Александр Ландау
Де  Голль
история Франции
1940-1969
МОСКВА
2016


УДК 94(44)
ББК 63.3(4Фра)63 Л22
Л22
Ландау А.
Де Голль, история Франции 1940-1969 / Александр Ландау. — Москва: Энциклопедия-ру, 2016. — 560 с.
ISBN 978-5-9905652-4-1
Представленная на суд читателя книга о полковнике Шарле де Голле является не столько его биографией, сколько описанием одного из самых бурных периодов в истории Франции, пришедшемся на годы политической деятельности дотоле никому не известного армейского офицера, никогда ранее политикой не занимавшегося. Два повествования — о политической судьбе де Голля и о трагической судьбе Франции тех лет — идут в книге как бы параллельно. Невероятно стремительный взлет де Голля на самые вершины мировой политики начался в момент еще более стремительного крушения Франции. Семнадцатого июня 1940 года де Голль вылетает из Бордо в Лондон, а уже на следующий день, 18 июня, обращается по британскому радио к французскому народу с призывом к сопротивлению. Двадцать второго июня Франция подписывает капитуляцию. В эти крайне тяжелые для Франции дни июня 1940 года и началась политическая биография полковника де Голля, который всего лишь месяцем ранее командовал во французской армии пехотным полком, дислоцированным глубоко в провинции. В армию де Голль уже больше не вернется. Вся его оставшаяся жизнь будет посвящена политике. Он пройдет Вторую мировую войну и станет в значительной степени могильщиком французской колониальной империи, осуществив огромный, как никто иной, вклад в создание Франции, какой мы ее знаем сегодня.
УДК 94(474-57) ББК 68.49(2)
ISBN 978-5-9905652-4-1
О Ландау А.., текст, 2016 © ООО «Энциклопедия-ру», 2016


Содержание
5 Глава 1 ДЕТСТВО И ЮНОСТЬ
19 Глава 2 ВОЙНА: МЕЧТЫ И РЕАЛЬНОСТЬ
29 Глава 3 СЛУЖБА В МИРНОЕ ВРЕМЯ: УСПЕХИ И РАЗОЧАРОВАНИЯ
51 Глава 4 ПРИОБЩЕНИЕ К ПОЛИТИКЕ
90 Глава 5 НА ПУТИ К КАТАСТРОФЕ
133 Глава 6 КАПИТУЛЯЦИЯ


173 Глава 7 РОЖДЕНИЕ «СВОБОДНОЙ ФРАНЦИИ»
216 Глава 8 «СВОБОДНАЯ ФРАНЦИЯ» СРАЖАЕТСЯ
295 Глава 9 ОСВОБОЖДЕНИЕ ФРАНЦИИ
357 Глава  10 ГОСУДАРСТВЕННЫЕ ЗАБОТЫ ГЕНЕРАЛА
410 Глава 11 ФРАНЦИЯ БЕЗ ДЕ ГОЛЛЯ. 1946-1958
466 Глава 12 ВО ГЛАВЕ ПЯТОЙ РЕСПУБЛИКИ. АЛЖИРСКАЯ ПРОБЛЕМА
502 Глава 13 БУРНОЕ МОРЕ ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ
540 Глава 14 ЗАКАТ КАРЬЕРЫ


Глава 1
Детство и юность
Шарль Андре Жозеф Мари де Голль родился в городе Лилле, на северо-востоке Франции (недалеко от границы с Бельгией) 22 ноября 1890 года. Хотя вся семья де Голлей уже лет полтораста к тому времени жила в Париже, его мать Жанна, урожденная Майо, давала жизнь своим детям исключительно в Лилле, в доме своей матери — там же родились три брата Шарля (он был вторым по старшинству) и его единственная сестра.
Семья не могла похвастать особой знатностью, но принадлежала к весьма старинному дворянскому роду: один из предков по линии отца, как явствует из сохранившихся документов, уже в начале XV века был рыцарем и сражался при Азенкуре. Тогда гордые и недисциплинированные французские рыцари были наголову разбиты английскими простол юдинами-йоменами, вооруженными мощными дальнобойными луками. Эта битва 1415 года ознаменовала закат рыцарства, которое более семисот лет являлось главной ударной силой во всех сражениях Средних веков. Но важно
5


Ill арль де Гол ль
Главная площадь города Лилль, 1880 год.
отметить, что Жеан де Г'олль и в этой плачевной ситуации проявил характерные для своего рода качества — верность своему слову и своему королю (понятие патриотизма тогда, во времена феодальной раздробленности, еще не существовало). Он был опытным и умелым воином, и английский король, в очередной раз захвативший Нормандию, пригласил Жеана на службу. Рыцарь не пожелал сотрудничать с врагами Франции, за что был лишен своих поместий (владения рода находились тогда в Нормандии). Правда, военная удача переменчива, и через некоторое время французский король оценил преданность рыцаря, пожаловав ему поместье в Бургундии. Шли века, потомки воинственных рыцарей посвятили себя более современным мирным занятиям. Они в столице писали книги, проводили научные исследования, служили королю в различных гражданских учреждениях. Например, бабушка Шарля, мать его отца Анри де Голля, написала немало романов и несколько исторических трудов. Впрочем, на каком бы поприще ни подвизались де Голли, два качества были неизменно им свойственны, переходя из
6


Глава t. Детство и юность
поколения в поколение: глубокая религиозность и столь же глубокий патриотизм, почти фанатичная вера в особую роль, которую призвана играть Франции.
Этими чертами в полной мере был наделен и отец Шарля, преподаватель философии и литературы в Парижском иезуитском коллеже. Он не уставал говорить своим сыновьям:
— Франция — страна, избранная Господом Богом, ибо через нее Он вершит многие дивные дела свои. Поэтому служить Франции значит служить Богу и всему христианскому миру, снискать уважение и почет в жизни бренной и заслужить жизнь вечную в селениях праведных.
Впрочем, Анри де Голль отличался не только начитанностью и глубокой религиозностью, но и сам участвовал в исторических событиях. В качестве офицера императорской гвардии он участвовал в неудачной для Франции войне 1870 года с Пруссией и получил медаль за проявленную в боях храбрость. Мать будущего генерала и политика происходила из семьи преуспевающих буржуа города Кале, не уступавших, однако, потомкам аристократов ни в набожности, ни в благородном патриотизме. Позднее в своих «Военных мемуарах» де Голль напишет об этом так: «Отец мой, человек образованный и мыслящий, воспитанный в определенных традициях, был преисполнен веры в высокую миссию Франции. Он впервые познакомил меня с ее историей. Моя мать питала к родине чувство беспредельной любви, которое можно сравнить лишь с ее набожностью. Мои три брата, сестра, я сам — все мы гордились своей родной страной. Эта гордость, к которой примешивалось чувство тревоги за ее судьбы, стала нашей второй натурой».
Любовь к родине — само по себе замечательное чувство, достойное всяческого уважения — не предполагает, однако, безоговорочного согласия с политикой правительства и даже с господствующим на данный момент политическим режимом в целом. А во Франции конца XIX века политические разногласия были очень хорошо заметны, они оказывали немалое влияние на формирование молодого поколения. Да и могло ли быть иначе, если оглянуться на недавнюю историю?
7


Шарль де Гол ль
За сто лет, предшествовавших рождению нашего героя, Франции, как никакой другой стране, довелось пережить невероятную череду потрясений, взлетов и трагедий, затронувших так или иначе каждого француза и оставивших глубокий след в европейской и мировой истории. За это время страна пережила Великую революцию 1789 года, крушение тринадцативековой монархии, якобинскую диктатуру и правление Директории, Консульство, а затем Империю Наполеона Бонапарта с ее завоеваниями колоссального масштаба, поражение великого завоевателя и оккупацию Парижа русскими казаками, Реставрацию королевской власти Бурбонов, возвращение Наполеона к власти и его окончательный разгром при Ватерлоо, в результате чего на трон снова сели Бурбоны. Этим поистине эпохальным событиям сопутствовали, как водится, бесчисленные интриги и заговоры, покушения на жизнь видных представителей власти, локальные мятежи и бунты. Затем последовали Июльская революция 1830 года, конституционная монархия Луи-Филиппа, ее свержение в 1848 году в ходе новой революции и восстановление республиканского строя (Вторая республика), переворот, организованный четыре года спустя президентом Республики Луи-Наполеоном Бонапартом и установление Второй империи. Империя, просуществовав 18 лет, потерпела болезненное поражение от усилившейся Пруссии (которая завершала тогда объединение германских земель под своей эгидой). Оно повлекло за собой новый революционный всплеск, Парижскую Коммуну 1871 года, жестокую расправу над коммунарами и установление Третьей республики. Иными словами, за восемьдесят с небольшим лет (1789-1871), то есть за три- четыре поколения, Франция пережила такие потрясения своих государственных и общественных основ, каких многие другие страны не ведали и за двадцать поколений. Отголоски этих бурных событий докатились до начала XX века, а острые разногласия между ярыми монархистами и горячими республиканцами утихли, по выражению одного историка, лишь в окопах Первой мировой войны. Добавим к сказанному, что и после установления Третьей республики пово¬
8


Глава t. Детство и юность
дов к недовольству и политическим разногласиям во Франции хватало с избытком. Быстрое промышленное развитие порождало обычные противоречия: одни накапливали огромные состояния, другие — те, кто создавал эти богатства для них — жили на грани нищеты; тон в общественной морали стали задавать понятия и вкусы буржуазии, а это привело к заметному падению нравов; республиканская Франция не только сохранила, но и значительно увеличила обширную колониальную империю, уступавшую только Британской. Последнее приносило огромные прибыли многим компаниям, но и требовало немалых расходов на ведение войн и поддержание французского господства за морем — а это ложилось нелегким бременем на бюджет государства, в конечном счете — на рядового налогоплательщика. В предвидении будущей большой войны за передел колоний Франция искала союзников, в числе которых оказалась не только Англия (старый недруг Франции, а теперь и ее главная колониальная соперница), но и Россия, против которой Франция не так давно сражалась в Крымской войне.
Да и борьба различных партий, вполне естественная в условиях демократии, порой приобретала в стране острые формы, вплоть до явного раскола общества по отдельным вопросам. Де Голль не зря писал впоследствии о том, что его детство было омрачено конфликтами, буквально раздиравшими французское общество. Достаточно было бы и того, что в 1894 году началось печально знаменитое «дело Дрейфуса», которое тянулось до середины 1906 года и вызвало глубокий и длительный раскол чуть ли не всей Франции на два непримиримых лагеря — дрейфусаров (тех, кто был убежден в невиновности А. Дрейфуса) и антидрейфусаров.
Капитан Альфред Дрейфус, единственный еврей во французском генштабе, был обвинен в шпионаже в пользу
9


Шарль де Голль
Германии и без достаточных оснований, под давлением военного министерства, разжалован и приговорен к пожизненной ссылке во Французскую Гвиану, на страшный Иль-дю-Дьябль (Чертов остров) — своеобразный эквивалент русской Сибири, только там заключенных убивал не холод, а влажная жара южноамериканских тропиков и болезни, безжалостно косившие европейцев. Многие видные представители общественности (первым и самым решительным из них оказался известный писатель Эмиль Золя) требовали пересмотра дела, поскольку слишком многие факты вызывали серьезные сомнения в виновности Дрейфуса. С другой стороны, немало французов, в первую очередь консервативные католические круги и генералитет, столь же решительно требовали оставить приговор в силе, а само дело больше не поднимать. Эти ожесточенные споры показали, какие глубокие корни пустил во Франции, особенно в ее офицерском корпусе, антисемитизм — а ведь эта страна считалась (и не без оснований) одним из оплотов цивилизации и демократии. Дело получило исключительно широкий отклик за рубежом (Европа вообще привыкла с большим вниманием следить за всем, что происходило во Франции). Оно не раз вызывало жаркие дебаты в палате депутатов, привело к отставке нескольких военных министров и как минимум к двум правительственным кризисам.
Кончилось все тем, что в 1906 году военный трибунал, в очередной раз рассматривавший дело, пришел к аргументированному выводу, который опирался на ставшие известными документы: генштаб и правительство умышленно организовали осуждение Дрейфуса, выгораживая истинного виновника (тот ко времени окончательного решения вопроса давно успел эмигрировать из Франции; оказавшись же в безопасности, охотно поведал журналистам, как все было
Капитан Альфред Дрейфус в униформе.
10


Глава i. Детство и юность
в действительности). Дрейфус был восстановлен в армии, повышен в звании до майора и награжден орденом Почетного легиона.
Юный Шарль не мог не знать о перипетиях этого дела — пусть ему к моменту благополучной развязки было чуть больше пятнадцати, он уже тогда проявлял повышенный интерес к армейской службе и в ней видел свое будущее. Некоторые высказывания де Голля-политика дают основания считать, что «дело Дрейфуса» оказало на него в детстве и юности немалое влияние, причем симпатии подростка были явно не на стороне Альфреда Дрейфуса. Несомненный патриотизм Шарля и всего семейства де Голлей не был лишен достаточно заметной националистической и даже шовинистической окраски.
Несколько меньшие, но тоже весьма напряженные споры в обществе вызвал принятый в 1905 году закон об отделении церквей от государства. Формально он касался всех вероисповеданий, но в первую очередь ущемлял интересы католицизма, ибо именно эта церковь была во Франции официальной и пользовалась поддержкой государства. Отныне же всякая религиозная вера объявлялась частным делом отдельных лиц и созданных ими религиозных общин, а государство прекращало финансирование церкви и лишало ее какого- либо официального статуса, причем запрет на финансирование любых религиозных организаций и их мероприятий распространялся не только на центральное правительство, но и на органы местного самоуправления.
Католическая церковь как одна из главных опор феодального строя не раз подвергалась во Франции острой критике за предшествующие сто с лишним лет. Государственная политика в ее отношении несколько раз менялась в соответствии с текущими политическими интересами. В разгар Великой революции церкви были закрыты, некоторые из них даже разгромлены возмущенным народом — ведь католическая церковь была крупнейшим и богатейшим землевладельцем, а епископы и аббаты входили в число самых видных аристократов королевства. Наполеон, принимая
И


Шарль де Голль
титул императора, пожелал, чтобы его коронацию в соборе Нотр-Дам освятил своим присутствием сам папа Римский. В 1814 году папа Пий VII, пользуясь поражением Наполеона и наступлением в Европе эпохи политической реакции — после поражения Наполеона и повсеместной реставрации королевской власти, — восстановил орден иезуитов (за 40 лет до того распущенный под давлением Франции, Испании и Португалии, поскольку он беспардонно вмешивался в дела монархов этих ведущих католических стран). Деятельность ордена возобновилась и во Франции времен Реставрации: восстановленная королевская власть слишком сильно зависела от поддержки извне. В дальнейшем колебания продолжались: в периоды революций роль и престиж церкви резко падали, а трон — кто бы его ни занимал в тот или иной момент — видел в ней свою опору. Республика долго проявляла терпимость по отношению к католицизму (не в последнюю очередь потому, что видела в нем средство борьбы с революциями типа Парижской Коммуны), но в целом в обществе преобладали антиклерикальные настроения. Закон 1905 года, собственно, признал — в несколько смягченном виде — те требования, которые уже давно выдвигались многими левыми и либеральными партиями и широкими массами общественности. Но интересы Шарля де Голля этот закон задел непосредственно. Он несколько лет учился в иезуитском коллеже, где преподавал отец, теперь же это стало невозможно. Хотя закон прямо не провозглашал отделение школы от церкви, на практике прекращение финансовой поддержки со стороны властей привело к закрытию целого ряда учебных заведений, действовавших под эгидой церкви. В их числе был и Парижский иезуитский коллеж. Шарль уже тогда проявил свое упорство, которое станет впоследствии одной из самых примечательных черт его характера: он все же окончил иезуитскую школу, хотя для этого пришлось на время покинуть Францию и уехать в соседнюю Бельгию. А после школы осуществил свою мечту — посвятить жизнь службе в армии, которая для него во многом была символом самой Франции, ее национальной гордости и славы.
12


Глава i. Детство и юность
Такой выбор был достаточно характерен для многих молодых людей его поколения и его круга. В воздухе тогда почти зримо сгущались тучи Первой мировой войны. Великие державы готовились к большой схватке за передел мира. Отношения Франции и Германии, которые никогда не были безоблачными, накалились до предела в связи с соперничеством за колонии в Северной Африке. Такое положение во многом способствовало росту националистических настроений в обществе, особенно среди молодежи. Одновременно шла милитаризация стран — участниц будущей войны. Большой популярностью стали пользоваться книги, воспевающие военную доблесть, самопожертвование во имя родной страны, борьбу до полной победы над ее врагами и неприкрытый национализм. Такие настроения усиливались проповедью религиозного мистицизма, очень удобного для создания атмосферы жертвенности на поле боя.
Немалое место в сердцах молодых французов заняла героическая поэзия Эдмона де Ростана — де Голль наизусть знал его пьесу «Сирано де Бержерак». Одной из любимых книг Шарля стал роман Э. Псикари* «Призыв к оружию»: известно, что он перечитывал эту книгу и через четверть века, в дни «странной войны», готовясь к новому столкновению с германскими войсками. А посетивший уже отставного президента в 1969 году писатель Андре Мальро приметил у него на книжных полках работы философа Анри Бергсона, популярные в начале века. Бергсон, вероятно, был близок де Голлю своей восторженной религиозностью и яростными нападками на материализм.
Особенно большое влияние на умы молодых французов оказали в ту пору книги Шарля Пеги — бывшего социалиста, который стал ярым католиком и проповедником милитаризма, и Мориса Барреса — тот начинал с проповеди крайнего эгоизма, но в итоге тоже
* Псикари Эрнест (1883-1914) — французский писатель, внук Э. Ренана, офицер французских колониальных войск. Погиб на фронте в самом начале Первой мировой войны.
13


Шарль де Голль
стал певцом патриотизма, переходящего в агрессивный, воинствующий национализм. Эти два автора, пожалуй, занимали первое место в пропагандистской подготовке мировой войны.
Не удивительно, что при таких взглядах Шарль был просто обречен на карьеру военного. К тому же армия позволяла ему сохранить верность своим монархическим убеждениям (он сам называл себя «тоскующим монархистом»): в определенных общественных условиях республика может сменить монархию, но армия всегда защищает более широкие национальные интересы, она служит Франции, независимо от того, кто ею управляет в данный момент — наследственный государь или же выборный политик. Заметим, однако, что он не был таким уж твердолобым монархистом. В республике его раздражали главным образом бесполезные парламентские словопрения и бюрократическая волокита в органах исполнительной власти, топившая в своем болоте самые важные вопросы. Де Голль, пожалуй, мог бы принять и республику, если бы она своей дисциплиной напоминала армию и безоговорочно подчинялась воле одного главнокомандующего.
Для поступления в специальную военную школу (училище) Сен-Сир по правилам требовалась годичная служба рядовым солдатом. Ее молодой человек прошел в 33-м полку, который стоял в Аррасе, на севере Франции. А в 1912 году он окончил двухлетний курс одного из самых известных военных училищ, избрав из всех родов войск для себя пехоту как «самый боевой», вступающий в непосредственный контакт с силами противника и воспитывающий «подлинно солдатский дух». О годах его обучения в училище известно, что среди своих товарищей Шарль выделялся чрезвычайно высоким ростом (1 метр 93 сантиметра), феноменальной памятью (ее он сознательно тренировал с детства) и холодной сдержанностью, которая не допускала ни малейшей фамильярности. Начальство, постоянно наблюдая высокомерие рослого, бросающегося в глаза кадета, наградило его ироничным прозвищем «Король в изгнании». Позднее его брат Ксавье говорил друзьям:
14


Глава i. Детство и юность
— Не иначе как Шарля при рождении уронили в ящик со льдом, вот он и стал таким холодным и неприступным.
Сам Шарль не отрицал своей холодности, доходившей до надменности, но объяснял это сознанием своего высокого предназначения: «Настоящий вождь держит всех остальных на расстоянии. Нет власти без авторитета, нет авторитета без дистанции».
Да, он мечтал не просто о подвигах во славу Франции, а о своей будущей выдающейся, особой роли — не меньше чем вождя, спасителя отечества. Тем не менее, этот человек, не лишенный известного романтизма, отмеченный непомерным самомнением, был наделен сильным характером и немалым практицизмом.
Отличные оценки, неизменно получаемые им в академии, говорили о серьезном отношении к избранному поприщу и явной склонности к военной службе. Справедливости ради следует сказать, что способный юноша не замыкался только в узком кругу чисто профессиональных предметов. Он живо интересовался философией, литературой, историей — сказывались отцовское воспитание и учеба в иезуитском коллеже. Много читал, пытался даже сам писать стихи — не любовные, как большинство юношей в его возрасте, а патриотического и героического содержания.
Известно, что с юности де Голль демонстрировал самостоятельность мышления и способность к глубокому анализу различных ситуаций (что является отнюдь не лишним для офицера, мечтающего стать видным военачальником). Он внимательно следил за событиями в армейской среде и не стеснялся высказывать критические взгляды, отмечать те черты, которые считал недостатками столь горячо любимой им французской армии. У него постепенно формировались собственные взгляды на роль и место армии в быстро меняющемся мире, а это уже говорит о задатках не столько профессионального военного, сколько вдумчивого политика.
Надо сказать, что поначалу командование относилось к кадету более чем сдержанно — вероятно, из-за его бросающегося в глаза самомнения. Один из офицеров-наставников
15


Шарль де Голль
записал в личном деле де Голля: «Середняк во всем, кроме роста». Но, как показала жизнь, середняком этот честолюбивый кадет отнюдь не был, занимаясь учебой в полную силу и с отличными результатами.
Высокие оценки позволяли молодому офицеру попасть в колониальные части, что сулило легкие победы над «дикими туземцами», славу и достаточно быстрое продвижение по службе. Шарль, однако, предпочел куда менее заметную службу в уже знакомом ему, почти родном, пусть и скромном 33-м пехотном полку, по-прежнему стоявшем в Аррасе.
Такой выбор отвечал характеру и внутренним убеждениям молодого де Голля. Хотя семья давным-давно жила в Париже, корни рода находились на севере страны. Он и школьные каникулы неизменно проводил в родном Лилле или же в Кале, откуда родом была мать. Юношу манила суровая и величественная природа этих краев — по его собственным словам, «унылые просторы с далеким и смутным горизонтом, навевающие светлую грусть луга и полные мрачноватой прелести леса». Схожие пейзажи можно найти и на крайнем северо-востоке Франции, в Лотарингии — именно там де Голль со временем купит себе загородный дом. Где-то на генетическом уровне, возможно, эти ландшафты сказались и на его характере, и пресловутая замкнутость Шарля, холодность, даже отчужденность в общении с окружающими во многом были просто проявлением знаменитой сдержанности северян. Напротив, многие политики, вызывавшие у него активное неприятие и презрение, были общительными и темпераментными выходцами с жаркого юга.
Но выбор места службы, вполне вероятно, диктовался и более глубокими причинами, и этот выбор, в свою очередь, во многом предопределил взгляды де Голля и его практические шаги на высшем государственном посту. Дело в том, что офицерский корпус Франции — страны, имевшей множество владений и в Африке, и в Азии, и в Западном полушарии, и на островах Южных морей — к тому времени уже был довольно четко разделен по месту службы. Многие генералы
16


Глава i. Детство и юность
и офицеры, всю жизнь прослужившие в колониях, любили свою родную страну не меньше, чем большинство их коллег, посвятивших себя защите границ метрополии. Но для этих воинов, закаленных удушливой жарой влажных тропиков и палящим зноем безводных пустынь, интересы Франции были связаны в первую очередь с удержанием и расширением колоний, с бесперебойным поступлением на родную землю природных богатств покоренных территорий — это было сырье для производства множества товаров в самой Франции. А затем товары было необходимо сбывать, и важнейшим рынком сбыта многих готовых изделий служили те же колонии с населением, значительно превосходившим по численности население метрополии. Ради этого офицеры привыкали к тяжелому для европейцев климату, переносили тяготы службы в глуши, на окраинах империи, а нередко проливали кровь и погибали в боях с местными жителями, которые десятилетиями не прекращали попыток сбросить чужеземное иго и вернуть себе былую свободу.
Офицеры же, служившие непосредственно на французской земле, были настроены несколько иначе. Нет, они тоже признавали важность колоний как источника многих богатств Франции и еще одного повода для национальной гордости. Но метрополия была для них несравненно важнее. В колониях они видели лишь сырьевой придаток, нечто сугубо второстепенное. Разве могла даже вся империя в целом сравниться с одной Францией — страной, чье величие и мощь созданы ее собственным народом за долгие века истории, насыщенной героическими деяниями предков, мудростью правителей, утонченностью правящей элиты, которая давно уже стала примером для подражания всей Европы, законодательницей мод и вкусов? Не случайно ведь французский столь долго был языком дипломатии, международным языком аристократов и интеллигенции!
А отсюда, если вдуматься, вытекал принципиальный вывод: для всякого истинного француза важна Франция и только Франция. Колонии желательны, но в крайнем случае можно ими и пожертвовать, если того настоятельно потре¬
17


Шарль де Голль
буют высшие национальные интересы страны. И это убеждение, подкрепленное личным опытом вооруженной борьбы за сохранение суверенитета и независимости Франции, приведет в свое время де Голля к решению раз и навсегда избавиться от имперского груза, который стал непосильным для его страны (как и для других колониальных держав), и открыть дорогу решительной модернизации французской экономики. На этом пути он встретит отчаянное сопротивление бывших офицеров колониальных войск, которые обвинят де Голля в предательстве и не раз будут покушаться на его жизнь, но в итоге он победит, опираясь на поддержку подавляющего большинства французов, и не в последнюю очередь — на поддержку тех армейских кругов, которые, подобно ему, были тесно связаны с защитой самой Франции, а не ее заморских владений.
Но это все — впереди, в далеком и туманном будущем, а пока блестящий выпускник Сен-Сира лейтенант де Голль направлен, согласно своей просьбе, в далеко не самый блестящий 33-й пехотный полк, которым командовал тогда уже не молодой (56 лет) полковник Анри-Филипп Петен, тоже воспитанник Сен-Сира (выпуск 1887 года), активный участник колониальных войн в Северной Африке. Да-да, тот самый, который в годы предстоящей войны сделает головокружительную карьеру, прославится под Верденом и станет маршалом Франции и национальным героем, неоднократно будет занимать посты в правительстве, а во Второй мировой сделается символом предательства и национального позора, пойдет на сотрудничество с гитлеровскими оккупантами и закончит свою долгую жизнь за тюремной решеткой, всеми презираемым государственным изменником. Строго говоря, Верховный суд приговорит его к смертной казни с конфискацией имущества, но бывший лейтенант де Голль, теперь уже генерал, возглавивший после изгнания оккупантов Временное правительство Франции, сочтет возможным сохранить жизнь бывшему своему командиру и заменит казнь пожизненным заключением в крепости на островке у берегов Бретани.


Глава 2
Война: мечты и реальность
Недолго пришлось де Голлю «скучать» на мирной службе. Через два года после его прибытия в полк грянула мировая война — тогда она еще не имела порядкового номера. Войну лейтенант, как и миллионы его сверстников в разных странах, встретил с энтузиазмом. Она позволит, казалось поначалу многим, свести старые счеты, укрепить положение Франции как одной из ведущих мировых держав, взять реванш за плачевное поражение в войне 1870 года с Пруссией, возвратить в лоно Франции важные области — Эльзас и Лотарингию, — отнятые немцами после той злосчастной войны. Более того, можно было бы присоединить к ним вожделенную Рурскую область Германии: вместе эти три области, богатые железной рудой и углем, являлись крупнейшим в Европе металлургическим центром. Можно было вытеснить Германию из богатейшего Китая, увеличив там долю Франции, и поделить с англичанами немногочисленные, но все равно желанные германские колонии в Африке... Да мало ли можно приобрести благодаря удачной
19


Шарль де Голль
войне? А в том, что Франция окажется именно среди победителей, никто и не сомневался. В самом начале войны появились еще и дополнительные основания для оптимизма: во Франции произошел всплеск национальных чувств, страна вроде бы позабыла вчерашние распри и слилась в едином патриотическом порыве. Не только молодежь была захвачена этим могучим вихрем. Даже Альфред Дрейфус, вышедший в отставку после восстановления справедливости в 1906 году, счел своим долгом вернуться в армейский строй и отправиться на фронт. Он воевал на передовой и продвинулся в чине еще на одну ступень, завершив свою военную карьеру в звании подполковника. Профессиональному же военному, тем более молодому, боевые действия такого размаха сулили награды, чины, быстрое продвижение по службе — одним словом, неплохой карьерный взлет.
В реальной обстановке фронтового ада, на передовой, де Голль не ударил в грязь лицом. Он показал себя храбрым и умелым воином, недаром носившим офицерский мундир. По свидетельству очевидцев, на поле боя он встречал опасность с тем же холодным спокойствием, с каким относился ко всему, что его окружало. Но война принесла ему не столько славу, сколько горькие разочарования.
Уже 12 августа 1914 года лейтенант принимает участие в боевых действиях. В составе Пятой армии генерала Ш. Лан- резака он дрался с немцами на территории Бельгии, у городка Динан, через три дня был там ранен и вернулся в родной полк в октябре, после длительного лечения в госпитале. В начале 1915 года де Голль был вторично ранен — в боях при Мениль-ле- Юрлю, снова лечился, но в полк вернулся на сей раз капитаном и командиром роты. В свои 24 года он стал самым молодым капитаном во всей французской армии. Третье ранение имело для него куда более печальные последствия. Это ранение де Голль получил в бою за форт Дуомон — ключевой элемент обороны Вердена. Верденская битва, растянувшаяся на целых восемь месяцев, принесла славу Петену, который успел уже стать генералом и командовал армией. Колоссальное сражение (собственно, целый ряд непрерывных боев, стычек,
20


Глава 2. Война: мечты и реальность
мощных ударов и контрударов) унесло жизни 430 000 французов и немцев, а раненный капитан де Голль, брошенный поспешно отступившими товарищами по оружию (потом говорили, что его сочли убитым), оказался — вместе со многими другими солдатами и офицерами — в немецком плену, где и пробыл до конца войны.
Солдаты на полуночной службе в форте Дуомон во время Верденской битвы.
Мировая война потрясла все человечество. Она велась далеко не по рыцарским правилам, а усовершенствованные вооружения и новая военная техника превратили ее в чудовищную мясорубку. Пулеметы и новейшие дальнобойные артиллерийские орудия, броневики и появившиеся вскоре танки, боевые самолеты в воздухе и подводные лодки на морях и океанах, наконец, последняя новинка — отравляющие газы — помогали воюющим армиям истреблять друг друга в невиданных ранее масштабах. Количество жертв исчислялось уже не тысячами, как в прежних войнах, не десятками тысяч, а многими миллионами. И все же, на счастье де Голля, обще¬
21


Шарль де Голль
принятые правила обращения с пленными тогда еще обычно соблюдались всеми сторонами. Это через четверть века гитлеровцы поведут войну на уничтожение (и то главным образом на Восточном фронте), не считаясь ни с какими понятиями гуманности и элементарной справедливости, но их отцы воевали еще относительно честно. Да, они стали применять на фронте боевые отравляющие вещества. Да, они не останавливались перед принятием самых жестких мер, подавляя малейшие проявления недовольства на занятых ими территориях. Но ни массового истребления мирных жителей, ни геноцида тех или иных народов, ни превращения лагерей военнопленных в «лагеря смерти» тогда не было — до этого дойдут только нацисты, насаждая в Европе свой пресловутый «новый порядок».
А в то время военнопленные содержались во вполне сносных условиях, офицерам предоставлялись даже какие-то элементы комфорта. Раненых лечили в госпиталях, благодаря чему бравый капитан де Голль довольно скоро почувствовал себя вполне здоровым. Настолько здоровым, что уже не мог, сидя в плену, пассивно ждать, чем закончится война. Кто-то быстро смирялся: для пленных война уже закончилась, и на ней они уже остались в живых. Но наш герой рассуждал и чувствовал совершенно иначе. Несмотря на всю свою внешнюю холодность и отчужденность, он был человеком энергичным, человеком действия (хотя созерцать и размышлять тоже умел). И он делает попытку бежать из плена, чтобы снова вступить в бой с врагами — одну, вторую... пятую. Все попытки заканчивались неудачей: капитан, благодаря своему росту, был слишком видной фигурой, чтобы ускользнуть из лагеря незамеченным. Это его не обескураживало, он не оставлял попыток вернуться к своим, но с каждым разом надежд на удачный побег становилось все меньше. Слишком упрямого француза постоянно переводили из одной германской крепости в другую, а бежать из крепости, понятно, труднее, чем из обычного лагеря. В конце концов де Голль оказался в крепости Ингольштадт — старинном замке баварских герцогов, куда во время войны немцы помещали «неиспра¬
22


Глава i. Война: мечты и реальность
вимых», то есть пленных вражеских офицеров, проявивших повышенную склонность к побегам. Капитан де Голль, как положено, представился старшему по званию, а затем познакомился с остальными товарищами по несчастью. Среди них были не только французы, но и англичане, русские, итальянцы. Красивый, подтянутый русский офицер императорской гвардии назвал себя на хорошем французском языке:
— Рад познакомиться с храбрым офицером союзной армии. Поручик Мишель Тухачевский.
В плену де Голль держался со всеми так же холодно и отчужденно, как и на службе, и никому в голову не приходило обращаться к нему на «ты», хотя молодые офицеры в подобных условиях были между собой на дружеской ноге. Но это не мешало французскому капитану общаться с коллегами (а они в большинстве своем знали французский — кто лучше, кто хуже), обсуждать с ними ситуацию на фронтах и взгляды на разнообразные профессиональные вопросы, а кое с кем и строить планы нового побега.
В разговорах с поручиком Тухачевским он тоже обсуждал положение, сложившееся на фронтах, они нередко делились друг с другом своими взглядами на тактику и стратегию, соглашаясь между собой по многим вопросам. Понемногу выяснилось, что и в биографиях у них есть немало общего. Тухачевский, на два с половиной года моложе де Голля, происходил из небогатого и незнатного, но старинного дворянского рода, хотя мать принадлежала скорее к буржуа — она была дочерью зажиточного крестьянина, разбогатевшего после отмены в России крепостного права. И семейные традиции, и личные убеждения еще в детстве подтолкнули Мишеля к выбору военной стези. Первые пять лет он проучился в гимназии, но завершил среднее образование в Московском императрицы Екатерины II кадетском корпусе, а затем — в 1914 году, буквально накануне войны — стал офицером, окончив Александровское военное училище в Москве, которое готовило пехотных офицеров, причем по успеваемости шел третьим в своем выпуске. Отличная учеба позволила ему получить назначение в гвардейский
23


