/
Автор: Зарубина Н.Н.
Теги: техника технические науки экономический анализ монография деньги издательство москва издательство анкил
ISBN: 978-5-86476-338-4
Год: 2011
Текст
Н.Н.Зарубина
ДЕНЬГИ
КАК СОЦИОКУЛЬТУРНЫЙ ФЕНОМЕН
Монография
Издание осуществлено при финансовой поддержке
Российского фонда фундаментальных исследований
(Грант № 10-06-07061-д)
И
Москва 2011
удк
ББК
3
301
60.5
34
3 34 Зарубина H.H.
Деньги как социокультурный феномен. — М.: «Анкил», 2011.
-200 с.
ISBN 978-5-86476-338-4
Подробно рассмотрены социология денег и их социокультурные
функции, деньги как фактор дезинтеграции и катализатор отчуждения
как «ничто» (отчужденные социокультурные формы как предпосылка
глобализации; в социальной коммуникации; архаичные и символи-
ческие рыночного обмена; «семиотические» виртуальной глобальной
экономики постмодерна и т.д.).
В отдельных главах показано: развитие мифологии денег от мо-
дерна к постмодерну (социосемиотическая природа буржуазного мифа
денег рынка, особенности буржуазного рыночного мифа денег в рус-
ской культуре XIX — XX вв., постмодернистский миф денег в совре-
менной российской культуре, влияние денег на трансформации рацио-
нальности, деньги как фактор социальной эмансипации, виртуальные
и электронные деньги и т. д.); влияние денег на социальное констру-
ирование времени и пространства, неинструментальное циклическое
время традиционного общества и т. д.
Особое внимание уделено проблеме деньги и культура богатства
(символическое содержание богатства и его демонстрация как состав-
ляющая его культуры, легитимация богатства, рост отчуждения бо-
гатых и бедных, виртуальные деньги, глобальные финансы и транс-
формация культуры богатства).
Для студентов и преподавателей экономических вузов, социологов,
работников культуры, руководителей предприятий всех форм соб-
ственности, широкого круга читателей, интересующихся проблемами
социальной справедливости в современной России.
ISBN 978-5-86476-338-4 © Н.Н. Зарубина 2011
©«Анкил», 2011
Содержание
Введение 5
1. Социология денег и финансового поведения 8
2. Социальные функции денег 22
2.1. Социокультурная функциональность денег:
новые формы социальной интеграции 22
2.2. Деньги как фактор дезинтеграции и катализатор отчуждения... 28
2.3. Деньги как «ничто»: отчужденные социокультурные
формы как предпосылка глобализации 41
2.4. Социокультурные пределы функциональности денег 51
3. Деньги в социальной коммуникации 56
3.1. Архаичные деньги и символические деньги рыночного
обмена как «горячее» средство коммуникации 56
3.2. «Семиотические» деньги виртуальной глобальной экономики
постмодерна: «холодное» средство коммуникации 62
3.3. Интерпретации «холодных» денег на микроуровне
социальной коммуникации 68
4. Развитие мифологии денег: от модерна к постмодерну 75
4.1. Социосемиотическая природа буржуазного мифа
денег рынка 77
4.2. Особенности становления и развития буржуазного
рыночного мифа денег в русской культуре XIX — XX веков 83
4.3. Постмодернистский миф денег в современной
российской культуре 91
5. Влияние денег на трансформации рациональности 97
5.1. Влияние денег на процесс рационализации: становление
рыночной экономики и общества модерна 98
5.2. Новые виды формальной рациональности 104
5.3. Воздействие виртуальных денег на трансформацию
рациональности в условиях глобализации 108
6. Деньги как фактор социальной эмансипации: парадоксы
освобождения 115
6.1. Деньги в буржуазном обществе: от свободы
к новому рабству 116
6.2. Виртуальные и электронные деньги: между «свободой
от общества» и новым Паноптикумом 125
7. Влияние денег на социальное конструирование времени 134
7.1. Неинструментальное циклическое время традиционного
общества 135
7.2. «Время — деньги»: инструментальный императив
общества модерна 139
7.3. Виртуальные деньги и нелинейное инструментальное
время в условиях глобализации 145
8. Влияние денег на социальное конструирование пространства 152
8.1. Деньги и «пространство мест» в традиционных
и индустриальных обществах 153
8.2. «Пространство потоков» и виртуальные деньги
глобальной экономики 159
9. Деньги и культура богатства: перспективы социальной
ответственности бизнеса в условиях глобализации 168
9.1.Символическое содержание богатства 169
9.2. Демонстрация богатства как составляющая его культуры:
особенности натуральных и денежных форм 170
9.3. Денежная форма богатства и рост отчуждения богатых
и бедных 174
9.4. Легитимация богатства как составная часть его культуры 178
9.5. Виртуальные деньги, глобальные финансы
и трансформация культуры богатства 181
Заключение 186
Список литературы 191
Введение
Деньги уже на протяжении тысячелетий постоянный спутник
повседневной жизни людей, а в последние столетия превратились
в важнейший регулятор хозяйственных и социальных отношений.
Их никто не придумывал и не внедрял специально — они возникли в
процессе развития хозяйственных обменов, укрепления власти, фор-
мирования представлений о собственности и необходимости адек-
ватно вознаграждать труд. Каждый нормально социализированный
человек в современном обществе знает, что такое деньги и как они
работают. Но экономисты, социологи, философы и другие ученые до
сих пор не дали общего объяснения этого феномена и не открыли за-
конов стабильного и надежного управления деньгами. Усилия, пред-
принимаемые ими, привели к противоречивым выводам. С одной
стороны, деньги признаны важнейшим социально-экономическим
институтом, обеспечивающим предсказуемость и прогнозируемость
хозяйственных действий; позволяющим координировать трудовую
деятельность людей в самых разных сферах; наделяющим ее обще-
понятным рациональным смыслом; дающим индивиду свободу от
обременительных личных зависимостей; позволяющим человеку
вступать в разнообразные социальные взаимодействия и отношения
в глобальных масштабах и т.п. С другой стороны, деньги важнейший
фактор отчуждения социальных связей, нравственных и духовных
ценностей, источник конфликтов и т.п. Они одновременно рассма-
триваются и как величайшая ценность, способная решить все про-
блемы и позволяющая достигать любые цели, и как абстракция, не
имеющая смысла вне социальных отношений, конвенций и интер-
претаций. На уровне обыденного сознания эта противоречивость в
понимании смысла денег выражена еще ярче и к тому же эмоцио-
нально окрашена: они могут быть одновременно и объектом самых
Введение
страстных желаний и горячей любви, и самой отчаянной ненависти,
восприниматься и как залог свободы, и как источник рабства.
Чтобы разрешить все эти противоречия (если их вообще воз-
можно разрешить), необходимы совокупные усилия исследователей
разных специальностей, теоретико-методологические достижения
экономической науки, социологии, социальной психологии, фило-
софии и других социальных и гуманитарных наук. До сих пор теория
денег рассматривалась как приоритетное поле исследований эконо-
мистов. Однако возможности социологии в изучении социокуль-
турной природы денег определяются тем, что она (природа) под-
ходит к этому институту, находящему применение, прежде всего,
в экономике, с точки зрения его социальной укорененности1. Она
состоит в том, что, с точки зрения социологов, деньги возникли в
контексте социальных по своей природе отношений обмена, нако-
пления, оценки. Ценность денег определяется не их «природой», а
социальным контрактом и доверием, которое испытывают к ним
участники сделок. Последние — носители социальных отношений
и культурных ценностей, стереотипов действий и представлений о
социальной реальности. Правила обращения денег и обращения с
деньгами также продукт социального конструирования и регулиро- i
вания, а не только чистой экономической целесообразности.
Исследования становления денег как социального института со
всеми его свойствами, социальными и культурными функциями, а
также коммуникативных возможностей денег глубоко укоренены в
истории социологической науки. Им уделили специальное внимание
классики социологии К. Маркс, М. Вебер, Г. Зиммель, К. Поланьи
и др. Социологический анализ социальной природы денег одновре-
менно раскрывал и социальные функции, выполняемые ими в раз-
личные исторические периоды, в контекстах разных общественных
отношений, и влияние, оказываемое деньгами наличность, обще-
ство, культуру. Объектом исследований в данном случае были не
богатство и бедность, не алчность и щедрость, не коррупция и бес-
корыстие, а именно сами деньги как социальный институт и послед-
ствия их распространения для общества и культуры на разных этапах
их развития.
См.: Грановеттер М. Экономическое действие и социальная структура: проблема
укорененности // Экономическая социология, 2002, Т. 3, № 3; Granovetter M.
Economie Action and Social Structure: The Problem of Embeddedness // American
Journal of Sociology. 1985, Vol. 91, № 3.
Введение
Цель данного исследования проанализировать достижения клас-
сической социологии денег и социологических исследований мо-
нетарного и финансового поведения и, основываясь на них, пока-
зать основные векторы трансформации социальных функций денег,
их влияния на культуру современного общества в условиях глобали-
зации и нелинейной социокультурной динамики. Предмет анализа
- взаимосвязанные, но противоречивые тенденции влияния денег
на социальную интеграцию и отчуждение, на эмансипацию инди-
вида и факторы его несвободы, функционирование денег в сфере со-
циальной коммуникации и социального конструирования базовых
для социальных отношений понятий времени и пространства, их
связь с рационализацией экономических и социальных отношений
и с развитием иррациональности, мифология денег и другие про-
блемы. Все они рассматриваются в историческом аспекте, в связи с
изменениями исторических форм денег, связанными с изменениями
социальных связей и форм хозяйствования, в том числе с разви-
тием телекоммуникации и других средств массовой коммуникации.
Особое внимание уделяется трансформациям денег и их социальных
функций в условиях глобализации, объединившей экономики от-
дельных стран и регионов в единый во времени и пространстве ме-
ханизм.
Современные ученые, журналисты и повседневное массовое со-
знание нередко стремятся приписать именно деньгам роль своего
рода «сути» свободного рынка, «экономического базиса», «неви-
димой руки», способной отрегулировать все социальные и куль-
турные процессы и гармонизировать интересы разных обще-
ственных сил2. С такой оценкой социальных функций денег трудно
согласиться. Настоящее исследование не предполагает исчерпать
социокультурную проблематику денег, но оно намечает ответ на во-
прос, почему в современном обществе деньги нередко представля-
ются «ключом» к решению всех проблем — личных и общественных,
важнейшей ценностью, стремление к которой оправдывает любые
средства ее получения. Не принижая значения денег как социокуль-
турного института современного общества, раскрытие его природы,
функций и трансформаций позволяет обозначить и границы его со-
циальной и культурной функциональности.
См.: Остальский А. Краткая история денег. — СПб.: Амфора, 2008.
1. Социология денег
и финансового
поведения
Данный очерк не претендует на полноту историко-
социологического исследования становления и развития соци-
ального знания о деньгах, находящегося за предметными и ме-
тодологическими рамками экономической науки, и не играет
самостоятельной роли в данном исследовании. Его цель более точно
определить предмет и методы, а также исторические предпосылки
возникновения проблем, которые будут рассмотрены далее. Мы ис-
ходим из того, что развитие собственно социологии денег как иссле-
дований социокультурной сущности института денег и его влияния
на общество и культуру принято относить ко второй половине XIX
— началу XX вв. Тем не менее, осмысление и исследование денег как
социального феномена имеет даже более глубокую историю, чем их
анализ с точки зрения экономической науки, в ее современном виде
сложившейся лишь к концу XVIII в.
Принято считать, что деньги в виде монет появились прибли-
зительно в VI—VII вв. в переднеазиатском царстве Лидия (терри-
тория современной Турции). Но и гораздо раньше, и в других реги-
онах мира люди использовали различные предметы и материалы для
осуществления функций, перешедших затем к привычным для нас
деньгам - для платежей и в качестве меры цены при совершении об-
менов. Поэтому уже в древности и в средние века философы, богос-
ловы и другие мыслители обращали внимание на влияние денег на
людей и на отношения между ними, а также определили важнейшие
свойства денег. Аристотель понимал двойственное влияние денег на
1. Социология денег и финансового поведения
поведение людей: с одной стороны, в рамках «экономии» они спо-
собствуют развитию торговли и ремесел, с другой - в рамках «хрема-
тистики» - разжигают темные страсти алчности и вражды. С. Моско-
вичи считает, что Аристотель осознавал условность денег и называл
их «фикцией», поскольку их стоимость определяется законом, а не
их собственными свойствами3.
В условиях традиционной автаркии и доминирования «меха-
нической солидарности» (Э. Дюркгейм) осмысление роли и зна-
чения денег еще не было отделено от осмысления сущности матери-
альных и хозяйственных благ вообще и отношения к ним человека.
Понимание этих ролей и значений долгое время формировалось в
контексте общих представлений о первичности духовных и нрав-
ственных механизмов социальной регуляции, подчиненных един-
ству мироздания как организованного и иерархизированного Кос-
моса, в котором человеку и обществу отведено определенное место.
Трудности осмысления социальных функций денег в том, что фе-
номен денег долгое время не рассматривался как самостоятельный,
отдельный, с одной стороны, от хозяйственной деятельности и свя-
занных с ней обменов, с другой стороны - от накопления богатств
и потребления. В архаичных и традиционных обществах хозяй-
ственная жизнь не рассматривалась как особая сфера, отдельная от
других сфер бытия и подчиняющаяся каким-то особым собственным
законам. Поэтому и деньги рассматривались в контексте общих
принципов мироустроения и тех духовных и нравственных импе-
ративов, которые управляли социальной жизнью. Тем более что в
эти периоды истории функции денежных знаков, как правило, вы-
полняли предметы и материалы, сами по себе обладающие ценно-
стью: ценные металлы, скот, зерно, пушнина и т.п. Сами же деньги
в эти периоды истории еще не обрели тех социальных функций и не
играли в жизни общества тех ролей, которые обрели в буржуазном
обществе модерна в новое время и которые приобретают сейчас, в
условиях глобализации. Их роли и функции определялись сферами
и нишами, которые занимали отношения обмена и рынка, в арха-
ичных и традиционных обществах ограниченные даже в рамках хо-
зяйственной жизни. Так, на деньги можно было купить далеко не
все, целый ряд важнейших благ и областей хозяйства вообще был ис-
3 Московичи С. Деньги как страсть и как представление // Московичи С. Ма-
шина, творящая богов. — М.: Центр психологии и психотерапии, Издательство
«КСП+», 1998.-С. 400.
1zak18 9
1. Социология денег и финансового поведения
ключей из отношений купли-продажи4. Отчасти деньги были вклю-
чены в процессы перераспределения и накопления благ, но и здесь
они использовались наряду с другими традиционными ценностями.
Сами деньги в обществе, где преобладающим являлось мелкое
аграрное производство, рассматривались как форма собственности,
низшая и неблагородная в сравнении с земельным владением. Осо-
бенно важно, что в архаичных обществах деньги воспринимались
как «бесплодная» субстанция, уместная по преимуществу как сред-
ство обмена, циклического обращения, но не роста5. В целом же,
как и все прочие материальные блага, деньги существовали для не-
посредственного или символического потребления и самостоя-
тельной социальной роли не играли. В то же время в условиях хозяй-
ственной самодостаточности и неразвитости обменных отношений,
деньги, как и прочие изделия из драгоценных металлов, выступали
в роли сокровища. Их сберегали, нередко даже не предполагая воз-
можности их дальнейшего использования. Те возможности уста-
новления универсальных социальных связей, которые позволяют
реализовать деньги, практически еще не используются, поскольку
преобладают конкретные межличностные отношения. Поэтому аб-
страктная и универсальная природа денег и их эмансипирующие
свойства еще не осознаются.
В период постепенного превращения рыночных связей в доми-
нирующую форму хозяйственной жизни и функции денег, и отно-
шение к ним, и осмысление их природы и роли в обществе начинают
изменяться. Российский медиевист А.Я. Гуревич придает особое
значение в связи со становлением идеологии нового времени про-
поведям Бертольда Регенсбургского (XIII в.). В них интерпретиру-
ется евангельская притча о талантах (мере серебра, деньгах). Хозяин
оставляет их своим рабам, а затем требует отчета об их использо-
вании. Согласно интерпретации Бертольда Регенсбургского, Бог
также дал человеку пять «талантов» -личность, обладающую сво-
бодной волей; профессию и место в социальной иерархии; время;
имущество, собственность; любовь к ближнему. Все эти «таланты»
человек обязан правильно использовать (время) и преумножать (бо-
гатство). Выполнение профессионального долга, той «службы», ко-
торую Господь даровал человеку, важнейшее его жизненное пред-
4 См.: Радаев В.В. Социология рынков: к формированию нового направления. —
М.: ГУ ВШЭ, 2003.
5 Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. — М.: «Искусство», 1984. —
С.283;289.
10
1. Социология денег и финансового поведения
назначение, составляющая личности. Верность профессии, цеху
и самоотверженное стремление к совершенству мастерства — важ-
нейшая добродетель христианина. Имущество также предстает как
дар Божий. Умение правильно им распорядиться, преумножить его,
а не растратить в праздной роскоши также является высшим долгом
человека6. Здесь отчетливо просматривается проводимая средневе-
ковым проповедником аналогия между деньгами и возможностями,
которыми человек обладает для своего совершенствования и жиз-
ненного преуспеяния. Рекомендуется их активное использование и
преумножение, а не пассивное сохранение.
Параллельно в различных формах осмысливалась роль развития
денежного хозяйства и денежных отношений в подрыве и разру-
шении социальных и нравственных устоев традиционных обществ.
Так, в произведениях Шекспира («Венецианский купец») деньги
предстают как фактор освобождения от моральных обязательств,
традиционного долга и чести, как подмена личности и ложная за-
мена ее добродетелей.
Осмысление роли денег как фактора не только экономического
процветания, но и социального успеха и, главное, нравственного
и духовного роста отчетливо прослеживается у мыслителей начала
нового времени. Американский просветитель XVIII в. Бенджамин
Франклин в «Альманахе простака Ричарда» и других своих произ-
ведениях представил целую гамму разнообразных суждений о не-
обходимости зарабатывания денег и рациональных формах обра-
щения с деньгами, о возможностях, даваемых деньгами, а также о
деньгах как мериле добродетели и достоинства личности. В извест-
нейшем произведении, ставшем классическим воплощением рацио-
нализма нарождающейся буржуазии, - «Робинзоне Крузо» Д. Дефо
- открыта социальная природа денег и их бессмысленность вне со-
циальных отношений. В дальнейшем развитии социологии денег все
эти «ненаучные» знания о них, накопленные в философском, бо-
гословском, художественном осмыслении мира, внимательно про-
анализированы и переосмыслены на новом уровне. Об этом сви-
детельствует большое количество ссылок на Шекспира, например,
в «Философско-экономических рукописях 1844 года» К. Маркса,
многочисленные ссылки на разные произведения Б. Франклина у
К. Маркса и М. Вебера.
6 См.: Гуревич А.Я. Средневековый купец// Одиссей, 1990. - С. 107; Гуревич А.Я.
Средневековый мир: культура безмолвствующего большинства. — М.: Искус-
ство, 1990.-С. 199-211.
Г И
1. Социология денег и финансового поведения
Но окончательно исторические и научные предпосылки для ста-
новления и развития социологии денег сложились только с форми-
рованием и раскрытием социальных и культурных особенностей
общества модерна с его капиталистической экономикой, интегриро-
ванной товарно-денежными отношениями. Здесь в полной мере рас-
крылись абстрактность и универсальность, фидуциарный характер,
способность к установлению всеобщих связей, тенденция к отчуж-
дению межличностных отношений и другие свойства денег.
Развитие математики и естественных наук к середине XIX в. под-
готовило почву для формирования и утверждения позитивистской
картины мира, в которой реализуются культурная и ментальная
тенденции, связанные с переводом качественного, а потому субъ-
ективно воспринимаемого и оцениваемого, многообразия мира в
объективные количественные показатели. Вместо аффективных,
эмоциональных и обусловленных моралью или традициями дей-
ствий, являющихся нормой в традиционных обществах, эталоном
поведения становятся рациональные рассудочные действия, осно-
ванные на расчете. Эти тенденции развития культуры нового вре-
мени во многом связаны с распространением денег и проникнове-
нием денежных отношений в различные сферы жизни общества.
Важнейшим источником развития социологии денег послужило
становление экономической науки и экономической теории денег.
На протяжении XVIII - XIX вв. были накоплены знания о деньгах
как элементе системы рыночного обмена в качестве меры стоимости,
средства платежа, обмена и накопления. А. Смит обратил внимание
на историческую эволюцию форм денег в связи с их функциониро-
ванием в качестве меры стоимости и средства обмена.
В XIX в. на фоне утверждения основных социально-эконо-
мических и социокультурных институтов общества модерна иссле-
дование денег как не только экономического, но и специфического
социального института приобретало все большую актуальность.
Принципиальным этапом в этих исследованиях стали работы
К. Маркса, раскрывшего не только экономическую, но и соци-
альную природу денег. В «Философско-экономических рукописях
1844 года» и в 1-м томе «Капитала» К. Маркс сделал важнейший шаг
на пути понимания природы денег в качестве универсальной опо-
средствующей абстракции обмена. При этом в контексте своего ана-
лиза капиталистического способа производства и буржуазного обще-
ства К. Маркс сделал особый акцент на отчужденной и отчуждающей
природе денег, которые заменяют непосредственные личные отно-
шения людей в условиях простого товарного производства. В ка-
12
1. Социология денег и финансового поведения
честве этой отчужденной и отчуждающей силы они становятся
основанием формирования нового типа социальных отношений —
формальных безличных связей на основе товарного обмена, которые
являются универсальными и всеобщими в противоположность не-
посредственным межличностным отношениям традиционных об-
ществ.
Важнейшим этапом в развитии социального знания о деньгах
стала работа немецкого социолога Г. Зиммеля «Философия денег»,
вышедшая в свет в 1900 году. Работы К. Маркса и Г. Зиммеля явля-
ются основаниями классической социологии денег, раскрывшими
принципиальные особенности социальных и культурных функций
денег и их влияния на развитие общества модерна. Работа Г. Зим-
меля не собственно о деньгах, а о том, как деньги выражают сущ-
ность жизни современного общества7.
Г. Зиммель создавал свою социологическую теорию денег в мето-
дологических рамках социологической теории обмена, предполага-
ющего «объективное измерение субъективных ценностных оценок»8.
Поэтому абстрактная природа денег, эволюционирующих от ре-
альной ценности своего материала до символической ценности, по-
зволила им стать универсальной основой обменов и коренным об-
разом изменить и жизнь современного человека, и общество в целом.
Одним из важнейших последствий распространения денег в обществе
модерна, по Г. Зиммелю, стало освобождение индивида от традици-
онных межличностных связей, возможность вступать в «дальние» от-
ношения и увеличивать социальную мобильность. Таким образом, те
функции и особенности денег, которые К. Маркс считал следствием
и фактором отчуждения в капиталистическом обществе, Г. Зиммель
рассматривает как фактор эмансипации индивида.
В работах крупных социологов первой половины XX в. исследу-
ются различные аспекты влияния денег на общество и культуру. М.
Вебер анализирует социальные последствия развития денежного
обращения преимущественно в русле исследований процессов ра-
ционализации в различных сферах общественной жизни. Особое
значение имеют деньги при формировании присущей исключи-
тельно современному буржуазному обществу формальной раци-
ональности. М. Вебер в своей «Истории хозяйства» основательно
исследовал особенности исторической динамики денег и особен-
7 Dodd N. The sociology of Money: Economics, Reason and Contemporary Society. -
GB, 1994. -P. 175.
8 Зиммель Г. Философия денег // Теория общества: Фундаментальные проблемы.
- М.: КАНОН-пресс-Ц; Кучково поле, 1999. - С. 351.
13
1. Социология денег и финансового поведения
ности их развития как социального института. В духе своей «пони-
мающей» социологии он акцентирует внимание на том, как цен-
ности общества и его институциональные структуры влияют на
формы денег и отношение к ним.
Ф. Теннис рассматривает деньги как фактор установления обе-
зличенных связей в «обществе» (Gesellschaft) в противополож-
ность личностной и эмоционально насыщенной «общности»
(Gemeinschaft).
Английский социолог К. Поланьи в своей знаменитой работе
«Великая трансформация» (1943) показал роль денег как «фиктив-
ного товара» особого рода при переходе к доминированию рынка
как формы социальной интеграции хозяйства. Он проанализировал
специфику денег в качестве особого «языка» социальной коммуни-
кации. Во второй половине XX в. исследование денег как специфи-
ческого средства коммуникации продолжил М. Маклюэн в работе
«Понимание медиа». Крупнейшие социологи второй половины XX
в., Т. Парсонс, Дж. Коулмен и Ю. Хабермас, хотя и не создали спе-
циальных трудов, посвященных деньгам как социальному феномену
и их социальным функциям, оставили свои принципиальные суж-
дения по поводу их влияния на социальные отношения и культуру.
Т. Парсонс считал социологию денег самостоятельной отраслью со-
циологической теории Ее необходимо создать для изучения денег в
качестве одного из «обобщенных символических посредников» со-
циальных обменов. Он рассматривал функциональность денег для
общества наряду с функциональностью политической власти и цен-
ностей, а также языка9. Дж. Коулмен в своей теории обобщенных со-
циальных обменов рассматривает деньги в качестве их безличного
посредствующего звена. Для исследователя коммуникативного дей-
ствия Ю. Хабермаса10 деньги средство «колонизации» социальной
жизни экономикой, подрывающее потенциал социальной инте-
грации.
Однако, все эти соображения о социальных и культурных функ-
циях денег, высказанные классиками теоретической социологии XX
в., никак не развиваются ими далее в более или менее законченную
и целостную концепцию денег.
9 Parsons Т. Levels of Organization and the Mediation of Social Interaction // Institution
and Social Exchange. - N.Y.: Bobbs-Merrill, 1971. - Pp. 26-27/
10 Habermas J. The Theory of Communicative Action. Vol. 2. — Boston: Beacon Press,
1989.
14
1. Социология денег и финансового поведения
Это позволило некоторым последователям расценить их как
«слишком общие» и «малопродуктивные»11. Западные социологи
развивали различные аспекты социальных исследований денег, свя-
занные с их функционированием в качестве средства институциона-
лизации, формализации и стабилизации отношений обмена12.
Экономисты, имеющие к деньгам собственный професси-
ональный интерес, также внесли вклад в развитие социальных
аспектов теории денег. Ф. Хайек в работе «Пагубная самонадеян-
ность. Ошибки социализма» показал, что деньги, будучи по своей
природе абстрактными и универсальными, опосредуют отдаленные,
чувственно не воспринимаемые последствия действий индивидов,
способствуют развитию сотрудничества социальных агентов разных
типов без их вступления в непосредственный контакт, а только лишь
на основании универсальных понятий, норм, законов, находящих
выражение в принципах денежного обращения13.
Для развития социальных исследований денег большое значение
сыграла книга французского социального психолога С. Московичи
«Машина, творящая богов» (1988). В ней он анализирует парадиг-
мальную работу Г. Зиммеля «Философия денег» с точки зрения вы-
яснения значимости психологической составляющей в социологи-
ческом анализе. В его интерпретации деньги в качестве социального
института предстают как «страсть и как представление», лежащие в
основе абстрактного «всеобщего уравнителя».
Особое значение для развития социологии денег в XX в. имеет
работа американской исследовательницы В. Зелизер «Социальное
значение денег» (1994), явившаяся одновременно вкладом и в соци-
ологическую теорию денег, и в социологические исследования фи-
нансового поведения.
В. Зелизер не опровергает признанный социологами факт спец-
ифики денег как абстрактного и универсального посредника об-
менных отношений не только в сфере экономики, но и в форми-
ровании социальных связей. На уровне повседневного восприятия
денег и монетарного поведения обычных людей деньги всегда при-
нимают различные значения и в этом смысле не вполне правомерно
Dodd N. The sociology of Money: Economics, Reason and Contemporary Society. -
GB, 1994.-P. 153.
См.: Dodd N. The sociology of Money: Economics, Reason and Contemporary
Society. - GB, 1994; Heinemann К. Sociologie des Geldes // Koelner Ztschr. Fuer
Sociologie u. Sozialpsichologie. - 1987, Vol. 28.
См.: Хайек Ф. Пагубная самонадеянность. Ошибки социализма. - М.: Новости,
1992.-С. 160-180.
15
1. Социология денег и финансового поведения
говорить о единых, абстрактных, универсальных деньгах. Множе-
ственность социальных значений денег состоит не только в выпуске
различных денежных единиц и использовании денежных сурро-
гатов, но и в том, что люди в повседневной жизни «производят мно-
жественные деньги», поскольку классифицируют деньги по спо-
собам их получения и по целевому предназначению, маркируют для
себя разные виды денег и по-разному их используют.
Работа В. Зелизер, получившая высокие оценки и признание ми-
рового социологического сообщества, примечательна и тем, что она
прокладывает мост между социологией денег как теоретическими ис-
следованиями их социальных функций, влияния на развитие обще-
ства и культуры, и социологией финансового и монетарного поведения
как корпусом эмпирических исследований установок и поведенче-
ских стратегий в отношении денег конкретных социальных групп в
определенные периоды жизни общества. Такие исследования имеют
большое прикладное значение. Они находят применение в плани-
ровании маркетинговой политики, в оптимизации работы финан-
совых, кредитных, страховых институтов и т.д. В то же время, гра-
ницы между социологией финансового и монетарного поведения и
социологией денег условны, поскольку их объединяет общий объект,
предметные области, и общность теоретико-методологических уста-
новок, они постоянно дополняют и обогащают друг друга.
Получив широкое распространение и основательную методоло-
гическую и методическую проработку на Западе14, в отечественной
социологической науке исследования монетарного и финансового
поведения стали активно развиваться в 90-х годах XX в. - в начале
XXI в., привлекая большой интерес своей новизной и актуально-
стью. Эти исследования проводились учеными разных специально-
стей — социологами и психологами, и в целом дисциплинарные гра-
ницы здесь оказались относительными15.
См., например: Brandstiitter Е., Brandstiitter H. What's money worth? Determinants
of the subjective value of money // Journal of Economic Psychology? 1996, Vol. 17;
Furnham A. Many sides of the coin: the psychology of money usage // Personality and
Individual Differences, 1984, N 5; Ganssmann H. Money — a symbolically generalized
medium of communication? On the concept of money in recent sociology // Economy
and Society, 1988, Vol. 17, N3.
См.: Верховны В.И. Структура и функции монетарного поведения // Социоло-
гические исследования, 1993, № 10; Дейнека О.С. Символизация денег: опыт
эмпирического исследования // Проблемы экономической психологии. Т. 1.
М.: Институт психологии РАН, 2004; Дейнека О.С. Динамика макроэкономи-
ческих компонентов образа денег в обыденном сознании // Психологический
16
1. Социология денег и финансового поведения
В контексте этого корпуса исследований были проведены клас-
сификации финансового и монетарного поведения как традицион-
ного и современного, активного и пассивного и т.д.; выделены его
основные типы — сбережение, инвестирование, страхование, кре-
дитование, заемное поведение, траты и т.д.; показаны основные
виды установок в отношении денег, исследованы особенности мо-
нетарного поведения различных социальных групп и т.д. Такие ис-
следования опираются на теоретико-методологические основания
различных социологических парадигм и нередко сами позволяют
прийти к важным теоретико-методологическим выводам в сфере со-
циологической теории денег как социального института. Так, иссле-
дование поведения вкладчиков финансовых пирамид, проведенное
учеными группы ЦИРКОН в 1994-1995 гг. методом структуриро-
ванного включенного наблюдения позволяет сделать важные тео-
ретические выводы о значении коллективных представлений и об
ограниченности рациональности в отношении к деньгам16.
Теоретические исследования социальной и культурной сущности
денег К. Маркса, Г. Зиммеля, М. Вебера на рубеже XX - XXI вв. не
получили дальнейшего развития в виде новых сколь бы то ни было
целостных социологических теорий денег. В их социальных функ-
циях и характере влияния на социальные отношения, институты, а
журнал, 2002, Т. 23; Кузина O.E. Иллюзия рацоинальности: влияние коллек-
тивных представлений на инвестиционное поведение вкладчиков финансовых
пирамид // Вопросы социологии (тематический выпуск «Финансовое пове-
дение населения», 1998, Вып. 8; Радаев В.В. Уроки финансовых пирамид, или
что может сказать экономическая социология о массовом финансовом пове-
дении // Мир России, 2002, Т. 11, № 2; Стебенков Д.О. Основные типы и фак-
торы кредитного поведения населения в современной России // Вопросы эко-
номики, 2004, № 2; Стебенков О.Д. Потребности и предпочтения населения на
рынке кредитных услуг// Социологические исследования, 2004, № 2; Фенько
А.Б. Дети и деньги: особенности экономической социализации // Вопросы пси-
хологии, 2000, № 2; Фенько А.Б. Тендерные различия в отношении россиян к
деньгам // Проблемы экономической психологии, Т. 1. — М.: Институт психо-
логии РАН, 2004; Хромов К.А. Мотивы и модели поведения населения на фи-
нансовых рынках: взгляд с позиции модерниза^ционных теорий // Традиции и
инновации в современной России. Социологический анализ взаимодействия и
динамики. - М.: РОССПЭН, 2008; и др.
См.: Радаев В.В. Уроки финансовых пирамид, или что может сказать экономическая
социология о массовом финансовом поведении // Мир России, 2002, Т. 11, № 2; Ку-
зина O.E. Иллюзия рацоинальности: влияние коллективных представлений на ин-
вестиционное поведение вкладчиков финансовых пирамид // Вопросы социологии
(тематический выпуск «Финансовое поведение населения», 1998, Вып. 8.
17
1. Социология денег и финансового поведения
также на культуру произошли существенные изменения. Эти изме-
нения связаны с трансформациями самого института денег, продол-
жающегося в современном мире. На эти трансформации влияют ин-
формационне и телекоммуникационные технологии, глобализация
экономики, существенным образом изменившие характер операций
с деньгами и способствовавшие их превращению в «семиотические»
деньги. Их связь с реальными экономическими процессами стала
непрямой, и они превратились в самостоятельную сферу экономи-
ческой деятельности - глобальные виртуальные финансы. Продол-
жается начавшаяся еще в давние времена тенденция превращения
операций с деньгами в самостоятельную область экономической де-
ятельности, не связанную прямо с процессами в реальном хозяйстве.
Получают все более широкое распространение производные финан-
совые инструменты — деривативы, основанные на другом, базовом
финансовом инструменте (деньгах в собственном смысле, акциях и
т.п.), целью операций с которыми является получение прибыли от
изменения курса базового инструмента. Конечно, их появление не
стоит рассматривать как принципиальное изменение природы денег,
не подготовленное их предыдущей историей, но оно является суще-
ственным качественным изменением денег. Они становятся еще более
абстрактными, все дальше уходя от прямых связей с означающими
в реальной экономике, что и позволяет говорить об их виртуальном
характере и рассматривать как «пустые знаки» - количество дерива-
тивов может многократно превышать количество базового продукта,
и эмитенты у них разные. В повседневных платежах и банковских
финансовых операциях электронные деньги разных видов получают
все более широкое распространение и все больше теснят традици-
онные наличные и другие привычные виды денег (чеки), что также
вызывает трансформации социальных и культурных функций денег
и их влияния на людей и общество.
Трансформации социокультурных функций денег связаны и с не-
которыми качественными изменениями в самом обществе, происхо-
дящими в последние десятилетия. Прежде всего, это: ускорение со-
циокультурной динамики и ее нелинейный характер, подрывающие
традиционную логику и детерминизм; глобализация как формиро-
вание качественно нового уровня экономических, социальных, куль-
турных процессов, находящегося заведомо поверх национальных
границ и вне пространственной определенности; развитие гиперре-
альности, связанной с распространением средств массовой инфор-
мации и развитием телекоммуникационных технологий (интернет),
а также распространением таких экономических инструментов, как
18
1. Социология денег и финансового поведения
брендинг, ведущих к тому, что потребление приобретает преимуще-
ственно символический характер.
Эти и другие трансформации связаны с изменениями социокуль-
турных функций денег и должны быть отражены в новой социоло-
гической теории денег, пока не созданной. Однако есть ряд весьма
интересных наблюдений и выводов о характере социальных послед-
ствий тех трансформаций, которые претерпевают деньги в совре-
менных условиях.
Э. Гидденс в работе «Последствия современности» (1990) рассма-
тривает деньги как особую «символическую систему», способству-
ющую формированию общества «рефлексивного модерна» путем
«высвобождения» социальных агентов и социальных отношений от
связей, локализованных в пространстве и во времени. Это позволяет
социальным агентам освободиться от привязанности к конкретным
социальным контекстам как «встроенным», т.е. не зависящим от ин-
дивидов и (пользуясь терминологией Э. Дюркгейма) оказывающих
на них «принудительное воздействие». Эти представления о соци-
окультурных функциях денег проходят через все произведения Э.
Гидденса, посвященные проблемам глобализации и современного
общества. Здесь явно прослеживается продолжение применительно
к современным формам денег тех выводов об их эмансипирующей
функции, которые сделаны еще Г. Зиммелем.
Другие исследователи современного общества, специально
и не говорят о деньгах и социальных последствиях их развития,
но их концептуальные положения являются важной теоретико-
методологической основой для анализа трансформаций социальных
и культурных функций денег в современном обществе. В концепции
сетевого общества М. Кастельса, деньги в их новых, «информаци-
онных» — электронных и виртуальных — формах выступают как один
из факторов формирования информационного «пространства по-
токов» в противоположность традиционному «пространству мест»17.
Английский социолог 3. Бауман - один из самых тонких иссле-
дователей, представляющих «рациональную» социологию пост-
модерна, — предлагает концепции «индивидуализированного об-
щества» и «текучей современности». В контексте этих концепций
рассматривается переход от «жестких», локализованных в про-
странстве и привязанных к устойчивым формам социальных отно-
шений и рациональности к нелинейному развитию. Исследования
17 См.: Кастельс М. Информационная эпоха: Экономика, общество и культура.
-М.: ГУ ВШЭ, 2000.
19
1. Социология денег и финансового поведения
социальных последствий глобализации 3. Баумана, У. Бека и других
ученых показывают тенденции роста социальной дезинтеграции и
снятия социальных обязательств, объединявших различные соци-
альные группы в традиционных обществах и обществах модерна.
Заложенная М. Вебером научная традиция анализа многообразия
форм рациональности продолжается современными исследовате-
лями, в частности, Дж. Ритцером, проследившим возникновение
новых типов формальной рациональности и их влияние на развитие
социальных и экономических институтов.
Деньги являются средством коммуникации, связывающим раз-
личных агентов разных рынков в единую систему. На это их свой-
ство обращали внимание К. Маркс и Г. Зиммель, его анализировали
К. Поланьи и исследователь коммуникаций М. Маклюэн. Поэтому
развитие социологии коммуникации и исследований социальных
приложений семиотики (социосемиотика) не могло не сказаться на
исследованиях трансформаций функций денег в современном обще-
стве. Здесь изменения их знаковой и коммуникационной природы,
превращение в «семиотические» и виртуальные деньги, соответство-
вало основному вектору исследований представителей постмодер-
низма, в частности, Ж. Бодрийяра и Г. Дебора. В их работах содер-
жатся непосредственные и эвристически весьма значимые суждения
по поводу изменений социальной природы денег и их влияния на
общество. Интерес постмодернистов к социальной природе денег
связан с их ориентацией на исследования гиперреальности и симу-
лякров и их роли в современном обществе. Именно в таком качестве
рассматриваются деньги вследствие их растущего отрыва от означа-
ющего в реальном хозяйстве и их частичное превращение в вирту-
альные финансы. Эти процессы рассмотрел Ж. Бодрийяр в работах
«Символический обмен и смерть», «К критике политической эко-
номии знака» и др. Г. Дебор в работе «Общество спектакля», рассма-
тривая современные социальные отношения как опосредованные,
по преимуществу, образами, уделил специальное внимание деньгам
как одной из наиболее распространенных и влиятельных форм
«спектакля». Он исследовал современную динамику денежного фе-
тишизма и отчуждения. Представители французского постмодер-
низма наиболее активно обращаются к теоретическому наследию К.
Маркса, полемизируя с ним на основе собственных представлений
о трансформации основных институтов капиталистического обще-
ства, в том числе и денег. Изучение семантической и социальной
природы мифа, осуществленное в постмодернистской социологии,
20
1. Социология денег и финансового поведения
также создает теоретические предпосылки для исследования денег
как одного из основных мифов буржуазного общества.
Социологический анализ денег всегда был прямо или косвенно
связан с процессами потребления. К. Маркс рассматривал деньги
как предпосылку самой возможности чего-либо желать, Г. Зиммель
показал значение денег как универсального средства, позволяющего
достигать любые цели. Утверждение знакового и виртуального ха-
рактера денег в постмодернистской социологии создало методоло-
гические предпосылки для анализа их влияния на процессы симво-
лического потребления, тесно связанные со становлением общества
массового потребления в наиболее экономически развитых странах.
Это позволило исследовать связь между отрывом денег от рефе-
ренции в реальности хозяйственной деятельности и отрывом потре-
бления символов от потребления реальных вещей с целью удовлет-
ворения реальных потребностей.
Таким образом, в современной социологии и смежных с ней дис-
циплинах накоплен обширный теоретический и эмпирический ма-
териал для создания социологической теории денег с учетом транс-
формации их социокультурных функций в новых условиях. Поэтому
представляются особо интересными и значимыми такие направ-
ления исследований, как влияние денег на социальную интеграцию
и дезинтеграцию, их связь с появлением новых типов рациональ-
ности, роль денег как средства коммуникации в современном обще-
стве, трансформации буржуазного мифа денег в связи с развитием
виртуальной финансовой экономики, деньги в качестве фактора
эмансипации личности и индивидуализации культуры, а также
связь современных форм денег с процессами глобализации в разных
сферах и их влияние на социальное конструирование пространства
и времени.
Социологическая теория денег этими проблемами не исчерпыва-
ется, и за рамками нашего рассмотрения остались важные аспекты
трансформации социокультурных функций денег. Однако решение
хотя бы очерченного выше круга проблем позволяет внести иннова-
ционные теоретические положения для дальнейших исследований
современного общества, в том числе и дая эмпирического аналза
монетарного поведения.
2. Социальные
функции денег
В последние десятилетия можно часто встретить поверхностные
суждения по поводу социальной самодостаточности рыночных
связей, интерпретируемых как простая денежная рентабельность:
что выгодно (прибыльно), то и есть общее благо, что нерентабельно,
то, значит, и ненужно. В то же время, очевидно, что проникновение
денежных отношений в некоторые сферы общественной жизни не-
изменно вызывает деструктивные последствия. В некоторых случаях
обществу требуется более или менее длительное время для адаптации
— например, к необходимости заключения брачных контрактов или
к монетизации социальной помощи. В других случаях адаптация во-
обще невозможна — коррупция государственных служащих, силовых
структур и т.п. Ни у кого не вызывает сомнений необходимость пла-
тить за свет и тепло, но отключение электроснабжения в школах,
детских садах, больницах вызывает неизменное возмущение.
Не претендуя на исчерпывающую полноту анализа социокуль-
турных функций денег, в данном разделе на основе интегрирования
методологических возможностей обоих описанных подходов пока-
заны пределы их социальной функциональности.
2.1. Социокультурная функциональность
денег: новые формы социальной
интеграции
По определению Ф. Тенниса, современное общество, в проти-
воположность традиционной общности, представляет собой сосу-
ществование независимых друг от друга людей, где они разделены,
22
2.1. Социокультурная функциональность денег: новые формы социальной интеграции
несмотря ни на какие естественные связи18. Практически, един-
ственная реальная интегрирующая сила состоит в обмене и деньгах
как средстве обмена. Деньги оказываются основой общества и его
сутью, превращая массу разобщенных индивидов в социальное
целое: «в бумажных деньгах общество производит свое собственное
понятие и вводит его в оборот, задавая ему определенный курс»19.
В деньгах общество осознает себя и объективирует это осознание;
курс национальной валюты на определенном этапе исторического
развития становится важнейшим индикатором не только состояния
национальной экономики, но и общества в целом. Деньги стали,
перефразируя известное высказывание Маркса, душой нового без-
душного мира.
Деньги устанавливают универсальные связи между людьми и пред-
метным миром. Они способны связывать всё и всех со всем, по-
скольку сами не обладают никакой качественной определенностью,
«они становятся настолько чуждыми этому миру, что самые уда-
ленные друг от друга вещи находят в них общую основу и вступают в
контакт друг с другом»20. Мир, связи в котором опосредованы день-
гами, гораздо обширнее и разнообразнее мира, основанного на есте-
ственных, межличностных или идеологических связях. Традици-
онная общность потребляет лишь то, что производится внутри нее;
с введением рыночных отношений людям становится доступно то,
что выходит за ее непосредственные рамки — любые товары и про-
дукты, любые информация, услуги, перемещения, — все, что можно
купить за деньги.
Деньги в силу своей абстрактности и универсальности обла-
дают способностью уравнивать людей. Язык денег понятен всем и
везде, подобно музыке и математике они не нуждаются в перевод-
чиках и посредниках. Всем субъектам, обладающим деньгами, блага
и ресурсы становятся доступны в равной степени, тогда как в рамках
традиционной общности они доступны лишь тем, кто лично инте-
грирован в нее: нельзя получить землю, не будучи членом общины,
производить товары, не будучи членом цеха, доступ к власти не
имеют представители «низших» сословий и т.д. Чтобы иметь какие-
либо блага или возможности, здесь над</ сначала войти в соответ-
ствующую общность, принять на себя личные обязательства, в то
Теннис Ф. Общность и общество. — СПб.: «Владимир Даль», 2002. — С. 9-12.
Теннис Ф. Общность и общество...— С. 73.
Simmel G. The Philosophy of Money. - L: 1978. - P. 217.
23
2. Социальные функции денег
время как в обществе, основанном по преимуществу на обмене, до-
статочно просто иметь деньги.
Таким образом, благодаря деньгам происходит личное освобож-
дение индивида от массы социальных, моральных, идеологических
связей, упрощается его путь к удовлетворению любых желаний и
потребностей. На этом основании Г. Зиммель придает деньгам зна-
чение эмансипирующей силы: «они позволяют существовать отно-
шениям между людьми, лично их не затрагивая»21. В «архаичных»,
«нерыночных» обществах социокультурная идентичность пред-
шествует доступу к благам, а в «рыночных» деньги устанавливают
связь человека с предметным миром, минуя его идентичность. Они
даже сами формируют идентичность человека и интегрируют его в
общество.
Благодаря деньгам становятся доступными не только матери-
альные блага — деньги обладают способностью связывать друг с
другом и людей. Самые далекие друг от друга люди, незнакомые,
не имеющие ничего общего, никогда не видевшие друг друга, могут
вступить в контакт посредством денег, стать взаимно полезными и
необходимыми. Собственно, вся жизнь в современном обществе и
состоит из таких, подчас даже не осознанных нами, взаимосвязей с
тысячами людей. Каждый, имеющий деньги, может найти свое место
в современном обществе, а нищета страшна не просто предельной
скудостью существования, но и тем, что мгновенно превращает че-
ловека в изгоя, стоящего вне общества. Деньги создают, таким об-
разом, предпосылки для интеграции индивида в общество.
Широко известно замечание Г. Зиммеля, что деньги - это родина
безродных. Обладание деньгами позволяет включиться в социальные
связи, наладить общение, иначе невозможное. Этим свойством денег
объясняется давно известный социологам феномен предпринима-
тельской активности этнических и религиозных меньшинств. Даже
если на общение с подобными меньшинствами наложено табу, если
религия или обычай предписывает презирать и избегать их, — нужда
в деньгах заставляет обращаться к ним и поддерживать с ними отно-
шения.
Кроме того, для тех, кто интегрируется в общество посредством
денег, они оказываются и важнейшим средством социальной иден-
тификации и самоидентификации. Обладание деньгами оформляет
особое сообщество людей и является пропуском в эзотерический
круг посвященных, противостоящий всем остальным, включая на-
21 Simmel G. The Philosophy of Money. - L.: 1978. - P. 303.
24
2.1. Социокультурная функциональность денег: новые формы социальной интеграции
циональное и религиозное большинство. Оказываясь способом са-
моидентификации, деньги определяют и свойства личности — того
социального типа, который специализируется на их накоплении.
Социолог С. Московичи отмечает, что «финансовые» меньшинства
сами приобретают свойства, присущие деньгам, — безразличие к
культурным и социальным особенностям среды и высокую мобиль-
ность: «изгнанные, преследуемые и обездоленные приговорены к
постоянной миграции и готовы сменить место жительства в любой
момент — циркулировать. Эта навязываемая им мобильность уси-
ливает некоторое сходство между ними и мобильными деньгами.
Первые перемещают вторые, вовлеченные в водоворот обмена, при
котором легче избежать вмешательства и контроля»22. Деньги как
таковые везде чувствуют себя как дома, не имеют преград на своем
пути. Более того, процесс их обращения требует постоянной про-
странственной мобильности и заставляет индивида быстро пере-
мещаться туда, где ожидается большая прибыль. Поскольку деньги
прирастают в процессе оборота, то его ускорение требует от инди-
вида способности увеличить интенсивность своей жизни, «сжать»
время, производя за единицу большее количество операций.
Делая одинаково доступными индивиду и близкие, и дальние
социальные связи, деньги увеличивают значения дальних связей в
ущерб ближним. Современный человек чаще расположен устанав-
ливать контакты с максимально удаленными субъектами, ограждая
себя от риска чрезмерной близости и оставляя за собой возможность
прервать отношения в любой момент23. В среде дальних отношений
и расцветает денежная рациональность: не связанный устойчивыми
моральными и психологическими обязательствами и эмоциями че-
ловек свободен приобретать, преумножать, сохранять деньги.
Отчуждая большинство личностных социальных связей, деньги
актуализируют доверие как основу отношения человека с ними как
с абстрактной экспертной системой. Это доверие связано не с субъ-
ектами конкретных отношений или с определенной денежной еди-
ницей, а с деньгами вообще, которые повсеместно и безусловно
признаются в качестве универсального эквивалента, средства ре-
ализации любых целей, достижения люфых желаний. Но доверие
деньгам вообще принципиально отличается от доверия и веры в
традиционном понимании, поскольку всегда несет в себе сознание
Московичи С. Деньги как страсть и как представление // Московичи С. Ма-
шина, творящая богов. — М., 1998. — С. 415.
Там же. С. 456-457.
25
2. Социальные функции денег
риска, связанного с конкретными деньгами, — с колебанием курсов
валют, обвалом биржевых котировок, крушением банков, махи-
нациями нечистоплотных дельцов и т.д. Доверие к деньгам и ин-
вестирование в них всех надежд и ожиданий при одновременном
осознании постоянных рисков, связанных с ними, формирует в со-
временном человеке постоянную настороженность, привычку к от-
слеживанию финансовой ситуации и готовность реагировать неза-
висимо от его профессии и даже от количества денег.
Поскольку деньги являются наиболее универсальным и аб-
страктным средством установления социальных связей, то позво-
ляют координировать усилия множества самых разных людей и
организаций, переходить от прямых обменов и отношений с близ-
кими агентами к обобщенным обменам и дальним связям, то до-
верие к деньгам тесно связано с доверием к социальным институтам
и агентам. Недоверие к государству, его экономическому курсу, спо-
собности контролировать волюнтаристические и корыстные дей-
ствия финансовых дельцов, а также сомнение в политической и со-
циальной стабильности подрывает и доверие к деньгам. В ситуациях
роста такого недоверия люди стремятся переводить деньги в недви-
жимость, ценности (драгоценные металлы и т.п.), предметы дли-
тельного пользования.
Деньги как универсальная форма связи придают человеку со-
временного общества еще одну особенность — его собственную уни-
версальность и сложность. Имеется в виду не богатство духовной
жизни, творческого потенциала и т.п., что мы в повседневной речи
привыкли понимать под сложностью личности, а необходимость и
возможность ориентироваться на разнообразные цели и исполнять
различные не связанные между собой роли. На место целостного,
интефированного человека традиционной общности (который лишь
в качестве ее члена становился и работником, и собственником, и
хозяином, и вступал в дружеские, семейные, властные и проч. от-
ношения, и для которого производство неотделимо от потребления,
труд — от досуга, частная жизнь от общественной и т.п.) приходит
частичный индивид. Никакому делу и никакой цели он не отдает
себя целиком, попеременно выступая то в роли работника, то соб-
ственника, то супруга и родителя, то избирателя и т.д.
Наконец, универсализация денег и превращение их в особую
форму социальной связи превращает рациональность в базовую
характеристику современной культуры. М. Вебер показал, что
в западной культуре рационализация принимает сквозной и
формальный характер, подчиняя все сферы жизни общества и от-
26
2.1. Социокультурная функциональность денег: новые формы социальной интеграции
дельного человека единой логике. Наиболее адекватное выражение
этой логики — деньги как универсальное в своей абстрактности сред-
ство оценки. Лишь с помощью денег, не имеющих собственной ка-
чественной определенности, можно привести к общему знамена-
телю и сопоставить друг с другом вещи, иначе несопоставимые и
несводимые друг к другу, — профессиональное мастерство, успех в
бизнесе, религиозное спасение и т.д. На все сферы жизнедеятель-
ности человека благодаря тотальной рационализации распространя-
ется методичность — привычка планировать и разбивать на логиче-
ские этапы любое действие, отделять в нем субъективные эмоции,
страсти, привязанности от объективных условий и последствий.
Другим проявлением рациональности является точность как обык-
новение высчитывать цену всего и вся — от выгодности делового
предприятия до выгодности брака. В исторический период, когда
денежные отношения еще не приобрели универсального характера,
а были растворены в неотчужденных межличностных связях, даже в
деловых предприятиях и торговле царила приблизительность, а объ-
ективные и субъективные аспекты деятельности были неразрывно
переплетены. Рациональность, методичность, точность становятся
важнейшими добродетелями человека, а само достоинство личности
формулируется в метафоре денег: хороший, честный, надежный че-
ловек — «человек, достойный кредита». Господство сквозной раци-
ональности формального характера, однако, имеет своей обратной
стороной ценностную иррациональность: то, что выгодно, не всегда
соответствует представлениям о добре, благородстве, чести, даже
часто противоречит им. То, что выгодно и приносит большой доход,
отнюдь не всегда разумно, красиво, нравственно.
