ИСТОРИЧЕСКИЕ
ПРЕТЕНЗИИ 1
35 коп.
ЛЕНИЗДАТ
ПРЕТЕНЗИИ
и
такое анархизм'
Генеалогическое древо и его корни
В поисках идеала
Продолжение поисков
Идеал и действительность
Возрождение или затянувшаяся агония!
Под знаменем «творческого» марксизма
и творческий марксизм
Анархизм или социализм!
Кому и как служит «левизна»!
Так что же такое анархизм!
Дмитрии промякни
.ИСТОРИЧЕ
ПРЕТЕНЗИИ
ИЕ
$с$Я*'л'Л
ЛЕНИЗДАТ-1990
Пронякин Д. И.
Г181 Анархизм: «исторические» претензии и уроки
истории.— Л.: Лениздат, 1990.— 160 с.
ISBN 5-289 00834-9
Одним из крайних, ультрареволюционных течений общест-
венной мысли в новое и новейшее время стал анархизм. Где,
как и почему он возник? Кого объединил под своим знаменем?
Куда звал и куда реально вел своих сторонников, что обе-
щал и что дал он им? На что претендовал анархизм и чем
история ответила на его «исторические» претензии? Почему
идеи анархизма могут возрождаться и сегодня, причем даже
там, где для этого, казалось бы, нет никаких условий? На эти
и другие вопросы пытается ответить автор книги.
Адресована ученым и пропагандистам, преподавателям-об-
ществоведам и студентам, самому широкому кругу читателей.
„ 0503020000—046
п “мпцозроГ17-90
66.019
Рецензент
доктор исторических наук, профессор
Д. П. ПРИЦКЕР
Редактор
М. В. ТОСКИНА
Дмитрий Игоревич ПРОНЯКИН
АНАРХИЗМ: «исторические» претензии и уроки истории
Заведующий редакцией В. Ф. Лепетюхии. Младший редактор Е. Т. Смирнова.
Художник Д. А. Бюргановский. Художественный редактор А. К. Т.шоикв-
скпй. Технический редактор Л. П. Никитина. Корректор В. В. Бсзымннсюш
ИБ № 5276
Сдано в набор 31.10.89. Подписано к печати 11.03.90. М-19062. Форм.и-
70X108732. Бумага тин. № 2. Гарн. литерат. Печать высокая. Усл. псч. л /,(>.
Усл. кр.-отт. 7,18. Уч.-изд. л. 7,35. Тираж 30 000 экз. Заказ № 158. Цена 35 коп.
Лениздат, 191023, Ленинград, Фонтанка, 59. Типография им. Володарского
Лениздата, 191023, Ленинград, Фонтанка, 57.
ISBN 5-289-00834-9	© д р]- пронякин, июи
ЧТО ТАКОЕ АНАРХИЗМ!
(Вместо введения)
Где и когда ни возник бы этот вопрос, он неизменно
вызывает живейший интерес. Услужливая память вос-
крешает образы, сложившиеся под воздействием лите-
ратуры, театра, кинематографа и не откорректирован-
ные, как правило, достаточным знанием истории обще-
ственной мысли и классовой борьбы.
Перед нашим мысленным взором встает матрос, об-
вешанный оружием, перевитый пулеметными лентами,
который с криком: «Анархия — мать порядка!» — швы-
ряет гранату. Мы можем представить себе Вожака из
«Оптимистической трагедии» Вс. Вишневского, артиста
Мамонта Дальского или полубандита-полуманьяка Не-
стора Махно из «Хождения по мукам» А. Толстого.
Конечно, среди анархистов всегда был легко отличим
и преступный элемент, были среди них и люди душевно
неуравновешенные. Анархизм с его требованием ничем
не ограниченной свободы и всеобщего разрушения
вполне допускал это. Еще В. И. Ленин критиковал
Г. В. Плеханова за то, что вторая часть его брошюры
«Анархизм и социализм» не содержала ничего, кроме
«филистерского», «аляповатого» рассуждения «о том,
что анархиста не отличишь от бандита» [20; с. 103].
Что такое анархизм? Вопрос этот отнюдь не порож-
дение чистой любознательности, да еще обращенной к
з
прошлому. Ведь один из таких рецидивов анархизма в
странах Западной Европы и США наблюдался совсем
недавно — в 60—70-х годах нашего столетия. Заметно
активизировались, прежде всего в идейной сфере, ранее
существовавшие анархистские объединения, и появилось
несколько десятков новых. Но самое большое влияние и
соответственно самую большую опасность для дела ре-
волюции таил анархизм не в «чистом» виде, а как тен-
денция в других, главным образом молодежных, движе-
ниях протеста. Самой массовой формой проявления
анархизма стали различного рода эскапистские течения,
а также в известной мере новые религиозные течения
среди молодежи. Анархистский элемент легко различим
в идеологии и практике различных псевдореволюцнои-
ных групп, действующих в капиталистических странах
[79; с. 4—5].
Но актуальность интересующего нас вопроса не ог-
раничивается необходимостью обращения к нашей исто-
рии или к «их» сегодняшнему дню. Анархизм вновь за-
ставляет говорить о себе.
Советское общество находится сейчас на одном из
самых крутых поворотов за всю послеоктябрьскую исто-
рию. Предстоит не только преодолеть накопившиеся не-
гативные явления нашей жизни, взорвать сложивший-
ся, упрочившийся п развившийся в 20-е, 30-е и после-
дующие годы механизм торможения, но и создать осно-
ву для ускоренного развития общества па подлинно со-
циалистических 11 а ч а л а х.
Партия не только видит всю сложность задач, стоя-
щих перед нами, не только прямо и откровенно говорит
о трудностях, ожидающих нас на пути коренной пере-
стройки всех сфер общественной жизни, но и выдвига-
ет конкретную программу решения этих задач, преодо-
ления трудностей. Она возглавила сегодня борьбу всех
здоровых сил в нашем обществе за претворение в
жизнь этой программы.
4
Бурный рост политической активности советских лю-
дей, декларировавшийся в прошлом, стал определяющей
чертой дня сегодняшнего. Вместе с тем уровень поли-
тической активности сегодня значительно ниже, чем того
требуют задачи перестройки. Стремление ускорить раз-
витие позитивных общественных процессов содействует
оживлению интереса к теориям, проповедующим прямое
революционное действие и сулящим немедленный эф-
фект. Из запасников человеческой памяти извлекаются
яркие одежды, вполне подходившие для революционера
в пору его «детства», и делается попытка «примерить»
их на сегодняшнего борца за перестройку. К числу та-
ких теорий прошлого относится анархизм.
Наш интерес к анархизму, к его теории и тактике,
к его прошлому и настоящему обусловлен сегодня еще
и тем, что, спекулируя порой на реальных трудностях
перестройки, проблемах социально-экономического раз-
вития, отдельные экстремистски настроенные элемен-
ты стремятся возбуждать политическую и социальную
напряженность. Этим обусловлена необходимость «не
оставлять без надлежащего ответа ни одно антисоциа-
листическое выступление, попытку подталкивать неко-
торых граждан на путь попрания законов, анархии, де-
стабилизации обстановки» [63; с. 1].
Но что такое анархия и что такое анархизм? Явле-
ние это сложное и противоречивое. Анархизм — прежде
всего идейно-теоретическое тененце, выражающее инте-
ресы и воззрения определенных слоев буржуазного об-
щества, причем спектр этих взглядов весьма широк — от
проповеди крайнего индивидуализма до коллективизма,
от религиозного мистицизма, самосозерцания и стрем-
ления к самоусовершенствованию до крайней революци-
онности и т. д. Анархизм — это, кроме того, политиче-
ское дв_ижешгс,..0.тр.1щающее, как ни парадоксально, вся-
кую политику. И наконёцГанархизм — это стихийные на-
строения части трудящихся, которые порой' очень
5
трудно определить, но учитывать необходимо все-
гда.
И тем не менее научный коммунизм сумел преодо-
леть эти трудности и во всем этом многообразии выде-
лить основное, существенное, характеризующее анар-
хизм. Наиболее полное и точное его определение дал
В. И. Ленин еще в 1917 году в работе «Союз лжи». «И
в науке, и в практическом разговорном обиходе,— писал
он,-— установлено бесспорно, что анархизмом называет-
ся отрицание государства для переходного периода от
капитализма к социализму» [19; с. 218].
Сами анархисты неоднократно пытались определить
свое мировоззрение, но всякий раз наталкивались на
эти трудности, которые оказывались для них непреодо-
лимыми. Как же выходили они из этого безвыходного
положения? Как и всегда в подобных ситуациях, они
просто укрывались за «спасительной» завесой громких,
напыщенных, цветистых, но на деле ничего не значащих,
пустых фраз. Так, например, один из представителей
русского анархизма, А. Боровой, писал: «То исполнен-
ный неодолимого соблазна, то полный ужаса и отвра-
щения, синоним совершенной гармонии и братского еди-
нения, символ погрома и братоубийственной борьбы,
торжество свободы и справедливости, разгул разнуздан-
ных страстей и произвола — стоит анархизм великой
волнующей загадкой, и именем его равно зовут величай-
шие подвиги человеколюбия и взрывы темных, низмен-
ных страстей» [36; с. 5].
Высокопарный слог, образующий словесный туман,
был призван скрыть теоретическую несостоятельность
анархизма. Вместе с тем ставилась и другая, более важ-
ная задача —заворожить как можно больше политиче-
ски наивных Людей,- привлечь их на свою сторону. И
здесь анархизм не скупился ни на посулы, ни на заявле-
ния, ни на лозунги, ни на претензии, которые были пои-
стине безграничны. И трудно порой отличить то, что
6
присуще анархизму, от того, что он себе приписывает.
«Исторические» претензии анархизма сегодня охотно
поддерживаются официальной буржуазной наукой и
пропагандой. Вокруг анархизма создается миф, и бур-
жуазия из врага анархизма превращается в его пособ-
ника. А может быть, наоборот?
Так что же такое анархизм? На этот вопрос мы по-
пытаемся ответить. Причем в качестве центрального
пункта анализа возьмем те самые «исторические» пре-
тензии, которые анархизм выдвигал на протяжении всей
своей истории, его сегодняшние заявления. Это помо-
жет нам отделить миф от реальности, судить об анар-
хизме не по его словам, а по его делам.
Глава первая
ГЕНЕАЛОГИЧЕСКОЕ ДРЕВО
И ЕГО КОРНИ
Для верного н полного представления о сущности и
содержании анархизма как идейно-политического тече-
ния необходимо выяснить вопрос о его происхождении,
и уже здесь мы встречаемся с первыми «историческими»
претензиями анархизма. Так, теоретики анархизма не-
однократно предпринимали попытки связать свое учение
с воззрениями выдающихся мыслителей прошлого. Анар-
хисты спекулировали и на отдельных положениях, выд-
винутых видным историком С. Я. Лурье. В своем изда-
тельстве «Голос труда» они в 1925—1926 годах выпустили
две его книги, указывавшие на истоки анархизма еще в
Древней Греции и Древнем Египте, а греческий философ-
софист Антифонт характеризовался в них как «творец
древнейшей анархической системы». Например, авторы
сборника «Очерки анархического движения в России»,
вышедшего в 1926 году, датировали начало этого движе-
ния XVIII веком и связывали его с русским сектантст-
вом. Затем, по их мнению, оно нашло свое выражение
во взглядах славянофилов и петрашевцев.
В чем смысл этих «исторических» претензий анархи-
стов? В том, чтобы обосновать тезис о «вечности» анар-
хизма как идейно-теоретического течения, о его якобы
непреходящем характере, о том, что анархисты — это-де
подлинные революционеры всех времен и пародов (в
отличие от марксистов, разумеется). Смысл вполне ясен.
8
II неудивительно поэтому, что аналогичная попытка бы-
ла предпринята еще в конце прошлого века немецким
буржуазным философом профессором Г. Адлером
[47; с. 396]. Анархизм приписывался воззрениям софи-
стов, киников, стоиков.
Софистами называли философов второй половины V —
первой половины IV века до и. э., учителей мудрости и
красноречия, которые впервые в Греции стали препода-
вать свое искусство за деньги. Их задача заключалась
в том, чтобы научить обратившегося к ним молодого че-
ловека убедительно защищать любую точку зрения. Осно-
вой такого обучения было представление об отсутствии
абсолютной истины и объективных ценностей. Важней-
шую роль в мировоззрении софистов играло противопо-
ставление природы — как элемента относительно посто-
янного — человеческому закону пли установлению — из-
менчивому и произвольному.
Софист Антифонт подчеркивал искусственный, не-
прочный характер всего, что является делом рук челове-
ка. Он выступал как противник ограничений, наклады-
ваемых на индивида государством. Соблюдать законы,
по его мнению, следовало лишь в той мере, в какой это
необходимо для того, чтобы не подвергнуться наказанию.
Антифонт отрицал существование различия между эл-
линами и варварами, не признавал преимуществ знатно-
го происхождения. «Пусть многое в этом учении,— писал
С. Я. Лурье,— наивно, многое основано на простых логи-
ческих ошибках, многое обнаруживает младенческое
состояние науки, многое, наконец, прямо абсурдно; но
если мы, выкинув все это, сохраним только рассуждения
Антифоита о том, что суд — орудие для угнетения сла-
бых, сословные и национальные перегородки — неле-
пость, что наилучшее устройство общества — превраще-
ние его в ряд кружков друзей и т. д., то читатель позна-
комится не с Антифонтом, а с каким-то мыслителем
нашего времени, пересаженным на античную почву»
9
[67; с. 8]. Лурье был здесь, безусловно, прав в одном —
подобный прием лишил бы читателя малейшей возмож-
ности познакомиться с воззрениями самого Антифонта.
В лучшем случае читатель мог бы познакомиться лишь
с тем, что великодушно оставили ему анархисты.
Анархизм усматривался и в общественном идеале,
выдвинутом киниками. Они считали, что люди должны
жить как одно стадо, что следует уничтожить государст-
венные границы и законы, свести потребности человека
к самым необходимым, а золото, как источник бед,
изъять. Стоики также выдвигали в качестве социального
идеала состояние, покоящееся на отсутствии потребно-
стей у всех членов общества (самоудовлетворение пер-
вых людей). А из этого логически следовало отрицание
брака, собственности, государства или институтов, при-
званных якобы удовлетворять эти отрицаемые ими пот-
ребности.
Самое общее знакомство с воззрениями упомянутых
мыслителей прошлого дает возможность выделить в них
два пункта — стремление к абсолютной свободе и отри-
цание государства. Но именно они стали позднее основ-
ными принципами анархизма. Это и позволило некото-
рым его теоретикам безоговорочно относить античных
мыслителей к своему лагерю и даже гордиться столь
длинной и почетной генеалогией.
Однако, разрабатывая идеал безгосударственпого
общества, греческие философы не только не указывали
средств для его воплощения, но и вовсе не ставили такой
задачи. Более того, единственное средство достижения
личной свободы Аитифонт, например, видел не в уничто-
жении государства, а, наоборот, в максимально полном
овладении законодательным и судебным аппаратом, с
тем чтобы использовать государственные учреждения в
своих интересах. Это признавал и сам С. Я. Лурье, пи-
савший: «Характерно, что учениками Антифонта были
Критий и Алкивиад, практические политические деятели,
ю
в целях личного могущества бросившие вызов афинской
государственности и дерзко поставившие себя вне закона.
Типичной чертой политических учений этого времени
является культ сильного и ни с чем не считающегося
сверхчеловека; в основу этих учений кладется Антифон-
тово учение...» [67; с. 145—146]. Что касается свободы
в представлениях киников и стоиков, то она по существу
сводилась к иллюзорной свободе духовного творчества
отдельных мыслящих единиц.
Учение Карпократа из Александрии, жившего во
II веке нашей эры, в основном перекликается со взгляда-
ми Антифонта и Зенона. Но Антифонт объявлял богов
человеческим вымыслом, Зенон отрицал необходимость
храмов в идеальном обществе, Карпократ же признает
в боге творца и апеллирует к нему. И с этого времени
любая дискуссия на социальные темы все больше приоб-
ретает форму теологической полемики, да и сама общест-
венная мысль мельчает, становится более плоской. Что
же касается высказываний, которые с известной долей
условности можно характеризовать как анархические, то
они выступают в форме различных церковных ересей.
Они, например, явно прослеживаются в религиозно-
реформаторском движении второй половины средних
веков.
Резкая критика государства, переходящая порой в его
отрицание, встречается и в литературе нового времени.
Одним из представителей такой крайней критики госу-
дарства и был Уильям Годвин. Государство, по его мне-
нию, возлагает на себя две основные задачи: подавлять
несправедливость внутри общества и отражать насилие
извне. Но эти задачи с успехом могут быть решены в
первом случае церковными приходами, а во втором —
объединениями приходов, скрепленными договором. Об-
щие законы по силе воздействия, считает он, уступают
решениям по каждому отдельному случаю. Польза госу-
дарства, таким образом, весьма сомнительна. Вред же
11
его очевиден: оно мешает наиболее полному раскрытию
человеческой индивидуальности и тормозит развитие
всего общества. Из этого Годвин делает следующие вы-
воды: всякое государство есть зло, и его уничтожение
крайне желательно; частная собственность как причина
неравенства и как средство подчинения должна быть
уничтожена, но как способ обеспечения личной незави-
симости может быть сохранена; главное же состоит в
моральном воспитании и самовоспитании, совершенство-
вании и самоусовершенствовании личности и общества
в целом, ибо лишь в обществе с высокой нравственно-
стью не будет места неравенству, эксплуатации и т. д
Почти все теоретики анархизма безоговорочно объяв-
ляли и объявляют Годвина не только своим единомыш-
ленником, но и родоначальником. Однако это еще не
анархизм. Действительно, авторитет государства Годвин
по сути дела лишь подменяет авторитетом церковных
приходов и их союзов, т. е., в конечном счете, авторите-
том церкви. Анархизм же вместе с государством отрица-
ет и любую другую власть в обществе, любой автори-
тет, в том числе, прежде всего, авторитет церкви.
Таким образом, несостоятельность «исторической»
претензии анархизма на древнюю генеалогию очевидна.
Идея безвластия появилась в сознании человека, пожа-
луй, действительно одновременно с появлением классово-
антагонистического общества, а следовательно, и госу-
дарства, которое призвано было выражать власть одной
группы людей над другой. В работе «Государство и ре-
волюция» В. И. Ленин писал: «Государство есть продукт
и проявление непримиримости классовых противоречий»
[20; с. 7]. Гипертрофирование второго за счет первого,
отождествление непримиримых классовых противоречий
с формой их проявления, с государством, и, наконец, пол-
ная подмена первых последним — все это и составляет
один из основных гносеологических корней анархизма.
Рассмотренный этап, таким образом, можно характери-
12
зовать как этап становления анархистской идеи, как этап
предыстории анархизма, но не его историю.
Идея свободы личности, безвластия сама по себе еще
не была, да и не могла быть анархизмом. Не было еще
той социальной почвы, на которой эта идея могла бы
эволюционировать, оформиться в более или менее це-
лостную теорию, а затем и в идейно-теоретическое тече-
ние. И потому соответствующие мысли, почерпнутые
анархизмом в истории философии и ставшие объектом
его теоретических спекуляций, на самом деле оставались
лишь единичными воззрениями отдельных личностей или
небольших групп людей, часто религиозных сект. И
только при капитализме требования абсолютной свобо-
ды, устранения всякого авторитета, немедленного уничто-
жения государства,—только при капитализме эти требо-
вания нашли относительно массовую социальную базу
(опору) в интересах и психологии некоторых социальных
слоев. И здесь начинаются новые «исторические» претен-
зии анархизма.
Анархизм как идейно-политическое течение возника-
ет в период восходящего развития капитализма. В это
время уже резко обнаруживаются все язвы и противоре-
чия капиталистического строя и прежде всего такое
внутренне присущее ему явление, как обнищание и разо-
рение массы мелкобуржуазных слоев населения.
Бурное развитие капитализма в середине XIX века
неминуемо вело к не менее бурной пауперизации мелких
товаропроизводителей. Это толкало мелкую буржуазию
на протест против существующих порядков. Но их, как
мифологический Цербер, охраняло государство. Трудно
было не прийти в отчаяние. Дело осложнялось и тем,
что принадлежность к классу частных собственников не
позволяла мелкой буржуазии выступить против самой
основы капитализма — буржуазной собственности вооб-
ще. Отчаяние возрастало. Возрастал и протест. Но этот
отчаянный протест концентрировался на государстве.
13
«Анархизм,— подчеркивал В. И. Ленин,— порождение
отчаяния» [9; с. 378].
Вместе с тем развитие капитализма вело и к росту
рабочего класса. Причем количественный его рост опе-
режал, как правило, рост его организованности и созна-
тельности. Пополнялся рабочий класс в основном за счет
разоряющихся крестьян, городских ремесленников и
мелких торговцев. В его сознание, таким образом, при-
вносилась чуждая ему мелкобуржуазная идеология.
Этим отчасти объясняется и тот факт, что на первом,
втором и третьем конгрессах I Интернационала число
прудонистов колебалось от одной четверти до двух тре-
тей общего числа делегатов.
Анархизм всегда ориентировался на рабочий класс,
стремясь и на него распространить свое влияние. Прудо-
нисты и бакунисты в I Интернационале вели борьбу со
сторонниками К. Маркса и Ф. Энгельса. Ее целью была,
по сути дела, подмена научного коммунизма — идеологии
рабочего класса — ненаучной, мелкобуржуазной идеоло-
гией анархизма. Позднее па гегемонию в рабочем движе-
нии претендовали анархо-синдикалисты. Но еще дальше
пошли наши махаевцы.
Махаевщипа — одно из промежуточных направлений
в русском анархизме начала нашего столетия. Родона-
чальником его был В. К. Махайскпй, изложивший свои
взгляды в книге «Умственный рабочий». Сами махаевцы
не считали себя анархистами. Более того, они критикова-
ли анархистов по целому ряду пунктов: анархисты, по их
мнению, недостаточно решительны в борьбе против
эксплуататоров; для Кропоткина будто бы свержение
самодержавия — лишь этап на пути к конечной цели
анархизма, но не акт, вводящий ее; западноевропейский
анархизм стремится-де к легализации и к открытому
существованию своих организаций в рамках капита-
листического строя. Что касается анархистов, то они
сознательно подчеркивали свое идейное родство с ма-
14
хаевцамн, благодарили их за содействие в распростра-
нении в России идей анархизма.
Махаевцы считали, что кроме общеизвестных борю-
щихся между собой классов существует еще один
класс — интеллигенция, которая объявлялась классом
паразитическим, стремящимся к материальным благам
и власти. Марксизм объявлялся идеологией интеллиген-
ции, ориентирующей рабочий класс на борьбу за дости-
жение чуждых ему целей. И потому перед рабочими
ставилась задача размежевания с идеологией марксизма
и самоорганизации.
Попытка Махайского отделить классовую борьбу
пролетариата от научного социализма как идеологии
буржуазной интеллигенции вообще не оригинальна. По-
добные попытки в истории рабочего движения предпри-
нимались неоднократно. Еще в 1901 году В. И. Ленин
писал: «История всех стран свидетельствует, что исклю-
чительно своими собственными силами рабочий класс в
состоянии выработать лишь сознание тред-юнионистское,
т. е. убеждение в необходимости объединяться в союзы,
вести борьбу с хозяевами, добиваться от правительства
издания тех или иных необходимых для рабочих зако-
нов и т. п. Учение же социализма выросло из тех фило-
софских, исторических, экономических теорий, которые
разрабатывались образованными представителями иму-
щих классов, интеллигенцией» [10; с. 30].
В 1907 году В. И. Ленин вскрывает политическую
сущность подобных попыток. Обращаясь к поборникам
так называемой «самостоятельности» рабочего движения,
его «независимости» и «самоорганизации», он пишет:
«...прикрытием громких фраз о «самоорганизации» и
«самостоятельности» классовой партии, вы на деле про-
поведуете дезорганизацию пролетариата путем вовлече-
ния непролетарских идеологов, путем смешения действи-
тельной самостоятельности (с.-д.) с несамостоятель-
ностью, с зависимостью от буржуазной идеологии и бур-
15
жуазпой политики (с.-р.)... для с.-д. «беспартийность»
(в тактике и в политике вообще) есть лишь прикрытая
п потому особенно вредная форма подчинения рабо-
чих буржуазной идеологии, буржуазной политике»
115; с. ‘173—174].
II рабочий класс решительно отверг анархизм как
чуждую идеологию, причем именно в тех странах, где
анархистские идеи получили наибольшее распростране-
ние— в России в 20-х и в Испании в 30-х годах нашего
столетия. Если вспомнить тот полный идейный разгром,
который анархизм потерпел полувеком раньше в I Интер-
национале, то несостоятельность претензий на предста-
вительство интересов рабочего класса, па руководство
его борьбой становится вполне очевидной. Ио пн сокру-
шительный разгром в I Интернационале, ни последую-
щие поражения анархизма не умерили его амбиций, а
лишь изменили их направленность.
Развитие антиимпериалистической борьбы во всем
мире, и прежде всего в самих цитаделях мирового импе-
риализма, способствовало невиданному доселе вовлече-
нию в эту борьбу все новых социальных слоев и групп
населения развитых капиталистических стран. Среди
них наиболее значительный отряд представляла мо-
лодежь, и прежде всего студенческая. Политическая не-
зрелость, острота неприятия действительности, максима-
лизм и неоформленность требований, стремление к не-
медленным радикальным переменам и жажда дейст-
вий — все это делало молодежь наиболее восприимчивой
к анархистским лозунгам, окрашивало ее протест цвета-
ми анархизма. Лидеры студенческого движения конца
60-х годов — Р. Дучке, братья Д. и Г. Кон-Бендиты,
Дж. Рубин и многие другие — объявляли себя наследни-
ками идей Бакунина. Им вторила буржуазная официаль-
ная наука. Так, известный буржуазный исследователь
леворадикальных течений на Западе Р. Гомбаи писал:
«Гошистская теория нашла благодатную почву в студеп-
16
ческой среде, ^ртя, парадоксально, она была предназна-
чена не для студентов, а для рабочих...» [96; с. 185].
Мы уже видели, как самой историей была опровергну-
та претензия анархизма на роль идеологии рабочего
класса. Теперь же анархизм притязал на выражение ко-
ренных интересов студенчества, молодежи в целом, кото-
рая объявлялась самой революционной силой общества.
Буржуазная «наука» санкционировала эту претензию.
Несостоятельность ее в том, что здесь невольно или
вполне сознательно игнорировался подлинно научный
классовый подход к анализу общественных отношений;
игнорировался тот факт, что и по своему социальному
происхождению и по фактическому положению молодежь
в капиталистическом обществе делится прежде всего на
рабочую и буржуазную, трудовую и эксплуататорскую
и т. д. Человек, бывший молодым два десятилетня назад,
сегодня перестал быть им, но остается членом буржуаз-
ного общества. Специфические, временные, преходящие
интересы молодежи выдаются за коренные, общие...
Вот небольшая иллюстрация к вышесказанному. Речь
идет о судьбе парижских «триумвиров», которые в мае
1968 года доставили столько беспокойства буржуазному
обществу. Бывший вожак студенческого союза ЮНЕФ
Ж. Соважо сменил за эти годы несколько профессий,
получил наконец место преподавателя в художественной
школе. Один из профсоюзных лидеров тех лет Л. Жейс-
мэр предпринял несколько попыток возродить угасав-
шее студенческое движение, был арестован, побывал в
тюрьме и после длительной судебной тяжбы добился
восстановления в должности преподавателя физики в
одном из парижских коллежей. Даниэль Кон-Бендит —
этот Робин Гуд, Тиль Уленшпигель, по выражению
Ж.-П. Сартра,— был выслан из Франции, пытался вести
«политическую работу» в детских садах ФРГ, работал
библиотекарем и, наконец, вновь вернулся во Францию
и тем самым как бы символизировал окончательную и
17
безоговорочную капитуляцию леворадикального движе-
ния протеста перед всесилием монополистического капи-
тала [43; с. 60—61]. Не делая обобщении, скажем толь-
ко, что приведенные примеры довольно типичны.
А в какой степени «общие» требования молодежи и
студенчества были анархическими? В июньском номере
журнала «Форчун» за 1969 год была опубликована «дек-
ларация» молодежи и студентов США. Она содержала
убийственную критику буржуазного общества и государ-
ства и завершалась словами: «Мы хотим такое общество,
которое помогает людям выражать самих себя, общество,
в котором большей части населения не приходится бо-
роться за существование, в то время как другой части
приходится заботиться лишь о том, что делать со свои-
ми деньгами» [35; с. 162]. Ясно, что под этим требова-
нием подписался бы любой последовательный борец за
подлинную демократию и даже любой коммунист. Анар-
хисты же лишь подсовывали молодежи шарлатанские
рецепты немедленного переустройства общества, толкали
ее на неоправданные авантюристические действия.
Специфические черты сознания молодежи в опреде-
ленной степени способствуют тому, что молодежный про-
тест нередко приобретает анархическую окраску. Но это
отнюдь не основная причина.
Главное состоит в том, что капитализм не может
обеспечить всем членам общества равных возможностей
для их развития и самовыражения, для реализации, при-
менения их сил и способностей. И молодежь в этом
смысле оказывается в наихудшем положении. Молодой
человек сегодня, как правило, еще не переступив порога
капиталистического предприятия, видит уже, что для не-
го там нет места. Его никто не ждет, общество в нем, по
сути дела, не нуждается. Может ли он принять такое
общество? Ответом на этот вопрос и являются сегодня
различные формы социального протеста молодежи, в том
числе и «бегство» от действительности. В 1950—1960-е
18
годы таким массовым «бегством» было движение битни-
ков и хиппи, сегодня это так называемое «евробродяж-
ничество».
Этот термин не так давно появился в буржуазной
прессе. Им обозначаются тысячи и тысячи людей, как
правило, моложе тридцати лет, кочующих по странам
Западной Европы. Б условиях экономического спада,
безработицы, слишком высокой квартплаты и распада
семьи, выброшенные из общества, которое ничего для
них не предусматривает, полностью лишенные интел-
лектуального развития и привязанностей. Бредут они от
приюта к ночлежке. «У них нет планов дальше, чем на
один день или на неделю,— рассказывала управительни-
ца учреждения «Силон» в Лионе, которая занимается
отчаявшейся молодежью.— Иногда мы,— продолжала
она,— даем им почитать объявления, чтобы найти рабо-
ту, и выясняется, что они не умеют читать. Они не осме-
ливаются признаться в этом. Если этой молодежи не
удастся встать на ноги, весьма возможно, что в будущем
мы получим несомненно опасное поколение бродяг и
насильников» [43; с. 50—51].
Является ли «евробродяжничество» анархистским
движением? Конечно, нет. Хиппи, например, объединяло
неприятие действительности, протест, который они наив-
но пытались выразить своим, скажем так, неординар-
ным поведением, экстравагантным внешним видом; се-
годняшних молодых бродяг не объединяет ничто, кроме
безысходной безнадежности. Хиппи выдвигали пусть и
абсурдную, по все же цель — «залюбить систему на-
смерть»; «евробродяги» не ставят никаких целей, кроме
поисков крова и пищи сегодня.
Не будучи анархизмом, «евробродяжничество» пред-
ставляет, однако, благодатную почву для анархистских
идей. И это вовсе не потому, что речь идет о молодежи.
Речь идет прежде всего о людях, выброшенных из об-
щества самой природой капитализма. О так называемых
19
деклассированных элементах, на которые еще К. Маркс
и Ф. Энгельс указывали как на социальную базу
анархизма.
Итак, в какой социальной почве коренится анархизм?
Его основу составляют наиболее угнетенные, разоряе-
мые и разоренные слои мелкой буржуазии. В настоящее
время социальная база анархизма претерпевает значи-
тельные изменения за счет интеллигенции, служащих,
молодежи. Важной составной ее частью по-прежнему ос-
таются многочисленные деклассированные элементы,
постоянно порождаемые капитализмом. Анархизм всегда
стремился найти опору в любом реальном революцион-
ном движении, занять в нем ведущее положение или да-
же возглавить его. Для обоснования этих претензий был
выдвинут тезис, наиболее четко сформулированный еще
в начале века А. Боровым. Он писал, в частности: «Ни
в одном миросозерцании экономические классовые инте-
ресы не играют такой ничтожной роли, как в миросозер-
цании анархизма. Философия либерализма есть филосо-
фия привилегированных классов, социализм есть филосо-
фия исстрадавшегося пролетариата, анархизм — филосо-
фия пробудившегося человека» [36; с. 32]. Но, выступая
как неклассовый, надклассовый, кому служит анархизм
на самом деле? Чьи интересы и как он защищал и за-
щищает?
Глава вторая
В ПОИСКАХ ИДЕАЛА
Недовольство государством, его отрицание сами по
себе еще не означают анархизма. Анархизм — это миро-
воззрение, выражающее интересы определенной части
буржуазного общества. Оно включает в себя анархи-
ческий идеал как совокупность представлений о буду-
щем безгосударственном устройстве общества, теорети-
ческое обоснование этого идеала и комплекс средств, не-
го
обходимых для его воплощения. Безгосуларственный
общественный идеал, таким образом,— это исходный
пункт и конечная цель всех теоретических рассуждений
анархизма.
Анархизм всегда претендовал на общезначимость
своего идеала: он якобы рождается в самом народе и вы-
ражает жизненные интересы всех трудящихся, угнетен-
ных или даже всех люден вообще. Так, один из видней-
ших теоретиков анархизма М. А. Бакунин специально
подчеркивал, что анархический общественный идеал вы-
рабатывается «всегда исторически из глубин народного
инстинкта» [32; с. 90].
Важность «поиска» этого идеала объяснялась гем,
что в нем отцы анархизма видели теоретическую основу
критики капиталистического общества и буржуазного
государства, средство мобилизации угнетенных масс на
борьбу с ним [56; с. 46], способ привлечения новых сто-
ронников и, наконец, одно из важнейших условий побе-
доносной социальной революции, показатель ее необхо-
димости и возможности [32; с. 95]. Но, претендуя на
общезначимость своего идеала, анархисты противопо-
ставляли его идеалу научного социализма. Они видели
в коммунизме своего главного врага в борьбе за массы.
Коммунистический идеал поэтому фальсифицировался
ими. Иногда, впрочем, это проистекало из невежества
отдельных представителей анархизма. Так, Бакунин, до-
вольно хорошо знакомый с учением Маркса, еще в 1869
году заявлял: «Я ненавижу коммунизм, потому что он —
отрицание свободы, а я не могу себе представить ничего
человеческого без свободы» [74; с. 209].
Сто лет спустя анархиствующий лидер американской
молодежи Джерри Рубин, имеющий о марксизме до-
вольно смутное представление, утверждал, что маркси-
сты в случае их прихода к власти первым делом «под-
вергнут чистке улицы хиппи». «Нас заставят,— продол-
жал он,— постричься и бриться каждую неделю... при-
21
нимать ванну на ночь. И будут отправлять в тюрьму за
«грязные слова». Секс, за исключением производства де-
тей для революции, будет вне закона. Психоделитичес-
кпе наркотики будут уголовным преступлением, а питье
пива ограничат. Танцевание рока будет табу, а мини-
юбки, голливудские фильмы и книги-комиксы — вне за-
кона» [35; с. 219].
Картина поистине ужасная! Но что противопоставил
анархизм фальсифицированному или плохо понятому
коммунистическому идеалу? Каким должен быть
собственно анархический идеал, «рождающийся в наро-
де» и выражающий интересы «всего человечества»?
Первым на поиски такого идеала отправился учитель
частной женской гимназии Иоганн Каспар Шмидт. Ре-
зультаты своих «изысканий» он изложил в 1844 году в
книге «Единственный и его собственность».
