ног всегда повернуты вправо (рис. 11, 1).
Правая рука обычно вытянута, левая - на костях таза.
В-четвертых, практически, все погребения без сопроводительного инвентаря, так как ортодоксальная
319
религия мусульман, кроме одежды и савана, запрещает захоронение с вещами. Из одежды на черепах обнаружены остатки войлочных шапочек-тюбетеек, а на костях - едва заметные следы тканей.
Наконец, в двух захоронениях обнаружены среднеазиатские дирхемы. Один (у взрослого) находился в кисти правой руки, второй (у ребенка) как нагрудное украшение.
Итак, выделим наиболее существенные признаки, имеющие отношение к исламу, - специфическое оформление погребальных ям, ориентация в соответствии с кыблой и вытекающий отсюда характер поз тел погребенных, отсутствие вещей в могилах. Эти признаки, характерные для лысогоровских захоронений, говорят о проникновении и проживании какой-то части мусульманского населения в Подонцовье примерно в 1-й пол.1Х в. Вряд ли ими были миссионеры ислама, так как проживая в новом для них регионе, среди языческого этноса, в частности, в среде праболгар, в захоронения с мусульманскими традициями внедряется языческая обрядность, намечается слияние пришлой религии с местными языческими пра-болгарскими погребальными традициями.
Тогда, естественно, возникали определенные отступления от ортодоксальных норм мусульман, что и заметно в 11 захоронениях Лысогоровского могильника. Остальные 9 погребений совершенно точно соответствуют языческим нормам праболгар. Заметим, что праболгарскую часть могильника мы обнаружили рядом, но еще не исследовали (рис. 11, 2).
Разноэтничность погребенных Лысогоровского могильника прослеживается даже при визуальном осмотре черепов из захоронений с различными традициями. Однако здесь нужны серьезные краниометрические исследования.
Такие же признаки мусульманской обрядности, а также дирхемы зафиксированы на могильнике в Но-волимаревке.
Дальнейшие раскопки и в особенности исследование всех материалов обоих могильников - вопрос будущего, и они, видимо, существенно дополнят наше представление об этнических процессах, происходивших в раннем средневековье не только в Степном Подонцовье, но и на сопредельных территориях, внесут коррективы в суждения о времени и путях проникновения ислама в Восточную Европу и, в частности, в Подонье.
Итак, этническая ситуация в Степном Подонцовье в VIII-IX вв. характеризуется смешанностью этнокультурных и погребально-религиозных традиций, включавших в себя 4-5 этносов: это, прежде всего, праболгары, как основное ядро населения салтово-маяцкой культуры этого региона, здесь же прослеживаются признаки пребывания аланского и славянского населения. Пока еще не все ясно относительно среднеазиатского этнического компонента и, наконец, тюркоязычных кочевников-печенегов.
Таким образом, есть основания предполагать, что в создании степного (праболгарского) варианта салтово-маяцкой культуры принимали участие не только праболгары, но и аланы. Активные этно-культурные связи между представителями этих этнических групп подтверждаются культурными взаимовлияниями, воплощенными в создании единой культуры.
Наличие контактов праболгар со славянскими племенами, тюрками-кочевниками и тем более переселенцами из Средней Азии на данном этапе исследования выглядит как рабочая гипотеза, основанная на анализе сопоставления обрядовых признаков и вещевого комплекса вышеупомянутых этносов. Но антропологические данные в качестве аргументов пока не включены. И все же материалы из Среднедонечья усиливают идею С.А.Плетневой об этнической неоднородности населения салтово-маяцкой культуры, высказанную почти три десятилетия тому назад, правда, тогда еще относительно лишь северо-западного региона Хазарского каганата (Плетнева С.А., 1972, с.118).
Литература и архивные материалы
Артамонов М.И., 1940. Саркел и некоторые другие укрепления в северо-западной Хазарии// СА. T.VI.
Березовець Д.Т., 1965. Слов’яни й племена салпвсько! культури// Археолопя. Т.19. К.
Березовець Д.Т., 1970. Про 1м’я носнв салпвсько! культури// Археология. T.XXIV. К.
Бровендер Ю.М., Ключнев М.Н., Ключнева И.Н., Рябоконь И.А., Драчев А.Г., 1995. Отчет о работе Центрально-Донецкой археологической экспедиции ИА НАН Украины на многослойном поселении у с.Вергулевка, Перевальского района Луганской области в 1994 г. Луганск-Перевальск// НА ИА НАН Украины.
Винников А.З., Плетнева С.А., 1998. На северных рубежах Хазарского каганата. Маяцкое поселение. Воронеж.
Красильников К.И., 1976. Гончарная мастерская салтово-маяцкой культуры// СА. № 3.
Красильников К.И., 1978. Отчет о раскопках могильника М-1 и М-2 у с.Новолимаревка, Беловодского района, Луганской области в 1978 г.// НА ИА НАН Украины, 1978/147, 149.
Красильников К.И., 1979. Новые данные о гончарном производстве на Северском Донце в салтовское время// КСИА. Вып. 160.
Красильников К.И., 1980. Население Среднедонечья в VIII - нач.Х в.// Автореф. дисс. ... канд. ист. наук. М.
Красильников К.И., 1981. Возникновение оседлости у праболгар Среднедонечья// СА. № 4.
Красильников К.И., 1986. Тандыры в салтовских жилищах Подонья// СА. № 2.
Красильников К.И., 1991. Могильник древних болгар у с.Желтое на Северском Донце// Проблеми на прабългарската история и култура. Вып.2. София.
320
Красильников К.И., Тельнова Л.И., 1997. Грунтовый могильник у пос.Новодачное// Древности Подонцовья. Луганск.
Красильников K.I., 1999. Кухонна керамжа та керам!чш вироби спец1ального призначення салтово-маяцько! культури Середньодонеччя// Vita Antiqua. № 2. К.
Кузнецов В.А., 1964. Глиняные котлы Северного Кавказа// КСИА. Вып.99.
Москаленко А.Н., 1972. Славяно-венгерские отношения в IX в. и древнерусское население Среднего и Верхнего Дона// Проблемы археологии и древней истории угров. М.
Нечаева Л.Г., 1975. О жилищах кочевников Юго-Восточной Европы в железном веке// Древние жилища народов Восточной Европы. М.
Пигулевская Н., 1941. Сирийские источники по истории СССР. М.; Л.
Писарчук А.К., 1982. Традиционный способ отопления жилищ оседлого населения Средней Азии в XIX-XX вв.// Жилища народов Средней Азии и Казахстана. М.
Плетнева С.А., 1959. Керамика Саркела - Белой Вежи// МИА. № 75.
Плетнева С.А., 1962. О связях алано-болгарских племен Подонья со славянами в VIII-IX вв.// СА. № 1.
Плетнева С.А., 1963. Средневековая керамика Таманского городища// Керамика и стекло древней Тмутаракани. М.
Плетнева С.А., 1967. От кочевий к городам// МИА. № 142.
Плетнева С.А., 1972. Об этнической неоднородности населения северо-западного хазарского пограничья// Новое в археологии.М.
Плетнева С.А., 1989. На славяно-хазарском пограничье. Дмитриевский археологический комплекс. М. Плетнева С.А., 1990. Печенеги и гузы на Нижнем Дону. М.
Плетнева С.А., 1990. Хазарские проблемы в археологии// СА. № 2.
Плетнева С.А., 1999. Очерки хазарской археологии. Москва - Иерусалим.
Раппопорт П.А., 1975. Древнерусское жилище// САИ. Вып. Е1-32.
Русанова И.П., 1976. Славянские древности VI-VII вв. М.
Смьиенко А.Т., 1969. Осше населения Степового Подшпров’я в ранне середньов!ччя// Археолопя. T.XXIII. К. Федоров-Давыдов Г.А., 1966. Кочевники Восточной Европы под властью золотоордынских ханов. М.
Флёров В.С., 1984. Маяцкий могильник// Маяцкое городище. М.
Флёров В.С., 1990. Маяцкий могильник// Маяцкий археологический комплекс. М.
Ходжайова Г.К., 1992. К одонтологической характеристике черепов из могильников Желтое и Новолимарев-ка// Степи Восточной Европы во взаимосвязи Востока и Запада в средневековье. Тезисы докладов. Донецк.
Швецов М.Л., 1991. Могильник “Зливки”// Проблеми на прабългарската история и култура. Вып.2. София. Эрдели И., 1959. Венгры в Лебедии// Материальная культура венгров IX-XI вв. Л.
Эрдели И., 1984. Венгры на Дону// Маяцкое городище. М.
Krasilnikov K.I., 1990. Die Keramik der Saltovo-Mayaki Kultur am norglichen Mettellans des Donee// Die Keramik der Saltovo-Majaki Kultur und ihrer Varianten/ Varia Archaeologica Hungarica/. III. Budapest.
Summary
K.I. Krasilnikov (Lugansk, Ukraine)
New Data on Ethnic Situation in the Seversky Donets River Steppe in the VHIth - early Xth cc.
The population of the Seversky Donets river steppe in the Khazarian period till recently has been attributed to the pra-Bulgarians. However, the data obtained from the latest studies of the archaeological sites of the Seversky Donets basin allow re-evaluate the ethnic situation of the steppe Saltov culture.
The dwelling constructions that were found there (50 units) give good evidence of ethnic heterogeneity of the area population. Three construction types of dwellings have been found: round overland dwellings - 7 units (14 per cent), square partly dugout dwellings - 22 units (22 per cent), and rectangular partly dugouts - 14 units (28 per cent). Each construction type had its own ethnic sources and traditions. There are also 7 constructions (14 per cent) of mixed type.
Traditional heating devices have even more vivid ethnic character. 156 heating devices have been cleared out in the constructions under investigation. Among them 102 units (64 per cent) belong to traditional pra-Bulgarian open hearths. 21 units (13.4 per cent) are baker’ ovens (tandyrs), and 35 units (22.6 per cent) are stoves of Slavonic type. Kitchen and table pottery are abundant on the site. The most characteristic feature of the pra-Bulgarian pottery is a round-shaped trunk. But the pottery samples found in the area show convincing evidence of the Alans’, the Slaves’, and other ethnic groups influence.
321
The data obtained from the burials also give evidence of ethnic heterogeneity of the Donets river basin population. On the pra-Bulgarian cemetries among typical pit interments there were found catacomb graves, pits with niches, burials in frame coffins and timber blocks, having the traits of nomadic and Moslem funeral rites.
These facts suggest that ethnic situation in the Donets river steppe in the VUIth - the Xth cc.could be characterised as having mixed population of 4-5 ethnic groups descending from the forest -steppe of Eastern Europe, and Asian, Middle Asian and Caucasian territories.
K.I.Krasilnikov (Lugansk, Ukraine)
Neue Angaben fiber die ethnische Zusammensetzung der Bevolkerung im Steppendonezgebiet im VIII. Anfang X. Jh.
Bis vor kurzem wurde die Bevolkerung im Steppendonezgebiet in der Chasarenzeit ethnisch nur mit Prabulgaren verbunden. Die im Artikel angefuhrten Materialien aus dem Steppendonezgebiet aber lassen in der Ethnostruktur der Saltov-Kultur von Steppen wesentliche Korrekturen vomehmen.
Von der ethnischen Heterogenitat ihrer Bevolkerung zeugen Wohnbauten (50 Einheiten). Sie werden gleichzeitig durch drei Konstruktionstypen vorgestellt: runde iiberirdische - 7 Einheiten (14 Prozent), quadratische - 22 Einheiten (44 Prozent) und rechteckige - 14 Einheiten (28 Prozent) Halberdhiitten. Jeder Bautyp hat seine ethnische Quellen und Traditionen. Noch 7 Bauten (14 Prozent) sind gemischten Typs.
Eine deutliche ethnische Belastung tragen traditionelle Beheizungsanlagen. In den Bauten wurden 156 Einheiten ausgegraben, darunter sind 102 Einheiten (64 Prozent) traditionelle prabulgarische offene Feuerstellen, 21 Exemplare (13,4 Prozent) - Tandyr-Brotbackofen, 35 Einheiten (22,6 Prozent) - Ofen slawischen Typs.
Massenhaft wird Kitchen- und Tischkeramik vorgestellt. Hauptmerkmal des Geschirrs aus dem prabulgarischen Donezgebiet ist seine Kugelform, darin sind aber auch iiberzeugende Merkmale der alanischen, slawischen und anderer Volker vorhanden.
Ethnische Heterogenitat kornmt auch in den Bestattungen vor. Auf den prabulgarischen Graberfeldemmit den Grubengrabbestattungen wurden auch Bestattungen in Katakomben, Gruben mit Nischen, Rahmensargen, Blocken mit den Elementen des Nomaden- und Moslemritus ausgegraben.
Die ethnische Situation im Steppendonezgebiet wird im VIII.-X. Jh. durch die Mischung von 4-5 Volkem gekennzeichnet, die aus den osteuropaischen Waldsteppengebieten, asiatischen, mittelasiatischen und kaukasischen Territorien stammen.
K.I.Krassilnikov (Lugansk, Ukraine)
Les nouvelles donnees sur la composition ethnique de la population des steppes du bassin du Donets aux VIII - debut X s.s.
L’appartenance ethnique de la population des steppes du bassin du Donets dans la periode des Khazars etait consideree pratiquement comme prabulgare. Or, de nouvelles donnees en provenance du bassin du Donets apportent des modifications sensibles dans la structure ethnique de la culture Saltov des steppes.
Temoins du caractere heteroclite ethnique sont ces constructions d’habitation (50 unites). Elies sont representees par 3 types simultanement: rondes au ras du sol - 7 unites (14%), carrees - 22 unites (44%) et rectangulaires, a demi sous-terre - 14 unites (28%). Chacun des types a ses origines et ses traditions. Encore 7 habitations sont du type mixte (14%).
Des installations de chauffage traditionnelles portent des indices ethniques bien prononces. 156 unites ont ete decouvertes, у compris 102 un. (64%) de type foyer ouvert prabulgare, 21 un. (13,4%) fours a pain-tandyr, 35 un. (22,6%) fours de type slave.
Des ceramiques de cuisine et de table sont nombreuses. L’indice principal de ces objets chez les prabulgares du bassin du Donets est une forme ronde de la partie centrale, mais des indices ethniques des Alains, des Slaves et d’autres groupes sont presents manifestement.
Le caractere heteroclite de la population est manifeste dans des necropoles. Sont decouverts des sepulcres prabulgares de type en fosse dans des catacombes, fosses a niches, cercueils en cadre, billots, presentant des elements des rites nomades et musulmans.
La situation ethnique des steppes du bassin du Donets aux VIII-X s.s. est caracterisee par la confusion de 4-5 ethnies d’origine des territoires forets-steppes de 1’Est europeen, de 1’Asie, de L’Asie moyenne et du Caucase.
322
Л.И.Красильникова
КОНСТРУКТИВНЫЕ ПРИЗНАКИ ЖИЛЫХ ПОСТРОЕК И ИХ ТИПОЛОГИЯ НА ПОСЕЛЕНИЯХ СТЕПНОГО СРЕДНЕДОНЕЧЬЯ YIII - НАЧ. X В.
Весь массив бассейна Северского Донца в последней четверти I тыс. н.э. входил в состав Хазарского каганата (Коковцев П.К., 1932, с.98-102; Артамонов М.И., 1962, с.288). Природно-географически этот регион делился на две зоны: лесостепную или Верхнее Подонцовье и степную - Среднее и Нижнее Подонцовье. Суммарно эта территория охватывала пространство около 150 тыс. км2. В этническом отношении степи и лесостепи в VIII - нач.Х в. были заняты алано-болгарским населением, создавшим одну из самых ярких и развитых культур раннего средневековья - салтово-маяцкую культу-РУ-
В специальной археологической литературе эта культура рассматривается в пяти вариантах, два из них связаны с Подонцовьем, в лесостепной зоне -с аланским вариантом, а в степной - с праболгар-ским (Плетнева С.А., 1967, с.188). Археологически лучше других в настоящее время изучен лесостепной вариант или, как его принято называть, северо-западный регион Хазарии (Винников А.З., Плетнева С.А., 1988; Плетнева С.А., 1989; 1999). Что касается донецкого степного варианта, то он “заявил” о себе только в 70-80 гг. после того, как здесь были проведены тотальные разведки и раскопки части поселений и могильников (Красильников К.И., 1975; 1976; 1978; 1990; 1991; 1997).
Благодаря этим и другим исследованиям в настоящее время Среднее Подонцовье один из наиболее изученных регионов обширных Донских степей (Плетнева С.А., 1999, с.73-75). Этнический облик населения Среднедонечья салтовской культуры связан с праболгарами (Красильников К.И., 1981, с.110-125), однако, выявлены включения других этносов. Сведения о них опубликованы в этом же томе (см. статью К.И. Красильникова).
Раскопки отдельных поселений Степного Подонцовья дали обширные и разнообразные материалы для изучения жилых, хозяйственно-бытовых и ремесленно-производственных построек и даже их комплексов. Например, на трех поселениях Подонцовья вскрытая площадь составляет всего около 15 тыс. м2, но расчищено около 85 построек. По своему назначению они подразделяются на три группы: жилищ - 45, хозяйственно-бытовых - 29 построек, ремесленно-производственных - 11 сооружений. В постройках или рядом с ними расчищено 124 хозяйственных ям и погребов, около 200 различных хозяйственно-бытовых приспособлений. Предметом данного исследования являются жилища и постройки, приспособленные под жили
ща. Статистика жилых построек на каждом из поселений выглядит в следующих показателях: Рогалик - 27 из 41 постройки, Новолимаревка - 8 из 21, Подгаевка - 10 из 22. Следовательно, на раскрытой площади каждого из селищ жилища составляют от 40 до 66% от всех построек. Таким образом, в среднем, степной поселок раннего средневековья более чем на 50% состоял из стационарных, долговременных жилищ. Еще пять построек расчищены у пос. Вергулевка в ходе спасательных археологических работ (Бровендер Ю.М., Ключнев М.Н. и др., 1995, табл.28, 33, 42, 49, 53), где общая площадь вскрытой территории многослойного поселения составила более 26 тыс. м2.
В литературе по-разному подходят к критериям определения понятия жилища населения степей. Например, С.А.Плетнева в качестве основного признака жилища принимает во внимание наличие в постройке традиционного для кочевников очага, все, что без него, - не является жилым помещением (Винников А.З, Плетнева С.А., 1998, с.163). Другие авторы при определении статуса жилища ссылаются на формы построек и увязывают их с этносоставом населения, построившего жилье (Нечаева Л.Г., 1975, с.З; Афанасьев Г.Е., 1987, с.71-73).
Изложение нашего материала начнем с типологической классификации жилых построек Степного Подонцовья. Основные принципы типологии салтовских построек заложены И.И.Ляпушкиным, В.Д.Белецким, С.А.Плетневой. И хотя в 50 гг. салто-веды еще не располагали обширными сведениями о жилищах, тем не менее, уже тогда наметились методы определения их типов (Ляпушкин И.И., 1958, с.98-100). Особенно значимый вклад в разработку вопросов типологизации построек внесли исследования, проведенные С.А.Плетневой (Плетнева С.А., 1967, с.51-60). Однако в работе “От кочевий к городам”, опубликованной 35 лет тому назад, когда информация о локальных особенностях культуры была сравнительно ограниченной, С.А.Плетнева, естественно, не могла рассмотреть специфику домостроительства каждого отдельного региона. Видимо, поэтому в типологическую классификацию тех лет не вошли такие постройки как землянки, постройки-комплексы, другие, помимо очагов, детали интерьерной домостроительной архитектуры, атрибуты и приспособления.
В работах последнего времени С.А. Плетнева, проанализировав новые данные, полученные при раскопках хазарских памятников Лесостепного Подонья, существенно дополнила и откорректирова
323
ла типологию построек. В частности, в типологическую структуру включены 7 строительных вариантов и 28 признаков (Винников А.З., Плетнева С.А., 1998, с.159-167). Многие новые типологические признаки, разработанные С.А.Плетневой, заимствованы нами при рассмотрении построек такого же назначения среди поселений Степного Подонцовья. Однако полной повторяемости признаков, естественно, быть не может, так как степь предъявляла к населению свои требования.
Вначале обратимся к источникам, которые позволяют получить представление о жилищах степного населения в салтовский период. Разумеется, письменных материалов по этому вопросу практически нет. Лишь из описания образа жизни гунно-болгар V-VII вв. можно фрагментарно воссоздать картины быта кочевников в предсалтовский период. Например, в числе народов, которые живут в юртах, - “...существуют мясом скота и рыбой, дикими зверьми и оружием”, - Захарий Ритор называет булгар и алан (Пигулевская Н., 1941, с.165). Из этого описания становится ясным, что ранние праболгары в досалтовский период никакой постоянной домостроительной системы не знали и проживали в передвижных жилищах - юртах (Плетнева С.А., 1964, с.133). Примером такого вида жилища может служить наземная юрта из Вергулевки (Бро-вендер Ю.М., Ключнев М.Н. и др., 1995, табл.53).
На ранней стадии оседлости (VII-VIII вв.) аланские и болгарские племена, осваивая хозяйство комплексного характера, перешли к формированию общей для них культуры (Федоров-Давыдов Г.А., 1966, с.211). Благоприятным фактором этнокультурной стабилизации в степях было существование Хазарского каганата. Его территория далеко простиралась в западном направлении и охватывала все Подонцовье (Коковцев П.К., 1932, с.101-102). Здесь в VIII - нач.1Х в. воцарилось затишье, создавшее условия развитию хозяйства, оседлости с ее специфическими домостроительными признаками. Эти процессы в полной мере протекали и в Степном Средне-донечье, неслучайно поэтому количество археологических памятников салтово-маяцкой культуры, в виде поселений и могильников, относящихся к VIII - нач.Х в., здесь превосходит 400 местонахождений (Красильников К.И., 1980). Часть из этих памятников изучена. В результате получен разнообразный и богатый материал о культуре, но наше особое внимание привлекают постройки, отражающие тип хозяйства и специфику жизни населения в условиях степи.
В процессе работы над типологией построек учитывалось то обстоятельство, что перед нами вовсе не жилище или постройка в первозданном виде, а лишь котлован с остатками земляных стен, ям для столбов и ямок от столбиков и кольев, фрагментами бытовых приспособлений и устройств. Таким образом, как отмечает С.А. Плетнева, нами
фактически воссоздаются не постройки, а лишь их признаки. В этой связи, наряду с наиболее устойчивыми признаками, характеризующими форму, конструкцию, назначение постройки, в них важно учитывать отдельные детали и особенности заполнения. Предлагаемая в статье типология касается только региона, который связан с географическим понятием Степное Среднедонечье.
Сам подход к термину “жилище” в литературе неоднозначный. Одни исследователи, как уже указывалось, определяют статус постройки по наличию в ней отопительного устройства (С.А. Плетнева), другие в понятие жилища включают набор элементов интерьера, даже характер входа в постройку (А.3.Винников, Г.Е.Афанасьев). В нашем понимании, жилая постройка - это, прежде всего, исключительно закрытое искусственное помещение, в котором можно пребывать длительный период в любое время года и заниматься определенным хозяйством, бытом.
Назовем признаки, по которым, на наш взгляд, можно типологизировать всю серию раскрытых в степной зоне Подонцовья жилые постройки.
1.	Форма постройки. В плане жилища Подонцовья представлены тремя типами: округлые, почти круглые - тип I, квадратные, в том числе с несколько закругленными углами, - тип II, прямоугольные с прямыми углами - тип III. Как своеобразный типологический вариант можно выделить сложные двухкамерные и даже трехкамерные постройки, в которых одновременно сочетались два типа, причем, как правило, тип I и тип II или тип II и тип III, лишь изредка тип I сочетался с типом III (рис.1, 1-4).
2.	По степени углубленности котлованов построек намечены следующие подтипы жилищ: подтип А - наземные или почти наземные с углубленностью не более 0,5-0,6 м; подтип Б - неглубокие от 0,7 до 1 м и глубокие до 1,5 м полуземлянки; подтип В - землянки, опущенные на глубину от 1,7 до 2 м. За единицу отсчета глубины постройки мы взяли горизонт, с которого просматриваются контуры пятен их котлованов. Естественно, что убедительнее всего они фиксируются лишь в предмате-рике. Степень углубленности жилых построек ориентирует нас на степень оседлости.
3.	К следующему типологическому признаку можно отнести размеры построек. Жилища малых размеров с площадью до 15 м2 обозначаем индексом - А, средних размеров, с площадью до 30 м2, -Б и больших размеров, с площадью до 45-50 м2, - В.
4.	Жилища по строительным приемам подразделяются на четыре вида: вид - А - в основе стен и перекрытий имеется опорно-столбовая конструкция; вид Б - с каркасно-плетенчатыми стенами; вид В - досчато-плаховые стены; вид Г - останцевые стены с обмазкой.
Важную информацию о характере строительства несут полы внутри постройки. Как правило,
324
они опущены в горизонт материковой глины и почти всегда дополнительно уплотнены за счет утрамбованности в сыром виде этой же глины (вид Д) или даже обработаны огнем, порой до состояния прокала (вид Е).
5.	Нельзя не учитывать такую деталь жилища как, например, вход в него. Порой по географической направленности входа-выхода исследователи пытаются определить этнические и мировоззренческие особенности жителей поселений (Винников А.З., Плетнева С.А., 1998, с.166). На нашем материале расположение входа (выхода) зависит от состояния углубленности жилища и, что особенно важно, от ситуации расположения постройки в общей системе планировки кочевья или селища.
На Среднедонечье расчищены постройки с коридорными - подвид А, бескоридорными - подвид Б, входами. В свою очередь коридоры бывают короткие (0,5-1 м длиной) - подвид В и длинные (1,5-2 м)- подвид Г. Коридорные понижения в мелких полуземлянках выглядят как пологий спуск — подвид Д или как система ступенек - подвид Е.
В специальной литературе, касающейся глубоких полуземлянок, но особенно землянок, упомянуто о возможном использовании лестниц (Винников А.З., Плетнева С.А., 1998, с. 159, 164). С этими предположениями нельзя не согласиться, так как далеко не все жилища имеют явные признаки входов, в особенности, если их глубина превосходит 1 м, хотя самих лестниц или деталей от них не обнаруживаем. Другое дело - двери. В трех постройках под обуглившимися обломками расчищены досча-тые двери, а в постройке 12 селища Рогалик найдена дверь практически в целом виде. Ее высота 1,5 м, ширина 0,7 м, она и позволяет конкретизировать систему входа в жилище.
6.	Неотъемлемыми атрибутами жилищ являются отопительные устройства: А - простые открытые очаги; Б - очаги с камнем (камины); В - печи-камен-ки; Г - глинобитные сырцовые; Д - останцевые печи; Е - печи-тандыры. Немаловажная роль в типологии жилых построек отводится местонахождению отопительного прибора или устройства. В жилищах Степного Подонцовья очаги А и Б чаще всего находятся в центре - Ж, печи В, Е в углу - 3, печи Г и Д - у стены -И или в специальных нишах - К.
7.	Наконец, следует обратить внимание на такие важные признаки жилищ как внутренний интерьер. К ним относятся хозяйственные ямы как внутри постройки, так и рядом с ней - А, погреба -Б, ниши - В, лежанки - Г, кладовые - Д, вмонтированные тарные емкости или малые пифосы - Е.
Таким образом, предложенная типологическая структура предусматривает 7 параметров с 34 вариантными признаками. Все они зафиксированы, в основном, во внутрикотлованной части построек.
Обобщив приведенные здесь признаки, можно определить ведущие конструктивные параметры
каждого типа жилищ населения степного варианта салтовской культуры (табл.1).
Из таблицы следует, что жилые постройки раннего средневековья Степного Подонцовья представлены тремя самостоятельными типами, которые иногда объединяются в комплексы. Однако жилища различаются не только внешней формой, но также набором признаков, встречаемых внутри каждого типа. Они как раз и свидетельствуют о постоянном динамизме построек в сторону совершенствования в направлении полезности, прочности и удобства условий жизни в них. Причины динамизма, видимо, следует усматривать, во-первых, в сложных природно-климатических условиях обитания населения в степном регионе, во-вторых, все возрастающей хозяйственной стабильности и оседлости. Заметим, что однозначно кочевнических жилищ, типа временных наземных юрт, свидетельствующих о наиболее ранних этапах пребывания праболгар на вышеупомянутой территории, кроме одного на поселении у Вергулевки, пока не выявлено. Поэтому такое понятие как “возникновение оседлости” в Степном Подонцовье следует связывать с постройками I типа - округлыми, углубленными, почти полуземлянками.
Систематическое домостроительство в Среднедонечье, видимо, начинается со 2-й пол.VIII в., здесь возникают стационарные, пока еще почти наземные, юртовидные жилища (Флёров В.С., 1995, с.49-60). Из них, в основном за счет углубленности, формируются полуземлянки с сильно закругленными углами, определяемые как тип I (рис.1, 1). Их немного, всего 7 построек или 14% от всех раскрытых на селищах жилищ, но их же можно считать исходной формой к дальнейшим архитектурным совершенствам.
В жилых постройках I типа гораздо больше и разнообразней, нежели в юртообразных прототипах, встречаются наборы хозяйственно-бытовых приспособлений, представленных около 20 признаками, вместо 4-5, характерных для наземных юрт (Флёров В.С., 1995, с.50-53, 57-60). Обобщив эти признаки, назовем ведущие параметры характерные для жилищ I типа: малоразмерность - до 15 м2, небольшая углубленность - до 0,7 м, верх базируется на столбах-опорах, стены опущены в плотный суглинок и были, видимо, для предупреждения осыпи дополнительно оформлены плетнем, ямки от кольев которого просматриваются по периметру всех полуземлянок этого типа. Линии стен неровные, в углах они заметно округлые. Входы в жилище прослеживаются не всегда, но в тех случаях, когда они хорошо фиксируются (в восточном, юго-восточном направлениях), оформлены в виде небольших (до 1 м) коридоров с 1-2 ступеньками или просто в виде уклонов. Внутри жилища - обычно, один или несколько очагов открытого типа, но попадаются очаги-камины и даже печи, сложенные из
325
О 120 см
Б!
4
326
Рис. 1. Основные типы жилых построек Степного Подонцовья. 1 - наземная юртообразная; 2 - квадратная полуземлянка; 3 - прямоугольная полуземлянка; 4 - комплексная постройка.
Условные обозначения: а — ступеньки; б — обожженные участки пола; в - остатки бревен; г - скопление фрагментов керамики; д - целые сосуды; е - тандыры; ж - жаровни; з - печи-каменки; и - печь из плинфы.
Fig. 1. Main types of dwellings of the steppe of the Seversky Donets basin. 1 -yurta-like onland dwelling; 2 -sqare semi-dugout; 3 - rectangular semi-dugout; 4 - complex construction.
Indications: a - stairs; 6 - burnt floor sections; в - log remains; г - ceramic fragments; d - whole vessels; e -tandyrs; ж - dripping-pans; з - stone ovens; и - «plinfa» (brick) oven.
Abb. 1. Haupttypen der Wohnbauten im Steppendonezgebiet. 1- jurtefbrmige Bodenbauten; 2 - quadratformige Halberdhiltte; 3 - viereckige Halberdhutte; 4 - Komplexbauten.
Zeichenerklarung: a - Stufen; 6 — abgebrannte Fufibodenteile; в — Holzblockreste; г - Ansammlung von Keramikfragmenten; d - vollstandig erhaltene Gefafie; e - Tandyr; ж - Kohlenbecken; з - Ofen aus Stein; и - Ofen aus breitem und flachem gebranntem Ziegelstein.
Dess. 1. Types principaux des habitats des steppes du bassin du Donets. 1 - type yourte sur terre; 2 - type carre a demi-sous terre; 3 — type rectangulaire a demi-sous terre; 4 — un complexe.
Enumerations: a — marches; 6 — endroits brulds du plancher; в — restes des poutres; г - restes des ceramiques cassees; d - recipients entiers; e - tandyrs; ж — rotissoires; з — fours en pierre; и - four
мергеля. В постройках отопительные приборы устраивались по-разному: в центре, в углах, под стенками, в нишах, но чаще всего они находятся в центре. В такой тенденции усматриваем давнюю традицию, дошедшую от кочевых народов к оседлым.
Из округлых неглубоких полуземлянок формируются полуземлянки квадратной опорно-столбовой конструкции - II тип (рис.1, 2). На селищах квадратных жилищ расчищено в три раза больше, чем жилищ I типа, т.е. 22 постройки, это - 45%. Их интерьер включает в себя более 25 разнообразных признаков, в основном, приспособлений хозяйственно-бытового назначения. Особенно отметим такие признаки как присутствие в них печей и тандыров. Несомненный интерес вызывают печи-каменки, глинобитные и останцевые печи так называемого славянского типа (Раппопорт П.А., 1975, с.141-145). Поскольку в салтовских жилищах появились восточноевропейские славяноидные и даже азиатские печи-тандыры, не исключено проникновение в степи Подонцовья соседнего и более отдаленного этносов (Красильников К.И., Красильникова Л.И., 2001, с.101-102).
Одновременно с постройками II типа, но как бы продолжая домостроительное совершенствование, в Степном Подонцовье утверждается прямоугольная полуземлянка и даже землянка опорностолбовой конструкции - тип III, что свидетельствует как о полной степени оседлости, так и о, возможно, продолжающихся этнических ассимиляциях (Плетнева С.А., 1962, с.83-94; Плетнева С.А., 1972, с.118).
Прямоугольных построек (рис.1, 3) 14 - 29% от всех раскрытых жилищ. Они наиболее совершенные виды жилищ, которые сопровождаются всеми необходимыми хозяйственно-бытовыми приспособлениями. Их число превосходит 30 разновидностей, обеспечивая систематическое и длительное проживание в жилище в любое время года (Плетнева С.А., 1967, с.58).
На каждом из трех поселений, откуда происходят эти постройки, существуют все типы стационарных жилищ, причем не только хронологически сменяя одно другим, но и сосуществуют одновременно, порой в виде архитектурных комплексов, состоящих из двух, даже трех помещений. Таких двухкамерных построек раскрыто 6 или 12% (рис.1, 4). Реальное воплощение понятия “комплексности” заключается в том, что одна часть жилища - в виде округлой постройки (тип I), другая, примыкающая к ней, - квадратная (тип II). Или квадратная постройка (тип II) сочетается с прямоугольной (тип III). Однако в этой связи важно подчеркнуть, что в один комплекс, обычно, входят постройки I и II типов либо II и III типов, к тому же они несут различную функциональную нагрузку.
Типологические разнообразия жилых построек и их сменяемость, порой, объясняют этническими процессами, о чем уже упоминалось выше (Нечаева Л.Г., 1975, с.30-32, 49). В таком случае, согласно статистике, в степном регионе, исследуемом нами круглых праболгарских жилищ, а, следовательно, и населения не более 15%. В то время как аланских, квадратно-прямоугольных, до 85%. Естественно, возникает ситуация исторического парадокса и противоречия по отношению к реальности процессов, происходивших в Степном Подонцовье. Основной комплекс материальной культуры, полученный разведками и раскопками поселений, проведенных в 70-90 гг., но в особенности исследование захоронений из грунтовых могильников свидетельствуют о правомерности взглядов И.И.Ляпушкина и С.А.Плетневой о праболгарском степном варианте салтовской культуры (Ляпушкин И.И., 1958, с. 147). Поэтому, придерживаясь позиции об этнической неоднородности населения во всей салтово-маяцкой культуре, мы не склонны поддерживать идею строгой этнической классификации построек. Напротив, больше склоняемся к тем взглядам, суть которых в том, что тип жилища - явление ис
327
торическое, и оно видоизменяется в зависимости от природных условий, степени оседлости и специфики хозяйственной деятельности.
Хронологическая ситуация в домостроительстве степного региона выглядит примерно так: во 2-й пол.УШ в. возникают стационарные почти наземные юртовидные жилища. Из них тогда же, но ближе к koh.VIII и в нач.1Х в. формируются полуземлянки, с сохранявшимися признаками округлости и, в первую очередь, в виде закругленных углов - тип I.
Из округлостенных полуземлянок к сер.IX в. сформировались полуземлянки квадратной опорно-столбовой конструкции - тип II. В дальнейшем, со 2-й пол.IX в., из квадратных полуземлянок формируются прямоугольные, углубленные, порой, до состояния землянок, постройки. Однако жилища III типа на протяжении всего остального времени (IX в.) и до гибели салтовской культуры сосуществовали с постройками II типа.
Прямоугольные постройки, несомненно, - наиболее совершенные виды жилищ, в них находятся практически все необходимые в хозяйстве и быту приспособления, позволяющие длительное время проживать в степной зоне в любых климатических условиях.
На каждом из поселений присутствуют все типы стационарных жилых построек с различной углубленностью, но наиболее определенная картина их сменяемости в направлении от округлых к квадратно-прямоугольным прослеживается, все же, при изучении построек селища Рогалик. На Рогалике котлованы ранних построек (тип I) и построек “упрощенного” круглостенного архитектурного варианта, относящихся уже ко II типу, практически всегда засыпаны бытовыми отходами. Совершенные квадратные постройки, а также прямоугольные, как правило, заполнены естественным путем в виде иловидных затоков, замывов потоками воды или задуты грунтом в ходе делювиальных эрозий почв. Стены таких котлованов из-за медленности заполнения нередко оплыли.
Другие поселения-селища, как, например, Под-гаевка и Новолимаревка, не являются особым исключением из правила. На них, в свою очередь, прослеживается почти аналогичная ситуация заполнения котлованов. Особого внимания для понимания проблемы жилых построек заслуживают жилища со следами пожаров.
Сожженные постройки позволяют раскрыть ту часть архитектуры, которая в силу естественных условий и времени, обычно, не сохраняется. Речь идет о наземной части, так как, обычно, от жилищ остаются лишь их котлованы с ямками от кольев и ямами от опорных столбов, и по ним воссоздается не более, чем условный образ жилища. Причем, это замечание касается практически всех построек на всем пространстве распространения салтово-маяц
кой культуры. Лишь в отдельных “счастливых” случайностях удается расширить информацию об архитектуре наземной части. Факты “счастливой” случайности связаны, прежде всего, с ситуацией пожаров, под обвалами которых в деталях сохранились обрушившиеся конструкции перекрытий и крыш. В постройках 11, 12, 22 селища Рогалик на полу лежали обуглившиеся бревна на сравнительно одинаковом одно от другого расстоянии, не превышающем 1-1,2 м. Перпендикулярно им прослежены тонкие жерди. Очевидно, и лаги, и жерди - остатки частично сгоревшего и обрушившегося потолка.
Еще более убедительная конструктивная ситуация верха жилища прослежена в постройках 20 и 24 того же селища. Здесь, ко всему прочему, сохранились признаки крыш, остатки которых плотным слоем обуглившейся массы камыша, травы и соломы “законсервировали” частично обгоревшие опорные плахи крыши и перекрытия потолка. Упавшие плахи в постройке 20 свидетельствуют о том, что крыша была двускатной, с высоким коньком. Кровельными материалами служили речной камыш, осот, лозняк. Кстати, такой растительности и теперь достаточно много по берегам р.Евсуг.
Между крышей и потолком было довольно значительное пространство, которое использовалось как складское чердачное помещение для хранения зерна. Во время пожара зерно вместе с потолком обрушились на пол постройки. Объем зерна, собранного на полу жилища 20, составил около 70-80 кг, основная его масса была сосредоточена в виде слоя толщиной в 10-12 см обуглившихся злаков в северной половине постройки. Зерно хранилось в мешковидных емкостях. Остатки мешковины были найдены здесь же в зерне. От потолка сохранились длинные лаги упавших бревен и тонкие жерди, а остатки камыша и соломы относятся к строительным материалам перекрытия, причем ими утепляли помещение. Все это лежало непосредственно на полу. При падении бревна разбили посуду, а неперегоревшая кровля перекрыла все стоящее и лежащее на полу, в том числе оставшийся инвентарь и зерно. Из всего видна внезапность произошедшей трагедии, жители ничего не успели вынести из постройки. В ней найдено 27 керамических емкостей и около 30 бытовых предметов. Такая же судьба тогда же постигла обитателей жилища 24, где вдоль северной стены находились поставленные в ряд семь тарных горшков с продуктами земледелия. Приведенные факты - свидетельство каких-то драматических событий, возможно, вызванных внезапным вторжением и сопровождающихся сожжением части жилищ селищ Подонцовья. Вторгшимися племенами могли быть печенеги. По хронике Регино, они появились в Причерноморье в 90 гг. IX в. (Константин Багрянородный, 1934, с.15). Само же массовое вторжение, со всеми разрушительными для населения Степного Подонцовья
328
последствиями, произошло спустя ряд лет и определяется нач.Х в. (Артамонов М.И., 1962, с.350). В этой связи уместно напомнить, что под 915 г. “Повесть временных лет” впервые сообщила о тюркских печенегах, позднее осуществлявших грабительские набеги на Русь и другие народы Восточной Европы. Во всяком случае, уже в 920 г. Игорь воевал с печенегами. Плацдармом их вторжений к тому периоду вполне могли быть степи Подонья, а еще ближе к Руси - степи Подонцовья. Видимо, к этому времени селища праболгар уже были сожжены, а культура погибла.
Другая часть построек, которая также связана с трагизмом, хотя и без пожарищ, была заведомо покинута и повторно не обживалась. Весь инвентарь и вещи из них тогда же были забраны, поэтому они как бы “чистые”. На полу, в нишах, в хоз. ямах покинутых жилищ обнаружено исключительно мало находок и, кроме отдельных фрагментов от горшков, практически ничего нет. Малое количество находок объясняется тем, что жилища без спешки были оставлены их обитателями, вещи и инвентарь заблаговременно вывезены. Но можно наблюдать и другую картину. В постройке 13 селища Подгаевка, например, по просыпанным на полу бусам и потерянным мелким изделиям, в том числе украшениям, с направлением от места их хранения в нише к выходу вправе констатировать спешность бегства из жилища женщины, которая растеряла, но уже не стала собирать вещи своего туалета.
В работе над жилищами заслуживают внимания вопросы о трудозатратах на их строительство, а их размеры и интерьер свидетельствуют о социуме населения, обитавшего на поселениях. Разумеется, эти темы вполне претендуют на самостоятельность, поэтому здесь затронуты лишь контуры проблем. Сравнительно однообразные размеры по
строек II и III типов и почти стандартные наборы вещей из них, как впрочем и из погребений могильников вблизи поселений (Красильников К.И., 1977 , большая часть из которых вообще бедная (безын-вентарная), свидетельствуют о еще не состоявшейся дифференциации в обществе, об отсутствии привилегированной части жителей поселений, словом, об имущественном демократизме праболгарской общины. Трудозатраты на сооружение жилища были в таких пределах, что их можно было выполнить усилиями семьи, состоящей из 3-5 работоспособных человек, в течение от одного до трех месяцев каждодневной работы. Среднестатистические показатели площади построек - 30 м2, соответствующие им объемы грунта из котлованов полуземлянок не превышают 70-75 м3. К этому добавим трудозатраты на дереводобывающую и обрабатывающую отрасли, заготовку материалов для кровли и, конечно же, строительные работы. Словом, в летний период было вполне возможным соорудить индивидуальную жилую постройку.
* * *
Итак, исследования салтовских жилищ степного региона Подонцовья показывают, что в VIII -нач.Х в. атоболгары, оседавшие на землю, освоили типы домов, характерные для оседлых народов, связанных с лесостепными и степными условиями их пребывания, причем полуземляночные жилища являлись здесь основным конструктивным видом построек всех трех типов. С.А.Плетнева отмечала, что полуземляночные сооружения бытовали, обычно, там, где активно протекал процесс перехода от кочевания к оседлости (Плетнева С.А., 1967, с.58). Одним из таких районов было степное Подонцовье, где полуземлянки противостояли суровым условиям зимы в степи. В этой связи сложно согласить-
Таблица 1. Типы построек и их признаки*
1	2			3			4					5					
	А	Б	В	А	Б	в	А	Б	в	г	д	А	Б	В	Г	д	Е
1-7	1	4		3	2		5	3		2	5	2	2	2		1	1
II-22	2	18		10	5	5	20	5	5	10	20	и	2	10	1	3	9
III- 14		8	6		10	4	14	2	1	1	14	9		5	4	1	7
МП-6	1	5		1	2	3	6	2	2	2	6	3	1	3			3
1	6										7						Всего
	А	Б	В	Г	д	Е	Ж	3	И	К	А	Б	В	Г	д	Е	
1-7	8	2	2				4	3	2	1	4		4	1			64
II-22	18	8	9	2	2	7	11	11	7		17	1	10	4	5	16	234
III - 14	25	4		1	2	6	8	7	8	3	7		4	6		14	181
I-III - 6	9	3	3			2	2	1	3		5		3	2		2	74
* Цифры обозначают: колонка 1 - тип и количество построек, колонки 2-7 - количество совпадающих признаков
329
ся с ее же мнением, что полуземлянка, как тип жилища, стала практиковаться под влиянием соседних оседлых славян (Плетнева С.А., 1967, с.58). Вряд ли в таком отдалении от славянского мира (а это более 300 км), глубоко в степи, могли так активно проникать навыки славянского домостроительства и даже видоизменять уклад кочевнического быта, хотя факты проживания славянского этноса в среде пра-болгар Подонцовья отрицать нельзя. Взять, к примеру, славяноидные бытовые печи: печи-каменки, останцевые печи и глинобитно-вальковые в жилищах и праболгар, и славян (Раппопорт П.А., 1975, с.144-145).
Исследованные жилые постройки и находки из них позволяют датировать поселения общеизвестным
временем существования салтово-маяцкой культуры. Относительно каждого из селищ хронологические расхождения могут касаться только времени и условий их возникновения. В отношении гибели они не проявляют разновременности. Однако заметим, что незначительность, сравнительно с громадными размерами поселений, вскрытых на них площадей, малое количество вещевых комплексов и датирующих материалов, естественно, осложняют решение вопроса об абсолютных датировках построек ни в начальной, ни в конечной стадии их “жизни”. Единственными привязками к поздней хронологии можем назвать разве что редкое появление в постройках II и III типов фрагментов керамики со светло-коричневой поливой, датируемой нач.Х в. (Макарова Т.И., 1967, с.36).
Литература и архивные материалы
Артамонов М.И., 1962. История хазар. Л.
Афанасьев Г.Е., 1987. Население лесостепной зоны бассейна Среднего Дона в VIII-X вв. (аланский вариант салтовской культуры). М.
Бровендер Ю.М., Ключнев М.Н., Ключнева И.Н., Рябоконь И.А., Драчев А.Г., 1995. Отчет о работе Центрально-Донецкой археологической экспедиции ИА НАН Украины на многослойном поселении у с.Вергу-левка Перевальского района Луганской области в 1994 г. Луганск - Перевальск// НА ИА НАН Украины.
Винников А.З., Плетнева С.А., 1998. На северных рубежах Хазарского каганата. Маяцкое поселение. Воронеж.
Коковцев П.К., 1932. Еврейско-хазарская переписка в X веке. Л.
Константин Багрянородный, 1934. Об управлении государством// ИГАИМК. Вып.91. М.; Л.
Красильников К.И., 1975. Отчет о работах на селище салтово-маяцкой культуры у с.Рогалик Станично-Луганского р-на в 1975 Т.П НА ИА НАН Украины, 1975/93.
Красильников К.И., 1976. Отчет о работах на селище салтово-маяцкой культуры Станично-Луганского района в 1976 Т.П НА ИА НАН Украины, 1976/110.
Красильников К.И., 1977. Отчет о раскопках селища салтово-маяцкой культуры у с.Новолимаревка Беловод-ского района в 1976-77 Т.П НА ИА НАН Украины, 1977-78/141.
Красильников К.И., 1978. Отчет о раскопках могильников М-1 и М-2 салтово-маяцкой культуры у с.Новолимаревка Беловодского района в 1978 Т.П НА ИА НАН Украины, 1978/147, 149.
Красильников К.И., 1980. Население Среднедонечья в VIII - нач.Х в. Дисс. ... канд. ист. наук// Архив ИА РАН, Р-2, № 2264.
Красильников К.И., 1981. Возникновение оседлости у праболгар Среднедонечья// СА. Ne 4.
Красильников К.И., 1991. Могильник древних болгар у с.Желтое// Проблеми на праболгарската история и култура. Вып.2. София.
Красильников К.И., Красильникова Л.И., 2001. К вопросу об этнической ситуации в Степном Подонцовье в VIII - нач.Х в.// Проблемы истории и археологии Украины. Материалы научной конференции. Харьков.
Красильников К.И., Тельнова Л.И., 1990. Отчет о проведении спасательных работ селища салтово-маяцкой культуры у пос.Петровка (Рогалик) Станично-Луганского района Луганской области в 1990 Т.П НА ИА НАН Украины, 1990/44.
Красильников К.И., Тельнова Л.И., 1997. Грунтовый могильник у пос.Новодачное// Древности Подонцовья. Вып.6. Луганск.
Ляпушкин И.И., 1958. Памятники салтово-маяцкой культуры в бассейне р. Дона. // МИА. № 62.
Макарова Т.И., 1967. Поливная посуда. Из истории керамического импорта и производств древней Руси// САИ. Вып.Е1-38.
Нечаева Л.Г., 1975. О жилище кочевников юга Восточной Европы в железном веке (I тыс. до н.э. - пер. пол.
II тыс. н.э.// Древнее жилище народов Восточной Европы. М.
Пигулевская Н., 1941. Сирийские источники по истории СССР. М.; Л.
Плетнева С.А., 1962. Подгоровский могильник// СА. № 3.
Плетнева С.А., 1964. О построении кочевнического лагеря - вежи// СА. № 3.
Плетнева С.А., 1967. От кочевий к городам// МИА. № 142.
330
Плетнева С.А., 1972. Об этнической неоднородности населения северо-западного хазарского пограничья// Новое в археологии. М.
Плетнева С.А., 1989. На славяно-хазарском пограничье. М.
Плетнева С.А., 1999. Очерки хазарской археологии. Москва - Иерусалим.
Раппопорт П.А., 1975. Древнерусское жилище// САИ. Вып. Е 1-32.
Федоров-Давыдов Г.А., 1966. Кочевники Восточной Европы под властью золотоордынских ханов. М.
Флёров В.С., 1996. Раннесредневековые юртообразные жилища Восточной Европы. М.
Summary
L.I.Krasilnikova (Lugansk, Ukraine)
Constructive Traits and Topology of Dwellings of the Seversky Donets River Steppe in the Vlllth - early Xth cc.
The archaeological sites of the Seversky Donets basin belong to the steppe variant of the Saltov - Mayatsky cultere. The investigation of constructions, and dwellings in particular, is an important part of archaeological research carried out here. 90 construction units have been cleared out on the sites, 50 of them being dwellings. According to their design the dwelling were divided into three groups (Fig. 1, 1-3): complex constrictions making up a separate group. Typologically the dwellings were subdivided according to 7 main parametres constituted by 34 traits (Table 1).
All types of dwellings were attributed as belonging to Protobulgarians who had lived in compact communities in the Donets river steppes. The dwelling design transformation from round yurta-like constructions into square -type 2, and rectangular - type 3, semi-dugouts was caused by two main factors: l)a general trend of the economic development towards settled life with farming, cattle-raising and handicraft manufacturing; 2) hard climate and natural conditions of the steppe zone that made people’s life extremely difficult. The influence of the neighbouring ethnic groups (the Slavs, the Alans and others) should not be underestimated either.
We have determined in general the following data concemig the dwellings of the Vlllth - early Xth cc.: the chronological limits of the dwelling design evolution, the sequence of the evolution stages, the main constructive elements of the dwellings, the sets of household appliances within them, their layouts, and the causes of their destruction.
L.I. Krasilnikova (Lugansk, Ukraine)
Konstruktionsmerkmale der Wohnbauten und ihre Typologie in den Siedlungen des VIII. - Anfang X. Jhs. im Steppenmitteldonezgebiet
Das Steppenmitteldonezgebiet gehort territoriell zur Steppenvariante der Saltov-Majaki-Kultur. Eine der Richtungen seiner Erforschung sind die Bauten insbesondere die Wohnbauten. Ihre Anzahl belauft sieh auf 50 Einheiten von 90 hier gefundenen Bauten. KonstruktionsgemaB werden die Wohnbauten in drei Typen (Abb. 1, 1-3) und eine getrennte Gruppe der Komplexbauten (Abb. 1,4) aufgeteilt. Typologisch werden sie in sieben Hauptparameter mit dreiundvierBig Merkmalen (Tabelle 1) gegliedert.
Alle Bautentypen beziehen sieh auf Prabulgaren, die im Steppenmitteldonezgebiet kompakt angesiedelt waren. Die Transformationen der Wohnbauten aus runden jurteformigen Bauten - Тур I, in quadratformige - Тур II und rechteckige - Typ III Halberdhiitten werden hauptsachlich von zwei Griinden verursacht: 1) von der allgemeinen Ausrichtung und dem Wirtschaftscharakter mit dem Trend zur Ansassigkeit mit der Ackerbau- und Viehzuchtwirtschaft und der Gewerbeproduktion; 2) von den schweren naturklimatischen Wohnbedingungen in der Steppenzone. Nicht ausgeschlossen darf auch die mogliche Einwirkung der Nachbarvolker (Slawen, Alanen u.a.) auf den Hauserbau.
In allgemeinen Ziigen werden bestimmt: chronologische Evolutionsrahmen der Wohnbauten, Reihenfolge ihrer Auswechselbarkeit, konstruktive Elemente der Bauten, wirtschaftliche und Haushaltsvorrichtungen darin, Inneneinrichtungen der Wohnbauten des VIII.-Anfang X. Jhs. und Ursachen und Umstande ihres Untergangs.
331
L.I.Krassilnikova (Lugansk, Ukraine)
Indices constructifs des habitations et leur typologie dans les sites du VIII-deb. X s.s. des steppes du bassin du Donets moyen
Par son territoire des steppes du bassin du Donets se rapportent a la variante steppe de la culture saltovo-mayatsk. Un des aspects des recherches dans ce domaine est Г etude des habitats. Leur nombre atteint 50 un. Parmi 90 constructions a destination differente. On les divise en 3 types (fig. 1, 1-3) et 1 type a part - des complexes (fig. 1, 4). Typologiquement ils representent 7 parametres essentiels aux 34 indices (tabLl).
Tous les types constructifs remontent aux prabulgares qui у avaient habite d’une faqon compacte. La transformation de leur forme ronde (arrondie) yourte- type I, en forme carree - type II et rectangulaire - type III a demisous terre s’explique par deux raisons : 1) tendance a la sedentarisation а Г economic agricole et elevage, aux activites artisanales ; 2) conditions climatiques severes des steppes. On ne peut pas exclure egalement Г influence des peuples voisins (slaves, alains etc).
Sont definis en grandes lignes : le cadre chronologique de Г evolution des habiats, leur successivite, leurs elements constructifs, leur amenagement, leur interieur aux VIII- deb. X s.s. et les circonstances de leur disparition.
332
М.Л.Швецов, С.Н.Санжаров, А.В.Прынь
ДВА НОВЫХ СЕЛЬСКИХ МОГИЛЬНИКА В ПОДОНЦОВЬЕ
За столетие, прошедшее с начала исследования В.А.Городцовым грунтового ямного могильника эпохи раннего средневековья на берегу Чернецкого озера (хут.Зливки) в Подонцовье (Городцов В.А., 1905; Швецов М.Л., 1991, с.109-123), количество вновь открытых аналогичных памятников неизменно увеличивается. Полученные данные при их исследовании дали возможность специалистам выделить на основе зливкинских материалов “отдельный вариант салтово-маяцкой культуры” (Ляпушкин И.И., 1958; Плетнева С.А., 1967, с.92-94), а ям-ные погребения этого могильника считать “определенным признаком степных вариантов этой (салтово-маяцкой - М.Ш., С.С., А.П.) культуры” (Плетнева С.А.,1999, с.77). Зливкинский могильник, по мнению С.А.Плетневой, является не только типичным, но и “эталонным памятником для Средне-Донецкого степного региона (Плетнева С.А., 1967, с.77; 1999, с.52), а элементы погребального обряда, прослеженные в нем (Швецов М.Л., 1991, с.109-120), повторяются во всех могильниках, обнаруженных в регионе” (Плетнева С.А., 1999, с.77). В то же время в каждом исследованном памятнике выступают определенные, своеобразные черты, присущие именно этому объекту. Специфика и истоки этих отличий могут быть обусловлены причинами социального, хронологического или конфессионального характера (Швецов М.Л., 2000, с.68-70; 2001, с.НО-111). Нами предлагаются к рассмотрению материалы, исследованные в Подонцовье в последние годы (Прынь А.В., 1999, с.73-74; 2000). Они представляют несомненный интерес для анализа погребальной обрядности жителей Подонцовья в раннее средневековье и расширяют возможности решения вопросов социальной стратификации восточноевропейских памятников хазарской эпохи.
Материалы раскопок
Памятник расположен в пойменной зоне левого берега Северского Донца, в междуречье его притоков Жеребца и Красной, на песчаных мысах между двух пойменных старичных озер Клешня-1 и Черниково, южнее Серебрянского лесничества (рис.1) Кременского р-на Луганской обл. (Прынь
А.В., 1999, с.73), в 2,5 км севернее с.Серебрянка. Участки памятника получили свое название “Черниково” и “Серебрянское” по близлежащим топографическим объектам-привязкам (Швецов М.Л., 1991, с.109-120), как отдельные могильники*. Представленные нами материалы, во избежание ошибок и путаницы, будут рассматриваться так, как представлены в научных отчетах исследователей (Сан-жаров С. Н., 1996; 1997) и опубликованы одним из авторов (Прынь А.В., 1999).
Черниково озеро
Могильник расположен на песчаном всхолмлении (дюне 50 х 60м), “вытянутом по линии 3-В, выступающем над поймой террасой около 1,5-2 м.” Территория, занимаемая погребениями, была заселена в более ранние периоды: неолит, эпоха бронзы и раннее средневековье**.
Стратиграфически можно отметить: материк из светлосерого песка залегает на глубине около метра (0,95 м). Его перекрывал “слой серой супеси мощностью от 0,2 до 0,3 м”, сменявшийся небольшим слоем “черной супеси до 0,5 м и дерновым покрытием местами до 0,25 м.” Погребения впущены в культурный слой поселения (Прынь А.В., 1999). Могилы располагались в юго-западной части раскопа (рис.2), образуя три своеобразные группы.
Погребение 1 (рис.2; табл.1). Захоронение взрослого человека, на глубине 0,45 м, положенного вытянуто на спине, руки вдоль туловища, ориентирован на ЮЗ. Безынвентарное.
Погребение 2 (рис.2; табл.1, 1, 2) находилось севернее погребения 1, на глубине 0,67 м. Скелет взрослого человека на спине, вытянут, ориентирован на ЮЗ. Левая рука вытянута вдоль туловища, правая - кистью на правом крыле таза. Под правым предплечьем найден железный однолезвийный черешковый нож (табл.1, 1). Между грудной клеткой и локтем правой руки - изделие из заполированного глазного отростка рога оленя (длина - 10 см, D осн. -2,1см) с неглубокой круговой бороздкой и сквозным отверстием у основания (табл.1, 2).
Погребение 3 (рис.2; табл.1, 3-6). Находилось западнее погребения 2, на глубине 0,95 м. Скелет
* В данном случае мы считаем, что это разные участки могильников одного памятника (см. далее).
** Аналогичная стратиграфичесая ситуация - частое явление в памятниках данной культуры (см. далее).
333
Рис.1. Карта-схема памятника Черниково озеро.
Fig. 1. Scheme map of the Chernikovo Ozero archaeological site.
Abb. 1. Schematische Karte des Denkmals Cernikovo ozero.
Dess. 1. Carte-schema du monument “Lac Tchemikovo”
пожилой женщины (?) уложен в скорченном положении на правом боку, ориентирован на ЮЗ. Ноги согнуты в коленях и поджаты под почти прямым углом к туловищу. Руки согнуты в локтях под прямым углом, кисти - у лица. Под костями правого предплечья найден железный черешковый однолезвийный нож с небольшим перехватом (табл.1, 3). Перед лицом умершей была поставлена маленькая лощеная кубышка (Н - 6 см, D в. - 5 см) украшенная горизонтальными врезными поясками, расчленяющими ее на четыре сектора (табл.1, 6). За черепом находился небольшой плоскодонный горшок (Н - 11 см, D в. - 9 см) с нанесенным по тулову врезным линейным орнаментом. Плечики сосуда покрывает трехлинейная полоска орнамента бегущей волны (табл.1, 4). На дне горшка - клеймо в виде неправильного (подовального) круга с вписанным четырехконечным крестом, делящим его на равные части (табл.1, 5).
Погребение 4 (рис.2; табл.1). Находилось южнее п.З и западнее п.1 (рис.2). Умерший положен на спину на глубине 0,47 м, головой на 3. Ноги, полусогнутые в коленях, упали влево. Правая рука согнута в локте, уложена на грудь кистью, левая вытянута, кисть -на крыле таза (табл.1). Безынвентарное.
Погребение 5 (рис.2; табл.1) находилось под пахотным слоем на глубине 0,35 м. Захоронение ребенка (2-3 года) вытянуто на спине, головой на Ю. Безынвентарное.
Погребение 6 (рис.2; табл.1, 7) на глубине 0,46 м. Скелет подростка лежал на левом боку, сильно скорчен, с поджатыми к животу коленями и стопами к тазу. Кисти рук у лица. Ориентирован на ССВ. На предплечье правой руки обнаружен железный браслет (D-4 см) с несомкнутыми концами из овальной в сечении (0,3 см) проволоки (табл.1, 7).
Погребение 7 (рис.2; табл.1). В данном случае считаем возможным объединить выявленные еще два скелета (п.10, 11) как часть одного единовременного захоронения. В пользу этого говорит их компактность и одинаковый уровень впуска (0,37 м от поверхности) (рис.1). Это захоронение взрослого человека с двумя детьми. Погребенный (п.10) лежал на спине, вытянут, руки - вдоль тела. Скелет 2 (п.7) - ребенок 5-7 лет (?), уложен вытянуто на спине, восточнее взрослого. Левая рука согнута в локте, кисть - у лица. Сильно разрушенный скелет маленького ребенка (п.11) положен между первым и вторым костяками. Погребение ориентировано на ЮЗ. Безынвентарное.