Единственным значимым свойством самих денег является их ко-
личество. Народная мудрость, гласящая, что счастье не в деньгах, а
в их количестве, совершенно точно отражает тот факт, что именно
количество денег создает не просто материальные преимущества,
но дает социальную «прибавочную стоимость», которая вытекает из
самого факта обладания деньгами и возрастает пропорционально
сумме. Даже ничего не платя, богатые пользуются преимуществами
в виде престижа, уважения, почитания, которого не имеют бедные.
Отсутствие же денег или их незначительное количество лишают че-
ловека его социальной позиции, престижа, а нередко — достоинства
и уважения окружающих. Таким образом, Деньги становятся универ-
сальным эквивалентом не только экономических, но и социальных,
культурных и прочих ценностей.
27
2. Социальные функции денег
Г. Зиммель приходит к интересному выводу, что свойство денег
переводить качественные характеристики в количественные форми-
рует универсальную для западной культуры модель мировосприятия
и познания, нашедшую отражение в естественных и социальных на-
уках. Развивающаяся особенно интенсивно в Новое время парал-
лельно развитию товарно-денежных капиталистических отношений
рациональная и экспериментальная позитивистская наука провоз-
гласила отказ от философских «метафизических» поисков смыслов
и первопричин бытия и сосредоточилась на сведении всего к объек-
тивным, т.е. количественным, показателям: «мысль о том, что жизнь
основана прежде всего на интеллекте и что интеллект входит в прак-
тическую жизнь как наиболее ценная из наших ментальных энергий,
сопряжена с развитием монетарной экономики»24. Основные эмпи-
рические методы науки можно свести по существу к подсчетам и из-
мерениям всего — явлений природы, тенденций социальной жизни,
возможностей человека. Таким образом, отношение человека с при-
родным космосом было до известной степени уподоблено денежным
отношениям точной рациональной калькуляции, а все то, что не
поддается количественной фиксации, было отнесено в разряд ирра-
ционального, сверхъестественного, непознаваемого. В результате,
сформировалась картина мира, в которой за рамки познаваемой ре-
альности выводились и получили ярлыки «необъективного» добро
и зло, любовь и самоотверженность, энтузиазм и героизм. Однако,
как мы увидим далее, становление универсального подхода к разно-
качественным явлениям социальной реальности, при всей его огра-
ниченности, стало важной вехой развития общества модерна и его
специфической культуры.
2.2. Деньги как фактор дезинтеграции
и катализатор отчуждения
Будучи фактором установления универсальных социальных
связей в обществе модерна взамен традиционного партикуляризма,
деньги, объединяя людей и создавая новые условия их интеграции,
послужили и новым фактором отчуждения.
В традиционных общностях деньги еще ограничивались сферой
рыночной торговли, небольшой относительно массива натурального
обмена и погруженной в межличностные связи. Традиционные об-
щества всеми силами стремились ограничить распространение ры-
24 Simmel G. The Philosophy of Money. - L.: 1978. - P. 152.
28
2.2. Деньги как фактор дезинтеграции и катализатор отчуждения
ночных отношений и власти денег. Интересна точка зрения К. По-
ланьи, утверждавшего, что сосредоточение торговли в городах и в
особых ярмарочных пространствах объясняется не просто практи-
ческим удобством, но самосохранением общества, ставящего пре-
граду распространению товарно-денежных отношений в самое свое
сердце — в сельскую общину25. Советское общество и вообще социа-
листический строй можно рассматривать как попытку искусственно
«законсервировать» дорыночные отношения, хотя и не на традици-
онной межличностной, а на идеологической основе. Однако деньги
проникали через все искусственные преграды, незаметно подменяя
прежние ценности и разрушая социальные отношения и традици-
онные хозяйственные уклады изнутри.
Утверждаясь в качестве универсальной ценности и универсаль-
ного способа связи между людьми, деньги отчуждают социальные от-
ношения, приводя их к безличному, «вещному» типу. Вторгаясь в раз-
личные социальные сферы, деньги не регулируют их в соответствии с их
природой и внутренней логикой, а подчиняют собственной логике, уни-
чтожающей их специфику: если в основе отношений между мужчиной
и женщиной лежит рациональный расчет, то это будет все, что угодно,
но только не любовь; если действие государственного служащего моти-
вированы не долгом, а выгодой, это коррупция, если родители вместо
того, чтобы воспитывать ребенка, будут давать ему вволю денег, они вы-
растят асоциального типа, и т.д.
Механизм воздействия денег на социальные отношения в общем
виде можно описать как редукцию качественного своеобразия соци-
альных и культурных отношений и связей к количественным и обезли-
ченным. К этим выводам пришли в свое время К. Маркс и Г. Зим-
мель26. В последние годы этой точке зрения противопоставляется
позиция американской исследовательницы В. Зелизер, предлага-
ющей концепцию «множественных денег», состоящую в том, что
«деньги, используемые для рациональных инструментальных актов
обмена, не свободны от социальных ограничений. Это лишь особый
тип социально формируемых денег, который подвергается воздей-
ствию соответствующих сетей социальных отношений и своего соб-
ственного набора ценностей и норм»27. Предложенная Зелизер со-
Поланьи К. Великая трансформация. — СПб.: 2002. — С. 75.
См.: Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 года // Маркс К.
Социология. - М.: «КАНОН-пресс-Ц», «Кучково поле», 2000. - С. 272-273;
Simmel G. The Philosophy of Money... - P. 279.
Зелизер В. Создание множественных денег // Западная экономическая социо-
логия: Хрестоматия современной классики. -М.: 2004. — С. 416—417.
29
2. Социальные функции денег
циальная классификация «множественных денег» по их источнику
и целевому предназначению (это отложено на отпуск, а это — на по-
купку мебели; эта сумма получена в подарок, эта — заработана, а эта
— украдена...) лишь адаптирует универсальные и безличные деньги
к многообразию социальных связей и ролей, не меняя их сути. Это
подтверждается фактами взаимной конвертации разных видов «мно-
жественных денег»: нередко криминальные доходы превращаются в
«моральные деньги», будучи потраченными на благотворительность,
в «домашние» или в «сентиментальные» деньги, если на них живут
или их дарят, что тоже не редкость. Гораздо очевиднее трудность и
даже невозможность полной редукции социальных отношений в де-
нежные отражена в противопоставлении натуральных и денежных
льгот незащищенным слоям населения. Столь активный протест
российских пенсионеров против монетаризации льгот связан не
только с фактическими материальными потерями ряда категорий, но
с неприятием значительными слоями населения самого факта пере-
вода очевидно социальных натуральных форм помощи в отчужденные
и безличные денежные формы. Существуют социальные ниши, про-
никновение денег в которые оказывается очевидно деструктивным и
воспринимается как шокирующее и аморальное: например любовь,
брак, семья, государственная и воинская служба.
Деньги обнаруживают свойство отчуждать собственно соци-
альную и культурную мотивацию и, таким образом, парализовать
волю человека. Парадоксально, но страсть к накоплению делает че-
ловека неспособным к полноценной хозяйственной и предпринима-
тельской деятельности. Он стремится не к включению в экономи-
ческий оборот, а напротив, к выходу из него и к выводу за пределы
производительной экономики денег. В деньгах ему видится не сред-
ство обмена, а иная, отчужденная ипостась своей собственной лич-
ности, которую необходимо сохранять, ибо ее потеря означает и по-
терю себя, смысла и сути своего существования.
Когда деньги из статичного сокровища превращаются в дина-
мичный капитал и человек открывает для себя их главную тайну —
способность к самовозрастанию, параллельно способность денег от-
чуждать личность также приобретает новое измерение и качество,
связанное с нежеланием вывести их из оборота, поскольку любая
потраченная на непродуктивные — культурные, социальные, бла-
готворительные и т.п. — цели мелочь влечет за собой и потерю той
прибыли, которую она потенциально могла бы принести. Поэтому
«экономический человек», занятый рациональным увеличением ка-
питала, оказывается лишенным подлинного социального и куль-
30
2.2. Деньги как фактор дезинтеграции и катализатор отчуждения
турного измерения, делегирует свои личностные свойства деньгам.
Эту особенность денег-капитала основательно исследовал К. Маркс:
«Политическая экономия, эта наука о богатстве, есть в то же время
наука о самоотречении, о лишениях, о бережливости, и она действи-
тельно доходит до того, что учит человека сберегать даже потреб-
ность в чистом воздухе или физическом движении... Ее основной
тезис — самоотречение, отказ от жизни и от всех человеческих по-
требностей. Чем меньше ты ешь, пьешь, чем меньше покупаешь
книг, чем реже ходишь в театр, на балы, в кафе, чем меньше ты ду-
маешь, любишь, теоретизируешь, поешь, рисуешь, фехтуешь и т.д.,
чем больше ты сберегаешь, тем больше становится твое сокровище,
не подтачиваемое ни молью, ни червем, — твой капитал. Чем ни-
чтожнее твое бытие, чем меньше ты проявляешь свою жизнь, тем
больше твое имущество, тем больше твоя отчуждаемая жизнь, тем
больше ты накапливаешь своей отчужденной сущности»28.
К. Маркс называет деньги «отчужденной мощью человечества»,
потому что деньги выхолащивают подлинное социальное содержание
отношений людей, превращая их в отношения денег-символов, а не
реальных людей с их интересами и потребностями: «То, что я есмь и
что я в состоянии сделать, определяется отнюдь не моей индивиду-
альностью... Деньги являются высшим благом, значит, хорош и их
владелец... И разве я, который с помощью денег способен получить
все, чего жаждет человеческое сердце, разве я не обладаю всеми че-
ловеческими способностями?»29.
Деньги способны интегрировать людей в общество, связывать их
друг с другом, одновременно освобождая от личных зависимостей.
Однако эта интеграция и свобода особого рода: они основаны на от-
чуждении. В традиционных социумах, где люди взаимодействуют на
основе межличностных форм социальных связей, сохраняют свою
значимость социальные, культурные, нравственные характеристики
личности. Отношения хозяина и работников, даже наемных, опре-
деляются не только деньгами как формой оплаты труда, но и прин-
ципами общей идентичности, личной зависимости и личной от-
ветственности, ощущением принадлежности к одному и тому же
народу, религиозной общностью и т.д. Участники экономической
жизни связаны множеством нитей, и деньги являются лишь одной
из них. Денежные обязательства имеют особое значение, но и другие
отношения нельзя сбросить со счетов. Они часто оказываются по-
Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 года...— С. 275 — 276.
Там же. С. 294.
31
2. Социальные функции денег
мехой для развития и универсализации товарно-денежных связей,
привнося в них такие «чуждые» резоны, как чувство родства и общ-
ности, сострадание, страх перед осуждением людей и карой Божьей.
Даже если эти резоны не заставляют искателей наживы быть разбор-
чивыми в способах обогащения, то, по крайней мере, заставляют их
испытывать угрызения совести и чувство собственной моральной
неполноценности.
Деньги не знают ни родства, ни национальной, культурной, кон-
фессиональной общности. Даваемая деньгами свобода — это свобода
«пустого» знака, который годится для чего угодно, потому что сам не
несет в себе ничего определенного. Таким образом, поддерживаемые
деньгами связи, если они не ограничены, отчуждают все остальные.
Там, куда они вторгаются, не остается места для любви (брак по рас-
чету оказывается предпочтительнее брака по любви), дружбы (из-
вестно, что если хочешь иметь друга, не давай ему денег), верности
и чести (покупаются чиновники, стражи закона, военные...). Деньги
разрушают традиционные формы общности людей — семью, со-
словное общество, государство, этнос и т.д. Вторгаясь во все эти
общности, деньги освобождают людей «от вороха обычаев, обаяния
символов»30, раскалывая их просто на тех, у кого много денег, и тех, у
кого их нет. Независимо от семейных, сословных, государственных,
этнических и прочих различий люди идентифицируются по количе-
ству денег в кошельке или на банковском счете.
В дополнение к отчуждению, деньги обладают свойством про-
тивопоставлять людей друг другу, сеять недоверие и враждебность.
Речь идет не только о зависти неимущих к тем, кто имеет большие
деньги. С. Московичи отмечает, что удовлетворение нажитым опре-
деляется только соотношением с тем, что потерял другой31. Людям,
преуспевающим в накоплении денег, свойственно не только ис-
пытывать чувство превосходства над теми, кто не обладает подоб-
ными способностями, но и оправдывать свой успех, приписывая
обираемым неудачникам разные негативные качества — глупость,
трусость, нерасторопность, лень и т.п. Углубление социального
расслоения в российском обществе в постсоветский период сопро-
вождалось дискредитацией тех, кто оказался «не способным впи-
саться» в новые реалии, т.е. не научился делать деньги. Успешные
сограждане не удовлетворились тем, что сумели прибрать к рукам
3(1 Московичи С. Деньги как страсть и как представление // Московичи С. Ма-
шина, творящая богов. — М., 1998. — С. 433.
31 Там же. С. 419.
32
2.2. Деньги как фактор дезинтеграции и катализатор отчуждения
«экономический капитал». Им понадобилось завладеть и «симво-
лическим капиталом», лишив бедных права на уважение и самоува-
жение, достоинство, статус. Со своей стороны, бедные редко верят
в то, что богатство является плодом высоких личностных качеств и
талантов и, в свою очередь, демонизируют богатых, приписывая им
жестокость, скупость, высокомерие. Замыкается порочный круг от-
чуждения и ненависти, в основе которого лежат деньги.
Деньги вторгаются в картину мира, привнося в нее отчуждение
от базовых онтологических и аксиологических связей. Они доводят
до логического завершения начатое античной сократической тради-
цией разделение субъекта и объекта, формируют дистанцию между
человеком и космосом и позволяют субъекту произвольно давать
оценки объектам: Московичи утверждает, что деньги — наш Сократ,
дающий ответы на вопросы своих учеников о сущности вещей32. Ие-
рархия ценностей подчиняется не непосредственным бытийным, мо-
ральным, культурным, социальным и прочим потребностям людей,
а выстраивается в соответствии со стоимостью, т.е. с денежным эк-
вивалентом, вещей, с тем, сколько за них готовы заплатить.
Отделяя человека от вещей-объектов, деньги отделяют его и от
собственных желаний, собственных целей и устремлений. То, что
кажется естественным и неотъемлемым от личности в парадигме со-
циоклуьтурных моральных оценок, отчуждается от человека через
деньги, которые диктуют уже само право желать или не желать.
Из сказанного можно сделать интересный вывод: будучи универ-
сальным эквивалентом всех ценностей, деньги являются средством
для достижения практически любой цели, какую только может по-
ставить перед собой человек в современном обществе. Г. Зиммель
подчеркивает, что принцип экономии усилий переворачивает телео-
логическую цепочку, заставляя сосредотачиваться не на цели как
таковой, а, прежде всего, на средствах33. Деньги, превратившись из
простого механизма достижения цели в саму цель, подменяют собой
весь процесс мотивации. Стремящийся к знаниям, к творчеству или
к власти, к активности или к покою, к семейному благополучию
или к развлечениям, при всем мыслимом разнообразии возможных
целей и мотивов, сначала должен позаботиться о деньгах. В усло-
виях абсолютного господства денежных отношений все потребности
и желания людей могут быть удовлетворены, а все цели достигнуты
32 Московичи С. Деньги как страсть и как представление // Московичи С. Ма-
шина, творящая богов. — М., 1998. С. 371.
33 Simmel G. The Philosophy of Money...- P. 211, 220.
4zak18 33
2. Социальные функции денег
лишь при помощи денег. Значит, деньги (точнее их отсутствие) де-
лают устремления людей бессмысленными, или наоборот, наличие
денег превращает в свершившуюся реальность то, что не вытекает из
подлинных способностей и возможностей человека, или даже про-
тиворечит им: «Деньги — как внешнее, проистекающее не из че-
ловека как человека и не из человеческого общества как общества
всеобщее средство и способность превращать представление в дей-
ствительность, а действительность в простое представление»34.
Деньги, являясь абсолютным средством, становятся и абсо-
лютной целью, лишая все другие цели их самостоятельной ценности
и значимости35. В этом еще одно подтверждение того, что «множе-
ственность» денег (В. Зелизер) лишь маскирует, но не снимает их
безличную, универсальную и отчуждающую сущность, которая пер-
вична по отношению к разнообразию источников и целевых назна-
чений денег.
Раскрывая процесс отчуждения деньгами ценностной мотивации
человеческого поведения, Г. Зиммель дает возможность заглянуть в
глубинный механизм превращения денег из простого средства об-
мена в предмет самых пламенных и роковых страстей, причину тра-
гедий, мотив преступлений и подлостей, которые совершаются на
протяжении всей человеческой истории ради обладания ими. Уни-
версальность денег как средства достижения любых целей, реали-
зации любых желаний делает их столь притягательными, что соз-
дает иллюзию оправданности предательства любых ценностей и
идеалов во имя будущей доступности любых ценностей и гипоте-
тической возможности реализовать любые идеалы. Создается ро-
ковая иллюзия, будто деньги представляют собой столь значимую
цель, что для их стяжания возможны все, в том числе и абсолютно
аморальные, антигуманные, антиобщественные средства. Неогра-
ниченная экспансия денег не просто отделяет человека от вещей и
предметного космоса, она отделяют его и от аксиологического уни-
версума, лишая его самодостаточности.
В «Экономическо-философских рукописях 1844 года» К. Маркс
указывает, что сила денег устанавливать связи между различными
вещами и людьми «кроется в их сущности, как отчужденной, от-
чуждающей и отчуждающейся родовой сущности человека»36 (курсив
мой — Н.З.). Согласно К. Марксу, деньги представляют собой от-
34 Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 года. — Маркс К. Социо-
логия. — М.: «КАНОН-пресс-Ц», «Кучково поле», 2000. — С. 296.
35 Там же. С. 232.
36 Там же. С. 296.
34
2.2. Деньги как фактор дезинтеграции и катализатор отчуждения
чуждение в процессе, в динамике, постоянном переносе на все те со-
циальные отношения, которые порождают денежный обмен и сами
постепенно втягиваются в его сферу. Так развивается денежный фе-
тишизм. Его суть в том, что социальные отношения подменяются дви-
жением денег. Во всяком случае, люди начинают воспринимать их
собственные социальные связи и отношения сквозь призму денег:
«именно эта законченная форма товарного мира — его денежная
форма — скрывает за вещами общественный характер частных работ,
а следовательно, и общественные отношения частных работников,
вместо того чтобы раскрыть эти отношения во всей чистоте»37.
Природа денежного фетишизма сродни религиозному, при ко-
тором также «продукты человеческого мозга представляются само-
стоятельными существами...»: «общественное отношение произво-
дителей к совокупному труду представляется им находящимся вне
их общественным отношением вещей.... (Товарная форма) — лишь
определенное общественное отношение самих людей, которое
принимает в их глазах фантастическую форму отношения между
вещам»38.
С. Московичи вслед за Г. Зиммелем отмечает, что чем более
общий характер принимают деньги, «выходя за пределы самих себя»
и превращаясь в универсальную меру всех вещей и средство дости-
жения всех целей, тем больше они становятся похожими на все-
могущее божество: «Всемогущество денег роднит их с представле-
нием о Боге»39. Они вытесняют из сознания людей прежнюю веру и
прежних богов: «Да, параллельно с отливом и атрофией старого ре-
лигиозного монотеизма гипертрофируется новый монетарный мо-
нотеизм. Своей гипертрофированной властью он обращает мир в
свою веру и показывает путь спасения людей»40. С моральной точки
зрения, с позиций представления о презумпции высшего духовного
начала экспансия денег в этом направлении представляется наи-
более шокирующей. Здесь они отчуждают человека от самого глубо-
кого и подлинного смысла его бытия, подменяя идею спасения души
как абсолютной самореализации личности простым расширением
социальных возможностей и доступностью любых целей. Реализую-
щийся в религиозном спасении верующий стремится к преодолению
греховного в себе, к очищению, самосовершенствованию в соответ-
37 Маркс К. Капитал. — М.: «Центр социальной экспертизы», 2001. — С. 76.
38 Там же. С. 74.
39 Московичи С. Деньги как страсть и как представление // Московичи С. Ма-
шина, творящая богов. — М., 1998. С. 412.
40 Там же. С. 413.
4* 35
2. Социальные функции денег
ствии с высшими идеалами, к праведному образу жизни. Реализую-
щийся через всевластие денег индивид, во-первых, ради обладания
ими, как правило, вынужден переступать через моральные запреты
и совершать греховные поступки, оправдывая их денежной рацио-
нальностью. Во-вторых, даваемые большими деньгами власть, новые
экономические и социальные возможности, комфорт и чувственные
наслаждения и т.д. часто искушают самые низменные стороны чело-
веческой натуры, во всяком случае, не предполагают их обуздания.
На протяжении всей своей истории все конфессии и церкви стре-
мились противопоставлять деньгам высшие духовные идеалы подчи-
нить им, рационализировать страсть к стяжательству, «в борьбе между
Иеговой и Золотым тельцом Бог выиграл все битвы, но в результате
проиграл саму войну»41. Превращение денег в божество страшно тем,
что оно подменяет и переворачивает главную смысложизненную ин-
тенцию личности: на место утверждения добродетели незаметно про-
таскивает терпимость к греху, оправдание зла, на место строгого импе-
ратива совершенствования личности — вседозволенность.
Деньги становятся важнейшим фактором отчуждения и в том
смысле, который вкладывает в это понятие Э.Фромм: когда человек
«не чувствует себя центром своего мира, движителем своих соб-
ственных действий, напротив, он находится во власти своих поступков
и их последствий, подчиняется или даже поклоняется им»42. Он сам
создает деньги в их современном виде, и сам же становится их рабом.
Человек более не «мера всех вещей», он сам создал новую универ-
сальную меру ценностей, которая вытеснила его реальные интересы из
процесса оценки, заменив их абстрактным денежным исчислением.
Прогрессирующее по мере универсализации рыночного об-
мена перенесение денежного измерения на все отношения к вещам
и людям приводит к постепенному исчезновению из современной
культуры соизмеримых человеку референтных систем: меряя все на
деньги, общество утрачивает собственные смыслы. Полнота здоро-
вого мировосприятия, соединяющая абстрактное и конкретное ви-
дение, в современном рыночном обществе практически вытеснена
односторонним абстрактным мировосприятием, игнорированием
связей явлений «с их конкретностью и единственностью»43.
Московичи С. Деньги как страсть и как представление // Московичи С. Ма-
шина, творящая богов. — М., 1998. С. 413.
Фромм Э. Здоровое общество // Психоанализ и культура. — М.: Юрист, 1995. —
С. 372-373.
Там же. — С. 367.
36
2.2. Деньги как фактор дезинтеграции и катализатор отчуждения
Универсализация меновых отношений рыночного типа, регу-
лируемых абстрактными деньгами, приводит к тому, что личности
как участники отчужденных социальных отношений также теряют
свою неповторимую индивидуальность и, по существу, становятся
«ничто». Социальный характер «рыночной» ориентации «не разви-
вает никакого особого специфического вида отношений, но сама из-
менчивость установок при этой ориентации и составляет ее един-
ственное постоянное свойство... Превалирует не какая-то одна
отдельно взятая установка, а пустота, которую можно скорейшим
образом заполнить желаемым свойством»44. Наибольшим успехом
пользуются не личности, обладающие ярковыраженной индивиду-
альностью, способностями, предполагающими самореализацию в
какой-то определенной сфере, а те, кто как раз не имеет особых та-
лантов, готовы приспосабливаться к «личностной конъюнктуре»,
быть такими, как требуют обстоятельства.
Анализ отчуждения и господства денег в индустриальном обще-
стве привел Э. Фромма к открытию произошедшей подмены лич-
ности ее символами и знаками: замене «быть» кем-либо, т.е. опре-
делить свою личностную самоидентичность, принять на себя
ответственность за собственную судьбу, на императив «иметь».
«Иметь» в интерпретации Э. Фромма означает обладать чем-либо
— вещами, знаниями, социальными связями и т.д., ради подтверж-
дения своего статуса45. Обладание не сопряжено с глубоким личным
овладением своим достоянием, а предполагает его отчужденное ис-
пользование в качестве знака.
Французский социальный мыслитель Г. Дебор развил обнару-
женную Э. Фроммом дихотомию, указав на то, что в современном по-
стиндустриальном обществе «иметь» выродилось в «казаться». Это
означает, что «всякая индивидуальная реальность становится соци-
альной, непосредственно зависящей от общественной власти и ею же
сфабрикованной»46. Уже не сам человек определяет свой образ жизни,
что ему потреблять и чем обладать, а общество ему навязывает схемы
социального, хозяйственного, потребительского и т.д., поведения.
Таким образом, получает развитие утверждение К. Маркса и Г. Зим-
меля о том, что в рыночном обществе деньги становятся условием воз-
можности всех желаний.
В современном обществе, где господствует денежный фети-
шизм и отчуждение, не просто требуются деньги для удовлетворения
Фромм Э. Человек для себя. — Минск: Харвест, 2003. — С. 118.
См.: Фромм Э. Иметь или быть. — Минск,
Дебор Г. Общество спектакля. — М.: Логос, 2000. — С. 26.
37
2. Социальные функции денег
любых потребностей и желаний, а наличие денег позволяет возни-
кать желаниям. Последнее обстоятельство оказывается весьма су-
щественным: возникновение желания является социально обуслов-
ленным, включенным в социальные отношения, т.е. отчужденным,
а не продуктом личностного развития. Как показал К. Маркс, ка-
питал превращал в «ничто» рабочего, да и самого предпринима-
теля, поскольку отчуждал их «родовую», собственно человеческую
сущность. Современные семиотические деньги-код превращают в
«ничто» любого члена общества как потребителя. Он потребляет не
реально полезные свойства вещей, а знаки в контексте кода сигни-
фикации, предписанного ему как отчужденная, господствующая
и довлеющая над ним внешняя сила. Ж. Бодрийяр утверждает, что
«точно так же, как язык существует не из-за того, что якобы имеется
индивидуальная потребность говорить..., а, наоборот, он дан вначале,
но не как абсолютная и автономная система, а как современная
структура обмена самого смысла, с которой связывается индивиду-
альная интенция речи, — точно так же «потребление» существует не
потому, что есть объективная потребность потреблять, некая пре-
дельная нацеленность субъекта на предмет: внутри системы обмена
существует социальное производство материала различий, кода зна-
чений и статусных ценностей, так что функциональность благ и ин-
дивидуальных потребностей затем уже подстраивается к этим фун-
даментальным структурным механизмам, рационализирует их и
вытесняет»47.
В новейший период мировой истории, называемый эпохой пост-
модерна, деньги выходят на новый уровень универсализации, окон-
чательно становясь «семиотическими деньгами», пустым знаком,
прямо и непосредственно не связанным даже со своей «есте-
ственной» стихией — хозяйственной жизнью, производством, об-
меном реальных ценностей. Главный парадокс современной стадии
развития денег состоит в том, что они, сами будучи продуктом и ме-
ханизмом экономического развития, отчуждаются от реальной эко-
номики. Рост денежного богатства теперь вовсе не означает развитие
реального производства и экономический рост, а может быть даже
обратно пропорционален ему: виртуальные финансовые манипу-
ляции, игры на валютных курсах приносят невиданные прибыли,
но при этом оказываются гибельными для народного хозяйства и
угрожающими благосостоянию людей в целых регионах мира («де-
Бодрийяр Ж. К критике политической экономии знака. — М.: Библион — Рус-
ская книга, 2003. - С. 68-69.
38
2.2. Деньги как фактор дезинтеграции и катализатор отчуждения
фолты» британского фунта, азиатских валют, российского рубля в
1990-х годах, финансовый кризис, охвативший глобальную эконо-
мику в 2008 г., можно также признать результатом виртуализации
финансов). Развал российской экономики производства после краха
советской системы сопровождался накоплением редких даже по ми-
ровым масштабам спекулятивных капиталов и одновременно — ка-
тастрофическим падением доходов и уровня жизни подавляющего
большинства населения.
Деньги отныне могут самовоспроизводиться и умножаться неза-
висимо от хозяйственной реальности, финансовая игра — это просто
игра цифр, знаков, слов. Из опосредствующей абстракции рыноч-
ного обмена деньги превращаются в автономный симулякр, не свя-
занный ни с каким реальным обозначающим, а финансовые потоки
становятся самодостаточной экономической реальностью, вирту-
альной экономикой, за которой не стоят процессы, происходящие
в реальных секторах48. Из всех знаков, обращающихся в фазе эконо-
мического роста, деньги обращаются быстрее всего и несоизмеримы
ни с чем другим. Поэтому желающие быстрой и легкой наживы об-
ращаются именно к виртуальной экономике финансов.
Накопление денег более вообще не связано ни с какой полезной
деятельностью, поэтому оно никак не ограничено и в средствах.
Деньги перестают быть продуктом предпринимательства и утрачи-
вают привязку к какой-либо социальной или культурной среде. В
условиях глобализации обладание деньгами становится не просто
отчужденной формой социальных связей и культурных ценностей,
но позволяет человеку встать над обществом, над культурой, над ци-
вилизацией. Обладающий деньгами человек глобального мира за-
вершает диалектической круг снятия традиционных и модерни-
зированных социокультурных качеств и приходит к «доосевому»
состоянию кочевника, ни с чем и ни с кем не связанного долгом, от-
ветственностью, любовью и свободно перемещающегося туда, где
легче и обильнее добыча и доступнее блага и наслаждения.
Семиотические деньги предстают как набор знаков, что позво-
лило Г. Дебору рассматривать связь между ними тем особым со-
стоянием современного общества, которое он назвал «обществом
спектакля». Главная отличительная особенность этого состояния за-
ключается в том, что общественные отношения между людьми теперь
«опосредованы образами»^. Виртуальные деньги как один из бесчис-
Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. — М.: 2000. — С.70.
Дебор Г. Общество спектакля — М.: Логос, 2000. — С. 23.
39
2. Социальные функции денег
ленных образов разыгрывают свой «спектакль», за которым мы на-
блюдаем, теряя при этом связь с реальной действительностью. Боль-
шинство людей в условиях кризиса с тревогой отслеживает курсы
валют и котировки ценных бумаг, но очень мало кто способен свя-
зать их с процессами в реальной экономике. Господство денег ста-
новится полным и тотальным, они воплощают отчужденные соци-
альные отношения, которые затем становятся бессодержательным,
пустым знаком, вырождаются в пустую кажимость. Знаки начинают
господствовать над реальностью, вместо того, чтобы отражать ее со-
держание и смысл: «завершившееся отрицание человека берет под
свой контроль всю полноту человеческого существования»50.
Отрыв денег от реальной экономики, а экономического развития
от социальных отношений приводит к отчуждению уже собственно
экономической мотивации в том ее виде, в котором она определяла
развитие хозяйства на протяжении всей истории, в том числе и ре-
альные производство товаров и рынок. Находя свой эквивалент в
деньгах, реальные экономические процессы отчуждаются в знаки.
Они не имеют уже более никакой детерминации, кроме собственной
отчужденной формы. Так и для большинства современных людей их
хозяйственная активность обусловлена не экономическими, а, по
сути, знаковыми потребностями: необходимо не столько что-то про-
изводить, сколько «зарабатывать на жизнь»; не столько занимать ре-
альное место в разделении труда в силу склонностей к конкретной
профессии, сколько «где-то работать», чтобы «быть полноценным
членом общества». Ж. Бодрийяр: «Подобный труд не является про-
изводительным в исходном смысле слова: это не более чем зер-
кальное отражение общества, его воображаемое, его фантастиче-
ский принцип реальности»51.
Производство, реальная экономика также теряет объективную
внеэкономическую мотивацию и детерминацию, т.е. перестает быть
обусловлено теми или иными реальными потребностями человека
или общества, теряет соизмеримый человеку смысл. Оно развивается
по своим имманентным законам и повинуется собственной логике,
подчиняется собственным потребностям. Диспропорция между про-
изводством и платежеспособным спросом на готовую продукцию
приводит к кризисам реальной экономики, между образующими
«мыльные пузыри» виртуальными деньгами и реальными экономи-
ческими процессами — к финансовым кризисам.
50 Дебор Г. Общество спектакля. — М.: Логос, 2000. — С. 35.
51 Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. — М.: Добросвет, 2000. — С. 62.
40
2.3. Деньги как «ничто»: отчужденные социокультурные формы как предпосылка глобализации
Один из важнейших парадоксов современного общества, на ко-
торый указывает Ж. Бодрийяр, в том, что именно с концом произ-
водства, с утратой им социальной и любой другой детерминации,
оно вступает в стадию невиданного ранее экономического роста. У
его истоков — кейнсианская революция, превратившая потребление
из ограниченного и подчиненного производству в равную ему по
значимости сферу. Оно превратилось в способ поддержания произ-
водства, управляемый и моделируемый в соответствии с чисто эко-
номической, а не практической, социальной, человеческой необхо-
димостью. Производитель предлагает не то, что нужно потребителю,
а то, что ему выгодно производить. Потребитель отныне получает не
то, что ему нужно, а то, что предлагается, а точнее — агрессивно на-
вязывается. С этого момента и замкнулся круг, превративший соци-
ально детерминированное хозяйство в имманентно детерминированную
экономику, безразличную к социальным задачам. Самодостаточ-
ность экономического роста ведет к тому, что в масштабах человече-
ства он не означает реального хозяйственного прогресса, повышения
уровня и качества жизни людей, уменьшения бедности, безрабо-
тицы, сокращения разрыва между доходами бедных и богатых и т.д.
Еще одним проявлением «виртуализации» и «семиотизации»
денег в современном обществе являются электронные деньги в виде
дебетовых и кредитных пластиковых карт, электронных кошельков и
т.п., позволяющих осуществлять расчеты, не прибегая к наличным.
Поэтому вообще можно поставить под вопрос «множественность
денег» в том смысле, который вложила в это понятие В. Зелизер, ис-
следующая «социальные» деньги, специализированные по форме
(«бухгалтерия жестяных банок», когда деньги, предназначенные на
разные цели, физически по-разному маркируются, например кла-
дутся в разные места).
2.3. Деньги как «ничто»:
отчужденные социокультурные формы
как предпосылка глобализации
Кризис, переживаемый нами, начался как финансовый, охватил
реальную экономику и стремительно перерождается в системный
кризис современной цивилизации. Ученые разных специально-
стей — экономисты, социологи, политологи и прочие — спорят о
причинах и возможных путях развития кризиса, о том, каким будет
посткризисный мир. Однако для всех неоспорим тот факт, что
3zak18 41
2. Социальные функции денег
кризис является глобальным, что означает, что он, так или иначе,
коснется всех, а выход из него связан с общими усилиями. По окон-
чании кризиса изменится весь мир, а не какая-то отдельная группа
стран или локальная цивилизация. Глобальный характер кризиса
определяется именно глобальным характером мировой экономики,
т.е. наличием в ней таких социальных агентов, действия которых не
зависят от локальных экономических, социальных, культурных кон-
текстов, совершаются «поверх границ» не только национальных го-
сударств, но и регионов, континентов, цивилизаций. Такие агенты не
имеют четко выраженной социальной, культурной, национальной,
политической и т.д. идентичности, индивидуальности и ярковыра-
женных самобытных свойств, а также пространственно-временной
определенности. Лишь не представляя собой ничего связанного с
конкретной социокультурной средой и реальной географической
точкой, можно стать агентом глобализации, в равной степени при-
надлежащим любой точке планеты и не принадлежащим ни одной.
Эти свойства социальных агентов можно описать с помощью
концепции социокультурного «ничто», предложенной американ-
ским социологом Дж. Ритцером для анализа социальных структур
и организационных форм, являющихся наиболее активными но-
сителями процессов глобализации. Под «ничто» Дж. Ритцер пони-
мает «централизованные, контролируемые социальные формы, ли-
шенные очевидного качественно специфического содержания»52.
Их содержание и смысл зависят не от них самих, а от интерпре-
таций, которыми их наделяют использующие эти структуры люди.
Фактически, «ничто» сходно с «пустыми» знаками. Они обретают
содержание лишь в контексте определенного кода в процессе ин-
терпретаций, трансформирующих «ничто» в «нечто» как соци-
альные формы, наполненные качественно специфическим содер-
жанием, использование которых предполагает учет и принятие этой
специфики53.
Содержательное «нечто» и пустое, отчужденное «ничто» образуют
полюса смыслового континуума. На каком из них окажется какой-
либо социальный агент, ближе к какому из полюсов будет располо-
жено то или иное явление, всегда зависит от конкретных процессов
социального конструирования и придания смыслов54. Историче-
ское развитие выявляет тенденцию от социально и культурно на-
52 См.: Ritzer G. The Globalization of Nothing. — L: Pine Forge Press, 2004. — PP. xi, 3.
53 Там же. Р. 8.
54 Там же. Р. 13.
42
2.3. Деньги как «ничто»: отчужденные социокультурные формы как предпосылка глобализации
полненных форм «нечто» ко все большему обезличиванию и пре-
вращению их в «ничто». В качестве примеров социального «ничто»,
являющегося основным носителем глобализации, Дж. Ритцер рас-
сматривает макдональдизированные практики и организационные
структуры, подчиняющиеся лишь критериям эффективности, каль-
кулируемое™, предсказуемости и технического контроля, а не уни-
кальным и самобытным принципам социальной организации и
культурной идентичности, а также мировые бренды, изначально не
имеющие или в процессе развития лишившиеся локальной привязки
и культурной идентичности (джинсы).
Исследователи денег как социального феномена уже давно по-
казали, что они стали универсальной опосредствующей абстрак-
цией обмена лишь постольку, поскольку сами в процессе историче-
ской эволюции лишаются социальной и культурной качественной
определенности и содержания55. Пользуясь подходом Дж. Ритцера,
можно сказать, что деньги исторически эволюционируют от содер-
жательного социального «нечто» в направлении «ничто» и посто-
янно пребывают в этом континууме. В архаичных обществах деньги
используются в конкретных формах, предназначенных только в
данной местности и только для строго определенных целей. Такие
деньги вполне можно охарактеризовать как социальное «нечто», об-
ладающее его основными признаками, выделенными Дж. Ритцером:
они уникальны и единственны в своем роде, имеют однозначную
пространственно-временную локализацию, связаны с содержатель-
ными межличностными отношениями56.
В современном обществе выраженными свойствами социаль-
ного «нечто» обладают денежные суррогаты — уникальные и име-
ющие сугубо временное и локальное хождение средства взаимного
расчета: чеки, боны, карточки и другие сложившиеся в уникальных
социальных контекстах заменители. Нередки практики, особенно в
кризисные периоды, выплаты заработной платы талонами на приоб-
ретение продуктов и товаров первой необходимости в местных тор-
говых точках. На уровне повседневных отношений создаются особые
денежные суррогаты, применимые в традиционно ограниченных
ситуациях. Так, в России на повседневном уровне среди общепри-
нятых денежных суррогатов лидируют спиртные напитки, которыми
часто «расплачиваются» за мелкие услуги. В разных ситуациях и у
55 См.: Маркс К. Капитал. Т. 1. — М.: Изд-во «Политическая литература», 1973. —
С. 105; SimmelG.The Philosophy of Money. - L.: 1978. - P. 217, 303.
56 См.: Ritzer G. The Globalization of Nothing. — L: Pine Forge Press, 2004. PP. 24-32.
3* 43
2. Социальные функции денег
разных социальных и профессиональных групп для этих целей могут
использоваться продукты, парфюмерия, дефицитные товары, сига-
реты и проч. Дети в качестве заменителя денег используют фантики,
цветные вкладыши от жевательной резинки и прочие предметы кол-
лекционирования. За рамками конкретных ситуаций, культурных
контекстов и социальных групп подобные денежные суррогаты при-
менять невозможно.
Быстрее всего деньги обретают признак «ничто», на котором ак-
центировал внимание Дж. Ритцер: они являются централизованно
сконструированными и контролируемыми. Контроль над эмиссией
всегда был одним из элементов централизованной власти. Деньги
развитого индустриального общества с рыночной экономикой цен-
трализованно эмитируются государством и его уполномоченными
органами (центральным банком), их обращение и курсы контроли-
руются и, при необходимости, в большей или меньшей степени цен-
трализованно регулируются. Однако специфика таких денег, как
«ничто», состоит в том, что контроль и регулирование возможны
лишь до определенных пределов вследствие множественности
игроков на финансовых рынках и высокой степени нескоордини-
рованности, случайности и иррациональности их действий. Тем
более отчужденными от конкретных обстоятельств, социальных от-
ношений и связей оказываются виртуальные деньги: они более ни с
чем и ни с кем не связаны и не поддаются полному контролю.
Теоретическими предпосылками разработки концепции «ничто»
как основного носителя глобализации у Дж. Ритцера явились теории
К. Маркса, Ж.-П. Сартра, постмодернизм, а в числе предпосылок
развития социокультурного «ничто» в современном обществе аме-
риканский социолог рассматривает фордизм и холокост. Возникно-
вение «ничто» в качестве важнейшей своей социально-исторической
предпосылки имеет развитие отчуждения и товарно-денежного фе-
тишизма в обществе модерна. Однако связь «ничто» с отчуждением
не является столь прямой и непосредственной, чтобы его можно
было рассматривать только лишь как следствие отчуждения. При-
мечательна социально-философская концепция «ничто», которую
разрабатывал целый ряд исследователей, среди которых К. Маркс,
Ж.-П. Сартр, М. Хайдеггер, А. Бергсон и ряд других мыслителей,
рассматривавших «ничто» с точек зрения философской онтологии
и гносеологии, а также и социальной философии. Подобно нулю,
открытие которого сделало возможным современную математику,
«ничто» для философов становится отправной точкой, которая по-
44
2.3. Деньги как «ничто»: отчужденные социокультурные формы как предпосылка глобализации
зволяет вещам «быть чем-то». Не обладая собственными свойствами,
оно служит для раскрытия свойств всего остального.
К. Марксу принадлежит открытие и анализ различных видов со-
циального и экономического «ничто», лежащего в основе развер-
тывания как общественно жизни, так и хозяйственных отношений.
Так, К. Маркс в «Капитале» показал, что продукт производства ста-
новится товаром не благодаря «чему-то» как неким специфическим
свойствам «товарности», которые можно выделить особым образом
наряду с другими качествами, а благодаря включенности в опре-
деленные социальные отношения, не поддающиеся определению
через понятия качественности. Деньги в понимании К. Маркса, не
обладающие никакими качественными свойствами и предназна-
ченные для того, чтобы выражать стоимость других товаров, также
запускают механизм обобщенных обменов, сами будучи «ничем».
Таким образом, «отчужденная мощь человечества» заключена в
деньгах не только вследствие порочности устройства капиталистиче-
ского рыночного общества. Она становится фактором становления
всех социальных отношений и выявления всех свойств социальных
и культурных институтов, когда качественные межличностные связи
трансформируются в безличные и формальные.
По мере развития рыночных отношений деньги становятся все
более универсальными, а значит, абстрактными, лишенными кон-
кретных качеств и свойств. Это позволяет применить к деньгам в
процессе анализа их социальной сущности и их влияния на соци-
альные отношения социально-философскую концепцию «ничто».
Поэтому Д.Э. Гаспарян отмечает: «Деньги не могут иметь ценового
выражения именно потому, что они сами и запускают всю маши-
нерию товарно-денежного обмена. Деньги - это тот товар, которого
нет, но именно благодаря ему появляются все остальные товары. Это
тот самый орган чувствования, который не имеет измерения обрати-
мости на себя. Деньги — это Бог апофатики: он не дан как стоимость,
но все дано в свете его денежного измерения. Итак, деньги - это то
самое вне-существующее ничто, дающее ход всей игре»57. И далее:
«поскольку деньги - это лишь воплощение динамики общественных
отношений, то можно сказать, что они, будучи естественным регуля-
тивом и индикатором этой динамики, остаются некой чистой фор-
мобразующей функцией, организующей пространство социальных
отношений»58.
Гаспарян Д.Э. Социальность как негативность. — М.: КДУ, 2007. — С. 97.
Там же. С. 99.
45
2. Социальные функции денег
Глобализация как процесс, уже известный в истории, но обрета-
ющий новые свойства и качества на рубеже тысячелетий, в связи с
появлением новых коммуникационных технологий и технических
возможностей, востребует и агентов, наделенных новыми свой-
ствами и качествами. К ним относится виртуальная финансовая
экономика, ставшая одной из форм существования денег в совре-
менном обществе. Авторитетные исследователи процесса глоба-
лизации — У. Бек, 3. Бауман, Э. Гидденс, М. Кастельс — показали
тесную связь глобализации именно с виртуальными деньгами. Для
3. Баумана это важнейший фактор мобильности и независимости от
пространства современных экономических и социальных акторов;
для М. Кастельса — фактор формирования сетевого «пространства
потоков», независимого от «пространства мест»; для Э. Гидденса
— символическая система, обеспечивающая «высвобождение» от
власти «встроенных» локальных факторов социальной регуляции.
С социальной точки зрения, глобальные деньги обладают особыми
свойствами, которые и позволили им стать виртуальными финан-
сами, т.е. самим обрести независимость от локальных социальных и
культурных контекстов и давать такую независимость другим.
Важнейшим признаком социального «ничто», выделенным Дж.
Ритцером, является всеобщность или взаимозаменимость, равно-
ценность (Interchangeable)59. Современные семиотические деньги в
высшей степени соответствуют этому признаку. Деньги-«ничто» в их
новых электронных формах все больше утрачивают способность ста-
новиться социальным «нечто» в том смысле, который вложила в по-
нятие социальных значений денег В. Зелизер. Электронные деньги
не только сложно маркировать в соответствии с их источником или
целевым назначением, управление ими становится все более отчуж-
денным от личности владельца. Согласимся с замечанием С. Моско-
вичи, что таким деньгам «нигде нельзя найти предназначенное им
или предпочтительное применение. Они применяются повсюду и в
любых целях»60.
Признаком социального «ничто», позволяющего этим отчуж-
денным формам выступать в качестве ведущих структур глобали-
зации, является отсутствие локальной (географической) специфики
Ritzer G. The Globalization of Nothing. — L: Pine Forge Press, 2004. P. 20, 24.
Московичи С. Деньги как страсть и как представление // Московичи С. Ма-
шина, творящая богов. — М.: Центр психологии и психотерапии, Издательство
«КСП+», 1998.-С. 458.
46
2.3. Деньги как «ничто»: отчужденные социокультурные формы как предпосылка глобализации
(Lack of Local Ties) и специфической локализации во времени, вне-
временность (Time-less)61.
Сама природа денег связана с их использованием в качестве сред-
ства обмена, и в этой связи К. Маркс в «Капитале» отмечает, что
возникновение и распространение денег изначально связаны с мо-
бильными торговыми и коневыми народами. Кочевники, не имея од-
нозначной локализации в пространстве в виде постоянного места
обитания, стабильного хозяйства, постоянной производственной де-
ятельности, «первые развивают у себя форму денег, т.к. все их иму-
щество находится в подвижной, следовательно, в непосредственно
отчуждаемой форме и так как образ их жизни постоянно приводит
их в соприкосновение с чужими общинами и тем побуждает к об-
мену продуктов»62.
Таким образом, деньги уже в архаичных обществах приобре-
тали универсальное значение, превосходящее локальные смыслы и
формы. Связь развития денег с историей кочевников весьма показа-
тельна. Она означает, что еще в древности, в период своего истори-
ческого становления, деньги имели тенденцию освобождать от ло-
кальной привязанности и быть «выше» нее, т.е. формировали весьма
ограниченную в архаичных обществах сферу отношений, которые
лишены социокультурной определенности.
У многих исследователей глобализация рассматривается как воз-
вращение на новом уровне экономического и социокультурного раз-
вития к тем отношениям и ценностям, которые в эпохи, предшество-
вавшие модерну, были связаны с кочевыми народами. Еще до того,
как в 90-х гг. XX в. глобализация стала одним из основных объектов
социального анализа, в философии постмодернизма появилось по-
нятие номадизма для описания и анализа характерных для пост-
современности интеллектуальных и социокультурных процессов, в
которых отсутствуют универсальная порождающая причина и ло-
гика, единый предсказуемый вектор развития («код», «генерал»)63.
Номадизм характеризует отсутствие внутренней логики развития
системы, по сути, ее «бессистемность», недетерминированность раз-
вития, когда последующее состояние логически не определяется
предыдущим, подобно тому, как размеренная и рационально устро-
См.: Ritzer G. The Globalization of Nothing. — L: Pine Foige Press, 2004. — P. 20, 25, 28.
См.: Маркс К. Капитал. Т. 1. — M.: Изд-во «Политическая литература», 1973. —
С. 105; Simmel G. The Philosophy of Money. - L: 1978. - C. 99.
См.: Можейко М.А. Становление теорий нелинейных динамик в современной
культуре. Сравнительный анализ синергетической и постмодернистской пара-
дигм». — Минск, БГЭУ, 1999.
47
2. Социальные функции денег
енная жизнь оседлых поселений могла мгновенно обращаться в хаос,
а затем обретать новый вектор и смысл после набега кочевников, по-
являющихся внезапно «ниоткуда» и исчезающих «никуда».
Исследователи постсовременной глобализации находят в ней
множество проявлений недетерминированности и нелинейности, а
в характерных для ее акторов формах рациональности сходство с ра-
циональностью кочевников. Эта последняя состоит в том, чтобы по-
стоянно находиться в движении и подчинять ему свое бытие, избегая
привязанности к месту и к локальным особенностям пространства
(ландшафта), к культуре, социальным связям и т.п., которые могут
затормозить движение. Аналогично, акторы глобализации характе-
ризуются как «туристы», «бродяги» (3. Бауман) «новые кочевники»
(С.А. Панарин). Представляется в этой связи весьма интересной
концепция «текучей современности» 3. Баумана. Характеризуя
специфику постсовременного развития, он делает акцент именно на
подвижности и стремлении уходить от всего, что может ограничить
движение, будь то социокультурные идентичности, социальные
связи или «жесткие» формы социальной организации. Кочевники,
как известно, не ведут такие формы хозяйства, которые связаны с
постоянным или длительным пребыванием на одном месте и, соот-
ветственно, рациональным обживанием, обустройством, налажива-
нием постоянных связей и отношений. Они постоянно перемеща-
ются в такие места, пребывание в которых представляется в данный
момент более предпочтительным - комфортным, безопасным, вы-
годным и проч. Такие же свойства обретает и современный человек,
активно включенный в процесс глобализации. 3. Бауман отмечает,
что на труд и занятость распространяется такая особенность куль-
туры современного общества, как отказ от долгосрочных стратегий
и отношений, выражающаяся в сверхмобильности рабочей силы,
ориентации на частую смену мест работы, специальности, про-
фессии, готовности мириться с краткосрочной и неполной занято-
стью: «Согласно последним подсчетам, молодого американца или
американку со средним уровнем образования в течение их трудовой
жизни ожидают по меньшей мере одиннадцать перемен рабочих
мест, и эти ожидания смены точек приложения своих способностей
наверняка будут нарастать, прежде чем завершится трудовая жизнь
нынешнего поколения. Лозунгом дня стала "гибкость", что при-
менительно к рынку труда означает конец трудовой деятельности
в известном и привычном для нас виде, переход к работе по крат-
косрочным, сиюминутным контрактам либо вообще без таковых, к
48
2.3. Деньги как «ничто»: отчужденные социокультурные формы как предпосылка глобализации
работе без всяких оговоренных гарантий, но лишь до "очередного
уведомления"»64.
Эта краткосрочность серьезным образом сказывается на всех со-
циальных отношениях и культурных ценностях, ролевых моделях и
стандартах действий. 3. Бауман обращает внимание, что в культуре
классического индустриального модерна, называемой им «твердой
современностью», ценилось все стабильное, устойчивое, продол-
жительное, ассоциирующееся преимущественно с крупными про-
странственными формами и четкой структурированностью про-
странства. В условиях постсовременного «текучего», «жидкого»
модерна, напротив, ценится все подвижное, гибкое, кратковре-
менное, компактное и неструктурированное, т.е. не стесняющее
движение, не мешающее менять пространственное положение,
не привязывающее к месту и к фиксированным длительным вре-
менным промежуткам.
Еще Г. Зиммель показал, что именно денежная форма выражения
ценности лучше всего соответствует установкам на мобильность и
способствует ей. Современные электронные деньги — кредитные и
дебетовые карты и прочее - позволяют свободно перемещающемуся
глобальному человеку даже не возить с собой наличные, т.е. осво-
бождают его как от привязки к конкретной валюте, так и от физиче-
ской формы перемещаемых ценностей. Также и кочевники предпо-
читали ценностям, материализованным в недвижимости и оседлом
хозяйстве, мобильные формы движимого имущества, в том числе
деньги, позволяющие всегда нести с собой все свое достояние, а не
зависеть от его дислокации в пространстве.
И деньги, как и все другие виды социального «ничто», в совре-
менном обществе все больше лишаются пространственной и вре-
менной определенности. Становление и развитие индустриального
рыночного общества было связано с самоопределением нацио-
нальных государств. Для них локальная валюта служила важнейшим
механизмом контроля над территориально связанным хозяйством,
символом суверенитета, идентичности, общей ответственности и
судьбы граждан. Мировые деньги, мировая валюта первоначально
позволяла совершать обмены между исторически сложившимися в
пределах определенных территорий национальными хозяйствами.
Глобализация (в отличие от интенсификации международных эко-
номических связей), сопряжена с развитием виртуальных гло-
бальных финансов, не связанных с конкретной локализацией хо-
64 Бауман 3. Индивидуализированное общество. - М.: Логос, 2002. - С. 29-30.
49
2. Социальные функции денег
зяйственных процессов. Распространение долларовых расчетов
(поскольку доллар является в настоящее время основной мировой
резервной валютой) в рамках локальных экономик, например хож-
дение доллара и евро наряду с рублем в России, превращение дол-
лара в средство накопления и расчета на внутреннем рынке для
обычных граждан заставляет их в своих жизненных стратегиях ори-
ентироваться на глобальную валюту вместо валюты национальной.
У виртуальной финансовой экономики не только нет реальной тер-
риториальной локализации, она не отражает никакой геоэкономи-
ческой специфики. Она лишает самодостаточности сохраняющиеся
пока локальные деньги.
В условиях глобального экономического кризиса возникают по-
пытки создания новых денежных суррогатов, имеющих ярковыра-
женную локальную привязку и предназначенных для того, чтобы
обособить местное сообщество и местное хозяйство и защитить
их от деструктивных воздействий глобальных денег. Так, в начале
2009 года в США в г. Питсборо начали выпускать альтернативные
местные деньги под названием «плэнти» (= приблизительно 90
центов) для поддержания местного малого и среднего бизнеса. На
купюре написано «Мы уповаем друг на друга», явно с целью проти-
вопоставить локальную солидарность членов местного сообщества
универсально-безличным связям, устанавливаемым национальной
валютой, ставшей глобальной: на долларе, как известно, написано
«Мы уповаем на Бога».