Шмидт — довольно распространенная в Западной
Европе и Америке фамилия. Первый же анархист был
«Единственным» и поэтому взял себе литературный псев-
доним — Макс Штирпер. Его биография маловырази-
тельна, учение же, по самой общей характеристике
К. Маркса, выражало идеологию мелкого буржуа, ра-
зоренного промышленной свободой. Кроме того, в этом
учении отразилась специфическая сущность современно-
го Штирнеру немецкого мелкого буржуа, неудержимо
стремившегося стать наконец «настоящим» буржуа, но
вместе с тем убогого, мелочного, трусливого и одновре-
менно чванливого, как вся немецкая буржуазия того
времени, еще недостаточно объединенная экономически
и консервативная в политическом отношении, напуганная
французскими буржуазными революциями и развитием
собственного революционного пролетариата. Мелочности,
убожеству и ограниченности практических выступлений
всего тогдашнего немецкого бюргерства вполне соответ-
ствовало крикливое, шарлатанское и фанфаронское выс-
тупление Штирнера. Остановимся несколько подробнее
22
на воззрениях Штирнера, так как, по выражению Пле-
ханова, именно «он имел мужество... довести индиви-
дуалистическую теорию до самых крайних ее выводов.
Он самый бесстрашный н самый последовательный из
анархистов» [74; с. 191].
В дальнейшем анархизму удавалось порой избегать
крайностей своего родоначальника, но его ошибок и заб-
луждений — никогда.
Понятие «общество», по мнению Штирнера,— такая
же фикция, как и понятие «бог». За ними не стоит ниче-
го реального. Но вера в бога порождает церковь, а вера
в общество — государство. Следовательно, и церковь, и
государство вместе с их порядками — это не что иное,
как результат веры.
Что же в таком случае реально? Только каждый от-
дельный человек, личность, «Я», «Единственный». Все,
находящееся вне «Я», «Единственного», Штирпер объяв-
ляет «святым», «религией», «верой». Все это необходи-
мо ниспровергнуть, т. е. перестать верить в существую-
щие истины и представления [88; с. 102—107]. Тем са-
мым «Я» — «Эгоист», «Единственный» получит полную
возможность поступать как ему угодно, осуществляя
свое стремление к самоосвобождению.
Выражая недовольство мелкой буржуазии существую-
щими общественными порядками, Штирнер считает, что
все философские представления о мире и обществе служат
господству мыслей над людьми, подчинению человека
окружающему миру во имя той пли иной идеи. По его
«Я», писал Плеханов,— такая же идея, как и всякая
другая... критиковать социальное устройство во имя
этого «Я» — значит покинуть единственную в данном
случае плодотворную точку зрения — точку зрения об-
щества, законов его жизни и развития — и теряться в
тумане абстракций [74; с. 188], Именно это происходит
со Штирнером, да и с анархизмом вообще. «Я», «Единст-
венный», «Эгоист», являющийся центром мира, стоящий
23
превыше всего, свободный от всяких внешних и внутрен-
них ограничений,— вот идеал Штирпера.
Но па пути достижения этой абсолютной свободы, по
<1 о мнению (это точка зрения анархизма вообще), преж-
де всего стоит государство. «Буржуа является тем, что
он есть, только благодаря охране государства, благода-
ря его милости. Если бы власть государства сломилась,
он должен был бы бояться потерять все» [88; с. 90].
Здесь Штирнер неоригинален. Он лишь разделяет хо-
дячие буржуазные иллюзии о самостоятельности госу-
дарственной власти по отношению к экономике, с той
только разницей, что возводит эту самостоятельность в
абсолют, в культ. Он воспроизводит также специфически
немецкое буржуазное представление о всемогуществе
государства.
Штирнер и всю частную собственность представляет
как собственность государства, которое передает ее иму-
щим лишь на правах «ленного владения» и может поэто-
му как угодно обращаться с собственностью своих граж-
дан. Виновником угнетения, эксплуатации рабочих, пау-
перизма и пр., и пр. он также объявляет государство.
Допустим, это зло, каким Штирнер считает государст-
во, будет упразднено. Но тогда «Я», «Единственный»,
«Эгоист», абсолютно свободный от всяких моральных
норм и правовых санкций, просто не сможет существо-
вать ни в обществе себе подобных, ни тем более вне об-
щества. Ведь для удовлетворения своих эгоистических
потребностей «Я», «Единственный» нуждается в других
людях, которых он рассматривает как предмет потреб-
ления, как «пищу». Но общество, состоящее из таких
«Я», «Единственных», «Эгоистов», обречено на самоист-
ребление, и тут «святой» Макс прибегает к помощи
«союза эгоистов», столь же утопического и нелепого,
как и его «Я»- Этот «союз», по мнению Штирнера, будет
добровольно заключаться между «эгоистами» на осно-
ве взаимной полезности и взаимной эксплуатации.
24
И в этом вопросе Штирнер неоригинален. «Представ-
ляющееся совершенно нелепым сведение всех многооб-
разных человеческих взаимоотношении к единственному
отношению полезности,— писали Маркс, п Энгельс,— эта
ио видимости метафизическая абстракция проистекает
из того, что в современном буржуазном обществе все
отношения практически подчинены только одному абст-
рактном)' денежно-торгашескому отношению» [1; с. -109].
В эпоху борьбы буржуазии за власть эта теория носила
прогрессивный характер, так как являлась идеализиро-
ванным философским выражением буржуазного требо-
вания освобождения общественных отношений от всяких
феодальных пут. Позже она превратилась в апологию
существующего буржуазного строя. Штирнер же выра-
зил в ней чаяния мелких буржуа, стремившихся стать
настоящими буржуа.
Что же касается штирнсровского «союза эгоистов»,
основанного на взаимной эксплуатации и полезности, то
он «представляет собой не что иное, как утопию возму-
щенного мелкого буржуа» [74; с. 191]. Это, кстати, от-
четливо видно и в рассуждениях самого Штирнера.
Во имя свободы «Я» он отрицает государство. Для
гарантии этой свободы от покушений других таких же
«Я» им конструируется «союз эгоистов». Однако оказы-
вается, что этого недостаточно. И единственно надеж-
ной гарантией личной свободы «Я» по-прежнему оста-
ется собственность.
Но ведь собственность как порождение государства
должна быть уничтожена вместе с ним?.. Ничуть не бы-
вало! «Собственность не должна и не может быть унич-
тожена,— восклицает Штирнер,— она должна быть выр-
вана из рук призрака и стать моей» [88; с. 193]. А эта
эгоистическая собственность, как показали Маркс и Эн-
гельс, на деле оказывалась не чем иным, как преобра-
женной в фантазии «святого Макса» обыкновенной пли
буржуазной собственностью [1; с. 364].
25
Эгоистический интерес, оторванный Штирнером от
порождающей его частной собственности, перенесенный
в абстрактную природу человека, отождествленный с
этой природой,— теперь этот эгоистический интерес
вновь соединяется со своей экономической основой —
частной собственностью. Круг замкнут. Штирнер возвра-
щается к той самой точке, с которой отправился на по-
иски идеала,— к буржуазному обществу.
Но, воссоздавая буржуазное общество, Штирнер вы-
нужден воссоздавать и все его черты: власть денег, пау-
перизм, нищенскую заработную плату, а в конечном сче-
те — и буржуазное государство. Это общий методологи-
ческий порок анархизма.
У Штирнера государство принимает форму «союза
эгоистов», но это не меняет сути. Каждый «Эгоист», счи-
тает он, может выступить против «союза», но «союз»
вправе пресечь бунт и отправить бунтующего «Эгоиста»
в тюрьму. В чем же тогда разница между государством
и «союзом эгоистов»? «Государство — священно... Но
Союз... не священен»,— отвечает автор «Единственно-
го...» и в этом усматривает великое различие между ни-
ми [1; с. 402]. Итак, Штирнер не нашел того, что искал,
а то, что он нашел, не могло удовлетворить его социаль-
ного заказчика — мелкого буржуа вообще, немецкого
буржуа в частности.
«Добрые буржуа,— писал Плеханов,— уши которых
так же непорочны и добродетельны, как жестоки их
сердца,— эти буржуа пришли в крайнее негодование от
безнравственности Штирнера» [74; с. 187].
Буржуазию, в том числе и мелкую, необузданный
эгоизм «Единственного» отпугивал, пролетариату «эго-
ист-собственник» Штирнера был просто враждебен. Кро-
ме того, анархический идеал Штирнера совершенно не
согласовывался с реальной действительностью. Положе-
ние надо было спасать. И знамя анархизма из рук «свя-
того» Макса осторожно, чтобы никто не видел, принял
26
Пьер Жозеф Прудон. Заметим, кстати, что впоследст-
вии анархизм старался замалчивать свое родство со
Штирнером, а некоторые его представители, как, напри-
мер, Кропоткин, гневно открещивались от этого родства.
Биография П.-Ж- Прудона несравненно более ярка,
нежели у его предшественника. Анархизм с этого вре-
мени в немалой степени обязан своими успехами лич-
ной популярности его лидеров — самого П.-Ж. Прудона,
М. А. Бакунина, П. А. Кропоткина.
Сын бондаря-пивовара, Прудон самостоятельно про-
делал огромный путь от рабочего-типографщика до чле-
на Учредительного собрания Франции (1848 г.), видного
социалистического писателя и политического деятеля
своего времени. За свои убеждения П.-Ж. Прудон дваж-
ды приговаривался к тюремному заключению, причем
второй раз избежать его помогла лишь эмиграция в
Бельгию. Но и с трибуны Учредительного собрания, и
из тюремной камеры, и в устных выступлениях, и на
страницах своих книг Прудон гневно обличал все совре-
менные ему государства и правительства, пытаясь одно-
временно создать и обосновать безгосударственный,
анархический, общественный идеал. В основу своего об-
щественного идеала он кладет столь же абстрактную,
как у Штирпера, природу человека, но основным ее
принципом считает справедливость.
Несправедливость современного ему буржуазного об-
щества противоречит, по мнению Прудона, человеческой
природе. Она коренится не в капиталистическом произ-
водстве, а в распределении, в обмене. Отсюда идеализм
Прудона. Несправедливый обмен санкционируется госу-
дарством, которое стоит на страже богатых. Но откуда
берется государство, санкционирующее эту несправед-
ливость?
Природе человека соответствует другая, неполитиче-
ская организация общества. Опа поддерживает, по мне-
нию Прудона, в равновесии индивидуальные интересы
27
людей и экономические силы общества, согласует их,
К таким интересам и силам Прудон относит разделение
труда, коллективную силу, конкуренцию, торговлю,
деньги, машины, кредит, собственность, равенство до-
говоров, взаимность гарантий и нр. Заметим, что при
всей терминологической путанице здесь четко проступа-
ет картина буржуазного общества — «справедливого»
общества, «соответствующего» природе человека.
Но человеческое общество в силу своего невежест-
ва сразу не могло открыть этой организации, которую
Прудон называет «социальной конституцией», и за неи-
мением лучшего изобрело государство, главным прин-
ципом которого является авторитет («политическая кон-
ституция»), Формы «политической конституции», по
Прудону,— классовые различия, разделение власти, ад-
министративная централизация, судейская иерархия, вы-
борное представительство и пр. Заметим, что классовое
неравенство, как и государство, Прудон считает «изоб-
ретением», «выдумкой» человечества — совсем как у
Штирнера. По мере того как человечество открывает
для себя социальную конституцию, государство сдает
одну позицию за другой, пока наконец не исчезает пол-
ностью.
Что же представляет собой безвластное, безгосудар-
ственное общество Прудона? Анархический идеал Пру-
дона — это общество, которое основано на ассоцииро-
ванном труде, обеспечивающем высокую производитель-
ность, а следовательно, и наиболее полное удовлетворе-
ние потребностей членов общества, и неассоциированной
мелкой частной собственности, обеспечивающей лично-
сти ее свободу. Но даже в основании этого противоре-
чивого тезиса Прудон непоследователен: так, крестьяне,
по его мнению, не будут организованы в ассоциации, по-
скольку сельскохозяйственная работа несовместима с
ассоциационными формами.
Имея в виду те принципы социальной конституции,
28
на которых Прудон строит свой идеал, можно легко за-
метить, что Прудон рисует то же самое буржуазное об-
щество на ранних этапах его развития, весьма, впрочем,
его приукрашивая. Маркс отмечал, что у Прудона бур-
жуазное общество не только сохраняется, по «его су-
ществование получает свое оправдание, у него отнима-
ют лишь его плохую тенденцию» [7; с. 280].
Но раз сохраняются буржуазные общественные от-
ношения, то как можно обойтись без государства? Л ни-
как!.. Плеханов замечает по этому поводу: «Прудон не
желает ничего знать о государстве. И тем не менее... он
сам в теории вновь создает государство, едва успев его
разрушить» [74; с. 206].
Да и сам Прудон в книге «О политической дееспо-
собности рабочего класса» по сути дела восстанавлива-
ет все институты буржуазного государства, правда под
другими названиями — «избирательного собрания», «го-
сударственного совета», «исполнительных комиссии» и
пр., что, однако, не меняет дела.
Таким образом, Прудон приходит к тому же плачев-
ному результату, что и его предшественник — из ниспро-
вергателя буржуазного общества и буржуазного госу-
дарства он превращается в их апологета.
Анархический идеал найден не был, и за дело со всей
неукротимой страстностью бунтарского духа взялся
М. А. Бакунин. Биография М. А. Бакунина сегодня, по-
жалуй, украсила бы книгу рекордов Гиннесса. Лишен-
ный дворянства п всех прав гражданского состояния,
дважды приговоренный к смертной казни, замененной
пожизненным заключением, проведший около двенадца-
ти лет в тюрьмах Саксонии, Австрии, России и в сибир-
ской ссылке, Бакунин, по словам Герцена, совершил
«самое длинное бегство в географическом смысле» и
последние 15 лет своей жизни провел в политической
эмиграции. Он принял активнейшее участие почти во
всех революционных событиях, потрясавших Европу с
29
конца 40-х по середину 70-х годов прошлого сто-
летня.
Родился Михаил Александрович Бакунин в 1814 году
в семье богатого тверского помещика. В 1833 году он
окончил артиллерийское училище в Петербурге и, не-
долго прослужив, подал в отставку. В это время внима-
ние его привлекает немецкая классическая философия.
Формула Гегеля «что действительно, то разумно» ста-
новится центральным пунктом философствования Баку-
нина. Причем, как отмечают видные советские филосо-
фы А. А. Галактионов и П. Ф. Никандров, «гегелевская
философия и особенно формула «все разумное действи-
тельно, и все действительное разумно», допускавшие
двоякое толкование, были приняты Бакуниным в кон-
сервативном, правогегельянском духе. Принцип прими-
рения в его политическом эквиваленте вылился у Ба-
кунина в оправдание самодержавно-крепостнических по-
рядков». Иными словами, Бакунин убежден, что борь-
ба с разумной действительностью неразумна, ибо дейст-
вительность всегда побеждает. Не бороться с действи-
тельностью, а понять ее — вот сверхзадача. Решение
этой сверхзадачи ведет к гармонии с самим собой и
окружающим миром. Таким образом, Бакунин с по-
мощью Гегеля теоретически обосновывает тезис, сатири-
чески сформулированный Вольтером в XVIII веке и гла-
сивший: «Все прекрасно в этом совершеннейшем из ми-
ров».
С 1840 года Бакунин продолжает свои занятия в
Берлинском университете. Но в обстановке предреволю-
ционной Германии определенным образом меняется его
отношение к философии Гегеля, а главное, он делает
из нее совершенно иные практически-политические вы-
воды. Так, в статье «Реакция в Германии», опубликован-
ной в 1842 году, Бакунин утверждает, что судьба Гер-
мании должна решиться в столкновении двух главных
партии: консерваторов и демократов. Консерваторов он
30
называет «противниками принципа революции», кото-
рые в политике и в теории тщетно хватаются за давно
уже «упавшие развалины». Напротив, демократам, как
представителям «отрицательного направления», принад-
лежит будущее. Они несут в себе девиз Французской ре-
волюции— свобода, равенство и братство — и во имя
этого стремятся к полному уничтожению существующего
«политического и социального мира». Статья оканчива-
ется характерным лозунгом: «Страсть к разрушению
есть вместе и творческая страсть». Этот знаменитый ло-
зунг, провозглашенный Бакуниным еще в 1842 году,—
был самым ранним, но уже заметным зачатком его по-
следующего анархизма, который в теоретическом отно-
шении развился из выпячивания в диалектике Гегеля мо-
мента отрицания [37; с. 224].
Эта статья, восторженно встреченная А. И. Герценом
и В. Г. Белинским в России, у немецкой полиции вызва-
ла совершенно другое отношение, и Бакунин вынужден
уехать в Швейцарию. В Цюрихе он знакомится с
В. Вейтлингом, в Париже в 1844 году сближается с
П. Прудоном и тогда же встречается с К. Марксом и
Ф. Энгельсом.
Бакунин все глубже погружается в политическую
жизнь предреволюционной Европы. Так, он высказыва-
ется в пользу польского национально-освободительного
движения и призывает поляков идти рука об руку с рус-
скими в борьбе с николаевским деспотизмом.
Результатом всей этой деятельности явилось «при-
глашение» из Петербурга вернуться «домой». Бакунин
ответил отказом и был приговорен, на этот раз заочно,
к лишению прав и ссылке в Сибирь на каторгу. Путь
в Россию, таким образом, казалось, был закрыт окон-
чательно, но...
Революции 1848—1849 годов, прокатившиеся по стра-
нам Европы, целиком захватили Бакунина, покрыв его
имя неувядаемой славой. Он разворачивает бурную дея-
31
тсльпость в революционном Париже, принимает актив-
ное участие в пражском восстании 1848 года, является
фактическим руководителем восстания в Дрездене
1849 года. Вот характерный эпизод из жизни Бакунина
этого периода: «По дороге из Парижа в Прагу он натк-
нулся где-то в Германии на возмущение крестьян, они
шумели и кричали перед замком, не умея ничего сде-
лать. Бакунин вышел из повозки и, не имея времени
узнать, в чем дело, построил крестьян и так ловко на-
учил их, что, когда пошел садиться в повозку, чтоб про-
должать путь, замок пылал с четырех сторон» [38;
с. 284].
Арест в Хемнице (Саксония) в 1848 году — первый
смертный приговор, военный суд в Ольмюце (Австрия)
в 1851 году — второй смертный приговор, выдача рус-
ским властям — «возвращение» на Родину.
Николай I встретил своего бывшего прапорщика как
«радушный» хозяин — вполне в духе русских самодер-
жавных порядков того времени: «Он — умный и хоро-
ший малый, но опасный человек, его надобно держать
назаперти» [38; с. 285]. И его держали до 1857 года сна-
чала в Петропавловской, а затем в Шлиссельбургской
крепости. После этого Бакунин был выслан в Сибирь,
причем сменивший Николая Александр II заявил, что
«при жизни его Бакунина из Сибири не переведут»
[38; с. 286].
В этих условиях Бакунин предпринимает свой став-
ший легендарным побег, продемонстрировавший нестан-
дартность мышления и дерзость поступков выдающегося
революционера. Действительно, побег этот скорее похо-
дил на полное опасностей кругосветное путешествие с
Амура через Японию и Америк}/ в Европу.
С этого времени и до конца своих дней — умер Ба-
кунин в 1876 году — он целиком посвящает себя служе-
нию двум великим целям — борьбе с существующими
политическими режимами, с государством вообще и тео-
32
ретпческому попеку анархического общественного иде-
ала.
Причину заблуждений Прудона Бакунин видел в его
идеализме, метафизике: «Его точка отправления — абст-
рактная идея права; от права он идет к экономическому
факту, а господин Маркс высказал и доказал ту несом-
ненную истину... что экономический факт всегда пред-
шествовал и предшествует юридическому и политическо-
му праву» [74; с. 210]. В отличие от Прудона Бакунин
справедливо считал: подлинные, а не иллюзорные равен-
ство и свобода в будущем обществе несовместимы с
частной собственностью и что единственно возможный
путь к этому обществу лежит через социальную рево-
люцию.
Таким образом, казалось, что Бакунин выступил про-
тив Прудона как материалист и даже как революцион-
ный марксист. Но это лишь казалось.
Анархизм и материалистическое понимание истории
несовместимы. Анархист, признающий материалистиче-
ское понимание истории, перестает быть анархистом, и
наоборот, желая оставаться анархистом, он, самое боль-
шое, признает материалистическое понимание истории
лишь на словах. Это ясно видно и на примере самого
Бакунина — в основу всех своих дальнейших рассужде-
ний он, как и Прудон, кладет абстрактную природу че-
ловека с ее «извечными» и незыблемыми законами и
принципами; государство у него, как и у Прудона, есть
порождение невежества людей; уничтожение государст-
ва у Бакунина, как и у Прудона, есть следствие интел-
лектуального и духовного развития человечества.
От своих предшественников М. А. Бакунин заимству-
ет идеи справедливости и эгоизма, понимая их столь же
абстрактно и метафизически. В справедливости он, подоб-
но Прудону, видит полное возмещение труда производи-
телю, а в эгоизме, как и Штирнер,—- заботу индивида
лишь о самом себе. Социалист, по его мнению, справсд-
2 Зак. № 158
33
лив, так как требует для себя лишь действительный
плод своей работы, и в то же время он эгоист, так как,
служа обществу, он в конечном счете служит лишь са-
мому себе.
Но понятия абсолютных «эгоизма», «справедливо-
сти» совершенно исключают друг друга. Даже взятые
в качестве относительных, они никогда не совпадают
полностью. Так, справедливому человеку чужд эгоизм
(во всяком случае, он почти всегда будет отодвигаться
на второй план во имя справедливости), и наоборот, за-
конченного эгоиста вряд ли можно считать справедли-
вым человеком.
Бакунин пытается выйти из этого затруднения, сводя
оба эти принципа к одному — солидарности. Смысл его
сводится к тому, что каждый человек может освободить-
ся сам, лишь освобождая других, каждый действитель-
но свободен лишь тогда, когда его свобода санкциони-
руется свободой всех остальных.
Но принцип солидарности так же абстрактен, как
и любой другой, он так же нс может дать ответа на
конкретные вопросы реальной жизни: зачем, каким об-
разом И от чего рабочие, освобождаясь сами, должны
освободить своих эксплуататоров? Как буржуазия «санк-
ционирует» и будет «санкционировать» свободу проле-
тариата и свободу от «чего»?
Кроме того, этот принцип не дает возможности осво-
бодить анархический идеал от односторонности и проти-
воречивости, а наоборот... «Если Прудон был утопи-
стом,— замечал Плеханов,— то Бакунин был им вдвой-
не... В то время, как Прудон... оставался верен своему
принципу договора, Бакунин, раздвоенный между сво-
бодой и равенством, принужден был с самого начала
своей аргументации покидать первую для второй и вто-
рую для первой» [74; с. 210]. Очевидно, именно поэто-
му, собственно, не получилось, да и не могло получить-
ся, у Бакунина ни программы, ни идеала. Ето требова-
34
ния расплывчаты и противоречивы, а представления о
будущей общественной организации сводятся в конечном
счете лишь к самым общим фразам, зачастую очень
громким.
Первыми результатами социальной революции на-
ряду с уничтожением государства, по мнению Бакунина,
должны стать упразднение права наследования, уравне-
ние прав женщины и уничтожение брака, передача зем-
ли тем, кто ее обрабатывает,— гражданским общинам,
передача капитала и орудий труда — рабочим ассоциа-
циям, создание федераций вольных рабочих — как зем-
ледельческих, так и фабрично-ремесленных артелей (ас-
социаций).
«...На нашем знамени...— заявляет Бакунин,— огнен-
ными, кровавыми буквами начертано: разрушение всех
государств, уничтожение буржуазной цивилизации, воль-
ная организация снизу вверх посредством вольных сою-
зов — организация разнузданной чернорабочей черни,
всего освобожденного человечества, создание нового об-
щечеловеческого мира».
Плеханов по этому поводу замечал: «Бессмыслица,
совершенно голая, чистая бессмыслица — вот что «на-
чертано» на бакунинском «знамени», и не нужно ника-
ких кровавых и огненных букв, чтобы это было вполне
ясно для всех, еще не загипнотизированных более или
менее гремящей, но сплошь бессмысленной фразеоло-
гией» [74; с. 221].
Но, отрицая частную собственность, Бакунин в то
же время воссоздает ее в новой форме —- форме ассоци-
ированной частной собственности отдельных общин, ар-
телей и т. д., составляющих анархическую федерацию,
увековечивая тем самым в обществе действие законов
капиталистического производства. Это бесплановая эко-
номика, рынок, конкуренция, деньги, эксплуатация и пр.
Однако если быть логичным и последовательным, то,
воссоздавая буржуазное общество со всеми его чертами,
35
следует воссоздать также и буржуазное государство.
Бакунин здесь непоследователен и нелогичен. И в этом
отношении Штирнер и Прудон честнее и принципиаль-
нее.
Бакунин — выдающаяся личность в русском и миро-
вом освободительном движении, человек, все своп не-
заурядные способности, всю свою неиссякаемую энергию,
наконец, всю свою жизнь отдавший борьбе за освобож-
дение рабочего класса, трудящихся, угнетенных и эксп-
луатируемых.
Во многом можно было бы упрекнуть Бакунина, и
это нередко делают его биографы. Так, например, ему
ставится в вину «Исповедь», написанная по предложе-
нию Николая I и звучавшая порой как покаяние, обе-
щание присоединиться к Александру II, если тот со-
гласится сделаться «царем мужиков», данное в ста-
тье «Народное дело. Романов, Пугачев или Пестель?»,
наконец, предполагаемая связь Бакунина с Нечаевым,
ставшим одним из прототипов «Бесов» Ф. М. Достоев-
ского. Но еще Герцен отмечал противоречивость этой
выдающейся личности, и вполне уместным поэтому пред-
ставляется обращение к его оценке. «С страстью пропо-
ведования, агитации... пожалуй, демагогии, с беспрерыв-
ными усилиями учреждать, устраивать комплоты, пе-
реговоры, заводить сношения и придавать им огромное
значение,— писал он,— у Бакунина прибавляется готов-
ность первому идти на исполнение, готовность погиб-
нуть, отвага принять все последствия. Это натура геро-
ическая, оставленная историей не у дел. Он тратил свои
силы иногда на вздор, так, как лев тратит шаги в клет-
ке, все думал, что выйдет из нее. Но он не ритор, боя-
щийся исполнения своих слов или уклоняющийся от
осуществления своих общих теорий... Бакунин имел мно-
го недостатков, но недостатки его были мелки, а силь-
ные качества — крупны. Разве это одно не великое де-
ло, что, брошенный судьбою куда б то ни было и схва-
36
тпв две-три черты окружающей среды, он отделял ре-
волюционную струю и тотчас принимался вести ее далее,
раздувать, делая ее страстным вопросом жизни?!!»
[38; с. 287].
Бакунин, так же как и его предшественники, нс смог
найти анархического идеала. Он молился не тому богу,
но молился истово, убежденно, до самозабвения. Имен-
но этим объясняется тот вред, который Бакунин и баку-
нисты принесли молодому тогда еще международному
рабочему движению. Но это, скорее, не вина, а беда ве-
ликого бунтаря, и мы храним о нем благодарную па-
мять. Те же слова можно сказать о другом нашем со-
отечественнике — пламенном революционере П. А. Кро-
поткине.
Глава третья
ПРОДОЛЖЕНИЕ ПОИСКОВ
Теория анархизма — начало или конец!
Путешественник и натуралист, географ, геолог и зо-
олог, философ, историк и социолог, писатель, литерату-
ровед и публицист, теоретик анархизма и революционер,
Кропоткин сказал свое веское слово и оставил замет-
ный след в каждой из этих областей человеческого зна-
ния и общественной деятельности и обессмертил свое
имя еще при жизни. Будучи материально вполне обес-
печенным, он всю жизнь добывал хлеб своим собствен-
ным, очень нелегким трудом; имея по происхождению,
пожалуй, больше прав на русский престол, чем любой
из представителей династии Романовых, стал врагом
всех монархий, а заодно и всех республик мира; дважды
отказавшись от блестящей карьеры, он большую часть
своей долгой жизни посвятил развитию и пропаганде
идей анархизма, борьбе за освобождение всего угпетсн-
37
ного человечества, платя за это тюремным заключени-
ем, эмиграцией, бесконечными скитаниями, рискуя жиз-
нью, приобретая взамен уважение современников и по-
томков.
Родился Петр Алексеевич Кропоткин в 1842 году в
семье, ведущей свою родословную от Рюриковичей, о
чем имелась грамота, висевшая в доме на почетном ме-
сте. Сам факт рождения, таким образом, обеспечивал
ему ускоренное прохождение табели о рангах на любом
служебном поприще.
В 1857 году, согласно сделанному ранее распоряже-
нию Николая I, Кропоткин поступает в Санкт-Петер-
бургский его императорского величества Пажеский кор-
пус — одно из самых привилегированных учебных заве-
дений тогдашней России. В 1861 году как первый уче-
ник выпускного класса он получает звание фельдфебе-
ля и камер-пажа царя. Это звание открывало постоян-
ный доступ во дворец и давало возможность личного,
пусть п не очень короткого, общения с самим импера-
тором. Такое начало могло бы удовлетворить самые
дерзкие упования любого юноши из высшего света, но
по окончании корпуса в 1862 году Кропоткин оставляет
Петербург и отправляется в Сибирь.
Отец — помещик, генерал в отставке, не понял и не
принял такого решения; Александр II не понял, но, по-
жав плечами, принял. Кропоткин в результате огром-
ной духовной работы понял, что служба царю и служба
Отечеству не одно и то же. Он выбрал второе, но буду-
чи романтически настроен, полагал, что служить Отече-
ству можно тем успешнее, чем дальше от царя и его
двора находишься.
В Сибири он служит в Амурском казачьем войске,
затем чиновником особых поручений при иркутском ге-
нерал-губернаторе. В это же время Кропоткин совер-
шает несколько путешествий по Восточной Сибири и
Маньчжурии. Из них самое значительное — от устья ре-
38
ки Витим через Ленские золотые прииски до Читы в
1866 году. В этой экспедиции он открывает Патомское
и Витимское плоскогорья, несколько горных хребтов, со-
бирает большой географический и геологический мате-
риал, за что награждается золотой медалью Русского
географического общества.
Кропоткиным по-прежнему движет идея служения
Отечеству, но постепенно он понимает, что сущность и
содержание этой деятельности менее всего зависят от
географического местоположения. И в 1867 году он вы-
ходит в отставку и приезжает в Петербург.
Здесь Кропоткин продолжает свою научную деятель-
ность. Он избирается секретарем отдела физической
географии Русского географического общества и с
1868 года работает над проблемой освоения северных
морей. Результатом этой работы стало теоретическое
обоснование существования в Ледовитом океане суши,
расположенной к северу от Новой Земли. Эта гипотеза
получила блестящее подтверждение, когда в 1873 году
австрийская экспедиция открыла сушу, названную Зем-
лей Франца Иосифа.
В 1871 году Кропоткин исследует ледниковые отло-
жения в Финляндии и Швеции. Результатом этой рабо-
ты стала книга «Исследования о ледниковом периоде»,
опубликованная позже и принесшая автору мировую из-
вестность.
Высокая, но абстрактная идея служения Отечеству,
конкретизируясь, постепенно трансформировалась у Кро-
поткина в идею служения народу. В Сибири он впервые
по-настоящему узнал народ, близко познакомился с его
жизнью, оценил и даже в известном смысле переоценил
его творческий потенциал. Путешествуя по Сибири и
позже — по Финляндии и Швеции, он проникся глубо-
ким сочувствием ко всей угнетенной и эксплуатируемой
части человечества.
39
Жизнь в Сибири, среда, окружающая Кропоткина, а
также книги Прудона и Кине, которые ученый читал в
этот период, побуждают его пересмотреть свои взгляды
на настоящее и будущее России: путь реформ разочаро-
вал Кропоткина, путь просвещения вызывал сильные
сомнения. Его отношение к революции приобретает по-
ложительный характер. И в Сибири, и позже, в Петер-
бурге, мысль о насильственном изменении существующе-
го порядка постепенно перерастает в глубокую револю-
ционную убежденность.
Осенью 1871 года Кропоткин отказывается от пред-
ложенного ему поста главного секретаря Русского гео-
графического общества и в начале 1872 года отправля-
ется за границу. Целью этой поездки было знакомство
с рабочим движением и особенно с деятельностью Ин-
тернационала, изучение различных течений социалисти-
ческой мысли.
Посетив Бельгию и Швейцарию, он примкнул к ба-
кунинскому крылу Интернационала, а в мае, возвратив-
шись в Россию, вошел в общество чайковцев, присоеди-
нившись тем самым не только идейно, но и организаци-
онно к русскому революционному народничеству 70-х
годов. Вместе с Кравчинским, Перовской, Фигнер, Кле-
менцем, Морозовым и другими известными революцио-
нерами Кропоткин с головой уходит в пропагандистскую
работу, организует явочные квартиры, составляет про-
граммные документы, переправляет нелегальную лите-
ратуру из-за границы, ведет пропаганду среди петербург-
ских рабочих.
Арест в 1874 году, заточение в Петропавловскую кре-
пость, перевод в Дом предварительного заключения,
дерзкий побег из тюремного госпиталя, эмиграция —
так завершается первый русский период жизни
П. А. Кропоткина и начинается более чем сорокалетнее
изгнание.
За границей он сразу же включается в революцпон-
40
ную деятельность, представляя вместе с Джемсом Гиль-
омом, Элизе Реклю и другими соратниками и последо-
вателями М. А. Бакунина анархическое крыло в запад-
ноевропейском революционном движении. Постепенно
Кропоткин становится одним из самых видных руково-
дителей и теоретиков анархизма, сменив в этой роли
умершего в 1876 году Бакунина.
Очень скоро, однако, пришлось испытать на себе всю
полноту «свободы», обеспечиваемой западными демокра-
тиями. Кропоткин подвергается постоянному гонению и
преследованию со стороны правительств Швейцарии,
Бельгии, Франции. Он вынужден часто менять место
своего жительства, перебираясь из города в город, из
страны в страну. В конце 1882 года он арестовывается
французской полицией, в январе 1883 года приговарива-
ется к пятилетнему тюремному заключению.
Все это время между дипломатическими кругами
Франции и России существовал тесный контакт, и цент-
ральной фигурой, вокруг которой велась тайная дипло-
матическая возня, был П. А. Кропоткин.
Но эти каналы, с помощью которых Александр III
стремился покончить с революционной деятельностью
бывшего подданного своего отца, были не единственны-
ми. Созданная из представителей высшей аристократии
для охраны царского престола «Священная дружина»
наметила целую серию политических убийств, среди ко-
торых убийства Кропоткина и его друга, французского
публициста Анри Рошфора ставились как первая и бли-
жайшая цель. Лишь случайное стечение обстоятельств
помешало «Священной дружине» реализовать свои
планы.
Освобожденный из тюрьмы благодаря настоятель-
ным требованиям демократической печати и группы де-
путатов французского парламента, высланный респуб-
ликанским правительством из Франции, тяжело больной
Кропоткин в марте 1886 года переехал в Англию и посс-
41
лился в Лондоне. Здесь он, не оставляя пропагандист-
ской работы, занимается главным образом публицисти-
ческой и научной деятельностью.
В 1917 году Кропоткин получил наконец возмож-
ность вернуться на Родину. Как революционер, почти
полвека боровшийся за освобождение всех эксплуати-
руемых и угнетенных, он приветствовал Великую Ок-
тябрьскую социалистическую революцию, а в 1920 году
обратился с письмом к европейским рабочим, призывая
их оказывать всяческое давление на правительства, что-
бы прекратить интервенцию против революционной Рос-
сии; но, как убежденный анархист, он отрицал любые
формы государственной власти, в том числе и диктату-
ру пролетариата. Последние свои годы Петр Алексее-
вич провел в подмосковном городе Дмитрове, где и умер
в феврале 1921 года.