Погребение 8 (рис.2; табл.1, 8) расположено южнее п.5, на глубине 0,8 м. Женщина (?) уложена полускорченно, на правый бок, головой на Ю, с полусогнутыми в коленях ногами и согнутыми в локтях руками, лежащими: кистью левой руки на правом плече, а правой руки на левом (табл.1). На безымянном пальце левой руки находился бронзовый перстень, украшенный на щитке крестом (табл.1, 8). Положение рук в позе Оранты и изображение креста на перстне сближают данное захоронение с христианскими погребениями Зливок. Однако положение умершей головой на Ю не характерно для этой конфессии.
Погребение 9 (рис.2; табл.1) совершено под пахотным слоем, на глубине 0,32 м. Сильно нарушено вспашкой, однако, положение скелета на спине вытянуто, головой на СВ хорошо прослеживается. Безынвентарное.
Как видно из представленного материала, группа исследованных захоронений имеет много общих черт. Умерших хоронили неглубоко, почти под дерновым слоем. Захоронения, в основном, безынвен-тарные. В данном случае глубина могилы и количество сопутствующего инвентаря взаимосвязаны. Только об одном погребении можно говорить, что оно сопровождалось напутственной пищей (табл.1, 4, 6). Следов мясной пищи, встречающейся в могилах этого времени, в данном случае не зафиксировано, хотя мы не исключаем ее наличие при совершении захоронения.
Хронологические рамки существования данного участка памятника (VII-IX вв.), предложенные одним из авторов ( Прынь А.В., 1999, с.74), можно сузить до IX в. Обоснованием являются: датировка аналогичных сосудов (Плетнева С.А., 1967, с. 144;
334
Рис. 2. Общий план могильника Черниково озеро.
Fig. 2. General layout of the Chemikovo Ozero cemetery.
Abb. 2. Gesamtplan des Graberfeldes Cemikovo ozero.
Dess. 2. Plan general de la necropole “Lac Tchemikovo”
335
Рис. 3. План погребений могильника Серебрянское.
Fig. 3. Interments layout of the Serebryanskoye cemetery.
Abb. 3. Graberplan des Graberfeldes Serebijanskoje.
Dess. 3. Plan des inhumations de la necropole Serebrianka
336
337
Табл. I. Погребения и находки из захоронений могильника Черниково озеро. 1,3- ножи; 2 - изделие из рога; 4 - горшок; 5 - клеймо на дне горшка; 6 - кубышка; 7 — браслет; 8 - перстень; 1,2- погребение 2; 3, 4, 5, 6-погребение 3; 7 - погребение 6; 8 - погребение 8; 1,3, 7 - железо; 8 - бронза.
Table 1. Interments and finds from the Chemikovo Ozero cemetry. 1, 3 - knives; 2 - horn article; 4 - pot; 5 -stamp on the pot bottom; 6 - bowl; 7 - bracelet; 8 - finger-ring; 1,2 - interment 2; 3, 4, 5, 6 - interment 3; 7 -interment 6; 8 - interment 8; 1, 3, 7 — iron; 8 - bronze.
Tab. I. Graber und Funde aus den Bestattungen des Graberfeldes Cemikovo ozero. 1,3- Messer; 2 - Erzeugnisse aus Horn; 4 - Topf; 5 - Zeichen auf dem Topfboden; 6 - bauchiges Tongefdfl; 7 - Armband; 8 - Fingerring; 1,2-Grab 2; 3, 4, 5, 6 - Grab 3; 7 - Grab 6; 8 - Grab 8; 1,3, 7 - Eisen; 8 - Bronze.
Tabl. 1. Inhumations et trouvailles issues du “Lac Tchemikovo”. 1-3 - couteaux; 2 - objets en corne; 4 - pot;
5 - estampille sur lefond du pot; 6 - cassette; 7 - bracelet; 8 - bague; 1,2 - sepulture 2; 3, 4, 5, 6- sep.3; 7 -sep.6; 8 - sep.8; 1,3, 7 - objet enfer; 8 — bronzes
1989, с.130, рис.74, с.167), перстня (Айбабин А.И., 1999, с.319-320) и изделия из рога (Братченко С.Н., Швецов М.Л., 1984, с.217-218). В отличие от данных захоронений погребения второй части памятника сопровождались более разнообразными материалами и имели отличия в обряде.
Серебрянское
Топография расположения могильника аналогична условиям “Черникова озера”. Песчаный мыс имеет овальную конфигурацию, ориентирован по линии ЮЗ-СВ. Захоронения впущены в культурный слой более древних культур эпохи неолита-бронзы и раннего средневековья (табл.IV, 14). Могилы располагались, как и в предыдущем случае, по гребню мыса, в направлении ЮЗ-СВ. О группировке могил говорить трудно. В основном, они расположены в центре этой части мыса (рис.З). Однако определенное своеобразие и разница в глубине могильных ям предполагают возможность относительного отличия групп (пп.1, 2, 4-7; п.8, 10-11).
Погребение 1 (рис.З; табл.II, 2) открыто в северо-восточном секторе могильника. Впущено на глубину 0,56 м от поверхности. Умерший уложен на спину, вытянут, руки - вдоль тела, ориентирован головой на ЮЗ. Справа от черепа находился лепной округлобокий горшок ( Н - 10,5 см; D венч. - 9 см ; D дна - 8 см) с отогнутым венчиком, украшенным насечками по краю (табл.II, 1; IV, 13).
Погребение 2 (рис.З; табл.II, 3, 4) находилось южнее погребения 1, на глубине 0,67 м. Сильно разрушено. In situ сохранился череп взрослого мужчины, часть костей грудной клетки. Судя по оставшимся костям скелета, был положен на спину, вытянут (?), ориентирован головой на ЮЗ. Восточнее черепа найден железный черешковый нож (табл.И, 3).
Погребение 3 (рис.З; табл.II, 5) располагалось восточнее всех захоронений, на глубине 0,43 м. Скелет подростка находился в вытянутом положении на спине, головой на ЮЗ. Бедренные кости развернуты влево.
Погребение 4 (рис.З; табл.II, 6; табл.IV, 10) выявлено в центральной части могильника, глубина 0,54 м. Захоронение ребенка на спине, вытянуто, головой на 3. Выше левого плеча находился столовый горшок, орнаментированный врезным линейным орнаментом, с клеймом на дне (табл.II, 7, 8). У левого тазобедренного сустава находилась связка амулетов (табл.IV, 10, а-б), положенная как подношение умершему, состоящая из “печати”, 3 бронзовых прямоугольных рамок и т.н. “ворворки” (табл.II, 9-12), в виде усеченной пирамидки с двумя отверстиями.
Погребение 5 (рис.З; табл.II, 14) находилось к югу от п.4, на глубине 0,67 м. Скелет взрослого человека на спине, вытянут, головой на ЮЗ. Руки -вдоль тела. Слева от берцовых костей левой ноги найден миниатюрный лепной баночный сосудик, расширяющийся кверху (табл.II, 15). На животе находилась железная круглая пряжка с язычком (табл.II, 17; IV, 11, в), по-видимому, от пояса. Между лучевой костью левой руки и туловищем (табл. IV, 1, д-ж), возможно, в мешочке, были положены: “игольница” из рога оленя (?), железные пинцет и фрагмент скобовидного кресала, костяной “реликварий” (?) (табл.IV, 11, табл.II, 20, 18, 16, 21). Ниже кисти левой руки - железный нож (табл.II, 19).
Погребение 6 (рис.З; табл.III, 1-3) расположено южнее погребения 5, в центре могильника. Взрослый человек уложен на живот, головой на ЮЗЗ. Руки заведены за спину, кисти на тазе, ноги скрещены так, что правая нога лежит на голени левой. Череп на правой височной кости. Создается впечатление, что умершего связали и уложили ничком (?). За головой установлен небольшой лепной горшочек с отогнутым венчиком, украшенным насечками (табл. III, 2). Между бедренными костями, у левого крыла таза положены составные серьги из бронзовых золоченых подвесок и серебряных и бронзовых бусин (табл.Ill, 1).
Погребение 7 (рис.З; табл.III, 4) находилось юго-восточнее захоронения 6, на глубине 0,57 м, вытянуто, частично нарушено грызунами. Головой на 3. Безынвентарное.
338
I---1--1---1	I—I--------------1--1	............
0	50 cm
Табл. II. Захоронения и находки в могильнике Серебрянское. 1,2- погребение 1; 3, 4- погребение 2; 5 погребение 3; 6-13 - погребение 4; 14-21 - погребение 5; 3, 13, 16-19 - железо; 9-12 - бронза; 20 - рог; 21 - кость.
Table II. Burials and finds from the Serebryanskoye cemetery. 1,2- interment 1; 3, 4- interment 2; 5 - interment 3; 6-13 - interment 4; 14-21 - interment 5; 3, 13, 16-19 - iron; 9-12 - bronze; 20 - horn; 21 - bone.
Tab. II. Graber und Funde im Graberfeld Serebijanskoje. 1,2- Grab 1; 3, 4- Grab 2; 5 - Grab 3; 6-13 - Grab 4; 14-21 - Grab 5; 3, 13, 16-19 - Eisen; 9-12 - Bronze; 20 - Horn; 21 — Bein.
Tabl. II. Inhumations et trouvailles de la necropole Serebrianka. 1-2 - sep. 1; 3-4 - sep.2; 5 - sep.3; 6-13 - sep.4; 14-21 - sep.5; 3, 13, 16-19 - objets enfer; 9-12 — bronzes; 20 - objets en come; 21 - objets en os
339
Табл. III. Захоронения и находки в могильнике Серебрянское. 1-3 - погребение 6; 4 - погребение 7; 5-7 -погребение 8; 8-11 - погребение 9; 1 - бронза, серебро; 10 — железо.
Table III. Burials and finds from the Serebryanskoye cemetery. 1-3 - interment 6; 4 - interment 7; 5-7 - interment 8; 8-11 - interment 9; 1 - bronze, silver; 10 - iron.
Tab. III. Graber und Funde im Graberfeld Serebtjanskoje. 1-3 - Grab 6; 4 - Grab 7; 5-7 - Grab 8; 8-11 - Grab 9; 1 - Bronze, Silber; 10 - Eisen.
Tabl. III. Inhumations et trouvailles de la necropole Serebrianka. 1-3 - sep. 6; 4 - sep.7; 5-7 - sep.8; 8-11 - sep.9; 1 - bronzes, argenteries; 10 - objets enfer
340
Погребение 8 (рис.З; табл.Ш, 5) расположено южнее пятого и шестого захоронений. Здесь, с глубины 0,75 м, прослежен нижний контур овальной могильной ямы (1,97x0,6 м) до дна 0,9 м. Умерший положен на спину, вытянут, головой на СВВ. Справа, в изголовье, поставлены два сосуда. Небольшой столовый горшок (D в. - 9,5 см, D д. - 6,5 см; Н - 11 см), тулово которого украшено орнаментом из врезных
горизонтальных линий (табл.Ш, 7). Рядом стояла небольшая лощеная кружка (D в. - 7,5 см; D д. - 10,5 см; Н - 14 см), украшенная вертикальным лощением (табл. III, 6). Тулово кружки декорировано тремя врезными горизонтальными поясками, на плечиках - трехрядный орнамент бегущей волны.
Погребение 9 (рис.З; табл.Ш, 8). Остатки разрушенного корчевкой леса захоронения, от которого
341
Табл. IV. Погребения и материалы могильника Серебрянское. 1-4 - погребение! 0; 5 - погребение 11; 6 -погребение 12; 7 - погребение 13; 8 - погребение 14; 9 - детские захоронения погребения 15; 10 - ситуация расположения находок в погребении 4 (а - погремушка, б — колокольчик); 11 - позиция расположения находок в погребении 5 (в - пряжка, г - нож, д - игольница, е - кресало, ж - реликварий); 12 - позиция расположения подношений в погребении 6 (серьги); 13 - сосуд из погребения 1; 14 - бронзовая лунница из разрушенного погребения в могильнике.
Table TV. Interments and materials of the Serebryanskoye cemetery. 1-4 - interment 10; 5 - interment 11; 6 -interment 12; 7 - interment 13; 8 - interment 14; 9 - children’s burials int.15; 10 -finds placing in interment 4 (a-rattle, 6 - bell); 11 - finds placing in interment 5 (в - buckle, г - knife, d - needle-case, e - fire-kindling steel, ж -reliquarium); 12 - gifts placing in interment 6 (ear-rings); 13 — vessel from interment 1; 14 - bronze lunnula-pendant from the destroyed interment.
Tab. IV. Graber und Funde des Graberfeldes Serebrjanskoje. 1-4 - Grab 10; 5 - Grab 11; 6 - Grab 12; 7 - Grab 13; 8 - Grab 14; 9 - Kindergrab 15; 10 - Positionierung der Funde im Grab 4 (a- Kinderklapper, 6 - Glockchen); 11 - Positionierung der Funde im Grab 5 (в - Schnalle, г - Messer, d - Nadelbtichse, e - Stahlsttick zum Feuerschlagen , ж - Reliquarium); 12 - Positionierung der Geschenke im Grab 6 (Ohrringe); 13 - Gefafi aus Grab 1; 14 - bronzene Lunula aus zerstortem Grab im Graberfeld.
Tabl. IV. Inhumations et trouvailles de la necropole Serebrianka. 1-4 - sep.10; 5 - sep.11; 6 - sep.12; 7 - sep.l3; 8 - sep.14; 9 - sep. d’enfants 15; 10 — localisation des trouvailles dans la sep.4 (a - hochet, 6 - clochette); 11 -localisation des trouvailles dans la sep.5 (в -fibule, г - couteau, d - porte-aiguille, e - briquet, ж - reliquaire); 12 -localisation des dons dans la sep.6 (boucles d’oreille); 13 - recipient de la sep.l; 14 -parure feminine en bronze en forme de croissant retrouvee dans une sepulture ruinee
сохранились единичные кости, два сосуда и нож. Столовый горшок с отогнутым венчиком, украшенный насечками по краю (табл.III, 9). Небольшой кувшин со сливом и ручкой, идущей от плечика к краю горловины (табл.III, 11). Нож железный с перекрестием (табл.III, 10).
Погребение 10 (рис.З; табл. IV, 1-4) расположено южнее могилы 8 и восточнее захоронения 11 (рис.З). Узкая могильная яма (2,07x0,52) подпрямоугольной формы со скругленными углами ориентирована на СВ, прослежена с глубины 1 м, выкопана до 1,3 м. Захороненный в ней человек был уложен ничком на животе, руки заведены за спину, левая кисть - на тазе. У кисти правой руки и за изголовьем, на краю ямы, находились железные петли (табл. IV, 4), одна из них -с кольцом (табл.IV, 2). В ногах поставлена маленькая лощеная кубышка (табл-IV, 3), орнаментированная по тулову поясками сетчатого и вертикального лощения, D в. - 9 см; D д. - 10 см; Н - 10 см.
Погребение 11 (рис.З; табл.IV, 5), прослеженное с уровня предматерика, было произведено в подпрямоугольной со скругленными углами яме (2,22x0,58), вытянуто, на спине, ориентировано головой на ЮЗЗ. Безынветарное.
Погребение 12 (рис.З; табл.IV, 6) исследовано в западном секторе раскопа, в верхних слоях, на глубине 0,54 м от поверхности. Захоронение подростка на спине, вытянуто, головой на 3. Безынвентарное.
Погребение 13 (рис.З; табл.IV, 7). Захоронение ребенка на спине на глубине 0,43 м, вытянуто, ориентировано головой на С. Безынвентарное.
Погребение 14 (рис.З; табл.IV, 8) нарушено, возможно, при корчевке леса (глубина 0,46 м). На спине, вытянуто, головой на Ю. Безынвентарное.
Погребение 15 (рис.З; табл.IV, 9) коллективное (глубина 0,42 м). Скелеты трех детей, положенных на спину, ориентированы на С. Безынвентарны.
Как видно из представленных материалов второго участка могильника, в нем прослеживаются черты, свойственные первому: зависимость глубины погребения от количества инвентаря, ориентация погребенных, отсутствие мясной напутственной пищи. В то же время, мы видим определенные различия: положение умерших - ничком на животе, посмертные подношения и посуда. Возникает вопрос: не носят ли эти отличия хронологический характер?
Предварительный анализ материалов могильников
Основными находками, сопровождающими погребения рассматриваемого памятника, можно считать керамику, которая представлена столовой, кухонной и парадной лощеной посудой. Несмотря на близкое сходство с керамическим комплексом из могильников Среднего Подонцовья (Зливки, Маяки, Лиманское озеро, Платоновка, Желтое),она отличается своеобразием. Столовые горшки, украшенные врезным линейным орнаментом (табл.1, 4, 5; II, 7, 8; III, 7), округлобоки (максимальный диаметр приходится на середину тулова), орнаментированы от верхнего края плечиков до придонной части тулова. Днища двух из них имели клейма (табл.1, 5; II, 8). Редкость наличия клейм на днищах таких сосудов отметила С.А.Плетнева. Так, в материалах Дмитриевского могильника только на днищах двух горшков такого типа были клейма (Плет
342
нева С.А., 1989, с.143) и, что интересно, один из них (кат. 149) орнаментирован аналогично рассматриваемому (табл.1, 4, 5).
Кухонная керамика представлена лепными горшками, тулово которых не орнаментировано, но украшено насечками по венчику (табл.II, 1; III, 2, 9; IV, 13). Особенно редко встречаются в материалах могильников маленькие лепные баночные сосуды, расширяющиеся кверху, с толстым дном и прямым венчиком (табл.II, 15).
Оригинален кувшин из могилы 9 (табл.III, 11). Полной аналогии этому сосуду нам не известно. Его своеобразие определяется сочетанием формы тулова и положения ручки, соединяющей нижний край плечика и верх горловины (под венчиком).
Лощеная керамика представлена: кружкой, украшенной зональным вертикальным и горизонтальным волнистым орнаментом (табл.III, 6), и двумя кубышками. Точные аналогии кубышке из погребения 3 (табл.1, 6) нам не известны, однако, близкие по форме, но без высокой горловины есть в Дмитриевском могильнике (кат. 148), а по орнаменту - из разрушенного катакомбного погребения у Станицы Луганской (раскопки 1968 г.) (Флёров В.С., 1981, тип.VII). Вторая кубышка, орнаментированная по тулову сетчатым рисунком (табл.IV, 3), имеет аналогии в материалах Дроновского могильника, Лиманское озеро и тризне19 Дмитриевского могильника (Плетнева С.А., 1989, рис.76, с. 132), датируемой 2-й пол.IX в.
Краткий анализ керамики из захоронений дает возможность определить ее место в керамическом комплексе памятников салтово-маяцкой культуры Среднего Подонцовья. Необходимо также отметить и определенные отличия этого комплекса от керамических форм других регионов (Florov V.S., 1990; Флёров В.С., 1981, с.170-180; Parhomenko O.V., 1990, с.291 - 311; Kozlov V.I., 1990, с.171-189).
Хронологические рамки, определяющие время бытования указанной керамики в рассмотренных захоронениях 2-й пол.VIII - X в., в данном конкретном случае, по-видимому, можно сузить с koh.VIII до нач.Х в., согласно датировке наиболее близких аналогий (Florov V.S., 1990, табл-XVI; Плетнева С.А., 1989).
К числу находок из погребений, дающих возможность говорить о времени существования памятника, можно отнести железную поясную пряжку (табл.II, 17), серьги (табл.Ill, 1) и набор амулетов (оберегов) (табл.II, 9-13) из детского погребения 4. Так, аналогичную железную пряжку, относимую С.А.Плетневой к поясным, по материалам из погребения в катакомбе 81 Дмитриевского могильника автор датирует cep.VIII - нач.1Х в. (Плетнева С.А., 1989, с.141, 161, 171, табл.23). К этому же вре
мени относятся и серьги из погребения 6 (табл.III, 1), аналогии которым также неоднократно были встречены в ранних катакомбах (56, 57, 106) Дмитриевского могильника (Плетнева С.А., 1989, с.113, 171). Интересно, что в катакомбе 56 была найдена т.н. “ворворка” (Плетнева С.А., 1989, с.108, рис.56), такая же, как в п.4 (табл.II, 11). В посмертном подношении детского погребения 4 собран интереснейший набор оберегов, куда вошло и “ботало” (табл.П, 13). Включение этого атрибута, в обычной жизни степняков встречаемого на шеях животных, весьма интересно. Анализируя находки аналогичных ботал в захоронениях Дмитриевского могильника, С.А.Плетнева нашла возможным связать их с амулетами, имеющими еще в реальной жизни сакральное значение, в связи с принадлежностью их к т.н. “посвященным” животным - изыхам (Плетнева С.А., 1967; 1989, с.99).
Рассмотренный материал дает возможность определить, по-видимому, хронологические рамки памятника в пределах 3-й четв.VIII - кон.IX в. Интересно отметить, что набор амулетов из детского погребения этого могильника аналогичен набору из детского погребения 9 Дроновского III могильника, который, по мнению А.В.Комара, является самым ранним в рассматриваемом регионе (Комар А.В., 1999, с.125). Необходимо отметить, что ситуация появления памятников типа “Зливок” в Подонцовье, их хронологические рамки и система направления экономико-хозяйственного развития, предлагаемая А.В.Комаром, представляется нам весьма упрощенной. В то же время, мы вполне согласны с ним в характеристике построений концепции К.И.Красильникова (Комар А.В.,1999а, с.167).
Определив время существования памятника, мы можем сопоставить его с аналогичными в рассматриваемом регионе, определив общие и отличительные черты.
При описании топографии памятника нами было отмечено расположение обоих участков могильника на песчаной дюне левого берега реки. Аналогичное расположение свойственно почти всем памятникам (могильникам) поймы левобережья Северского Донца и его притоков (Зливки, Лиманское озеро, Волоковое, Славяногорск, Паньковка, Деменково, Чернико-во, Серебрянское) и, по-видимому, обусловлено топографическими, климатическими, эколого-хозяйственными факторами. Поселенцами учитывалось наличие в данном случае незатопляемых мысовых и надпойменных террас, окруженных старичными озерами и удобных для заселения. Как правило, могильники размещались на запад, юго-запад от поселений (Зливки, Лиманское озеро, Волоковое, Черниково, Серебрянское, Новолымаревка, Желтое), а иногда на их территории или ранее обжитых участках (Лиманское озеро, Серебрянское, Черниково, Деменково).
343
Расположение маленьких поселений и могильников на правом берегу Северского Донца характеризуется другими топографическими условиями (Желтое, Залиман-Шейковка, Покровское, Булга-ковка, Маяки, Донецкий, Сидорово, Райгородок), однако, есть исключение (Дроновка), которое также обусловлено топографией памятника. Данный памятник сближает с левобережными и его планиграфия.
В начале статьи мы отмечали, что рассматриваемый памятник получил при исследовании два наименования (легенды) по близлежащим населенным пунктам. Причиной для этого послужило открытие в разное время двух могильников, расположенных на расстоянии 500-700 м друг от друга, но ближе к привязываемым объектам (Санжаров С.Н., 1996,1997). Аналогичная ситуация просматривается при анализе материала отчетов и публикаций памятников Дроновка и Платоновка (Татаринов С.И., Копыл А.Г., 1981, с.300-305; Татаринов С.И., Копыл А.Г., Шамрай А.В., 1986, с.209-220). К этому же типу планиграфии могильников можно
отнести и Новолымаревку (Красильников К.И., 1990; 1992).
Анализируя материалы указанных памятников, мы отмечали расположение двух участков могильника невдалеке друг от друга, обычно на расстоянии от 200 до 700 м, отделенных иногда склоном яра или оврагом. Хронологические рамки обоих участков памятника почти всегда совпадают (Татаринов С.И., Копыл А.Г., 1981; Татаринов С.И., Копыл А.Г., Шамрай А.В., 1986; Красильников К.И., 1990). Попытка увязать эти отличия с разной конфессиональной принадлежностью умерших не объяснена (Красильников К.И., 2001) и неубедительна. Представленные материалы, по нашему мнению, дают возможность усматривать в такой планировке могильников отражение территориально выделенных комплексов родовых участков жителей одного поселения (“села”). Мы не претендуем на окончательное объяснение этого явления и надеемся, что полная публикация материалов могильников пойменной части бассейна р.Северского Донца даст возможность подтвердить или опровергнуть наше предположение.
Литература и архивные материалы
Айбабин А.И., 1999. Этническая история ранневизантийского Крыма. Симферополь.
Братченко С.Н., Швецов М.Л., 1984. Средневековый могильник у ст.Богаевской// СА. № 3.
Городцов В.А., 1905. Материалы археологических исследований на берегах Донца Изюмского уезда Харьковской губернии. Результаты археологических исследований в Изюмском уезде Харьковской губ. в 1901 г.// TP. XII АС. Т.1.М.
Комар А.В., 1999. Предсалтовские и раннесалтовские горизонты Восточной Европы// Vita antiqua. № 2. К.
Комар О.В., 1999а. Коментар! до статтй Тахтай А.К. Погребальный комплекс хазарской эпохи из округи г.Чистяково Сталинской области// Vita antiqua. № 2. К.
Красильников К.И., 1990. О некоторых вопросах погребального обряда протоболгар Среднедонечья// Ранние болгары и финно-угры в Европе. Казань.
Ляпушкин И.И., 1958. Памятники салтово-маяцкой культуры в бассейне р.Дон// МИА. № 62.
Плетнева С.А., 1967. От кочевий к городам. Салтово-маяцкая культура// МИА. № 142.
Плетнева С.А., 1989. На славяно-хазарском пограничье. Дмитриевский археологический комплекс. М.
Плетнева С.А., 1999. Очерки хазарской археологии. М.
Прынь А.В., 1999. Праболгарский могильник Черниково озеро на Северском Донце// Проблемы истории и археологии Украины. Тезисы докладов научной конференции. Харьков.
Прынь А.В., 2000. Праболгарский грунтовый могильник Серебрянское на Северском Донце// Материалы конференции. Ростов-на-Дону.
Санжаров С.Н., 1996. Отчет об исследованиях археологической лаборатории “Спадщина” ВУГУ в 1996 г.// НА ИА НАН Украины, № 1996/68.
Санжаров С.Н., 1997. Отчет об исследованиях археологической лаборатории “Спадщина” ВУГУ в 1997г.// НА ИА НАН Украины, № 1997/45.
Татаринов С.И., Копыл А.Г., 1981. Дроновские древнеболгарские могильники на р.Северский Донец// СА. № 1.
Татаринов С.И., Копыл А.Г., Шамрай А.В., 1986. Два проболгарских могильника на Северском Донце// СА. № 1.
Швецов М.Л., 1991. Могильник “Зливки’7/ Проблеми на прабъгарската история и култура. Трета международна среша по прабългарската археология. Шумен. 1990. 2. София.
Швецов М.Л., 2000. Конфессиональные отношения на юго-востоке Украины в эпоху средневековья// Наука. Религия. Общество. Донецк.
344
Швецов М.Л., 2001. Погребение 40 могильника “Зливки’7/ Проблемы истории и археологии Украины.
Харьков.
Флёров В.С., 1981. Лощеная керамика салтово-маяцкой культуры как исторический источник. Рукопись диссертации к.и.н.// Фонд Донецкого краеведческого музея.
Флёров В.С., 1987. Распространение лощеной керамики на территории салтово-маяцкой культуры// Плиска -Преслав. Т.2. София.
Kozlov V.I., 1990. Die Keramik der sibluncen der balcan-donau Kultur Im. 8-10 jn. an der meereskuste des flugbnnenlandes dbeser Dnester-Donau// Die Keramik der Saltovo-Majki Kultur und ihrer Varianten/ Varia Archaeoloqica Hungarica/. III. Budapest
Parhomenko O.V., 1990. Die Keramik der Saltovo - Kultur am oberen Lauf des Don// Die Keramik der Saltovo-Majaki Kultur und ihrer Varianten/ Varia Archaeoloqica Hungarica/. III. Budapest.
Florov V.S., 1990. Einge arten der polierten Keramik der Saltovo-Majki Kultur// Die Keramik der Saltovo-Majaki Kultur und ihrer Varianten/ Varia Archaeoloqica Hungarica/. III. Budapest.
Summary
M.L. Shvetsov, S.N. Sanzharov, A.V. Pryn (Donetsk, Lugansk, Lugansk, Ukraine)
Two New Rural Cemetries in the Seversky Donets Basin
The paper bears on new materials of the rural cemetries on the left bank of the Seversky Donets river. The data obtained from the burials have enabled us to determine their chronology (the third quarter of the Vlllth century - the end of the Xth century) and to analyse their funeral rite features. Having correlated our data with those published earlier we could localize the cemetries related to the neighbouring settlements, to specify their topography as to the land releif, climate conditions and economic activity of the population. The authors suggest that the burials layout (planigraphy) on each cemetery, their distinct parcelling into two sections (Chemikovo - Serebryanskoye, Dronovka -Platonovka, Novolymaryevka I and II) reflects not so much chronological or confessional differences, as kindred and social ones.The burials having some specific elements of the funeral rite (the prone position of the deceased), this adds to the knowledge of the character of the rural burial grounds in the Seversky Donets basin of Zlyvky type.
M.L. Svecov, S.N. Sanzarov; A.V. Pryn’ (Donezk, Lugansk, Lugansk, Ukraine)
Zwei neue Dorfgraberfelder im Donez-Gebiet
Im Artikel werden neue Materialien vorgestellt, die die in den lezten Jahren erforschten Dorfgraberfelder am linken Ufer des Severskij Donez charakterisieren. An den Materialien der beschriebenen Bestattungen wurde ihre chronologische Periode (3. Viertel des VIII.-Ende des IX. Jhs.) festgestellt, und das Bestattungsritual wurde analysiert. Der Vergleich mit friiher beschriebenen Dorfgraberfeldem des Donez-Gebietes kann man nach der Einsicht des Autors die Lage der Graberfelder in Bezug auf Siedlungen vermerken, auf ihre topographische Speziflk hinweisen, die mit Gelandegestaltung, klimatischen Bedingungen und mit wirtschaftlicher Tatigkeit verbunden ist. Die Planigraphie der Bestattungen, ihre Trennung in zwei Teile (Cemikovo-Serebrjanskoje, Dronovka-Platonovka, Novolimarevka I und II) widerspiegeln wohl eher verwandschaftlich-soziale als chronologische und konfessionelle Unterschiede. Obwohl einige Elemente des Bestattungsrituals (das Hinlegen der Verstorbenen mit dem Gesicht nach unten) eigenartig sind, erganzen diese Graberfelder unsere Vorstellungen uber den Charakter der Dorfgraberfelder des Donez-Gebietes vom Typ Zlivok.
M.L. Chvetsov, S.N. Sanjarov, A.V. Pryn (Donetsk, Lugansk, Lugansk, Ukraine)
Deux nouvelles necropoles rustiques dans le bassin du Donets
Dans Г article ci-dessus on presente de nouvelles donnees sur des necropoles rustiques de la rive gauche du Donets Seversky. Ces demieres avaient fait 1’objet de recherches des demieres annees. Des inhumations examinees
345
permettent de definir leur cadre chronologique (3me quart des VIII - fin IX s.s.) et analyser le rite funeraire. Les auteurs estiment qu’en comparant la localisation des necropoles sur ce territoire citee dans d’autres publications, on peut localiser ces necropoles par rapport aux sites, faire voir le caractere particulier de leur topographic du au relief du territoire, aux conditions climatiques et aux activites de la population. On suggere I’idee que la planigraphie des necropoles, leur dissociation en deux terrains (Tchemikovo - Serebrianka, Dronovka - Platonovka, Novolimarevka I et II) ne signalent pas seulement des differences chronologiques et confessionnelles rnais aussi celles d’ordre familiale et sociale. Malgre certaines particularites du rite funeraire (position des morts face contre terre), ces necropoles completent nos connaissances concemant le caractere des inhumations rustiques du bassin du Donets du type Zlivki.
346
А.В.Крыганов
ВЕРХНЕСАЛТОВСКИЙ И НЕТАЙЛОВСКИЙ АРХЕОЛОГИЧЕСКИЕ ПАМЯТНИКИ САЛТОВСКОЙ КУЛЬТУРЫ - ОСТАТКИ ДРЕВНЕГО ХАЗАРСКОГО ГОРОДА
Салтовская (салтово-маяцкая) культура возникла на территории Подонья, входившего в состав Хазарского каганата и имевшего много городов. Однако в Подонье пока известен лишь один хазарский город - Саркел.
Самыми крупными археологическими памятниками салтовской культуры и всей Хазарии являются расположенные близко друг к другу Верхне-салтовский и Нетайловский (Березовець Д.Т., 1975, рис.102; Плетнева С.А., 1981а, рис.38, 16, 17).
Верхнесалтовский расположен на высоком правом берегу Северского Донца (теперь здесь - Печенежское водохранилище), у с.Верхний Салтов Вол-чанского р-на Харьковской обл. Впервые он был обнаружен в 1900 г., а археологические раскопки его катакомбного могильника и городища начались с 1901 г. Раскопки велись под руководством преимущественно археологов Харьковщины. Это были: В.А.Бабенко, Д.И.Багалей, П.С.Уваров, А.С.Федоровский, А.М.Покровский, Н.Е.Макаренко, Е.П. Трифильев, Г.М.Тесленко, С.А.Семенов-Зусер, Д.Т.Березовец (Березовець Д.Т., 1975, с.422; Плетнева С.А., 1981а, с.62-63; Кадеев В.И., 1997, с.145), В.Г.Бородулин, В.В.Колода; в настоящее время археологические раскопки некрополя ведутся под руководством В.С.Аксенова, цитадели* - Н.В.Черниговом Именно этот памятник дал имя всей культуре. Археологические раскопки его будут продолжаться. В этом можно убедиться после ознакомления с информацией о нем в отчетах и публикациях Д.Т.Березовца.
В период строительства Печенежского водохранилища в бассейне Северского Донца в 1959-1961 гг. возле с.Верхний Салтов работала Кочеток-ская археологическая экспедиция Института археологии АН УССР. Ее задача заключалась в том, чтобы провести археологические разведки и раскопки до ввода в эксплуатацию данного водохранилища. Раскопки велись и на Верхнесалтовском памятнике. Выяснилось, что он состоит из очень большого (площадью около 120 га) городища с валами и рвами; в самом удобном месте там имелась небольшая, но с большими каменными стенами цитадель; северней городища расположен был большой приго
род (Березовец Д.Т., 1962а, с.1-4; 1962в, с.19-20). В результате археологических разведок 2000 г. было выявлено, что этот пригород, когда-то идущий вдоль правого берега р.Северский Донец, имел длину не менее 4 км и доходил до современного с.Рубежное.
Возле северо-западной окраины Верхнесалтов-ского городища берет начало большой могильник с катакомбами (Березовець Д.Т., 1975, рис.102). По подсчетам Д.Т.Березовца, основанным на результатах специальных археологических разведок, он занимает площадь около 100 га, где есть несколько десятков тысяч катакомб (Березовец Д.Т., 1962а, с.8-9). В настоящее время он уже разделен на четыре (I-IV) части. Но еще в нач.ХХ в. было известно, что подобные катакомбы встречались и в других местах (Багалей Д.И., 1905, с.25). В 1997 г. в нескольких местах влажной грунтовой дороги, идущей через высокий и находящийся к югу от городища холм правобережья Северского Донца, нами случайно были обнаружены плохо сохранившиеся остатки погребальных тризн. В этом месте, близком к указанной цитадели Верхнесалтовского городища, вероятно, находится большой некрополь, который тут разыскивался археологом В.А.Бабенко. Пока на данном холме и рядом с ним вести археологические раскопки невозможно из-за того, что здесь почти везде вырос лес, а на открытых местах (южная окраина села) - огороды, дачи, пастбища и т.п. И наверняка подобные некрополи Верхнего Салтова есть и в других местах. Так, в 1986 г. В.Г.Бородули-ным случайно был обнаружен так называемый “рубежный” катакомбный могильник салтовской культуры, который находится у северо-западной окраины с.Рубежное - в 2 км северней от северного края Верхнесалтовского катакомбного некрополя. Вероятно, он принадлежал населению большого пригорода Верхнесалтовского городища.
Всего к настоящему времени на Верхнесалтовском катакомбном могильнике с 1901 г. вскрыто более 700 катакомб. Их точное количество трудно установить только из-за того, что до археологических раскопок В.С.Аксенова (до 1996 г.), у всех руководителей археологических экспедиций, начиная с
* Этот небольшой, но очень укрепленный фортификационный пункт с каменными стенами находился на высоком месте окруженного простыми оборонительными сооружениями очень большого (до 120 га) поселения (Березовець Д.Т., 1975, рис.102). Он почти всегда рассматривается как “городище” (Шрамко Б.А., 1962, с.266-269; Плетнева С.А., 1967, с.31, 62; 1981а, с.66; Афанасьев Г.Е., 1987, с.114-115), и лишь довольно редко - как цитадель (Березовець Д.Т., 1975, с.424; 1ченська О.В., 1980; Чернигова Н.В., 2000).
347
Рис. 1. Города на территории салтово-маяцкой культуры (Хазарии). 0 - Территория салтовской культуры.
О - Верхнесалтовский и Нетайловский археологические памятники.
Fig. 1. The cities on the territory of the Saltov-Mayatsky cuture (Khazaria). И - The Saltov culture territory.
О - the Upper Saltov and Netailovka archaeological sites.
Abb. 1. Stadte auf dem Territorium der Saltov-Majaki-Kultur (Chasariens). И - Das Territorium der Saltov-Kultur.
О - Archaologische Denkmaler von Verhnesaltov und Netajlovo.
Dess. 1. Villes sur le territoire de la culture saltovo-maiatsk (Khazarie). 0 - Territoire de culture Saltov.
О - Monuments archeologiques Verkhnesaltovsky et Neta'ilovsky
В.А.Бабенко, была допущена одна и та же методическая ошибка - каждый год вновь обнаруженные и вскрытые катакомбы не продолжали прежнюю нумерацию, а нумеровались заново. Полной информации обо всем археологическом памятнике, как и его отдельных частей, в вышедших публикациях пока нет, т.к. глубоким научным анализом еще никто не занимался. По мнению С.А.Плетневой, “стремительный темп и незнание элементарных правил ведения раскопок привели к гибели огромного богатейшего материала, добытый им (В.А.Бабенко -А.К.) при “разработках” могильника, из-за чего мы не можем даже доверять тем комплексам, которые
хранятся в Государственном Историческом музее и в Эрмитаже” (Плетнева С.А., 1981а, с.62). Практически во всех монографиях или статьях по салтовской (салтово-маяцкой) культуре Верхнесалтовский памятник описан поверхностно и упоминается изредка. Единственное исключение - наличие значительной информации о нем в статьях Д.Т.Березов-ца и О.В.Иченской (Пархоменко) (Березовец Д.Т., 1962в; 1975; Иченская О.В., 1980; 1982; Березовец Д.Т., Пархоменко О.В., 1986). Безусловно, археологические раскопки этого крупнейшего комплекса, с 1997 г. ставшего историко-археологическим заповедником, будут продолжаться. И, конечно же, на
348
территории и вокруг него необходимо вести специальные археологические разведки.
Громадный Нетайловский археологический памятник той же культуры находится близко к Верх-несалтовскому - буквально напротив, но на левом берегу Северского Донца (Березовець Д.Т., 1975, рис. 102) (теперь здесь - Печенежское водохранилище), возле с.Металловка (ранее называлось “Нетайловка”) того же р-на Харьковской обл. Впервые он был обнаружен уже известной Кочетокской археологической экспедицией под руководством Д.Т.Березовца в августе 1959 г., раскапывался в 1959-61 гг., а с 1991 г. здесь ведутся исследования под руководством автора.
На левом берегу реки находилось большое поселение длиной до 7 км (Березовец Д.Т., 1962а, с.14). Сейчас оно уже почти все затоплено водой. Восточней, приблизительно в 1,5 км от левого берега реки (Березовец Д.Т., 19626, с.1), находится большой некрополь с могилами ямного типа.
Вопрос о его размерах и о количестве погребений является сложным. Большие исследовательские работы там велись, в основном, в 1960 и 1961 гг. под руководством Д.Т.Березовца. При этом, вместе с крупными раскопками, для быстрого и верного установления площади некрополя, в разных его местах было вырыто до десятка узких, но длинных разведочных траншей (Березовец Д.Т., 19626, с.5; табл.111). И тогда было сделано предположение, что могильник занимает площадь около 14 га, хотя измерение его длины и ширины были поданы по минимуму - 250-300x300-350 м (Березовец Д.Т., 19626, с.6). Но такая площадь предполагает большие размеры - приблизительно 350x450 м, хотя, правда, это еще не доказано. Опираясь на мнение Д.Т.Бе-резовца (Березовец Д.Т., 19626, с.11), что на каждое погребение в Нетайловском некрополе идет приблизительно 25 м2 земли, тут должно быть около 5500 погребений. При этом следует иметь в виду, что в 1960 и 1961 гг. здесь, на сельскохозяйственном поле, раскопки велись не вручную, а с помощью землеройных машин в виде бульдозеров, глубиной до 1,8 м (Березовец Д.Т., 19626, с.3-5). Как считала С.А. Плетнева, если на распахиваемом грунтовом могильнике нет культурного слоя, то тут “можно распаханный чернозем снять бульдозером или скрепером... даже до уровня материка” (Плетнева С.А., 1983, с.54). Но с 1991 г. раскопки Нетайловского могильника ведутся только вручную. И сразу же выяснилось, что здесь могилы имеют глубину от 0,4-1,5 м (детские, юношеские) до 1,8-4,5 м (взрослые), занимая площадь от 6 до 9 м2. Это позволяет
предположить, что на рассматриваемом могильнике должно быть до 15 тыс. погребений.
Стало известно, что подобные некрополи есть и северней, западней, северо-западней и юго-запад-ней Нетайловского. Еще в отчете Д.Т.Березовца имеются сведения о том, что как рядом с западной окраиной некрополя, так и в 500-600 м западней (ошибочно указано “восточней”-А.К.), при копке хозяйственных ям у нового коровника и во время строи-тельства на усадьбах колхозников, попадаются обычные могильные ямы с человеческими останками и кувшинами (Березовец Д.Т., 19626, с.6). Сал-товские сосуды и фрагменты человеческих костей нередко попадаются в древних могилах, разрушаемых при строительстве населением с.Металловка, о чем неоднократно местные жители сообщали автору данной статьи. Как показали археологические разведки, немного северней и южней села также есть такие могилы; остатки, вероятно, погребальных тризн попадаются еще в трех местах; на уже не распахиваемом с 1993 г. сельскохозяйственном поле, находящемся чуть северней некрополя, в 1998 г. летом, несмотря на траву, были замечены какие-то большие пятна, по форме, размерам и ориентации очень похожие на могильные пятна Нетайловского некрополя. Там необходимы археологические разведки, но, к сожалению, почти во всех указанных местах их вести запрещено.
Почему эти крупнейшие археологические памятники салтово-маяцкой культуры, ранее разделяемые лишь небольшой рекой Северский Донец (Березовець Д.Т., 1975, рис. 102), расположены так близко друг к другу? Ответ на этот вопрос следует искать в характере современных научных исследований, в результатах археологических раскопок.
Антропологические данные свидетельствуют, что в Верхнесалтовских катакомбах ираноязычных алан среди черепов, погребенных вместе с характерными для них долихокранными, нередко попадаются брахи- или ме-зокранные, а в Нетайловских могилах тюркоязычных праболгар* - наоборот (Зиневич Г.П., 1967, с.142-157). Помимо этого, в Верхнесалтовском катакомбном могильнике, как и в других аланских (Афанасьев Г.Е., 1987, с.147-148; Флёров В.С., 1993, с.34-38), нередко попадаются ямные могилы (Афанасьев Г.Е., 1987, с.147), а ямные могилы Нетайловского некрополя часто имеют различные по формам и размерам торцевые подбои с погребальным инвентарем. И один из них был довольно похож на катакомбную камеру (рис.2). Все это свидетельствует о том, что здесь произошло слияние алан с праболгарами. Это позволяет предположить, что Верхнесалтовский и Нетайловский
* На должном уровне вопрос об этнической принадлежности Нетайловского некрополя специально пока не рассматривался, а те ученые, которые к этому лишь прикасались, считали его либо праболгар-ским (Плетнева С.А., 19816, с.11, рис.1, 2; Иченская О.В., 1981, с.96; Пархоменко О.В., 1983, с.75; Крыганов А.В., Чернигова Н.В., 1993, с.35), либо каким-то тюркским (Березовець Д.Т., 1975, с.435), либо утригурским (Аксенов В.С., 1997, с.36), либо аланским (Афанасьев Г.Е., 1987, с.149-150).
349
Рис. 2. Ямная могила погребения № 127 Нетайловского некрополя.
Fig. 2. Pit grave of interment № 127 of the Netailovka necropolis.
Abb. 2. Grubengrabzeitliches Grab der Bestattung 127 in der Netajlovka-Nekropole.
Dess. 2. Tombe a la fosse de 1’enterrement № 127 de la necropole Netailovsky
археологические памятники были оставлены населением одного города салтовской культуры. Уверенность в этом появилась у нас недавно (Крыганов А.В., 1997а; 19976). А Д.Т.Березовец в этом не сомневался еще в 60 гг., но высказал эту мысль только в отчете (Березовец Д.Т., 1962а, с.10), в его публикациях это мнение не отражено.
По мнению Д.Т.Березовца, на Верхнесалтовском городище площадью до 120 га жило около 6-7 тыс. человек (Березовець Д.Т., 1970, с.59). А если брать весь город, который состоял из городища с огромными пригородами на обоих берегах р.Северский Донец, то там было не менее 20 тыс. жителей.
Только С.А.Плетнева почему-то полагала, что Верхнесалтовское городище (имея ввиду цитадель) не стоит считать остатками “крупного племенного центра или даже города”, поскольку “оно не выходит из ряда синхронных с ним и однокультурных памятников”, т.к. некоторые из них “гораздо величественнее
и производят большее впечатление” (Плетнева С.А., 1967, с.31-32).
Как мог появиться на северо-западной окраине Хазарии такой большой город (рис.1), и что о нем известно?
Много лет назад в большой статье двух авторов -Д.Т.Березовца и О.В.Пархоменко - Верхнесалтовский археологический памятник без какого-либо объяснения или доказательства назван остатками крупного административно-ремесленно-торгового центра (Березовец Д.Т., Пархоменко О.В., 1986, с.217). Теперь такие доказательства есть (Крыганов А.В., 19976; 2001).
К настоящему времени в катакомбах Верхнесалтовского некрополя было найдено до 200 арабских серебряных монет, в основном, koh.VII - IX в.,* полтора десятка арабских монет этого же времени (рис.З, 1-3) и две золотые византийские Константина V Коп-ронима - в могилах Нетайловского некрополя. Почти все они имели маленькие дырочки или небольшие
* Явно ошибалась С.А.Плетнева, считая, что в Верхнесалтовском катакомбном могильнике было найдено “около десятка диргемов и византийских монет VIII-X вв.” (Плетнева С.А., 1981а, с.75).
350
петельки и, следовательно, использовались как украшения. Их, обычно, находили в женских погребениях. Если практически весь погребальный инвентарь Вер-хнесалтовского катакомбного могильника был местным и довольно характерным для всей салтовской культуры, то большая часть различного погребального инвентаря из Нетайловского некрополя: украшения, поясные наборы, фибулы, зеркала (рис.З, 4, 5; 4; 5) и т.п. - были завезены извне (из Нижнего Подунавья, Среднего Поволжья, Крыма, Северного Кавказа и т.д.). Все эти предметы большей частью были сделаны не из бронзы, а из серебра. В погребениях Верхнесалтов-ского и Нетайловского некрополей часто попадаются остатки различной органики - ткани, войлока, кожи, меха и т.п. Много фрагментов тканей из Нетайлов-ских могил 1991 и 1992 гг. были показаны в отделе археологии Эрмитажа. Специалисты определили, что наряду с льняной тканью попадалась и шелковая, произведенная в Китае и Индии.
Указанные археологические данные, а также то, что рассматриваемый город в эпоху средневековья находился на торговой магистрали (Рыбаков Б.А., 1952, рис.4; 5), убедительно доказывают, что его население постоянно и активно занималось торговлей.
Безусловно, в одном из наиболее крупных городов Хазарии наверняка была создана и госадминист-рация для ведения политических, экономических, военных, торговых и других дел. В частности, известно, что сложные отношения между Хазарией и славянами заключались в том, что в определенное время находившиеся близко к северо-западной окраине каганата четыре славянских племени: поляне, северяне, вятичи и радимичи (рис.1) - вынуждены были платить ей дань (Седов В.В., 1982, с.151, 247, 258; Плетнева С.А., 1986, с.47). В какой форме взымалась дань -неизвестно. Но рассматриваемый город находился в достаточно удобном для этого дела месте (рис.1), и наверняка дань славяне платили именно здесь.
Исторических сведений практически нет о той северо-западной части Хазарии, где находился город. Поэтому, пока можно основываться лишь на том, что его древнее название известно по многим письменным источникам только арабских географов IX-XII вв.
Еще в сер.ХХ в. Б.А.Рыбаков считал, что “город Салтов..., являвшийся в VIII-IX вв. центром так называемой салтовской культуры,... - это упомянутый арабским географом XII в. Идриси город Са-рада”, указывая и лингвистическое сближение этих названий (Рыбаков Б.А., 1952, с.23). В дальнейшем, вплоть до настоящего времени, практически никто из ученых этой точки зрения не придерживался,* исключая лишь Д.Т.Березовца, который, по-видимому, с ней был согласен (Березовец Д.Т., 1962в, с.18; 1970, с.59). Специально занимавшаяся
историей Хазарского каганата С.А.Плетнева отметила, что среди десятка крупных хазарских городов, часто упоминаемых несколькими арабскими географами IX-X вв., местонахождение трех неизвестно. Один из них - Савгар (Плетнева С.А., 1986, с.29, 30). Широкое описание Хазарии с указанием всех ее городов есть в большом ответном письме царя Хазарского каганата X в. Иосифа на большой запрос Хасдая ибн Шафрута, занимавшего видный пост при дворце испанских Омейядов. И здесь, как и во всех известных арабских и византийских письменных источниках, есть много сведений о южной части рассматриваемого каганата, а о северной только упоминается (Коковцев П.К., 1932, с.81-83, 98-102). В данном письме Иосифом указано более десяти до сих пор неизвестных городов. Один из них - находящийся как будто у р.Итиль (?) С-в-р (Коковцев П.К., 1932, с.98). И пока можно лишь предполагать, что тут упомянут город, который находился гораздо западней.
Современное с.Салтов (Верхний Салтов), в 8 км южней которого есть поселок Старый Салтов, в XVI-XVII вв. у местного населения имел название Сал-тановское. Подтверждение гипотезы о том, что “Савгар”, “Сарада”, “Салтановское” и “Салтов” - зто измененные названия одного и того же города, дают филологи. Они связывают замену одних согласных другими с различными изменениями в строительстве и в природе местности.
В дальнейшем исторические данные об указанном городе будут добываться из археологических раскопок Верхнесалтовского и Нетайловского некрополей. Параллельно с ними вокруг всего хазарского города необходимы археологические разведки для обнаружения пока еще не найденных его могильников.
Естественно, что рассматриваемый город входит в группу наиболее важных пунктов салтовской культуры и всей Хазарии. Поэтому различные археологические и широкие научные исследования Верхнесалтовского и Нетайловского памятников имеют большое значение для изучения истории Хазарского каганата и всего юга Восточной Европы.
Как уже отмечалось, вокруг территории данных археологических памятников (с 1997 г. ставших историко-археологическим заповедником) необходимы археологические разведки. Но выполнить это довольно сложно по ряду причин.
Если до сер.ХХ в. между памятниками была только узкая река Северский Донец, то сейчас здесь находится Печенежское водохранилище шириной до 0,8 км. Здесь правый берег водохранилища расположен совсем близко от правого берега бывшего речного русла, из-за чего под водой оказалась лишь
* Сведение о том, что находящееся “вблизи Верхнего Салтова большое древнее поселение VIII-X вв. с укреплениями и заграждениями”, площадью около 120 га, имело название “Сарада” имеется в Сельской книге 1998 г. Волчанского р-на Харьковской обл. (Сельская книга, 1998, с.9).
351
352
Рис. 3. Инвентарь Нетайловского могильника: 1-3 - арабские монеты; 4-10 - вещи поясного набора. 1 -погр. № 60; 2 - погр. N° 250; 3, 4, 6 - погр. № 164-Б; 5 - погр. № 134; 7,9 - погр. № 265; 8 - погр. № 215; 10 -погр. № 223. 1-8, 10 - серебро; 9 - бронза.
Fig. 3. Grave goods from Netailovka burial ground: 1-3 - Arabian coins; 4-10 - belt set things. 1 - int. Jib 60; 2 -int. № 250; 3,4,6- int. № 164-Б; 5 - int. № 134; 7,9- int. № 265; 8 - int. № 215; 10 - int. № 223. 1-8, 10 -silver; 9 - bronze.
Abb. 3. Inventar aus der Grabstatte Netajlovka: 1-3 - arabische Milnzen; 4-10 - Sachen des Giirtelsatzes. 1 - Grab 60; 2 - Grab 250; 3,4,6- Grab 164-Б; 5 - Grab 134; 7,9- Grab 265; 8 - Grab 215; 10 - Grab 223. 1-8, 10 -Silber; 9 - Bronze.
Dess. 3. Objet de la necropole Netailovsky: 1-3 - pieces de monnaie arabes; 4-10 - objet de I’ensemble de ceinture. 1 - tombeau № 60; 2 - tombeau № 250; 3, 4, 6 — tombeau № 164-Б; 5 - tombeau № 134; 7,9 - tombeau № 265; 8 - tombeau № 215; 10 - tombeau № 223. 1-8, 10 - argenteries; 9 - bronzes
восточная окраина пригорода Верхнесалтовского городища. Печенежское водохранилище везде занимает, в основном, левобережье бассейна Северского Донца. Поэтому почти все Нетайловское поселение, имевшее длину не менее 7 км, уже находится под водой. В 1998 г. стало известно, что на расстоянии 0,8 км юго-западней ямного Нетайловского могильника, прямо на левом берегу водохранилища, попадаются скелеты погребенных и развалы различных глиняных сосудов какого-то ямного некрополя той же салтовской культуры. И вполне допустимо, что под водой они уже находятся и в других местах. Поэтому здесь нужно вести и подводные археологические разведки.
Практически вся та территория правобережья и левобережья Печенежского водохранилища, где находятся рассматриваемые Верхнесалтовский и Нетайловский археологические памятники, а также и вокруг них, занята современными селами, базами отдыха, дачами, садами и огородами, а также лесами. И поэтому здесь нельзя нигде рыть даже небольшие разведочные археологические траншеи. Следовательно, при планировании ведения тут археологических разведок, нужно опираться не столько на осуществление разведочных раскопок, сколько на ведение аэрофото- или аэрокиносъемки, на применение различных научных методов, на получение нужной информации от местных жителей, дачников, рабочих и т.п. У нас еще в 1992 г. состоялся разговор с главным архитектором Вол-чанского р-на Харьковской обл. о том, чтобы на территории Верхнесалтовского и Нетайловского археологических памятников не велось какого-либо строительства, а, если это крайне необходимо, то в начале строительства обязательно должны участвовать археологи.
Возникает вопрос, как наиболее оптимально вести археологические раскопки обоих некрополей средневекового города. Пока это нужно делать не в самых удобных местах и не там, где хочется, а, в основном, там, где необходимо: где могильники уже сильно разрушены, где вести археологические раскопки еще возможно, и в этом есть смысл. В громадном Верхнесалтовском катакомбном могильнике это следует делать по берегам оврагов, возле се-
верной окраины с.Верхний Салтов, на территории современных дач и т.п. В ямном Нетайловском некрополе - там, где когда-то были различные колхозные сооружения, где находились окопы, блиндажи и другие объекты 1942-43 гг., по современной грунтовой дороге и т.п.
Давняя и важная традиция археологов заключается в том, что после археологических разведок и раскопок абсолютно все траншеи и раскопы должны быть правильно зафиксированы на точной топографической карте. По отношению к Нетайловскому могильнику это неплохо было сделано уже в самом начале археологических раскопок 1959-61 гг. и продолжается до сих пор. Здесь только одна небольшая сложность - уже нет возможности абсолютно точно указать площадь больших раскопов и разведок 1960-61 гг. Их уже давно нет, и зафиксированы они на небольшой (0,4x0,6 км) и устаревшей карте 1961 г. (Березовец Д.Т., 19626, табл.Ш).
Все это практически не касается Верхнесалтовского катакомбного некрополя, археологические раскопки которого велись с 1901 г. под руководством более десятка археологов. И теперь можно лишь приблизительно указать те места, где археологические раскопки велись до 1946 г.
Для того, чтобы в дальнейшем такой проблемы не возникло, необходимо сообщить всем руководителям археологических экспедиций, чтобы они запаслись копией одной маломасштабной (1:1000 - 1:2000) карты правобережья и левобережья Северского Донца с указанием не только берегов современного Печенежского водохранилища, но и бывшего русла р.Северский Донец. На достоверной географической карте должны быть отмечены все траншеи и раскопы с 1946 г. и, хотя бы приблизительно, с 1901 г. После окончания работ каждой археологической экспедиции на указанной карте должны быть отмечены места всех раскопов и траншей. И в конце каждого года это должно отмечаться на общей карте, при этом копии их должны быть у всех заинтересованных лиц. Все вскрытые катакомбы и другие могилы должны иметь единую, римско-арабскую нумерацию с буквенным обозначением: римский номер (I, II, III...) указывает часть Верхнесалтовского некрополя, арабский (1, 2, 3...)
353
Рис. 4. Инвентарь Нетайловского могильника. Фибулы (1-3) и зеркала (4, 5). 1 - погр. № 14; 2 - погр. № 164-Б; 3 - погр. № 143; 4 - погр. № 147; 5 - погр. № 197. 1-5 - серебро.
Fig. 4. Grave goods from Netailovka burial ground. Fibulae (1-3) and mirrors (4,5). 1 — int. № 14; 2 - int. Ns 164-Б; 3 - int. № 143; 4 - int. № 147; 5 - int. № 197. 1-5 - silver.
Abb. 4. Inventar aus der Grabstatte Netajlovka. Fibulen (1-3) und Spiegel (4,5). 1 - Grab 14; 2 - Grab 164-Б; 3 -Grab 143; 4 - Grab - 147; 5 - Grab 197. 1-5 - Silber.
Dess. 4. Objets de la necropole Netailovsky. Fennoirs (1-3) et miroirs (4-5). 1 - tomb. № 14; 2 - tomb. № 164-Б; 3 - tomb. № 143; 4 - tomb. № 147; 5 - tomb. № 197. 1-5 - argenteries
354
Рис. 5. Украшения из погребений Нетайловского могильника: 1,2- погр. № 164-Б; 3 - погр. № 279; 4 - погр. №218. 1, 2 - серебро; 3, 4 - бронза.
Fig. 5. Adornments from the interments of Netailovka burial ground: 1, 2 - int. № 164-Б; 3 - int. № 279; 4 - int. № 218. 1,2 - silver; 3, 4 - bronze.
Abb. 5. Schmucksachen aus der Grabstatte Netajlov: 1,2- Grab 164-Б; 3 - Grab 279; 4 - Grab 218. 1,2- Silber; 3,4 — Bronze.
Dess. 5. Parures des enterrements de la necropole Netailovsky: 1,2- tomb. № 164-Б; 3 - tomb. № 279; 4 - tomb. №218. 1, 2 - argenteries; 3, 4 - bronzes
- номер катакомбы или могилы, буквы (а, аб, а-б...) - количество погребенных. Пример: верхнесалтов-ская катакомба III - 150 (а-д).
До сих пор Верхнесалтовский и Нетайловский археологические памятники научно (в полном смысле этого слова) почти не исследовались.
Уже с нач.ХХ в. о Верхнесалтовском комплексе вышло большое количество статей руководителей археологических экспедиций. В них практически помещалась только информация о результатах археологических раскопок (Бабенко В.А., 1901, 1905, 1907, 1913, 1914; Багалей Д.И., 1901; Покровский А.М., 1905; Макаренко Н.Е., 1906; Федоровский А.С., 1913,1914; Семенов-Зусер С.А., 1952; Березовец Д.Т., 1962в; Аксенов В.С., 1998). Общее описание некрополя изредка представлено в различных публикациях по салтовской культуре (Шрамко Б.А., 1962, с.362-369; Березовець Д.Т., 1975; Березовец Д.Т., Пархоменко О.В., 1986). Крупнейший специалист по указанной культуре - С.А.Плетнева - этим, как уже отмечалось, почти не занималась, за исключением небольшого фортификационного пункта Верх-несалтовского городища. И почти во всех публикациях фигурируют различные рисунки и описания указанной цитадели (Шрамко Б.А., 1962, рис.102;
Плетнева С.А., 1967, рис.7, 3; Березовець Д.Т., 1975, рис.102; 1ченська О.В., 1980, рис.1), и по этой причине возникла небольшая дискуссия.
Немало имеется и публикаций по Нетайловско-му могильнику (Иченская О.В., 1981; Пархоменко О.В., 1983; Крыганов А.В., Чернигова Н.В., 1993; Жи-ронкина О.Ю. и др., 1996; Крыганов А.В., 1998). По нашему мнению, пока еще рано готовить обобщающую монографию о нем. К настоящему времени археологическими раскопками вскрыто не более 3% его площади, и каждый год попадаются новые формы и разновидности могил, совершенно новые и нередко уникальные вещи и т.д. И поэтому пока нет даже общей информации о нем.