Шарль де Голль
полк, к тому же один из старейших и самых уважаемых. На фронт он тоже попал с первых дней и за полгода успел не только получить повышение в чине, но и — в отличие от своего французского коллеги, трижды раненного, — был пять раз награжден орденами, а ранений не имел. Попав в плен после ожесточенного боя своей роты с немцами (в феврале 1915 года, на год раньше де Голля), Мишель четырежды пытался бежать, в результате чего и оказался в Ингольштадте.
Забегая вперед, скажем, что его пятый побег — в сентябре 1917 года — окажется успешным, и вскоре Мишель Тухачевский попадет домой и получит наконец командование ротой. Затем вступит в партию большевиков, а летом 1918 будет командовать целой армией красных, сразу превратившись из штабс-капитана в армейского генерала*. В отличие от де Голля, он покажет себя талантливым военачальником крупного масштаба, сделает блестящую карьеру, в 42 года станет одним из пяти первых Маршалов Советского Союза и вторым человеком в Красной Армии. Но, опять же в отличие от своего бывшего товарища по оружию и плену, он окажется неумелым политиком. Связи с оппозицией внутри партии и участие в предполагаемом антиправительственном заговоре, плохо законспирированном, положили конец и его карьере, и самой жизни, когда Тухачевскому едва исполнилось 44 года. Некоторые современные историки считают, что выдвинутые против него обвинения в связях с германской разведкой были не совсем беспочвенными: такие связи могли возникнуть уже в период заключения в Ингольштадте, что и позволило русскому офицеру совершить успешный побег и через пол-Европы добраться до своих. Впрочем, есть и такие исследователи (преимущественно немецкие), которые полагают более вероятными его симпатии к Англии и Франции,
* Воинские чины были отменены декретом Совнаркома РСФСР 15 декабря 1917 года. Воинские звания в РККА и РККФ установлены в 1935 г. Чин штабс-капитана Тухачевский получил по возвращении из плена. Звание армейского генерала во Франции соответствует званию генерал-полковника в Советской Армии и в Вооруженных Силах РФ.
24


Глава 2. Война: мечты и реальность
где многие политики видели в Тухачевском «русского Наполеона», популярного в войсках, способного установить военную диктатуру и тем положить конец затянувшейся власти большевиков.
Де Голлю же так и не удалось бежать из плена до самого окончания войны, но и в крепости Ингольштадт он не сидел сложа руки. «Неисправимых» усиленно охраняли, делая побег для них практически невозможным, но им не запрещалось пользоваться библиотекой, читать книги и газеты, выходившие в Германии. Капитан де Голль воспользовался предоставленной ему возможностью. Он много читал о Германии, штудировал книги немецких военных теоретиков, внимательно знакомился с тем, что можно было узнать о германской армии из открытых источников. Плодом размышлений над прочитанным стала его первая книга, изданная уже после войны, но написанная в основном за время пребывания в плену. Груд, вышедший из-под его пера, де Голль озаглавил «Раздор в стане врага», и это название отнюдь не было данью неизбежной в войну пропаганде, направленной против враждебной стороны.
Чтобы понять смысл воззрений де Голля, следует учитывать, что военные руководители Франции — при всей вере в свою победу и активной антигерманской пропаганде в печати — в то время считали вражескую военную машину своего рода идеалом. Организация и боевая подготовка германской армии, которая оказалась крепким орешком даже для объединенных сил Антанты, вынудивших врага воевать на два фронта, рассматривалась как образец для подражания. Де Голль же в своей книге продемонстрировал свойственную ему с ранней юности самостоятельность мышления и сформулировал собственные выводы в отношении армии Германского рейха. Важно отметить, что он вовсе не стремился быть оригинальным и идти «против течения» из одного тщеславия и духа противоречия. Нет, все его выводы были тщательно аргументированы, покоились на многочисленных фактах и цифрах, их глубоком осмыслении, сопоставлении и анализе. Автор не ограничивался сферой сугубо военных действий на фронтах —
25


Ш АРЛЬ ДЕ Голль
он анализировал и политику правительства, которая, собственно, диктовала генералам проведение тех или иных стратегических операций, а также оказывала решающее влияние на настроения в тылу. От последнего же в громадной степени зависели и снабжение войск всем необходимым, и производство вооружений, и моральный дух резервистов, непрерывно требовавшихся на фронте. В итоге политика правительства определяла настроения в армии, а они, как известно, в любой большой войне становятся серьезным боевым фактором, а подчас даже приобретают решающее значение. Вот эту политику немцев и их «безукоризненную» военную машину и подверг уничтожающей критике автор книги «Раздор в стане врага». Разумеется, книга вышла после того, как Германия и ее союзники не только потерпели полное поражение в войне, но и пережили крушение как государственные образования: в Германии произошла революция, на смену рейху пришла так называемая Веймарская республика, большую силу набрали левые партии. Потеряли свои короны правители Австро-Венгрии и Османской империи. Германия лишилась всех своих колоний и некоторых собственных территорий, отошедших к Франции и возрожденной Польше. Австро-Венгрия распалась, ее бывшие составные части вошли в состав новых государств. Та же судьба постигла и некогда могучую империю турок- османов, от которой остались относительно небольшая Турецкая Республика и множество независимых (а на деле попавших в зависимость от Англии или Франции) арабских государств.
Но главная часть книги была написана еще в плену, когда де Голль мог лишь делать теоретические выводы из своих рассуждений, не имея возможности подкрепить их ссылками на свершившийся приговор истории. Он подробно разобрал
Тухачевский Михаил Николаевич.
26


Глава i. Война: мечты и реальность
существенные недостатки организации германской армии, указал на просчеты ее высшего командования, не оставил без внимания и действия политиков, внесших немалый вклад в печальный для Второго рейха исход мировой войны. Собственно, в центре внимания автора оказались противоречия, ожесточенная борьба в германских верхах, страшное давление высшего командования на политическое руководство страны, что в итоге подрывало единство страны, разлагало ее изнутри и привело в конце концов могучую военную машину к полному поражению.
Откровенно говоря, тогда мало кто обратил внимание на книгу офицера, не имевшего ни громкого имени, ни высокого положения, ни особых заслуг в сражениях отгремевшей войны. Но для самого де Голля его работа имела немаловажное значение: он набирался знаний и опыта, оттачивал свои прирожденные способности к размышлениям и анализу, постигал пути и методы борьбы с германской армией — а дальновидные люди, подобные ему, понимали уже, что новых столкновений с этим противником избежать не удастся. Шарль вернулся в родной дом только после подписания перемирия и фактического окончания войны. Радовала ли его победа, одержанная соотечественниками и их союзниками? Несомненно, радовала. Какой же солдат не гордится победой своей армии, своей страны? К тому же Франция сумела достичь — хотя и небывало дорогой ценой — почти всех поставленных политических целей, укрепила свое положение великой державы (правда, попав, как и Англия, в финансовую зависимость от США, которые поздно вступили в войну, но выиграли от нее, пожалуй, больше всех). Но к этой естественной радости и гордости примешивалось и глубокое разочарование. Матери Шарль откровенно признался:
— Я испытываю — и буду испытывать до конца дней своих — неописуемое сожаление. Мне ведь не удалось сыграть сколько-нибудь значительной роли в достижении нашей победы.
Эта фраза характеризует его лучше, чем долгие рассуждения дотошных авторов исторических трудов о жизни и
27


Шарль де Гол ль
деятельности де Голля. Из четырех с лишним лет войны он провел полтора года на фронте и больше двух с половиной — в немецком плену. Нет худа без добра: ему не довелось видеть своими глазами самый тяжелый период этой кровавой бойни, которая унесла жизнь миллионов людей во Франции и Англии, России и Германии, США и Японии, Италии и многих других странах по всему миру.
Вероятно, это помогло де Голлю избежать того страшного разочарования, крушения идеалов, душевной опустошенности, которые испытали множество солдат и офицеров, прошедших через мясорубку беспощадного и во многом бессмысленного столкновения двух противоборствующих лагерей. Не зря же ветераны той войны войдут в историю, с легкой руки Эрнеста Хемингуэя, под именем «потерянного поколения». Война потрясла их до глубины души, а привыкнуть к мирной жизни многие из них так и не смогли, и весь трагизм этого невероятного душевного надлома сумели с большой силой показать не только Хемингуэй, но и Э.М. Ремарк, А. Барбюс, Р. Олдингтон, Ф. Скотт Фицджеральд и другие талантливые писатели практически всех воевавших стран (быть может, кроме России, где две революции 1917 года и последовавшая жестокая гражданская война во многом вытеснили переживания, вызванные поражениями на фронтах Первой мировой). Для многих писателей книги о трагедии военного поколения стали началом будущей всемирной славы: они нашли миллионы читателей, которые живейшим образом откликнулись на рассказанную в этих книгах жестокую правду о Великой войне и разочарованиях наступившего мира.
В отличие от более молодых людей и множества своих сверстников, де Голль сохранил душевное равновесие и даже часть прежних, довоенных, иллюзий. Ему не давало покоя другое. Он не переставал мечтать о новых триумфах Франции, однако триумфами этими страна должна быть непременно обязана ему, Шарлю де Голлю, его горячему патриотизму, его талантам, его умению предвидеть события и руководить людьми в решающие моменты истории.


Глава 3
Служба в мирное время: успехи и разочарования
Сколь бы скромной ни была роль капитана де Голля в событиях Великой войны (как ее тогда модно было называть), Франция не оставила его подвиги без наград: он стал кавалером ордена Почетного легиона (этой награды Шарль был удостоен посмертно — предполагалось, что в бою под Дуомоном капитан был насмерть сражен вражеским штыком, и в указе о награждении его героизм ставился в пример прочим офицерам и солдатам). Получил он также еще один боевой орден — Военный крест, к тому же трижды был отмечен в приказах командования: во время войны офицеры всегда гордятся подобными упоминаниями как свидетельствами своей храбрости и успешных действий на поле боя. Но теперь война закончилась, возможности совершать новые подвиги на поле брани пока не предвиделось, и капитан де Голль был обречен продолжать службу в армии мирного времени.
29


Шарль де Голль
Весной 1919 года вся семья снова собралась вместе в фамильном имении. Семья де Голлей оказалась на редкость счастливой: три брата Шарля тоже воевали, как и он, имели ранения, были удостоены наград — и все остались живы! В те годы не так уж много было во Франции семей, которые могли бы похвастать такой удачей. И все же, несмотря на победные фанфары, несмотря на тихие семейные радости, Шарля снедали тревоги. Для них имелись основания, и достаточно серьезные.
Обстановка в стране кардинально изменилась по сравнению с памятными ему первыми днями войны. Куда подевался тот патриотический подъем, то ощущение национального единства, которые так живо ощущались летом 1914 года? К началу 1919 националистический угар выветрился без следа. Как уже говорилось, самого де Голля судьба уберегла от многих разочарований, но большинство французов — и рядовые солдаты, вернувшиеся с войны, и рабочие, и сельские жители — были недовольны политикой правительства, переложившего на плечи простого народа все экономические тяготы, связанные с дорогостоящей многолетней войной. Уже в 1917 году, то есть в период войны с ее неизбежными ограничениями демократии, во Франции бастовали 300 000 рабочих. Солдаты к тому же не могли забыть, как десятки, сотни раз их гнали буквально на убой — на ряды колючей проволоки, под огонь пулеметов, не могли забыть испытаний, выпавших на их долю за месяцы и годы, проведенные в окопах. Война завершилась, но конца испытаниям не было видно, и недовольство рядовой массы грозило перерасти в революционные волнения, подобно тому, как это произошло в России, Германии, Венгрии. Кое-где уже начались солдатские бунты — речь идет о тех, кто не был демобилизован и продолжал служить под ружьем, — и дело дошло до применения французской артиллерии против французских же солдат.
Де Голля эти события не могли не волновать до глубины души, а близорукость правительства рождала в нем глухое раздражение. Позднее, вспоминая то время, он напишет: Франция, «обессиленная от потерь и разрушений, потрясенная до
30


Глава 3. Служба в мирное время: успехи и разочарования
основания в своей социальной структуре и выведенная из морального равновесия, вновь пошла неуверенным шагом навстречу своей судьбе, в то время как ее режим, принимая свой прежний облик и отвергая Клемансо*, отказывался от политики величия и возвращался к хаосу». То, что происходило на родине, было для де Голля тягостным, и он с жадностью ухватился за возможность повоевать еще: польский генерал Юзеф Халлер вербовал среди французских офицеров добровольцев для войны против русских большевиков.
Польша, долгое время разделенная между Россией, Австрией и Пруссией (которую сменила объединенная Бисмарком Германия), теперь вновь появилась на политической карте мира, но этому государству, возникшему на обломках трех рухнувших империй, требовалось еще утвердить себя и доказать свое право на участие в европейских делах. Вполне естественно, что лидеры новой Польши искали союзников и покровителей среди держав-победительниц. Особенно важно им было заручиться расположением Англии и Франции. А одним из главных вопросов, по которым интересы руководителей Польши совпадали с интересами правящих кругов великих держав, как раз и было крайне враждебное отношение к новой России, возникшей после большевистского переворота в октябре 1917 года.
Пока шла война, и французы, и англичане были крайне заинтересованы в русских союзниках, вынуждавших Германию — а заодно и Турцию — воевать на два фронта. (Австро-Венгрия воевала преимущественно с Россией, отвлекая часть своих сил, однако, на итальянский фронт).
* Клемансо, Жорж Бенжамен (1841-1929) — французский государственный деятель, премьер-министр в 1906-1909 и 1917-1920 гг. Одно из главных действующих лиц Парижских мирных переговоров 1919 г.
31
Юзеф Халлер.


Шарль де Гол ль
В частности, длившиеся восемь месяцев бои под Верденом завершились для немцев провалом их планов вывести из войны Францию — во многом благодаря активности русских, проведших несколько крупных операций (в том числе известное наступление генерала Брусилова), что заставило немцев перебрасывать подкрепления не на Западный фронт, а на Восточный. Но в начале 1918 года большевики подписали в Брест-Литовске сепаратный мирный договор с Германией. Они обеспечили мир своей усталой стране, однако французам, англичанам и итальянцам пришлось теперь сражаться практически со всей немецкой армией. Правда, с весны 1917 года в окопах Западного фронта появились и американские войска, но по численности они значительно уступали русской армии с ее огромными людскими резервами, и к тому же не образовали какого-либо нового фронта.
На протяжении 1918 года Англия, Франция и США прилагали значительные усилия для свержения власти большевиков и восстановления Восточного фронта. К началу 1919 года последняя проблема утратила свою актуальность, но враждебность великих держав по отношению к новому режиму в России, тем не менее, нисколько не уменьшилась. Диктовалась эта враждебность довольно вескими экономическими и чисто политическими соображениями.
Во-первых, французские предприниматели, как и их коллеги из ряда других стран, потеряли — без какой-либо компенсации — все принадлежавшие им предприятия на территории, контролируемой Советами.
Во-вторых, в ходе войны правительство Российской Империи неоднократно брало займы у союзных стран — теперь эти займы можно было списать в убытки: большевики отказались выполнять обязательства прежнего правительства. А ведь страны-победительницы сами были обременены немалыми долгами правительству Соединенных Штатов. В надежде вернуть миллиарды золотых франков, фунтов стерлингов и долларов приходилось пока выплачивать новые займы — тем силам в России, которые стремились восстановить прежний режим.
32


Глава 3. Служба в мирное время: успехи и разочарования
В-третьих, радикальные преобразования в России подливали масла в огонь революций, зревших на Западе. И в Англии, и во Франции из среды левых партий выделялись наиболее решительные элементы, вступавшие в возникший как раз тогда Коминтерн — союз партий, создаваемых во многих странах по образу и подобию партии большевиков. Опаснее всего было то, что эти элементы пользовались поддержкой известной части солдат и матросов, которым никак не хотелось воевать, тем более не против немцев или турок, а против вчерашних товарищей по оружию. В ряде случаев союзники шли на прямую интервенцию и занимали своими войсками некоторые русские территории в целях поддержки тех сил, которые боролись против Советов. В частности, французские корабли стояли на рейде Одессы, крупного порта на Черном море. И на этих-то кораблях вспыхнули открытые мятежи, организованные французскими коммунистами и матросами из индокитайских колоний Франции. Подобные инциденты грозили распространиться и на другие воинские части. Широкую поддержку Советам оказывали также английские профсоюзы, что в итоге вынудило и Францию, и Англию воздержаться от прямого участия во внутренней борьбе за Россию, ограничившись дипломатическим бойкотом Советов, экономическим давлением на них и снабжением антибольшевистских сил оружием и снаряжением.
Вот почему вступление в игру новой польской армии на стороне этих сил всячески приветствовалось великими державами. В частности, французское правительство не только предоставило полякам необходимую помощь финансами и оружием, но и разрешило своим офицерам вступать на добровольной основе в польскую армию, сохраняя право на возвращение во Францию в прежней должности и звании. Опекать офицеров была призвана военная миссия во главе с генералом Максимом Вейганом, одним из помощников маршала Франции Фердинанда Фоша и будущим начальником Генерального штаба. Разумеется, в задачу миссии входила не только координация деятельности французов, нанявшихся на польскую службу, но и практическая помощь польским
33


Шарль де Голль
штабам в организации военных действий против России. Добровольцам, конечно же, никто не собирался подробно разъяснять суть французских интересов в войне против бывшего союзника. Пропаганда толковала все очень просто: большевики нанесли Франции удар в спину, бросив ее в решающий момент борьбы с немцами, и теперь должны понести за это наказание. Кроме того, Россию представляли как вероятного союзника Германии в следующей войне против Франции — таким образом, война против Советов становилась как бы войной и против немцев, за будущее Франции.
Желающих подраться на новом фронте отыскалось не так уж мало, и де Голль был среди них. Поначалу он обучал польских офицеров тактике непосредственно во Франции, затем перебрался на Вислу и стал учить своих младших коллег уже на месте. Он вступил в ряды польской армии, где ему присвоили звание майора. Жаль только, что во Франции это не признавалось, и на родине он оставался в прежнем чине. Но в его новом звании на берегах Вислы желающие могут усмотреть известную иронию. И в польской армии, и во французской знаки различия офицеры и генералы носят не только на погонах, но и на фуражках (кепи). Например, польский майор должен носить на фуражке две звездочки. Во Франции они указывают на чин бригадного генерала. Пройдет еще два десятилетия, прежде чем Шарль де Голль получит такое право у себя на родине — и выше этого звания он в военной иерархии так и не поднимется, хотя и заслужит почетное право именоваться впредь генералом. Так что полученные в Польше звездочки станут символом того потолка, которого де Голль сможет достичь на военном поприще.
Преподавание преподаванием, но под маской холодного высокомерия, как уже говорилось, в де Голле скрывалась
Максим Вейган.
34


Глава 3. Служба в мирное время: успехи и разочарования
горячая душа настоящего бойца, да и храбрости ему было не занимать. И летом 1920 года, когда события на фронтах накалились до предела (Польша поначалу терпела поражения от красных войск Тухачевского, ставшего к тому времени уже командующим фронтом, и его коллеги Егорова, бывшего царского подполковника), новоиспеченный «польский» майор не выдержал и попросился на передовую. Он стал командовать смешанным пехотно-танковым отрядом сначала на Волыни, а затем под Варшавой. Де Голль снова проявил отвагу и воинское мастерство и был за это отмечен в приказе генерала Вейгана.
Полякам удалось переломить неудачный для них ход боевых действий, они перешли в наступление, но изменилась как военная, так и общая политическая ситуация: на Юге России развернулось наступление войск барона Врангеля, и Советы быстро пошли на невыгодное перемирие с Польшей, уступив ей немалые спорные территории на Украине и в Белоруссии: красным было остро необходимо перебросить против Врангеля те силы (в том числе Конную армию Буденного), которые завязли в боях с поляками.
Снова наступил мир, и снова де Голль оказался не у дел. В феврале 1921 года он вновь оказался на родной земле, чтобы надеть привычную форму и вернуться к рутинным обязанностям французского капитана. Поляки на прощание наградили храброго «военного советника» своим недавно учрежденным воинским орденом св. Венцлава (Вацлава). Со временем, поостыв после сражений, де Голль стал критически относиться к своему участию в войне Польши с Советами. Ряд серьезных биографов прямо называет его участие в этой войне «польской авантюрой», а сам де Голль в «Военных мемуарах», повествуя довольно подробно о поре своей юности и молодости, посвящает двум годам, отданным Польше, всего- навсего пять слов. Даже этот человек, славившийся непомерным самомнением, не нашел в ней ничего такого, чем мог бы гордиться. И эта война, как и мировая, принесла ему не только награды и благосклонность начальства, не только признание со стороны боевых товарищей, но и горькие разоча¬
35


Шарль де Гол ль
рования — в данном случае он, склонный к критическому анализу, судя по всему, не увидел высокого смысла в том, чем ему пришлось заниматься на деле. Во всяком случае, ничего общего с борьбой против ненавистной Германии он на польской войне не увидел.
По возвращении на родину Шарль занялся устройством своей личной жизни. Ему уже исполнилось 30 лет — тот возраст, когда набожному католику и потомственному дворянину приличествует подумать о продолжении своего славного рода. Между тем, подходящей девушки на примете у него до сих пор не было. В отношениях с девушками Шарль, образцовый сын римско-католической церкви, проявлял крайнюю сдержанность и строгость нравов, достойную скорее английского пуританина. Он даже Филиппа Петена, в то время обожаемого им командующего, известного всей Франции героя войны, едва ли не «рыцаря без страха и упрека», порицал за чрезмерное увлечение прекрасным полом.
Но — было бы желание, а средства к его исполнению найдутся. Помогла дальняя родственница, некая мадам Данкен, крестница Анри де Голля. Она, как и мать Шарля, происходила из богатых горожан Кале и хорошо представляла, кто из знакомых ей девушек — а знала она в небольшом городе практически всех, заслуживающих внимания почтенной семьи де Голль, — лучше всего подойдет для храброго, умного, решительного, но чересчур серьезного и даже сурового капитана. Однажды мадам Данкен в доверительной беседе рекомендовала вниманию матери Шарля скромную, красивую и отлично воспитанную девицу — Ивонну Вандру, чей отец владел несколькими кондитерскими фабриками в Кале, Дуэ и Дюнкерке.
Вообще-то поначалу семейный бизнес был основан на выращивании и продаже табака: предки отца девушки происходили из Голландии, где разбогатели на распространившейся в Европе привычке курить листья вывезенного из Нового Света экзотического растения. Переселившись во Францию, семейство ван Дроог постепенно переняло привычки и обычаи своей новой родины, изменило фамилию так, чтобы она
36


Глава 3. Служба в мирное время: успехи и разочарования
звучала на французский лад, и стало производить сигары на построенной уже здесь фабрике. Со временем табачная промышленность была национализирована — во Франции, славящейся своим виноделием на весь мир, государственная монополия на производство и продажу алкогольных напитков немыслима, в отличие от многих других стран. Вот и пришлось правительству сделать источником доходов казны табачные изделия, а ван Дроогам — простите, уже давно Вандру — переключиться на изготовление бисквитов, более безопасных для здоровья потребителей, но пользующихся во Франции не менее устойчивым спросом, чем вино, и во всяком случае более популярных, чем сигары.
Древние голландские корни потенциальной невесты нисколько не смутили патриотически настроенного де Голля: в жилах его далеких предков тоже текла фламандская кровь, родственная голландской. Любопытно, что даже элемент «де» в его фамилии — это не традиционный для французского дворянства предлог притяжательного падежа, обычно предшествующий названию замка или иного владения (порой целой области), принадлежащего этому дворянину. В данном случае «де» — фламандский артикль, который предшествует прозвищу: имя предка Шарля — Жеан де Голль — можно истолковать как «Иоанн Галл», то есть Иоанн Француз (французы и ныне не забывают, что в давние времена их страна, населенная кельтскими племенами, звалась Галлией). Нормандия издавна имела самые тесные связи с Фландрией (той частью сегодняшней Бельгии, где преобладает население, родственное голландцам), и нормандская знать, происходившая от завоевателей-викингов, за долгие века в немалой степени сроднилась и смешалась и с франками, германским племенем, покорившим эти края задолго до морских разбойников, и с рыцарями соседних областей, Фландрии в особенности.
Зато по материнской линии Ивонна принадлежала к благородному дворянству, как и сам Шарль: еще полтора века назад ее предок, полковник французской королевской армии, сражался против англичан за независимость их североамери¬
37


Шарль де Голль
канских колоний. В тогдашних битвах он был близким помощником прославленного генерала маркиза де Лафайета — одного из главных героев Американской революции, личного друга Джорджа Вашингтона, затем вернувшегося на родину и ставшего ненадолго фактическим диктатором при лишенном реальной власти короле Людовике XVI в первые годы Великой Французской революции. Предок Ивонны тоже не остался за океаном и, надо полагать, не покинул своего генерала в исторических событиях тех бурных лет. Как бы то ни было, буржуазная семья Вандру сохранила за собой старинный замок Сетфонтэн в Арденнах — свидетельство славного прошлого благородных предков, которое всегда ценилось в высшем свете Франции, не забывавшем монархических традиций и символов.
Короче говоря, по всем «объективным данным» Ивонна вполне устраивала требовательное и гордое семейство де Голль. Ей минуло 20 лет, и училась она в коллеже святой Агнессы, основанном в свое время монахами доминиканского ордена — чем не пара для Шарля, получившего воспитание у отцов-иезуитов?
Было, правда, одно-единственное препятствие чисто субъективного характера: Ивонна давно решила, что она ни в коем случае не станет женой офицера. Вероятно, образованной и утонченной девушке они казались слишком ограниченными и целиком поглощенными скучными обязанностями службы: уставами, строем, тактическими приемами и тому подобным. Да и служба в гарнизонах, в маленьких провинциальных городках предоставляет не слишком-то много возможностей для развития способностей молодой культурной женщины. Но проницательная мадам Данкен, хорошо знавшая и саму Ивонну, и ее семью, не сомневалась, что такая сильная лич¬
Ивонна де Голль, 1968 год.
38


Глава 3. Служба в мирное время: успехи и разочарования
ность, как Шарль, сумеет покорить девушку и переменить ее неблагоприятное мнение о военных.
Между Советами и Польшей осенью 1920 года было заключено перемирие, и майор польской армии де Голль приехал на родину в отпуск. Не теряя драгоценного времени, молодым людям организовали встречу на выставке картин — традиционном парижском Салоне. Остановились они у детского портрета сына поэта и драматурга Эдмона де Ростана. Здесь-то уж Шарль, глубоко любивший Ростана и не забывший выученного им наизусть «Сирано», смог блеснуть своими познаниями в поэзии, а заодно приподнять завесу над теми идеалами, которые вдохновляли его с ранней юности. Вечерний чай они, направляемые чуткой рукой мадам Данкен, пили вместе со своими родными в кондитерской на Елисейских полях. Шарль и Ивонна сидели рядом и имели возможность вдоволь наговориться, удовлетворяя возникший интерес друг к другу.
Капитан с боевыми орденами на груди, серьезный, сдержанный, но такой любезный и широко образованный, самостоятельно мыслящий, никак не походил на грубоватого и ограниченного солдафона, какими представляла себе всех военных молодая девушка. Пуританская строгость морали вовсе не мешала ему проявлять свойственную французам галантность и обходительность, а стеснительность и робость вообще были не в характере де Голля. Бравый капитан всерьез заинтересовал ее, и Ивонна лишь волновалась из-за своей миниатюрной фигурки: не находит ли рослый и сильный Шарль ее слишком уж маленькой для него? Эти наивные опасения не оправдались, и подтверждение не заставило себя долго ждать. Не прошло и недели, как Ивонна и ее брат Жак получили приглашение в Версаль — на бал в Политехнической школе (одном из лучших вузов Франции). Там к ним сразу же подошел де Голль и с любезного разрешения Жака Ван- дру пригласил Ивонну на танец, заааадев ею на весь вечер. После шестого вальса Ивонна подошла к брату и сказала:
— Капитан де Голль сделал мне предложение.
— И что ты ему ответила?
39


Шарль де Гол ль
— Согласилась, — спокойно сообщила сестра.
Еще через несколько дней было официально объявлено о помолвке, а через полгода, как принято, состоялась свадьба. Венчание происходило 6 апреля 1921 года в родном городе невесты (а также бабушки и матери самого Шарля), в старинной церкви Нотр-Дам-де-Кале, украшенной монументальными статуями императора Карла Великого и короля Людовика Святого. С детства Шарль был влюблен в историю Франции, и она, в свою очередь, не отказывалась радовать его сердце частыми напоминаниями о себе и своих героях. В лице этих героев сама Франция словно благословляла брак Шарля де Голля и оживляла его мечты о великих подвигах во славу отчизны. Как видим, храбрый офицер действовал в сердечных делах примерно так же, как и на поле боя — смело, напористо, даже не помышляя о возможности отступления или поражения. Судя по всему, Ивонна очаровала его не меньше, чем он ее (в противном случае склонный к независимости Шарль, человек давно уже взрослый и самостоятельный, при всем почтении к матери вряд ли согласился бы на брак только по ее желанию да по уговорам крестницы отца) — и все решилось быстро, без малейших колебаний и без долгих ухаживаний. Следует признать, что развитая интуиция не подвела ни самого де Голля, ни его умную и утонченную избранницу: они прожили вместе почти полвека, и ни разу (насколько это вообще может быть известно) между ними не возникало серьезных размолвок. Супруги де Голль воспитали троих детей: сына Филиппа и дочерей Элизабет и Анну. Сын-первенец родился через три дня после Рождества 1921 года и был наречен в честь тогдашнего отцовского кумира — маршала Франции Филиппа Петена. Жили молодые в Париже, на левом берегу Сены, а лето проводили в Арденнах, в замке семьи Вандру.
Шарль быстро решил важный вопрос о выборе спутницы жизни, но с местом службы так легко и быстро определиться капитану не удалось. Ему пришлось снова съездить в Польшу, окончательно закрыть свой договор о службе в польской армии (де Голль вежливо, но твердо отклонил предло¬
40


Глава 3. Служба в мирное время: успехи и разочарования
жение остаться в Польше, которая нуждалась в опытных и знающих свое дело офицерах), и лишь 1 октября 1921 года он вновь получил назначение на должность в вооруженных силах Франции. Капитан де Голль стал ассистентом профессора (доцентом) военной истории в ведущем военно-учебном заведении страны — Сен-Сире.
Назначенный ему предмет он по-настоящему любил и хорошо знал. Имелся и некоторый опыт преподавания: в Ингольштадте, где было много пленных офицеров союзных армий, капитан не раз делал для них доклады по истории Франции и ее армии; польским слушателям он читал преимущественно лекции по тактике, но примеры приводил, разумеется, из истории тех войн, в которых участвовала Франция. Однако теперь перед ним стояла более сложная задача. Доклады в Ингольштадте носили скорее товарищеский характер, а слушателями были офицеры, окончившие хотя бы училища, а то и академии в своих странах. Лекции полякам, которые почтительно относились к французскому «советнику» (пусть и со звездочками польского майора на фуражке), приходилось читать через переводчика.
В Сен-Сире предстояло систематически обучать молодых кадетов, а де Голль не настолько давно сам принадлежал к этой категории, чтобы позабыть, как нелегко завоевать доверие и уважение в этой среде, склонной (не меньше штатских студентов) к зубоскальству и насмешкам над преподавателями — За спиной, разумеется, без явного нарушения воинской субординации, да только такие вещи быстро становятся достоянием всего училища. У де Голля были основания несколько опасаться своих слушателей в этом отношении: сама его фигура — долговязая, несколько нескладная — вместе с размашистыми резкими жестами и своеобразным гортанным голосом уже могла дать повод к насмешкам. К тому же на лекциях неизменно сдержанный офицер, не терявший хладнокровия даже под ураганным огнем противника, буквально впадал в экстаз, настолько восхищала его славная военная история родной страны. В этом и крылась главная опасность: при такой манере стоит лишь чуть-чуть забыться, перейти некую неви¬
41


Шарль де Голль
димую грань — и чрезмерная патетика восторженного преподавателя вполне способна вызвать не только насмешки за его спиной, но и пренебрежительное отношение слушателей к самому предмету, а уж этого допустить де Голль никак не мог. Он хотел, конечно, завоевать уважение кадетов к себе как преподавателю, но еще больше ему хотелось, чтобы будущие офицеры прониклись осознанием величия Франции и ее истории. Ведь только при этом условии, считал де Голль, они будут способны защищать родную страну до последней капли крови и громить врагов беспощадно, до полной победы.
И лекции в Сен-Сире раскрыли еще одну грань талантов Шарля де Гол ля: он оказался отличным оратором. Только хороший, одаренный и опытный оратор может позволить себе часто прибегать к патетике и не быть при этом смешным, не допустить, чтобы слова его звучали слишком напыщенно, а потому фальшиво. Капитан сумел читать свои лекции так, что высокие слова звучали правдиво, естественно, захватывая аудиторию и заставляя ее вместе с лектором восхищаться мужеством, героизмом и немеркнущей славой предков. Если верить сохранившимся запискам одного из кадетов, некоего Лекока, то де Голль действительно не жалел ни красок, ни эмоций, когда рассказывал о доблести французской армии. Разумеется, он приукрашивал грубую действительность военной истории, но поступал так с благими целями — это помогало ему решать задачу патриотического воспитания слушателей, вселять в них обязательное для офицера чувство гордости своей страной и ее вооруженными силами.
Однажды он рассказывал о крайне неудачной для Франции войне 1870 года, в том числе о сражении при Фреш- виллере. Из-за бездарных генералов, которые запутались в передвижениях собственных войск, 35 000 французов были тогда вынуждены противостоять в этом районе 135 000 немцев. (Разумеется, сам де Голль не мог употребить столь резкое выражение, компрометирующее высшее военное командование в глазах кадетов. Он сказал, что такая «накладка» произошла якобы по вине одного из штабных офицеров — это опять же служило педагогическим целям, внушая каде¬
42