Как теоретик анархизма П. А. Кропоткин пишет о
воззрениях своих предшественников: «Прудон продол-
жал работу Фурье и Оуэна, а Бакунин применил свое
ясное и широкое понимание философии истории к кри-
тике современных учреждений, «создавая в то же время,
как разрушая». Но все это было только подготовитель-
ной работой» [58; с. 368].
Развивая идеи Штирнера, Прудона, Бакунина, пыта-
ясь разрешить проблемы, не решенные ими, а также от-
ветить на вновь поставленные вопросы, П. А. Кропоткин
видит свою задачу прежде всего во всестороннем науч-
ном обосновании анархизма. Он понимает анархизм го-
раздо шире, чем все его предшественники, и старается
создать целостное, непротиворечивое философское есте-
ственнонаучное и общественное мировоззрение.
Анархизм, считает Кропоткин, не есть порождение
философии или науки. Рождаясь в народе, в его повсе-
дневной жизни, он сам должен породить философию как
свое теоретическое обоснование. Ни одна из существу-
ющих и существовавших философских систем неспособ-
42
на, по его мнению,— и в этом он, безусловно, прав —
служить теоретической основой для анархизма. Однако
это обстоятельство, считает теоретик анархизма, вовсе
не говорит о том, что создание такой философии прин-
ципиально невозможно. Напротив, она может и «должна
быть развита совершенно другим путем, чем метафизи-
ческим или диалектическим методом, применявшимся
в былое время к наукам о человеке» [58; с. 369].
Что же предлагает Кропоткин в качестве такого уни-
версального метода?
Он соединяет индуктивный метод с теорией эволю-
ции Дарвина, причем делает это механически. Индук-
тивно-эволюционный метод Кропоткина — такое назва-
ние представляется нам правомерным — содержит, та-
ким образом, уже в самом себе противоречие, которое
в его дальнейшем развитии не может быть ни преодоле-
но, ни снято, так как оно не является диалектическим.
В «Диалектике природы» Энгельс писал: «...доказать
теорию развития при помощи одной только индукции
невозможно, так как она целиком антииндуктивна. По-
нятия, которыми оперирует индукция: вид, род, класс,
благодаря теории развития стали текучими и тем самым
относительными, а относительные понятия не поддаются
индукции» [6; с. 542].
Посвятив значительную часть своей жизни созданию
новой философской системы, теоретик анархизма не вы-
полнил, да и не мог выполнить этой задачи. Однако
если такая система и была бы построена, то она была
бы весьма противоречива, т. е. она не только вступала
бы в противоречие с описываемой ею действительностью,
но и противоречила бы зачастую самой себе. Большая
часть философских воззрений Кропоткина метафизична
и если не полностью повторяет аналогичные положе-
ния домарксового материализма, то перекликается с ними.
В качестве примера такого одностороннего отобра-
жения объективной реальности можно привести фило-
43
софскую картину мира, рисуемую автором «Современ-
ной науки и анархии». Сводя сложные формы движе-
ния материи к более простым, а затем к простейшим,
высшие уровни ее организации к низшим, считая, что
химия — есть лишь глава молекулярной механики...
жизнь есть не что иное, как ряд химических разложе-
ний и вновь возникающих соединений из очень слож-
ных молекул... [56; с. 28], он пишет: «Механические яв-
ления... достаточные нам для объяснения всей природы
и жизни органической, умственной и общественной. Без
сомнения, остается еще много неизвестного, темного и
непонятного в мире; без сомнения, всегда будут откры-
ваться новые пробелы в нашем знании, по мере того
как прежние пробелы будут заполняться. Но мы не ви-
дим области, в которой нам будет невозможно найти
объяснения явлениям при помощи тех же простейших
физических фактов, наблюдаемых нами вокруг, как, на-
пример, при столкновении двух шаров на бильярде или
при падении камня, или при химических реакциях. Этих
механических фактов нам пока достаточно для объясне-
ния всей жизни природы. Нигде они нам не изменили,
и мы не видим даже возможности открыть такую об-
ласть, где механические факты будут недостаточны»
[56; с. 22—23].
Другие философские положения Кропоткина —• их,
правда, меньшинство — диаметрально противоположны
приведенным выше. Больше того, они как бы взрывают
возводимую систему изнутри и выходят за ее тесные
рамки. В книге «Современная наука и анархия» он опре-
деляет познание как бесконечный процесс, как переход
от одной степени «приближения» к другой и т. д. Он пи-
шет: «...мы постоянно видим, как астроном или физик
доказывает нам существование известных соотношений
между различными явлениями; эти соотношения мы на-
зываем «физическим законом». После того многие уче-
ные начинают изучать детально, как прилагается этот
44
закон на практике. Но скоро, по мерс того как в резуль-
тате их исследований накопляются факты, они видят,
что закон, который они изучают, есть только «первое
приближение»; что факты, которые нужно объяснить,
оказываются гораздо сложнее, чем они казались вна-
чале» [56; с. 22]. Это положение удивительно похоже на
учение В. И. Ленина о сущностях разных порядков, где,
в частности, говорится: « ..и мир явлении, н мир в себе
суть моменты познания природы человеком, ступени из-
менения или углубления (познания). Передвижка мира
в себе все дальше и дальше от мира явлений — вот че-
го не видно пока у Гегеля» [18; с. 138]. Кроме того, не-
которые мысли Кропоткина о революции в естествозна-
нии конца XIX — начала XX века перекликаются с
соответствующими местами книги В. И. Ленина «Мате-
риализм и эмпириокритицизм».
«Синтетическая» философия — как называл се Кро-
поткин вслед за позитивистами Г. Спенсером и О. Кон-
том — оказывается эклектической. Это первое, ближай-
шее, но далеко не единственное следствие применения
противоречивого в самом себе индуктивно-эволюционно-
го метода. Этим же в немалой степени обусловлены,
по-видимому, и недостатки социологического обоснова-
ния анархизма, анархического общественного идеала.
Между обществом и государством Кропоткин прово-
дит резкую грань. «Государство,— пишет он,— одна из
тех форм, которые общество принимало в течение своей
истории. Каким же образом можно смешивать постоян-
ное с случайным — понятие об обществе с понятием о
государстве?» [56; с. 148]. Первоначально в обществе,
по его мнению, царят всеобщее равенство, солидарность
и свобода. Но по мере накопления опыта, увеличения ко-
личества обычаев и обрядов появляется необходимость
в специальных их хранителях. Такими хранителями яв-
ляются жрецы, старейшины, военачальники. Вместе с
правом хранения законов общество дает им и право
45
контролирования их исполнения, а тем самым — и
власть. Но, получая власть, они становятся над общест-
вом и вступают с ним в непримиримое противоречие. Из
страха быть разоблаченными и низложенными, они объ-
единяются и образуют правительство, навязывая обще-
ству форму государства.
Возвращение общества (рано или поздно) к своему
естественному состоянию, по мнению теоретика анархиз-
ма, является неизбежным, а уничтожение государства,
следовательно,— необходимым.
Сущность любого 'Государства, считает Кропоткин, в
том, что оно является тормозом общественного прогрес-
са и орудием эксплуатации большинства меньшинством.
Он определяет государство как «общество взаимного
страхования, заключенного между землевладельцем,
воином, судьей и священником, чтобы обеспечить каж-
дому из них власть над народом и эксплуатацию бед-
ноты» [56; с. 99]. Сущностью государства обусловлена
его основная и единственная функция. Эта функция
двояка — угнетение, подавление, эксплуатация внутри
страны [55; с. 17] и экспансия вне ее.
Но «отлично» осуществляя свою основную функцию,
государство, по мнению Кропоткина, не выполняет или
выполняет очень плохо остальные функции, которые оно
берет на себя. Для пользы общества эти функции могут
и должны быть переданы самому обществу.
Неспособность государства осуществлять взятые им
на себя функции — все, кроме одной,— делает его, та-
ким образом, ненужным и бесполезным, а выполнение
этой одной — даже в высшей степени вредным для об-
щества. И если раньше теоретик анархизма говорил об
объективной неизбежности уничтожения государства, то
теперь он доказывает, что государство может и долж-
но быть уничтожено немедленно.
Ненаучиость общесоциологической концепции Кро-
46
поткина проявилась прежде всего в ее противоречиво-
сти.
В «Современной науке и анархии» Кропоткин пишет:
«С самых отдаленных времен каменного века дикари
должны были видеть, какие происходят плачевные по-
следствия, как только люди позволяют овладеть вла-
стью кому-нибудь из своей среды, хотя бы то был са-
мый умный, самый храбрый, самый мудрый из них»
[56; с. 56]. Тем не менее все или почти все современные
Кропоткину народности и нации, давно находящиеся на
сравнительно высокой ступени общественного развития,
уже имели государственную форму правления. «Проти-
воестественное» в теории Кропоткина оказывалось в
действительности вполне естественным, случайное — не-
обходимым, «обман жрецов и военачальников» — исти-
ной. Такое происхождение государства, каким оно пред-
ставлялось теоретику анархизма, в жизни могло иметь
место в одной, в лучшем случае в нескольких общинах,
но не в глобальных масштабах.
Кропоткин в ряде своих работ пытается преодолеть
это затруднение. Например, в работе «Коммунизм и
анархия» он пишет: «...в десятом, одиннадцатом и две-
надцатом веке в городах того времени создавались об-
щины вольных и равных людей, но в тех же самых об-
щинах, четыреста лет спустя, народ, под влиянием уче-
ний церкви и Римского права, требовал диктатуры ка-
кого-нибудь монаха» [52; с. 20]. А почему?
На этот вопрос Кропоткин отвечает так: «...в горо-
дах развивались понятия Римского права, верховной
церкви и государственного права, тогда как первона-
чальные понятия о третейском суде, о свободном догово-
ре и о личном почине притупились, исчезли,— и из этого
родилась рабская приниженность семнадцатого и на-
чала восемнадцатого века в Средней Европе» [52; с. 201.
Но какова природа развившихся в народе понятий
«римского права», верховной церкви, государственного
47
права и каковы причины притупления н исчезновения
понятий о «третейском суде», о «свободном договоре» и
о «личном почине» — эти вопросы Кропоткин оставляет
открытыми.
Концы не сходились, целостной, непротиворечивой
анархической социологии не получалось, и Кропоткин
предпринимает новые попытки теоретического обосно-
вания неизбежности и возможности революционного пе-
рехода от государственности к анархии. Только на этот
раз он черпает свои аргументы в истории человечества.
История, по мнению Кропоткина, не представляет
одной непрерывной линии развития. Историческое раз-
витие, по временам останавливаясь в одной части света,
начинается в другой, чтобы затем, вновь прекратив-
шись, начаться в третьей и т. д. Так, история цивилиза-
ции Египта, начинаясь в первобытном племени, прошла
стадии сельской общины, затем вольного города и на
стадии государства после некоторого расцвета погибла.
После этого развитие вновь началось в Ассирии, в Пер-
сии, в Палестине и, пройдя те же стадии, прекратилось.
Тот же цикл зарождения, расцвета и гибели цивилиза-
ции повторился последовательно в Древней Греции, а
затем в Риме.
Цивилизация вновь зародилась среди кельтских, гер-
манских, славянских и скандинавских племен. Пройдя
стадии первобытного племени, сельской общины, воль-
ных городов, она находится ныне на стадии государст-
ва, и государство, по мнению Кропоткина, погубит ее
так же, как погубило оно все предшествующие цивили-
зации, если... само оно не будет немедленно уничтожено.
«Одно из двух,— считает теоретик анархизма,— или го-
сударство раздавит личность и местную жизнь; завла-
деет всеми областями человеческой деятельности, прине-
сет с собой войны и внутреннюю борьбу из-за облада-
ния властью, поверхностные революции, лишь сменяю-
щие тиранов, и, как неизбежный конец,— смерть, или
48
государство должно быть разрушено, и в таком случае
новая жизнь возникнет в тысяче и тысяче центров, на
почве энергической, личной и групповой инициативы, на
почве вольного соглашения. Выбирайте сами!» [56;
с. 196—197|.
Призванный дать обоснование объективной необходи-
мости уничтожения государства, закон цикличности со-
циального процесса переносил эту необходимость в об-
ласть сознания субъекта. Более того, из этого закона
скорее вытекала необходимость и неизбежность гибели
всей современной Кропоткину цивилизации, нежели не-
обходимость и возможность уничтожения современного
ему государства. И наконец, «теория цикличности», не-
верно представляя исторический процесс, вступала в
противоречие с эволюционным взглядом Кропоткина па
жизнь природы и общества. Критикуя субъективизм в
социологии (это вполне относится и к Кропоткину),
В. И. Ленин писал: «...только сведение общественных
отношений к производственным и этих последних к вы-
соте производительных сил дало твердое основание для
представления развития общественных формаций естест-
венно-историческим процессом. А понятно само собой,
что без такого воззрения не может бытьиобщественной
науки. (Субъективисты, например, признавая законосо-
образность исторических явлений, не в состоянии, одна-
ко, были взглянуть на их эволюцию как на естественно
исторический процесс,— и именно потому, что останав-
ливались на общественных идеях и целях человека, не
умея свести этих идей и целей к материальным общест-
венным отношениям)» [8; с. 138].
Полемизируя с Прудоном и будто бы солидаризиру-
ясь с Марксом, Бакунин провозглашал примат эконо-
мического факта относительно факта политического.
Движущей силой исторического процесса он объявлял
борьбу. Но у Маркса это была борьба классов, у Баку-
нина же — борьба двух инстинктов, свойственных самой
49
природе человека. Эти инстинкты он называл властолю-
бием и эгоизмом. Под последним он понимал стремление
к свободе, отказ от всякой власти.
Кропоткин, оставаясь на почве исторического идеа-
лизма, наделяет этими же чертами природу человече-
ского общества. История человечества, по мнению теоре-
тика анархизма, есть не что иное, как борьба двух на-
чал, которые он называет народным и государственным,
двух тенденций — прогрессивной и регрессивной, реакци-
онной. Он пишет: «Через всю историю нашей цивилиза-
ции проходит два течения, две враждебные традиции:
Римская и народная; императорская и федералистская;
традиция власти и традиция свободы. И теперь, накану-
не великой социальной революции, эти две традиции
опять стоят лицом к лицу» [56; с. 195]. Более того, тео-
ретик анархизма считает, что выбор в пользу отрицания
государства уже сделан человечеством в ходе его исто-
рического развития. На деле же этот выбор сделан са-
мим П. А. Кропоткиным.
Таким образом, и историческое обоснование анархиз-
ма страдало темп же недостатками, что и его философ-
ско-социологическое обоснование. Это и неудивительно,
ведь, обладая огромной эрудицией и научной добросо-
вестностью, Кропоткин оставался идеалистом в своих
воззрениях на социальный процесс. История в его кон-
цепции, выражаясь словами Маркса, становилась «про-
стой историей предвзятых идей, сказкой о духах и приз-
раках, а действительная, эмпирическая история, состав-
ляющая основу этой сказки, используется только для
того, чтобы дать тела этим призракам» [1; с. 116].
Единственно возможный путь уничтожения государ-
ства для П. А. Кропоткина — революция, и здесь он бес-
компромиссен. Но его воззрения на социальную револю-
цию весьма противоречивы. Главное противоречие, с ко-
торым сталкивается Кропоткин, которое он пытается, но
так и не может разрешить,— это противоречие между
50
революцией — актом, обусловленным волей народа и
уровнем развития его сознания, и революцией — процес-
сом, обусловленным целым рядом объективных причин.
Из всей анархической социологии с очевидностью сле-
дует, что социальная революция — это бунт, народное
восстание, направленное только на уничтожение госу-
дарства, и утверждение тем самым безгосударствеиного
анархического коммунизма — насильственный акт. Лишь
такое понимание революции органически вписывается в
революционно-анархическую доктрину Кропоткина.
Вместе с тем Кропоткин дает определение революции
[54; с. 2—3], позволяющее трактовать ее иначе: это —
коренная ломка всего общественного уклада, включая
идеологию, общественную психологию и нравственность;
это — не только разрушительная сила, ломающая века-
ми сложившиеся формы жизни; это — вместе с тем со-
зидательная сила, так как на развалинах старого строя
она возводит новое общественное здание, соответствую-
щее новым историческим условиям; это, наконец, про-
цесс, которому теоретик анархизма отводит значитель-
ный временной период.
Противоречивым представлениям Кропоткина о ре-
волюции соответствуют и противоречивые представления
о месте и роли в ней анархистов. Так, утверждая, что
«прежде всего, анархисты — не партия» [54; с. 137], он
в 1904 году, в период активизации анархистского движе-
ния, ставит вопрос о создании анархистской партии в
России [72; с. 137].
Необходимость революции как возвращение общест-
ву его естественного состояния возникает с появлением
государства, считал Бакунин. И Кропоткин соглашается
с этим. Но если Бакунин считал, что готовность народа
к революции и возможность самой революции определя-
ются степенью отчаяния, в которое ввергнуты народные
массы государственным гнетом, то Кропоткин связыва-
ет это с надеждой. Но на что?
51
Революция возможна тогда, считает Кропоткин, ког-
да самые широкие угнетенные и эксплуатируемые массы
воспримут передовой общественный идеал и этот идеал
станет их идеалом, усвоят истинно научную теорию об-
щественного развития (и первое и второе, разумеется,
будут анархическими), когда надежда на воплощение
этого идеала станет единственным двигателем масс. Вот
почему почти 50 лет своей жизни сам Кропоткин посвя-
тил поиску, обоснованию, развитию н пропаганде этого
идеала. Не случайно уже его записка, составленная для
кружка Чайковского и лепная в основу его программы,
так и называлась: «Должны ли мы заняться рассмотре-
нием идеала будущего строя?»
Кропоткин, как и Бакунин, выступил под флагом ре-
волюционного отрицания буржуазной частной собствен-
ности и буржуазного государства. Но его не удовлетво-
ряла предложенная Бакуниным коллективная собствен-
ность. Она, по его мнению, не могла обеспечить свободы
и равенства всех членов будущего общества. Он требо-
вал полного обобществления всей собственности в обще-
национальном, а затем и в интернациональном масшта-
бе. Кропоткин выступил, таким образом, уже как ком-
мунист. Но анархический коммунизм — а именно так
Кропоткин назвал свое учение — не мог оставаться ни
последовательным коммунизмом, ни последовательным
анархизмом. И это видно уже на примере анархо-комму-
нистического идеала.
Кропоткин, в сравнении со своими предшественника-
ми, гораздо больше сил, времени и внимания уделял
разработке проблем идеала будущего безгосударствен-
ного общества, поэтому предоставим слово ему самому.
Он изображает свой общественный идеал следующим
образом: «Освобождение производителя от ига капита-
ла. Коммунальное производство и свободное потребле-
ние всех продуктов совместной работы. Освобождение
его от ярма правительства. Свободное развитие индиви-
52
дов в группах и групп в федерациях. Свобода организа-
ций от простых до сложных сообразно взаимным нуж-
дам и тенденциям. Освобождение от религиозной мора-
ли. Свободная мораль, без принуждения и санкции, раз-
вивающаяся из самой жизни общества и переходящая
в состояние обычая» [53; с. 26]. В «Записках революцио-
нера» он несколько дополняет и конкретизирует это
представление: «Развитию новых форм производства и
всевозможных организаций будет предоставлена пол-
ная свобода; личный почин будет поощряться, а стрем-
ление к однородности и централизации будет задержи-
ваться. Кроме того, это общество отнюдь нс будет за-
кристаллизовано в какую-нибудь неподвижную форму:
оно будет, например, беспрерывно изменять свой вид,
потому что оно будет живой, развивающийся организм.
Ни в каком правительстве не будет представляться тог-
да надобности, так как... его заменит вполне свободное
соглашение и союзный договор; случаи же столкновения
неизбежно уменьшатся, а те, которые будут возникать,
могут разрешаться третейским судом» [58; с. 366].
Эти высказывания теоретика анархизма показывают
чуть ли не полное сходство его общественного идеала
с идеалом научного коммунизма. Именно на этом будут
играть последующие поколения анархистов. Но вот что
характерно — и это очень точно выразила в своем вве-
дении к кропоткинским «Запискам революционера»
В. А. Твардовская: «...чем больше всматриваешься в
контуры будущего общества, намеченные Кропоткиным,
тем меньше хочется там жить. Стремясь освободить в
своей утопии человека от всякой независимости от госу-
дарства, от авторитарности, Кропоткин, по сути дела,
подчинил его массе условностей. „...Безначальный ком-
мунизм” напоминает тот „коммунизм” казарменного или
монастырского типа, который отпугивал и самого Кро-
поткина» [58; с. 25—26].
В чем же тут причина? Да все в том же — к аналп-
53
зу общественных явлений и процессов Кропоткин под-
ходит с тех же утопическп-идеалистических позиций, что
и его предшественники, В основу всех своих теоретиче-
ских конструкций он кладет ту же абстрактную чело-
веческую природу, основным принципом которой, в от-
личие от Штирнера, Прудона и Бакунина, считает «вза-
имную помощь». Эта взаимопомощь является, по его
мнению, в то же время основным законом жизнедеятель-
ности и развития человеческого общества.
Но, оставаясь утопистом, Кропоткин не мог научно
объяснить происхождения государства, а следовательно,
не сумел до конца избавиться от него ни в своей теории,
ни в своем анархическом идеале. Предвосхищая неиз-
бежные обвинения в утопизме, Кропоткин заявлял, что
анархический идеал ничего общего не имеет ни с од-
ной из существующих и возможных в будущем социаль-
ных утопий. По его мнению, утописты, конструируя свой
идеал совершенного общества, вкладывают в него то,
чего никогда не было, нет и, следовательно, не может
быть в действительности; и наоборот, анархисты видят
черты своего идеала в истории общества, в его жизни.
Сам Кропоткин видит их в средневековой сельской об-
щине, в вольном городе. Более того, он усматривает не-
которые черты своего анархо-коммунистического идеала
и в новых явлениях жизни буржуазного общества — в
крупных национальных акционерных обществах, интер-
национальных монополиях, трансконтинентальных же-
лезных дорогах, международном туризме и т. д.
Кропоткин, таким образом, подобно своим предшест-
венникам, возвращается к классово-антагонистическому
обществу, видя в нем черты своего идеала. Но предста-
вить этот идеал как неантагонистическое, безгосударст-
венное общество крайне трудно, да и практически не-
возможно. Не случайно поэтому в процессе «поиска», в
громогласных заявлениях анархистов все чаще звуча-
ли пессимистические нотки.
54
Так, уже Бакунин сомневался в возможности научно
«предугадать» формы будущей социальной жизни; тем
не менее сам он пытался сделать это. Кропоткин гово-
рил о возможности научно определить четыре-пять ос-
новных черт анархического идеала; тем не менее он
строго, порой до мельчайших подробностей, регламенти-
ровал жизнь людей в своем обществе.
Итак, Кропоткин создал довольно оригинальную
доктрину. Она воспроизводила большую часть положе-
ний, выдвинутых предшественниками Кропоткина, в то
же время ее нельзя рассматривать как механическое со-
четание некритических заимствований.
Однако стремление к оригинальности вряд ли входи-
ло в число побудительных мотивов или даже стимулов
деятельности теоретика анархизма. Он ставил перед
собой другую, более серьезную задачу — создание на-
учной, целостной, непротиворечивой революционно-анар-
хической теории. А эта задача не была, да и не могла
быть выполнена.
Действительно, разве можно научно обосновать не-
научные утопические цели? Цели, которые ставил и ста-
вит анархизм, основывались и основываются на абст-
рактных требованиях абстрактной человеческой приро-
ды или человеческого разума, но никак не на глубоком
анализе реальных экономических отношений, экономиче-
ского положения трудящихся классов, объективных це-
лей и задач их борьбы, вытекающих из их объективного
положения в обществе. Анархизм стремился найти бо-
лее прямой, близкий н легкий путь к трудящимся, апел-
лируя к их чувствам и здравому смыслу, «освобождая»
их от участия в политической борьбе. Это приносило
анархизму порой временные успехи, но в этом была и
его главная слабость. В этом таилась и главная опас-
ность его для рабочего движения.
Научный коммунизм избирает более долгий, труд-
ный, но единственно научный и потому единственно па-
55
дежный путь. Через чувства, эмоции он воздействует на
сознание рабочего класса, развивая его способность к
теоретическому мышлению, способствует осознанию им
своей всемирно-исторической миссии. Он не только во-
влекает рабочих в активную политическую деятельность
в рамках эксплуататорского общества, но и поднимает
их до выработки самостоятельной политики, направлен-
ной на его уничтожение. Он объединяет и сплачивает
вокруг рабочего класса всех трудящихся в борьбе про-
тив старого, за утверждение нового.
Не началом, а концом теоретического анархизма
стала доктрина Кропоткина. В ней наиболее полно и
концентрированно проявились недостатки анархизма, его
методологическая порочность, теоретическая несостоя-
тельность. Не потому ли еще в начале 1919 года
В. И. Ленин предлагал издать тиражом 60 тысяч экземп-
ляров четыре тома сочинений Кропоткина, в которые
вошли бы следующие работы: «Записки революционера»,
«Поля, фабрики и мастерские», «Взаимная помощь как
фактор революции», «Великая Французская революция»
[72; с. 201]. Такое переиздание, кроме того, могло бы
способствовать разоблачению некоторых лидеров русско-
го и международного анархизма, спекулирующих на
авторитете выдающегося революционера и гума-
ниста.
А как же идеал и его дальнейшие поиски? Как мы
видели, поиски анархического идеала не принесли ре-
зультатов. Нужно было ставить точку. И ее поставил
видный теоретик анархо-синдикализма Жорж Сорель.
В своей работе «Размышления о насилии» он писал:
«Мы не имеем возможности научным путем предвидеть
будущее» [80; с. 163]. Неудивительно, что после такого
признания сама проблема общества будущего в ходе
дальнейшей эволюции анархизма отодвигалась на вто-
рой план. Б. И. Горев замечал в этой связи: «Очевидно,
теоретики их (анархистов.—Авт.), вкусившие от марк-
56
систского древа познания добра и зла, понимали всю
рискованность для самой идеи анархизма детального
рассмотрения этих вопросов» [41; с. 83—84]. Абстракт-
ность, утопизм, а подчас и просто наивность в воззрени-
ях на общество будущего характеризуют и современный
анархизм. Например, лидер Йиппи (сокращенное назва-
ние одной из анархистских групп в США, претенциозно
именующей себя «Международной молодежной парти-
ей») Джерри Рубин так выражал свой взгляд на обще-
ство будущего: «Племена длинноволосых, nei ров, воору-
женных женщин, рабочих, крестьян и студентов заме-
нят власть... Утром люди будут обрабатывать землю, в
полдень заниматься музыкой и любить в любое время
и в любом месте» [79; с. 81].
Этот идеал очень трудно, даже при всех оговорках,
назвать анархическим, он очень мало напоминает пред-
ставления о будущем обществе теоретиков-анархистов
старшего поколения. У них будущее общество призвано
было обеспечить всем его членам прежде всего возмож-
ность свободно трудиться. Идеал Джерри Рубина — па-
разитический идеал. Вся трудовая деятельность сводит-
ся здесь к земледелию и ограничивается лишь утренни-
ми часами. Кстати сказать, в большинстве современных,
анархически окрашенных коммун, получивших широкое
распространение на Западе, и эта деятельность игнори-
руется.
Будущее общество, по мнению Бакунина н Кропот-
кина, прежде всего должно обеспечить всем своим чле-
нам возможность свободного, всестороннего и гармони-
ческого развития. Джерри Рубин ограничивает это раз-
витие слушанием музыки; и непонятно, почему члены
будущего общества должны слушать музыку именно в
полдень. В действительности члены молодежных анар-
хических коммун слушают ее в любое время суток, а по-
нятие «музыка», как правило, отождествляется с рок-
музыкой.
57
Бакунин, как мы видели, стоял за полное освобожде-
ние женщины, за полное ее равенство с мужчиной и с
этой целью требовал уничтожения буржуазного брака.
Кропоткин и доныне служит образцом высокой нравст-
венности в вопросах любви. Что касается Джерри Ру-
бина, то он понимает любовь в ее самом узком, прими-
тивном смысле, как то, что называется сегодня на За-
паде просто сексом. Для того чтобы любить так, как
этого требует Джерри Рубин, не нужно ни коммунизма,
ни анархизма.
Итак, общезначимый идеал, на создание которого
претендовал анархизм, идеал, выражающий интересы
всех трудящихся и даже всего человечества, так и ос-
тался ненайденным. Анархизм уже на самом первом эта-
пе своей эволюции показал и доказал свою теоретиче-
скую несостоятельность.
Глава четвертая
ИДЕАЛ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ
От теории к эксперименту
Говоря лишь о нескольких чертах анархического
идеала, которые можно прогнозировать теоретически,
Кропоткин подчеркивал, что «все остальное должно быть
неумолимым осуществлением в жизни этих основных
начал» [57; с. 56]. Сегодняшние анархисты более «ре-
шительны» и «бескомпромиссны». Один из их лидеров,
Руди Дучке, отказывался связать себя описанием того
общества, какое он хотел бы видеть, поскольку это оз-
начало бы, по его мнению, нечто статичное и орга-
низованное. Он говорил только о необходимости посто-
янного изменения, развития и политической сознатель-
ности [66, с. 46]. Уже здесь бросается в глаза порази-
тельное сходство анархизма как разновидности «левого»
5В
оппортунизма с оппортунизмом правым — реформизмом.
Вспомним Э. Бернштейна с его формулой: «Движение —
всё, конечная цель — ничто!» Это тяготение к правому
оппортунизму, доходящее порой до полного слияния с
ним,— одна из характернейших черт современного анар-
хизма, в чем мы наглядно убедимся ниже. Л ведь изна-
чально они выступали как течения враждебные и даже
взаимоисключающие.
Но в чем же смысл тех изменений, к которым при-
зывает современный анархизм? Еще Бакунин говорил
примерно так: «Разрушайте все существующее; если вы
будете проделывать это достаточно часто, то в конце
концов вам удастся создать такую социальную органи-
зацию, которая, по меньшей мере, приблизится к той, о
которой вы мечтаете». Все пойдет хорошо, если у вас
будет «непрерывная революция» [74; с. 216].
Таким образом, в конце концов выходило, что тео-
рия бессильна в поисках идеала. Он может, должен
быть и безусловно будет найден и воплощен в жизнь
лишь самими народными массами, только в процессе их
революционной борьбы исключительно путем проб и
ошибок. Выходило, как в известной сказке: «Пойди ту-
да, не знаю куда! Принеси то, не знаю что!» В действи-
тельности, как мы легко убедимся, «пробовали» анар-
хисты, а народные массы лишь расплачивались за их
«ошибки».
В чем же задача анархистов? Она, по их мнению,
ограничивается «стимулированием инициативы и твор-
чества масс», а также «подталкиванием и продолжением
социальной революции». Как анархисты решали и реша-
ют эту задачу, видно из их социальных «экспериментов».
А таких попыток создания на земле «анархистского рая»
было немало. Их примером у нас в России служат мах-
новщина и кронштадтский мятеж.
Махновщину едва ли можно считать чисто анархист-
ским движением, как, впрочем, и вообще вряд ли мож-
59
по найти чисто анархистское движение. Вопрос в дру-
гом: что представляла собой махновщина с точки зре-
ния ее социального состава, кто руководил ею, был ли
анархистом сам «батько», и если да, то в какой мере?
Еще в 1906 году 15-летним юношей Нестор Махно
вступил в кружок молодежи Украинской группы хлебо-
робов анархистов-коммунистов. В 1908 году за терро-
ристическую деятельность он был арестован и пригово-
рен к пожизненному заключению. Находясь в Бутыр-
ской тюрьме, Махно познакомился с видным анархистом
Аршпновым-Мариным и сблизился с ним. Эта духовная
близость сохранялась между ними и впоследствии. Бес-
спорно также то влияние, которое оказывал Аршинов-
Марин на своего ученика.
Освобожденный из Бутырской тюрьмы Февральской
революцией 1917 года, Н. Махно вернулся в Гуляй-По-
ле, где возглавил руководящий комитет Гуляй-Польско-
го крестьянского союза с явно анархической окраской.
В мае 1918 года Махно приехал в Москву, чтобы полу-
чить идейные установки от известных ему идеологов
анархизма и, вооружившись ими, вернуться на Украину
для претворения их в жизнь. Встречи со многими анар-
хистами оставили у Махно удручающее впечатление.
Единственным, о ком он отозвался с теплотой, уваже-
нием и благодарностью, был П. А. Кропоткин. «Он при-
нял меня нежно,— вспоминал Махно,— как еще не при-
нимал никто. На все поставленные мной ему вопросы
я получил удовлетворительные ответы» [69; с. 107].
Мы не можем восстановить истинного содержания
их беседы, поскольку располагаем лишь тем, что оста-
вил нам сам Махно. Но мы знаем, за что ратовал Кро-
поткин. Это — вольная коммуна с полной свободой всех
ее членов. Мы знаем также, против чего он категориче-
ски возражал. Это — экспроприация и террор.
Свое воспоминание о встрече с Кропоткиным Махно
заканчивает довольно патетически: «...во время проща-
60
ния он сказал мне: «Нужно помнить, дорогой товарищ,
что борьба не знает сентиментальностей. Самоотвержен-
ность, твердость духа и воли на пути к намеченной цели
побеждает все». Эти слова Петра Алексеевича я всегда
помнил и помню. И когда нашим товарищам удастся
полностью ознакомиться с моей деятельностью в рус-
ской революции на Украине, а затем в самостоятель-
ной украинской революции, в авангарде которой рево-
люционная махновщина играла особо выдающуюся
роль, она легко заметна. В этой моей деятельности те
черты самоотверженности, твердости духа и воли, о ко-
торых говорил мне Петр Алексеевич. Я хотел бы, чтобы
этот завет помог им воспитать эти черты характера и в
самих себе» [69; с. 107].
Пробравшись обратно в Гуляй-Поле, Махно вступил
в партизанский отряд, который под его руководством
30 сентября 1918 года одержал крупную победу над ок-
купантами. Популярность Махно быстро росла. В нояб-
ре его отряд насчитывал около 6 тысяч человек, в декаб-
ре— до 10 тысяч, а к февралю 1919 года — 50 тысяч.
[47; с. 328]. В основном это войско состояло из зажиточ-
ного крестьянства и многочисленных деклассированных
элементов, порожденных революцией и гражданской
войной. А это, как известно, и есть социальная база
анархизма, та социальная почва, которая его питает
и на которой он произрастает.
Вначале анархисты Украины не ставили вопроса об
установлении связи с махновщиной. «Батько» же звал
их, предлагая развернуть в его армии пропаганду анар-
хистских идей. По свидетельству американской анар-
хистки Эммы Гольдман, побывавшей в Гуляй-Поле, он
приглашал: «Присоединяйтесь ко мне, и мы сумеем под-
готовить условия для действительных анархистских экс-
периментов» [47; с. 330].
И анархисты присоединялись. Они потянулись из
Харькова, Киева, Москвы, Петрограда, Иваново-Возне-
61
сенска и других городов. Это были Михалев-Павленко,
Скорпионов, Бурдыга, Чалдон, Юголобов, Васильев, Пе-
редняя, Француз, Энгарц и такие видные анархисты,
как Аршинов, Волин, Мрачный, Барон (Полевой), Кова-
левич. Они пользовались у Махно особыми привилегия-
ми, занимали руководящие посты; влияя на взгляды
Махно, определяли цели и задачи повстанчества. Высшие
командные должности в армии Махно занимали видней-
шие из анархистов. Так, Волин возглавил РВС махнов-
ской армии, Аршинов — культпросветотдел и редактиро-
вал газеты махновцев; Волин был главным теоретиком,
Аршинов — политическим руководителем махновщины.
Итак, хотя и с известными оговорками, махновщину
вполне можно рассматривать как одну из разновидно-
стей анархизма, если не в теории, то, по крайней мере,
в практнчески-политической сфере. Этого не отрицали
и сами анархисты. Более того, тот же Волин писал позд-
нее, что махновщина доказывает «глубокую верность и
реальность анархизма, как единственной подлинно рево-
люционной идеологии труда» [41; с. 134].