В настоящее время необходимо глубокое исследование Верхнесалтовского и Нетайловского некрополей, изучая каждый отдельно и одновременно в сравнении одного с другим.
В погребениях обоих могильников нередко попадаются остатки различных, иногда довольно больших деревянных предметов. На этом основании можно вести дендрохронологию для точной датировки погребений, погребального инвентаря, всех частей указанных некрополей, всего хазарского города и т.д. Костей от целых или разрушенных скелетов погре
355
бенных в Верхнесалтовском катакомбном могильнике довольно много, а в Нетайловском ямном некрополе они в более или менее нормальном виде попадаются очень редко. Необходимо продолжать антропологическое исследование черепов погребенных, чем уже когда-то занималась Г.П.Зиневич (Зиневич Г.П., 1967, с.142-157). Необходимо также заняться изучением огромного количества довольно своеобразного погребального инвентаря и, прежде всего, арабских и византийских монет. Это сложней всего делать по отношению к Верхнесалтовскому некрополю, вещевой материал которого хранится в Санкт-Петер
бурге, Москве, Киеве, Харькове и Одессе. А из Нетайловского - в Киеве, Харькове и с.Верхний Салтов. Мы будем приветствовать, если кто-нибудь из ученых захочет использовать для исследования любые результаты археологических раскопок Нетайловского некрополя, причем не через 5 лет после раскопок, а уже сегодня.
Как видно из вышеизложенного, остатки больших археологических памятников - Верхнесалтовского и Нетайловского - салтовской культуры представляют большой научный интерес, т.к. это остатки крупнейшего города Хазарии.
Литература и архивные материалы
Аксенов В.С., 1997. К вопросу об этнической принадлежности захоронений с конем Нетайловского могильника// ВХДУ, № 396. Вып.29.
Аксенов В.С., 1998. Исследования Верхне-Салтовского катакомбного могильника// Археолопчш вщкриття в Украйп 1997-1998 рр. К.
Бабенко В.А., 1901. Археологические раскопки в Верхнем Салтове// Харьковские ведомости. № 174.
Бабенко В.А., 1905. Дневник раскопок Верхнесалтовского могильника// Сборник ХИФО. Т.16.
Бабенко В.А., 1907. Дневник раскопок в Верхнем Салтове, произведенных в 1905-1906 годах// Труды XIII АС. Т.1.
Бабенко В.А., 1913. Археологические исследования памятников древней культуры в сл.Верхнем Салтове.
Волчанск.
Бабенко В.А., 1914. Памятники хазарской культуры на юге России// Труды XV AC. T.I.
Багалей Д.И., 1901. Раскопки Верхне-Салтовского могильника// Харьковские ведомости. № 190.
Багалей Д.И., 1905. Объяснительный текст к Археологической карте Харьковской губернии// Труды XII АС.
T.I.
Березовец., 1962а. Раскопки средневековых памятников у с.Верхний Салтов Старосалтовского района Харьковской области// Архив ИА НАН Украины, № 3984а.
Березовец Д.Т., 19626. Отчет о раскопках грунтового могильника в с.Нетайловка// Архив ИА НАН Украины, № 39846.
Березовец Д.Т., 1962в. Раскопки в Верхнем Салтове 1959-1960 гг. (Печенежское водохранилище)// КСИА АН
УССР. Вып.12.
Березовець Д.Т., 1970. Про им’я носив салпвсько! культури// Археолога. Вип.24.
Березовець Д.Т., 1975. Салт1вська культура// Археолопя Украшсько! РСР. Т.З. К.
Березовец Д.Т., Пархоменко О.В., 1986. Салтовская культура// Археология Украинской ССР. Т.З. К.
Бубенок О.Б., 1997. Ясы и бродники в степях Восточной Европы (VI - нач.ХШ в.). К.
Жиронкина О.Ю., Крыганов А.В., Цитковская Ю.И., 1997. Об одном из комплексов погребений Нетайловского могильника// Древности. 1996. Харьков.
Зиневич Г.П., 1967. Очерки палеоантропологии Украины. К.
Тченська О.В., 1980. Цитадель Салгаського городища// Археолога. Вип.44.
Иченская О.В., 1981. Об одном из вариантов погребального обряда салтовцев по материалам Нетайловского могильника// Древности Среднего Поднепровья. К.
Иченская О.В., 1982. Особенности погребального обряда и датировка некоторых участков Салтовского могильника// Материалы по хронологии археологических памятников Украины. К.
Кадеев В.И., 1997. Украинский археолог, краевед и этнограф В.А.Бабенко (к 120-летию со дня рождения)//
Древности. 1996. Харьков.
Коковцов П.К., 1932. Еврейско-хазарская переписка в X веке. Л.
Крыганов А.В., 1997а. О результатах исследования Верхнесалтовского и Нетайловского памятников// Проблемы истории и археологии Украины. Тез. докл. науч. конф. Харьков.
Крыганов А.В., 19976. Административно-торговый центр Хазарии на ее северо-западной окраине// V М1жна-родна археолопчна конференщя студенпв та молодих вчених. Науков! матер!али. К.
Крыганов А.В., 2001. Крупнейший пункт (город) Хазарии// ВАЖ. № 1 (8).
Крыганов А.В., Чернигова Н.В., 1993. Новое исследование Нетайловского могильника салтовской культуры// ВХУ. № 374. Вып.27.
Макаренко Н.Е., 1906. Отчет об археологических исследованиях в Харьковской и Воронежской губерниях в
356
1905 г.// ИАК. Вып.19.
Магомедов М.Г., 1983. Образование Хазарского каганата. М.
Пархоменко О.В., 1983. Поховальний швентар Нетайл1вського могильника VIII-X ст.// Археологи. Вип.43.
Плетнева С.А., 1967. От кочевий к городам// МИА. № 142.
Плетнева С.А., 1981а. Салтово-маяцкая культура// Степи Евразии в эпоху средневековья. М.
Плетнева С.А., 19816. Древние болгары в бассейне Дона и Приазовья// Плиска - Преслав. Т.2. София.
Плетнева С.А., 1983. Раскопки безкурганных могильников средневековых кочевников// Методика полевых археологических исследований. М.
Плетнева С.А., 1986. Хазары. М.
Плетнева С.А., 1996. Саркел и “Шелковый путь”. Воронеж.
Покровский А.М., 1905. Верхне-Салтовский могильник// Труды XII AC. T.I.
Рыбаков Б.А., 1952. Русские земли по карте Идриси 1154 года// КСИИМК. T.XLIII.
Седов В.В., 1982. Восточные славяне в VI-XIII вв. М.
Сельская книга (1998) памяти воинов, погибших в боях при освобождении села Верхний Салтов, села Украинка Волчанского района Харьковской области в 1941-1943 гг.
Семенов-Зусер С.А., 1952. Доопдження Саливського могильника// АП УРСР. T.I. К.
Федоровский А.С., 1913. Дневник раскопок Верхне-Салтовского могильника// Вестник ХИФО. Вып.З.
Федоровский А.С., 1914. Дневник раскопок Верхне-Салтовского могильника// Вестник ХИФО. Вып.5.
Флёров В.С., 1993. Погребальные обряды на севере Хазарского каганата. Волгоград.
Чернигова Н.В., 2000. О некоторых особенностях цитадели Верхнесалтовского городища// Археология и древняя архитектура Левобережной Украины и смежных территорий. Донецк.
Шрамко Б.А., 1962. Древности Северского Донца. Харьков.
Summary
A.V. Kryganov (Sumy, Ukraine)
Upper Saltov and Netailovka Archaeological Sites of the Saltov Culture: Remains of an Ancient Khazarian City
The Upper Saltov and Netailovka complexes are the largest archaeological sites of the Saltov culture. They are considered to be the remains of a handicraft and trading and important administrative centre in the north-west remote districts of Khazaria. Judging by archaeological reconnaissance, numerous pit and catacomb necropoles, still unknown, could be found around it. Though archaeological excavations have been carried out in the area for a long time, its complex investigation has not been undertaken as yet. The paper points out the most perspective directions for archaeological reconnaissance and excavations.
We suppose that in the vicinity of the Pechenezhskoye storage reservoir most valuable archaeological sites could be found. Their investigation may bring new interesting data and discoveries. The hypothesis that three well-known names - Savgar, Sarada and Saltov - refer to one big Khazarian city could be verified by further research by both historians and philologists.
A.V. Kryganov (Sumy, Ukraine)
Archaologische Denkmaler der Saltov-Kultur von Verhnesaltov und Netajlov - Reste einer alten Chasarenstadt
Die Komplexe von Verhnesaltov und Netajlov sind die grofiten archaologischen Denkmaler der Saltov-Kultur. Sie gehoren einer Handwerks- und Handelsstadt und einem wichtigen administrativen Zentrum Chasariens in seinem nordwestlichen Randgebiet. Nach archaologischen Erforschungen befinden sich um diese Stadt herum noch viele unbekannte grubengrab- und katakombengrabzeitliche Nekropolen. Archaologische Ausgrabungen der Denkmaler werden schon seit langerer Zeit durchgefuhrt, sie wurden aber komplex fast nicht erforscht. Wir wiesen auf die wichtigsten Richtungen in den archaologischen Erforschungen und Ausgrabungen hin.
In der Gegend um den heutigen Pecenez-Stausee befinden sich die wertvollsten archaologischen Denkmaler, deren Erforschungen interessante Materialien und sogar Entdeckungen ergeben konnten. Um die Hypothese daruber zu bestatigen, dass alle drei Benennungen - Savgar, Sarada, Saltov - einer groBen Stadt Chasariens gehoren, sollten daran sowohl Historiker als auch Philologen arbeiten.
357
A.V.Kryganov (Soumy, Ukraine)
Les monuments archeologiques Verkhnesaltov et Netailovka de la culture Saltov : vestiges d’une ville ancienne khazare
Les complexes Verkhnesaltov et Netailovka sont des monuments les plus importants de la culture Saltov. Ils representent des vestiges d’une grande ville d’artisanat et de commerce qui servait de centre administratif aux confins nord-ouest de la Khzarie. Selon les reconnaissances archeologiques on doit s’attendre a trouver tout autour plusieurs necropoles de type fosses et catacombes. Les fouilles archeologiques qui sont en cours depuis longtemps, n’ont guere servi d’objet d’etudes scientifique. Nous avons indique quelles sont les directions les plus importantes a suivre pour les reconnaissances et fouilles archeologiques.
A notre avis, des monuments archeologiques precieux se trouvent aux environs de la reserve d’eau contemporaine Petchenegue dont les fouilles doivent foumir des resultats interessants, voire des decouvertes. Il у a du travail a faire aux historiens comme aux philologues pour confirmer 1’hypothese de trois noms : Sargar, Sarada, Saltov comme appartenant a une meme grande ville de la Khazarie.
358
В.П.Петров
ХАЗАРЫ В КРЫМУ. ХАЗАРСКОЕ И РУССКОЕ ПИСЬМО VI-IX ВВ. Н.Э.
Неизвестный В.П.Петров* (вместо предисловия)
Виктор Платонович Петров (1894-1969 гг.) в силу разных обстоятельств еще мало известен как на Украине и в других странах Восточной Европы, так и на Западе. Он является феноменом в украинской науке и культуре. В.П.Петров был не только одним из первых организаторов новосозданной Академии Наук Украины, выдающимся ученым -археологом, историком, этнографом, фольклористом, лингвистом-индоевропеистом, историком литературы, культурологом, но и философом-экзистенциалистом, оригинальным мыслителем - исто-риософом, а также талантливым писателем-модернистом (литературный псевдоним В.Домонтович), автором интеллектуальной философской прозы. Историософские взгляды В.П.Петрова (философский псевдоним В.Бер) на двадцать лет опережали удивительно похожую концепцию французского культуролога Мишеля Фуко (Ф1зер I., 1999, с.42-44). Свои историософские позиции, сформировавшиеся в 20-40 гг. XX в„ В.П.Петров продолжал отстаивать и в трудах, написанных в последний период своей жизни (Петров В.П., 1966, 1968, 1972).
Работы В.П.Петрова по археологии, языкознанию, литературоведению, фольклористике, этнографии во многом опережали свое время. В.П.Петров был интегрирован в мировую культуру и науку, он по словам Ю.Шевелева (Шереха), был “одшею з найбшь-ших, якщо не найбыьшою штелектуальною постат-тю серед емДрацп, один is дуже небагатьох, хто Mir сказати свое слово в розвитку cbitoboi думки” (“одной из крупнейших, если не самой крупной интеллектуальной личностью среди эмиграции, одним из очень немногих, кто мог сказать свое слово в развитии мировой мысли”) (Шевельов Ю., 2000, с.8-38).
Деятельность разведчика в тылу немцев (1942-1949 гг.), философские экзистенциалистские взгляды В.П.Петрова привели к тому, что его в СССР в послевоенные годы не признали. Ему, лишенному научной степени и званий, не давали возможности публиковать фундаментальные монографии, его довоенное наследие замалчивалось, работы периода пребывания в Германии были вовсе неизвестны в СССР. И только недавно на Украине началось исследование культурного и научного наследия
В.П.Петрова (Абашина Н.С., 1986, с.6-8; Максимов С.В., 1986, с.1-5; Толочко П., 1992, с.3-8; Горохов-ський С., 1992, с.90-98; Павличко С., 1993, с.111-125; Загоруйко Ю., 1993, с.4-5; Шерех Ю.(Шевельов), 1995, с.173-184; Абашина Н.С., 1997, с.13-19; Петра-ускас О.В., 1997, с.20-25; Толочко П.П., 1997, с.5-8; Павличко С., 2000, с.84-88; Агеева В., 2000, с.3-20; Пронкевич О., 2000, с.73-79; Матв1енко С., 2000, с.9-16; Дмитренко М., 2000, с.88-91; Стрижак О., 2000, с.136-141 и др.). Но еще не издано ни полного собрания сочинений, ни сборника избранных научных трудов В.П.Петрова, его работы не переведены на иностранные языки, его имя еще не стоит рядом с именами выдающихся ученых, таких как Фуко, Фрезер, Пропп и др.
Научное наследие В.П.Петрова состоит из опубликованных работ по археологии, этногенезу (В.П.Петров выделял этногенез как отдельную область научного знания), фольклору и этнографии, историософии и философии, литературоведению, лингвистики (топонимики, ономастики, семасиологии, морфологии), которые разбросаны по разным, часто малодоступным изданиям, а также из неопубликованных рукописей. Значительная часть этих работ по своей сути являются культурологическими. В центре исследований В.П.Петрова стоят европейцы, прежде всего те, которые жили на территории Украины. В то же время такие факторы, как фундаментальный характер исследований В.П.Петрова по этноистории населения Восточной Европы I тыс. до н.э.- I тыс. н.э., работы по индоевропеистике, по фольклору, а также само географическое расположение Украины между Востоком и Западом, что сказалось на ее истории, - все это обусловило изучение В.П.Петровым материалов народов Востока. Последние он использует при исследованиях этноистории, фольклора, письменности. При этом В.П.Петров мыслит одновременно как высокопрофессиональный археолог, историк, лингвист, этнограф, что редко встречается среди ученых. Среди народов Востока в исследованиях В.П.Петрова определенное место занимают хазары.
Знание Востока В.П.Петровым имело не только академический характер. Во время II Мировой
* Текст рукописи подготовлен к печати В.Н.Корпусовой. Благодарим Дирекцию Института Археологии НАНУ, а также сотрудников Научного архива Института за возможность публикации данной рукописи В.П.Петрова.
359
войны оно спасло жизнь маленького народа - караимов, которых немецкие нацисты во время оккупации Украины хотели тотально уничтожить, как евреев. Слово В.П.Петрова, в то время советского разведчика в тылу немцев, ученого, интеллектуала, признанного авторитета у немецких военных, в том числе у власовцев, стало решающим в дискуссии нацистов с караимами. Последние вместе с поддерживающими их учеными, оставшимися на оккупированной территории Украины, пытались доказать нееврейское происхождение караимов. Позиция В.П.Петрова относительно происхождения караимов как потомков хазар, которые, в основном, были тюрками, принявшими иудаизм, а также напоминание того исторического факта, что караимы, в отличие от евреев, в царской России имели привилегии дворянства, - все это убедило немцев и определило судьбу караимов, склонив шаткое равновесие дискуссии в пользу сохранения жизни караимов (Стрижак О., 2000а, с.5).
Парадоксально то, что, хотя многие научные идеи В.П.Петрова еще не воспринимаются, и его имя почти забыто, все же его авторитет ученого и в настоящее время играет большую роль при решении актуальных научных проблем, в том числе исторических. При этом случается некорректное использование работ В.П.Петрова, например, О.Прицаком при решении проблемы происхождения государственности Киевской Руси, хазарской, с точки зрения указанного автора ( Голб Н., Прицак О., 1997)*.
То же самое может произойти и с проблемой происхождения древнейшей славянской письменности, если не опубликовать рукописей В.П.Петрова, хранящихся в Научном архиве Института археологии НАНУ. К последним относится и впервые публикуемая в данном издании рукопись “Хазары в Крыму. Хазарское и русское письмо VI-IX вв. н. э.”**, которая по смыслу имеет непосредственную связь с содержанием одного из разделов (“Славяно-хазарские связи. Сравнительная характеристика славянской руники”) фундаментального труда “Славянская руника. Черты и резы. Происхождение древнейшей славянской письменности” (Петров В.П., 1966, с.60, № 130, п.4). Работа над указанной монографией не была закончена В.П.Петровым*** ****. Последние годы жизни он посвятил написанию грамматики и составлению словаря древнерусско-**** го языка
Публикуемая рукопись “Хазары в Крыму. Хазарское и русское письмо VI-IX вв. н.э.” состоит из двух частей: отрывка текста неоконченной работы
и тезисов доклада. По В.П.Петрову, обе части имеют одинаковое название, что свидетельствует об их принадлежности к одной главе или к одному разделу большого текста, но содержание тезисов доклада значительно шире содержания отрывка текста. Хотя последний небольшой по объему, но он интересен по содержанию. В.П.Петров, всегда придававший первостепенное значение письменным источникам, упорядоченность последних по проблеме происхождения славянской письменности начинает с “Паннонского жития” Константина-Кирилла. В.П.Петров, в отличие от некоторых ученых, не относится скептически к сообщениям, приводимым в “Паннонском житии”. Он, учитывая “черты эпохи” и исходя из характера миссии Константина, как полномочного представителя византийского императора, направленного к хазарскому кагану с ответственным политическим поручением и прибывшего в 860 или 861 г. из Византии в Крым, отвечает на вопрос, почему Константин не торопится ехать в ставку к хазарскому кагану, а задерживается в Херсонесе (Корсуни). Текст В.П.Петрова не окончен, но дальнейший ход его мыслей полностью ясен, он прослеживается в тезисах доклада.
Основная идея доклада, основанного на письменных и археологических источниках, сводится к тому, что в Среднем Поднепровье в киеворусское время еще существовала более древняя, чем глаголица, система письма (“резов и черт”), которая “по своим типологическим признакам отвечает графической системе хазарского письма в прямом соответствии со сведениями Марварруди о родственности хазарского и русского письма и общности их происхождения.” Неизвестно, был ли где-то прочитан данный доклад, тезисы нигде не опубликованы. Возможно, В.П.Петров его готовил для конференции, посвященной 110-летию славянской письменности в 1963 г., но потом на этой конференции прочитал другой доклад (Петров В.П., 1963, с.18-29).
Публикуемые тезисы доклада сбереглись в двух вариантах. Они по смыслу не отличаются один от другого, за исключением авторских редакторских правок и наличию в одном варианте пунктов 7 и 8. Этот наиболее полный и отредактированный В.П.Петровым вариант тезисов публикуется ниже. Тезисы доклада и отрывок текста не имеют даты написания, однако, судя по использованию В.П.Петровым материалов монографии М.И.Артамонова “История хазар”, Л., 1962, они были написаны не ранее 1962 г. и вряд ли позднее 1967 г.
* На ошибочное использование О.Прицаком работы В.П.Петрова указал Толочко П.П. См.: Толочко П. Хазарочудейське заснування Киева: до icTopii м!фу// Кишська старовина. 2000. N1 6. С.6.
** НА ИА НАНУ, а.ф. № 16, д. № 178.
*** Главы и материалы монографии см.: НА ИА НАНУ, а.ф. № 16, д. NaN" 115, 116, 117, 215, 217, 218, 219.
**** НА ИА НАНУ, а.ф. № 16, д. № 266.
360
Литература и архивные материалы
Абашина Н.С., 1986. Вивчення етногенезу словЧ г < працях В.П.Петрова// Археолопя. № 54.
Абашина Н.С., 1997. В.П.Петров про поняття “археолопчна культура”// Проблеми походження та кторично-го розвитку слов’ян. К.
Агеева В., 2000. Мовш Ари В.Домонтовича// В.Домонтович. Д1вчина з ведмедиком. Болотяна Лукроза. К.: Критика.
Голб Н., Прицак О., 1997. Хазаро-еврейские документы X в./ Науч, редакция, послесловие и комментарии В.Я. Петрухина. Москва - Иерусалим.
Гороховський С., 1992. Вжтор Петров - сторшки творчо! спадщини// Хрошка 2000. Вип.2.
Дмитренко М., 2000. Вжтор Петров - дослщник украшського фольклору// Народна творчкть та етнографш. №4.
Загоруйко Ю., 1993. “Ромашзоваш бюграфп” В1ктора Петрова// Слово. 4.6.
Максимов С.В., 1986. Питания icTopii стародавн!х слов’ян у працях В.П.Петрова// Археолопя. № 54.
Матв1енко С., 2000. Бюграф1чне та автобюграф!чне: перетин у текстах В1ктора Петрова// НУКМА. Maricrepi-ум. Вип.4. Лпературознавч! студп. К.
Павличко С., 1993. На зворотному бощ автентичносп: Культурфыософы Петрова-Домонтовича-Бера (1946-1948)// Сучасшсть. № 5.
Павличко С., 2000. Кшвськ! неокласики i розвпок украшсько! культури поетичного слова// Народна творчкть та етнографш. № 4.
Петраускас О.В., 1997. Балто-слов’янсью вщносини за роботами Вжтора Платоновича Петрова// Проблеми походження та кторичного розвитку слов’ян. К.
Петров В.П., 1963. Слов’янська писемнкть за археолопчними пам’ятками// Питания походження i розвитку слов’янсько! писемносп. Матер1али Науково! cecii АН УРСР, присвячеш 110-р1ччю слов’янсько! писем-HOCTL К.
Петров В.П., 1966. Язык. Этнос. Фольклор. Автореф. по совокупности работ... канд. филолог, наук. К.
Петров В.П., 1968. Сюфи. Мова i етнос. К.
Петров В.П., 1972. Етногенез слов’ян. К.
Пронкевич О., 2000. М. де Унамуно - Х.Ортега-АГассет - В.Домонтович: “IcTopii вигаданих кохань’7/ НУКМА. Магктер1ум. Вип.4. Лпературознавч! студп. К.
Стрижак О., 2000. Вжтор Петров як антознавець// Ант-2000/4-6.
Стрижак О., 2000а. Вжтор Петров (До 105-р1ччя з дня народження й 30-р1ччя з дня смерп)// Народознавство. № 58.
Толочко П., 1992. Вжтор Петров - доопдник украшського етногенезу// Петров Впстор. Походження украшського народу. К.
Толочко П.П., 1997. Слово про В.П.Петрова - видатного украшського археолога// Проблеми походження та кторичного розвитку слов’ян. К.
Ф!зер I., 1999. Украшський Фуко чи французький Петров? Разюча схожкть двох кторюсоф1в// НУКМА. Науков! записки. Т.П. Фитол от. К.
Шевельов Ю., 2000. Шостий у грош. В.Домонтович в icTopii украшсько! прози// В.Домонтович. Без грунту. Повкть Украшська модерна лкература. К.
Шерех Ю.(Шевельов), 1995. Не для д!тей// Хрошка 2000. Вип.1.
В.Н.Корпусова
В рецензии на книгу Емила Георгиева “Славянская письменность до Кирилла и Мефодия” (София, 1952) М.П.Сотникова так освещает историографическую ситуацию, как она сложилась к настоящему времени: “Литература, посвященная происхождению славянской письменности, многочисленна и разнообраз
на. Нет, пожалуй, ни одного крупного филолога, лингвиста, палеографа XIX-XX вв., который в той или иной связи не касался этой проблемы. И все же, вследствие крайне ограниченного количества и случайности источников, наука до сих пор не располагает общепринятым решением данной проблемы”*.
* Сотникова М.П. Рецензия. Емил Георгиев. Славянская письменность до Кирилла и Мефодия. София. 1952// ВИ. 1953. № 3. С.99.
361
Кроме недостаточности источников, необходимо указать также на их неупорядоченность. Начнем с письменных известий и, в первую очередь, с “Паннон-ского жития” (кон.IX в.) Константина - Кирилла (826-869 гг.). В VIII главе этого важнейшего источника, датируемого временем никак не позже кон.IX в., сообщается, что Константин во время своей хазарской миссии, приурочиваемой чаще всего к 860 или 861 г., прибывший из Византии в Крым, и, находясь в Херсонесе - Корсуне, прежде всего, занялся изучением древнееврейского языка (“беседы”) и книг. Углубляя свой языковый опыт, он счел нужным самым тщательным образом проштудировать древнееврейскую грамматику. Больше того, он перевел при этом грамматику в восьми частях. В “Житии” об этих занятиях Константина читаем: “Херсона дошьдъ, наоучися тоу жидовь-ст?и [(жидовьскои)] бес?д? и кънигамъ, осмь чястии граматикия пр?ложь, (приложи) и отъ того разоумъ болии въсприимъ”*. Непосредственно вслед затем он обратился к штудированию “самарянских книг”. Получивши эти книги, он затворился в “храмине”. “Са-марянинъ же етеръ (н?кои) тоу жив?аше и, приходя къ немоу, сътязашеся съ нимъ и принесъ ( принесе) кънигы самаряньскы, показа емоу. И испрошь я оу него философъ, затворися в храмин? [и на молитву ся наложи (приложи) и, отъ бога разоумъ приимъ,] чисти (чътати) начятъ кънигы бес порока.”**. В Херсонесе же Константин нашел псалтырь и евангелие, “ро-усьскыми письмены (росъскы письмены) писано”***. Это сообщение содержится во всех 23 дошедших до нас списках “Паннонского жития”, за исключением двух, в которых вместо слова “роусьскыми” употреблено выражение “роушскымь письменемь”.
“Житие” не разъясняет, что представляли собой эти письмена, которые именуются “русскими”. Из общего контекста, однако, видно, что, разыскавши в Корсуни русские книги, философ отнесся к их изучению столь же внимательно, как и к штудированию древнееврейских и самарянских книг. Как и в обоих предыдущих случаях, он начал с разговорной речи. Овладевши с помощью человека, знавшего этот язык, русскою “беседою”, он приступил к изучению незнакомых ему письмен. Прикладывая к письменам “гласные и согласные”, он в конце концов начал “чисти и съказати”.
Повествование “Паннонского жития” способно вызвать недоумение. Посланный в Крым к хазарскому кагану с ответственным политическим поручением, выступая как доверенное лицо императора, личный его представитель, Константин, опытный и тонкий дипломат, “ц?сарьскую дрьжаву в?дыи и чьсть”, никуда не торопится. Он не спешит ехать в ставку к
кагану, задерживается неопределенно долгое время в Херсонесе, ведет здесь замкнутую, уединенную жизнь, занимается делами, не имеющими, казалось бы, никакого отношения к возложенному на него дипломатическому поручению. Вместо всего этого, он изучает мертвые культовые языки, трудится над переводом или же составлением древнееврейской грамматики, разыскивает книжные раритеты. В изображении “Жития” он выступает перед нами как философ, книголюб, педантичный, отрешенный от мира грамматик, чуждый всей житейской суеты.
Как все это понять и объяснить? Нет ли во всем этом какой-либо искусственной путаницы и нарочитой иконописной стилизации. Проще и легче всего, конечно, усомниться в сообщениях “Жития” и отбросить их как не отвечающие реальной действительности. Большинство исследователей так и поступает. “Обычно считают известия в “Житии” о том, что Константин изучал языки преувеличенными и относятся к ним с недоверием”, заявляет в своем фундаментальном труде о Кирилле и Мефодии академик П.Лав-___**** ров
Хотя академик П.Лавров как будто установившегося взгляда (“Впрочем, едва ли это так!..”), однако и он в своих комментариях, столь же добросовестных, как и обстоятельных, не предлагает никаких объяснений, для чего Константину, по прибытию в Херсонес, - тогда важный портовой город, опорный пункт Византии в Крыму, - понадобилось переводить грамматику, разыскивать быть может редкие книги, [доживаться безукоризненного произношения на языке, который обозначается в “Житии” как самарянский, и, наконец, в конечном счете, какая могла встретиться у него здесь в Корсуне надобность в якобы “русских” книгах, как бы ни понимать это выражение?
У нас нет оснований скептически относиться к сообщениям, приводимым в “Паннонском житии”, но как их понять? Думаем, что если учесть черты эпохи, то сведения “Жития” окажутся полностью оправданными. IX в. - эпоха, когда политика была облечена в религиозные одежды. Дипломатический представитель - духовное лицо, монах, инок, компетентный в вопросах вероучения, знающий, какое цесарство от бога и способный доказать это и опровергнуть доводы противника - иноверца.
В начале VIII главы, перед рассказом о хазарской миссии Константина и Мефодия, в “Житии” приведена мотивировка миссии, обрисована политическая и международная ситуация, вызвавшая посылку миссии. Древнее племенное язычество в Хазарии, как общественная идеология, окончательно обветшало. Оно не отвечало уже потребностям общества. Религией
* Лавров П. Кирило та Методш в давньослов’янському письменствД/ [УАН. Збхрник 1сторично-фОолоНчного в1дд1лу. N" 78. К. 1928. С.259].
** Там же, с.259.
*** Там же, с.259 [260].
**** Лавров П. Указ. соч. С.17.
362
правящей верхушки хазарского государства к этому времени становится иудейство. Масуди принятие хазарами иудейства датирует koh.VIII - нач.1Х в. Ал-Фа-ких (IX в.), переписавший Ибн-Хордадбега, указывает: “Хазары все евреи, а именно они в недавнее время приняли иудейство”.
Хотя иудаизм и сделался к сер.IX в. признанной религией хазарского правительства, как об этом сказано в “Житии” (“Евреи оустятъ (нудятъ) ны в?ру ихъ и д?ла (д?т?ль) прияти”), однако иудейская религия “не могла не встретить активного противодействия со стороны многочисленных в Хазарии христиан и мусульман”, справедливо замечает М.И.Артамонов*. К тому же - и это важно особо подчеркнуть - за каждой из этих религиозных группировок Хазарии стояли могущественные ед[и]новерные государства, за христианами - Византия, за мусульманами - Арабский халифат.
Арабы, именуемые в “Житии” сарацинами, обещали хазарам устойчивый мир и крупную материальную поддержку (“миръ дающе и дары мъногы”). Ха
зары были остро заинтересованы в обеспечении мирных отношений на юго-востоке страны со странами Ислама, но они в такой же мере стремились сохранить дружественные отношения с Византией, как об этом сказано там же в “Житии”. “Старую (прьвую) дроужь-бу и любъвь дрьжаще, языкъ бо велии суще, отъ бога ц?сарьство дрьжите”, “сего ради сълемъ (послахомъ) къ вамъ”. Происходил обмен посольствами.
Миссия Константина к хазарам, как полномочного представителя византийского императора, была сугубо ответственной. От ее успеха или неуспеха зависело многое, тем более, что Константин должен был, представляя интересы Византии, тем самым представлять интересы всех крымских христиан в Хазарии, поскольку они находились под религиозной опекой Византии, подчинялись церковно-иерархической юрисдикции константинопольского патриарха.
Все становится на свое место. Предмет, объем и цель изучений, предпринятых Константином в Крыму, определялись характером миссии, ее непосредственными политическими задачами.
II
Тезисы доклада
1.	Вопрос о хазарском и русском письме Крыма в VI-IX вв. н.э. остается на сегодня все еще мало разработанным как в своей постановке, так и в имеющейся исследовательской литературе.
2.	Одним из основных и важнейших источников в вопросе о письменности Крыма в данный период является “Паннонское житие” Кирилла и Мефодия (кон. IX в.). Согласно “Житию”, Константин во время своей хазарской миссии, относящейся к 860 или 861 г., находясь в Херсонесе (Корсуне), изучал здесь древнееврейские книги, самарянские , а также книги и язык, который в “Житии” определяется как “русский”.
3.	Наряду с “Паннонским житием”, не меньшее значение имеет другой источник, сообщение персидского историка XIII в. Фахр-ад-Дина Марварруди. Последний указывает на родственность хазарского и русского письма, на общность их происхождения.
4.	В 40-50 гг. делались неоднократные попытки выяснить происхождение древнерусского письма, его генетическую основу и установить связи славянской глаголицы с так называемыми “загадочными знаками” Северного Причерноморья.
5.	Неудача сделанных попыток объясняется, с одной стороны, недостаточностью имевшихся в распоряжении исследователей археологических материалов, а с другой стороны также тем, что исследователи, об
ходя основной вопрос о синхронных связях графических систем данного периода, сразу же обращались к постановке вопроса о диахронных (генетических) связях.
6.	Полевые археологические работы последних лет в области Среднего Поднепровья (Жовнин, Воин, Пеньковка, Киев, Белгородка, и др.) засвидетельствовали наличие на этой территории в древнерусское время знаков и надписей типа “резов и черт” наряду с глаголицей и кириллицей, аналогичных славянскому Подунавью.
7.	Эта система древнерусского письма, более древняя чем глаголица и кириллица, продолжала существовать в бытовом употреблении в IX-XI вв. в Древней Руси, подтвердивши предположение Лихачева о мно-гоалфавитности древнерусской письменности.
8.	Графическая система Среднего Поднепровья по своим типологическим признакам ближайшим образом отвечает графической системе хазарского письма, как это последнее засвидетельствовано на материалах раскопок в Саркеле, на Маяцком городище, а также на баклажках из Новочеркасского музея, в прямом соответствии с упоминанием персидского историка Марварруди о родственности хазарского и русского письма и общности их происхождения.
[Артамонов М.И. История хазар. Л. 1962. С.329].
363
Summary
V.P. Petrov (Kiev, Ukraine)
The Khazars in the Crimea. Khazarian and Russian script of the Vlth-IXth cc.
The scientific heritage of V.P Petrov (1894-1969) still remains unknown. Here we present a first print of a manuscript which is part of a larger work that has remained unfinished, and is dedicated to the problem of the origin of the ancient Slavonic written language. The first part of the manuscript bears on putting in good order the written sources about the mission of Byzantine ambassador Konstantine- Cyril to the Khagane of Khazaria. In the second part of the manuscript (theses) the author raises a question about synchronous links of graphic systems in the Vlth- the IXth cc. On the basis of written and archaeological sources he comes to the conclusion that the system of the Old Russian script even older than the Glagolitic or Cyrillic alphabets persisted in Kiev Russ in the IXth- the Xth cc. By its typological features it was close to the Khazarian graphic script.
V.P. Petrov (Kiew, Ukraine)
Chasaren auf der Krim. Chasarische und russische Schrift des VI.-IX. Jhs n. Ch.
Das wissenschaftliche Erbe von V.P. Petrov (1894-1969) ist noch wenig bekannt. Die Erstveroffentlichung des Manuskriptes ist ein Teil einer grofien unvollendeten Arbeit, die der Herkunft der altesten slawischen Schrift gewidmet ist. Das Manuskript besteht aus zwei Teilen. Der eine Teil betrifft die Ordnung der Schriftangaben fiber die Mission des byzantischen Botschafters Konstantin-Kirill zum chasarischen Kagan. Im anderen Teil des Manuskriptes (Thesen) stellt der Autor die Frage fiber synchrone Verbindungen der graphischen Systeme des VI.-XI. Jhs. Auf Grund der Analyse der schriftlichen und archaologischen Quellen schlussfolgert der Autor, dass das System der altrussischen Schrift alter ist als Glagoliza und kyrillische Schrift. Sie existierte im Kiewer Russ weiter im IX.-XI. Jhs. Nach den typologischen Merkmalen ist sie der chasarischen graphischen Schrift nahe.
V.P.Petrov (Kiev, Ukraine)
Les Khazars en Crimee. L’ecriture khazare et russe aux VI-IX s.s. apres J.-C.
L’heritage scientifique de V.P. Petrov (1894-1969) est peu connu. Le manuscrit publie ici fait partie d’un grand ouvrage consacre a 1’origine de 1’ancienne ecriture slave. Le manuscrit publie se compose de deux parties dont la premiere est une mise en ordre des renseignements ecrits concemant la mission de 1’ambassadeur byzantin Constantin-Cyril aupres du khagan khazar. La deuxieme partie (theses) pose le probleme des liens simultanes des systemes graphiques aux VI-IX s.s. En partant de 1’analyse des sources ecrites et archeologiques I’auteur aboutit a la conclusion que le systeme de l’ecriture du vieux russe, plus ancien que 1’alphabet glagolitique et cyrillique, avait existe en Russie kievienne encore aux IX-XI s.s. Ses traits typologiques etaient proches de l’ecriture graphique khazare.
364
С.И.Татаринов, С.В.Федяев
НОВЫЕ РАННЕБОЛГАРСКИЕ ПОГРЕБЕНИЯ ИЗ МОГИЛЬНИКА ДРОНОВКА-3 (ЛИМАНСКОЕ ОЗЕРО) НА СЕВЕРСКОМ ДОНЦЕ
Интенсивное исследование могильников салтово-маяцкой культуры (СМК) на р.Северский Донец приходится на 70-80 гг. XX столетия, тогда же были опубликованы отдельные результаты исследований (Плетнева С.А., 1967, 1976; Швецов М.Л., Красильников К.И., 1981; Татаринов С.И., Копыл А.Г., 1981).
В 1984-1988 гг. были получены очередные материалы раскопок салтово-маяцкого могильника “Лиманское озеро” (Дроновка-3). Напомним, что могильник Дроновка-3 - Лиманское озеро расположен на левом берегу р.Северский Донец в 1,5 км западнее с.Дроновка (остановочный пункт ж.д. “Прележный”). Могильник выявлен при раскопках многослойного поселения неолита, эпохи бронзы. Итоги исследованных в 1974-84 гг. 20 погребений на этом могильнике и соседних территориях опубликованы ранее (Татаринов С.И., Копыл А.Г., 1981; Татаринов С.И., Шамрай А.В., Копыл А.Г., 1986). В 1987-88 гг. открыто 18 новых погребений салтово-маяцкой культуры. Раскопы были заложены к ЮВ от старых (рис.1, 2).
Погребение 23 открыто на глубине 1,15 м по темногумусированному пятну подпрямоугольной формы размером 1,8 х 0,6 м. Яма прослежена в материке на глубину 0,2 м, стенки ровные, вертикальные, дно плоское.
В могиле - скелет женщины 30-40 лет на спине, головой на ЮЗЗ, руки вдоль туловища, ноги сведены. Полностью отсутствовали позвоночник, кости таза, мелкие кости кистей и стоп, ребра. Череп лицом вверх. У черепа - кухонный кружальный горшок с полосчатым рифлением, кубышка высотой 16 см с крышкой. Рядом - жертвенная пища в виде “седла” и остатки распавшегося железного ножа. В ногах - КЖ (череп и кости).
Погребение 24 открыто на глубине 1,1 м. Яма не прослежена, скелет девушки 16-17 лет помещен на спине, головой на 3, череп приподнят, руки вытянуты вдоль туловища, кистями на тазе, ноги сведены в коленях и стопах (рис.З, 2).
За черепом стояли кружальный одноручный кувшин со сливом высотой 16 см (рис.З, 11) и кухонный гончарный горшок (рис.З, 10) с рифлением и двойной волнистой линией под венчиком высотой 10 см. На дне горшка - клеймо в виде “креста”.
Слева и справа от черепа найдены две золотые сложносоставные серьги (типа серег из раскопок катакомбного могильника Маяки на Дону, раскопки В.С.Флёрова, С.А.Плетневой). Сохранилась централь
ная часть из высокопробного золота (рис.З, 12, 13) в виде большого диаметра (1,8 см) кольца-овала с несомкнутыми концами, с серебряным шариком (на одной серьге утрачен) на вершине серьги и золотым диском с обоймочкой на другом конце. В конце обоймочек на железном стержне крепились разрушившиеся висячие части полушарий из серебра, образовывавшие полный шарик (сохранились в сильно поврежденном виде); маленькая, диаметром 3 мм, золотая “розетка”, трубчатая серебряная “ру-рочка”, большая золотая “розетка”; завершал изделие снова тонкостенный шарик из 2 половинок. К сожалению, от висячей части сохранились только части полушарий и “розетки”, поэтому реконструкция предположительная, по аналогии с серьгой из Маяк.
Погребение 26 открыто в южной части, раскопано на значительном удалении от основной группы погребений СМК.
На глубине 0,4 м в гумусированном культурном слое ЭПБ находился скелет ребенка 4-6 лет на спине, головой на 3, руки, слегка согнутые в локтях, лежат кистями на тазе, ноги слегка сведены в стопах. Череп - с незаросшими швами и родничком.
В 5 см южнее от черепа обнаружены остатки распавшегося груболепного миниатюрного кухонного горшка, реконструировать который не удалось.
Погребение 27 открыто на глубине 0,6 м в слое ЭПБ в самом южном квадрате раскопа. Скелет ребенка 6-10 лет - в вытянутом на спине положении, ориентирован на ЮЗЗ. Череп раздроблен и повернут лицом к С, руки вдоль туловища, ноги сведены в стопах. Слева у черепа стояла гончарная кубышка высотой 7,5 см с черным графитовым лощением. У таза справа лежал бараний астрагал, у черепа -“седло” и крупная кость.
Погребение 28 открыто на глубине 0,6 м, яма в светлом материковом песке едва прослеживалась на уровне скелета (на высоту 0,02-0,04 м). Скелет подростка 12-14 лет находился в вытянутом положении на спине, головой на В, руки вдоль туловища, ноги сведены в коленях. Отсутствовали кисти рук, левая стопа, правая нога ниже колена. Отсутствие голени, возможно, носит травматический характер. Череп приподнят.
На пальцах правой руки были надеты 2 бронзовых колечка в виде “змейки” в 2-3 оборота. Колечки из тонкой проволоки заходили одно за другое. Кости фаланг окрашены медной окисью.
365
Рис. 1. Общий план раскопок в урочище “Лиманское озеро”.
Fig. 1. General excavation layout of the Limanskoye Ozero cemetry.
Abb. 1. Gesamtplan der Ausgrabungen in “Limanskoje-See”.
Dess. 1. Le plan general des fouilles sur le terrain “Le lac Limansky”
Погребение 29 на глубине 0,8 м, яма не прослежена. Скелет ребенка 6-8 лет лежал в вытянутом положении на спине, головой на 3. Скелет плохой сохранности, нарушено его положение, нет костей голеней, предплечий, фрагментирован таз. Череп приподнят. У черепа с СЗ стоял крупный раздавленный грунтом кружальный кухонный горшок с рифлением по всей поверхности.
Погребение 30-31 (рис.З, 1) открыто на глубине 1,2 м в яме размером 3,5x0,6-0,5 м вытянуто-ще-левидной и серповидной формы. Углы закруглены. Заполнение - содержимое слоя ЭПБ - темно-коричневый песок. Яма углублена в материк на 0,2 м.
Скелет 1 (женщина 30-40 лет) находился в вытянутом на спине положении, головой на 3, руки вытянуты, кисти на тазе, ноги сведены в коленях и стопах, череп приподнят, на правой височной кости дефект - трепанационное отверстие 2,5x4 см.
Под нижней челюстью в области шеи (рис.З, 3) находились 4 бусины, выточенные из желто-коричневого янтаря, цилиндро-ребристой формы и 2 бронзовые подвески “геральдической” формы с ушком (у одной ушко разрушилось). На запястьях рук были надеты 2 бронзовых браслета 0 6-6,5 см (рис.З, 4, 5), круглые в сечении, 0 проволоки-прута 3 мм, концы заходят друг за друга, оформлены в виде приплюснутых стилизованных “головок змеи”.
На правом браслете прикипели остатки какого-то предмета - подвески.
Справа от таза находились остатки железного ножа с “горбатой” спинкой (рис.З, 7), длина 12,5 см, на черенке остатки дерева. На костях таза найдена сильно корродированная овальная железная поясная пряжка.
Скелет 2 находился на расстоянии 35 см к В от стоп скелета 1, на глубине 1,0-1,1 м в вытянутом на спине положении, череп слегка развернут влево, ориентирован на ЮЗЗ. Череп приподнят, ноги сведены в коленях и стопах, левая нога неестественно подогнута. Руки: левая - вдоль туловища, правая слегка согнута в локте, предплечье и кисть - по центру таза. У черепа находилась жертвенная пища и два сосуда (рис.З, 8, 9) - кухонный кружальный горшок с горизонтальным рифлением высотой 14 см, приземистый, с “пи”-образным клеймом на дне; раздавленный одноручный кувшин со сливом высотой 20 см, серолощеный с “пи”-образным клеймом на дне.
Слева за бортом ямы погребения 30-31 расчищен участок ярко-красного прокаленного песка - следы сильного огня 0 0,5 м и толщиной 0,15-0,2 м.
Над скелетом 2 встречались куски дуба и угольки.
Погребение 34 находилось на глубине 1,2 м в светлом материковом песке. Песок покрывал кос-
366
Рис. 2. План раскопок 1987 г.
Fig. 2. Excavation layout of 1987.
Abb. 2. Plan der Ausgrabungen 1987.
Dess. 2. Le plan des fouilles de 1987
ти слоем в 10-20 см, но на костях и под ними был коричневый гумусовый песок, что позволяет предположить наличие подбоя. Скелет мужчины — в вытянутом положении на спине с некоторым завалом на левый бок, ориентирован на С. Отсутствовали кости левой руки, левая тазовая кость, часть левого бедра, все ребра и позвоночник. Череп раздроблен и фрагментирован, правая рука вытянута вдоль туловища, кистью у таза, ноги сведены в коленях.
К востоку от погребения обнаружена круглая яма непонятного назначения. Дно могилы ровное. Погребение безынвентарное.
Погребение 35 открыто на глубине 0,9 м, могильная яма размером 1,6x0,45 м со светлокоричневым заполнением впущена в материковый песок на 0,1-0,15 м. Яма в плане вытянуто-прямоугольной формы.
Скелет ребенка 6-8 лет вытянут на спине, ориентирован головой на Ю. Скелет сильно фрагментирован: отсутствовали кисти рук, ребра, позвонки, кости голеней.
Погребение безынвентарное.
Погребение 36 открыто на глубине 0,8 м, яма не прослежена.
Скелет взрослого человека находился в вытянутом положении на левом боку, головой на С, лицом на В. Правая рука слегка согнута, кистью у таза, от
сутствует левая плечевая кость, фрагментированы кости ног.
Погребение безынвентарное.
Погребение 37 (рис.4) открыто на глубине 1,7 м. Пятно могильной ямы выделялось темногумусовым песком на фоне светлого песка размером 2,2x0,7 м, яма углублена в материк на 0,5 м, стенки: западная, северная и восточная — вертикальные, под южной стенкой - подбой глубиной до 0,2 м. В заполнении ямы - угольки.
Скелет мужчины 40-50 лет лежал вытянуто на спине, головой на 3. Череп завалился к правому плечу, руки вдоль туловища. Полностью отсутствуют ребра, позвоночный столб, кости кистей и стоп.
За черепом (рис.4, 2) стоял большой кружальный одноручный кувшин со сложно-зональным графитовым лощением, на дне - клеймо в виде круга с вписанным крестом. Высота кувшина 17 см. У левого плеча находилась кость ноги лошади - жертвенная пища, возле нее - сильно корродированный железный нож с остатками дерева на рукоятке. Рядом стоял кухонный кружальный горшок высотой 14 см со сплошным рифлением (рис.4, 3).
В области таза находились остатки железной сильно корродированной поясной застежки.
С северной стороны в области ног в яме имелась ниша(выше дна ямы на 0,15 м) размером
367
Рис. 3. “Лиманское озеро”. 2, 10-13 - погребение 24; 1, 3-5, 7-9 - погребение 30-31; 7 - железо, 12-13 -золото.
Fig. 3. Limanskoye Ozero. 2, 10-13 - int. 24; 1, 3-5, 7-9 - int. 30-31; 7 - iron, 12-13 - gold.
Abb. 3. “Limanskoje-See”. 2, 10-13 - Grab 24; 1, 3-5, 7-9 - Grab 30-31; 7 - Eisen, 12-13 - Gold.
Dess. 3. “Le lac Limansky”. 2, 10-13 - sep. 24; 1, 3-5, 7-9 - sep. 30-31; 7 -fer, 12-13 - or
368
Рис. 4. Погребение 37 с ритуальным захоронением коня с упряжью.
Fig. 4. Interment 37 with a ritual burial of a horse and harness.
Abb. 4. Grab 37 mit ritualer Beerdigung eines Pferdes mit Pferderiemenzeug
Dess. 4. L’inhumation 37 - avec enterrement rituel d’ un cheval et son hamachement
369
0,9x0,5 м. В нише храпом на СЗЗ был помещен череп коня (рис.4, 1) с железными удилами в зубах (рис.5, 3), рядом - кости двух передних ног коня, поверх черепа лежала большая сильно корродированная железная пряжка (рис.5, 2). Пряжка размером 7,5x5,5 см, удила - двусоставные с псалиями. Слева и справа от останков коня находились 2 железных арковидных стремени салтовского типа (рис.5, 1), а также 2 железных уголка-оковки, возможно, мягкого седла.
За черепом коня также лежали бронзовая пряжка с перекладиной для укорочения ремня (рис.5, 4) и большая бронзовая ворворка с шестилепестковой орнаментальной розеткой длиной 4,2 см (рис.4, 4). Подобная ворворка была найдена в катакомбном могильнике Маяки на Дону (раскопки В.С.Флёрова, С.А.Плетневой).
В целом, комплекс конской упряжи абсолютно аналогичен такому же набору катакомбы Маяцко-го городища на Дону (Плетнева С.А., 1981).
За ногами погребенного (в восточной части могилы) был помещен фрагмент нижней челюсти жеребенка.
Погребение 38 открыто в кв.49 (на западном раскопе) на глубине 0,4 м. Яма овальной формы размером 1,0 х1,2 м с плотным черногумусовым заполнением на фоне светло-коричневого слоя ССК и БК. В засыпке - фрагменты керамики ЭПБ. Яма углублена в материк на 0,1-0,2 м, края покатые, дно корытообразное.
Скелет взрослого человека - в скорченном положении на левом боку, руки - кистями у черепа, локтями к коленям, ноги согнуты под острым углом в тазовых суставах. Ориентировка ЮЮЗ. Погребение безынвентарное. Поскольку яма находилась в предпахотном слое, в заполнении обнаружена керамика ЭПБ, а также, учитывая схожесть с погребениями нижней социальной прослойки в “зерновых ямах”, можно отнести погребение к VIII-IX вв.
Погребение 39 открыто на кв.31, 39 (восточного раскопа) на глубине 1,0 м. Яма вытянутоовальной формы размером 1,7x0,6 м, прослеживалась в материке-песке на0,1-0,15м. Заполнение темногумусовое, однородное, с отдельными фрагментами керамики ЭПБ. Дно корытообразное. В восточной части ямы находилась заупокойная пища в виде черепа и ног барана. На расстоянии почти 1 м к СЗ от края ямы на глубине 0,9 м расчищена половина скелета взрослой овцы: череп, ребра, позвоночник, передние ноги. Эта деталь погребального обряда (2 овцы) привлекает особое внимание, так как она впервые встречена на Лиманском озере 1.
Скелет молодой женщины лежал вытянуто на спине, руки - вдоль туловища, ноги согнуты в коленях стопами под таз. Череп раздавлен, сильно повреждена лицевая часть, отсутствует таз, позвоночник, фаланги пальцев. Вместо костей таза - огромный тазовидный позвонок лошади. Скелет ориентирован головой на ЮЗЗ. У черепа лежал на боку грубо-
Рис. 5. Инвентарь из погребения 37. 1-3 - железо; 4 -медь.
Fig. 5. Grave goods from int. 37. 1-3 - iron; 4 - copper.
Abb. 5. Inventar aus Grab 37. 1-3 - Eisen; 4 - Kupfer.
Dess. 5. Objets trouves dans la sep. 37. 1-3 -fer; 4 - cuivre
370
Рис. 6. Ритуальное погребение коня 40. 2, 3, 7 - железо; 6 - серебро.
Fig. 6 Ritual burial of a horse 40. 2, 3, 7 - iron; 6 - silver.
Abb. 6. Ritualbestattung eines Pferdes 40. 2, 3, 7 - Eisen; 6 - Silber.
Dess. 6. L’inhumation rituelle d’un cheval 40. 2, 3, 7 -fer; 6 - argent
лепной приземистый горшок высотой 9,5 см без орнаментации, поверхность бугристая, комковатая, черная. На тазу найдены 4 черно-зеленые пастовые бусины округлой формы - 1 большая и 3 маленьких. Рядом с горшком лежала жертвенная пища в виде костей барана.
Погребение 40 - ритуальное захоронение коня (рис.6) открыто в останце между раскопами 1984 и 1987 гг. на глубине 1 м. Яма овальной формы размерами 1,3x1,5 м была углублена в светлый песок на 0,2 м, заполнена слоем ЭПБ. Стенки пологие. В яме у южного края находился череп взрослого жеребца длиной 60 см. В центре ямы и у северного края - отрубленные по запястным и заплюсневым суставам передние и задние ноги жеребца. Между черепом и ногами на одной линии лежали двухсоставные железные удила (рис.6, 2) с псалиями и уздечными кольцами, плоская железная (рис.6, 5) пряжка-“подковка”, железное арковидное (рис.6,3) стремя, поверх ушка стремени находилось массивное железное кольцо (рис.6, 4). Рядом со стременем - серебряная пряжка-ворворка (рис.6,6) с тиснением геральдическим орнаментом. В ЮВ половине ямы лежала массивная железная подпружная пряжка (рис.6, 7) 0 6 см с “язычком”.
Погребение 41 открыто на том же останце, что и погребение 40, в 4 м восточнее него на глубине 1 м. Яма не прослежена. Скелет ребенка 10-12 лет лежал вытянуто, головой на ЮЗЗ, руки - вдоль туловища. Скелет сильно фрагментирован: череп раздавлен, отсутствовала левая часть скелета, ребра, по
звоночник, но сохранились фаланги пальцев ног и рук. На тазе находились горкой 9 игральных костей - астрагалов овцы.
У черепа - большой груболепной горшок высотой 14 см черного цвета с бугристой поверхностью, по венчику насечки; кухонный кружальный горшок высотой 13 см с горизонтальным рифлением. Рядом с горшком - кости жертвенного животного.
* * *
Все открытые в 1987-88 гг. погребения группируются на небольшой площади, территориально оторваны от исследованных погребений 1974-1978 гг. и могут рассматриваться как “могильник рода” с выраженным имущественным расслоением: безын-вентарные погребения взрослых и детей, погребения детей с инвентарем, богатые погребения. Ни одно погребение не нарушается другим, следовательно, совершены они, во-первых, за относительно короткий срок, во-вторых, имели какие-то внешние признаки, сооружения.
Впервые на материалах раскопок 1987-88 гг. можно утверждать, что рядом на одном участке могильника существовали погребения с полными скелетами и скелетами, умышленно разрушенными, неполными. Неполные скелеты принадлежали взрослым, бедным (п.34) и богатым (п.37). Это явление, вероятно, культового порядка, как указывалось ранее (Куз
371
нецов В.А., 1962; Токарев С.А., 1976; Мажитов Н.А., 1977).
В раскопках 1987-88 гг. выделены 4 типа погребений: по классическому зливкинскому образцу, с неполными скелетами в подпрямоугольных ямах, в ямах с подбоями, в круглых ямах.
На могильнике “Лиманское озеро” ранее были открыты 3 погребения с признаками всадничества: п.7 - с черепом лошади, п.11 - со стременем, п.15 - с удилами в засыпке ямы (Плетнева С.А., 1981); на Волоковом -пп.7 и 3 с удилами. Такого погребения с полным набором узды, как в п.37, еще не было найдено на могиль
никах болгарского варианта салтово-маяцкой культуры (зливкинского типа). Это погребение - хороший информативный факт, свидетельствующий о роли всадничества в обществе протоболгар Придонцовья.
Впервые выявлен в болгарском варианте (п.40) кенотаф - череп и ноги коня с упряжью.
По численности погребений “Лиманское озеро” приближается к Зливкинскому могильнику и может иметь не меньшее источниковедческое значение. Погребения 24, 30-31, 37, несомненно, принадлежат родовой знати, по богатству инвентаря превосходят погребения Зливкинского могильника.
Литература и архивные материалы
Красильников К.И., 1981. Погребение хирурга на древнеболгарском могильнике у с.Желтое// СА. № 2.
Кузнецов В.А., 1962. Аланские племена Северного Кавказа. М.
Мажитов Н.А., 1977. Южный Урал в VII-XIV веках. М.
Плетнева С.А., 1967. От кочевий к городам// МИА. № 142.
Плетнева С.А., 1981. Салтово-маяцкая культура// Степи Евразии в эпоху средневековья. Археология СССР. М.
Плетнева С.А., Николаенко А.Г., 1976. Волоконовский древнеболгарский могильник// СА. № 3.
Татаринов С.И., Копыл А.Г., 1981. Дроновские древнеболгарские могильники на р.Северский Донец// СА. № 1.
Татаринов С.И., Шамрай А.В., Копыл А.Г., 1986. Два праболгарских могильника на Северском Донце// СА № 1.
Токарев С.А., 1976. Религия в истории народов мира. М.
Summary
S.I. Tatarinov, S.V. Fedyaev (Chasov Yahr, Ukraine)
New Early Bulgarian Interments of Dronovka -3 Cemetery (Limanskoye Ozero) of the Seversky Donets Basin
The excavations of the early Bulgarian cemetries of the Saltov - Mayatsky culture Volkovoye and Limanskoye Ozero in the basin of the Seversky Donets in 1974 - 1986 discovered 5 burials with horse skulls and horse bridle and stirrups.
In 1986 -1988 the burials with horse skulls and complete sets of horse harnesses were found on the Limanskoye Ozero site. All the interments are grouped on a small area and are isolated from those found in 1974 -1978. They could be regarded as a family cemetry and have distinct social stratification: there are burials of adults and children contaning no grave goods, children’s burials with grave goods, and rich interments. None of them were broken or mixed with other burials, which is the evidence that 1) all of them appeared within a relatively short period of time, and 2) they must have had some outer features.
The data of 1987-88 excavations suggested that on the cemetry there had been interments with complete skeletons and those with incomplete or intentionally broken skeletons. Incomplete skeletons belonged to both poor (int. 34) and rich (int. 37) adults. We consider this phenomenon to be of cult nature. (See also V.A.Kuznetsov, 1962; S.A.Tokarev, 1976; N.A. Mazhitov, 1977).
The 1987-1988 excavations revealed four types of interments: those of classic Zlyvky type, with incomplete skeletons in rectangular pits, in pits with niches, and in round pits.
On the Limanskoye Ozero cemetry three interments belonging assumably to horsemen nobility have been found earlier: int.7 with a horse skull, int.ll with a stirrup, int. 15 with horse bits in the pit filling up (S.A. Pletneva, 1981). Two interment (int.7 and int. 3) with bits were found in Volokovoye. Int. 37 with a complete set of bridle is unique for the Bulgarian variant of the Saltov -Mayatsky culture (Zlyvky type). The interment is a good evidence of the role played by horsemen nobility in the Protobulgarian society of the Seversky Donets region. In Bulgarian interment 40 a horse skull and legs with a harness have been found for the first time either.
372
Limanskoye Ozero cemetry contains almost as many burials as the famous Zlyvky burial ground and and it may become no less important source of knowledge. Interments 24, 30-31, 37 evidently belonged to noble people and their grave stock is much richer than that of the Zlyvky cemetry.
S.I.Tatarinov, S.V.Fedjajev (Tcshasov Jar, Ukraine)
Neue friihbulgarische Bestattungen aus dem Graberfeld Dronovka-3 (Limanskoje-See) am Severskij Donez
Alle 1987-1988 ausgegrabenen Bestattungen gruppieren sieh auf einer kleinen Flache. Sie liegen von den 1974-1978 erforschten Bestattungen territorial getrennt und konnen als „Graberfeld einer Gens» mit einer ausgepragten Vermogensdifferenzierung betrachtet werden: inventarlose Begrabunden der Erwachsenen und Kindem, Kinderbestattungen mit Inventar, reiche Bestattungen. Kein Grab wird durch ein anderes gestort. Sie entstanden also, erstens, im Laufe einer verhaltnismaBig kurzen Zeit und hatten, zweitens, irgendwelche auBere Zeichen, Einrichtungen.
An den Materialien der Ausgrabungen 1987-1988 kann man erstmalig feststellen, dass auf einem Abschnitt des Graberfeldes Graber mit vollen Skeletten und mit bewusst zerstorten, nicht vollen Skeletten nebeneinander lagen. Die nicht vollen Skelette gehorten den Erwachsenen, den Armen (Grab 34) und Reichen (Grab 37). Diese Erscheinung ist wahrscheinlich durch den Kultus zu erklaren, wie wir friiher gedeutet haben (Kuznecov V.A., 1962; Tokarev S.A., 1976; Mazitov N.A., 1977).
In den Ausgrabungen 1987-1988 wurden 4 Bestattungstypen bestimmt: nach dem klassischen Zlivkino-Typ, mit nicht vollen Skeletten in rechteckigen Gruben, in Gruben mit Nischen, in runden Gruben.