Освобождение денег-«ничто» от локальной территориальной
привязки невозможно без лишения их специфической связи со вре-
менем. Дж. Ритцер в своем анализе социокультурного «ничто» под-
черкивает, что эти институты и организационные формы не имеют
не только особой принадлежности к пространству, но и ко времени.
Все денежные суррогаты, локальные, целевые деньги и т.п., как пра-
вило, действительны лишь в фиксированные периоды времени. Воз-
никновение и развитие виртуальной финансовой экономики стало
возможно благодаря телекоммуникационным технологиям, позво-
ляющим совершать оборот мгновенно, со скоростью передачи элек-
тронных импульсов по телекоммуникационным сетям. Конечно,
даже в этих условиях и даже семиотические деньги не утрачивают
временных ограничений. Однако их связи со временем становятся
более гибкими и сложными.
Историческая эволюция денег от архаичных вещественных
форм, имеющих собственную ценность (скот, зерно, ценные ме-
таллы и т.п.) и пространственно-временную локализацию, до семи-
50
2.4. Социокультурные пределы функциональности денег
отических денег (не имеющих качественной определенности, соб-
ственной ценности и сложно и гибко связанных с пространством и
временем), может быть охарактеризована как эволюция от социаль-
ного «нечто» к социальному «ничто». В качестве «ничто» деньги ста-
новятся важнейшим фактором как экономической глобализации,
так и других ее форм, в том числе глобализации культуры и соци-
альных институтов.
Сложная диалектика «нечто» и «ничто» постоянно проявля-
ется в подвижных взаимосвязях глобализации и локализации, ко-
торые невозможны друг без друга, и единство которых осмыслива-
ется социологами через понятие глокализации, введенное в научный
оборот Р. Робертсоном. Деньги, благодаря их абстрактности и беска-
чественности, обеспечивают возможность как глобальной мобиль-
ности, так и самого существования глобального, т.е. по сути своей
транснационального, уровня социальных взаимодействий и отно-
шений. Однако на уровне повседневного бытия индивидов и соци-
альных институтов они принимают различные качества, смыслы,
формы, пространственно-временные границы. Их существование в
качестве «ничто» обусловливает возможность существования в каче-
стве «нечто», подобно тому, как, возникнув в форме «нечто», в ходе
исторического развития они эволюционировали в «ничто».
2.4. Социокультурные пределы
функциональности денег
Как устанавливается социокультурный предел функциональ-
ности денег, предохраняющий качественно специфические формы
социальных отношений от редукции к универсализированным и
обезличенным? Чтобы ответить на этот вопрос, обратимся к про-
блеме генезиса денег.
Г. Зиммель и вслед за ним С. Московичи утверждают, что воз-
никновение денег связано с древнейшими архетипами дара и
жертвы65, лежащими в основе любого обмена. Историками и
культур-антропологами доказано, что обмен дарами в архаичных об-
ществах представляет собой не экономический феномен, близкий к
торговле, а способ установления и поддержания стабильных соци-
Simmel G. The Philosophy of Money. - L: Routledge and Kegan Paul, 1978. P. 82,
84; Московичи С. Деньги как страсть и как представление // Московичи С. Ма-
шина, творящая богов. — М.: Центр психологии и психотерапии. Издательство
«КСП+», 1998. - С. 390 - 406.
51
2. Социальные функции денег
альных связей. Г. Зиммель любое социальное взаимодействие сводит
к обмену. Само общество существует постольку, поскольку люди
взаимодействуют, т.е. обмениваются вещами, услугами, обязатель-
ствами, чувствами и эмоциями и т.д. Сугубо экономическим, т.е.
формирующим стоимостные отношения, универсальный процесс
обмена делает феномен жертвы, т.е. обозначения ценности даяния.
С. Московичи подчеркивает, что экономика обмена — это эконо-
мика жертвы, поскольку эффективность жертвы пропорциональна
цене того, что приносится в жертву. Христос приносит свою искупи-
тельную жертву, чтобы «придать смысл этому убеждению», Авраам
готов принести в жертву своего сына, чтобы засвидетельствовать лю-
бовь к Богу и благодарность за обещание умножить потомство. И во-
обще, мы отдаем блага, свободное время, силы, подвергаем себя раз-
нообразным рискам, чтобы обозначить цену, которую мы придаем
людям, формам деятельности, институтам и т.д. Чем больше наша
жертва, тем большее для нас значение имеет то, во имя чего она при-
несена, и тем императивнее заключенное в ней требование возврата
долга. Все социально значимые поступки, таким образом, имеют в
своей основе отчуждение, дистанцирование от себя какой-либо цен-
ности и одновременно требование ответного блага, ответного дара66.
При таком подходе бескорыстное даяние рассматривается как
необязательное, поскольку не предполагает обратной связи. В этой
логике фактически невозможен бескорыстный дар или жертва, по-
скольку они всегда подразумевают некие обязательства, наклады-
ваемые на того, кому или во имя чего эта жертва приносится: добро-
детель оплачена моральным удовлетворением или благодарной па-
мятью, подвижничество — спасением души и т.д. Таким образом,
все имеет цену. Любой поступок совершается не «просто так», а в
расчете на получение чего-то взамен. На этом основывается обще-
ство как система социальных связей.
Однако у жертвы есть еще по крайней мере один аспект, не полу-
чивший объяснения в описанной выше парадигме. Принося жертву
богам, люди не просто дистанцируют, отчуждают от себя предметы,
но переводят их в иное, сверхрациональное, высшее измерение
бытия, и через них сами на время приобщаются к этому измерению67.
Чем дальше от примитивной архаики и повседневной обыденности
удается отойти обществу, тем отчетливее оно осознает необходи-
66 Московичи С. Деньги как страсть...— С. 392-394.
67 Этот аспект жертвы рассматривается в работах французского социолога и ре-
лигиоведа Ж.Батайя «Теория религии» (Минск: 2000); «Проклятая доля» (М.:
2003).
52
2.4. Социокультурные пределы функциональности денег
мость соотнесения с высшим началом бытия. Но там не действуют
обычные законы вообще, и законы обмена и воздаяния в том числе.
Дикарь и варвар ждет от своих племенных богов удачной охоты или
военной добычи, или урожая в обмен на жертвы, и в случае их отсут-
ствия может «наказать» изображение божества. Купец, переносящий
на отношения с Богом привычные правила торга, старается поста-
вить самую большую свечу в надежде на прощение грехов и даро-
вание удачи. Но даже в архаичных обществах дар вождя — не просто
эквивалентная плата за службу, а передача неисчислимых, сверхра-
циональных сил, удачи, счастья. Как показал М. Вебер, в сознании
протестанта, ведущего методичный бухгалтерский учет своих за-
слуг и проступков, обретений и потерь в процессе «торга» с Богом,
глубинной основой является вера в спасение как иррациональный
дар Бога, не зависящий от личных добродетелей и заслуг. Таким об-
разом, дар имеет всегда высший, лежащий за пределами обычной
рациональности смысл и вызывает к жизни в ответ такие же соци-
альные силы — мотивы, отношения и связи, выходящие за пределы
ожидания адекватного обмена, ориентированные на сверхрацио-
нальные нравственные и духовные ценности.
Христианская вера в спасение основывается не столько на за-
слуге — обмене добродетели на спасение, сколько на даре любви.
Христос принес свою искупительную жертву не потому, что люди
были хорошими и достойными этого, а по любви к ним. Эта идея
сверхрациональной любви и дара, лежащего в основе отношений че-
ловека с Богом, объясняется в евангельской притче о работниках в
винограднике и их плате: человек, нанявший работников в свой ви-
ноградник, выплатил одинаковую плату и тем, кто был нанят с са-
мого утра и проработал весь день, и тем, кто был нанят позже и про-
работал совсем недолго. Он не обидел тех, кто работал дольше всех,
заплатив им столько, сколько обещал, но им показалось несправед-
ливым то, что проработавшим недолго досталось столько же. На это
было сказано: «разве я не властен в своем делать то, что хочу? или
глаз твой завистлив от того, что я добр? Так будут последние пер-
выми, и первые последними; ибо много званных, а мало избранных»
(20 Матф, 15-16). Молитва верующего исполнена не требования
«справедливого» воздаяния за добродетели, а сокрушения о неистре-
бимой греховности и надежды на дар спасения по любви Господа и
милости Его.
Также и в жизни общества ее самые глубокие основания зиждутся
на неоплаченных дарах, начиная с даров природы, которые цивили-
зация потребляет на протяжении всего своего существования, ничего
53
2. Социальные функции денег
не отдавая взамен. Продолжение человеческого рода и трансляция
опыта поколений основывается на бесплатном даре родительской
любви, которая всегда выше, чем простое ожидание ответной любви
и заботы от детей. Культура творится не расчетливыми ремеслен-
никами, получающими вознаграждение за труды, а гениями, име-
ющими талант как дар и отдающими его в своих произведениях
людям столь же безвозмездно. Известно, что гении редко получают
при жизни признание и плату, чаще они уходят в безвестности и бед-
ности. Этим даром питается наука, искусство, образование, так же
как государственность питается подвигами и самоотверженностью
национальных героев. Даже рациональный современный менед-
жмент исходит из того, что работник трудится с наибольшей само-
отдачей не тогда, когда просто рационально ориентирован на воз-
награждение, а когда имеет возможность реализовать в труде нечто
сверх оплачиваемых должностных обязанностей — интерес, иници-
ативу, способности. Согласно концепции Й. Шумпетера, деятель-
ность предпринимателя основана не просто на извлечении прибыли
из обмена, а на творчестве, азарте, на вложении вдело инициативы,
открытии новых возможностей, которые отнюдь не сразу приносят
прибыль, а могут и вообще обернуться убытками.
Даже в современном обществе, где деньги стали практически
единственной универсальной формой связи и коммуникации68, где
они, как мы показали выше, детерминируют многие базовые осо-
бенности культуры и типы личности, оказывается, что далеко не
все можно ими измерить и за них купить. Стоимостной эквивалент,
выраженный в деньгах, не отражает, а отчуждает, саму социокуль-
турную суть вещей.
Можно купить партнеров, но не преданность и надежность;
можно оплатить образование и получение профессиональной ква-
лификации, но нельзя купить талант и творческое озарение; можно
установить и наладить связи с людьми, но не обрести настоящих
друзей или возлюбленных; за деньги можно заставить людей со-
вершать какие-либо действия, работу, но не заставить совершить
подвиг; можно купить произведение искусства, но не умение ви-
деть и чувствовать прекрасное. Но именно то, что нельзя купить
за деньги, и образует неотчужденную, подлинно социальную и куль-
турную сферу, в отличие от экономической.
Деньги в качестве средства коммуникации рассмотрены М. Маклюэном в ра-
боте «Понимание медиа: внешние расширения человека»: Маклюэн М. Пони-
мание медиа: внешние расширения человека. — М.; Жуковский: 2003.
54
2.4. Социокультурные пределы функциональности денег
Таким образом, именно то невыразимое ни в каком денежном
эквиваленте, неоплаченное содержание и обеспечивает истинно со-
циальное бытие69. Ф. Теннис утверждал, что общество есть «прехо-
дящая и иллюзорная» связь между людьми — оно является таким
постольку, поскольку основывается на денежном обмене. В проти-
воположность ему общность является продуктом связи людей, осно-
ванной на единстве их жизненного мира, судьбы и повседневной
жизни, на живых непосредственных отношениях.
Деньги, без сомнения, являются продуктом общества; они
встроены в социальные отношения, но социальные отношения и
связи не могут исчерпываться свойствами, определенными день-
гами. Собственно социальные связи тем и отличаются от экономи-
ческих, что не ограничиваются обменом по стоимости, но всегда
предполагают присутствие сверхстоимостного, не сводимого к ко-
личественному денежному измерению, компонента.
Панарин A.C. Дарение и бытие // Православная цивилизация в глобальном
мире. — М.: 2002.
55
3. Деньги в социальной
коммуникации
Способность денег функционировать в качестве средства комму-
никации связана не только с их непосредственной экономической
функцией средства обращения и опосредствующей абстракции об-
мена. Деньги являются носителем значимой социальной инфор-
мации, которую мы воспринимаем, нередко не отдавая даже себе
в этом отчета. Характер и механизмы передачи информации с по-
мощью денег в обществах разных исторических типов — от арха-
ичных общин до современного глобального мирового сообщества —
проанализированы в этом разделе. Параллельно рассмотрим, с
точки зрения методологии современной социологии коммуникации,
концепцию В. Зелизер как наиболее ярко отражающую именно
социально-коммуникативную функцию денег в современном обще-
стве. Создание «множественных денег» есть не что иное, как наде-
ление их способностью нести специфическую информацию.
3.1. Архаичные деньги и символические
деньги рыночного обмена как «горячее»
средство коммуникации
Канадский специалист в области социологической теории ком-
муникаций М. Маклюен утверждал, что развитие денег в чем-то
сходно с развитием речи у ребенка: пока он не умеет говорить, он
хватает все то, до чего непосредственно может дотянуться, но как
только научается говорить, речь становится для него способом от-
56
3.1. Архаичные деньги и символические деньги рыночного обмена как «горячее» средство коммуникации
странения от реальных предметов и распространения своего инте-
реса и своих притязаний на предметы отдаленные.
Существовавшие в архаичных обществах деньги в конкретно-
вещественных формах позволяли устанавливать однозначно ориен-
тированные и специфические связи, распространять коммуникацию
на ограниченный круг социальных акторов и отношений. Арха-
ичные деньги, по свидетельствам этнографов и социологов, имеют
множественные формы. Каждая из них служит для установления и
поддержания коммуникаций в узко ограниченных функциональных
сферах, и их взаимная конвертация возможна в ограниченных пре-
делах. К. Поланьи подчеркивает, что если уподобить деньги языку,
то архаичные деньги не знают единой фамматики и вообще универ-
сальных правил: «Ни в одном языке не известна подобная фрагмен-
тация использования звуков. В речи артикуляции подвергаются все
произносимые звуки. При написании все буквы алфавита годятся
для всех типов слов, в то время как в качестве архаических денег, в
чрезвычайных ситуациях, используют один предмет как средство
платежа, другой — как меру стоимости, третий — как средство на-
копления богатства, четвертый — как средство обмена; в языке, где
глаголы состояли бы из одной группы букв, существительные — из
другой, прилагательные — из третьей, а наречия — из четвертой»70.
Такие деньги обеспечивают насыщенную конкретными значе-
ниями и смыслами коммуникацию, где все означающие — пере-
даваемые от одного участника коммуникации к другому деньги —
имеют определенных референтов в реальной действительности.
Например, подати или компенсацию вреда, штраф (виру), калым и
т.д. можно заплатить лишь конкретной группой конвенционально
и традиционно предназначенных для этого предметов. Такие пла-
тежные деньги однозначно соответствуют социальному значению
данного типа отношений. Другие предметы, какую бы ценность
они сами по себе ни представляли, не могут адекватно поддержи-
вать коммуникацию в данной области — они воспринимаются как
недопустимое средство передачи информации. Аналогично и с дру-
гими функциями денег. Бессмысленно накапливать богатство в фи-
зической форме тех предметов, которые не являются носителями
смыслов богатства в данном конкретном обществе: например, в ар-
хаичных обществах нередко средством обмена выступали металлы, в
70 Поланьи К. Семантика использования денег // Историко-экономический аль-
манах. Вып. 1. — М.: Академический проект, 2004. — С. 423.
57
3. Деньги в социальной коммуникации
т.ч. ценные, но подлинное богатство измерялось лишь землей (или
поголовьем скота).
Таким образом, архаичные «множественные» деньги являются
«горячим» средством коммуникации, которое характеризуется «ин-
тенсивностью», «высокой определенностью»71 передаваемой ин-
формации и, соответственно, нуждается в незначительной степени
участия аудитории в интерпретации коммуникативного процесса:
он насыщен очевидной информацией, допускающей минимум сво-
боды в истолковании смысла. В то же время, в качестве «горячего»
средства коммуникации М. Маклюен имеет в виду не только арха-
ичные множественные деньги, но и «символические» деньги класси-
ческого рынка, выступающие в качестве меры стоимости и средства
обмена и, таким образом, превращающиеся в универсального соци-
ального посредника. Деньги становятся подобием универсального
языка с единой формализованной «грамматикой», «широкой соци-
альной метафорой»72, с помощью которой становится возможным
«перевести» одни категории труда в другие, условно приравнять друг
к другу несводимые реально отношения и области действия: труд ра-
бочего и труд фермера, прибыль предпринимателя и квалификацию
врача, юриста, архитектора и т.д.
С. Московичи вслед за Г. Зиммелем утверждает, что истори-
ческая эволюция денег может быть охарактеризована как переход
осязаемых денег в символические, т.е. знаковые деньги рыночного об-
мена, а затем — в семиотические171. Деньги рыночного обмена спо-
собствуют выходу за рамки пространственно локализованных отно-
шений и связей, маркированных конкретной символикой. Поэтому
историческое становление единой валютной системы — симво-
лических денег — сопряжено с разрушением архаичного трайба-
лизма и всех его социокультурных атрибутов. Оно встречает явное
или скрытое сопротивление и неприятие на всех этапах своего раз-
вития. Процессы становления единых рынков, формальных юриди-
ческих отношений гражданского общества и единой национальной
валюты на место множественных денежных единиц, служащих ло-
кальным целям, шли параллельно. Каждый из них был болезненной
ломкой сложившихся принципов социальной коммуникации. Окон-
чательное оформление денег в качестве единой символической си-
71 Маклюен М. Понимание медиа. - М.; Жуковский: «КАНОН-пресс-Ц», «Куч-
ково поле», 2003. — С. 27, 29.
72 Там же. — С. 153.
73 Московичи С. Деньги как страсть и как представление ... — С. 406; Simmel G.
The Philosophy of Money... — P. 164.
58
3.1. Архаичные деньги и символические деньги рыночного обмена как «горячее» средство коммуникации
стемы было сопряжено не только с развитием рыночной экономики
и превращением товарно-денежных отношений в доминирующие,
но и базировалось на развитии других универсальных коммуника-
ционных систем. Среди них принципиально важную роль сыграло
книгопечатание. Печатное слово как средство коммуникации, по
М. Маклюену, подготовило общество к восприятию стандартизации
и калькулируемое™, к «умению переводить свои желания и устрем-
ления в статистику с помощью рыночных механизмов предложения
и спроса и визуальной технологии цен»74.
На этом этапе своего развития деньги еще не утратили референта
в экономической и социальной реальности: выраженные в деньгах
прибыли еще соответствуют реальному экономическому успеху
предприятия, состояние финансов в обществе отражает реальное
положение дел в его экономике и т.п. Таким образом, на основе те-
ории «символических» денег можно «двигаться в разные стороны по
пространству политической экономии»75.
«Символические» деньги рынка остаются «горячим» средством
коммуникации, пока и поскольку они обладают референцией и
несут какую-то информацию о референте, т.е. до тех пор, пока они
соответствуют реальной экономике. На этом этапе функциональ-
ность денег отражается в множественности форм, которые они при-
обретают в обществе. В XIX и XX вв. в рамках единых национальных
рынков разных стран имеют хождение специализированные формы
платежных средств (векселя, купоны, чеки и т.д.). Каждая из них
имеет или свое конкретное целевое предназначение, или какой-то
специфический социальный смысл, или сохраняется по традиции.
В условиях реального производства и рыночного обмена периоди-
чески возникает потребность в использовании локальных денежных
единиц, отражающих специфику данного сегмента рынка или про-
изводства. Бартер возможен не только в силу недостатка денег в
обращении или на счете предприятия, но и как следствие рацио-
нальных расчетов целесообразности, например для оптимизации
налогов. Введение карточной системы (а также инвалютные чеки
в СССР, боны периода нэпа и т.д.) отражает специфические права
и возможности разных групп населения в условиях товарного де-
фицита и т.д. На этом основании К. Поланьи утверждал, что даже
в качестве рыночных символов обмена деньги наряду с тенденцией
74 Маклюен М. Понимание медиа. - М.; Жуковский: «КАНОН-пресс-Ц», «Куч-
ково поле», 2003. — С. 154.
75 Там же. С. 154.
59
3. Деньги в социальной коммуникации
к унификации демонстрируют и обратные тенденции76. Однако при
изменении условий рынка необходимость в подобных локальных
«множественных деньгах» отпадает, и они теряют силу. В этой мно-
жественности сохраняется коммуникационная суть денег как тяго-
теющего к универсальности средства рыночного обмена.
До формирования рынка экономическая подсистема общества
встраивалась в социальные отношения и означала производство по-
требительных стоимостей, соответствующих реальным потребно-
стям людей, т.е. подчинялась реальной социальной коммуникации.
После того, как рынок начинает доминировать, он подчиняет эконо-
мические отношения производству меновых стоимостей, подменяя
социальную коммуникацию денежной исчислимостью. По мере раз-
вития рынка деньги становятся знаком меновой стоимости. Рынок
получает свое «означение», делается «видимым», доступным рассмо-
трению: «Достигнув определенной фазы отрыва, они перестают быть
средством коммуникации, товарооборота, они и есть сам оборот, т.е.
форма, которую принимает система в своем абстрактном коловра-
щении. Деньги — это первый «товар», получающий статус знака и
неподвластный потребительской стоимости»77.
В качестве означения рыночного оборота как самостоятельной
силы, отчуждающей производственные и социальные отношения
в товарные, деньги становятся и означением господства рынка над
всеми остальными качественно специфичными сферами жизни.
К. Маркс, исследовавший социальные роли денег в буржуазном об-
ществе, в числе прочего обратил внимание и на их коммуникативную
роль в качестве универсальной абстракции рыночного обращения.
Архаичные «горячие» деньги означали качественно специфические
особенности различных сфер социальной жизнедеятельности ка-
чественной же множественностью своих форм. В условиях рынка
единственным знаком, позволяющим определить качественное
своеобразие, становится количество денег. Механизм сведения сущ-
ности к абстракции, выражение качества через количество как свой-
ство денег рынка описал К. Маркс в «Экономическо-философских
рукописях 1844 года»: «Количество денег становится все в большей
и большей мере их единственным могущественным свойством; по-
добно тому как они сводят всякую сущность к ее абстракции, так
они сводят и самих себя в своем собственном движении к количе-
76 Поланьи К. Семантика использования денег // Историко-экономический аль-
манах. Вып. 1. — М.: Академический проект, 2004. — С. 424.
77 Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. — М.: Добросвет, 2000. — С. 76.
60
3.1. Архаичные деньги и символические деньги рыночного обмена как «горячее» средство коммуникации
ственной сущности»78. Знаками «горячего» «денежного языка» от-
ныне становятся размеры суммы, которые означают реальную ка-
ч'ественную дифференциацию и предметного товарного мира, и
производственных возможностей, и человеческого достоинства.
«Символические» деньги означают рыночные стоимости в обще-
стве модерна, вносят единый «язык» со своей «грамматикой» в ре-
альные экономические и социальные отношения, устанавливают
единообразные связи между трудом и заработной платой, различ-
ными меновыми стоимостями, маркируют социальные роли. Однако
при этом они, переводя разнообразное и качественно специфичное
на язык единообразных абстракций, не просто упрощают, но и извра-
щают реальные сущности. К. Маркс показал, что деньги рынка пере-
водят реальные отношения людей к предметам и к другим людям, в
которых в принципе должны выражаться подлинные человеческие,
«родовые сущностные» свойства, всегда имеющие качественную
определенность, в абстрактные знаки, отчужденные от подлинных
сущностей и потому им противостоящие: «Так как деньги, в качестве
существующего и действующего понятия стоимости, смешивают и
обменивают все вещи, то они представляют собой всеобщее смешение
и подмену всех вещей, т.е. мир навыворот, перетасовку и подмену
всех природных и человеческих качеств»79. Так, деньги рынка заме-
няют содержательные социально-культурные основания коммуни-
кации, превращаясь в универсальный знак социальной состоятель-
ности. Социальная ценность индивида начинает определяться не его
реальными человеческими качествами, а денежным «эквивалентом»:
«То, что могут купить деньги, — это я сам, владелец денег. Сколь ве-
лика сила денег, столь велика и моя сила. Свойства денег суть мои
— их владельца — свойства и сущностные силы... Если деньги яв-
ляются узами, связывающими меня с человеческою жизнью, обще-
ством, природой и людьми, то разве они не узы всех уз?»80. Таким
образом, деньги устанавливают универсальные связи, лишенные ка-
чественной индивидуальности. С. Московичи подчеркивает, что под
воздействием денег «языки различных отношений человека к чело-
веку становятся вариантами одного языка, столь же универсального,
как язык музыки или математики»81.
78 Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 года... — С. 272-273.
79 Там же. С. 296-297.
80 Там же. С. 294.
81 Московичи С. Деньги как страсть и как представление... — С. 406.
61
3. Деньги в социальной коммуникации
3.2. «Семиотические» деньги виртуальной
глобальной экономики постмодерна:
«холодное» средство коммуникации
Далее делается еще один шаг на пути превращения денег из «сим-
волических», т.е. являющихся знаками рынка, в деньги «семиоти-
ческие», деньги-символы, деньги-симулякры, не отражающие даже
меновой стоимости и «освобождающиеся» даже от самого рынка,
перестающие быть его опосредующей абстракцией. Как подчер-
кивает Ж. Бодрийяр, в глобализирующемся обществе постмодерна
деньги в качестве симулякра не отягощены никакими сообщениями,
денежный знак освобождается от «архаической обязанности» нечто
означать82. Так, деньги становятся сами по себе сообщением и обме-
ниваются сами на себя. Финансовые потоки становятся самодоста-
точной реальностью, виртуальной экономикой, за которой не стоят
процессы, происходящие в реальных секторах: «Этот процесс — сам
по себе и сам для себя. Он не ориентируется больше ни на потреб-
ности, ни на прибыль. Он представляет собой не ускорение произ-
водительности, а структурную инфляцию знаков производства, вза-
имоподмену и убегание вперед любых знаков, включая, разумеется,
денежные знаки»83.
Эта фаза освобождения денег от реальной экономики оконча-
тельно завершается после отказа от золотого эталона (в 1971 г.) как
последней формы устойчивости и репрезентативности валюты и
перехода к «плавающим курсам», не связанным никакими реаль-
ными эквивалентами и свободным для ничем не ограниченной игры
по собственным правилам. Деньги отныне могут самовоспроизво-
диться и умножаться независимо от хозяйственной реальности. Фи-
нансовая игра — это просто игра цифр, знаков, слов. Из всех знаков,
обращающихся в фазе экономического роста, деньги обращаются
быстрее всего и не соизмеримы ни с чем другим84. Виртуальная, по
существу симуляционная, экономика финансов приобретает особую
роль в современном глобальном мире, освобождаясь и от рыночного
обмена. По подсчетам французского исследователя Р. Пассе, общий
объем чисто спекулятивных валютных сделок составляет 1300 млрд
долл. в день, что в пятьдесят раз превышает суммы торговых об-
менов и почти равно совокупным валютным резервам всех нацио-
Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. — М.: Добросвет, 2000. — С. 52.
Там же. — С. 74.
Там же. — С. 76.
62
3.2. «Семиотические» деньги виртуальной глобальной экономики постмодерна...
нальных банков мира, составляющим 1500 млрд долл.85. Игра пла-
вающего курса международной спекулятивной валюты способна
обрушить любую реальную экономическую сферу и любую нацио-
нальную экономику («дефолты» азиатских валют, российского рубля
в 1990-х годах).
Таким образом, семиотические деньги, окончательно утратившие
связь с реальной экономикой и реальным потреблением, превраща-
ются в универсальный код, замкнутый на самого себя. По опреде-
лению У. Эко, код - это структура, представленная в виде модели,
выступающая как основополагающее правило при формировании
ряда конкретных сообщений, которые именно благодаря этому и об-
ретают способность быть сообщаемыми. При этом «все коды могут
быть сопоставлены между собой на базе общего кода, более про-
стого и всеобъемлющего»86. В обществе постмодерна виртуальные
деньги превращаются в код, являющийся той самой всеобъем-
лющей основой, благодаря которой могут быть сопоставлены все
остальные коммуникативные коды. При этом чем универсальнее яв-
ляется код, тем менее он содержателен. Когда деньги носят множе-
ственный, специализированный характер, они связаны с реальными
экономическими процессами — производственными, рыночными,
платежными, и они означают реальную ситуацию в экономике и в
обществе, несут содержательную информацию о них. Когда симво-
лические деньги рыночного обмена утрачивают все содержательные
параметры, кроме меновой стоимости, они несут информацию лишь
о рыночном обмене. Такая информация односторонняя и упрощает,
сводит к одному-единственному рыночному параметру все много-
образие социальных оценок. Но постмодернистские виртуальные
деньги-код не являются означающим даже для рыночного обмена! В
качестве универсального всепроникающего кода они освобождаются
от любых экономических, социальных, культурных и прочих означа-
емых, одновременно становясь универсальной основой любой ком-
муникации: «Да, все идет к тому, чтобы быть "вложено в дело", за-
хвачено и поглощено сферой ценности, причем понимаемой не как
рыночная стоимость, а, скорее, как математическая величина, — т.е.
оно должно быть не мобилизовано ради производства, а зарегистри-
ровано, приписано к некоторой рубрике, вовлечено в игру операци-
ональных переменных, должно стать не столько производительной
85 Цит. по: Бауман 3. Глобализация: последствия для человека и для общества. —
М.: Весь мир, 2004. - С. 97.
86 Эко У. Отсутствующая структура. Введение в семиологию. — СПб.: Symposium,
2004. - С. 84.
63
3. Деньги в социальной коммуникации
силой, сколько фигурой на шахматной доске кода, подчиняясь
общим для всех правилам игры»87.
Когда критики рынка говорят о его тотальном проникновении во
все сферы социальных, культурных, политических и прочих отно-
шений и разрушительном воздействии на них, все-таки следует от-
личать рыночные, меновые эквиваленты специфических ценностей
от их универсальной кодировки в парадигме постмодерна, которая
не имеет даже меновой логики рынка, поскольку ее знаки лишены
вообще какой бы то ни было референции. Превращение экономики
в код, игру симулякров связано с революцией как в самой эконо-
мике, так и в сознании людей. Бодрийяр указывает, что эта рево-
люция связана с тем, что открытые ранее законы и категории утра-
чивают прежнее значение в фундаментальном смысле: происходит
отрыв знаков и символов от реальности — от того, что они в дей-
ствительности обозначают и символизируют. В результате "освобо-
дившийся" от груза реальности знак начинает "жить собственной
жизнью", соотносясь лишь с другими такими же пустыми знаками, а
не с реальными хозяйственными процессами: "Избавившись от "ар-
хаической" обязанности нечто обозначать, он (знак — КЗ.) наконец
освобождается для структурной, т.е. комбинаторной игры по пра-
вилу полной неразличимости и недетерминированности, сменяю-
щему собой прежнее правило детерминированной эквивалентности.
То же происходит и на уровне производительной силы и процесса
производства: уничтожение всякой целевой установки производ-
ства позволяет ему функционировать как код, а денежному знаку
— пуститься, например, в ничем не ограниченные спекуляции, без
всякой привязки к производственным реалиям и даже к золотому
запасу"88.
Закон стоимости, который в классической политэкономии опи-
сывал рыночный обмен товаров, обладающих меновой и потреби-
тельной стоимостью, т.е. практической полезностью, прагматиче-
ской ценностью, в обществе постмодерна, по мнению Бодрийяра,
заменяется структурной игрой ценностей, которые более не предна-
значены удовлетворять реальные потребности людей, а становятся
самодостаточными. Производство функционирует уже не ради того,
чтобы обеспечивать общество необходимыми материальными бла-
гами, повышать его адаптированность к среде (как считали функци-
оналисты), не под влиянием высших духовных смысложизненных
Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. — М.: Добросвет, 2000. — С. 63.
Там же. С. 52.
64
3.2. «Семиотические» деньги виртуальной глобальной экономики постмодерна...
ценностей и даже не ради "дурной бесконечности" прибыли как
таковой (как считали М. Вебер и В. Змобарт), а подчиняясь един-
ственно внутренней логике "кода", которому уподобляется эко-
номическая жизнь в целом. Этим уподоблением коду экономиче-
ская жизнь эпохи постмодерна отличается от всех других эпох: она
уже не имеет какой-либо детерминации вне себя самой, а ориен-
тирована исключительно на внутренние процессы, подобно кодам,
знаки в которых соотносятся лишь друг с другом, а не с реальностью.
В марксистском анализе экономический базис порождал и регули-
ровал определенные общественные отношения, а в веберианском —
культурные ценности стояли у истоков разных исторических форм
хозяйствования. В постмодернистском анализе современности Бо-
дрийяра речь идет лишь о симуляционных отношениях, когда "все
знаки обмениваются друг на друга, но не обмениваются больше ни
на что реальное"89.
В контексте глобальной виртуальной финансовой экономики
постмодерна, по наблюдениям Ж. Бодрийяра, вложение крупными
корпорациями средств в развитие культуры, науки, образования
означает не столько ценность этих областей в реальном, содержа-
тельном или рыночном меновом смысле, сколько сознательное ин-
вестирование в систему универсальной кодировки, опутывающей
все сферы жизни общества и закрепляющей универсальное господ-
ство капитала как кода90.
Один из важнейших парадоксов постмодерна, на который указы-
вает Бодрийяр, в том, что с концом производства, с утратой им соци-
альной и любой другой детерминации, оно вступает в стадию неви-
данного ранее экономического роста. У его истоков — кейнсианская
революция, превратившая потребление из ограниченного и подчи-
ненного производству в равную ему по значимости сферу. Потре-
бление превратилось в способ поддержания производства, управ-
ляемый и моделируемый в соответствии с чисто экономической, а
не практической, социальной, человеческой необходимостью. Че-
ловек отныне потребляет не то, что ему нужно, а то, что предлага-
ется, точнее, агрессивно навязывается. Производитель предлагает
не то, что нужно потребителю, а то, что ему выгодно производить.
С этого момента и замкнулся круг, превративший социально детер-
минированное хозяйство в имманентно детерминированную эконо-
мику, безразличную к социальным задачам.
89 Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. — М.: Добросвет, 2000.. — С. 52
90 Там же. - С. 68.
6zak18 65
3. Деньги в социальной коммуникации
Замкнутость производства и потребления друг на друга, их вза-
имная обусловленность и обеспечила постоянство экономиче-
ского роста, который в наши дни "оставляет далеко позади тради-
ционные задачи производства и потребления. Этот процесс — сам
по себе и сам для себя. Он не ориентируется больше ни на потреб-
ности, ни на прибыль. Он представляет собой не ускорение про-
изводительности, а структурную инфляцию знаков производства,
взаимоподмену и убегание вперед любых знаков, включая, разуме-
ется, денежные знаки... Задачей становится производить что угодно,
по принципу реинвестирования любой ценой (вне зависимости от
нормы прибавочной стоимости)"91. Самодостаточность экономиче-
ского роста ведет к тому, что в масштабах человечества он не озна-
чает реального хозяйственного прогресса, повышения уровня и каче-
ства жизни людей, уменьшения бедности, безработицы, сокращения
разрыва между доходами бедных и богатых.
Важнейшее последствие этого виртуального экономического
роста, не связанного напрямую с прогрессом, выделение двух сфер
экономики постмодерна — реального производства и виртуальной
экономики финансов. В этой последней происходит экономиче-
ский рост, на фоне которого реальное производство может как раз-
виваться прогрессивно, так и деградировать.
Аналогично, Ж. Бодрийяр констатирует наличие у символи-
ческих денег рынка «установленной Соссюром гомологии между
трудом и означаемым, с одной стороны, и зарплатой и означающим,
с другой»92, которая утрачивается семиотическими деньгами, став-
шими пустым, симулятивным знаком в глобальном обществе пост-
модерна. Заработная плата уже не означает реальную стоимость
труда, и в силу этого утрачивает смысл и вопрос о ее адекватности.
Зарплата становится, по мнению Ж. Бодрийяра, лишь знаком, озна-
чающим не реальный вклад в экономику, а причастность к ее уни-
версальному коду. Ни работники, ни предприниматели, ни общество
в условиях постмодерна уже не готовы увидеть реальное соответ-
ствие между прибылью и зарплатой, с одной стороны, и требова-
ниями рыночной конъюнктуры или реальной полезностью вклада
в экономику, с другой. Поэтому и требование справедливой зар-
платы, соответствующей реальному вкладу в экономику или любую
другую сферу деятельности, сменяется на требование максимальной
зарплаты (максимального дохода). Стремление к максимальному,
91 Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. — М.: Добросвет, 2000. — С. 74.
92 Там же. - С. 74.
66
3.2. «Семиотические» деньги виртуальной глобальной экономики постмодерна...
ничем не детерминированному, не оправданному, доходу захваты-
вает все общество и вызывает все меньше критики.
К. Маркс, рассуждая о деньгах рынка, отмечал, что размеры зара-
ботной платы фактически не изменяют символической сути самой
заработной платы: как бы велика ни была зарплата, она все равно
означает реальную продажу рабочей силы, ее отчуждение капиталом,
и, таким образом, означает существование частной собственности
и эксплуатации труда93. Ж. Бодрийяр подчеркивает семиотическую
тождественность для общества постмодерна зарплаты и пособия по
безработице, которое означает теперь не труд, который приравни-
вается к не-труду, а знак универсального кода, в равной степени от-
мечающего оба эти состояния человека: «при любых обстоятель-
ствах вам подыщут подходящее место, персонализированный job — а
нет, так назначат пособие по безработице, рассчитанное по вашим
личным параметрам; как бы то ни было, вас уже не оставят, главное,
чтобы каждый являлся окончанием целой сети, окончанием ни-
чтожно малым, но все же включенным в сеть, — ни в коем случае
не нечленораздельным криком, но языковым элементом, появляю-
щимся на выходе всей структурной сети языка»94.
С утратой реального означаемого у денег постепенно исчезает
и представление о «праведных» и «неправедных» способах их зара-
батывания. Для денег рынка еще имела смысл известная циничная
сентенция «если ты такой умный, то почему ты бедный?», поскольку
подразумевалось, что количество денег еще может означать опреде-
ленные качества субъекта — те, которые позволяют адаптироваться
и преуспевать на рынке. В контексте постмодернистского подхода
количество денег уже не означает ничего, кроме себя самого. Деньги
оказываются не просто вовлеченными во всеобъемлющую постмо-
дернистскую игру знаками и смыслами, дискурсами и текстами, но
составляют ее коммуникационную основу.
«Семиотические» деньги превращаются в «холодное» средство
коммуникации, не несущее содержательной информации. Ж. Бо-
дрийяр отмечает: «"Hot money" — так называют евродоллары, оче-
видно, как раз для того, чтобы обозначить эту свистопляску де-
нежных знаков. Но точнее было бы сказать, что нынешние деньги
стали "cool" — в том смысле, в каком этот термин означает (у Ма-
клюена и Рисмена) интенсивную, но безаффектную соотнесенность
элементов, игру, питающуюся исключительно правилами игры, до-
93 Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 года... — С. 238.
94 Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. — М.: Добросвет, 2000. — С. 62-23.
6* 67
3. Деньги в социальной коммуникации
ходящей до конца взаимоподстановкой элементов... "Coolness" —
это чистая игра дискурсивных смыслов, подстановок на письме,
это непринужденная дистантность игры, которая по сути сводится
к одним лишь цифрам, знакам и словам, это всемогущество опера-
циональной симуляции. Пока остается какая-то доля аффекта и ре-
ференции, мы еще на стадии hot. Пока еще остается какое-то сооб-
щение, мы еще на стадии hot. Когда же сообщением становится само
средство коммуникации, мы вступаем в эру cool. Именно это и про-
исходит с деньгами»95.
Согласно концепции М. Маклюена, «холодное» средство ком-
муникации характеризуется «высокой степенью участия аудитории,
или достраивания ею недостающего»96, оно ориентирует участников
коммуникации на импровизацию. Когда деньги «горячие», как, на-
пример, архаичные деньги (которые уже самой своей формой ори-
ентированы на конкретные социальные отношения), они несут
совершенно определенную информацию и не нуждаются в допол-
нительной интерпретации. Универсальные деньги-символы кода
в контексте сложных и специфичных социальных взаимодействий
могут подвергаться произвольной интерпретации.
3.3. Интерпретации «холодных» денег
на микроуровне социальной
коммуникации
В. Зелизер в работе «Социальное значение денег» (1994) сделала
попытку опровергнуть успевшее закрепиться в социологии пред-
ставление о деньгах как универсальном коде, устанавливающем
коммуникацию различных сфер социальной жизни современного
общества. «Нет никаких единых, универсальных, всеобщих денег —
есть множественные деньги: люди производят различные денежные
средства для многих, а возможно, и для каждого типа социального
взаимодействия, подобно тому, как они используют разные языки
для различных социальных контекстов»97. Единые универсальные
деньги существуют лишь в очень ограниченных пределах рыноч-
ного обращения, но поскольку деньги проникают в более сложные
и менее стандартизированные формы отношений, они утрачивают
95 Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. — М.: Добросвет, 2000. С. 75-76.
96 Маклюен М. Понимание медиа...— С. 27.
97 Зелизер В. Социальное значение денег. — М.: Дом интеллектуальной книги, ГУ
ВШЭ, 2002. - С. 53.
68
3.3. Интерпретации «холодных» денег на микроуровне социальной коммуникации
универсальность, приобретают специфические формы. Эти формы
определяются теми социальными и культурными целями, которыми
определяется назначение денег, пределы их использования, их при-
надлежность и источники.
В исследовании В. Зелизер по существу речь идет не о реально
различных типах денежных единиц, а о том, как люди создают вре-
менную и локальную множественность на основе единых унифи-
цированных денег, наделяя их различными смыслами в ходе своих
социальных практик. Считаем, что целесообразно говорить не о раз-
личных формах денег, а о том, как деньги превращаются в маркеры
различных социокультурных ролей. Так, описываемые В. Зелизер
«множественные деньги» домашних хозяйств по существу являются
производными от тендерных ролей в американском обществе начала
XX в. Их лексикон отображает роли женщин и мужчин, представ-
ления о том, кто является главой семьи, каким образом вознаграж-
дается домашний труд, какое место занимают дети и т.д. В других об-
ществах сами роли внутри института семьи распределяются иначе,
следовательно, иные формы принимают и семейные деньги в зави-
симости от того, кто и как их зарабатывает, кто получает право ими
распоряжаться.
«Бухгалтерия жестяных банок», с помощью которой маркируются
«целевые деньги» домашних хозяйств, откладываемые на различные
«статьи» семейного бюджета, также являются не производством
особых денежных единиц, а условной разметкой. С ее помощью
вносятся упорядоченность и рациональность в траты ограниченных
средств. Но как бы рациональный сберегатель не обозначал деньги
для себя, они все равно останутся по существу теми же абстрактными
и универсальными деньгами лишь в его, и только в его, индивиду-
альном сознании, временно связанными с конкретной целью.
Получается, что каждая социальная группа создает свой соб-
ственный язык денег, понятный лишь на ее микроуровне, устанав-
ливает временные и ситуативные связи между деньгами как озна-
чающим и некими условными целями как означаемым. Причем
домашняя «бухгалтерия жестяных банок» актуальна лишь для ве-
щественных, бумажных или металлических денег. Деньги, суще-
ствующие как условные цифры на счете, гораздо труднее, если не
вовсе невозможно условно разделить по целевому назначению, если
только не предположить существование таких тонких технологий
управления виртуальным счетом, которые позволили бы сразу де-
лить его на статьи расхода и запрещали бы перебрасывать деньги из
одной статьи в другую.
69
3. Деньги в социальной коммуникации
Весьма интересно описанное В. Зелизер деление денег по способу
их получения. Наряду с «честными» заработанными деньгами вы-
деляются, во-первых, нечестные, порочные доходы преступников,
проституток, взятки и т.п.; во-вторых, пособия, подарки и прочие
«неожиданные», «внеплановые» доходы. Оба типа денег восприни-
маются по-разному и формируют разные типы поведения.
Деньги, источник которых рассматривается как «неправедный»,
по наблюдениям В. Зелизер, люди предпочитают не использовать для
сакральных и вообще высокозначимых в моральном плане целей. Но
подобное разделение опять же является индивидуальным и касается
не самих денег, а лишь интерпретации их источника. Нам представ-
ляется, что проблему следует сформулировать шире. Еще в на ру-
беже XIX — XX вв. Г. Зиммель в своей «Философии денег» поставил
вопрос о том, что, будучи универсальным средством коммуникации,
связывающим любых социальных акторов с абсолютно любыми це-
лями, деньги распространяют присущий им универсальный количе-
ственный метод оценки на весь доступный космос, вызывая к жизни
такую форму социального взаимодействия, как цинизм, распростра-
нение на все без исключения социальные практики количественных
критериев. Таким образом, деньги «переводят» на свой язык, сводят
к единой грамматике все то, что реально должно бы обладать соб-
ственным, самобытным языком. Эта универсальность, стирая ка-
чественную специфику различных социальных сфер, один из ре-
шающих шагов к осуществлению возможности постмодернистских
интерпретаций культуры как рядоположенных текстов, к свободной
игре симулятивных пространств.
В. Зелизер выделяет в особую категорию деньги, получаемые в
качестве социальных пособий малоимущими американцами. Опи-
санная ей борьба бедных за перевод натуральных форм помощи в де-
нежные и за самостоятельное использование пособий и благотвори-
тельных сумм, разыгравшаяся в США в начале XX в., по существу
является столкновением различных интерпретаций социальных
ролей и присущих им форм коммуникации. Истоки противоречия
в том, что организаторы социальной помощи видели в реципиентах
людей, не способных рационально и «правильно» распорядиться
деньгами, т.е. адекватно проинтерпретировать предоставляемые
ими возможности. Здесь, на наш взгляд, без труда просматрива-
ется социал-дарвинистское представление о бедных как неприспо-
собленных к полноценной социальной активности людях, нужда-
ющихся не только в помощи, но и в руководстве и управлении со
стороны более адаптированных членов социума. Это руководство
70
3.3. Интерпретации «холодных» денег на микроуровне социальной коммуникации
выливалось в использование таких «горячих» средств коммуни-
кации с ними, как целевые пособия и натуральная помощь. Реально
же сами бедные были в гораздо большей степени интегрированы в
культуру социума и стремились использовать те же формы комму-
никации, которые были присущи большинству. Отсюда их желание
получать помощь в денежной форме и самостоятельно ей распоря-
жаться, т.е. интерпретировать «холодные» деньги.
Противоположная тенденция обнаруживается в России начала
XXI в. в процессе замены натуральных льгот денежными. Политика,
ориентированная на как можно более быстрое реформирование об-
щества на рыночной основе и внедрение форм культуры и комму-
никации, присущих «холодным» цивилизациям вместо традици-
онных «горячих» личностных и натуральных форм, вызвала волну
протеста. Протест обусловлен не только финансовыми потерями
многих категорий льготников, но и неадекватностью самой «хо-
лодной» денежной коммуникации «горячему» российскому куль-
турному контексту. В представлении большинства такая «горячая»
форма коммуникации, как помощь, должна быть личностно окра-
шена, выражать реальную заботу, поэтому она и принимать должна
конкретные, натуральные формы.
Восприятие льгот отличается от восприятия денежных форм по-
мощи, таких как пенсии и пособия. Льготы являются не просто де-
персонифицированной по сути платой, содержанием, а личностным
признанием заслуг - например, ветеранов войны и труда - и знаком
заботы общества о слабых и незащищенных. И если в случае содер-
жания вполне адекватна «холодная» денежная коммуникация, то в
случае льготы она в силу универсальности и формальности не пе-
редает ожидаемого смысла социальных связей и потому вызывает
разрыв коммуникации и взрыв негодования.
Специального рассмотрения заслуживает традиция дарить деньги.
Ж. Бодрийяр подчеркивает, что подарок отличается от других форм
коммуникации тем, что неотделим от конкретного отношения между
людьми. Поэтому он не имеет ни потребительной, ни меновой сто-
имости в собственном смысле этих понятий, а лишь символиче-
скую меновую стоимость. Подарок абсолютно уникален, поскольку
он имеет смысл лишь в контексте конкретной ситуации взаимодей-
ствия между определенными людьми. «В отличие от языка, материал
которого может быть отделен от говорящих на нем субъектов, мате-
риал символического обмена, подаренные предметы, не могут быть
ни выделены в качестве чего-то автономного, ни — следовательно —
71
3. Деньги в социальной коммуникации
кодифицированы в качестве знаков»98. Таким образом, коммуни-
кация дарения подарков является «горячей» коммуникацией. Выра-
ботанные веками правила этикета включают и стереотипы подарков
и отношений дарения: социализированный в данной культуре че-
ловек представляет себе, что, когда и кому уместно подарить. Фор-
мируется своеобразный язык символов, который вносит стандарти-
зацию даже в эти сугубо индивидуальные отношения, и нарушения
правил этого языка в случае, если подарок оказывается неуместным,
нарушает коммуникацию.
В качестве подарков могут выступать практически любые пред-
меты, если они способны воплощать привязанность, покровитель-
ство и заботу, признательность и уважение и многие другие оттенки
социальных и эмоциональных связей. Однако деньги не имеют ни-
какой собственной индивидуальности и собственного смысла. Может
ли то, что в силу своей природы лишено символической стоимости,
выражать символический обмен? Г. Зиммель отмечал, что деньги в
качестве подарка неприемлемы, поскольку в силу своей безличности
они «отстраняют подарок от дарителя»99. Тем не менее, традиция
дарить деньги все же сложилась, хотя (согласно правилам комму-
никации дара) деньги можно дарить не всем и не всегда. Их, как
правило, дарят лишь очень близким людям, даже не друзьям, а род-
ственникам. В этих случаях деньги дарение «чистой возможности»
купить себе то, что получатель считает нужным, т.е. они выходят за
рамки описанного Ж. Бодрийяром индивидуального символизма
дара, а символическую нагрузку, присущую подарку, приобретают
за счет априорной близости и эмоциональной окрашенности отно-
шений, которая не разрушается «холодной» денежной коммуника-
цией. Дарение денег за рамками тех ситуаций, когда это считается
уместным, воспринимается как грубое нарушение этики и вообще
коммуникативных норм.
В. Зелизер весьма уместно обращается к анализу внешней формы,
которая придается подарочным деньгам за счет соответствующей
упаковки, оформления, надписей и т.д. Даже присланные в качестве
почтового перевода деньги могут сопровождаться соответствующим
оформлением. Здесь налицо стремление придать дополнительное
символическое значение той чистой форме, чистой возможности,
Бодрийяр Ж. К критике политической экономии знака. -М.: Библион — Рус-
ская книга, 2003. - С. 55.
Simmel G. The Philosophy of Money... — P. 333.
72
3.3. Интерпретации «холодных» денег на микроуровне социальной коммуникации
которая дарится в виде денег, т.е. осуществить процедуру интерпре-
тации в рамках «холодной» коммуникации.
Аналогично специфическому оформлению подарочных денег,
призванному придать коммуникации адекватную форму, различные
коммуникативные ситуации, в которых участвуют деньги, наклады-
вают на них свой отпечаток. Люди знают, как «правильно исполь-
зовать» деньги, т.е. когда какие формы денег уместны. Мелкими
монетами не принято расплачиваться в дорогих магазинах или ре-
сторанах, но не потому, что большое количество монет не может со-
ставить требуемую крупную сумму, а потому, что это неудобно, не
соответствует статусному использованию денег, которому в данной
ситуации скорее подходит кредитная карта или крупная купюра. В
то же время, вряд ли кому-то придет в голову предложить за газету
или проезд в автобусе слишком крупную купюру, но тоже лишь по-
тому, что это чревато неудобствами (с нее не найдется сдачи), а не
потому, что она в принципе не годится для покупки этих вещей или
услуг. Таким образом, социальный контекст накладывает отпечаток
на форму применения денег, но не меняет при этом самой их уни-
версальной и абстрактной сути. С. Московичи: «Деньги — это про-
извольный знак, который изобретается и замещает другие знаки
в самых разнообразных формах. Никакая иерархия не определяет
их отношений, и в зависимости от обстоятельств употребляют бу-
мажные деньги, векселя, чеки, кредитные карточки, магнитную
ленту. Будь то бумажные деньги или счета, ни их название не имеет
значения, ни то, из чего они сделаны, не является предметом пред-
почтения, важна лишь указанная на них цифра»100.
Имеет смысл говорить не о том, что в различных социальных кон-
текстах производятся, по В. Зелизер, разные «денежные единицы»,
пригодные для данной конкретной коммуникативной ситуации, а о
том, что деньги, благодаря своей универсальности и отсутствию соб-
ственных ценности, смыслов и значений, могут быть адаптированы
к любым социальным связям и стать в их контексте более или менее
адекватным коммуникативным средством. Изменяет ли «производ-
ство множественных денег» (т.е. наделение универсальных и без-
ликих денег произвольными смыслами в локальных и даже индиви-
дуальных контекстах) формальную природу денежного обращения в
современном обществе? Нам представляется, что нет.
100 Московичи С. Деньги как страсть и как представление // Московичи С. Ма-
шина, творящая богов. — М.: Центр психологии и психотерапии, Издательство
«КСП+», 1998.-С. 404.
5zak18 73
3. Деньги в социальной коммуникации
Из сказанного сделаем следующие выводы:
в процессе социальной коммуникации на микроуровне деньги
наполняются социальным содержанием (раскрытым, в частности,
в работе В. Зелизер), представляющим собой интерпретацию «хо-
лодного» средства коммуникации в соответствии с характером со-
циальных ролей ее участников, тогда как на макроуровне деньги
проявляют историческую тенденцию к принятию максимально аб-
страктной и универсальной формы;
деньги принимают множественные формы на микроуровне по-
стольку, поскольку становятся маркерами социальных ролей. Они не
«управляют», как утверждает В. Зелизер101, сложными социальными
взаимодействиями и коммуникациями, напротив, социальные взаи-
модействия и социальные роли управляют использованием денег;
использование денег в качестве средства социальной коммуни-
кации различается в обществах с преобладанием социальных связей
«горячего» или «холодного» типа. «Холодные» средства коммуни-
кации (в том числе и современные деньги) разрушительны для «го-
рячих» социальных связей. Из этого следует, что на уровне близких,
определенных, эмоционально окрашенных отношений «холодные»
деньги либо окажутся дисфункциональным коммуникативным
средством, вносящим отчуждение и распад, порождающим ци-
ничные формы взаимодействий, либо они должны «разогреваться»,
интерпретироваться, приобретать множественные формы, соответ-
ствующие конкретным социальным ролям, которые они именно в
данной ситуации маркируют.