Глава 3. Служба в мирное время: успехи и разочарования
там мысль о личной ответственности каждого офицера за порученное дело). Французские солдаты проявили в боях стойкость и мужество, но потерпели жестокое поражение от намного превосходящих сил противника. Де Голль так закончил рассказ об этом трагическом эпизоде французской военной истории:
— И вот, господа, маршал Франции Мак-Магон со слезами на глазах идет среди своих солдат. Вдруг один старый сержант-пехотинец обращается к нему с вопросом: «Господин маршал, неужели мы испугались смерти?» — В этот момент де Голль ударяет кулаком по кафедре, его голос звенит от едва сдерживаемого волнения. — Нет, они не испугались смерти! Встаньте, господа, чтобы почтить память людей, удрученных несчастьем, но не потерявших ни достоинства, ни мужества!
Его слушали, затаив дыхание, лица кадетов то бледнели, то краснели, на глазах у некоторых выступали слезы.
Впоследствии это красноречие, это искусство возвышенно и в то же время убедительно говорить о славе Франции сыграет исключительно важную роль в политической карьере де Голля и станет одним из ключевых элементов в создании образа защитника страны, ее вождя и в какой-то мере даже символа нации. Но, обучая юношей, де Голль и сам не забывал о необходимости пополнять знания, совершенствовать свои воинские таланты и умения. По-видимому, здравый смысл и практицизм, унаследованный от предприимчивых буржуа, предков по материнской линии, перевешивали в его характере то невероятное самомнение, о котором любят рассуждать все биографы этого выдающегося деятеля. В ноябре 1922 года он, успешно выдержав вступительные экзамены, становится слушателем Высшей военной школы — французского эквивалента академий генштаба в других странах.
Этот шаг лишний раз свидетельствовал о том, что де Голль твердо следовал по избранному в юности пути профессионального военного. Тем самым он проявлял и принципиальность, и независимость характера, поскольку престиж военной профессии во Франции к тому времени не только не вырос, но даже понизился по сравнению с довоенной порой.
43


Шарль де Голль
Это может показаться в высшей мере странным: ведь не так давно страна вошла в число главных держав-победительниц в мировой войне. Разве армия не сыграла решающую роль в достижении победы, в укреплении позиций Франции как великой державы? Французы в большинстве своем в то время отвечали на этот вопрос так: «Войну выиграли гражданские».
Имелось в виду, что в начальный период мировой войны кадровая армия оскандалилась, потерпев поражения и уступив немцам изрядную часть французской территории. Лишь позднее, по мере того как в армию вливались резервисты, то есть люди, давно отслужившие свое и занимавшиеся мирным трудом, положение стало выравниваться, и в конечном итоге французам вместе с их союзниками удалось все же осилить агрессивных и могучих тевтонов. Поэтому простые люди были убеждены, что и в могиле Неизвестного солдата на площади Этуаль (площади Звезды) покоятся останки не профессионального военного, а павшего под Верденом рядового
Шарль де Голль возлагает венок на могилу Неизвестного солдата на площади Этуаль, Париж, 1944 год.
44


Глава 3. Служба в мирное время: успехи и разочарования
гражданина, одного из многих безвестных героев минувшей войны.
Так что гордость победой не означала гордости вооруженными силами, и эти настроения не могли не учитываться правящими кругами страны. Кроме того, новой войны в обозримом будущем не предвиделось. Германия многим казалась надежно связанной по рукам и ногам жесткими статьями Версальского договора, ее армия и вооружения были под строгим контролем победителей — мало кто был в те годы настолько прозорлив, чтобы предвидеть неминуемое крушение Версальской системы с вытекающими из этого трагическими последствиями. А помимо Германии ни одна держава не представляла для Франции непосредственной угрозы. Удивительно ли, что при таких условиях власти старались экономить на содержании вооруженных сил, как бы компенсируя непомерные расходы военного времени?
Как раз в 1922 году, когда де Голль готовился к экзаменам в Высшую военную школу, парламент принял решение о сокращении срока воинской службы для солдат и сержантов вдвое: с трех лет до полутора. Это, ясное дело, означало и резкое сокращение численности вооруженных сил. Одновременно пошатнулось и материальное положение офицеров: инфляция после войны набирала бешеные темпы, тогда как жалованье росло черепашьим шагом. И все же находились такие упрямцы, как де Голль, которые и в этих условиях, несмотря на далеко не радужные перспективы своей службы, отдавали все силы, все знания и умения той армии, которую они продолжали считать залогом независимости и могущества Франции.
Итак, де Голль снова «сел за парту», хотя учеба в Академии Генерального штаба существенно отличалась от обучения в Сен-Сире. В Высшей военной школе готовили уже не просто офицеров, а будущих генералов, способных командовать крупными соединениями, руководить высшими штабами и решать в случае войны задачи стратегического масштаба и значения. Любой офицер, попавший в такое учебное заведение, справедливо считает его важной ступенью предстоящей
45


Шарль де Голль
профессиональной карьеры. Для де Голля же, не оставившего мечты о своем особом, очень высоком предназначении, это был необходимый этап в подготовке не просто к подвигам на полях сражений, но к роли вождя, спасающего Францию в решающий момент ее истории. Скрывать свои мысли он не находил нужным.
— Я чувствую, что вам суждено великое будущее, — сказал ему однажды сокурсник, будущий генерал Шовен.
— Я чувствую то же самое, — ответил Шарль совершенно серьезно, с глубокой убежденностью.
Впрочем, несмотря на такое явное самомнение, товарищи по учебе если и не любили де Голля, то отдавали ему должное. Например, капитан Андре Лаффарг, темпераментный южанин и тоже будущий генерал, посвятивший знаменитому соученику немало страниц в своей автобиографической книге «Пехотинец из Гаскони», высказывает немало откровенных критических замечаний в адрес своего товарища (книга вышла в свет в 1962 году, когда де Голль уже четыре года занимал пост президента Республики).
Он упрекает де Голля в неуравновешенности, в немыслимом упрямстве, все в том же самомнении: «Он держался необыкновенно прямо и ходил, выпятив грудь, с необыкновенной важностью, словно памятник самому себе». И в то же время Лаффарг, дорожа объективностью, замечает: «Превосходя нас своим высоким ростом, он нисколько не казался высокомерным и склонным помыкать другими. Более молчаливый и менее экспрессивный, конечно, чем большинство из нас, он всегда оставался общительным, умеющим сказать в общей беседе свое слово, часто с оригинальностью и юмором». Конечно, де Голлю, человеку незаурядному во многих отношениях, юмор вовсе не был чужд, но кажется, что и в его шутках проскальзывает не столько желание повеселить окружающих, поделиться с ними хорошим настроением, сколько стремление к философским обобщениям и совершенно явное пренебрежение к простым смертным. Так, однажды в Высшую военную школу приехали — в порядке обмена — несколько офицеров из соседней Испании. В их честь устро¬
46


Глава 3. Служба в мирное время: успехи и разочарования
или вечер, в программе которого было и пародийно-шутливое изображение корриды, без которой невозможно представить себе национальный дух этой страны. В большом зале школы, где обычно служили мессы, гостеприимные хозяева изображали тореадоров, быков, пикадоров и их лошадей. Де Голль, конечно же, не стал «опускаться» до личного участия в представлении, но присутствовал в зале вместе со всеми. «Де Голль двигался посреди этой кутерьмы, словно огромный молчаливый призрак, — вспоминал Лаффарг, — не участвуя в разыгрывании корриды, но не теряя из виду ни одной детали. Когда я, галопируя во весь дух и неся на спине товарища, оказался поблизости от него, я услышал, как он произнес своим гортанным голосом: “В любом объединении двух людей один всегда везет на себе другого”».
Понятно, что такие реплики надолго откладывались в памяти тех, кто окружал де Голля. Однако он довольно близко сходился с некоторыми сокурсниками, состоявшими в равных с ним званиях, а трех из них регулярно приглашал к себе домой, еженедельно ведя с ними беседы за дружеским столом. Теплые отношения связывали в ту пору де Голля и с человеком, намного старшим по положению — его бывшим полковым командиром, а ныне маршалом Франции Петеном. Тот не раз приглашал молодого офицера в гости, подолгу говорил с ним, признавая выдающиеся способности своего подчиненного и проча де Голлю большое будущее. Петен стал крестным отцом сына де Голля и подарил ему свой портрет с надписью, выражавшей пожелания, чтобы маленький Филипп унаследовал блестящие качества своего отца.
Блестящие качества у Шарля де Голля, несомненно, были — и среди них задатки настоящего полководца, о которых свидетельствуют и многие эпизоды его обучения в Высшей воен¬
Филипп Петен в гражданской одежде, 1930 год.
47


Шарль де Гол ль
ной школе. Увы, раскрыть эти качества в полной мере он так и не смог — вернее, ему не позволили это сделать время и господствовавшая военная доктрина. После победы в Первой мировой войне во Франции, как и в союзных ей странах, опыт этой войны стали неоправданно абсолютизировать. Военная мысль в высших эшелонах командования как бы застыла, судорожно цепляясь за те условия, которые существовали в 1914-1918 годах, и за те приемы и методы, которые позволили странам Антанты взять в итоге верх над Центральными державами (или, как их еще называют, странами Четверного блока).
Схематически можно изложить основные положения, продиктованные этим опытом, в следующем предельно кратком виде: самая выгодная стратегия — оборона; всякое передвижение войск с занятых ими позиций, то есть всякий маневр, опасны, а потому нежелательны; решающий фактор в достижении победы — подавляющая огневая мощь. Иными словами, специфика Первой мировой войны — стратегическая оборона в условиях длительной позиционной войны — объявлялась венцом военного искусства, как будто бы прекратилось развитие истории, а с нею и развитие новых видов вооружения и боевой техники (в частности, танков, броневиков, авиации, автомобильного транспорта), предполагающих активные действия маневренных частей и соединений: выход во фланг и тыл противника, его окружение и т.п., — что впоследствии и наблюдалось в огромных масштабах на полях битв Второй мировой войны. Сообразно основополагающим принципам, закрепленным во французской военной доктрине, всякий командующий должен был заранее выбрать поле боя, создать там значительное превосходство своих огневых средств и... терпеливо ждать, пока противник послушно придет и подставит себя под огонь. Маневрирование осуждалось, и даже более того: считалось, что заранее разработанные командованием планы и формы ведения боя нельзя изменять ни при каких обстоятельствах. Если обстоятельства не позволяют проводить план в жизнь, надо не менять план,
48


Глава 3. Служба в мирное время: успехи и разочарования
а выжидать, пока изменятся сами обстоятельства. Сегодня подобные принципы военной доктрины (сыгравшие немалую роль в молниеносном разгроме французской армии немцами в мае-июне 1940 года) могут вызвать лишь недоумение. Но в начале 1920-х годов их коренной порок — отказ от учета объективных условий, быстро и зачастую непредвиденно меняющихся в ходе боевых операций, — могли видеть лишь по-настоящему мыслящие люди, знакомые и с теоретическими положениями логики и философии, и в то же время имеющие практический боевой опыт в различных обстоятельствах.
Де Голль, как мы знаем, был хорошо знаком и с аналитическим мышлением, и с практикой боевых действий, причем именно в разных условиях. Все же и война Польши против Советов, во многом его разочаровавшая, дала капитану определенный опыт реальных боев в условиях, которые значительно отличались от тех, с которыми он познакомился в окопах начального этапа Первой мировой. Можно считать ту войну на Востоке локальной, однако в ней были задействованы большие массы войск. И успех той или иной стороны (сначала наступление красных, едва не дошедших до Варшавы, затем контрнаступление поляков, сумевших захватить еще более обширную территорию) определялся как раз подвижными крупными соединениями, которые перебрасывались на неожиданные для противника направления. В этой маневренной войне генерал Пилсудский переиграл Тухачевского, тоже умевшего маневрировать — этот опыт молодой русский командующий приобрел в достатке на русской гражданской войне, где его непосредственными противниками выступали царские генералы. А майор польской армии де Голль, который командовал смешанным мобильным отрядом танков и пехоты, сумел оценить преимущества нового вида вооружений, даже при том, что танки тогда были весьма неуклюжими, слишком тяжеловесными, да и было их очень мало. Де Голль с тех пор, на собственном опыте ознакомившись с этим новым оружием, стал активным сторонником и пропагандистом его массового применения ради
49


Шарль де Голль
достижения перевеса над противником, прорыва вражеской обороны и последующего развития успеха в глубину. Кроме того, он не понимал, как может командир игнорировать реальную обстановку, складывающуюся на его участке и к тому же постоянно изменяющуюся.
Такие воззрения в ту пору считались «еретическими», и на занятиях по теории де Голль не спешил их высказывать, дабы не нарываться на совершенно не нужные ему неприятности. Он лишь задавал вопросы, нередко ставившие в тупик преподавателей, которые благоговели перед господствующей доктриной. Но летом 1924 года слушатели Высшей военной школы на маневрах в Лотарингии должны были перед выпуском показать свои тактические умения, командуя крупными воинскими соединениями. Де Голлю выпало командовать армейским корпусом.
Вот тут он развернулся во всю ширь своих способностей и глубоко осмысленного опыта, приобретенного в ходе двух не похожих одна на другую войн. Он принимал совершенно нестандартные решения, активно маневрировал своими войсками и уверенно разгромил условного противника. Это привело в ярость его преподавателя тактики: оригинальные решения капитана противоречили всему, чему старательно учил своих слушателей полковник. Для того главным правилом было: лучше потерпеть поражение, чем хоть немного отступить от правил и строгих инструкций. Он набросился на де Голля, обвиняя его в кощунственном пренебрежении военной доктриной.
— Господин полковник, но ведь я же выиграл сражение! — резонно возразил де Голль.
Сокурсники считали, что лучше было ему это сражение проиграть: карьера де Голля застопорилась. Преподаватель тактики дал ему следующую характеристику: «Интеллигентный, образованный и серьезный офицер; показал блестящие способности и большие перспективы будущего роста. К несчастью, его бесспорные высокие качества снижаются чрезмерной самоуверенностью, нетерпимостью к чужим мнениям, его позой короля в изгнании...»


Глава 4
Приобщение к политике
По окончании высшей военной школы де Голль так и остался капитаном и пробыл в этом чине в общей сложности двенадцать лет — с 1915 по 1927. Когда-то самый молодой капитан французской армии, он постепенно превращался в старейшего обладателя этого звания. И назначение, несмотря на высокие оценки, он получил не в Генеральный штаб, куда обычно направлялись лучшие выпускники, а в штаб так называемой Рейнской армии, стоявшей тогда в Рурской области Германии. Де Голль уже провел в Германии два с половиной года в качестве пленного, теперь он вернулся туда офицером оккупационной армии, однако это не принесло ему удовлетворения — более того, он был удручен и тем, что увидел, и той ролью, которую ему невольно пришлось играть в очередной политической авантюре французского правительства.
Дело в том, что сразу после подписания перемирия в ноябре 1918 года немецкие войска были выведены со всех занятых ими в ходе военных действий территорий. Эльзас
51


Шарль де Голль
и Лотарингия, почти полвека находившиеся под господством Германии, возвратились в состав Франции. А Рейнская область, прилегающая к ним с востока, была оккупирована союзными войсками: англичанами, французами, американцами и бельгийцами. Основную часть этой области заняли французские войска, сведенные в так называемую Рейнскую армию. Версальский мир закрепил это положение, и французы оставались на Рейне до 1930 года, а в Сааре — до 1935.
Когда де Голль еще только начал учиться в Высшей военной школе, в январе 1923 года, произошли следующие события, обострившие общую ситуацию. Измученная войной Германия была не в состоянии вовремя и в полном объеме выплачивать наложенные на нее Версальским миром репарации. Французское правительство Пуанкаре решило силой заставить немцев платить, как положено. Оно решило — в целях устрашения и для демонстрации своей готовности любой ценой принудить побежденного противника к выполнению обязательств по мирному договору — ввести войска и в богатый углем Рур. Для этого были выделены пять французских и две бельгийских дивизии.
Оккупация Рурской области французскими войсками.
52


Глава 4. Приобщение к политике
Французские солдаты в Дортмунде в период оккупации Рурской области.
Как известно, Рур с его шахтами и заводами неразрывно связан с Эльзасом и Лотарингией. Изобилующие железной рудой, они тесно переплетены интересами с угольным бассейном Рура и вместе с ним образуют крупнейший металлургический комплекс, роль которого очень велика для экономики и Франции, и Германии. Занятие угольного бассейна сулило французским предпринимателям-металлургам огромные прибыли.
Но важнейшие союзники — США и Англия — неожиданно оказали поддержку не дружественной им Франции, а вчера еще враждебной Германии. Во-первых, другие великие державы отнюдь не были заинтересованы в чрезмерном обогащении Франции — их в первую очередь интересовала выплата репараций, предназначенных им самим, да и рост французской металлургии не отвечал интересам англичан и особенно американцев, которые старались сбывать в Европу продукцию своих предприятий, к тому же по завышенным ценам. Во-вторых, в Германии, вынужденной из-за своего
53


Шарль де Голль
тяжелого экономического положения подписать договоры с Советской Россией (которую другие западные державы по-прежнему упорно игнорировали), они видели потенциальный оплот и даже возможную ударную силу в борьбе против набиравшего силы большевизма. В силу описанных нами выше причин, посылать против России свои войска ни США, ни Англия (как и сама Франция) уже не хотели — так почему не использовать в качестве пушечного мяса немцев, которых все равно не жалко? Но если иметь в виду такую перспективу, то нельзя слишком туго завинчивать гайки. Нужно дать Германии возможность собраться с силами, иначе она не только не сможет никому — в том числе и большевикам — противостоять, но, что еще хуже, сама может подвергнуться большевизации.
В самом деле, одну революцию Германия уже пережила (в ноябре 1918 года), и вот-вот могла вспыхнуть другая, более радикальная, а причины широкого недовольства в стране, причем в самых различных слоях населения, как раз и крылись в ее исключительном обнищании — огромные ресурсы поглотила проигранная война, а теперь еще приходилось экономить каждую марку, чтобы выплачивать неподъемные репарации.
Таким образом, союзники остались недовольны непродуманными (и не согласованными с ними) действиями французского правительства, а среди немцев усилились настроения крайнего национализма и даже агрессивного шовинизма, подогретые вторжением в страну чужеземных войск и беззастенчивым грабежом ее природных богатств — тогда как сами немцы буквально сидели на голодном пайке. И правительство Веймарской республики, у которого не было ни сил, ни возможностей особенно спорить с победителями, все же не могло игнорировать царившие в народе настроения. В итоге Франция стала получать репараций не больше, а даже меньше, чем до ввода войск, и к концу 1924 года эти войска пришлось вообще вывести из Рура, чтобы не нагнетать напряженность в отношениях и с Германией, и с собственными союзниками.
54


Глава 4. Приобщение к политике
Де Голль (и не он один) расценил всю эту возню как очередное унижение Франции и ее армии по вине тупоголовых политиков, не способных видеть дальше своего носа и достойно отстаивать подлинные интересы великой страны. Он пробыл в Рейнской армии всего три месяца (до вывода дополнительных войск из Рура), но и за это время не мог не почувствовать, как растет, будто на дрожжах, немецкий национализм, как крепнут те силы, которые нацелены на реванш за поражение — а это ведь означало неминуемую новую войну, и опять в мировом масштабе.
Как раз в это время капитан и решился на издание своей книги «Раздор в стане врага». Написана она была давно, не раз отредактирована с учетом новых данных, которые стали известны уже по окончании войны, и готова к встрече с читателем. Были, однако, достаточно веские причины, по которым де Голль несколько лет воздерживался от ее публикации.
Ему нелегко было решиться вынести свои размышления на суд читателя, ибо тем самым он вновь выступил бы открыто против сложившихся традиций и неписаных законов французской армии. Такое выступление сочли бы более резким, нежели его несогласие с догмами стратегии и тактики. Как и во многих странах той эпохи, во Франции офицерский корпус представлял собой замкнутую касту, ревниво оберегавшую свой мирок от посторонних взглядов. Армия была полностью закрыта от какого бы то ни было контроля общественности, от всякой критики, тем более со стороны рядовых граждан. Считалось бессмысленным и даже предосудительным выносить на обозрение штатских, ничего не смыслящих в делах военных, любые вопросы, касающиеся вооруженных сил. Тем паче такой шаг считался недопустимым для младшего офицера, каковым оставался капитан де Голль. Дело такого офицера — докладывать командованию обстановку на его служебном участке и выполнять приказания, а вовсе не рассуждать и ни в коем случае не обсуждать военные дела с людьми штатскими. Ладно бы еще в приватном порядке, с глазу на глаз, но не публично же!
55


Шарль де Голль
Правда, в книге «Раздор в стане врага» речь шла почти исключительно о германской армии, против нее была направлена и вся едкая критика, а Франция и ее союзники упоминались лишь мельком, поскольку речь заходила о тех или иных действиях, когда тактика немцев терпела неудачу, а успех в сражениях доставался армиям Антанты. Иными словами, содержание книги не затрагивало каких-либо проблем, имевшихся во Франции. И все же публикация книги означала то самое вынесение чисто военных вопросов на суд широкой общественности. Не будем забывать, что среди французов к тому времени распространилось скептическое отношение к своим военным-профессионалам, а победа в мировой войне связывалась со стойкостью и героизмом как раз людей «сугубо штатских», которые четыре года гнили в окопах, выдержали на своих плечах всю тяжесть войны, принесли на ее алтарь колоссальные жертвы, а в конечном итоге были теперь обречены на новые лишения, уже в условиях завоеванного ими мира.
Еще важнее было другое: ведь де Голль, хотя и на примере Германии, проводил в своем труде выстраданную долгими размышлениями мысль о том, что вмешательство военных в политику даже во время войны — возможно, особенно во время войны — чревато самыми тяжелыми последствиями. Мы знаем, что он весьма критически относился к тогдашним политическим лидерам Франции. Но, будучи сам профессиональным военным, он твердо усвоил одно: война — процесс сложный, многогранный, не ограничивающийся одними только боевыми действиями на фронтах, и успех или поражение в войне зависят от многих факторов. Среди главных из них — безусловное единство нации и твердое политическое руководство. Чисто военные интересы, на которые делает упор генералитет любой страны, представляют собой более узкую сферу — несомненно, очень важную, но далеко не единственную, а потому вмешательство Генерального штаба в большую политику недопустимо. Напротив, он должен вносить свой специфический вклад в достижение тех целей, которые ставит перед армией политическое руководство госу¬
56


Глава 4. Приобщение к политике
дарства. В Германии на заключительном этапе мировой войны высшим военным (генерал-фельдмаршалам Гинденбургу и Людендорфу, адмиралу Тирпицу) удалось фактически подмять правительство под себя, за что стране пришлось расплатиться дорогой ценой.
Такие идеи, высказанные капитаном де Голлем, пусть применительно к побежденной Германии, могли быть и во Франции расценены как крамольные, тем более военным командованием, которое видело в своих противниках- немцах образец для подражания, в том числе и в части притязаний на руководящую роль в стране. На протяжении нескольких поколений французский генералитет делал все возможное, чтобы избежать не то что общественного, но даже государственного контроля над армией, а в идеале — поставить вооруженные силы над государственными институтами Третьей республики. Собственно, на начальном этапе войны (1914-1916) эта цель была практически достигнута, и маршал Жоффр по сути дела диктовал правительству свою волю. Затем, под влиянием военных поражений и длительного застоя в позиционной войне, ситуация изменилась, но и после этого маршал Фердинанд Фош, новый главнокомандующий, не раз вступал в острые конфликты с премьер-министром Клемансо, стремясь навязать главе правительства свою точку зрения по важнейшим вопросам ведения войны в целом.
Таким образом, опубликование книги не сулило капитану продвижения по карьерной лестнице. И все же де Голль, после долгих и мучительных раздумий, пошел на такой рискованный и во многом необычный шаг. Карьера у него и без этого складывалась не слишком благополучно, а выступление со своими взглядами на важные проблемы могло вывести его из безвестности. Еще не полученное звание майора вовсе не было пределом его мечтаний, зато риск так и остаться в
Пауль Гинденбург и Эрих Людендорф.
57


Шарль де Голль
капитанах компенсировался надеждой быть услышанным и завоевать право на то, чтобы в дальнейшем к его мнению прислушивались все больше и больше. Он не стремился к революционному ниспровержению основ — просто капитан де Голль видел дальше многих и понимал общие интересы Франции в целом значительно лучше, чем большинство генералов со многими звездами на погонах и кепи.
В конце 1924 года книга де Голля вышла мизерным тиражом в 1 000 экземпляров. Она не произвела фурора, более того, осталась фактически не замеченной широким читателем, однако первый шаг был сделан, и де Голль впоследствии еще не раз прибегал к публицистике ради того, чтобы высказать свои взгляды, несмотря на неодобрительное отношение начальства. Придет время, и эти публикации все же сыграют свою роль в его карьере — не военного, а политического лидера Франции.
После вывода французских и бельгийских соединений из Рура де Голль снова остался как бы не у дел, и тут ему на выручку пришел старый доброжелатель — Филипп Петен. Он возмущался тем, что после блестящего окончания академии его талантливый протеже получил столь низкую должность. Петен слышал и о столкновении де Голля с преподавателем тактики на маневрах и решительно встал на сторону капитана. Маршал поэтому взял своего кума в адъютанты, а пост в те годы Петен занимал немалый.
Он фактически возглавлял все вооруженные силы Франции, числясь вице-председателем Высшего совета национальной обороны (председателем считался сам президент Республики, который в конкретные вопросы, разумеется, не вникал, лишь поддерживая решения совета своим авторитетом). Таким образом, де Голль стал не просто адъютантом фактического главнокомандующего (что само по себе в любой стране считается хорошим трамплином для дальнейшего продвижения по службе). Он получил возможность расширить свой кругозор, имея перед глазами общую картину состояния и основных направлений развития всех вооруженных сил страны. Более того, работа в аппарате
58


Глава 4. Приобщение к политике
Высшего совета национальной обороны позволяла ему в какой-то мере даже влиять на решение важнейших военных вопросов, донося свою точку зрения до тех лиц, от которых такие решения непосредственно зависели.
Правда, в такой близости к маршалу Франции неизбежно была и оборотная сторона: несмотря на свои убеждения и твердые принципы, де Голль был вынужден считаться с настроениями и взглядами своего непосредственного начальника, которого он к тому же по-прежнему глубоко уважал. А постаревший маршал, приближавшийся к своему 70-летию, стал понемногу склоняться к крайнему консерватизму в вопросах стратегии и тактики. Да, он поддержал де Голля в споре с преподавателем академии, но в целом Петен, как и другие высшие генералы французской армии, начал чрезмерно полагаться на опыт Первой мировой войны.
Как раз тогда в военном руководстве страны обсуждался вопрос о строительстве на франко-германской границе линии неприступных крепостей и других фортификационных сооружений. Проект грозил выкачать из государственной казны огромные средства, однако высшее командование исходило из «железной» логики, основанной на абсолютно неверной посылке. Никто как будто не замечал, не хотел замечать стремительного развития военной техники, которое
Генерал Петен при возведении в чин маршала Республики.
59


Шарльдн Гол ль
сулило в скором времени маневренную войну. Напротив, в военных (а под их давлением и в политических) верхах упрямо исходили из опыта войны минувшей, почти исключительно позиционной. Это предусматривало стратегическую оборону в качестве основного вида боевых действий. А коль так, упор следовало делать на том, чтобы «отгородиться» от вероятного противника (Германии) линией мощных укреплений, каковые не позволят этому противнику прорваться вглубь французской территории — ведь за сорок с небольшим лет (1871 и 1914) немцы дважды оказывались в опасной близости от Парижа!
Петен поручил своему адъютанту подготовить доклад на эту тему, и де Голль оказался в сложном положении. Он-то стоял на совсем иной точке зрения! Во-первых, он верил в будущее танковых и моторизованных войск, а на французских равнинах они могли активно действовать крупными соединениями, и вряд ли их удастся сдержать какими бы то ни было укреплениями — разве что перегородить всю границу от Па-де-Кале до Альп сплошной стеной. Хотя для авиации и воздушно-десантных войск и стена — не преграда. Исходя из своего скромного опыта, проницательный капитан считал, что некоторое количество укреплений могло бы играть лишь роль опорных пунктов для действий подвижных соединений в маневренной войне. Во-вторых, его раздражало благодушное настроение, перенятое на этот раз генералитетом от некоторых политиков. Стало привычным верить в долгий и устойчивый мир, обеспеченный поражением Германии, крушением союзных ей империй, созданием Лиги Наций. Новая война представлялась чем-то отдаленным, едва ли не абстрактным, и подготовка к ней велась неспешно, скорее по инерции, ради поддержания вооруженных сил, чем из осознания смертельной опасности, которой грозила бы Франции вставшая на ноги и усилившаяся Германия. Де Голль, своими глазами видевший, какие глубокие корни пустили в Германии мечты о реванше, не принимал всерьез уверения в прочности Версальской системы; для него опасный сосед за Рейном оставался реальным противником, с которого нельзя
60


Глава 4. Приобщении к политике
спускать глаз и к столкновению с которым надо заблаговременно готовиться.
Таким образом, де Голлю предстояло подготовить доклад, либо угождая начальству и идя наперекор самому себе, либо открыто выразив свои мнения, хотя последний вариант грозил ему большими неприятностями. Эту проблему де Голль решил в характерном для него духе: как подобает грамотному стратегу (добавим — и толковому политику), он пожертвовал некоторыми относительно второстепенными положениями, в чем-то пошел на компромисс, но постарался отстоять те идеи, которые считал наиболее важными, принципиальными. Принципами он не жертвовал.
В декабре 1925 года в официальном журнале La revue militaire française («Французское военное обозрение») появилась его статья «Историческая роль французских укреплений». Сам ее тон был далек от благодушного умиления наступившим миром. Автор подчеркивал временный характер той обстановки, которая на данный момент позволяла Франции наслаждаться благами мира. Ссылаясь на опыт военной истории, он предупреждал, что границы страны уязвимы, что ей постоянно угрожает опасность из-за Рейна. На главный вопрос: «Следует ли укреплять границы Франции?» — следовал положительный ответ, продиктованный заказчиком статьи, маршалом Петеном, и позицией практически всех членов Высшего совета национальной обороны. Но вот развитие этой мысли резко противоречит линии высшего командования. Де Голль делает такие оговорки, которые по сути сводят на нет все надежды на то, что мощные укрепления смогут оградить Францию от вторжения извне. Нельзя, доказывал он, заранее обрекать армию на пассивность, ибо такая стратегия не ведет к победе. Весьма убедительно рисовал капитан преимущества широкого применения танковых и моторизованных войск, причем обеими сторонами. Короче говоря, он вольно или невольно рискнул поставить под вопрос официальную военную доктрину, давно вызывавшую у него большие сомнения.
Критика, конечно, была смягчена относительным согласием с идеей строительства укреплений на границе, но в
61


Шарль де Голль
целом статья де Голля не могла не вызвать толков в военной верхушке. Его поступок — пропаганду неортодоксальных взглядов в военной печати — многие осуждали. Пропаганда создала Петену непререкаемый авторитет в военных вопросах, фигура маршала была поднята на такую высоту, что спорить с ним никому и в голову не приходило, а в ближнем окружении преобладали подхалимы, превозносившие своего шефа и восторгавшиеся каждым его словом. Де Голль, давно знавший Петена, испытывал к нему глубочайшее уважение, но не унижался до лести и даже считал возможным не соглашаться с шефом по вопросам, затрагивающим основы безопасности Франции и влияющим на ее будущее. Ему больно было видеть, как постаревший полководец на глазах утрачивает интерес к развитию военной теории с учетом новых условий, как он, некогда резко критиковавший узость взглядов высшего командования, теперь сам становится глашатаем отсталых представлений о перспективах вооруженных сил. Не случайно много лет спустя де Голль, подписывая помилование приговоренному к смертной казни Петену, скажет своим ближайшим помощникам: «Маршал Петен умер еще в 1925 году».
Впрочем, его теплые, доверительные отношения с Пете- ном тогда, после опубликования «крамольной» статьи, внешне не изменились. Маршал поручил своему адъютанту подготовку труда по военной истории, в которой де Голль был уже достаточно известным авторитетом. Кроме того, дал ему указание прочитать в Высшей военной школе (а затем и в знаменитой Сорбонне) короткий цикл из трех лекций о качествах, необходимых командующему. Петен не без оснований надеялся, вероятно, что образцом для подражания его протеже назовет самого маршала. В общем-то, он не ошибся, хотя де Голль сумел и здесь избежать откровенной лести.
Зато Петен не поленился лично представить капитана слушателям, произнеся при этом вещие слова: «Послушайте, господа, капитана де Голля... Слушайте его внимательно, ибо настанет день, когда признательная Франция обратится к нему... » Правда, такое представление мало способствовало
62


Глава 4. Приобщение к политике
успеху лекций: аудитория, состоявшая из офицеров, равных де Голлю по чину, а то и на ступеньку старших, недоброжелательно отнеслась к слишком самоуверенному капитану, которому открыто покровительствовал высший военный Франции. Как ни странно, гораздо больший успех ждал де Голля в аудитории штатских людей, в Парижском университете, где интеллигентные слушатели сумели оценить высокую культуру оратора, оригинальность, смелость его мыслей, темпераментную форму их изложения. Возможно, именно этот успех подтолкнул де Голля к тому, чтобы развернуть материал лекций в целую книгу. Она вышла через несколько лет под названием «На острие шпаги».
В конце 1926 года адъютант маршала был, наконец-то, включен в список офицеров, выдвигаемых на повышение. В начале следующего года он получил звание майора и был назначен командиром 19-го мотопехотного батальона. Батальон этот входил в состав оккупационных войск и стоял в старинном городе Трир, основанном еще римлянами.
Де Голль имел все основания гордиться своим подразделением, отлично подготовленным и оснащенным — а именно такие подразделения старались направлять в оккупационную армию, призванную показать немцам военную мощь Франции. К тому же командира вполне устраивали молодые офицеры: они получили военное образование уже после мировой войны, а потому не были заражены антивоенными настроениями, характерными для многих участников былых кровопролитных сражений. Стремясь превратить свой отличный батальон в безусловно образцовый, новый командир проявил строгую требовательность к подчиненным — правда, больше всего и строже всего он спрашивал с самого себя, так что оснований для жалоб не возникало.
Нет, одна жалоба все же появилась и даже дошла до политических верхов государства. Зима в тех краях выдалась на редкость суровая, в войсках вспыхнула эпидемия гриппа, и в 19-м батальоне умерло больше тридцати солдат. Вот кто-то из недовольных требовательным командиром и послал жалобу на него прямо в Палату депутатов парламента. Оттуда, как
63