Auf dem Graberfeld ,,Limanskoje-See» wurden fniher 3 Bestattungen mit den Merkmalen des Reitertums ausgegraben: Grab 7 - mit einem Pferdeschadel, Grab 11 - mit einem Steigbugel, Grab 15 - mit einem Gebiss in der Grubenverschuttung (Pletneva S.A., 1981); auf dem Graberfeld Vblokovoe Graber 7 und 3 - mit einem Gebiss. Eine Bestattung mit dem vollen Zauminventar wie in Grab 37 wurde in den Graberfeldem der bulgarischen Variante der Saltov-Majaki-Kultur (Typ Slivkino) noch nicht aufgefunden. Diese Bestattung ist eine gute informative Tatsache, die von der Rolle des Reitertums in der protobulgarischen Gesellschaft des Donezgebietes zeugt.
Erstmalig wurden in der bulgarischen Variante (Grab 40) Pferdeschadel und -beine entdeckt.
Nach der Anzahl der Bestattungen nahert sieh «Limanskoje-See» dem Graberfeld Zlivkino und es kann eine gleiche quellenkundliche Bedeutung haben. In Grabem 24, 30-31, 37 wurden zweifellos Gensadeligen beerdigt, nach der Inventarvielfalt ubertreffen sie die Bestattungen des Graberfeldes Zlivkino.
S.I.Tatarinov, S.V.Fedyaev (Tchassov Yar, Ukraine)
De nouvelles inhumations des bulgares precoces de la necropole Dronovka-3 (le lac Limansky) dans le bassin du Donets Seversky
Toutes les inhumations decouvertes en 1987-88 sont regroupees sur un petit territoire. Elies sont eloignees des territoires des inhumations de 1974-1978 et peuvent etre considerees comme une «sepulture de clan» oil on peut voir clairement une inegalite materielle: des inhumations des enfants et des adultes non libellees, des inhumations des enfants libellees, des inhumations des riches. Il n’y a pas de superpositions de tombes, ce qui veut dire qu’elles furent creees dans des delais plus ou moins courtes, et que deuxiemement dies avaient certains traits distinctifs exterieurs, des constructions.
On peut dire que les donnees des fouilles de 1987-88 permettent d’affirmer que sur un endroit de la necropole il existait des inhumations contenant des squelettes entiers et des squelettes incomplets qui etaient mines expres. Des squelettes incomplets appartenaient aux adultes pauvres (p.34) et riches (p.37). On pourrait rapporter ce fait aux phenomenes de culte comme nous 1’avons indique precedemment (Kouznetsov V.A., 1962; Tokarev S.A., 1976 ; Majitov N.A., 1977). Dans les fouilles de 1987-88 on distingue 4 types de sepultures: sur le mode classique «zlivkinski» avec des squelettes incomplets dans des tombes rectangulaires, dans des tombes a niches, dans des tombes rondes.
Precedemment dans la necropole «Le lac Limansky» on a decouvert 3 inhumations avec des restes de cavaliers equestres: sep.7- avec un crane d’un cheval, sep. 11 - avec un etrier, sep. 15 - avec des freins dans du remblai de la fosse (Pletneva S.A., 1981); sur Vblokovoye sep.7 et 3 avec des freins. Des inhumations accompagnees d’un ensemble entier
373
de hamais comme dans sep.37 n’avaient encore jamais ete decouvertes dans des necropoles de la variante bulgare de culture de Saltov - Mayatsk (type zlivkinski). Cette inhumation represente un bon fait informatif qui temoigne du role des cavaliers dans la societe des protobulgares dans le bassin du Donets.
Dans la variante bulgare on decouvre pour la premiere fois des cranes et des pieds de cheval avec hamais.
Le nombre d’inhumations du «Lac Limansky» est proche de ceux de la necropole Zlivkinsky et ne lui cede pas par le role qu’il pouvait jouer dans Г etude des sources historiques. Les inhumations 24, 30-31, 37 appartiennent sans doute aux nobles de la famille et depassent les inhumations du tumulus Zlivkinsky en richesse d’equipement.
374
А.В.Евглевский, Ю.В.Кудлай
КУЛЬТОВЫЙ КОМПЛЕКС ХАЗАРСКОГО ВРЕМЕНИ
НА Р.СУХОЙ ТОРЕЦ: ОПЫТ МЕЖДИСЦИПЛИНАРНОГО ИССЛЕДОВАНИЯ
Сегодня все ощущают, что многократно возросшая за последние годы источниковая база явно перекрывает своей информационной перспективностью существующие методы извлечения информации, на которые опираются специалисты. Это автоматически предопределяет активный поиск в выявлении скрытых возможностей старых методов и вырабатывание новых подходов для более глубокого и всестороннего изучения археологического материала. Сказанное в полной мере относится и к археологии хазарского времени.
Одним из наиболее популярных объектов изучения в данной области археологии являются курганы с подквадратными ровиками. В настоящее время исследователями отмечается разное количество таких памятников - от 85 и более. Так или иначе, но любой имеющейся выборки уже достаточно, чтобы анализировать материал комплексно, и, следовательно, с повышенной информационной извлеченностью из него. Однако этот материал все еще остается не востребованным исследователями в полной мере.
Дело тут, прежде всего, в трудоемкости комплексной обработки существующего пласта данных памятников. Но такая проблема - это не столь уж непреодолимая преграда, как, например, отсутствие у многих исследователей желания выходить на междисциплинарный уровень анализа, что, конечно же, предусматривает гораздо большую “потерю” времени и физических усилий. Вместо этого активно идет процесс вза-имокритики, который вряд ли в ближайшее время иссякнет, так как в работах многих авторов нередко игнорируется наиважнейший признак научного исследования - проверяемость материала. Это, например, подача “глухих” карт, частое отсутствие в принципиальных местах ссылок на источники и литературу, отсутствие корреляционных и сводных таблиц с параметрами изучаемых объектов и многое другое. В итоге создается впечатление, сродни бега на месте. Нельзя, конечно же, считать, будто нет движения вперед, свидетельством чему является, например, обобщающее исследование А.А.Иванова (Иванов А.А., 2000). Однако эффективность его явно не пропорциональна потенциальным возможностям материала и техническим условиям сегодняшнего дня.
Предметом нашего исследования является изучение одного из памятников с подквадратными рвами с целью выявления его “скрытой” информации. Такой “резерв”, в той или иной степени, есть у каждого археологического объекта, который можно извлечь качественно по новому, если использовать системный под
ход. Только с помощью последнего оказывается возможным ввести все или почти все составляющие памятника в единое структурно и содержательно взаимосвязанное информационное поле.
По А.Д.Журавлевой, системный подход - “это множество элементов, которые рассматриваются далее как неделимые единицы анализа [в нашем случае, курганного комплекса-А.Е., Ю.К.]. Этиэлементы находятся в определенных связях и отношениях между собой” (Журавлева А.Д., 1991, с.165). Наша задача состоит как раз в обнаружении этих связей и отношений, где своеобразным инструментом намеченной процедуры будет выступать интеграция археологии с астрономией и геодезией. Такой подход, кроме других достоинств, способствует “примирению” противоречий внутренней полисемантичности отдельных составляющих комплекса (Кореняко В.А., 2000, с.117).
Общие сведения о памятнике и его планиграфия
Могильник Новониколаевка-П расположен в 2 км к западу (далее 3, В, С и Ю) от с.Новониколаевка Славянского р-на Донецкой обл. и примерно на таком же расстоянии к северу от р.Сухой Торец, впадающей в р.Казенный Торец, а тот, в свою очередь, - в Северский Донец, близ перекрестка дорог на села: Но-вониколаевка, Ивановка, Шнурки, Черкасское (рис.1). От могильника Новониколаевка-I данный памятник находится в 1 км к В.
Курганная группа насчитывала 10 насыпей, вытянутых по водоразделу с 3 на В на длину 850 м (рис.2). Восемь из них располагались на одном поле, группируясь на его середине на небольшом расстоянии друг от друга, а 2 крайних западных находились на соседнем, искусственно отделенном посадкой, в 350 м от остальных.
Насыпи всех курганов подвергались многократным распашкам, отчего имеют уплощенные вершины и расплывчатые полы. Современные их высоты не превышают 1 м. Исключение составляет курган высотой 2,6 м, диаметром 60 м, с триангуляционным знаком на вершине, располагавшийся четвертым от восточного конца группы.
Раскопки проводились на 3 курганах: крайнем западном (исследуемом в статье - № 1) и 2 ближайших к большому, расположенных к 3 и В от него. Из всех 3 раскопанных курганов только в одном находился комплекс хазарского времени*. Два других были соору-
* Благодарим автора раскопок Н.П.Зарайскую за любезное разрешение опубликовать данный памятник.
375
Рис. 1. Карта-схема месторасположения курганной группы Новониколаевка-П.
Fig. 1. Scheme map of the Novonikolayevka-II barrow cemetery location.
Abb. 1. Schemakarte der Anordnung der Kurgangruppe Novonikolajevka-II.
Dess. 1. Carte schema de localisation du groupe de tumulus Novonikolaevka-II
жены в катакомбное время. В кургане 2 были обнаружены 4 погребения катакомбной культуры, а в кургане 3 - по одному захоронению катакомбной и срубной культур и половецкое святилище с 2 каменными изваяниями.
Опережая последовательность исследовательского процесса, отметим, что устройство памятника крайним с запада в курганной группе, а не с востока, следует считать вполне продуманным действием древнего коллектива, так как только в этом случае достигался основной принцип, отражающий специфику и задачи сооружения комплекса. Такое решение со стороны устроителей данной обрядности должно было являться необходимым условием “срабатывания” ритуала, в результате чего несколько “изменился” бы облик мира (Байбурин А.К., 1991, с.41). Но изменялся он в заданном ритуальным контекстом направлении. Следовательно, процедура выбора места сооружения объекта в обозримом пространстве, в
целом, и в курганной группе, в частности, была направлена на определение наиболее сакральной точки пространства. Достраивание курганной группы Но-вониколаевка-П не могло не привести в сознании древних к переосмыслению близлежащего пространства, где группа являлась лишь элементом последнего и при этом не ставшего принципиально иным, а лишь модернизировавшись.
Интерес к данному комплексу может быть продиктован еще и тем, что он является самым крайним северо-западным из данного круга курганов, концентрация которых, за некоторым исключением, практически полностью локализуется в районе Доно-Маныч-ского междуречья. Более того, этот памятник явно выглядит резко оторванным от всего ареала их распространения, он весьма аттрактивен по своим структурным особенностям и функционально гораздо более непонятен, чем подавляющее большинство из его круга.
376
Результаты раскопок
Насыпь, в плане округлая, с нечеткими границами и растянутыми полами, имела высоту 0,87 м от современной поверхности (0,9 м от древнего горизонта - далее ДГ) и диаметр около 24 м.
Погребенная почва имела толщину 0,55-0,65 м. Центр фиксируемого участка погребенной почвы прорезает яма подтреугольной в плане формы размерами 1,2x0,85 м, определенная автором раскопок как большая нора. По мере углубления, она резко сокращается в размерах. Очевидно, яма, выкопанная устроителями обряда для определенных целей, позднее была нарушена землеройными животными, норы которых, кстати, были зафиксированы и во многих других частях комплекса.
Под полами кургана находился ров, выявленный на уровне материка с глубины 1,4 м. В плане он четырехугольной, почти квадратной, формы, незначительно вытянут с ССВ на ЮЮЗ с небольшим отклонением от меридионального направления (рис.З). Стороны четырехугольника слегка выгнуты наружу, восточная имеет небольшой изгиб вовнутрь. Размеры рва 19x17,25 м. По углам в нем оставлены разрывы-перемычки шириной 0,55-0,65 м. Насыпь кургана относительно рва слегка смещена к 3 и Ю. В разрезах (по профилям бровки) ров прослеживался с глубины 1,2 м. У него - в большей или меньшей степени наклонные корытообразные стенки и плоское дно. Ширина рва вверху 0,7-0,95 м, по дну - 0,45 м. Дно неровное, более глубокое в западной части (1,93 м) и более мелкое в восточной (1,7 м), у перемычек имело тенденцию повышаться. Наименьшая глубина его отмечена в ЮВ углу - 1,56 м. Ров заполнял чернозем, в котором на С, 3 и В на разных глубинах (0,97, 1,33, 1,5, 1,57 м) встречались кости лошади, представленные, в основном, фрагментами челюстей, а в западной части и обломками костей конечностей.
В восточной половине кургана, на расстоянии 3 м к В от условного центра, сразу под пахотным слоем обнаружена деревянная конструкция в виде бревен-
Рис. 2. План курганной группы Новониколаевка-П.
Fig. 2. Novonikolayevka-II barrow group layout.
Abb. 2. Plan der Kurgangruppe Novonikolajevka-II.
Dess. 2. Plan du groupe de tumulus de Novonikolaevka-II
чатого настила подтреугольной в плане формы, углами направленная на ССЗ, Ю и В (рис.З). Длина деревянной площадки с 3 на В - 4,5 м, с С на Ю - 2,4 м. Настил лежал по склону насыпи с глубины 0,28 м, понижаясь к Ю до отметки 0,42 м и к В до 0,74 м. Он сложен из довольно бессистемно наваленных бревен, размещенных с общей тенденцией в направлении 3-В. По краям настила дерево, преимущественно, лежало вдоль. Длина отдельных бревен достигала 1,5 м, ширина, в среднем, составляла 10-15 см. Деревянная конструкция как бы прогибалась в своей середине, хотя яма под ней не фиксировалась. Нижние бревна в центральной части настила находились на глубине 0,7 м, на 0,2 м выше уровня ДГ. Половина древесины обуглена. Некоторые бревна обгорели полностью, другие - лишь частично, по поверхности. Обугленные бревна соседствовали вперемежку с деревом, неимевшим следов огня.
В 1 м к В от деревянной конструкции, на расстоянии 8,25 м к В от центра кургана, на глубине 0,72 м располагался ряд конских черепов, уложенных по линии С-Ю (рис.З, 4). Он насчитывал 13 лошадиных голов, размещенных тремя группами на расстоянии 0,25 м друг от друга. Крайние группы (северная и южная) включали по 5 плотно сдвинутых черепов, среднюю образовывали 3 черепа (рис.4). Все конские головы обращены храпом на 3 в сторону настила, восточный угол которого направлен к центру их ряда. Северная и южная группы представлены верхними частями черепов без нижних челюстей. В центре головы положены целиком, хотя 2 из них, северная и средняя, расчленены (нижние челюсти лежали рядом), и только южная сохранила анатомический порядок. За конскими черепами, на расстоянии 0,25-0,65 мкВ, проходил ров, имевший здесь небольшой изгиб в сторону центра ряда.
В западной половине насыпи, на расстоянии 1,6 м к ЮЗЗ от репера (250°), на глубинах 0,65 м и 0,77 м один под другим лежали 2 небольших бревнышка длиной 0,3 и 0,45 м. От крайней западной точки деревянного настила их отделяли 4,5 м.
Погребений и каких-либо находок материальной культуры в кургане не обнаружено. Таким образом, особенности исследованного памятника позволяют отнести его к культовому сооружению.
Характеристика символических значений структурных элементов памятника
Уже при первом сравнении исследуемого комплекса с ему подобными выявляется его неординарность, характеризующаяся целым рядом специфических черт. Во-первых, в комплексе отсутствует погребение; во-вторых, нет всевозможных дополнительных пристроек у ровика; в-третьих, здесь зафиксировано несколько оригинальных культовых объектов, в совокупности составляющих уникальный памятник.
377
Рис. 3. Общий план кургана 1. 1 -ров; 2 - кости животных; 3 - деревянная конструкция; 4 - выкладка конских черепов; 5 - яма; 6 - два бревнышка, одно над другим.
Fig. 3. Barrow 1.7- ditch; 2 - animal bones; 3 - wood construction; 4 - horse skulls layout; 5-pit; 6 - two small logs, one above the other.
Abb. 3. Gesamtplan des Kurgans 1.7- Graben; 2 - Tierknochen; 3 - Holzkonstruktion; 4 -Auslegung aus Pferdeschadeln; 5 - Grube; 6 — zwei iibereinander liegende Holzblocke.
Dess. 3. Plan general du tumulus 1. 1 - fosse de rempart; 2 — os d’animaux; 3 - construction en bois; 4 - cranes de chevaux etales; 5 — fosse; 6 - deux petites buches superposees
378
Путь к пониманию содержательной части памятника не может прокладываться только лишь на основе его источниковедческого развертывания на базе астрономо-геодезических характеристик, что было продекларировано нами в вводной части статьи. Необходимо, прежде всего, рассмотреть материал археологически и определиться относительно потенциальновозможной функциональной роли структурных компонентов объекта. Такой, в целом, традиционный анализ решено проделать не традиционным методом, т.е. не только через поиск параллелей и аналогий отдельным его структурным элементам с их смысловым объяснением, или связывая его с теми или иными историко-культурными феноменами, которые в специ-
Рис. 4. Выкладка из конских черепов. 7-5 - перевернутые черепа; 6 - перевернутый череп с отделенной нижней челюстью, лежащей к югу; 7 - череп коня с отделенной нижней челюстью, лежащей к югу; 8 -целый череп; 9-13 - черепа без нижних челюстей.
Fig. 4. Horse skulls laying-out. 1-5 - turned-over skulls withou lower jaws; 6 — turned-over skull with a detached jaw placed southwards; 7 - turned-over skull with a detached jaw placed southwards; 8 - whole skull; 9-13 - skulls without lower jaws.
Abb. 4. Auslegung sus Pferdeschadeln. 1-5 -umgewendete schadel ohne unterkiefer; 6 -umgewendeter schadel mit dem nach dem Suden getrennten Unterkiefer; 7 - Schadel mit dem nach dem Suden getrennten Unterkiefer; 8 — der vollstdndige Schadel; 9-13 - Schadel ohne Unterkiefer.
Dess. 4. Cranes de chevaux etales. 1-5 - cranes renverses; 6 - crane renverse, la machoire inferieure detachee tournee vers le sud; 7 — crane de cheval, la machoire inferieure detachee tournee vers le sud; 8- le crane entier; 9-13 - les cranes sans machoires inferieures
альной литературе представляют из себя не что иное, как парадоксы интерпретаций, а несколько иначе. А именно: уяснив, во-первых, какие связи обнаруживаются между разными частями комплекса; во-вторых, на какие соображения наталкивают их построения. В этой связи весьма уместно будет процитировать Л.С.Клейна: “Есть у археологии... способ обратить уникальное и не имеющее аналогий в более податливый объект типологического исследования: нужно лишь раздробить мысленно (и практически - А.Е., Ю.К.) этот объект на такое количество деталей, что каждая из них, пишась усложняющих элементов, отошедших к соседним деталям, оказывается очень простой и перестает сохранять уникальность. Так, сложный орнамент расчленится на свои элементарные составляющие и на весьма общеупотребительные узоры. Уникальным остается сочетание этих элементов и мотивов. Но оно не затрагивает археологию. Оно существует до археологического анализа...” (Клейн Л.С., 1992, с.94).
Итак, в интересующем нас комплексе мы имеем 4 основных компонента, составляющих своеобразный “большой” код: сам курган как таковой, ровик, деревянную конструкцию и выкладку из конских черепов. Прежде, чем мы попытаемся разобраться в их внутреннем структурном соотношении, необходимо выяснить их так называемую простейшую семантику*.
* Здесь нам следует оговориться, что наше исследовательское погружение в семантическое поле не всегда может быть полностью оправдано, часто просто невозможно в принципе, иногда преждевременно и лишь в отдельных случаях — оправдано и логично, когда для этого уже созрели необходимые условия. Несмотря на это, именно желание постижения семантики явлений древних культур стимулирует и руководит исследовательским процессом ученых. Важно и то, что исследователь в результате сложных методических процедур, в конечном счете, стремится восстановить глубинную семантику изучаемого, которой на бессознательном уровне владел носитель древней традиции. При этом на сознательном -последнему была доступна лишь поверхностная семантика (Топорков А.Л., 1989, с.92).
379
Суть выяснения последней при любом подобном исследовании заключается в том, что предмет или какой-то материализованный признак обряда в древности и сейчас подсознательно, по точному определению А.Л.Топоркова, “наделяется символическим значением на основе его отдельных характеристик по форме (например, круглый, крестообразный), цвету, материалу и т.д. Каждая из этих характеристик, в свою очередь, может иметь символический смысл (ср. символику круга, креста, отдельных цветов, металла, дерева и т.д.). Кроме того, она может коррелировать с еще более общими классификаторами, в частности с семиотическими оппозициями” (Топорков А.Л., 1989, с.94). Такой, но краткий анализ позволит, на наш взгляд, хотя бы в общих чертах прояснить содержание относительно роли и места основных компонентов комплекса в космологической образной картине мировидения древних, и, как следствие, поможет в некоторой степени выяснить характер и глубину взаимосвязи упомянутых структурных элементов памятника в соответствующем археологическом контексте. Важно определить, конечно же, и саму возможность их взаимосвязи.
Курган. К сожалению, курганная группа Ново-николаевка-П, в составе которой находился изучаемый памятник, как мы уже упоминали в начале нашей статьи, раскопана лишь частично (3 кургана из 10). Следовательно, у нас нет возможности дать какое-либо законченное обоснование размещения интересующего нас комплекса в составе группы. Усложняет задачу и небольшое количество исследований в археологии на тему о месте и роли кургана в группе. Однако некоторые наблюдения, в определенной степени раскрывающие закономерность “интеграции” комплекса в курганную группу, мы выскажем.
Как известно, истоки курганного обряда, заменившего траншеи с могилами, уходят в эпоху начала распада первобытнообщинного равенства с присущими ему представлениями о загробном мире. Курган понимался древними таким образом, что “встраивание” своего комплекса в курганную группу более раннего времени не только не противоречило их модели мироздания, но даже наоборот, по-новому преобразовывало “семантическое поле”, не нарушая при этом его, а усиливая и закрепляя установившийся некогда микропорядок некрополя. Такая процедура слияния с миром предков и космосом была ничем иным, как ритуалом, который, в свою очередь, требовал определения наиболее сакральной точки пространства. Иначе, как объяснить выбор носителями отдельных археологических культур вполне определенных мест для тех или иных обрядовых действий в курганных группах и в секторах курганов? При этом все “отклонения” от этих норм не должны пониматься нами именно как отклонения от норм, а лишь находить “свое” объяснение и “свою” закономерность. Стремление же идеологически закрепить за собой территорию «неизбежно приводило к признанию всех курганов данной ме
стности, хоть и древними, но “своими”, восходящими к легендарным предкам, и окружалось ореолом различных мифологических преданий» (Чернопицкий М.П., 1980, с.184).
Напомним, что курган был размещен к западу от группы на расстоянии 350 м от основной ее части, состоящей из 8 насыпей, но не “выпал” из нее, как, например, единственный, относительно соседствующий с ним, а как бы продолжил ее линию, ориентированную по направлению 3-В. Любопытно, что такая его западная позиция является одной из характерных особенностей комплекса, обеспечивая ему тем самым достаточно высокую для нас степень “семиотической напряженности” в планиграфическом, если так можно выразиться, контексте данного круга памятников. Дело в том, что все другие известные нам “родственные по типу” курганы, в том числе не имеющие погребения, размещены в восточных частях своих групп, нередко замыкая их, и лишь несколько комплексов располагалось в центральной части. Однако для последних характерно то, что они находились как бы открытыми восходу солнца, т.е. их, как правило, не заслоняли с этого направления другие курганы группы.
Исходя из вышеизложенного, сам собой напрашивается банальный, но в то же время важный вывод о функционировании курганов (а для интересующего нас комплекса, в особенности), кроме их основного назначения, в качестве специфических ритуальных объектов, игравших ключевую роль в сфере взаимодействия между живыми и мертвыми (Ханкс Б., Корякова Л., 1999, с. 145), с одной стороны, и социумом и космосом, с другой.
Можно уверенно утверждать и то, что многие непогребальные функции курганов нам еще не известны, настолько композиционно и качественно разнообразны их структурные элементы. Отсюда следует логический вывод о сакральной полифункциональности кургана как универсального культового сооружения кочевников, которому, наряду с погребальными, свойственны и другие функции: храмовые, архитектурно-эстетические, географического ориентира и др. (Чернопицкий М.П., 1980, с. 182). Добавим к этому еще и тот безусловный факт, что культовый курган, как особый архетип мирового дерева, выполняет медиативную функцию между священным и мировым, являясь своеобразной границей между ними (Усманова Э., 1999, с.250).
Ров. Вторым структурным компонентом исследуемого комплекса является ров, который в нашем случае (как это будет продемонстрировано ниже) выступает ключевым структуроформирующим признаком всего памятника. Устроители подобной обрядности целиком осознанно использовали в определенных целях ту или иную символическую модификацию из своего космолого-мифологического арсенала в качестве своеобразного образоформирующего признака. Как правило, вокруг него строились все остальные элементы композиции. Такой элемент комплекса выпол
380
нялся наиболее тщательно, с максимальной степенью “достоверности”.
Вполне логично предположить, что сооруженный в новониколаевском кургане ровик выполнял роль своеобразного связующего звена, несмотря на его естественную периферийность в памятнике. Однако данная его периферийность, без всякого сомнения, представляла собой главную часть комплекса, так как именно ров формировал внутреннее пространство объекта. “Свои” функции выполняли его основные структурные элементы - “разрывы” (перемычки-про-ходы), прокладывая “через себя” визуальный путь в пространство и шире - в космос (рис.5). Комплекс функций выполняли и другие его составляющие: заполнение рва, общая форма, форма его сегментов, глубина, ширина и т.д. Таким образом, ров далеко не прост, хотя внешне выглядит достаточно скромно. Его сегменты не одинаковы по форме, длине и даже ширине, а, кроме того, они не имеют строгой ориентации по сторонам света. Зато его углы (перемычки) достаточно симметричны и сориентированы на промежуточные стороны света, т.е. на СЗ, СВ, ЮВ и ЮЗ, что, как показали наши (см. ниже) астрономические расчеты, вполне закономерно.
Перемычки в ровике, без всякого сомнения, были оставлены далеко не только потому, что нужно было проходить вовнутрь или выносить землю, как считают некоторые исследователи. Зачем тогда нужно было оставлять именно 4 разрыва, причем в нашем случае исключительно симметричных и идентичных по форме? Нет, явно напрашивается вывод, что их назначение было куда более “ответственным”. Разное же количество разрывов, устроенных в ровиках курганов всех культур и территорий, не случайно и не профанно, а имеет под собой тот или иной смысл, как, собственно говоря, и любые другие элементы ритуалов.
Если учесть, что к В от центра образованного ровиком пространства “смещены” два других ведущих компонента комплекса (деревянный настил и выкладка из конских черепов), то логично сделать вывод о том, что периферийная часть здесь достаточно сложна планировочно (хотя и не в такой степени как, например, в знаменитом раннескифском кургане Аржан) и реализует, как совершенно верно отметил М.Л.Подольский, очевидно, какую-то очень важную для устроителей схему. Получается, что это уже не периферия, а главная часть комплекса, центр же лишь маркирует центральную точку планировки (Подольский М.Л., 2000, с.193). Нет сомнения, что перед нами не что иное, как своеобразная ритуальная площадка.
Семантическое поле исследования данного комплекса может быть несравненно шире, если учитывать сочетание упомянутого рва, образующего своеобразный квадрат, символизирующий землю с четырьмя сторонами света, и круг, образованный насыпью кургана. Такое сочетание (мандала) мы находим у многих культур, и поэтому убежденность некоторых исследователей в том, что это якобы примечательная
особенность индо-иранской традиции (Толстов С.П., 1962, с.81 -85,201-204; Пугаченкова Г. А., 1973, с. 121 -130; 1976, с.155-157; Давудов О.М., 1980, с.281), несколько преувеличена. Такая планировка характерна для культовой архитектуры индо-иранского мира (храмы, монастыри, жилые дома, инженерные и погребальные сооружения) (Давудов О.М., 1980, с.281). О мифологических представлениях иранских народов, по которым круг в сочетании с квадратом мыслились последними как прообраз мира, отмечают в своих работах Д.С.Раевский и А.Л.Лелеков (Раевский Д.С., 1977, с. 105-107; Лелеков Л.А., 1976, с.105,106). К такому убеждению подводит и сообщение Геродота о том, что якобы “скифы представляли свою землю в виде квадрата со святилищем в центре” (цит. по: Давудов О.М., 1980, с.281).
Ссылки на индо-иранский круг можно было бы без труда продолжить, однако, в этом нет никакой необходимости, хотя бы потому, что такие примеры легко обнаруживаются и в других культурных пластах, например, в Китае или в японской иконографической традиции картины вселенной (Виноградова Н.А., 1973).
Идея мандалы, в целом, логично трактуется исследователями как характерный признак святилищ. Вл.А.Семенов сформулировал эту мысль так: “В различных культурах степной Евразии в роли святилищ могут выступать отдельные погребальные сооружения (курганы, мавзолеи), в конструкциях которых заложены идея мандалы” (Семенов Вл.А., 2000, с.183). Однако следует заметить, что такая особенность объекта может быть, на наш взгляд, не более чем признак, поскольку для полновесного образа святилища необходим еще целый ряд характерных черт. Более того, в одном комплексе может присутствовать такой состав элементов, который в сочетании с заложенной идеей мандалы может представлять из себя и другого рода объект, а не только святилище.
Семантика подквадратных ровиков, также как и их точная этническая принадлежность, как нам представляется, находятся еще в стадии осмысления, поскольку, во-первых, символика подобных ровиков (т.е. квадрат) является универсальным надкультурным явлением и одновременно исключительно семантически емкой и, следовательно, весьма сложно разрешима, а, во-вторых, до сих пор, несмотря на ряд работ последних лет, нет должного сравнительного анализа архитектурных и других составляющих их элементов. А между тем, только через такого рода анализ можно будет в какой-то мере наметить общие закономерности и локальные особенности.
Что касается семантики рвов вообще, то этот вопрос, кстати, неоднократно поднимавшийся в специальной литературе, на наш взгляд, в целом, достаточно прозрачен. Ясно, что они, кроме ряда других, так сказать, факультативных (для изучающих культуру древних) функций, прежде всего, выполняли роль границы и одновременно защиты культового объекта, а
381
точнее кургана, как воплощения мировой горы, от внешнего мира и шире - организованного пространства (космоса) и одновременно периферии, переходящей в хаос (Семенов Вл.А., 2000, с. 184).
Деревянная конструкция. Это третий структурный элемент комплекса, представляющий собой своеобразную площадку из бревен. Край настила был как бы оконтурен продольно уложенными бревнами, что, возможно, объясняется наличием строго огороженной на момент ритуала своеобразной оградки. Глубина основания нижних бревен настила (на 0,2 м выше уровня ДГ), а также его наклонный характер, понижающийся к ЮВ, свидетельствуют о том, что он был сооружен после воздвижения основания насыпи кургана, являясь, по-видимому, одним из завершающих этапов ритуальной церемонии, а не перенесен на дневную поверхность ритуальной площадки в начальной стадии ее функционирования, как считает А.В.Комар (Комар А.В., 2001, с.13).
В то же время, данная конструкция была действительно, как это отмечает А.В.Комар (Комар А.В., 2001, с.13), перенесена на курган со стороны после ритуального сожжения, поскольку на это указывает тот факт, что обугленные бревна находились вперемешку с деревом, не имевшим следов огня. Однако остается неясным, зачем нужно было огораживать уже сожженную и перемешанную конструкцию после того, как вся обрядовая процедура была завершена, тем более, что удерживать ее в таком положении бревна не могли бы. Значит были какие-то дополнительные крепежные элементы, или же за фазой переноса бревенчатой конструкции последовала ее немедленная засыпка. И с какой целью, вообще, была перенесена эта конструкция на курган? Очевидно, ритуальное сожжение, возможно, юрты или ее модели, или какой-то другой конструкции должно было завершиться таким же ритуальным актом “захоронения”, о чем свидетельствует воздвижение над навалом бревен второй (верхней) части насыпи.
Относительно близкую аналогию деревянной конструкции из Новониколаевки находим в одном из комплексов хазарского времени в урочище Кривая Лука в Нижнем Поволжье. Там на мощную (5-20 см) растительного происхождения прослойку был положен деревянный настил, прямоугольной в плане формы, размерами 4,8x5,7 м, вытянутый по линии С-Ю. Примечательно, что, как и наша, конструкция из Кривой Луки была также оконтурена, но только плахами, образовавшими, таким образом, своеобразную площадку, размещенную в восточном секторе кургана. Только в новониколаевском кургане деревянная “площадка” была вытянута в широтном направлении, в отличие от меридионального в Кривой Луке (Федоров-Давыдов Г.А., 1984, с.89).
Что касается самого огненного ритуала, то в данном церемониальном цикле он занимал далеко не последнее место, однако, роль его пока не совсем ясна.
Выкладка из конских черепов. Это, бесспорно, наиболее аттрактивная структурная и одновременно
сложно закодированная часть комплекса. Характер расположения, укладки, ориентация всех черепов без исключения храпом на 3, а ряда, в целом, - строго по линии С-Ю, их количество, деление на группы и др. нельзя считать случайным. Как бы мы не интерпретировали роль данной выкладки в комплексе, одно ясно: у устроителей такой обрядности имел то или иное место культ черепа.
Культ черепа вообще - это одно из универсальных и наиболее древних проявлений мировосприятия, входящих в число так называемых ранних форм религиозности и характерных для разных исторических периодов; это особое отношение к голове и нижней челюсти, в частности (Смирнов Ю.А., 1987). Традиционное объяснение в специальной литературе культа черепа, как символа плодородия и жизненной силы, вполне вписывается в систему общечеловеческих представлений о мироздании, и это отношение неудивительно, поскольку оно определялось ее исключительным положением в системе анатомии человека и космологии. Следовательно, можно считать, что функция черепа в разных ритуалах, формировавшихся каждый в своей природной и культурной среде, может приобретать разное значение.
Головы животных в культовой практике древних и средневековых культур имели, хоть и заметно меньший статус, нежели человеческие, но все же достаточно значимый. Для многих же обрядов можно предположить, что череп животных выступал лишь эквивалентом человеческого как, например, отделенная голова коня. Очевидно, будет логично считать, что в одних случаях археологически фиксируемые черепа коней - это может быть результат вторичного их использования (т.е. после культовой трапезы), а в других -специально убитые для церемониала животные, головы которых отсекались. Если первые, очевидно, выступали чаще и в большей степени как обереги, то вторым отводилась, на наш взгляд, куда более ответственная роль, связанная со стремлением установить нарушенный в результате чего-то миропорядок. A priori можно считать выкладку в нашем комплексе связанной со вторым примером.
Среди различных форм проявления культа черепа нам особо важно рассмотреть те случаи, когда мы имеем дело со своеобразными комбинациями черепов - кодами. Такие коды-черепа логично дифференцировать как минимум на 4 части, состоящих из голов: людей, животных и людей в сочетании, различных животных и сугубо конских черепов. Нас, естественно, интересуют последние.
В связи с этим отметим, что роль коня в жизни древних народов невозможно переоценить. Для скотоводов этот тезис приобретает несравненно большее значение, поскольку конь - это транспортное животное и средство войны, пища и кожа, перевозка умершего в иной мир и многое другое. Поэтому неудивительно, что именно культ коня теснейшим образом оказался вплетенным во всю сакральную сферу ко
382
чевников, являясь во многих обрядовых действиях не только “активным инструментом” ритуальных преобразований, но зачастую центральной фигурой таких церемоний. Такая тематика в этнографической и археологической литературе весьма обширна и всем хорошо известна, и нет смысла на этом специально останавливаться. Наша тема исследования гораздо уже.
Одним из центральных проявлений культа коня, несомненно, являлось “обслуживание” культовых комплексов. В зависимости от назначения таких объектов и их структурной организации типологически оформлялась та или иная “рабочая форма” сак-ральности коня. В нашем памятнике цели, задачи, метод, природная диктовка и историко-культурный контекст потребовали от древних соответствующего космологического “контакта” с мироустройством, что, в частности, выразилось в наблюдаемой специфичности выкладки из конских черепов.
Беглого взгляда на выкладку достаточно, чтобы понять, - перед нами не что иное, как код, который при его правильном включении должен развернуться в текст. Объективность такого включения осложнена тем, что сложноорганизованные тексты, каким, без сомнения, является и наш комплекс, в целом, и закодированная выкладка черепов, в частности, в области семантики имеют практически неограниченную комбинационную возможность знаков. Найти нужную комбинацию - значит правильно построить текстовую цепочку. Степень же достоверности такой попытки будет зависеть от учета всех без исключения компонентов системы, т.е. всех элементов нашего комплекса, и от строгости, и точности выполнения методических приемов. Такую попытку мы и предпримем ниже. Остается пока лишь добавить, что исключительная редкость выкладок конских черепов в памятниках с подквадратными ровиками -это не просто один из вариантов. Очевидно, они указывают на их особый знаковый статус.
Близкую и одновременно единственную (известную нам) этнокультурную аналогию данному явлению находим в комплексе Романовский-П, к.З, который находится в междуречье Дона и Сала. В отличие от новониколаевского кургана (13 черепов), здесь было обнаружено 36 конских черепов без нижних челюстей, уложенных тремя группами в ряд вплотную друг к другу вдоль СЗ сегмента рва. Черепа там были уложены на поверхности насыпи эпохи бронзы и затем перекрыты 2 насыпью, закрывшей комплекс в целом, включая подквадратный ров. Рядом с черепами коней была найдена кость овцы. В восточной поле кургана, на расстоянии 7,9 м к В от центра, на глубине 0,8 м от репера найден еще один череп коня.
Из приведенной краткой информации видно, что комплексы несколько отличаются между собой по пространственной организации, количеству черепов и другим признакам, однако, схожи в главном, а именно: для реализации поставленных в ритуале задач использовался, по большому счету, один
и тот же прием, где одним из итоговых актов, по-видимому, являлась выкладка из конских черепов. Очевидно, следует признать, что схожесть двух комплексов в таких деталях выкладок, как построение черепов в ряд, разделенных на 3 группы без нижних челюстей вдоль одного из сегментов рва, -нельзя считать случайным. Закономерны и все имеющиеся у памятников отличия, которые, очевидно, следует объяснять разной пространственной организацией структуроформирующего признака-рва. По-видимому, комплексы реализовывали какую-то схожую задачу через обращение к космосу, но при этом “контакте”, очевидно, были зафиксированы разные значения изменения звездного неба относительно земли.
Во многих других курганах данного круга мы также наблюдаем проявление “магической силы” конского черепа, но подавляющее их большинство зафиксировано в ровиках, где они, очевидно, маркируют соответствующие “рабочие” точки, в своей совокупности реализующие программу ритуала.
Пространственная организация комплекса
Поскольку нашей основной посылкой в исследовании памятника является понимание неслучайности взаимного расположения рассмотренных выше структурных элементов по отношению друг к другу и в общей системе комплекса, то следует выяснить, какие принципы могли быть положены в основу архитектурной организации данного памятника? В попытке найти ответ на поставленный вопрос обратимся сначала к выяснению геометрических свойств комплекса.
1.	Ориентацию археологических памятников и их структурных элементов обычно определяют по компасу. Однако хорошо известно, что направление магнитного меридиана изменяется как во времени, так и от места к месту (географически) (Куликов К.А., Си-доренков Н.С., 1977, с.125-133). Поэтому компасные измерения мало пригодны для выяснения азимутов реальных ориентиров, использовавшихся древними строителями для ориентировки построек; как правило, такими ориентирами были небесные светила, чаще всего Солнце. Это означает, что древние сооружения ориентировались, по сути, относительно истинных (географических) направлений 3-В и С-Ю, которые редко совпадают с магнитными. Наша оценка магнитного склонения для Новониколаевки на момент раскопок составляет 7° ± 0,5° к В. Использованная далее геодезическая система координат построена с учетом этого значения отклонения магнитного севера (N ) от географического (N). Последний является стабильной во все времена точкой горизонта.
Далее мы ссылаемся на рис.5, на котором использованы следующие буквенные обозначения:
А, В, С, D - середины угловых перемычек рва;
G - северная оконечность выкладки черепов коней (далее ВЧ);
383
F - южная оконечность ВЧ;
О - середина деревянного настила (далее ДН);
К -яма;
V - бревнышки;
и Н2 - северные и южные кости животных (далее КЖ) в западном сегменте рва (сегмент AD);
М - КЖ в сегменте АВ;
R - КЖ в сегменте ВС;
N, Е, S, W - север, восток, юг, запад соответственно.
2.	Наиболее заметными объектами данного памятника являются ВЧ и ДН, судя по стратиграфии, составлявшими единый культовый субкомплекс. За ос-
нову дальнейших построений примем ВЧ. Пусть длина отрезка GF равна L. Проведем через середину GF геодезическое направление WE (рис.5). Данное направление весьма точно ложится на середину ДН, проходя через его прогиб (точка О). То, что в среднем бревна настила параллельны нашему построению прямой WE, является подтверждением приведенной выше оценки величины магнитного склонения, произведенной на соответствующей карте с учетом годичного его изменения (Куликов К.А., Сидоренков Н.С., 1977, с. 120, рис.38). Из точки О северный край ВЧ наблюдается под углом ~ 23°, а южный - под углом = 24°.
Рис. 5. Геометрия культового комплекса: ориентация структурных элементов.
Fig. 5. Cult complex geometry: structural elements orientation.
Abb. 5. Geometrie des Kultuskomplexes: Orientierung der Strukturelemente.
Dess. 5. Geometrie du complexe de culte: orientation d’elements de structure
384
Обращаем внимание, что на продолжении луча OG в точке R выявлены КЖ (фрагмент челюсти лошади). Далее мы покажем, что угловые ошибки в нашем исследовании составляют ± 1°, поэтому будем считать < GOE = < EOF-23,5° ± 1°. С помощью транспортира легко убедиться, что лучи, проведенные из середины ВЧ к северному X и южному Y углам ДН, образуют с направлением WE те же углы 23°-24°! Данное обстоятельство расценивается нами как еще одно свидетельство того, что ДН и ВЧ составляли единый культовый ансамбль. Челюсть коня в сегменте АВ (точка М) из середины ДН наблюдается под углом ~ 25° к западу от меридиана NS.
Ось ВЧ отклонена от NS на угол ~ 7° к востоку. Совпадение значений магнитного склонения и этого угла мы считаем случайным, т.к., вряд ли создатели Новониколаевки-П, к.1 пользовались компасом, хотя последнее не столь бесспорно (Карцев В.П., 1988, с.5-15; ФолтаЯ., Новы Л., 1987, с.7). Однако менее вероятно совпадение значений величин магнитного склонения в эпоху создания данного памятника и в наши дни. Ниже мы предлагаем астрономическую интерпретацию углов = 7°, = 23,5°и 25°-26°. Сейчас же снова вернемся к геометрии комплекса.
3.	На расстоянии 2L от точки О к западу на том же стратиграфическом уровне, что и ВЧ и ДН, находились два бревнышка V, длины которых относятся как 3:2. Возможно, эти бревнышки были некими эталонами длины, т.к. длина ДН в направлении WE равна 4,5 м = 0,45x10, а в направлении NS - 2,4 м = 0,3x8. Длина же ВЧ порядка 0,3x10 (точное значение равно L=3,41). Любопытно, что длины 30 см и 45 см близки численно к средним значениям “ступни” и “локтя”.
Из точки V точка М наблюдается под углом ~ 7°. Луч VO проходит через анатомически полный череп лошади в ВЧ, а также через середину внутренней выпуклости сегмента ВС (точка Т). Уклонение луча VO к югу от WE составляет те же ~ 7°.
Складывается впечатление, что создатели комплекса использовали две прямоугольные системы координат: геодезическую NESW и повернутую к ней на ~ 7° по часовой стрелке другую.
4.	Во время полевого исследования кургана к СВ от V автором раскопок зафиксирована “кротовина”, обозначенная нами как яма (К). Но кротовина ли это? Мы убеждены, что нет. Дело в том, что ее середина (точка К) лежит на пересечении диагонали BD (на этой диагонали оказались и бревнышки V!) и прямой, проведенной через северные КЖ в сегменте AD (точка EQ и центр О деревянного настила. Луч KR параллелен WE. Но самое удивительное, что точка К является центром двух симметрий: поворотной, с углом поворота 60°, и “концентрической”, с шагом L (рис.6). Действительно, геодезический азимут центра перемычки В равен 60°. Азимут центра О равен 120°; точки юга S -180°; центра перемычки D - 240°; КЖ Ht- 300°; точки севера N - 360° (0°). В то же время луч KR является биссектрисой <ВКО.
На то, что “кротовина” (яма), очевидно, имела утилитарное назначение (например, в древности здесь могла быть установлена довольно длинная стела или столб) указывают также следующие метрические соотношения. Используя отрезок GF=L в качестве единицы длины, проведем из точки К, как из центра, серию окружностей с радиусами L, 2L, 3L и 4L, которые разделят площадь памятника на четыре концентрические зоны I, II, III и IV. Как видно на рис.6, в пределах зоны I находятся только объекты V и К; в зоне II -ДН; все КЖ, в том числе и ВЧ, попадают исключительно в зону III. В зоне IV находятся только СВ и ЮВ углы рва, не содержавшие находок. Отметим, что сохранившаяся к моменту раскопок насыпь кургана практически концентрична построенным окружностям, что также можно расценивать как свидетельство в пользу реального существования ритуального центра (К) объекта, являвшегося, вероятно, также и центром кургана в целом.
Итак, с серединой ямы связана поворотная симметрия, разбивающая окружность горизонта на 6 равных секторов, и концентрическая симметрия, разделяющая площадь памятника на зоны одинаковой ширины, причем единицей длины является длина ВЧ. Эти и другие совпадения вряд ли можно считать случайными.
5.	Отметим еще такие метрические соотношения: периметр рва, измеренный вдоль его средней линии вместе с перемычками, равен почти точно 19L; диагональ BD=7L; BC=CD=5L; КЖ R делят сегмент ВС в отношении 2 : 3, причем BR=2L, a RC=3L; центр К делит диагональ BD в отношении 3 :4, причем DK=3L, a KB=4L; длина третьей окружности, обрамляющей все культовые объекты комплекса, равна 2л • 3L=6 • 3,14 • L=18,84L=19L, т.е. равна периметру рва.
В заключение этого раздела рассмотрим вопрос об источниках и величине погрешностей в определении углов, а также оценим по этим данным интегральную погрешность наших измерений.
Следует различать древние и современные ошибки. Первые оценены нами в пределах ± 2°, причем это весьма пессимистичная оценка, так как в I тыс. н.э. уровень угломерной техники был достаточно высок (Климишин И.А., 1987, гл.1; Ньютон Р., 1985, гл.П; Хер-рман Д„ 1981, с.9-45).
Но нам ничего неизвестно на этот счет по отношению к создателям комплекса. Поэтому приведенную выше древнюю угловую погрешность мы будем использовать далее; хотя, например, угол 7° выдержан в разных частях памятника достаточно точно, что, наряду со сложной его геометрией, свидетельствует о строгом подходе “новониколаевцев” к процессу сооружения данного (и, очевидно, подобных ему) культового комплекса.
Источниками современных погрешностей мы считаем следующие:
а.	Методика определения магнитного склонения по карте;
385
б.	Измерение ориентации объектов (во время раскопок) компасом, цена деления шкалы которого чаще всего равна 5°.
в.	Измерение углов на чертеже транспортиром с ценой деления шкалы 1°.
г.	Линейные построения: установка центров проведения линий, линейные измерения на чертежах и, наконец, ручное копирование последних.
Все перечисленные источники погрешностей являются независимыми. В этом случае (здесь мы ис-
пользуем источник: Тейлор Дж., 1985, гл.5, 7) интегральная погрешность Qn на 68% уровне надежности рассчитывается по формуле:
Рис. 6. Геометрия культового комплекса: повторная и концентрическая симметрии центра ямы.
Fig. 6. Cult complex geometry: recurring and concentric symmetry of the pit centre.
Abb. 6. Geometrie des Kultuskomplexes: konzentrische und Wendesymmetrie des Grubenzentrums.
Dess. 6. Geometrie du complexe de culte : symetrie repetitive et circulaire du centre de la fosse
Q. - погрешность i-го независимого измерения.* Почти 100% (точнее 99,7%) надежность оценки погрешности получим, если принять ее равной Q = 3QH.
Результаты таковы:
О„ = 1Д/2-4 +1 + 0.16+ 0.25' = 0.33°
о = зо„ = 0.99° = 1°
Значение Q ± 1° мы используем в дальнейшем как при интерпретации числовых значений углов, так и при оценке даты сооружения комплекса Новонико-лаевка-П, к.1.
	Источник погрешностей	Q,	1/Q,-
1	Древние определения	$ 2°	0,25
2	Магнитное склонение	0,5°	4
3	Компас	$2.5°	0,16
4	Транспортир	0,5°	4
5	Линейные построения	- 1°	1
Табл. 1. Оценки погрешностей различных методов измерения углов.
Table 1. Estimation of probable errors of various methods of angles measuring.
Tab. 1. Fehlerberechnung von verschiedenen Eckenmessverfahren.
Tabl. 1. Evaluation des erreurs de methodes differentes de la mesuration des angles
Астрономическая интерпретация комплекса
Рассмотренные выше некоторые геометрические свойства комплекса уже сами по себе указывают на неординарность этого сооружения. Мы считаем, что его можно отнести к классу особых сакральных объектов, моделировавших, в частности, пространственно-временные представления их строителей о Мироздании. Этот тезис лежит в основе предлагаемой ниже астрономической интерпретации комплекса, которую следует рассматривать как один из возможных вариантов объяснения выявленных нами свойств.
1.	В предыдущем разделе мы акцентировали внимание на следующих повторяющихся в различных местах памятника величинах углов: 23,5°; 7°; 25°-26° (под углом 26° из точки К наблюдается середина перемычки А).
Начнем с углов 23,5° (± 1°), образованных лучами OG, OF, QX и QY с направлением WE. Предположим далее, что рассматриваемый комплекс действительно является культовой моделью Мира, а точнее -плоской проекцией небесной сферы. Тогда направлению WE можно поставить в соответствие небесный экватор, который пересекает математический горизонт в точках востока Е и запада W. Плоскость эклиптики (эклиптика - годичный путь Солнца на фоне звезд) в VI-X вв. н.э. была наклонена к плоскости небесного экватора под углом £ = 23°,63 : 23°,57 ~ 24°. В день летнего солнцестояния Солнце находится к северу от небесного экватора на максимальном от него удалении ~ 24°.
В день зимнего солнцестояния Солнце максимально удалено от небесного экватора к югу на те же ~ 24°. Очевидно, что в рамках нашей гипотезы углы
GOQ и QOF, исходя из их величины, являются модельными образами угла е, причем ZGOQ соответствует весенне-летнему Солнцу, a ZQOF - осенне-зимнему. Точка Q в этом случае моделирует положение Солнца в дни равноденствий, когда оно в точности находится на небесном экваторе. Знание “новониколаевцами” величины угла 8 не может считаться чем-то невозможным, так как этот угол могли измерять в Древнем Китае еще в XI в. до н.э., что засвидетельствовано в письменных источниках того времени (Климишин И.А., 1987, с.7-8). Учитывая обширные торговые и дипломатические связи Хазарии, можно предположить, что “ученой элите” (в т.ч. жрецам) каганата были доступны многие известные к тому времени астрономические факты и методы наблюдений, которые могли быть использованы при постройке особо важных сооружений, особенно культовых.
2.	В связи с изложенным, становится понятной семантика структуры ВЧ, в которой 5 северных черепов находятся в симметричной оппозиции 5 южным не только относительно точки Q, но и по способу укладки: северные черепа сводом вниз, южные - вверх. Аналогично северный череп (с отделенной и положенной рядом челюстью) уложен сводом вниз, а такой же южный -сводом вверх. Анатомически полный череп в ВЧ, как в некой знаковой системе, очевидно, играл особую роль.
Такой структуре ВЧ можно дать объяснение, если предположить, что она моделирует годичный календарный цикл. Тогда 6 северных черепов изображают весенне-летнее астрономическое полугодие, а 6 южных - осенне-зимнее (астрономические полугодия отсчитываются от дней равноденствия), причем каждый череп символизирует один месяц. Тип и структу-
* Для компаса и транспортира в качестве Q. взято значение, равное половине минимального деления шкалы прибора.
387
D	600	700	800	900	1000
8	23,62°	23,61”	23,59”	23,58”	23.57”
' Pl	8,42°	7,86”	7,30”	6,75”	6,19”
Р2	25,22”	25,76”	26,31”	26,86”	27,41°
Табл. 2. Результаты расчетов положения звезд а Малой Медведицы и 5 Большой Медведицы относительно Полюса Мира.
Table 2. Results of calculation of a Ursa Minor and 5 Ursa Major location related the Pole of the World.
Tab. 2. Berechnungsergebnisse der Stemenlage a des Kleinen Baren und 5 des GroBen Baren in Beziehung auf den Friedenspol.
Tabl. 2. Resultats de calculs de la position des etoiles a de la Petite Ourse et 5 de la Grande Ourse par rapport au Pole du Monde
py “новониколаевской” календарной системы “выдает” анатомически полный 13 череп лошади, а подтверждает длина диагонали BD (7L) и периметр рва (19L). Этим числовым соотношениям идеально удовлетворяет лунно-солнечный календарь, построенный по циклу Метона.
В лунно-солнечных календарях “должны соблюдаться два условия: необходимо чтобы начала календарных месяцев возможно ближе располагались к новолунию, а сумма некоторого числа целых лунных месяцев (12, но в метоновом цикле 7 раз на протяжении 19 лет - 13 месяцев) возможно точнее соответствовала истинной продолжительности тропического года, чем достигается приблизительное согласование смены лунных фаз с годичным движением Солнца. К таким календарям относятся календари древнекитайский, еврейский и другие” (Куликов С., 1991, с.109-110). В цикле Метона вставки дополнительного 13 месяца обычно производятся в 3, 6, 8, 11, 14,17 и 19 г. цикла. Исходя из месторасположения полного черепа в системе ВЧ, вставка 13 месяца производилась либо в начале осени, либо в конце зимы. Так, например, в древнееврейском календаре 13 месяц вставлялся в конце зимы (Климишин И.А., 1981, с.81-89). Вопрос о том, как именно поступали в этом случае строители нашего комплекса, остается пока открытым.
3.	Если в эпоху бронзы астрономия была по своему характеру “горизонтальной”, т.е. наблюдались и фиксировались только точки восхода и захода небесных светил (чего было вполне достаточно для календарного дела, которое, собственно, и было основным практическим разделом древнейшей астрономии), то совсем другой была астрономия 2-й пол.1 тыс. н.э., решавшая и обслуживавшая значительно более широкий круг задач: в навигации, картографии, при измерении времени, в т.ч. уточняя и совершенствуя календарные системы. Астрономия поздней античности и раннего средневековья уже была сферической, т.е. положение небесных светил измерялось на небесной сфере с помощью изобретенных для этого различных угломерных инструментов. Тот факт, что в структуре комплекса присутствует угол е в его “натуральной” величине (для широты Новониколаевки (48,9°) на горизонте ему бы соответствовали углы
37°:38°), свидетельствует в пользу сферической астрономии “новониколаевцев”. Исходя из этого, дадим объяснение углам 7° и 25,5° (среднее между 25° и 26°), отложенных относительно меридиана NS. Если этим углам соответствовали какие-то небесные светила, то таковые следует искать в северной половине неба, т.е. в области незаходящих светил, а именно: вблизи небесного Полюса Мира, причем следует считать направление NS проекцией оси вращения небесного свода. Наиболее заметными созвездиями этой части небесной сферы являются созвездия Большой и Малой Медведицы (далее Б.М. и М.М. соответственно). И действительно, угловое расстояние между средней звездой 5 Б.М. и Полярной ( а М.М.) равно 33,6°, что в пределах точности ± 1° совпадает с суммой 7°+25,5°=32,5°. В таблице 2 приведены результаты расчетов положения звезд 5 Б.М. и а М.М. относительно Полюса Мира в интервале 600-1000 г. н.э. В этой таблице: D - дата; £ - угол наклона эклиптики к небесному экватору; р] - расстояние (угловое) а М.М. от Полюса мира; р2 - полярное расстояние 5 Б.М.
Как видно из приведенных данных, расстояние а М.М. от Полюса мира составляло во 2-й пол.1 тыс. н.э. - 7° ± 1°, а звезды 5 Б.М. 25°:27°, что находится в хорошем согласии с зафиксированными в комплексе “северными” углами. Выше мы упомянули о возможном присутствии в структуре памятника двух систем координат: NESW и “другой”. Теперь становится понятной эта “другая” система координат: она была привязана к а М.М. (Полярной звезде) в ее крайнем восточном положении относительно Полюса Мира. На рис.7 показано взаимное расположение созвездий Б.М. и М.М. в эпоху, близкую к сер.2-й пол.1 тыс. н.э.
Может возникнуть вполне правомерный вопрос: почему мы из всего семизвездия Б.М. обратили внимание именно на 5 Б.М. - самой слабой из всех 7 звезд? Попробуем объяснить. Во-первых, потому что она своим слабым блеском выделяется среди остальных звезд созвездия, которые имеют примерно одинаковую яркость. Во-вторых, эта звезда занимает среднее положение в ковше. Но главное то, что это единственная из звезд семизвездия Б.М., полярное расстояние которой в период между VI и XI в. удовлетворяет условию р2 = 25,5° ± 1°.
388
600 г.н.э.
Рис.7. Положение Полюса Мира в хазарское время, ф- полюс Мира, Y - точка (на небесной сфере) весеннего равноденствия, - точка (на небесной сфере) осеннего равноденствия, Б.М. - созвездие Большая Медведица, М.М. - созвездие Малая Медведица.
Fig. 7. The location of the Pole of the World in the Khazarian times, ф - The World Pole, Y — vernal equinoctial point, it - autumnal equinoctial point, Б.М. - Ursa Major, M.M. - Ursa Minor.
Abb. 7. Lage des Friedenspols in der chasarischen Zeit. ф - Friedenspol, Y - Friihlings-Aquinoktialpunkt (auf dem Himmelskugel), =Cs= - Herbst-Aquinoktialpunkt (auf dem Himmelskugel), Б.М. - Stembild der GroBe Bar, M.M. - Stembild der Kleine Bar.
Dess. 7. Position du Pole du Monde aux temps de Khazars, ф - Pole du monde, Y - Point (sur la voute celeste) de I’equinoxe de printemps, - Point (sur la voute celeste) de 1’equinoxe d’automne, Б.М. - Constellation de la Grande Ours, M.M. - Constellation de la Petite Ours
На рис.7 елочкообразной дугой показана полоса неба, благоприятствующая указанному условию. Здесь нами учтено изменение положения Полюса Мира за 400 лет, которое происходит вследствие прецессии оси вращения Земли. Как мы видим, в эту полосу однозначно попадает только 5 Б.М. Звезды S Б.М. и р Б.М. находятся на краю полосы. Так, к 590 г. р2 для р Б.М. становится больше 26,5° и не дотягивает до левого края отрезка р( порядка 80 лет. Для е Б.М. такая ситуация создается к 630 г.
4.	Данные, приведенные в табл.2, позволяют оценить время создания комплекса Новониколаевка-П, к.1. При этом мы предполагаем, что углы р1 и р2 действительно связаны со звездами а М.М. и 5 Б.М.
Значения угла Е для целей датировки малопригодны, т.к. этот угол изменяется очень медленно, а точность его измерения по чертежу в лучшем случае ± 0,5°. Углы же р, и р2 меняются довольно быстро. Оценка возраста комплекса произведена графически на рис.8: времени создания комплекса соответствует участок пересечения отрезков р, и р2. Округляя полученный интервал (в сторону его расширения) до десятков, получаем следующую датировку: комплекс мог быть сооружен между 670 и 840 гг. н.э.
Несмотря на правдоподобность астрономической датировки, следует все же заметить: идея о том, что углы р] и р2 действительно небесные и соответствуют именно звездам а М.М. и 5 Б.М., требует проверки на основе проработки письменных, фольклорных и этнографических источников, в которых содержатся сведения о представлениях, верованиях и обычаях населявших Хазарский каганат этносов.
Функциональное назначение комплекса
Итак, вероятно, Новониколаевка-П, к. 1 является, кроме всего прочего, архитектурной моделью Вселенной. Если это так, то все же недостаточно ясно, какие действия разыгрывались на этом объекте? Правда, судя по отображенному в направлениях и значениях углов Рр р2 расположению созвездий Б.М. и М.М., эти действия совершались либо под утро весной (вблизи дня весеннего равноденствия), либо в конце лета вечером, после захода солнца. В другие сезоны года такое расположение указанных созвездий относительно горизонта (рис.9) можно было наблюдать во 2-й пол.1 тыс. н.э. ночью летом или не наблюдать вообще зимой (в
389
675
855
1034
D
P:
P:
P:
P:
600
700
,86
,76
800	900	1000

||............I..........I
675	835
Рис. 8. Астрономическая шкала определения времени создания комплекса.
Fig. 8.	The astronomical scale for determining the time of the complex erection.
Abb. 8. Astronomische Scala fur Bestimmung der Griindungszeit des Komplexes.
Dess. 8. Echelle astronomique de la definition de la date de la creation du complexe
декабре-январе). Возможно, следы огненных ритуалов свидетельствуют о темном времени суток их проведения. Мы больше склоняемся к версии весеннего праздника. Впрочем, прагматика Новониколаевки-П, к.1 могла быть значительно более изощренной, как в смысле годового цикла, так и календарного 19-летнего цикла.
Источниковедчески рассмотренный комплекс, где все элементы нашли свое место в предложенной нами схеме, прямо и непосредственно не отвечает на вопрос, к какому типу археологических памятников его следует отнести: к святилищу, особо устроенному кургану-кенотафу, астрономическому объекту, погребально-поминальному памятнику или неопределенному культовому Комплексу?