В. Зелизер не столько опровергает утвердившуюся в социологии
концепцию универсальных денег, которую развивали К. Маркс,
Г. Зиммель и другие, сколько дополняет ее и показывает возмож-
ности анализа, в том числе и эмпирического, финансового пове-
дения на микроуровне.
Зелизер В. Социальное значение денег. — М.: Дом интеллектуальной книги,
ГУ ВШЭ, 2002. -С. 271.
74
4. Развитие мифологии
денег: от модерна
к постмодерну
Нашей задачей будет раскрытие смыслов денег как важнейшего
современного мифа в том методологическом ключе, в котором это
понятие определил Р. Барт, т.е. как вторичной семиотической си-
стемы, построенной на основании уже существующих в языке пер-
вичных конструкций: «то, что в первичной системе было знаком
(итог ассоциации понятия и образа), во вторичной оказывается
всего лишь означающим... Миф как бы возвышается на ступеньку
над формальной системой первичных значений»102.
Мифы создаются не людьми, непосредственно занятыми реальной
практической, предметно-преобразующей деятельностью (здесь
формируются первичные семиотические конструкции, где непо-
средственно за словом стоит его реальный референт), а теми, кто так
или иначе высказывается по поводу этой деятельности, т.е. имеет в
качестве референтов не сами реальные объекты, а уже готовые кон-
цепты, на основе которых и создаются новые понятия: «в понятие
(мифологизированное — Н.З.) влагается не столько сама реальность,
сколько известное представление о ней»103.
Таким образом, миф денег возникает, когда над деньгами как ка-
тегорией хозяйственной жизни надстраивается - в семиотическом
смысле - огромный пласт оценок, интерпретаций, философских и
этических максим, идеологических конструкций и всего, что люди
думают о деньгах, имеющего лишь опосредованное отношение к
102 Барт Р. Мифологии. — М.: Изд-во имени Сабашниковых, 2000. — С. 239.
103 Там же. - С. 244.
5* 75
4. Развитие мифологии денег: от модерна к постмодерну
ним как к реальному компоненту экономической и хозяйственной
жизни. Поэтому миф не является отражением реального положения
дел (он имеет отношение не к референтам в действительности, пере-
дает не достоверную объективную информацию о конкретных пред-
метах и явлениях), а использует их лишь в качестве формы. Соб-
ственное значение мифа — это «слово стенд-вертушка, на котором
означающее постоянно оборачивается то смыслом, то формой, то
языком-объектом, то метаязыком, то чисто знаковым, то образным
сознанием; такое чередование как бы подхватывается понятием,
которое использует его как особое, амбивалентное означающее —
интеллектуально-образное, произвольно-естественное»104. Поэтому
информация, которую несут мифы, важнейшая составляющая куль-
туры общества, совершенно необходимая для функционирования
социальной системы и социальной коммуникации, не может рас-
сматриваться с точки зрения истины или ложности в их научном
понимании: «Миф имеет ценностную природу, он не подчиняется
критерию истины»105. Семиотическая природа мифа такова, что его
нельзя истолковать верно или неверно - каждый конкретный реци-
пиент в процессе декодирования, интерпретации, понимания мифа
находит собственные ассоциации, в той или иной степени отвеча-
ющие интенциям мифа.
Поэтому миф денег, как и любой другой миф, создается и служит
не для того, чтобы передать реальный смысл денег в их конкретном
хозяйственно-экономическом и практическом социальном функ-
ционировании. Миф денег необходим, чтобы закрепить в сознании
людей определенные культурные коннотации, связанные с день-
гами, широкий спектр представлений об их ценности, или напротив,
негативном социокультурном значении, об их месте в обществе и в
мироздании вообще - своего рода онтология денег (естественно, не
имеющая отношения к их реальным экономическим ролям). Миф
также формирует внелогические и внерациональные установки от-
носительно денег - не достоверные знания о том, как реально их за-
рабатывать или практически управлять конкретными суммами день-
гами, а размытые представления о том, что надо иметь как можно
больше денег, что «любят» деньги, к кому они «идут», а к кому нет,
как их «привлечь» к себе и т.п.
104 Барт Р. Мифологии. — М.: Изд-во имени Сабашниковых, 2000. — С. 248.
105 Там же. -С. 249.
76
4.1. Социосемиотическая природа буржуазного мифа денег рынка
4.1. Социосемиотическая природа
буржуазного мифа денег рынка
Миф денег возникает в зрелом виде с утверждением культуры об-
щества модерна на рубеже нового времени. Это связано с тем, что
в традиционных обществах, как и в социальных образованиях, ис-
пользующих архаичные символы, деньги по преимуществу означают
то, чем они действительно являются в этих обществах, — средства,
с помощью которых можно получить или сохранить реальные блага
в их материальной или символической форме. Миф денег, осно-
ванный на нравственном, религиозном, философском, научном и
т.д. осмыслении феномена денег, в традиционных нерыночных об-
ществах только начинает оформляться. И только в период станов-
ления капиталистического рынка возникают предпосылки для ста-
новления мифа денег.
Во-первых, в условиях рынка архаичные деньги, имеющие ре-
альные означающие, соответствующие всегда конкретным формам
социальных связей, постепенно заменяются деньгами как универ-
сальной опосредующей абстракцией рыночного обмена. Из локаль-
ного, обладающего конкретным значением средства реализации по-
требностей людей деньги превращаются в универсальную форму
социальной связи, конституирующую многие особенности обще-
ства эпохи модерна. Именно тогда они оказываются в поле зрения
философов, религиозных деятелей и прочих мыслителей, не занятых
непосредственным осмыслением хозяйственных практик, но поме-
щающих деньги в широкий контекст социального и духовного раз-
вития. Таким образом, становление буржуазной мифологии денег
обусловлено развитием практик рыночных товарно-денежных отно-
шений и их обобщением в социальной мысли.
Во-вторых, мифы ориентированы на совершенно определенные
социально-культурные группы, создающие мифы для себя самих
и предлагающие свое видение мира другим социальным группам
также в виде своих мифов: «основополагающая черта мифического
понятия — его адресность...понятие точно соответствует функции,
оно обладает строгой ориентированностью"106. Важно, какие соци-
альные группы создают те или иные мифы и для кого их создают —
для «внутреннего» использования или по преимуществу для других.
Поэтому миф денег имеет прямое отношение к мифам господству-
ющего класса, к буржуазным, правым и левым и т.д. мифологиче-
106 Барт Р. Мифологии. — М.: Изд-во имени Сабашниковых, 2000. — С. 249.
77
4. Развитие мифологии денег: от модерна к постмодерну
ским системам, формирующим ценностные ориентации различных
социальных групп. Транслируемые на другие социальные группы,
мифы денег должны сообщить им нечто новое и воздействовать на
их картину мира, навязать свое видение. У буржуазии есть потреб-
ность в закреплении, увековечении сложившегося порядка. В этих
целях она реализует свое, по выражению П. Брудье, символическое
господство, состоящее в производстве символических систем и на-
вязывании их другим классам, посредством создания разнообразных
мифов107, утверждающих легитимность рыночного обмена и, со-
ответственно, денежного обращения, как наиболее оптимального,
«естественного» порядка вещей. Р. Барт подчеркивает, что буржу-
азный миф «постулирует неизменность Природы» и «стирает следы»
человеческой активности, предлагая готовые застывшие ментальные
конструкции, служащие моделью принятия решений и развития по-
веденческих стратегий108.
Таким образом, миф образует метаязык, имеющий отношение
не к реальным явлениям и предметам, с которыми непосредственно
взаимодействует человек, а к системе других культурных кодов,
«надстроенной» над практической предметно-преобразующей дея-
тельностью. В качестве метаязыка миф становится важнейшим эле-
ментом культуры, позволяющим упорядочивать и классифицировать
многообразные явления действительности, с которой имеет дело че-
ловек. Поэтому, хотя миф и бесполезен в живой практике, он необ-
ходим для ориентации в мире. Он останавливает, фиксирует непре-
рывное развитие и становление, представляет мир в виде застывших,
изъятых из истории категорий и, таким образом, консервирует су-
ществующий порядок вещей. Принимая положение дел без анализа,
логических рассуждений, рациональных объяснений, миф легити-
мирует существующий порядок вещей как единственно возможный
и верный.
Миф, в том числе и миф денег, создается путем сознательного или
стихийного использования ряда механизмов. При их использовании
из первичных понятий «удаляется все случайное, он опустошается,
обедняется, из него испаряется всякая история, остается лишь голая
буквальность»109. Однако смысл совсем не уничтожается, а лишь дис-
танцируется, лишается самодостаточности, им можно «играть», то
приближая его и подпитывая им форму, то удаляясь от него. Таким
107 Бурдье П. Социология политики. — M.: Socio-Logos, 1993. — С. 63-65.
т Барт Р. Мифологии. — М.: Изд-во имени Сабашниковых, 2000. — С. 276.
109 Там же. - С. 242.
78
4.1. Социосемиотическая природа буржуазного мифа денег рынка
образом, «миф — это похищенное и возвращенное слово. Просто воз-
вращается слово уже не совсем таким, каким было похищено; при
возвращении его поставили не совсем на свое место»110.
Вслед за Р. Бартом, рассмотрим некоторые из механизмов фор-
мирования мифов и проследим, как они работают при формиро-
вании мифа денег.
Механизм «тавтологии», определение предмета через него же са-
мого «служит укрытием, когда нам не хватает объяснений». Опре-
деляя предмет через него самого, стихийный или сознательный
создатель мифа проявляет авторитарно-догматическое желание на-
стоять на том, чтобы все оставалось, как есть, не вдаваться в сложные
объяснения и рассуждения, отбросить рациональность, воспользо-
вавшись лишь ее видимостью, имитацией111. Миф денег утверждает
их универсальную значимость в качестве мерила всех ценностей, не
вдаваясь в сложные рассуждения о том, подходят ли они на роль та-
кого критерия, возможно ли реально все измерить деньгами.
Механизм «тождества» в процессе формирования мифа служит
для того, чтобы оградить сознание от тех явлений и процессов, ко-
торые не укладываются в рамки мифического понятия, избавить ре-
ципиента от необходимости осмысливать и объяснять для себя су-
ществование Иначе возможного. Если нечто не вписывается в рамки
мифа, механизм тождества позволяет, в зависимости от ситуации,
либо игнорировать это как незначительное, либо отрицать как оче-
видное нарушение естественного порядка вещей и здравого смысла,
либо провозгласить «экзотическим» явлением, в котором мы имеем
дело с тем же мифологизированным предметом, но в несколько из-
мененном виде. Например, согласно современному мифу, все из-
меряется деньгами. Но если что-то все-таки нельзя ими измерить,
значит, это настолько незначительное или даже реально несуществу-
ющее явление, что на него не стоит и обращать внимание. Или, на-
против, следует применить более сложный и изощренный механизм
поиска денежного эквивалента, и все снова встанет на свои места
и займет оправданное положение в иерархии ценностей. Такие, на
первый взгляд, принципиально неизмеримые деньгами явления, как
любовь, честь, справедливость и т.п., сегодня в контексте мифа денег
или вообще отрицаются как нерациональное поведение, не согласу-
ющееся со здравым смыслом, или рассматриваются как нечто незна-
чительное, с чем можно не считаться на фоне приоритета денежной
110 Барт Р. Мифологии. — М.: Изд-во имени Сабашниковых, 2000. — С. 251.
111 Там же.-С. 280.
79
4. Развитие мифологии денег: от модерна к постмодерну
выгоды. Либо же, напротив, за ними стремятся разглядеть очень
сложные и далеко идущие расчеты, в конечном счете, все равно при-
водящие к деньгам как абсолютному эквиваленту.
В качестве одного из основных механизмов мифотворчества Р.
Барт выделяет «квантификацию качества», т.е. сведение качества к
количеству. В контексте нашего исследования этот механизм пред-
ставляет особый интерес, поскольку для мифа денег он одновре-
менно оказывается и важнейшим содержательным элементом. Кван-
тификация качества — механизм мифотворчества — тесно связана
с описанными выше механизмами и является одним из способов
снятия реального многообразия, сложности, разнокачественности
явлений, их исторической динамики. Мифологизация предпола-
гает, что вся «цветущая сложность» мира, требующая постоянных
интеллектуальных усилий по ее восприятию, будет сведена к не-
скольким параметрам, а лучше к одному, представляющемуся наи-
более «фундаментальным». Такой параметр — количественная
исчислимость, ставшая одной из основ позитивистского мировоз-
зрения, утверждавшегося в западной культуре как раз в тот период,
когда и товарно-денежные отношения утверждались в качестве уни-
версальной формы хозяйственно-экономических связей. Познава-
тельные принципы эмпирических наук, по существу своему состо-
ящие в исчислении различных параметров изучаемых объектов, а
также возникновение понятия стоимости в политэкономии посте-
пенно сформировали представления об универсальности процедуры
исчисления и ее фундаментальности по отношению к другим интел-
лектуальным процедурам: познать и понять — значит, просчитать,
исчислить. Миф денег в его современном виде констатирует уни-
версальность денежного исчисления как средства оценки абсолютно
всех предметов и явлений, возводит деньги (обладание ими, спо-
собность их зарабатывать и т.д.) в ранг универсального мерила до-
стоинства и состоятельности личности («если ты умный, то покажи
свои деньги», «если ты такой умный, то почему ты бедный?» и т.д.).
К. Маркс отмечал, что «количество денег становится все в большей и
большей мере их единственным могущественным свойством»112, фак-
тически знаком метаязыка, на котором в рыночном обществе не-
редко осуществляется описание, оценка и сопоставление всех соци-
альных явлений.
112 Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 года... — С. 272-273.
80
4.1. Социосемиотическая природа буржуазного мифа денег рынка
Благодаря механизму «изъятия из истории»113 реальный предмет
лишается всех «следов» своего реального бытия - своего происхо-
ждения и корней, своих функций и подлинной эволюции, законо-
мерных связей с другими реальными предметами, тенденций раз-
вития и т.д. Так, миф денег имеет дело не с реальными деньгами в их
историческом генезисе и функциях в разных типах обществ и эко-
номических систем. Для него деньги - сокровища архаичных об-
ществ, деньги рынка и виртуальные деньги финансовой экономики
не различаются, так же как не имеет значение отношение денег к
процессам в реальной экономике и финансовом обращении, меха-
низмы формирования курсов валют, сложные взаимосвязи реальных
и виртуальных денег и политических процессов... Миф пользуется
усредненным, неопределенным понятием. В результате, оно лиша-
ется реальной референции. Поэтому, пользуясь мифом денег (как и
любым другим мифом), мы не можем, как было сказано, управлять
конкретной суммой реальных денег в совершенно определенных
обстоятельствах, но можем получить некоторое представление, на-
пример, о том, каков смысл денег в жизни человека, надо или не
надо стрмиться их иметь, как надо ими распоряжаться, чтобы заслу-
жить одобрение, и т.д.
Созданный в рамках политэкономических учений миф о «чело-
веке обменивающемся» и о «невидимой руке рынка», которая, за-
меняя Божественную волю, регулирует все хозяйственные, экономи-
ческие, а также социальные, политические, культурные отношения,
в буржуазном обществе распространился через разнообразные на-
учные, идеологические, политические и т.д. конструкции и под-
чинил себе прочие представления о месте денег в жизни социума
и человека. Так сформировался миф монетаристского универса-
лизма. В его контексте язык денежной рациональности признается
универсальным метаязыком для описания не только хозяйственно-
экономических, но и всех социальных, культурных, нравственных и
прочих реалий. Отныне деньги не просто средство достижения кон-
кретных благ, а подлинная «мера всех вещей» — лишь успех в де-
нежном выражении представляет собой самый верный знак и пра-
воты, и справедливости, и ума, и добродетели, и даже, как показал
М. Вебер, богоизбранности и спасения души. То, что не поддается
описанию на этом языке, рассматривается как внесемиотическая
сфера, пребывающая вне цивилизации и даже как бы не существу-
ющая. Чтобы стать социальной и культурной реальностью, необхо-
Барт Р. Мифологии. — М: Изд-во имени Сабашниковых, 2000. — С. 278-279.
81
4. Развитие мифологии денег: от модерна к постмодерну
димо быть осмысленным в знаках метаязыка - получить денежный
эквивалент в виде рыночной цены, воплощенный в расхожей фор-
муле «Я стою столько-то». В рамках буржуазного мифа монетарист-
ского универсализма формируется представление о «честно зарабо-
танных деньгах», которые интерпретируются как знак несомненных
заслуг перед обществом, вознаграждение за усердие и предпринима-
тельский талант, эффективность и востребованность. В контексте
рыночного мифа устанавливается соответствие между трудом и по-
лучаемым вознаграждением в его денежной форме, будь то прибыль
или заработная плата.
К. Маркс в «Экономическо-философских рукописях 1844 года»
показывает особенности буржуазного мифа денег как итог воспри-
ятия их в качестве самостоятельной, автономной силы, восприни-
маемой как «божественная» сила. Природу мифологической «боже-
ственности» денег рынка Маркс видел в том, что в них фиксируется
отчуждение человеческих отношений и свойств личности, их про-
тивопоставление человеку и обществу как внешней силы, господ-
ствующей над ним, подобно Божеству: «эта божественная сила денег
кроется в их сущности, как отчужденной, отчуждающей и отчужда-
ющейся родовой сущности человека. Они — отчужденная мощь
человечества»114.
Мифологизацию денег рынка в качестве нового всемогущего Бо-
жества, управляющего судьбами и жизнью людей, отмечают и другие
исследователи. С. Московичи пишет, что «всемогущество» денег де-
лает их похожими на всемогущего Бога115 и обусловливает форми-
рование нового «монетарного монотеизма». Этот «монетарный мо-
нотеизм» практически подменяет настоящий монотеизм, хотя и
говорить об этом считается «неприличным»: «Странно, что мы слы-
шали крик "Бог умер" и при этом не видели буржуа, прозаического
и посредственного, породившего в прошлом веке другого бога, ис-
точника нашей земной жизни» п6.
Обожествление денег порождает и почти религиозное покло-
нение им. Однако этот «монетарный монотеизм» рыночных мифов
не что иное как языческое поклонение Золотому Тельцу, не только
символу, но и источнику богатства, благополучия, власти. Боже-
ственности денег рынка в буржуазном мифе соответствуют рацио-
нальные практики спасения, которые являются «специфически ре-
114 Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 года... — С. 295.
115 Московичи С. Деньги как страсть и как представление ... — С. 412.
116 Там же.
82
4.2. Особенности становления и развития буржуазного рыночного мифа денег...
лигиозным образом жизни, определяемым какой-либо центральной
идеей или положительной целью»117. Подобно тому, как верующий
подчиняет весь свой повседневный образ жизни единой цели рели-
гиозного спасения и соблюдает необходимые для этого правила и
принципы, «верующий» в деньги рынка и «спасающийся», т.е. реша-
ющий все свои важнейшие жизненные задачи через них, человек со-
знательно и рационально подчиняет свою жизнь погоне за ними.
Почитаемое Божество, объект всеобщего поклонения, совер-
шенно не обязательно воспринимается как безусловный источник
Добра. Деньги как раз оказываются капризным и жестоким Богом.
Раскрытые К. Марксом механизмы отчуждения и товарного фети-
шизма позволяют понять основы формирования весьма распростра-
ненной в буржуазном обществе в период его становления мифоло-
гемы денег-разрушения, разложения, распада, отождествляющую
деньги со злом. Этот миф можно интерпретировать как отражение
того факта, что превращение рынка в хозяйственную доминанту
связано с чрезвычайно болезненным разложением или даже насиль-
ственным разрушением естественных традиционных связей чело-
века с первичными социальными и природными основаниями его
бытия, названным К. Поланьи «сатанинской мельницей».
4.2. Особенности становления и развития
буржуазного рыночного мифа денег
в русской культуре XIX - XX веков
Миф денег сложился в качестве универсального и всеобъемлю-
щего лишь с утверждением общества модерна, рыночной экономики
и господства буржуазии как социально-экономического и политиче-
ского класса, осуществляющего символическое господство. В арха-
ичных и традиционных обществах, где рыночный обмен с денежным
обращением еще не стал доминирующей формой интеграции хозяй-
ства, деньги осмысливались на уровне, который Р. Барт характери-
зовал как первичные семиотические конструкции. Референтом для
них являлись реальные хозяйственные процессы. На уровне архаич-
ного обыденного сознания полученный опыт накапливается в виде
пословиц и поговорок, в которых кратко и афористично формулиру-
ются практически применимые рекомендации по поводу оптималь-
117 Работы М. Вебера по социологии религии и идеологии. — М.: ИНИОН, 1985. —
С. 219.
83
4. Развитие мифологии денег: от модерна к постмодерну
ного образа действий в конкретных ситуациях, поэтому не являются
мифом.
Интересный анализ стереотипов архаичного монетарного пове-
дения и представлений о деньгах, отраженных в русских пословицах
и поговорках, дают В.И. Верховин и В.И. Зубков в монографии
«Экономическая социология»118. Проведенный анализ показывает,
что в пословицах и поговорках русского народа отражены различные
аспекты социальных и культурных значений денег. Так, пословицы
отражают повседневные представления об универсальности денег
как всеобщей покупательной способности, средства достижения раз-
нообразных целей («После Бога деньги первые», «Денежка дорожку
прокладывает»); об абстрактности и всеобщности денег и отсутствии
у них предметно-целевой специфики («На деньгах нет знаку»); об их
включенности в разные фазы жизненного цикла человека и разно-
образные практики119.
Особое внимание эти авторы обращают на обширный и глубокий
фольклорный пласт, раскрывающий разные аспекты и смыслы свя-
занной с деньгами исчислимости как универсального свойства хо-
зяйственных и социальных рациональных действий. Анализируя
пословицу «деньги счетом крепки», они отмечают, что «основной
смысл этого фольклорного выражения - универсальность денег как
меры стоимости, как рационального института дозирования и каль-
куляции благ, в котором имманентно заложены количественные ме-
тоды их измерения и оценки»120. Пословица «рубль голову стережет»
«напоминает об ограниченности человеческих ресурсов и необходи-
мости их рационального использования» и, таким образом, фикси-
рует роль денег как своеобразного социального регулятора, «дози-
метра» социальных действий121.
Всем известная пословица «деньги счет любят» — значение денег
как средства эквивалентного взаимообмена, а выражение «не в счете
деньги, а в цене» показывает, что «счет денег не является чисто ко-
личественной абстракцией, холодным континуумом математических
величин. Он "соизмерим" с ценностью благ, которая определяется
ценовыми сигналами рынка, изменяющимися в результате спроса-
предложения и самих денег, и благ, которые ими измеряются»122.
См.: Верховин В.И., Зубков В.И. Экономическая социология. - М.: Изд-во
РУДН, 2005.-С. 437-444.
Там же. - С. 438-439.
Там же. - С. 440.
Там же.
Там же.
84
4.2. Особенности становления и развития буржуазного рыночного мифа денег...
В фольклоре получает выражение наивная практически ориен-
тированная «экономическая теория», фиксируются разнообразные
практические рекомендации по рациональному управлению денеж-
ными средствами в различных ситуациях хозяйственного, товар-
ного, сберегательного, заемного и прочих типов монетарного дей-
ствия. Отмечается и необходимость рационального исключения
личностных и эмоциональных мотивов из денежных отношений
(«Дружба дружбой, а денежкам счет» и т.п.), необходимость огра-
ничения эгоизма обменивающихся сторон, учета их обоюдных ин-
тересов, различные нюансы асимметрии отношений между должни-
ками и кредиторами и специфика заемных операций и т.д.123
В архаичных обществах или в социальных образованиях, исполь-
зующих архаичные символы, деньги пока еще по преимуществу
означают то, чем они действительно являются в этих обществах, —
средства, с помощью которых можно получить реальные блага в в их
материальной или символической форме. Миф денег как вторичная
семиотическая система находится в зародыше, он только начинает
оформляться. Однако именно в архаичных обществах, где деньги,
по большей части, еще есть всего только деньги, складывается не-
сколько значимых мифологем, сохраняющихся в контексте и бур-
жуазной, и современной мифологии денег. Рассмотрим некоторые
из них.
Архаичные деньги еще сохраняют соответствие реальным благам,
в первую очередь, тождество со своими материальными носите-
лями — главным образом, золотом и серебром, в культуру прочно
входит метафора этих драгоценных металлов. Мифологическое ото-
ждествление денег с их материальным субстратом сохраняется и в
эпоху бумажных и даже электронных денег, даже когда повсеместно
отменен золотой стандарт. Правда, сам этот субстрат меняется: по-
мимо золота, им становится, например, нефть («черное золото»).
В архаичных, добуржуазных обществах особо высоким статусом
и престижем обладает сословие воинов и культивируются рыцар-
ские доблести, и соответствующие социальные группы порождают
миф денег-добычи как знака мужества, отваги, удачи воинственного
мужа. Добродетелью воина являтеся его способность объединять и
вести за собой дружину, военная добыча предполагает дележ и со-
вместные траты в пирах и прочих достойных увеселениях, которые
также с социосемантическои точки зрения являются знаковыми ак-
123 См.: Верховин В.И., Зубков В.И. Экономическая социология... — С. 442—443,
447-448.
85
4. Развитие мифологии денег: от модерна к постмодерну
циями, символизирующими передачу доблести и удачи вождя его
ближайшим сподвижникам, а также своеобразную жертву богам
судьбы, эту удачу даровавшим.
Этот архаичный миф оказался весьма устойчивым. Как показал
Т. Веблен, в престижных тратах господствующего класса буржуазной
эпохи мотив «добычи» и ее щедрой и с рациональной точки зрения
бессмысленной растраты занимает очень существенное место124.
Столь часто описываемый «купеческий разгул» в России XIX в.,
когда во время диких оргий пропивались, а то и просто демонстра-
тивно уничтожались («сжигались на свечке») немалые суммы, имеет
ту же социосемантическую природу: он призван был означать без-
различие к деньгам как таковым и готовность принести их в жертву
удаче, в благосклонности которой гуляка не сомневался. Даже со-
временное суеверие, согласно которому деньги «любят», чтобы
их тратили и напоминают поток воды, который приходит туда, от-
куда может вытечь, и не прибывает в застойные омуты, имеет корни
именно в этом архаичном мифе.
В то же время, именно архаичный миф создает и прямо противо-
положные представления о деньгах как неотчуждаемом знаке досто-
инства личности и порождает предпосылки невиданной скупости, за
которой стоит стремление сделать отчужденные, овеществленные в
деньгах качества личности неотделимыми от нее. Эту противоречи-
вость архаичного мифа денег передает, например, трагическая кол-
лизия «Скупого рыцаря» A.C. Пушкина. Подобное поведение не
имеет ничего общего с расчетливой бережливостью деловитого и ра-
ционального буржуа, ориентированного не на накопление мертвых
сокровищ, а на вложение денег в дело. Поэтому в поведении чело-
века буржуазной эпохи нежелание расставаться с деньгами также
является культивированием отжившего архаичного мифа и демон-
страцией знаков, которые означают глубоко архаичные отношения и
ценности: чем больше денег накоплено, тем более масштабной пред-
ставляется и личность их владельца. Они становятся неотчуждаемы,
а трата денег воспринимается как мистическое убывание личной
силы. Этот миф нередко стоит и за стремлением преодолеть ощу-
щаемое как трагедию отчуждения личности в деньгах, когда человек
стремится не только не потратить, но и в буквальном смысле погло-
тить, унести с собой в могилу деньги как часть себя самого, подобно
купцу из рассказа А.П. Чехова «Крыжовник», перед смертью съев-
шему свои деньги и выигрышные билеты.
124 См.: Веблен Т. Теория праздного класса. - М.: Прогресс, 1984.
86
4.2. Особенности становления и развития буржуазного рыночного мифа денег...
Буржуазный миф денег рынка наиболее отчетливо стал склады-
ваться в русской культуре в эпоху интенсивного развития капита-
листического рынка XIX — начала XX вв. При этом он существенно
отличался от аналогичного мифа на Западе, что обусловлено тем,
что буржуазная мифология в России XIX-XX вв., являвшейся мо-
дернизирующимся, но все же окончательно не сформированным
рыночно-капиталистическим обществом, была не основным, а «пе-
риферийным» и «пограничным» семиозисом. Для русского обще-
ства конца XIX - начала XX вв. в целом буржуазный миф еще не
стал универсальным метаязыком, выходящим за пределы системы
ценностей самого класса буржуазии. Очевидно, это связано с тем,
что буржуазия не оформилась как класс и не сформулировала соб-
ственной мифологии как универсального метаязыка, способного
обеспечить ее символическое господство над другими группами.
Напротив, традиционные социосемантические системы продол-
жали сохранять свое доминирующее положение, заставляя буржу-
азию формулировать свои ценности с их помощью. Например, еще в
XVIII в. Б. Франклин, формулируя максимы поведения добропоря-
дочного буржуа, писал, что «пустой мешок прямо стоять не будет».
В данном случае он имел в виду, конечно, не реальные статические
свойства мягкой упаковочной тары, а описывал нравственные до-
бродетели («стояния прямо») в семантике денег и благосостояния
(«полный мешок»). В России начала XX в. деловая газета «Бир-
жевые ведомости» выходила под девизом «Прибыль превыше всего,
но честь превыше прибыли», описывая, таким образом, ориентацию
буржуазии на деньги в терминах чести, являющихся языком тради-
ционных служилых классов.
Отсутствие универсального буржуазного мифа, описывающего
капиталистический порядок, в частности тотальность денежных
отношений, в качестве естественного, единственно возможного в
справедливом обществе порядка вещей постоянно заставляло рус-
скую буржуазию приспосабливаться к символическому господству
других семиозисов, а свою собственную мифологию развивать на
периферии. Поэтому и попытки найти общий язык с другими соци-
альными группами осуществлялись в их традиционной семантике
долга и служения. Известные филантропические и меценатские де-
яния русских предпринимателей второй половины XIX — начала XX
вв. прочитываются именно в ней, а не в буржуазной семантике есте-
ственной общеполезности рынка и денег-заслуги, как это было в
конце XIX - начале XX вв. в США.
87
4. Развитие мифологии денег: от модерна к постмодерну
Буржуазный миф денег складывался и распространялся в России
главным образом внутри капиталистической предпринимательской
субкультуры. Для нее деньги стали большим, чем они есть на самом
деле, — естественным и единственным универсальным мерилом всех
материальных, социальных, нравственных ценностей. Автор публи-
цистического издания второй половины XIX в. «Наше купечество и
торговля с серьезной и карикатурной стороны» описывал это так: «в
купеческом обществе понятия: деньги, сила, ум, даже честь и даже
совесть почти равнозначащи... У такой натуры взгляд на все окру-
жающее его, на все, из чего сложилась его жизнь, прямо вытекает из
понятия: честь - деньги, деньги - честь! На семейство, на общество,
не говоря уже про торговлю, он смотрит с этой точки, из всего он
старается выжать деньги...»125.
Но за пределами буржуазного семоизиса в русской куль-
туре миф денег-зла, денег-нарушителей естественного порядка
вещей сохранялся весьма устойчиво даже в условиях интенсивной
индустриально-капиталистической модернизации начала XX в. и
был распространен не только у эксплуатируемых классов и рево-
люционеров, но и среди гуманистически ориентированной интел-
лигенции. В конце XIX в., в период подъема русского индустриаль-
ного капитализма, Г.И. Успенский в очерке «Книжка чеков» писал,
что развитие капиталистического рынка лишает живых людей их
личностного, культурного и духовного измерения, превращая в
«человека-гривенника», «человека-полтину», «человека-рубля», так
до «человека — чековой книжки». Гигантская мясорубка денег пе-
ремалывает все это разрушенное, разъятое на «полезные» составля-
ющие, живое сырье в новое дело, причем «какого бы рода дело это
ни было, всегда что-то очень похожее на опустошение, на исчезно-
вение, на смерть чего-то, что было и чего не стало, остается по при-
ведении этого дела к окончанию»126.
Мифологема денег-разложения связана и с характерной для рус-
ской культуры мифологемой денег-грязи. Для мифа — вторичной се-
миотической конструкции — деньги не просто проходят через мно-
жество рук и потому могут стать реальным переносчиком инфекции
(как и предостерегают врачи — люди, занятые не мифами, а реаль-
ными практиками). Они несут метафорическую грязь, поскольку
являются видимым продуктом распада непосредственных чело-
125 Наше купечество и торговля с серьезной и карикатурной стороны — М, 1865.
Т.1.-С.45;52.
126 Успенский Г.И. Книжка чеков — В кн.: Успенский Г.И. Сочинения в двух томах.
-М.: 1988.-Т. 1., С. 354-355.
88
4.2. Особенности становления и развития буржуазного рыночного мифа денег...
веческих отношений. Даже в современном обществе, культивиру-
ющем миф денег как абсолютного эталона и кода кодов любой со-
циальной коммуникации, мы констатируем появление большого
массива анекдотов о «новых русских», где они погружаются в грязь
и нечисты, что, по нашему мнению, можно интерпретировать через
миф денег-грязи127.
Мифологема денег как знака зла, а значит, преступления, по-
рока, прослеживается в нелюбви и подозрительности к «нажитым»
деньгам, независимо от реальных способов, которыми они были за-
работаны. Этим мифом питалось презрение русских родовых аристо-
кратов и служилых дворян к купцам-предпринимателям, недоверие
и ненависть крестьян к «кулакам» — разбогатевшим односельчанам,
а также и враждебность к «кооператорам», «челнокам», фермерам в
период перестройки и т.д. Этот миф превращает деньги в символ не-
справедливости и хаоса, нарушения гармонии и порядка в мире. Если
мы рассмотрим корпус русской классической литературы XIX - на-
чала XX вв., посвященной купечеству и буржуазии (произведения
П.И. Мельникова-Печерского, Д.Н. Мамина-Сибиряка, Г.И. Успен-
ского, М. Горького, В.Я. Шишкова и др.), то станет очевидным, что
авторы, как правило, связывают происхождение крупных состояний
с каким-либо преступлением, совершенным основателем династии.
Даже если это и не прямой разбой, убийство или иное тяжкое пре-
ступление, все равно накопление денег объясняется хитростью, бес-
принципностью, жестокостью и тому подобными пороками.
Миф денег — злого божества современного общества — получил
развитие в радикальной коммунистической идеологии и мифологии
восстановления натуральных форм хозяйствования и нерыночной
экономики в условиях индустриальной модернизации. Коммуни-
стический миф (в противоположность буржуазному) утверждал про-
тивоестественность, а потому и временный характер денежных от-
ношений, которые непременно должны «отмереть» с построением
коммунизма, когда человек снова, без посредства денег соединится
с естественными предпосылками своего бытия, с обществом и с дру-
гими людьми. В этой семантике развивались как научные обосно-
вания плановой экономики, так и предсказания «общего кризиса
капитализма» и краха его экономической системы со следующим
за ним непременным становлением нерыночной, неопосредство-
ванной деньгами централизованной экономики в качестве порядка,
соответствующего новому братству и равенству людей. Миф возврата
127 Зарубина H.H. Бизнес в зеркале русской культуры. - М: «Анкил», 2004. - С. 265.
89
4. Развитие мифологии денег: от модерна к постмодерну
к натуральным экономическим связям, являющимся «естествен-
ными», «неотчужденными», утвердился в качестве господствую-
щего метаязыка, описанию на котором подвергались другие семио-
зисы. Это означало, что все высказывания в любых сферах — будь то
экономическая или социальная наука, общественно-политические
идеи, художественные, моральные и т.д. суждения,- должны были
приводиться в соответствие с ним или запрещаться. Так, ученые-
экономисты, придерживавшиеся монетаристских взглядов, со-
циальные мыслители, считавшие рыночные отношения наиболее
адекватной для современного индустриального общества формой
социальности, не имели возможности для прямого и открытого раз-
вития своих взглядов и были вынуждены высказывать их в форме,
например, «критики буржуазных теорий».
Однако русскую культуру и в дореволюционный период капи-
талистической модернизации, и даже в советский период, нельзя
считать полностью отрицающей рыночный миф денег как мир ра-
ционального порядка и всеобщего хозяйственного, социального
и коммуникационного эквивалента. Любой миф включает не до-
стоверное, а «лишь смутное знание, образуемое из неопределенно-
рыхлых ассоциаций»128. Как показал российский исследователь
культуры А.Л. Ястребов, осмысление денег и формирование мифа
в культуре носит амбивалентный характер: с одной стороны, оты-
скиваются все новые формы порождаемого ими зла, с другой и од-
новременно — утверждается их реальная необходимость. В русской
культуре «негативный культ богатства в результате культурных и
прежде всего практических метаморфоз переутвердился, приобрел
значение интегрирующего начала, коммуникативного комплекса...
Ситуация эмоциональной неопределенности уступила место маги-
ческому ритуалу исчисления существования в денежных знаках»129.
Действительно, господствующим буржуазный миф денег рынка стал
в России в период перестройки 90-х гг. XX в., когда целый ряд влия-
тельных ученых, идеологов и политиков заговорили, о том что рынок
является не только универсальным экономическим механизмом, но
и «адекватно» описывает все прочие сферы социальной и культурной
жизни с помощью денег как универсального мифа и метаязыка.
12Х
Барт Р. Мифологии. — М.: Изд-во имени Сабашниковых, 2000. — С. 244.
129 Ястребов А.Л. Богатство и бедность: Поэзия и проза денег. — М., Аграф, 1999.
С. 509.
90
4.3. Постмодернистский миф денег в современной российской культуре
4.3. Постмодернистский миф денег
в современной российской культуре
Мифология денег начала XXI в. по своей социосемантической
сути является не только буржуазной мифологией, призванной закре-
плять рыночный тип социально-экономических отношений как само
собой разумеющийся и формировать соответствующие ему стерео-
типы поведения и сознания. Она означает новые смыслы и функции
денег, которые приобретаются ими в условиях новых социально-
экономических и коммуникационных реалий, прежде всего ин-
тенсивного развития виртуальной экономики финансов и денег-
симулякров, оторванных как от реального хозяйства, так и от рынка
с присущими ему критериями эффективности и рациональности.
В постсоветской России формирование современной мифологии
денег совпало со спонтанными социально-экономическими транс-
формациями, наложившимися на общемировые процессы постмо-
дернизации и глобализации. Поэтому российская мифология денег
представляется особенно интересной: она одновременно и фикси-
рует царящий в культуре и обществе хаос, и формирует миф, претен-
дующий на привнесение в него единого символического кода.
В современном обществе деньги из опосредствующей абстракции
рыночного обмена все больше становятся всеобщей формой ком-
муникации, кодом кодов, вследствие своей универсальности и аб-
страктности теряющим реальный смысл. Деньги рынка означали
эффективность, конкурентоспособность и прочие атрибуты рыноч-
ного порядка хозяйствования, распространяемого практически на
все сферы жизни общества. Деньги эпохи постмодерна превраща-
ются в пустой знак, которому можно приписать любые означаемые
и означающие, поскольку он, вследствие этой универсальности, не
несет никакого конкретного содержания. Они могут, не вызывая ло-
гических и смысловых противоречий, иметь совершенно противо-
положные означаемые: рост экономики, создание и движение ре-
альных ценностей, инновационный бизнес, внедрение передовых
достижений науки и технологии, — или деструктивные для реальной
экономики виртуальные финансовые игры, развал производств, нар-
кобизнес, преступные силовые акции и т. д. Таким образом, деньги
оказываются не привычными для рыночного общества знаками под-
линной реальности экономического роста, а означают лишь реаль-
ность денег. Как утверждал Ж. Бодрийяр, экономика постмодерна
производит замкнутый на самого себя код, а деньги оказываются пу-
91
4. Развитие мифологии денег: от модерна к постмодерну
стыми знаками в том смысле, что не находятся ни в каком соответ-
ствии ни с реальной экономикой производства, ни даже с рыночным
обращением130. Культовый российский писатель-постмодернист В.О.
Пелевин, больше и лучше других раскрывший постмодернистскую
мифологию денег в современной русской культуре, пишет о том, что
все социальные, культурные и прочие явления, которые традици-
онно воспринимаются как знаки экономического роста, ныне при
всей их очевидности означают лишь его иллюзию: «В Москве строят
небоскребы, съедают тонны суши и вчиняют миллиардные иски. Но
этот бум имеет мало отношения к экономике». А к чему он имеет от-
ношение? К потокам денег: «Просто сюда со всей России стекаются
деньги и немного увлажняют здешнюю жизнь перед уходом в офф-
шорное гиперпространство»131.
В контексте буржуазного мифа деньги были знаком всех вещей,
отношений и связей, которые за них можно приобрести, универ-
сальным масштабом и эквивалентом для соотнесения всех ценно-
стей. К. Маркс писал: «Сколь велика сила денег, столь велика и моя
сила... Я уродлив, но я могу купить себе красивейшую женщину.
Значит, я не уродлив, ибо действие уродства, его отталкивающая
сила, сводится на нет деньгами...»132. Семантика постмодернист-
ского мифа денег иная: здесь уже не деньги являются символом всех
возможностей, а, наоборот, — все социокультурные явления и про-
цессы символизируют деньги. Как отмечает Л.К. Салиева, в произ-
ведениях В. Пелевина «панораме жизни соответствует целая система
символов, содержанием которых являются деньги. Деньги — содер-
жание всего. В этой системе все, что составляет человека и его куль-
туру, является символом денег»133. Даже первичные, витальные им-
пульсы человека оказываются не самодостаточными, а предстают как
символы денег: «...секс все чаще оказывается привлекательным по-
тому, что символизирует жизненную энергию, которая может быть
трансформирована в деньги, — а не наоборот»134. В современном об-
ществе все цели, все действия имеют в качестве универсального кода,
позволяющего их интерпретировать в качестве социально значимых,
именно деньги: «любой имидж имеет четкое денежное выражение.
Если даже он подчеркнуто некоммерческий, то сразу возникает во-
прос, насколько коммерчески ценен такой тип некоммерциализи-
Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть... С. 68; 75-76.
Пелевин В. Священная книга оборотня. — М.: Эксмо, 2004. — С. 100.
Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 года... — С. 294.
http://pelevin.nov.ru/
Пелевин В. Generation "ГГ. - М.: Вагриус, 1999. — С. 115.
92
4.3. Постмодернистский миф денег в современной российской культуре
рованности. Отсюда и знакомое любому чувство, что все упирается в
деньги. И действительно, все упирается в деньги — потому что деньги
давно уперлись сами в себя, а остальное запрещено»135.
В современной российской мифологии денег их универсальная
символическая природа нередко интерпретируется в привычных и
понятных постсоветскому человеку материалистических терминах,
и тогда деньги описываются как, по выражению В. Пелевина, «суб-
станция, из которой состоит мир»136, своего рода первоматерия или
первоэнергия. Они же определяют и законы Вселенной, превратив-
шись в ее универсальную модель со своими специфическими зако-
нами. Сформировавшийся еще в период зрелого рыночного обще-
ства во второй половине XIX в. миф денег-божества, основанный
на представлениях о господстве денег и рынка над обществом, в
эпоху постмодерна, когда деньги утратили референтов в экономи-
ческой реальности, трансформировались в миф денег-стихий, са-
мостоятельной энергетической сущности, которая существует ав-
тономно от человека. Но между монотеистической мифологемой
Божества, к которому ведет рациональное спасение, и мифоло-
гемой стихии-первоматерии (-первоэнергии) существует принци-
пиальная разница: к Богу можно прийти и обрести спасение, подчи-
няясь его заветам, т.е. рациональным принципам мирового порядка,
доведенным до сведения людей. Тогда деньги рынка в качестве бур-
жуазного мифа действительно, как подчеркивал Р. Барт, означают
стабильность существующего порядка. А мифологема стихии пред-
полагает господство внешней силы, неопределенность, игру случай-
ностей, которую невозможно познать и рационально освоить, но
лишь «предугадать», «задобрить» или подчинить себе с помощью ир-
рациональных харизматических свойств личности и использования
особой магии. Поэтому, согласно современному мифу, человек спо-
собен управлять стихией денег, но не только и не столько рацио-
нальными способами управления рынком, а, скорее, с помощью ир-
рационального магического воздействия. Ритуалы по привлечению
денег являются одним из важнейших элементов современных го-
родских магических практик, рассматривающих деньги как некую
«тонкую энергию», на которую с помощью обряда можно воздей-
ствовать, привлечь или отпугнуть, которая способна отмечать из-
бранных или избегать «проклятых». Работа одного из самых из-
вестных финансистов и биржевых игроков Дж. Сороса названа им
135 Пелевин В. Generation "ГГ. — М.: Вагриус, 1999. - С. 118.
136 Там же. С. 131.
93
4. Развитие мифологии денег: от модерна к постмодерну
«Алхимия финансов», что подчеркивает мифологические и мисти-
ческие метафоры виртуальных финансовых игр, в процессе которых
колоссальные суммы денег перемещаются, повинуясь не строгой ра-
циональности рынка, не экономической целесообразности, а внера-
ционалъным принципам удачи, успеха и поражения. Эта игра сродни
алхимическому воздействию на неблагородные металлы. Из них с
помощью высших, или, если вспомнить западноевропейскую ми-
фологию, инфернальных, сил получается золото. Современный че-
ловек, считая рациональные рыночные практики недостаточными и
не надеясь более на свои силы в научно обоснованном управлении
производством или финансовыми потоками, стремится «привлечь
тонкую энергию денег посредством использования магических
зеркал и пентаклей, сакральных талисманов и символов»137.
В эпоху виртуальной финансовой экономики буржуазный миф
заработанных денег все больше вытесняется мифом денег-выигрыша.
У денег виртуальной экономики финансов нет референтов в виде
эффективных рыночных и производственных практик и реального
хозяйственного роста. Поэтому они могут означать любые практики,
и наиболее привлекательными, естественно, оказываются самые бы-
стрые и простые, а отнюдь не те, которые связаны с длительными
и обременительными усилиями. Недаром здесь один из наиболее
привлекательных способов обогащения — биржевая игра на курсах
ценных бумаг и валют. Даже осторожного обывателя привлекают
возможности «быстро освоить» принципы этой игры с помощью
множащихся мастер-классов, открытых семинаров и т.п. Их реклама
висит практически в каждом вагоне московского метро. Игровая,
случайная, необъяснимая рационально динамика успеха и прои-
грыша является столь же необходимым атрибутом современного по-
рядка вещей, как строгая рациональность и тотальная исчислимость
в модернистском мире классического рынка. Трансформация бур-
жуазного мифа денег как знака упорядоченности всех практик и ры-
ночной эффективности связана с возникновением в современных
условиях нового типа рациональности, названного С.А. Кравченко
«играизацией», отражающей нелинейную динамику общества138.
Замена буржуазного рыночного мифа денег-божества постмодер-
нистским мифом денег-стихий приводит к их окончательному вы-
ведению из поля действия моральных оценок. В рамках буржуаз-
Матвеев С. Магия денег. — М.: Изд-во «Рипол», 2005.
Кравченко С.А. Нелинейная социокультурная динамика: играизационный
подход. — М.: Изд-во«MГИМО-Университет», 2006.
94
4.3. Постмодернистский миф денег в современной российской культуре
ного мифа еще присутствовали ценностные суждения относительно
денег: они воспринимались как символы незыблемого рациональ-
ного порядка, принятие или отрицание которого вело к отождест-
влению денег, соответственно, с благом или со злом. Стихия (в
отличие от порядка) связана с природными, космическими, а не со-
циальными и культурными явлениями, и поэтому сама по себе нахо-
дится вне моральных оценок, вне добра и зла, хотя может порождать
и то, и другое. В этом находит отражение такое отличие постмодер-
нистской культуры от культуры модерна, как отсутствие единого
нравственного стандарта, универсальных нравственных абстракций
и как следствие — арочной морали. Оценка любого явления стано-
вится контекстуальной, сиюминутной, зависимой как от внешних
обстоятельств, так и от их интерпретации субъектом. Таким об-
разом, происходит возврат к домодернистскому, добуржуазному
ценностному релятивизму, который еще М. Вебер противопоставлял
«сквозной рационализации» образа жизни на основе универсальных
нравственных абстракций.
Не случайно постмодернистский миф на новом уровне обраща-
ется к старому мифу денег-распада, разложения. И тут получает актуа-
лизацию аналогия денег и нефти, которая не только является вполне
реальным источником самых крупных в современной России состо-
яний, но и прямо представляет собой продукт распада животных и
растений, населявших Землю миллионы лет назад. Подобно тому,
как нефть является продуктом распада живых существ, деньги ин-
терпретируются как «остающаяся от людей нефть», т.е. форма, в ко-
торой вложенная в труд жизненная сила людей существует после их
смерти: «Плезиозавр, плескавшийся в море там, где ныне раски-
нулась Аравийская пустыня, сгорает в моторе японской «Хонды».
Жизнь шахтера-стахановца тикает в бриллиантовых часах «Картье»
или пенится в бутылке «Дом Периньон», распиваемой на Рублев-
ском шоссе»139.
В романе В. Пелевина «Священная книга оборотня» благостный
миф о Денежном Дереве, плодоносящем на Поле Чудес в Стране
Дураков, трансформируется в инфернальную и одновременно са-
кральную символику нефтяного фонтана, бьющего из самой плоти
земли, а возможно, и из самой преисподней, но, в то же время, по-
добного и библейскому символу Бога и Его воли: «Нет, не так вы-
глядит Денежное Дерево, как думали легкомысленные беллетристы
139 Пелевин В. Македонская критика французской мысли // Пелевин В. Все по-
вести и эссе. — М.: Изд-во Эксмо, 2005. — С. 315.
95
4. Развитие мифологии денег: от модерна к постмодерну
прошлого века. Оно не плодоносит на Поле Чудес золотыми дука-
тами. Оно прорастает сквозь корку вечной мерзлоты пылающим
нефтяным фонтаном, горящим кустом вроде того, что говорил с
Моисеем»140. То есть именно нефтяной фонтан, метафора денег, яв-
ляется Богом, дающим Завет, по которому надлежит жить современ-
ному человеку.
О чем свидетельствует возникновение постмодернистского мифа
денег в дополнение к модернистскому?
Способен ли он вернуть единство восприятия распадающемуся
мирозданию, проникнутому иррациональной игрой случая?
Существует ли универсальный метаязык и миф, с помощью кото-
рого можно было бы его описать?
Каждая из автономных и самодостаточных сфер создает свои соб-
ственные семиозисы, среди которых нет доминирующего. Поэтому
речь идет скорее о варианте кода, на основе которого можно рас-
шифровывать это многообразие. Современный миф денег (в отличие
от буржуазного рыночного) не утверждает порядок мироздания, свя-
занный с вполне реальным социально-экономическим устройством
и описываемый конкретным метаязыком. В чрезвычайно сложной,
принципиально неоднозначной, не имеющей ни ценностных, ни
нравственных и эстетических, ни семантических метаязыковых до-
минант реальности постмодерна, он утверждает наличие не порядка
в рациональном модернистском смысле этого слова, а кода, способ-
ного служить общей основой для прочтения и интерпретации — а не
упорядочения или объяснения! — этого разнообразия. Причем этот
код не является единственным наиболее общим. Он один из многих,
но лишь наиболее откровенно «претендует» на универсальность.
Единственным же он не может быть потому, что в современном
мире сосуществуют разные типы обществ, и большинство не до-
стигли стадии глобализации. Даже в тех, которые ее достигли, не все
социальные группы и сектора хозяйства находятся на этом уровне. В
современном мире сохраняются и в обозримом будущем не исчезнет
большой объем семиозисов, социальных и культурных отношений,
не затронутых мифологией денег.
140 Пелевин В. Священная книга оборотня. — М.: Эксмо, 2004. — С. 240.
96
5. Влияние денег
на трансформации
рациональности
Рациональность и рационализация рассматриваются как базовые
характеристики общества модерна, история которого охватывает
XVIII — большую часть XX веков, а к важнейшим чертам относятся
рациональное познание, рациональная организация хозяйства, ра-
циональное планирование поведения и всей жизни. Соответственно,
рациональность противопоставлялась традиционности как важ-
нейшее завоевание прогресса и мыслилась как его основной вектор.
В то же время рациональность рассматривалась критиками обще-
ства модерна как один из основных его пороков и противопостав-
лялась нравственности, чести, порядочности, душевности и прочим
«универсальным» человеческим качествам, «утраченным» из-за ра-
ционализации. Развитие рациональности и ее противоречивые со-
циальные и культурные последствия трактовались многими иссле-
дователями (в числе которых М. Вебер, Г. Зиммель и многие другие)
в тесной связи с развитием денег, денежной экономики и их особен-
ностей.
В то же время, в связи с деньгами, и особенно в финансовом по-
ведении всегда устойчиво воспроизводятся различные формы ир-
рациональных, аффективных, логически необъяснимых действий.
Деньги провоцируют азарт, страсти, необдуманные решения и про-
тивоправные деяния; последовательная рационализация эконо-
мики не способствует их минимизации. В современном обществе
деньги провоцируют даже рост иррациональности по сравнению с
формальной рациональностью индустриального общества. Это не
8zak18 97
5. Влияние денег на трансформации рациональности
только эпидемии массовых азартных финансовых игр, время от вре-
мени охватывающие общества, но и противоречия и иррациональ-
ность в социальной и культурной сферах, порождаемая виртуальным
характером глобальной экономики финансов.
5.1. Влияние денег
на процесс рационализации:
становление рыночной экономики
и общества модерна
М. Вебер определяет рациональность как «логическую или те-
леологическую последовательность какой-либо интеллектуально-
теоретической или практически-этической позиции»141. Историю
хозяйства немецкий социолог рассматривает как процесс рацио-
нализации, ведущую роль в котором играют деньги и ставший воз-
можным благодаря их развитию бухгалтерский учет: «Современный
хозяйственный строй именно рационализирован в высокой степени
благодаря влиянию бухгалтерии; и известном смысле, и в известных
границах вся история хозяйства есть история ныне достигнувшего
победы экономического рационализма, основанного на вычислении
и расчете»142.
Развитие денег М. Вебер связывал с формальной рационализацией
хозяйственной жизни общества, поскольку они привносят в эко-
номику абстрактные правила и принципы расчета и обращения. В
основе веберовского понимания механизма рационализации лежит
представление об удвоении мира, нахождении за его пределами транс-
цендентных точек отсчета и специфического угла зрения, с позиций
которого оценивается и систематизируется реальность143. Рацио-
нализация, таким образом, представляет собой выход за пределы
конкретных практик и соотнесение их со смыслами и принципами,
Вебер М. Теория ступеней и направлений религиозного неприятия мира //
Вебер М. Избранные произведения. — М: Прогресс, 1990. — С. 308.
Вебер М. История хозяйства. Биржа и ее значение. — М.: «Гиперборея», «Куч-
ково поле», 2007. — С. 21.