Шарль де Голль
положено, прибыла авторитетная комиссия, в состав которой вошли сразу четыре бывших премьер-министра. Высокие официальные лица воочию убедились в том, что подготовка и дисциплина в батальоне поставлены действительно образцово, о чем и доложили на заседании Палаты. Командир, проявлявший, как выяснилось, не только строгость, но и искреннюю заботу о своих подчиненных, удостоился аплодисментов всех Раймон Пуанкаре. депутатов и одобрительного отзыва самого премьер-министра Пуанкаре.
В те годы не смолкали разговоры о мире. Действительно, между союзниками, особенно Францией, с одной стороны и Германией с другой были подписаны несколько договоров, ставивших войну — как способ разрешения спорных вопросов — вне закона. Германию приняли в Лигу Наций. Официальная пропаганда во Франции захлебывалась от восторга, расписывая перспективы вечного мира. А действительность между тем подтверждала глубокую убежденность де Голля в неизбежности новой схватки с агрессивным соседом.
В мае 1925 года всенародно избранным президентом Германии стал генерал-фельдмаршал Пауль Людвиг
Лига наций 1925-1945 год.
64


Глава 4. Приобщение к политике
фон Гинденбург, занимавший в войну пост начальника Генерального штаба вооруженных сил Германии. То был человек, менее всего склонный к миру, да еще в условиях, когда его страна, потерпевшая поражение, была ущемлена во многих своих правах. Вскоре были подписаны Локарнские соглашения, гарантировавшие границы Германии на западе (о границах на востоке речь не шла: уже тогда союзники согласились с Англией, что Германию можно использовать в качестве ударной силы для разгрома русского большевизма), но почти сразу последовало заявление статс-секретаря министерства иностранных дел фон Шуберта: «Как только Германия будет в силах, она непременно постарается вернуть себе Эльзас и Лотарингию». А в неофициальных беседах с руководителями Франции немецкие политики начинают требовать вывода иностранных войск из оккупированной Рейнской области.
Наконец, после приема в Лигу Наций германский канцлер Штреземан открыто заявляет: «Реабилитация Германии стала свершившимся фактом... Ответственность за развязывание мировой войны лежит на союзниках» (он имел в виду,
Берлин, 1925 год, избрание Гинденбурга президентом.
65


Шарль де Гол ль
конечно, не союзников Германии, а страны Антанты). По улицам германских городов начинают маршировать штурмовые отряды национал-социалистской партии, вожак («фюрер») которой Адольф Гитлер обещает немцам покончить с унижениями Версальского мира и установить по всей Европе новый порядок, при котором главенствующая роль будет принадлежать Великой Германии. Эпитет «великая» здесь не следует понимать в переносном смысле — нет, речь шла о значительном расширении ее границ за счет западных и особенно восточных соседей.
Французские правящие круги не придают всем этим тревожным признакам большого значения, но майор де Голль наблюдает за развитием событий вблизи, он не может не чувствовать господствующего в Германии настроя на реванш, постоянного возрождения милитаристского духа. В 1928 году он пишет своему оставшемуся в Париже другу майору Люсьену Нашену пророческие слова, подтверждающие его политическую прозорливость: «Ход событий силой обстоятельств разрушит все существующие в Европе, согласованные и столь дорогие барьеры. Нельзя не видеть того, что аншлюс* близок, затем Германия силой или другим способом вернет все, что было вырвано у нее в пользу Польши. После этого от нас потребуют Эльзас. Мне все это кажется ясным как божий день».
Тем временем на перевооружение и оснащение армии выделялись гроши, тогда как львиная доля военного бюджета шла на строительство линии укреплений вдоль границы — пресловутой «линии Мажино», названной так по фамилии военного министра. Решение о выделении средств на ее сооружение было принято французским парламентом по его докладу в 1929 году. В целом на ее сооружение была выделена астрономическая по тем временам сумма — три с половиной миллиарда франков за пять лет (1929-1934), а затем последовали доработки и улучшения, продолжавшиеся до 1940 года
* Термин для обозначения присоединения населенной немцами Австрии к собственно Германии. Осущестапен Гитлером в 1938 году.
66


Линия Мажино.
и «съевшие» новые сотни и сотни миллионов. В итоге, как известно, линия эта не сыграла во Второй мировой войне ровно никакой роли: немецкие танки просто обошли ее и вторглись во Францию через территории нейтральных Бельгии и Голландии.
67


Шарль де Гол ль
Де Голль искренне верил в то, что французская армия все же сумеет спасти Францию в час тяжких испытаний, но пребывание в Германии становилось для него невыносимым, тем более что оккупационная армия была обречена на полное бездействие. В конце 1929 года он подал рапорт с просьбой о переводе в штаб французских войск в Сирии и Ливане, и эта просьба была удовлетворена.
Как уже приходилось говорить, Шарль де Голль целиком посвятил свою жизнь обороне Франции от ее непосредственного и самого опасного врага. Он никогда не стремился к службе в многочисленных французских колониях, считая их важными для Франции, но все же играющими лишь второстепенную роль в поддержании ее величия. И вот теперь он сам просил о службе в колониальных войсках. В прочный европейский мир майор не верил, однако прямой угрозы границам Франции пока все-таки не имелось, а в колониях армия действовала, там ему было бы не так скучно, как в тихом болоте трирского гарнизона.
Сирия и Ливан (известные в Европе под общим названием Левант), обломки рухнувшей Оттоманской империи, достались Франции при дележе германских и османских владений державами-победительницами. Свое господство в колониях и англичане, и французы, и их коллеги из других европейских стран поддерживали самыми жесткими методами, часто применяя военную силу и для расширения своих владений, и для подавления протестов местного населения. Однако внешне, для постороннего глаза все должно было выглядеть пристойно, как подобает в цивилизованном обществе. Лига Наций, в которой первую скрипку играла Англия, а вторую Франция, после надлежащего обсуждения выдавала этим державам, а также Нидерландам, Бельгии, Португалии, Испании, Италии «мандаты» на управление теми или иными территориями в Африке, Азии, в Западном полушарии.
Теперь колонии стали «цивилизованно» именоваться подмандатными территориями — формально считалось, что Франция или иная европейская держава лишь управ¬
68


Глава 4. Приобщение к политике
ляет этими территориями от имени Лиги Наций, международного сообщества, пока местное население не станет способным самостоятельно руководить своими делами по европейскому образцу.
Но, чтобы получить мандат на ту или иную территорию, ею сначала нужно было завладеть. И французы уже летом 1920 года ввели войска в только что провозглашенное Сирийское Арабское Королевство. Им не составило большого труда нанести поражение наспех сформированной армии королевства, а через два года Лига Наций удовлетворила просьбу Франции о выдаче ей мандата на управление завоеванной территорией.
Когда-то давно, на пике крестовых походов, в Сирии, Ливане и Палестине существовали королевство, герцогство и графства, во главе которых стояли отпрыски знатнейших фамилий Франции, Священной Римской империи (Германии) и Англии. С тех пор прошло без малого 700 лет, и вот эти страны ислама снова подпали под власть колонизаторов. Сирия и Ливан достались Франции, а Англия удовольствовалась в этом регионе более скромным «кусочком» — Палестиной, где англичане стали создавать еврейский «национальный очаг» под своим бдительным наблюдением в противовес довольно широкому движению коренного арабского населения за достижение национальной независимости. (В Палестине имелось и коренное еврейское население — потомки тех, кто никогда не покидал свою историческую родину либо вернулся много веков назад под защиту мусульманских владык, спасаясь от гонений испанской и португальской инквизиции. Общая численность евреев в Палестине к началу XX века не превышала 10-12 процентов от всего населения). Впрочем, англичанам не приходилось жаловаться на несправедливый дележ добычи: кроме Палестины (включавшей Западный берег реки Иордан), они получили мандат на Трансиорданию (современную Иорданию на восточном берегу реки) и Месопотамию (Ирак).
Французам тоже пришлось столкнуться с восстаниями коренных жителей в своих новообретенных ближне¬
69


Шарль де Голль
восточных колониях. Они пытались погасить это недовольство политическими маневрами, но не останавливались и перед применением грубой силы, когда эти маневры не приносили желаемого результата. Во-первых, Сирия была на тот момент объединена с Ливаном, а в нем имелась значительная прослойка арабов-христиан (маронитов, признающих высший авторитет римско-католической церкви), готовых в принципе поддержать власть заморских единоверцев. В Бейруте, где концентрация маронитов была самой высокой, колонизаторы разместили свою штаб-квартиру. Во-вторых, французы-республиканцы лишили власти короля Фейсала (его охотно приютили монархисты-англичане, сделав королем зависимого от них Ирака). В-третьих, на Ближнем Востоке — в отличие от старых колоний — французы позаботились прикрыть откровенный колониализм хотя бы некоторыми внешними атрибутами «самостоятельности». Так, в 1926 году они ввели в Сирии конституцию, предусматривавшую выборы президента и однопалатного парламента. Одновременно в конституцию было включено положение о
Оккупация сирийского побережья французскими войсками с целью провозглашения Мандата, 1920 год.
70


Глава 4. Приобщение к политике
признании мандата Лиги Наций на упраапение Сирией со стороны Франции. Все мало-мальски важные решения местных властей подлежали утверждению полномочным представителем французского правительства. В первую очередь колонизаторы контролировали финансы и добычу полезных ископаемых, внешние связи и военные вопросы: оборона страны возлагалась исключительно на французскую армию, численность которой в Сирии доходила до ста тысяч человек. Недовольство, несмотря на все эти меры, охватывало самые широкие слои коренного населения, и в 1928 году француз-
Сирийцы выступают против Французского мандата.
ским войскам пришлось в очередной раз подавлять национальное восстание сирийцев.
Прибыв в Бейрут в начале 1930, де Голль прослужил в штабе колониальных войск примерно два года. Они не отмечены какими-то значительными событиями ни в военнополитической истории региона, ни в личной биографии де Голля, но полученный там опыт привел этого внимательного наблюдателя и тонкого аналитика к дальнейшему развитию собственных политических взглядов и впоследствии сыграл известную роль в его действиях на посту главы французского государства. За эти два года он по долгу службы побывал в Каире, Багдаде, Дамаске, Алеппо, Иерусалиме. Повсюду с любопытством всматривался в экзотическую обстановку Востока и сумел быстро понять, насколько нереальны
71


Шарль де Голль
надежды на сохранение здесь французского господства. Всего через полгода пребывания в Леванте он писал Люсьену Нашену: «Вот уже десять лет мы находимся в этих странах. У меня такое впечатление, что мы не очень укоренились здесь и что по-прежнему наши люди остаются чужаками для местных жителей, как и те для нас. Ради того, чтобы остаться здесь, мы поддерживаем в этой стране самую негодную систему, восстанавливая этих людей против себя... Мы никогда ничего не создали для них — ни каналов Нила, ни акведуков Пальмиры, ни римских дорог, ни оливковых рощ... Думаю, судьбой нам предначертано уйти отсюда... »
Как видим, Шарль де Голль — военный человек, не любивший политиков, но живо интересовавшийся политикой, — весьма трезво и проницательно оценивал перспективы Франции на Ближнем Востоке, да и будущее ее колониальной империи в целом.
Но ни экзотика Востока, ни наблюдения печальной реальности отживающего свой век колониализма не могли отвлечь мыслящего офицера от главного — размышлений о Франции и о будущем ее армии. Служба в штабе оставляла достаточно свободного времени, чтобы продолжить работу над давно задуманной книгой о роли полководца и шире — о роли армии в жизни общества, а равно и о роли выдающейся личности в армии и обществе. Де Голль переработал и расширил тексты своих прежних лекций в Высшей военной школе и в Сорбонне, добавил к ним — тоже в расширенном виде — одну статью, опубликованную в 1925 году (о действиях командира в постоянно меняющейся боевой обстановке и вытекающей из этого военной доктрине), специально для новой книги написал введение и заключительную главу «О политике».
До сих пор все его выступления в печати не вызывали почти никакого резонанса: кому хотелось расставаться со сладкими грезами о вечном мире и вдумываться в мрачные предостережения никому не известного офицера? (Заметим, что и англичане вплоть до самого начала Второй мировой войны точно так же предпочитали игнорировать мрач¬
72


Глава 4. Приобщение к политике
ные пророчества куда более известного политика, Уинстона Черчилля — тоже, между прочим, профессионального военного, дослужившегося до чина подполковника. Тот с приходом к власти в Германии нацистов стал буквально бить в набат, настойчиво предупреждая о неизбежной угрозе войны, к которой Англия должна готовиться заранее. Но вспомнили о его предсказаниях лишь весной 1940 года, когда Англия оказалась на самом краешке пропасти, куда завели ее близорукие политики, наивно полагавшие, что смогут направлять Гитлера по своему усмотрению). Не удивительно, что найти издателя для своей книги де Голлю было сложно. И он обратился к старому товарищу по лагерю для «неисправимых» в Ингольштадте — Берже-Левро. Этот офицер после войны вышел в отставку, завел свое дело и стал издавать военную литературу. Близкими друзьями с де Голлем они не стали, но связи между собой поддерживали, и Берже- Левро согласился выпустить в свет книгу, которой автор на сей раз дал красивое, но мало о чем говорящее название, призванное, вероятно, привлечь читателей — «На острие шпаги». Эта книга тоже не стала сенсацией, но со временем привлекла внимание исследователей как ценное свидетельство эволюции не столько сугубо военных, сколько политических воззрений Шарля де Голля. Наряду с характерными для него напыщенными рассуждениями об особой роли Франции, о превосходстве вождя над толпой, наряду с несомненным самолюбованием и завуалированным выражением собственных обид на несправедливость командования, в книге присутствует и тревога за судьбы родной страны, и мечта о такой армии, которая займет подобающее ей высокое место во французском обществе.
А сам автор книги к моменту ее выхода в свет понемногу начал вступать в мир большой политики. Его отозвали из Бейрута и назначили снова в аппарат Высшего совета национальной обороны, но уже не в качестве адъютанта главы совета, а лица ответственного — секретаря Высшего совета, то есть руководителя всего аппарата этого важнейшего военнополитического органа. В начале 1933 года его соответственно
73


Шарль де Голль
повысили и в звании — он стал подполковником. Де Голль никогда не был богатым человеком, но финансовый достаток у него имелся, положение было прочным, и в 1934 году он присмотрел себе «поместье» — купил загородный дом в селении Коломбэ-ле-Дёз-Эглиз в старинной области Шампань, неподалеку от границы с Германией. С тех пор семья ежегодно проводила там немало времени, а после войны, находясь временно не у дел, де Голль прожил там несколько лет, лишь изредка наведываясь в столицу.
Дом де Голля в селении Шарлемань-ле-Дёз-Эглиз.
На посту секретаря Высшего совета он пробыл примерно пять лет, лишь ненадолго оставив эту должность ради дальнейшего повышения квалификации в Центре военных исследований. Теперь он имел доступ к самым секретным документам, постоянно работал над проектами решений Высшего совета по важнейшим вопросам, определяющим степень готовности страны к новой войне. Так, по поручению руководства совета он готовил планы мероприятий по мобилизации административных органов, коммунальных
74


Глава 4. Приобщение к политике
служб, промышленных предприятий на случай войны. Пришлось де Голлю участвовать в разработке различных утопических планов разоружения и обеспечения всеобщей безопасности — дипломатические представители Франции затем выносили их на бесконечные (и почти всегда бесплодные) обсуждения Лиги Наций. Больше всего сил и времени заняла подготовка законопроекта «Об организации управления государством в период войны».
Вполне естественно, что при подготовке таких документов секретарю Высшего совета национальной обороны приходилось тесно общаться и с членами Кабинета министров, и со многими депутатами, от которых зависело успешное прохождение того или иного принципиального решения через парламент. Здесь де Голль прибегал к своей уже отработанной военной тактике: маневрировал, отступал, чтобы сконцентрировать силы на главном направлении, искал союзников в самых разных партийных фракциях, учитывая лишь их отношение к тем или иным положениям отстаиваемого им проекта. Те, кто имел возможность тогда вблизи видеть эту деятельность де Голля, не без изрядного удивления отмечали: он активно обрабатывал не только близких ему по взглядам политиков консервативного направления, но и ультраправых, и даже социалистов, стараясь создать как можно более широкую коалицию в поддержку нужного ему решения. Любые тактические уступки преследовали цель достижения конечного стратегического успеха, а стратегические замыслы подполковника отличались широтой и размахом. Он привык мыслить масштабами всей страны и никак не меньше.
Сам же де Голль позднее писал о периоде своего первого знакомства с кулуарами высших органов власти Третьей республики: «Выполнение этих обязанностей, участие в совещаниях, общение с различными политическими деятелями позволили мне убедиться в огромных возможностях нашей страны, но в то же время и в немощи ее государственного аппарата». Наглядным подтверждением этого грустного вывода служит история с подготовкой упомянутого выше законопроекта «Об организации управления государством в
75


Шарль де Гол ль
период войны», идея которого возникла задолго до первого прихода де Голля в аппарат Высшего совета, а завершилась уже после его возвращения на командную должность в войсках вслед за длительной работой секретарем совета.
Необходимость разработки и принятия такого закона вытекала из опыта Первой мировой войны. Война оказалась затяжной, а при таком условии невозможно было проводить выборы — следовательно, и центральные, и местные органы власти как бы теряли легитимность. Они продолжали выполнять свои функции, однако все их решения, принятые после истечения формального срока полномочий, можно было поставить под вопрос. Были и другие очень важные для практического руководства страной вопросы. Например, объем и характер деятельности оппозиции, которая объективно может играть на руку врагу; неизбежное вмешательство правительства в сферу частного предпринимательства, поскольку на первое место выдвигается выполнение военных заказов, но исключительную важность приобретает также производство продовольствия и товаров первой необходимости, а равно снабжение ими населения. Для армии принципиально важным вопросом являлось соотношение власти военного командования и гражданских органов управления в самых разнообразных сферах. Ведь вмешательство армейских командиров в жизнь городов и сел, отдельных департаментов (административных единиц) и страны в целом, недопустимое в мирное время, становится в условиях войны неизбежным и даже необходимым. Однако и в этом вопросе следовало тщательно разобраться и провести максимально возможную регламентацию, чтобы избежать как попыток ввести военную диктатуру, так и возможного хаоса на линии фронта и в ближайшем тылу войск, вызванного самовольными и несогласованными действиями местных гражданских властей. Прежде такие вопросы не считались актуальными: французы воевали за границей, в далеких колониях, в ограниченном масштабе, а последние длительные войны велись больше ста лет назад, в период Первой империи. Но тогда все вопросы решались либо самим Наполеоном, либо назначенными волей импера¬
76


Глава 4. Приобщение к политике
тора лицами. А теперь в стране действовали демократические институты, и все их решения могли приниматься и проводиться в жизнь лишь на основе законов, определяющих сферу компетенции и пределы полномочий любого органа государственной власти.
Все эти соображения были очевидны, и как только вызванная победой эйфория немного улеглась, парламент дал указания соответствующим органам заняться разработкой нужного закона. Первый его проект был составлен в 1923 году. Затем началась традиционная бюрократическая волокита — бесконечные согласования между различными министерствами, парламентскими комитетами и фракциями, учет и рассмотрение по существу пожеланий с мест... Конечно, этот процесс неизбежен в любом демократическом государстве, он даже полезен, потому что позволяет учесть как можно больше точек зрения и обнаружить в них немало рациональных зерен. Но во Франции партий очень много, из-за чего правительства, обычно коалиционные, были весьма нестабильны. Не успевали все заинтересованные стороны прийти к более или менее приемлемому соглашению на основе множества компромиссов, как кабинет министров менялся, проводились новые досрочные выборы, иным становилось соотношение сил в правительственных инстанциях — и весь процесс приходилось повторять заново. Только через четыре года, в марте 1927, Палата депутатов одобрила многострадальный законопроект. Но в Национальном собрании (парламенте) Франции две палаты, и одобренный нижней палатой проект поступил на рассмотрение и утверждение верхней — Сената. Сенат после соответствующих дебатов внес в проект ряд замечаний и поправок и вернул его на повторное рассмотрение в Палату депутатов. Та снова изучила законопроект, согласилась с большинством поправок и снова внесла документ в Сенат. Почтенные сенаторы, состав которых уже успел частично измениться, предложили ряд новых поправок, согласиться с которыми Палата депутатов на сей раз не сочла возможным. Вопрос, таким образом, зашел в тупик, и проект был фактически похоронен.
77


Шарль де Голль
Тем не менее, необходимость в принятии закона отнюдь не отпала. Повторную попытку протолкнуть нужный документ через парламентские завалы поручили новому секретарю Высшего совета национальной обороны. Де Голль заново переработал старый проект, учитывая, с одной стороны, объективно необходимые положения, а с другой — позицию ведущих политических сил, от которых зависело успешное решение всей проблемы. Однако и ему не сразу повезло: начало тридцатых годов — период тяжелого экономического кризиса, поразившего и Западную Европу, и США (где этот кризис получил наименование Великой депрессии). Естественно, что в таких условиях политикам важнее было укреплять свой имидж у избирателей, произнося речи на экономические и социальные темы, нежели заниматься решением вопросов, связанных с гипотетической новой войной, о которой никто не желал и слышать.
Де Голль уже давно понял, что политики перестанут игнорировать вопрос лишь в случае, если тот привлечет внимание общественности, то есть избирателей, на настроения которых политикам приходится так или иначе реагировать. В январе 1934 года он опубликовал в журнале La revue militaire française очередную статью, посвященную вопросам экономической мобилизации за границей, в первую очередь в соседней Германии. Этот прием сработал, но скоро в политике только речи произносятся, дела же тянутся очень медленно. Потребовалось еще полтора года согласований и обсуждений, прежде чем проект закона удалось официально внести в Палату депутатов. Еще больше времени заняло его обсуждение в этом почтенном органе, а затем и в верхней палате. Лишь весной 1938 года, когда до начала настоящей большой войны оставалось всего ничего, проект приобрел окончательный статус закона.
И все же такой финал вполне можно считать удачным. Куда хуже обстояли дела с тем, что волновало де Голля больше всего — с подготовкой французской армии к войне, которая надвигалась неумолимо, хотя многие политики и официальная пропаганда предпочитали этого печального факта не
78


Глава 4. Приобщение к политике
замечать. Занимаемая должность позволяла де Голлю охватить взором все аспекты подготовки вооруженных сил в целом, и открывающаяся картина его, мягко говоря, не радовала. На фоне других ведущих стран Франция, как и прежде, «отставала на одну войну». Иными словами, ее армия ориентировалась на опыт войны минувшей, словно не замечая изменений, происходящих в других странах — прежде всего, в стане вероятного противника.
Накануне мировой войны Франция ориентировалась исключительно на наступательные действия, исходя из опыта проигранной войны с Пруссией в 1871 году. Теперь же была сделана безоговорочная ставка на надежную оборону — с учетом опыта 1914-1918 годов. Это можно понять, если
На фото на переднем плане слева направо Максим Вейган, Жозеф Поль-Бонкур, Морис Гамелен.
79


Шарль дн Гол ль
вспомнить, что во главе вооруженных сил стояли заслуженные командующие: маршал Петен, армейские генералы Вей- ган и Гамелен, — весь авторитет которых зиждился на победах (впрочем, весьма относительных), одержанных в длительной позиционной войне. Не удивительно, что они абсолютизировали этот опыт, упорно держались за него — здесь сказывались и законная гордость одержанными победами, и желание любой ценой поддержать завоеванный авторитет. Они не желали и, вероятно, даже боялись экспериментировать с новой тактикой, инстинктивно сторонились любых новшеств и упорно не желали вдумчиво изучать новые вооружения и возможные перспективы их использования.
При этом никто из них не вспоминал, какой ценой достались их неумеренно расхваленные победы в позиционной войне. Например, французские пехотные части потеряли тогда убитыми и ранеными до 70 процентов личного состава, тогда как немцы — до 40 процентов. Широкой же публике и даже многим офицерам, особенно молодым, эти цифры попросту не были известны: их тщательно скрывали, книги о войне подвергались негласной, но очень жесткой цензуре. Де Голль знал эти цифры лишь потому, что входил в довольно узкий круг посвященных, обслуживающих высшее командование. Человек, по своему образованию, воспитанию и особенностям характера склонный к командному, авторитарному стилю руководства, исполненный недоверия к демократическим процедурам, он все же был слишком умен, чтобы одобрять подобную секретность. Де Голль был убеден: ничто так не вредит армии, ничто так не угрожает благополучию страны, как боязнь открытого обсуждения итогов минувшей войны со всеми ее героическими страницами и теневыми сторонами. Без детального ознакомления с ними просто невозможно выработать правильный подход к будущей войне, а значит, невозможно полноценно готовить к ней и армию, и те массы народа, которые в случае большой войны непременно будут призваны под ружье и образуют подавляющее большинство личного состава вооруженных сил — не только рядового и сержантского, но и офицерского.
80


Глава 4. Приобщение к политике
Де Голль знал и видел многое, но сделать мало что мог. Разве только пробить через парламент одобренный высшим начальством проект того или иного закона, внести некоторые второстепенные поправки в черновики того или иного постановления Высшего совета национальной обороны, подсказать руководству решение по какому-нибудь текущему вопросу—вот и все. Он был убежден в ненужности линии Ма- жино, но она строилась, зато франко-бельгийская граница — вопреки всякой логике — оставалась оголенной. Конечно, Голландия, не желая снова нести большие жертвы во имя интересов своих могучих соседей, объявила о своем нейтралитете в любом грядущем конфликте, а Бельгия даже была связана с Францией военным союзом, однако остановит ли это агрессора, мало склонного считаться с нормами международного права? А ведь не кто иной, как маршал Петен, самый горячий сторонник сооружения линии Мажино, столь же горячо противился созданию каких бы то ни было укреплений на границе с Бельгией. В 1934 году старый маршал занял пост военного министра и тотчас приказал прекратить строительство даже тех немногих укреплений, которые все-таки чудом попали в планы общей оборонительной линии. Петен считал, что Арденны непроходимы для вражеских войск и сами по себе служат лучшей защитой Франции на северо- восточном направлении.
Армия вообще получала слишком мало средств для подготовки к серьезной войне. В середине 1930-х годов затяжной экономический кризис был преодолен, начался медленный и трудный подъем экономики, но свести концы с концами в бюджете не удавалось до 1939 года, поэтому политиков вполне устраивала «миролюбивая» позиция генералов, не требовавшая больших расходов на армию. В то время 66 процентов отпускаемых военному министерству средств шло на жалованье офицерам, еще 10 процентов тратили на содержание рядовых и сержантов, всего 24 процента оставалось на вооружения и боевую подготовку личного состава.
Пехотные и кавалерийские генералы упорно возражали против создания танковых частей, а тем более соединений.
81


Шарль де Гол ль
В танках видели лишь средство поддержки пехоты на поле боя, поэтому немногочисленные танки, имевшиеся во французской армии, были распылены по различным пехотным частям, и те были тихоходными, а их вооружение составляли легкие пушки и пулеметы. Да что говорить о танках, если простая моторизация, необходимость которой уже давно и властно диктовалась временем, была объявлена вредной! Крупнейший военный авторитет, генеральный инспектор кавалерии Брекар (один из наиболее влиятельных членов Высшего совета) назвал «опасной утопией» план механизации всего-то двух дивизий. В итоге план благополучно похоронили.
Не лучше обстояло дело и с внедрением новой техники в других родах войск. В соответствии с установкой на стратегическую оборону авиация почти не имела бомбардировщиков и вовсе не оснащалась штурмовиками — только истребителями, призванными сдержать напор противника в воздухе. Напротив, артиллерийские орудия имели, как правило, большой калибр. Тяжелые и мощные, они могли вести огонь только с заранее оборудованных позиций и никак не годились для маневра, в том числе для наступательных действий. Иными словами, военная доктрина исходила из того, что войскам Франции фактически не придется драться с врагом по-настоящему. Нужно только обстреливать противника, отсиживаясь за линией Мажино, и терпеливо ждать, пока Германия исчерпает свой экономический потенциал и будет вынуждена сдаться. Никто не делал секрета из того, что французское правительство, исходя все из той же доктрины, не намерено в ходе будущей войны выводить свои войска за пределы национальной территории.
Последнее положение, не раз подчеркнутое высшими представителями правительства в официальных выступлениях, ставило под сомнение ценность Франции как союзника для малых стран Европы, имевших несчастье находиться к востоку от Германии. В частности, Франция выступала гарантом независимости Польши, Чехословакии, Югославии, имела договоры со странами Прибалтики. Но идея пассив¬
82


Глава 4. Приобщение к политике
ной обороны собственной территории сводила на нет все эти гарантии и договоры, ибо на деле малым странам не приходилось рассчитывать на военную поддержку со стороны западных союзников, разве только на дипломатическую, от которой в случае германского нападения толку будет не много. А во второй половине тридцатых годов становилось все более очевидно, что именно туда, на восток, будут направлены главные удары возрожденной нацистами военной машины Германии.
Де Голля, привыкшего мыслить стратегическими категориями, удивляло и разочаровывало также явное и упорное нежелание правительства обеспечить безопасность Франции, найдя общий язык с Советским Союзом. Нет, он понимал, конечно, что его политические руководители не приемлют большевизма. Де Голль, будучи последовательным консерватором и монархистом, вполне разделял их антипатию и к русским, и к французским коммунистам, и к Коминтерну в целом. Но он привык широко смотреть на вещи и трезво оценивать реально сложившуюся ситуацию, что на поле боя, что на мировой арене. В свое время он считал большевиков фактическими марионетками Германии и винил их в том, что они ликвидировали Восточный фронт и тем позволили немцам усилить группировку на Западном фронте. В советско- польской войне он дрался против большевиков. Но с тех пор много воды утекло, многое в мире изменилось. Он не мог не видеть, что большевики не только окончательно укрепились у власти, но и достигли впечатляющих успехов в развитии экономики своей страны и в укреплении Красной Армии. Ее превратили в силу, с которой невозможно было не считаться — так отчего же не воспользоваться такой силой в качестве союзника? На данный момент, в тридцатые годы, большевистская Россия не несла прямой угрозы безопасности Франции, тогда как опасность германской агрессии (почти открыто провозглашавшейся Гитлером) заставляла ее искать пути сближения с возможными союзниками на Западе. В конце концов, де Голль помнил, как в Первую мировую действия русской армии на востоке помогли французам отразить германское
83


Шарль де Голль
наступление под Верденом. Отчего снова не воспользоваться таким шансом? Ведь именно в России видел Гитлер пресловутое Lebensraum («жизненное пространство»), в котором, по его мнению, так остро нуждалась германская нация.
Будущий глава французского государства имел собственные идейные убеждения, весьма и весьма твердые, он старался не идти на компромиссы по принципиальным вопросам. Однако счастье и безопасность Франции для него неизменно были превыше всего остального, а потому он не был склонен отказываться от сулящих выгоду союзов, пусть и основанных только на наличии общего противника и ограниченных исключительно интересами совместной обороны от его посягательств. Через три десятилетия президент Франции наглядно покажет, как он умеет пользоваться такими союзами в интересах своей страны, но пока что возможности секретаря Высшего совета национальной обороны и достаточно скромное звание подполковника не предоставляли ему и тени надежд на реализацию своего понимания интересов Франции и способов их защиты.
Разумеется, де Голль не мог пассивно наблюдать, как тень войны нависает над его родиной, тогда как правительство и высшее военное командование уповают на то, что французам удастся «пересидеть» войну за линией Мажино. Субординация и дисциплина требовали от него выполнять приказы, однако никто не запретил ему высказывать свое мнение — в более или менее приемлемой форме, конечно, — в печати. В тридцатые годы он неоднократно выступает в журналах — причем уже не только специализированных военных, ему теперь доступны и официальные издания парламента, — публикует новые книги, благодаря которым получает некоторую известность в военных кругах: «За профессиональную армию» (1934) и «Франция и ее армия» (1938). В них автор снова и снова, с неослабевающим упорством проводит мысль о необходимости скорейшего создания крупных танковых соединений. В самом деле: в успех позиционной войны на заранее созданной линии «неприступных» укреплений он не верил; в маневренной же войне пехота не имела реальных
84


Глава 4. Приобщение к политике
шансов на достижение победы в стратегической перспективе, и не только из-за недостаточности своего вооружения (как уже говорилось, тяжелая артиллерия не могла поддержать ее в наступлении) — по численности населения французы значительно уступали немцам. Следовательно, и армия их по количеству личного состава неизбежно будет уступать людским ресурсам противника. Франция в те годы переживала демографический кризис, смертность превышала рождаемость, то есть число французов не увеличивалось, а постепенно сокращалось. Этот фактор серьезно влиял на способность Франции вести даже сугубо оборонительную войну, тем более что немалая часть вооруженных сил постоянно находилась в далеких заморских колониях и в случае большой войны ничем не могла помочь обороне собственно французской территории.
Выход де Голль видел в широком и смелом применении танковых соединений, сочетающих мощь огня и высокую мобильность, способных наносить врагу решающие удары при сравнительно небольших затратах живой силы. Эти мысли, как теперь понятно всем, отнюдь не были беспочвенными фантазиями кабинетного теоретика. И де Голль, развивая их, исходил не только из ограниченного опыта, почерпнутого им в ходе войны Польши с Советами. Ведь еще в ходе Первой мировой войны англичане, первыми создавшие танки (это было любимое детище тогдашнего Первого Лорда Адмиралтейства, то есть морского министра, Уинстона Черчилля), сформировали и первый танковый корпус, успешно действовавший в составе их экспедиционных сил на территории Франции. Добился побед на поле боя и более скромный танковый «ударный кулак», организованный французским генералом Этьеном в апреле 1917 года, — эта часть шла впереди пехоты, прокладывая ей путь огнем и гусеницами. Правда, дальнейшего развития такая форма организации танковых сил во Франции не получила. Практически вплоть до новой войны там действовала «Временная инструкция по тактическому использованию крупных соединений», составленная по указанию маршала Петена. В этом боевом наставлении говорилось, что главной ударной силой является пехота, что ее
85