Отсутствие в комплексе погребения и наличие явно выраженного сакрального объекта - выкладки из конских голов, структурно сложного рва и загадочной деревянной конструкции невольно может вызвать ассоциацию некого святилища. На первый взгляд, памятник нельзя назвать более предметно, поскольку для кургана-кенотафа труднообъяснимым выглядит особо скомбинированная выкладка из черепов + строгая система разрывов во рву, для атрибутирования памятника как погребально-поминального отсутствует погребение человека и нет следов тризны (таковыми, на наш взгляд, нельзя считать строго уложенные в определенных местах рва 4 комплекта костей животных и выстроенные в ряд конские черепа); и это - даже не явно выраженный астрономический объект, поскольку отсутствуют “намекающие” на это соответствующие специфические устройства.
Остаются еще достаточно обобщенный термин “святилище”, вмещающий в себя едва ли не все сакральное, и более расплывчатый - “культовый комп
лекс”. Если последний термин достаточно условен, и его применение не будет выглядеть ошибочным, то относительно употребления первого следует сделать некоторые пояснения.
Прежде всего, у исследованного объекта отсутствует одна непременная для любого святилища черта - нет никаких следов “неоднократных стереотипных культовых действий, что обуславливает относительно длительный период его существования” (Ольховский В.С., Шилов Ю.А., 1995, с. 108). Кроме того, совместимо ли было для древних в контексте их мироустройства и мировосприятия использование курганов - места захоронения (или вблизи массовых захоронений) их предков - в качестве святилищ. Речь здесь, конечно же, не идет о каком-то кощунственном, неуважительном отношении к умершим, поскольку в мировоззренческих устоях древних мы легко и в большом количестве обнаруживаем примеры совершенно невероятных, с точки зрения современного цивилизованного человека, действий с могилами, в целом, и с телом покойного, в частности. Проблема в другом. Не было бы это тяжелейшим нарушением нормы, миропорядка? На наш взгляд - да! Не находим же мы в границах грунтовых могильников или городских некрополей древней, средневековой и современной эпох святилищ в точном смысле этого слова.
Вышесказанное предопределяет то, что у средневековых кочевников функциональное разнообразие культовых объектов было гораздо шире, чем это до сих пор считалось.
Для выявления их возможных функций выбран пока лишь один такой памятник, который мы попытались исследовать несколько необычным методом, т.е. отказавшись, в частности, от исследования полевой документации только лишь в традиционном ее
390
z
Рис. 9. Эскиз вида северной половины неба во 2-й пол.1 тыс. весной, осенью и летом (в темное время суток: под утро весной, вечером осенью и в полночь летом). Z - зенит, N - точка севера, ZN - небесный меридиан, ф -полюс Мира, WE - горизонт, У - точка (на небесной сфере) весеннего равноденствия, =£5= - точка (на небесной сфере) осеннего равноденствия, Б.М. - созвездие Большой Медведица, М.М. - созвездие Малая Медведица, -----~~ - круг склонения для У и ---------г- - направление суточного вращения неба.
Fig. 9.	Outline sketch of the north semisphere of the sky in the second half of the 1st millennium in spring, autumn and summer (in the dark hours: at dawn in spring, in the evening in autumn, and at midnight in summer). Z - zenith, N - north point, ZN - heavenly meridian, ф - the World Pole, WE - horizon, У - vernal equinoctial point, -autumnal equinoctial point, Б.М. - Ursa Major, M.M. - Ursa Minor, -------- hour circle for У and ---------- -
direction of the sky daily rotation.
Abb. 9. Umriss der Aussicht der nordlichen Himmelhalfte in der 2. Halfte des I. Jahrtausends im Friihling, Herbst und Sommer (in der dunklen Tageszeit: gegen Morgen im Friihling, am Abend im Herbst und in der Mittemacht im Sommer). Z - Scheitelpunkt, N - Nordpunkt, ZN - Himmelmeridian, ф - Friedenspol, WE - Horizont, У -Friihlings-Aquinoktialpunkt (auf dem Himmelskugel), - Herbst-Aquinoktialpunkt (auf dem Himmelskugel), Б.М. -Stembild der GroBe Bar, M.M. - Stembild der Kleine Bar, --------» - Abweichungskreis fur У und =£i=, ---- -
Richtung des Himmelstageskreisens.
Dess. 9. Croquis de la vue de la moitie Nord du ciel dans la 2me moitie du I millenaire au printemps, en automne et en ete (par un temps nocturne: a 1’aube au printemps, au soir en automne, a minuit en ete). Z - zenith, N - point du Nord, ZN - meridien celeste, ф - pole du monde, WE - horizon, У - point (sur la voute celeste) de I’equinoxe de printemps, - point (sur la voute celeste) de I’equinoxe d’automne, Б.М. - constellation de la Grande Ours, M.M. -constellation de la Petite Ours, - - — - obliquite de 1’ecliptique У et it,-- - direction de la revolution diume du ciel
видении. Наш подход в какой-то степени напоминает методику работы американского архитектора П.Эй-зенмана, который также отказался от традиционного чертежа и работает, в частности, с картонными моделями, соотнося их, как и мы, с аксонометрическими перспективами (Российская Е.И., 1991, с.30).
Заключение
Исследование памятника на базе междисциплинарного анализа (т.е. интеграции археологии с астрономией и геодезией) позволило нам прийти к следующим выводам.
Удалось выявить структуру изучаемого объекта, которая предложена нами в двух ее уровнях.
Первый уровень - “внутренний”, по которому комплекс представляет собой оригинальное, сложнейшее и одновременно достаточно строгое переплетение свойств и отношений его структурных элементов. Все они представляют собой такой кодовый ансамбль, где определенная суть их связей и отношений возможны лишь при наличии данного состава кодов, и самое главное, при именно таком их внутреннем и внешнем струк
турном построении. Это вовсе не следует понимать так, что смысловое значение данного памятника должно трактоваться однозначно. Особенность сложно построенных текстов, состоящих из нескольких кодов (в нашем случае это, как минимум, 4: курган, ров, деревянный настил и выкладка из конских черепов), и, как следствие, их внутренняя диалогичность на уровне контекста культуры, обусловливает их способность хранить разные сообщения (Лотман Ю.М., 1989, с.40). Таким образом, проведенный анализ комплекса мы предлагаем понимать лишь как один из вариантов, одну из возможных трактовок. Разумеется, что новые исследования наших коллег, как и одновременное изучение серии близких памятников, поможет подтвердить, уточнить или опровергнуть правильность наших построений.
Второй уровень - “внешний”, где комплекс выступает в качестве своеобразного полисемантического признака (сакральная точка в пространстве) культуры. “Внешняя” полисемантическая сущность памятника выявилась в том, что он “сработал”, во-первых, как своеобразный объект-календарь для определения некого сезонного значения; во-вторых, как модель мироздания, представляемая устроителями комплекса; в-
391
третьих, как неотъемлемая часть погребально-поминального культа. Последнее “свойство” памятника проявляется в том, что он был как бы “встроен” в вытянутую цепочку курганов, состоящую из 10 (возможно, всех более ранних по времени, инокультурных и погребальных по характеру) насыпей.
Памятник, несмотря на его ярко выраженную полисемантичность, нельзя считать святилищем в точном смысле этого термина. На нем не было обнаружено никаких основных специфических для святилищ признаков, свидетельствующих о его регулярном посещении местным населением.
Выявленные особенности памятника свидетельствуют о том, что он был сооружен в связи с каким-то
крайне важным событием в жизни коллектива и в дальнейшем не использовался, хотя, возможно, и не был выключен из своего культурно-сакрального контекста. Другими словами, комплекс являлся одноактным сооружением, целью которого было выполнение вполне конкретной, но многоступенчатой по смыслу задачи. Следовательно, стержневой и определяющей идейной линией, очевидно, было восстановление через обращение к “космосу” чего-то нарушенного и исключительно важного в их модели мироздания. Причиной такого “нарушения” могло стать какое-то конкретное природное или социальное потрясение, например, смерть на чужбине знатного представителя социума.
Литература и архивные материалы
Байбурий А.К., 1991. Ритуал в системе знаковых средств культуры. М.
Виноградова Н.А., 1973. Иконографические каноны японской космологической картины вселенной - мандала// ПКДИАА.
Давудов О.М., 1980. Хосрехское святилище (Дагестанская АССР)// Скифо-сибирское культурно-историческое единство. Материалы I Всесоюзной археологической конференции. Кемерово.
Журавлева А.Д., 1991. Методологические проблемы исследования древней керамики// Проблемы средневековой археологии Южной Сибири и сопредельных территорий. Новосибирск.
Иванов А.А., 2000. Раннесредневековые подкурганные кочевнические захоронения второй половины VII -первой половины IX вв. Нижнего Дона и Волго-Донского междуречья. Автореф. дис. ... канд. ист. наук. Волгоград.
Карцев В.П., 1988. Магнит за три тысячелетия. М.
Клейн Л.С., 1992. Методологическая природа археологии// РА. № 4.
Климишин И.А., 1981. Календарь и хронология. М.
Климишин И.А., 1987. Открытие Вселенной. М.
Комар А.В., 2001. К вопросу о дате и этнокультурной принадлежности шиловских курганов// Степи Европы в эпоху средневековья. Т.2. Донецк.
Кореняко В.А., 2000. Люди-олени или охотники на оленей? (об этнониме саков)// Проблема истории и культуры кочевых цивилизаций. Материалы международной научной конференции. Археология. Этнология. Том 1. Улан-Удэ.
Куликов С., 1991. Нить времен: Малая энциклопедия календаря. М.
Куликов К.А., Сидоренков Н.С., 1977. Планета Земля. М.
Лелеков Л.А., 1976. Отражение некоторых мифологических воззрений в архитектуре восточно-иранских народов в первой половине I тыс. до н.э.// ИКНСА.
Лотман Ю.М., 1989. О роли случайных факторов в литературной эволюции// УЗТГУ. Вып.855.
Ньютон Р., 1985. Преступление Клавдия Птолемея. М.
Ольховский В.С., Шилов ЮА., 1995. Скифский погребально-культовый комплекс кургана Цыганка// РА. № 4.
Подольский МЛ., 2000. Курган или ритуальный комплекс? (к вопросу об архитектурно-композиционной цельности некоторых памятников)// Святилища: археология ритуала и вопросы семантики. Материалы тематической научной конференции. Санкт-Петербург 14-17 ноября 2000 г. СПб.
Пугаченкова Г.А., 1973. К архитектурной типологии в зодчестве Бактрии и Восточной Парфии// ВДИ. № 1.
Пугаченкова Г.А., 1976. К познанию античной и раннесредневековой архитектуры Северного Афганистана// ДБ.
Раевский Д.С., 1977. Очерки идеологии скифо-сакских племен. М.
Российская Е.И., 1991. Семиотика вообще и семиотика архитектуры// Семиотика и язык архитектуры. М.
Семенов Вл.А., 2000. Святилище - священная территория - мифологизированное пространство// Святилища: археология ритуала и вопросы семантики. Материалы тематической научной конференции. Санкт-Петербург, 14-17 ноября 2000 г. СПб.
Смирнов Ю.А., 1987. Культ черепа и нижней челюсти в раннем палеолите// Религиозные представления в первобытном обществе. Тезисы докладов. М.
Тейлор Дж., 1985. Введение в теорию ошибок. М.
Толстов С.П., 1962. По древним дельтам Окса и Яксарта. М.
392
Топорков А.Л., 1989. Символика и ритуальные функции предметов материальной культуры// Этнографическое изучение знаковых средств культуры. Л.
Усманова Э., 1999. Сакральный архетип “мировое дерево” в погребальном обряде андроновских племен (по материалам могильника Лисаковский)// Комплексные общества Центральной Евразии в III - I тыс. до н.э.: Региональные особенности в свете универсальных моделей. Материалы к конференции. Челябинск.
Федоров-Давыдов Г.А., 1984. Погребения хазарского времени из урочища “Кривая Лука” в Нижнем Поволжье// Проблемы археологии степей Евразии. Кемерово.
Фолта Я., Новы Л., 1987. История естествознания в датах: хронологический обзор. М.
Ханкс Б., Корякова Л., 1999. Курганы как социо-культурные точки ландшафта// XIV Уральское археологическое совещание (21-24 апреля 1999 г.). Тезисы докладов. Челябинск.
Херрман Д., 1981. Открыватели неба. М.
Чернопицкий М.П., 1980. Курганная группа как архитектурный ансамбль (Опыт композиционнохудожественного подхода)// Скифо-сибирское культурно-историческое единство. Материалы I Всесоюзной археологической конференции. Кемерово.
Summary
A.V.Yevglevsky, Yu.V.Kudlay (Donetsk, Dimitrov, Ukraine)
The Cult Complex of the Khazarian Time on the Sukhoy Torets River: An Assay of Interdisciplinary Investigation
The system approach to an interdisciplinary investigation that integrates archaeology, astronomy and geodesy enabled us to come to the following conclusions:
1.	The structure of the object under investigation could be represented as consisting of two levels.
The first “inner” level constitutes the archaeological site as an original, complex and at the same time rather strictly organized system of characteristics and interrelations.
The second “outer” level constitutes the site as a distinctive polysemantic attribute of the culture - a sacral centre of the universe. Polysemantic character of the cult complex shows itself in the following: 1) it served sort of an objectcalendar having certain seasonal meanings; 2) the people who had created the complex considered it to be the model of universe: 3) it was an integral part of their funeral customs and rites. The latter characteristics are corroborated by the fact that the barrow was “inserted” in the chain of 10 earlier funeral mounds of other cultures. It suggest that the attempts of the people, who created the barrow under investigation, to secure the territory “ideologically” are evidence of recognizing all the barows to be though ancient but integral part of their own culture going back to their legendary ancestors.
2.	Inspite of vivid and multiaspect sacral character and significant semiotic status of the complex, it hardly could be considered a sanctuary in the precise meaning of the term. We did not found any specific sanctuary features giving evidence that it was attende by the local population regularly.
3.	Structural interrelationship of the elements of the site gives evidence that it was erected to mark a certain very important event in the life of the society and was not used further, although it was obviously not excluded from its cultural and sacral context. In other words, the complex was constructed for a single but multiaspect purpose. Thus, for the society the core and determining idea of the monument could have been the restoration of some violated but most essential element of their world outlook through addressing to the universe. The cause of that violation might have been a concrete natural or social hazard, e.g. the death of a noble member of the society in a foreign land.
A.V. Jevglevskij, J.V. Kudlaj (Donezk, Dimitrov, Ukraine)
Chasarenzeitlicher Kultuskomplex am Fluss Suhoj Torez: Versuch einer interdisziplinaren Forschung
Die Anwendung eines Systemherangehens auf Grund seiner interdisziplinaren Analyse, d.h. der Integrierung der Archaologie in die Astronomie und Geodesie, ermoglichte uns, folgende Sclussfolgerungen zu ziehen:
1. Es ist uns gelungen, die Struktur des zu erforschenden Objektes zu bestimmen, die wir in ihrer zwei Ebenen anbieten.
393
Die erste (“innere”) Ebene reprasentiert, dass der Komplex eine originelle, komplizierteste und zur gleichen Zeit ziemlich genaue Verflechtung der Eigenschaften und Beziehungen der Strukturelemente des Denkmals ist.
Die zweite (“auBere”) Ebene reprasentiert, dass der Komplex als ein eigenartiges polysemantisches Merkmal (ein sakraler Punkt im Raum) der Kultur auftritt. Das polysemantische Wesen des Komplexes ergab sieh darin, dass er, erstens, als ein eigenartiges Kalenderobjekt fur die Bestimmung einer Saisonzeit, zweitens, als ein Modell des Weltalls, das sieh die Erbauer des Denkmals vorstellten, drittens, als ein unterennbarer Teil des Bestattungs- und Gedenkfeierkultus “funktionierte”. Die letzte “Eigenschaft” des Denkmals tritt darin in Erscheinung, dass der Kurgan in eine ausgestreckte Kurgankette “eingebaut” zu sein scheint, die aus 10 fniheren fremdkulturellen und dem Charakter nach Bestattungskurganen besteht. Dabei sei hervorgehoben, dass das Streben danach, das Territorium fur sieh selbst zu reservieren, zwangslaufig zur Annerkennung aller Kurgane dieser Gegend fur zwar altertiimlich doch “eigen”, bis zu legendaren Vorfahren zuruckreichend fuhrte.
2. Troz seiner scharf ausgepragten Sakralitat mit mehreren Handlungsebenen und seinem hohen semiotischen Status kann das Denkmal als Heiligtum im genauen Sinne dieses Begriffs nicht gelten. Darauf wurden keine fur ein Heiligtum charakteristischen Merkmale entdeckt, die von seinem regelmaBigen Besuch durch die ortliche Bevolkerung zeugen.
Der wechselseitige Zusammenhang der Strukturelemente des Denkmals zeugt davon, dass es aus Anlass eines sehr wichtigen Ereignisses im Leben der Gemeinschaft errichtet und weiterhin nicht ausgenutzt, obwohl es aus seinem kultursakralen Kontext offensichtlich nicht gestrichen wurde. Mit anderen Worten, es war eine verhaltnismaBig einaktige Einrichtung, deren Zweck es war, eine ziemlich konkrete, doch vielstufige Aufgabe zu erffillen. Die Hauptaufgabe war wohl also die Wiederherstellung von Etwas, was in ihrem Modell des Weltalls gebrochen und auBerordentlich wichtig war, durch das Appellieren an den “Kosmos”. Ein solcher Bruch konnte durch irgendwelche konkrete natiirliche oder soziale Erschiitterung beispielsweise durch den Tod eines vomehmen Vertreters des Soziums in der Fremde verursacht werden.
Die Schlussfolgerungen fiber die funktionale Bestimmung des Denkmals schlieBen seine mogliche landwirtschaftliche Ausrichtung durchaus nicht aus, deren ErschlieBung zum selbstandigen Forschungsthema werden konnte.
A.V. Evglevski, Y.V. Koudlai (Donetsk, Dimitrov, Ukraine)
Un complexe de culte des temps khazars au bord de la riviere Soukho'i Torets: Essai de I’etude interdisciplinaire
Nous avons applique une approche systematique en Г analysant du point de vue des liens interdisciplinaires (c-a-d de Г integration de I’archeologie en astronomic et en geodesie), ce qui nous a permis de faire des conclusions comme suit :
1.	Nous avons decouvert la structure de notre objet qui, selon nous, peut-etre presentee en deux niveaux.
Le premier niveau est “interieur”, qui nous fait voir notre complexe comme une structure originale compliquee. En meme temps nous у voyons un enchevetrement assez regulier de proprietes et de relations entre ses elements constructifs.
Le second niveau est “exterieur” ou notre complexe se presente en qualite d’un signe polysemantique particulier de la culture (un point sacral dans 1’espace). Son essence polysemantique consiste en ce que premierement il “agit” comme un calendrier d’un type particulier servant a designer les saisons ; deuxiemement c’est un modele de 1’univers tel que ses constructeurs se 1’imaginaient; troisiemement, il fait une partie integre du culte funeraire et commemoratif. Cette derniere “propriete” se manifeste en ce que le tumulus a 1’air d’etre “insere” dans une longue chaine de 10 autres tumulus, d’origine plus recente et servant aux besoins funeraires d’autres cultures. Il est important de souligner, que Г intention de s’approprier d’un territoire ideologiquement amenait inevitablement a la reconnaissance de 1’anciennete des tumulus situes la mais, en meme temps, on les reconnaissait comme “siens”, remontants aux ancetres glorieux.
2.	Malgre son caractere evident sacral et son statut semiotique important, on ne peut pas prendre ce monument uniquement pour un etablissement de culte dans un sens strict de ce terme. On n’y decouvre pas de traits principaux revelateurs des etablissements de culte qui auraient temoigne de sa frequentation reguliere par les habitants.
3.	L’integrite des elements structuraux du monument est un signe de ce qu’il fut erige a 1’occasion d’un evenement d’une tres grande importance pour la communaute et n’eut pas servi ulterieurement, bien qu’il ne fut pas exclu de son contexte culturo-sacral. En d’autres termes on peut dire que le complexe fut construit pour remplir une mission precise realisable a plusieurs reprises. Ce qui veut dire qu’une tache determinante ideologique put etre une restitution de quelque chose de ruinee mais exclusivement important selon leur vision du modele de 1’univers. Et cela au moyen de leur appel au “cosmos”. La cause de la “ruine” put etre un cataclysme naturel ou social, comme par exemple la mort a 1’etranger d’un representant noble de la societe.
394
Е.В.Круглов
ПОГРЕБАЛЬНЫЙ обряд огузов северного прикаспия 2-Й ПОЛ. IX - 1-Й ПОЛ. XI в.
Культура и этногенез средневековых огузов, как известно, имеет отношение к истории целого ряда современных тюркоязычных народов Востока. Ушедшие в XI в. в ходе сельджукского движения в Закавказье и Малую Азию огузы приняли непосредственное участие в формировании азербайджанского и турецкого народов. Оставшиеся в Средней Азии и Иране явились важнейшим слагаемым в процессе консолидации туркменской народности. Значительные группы огузского происхождения влились также в состав казахов, узбеков, каракалпаков, башкир и поволжских татар. Прямыми потомками огузов в Восточной Европе являются живущие в Молдавии, Болгарии и частично в Западной Украине гагаузы. Таким образом, исследование истории огузов имеет большое международное значение.
Нет сомнения, что решению ряда спорных проблем ранней истории огузов поможет исследование археологических памятников средневековых кочевников, населявших во 2-й пол. IX - 1-й пол. XI в. степи Северного Прикаспия (рис.1). Физико-географические условия этого региона хорошо известны и неоднократно воспроизводились в соответствующей литературе (Доскач А.Г., 1979; Демкин В.А., Лукашов А.В., 1985, 1993).
Основные отличительные особенности погребального обряда огузов, кочевавших в указанное время на территории Северного Прикаспия, выделены В.А.Кригером и В.А.Ивановым, соответственно в кандидатской и докторской диссертациях, на основе анализа 93 погребальных комплексов (Кригер В.А., 1985; Иванов В.А., 1990). Выводы исследователей были обобщены в нескольких небольших статьях (Кригер В.А., 1986, 1993; Иванов В.А., 1993) и в настоящее время, в целом, не требуют ревизии. К основным особенностям погребального обряда огузов, как известно, относятся следующие признаки: преимущественно, впускной характер совершаемых захоронений, сооружение простых, в основном прямоугольной формы, могильных ям от 0,5 до 2,2 м глубиной, вытянутая на спине поза погребенных, ориентированных головами на запад с сезонными отклонениями к северу и югу, наличие в могилах разнообразных деревянных конструкций - перекрытий, гробов, подстилок и т.п. Отмечены, но, в целом, не признаны характерными положение погребенных вытянуто на боку, восточная ориентировка, использование загробной
пищи, а также угольные и меловые посыпки (табл.1-2а, 5, 5а).
Новые раскопки и учет памятников Волго-Донского междуречья и районов Сарпинской низменности, неиспользованных в свое время ни В.А. Кригером, ни В.А.Ивановым, позволил нам учесть известные в настоящее время уже примерно 240 комплексов и случайных находок, происходящих из 232 погребений IX-XI вв. огузо-печенежского круга (каждый скелет в парных и коллективных погребениях учитывался нами как отдельная счетная единица). Сбор материалов ограничивался степной зоной Северного Прикаспия в пределах современных территорий Республики Калмыкии, Астраханской, Волгоградской, Оренбургской, Самарской и Саратовской областей Российской Федерации, Актюбинской, Атыраусской и Западно-Казахстанской областей Республики Казахстан. Дополнительно рассматриваются захоронения из курганов кочевнического могильника Саркела-Белой Вежи Ростовской области (рис.1). Близкие к кочевническим погребальные памятники, расположенные на территории лесостепных районов Республики Башкирии, в данной работе не учитываются.
Важнейшей особенностью огузского погребального обряда в настоящее время большинством исследователей признается также наличие в женских и детских погребениях (1-я половозрастная группа, далее 1-я ПВГ) довольно необычных предметов: копоушек, птицевидных и крыловидных нашивок, привесок (рис.2), достоверное практическое назначение которых до сих пор остается невыясненным. Всего в настоящее время среди общего количества учтенных материалов известно археологически достаточно полноценно изученных 30 комплексов (включая 2 захоронения из курганов 37 и 59 кочевнического могильника у Саркела), а также 10 случайных находок предметов вышеуказанного круга, происходящих из разрушенных погребений с неполностью сохранившейся информацией (табл.1,1а, 3, 4, 9, 9а). В одну общую обрядовую группу с ними мы объединяем также 29 погребений и 3 случайные находки, содержащие в составе могильного инвентаря свинцовые грузики-пломбы, костяные пряслица (?), бубенчики, ножницы, зеркала и некоторые другие категории бытовых вещей, но без вышеуказанных этнографически значимых предметов (табл.2, 2а, 3). Таким образом, общее количество захоронений, составляющих
395
1-ю ПВГ средневековых памятников Северного Прикаспия, насчитывает в настоящее время 56 скелетов, происходящих из 55 погребений, а также 13 случайных находок. Пять арабских монет-подвесок 954/955 и 958/959 гг., присутствовавших в составе инвентаря погребения на дюне у с.Лапас, надежно датируют все эти вещи 2-й пол. X в. (Филипченко В.А., 1958, с.236-242). В это время в степях и полупустынях Северного Прикаспия безраздельно господствовали именно огузские племена. Данная территория носила тогда название Дешт-и-Огуз и полностью входила в состав раннефеодального государства огузских ябгу (Агаджанов С.Г., 1969, с.37-42).
Как известно, еще Г.А.Федоров-Давыдов установил, что копоушки и нашивки представляют собой локальный признак исключительно восточных районов Южнорусской степи IX-XI вв. -Поволжья и Южного Приуралья (Федоров-Давыдов Г.А., 1966, с.141-142). Малочисленность известных в его время погребений с подобными вещами не позволила тогда исследователю сделать какие-либо основательные выводы об этнической принадлежности данной группы вещей.
Подробный искусствоведческий анализ копо-ушек и нашивок был проделан Л.М.Гаврилиной. Она сделала вывод, что все эти украшения могут принадлежать лишь какой-то одной конкретной этнической группе из состава печенежско-огузско-го круга и должны рассматриваться в качестве ее узкого этнографического индикатора (Гаврилина Л.М., 1985, с.224). К сожалению, Л.М.Гаврилиной не
был выявлен полный круг погребений, сопровождавшихся данными украшениями, а, кроме того, некоторое количество таких памятников было раскопано уже позже выхода в свет ее статьи. Не пыталась она и анализировать особенности погребального обряда памятников, содержащих рассматриваемые вещи. В результате была упущена крайне перспективная возможность комплексного разрешения вопроса. Эта проблема была решена В.А.Кригером. Выделив на территории степей Заволжья и Приуралья для IX-XI вв. две группы захоронений, различающихся между собой локальными и частными особенностями погребальной обрядности, наиболее распространенный тип погребения В.А.Кригер сопоставил именно с огузским этносом. С погребальной обрядностью огузов он связал также находки копоушек, нашивок и привесок, которые рассматривал, вслед за Ф.Х.Арслановой, как символы распространенного у кочевников обряда почитания женского божества Умай (Кригер В.А., 1985, с.12-18; 1986, с.125-128; 1993, с.138-140). В 1990 г. к аналогичным выводам в своей диссертации пришел и В.А.Иванов (Иванов В.А., 1990, с.36). Таким образом, связь комплексов 1-й ПВГ с культурой огузов представляется в настоящее время наиболее убедительной. Заметим, однако, что ни В.А.Кригер, ни В.А.Иванов в своих работах детально не занимались вопросами относительной хронологии выделенных ими в степях Северного Прикаспия археологических памятников IX-XI вв. Весь известный им материал они датировали X-XI вв., что на сегодняшний день не может быть доста-
396
Рис. 1. Распространение погребальных памятников 2-й пол. IX - 1-й пол. XI в. в степной зоне Северного Прикаспия. 1.Болгарка (Гуцалов С.Ю., 1993), Атпа (Гуцалов С.Ю., 1988). 2.Акбулак (Зарецкий И.А., 1941). З.Кумакский (Смирнов К.Ф., 1956), Увак (Федорова-Давыдова Э.А., 1969). 4.Тамар Уткулъ (Горбунов В.С., Васильев В.Н., Иванов В.А., 1983). 5.Покровка (Веддер Дж., Егоров В., Дэвис-Кимболл Дж., Моргунова Н„ Трунаева Т, Яблонский Л.Т., 1993). б.Жарсуат (Железчиков Б. Ф., 1998). 7.Нежинское (Кривцова-Гракова О.А., 1928). 8.Алебастрово, Ханская могила (Нефедов Ф.Д., 1899). 9.Челкар (Кушаев ГА., 1968; Максимов Е.К., 1969; Железчиков Б. Ф., Кушаев Г.А., 1999). 10.Колычеве (Мажитов Н.А., Рутто Н.Г., 1974). П.Яман (Иванов В.А., 1993). 12.Рубежка (Кригер В.А., Железчиков Б. Ф., 1980). 13. Уральск (Кригер В.А., 1979). 14.Янайкино (Кригер В.А., 1979). 15.Сары Айдин (Синицын ИВ., 1956), Карасу (Кушаев ГА., 1974, 1975; Кокебаева ГК, 1980). 16.Кос Оба (Кригер В.А., 1979; Железчиков Б.Ф., 1998). 17.Кара Оба (Синицын И.В., 1956). 18.Асат Бай (Мелентьев А.Н., 1967). 19.Васильевка, Кировский, Волчанский (Васильева И.Н, 1979, 1985). 2О.Гришанкин (Гарустович ГК, Ракушин А.И, Яминов А.Ф., 1998). 21.Светлое Озеро (Ляхов С.В., 1997). 22.Сухая Саратов-ка (Ляхов С.В., 1997). 23.Алексашкино (Мельник В.И., 1977). 24.Ровное (Синицын И.В., 1966). 25.Фриденберг (Рыков П.С., 1926). 26.Мирное (Ляхов С.В., 1997). 27.Новая Квасниковка (Ляхов С.В., 1997). 28.Блюменфелъд (Гарустович ГК, Ракушин А.И., Яминов А.Ф., 1998). 29.Кано (Кушева-Грозевская А., 1928), Шульц (Минаева Т.М., Рау П.Д., 1926). ЗО.Торгунское (Лукашов А.В., 1982). 31.Громки (Мамонтов В.И., 1977). 32.Комсомольский (Мамонтов В.И, 1976). ЗЗ.Ченин (Лукашов А. В., 1980). 34.Красная Деревня (Лукашов А.В., 1981; Хабарова Н.В., 1998). 35.Эльтон (Лукашов А.В., 1983, 1984, 1985). Зб.Приозерное (Лукашов А.В., 1985). 37.Солянка (Скворцов Н.Б., 2000). 38.Быково (Смирнов К.Ф., 1960; Мерперт Н.Я., 1967). 39.Верхний Балыклей (Скрипкин А. С., 1980; Яворская Л.В., 1997). 40.Степана Разина (Мерперт И.Я., 1967). 41.Новоникольское (Ильина А.И, Шишкин П.Н, 1929; Шилов В.П., 1975; Komantseva A.S., 1977; Гаврилина Л.М., 1991). 42.Рахинка (Кригер В.А., 1985а; Гаврилина Л.М., 1987). 43.Верхнепогромное (Шилов В.П., 1957, 1958, 1975). 44.Калиновский (Шилов В.П., 1959). 45.Красный Октябрь (Новожилов В.В., Клепиков В.М., 1997). 46.Маяк Октября (Комаров А.М., Мамонов А.В., Овчинникова Н.В.,1990; Лукашов А.В., 1991). 47.Волжский (Мысъков Е.П., 1983, 1993). 48.Киля-ковка (Мысъков Е.П., 1985, 1993). 49. Средняя Ахтуба (Шилов В.П., 1958; Конкин В.Н., 1969). 50.3аяры (Шишкин П.Н., Ильина А.И, 1928; Гарустович Г.К., Ракушин А.И., Яминов А.Ф., 1998). 51.3аплавное (Шилов В.П., 1958). 52.Пятнадцатый поселок (Шилов В.П., 1958; Гаврилина Л.М., 1991). 53.Бахтияровка (Кригер В.А., 1983, 1984). 54.Ленинск (Шилов В.П., 1956; Хабарова Н.В., 1998). 55.Маляевка (Сергацков И.В., Дворниченко В.В., Демкин В.А., 2001). 56.Царев (Мамонтов В.И., Ситников А.В., 1993). 5 7. Голодовка (Мысъков Е.П., 1993). 58.3убовка (Мамонтов В.И., 1990). 59.Колобовка (Спицын А.А., 1895; Мамонтов В.И., 1973; Сергацков ИВ., 1999). бО.Журов (Круглов Е.В., 19926). 61. Успенка (Шнайдштейн Е.В., 1989). 62.Батаевка (Писарев Е.М., 1997). бЗ.Сероглазово (Рыков П.С., 1929). 64.Хошеутово (Гаврилина Л.М., 1985). 65.Лапас (Филипченко В.А., 1959). 66. Досанг (Рыков П.С., 1929). 67.473-я верста (АКМЗ, инв.№ 4917-4920). 68.Тинаки (Арзютов Н., 1933), Лбище (Васильев Д.В., 1993), Волжский, Астрахан. обл. (Писарев Е.М., 1997). 69.Косика (Дворниченко В.В., Плахов В.В., Федоров-Давыдов Г.А., 1984 ), Петропавловка (Шнайдштейн Е.В., 1991). 70.Никольское (Дворниченко В.В., Федоров-Давыдов Г.А., 1989). 71.Старица (Шилов В.П., 1960, 1961). 72.Капитанский (Шилов В.П., 1964). 73.Черноярский (Шнайдштейн Е.В., 1970). 74.Барановка, Астрахан. обл. (Шнайдштейн Е.В., 1970; Дворниченко В.В., Федоров-Давыдов Г.А., 1989). 75.Кривая Лука (Дворниченко В.В., Куйбышев А.В., Малиновская И.В., Федоров-Давыдов Г.А., 1975; Дворниченко В.В., Смирнов А.С., Федоров-Давыдов ГА., 1976; Дворниченко В.В., Малиновская И.В., Федоров-Давыдов Г.А., 1977; Дворниченко В.В., Федоров-Давыдов ГА., 1980; Дворниченко В.В., Федоров-Давыдов ГА., 1981). 76.Ханата (Шнайдштейн Е.В., 1985). 77.Купцын Толга (Шнайдштейн Е.В., 1981). 78.Большой Царын (Цуцкин Е.В., 1977). 79Дюкер (Цуцкин Е.В., 1982). 8О.Эвдык (Шилов В.П., 1983). 81. У-85 (Барун) (Николаева Н.А., Сафронов В.А., 1985). 82.Яшкулъ (Николаева Н.А., Сафронов В.А., 1986). 83.Цаган Усн (Шилов В.П., 1987). 84.Элиста (Синицын ИВ., Эрдниев У.Э., 1971). 85.3ака-нальный (Мамонтов В.И., 1967). 86.Химкомбинат (Мамонтов В.И., 2000а). 87.Оленье (Круглов Е.В., 19896). 88.Степаневка (Мамонтов В.И., 1990), Новый Рогачик (Мамонтов В.И., 1979). 89.Ильевка (Мамонтов В.И., 1970). 9О.Вертячий (Мамонтов В.И., 1978, 1979). 91.Первомайский (Мамонтов В.И., 2000). 92.Трясиновский (Мышкин В.Н., Турецкий М,А„ 1993). 93.Букановский, Никольевка (Цыбин М.В., 1986). 94.Алешкин (Гуренко Л.В., 1993). 95.Ясырев (Мошкова М.Г., Федорова-Давыдова Э.А., 1974). 96.Таловая (Раев Б.А., 1979). 97.Головка (Раев Б.А., 1979). 98.Саркел (Плетнева С.А., 1963).
Fig. 1.	Spreading out of funerary monuments in the second half of IX th - first half of XI th cc. in the North-Caspian Lowlands steppe zone.
Abb. 1. Die Verbreitung der Grabdenkmaler in der zweiten Halfte des IX. - ersten Halfte des XI. Jhs. in der Steppenzone im Nordlichen Kaspigebiet.
Dess. 1. Expansion des monuments funeraires, deuxieme moitie du XI siecle dans la zone de steppes de la basse contree du Nord de la mer Caspienne
397
398
Рис. 2. Основные предметы этноопределяющего характера из погребений огузов Северного Прикаспия. 1-5, 13 -копоушки I-VI; 6, 7, 11, 12 - крыловидные нашивки ДII: 7-ДПа; 6, 11 -ДИ б; 12-ДП в; 15,16, 18, 20-птице-въ ные нашивки ДIII: 20 - ДIII а; 15 —ДШ б; 16, 18--ДIIIв; 19 - нашивка ДX; 21 - нашивка ДIV; 22 - нашивка Д ; 8-10, 14, 17 - привески V-VII. Типы выделены на основе работ Г.А.Федорова-Давыдова, Л.М.Гаврилиной и В.А.Кригера (Федоров-Давыдов Г.А., 1966; Гаврилина Л.М., 1985; В.А.Кригер, 1993). 1-22 - бронза.
1, 6, 21 - Лапас, АКМЗ, б/н; 2 - Заканалъный, 4/4 (ВОКМ, инв.Л» 27194/1); 3, 14, 15 - Средняя Ахтуба, сл. н. ( ВОКМ, инв.№ 5867); 4 - Верхнепогромное-1, 1/3 (Шилов В.П., 1975, с.44, рис.34, 12); 5 - Заплавное, 3/6 (ВОКМ, инв.№ 5840/4); 7-10 - Сухая Саратовка, 1/5 (СОМК, инв.№ 39881); 11, 16- Колобовка, 1893 (Спицын А.А., 1895, рис.49, 50, ГИМ, инв.№ 34570/15, 19); 12 - Карасу-1, 11/2; 13 - Элыпон-85, 7/1; 17 - Верхнепогромное-1, 3/4 (Шилов В.П., 1975, с.55, рис.42, 1); 18 - Петропавловка (?), депаспортизирована (АКМЗ, б/н); 19 -Карасу-1, 6 (Кригер В.А., 1993, с.143, рис.1); 20 - Старица, 21/5 (АКМЗ, б/н); 22 - Степана Разина, 1/10 (ВОКМ, инв.№ 5787/3).
Fig. 2.	Main objects of ethnographic character from of Oguz interments of the North-Caspian Lawlands. 1-5, 13 -copoushky (sort of drop-shaped amulet) I-VI; 6, 7, 11, 12 - wing shaped decorative stripes Д II: 7 - ДII a; 6, 11 — Д II6; 12 - ДII в; 15, 16, 18, 20- bird-shaped stripes Д III: 20- Д III a; 15 - Д III 6; 16, 18- Д III в; 19- stripes/ tabs ДХ; 21 - stripes/tabs ДIV; 22 - stripes/tabs Д V; 8-10, 14, 17 - pendants V-VII. Types distinguished on the grounds of works by G.A.Fedorov-Davydov, L.M.Gavrilina and VA.Kriger. 1-22 - bronze.
Abb. 2. Hauptgegenstande ethnographischen Charakters aus den Ogusengrabstatten im Nordlichen Kaspigebiet. 1-5, 13 - Kopouschki (Amulett in Tropfform) I-VI; 6, 7, 11, 12- fliigelformige angenahte Darstellungen ДII: 7 - ДII a; 6, 11 - ДII6; 12 - ДII в; 15, 16, 18, 20 - vogelformige angenahte Darstellungen Д III: 20 - III a; 15 - Д III 6; 16, 18 - Д III в; 19 - angenahte Darstellungen Д X; 21 - angenahte Darstellungen ДIV; 22 - angenahte Darstellungen Д V; 8-10, 14-17 - Anhanger V-VII. Typen sind auf Grund der Werke von G.A.Fedorov-Davydov, L.M.Gavrilina und VA.Kriger eingeteilt. 1-22 - Bronze.
Dess. 2. Objets essentiels de caractere ethnographique des tombeaux des Ogouzes de la region du nord de la Mer Caspienne. 1-5, 13 - copouchkies (parures en forme de goutte) I-VI; 6, 7,11, 12 - galons en forme d’aile ДII: 7 — ДII a; 6, 11 - ДII6; 12 - ДII в; 15, 16, 18, 20 - galons en forme d’oiseau Д III: 20- Д III a; 15 - Д III 6; 16, 18- Д III в; 19 - galons Д X; 21 — galons Д TV; 22 - galons Д V; 8-10, 14, 17 - pendeloques. Les types sont releves sur la base des travaux de G.A.Feudorov-Davydov, L.M.Gavrilina et de VA.Kriger . 1-22 - les bronzes
точным условием для движения вперед в области изучения печенежско-торческих памятников.
С тех пор данная проблема практически никем не разрабатывалась. В результате, вплоть до настоящего времени, корпус собственно огузских погребений остается не определен, не очерчена территория распространения раскопанных захоронений, не разработана типология погребального инвентаря, не решены вопросы хронологии известных памятников, остается неясным общее соотношение культуры огузов с культурами других кочевых и полукочевых народов, также населявших территорию северокаспийского региона, а именно: хазар, болгар, печенегов и венгров. В результате, средневековые погребения IX-XI вв. до сих пор интерпретируются исследователями, как правило, как огузо-печенежские в целом, либо еще шире, как позднекочевнические.
Важным признаком погребального обряда огузов является сопровождение умершего костями коня: черепом и частями ног. Основной отличительной особенностью именно огузского по
гребального обряда, выявленной в свое время еще С.А.Плетневой и подтвержденной исследованием В.А.Кригера, является так называемое вертикальное соотношение положения коня, сопровождавшего покойного, и человека. Головы и шкуры коней укладывались огузами над останками погребенных, в засыпях могильных ям, на перекрытиях, на крышках гробов или колод, на ступеньках (Приложение, признаки 36-37).* Пространственно-горизонтальное соотношение останков погребенных и ритуальных животных, т.е. расположение их в могилах на одном уровне рядом друг с другом, в научной литературе было признано нехарактерным для огузов. К аналогичным выводам пришел и автор данной работы (Круглов Е.В., 1989а, с.35-36; 1994, с.38-40). Из 56 погребальных комплексов 1-й ПВГ захоронений 2-й пол. IX - 1-й пол. XI в. Северного Прикаспия, сопровождающихся копоушками, нашивками, привесками, свинцовыми грузиками-пломбами, бубенчиками и сопутствующими им другими бытовыми вещами, 33 скелета сопровождались черепом и ногами коня, местоположение
* Здесь и далее указываются выделенные нами номера признаков погребальной обрядности огузов (см. Приложение: Характеристика погребального обряда средневековых кочевников Северного Прикаспия 2-й пол. IX - 1-й пол. XI в.).
399
400
Рис. 3. Эталонный погребальный памятник огузов 2-й пол. X в. Курганный могильник у пос.Ченин Палла-совского района Волгоградской области. Курган № 8, погребение № 4.1-5 - наконечники стрел; 6 - кресало; 7, 8 - кольца для стягивания ремней; 9, 10 - окантовка дна деревянного сосуда (?); 11 - удила; 12, 13 - пряжки; 14 - крепление петли для подвешивания сумки; 15 - стремена; 16, 17 - крепления боковых сторон колчана. 1-17 - железо.
Fig. 3.	Standard funerary monument of the Oguz, the second half of the Xth century. The burial mound near settlement of Chenin (Pallasovsky district, Volgograd region). Tumulus №8, interment №4. 1-5 - arrow heads; 6 -steel (formerly used for striking fire); 7,8- rings to tighten belts; 9, 10 - wooden vessel bottom edging (?); 11 - bits; 12, 13 - buckles; 14 — loop fastenings to hang up a bag; 15 - stirrups; 16, 17 — quiver sides fastenings. 1-17 - iron.
Abb. 3. Musterdenkmal der Beerdigungskultur der Ogusen der zweiten Halfte des X. Jhs. Hiigelgrabstatte bei der Siedlung Tcenin, Rayon Pallassovka, Gebiet Wolgograd. Hiigelgrab Nr. 8, Grabstatte Nr. 4. 1-5 - Pfeilendstiicke; 6 -ein Reibstein (zum Feuerschlagen); 7,8- Ringe fur Riemenzusammenziehen; 9, 10 - Umrandung eines Holzbehalterbodens (?); 11 - Gebiss; 12, 13 - Schnallen; 14 - Halterung der Schlinge fiir das Aufhangen der Tasche; 15 - Steigbdgel; 16, 17 - Halterung der Seitenwande des Kochers. 1-17 — Eisen.
Dess. 3. Le monument d’ etalon de la culture funeraire des Ogouzes a la deuxieme moitie du X siecle. Le tombeau en tertre pres du site Tchenine du district Palassov de la region de Volgograd. Tertre № 8, tombeau № 4. 1-5 - pointes desfleches; 6 - briquet; 7,8 - anneaux a serrer les courroies; 9, 10 - encadrement du fond de vase en bois (?); 11 -mors; 12, 13 - fibules; 14 - fixation du noeud pour suspendre un sac; 15 - etriers; 16, 17 - fixations des cotes d’un carquois. 1-17-fers
которых в могилах достоверно было зафиксировано в 26 случаях. Во всех 26 конские останки находились выше уровня залегания погребенных. Они располагались в засыпи могил, на крышках гробов или колод, на перекрытиях, ступеньках (Болгарка, 1/3; Быково-П, 3/5; Верхнепогромное-1, 1/3; Верхний Балыклей-П, 7/1; Волжский-П, 2/4; Дюкер, 27/ 9; Заплавное-1, 3/6, скелеты 1и 2, 3/7; Калиновский, 12/19,42/1; Карасу-1,11/2; Киляковка, 4/1 и 4/2; Коло-бовка, 1893 г.; Никольское-V, 1/4, скелет 2; Приозерное, 4/1; Саркел, 37; Средняя Ахтуба, 1/3 и 1/5; Старица 21/5, 30/4, скелеты 1 и 3; Сухая Саратовка, 1/5; Увак, 10/2; Эльтон-85, 7/1; табл. 1а, 2а, 9а). В частично нарушенных комплексах из Асат Бая-Ш, Ба-таевки, Карасу-1, 4/6 Б и 6/1, Маяка Октября, 1/1 и Успенки соотношение человека и коня достоверно не было выяснено. В погребении Быково-1, 10/16 кости двух ног животного лежали рядом с берцовыми костями ног человека. Нижняя часть скелета женщины была нарушенной: одни кости ее ног находились выше основной части скелета, другие -ниже. Перепад высот местоположения отдельных костей составлял 0,4-0,6 м (Смирнов К.Ф., 1960, с.201-202).
Наиболее ярко и выраженно обряд положения останков коня выше уровня залегания человека оказался зафиксирован в богатых мужских захоронениях военно-кочевой знати (Быково-1, 16/9; Верхний Балыклей-П, 5/1; Заплавное-1, 3/3; Кривая Лука-XV, 2/6; Купцын Толга, 46/5; Маяк Октября-91,4; Никольское-V, 1/4; Новоникольское-1, 7/13; Пятнадцатый поселок, 3/7; Рахинка, 3; У-85 (Барун), 4/2; Ченин, 8/4), составляющих основу 2-й обрядовой половозрастной (мужской) группы (далее 2-я ПВГ) захоронений кочевников 2-й пол. IX - 1-й пол. XI в. сте
пей Северного Прикаспия. Всего в этой группе учтено 93 археологически достаточно полноценно исследованных захоронения (табл.5, 5а). С этими материалами могут быть сопоставлены погребения из курганов 5, 16, 35/2, 41, 43, 45, 48, 53, 54 Саркель-ского кочевнического могильника (табл.9,9а). Наиболее полную характеристику предметов погребального инвентаря захоронений этой группы иллюстрируют материалы погребения Ченин, 8/4, исследованного А.В.Лукашовым на границе Эльтонской и Бессточной равнин (рис.3-5; 6, 2). Специфическое сочетание орнамента и форм блях поясной и сбруйной ременной гарнитуры и накладок ножен сабли данного комплекса позволяет отнести его ко 2-й пол. X в. - периоду наивысшего могущества Огузского государства.
Захоронения с достоверно зафиксированным расположением сопровождающего ритуального животного на одном уровне с человеком (предполагаемый печенежский признак), погребения с невыясненным или неопределенным обрядом, случайные находки, а также материалы Саркельского могильника рассматриваются отдельно (табл.6, 6а, 7, 7а, 8, 8а, 9, 9а).
Значительная часть погребений 1-й ПВГ сопровождалась предметами сбруи, стременами, удилами, седлами, а в нескольких случаях и уздечными наборами, зачастую украшенными разнообразными, но достаточно специфичными серебряными и бронзовыми накладками. Подробно типология украшений ремней конской сбруи, обнаруженных в материале интересующих нас средневековых погребений, была рассмотрена Л.М.Гаврилиной (Гаврилина Л.М., 1987, с.54-68; 1991, с.147-155; 1993, с.77-85). Так как эти предметы оказываются абсолютно аналогичными тем, которые встречаются
401
402
Рис. 4. Эталонный погребальный памятник огузов 2-й пол.Х в. Курганный могильник у пос.Ченин Палласов-ского района Волгоградской области. Курган № 8, погребение № 4. 1 - сабля; 2, 4, 7 - обкладки ножен сабли; 3 - навершие рукояти сабли; 5 - обойма; 6 - оболочка; 8 - бубенчик; 9 - кинжал. 1, 3, 9 - железо; 2-5, 7 -серебро, чернение, позолота; 6, 8, 9 - бронза.
Fig. 4.	Standard funerary monument of the Oguz, the second half of the Xth c. Burial mound near settlement of Chenin (Pallasovsky district, Volgograd region). Tumulus №8, interment №4. 1 - sabre; 2, 4, 7 -facing of the sabre scabbard; 3 - sabre hilt cover; 5 - charger; 6 - casing; 8 - cymbal; 9 - dagger. I, 3, 9 - iron; 2-5, 7 - silver, blackening, gilding; 6, 8, 9 - bronze.
Abb. 4. Musterdenkmal der Beerdigungskultur der Ogusen der zweiten Halfte des X. Jhs. Hiigelgrabstatte bei der Siedlung Tcenin, Rayon Pallassovka, Gebiet Wolgograd. Hiigelgrab Nr. 8, Grabstatte Nr. 4. 1 - Sabel; 2, 4, 7 -Sabelscheideauskleidung; 3 - Sabelgriffuberzug; 5 - Карре; 6 - Schale; 8 - Glockchen; 9 - Dolch. 1, 3, 9 - Eisen; 2-5, 7 - Silber, Schwarzen, Vergoldung; 6, 8, 9 - Bronze.
Dess. 4. Le monument d’etalon de la culture funeraire des Ogouzes a la deuxieme moitie du X siecle. Le tombeau en tertre pres du site Tchenine du district Palassov de la region de Volgograd. Tertre № 8, tombeau № 4. 1 - sabre; 2, 4, 7 - appliques de la gaine du sabre; 3 - partie haute de la poignee du sabre; 5 -frette; 6 - enveloppe; 8 -sonnaille; 9 - poignard. 1, 3, 9 -fers; 2-5, 7 - argenterie, fers oxydes, dorure; 6, 8, 9 - bronzes
также и в погребениях 2-й ПВГ, это позволяет нам объединить их обе в одну большую культурно-хронологическую обрядовую группу (примерно 165 комплексов) и всю ее связать с этнической культурой огузов. Реальное существование группы доказывают материалы коллективных погребений мужчин и женщин из Колобовки, 1893 г., Старицы, 30/4, Никольского-V, 1/4 (Спицын А.А., 1895, с.89-91; Шилов В.П., 1961, с.98-102; Дворниченко В.В., Федоров-Давыдов Г.А., 1989, с.108-115). Кроме этого, часть захоронений, не сопровождающихся частями коня, зафиксированных как в степи, так и в Саркельском кочевническом могильнике, а также некоторые комплексы с неопределенным погребальным обрядом (табл.7, 7а, 8, 8а, 9, 9а), скорее всего, также являются огузскими.
Погребения, интерпретируемые как огузские, идентичны немногочисленным захоронениям 2-й группы памятников средневековых кочевников Северного Причерноморья, выделенных в отдельный тип С.А. Плетневой (Плетнева С.А., 1958, с.161-162). В большинстве деталей и этнографических подробностях они полностью совпадают с особенностями погребального обряда гузов, описанного в нач. X в. Ибн-Фадланом (Ковалевский А.П., 1956, с.126).
К уже устоявшимся в научной литературе характеристикам погребального обряда огузов в настоящее время мы можем добавить еще несколько важных особенностей (Круглов Е.В., 2001, с.59-62).
Форма курганов и характер устройства могил
Ряд курганов, в которых были зафиксированы огузские погребения, имеют слегка вытянутую, а, порой, даже очень значительно, подовальную форму (Барановка, 23; Большой Царын, 3; Верхнепо-громное-1, 3, -II, 15; Заплавное-1, 3; Калиновский,
1, 4, 12; Красная Деревня, 15; Кривая Лука-V, 4, -VI, 1; Ленинск, 3, 4; Никольское-V, 1; Новоникольское-I, 7; Покровка-И, 1, -УШ, 1; Трясиновский, 1; У-85 (Барун), 1; Цаган Усн-VII, 4; Эльтон-83, 7, -85, 7; Яш-куль-86, 1; табл. 1-2, 5-8, признак 2). Зафиксированные перепады размеров длины и ширины этих насыпей, в целом, распределяются в пределах 10-30%, но в некоторых случаях доходят и до 50% (Вертячий, 7; Верхний Балыклей-П, 5; Волжский-П, 2; Дюкер, 27). В этот же круг памятников входят впускные погребения в бэровские бугры и дюны: Косика, -/3, Лбище, -/4 (рис. 15, 5, 6), Новониколь-ское-П, 1 (рис.16, 6), Рубежка, -/3 (рис.16, 10). Возможно, что эти естественные сооружения также воспринимались кочевниками как своеобразные длинные курганы. Случаи обнаружения нестандартных размеров курганных насыпей далеко не всегда можно объяснить последствиями их современной распашки.
Коллективные погребения и могильники огузов
Считается, что погребения кочевников IX-XI вв. только индивидуальные, единичные, беспорядочно разбросанные по степи. Это положение в настоящее время требует уточнений. У огузов уже давно известно определенное количество коллективных захоронений. Среди них есть парные: взрослых мужчины и женщины (Колобовка, 1893 г., Старица, 30/4, Никольское-V, 1/4, рис.7, 3, 4, 7, 8), двух мужчин (Эльтон-85, 7/2, рис.7, 1, 2), мужчины и подростка 15 лет (Вертячий, 7/5). Известны захоронения мужчин и женщин с детьми и более раннего возраста (Заплавное-1, 3/6, рис.9, 6; Карасу-1, 24/1, 2; Колобовка-Ш, 1/3, рис.7, 5, 6; Покровка-VIII, 1/8, 9, рис. 8, 18). К условно коллективным, по-видимому, к близкородственным семейно-кла-
403
404
Рис. 5. Эталонный погребальный памятник огузов 2-й пол.Х в. Курганный могильник у пос.Ченин Палла-совскогО района Волгоградской области. Курган № 8, погребение № 4. 1-7, 13, 21, 22 - украшения сбруйного набора; 8, 16-20, 23-25, 28, 29 - украшения кожаной сумки; 9-12, 14, 15, 26, 27 - украшения 2-х поясов. 1-29-серебро, бронза, чернение, позолота.
Fig. 5.	Standard funerary monument of the Oguz, the second half of the Xth c. Burial mound near the settlement of Chenin (Pallasovsky district Volgograd region). Tumulus №8, interment №4. 1-7, 13, 21, 22 - ornamentation of a harness set; 8, 16-20, 23-25, 28, 29 - ornamentation of a leather bag; 9-12, 14, 15, 26, 27 - adornment of 2 belts. 1-29 -silver, bronze, blackening, gilding.
Abb. 5. Musterdenkmal der Beerdigungskultur der Ogusen der zweiten Halfte des X. Jhs. Hiigelgrabstatte bei der Siedlung Tcenin, Rayon Pallassovka, Gebiet Wolgograd. Hiigelgrab Nr. 8, Grabstatte Nr. 4. 1-7, 13, 21, 22 -Verzierungen des Riemenzeugsatzes; 8, 16-20, 23-25, 28, 29 - Verzierungen der Ledertasche; 9-12, 14, 15, 26, 27 -Verzierungen der 2 GOrtel. 1-29 - Silber, Bronze, Schwarzen, Vergoldung.
Dess. 5. Le monument d’etalon de la culture funeraire des Ogouzes a la deuxieme moitie du X siecle. Le tombeau en tertre pres du site Tchenine du district Palassov de la region de Volgograd. Tertre № 8, tombeau № 4. 1-7, 13, 21, 22 — decorations de I’ensemble du hamais; 8, 16-20, 23-25, 28, 29 - decorations du sac en cuir; 9-12, 14, 15, 26, 27 - decorations de 2 ceintures. 1-29 - argenteries, bronzes, fers oxydes, dorure
новым можно отнести группы средневековых захоронений из следующих курганов: Быково-1, 10; Верхнепогромное-1, 3; Волжский-П, 2; Дюкер, 27; Заплавное-1, 3; Калиновский, 28; Карасу-1, 11; Ки-ляковка, 4; Колобовка-Ш, 1; Кривая Лука-Ш, 1, -XV, 2; Ленинск, 3; Маляевка-V, 11; Маяк Октября-90, 1; Саркел, 10, 35, 38; Старица, 21; Средняя Ахтуба, 3; Степана Разина, 4; У-85 (Варун), 3; Черноярский, 1, 2; Эльтон-84, 2, -85, 7. В каждом из них было обнаружено сразу несколько захоронений, от одного до четырех, с практически однообразным погребальным обрядом. Несколько однотипных захоронений этого времени исследованы и в других курганах этих же могильников. Хронологический диапазон их совершения не может быть особенно большим. Поэтому их все вполне можно считать памятниками небольших родственных друг другу групп кочевников. Существование могильников у населения степей IX-XI вв. предполагал уже В.А.Иванов (Иванов В.А., 1993а, с.96), не отождествляя, правда, их функционирование с каким-то конкретным этническим объединением печенего-огузского круга. По-нашему мнению, таким населением с наибольшей вероятностью являются именно огузы. Очевидно, что процесс формирования у них собственных могильников был следствием постоянного, достаточно длительного закрепления на территории региона. Наиболее характерным примером этого является кочевнический могильник у Сар-кела.
О ритуальных разрушениях скелетов и обряде обезвреживания погребенных в могилах огузов
Изучение материала показало, что во многих случаях (свыше 70%) исследуемые захоронения еще в древности были разрушены полностью, нарушены частично или хотя бы незначительно повре-
ждены. Так, из 30 скелетов захоронений 1-й ПВГ, сопровождавшихся копоушками, нашивками и привесками, в разной степени разрушены 23. Из 29 погребений этой группы без вышеназванных амулетов, в разной мере потревожены 21. Аналогичная ситуация прослеживается и среди мужских захоронений, где из общего количества учтенных 170 памятников (включая этнокультурно неопределенные погребения) в разной форме нарушены 120. Подавляющее большинство погребений могильника Саркела также были потревожены еще в древности.
Только в 27 случаях разрушения скелетов погребенных могут быть связаны с ограблениями могил. Действия грабителей во все времена носили чрезвычайно практичный характер. Проникая в могилы, они уничтожали все без разбора и вряд ли засыпали свои ямы. Поэтому в профилях бровок ограбленных курганов всегда отмечается наличие воронок. Иногда они видны визуально еще до раскопок. Заполнение их сильно затечное и фиксируется реальной практикой. Поза и ориентация скелетов, положение и характер конских останков, местоположение вещей не устанавливаются. Кости погребенных и инвентарь имеют крайне низкую степень сохранности, разбросаны хаотично и бессистемно как на дне могил, так и в их заполнениях, могут быть перемешаны с вещами и костями скелетов из других погребений (табл.8, 8а).
Нарушение естественной целостности человеческих скелетов и сопровождающих их коней в остальных комплексах не может быть объяснено ограблениями, выступает в качестве своеобразного устойчивого признака погребального обряда и имеет ритуальный характер. Воздействие на скелетизированные останки было различно: 1. Без их разрушения - в виде разворотов тел и связывания ног. 2. С разрушением целостности в виде перемешивания или удаления отдельных или большинства костей. 3. Разрушение останков сопровождающей челове-
405
Рис. 6. Украшения конской сбруи. Реконструкции В.М. Клепикова из полевых отчетов А.С. Скрипкина и
А.В. Лукашова за 1980 г. 1 - Верхний Балыклей-П, 5/1; 2 - Ченин, 8/4.
Fig. 6. Adornment of horse harnesses. Reconstructions by V.M. Klepikova according to field reports by A.S. Skripkin and A.V. Loukashov of 1980. 1 - Verkhny Balykley-II, 5/1; 2 - Tchenin, 8/4.
Abb. 6. Verzierungen des Pferderiemenzeuges. Rekonstruktion von V.M.Klepikov aus den Feldberichten von A.S. Skripkin und A.V. Lukasov fur das Jahr 1980. 1 - Verhnij Balyklej-II, 5/1; 2 - Cenin, 8/4.
Dess. 6. Les decorations du harnais. Reconstruction par V.M.Klepikov d’apres les rapports de campagne de A.S. Skripkine et A.V. Loukachov de 1980. 1 - Verkhny Balyklei-II, 5/1; 2 - Tchenine, 8/4
406
Рис. 7. Коллективные погребения у огузов. 1 - Эльтон-85, 7/2; 2 - Эльтон-85, 7/1; 3, 4 - Николъское-V, 1/4; 5, 6 - Колобовка-Ш, 1/3; 7,8— Старица, 30/4.
Fig. 7. Collective interments of the Oguz. 1 - Elton-85, 7/2; 2 - Elton-85, 7/1; 3, 4 — Nikolskoye-V, 1/4; 5, 6 -Kolobovka-III, 1/3; 7, 8 — Starica, 30/4.
Abb. 7. Massengrabstatten der Ogusen. 1 - Elton-85, 7/2; 2 - Elton-85, 7/1; 3, 4 - Nikol skoje- V, 1/4; 5, 6-Kolobovka-IH, 1/3; 7,8- Starica, 30/4.