См.: Давыдов Ю.Н. «Картины мира» и типы рациональности (Новые под-
ходы к изучению социологического наследия Макса Вебера) // Вебер М. Из-
бранные произведения... — С. 760-761; Гайденко П.П., Давыдов Ю.Н. История
и рациональность. — М.: Изд-во политической литературы, 1991. — С. 242—243;
Schluchter W. Rationalismus der Weltbeherrschung. Studien zu Max Weber. —
Frankfurt-am-Main, 1980. - S. 13.
98
5.1. Влияние денег на процесс рационализации: становление рыночной экономики ...
находящимися вне них и потому позволяющими их упорядочить и
оценить. В области хозяйства денежная рационализация позволила
экономическим акторам выйти за рамки эмпирической данности
конкретных операций и процессов и перейти на уровень обобщен-
ного обмена, оценки рынка в синхронных и будущих перспективах.
М. Вебер обратил внимание на то, что именно развитие денег по-
зволило как предпринимателям, так и домохозяевам осуществлять
сложные опосредованные обмены и ориентироваться на рынок в
целом, а не на ближние связи и одномоментные интересы: «Эман-
сипация хозяйственной деятельности от положения данной ми-
нуты, благодаря которой можно спекулировать по поводу будущего
положения рынка, также стала возможна только благодаря оценке
шансов обмена обеими сторонами на деньги (на денежный счет)....
Только эта функция денег делает возможным для хозяйства, ожида-
ющего дохода, ориентироваться исключительно на шансы рынка, а
для «домашнего хозяйства» заранее намечать свой «хозяйственный
план» расходования имеющихся в его распоряжении денежных
сумм, руководствуясь «предельной полезностью» этих сумм»144.
Правда, ценой такой рационализации становится, как показал
К. Маркс, товарно-денежный фетишизм и отчуждение, когда со-
циальные отношения и даже реальные хозяйственные и потреби-
тельские взаимодействия людей предстают как отношения вещей
и движения денежных потоков145. Однако это удвоение мира позво-
ляет достигать наиболее полной и последовательной рационали-
зации всех сфер социальной жизни, подчинения ее единой логике -
денежного обращения. За пределами реального мира, параллельно
ему выстраивается универсум стоимостей, выраженных в деньгах,
согласно логике которого индивиды в рыночном обществе оцени-
вают и иерархически выстраивают рациональную картину мира. Ло-
гика денежной стоимости не зависит от реальной логики вещей и
отношений. Г. Зиммель особо подчеркивает, что ценность опреде-
ляется не свойствами предмета самого по себе, а его координатами
в системе, задаваемой стремлениями людей146. Объективируясь в
деньгах, эта система служит отправной логикой рационализации ре-
Вебер М. История хозяйства. Биржа и ее значение. — М.: «Гиперборея», «Куч-
ково поле», 2007. — С. 12.
См.: Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 года. — Маркс К.
Социология. — М.: «КАНОН-пресс-Ц», «Кучково поле», 2000. - С. 294-297.
Зиммель Г. Философия денег // Теория общества: Фундаментальные проблемы.
- М.: КАНОН-пресс-Ц; Кучково поле, 1999. - С. 346.
99
5. Влияние денег на трансформации рациональности
альности: «мы живем в мире стоимостей, которые выстраивают со-
держание действительности, следуя автономному от нее порядку»147.
Лежащее в основе процесса рационализации удвоение мира при-
водит к тому, что возникает напряжение и противоречие между ра-
циональной логикой и конкретной данностью реального мира. В
случае с деньгами это противоречие проявляется в том, что деньги из
абстракции обмена становятся самостоятельной ценностью, подме-
няющей собой реальные ценности, универсальной целью, к которой
стремятся прежде всех других реальных целей. Деньги обладают
свойством «сводить все другие материальные и интеллектуальные
цели к самим себе, а все шкалы стоимости — к шкале финансовой
стоимости»148. Происходит обесценивание мира реального с его
специфическими законами, свойствами и качествами перед миром
денег как носителей универсальной и абсолютной ценности.
Так и происходит реальное «расколдование мира» (М.Вебер),
когда любая цель и любой мотив лишается своего собственного оба-
яния, а за любым действием, любым объектом или событием ви-
дится лишь их формальное, количественное выражение. «Расколдо-
вывая» мир, деньги не только заменяют страсти и эмоции расчетом,
но и лишают смысла все то, что не поддается расчету и формальному
выражению: любовь, честь, нравственность, красоту и т.д. Ю. Ха-
бермас считает деньги одним из основных средств, при помощи ко-
торого собственно социальные и культурные формы взаимодействия
вытесняются инструментальной, технической рациональностью си-
стемы, происходит «колонизация» жизненного мира149.
М. Вебер, Г. Зиммель, С. Московичи отмечали, что деньги фор-
мируют особый стиль мышления, благодаря универсализации кото-
рого культура рыночного общества в целом приобретает специфи-
ческие черты. Формальная рационализация, связанная с деньгами,
предполагает перенесение на все типы отношений к реальности тех
процедур, которые применимы к денежному обращению, прежде
всего — калькуляции. Калькуляция, количественные вычисления
сводят качественные отношения реальных индивидов и вещей к чи-
стым формам, выражением которых и становятся деньги. Г. Зиммель
обратил внимание на то обстоятельство, что в Новое время развитие
товарно-денежных отношений и монетарной экономики шло па-
147 Simmel G. The Philosophy of Money. - L.: 1978. - P. 60.
148 Московичи С. Деньги как страсть и как представление // Московичи С. Ма-
шина, товрящая богов. — М., 1998. — С. 411.
149 Habermas J. The Theory of Communicative Action. Vol. 2. — Boston: Beacon Press,
1989. - P. 327.
100
5.1. Влияние денег на процесс рационализации: становление рыночной экономики ...
раллельно становлению естественных и социальных наук в их совре-
менном виде. Калькуляция стала моделью объективного и точного
знания: «Познавательный идеал это понимание мира как огромной
математической задачи, понимание событий и качественных от-
личий вещей как системы чисел»150. М. Вебер в своих исследова-
ниях рационализации также проводил параллель между развитием
денежных расчетов и точных наук: «В настоящее время его (запад-
ного капитализма — КЗ.) рациональность в большой мере обуслов-
лена иснисляемостью решающих технических факторов, которые
образуют основу точной калькуляции, а это, в сущности, означает,
что такая рациональность зиждется на своеобразии западной науки,
прежде всего естественных наук с их рациональным математическим
обоснованием и точными экспериментальными методами»151.
С рационализацией связана маргинализация иррациональных
практик, которой немало способствовало распространение денег и
денежных обменов. Приблизительность и спонтанность, смешение
целей и средств, объективных и субъективных факторов, рассу-
дочных и эмоциональных решений постепенно устраняется из хо-
зяйствования. Точный расчет целей и средств и последовательность
наиболее эффективных шагов достижения желаемого результата вы-
тесняет действие «наобум», с надеждой на удачу, счастливый случай,
внезапное везение. М. Вебер отмечает, что рациональная пуритан-
ская этика с ее предельно аскетическим самоограничением в повсе-
дневном быту отрицает как жадность и страсть к наживе, так и ир-
рациональные траты на развлечения, не приемлет искусство, спорт,
эротику и прочее именно из-за их иррациональности, отвлечения от
цели духовного спасения и основного средства ее достижения — ра-
ционального образа жизни и производительного хозяйствования152.
К. Маркс также обращал внимание на то обстоятельство, что ка-
питалистическое предпринимательство, ориентированное на рост
работающего денежного капитала, не допускает никаких соци-
альных, культурных, эротических и прочих практик, отвлекающих
от главной цели, т.е. иррациональных по отношению к ней. И по-
этому денежная собственность в форме капитала, требующая раци-
150 Simmel G. The Philosophy of Money... — P. 444.
151 Вебер M. Протестантская этика и дух капитализма // Вебер М. Избранные про-
изведения. — М.: Прогресс, 1990. — С. 53 — 54.
152 Там же. С. 198-200; Вебер М. Теория ступеней и направлений религиозного не-
приятия мира// Вебер М. Избранные произведения... — С.325-335.
101
5. Влияние денег на трансформации рациональности
онального к себе отношения, становится важнейшим фактором от-
чуждения личности от общества, культуры и от других людей153.
Таким образом, деньги и развитие денежного хозяйства являются
одним из факторов уникальной сквозной рационализации западного
общества, особое значение которой М. Вебер видел в том, что она
подчиняет единой логике и единым смыслам не отдельные сферы
жизни общества, а все сразу154.
Здесь мы подходим к важнейшим свойствам рационализации, на
которые обращали внимание все ее исследователи, — множествен-
ность ее форм и ее способность переходить в свою противополож-
ность, в иррациональность.
Противоречивость типов рациональности ярче всего проявля-
ется в конфликте формальной и материальной (субстантивной, цен-
ностной) рациональности. То, что соответствует соображениям де-
нежного расчета, нередко противоречит нормам морали, принципам
гуманности, солидарности, красоты, духовным ценностям и т.д.
Причинами конфликта типов рациональности становятся этические
ограничения в ведении бизнеса, во взаимоотношении бизнеса и об-
щества, проблемы социальной защиты малоимущих, поддержания
институтов культуры, образования и всех прочих, не связанных с
извлечением денежной прибыли. Таким образом, денежная рацио-
нализация не только является импульсом развития хозяйства, но и
привносит в него источник постоянного напряжения и конфликтов:
«Ныне хозяйство, поскольку оно строится как хозяйство для при-
были (доходное), в принципе экономически автономно, основано
только на хозяйственных точках зрения и в высокой степени рас-
четливо, рационально. Но постоянно в такую формальную рацио-
нальность вторгаются мощные материальные иррациональности,
создаваемые прежде всего разделением дохода, которое между
прочим приводит к распределению благ, материально иррациональ-
ному (если его рассматривать с точки зрения, например, матери-
ально "наилучшего возможного обеспечения благ"), далее, благо-
даря домашне-хозяйственным интересам, природа которых, с точки
зрения доходного предприятия, остается иррациональной»155.
См.: Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 года. — С. 275 — 276.
Рассуждения М. Вебера о значимости сквозной рационализации для станов-
ления капиталистического общества содержатся в «Хозяйственной этике ми-
ровых религий», а также в работе «Теория ступеней и направлений религиозного
неприятия мира».
Вебер М. История хозяйства. Биржа и ее значение. — М.: «Гиперборея», «Куч-
ково поле», 2007. -С. 21-22.
102
5.1. Влияние денег на процесс рационализации...
Особо отметим спекулятивно-финансовый капитал, представ-
ленный банками, кредитными, страховыми компаниями и про-
чими предприятиями, ориентированными на извлечение прибылей
из денежного обращения. Его строгая рациональность представляет
собой денежный расчет в чистом виде и нередко вступает в проти-
воречия с интересами реальных хозяйственных акторов, предприни-
мателей и домохозяев.
Кроме того, формальная рационализация на основе принципов
денежного обращения практически никогда не изживает все формы
иррациональной деятельности в масштабах общества в целом.
М.Вебер отмечает, что современный капитализм возможен только
там, где иррациональная страсть к денежной наживе начинает под-
чиняться «рациональному обузданию»156, но реально людям повсе-
местно присуще стремление обретать деньги любыми способами, в
том числе не просто иррациональными, но и безнравственными и
преступными. Веберовское разделение рационального и авантюри-
стического предпринимательства возможно лишь на уровне постро-
ения идеально-типических конструкций. Реальный капитализм во
все периоды своей истории включал и включает иррациональные
авантюристические элементы в большем или меньшем объеме. Здесь
необходимо учитывать не только спонтанные, преступные и т.п. спо-
собы наживы, не предполагающие затем предпринимательского ис-
пользования денег, но и не исследуемый М. Вебером в его идеально-
типических конструкциях, но обязательно присутствующий в любом
предпринимательстве не поддающийся рациональному объяснению
фактор таланта, интуиции, страсти, предрассудков и т.д. Характерны
описанное социологами присущее финансовым трейдерам воспри-
ятие рынка как «высшего существа»157, а также их неспособность ра-
ционально объяснить мотивы принятия тех или иных решений158.
Кроме того, никогда не было изжито и ныне культивируется так же,
как и в древности, иррациональное мистическое и магическое отно-
Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма // Вебер М. Избранные про-
изведения. — М: Прогресс, 1990. — С. 48.
Кнорр-Цетина К., Брюггер У. Рынок как объект привязанности: исследование
постсоциальных отношений на финансовых рынках // Западная экономическая со-
циология: Хрестоматия современной классики. — М: РОССПЭН, 2004. — С. 453.
См.: Аболафия М. Рынки как культуры: этнографический подход // Западная
экономическая социология: Хрестоматия современной классики. — М.:
РОССПЭН, 2004. — С. 437; Козин Ш.К., Ахметова М.В. Мифологический
мотив и манипулятивная деятельность на финансовых рынках. — Современная
российская мифология. — М.: РГГУ, 2005. — С. 249.
103
5. Влияние денег на трансформации рациональности
шение к деньгам, например специальные магические обряды по их
привлечению («открытие денежных потоков» и т.п.)159.
Динамика иррационального сочетания рациональности и ирра-
циональности проявляется в финансовом поведении населения, в
особенности массовом. Как показали российские исследователи,
увлечения финансовыми пирамидами в начале 90-х гг. прошлого
века продемонстрировали, что изначально рациональные установки
в отношении инвестирования переходят в эмоциональную увлечен-
ность, эйфорию или панику, стремление поступать вопреки «го-
лосу разума» и собственным рациональным планам. В таких случаях
финансовым поведением управляет уже не столько рациональный
расчет, сколько вовлеченность в коллективные действия и коллек-
тивные представления160.
Подводя итог анализа связи денег с развитием рациональности в
обществе модерна, отметим ее противоречивость. С одной стороны,
деньги, как это констатировали М. Вебер, Г. Зиммель и другие, прямо
способствуют не только рационализации экономики, но и сквозной
рационализации всей культуры и социальных отношений в целом.
С другой стороны, деньги сами порождают и воспроизводят ирраци-
ональность не только в форме противоречий между разными типами
рационализации, прежде всего материальной и формальной, но и в
традиционных формах авантюризма, страсти, спонтанности и т.д.
Эта противоречивая связь рациональности и денег проявилась в об-
ществе модерна и приобретает новые формы в современных условиях
глобализации, «высокой модернити» (Э. Гидденс) и постмодерна.
5.2. Новые виды формальной
рациональности
Одним из наиболее последовательных и ярких отражений всей
культуры модерна с ее видением человека как рационально моти-
вированного индивида, поддающегося рациональным способам со-
циальной организации, является фордизм. Он сложился в самом на-
См.: Матвеев С. Магия денег. — М.: Изд-во «Рипол», 2005.
См.: Радаев В.В. Уроки финансовых пирамид, или Что может сказать экономи-
ческая социология о массовом финансовом поведении // Мир России, 2002, Т.
11, № 2 (http://www.socio.ru/wr/2-02/Radaev.htm); Кузина O.E. Иллюзия раци-
ональности: влияние коллективных представлений на инвестиционное пове-
дение вкладчиков финансовых пирамид // Вопросы социологии (тематический
выпуск), 1998.
104
5.2. Новые виды формальной рациональности
чале XX в. как инженерно-экономическая парадигма организации и
управления конвейерным производством. Однако его основные идеи
и установки распространились и на другие сферы жизни общества.
В контексте фордизма рациональный расчет должен лежать как в
основе действий менеджеров и предпринимателей, так и работников
и простых обывателей-домохозяев, и апелляция к этому расчету
предстает как базовый механизм их взаимодействия. Расчет ориен-
тирован на деньги как основное отражение и форму восприятия и
оценки рынка, способ ориентации на нем. В фордизме формальная
рациональность рынка доведена до уровня формальной рационали-
зации реального производства и действий его участников. Здесь по-
лучили наиболее последовательное выражение такие порожденные
развитием денег и денежного хозяйства культурные тенденции,
как универсальная калькуляция, методичность, выстраивание дол-
госрочных планов и расчет перспектив на будущее, основанный
на представлениях об устойчивых причинно-следственных связях
между решениями, действиями и их последствиями.
Благодаря соответствию основных принципов фордизма ба-
зовым характеристикам модерна эту парадигму по праву можно
считать вершиной культуры индустриального общества. В СССР
в период индустриализации, представлявшей собой попытку по-
строить индустриальное общество вне культуры модернити, ак-
тивно пытались заимствовать и внедрять фордистские принципы
организации производства, принимая их за чисто технологиче-
ские161. Однако эти попытки не увенчались ожидаемым успехом.
Организация на основе рациональности и универсального расчета
на производстве невозможна без столь же рационального расчета
его участников, который может быть ориентирован исключительно
на деньги как универсальную форму калькуляции, а отнюдь не на
«большую идею». Формальная рациональность фордизма вступила
в противоречие с материальной рациональностью социалистиче-
ской индустриализации.
В современном обществе фордизм сохраняет свою значимость в
организации крупных конвейерных производств, однако его фор-
мальная рациональность претерпела изменения. Одним из наи-
более известных современных видов формальной рациональности
стала макдоналъдизация. Ее парадигма сформулирована и проанали-
зирована в работах Дж. Ритцера. В форме макдональдизированных
практик, проникших в большинство социально значимых сфер дея-
161 См.: Гастев А.К. Как надо работать. — М.: 1972.
7zak18 105
5. Влияние денег на трансформации рациональности
тельности, формальная рациональность распространяется по всему
миру и становится атрибутом глобализации и одним из ее основных
движущих механизмов.
Основные принципы макдональдизации, выявленные Дж. Рит-
цером, — эффективность, калькулируемость, предсказуемость и тех-
нический контроль162 - становятся методикой не только организа-
ционных и производственных практик в сфере услуг. Финансовые
практики на массовом уровне также макдональдизируются: средний
вкладчик банка пользуется предлагаемым ему стандартным па-
кетом услуг, полагается на добросовестность банка в выполнении
предусмотренных договором обязательств, редко пытается само-
стоятельно что-либо контролировать, а тем более изменять. Ис-
пользование безналичных расчетов при большинстве бытовых по-
вседневных платежей и сокращение использования наличных денег
во многих странах является и предпосылкой макдональдизации фи-
нансовой сферы, и фактором ее дальнейшего развития. Как подчер-
кивает Дж. Ритцер, это касается и кредитования, в первую очередь
потребительского, в массе своей осуществляемого также не в инди-
видуальном, а именно в стандартизированном порядке, предполага-
ющем все признаки макдональдизации163.
Макдональдизация распространяется и на социальные взаимо-
действия, на отношения между людьми, становящиеся все более
стандартизированными, упрощенными, ориентированными на эф-
фективное достижение запланированного (просчитанного) ре-
зультата и обеспеченными различными формальными методами
контроля (договоры, брачные контракты, доверенности и т.д.).
Специфика макдональдизации как новейшей формы рациональ-
ности состоит в том, что она вносит элементы формальной рациональ-
ности в те сферы, которые ранее именно такой рационализации не под-
вергались.
Макдональдизация, основывающаяся на универсализации каль-
куляции, способствует усилению получившего распространение в
эпоху модерна принципа исчислимости как основы отношения че-
ловека к миру, включая познание и выработку жизненных стратегий.
Дж. Ритцер показывает, что с распространением макдональдизации
количественные оценки начинают повсеместно преобладать над ка-
чественными: предметы оцениваются по размерам, производства —
по ассортименту, труд — по количеству продукта не единицу вре-
162 См.: Ritzer J. The Macdonaldization of Society. - Pine Forge Press, 2000. - P. 12-15.
163 Тамже. P. 48-49.
106
5.2. Новые виды формальной рациональности
мени и т.д.164 Универсализация калькуляции способствует усилению
влияния денег, денежного исчисления и денежных оценок на раци-
ональность.
Однако макдональдизация, как любая форма рационализации,
является продуктом социокультурного развития, для нее необхо-
димы соответствующие социально-культурные предпосылки. При
их отсутствии акторы оказываются не готовы к специфическим
принципам макдональдизированных практик. Привыкшие к дей-
ствиям по типам практической или ценностной рациональности ин-
дивиды ожидают от них иных результатов, не умеют правильно поль-
зоваться их преимуществами и соблюдать необходимые условия.
Так, развитие массового потребительского кредитования в России
столкнулось с проблемой неготовности населения: заемщики не
читают внимательно текст договора и не вникают в суть условий, а
затем оказываются не в состоянии эти условия выполнить и попа-
дают в крайне затруднительные ситуации. Здесь речь должна идти не
просто о массовой юридической неграмотности. Эта неграмотность
объясняется отсутствием культуры формального подхода к окружа-
ющему, в первую очередь к собственным отношениям с социаль-
ными институтами и другими людьми. Действия, ориентированные
на практическую рациональность повседневного прагматизма и ин-
струментализма, оказываются иррациональными в контексте фор-
мальной рациональности макдональдизации.
Особое значение приобретает преобладание безналичных денег и
расчетов над наличными. В этой форме деньги окончательно утра-
чивают материальную, вещную ипостась (купюры, монеты) и пред-
стают в своем подлинном существе - как условные абстрактные ве-
личины, выражаемые лишь цифрами. Суть повседневных денежных
трат остается прежней, но не подготовленному к формально-
рациональному восприятию мира и своих взаимодействий с ним ин-
дивиду оказывается труднее адекватно управлять деньгами. Деньги с
пластиковой карточки тратятся быстрее, чем наличные165. Объяснить
это можно тем, что актор лишен возможности наглядно представить
себе изменение абстрактных количеств как движение реальных объ-
ектов («кошелек пустеет»), а также прибегнуть к их социальной ин-
терпретации с помощью практичных традиционных способов, опи-
санных В. Зелизер, - отложить, припрятать, разложить в разные
164 См.: Ritzer J. The Macdonaldization of Society. - Pine Forge Press, 2000. — PP. 64;
77-78.
165 Юров A.B. Наличные деньги в эпоху развития электронных технологий //
Деньги и кредит, 2001, № 10. — С. 8.
Т 107
5. Влияние денег на трансформации рациональности
места и т.п.166 Рациональное управление безналичными деньгами
требует знания большого количества правил и условий, их постоян-
ного отслеживания и умения адекватно и своевременно реагировать
на их изменения. Все эти навыки повседневной формальной рацио-
нальности в условиях повсеместной и массовой макдональдизации
требуют не столько какой-то специальной подготовки и специ-
альных знаний и навыков, сколько заложенных в культуре нормах и
стереотипах действий по принципам формальной рациональности.
Дж. Ритцер раскрыл переход макдональдизации в иррациональ-
ность, проявляющуюся в отчуждении человеческого разума и при-
водящую к исключению творческой и личностной активности инди-
вида из его деятельности167. Владелец кредитной карты уже не ищет
наиболее рациональные в данный момент способы использования
своих денег, а лишь следует тем условиям, которые ему предлагает
банк. Как отмечает С.А. Кравченко, в результате макдональдизации
повышается средний уровень рациональности — эффективности,
предсказуемости, квалифицированности действий, но эти практики
неизменно дегуманизируют социальные отношения168. Эта рацио-
нальность оказывается внешней по отношению к решениям и дей-
ствиям самого индивида, навязанной ему, а не свободно выбранной
поведенческой стратегией.
5.3. Воздействие виртуальных денег
на трансформацию рациональности
в условиях глобализации
Макдональдизация является специфическим проявлением фор-
мальной рациональности в современных условиях, отличающихся
даже от высокого индустриального модерна начала XX в. Поэтому
исследователи связывают ее как с модерном, так и с постмодерном и
его особенностями169. В контексте фрагментированной и индивидуа-
лизированной реальности глобального общества макдональдизация
См.: Зелизер В. Социальное значение денег. — М: Дом интеллектуальной книги,
ГУ ВШЭ, 2002.
См.: Ritzer J. The Macdonaldization of Society. - Pine Forge Press, 2000. — P. 124;
136-139.
Кравченко С.А. Нелинейная социокультурная динамика: играизационный
подход. - М.: Изд-во « M ГИ МО-Университет, 2006. - С. 111.
См.: Кравченко С.А. Нелинейная социокультурная динамика: играизационный
подход... —С. 112-113.
108
5.3. Воздействие виртуальных денег на трансформацию рациональности...
повседневной жизни придает ей устойчивость и предсказуемость на
массовом уровне.
Особенности современного социокультурного развития опре-
деляются глобализацией, приведшей не просто к «концу другого»
как результату всеобщей взаимосвязи, но - что особенно важно -
к становлению нового уровня социальных взаимодействий, на ко-
тором утрачивают значение прежние локальные факторы. Этот
уровень имеет собственные формы рациональности, определя-
емые его причастностью к глобальной экономике финансов и вир-
туальным деньгам, накладывающим специфический отпечаток на
все культурные и социальные отношения. То, что не выходит на
этот глобальный уровень и остается привязанным к локальным хо-
зяйственным, социальным и культурным реалиям, подчиняется со-
ответствующим принципам рациональности. Согласимся с 3. Бау-
маном, который считает, что «каждая социальная среда способствует
собственному виду рациональности, вкладывает свой смысл в идею
рациональной жизненной стратегии»170.
Специфика рациональности в современных условиях связана
с социокультурными особенностями общества, которое называют
«другим модерном» или постмодерном, подчеркивая не только его
отличия от классического модерна, но и наличие принципиально
новых качеств, нередко противоположных модернистским. Один из
самых глубоких исследователей современности — 3. Бауман — назвал
ее «текучей»171, поскольку она, в отличие от классического «твер-
дого» модерна, сопряжена с утратой однозначной детерминации
и каузальности (что отражено в популярной среди постмодерни-
стов концепции «смерти Автора»), отказывается от универсальной
морали, линейного времени и единой пространственной перспек-
тивы. В таких условиях рациональность может быть не только мно-
жественной, переходящей в иррациональность, но и включающей в
себя иррациональные элементы как качественно новые формы ра-
циональности. Виртуальные деньги глобальной экономики фи-
нансов, среди прочих факторов, способствуют как плюрализации
форм рациональности, так и нарастанию иррациональности в эко-
номике и в других сферах социальной деятельности.
В условиях «текучей современности» и глобализации усиливается
дезинтеграция социальных групп и структур, а также личностных
170 Бауман 3. Текучая современность. — М.; СПб.: Питер, 2008. — С. 117.
171 Помимо переведенной на русский язык «Текучей современности», вышли в свет
работы 3. Баумана «Текучая жизнь», «Текучая любовь» (Polity Press, 2005).
109
5. Влияние денег на трансформации рациональности
идентичностей. Здесь, как подчеркивает 3. Бауман, начинают до-
минировать краткосрочные социальные взаимодействия по типу
«кемпинга», где никто надолго не задерживается и никому ничем не
обязан, а способность меняться и уходить от прошлого становится
залогом успеха: «"Твердая" современность была эрой взаимных
обязательств. "Жидкая" современность — это эпоха разъединения,
неуловимости, легкого бегства и безнадежного преследования. В
"жидкой" современности правят те, кто наиболее неуловим и сво-
боден передвигаться без предупреждения»172 Что же, как не вир-
туальные деньги, свободные мгновенно перемещаться в форме
электронных импульсов, не связанные с реальной хозяйственной
деятельностью, создают возможность для столь радикального осво-
бождения от социальных связей и смен идентичностей?!
Означает ли это, что в условиях глобализации усиливается дис-
функциональность денег относительно общества? Речь должна идти
скорее не о дисфункциональное™, а о новой функциональности —
становлении качественно новых социальных отношений. В XIX — на-
чале XX вв. критикам модерна также представлялась деструктивной
и роль денег рынка, которые с современной точки зрения рассма-
триваются как деньги реальной экономики, соответствующие ее ре-
альному состоянию.
В условиях глобализации деньги становятся фактором гибкости
и подвижности мирового хозяйства в противоположность инду-
стриальной фордистской парадигме. Интересен пример биографии
Билла Гейтса, приводимый 3. Бауманом со ссылкой на Р. Сеннета.
Социологи указывают: если для «классических» капиталистов инду-
стриальной эры, таких как Рокфеллер, главной целью был работа-
ющий капитал, воплощенный в материальных объектах — заводах,
нефтяных вышках, машинах и т.д., то для Гейтса предпочтительнее
«находиться в системе возможностей вместо того, чтобы парализо-
вать себя на отдельной конкретной работе», не связывать себя обя-
зательствами, воплощенными в устойчивых отношениях и имуще-
стве173. Наблюдателей поразила «бесстыдная, откровенная, даже
хвастливая готовность Гейтса "уничтожить то, что он сделал, с
учетом требований данного момента". Гейтс оказался игроком, ко-
торый "процветает среди беспорядка". Он был достаточно преду-
смотрительным, чтобы не развивать у себя привязанности и не при-
нимать на себя длительных обязательств по отношению к чему-либо,
172 Бауман 3. Текучая современность. — М.; СПб.: Питер, 2008. — С. 131.
173 Там же. С. 135.
ПО
5.3. Воздействие виртуальных денег на трансформацию рациональности...
включая результаты своей собственной деятельности. Он не боялся
сделать неправильный шаг, поскольку никакой шаг не заставил бы
его долгое время идти в одном направлении и поскольку поворот
назад или отход в сторону оставались постоянно и непосредственно
доступными альтернативами. Можно сказать, что в течение жизнен-
ного пути у Гейтса не накапливалось ничего, кроме расширяюще-
гося диапазона доступных возможностей»174.
Почему современный глобальный капитализм гораздо меньше,
чем капитализм индустриальный, испытывает привязанность к
овеществленному капиталу, к определенному рынку рабочей силы
и т.п.? Лишь благодаря виртуальным деньгам, которые не имеют
жесткой привязки к состоянию реального хозяйства и обладают спо-
собностью мгновенно перемещаться, «текучесть» как свойство соци-
ального устройства современного общества оказывается связанной с
трансформацией денег. Превратившись в «семиотические деньги»,
в пустые знаки, за которыми не стоят больше реальные отношения
обмена, связи человека с предметами, с другими людьми и с соци-
альными институтами, деньги действительно дают «диапазон воз-
можностей», и рационализация состоит в его наиболее эффективном
использовании. Интересен вывод 3. Баумана об особенностях со-
временной рациональности: «Делать "рациональный выбор" в эру
мгновенности означает стремиться к вознаграждению, избегая по-
следствий, и особенно обязательств, которые могут подразумевать
такие последствия. Долговременные последствия сегодняшнего воз-
награждения ограничивают шансы на завтрашнее вознаграждение.
Долговременность превращается из ценного качества в помеху; то
же самое можно сказать обо всем большом, твердом и тяжелом —
обо всем, что затрудняет и ограничивает движение....»175.
Такими «затрудняющими движение» тяжеловесными факторами,
мешающими рациональности, оказываются многие из необходимых
атрибутов рациональности модерна. Это формальные предписания,
правила и законы веберовской формальной рациональности. Гло-
бальный виртуальный капитал стремится не столько следовать им,
сколько избегать таких сфер, где они могли бы ограничивать свободу
движения, а также самостоятельно создавать их в соответствии с
собственными интересами. Если М. Вебер считал необходимым для
развития рационального капитализма наличие устойчивой правовой
базы, которая бы создавала для него рамочные условия, то для вир-
174 Бауман 3. Текучая современность. — М.; СПб.: Питер, 2008. — С. 135.
175 Там же. С. 140.
111
5. Влияние денег на трансформации рациональности
туального капитала глобальной экономики финансов предпочти-
тельно отсутствие любых более или менее жестких рамок176.
Порожденные рациональностью модерна устойчивые и одно-
значные алгоритмы действий в подвижных, непредсказуемо меняю-
щихся условиях «текучей современности» превращается в источник
неуверенности и потенциального риска. «Наступление мгновен-
ности вводит человеческую культуру и этику на еще не нанесенную
на карту и неизвестную территорию, где большинство приобре-
тенных навыков решения жизненных проблем утратило полезность
и смысл»177. Такие атрибуты рационализации, как методичность,
ориентация на планомерное движение к заранее намеченным целям
в соответствии с тщательно просчитанными средствами их дости-
жения, также утрачивают универсальную значимость. В условиях
«текучести» пошатнулись представления об однозначных причинно-
следственных связях, линейном детерминизме, соответственно, и об
объективных оптимальных путях достижения целей. Если в эпоху
становления культуры модерна большим историческим шагом
вперед было изживание спонтанности и случайности как прояв-
лений иррациональности, то «текучая современность», напротив, в
качестве рациональной стратегии востребует способность не замы-
каться в жестких рамках ранее намеченных алгоритмов действий, а
принимать спонтанные решения на основании внезапно открываю-
щихся не предвиденных ранее перспектив.
Еще один из специфических типов рациональности, присущих
современному обществу, описывает С.А. Кравченко. Он называет
его «играизацией» и связывает с наступлением эпохи постмодерна со
всеми ее социокультурными особенностями, прежде всего с возрас-
танием динамической сложности социума и порождением относи-
тельного порядка из хаоса множества неупорядоченных флуктуации
различных факторов развития. Этот тип рациональности делает воз-
можным «упорядочение неупорядоченности», сочетание рациональ-
ного и иррационального на основании органичного включения в
различные социальные практики «духа страсти, шанса, счастливого
случая». К параметрам играизации как «гибридного типа рациональ-
ности» автор относит: сознательное принятие отсутствия строгих
правил, однозначной детерминированности и каузальности в соци-
альных практиках, требующее активной самоорганизации акторов
176 См.: Вебер М. Протестантская этика... — С. 54; Бауман 3. Глобализация: послед-
ствия для человека и общества. — М: Весь мир, 2004. — С. 20-22.
177 Бауман 3. Текучая современность. — М.; СПб.: Питер, 2008. — С. 140.
112
5.3. Воздействие виртуальных денег на трансформацию рациональности...
и развития творчества; гипертрофированную этику успеха; ориен-
тацию на риск и счастливый шанс; снятие противопоставления серь-
ёзного и шуточного, реального и вымышленного178.
Важнейшим последствием играизации оказывается признание
равнозначности случайного выигрыша и результата долгих мето-
дичных усилий, знания и признания правил деятельности и риска,
блефа, счастливой случайности. Финансовые практики всегда вклю-
чали этот элемент, благодаря чему и получили название спекуля-
тивных. Однако в условиях разрыва виртуальных денег глобальной
финансовой экономики и реального производства и рынка он при-
обрел особое значение. Такие свойства денег, как абстрактность,
безличность, универсальность, способствовали развитию играиза-
ционного компонента как части финансовых практик, ибо он не-
возможен или существенно осложнен тогда, когда дело касается
реальных факторов хозяйственной деятельности: материальных
производственных активов, сырья, энергоносителей, готовой про-
дукции и т.д. Когда семиотические виртуальные деньги больше не
соотносятся с процессами в сфере производства и обмена, которые
они должны репрезентировать, а пускаются, по выражению Ж. Бо-
дрийяра, в «свободное плавание»179, они из сферы закономерности
переходят в сферу случайности, произвола, игры. Деньги перестают
быть тем, чем они были для хозяйственных акторов и обычных сбе-
регателей ранее — гарантией надежного будущего, позволяющей
защититься от колебаний рынка и разнообразных рисков произ-
водства, от случайностей и превратностей судьбы. Деньги сами тре-
буют постоянной защиты от инфляции, спекулятивных обвалов
курсов валют и прочих рисков, связанных со случайными флуктуа-
циями финансовой сферы как таковой. Эти риски, в полном соот-
ветствии с современным пониманием этого явления, представляют
собой не только опасность и угрозу, но и потенциальный выигрыш,
«шанс», который может обрести игрок, если отважится на рисковые
действия, а не будет «отсиживаться», ожидая, когда опасность ми-
нует. И это актуально не только на уровне глобальных финансовых
игроков, но и простых домохозяев, ищущих возможностей не просто
сохранить, а еще и приумножить свои сбережения.
В глобальном обществе «текучей современности» — постмодерна
— семиотические виртуальные деньги оказываются универсальным
178 См.: Кравченко С.А. Нелинейная социокультурная динамика: играизационный
подход...-С. С. 119; С. 21; 120-124.
179 Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. — М.: Добросвет, 2000. — С. 75.
из
5. Влияние денег на трансформации рациональности
кодом, обладающим собственными формально-рациональными
принципами построения и функционирования и не отражающим
процессы в реальности, в том числе реальности хозяйства и рынка.
Но может ли такой код выступать фактором рационализации? Раци-
онализация сопряжена с удвоением мира и упорядочиванием, объяс-
нением его на основе нахождения трансцендентных точек, позволя-
ющих мир оценить. Однако код, репрезентирующий реальность, не
служит для ее оценки, упорядочивания и объяснения! С помощью
кода можно создать лишь один из множества возможных вариантов
интерпретации реальности, который будет рационален только в
контексте заданной семантики. Поэтому если деньги служили важ-
нейшим фактором и одновременно итогом рационализации рыноч-
ного хозяйства, то в условиях развития глобальной виртуальной эко-
номики финансов их можно рассматривать лишь как проявление
специфической «квазирационализации».
6. Деньги как фактор
социальной
эмансипации:
парадоксы
освобождения
Глобальный финансовый кризис создает новые экономические и
социальные реалии, требующие переоценки многих базовых социо-
культурных ценностей и институтов, пересмотра казавшихся ранее
несомненными убеждений. Одной из наиболее значимых причин
кризиса стали сложившиеся в индустриально-капиталистическом
обществе установки в отношении денег, породившие финан-
совые спекуляции и поощрявшие безответственность глобальных
игроков. Речь идет о глубоко укоренившемся в обыденном сознании
и в научной мысли представлении о том, что деньги дают свободу.
К. Маркс, Г. Зиммель показали эмансипирующую роль денег при
переходе от традиционного к капиталистическому обществу. Э. Гид-
денс назвал деньги одним из основных факторов «высвобождения»
от локальных форм социальной зависимости и регламентации в
условиях глобализации.
Однако с универсализацией денежных отношений не только при-
няло беспрецедентные масштабы освобождение социального актора,
но и развились новые формы несвободы индивида. Этот же про-
цесс мы наблюдаем и в связи с появлением в последние десятилетия
новых форм денег — электронных наличных и виртуальных денег
глобальной финансовой экономики. В результате, современный не-
115
6. Деньги как фактор социальной эмансипации: парадоксы освобождения
зависимый, самостоятельный, самодостаточный человек реально не
стал свободнее, чем были люди прошлого. Просто он еще не осознает
те зависимости, в которые его ставят деньги, им же самим провоз-
глашенные залогом свободы. Глобальный финансовый кризис стал
закономерным итогом парадоксального сочетания беспрецедентной
социокультурной раскрепощенности с рабской зависимостью, ко-
торые сегодня характеризуют отношение человека к деньгам.
6.1. Деньги в буржуазном обществе:
от свободы к новому рабству
Свобода одно из самых противоречивых и сложных понятий в со-
циальной философии и социологии. Существует множество опре-
делений свободы, из которых можно выделить характерные для со-
циологии интерпретации ее как способности индивида действовать,
во-первых, в соответствии с собственными интересами и целями при
минимальных нормативных и институциональных ограничениях,
во-вторых, при отсутствии давления со стороны жестко навязанных
ценностных и нормативных образцов, в-третьих, возможности пло-
дотворно развивать собственную личность180.
Связь свободы и денег отмечена практически всеми исследо-
вателями их социальных функций. Деньги способствуют распаду
традиционных социальных общностей и индивидуализации: име-
ющий деньги может с их помощью достигать свои цели, реализовы-
вать желания и удовлетворять потребности, не прибегая более к со-
лидарности и коллективной идентичности. Выбор из максимально
широкого спектра возможностей не является предписанным или
ограниченным, не определяется никакими нормами или авторите-
тами. Г. Зиммель утверждал, что деньги в условиях буржуазного ры-
ночного общества освобождают индивида от множества сковыва-
ющих его действия зависимостей, эмоциональных и традиционных
отношений, личных обязательств, личного контроля с практически
всегда присущим ему произволом. Введение денежных расчетов в от-
ношения хозяев и работников, землевладельцев и крестьян, деловых
партнеров и т.д. позволило перевести их отношения на формальный
уровень, предполагающий четкие знания прав и обязанностей,
условий контракта, и отменяющие элементы личной пристраст-
180 См.: Бауман 3. Текучая современность. - М.; СПб.: Питер, 2008. — С. 23-24;
Бауман 3. Индивидуализированное общество. — М.: Логос, 2002. — С. 55;
Фромм Э. Бегство от свободы. — М.: Издательство «Изида», 2004. — С.38, 80.
116
6.1. Деньги в буржуазном обществе: от свободы к новому рабству
ности, эмоций, предубеждений и всего того, что придает личной за-
висимости особенно тягостное ощущение несвободы: «Устранение
личных связей заставляет индивида полагаться на собственные силы,
более позитивно воспринимать ту свободу, которую он имел бы при
полном отсутствии личных отношений. Деньги это идеальное выра-
жение таких условий»181.
Роль денег в эмансипации личности порождает убеждение, что
развитие свободы связано с максимальным освобождением денеж-
ного обращения, в особенности в сфере рыночной экономики, от
каких-либо форм внеэкономической, социальной и культурной ре-
гламентации. В XVIII в. возникли концепции «государства — ноч-
ного сторожа» и laissez faire — минимального вмешательства в
хозяйственную жизнь, «экономического человека» и «человека об-
менивающегося» как носителя «естественного» стремления чело-
века к максимизации прибыли, получаемой из обменов. История
капитализма в последующие века наглядно продемонстрировала
ограниченность этих взглядов182. Тем не менее на рубеже XX—XXI
вв., в ходе постсоветского реформирования российского общества,
свобода мыслилась как устранение государственных и социальных
форм регуляции индивидуальной экономической деятельности: чем
меньше ограничений, тем больше свободы.
Таким образом, деньги неразрывно связаны с «негативной сво-
бодой» или «свободой от» разного рода ограничений и навязанных
образцов. Однако несвобода традиционного общества, при всех ее
тягостных для индивида последствиях, имела обратной стороной
надежность, стабильность, предсказуемость социального бытия.
Индивид, занимающий четко фиксированное и практически не-
изменное место в социальной иерархии, не стоял перед необходимо-
стью выбора. Традиции и нормы практически во всех случаях жизни
четко предписывали наиболее надежный и одобряемый способ дей-
ствий. Непосредственные межличностные связи с другими людьми
— родственниками, членами общины, корпорации, сословия, с па-
Simmel G. The Philosophy of Money. — L: Routledge and Kegan Paul, 1978. - P. 303.
Представления о рынке как продукте социального конструирования и о роли го-
сударства в его формировании развивает современная социология рынков (см.:
Радаев В.В. Социология рынков: к формированию нового направления. — М:
ГУ ВШЭ, 2003. — С. 28-32). Опровержения представлений о скорейшем разру-
шении традиционных, в особенности государственных, форм регламентации хо-
зяйственной деятельности как наиболее эффективном пути модернизации обще-
ства содержится в работах по теории модернизации, в том числе Ш. Эйзенштадта
(см.: Eisenstadt S.N. Tradition, Change and Modernity. - N.Y., 1973. - P. 55-59).
117
6. Деньги как фактор социальной эмансипации: парадоксы освобождения
тронами и с зависимыми и т.д. выступали не только источниками
несвободы личности, но и гарантами безопасности и устойчивости
существования индивида и общества. Угрозы и опасности исхо-
дили, как правило, извне социума — от природной стихии, неуро-
жаев, пожаров, смертоносных эпидемий, с которыми люди не умели
бороться, а также от враждебной внешней социальной среды. Риски
социального характера, связанные с внезапной потерей социального
статуса, с необходимостью принятия решений в условиях неопреде-
ленности, практически отсутствовали.
Возврат к традиционной стабильности существования ценой от-
каза от свободы можно наблюдать в современных обществах совет-
ского типа. Характерно, что в них деньги играют вторичную роль по
преимуществу средства обмена и накопления, доступ же к основным
социальным благам и гарантиям достигается за счет социокуль-
турной интеграции — лояльности нормам и ценностям определен-
ного рода. В советский период многие блага невозможно было по-
лучить ни за какие деньги, даже принимая во внимание реальный
уровень коррупции. Так, поездка за границу, в особенности в капи-
талистическую страну, была возможна лишь с разрешения компе-
тентных органов, получаемого по многочисленным рекомендациям
и после соответствующих проверок, а не за деньги как таковые. В то
же время, целый ряд принципиально важных социальных гарантий
(здравоохранение, образование и др.) предоставлялся бесплатно, но
при условии соблюдения ряда норм и правил, а также лояльности,
во многом предполагающей отказ отличной свободы.
Таким образом, деньги становятся фактором освобождения ин-
дивида. Однако ценой свободы оказалась утрата стабильности и на-
дежности существования, коллективистской солидарности и уверен-
ности в будущем. Освобожденный индивид оказался одинок перед
лицом социальных сил, которые становились все более непредска-
зуемыми. Г. Зиммель подчеркивал эту амбивалентность свободы,
отмечая, что, освобождаясь от «принудительных» связей с другими
людьми, человек оказывается одиноким перед лицом «объективных»
обстоятельств183.
Обретаемая на рубеже нового времени свобода личности — это
не только «свобода от», но и «свобода для», позитивная свобода, пред-
полагающая активную и независимую роль каждого, необходимость
и возможность самому решать свою судьбу, когда все зависит от
личных качеств индивида, его продуктивности, изобретательности,
ls3 Simmel G. The Philosophy of Money. — L.: Routledge and Kegan Paul, 1978. — P. 199.
118
6.1. Деньги в буржуазном обществе: от свободы к новому рабству
энергии. Их зримым воплощением стали деньги, постепенно пре-
вратившиеся в важнейший фактор свободы и независимости: «ка-
питализм освободил индивида. Он устранил регламентации корпо-
ративной системы, позволил человеку встать на собственные ноги и
испытать свое счастье. Человек стал хозяином свой судьбы; он ри-
сковал, но мог и выиграть. Собственные усилия могли привести его
к успеху и к экономической независимости. Деньги доказали, что
они сильнее происхождения и касты, и тем самым превратились в
великого уравнителя людей»184.
Но одним из парадоксов эмансипирующей функции денег ока-
зывается то обстоятельство, что, освобождая индивида от традици-
онных, «встроенных», по определению Э. Гидденса, т.е. не зави-
сящих от его воли, ограничений, они, в то же время, подчиняют его
целому ряду других внешних сил, господствующих над ним и пода-
вляющих его свободу не менее жестко. Рассмотрим эти новые формы
несвободы у порождаемой деньгами и развитием денежных отношений.
Самыми необременительными из них являются те новые нормы
и правила поведения, которые порождает развитие денежного обра-
щения. Даже с собственными деньгами человек порой не может по-
ступать свободно. Они всегда предполагают соблюдение целого
набора условий: правил обращения, займа и кредита, обмена, пере-
водов, условий сохранения и защиты денег, например банковских
вкладов или просто «кубышки» и т.д. На обыденном уровне эта зави-
симость выражается в представлении о том, что «чем больше денег,
тем больше проблем». По мере усложнения экономических отно-
шений и развития рынка эти правила становятся все более и более
сложными, требующими не только специальной подготовки, но и
соответствующих культурных установок. Важнейшие из них — ра-
циональность и способность воспринимать мир в понятиях ис-
числимости и формальных правил, а не в обыденном конкретно-
качественном, бытийном выражении.
Проводимые социологами исследования форм финансового по-
ведения свидетельствуют о том, что приспосабливание к нормам мо-
нетизации жизни и правилам денежного обращения протекает не-
легко и нередко сопровождается конфликтами. В качестве одного
из наиболее ярких примеров можно привести описанные В. Зелизер
практиковавшиеся в США в начале XX в. методы «приучения» им-
мигрантов, получающих пособия, к рациональному использованию
денежных средств. Люди, получавшие пособия, оказывались прак-
184 Фромм Э. Бегство от свободы. — М.: Издательство «Изида», 2004.— С. 58.
119
6. Деньги как фактор социальной эмансипации: парадоксы освобождения
тически лишены свободы самостоятельного использования денег,
подвергались жесткому контролю, который ослабевал лишь после
того, как принималось решение о том, что обучаемые стали «доста-
точно бережливыми» хозяевами185. В процессе рыночных преобразо-
ваний российского общества усвоение новых моделей финансового
поведения происходит медленно и наталкивается на препятствия
как технологического, так и ментального характера186.
Кроме того, соблюдение нормативных требований, предъявля-
емых к обращению с деньгами, всегда связано с властью государства
как основного эмитента и гаранта обеспечения финансов. С момента
развития денег как основного средства оборота, обмена, накопления
государство незримо стоит за каждой выпущенной монетой и банк-
нотой, чеком и векселем. Их использование, сколь бы независимым
ни был рынок, всегда предполагает присутствие «третьего» в каждой
сделке. Степень свободы, которую чувствует индивид, связанный с
внешним миром и с себе подобными исключительно при посредстве
денег, определяется доверием, которое он испытывает уже не к соци-
альным контрагентам, а к деньгам, в конечном счете, к тому, кто их
выпускает и обеспечивает их надежность, т.е. к государству. По су-
ществу свобода — личная, экономическая и любая другая — в совре-
менном обществе возможна лишь при наличии достаточно сильного
государства, способного обеспечить стабильные формальные пред-
посылки деятельности граждан, и не в последнюю очередь — ста-
бильность денежного обращения.
Недоверие к деньгам заставляет граждан искать другие формы
обеспечения стабильности существования, нередко приводящие к
росту девиации. Подтверждение тому — неизменный хаос, в который
погружается любое общество в условиях галопирующей инфляции
и других финансовых потрясений. Нынешний глобальный финан-
совый кризис пока не подорвал основы социального и государствен-
ного устроения затронутых им стран, но уже вызывает серьезные
опасения социологов и политологов, экономистов и политиков, от-
носительно возможных социальных последствий. О росте аномии в
социальных группах, наиболее сильно страдающих от кризиса, сви-
См.: Зелизер В. Социальное значение денег. — М.: Дом интеллектуальной книги,
ГУ ВШЭ, 2002. -С. 170-265.
См.: Хромов К.А. Мотивы и модели поведения населения на финансовых
рынках: взгляд с позиции модернизационных теорий // Традиции и инновации
в современной России. Социологический анализ взаимодействия и динамики.
- М.: РОССПЭН, 2008.
120
6.1. Деньги в буржуазном обществе: от свободы к новому рабству
детельствует рост самоубийств среди бизнесменов, в том числе и
крупных, биржевых брокеров и т.п.
Более тяжелым проявлением связанной с деньгами несвободы яв-
ляется зависимость от них как от необходимого условия существования
индивида в современном обществе. Как показали еще К. Маркс и
Г. Зиммель, деньги являются не только условием достижения любых
целей, но и условием доступа ко всем без исключения факторам су-
ществования187. Человек уже практически ни с чем и ни с кем не со-
единяется непосредственно, деньги становятся воплощением всех
связей, универсальным средством для достижения всех целей, уни-
версальным посредником, без которого невозможна никакая соци-
альная жизнь, никакая самореализация личности. Таким образом,
освобождаясь от межличностных, сословных, корпоративных и
прочих форм традиционной личной зависимости, человек обретает
не только «свободу от», но и новую зависимость — от денег!
В современном обществе человек, действительно, обретает ре-
альную свободу мысли и слова, самостоятельного выбора цен-
ностных стандартов, даже норм поведения. Однако это вовсе не
значит, что человек не испытывает давления и несвободы. Необхо-
димость зарабатывать деньги ставит его в не менее тягостную зависи-
мость от наличия работы или условий ведения собственного дела. В
демократическом обществе с рыночной экономикой каждый может
с большей или меньшей долей свободы выбирать образ жизни, круг
общения, убеждения и идеи, может критиковать вплоть до полного
отрицания правительство, церковь, культуру и т.д., но остережется
говорить и делать что-либо, что может подорвать надежность его
финансового положения, привести к потере работы. Можно сказать,
что несвобода переместилась из политико-идеологической сферы в
сферу повседневной жизни и профессиональной деятельности. Осо-
бенно актуальным это становится во время кризиса, ибо критика по-
литики правительства, его курса, а также пороков современного об-
щества, недостатков его институтов и нравов в целом, превращается
в норму, но одновременно боязнь потери работы, а с ней и источ-
ников средств существования, делает индивидов более конформ-
ными в повседневной и профессиональной жизни.
Зависимость от денег как форма несвободы человека иногда
представляется как наименее тягостная, поскольку, во-первых, она
См.: Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 года // Маркс К.
Социология. — М: 2000. — С. 292, 296; Simmel G. The Philosophy of Money... —
P. 211, 220.
121
6. Деньги как фактор социальной эмансипации: парадоксы освобождения
в равной степени распространяется на всех без исключения членов
общества и в этом смысле свидетельствует о равенстве людей. Во-
вторых, эта зависимость, как правило, не принимает личный ха-
рактер, не сопряжена с проявлениями своеволия, страсти, нена-
висти или любви, эмоционального давления и принуждения, — всего
того, что является наиболее тягостными атрибутами несвободы. Од-
нако зависимость от денег представляет собой зависимость от фор-
мальных норм социальных отношений, по сути, отчужденную форму
зависимости человека от общества. С. Московичи подчеркивает:
«безличный характер, который деньги навязывают нашим личным
отношениям, создает особую двусмысленность и жестокость, ко-
торые пропитывают всю социальную сферу целиком... Ибо прояв-
лять великодушие, взывать к чести там, где необходимо повино-
ваться законам рынка и считать предельно точно, — это означает
идти против самой природы экономики и нарушать ее законы»188.
Самая же тягостная форма несвободы, связанная с развитием
денег, является непредвиденным последствием, оборотной стороной
приносимого деньгами освобождения от традиционных социальных
связей и зависимостей, от жесткой нормативной регламентации
жизни индивида. Это освобождение повлекло за собой рост не-
определенности и ненадежности в социальной жизни, как следствие,
одиночества, неуверенности и тревожности индивидов. Но самое
главное, что эта ненадежность и неуверенность усугубляется ощуще-
нием растущей зависимости от неких внешних, непонятных, чуждых
человеку и обществу сил. Реально эти силы олицетворяет рынок с его
малопредсказуемыми колебаниями, состояние финансов, которое
перестало, как в традиционном обществе, быть стабильным и также
стало подвержено колебаниям, способным обесценить любые капи-
талы и сбережения. Э. Фромм замечает: «Тот факт, что капитал при-
обрел решающую роль, означал зависимость экономической и, сле-
довательно, и личной судьбы каждого от каких-то сил, стоящих над
личностью»189.