Шарль де Голль
наступлению должен «предшествовать, поддерживать его и сопровождать огонь артиллерии при возможной помощи со стороны танков и авиации». Категорически предписывалось рассматривать танки исключительно в качестве вспомогательной силы, поддерживающей пехоту. Между тем в Германии подходили к делу совершенно иначе. Германские боевые уставы, принятые задолго до войны, предусматривали самостоятельные действия танковых соединений, которые должны полностью использовать свое преимущество в скорости передвижения и в огневой мощи. Таким образом, де Голлю пришлось по сути снова вступить в конфликт с собственным командованием, с господствующей доктриной, давно отставшей от жизни.
Уже давно заслуживший репутацию специалиста по военной истории Франции, подполковник не без привычной для него патетики проводит параллель между танковыми войсками и тяжелой рыцарской конницей, много раз приводившей французских королей к блистательным победам над их врагами. Теперь на смену боевому скакуну пришли танки, тоже одетые в броню и снабженные грозным оружием, из чего де Голль делает логичный вывод, аргументированный всеми его книгами и статьями: «Танки — оружие, призванное сыграть решающую роль. Именно они спасут Францию».
Массовое применение танков, считал де Голль, потребует высокой квалификации не только от генералов и офицеров, но и от рядового состава. Поэтому он и выступал за комплектование профессиональной армии из добровольцев, которые служили бы 6 лет и в полной мере приобрели бы необходимые знания и навыки. Численность такой армии была бы относительно невелика — 100 000 человек, — но ее следовало максимально насытить техникой: она должна была состоять из танковых и моторизованных соединений, способных вести боевые действия за пределами Франции. Эта армия предназначалась, по его замыслу, для того, чтобы поддерживать союзников и заблаговременно ослаблять вероятного противника. Как видим, автор бросал вызов не только военной доктрине, но и тогдашней французской диплома¬
86


Глава 4. Приобщение к политике
тии, пытавшейся действовать без какой бы то ни было военной поддержки и потому не имевшей реального веса в глазах заправил складывающегося фашистского блока.
Желая показать, что за его рассуждениями стоят не мечты и не абстрактные представления, но многократно проверенные расчеты и выкладки, основанные на детальном знакомстве с военной теорией и боевой практикой, де Голль скрупулезно описывает организацию такой армии, каждой ее дивизии, определяет их способности к действиям того или иного рода. Он вполне понимает, что для защиты страны в большой войне армия профессионалов не годится — придется так или иначе мобилизовать сотни и сотни тысяч призывников. В этом случае ветераны профессиональной армии могли бы послужить ядром сержантского состава вооруженных сил военного времени, на практике обучая новобранцев обращению с новым оружием и направляя их действия в ходе боев.
Примерно в те же годы горячим пропагандистом танков в Германии был широко известный впоследствии генерал Гейнц Гудериан. Руководство Германии прислушалось к его голосу, но французские военные и политики не пожелали прислушаться к голосу подполковника де Голля. В парламенте с критикой в адрес его книги «За профессиональную армию» (она вышла в 1934 году у того же издателя Берже-Левро), не называя автора, выступил Э. Даладье — один из будущих «отцов» мюнхенского сговора, а тогда депутат, уже четырежды занимавший пост военного министра в различных кабинетах. В печати книгу раскритиковал недавний шеф де Голля по Высшему совету национальной обороны, а теперь начальник Генерального штаба армейский генерал Вейган. Не остался в стороне и маршал Петен, отношения которого с де Голлем ухудшались все больше. Маршал категорически отвергал даже возможность вторжения противника в пределы Франции, надежно защищенные линией Мажино. Столь же категорично он назвал «иллюзией» предположения о прямом участии авиации в наземных сражениях. А для защиты Парижа от бронированных соединений немцев, по его
87


Шарль де Голль
словам, было вполне достаточно переброшенной на грузовиках пехоты и нескольких французских танков.
Однако в Германии теоретические труды де Голля знали, стратеги вероятного противника считали его крупнейшим французским авторитетом по танковым войскам. Еще в 1934 году Риббентроп откровенно говорил об этом одному французскому дипломату, упомянувшему ту давнюю беседу в своих мемуарах, вышедших уже после войны.
Де Голлю все же удалось склонить на свою сторону довольно видного политика Поля Рейно, уже занимавшего в кабинете ряд министерских постов. Этот активный деятель правоцентристской партии Демократический альянс находился тогда «в опале» — его, как и Черчилля в Англии, перестали включать в состав правительств, причем по тем же причинам. Он, подобно де Голлю, придерживался «крамольных» мыслей: требовал решительно воспрепятствовать перевооружению Германии и возрождению ее военной мощи, укрепить французскую армию, договориться о совместных действиях с Советским Союзом против общей угрозы. Иными словами, основную опасность для Франции он видел в агрессивных приготовлениях Гитлера, а не в далеких русских большевиках, которые в то время предлагали все новые схемы коллективной безопасности в Европе, преследовавшие одну цель — так или иначе договориться с Западом и любой ценой предотвратить германскую агрессию.
Большинство коллег Поля Рейно держались противоположных взглядов: они готовы были закрыть глаза на подготовку Гитлера к войне, надеясь, что эта война покатится на восток и не заденет ни Францию, ни Англию. Так заманчиво было мечтать о том, что Германия сокрушит большевиков, выдохнется сама в этой борьбе (а она не обещала быть легкой), после чего решение всех мировых проблем станет прерогативой англичан и французов — ну, и еще США, экономическую и финансовую мощь которых приходилось учитывать в качестве важнейшего фактора со времен Первой мировой войны. Рядовым англичанам, французам и их союзникам в Восточной Европе пришлось
88


Глава 4. Приобщение к политике
заплатить высокую цену за эти иллюзии своих довоенных политических руководителей.
Под влиянием де Голля, убедительно отстаивавшего свою точку зрения на необходимость скорейших реформ в армии ради адекватной подготовки к приближающейся войне, и при его непосредственном участии Рейно разработал и внес в Палату депутатов проект закона о реформировании армии. В 1935 году Палата, как и следовало ожидать, провалила этот законопроект, назвав его «бесполезным, нежелательным и противоречащим логике и истории». Заметим, что принявшие это постановление депутаты сами явно не дружили ни с историей, ни с логикой.
За де Голлем, несмотря на все эти события, еще довольно долго сохранялась должность секретаря Высшего совета национальной обороны, поскольку он считался ценным и толковым работником, к тому же сумевшим наладить тесные связи со многими влиятельными депутатами парламента. Но из списков офицеров, представляемых к повышению в звании, его в 1936 году начальство все же вычеркнуло. Лишь в 1937 году, когда он прошел курс повышения квалификации в Центре военных исследований, де Голль получил звание полковника. И то лишь потому, что в этом ему помог Поль Рейно, откровенно «надавивший» на военного министра (а этот пост в очередной раз занял Э. Даладье). Летом 1937 года полковник де Голль был назначен на должность командира 507-го танкового полка в Меце, почти на самой границе с Германией. Ирония заключалась в том, что это был единственный танковый полк во всей французской армии — слишком скромный плод многолетних усилий Шарля де Голля. Если не считать, конечно, легкой моторизованной дивизии, тоже единственной, стоявшей в Реймсе, тоже недалеко от границы.
Поль Рейно.


Глава 5
На пути к катастрофе
Назначение на командную должность в строевой части не помешало де Голлю продолжать активные выступления по глобальным проблемам, связанным с подготовкой к надвигающейся войне. В 1938 году увидела свет его очередная книга — «Франция и ее армия». Автор, развивая свою любимую тему — историю французских вооруженных сил, — подчеркивает тезис о том, что армия есть душа Франции, от которой зависит будущее страны. Он связывает историю с современностью, снова и снова настаивая на ускоренной подготовке к столкновению с гитлеровской Германией. Одно из центральных положений книги — горячий призыв к созданию целой танковой армии, хорошо подготовленной, обученной и оснащенной. Она должна была послужить противовесом наращиванию военных сил (танковых в том числе) в Германии. «Это было, — напишет он позднее в мемуарах, — моим последним предупреждением, с которым я со своего скромного поста обращался к родине накануне катастрофы».
90


Глава 5. На пути к катастрофе
Ради того, чтобы выступить с подобным предупреждением, де Голль пошел на новый конфликт с Петеном, после чего их отношения испортились окончательно. Многие материалы для книги были взяты из того самого исследования по истории, которое де Голль проводил по указанию Петена еще в 1925 году. Само исследование было проведено де Голлем совершенно самостоятельно, без посторонней помощи, однако, как человек порядочный, он письменно обратился к Петену за разрешением на публикацию книги, материалы для которой первоначально собирал по распоряжению маршала. Тщеславный Петен потребовал, чтобы его фамилия была указана на обложке, то есть пожелал считаться соавтором труда. В принципе, во Франции (и не только там) это считалось в порядке вещей: все высокие начальники мнили себя вправе присваивать литературные труды (тем более по профессиональным вопросам), вышедшие из-под пера их подчиненных, особенно если разница в служебном положении была велика. Де Голль, не страдавший особой застенчивостью, не только не согласился на это требование (книгу-то он писал сам), но даже снял уже заготовленное посвящение своего труда маршалу Франции. Насколько известно, возникший конфликт рассматривала специальная комиссия исторической службы вооруженных сил — она в итоге согласилась с доводами де Голля и признала его правоту.
Маршал Петен оскорбился. Он назвал де Голля человеком неблагодарным и бессердечным и перестал разговаривать с ним даже во время различных официальных мероприятий. Глубокие принципиальные расхождения между бывшим героем Вердена и будущим, символом свободы и независимости Франции уже давно вели к этому, но взаимная симпатия и уважение долго удерживали их обоих от окончательного разрыва. В доме у маршала де Голль не появлялся после 1927 года, однако его назначение в Высший совет национальной обороны в 1932 не могло состояться без поддержки Петена. Теперь же, после несправедливых упреков Петена, полковник тоже занял бескомпромиссную позицию по отношению к своему бывшему покровителю, который упорно не желал
91


Шарль де Голль
считаться с реальностью, да еще и требовал себе лавры за чужой счет.
Как раз в это время между парламентскими фракциями шли переговоры о формировании очередного кабинета. Пост военного министра в нем уже был предложен маршалу Петену, а вот на пост статс-секретаря (фактически первого заместителя министра) многие политики прочили хорошо известного им полковника де Голля*. Последний категорически отклонил это предложение, а о Петене сказал: «Не доверяйте ему: это двуличный и опасный человек».
Впрочем, проблема заключалась не только в личной неприязни двух сильных личностей, всего несколько лет назад связанных отношениями трогательной дружбы. В данном случае гораздо важнее были глубочайшие политические разногласия между немногочисленными прозорливыми деятелями, в число которых входил де Голль, и теми, кто задавал тон в сменяющих друг друга кабинетах — сторонниками пресловутой политики «умиротворения» Гитлера. Эти «миротворцы» либо упрямо не желали видеть ту вполне реальную опасность, которую для Франции представляли усиливающаяся Германия и ее обнаглевшие вожди, либо самонадеянно полагали, будто сумеют использовать Гитлера в своих интересах: пусть-де он покончит с русскими большевиками, а потом Франция вместе с Англией сумеют поставить его на место. Эта политическая близорукость, как нам сегодня известно, обернулась вскоре для них горькими разочарованиями, но еще больше горя она, к сожалению, принесла французскому народу.
Военные в этом отношении ничем не отличались от политиков. Генерал Гамелен, занявший пост начальника Генерального штаба, заявил по поводу книги «Франция и ее армия»: «Я не верю в теории полковника де Голля. Эти теории не
* В отличие от ряда стран (США и др.), где военный министр — гражданское лицо, в тогдашней Франции военным министром чаще всего (хотя и не всегда) был один из высших генералов, тогда как его заместителями и помощниками могли быть генералы в относительно невысоких званиях и даже старшие офицеры.
92


Глава $. На пути к катастрофе
отличаются мудростью. Они не реалистичны... Они подобны мгновенной вспышке сухой соломы». А Петен вообще скатился к политиканству худшего сорта: стал заигрывать с французскими фашистами, которые прочили его в диктаторы «новой» Франции по гитлеровскому образцу. Вероятно, в предвидении такой перспективы маршал, по-прежнему занимавший высокие официальные посты в вооруженных силах и в правительстве, установил довольно тесные связи с рядом заправил нацистской Германии, не скрывал своих симпатий и к фашистским диктаторам в других странах.
Де Голль же был искренне озабочен судьбой Франции. Ради ее спасения в будущей войне он пропагандировал свои «крамольные» взгляды, а ради возможности пропагандировать их обращался к тем кругам, которым никогда не доверял и частенько презирал. Его теперь часто видят и у депутатов парламента, и в редакциях различных газет. Во имя создания полноценной танковой армии этот гордый и самолюбивый человек согласен сносить и высокомерие политиков, и насмешки журналистской братии — он и не то готов стерпеть, лишь бы увидеть Францию под надежной защитой.
И его усилия приносили плоды. Кое-кто из солидных журналистов всерьез заинтересовался концепцией активной обороны, которую предлагал де Голль. Несколько крупных газет стали регулярно публиковать статьи, знакомящие широкую публику с сущностью взглядов неугомонного полковника. В журналах с аналогичными статьями неоднократно выступали его старый друг Люсьен Нашей и другие близкие к де Голлю люди.
Даже некоторые генералы сочли возможным выступить в печати с поддержкой его предложений. С другой стороны, и в лагере противников не прекращались нападки на де Голля с его тревожными призывами. Типичным является высказывание одной из популярных в те годы парижских газет: «Немцы с присущим им наступательным духом, естественно, должны иметь танковые дивизии. Но миролюбивая Франция, перед которой стоят оборонительные задачи, не может быть сторонницей моторизации».
93


Шарль де Голль
Развитие событий в Европе между тем принимало зловещий характер.
Гитлер, придя к власти в январе 1933 года, первым делом покончил с любой оппозицией нацистскому режиму. Затем развязал себе руки на мировой арене: в октябре 1933 Германия вышла из Лиги Наций, устав которой был неотъемлемой частью Версальского договора. Затем началось раздувание реваншистских и милитаристских настроений, практическое укрепление армии, наращивание вооружений, в том числе и тех, которые были Германии запрещены согласно тому же Версальскому договору. (Договор, в частности, отменял обязательную воинскую повинность в Германии, ограничивал численность сухопутных войск ста тысячами человек, не позволял стране иметь единый Генеральный штаб всех вооруженных сил. Кроме того, побежденной стороне запрещалось иметь боевую авиацию, бронетехнику, тяжелые орудия, а строительство новых боевых кораблей было жестко ограничено, тогда как большинство старых подлежало передаче странам-победительницам). Выплата репараций была прекра-
Президент Гинденбург и рейхсканцлер Гитлер на демонстрации
1 Мая 1933 года.
94


Глава у На пути к катастрофе
Журнал «Ньюз Уик», героями первой обложки 1933 года стали Иосиф Сталин, Франклин Рузвельт, Адольф Гитлер и Франц фон Папен.
щена, а сэкономленные таким путем суммы направлены на военные нужды «Третьего рейха», как стали неофициально называть гитлеровское государство, — прежде всего, на развитие вооружений.
В 1935 году истек срок управления Саарской областью со стороны Лиги Наций (ее угольные шахты на этот период были переданы в распоряжение Франции). По результатам проведенного в области референдума (Саарского плебисцита) область вернулась в состав Германии, французские войска оттуда были выведены. Из Рейнской области они ушли еще раньше, однако та оставалась демилитаризованной зоной, то есть свои войска не могла там
держать и сама Германия. Но в 1935 году Гитлер, чувствуя «податливость» бывших победителей, восстановил всеобщую воинскую повинность, а в марте 1936 ввел в Рейнскую область подразделения вермахта и авиации, чем нанес еще один болезненный удар по самолюбию Франции. Причем ремилитаризация Рейнской области произошла в обстановке острой борьбы различных политических сил из-за перспективы новой войны, разжигаемой фашистскими государствами. На тот момент это событие привлекло самое пристальное внимание и военных, и дипломатических кругов практически всех стран Европы.
Несмотря на преобладавшее в политическом руководстве и военном командовании Франции благодушие, там были и дальновидные политики, и генералы, стремившиеся максимально обеспечить соблюдение жизненных интересов страны. Так, занявший в начале 1934 года пост министра иностранных дел Жан-Луи Барту — опытный государственный деятель, еще до мировой войны возглавлявший кабинет министров, —
95


Шарль де Голль
Жан-Луи Барту.
выступил одним из инициаторов заключения договора о совместной обороне с Советским Союзом. (Другим инициатором договора был советский нарком Максим Литвинов). В октябре Барту, занимавший непримиримо антигерманские позиции, был убит в Марселе вместе с югославским королем Александром, которого он сопровождал в поездке по Франции. Непосредственным исполнителем покушения стал болгарский террорист, тесно связанный с хорватскими сепаратистами-усташами, террористами фашистского толка. После войны, однако, были захвачены немецкие документы, из которых следует, что покушение было организовано германской разведкой (абвером) под контролем Германа Геринга, второго, после фюрера, лица в правительстве Германии (операции было присвоено кодовое наименование «Тевтонский меч»). Немного раньше австрийские фашисты по указанию из Берлина совершили убийство канцлера Э. Дольфуса, твердого противника присоединения Австрии к «рейху» (аншлюса, специально запрещенного, кстати, Версальским договором).
Погибшего Барту сменил на посту министра иностранных дел Пьер Лаваль, склонявшийся скорее к сотрудничеству с Германией, чем к мерам по ее обузданию. Однако советско-французские переговоры о заключении пакта зашли уже слишком далеко, сама идея пакта получила—по самым различным причинам — известную поддержку со стороны ряда влиятельных членов правительства, и помешать этому процессу Лаваль не смог. Франко-советский пакт был подписан 2 мая 1935 года. Де Голль, принимавший некоторое участие в подготовке этого документа, поддержал его, поскольку давно считал Россию естественным союзником в борьбе за сдерживание германской агрессии. Зато Лаваль сумел затормозить процесс ратификации пакта — парламент утвердил
96


Глава <,. На пути к катастрофе
подписанный документ лишь после отставки Лаваля в начале 1936 года.
Правда, этот пакт носил в значительной степени декларативный характер, а дополнительное соглашение, призванное определить перечень конкретных мер по взаимной помощи в случае войны, так и не было заключено. Последний тур переговоров по этому вопросу (с участием Англии) в Москве в августе 1939 года не привел к достижению согласия, что и вынудило — по мнению ряда военных историков и политических аналитиков — Советский Союз заключить пакт о ненападении с Германией 23 августа 1939 года, через два дня после провала англо-франко-советских переговоров о совместном противодействии агрессивным поползновениям гитлеровского режима. Еще через 10 дней грянула Вторая мировая война.
Анри Кей, Пьер Лаваль, Луи Барту.
97


Шарль де Голль
Впрочем, уже в мае 1935 французское правительство рассматривало этот договор с СССР не столько как существенный вклад в оборону самой Франции, сколько в качестве чисто демонстративного шага, который должен был «припугнуть» немцев. Гитлер же, напротив, использовал ратификацию французским парламентом пакта как повод для ввода своих войск в демилитаризованную Рейнскую область (этот шаг был запланирован им на 1937 год, когда Германия станет посильнее, но жаль было упустить подходящий в пропагандистском плане момент). Действия правительства в те дни весьма разочаровали де Голля. Официальные инстанции ограничились резким осуждением германской акции — по дипломатическим каналам, — но никаких мер по восстановлению прежнего статуса области они не предприняли. В результате Франция лишилась своих последних преимуществ, добытых дорогой ценой в Первую мировую войну. В парламенте и прессе такое бездействие объясняли нежеланием Франции проводить всеобщую мобилизацию и затевать новую большую войну. Рассекреченные через 40 лет документы рисуют картину тяжелого финансового положения страны, которая просто не могла себе позволить не только всеобщую мобилизацию, но и просто крупную операцию регулярных войск. В итоге все свелось к тому, что Франция сумела заручиться лишь согласием англичан направить на континент крупный экспедиционный корпус в случае возникновения войны между Францией и Германией.
Де Голль же, занимая ответственный пост в Высшем совете национальной обороны, знал (хотя и не мог сказать тогда об этом в печати), что в основе действий правительства лежало все то же нежелание обуздать Гитлера, который казался лишь удобным инструментом борьбы с большевиками. Возможность того, что он сначала пожелает обеспечить свой тыл на западе, захватив Францию, Бельгию, Голландию и скандинавские страны, даже не рассматривалась.
А ведь тогда, в марте 1936 года, можно было разом — и надолго — пресечь все поползновения Германии к реваншу. Ее армия все еще была связана версальскими ограничениями,
98


Глава 5. На пути к катастрофе
она была малочисленна и слабо вооружена. В Рейнскую область Гитлер смог ввести всего 19 батальонов пехоты, одну артиллерийскую батарею и несколько самолетов устаревших конструкций. Их можно было без труда прогнать обратно силами двух-трех французских дивизий из числа постоянно дислоцированных на границе (и входивших совсем недавно в состав оккупационных войск). Характерно, что сами немцы хорошо это понимали. Высшее военное командование очень нервничало, сознавая свою неспособность при имеющихся силах противостоять французам. Но фюрер совершенно точно уловил нежелание англичан и французов идти на конфликт и успокоил своих генералов. Такой авторитет, как генерал Гейнц Гудериан, оказавшись после войны в плену и отвечая на вопросы французских контрразведчиков, не стал кривить душой: «Если бы вы, французы, вмешались в Рейнской области в 1936, мы бы проиграли полностью, и падение Гитлера было бы неизбежным». Да и сам фюрер, как стало известно впоследствии, вспоминал в кругу приближенных: «Я никогда в жизни не испытывал такого напряжения, как в те двое суток после нашего вступления в Рейнскую область. Если бы французы туда вошли, нам пришлось бы ретироваться с поджатыми хвостами. Военные ресурсы, находившиеся в нашем распоряжении, были недостаточны даже для того, чтобы сдержать их ненадолго». Де Голль же, еще не зная об этих высказываниях, говорил в то время, что если бы у Франции была одна полноценная танковая дивизия (а лучше несколько), то одного лязга гусениц и гула моторов было бы достаточно, чтобы надолго, если не навсегда, покончить с любовью Гитлера к авантюрам.
Но французских политиков и военных убаюкивали заверения немецких дипломатов и государственных деятелей о том, что Германия, восстановив свой суверенитет над Рейнской областью и Сааром, не имеет больше территориальных претензий к Франции. Однако в самой Германии газеты, полностью подконтрольные нацистскому режиму, не скрывали наличия таких претензий и открыто пророчили «возвращение в лоно рейха» и Эльзаса с Лотарингией, и земель на
99


Шарль л к Гол ль
востоке — некоторых областей Полыни и Чехословакии. Во Франции предпочитали игнорировать подобные «пророчества» (хотя де Голль, как мы помним, видел такую перспективу еще за несколько лет до реальных событий).
Заметим, что в Англии многие члены кабинета были очень недовольны происшедшим в Рейнской области, но по весьма специфическим причинам: Гитлер своей односторонней акцией лишил англичан возможности пойти ему на уступки (!), а осуждение — пусть робкое, но все же осуждение —
Уинстон Черчилль.
100


Глава 5. На пути к катастрофе
его акции со стороны французов не позволяло ее союзнице Англии надеяться на возможность скорейшего заключения соглашений с гитлеровской Германией. Правительство Чемберлена давно стремилось достичь такого взаимопонимания с Гитлером, которое позволило бы таскать руками немецкого фюрера каштаны из огня — для Англии, разумеется. При обсуждении вопроса о Рейнской области в комитете по иностранным делам Палаты общин лишь один- единственный депутат решительно выступил за оказание французам действенной военной помощи ради восстановления статус-кво. Этим депутатом был Уинстон Черчилль.
Он, как и де Голль, хорошо понимал, что «умиротворить» агрессоров не удастся. Надвигалась большая война, и в разных уголках мира каждый год вспыхивали локальные конфликты и войны, предвестники столкновения в мировом масштабе.
В 1935 году Муссолини бросил итальянские войска против Абиссинии (Эфиопии) — одной из всего лишь двух стран Тропической Африки, сохранивших независимость в эпоху колониализма.
На этот шаг диктатора Италии благословил не только его германский коллега, но и тогдашний премьер Франции П. Лаваль. Правда, Лига Наций все же осудила действия итальянцев в Абиссинии, но никаких практических шагов по сдерживанию агрессии Лига, как и прежде, не предприняла. На Востоке Япония уже несколько лет вела открытую войну по захвату в свои руки Китая — и явно не собиралась удовлетвориться даже такой громадной добычей.
101
Бенито Муссолини, 1937 год.


Шарль де Голль
Летом 1936 года испанские ультраправые военные подняли под фашистскими лозунгами мятеж против законного правительства республики. Германия и Италия незамедлительно оказали им полную военную поддержку: Германия предоставила оружие, кредиты, военных инструкторов и соединение люфтваффе — так называемый легион «Кондор» численностью в пять с половиной тысяч человек; Италия послала в помощь испанским мятежникам регулярные части, численность которых временами доходила до 125 000 человек. Правительство Испанской Республики сразу же обратилось за помощью к соседней Франции, но та, во многом под давлением англичан, провозгласила так называемую политику «невмешательства». Тем самым мятежников фактически ставили на одну доску с демократически избранным правительством страны, а открытого широкомасштабного вмешательства Германии и Италии словно бы не замечали.
Де Голль, связанный тогда своей официальной должностью, не мог выступить с публичной критикой действий правительства, но его доверие к политическим руководителям Франции отнюдь не возросло. Думается, этого закоренелого консерватора и монархиста мало волновали юридические тонкости «невмешательства». Да он и не мог испытывать большой симпатии к испанским республиканцам, в правительство которых входили лидеры различных левых партий, в том числе коммунисты. Однако французского патриота и профессионального военного беспокоило другое: мятежники получали решающую помощь от Германии и Италии — значит, в случае победы франкистов Испания почти автоматически станет еще одной союзницей Гитлера. А из этого следовало, что в новом мировом конфликте Франция может — впервые в своей истории — оказаться перед угрозой войны на два фронта: против Германии на востоке и Испании на юго-западе. Такая перспектива не могла не тревожить де Гол- ля, в целом очень далекого от симпатий к левым силам.
К весне 1938 года шансы мятежников в Испании возросли, а Гитлер тем временем осуществил (в марте) давно лелеемые им мечты об аншлюсе. И снова Англия, а вместе с ней и Фран¬
102


Глава 5. На пути к катастрофе
ция, фактически дали санкцию на такой шаг, который увеличивал силы их потенциального противника. По инициативе англичан, захват Австрии стал рассматриваться союзниками не как акт агрессии, не как ревизия Версальского договора, а как очередной шаг на пути «умиротворения» Германии. В ноябре 1937 года английский министр иностранных дел лорд Галифакс на переговорах в Берлине дал от имени своего правительства согласие на «приобретение» Австрии Германией. Чуть позднее, 22 февраля 1938 года, сам премьер-министр Невилл Чемберлен заявил в парламенте Великобритании, что Австрия не может рассчитывать на защиту Лиги Наций: «Мы не должны обманывать, а тем более не должны обнадеживать, — сказал он, — малые слабые государства, обещая им защиту со стороны Лиги Наций и соответствующие шаги с нашей стороны, поскольку знаем, что ничего подобного нельзя будет предпринять». Великие державы не стыдились преувеличивать свою слабость, давая тем самым карт-бланш Гитлеру на выдвижение все новых и новых притязаний, которые до поры до времени были направлены
Жители Вены приветствуют Адольфа Гитлера, 1938 год.
103


Шарль де Голль
лишь против стран, лежавших к востоку от Германии, либо против левых сил на западе континента (в частности, в Испании).
Впрочем, это старательно подчеркиваемое бессилие великих держав имело своим следствием и то, что союзная Бельгия, отнюдь не чувствуя себя в безопасности, пошла на разрыв старого военного договора с Францией. А ведь из этого договора исходил Петен, всячески препятствуя укреплению границы с Бельгией! Теперь же эта граница стала брешью в системе обороны Франции.
Де Голль еще в 1936 году, беседуя с премьер-министром Леоном Блюмом, настойчиво предлагал концепцию активной обороны. «Если немцы, — говорил он, — станут наступать вдоль Дуная, мы можем двинуться на Рейн. Если они пойдут на Вислу, кто мешает нам занять Рур? Если они будут знать об этом, то не решатся на что-либо серьезное». Но французская армия того времени сознательно не была рассчитана на ведение любых наступательных действий, только на оборону приграничных укреплений. Ей нечего было противопоставить агрессивным действиям Германии, а де Голль предлагал создание крупных танковых сил, способных именно на быстрые наступательные действия, которые, несомненно, образумили бы агрессора, пока тот не успел слишком усилиться.
Но главное унижение, глубоко потрясшее де Голля, Франции пришлось испытать осенью 1938 года. Тридцатого сентября в Мюнхене Чемберлен и французский премьер Даладье подписали, вместе с Гитлером и Муссолини, печально известное соглашение, позволявшее Германии присоединить к рейху Судетскую область Чехословакии. После мировой войны Франция стала гарантом независимости Чехословакии и обязалась военной силой воспрепятствовать любым попыткам третьих держав посягать на ее территориальную целостность. В случае военного конфликта поддержать Францию должна была и Англия, обязавшаяся участвовать в ее обороне от любого внешнего врага. И вот обе эти великие державы отказались от своих официальных обязательств ради политики «умиротворения» обнаглевших нацистов. При
104


Глава $. На пути к катастрофе
этом никто даже не счел нужным пригласить на переговоры в Мюнхене самую заинтересованную сторону — представителей правительства Чехословакии. Их мнение ни англичан, ни французов не интересовало. Возможно, еще и потому, что бывшие «гаранты» неофициально намекнули Гитлеру: они не будут возражать против дальнейшего расчленения этой страны.
Чехословакия с 1935 года имела также договор с Советским Союзом, который согласился участвовать в обеспечении ее границ от внешних посягательств. В ходе Судетского кризиса Сталин предлагал президенту Бенешу направить в Чехословакию крупный контингент войск Красной Армии. Пожалуй, осенью 1938 года они еще были способны справиться с Германией, не развернувшей полностью свои вооруженные силы и — главное — далеко не завершившей их перевооружение. Но Бенеш вынужденно отклонил это предложение, которое могло спасти его страну: великие державы заранее предостерегли его против согласия на помощь русских. Продвижение Гитлера на восток не только не тревожило их, но и вселяло уверенность в том, что Германию удастся использовать как ударную силу против большевиков. Напротив, появление этих самых большевиков в центре Европы, да еще и возможность их победы над немецкой армией, грозили не только опрокинуть эти планы, но и потребовать от англичан и французов оказать прямую помощь Германии, а идти на это было нежелательно и даже рискованно по многим соображениям.
Как стало известно уже после Второй мировой войны, немецкие генералы, встревоженные перспективой большой войны из-за Судетской области, — а они к такой войне еще не были готовы — составили даже заговор для свержения Гитлера и его режима, так что поражение или вынужденное отступление без боя германских войск даже на границе с Чехословакией вполне могло в корне изменить известную нам ныне историю Европы, а во многом и остального мира. Мюнхенское соглашение окончательно развязало нацистам руки и позволило им разжечь пожар новой мировой вой¬
105


Шарль де Голль
ны, а западные участники этого сговора, как вскоре выяснилось, привели собственные страны к катастрофе. (Если быть точными, то катастрофа разразилась для Франции, Англия же лишь оказалась на краю пропасти, от которой Черчилль сумел-таки оттащить ее буквально в последний момент — с большим трудом и ценой немалых жертв).
Чемберлен, Даладье, Чиано, Гитлер, Муссолини, Риббентроп,
Вайцзеккер.
Невилл Чемберлен, возвратившись из Мюнхена в Лондон, радостно сообщил англичанам: «Я привез вам мир». На деле Европа теперь устремилась к войне форсированными темпами. Судьба Чехословакии была решена: ее очень быстро разорвали буквально на куски. Немцы, вступившие в Судетскую область сразу же после подписания Мюнхенского соглашения, не остались в одиночестве. Практически одновременно с немцами, едва ли не опередив их, в Чехословакию вошли части польской армии. Польское правительство приняло активное участие в нагнетании Судетского кризиса и, пользуясь фактической беззащитностью Чехословакии, в ультимативной форме потребовало передачи Тешинской
106


Глава 5. На пути к катастрофе
области, где издавна польские села и поселки перемежались с чешскими. Когда стало ясно, что Чехословакии никто не поможет, да и сама она защищаться не будет, поляки не стали терять времени и захватили Тешинскую область*.
Конечно, такие действия Польши в унисон с гитлеровской Германией не могли не вызвать обеспокоенности в Париже и Лондоне. Одно дело, когда Англия и Франция сами шли навстречу Гитлеру, удовлетворяя его растущие требования, и совсем другое — когда нога в ногу с Берлином шагает их важнейший союзник на востоке Европы. Впрочем, Польша с 1934 года откровенно заигрывала с новыми властями в Берлине. Раньше она ориентировалась на Францию, с которой имела военный договор, теперь же польские лидеры увидели возможность приобрести с помощью немцев новые территории в Белоруссии и на Украине.
Через год после прихода Гитлера к власти был подписан польско-германский пакт о ненападении сроком на 10 лет, началось фактическое военное сотрудничество двух стран. Слабая тогда еще Германия виделась Варшаве подходящим союзником в возможном завоевательном походе на восток. При этом, естественно, отпадала необходимость в покровительстве Франции (и Англии вместе с ней). Договор с Францией формально оставался в силе, однако Юзеф Пилсудский уже весной 1934 года не постеснялся высокомерно заявить французскому министру иностранных дел Луи Барту: «Отныне Польша не нуждается во Франции». А в дни Судетского кризиса польский министр иностранных дел категорически не пожелал видеться с дипломатами Франции и Англии: в судетском вопросе Польша солидаризировалась с Германией.
И теперь, в конце 1938 года, прыткость польских лидеров в захвате чешских территорий вполне закономерно привлекла внимание немцев. У них были свои планы в отношении будущего Польши, но отчего же не воспользоваться ею сначала в качестве союзника? И официальные
* После Второй мировой войны возвращена в состав Чехословакии.
107