А чем доказывает? Очевидно, теми самыми «дейст-
вительными анархистскими экспериментами», о которых
говорил «батько». В чем же они состояли и каковы были
их результаты?
На территории, занятой махновскими отрядами, вво-
дились «анархические» порядки. Первым требованием
анархистов, как известно, всегда было упразднение го-
сударства и права. Совершенно соответствовала этому
требованию торжественная декларация, принятая на
съезде махновцев в городе Александровске осенью
1919 года. В ней, в частности, говорилось: «Истинное
правосудие должно быть не организованным, но живым,
свободнььм творческим актом общежития. Самооборона
населения должна быть делом свободной живой само-
организации. Поэтому всякие омертвелые формы право-
судия — судебные учреждения, революционные трибу-
62
налы, уложения о наказаниях, полицейские или мили-
цейские институты, чрезвычайки, тюрьмы и вся прочая
старая бесплодная и ненужная ветошь,— все это долж-
но отпасть само собой и упраздниться при первом же
дыхании свободной жизни, при первых же шагах сво-
бодной и живой общественно-хозяйственной организа-
ции» (41; с. 132].
Все это, по мнению махновцев, должно было быть.
А что было на деле? На деле было неограниченное еди-
новластие «батьки» и его дружины, или «черной сотни»;
была контрразведка, творившая дела поистине ужас-
ные; были изощренные зверские пытки. Представший
позднее перед советским судом начальник штаба мах-
новской армии говорил: «Махно практиковал с первых
дней своего выступления эти пытки... арестованных ру-
били на куски, бросали в топку паровоза, когда человек
был уже убит. Были случаи, когда это производилось
с людьми, которые были приговорены к смертной казни,
но тогда онп были еще живы» [90; с. 53].
Махновский террор был направлен прежде всего про-
тив коммунистов и сторонников Советской власти. Цель
террора — запугать, вселить ужас во всех, кто не сочув-
ствовал махновскому движению.
А как выглядели у ЛАахно экспроприации? Махнов-
цы просто грабили не только учреждения, не только соб-
ранный сельсоветами продналог, но и крестьянский хлеб.
Их экспроприация была по сути дела уголовным банди-
тизмом мелких кулацких шаек.
Махновцы выступали против собственности, но, как
писал И. Тепер (Гордеев), «каждый считал нужным об-
завестись своими собственными кладами, которые обя-
зательно должны были состоять из золота, бриллиантов
и многих других драгоценных вещей. Моногамию они
как чистые анархисты отвергали и утверждали институт
полигамии, т. е. каждый обзаводился гаремом прости-
туток и объявлял диктатуру сифилиса...» [82; с. 27—28].
63
Подобно Бакунину и Кропоткину, Махно выступал
как интернационалист, а махновщина формировалась
как интернациональное движение, противопоставляющее
себя украинскому шовинизму петлюровцев. Но в процес-
се своей эволюции оно становилось все более антисемит-
ским, все более националистическим, все более противо-
поставляло себя «москалям» и сближалось с петлюров-
цами.
Итак, что же дали «эксперименты» Махно? Кубаннн,
например, писал об этом так: «За полтора месяца су-
ществования «безвластников» в Екатеринославской гу-
бернии в полной мере было доказано, что представляет
собой анархическая теория, воплощенная в жизнь. Вме-
сто безвластия — военная диктатура маленьких кресть-
янских бонапартов — «батек», в лице командиров ар-
мии; вместо абсолютной свободы — абсолютная власть
контрразведки; вместо благоденствия, которое должна
была дать социализация промышленности,— разруше-
ние всей промышленности; вместо экономического стро-
ительства— полный хозяйственный развал» [59; с. 120—
121].
Завершая разговор о деятельности Махно и о мах-
новщине как попытке реализации анархических идеалов,
вспомним еще раз слова самого «батьки». «И когда на-
шим товарищам,— писал он,— удастся полностью озна-
комиться с моей деятельностью в русской революции на
Украине, а затем самостоятельной украинской револю-
ции, в авангарде которой революционная махновщина
играла особо выдающуюся роль, они легко заметят...»
Остается только порадоваться, что Кропоткину, напутст-
вовавшему Махно, так и не удалось «полностью озна-
комиться» и «заметить». Революционер-гуманист, он,
разумеется, ни в малейшей степени не причастен к тво-
рившемуся махновцами. Просто махновщина наглядно
показала и убедительно доказала полнейшую невозмож-
ность воплощения утопических анархических идеалов в
64
реальной жизни, всю политическую реакционность анар-
хизма в социалистической революции.
Как и махновщина, вспыхнувший 28 февраля 1921 го-
да в Кронштадте антисоветский мятеж не был чисто
анархистским движением. За ним стояли страны Антан-
ты, во главе его —царские генералы, опиравшиеся на
эсеров и меньшевиков. Но из 25 тысяч кронштадтских
матросов более 10 тысяч — призывники с Украины. Боль-
шинство из них были заражены махновскими идеями,
поскольку прибыли из районов действия банд Махно, а
многие даже побывали в них [47; с 354]. В руководство
мятежниками также входили анархисты. Кроме того,
мятеж поддержали все анархистские группы страны. В
основе программных требований мятежников — перевы-
боров в Совет, свободы слова и печати для анархистов и
«социалистических» партий, упразднения политотделов,
коммунистических боевых отрядов, отмены на фабриках
и заводах дежурств коммунистов, свободы торговли —
лежали анархические требования.
В одной из своих листовок мятежники писали: «Крон-
штадтское восстание есть революция» [47; с. 360]. Поряд-
ки, установленные в результате этой «революции», изоб-
ражались ими как подлинная свобода, самое широкое
безвластие, полное отсутствие всякого принуждения. А
каково было действительное положение вещей? Комму-
нистов хватали и бросали в тюрьмы: в следственной
тюрьме находилось 300 коммунистов, в трюмах «Петро-
павловска», ставшего военной тюрьмой,— 150 [47; с. 361].
Для них установили самый суровый режим. Обсуждался
даже вопрос о расстреле заключенных коммунистов.
Всем жителям Кронштадта приказом «ревкома» бы-
ло запрещено вечером и ночью ходить по городу; они
не имели права выезжать из крепости. И лишь контрре-
волюционеры пользовались полной свободой.
Вооруженный мятеж был подавлен так же вооружен-
ным путем частями Красной Армии при участии делега-
3 Зак. № 158
65
тов X съезда партии, т. е. лучших представителей рабо-
чего класса, крестьянской бедноты, революционных сол-
дат п матросов. Это, как и разгром махновщины в конце
1920 года, служило и служит поводом для клеветы на
Советскую власть и партию большевиков. Так, анархист-
ские идеологи, оказавшиеся за границей, утверждали, а
буржуазные фальсификаторы истории утверждают и се-
годня, что в России имели место поголовное истребление
анархизма и анархистов. Но при этом замалчивается
тот факт, что уже к июню 1921 года почти все аресто-
ванные в связи с кронштадтским мятежом анархисты
были выпущены на свободу, и в тюрьме осталось только
13 человек. 17 сентября 1921 года и они были освобож-
дены под подписку, что не будут выступать против Со-
ветской власти [49; с. 236].
Неохотно вспоминали н вспоминают анархистские
мемуаристы и их буржуазные опекуны и об условиях
содержания анархистов в большевистских тюрьмах. А
они резко отличались от того, что творилось в анархист-
ских застенках махновщины и Кронштадта. Такой вид-
ный деятель контрреволюционной антисоветской органи-
зации анархистов «Набат», как Г. Максимов (Гр. Ла-
поть), которого при всем желании трудно заподозрить
в симпатиях к Советскому государству и Коммунистиче-
ской партии, писал, например, что «заключенные не
только общались друг с другом, но устраивали лекции,
диспуты, свободно ходили до позднего вечера по церков-
ному двору, где они играли в гимнастические игры, дру-
гие без рубашек, развалившись под кустиком чахлой
акации, принимали солнечную ванну...» [68; с. 3]. Осво-
божденные из тюрем анархисты не примирились с Со-
ветской властью. Опп продолжали антисоветскую дея-
тельность и в начале 1922 года были высланы из Рос-
сии.
Но анархизм еще не раз заявлял о себе подобным
образом. Наиболее полно его сущность проявилась в
ы
Испании в 1936—1939 годах. Здесь к этому времени две
трети организованных рабочих были членами Нацио-
нальной конфедерации труда (НКТ), руководимой анар-
хистами-синдикалистами; сильны были анархистские
настроения и в крестьянстве. Здесь противоборство сил
революции и реакции, демократии и фашизма ставило
перед анархистами ту же дилемму, которая стояла пе-
ред русским анархизмом в 1917—1921 годах,— с кем
быть и кого бить?
Лучшие из анархистов сражались на стороне прави-
тельства, хотя и вносили в ряды республиканцев весьма
значительную дезорганизацию. Уже сам факт сотрудни-
чества с государственной властью, ее вооруженной под-
держки говорил об отступлении от собственно анар-
хистских принципов. Но полностью отказались от этих
принципов те из анархистов, кто шел на прямое сотруд-
ничество с мятежниками, на поддержку фашизма. Были
и третьи, пытавшиеся воплотить в жизнь свои анархист-
ские идеалы.
Испанские анархисты, в руках которых оказалась
вся северо-восточная часть страны, имея большое влия-
ние на трудящихся и на остальной части республики, пы-
тались осуществить на практике идеи так называемого
либертарного (свободного), или, выражаясь словами
Кропоткина, вольного, безгосударственного коммуниз-
ма. Вот как это выглядело на примере деятельности
анархистов Арагона.
Сразу же после начала фашистского мятежа анархи-
сты создали Комитет нового социального устройства
Арагона, Риохи и Наварры. В этих районах был про-
возглашен анархо-коммунизм. Комитеты НКТ преврати-
лись в органы власти «Анархистской республики». Первы-
ми актами этой новой власти были обобществление част-
ной собственности, роспуск комитетов Народного фрон-
та, запрещение деятельности других политических пар-
тий, которые объявлялись вне закона, а их члены пре-
67
слсдовались. Кроме того, были выпущены и насильст-
венно введены в обращение новые деньги. В результате
этой операции анархисты похитили у населения респуб-
ликанские деньги, запретив их обращение и присвоив их
в обмен на своп. Ясно, что такие меры не могли поль-
зоваться популярностью среди населения и их надо бы-
ло чем-то «подкреплять».
ФАИ (Федерация анархистов Иберии) и НКТ реши-
ли усовершенствовать правительственные формы руко-
водства и органы власти. Они создали новое правитель-
ство — Арагонский совет под предводительством Хоаки-
но Аскасо. Это правительство состояло из 12 минис-
терств. Позже выяснилось, что в рамках совета плани-
ровалось создание «президентской палаты», которая
должна была присвоить Аскасо звание президента рес-
публики. Так превращали анархисты провозглашаемый
ими безгосударственный коммунизм в некоммунистиче-
ское государство.
Но сказать только это — значило бы не сказать поч-
ти ничего о содержании и размахе деятельности анархи-
стов в Арагоне,—деятельности, названной позже нацио-
нальным позором Испании. Приведем дословно воспоми-
нания Э. Листера, который был свидетелем описываемых
событий и которому Центральное республиканское пра-
вительство поручило распустить Арагонский совет. Вот
что он писал:
«Аскасо и министры анархистского правительства
жили в большей роскоши, чем древние арагонские коро-
ли. Каждая поездка Аскасо в Барселону, Валенсию или
Мадрид являла собой необычное зрелище: десятки рос-
кошных автомобилей, банкеты. Всего было в изобилии,
только не достоинства. Похищенный в Арагоне и про-
данный ими за границу шафран давал не только средст-
ва для такой жизни, но и возможность положить изряд-
ные суммы в банки Франции и других стран.
Трудовой же народ жил в Арагоне в нечеловеческих
68
условиях. Во время «Анархистской республики» он по-
знал, что такое террор, организованные преступления,
грабежи и другие действия, направленные против инте-
ресов рабочих и крестьян. «Враги» всякой диктатуры,
анархисты установили здесь режим, который ничем не
уступал режимам самых реакционных правительств.
Пытки и расстрелы, особенно расстрелы «при попытке
к бегству», широко применялись министерством общест-
венного порядка... всюду свирепствовал террор, всюду
преследовались те, кто оказывал сопротивление диктату-
ре анархистов. При режиме «анархистского коммунизма»
крестьяне жили неизмеримо хуже, чем до «анархистской
революции». Для них ни в коей мере не гарантирова-
лась личная безопасность; достаточно было решения
комитета убрать какого-нибудь крестьянина или всю его
семью, как она внезапно исчезала, а комитет заявлял о
ее «переходе» к противнику. В действительности не один
труп этих якобы «перешедших к противнику» людей был
выкопан после роспуска Арагонского совета!
Большая часть руководителей сельскохозяйственных
коллективов не была ни арагонцами, ни крестьянами, а
являлась грабителями, обычными наемными убийца-
ми — «пистолерос». Их метод руководства заключался
в «убеждении» пистолетом, тюрьмой и концентрацион-
ным лагерем, где работали по 10—12 ч. в день, не полу-
чая ни сантима.
«Анархистское государство» в Арагоне, как, впрочем,
и в других местах, под видом конфискаций собственно-
сти забирало всё: землю, скот, оружие, деньги, кольца,
медали, продукты, вино, домашнюю утварь. В Алькань-
исе во время обыска помещения, где расположились ор-
ганизации анархистской молодежи, в одной из комнат
мы нашли 294 окорока, украденных у крестьян этого
района, а также миномет, два станковых пулемета с
большим количеством патронов и 1000 ручных гранат...
В другом месте было обнаружено большое количество
69
похищенных продуктов и ценных художественных произ-
ведений...
На наших фронтах мы всегда испытывали недостаток
в оружии и боеприпасах. Но в Альканьисе бойцы моей
дивизии разыскали очень много оружия. Значительная
часть его была закопана в огородах или укрыта в домах
анархистов... Газеты писали: «На всех фронтах, в том
числе и на Восточном фронте, не хватает оружия. Меж-
ду тем в тылу этого фронта имеется много вооружения
в руках тех, у кого недоставало смелости и отваги стре-
лять из него на фронте в захватчиков нашей родины. За-
то они храбро расстреливали всех, кто не согласен с
диктатурой... Тот, кто прячет оружие, доверенное ему
народом, и не использует его на фронте против врагов
Испании,— тот предатель и заслуживает того, чтобы
обращались с ним как с врагом».
«Анархистское государство», отягощенное грузом
преступлений и грабежей, ненавидимых народом,— за-
канчивает Э. Листер свои воспоминания,— развалилось
само, и нам фактически не было необходимости распус-
кать его» [65; с. 132—133].
Так, пытаясь воплотить анархо-коммунистический
идеал, испанские анархисты все дальше отходили от не-
го. Отрицая на словах государство, они в то же время
создали целый ряд мелких государств со своими пра-
вительствами. Требование безвластия и свободы превра-
щалось на деле в диктатуру и террор, декларируемое
равенство оказывалось в действительности лишь углуб-
лением социального неравенства. И здесь испанские
анархисты даже превзошли своих русских братьев —
участников махновщины и кронштадтского мятежа.
Опыт классовой борьбы еще раз доказывал всю утопич-
ность анархических проектов, всю несостоятельность по-
пыток их практического воплощения и, в конечном
счете, всю реакционность идеологии и политики анар-
хизма.
70
Действительно, в условиях, когда решалась судьба
испанской революции, испанского народа, анархисты во
имя идеи поставили себя над народом. Осуществляя
свою диктатуру, они дискредитировали сами понятия
свободы и равенства, за которые сражалась республи-
канская Испания, и это играло на руку фашизму. Про-
ведение преждевременных мер по социализации про-
мышленности и коллективизации сельского хозяйства
вело к дезорганизации всей экономической жизни стра-
ны. А в результате, как справедливо замечает С. Н. Ка-
нев: «Чем с большей настойчивостью они пытались вве-
сти немедленно коммунизм, тем дальше оказывались от
этой конечной цели. Объективно их действия укрепляли
позиции врагов социализма, врагов коммунизма. Так
было в прошлом. Так обстоит дело и в настоящее вре-
мя» [47; с. 409].
А какое влияние идеи анархо-коммунпзма * оказали
на тех, кто в ФРГ и Западном Берлине бросил в наше
время вызов буржуазному государству?
Достаточно вспомнить историю анархистской группы
«Баадер-Майнхоф», за которой более двух лет охоти-
лась западногерманская полиция. Эта группа прослави-
лась взрывами, поджогами и ограблениями банков «для
нужд революции». Однако понятие о самой революции,
о ее конечной цели и у лидеров, и тем более у рядовых
членов РАФ (ультралевой подпольной молодежной ор-
ганизации «Роте армее фракцион», частью которой и
была группа «Бааден-Майнхоф») оставалось весьма
смутным.
РАФ была разгромлена, не совершив и даже не при-
близив революции, зато ее деятельность и разгром по-
служили великолепным предлогом для клеветы на ком-
* Речь в книге идет преимущественно об анархо-коммунизме,
так как он является высшим достижением анархической мысли и со
времени деятельности П. А. Кропоткина остается господствующим
течением в мировом анархизме.
71
мунистов в даже прогрессивные силы ФРГ, для дальней-
шего наступления реакции.
Более созвучной идеям Кропоткина казалась деятель-
ность так называемых коммунариев. Но само это дви-
жение, призванное, по мнению теоретика анархизма,
приблизить социальную революцию, в действительно-
сти, наоборот, свидетельствовало о спаде революцион-
ной волны. Кроме того, коммуны не оправдали и не
могли оправдать тех надежд, которые на них возлага-
лись, тех целей, которые ставили их создатели.
Первые западногерманские коммуны, возникшие на
гребне движения протеста, имели четко выраженную по-
литическую направленность. Они мыслились как вызов
буржуазному обществу и государству. Их целью было
революционизировать буржуазную личность, связать
коллективную жизнь с политической работой; вырвать
быт и досуг человека у буржуазного государства, вклю-
чить человека в новые коллективистские отношения. Но
сами попытки создания таких коммун свидетельствовали
о недооценке левыми существующих форм политической
организации трудящихся, их борьбы. Кроме того, бросая
на словах вызов буржуазному обществу и государству,
коммунарии на деле уходили и от общества, и от госу-
дарства, и от борьбы с ними.
И совсем уже в духе Кропоткина звучало высказыва-
ние одного из теоретиков левого радикализма, западно-
германского психолога X. Кентлера: «Бытовые объеди-
нения могут вести к принципиальному изменению на-
шего общественного строя, поскольку приучат людей к
общению, свободному от отношений господства, к коопе-
рации и размышлению, что приведет в общественной
жизни к антнавторитарному процессу, который в конце
концов окажет демократизирующее воздействие [33;
с. 238]. Но недолговечность коммун, их временный ха-
рактер, неизбежный распад убедительно свидетельство-
вали об иллюзорности подобных представлений, об уто-
72
гшчности самой идеи анархической коммуны в рамках
буржуазного общества. Действительно, человек в бур-
жуазном обществе есть не что иное, как совокупность
существующих общественных отношений, и, будучи
включенным в коммуну, он, равно как и другие члены,
привносит в нее эти отношения. Но совокупность бур-
жуазных отношений никогда не давала и не даст отно-
шений социалистических.
Таким образом, деятельность городских партизан
лишь способствовала наступлению сил реакции и контр-
революции. Деятельность коммунарпев в конечном сче-
те поощряла это наступление. И в том, и в другом слу-
чае общество и государство оставались незыблемыми.
В том же путеводителе сообщалось, что наибольшее
распространение идеи Кропоткина получили в Японии,
где некоторое время анархисты и синдикалисты называ-
лись просто «кропоткпнцами» [61; с. 71].
Как же воплощают эти «великие идеи» современные
анархисты? Прежде всего следует заметить, что анар-
хизм в сегодняшней Японии, как, впрочем, и во всех ка-
питалистических странах, существует не в чистом виде,
а как тенденция в различных движениях протеста, и
главным образом молодежном движении. Одной из
крайне «левых» групп в этом движении конца 60-х — на-
чала 70-х годов была группа с громким названием
«Рэнго сэкигун», что переводится как «Красная армия».
Эта «армия» насчитывала тридцать одного бойца, идей-
ный багаж которых представлял собой нечто вроде окрош-
ки из плохо понятого марксизма, маоизма, троцкизма и
анархизма. Взрывы, ограбления оружейных магазинов,
складов, банков и частных домов — таковы были те
средства «красноармейцев», с помощью которых они пы-
тались «пробудить массы» и «подстегнуть революцию».
С этой же целью они угнали пассажирский самолет и
устроили бессмысленную бойню в израильском аэропор-
ту Лод, когда из автоматов в упор расстреливали без-
73
оружных пассажиров. Ясно, что эти методы ничего об-
щего не имели с той анархистской тактикой, которую
предлагал Кропоткин.
Еще больше отличались от кропоткинских «красноар-
мейские» принципы анархо-коммунистического общежи-
тия.
Поздней осенью 1971 года «Сэкигун» перебазировал-
ся в горные пещеры префектур Нагано и Гумоца, скры-
ваясь от полиции. Вот что рассказывал об их жизни
там корреспондент АПН в Токио М. Путников:
«Мрачные пещеры стали немыми свидетелями жут-
ких судилищ п кровавых расправ, в которых участвова-
ло большинство обитателей.
...«Суды» устраивались по ночам при танцующем
свете костра. В течение чуть более месяца было казне-
но 14 человек! Вчерашние палачи сами становились
жертвами террора.
Поводом для вынесения смертного приговора одной
девице по обвинению в «буржуазном перерождении»
было то, что она носила сережки. 22-летний Като был
обвинен в «утрате революционного духа». Приговор был
приведен в исполнение его двумя младшими братьями,
которые таким путем должны были доказать коллективу
собственную «революционность». Три дня у входа в пе-
щеру умирала от холода и голода 24-летняя Канеко, ко-
торая должна была через месяц стать матерью. В рас-
праве над Ямамото самое активное участие принимала
мать его трехлетней дочери» [35; с. 252—253].
Очень мало похож на идеал, разрабатывавшийся от-
цами анархизма, тот, который пытались воплотить у се-
бя в кампусах американские студенты в конце 60-х —
начале 70-х годов. Один из студентов Колумбийского
университета изображал этот воплощенный идеал так:
«Постоянные митинги и снова митинги, длящиеся до
глубокой ночи. Демократия участия. Здесь была под-
линная общность духа: все принадлежало каждому; зда-
74
пне было «освобождено». Никто не рассчитывал на то,
что девушки... будут одни возиться на кухне, ибо это
была «освобожденная территория», и ребята должны
были им помогать. Парочки спали у всех на виду, в ни-
кого это не заботило, мы были «освобождены»: здесь
была единая коммуна, в которой лицемерию взрослых
больше не было места... где демократия решала все, где
люди были свободны от ценностей и кодексов взрослых»
[34; с. 24].
Эти представления о свободе, демократии, смысле и
способах отрицания буржуазной морали и пр., строго
говоря, уже нельзя рассматривать как общезначимые,
имеющие общечеловеческую ценность.
Анархизм принял один из основных тезисов марксиз-
ма, что практика — важнейший и, в конечном счете,
единственно надежный критерий истинности любой тео-
рии. Но, потерпев крушение в области теоретической,
анархизм перенес свой исторический спор с научным
коммунизмом в область социальной практики, однако
и здесь он терпит поражение — «исторические» претен-
зии анархистов на воплощение в жизнь их безжизненно-
го идеала перед лицом истории оказываются несостоя-
тельными. Анархизм, впрочем, не только не отказыва-
ется от своих «исторических» претензий, но, напротив,
претензии эти становятся, как мы увидим, все менее убе-
дительными и все более абсурдными.
Глава пятая
ВОЗРОЖДЕНИЕ
ИЛИ ЗАТЯНУВШАЯСЯ АГОНИЯ1
Антиимпериалистическая борьба сегодня объединяет
самые широкие массы трудящихся, качественно разно-
родные слои и группы населения. К ним относятся, на-
пример, средние городские слои и особенно молодежь
75
и студенчество. Их путь к марксизму — научной идеоло-
гии рабочего класса •— сложен и противоречив. А это, в
свою очередь, ведет к некоторому оживлению различных
форм, течении и направлений немарксистского, ненауч-
ного, мелкобуржуазного революционаризма.
Анархизм и неоанархизм — в их числе.
Особенно наглядно такое «оживление» анархистских
идей проявилось в молодежном и студенческом движе-
нии развитых капиталистических стран в конце 60-х —
начале 70-х годов нашего столетия. И сразу же некото-
рые лидеры этого движения заговорили о возрождении
анархизма, о его качественно иной природе и т. д., и т. п.
Их охотно поддержали в этом вопросе буржуазная «на-
ука» и буржуазная пропаганда.
Мы видели, как анархизм пытался вести свою гене-
алогию от мыслителей античности. За этим крылось
стремление доказать, что анархизм возник чуть ли не
одновременно с возникновением человеческой культуры,
да, пожалуй, и самого человечества,— что он, следова-
тельно, и выражает коренные интересы всего человече-
ства (в отличие от марксизма, разумеется). Претензии
современного анархизма означают, что он постоянно
развивается, его влияние на массы неуклонно растет
(опять-таки в отличие от марксизма). Суть этих «исто-
рических» претензий такова: марксизм — преходящ,
анархизм — вечен; марксизм и ленинизм (эти понятия
отрываются друг от друга) имели, пожалуй, смысл в
свое время и для своих стран, анархизм — истина для
всех народов и во все времена. Но каково действитель-
ное положение вещей?
Отвечая на этот вопрос, нельзя не обратиться к исто-
рии анархизма в России первой четверти XX века. Дей-
ствительно, ведь именно Россия была одной из немно-
гих стран, где анархизм имел заметное распространение
и оказывал свое влияние даже на определенную часть
рабочего класса; именно три русские революции, в ко-
76
торых принимали участие и анархисты, дали полное
представление о так называемой революционности анар-
хизма. И наконец, именно в России эволюция анархиз-
ма, его «великая тяжба» с марксизмом получили свое
историческое и логическое завершение.
В России распространение идей анархо-коммунпзма
началось с 1903 года. Почти все действовавшие в 1904
и начале 1905 года группы анархистов были сторонни-
ками Кропоткина. На своем первом совещании в 1904 го-
ду они приняли ряд резолюций, ставших как бы про-
граммой действий наиболее сильной в то время в Рос-
сии группы анархистов-коммунистов «Хлеб и воля».
Суть их воззрений сводилась к следующему, полное от-
рицание любого государства ввиду его не только беспо-
лезности, но и вредности; преобразование общества в
духе коммунизма; социальная революция, необходимым
условием и сигналом которой должна служить всеоб-
щая стачка в городе и в деревне; полное отрицание ка-
ких бы то ни было программ-минимумов, игнорирование
любых промежуточных этапов развития общества на пу-
ти к коммунизму; единство сил анархизма, достигаемое
не путем создания центральных комитетов, а лишь объ-
единением одинаково мыслящих идейных групп, каж-
дая из которых оставляет за собой полную свободу дей-
ствий.
Начало первой российской революции послужило
мощным толчком для дальнейшего распространения идей
научного коммунизма и способствовало усилению его
влияния не только в среде рабочего класса, но также в
определенной части беднейшего крестьянства, городской
мелкой буржуазии, интеллигенции.
Вместе с тем на борьбу с самодержавием были под-
няты огромные, политически неграмотные и политически
индифферентные до той поры массы. Л это, в свою оче-
редь, обусловливало популярность лозунгов анархизма,
увеличение числа его сторонников. Так, по некоторым
77
данным, в 1905 году анархисты действовали в 48 горо-
дах, в 1906 году — в 73. В годы первой российской рево-
люции анархисты в той или иной форме заявляли о сво-
ем существовании более чем в 90 городах н местечках
[50; с. 32—33]. Весной .1905 года уже существуют анар-
хические группы в Риге, Петербурге, Москве (группа
«анархистов-общинников»), Киеве («Южнорусская груп-
па коммунистов-анархистов»), Екатерпнославе Летом
анархисты принимают активное участие во всеобщих
стачках Одессы, Екатеринослава и особенно Белостока.
Тогда же организуются первые анархистские группы в
Польше (в Варшаве и Ломжинскон губернии) и на Кав-
казе (в Грузии). К осени анархисты появляются в Грод-
но, Ковно, Вильно, Бердичеве, в Черниговской губернии
и на Урале. Столь бурное распространение анархизма
вширь не могло не повлечь за собой качественных из-
менений в программных установках «хлебовольцев»,
опиравшихся на революционно-анархистскую доктрину
П. А. Кропоткина. Созданная в кабинете ученого, отор-
ванного от реальных условий классовой борьбы в Рос-
сии, она могла стать н стала основой теоретической дея-
тельности небольших замкнутых групп русских «хлебо-
вольцев», но при первых же попытках приложения ее к
революционной практике в 1905 году она обнаруживает
полную несостоятельность. Она не отрицается, но по-
своему интерпретируется различными анархистскими
группами, дополняется, изменяется и т. д. Начинается
процесс идейной дифференциации русского анархизма,
которому способствует количественный рост анархист-
ских групп, их разобщенность, несогласованность их дей-
ствий. Прекращается безраздельное идейное господство
группы «Хлеб и воля». Возникает группа «Безначалие»,
издающая в течение весны и лета 1905 года за границей
три номера «Листка группы Безначалие». В октябре по-
является первый и единственный номер журнала «Но-
вый мир». В декабре выходит «Черное знамя», положив-
78
шее начало «чернознаменскому» направлению в русском
анархизме.
Таким образом, в 1906 году в среде русских анархи-
стов складываются 3 самостоятельные группы: «безна-
чальцы», «чернознаменцы» и различных толков «синди-
калисты».
Кроме них, на территории России действует еще це-
лый ряд более мелких анархистских групп, оставивших
меньший след в истории классовой борьбы. Процесс диф-
ференциации анархистского движения — первая черта,
свойственная русскому анархизму начала XX века.
Полемика, порой довольно острая, между различны-
ми анархистскими группами сводится в основном к так-
тическим вопросам, т. е. к вопросам их практически-по-
литической деятельности. Теория, в которую не вносится
по существу ничего нового, оригинального, отступает на
второй план. Это вторая существенная черта русского
анархизма. Но разногласия в области тактики, разуме-
ется, не могут не отразиться и на теории анархизма, на
ее целостности. Эклектизм, наблюдаемый уже в миро-
воззрении П. А. Кропоткина, обнаруживается здесь со
всей ясностью и отчетливостью. Теория теряет даже ви-
димость целостности и перестает быть теорией даже по
форме. Это и неудивительно. Ведь доктрина Кропотки-
на, будучи одной из социальных теорий, выдвинутых
русским революционным народничеством 60-х—70-х го-
дов и выражавших мировоззрение и умонастроения еще
почти не дифференцированного крестьянства, в силу это-
го могла иметь хотя бы видимость целостности, научно-
сти, оригинальности. В. И. Ленин писал: «Народниче-
ство было до известной степени цельным и последова-
тельным учением... От этого цельного учения остались
теперь только клочья...» [11; с. 40]. Таким образом, эклек-
тизм и непоследовательность всех теоретических постро-
ений анархизма на данном этапе развития — третья его
существенная черта.
79
Эта непоследовательность анархического коммуниз-
ма нередко выражалась в невольном или вполне созна-
тельном отступлении отдельных его представителей от
некоторых его положений. Причем эти колебания наблю-
даются в двух диаметрально противоположных направ-
лениях — как в сторону коммунизма, т. е. социализма
научного, или марксизма, так и анархо-индпвидуализма.
Ветров, например, в своих работах «Анархизм, его
теория и практика» и «Очерки социальной экономии с
точки зрения анархического коммунизма» подспудно про-
водит мысль об объективной необходимости планиро-
вания экономики при коммунизме, делая тем самым
шаг, хотя и робкий, в сторону коммунизма научного.
Другой видный теоретик анархо-коммунизма Ново-
мирский в книге «Что такое анархизм?» приходит к вы-
воду, что, «хотя коммунизм есъь относительная необхо-
димость, анархический коммунизм есть абсолютная не-
возможность, внутреннее противоречие, экономическая
нелепость» [41; с. 37]. Таким образом, Новомирский фак-
тически порывает с анархо-коммуиизмом и переходит
на позиции анархо-нндивидуализма. Позже, после Фев-
ральской революции, он возвращается к анархо-комму-
низму и становится одним из его лидеров, ио это ни-
сколько не умаляет значения сказанного о непоследова-
тельности анархо-коммунизма, а, напротив, еще раз сви-
детельствует о ней.
Другим направлением в русском анархизме, как бы
полярным по отношению к анархо-коммунизму, был
анархо-индивидуализм в бесчисленных его формах. Яр-
чайшими выразителями его были Боровой, Черный, Ян-
чевецкий, Виконт и др., а позднее — неонигилисты во
главе с А. Андреевым. Полемизируя с Кропоткиным по
различным вопросам анархистской теории, особенно по
вопросам анархического идеала, они считали анархиче-
скую коммуну обременительной для личности, ограничи-
вающей ее интересы и потребности, сковывающей ее
80
деятельность, а анархо-коммунистов упрекали в массе
предрассудков, как буржуазных, так и «социалистиче-
ских». Будучи наиболее последовательной формой анар-
хизма, анархо-индивидуализм доводит анархистскую
доктрину до логического конца, делает ее логически
трудноуязвимой, но абсолютно неприменимой к реальным
условиям социального бытия. Кроме того, доведенный до
своего логического конца, анархизм экстремизмом сво-
их выводов отталкивает от себя даже те слои общества,
интересы которых он, в сущности, выражает. Все это и
вело к тому, что чистый анархо-индивидуализм не полу-
чает в России, как, впрочем и нигде, сколько-нибудь зна-
чительного распространения. Он остается лишь продук-
том деятельности отдельных теоретиков, причем продук-
том, реализация которого весьма затруднительна. А это,
в свою очередь, влечет за собой создание различных про-
межуточных направлений, прикрывающих эгоистический
экстремизм демагогической фразеологией, крайний ин-
дивидуализм и человеконенавистничество словами о кол-
лективизме и гуманизме; нередко с целью привлечения
масс используется и терминология марксизма.
Одним из таких промежуточных направлений в рус-
ском анархизме была махаевщииа — причудливое соче-
тание анархо-индивидуализма с плохо понятым или про-
сто фальсифицированным марксизмом, от которого за-
имствована в основном лишь терминология.
К концу 1906 года круг активной деятельности рус-
ских анархистов сужается все больше и в 1907 году от-
мечен в основном лишь ожесточенным сопротивлением
отдельных анархистов при арестах. Крайний революцио-
наризм в анархизме уступает место различным крайне
реакционным, уродливо фантастическим его формам —
мистическому анархизму Чулкова, мирному анархизму
толстовцев и пр., которые не имеют никакого влияния
па массы. Причин здесь много. Это и распыленность сил
анархистов, и различие ближайших их целей, и авантю-
81
рпзм действий, вызвавший разгром многих групп, и фи-
зическое истребление их членов, и провокация, и т. д. и
т. и. Но главная причина — в самой социальной приро-
де основного носителя анархистских идей, в его психоло-
гии. В. И. Ленин писал: «...мелкий собственник, мелкий
хозяйчик (социальный тип, во многих европейских стра-
нах имеющий очень широкое, массовое представительст-
во), испытывая при капитализме постоянно угнетение и
очень часто невероятно резкое и быстрое ухудшение
жизни и разорение, легко переходит к крайней револю-
ционности, но не способен проявить выдержки, органи-
зованности, дисциплины, стойкости... Неустойчивость та-
кой революционности, бесплодность ее, свойство быстро
превращаться в покорность, апатию, фантастику, даже
в «бешеное» увлечение тем или иным буржуазным «мод-
ным» течением,—-все это общеизвестно» [23; с. 14—15].