М. Вебер показал связь развития духовных предпосылок совре-
менного капитализма с протестантской этикой, утверждающей ин-
дивидуальную связь человека со всемогущим, но абсолютно недо-
сягаемым Богом, произвольно предопределяющим человеческие
судьбы. Эта религиозная этика позволила верующим увидеть себя
188 Московичи С. Деньги как страсть и как представление // Московичи С. Ма-
шина, творящая богов. — М., 1998. — С. 438.
1X9 Фромм Э. Бегство от свободы. — М.: Издательство «Изида», 2004. — С. 57.
122
6.1. Деньги в буржуазном обществе: от свободы к новому рабству
в качестве «орудия Бога», предназначенного для бесконечной ра-
боты во славу Его, а успех расценить как благословение и знак из-
бранности. У М. Вебера роль протестантизма в становлении капи-
тализма представляется продуктивной, пробуждающей активность
и ответственность личности. Развитие формальной рациональности
оказывается отдаленным и «непреднамеренным» последствием про-
тестантской этики. Э. Фромм в своем исследовании «Бегство от сво-
боды» подчеркивает совсем другие аспекты связи капитализма с про-
тестантизмом. Он отмечает, что, акцентируя порочность и бессилие
человека, его ничтожность, полную зависимость от произвола Бога,
наделенного чертами «тирана, который не только лишен любви к
кому бы то ни было, но не имеет и понятия справедливости», про-
тестантизм порождает чувство одиночества, подавленности, беспо-
мощности перед внешними силами, распоряжающимися судьбой
человека190.
У оказавшегося в подобной ситуации человека имеется два пути
возможного развития. Первый путь это обретение истинно пози-
тивной свободы, которая и должна способствовать заполнению пу-
стоты, преодолению одиночества и потерянности человека, обра-
зовавшейся после его освобождения от господствовавших над ним
внешних сил и обстоятельств. Позитивная свобода в условиях до-
минирования рыночного обмена в капиталистическом обществе со-
стоит в необходимости для индивида принимать на себя всю ответ-
ственность за собственную судьбу, а также за судьбу своих близких,
поскольку больше нет устойчивых социальных институтов — об-
щины, корпорации, церкви и т.п., принимающих эту ответствен-
ность на себя.
Другим путем является намеренный отказ от свободы, спровоци-
рованный страхом перед личной ответственностью, неспособно-
стью противостоять неопределенности и непредсказуемости бытия.
Он выражается в стремлении найти новую мощную силу, которая
бы позволила снова чувствовать себя защищенным и наполнила бы
жизнь новыми смыслами, сформулировала четкие цели и нормы по-
ведения. Капитализм, хотя изначально и основан на освобождении
индивида отличной несвободы традиционного общества, как убеди-
тельно показывает Э. Фромм, создает предпосылки для «бегства от
свободы»: «Лютер и Кальвин подготовили человека психологически
к той роли, которую ему пришлось взять на себя в современном об-
ществе: он чувствует себя ничтожным и готов подчинить свою жизнь
190 Фромм Э. Бегство от свободы. — М.: Издательство «Изида», 2004. — С. 71, 83.
123
6. Деньги как фактор социальной эмансипации: парадоксы освобождения
исключительно внешним целям. Если человек может превратиться
лишь в средство для возвышения славы Господней, а Господь не от-
мечен ни любовью, ни справедливостью, то такой человек доста-
точно подготовлен и к роли раба экономической машины, а со вре-
менем и какого-нибудь "фюрера"»191
Деньги - воплощение этой самой «экономической машины»,
рабом которой добровольно становится человек, отказавшийся ви-
деть свою свободу в чем-либо еще, кроме зарабатывания денег. Сво-
бода принятия ответственности за собственную судьбу восприни-
мается как возможность обеспечить максимальный доход, а не как
способность продуктивно решать проблемы развития личности,
духовного роста, достижения любви и гармонии с окружающими.
Деньги как фактор освобождения от различных видов зависимостей
превращаются в иллюзию позитивной свободы. По существу, в со-
временном обществе деньги и погоня за ними предстают как уже го-
товая модель смысла и содержания человеческой жизни, как апри-
орный истинный выбор современного человека. Более того, они
постепенно из продукта исторического развития человеческой де-
ятельности самим же человеком превращаются в высшую, господ-
ствующую над ним силу, в пользу которой он добровольно отка-
зывается и от собственной личности, и от духовного развития, и от
непосредственных связей с другими людьми.
Такое добровольное рабство проявляется в отчуждении под-
линных социальных смыслов и мотивов. Деньги, как показал Г. Зим-
мель192, являются главным условием реализации всех возможно-
стей и средством достижения всех целей в современном обществе,
но они не способны сформировать содержательную, осмысленную
мотивацию действий. Они оказываются, пользуясь терминологией
Дж. Ритцера, социальным «ничто», пустой социальной формой, ко-
торая должна быть наполнена содержанием в контексте развития со-
циальных отношений193. Поэтому нередко люди, достигшие желае-
мого благосостояния, заработавшие действительно большие деньги
и положившие на это огромные усилия, время, здоровье, принесшие
им в жертву мораль и человеческие взаимоотношения, оказываются
перед проблемой внутренней бессмысленности, впустую прожитой
жизни. Развитие в начале XXI века такого явления, как дауншиф-
тинг, свидетельствует как раз о стремлении обрести позитивную
191 Фромм Э. Бегство от свободы. — М.: Издательство «Изида», 2004. — С. 84.
142 Simmel G. The Philosophy of Money. — L: Routledge and Kegan Paul, 1978. — P. 232.
193 См.: Ritzer G. The Globalization of Nothing. — L: Pine Forçe Press, 2004. — PP. xi, 3,18.
124
6.2. Виртуальные и электронные деньги: между «свободой от общества» и новым Паноптикумом
«свободу для» самопознания и развития личности, занятия любимым
делом, познания окружающего мира ценой полного или частичного
отказа от высоких доходов и статуса.
6.2. Виртуальные и электронные деньги:
между «свободой от общества»
и новым Паноптикумом
В современном обществе, наряду с привычными деньгами реального
хозяйства и рыночного обмена, развиваются новые формы денег. В ре-
зультате проблема свободы приобретает новые смыслы. Виртуальные
деньги глобальной финансовой экономики обеспечивают невиданную ранее
свободу инвесторов от реального хозяйства, от производства и рынков,
а также от социальных связей и обязательств, которые всегда сопро-
вождали развитие экономики. Новые формы наличных — электронные
деньги, — знакомые уже практически всем как пластиковые кредитные
и дебетовые карты и «электронные кошельки», дают также небывалую
ранее свободу, способствующую становлению общества массового по-
требления. Но эмансипация индивида с помощью денег рынка реально
повлекла за собой новые формы его зависимости. Чем обернется для со-
временного общества беспрецедентная свобода, обусловленная новыми
формами денег? Не приведет ли и она к новым формам всеобщей зави-
симости и новому рабству — у собственных страхов и неуверенности,
рисков и незнания ориентиров и перспектив?
Особенность виртуальных финансов состоит в даваемой ими сво-
боде от реального хозяйства. Деньги глобальной финансовой эконо-
мики оказываются самодостаточными и обладают свойством при-
растать или убывать независимо от реальных секторов мировой
экономики. В этом смысле деньги приносят финансовым игрокам
свободу от условий реального производства и рынка, а также от всех
геоэкономических, технологических и социально-нормативных
ограничений, связанных с реальным хозяйством. Свобода обра-
щения виртуальных финансов дает возможность глобальным инве-
сторам переводить их деньги туда, где в данный момент сложились
наиболее благоприятные условия роста, при этом «не сталкиваясь с
ограничениями достаточно реальными — прочными, твердыми, не-
податливыми, — чтобы их соблюдение было обязательным»194.
Бауман 3. Глобализация. Последствия для человека и общества. - М.: Весь мир,
2004. - С. 22.
125
6. Деньги как фактор социальной эмансипации: парадоксы освобождения
По сути, у виртуальных финансов остается лишь одно предназна-
чение — самовозрастание (не случайно их самая распространенная
метафора — мыльный пузырь). В то же время, их падение может
быть связано с ростом реального производства: нередки прецеденты,
когда усилия по сохранению производства приводят к разорению
тех биржевых игроков, которые играли на его понижение. Деньги,
таким образом, все больше освобождаются от связи с реальным про-
цессом труда. Создаваемые обществом в процессе хозяйственной де-
ятельности, распространяющиеся по мере ее развития, они, в конце
концов, превращаются в самодостаточную силу, независимую ни от
труда и хозяйства, ни от других сфер общественной жизни, а также
и не определяющую никакие социальные и культурные процессы,
замкнутую только на собственное обращение. Это позволило Ж. Бо-
дрийяру говорить о «конце политической экономии» в эпоху постмо-
дерна: «Плавающий курс валют и знаков, зыбкость "потребностей"
и целевых установок производства, зыбкость самого труда — подста-
новочный характер всех этих элементов, сопровождающийся безу-
держной спекуляцией и инфляцией (у нас теперь поистине царство
полной свободы — вообще ни-к-чему-не-привязанности, никому-не-
обязанности, ни-во-что-не-верия;...), — ничего подобного Соссюр
или Маркс даже не предчувствовали; они еще жили в золотом веке
диалектики знака и реальности, который одновременно был "клас-
сическим" периодом капитала и стоимости. Ныне их диалектика
распалась, а реальность погибла под давлением фантастической ав-
тономизации ценности. Детерминированность умерла — теперь ца-
рица недетерминированность»195.
Наиболее ярким последствием свободы, т.е. недетерминирован-
ности, виртуальных финансов является возможный для тех соци-
альных групп, которые с ними связаны, отрыв от социальных обяза-
тельств и ответственности перед обществом в целом, а также перед
местным сообществом. Связь с ним становится временной и необя-
зательной, легко разрываемой. Становятся все менее и менее дей-
ственными институты обеспечения коллективных интересов, со-
циальной поддержки, создание которых увенчало борьбу рабочего
класса и средних классов капиталистических обществ за их права,
поскольку из них молча уходит капитал как одна из договорившихся
сторон. Если под свободой понимать именно освобождение от соци-
альных обязательств и связей, тогда, действительно, придется при-
знать, что виртуальные деньги глобальной финансовой экономики
145 Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. — М.: Добросвет, 2000. — С. 52.
126
6.2, Виртуальные и электронные деньги: между «свободой от общества» и новым Паноптикумом
являются величайшим эмансипатором. Благодаря даваемой ими
свободе, по выражению У. Бека, социальные классы отныне «сидят
за разными столами», и никто никому ничем не обязан и ни за что не
отвечает.
Виртуальные деньги являются для отдельных индивидов, свя-
занных с ними, безличной, абстрактной силой, стоящей вне обще-
ства и по большей части вне возможностей контроля со стороны
индивидов и социальных институтов. История развития мирового
финансового кризиса подтверждает, что нет единства в понимании
ни его причин, ни способов регулирования его протекания и опре-
деления путей его преодоления. В условиях кризиса в полной мере
проявляется страх, порождаемый зависимостью от виртуальных
денег как неуправляемой стихии. Но такой страх, как известно, ведет
к желанию отказаться от свободы, даваемой этой стихией. Пока су-
ществуют лишь версии относительно того, каким будет посткри-
зисный мир, но история масштабных финансовых кризисов про-
шлого заставляет прислушиваться к пессимистическим прогнозам
относительно того, что человечество ждут новые социальные потря-
сения, диктатуры, войны.
Эти прогнозы делает более вероятным и то обстоятельство, что
деньги дают лишь весьма ограниченную позитивную свободу. Они
не снимают той неуверенности, страха, ощущения ненадежности
бытия, которое было вызвано распадом жестких нормативных систем
традиционных обществ. Современное «индивидуализированное»
в большой степени благодаря финансовой самостоятельности об-
щество стало предельно свободным, поскольку минимизированы
нормы и ценности, обязательные для соблюдения и почитания. Од-
нако следствие этой свободы оказывается еще большим бременем,
чем ограничения прошлого, поскольку человека обрекает на стра-
дания «не мощное давление идеала, недостижимого для современных
мужчин и женщин, а отсутствие идеалов, недостаток подробных ре-
цептов достойной жизни, ясно сформулированных и надежных ори-
ентиров, четко определенной цели жизненного пути»196.
Самым удручающим источником беспокойства для современного
человека становится не жесткая императивность каких-либо навя-
занных извне правил, норм, предписаний, а, напротив, их отсутствие.
Современный человек свободен в том смысле, что волен сам выби-
рать образцы действий, но при этом лишен каких-либо ориентиров
для выбора. 3. Бауман замечает: «И больше нет "Большого Брата,
196 Бауман 3. Индивидуализированное общество. — М.: Логос, 2002.— С. 55.
127
6. Деньги как фактор социальной эмансипации: парадоксы освобождения
присматривающего за вами"; теперь это ваша задача — пристально
и жадно наблюдать за разрастающимися рядами больших братьев и
больших сестер в надежде обнаружить что-либо полезное для вас»197.
Свобода становится бременем для современного человека, и об-
легчить его он стремится в помощью новых универсальных, общих
псевдокультов, которым предается со всем возможным энтузиазмом
и ради которых с удовольствием отказывается от свободы. Из культа
денег и их зарабатывания вполне логично следует культ потре-
бления, интегрирующий современное общество. На первый взгляд,
потребление представляется новым проявлением свободы чело-
века, который волен тратить свои деньги так, как ему заблагорассу-
дится. Однако потребление, как и зарабатывание денег, является не
свободным выбором, а, во-первых, одной из немногих норм, импе-
ративно предписанных современному человеку, практически обя-
занностью, возложенной на него обществом. Согласимся с 3. Бау-
маном, что «способ, которым сегодняшнее общество «формирует»
своих членов, диктуется в первую очередь обязанностью играть роль
потребителей. Нормой, которую наше общество внушает своим
членам, является способность и желание играть эту роль»198.
Во-вторых, стандарты потребления могут быть разнообразными.
Человек выбирает их сам, все социальные и нормативные ограни-
чения, которые накладывались на потребления в добуржуазных об-
ществах, остались в прошлом. Однако это не значит, что совре-
менный потребитель полностью свободен в выборе. Осознанно или
нет, он руководствуется многочисленными социальными кодами,
воспринимаемыми из рекламы и массовой культуры. Подчинение
этим кодам является одним из атрибутов успешности, следова-
тельно, оказываются уже не делом свободного выбора, а импера-
тивно навязанным обществом индивиду способом поведения. По
существу, сегодня связь денег и потребления оказывается перевер-
нутой и извращенной, ибо уже не просто деньги необходимы для по-
требления, а потребление превратилось в способ означивания денег.
Если одной из основных норм описанной М. Вебером протестант-
ской этики была потребительская аскеза именно для состоятельных
людей, то современный человек должен потребительской активно-
стью демонстрировать свою состоятельность.
197 См.: Бауман 3. Текучая современность. — М.; СПб.: Питер, 2008. — С. 37.
148 Бауман 3. Глобализация. Последствия для человека и общества. - М.: Весь мир,
2004.-С. 116.
128
6.2. Виртуальные и электронные деньги: между «свободой от общества» и новым Паноптикумом
Более глубокий смысл потребления как важнейшей жизненной
стратегии современного человека раскрывает 3. Бауман, который
считает, что его более глубокая, латентная природа состоит в же-
лании современного человека спастись от «острой нервирующей
неопределенности и надоедающего, изматывающего чувства отсут-
ствия безопасности»199 с помощью навязчивого стремления покупать
и потреблять. Это и есть та иллюзия смысла, в пользу которой совре-
менный индивидуализированный человек отказывается от угнета-
ющей его свободы, которой он заменяет позитивную свободу само-
развития и самореализации.
В становлении современного общества потребления сыграло
особую роль развитие денег. Дело не только в том, что они освобо-
дили потребителя от всех традиционных ограничений, делавших не-
доступными различные товары и услуги. «Общество потребления»
не было бы возможно без новых форм наличных денег, делающих про-
цесс постоянного приобретения и потребления благ действительно
ничем не ограниченным. По существу, развитие новых форм денег
дало новую свободу современному человеку. Начнем с того, что мы при-
обретаем товары не только в разнообразных традиционных мага-
зинах — специально предназначенных для этого торговых точках, от
небольших киосков до крупных торговых центров, от эксклюзивных
бутиков до массовых сезонных распродаж. Все большее распро-
странение получают интернет-магазины, телемагазины, торговля
по каталогам и т.п., позволяющие совершать покупки не выходя из
дома, в любое время суток, без выходных и обеденных перерывов.
Таким образом, доступность потребления становится независимой
от пространственно-временных ограничений. Распространение по-
требительского кредитования делает возможным приобретение то-
варов, в том числе и весьма дорогостоящих, не имея реально тре-
буемой суммы денег, минуя процесс длительного рационального
накопления необходимых средств.
Все это стало возможным благодаря развитию электронных денег
— кредитных и дебетовых карт разного типа, электронных кошельков
и т.д. Эти новые формы денег позволяют совершать крупные це-
левые и мелкие повседневные покупки без использования наличных,
необходимости их сбережения и хранения, безопасной транспорти-
ровки, обременительных подсчетов и прочих неудобств, традици-
онно связанных с их использованием. Особенно удобны дебетовые
и кредитные карты для путешествий. Они превращают наличные
199 См.: Бауман 3. Текучая современность. — М.; СПб.: Питер, 2008. — С. 90.
10zak18 129
6. Деньги как фактор социальной эмансипации: парадоксы освобождения
деньги в глобальные, избавляют владельца карты от проблем пере-
воза денег через границы, обмена валют и т.п. Это происходит еще и
благодаря развитию электронных способов управления деньгами на
счете через Интернет и специальные каналы коммуникации, позво-
ляющие делать это из любой географической точки и в любое время.
Таким образом, новые формы наличных денег становятся еще одним
фактором свободы в условиях глобальной подвижности индивидов и
социальных институтов и способствуют мобильности.
При всех их удобствах, новые формы наличных денег предпола-
гают и введение новых норм и правил, связанных с их использова-
нием. И как раз эти новые нормы обращения с деньгами оказыва-
ются чреваты новыми видами несвободы и зависимости, характерными
исключительно для современного информационного общества.
Во-первых, если наличные в привычных формах банкнот и т.п. вы-
пускаются и обеспечиваются государством (или союзом государств) и
имеют силу на всей его территории, более того, обязательны к приему
на ней, то электронные деньги, например кредитные карты, элек-
тронные кошельки, представляют собой обязательства конкретных
банков и финансовых структур и не обладают статусом законного
платежного средства на всей территории. Каждый конкретный актор
может по собственному усмотрению принимать или не принимать те
или иные карты200. Так что владелец карты или электронного кошелька
зависит от согласия контрагента принять его платежное средство и, в
принципе, может оказаться без наличных денег в самый неожиданный
момент. Тем, кто пережил дефолт 1998 года, знакома ситуация, когда
кредитные и дебетовые карты ряда банков перестали приниматься, а
банкоматы не выдавали по ним наличные. Закрепленное опытом от-
сутствие доверия к финансовым институтам в нашей стране привело к
тому, что большинство держателей дебетовых карт пользовались ими
в конце 1990-х — начале 2000-х годов и сейчас пользуются лишь для
того, чтобы как можно быстрее снять начисленную зарплату.
Во-вторых, даже без финансовых катаклизмов свободу держа-
теля карты ограничивают чисто технические условия пользования
ей: наличие у получателя соответствующих технических средств для
снятия денег со счета, их исправность, наконец, бесперебойная по-
дача электроэнергии. Стихийные бедствия и иные кризисные ситу-
ации могут привести к отсутствию технической возможности вос-
пользоваться электронными деньгами.
Юров A.B. Наличные деньги в эпоху развития электронных технологий //
Деньги и кредит, 2001, № 10. — С. 8.
130
6.2. Виртуальные и электронные деньги: между «свободой от общества» и новым Паноптикумом
В-третьих, сам эмитент электронных денег, например электрон-
ного кошелька, простейшей формой которого является телефонная или
транспортная карта, может поставить ограничения их использования.
Кому из москвичей не знакомы ограничения на использование карт
для проезда в метро и на наземном транспорте определенным сроком,
по истечении которого неизрасходованные деньги пропадают, т.е. от-
ходят к получателю без предоставления соответствующей услуги.
Важнейшим преимуществом, которое дало использование на-
личных денег, явилась анонимность сделок, освободившая соци-
альных акторов от контроля и вмешательства со стороны социальных
институтов, групп, индивидов. Электронные деньги лишили своих
владельцев этого преимущества. Начнем с того, что их использование
предполагает наличие соответствующих записей в базах данных фи-
нансовых структур, что уже само по себе подрывает их анонимность.
Атаки хакеров, компьютерные вирусы, утечки информации, похи-
щения баз данных ставят под сомнение и анонимность, и безопас-
ность как денег, так и их владельцев. Информация о деньгах на карте
может стать достоянием криминальных структур, и вообще нежела-
тельных для владельцев денег получателей, а также тех контролиру-
ющих органов, от которых ее, возможно, хотели утаить.
Любая совершаемая с электронными деньгами сделка предпола-
гает идентификацию владельца, считывание информации, ее пере-
дачу в соответствующие финансовые институты и дальнейшее хра-
нение. Таким образом, ни один платеж, ни одна сделка уже не могут
оставаться анонимными, фактически, все связи и хозяйствующих
субъектов, и граждан в повседневной жизни оказываются зафикси-
рованными. Заинтересованным субъектам остается лишь взять под
контроль эту информацию, и «трудно себе представить, какую форму
диктатуры и тирании можно в итоге получить»201. Все те преимуще-
ства, которые получил гражданин и хозяйствующий актор в обще-
ствах со свободным рыночным обменом и денежным обращением,
окажутся уничтоженными развитием наиболее высокотехноло-
гичных, удобных электронных денег. Позитивной стороной контро-
лируемости электронных денег признается их непригодность в сфере
теневой и криминальной экономики, где по-прежнему востребованы
наличные деньги. Если рассматривать возможность ухода в тень, в
неформальный сектор хозяйства как одно из проявлений свободы
маневра для индивида, то электронные деньги ее, безусловно, огра-
201 Юров A.B. Наличные деньги в эпоху развития электронных технологий //
Деньги и кредит, 2001, № 10. — С. 9.
10* 131
6. Деньги как фактор социальной эмансипации: парадоксы освобождения
ничивают. Однако такое ограничение, при всем его конструктивном
характере, все же неоднозначно по своим социальным последствиям.
Высказываются точки зрения, что всеобщий тотальный контроль яв-
ляется слишком высокой социальной ценой законопослушания202, и
пока еще ни одно общество не выразило готовности ее платить.
Проблемы и социальные противоречия развития электронных
денег вполне типичны для информационного общества, в котором
индивидуализация как процесс эмансипации индивида, предполага-
ющая способность и возможности индивида самого распоряжаться
своей судьбой, принимать необходимые решения и нести за них от-
ветственность, сопряжен с процессом индивидуации. Под индивиду-
ацией понимается состояние контролируемости современного об-
щества, когда «в поле зрения находится каждый отдельный человек,
он известен, на него заведена отдельная запись, в которой значатся
его имя, дата рождения, адрес, послужной список, полученные им
оценки и личные предпочтения»203.
Один из наиболее мучительных парадоксов современности со-
стоит в том, что растущая индивидуальная свобода каждого человека
сопровождается ростом сложности и организованности общества в
целом, что требует сбора и постоянного обновления информации о
самых разных сторонах его жизни. Развитие экономики предпола-
гает информацию о разнообразных тенденциях финансового и по-
купательского поведения населения. (Если мы из соображений без-
опасности миримся с досмотрами в аэропортах, с видеокамерами у
дверей домов и в общественных местах и т.д., то почему бы нам не
смириться с отслеживанием движения наших денег в целях оптими-
зации кредитной системы или улучшения работы торговой сети?)
Такая информация востребована финансовыми институтами, торго-
выми и производственными корпорациями. О ней идет речь, когда
говорят, что в современном мире главным богатством является ин-
формация, открывающая путь ко всем другим видам капиталов. Если
называть вещи своими именами, то информационное общество в
растущих масштабах востребует слежку за своими гражданами, по-
стоянно создавая угрозу нового тоталитаризма. Таким образом, ока-
зывается востребованной модель «нового Паноптикума», проана-
лизированная в работах М. Фуко204, и одним из значимых факторов
развития этого процесса является развитие электронных денег.
202 Юров A.B. Наличные деньги в эпоху развития электронных технологий //
Деньги и кредит, 2001, № 10. - С. 9.
203 Уэбстер Ф. Теории информационного общества. — М.: Аспект-Пресс, 2004. — С. 282.
204 См.: Фуко М. Интеллектуалы и власть. — М.: Праксис, 2002. — Око власти.
Власть и стратегии. Дисциплинарное общество в кризисе и др. статьи.
132
6.2. Виртуальные и электронные деньги: между «свободой от общества» и новым Паноптикумом
Правда, есть и другая точка зрения на «новый Паноптикум». Ее
формулируют Ф. Уэбстер, 3. Бауман и др. Постоянный сбор инфор-
мации и создание баз данных обо всех сторонах жизни большинства
граждан не только облегчает организацию сложных управленческих
процессов в современном обществе205, но и обеспечивает своего рода
«социальный отбор» при формировании глобальной элиты и ин-
теграцию индивида в социальные группы и институты206. Действи-
тельно, чтобы получать кредиты, оплачивать счета, приобретать би-
леты, получать визы и совершать другие необходимые активному
современному человеку действия, необходимо, чтобы о вас суще-
ствовали соответствующие данные в соответствующих базах. Если
же вас там нет, значит, вы не имеете кредитной истории, не пред-
ставляете интереса в качестве покупателя, не совершаете переме-
щений в пространстве, не участвуете в социальных сетях и т.д. Таким
образом, электронные деньги являются важнейшим фактором фор-
мирования «виртуального двойника» современного человека, пре-
вращающего его из носителя неповторимой индивидуальности и
свободной личности в единицу, «помеченную» в качестве знака уни-
версального кода, замкнутого на самого себя207. Правда, свобода
такой единицы не ограничена никакими внешними социальными
или культурными нормами, ценностями, отношениями, институ-
тами, а лишь универсальными формальными правилами кода. Фак-
тически, развитие денег не сделало человека свободнее. Оно просто
изменило факторы и формы его несвободы.
Освободившийся от социальных обязательств и культурных
идентичностей, межличностных отношений и социальных инсти-
тутов, современный человек еще в большей степени, чем во времена
К.Маркса, оказывается парадоксальным образом порабощенным
деньгами как отчужденной формой его собственной социальной
сущности. Глобальный экономический кризис является той ситу-
ацией, когда эта несвобода становится наиболее очевидной. Важ-
нейший урок, который из этого кризиса можно извлечь: понимание
истинного места денег в жизни общества — если, конечно, к этому
пониманию удастся прийти.
205 Уэбстер Ф. Теории информационного общества. — М: Аспект-Пресс, 2004. — С. 308.
206 Бауман 3. Глобализация. Последствия для человека и общества. - М.: Весь мир,
2004. - С. 75-76.
207 Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. — М.: Добросвет, 2000. — С. 63.
133
7. Влияние денег
на социальное
конструирование
времени
Возникновение и развитие денежных отношений в экономике
значимым образом повлияло на социальное конструирование об-
разов мира. По выражению С. Московичи, деньги предстали в каче-
стве «материальной идеограммы, изображающей во внешнем мире
самые разнообразные движения нашего внутреннего мира»208. Это
влияние стало предметом исследований целого ряда авторитетных
социологов на протяжении полутора столетий — от К. Маркса и
Г. Зиммеля до Г. Дебора, Ж. Бодрийяра и Э. Гидденса. С момента по-
явления социокультурной максимы модерна «время—деньги» вли-
яние денег на социальное конструирование времени стало одной из
наиболее актуальных проблем, имеющих не только теоретическое,
но и прикладное значение. Так, в период рыночных преобразований
в России одной из основных для всего общества стала проблема бы-
строго обогащения, «быстрых денег». Вопрос о том, как зарабо-
таны деньги, трансформировался в «за сколько времени» можно за-
работать определенные деньги: в социальном и культурном плане
оказались обесценены те формы деятельности, которые требуют
длительных усилий и денежная отдача от которых «отнесена» в бу-
дущее. Напротив, высоко привлекательными стали занятия, прино-
Московичи С. Деньги как страсть и как представление // Московичи С. Ма-
шина, творящая богов. — М.: Центр психологии и психотерапии, Издательство
«КСП+», 1998.-С. 137.
134
7.1. Неинструментальное циклическое время традиционного общества
сящие быструю прибыль. На поверхности лежат объяснения таких
установок присущей переходному периоду нестабильностью фи-
нансовой и валютной систем, которая делает рискованными долго-
срочные проекты любого рода и побуждает быстро тратить или вкла-
дывать деньги. Однако у них есть и более глубокие социокультурные
основания, для понимания которых надо исследовать влияние денег
как социокультурного феномена на социальное конструирование и
осмысление времени. О социокультурной природе ориентации на
«короткие» деньги свидетельствует факт изменения отношения, на-
пример, к образованию. Время, потраченное на приобретение про-
фессиональной квалификации, имеет тенденцию к сокращению,
поскольку от современного образования, как и любой другой формы
инвестиций, ожидают быстрой прибыли. Ориентация на «быстрые»
деньги парадоксальным образом изменяет ценность времени труда
и досуга: когда прибыль соотносится с единицей затраченного вре-
мени, оно стремится к сокращению, к сжатию в точку.
7.1. Неинструментальное циклическое время
традиционного общества
Конструирование социального времени определяется всем ком-
плексом культуры. Крупнейший специалист в области цивилизаци-
онных исследований А. Абдель-Малек считал специфику социаль-
ного времени базовым отличием цивилизаций Востока и Запада209.
Аналогичные различия парадигм социального времени присущи
традиционным обществам, обществам модерна и постмодерна.
Известный российский медиевист А.Я. Гуревич, базируясь на
сравнении традиционного и буржуазного отношения ко времени,
отмечает, что традиционные общества не знают утилитарной и ин-
струментальной ценности времени и в этом смысле безразличны к
нему и его не ценят именно в качестве потребляемого и практически
используемого объекта. Однако они проявляют ко времени свой
собственный специфический интерес и вкладывают в него свои соб-
ственные ценности и смыслы210.
Конструкт времени в традиционных обществах оказывался про-
изводным от имманентных, стабильных свойств природного окру-
Abdel-Malek A. Civilisations and Social Theory. — N.Y.: The Macmillan Press Ltd.,
Vol. 1., 1981.-P. 171-172.
Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. — M.: Искусство, 1984. —
С. 43-44.
135
7. Влияние денег на социальное конструирование времени
жения и бытия человека. Поэтому время рассматривалось не как
внешняя форма, а как сакральная, неизменная, стабильная со-
ставляющая, неотделимая и неотчуждаемая от человека. Здесь
«время - господин». Поэтому можно сказать, что концепция вре-
мени развивалась как неаналитическая, унитарная, симбиотическая,
объединенная и объединяющая. В ее контексте у человека не могло
"быть" или "не быть" времени; время-господин существования не
могло быть предметом потребления. Напротив, время управляло че-
ловеком и господствовало над ним»211. Затраты времени были сораз-
мерны потребностям человека, и было естественно, что те, которым
придавалось наибольшее значение, забирают и максимум времени.
Так, время молитвы, время созерцания, обряда, праздника имело
не меньшую, а порой и большую социальную ценность, чем время
труда, поскольку оно использовалось для спасения души, выпол-
нения символических обязанностей, латентно способствовавших
социальной интеграции. Мерой ценности продукта было не затра-
ченное на его производство рабочее время, а его полезность, кра-
сота, добротность, на которые не жалели времени. Характерно, что
в период становления буржуазного общества с промышленным то-
варным производством сокращается количество праздников по
сравнению с традиционными обществами. Исследователи модерни-
зации в XX в. обращали внимание на то обстоятельство, что в разви-
вающихся странах Востока праздников существенно больше, чем на
Западе, и объясняли это специфической субстантивной рациональ-
ностью восточных культур.
Вследствие неутилитарности традиционное время не знало де-
ления на абстрактные и универсальные отрезки, отличные от есте-
ственных периодов природного и социального бытия — времени
года и суток, работы и отдыха, повседневности и праздника, этапов
жизни человека, семьи, рода и т.д. Универсальное абстрактное де-
ление времени не было возможным в традиционных обществах не
просто в силу отсутствия специальных механизмов, но потому, что
стабильная, всегда соотнесенная с реальными потребностями чело-
века деятельность не вызывала социально значимой необходимости
подобных операций. Историко-социологические исследования
В. Зомбарта свидетельствуют: для традиционных обществ характерно
не количественное, а качественное восприятие реальности, в том
числе и тех ее областей, которые для культуры модерна непременно
Abdel-Malek A. Civilisations and Social Theory. — N.Y.: The Macmillan Press Ltd.,
Vol. 1., 1981.-P. 181.
136
7.1. Неинструментальное циклическое время традиционного общества
связаны с точными расчетами. Речь идет о калькуляции времени и об
обороте денежных средств, например, в торговле и ссудном деле:
«•Это специфически современное представление, что счета необхо-
димо должны «сходиться». Во все предшествующие времена, при
новизне числовой оценки вещей и цифрового способа выражения,
обходились всегда только весьма приблизительным описанием со-
отношения величин. <...> Недостатку счетных навыков соответ-
ствует... чисто качественное отношение хозяйствующих субъектов
к миру благ. Производят еще не меновые ценности (определенные
чисто количественно), но исключительно потребительные блага, т.е.
качественно различаемые вещи»212.
Таким образом, социальное время традиционных обществ не
воспринимается как полезное, инструментальное благо, которое
должно быть строго учтено и сосчитано. Его всегда и на все хватает,
потому что оно является неотъемлемым имманентным свойством
бытия. Общим свойством всех форм времени традиционности яв-
лялся их циклический характер, которому присуща относительность
последовательности временных промежутков: прошлое, настоящее
и будущее в сознании людей сосуществовали и обладали одинаковой
онтологической реальностью. Символический обмен, доминиру-
ющий в традиционных обществах, связывал настоящее в равной сте-
пени и с будущим, и с прошлым, делал прошлое актуальным, посто-
янно присутствующим в настоящем213.
Наиболее значимым для закрепления циклического представ-
ления о времени в традиционных обществах оказалось отсутствие
ориентации на экономический рост. Конечно, ни в коем случае
нельзя отрицать стремления традиционного хозяина к увеличению
благосостояния, к богатству. Однако, как показали исследователи,
это стремление, во-первых, реализовывалось внехозяйственными
«авантюристическими» или «политическими» методами (М. Вебер).
Во-вторых, имело, в конечном счете, потребительские цели, а
значит, не выходило за пределы качественного восприятия и всегда
соотносилось с потребностями человека, также в традиционных об-
ществах весьма стабильными. Хозяйствование, включая рыночный
обмен, было направлено не на рост продукта или прибыли, а на со-
хранение и воспроизводство прежнего уровня благосостояния.
Деньги в обществе, где преобладало мелкое аграрное производ-
ство, рассматривались не только как низшая и неблагородная в срав-
212 Зомбарт В. Буржуа. - М.: Наука, 1994. — С. 16.
213 Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. — М.: Добросвет, 2000. — С. 45.
9zak18 137
7. Влияние денег на социальное конструирование времени
нении с землевладением форма собственности, но и — что особенно
важно — как средство обмена, циклического обращения, но не роста.
Хозяйство велось не столько ради получения денег, сколько деньги
были нужны для ведения хозяйства, они должны были потребляться,
а не накапливаться214. Представлений о прямой связи денег, выража-
ющих меновую стоимость товара, со временем здесь еще нет, как нет
и представлений о том, что посредством денег, воплощающих цен-
ность товаров при обмене, выражается соотнесение ценности соци-
ального времени, потраченного на их производство и потребление.
Поэтому нет и представлений о ценности времени, способного при-
носить деньги.
Первой сферой деятельности, в которой деньги обнаружили од-
новременно свою способность к росту и непосредственную связь
со временем, явилось банковское дело и ростовщичество. Однако
в резком моральном осуждении этих форм деятельности нашли от-
ражение представления о принципиальной невозможности и не-
допустимости утилитарного отношения ко времени, о том, что это
творение Бога (богов), предназначенное в равной степени для всех
людей, не может быть источником индивидуальной наживы. Ро-
стовщики, взимавшие ссудный процент, занимались «торговлей вре-
менем», т.е. продавали то, что ими не создано и им не принадлежит, а
является исключительной собственностью Бога. Таким образом, ро-
стовщичество рассматривалось как кража у Бога, наиболее страшная
и постыдная из всех возможных краж. Поэтому прибыль, извлека-
емая не из производства и торговли реальным товаром, а из способ-
ности денег прирастать, обращаясь во времени, рассматривалась в
европейском средневековье как один из самых тяжких грехов215.
Однако открытая банкирами способность денег прирастать, об-
ращаясь во времени, весьма существенным образом повлияла на
развитие новой парадигмы социального времени, «времени купцов»,
пришедшей на смену традиционному «времени землепашцев». В
этой новой, сложившейся в Западной Европе в конце средних веков,
модернистской парадигме времени оно обретает такие фундамен-
тальные социальные характеристики, как инструментальное назна-
чение, утилитарную ценность, имеющую денежное выражение, линей-
ность, а также ряд производных от них свойств.
214 Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. — М.: Искусство, 1984. —
С. 283, 289.
215 Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры... — С. 155—156.
138
7.2. «Время -деньги»: инструментальный императив общества модерна
7.2. «Время — деньги»:
инструментальный императив
общества модерна
Становление модернистской парадигмы времени связано с ан-
тичной философской традицией. По мнению А. Абдель-Малека,
основы практического видения времени как «инструмента действия,
а не понятия о месте человека в истории»216 заложены еще в учении
Аристотеля. Уже здесь время представляет собой не имманентное
свойство бытия, неотделимое от конкретного содержания, а его
форму, существующую независимо от наполнения, а потому подда-
ющуюся анализу, объективным оценкам, измерению.
Развитию точного измерения времени в Западной Европе в
средние века способствовало, наряду с усовершенствованием астро-
номии и механики, становление товарно-денежной экономики,
прежде всего торговли и производства, ориентированного на рынок.
По выражению К.Маркса, единственным качеством денег является
их количество217, поэтому распространение денежного обращения в
условиях рынка порождает и распространение представлений о каль-
куляции, количественном исчислении, как базовой и универсальной
интеллектуальной процедуре218. Точное знание времени, затра-
ченного на производство того иного продукта, стало необходимым
атрибутом развития мануфактурного и фабричного производства.
Ориентация на рынок, на меновые стоимости позволила приравнять
время труда к зарабатываемым деньгам. Время напрямую стало рас-
сматриваться как инструмент приращения денег, максима «время —
деньги» стала одной из фундаментальных основ новой буржуазной
культуры.
Связь с универсальными деньгами рынка обусловила и спе-
цифические характеристики социального времени капиталистиче-
ских обществ. Открытие связи денег и времени ускорило распро-
странение представления о калькуляции как основе рационального
использования времени. Выходящее за рамки натурального хозяй-
ства производство потребовало объективного, более не связанного с
естественными ритмами человеческой жизни или природными ци-
216 Abdel-Malek A. Civilisations and Social Theory. — N.Y.: The Macmillan Press Ltd.,
Vol. 1., 1981.-P. 179.
217 Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 года. — Маркс К. Социо-
логия. — М.: «КАНОН-пресс-Ц», «Кучково поле», 2000. — С. 172.
218 Simmel G. The Philosophy of Money. — L.: 1978. — P. 152.
9* 139
7. Влияние денег на социальное конструирование времени
клами, измерения времени труда и ускорило внедрение точных ме-
ханизмов измерения отрезков времени. Эти отрезки — сутки, часы,
затем и минуты - в их необратимом движении и ритмичной смене
задавали объективную, отчужденную от человека регулярность. По-
явление часов на городских башнях в XIII—XV вв. обеспечило уни-
версализацию этой регулярности. Происходил процесс постепенного
движения от очеловеченного, проживаемого, конкретного и локаль-
ного времени естественного цикла к объективному, разделенному на
абстрактные и универсальные промежутки времени массового про-
изводства и рынка.
Время товарного производства и рынка, утвердившись в мировом
масштабе, приобретает те же черты, которые, по существу, при-
сущи и деньгам как мере меновой стоимости и средству обмена: по-
скольку его единственным содержанием оказывается производство
товара — меновых стоимостей, оно утрачивает качественные харак-
теристики и отныне представляет собой лишь накопление количе-
ственно равных отрезков219. Таким образом, происходит универса-
лизация времени производства и экономического роста, главным
свойством которого становится главное свойство денег — количе-
ственная исчислимость.
В контексте рыночного обращения деньги, являющиеся выраже-
нием меновой стоимости, позволили приравнять друг к другу разные
формы труда, установить регулярную и универсальную связь между
различными сферами человеческой деятельности. В условиях уни-
версальных и стабильных рыночных денежных связей единое уни-
версальное время рынка интегрирует индивидуальное время каж-
дого участника экономической жизни.
Деньги стали выражать соотношение ценности времени, затра-
ченного в этих разных сферах деятельности, позволили сравнивать
разные формы социального времени. Денежное обращение позво-
ляет оценить индивидуальное время каждого участника рынка в
контексте совокупного общественного экономического времени,
иерархически выстроить все виды хозяйственной деятельности по их
меновой полезности и доходности.
Время осознается уже не как объективная данность, имманентное
свойство бытия, а как ценность, обретаемая личностью, принадле-
жащая ей и сознательно используемая. В XIII в. в проповедях Бер-
тольда Регенсбургского время интерпретируется как один из «та-
лантов», данных человеку Богом, которые истинный христианин
219 Дебор Г. Общество спектакля. - М.: Логос, 2000. - С. 87.
140
7.2. «Время - деньги»: инструментальный императив общества модерна
обязан правильно использовать. Открытие способности денег умно-
жаться в процессе обращения во времени совпадает с возведением
времени в ранг важнейшего достояния общества и человека. Если
человек традиционного общества, благосостояние которого от вре-
мени не зависит, не считает необходимым время беречь, спешить,
«гнаться» за временем, которое от него никуда не уходит, сохраняя
свой привычный темп и ритм, то человек нового времени осознает
неумолимый бег времени, за которым надо поспеть, в единицу ко-
торого надо вместить как можно больше полезных и плодоносных
операций. Растраченное впустую сегодня время уже не принесет в
будущем тех плодов—денег, которые могло бы принести. Эти новые
принципы поведения формулирует в XVIII в. Б. Франклин: «Тот,
кто мог бы ежедневно зарабатывать по десять шиллингов и, тем не
менее, полдня гуляет или лентяйничает дома, должен — если он рас-
ходует на себя всего только шесть пенсов — учесть не только этот
расход, но считать, что он истратил или, вернее, выбросил сверх того
еще пять шиллингов»220.
Время, проведенное не в рациональной деятельности, направ-
ленной на добывание денег, воспринимается как потраченное впу-
стую. Погоня за деньгами заставляет отказываться от «бесплодной»
траты времени на раздумья и рефлексию, на поиски смыслов, на
созерцание и внутреннее самосовершенствование. Сколь бы пло-
доносным в духовном, интеллектуальном, эмоциональном плане
ни оказывалось уделенное им время, с позиций утилитарного кон-
структа социального времени оно будет рассматриваться как потра-
ченное впустую, если его плоды не удается конвертировать в деньги.
Отсюда следуют социокультурные установки общества модерна,
суть которых состоит в императиве «окупаемости» затраты вре-
мени. Например, время, потраченное на учебу, должно окупиться
хорошей, высокооплачиваемой работой. Сегодня мы можем на-
блюдать тенденцию к сокращению времени обучения, стремление
как можно скорее начать профессиональную карьеру, а само обу-
чение все больше утрачивает характер разностороннего универси-
тетского образования, от которого отказываются в пользу «компе-
тентностных», т.е. «применимых», знаний и навыков. Характерно
также, что молодые люди легко принимают необходимость прово-
дить большую часть своего времени в офисе (на работе), считая это
время продуктивным, но протестуют против требований тратить
220 Цит. по: Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма // Вебер М. Из-
бранные произведения. — М.: Прогресс, 1990. — С. 71.
141
7. Влияние денег на социальное конструирование времени
такое же или даже меньшее время на образование (выполнение до-
машних заданий, подготовку к экзаменам и т.д.), воспринимая это
как избыточную нагрузку. •
П. Бурдье придает большое значение факторам времени и денег
в процессах взаимной конвертации различных видов капитала221.
Чтобы приобрести культурный или социальный капитал, необхо-
димо иметь деньги, позволяющие освободить время для обучения
или для общения и поддержания социальных связей. Образование
оказывается недоступным для тех, кто не может позволить себе осво-
бодить достаточно длительный период времени от необходимости
зарабатывать деньги. Аналогично, не имеющие денег лишены и сво-
бодного времени для того, чтобы поддерживать знакомства, оказы-
вать услуги, проявлять заботу и участие, т.е. делать все то, что обе-
спечивает приобретение, сохранение и накопление социального
капитала.
Как показал Г. Зиммель, деньги обладают способностью сжи-
мать время, потому что они «переворачивают» телеологическую
цепочку и превращают средство в цель222: желающий получить
любую внеэкономическую ценность — например, образование
или полезные связи,- должен, прежде всего, обеспечить необхо-
димые для этого деньги. Таким образом, сжатие времени порож-
дает спешку, стремление совершить за минимальное время мак-
симальное количество полезных действий. В результате гонки за
деньгами социальное время уплотняется и ускоряется, становится
дефицитом, превращающимся в постоянно действующий фактор
беспокойства.
Доминирующим мотивом человека в отношении времени ста-
новится его рациональное использование для достижения постав-
ленных целей. В разных сферах деятельности полезный результат
достигается за разное время. Поэтому в обществе вообще и в эконо-
мике в частности одновременно развивается сразу множество «стрел
времени» (термин И. Пригожина) как векторов рациональной дея-
тельности субъектов, работают и «длинные», и «короткие» деньги,
необходимые в разных сферах хозяйственной деятельности. Деньги
являются инструментом «определения величины ценности эконо-
221 Бурдье П. Формы капитала. — Западная экономическая социология: Хресто-
матия современной классики / Сост. и науч. ред. В.В. Радаев; Пер. М.С. Добря-
ковой и др. - М.: РОССПЭН, 2004. - С. 534.
222 Simmel G. The Philosophy of Money. - L: 1978. - P. 211, 220.
142
7.2. «Время - деньги»: инструментальный императив общества модерна
мического времени»223, с помощью которого можно выявить связь
между продолжительностью деятельности и ее полезностью.
Деньги как выражение полезности, т.е. востребованности про-
дукта деятельности, в социальном масштабе выражают и иерархию
ценности не только экономического, но и социального времени.
Размер денежного вознаграждения за ту или иную работу можно рас-
сматривать как отражение ценности времени, поглощаемого той или
иной формой деятельности. В результате, сегодня нередко придается
больше значения количеству времени, за которое заработана та или
иная сумма, чем способам, которыми она заработана. Поэтому бы-
строе обогащение воспринимается как более предпочтительное, чем
медленное, даже если первое связано с асоциальными практиками, а
второе — с институциональными средствами (Р. Мертон).
Еще одним свойством модернистской парадигмы времени рынка
становится его линейность и необратимость, в противоположность
цикличности традиционного времени. Возникновение линейного
времени модерна обусловлено развитием представлений о деятель-
ности людей как о рациональном телеологически ориентированном
процессе, а также становлением науки нового времени как знания
о природе, рассматриваемой с точки зрения детерминизма, одно-
значных и линейных причинно-следственных связей. Вложение
денег сегодня осуществляется ради будущей прибыли — пусть даже
это весьма близкое будущее, поэтому происходит смещение вре-
менной ориентации человека с прошлого на настоящее и будущее.
В результате время отчуждается от реальной человеческой жизни и
переводит историю людей в отчужденную историю производства и
капитала. К. Маркс в своих исследованиях отчуждения показывает,
как время человеческой жизни утрачивает содержание и качество,
которые заменяются количеством заработанных денег, — не важно,
идет ли речь о заработной плате работника или о доходе предпри-
нимателя: «Чем ничтожнее твое бытие, чем меньше ты проявляешь
свою жизнь, тем больше твое имущество, тем больше твоя отчуж-
даемая жизнь, тем больше ты накапливаешь своей отчужденной
сущности»224. Качественное содержание конкретного этапа личной
биографии или общей истории утрачивает ценность по отношению
к перспективам роста денег. Прошлое и настоящее, в котором ре-
ально живет человек, дискриминируется во имя будущего. Так, пост-
223 Бирюков В.В. Время как фактор развития экономики в рыночных условиях. —
СПб.: Изд-во СПбГУЭФ, 2000. - С. 93.
224 Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 года. — Маркс К. Социо-
логия. — М.: «КАНОН-пресс-Ц», «Кучково поле», 2000. — С. 275-276.
143
7. Влияние денег на социальное конструирование времени
советский рыночный неофит и фундаменталист склонен интерпре-
тировать времена массового героизма, единения народа, духовного и
нравственного подъема лишь как времена бедности и лишений. Вре-
менной вектор обретает культурную императивность, согласно ко-
торой пропорционально росту денег в будущее переносится и более
совершенное состояние как экономики, так и социума, и отдельного
индивида.
Императив экономического роста, за которым стоит и сущностью
которого является рост денег, приводит к навязыванию времени
рынка и товарного производства тем обществам, которые сохра-
няют модель традиционного циклического времени. Как подчер-
кивает Г. Дебор, «Победа буржуазии — это победа глубинного исто-
рического времени, так как оно является временем экономического
производства, постоянно снизу доверху преобразующего обще-
ство. Пока сельскохозяйственное производство остается основным
трудом, циклическое время, все еще присутствующее в глубинах об-
щества, питает объединенные силы традиции, которые вот-вот за-
тормозят движение. Но необратимое время буржуазной экономики
искореняет такие пережитки по всему миру»225.
Однако линейность социальной конструкции времени эконо-
мического роста в условиях рынка относительна и выражает лишь
ее самые общие свойства: строгая линейная перспектива времени
рынка, соответствующая вектору экономического роста, является
такой же абстракцией, как абстракция «экономического человека».
Если за вектор времени принимать не социальный императив роста,
а реальные отношения детерминации, то оказывается, что «эконо-
мику пронизывают временные потоки в виде стрел времени, на-
правленных из прошлого в будущее и из будущего в прошлое»226. Это
объясняется неоднозначностью причинно-следственных связей в
условиях рынка, воздействием разного рода непредвиденных фак-
торов и возникновением непредвиденных последствий экономи-
ческой деятельности в условиях свободного рынка. Это позволяет
исследователям утверждать, что время рынка имеет тенденцию к об-
разованию «временнб/х петель обратной связи»227, выражающих не-
однозначность детерминации и влияние прошлого опыта на при-
нятие экономических решений.
225 Дебор Г. Общество спектакля. — М.: Логос, 2000. — С. 84.
226 Бирюков В.В. Время как фактор развития экономики в рыночных условиях.
СПб.: Изд-во СПбГУЭФ, 2000. - С. 101.
227 Там же. С. 89.
144
7.3. Виртуальные деньги и нелинейное инструментальное время в условиях глобализации
7.3. Виртуальные деньги и нелинейное
инструментальное время в условиях
глобализации
Трансформации представлений о времени в современном обще-
стве уже стали предметом анализа ряда исследователей, в первую
очередь Г. Дебора, Э. Гидденса, 3. Баумана, Ж. Бодрийяра и др. Они
отмечают, что наиболее существенное влияние на трансформацию
социальных конструктов времени оказала сформировавшаяся на ру-
беже XX—XXI вв. двойственность денег: наряду с деньгами реаль-
ного производства и рынка в условиях глобализации возникли вир-
туальные деньги и виртуальная финансовая экономика.
Виртуальные деньги представляют собой деньги «семиотиче-
ские», т.е. чистые знаки, освободившиеся от любой референции в
реальной действительности, в том числе и от реальности рынка и ме-
новых стоимостей. Пользуясь терминологией Ж. Бодрийяра, вирту-
альные «холодные деньги» превращаются в симуляции денег реаль-
ного производства и уже не означают движение меновых стоимостей
и соотносительную ценность времени, затраченного на разные виды
социальной деятельности: «Нет больше никаких референций произ-
водства, значения, аффекта, субстанции, истории, нет больше ни-
какой эквивалентности реальным содержаниям... Победила другая
стадия ценности, стадия полной относительности, всеобщей под-
становки, комбинаторики и симуляции»228. Симуляция денег отра-
жается на всех социальных конструктах общества постмодерна, в
том числе на конструировании социальных смыслов времени. Она
принципиальным образом трансформирует его модернистскую па-
радигму, возвращаясь к цикличности традиционного времени на
новом уровне.
Виртуальные деньги глобальной экономики, способные прирас-
тать независимо ни от каких реальных факторов, создают симуляции
экономического роста, прогресса, благополучия. По Ж. Бодрийяру,
в условиях тотальной симуляции формируется специфическая атем-
порсшьность, утрата значимости временного измерения. Она прояв-
ляется в том, что вектор социального времени, связанный с эконо-
мическим ростом, утрачивает прежнюю значимость, поскольку сам
экономический рост становится симулякром, а его денежное выра-
жение освобождается от реальной референции в виде роста произ-
водства или оборота меновых стоимостей. Ориентация на максими-
Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. — М: Добросвет, 2000. — С. 52.
145
7. Влияние денег на социальное конструирование времени
зацию денежной прибыли, служащая основой линейного времени
производства и рынка, теперь утрачивает вектор, направленный в
будущее, определяемое ростом, поскольку максимальная прибыль
может быть извлечена и из деструктивных практик, связанных с воз-
вратом в прошлое реальных секторов экономики.
В значительной степени атемпоральность постмодерна связана
с еще более сильным, чем в условиях классического рынка, размы-
ванием устоявшихся причинно-следственных отношений. Стрела
времени, определяемая детерминацией экономического роста, на-
правлена в будущее до тех пор, пока существует однозначная связь
причины и следствия. Однако рост симулятивных виртуальных
денег не детерминирован реальными экономическими причинами.
Поэтому его, как и любые симулятивные процессы, можно рассма-
тривать сквозь призму известной постмодернистской концепции
«смерти Автора». Линейные векторы времени, еще связанные с ди-
намикой реальных экономических процессов, становятся частным
случаем развития, которое принимает в целом нелинейный ха-
рактер и утверждает естественность и неуничтожимость случайных
и непредсказуемых флуктуации, делающих настоящее состояние не
определяемым прошлым и не влияющим на будущее229.