Dess. 7. Les tombeaux collectifes des Ogouzes. 1 - Elton-85, 7/2; 2 - Elton-85, 7/1; 3, 4 - Nikolskoje-V, 1/4; 5, 6-Kolobovka-III, 1/3; 7, 8 - Starica, 30/4
407
408
Рис. 8. Погребения 1-ои половозрастной группы огузов (женские и детские). 1,2- Сухая Саратовка, 1/5; 3 -Заканаяъный, 4/4; 4 - Степана Разина, 1/10; 5 - Заплавное-1, 3/4; 6 - Мирное, 1/6; 7 - Старица, 21/2; 8 -Верхний Балыклей-П, 7/1; 9 - Верхнепогромное-1, 1/3 (деталь); 10 — Батаевка; 11 - Калиновский, 9/3; 12 -Калиновский, 42/1; 13 - Царев, 23/1; 14 - Верхнепогромное-1, 3/4; 15 - Маяк Октября, 1/1; 16 - Успенка; 17 -Киляковка, 4/2; 18 - Покровка-VIII, 1/8, 9; 19 - Верхний Балыклей-Ц 6/5.
Fig. 8.	Interments of the Oguz, 1st sex-age group (females and infants). 1,2 - Soukhaya Saratovka, 1/5; 3 -Zakanalny, 4/4; 4 - Stepan Rasine, 1/10; 5 - Zaplavnoye, 3/4; 6 — Mimoye, 1/6; 7 - Staritsa, 21/2; 8 - Verkhny Balykley-II, 7/1; 9 - Verkhyepogromnoye-I, 1/3 (detail); 10 - Batayevka; 11 - Kalinovsky, 9/3; 12 - Kalinovsky, 42/1; 13 — Carev, 23/1; 14 — Verkhyepogromnoye-I, 3/4; 15 - Mayak Oktyabrya, 1/1; 16 - Uspenka; 17 - Kilakovka, 4/2; 18 - Pokrovka-VIII, 1/8, 9; 19 - Verkhny Balykley-II, 6/5.
Abb. 8. Grabstatten der I. Geschlechts- und Altersgruppe der Ogusen (Frauen- und Kindergrabstatten). 1,2-Suhaja Saratovka, 1/5; 3 - Zakanal’nyj, 4/4; 4 - Stepana Rasina, 1/10; 5 - Zaplavnoje, 3/4; 6 - Mirnoje, 1/6; 7 -Starica, 21/2; 8- Verhnij Balyklej-II, 7/1; 9- Verhnepogromnoje-I, 1/3 (Teil); 10 - Batajevka; 11 - Kalinovskij, 9/3; 12 — Kalinovskij, 42/1; 13 - Carev, 23/1; 14 - Verhnepogromnoje-I, 3/4; 15 — Majak Oktjabrja, 1/1; 16 — Uspenka; 17 - Kiljakovka, 4/2; 18 - Pokrovka-VH, 1/8, 9; 19 - Verhnij Balyklej-II, 6/5.
Dess. 8. Les tombeaux du 1-er groupe d’age et de sexe des Ogouzes (femmes et enfants). 1,2- Soukhaia Saratovka, 1/5; 3 - Zakanalny, 4/4; 4 - Stepan Rasine, 1/10; 5 - Zaplavnoye, 3/4; 6 - Mimoye, 1/6; 7 - Staritsa, 21/ 2; 8 - Verkhny Balyklei-II, 7/1; 9 - Verkhyepogromnoye-I, 1/3 (detail); 10 — Batajevka; 11 — Kalinovsky, 9/3; 12 -Kalinovsky, 42/1; 13 - Carev, 23/1; 14 - Verkhyepogromnoye-I, 3/4; 15 — Mayak Oktiabria, 1/1; 16 - Uspenka; 17 -Kilakovka, 4/2; 18 - Pokrovka-VIII, 1/8, 9; 19 - Verkhny Balyklei-II, 6/5
ка шкуры коня. 4. Сочетание. Выделить конкретные типы пока не представляется возможным. Конкретная степень внешнего воздействия на скелеты, от связывания ног до полного разрушения и удаления костей, зависела, видимо, от целого комплекса многочисленных субъективных психологических факторов. В равной мере воздействию подвергались останки как мужчин, так и женщин, представители всех возрастов: от грудных детей до престарелых.
Наиболее характерными оказываются материалы коллективных захоронений. Так погребение Старица, 30/4, исследованное В.П.Шиловым, находилось в насыпи большого кургана эпохи бронзы на глубине 2,2 м от поверхности. Оно представляло собой коллективное захоронение четырех человек (рис.7, 7, 8). Над ними, на остатках деревянного перекрытия, находились четыре конских черепа, а в ногах, в анатомическом порядке, - нижние скаковые конечности. Череп и кости ног пятого коня лежали еще выше, в засыпи, и были беспорядочно разбросаны. Все погребенные - взрослые лежали вытянуто на спине, ориентированы на СЗ. У крайнего, северо-восточного, скелета женщины не сохранились кости верхней части туловища и левой руки. От соседнего, мужского, не сохранились череп, ребра и кости таза. От третьего, женского, скелета остались кости ног, левой руки и верхней части грудной клетки. От четвертого, пол которого остался неопределенным, in situ сохранились только берцовые кости ног. Остальные кости были смешаны или отсутствовали вообще. С одним из женских скелетов был обнаружен фрагмент бронзовой копоушки, с мужскими - предметы сбруи, остатки колчанов, наконечники стрел (Шилов В.П.,
1961, с.98-102). Очевидно, что здесь мы имеем дело с разовым захоронением нескольких людей, видимо, родственников, скелеты которых позднее были разрушены. В аналогичном по обряду погребении из Вертячего, 7/5 у скелета подростка был смещен и перевернут череп, повреждены кости правой ноги. Кости скелета взрослого мужчины находились в полной сохранности. Кости коня в могиле отсутствовали (Мамонтов В.И., 1979). Скелет женщины из парного погребения Никольское-V, 1/4 лежал вытянуто на правом боку, берцовые кости ног были сведены, возможно, были связаны (рис.7, 4).
У огузов имело место и проникновение в уже сооруженные могилы для совершения над ними дополнительных подзахоронений. При этом более ранние погребения преднамеренно частично разрушались. Памятниками с таким обрядом можно считать погребения Калиновский, 28/1и 2, Карасу-I, 24/1и 2, У-85 (Варун), 3/3 и 4 (рис. 12, 10), Эльтон-85, 7/2, скелеты 1 и 2 (рис.7, 1) в которых при дополнительных подзахоронениях уже существующие оказались частично разрушены. Все трехметровое заполнение ямы погребения из Калиновского, 28/2 состояло из многочисленных плотно спресованных фрагментов обожженной до шлакообразного состояния глиняной обмазки печи, перемешанных с кусками древесного угля, золы, обгорелыми обломками дерева. Скелет погребенного на дне ямы оказался разрушен через выявленный в заполнении довольно узкий лаз. Поза и ориентировка его, тем не менее, были установлены. Среди костей человека находились хорошо сохранившиеся вещи погребального инвентаря: железные наконечники копья и стрел, удила, золотое височное кольцо, бронзовые и серебряные бляхи,
409
410
Рис. 9. Погребения 1-й половозрастной группы огузов. 1- Волжский, 2/4; 2 - Калиновский, 1/3; 3 - Зубовка, 9/2; 4 - Калиновский, 12/19; 5 - Увак, 10/2 (деталь); 6 - Заплавное, 3/6; 7 - Киляковка, 4/1; 8 - Средняя Ахту-ба, 1/5; 9, 10 - Заплавное, 3/7; 11, 12 - Старица, 21/5.
Fig. 9.	Interments of the Oguz, 1st sex-age group (females and infants). 1 - Voljsky, 2/4; 2 - Kalinovsky, 1/3; 3 -Zubovka, 9/2; 4 - Kalinovsky, 12/19; 5 - Uvak, 10/2 (detail); 6 — Zaplavnoye, 3/6; 7 - Kilakovka, 4/1; 8 — Srednaya Akhtuba, 1/5; 9, 10 - Zaplavnoye, 3/7; 11, 12 - Staritsa, 21/5.
Abb. 9. Grabstatten der I. Geschlechts- und Altersgruppe der Ogusen . 1 - Volzskij, 2/4; 2 - Kalinovskij, 1/3; 3 -Zubovka, 9/2; 4 — Kalinovskij, 12/19; 5 - Uvak, 10/2 (Teil); 6 - Zaplavnoje, 3/6; 7 - Kiljakovka, 4/1; 8 - Srednjaja Ahtuba, 1/5; 9, 10 - Zaplavnoje, 3/7; 11, 12 — Starica, 21/5.
Dess. 9. Les tombeaux du 1-er groupe d’age et de sexe des Ogouzes (femmes et enfants). 1 - Voljsky, 2/4; 2 -Kalinovsky, 1/3; 3 — Zoubovka, 9/2; 4 — Kalinovsky, 12/19; 5 - Ouvak, 10/2 (detail); 6 - Zaplavnoye, 3/6; 7 -Kilakovka, 4/1; 8 - Srednaya Akhtouba, 1/5; 9, 10, Zaplavnoye, 3/7; 11, 12 - Staritsa, 21/5
несколько роговых накладок сложносоставного лука и колчана. Впускное безынвентарное погребение 1 явно соотносится с погребением 2. Отклонение в ориентировке длинных осей могильных ям, вызвавшее нарушение одной ямы другой, можно объяснить сезонной разновременностью их сооружения. Поскольку погребение 1 принадлежит женщине, а погребение 2 - мужчине, можно предположить, что они составляли общий семейно-родственный погребальный комплекс (рис.17, 1-3, 18, 1-14) (Шилов В.П., 1959, с.384-386).
Положение костей верхней части скелета женщины из погребения кургана 37 Саркельского могильника было нарушено. Правая локтевая кость и шейные позвонки отсутствовали, мелкие кости рук и ног раскиданы, кости грудной клетки перемешаны. С погребенной из предметов могильного инвентаря находились два бронзовых бубенчика, бронзовая нашивка Д V, два серебряных браслета, один простой витой, другой - неоднократно публиковавшийся обруч с чернением, золотой перстень (Плетнева С.А., 1963, с.224-225). Верхняя часть скелета из Сухой Саратовки, 1/5 (рис.8, 2) также была разрушена. Непотревоженными сохранились только отдельные кости черепа, позвоночного столба и таза. В инвентаре погребения присутствовали две крыловидные нашивки Д II с шестью привесками, три бубенчика, большое, диаметром 10 см, зеркало, кожаные сапоги, обшитые бляхами (Ляхов С.В., 1997, с.229). Не заметить столько привлекательных предметов грабители, конечно, не могли бы. Того, кто разрушал эти захоронения в древности, вещи из могил просто не интересовали. Аналогичным образом были нарушены скелеты в целом ряде погребений (Киляковка, 3/2; Комсомольский, 1/1; Красная Деревня, 15/8; Кривая Лука-V, 4, -XV, 2/9; Ленинск, 3/2; Старица, 7/18; Царев, 23/1; Эльтон-83, 7/2). Черепа погребенных из Дюкера, 27/4, Заканального, 4/4, Калиновки, 1/7, Кос Обы, 11/2, Саркела, 46 были смещены со своих естественных мест и перевернуты. В Быково-1, 14/3 предплечье правой руки лежало поперек лба. В некоторых случаях у скелетов были потревожены только кости ног
(Батаевка, Дюкер, 27/4, Кано, 1/1, Красный Октябрь, 1/2, Мирное, 2/6, Степана Разина, 1/10, У-85 (Барун), 3/4). В отдельных погребениях были разрушены кости как верхней, так и нижней частей скелетов (Бахтияровка, 55/5; Быково-1, 21/3; Волжский-П, 2/ 9; Дюкер, 27/5; Жарсуат-1,1/2; Калиновка, 4/1; Киляковка, 4/2; Кривая Лука-Ш, 1/23; Солодовка, 5/4; Старица, 21/3 и 38/1; Торгунское, 1/5; Ханата, 5/18). При этом все основные вещи в могилах, обычно, сохранялись. Характерно также, что даже в случаях с очень сильным разрушением скелетов, вплоть до разрушения большинства костей, авторы раскопок легко определяли позу и ориентировку погребенных. В Покровке-П, 1/1 кости скелета взрослого человека были уложены плотным скоплением в могильной яме размерами 1,1x0,8 м (рис.14, 4). Авторы раскопок комплекса интерпретируют его как вторичное перезахоронение (Веддер Дж., Егоров В., Дэвис-Кимболл Дж., Моргунова Н., Трунаева Т., Яблонский Л., 1993, с.23, 24, 26). Зафиксирован целый ряд случаев, где у скелетов отсутствовали те или иные кости. В Кара Обе, 6/1 и Саркеле, 5 у погребенных отсутствовали черепа. В Заплавном-1,3/6 не было радиальной кости правого предплечья. В Алешкине, 1/2 отсутствовала кисть правой руки. В Степаневке-П, 6/1 не было костей всей правой руки. Отсутствие кистей рук и стоп ног у скелетов, подмеченное С.А.Плетневой, вообще должно быть признано характерным для Саркельского кочевнического могильника (курганы 5, 10/2, 16, 20, 27, 28, 35/2, 36, 37, 46, 47, 48, 53 и др., см.: Плетнева С.А., 1963).
Среди инвентаря захоронения, обнаруженного у с. Успенка (рис.8, 16), находились бронзовые пластинчатые браслеты, серебряные серьги, перстень, 225 серебряных блях, золотые обкладки особых деревянных блях. У погребенной женщины смещены ребра, грудные и шейные позвонки. Кости левой ноги ниже колена отсутствовали полностью, кости правой сохранились частично. По мнению автора раскопок, ноги покойницы в коленях некогда были связаны ремнем, украшенным многочисленными накладками. Скорее всего, бляш-
411
412
Рис. 10. Погребения 2-й половозрастной группы огузов. Захоронения воинов-батыров. 1-3 - Пятнадцатый поселок, 3/7; 4 - Рахинка; 5, 6 - Новоникольское-1, 7/13; 7,8- Купцын Толга, 46/5; 9-11 - Заплавное, 3/3.
Fig. 10.	Interments of the Oguz, 2nd sex-age group. Interments of waniors-batyrs (epic heroes). 1-3 - Pyatnadzaty poselok, 3/7; 4 - Rakhinka; 5, 6 - Novonikolskoye-I, 7/13; 7, 8 - Kuptsyn Tolga, 46/5; 9-11 - Zaplavnoye, 3/3.
Abb. 10. Grabstatten der 2. Geschlechts- und Altersgruppe der Ogusen. Grabstatten der Krieger. 1-3 -Pjatnadcatyj Poselok, 3/7; 4 - Rahinka; 5,6— Novonikol’skoje-I, 7/13; 7,8 — Kupcyn Tolga, 46/5; 9-11 -Zaplavnoje, 3/3.
Dess. 10. Les tombeaux du 2-eme groupe d’age et de sexe des Ogouzes. Les inhumations des guerriers-batyres. 1-3 -Piatnadzaty'i posselok, 3/7; 4 - Rakhinka; 5,6- Novonikolskoye-I, 7/13; 7, 8 - Kouptsyn Tolga, 46/5; 9-11 -Zaplavnoye, 3/3
ки украшали не ремень, а поверхность сумки (158 накладок и бисер) и кожаных сапог (остальные 67 блях комплекса). Показательно то, что при отсутствии костей ног, бляхи все же сохранились. Что же касается явления связывания ног, то отметим еще целый ряд захоронений, в которых зафиксированное неестественное положение ног погребенных наводит на предположение о возможном связывании в древности и их (Бахтияровка, 32/12; Вертячий, 6/1; Верхнепогромное-1, 3/7; Волжский-II, 2/4; Кара Оба, 10/1; Кировский-П, 2/2; Кривая Лука-Ш, 1/10; Новая Квасниковка-1, 6/1; Рубежка; Светлое Озеро, 2/1; Черноярский, 1/1 и др.). В Кара Обе, 10/1 погребенный находился к тому же на животе (в перевернутом положении), но при этом, как обычно, сопровождался характерным могильным инвентарем.
Е.В.Шнайдштейн, опубликовавшая захоронение из Успенки, прямо сопоставила зафиксированное в полевых условиях особое состояние скелета не с его ограблением, а с явлением ритуального разрушения, с хорошо известным по другим источникам обрядом обезвреживания покойного (Шнайдштейн Е.В., 1989, с.271). Связав данное погребение с населением Хазарского каганата, исследовательница несколько широко определила его возможную этнокультурную принадлежность. В Заволжье известно только одно захоронение, в какой-то степени близкое по обряду салтово-маяцкой культуре, - Царев, 27. Это - не имеющее узкой даты погребение женщины со скелетом собаки, сопровождающееся в инвентаре месяцевидным амулетом салтовского типа, свинцовым грузиком-пломбой и серебряным зеркалом, с изображенным на нем специфическим именно для этой эпохи образом сидящего на коне всадника (Мамонтов В.И., Ситников А.В., 1993, с.200, 202, 203, рис.8, 1, 7, 13, 9, 3; Круглов Е.В., 2001а, с.5,12,24, рис.П, кат.9,10). Успенское же погребение, сопровождаемое останками коня, скорее всего, все же кочевническое, огузское. Абсолютно аналогичными ему по обряду и составу погребального инвентаря являются захоронения из Верхнего Балыклея-П, 7/1 (рис.8, 8) и Киляковки, 4/1 (рис.9, 7). В инвентаре последнего находилась птицевидная нашивка типа Д Ша (Мыськов Е.П., 1993, с.74-79).
Перечень проявлений подобного рода обрядности в кочевнических захоронениях 2-й пол. IX - 1-й пол. XI в. степной зоны Северного Прикаспия можно было бы привести гораздо больший. Характерные места нарушения скелета: череп, грудная клетка в области сердца, кисти рук, голени, стопы ног. Нигде не фиксируется хаотическое разбрасывание и смешение костей. Все они, обычно, размещались вблизи мест своего первоначального расположения. В основном, нарушалась лишь естественная связь между отдельными частями скелета. Например, перемешивались ребра, а позвоночный столб не трогался. Нарушение верхней части скелетов сопровождалось перемещением черепа. Но, отделив череп от шейных позвонков, обычно, его сохраняли в непосредственной близости от скелета. Кости руки разрушались лишь при полном разрушении грудной клетки. Длинные кости ног, как правило, оставались на своих местах. Кисти рук и стопы ног, обычно, просто удалялись. Тазовые кости самостоятельным объектом разрушения не являлись. В коллективных, парных погребениях и сопогребениях один скелет мог быть в сохранности, а другой находиться в той или иной степени разрушения. Действиями грабителей такое выборочное воздействие на скелеты абсолютно необъяснимо. Погребальные вещи, в том числе драгоценности, нигде не были целью проникновения в могилы и всегда оставались на своих местах. Они были вполне пригодны для дальнейшего использования и оставаться незамеченными для грабителей не могли. Почти нигде нет поломанных костей и вещей, везде смещенные кости и вещи лежат на дне могил. Именно поэтому, почти везде легко определяются как первоначальное положение тел, так и ориентировки погребенных. Воздействие на кости людей зачастую сопровождалось и воздействием на конские останки.
К изучению этих случаев мы планируем вернуться в ближайшем будущем в отдельной работе. Как же предварительно можно интерпретировать отмечаемые случаи? До сих пор они, обычно, объяснялись либо просто ограблением могил, либо исследователи вообще уходили от какой-либо их трактовки. С.А.Плетнева связывает все многочисленные
413
414

лЛ
Рис. 11. Погребения 2-й половозрастной группы огузов. Захоронения воинов-батыров. 1 - Новая Квасников-ка-1, 6/1; 2, 3 - Верхний Балыклей-П, 5/1; 4, 5 - Быково-1, 16/9; 6, 7 - Ченин, 8/4.
Fig. 11.	Interments of the Oguz, 2nd sex-age group. Interments of waniors-batyrs (epic heroes). 1 -Novaya Kvasnikovka-I, 6/1; 2, 3 - Verkhny Balykley-II, 5/1; 4, 5 - Bykovo-I, 16/19; 6,7- Tchenin, 8/4.
Abb. 11. Grabstatten der 2. Geschlechts- und Altersgruppe der Ogusen. Grabstatten der Krieger. 1 - Novaja Kvasnikovka-I, 6/1; 2, 3 - Verhnij Balyklej-II, 5/1; 4, 5 - Bykovo-I, 16/9; 6, 7 — Cenin, 8/4.
Dess. 11. Les tombeaux du 2-eme groupe d’age et de sexe des Ogouzes. Les inhumations des guerriers-batyres. 1 -Novaya Kvasnikovka-I, 6/1; 2, 3 — Verkhny Balyklei-II, 5/1; 4, 5 - Bykovo-I, 16/19; 6,7 - Tchenine, 8/4
случаи разрушения скелетов, зафиксированные в курганах Саркельского кочевнического могильника, исключительно с деятельностью грызунов (Плетнева С.А., 1963). Следует заметить, что в данном могильнике есть несколько погребений, которые, несмотря на обнаруженные в них сурчины, тем не менее, оказались не нарушены (к. 41, 42) и наоборот, ряд погребений, где сурчины не отмечались (к. 5, 43, 48, 54), тем не менее, все же были нарушенными. Вряд ли поэтому следует связывать характерное для Саркельского могильника явление отсутствия у большинства скелетов кистей рук и стоп ног только с деятельностью землероев. В Вол-чанском, 6/1 (рис.14, 5) и Солянке, 3/1 (рис.14, 13) разрушения скелетов также были объяснены авторами раскопок деятельностью грызунов (Васильева И.Н., 1985, с.173-178; Скворцов Н.Б., 2000, с.18-20). Но, если череп человека и несколько вещей, обнаруженных в норах рядом с первым комплексом, действительно могли быть перемещены туда грызунами, то как они могли сместить в общую кучу со своего первоначального положения громоздкий череп коня, причем вместе с конечностями, и не тронуть при этом остальные вещи, осталось необъясненным. В Комсомольском, 1/1 (рис.12, 2) В.И.Мамонтов установил, что смещение ног погребенного объяснялось ограблением соседней могилы, но документально зафиксированное отсутствие правой руки и смещение со своих мест черепа и левой руки погребенного, не связанные с данным ограблением (Мамонтов В.И., 1976, с.4, 5), осталось, как и во многих других подобных случаях, необъясненным. Ограбленными считают авторы раскопок могильника Маляевка-V все обнаруженные в нем средневековые погребения (Сергацков И.В., Дворниченко В.В., Демкин В.А., 2001, с.17, 23). Однако для погребения Маляевка-V, 6/1 можно предполагать возможность разрушения данного комплекса какого-то иного характера, причем более раннего, чем ограбление, в ходе которого была нарушена только нижняя часть скелета (рис. 12, 12). Верхняя же его часть, а также сама могильная яма вместе с останками находившейся в заполнении шкуры коня, действительно, были разрушены уже в ходе ограбления. Проникшие в погребение Солодовка, 5/4 (рис. 12, 4) точно знали, где
оно находится, и не потревожили соседних захоронений этого кургана, которые их явно не интересовали (Мыськов Е.П., 1993, с.83).
Представляется, что перечисленные факты можно объяснить в свете последних открытий российских археологов в области все чаще и чаще выявляемого у средневекового населения Восточной Европы обряда обезвреживания покойных (ООП) (Флёров В.С., 2000, с.55-100). Установить, что конкретно могло иметь место в реальности в нашем случае, а что нет, можно будет только в ходе новых раскопок. Но для этого необходимо изменить методику полевых исследований средневековых курганных захоронений, ввести подсчет сохранившихся наличных костей. Более полной должна быть графическая документация. Необходимо шире практиковать методику послойных чертежей. Даже хаотическое, на первый взгляд, размещение отдельных костей заслуживает более тщательной фиксации. Сейчас же мы можем только констатировать, что многочисленные случаи разрушения скелетов, смещение и отсутствие отдельных костей, связывание ног при сохранении, в целом, достаточно разнообразного, а иногда и довольно богатого могильного инвентаря, в погребальной культуре огузов являются результатом деятельности не бугровщиков, грызунов или небрежности самих археологов при организации раскопок, а важнейшим требованием погребального обряда. Трудно истолковать некоторые случаи разрушения останков умерших в каких-то иных, не обрядовых целях. В погребениях огузов представлены все известные в настоящее время меры предохранения живых от преследования умерших: от простого связывания ног до полного разрушения человеческих останков.
В связи с этим, хочется обратить внимание на полное единство всех основных, уже известных проявлений ООП у населения Дешт-и-Огуза и Хазарского каганата. Огузы могли воспринять особенности данного обряда только у населения Хазарского каганата и, очевидно, в ходе непосредственных этнических контактов. Их характер и особенности еще только предстоит выяснить. В пользу же реальной возможности этого приведем следущие факты: 1. Обнаружение огузских и салтовских бес-
415
416
Рис. 12. Погребения 2-й половозрастной группы огузов. 1 - Красный Октябрь, 1/2; 2 - Комсомольский, 1/1; 3 - Старица, 21/3; 4 - Солодовка, 5/4; 5 - Старица, 7/18; 6- У-85 (Барун), 1/5; 7 - Красная Деревня, 15/8; 8 -Кривая Лука-Ш, 1/23; 9 - Кос Оба, 11/2; 10 - У-85 (Барун), 3/4; И - Эвдык-1, 7/8; 12 - Маляевка-V, 6/1; 13 -Цаган Усн-Vll, 4/9; 14 - Киляковка, 1/5.
Fig. 12.	Interments of the Oguz, 2nd sex-age group. 1 — Krasny Oktyabr, 1/2; 2 - Komsomolsky, 1/1; 3 - Staritsa, 21/3; 4 - Solodovka, 5/4; 5 - Staritsa, 7/18; 6 - Y-85 (Barun), 1/5; 7 - Krasnaya Derevnya, 15/8; 8 - Kryvaya Luka-III, 1/23; 9 - Kos Oba, 11/2; 10 - Y-85 (Barun), 3/4; 11- Evdyk-I, 7/8; 12 - Malyaevka-V, 6/1; 13 - Tsagan Usn-VII, 4/9; 14 - Kilakovka, 1/5.
Abb. 12. Grabstatten der 2. Geschlechts- und Altersgruppe der Ogusen. 1 - Krasnyj Oktjabr’, 1/2; 2 -Komsomolskij, 1/1; 3 - Starica, 21/3; 4 - Solodovka, 5/4; 5 - Starica, 7/18; 6 - U-85 (Barun), 1/5; 7 - Krasnaja Derevnja, 15/8; 8 — Krivaja Luka-I, 1/23; 9 — Kos Oba, 11/2; 10 — U-85 (Barun), 3/4; 11 — Evdyk-I, 7/8; 12 — Maljajevka-V, 6/1; 13 - Cagan Usi-VII, 4/9; 14 - Kiljakovka, 1/5.
Dess. 12. Les tombeaux du 2-eme groupe d’age et de sexe des Ogouzes. 1 - Krasny Oktiabr, 1/2; 2 - Komsomolsky, 1/1; 3 - Staritsa, 21/3; 4 - Solodovka, 5/4; 5 - Staritsa, 7/18; 6 - Y-85 (Baroun), 1/5; 7 - Krasnaya Derevnia, 15/8; 8 -Kryvaya Louka-III, 1/23; 9 - Kos Oba, 11/2; 10 - Y-85 (Baroun), 3/4; 11 - Evdyk-I, 7/8; 12 - Malyaevka-V, 6/1; 13 -Tsagan Ousn-VII, 4/9; 14 - Kilakovka, 1/5
курганных погребений на одних и тех же грунтовых могильниках (Косика и Лбище, бэровские бугры Волжской дельты). 2. Распространение в огуз-ской среде погребений с положением тел умерших с разворотом на бок - обычай, более характерный для женщин алано-болгарского населения (Бахти-яровка, 32/12; Косика; Лбище; Маяк Октября-90, 1/2; Никольское-V, 1/4, скелет 2;Черноярский, 1/1,1/2, 4/5). 3. Распространение у огузов коллективных и парных захоронений, характерных также для алан и болгар. 4. Практикование огузами сооружения небольших семейно-клановых могильников. 5. Распространение копоушек - общей специфической категории бытовых предметов как для огузов, так и для сал-тово-маяцкого населения (табл.3,4, п.1). 6. Несомненное существование тесных взаимоотношений между населением, оставившим Саркельский кочевнический могильник, и остальными жителями этого города.
Обряд разрушения скелетов по каким-то причинам практически не применялся по отношению к погребениям знатных и богатых воинов-батыров (Маяк Октября-91, 4; Пятнадцатый поселок, 3/7; Ра-хинка, 3 и др., исключение - Бахтияровка, 55/5), для которых был более характерен обряд разрушения шкуры сопровождающего человека коня, а только лишь к рядовым членам общества обоего пола. Но этот, пока еще не вполне ясно понимаемый факт погребальной практики огузов, сам по себе является косвенным подтверждением реальности обряда обезвреживания, так как, если бы все это было результатом ограблений, то, надо полагать, грабили бы в первую очередь наиболее богатые могилы, а они как раз остались целыми. В любом случае, для оценки особенностей погребального обряда средневековых огузов мы предлагаем учитывать признак 13 — нарушение целостности состава костей человеческого скелета и всего погребения в целом.
Особенности обряда погребения человека с конем
Изучение особенностей расположения конских останков в могилах средневековых кочевников Северного Прикаспия 2-й пол. IX - 1-й пол. XI в. убедило нас в том, что лишь в очень редких случаях умерших сопровождали просто отделенные нижние части ног коня. В большинстве случаев погребенных сопровождало чучело, т.е. голова и набитая соломой шкура животного вместе со скаковыми конечностями, а иногда и с некоторыми другими костями скелета (ребрами, лопатками) и хвостом. Скаковые конечности в погребальных шкурах коней у огузов и печенегов, в отличие от кипчаков, половцев и хазар, выбирались исключительно до первого, путового или, реже, до второго, пястного скакового сустава. Все это вроде бы давно и хорошо всем известно (Плетнева С.А., 1963, с.238; Атавин А.Г., 1984, с.134-141). Но далеко не во всех случаях кости коней, обнаруживаемые в погребениях, можно считать именно останками чучел, как это общепринято в настоящее время. Иначе непонятно, например, как можно было достичь в узком пространстве могильной ямы при захоронении набитого соломой чучела аккуратного расположения скаковых конечностей (часть погребений вариантов 2 и 4 типа 1 классификации А.Г.Ата-вина). При укладке в могилы чучел коня, мы полагаем, не было ни смысла, ни самой возможности для аккуратного расположения конечностей. Значит, только в этих, достаточно редких случаях, кочевники укладывали именно конские конечности, расположение которых, имитировало не растянутое чучело, а сложенную шкуру (Бахтияровка, 32/12; Ильевка, 9/1, 2; Ровное, 4/7, рис. 15, 2; 16, 13). Но сложенную шкуру коня, а тем
417
418
Рис. 13. Погребения 2-й половозрастной группы огузов. 1 - Светлое Озеро, 6/6; 2 - Первомайский-VII, 12/3; 3 - Киляковка, 3/2; 4 - Первомайский-VII, 10/1; 5 - Черноярский, 2/2; 6 - Алексашкино, 4/2; 7 - Кривая Лука-VI, 1/5; 8 - Степаневка-П, 6/1; 9 — Калиновский, 1/7; 10 - Алешкин, 1/2; 11, 12 - Вертячий, 6/1; 13 - У-85 (Барун), 4/2; 14 - Царев, 11.
Fig. 13.	Interments of the Oguz, 2nd sex-age group. 1 - Svetloye Ozero, 6/6; 2 - Pervomaysky-VII, 12/3; 3 -Kilakovka, 3/2; 4 - Pervomaysky-VII, 10/1; 5 - Tchernoyarsky, 2/2; 6 - Alexachkino, 4/2; 7 - Krivaya Luka-Vl, 1/5; 8 - Stepanevka-II, 6/1; 9 - Kalinovsky, 1/7; 10 - Alechkine, 1/2; 11, 12 - Vertyatchy, 6/1; 13 - У-85 (Barun), 4/2; 14 -Tsarev, 11.
Abb. 13. Grabstatten der 2 Geschlechts- und Altersgruppe der Ogusen. 1 - Svetloje Ozero, 6/6; 2 - Pervomajskij-VII, 12/3; 3 - Kiljakovka, 3/2; 4 - Pervomajskij-VII, 10/1; 5 - Cernojarskij, 2/2; 6 - Aleksaskino, 4/2; 7 — Krivaja Luka-VI, 1/5; 8 - Stepanevka-II, 6/1; 9 - Kalinovskij, 1/7; 10 - Aleskin, 1/2; 11, 12 - Vertjacij, 6/1; 13 - У-85 (Barun), 4/2; 14 - Carev, 11.
Dess. 13. Les tombeaux du 2-eme groupe d’age et de sexe des Ogouzes. 1 - Svetloye Ozero, 6/6; 2 - Pervomaisky-VII, 12/3; 3 — Kilakovka, 3/2; 4 - Pervomaisky-VII, 10/1; 5 — Tchernoyarsky, 2/2; 6 - Alexachkino, 4/2; 7 - Krivaya Louka-VI, 1/5; 8 - Stepanevka-II, 6/1; 9 - Kalinovsky, 1/7; 10 - Alechkine, 1/2; 11, 12 - Vertiatchy, 6/1; 13 - У-85 (Baroun), 4/2; 14 — Tsarev, 11
более ее имитацию, считать чучелом мы не можем. К сожалению, данное обстоятельство до сих пор остается незамеченным специалистами. Но на долю подобных погребений у А.Г.Атавина приходится почти 31 захоронение, что составляет 75% от всего количества учтенных им материалов X-XI вв. Только лишь растянутую по всему дну могилы шкуру коня достоверно мы можем называть чучелом (рис.7, 1, 3; 9, 4, 5; 10, 2, 6, 7; 11, 2; 9, 4, 5; 13, 1, 4-6; 15, 3, 7, 9).
Особенностью огузского погребального обряда является положение в могилы не только растянутых, но и сложенных шкур коней. От растянутых шкур археологам остается такое положение мета-подий, при котором череп, если он есть, находится у одного края могилы, задние ноги - у противоположного, передние - в центре, вместе с седлом и стременами. От сложенных шкур остаются лежащие рядом, порой прямо друг на друге, неопределенные кучки костей (рис.7, 8; 9, 7; 10, 4, 10; 11, 4, 6; 12, 4, 13; 13, 3, 11, 13, 14; 15, 5; 16, 9).
Растянутые шкуры коней (признаки 46, 47) в погребениях кочевников 2-й пол. IX - 1-й пол. XI в. степей Северного Прикаспия зафиксированы исключительно в положении над погребенными. Их расположение, очевидно, означало, что покойник в мир мертвых отправлялся сидящим на своем коне. В некоторых случаях погребенного, по-видимому, просто накрывали шкурой ездового животного.
Достаточно распространенным для населения региона являлось помещение в могиле, обычно над нижней частью погребенного от пояса до ног, сложенной шкуры. Череп животного, если он был, то фиксировался либо вместе с костями ног, либо находился в районе головы погребенного, т.е. укладывался отдельно от шкуры (признаки 48-50). Но располагаются сложенные шкуры как на дне могил (предполагаемый печенежский признак), так и в их засыпях (огузский признак). При определе-
нии конкретного вида шкур, находимых в погребениях, следует иметь в виду, что они, как и скелеты погребенных, также часто разрушались в обрядовых целях. Неоднократно фиксируемые случаи отсутствия в могилах черепа коня или отдельных скаковых конечностей (признаки 27, 28) однозначно могут связываться с проявлениями обряда обезвреживания коня покойного. При нахождении же в могилах только одной или двух скаковых конечностей определить тип шкуры невозможно.
Как известно, в X в. огузы состояли из двух больших этнических групп, салыров и барани, что являлось пережитком дуальной фратриальной организации. Среди входивших в них родов различались как чистокровные, так и примкнувшие иные тюркоязычные группы (Агаджанов С.Г., 1969, с.106). Возможно, отражением именно этой системы и были зафиксированные археологическими источниками два упомянутых варианта укладок конских шкур в погребениях. Если растянутая шкура может считаться типично кочевым, общеевразийским степным обрядовым признаком, то сложенная шкура и ее имитация являются проявлением обычаев иного населения, не степного, возможно, уральского или среднеазиатского происхождения.
Поскольку характер укладки шкуры коня в погребальном обряде является культурозначимой чертой, то это поставило перед нами несколько вопросов. В случаях отсутствия гробов и перекрытий в могилах, отделяющих покойника от сопровождающего его коня, достаточно тяжелые и объемные шкуры животных с течением времени могли оседать на дно могил до уровня залегания погребенных. Получалось, что часть захоронений, в которых кости животных и предметы сбруи оказывались зафиксированы лежащими непосредственно на костях человека (признак 36), ранее ошибочно трактовались нами как лежащие на одном уровне с
419
420
Рис. 14. 1 — Букановский; 2 - Громки, 3/1; 3 - Трясиновский, 1/1; 4 - Покровка-П, 1/1; 5 - Волчанский, 6/1; 6 -Быково-1, 21/3; 7 - Ханата, 5/18; 8 - Саркел, 5; 9 - Ленинск, 3/2; 10 - Ленинск, 3/ 7; И - Эльтон-83, 7/2; 12 -Торгунское, 1/5; 13 - Солянка, 3/1; 14 - Бахтияровка, 55/5; 15 - Волжский-П, 2/9.
Fig. 14.	1 - Bukanovsky; 2 - Gromki, 3/1; 3 - Tryasinovsky, 1/1; 4 - Pokrovka-Il, 1/1; 5 - Voltchansky, 6/1; 6 -Bykovo-I, 21/3; 7 - Khanata, 5/18; 8 - Sarkel, 5; 9 - Leninsk, 3/2; 10 - Leninsk, 3/7; 11 - Elton-83, 7/2; 12 -Torgounsky, 1/5; 13 - Solianka, 3/1; 14 - Bakhtiyarovka, 55/5; 15 - Voljskiy-II, 2/9.
Abb. 14. 1 - Bukanovski; 2 - Gromki, 3/1; 3 - Trjasinovskij, 1/1; 4 - Pokrovka-II, 1/1; 5 - Volcanskij, 6/1; 6 -Bykovo-I, 21/3; 7 - Hanata, 5/18; 8 - Sarkel, 5; 9 - Leninsk, 3/2; 10 - Leninsk, 3/7; 11 — Elton-83, 7/2; 12 -Torgunskoje, 1/5; 13 - Soljanka, 3/1; 14 - Bahtijarovka, 55/5; 15 - Volzskij-II, 2/9.
Dess. 14. 1 - Bukanovski; 2 - Gromki, 3/1; 3 - Triassinovka, 1/1; 4 - Pokrovka-II, 1/1; 5 - Voltchanka, 6/1; 6 -Bykovo-I, 21/3; 7 - Khanata, 5/18; 8 - Sarkel, 5; 9 - Leninsk, 3/2; 10 - Leninsk, 3/7; 11 - Elton-83, 7/2; 12 -Torgounsk, 1/5; 13 - Solianka, 3/1; 14 — Bakhtiyarovka, 55/5; 15 — Voljski-11, 2/9
погребенными. Соответсвенно этому, они интерпретировались печенежскими (Быково-1, 14/3 и 16/ 9; Калиновский, 1/7; Кос Оба, 11/2; Кривая Лука-V, 4, -VII, 9/16; Первомайский-VII, 10/1; Рубежка; Светлое Озеро, 6/6; Старица, 7/18; Царев, 11; Цаган Усн-VII, 4/9; Эльтон-83, 7/2, -85, 7/2 и др.). Эти погребения сопровождались маловыразительным, но достаточно архаичным могильным инвентарем. Обычно, он включал в себя цельнолитые бронзовые пряжки среднеазиатского происхождения с простыми бесщитковыми проволочными приемниками разнообразных типов, костяные пряжки, костяные наконечники стрел, специфические бляхи с прорезями для подвешивания дополнительных ремней, бляхи-лунницы с ушками и без, обычно, лишенные художественно-технологических излишеств в виде растительной орнаментации, тиснения, чернения и золочения, сложносоставные луки, укрепленные длинными концевыми роговыми накладками, расширяющимися к центру, и узкими овальными срединными боковыми. В этих погребениях можно видеть кочевое население, явно имеющее восточное, центрально- или среднеазиатское происхождение. Эти могилы, образно говоря, “1-й волны завоевателей новой родины”, являются к тому же, как правило, почти исключительно мужскими, что выглядит несколько необычно на фоне большого количества женских погребений X в. В настоящее время, предварительно, мы датируем их сер. - 2-й пол. IX в. и отличаем от более поздних захоронений X в., обладавших более четко выраженным обрядом расположения коня над человеком, сопровождавшихся значительно более богатым и разнообразным могильным инвентарем.
После исключения из анализа огузо-печенеж-ской погребальной обрядности группы более ранних, чем исследуемые, в основном лесостепных захоронений VIII - 1-й пол. IX в., в настоящее время признаваемых исследователями протовенгерскими и раннеболгарскими (типа 116 км, Немчанки, Лу-говского, Золотой Нивы, 1/1 и 2, а также нескольких, ранее также использовавшихся захоронений
караякуповского типа Южного Урала), число погребений, для которых можно было бы предполагать печенежскую интерпретацию, сократилось до минимума. Но оказалось, что и оставшиеся памятники, сопровождающиеся костями или сложенными шкурами коней (табл.6, 6а), положенных на одном уровне с погребенными, в той или иной степени также имеют огузские черты. Так, захоронения из Новоникольского-П, 1/7 и Ровного, 4/7 сооружены в вытянутой дюне и в кургане овальной формы. В ряде захоронений зафиксированы не связанные с ограблениями разрушения скелетов. В обеих обрядовых группах оказались комплексы со специфическими кочевническими глиняными горшками (Ба-таевка; Бахтияровка, 32/12; Быково-1, 10/11; Кара Оба, 10/1; Степана Разина, 1/10), что было бы невозможно при разновременном существовании подобных памятников или при их разнокультурнос-ти. Курганы 7 и 8 из Верхнего Балыклея-П настолько близко расположены друг к другу, что это может косвенно свидетельствовать об однокультурности или, по крайней мере, о синхронности обнаруженных в них погребений. Но варианты расположения конских останков относительно погребенного человека в этих комплексах выявлены разные. Следовательно, остается предположить, что погребения, ранее выделяемые В.А.Кригером и нами как совершенные по печенежскому обряду (признак 35), могут и не являться таковыми. В степях Северного Прикаспия они не образуют какой-либо самостоятельной устойчивой группы и, соответственно, самостоятельного культурно-хронологического горизонта. Его либо не было здесь вообще, либо мы оказываемся не в состоянии его четко и достоверно уловить из-за, вероятно, относительной кратковременности данного события. По-видимому, печенеги, постоянно воевавшие со всеми возможными соседями, в этот период своей истории, как и предполагала С.А.Плетнева, находились на таборной стадии кочевания, от которой, как известно археологам практически не остается никаких следов (Плетнева С.А., 1982, с.24-26). Возможно, что печенеги оставили другие, более
421
422
Рис. 15. 1,2- Ильевка, 9/1, 9/2; 3 - Карасу-1, 20 (по Г.К.Кокебаевой); 4 — Барановка-72 (Астрах, обл.), 23; 5, б - Лбище, погр. 4; 7,8- Болгарка, 1/3; 9 - Саркел, 43.
Fig. 15.	1,2- Ilievka, 9/1, 9/2; 3 — Karasou-I, 20 (in G.K.Kokebaeva); 4 — Baranovka (region of Astrakhan), 23; 5, 6 - Lbichtche, int.4; 7, 8 — Bolgarka, 1/3; 9 - Sarkel, 43.
Abb. 15. 1,2- ll’jevka, 9/1, 9/2; 3 - Karasu-1, 20 (in G.K.Kokebaeva); 4 - Baranovka (Gebiet Astrachan), 23;
5, 6 - Lbisce, Grab 4; 7, 8 - Bolgarka, 1/3; 9 — Sarkel, 43.
Dess. 15. 1,2- Ilievka, 9/1, 9/2; 3 - Karassou-I, 20 (d’apres G.K.Kokebaeva); 4 - Baranovka (region d'Astrakhan), 23; 5, 6 - Lbichtche, sep.4; 7,8- Bolgarka, 1/3; 9 - Sarkel, 43
ранние по времени комплексы, типа захоронений кон.VIII - нач.1Х в. из Текели (Агеева Е.А., Джусу-пов А., 1963, с.177, 178) и Эмбы (Бисембаев А.А., Книсарин Б.А., 2000, с.88-98), но здесь особенности погребального обряда зафиксированы не были.
До настоящего времени общепринятой является точка зрения о том, что появление печенегов в Северном Причерноморье носило единовременный характер нашествия и относится к рубежу 80-90 гг. IX в. Эта версия опирается на даты хроники Регино и Константина Багрянородного. Однако перемещение печенегов в Причерноморье, очевидно, носило более сложный характер. Оно началось задолго до указанной даты, по-видимому, уже во 2-й четв. IX в. Так, под 833 г. византийские источники одновременно с рассказом о строительстве Саркела сообщили также и о присутствии печенегов на Дунае (Гаркави А.Я., 1874, с.53, прим.1). По данным Баварского Географа, венгры, главные противники печенегов, уже к 839 г. были оттеснены ими в самые крайние пределы Северо-Западного Причерноморья (Херрман И., 1988, с.162, № 46). Ч.Балинт, основываясь на анализе сообщений Кембриджского Анонима, пришел к выводу о реальности появления печенегов в Причерноморье приблизительно в 840 г. В 50 гг. IX в. они приняли активное участие в кабарском восстании против хазар (Балинт Ч., 1972, с. 184). Все эти данные позволяют по-иному осмыслить и возможные причины строительства укрепленных крепостей в Подонье, ставшем именно в связи с печенежской опасностью стратегическим для хазар. Наконец, по данным Никоновской летописи первые столкновения печенегов с дружинами русских князей Аскольда и Дира относятся к 864 и 875 гг. (ПСРЛ, 1862, с.9; Рыбаков Б.А., 1982, с.306-308). По всей видимости, именно прорвавшиеся в Причерноморье самые ранние группировки печенегов и имел в виду автор Худуд ал-Алема под названием “хазарские”, отличая их от “тюркских” (Худуд ал-Алем, 1930, с.24), т.е., вероятнее всего, оставшихся вместе с огузами в Заволжье и зафиксированных там Ибн-Фадланом в X в. (Ковалевский А.П., 1956). Разгромленные огузами печенеги уже в сер. IX в., в основном, были вытеснены ими в Поднепровье. Их отдельные группировки, которые по данным письменных источников сохранялись в Прикаспии, проживали либо в
еще малоисследованных северных лесостепных районах данного региона, либо, влившись в состав огузской конфедерации, находились в стадии ассимиляции. В любом случае, они не играли в Северном Прикаспии какой-либо значительной роли не только в X в., но, видимо, даже и в IX в. (Агаджанов С.Г., 1969, с.131; Кригер В.А., 1986, с.116, 117). На фоне этих фактов сообщения хроники Регино и Константина Багрянородного о появлении печенегов в Причерноморье между 889 и 893 гг. можно рассматривать как возможное указание на время не начала, а завершения процесса перемещения их основных масс, на его заключительную волну.
Время возможного появления огузов в Северном Прикаспии в свете новых данных может быть отнесено ко 2-й пол. IX в. Представляется, что какое-то время (очевидно, 2-я пол. IX в.) население с предположительным печенежским обрядом (признак 35, табл.6, 6а), интенсивно контактировало с ранними огузами (признак 36), но уже при явном доминировании последних. Среди захоронений, совершенных по печенежскому обряду, нет комплексов, достоверно датирующихся X в. Это подтверждается и данными письменных источников, в частности, сообщением Ибн-Фадлана о подчиненном положении оставшихся в Северном Прикаспии печенегов огузам. Как нам представляется, выявляемое состояние археологических памятников региона отражает именно эту, зафиксированную источниками, борьбу печенегов с огузами и ее итог - инфильтрацию части печенегов в состав конфедерации огузов. Так, в "Родословной туркмен” сообщается, что некоторая группа населения среди них (ички-салыры) имела смешанное огузо-печенежское происхождение (Агаджанов С.Г., 1969, с.131).
Печенежский обряд положения сложенной шкуры коня на одном уровне с человеком в огузской среде видоизменяется. Помещение в могилу ног коня, в том числе только путовых костей, сложенных в ногах человека, сохраняется, но уже в рамках собственно огузского обряда, т.е. положения коня над погребенным. Достаточно широкое распространение последнего, мы полагаем, можно считать подтверждением шедшего в среде огузов процесса консолидации их в этническую общность (Агаджанов С.Г., 1969, с.146). Появление же в X в.
423
424
Рис. 16. 1 - Журов, 2/1; 2 - Колобовка-1, 6/1; 3 - Колобовка-1, 6/2; 4 - Быково-П, 26/5; 5 - Верхний Балыклей-П, 8/1; 6 - Новониколъское-П, 1/7; 7 - Кара Оба, 6/1; 8 - Черноярский, 1/1; 9 - Ленинск, 4/4; 10 - Рубеж-ка, п. 3; 11 - Громки, 2/1; 12 - Черноярский, 2/1; 13 - Бахтияровка, 32/12.
Fig. 16. 1 - Jourov, 2/1; 2 - Kolobovka-I, 6/1; 3 - Kolobovka-I, 6/2; 4 - Bykovo-И, 26/5; 5 - Verkhni Balykley-II, 8/1; 6 - Novonikolskoye-II, 1/7; 7 - Kara Oba, 6/1; 8 - Tchemoyarsky, 1/1; 9 - Leninsk, 4/4; 10 - Roubejka, int.3; 11 - Gromki, 2/1; 12 - Tchemoyarsky, 2/1; 13 - Bahtiyarovka, 32/12.
Abb. 16. 1 - turov, 2/1; 2 - Kolobovka-I, 6/1; 3 - Kolobovka-I, 6/2; 4 - Bykovo-II, 26/5; 5 - Verhnij Balyklej-II, 8/1; 6 - Novonikol’skoje-II, 1/7; 7 - Kara Oba, 6/1; 8 - Oernojarskij, 1/1; 9 - Leninsk, 4/4; 10 - Rubezka, Grab 3; 11 - Gromki, 2/1; 12 - Oernojarskij, 2/1; 13 - Bahtijarovka, 32/12.
Dess. 16. 1 - Jourov, 2/1; 2 - Kolobovka-I, 6/1; 3 - Kolobovka-I, 6/2; 4 - Bykovo-II, 26/5; 5 - Verkhni Balyklei-II, 8/1; 6 - Novonikolskoye-II, 1/7; 7 - Kara Oba, 6/1; 8 - Tchemoyarski, 1/1; 9 - Leninsk, 4/4; 10 - Roubejka, sep.3; 11 - Gromki, 2/1; 12 - Tchemoyarski, 2/1; 13 - Bahtijarovka, 32/12
нового элемента обряда в виде отчленения ног коня по пястный сустав (признак 54) можно, видимо, считать уже более поздним - кимакским - влиянием на огузов.
В результате, большинство из обнаруженных в регионе захоронений IX-XI вв., в том числе и Саркельский могильник, логично укладывается в систему огузского обряда, что вполне соответствует исторической действительности того времени. Период этнокультурной гегемонии огузов в Северном Прикаспии продолжался почти два столетия. Соответственно, период этнокультурной гегемонии печенегов в Северном Причерноморье также длился около двух веков. Но, если в Северном Причерноморье огузских памятников практически нет, то печенеги, непосредственно прошедшие через степи Северного Прикаспия, оставили здесь некоторые следы своего пребывания (Круглов Е.В., 1994, с.37).
Значительное количество женских и детских захоронений, существование погребений знати, коллективных захоронений, выделение в структуре погребальной обрядности и признание широкого распространения среди населения обряда обезвреживания умерших, начинающиеся формироваться и обозначаться на местности собственные могильники ставят на повестку дня вопрос о стадии кочевания, на которой могли находиться огу-зы. Вышеназванные особенности погребальной обрядности являются яркими индикаторами перехода к оседлости, во всяком случае, начальной стадии этого процесса. В этой связи отметим, что к числу огузских относятся уже несколько курганов с основными захоронениями (Барановка-70, 1; Ба-рановка, 23; Калиновский, 28; Карасу-1, 1, 8, 11, 20, 24; Кривая Лука-V, 4; Кумакский, 1; Маяк Октября-91, 4; Рахинка, 3; Тамар Уткуль, 3; Царев, 11; Чел-кар-П, 8; Челкар-Ш, 13; Черноярский, 1, 2). Наконец, могильник близ Саркела в большинстве своем также состоит именно из основных захоронений. Памятниками с досыпками насыпей, совершенными в огузское время, являются комплексы из Ни-кольского-V, 1 и Новой Квасниковки-1, 6. В послед-
нем вокруг погребения была устроена ритуальная площадка, на которой лежали черепа коровы, лошади, мелкого рогатого скота, фрагменты керамики (рис. 11, Г). Существование аналогичной площадки, а может даже и досыпку насыпи кургана можно предполагать и для захоронения воина из Ченина, 8/4 (рис.11, 6, 7). Отметим также известное погребение со специальным деревянным настилом для шести остовов телят и шкуры коня, исследованное В.А.Городцовыму ст. Торской (Плетнева С.А., 1958, с. 161). Наконец, достоверно зафиксированный бес-курганный характер памятников из Успенки, Бата-евки и Никольевки, наличие погребений в дюнах и бэровских буграх самим фактом своего существования также дают некоторые дополнительные данные для соответствующего анализа погребальной обрядности огузов. Специфический бытовой могильный инвентарь: свинцовые грузики-пломбы, ножницы, глиняная посуда, находимые в женских погребениях, только подтверждают все это. Находки 16 свинцовых грузиков-пломб, скреплявших шкурки пушных зверей, позволяют поставить вопрос о степени самого активного участия огузов в торгово-денежном меновом обращении кон. X -нач. XI в. между Халифатом и районами Средней Азии, с одной стороны, и набиравшими мощь Киевской Русью и Волжской Булгарией - с другой (Культура Биляра, 1985, с.109-113). Существование у кочевников в Нижнем Поволжье в X в. центра обработки цветного металла, производившего вещи высокого художественного уровня, знавшего технику инкрустации, амальгамирования и чернения предполагает Л.М.Гаврилина (Гаврилина Л.М., 1987, с.64).
Состояние, в целом, характерное для второй стадии кочевания, отмечает для исследуемых памятников В.А.Иванов (Иванов В.А., 1993а, с.96). Мы определяем огузское общество, как находящееся на переходе от второй стадии кочевания к третьей. О соответствующей степени оседания огузов свидетельствует то, что к XI в. держава огузских ябгу уже являлась примитивным раннефеодальным государством со стационарным аппаратом управления,
425
Рис. 17. Калиновский, 28/1 и 28/2, по В.П.Шилову (Шилов В.П., 1959). 1 - план кургана 28; 2 - план погребения 2; 3 - разрез погребений 1 и 2. А - уровень головы коня, Б - куски обожженной глины, В - куски обожженного дерева, Г - ошлакованные куски глины, Д - необожженная обмазка.
Fig. 17. Kalinovsky, 28/1 and 28/2, according to V.P.Shilov (Шилов В.П., 1959). 1 - barrow 28 layout; 2 -interment 2 layout; 3 - interments 1 and 2 section. A - hoarse head level, Б - pieces of burnt clay, В - pieces of burnt wood, Г - slagged pieces of clay, Д - unburnt coating.
Abb. 17. Kalinovskij, 28/1 und 28/2, nach V.P.Alov (Шилов В.П., 1959). 1 - Kurganplan 28; 2 -Bestattungsplan 2; 3 - Bestattungsschnitt 1 und 2. A - Pferdekopf-Ebene, Б - gebrannte Tonstiicke, В -gebrannte Holzstdcke, Г - verschlackte Tonstucke, Д - ungebrannter Anstrich.
Dess. 17. Kalinovsky, 28/1 et 28/2, d’apres V.P.Chilov (Шилов В.П., 1959). 7 - plan du tumulus 28; 2 -plan de I ’inhumation 2; 3 - section des inhumations 1 et 2. A - niveau de la tete de cheval, Б - morceaux d’argile cuite, В - morceaux d’arbre brule, Г - morceaux d’argile reconverts de laitier, Д- revetement non cult
426
Рис. 18. Могильный инвентарь из погребения Калиновский, 28/2, по В.П.Шилову (Шилов В.П., 1959). 1,2- бляхи; 3 -височная серьга; 4 - наконечник ножен кинжала; 5 -удила; 6- накладка кармана колчана; 7 - кольцо для соединения ремней; 8 - наконечник стрелы; 9, 10- накладки лука; 11-13 - боковые накладки колчана; 14 - наконечник копья. 1,4 — серебро; 2 - бронза; 3 - золото; 4, 5, 7, 8, 14-железо; 6, 9-13 - рог, кость.
Fig. 18. Grave stock from Kalinovsky interment 28/2, according to V.P.Shilov (Шилов В.П., 1959). 1, 2 - plates; 3 - temple ring; 4 - dagger sheath point; 5 - bit; 6 - quiver pocketfacing; 7 - belt-joining ring; 8 - arrow-head; 9, 10- bow facing; 11-13 -side facing of quiver; 14 - spear-head. 1,4- silver; 2 - bronze; 3 —gold; 4, 5, 7, 8,14 — iron; 6, 9-13 - horn, bone.
Abb. 18. Grabinventar aus der Bestattung Kalinovskij, 28/2, nach V.P.Silov (Шилов В.П., 1959). 1, 2 - Blechplatten; 3 -Schlafenring; 4 - Endstiick einer Dolchscheide; 5 - Gebiss; 6 - Kochertaschenlasche; 7 - Riemenverbindungsring; 8 -Ffeilspitze; 9, 10 - Bogenlaschen; 11-13 — seitliche Kocherlaschen; 14 - Speerspitze. 1,4 — Silber; 2 - Bronze; 3 - Gold; 4, 5, 7, 8, 14-Eisen; 6, 9-13 -Hom, Bein.
Dess. 18. Mobilier fimeraire de 1’inhumaiion Kalinovsky, 28/2, d’apres Chilov V.P. (Шилов В.П., 1959). 1, 2 -fibules; 3 -boucle d’oreille temporale; 4 -pointe de la gaine d ’un poignard; 5 - mors; 6 - applique a la poche d ’un carquoi; 7 - anneau de joncture des ceintures; 8 - pointe d’une fleche; 9,10 - appliques pour un arc a tir; 11-13 — appliques de cote d’un carquoi; 14 -pointe d’une lance. I, 4 — argenteries; 2 - bronzes; 3 - ors; 4, 5, 7, 8,14 — objets en fer; 6, 9-13 - objets en come et en os
427
фискально-налоговой системой, аильной системой .кочевания большинства населения (Агаджанов С.Г., 1969, с.120, 146).
В Северном Прикаспии огузы занимались полукочевым и отгонным скотоводством, главным образом коневодством. Письменные источники X в. (Масуди, Идриси, Махмуд Кашгарский и др.) свидетельствуют о существовании у огузов городов и крепостей, о наличии среди них значительной части оседлого населения, занимавшегося пашенным земледелием и домашним ремеслом (Агаджанов С.Г., 1969, с.87-99). Зимние стоянки со специфической керамикой саркельского типа зафиксированы на правом берегу р. Волги в районе с. Болхуны, Сероглазово, Досанг и Исекей (Белецкий В., 1962, с.63). Значительное количество погребений ориентировано на запад с южными отклонениями, что свидетельствует о том, что они совершались зимой, недалеко от зимних стоянок (Плетнева С.А., 1963, с.259). В Саркеле доля таких погребений составляет 75%, среди погребений 1-й ПВГ (женских) таких 48%, среди захоронений 2-й ПВГ (мужской) их 27%, хотя, в целом, среди мужских 34%.
В письменных источниках содержатся многочисленные факты, свидетельствующие о глубоком социальном расслоении огузов в X в. Ибн-Фадлан отмечает наличие знати, свободной бедноты и бесправных рабов (Агаджанов С.Г., 1969, с. 108, 109). Археологический материал подтверждает все эти известия. На фоне основной массы достаточно маловыразительных захоронений рядовых членов общества выделяются 10-15 комплексов кочевой знати. Кони, сопровождавшие погребенных, в некоторых из этих памятников, как уже отмечалось, были снабжены уздой, ремни которой украшались многочисленными серебряными и бронзовыми накладками, пряжками. Среди этих предметов особенно выделяются большие декоративные бляхи-реш-мы, украшавшие центральную часть конского оголовья (рис.6, 1, 2). Погребенные воины, помимо обычного комплекта лучника, вооружались саблями. У многих из них имелись наборные пояса, у некоторых их было два. В одних случаях указанные погребения могли принадлежать главам небольших семейных подразделений, по-видимому, еще являвшихся патриархально-клановыми (Быково-1, 16/9; Заплавное, 3/3; Карасу-1,20; Колобовка-Ш, 1/3; Кривая Лука-XV, 2/6; Новая Квасниковка-1,6/1; У-85 (Ба-рун), 4/2). В других, они могли принадлежать известным по тюркоязычному эпосу воинам-батырам, несомненно, уже выделившихся из состава таких подразделений (Бахтияровка, 55/5; Верхний Ба-лыклей-П, 5/1; Купцын Толга, 46/5; Маяк Октября-91, 4; Никольское-V, 1/4; Новоникольское-1, 7/13; Пятнадцатый поселок, 3/7; Рахинка, 3; Ченин, 8/4). Четкое разделение погребений знати на глав се
мейных кланов и воинов-батыров обычными методами археологии вряд ли возможно. Но реальное существование при аильном способе кочевания в условиях формирующегося государства таких специфических категорий населения отражает естественный процесс, диктуемый необходимостью управления и обороны занимаемых территорий.
Здесь же возникает еще один вопрос. Можем ли мы датировать 2-й пол. IX - 1-й пол. XI в. и давать этнокультурную интерпретацию невыразительным и малоинвентарным захоронениям мужчин, не сопровождающихся к тому же и останками коней (табл.7, 7а), но, несомненно, взаимосвязанных с кругом исследуемых погребений. Материалы Саркельского кочевнического могильника, существование подобных захоронений у женщин однозначно убеждают, что можем. Положительно решал этот вопрос и В.А.Кригер. Видимо, такие захоронения принадлежат исповедовавшим ислам кочевникам или находившимся экономически на нижних ступенях социальной иерархии, наименее дееспособной части общества.