Вновь анархизм в России возрождается лишь нака-
нуне Февральской революции. Но и здесь, как и рань-
ше, заслуги анархистов крайне скромны, если не ска-
зать — сомнительны. Их деятельность отнюдь не способ-
ствовала приближению и развитию революции, и самое
большее, что они могли сделать в революции, так это
стать ее попутчиками.
Черты, присущие анархизму периода первой россий-
ской революции, остаются его основными чертами и на
этом этапе, только выступают еще более резко и отчет-
ливо, свидетельствуя о дальнейшем разложении анар-
хизма как пдейно-теоретического течения, об углубле-
нии его кризиса. Сами анархисты уже в 1905—1907 го-
дах, ощущая этот процесс, предпринимали неоднократ-
ные попытки достичь хотя бы видимости единства как
в теоретических воззрениях, так и в практических дей-
ствиях. С этой целью созывались различные съезды и
конференции, к числу которых могут быть отнесены та-
кие, как съезд террористов-безмотивников в Кишиневе
(январь 1906 г.), конференция уральских групп анархо-
82
коммунистов (конец апреля 1907 г.), конференция анар-
хо-коммунистов Польши и Литвы (июнь 1907 г.) и др.
Кроме того, русские анархисты принимали участие и в
международных съездах анархистов — конференция в
Лондоне с участием Кропоткина (осень 1906 г.) и меж-
дународный конгресс анархистов в Амстердаме (август
1907 г.). Предпринимаются подобные попытки и после
Великой Октябрьской революции. Но они ничего не да-
ли и не могли дать, так как анархизм отрицает органи-
зационные принципы в своей теории и практической дея-
тельности. «Именно в этом,— пишет Комин,— «ахилле-
сова пята» анархизма, отрицавшего всякую политиче-
скую организацию и всякую политическую борьбу.
Никакие конференции и съезды не могли укрепить анар-
хизм, ибо для того, чтобы это случилось, необходимо
было, чтобы анархизм перестал быть самим собой»
[49; с. 112].
Стремление анархизма к единству выразилось, меж-
ду прочим, и в названии одной из его тайных организа-
ций, созданной в первые годы Советской власти. Она так
и называлась — «Единый анархизм» и имела два цент-
ра: московско-петроградский и украинский, объединяю-
щий анархические группы Украины под именем конфе-
дерации «Набат» с центром в Харькове. Целью этой ор-
ганизации была борьба с Советской властью.
Но и так называемый «Единый анархизм» не был на
самом деле единым. Из трех пунктов, объединявших
всех анархистов в период первой российской революции
(требование абсолютной свободы, отрицание государст-
венной власти, четко выраженная антикоммунистическая
направленность), лишь последний — а именно антиком-
мунизм, антибольшевизм — объединяет представителей
«единого анархизма». Но этот же пункт объединяет их
и с другими контрреволюционными силами. Один из
анархистских листков писал: «За последнее время зло-
употребления принимают угрожающие, устрашающие
S3
размеры... Нашим именем совершаются гнусности, под-
логи!, низости, убийства, грабежи... Видно ясно, что это
не случайные, единичные, между собой не связанные,
индивидуальные явления; явно чувствуется «белая руч-
ка». Злоупотребления систематизированы. Это гнусная,
черная, темная работа белой гвардии. Среди грабите-
лей — огромный процент бывших кадровых офицеров и
людей с высшим образованием... Четко прорисовывает-
ся картина провокационной деятельности,— здесь рабо-
тает контрреволюционная организация» [89; с. 11].
Кроме того, этот так называемый «Единый анар-
хизм» отнюдь не выражал настроений всего русского
анархизма, вступившего в последнюю стадию своего
разложения. Некоторые представления об этих настрое-
ниях дает циркулярное письмо исполнительного бюро
анархистов-синдикалистов, где, в частности, говорится:
«Движение распылено и неорганизовано. Нет единой
организационной системы и формы. Нет единства в про-
грамме и тактике; дезорганизованность, разобщенность,
одиночество создают упадочную психологию, психоло-
гию отчаяния, разочарования и бездействия» [46; с. 11].
Оба приведенных фрагмента говорят, во-первых, об ат-
мосфере подавленности, пессимизма и даже отчаяния,
царившей в рядах русских анархистов, а во-вторых, о
дальнейшем усилении в них идейного разброда.
В процессе дальнейшего разложения анархизма все
более четко прослеживались две основные тенденции.
Одни анархисты, признавая банкротство своего учения
в обстановке революции, переходили на позиции Совет-
ской власти и даже вливались в ряды Коммунистиче-
ской партии. Например, видные анархисты А. Г. Желез-
няков, И. П. Жук, В. С. Шатов самоотверженно выпол-
няли задания партии большевиков, защищали социали-
стическое государство. Мы помним их не как участни-
ков анархистского движения, а как борцов за идеи, про-
тиворечившие идеологии анархизма. Рядовые анархи-
84
сты Д. А. Фурманов и Г. И. Котовский стали впослед-
ствии видными деятелями Коммунистической партии и
Советского государства. По данным партийной переписи
1922 года, в рядах большевистской партии насчитыва-
лось 633 бывших анархиста различных течений [47;
с. 383].
В то же самое время другие анархисты переходили
в лагерь явной контрреволюции. Это прежде всего так
называемая «черная гвардия», участники «Единого анар-
хизма», махновщины, кронштадтского мятежа.
Но и в том и в другом случае речь шла о полном
отказе анархизма от собственного мировоззрения, от
собственной теории. Это было закономерным результа-
том процесса, начавшегося еще в годы первой россий-
ской революции.
Обе тенденции особенно ярко иллюстрируются судь-
бами двух братьев Железняковых. Оба брата были
анархистами, оба служили во 2-м Балтийском флотском
экипаже, оба сражались в степях на юге Украины, оба
были убиты. Но образ младшего, А. Г. Железнякова, на-
всегда останется в народной памяти. В историю нашей
страны он вошел как герой гражданской войны, просла-
вившийся подвигами в борьбе за победу Советской вла-
сти. В песнях п поэмах он и доныне живет как «матрос-
партизан Железняк». Старший же брат оказался по дру-
гую сторону баррикады и был убит при ликвидации од-
ной из бандитских групп [47; с. 95—97]. «Объективная
логика классовой борьбы,— пишет С. Н. Канев,— поста-
вила перед анархистами дилемму: либо встать на пози-
ции пролетарской партийности, либо окончательно пе-
рейти на позиции буржуазной партийности. Придержи-
ваться третьей, средней линии было уже нельзя» [47;
с. 66].
Еще при жизни Кропоткина география анархизма
резко сузилась. Так, в 1920 году количество городов и
поселков, в которых имелись анархистские организации,
85
сократилось по сравнению с 1918 годом более чем в
7 раз [47; с. 384].
Анархистская эмиграция утверждала, что такой при-
чиной конца анархизма в России была деятельность
Коммунистической партии и Советского государства.
Онн-де выжигали анархизм каленым железом, вымета-
ли железной метлой и т. д. и т. и. Этот тезис особо ак-
тивно эксплуатируется нынешними фальсификаторами
нашей истории. Подобные измышления убедительнее
всего опровергаются опять-таки историческими фактами.
Анархисты входили в состав Петроградского Совета ра-
бочих, крестьянских и солдатских депутатов по 1920 год,
а в Московский — ио 1921 год. Они были представлены
на X Всероссийском съезде Советов в декабре 1922 года
[47; т. 3, с. 67]. Но и после 1922 года вплоть до середи-
ны 30-х годов под всероссийскими вывесками продолжа-
ли существовать различные анархистские группы и ор-
ганизации. Правда, они влачили жалкое существование
и к середине 20-х годов представляли собой небольшие
кружки или клубы теоретиков, ведущих проповедь анар-
хистских идей. Но наименования носили громкие: феде-
рация анархистов-коммунистов, секция анархистов-уни-
версалистов, конфедерация анархистов-универсалистов
(интериндивидуалистов) и т. и.
Советская власть вела вооруженную борьбу с контр-
революцией, а следовательно, и с теми из анархистов,
кто перешел на ее сторону. Подчеркнем особо: только
с теми. Что касается идейной борьбы, то такая задача
стояла и решалась большевиками вплоть до полного ис-
чезновения анархизма.
Основную же причину этого исчезновения сформули-
ровал В. И. Ленин еще в 1905 году. Он писал: «Все раз-
витие современных обществ как в экономическом, так
и в политическом отношениях, весь опыт революцион-
ного движения и борьбы угнетенных классов подтвер-
ждали все более и более правильность марксистских
86
взглядов. Упадок мелкой буржуазии неминуемо влек за
собой рано или поздно отмирание всяческих мелкобур-
жуазных предрассудков...» [11; с. 39—40]. К таким мел-
кобуржуазным предрассудкам, отмирающим, как и са-
ма мелкая буржуазия, в ходе социалистического строи-
тельства, относился анархизм.
Сегодня некоторое распространение на Западе анар-
хистских идей сопровождается развитием и все более
четким проявлением тех же черт, которые были присущи
русскому анархизму первой четверти нашего столетия.
Они будто бы говорили о расцвете анархизма, на деле
же свидетельствовали об углублении его кризиса.
Как прежде, идет интенсивный процесс идейной диф-
ференциации анархизма — количество различных анар-
хистских течений и направлений сегодня вряд ли под-
дается систематизации и классификации. Получить бо-
лее или менее целостное представление о них трудно
еще и из-за причудливого их переплетения, взаимопро-
никновения, калейдоскопической смены одних другими
Эта дифференциация современного анархизма — важ-
ная причина усиления эклектизма всех его теоретичен
ских построений.
«Чистота» анархизма, к которой стремились его ран-
ние идеологи от Штирнера до Кропоткина, оказалась в
современных условиях чистой утопией. В сфере идеоло-
гии и практики современный анархизм повсеместно смы-
кается с различными леворадикальными течениями --
маоизмом, троцкизмом и т. п. И это неудивительно.
Удивительно, пожалуй, другое. Нередко он строит свои
теоретические конструкции по схемам буржуазной со-
циологии и даже правого оппортунизма. Генеральный
секретарь Компартии США Гесс Холл, например, писал:
«„Правая” и „левая” разновидность оппортунизма мо-
гут сосуществовать и очень часто существуют в одном
лице или группе и без большого труда могут переходить
друг в друга» [86; с. 25]. А секретарь Компартии Фран-
87
ции Р. Леруа отмечал, что «реформизм в целом склады-
вается из элементов, различные комбинации которых
создают видимость различных идеологий» [64; с. 58]. Все
это говорит о том, что эклектизм, свойственный уже воз-
зрениям Кропоткина, особенно заметный у русских анар-
хистов 1900—1920-х годов, для современного анархизма
становится важнейшей, определяющей чертой.
Да и о самой теории современного анархизма, как
таковой, говорить вряд ли возможно. В анархизме уже
в 1900-е годы теория отодвигалась на второй план, это
свидетельствовало о начале его разложения. Сегодня
этот процесс завершается почти полным отказом от соб-
, ственной теории.^Теоретический анархизм, таким обра-
збмГ превратился в анархизм декларативный, в анар-
хизм лозунгов. Один из них, начертанный на стенах уни-
верситета в Нантере в дни майско-июньских событий
1968 года во Франции, кстати, гласил: «Не существует
революционной мысли. Существуют только революцион-
ные действия» [98; с. 96].
Чем это объясняется? Современные анархисты, охот-
но беря на вооружение отдельные положения Прудона,
Бакунина, Кропоткина, все же не могут опираться се-
годня на доктрины своих предшественников-классиков,
так как революционная борьба показывала и показыва-
ет их несостоятельность. Кроме того, создать новую, бо-
лее или менее целостную, сколько-нибудь обоснованную
современную теорию анархизма нельзя, поскольку анар-
хизм в этом смысле уже исчерпал своп возможности и
одним из последних его теоретиков был Кропоткин
[45; с. 19]. И наконец, анархизм, если он хочет быть по-
следовательным и строго придерживаться своих собст-
венных принципов, неминуемо должен отказаться от ав-
торитета не только каких-либо вождей, теоретиков и
। т. д., но также и от авторитета теории. И в этом весь
i абсурд и парадокс не только анархизма современного,
но и анархизма вообще.
88
Эту задачу — вопрос об авторитете, неразрешимую
для анархизма и уже давно решенную марксизмом,
вновь поставил и пытался решить идеолог «новых ле-
вых» Герберт Маркузе. В своей работе «Контрреволю-
ция и восстание» он писал: «Исторический наследник
авторитарной партии (или лучше — ее увековечивающе-
го себя лидерства)—это не анархизм, но навязываю-
щая себя дисциплина и авторитет, которые могут по-
явиться только из самой борьбы, признанные теми, кто
ведет эту борьбу... Спонтанность не противоречит авто-
ритету...» [99; с. 45]. Свои рассуждения он заканчивал
так: «Объективная амбивалентность характеризует каж-
дое движение радикальной оппозиции» [99; с. 49]. Ясно,
что приведенные высказывания не дают ответа на по-
ставленный вопрос. Напротив, пышная квазинаучная
форма, скорее, призвана скрыть скудость содержания
и теоретическую несостоятельность автора в этом воп-
росе. Это и неудивительно. Здесь делается попытка при-
мирить то, что анархизм объявляет с самого начала не-
примиримым и из чего, собственно, он исходит — свобо-
ду, отождествляемую с анархией, и авторитет, всегда
тождественный диктатуре власти.
Отказ от теории ведет к беспомощности и, в конеч-
ном счете, к глубокому пессимизму современного анар-
хизма и леворадпкализма. Теоретик псоанархмзма во
Франции Макс Галло в книге «Гошнзм, реформизм и
революция» писал: «Победоносные гошнстские револю-
ции включаются... в то, что можно было бы назвать при-
митивной фазой социализма, который допускает два ва-
рианта — полицейский и бюрократический (сталинизм)
с ускоренным развитием промышленности, созданием
пролетариата и исправлением первоначального гошиз-
ма путем насильственной адаптации и реальности. Ва-
риант религиозный и мистический (маоизм) в форме
постоянной мобилизации крестьянского населения, аги-
тации и развития гошпзма» [95; с. 116]. В первом случае
89
из тезиса Галло логически следует, что история разви-
тия человеческого общества заходит в тупик и идти
дальше некуда. Во втором — все повторяется сначала,
и человечество вновь оказывается перед выбором между
тупиком и простым повторением и т. д. И если взгляд
Кропоткина на человеческое общество, на его развитие
можно в целом охарактеризовать как идеалистический,
антиисторический, то воззрения современного анархизма
и леворадикализма можно назвать иррационалистиче-
скими, абсурдными. Революции в представлении Галло
могут осуществляться только в странах, отсталых в эко-
номическом и политическом отношениях; в условиях со-
временного государственно-монополистического капита-
лизма они невозможны. Империализм, считает он, соз-
дает столь сильные «защитные» политические структу-
ры, почти лишенные противоречий, что не позволяет го-
шистам поставить под вопрос капитализм» [95; с. 120].
Всякую борьбу за реформы, ведущуюся рабочим клас-
сом под руководством компартий, Галло отвергает на
том основании, что она якобы упрочивает империалисти-
ческое государство [95; с. 114]. Всей концепции револю-
ции М. Галло свойствен глубочайший пессимизм. И это
понятно. Анархизм отрицает себя, признавая незыбле-
мость декларативно ненавидимого им буржуазного го-
сударства. Весьма характерна судьба самого М. Галло.
Он отошел от гошизма, был министром в правительстве
Моруа, стал «добродетельным» реформистом. И концеп-
ция М. Галло, и его последующая духовная эволюция
подтверждают сегодня правильность ленинской мысли
о том, что «беспартийность есть равнодушие к борьбе
партий. Но это равнодушие не равняется нейтралитету,
воздержанию от борьбы, ибо в классовой борьбе не мо-
жет быть нейтральных... Равнодушие есть молчаливая
поддержка того, кто силен, того, кто господствует»
[14; с. 137].
Отказ от теории, в конечном счете, приводит совре-
90
менный анархизм опять-таки к антикоммунизму. Один
из анархиствующих лидеров студенческого движения во
Франции Даниэль Кон-Бендит писал: «Учение в дейст-
вии играет основополагающую роль в генезисе и росте
всех революционных движений» [93; с. 60], а по свиде-
тельству буржуазного социолога, большого специалиста
в области современного анархизма Ришара Гомбана, та-
кие понятия, как «прямое действие», «антипарламента-
ризм», и составляют антимарксизм современного гошиз-
ма» [96; с. 160]. .Антикоммунизм, таким образом,— это,
пожалуй, единственное, что подлинно объединяет всех
современных анархистов между собой, со всеми левора-
дикалистскими направлениями, с правым оппортуниз-
мом, с буржуазной социологией.
Итак, сегодняшний анархизм отказывается от рево- /
люционной теории во имя «революционного действия».
Но это «революционное действие» показало несостоя-
тельность анархизма именно в тех странах, где он был
наиболее распространен, например в России первой чет-
верти нашего века или в Испании 30-х годов. Тем не
менее и сегодня неоанархизм усиленно пытается сохра-
нить хотя бы небольшое влияние на массы, предлагая
«новые» теоретические спекуляции и используя для это-
го любые обострения классовой борьбы.
Заявления анархистов о том, что анархизм сегодня
будто бы возрождается из пепла еще более прекрасным,
подобно мифической птице Феникс,—сами эти деклара-
ции оказываются в действительности мифом. Еще менее
состоятельны «исторические» претензии на вечную ис-
тинность анархистской доктрины, на ее историческую
перспективность. Сама история здесь, как, впрочем, и
прежде, ставит все точки над i.
Действительно, анархизм сегодня характеризуется
теми же чертами, которые были присущи ему в начале
века. Эти черты, казалось, говорили о бурном развитии
анархизма, а на деле означали не что иное, как углубле-
91
иис его кризиса. Вот почему оптимизм деклараций и ис-
торических претензий анархизма и сегодня все чаще сме-
няется глубочайшим пессимизмом. Не возрождение, а
затянувшаяся агония — так можно было определить об-
щее состояние современного анархизма. Но для безна-
дежно больного хороши все лекарства, и анархизм пы-
тается спастись, сохранить свое влияние, выдвигая сов-
сем уже абсурдные претензии на идейное родство с
марксизмом.
Глава шестая
ПОД ЗНАМЕНЕМ
«ТВОРЧЕСКОГО» МАРКСИЗМА
И ТВОРЧЕСКИЙ МАРКСИЗМ
Вопрос об отношении анархизма к научному комму-
низму или наоборот — научного коммунизма к анархиз-
му был и остается предметом иепрекращающейся теоре-
тической дискуссии. И дело здесь совсем не в том, что
вопрос этот еще не решен (теоретическое решение его
дано уже в трудах Маркса, Энгельса, Ленина) а ско-
рее, в том, что такое решение не устраивало и не устраи-
вает лидеров анархизма. Кроме того, практическое раз-
решение этого вопроса еще далеко не завершено, и не
на все вопросы, составляющие ядро полемики между
анархизмом и научным коммунизмом, история дала уже
сегодня окончательный ответ. Так что односложного и
однозначного ответа на вопрос «что такое хорошо и что
такое плохо», здесь явно недостаточно.
Анархизм, как мы видели, в ходе эволюции по цело-
му ряду вопросов, и в частности по такому важному,
как отношение к собственности, все более тяготел к ком-
мунизму. Достаточно сравнить воззрения Штирнера и
Кропоткина. Но этот же процесс, стимулируемый разви-
92
тием и углублением классовой борьбы, толкал лидеров
анархизма на все более четко выраженные антикомму-
нистические позиции. И действительно, ведь им прихо-
дилось поступаться своими собственными воззрениями
во имя чуждой им идеологии. II к тому же в коммуни-
стах они видели своих главных соперников в борьбе за
влияние на массы. Таким образом, антикоммунистиче-
ская тенденция анархизма, обусловленная ее сущ-
ностью, перерастала постепенно в антикоммунизм и ста-
ла определяющей чертой анархизма послекропоткин-
ского периода.
Внешнее сходство конечных целей — безгосударствен-
ное общество, полное социальное равенство и личная
свобода всех его членов, а также более или менее пол-
ное совпадение ближайших задач-—слом буржуазной
государственной машины, борьба против абсолютизма
пли фашизма — все это создавало объективную возмож-
ность для временных компромиссов между анархиста-
ми и коммунистами. Так было, например, на Украине
в 1918 году или в Испании в 1936—1939 годах. В пос-
леднем случае анархисты сыграли определенную поло-
жительную роль в борьбе с антиреспубликанскими си-
лами, несущими испанскому народу фашистскую дикта-
туру генерала Франко. Но сами анархистские принци-
пы, отрицающие любую, в том числе и революционную,
организацию и дисциплину сводили к минимуму резуль-
таты таких совместных действий.
А каково же отношение научного коммунизма к анар-
хизму? Оно также не однозначно. Неодинаковым, на-
пример, было отношение К. Маркса к работам
П.-Ж. Прудона «Что такое собственность?» и «Система
экономических противоречий или философия нищеты».
Первую он оценил довольно высоко, а вторую подверг
сокрушительной критике, наглядно показав всю нище-
ту этой прудоновской философии. Неодинаковым было
также отношение В. И. Ленина к П. А. Кропоткину, с
93
KoiopbiM ои дважды встречался, беседовал, принимал
носильное личное участие в судьбе престарелого револю-
ционера-анархиста, н, скажем, к Н. И. Махно.
Но марксистский метод, подход к анализу любого
общественного явления состоит в том, чтобы рассмат-
ривать, а следовательно, и оценивать данное явление не
в его частностях, а в целом, то есть во взаимосвязи и
взаимодействии всех составляющих, а главное — не в
сиюминутном его состоянии, а в развитии, в тенденции.
Именно этим с самого начала и определилось отноше-
ние марксизма к такому социальному феномену, каким
был анархизм.
Громом своих лозунгов и бомб анархизм будил тру-
дящихся, для того чтобы тут же вновь, одуряя и баю-
кая, «сны золотые навевать» — сны об анархическом
рае. Ценой огромного, часто героического, самопожерт-
вования анархизм вовлекал трудящихся в борьбу за
уничтожение существующих бесчеловечных порядков, с
тем чтобы тут же отстранить их от высшей формы этой
борьбы — борьбы политической. И не своего соперни-
ка видел в анархизме марксизм, а врага рабочего дви-
жения всех трудящихся, а следовательно, и своего вра-
га. Вот почему и Маркс, и Энгельс, и Ленин на протя-
жении всей своей жизни вели с анархизмом постоян-
ную, острую, бескомпромиссную, теоретическую и прак-
тически-политическую борьбу. Вот почему более 430 ра-
бот, фрагментов в огромном идейном наследии Маркса
и Энгельса [50; с. 11] и более 240 — в ленинском идейном
наследии [47; с. 20] посвящены непосредственно теоре-
тическому анализу и научной критике анархизма.
И тем не менее анархизм, как мы уже видели, поч-
ти всегда старался прикрыть проповедуемый им эгоизм
демагогической фразеологией, крайний индивидуа-
лизм— словами о коллективизме и т. п. Нередко ис-
пользовалась при этом и терминология марксизма. Ли-
деры так называемого неоанархизма идут гораздо
94
дальше. Манипулируя произвольно подобранными вы-
держками из ленинских работ, они пытаются доказать
идейное родство В. И. Ленина с основоположниками
анархизма, провозглашают его своим предшественни-
ком, отрывают ленинизм от марксизма и противопостав-
ляют их. Деятельность КПСС и других коммунистиче-
ских партий они объявляют якобы противоречащей уче-
нию В. II. Ленина. Таким образом, современный анар-
хизм претендует не только на идейное родство с марк-
сизмом, но н на его «творческое» развитие. Попытки
спасения умирающего подобными средствами, вообще
говоря, не новы. Так, после Великой Октябрьской социа-
листической революции в русском анархизме сложилось
течение под названием «аиархо-большевизм». Но соеди-
нить анархизм с научным коммунизмом оказалось не-
возможным ни в теории, ни на практике. Это было ясно
даже самому основателю и лидеру анархо-болынсвизма
И. С. Гроссману-Рощину. И потому в 192G году он заяв-
лял: «...я не мог не заметить незаконченности теорети-
ческой концепции и неопределенности практической ли-
пин. Колоссальное впечатление произвели на меня «Го-
сударство» Ленина и шедевр Ильича «Детская болезнь
„левизны”». Не буду описывать дальнейшей эволюции.
Скажу коротко: в теории — я диалектический материа-
лист-ленинец. В классовой тактике всецело и всемерно
признаю путь Третьего, Коммунистического Интерна-
ционала в ВКП(б)» [47; с. 395].
Но из истории современные анархисты берут только
то, что кажется им приемлемым, и, наоборот, не заме-
чают того, чего не желают замечать. Точно так же они
поступают с ленинским идейным наследием, которое
якобы хорошо изучили. В. И. Ленин писал: «Диалекти-
ка истории такова, что теоретическая победа марксизма
заставляет врагов его переодеваться марксистами» [17;
с. 3]. Н в качестве главных врагов марксизма во всех
цивилизованных странах на протяжении всей истории
95
массового рабочего движения он называл «ревизионизм
(оппортунизм, реформизм) и анархизм (анархо-синдика-
лизм, анархо-социализм)» [16; е, 62].
Но эти ленинские положения игнорируют сегодняш-
ние анархисты. Зато они скрупулезно выискивают «ци-
таты», которые хоть в какой-то мере могли бы подкре-
пить их шаткие теоретические конструкции. Когда же
таких «цитат» найти не удается, они просто придумы-
вают их. Так, Кон-Бендит «цитировал» изречение Ленина
на III съезде Советов в 1918 году: «Иден анархистов
приобрели живые формы». При этом лидер студентов-
анархистов «забыл» указать источник, откуда он взял
свое смелое утверждение. «Забывчивость» эта вполне
понятна: такого источника просто нет [83; с. 75].
Фальсификация марксизма, клевета на СССР и дру-
гие социалистические страны, как известно, составляют
основное содержание антикоммунизма. Именно поэтому
буржуазные «теоретики» спешат оказать всяческую под-
держку смелым претензиям сегодняшних анархистов.
Именно поэтому теоретические уловки представителей
анархизма совпадают с аналогичными приемами бур-
жуазной «науки», и прежде всего советологии. Расши-
ряя область применения подобных «методов», идеологи
буржуазии объявляют, что марксизм-де предусматривал
исчезновение государства непосредственно после социа-
листической революции. При этом Марксу, Энгельсу и
Ленину приписываются анархистские представления.
Так, например, американский социолог Р. Такер в книге
«Марксистская революционная идея» преподносит яко-
бы принадлежащее Марксу утверждение: «Существова-
ние государства несовместимо с реализацией свободы»
[100; с. 86]. Подобные взгляды проповедует в книге
«Борьба классов» и французский социолог Р. Арон, ут-
верждающий, что существование государства в СССР
противоречит взглядам Маркса [100; с. 159].
Одним из центральных вопросов в острой бескомпро-
96
миссной борьбе научного коммунизма со всеми разно-
видностями анархизма был и остается вопрос о государ-
стве вообще, о государстве социалистическом в особен-
ности. Именно поэтому и анархисты, и буржуазные исто-
рики в своих попытках представить современный анар-
хизм как „творческий” марксизм стремятся фальсифи-
цировать учение В. И. Ленина в вопросе о государстве.
И не случайно их взоры обращаются прежде всего к ра-
боте В. И. Ленина «Государство и революция». Кон-
Бендит, например, утверждал, будто бы Ленин в этой
работе проповедовал анархистские цели, что он якобы
был «склонен к анархизму», что «массы принуждали
Ленина в большей мере быть анархистом, чем больше-
виком» {83; с. 75].
Точно так же поступают буржуазные авторы книги
«Будущее коммунистического общества», изданной в
США. Они утверждают, что в «„Государстве и револю-
ции” Ленин ближе всего подошел к анархизму» [44;
с. 128—129]. Авторы этой книги видят «близость» Лени-
на с анархизмом в его высказывании о том, что дикта-
тура пролетариата представляет собой не государство
в собственном смысле слова, а полугосударство, которое
начнет отмирать сразу же после своего утверждения. Из
этого делается вывод, что Ленин, как и анархисты, вы-
ступал против государства как органа насилия, подав-
ления и принуждения личности.
Подобные утверждения говорят либо о странной за-
бывчивости, либо о сознательной подтасовке. Ведь имен-
но в полемике с анархистами в значительной мере скла-
дывались взгляды К. Маркса на пролетарское государст-
во, взгляды, легшие позднее в основу ленинской работы
«Государство и революция» и развитые в ней. Именно
здесь В. И. Ленин, не умаляя роли пролетарского госу-
дарства, подчеркивая лишь его отличие от буржуазного,
писал: «...переходное государство, это уже не государ-
ство в собственном смысле, ибо подавление меньшинст-
4 Зак. № 158
97
ва эксплуататоров большинством вчерашних наемных
рабов дело настолько, сравнительно, легкое, простое и
естественное, что оно будет стоить гораздо меньше кро-
ви, чем подавление восстаний рабов, крепостных, наем-
ных рабочих, что оно обойдется человечеству гораздо
дешевле» [20; с. 90].
Относительно сроков «отмирания государства»
В. И. Ленин указывал, что «не может быть и речи об
определении момента будущего «отмирания», тем более,
что оно представляет из себя заведомо процесс длитель-
ный» [20; с. 84].
В этой же работе В. И. Ленин определяет экономи-
ческую, социальную и политическую основы социалисти-
ческого государства, главное содержание его «отмира-
ния» на первой фазе коммунизма. И наконец, именно
здесь и именно по вопросу о государстве он определяет
основные различия между марксистами и анархистами
[20; с. 112].
Отождествляя различные типы государства, и преж-
де всего социалистическое государство, с буржуазным
(что свойственно анархизму в целом), П. Л. Кропоткин
утверждал: «Орудие угнетения, порабощения, рабской
подчиненности не может стать орудием освобождения»
[56; с. 84]. На этом основании анархизмом отрицалась
политическая борьба трудящихся в рамках буржуазной
демократии. Отрицалась и сама борьба за демократию.
«...Всякая реформа,— по мнению П. А. Кропоткина,—
неизбежно является компромиссом с прошлым». Эта
точка зрения развивается и активно пропагандируется
представителями современного, так называемого нео-
анархизма. Так, мы уже приводили высказывание
М. Галло о том, что ориентация компартий развитых ка-
питалистических стран на мирный путь революции —
это «реформистская», «мифическая» ее модель. Борьба
за реформы, по его мнению, лишь упрочивает империа-
листическое государство.
98
Давая принципиальную оценку буржуазной демокра-
тии, В. И. Ленин отмечал, что, с одной стороны, «Маркс
умел беспощадно рвать с анархизмом за неумение ис-
пользовать даже «хлев» буржуазного парламентаризма,
особенно когда заведомо нет налицо революционной си-
туации...» [20; с. 46]; с другой стороны, он писал: «Оп-
портунисты современной социал-демократии приняли
буржуазные политические формы парламентарного де-
мократического государства за предел, его же не прей-
деши, и разбивали себе лоб, молясь на этот «образец»,
объявляли анархизмом всякое стремление сломать эти
формы» [20; с. 55—56].
Эти ленинские положения чрезвычайно важны и ак-
туальны.
Коммунисты и сегодня исходят из того, что в борь-
бе за демократию в странах капитала складывается и
упрочивается союз рабочего класса с другими, непроле-
тарскими и полупролетарскими, слоями трудящихся. В
этой борьбе завоевываются условия для последующего
коренного преобразования общественных отношений.
Она помогает широким трудящимся массам понять, что
подлинную демократию для трудящихся может дать
лишь сам социализм.
В борьбе с анархизмом, враждебно относящимся к
любой демократии, и правым оппортунизмом, идеализи-
рующим формальную сторону демократии буржуазной,
за счет ее существенной стороны, и выступающим под
лозунгом «чистой демократии», марксизм вскрыл и оп-
ределил основные существенные черты социалистической
демократии.
Уже на самом начальном этапе своего развития она
представляет собой демократию для трудящихся и экс-
плуатируемого большинства. Выступая гегемоном в со-
циалистической революции, пролетариат объединяет и
сплачивает вокруг себя огромные полупролетарские и
непролетарские массы трудящихся, вовлекая их в ак-
99
тивную политическую деятельность, так как, отстаивая
свои классовые интересы, он в то же время объективно
выражает коренные интересы всех трудящихся. Вот по-
чему В. И. Ленин подчеркивал, что «пролетарская де-
мократия в миллион раз демократичнее всякой бур-
жуазной демократии; Советская власть в миллион раз
демократичнее самой демократической буржуазной рес-
публики» [22; с. 257].
Социалистическая демократия имеет и другое прин-
ципиальное отличие от демократии буржуазной. С лик-
видацией частной и утверждением общественной собст-
венности на средства производства неизмеримо расши-
ряется область ее применения. В этой связи В. И. Ле-
нин еще в первоначальном наброске работы «Очеред-
ные задачи Советской власти» указывал, что необходимо
распространять принцип демократического централизма
на управление экономикой. «Наша задача теперь,— под-
черкивал он,— провести именно демократический цент-
рализм в области хозяйства, обеспечить абсолютную
стройность и единение в функционировании таких эконо-
мических предприятий, как железные дороги, почта, те-
леграф и прочие средства транспорта и т. п.» [21; с. 152].
В отличие от анархизма, отрицающего демократию,
и правого оппортунизма, стремящегося ее увековечить,
основоположники научного коммунизма доказали и по-
казали исторически преходящий характер не только
различных типов демократии (рабовладельческой, фео-
дальной, буржуазной, социалистической), но и демокра-
тии вообще. «Демократия н е тождественна с подчине-
нием меньшинства большинству,— писал В. И. Ленин.—
Демократия есть признающее подчинение меньшинства
большинству государство...» [20; с. 83]. А это означало,
что о демократии можно говорить лишь применительно
к определенным ступеням развития человеческого обще-
ства, что ее уровень обусловлен типом и степенью зре-
лости общественных отношений, и прежде всего эконо-
1С0
мических, производственных, и что, наконец, необходи-
мо возникнув, она столь же необходимо отомрет на выс-
шей фазе коммунизма, хотя принцип подчинения мень-
шинства большинству, а следовательно, и авторитет
большинства как основополагающий принцип человече-
ского общежития сохранится и при коммунизме.
Кстати, на вопрос об авторитете,— вопрос, оказав-
шийся неразрешимым для анархизма, впервые смог дать
научный ответ только марксизм и опять-таки в полеми-
ке именно с анархистами. «Рассматривая экономические,
промышленные и аграрные отношения, лежащие в осно-
ве современного буржуазного общества, мы обнаружи-
ваем,— писал Ф. Энгельс,— что они имеют тенденцию
все больше заменять разрозненные действия комбиниро-
ванной деятельностью людей... Но комбинированная дея-
тельность означает организацию, а возможна ли орга-
низация без авторитета?» [4; с. 302, 303].
Существование производства без всякого авторитета,
подчинения возможно лишь в тех условиях, где оно осу-
ществляется посредством независимой деятельности от-
дельных лиц, как, например, в хозяйстве мелкого ремес-
ленника, мелкого товаропроизводителя вообще. «Же-
лать уничтожения авторитета в крупной промышленно-
сти,—разъяснял Ф. Энгельс,— значит желать уничто-
жения самой промышленности — уничтожения паровой
прядильной машины, чтобы вернуться к прялке» [4;
с. 304]. Именно такой реакционный с точки зрения раз-
вития производительных сил характер и носит всякая
анархистская теория вообще, если проводить выдвину-
тый ее сторонниками принцип полного уничтожения ав-
торитета, подчинения сколько-нибудь последовате-
льно.