Шарль де Голль
Юзеф Пилсудский.
лица рейха предложили полякам союз, направленный против русских большевиков. Впрочем, ситуация по сравнению с 1934 годом кардинально изменилась, и не заметить этого не могли даже ослепленные собственными амбициями руководители Польши. Германия стала намного сильнее и продолжала усиливаться быстрыми темпами. Ее агрессивная устремленность на восток давно уже ни у кого не вызывала сомнений. В этих условиях у поляков поневоле возникал вопрос: станет ли Германия помогать Польше в захвате русских территорий или же только использует польские дивизии в качестве тарана, чтобы ослабить «союзника», а потом забрать захваченное себе? Ссориться с немцами не хотелось, но и рисковать своей армией ради интересов германского рейха Варшаве тоже было ни к чему.
Польское правительство однозначно отклонило возможность агрессивного военного союза с Германией, ссылаясь на то, что для похода против Советского Союза «не располагает соответствующими гарантиями со стороны Англии и Франции». Это предрешило следующий этап германской экспансии: Польша была необходима как плацдарм для действий против России (у Германии и СССР тогда не было общей границы), и коль она не желала становиться союзником, то ей предстояло стать новой жертвой далеко идущих планов «фюрера немецкой нации».
Но сперва следовало окончательно закрыть «чехословацкий вопрос». За считанные месяцы после Мюнхена Судеты были оккупированы, Словакия получила автономию, а затем провозгласила свою «независимость» под полным контролем Германии, Подкарпатская Русь (ныне Закарпатская область Украины) перешла в руки Венгрии, как и некоторые южные районы Словакии. (Несколько позднее Венгрия как
108


Глава 5. На пути к катастрофе
союзник Германии получила и румынскую Трансильванию). То же, что осталось от Чехословакии, в марте 1939 года оккупировали сами немцы, провозгласив эту территорию своим протекторатом. «Под шумок» была аннексирована и Мемель- ская область (нынешний город Клайпеда с прилегающими районами), принадлежавшая Литве. Вот теперь наступала очередь Польши.
Надо сказать, что у англичан, еще в Мюнхене предвидевших нечто подобное, все эти события все же вызвали легкую тревогу. Постоянные уступки Гитлеру служили поводом для широкой критики кабинета консерваторов в самой Англии. Потеря британских позиций в Восточной Европе достигла той критической черты, за которой могли быть затронуты важные интересы страны. Почти одновременно с оккупацией Чехии немцами фашистский диктатор Италии Муссолини напал на крошечную Албанию, а за нею он видел под своей властью и Грецию, где английские позиции были очень сильны. Отдавать Грецию англичане не могли: эта страна служила одним из «предмостных укреплений» на пути к Суэцкому каналу — важнейшему пути, связывавшему Англию с ее колониями в Азии, с Индией в первую очередь. Чемберлен не хуже Гитлера понимал, что Польша необходима тому для дальнейшего продвижения на восток, однако отдать Польшу «просто так», как Чехословакию, было рискованно. Такой шаг мог привести и к падению его кабинета, и к слишком болезненному подрыву авторитета Великобритании на мировой арене, а это уже чревато нежелательными последствиями в масштабах Британской империи.
Учитывая все эти факторы, Англия тогда же, в марте 1939 года, в одностороннем порядке предложила Варшаве гарантии безопасности, которые дополняли так и не отмененное франко-польское соглашение. Судя по всему, Чемберлен считал, что самого по себе союза Англии, Франции и Польши будет достаточно, чтобы остановить чрезмерную экспансию Германии: эти три страны вместе располагали военным потенциалом, который существенно превосходил, как казалось тогда, возможности немцев. А в
109


Шарль де Голль
крайнем случае такой союз позволял Англии сохранить свой престиж, уже сильно подмоченный постоянными уступками Берлину и регулярными сетованиями на собственную слабость.
Уже через несколько месяцев стало ясно, что подобные договоры, не подкрепленные твердым намерением их выполнять, не опирающиеся на реальную военную силу, никого — а тем более жаждущих мирового господства нацистов — остановить не могут. Летом того же года Германия, уже накопившая достаточно сил для большой войны, начала концентрацию войск на границе с Польшей. В ее печати была развернута масштабная антипольская кампания, а пакт о ненападении от 1934 года был расторгнут.
Оставался еще один-единственный шанс остановить скатывание к страшной катастрофе, путь, который отстаивали трезвомыслящие политики на Западе, в том числе Уинстон Черчилль в Англии и скромный полковник Шарль де Голль во Франции — договоренность о военном союзе с СССР. Перспектива войны на два фронта, тем более с таким бескомпромиссным противником, как большевики (если бы тех поддержали и западные великие державы) — вероятно, единственное, что могло бы надолго остановить поход Германии к достижению пресловутого мирового господства.
Но таких, как Черчилль и де Голль, тогда было не много, и их голоса тонули в хоре сторонников «умиротворения», желавших не союза с большевиками, а их разгрома силами немцев, которые после такой схватки, в свою очередь, уже не представляли бы слишком большой угрозы для великих держав Запада. Сомнительно, чтобы Н. Чемберлен был горячим поклонником китайской философии, но линия, которую он вел в отношении Германии и СССР, удачно выражается древней китайской мудростью: «сидя на горе, смотреть, как дерутся два тигра». Во всяком случае, все его действия в тот период были направлены не на достижение какого бы то ни было взаимопонимания, а тем более союза с Советским Союзом, а на ускорение их столкновения с Германией Адольфа Гитлера.
110


Глава 5. На пути к катастрофе
Русские ясно видели и угрозу, исходившую от нацистов, и направление дипломатии англичан и их союзников — французов. Сразу же после оккупации остатков Чехии немцами, в середине марта 1939 года, советское руководство предложило провести переговоры шести стран, которым прямо угрожала германская агрессия: Англии, Франции, СССР, Польши, Румынии и Турции.
Это предложение было сразу отклонено, а англичане в ответ посоветовали русским дать односторонние гарантии защиты своим восточноевропейским соседям. Англию русские гарантии ни к чему не обязывали, а вот военное столкновение России с Германией в этом случае вырисовывалось очень ясно.
Через месяц русские выступили с более ограниченным, но совершенно конкретным предложением: заключить между Англией, Францией и СССР тройственный договор о взаимной помощи и одновременно с ним — военную конвенцию, налагающие на стороны равные обязательства по ведению совместных боевых действий против возможного агрессора. Вскоре они представили потенциальным союзникам развернутый проект такого договора, причем его положения включали обязательства всех трех держав по защите стран Восточной Европы от агрессии «любой европейской державы». На этот раз просто отмахнуться от предложенного документа, как от «красной пропаганды», не представлялось возможным, нужно было как-то реагировать.
В июле этот вопрос дважды рассматривался комитетом по иностранным делам Палаты общин британского парламента, причем на обоих заседаниях выступал министр иностранных дел лорд Галифакс. Сорок лет спустя, согласно английским законам, были рассекречены многие документы внешней политики Великобритании того времени, и то, что стало известно, полностью подтверждает предположения, которые высказывались и русскими, и некоторыми независимыми наблюдателями в третьих странах уже в 1939 году.
Позицию кабинета Его Величества лорд Галифакс сформулировал так: «Наша главная цель в переговорах с СССР
111


Шарль де Гол ль
состоит в том, чтобы предотвратить установление каких бы то ни было связей между Россией и Германией». Разумеется, лорда в данном случае не следует понимать буквально. Между СССР и Германией сохранялись дипломатические отношения, хотя порой и весьма напряженные, особенно во время гражданской войны в Испании, существовала и торговля между двумя странами, хотя опять-таки в довольно ограниченных масштабах (в отличие от периода Веймарской республики). Министр, безусловно, под словом «связи» имел в виду лишь такие соглашения, которые могли бы помешать скорому военному столкновению русских и немцев.
Чтобы не допустить мира между двумя этими странами, лорд Галифакс предлагал вступить с русскими в переговоры, но не форсировать их. Вниманию членов Палаты общин он предложил два варианта: либо организовать срыв переговоров, запланированных в Москве, либо, в крайнем случае, пойти на заключение ограниченного пакта, не идущего дальше общих деклараций и не обязывающего Великобританию к конкретным действиям.
В итоге лорд Галифакс предложил наиболее целесообразный, с его точки зрения, ход, позволяющий решить поставленную задачу: дать принципиальное согласие на одновременное подписание политического и военного соглашений и начать переговоры о содержании военного соглашения. Он заметил при этом, что «военные переговоры затянутся на очень длительный период».
Такая тактика позволила бы поманить русских «пряником» тройственного союза, но и не помешала бы немцам напасть на русских за тот «очень длительный период», пока переговоры будут идти, а никаких обязывающих стороны подписанных и ратифицированных договоров не будет. Тем временем министр вел с немцами секретные переговоры, зондируя возможность подписания с ними в той или иной форме пакта о ненападении, если таковой гарантирует интересы Британии в Европе, но не станет мешать продвижению Германии на восток, в Россию.
112


Глава 5. На пути к катастрофе
Лорд Галифакс и Герман Геринг.
Столкновение Германии и России было фактически неизбежным с того дня, когда Гитлер пришел к власти. Именно там, на востоке, лежало вожделенное «жизненное пространство», которое он считал критически важным для будущего процветания немецкой нации. Покорение России открывало бы ему путь и к основным английским колониям: громадной Британской Индии и богатым нефтью странам Персидского залива. Кроме того, между нацистской Германией и Советами существовали непреодолимые идеологические противоречия, что предвещало не только острый, но и очень жестокий конфликт. Однако на данный момент перед фюрером стояла более ограниченная, конкретная задача — захватить Польшу. В этой ситуации Англия интересовала его меньше, чем Россия. Весь ход предшествующих событий убедил Адольфа Гитлера в том, что англичане не смогут, да и не захотят мешать
113


Шарль де Голль
его походу на восток (пока это не коснется их колоний). Французы вообще не собирались высовывать нос из-за своей линии Мажино. Русские же, исходя из своих интересов, так и норовили встать у него на пути, и ради полного спокойствия, ради успеха задуманных великих дел на благо немецкой нации нужно было выключить их на время из игры. Начать войну против них тотчас немцы еще не были готовы. И фюрер не без успеха применил английскую тактику: убаюкивая Лондон видимостью секретных переговоров, он поручил своим людям вступить без шума в контакт с советским посольством в Берлине и предложить русским выгодный договор. Таким путем Германия на определенное время развязала бы себе руки для подготовки к решающей схватке.
Сталину было о чем задуматься. Англичанам Советы не доверяли с самого начала. Англия не только выступила инициатором интервенции в Россию после большевистского переворота 1917 года, но и все последующие годы не прекращала маневров, направленных на свержение режима большевиков. Здесь были ультиматумы и торговая блокада, долгое дипломатическое непризнание, а затем разрыв уже установленных отношений, создание «санитарного кордона» вдоль советских границ и финансирование всех сил и в Европе, и в Азии, выступавших против большевиков. А главное — все последние годы англичане не слишком старательно скрывали тот факт, что столкновение России и Германии представляется им наилучшим из возможных развитием событий на мировой арене. Нет, верить англичанам главный русский большевик не мог. Возможно, немного больше доверия у него вызывала Франция, которая все же очень опасалась своей агрессивной соседки — Германии — и была объективно заинтересована в союзе ради обеспечения своей безопасности. Но, во-первых, и там имелись немалые силы, склонные к сотрудничеству с немцами: они полагали, что таким образом сумеют надежнее обеспечить свою безопасность. А во-вторых, Франция сама поставила себя в зависимость от Великобритании. Памятуя о своей слабости в Первую мировую войну, французы даже оборону
114


Глава 5. На пути к катастрофе
линии Мажино мыслили только совместными силами с мощным британским экспедиционным корпусом — в одиночку против немцев им было не выстоять. А такая зависимость вынуждала их прислушиваться к мнению Лондона и не идти ни в чем против важнейшего союзника.
С другой стороны, вопрос о доверии или недоверии в отношении Германии даже не стоял. Поначалу слабая, побежденная союзниками Германия стала единственной страной Запада, которая признала правительство большевиков и пошла с ним на сотрудничество. Однако с приходом к власти нацистов все изменилось коренным образом. Нацисты представляли собой врага вдвойне: врага России и врага большевиков. И если англичане при всей своей враждебности все же не хотели воевать сами, а предпочитали действовать чужими руками, то немцы готовились именно к большой войне за господство над всем миром. Едва Гитлер возглавил правительство, он обрушил первые репрессии на немецких коммунистов и социал-демократов. Его договор о военном союзе с Италией и Японией не случайно носил название «антикоминтерновского пакта». У русских не было и не могло быть сомнений относительно действительных намерений Германии и ее фюрера. Уже шесть с половиной лет нацистская пропаганда готовила немцев к решающей схватке с мировым коммунизмом и его лидером — Советским Союзом. Все это время и советская пропаганда не оставалась в долгу, клеймя нацистов по каждому поводу. В данном случае пропаганда той и другой стороны отражала действительную суть вещей — непримиримую враждебность двух стран и господствующих в них систем.
И все же у Сталина были основания избегать прямого столкновения в 1939 году. За неполное десятилетие ему удалось резко поднять экономику СССР и сделать ее относительно независимой от внешних поставок важнейшей промышленной продукции. Накануне Первой мировой войны Россия занимали четвертое место в Европе по уровню производства промышленной продукции. Через восемь лет, после двух тяжелейших войн — мировой и гражданской, —
115


Шарль де Голль
эта экономика лежала в руинах, и в стране не хватало даже самых простых товаров. Теперь же в Европе она уступала одной лишь Германии, и то разрыв был невелик. Объединив крестьян в подконтрольные государству колхозы и отказавшись от «новой экономической политики» 1920-х годов, Сталин серьезно подорвал базу внутренней оппозиции большевиков. В самой партии он, не колеблясь, устранил всех потенциальных соперников. Следует признать, что под его руководством Советский Союз, невзирая на крайнюю пестроту национального и религиозного состава населения, превратился в достаточно сплоченное общество, твердо направляемое из единого руководящего центра, причем рейтинг правительства (если пользоваться современным термином) и его органов на местах был очень высок. Особое внимание уделялось Красной Армии. Многолетняя пропаганда сумела создать ей небывалый престиж в глазах населения, чему, надо сказать, немало способствовали победы в различных локальных конфликтах, главным образом на Дальнем Востоке. Армия была многочисленной, а ее организация и вооружение постоянно совершенствовались и считались достаточными для отражения нападения любого соседнего государства.
Но Сталина этот уровень, достигнутый ценой неимоверного напряжения сил всей страны, не удовлетворял. Ситуация менялась. Германские заводы работали на полную мощность, а ведь за последние годы к ним еще добавились производственные мощности Австрии и Чехии. В какой-то мере на вермахт работала Италия. И вот Гитлер нацелился на Польшу, располагавшую некоторыми промышленными возможностями, значительными запасами сельскохозяйственной продукции и немалыми ресурсами рабочей силы. Такой рост потенциала противника, несомненно, готовившегося к продолжению экспансии, следовало учитывать. Русским было необходимо успешно довести до конца выполнение своего третьего пятилетнего плана экономического развития, а он охватывал период 1938—1942 годов. Армию же решено было модернизировать и перевооружить с учетом значительно возросшей мощи немцев. Это тоже требовало длительного времени и
116


Глава 5. На пути к катастрофе
могло быть завершено не ранее весны 1942 года. Кроме того, нельзя было забывать и о Японии, постоянно тревожившей дальневосточные границы СССР — как раз летом 1939 года разгорелся достаточно широкомасштабный конфликт в Монголии, завершившийся очередной победой Красной Армии. (Войсками там командовал тогда еще никому не известный генерал Жуков, впоследствии ставший маршалом и самым знаменитым русским полководцем XX века). Япония на то время заметно уступала Советскому Союзу по своей экономической и военной мощи, но ее регулярные покушения на советские границы требовали присутствия на Дальнем Востоке довольно внушительных военных сил Красной Армии — следовательно, эти силы не могли быть приняты в расчет при подготовке обороны страны от удара с запада.
Но даже не эти факторы, каждый из которых был достаточно важен сам по себе, сильнее всего тревожили советское политическое руководство. Оно опасалось, что в случае прямого военного конфликта с Германией все та же Англия (а вместе с ней и Франция) станет помогать Германии или же, что более вероятно, воспользуется такой войной, чтобы осуществить свои давние замыслы. В частности, речь могла идти о захвате бакинских нефтепромыслов в Закавказье (а в те годы это был основной для страны источник горючего), а также о вторжении на территорию входивших в СССР республик Средней Азии: для англичан они представляли интерес и сами по себе, и как дополнительная гарантия обороны Британской Индии. Кроме того, во время гражданской войны в России англичане проявили недвусмысленный интерес к овладению ее незамерзающими северными портами — Мурманском и Архангельском. Таким образом, англичане и французы, не вступая с немцами ни в открытый союз, ни в непосредственную конкуренцию за территории, могли фактически присоединить свои силы к силам Германии и ее союзников. Вот тогда русским пришлось бы в одиночку противостоять почти всей остальной Европе, а борьба в таких условиях, разумеется, ничего хорошего СССР не сулила. Предлагая в 1938 году помощь Чехословакии, Сталин ничем
117


Шарль де Голль
не рисковал: связанные с нею военным договором, французы (а с ними и англичане) могли предать чехов и словаков, но не имели возможности вместе с немцами выступить против СССР и Чехословакии — оправдать такой шаг было бы просто невозможно. Летом 1939 года обстановка на европейской арене существенно отличалась от того, что было осенью 1938, и в этой новой ситуации риск столкновения с Германией был чреват слишком многими неприятными последствиями.
Выход из подобного сложного и опасного положения виделся всего один, и Сталин не мог найти другого: следовало любой ценой оттянуть неизбежный в целом военный конфликт с Германией и в то же время столкнуть Германию с великими державами Запада, предотвращая возможность как их формального союза, так и любых фактически совместных действий против СССР. Правда, предлагаемый Гитлером пакт о ненападении, отвечавший этим условиям, выглядел не слишком привлекательным по причинам идеологического характера, поэтому в советских верхах решено было в последний раз попытаться договориться с Англией и Францией — успех маловероятен, но сама попытка целесообразна: она могла и для Гитлера послужить стимулом к большей уступчивости русским. А если бы англичане и французы все же пошли на серьезные договоренности, то в этом случае результат для Советского Союза был бы еще лучше: можно было отодвинуть угрозу войны и готовиться к будущему конфликту, не опасаясь удара в спину от западных держав.
Насколько можно судить по рассекреченным за последние десятилетия архивам, русские были осведомлены о тайных переговорах Галифакса с нацистами. Англичане же не знали о начавшихся предварительных контактах немцев с русскими, и в результате они старательно вели ту линию, которую расхваливал членам Палаты общин лорд Галифакс и которая в итоге привела английскую дипломатию к серьезному поражению.
С самого начала англичане откровенно затягивали переговоры с СССР. Заседания в Москве начались лишь 11 августа, причем бросалась в глаза вопиющая разница в самом подходе к переговорам. Советскую делегацию возглавлял военный ми¬
118


Глава 5. На пути к катастрофе
нистр (народный комиссар обороны) маршал Ворошилов — член Политбюро, один из ближайших к Сталину людей. Вместе с ним в переговорах участвовали военно-морской министр, начальник Генерального штаба, начальник управления ВВС Красной Армии — иными словами, все высшее командование вооруженных сил. Английскую делегацию возглавлял адмирал Драке, французскую — генерал Думенк. Ни тот, ни другой не занимали сколько-нибудь видного положения ни в правительственных органах, ни в вооруженных силах своих государств.
Осложнения возникли буквально с первых минут переговоров. Маршал Ворошилов предъявил широкие полномочия, которыми его снабдило русское правительство: ему было официально поручено вести переговоры и подписать всеобъемлющее военное соглашение с потенциальными союзниками. У генерала Думенка имелись более скромные полномочия, сводившиеся к предварительному обсуждению вопросов, интересующих обе стороны. У английского адмирала никаких письменных полномочий вообще не имелось — явное следствие стараний министра лорда Галифакса и его сотрудников, отвечавших за дипломатическое обеспечение миссии. Впрочем, эта линия отвечала желанию самого премьера. В принципе, отсутствия письменных полномочий уже было достаточно, чтобы русские на законном основании отказались вести переговоры.
Однако Сталин решил, вероятно, сделать все возможное, чтобы избежать необходимости идти на официальные договоренности с Гитлером. Была предпринята последняя попытка хотя бы заинтересовать англичан и французов советскими предложениями — в таком случае все еще сохранялась перспектива заключения серьезного договора в кратчайшие сроки. Время, однако, не позволяло слишком затягивать переговоры: поляки, обеспокоенные сосредоточением немецких войск на их границе, уже начали негласную мобилизацию резервистов. Война могла начаться со дня на день, причем немцы оказались бы у русских границ, а Англия и Франция были бы вынуждены как-то определиться — отступать дальше
119


Шарль де Голль
перед агрессивными устремлениями германского фюрера им было уже невозможно.
Русские предложили исчерпывающий список стран, которым договор давал бы гарантии безопасности и территориальной неприкосновенности. В случае нападения «одной из европейских держав» (Германии) на любую из них военный союз трех государств вступал бы в силу, как и в случае нападения непосредственно на любую из договаривающихся сторон. В список были включены Бельгия, Греция, Турция, Румыния, Польша, страны Прибалтики и Финляндия. Англичане возражали против упоминания этих стран в тексте договора — так они смогли бы избежать участия в любом возможном конфликте, сославшись на то, что документ не предусматривает помощь конкретной стране, подвергшейся немецкому удару. В конце концов, Драке согласился с тем, чтобы включить список стран в секретное приложение к договору: англичане все еще не теряли надежд на взаимопонимание с немцами и не хотели «спугнуть» тех даже призраком договора с русскими, явно направленного против Германии.
Но дальше этого туманного согласия на список стран дело и не пошло. Маршал Ворошилов назвал численность войск и вооружений, которые Советский Союз собирался выставить против Германии для обеспечения договора: 136 дивизий, 5 000 тяжелых артиллерийских орудий, свыше 9 000 танков, свыше 5 000 самолетов. В ответ же на его вопрос о силах, которые смогут выставить Англия и Франция совместно, генерал Думенк неуверенно сказал:
— Может быть, пять или шесть дивизий.
Иными словами, русские могли воевать с Гитлером собственными силами, не рассчитывая на реальную поддержку союзников. Но окончательно переговоры зашли в тупик благодаря усилиям британской дипломатии, возглавляемой лордом Галифаксом. Прибалтийские страны и Финляндия отказались принять гарантии со стороны русских (и, таким образом, сами подписали себе приговор: наличие гарантий трех стран позволило бы прибалтам еще долго сохранять свою независимость, а финнов избавило бы от потери важ¬
120


Глава 5. На пути к катастрофе
ной части территории), а Польша категорически отказалась пропустить части Красной Армии через свою территорию. При отсутствии в тот момент общей советско-германской границы это делало предполагаемый договор заведомо невыполнимым, поскольку советские войска попросту не смогли бы вступить в соприкосновение с противником. Впоследствии англичан упрекали в том, что они не пожелали оказать соответствующее давление на польское правительство — ведь после отказа от опасного союза с Германией поляки всецело зависели от поддержки со стороны англичан и французов. Опубликованные в 1980-е годы архивные документы показывают, что это не совсем так: давление и англичане, и французы оказывали, но оно «не было достаточным». Это является едва ли не лучшей иллюстрацией той тактики, которую пропагандировал лорд Галифакс: не отказываясь от видимости переговоров с русскими, не допустить ни реальных договоренностей с ними, ни германо-советского взаимопонимания в любой форме.
Но если первое ему полностью удалось, то в отношении второго он жестоко просчитался. Полторы недели переговоров показали, что ни на какой союз с англичанами и французами рассчитывать не приходится. СССР по-прежнему стоял перед угрозой вот-вот столкнуться с объединенными силами своих недоброжелателей. У Сталина фактически не осталось выбора, и он дал Ворошилову указание прекратить бесполезные переговоры, превратившиеся уже в откровенный фарс. Двадцать третьего августа в Москву прилетел германский министр иностранных дел И. фон Риббентроп, и в тот же день он и его русский коллега Молотов (занимавший одновременно пост главы правительства — Совета Народных Комиссаров) в присутствии Сталина и других высших советских политических и военных руководителей подписали Договор о ненападении сроком на 10 лет.
Вокруг этого документа, который вошел в историю под названием «пакта Молотова — Риббентропа», и сегодня не прекращаются споры не столько научно-исторического, сколько чисто политического характера. Суть полемики
121


Шарль де Голль
сводится к тому, что одни стремятся возложить на русских равную с Германией вину за развязывание Второй мировой войны. Если бы не этот пакт, говорят они, то СССР столкнулся бы с Германией в Польше или чуть позднее уже в 1939 году, а нажим союзников с запада позволил бы быстро покончить с агрессивными замыслами Гитлера. Другие защищают — кто более, кто менее решительно — действия советского руководства, в том числе подчеркивают значение факторов, перечисленных нами на предыдущих страницах. Думается, удачнее всего о причинах и подоплеке этой полемики выразился в свое время выдающийся американский дипломат и политолог Генри Киссинджер. Уже находясь в отставке и не будучи связан своим прежним официальным постом государственного секретаря США, он сказал: «Сталин сумел нанести Британии крупнейшее в XX веке дипломатическое поражение. Этого англичане ему не забудут и никогда не простят».
Как бы то ни было, факт остается фактом: через восемь с половиной суток после подписания советско-германского пакта немцы вторглись в Польшу. СССР остался в стороне от конфликта (о своем нейтралитете в европейской войне вскоре официально объявили Япония и США), а вот англичане и французы волей-неволей оказались в состоянии войны с Германией.
Надо сказать, что Гитлер имел основания надеяться, что и в этот раз великие державы Запада не пойдут на объявление войны, и дело закончится новым Мюнхеном. Они действительно не спешили бросаться на защиту польской независимости, но и бездействовать уже было невозможно. Чтобы сохранить свои позиции в мире, великая держава
122
Сталин жмет руку Риббентропу после подписания советско- германского пакта о ненападении, 1939 год.


Глава 5. На пути к катастрофе
вынуждена соблюдать хотя бы большинство заключенных ею договоров, а к тому же — время от времени демонстрировать силу, если она не хочет, чтобы с ней перестали считаться. Англия и Франция и без того слишком долго выставляли напоказ свое бессилие, шли на уступки Гитлеру в большом и малом. Уровень доверия к ним со стороны многих партнеров упал до опасно низкого уровня, а это грозило волнениями в колониях. Такое развитие событий было совершенно недопустимо, особенно для Британской империи, могущество которой во многом зиждилось на эксплуатации ресурсов многочисленных колоний. Приходилось выбирать из двух зол: либо вступить в войну с Германией (вот когда бы Англии пригодился русский союзник, которого она лишилась по собственной воле!), либо окончательно утратить свои позиции в Европе и поставить под угрозу пути, ведущие от сравнительно небольшого острова Великобритания к ее обширной колониальной империи, охватывавшей тогда почти четверть всего населения Земного шара.
С большой неохотой, после долгих обсуждений в кабинете и в парламенте, Великобритания 3 сентября предъявила Германии ультиматум с требованием немедленно отвести вторгшиеся в Польшу войска, а отказ немцев выполнить это требование повлек неизбежное теперь объявление войны. Вместе с англичанами то же самое проделали и французы, хотя их нежелание воевать было, пожалуй, еще сильнее, чем у англичан.
Ведь их военная доктрина, как мы уже знаем, строилась в расчете на то, что войну первой объявит Германия, а не наоборот. Доктрина поэтому предписывала категорически избегать какого бы то ни было военного вмешательства за рубежами страны, а активные действия к востоку от линии Мажино требовали наличия тех самых мобильных сил, на создании которых настаивал полковник де Голль и которые категорически отвергались высшими военными инстанциями страны. Объявляя войну Германии, Франция фактически не собиралась реально пускать в ход свою военную силу. Она была теперь обречена сидеть за линией Мажино, уповая на
123


Шарль де Голль
то, что противник не осмелится атаковать столь мощные укрепления.
Нельзя не сказать в этой связи, что рядовые французы совсем не были расположены воевать за какую-то Польшу, которая для них ничего хорошего никогда не делала. Долгое убаюкивание общественного мнения заверениями властей о том, что войны в обозримом будущем не предвидится, сыграло теперь скверную шутку с французскими политиками и военными: призванные на военную службу резервисты в массе своей не желали сражаться — они не видели смысла проливать кровь неведомо за что.
Отчасти этой пассивностью, как и негибкостью военной доктрины, можно объяснить длительное отсутствие фактических военных действий на линии противостояния немецких войск с французами и начавшими вскоре прибывать им в помощь англичанами. Был, конечно, и еще один фактор, едва ли не самый важный: лидеры Англии и Франции понимали, что срок в десять лет, указанный в советско-германском пакте, нереален. Конфликт между двумя непримиримыми врагами, временно затаившими свою неприязнь друг к другу, должен был разгореться гораздо раньше. Отсюда и надежды пересидеть какое-то время, дождаться столь желанного столкновения русских с немцами, а уж потом действовать по старому плану — не мешать крушению большевизма и использовать в своих интересах неизбежное ослабление Германии. В этом случае состояние войны, пусть сугубо формальное, могло сыграть положительную роль: Англии и Франции снова, как в Первой мировой, достались бы лавры победителей, а от побежденной во второй раз Германии можно было потребовать и получить куда больше, чем два десятилетия назад. Вот в силу этих расчетов на Западном фронте больше восьми месяцев продолжалась война, которую немцы назвали «сидячей» (Sitzkrieg), французы «странной, нелепой» (Drole de guerre), а англичане — «ненастоящей, фальшивой» (Phoney War).
Тем временем Польша, ради спасения которой якобы и была объявлена война в глобальном масштабе, была за три недели оккупирована немецкой армией. Русские тоже не стали
124


Глава 5. На пути к катастрофе
сидеть сложа руки и вернули себе те территории, которыми Польша завладела в 1920 году, пользуясь тем, что Красная Армия была отвлечена на борьбу со своим главным противником*— белыми войсками генерала Врангеля. Причем на этой территории (нынешние западные области Украины и Белоруссии) они не встретили сколько-нибудь серьезного сопротивления: польская армия была уже разбита немцами, а то, что от нее еще оставалось, было уже не армией, а дезорганизованными и деморализованными толпами. Сталин обошелся даже без формального объявления войны, так что юридически англичане и французы не могли к нему придраться: он выждал момент, когда польское правительство бежало в Румынию и перестало, таким образом, легально функционировать. Главное командование армии также покинуло страну, и Советский Союз получил все основания, чтобы «взять под защиту» население этих областей, родственное коренному населению входивших в состав СССР Украины и Белоруссии. Англичанам и французам оставалось утешаться тем, что теперь между вермахтом и Красной Армией возникла протяженная линия непосредственного соприкосновения, делавшая войну между этими армиями вполне реальной и даже весьма вероятной.
Вполне вероятно, что полковник де Голль не был в курсе всех деталей англо-франко-советских переговоров 1939 года, но все же он был не просто командиром танкового полка. У него остались тесные связи и со многими офицерами, по- прежнему служившими в аппарате высшего военного командования, и с теми политиками, которые, как и он, были обеспокоены пассивностью Франции накануне надвигающихся грозных событий. Так что можно не сомневаться — полковник имел достаточно оснований для тревоги за судьбу Франции, а еще больше оснований для недовольства политикой сменяющих друг друга правительств.
Когда была объявлена давно предсказанная им война, де Голлю не понадобилось много времени, чтобы понять сущность политики правящих кругов и вытекающую из этого линию верховного командования. Толковый и грамотный
125


Шарль де Голль
военный профессионал, к тому же хорошо знакомый с закулисной стороной политической деятельности, он быстро и точно сумел определить суть происходящего. Уже через несколько дней он, возмущенный полным бездействием французских войск на так называемом Западном фронте, писал: «На мою долю выпало играть роль в ужасной мистификации... Несколько десятков легких танков, которыми я командую, — не больше чем пылинка. Мы проиграем войну самым жалким образом, если не будем действовать». Увы, эти слова снова оказались пророческими, хотя сам де Голль, думается, рад был бы ошибиться.
Он, однако, черпал свои «пророчества» не из каких-то мистических откровений. Полковник по давней привычке внимательно следил за событиями в мире, особенно военными, читал свежие сводки, анализировал прочитанное и услышанное и лишь на основании всех этих данных делал обобщающие выводы. Так, в ноябре 1939, по свежим следам, де Голль направил в Генеральный штаб докладную записку об уроках, которые следует извлечь французам из операций вермахта в Польше. Он особо подчеркнул высокую эффективность бронетанковых и моторизованных сил немцев и крайнюю неустойчивость оборонительных линий поляков.
Правда, де Голль проанализировал лишь чисто военную сторону немецкого «блицкрига» против Польши. В его задачу не входил анализ явной нерешительности польского руководства, знавшего о подготовке немцев к агрессии, но слишком вяло реагировавших на эту угрозу — возможно, в этом сказалась чрезмерная надежда на эффективную помощь западных держав. В самом деле, Гитлер двинул на Польшу группировку численностью в 1,8 миллиона человек. Польша имела возможность выставить армию в 3,5 миллиона человек. (Например, Чехословакия, уступавшая ей по числу жителей в три раза, сумела в дни Судетского кризиса мобилизовать в армию 1,2 миллиона).
Даже если считать, что примерно половина этих войск могла быть размещена на восточных границах — против возможных действий русских, — то немцам должна была про-
126