С этим связан такой и отмечаемый исследователями постмодерна
аспект атемпоральности, как доминирование ориентации на крат-
косрочность, утрата временной перспективы: «Сегодня условия из-
меняются внезапно, попирая любые разумные представления и не
следуя твердой логике или внятным схемам. Возникает ощущение
разъединенного времени, идущего от неожиданного эпизода к не-
предвиденному и угрожающему способности человека составить
из отдельных фрагментов целостное повествование. Представители
старшего поколения помнят, что в годы их юности люди строили
жизненные планы с расчетом на длительную перспективу, долго-
срочными были и их обязательства, и отношения с окружающими;
сегодня, однако, даже они задумываются о том, осталось ли какое-то
реальное содержание в идее долгосрочное™»230.
Важнейшим фактором, влияющим на социальное конструиро-
вание времени, является информационный характер развития со-
временного общества. Как показал Э. Гидденс, высокие телекомму-
никационные технологии делают фактор времени практически не-
229 Кравченко С.А. Социология модерна и постмодерна в динамически меняю-
щемся мире. — М.: Изд-во «МГИМО-университет», 2007. — С. 180.
230 Бауман 3. Индивидуализированное общество. — М.: Логос, 2002. — LV.
146
7.3. Виртуальные деньги и нелинейное инструментальное время в условиях глобализации
значимым при передаче любых объемов информации на любые рас-
стояния, что приводит к уплотнению времени, его практическому
свертыванию в точку. Благодаря этому операции с виртуальными
финансами становятся практически независимыми от времени, а
в масштабах экономики планируемое, ориентированное в будущее
время производства дополняется «реальным временем» финансовых
трансакций. Причем последнее оказывается гораздо более доро-
гостоящим и прибыльным, а первое, соответственно, обесценива-
ется, поскольку прибыль от производства, ожидаемая в будущем, в
условиях быстро и непредсказуемо меняющейся ситуации, менее
надежна и привлекательна. Особенно чувствительно это обесцени-
вание времени производства в нестабильных и переходных обще-
ствах, где привлекательность «быстрых денег» оказывается деструк-
тивной для реального производства и всех видов деятельности, не
приносящих быстрой отдачи. Наиболее ценными оказываются такие
формы деятельности, которые приносят максимальные деньги за
минимальный промежуток времени, и этот промежуток имеет тен-
денцию к сокращению. «Длинные деньги», работающие в течение
длительных сроков, превращаются в подлинный социальный де-
фицит.
Таким образом, в условиях развития виртуальных денег время со-
храняет обретенную в эпоху модерна инструментальную ценность.
Однако по-новому расставляются смысловые акценты: время по-
прежнему имеет ценность, поскольку деньги имеют способность
прирастать в процессе оборота во времени, но особую ценность
имеет обретаемая в виртуальной реальности вневременность денег,
т.е. возможность разрывов как в получении прибылей, так и в их
утрате. Такое предельно сжатое время с разрывами изменяет весь ба-
ланс экономического времени общества: его полезность определя-
ется не произведенными ценностями, имеющими денежный экви-
валент, а виртуальными деньгами, что ведет к обесцениванию всех
других форм экономического времени.
Сжатию времени, абсолютизации «сейчас» и его безусловным
приоритетом над прошлым и будущим способствует превращение
потребления в элемент системы экономического роста за счет посто-
янного производства симулякров устаревания товаров и услуг. Не-
обходимость поддержания и постоянного воспроизводства потреб-
ностей в их растущем многообразии требует, чтобы сокращалось
само время пользования товарами и услугами, которое бы свелось к
моментальному удовлетворению потребности и ее забвению, осво-
бождающему место для следующего неудовлетворенного желания.
147
7. Влияние денег на социальное конструирование времени
Таким образом, суть современного потребления все больше сво-
дится не к длящемуся во времени процессу, а к виртуальному куль-
тивированию желаний и предвкушений будущего удовлетворения,
мгновенно забываемому и сменяющемуся новыми потребитель-
скими грезами231.
Потребительская ориентация способствует «свертыванию» соци-
ального времени, закручиванию его в спираль: будущее пережива-
ется в настоящем и тут же утрачивает свою значимость, возвращаясь
на новый виток. Постоянное скольжение по этой временной спи-
рали поддерживается развитием кредитных денег, все более легким
и массовым доступом к ним. Кредит делает доступным товар, ко-
торый, по существу, не заработан: с одной стороны, позволяет сейчас
достичь цели при реальном отсутствии средств, с другой стороны,
переносит в будущее расплату за удовлетворение потребности в про-
шлом. Таким образом, «жизнь в кредит» представляет собой забе-
гание вперед во времени посредством получения незаработанных
денег, пребывание в настоящем для собственно удовлетворения по-
требности, а затем — возврат в прошлое для осуществления платежей
за те блага, которые уже потреблены и пережиты232.
Автор концепции «общества спектакля» Г. Дебор рассматривает
нелинейное социальное время в обществе потребления как псевдоци-
клическое зрелищное время, которое одновременно является и вре-
менем потребления образов (рекламы, массовой культуры и т.п.), и
образом потребления времени (чередования труда и досуга, рабочего
времени и отпуска, зрелища и ожидания зрелища и т.п.). Обретенная
в эпоху классического модерна история как время народа и время
индивидуальной биографии отчуждается сначала в абстрактное «то-
варное» время производства, а затем в «зрелищное время» общества
спектакля. Образы опосредуют социальные связи, и вся полнота то-
варного мира предстает перед потребителем сразу как всеобщая эк-
вивалентность того, чем общество может быть. Деньги являются
одним из тех агентов производства виртуальной реальности, ко-
торые отчуждают подлинную реальность от человека: «Спектакль
есть другая сторона денег — всеобщего абстрактного эквивалента
всех товаров. Но если деньги подчинили себе общество как репре-
зентация главной эквивалентности, т.е. обмениваемости многооб-
разных благ, чье потребление оставалось несравнимым, спектакль
представляет собой их развившееся современное дополнение...
231 Бауман 3. Индивидуализированное общество. — М.: Логос, 2002. — С. 118-119.
232 Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. — М.: Добросвет, 2000. — С. 17.
148
7.3. Виртуальные деньги и нелинейное инструментальное время в условиях глобализации
Спектакль есть деньги, на которые мы только смотрим, ибо в нем
тотальность потребления уже заместилась тотальностью абстракт-
ного представления»233.
Время спектакля является псевдоциклическим, поскольку сам
человек остается неподвижным зрителем разыгрываемого перед
ним зрелища: «Тогда как циклическое время было временем не-
подвижной иллюзии, переживаемой реально, время зрелищное
является временем трансформирующейся реальности, пережива-
емым иллюзорно»234. Здесь уже нет логики и детерминации про-
цесса развертывания жизни, будь то индивидуальная биография или
общая история, ибо общество спектакля ориентировано на «про-
дажу "полностью экипированных" блоков времени, каждый из ко-
торых представляет собой единый унифицированный товар»235.
Единое время распадается на несвязанные повествования, повто-
рение которых диктуется не смыслом, которым наделено время, по-
добно цикличности возврата особо значимых событий в жизни тра-
диционных обществ, а внешней логикой спектакля, основанной на
равнозначности и взаимозаменимости удовлетворенных потребно-
стей, получаемой информации и т.д. Все события, свидетелем ко-
торых становится зритель «спектакля», оказываются лишь чередой
«неподтвержденных рассказов, неконтролируемых статистических
данных, неправдоподобных объяснений и невразумительных раз-
мышлений,... отстраняемых на мифологическую дистанцию»236.
Время, потраченное на отдых, развлечения и прочее, имеет не
большую и не меньшую ценность, чем время, потраченное на работу,
учебу. Безразличие симулятивного экономического роста ко времени
реального производства приводит к тому, что оно утрачивает свой
социальный приоритет перед временем досуга. Когда деньги уже не
связаны со стрелой социального рабочего времени, совпадающей с
вектором развития производства, все формы социального времени
оказываются уравненными в своем значении. Ж. Бодрийяр утверж-
дает, что в условиях тотальных симуляций уже нет разницы между
временем производства и временем досуга, поскольку «всякий труд
сливается с обслуживанием — с трудом как чистым присутствием/
занятостью, когда человек расходует, предоставляет другому свое
время... Производится ли при этом что-нибудь или нет — не имеет
233 Дебор Г. Общество спектакля. — М.: Логос, 2000. — С. 37.
234 Там же.-С. 89.
235 Там же. -С. 88.
236 Там же.-С. 128.
149
7. Влияние денег на социальное конструирование времени
значения по сравнению с этой личной зависимостью»237. Это урав-
нивание осуществляется благодаря деньгам как универсальному
коду, которым «помечается» любая форма времени — оплаченный
отпуск, оплаченное (пособием) время безработицы, а также досуг,
учеба, повышение квалификации и т.д. Целью трудящихся является*
уже не «справедливая» оплата труда, а максимальная плата за мини-
мальное время238. Ж. Бодрийяр на этом основании утверждает, что
в современных условиях исчезает отчуждение в марксовом смысле
противопоставления человеку его рабочего времени как непосред-
ственно, так и в овеществленной форме, поскольку неотчужденного
времени уже просто нет.
Тотальное отчуждение времени также одна из важнейших причин
атемпоральности современного общества: люди стремятся это не
принадлежащее им и противостоящее им время сжать, «убить», из-
гнать из своей жизни. Стремление к сжатию времени носит амби-
валентный характер: преуспевающим акторам всегда не хватает вре-
мени, они стремятся уплотнить его, чтобы произвести в единицу как
можно больше полезных и плодоносных действий, и чем за меньший
промежуток времени получена максимальная денежная прибыль,
тем выше и социальная ценность этого времени. Время аутсайдеров
ничего или почти ничего не стоит, они страдают от избытка времени,
которое не приносит плодов в виде денежной прибыли, и поэтому
тоже стремятся сжать и уплотнить время, чтобы создавалась види-
мость его большей продуктивности. Избыточное социальное время
как раз и расходуется как псевдоциклическое время «спектакля»,
время зрелищ и разнообразных форм потребления, которые явля-
ются способом заполнить избыточное время, придать ему видимость
содержательности. Как подчеркивает Г. Дебор, «спектакль» есть не
что иное как смысл целостной практики определенной социально-
экономической формации, ее способ распределения времени»239. При
этом все меньшую ценность имеет время, затраченное дополни-
тельно к созданию продукта на его отделку, усовершенствование, на
оттачивание профессионального мастерства, на углубление знаний.
«Время спектакля» заполняется массовой, стандартной продукцией,
созданной и потребляемой по принципу макдональдизации, т.е. эф-
фективности на единицу времени. Эксклюзивное качество, «ручная
работа», связанная с нерегламентированной тратой времени, пред-
Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. — М.: Добросвет, 2000. — С. 67.
Там же. — С. 74.
Дебор Г. Общество спектакля. — М.: Логос, 2000. — С. 25.
150
7.3. Виртуальные деньги и нелинейное инструментальное время в условиях глобализации
ставляет особо ценный и дорогостоящий продукт, потребление ко-
торого становится социальным маркером особо высокого статуса, на
уровне которого единица времени стоит очень дорого.
Таким образом, динамику социального конструирования вре-
мени можно в целом охарактеризовать как нелинейную. От напол-
ненного реальным содержанием, неразрывно связанного с чело-
веком и важнейшими экзистенциальными аспектами его бытия,
принципиально неинструментального циклического времени тради-
ционных обществ социальное время эволюционирует в модернист-
скую буржуазную концепцию, квинтэссенцией которой является
максима «время—деньги». Это линейное время, стрелы которого в
масштабах общества имеют единый вектор экономического роста.
Главной характеристикой модернистской концепции времени явля-
ется его инструментальность, наиболее полное выражение которой
- денежная эффективность. Деньги превращаются в фактор отчуж-
дения от человека времени его жизни.
Инструментальность времени сохраняется и в постмодернист-
ской парадигме его социального конструирования, однако ли-
нейный вектор экономического роста становится частным случаем,
подчиненным псевдоцикличности, выраженной во времени, запол-
ненном симулятивной деятельностью и потреблением. Значимой
характеристикой постмодерна становится атемпоральность, неза-
висимость от времени, фактором которой является утрата вектора
экономического роста, свертывание его в точку извлечения макси-
мальной прибыли в виртуальных деньгах.
8. Влияние денег
на социальное
конструирование
пространства
Рубеж XX—XXI веков отмечен принципиальной переоценкой
пространства, которая становится фактором трансформации гео-
политических трендов и глобальных парадигм развития, а также
социально-политических реалий конкретных обществ. Реальные
пространства, территории с их историческим прошлым, устояв-
шимся хозяйственным укладом, населением и его сложившимся
образом жизни реструктурируются на основе логики развития гло-
бальной экономики финансов и влияния денег в их специфической
форме на пространственные локализации и социальное конструиро-
вание пространства. В последние годы в России прямо или косвенно
встает вопрос о делении на регионы, входящие и не входящие в гло-
бальную экономику, соответственно, имеющие или не имеющие
будущего. Давнее противоречие между Москвой и регионами про-
является в форме растущей неприязни к столице и ее жителям как
носителям некой «чуждой» культуры. В границах традиционных тер-
риторий постоянно происходят изменения пространственной лока-
лизации социальных групп и институтов: старожилы центральных,
наиболее престижных, а значит, и самых дорогих, районов россий-
ских городов постепенно перемещаются на окраины. На месте де-
шевой старой застройки растут новые дома, которые заселяются
новым, платежеспособным контингентом. Офисы вытесняют объ-
екты социальной инфраструктуры из наиболее удобных мест рас-
152
8.1. Деньги и «пространство мест» в традиционных и индустриальных обществах
положения. Памятники истории и культуры уступают место при-
быльным торгово-развлекательным центрам. Все это предмет
конфликтов различной остроты и открытости.
Понять эти процессы и предвидеть перспективы их развития воз-
можно не столько в контексте локальных и временных раскладов
сил, сколько с точки зрения глобальных процессов социальной
трансформации пространства, идущих под влиянием становления
глобальной экономики финансов и изменений социальных функций
денег.
8.1. Деньги и «пространство мест»
в традиционных и индустриальных
обществах
Пространство, как и время, предстает перед нами не «объек-
тивно», а является результатом социального конструирования, субъ-
ективного осознания, специфического для разных типов обществ. В
трудах социологов Г. Зиммеля, П. Бурдье, А.Ф. Филиппова содер-
жатся теоретико-методологические принципы социологического
подхода к исследованию социальных конструктов пространства. Для
современной социологии проблемы конструирования пространства
приобрели особую актуальность в связи с глобализацией, которая,
собственно, и стала возможной благодаря изменению представлений
о пространстве. Теоретико-методологические аспекты социологиче-
ского исследования этих изменений представлены в работах 3. Бау-
мана, Э. Гидденса, М. Кастельса и др.
В теоретической социологии пространства, начиная с Г. Зим-
меля, обсуждалось различие между пространством и местом, а также
между «надпространственным» (экстерриториальным) и «непро-
странственным» как универсально-пространственным по аналогии
с «вневременным» и «вечным». Одни образования «надпростран-
ственны», ибо "по своему внутреннему смыслу не соотносятся с
пространством и именно поэтому равномерно соотносятся со всеми
его точками", другие же "имеют равномерное отношение ко всем
точкам пространства не в виде равномерного безразличия, но как
повсеместно действительную и принципиальную солидарность с
пространством"»240. Теоретически деньги национальных экономик,
240 Цит. по: Филиппов А.Ф. Теоретические основания социологии пространства.
- М.: Канон-Пресс-Ц, 2003. - С. 71.
153
8. Влияние денег на социальное конструирование пространства
рынков, формируемых едиными валютами, могут быть рассмотрены
как универсально-пространственные, связанные равномерно со
всеми точками пространства их действия. А виртуальные деньги гло-
бальной экономики финансов принципиально надпространственны.
Они равномерно безразличны ко всем точкам реальных пространств.
Они являются не «глобальными деньгами», связанными в равной
степени со всеми локальными хозяйственными системами и выра-
жающими реальное единство мировой экономики, а представляют
качественно новый, по существу экстерриториальный, уровень эко-
номических взаимодействий. В качестве теоретической модели ис-
следования наиболее адекватными являются принадлежащие М. Ка-
стельсу понятия «пространство мест» и «пространство потоков»,
означающие, соответственно, связь социальных акторов с конкрет-
ными локальными территориями и с экстерриториальными соци-
альными сетями, образующимися в процессе глобализации241.
В традиционных обществах пространство, как и время, осозна-
ется в его соразмерности человеку: не существует универсальных
и объективных единиц измерения и членения пространства, ли-
нейной перспективы, формируемой сторонним наблюдателем. Че-
ловек и локальный социум отождествляют себя с обживаемым
конкретным пространством, разделяют его черты и свойства. Про-
странственная локализация и автохтонность являются важнейшими
аспектами идентичности. С локальным пространством соотносятся
натуральное хозяйство с встроенными и подчиненными элементами
рыночной торговли и товарного производства, а также локальные
деньги как опосредствующие абстракции обмена, средства платежа
и накопления, выражающие не только экономические, но и локальные
социальные отношения в специфическом местном времени. Хозяй-
ственная автаркия, самодостаточность экономических территорий,
в социальном плане проявляется в изоляции отдельных социальных
образований, их жесткой привязанности к месту. Социальные ста-
тусы и роли в традиционных обществах определялись принадлеж-
ностью или отношением к местному сообществу, а вовсе не нали-
чием денег или их формой. Переход из одного локального мира в
другой был сопряжен с большими трудностями и качественными из-
менениями всего строя жизни, преодолеть которые деньги не были
См.: Castells M. The Informational City: Information Technology, Economic
Restructuring and the Urban-Regional Process. — Oxford: Blackwell, 1989; Ka-
стельс M. Информационная эпоха: Экономика, общество и культура. — М.: ГУ
ВШЭ, 2000.
154
8.1. Деньги и «пространство мест» в традиционных и индустриальных обществах
способны: богатый «чужак» в традиционных сообществах все равно
оставался неравноправным.
Именно с этим свойством традиционных локальных пространств-
мест связаны особенности развития экономики и предпринима-
тельства как социального института и социальной группы: если
автохтоны вели хозяйство, ориентированное на удовлетворение по-
требностей местного сообщества, то извлечением денежной при-
были из хозяйственной деятельности занимались по преимуще-
ству «чужаки». Этот феномен известен социологам и историкам как
особая предпринимательская активность этнических и религиозных
меньшинств, обусловленная их слабыми социальными связями с
местным окружением. Изначально вовлеченные в межличностные
связи автохтоны должны были следовать принципам личной лояль-
ности, из которых вытекает позиция «дара» или «услуги», а не экви-
валентного обмена, патернализма, а не формально-безличных сделок
и договоров. Но рыночные обмен и денежные отношения требуют
известной свободы и независимости от социальных ограничений,
обусловленных автохтонностью. Как отмечает Г. Зиммель, «индиф-
ферентная объективность монетарных взаимодействий вступает в
непереносимое противоречие с личным характером отношений...
Партнерство, необходимое для финансовых взаимодействий, это
партнерство с совершенно безразличным нам человеком»242.
В то же время деньги обусловили приобретение экономически ак-
тивными меньшинствами, названными Г. Зиммелем «денежными»,
особых социокультурных свойств, прежде всего, их высокой дина-
мичности и мобильности в пространстве. Частые гонения и пресле-
дования вынуждали «чужаков» пребывать в любом месте временно и
быть готовыми его быстро покинуть. Лишь деньги, и никакой другой
вид имущества, становились наиболее удобным средством сбере-
жения ценностей. И сама вынужденная мобильность «денежных
меньшинств» легко трансформируется в принципиальную установку
на мобильность, обусловленную различиями локальных условий для
ведения финансовых дел и готовностью быстро переместиться туда,
где эти условия лучше.
Деньги способствуют коммуникации в пространстве, установ-
лению дальних связей не только потому, что их наличие делает пе-
ремещения доступными, но и потому, что они сами перетекают из
одного места в другое в соответствии с собственной оценкой ло-
кальных пространств, обоснованной распределением капиталов и
242 Simmel G. The Philosophy of Money. - L: 1978. - P. 227.
155
8. Влияние денег на социальное конструирование пространства
ресурсов и перспективой их приращения. Та же ориентация на при-
ращение денег заставляет социальных акторов разрывать тради-
ционные автохтонные привязанности и активно перемещаться в
пространстве: мобильные деньги рыночного обмена сообщают мо-
бильность и своим хозяевам243, которые должны теперь видеть мир в
новой, специфической «пространственно-денежной» перспективе.
Широко известно замечание Г. Зиммеля о том, что деньги это ро-
дина безродных. Обладание деньгами позволяет изгоям включиться
в социальные связи, наладить общение, иначе не возможное. Даже
если на общение с подобными меньшинствами наложено табу, если
религия или обычай предписывает презирать и избегать их — нужда
в деньгах заставляет обращаться к ним и поддерживать с ними отно-
шения. Такие меньшинства остаются на особом положении. Они не
могут полностью интегрироваться, раствориться в местном сообще-
стве, поэтому вызывают настороженное и враждебное отношение.
В то же время, сосредоточив в своих руках деньги, эти меньшинства
становятся жизненно необходимыми для сообщества, хотя их полез-
ность осознается как нелегитимная тайная власть над обществом,
которая усиливает страх и враждебность по отношению к ним.
Развитие товарно-денежных отношений способствовало вы-
ходу за рамки пространственно локализованных сообществ. Ста-
новление символических денег рыночного обмена сопряжено с бо-
лезненным для общества разрушением архаичного трайбализма и
всех его социокультурных атрибутов. В этой связи интересен вывод
К. Поланьи о том, что локализация товарно-денежных отношений в
городах в традиционных обществах служила созданию своеобразных
социальных буферных зон, защищавших автаркические сельские об-
щины от разрушительного проникновения денег244.
По мере превращения товарно-денежного хозяйства в домини-
рующее и выстраивания линейной парадигмы времени восприятие
пространства также изменяется. Его единство, определяемое ро-
стом масштабов хозяйственных связей, усилило потребность в кон-
вертации локальных валют. Это породило необходимость введения
некого универсального, фиксированного эталона, которым долгое
время являлось золото. Отвлекаясь в данном случае от формы этого
эталона, подчеркнем, что он в исторической перспективе товарного
хозяйства и рынка изоморфен объективным механизмам измерения
243 Московичи С. Деньги как страсть и как представление // Московичи С. Ма-
шина, творящая богов. — М.: Центр психологии и психотерапии, Издательство
«КСП+», 1998-С. 415.
244 Поланьи К. Великая трансформация. — СПб.: Алетейя, 2002. — С. 75.
156
8.1. Деньги и «пространство мест» в традиционных и индустриальных обществах
времени и линейной перспективе пространства. Все эти виды перспек-
тивы вводят объективную точку отсчета и задают объективный мас-
штаб, не определяемый никакими конкретными качествами самого
измеряемого объекта, а также актора, обстоятельств, целей или объ-
ектов его деятельности. Процессы формирования всех этих объек-
тивных перспектив происходили более или менее синхронно в эпоху
Возрождения, а затем получили развитие в ходе становления буржу-
азного общества в новое время245.
Этот процесс завершился становлением национальных госу-
дарств как территориальных образований, геоэкономическое един-
ство которых маркируется национальной валютой. Национальная
валюта не только регулятор рынка, но и воплощение политиче-
ских, социальных и культурных связей в границах пространства,
инструмент осуществления суверенной политики государств. При-
надлежность к одному платежному средству связана с чувством со-
циальной сплоченности, основанной на коллективных ценно-
стях как хозяйственных и экономических (инфраструктура и т.д.),
так и социальных и культурных (системы социальной защиты, об-
разования, здравоохранения, безопасности и т.д.), и политических
(гражданство)246.
Кроме того, деньги воплощают не только единство хозяйствен-
ного пространства, но и единый долг суверенного государства перед
его гражданами, и в этом смысле становятся символом их коллек-
тивной идентичности и общей судьбы, общих тягот и общих ожи-
даний. Как отмечают М. Аглиетта и А. Орлеан, деньги являются
в этом смысле фидуциарными, возможными на основе доверия
граждан: «Нет денег без доверия. Даже золото было фидуциарными
деньгами. Доверие проистекает из разных источников, которые мы
определяем следующим образом: повседневная практика, бдитель-
ность регулирующих властей, а также проект общества, предлага-
емый гражданам»247.
Пространства, объединенные и маркированные едиными день-
гами национальных рынков, уже не являются «естественными» или
«соразмерными человеку». Это пространства сконструированные,
Детальный теоретико-социологический анализ переоценки пространства в
эпоху модернизации дается в работе: Бауман 3. Глобализация: последствия
для человека и общества. — М.: Весь мир, 2004. — Разделы «Картографическая
война» и «От картографирования пространства к "опространиванию" карт».
Аглиетта М., Орлеан А. Деньги между насилием и доверием. — М.: ГУ-ВШЭ,
2006. - С. 300.
Аглиетта М., Орлеан А. Деньги между насилием и доверием... — С. 11.
157
8. Влияние денег на социальное конструирование пространства
отграниченные, связанные и иерархически выстроенные в процессе
хозяйственной и управленческой деятельности и отвечающее ее
целям.
Важнейшим свойством социального пространства является на-
личие более или менее проницаемой границы. Локальные хозяй-
ственные пространства ограничены не только физически, но и пре-
делами регуляции денежного обращения. Изменения валютных
зон предполагают установление или отмену, сужение или расши-
рение границ специфических социальных пространств, объеди-
ненных общими деньгами. Так, возникновение единого европей-
ского экономического пространства — зоны евро — сопряжено не
только с формированием общих институтов валютного регулиро-
вания, с изменениями в условиях осуществления хозяйственной де-
ятельности, но и с трансформацией социокультурных ориентации и
идентичностей. Границы, соответствовавшие до введения евро про-
странствам национальных валют стран Евросоюза, обозначали исто-
рически сложившиеся пространства хозяйствования, связанные об-
щими ценностями и нормами, общей ответственностью и доверием.
В специфических условиях Европы это были ориентации на соци-
альные гарантии населению и обеспечение высокого уровня каче-
ства общественных благ. Ввведение евро вызвало рост недоверия к
деньгам и неуверенность в будущем, обусловленный не только по-
явлением новых, более либеральных, регулятивных финансово-
экономических институтов, но и отсутствием коллективной иден-
тичности и выраженной социальной ориентации у новых денег.
Доверие к ним основано, главным образом, на ожидании будущего
роста благосостояния, востребующего и новые формы интеграции —
в виде как новых регулятивных финансовых институтов, так и поли-
тических институтов общего суверенитета пространства евро248.
Распад рублевой зоны связан с целым спектром экономических,
политических и социокультурных проблем утраты общего суверени-
тета над пространством, разделяемой коллективной ответственности
и судьбы. Новые государства, которые ввели национальные валюты,
формально обозначили, таким образом, свой суверенитет над хозяй-
ственными пространствами, но отнюдь не сразу и не везде смогли
создать систему ценностей и норм солидарности и доверия, соответ-
ствующую новым экономическим и социальным образованиям. По-
литический распад советской рублевой зоны и утрата многих при-
сущих ей хозяйственных связей парадоксальным образом совпал с
ш Аглиетта М., Орлеан А. Деньги между насилием и доверием... — С. 318—320.
158
8.2. «Пространство потоков» и виртуальные деньги глобальной экономики
реальным притоком трудовых мигрантов, доверяющих российским
рублям больше, чем новым национальным валютам.
В условиях традиционной автаркии, когда господствовали нату-
ральные отношения, локальные пространства были целостными,
хотя и иерархически выстроенными и структурированными: усадьба
— деревня, город — замок и т.д. Хозяйствующий и извлекающий вы-
году из хозяйствования субъект здесь еще привязан к локальной спец-
ифике и зависит от нее. По мере развития рынка и товарно-денежных
отношений на фоне формального равенства социальных субъектов их
реальное дистанцирование в пространстве увеличивается, поскольку
обладание деньгами позволяет быть более подвижным и менее зави-
симым от пространства. Рынок с доминирующими денежными от-
ношениями выводит на первый план мобильного экономического
актора, относящегося к локальным пространствам, прежде всего, ин-
струментально и прагматично, поэтому деньги рынка способствуют
не столько реальной независимости от локальной территориальной
специфики, сколько от ее интерпретации в логике распределения и
извлечения капитала. Но все же и в рыночном индустриальном об-
ществе сохраняются пространства, в которых локализованы взаимо-
действия разных социальных классов и групп, обусловленные разде-
лением ролей в экономической деятельности и денежным обменом.
Одним из наиболее социально значимых пространств становится
пространство — место производства, индустриальное предприятие, а
также город как центр развития торговли и индустрии.
Таким образом, можно проследить эволюцию восприятия про-
странственной локализации и привязанности к «пространству-
месту»: в традиционном обществе локальная укорененность рассма-
тривалась как признак если не элитарности, то, по крайней мере,
благополучия; в рыночном обществе локальная привязанность со-
храняет свою ценность, однако динамизм и способность к мобиль-
ности становятся факторами успеха; в условиях глобализации она
претерпевает новые изменения, превращается в «знак социальной
обездоленности и деградации»249.
8.2. «Пространство потоков» и виртуальные
деньги глобальной экономики
Социальное конструирование физических пространств принци-
пиально меняется в условиях экономической глобализации, прежде
249 Бауман 3. Глобализация. Последствия для человека и общества... — С. 11.
159
8. Влияние денег на социальное конструирование пространства
всего развития виртуальной экономики финансов. Эти изменения
носят противоречивый характер и стали предметом исследований
Э. Гидденса, 3. Баумана, М. Кастельса и других авторов. Суть их вы-
водов состоит в том, что осуществление экономических действий в
реальном времени с помощью современных телекоммуникационных
технологий снимает и значимость пространств, которые приходится
преодолевать. Как подчеркивает 3. Бауман, «все, что способно пе-
ремещаться со скоростью электронного сигнала, практически осво-
бождается от ограничений, связанных с территорией, послужившей
отправной точкой, конечным пунктом или маршрутом движения»250.
Происходит выстраивание единой перспективы социального про-
странства, то, что Р. О'Брайен обозначил как «конец географии»251.
Его суть не только в том, что при современных возможностях теле-
коммуникации пространство утрачивает прежнее детерминирующее
для социальных процессов и отношений значение. Принципиально
важным становится то обстоятельство, что в глобальном масштабе
пространство структурируется вне зависимости от его локальной
специфики, хозяйствующий человек не приспосабливается к осо-
бенностям наличного пространства, а стремится реальное простран-
ство выстроить в соответствии с собственной перспективой.
Наиболее существенное влияние на трансформацию социальных
конструктов пространства, как и времени, оказала сформировав-
шаяся на рубеже XX—XXI вв. двойственность денег: наряду с день-
гами реального производства в условиях глобализации возникли
виртуальные деньги и виртуальная финансовая экономика. Вирту-
альные деньги являются деньгами «семиотическими», т.е. информа-
цией, чистыми деньгами-символами, освободившимися от любой
референции в реальной действительности, в том числе и от реаль-
ности рынка и меновых стоимостей. Они образуют собственное вир-
туальное пространство, живущее по своим законам и трансформи-
рующее пространство реальное. Экономическая деятельность, ранее
тесно связанная с пространственной локализацией и простран-
ственными же связями, на уровне глобальных финансов становится
надпространственнои в смысле независимости от конкретных про-
странств и безразличия к ним.
На основе движения информации по глобальным сетям форми-
руется «пространство потоков», не зависящее от территориальной
250 Бауман 3. Глобализация: последствия для человека и для общества. — М.: Весь
мир, 2004. - С. 82-83.
251 См.: O'Brien R. Global Financial Integration: The End of Geography. — L.: Chatham
House Printer, 1992.
160
8.2. «Пространство потоков» и виртуальные деньги глобальной экономики
локализации и определяемое ведением финансовых дел (а также
маркетинговых и даже производственных) на горизонтальном уровне
сети. М. Кастельс определяет его так: «Существует новая простран-
ственная форма, характерная для социальных практик, которые
доминируют в сетевом обществе и формируют его: пространство
потоков - материальная организация социальных практик в разде-
ленном времени, работающих через потоки». При этом потоки — это
целенаправленные, повторяющиеся, программируемые последова-
тельности обменов и взаимодействий между физически разъединен-
ными позициями, которые занимают социальные акторы в эконо-
мических, политических и символических структурах общества252.
Этот уровень характеризуется не территориальной близостью и/или
вертикальными иерархическими и управленческими связями, а тем,
что связь внутри сообщества не имеет никаких преимуществ перед
обменом информацией между сообществами — и то, и другое осу-
ществляется мгновенно253.
По мнению М. Кастельса, условием полноценного участия в
жизни современного общества является не столько территориальная
локализация, сколько включение в сети, способность адаптиро-
ваться к логике сети, ее кодировке и декодировке, ее «проходному
баллу». «Глобальные сети инструментального обмена селективно от-
ключают или подключают индивидов, группы, районы, даже целые
страны согласно их значимости для выполнения целей, обрабаты-
ваемых в сети, в непрерывном потоке стратегических решений. От-
сюда следует фундаментальный раскол между абстрактным, уни-
версальным инструментализмом и исторически укорененными
партикуляристскимиидентичностями»254.
Таким образом, происходит замена прежнего территориального
принципа организации общества сетевым, определяемым не ста-
бильной во времени пространственной локализацией, а коммуни-
кацией и быстроменяющимися интересами. Какому региону разви-
ваться, а какому приходить в упадок, будет определять не привязанная
к специфике места логика развития, а новая информационная среда,
детерминирующая и аккумулирующая все инновационные процессы.
«Местности лишаются своего культурного, исторического, географи-
252 Кастельс М. Информационная эпоха: Экономика, общество и культура. — М.:
ГУ ВШЭ, 2000. - С. 386.
253 Бауман 3. Глобализация: последствия для человека и для общества. — М.: Весь
мир, 2004. - С. 28.
254 Кастельс М. Информационная эпоха: Экономика, общество и культура. — М.:
ГУ ВШЭ, 2000. - С. 27.
12zak18 161
8. Влияние денег на социальное конструирование пространства
ческого значения и реинтегрируются в функциональные сети или в
образные коллажи, вызывая к жизни пространство потоков, заменяя
пространство мест»255. При этом конкретные территории, «локалии»,
в которых сосредоточены социальные, экономические, политиче-
ские, культурные и прочие процессы, никуда не исчезают, меня-
ется их структурное значение, при этом происходит консолидация
сетевых пространств потоков и разобщение реальных пространств-
территорий и людей, связанных с ними256.
Глобальное «пространство потоков», связанное с виртуальными
финансами, порождает так называемое «исключающее развитие»,
под которым подразумевается постоянное реструктурирование тер-
риторий и мест под воздействием логики виртуальных сетей, при-
водящее к исключению целых регионов, а также связанных с ними
социальных групп, из глобальных взаимодействий. Для России во-
прос о перспективных и «неперспективных», развивающихся и «де-
прессивных» регионах был актуален всегда. Но именно в конце
XX в., в связи с интеграцией в глобальную экономику, встал вопрос
о «нужных» и «ненужных» территориях, о фактическом разделении
страны на те регионы, которые имеют будущее, с точки зрения их
включения в глобальное развитие, и не имеют будущего и подлежат
исключению из него.
Материальными и географическими центрами глобального «про-
странства потоков» являются, по мнению М. Кастельса, мегаполисы,
представляющие собой не просто места, территории, а по существу
процессы, обеспечивающие движение информации по мировым
сетям и генерирующие инновации: «Глобальный город — не место, а
процесс, посредством которого центры производства и потребления
развитых услуг и местные сообщества, играющие при них вспомо-
гательную роль, связываются в глобальной сети на основе инфор-
мационных потоков, одновременно обрывая связи с районами, уда-
ленными от промышленного центра». Нахождение в сети сближает
участников за счет принадлежности к единому «пространству по-
токов». Поэтому большие города, центры финансовой и управлен-
ческой деятельности, находятся в едином пространстве, несмотря на
территориальное удаление. Неучастие в сети отдаляет субъекты не-
зависимо от их реальной территориальной близости. Поэтому мега-
Кастельс М. Информационная эпоха: Экономика, общество и культура. — М.:
ГУ ВШЭ, 2000. - С. 353.
Кастельс М. Становление общества сетевых структур // Новая постиндустри-
альная волна на Западе. Антология (под ред. В.Л. Иноземцева). - М., 1999. —
http://ido.edu.ru/ffec/philos/chrest/gl7/kastels.html
162
8.2. «Пространство потоков» и виртуальные деньги глобальной экономики
полисы как центральные узлы мировых сетей оказываются отделен-
ными даже от своих близких окраин и от периферийных районов в
рамках государства и противопоставленными им.
Включенность или невключенность в глобальное «простран-
ство потоков» объясняет обостряющиеся на протяжении последних
десятилетий противоречия между Москвой (и несколькими дру-
гими крупными региональными центрами, интегрированными в
мировые экономические и информационные сети) и российскими
регионами. Фактически это означает, что, например, московские
биржевые трейдеры ближе к своим коллегам на площадках Токио
и Нью-Йорка, поскольку находятся с ними в едином пространстве
финансовых потоков, чем к жителям деревень Московской или Ива-
новской областей и даже к московским рабочим или строителям, ко-
торые связаны локальными условиями хозяйствования и образом
жизни.
При этом не местности с их локальной спецификой определяют
характеристики сетей, а, наоборот, функции, выполняемые каждой
сетью, определяют характеристики мест, сделавшихся привилегиро-
ванными функциональными узлами. И каждая сеть определяет свои
центры в соответствии с их функциями и местом в иерархии сети257.
Это значит, что включение в какую-либо глобальная сеть способно
изменить значение, структуру и культуру обществ, попавших в нее.
Например, включение какого-либо региона в глобальную энергети-
ческую, сырьевую, научно-инновационную или любую другую сеть
формирует специфические стратегии его дальнейшего развития.
Они будут определяться не сложившимися особенностями хозяй-
ства региона или потребностями его населения, а внешней логикой
сети, в которую он интегрирован.
Эти тенденции подтверждаются особенностями современной пла-
нировки и архитектуры мегаполисов. На примере развития Москвы
в последние 15 лет становится очевидным, что ее уникальный исто-
рический архитектурный облик фактически приносится в жертву
ради соответствия универсально-глобальному статусу большого го-
рода. Город при этом утрачивает собственное лицо, представляющее
ценность как с точки зрения сохранения национальных культурных
символов, так и туристической привлекательности. Архитектура де-
ловых центров современных мегаполисов демонстративно лишается
каких-либо исторических корней, своей безличностью намеренно
257 Кастельс М. Информационная эпоха: Экономика, общество и культура. — М.:
ГУ ВШЭ, 2000. - С. 387.
12* 163
8. Влияние денег на социальное конструирование пространства
подчеркивая отказ от визуальной манифестации принадлежности
к какой-либо исторической и культурной традиции258. Однако им-
ператив «пространства потоков», локальные выражения которого
должны обладать набором унифицированных признаков, отвеча-
ющих требованиям функциональности, безопасности и комфорта
глобальных акторов, сильнее императивов не только национально-
культурной самобытности, но и рыночных интересов.
Противопоставление «пространства потоков» и «пространства
мест» тесно связано с динамикой социального времени. «Простран-
ство потоков» оказывается столь же «вневременным», как и «вне-
пространственным», что обусловлено как возможностями теле-
коммуникационных технологий, так и вневременным характером
виртуального финансового капитала. А «пространство мест» свя-
зано с протеканием времени труда, темпоритмом повседневности.
В результате «капитал и труд оказываются разнесены в разное про-
странство и время: пространство потоков и пространство терри-
торий, время компьютерных сетей, сжатое до мгновения, и поча-
совое время повседневной жизни»259. Это приводит к фрагментации
ранее целостных и устойчивых социальных образований, имевших
выраженную идентичность, обусловленную единством территории.
Причем фрагментация приобретает нелинейную динамику, ста-
новится калейдоскопичной и конфликтной: идентичность и инте-
ресы внутри сети противопоставляются идентичности и интересам
в рамках территориальных образований. Даже формальная принад-
лежность к единой территории, маркированной общими деньгами,
— рублевой зоне не создает общих интересов и общей ответствен-
ности, поскольку те, кто находится в пространстве потоков, реально
связан не с локальными, а с глобальными деньгами. Происходит ре-
стратификация социума не по стабильным и устойчивым объек-
тивным признакам, а по условным, меняющимся, субъективным
интересам и критериям принадлежности к сети или исключения из
нее.
Эта рестратификация сопровождается разрывами в идентичности
и образе жизни социальных групп, относящихся к пространствам
потоков и мест. Согласно концепции современности Э. Гидденса,
Анализ семантики пространственной планировки и постмодернистской архи-
тектуры мегаполисов дается в работе М. Кастельса «Информационная эпоха:
Экономика, общество и культура» (М.: ГУ ВШЭ, 2000) — С. 390-392.
Кастельс М. Становление общества сетевых структур // Новая постиндустри-
альная волна на Западе. Антология (под ред. В.Л. Иноземцева). - М., 1999. —
http://ido.edu.ru/ffec/philos/chrest/gl7/kastels.html
164
8.2. «Пространство потоков» и виртуальные деньги глобальной экономики
благодаря действию универсальных абстрактных символических си-
стем, к которым относятся и современные электронные деньги,
происходит «высвобождение» индивида от традиционной локальной
пространственной привязанности, а вместе с тем и от «встроенных
факторов» социальной регуляции — местных норм, традиций и т.д.
В современном мире глобальные деньги, а не технические дости-
жения сами по себе, позволяют свести к минимуму специфические
особенности и значение пространства: принципиально важно не то,
за какое время самолет долетает до отдаленной точки на глобусе, а
есть ли у вас деньги на оплату такого перемещения. Так, активные
агенты глобализации — сотрудники транснациональных корпо-
раций, мировых средств массовой коммуникации, общественных
организаций, а также туристы и т.д. —могут себе позволить переме-
щаться в пространстве, нисколько от него не завися. Благодаря дей-
ствию символических систем, перемещение в самую отдаленную
точку Земли теперь не требует смены привычного образа жизни,
стандарта потребления, стратегии поведения, понимания проблем
местного сообщества и особенностей местной культуры. Находясь
в любой точке Земли, социальные носители глобализации продол-
жают вести космополитический образ жизни, независимый от ло-
кальной среды260.
Конечно, смысл культурной глобализации в том и состоит, что
можно перемещаться в самые дальние и экзотические места, не
меняя образа жизни. Однако такая возможность может быть обе-
спечена только локальной самоизоляцией от местной специфики и
образа жизни, «от местности, лишенной теперь социального зна-
чения, переместившегося теперь в киберпространство... И еще им
нужны гарантии этой изоляции: иммунитет от местного вмешатель-
ства, полная, неуязвимая изоляция, передаваемая понятием "без-
опасности" самих этих людей, их домов и "игровых площадок"»261.
Обеспечить же такую изоляцию возможно лишь за счет очень после-
довательно проводимой политики сегрегации при формальном при-
знании абсолютного равноправия и равенства возможностей, в том
числе и права на передвижение. Ее инструментами становятся раз-
личные формы борьбы за присвоение физического пространства и
260 Особенности поведения носителей глобализации проанализированы в разделе
«Мир американских глобализаторов» (Дж. Д. Хантер, Дж. Йейтс) в книге: «Мно-
голикая глобализация» / Под ред. П. Бергера и С. Хантингтона; Пер. с англ.
В.В. Сапова под ред. М.М. Лебедевой. — М.: Аспект-Пресс, 2004.
261 Бауман 3. Глобализация: последствия для человека и для общества. — М.: Весь
мир, 2004. - С. 34.
11 zak18 165
8. Влияние денег на социальное конструирование пространства
вытеснение прежних хозяев, прежде всего, через навязывание не-
приемлемой манеры жить. Как отмечает по этому поводу П. Бурдье,
«можно физически занимать жилище, но, собственно говоря, не
жить в нем, если не располагаешь негласно требуемыми средствами,
начиная с определенного габитуса»262. Так вытесняют прежних оби-
тателей из мест, приглянувшихся новым элитам: жить на Рублевке
или в других престижных местах Подмосковья и не располагать при
этом соответствующим капиталом реально невозможно или весьма
трудно и некомфортно. Не только под Москвой и в самой Москве,
но и по всей России происходит постепенное перемещение мест ло-
кализации социальных групп в связи с новой реструктуризацией
пространства. В основе этой реструктуризации лежит динамика
денег, навязывающая свою логику социальному структурированию
и конструированию физических пространств.
Таким образом, основанием свободы от реального пространства
является возможность пребывания в виртуальном пространстве гло-
бальных финансов, составляющей основу «пространства потоков».
Подлинным высшим классом и властной элитой современного об-
щества являются, по мысли 3. Баумана, глобальные инвесторы, об-
ладающие возможностями свободного перемещения своих денег
в те пространственные зоны, которые представляются наиболее
прибыльными. На первый взгляд, этот тезис вполне соответствует
рыночной перспективе. Однако на самом деле это не так. Про-
странственная мобильность связана одновременно и с оценкой про-
странства в объективной и универсальной денежной перспективе,
и с обесцениванием каждого конкретного локального фрагмента
пространства. Акционеры, являющиеся собственниками компании
и принимающие основные решения, «нисколько не связаны про-
странством. Они могут купить любые акции на любой бирже через
посредство любого брокера, и при этом географическая близость или
удаленность компании явно будет на последнем месте среди сооб-
ражений, побуждающих их продавать или покупать акции. В прин-
ципе, состав акционеров не определяется пространством. Это —
единственный фактор, полностью свободный от пространственной
предопределенности»263.
М. Кастельс предлагает оригинальную терминологическую ин-
версию: то, что принято называть «реальной экономикой» в про-
262 Бурдье П. Физическое и социальное пространства: проникновение и присво-
ение... — С. 46.
263 Бауман 3. Глобализация: последствия для человека и для общества. — М.: Весь
мир, 2004.-С. 19.
166
8.2. «Пространство потоков» и виртуальные деньги глобальной экономики
тивоположность виртуальным финансам — промышленное и сель-
скохозяйственное производство, сферу услуг, торговлю, транспорт
и т.д., он предлагает называть экономикой «нереальной», поскольку
все действительно реальные процессы происходят сегодня именно в
глобальных финансах: «в век капитализма сетевых структур насто-
ящая реальность, где делают или теряют, размещают или сберегают
деньги, находится в финансовой сфере. Все другие виды деятель-
ности (за исключением деятельности во все более сокращающемся
государственном секторе) выступают либо в качестве основы для по-
лучения необходимых свободных средств, которые можно было бы
вложить в глобальные финансовые потоки, либо же в качестве ре-
зультата уже помещенных сюда капиталовложений»264. Виртуальные
деньги превращаются в знаки, вполне свободные от референции в
реальной действительности, поэтому рост виртуальных финансов
свободен от необходимости соответствовать росту реального про-
изводства и реальной экономки того или иного региона. Напротив,
он может быть деструктивен по отношению к экономике и вообще
состоянию конкретного локального сообщества. Так, хорошо из-
вестно, что виртуальные финансовые игры неоднократно приводили
к дефолтам национальных валют, соответственно, падению нацио-
нальных экономик и уровню жизни местного сообщества, но сами
по себе они оказывались весьма прибыльными.
Последовавшее за становлением глобальной виртуальной эконо-
мики финансов противопоставление «пространства потоков» «про-
странству мест» вызывает к жизни новые парадигмы политического
и социально-экономического развития. Принципиально экстерри-
ториальные, надпространственные деньги способствуют выстраи-
ванию новой пространственной перспективы, определяющей пе-
реоценку конкретных территорий, которые могут включаться в
глобальное развитие или исключаться из него. Каким локалиям раз-
виваться, а каким приходить в упадок, где размещаться какой соци-
альной группе — решается не сообразно собственной логике раз-
вития конкретных пространственных образований, а соответственно
этому внешнему диктату.
264 Кастельс М. Становление общества сетевых структур // Новая постиндустри-
альная волна на Западе. Антология (под ред. В.Л. Иноземцева). - М., 1999. —
http://ido.edu.ru/ffec/philos/chrest/gl7/kastels.html
11* 167
9. Деньги и культура
богатства: перспективы
социальной
ответственности
бизнеса в условиях
глобализации
В России постепенно формируется культура богатства. Она под-
разумевает социально приемлемое его использование, которое, в свою
очередь, зачастую сводится к социальной ответственности и бла-
готворительности [1, с. 381-382]265. Эта культура только начинает
формироваться, причем многие указывают на «бескультурье богат-
ства», присущее многим представителям высших страт российского
общества.
Согласимся с этими оценками в целом, но представляется необ-
ходимым рассмотреть культуру богатства более основательно, уделяя
при этом особое внимание ее интерпретации в контексте специфи-
ческих современных социально-экономических реалий, прежде
всего особенностей современного богатства, основной формой ко-
торого являются деньги. В контексте этих реалий имеет смысл гово-
рить о том, что общество может ожидать от своих богатых членов, а
на что рассчитывать уже не приходится.
265 См.: Собственность и бизнес в жизни и восприятии россиян. — М.: Наука, 2006.
-С. 381-382.
168
9.1. Символическое содержание богатства
Возможно ли сегодня появление новых выдающихся меценатов,
подобных известным предпринимателям конца XIX — начала XX вв.?
Стоит ли ожидать, что «привыкнув к большим деньгам», люди
«перестанут "пальцы веером распускать", "купаться в богатстве"»266,
перестанут отгораживаться от общества «высокими заборами» в
прямом и переносном смысле?
Что означает на фоне растущего отчуждения богатых от общества
повышение интереса к ним?
Может ли глобализация бизнеса, в том числе и отечественных
компаний, привести к росту их социальной ответственности и раз-
витию культуры богатства в целом?
Ответы на эти и другие вопросы можно дать на основе анализа
социально-экономических и культурных процессов в современном
обществе, прежде всего динамики социальных функций денег как
основной формы современного богатства.
9.1. Символическое содержание богатства
Пионером анализа культуры богатства в истории социологии
считается Т. Веблен, посвятивший ему работу «Теория празд-
ного класса» (1901 г.). Для каждого общества существует своя «пре-
стижная денежная норма»267, превышение которой можно счи-
тать богатством. Богатство - социальное качество и отношение: это
не просто отношение человека к объектам, а отношения и соотно-
шения между людьми и социальными группами, и именно это де-
лает богатство столь вариативным и относительным. С точки зрения
экономической науки, богатства как такового не существует - есть
доход, прибыль, рентабельность и т.д. Представление о богатстве
возникает именно при переходе на социальный и социокультурный
уровень понимания.
Ж. Бодрийяр утверждает, что наиболее универсальным, хотя
именно поэтому и наиболее абстрактным, определением богатства
является избыточность чего-либо, что «находится по ту сторону
необходимого»268. При всей относительности «необходимого» для
жизни в различных обществах, такое определение богатства фик-
266 См.: Собственность и бизнес в жизни и восприятии россиян. — М.: Наука, 2006.
- С. 382.
267 Веблен Т. Теория праздного класса. — М.: Прогресс, 1984. — С. 80.
268 Бодрийяр Ж. Общество потребления. — М.: Республика; Культурная рево-
люция, 2006. - С. 69.
169
9. Деньги и культура богатства: перспективы социальной ответственности бизнеса...
сирует его главную особенность: это всегда изобилие, излишек. Он
дает возможность располагающим им индивидам и социальным
группам совершать социальные действия, выходящие за рамки до-
минирующего стиля жизнеобеспечения. Там, где речь идет лишь
об элементарном выживании, нет ни сложных социальных и куль-
турных потребностей, ни возможностей для их удовлетворения. Бо-
гатство и богатые социальные группы возникают на определенной
стадии исторического развития общества. Они демонстрируют из-
быточность материальных и символических ресурсов, которая спо-
собствует возникновению разнообразных социальных и культурных
отношений. Поэтому богатство выполняет важнейшую социальную
функцию, состоящую в придании символической значимости дей-
ствиям, приносящим и демонстрирующим избыточность, превы-
шение пределов необходимого, поскольку общество существует не
просто с целью обеспечения банального выживания индивидов,
но и для придания их жизни индивидуального и коллективного
смысла269.
Культура богатства не имеет однозначного определения (поэтому
его трудно операционализировать при проведении эмпирических
исследований). Можно в целом согласиться, что это социально при-
емлемые способы использования богатства. Но при этом следует по-
яснить, что они включают символические коды его демонстрации и
его легитимации. Из социокультурной относительности богатства
следует, что его культура различается в обществах разных типов в за-
висимости от преобладающих форм — натуральных или денежных.
С обеими составляющими культуры богатства тесно связаны ориен-
тации на благотворительность и социальную ответственность.
9.2. Демонстрация богатства
как составляющая его культуры:
особенности натуральных
и денежных форм
Культура богатства включает в себя символы и поведенческие коды,
которые используются человеком или социальной группой, счита-
ющимися богатыми в конкретном обществе, для демонстрации бо-
гатства: «Богатство или власть нужно сделать очевидными, ибо
269 Бодрийяр Ж. Общество потребления. — М.: Республика; Культурная рево-
люция, 2006. - С. 68-72.
170
9.2. Демонстрация богатства как составляющая его культуры...
уважение оказывается только по предоставлении доказательств.
И свидетельство богатства не только служит тому, чтобы внушить
людям представление о своей важности и поддерживать ощущение
своей значимости в других людях, — оно едва ли не так же полезно в
поддержании своего самодовольства»270. Демонстрация богатства как
составная части его культуры предполагает акцент на собственном
превосходстве перед другими социальными группами, порождает то,
что принято называть социальным нарциссизмом.
В традиционных, по преимуществу аграрных, обществах избы-
точность, следовательно, богатство, определяются объемом нату-
ральных благ, находящихся в распоряжении индивида или группы.
После возникновения денег в качестве средства обмена и меры сто-
имости их важнейшей функцией становится накопление богатства.
Однако вплоть до утверждения рыночных капиталистических от-
ношений богатство в форме денег остается, по преимуществу, сред-
ством для его накопления в натуральной форме. Как замечает из-
вестный медиевист и семиотик У. Эко, в Италии XIII в. не хозяйство
велось ради денег, а деньги были нужны для ведения хозяйства. В
России еще в XIX в. помещики закладывали свои имения - земли
и крепостных — ради получения денег, для приобретения избыточ-
ности в ее натуральной, потребляемой форме предметов роскоши,
престижных трат на развлечения и т.д. Деньги, таким образом, были
вторичны по отношению к богатству в его реальном выражении. И
сейчас у тех групп, которые ведут традиционный образ жизни, пред-
ставления о богатстве остаются на уровне его натуральных форм271.
В архаичных обществах культура богатства состоит, по преиму-
ществу, в его демонстративной потребительской растрате — от пот-
латна североамериканских индейцев и других архаичных народов
до специфических типов времяпрепровождения, означающих целую
гамму отношений социального первенства и превосходства. Среди
них значительное место занимает демонстрация покровительства,
передачи окружающим вместе с реальными благами и благ символи-
ческих — частицы харизмы их обладателя272.