В своей полемике с анархистами К. Л4аркс и Ф. Эн-
гельс показали, что централизованная власть, авторитет
и соответствующее подчинение будут существовать и
при коммунизме. В статье Ф. Энгельса подчеркивалось,
101
что, «с одной стороны, известный авторитет, каким бы
образом он ни был создан, а с другой стороны, известное
подчинение, независимо от какой бы то ни было общест-
венной организации, обязательны для нас при тех ма-
териальных условиях, в которых происходит производ-
ство и обращение продуктов» [4; с. 304].
Но при полном построении коммунистического обще-
ства эта власть потеряет свой политический характер,
что означает отмирание государства. Из орудия управ-
ления людьми она превратится в орудие управления ве-
щами, процессами производства.
Ф. Энгельс отмечал, что с противниками авторитета
можно было бы еще согласиться, если бы они говорили
о необходимости допускать авторитет лишь в тех гра-
ницах, которые с неизбежностью предписываются усло-
виями производства. Но прудонисты и бакунисты требо-
вали полной ликвидации авторитета, восхваляя автоно-
мию, тогда как само противопоставление авторитета и
автономии, изображение принципа авторитета абсолют-
но плохим, а принципа автономии абсолютно хорошим
было нелепостью. «Авторитет и автономия,-— писал
Ф. Энгельс,— вещи относительные, и область их приме-
нения меняется вместе с различными фазами обществен-
ного развития» [4; с. 304].
Так, критикуя анархистов, Ф. Энгельс разработал'в
своей статье «Об авторитете» в общих чертах одно из
важнейших положений теории научного социализма —
идею демократического централизма, сочетания центра-
лизации с широкой инициативой и самоуправлением
мест, показывая, что и сам характер сочетания меняется
и зависит от общего уровня развития общества.
Вспоминая о своих встречах с анархистами, В. И. Ле-
нин говорил, что при всех принципиальных различиях
между анархистами и коммунистами ему все же «под-
час удавалось сговариваться» с анархистами насчет це-
лей. Раскрывая эту мысль, Ленин писал: «Основные по-
им
ложения и цели — две разные вещи: ведь в целях с па-
ми будут согласны и анархисты, потому что и они стоят
за уничтожение эксплуатации и классовых различий...
Что отличает нас от анархистов в смысле принципов?
Принципы коммунизма заключаются в установлении
диктатуры пролетариата и в применении государственно-
го принуждения в переходный период. Таковы принципы
коммунизма, но это не его цель» [25; с. 24]. Здесь прямо
говорится о принципиальном отличии научного комму-
низма от анархизма. И тем не менее внешнее сходство
их конечных целей, на которое указывал В. И. Ленин,
отдельные «теоретики» анархизма пытаются использо-
вать для отождествления своего учения с марксизмом.
Задача та же: фальсификация марксистско-ленинского
учения. Для этого они нередко обращаются к понятию
«свобода». Действительно, и научный коммунизм, и анар-
хизм основной конечной целью считают освобождение
человека. Но в понятие «свобода» ими вкладывается
принципиально различное содержание. Причем на раз-
личия эти указывали К. Маркс и Ф. Энгельс еще в са-
мом начале своей совместной деятельности, когда в кни-
ге «Немецкая идеология» подвергли детальнейшему ана-
лизу воззрения отца анархизма «святого Макса». Раз-
личия эти определились в первую очередь тем, что и
Маркс и Макс связывали свободу личности с господст-
вующими в обществе отношениями собственности; но
если для Штирнера это было обладание, индивидуаль-
ная или, что тоже самое, частная собственность, то для
Маркса — коллективная, общественная, коммунистиче-
ская. Одновременно в процессе критики анархизма уже
в этой работе складывалась марксистская концепция
свободы. В работе «Немецкая идеология» Маркс и Эн-
гельс указывали, что никакой человек не может быть
свободен от действительных общественных отношений.
Такая свобода была чистой фантазией «святого Макса»,
она возникла из непонимания им обусловленности инте-
103
ресов, стремлений и поступков человека существующими
в обществе материальными условиями. Но во всех анта-
гонистических формациях человек не был свободен так-
же и в выборе своего общественного положения, своей
деятельности, форм и характера своего труда. В рабо-
владельческом и феодальном обществе это отражалось
и в соответствующих правовых учреждениях, которые
закрепляли принадлежность людей как к господствую-
щему классу, так и к классам угнетенным посредством
соответствующих правовых привилегий, сословных раз-
граничений и т. д.
В буржуазном обществе неизбежность для каждого
человека быть либо пролетарием, либо буржуа, капита-
листом в зависимости от материальных условий его жиз-
ни оказывается замаскированной из-за отсутствия пра-
вового оформления классовых разграничений и приви-
легий. «Поэтому при господстве буржуазии индивиды
представляются более свободными... в действительности
же они, конечно, менее свободны, ибо более подчинены
вещественной силе» [1; с. 77].
Отсюда свобода личности во всяком эксплуататор-
ском обществе, и в буржуазном не менее, чем в рабо-
владельческом и феодальном, заключается в возмож-
ности выбора своей деятельности и своего поведения в
тесных рамках условий материальной жизни, существу-
ющих производительных сил и соответствующих им про-
изводственных отношений. Это, по словам К. Маркса и
Ф. Энгельса, всего лишь «право беспрепятственно поль-
зоваться, в рамках известных условий, случайностью...»
[1; с. 76].
И, разумеется, это право различно, прямо противо-
положно для господствующих и эксплуатируемых клас-
сов. Для трудящихся оно означает прежде всего неиз-
бежность эксплуатации, порабощение в той или иной
форме, подчинение господствующим классам. Для инди-
видов же, принадлежащих к господствующему классу,
104
это право означает их личную свободу, но также лишь
в той мере, в какой она вытекает из общих условий их
существования и не противоречит их общим интересам,
закрепляемым через государство в соответствующих ин-
ститутах права.
Подведение индивидов под определенные классы с
вытекающими из их общего положения личными усло-
виями жизни и деятельности может быть уничтожено
лишь с ликвидацией частной собственности. Только ус-
тановление коллективной собственности, обеспечиваю-
щее уничтожение классов и классовых различий, осво-
бождает индивида от господства над ним определенных,
навязанных независимо от его воли общественных отно-
шений. Здесь исчезает порабощающее человека подчи-
нение его разделению труда, существующему в эксплуа-
таторском, особенно в буржуазном обществе. Члены об-
щества получают возможность свободы в выборе своей
трудовой деятельности, своих занятий, в реализации сво-
их способностей и задатков.
«Только в коллективе,— подчеркивали К. Маркс и
Ф. Энгельс,— индивид получает средства, дающие ему
возможность всестороннего развития своих задатков, и,
следовательно, только в коллективе возможна личная
свобода» [1; с. 75].
Одновременно, познав законы общественного разви-
тия, члены коммунистического общества получат воз-
можность использовать их сознательно, в интересах все-
го общества, которое будет осуществлять коллективную
власть над условиями своего существования, над произ-
водством, над обменом, над собственными обществен-
ными отношениями. Так реализуется и свобода человека
над вещами, над процессами производства. К- Маркс и
Ф. Энгельс показывали, что лишь коммунистическое об-
щество может быть поэтому названо настоящим «царст-
вом свободы». «Строй, создаваемый коммунизмом,— пи-
шут они,— является как раз таким действительным ба-
105
бисом, который исключает все то, что существует незави-
симо от индивидов...» [1; с. 71].
Итак, анархисты понимают свободу как нечто абсо-
лютное и потому абстрактное, для научного коммуниз-
ма это категория относительная, конкретно-историче-
ская.
Анархисты требуют свободы для всех и каждого, сво-
боды немедленной, ничем не ограниченной. Марксисты
связывают борьбу за освобождение рабочего класса,
всех трудящихся с объективными и субъективными ус-
ловиями. Свобода определяется уровнем развития про-
изводительных сил, типом и зрелостью общественных от-
ношений. Именно поэтому В. И. Ленин писал: «В об-
ществе... где нищенствуют массы трудящихся и тунеяд-
ствуют горстки богачей... эта абсолютная свобода есть
буржуазная или анархическая фраза» [12; с. 103—104].
И наконец, если для анархистов свобода — это преж-
де всего «свобода от» (от общества, государства, воли
большинства, любой дисциплины и т. д.), то марксисты
понимают ее в первую очередь как «свободу для» (для
раскрытия всех сущностных сил человека, для его все-
стороннего и гармоничного развития). Коммунистиче-
ское общество дает такую свободу своим членам, а они
реализуют все свои способности в процессе созидатель-
ного труда на благо общества. Именно поэтому В. И. Ле-
ниным был сформулирован предельно сжато и предель-
но ясно один из основополагающих принципов марк-
сизма, гласящий: «Жить в обществе и быть свободным
от общества нельзя» [12; с. 104].
Эти ленинские слова знакомы каждому еще со шко-
льной скамьи, многие не раз слышали и даже повторя-
ли эти слова в различных ситуациях, и, как это часто
бывает, может быть, именно поэтому они отчасти утра-
тили для нас всю свою глубину и убедительность. Вот
почему необходимо вновь и вновь обращаться к процес-
су, приведшему к формулировке этого лаконичного и
106
вместе с тем очень емкого ленинского положения, а
стержнем этого процесса стала как раз марксистско-ле-
нинская критика анархизма. И тогда эта сакраменталь-
ная формула вновь наполняется конкретным содержани-
ем, звучит еще более убедительно.
К свободе стремятся все, но понимают ее по-разному.
Несколько лет назад Центральное телевидение пока-
зало фильм, сделанный американским режиссером, от-
снятый американскими операторами для американских
телезрителей. Это фильм об эмигрантах из Советского
Союза, лицах преимущественно еврейской национально-
сти. Ведущий беседовал с людьми, которые неплохо с
его точки зрения устроились в Штатах, то есть получили
более или менее приличную работу, благоустроенное
жилье и прочие дары современной западной цивилиза-
ции, и все-таки оставались неудовлетворенными.
Недоумение — так можно было бы сформулировать
основную мысль этого фильма: чего же еще нужно этим
русским; отчаяние —так можно было бы выразить лейт-
мотив всех выступлений бывших советских граждан. Де-
ло в том, что все интервьюируемые приехали в «самую
свободную» страну мира в поисках именно свободы. И...
не нашли то, чего искали.
К свободе рвались мы, пройдя через ОВИРы,
II вот приехали мы в яблочный пирог (Нью-Йорк),
И от свободы мы попрятались в квартиры...—
пелось в песенке одного из эмигрантских «бардов».
А не нашли они то, чего искали, просто потому, что
в реальной действительности этого нет и быть не мо-
жет. Такая свобода, какую они искали, существовала
лишь в их воображении и была сродни тому идеалу сво-
боды, который проповедовали анархисты, еще начиная
с М. Штирнера.
Американские кинематографисты обвиняли, пусть и
завуалированно, социалистический строй, советское об-
107
щество в том, что спи калечат души своих граждан и
это-де мешает адаптироваться в новых для них усло-
виях. На самом же деле причина в другом. Опа в не-
удовлетворительном знании истории общественной мыс-
ли, марксизма как высшего ее достижения, истории клас-
совой борьбы. Так низкий уровень политической куль-
туры при определенных условиях может обернуться лич-
ной трагедией и даже катастрофой.
Противоречие между личностью и обществом в прин-
ципе неразрешимо для анархистов. Требуя свободу лич-
ности от общества, они не могут себе представить сво-
бодную личность вне общества. Поэтому отцы анархиз-
ма Штирнер, Прудон, Бакунин и особенно Кропоткин
пытались конструировать модель идеального общества,
способного обеспечить абсолютную свободу своим чле-
нам. Мы видели, что из этого получилось, и здесь лишь
еще раз подчеркнем принципиальное отличие анархиче-
ского идеала от общественного идеала научного комму-
низма.
Марксизм исходит из того, что общество будущего
«отнюдь не будет обществом анархии, безделья и празд-
ности», что «все производственные ячейки, все самоуп-
равляющиеся ассоциации будут гармонически объедине-
ны в общем планомерно организованном хозяйстве, в
едином ритме общественного труда».
Анархический идеал становится все более абстракт-
ным. И это говорит об углублении кризиса анархизма.
В то же время в процессе развития теории научного ком-
мунизма, материализации в СССР и других социалисти-
ческих странах коммунистический общественный идеал
постоянно конкретизируется. Обогащаются, становятся
более содержательными нашн представления о будущем
коммунистическом обществе, совершенствуются методы
научного прогнозирования социальных процессов.
Итак, новая претензия современного анархизма на
идейное родство с марксизмом оказывается очередным
1С8
мифом, который рушится тотчас, как только обраща-
ешься к истории взаимоотношений этих двух идеологий,
двух течений в международном рабочем движении.
Анархизм в процессе полемики с марксизмом не приоб-
ретал и не дал ничего, кроме пышной фразеологии и
пышных претензий. И наоборот, в процессе научной кри-
тики анархизма происходило становление н развитие
теории научного коммунизма по целому ряду основопо-
лагающих вопросов, таких, как: государство и револю-
ция, социализм и государство, социалистическая демо-
кратия, общество, государство и свобода личности и т. я.
И в этом основная и, пожалуй, единственная, пусть и
негативная, заслуга анархизма перед историей — перед
рабочим классом, перед трудящимися, перед человече-
ством.
Глава седьмая
АНАРХИЗМ ИЛИ СОЦИАЛИЗМ!
Кто же прав в этом затянувшемся споре — марк-
сизм или анархизм? Для марксистов ответ очевиден, для
анархистов — тоже. Но окончательно решить этот исто-
рический спор может только социальная практика ре-
волюционного преобразования общества на принципах,
которые позволят человеку наиболее полно раскрыть
его подлинно человеческую сущность.
«Практика — критерий истины» — таково одно из ос-
новополагающих положений марксизма. Этот же тезис
пытаются эксплуатировать и анархисты. Потерпев оче-
редную неудачу,— их попытка вырваться вперед на чу-
жом коне, под чужим флагом и вернуть былое влияние
на массы (впрочем, это влияние самими анархистами
всегда преувеличивалось), их претензии на идейное род-
ство с марксизмом и даже творческое его развитие ока-
зались несостоятельными,— так вот, потерпев очеред-
ную неудачу, анархисты обращают сегодня свои взоры
109
к практике, которая, по их мнению, подтверждает истин-
ность их теоретических выводов. Причем характерно, что
обращаются они не к своим собственным анархическим
экспериментам — такое обращение никак не приумно-
жило бы их скудного теоретического и политического ка-
питала,— а к практике строительства социализма в
СССР и других странах. Это более простая для анархи-
стов задача. Во-первых, реальный социализм имеет ряд
нерешенных проблем, на которых можно спекулировать,
а во-вторых, и это особенно важно, здесь обеспечена
мощная поддержка официальной буржуазной науки и
пропаганды. Так проявляется антикоммунизм совре-
менного анархизма в его чистом виде.
Анархисты критиковали социалистическое общество
даже тогда, когда его еще не существовало, критиковали
таким, каким они его себе представляли. Так, анархо-
индивпдуалист М. Штирнер утверждал, что коммунисты
хотят сделать всех «нищими», «босяками» и глубоко-
мысленно рекомендовал коммунистам сделать слово
«босяк» таким же почетным обращением, каким Фран-
цузская буржуазная революция сделала слово «гражда-
нин». Коммунистов он обвинял в том, что они хотят при-
носить жертвы обществу, что они являются сторонника-
ми «религиозного принципа», стремятся к установлению
«святого общества» и т. д. Анархо-коммунист П. Кро-
поткин изображал марксизм как «„государственный со-
циализм”, который неизбежно разовьется в экономиче-
ский деспотизм, еще более страшный, чем политический»
[37; с. 529].
Современным анархизмом ставится под сомнение или
просто отрицается сама возможность подлинного народо-
властия при социализме и коммунизме. Один из теоре-
тиков современного «левого» радикализма во Франции
А. Баржоне, например, утверждал, что русская револю-
ция «оставила нетронутой огромную государственную
машину, унаследованную от царей». И далее; «Диктату-
110
ра пролетариата стала фактически диктатурой партии
над государством, партии и государства над противни-
ками режима, а также над самим пролетариатом» [91;
с. 78].
Эти положения почти дословно воспроизводят карти-
ну эволюции социалистической демократии, предлагае-
мую буржуазными социологами-антикоммунистами. Так,
Д. Бенсман и Б. Розенберг утверждали, что социалисти-
ческая революция «уничтожает сначала частную собст-
венность, а затем... рабочих, осуществляя переход к
«массовому бюрократическому обществу» с «иерархией
соподчинения» различных социальных слоев» [92; с. 231].
Под всем этим американские социологи понимали, ко-
нечно, процесс «отстранения» трудящихся от управле-
ния государством в социалистических странах. Анало-
гичных взглядов придерживаются Д. Белл, Р. Арон,
Г. Маркузе и многие другие социологи [97; с. 141]. Аме-
риканские социологи Т. Куимен и Д. Монтиас пишут:
«В Советском Союзе партия является на практике пра-
вящим объединением наряду с правительством, а в не-
которых отношениях она стоит выше его» [94; с. 56].
Цель подобных рассуждений одна — показать, что
современный социализм подтверждает «научные прог-
нозы» отцов анархизма и даже превосходит их худшие
опасения, что спор между марксизмом и анархизмом
решается, таким образом, в пользу последнего. Но так
ли это на самом деле? Для ответа на этот вопрос нам
придется совершить еще два кратких экскурса: один —
в теорию научного коммунизма, а другой — в историю
реального социализма.
Всякое государство в классово-антагонистическом
обществе, учит марксизм, есть орудие господства одного
класса (классов) над другими, орудие подавления одним
классом (классами) других. В этом значении пролетар-
ское государство остается государством в собственном
смысле. Разрешение антагонизма между пролетариатом

и буржуазией начинается в ходе социалистической ре-
волюции, завоевания пролетариатом политической вла-
сти, установления его диктатуры.
В то же время завоевание политической власти и уста-
новление диктатуры пролетариата не уничтожает клас-
сов-антиподов, а переводит их борьбу на новый уровень.
Начинается новый этап освободительной миссии рабо-
чего класса. И первым актом победившего пролетариа-
та является слом старой государственной машины. Ибо
невозможно уничтожить буржуазию как класс, не унич-
тожив предварительно ее политической организации.
Организовавшись как политически господствующий
класс, уничтожив политическую организацию буржуа-
зии, рабочий класс противопоставляет свою собствен-
ную политическую организацию ее экономической орга-
низации. Анализируя уроки Парижской коммуны,
К. Маркс писал, что «она была, по сути дела, прави-
тельством рабочего класса, результатом борьбы произ-
водительного класса против класса присваивающего;
она была открытой, наконец, политической формой, при
которой могло совершиться экономическое освобожде-
ние труда.
Без этого последнего условия коммунальное устрой-
ство было бы невозможностью и обманом. Политиче-
ское господство производителей не может существовать
одновременно с увековечением их социального рабства.
Коммуна должна была поэтому служить орудием нис-
провержения тех экономических устоев, на которых зиж-
дется самое существование классов, а следовательно, и
классовое господство» [3; с. 346].
Полемизируя с Бакуниным, Маркс записал на полях
конспекта его книги «Государственность и анархия»:
«...покуда существуют другие классы, в особенности
класс капиталистический, покуда пролетариат с ним бо-
рется (ибо с приходом пролетариата к власти еще не
исчезают его враги, не исчезает старая организация об-
112
щества), он должен применять меры насилия, стало
быть, правительственные меры; если сам он еще оста-
ется классом и не исчезли еще экономические условия,
на которых основывается классовая борьба и существо-
вание классов, они должны быть насильственно устра-
нены или преобразованы, и процесс их преобразования
должен быть насильственно ускорен» [5; с. 611].
В. И. Ленин подчеркивал, что «без правильного
политического подхода к делу данный класс не удер-
жит своего господства, а следовательно, не сможет ре-
шить и своей производственной задачи» [24; с. 279].
Вместе с тем пролетарское государство в отличие от
предшествующих типов государств является диктату-
рой огромного трудящегося большинства по отношению
к сравнительно ничтожному эксплуататорскому мень-
шинству. И потому оно уже не является государством в
общепринятом смысле этого слова.
Стремясь фальсифицировать и опорочить марксизм,
Бакунин пытался утверждать, что социализм Маркса и
Энгельса предусматривает установление диктатуры про-
летариата над крестьянством. «Крестьянская чернь,—
писал он,— будет, вероятно, управляться городским и
фабричным пролетариатом» [32; с. 294].
В острой полемике с Бакуниным К- Маркс особо
подчеркивал, что в тех странах, где крестьянство состав-
ляет значительную часть населения, его позиция будет
решать успех или поражение социалистической револю-
ции, так как, если крестьянство окажется на стороне
буржуазии, это приведет к крушению революции рабо-
чего класса. Развивая дальше эти идеи, К. Маркс пока-
зывал, каково должно быть отношение пролетариата к
крестьянству после победы социалистической революции
в ходе осуществления диктатуры пролетариата.
«Пролетариат...— писал К. Маркс,— должен в ка-
честве правительства принимать меры, в результате ко-
торых непосредственно улучшится положение крестья-
113
нина н которые, следовательно, привлекут его на сторо-
ну революции; меры, которые в зародыше облегчают пе-
реход от частной собственности на землю к собственно-
сти коллективной, так чтобы крестьянин сам пришел к
этому хозяйственным путем...» [5; с. 612].
К. Маркс указывал, что нельзя при этом огороши-
вать крестьянина, провозглашая отмену его собственно-
сти или отмену права наследования, но тем более нель-
зя и увековечивать мелкую собственность или укреплять
и увеличивать ее, передавая крестьянам крупные по-
местья.
Так, разоблачая Бакунина и обосновывая необходи-
мость социалистического государства, К. Маркс разви-
вал теорию диктатуры пролетариата, раскрывая ее сущ-
ность с точки зрения отношения пролетариата к кресть-
янству. А отношения пролетариата и крестьянства, под-
черкивал К. Маркс, суть отношения союза между ними.
Они строятся на иных, демократических принципах,
складываются, крепнут и развиваются еще в процессе
подготовки и свершения социалистической революции,
определяя затем наряду с диктатурой сущность проле-
тарского государства. «„Народная” революция,— писал
В. И. Ленин в 1917 году,— втягивающая в движение
действительно большинство, могла быть таковою, лишь
охватывая и пролетариат и крестьянство... Оба класса
объединены тем, что «бюрократическп-военная государ-
ственная машина» гнетет, давит, эксплуатирует их.
Разбить эту машину, сломать ее — таков действитель-
ный интерес «народа», большинства его, рабочих и боль-
шинства крестьян, таково «предварительное условие»
свободного союза беднейших крестьян с пролетариями,
а без такого союза непрочна демократия и невозможно
социалистическое преобразование» [20; с. 39—40].
Пролетарское государство, таким образом, выступает
в переходный период от капитализма к социализму и
как диктатура пролетариата, и как пролетарская демо-
114
кратия. Оно выступает в качестве диктатуры пролета-
риата потому, что без нее невозможно полное уничто-
жение частной собственности, эксплуатации человека че-
ловеком, классового неравенства. Вместе с тем оно вы-
ступает и как пролетарская демократия, так как без
этой демократии нельзя сплотить большинство народа
на успешное решение задач диктатуры пролетариата, а
также немыслимо участие народа в управлении общест-
венным производством и всеми другими общественными
делами, а без участия самого народа в управлении об-
ществом невозможно построение социализма. Именно
эту двойственную сущность пролетарского государства
переходного периода от капитализма к социализму и
подчеркивал В. И. Ленин, говоря, что оно «неизбежно
должно быть государством по-новому демократическим
(для пролетариев и неимущих вообще) и по-новому дик-
таторским (против буржуазии)» [20; с. 35].
Разрешение основного противоречия перехода от ка-
питализма к социализму, расширения социальной базы
пролетарского государства ведет к сужению сферы при-
менения диктатуры, а с перерастанием пролетарского
государства в общенародное диктаторская его функция
исчезает полностью. Заметим, что функция подавления
и функция принуждения — понятия отнюдь не тождест-
венные: первая является функцией диктатуры и характе-
ризует социалистическое государство на первом этапе
его развития, вторая — функцией демократии и присуща
ему вплоть до полного отмирания.
Общенародное государство — это очередной этап раз-
вития от пролетарской государственности к негосударст-
венным формам общественной организации.
Оно является исключительно демократическим и в
Конституции СССР определяется как «социалистическое
общенародное государство, выражающее волю и инте-
ресы рабочих, крестьян и интеллигенции, трудящихся
всех наций и народностей страны» [28; с. 1]. Таким об-
115
разом, общенародное государство — это, строго говоря,
уже не есть государство в принятом смысле этого сло-
ва, как государство, сущность которого выражается дву-
мя органически взаимосвязанными сторонами — дикта-
турой и демократией. Но оно все же остается государст-
вом, поскольку наряду с представительными органами
оно сохраняет типичный для всякого государства про-
фессиональный аппарат, наделенный правами исполни-
тельной власти.
Говоря о путях становления коммунистического об-
щественного самоуправления, следует видеть две орга-
нически взаимосвязанные тенденции: 1) совершенство-
вание на демократических началах существующих орга-
нов государственной власти: государственного аппарата
и представительных органов — Советов народных депу-
татов; 2) начавшуюся демократическую передачу функ-
ций государственного аппарата в ведение представитель-
ных органов — Советов.
Марксизм теоретически обосновывает роль и место
коммунистической партии в политической системе обще-
ства в процессе строительства коммунизма. Пролета-
риат не смог бы ни добиться победы над буржуазией, ни
установить свое политическое господство, ни осуществ-
лять свою всемирно-историческую миссию, строя бес-
классовое общество, без руководящей роли марксистско-
ленинской партии.
Еще в начале столетия в работе «Что делать?»
В. И. Ленин раскрыл и показал механизм превращения
рабочего класса из материальной предпосылки социали-
стической революции в ее субъект. Из лучших предста-
вителей имущих классов и наиболее передовых предста-
вителей пролетариата образуется партия, первая задача
которой — соединение научного социализма со стихий-
ным рабочим движением, внесение научной идеологии
рабочего класса в его сознание.
Лишь после этого рабочий класс способен поднять-
116
ся до самостоятельной политики и революционного про-
тивопоставления ее политике буржуазной. Разрешение
антагонизма между пролетариатом и буржуазией, воз-
никшего в экономике капитализма, прошедшего через
сознание класса, призванного уничтожить эти общест-
венные отношения, оказывается теперь не только объек-
тивной необходимостью, но и реальной возможностью.
И начинается это разрешение в политической сфере в
ходе социалистической революции, завоевания проле-
тариатом политической власти, установления его дикта-
туры.
Противоречие между пролетариатом и буржуазией в
рамках перехода от капитализма к социализму также
не стихийно, так как коммунизм — первая в истории че-
ловечества общественно-экономическая формация, раз-
вивающаяся как сознательное творчество масс, на осно-
ве познания и использования объективных законов.
К- Маркс отмечал, что рабочий класс «не думает осу-
ществлять по декрету парода готовые и законченные
утопии... Рабочему классу предстоит не осуществлять
какие-либо идеалы, а лишь дать простор элементам но-
вого общества, которые уже развились в недрах старо-
го разрушающегося буржуазного общества» [3; с. 347].
Как никогда, поэтому здесь повышается роль идеологии,
идеологической работы, идеологической борьбы рабоче-
го класса. И если нельзя сказать, что противоречие меж-
ду политикой и экономикой при переходе к социализму
разрешается в сфере идеологии, то уж совсем невозмож-
но утверждение, что оно разрешается вне этой сферы.
А это обусловливает возрастание роли партии при пе-
реходе к социализму.
Сегодня роль партии в структуре политического уп-
равления проявляется не в том, что она занимает выс-
шую ступень в «иерархии бюрократического соподчине-
ния», как утверждают анархисты и буржуазные социо-
логи, а в том, что она осуществляет научное руководст-
117
во деятельностью государства и общественно-политиче-
ских организаций, трудящихся, проводя свои решения
через организации коммунистов в государственных ор-
ганах, в профсоюзах, трудовых коллективах и т. д.
На всех этапах становления новой общественно-эко-
номической формации Коммунистическая партия остает-
ся партией научного коммунизма — идеологии рабочего
класса. Роль марксистско-ленинской идеологии неуклон-
но возрастает по мере развития, углубления и совершен-
ствования новых общественных отношений. И сегодня
самое существенное, на чем «необходимо сосредоточить
всю силу партийного воздействия,— это достижение по-
нимания каждым человеком остроты переживаемого мо-
мента, его переломного характера. Любые наши планы
повиснут в воздухе, если оставят равнодушными людей,
если мы не сумеем пробудить трудовую и общественную
активность масс, их энергию и инициативу. Повернуть
общество к новым задачам, обратить на их решение
творческий потенциал народа, каждого трудового кол-
лектива — таково первейшее условие ускорения соци-
ально-экономического развития страны» [27; с. 85—86].
Основоположники научного коммунизма вскрыли ло-
гику эволюции государства после социалистической ре-
волюции. Логика более или менее полно проявляется в
реальном историческом процессе как тенденция. Наря-
ду с этой основной тенденцией история обнаруживает
еще целый ряд тенденций, обусловленных конкретными
обстоятельствами времени и места, а то, насколько пол-
но проявляется основная тенденция, зависит от созна-
тельной революционно-преобразующей деятельности ра-
бочего класса во главе с его политическим авангардом,
от его способности мобилизовать и сплотить самые ши-
рокие слои трудящихся.
Впервые в истории человечества логика становления
государства нового типа и одновременно его отмирания
проявилась в деятельности парижских коммунаров. Яв-
118
ление это было весьма неполным и кратковременным, но
его анализ позволил сделать Марксу вывод, что «Ком-
муна должна была стать политической формой даже са-
мой маленькой деревни и что постоянное войско должно
быть заменено и в сельских округах народной милицией
с самым непродолжительным сроком службы. Собрание
делегатов, заседающих в главном городе округа, долж-
но было заведовать общими делами всех сельских ком-
мун каждого округа, а эти окружные собрания в свою
очередь должны были посылать депутатов в националь-
ную делегацию, заседающую в Париже; делегаты долж-
ны были строго придерживаться mandat imperatif (точ-
ной инструкции) своих избирателей и могли быть сме-
нены во всякое время. Немногие, но очень важные функ-
ции, которые остались бы тогда еще за центральным
правительством, не должны были быть отменены,— та-
кое утверждение было сознательным подлогом,— а
должны были быть переданы коммунальным, то есть
строго ответственным, чиновникам. Единство нации под-
лежало не уничтожению, а, напротив, организации по-
средством коммунального устройства. Единство нации
должно было стать действительностью посредством унич-
тожения той государственной власти, которая выдавала
себя за воплощение этого единства, но хотела быть неза-
висимой от нации, над нею стоящей. На деле эта госу-
дарственная власть была лишь паразитическим наро-
стом на теле нации. Задача состояла в том, чтобы от-
сечь чисто угнетательские органы старой правительст-
венной власти, ее же правомерные функции отнять у
такой власти, которая претендует на то, чтобы стоять
над обществом, и передать ответственным слугам обще-
ства. Вместо того, чтобы один раз в три или в шесть лет
решать, какой член господствующего класса должен
представлять и подавлять народ в парламенте, вместо
этого всеобщее избирательное право должно было слу-
жить народу, организованному в коммуны, для того что-
119
бы подыскивать для своего предприятия рабочих, над-
смотрщиков, бухгалтеров, как индивидуальное избира-
тельное право служит для этой цели всякому другому
работодателю» [3; с. 343—344].
Организация общества по типу коммуны делала ре-
альными права выбора депутатов, особенно при много-
мандатной системе, контроль за их деятельностью со
стороны избирателей; право их отзыва и сменяемости в
любое время превращало, наконец, коммуну в корпора-
цию одновременно законодательствующую, исполняю-
щую законы и контролирующую их исполнение.
Именно это место из «Гражданской войны» Маркса
стало позднее объектом теоретических и политических
спекуляций, причем не со стороны представителей офи-
циальной буржуазной науки (к этому и Маркс, и Энгельс,
и Ленин относились довольно спокойно), а из лагеря
социал-демократов, считавших себя марксистами. Маркс
ни много ни мало объявлялся анархистом, федерали-
стом, прудонистом и т. п.
В. И. Ленин убедительно доказал теоретическую не-
состоятельность, наглядно показал политическую на-
правленность такого рода «открытий»:
«Маркс сходится с Прудоном в том, что они оба
стоят за «разбитие» современной государственной ма-
шины...
Маркс расходится и с Прудоном и с Бакуниным как
раз по вопросу о федерализме (не говоря уже о дикта-
туре пролетариата). Из мелкобуржуазных воззрений
анархизма федерализм вытекает принципиально. Маркс
централист. И в приведенных его рассуждениях нет ни-
какого отступления от централизма. Только люди, пол-
ные мещанской «суеверной веры» в государство, могут
принимать уничтожение буржуазной государственной
машины за уничтожение централизма!
Ну, а если пролетариат и беднейшее крестьянство
возьмут в руки государственную власть, организуются
120
вполне свободно по коммунам и объединят действие всех
коммун в ударах капиталу, в разрушении сопротивле-
ния капиталистов, в передаче частной собственности на
железные дороги, фабрики, землю и прочее всей нации,
всему обществу, разве это не будет централизм? разве
это не будет самый последовательный демократический
централизм? и притом пролетарский централизм?» [20;
с. 53].
Ответ на этот вопрос, ответ положительный, дала
Великая Октябрьская социалистическая революция.
Спустя почти полвека после Парижской коммуны рос-
сийский пролетариат продолжил великое дело своих
французских братьев. Советы, рожденные еще первой
русской революцией как органы самоорганизации рабо-
чего класса и организации вокруг него всех трудящихся,
стали основой нового пролетарского государства. Город-
ские Советы проводили свои сессии, согласно Консти-
туции 1918 года, не реже одного раза в неделю, а сель-
ские— вдвое чаще. Вышестоящими органами власти в
волостях, уездах, губерниях, в республике были съезды
Советов и избираемые ими каждый раз заново исполни-
тельские комитеты.
При жизни В. И. Ленина за пять лет (в 1917—
1922 годах, до образования Союза ССР) состоялось де-
сять Всероссийских съездов Советов. Регулярное обнов-
ление состава делегатов, избиравшихся на съезды Сове-
тов путем многостепенных выборов, обеспечивало широ-
кое представительство интересов мест, предупреждало
пассивность и застой.
«Непрямые выборы в нелокальные, неместные Со-
веты,— писал В. И. Ленин,— облегчают съезды Советов,
делают весь аппарат дешевле, подвижнее, доступнее
для рабочих и для крестьян в такой период, когда жизнь
кипит и требуется особенно быстро иметь возможность
отозвать своего местного депутата или послать его на
общий съезд Советов» [22; с. 257].
121
Но ведь все это и было организацией в новых исто-
рических условиях общества на принципах коммуны. Со-
веты должны были поэтому в новых исторических усло-
виях решать те же задачи, которые стояли перед Па-
рижской коммуной, но в силу объективных обстоятельств
времени и места, незрелости субъективного фактора не
были да и не могли быть решены. Какие это вопросы?
Анализируя опыт Парижской коммуны, К. Маркс
пришел к двум выводам: 1. Коммуна «хотела уничто-
жить эту классовую собственность, которая превраща-
ет труд многих в богатство немногих. Она хотела экс-
проприировать экспроприаторов. Она хотела сделать ин-
дивидуальную собственность реальностью, превратив
средства производства, землю и капитал, служащие в
настоящее время прежде всего орудиями порабощения
и эксплуатации труда, в орудия свободного ассоцииро-
ванного труда» [3; с. 346]; 2. «Отдельные меры, предпри-
нимавшиеся ею, могли обозначить только направление,
в котором развивается управление народа посредством
самого народа» [3; с. 350]. Таким образом, переход к
социализму в области экономической означал создание
общественной собственности на средства производства
и реальное их соединение с производителями, а в обла-
сти политической — переход к подлинному самоуправ-
лению народа.