Процесс закрепления огузов на завоеванных ими территориях Северного Прикаспия и формирования у них государства был сравнительно недолгим. Волею исторических судеб в начале XI в. он оказался прерван половецко-кипчакским нашествием. Но характерно, что вследствие достаточно высокого культурного уровня, огузы, потерпев сокрушительное поражение от половцев, тем не менее, в дальнейшем не перешли к более низким формам кочевания, а предпочли уже во 2-й пол.XI в. переселиться в Поросье, стать вассалами русских князей. Здесь уже к началу XII в. они вновь вернулись к обычному полукочевому и даже оседлому образу жизни (Плетнева С.А., 1973, с.24, 25).
* * *
Распространение огузских погребений не ограничивается территорией степей Южного Приуралья и Заволжья, как считал в свое время В.А.Кригер. Вся территория Северного Прикаспия от Му-годжарских гор на востоке до Сарпинской низменности, Черных земель, Волго-Донского междуречья, правобережья Нижнего Дона на западе была подконтрольна огузам (рис.1). Были ли все эти территории заняты только ими, или же здесь одновременно обитали также и потомки хазар, пока еще не вполне ясно. Так, ранняя группа средневековых захоронений могильника Первомайский-VII (Мамонтов В.И., 2000, с.121) не однородна и не может быть признана целиком ни огузской, ни печенежской. По ряду особенностей, часть выявленных здесь захоронений вообще является позднехазарскими и датируется кон. VIII - нач. IX в. Изуче
428
ние памятников этого типа, обнаруженных в Волго-Донском междуречье и на территории Сарпин-ской низменности, предпринятое нами в свое время (Круглов Е.В., 1989, 1990, 1992, 1992а), далеко от завершения и в настоящее время требует некоторых уточнений. Например, можно предполагать существование позднехазарских некурганных памятников IX-XI вв. Так, в могильниках на бэровских буграх Лбище и Косика вместе с огузскими погребениями были открыты несколько хазарских и постхазарских захоронений (Васильев Д.А., 1993; Дворниченко В.В., Плахов В.В., Федоров-Давыдов Г.А., 1984). В рамках настоящей статьи отметим, что курганные группы: Алешкин, Вертячий, Дюкер, Заканальный, Капитанский, Кривая Лука-Ш, V, VI, VII, XV, XVI, XXXV, Купцын Толга, Никольское-V, Оленье, Старица, У-85 (Барун), Цаган Усн-VII, Эв-дык-1, Яшкуль-86, случайные находки из Головки, Таловой, погребения из Букановского и Никольев-ки, кочевнический могильник близ Саркела - вот неполный список археологических памятников Волго-Донья и Сарпинской низменности, в кото
рых огузское присутствие вполне очевидно. Они подтверждают сведения Масуди о раннем проникновении огузов в поисках пригодных пастбищ на территорию Хазарского каганата (Агаджанов С.Г., 1969, с.89,148). С 965 г., после разгрома князем Святославом, действовавшим в союзе с огузами, Хазарского каганата, эти земли, включая все нижнее течение Дона, уже беспрепятственно вошли в состав их владений (Агаджанов С.Г., 1969, с.37, 150).
Таким образом, очевидно, можно считать, что сложились условия для пересмотра известного положения С.А.Плетневой о том, что огузы сыграли в южнорусских степях менее значительную роль, чем печенеги (Плетнева С.А., 1958, с.164). Скорее наоборот, для огромных степей Северного Прикаспия именно огузы являлись в это время (особенно после распада Хазарского каганата) основной доминирующей и определяющей военно-политической силой, что, кстати, убедительно доказал еще С.Г.Агаджанов (Агаджанов С.Г., 1969, с.6). Весь период со 2-й пол. IX в. до сер. XI в. для данного региона следует именовать Огузским.
Приложение
Характеристика погребального обряда средневековых кочевников Северного Прикаспия 2-й пол. IX - 1-й пол. XI в.
Данная программа разрабатывается автором с 1989 г. (Круглов Е.В., 1989а) для всех памятников средневековых кочевников Северного Прикаспия VII-XI вв., в том числе для захоронений хазар, и в предлагаемом виде не учитывает только культовые поминальные и погребально-поминальные сооружения VII - VIII вв. (т.н. курганы с внутренними ровиками), поскольку памятники такого рода у огузов и печенегов не известны. В таблицах учтен практически весь имеющийся материал средневековых кочевников степной части Северного Прикаспия 2-й пол. IX - 1-й пол. XI в., кроме нескольких комплексов: Маяк Октября, 3/3 (раскопки Лукашова А.В.), Яман, 2 (раскопки Мажи-това Н.А.), Атпа-П, 2 (раскопки Гуцалова С.Ю.), данные о которых нам неизвестны. Таблицы составлены в рамках проекта по изданию Свода археологических памятников огузо-печенегов на территории Северного Прикаспия*.
Обрядовые признаки
I. Соотношение конкретного анализируемого захоронения с наиболее близкими ему территориально другими памятниками культуры.
1. Одиночное /О/, несколько однокультурных захоронений в одном кургане /К/, в одном могильнике /М/, в одном погребении /П/, нет данных /—/.
II. Характер курганной насыпи.
2.	Шаровой сегмент /Ш/, овал /О/, нет данных /?/, нет насыпи /—/.
III.	Размеры насыпи.
3.	Диаметр; длина и ширина для овальных насыпей.
4.	Высота.
IV. Характер захоронения.
5.	Основное /О/, впускное с досыпкой насыпи /БД/, впускное в курган, дюну, бэровский бугор /В/, грунтовое погребение /Г/, нет данных /?/.
V. Уровень впуска в грунт.
6.	В насыпи кургана /Н/, в материке /М/.
VI. Форма могильной ямы.
* Пользуясь случаем, выражаю признательность всем авторам раскопок за возможность использования материалов, часть которых до сих пор остается неопубликованной: Д.В.Васильеву, В.В.Дворниченко, В.А.Иванову, В.А.Кригеру, А.В. Лукашову, В.И. Мамонтову, Е.П.Мыськову, Н.А.Николаевой, В.А.Сафронову, И.В.Сергацкову, Н.Б.Скворцову, А.С.Скрипкину, Н.В.Хабаровой, Е.В.Пупкину, Е.В.Шнайдштейн.
429
7.	Простая прямоугольная /П/, со ступенькой вдоль длинной стены /С/, со ступенькой и подбоем /Пбс/, с подбоем без ступеньки /Пб/, иное /И/, не установлено или нет данных /?/.
VII. Размеры могильной ямы.
8.	Длина, ширина.
9.	Глубина (от современной поверхности - для захоронений впускных в курганы, дюны, бэровские бугры, грунтовых, от погребенной почвы - для основных).
VIII. Деревянные конструкции и иные особенности обрядности.
10.	Перекрытие /Пр/, деревянный гроб /Г/, долбленая колода /К/, берестяной или камышовый саван /Б/, травянистая подстилка, кора, кожа, камыш /Т/, деревянная подкладка /Д/, сочетание нескольких признаков /ПрГ/, /ПрТ/.
IX.	Ритуальные остатки.
11.	Наличие углей, золы /У/, мела /М/.
X.	Половозрастная характеристика.
12.	Взрослый, пол не установлен /В/, мужчина /М/, женщина /Ж/, ребенок, подросток /Р/. Описание каждого конкретного скелета приводится индивидуально, в соответствующих строках таблиц.
XI.	Характеристика сохранности человеческих останков.
13.	Полная сохранность /С/, полное разрушение скелета /РП/, отмечаемое необъяснимое, неестественное смещение каких-либо отдельных частей скелета при сохранении in situ других /Р/, отсутствие в могиле каких-либо отдельных костей скелета /РО/. Предполагаемое связывание ног, сам скелет не потревожен /СН/, разрушен /PH/.
XII.	Ориентировка погребенных.
14.	Северо-запад /СЗ/, северо-запад-запад /СЗЗ/, запад /3/, юго-запад-запад /ЮЗЗ/, юго-запад /ЮЗ/, восток /В/.
XIII.	Поза рук погребенных.
15.	Параллельно туловищу /II/, одна из рук на поясе /1>/, /<1/, обе руки на поясе /О/, нет данных /?/.
Сопровождающие животные
XIV.	Виды жертвенных животных в погребениях.
16.	Конь.
17.	Баран.
18.	Сочетание коня и барана.
19.	Другие животные: бык, козел, собака.
20.	Нет животных.
XV. Наличие загробной пищи.
21.	Конь.
22.	Баран.
23.	Иное.
24.	Нет загробной пищи.
XVI. Характеристика останков коней.
25.	Один или несколько целых остовов.
26.	Череп и скаковые конечности.
27.	Скаковые конечности.
28.	Только череп.
29.	Нет данных.
XVII. Соотношение останков жертвенных коней и предметов сбруи с останками человека.
30.	Человек с останками коня и предметами сбруи.
31.	Человек с останками коня без предметов сбруи.
32.	Человек со сбруей без останков коня.
33.	Человек без предметов сбруи и останков коня.
34.	Останки коня без человека, кенотаф.
XVIII. Пространственное расположение останков жертвенных коней и предметов сбруи относительно погребенного.
35.	На дне ямы, на одном уровне с человеком.
36.	Непосредственно на костях погребенного.
37.	Над погребенным, в засыпи, на перекрытии, на крышке гроба или колоды, на ступеньке могильной ямы.
38.	В отдельной яме.
39.	Не установлено.
XIX. Горизонтальное соотношение коня, предметов сбруи и человека.
40.	Параллельно скелету человека.
41.	Ниже пояса погребенного, в его ногах.
42.	Выше пояса погребенного, у его головы.
43.	Смешанное, скаковые конечности у ног человека, череп животного выше пояса человека.
44.	Не установлено.
XX. Характер укладки коня.
45.	Целый остов, один или несколько.
46.	Разостланная в могиле шкура (чучело) коня или отчлененные конечности, уложенные вместе с черепом, имитирующие целое животное.
47.	То же самое, но без черепа коня.
48.	Сложенная шкура животного или отчлененные конечности, уложенные вместе с черепом, имитирующие сложенную шкуру.
49.	То же самое, но с черепом положенным отдельно от костей ног.
50.	То же самое, но без черепа животного.
51.	С одним черепом или иное состояние, где тип шкуры не мог быть установлен из-за отсутствия данных.
XXI. Характер отчленения конечностей у коней в погребениях.
52.	Копыто.
53.	Бабки, 1-й сустав.
54.	Пясть, 2-й сустав.
55.	Запястье, голень, 3-й сустав.
56.	Пясть, голень, сочетание 2-го и 3-го суставов.
57.	Не определено.
XXII. Ориентировка жертвенных коней.
58.	В соответствии с ориентировкой человека.
59.	В противоположную сторону.
60.	Иное.
61.	Не определено.
430
Памятники 1-й половозрастной группы огузов
Таблица 1. Захоронения с амулетами
Комплексы	Признаки														
	1	II	III		IV	V	VI	VII		VIII	IX	X	XI	XII	XIII
	1	2	3	4	5	6	7	8	9	10	и	12	13	14	15
Батаевка. -/1		—	—	—	Г	м	?	—	—	—	—	Ж	р	сз	9 1
Быково-1. 10/11	КМ	ш	20	0.55	В	н	11	—	0.78	—	—	Р	с	ЮЗЗ	
Быково-1. 10/16	КМ	ш	20	0.55	В	н	9	—	0.5	—	—	Ж	р	3	
В.-погромное-1. 1/3	КМ	ш	32	0.7	в	м	11	—	1.2	—	—	р	РО	сзз	
В.-погромное-1. 3/4	км	о	28x32	1.08	в	н	9	—	1.1	--	—	р	РО	в	
В.-погромное-П. 15/2	м	О	36x40	2.25	в	н	9	—	0.7	—	—	р	р	ЮЗ О	
Заканальный. 4/4	О	ш	70	3.1	в	н	9	—	9	т	—	ж	р	3	II
Заплавное-1. 3/6, С.1	кмп	О	34x45	1.75	в	м	11	2.1x0.85	1.75	Пр	—	ж	РОН	ЮЗ о	
Заплавное-1. 3/6, С.2	кмп	О	34x45	1.75	в	м	11	2.1x0.85	1.75	Пр	—	р	р	юз	9
Заплавное-1. 3/7	км	О	34x45	1.75	в	м	п	2.4x0.6-0.85	2.2	Пр	—	ж	С	юз	
Заяры. 1/А	к	9	9	9	в	н	9	—	0.43	—	—	ж	с	3	
Зубовка. 9/2	О	ш	40	1.02	в	н	п	1.74x0.67	-1.7	—	—	ж	с	сзз	
Калиновский. 9/3	м	ш	1 17	0.29	в	м	11	1.3x0.45	1.2	—	У	р	р	ЮЗЗ	? 1
Кано. 1/1	О	ш	16	0.4	в	м	11	1.75x0.35-0.4	1.23	Пр	У	ж	р	3	9
Карасу-1, 4/6 Б		м	ш	26	0.99	в	м	?	-1.8x2.6	-1.35	—	—	ж	р	в	9 I
Карасу-1. 6/1	м	ш	20	0.44	в	м	11	1.9x0.67	-1.2	—	--	в	PH	3	9 ।
Карасу-1. 11/2	км	ш	30	1.42	О	м	с	?х0.9	0.4	—	--	в	р	юз	!
Киляковка. 4/1	км	ш	28	0.85	в	м	11	2.65x0.9	1.4	прдг	—	ж	РК	ЮЗЗ 1 1>	
Колобовка. 1893. С.1	п	9	:	9	9	в	9	9	—	—	—	—	ж	9	9	9
Лапас. -/1	—	—	।	—	—	м	9	—	—	—	—	ж	р	ЮЗ	II
Мирное. 1/6	о	ш	9	9	в	н	?	—	0.55	—		р	р	3	
Старица. 21/2	км	ш	29	1.35	в	Н	9	—	1.35	г	—	ж	р	ЮЗЗ О	
Старица. 21/5	км	ш	29	1.35	в	М	11	2.05x0.85	2.3	Пр		ж	р	ЮЗЗ О	
Старица. 30/4. С.1	им	ш	49	2.5	в	н	9	—	2.2	ПрД		ж	РО	СЗ ' ?|	
Степана Разина. 1/10	о	ш	36	1.54	в	Н	п	1.2x0.5	0.85	—	—	в	РО	3	II
Сухая Саратовка. 1/5	о	ш	28	9	в	9	11	1.5x0.6	0.45	Пр		9	РО	3	9
Увак. 10/2	О	ш	15	0.25	в	м	11	2.1x0.8-0.85	1.9	ПрТ	—	Ж	с	3 i>	
Эльтон-85. 7/1	к	L_O_	12x15	0.6	в	С_М_	п	1.87x0.7-0.9	1.0	ПрТ	-	ж	р	ЮЗЗ	и
Таблица 1а. Захоронения с амулетами
Комплексы	Признаки																																											
	XIV					XV	XVI									XVII	XVIII										XIX	XX	! XXI																		XXII	
	я	17	18	19120		2122		23	241	25126		27|28		29	30	3132		3334		35	36	3738139			40	41	42	4344		45461		47	48	49|50		51	52.53154155				56	57	585960161	
Батаевка. -/1	+									+					+									l + i					+								+	1 1					+	; +	
Быково-1. 10/11				+					+									+												1 1				1									1 i	
Быково-1. 10/16	+									+			+				+								+				1+									+ '							
В.-погромное-1. 1/3	1 +									+			 +			+		L.	1											+	1				1		-1-	!						+	
В.-погромное-1. 3/4				: +			Г		+							1		+ i																			|							
В.-погромное-П. 15/2				+					+							1		+																1			! !							
Заканальный. 4/4				+					+									+																									: i	
Заплавное-1. 3/6, С. 1	+									+		+				+							+			L									+								+	+	
Заплавное-1. 3/6, С.2	1 +									+		+	1—1			+			1				+		1				+ 1						+								+	+	
Заплавное-1. 3/7	+								+	+					+							+						+						+								+	+	
Заяры. 1/А				+					+									+																										
Зубовка. 9/2					+				+									+							L												1 ।						i	
Калиновский. 9/3				+					+	1								+						1										i										
Кано. 1/1				,+					+	i												1												I										
Карасу-1. 4/6 Б			+				+			! +					+					+					+						+							1+					+1 1	
Карасу-1.6/1	+									+			+				+								+					+							+	+						+	
Карасу-1. 11/2	1 +									+		+					+						+					+							1		+	+ ।						+ 1	
Киляковка. 4/1	+				i						+		+				+							+						+						+!				1+					+	
Колобовка. 1893. C.I	+								+					+	-1-							+			1—											+						+	1 +	
Лапас. -/1					+				+									+																			।							
Мирное. 1/6					+				+	1 ।								+												L. .													’ 1	
Старица. 21/2				+					+									+																			i							
Старица. 21/5	+								+		+				+							+						+						+								+	+	
Старица. 30/4. С.1	+								+		+				+							+						+						+				+					+	
Степана Разина. 1/10					+				+									+																				1						
Сухая Саратовка. 1/5	+								+		+				+							+			+						+						।		+				+	
Увак. 10/2	+								+		+				+							+			+						-1-						i		+				+ 	
Эльтон-85. 7/1	1±									+			+	L		+							+			+					L_		+					+						+	
431
Таблица 2. Захоронения без амулетов
Комплексы	Признаки														
	I II к III				IV | V		VI 1	VII			VIII	IX	X	XI	XII XIII	
	1'213			4	5 I 6		7 !	8		9	10	и	12	13	14	15	
Асат Бай-Ш. -/1	— —			—	" 1 —				—	—	—	Р	РП	3	•?	
Блюменфельд. 2/1	М 1 ш		9	9	в 1 м		п	?		9	Пр	—	Ж	с	з ; ।	
Болгарка. 1/3	О ш		9	0.4	В 1 м		ПбС	1.7x0.9		1.5	ПрБТ	У	Ж с		ЮЗ о	
Большой Царын. 3/5	о ! о		26x31	0.65	в 1 н		9	1		1.5	Пр	—	В РП		C33 ! ?	
Быково-П. 3/5	м ! ш		20	1.0	в [ м		П 1.9x0.5-0.6		1.86	У		Ж ' Р		3	
В. Балыклей-П. 6/5	М | ш		26	0.55	в : м		П 1	1.9x1.4		1.1	Д^	—	В Р		сз ?	
В. Балыклей-П. 7/1	М,Ш,		42	1.5	в 1 н		П		0.95	т	—	Ж | Р		ЮЗЗ ; О	
Волжский-П. 2/4	к 1 о		26x52	2.2	в н		? i		1.3	Д	—	в 1 сн		ЮЗ <1	
Дюкер. 27/9	К : О		35x60	0.6	в м		П '	2.3x0.85		1.72	Пр	—	Ж | Р		юв	
Заплавное-1. 3/4	км! о		34x45	1.75	В 1 м		П |	1.8x0.6		2.0	Ир	-	ж ! р		ЮЗ 1	
Заяры. 1/2	к ? , ?			9	в н		9		0.47	Пр ' -		Ж I с		3 : |>	
Калиновский. 1/3	КМ 1 О 1 19x23			0.74	в н		? i		0.68	г		ж ! р		. 3 . <1	
Калиновский. 12/19	М | О		16x19	0.56	в	м	С	2.4x0.95		2 25	—	—	ж , с		юз	
Калиновский. 42/1	М ! Ш		8	0.7	в	м	П 1	1.5x0.5		-0.75	—	".	р ! р		юз	
Капитанский. 10/1	М	ш	22	1.25	в	м	9 1		-2.0	—	__	В Р		3	?	
Киляковка. 4/2	КМ	ш	28	0.85	в	м	П ]	2.35x0.85		1.75	ПрТ	у	ж	РП	ЮЗЗ , ?	
Колобовка-Ш. 1/2	Kj	ш	17	0.39	BJ	м	П 1	2.0x0.73		1.0	—		ж	с	юз ;	1
Маяк Октября-90. 1/1	К i ш		34	1.0	и м		П |	2.12x0.67		1.29	—	—	в	р	в	
Никольское-V. 1/4. С.2	п	о	35x40	1.0	вд	м	С ,	2.08x1.12		1.45	ПрТД	—	ж	сн	ЮЗЗ	
Покровка-VIII. 1/8	п	о	24x30	1.0	в	н	? !		0.46	—	—	р	РП	? ? !	
Приозерное. 4/1	м	ш	13	0.35 D	в	м	П , 2.0x0.75-0.9		1.05	Ир	—	Ж ; С		ЮЗЗ J	
Средняя Ахтуба. 1/3	км	ш	32	1.45	в	н	?		0.25		—	ж	1 р	ювв ?	
Средняя Ахтуба. 1/5	км	ш	32	1.45	в	н	9	—	-1.2	—	—	ж ; с		ЮЗЗ <1	
Средняя Ахтуба. 3/5	м	ш	33	0.95	в	м	11	2.45x0.45-0.7	-1.0	г	—	ж	р	3	1 1
Старица, 30/4. С.З	пм	ш	49	2.5	в	н	9	—	2.2	ИрД	—	ж	РО	сз	9
Торгу некое. 1/5	о	ш	17	1.0	в	м	11	2.2x1.3	1.76	—	—	в	РП	?	; ? I	
Успенка. -/1	—	—	—	—	г	м	П 1	2.07x0.56		0.57	ПрБ	У	ж	р	з <1	
Царев. 23/1	м	ш	40	2.5	в	н	П	—	0.7		—	в	р	ЮЗЗ	I '
Ясырев-1. 8/17	О ш		35	1.75	в	н	9	—	1.0	Г	—	ж	с	ЮЗ ! |	|
Таблица 2а. Захоронения без амулетов
Комплексы	Признаки																																													
	XIV					XV				XVI					XVII					XVIII					XIX				п	XX								XXI						XXII			
	1617		18	19	20	21	22	23	24	25	2627		28	29	30	3132		33	34	35	36	37	3839		4041		42	43	444546			4748		49	50	51	52	53	5455		56	57	58159|6О61			
Асат Бай-Ill. -/1	+								+					+	+	1								+					Я							+						+	+			
Блюменфельд. 2/1					+				+									+																												
Болгарка. 1/3	+								+		+				+							+			+				—		+								+				+	1 '		
Большой Царын. 3/5					+				+									+																												
Быково-П. 3/5	+						+				+				+							+					+						+					+	1							
В. Балыклей-П. 6/5					+				+									+																												
В. Балыклей-П. 7/1	+								+			+			+							+				+									+			+							! +	
Волжский-П. 2/4	+								+			+			+							+							+								+		+								
Дюкер. 27/9	+								+				+		+							+							+							+						+			+	
Заплавное-1. 3/4					+				+									+																													
Заяры. 1/2					+				+									+																												
Калиновский. 1/3					+				+									+																					i							
Калиновский. 12/19	+						+				+				+							+		L_	+						+							+					+			
Калиновский. 42/1	+								+		+				+							+		1					+				+						1			+			+	
Капитанский. 10/1					+				+									+																						1						1	
Киляковка. 4/2	+								+			+				+						+							+						+			+						+		
Колобовка-Ш. 1/2					+				+									+																												
Маяк Октября-90. 1/1	+								+			+			+						+				+						+							+							+	
Никольское-V. 1/4.С.2	+								+				+		+							+							+							+							+			
Покровка-VIII. 1/8					+				+									+																												
Приозерное. 4/1	+								+		+				+							+						+						+				+					+			
Средняя Ахтуба. 1/3	+								+			+				+						+							+							+			+					! +		
Средняя Ахтуба. 1/5	+						+						+		+							+							+							+										
Средняя Ахтуба. 3/5					+				+																																					
Старица, 30/4. С.З	+								+		+				+							+						+						+				+	п				+			
Торгунское. 1/5					+				+								! +																													
Успенка. -/1	+								+		+					+								+					+							+						+			i +	
Царев. 23/1					+				+									+																												
Ясырев-1. 8/17					+				+									+																												
№№ признаков	16	17	18	19	20	21	22	23	24	25	26	27	28	29	30	31	32	33	34	35	36	37	38	39	40	41	42	43	44	45	46	47	48	49	50	51	52	5354		55	56	57	58	59	60	61
Всего: табл. 1а и 2а	31		1		25		4		53		17	8	4	3	25	6		25		11	1	25		5	7	1	2	8	14		6	1	2	8	3	11	2	11] 6				10	15	1	1	15
432
Таблица 3. Распределение могильного инвентаря в погребениях!-й половозрастной группы огузов
Комплексы	1 Копоушки	шивки Д 11 шивки Д П1,1 V,V, X		Привески	Свинцовые пломбы	| Костяные прясла (?)	Бубенцы	! Серьги	Особые бляхи	Бусы	Ножницы 1 				-		-	Зеркала	Ключи 1		Сумки	Браслеты	Перстни	। Украшения обуви	Посуда	Гребни	Шило	Предметы сбруи
			ГО X																		
	1	2 3		4	5	6	7	8	9	10	11	12	13	14	Т5	16	17	18	19	20	21
Асат Бай-Ш. -/1		1				4-	+	+		+											+
Батаевка. -/1		+ !		+			+	+		+								+			
Блюменфельд. 2/1		1			+																
Болгарка. 1/3								+			+	+							+		
Большой Царын. 3/5					+																
Быково-1. 10/11	+									_±J								+			
Быково-1. 10/16			+																		
Быково-11. 3/5					+						+										+
Верх. Балыклей-П. 6/5							+													+	
Верх. Балыклей-П. 7/1										+	4-	+		+	+			+			+
В.-погромное-!. 1/3	+	+		+			+		+												+
В.-погромное-!. 3/4		+		+																	
В.-погромное-П. 15/2		+		+								+									
Волжский-!!. 2/4					+											+	+				+
Дюкер. 27/9																			+		+
Заканальный. 4/4	+		+						+		+				+						
Заплавное-1. 3/4					+		+					+							+		
Заплавное-1. 3/6. С.1 и 2	+		+				+				+			4-							Z+j
Заплавное-1. 3/7			+		+					+						+	+				пл
Заяры. 1/А	+		+		+		+					+									
Заяры. 1/2					+					+											
Зубовка. 9/2		+	+	+			+					+									
Калиновский. 1/3									+												
Калиновский. 9/3				+																	
Калиновский. 12/19					+			+	+		+	+				+				+	+
Калиновский. 42/1																					
Карасу-1. 4/6 Б			+				+														+
Карасу-1. 6/1			+																		
Kapacv-I. 11/2		г+										+					4-				
Кано-В. 1/1	+				+												+				
Капитанский. 10/1																					+
Киляковка. 4/1			+		+		+	+			+		+	+	+		+				+
Киляковка. 4/2						+											+	+			+
Колобовка. 1893. С.1		+	+	+			+					+				+					+
Колобовка-Ш. 1/2							+				+											
Лапас. -/1	+	+	+	+	+		+	+	+	+					+	+						
Маяк Октября. 1/1							+					+									
Мирное. 1/6		+		+		+	+			+						+		+			
Никольское-V. 1/4. С.2							+														+
Покровка-VIII. 1/8								+																
Приозерное. 4/1					+						+										+
Саркел. 37			+				+	+			+				+	+					+
Саркел. 59	+		+				+														
Средняя Ахтуба. 1/3																					
Средняя Ахтуба. 1/5																					+
Средняя Ахтуба. 3/5																+					
Сухая Саратовка. 1/5		+		+			+		+	+	+	+					+				
Старица. 21/2	+						+	+								+					
Старица. 21/5			+				+						+	+							+
Старица. 30/4. С.1 и 3	+																				+
Степана Разина. 1/10		+	+	+			+	+										+			
Торгунское. 1/5							+	+								+		+			
Увак. 10/2	+	+	+	+		+	+	+		+	+	+		+			+		+	+	+
Успенка. -/1								+	+	+	+			+	+	+	4-				
Царев. 23/1																		+			
Эльтон-85. 7/1	+	+	+	+	+		+			+	+					+					+
Ясырев. 8/17							+	+													
Признаки	1	2	3		5	6	7	8	9	10	11	12	13	14	15	16	г/	18	19	20	71^
Всего	12	13	18	13	15	4	2б	13	7	12	15	12	2	6	6	12	13	у	4	3	7^1
433
Таблица 4. Комплексы 1-ой ПВГ из случайных находок
Комплексы	Признаки																				
	1	2.3 4			5 । 6		7	8	9 ! 10		11|12 13			14	15 | 16		17118119|20				21
Волжский, Астр. 1990	+	+		+	1						I				+	+	+	+			+
Головка. 1902		I :															+ ।				
Гришанкин. 1924	+																				
Калиновский. 30. 1953	+																					
Петропавловка. 1972																	1 +				
Саркел - Белая Вежа	++							1											1		
Сероглазово. 1928					1		+										+		1		
Средняя Ахтуба. 1960	1 +	+	+	+			+											+			
Таловая. 1897		।			4- 1		-1-	! +													
Уральск, б/г	+							1													
Хошеутово. 1983	+																				
473 верста, б/г		। +					+														
Янайкино. 1958			+											1 +			i				
Всего	7/8	2	3	3	1 1 i 4					1				2		1	3	3	iL		1
Погребения 2-й половозрастной группы огузов
Таблица 5. Погребения, сопровождающиеся конем и предметами сбруи, расположенными над человеком
Комплексы	Признаки														
	1	11	in		IV	V	VI	VII		VIII	IX	X	XI	XII	XIII
	1	2	3	4	5	6	7	8	9	10	и	12	13	14	15
Акбулак	?	ш	15	1.0	9	9	9	—	0.5	Пр	—	В	РП	9	9
Алексашкино. 4/2	О	ш	26	0.5	в	м	11	2.2х1.0	1.0	Пр	—	м	с	3 . о	
Алешкин. 1/2	О	ш	46	1.35	в	н	11	—	0.63	ПрТ	У	м	РО	СЗЗ	II
Барановка-70. 1/1-2	м	ш	26	1.35	О	м	Пбс	2.25x0.9	1.0	—	У	в	р	ЮЗ	9
Барановка-72. 23	м	о	26x32	0.65	о	м	Пб	1.95x1.0-1.48	0.75	—	—	в	р	в	
Бахтияровка. 55/5	м	ш	28	1.62	в	м	П	2.75x1.08	1.88	ПрТ	—	м	р	3	
Букановский. 1/1	О	ш	24	2.0	в	н	11	—	0.7	г	У	м	р	3 ‘ О	
Быково-1. 14/3	м	ш	28	1-0	в	н	9	—	0.5	Пр	м	м	р	3	>
Быково-1. 16/9	м	ш	20	1.0	в	м	11	2.15x0.7	1.3	ПрБТ	—	м	с	ЮЗЗ	>
Вертячий. 6/1	о	ш	21	1-0	в	м	11	2.28x0.6-0.73	-1.55	Г	—	м	сн	3	>
В. Балыклей-11. 5/1	м	О	37x52	1.0	в	м	11	2.35x0.9	1.7	ПрТ	—	в	с	сз	II
В.-погромное-1. 3/7	км	о	28x32	1.08	в	м	11	1.95x0.9	-1.68	—	—	м	PH	сз	
Дюкер. 27/4	к	о	35x60	0.6	в	м	11	2.47x1.05	1.53	т	—	в	р	юз	9
Дюкер. 27/5	к	О	35x60	0.6	в	м	11	2.47x1.0	1.63	ПрТ	—	в	РП	юз	9
Жарсуат-1. 1/2	О	ш	10	0.33	в	м	11	2.2x1.7	1.3	Пр	У	в	РП	сз	9
Заплавное-1. 2/1	м	О	32x35	1.08	в	м	п	7x0.8	-1.33		—	в	р	юз	9
Заплавное-1. 3/3	км	о	34x45	1.75	н_в_	м	11	2.65x0.6-0.9	-2.4	ПрБТ	—	м	с	юз	
Заяры. 1/1	к	9	9	9	в	м	ПС	2.93x0.75	1.65	КТ		м	с	3	
Ильевка. 9/1-2	О	ш	35	1.8	в	н	11	—	0.75	т		в	р	3	
Калиновский. 1/7	км	о	19x23	0.74	в	м	II	2.05x0.69	-1.0	ГБ	—	м	р	ЮЗЗ	
Калиновский. 4/1	м	О	16x20	0.24	в	м	11	2.8x1.2	1.95	—	У	м	РП	9	9
Калиновский. 28/2	км	ш	8	0.32		м	с	2.75x0.9	2.94	Пр	У	м	р	СЗ	9
Карасу-1. 1	м	ш	30	0.54	О	м	п	1.9x0.8	1.15		--	м	РП	3	9
Карасу-1. 8/1	м	ш	18	0.41	О	м	п	1.8x0.5	1.1	—	—	м	р	ЮЗ	9
Карасу-1. 18/1	м	ш	14	0.38	в	м	11	1.7x0.95	1.2	—	—	в	р	3	
Карасу-1. 20	м	ш	15	0.35	о	м	Пбс	2.3x0.7-0.94	0.7	Пр	—	м	с	3	
Карасу-1. 24/2	Кмп	ш	12	0.44	О	м	11	1.8x1.0	1.2		—	в	РП	юз	9
Киляковка. 1/5	м	ш	25	0.8		м	п	7x0.75	1.2	ПрГТ	—	в	р	3	Г-
Киляковка. 3/2	м	ш	27	1.02	в	н	9	—	0.9	ПрТ	—	м	р	3	|>
Колобовка. 1893. С.2	11	?	9	9	в	9	9	—	—	—	—	м	9	9	9
Колобовка-1. 3/4	м	ш	43	2.5	в	н	9	—	2.0	—	—	в	р	з ' 11	
Колобовка-Ш. 1/3. С. 1	Кмп	ш	17	0.39	в	м	11	2.63x1.1	1.5	Пр	—	м	р	юз	о
Колычево-П. 2/2	о	ш	21	0.25	в	н	9	—	-1.2	г	—	в	р	юз	II
Комсомольский. 1/1	о	ш	28	1.5	в	н	9	—	1.0	Пр	—	м	РО	3	О
Косика. -/3	О		—	—	в	м	с	2.25x0.44-0.54	1.84		—	в	р	сзз	<1
Кос Оба. 11/2	м	ш	30	0.9	в	н	9	—	1.0	—	—	м	РО	3	?>
Кр. Деревня. 15/8	О	о	24x32	1.1	в	м	11	2.7x1.05	1.55	ПрТ	—	м	р	3	9
Кр. Октябрь. 1/2	о	ш	31	1.09	в	н	9	—	0.78	Пр	У	м	р	ЮЗЗ	1>
Кр. Лука-111. 1/23	к	и_Ш_	50	1.5	в	м	п	2.65x0.6-1.0	2.44	ПрТ	—	в	РП	юз	9
Кр. Лука-V. 4	о	о	17x20	0.7	О	м	п	2.65x1.0	-0.6	БТ	—	м	р	сз	
Кр. Лука-V. 1/5	о		28x32	1.4	в	н	9	—	1.19	ПрТ	—	м	РО	юз	
Кр. Лука-Vll. 9/16	,л.	ш	30	0.7	в	м	11	2.15x0.69	0.95	—	—	в	с	сз	о
Кр. Лука-XV. 2/2	км	9	9	9	в	м	11	1.8x1.1	1.33	ПрТ	—	м	р		1
Кр. Лука-XV. 2/6	км	?	9	9	в	м	11	2.5х0.8-1.0	1.51	ПрГТ	У	м	с	юз	о
Кр. Лука-XV. 2/9	км	?	9	9	в	м	11	2.3x0.65-0.7	2.14	ПрГ	м	м	р	3	9
Кр. Лука-XV. 3/8	м	ш	27	0.58	в	м	11	2.05x0.75-0.8	1.23	ГТ	—	м	с	3	|>
Кр. Лука-XXXV. 1/6	О	?	?	0.9	в	м	п	2.15x0.55-0.8	1.42	ПрДТ	-	м	с	ЮЗЗ	||
Кумакский. 1	о	ш	8	0.2	О	м	с	2.4x1.1-1.25	2.03	Пр	У	м	РП	св	9
Купцын Толга. 46/5	О	ш	32	1.44	в	м	11	2.2x0.9	1.5	ПрД	—	м	с	ЮЗЗ	
Лбище. -/4	О		—	—	в	м	11	2.19x0.93	0.93	—	--	в	РО	сзз	
434
Таблица 5. Погребения, сопровождающиеся конем и предметами сбруи, расположенными над человеком (продолжение)
Комплексы	Признаки													
	I II	III		IV	V	VI	VII		VIII	IX	X	XI	XII	XIII
	L.2	3	4	5	6	7	8	9	К)	и	12	13	14	ЛЕ
Ленинск. 3/2	КМ| о	46x48	2.0	В	м	11	2.4x0.5-0.8	1.75	кт	—	М	РО	ЮЗ	9
Ленинск. 3/7	КМ О	46x48	2.0	В	м	11	2.2x0.65-0.9	-2.2	т	—	М	РО	юз	||
Маляевка-V. 6/1	м ш	14	0.47	В	м	11	?х0.4	1.35	--	У	м	р	юз	9
Маляевка-V. 11/5	км ш	14	0.2	в	м	_П_4	1.5x0.37	1.04	--	—	р	р	юзз	
Маяк Октября-91.4	О ?	9	9	о	в	с	9	-0.6	9	?	м	с	3	
Нежинское 1/4	О ?	9	9	в	н	9	—	1.45	К	—	м	РО	сзз 1	
Никольевка. -/1	“ i —	—	—	г	м	Пбс	2.0x0.7	0.7	т	У	м	РО	сз	
Никольское-У.1/4. С.1	О О	35x40	1.0	вд	м	С	2.08x1.12	1.45	ПрГД	—	м	с	юзз	
Н. Квасниковка-1. 6/1	О ш	28	0.73	ВД	м	С	2.25x1.1	1.76	ПрТ	м	м	СП	юзз	
Н.-никольское-1. 7/13	О О	34x42	0.6	в	м	11	2.55x0.9	-1.6	к	—	м	с	3	
Оленье	О 1 ?	9	9	в	м	9	~2.1x0.45	9	к	—	м	р	3 1 ?	
Первомайск,-VII. 10/1	М 1 ш	10	0.48	в	м		1.85x1.04	0.8	Чр	У	м	с	сз	
Первомайск.-VII. 12/3	м ' ш	18	0.76	в	н	?	—	0.5	—	—	м	с	3 1	
Приозерное. 2/3	м ш	13	0.8	в	Н	9	—	1.0	—	—	в	с	з ! i>	
15-й поселок. 3/7	О ш	33	1.9	в	м	11	2.75x0.9	-2.15	ПрТ	—	м	с	ЮЗ ! О	
Рахинка. 3	О ш	14	0.35	о	м	11	2.5x0.96	1.03	Пр	—	м	с	з 1 II	
Рубежка. -/3	о о	—	—	в	м	11	2.2x0.95	0.95		У	м	PH	3 ! о	
Светлое Озеро. 6/6	М ! ?	9	9	в	м	11	1.84x0.76	1.21	—	—	в	р	ССЗ 1 >1	
Солодовка. 5/4	О 1 ш	18	0.75	в	м	11	2.64x0.83	1.16	ПрТ	У	м	РП	9	?
Солянка. 3/1	О ; Ш	10	0.4	в	н	п	1.89x0.5	-0.7	—	—	м	р	3	9
Старица. 7/18	М 1 О	36x38	1.8	в	н	9	—	1.65	ПрК	—	в	р	юзз	
Старица. 21/3	КМ ш	29.5	1.35	в	н	9	—	1.35	Дв	--	м	р	3	
Старица. 30/4. С.2	пм ш	49	2.5	в	н	9	—	2.2	прД	—	м	РО	сз	
Старица. 30/4. С.4	пм ш	49	2.5	в	и	9	—	2.2	ПрД	—	В	РО	сз	?
Степаневка-11. 6/1	О ш	18	0.8	в	н	9	—	9	т	—	м	РО	СЗ 1 ?>	
Тамар Уткуль. 3	О ш	5	0.1	О	м	Пб	1.85x0.85	1.2	—	—	в	с	3	
Трясиновский. 1/1	о о	43x55	0.7	в	н	11		~		0.49	—	—	в	р	сз	
У-85 (Барун). 1/5	М О	46x58	2.05	в	н	9		1.4	—	—	м	р	юз	
У-85 (Барун). 3/4	М : Ш	21	2.1	в	н	9	—	0.8	—	—	м	РО	ЮЗ О	
У-85 (Барун). 4/2	м 1 ш	25	0.61	в	м	11	2.25x0.5-0.7	1.58	ПрД	—	в	р	з ' II	
Ханская могила	9	?	9	9	9	9	9		-		9	9	У	м	9	9	9
Цаган Усн-VII. 4/9	д о	?х55	1.78	в	н	9		1.1	—	—	в	РО	ЮЗ	II
Царев. 11	км ш	9	0.3	о	м	11	1.8x0.85	0.3	т	—	м	с	3	
Челкар. г. Сасай	9	9	9	9	9	м	11	—	—	Пр	—	в	9	3	9
Челкар-П. 8	О 1 ш	8	0.3	о	м	с	2.0x1.05	0.8		—	м	р	юз	1?
Ченин. 8/4	О ш	28	1.0	в	м	с	2.58x0.9-1.05	1.6	ПрТ	У	м	с	юз	
Черноярский. 2/2	км: ш	13	0.9	О	м	11	2.2x0.9	-0.4	—	—	в	р	3	II
Шульц. 11/1	о 1 ш	19	0.55	в	н	11	?х0.55	0.72	—	—	в	р	юз	9
Эвдык-1. 7/8	о ; ш	66	3.5	в	н	9	—	0.94	т	—	р	р	сзз	9
Эльтон-83. 7/2	о 1 о	11x13	0.6	в	м	11	2.2x0.5	1.8	—	—	м	р	СЗЗ \ ?>	
Эльтон-84. 2/5	км ш	22	0.8	1_в_	м	11	2.12x1.1	1.1	—	—	м	с	юзз	|>
Эльтон-85. 7/2. С.2	КП О	12x15	0.6	в	н	9	—	1.16	Пр	—	в	РО	3	?
Яшкуль-86. 1/1.8	О О	24x34	1.38	в	м	ПбС	2.3x0.7	1.0		У	м	с	3	<>
Таблица 5а. Погребения, сопровождающиеся конем и предметами сбруи, расположенными над человеком
Признаки
Комплексы	XIV					XV				XVI					XVII					XVIII					XIX	XX												XXI						Ххп			
	16	17	18	19	20	21	22	23	24	25|26|27			28	29	30	31	3233		34	35	36				40	41	42	4344		Д5^6		47	48	49	50	51	52	535455			56	57	58	596061		
Акбулак	4-								4-				4-		4-							+							+							+				L.				4-				+
Алексашкино. 4/2	+								+		4-				4-							4-			4-						4-								+1							
Алешкин. 1/2	+				, ' +						+ :				+							+			+						+												4-			
Барановка-70. 1/1-2	+								+		+				+							4-							4-							4-								4-		
Барановка-72. 23	+								+		+					4-													+ 1							4-		+	1					+.1		
Бахтияровка. 55/5	+								+		+				+							4-							-н		4-							+1					4-			
Букановский. 1/1	+								4-		+				+						+								+ I							+		+						+		
Быково-1. 14/3	+				1				+		+					4-					+							+ . 1 1						4-				+	1				+	1 I		
Быково-1. 16/9	+								4-		+				4-						4-		।							U				+			,4-		_1					+	1		
Вертячий. 6/1	+								+		+				+							+			+						+							+,					+	1		
В. Балыклей-П. 5/1	+				1				+		+				+							+			+				I		+							+					4-			
В.-погромное-1. 3/7	+								+			+				+						4-							+							4-	+ '							' ' +		
Дюкер. 27/4	+								+		+				4-						+								4-							+							4-			
Дюкер. 27/5	+								+		+ ;				4-							+							4- [							4-		+	I				+			
Жарсуат-Т. 1/2	+						+				+					4-						+							+	Г						+		+							+	
Заплавное-1. 2/1	+								+			+			+									4-					4-							4-						+			1+	
Заплавное-1. 3/3	+								+		4-				4-							+						4-							4-				+					+			
Заяры. 1/1					4-		4-										+																													
Ильевка. 9/1-2	+								+		4-				+							+							+					+				+					+			
Калиновский. 1/7	+								+			+			+						+					4-									+			+								+
Калиновский. 4/1							+				+				+							+							4-							+		+								+
Калиновский. 28/2	+								+				+		4-							4-							+							+						+				+
Карасу-1. 1	+				h				+		+				+							+							4-		+							+ |							__L	
435
Таблица 5а. Погребения, сопровождающиеся конем и предметами сбруи, расположенными над человеком (проодолжение) 
Признаки
Комплексы		XIV		XV 1		XVI			1	XVII			XVIII			XIX							XX	XXI		1 XXII				
	14	17I184920	21	22	232425	26	27	28	29'30	3132	3.3	34	35.36	3738	39	40	4142		43	44	45	46	474849|5051152'53	54	55	5657,58		59	60	6i
Карасу-1. 8/1	+				+ '				+ 4-											4-			; i+!			+				+
Карасу-1. 18/1	+				,+	4-			+					4-		+						4-	! 1 ; +			+				
Карасу-1. 20	4-	1			1 +	+			,4-				4-			+						4-	: 1 ' I 1	—		!		+		
Карасу-1. 24/2	+	1			1 +		4-		-J4				:+							4-			: ! + ' +							+
Киляковка. 1/5	+	1 1			+		+		: +				1		4-		1 1			+			'	1 +			+				4-
Киляковка. 3/2	4-				+ !	4-			+				i+				4-						+	—		i +:				
Колобовка.1893. С.2	+	1			+				4- +				+							+			П +			4-				4-
Колобовка-1. 3/4	+				+		+		4-								+						+ . ' +							4-
Колобовка-Ш. 1/3. С. 1	4-	1 ,		+	1	-н				4-	1			+							+			+ +							
Колычево-П. 2/2	4-	!			' +	+			i + -	.											+			+			' + 				+
Комсомольский. 1/1	+				+			4-	'+				I	+ [						+			' +'			+ 1				+
Косика. -/3	4-				i 4-	4-			+					4-					+				+ '	1 ' +			4				
Кос Оба. 11/2	+	! '			+ ,		4-		4-				; +				+						i + [ ' +							4-
Кр. Деревня. 15/8	+					+			: +				i	+					+				+							+
Кр. Октябрь. 1/2	+				! +		+			4-'					+						+			:  !+ '+							4-
Кр. Лука-Ш. 1/23	+				ч-	4-			: +				1+							+			'+ !+							+
Кр. Лука-V. 4	4-			;				+	+				+						+						+	; +							
Кр. Лука-VI. 1/5		+			: +					+			;+																	
Кр. Лука-VII. 9/16	+				+	+			+				!+.						+				i+ 1 +			1 i +				
Кр. Лука-XV. 2/2		+		+		+			+				1+				+ '						i +			'• 4-				+
Кр. Лука-XV. 2/6	4-				4-	4-			+					4-					+							Г				
Кр. Лука-XV. 2/9	4-				i +	4-				+				4-			1			+			! + l							4-
Кр. Лука-XV. 3/8	4-				,+	+				4-			'4-				4-!						+	1 +			!+				
Кр. Лука-XXXV. 1/6	+	।			+	4-			+					+			I		+				1	+	1 ' +			+				
Кумакский. 1	+						4-	1	4-			 +				1	4-		+	У					+	i ,			+i+				
Купцын Толга. 46/5	4-					+			4-					+		+						+	:	: ’4-			! +				
Лбище. -/4	4-	1			|+	+			+					+						+				'	4-1	: 4-			+				
Ленинск. 3/2	+	1			4-		+		: +					+						+			: +' +			i • 4"				
Ленинск. 3/7	4-				4-		4-									4-						+			j !	+' +							+
Маляевка-V. 6/1	+				4-	+			+							+						+	+			+				
Маляевка-V. 11/5	4-				' +	+			+				+			+						+	: +			i+				
Маяк Октября-91.4	+				+	+			4-				i +			+						+		4-		; +				
Нежинское. 1/4	+				+ 1			+	+					+			+						+			.+				
Никольевка. -/1	+				I+!	+			+					4-		+						4-	1	—		1 i +				
Никольское-V. 1/4. С.1	4-				l +	4-			4-					+		+						+				+				
Н.Квасниковка-1. 6/1	+			4-		4-			+					4-					i+				; i +-	4-			'+				
Н.-никольское-1. 7/13	4-				| +	+			 4-					+		+						+		—		+				
Оленье	+				+		+		+				1 1	+						+			l .	4-4-							+
Первомайск.-VII. 10/1	+				+	+				+			+				+						+	+		i +				
Первомайск.-VII. 12/3	+				+		4-		1 4-	j			14-				+						1 i +; . +			। ;				+
Приозерное. 2/3	4-	! I			1 +	+			i +				1 +			+						+	1 +			, i +				
15-й поселок. 3/7	+				; 4-				 +				l	+		+						+	' +			+				
Рахинка. 3	+	!		+	1	+			4-	l_L				4-			+ :						'+ !	-r		1+				
Рубежка. -/3	4-	।		4-	।								,+										1							
Светлое Озеро. 6/6	4-	।			'4-		+			4-			i +			+							+	4	“t-						
Солодовка. 5/4	+	I			: +	+			.+	1			i	+					+				'+ I	+			' +				
Солянка. 3/1		' +			 +								+																	
Старица. 7/18	4-	1			+		+		+				+							+			:+ +							4-
Старица. 21/3	4-				+	+				4-1			1	+						+						 + 				+
Старица. 30/4. С.2	+	।			+	+			.+					4-					+				+ +			+				
Старица. 30/4. С.4	4-		L			+1	+			+ ! '				1	4-					4-				+ +			+				
Степаневка-П. 6/1	4-				+!	+			+ 1 :				+ 1 +						+				1 +			+;				
Тамар Уткуль. 3	4-				+ !	+			;+; 1					4-		+						+	1 +			!4-				
Грясиновский. 1/1	4-				;+!	4-			| + :	1				+ |4-							+			4-1	+				+			
У-85 (Барун). 1/5	4-				, + |	+			|+' I				।			+						+	+				+			
У-85 (Барун). 3/4	4-				+ 1	+			+ ; ;				+				+ i						+ +				4-			
У-85 (Барун). 4/2	4-				!+i	4-			+ ; ।				i	4-					+				i+	4-				+			
Ханская могила	+				+ !				+ i-H :					+						+			! +'			4-				+
Наган Усн-VII. 4/9	+			+	i	+			+ ' 				+						+				:+ : +				4-			
Царев. 11	+				+ i	+			+ 1				+						4-				.+ ; +				+			
Челкар. г. Сасай	4-				4-				+					+						+			1	4-1			i +				+
Челкар-П. 8	4-				+		+			4-				+		+							4-	।	' +							4-
Ченин. 8/4	+				+	+			4-					+			+						+ ।				+			
Черноярский. 2/2	4-			4-		+			1 +				+	4-		+						+		4-		।	+			
Шульц. 11/1	4-				4-	+			1+					+			+						!+			! +		4-		
Эвдык-1. 7/8	+				+	+			1+					+		+						+	1	4-			1	+			
Эльтон-83. 7/2	4-			4-			+		। 4-				+			+							4-1	4-				+			
Эльтон-84. 2/5	+				+	+			+					+					+				+ +				+			
Эльтон-85. 7/2. С.2	+				4-		+			+			+			+							+ +				+			
Яшкуль. 1/1.8	+				+		4~		4“					4~						4-			4~		+					+
№№ признаков	ТБ	Т7Т8Т920	2Т	22	232425	25	27	28	2930	IT 32	33	33	1516	3738	39	30	3T	42	43	44	45	45	47484950515253	54	55	5657	58	59	60	51
Всего	89	1 3		ТЗ	1 79	52	T9	Т	3 76	T3 4			3 27	63	у	25	10	T	18	34		23	ТТ2ТТД2Т55	T3	T	ЧТ5	54	T		3T
436
Неопределенные погребения
Таблица 6. Погребения с конем, расположенным на одном уровне с человеком (печенежские, ?, смешанные)
Комплексы	Признаки														
	I | II	III				IV" V		VI	VII			VIII IX	X XI		XII XIII		
	1 i 2		3	4	5	6		7	8		9	10	11	12 13		14	15		
Бахтияровка. 32/12	М | Ш		45	1.9	В	н	9	—	0.9	- В		рон	ЮЗЗ		
Быково-П. 26/5	м ш		22	0.8 : В		м	11	1.7x0.62	0.9	- Ж		р	ююз		
В. Балыклей-П. 8/1	м ш		30	0.6	В	м	11	2.2x1.2	0.75	- — в		р	сзз	о	
Громки. 2/1	м ш		30	1.8	в	н	9	-2.1x0.7	0.84	г 1 м м		с	ЮЗЗ	1	
Журов. 2/1	О ш		52	3.4	в	н	9	—	0.8	-	—	—	—		
Кара Оба. 6/1	м ш		16	0.8	в	н	?	--	~0.8	Т I У	в	РО	3 о		
Карасу-1. 11/1	км; ш		30	1.42	в	м	11	-1.9x1.0	1.3	1	__	в	р	ЮЗ ' ?		
Колобовка-1. 6/1	км ш		27.5	0.8	в	н	9		0.5	; __	в	р	ЮЗЗ 1		
Колобовка-1. 6/2	КМ : Ш		27.5	0.8	В	н	9		0.65	— । —	в	с	ЮЗЗ		
Кос Оба. 7/2	м 1 ш		22.5	0.93	в	н	9	—	0.9	—	в	РО	3		
Ленинск. 4/4	М ! О		32x34	1.2	в	м	II	2.25x1.0	-1.55	—	м	р	3		
Н.-никольское-П. 1/7	О О		20x40	0.6	в	н	9	—	0.85	— । —	м	р	ЮЗЗ		
Ровное. 4/7	О О		19x30	1.1	в	н	9	—	1.3	Т 1 - м1		с	юз , |>		
Светлое Озеро. 2/1	М 1 ?		9	9	в	м	11	2.02x0.75	9	д : - в		сн	3 ’		
Фриденберг. 7/1	О	ш	31	1.1	в	н	11	2.2x0.8	0.85	КТ У м		с	сз		
Черноярский. 1/1	км	ш	24	1.3	О	м	и	2.5x1.2	-0.8	Т - в		сн	3		
Черноярский. 2/1	км	ш	13	0.9	в	м	11	2.5x0.75	-1.45	Пр - в		с	3		
Черноярский. 4/5	км	ш	40	1.8	в	м	п	2.3x0.9	1.79	Пр - в		р	ЮЗ 1 ><		
Таблица 7. Погребения без коня и предметов сбруи
Комплексы	Признаки															
	I II		III		IV	V	VI	VII		VIII IX		X	XI	XII	XIII	
	1	2		3	4	5	6	7	8		9	10	11	12			13	14	15	
Васильевка	О Ш		14	0.2	В	м	? :	3.0x2.5		2.0	Пр У В			РП	в	?	
Вертячий. 7/5. С.1	кмп О		122х	1.66	В	м	11	2.8x1.0	2.15	- м			с	3		
Вертячий. 7/5. С.2	кмп: О		хЗО	1.66 В		м	П	2.8x1.0	2.15	- р			р	в		
В.-погромное-1. 19/1	М Ш		50	2.5 В		н	9	—	0.85	г		м	р	ЗСЗ |>		
Волжский-П. 2/9	К ; О		26x52	2.2 ! В		н	?	—	1.65	Д . у		м	РП	9	О		
Громки. 3/1	КМ	ш	51	2.1 В		н	9	—	0.8	ПрТ ; -		м	РО	3	?		
Громки. 3/2	КМ	ш	51	2.1 ! В		н	9	—	1.0	Т ' М		р	р	3		
Заплавное-1. 1/3	М	о	46x49	2.75 1 В		н	?	—	0.25	> __		м	РО	3		
Заяры. 1/3	К	9	9	9	в	м	11	2.49x0.89-1.0	0.46	—		В	с	юз		
Калиновский. 28/1	м	ш	8	0.32	в	м	11	7x0.75	-0.4	Пр У		ж	с	ЮЗЗ	<	
Кара Оба. 10/1	м	ш	17	0.6	в	м	П	2.4x0.7		-1.1	—		м	PH	3	><	
Карасу-1. 24/1	кмп	ш	12	0.44	о	м	П ,	1.8x1.0		1.0	-	- р			р	9	9	
Кировский-П. 2/2	о	ш	40	0.6	в	н	? '		1.0	--			РО	ЮЗЗ	Э	
Колобовка-Ш. 1/3. С.2	кмп	ш	17	0.39 В		м	11	Г 2.63x1.1	1.5	пр: -		р	р	ЮЗ ; '?		
Кос Оба. 11/1	М Ш		30	0.9 В		н	9	—	1.1	м		в	РП	ЮЗ	9	
Кривая Лука-Ш. 1/10	к	ш	50	1.5 В		н	9	—	9	— 1 —		м	сн	3	о	
Кривая Лука-Ш. 1/11	к	ш	50	1.5	в	м	11	1.8x0.8	1.98	—		р	РО	3		
Кривая Лука-XVI. 1/1	о	ш	60	2.0	в	н	11	2.38x0.72	1.27	Г М В			р	ЮЗ		
Маяк Октября-90. 1/2	к	ш	34	1.0	в	н	9		0.76	- в			сн	СЗЗ		
Покровка-П. 1/1	о	о	54x66	2.5	в	н	П ;	1.1x0.6-0.8		0.55	Пр У		м	РП	9	9		
Покровка-VIII. 1/9	П	О	24x30	1.0	в	н	9	—	0.46	—	—	м	РП	9	9		
Сары-Айдин. 4/1	о	?	15	? В		н	?	—	9	—		в	PH	9	9	
Средняя Ахтуба. 3/2	км. Ш		33	0.95 В		н	9	—	0.6		 i ~~		ж	р	ЮЗ		
Средняя Ахтуба. 3/4	КМ Ш		33	0.95 В		н	9	—	-1.15	Г 1 --		м	с	юз		
Средняя Ахтуба. 3/6	км	ш	33	0.95	в	м	11	2.35x0.4-0.65	-1.8	ГПр - Ж			р	3		
Средняя Ахтуба. 3/7	км	ш	33	0.95	в	н	?		1.0	—		м	р	зюз		
Степана Разина. 2/3	м	ш	18	0.78	в	н	?	—	0.5	—	—	в	с	3		
Степана Разина. 3/2	м	ш	20	0.6	в	м	11	1.7x0.75	1.3	г		р	с	юз		
Степана Разина. 4/1	км	ш	18	0.6	в	м	11	2.1x0.68	-1.75	—	__	В	р	3	9	
Степана Разина. 4/2	км	ш	18	0.6 1 В		м	11	1.7x0.66	1.2	г		В	с	3	II	
Степана Разина. 4/3	км	ш	18	0.6	в	м	11	1.75x0.45	1.4	г , -		в	с	3	J>	
Степана Разина. 4/4	км	ш	18	0.6	в	м	11	1.25x0.6	1.3			р	с	3	i	
Степана Разина. 4/8	км	ш	18	0.6	в	м	11	1.75x0.6	1.2	—		в	с	сзз	>	
У-85 (Барун). 3/3	м	ш	21	2.1	в	н	9	—	1.2	—		р	РО	юв	><	
Царев. 27	м	ш	8	0.8	О	м	11	2.09x0.75	0.9	г ' -		ж	с	3	□	
Челкар-Ш. 13	о	ш	9	0.4	О	м	11	2.1x0.8	0.4	—	—	в	РП	9	9	
Черноярский. 1/2	км	ш	24	1.3	в	н	?	—	0.7	—	—	в	р	3		
Элиста-Ш. 29/1	о	ш	24	2.35	в	н	?	—	1.35	—	1_22	В		с	3		
Эльтон-85. 7/2. С.1	КП	о	12x15	0.6	в	н	?	—	1.06	Пр ; -		LB_	РО	3	9	
437
Таблица 6а. Погребения с конем, расположенным на одном уровне с человеком (печенежские, ?, смешанные)
Признаки
Комплексы	XIV		XV			XVI			XVII					XVIII				XIX				XX					XXI		| XXII			
	16	17! I 8119120	21	22	23124	2526	27	28	29303132			33	34	35	36	3738	39	40	4142|4344			45	46	4 484950515253			54	55	56|575859		60	61
Бахтияровка. 32/12	+			+		X				+				+					+ ;						+						4-1		
Быково-П. 26/5	4-		1 Х--			X			4-			+ 1			+1					1 1 l +						+! т+					!		4-
В. Балыклей-П. 8/1	4-	i			' +				+					+											+					+		
Громки. 2/1	+	i '			,1 +		+		l +		1			+1					+! I I						1	+1	+							+
Журов. 2/1	4-				1 +		+						4-	4-1					I +						i+ : '		4-					+
Кара Оба. 6/1	+			4-	1		+				X			+					+1 '						:+ : 1 +							+
Карасу-1. 11/1	4-				+	+			X					+1					> +						+ +							+
Колобовка-1. 6/1	+	1				f +			1 +					1 +					1+					j	+			l±j			' + I			
Колобовка-1. 6/2	4-				+		4-				-н			+		1					4-			1	I + +’							4-
Кос Оба. 7/2	+	: 1			+ |		4-				4-1			,+					’ | .+1					1	! +ж					1		+
Ленинск. 4/4	+				1 +	+			' +					+		1			+' 1					+	1 ।		+		! ,+			
Н.-никольское-И. 1/7	4-	।			+	1			+	+				4-					! । +						+'				I ' 1			+
Ровное. 4/7					+	' +			' +					+1					+					1	+	i +			+!			