270 Веблен Т. Теория праздного класса. - М: Прогресс, 1984. - С. 84.
271 См.: «Богатство — это когда есть земля и много оленей...». Мартыйов М.Ю. и
др. Особенности подготовки и ценностных представлений учащихся этнонаци-
ональных школ Севера. — Социологические исследования, 2004, JNfe 3. — С. 70.
272 Эти отношения основательно раскрыты в исследованиях историков и культуро-
логов. — См.: Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. — М/. «Искус-
ство», 1984. - С. 230-233; 255-257.
171
9. Деньги и культура богатства: перспективы социальной ответственности бизнеса...
Развитие рыночной экономики приводит к преобладанию в хо-
зяйстве производства, ориентированного на обмен с целью извле-
чения денежной прибыли. Основной формой богатства становятся
деньги, не сберегаемые как сокровища и не потребляемые через при-
обретение различных продуктов, а работающие, участвующие в обо-
роте и приносящие новый доход. Тогда же появляется принципиально
новая норма поведения богатых людей, состоящая не в демонстра-
тивном расточительстве, а, напротив, в демонстративном само-
ограничении, экономии не от бедности и недостатка, а ради дела, как
следствие нежелания выводить деньги из оборота, лишать их воз-
можности прирастать. Такое поведение становится одним из одобря-
емых символов рациональной поведенческой стратегии, наиболее
наглядно свидетельствующим о том, что в обществе с доминиро-
ванием рыночных отношений именно деньги, а не другие объекты,
составляют основу богатства и являются наиболее значимой цен-
ностью. Их наличие и даже избыток нет необходимости демонстри-
ровать какими-либо дополнительными потребительскими практи-
ками273. Одним из наиболее известных, но далеко не единственным
проявлением подобной культуры является описанная М. Вебером
протестантская аскетика.
Главная особенность культуры богатства в условиях домини-
рования рыночной экономики состоит в том, что все социальные
возможности воспринимаются как производные от денег. За деньги
становится возможным купить все, они постепенно начинают вы-
ступать в качестве символа всех возможностей и достоинств лич-
ности, а также универсального критерия ее эффективности и со-
стоятельности. Т. Веблен отмечал: «Обладание богатством, которое
сначала ценилось просто как свидетельство проявленных способно-
стей, само по себе становится в представлении людей похвальным
делом. Само богатство теперь по сути своей почетно, поскольку оно
наделяет почетом своего обладателя»274.
На этом основана особенность культуры богатства, тесно свя-
занная с рыночной мифологией денег. В контексте этой мифологии
деньги превращаются в универсальный метаязык для описания не
только хозяйственно-экономических, но и всех социальных, куль-
Конечно, культуре богатства капиталистического общества не чуждо демонстра-
тивное расточительство, в его зрелых формах проанализированное Т. Вебленом
в качестве институционального поведения, т.е. «привычного способа осущест-
вления процесса общественной жизни», «денежного» («праздного») класса. —
См.: Веблен Т. Теория праздного класса. - М.: Прогресс, 1984. - С. 204.
Веблен Т. Теория праздного класса. - М: Прогресс, 1984. - С. 78.
172
9.2. Демонстрация богатства как составляющая его культуры...
турных, нравственных и прочих реалий. Буржуазный миф денег де-
лает их из простого средства приобретения конкретных благ под-
линной «мерой всех вещей», поскольку лишь успех в денежном
выражении представляет собой самый верный знак и правоты, и
справедливости, и ума, и добродетели, и даже, как показал М. Вебер,
богоизбранности и спасения души. Соответственно, рыночная бур-
жуазная мифология приписывает людям, преуспевающим в на-
коплении денег, не только испытывать чувство превосходства над
теми, кто не обладает подобными способностями, но и оправды-
вать свой успех, приписывая обираемым неудачникам разные нега-
тивные качества — глупость, трусость, нерасторопность, лень, необ-
разованность и т.п.275.
Обладание богатством — в современном обществе в первую оче-
редь деньгами - дает дополнительную социальную «прибавочную
стоимость», которая вытекает из факта этого обладания и возрастает
пропорционально размерам богатства. Богатые пользуются преиму-
ществами в виде престижа, уважения, почитания, которого не имеют
бедные. Отсутствие же денег или их незначительное количество ли-
шают и вполне достойного человека его социальной позиции, пре-
стижа, а нередко — и уважения окружающих.
Можно сказать, что культуре богатства присуща особая агрес-
сивность. Как отмечает С. Московичи, удовлетворение нажитым
определяется соотношением с тем, что потерял другой276. Культуре
богатства обществ, в которых доминируют его денежные формы,
присуща специфическая этика успеха, которая признает в качестве
доминанты поведения стремление к максимальной самореализации,
проявляющейся в карьерном и статусном росте и соответствующей
материальной=денежной прибыли. Этика успеха предписывает до-
биваться поставленной цели всеми доступными средствами по прин-
ципу «что не запрещено, то разрешено». На этой основе легко разви-
ваются социал-дарвинистские комплексы культа силы и презрения
к слабым, неудачливым, аутсайдерам, проигравшим соревнование.
Формируется представление, что каждый человек сам несет от-
ветственность за свою судьбу и, соответственно, сам виноват в своих
неудачах и бедствиях. Из этого следует и отказ от практик мило-
Поданным социологов, для 20 % наиболее обеспеченных граждан главными ка-
чествами бедных людей являются «пассивность и инертность». Горшков М.К.,
Тихонова Н.Е. Богатство и бедность в представлениях россиян // Социологиче-
ские исследования, 2004, № 3. — С. 17-18.
Московичи С. Деньги как страсть и как представление // Московичи С. Ма-
шина, творяшая богов. — М., 1998. — С. 419.
173
9. Деньги и культура богатства: перспективы социальной ответственности бизнеса...
сердной поддержки слабых и нуждающихся. Эту особенность бо-
гатства и успеха в их буржуазной интерпретации М. Вебер объ-
яснял особенностями протестантской этики, рассматривающей
успех в рациональном овладении профессией и богатство в каче-
стве знака принадлежности к особому сообществу избранных и спа-
сенных, «святых в миру», а неудачи и следующую из них бедность
как знак богооставленности, отверженности, обреченности на поги-
бель. Между богатыми и бедными пролегала пропасть, которая «глу-
боко врезалась во все сферы социальной жизни, ибо божественная
милость, дарованная избранным, требовала не снисходительности
к грешнику и готовности помочь ближнему своему в сознании соб-
ственной слабости, а ненависти и презрения к нему как к врагу Го-
сподню, отмеченному клеймом вечного осуждения»277.
Культура богатства по-прежнему связана с устойчивыми мифами
«богатства-завоевания», «денег-доблести», символизирующими не
просто прибыль, обретенную трудом и профессиональным мастер-
ством, но особыми харизматическими свойствами личности, прежде
всего смелостью и находчивостью, умением воспользоваться ирра-
циональной удачей и отстоять свой успех в условиях жесткой конку-
ренции. В современной России бедные склонны интерпретировать
богатство как результат не столько профессионализма, сколько ка-
честв личности, которые можно охарактеризовать в целом как сме-
лость и агрессивность, в том числе способность пойти на нарушение
закона278. Зато сами богатые приписывают свои достижения именно
квалификации, деловой хватке, работоспособности и т.д.279. Таким
образом, налицо коммуникационный и социокультурный разрыв,
порождаемый культурой богатства, одной из значимый функций ко-
торой оказывается, таким образом, выстраивание символических и
реальных границ между богатыми и бедными.
9.3. Денежная форма богатства
и рост отчуждения богатых и бедных
Наиболее очевидным проявлением отчуждения между богатыми
и бедными является лежащее на поверхности любой социальной ие-
Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма // Вебер М. Избранные про-
изведения. — М.: Прогресс, 1990. — С. 157.
Горшков М.К., Тихонова Н.Е. Богатство и бедность в представлениях россиян
// Социологические исследования, 2004, № 3. — С. 16—17.
Там же. — С. 20-21.
174
9.3. Денежная форма богатства и рост отчуждения богатых и бедных
рархии отсутствие или незначительность общих коммуникационных
и символических пространств, проявляющееся в отсутствии общих
интересов и целей, общих тем публичного дискурса, неинформиро-
ванности о жизни друг друга. «...Сейчас в России есть несколько мо-
делей обыденной жизни, которые лежат как будто в разных измере-
ниях. Одна — за трехметровым забором с охранниками и собаками.
Другая — в покосившемся доме, где вдоль штакетника утром соби-
рают бутылки и сдают по десятке за штуку. Фактически... рассло-
ение общества зашло настолько глубоко, что о "единстве" разных
его групп говорить нельзя»280. Характерно, что социологи конста-
тируют недостаточную информированность российского общества
даже о социально ответственном поведении российского бизнеса281.
Традиционные вещественные формы богатства в меньшей сте-
пени, чем деньги, способствуют развитию отчуждения между
людьми и социальными группами. Высшим классам традиционных
обществ, безусловно, было присуще высокомерное, пренебрежи-
тельное отношение к нижестоящим. Однако в культуре богатства
оно проявлялось специфическим образом: поскольку общественные
отношения были основаны на устойчивой иерархии сословий, не
было постоянной необходимости демонстрировать свое превосход-
ство, которое было и так очевидно. Кроме того, аристократ или дво-
рянин существует в своем социальном качестве лишь постольку, по-
скольку существуют нижестоящие группы. Традиционное общество
представляло собой хотя и иерархически выстроенный, но единый
социокультурный космос, где все социальные группы были^связаны
взаимными обязательствами.
В рыночном индустриально-капиталистическом обществе, при
всем его индивидуализме и отчуждении, также сохраняется вза-
имная необходимость богатых и бедных хотя бы в качестве капи-
талистов, собственников и организаторов индустриального произ-
водства, с одной стороны, и наемных работников и одновременно
потребителей товаров — с другой. Еще на протяжении практически
всего XX века индустриальное предприятие было узлом социальной
инфраструктуры, тем местом, где «встречались» и налаживали дол-
госрочные отношения взаимно заинтересованные друг в друге пред-
ставители различных социальных классов. Наличие постоянных
конфликтов и противоречий между ними не снимали этого единства,
280 Свобода. Неравенство. Братство: Социологический портрет современной
России. / Под общ. ред. М.К. Горшкова. — М.: ИИК «Российская газета», 2007.
- С. 247.
281 Собственность и бизнес в жизни и восприятии россиян... — С. 333.
175
9. Деньги и культура богатства: перспективы социальной ответственности бизнеса...
а лишь придавали ему специфику, ориентировали на поиск возмож-
ностей ужиться: «Обе стороны знали, что они будут встречаться (и
взаимодействовать) снова и снова, как на следующий день, так и в
течение многих месяцев и даже лет. Этот долгосрочный временной
контекст позволял им рассматривать свои взаимоотношения как
«конфликт интересов» (а между случайными встречными не может
быть конфликта) и искренне стремиться к его смягчению, сведению
к приемлемому уровню и даже к попыткам разрешить его ко взаим-
ному удовлетворению. Каким бы антагонистическим, неприятным и
раздражающим ни было это сосуществование, стороны стремились
выработать взаимоприемлемые подходы, четко сознавая, что их со-
вместное существование будет носить долгосрочный характер»282.
Однако денежная форма богатства как выражение преобладания
рыночных отношений в обществе в целом связана с ростом инди-
видуализма. Его обратной стороной является разобщение людей,
разрыв межличностных отношений и ломка социокультурных ин-
ститутов, раскрытые Г. Зиммелем в качестве основного вектора
влияния денег на социальные связи. Индивидуализм богатых про-
является в формировании легитимных возможностей не считаться
с обществом у тех, кто обладает деньгами в наибольших объемах. Это
справедливо не только для периода «великой трансформации» и ста-
новления капиталистического общества, но и для современности.
Французские исследователи денег М. Аглиетта и А. Орлеан подчер-
кивают, что сущность современного рыночного общества состоит в
том, что отношения с людьми подменяются отношениями с това-
рами и, соответственно, люди вообще перестают быть нужными и
интересными друг другу, они скорее мешают: «аллергия на других —
это их (рыночных обществ. — Н.З.) отличительная черта. Автономия
и индивидуальная свобода достигаются здесь отрицанием других, и
контакт с товарами всегда предпочтительнее отношений с другими
людьми. При такой институциональной форме общественная жизнь
с ее солидарными связями воспринимается как препятствие или
архаизм»283.
Именно деньги являются основным фактором, способствующим
освобождению человека от всех тех социальных обязательств, кото-
рыми он всегда, независимо от социального и имущественного по-
ложения, обременен в традиционных обществах, построенных на
282 Бауман 3. Индивидуализированное общество.— М.: Логос, 2002. — С. LVI.
283 Аглиетта М., Орлеан А. Деньги между насилием и доверием. — М: Издатель-
ский дом ГУ ВШЭ, 2006. - С. 55.
176
9.3. Денежная форма богатства и рост отчуждения богатых и бедных
межличностных отношениях. Это свойство денег обеспечивать са-
модостаточность индивида может рассматриваться в качестве фун-
даментальной предпосылки того индивидуализма рыночного об-
щества, который связан не просто с ориентацией на собственные
интересы и приоритетом частного и личного, но с возможностью ле-
гитимно не принимать во внимание интересы других людей и обще-
ства в целом. Благодаря преобладанию денежной формы богатства,
обладающие им социальные группы избавляются от своих традици-
онных социальных обязательств, связанных с покровительством со-
циальным низам, служением государству, обеспечению духовных
отправлений (обрядов, праздников, строительства храмов и т.д.).
Теперь их социальные обязательства становятся делом их же сво-
бодного выбора, основанного исключительно на доброй воле, ибо
нет никаких способов легитимного принуждения к социально от-
ветственному поведению или просто к уважению интересов обще-
ства или хотя бы близкого окружения. Общество с доминированием
товарно-денежных отношений освобождает индивида от любых обя-
зательств, кроме экономических. В этой связи характерна семантика
понятия долг: в современном обществе долг в его чисто экономиче-
ском, денежном, временном и преходящем значении явно преобла-
дает над долгом в социальном, вечном и изначально присущем чело-
веку значении284.
Здесь целесообразно искать и социокультурные корни обосно-
ванной М. Фридманом «минимальной» концепции социальной от-
ветственности бизнеса, согласно которой социальная роль богатых
- в данном случае предпринимателей - состоит лишь в осущест-
влении их экономической деятельности. Свобода и независимость
от межличностных связей, традиций, обязательств, которую обре-
тает индивид в обществе, основанном на товарно-денежных, ры-
ночных отношениях, проявляется в его самодостаточности, порож-
дающей своеобразный социальный эгоизм: «Нехватки, скудость или
голод одних, в то время как другие имеют больше, чем нужно, со-
всем не считаются возмутительным фактом, а изучаются здесь как
выражение вполне правомерного социального регулирования»285.
Возникает закономерный вопрос: а бедным деньги дают также
возможность не считаться с обществом? Безусловно, деньги дают
такую возможность всем. Это их универсальное свойство. Однако
поскольку, как отметил еще К. Маркс, единственным значимым ка-
284 Аглиетта М., Орлеан А. Деньги между насилием и доверием... — С. 56—57.
285 Там же.-С. 65.
177
9. Деньги и культура богатства: перспективы социальной ответственности бизнеса...
чеством денег является их количество286, то именно большое количе-
ство денег у богатых позволяет им чувствовать себя свободными, а
бедных незначительное их количество или даже отсутствие вынуж-
дает зависеть от социального окружения, гарантий социальной под-
держки, щадящего режима оплаты жизненно необходимых благ,
обеспечиваемого обществом или государством.
Порождаемый доминированием денежных отношений индиви-
дуализм не уничтожает социальные связи — он трансформирует их
таким образом, что они приобретают характер практически леги-
тимного отрицания других. В период радикальных рыночных транс-
формаций российского общества в начале 90-х гг. XX в. утверждение
позитивной социальной роли предпринимательства, его символи-
ческого отождествления с прогрессом, творческой самореализа-
цией, независимостью и т.д. сопровождалось декларацией необхо-
димости ослабления социальных и культурных связей: «культура,
допускающая становление и развитие рыночной экономики, пред-
принимательских ценностей, не может не включать в себя следу-
ющие моменты: десакрализацию социальных отношений, власти,
культуры»287. Однако, как мы знаем теперь, утверждение идеологии
индивидуализма, самоценности богатства способствует не росту
предпринимательской творческой активности, а лишь закреплению
ориентации на потребление любой ценой. Утрата коллективистских
ценностей приводит не к росту конструктивного, творческого ин-
дивидуализма, а к десоциализации и анархии. И «десакрализация»
культуры, социальных отношений, патриотизма, государственности
способствует опять же не росту предпринимательства и его пре-
стижа, а замыканию бизнеса и бизнес-сообщества в пределах соб-
ственных корпоративных интересов.
9.4. Легитимация богатства
как составная часть его культуры
Социокультурный разрыв, отчуждение богатых и бедных должны
компенсироваться легитимацией богатства как демонстрацией его
полезности, общности интересов богатых и всего общества. Эта со-
ставляющая культуры богатства также изменяется вместе с изме-
нением его форм. Низкая оценка культуры богатства дается обще-
См.: Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 года. — Маркс К.
Социология. — М.: «КАНОН-пресс-Ц», «Кучково поле», 2000. — С. 272-273.
Модернизация в России и конфликт ценностей. — М.: ИФ РАН, 1994. — С. 207.
178
9.4. Легитимация богатства как составная часть его культуры
ством, когда легитимация как символическое утверждение единства
с обществом и полезности для него отстает от афессивного противо-
поставления себя обществу посредством демонстрации богатства.
Легитимация богатства — это символическая стратегия, поскольку
определяется не столько реальной полезностью и общественной зна-
чимостью богатства, сколько приписываемыми ему общеполезными
ролями. Таким образом, культура богатства складывается не только
в результате «монологического» развертывания собственных соци-
альных практик богатых социальных фупп, но и как «ответ» на ожи-
дания и требования общества. Легитимацию богатства можно опре-
делить как совокупность символических и коммуникационных
действий, предпринимаемых в конкретный исторический момент
в конкретном обществе и социокультурном контексте с целью уста-
новления соответствия источников богатства и способов его ис-
пользования ценностным образцам. Она достигается тогда, когда
ценности богатых социальных фупп не противоречат ценностям об-
щества в целом и разделяются им. Как отметил П. Бурдье, «господ-
ствующий класс точно определятся по тому, что у него есть частный
интерес к делам, которые навязывают "всеобщим интересом", по-
скольку частные дела его членов особенным образом связаны с
этими делами»288.
Легитимация богатства в традиционных обществах предполагает
исполнение определенных обязательств перед высшими институ-
тами (государством, церковью), связанными солидаристскими и па-
терналистскими узами людьми, а также бедными, нуждающимися в
покровительстве и защите.
Богатство в архаичных и в ранних рыночно-капиталистических
обществах еще в большой степени зависит от налаженности соци-
альных связей. Невозможно пренебречь «человеческими» отноше-
ниями с ближайшими партнерами и клиентами, даже работниками.
От их честности, порядочности, надежности еще слишком многое
зависит; нельзя офаничиться формальным соблюдением закона в
отношении с чиновниками и государственными учреждениями, ибо
власть принадлежит людям, а не законам и институтам. Поэтому бо-
гатые там не могут устраниться от нужд общины, города, государ-
ства, богатеть вопреки их жизненным интересам, но должны де-
монстрировать одновременно и свое социальное превосходство, и
единство с обществом. Здесь возникают представления о социальном
служении обществу, стимулирующие благотворительные, меценат-
288 Бурдье П. Социология политики. - M.: Socio-Logos, 1993. — С. 135.
179
9. Деньги и культура богатства: перспективы социальной ответственности бизнеса...
ские, социальные деяния, символизирующие вовлеченность богатых
в социальную и культурную жизнь, в те ее сферы, которые значимы
для социума. На этом этапе развития культуры богатства ее носители
еще не разорвали живые социальные связи, не противопоставили
свое богатство как абсолютно значимое общественным институтам
и ценностям как вторичным и подчиненным.
Капитал в развитом индустриальном рыночном обществе с пре-
обладанием формальных — денежных, административных или юри-
дических принципов установления социальных связей — стал го-
раздо свободнее. Но и здесь богатые все еще вынуждены заботиться
о демонстрации легитимности своего положения, для чего создаются
различные концепции социальной ответственности. Эта ответствен-
ность может пониматься и декларироваться по-разному — от обеспе-
чения максимальной прибыли акционеров и создания рабочих мест
до «корпоративного гражданства» как соблюдения этических стан-
дартов цивилизованного бизнеса.
В России с ее исторической памятью о бизнесменах-филантропах
прошлого ждут от богатых социальной ответственности — как в виде
помощи нуждающимся, слабым, незащищенным, так и в виде под-
держки собственных работников и развития корпоративной куль-
туры. В оценке реальной социальной ответственности российских
компаний заметно расхождение между самими представителями биз-
неса и менеджмента и экспертами, с одной стороны, и населением в
целом, с другой. Так, сегодня распространено массовое мнение о со-
циальной «безответственности» отечественного предприниматель-
ства, а также о том, что в западных странах «цивилизованного» биз-
неса корпоративная социальная ответственность развита лучше, чем
в России289. По видимому, эти оценки основываются не столько на
знании фактов, сколько на общей низкой оценке культуры богатства
в нашей стране. Однако они не соответствуют действительности: по
данным исследователей, расходы российских компаний на благотво-
рительность превосходят расходы западных в разы. Это объясняется
изначальной обремененностью отечественных компаний оставши-
мися с советских времен в «наследство» социальной инфраструк-
турой предприятий и их привязанностью к локальным социальным
условиям290.
Собственность и бизнес в жизни и восприятии россиян. — М.: Наука, 2006. — С. 345.
«Если американские компании расходуют на благотворительность около одного
процента своей прибыли, западноевропейские - и того меньше, то российские
компании направляют на эти цели от 8 % прибыли в сырьевом секторе до 24% в
180
9.5. Виртуальные деньги, глобальные финансы и трансформация культуры богатства
Следует ли ожидать от выхода российских компаний на гло-
бальный уровень, равно как и от прихода в Россию глобальных ком-
паний, роста социальной ответственности и культуры богатства в
целом?
Можно попытаться ответить на этот вопрос, опираясь на анализ
денег глобальной виртуальной экономики как основной формы бо-
гатства.
9.5. Виртуальные деньги, глобальные
финансы и трансформация культуры
богатства
В условиях глобализации трансформируются многие соци-
альные институты, нормы и стандарты поведения, значимые сим-
волы. Меняются и социальные функции денег. В отличие от денег
рынка, означающих реальное производство и оборот товаров, а
также условное соответствие между эффективностью и уровнем до-
хода, виртуальные глобальные финансы утрачивают связь с рефе-
рентами в реальной экономике и означают по преимуществу лишь
самих себя291. Соответственно, происходят трансформации капи-
тала, принципиально меняющие и культуру богатства.
Основные векторы этих изменений:
— меняется символика демонстрации богатства и его противо-
поставления обществу, которая не только становится более ради-
кальной, но и приобретает дополнительные смыслы дистанциро-
вания и самоизоляции богатых от общества;
— символическая легитимация богатства занимает все меньше
места в его культуре, поскольку в новых условиях исчезает потреб-
ность демонстрировать полезность богатства и единство богатых со-
циальных групп с обществом.
Изменение символики демонстрации богатства и его противопо-
ставления обществу связано с тем, что капитал приобретает незави-
симость от реальной экономики, а также связанных с ней местных
сообществ. Виртуальная финансовая экономика оказывается наи-
более прибыльной сферой бизнеса, позволяя, в силу специфики
электронных денег, освобождаться от любых социальных обяза-
обрабатывающем и 30% в сфере услуг». Полищук Л. Бизнесмены и филантропы
// Pro et Contra, 2006, № 1 (31). - С. 62.
См.: Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. — М: Добросвет, 2000. — С. 52,74.
181
9. Деньги и культура богатства: перспективы социальной ответственности бизнеса...
тельств. Эта проблематика особенно основательно проанализиро-
вана в трудах 3. Баумана, который отмечает: «глобальные переме-
щения финансовых ресурсов, пожалуй, столь же бестелесны, как
и электронная сеть, по которой они перемещаются, — но следы,
оставляемые их движением на местах, до боли осязаемы и реальны:
"качественная депопуляция", уничтожение местного хозяйства, не-
когда способного поддерживать существование населения, отчуж-
дение миллионов людей, не вписывающихся в новую глобальную
экономику»292.
Присущие глобальной экономике финансов свобода от ло-
кальной привязанности и беспрецедентное освобождение от соци-
альных обязательств приводит к окончательному формированию со-
временного «капитализма без труда». В начале этого процесса стоит
постепенное превращение денежной формы богатства в домини-
рующую и формирование индивидуалистической предрасполо-
женности не принимать во внимание других, а завершается он де-
зинтеграцией богатых и бедных социальных групп. Становится все
меньше посредствующих звеньев внутри социальной системы, объ-
единяющих бедных и богатых и обеспечивающих их коммуникацию
и согласие. Богатым теперь вообще не нужны бедные — ни в качестве
постоянных работников, ни в качестве потребителей — ведь вирту-
альные финансы свободны как от производства, так и от рынка. В ре-
зультате у них становится все меньше фактических точек соприкос-
новения, и игнорирование богатыми интересов общества, разрывы
коммуникаций и взаимное отчуждение претворяются в реальные
формы временной и пространственной сегрегации. Богатые в усло-
виях глобализации «живут во времени, а бедные — в пространстве»,
причем экстерриториальность богатых проявляется в их фактиче-
ском отделении от местных сообществ с помощью всевозможных
форм защиты от нежелательных вторжений, от любых контактов с
теми, кто к глобальным элитам непричастен293. Агрессивная демон-
страция богатства сменяется агрессивным стремлением отделиться и
никогда не соприкасаться. Как проявляются эти тенденции в совре-
менной России?
Как отмечают социологи, еще в первые годы XXI в. в России бо-
гатые и бедные «варятся в одном котле», жесткие социальные гра-
292 Бауман 3. Глобализация. Последствия для человека и общества. - М.: Весь мир,
2004.-С. 107.
293 Там же.-С. 32.
182
9.5. Виртуальные деньги, глобальные финансы и трансформация культуры богатства
ницы между ними еще не оформились294. Имеются в виду как на-
личие близких социальных связей — профессиональных, род-
ственных, дружеских, так и территориальных общностей. В россий-
ских городах еще практически нет районов, где богатые и бедные не
жили бы рядом, даже на престижной подмосковной Рублевке они
еще пока вынуждены соседствовать. Однако в других сферах жизни,
в первую очередь в потреблении товаров и услуг и использовании
соответствующей инфраструктуры, в возможностях доступа к здра-
воохранению, образованию, культуре и т.д., они уже принципиально
дифференцированы295. Происходит сокращение общественных про-
странств, которые реально могли быть местом встречи предста-
вителей различных социальных групп и основой хоть какой-то
общности их жизненных миров: общественная деятельность, раз-
влечения, покупки и прочее у бедных и богатых происходят физи-
чески в разных местах. Отметим и явную тенденцию к дальнейшей
сегрегации, основанной как на символических, так и вполне физи-
ческих фаницах: дресс-код и фейс-контроль не позволяют бедным
попадать в те клубы, рестораны, казино, где развлекаются богатые,
отсутствие средств не даст воспользоваться услугами магазинов, ме-
дицинских и образовательных учреждений и т.д.
Формирование фаниц, обозначающих не только символический,
но и фактический разрыв между богатыми и бедными в России по
пространственному (территориальному) принципу, а также и по
всем другим, будет продолжаться. И этот процесс чреват незамет-
ными или малозаметными для общества, но от этого не менее оже-
сточенными локальными конфликтами. Социологи уже констати-
руют, что по данным всероссийских опросов, противоречие между
богатыми и бедными признается респондентами «самым острым»296.
Эти конфликты порождаются и будут порождаться хоть и ненасиль-
ственными и даже совершаемыми в рамках закона, но все же ис-
полненными афессии акциями вытеснения представителей бедных
социальных групп за пределы мест обитания богатых. Их пред-
вестниками уже является вполне законное и «мирное» выдавли-
вание бедных из ставших элитными и просто престижными домов
Горшков М.К., Тихонова Н.Е. Богатство и бедность в представлениях россиян
// Социологические исследования, 2004, № 3.- С. 22.
Давыдова Н.М., Седова H.H. Материально-имущественные характеристики и каче-
ство жизни богатых и бедных // Социологические исследования, 2004, № 3. — С. 48.
Свобода. Неравенство. Братство: Социологический портрет современной
России. / Под общ. ред. М.К. Горшкова. — М.: ИИ К «Российская газета», 2007.
- С.248;262.
183
9. Деньги и культура богатства: перспективы социальной ответственности бизнеса...
и дачных поселков путем навязывания обязательного дорогого сер-
виса по принципу «не можете платить — ищите жилье подешевле».
Глобализация российских компаний приведет к снижению их
социальной ответственности не только в силу диктуемой экономи-
ческой рациональностью необходимости сокращать расходы, но и
в силу самой специфики современной культуры богатства. На эту
тенденцию уже обратили внимание западные исследователи гло-
бализации. Так, У. Бек говорит о «конфликте виртуальных и ре-
альных налогоплательщиков», складывающемся в результате спо-
собности глобального финансового капитала уходить от налогов и
перекладывать бремя поддержания социальной инфраструктуры на
тех, кто как раз от глобализации проигрывает297. 3. Бауман сравни-
вает представителей глобальной бизнес-элиты с «помещиками, жи-
вущими в столице». Они благодаря свойствам виртуальных денег
получили возможность пользоваться локальными ресурсами, ни-
чего не вкладывая взамен и не признавая никакой ответственности
за локальные сообщества: «Мобильность, приобретенная теми, кто
инвестирует, — людьми, обладающими капиталом, деньгами, не-
обходимыми для инвестиций, — означает для них поистине беспре-
цедентное в своей радикальной безоговорочности отделение власти
от обязательств: обязанностей в отношении собственных служащих,
но также и в отношении молодых и слабых, еще не рожденных по-
колений, и самовоспроизводства условий жизни для всех — одним
словом, свободу от обязанности участвовать в повседневной жизни
и развитии общества»298.
Соответственно усиливающемуся отчуждению богатых соци-
альных групп от общества, их растущей самоизоляции, в куль-
туре богатства все меньше места занимает его легитимация как де-
монстрация символического единства богатых социальных групп
и общества. Независимость от локальных сообществ, фактический
разрыв с ними и обретаемые благодаря виртуальным деньгам ре-
альные возможности игнорировать их позволяют современным бо-
гатым не считаться ни с местными законами, ни с традициями, ни
с моральными нормами. Забота традиционных и даже связанных с
индустриальным капитализмом богатых социальных групп о своем
«символическом капитале», об общественном мнении, о налажи-
вании диалога с обществом путем принятия социальной ответствен-
ности оказывается не актуальной для «новых богатых».
Бек У. Что такое глобализация?... — С. 17.
Бауман 3. Глобализация. Последствия для человека и общества... — С. 20.
184
9.5. Виртуальные деньги, глобальные финансы и трансформация культуры богатства
Встреча социальных групп, находящихся на разных концах
шкалы доходов, все чаще переносится в виртуальное пространство.
То, что в реальности отгорожено от чужих глаз высокими заборами
и охраной, предстает перед обществом в виде светских новостей и
завораживающих картин «красивой жизни» с обложек глянцевых
журналов. Образцы престижного потребления предстают перед об-
ществом как спектакль, в который отчуждается реальная коммуни-
кация. Современное общество с доминированием денежной формы
богатства и ее тяготением к глобальной мобильности превращается,
по выражению Г. Дебора, в «общество спектакля», где социальные
связи опосредуются образами299. Подлинные взаимодействия между
богатыми и бедными заменяются представлением и созерцанием
виртуальных образов проживаемой жизни.
Демонстрация богатства в этой виртуальной реальности стано-
вится его важнейшей социальной функцией, поскольку способ-
ствует развитию потребительских практик. Это особенно важно для
современного общества, члены которого интегрированы именно в
качестве потребителей300. Подобно тому, как деньги интегрируют
рынок на уровне символической и виртуальной коммуникации, де-
монстративное потребление, в том числе и предметов роскоши, ока-
зывается фактором объединения социальных групп, для которых
потребительские практики богатых являются эталоном, предназна-
ченным для воспроизведения на доступном уровне.
В контексте этого виртуального единства, точнее, симулякра
единства, происходит симулятивное же снятие развивающейся в ре-
альной жизни социальной сегрегации. Обратившись к анализу со-
временных мифов Р. Барта, можно сказать, что в рамках этого симу-
лятивного единства проблема, как наилучшим образом нашпиговать
куропатку вишнями, скрывает реальную проблему, состоящую для
подавляющего большинства аудитории в том, как раздобыть эту
самую куропатку301, а точнее, денег на нее. Это общество объединено
уже не только деньгами рынка как знаками реальных процессов в
экономике, но и семиотическими деньгами виртуальной глобальной
экономики потребления, не всегда имеющими референтов в ре-
альных процессах производства и обмена.
299 Дебор Г. Общество спектакля. — М.: Логос, 2000. — с. 23.
300 Бауман 3. Индивидуализированное общество... — С. 85.
301 См.: Барт Р. Мифологии. — М.: Изд-во Сабашниковых, 2000. — С. 171.
13zak18 185
Заключение
Роль денег в современном обществе возрастает. Их универсаль-
ность и абстрактность, открытая К. Марксом и Г. Зиммелем, позво-
лила им на этапе становления буржуазного общества модерна пре-
вратиться в «общий знаменатель» всех рыночных обменов, в меру
стоимости и шкалу оценки, в посредствующее звено при переводе
качественных отношений в количественные и формальные. В со-
временном обществе способность денег выступать в форме пустого
знака, не имеющего прямого референта в реальном хозяйстве, их
превращение в отчужденное социальное «ничто» сделала их одним
из основных факторов экономической и информационной глоба-
лизации, сформировавшей качественно новое пространство соци-
альных взаимодействий.
Деньги все более выходят за рамки экономики, превращаясь в ре-
гулятор социальных взаимодействий. В условиях общества класси-
ческого модерна, интегрированного рынком, который основан на
реальном производстве, деньги выступали в качестве стабилизирую-
щего, интегрирующего, рационализирующего механизма, позволя-
ющего с определенной долей надежности прогнозировать будущие
состояния экономики. Современные деньги виртуальной финан-
совой экономики оказываются фактором нестабильности и непред-
сказуемости, нелинейности развития. Поэтому к анализу их функ-
ционирования оказывается сложно применять четкие алгоритмы
и правила, и они вносят в экономику и в общество не столько по-
рядок и логику, сколько ту самую непредсказуемость, которую ис-
следователи современности характеризуют как нелинейную социо-
культурную динамику.
Развитие денег стало важнейшим фактором рационализации не
только хозяйственной деятельности, но и социальных отношений,
186
Заключение
и культурных ориентации. В современном обществе развитие денег
сразу во многих формах, в том числе и в форме виртуальных фи-
нансов, способствовало не только появлению новых типов рацио-
нальности, но и росту иррациональности, происходящему вслед-
ствие взаимного противоречия этих типов, а также вследствие
растущей непредсказуемости самих денег. В русле веберовской ме-
тодологии рационализацию современного общества можно охарак-
теризовать как «квазирационализацию», поскольку рационализация
в собственном смысле этого понятия - это полагание за пределами
мира трансцендентных точек, позволяющих мир оценить и на этой
основе непротиворечиво объяснить и реально упорядочить как мыс-
лительную, так и практическую деятельность. В современном мире
деньги представляют собой скорее код, допускающий множество
интерпретаций и смыслов. Оценка любого явления становится кон-
текстуальной, сиюминутной, зависимой как от внешних обстоя-
тельств, так и от их восприятия.
Буржуазное общество создало мифологию денег, утверждающую
их в качестве одного из важнейших оснований порядка и стабиль-
ности общественного устройства. В контексте развития этого мифа
деньги постепенно превратились в своего рода универсальный «ме-
таязык». С его помощью описываются все прочие системы смыслов и
ценностей капиталистического рыночного общества. Современный
миф денег продолжает утверждать их универсальную значимость, но
уже не только в качестве порядка и стабильности, но и в виде стихии,
близкой к природной, или к мистическому хаосу как первооснове
бытия. Логика и рациональные усилия человека уже бессильны со-
владать с этой стихией, с ними уравнены в шансах иррациональная
удача и счастливый случай или, напротив, фатальное невезение. Если
буржуазный миф претендовал на объяснение мира посредством «ме-
таязыка» денег, то современный постмодернистский миф скорее
представляет некий код, предназначенный для интерпретаций, а не
объяснений. И таких интерпретаций всегда оказывается множество
в различных социокультурных контекстах. На роль универсального
«метаязыка» мифология денег не может претендовать в силу мно-
жественности семиозисов, а также в силу неравномерности и нели-
нейности социокультурного развития современного мира, в котором
наряду с глобальным информационным «пространством потоков»
существуют множество локальных культур и обществ, не затронутых
глобализацией или даже отторгнутых ею.
Всегда были и всегда будут существовать такие формы жизни об-
щества, которые, в силу своей специфики, в принципе не подда-
13* 187
Заключение
ются интерпретации на языке денег. Так, одна из основных функций
денег состоит в установлении соотношения между разными видами
труда. Деньги могут стимулировать эффективность и дисциплину
труда, пробуждать или, напротив, уничтожать интерес к нему, од-
нако они никак не связаны ни с талантом, ни с чувством удовлетво-
рения именно процессом творчества, а не полученным вознаграж-
дением, ни с энтузиазмом и самоотдачей. Аналогично, брачный
контракт по поводу собственности по существу никак не связан с
чувством любви, а воспитание детей, духовная близость с ними - с
наличием средств на их образование. Это все примеры относятся к
качественно различным измерениям человеческого бытия, в равной
степени присутствующим в обществе. Именно их качественное раз-
личие приводит к невозможности применять к ним единый, даже
очень универсальный язык. Напротив, попытки конвертации одних
ценностей в другие приводят к искажениям коммуникации, оказы-
ваются деструктивными для всех сфер. Поэтому социокультурная
функциональность денег как общественного института имеет пре-
делы, которые нельзя безнаказанно переходить.
Одна из важнейших функций денег (особенно ярко проявив-
шаяся при распаде традиционных обществ и становлении буржу-
азных) - освобождение индивида от межличностных связей и зави-
симостей. В современном мире электронные и виртуальные деньги
стали одним из факторов развития процесса глобализации, по-
скольку позволили экономическим и вообще социальным акторам
освободиться от влияния хозяйственных локальных социокуль-
турных контекстов. Формируется экономика, развивающаяся в вир-
туальном пространстве глобального финансового рынка, очень мало
и не стабильно связанная с локальными хозяйствами, с реальными
экономиками конкретных стран и регионов. Таким образом, деньги
и на качественно новом уровне продолжают играть свою эмансипи-
рующую роль. Однако они являются источником новых форм не-
свободы человека, прежде всего несвободы от самих себя: будучи
универсальным средством для достижения любых целей, они пред-
полагают зависимость практически в любых вариантах развития
жизненных стратегий. В современном обществе массового потре-
бления, где социальный статус, самоидентификация и культурные
характеристики личности в значительной степени определяются ха-
рактером ее потребления, эта зависимость от денег, дающих доступ
к потребительским благам, становится особенно обременительной.
Новые формы денег, в том числе электронные деньги, развиваю-
щиеся как альтернатива наличным и постепенно вытесняющие их
188
Заключение
из финансовых операций и повседневного обихода, также не только
дают свободу как новые возможности и удобства, особенно в усло-
виях высокой мобильности, но и создают новые факторы несвободы.
Ими становятся зависимость от эмитентов кредитных и дебетовых
карт, а также неизбежность увеличения контроля в разнообразных
формах, сопровождающая операции с электронными деньгами. На
место свободы, даваемой наличными, приходит пока децентрализо-
ванный, но неуклонно возрастающий контроль над разными аспек-
тами профессиональной, потребительской, да и вообще социальной,
деятельности индивидов.
Свобода от локальных связей, даваемая деньгами, обратной сто-
роной имеет и снижение значимости социальных, нравственных,
эмоциональных и т.д. обязательств перед другими людьми, перед со-
циальными общностями и группами, перед такими институтами,
как государство. Будучи продуктом общества, деньги дают возмож-
ность индивиду почувствовать максимальную независимость от
него, хотя, по существу, эта независимость будет иллюзорной и ее
суть будет состоять в возможности не считаться со многими соци-
альными нормами, ранее бывшими обязательными. Таким образом,
деньги порождают отчуждение людей друг от друга, рост индивиду-
ализма, дезинтеграцию социальных групп и общностей. В условиях
глобализации социальная дезинтеграция усиливается, поскольку
происходит разделение на тех, кто пользуется всеми преимуще-
ствами, даваемыми подвижностью виртуальных финансов, и тех, кто
не имеет возможности этими преимуществами воспользоваться, да
еще и оплачивает их через налоги, недополученные прибыли, оплату
труда и социальные пособия.
Развитие денег как основной формы богатства существенным об-
разом трансформировало его культуру, сделав богатые классы более
замкнутым и самодостаточными. Необходимость легитимировать
богатство с помощью демонстрации заинтересованности в обще-
ственных проблемах и общности судьбы со средними и низшими
классами по мере доминирования денежной формы богатства ста-
новится все более условной. Социальная ответственность, «корпо-
ративное гражданство» и прочие формы взаимодействия бизнеса и
общества в условиях глобализации делаются избирательными в соот-
ветствии с возможностями быстрого перемещения капиталов. Взаи-
модействие социальных групп с разным уровнем дохода и разными
возможностями относительно использования преимуществ глобали-
зации все более перемещается в виртуальное пространство и осно-
вывается на демонстрационном эффекте потребительских практик.
189
Заключение
Развитию кредитования в сферах бизнеса и потребления соответ-
ствует растущий отрыв денег от реальных процессов в экономике.
Кроме того, возможность тратить деньги, которые реально не зара-
ботаны, способствовало становлению общества массового потре-
бления, в котором доминирует потребление символов, оторванное
от реальных возможностей и потребностей людей. Свобода человека
в таком обществе относительна: при освобождении от личных форм
контроля и принуждения, он оказывается подчинен жесткому дик-
тату навязанных извне потребительских стереотипов.
Таким образом, развитию денег в современном обществе сопут-
ствуют трансформации их социокультурных функций. В ходе этих
трансформаций социальные и культурные свойства денег капита-
листического свободного рынка не только развиваются, но и каче-
ственно меняются в соответствии с новыми социальными и культур-
ными реалиями.
Меняются и теоретические модели, адекватные исследованию
социокультурных функций денег на новом этапе. Если в класси-
ческом капиталистическом обществе наиболее адекватными были
структурные социологические парадигмы и теории социального об-
мена, отчасти интерпретивные парадигмы, то теперь все чаще ока-
зываются применимыми постнеклассические постмодернистские
парадигмы, позволяющие исследовать связь денег с нелинейными
процессами социокультурной динамики и с развитием гиперреаль-
ности.
Социологическая теория денег современного общества еще
только складывается. Исследования монетарного и финансового по-
ведения опережают ее становление и должны способствовать ее раз-
витию. Трансформации денег влияют на общество и культуру так же,
как трансформации общества и культуры влияют на развитие денег.
Деньги никто специально не придумывал, они продукт развития об-
щества и соответствуют уровню этого развития. Поэтому они играют
в жизни людей ту роль, которую сами люди им отводят. Согласно из-
вестной социологам теореме Томаса, если люди определяют неко-
торые ситуации как реальные, они реальны в своих последствиях.
Если утверждается, что деньги являются главной ценностью и спо-
собны решить все проблемы, то разовьется циничное общество, где
все продается и покупается за деньги. Если же люди верят, что по-
мимо денег имеют значение совесть, честь, любовь, то деньги займут
в жизни общества хотя и важное, но не главенствующее место.
190
Список литературы
1. Аболафия М. Рынки как культуры: этнографический подход
// Западная экономическая социология: Хрестоматия современной
классики. — М.: РОССПЭН, 2004.
2. Аглиетта М., Орлеан А. Деньги между насилием и доверием.
— М.: Издательский дом ГУ ВШЭ, 2006.
3. Барт Р. Мифологии. — М.: Изд-во имени Сабашниковых,
2000.
4. Бауман 3. Текучая современность. — М.; СПб.: Питер, 2008.
5. Бауман 3. Глобализация: последствия для человека и для об-
щества. — М.: Весь мир, 2004.
6. Бауман 3. Индивидуализированное общество. — М.: Логос,
2002.
7. Бек У. Что такое глобализация? — М.: Прогресс-Традиция,
2001.
8. Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. — М.: Добро-
свет, 2000.
9. Бодрийяр Ж. К критике политической экономии знака. — М.:
Библион — Русская книга, 2003.
10. Бодрийяр Ж. Общество потребления. — М.: Республика;
Культурная революция, 2006.
11. Бурдье П. Социология политики. — M.: Socio-Logos, 1993.
12. Вебер М. Теория ступеней и направлений религиозного не-
приятия мира // Вебер М. Избранные произведения. — М.: Прогресс,
1990.
13. Вебер М. История хозяйства. Биржа и ее значение. — М.: «Ги-
перборея», «Кучково поле», 2007.
14. Вебер М. Протестантская этика и «дух капитализма» //
Вебер М. Избранные произведения. — М.: Прогресс, 1990.
191
Список литературы
15. Веблен Т. Теория праздного класса. - М.: Прогресс, 1984.
16. Верховий В.И., Зубков В.И. Экономическая социология. - М.:
Изд-во РУДН, 2005.
17. Верховин В.И. Структура и функции монетарного поведения
//Социологические исследования, 1993, № 10.
18. Гайденко П.П., Давыдов Ю.Н. История и рациональность. —
М.: Изд-во политической литературы, 1991.
19. Гаспарян Д.Э. Социальность как негативность. — М.: КДУ,
2007.
20. Горшков М.К., Тихонова Н.Е. Богатство и бедность в пред-
ставлениях россиян // Социологические исследования, 2004, № 3.
21. Грановеттер М. Экономическое действие и социальная
структура: проблема укорененности // Экономическая социология,
2002, Т. 3, № 3
22. Гуревин А.Я. Категории средневековой культуры. — М.: «Ис-
кусство», 1984.
23. Давыдов Ю.Н. «Картины мира» и типы рациональности
(Новые подходы к изучению социологического наследия Макса Ве-
бера) // Вебер М. Избранные произведения. — М.: Прогресс, 1990.
24. Давыдова Н.М., Седова H.H. Материально-имущественные
характеристики и качество жизни богатых и бедных // Социологиче-
ские исследования, 2004, № 3.
25. Дебор Г. Общество спектакля. — М.: Логос, 2000.
26. Деинека О.С. Символизация денег: опыт эмпирического ис-
следования // Проблемы экономической психологии. Т. 1. М.: Ин-
ститут психологии РАН, 2004.
27. Деинека О. С. Динаимка макроэкономических компонентов
образа денег в обыденном сознании // Психологический журнал,
2002, Т. 23
28. Зарубина H.H. Бизнес в зеркале русской культуры. - М.:
«Анкил», 2004.
29. Зелизер В. Социальное значение денег. — М.: Дом интеллек-
туальной книги, ГУ ВШЭ, 2002.
30. Зелизер В. Создание множественных денег // Западная эко-
номическая социология: Хрестоматия современной классики. - М.:
РОССПЭН, 2004.
31. Зиммель Г. Философия денег // Теория общества: Фундамен-
тальные проблемы. — М.: КАНОН-пресс-Ц; Кучково поле, 1999.
32. Кастелъс М. Информационная эпоха: Экономика, общество
и культура. — М.: ГУ ВШЭ, 2000.
192
Список литературы
33. Кастелъс М. Становление общества сетевых структур //
Новая постиндустриальная волна на Западе. Антология (под ред.
В.Л. Иноземцева). — М., 1999.
34. Кнорр-Цетина К, Брюггер У. Рынок как объект привязан-
ности: исследование постсоциальных отношений на финансовых
рынках // Западная экономическая социология: Хрестоматия совре-
менной классики. — М.: РОССПЭН, 2004.
35. Козин Ш.К., Ахметова М.В. Мифологический мотив и мани-
пулятивная деятельность на финансовых рынках. — Современная
российская мифология. — М.: РГГУ, 2005.
36. Кравченко С.А. Нелинейная социокультурная динамика:
играизационный подход. — М.: Изд-во «МГИМО-Университет»,
2006.
37. Кузина O.E. Иллюзия рациональности: влияние коллек-
тивных представлений на инвестиционное поведение вкладчиков
финансовых пирамид // Вопросы социологии (тематический вы-
пуск), 1998.
38. Маклюен М. Понимание медиа. — М.; Жуковский: «КАНОН-
пресс-Ц», «Кучково поле», 2003.
39. Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 года,
Маркс К. Социология. — М.: «КАНОН-пресс-Ц», «Кучково поле»,
2000.
40. Матвеев С. Магия денег. — М.: Изд-во «Рипол», 2005.
4L Модернизация в России и конфликт ценностей. — М.: ИФ
РАН, 1994.
42. Московини С. Деньги как страсть и как представление // Мо-
сковичи С. Машина, творящая богов. — М.: Центр психологии и пси-
хотерапии, Издательство «КСП+», 1998.
43. Наше купечество и торговля с серьезной и карикатурной сто-
роны—М., 1865. Т. 1.
44. Остальский А. Краткая история денег. - СПб.: Амфора,
2008.
45. Поланьи К. Семантика использования денег // Историко-
экономический альманах. Вып. 1. — М.: Академический проект,
2004.
46. Поланьи К. Великая трансформация: политические и эконо-
мические истоки нашего времени. — СПб.: «Алетейя», 2002.
47. Полишук Л. Бизнесмены и филантропы // Pro et Contra, 2006,
№1(31).
48. Работы M. Вебера по социологии религии и идеологии. —
М.:ИНИОН, 1985.
193
Список литературы
49. Радаев В. В. Уроки финансовых пирамид, или Что может ска-
зать экономическая социология о массовом финансовом поведении
// Мир России, 2002, Т. 11, № 2.
50. Стебенков Д. О. Основные типы и факторы кредитного по-
ведения населения в современной России // Вопросы экономики,
2004, № 2.
5/. Стебенков О.Д. Потребности и предпочтения населения на
рынке кредитных услуг // Социологические исследования, 2004,
№2.
52. Собственность и бизнес в жизни и восприятии россиян. —
М.: Наука, 2006.
53. Теннис Ф. Общность и общество. — СПб.: «Владимир Даль»,
2002.
54. Успенский Г.И. Книжка чеков — В кн.: Успенский Г.И. Сочи-
нения в двух томах. — М.: 1988.
55. Уэбстер Ф. Теории информационного общества. — М.:
Аспект-Пресс, 2004.
56. Фенько А.Б. Дети и деньги: особенности экономической со-
циализации // Вопросы психологии, 2000, № 2.
57. Фенько А.Б. Тендерные различия в отношении россиян к
деньгам // Проблемы экономической психологии, Т. 1. - М.: Ин-
ститут психологии РАН, 2004.
58. Фромм Э. Бегство от свободы. — М.: Издательство «Изида»,
2004.
59. Фуко М. Интеллектуалы и власть. — М.: Праксис, 2002.
60. Хайек Ф. Пагубная самонадеянность. Ошибки социализма. -
М.: Новости, 1992.
61. Хромов К.А. Мотивы и модели поведения населения на фи-
нансовых рынках: взгляд с позиции модернизационных теорий //
Традиции и инновации в современной России. Социологический
анализ взаимодействия и динамики. — М.: РОССПЭН, 2008.
62. Эко У. Отсутствующая структура. Введение в семиологию. —
СПб.: Symposium, 2004.
63. Юров A.B. Наличные деньги в эпоху развития электронных
технологий //Деньги и кредит, 2001, № 10.
64. Ястребов А.Л. Богатство и бедность: Поэзия и проза денег. —
М., Аграф, 1999.
65. Brandstiitter E., Brandstiitter H. What's money worth?
Determinants of the subjective value of money // Journal of Economic
Psychology? 1996, Vol. 17.
194
Список литературы
66. Dodd N. The sociology of Money: Economics, Reason and
Contemporary Society. - GB, 1994.
67. Furnham A. Many sides of the coin: the psychology of money usage
// Personality and Individual Differences, 1984, N 5.
68. Granovetter M. Economic Action and Social Structure: The
Problem of Embeddedness // American Journal of Sociology. 1985, Vol.
91,N3.
69. Ganssmann H. Money — a symbolically generalized medium of
communication? On the concept of money in recent sociology // Economy
and Society, 1988, Vol. 17, N 3.
70. Habermas J. The Theory of Communicative Action. Vol. 2. —
Boston: Beacon Press, 1989.
71. Heinemann К. Sociologie des Geldes // Koelner Ztschr. Fuer
Sociologie u. Sozialpsichologie. - 1987, Vol. 28.
72. Parsons T. Levels of Organization and the Mediation of Social
Interaction // Institution and Social Exchange. - N.Y.: Bobbs-Merrill,
1971.
73. Ritzer G The Globalization of Nothing. — L.: Pine Forge Press,
2004.
74. Ritzer J. The Macdonaldization of Society. - Pine Forge Press,
2000.
75. Simmel G The Philosophy of Money. — L.: Routledge and Kegan
Paul, 1978.
76. Schluchter W. Rationalismus der Weltbeherrschung. Studien zu
Max Weber. — Frankfurt-am-Main, 1980.
Зарубина Наталья Николаевна
Деньги как социокультурный феномен
Монография
Ответственный за выпуск: Я.К.Макарова
Научный редактор: В.И. Осипов
Компьютерная верстка: Т.Л.Забегаева
Корректор: Н.С. Горбатюк
Подписано в печать: 09.02.2011
Формат 60x90/16. Гарнитура «NewtonC»
Объем 12,5 п.л. Бумага офсетная. Печать офсетная.
Тираж 400 экз.
Санитарно-эпидемиологическое заключение
№77.99.60.953.Д.011130.11.06 от 27.11.2006 г.
Издательство «Анкил»
105005, Москва, Елизаветинский пер., д. 6, офис 23.
Тел./факс: (499)265-3718, 267-7573
E-mail: http://www.ankil.ru
Книги издательства «Анкил»
можно приобрести по издательским ценам в редакции
Отпечатано с готовых диапозитивов в ГП «Облиздат»
248640, г. Калуга, пл. Старый Торг, 5.