Но наряду с этой главной тенденцией — становлени-
ем государства нового типа, пролетарского государства,
государства по-новому диктаторского и по-новому, по-
настоящему демократического, государства с самого на-
чала отмирающего — действовала другая, диаметрально
противоположная тенденция.
Переходный период был полон острых противоречий,
социальных антагонизмов, неразрешимых, казалось бы,
задач. Советская республика демобилизовала армию, но
начавшаяся иностранная интервенция и гражданская
война требовали ее воссоздания. Революция упразднила
122
царскую полицию и жандармерию, но породила ЧК—-
как орудие борьбы с контрреволюцией, диверсиями, са-
ботажем, бандитизмом и пр. Такие примеры можно было
бы продолжить. Съезды Советов собирались все реже,
а воссоздание в новых исторических условиях традицион-
ного государства с присущими ему атрибутами станови-
лись все более зримым. Необходимо было отстранить от
управления ранее привилегированные слои населения,
но невозможно было обойтись без использования бур-
жуазных специалистов. А это означало неизбежность
восстановления социальных привилегий, чреватых новой
экономической и социальной дифференциацией общест-
ва, и, кроме того, открывало доступ старой буржуазной
и мелкобуржуазной интеллигенции в управленческий, в
том числе государственный, аппарат.
Социально-экономическая и культурная отсталость
России, необходимость отвлечения огромных средств на
борьбу против внутренней и внешней контрреволюции,
узкий слой политически сознательных рабочих и в то
же время широкая мелкобуржуазная база — все это
объективно ограничивало основу развития социалистиче-
ского строя. В силу этих объективных причин происходи-
ло: формирование административно-бюрократического
аппарата управления, максимальная централизация эко-
номической и политической власти, формализация де-
мократических институтов, приказные методы управле-
ния, почти полное отстранение масс от принятия реше-
ний, отчуждение трудящихся как в сфере производства,
так и в сфере политической жизни.
Эту тенденцию еще в 1922 году заметил В. И. Ле-
нин. В последних своих работах он предупреждал пар-
тию о новой опасности и давал ряд рекомендаций по
демократизации советского общества и государства, бо-
лее тесному сплочению Коммунистической партии с про-
летариатом, всеми трудящимися.
Руководящая роль партии, обусловленная природой
123
нового общества, которое с самого начала развивается
на основе сознательной, научно обоснованной деятель-
ности людей, обусловленная, наконец, ее собственной
природой политического авангарда революцнонно-созн-
дающего класса, таким образом, чрезвычайно возраста-
ла. И дело не в том, что партия оказалась перед исто-
рическим выбором между организацией общества по ти-
пу коммуны и государственной организацией и должна
была взять на себя ответственность за этот выбор. Вы-
бора не было. Ибо, во-первых, сами Советы и были го-
сударством, а во-вторых, обе указанные тенденции име-
ли объективную основу. Перед партией стояла огром-
ной важности и сложности задача совершенствования
деятельности Советов и политического руководства ими,
с одной стороны, и демократизации государственного
аппарата, усиления и совершенствования партийного и
рабочего контроля за его деятельностью — с другой.
Партия в это время переживала довольно трудный
период своей истории. Лучшие ее силы были отданы ре-
волюции и защите ее завоеваний. Ее ряды пополнялись
из рабочего класса и крестьянства людьми, с которыми
еще нужно было работать и работать и в теоретиче-
ской, и в практически-полнтической области.
«Если не закрывать себе глаза на действитель-
ность,— писал В. И. Ленин,— то надо признать, что в
настоящее время пролетарская политика партии опре-
деляется не ее составом, а громадным, безраздельным
авторитетом того тончайшего слоя, который можно на-
звать старой партийной гвардией. Достаточно неболь-
шой внутренней борьбы в этом слое, и авторитет его
будет если не подорван, то во всяком случае ослаблен
настолько, что решение будет уже зависеть не от него»
[26; с. 20].
И такая борьба в партийном руководстве — борьба
принципов, борьба политическая — развернулась осо-
бенно после смерти Владимира Ильича Ленина.
124
Ее инициатор Л. Троцкий выступал под знаменем
овладения госаппаратом, усиления административно-на-
жимных методов, проведения «политики завинчивания
гаек». Ему противостоял И. Сталин, как сторонник и
защитник ленинских норм и принципов партийного и
государственного строительства, прочной опоры на ши-
рокие массы трудящихся. Партия оказалась перед угро-
зой раскола, и ее руководство сочло в этих условиях це-
лесообразным оставить И. Сталина на посту генераль-
ного секретаря, обратив его внимание на критические
замечания В. И. Ленина и приняв во внимание его за-
верения о том, что в дальнейшей своей деятельности он
эти замечания учтет и будет ими руководствоваться.
Опыт работы в массах, в Советах у коммунистов
был, но не было достаточного опыта работы в госаппа-
рате. И Сталин, и Троцкий, как и многие другие руко-
водители различных рангов, поддались соблазну быст-
рых эффектов от использования государственной вла-
сти не только при подавлении сопротивления свергну-
тых эксплуататоров, но и в других сферах социалисти-
ческого строительства, в том числе и в сфере отношений
с крестьянством. Мы привыкли считать Сталина творцом
административной системы, забывая при этом, что од-
новременно он был и ее продуктом. Не случайно, одер-
жав победу над Троцким, оставаясь его непримиримым
врагом, в области практически-политической Сталин
выступал как правоверный троцкист.
Был ли Сталин марксистом? «Марксист лишь тот,—-
писал В. И. Ленин еще в 1917 году,— кто распространя-
ет признание борьбы классов до признания диктатуры
пролетариата. В этом самое глубокое отличие маркси-
ста от дюжинного мелкого (да и крупного) буржуа. На
этом оселке надо испытывать действительное понимание
и признание марксизма» [20; с. 34]. И здесь Сталин был
ортодоксальным марксистом с самого начала и, пожа-
луй, до последних дней своей политической деятельно-
125
сти. Но его понимание диктатуры пролетариата было
своеобразным. Он взял за абсолютное одно из ленин-
ских определений:
«Диктатура есть власть, опирающаяся непосредствен-
но на насилие, не связанная никакими законами.
Революционная диктатура пролетариата есть власть,
завоеванная и поддерживаемая насилием пролетариата
над буржуазией, власть, не связанная никакими зако-
нами» [22; с. 245].
Своеобразие сталинского понимания заключалось в
следующем.
Во-первых, из этого определения Сталин взял лишь
его первую часть, а из второй — перенес в нее одно сло-
во, и получилось: диктатура пролетариата есть власть,
опирающаяся непосредственно на насилие, не связан-
ная никакими законами.
Во-вторых, диктатура пролетариата выходила, та-
ким образом, за рамки существования и противостояния
классов-антагонистов — пролетариата и буржуазии, она
распространялась на все социальные слои и классы в
обществе и даже на сам пролетариат, ее существование
сохранялось и оправдывалось даже после политического
и экономического уничтожения свергнутых эксплуататор-
ских классов, само это уничтожение нередко трактова-
лось как физическое. Сталину также принадлежит со-
мнительная «заслуга» формулировки и обоснования те-
зиса об усилении классовой борьбы, а следовательно,
и власти, «не связанной никакими законами», по мере
продвижения общества к социализму. А во всем этом
и заключался антимарксизм Сталина.
Мы не будем останавливаться здесь на личных ка-
чествах Сталина. И сказано и написано об этом уже
достаточно. Методы же, с помощью которых Сталин ут-
верждал новый высший тип гуманизма, не только ниче-
го общего не имели ни с гуманизмом, ни с марксизмом,
но сближали сталинизм с гитлеризмом.
126
Таковы субъективные причины процесса централиза-
ции экономической и политической власти, формализа-
ции демократических институтов, почти полного отстра-
нения масс от принятия решений, отчуждения трудя-
щихся как в сфере производства, так и в сфере полити-
ческой жизни, бюрократизации управленческих струк-
тур, порождающих у людей чувство бессилия что-либо
изменить, чего-либо добиться.
Бюрократизм, сам способный лишь на простое вос-
производство, порождал общественную стагнацию. Имен-
но отсюда проистекали такие явления, как инертность,
аполитичность, потребительство, мещанство, уход в
себя.
Но все эти, вначале мало заметные на фоне наших
гигантских свершений, а затем замалчиваемые или пре-
подносимые как нетипичные для социализма, явления
свидетельствовали о возрождении в новых исторических
условиях старой анархистской тенденции. Л это в свою
очередь и позволило современным анархистам и их со-
юзникам из буржуазной официальной науки говорить
о торжестве анархизма над теорией научного коммуниз-
ма, подтверждаемом всем опытом реального социализ-
ма: практика-де — критерий истины, а истина — в анар-
хизме. И это утверждение так неожиданно и так на
первый взгляд убедительно, что и в нашей печати, рас-
считанной на самую широкую аудиторию, можно встре-
тить сегодня оценки вроде следующей: «Почему-то об
анархизме... в революционном движении многие наши
историки рассказывают с какой-то конфузливой инто-
нацией, как о своего рода политической непристойности.
На самом деле анархизм — наиболее радикальное из
всех течений утопического социализма — был поначалу
серьезным соперником социализма научного, по-своему
и иногда продуктивно разрешавшим противоречия рево-
люционной теории и практики... К сожалению, история
сталинщины, маоистского Китая показала, что в дово-«
127
дах анархистов гораздо больше смысла, чем признава-
лось за ними в пору борьбы за теоретическое обосно-
вание диктатуры пролетариата, что в определенных ис-
торических условиях «народные представительства»
действительно могут быть превращены в простой камуф-
ляж антинародной диктатуры, тем более страшной, что
ее предписания народ принимает за предписание собст-
венной воли» [39; с. 7].
Мы не будем здесь подробно анализировать это не
самое, на наш взгляд, удачное место из в общем хоро-
шей статьи. Заметим только, что нам неизвестно ни од-
ного противоречия революционной теории и практики,
которое бы анархизм продуктивно разрешил, и, наобо-
рот, мы уже приводили и могли бы привести еще целый
ряд примеров, противоречий, которые анархизм пытался
решать, но которые так и остались для него в принципе
неразрешимыми. Правильнее поэтому было бы сказать
так: заслуга анархизма не в том, что он давал ответ
на вопросы революционной теории и практики, а в том,
что он ставил и пытался решать их.
Главное же состоит в том, что в своей критике на-
учного коммунизма и реального социализма анархизм
вольно или невольно производил и производит подме-
ну понятий. Первые анархисты опровергали в марксиз-
ме то, что в действительности никогда не было ему при-
суще, и критиковали реальный социализм, которого еще
нс было. Пх современные последователи, критикуя ста-
линизм — отклонение от марксизма-ленинизма — и его
последствия, выдают эту критику за критику научного
коммунизма, а деформации социализма — за сам со-
циализм. И это уже больше походит на сознательный
подлог, почему и поддерживают эту «критику» сегодня
так охотно и буржуазная «наука», и буржуазная про-
паганда.
Постепенное нарастание в обществе инертности, апо-
литичности, стремления уйти в себя — настроения, близ-
128
кпе стихийному анархизму, наблюдавшиеся в годы куль-
та личности и особенно в период застоя, отнюдь не сви-
детельствуют о победе анархизма в его историческом
споре с марксизмом. В. И. Ленин писал об анархизме
как о наказании «за оппортунистические грехи рабочего
движения» [23; с. 15]. Так вот, анархистская тенденция
сегодня это не «отрицание» социализма и тем более не
его порождение, это реакция на его искажение и даже
извращение его сущности во времена культа личности
и застоя.
И ощущается эта реакция прежде всего на самой
чувствительной части нашего общества — на молоде-
жи. «Правда» от 6 апреля 1988 года писала о «переко-
сах» в сознании молодежи как о симптомах болезни,
«возникшей не сегодня. Ее корни уходят в прошлое.
Это — следствие духовной диеты, на которой мы деся-
тилетиями держали молодежь, несоответствие меж iy
тем, что провозглашалось с трибун, и ц-м, чю происхо-
дило в обыденной жизни».
А проявляется эта реакция прежде всего в том, чго,
как отмечал М. С. Горбачев: «...несмотря на наличие
огромной сети общественных организаций, которые ох-
ватывают основные слои населения, вдруг начали воз-
никать неформальные объединения и организации. По-
чему? Потому что существующие организации не удов-
летворяют людей своей деятельностью, атмосферой, ме-
тодами. Появление неформальных организаций связано
именно с этим» [29; с. 2].
Значительный удельный вес среди неформальных ор-
ганизаций занимают именно неформальные объединения
молодежи, а среди них и такие как, металлисты, фана-
ты, рокеры, «система», «пипл», хиппи, «хайрасты» и т. д.
У каждого из этих объединений своя специфика, но всех
их объединяет, пожалуй, одно — аполитичность. Хиппи
сформулировали это так: «Лучше влезть в грязь, чем
в политику». И это сегодня особенно резко контрасти-
О Зак. № 158
129
рует с мощным политическим подъемом в обществе, пе-
реживающем период революционной перестройки и об-
новления, и более всего вызывает нашу озабоченность.
Для общества не может быть безразличной судьба мо-
лодого человека, тратящего лучшие годы своей жизни
на праздность, ночные мотогонки, «сексуальную свобо-
ду», не говоря уже о пьянстве, наркотиках, хулиганстве,
бандитизме и пр. Рано или поздно эти ребята и девуш-
ки, конечно, вернутся в общество, как это уже было на
Западе, но с чем они вернутся, что они дадут?
Может быть, анархизм с его аполитизмом даст ответ
па этот вопрос?
Критикуя «социализм», анархизм не может предло-
жить ничего принципиально нового, а старого — из свое-
го теоретического багажа и практического опыта — не
предлагает. Анализируя просчеты, ошибки и злоупотреб-
ления в социалистическом строительстве периода куль-
та и застоя, КПСС предлагает концепцию революцион-
ной перестройки общества. Ее цель — преодоление наме-
тившегося разрыва между теорией и практикой социали-
стического и коммунистического строительства, обеспе-
чение ускоренного развития общества по законам, от-
крытым еще основоположниками научного коммунизма.
КПСС разработала и реализует в своей деятельно-
сти комплекс мер для достижения этой цели.
Экономическая реформа призвана содействовать бо-
лее полному соединению тружеников со средствами про-
изводства, наполнить новым конкретным содержанием
понятие «общественная собственность на средства про-
изводства», сделать эту собственность более реальной.
Кроме того, предоставляя большую независимость и са-
мостоятельность предприятиям и их трудовым коллек-
тивам, она должна сделать излишним тот огромный
управленческий, в том числе государственный, аппарат,
который существует сейчас, и тем самым способство-
вать его сокращению. Сокращение же управленческого
130
аппарата, ограничение вмешательства государства в
экономическую жизнь общества послужит новым стиму-
лом ускорения его развития.
Создание социалистического правового государства
станет падежной гарантией защиты прав и свобод граж-
дан, повысит их ответственность и инициативу, а сле-
довательно, и свободу.
Передача всей полноты власти Советам народных
депутатов будет способствовать развитию социалистиче-
ского самоуправления народа. II самоуправление это не
противостоит государственному управлению, а осуществ-
ляется в рамках государства и через государство в Со-
ветах и через Советы.
Но ведь все это вопросы, над разрешением которых
бился и бьется анархизм на протяжении всей своей ис-
тории и по которым он полемизировал и полемизирует
с марксизмом. Так кто же прав в этом историческом
споре? Ответ здесь даст сама история и наша действи-
тельность. Очередная претензия анархизма оказывается
несостоятельной.
Курс КПСС на демократизацию и гласность нашей
общественной жизни предполагает социалистический
плюрализм мнений. Определение «социалистический»
означает, что столкновения точек зрения, борьба мне-
ний осуществляется не только с целью выявления исти-
ны — истина действительно рождается в спорах, причем,
заметим, в спорах научных,— а также для того, чтобы
определить подлинные, а не мнимые интересы различ-
ных групп и социальных слоев, коренные интересы и по-
требности общества в целом, его развития. А это, в свою
очередь, требует неуклонного повышения общей и осо-
бенно политической культуры людей, и если раньше мы
считали ее подъем в ходе социалистического строитель-
ства чем-то само собой разумеющимся, происходящим
автоматически, то сегодня мы вынуждены с горечью
констатировать, что ее уровень не так высок, как нам
131
того хотелось бы и как того требуют интересы разви-
вающегося социализма.
Именно поэтому сегодня нередко выдвигаются тре-
бования, звучащие крайне революционно, но мало со-
действующие решению задач революционного обновле-
ния общества.
В качестве примера приведем выдержки из стено-
граммы одного семинара неформальны-х молодежных
объединений в поддержку перестройки: «У нас много
теоретизирования. Мне нравятся личности, которые
рвутся в бой»; «Нам мешают «Временные правила про-
ведения митингов и демонстраций». Мы призываем ко
всесоюзной кампании по борьбе с этими правилами»;
«Наступил такой этап, когда мы должны переносить
наши действия в массы»; «Главная задача — привлече-
ние населения к деятельности неформальных объедине-
ний. Надо ввязываться в любой конфликт, в любую не-
формальную ситуацию между населением и начальством.
Эти ситуации возглавлять, самим создавать такие си-
туации» [71; с. 24]. Л члены киевского самодеятельного
политического клуба «Данко», утверждая, что наше об-
щество раздирается антагонизмом между самодельщи-
нами и бюрократами, разрешение этого антагонизма ви-
дят в «коммунистической революции». Конечной целью
они объявляют «мировую революцию» [71; с. 21].
Мало знакомы с анархизмом и его историей также и
те, кто прямо объявляет себя анархистами. Так, скажем,
в одном из ленинградских вузов собираются несколько
студентов и объявляют себя анархистским союзом, а
своей идейной платформой — анархизм. Срабатывает
притягательность анархистских лозунгов, и вокруг этих
нескольких группируется несколько десятков. Теперь это
уже звучит примерно так: «Анархистский союз — сту-
денческая ассоциация». Они требуют своего признания,
регистрации в установленном порядке в качестве люби-
тельского самодеятельного объединения, обещая дейст-
132
вовать в рамках Конституции, соблюдая действующее
советское законодательство. Но ведь анархизм в прин-
ципе отрицал и отрицает любую организацию, ни одно-
му из уважающих себя анархистов и в голову нс могло
прийти обратиться в государственные органы с прось-
бой о регистрации себя и своих единомышленников, а
уж об уважении и соблюдении анархистами законов и
говорить не приходится.
Все это, повторяем еще раз,— не анархизм. Социа-
лизм есть отрицание анархизма и как теоретического те-
чения и как политического движения. Вопрос этот ре
шеи основоположниками научного коммунизма. Возмож-
но ли при социализме возрождение анархизма с сто спе-
цифическим социальным носителем, с его экономической
основой, п если да, то при каких условиях,— этот воп-
рос в теоретическом плане сегодня только ставится. Л
между тем очевидно проявление анархической тенденции
в сознании определенной части нашего общества. Этот
факт учитывают сегодня в своей деятельности и комму-
нисты и их оппоненты.
Выступающий будто бы в поддержку перестройки
«Демократический союз» предлагает в своей программе
серию реформ, призванных заменить экономические, со-
циальные, политические н духовно-идеологические реа-
лии, сложившиеся в нашем обществе «парламентской
демократией, плюрализмом, свободной от бюрократиче-
ского диктата экономикой с допущением частной собст-
венности на средства производства и возможностью сво-
бодной агитации за иной общественный порядок.
Это не модификация общественного строя, это полное
его преобразование, таким образом ДС ставит своей
целью изменение общественного строя СССР».
Если называть вещи своими именами и отбросить
словеса, то выбор между социализмом и капитализмом
ДС делает в пользу последнего, а целью его являеп я
не поддержка революционной перестройки, а гощаппс
133
и развитие контрреволюции. ДС, таким образом,—
крайне реакционная, крайне правая организация.
Но вокруг таких целей массы не сплотишь. Более
того, народ осуждает и отвергает подобную деятель-
ность. PI ДС начинает хитрить, лавировать, манипули-
ровать. В своей Декларации он заявляет: «...анализируя
результаты трагической истории нашей страны и делая
из нее выводы, мы пришли к необходимости создания
«Демократического союза» (ДС), который объединил
бы людей с различными политическими убеждениями —
от еврокоммунистов и социалистов до сторонников за-
падных моделей общественного устройства. При всех
наших идейных расхождениях нас объединяет прин-
цип уважения прав личности и плюрализма...»
Однако п этого оказывается недостаточно. И тогда
в самиздатовском листке, пышно именующем себя «Де-
мократическая оппозиция. Еженедельник политической
партии «Демократический союз». Северо-Западное ре-
гиональное отделение», помещается мнение «читателя»,
который пишет: «Мне кажется, альтернативой этому
(существующему положению вещей.— Авт.) может слу-
жить только беспартийность. Народ должен сам себя
представлять в органах власти, а не перепоручать это
какой-то группе. Для этого в нашей стране, как это ни
странно, есть готовая система — Советы депутатов. Но
сегодня они представляют не народ, а партию. Если
этого не изменить, народовластие так н останется фик-
цией».
А это уже чисто анархические требования. Вспомним
хотя бы прудоновское кредо. «Никаких партий больше,
никаких авторитетов больше, неограниченная свобода
людей и граждан: вот в трех словах все наше полити-
ческое и социальное мировоззрение!» — писал Прудон в
«Исповедях революционера» [76; с. 53].
Вспомним также основной лозунг кронштадтских мя-
тежников— «Советы без коммунистов!»
134
Но, быть может, это частное мнение, ничего общего
не имеющее с позицией ДС? Ничуть не бывало! Цити-
рованная статья снабжена редакционным комментарием,
где, в частности, говорится: «Мы поддерживаем прин-
ципы прямого народовластия. Беспартийная система,
общество, в котором люди будут объединяться не ради
защиты своих идей от внешнего давления, а лишь ради
удовольствия сотворчества и общения — что может быть
прекраснее?»
Итак, провозглашающие себя анархистами апелли-
руют к правовому государству, а «сторонники» право-
вого государства выдвигают анархические идеи. О чем
это говорит? А говорит это о том, что крайне правое и
крайне левое крыло в революционной перестройке
смыкаются по ряду вопросов и объективно выступают
как антиперестроечные силы.
Выступая в поддержку перестройки, отдельные граж-
дане, их объединения, прежде всего так называемые
неформальные, порой массовые, оказываются как бы да-
же левее коммунистов. Но ведь и это уже было в исто-
рии и, в частности, в истории анархизма, и обратиться
к ней сегодня еще раз представляется нелишним.
Глава восьмая
КОМУ И КАК СЛУЖИТ «ЛЕВИЗНА»!
Анархизм всегда претендовал на подлинную, истин-
ную, самую последовательную революционность и всегда
противопоставлял себя в этом коммунизму. Уже Штпр-
нер решительно выступил против буржуазных реформа-
торов и многих утопических социалистов. Освобождение
пролетариата они представляли, по мнению Штирнсра,
как результат «добродетельного образа действий» «луч-
ших», «просвещенных», «самоотверженных» представи-
телей общества и, прежде всего, класса имущих.
135
Штирнер заявлял, что спасение пролетариата — в
борьбе, а не в бесплодных призывах к великодушию уг-
нетателей. Чтобы изменить свое угнетенное положение,
пролетарии должны выступить против богатых. Как
только это произойдет, господству богатых будет поло-
жен конец. Штирнер будто бы проповедовал, таким об-
разом, классовую борьбу, но...
Провозглашая необходимость бунта против совре-
менного ему общества и государства, он специально под-
черкивал, что этот «бунт» не должен выразиться в ка-
ком-нибудь конкретном «деле». Как отмечали Маркс и
Энгельс, «святой Макс» довольствовался тем, что выби-
вал из своей головы «святость» или «дух чуждости» и
осуществлял свое «идеологическое присвоение» [1,
с. 291].
Подобно Штирнеру и Прудон понимал революцию
как переворот в сознании — переворот, совершенный
благодаря «изысканиям» и «открытиям» самого Пру-
дона. Затем оставалось только привести всю реальную
жизнь общества в соответствие с изменившимся созна-
нием. Это должно было осуществиться посредством це-
лой системы реформ, предлагаемых Прудоном.
Бакунин и Кропоткин рассматривали революцию
уже как радикальное изменение всех сфер общественной
жизни, и прежде всего экономической. Но и их взгляды
на революцию были довольно путаными и противоречи-
выми. Так, Бакунин, судя по программным документам
его «Альянса», ни в коей мере не предназначавшимся
для огласки, понимал революцию как серию убийств,
вначале единичных, затем массовых, совершаемых чле-
нами его организации по указанию ее руководителей. В
опубликованных же произведениях 1871—1874 годов он
признавал необходимость подготовки революции, широ-
кого участия в ней народных масс и даже ведущую роль
городского пролетариата.
И совсем уже неожиданным казался тот общий ре-
зультат, к которому пришли реформатор Прудон и ре-
волюционер Кропоткин.
Так, 3 апреля 1848 года — время развития револю-
ции и углубления процесса поляризации социальных
сил — Прудон обратился с циркуляром к избирателям,
где он, в частности, писал: «Рабочие, подайте руки ва-
шим хозяевам, а вы, работодатели, не оттолкните руки
тех, кто получал от вас заработную плату» [74; с. 198].
В августе 1917 года Кропоткин призывал: «...пообе-
щайте же, наконец, друг другу, что мы не будем более
делиться на левую часть этого театра и на правую. Ведь
у нас одна родина, и за нее мы должны стоять и лечь,
если нужно, все мы, и правые, и левые» [72; с. 179].
Такой итог был вполне закономерен и для Прудона
и для Кропоткина. Ведь оба они отправлялись с одной
и той же теоретической позиции — абстрактной приро-
ды абстрактного человека. Для Прудона опа определя-
лась справедливостью, для Кропоткина — взаимопо-
мощью. Но во время революции — наивысшего подъема
классовой борьбы — любая попытка применения этих
всеобщих абстрактных категорий не только консервати-
вна, по реакционна и даже контрреволюционна. Впрочем,
готовность к компромиссам с существующим строем,
скрываемая за громоподобными раскатами «ультра-
левой» фразеологии,— общий порок анархизма.
Наглядным примером тому служит история так на-
зываемого неонигилизма в России 1917 года: сторонни-
ки этого течения именовали себя «свободными анархи-
стами», гордились разрушительностью своих идей. Они
абсолютизировали отрицание всего существующего —
партийность, государственность, любые формы органи-
зации вообще и даже труд, как якобы ограничивающий
свободу индивида.
Их лидер А. Андреев вещал, что мир «прогнил до
основания», лечение не поможет, человек «заживо по
гребен». Все предшествующие революции, по его мне
137
нию, затрагивали «только верхушки деревьев — власти
и рабства». Только «пламенное дыхание перманентной
революции несет с собой проблеск зари нового дня».
Причем А. Андреев отрицал организацию рабочего
класса, всех трудящихся как при подготовке, так и в
ходе самой революции. Организовать массы, по его мне-
нию, означало потушить революцию. Уже одним этим
на нет сводились все революционные разглагольствова-
ния лидера неонигилистов.
Содержание самой революции, ее смысл А. Андреев,
как ни парадоксально, усматривал в бездействии, празд-
ности. Он упрекал социалистов в том, что они работают
на фабриках и тем самым «куют узду» для себя, сами
увеличивают капитал и «дают новое оружие в руки вра-
гов». «Скрести руки, прекрати созидание — и ты побе-
дишь!» — восклицал он. А подобные призывы буржуа-
зию нисколько не пугали. И тем более — ее устраивал
вывод А. Андреева: «Неприемлемость мира — истинный
дух анархизма», ведь под этим пророк «свободных анар-
хистов» понимал, что в современном «омуте государст-
венности» спасение дается не экономическим освобожде-
нием, а «внутренним просвещением», ибо «свобода внут-
ри нас» [75; с. 65—66].
Но если в своей борьбе с буржуазией, буржуазным
обществом и государством анархизм всегда шел на комп-
ромиссы, то в своих выступлениях против коммунизма в
любых его формах, и прежде всего против коммунизма
научного, он бескомпромиссен. Это и неудивительно.
Ведь анархизм в самом общем виде — идеология мелко-
го буржуа, находящегося под постоянным гнетом круп-
ной буржуазии, охраняющего буржуазные порядки го-
сударства. Он испытывает постоянный страх перед гро-
зящим ему разорением. В то же время капитализм ос-
тавляет ему пусть и мизерную, пусть и иллюзорную, но
все же надежду рано или поздно перейти в разряд сред-
ней, а то, пожалуй, п крупной буржуазии. Социализм
<зз
же не оставляет и такой крохотной, иллюзорной надеж*
ды, поскольку предполагает прежде всего экспроприа-
цию или национализацию крупной и обобществление
мелкой — ликвидацию частной собственности вообще.
Новый строй выражает коренные интересы мелкого бур-
жуа как труженика — хоть и мелкий, но буржуа-собст-
венник восстает против социализма всеми фибрами сво-
ей души.
Вот почему уже Штирнер выдвинул целую серию ар-
гументов против коммунизма. В дальнейшем и Прудон,
и Бакунин, и Кропоткин воспроизводили, видоизменяли,
дополняли эти аргументы. Прием при этом использовал-
ся один. Коммунизму приписывалось то, что ему никак
не свойственно, а затем этот вымысел опровергался.
По мерс развития и углубления мирового революци-
онного процесса антикоммунистическая направленность
анархизма проявлялась все больше и выливалась в ан-
тикоммунизм. Так, во время первой Российской револю-
ции в одной из своих публичных лекций видный теоре-
тик анархизма Боровой вещал: «...всякий последователь-
ный анархист должен не бороться против надвигающего-
ся социалистического строя, а, наоборот, ждать его при-
ближения, ускорить его наступление, чтобы затем бить-
ся с ним в последней борьбе» [36; с. 60]. А в годы реак-
ции, когда единство всех левых сил было особенно не-
обходимо, в своем воззвании «К обществу» грузинские
анархисты предупреждали социал-демократов: «...знай-
те хорошо, что если мы выпустим одну пулю против
правительства, то две выпустим против вас» [50;
с. 82].
Такая постановка вопроса вполне устраивала царя
и его правительство. Как говорится, до бога высоко, до
царя далеко, а коммунисты... всегда были в гуще па-
рода. Кроме того, и во время реакции, и в условиях под-
полья они оставались грозной силой и для царя, и для
его министров, и для помещиков, и для капиталистов.
139
После Великой Октябрьской социалистической рево-
люции антикоммунизм анархизма вылился в требова-
ние «третьей», антисоциалистической, анархической ре-
волюции. Примером такой «революции» может служить
мятеж в Самаре, поднятый эсерами-максималистами и
громко именовавшийся анархической революцией. Пре-
доставим слово очевидцу и участнику тех событий:
«Поспешно выхожу на улицу. Советская улица ки-
шит толпою обывателей. На углах кучки. Все с напря-
женным вниманием смотрят по направлению к площади
Революции. В кучках раздаются злорадные восклица-
ния: «Конец большевикам пришел' Одного комиссара-
жида уже убили. Скоро за других примутся!» Мимо, пых-
тя, громыхает громоздкий грузовик, заполненный матро-
сами с бледными пьяными липами. С поднятыми винтов-
ками в трясущихся руках. «Молодцы матросы! Уберут
комиссаров-жидов, а нам царя дадут!» — сочувственно
шепчет им вслед какой-то богато одетый господин в ко-
телке.
Приходят одно за одним известия из города. «Вос-
ставшие матросы заняли штаб охраны, ограбили его, до-
стали там спирт и перепились». «Матросы пытались за-
владеть гаражом на углу улицы Л. Толстого и Троиц-
кой, ио как только они жариули из пулемета, они поле-
тели.со своего грузовика и разбежались. Грузовик нам
оставили». «Матросы на площади вдоль Советской по-
ставили пулеметы и бомбомет. Видно, готовятся к ре-
шительным действиям».
...Постепенно выясняется общая картина восстания.
Последнее было стихийным мятежом партизан, взбудо-
раженных максималистской демагогией. У повстанцев
не было ни определенной конкретной цели, ни разра-
ботанного плана. Этим объясняется нерешительность и
бессмысленность действий мятежников... Едва захожу в
гостиницу, как глазам представляется печальная карти-
на: номера ответственных коммунистов взломаны и до-
140
чиста ограблены мятежниками, являвшимися для «обыс-
ка». Символическая картина!» [62; с. 147—150].
Добавим от себя, что «анархическая революция» бы-
ла очень быстро подавлена рабочими во главе с боль-
шевиками при поддержке небольшого красноармейского
отряда. И все это могло бы показаться смешным, если
бы не было так печально. Мы не говорим уже о неоп-
равданных человеческих жертвах, но следует учитывать
обстановку того времени, которая была чрезвычайно тя-
желой: голод, холод, тиф, разруха; со всех сторон белые
генералы и интервенты; кроме того, на Самару надви-
гались белочехп. В этих условиях «анархическая рево-
люция» оборачивалась прямой контрреволюцией.
И совсем непонятно, какой «новый» смысл вклады-
вают современные анархисты и осмысливающие их дея-
тельность буржуазные философы в понятие «револю-
ция», которая, по их мнению, не может быть ни социа-
листической, ни научной, ни вообще рациональной, ко-
торая может позволить себе не иметь ни цели, пи на-
учного обоснования, ни какой-либо формы организации,
ибо все это, как они утверждают, коварные атрибуты ее
«приручения», «укрощения» и, следовательно, «извраще-
ния» [43; с. 72—73]. Ведь именно такой «революцией» и
был эсеро-максималистский мятеж в Самаре, именно к
такой революции призывали неонигилисты во главе с
А. Андреевым.
Современные анархисты отрицают конечную цель ре-
волюции, выдвигая на первый план провокации. Имен-
но от этого слова было образовано название одной из
неоанархистских молодежных организаций Голландии —
«Прово». Они пытались провоцировать общество, «взор-
вать» равнодушие, конформизм, потребительское созна-
ние самим своим видом и поведением — одеждой, ды-
мовыми шашками, экстравагантными лозунгами и бое-
вым кличем: «Полиция — наш лучший друг!»
Метод «шоковой терапии» восприняла и «Ппппп» —
141
так называемая международная молодежная партия,
созданная в США. Ее лидер, не раз уже упоминавший-
ся Джерри Рубин, писал: «йпппи — марксистский нар-
коман, психоделический большевик. Он не чувствует се-
бя дома в СДО, и он не сторонник «власти цветов» из
числа «хиппи» и не интеллектуал из студенческого го-
родка (кампуса). Это гибридная смесь нового левого и
«хиппи», происходящая из чего-то другого. «Йигши» —
это дерущийся на улицах шпаненок, человек за бортом,
который носит наган у бедра. Он настолько уродлив,
что «средний» класс боится того, как он выглядит. Длин-
новолосый, сумасшедший ублюдок, для которого
жизнь — театр, каждый момент создающий новое об-
щество, в то же время разрушающий старое» [35; с. 206].
Современный анархизм не только ставит задачу, по
11 дажепытаетсядать "ход, способ, если так можно вы-
разиться, алгоритм ~ёе~решения. Так, английский иссле-
дователь Н. Кантор в своей книге «Век протеста» под-
верг анализу методы борьбы, применяемые различными
экстремистскими, и прежде всего анархистскими, орга-
низациями. На основании проведенного анализа он пы-
тался составить типовую инструкцию для любых движе-
ний протеста, в том числе, разумеется, анархистских.
Вот как она выглядела: «Применение силы является не-
избежным. Выберите своп способы борьбы: забастовки,
оккупацию зданий и т. д., с тем чтобы достичь макси-
мальной рекламы с нанесением наименьшего ущерба
ценностям среднего класса. Стремитесь решительными
действиями, насилием и возрастающими требованиями
заставить истэблишмент прибегнуть к репрессиям (же-
лательно, тюремному заключению или высылке, полезно
спровоцировать использование полиции). Затем заявляй-
те, что власти отказываются вести переговоры или при-
слушаться к разумным доводам, что они извращают ва-
шу позицию и прибегают к полицейской жестокости. Ру-
гайте правительство фашистами, свиньями и т. д. Одно-
142
временно вы должны быть готовы использовать чрез-
вычайные насильственные меры» (бунт, убийство и пр.)