Светлое Озеро. 2/1	+				' +	; +			i+'					+						' +					+ +					+		
Фриденберг. 7/1	+	i i			1 + !		+		; +i					X					+						X	х^-					1		+
Черноярский. 1/1	4-	! .		+	1		+							+!		1			+! 1					1	: + ' 1 +					!	1		4-
Черноярский. 2/1	+	!		+	1		4-		।		+			4~ ।					+' |							+ , X						
Черноярский. 4/5	4-	1		+	1 ' +						+1			+		1			±	'					+		lXX	+			।		+
Всего	ТВ	’ : 1 । । ।		5	)3) 8		у	1	1|8|9				т	15 3						4Р				2	4	5 7 3 1 1	У			6		11
Таблица 7а. Погребения без коня и предметов сбруи
Признаки
Комплексы	XIV					XV			XVI					xvn					XVIII					XIX					XX							XXI	XXII									
	Гб	17	Т8	19120		21	22	2324	25126		27	28	29	30|	31,32		33	34	35|35137138				39	40	4I]42		4344		45	46	4748		49)50151|52|53					54	55	565715859				60	61
Васильевка				+				+							_1		4-								1								i ;										1			
Вертячий. 7/5. С.1				1 +				+									+										X						i , j							1		1			
Вертячий. 7/5. С.2				1 +				+									+																									।			
В.-погромное-1. 19/1								+									+																	1											
Волжский-П. 2/9					+			+									4-								i		i				. . 1 -														
Громки. 3/1					4-			4-									+																							I					
Громки. 3/2				4-				+										4-										1													, 1 i					
Заплавное-1. 1/3				+				+																	I !						>_x_			1						1	1	1					
Заяры. 1/3		+		1				+	1 	X						1		4-								X									1											
Калиновский. 28/1				,+				4-									+											1																1			
Кара Оба. 10/1					+			+									+				i 1				1																	1 _ 1		1			
Карасу-1. 24/1					4-			4-									+														1									' 1					
Кировский-П. 2/2			—1		4-			+									+																												
Колобовка-Ш. 1/3. С.2					+			4-	1								4-																							1					
Кос Оба. 11/1						4-			+									+																												
Кр. Лука-Ш. 1/10			: +					4-									4-								1																				
Кр. Лука-Ш. 1/11				□	+			+	1								+				1																			: I 1 !	1	!					
Кр. Лука-XVI. 1/1				'+				+									4-				1													i—L_											
М. Октября-90. 1/2			; ; +					+ 									+				(																									
Покровка-П. 1/1					+			+	г 1								+				1																												
Покровка-VIII. 1/9					+			+	1								4-																										1			
Сары-Айдин. 4/1				|4“				4-									+										1 1													।					
Средняя Ахтуба. 3/2					+			4-	1					1—			+									n					1										i I					
Средняя Ахтуба. 3/4				+				+									+																	i						1 i '					
Средняя Ахтуба. 3/6					+			+								L...	+																												
Средняя Ахтуба. 3/7					4-			+									+				X										1			1											
Степана Разина. 2/3					4-			+									+											L _			i			1											
Степана Разина. 3/2					4-			4-	1								+																												
Степана Разина. 4/1					4-			+									+																									!			
Степана Разина. 4/2				+				+									+																							1 1					
Степана Разина. 4/3				4-				+									4-				1										1			1 x													
Степана Разина. 4/4					l+			+							1		4-																							I					
Степана Разина. 4/8				+				+	1								+																												
У-85 (Барун). 3/3				4-			4-										+																												
Царев. 27				4-!				4-									+																												
Челкар-111. 13					т			+									+														1														
Черноярский. 1/2					4-			+	1								+																												
Элиста-Ш. 29/1				Г : +			4-										+																												
Эльтон-85. 7/2. С .1					4-			+									+														x															
Всего		т		т	36		У	37									38																									1_L_			
438
Таблица 8. Захоронения с неустановленным местоположением коня и предметов сбруи относительно челове-
ка, случайные находки
Признаки
Комплексы	I	п	III		IV	V	VI	VII		VIII	IX	X	XI	XII	Х111
	1 1	2	3	4	5	6	7	8	9	10	11	12	13	14	15
Быково-1. 21/3	М	ш	40	2.45	В	н	9	—	1.66	Г	—		РП	СЗ	9
В.-погромное-П. 14/21	м	ш	43	1.4	в	н	9	—	1.4	—	—	Jb	РП	9	9
Волчанский. 6/1	0	ш	26	0.4	В	н	9	—	-0.4	дт	У	в	РП	3	1]
Досанг. -/1		9	9	9	>	?	9	—	9	—	—	в	РП	9	9
Капитанский. 11/1	м	ш	47	1.5	В	н	9	—	0.7	—	—	в	РП	9	9
Киляковка. 5/8 А	м	ш	18	0.7	В	н	9	—	9	—	—	9	РП	9	9
Маляевка-V. 5/3	м	ш	18	0.69	в	м	11	2.3x1.3	1.3	—	—	В	Р11	9	9
Маляевка-V. 9/2	м	ш	12	0.19	в	м	11	1.73x0.65	1.1		—	—	м	РП	9	9
Маляевка-V. 11/2	км	ш	14	0.2	в	м	п	2.2x0.95	2.3	Пр	—	в	РП	9	9
Н.-Никольское. 1926	9	9	9	9	9	9	9	—	—		—	в	—	9	9
Новый Рогачик. 2/1	О	ш	20	0.9	в	н	О	—	1-3	—	—	в	ж	9	9
Рахинка. сл.н. б/г	9	9	9	9	9	9	?	—	1	9	—	—	в		9	9
Старица. 38/1	м	о	19x23	1.35	в	н	9	—	1.2	—	—	м	РП	9	9
Тинаки. -/1	?	?	9	9	9	9	9	—	'	9	—	—	в	РП	ЮЗ	9
Ханата. 5/18	о	ш	44	1.99	В	н	9	—	1.3	—	—	в	РП	3	9
Химкомбинат-Б. 4/2	О	ш	42	2.89	в	н	?	--	2.1	—	—	в	РП	9	9
Эльтон-84. 1/1	м	ш	11.7	0.5	в	н	9		1.75	—	—	в	РП	9	9
Эльтон-84. 2/15	км	ш	22	0.8	в	н	9	—	1.22	—	—	в	РП	9	9
Таблица 9. Кочевнический могильник у Саркела
№кур-	Признаки															
	I	II	III		IV	V	VI	VII		VIII	IX	X	XI	XII	XIII	
	1	2	3	4	5	6	7	8	9	10	11	12	13	14	15	
5	м	9	9	9	О	м	п	2.0x0.7	9	—	—	В	РО	ЮЗЗ	о	
8	м	9	?	9	О	м	п	2.08x0.8	9	—	—	м	р	ЮЗЗ		
10/1	км	9	9	9	в	9	9	—	?	__	—	м	р	9		
10/2	км	?	9	?	О	м	?		—	—	—	м	РО	ЮЗЗ		
И	м	?	9	?	о	м	?	—	0.81	—	—	м	РО	ЮЗЗ		
12	м	?	?	?	о	м	п	2.0x0.75	1.12	—	—	м	РО	юз		
15	м	9	9	9	О	м	п	—	1.15	—	—	м	РО	ЮЗЗ		
16	м	9	9	?	О	м	п	1.93x0.7	—	—	—	м	РО	ЮЗЗ		
20	м	ш	7.0	0.17	О	м	п	2.0x0.6	0.95	—	—	м	РО	ЮЗЗ	1	
21	м	ш	6.0	0.1	о	м	п	2.3x0.33	1.15	г	—	м	с	3		
27	м	ш	6.5	0.2	о	м	п	2.6x0.8	1.2	—	—	м	РО	ЮЗЗ		
28	м	ш	6.0	0.23	о	м	п	1.8x0.7	1.32	—	—	м	РО	3		
29	м	ш	5.0	0.15	О	м	9		0.88	—	—	р	р	ЮЗЗ	9	
33	м	ш	—	—	О	м	?		0.78	—	—	м	РО	ЮЗЗ	?	
34	м	—	6.0	0.18	о	м	п	2.25x1.0	1.1	—	--	м	РО	ЮЗЗ	о	
35/1	км	ш	6.0	0.3	в	н	9	0.83x0.5	9	—	—	р	РО	3	9	
35/2	км	ш	6.0	0.3	О	м	п	2.1x0.75-0.8	1.03	—	—	м	РО	ЮЗЗ		
36	м	ш	7.5	0.25	О	м	п	1.75x0.7	1.2	—	—	м	РО	ЮЗЗБ'		
37	м	о	10.0	0.3	о	м	п	2.7x1.0	0.8	ПрГ	—	ж	РО	ЮЗЗ		
38/1	км	ш	5.0	0.15	о	м	п	2.35x0.85	1.05	—	—	ж	р	ЮЗЗ		
38/2	км	ш	5.0	0.15	в	м	9	—	0.95	—	—	ж	РО	ЮЗЗ	о	
39	м	ш	6.0	0.7	О	м	п	2.12x0.65	1.05	г	—	м	р	ЮЗЗ	9	
40	м	ш	8.0	0.15	О	м	п	2.57x0.9	1.38	к	—	м	р	ЮЗЗ		
41	м	ш	6.0	0.16	о	м	п	1.95x0.65	1.2	—	—	м	с	ЮЗЗ		
42	м	ш	6.0	0.1	О	м	п	2.25x0.85	1,2	к	—	м	с	3		
43	м	ш	7.0	0.1	О	м	ПбС	2.2x0.9	1.47	—	—	м	р	3		
45	м	ш	5.0	0.08	О	м	с	2.07x0.85	1.2	—	—	—	—	—	-	-
46	м	ш	6.0	0.09	о	м	П	——	0.91	—	—	м	РО	ЮЗЗ		
47	м	ш	7.0	0.06	О	м	П	2.3x1.1	1.3	—	—	ж	РО	3		
48	м	ш	8.0	0.16	О	м	п	2.0x0.65	1.27	—	—	м	РО	ЮЗЗ		
49	м	ш	6.0	0.08	О	м	116	1.8x0.65	1.44	—	—	м	с	ЮЗЗ		
53	м	ш	7.0	0.12	о	м	п	2.08x0.7-1.0	1.4	г	—	м	РО	ЮЗЗ		
54	м	ш	11	0.54	о	м	п	2.34x0.9	0.74	г	—	м	р	ЮЗЗ		
56	м	ш	7.0	0.09	о	м	п	2.1x0.87	1.3	——	—	м	р	ЮЗЗ		
59	м	ш	8.0	0.08	О	м	п	1.75x0.45-0.54	1.3	—	—	р	р	юз		
60	м	ш	?	9	в	в	?	—	0.25	—	—	—	--	—		
439
Таблица 8а. Захоронения с неустановленным местоположением коня и предметов сбруи относительно челове-
ка, случайные находки
Комплексы	Признаки																														
	XIV			XV			XVI 1 XVII							XVIII				XIX			XX				XXI i XXII						
	16	17|18|19i20		21	22	2324	2526	27	28	29|30	3132	33	34	35136137138			39	40	41|424344		45	46	47484915051		5253	54	55	565758!59		60	61
Быково-1. 21/3	+					4-	1 +			+							+		1	1 +				+				' + 1			4-
В.-погромное-П. 14/21	+					+			+	I “I- 1				1		1	4-			1+				1	1 +				' 'i			+
Волчанский. 6/1	+	!	।			' +	ч			+							+		i 1	4~			1	' +	4-			1 I			4-
Досанг. -/1	+					: +				4- +				1			+			!+				+ 1.				'4-;			+
Капитанский. 11/1	4-					' +	1		+	+						!	+		; +					 ' +				+			4-
Киляковка. 5/8 А	4-					: +	4-										+		1 +.					+	1+						4-
Маляевка-V. 5/3	+					:+	1+			,+	1					।	+		1 1+					; +	4-						4-
Маляевка-V. 9/2	+				4-						4-						4-		J						+	+1						4-
Маляевка-V. 11/2	4-					+	' +			+ !							4-			4-			1	4-				1			+
Н.-никольское. 1926	+					i	1			+ :+							+			! +				'+|				l+l			4-
Новый Рогачик. 2/1	+		1——			+				+	4-					..I—	+			+				+ ;+							+
Рахинка. сл.н. б/г	+									+ +							+		! , +					4-: :				:4-i			4-
Старица. 38/1	+		1			! +		+									+		। +					i + ; ,4-				1			+
Тинаки. -/1	4-		1			,+				+ +						1	+		' ' +				+ | !					i 4-'			+
Ханата. 5/18	+					' +	; +										+		1 |+					,	4-1	+							+
Химкомбинат-Б. 4/2		।	Lit			4-					+													! 1							
Эльтон-84. 1/1	+					J±		4-		+							+		+				+	1	, 1	1 4~					।			4-
Эльтон-84, 2/15	+					! +	+			1	+1						+			' +			1 I ;+			4-					4-
Всего	1		11		1	1	8	2	2	5 !1	6;1						1			:1			1	' !1 1 1 7			1		,6l			1
Таблица 9а. Кочевнический могильник у Саркела
№кур-	Признаки																																													
	XIV					XV				XVI	XVII										XVIir^ XIX										XX							XXI						XXII			
	16	17181920				21	22	23	24	2526		27	28	29|3O3H32				33	34	35	36|37I38			39	40	41	42	43	44	45	46	4748^9			50	51	52	53	545556			57	58	59	60	61
5	4-								+		4-			•4-1							4-				+						+	! :						4-						+			
8	+								+	+					+1						4-								+							4-						+	4-!			
10/1					4-				+									4-																												
10/2					+				+									4-			i																							|_		
11					+				4-									+																												
12				4-					+									4-																												
15					+				+									4-																				'	i								
16	+								+		4-										+ !																									
20				+					+	!								4-			1 1																		1							
21	+								+	i4-					+					+	. 1				+						+							+			L		4-			
27					+													4-																												
28					4-				+									4-																					1					r		
29				+					+									4-																												
33					+				+									+																							L					
34	4-								+		+				4-					4-								+F^						4-				;4-					+			
35/1				4-					+									+																												
35/2	+								+	i+											+							+						+				4-					4-			
36					4-				+									+																												
37	+								4-		4-			4-							+				4-						+								4- >				+ l			
38/1					+				4-							i_		+			1 !																						1			
38/2					4-				+							1		+																					1							
39					+				4-									+			।																									
40	+						+				4-				4-					4-	।				+						4-											4-	4-			
41	+								+		4-				4-	L_						+								+								+						+	+ 1			
42					+				+									4-																												
43	4-								+		+				4-1						; 4-1				+						+								+ '				+			
45	4-						4-				+								+			+1			+						4-								+							4-
46					+				4-							I—		+																					_ I..--		L					
47	+								+	I--	+				4-					+					+						+								1			+	+			
48	4-								4-		+				4-						+							4-						+				+					4-			
49				1+					4-									+																												
53	+								+		+				+						+							+						+								4-	+			
54	4-								+		+				4-							+						+						+								4-	+			
56	+								+		4-				+					+					+						+								+				+			
59					+				4-									+																													
60	+						+				+								4-	+					+						+							+								+
Всего	17			I19			3		33		17				13			19	2	6	6	5			9			5	2		9			5		2		5				6	14			2
440
Литература и архивные материалы
Агаджанов С.Г., 1969. Очерки истории огузов и туркмен Средней Азии IX-XIII вв. Ашхабад.
Агеева Е.А., Джусупов А., 1963. Интересная находка// Ученые записки КазГУ. № XI. Вып. 12. Алма-Ата.
Арзютов Н., 1933. Погребения поздних кочевников Калмыцкой области// ИНВИК. Вып.6. Саратов.
Атавин А.Г., 1984. Некоторые особенности захоронений чучел коней в кочевнических погребениях X-XIV вв.// СА. № 1.
Балинт Ч., 1972. Погребения с конями у венгров в IX-X вв.// Проблемы археологии и древней истории угров. М.
Белецкий В., 1962. Археологические разведки на Нижней Волге// СГЭ. № XXIII.
Бисембаев А.А., Книсарин Б.А., 2000. Некоторые аспекты этнополитической истории Южного Приуралья и Западного Казахстана в VIII-XI веках// Наследие древних и традиционных культур Северной и Центральной Азии. Т.З. Новосибирск.
Васильев Д.В., 1993. Отчет об исследованиях на грунтовом могильнике Лбище в Володарском районе Астраханской области в 1993 г.// Архив АКМЗ.
Васильева И.Н., 1979. Погребения средневековых кочевников на территории Куйбышевского Поволжья// Древняя история Поволжья. Научные труды КГПИ. Т.230. Куйбышев.
Васильева И.Н., 1985. Новые погребения средневековых кочевников в Куйбышевской области// Древности Среднего Поволжья. Куйбышев.
Веддер Дж., Егоров В., Дэвис-Кимболл Дж., Моргунова Н., Трунаева Т., Яблонский Л., 1993. Раскопки могильников Покровка-2 и Покровка-8 в 1992 г.// Курганы левобережного Илека. Вып.1. М.
Гаврилина Л.М., 1985. Кочевнические украшения X в.// СА. № 3.
Гаврилина Л.М., 1987. Сбруйные украшения у кочевников Восточной Европы X-XI вв.// Археологические исследования Калмыкии. Элиста.
Гаврилина Л.М., 1991. Металлические украшения сбруи кочевнического погребения X в. Нижнего Поволжья// Материалы по археологии Калмыкии. Элиста.
Гаврилина Л.М., 1993. Бляхи-решмы в украшениях узды у кочевников Восточной Европы X-XI веков// Новое в средневековой археологии Евразии. Самара.
Гаркави А.Я., 1874. Сказания еврейских писателей о хазарах и хазарском царстве. СПб.
Гарустович Г.К., Ракушин А.И., Яминов А.Ф., 1998. Средневековые кочевники Поволжья (конца IX - начала XV века). Уфа.
Горбунов В.С., Васильев В.Н., Иванов В.А., 1983. Отчет о раскопках и разведке в Оренбургской области и Башкирской АССР в 1983 г.// Архив Кригера В.А.
Гуренко Л.В., 1993. Новые курганные материалы Донского Правобережья// ДВДС. Вып.З.
Гуцалов С.Ю., 1988. Раскопки в Актюбинской области// АО 1986 г. М.
Гуцалов С., 1993. Погребение огузо-печенежского времени в кургане Болгарка I (Актюбинская область)// Новое в средневековой археологии Евразии. Самара.
Дворниченко В.В., Куйбышев А.В., Малиновская Н.В., Федоров-Давыдов Г.А., 1975. Отчет о раскопках курганов в Черноярском районе Астраханской области в зоне 1-й очереди строительства КАРОС в 1975 г.// Архив ИА РАН. Р-1, д.№ 5250.
Дворниченко В.В., Смирнов А.С., Федоров-Давыдов Г.А., 1976. Отчет о раскопках курганов в Астраханской области в 1976 г.// Архив ИА РАН. Р-1, д.№ 6719.
Дворниченко В.В., Малиновская Н.В., Федоров-Давыдов Г.А., 1977. Раскопки курганов в урочище Кривая Лука в 1973 г.// Древности Астраханского края. М.
Дворниченко В.В., Федоров-Давыдов Г.А., 1980. Отчет о раскопках курганов в зоне строительства 1-й очереди КАРОС в Черноярском р-не Астраханской области в 1980 г.// Архив ИА РАН. Р-1, д.№ 8254.
Дворниченко В.В., Федоров-Давыдов Г.А., 1981. Отчет о раскопках курганов в зоне строительства 1-й очереди КАРОС в 1981 г.// Архив ИА РАН. Р-1, д.№ 9905.
Дворниченко В.В., Плахов В.В., Федоров-Давыдов Г.А., 1984. Отчет о работах Енотаевского отряда Поволжской экспедиции у с. Косика в 1984 г.// Архив ИА РАН. Р-1, д.№ 10879.
Дворниченко В.В., Федоров-Давыдов Г.А., 1989. Раскопки курганов в зоне строительства Калмыцко-Астра-ханской и Никольской оросительных систем// Сокровища сарматских вождей и древние города Поволжья. М.
Демкин В.А., Лукашов А.В., 1985. Почвенно-археологические исследования в Заволжье// Почвоведение. № 4.
Демкин В.А., Лукашов А.В., 1993. Почвенно-ландшафтные условия Северо-Западного Прикаспия во II тыс.
441
до н.э. -1 тыс. Н.Э.//РА. № 4.
Доскам А.Г., 1979. Природное районирование Прикаспийской полупустыни. М.
Железчиков Б.Ф., 1998. Археологические памятники Уральской области. Волгоград.
Железчиков Б.Ф., Кушаев Г.А., 1999. Погребения на берегу озера Челкар в Западном Казахстане// Нижневолжский археологический вестник. Вып.2. Волгоград.
Зарецкий И.А., 1941. Пос.Благословенка и Акбулак// Археологические исследования в РСФСР 1934-1936 гг. М,-Л.
Иванов В.А., 1990. Этнические процессы в степной и лесостепной полосе Южного Урала и Приуралья в VII-XIV вв. н. э.// Автореф. дис. ... докт. ист. наук. М.
Иванов В.А., 1993. Хронологические комплексы X-XI вв. на Южном Урале и в Приуралье// Хронология памятников Южного Урала. Уфа.
Иванов В.А., 1993а. Три стадии кочевания в истории средневековых племен Урало-Волжских степей// Новое в средневековой археологии Евразии. Самара.
Ильина А.И., Шишкин П.Н., 1929. Материалы к археологической карте ... Нижневолжского края. Сталинград.
Ковалевский А.П., 1956. Книга Ахмеда Ибн-Фадлана о его путешествии на Волгу в 921-922 гг. Харьков.
Кокебаева Г.К., 1980. Памятники поздних кочевников Западного Казахстана// История материальной культуры Казахстана. Алма-Ата.
Комаров А.М., Мамонов А.Е., Овчинникова Н.В., 1990. Отчет о раскопках курганных могильников в Ленинском районе Волгоградской области в 1990 г.// Архив ВОКМ.
Конкин В.Н., 1969. Украшение из половецкого погребения// СА. Ne 2.
Кривцова-Гракова О.А., 1928. Погребения поздних кочевников из раскопок в Оренбургском уезде летом 1927 г.// ТСА РАНИОН. Т.4.
Кригер В.А., 1979. Погребение и случайные находки IX-XI вв. на территории Уральской области// Древняя история Поволжья. Куйбышев.
Кригер В.А., 1983. Отчет о раскопках Бахтияровского могильника в Ленинском районе Волгоградской области в 1983 г.// Архив ВОКМ.
Кригер В.А., 1984. Отчет об археологических исследованиях Бахтияровского могильника в Ленинском районе Волгоградской области в 1984 г.// Архив ВОКМ.
Кригер В.А., 1985. Кочевники Южного Приуралья и Заволжья в средние века (Х-Х1У вв.)// Автореф. канд. дисс. М.
Кригер В.А., 1985а. Отчет о раскопках в 1985 году в Среднеахтубинском и Ленинском районах Волгоградской области// Архив ВОКМ.
Кригер В.А., 1986. Средневековые кочевники Заволжья (обзор источников)// Древняя и средневековая история Нижнего Поволжья. Саратов.
Кригер В.А., 1993. Огузские курганы в междуречье Волги и Эмбы// Новое в средневековой археологии Евразии. Самара.
Кригер В.А., Железчиков Б.Ф., 1980. Позднекочевнические погребения у пос.Рубежка и Алебастрово Уральской области// СА. Ne 1.
Круглов Е.В., 1989. К вопросу об этнокультурной характеристике подкурганных погребений салтово-маяцкой культуры (по материалам восточной группы памятников)// Проблемы охраны и исследования памятников археологии в Донбассе. Донецк.
Круглов Е.В., 1989а. Некоторые замечания о погребальном обряде средневековых кочевников VII-XI вв.// Тезисы докладов VI научной конференции профессорско-преподавательского состава ВолГУ. Волгоград.
Круглов Е.В., 19896. Отчет о разведках археологических памятников в Волгоградской области в 1989 г.// Архив ВОКМ.
Круглов Е.В., 1990. О подкурганных захоронениях калмыцко-астраханских степей хазарского времени// Вопросы археологии юга Восточной Европы. Элиста.
Круглов Е.В., 1992. Хазарские погребения на реке Аксай// ДВДС. Вып.2.
Круглов Е.В., 1992а. Хазарские погребения в бассейне реки Иловли// СА. № 3.
Круглов Е.В., 19926. Печенежский кенотаф из Журова кургана// Исследования по археологии юга Восточной Европы. Элиста.
Круглов Е.В., 1994. К вопросу о печенегах// Проблемы всеобщей истории. Волгоград.
Круглов Е.В., 2001. О некоторых особенностях погребального обряда огузов//Археология Нижнего Поволжья на рубеже тысячелетий. Астрахань.
442
Круглов Е.В., 2001а. Население Восточной Европы в раннее средневековье// Культура средневековых кочевников и городов Золотой орды. Каталог выставки. Волгоград.
Культура Биляра, 1985. М.
Кушаев Г.А., 1968. Отчет о раскопках за 1968 г.// Архив Кригера В.А.
Кушаев Г.А., Железников Б.Ф., 1974. Отчет об археологических исследованиях в Уральской области за 1974 г.// Архив Кригера В.А.
Кушаев Г.А., 1975. Отчет об итогах археологических раскопок Уральского пединститута в 1975 г.// Архив Кригера В.А.
Кушева-Грозевская А., 1928. Золотоордынские древности ГИМ из раскопок 1925-1926 г. в Нижнем Поволжье. Саратов.
Лукашов А.В., 1980. Отчет о работе Палласовского отряда Заволжской экспедиции ВГПИ за 1980 г.// Архив ВОКМ.
Лукашов А.В., 1981. Отчет о работе Заволжской экспедиции ВГПИ за 1981 г.// Архив ВОКМ.
Лукашов А.В., 1982. Отчет о работе Заволжской экспедиции ВГПИ в Палласовском районе Волгоградской области за 1982 г.// Архив ВОКМ.
Лукашов А.В., 1983. Отчет о работе Заволжской экспедиции ВГПИ в 1983 г.// Архив ВОКМ.
Лукашов А.В., 1984. Отчет о работе Заволжской экспедиции в 1984 г.// Архив ВОКМ.
Лукашов А.В., 1985. Отчет об археологических исследованиях Заволжского отряда экспедиции ВГПИ в 1985 г.// Архив ВОКМ.
Лукашов А.В., 1991. Отчет о работе в 1991 г.// Архив ВОКМ.
Ляхов С.В., 1997. Новые кочевнические погребения и отдельные находки X-XI вв. Нижнего Поволжья// Археологическое наследие Саратовского края. Охрана и исследования в 1996 году. Саратов.
Максимов Е.К., 1969. Позднекочевнические погребения Урало-Волжского района// Древности Восточной Европы. М.
Мажитов Н.А., Рутто Н.Г., 1974. Отчет за 1974 г.// Архив ИА РАН. Р-1, д.№ 5500.
Мамонтов В.И., 1967. Отчет о работе археологического отряда ВОКМ в 1967 г.// Архив ВОКМ.
Мамонтов В.И., 1970. Отчет о работе Приволжского археологического отряда ЛОИА АН СССР и ВОКМ в
1970 г.// Архив ВОКМ.
Мамонтов В.И., 1973. Отчет о работе Приволжского отряда Волго-Донской экспедиции ЛОИА АН СССР в Ленинском и Калачевском районах Волгоградской области в 1973 г.// Архив ВОКМ.
Мамонтов В.И., 1976. Отчет о работе Приволжского отряда Волго-Донской экспедиции ЛОИА АН СССР и Волгоградского отделения ВООПИК в 1976 г.//Архив ВОКМ.
Мамонтов В.И., 1977. Отчет о работе Приволжского отряда Волго-Донской экспедиции ЛОИА АН СССР и Волгоградского отделения ВООПИК в 1977 г.// Архив ВОКМ.
Мамонтов В.И., 1978. Отчет о работе Приволжского отряда ЛОИА АН СССР, Волгоградского отделения
ВООПИК и археологического отряда ВГПИ в 1978 г.// Архив ВОКМ.
Мамонтов В.И., 1979. Отчет о работе Приволжского отряда ЛОИА АН СССР, Волгоградского отделения
ВООПИК и археологического отряда ВГПИ в 1979г.// Архив ВОКМ.
Мамонтов В.И., 1990. Отчет о работе Приволжского отряда ЛОИА АН СССР и Донской экспедиции археологической лаборатории НИС ВГПИ за 1990 г.// Архив ВОКМ.
Мамонтов В.И., 2000. Древнее население левобережья Дона (по материалам курганного могильника Первомайский-VII). Волгоград.
Мамонтов В.И., 2000а. Материалы курганного могильника Химкомбинат, группа Б// Нижневолжский археологический вестник. Вып.З. Волгоград.
Мамонтов В.И., Ситников А.В., 1993. Средневековые погребения Царевского курганного могильника// ДВДС. Вып.З.
Мелентьев А.Н., 1967. Отчет Заволжского отряда Астраханской экспедиции ЛОИА АН СССР о разведке в Северном Прикаспии//Архив ИА РАН. Р-1, д.№ 3585.
Мельник В.И., 1977. Отчет Питерского отряда Средневолжской экспедиции ИА АН СССР о разведках и раскопках, произведенных в 1977 г.// Архив ИА РАН. Р-1, д.№ 6562.
Мерперт Н.Я., 1967. Раскопки в Нижнем Поволжье// Памятники эпохи бронзы юга Европейской части СССР. К.
Минаева Т.М., Рау П.Д., 1926. Отчет об археологических разведках по р.Торгуну в 1924 г.// Труды НВОНОК.
Вып. 35. 4.1. Саратов.
Мошкова М.Г., Федорова-Давыдова Э.А., 1974. Работы Цимлянской экспедиции 1970 года// Археологические памятники Нижнего Поволжья. Вып.1. М.
Мыськов Е.П., 1983. Отчет о работе Волго-Ахтубинского отряда в 1983 г.// Архив ВОКМ.
443
Мыськов Е.П., 1985. Отчет о работе Волго-Ахтубинского отряда в 1985 г.// Архив ВОКМ.
Мыськов Е.П., 1993. Погребения кочевников IX-XI вв. на Ахтубе// ДВДС. Вып.З.
Мышкин В.Н., Турецкий М.А., 1993. Раскопки курганов у х. Трясиновский// ДВДС. Вып.З.
Нефедов Ф.Д., 1899. Отчет об археологических исследованиях в Южном Приуралье, произведенных летом 1887 и 1888 гг.// Материалы по археологии восточных губерний. Т.З.
Николаева Н.А., Сафронов В.А., 1985. Исследование курганов в зоне строительства системы КАРОС на землях совхоза Джангр Октябрьского р-на Калмыцкой АССР в 1985 г.// Архив КИСЭПИ. Ф.14, оп.2, д.№ 34.
Николаева Н.А., Сафронов В.А., 1986. Исследование курганов на трассе канала Волга-Чограй в 1986 г.// Архив КИСЭПИ. Ф.14, оп.2, д.№ 43.
Новожилов В.В., Клепиков В.М., 1997. Охранные раскопки в Среднеахтубинском районе Волгоградской области// Историко-археологические исследования в Нижнем Поволжье. Вып.2. Волгоград.
Пигарев Е.М., 1997. Два погребения кочевников IX-XI вв. на территории Астраханской области// Очерки исследователей Астраханского края (вып. второй). Астрахань.
Плетнева С.А., 1958. Печенеги, торки и половцы в южнорусских степях// МИА. № 62.
Плетнева С.А., 1963. Кочевнический могильник близ Саркела-Белой Вежи// МИА. № 109.
Плетнева С.А., 1973. Древности Черных клобуков// САИ. Вып.Е 1-19.
Плетнева С.А., 1982. Кочевники средневековья. М.
ПСРЛ, 1862. Т.9. СПб.
Раев Б.А., 1979. Каталог археологических коллекций. Новочеркасск.
Рыбаков Б.А., 1982. Киевская Русь и русские княжества XII-XIII вв. М.
Рыков П.С., 1926. Археологические раскопки и разведки в Нижнем Поволжье и Уральском крае летом 1925 г.// ИКИИЮВО. Вып.1. Саратов.
Рыков П.С., 1929. Археологические разведки и раскопки в Нижневолжском крае, произведенные в 1928 году// ИНВИК. Вып.З. Саратов.
Сергацков И.В., 1999. Отчет об археологических исследованиях у села Колобовка в 1999 г.// Архив ВОКМ.
Сергацков И.В., Дворниченко В.В., Демкин В.А., 2001. Курганный могильник Маляевка VII Материалы по археологии Волго-Донских степей. Вып.1. Волгоград.
Синицын И.В., 1956. Археологические исследования в Западном Казахстане// Труды ИИАЭ АН КазССР. Т.1.
Алма-Ата.
Синицын И.В., 1966. Древние памятники Саратовского Заволжья// Археологический сборник. Саратов.
Синицын И.В., Эрдниев У.Э., 1971. Элистинский курганный могильник. Элиста.
Скворцов Н.Б., 2000. Охранные археологические раскопки курганного могильника Солянка-I в Николаевском районе Волгоградской области в 2000 г.// Архив ВОКМ.
Скрипкин А.С., 1980. Отчет об археологических раскопках в зоне строительства Большой Волгоградской оросительной системы в Быковском районе Волгоградской области в 1980 г.// Архив ВОКМ.
Смирнов К.Ф., 1956. Отчет о работе Чкаловской археологической экспедиции ИИМК АН СССР и Чкаловского областного, музея в 1956 г.// Архив В.А.Кригера.
Смирнов К.Ф., 1960. Быковские курганы// МИА. № 78.
Спицын А.А., 1895. Отчет о поездке летом 1893 года на Жареный бугор и на некоторые приволжские золотоордынские города// ОАК за 1893 год.
Федоров-Давыдов Г.А., 1966. Кочевники Восточной Европы под властью золотоордынских ханов. М.
Федорова-Давыдова Э.А., 1969. Погребение знатной кочевницы в Оренбургской области// Древности
Восточной Европы. М.
Филипченко В.А., 1958. Погребение X в. в Астраханской области у с.Лапас// СА. № 2.
Флёров В.С., 2000. Розыскания по обряду обезвреживания погребенных в раннесредневековой Восточной
Европе// Степи Европы в эпоху средневековья. Т.1. Донецк.
Хабарова Н.В., 1998. Два поясных набора из Заволжья// ДВДС. Вып.6.
Херрман И., 1988. Ruzzi. Forderen liudi. Fresiti. К вопросу об исторических и этнографических основах “Баварского географа” (первая половина IX в.)// Древности славян и Руси. М.
Худуд ал-Алем. Рукопись Туманского, 1930. Л.
Цуцкин Е.В., 1977. Отчет о работе Сарпинской археологической экспедиции КНИИИФЭ и КГУ в 1977 г.// Архив КИСЭПИ. Ф.14, оп. 2, д. № 8.
Цуцкин Е.В., 1982. Отчет о работе археологической экспедиции КНИИИФЭ в 1982 г.// Архив КИСЭПИ.
Ф.14, оп.2, д.№ 29.
Цыбин М.В., 1986. Погребения средневековых кочевников X-XIV вв. в Среднем Подонье// СА. № 3.
Шилов В.П., 1956. Отчет о раскопках Астраханской археологической экспедиции ЛОИ А АН СССР в Среднеахтубинском районе Волгоградской области за 1956 г.// Архив ВОКМ.
444
Шилов В.П., 1957. Отчет о раскопках Астраханской археологической экспедиции ЛОИА АН СССР в Волгоградской области в 1957 г.// Архив ВОКМ.
Шилов В.П., 1958. Отчет о раскопках Астраханской археологической экспедиции ЛОИА АН СССР в Среднеахтубинском и Прол ейском районах Сталинградской области за 1958 г.// Архив ВОКМ.
Шилов В.П., 1959. Калиновский курганный могильник// МИА. № 60.
Шилов В.П., 1960. Отчет о раскопках Астраханской экспедиции в 1960 г.// Архив ВОКМ.
Шилов В.П., 1961. Отчет о раскопках Астраханской экспедиции 1961 г.// Архив ИА РАН. Р-1, д.№ 2380.
Шилов В.П., 1964. Отчет о работах Астраханской экспедиции за 1964 г.// Архив ВОКМ.
Шилов В.П., 1975. Очерки по истории древних племен Нижнего Поволжья. Л.
Шилов В.П., 1983. Отчет о раскопках Волго-Донской археологической экспедиции в 1983 г.// Архив ИА РАН.
Р-1,д.№9589.
Шилов В.П., 1987. Отчет об исследованиях Волго-Донской археологической экспедиции ИА РАН СССР и КНИИИФЭ в 1987 г.// Архив ИА РАН. Р-1, д.№ 12351.
Шишкин П.Н., Ильина А.И., 1928. Отчет о раскопках курганов близ хутора Заяры Среднеахтубинского района Нижневолжского края в 1928 г.// Архив ИИМК РАН. Ф.2, д.№ 224.
Шнайдштейн Е.В., 1970. Отчет о полевых исследованиях Черноярского отряда Астраханской экспедиции ЛОИА АН СССР в 1970 г.// Архив ИА РАН. Р-1, д.№ 4711.
Шнайдштейн Е.В., 1981. Раскопки курганной группы Купцын Толга// Археологические памятники Калмыкии эпохи бронзы и средневековья. Элиста.
Шнайдштейн Е.В., 1985. Раскопки курганной группы Заханата// Древности Калмыкии. Элиста.
Шнайдштейн Е.В., 1989. Средневековое погребение на реке Ахтуба в Астраханской области// СА. № 4.
Шнайдштейн Е.В., 1991. Археологические памятники Нижнего Поволжья IX-XI вв. Астрахань.
Яворская Л.В., 1997. Средневековые погребения у пос.Верхний Балыклей// Историко-археологические
исследования в Нижнем Поволжье. Вып.2. Волгоград.
Komantseva A.S., 1977. Les sepultures nomades tardives du cimetiere de Novonikolskoe// Les anciens Hongrois et les ethnies voisines a 1’Est. Studia Archaeologica. VI. Budapest.
Summary
Ye.V.Krouglov (Volgograd, Russia)
Funeral Rite Features of the Oguz from the North Caspian Lowlands of the mid-IXth - mid-XIth cc.
The author describes two groups of sex and age interments, which could be united into one larger rite group on the basis of their common characteristic feature: horse remains, horse scull and extremities, being stacked in the grave filling ups, onto overhead covers, coffin covers, logs, footsteps, and just over human bones, i.e. over the remains of the deceased. Part of the female and infants’ burials contain amulets of ethnographic nature - kopoushky (sort of drop-shaped amulets), bird-shaped tabs and pendants.
To the well-known peculiarities of the Oguz funeral rite the author adds his personal observations:
1.	Part of burial places have been found out in burial mounds, dunes, Baer’s hillocks, which have an oval or slightly stretched out form.
2.	There is clear evidence of the beginning of tribal cemetries formation.
3.	More than half of burials turned out to be destroyed already in the ancient times. We can observe skeletons with their legs tied, some bones may be lacking or partially intermingled. The author suggests that these facts can be explained if we recognize the existence of the rite of rendering the deceased harmless among the Oguz.
4.	The custom to apply the horse skin with the dead could be considered the core of the Oguz funeral rite. Two variants of this rite could be observed: a joint burial with a horse skin stretched out, i.e. with the stuffed animal, and a joint burial with the animal skin, or else with its imitation, folded up at the legs of the dead.
The author gives evidence that in the period described the Oguzes were at the second stage of nomad life, and raises the question of their readiness to pass to the third stage. He also determines the borders of the territory where the Oguz monuments have been fixed. He comes to the conclusion that it was not the Petchenegs people, but the Oguz who dominated in the region.
The supplement and the tables presented provide the data which charactrise the main features of the funeral rites of the nomads in the steppe area of the North Caspian Lowlands from the mid-IXth till the mid-Xith centuries.
445
E.V. Kruglov (Wolgograd, Russland)
Einige Besonderheiten des Beisetzungsrituals der Ogusen in den Steppen im Nordlichen Kaspigebiet zweiter Halfte des IX. - erster Halfte des XI. Jhs.
Der Autor unterscheidet zwei Geschlechts- und Altersgruppen der Grabstatten und vereinigt sie in eine groBe rituelle Gruppe. Als getneinsame Besonderheit tritt der Brauch auf, die Beigesetzten mit den Pferdeiiberresten, Schadel und GliedmaBen zu begleiten, die in die Verschiittung, auf Decken, Sargdeckel, Holzklotze, Stufen und bloss auf menschliche Reste, d.h. uber die Knochen des Verstorbenen, gelegt werden. Ein Teil der weiblichen und Kindergrabstatten wird mit den Amuletten ethnographischen Charakters begleitet - mit Kopouschki (Amulette in Form eines Tropfens), aufgenahten Vogeldarstellungen und Anhangem. Die schon bekannten Besonderheiten des Beisetzungsrituals der Ogusen erganzt der Autor mit seinen Вeobachtungen.
1.	Ein Teil der Grabstatten ist in den Hiigeln, Diinen, Baranhohen (genannt nach dem Forscher K.M. Bar), die ovale oder leicht ausgedehnte Formen haben, entdeckt worden.
2.	Es wird der Bildungsanfang von Gentilfriedhofen gekennzeichnet.
3.	Es wird festgestellt, dass mehr als die Halfte der Grabstatten schon im Altertum zerstort wurden. Die Beine der Skeletten konnen gefesselt sein, es fehlen einzelne Knochen, ein Teil der Knochen kann vermischt sein. Der Autor schlagt vor, diese Tatsache durch das Vbrhandensein des Ogusenrituals zu erklaren, den Verstorbenen unschadlich zu machen.
4.	Als Basis des Beisetzungsrituals der Ogusen kann der Brauch gelten, den Verstorbenen mit der Pferdehaut zu begleiten. Es zeichnen sieh zwei Grundvarianten dieses Rituals aus - die Beisetzung zusammen mit der ausgedehnten Haut, d.h. mit dem ausgestopften Tier, und die Beisetzung mit der an den FiiBen gefalteten Haut oder ihrer Imitationen. Der Autor fuhrt die Fakten an, dass sieh die Ogusen im 2. Stadium des Nomadenlebens befmden, und spricht ihre Bereitschaft an, zum 3. Stadium zu iibergehen. Es wird geschlussfolgert, dass nicht Petschenegen sondem sie (Ogusen) die dominierende Position in der Region hatten. In der Anlage, in den Tabellen werden die Angaben angefurt, die die Hauptbesonderheiten der Beisetzungsrituale der mittelalterlichen Nomaden der Steppenzone im Nordlichen Kaspigebiet in der zweiten Halfte des IX. - ersten Halfte des XI. Jhs charakterisieren.
E.V.Krouglov (Volgograd, Russie)
La ceremonie funeraire des Ogouzes du Nord de la mer Caspienne a la 2-me moitie du IX - la 1-re moitie du XI s.
L’auteur met en relief deux groupes des enterrements des personnes adultes, en les reunissant en un grand groupe rituel. L’usage de 1’accompagnement des morts par les ossements des chevaux, cranes, membres hippiques, lesquels ont ete mis dans la tombe au-dessus des restes des morts, e’est-a-dire dans les comblements, sur les couvertures, sur les cercueils et tout simplement sur les ossements des morts est une particularite commune. Une partie des enterrements de femmes et ceux d’enfants est accompagnee d’amulettes d’un caractere ethnographique: les amulettes en forme de goutte, celles en forme d’oiseau, des pendeloques. L’auteur complete par ses observations les particularites des rites funeraires des Ogouzes deja connues.
l.	Une partie des enterrements a ete decouverte dans des tumulus dunes, monticules de Bar (nommes par le nom du savant allemand). Ces enterrements ont une forme ovale ou un peu allongee.
2.	On mentionne le debut de la creation des cimetieres de famille.
3.	Plus de la moitie des enterrements est deja detruite dans 1’antiquite. Les squelettes ont les jambes liees, on constate le manque de certains os, une partie d’os peut etre entremelee. L’auteur propose de chercher 1’explication de tous ces faits dans la reconnaissance de Г existence chez les Ogouzes du rite de mettre un mort hors d’etat de nuire.
4.	On peut considerer comme base de la ceremonie funeraire chez les Ogouzes Г usage d’accompagnement d’un mort par la peau d’un cheval. On met en relief deux fagons essentielles de ce rite; c’est l’inhumation avec une peau etendue d’un cheval, e’est-a-dire avec Г animal empaille, et l’inhumation avec une peau pliee d’un cheval, posee aux pieds d’un mort, ou son imitation. L’auteur pose la question sur le fait que les Ogouzes sont prets a la transition au deuxieme stade de la vie nomade. On fait le contour du territoire sur lequel sont fixes les monuments des Ogouzes. On fait la conclusion que ce ne sont que les Ogouzes qui regnaient dans la region et pas les Petchenegues. Dans les annexes on trouve des tables ou on peut trouver les donnees, qui caracterisent les particularites essentielles des rites funeraires des nomades de la zone de steppes de la contree basse de la mer Caspienne au Moyen Age, 2 moitie du IX -1 m. du XI s.s.
446
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
АКМЗ	- Астраханский краеведческий музей-заповедник
АН УРСР	- Академ1я Наук Украшсько! Радянсько! Сощалктично! Республки
АО	- Археологические открытия
АОН	- Археологические открытия на новостройках. М.
АП УРСР	- Археолопчш пам’ятки УкрашськоТ РСР. К.
АС	- Археологический съезд
АСГЭ	- Археологический сборник Государственного Эрмитажа. СПб.
ВАЖ	- Восточноевропейский археологический журнал (Киев в интернете)
ВАН СССР	- Вестник АН СССР
ВВ	- Византийский временник. М.
ВГПИ	- Волгоградский государственный педагогический музей
ВДИ	- Вестник древней истории. М.
Вестник МГУ	- Вестник Московского государственного университета
ВИ	- Вопросы истории. М.
В (сник МСУ	- В1сник М1жнародного Соломонового университету
В1сник ХДУ	- Вкник Харювського державного университету
ВОКМ	- Волгоградский областной краеведческий музей
ВолГУ	- Волгоградский государственный университет
ВХДУ	- Вкник Харювського державного университету
ВХУ	- Вестник Харьковского университета
гим	- Государственный исторический музей
ДВДС	- Древности Волго-Донских степей. Волгоград
жмнп	- Журнал министерства народного просвещения
ИАК	- Известия Археологической комиссии. СПб.
ИА НАНУ	- Институт археологии Национальной академии наук Украины. К.
ИГАИМК	- Известия Государственной Академии истории материальной культуры
ИИАЭ АН	- Институт истории, археологии, этнографии Академии Наук
ИИМК	- Институт истории материальной культуры. СПб.
ИКИИЮВО	- Известия краеведческого института истории Юго-Восточной области. Саратов
ИКНСА	- История и культура народов Средней Азии
ИНВИК	- Известия Нижне-Волжского института краеведения. Саратов
К.	- Киев
КАРОС	- Калмыцко-Астраханская рисовая оросительная система
кгпи	- Куйбышевский государственный педагогический институт
КЕС	- Культура евразийских степей второй половины 1 тысячелетия н.э. Самара
КИСЭПИ	- Калмыцкий институт социально-экономических и правовых исследований. Элиста
КНИИИФЭ	- старое наименование КИСЭПИ (см. выше)
КСИА	- Краткие сообщения Института археологии АН СССР. М.
КСИИМК	- Краткие сообщения института истории материальной культуры АН СССР. М.
КСИЭ	- Краткие сообщения Института этнографии АН СССР. М.
л.	- Ленинград
ЛОИА АН СССР	- Ленинградское отделение института археологии Академии Наук СССР
м.	- Москва
МАИЭТ	- Материалы по археологии, истории, этнографии Таврии. Симферополь
МАК	- Материалы по археологии Кавказа. М.
МИА	- Материалы и исследования по археологии СССР. М.-Л.
НА ИА НАНУ	- Научный архив Института археологии Национальной Академии Наук Украины. К.
НА ИА РАН	- Научный архив Института археологии РАН. М.
НУКМА	- Нацюнальний университет “Киево-Могилянська Академк”
ОАК	- Отчет Археологической комиссии
ПВГ	- половозрастная группа
ПСРЛ	- Полное собрание русских летописей
РА	- Российская археология. М.
СА	- Советская археология. М.
СГУ	- Саратовский государственный университет
СИЭ	- Советская историческая энциклопедия
СОМК	- Саратовский областной музей краеведения
сэ	- Советская этнография. М.
447
тзс
Тр. XII АС
ТСА РАНИОН
УАН
УЗТГУ
Уч. зап. МГУ
ХИФО
АЁ
АН
-	Труды по знаковым системам
-	Труды XII Археологического съезда
-	Труды секции Российской ассоциации научно-исследовательских институтов общественных наук
-	Украшська Академтя Наук
-	Ученые записки Тартусского государственного университета
-	Ученые записки Московского государственного университета
-	Харьковское историко-филологическое общество
-	Archaeologiai Ertesito
-	Archaeologia Hungarica. Budapest
448
Краткие сведения об авторах
Аксенов Виктор Степанович	Украина. Заведующий отделом археологии Харьковского исторического музея
Гавритухин Игорь Олегович	Россия. Москва. Н.с. Института археологии РАН
Давыденко Владимир Викторович	Украина. Донецкая обл. Славянск. Исследователь средневековой археологии
Евглевский Александр Викторович	Украина. Старший научный сотрудник Донецкого национального университета
Колода Владимир Васильевич	Украина. Заведующий научно-исследовательской археологической лаборатории Харьковского госпедуниверситета им.Г.С.Сковороды, к.и.н., доцент кафедры истории Украины
Комар Алексей Викторович	Украина. Научный сотрудник Института археологии НАН Украины
Корпусова Валентина Николаевна	Украина. Киев. С.н.с. Института археологии НАН Украины, к.и.н. Специалист в области античной археологии
Кравченко Эдуард Евгеньевич	Украина. С.н.с. Донецкого областного краеведческого музея
Красильников Константин Иванович	Украина. Доцент кафедры всемирной истории Луганского педуниверситета
Красильникова Людмила Ивановна	Украина. Соискатель кафедры всемирной истории Луганского педуниверситета
Круглов Евгений Викторович	Россия. Волгоград. Генеральный директор ООО “Хазар”
Крыганов Андрей Васильевич	Украина. Сумы. К.и.н.
Кудлай Юрий Владимирович	Украина. Донецкая обл. Димитров. Преподаватель астрономии и физики
Петров Виктор Платонович	Украина. Киев. Доктор филологических наук (1894-1969)
Прынь Александр Витальевич	Украина. Луганск. Научный сотрудник научно-исследовательской археологической лаборатории “Спадщина” Восточноукраинского национального университета им. В.Даля
Санжаров Сергей Николаевич	Украина. Луганск. Заведующий археологической научно-исследовательской лаборатории “Спадщина”, доцент Восточноукраинского национального университета им. В.Даля, к.и.н.
Татаринов Сергей Иосифович	Украина. Донецкая обл. Часов Яр. Директор историкокраеведческого музея
Тортика Александр Александрович	Украина. Доцент кафедры истории Украины и музееведения Харьковской национальной академии культуры, к.и.н.
Федяев Сергей Владимирович	Украина. Донецкая обл. Часов Яр. Заместитель директора историко-краеведческого музея
Флёрова (Нахапетян) Валентина Евгеньевна Россия. Москва. С.н.с. Института археологии РАН, к.и.н.
Швецов Михаил Львович	Украина. Руководитель Донецкого центра Института Востоковедения им. А.Крымского НАН Украины
449
СОДЕРЖАНИЕ
Предисловие ............................................................................ 9
Комар А.В. (Киев)
К вопросу о дате и этнокультурной принадлежности Шиловских курганов.....................11
Гавритухин И.О. (Москва) Хронология “среднеаварского” периода ...................................................45
Флёрова В.Е. (Москва)
Подкурганные погребения восточноевропейских степей и пути сложения культуры Хазарии.......................................................................163
Аксенов В.С., Тортика А.А. (Харьков)
Протоболгарские погребения Подонья и Придонечья VIII-X вв.: Проблема поливариантности обряда и этноисторической интерпретации......................191
Колода В.В. (Харьков)
Салтовское гончарное производство (по материалам ремесленного центра в урочище Роганина)....................................................................219
Кравченко Э.Е., Давыденко В.В. (Донецк, Славянск) Сидоровское городище...................................................................233
Красильников К.И. (Луганск)
Новые данные об этническом составе населения Степного Подонцовья VIII - нач.Х в.......................................................................  303
Красильникова Л.И. (Луганск)
Конструктивные признаки жилых построек и их типология на поселениях Степного Среднедонечья VIII - нач.Х в. ................................................323
Швецов М.Л., Санжаров С.Н., Прынь А.В. (Донецк, Луганск, Луганск) Два новых сельских могильника в Подонцовье.............................................333
Крыганов А.В. (Сумы)
Верхнесалтовский и Нетайловский археологические памятники салтовской культуры - остатки древнего хазарского города...............................347
Петров В.П. (Киев)
Хазары в Крыму. Хазарское и русское письмо VI-IX вв. н.э...............................359
Татаринов С.И., Федяев С.В. (Часов Яр)
Новые раннеболгарские погребения из могильника Дроновка-3 (Лиманское озеро) на Северском Донце.....................................................................365
Евглевский А.В., Кудлай Ю.В. (Донецк, Димитров)
Культовый комплекс хазарского времени на р.Сухой Торец: Опыт междисциплинарного исследования........................................................375
Круглов Е.В. (Волгоград)
Погребальный обряд огузов Северного Прикаспия 2-й пол. IX - 1-й пол. XI в..............395
Условные сокращения....................................................................447
Краткие сведения об авторах ...............................................................
449
INDEX
Preface .......................................................................................... 9
Komar A.V. (Kiev)
On Dating and Ethnocultural Attribution of the Shylovka Barrows...................................11
Gavritukhin I.O. (Moscow)
Chronology of the “Mid-Avarian” Period............................................................45
Flyorova V.Ye. (Moscow)
Tumulus Interments in the Steppes of Eastern Europe and the ways of Khazaria’s...................163
Culture Formation
Aksyonov V.S., Tortika A.A. (Kharkov)
Protobulgarian Interments in the Don and the Seversky Donets Basin in the VUIth-Xth cc. The Problem of Polyvariance Rite and Ethnohistorical Interpretation..........................................191
Koloda V.V. (Kharkov)
The Pottery of Saltov (on the materials of the trade centre of the natural boundary of Roganin) . . .	219
Kravchenko E.Ye., Davydenko V.V. (Donetsk, Slavyansk) The Hillfort of Sidorovo.........................................................................233
Krasilnikov K.I. (Lugansk)
New Data on Ethnic Situation in the Seversky Donets River Steppe in the Vlllth -early Xth cc.....................................................................................303
Krasilnikova L.I. (Lugansk)
Constructive Traits and Typology of Dwellings of the Seversky Donets River Steppe in the Vlllth - early Xth cc.....................................................................323
Shvetsov M.L., Sanzharov S.N., Pryn A.V. (Donetsk, Lugansk, Lugansk)
Two New Rural Cemetries in the Seversky Donets Basin.............................................333
Kryganov A.V. (Sumy)
Upper Saltov and Netailovka Archaeological Sites of the Saltov Culture: Remains of an Ancient Khazarian City........................................................................347
Petrov V.P. (Kiev)
The Khazars in the Crimea. Khazarian and Russian script of the Vlth-IXth cc......................359
Tatarinov S.I., Fedyaev S.V. (Chasov Yahr)
New Early Bulgarian Interments of Dronovka -3 Cemetery (Limanskoye Ozero) of the Seversky Donets Basin.....................................................................365
Yevglevsky A.V., Kudlay Yu.V. (Donetsk, Dimitrov)
The Cult Complex of the Khazarian Time on the Sukhoy Torets River: An Assay of Interdisciplinary Investigation...............................................................375
Kruglov Ye.V. (Volgograd)
Funeral Rite Features of the Oguz from the North Caspian Lowlands of the mid-IXth -mid-Xth cc. .....................................................................................395
Abbreviations....................................................................................447
List of Authors
449
INHALTSVERZEICHNIS
Vorwort ............................................................................................ 9
Komar A.V. (Kiew)
Uber die Datierung und die ethnischkulturelle Zugehorigkeit der Kurgane von Sylovka.............................................................................11
Gavrituhin I.O. (Moskau) Chronologie der “mittelawarischen” Periode..........................................................45
Flerova V.E. (Moskau)
Unterkurganbestattungen in den osteuropaischen Steppen und das Zustandekommen der Kultur Chasariens ......................................................163
Aksenov V.S., Tortika A.A. (Charkov)
Protobulgarische Bestattungen von Don- und Donezgebiet im VIII.-X. Jh.: Problem der Polyvarietat des Rituals und der ethnohistorischen Interpretation......................191
Koloda V.V. (Charkov)
Topferei von Saltov (Nach Materialien des Handwerkszentrums von Roganin)...........................219
KravCenko E.J., Davydenko V.V. (Donezk, Slawjansk) Prahistorische Siedlung Sidorovo...................................................................233
Krasilnikov K.I. (Lugansk)
Neue Angaben Uber die ethnische Zusammensetzung der Bevolkerung im Steppendonezgebiet im VIII. Anfang X. Jh. . .	............................................303
Krasilnikova L.I. (Lugansk)
Konstruktionsmerkmale der Wohnbauten und ihre Typologie in den Siedlungen des VIII. - Anfang X. Jhs. im Steppenmitteldonezgebiet.............................................323
Svecov M.L., Saniarov S.N., Pryn’ A.V. (Donezk, Lugansk, Lugansk) Zwei neue Dorfgraberfelder im Donez-Gebiet.........................................................333
Kryganov A.V. (Sumy)
Archaologische Denkmaler der Saltov-Kultur von Verhnesaltov und Netajlov -Reste einer alten Chasarenstadt....................................................................347
Petrov V.P. (Kiew)
Chasaren auf der Krim. Chasarische und russische Schrift des VI.-IX. Jhs n.Ch......................359
Tatarinov S.I., Fedjajev S.V. (Tcshasov Jar)
Neue fruhbulgarische Bestattungen aus dem Graberfeld Dronovka-3 (Limanskoje-See) am Severskij Donez................................................................365
Jevglevskij A.V., Kudlaj J.V. (Donezk, Dimitrov)
Chasarenzeitlicher Kultuskomplex am Fluss Suhoj Torez: Versuch einer interdisziplinaren Forschung.........................................................375
Kruglov E.V. (Wolgograd)
Einige Besonderheiten des Beisetzungsrituals der Ogusen in den Steppen im Nordlichen Kaspigebiet zweiter Halfte des IX. - erster Halfte des XI. Jhs.......................395
Vereinbarte Abkurzungen............................................................................447
Daten Uber die Autoren.............................................................................449
SOMMAIRE
Preface	................................................................................. 9
Komar A.V. (Kiev)
La question sur la date d’appartenance ethnique et culturelle des tumulus de Shilovka...............11
Gavritukhin I.O. (Moscou)
La chronologie de la periode des “avars moyens”.....................................................45
Fleurova V.E. (Moscou)
Des enterrements au-dessous des tumulus dans les steppes de 1’Europe de 1’Est et voies de formation de la culture de Khazarie.............................................................163
Aksenov V.S., Tortika A.A. (Kharkov)
Des inhumations protobulgares dans les bassins du Don et du Donets aux VIII - X siecles. Probleme de polyvariance du rite et son interpretation ethnohistorique ............................191
Koloda V.V. (Kharkov)
Poterie de Saltov (d’apres les materiaux du centre artisanal sur le terrain de Roganine)...........219
Kravtchenko E.E., Davidenko V.V. (Donetsk, Slavyansk) Le site de Sidorovo................................................................................233
Krassilnikov K.I. (Lugansk)
Les nouvelles donnees sur la composition ethnique de la population des steppes du bassin du Donets aux VIII - debut X s.s.........................................................303
Krassilnikova L.I. (Lugansk)
Indices constructifs des habitations et leur typologie dans les sites du VUI-deb. X s.s. des steppes du bassin du Donets moyen..............................................................323
Chvetsov M.L., Sanjarov S.N., Pryn A.V. (Donetsk, Lugansk, Lugansk)
Deux nouvelles necropoles rustiques dans le bassin du Donets.......................................333
Kryganov A.V. (Soumy)
Les monuments archeologiques Verkhnesaltov et Netailovka de la culture Saltov: vestiges d’une ville ancienne khazare..............................................................347
Petrov V.P. (Kiev)
Les Khazars en Crimee. L’ecriture khazare et russe aux VI-IX s.s. apres J.-C.......................359
Tatarinov S.I., Fedyaev S.V. (Tchassov Yar)
De nouvelles inhumations des bulgares precoces de la necropole Dronovka-3 (le lac Limansky) dans le bassin du Donets Seversky................................................365
Evglevski A.V., Koudlai Y.V. (Donetsk, Dimitrov)
Un complexe de culte des temps khazars au bord de la riviere Soukhoi Torets: Essai de Г etude interdisciplinaire................................................................375
Krouglov E.V. (Volgograd)
La ceremonie funeraire des Ogouzes du Nord de la mer Caspienne a la 2me moitie du IX - la 1 -re moitie du XI s....................................................................395
Abreviations ......................................................................................447
Notices sur les auteurs............................................................................449
Научное издание
Труды по археологии
СТЕПИ ЕВРОПЫ В ЭПОХУ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ
Том 2 Хазарское время
Ответственный секретарь Потемкина Т.М. Технический редактор Быстрый А.Г. Корректоры: Потемкина Т. М., Полякова О.А., Усачук А.Н.
Компьютерный набор Полякова О.А.
Компьютерная верстка Быстрый А.Г., Полякова О.А., Быстрая М.А. Выполнение переводов с русского на английский: Вавилова С.Н.
немецкий: Полынкин В.А. французский: Ромейская А.В.
Материалы статей поступили в редакцию в I-IV кварталах 2001 г., подготовлены к печати в IV квартале 2001 г.
Адрес редакции: Украина 83055 г.Донецк, ул.Университетская, 24, исторический факультет ДонНУ, археологическая научно-исследовательская группа
Подписано в печать 1.12.01
Объем 79,6 п.л.
Формат 70x100/16
Бумага SAVE (Швеция).
Заказ № 1258
Издательство Донецкого национального университета