Глава 5. На пути к катастрофе
тивостоять сила, по численности не уступающая вермахту (хотя и не столь насыщенная танками, тяжелой артиллерией и авиацией). Но на деле поляки использовали для своей обороны на западе страны группировку, уступавшую агрессору почти в два раза — 1 миллион человек, и разница в вооружениях ощущалась при таких условиях особенно болезненно. Тактические действия польского командования также оставляли желать много лучшего, но, повторяем, де Голль не ставил своей задачей поучать французских командующих и политиков. Он хотел лишь привлечь внимание Генштаба к необходимости реорганизации войск, пока затишье на фронте еще давало такую возможность. Докладная записка — как обычно бывало со всеми предостережениями де Голля — не имела никаких последствий. Рассматривавший ее генерал ограничился пренебрежительной резолюцией: «Эти выводы при нынешнем состоянии вопроса должны быть отклонены».
В случае войны французские танковые подразделения по-прежнему обязаны были действовать в соответствии с «генеральной инструкцией» от 12 августа 1936 года. Она не слишком сильно отличалась от прежнего документа, подготовленного по указанию Петена, и предписывала использовать мелкие группы танков исключительно для поддержки пехоты. Немцы с этим документом были знакомы и считали его в корне порочным. Один из немецких генералов писал по этому поводу еще в мае 1937 года, задолго до начала войны, в журнале Militar-Wocbenblatt («Военный еженедельник»): «Предлагаемое в этой инструкции тактическое применение танков свидетельствует о потрясающем незнании действительности».
Но неудачи никогда не обескураживали де Голля и не вынуждали его сложить оружие. В январе 1940 года он был по делам в Париже, и его пригласил на завтрак старый знакомый Поль Рейно, занимавший в то время пост министра иностранных дел. С ними за столом сидел бывший премьер- министр Франции Леон Блюм, лидер социалистов. Блюм спросил де Голля, как тот представляет себе дальнейшее развитие событий в войне.
127


Шарль де Голль
— Весь вопрос теперь в том, — отвечал де Голль, — нанесут ли немцы удар на западе, чтобы захватить Париж, или на востоке, чтобы выйти к Москве.
Реакция Блюма была характерна для воззрений французских политиков того периода. Они все еще ожидали, что война закончится как-нибудь сама собой. Воевать всерьез им очень не хотелось.
— Вы так думаете? — Не скрыл своего искреннего удивления бывший глава правительства. — Немцы ударят на восток? Но какой же им смысл увязать в бескрайних русских просторах? Вы считаете, что они бросятся на запад? Но ведь они бессильны против линии Мажино!
В отличие от Блюма, Рейно внимательно слушал де Голля и одобрительно кивал головой — его мысли текли в сходном направлении, только сделать в тех условиях он ничего не мог, даже занимая один из ключевых постов в кабинете министров.
Де Голль вынес из этой беседы впечатление, что в Париже очень смутно представляют себе военную и политическую обстановку. Это впечатление подтвердил и визит президента Республики Лебрена в 5-ю армию. Президент с уверенным и даже гордым видом осматривал устаревшие танки, которыми командовал де Голль. Глава государства тоже не ожидал со стороны немцев никаких сюрпризов. Тем не менее, де Голль предпринял еще один шаг, совершенно беспрецедентный для армейского полковника. Он не мог оставаться равнодушным к перспективе страшной катастрофы, к которой неудержимо скатывалась его родная страна. Двадцать первого января 1940 года он направил восьмидесяти самым известным и влиятельным военным и политическим деятелям страны меморандум, в котором вновь писал о крайне опасном положении Франции и о необходимости немедленных энергичных мер. Де Голль предупреждал о неизбежности мощного наступления немцев с применением огромных бронетанковых и механизированных сил при поддержке авиации. Он предсказывал, что французский фронт может быть в любой момент прорван, и тогда разгром Франции неминуем. Полковник тре¬
128


Глава у На пути к катастрофе
бовал немедленно свести в один кулак все распыленные по разным соединениям танки. Де Голль ясно видел будущее, потому что хорошо знал историю и внимательно наблюдал настоящее. Ссылаясь на опыт боевых операций в Польше, он писал:
«Быть инертным в нынешнем конфликте — значит оказаться побежденным... Французский народ ни в коем случае не должен питать иллюзий, будто бы нынешний отказ наших вооруженных сил от наступательной доктрины соответствует характеру начавшейся войны. Как раз наоборот. Мотор придает современным средствам уничтожения такую мощь, такую скорость, такой радиус действия, что уже начавшаяся война рано или поздно по размаху и стремительности маневра, внезапности атак, по масштабам вторжения и преследования намного превзойдет все, что было наиболее замечательного с этой точки зрения в прошлом... Не следует заблуждаться! Начавшаяся война может превратиться в самую масштабную, самую трудную, самую жестокую из войн, которые когда-либо опустошали землю. Породивший ее политический, экономический, социальный и моральный кризис носит столь глубокий и всеобъемлющий характер, что он неизбежно приведет к коренному перевороту в положении народов и в структуре государств. В силу непостижимой гармонии вещей орудием этого переворота, вполне соответствующим его гигантским масштабам, становится армия моторов. Уже давно пора Франции сделать из этого вывод».
Сегодня, разумеется, никто не решится спорить со всеми этими утверждениями, но в те решающие дни французских лидеров словно поразила удивительна слепота. И этот крик души патриота и грамотного военного остался гласом вопиющего в пустыне. В Париже происходило нечто невероятное, напоминающее пресловутый «пир во время чумы». О войне против Германии как будто забыли, хотя германского вторжения можно было ожидать в любой момент. Нет, справедливости ради следует заметить, что кое-что все же делали, хотя это скорее была пародия на давным-давно назревшие реформы в армии. В начале 1940 года наконец-то сформировали
129


Шарль де Голль
одну танковую дивизию — ее оснастили безнадежно устаревшими машинами выпуска 1925 года. При этом дивизия получила 120 устаревших танков, тогда как, по расчетам де Голля, полностью оправдавшимся практикой войны, должно было быть 500 современных боевых машин, быстроходных, маневренных и вооруженных достаточно мощными пушками.
Политики словно не замечали немцев, с которыми страна находилась в состоянии войны, зато их увлекло совсем другое направление. Вслед за англичанами французы развернули лихорадочную деятельность по подготовке нападения на СССР. Предлогом для этого служила разгоревшаяся зимой 1939-1940 годов русско-финская война. Сталин, как оказалось, не зря полагал, что англичане и французы в случае неблагоприятного для России развития событий воспользуются ее трудностями для захвата тех территорий, которые давно уже их привлекали своим промышленным потенциалом и запасами ценного сырья.
Первым делом Англия и Франция добились исключения СССР из Лиги Наций. Но, вопреки прежней практике чисто словесного осуждения военных конфликтов, на сей раз великие державы перешли к действиям. Несмотря на нехватку в своей армии многих необходимых вооружений, французы срочно направили в Финляндию 175 самолетов, 500 орудий, 5 000 пулеметов и автоматов и другое вооружение и снаряжение. Восьмого января премьер-министр Дала- дье, один из инициаторов Мюнхена, отдал приказ о формировании специальной альпийской бригады (привычной к действиям в зимних условиях) для отправки в Финляндию. Приказ был выполнен на удивление быстро — всего за 20 дней. Но помощь самой Финляндии была лишь поводом, отнюдь не главной целью внезапной англо-французской активности. Англичан интересовали богатейшие залежи ценных руд в Швеции — эта страна, оставаясь нейтральной, снабжала Германию многими жизненно важными материалами, в том числе железной рудой, медью, свинцом, цинком. По мысли англичан, войска союзников, двигаясь в Финляндию через шведскую территорию, могли бы овладеть основ¬
130


Глава На пути к катастрофе
ными рудниками на севере страны. Таким образом они могли бы нанести удар по экономическим ресурсам Германии, а заодно обогатить своих собственных предпринимателей. (Правда, осторожные шведы, ссылаясь на свой нейтралитет в любых конфликтах, проход иностранных войск через свою территорию в итоге запретили).
А 19 января последовало указание подготовить план операции по воздушной бомбардировке бакинских нефтепромыслов. Подходящий предлог опять-таки имелся: известная часть этой нефти экспортировалась Советским Союзом в Германию — во исполнение заключенных договоров, по которым СССР получал из Германии станки, машины и иное оборудование, позволявшее, к неудовольствию самих немцев, наращивать собственное военное производство. Но воздушные налеты на Баку и некоторые перерабатывающие предприятия в Грузии должны были стать прелюдией не к уничтожению, а к захвату этих ценнейших источников сырья. Для подготовки сухопутного наступления на Кавказ в район Ближнего Востока направили генерала Вейгана, одного из виднейших французских военных. Русские, правда, успели завершить войну с финнами в марте 1940 года. Они добились официально объявленной с самого начала цели: овладели Ладожским перешейком и отодвинули границу, проходившую в опасной близости от Ленинграда, одного из важнейших промышленных, культурных и политических центров своей страны. Заодно подписание советско-финских соглашений предотвратило вмешательство Англии и Франции. Остается только отметить, что Германия, вопреки своим недавним договоренностям с русскими, тоже оказывала помощь финнам, хотя и старалась ее не слишком афишировать. Таким образом, формально воюющие между собой страны Запада все же оказались, по сути, на одной стороне. Нет, руководство советской страны не зря опасалось именно такого развития событий в случае своего конфликта с Германией в 1939 году. Сейчас же, несмотря на фактическое сотрудничество в финском вопросе со своими западными противниками, Гитлер все-таки нуждался в хороших отношениях с СССР. Прежде чем сра¬
131


Шарль де Голль
зиться с ним, он считал необходимым обезопасить свой тыл на западе. Немцы решили нанести удар по Франции, сокрушить ее, изгнать с европейского континента английские войска, оккупировать все соседние с Германией страны, еще не вступившие в число ее союзников, и лишь после такой капитальной подготовки осуществить главный замысел — молниеносный бросок на восток с целью полного разгрома такого опасного противника, каким они считали Советский Союз. Де Голль, предугадывавший направление следующего удара Гитлера, с большим неодобрением наблюдал лихорадочную активность по организации «помощи» Финляндии, ибо такая помощь ослабляла и без того недостаточные силы обороны самой Франции. Позднее, в «Военных мемуарах» он так сформулировал свои тогдашние мысли по этому поводу:
«Надо сказать, что некоторые круги усматривали врага скорее в Сталине, чем в Гитлере. Они были больше озабочены тем, как нанести удар России: оказанием ли помощи Финляндии, бомбардировкой ли Баку или высадкой в Стамбуле, — чем вопросом о том, каким образом одолеть Германию... Что касается совершенно дезориентированной массы, чувствовавшей, что ничто и никто во главе государства не в состоянии руководить событиями, то она находилась в состоянии сомнения и неуверенности. Ясно было, что серьезное испытание вызовет в стране волну отчаяния и ужаса, которая может погубить все».
Поразительно, что высшие руководители страны, среди которых было немало умных людей, к тому же имевших большой политический опыт, так и не сумели разглядеть за потоком событий те последствия, которые были ясны командиру армейского полка. Факт, тем не менее, остается фактом: когда 10 мая 1940 года моторизованные дивизии немецких полевых армий вслед за танковыми корпусами вторглись во Францию могучим железным потоком, для французского командования это стало полной неожиданностью. После восьми с лишним месяцев войны немцы сумели достичь полной внезапности своего наступления, которая во многом решила исход борьбы в их пользу.


Глава 6
Капитуляция
Еще до того как разразилась военная катастрофа, де Голлю пришлось теснее, чем прежде, соприкоснуться с политикой. Он получил сомнительное удовольствие непосредственно наблюдать, как действует парламентская демократия, какие блюда готовятся на этой «кухне» в то время, когда над страной нависла в прямом смысле смертельная опасность.
Подписание советско-финских соглашений, положивших конец военному конфликту между двумя странами в разгар англо-французских приготовлений к вмешательству, неожиданно болезненно отразилось на положении французского правительства. Кабинет Эдуара Даладье, сделавший главный упор на подготовку военных действий против СССР и не стремившийся воевать с немцами, в очередной раз потерпел провал. Хотели французы воевать с Германией или нет, но война была уже давно объявлена, и теперь многие требовали, чтобы правительство занялось, наконец, вплотную организацией надежной обороны Франции и разгромом ее дав¬
133


Шарль дк Гол ль
Поль Рейно.
него и непримиримого врага. Люди желали скорейшего мира, а добиться его можно было только победой над противником. Двадцатого марта 1940 года Даладье был вынужден уйти в отставку, а формированием нового кабинета поручили заняться Полю Рейно: он имел репутацию твердого противника гитлеровской Германии, его даже прозвали «французским Черчиллем». Не в последнюю очередь репутация Рейно была основана на том, что он довольно часто использовал в публичных выступлениях патриотические высказывания из работ де Голля, а также старался проталкивать его идеи через неподатливый парламент. Это подкрепляло и авторитет Поля Рейно как специалиста по военным вопросам. Неудивительно, что он тут же отозвал де Голля с «фронта» и поручил полковнику составить программное заявление правительства, которое предстояло огласить на заседании Палаты депутатов перед формальным утверждением нового кабинета.
Однако, в отличие от своего английского «тезки», Рейно не имел надежной поддержки депутатов и не обладал теми возможностями, которые получит через полтора месяца Уинстон Черчилль, сделавшись премьером военного кабинета, где он объединит представителей обеих основных фракций британского парламента (консерваторов и лейбористов), поддержанных и либералами. Картина во французском парламенте была куда более пестрой и противоречивой: множество больших и малых фракций всех цветов и оттенков — от левых до крайне правых, и каждая озабочена своими узкими, сугубо партийными интересами. Добавим, что среди парламентских партий одни выступали за скорейший военный разгром Германии, другие были склонны маневрировать и выжидать дальнейшего развития событий, а третьи почти открыто ратовали за договоренность с Гитлером, даже если
134


Глава 6. Капитуляция
ради этого придется пойти на очередные серьезные уступки Третьему рейху.
В таких условиях немыслимо было сформировать правительство, наделе способное твердо руководить страной ради обеспечения победы над противником. Рейно был озабочен тем, как собрать голоса депутатов, необходимые для утверждения его кабинета. Поэтому он отдал важнейший в тот момент пост военного министра потерпевшему поражение на выборах Эдуару Даладье, «мюнхенцу», который меньше всего думал о том, как добиться победы над Германией. По этой же причине в составе правительства оказались и лица, даже не скрывавшие своих симпатий к Гитлеру, зато способные принести новому правительству столь необходимые голоса. Де Голлю, как мы знаем, уже долго приходилось иметь дело с политиками, и в этой сфере он давно не был наивным новичком. Но впервые он оказался посвящен в закулисные детали формирования кабинета министров, и на честного патриота, озабоченного тяжелым положением своей страны, эта возня политиканов произвела самое гнетущее впечатление. С тех пор он не переставал испытывать глубочайшее недоверие к парламентской системе правления как таковой и, придя к власти, сделал все, чтобы свести к минимуму роль представительного органа, в то же время максимально расширив права и полномочия исполнительной власти во главе с президентом, чей авторитет не может быть оспорен.
Во время дебатов об утверждении правительства написанное де Голлем программное заявление не играло, по сути, почти никакой роли. Все сводилось к главным для депутатов заботам: довольны ли те или иные фракции полученными их представителями министерскими постами и готовы ли почтенные парламентарии (по крайней мере, их большинство) согласиться с кандидатурой Рейно, известного своими антифашистскими взглядами. Старые партийные разногласия не могли не отразиться на отношении депутатов к фигуре нового премьера: например, сторонники Даладье, как Рейно ни старался их задобрить, дали ему лишь 33 голоса из имевшихся у них 116. А в целом правительство с трудом
135


Шарль де Голль
сумело набрать необходимый минимум: 266 голосов, — и то злые языки в кулуарах поговаривали, будто и этот более чем скромный результат достигнут путем фальсификаций при подсчете итогов голосования. Иными словами, вместо сильного правительства получилась шаткая коалиция, готовая рухнуть при первом же серьезном разногласии входящих в нее разнородных сил.
А разногласия неизбежно возникали по различным поводам буквально с первого же дня существования нового кабинета министров. Например, Поль Рейно собирался назначить де Голля на должность секретаря только что избранного Военного комитета — этот орган был создан специально для координации деятельности правительства и вооруженных сил в связи с формально идущей войной. Де Голль имел опыт работы в подобном правительственном органе, а доверие Рейно облекало бы его дополнительными полномочиями. Однако новый военный министр Даладье, непримиримый противник де Голля, категорически воспротивился, угрожая в таком случае уйти в отставку (что повлекло бы за собой немедленное падение кабинета). Рейно поневоле пришлось ему уступить.
Де Голлю предстояло возвращение в свой полк, но перед отъездом его вызвал к себе армейский генерал Морис Гамелей, на которого было возложено верховное командование силами союзников во Франции. Генерал не обладал талантами настоящего полководца, хотя и занимал по очереди высокие посты в вооруженных силах. Делами действующей армии (если этот термин применим к условиям «странной войны») интересовался мало, а идеи де Голля никогда не находили у него положительного отклика. Это был толковый военный чиновник, неизменно вежливый и обходительный, умевший ладить со всеми. В отличие от Петена и Вейгана, он не сим¬
Эдуар Даладье.
136


Глава 6. Капитуляция
патизировал фашизму и не имел связей с крайне правыми силами, что немало способствовало его назначению на высший военный пост.
Гамелен любезно принял полковника де Голля и предложил ему повышение. Формировалась еще одна танковая дивизия, уже четвертая по счету. (Уступая бесчисленным предупреждениям неугомонного полковника, французское командование все же сформировало две танковые дивизии в дополнение к одной, созданной в январе). Завершить формирование нового соединения предполагалось в середине мая, стянув из пехотных соединений 85 танков, 5 000 солдат и офицеров (по численности это мало соответствует дивизии — в лучшем случае бригаде), а командование дивизией решено было предоставить де Голлю. Тот поблагодарил за доверие, но не преминул высказать глубокую обеспокоенность бездействием французской армии перед лицом вполне вероятного скорого немецкого наступления. Генерал заверил, что для беспокойства не имеется ни малейших оснований.
А между тем события за пределами Франции приобретали все более угрожающий характер. Девятого апреля немцы вторглись в Данию и Норвегию. (Официальным предлогом для гитлеровцев стала необходимость «защитить» эти государства от англо-французского вторжения). Первая капитулировала сразу же, не вступая в бой. За Норвегию пришлось побороться, но и там главные результаты были достигнуты гитлеровцами молниеносно.
В первый же день немецкие корабли уничтожили основные силы небольшого норвежского военного флота, авиация поддержала действия сил вторжения, и через три недели сопротивление в южной части страны было полностью подавлено. Правда, мужественная борьба малочисленной норвежской армии дала возможность королевской семье эмигрировать в Англию, где было сформировано правительство Норвегии в изгнании. Это стало стимулом для дальнейшего развертывания в стране движения Сопротивления и вынудило немцев до самого конца войны держать там значительный воинский контингент. Четырнадцатого
137


Шарль де Голль
мая англо-французские экспедиционные силы высадились в районе Нарвика (как раз через этот порт шла транспортировка в Германию руды из Швеции, что определило стратегическое значение всего района). В дальнейшем англичане, не получив поддержки своих главных сил, были вынуждены эвакуироваться, а французский Иностранный легион вместе с норвежскими частями сумел 28 мая захватить Нарвик. Правда, через неделю после этого успеха (первого за время войны с Гитлером) легион тоже эвакуировался — в связи с фактическим поражением самой Франции, которой стало не до защиты чужих территорий.
Солдаты вермахта в Дании, 30 апреля, 1940 год.
Казалось бы, все эти действия немцев ясно указывали на их решимость всерьез повести войну против западных стран, отложив удар в восточном направлении на более поздний срок. И все же радикальных мер против вполне возможного теперь вторжения немцев на территорию самой Франции так и не приняли, вопреки настойчивым рекомендациям де Голля, уже давно предвидевшего такое неблагоприятное развитие событий. А 10 мая немцы, не
138


Глава 6. Капитуляция
ожидая окончания второстепенных операций на севере Норвегии, ударили по нейтральной Голландии и Бельгии, прорываясь к французской границе, не защищенной на этом участке никакими укреплениями.
Силы сторон, как выяснилось впоследствии, численно были примерно равны, однако немцы использовали свои силы намного эффективнее. К началу мая они сосредоточили на западе 123 дивизии, в том числе 10 танковых и 9 моторизованных. Вместе с различными вспомогательными частями их войска на западе насчитывали примерно два с половиной миллиона военнослужащих. На вооружении этих войск имелось две с половиной тысячи танков, столько же самолетов, много артиллерии, в том числе самоходные артиллерийские установки (САУ).
Позднее, уже в ходе боев, немцы несколько увеличили свои силы — до 136 дивизий, а 10 июня, когда исход военной кампании был уже предрешен, к Гитлеру неожиданно для французов присоединился Муссолини (в удар с этой стороны французские руководители не верили до последнего момента, потому что в Первую мировую Италия воевала на стороне Антанты).
Он добавил к силам вермахта еще 32 дивизии, так что в итоге фашистский блок располагал на этом театре военных действий примерно 3 350 000 солдат и офицеров при почти 3 000 танков и САУ и 2 600 самолетах. Командовали немецкими войсками фельдмаршал Вильгельм фон Лееб, генерал-полковники Герд фон Рундштедт и Федор фон Бок. Главное командование было возложено на генерал-полковника Вальтера фон Браухича, а общее руководство взял на себя сам фюрер при содействии своего начальника штаба генерал- полковника Вильгельма Кейтеля.
Как и считал необходимым де Голль (правда, у немцев имелись собственные теоретики, хотя мнение де Голля, как мы помним, они знали и ценили), танки были собраны в кулак. Половина наличной бронетехники — пять танковых и пять моторизованных дивизий, 1250 боевых машин, сведенных в три корпуса, — находилась в составе армейской танковой
139


Шарль де Голль
группы (фактически первой в истории танковой армии) под командованием участника польской кампании генерала танковых войск* Эвальда фон Клейста. Корпусами в его группе командовали прославленные впоследствии генералы Гейнц Гудериан, Герман Гот и Георг Рейнхардт, уже тогда доказавшие свои таланты полководцев.
Французы мобилизовали в армию порядка двух миллионов человек. Тринадцать французских дивизий (Третья группа армий) заняли укрепления линии Мажино, 6 дивизий прикрывали отроги Альп на юго-востоке, остальные 83 дивизии были разделены на две группы армий: Вторая (в составе трех полевых армий) прикрывала тылы Третьей, занимая позиции непосредственно за линией Мажино, а Первая (четыре полевые армии и Британский экспедиционный корпус, БЭК) расположились на наиболее уязвимом участке вдоль бельгийской границы — от Па-де-Кале до Монмеди. Главнокомандующим тремя группами французских армий был назначен армейский генерал А. Жорж.
По числу танков — 3 100 единиц — французы превосходили немцев, к тому же у них на вооружении было примерно 400 новейших танков, заметно опережавших немецкие аналоги по своим тактико-техническим характеристикам. Однако все эти боевые машины были распылены по 74 пехотным дивизиям, не считая недавно сформированных трех довольно слабых танковых дивизий, укомплектованных машинами устаревших образцов. Фактически это сводило на нет имевшееся численное и качественное превосходство французской бронетехники. В воздухе господствовала немецкая авиация: французы здесь уступали противнику почти в два раза, располагая менее чем полутора тысячами самолетов.
* В тогдашней германской армии звание генерала рода войск соответствовало генерал-полковнику в Красной Армии, армейскому генералу во французской, генералу в Англии и США. Немецкий генерал-полковник был фактически равен советскому и американскому генералу армии, французскому маршалу, британскому фельдмаршалу.
140


Глава 6. Капитуляция
Французы, впрочем, не были одиноки — у них имелись немалые силы вольных и невольных союзников. Во-первых, англичане, как и обещали, прислали экспедиционный корпус, хотя и далеко не столь внушительный, как в Первую мировую войну. Возглавил его генерал Джон Горт. Этот знатный английский лорд (шестой виконт Горт) в межвоенный период занимал ряд видных административных постов в колониях, а в конце 1930-х годов был начальником Имперского генерального штаба. Правда, непосредственно в войсках он не поднялся выше командира пехотной бригады и, по мнению фельдмаршала Бернарда Лоу Монтгомери, никак не подходил на должность командира крупного воинского соединения в условиях маневренной войны. Под его командованием находилось девять британских дивизий. Из них две располагались во французских учебных лагерях: их личный состав еще не закончил период начального военного обучения, и назвать эти войска боеспособными нельзя было даже с натяжкой. Расчет строился на том, что немцы дадут им достаточно времени для подготовки к боям, которые либо начнутся не скоро, либо вообще не начнутся. Еще одна дивизия стояла с французами за линией Мажино, так что на границе с Бельгией, на главном (как выяснится) направлении немецкого удара, располагались только шесть английских дивизий. Они, впрочем, были хорошо вооружены и снабжены всем необходимым, а через неделю после начала боев в состав БЭК поступила еще одна дивизия — 1-я бронетанковая, имевшая на вооружении около 300 танков (что выгодно отличало ее от слабых французских танковых дивизий).
Бельгийцы незадолго до войны расторгли договор с Францией, однако теперь, по воле событий, они были вынуждены воевать совместно. Их армия насчитывала 22 дивизии — примерно 600 000 человек. Правда, многие были слабо вооружены, большинство солдат, призванных из запаса, плохо обучено. Имелось сотни три легких танков, распыленных, как и во Франции, по всем пехотным соединениям. Командовал бельгийскими вооруженными силами сам король Леопольд III. Большие надежды возлагались на то, что многочисленные
141


Шарль де Голль
каналы, во всех направлениях пересекающие как Бельгию, так и Голландию, помогут хотя бы задержать немцев до подхода главных сил союзников.
Генерал лорд Горт, командующий Британским экспедиционным корпусом, с генералом Альфонсом Жозефом Жоржем, главнокомандующим тремя группами французских армий, 1940 год.
Голландия не желала быть втянутой в войну и объявила о своем нейтралитете задолго до ее начала, однако гитлеровцы не стали считаться с этими заявлениями, как и с нежеланием Дании воевать. Голландия лежала на их пути во Францию, и этот факт перевешивал все остальные соображения, а с дипломатическими тонкостями гитлеровцы вообще никогда не находили нужным считаться, если сила была на их стороне. Голландская армия под командованием генерала Генри Винкельмана насчитывала восемь полнокомплектных пехотных дивизий, одну легкую дивизию, три бригады и несколько батальонов пограничной охраны — всего примерно 400 000 солдат и офицеров. Правда, поддерживали их меньше 40 бро-
142


Глава 6. Капитуляция
невиков, а танков не было совсем. Кроме того, во Франции были сформированы две польские дивизии из тех военнослужащих, кто сумел бежать из Польши после ее разгрома в сентябре 1939, под общим командованием генерала брони (генерал-лейтенанта) Владислава Сикорского. Скорее политик, чем военный, он в начале 1920-х годов был премьер-министром Польши, затем военным министром, а с 1928 года жил в Париже как эмигрант (из-за разногласий с Ю. Пилсудским и его преемниками). Теперь он возглавил польское правительство в изгнании и оставшиеся в распоряжении этого номинального органа немногочисленные вооруженные силы.
Таким образом, суммарные силы союзников составляли примерно 3 300 000 человек, поддержанных более чем 4 600 танками и САУ, а также внушительным числом артиллерийских орудий (из которых большинство, правда, стояли на укреплениях линии Мажино и не подлежали переброске на другие участки фронта). Верховным главнокомандующим всех войск союзников был, как уже говорилось, представитель Франции, армейский генерал Морис Гюстав Гамелен, уже через неделю после начала боев замененный на этом посту 73-летним армейским генералом М. Вейганом.
Немцы, давно вынашивавшие планы реванша, хорошо подготовили свою кампанию, которая должна была развиваться молниеносно, не позволяя противнику опомниться, тем более маневрировать или пополнять свои силы. Группе армий «В» под командованием фон Бока предстояло стремительным ударом разгромить бельгийцев и голландцев, сковав при этом англо-французские войска, которые вынужденно пришли бы на помощь соседям. Главный удар наносила группа армий «А» Герда фон Рундштедта (в ее состав входила и танковая группа фон Клейста).
Выждав, пока англичане и французы увязнут в боях с армиями фон Бока,
143
Владислав Сикорский.


Шарль де Голль
она должна была перевалить через «непроходимые» Арденны, вырваться на оперативный простор и повернуть на север, к берегу Па-де-Кале, тем самым отрезав вошедшие в Бельгию войска противника. После их разгрома армии Рундштедта поворачивали на юг и смыкались с группой армией «С» за линией Мажино.
Не случайно группу армий «С», самую малочисленную из трех, возглавил единственный на тот момент немецкий фельдмаршал — фон Лееб. Его высокий чин был призван сбить с толку французов: ведь логично было предположить, что именно этому высшему военному чину, расположившемуся напротив линии Мажино, поручат нанести главный удар по непробиваемым французским укреплениям. Сама фигура фельдмаршала держала противника в напряженном ожидании какого-нибудь сюрприза, благодаря которому он рассчитывает добиться успеха.
В целом, надо сказать, этот план немцы с большим успехом реализовали. Прорывы танковых и моторизованных соединений в сочетании с выброской воздушных десантов, удары пикирующих бомбардировщиков по опорным пунктам сопротивления, а также действия диверсионных групп абвера, заблаговременно проникших на территории Бельгии и Голландии, принесли немцам быстрый результат. Они захватили целый ряд подготовленных голландцами к взрыву, но так и не взорванных мостов через реки и каналы, прорвали все линии оборонительных укреплений, и вечером 14 мая, к концу пятого дня активных боевых действий, Королевство Нидерланды прекратило огонь и вступило с агрессором в переговоры, завершившиеся капитуляцией страны. Королева Вильгельмина успела выехать в Великобританию.
Бельгия продержалась немного дольше — на этом фронте действовали соединения союзников, вступившие в страну уже на рассвете 10 мая. Но и там немецкая тактика увенчалась успехом: бельгийцы были оттеснены далеко на окраины своей страны, и германские части ликвидировали очаги сопротивления один за другим. Большим психологическим ударом для бельгийской армии стал захват немецкими десантниками
144


Глава 6. Капитуляция
форта Эбен-Эмаэль, считавшегося неприступным. Завершенный лишь за четыре года до войны, этот мощный форт так и не смог сыграть свою роль в обороне важного стратегического рубежа по каналу Альберта.
Тринадцатого мая у местечка Анню произошло первое крупное танковое сражение Второй мировой войны, вполне подтвердившее прежние расчеты де Голля. Танковый корпус немецкого генерала Гепнера столкнулся здесь с французской легкой механизированной дивизией, поддержанной некоторыми другими частями.
В итоге немцы потеряли 164 боевые машины, тогда как потери французов составили 104 единицы. И все же натиск немцев на флангах был так силен, что вроде бы одержавшим победу французам пришлось отступить на следующий оборонительный рубеж. Вот если бы у них было побольше танковых и механизированных соединений!
А через день, после фактического выхода из войны Голландии, у немцев освободилась целая армия (Восемнадцатая), которая смогла, не теряя времени, присоединиться к Шестой армии в Бельгии. Англо-французские войска прочно увязли в боях с серьезным и многочисленным противником. Что касается корпуса генерала Гепнера (того, что уцелело от корпуса после битвы при Анню), его перебросили в состав группы Клейста: теперь успех всей кампании решала группа армий «А» и ее ударный бронированный кулак.
Генерал фон Рундштедт и его войска — особенно танковая группа Клейста — полностью оправдали возлагавшиеся на них надежды. Сначала они легко преодолели слабое сопротивление бельгийских частей на границе, затем устремились в брешь, возникшую между вошедшими в Бельгию дивизиями союзников и силами, по-прежнему прикрывавшими границу Франции. Уже 13 мая вырвавшиеся далеко вперед танки корпуса генерала Гота (они играли роль авангарда немецкой Четвертой армии) вышли к реке Маас, а на следующий день немцы переправились на французский берег реки, захватили там плацдарм и сумели его удержать. На пятый день боевых действий война вступила на территорию Франции, при-
145


Шарль де Голль
чем немцы прочно удерживали инициативу, а французское командование демонстрировало явную растерянность. Впрочем, первые немецкие части вошли во Францию уже к вечеру третьего дня сражений.
Танковый корпус Гудериана — авангард Двенадцатой армии — прошел через крошечный Люксембург, не способный к обороне, прорвал пограничные укрепления бельгийцев, а затем преодолел довольно мощную линию оборонительных сооружений, прикрывавших это направление. Против немецких танков французы бросили свою кавалерию, но этот маневр, как нетрудно догадаться, успеха обороняющимся не принес. Двенадцатого мая немцы овладели городом Седан, а на следующий день, при поддержке самолетов люфтваффе, форсировали Маас и закрепились на его западном берегу. В этом решении присутствовала немалая доля риска: немецкие войска в ходе быстрого наступления растянулись, и переправа могла привести к поражению сравнительно небольших передовых частей. Однако расчет немцев оказался верен: растерянные и деморализованные французские командиры, чьи соединения были довольно беспорядочно рассеяны по фронту, не сумели оказать противнику действенного сопротивления.
Четырнадцатого мая на западном берегу Мааса оказались уже три немецкие танковые дивизии, которые начали запланированный обходной маневр. Остатки бельгийской армии и пришедшие ей на помощь союзники продержались против фон Бока до 4 июня, то есть в общей сложности больше трех недель, но это уже не могло повлиять на итог победоносной немецкой кампании. Контуры разразившейся катастрофы стали видны даже близорукому французскому командованию не позднее 15 мая.
На стокилометровом участке фронта между Седаном и Намюром было не так уж мало французских войск, но эти дивизии состояли почти исключительно из резервистов первой и второй очереди. Они были не в состоянии своими силами отразить натиск немецких войск. Противотанкового оружия они почти не имели, против ударов с воздуха тоже
146