[43; с. 95—96]. Но как же решали анархисты эту задачу
«лечения» буржуазного общества шоком?
Еще многим памятны майско-июньские события
1968 года во Франции. Именно в этот период борьба
пролетариата, всех французских трудящихся приобрела
небывалый размах. И как это уже не раз случалось в
истории, на гребне этой борьбы пышным цветом расцве-
ли всевозможные анархиствующие группировки. Харак-
терно, что над парижским театром «Одеон», захвачен-
ном студентами ночью 15 мая 1968 года, рядом с крас-
ным флагом было поднято черное анархистское знамя.
Анархисты заявляли, что их главная цель в данный мо-
мент — опрокинуть режим. Они строили баррикады, ввя-
зывались в драки с полицией, разбрасывали листовки, в
которых призывали к немедленным выступлениям про-
тив существующей системы.
Понятно, что подобная «терапия» отнюдь не способ-
ствовала развитию революции. Действия «леваков» сво-
им экстремизмом отпугивали значительную часть насе-
ления от борьбы трудящихся и вносили раскол. Кроме
того, они вызывали и даже как будто оправдывали реп-
рессивно-карательные меры со стороны государства.
Буржуазная пропаганда стала преподносить классовую
борьбу трудящихся за экономические преобразования и
демократию как происки коммунистов, как их стремле-
ние установить просоветский режим и диктат Москвы.
А вот другой пример. В ходе антивоенного движения
в США в 1969 году была создана ультраправая группи-
ровка «Революционный контингент за вьетнамский на-
род». В нее вошли группы с экзотическими названиями
«Психи», «йиппи», «Бешеные псы», «Метеорологи» и
т. и. Во время массового антивоенного похода на Ва-
шингтон «революционный контингент» с песенкой «Раз,
два, три, пять! Государство надо смять!» двинулся на
143
посольство Сайгона в Вашингтоне. Наткнувшись на по-
лицейский кордон, революционеры пустили в ход камни
и бутылки, а в ответ получили слезоточивый газ. Отсту-
пая, они подожгли полицейский мотоцикл и разбили не-
сколько витрин. Десять полицейских получили ранения,
26 участников похода па посольство было арестовано.
Итог «революции», как видим, скромен. Государство ос-
талось непоколебленным. Зато подобные выступления
помогают буржуазной пропаганде вбить в голову амери-
канского обывателя, рядового представителя того само-
го «среднего» класса, который пытаются «революциони-
зировать» анархисты, мысль о том, что борьба за мир—
зго борьба против Америки.
Кроме общ.чх правил анархизм предлагает конкрет-
ные средства для решения поставленной им задачи. Ка-
ковы же эти средства?
Еще в конце прошлого века одна из анархистских га-
зетенок призывала: «Нападайте с ножами и кинжалами
на полицейских бродяг! Грабьте капиталистов и пускай-
те им петуха на крышу! И пой о мести, борьбе и висе-
лице, о факелах, бомбах, яде, кинжале, пой о могиле
тиранов — или ни о чем нс пой». И далее: «Живей! Бе-
рите воск, отмычки, лом, молоток, топор, бурав, пилу,
клещи, клин, отвертку, долото! Берите мышьяк, мешок,
веревку, кинжал, револьвер! Берите керосин, бомбу,
огонь! Ура!!!» [30; с. 73—74]. В этих громких призывах
содержался арсенал основных средств анархизма. Еще
раньше один из его видных деятелей, Иоганн Мост, в
своих статьях учил, как готовить нитроглицерин, дина-
митные бомбы, яды, производить поджоги. Он совето-
вал прислуге вбивать гвозди в стулья, на которых сидят
их господа, а кухаркам при достаточно большом коли-
честве гостей отравлять кушанья [30; с. 57].
Совершенно в таком же духе выдержана «Анархист-
ская поваренная книга» некоего У. Поуэлла, изданная
в наши дни вначале в США, а затем в ФРГ. В ней да-
144
ются подробные наставления о том, как убивать, изго-
товлять взрывчатые, наркотические вещества, зажига-
тельные смеси и т. д.
Как видим, ничего принципиально нового. Но если
учесть неизмеримо возросший общий уровень образо-
ванности современного капиталистического общества,
совершенство и доступность технологии, то легко можно
допустить, что рано или поздно в руках анархистов,
одержимых идеен разрушения, окажется самое разру-
шительное современное оружие. И тогда кошмарной
явью могут оказаться бредовые призывы анархистов
конца прошлого века к разрушению, «пока последний
эксплуататор н тунеядец надет от рук пролетариата, хо-
тя бы и стоило жизни многим миллионам пролетариев».
«Да здравствует зверство!» [30; с. 52].
Индивидуальный террор всегда был одним из основ-
ных средств в арсенале анархистов. Его цель — устра-
шение и дезорганизация господствующего класса, рас-
шатывание буржуазного государства, основной мотив—
принадлежность к буржуазии. Других мотивов не было.
Именно поэтому у нас в России он получил название
безмотивного террора. Но как определить эту принад-
лежность к буржуазии?
Еще в конце прошлого века перед одним из фран-
цузских судов предстал анархист, убивший прохожего
только за то, что тот был в перчатках. Парижский еже-
недельник, орган анархистской прессы «Вне», по этому
поводу, ликуя, восклицал: «Да, да, брат из Ксереса, ты
прав! Незнакомец, которого ты в своем проникновенном
гневе убил, имел перчатки. По этому признаку ты узнал
в нем врага, ты его убил — и ты поступил правильно!.,
бей всех без разбору: бей тех, кто носит цилиндры; бей
тех, которые говорят на чистом диалекте; ...бей, если ты
даже в свое оправдание не можешь привести другого
принципа, чем тот, которым руководствовался правовер-
ный вождь при избиении еретиков в Безире: „Умерщв-
145
ляйтс всех, кого можете; Бог уж разберет, кто его вер-
ные слуги”» [30; с. 66].
Этим же принципом руководствовались и русские
апархисты-безмотивники. Их самыми громкими деяния-
ми были взрывы бомб в конце 1905 года в варшавском
ресторане «Бристоль» и в кафе Либмана в Одессе. На
их счету и множество других, не столь масштабных, тер-
рористических актов.
Для «пробуждения» среднего класса современные
анархисты рекомендуют врываться в дома этого класса
и устраивать погромы. Именно так поступила анархист-
вующая банда во главе с неким Монсоном: ворвавшись
на виллу американской актрисы Шарон Тейт, они вы-
резали всех гостей, не пощадив и беременную Тейт. Весь
мир был потрясен этим зверством. Но оно ни в малей-
шей степени не революционизировало среднего класса.
Такие акты толкают обывателей к политическим лиде-
рам профашистского толка, демагогически обещаю-
щим им избавить общество от «красной опасности».
Сегодня безмотивный террор все чаще уступает ме-
сто террору политическому. Самым, пожалуй, громким
в этой области было и остается дело о похищении и
убийстве в мае 1978 года видного политического дея-
теля Италии Альдо Моро.
С 1971 по 1980 год в Италии различными экстремист-
скими, в том числе и анархистскими, организациями бы-
ло убито 15 прокуроров, их заместителей и судей. А
«бойцы» японской «красной армии» планировали убий-
ство премьер-министра. Они рассчитывали, что его уст-
ранение повлечет за собой вооруженное восстание и соз-
дание временного революционного правительства. Наив-
ность подобных представлений очевидна, а политический
террор, как и безмотивный, ни в коей мере не подрыва-
ет и не может подорвать устоев буржуазного общества.
Скорее наоборот, он в конечном счете объективно слу-
жит интересам господствующего класса буржуазного го-
146
сударства. Более того, документы «Красных бригад»,
захваченные полицией в ходе расследования дела Альдо
Моро, показывают, что своими главными врагами анар-
хо-террористы считали коммунистов [43; с. 103]. Об этом
же свидетельствует и название главного «боевого кры-
ла» «Красных бригад», которое звучит так: «Красные
бригады — сражающаяся коммунистическая партия»
(итальянское сокращение «БР — ПКК»).
Этим названием террористы противопоставляют себя
Итальянской коммунистической партии, «реформистская
политика» которой, по их мнению, не отвечает «револю-
ционным идеям» и играет лишь на руку «мировому им-
периализму».
В ночь с 6 на 7 сентября 1988 года в результате
проведенной итальянской полицией операции было аре-
стовано несколько лидеров «БР — ПКК». По словам ко-
мандующего корпусом карабинеров генерала Роберто
Юччи, эго «жестокие и серьезные люди». «Несмотря на
то что у пих было много денег, члены «БР — ПКК» жи-
ли в бедности в соответствии с их идейными понятия-
ми о революции» [31; с. 8].
Но с кем же «сражалась» эта «коммунистическая
партия», эти «жестокие и серьезные люди»?
Своими целями «БР — ПКК» провозгласила широко-
масштабную партизанскую войну против существующего
строя. Среди ее главных врагов — лидеры правящей
коалиции, демократических профсоюзов и конечно же
руководители и активисты ИК.П. Всего, по данным га-
зеты «Република», в «черных списках» террористов за-
кодировано около 30 тыс. человек.
Деятельность, пусть даже самая радикальная,
400 человек (а именно столько, по данным секретных
служб, насчитывается их сегодня в рядах «БР — ПКК»),
конечно, не способна поколебать устоев существующего
порядка. Но опубликованные на страницах буржуазной
прессы списки потенциальных жертв «сражающихся
147
коммунистов» — лучшая агитация против коммунизма,
лучшее средство запугивания обывателя.
Противоположна на первый взгляд тактика различ-
ных анархо-эскапистских сект: битников, хиппи, дигге-
ров, многочисленных «коммун», новых религиозных
течений среди молодежи (типа «Люди Иисуса», последо-
вателей восточных религий и пр.). Их стремление к сво-
боде от окружающей реальной действительности выли-
вается в конечном счете в бегство от социальных проб-
лем, от классовой борьбы в негативное отношение к
существующим формам общественно полезного труда, от-
каз от труда вообще, пустое оригинальничанье, сексу-
альную распущенность, наркоманию, полную безответ-
ственность. И все это сегодня охватывается, хотя и в
различной мере, понятием «молодежная контркультура».
Американский психолог Т. Лири видит освобождение
личности в «наркотическом озарении». Он пишет:
«ЛСД — это западная йога; цель восточных религий,
как и цель ЛСД,— высшая благодать, расширение гра-
ниц сознания и достижение экстаза и удовольствия».
Создатель концепции так называемого «телесного
мистицизма» Н. Браун считает, что люден разделяет не
частная собственность и порожденные ею буржуазные
общественные отношения, а сознание, которое отличает
людей друг от друга как индивидуальности. По его мне-
нию, телесная природа одна у всех, и это исходное те-
лесное единство обусловливает возможность установле-
ния так называемых «нерепрессивиых», неантагонисти-
ческих человеческих отношений, «принципа братства».
Среди определенных слоев молодежи сегодня про-
цветают всевозможные гуру, шаманы, дервиши, пророки
и т. и. Более того, почти все новые мистики были акти-
вистами молодежных движений — от «новых левых» до
феминисток. Так, бывший активист организации «Сту-
денты за демократическое общество» в США Р. Девис
взял на себя миссию Раджута (посланца бога). Он вы-
148
ступает против политической активности студенчества и
общественной борьбы в любых формах. Панацея от всех
бед, но его мнению, в мистическом погружении во внут-
ренний мир. Девис утверждает, что все политические ор-
ганизации и их лидеры — «слепые поводыри слепых».
Призывая к растворению в «Божественном Едином», он
объявляет все стоящие перед человечеством проблемы
следствием «дуализма Я»- «Избавьтесь от дуализма
Я,— утверждает Девис,— и вы избавитесь от капита-
лизма, расизма, сексуальных и прочих проблем» [70:
с. 41— 43, 47 PKI
Такое многообразие тактики анархистов не случай-
но, а, напротив, вполне закономерно. Здесь мы имеем
дело с той же, отмеченной еще В. И. Лениным, неустой-
чивостью мелкобуржуазной революционности, с ее спо-
собностью «быстро превращаться в покорность, апатию,
фантастику, даже в «бешеное» увлечение тем или иным
буржуазным «модным» течением».
Таким образом, и эта «историческая» претензия анар-
хизма на «настоящую» революционность (в отличие от
якобы мнимой марксистской) отвергается самой исто-
рией, которая ярко и убедительно демонстрирует бес-
почвенность, несостоятельность и, в конечном счете, ре-
акционность всех подобных потуг.
Действительно, за крайне «левой», квазиреволюцион-
ной фразеологией анархизма не стоит ничего, что мог-
ло бы поколебать устои существующих буржуазных по-
рядков. Это отлично понимают эксплуататорские классы.
Сегодня анархисты, как правило, не только не гонимы,
а, наоборот, получают и теоретическую и даже практи-
ческую поддержку буржуазной науки и пропаганды. Но
в чем причина такой метаморфозы? Как сумели «нис-
провергатели» буржуазных порядков найти ключ к
сердцу тех, кто призван их охранять?
Анархизм всегда проповедовал воздержание от поли-
тики, политической деятельности, политической борьбы.
149
А основоположники научного коммунизма доказали, что
в классово-антагонистическом обществе отрицание поли-
тики, воздержание от нее — это та же политика, только
служащая молчаливой поддержке того, кто силен, того,
кто господствует. Осуждение — громогласно; поддерж-
ка — молчалива, но реальна.
Кроме того, сегодняшний анархизм все шире вовле-
кает своих сторонников в различные пассивные формы
протеста, а это не только не содержит никакой угрозы
буржуазному обществу и государству, а объективно,
скорее, упрочивает их, сбивая накал классовой борьбы.
Другая крайняя форма протеста, к которой анархизм
толкает своих приверженцев, также не страшна буржуа-
зии. Более того, она се весьма устраивает. Разрознен-
ные выступления «леваков» также не могут поколебать
основ буржуазных порядков. Но они используются эксп-
луататорами для шельмования революционной борьбы
рабочего класса, всех трудящихся во главе с коммуни-
стами.
Этому способствуют и те крикливые ультрареволю-
ционные названия, которые присваивают себе анархист-
вующие левотеррористические группировки,— «город-
ские партизаны», «красные бригады» и т. и., и то, как ве-
личает их буржуазная пропаганда,— «марксисты в под-
полье», «новые красноармейцы», и конечно же, их так-
тика. Характерным в этом смысле является пример груп-
пы, действовавшей в Бельгии в 1984—1985 годах и пре-
тенциозно именовавшей себя «Боевые коммунистические
ячейки» (БКЯ).
За 14 месяцев действий БКЯ ими было совершено
более 20 террористических актов.
«...На эту вакханалию террора за подписью БКЯ на-
кладывались в тот же период кровавые преступления
уголовной банды, которую называют «убийцы из Бра-
банда». И пока члены обеих групп не были арестованы,
в головах простых людей обе волны преступлений сли-
150
вались в единое целое. К тому же,— пишет профсоюзная
газета «Валлони»,— антинатовские покушения как буд-
то специально замышлялись, чтобы скомпрометировать
или, по крайней мере, бросить тень на широко развер-
нувшееся в Бельгии общественное движение за вывод
из страны американских крылатых ракет» [84; с. 5].
Вполне возможно, что члены группы были честны-
ми, по политически наивными людьми с ошибочными
убеждениями, людьми, готовыми на подвиг, жертву и
даже смерть. Будучи арестованными, они отказались
отвечать на любые вопросы, не дали провести судебно-
медицинскую экспертизу, хотя она могла смягчить при-
говор. Во время следствия, длившегося около трех лет,
они объявляли голодовки протеста; на самом процессе
они отказались назвать даже свои имена и фамилии,
потребовали удаления из зала адвокатов, назначенных
судом; в своем «акте самозащиты», прочитанном перед
судом, они признались, что являются членами группы
БКЯ, что организовали ее в целях борьбы против «зве-
риного и буржуазного империализма», и потребовали,
чтобы их действия оценивались не как уголовные пре-
ступления, а как политические акты. Но ведь действо-
вали они не от своего собственного имени, а от имени
коммунизма, представленного в названии их организа-
ции. А это дискредитирует саму идею коммунизма, пре-
вращая ее в жупел.
«Левизна», которой так кичатся сегодняшние анар-
хисты, «левизна», которая рекомендуется коммунизму
как якобы «лекарство» от его будто бы «старческой бо-
лезни»,— эта «левизна» означает сегодня на деле не что
иное, как фальсификацию теории марксизма-лениниз-
ма, клевету на СССР л другие социалистические страны,
т. е. антикоммунизм.
ТАК ЧТО ЖЕ ТАКОЕ АНАРХИЗМ!
(Вместо заключения]
Вопрос этот был и остается загадкой лишь для са-
мих анархистов. Но разгадка находилась тотчас, как
только лучшие его представители от мифа, созданного
ими самими же, обращались к объективной реальности.
Это побуждало их критически относиться к анархизму,
а нередко п переходить на диаметрально противополож-
ные идейные позиции. Так, газета «Известия» 9 сентяб-
ря 1923 года опубликовала «Заявление» группы анар-
хистов, идейно отошедших от анархизма и полностью
принявших идеологию и практику Коммунистической
партии России. «Мы утверждаем,— говорилось в заяв-
лении,— что анархистская мысль всегда стремилась к
синтезу взаимоисключающих идей. Всечеловеческая мо-
раль Годвина и Толстого, аристократический индивидуа-
лизм Штпрнера и классовая борьба Бакунина и Кро-
поткина не поддаются объединению в одну научную дис-
циплину. Благодаря такому свойству теоретического
анархизма, анархисты во всей своей деятельности в
продолжение полустолетия не достигли успеха мирово-
го значения. Отсутствие единства анархического мыш-
ления парализовало единство коллективной воли, сде-
лало невозможным коллективное действие и, таким об-
разом, свело на нет организационный процесс анархиз-
ма. Вот почем)' организованного революционного деист-
152
вия в массовом масштабе анархизм практически не про-
явил». Опираясь на подлинно научную марксистско-
ленинскую методологию, мы можем вскрыть сущность,
определить основное содержание идеологии анархизма,
выявить ее основные черты.
При первом знакомстве М. Штирнер и П. Кропоткин
предстают перед нами чуть ли не как представители про-
тивоположных лагерей: Штирнер — индивидуалист, Кро-
поткин — «коллективист»; Штирнер — идеалист, Кро-
поткин — материалист (во всяком случае, в своих воз-
зрениях па природу); Штирнер отрицает революцию,
Кропоткин объявляет ее необходимой и возможной.
Анархизм, таким образом, выступает как развивающе-
еся учение.
Но далеко не всякое изменение есть развитие. Раз-
витие любого естественного и общественного явления
представляет собой процесс все более полного и мно-
гостороннего раскрытия его сущности. А все изменения
в теории анархизма направлены на то, чтобы скрыть,
замаскировать, завуалировать эту сущность. И если
анархизм Штпрнера — это ярко выраженный, неприкры-
тый индивидуализм, то у Кропоткина это индивидуа-
лизм завуалированный, на поверхность явления
почти не выходящий, «вывороченный наизнанку», выра-
жаясь словами В. И. Ленина [9; с. 377].
Именно индивидуализм объединяет двух этих, каза-
лось бы, столь различных идеологов. Индивидуализм —
это сущность анархизма. Она остается неизменной на
протяжении всей его истории. Не случайно поэтому еще
в 1901 году В. И. Ленин определил индивидуализм как
основу всего мировоззрения анархизма [9; с. 377].
Неизменным остается также и основное содержание
анархической доктрины. Это — требование абсолютной
свободы личности, отрицание государства как средства
достижения этой свободы, человеческая природа с ее
извечными и незыблемыми законами, на которой конст-
1S3
руируется вся доктрина. Именно поэтому в том же
1901 году В. И. Ленин писал, что «анархизм за 35—
40 лет (Бакунин и Интернационал 1866—) своего су-
ществования (а со Штирнера много больше лет) не дал
ничего кроме общих фраз против эксплуатации» [9;
с. 377].
Наиболее полное выражение сущности анархизма —
антикоммунизм. Он вытекает из прямой противополож-
ности анархизма и научного коммунизма как утопии и
науки, внутренне противоречивой, метафизической докт-
рины и целостного, развивающегося учения. Именно эта
черта анархизма в первую очередь определяла и опре-
деляет отношение к нему коммунистов.
К оценке различных проявлений анархизма в обще-
ственной жизни марксизм подходил и подходит конк-
ретно-исторически. Так, различно наше отношение к
анархизму как тенденции в русском революционном на-
родничестве 60—70-х годов прошлого столетия и анар-
хизму в России первой четверти XX века; неодинакова
наша оценка участия русских анархистов в революцион-
ной борьбе против царского самодержавия и, скажем, в
контрреволюционном кронштадтском мятеже; мы пом-
ним и П. А. Кропоткина, и Н. И. Махно.
Но, анализируя жизнь и творчество П.-Ж. Прудона,
Маркс пришел к выводу: «Шарлатанство в науке и по-
литическое приспособленчество неразрывно связаны с
такой точкой зрения» [2; с. 31]. Правильность этой оцен-
ки Маркса спустя сорок лет блестяще доказал Ленин в
условиях начала и углубления кризиса анархизма. В
1905 году он писал: «Миросозерцание анархистов есть
вывороченное наизнанку буржуазное миросозерцание.
Их индивидуалистические теории, их индивидуалистиче-
ский идеал нгтходятся в прямой противоположности к
социализму. Их взгляды выражают не будущее буржу-
азного строя, идущего к обобществлению труда с не-
удержимой силой, а настоящее и даже прошлое этого
154
строя, господство слепого случая над разрозненным,
одиноким, мелким производителем. Их тактика, сводя-
щаяся к отрицанию политической борьбы, разъединяет
пролетариев и превращает их на деле в пассивных участ-
ников той или иной буржуазной политики, ибо настоя-
щее отстранение от политики для рабочих невозможно
и неосуществимо» [13; с. 131—132].
Все это п есть единственно возможный и единственно
правильный ответ на поставленный вопрос, что такое
анархизм. Ведь анархизм и сегодня в сущности своей
остается точно таким, каким он был в XIX веке. Неиз-
менным остается и его содержание. Но свобода личности
сводится сегодня зачастую к «свободе нравов», «свобо-
де любви», к требованию «сексуальной революции» и
т. д.; в критику государства не вносится практически
ничего принципиально нового, оригинального, в вопро-
сах, относящихся к безгосударственному обществу, ца-
рит полнейшая беспомощность.
Прежними остаются и черты, вытекающие из сущ-
ности и характеризующие содержание анархизма,— ме-
тафизичность, эклектизм и противоречивость, утопизм,
антикоммунистическая направленность. В условиях его
кризиса они проявляются более четко, становятся более
зримыми. Это особенно относится к антикоммунизму
современного анархизма.
Здесь сделан «гигантский» шаг вперед: если осново-
положники теоретического анархизма находились с
Марксом, Энгельсом и Лениным в состоянии постоянной
острой, но более или менее аргументированной полеми-
ки, то сейчас эта полемика уступила место прямой фаль-
сификации марксизма; если перед Прудоном и Баку-
ниным объективно не стояли и не могли стоять задачи
критики реально существующего социалистического го-
сударства (хотя они и критиковали его в теории), то
современные анархисты сделали эту критику не только
центром всех своих рассуждений, но, более того, как
155
правило, подменяют се неприкрытой клеветой на СССР
и другие социалистические страны.
Итак, первоначальное наивное, но искреннее стрем-
ление анархистов избавить капиталистическое общество
от «сифилической язвы» буржуазии посредством унич-
тожения буржуазного государства сменяется сегодня не
столь наивным стремлением излечить буржуазное обще-
ство от коммунизма. Причем делается это под знаменем
борьбы за «чистоту» коммунизма, за его изначальную,
но якобы утраченную сегодня революционность. Поэто-
му еще актуальнее становятся сегодня слова Ф. Энгель-
са: «Итак: или-или,— писал он.— Или антиавторитари-
сты сами не знают, что они говорят, и в этом случае они
сеют лишь путаницу. Или они это знают, и в этом слу-
чае они изменяют движению пролетариата. В обоих слу-
чаях они служат только реакции» [4; с. 305].
Отцы анархизма, особенно Бакунин и Кропоткин,
всю свою жизнь посвятили созданию «общезначимой
для всех трудящихся», а следовательно, и «самой влия-
тельной» идеологии, но... «даже в произведениях выда-
ющихся представителен современной анархической докт-
рины,— печалился уже не раз цитированный нами
А. Боровой,— мы будем поражены слабостью теорети-
ческой аргументации... в этих книгах ...нет той неумоли-
мой логики фактов, которая не только трогает, но и
убеждает. Анархическая доктрина только тогда сумеет
прочно встать на ноги, только тогда опа выпрямится во
весь рост, когда сумеет доказать свою социологическую
и психологическую необходимость» [36; с. 47]. Анархизм
так и не смог сделать этого, и «пророчествам» А. Боро-
вого так и не суждено было сбыться. Так сама история
наглядно показала несостоятельность всех «историче-
ских» претензий анархизма.
ЛИТЕРАТУРА
1.	Маркс К-, Энгельс Ф. Немецкая идеология//Маркс К., Эн-
гельс Ф. 2-е изд. Соч. Т. 3.
2.	Маркс К. О Прудоне//Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 16.
3.	Маркс К- Гражданская война во Франции//Маркс К., Эн-
гельс Ф. Соч. Т. 17.
4.	Энгельс Ф. Об авторитете//Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 18.
5.	Маркс К. Конспект книги Бакунина «Государственность и
анархия»//Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 18.
6.	Энгельс Ф. Диалектика природы//Маркс К., Энгельс Ф.
Соч. Т. 20.
7.	Маркс К.— Энгельсу Ф. 14 августа 1851 г.//Маркс К., Эн-
гельс Ф. Соч. Т. 27.
8.	Ленин В. И. Что такое «друзья народа» и как они воюют
против социал-демократов?//Поли. собр. соч. Т. 1.
9.	Ленин В. И. Анархизм и социализм//Поли. собр. соч. Т. 5,
10.	Ленин В. И. Что делать?//Поли. собр. соч. Т. 6.
11.	Ленин В. И. Мелкобуржуазный и пролетарский социализм//
Поли. собр. соч. Т. 12.
12.	Ленин В. И. Партийная организация и партийная литерату-
ра//Поли. собр. соч. Т. 12.
13.	Ленин В. И. Социализм и анархизм//Поли. собр. соч. Т. 12,
14.	Ленин В. И. Социалистическая партия и беспартийная рево-
люционность//Поли. собр. соч. Т. 12.
15.	Ленин В. И. Интеллигентские воители против господства ин-
теллигенции//Поли. собр. соч. Т. 15.
16.	Ленин В. И. Разногласия в европейском рабочем движе-
нии // Поли. собр. соч. Т. 20.
17.	Ленин В. И. Исторические судьбы учения Карла Маркса//
Поли. собр. соч. Т. 23.
18.	Ленин В. И. Философские тетради//Поли. собр. соч. Т. 29,
157
19.	Ленин В. И. Союз лжи//Поли. собр. соч. Т. 31.
20.	Ленин В. И. Государство и революция//Поли. собр. соч.
Т. 33.
21.	Ленин В. И. Первоначальный вариант статьи «Очередные
задачи Советской власти» // Поли. собр. соч. Т. 36.
22.	Ленин В. И. Пролетарская революция и ренегат Каутский //
Поли. собр. соч. Т. 37.
23.	Ленин В. И. Детская болезнь «левизны» в коммунизме/7
Поли. собр. соч. Т. 41.
24.	Ленин В. И. Еще раз о профсоюзах, о текущем моменте и
об ошибках тт. Троцкого ц Бухарина // Поли. собр. соч. Т. 42.
25.	Ленин В. И. Речь в защиту тактики Коммунистического
Интернационала 1 июля//Поли. собр. соч. Т. 44.
26.	Ленин В. И. Об условиях приема новых членов в партию//
Поли. собр. соч. Т. 45.
27.	Материалы XXVII съезда Коммунистической партии Совет-
ского Союза. М. 1986.
28.	Конституция (Основной закон) Союза Советских Социали-
стических Республик. М. 1978.
29.	Горбачев М С. Успех перестройки — в руках народа. Вы-
ступление М. С. Горбачева в ЦК КП Узбекистана перед руководя-
щими работниками республики//Правда. 1988. 10 апреля
30.	Адлер Г Анархизм. СПб. 1906.
31.	Аргументы и факты. 1988. № 42.
32.	Бакунин М. А. Избр. соч. Т. 1. Пг. 1919.
33.	Балагушкин Е. Г. Влияние неофрейдизма и теорий сексуаль-
ной революции на нравственное сознание молодежи Запада // Мо-
лодежь, НТР, капитализм. М. 1979.
34.	Баталов Н. К. Философия бунта. М. 1973.
35.	Большаков В Буш в тупике. М. 1973
36.	Боровой А. Общественные идеалы современного человека.
Либерализм. Социализм. Анархизм. М. 1917.
37.	Галактионов А. А., Иикандров П. Ф. Русская Философия
XI—XIX веков. Л. 1970.
38.	Герцен А. И. Былое и думы. Т. 3. М. 1982.
39.	Голованов В. Проповедь и бунт Петра Кропоткина//Совет-
ская культура. 1988. 17 декабря
40.	Голованов В. Батька Махно, пли «Оборотень» гражданской
войны//Литературная газета. 1989 . 8 февраля.
41.	Горев Б. И. Анархисты, максималисты и махаевцы. Пг. 1918.
42.	Горев Б. И. Анархизм в России. М. 1930.
43.	Грачев А. С. Тупики политического насилия. М. 1982.
44.	Дпангирян В. Г. Критика англо-американской буржуазной
историографии М. А. Бакунина и бакунизма. М. 1978.
45.	Дубинин Э. Эволюция анархнзма//Новое время. 1974. № 15.
158
46.	Залежский В. Анархисты в Россия. М. 1930.
47.	Канев С. Н. Октябрьская революция и крах анархизма. М.
1974.
48.	Канев С. И. Революция и анархизм. М. 1987.
49.	Комин В. В. Анархизм в России. Калинин. 1969.
50.	Корноухое Е. М. Борьба партии большевиков против анар-
хизма в России. М. 1981.
51.	Косичев А. Д. Борьба марксизма-ленинизма с идеологией
анархизма и современность. М. 1964.
52.	Кропоткин П. А. Коммунизм и анархия. 1906.
53.	Кропоткин П. А. Анархия и ее место в социалистической
эволюции. М. 1917.
54.	Кропоткин П. Л. Великая Французская революция 1789 -
1794 годов. AV 1918.
55.	Кропоткин П. /1. Речи бунтовщика. М.; Пг. 1921.
56.	Кропит кин II. /1. Современная наука и анархия. Пг.; М.
1921.
57.	Кропоткин П. А. Должны ли мы запяться рассмотрением
идеала будущего строя? // Революционное народничество 70-х i г.
XIX нека.'т/l. М. 1964.
58.	Кропоткин П. А. Записки революционера. М. 1966.
59.	Кубанин М. Махновщина. Л. б/г.
60.	Кудрявцев В. Советское государство: преемственность и об-
новление//Коммунист. 1987. № 16.
61.	Лебедев II. К. Музей П. А. Кропоткина. М.; Л. 1928
62.	Лелевич Г. Анархо-максималистская революция в Самаре и
мае 1918 г. (осколки воспоминаний)//Пролетарская революция.
1968. № 7.
63.	Ленинградская правда. 1989. 22 февраля.
64.	Леруа Р. Разновидности псевдосоциализма и подлинный со-
циализм//Проблемы мира п социализма. 1972. № 4.
65.	Листер Э. Наша война//Вопросы истории. 1968. № II.
66.	Ломейко В. Левее истины. Рецидив болезни левачества к
студенческом движении Запада. М. 1970.
67.	Лурье С. Я. Антифонт — творец древнейшей анархической
системы. М. 1925.
68.	Максимов Г. (Гр. Лапоть), За что и как большевики iiiiii.i
ли анархистов из России? Штеттин. 1922.
69.	Махно И. Под ударами контрреволюции. Ки. 2 Плрп-к.
1936.
70.	Мельвиль А. Ю. Религиозно-мистическое направление в мо
лодежном движении США//США: экономика, политика, inico.-ioi ни
1976. № 11.
71.	Методическое пособие. Самодеятельные лкнныслы ьпе ..t>i.
единения молодежи (социологический очерк). Л. 1988
159
72.	Пирумова Н. М. Петр Алексеевич Кропоткин. М. 1972,
73.	Пирумова Н. М. Письма и встречи//Родина. 1989. № 1.
74.	Плеханов Г. В. Сочинения. Т. 4. Пг.; М. 1923.
75.	Полянский Ф. Я. Социализм и современный анархизм. М.
1973.
76.	Прозорова И. С. Борьба К. Маркса и Ф. Энгельса против
анархизма. М. 1961.
77.	Прудон П. Что такое собственность? 2 е изд. М. 1919.
78.	Соколов Н. В. Реакционность идеологии и практики совре-
менного анархизма//Рабочий класс и современный мир. 1973. № 3.
79.	Соколов Ю. В. Социальная сущность анархизма, М. 1977.
80.	Сорель /К- Размышления о насилии. М. 1907.
81.	Сталин И. В. Анархизм или социализм//Соч. Т. 1. М. 1946.
82.	Тепер И. (Гордеев). Махно. От единого анархизма к сто-
пам румынского короля. Киев. 1924
83.	Фрей Б. Тупик нсоачархизма ,7 Проблемы мира и социализ-
ма 1971. № 7.
84.	Харланов Ю. В стеклянной клетке//Правда. 1988. 11 ок-
тября.
85.	Хмара И. И., Давыдов В. П. О сущности механизма тормо-
жения//Вопросы истории КПСС. 1988. №1.
86.	Холл Г. Марксизм-ленинизм — творчество // Проблемы мира
и социализма. 1971. № 7.
87.	Ципко А. Истоки сталинизма//Наука и жизнь. 1988. ,№ 11 —
12; 1989. № 1—2.
88.	Штирнер М. Единственный и собственность. М. 1918.
89.	Яковлев Я. Русский анархизм в Великой русской револю-
ции. Пг. 1921.
90.	Ярославский Ем. Анархизм в России. М. 1939.
91.	Barjone A. Parti Communiste Francais. Paris. 1970.
92.	Bensman J., Rosenberg B. Mass, class and bureancrarv.
New York. 1963.
93.	Cohn-Bendit D. Obcolcte communism. New York. 1968.
94.	Comparison of economic system. Berkley. 1971.
95.	Gallo M. Gauchisme, reformisme et revolution. Paris. 1968.
96.	Gombin R. Les origines du gauchisme. Paris. 1971.
97.	Le developpement social. Paris. 1965.
98.	„Les murssont la parole" journal mural mai. 1968; Sorbon-
ne. Odcon. Nanterre ect Citations racueilics par J. Besancon. Paris.
1968.
99.	Marcuse H. Conlrrevolution and revolt. Boston. 1972.
100.	Tucker R. The marnian revolutionary idea. New York. 1969.
Оглавление
Что такое анархизм! (Вместо введения).....................3
Глава первая
Генеалогическое древо и его корни.........................8
Глава вторая
В поисках идеала.........................................20
Глава третья
Продолжение поисков. Теория анархизма — начало или
конец!...................................................37
Глава четвертая
Идеал и действительность. От теории к эксперименту.......58
Глава пятая
Возрождение или затянувшаяся агония!.....................75
Глава шестая
Под знаменем «творческого» марксизма и творческий
марксизм.............................................92
Глава седьмая
Анархизм или социализм!.................................109
Глававосьмая
Кому и как служит «левизна»!............................135
Так что же такое анархизм! (Вместо заключения)..........152
Литература..............................................157