Глава 6. Капитуляция
были практически беспомощны. Уже 15 мая Девятая французская армия генерала Андре Ж. Корапа, находившаяся между Седаном и Намюром, была наголову разбита и откатилась на запад. Соединения Второй французской армии генерала Шарля Юнцера, занимавшие позиции южнее Седана, пытались контратаками остановить прорыв немецких танковых войск, поддерживаемых мотопехотой, и тоже в этом не преуспели.
Решительные и быстрые действия немецких подвижных соединений очень напоминали ту картину войны, которую давно рисовал де Голль в книге «За профессиональную армию», разве что успех развивали вовсе не французы, а их заклятые враги. Представить себе последствия происходящего для грамотного военного человека было уже совсем не трудно. Вспоминая те дни, де Голль впоследствии написал:
«Можно сказать, что судьба войны была предрешена в течение одной недели. Армия, государственный аппарат, вся Франция теперь уже с головокружительной быстротой покатились вниз по наклонной плоскости, на которой мы очутились уже давно в результате допущенных роковых просчетоа.. »
Когда 15 мая командование осознало всю глубину опасности, нависшей над Францией в результате прорыва немецкими войсками обороны на Маасе, оно перешло к лихорадочным действиям, пытаясь предотвратить надвигающийся разгром. Генеральный штаб еще некоторое время надеялся, что хотя бы северный фланг Девятой армии сумеет удержаться на позициях. В этом случае открывалась возможность остановить наиболее опасное продвижение немецких войск где-нибудь между реками Маас и Уаза и восстановить сплошной фронт между Второй и Девятой армиями. Эти запоздалые и довольно робкие попытки потерпели неудачу из-за стремительного наступления немецких подвижных соединений и следовавших за ними вплотную пехотных дивизий Четвертой и Двенадцатой армий, расширявших фронт прорыва и укреплявших фланги немецкого клина.
147


Шарль де Голль
В такой вот отчаянной ситуации в бой вступила едва сформированная дивизия де Голля.
Официальный приказ о вступлении в должность командира 4-й танковой дивизии полковник получил 26 апреля, когда это соединение еще находилось в стадии формирования. Пятнадцатого мая его вызвал начальник штаба Северо- Восточного фронта генерал Думенк и поставил конкретную боевую задачу. Малочисленной дивизии поручались самостоятельные действия в районе к северу от Реймса с целью задержать немецкое наступление и дать возможность соединениям Шестой французской армии образовать сплошной фронт для прикрытия направления на Париж. Де Голль и здесь остался верен себе — ведь немцы вели наступление большой массой танков.
— Отчего же не свести в один кулак все наши четыре танковые дивизии? — спросил (а по сути, предложил) он.
— Увы, — отвечал на это Думенк, — я располагаю одной только вашей, и то, если вы успели закончить ее формирование.
После этого де Голля, как последнюю надежду на то, что ситуацию удастся удержать хоть под каким-то контролем, принял сам главнокомандующий французскими армиями на северо-востоке страны генерал А. Жорж.
— Беритесь за дело, де Голль! — сказал он. — Для вас, уже давно высказывавшего идеи, которые осуществляет противник, представляется теперь возможность действовать.
Не будь главнокомандующий так подавлен обрушившимися на его войска несчастьями, эти слова можно было бы счесть издевкой. Вот уже полтора десятка лет де Голлю не давали хода в армии, его идеи высмеивали, а теперь ему предлагали с восьмьюдесятью пятью танками остановить немецкую танковую лавину! Похоже, однако, что Шарль де Голль был хорошим военным — не только храбрым, но и умелым, способным не только к основательным размышлениям, но и к быстрым действиям в условиях боя. После разговора с главнокомандующим у него уже не осталось сомнений в том, чем закончится война в ближайшие дни, быть может, недели. Но безрадостная перспектива поражения не обескуражила упря-
148


Глава 6. Капитуляция
мого полковника — напротив, он был исполнен решимости драться с врагом до победного конца.
На следующий день, когда дивизия выдвигалась в заданный район, ее командир убедился в том, что сбываются его худшие опасения. Повсюду царили хаос и неразбериха, дороги были забиты не только гражданскими беженцами, но и толпами солдат, потерявших командование и беспорядочно бегущих подальше от линии фронта. Именно в тот день, 16 мая 1940 года, де Голль (если безоговорочно верить его утверждениям, сделанным уже много времени спустя после войны) дал себе клятву не прекращать борьбу с врагом, пока тот не будет разбит, пока с имени Франции не будет смыт позор молниеносного разгрома.
В районе Реймса 4-я танковая дивизия нанесла по противнику три удара. Все оказались успешными, несмотря на явное неравенство сил. Нет, все же де Голль был хорошим командиром и, вполне возможно, прославился бы как полководец, если бы его сознательно не лишали такой возможности. Он сумел выполнить приказ и задержать наступление противника на своем участке, а выигранные им три боя стали едва ли не единственным успехом, какого смогли в те дни добиться французские войска на северо-востоке. Он даже чуть было не столкнулся лично со своим немецким единомышленником и заклятым врагом — генералом Г. Гудерианом, который командовал целым танковым корпусом. Танки де Голля прорвались на расстояние в два километра от КП немецкого генерала, и тот признавался впоследствии, что «пережил несколько часов неуверенности» — проще говоря, испугался. Но успех одной дивизии уже ничего не мог спасти: войска бежали слева и справа от 4-й танковой, ее же немцы постоянно контратаковали на земле и бомбили с воздуха. Ударам авиации противопоставить было нечего, и в итоге дивизия отошла вслед за другими французскими частями.
Генерал Гамелен, отчаявшись не то что перехватить инициативу, но хотя бы притормозить развитие событий, отдал по войскам приказ, скопированный с того воззвания, с которым некогда обратился к своим солдатам перед битвой на
149


Шарль де Голль
Марне его кумир, маршал Жоффр. Он призывал защитников Франции умереть на позициях, но не уступать врагу ни пяди французской земли. Увы, к его голосу никто уже не прислушивался, бегство с фронта продолжалось, а правительство убедилось в неспособности Гамелена возглавлять оборону страны. Восемнадцатого мая он был заменен М. Вейганом, которого срочно отозвали из Сирии (где, как мы помним, он готовил так и не состоявшееся вторжение в русское Закавказье). В тот же день Рейно включил в состав своего правительства престарелого маршала Франции Ф. Петена, назначив его на ключевой пост военного министра. На следующий день Вейган вступил в командование войсками союзников, но достичь перелома в ходе боевых действий так и не сумел.
Главнокомандующий французской армии Морис Гамелен инспектирует канадские войсковые подразделения в городе Олдершот, Юго-Восточная Англия, май, 1940 год.
Как ни слаб был Гамелен в роли верховного главнокомандующего, иногда его все же посещали разумные мысли. Перед тем как сдать дела своему преемнику, генерал решил во что
150


Глава 6. Капитуляция
бы то ни стало предотвратить полное окружение немцами тех войск, которые сражались в Бельгии. О полноценном контрнаступлении нельзя было и помышлять, но Гамелен приказал нанести удары с юга и севера, вынудив немцев отступить или хотя бы остановиться. Тем самым находившиеся в Бельгии французские и английские дивизии получали бы возможность выскользнуть из затягивавшегося «мешка». Более того, в случае успеха этого плана, открывалась возможность восстановить сплошной фронт перед наступающим противником, а это позволило бы задержать, если не остановить вообще, продвижение немцев в глубь Франции.
Вейган подхватил план своего предшественника и преподнес его на совещании в Париже — в присутствии высших руководителей Франции, а также нового английского премьер-министра Уинстона Черчилля, крайне обеспокоенного беспомощностью своего главного союзника. Черчилль согласился на просьбу Вейгана оказать максимальную помощь силами британской авиации. Ради этого он был готов временно прекратить налеты английских бомбардировщиков на Гамбург и Рурскую область — эти налеты в то время вообще мало что давали. Но английский премьер предупредил, что его истребители, действуя со своих баз в Англии, смогут каждый раз находиться над районом боев не более двадцати минут, а перебазировать их во Францию премьер категорически отказался: у него уже не было уверенности в том, что на французской территории машины, необходимые для защиты его страны, не попадут в руки противника.
В конце концов, запланированная операция так и не состоялась. Войска для участия в ней (специально формировалась новая армия, Седьмая) перебрасывались частично с линии Мажино, где они стояли без дела, частично из колоний в Северной Африке, что требовало времени. Удары же немецкой авиации почти полностью парализовали движение на главных железных дорогах Франции, по которым осуществлялась переброска войск, и армию сформировать полностью так и не удалось. Те же части, которые все-таки прибыли на
151


Шарль дн Голль
исходные позиции, не горели желанием наступать, несмотря на все попытки Вейгана предпринять наступление хотя бы частью запланированных сил. В итоге действия дивизии де Голля так и остались единственным ударом, нанесенным по противнику с юга.
Впрочем, ему удалось еще раз задержать и даже несколько потеснить торжествующего врага на узком участке фронта. Двадцать второго мая его дивизия, уже пополненная до 20 000 человек и получившая 140 танков, двинулась на запад, в район города Абвиля. Там немцы создавали плацдарм для своего дальнейшего наступления, а де Голлю поручили этот плацдарм ликвидировать. Через пять дней дивизия вышла в назначенный район (продвигаться по забитым людьми и брошенной техникой дорогам было почти невозможно, к тому же в дневное время в воздухе свирепствовала немецкая авиация) и 27 мая пошла в атаку. Под покровом ночной темноты был взят первый рубеж обороны противника, а на третий день тяжелых боев дивизия сумела продвинуться на 14 километров в глубину.
В разгар этого сражения командир дивизии, готовившийся вскоре отметить полувековой юбилей, был наконец-то произведен в чин бригадного генерала. (В лихорадке всеобщего отступления, правда, его так и не удосужились формально утвердить в этом звании, поэтому после войны, оказавшись временно не у дел, он был вынужден довольствоваться пенсией полковника: Четвертая республика не слишком жаловала освободителя Франции. И лишь позднее, когда он стал президентом Пятой республики, им же созданной, все молча согласились считать его генералом: для такой великой страны, как Франция, не зазорно иметь президентом генерала, но полковник для высшего государственного деятеля — это непозволительно низкий чин!)
В ходе жарких боев под Абвилем генерал де Голль держался в точном соответствии с теми нормами поведения военачальника, которые сам изложил в книге «За профессиональную армию». Иными словами, он не сидел, укрывшись на командном пункте, а непрерывно находился в самом
152


Глава 6. Капитуляция
пекле боя. Не выпуская изо рта сигарету, не кланяясь пулям, одетый в тужурку рядового танкиста без знаков различия, он был виден отовсюду. С холодным спокойствием генерал руководил сражением, хорошо сознавая всю его бессмысленность: он достиг частного успеха, но остальные французские войска либо отходили, либо попросту бежали.
Успеха, пусть и скромного, удалось достичь ценой немалых жертв: было потеряно 106 танков из 140, убито и ранено много солдат и офицеров. Правда, и немцы понесли в боях с дивизией де Голля серьезные потери. А вскоре командира, добившегося побед, вызвал к себе сам генерал Вейган.
Человек, поставленный теперь во главе всех вооруженных сил Франции, выдвинулся на штабных и административных должностях, опыта командования крупными войсковыми соединениями и объединениями он не имел, как и его предшественник Гамелен. Поздравив де Голля с победой под Абвилем, верховный главнокомандующий изволил поинтересоваться мнением специалиста о перспективах использования еще оставшихся у французов 1200 танков. Командир дивизии, мечтавший о создании таких же мощных ударных группировок, какие имелись у наступающего врага, предложил свести все танки в две группы, способные эффективно противостоять немецким танковым корпусам. Эту идею Вейган, как и следовало ожидать, отверг. Он сослался на то, что противник гораздо сильнее французов, а потому положение французской армии следует считать безнадежным. Слово «капитуляция» не прозвучало в беседе, но было совершенно ясно, что верховный главнокомандующий не видит иного исхода войны. Впоследствии де Голль так вспоминал о своем впечатлении от беседы; «Я думал о том, что правительство, назначив на высший военный пост этого человека, пошло на самый большой риск за всю нашу военную историю».
Пятого июня, после небольшой заминки, немцы возобновили широкомасштабное наступление. Они сумели нарастить свои силы до 136 дивизий, у французов же после бегства, тяжелых потерь в боях и массовой сдачи в плен оста-
153


Шарль де Голль
лось всего 63 потрепанных и растерявших значительную часть вооружения дивизии (в том числе две английские, не успевшие попасть в Дюнкерк, и две польские). От недавнего относительного равновесия сил не осталось и следа. Всего после четырех недель боев французская армия стала фактически небоеспособной, что только играло на руку прочно засевшим в правительстве капитулянтам.
В целом же за неполных шесть недель кампании Франция и ее союзники потеряли убитыми около 100 000 человек (немцы и итальянцы вместе — примерно 45 000), ранеными около 250 000 человек (немцы и итальянцы — примерно 110 000), а соотношение пленных красноречивее всего рисует картину событий на фронте: союзникам удалось захватить несколько тысяч немцев (вернувшихся в строй своей армии сразу же после капитуляции Франции), тогда как в плену у немцев оказались все уцелевшие бельгийцы и голландцы, без малого полтора миллиона французов (три четверти общей численности вооруженных сил), а также 28 000 британских солдат и офицеров.
В связи с новым наступлением противника Поль Рейно в очередной раз перетряхнул состав своего кабинета, включив в него еще больше сторонников капитуляции. Вместе с тем следовало соблюдать хотя бы какую-то видимость продолжения борьбы и не отталкивать от себя союзников окончательно (к тому времени части и соединения БЭК, бросив во Франции все тяжелое вооружение, уже успели эвакуироваться из Дюнкерка на родину, но английская авиация все еще обеспечивала эпизодическое прикрытие французских войск). Ради такого баланса Рейно 6 июня назначил бригадного генерала де Голля, известного своей твердой позицией по вопросам обороны страны, на пост заместителя военного министра. Примечательно, что это назначение на второстепенный в общем-то правительственный пост вызвало оживленные комментарии в зарубежной прессе, а влиятельная лондонская The Times («Таймс») дала де Голлю восторженную характеристику. Де Голль, в свое время отказавшийся от сотрудничества с Пете- ном, в данном случае возражать против своего назначения
154


Глава 6. Капитуляция
не стал: на первый план вышла задача не допустить разгрома Франции, ее национального позора, и в этих условиях де Голль был согласен сотрудничать (а если нужно, и бороться) с кем угодно.
В личной беседе с премьер-министром новый член правительства настаивал на продолжении борьбы при любом развитии событий — если потребуется, с опорой на базы в североафриканских колониях Франции. Рейно охотно поддержал эту мысль и предложил де Голлю в ближайшие дни вылететь в Лондон, чтобы донести ее до Черчилля: Франция будет продолжать войну, пусть даже не в самой метрополии, а в колониях. Пока же требовалась активная помощь английской авиации и возвращение на континент пополненных и перевооруженных дивизий, эвакуированных из Дюнкерка. Как воевать без помощи англичан — этого руководители страны себе не представляли. Через день после беседы с главой правительства де Голль, уже в новом качестве, снова встретился с М. Вейганом. Верховный главнокомандующий не скрывал, что готов сдать Францию немцам, если только те оставят ему достаточно войск для поддержания порядка внутри страны. Вейгана очень беспокоила позиция Французской компартии (ФКП): та требовала развернуть против захватчиков всенародную войну, а капитулянтов решительно изгнать из правительства и высшего военного командования. При этом ФКП, следует признать, пользовалась немалым влиянием в стране — даже в армии более 10 процентов солдат были на тот момент коммунистами. Хотя французы не были ни фактически, ни морально готовы к войне в 1939 году, угроза захвата их страны фашистами теперь, в начале лета 1940, вызвала рост патриотических настроений. Многие были готовы драться ради спасения Франции от немецкого господства. В подходе к этому вопросу четко проявилось принципиальное различие между такими деятелями, как де Голль и Вейган с Петеном. Оно вытекало из того, что де Голль оказался гораздо более дальновидным политиком, чем входившие в правительство ультраправые. Будучи убежденным консерватором «старой школы», он оставался непримиримым
155


Шарль де Голль
противником коммунистов. Однако де Голль был убежден, что продолжение борьбы с гитлеровской агрессией приведет к сплочению французского народа и сохранению того порядка, к которому он стремился ничуть не меньше Вейгана и Петена. Напротив, капитуляция грозила подорвать позиции правящей элиты страны и привести к усилению влияния левых партий, которые в этом случае будут восприниматься как подлинные патриоты и сторонники независимости Франции. Он знал историю Франции и хорошо помнил, как поражение во франко-прусской войне 1870 года привело к провозглашению Парижской Коммуны 1871 и фактической гражданской войне, отголоски которой долго не затихали. Удивительно ли, что общего языка с Вейганом де Голль так и не нашел?
Заметим лишь, что Вейган, как бы оправдывая свою капитулянтскую позицию, убеждал де Голля в том, что не позднее чем через неделю после падения Франции англичане тоже заключат с немцами перемирие и станут торговаться о максимально выгодных условиях мирного договора. Этого, как мы знаем, не произошло: англичане потеряли бы слишком многое, а Черчилль был полон решимости любой ценой отстоять интересы своей страны и всей Британской империи. И все же уверенность Вейгана косвенно свидетельствует о том, что и у русских были основания для недоверия к западным державам: Москва тоже опасалась, что Англия, оказавшись в тяжелом положении, может пойти на какие-либо сепаратные соглашения с Гитлером — вполне возможно, как раз за счет России.
Через три дня после своего назначения де Голль побывал в Лондоне, где его сразу же принял Уинстон Черчилль. Наде Голля, встретившегося с ним впервые, глава британского
Паль Рейна, Максим Вейган и Анри Филипп Петен, май, 1940 год.
156


Глава 6. Капитуляция
правительства произвел неизгладимое впечатление. Это был человек родственного ему склада, рожденный для великих дел и наделенный несгибаемой волей. «Впечатление от нее, — вспоминал позднее де Голль об этой встрече, — укрепило мое убеждение в том, что Великобритания, руководимая таким борцом, ни за что не покорится. Черчилль показался мне человеком, которому по плечу самые трудные задачи, лишь бы они были при этом грандиозными... Таковы были мои первые впечатления. Впоследствии они подтвердились». Как нам теперь известно, в ходе последующих многолетних и весьма тесных контактов между ними не раз возникали острые разногласия, и порой дело доходило до взаимных резкостей. Но если де Голлю и случалось горячиться под влиянием минуты, он никогда не терял искреннего уважения и даже восхищения своим английским партнером — просто Черчилль отстаивал в первую очередь интересы Британии, а для де Голля превыше всего стояла Франция, защита ее величия, отсюда и все разногласия. Личность же Черчилля сама по себе производила неизгладимое впечатление.
И в этот раз Черчилль отказался от широкомасштабной помощи, о которой просил де Голль от имени своего правительства. Глава британского кабинета не согласился ни вернуть во Францию свои сухопутные войска, ни бросить ей на подмогу главные силы Королевских ВВС. Речь могла идти лишь о небольшой помощи, имеющей сугубо сопроводительное значение. Первая дипломатическая миссия де Голля не увенчалась успехом, но в том не было его вины: Черчилль был прекрасно осведомлен о настроениях во французском правительстве и предвидел скорое падение своего союзника. В этих условиях он не имел права рисковать силами, необходимыми для защиты самой Англии от вполне вероятного вторжения немцев.
Поздно вечером де Голль возвратился в Париж, а ночью имел детальную беседу с Полем Рейно. Он вновь предлагал подготовить переезд правительства в Северную Африку, откуда можно было бы продолжать сопротивление захватчикам, однако Рейно его словно не слышал. Ситуация становилась
157


Шарль де Голль
безнадежной. Парижу грозило окружение. А на следующий день войну Франции объявил и Муссолини. Поражение уже не маячило на горизонте, оно стало свершившимся фактом, и правительство Рейно было готово признать этот факт. Похоже, решительно бороться за Францию до последней возможности никто из членов кабинета, кроме де Голля, не собирался. В эти последние трагические дни заместитель военного министра не собирался складывать оружие, он снова и снова взывал к Рейно в надежде сменить военное командование и попытаться переломить ход событий. Вечером 10 июня он опять беседовал на эту тему с Рейно, когда в кабинет премьера буквально влетел генерал Вейган и выложил на стол свою докладную записку, смысл которой сводился к тому, что война проиграна, и надо немедленно капитулировать, иначе Франции угрожает «советизация».
— Имеются ведь и другие возможности, — сухо заметил на это де Голль.
— Вы можете предложить что-то конкретное? — с иронией спросил его Вейган.
— Правительство не предлагает, а приказывает, — резко возразил де Голль, не скрывая своей неприязни. — Ия надеюсь, что оно прикажет.
Однако сам он не имел власти приказывать Вейгану, а премьер-министр не рискнул вмешиваться в действия главнокомандующего.
Правительство готовилось покинуть столицу, но отнюдь не ради переезда в Северную Африку и продолжения борьбы. Де Голль требовал оборонять столицу Франции, а на должность начальника ее гарнизона предложил кандидатуру генерала де Латра де Тассиньи, человека решительного и умелого, командира пехотной дивизии, недавно отличившегося в боях. (Его дивизия проявила редкую в то время стойкость, трижды отражала атаки превосходящих сил противника и взяла свыше 2 000 пленных). Однако Вейган уже успел объявить Париж «открытым городом». Это означало, что его не станут оборонять, все французские войска будут выведены из столицы, а значит, немцам нет необходимости бомбить и обстреливать
158


Глава 6. Капитуляция
город. Такой шаг официально был призван спасти культурные ценности, имеющиеся в Париже, но похоже, что Вейгана на самом деле куда больше беспокоило политическое положение: слишком многие французы готовы были откликнуться на призыв коммунистов защищать Париж от гитлеровцев до последней возможности. Пусть уж немцы, решил Вейган, сами наводят свой «новый порядок». Правительство Рейно согласилось с этими доводами и готовилось оставить Париж, перебравшись в районы, пока не затронутые войной. Ближе к полуночи Рейно выехал из Парижа, пригласив в свою машину де Голля — несмотря на очевидную беспомощность премьера, их личные отношения оставались по-прежнему доверительными.
Но ничто не могло скрыть того факта, что Рейно утратил рычаги управления и страной, и даже собственным кабинетом. В Орлеане выяснилось, что Вейган по собственной инициативе связался с Черчиллем по телефону и просил британского премьера приехать на переговоры. Де Голля это возмутило до глубины души.
— Как? — воскликнул он, обращаясь к Рейно. — Вы позволяете, чтобы главнокомандующий по собственной инициативе вызывал к себе английского премьер-министра? Разве вы не видите, что генерал Вейган занят отнюдь не осуществлением оперативного плана, а проведением в жизнь политики, которая расходится с политикой вашего правительства? Неужели и после этого вы намерены оставить его в нынешней должности?
Поль Рейно, по-видимому, не нашел, что можно возразить на эти справедливые обвинения и поручил де Голлю провести переговоры с генералом Шарлем Юнцером, которого решил назначить вместо Вейгана. В сплошном тумане, с трудом пробираясь по забитым дорогам, де Голль разыскал Юнцера, обо всем с ним договорился и сумел пробиться в Бриор — ставку главного командования, где Рейно ожидал прибытия Черчилля. На доклад де Голля премьер ответил уклончиво, дав понять, что уже передумал смещать Вейгана. Если до этой минуты у де Голля и оставались какие-то иллюзии
159


Шарль де Голль
относительно позиции и возможностей премьер-министра, то теперь они должны были окончательно развеяться.
Переговоры с Черчиллем (в них, кроме Рейно и Вейгана, с французской стороны принимали участие также Петен и де Голль, причем последний здесь впервые встретился лицом к лицу со своим непосредственным начальником — военным министром) продолжались три часа и носили, мягко говоря, странный характер. Вейган требовал прекратить сопротивление, Петен его поддерживал, а Рейно заверял союзника в том, что Франция не собирается складывать оружие, однако при этом дал ясно понять, что сохранит и Петена, и Вейгана на их нынешних постах. К каким результатам могли привести все эти неуклюжие маневры?
Черчилль, хорошо знакомый с истинным положением дел во Франции, дал заверения, которые его ни к чему не обязывали: если Франция продержится до весны 1941 года (то есть еще 9-10 месяцев), то Англия пришлет ей в помощь экспедиционные силы численностью до 25 дивизий. А изменить ход войны можно было лишь в самое ближайшее время. Ни о каких месяцах речь уже не шла. Никто из присутствующих не сомневался в том, что дни Франции сочтены, и британского премьера на деле интересовали только два вопроса: судьба французских военно-морских сил и положение французских колоний в случае капитуляции. Ведь помешать Гитлеру (как в свое время Наполеону) переправиться на английский берег Ла-Манша могло только отсутствие достаточно многочисленного флота. Королевские ВМС надежно прикрывали свое побережье, но переход французского флота в руки немцев мог изменить ситуацию в пользу агрессора: ВМС Франции насчитывали десятки первоклассных боевых судов.
Французские же колонии в Северной Африке (Марокко, Алжир и Тунис) вместе с захваченной итальянцами Ливией могли стать удобным для немцев плацдармом для продвижения в зависимый от Англии Египет и овладения Суэцким каналом, от которого во многом зависело снабжение воюющей Англии необходимым сырьем и продовольствием из колоний. А на Ближнем Востоке Сирия открывала немцам
160


Глава 6. Капитуляция
возможность выхода к Персидскому заливу и прямого проникновения в Иран, где и без того уже были сильны прогерманские настроения. После этого под ударом оказалась бы Британская Индия...
Затем беседовали, уже неофициально, в салоне, ожидая, пока накроют столы для положенного торжественного обеда. Этот перерыв де Голль использовал для конфиденциального разговора с премьер-министром Великобритании и сумел того заинтересовать. Во всяком случае, когда рассаживались за столы, Черчилль объявил, что он желает продолжить интересную беседу с генералом де Голлем и просил его сесть рядом. О чем они беседовали, осталось тайной — в мемуарах де Голль говорит об этом лишь намеками, да и Черчилль в своих знаменитых воспоминаниях не нашел места для пересказа того давнего разговора. По туманным намекам можно лишь предположить, что в тот день была заложена основа будущей деятельности де Голля и созданной им организации «Свободная Франция» в Лондоне. И французский бригадный генерал, и премьер-министр Великобритании, каждый по-своему, были заинтересованы в том, чтобы Франция так или иначе продолжала борьбу с немцами. И оба, исходя из этой заинтересованности, начали находить общий язык.
Во Франции рассчитывать отныне было не на что. Через день после переговоров с союзником состоялось очередное заседание Совета министров, на которое де Голль, однако, приглашен не был — вероятно, опасались, что он своими требованиями и настояниями может нарушить единодушие министров, уже фактически договорившихся сдать страну немцам. Спор шел только об условиях такой сделки. Впрочем, роль правительства стала чисто номинальной: министры оказались разбросаны по разным замкам старинной провинции Турень, связь между собой держали с большим трудом, а информация с мест к ним почти не поступала. Реального руководства страной из единого центра больше не существовало.
Де Голль в это время готовил план эвакуации правительства и вооруженных сил в Северную Африку. Обстановка гово-
161


Шарль де Гол ль
рила ему, что этот план, скорее всего, уже не понадобится — Рейно явно пасовал перед сторонниками капитуляции, которым сам же обеспечил численный перевес в составе своего кабинета. Но отказаться от заманчивого плана было обидно. Расчеты показывали, что еще можно эвакуировать в колонии до 500 000 солдат и офицеров, значительное число артиллерийских орудий и даже несколько сот уцелевших танков. С такой армией можно было продолжать сопротивление еще долгое время, угрожая противнику высадкой на юге Франции и держа его в постоянном напряжении.
Поздним вечером 12 июня, после заседания правительства, Рейно возвратился в свою временную резиденцию, где работал и де Голль. За ужином разговор снова зашел о планах эвакуации правительства. Рейно не желал больше слышать ничего об Африке, он колебался лишь между переездом министров в Бордо либо в Бретань, в небольшой город Кемпер. На последний вариант де Голль тоже был согласен. Он исходил из того, что стратегическая необходимость вынудит немцев захватить Бретань, слишком близкую к Англии, чтобы оставить ее в чужих руках.
А в этом случае правительству поневоле пришлось бы эвакуироваться из Франции — либо в близкую Англию, либо в ту же Северную Африку. Оба варианта автоматически означали продолжение борьбы с врагом. Переезд министров в далекий и пока еще относительно безопасный Бордо на юго- востоке страны позволял вести переговоры об условиях капитуляции, а это было равнозначно полному и окончательному отказу Франции от всякого сопротивления наглому агрессору. Утром 13 июня решение было принято: правительство переезжает в Бордо.
Никакая сила не могла прорвать круговую поруку капитулянтов, слишком напуганных и «неожиданной» силой немцев (накопленной, между прочим, не без их содействия), и проснувшейся у рядовых французов решимостью защищать Францию, даже вопреки решениям ее правительства, утратившего контроль над развитием событий. И все же упрямый де Голль по-прежнему отказывался сложить руки и плыть по
162


Глава 6. Капитуляция
господствующему течению. Он все еще пытался действовать, насколько должность и ситуация позволяли ему это.
Вскоре ему сообщили, что в городе Тур должна вот-вот состояться новая встреча Рейно с Черчиллем, вновь прилетающим во Францию. Сам Рейно почему-то не счел нужным проинформировать об этом де Голля, хотя до поздней ночи они были вместе. А ведь связи с союзником, по распределению обязанностей в кабинете министров, лежали на де Голле! Он решил ехать в Тур без приглашения: нельзя упускать возможность еще раз попытаться надавить на нерешительного главу французского правительства.
А причина для встречи с британским коллегой у французского премьера была самая прозаическая: Франция-то еще перед войной взяла на себя обязательство не заключать сепаратный мир с немцами, а теперь во что бы то ни стало требовалось уговорить союзника освободить ее правительство от поспешного обещания. (Когда его давали, никто и помыслить не мог о страшном молниеносном разгроме великой державы ее восточным соседом, еще не так давно поверженным и вынужденным подписать жесткие условия Версальского договора!)
Де Голль прибыл как раз вовремя: вопрос был уже поставлен, и английская делегация удалилась для его обсуждения. Все напряженно ожидали, какой же ответ даст Черчилль. Англичанам не потребовалось на это много времени. То, что Франция готова выйти из войны, уже не вызывало сомнений, и англичане заранее подготовились к такому развитию событий. Черчилль, не нуждавшийся в переводчиках (он совершенно свободно говорил по-французски), заверил своих партнеров в том, что вполне понимает сложившееся на их фронтах тяжелое положение. При этом он подчеркнул, что Англия продолжит борьбу в любом случае, даже оставшись с Гитлером один на один. Он был готов освободить Францию от ее обещания не заключать с Германией сепаратный мир, выдвинув лишь одно условие для этого: французский военный флот ни в коем случае не должен оказаться в руках у немцев. Для Англии именно этот фактор мог оказаться
163


Шарль де Голль
решающим, поскольку сухопутные силы вермахта имели возможность вторгнуться на остров только через Ла-Манш и никак иначе. Французские политики такое обещание незамедлительно дали, не колеблясь и даже не задумываясь о том, в силах ли будут его сдержать.
Де Голль вне себя от возмущения. Он не желает участвовать в этом позорном фарсе и готов подать в отставку с поста, на котором бессилен помешать предательству национальных интересов своей родной и горячо любимой страны. Впрочем, еще раз переговорить с Черчиллем он все-таки успел. Но на следующий день его приглашает к себе министр внутренних дел Жорж Мандель. Этот маститый политик, работавший еще у Клемансо, тоже возражал против капитуляции, но сделать ничего не мог, как и де Голль. В свое время Мандель столь же безуспешно требовал сурового осуждения агрессии итальянских фашистов в Абиссинии, затем резко выступал против политики «умиротворения» и Мюнхенского сговора. В самом начале войны он записался добровольцем в армию и участвовал в первых боях со вторгшимися во Францию немцами. Мандель, человек с мягкими манерами и твердым характером, уговаривает генерала не спешить с отставкой. Большой опыт научил его смотреть далеко вперед.
— Как бы то ни было, — говорил Мандель, — мировая война только начинается. Вам, генерал, еще предстоит решить большие задачи. Причем среди всех нас вы имеете преимущество человека с безукоризненной репутацией. Стремитесь лишь к тому, чтобы действовать в интересах Франции, и помните, что, если к этому представится случай, ваша нынешняя должность сможет вам многое облегчить.
Слова министра немного приободрили де Голля, вообще не любившего впадать в уныние, и он предпринимает последнюю отчаянную и почти безнадежную попытку переломить ход событий. Четырнадцатого июня он уезжает с остальными членами правительства в Бордо и сразу берет в оборот премьера.
— Если вы останетесь здесь, то вас захлестнет волна поражения, — убеждает он Поля Рейно. — Необходимо как мож-
164


Глава 6. Капитуляция
но скорее эвакуироваться в Алжир.
Готовы вы к этому или нет?
— Готов, — отводя глаза, отвечает тот.
Чтобы эвакуировать в Северную Африку министров, достаточно одного парохода, но ведь требуется еще главное: переправить через Средиземное море остатки армии с вооружением и необходимыми припасами. Без помощи англичан в этом вопросе не обойтись.
—  В таком случае, — говорит де Голль, — я лично должен срочно отправиться в Лондон и договориться с англичанами о транспортировке. Я выеду туда завтра же. Где я найду вас по возвращении?
—  В Алжире, — успокаивает его Рейно.
Решили, что заместитель военного министра назавтра выедет в Бретань, выяснит состояние переправы в Англию, а затем отправится в Лондон. К этому моменту де Голль уже не верил ни единому слову своего бывшего «единомышленника», однако грех было бы упускать последнюю возможность предотвратить позорную капитуляцию, если для этого оставался еще хотя бы один шанс, пусть и очень слабый. Ночью он выезжает в Бретань — нельзя терять ни минуты, к тому же днем по дорогам трудно проехать: немецкая авиация бомбит и обстреливает их с утра до вечера. Выяснив у местных властей и военного командования до мельчайших деталей все возможности обороны этого района и перспективы эвакуации из него морем, де Голль заглядывает ненадолго в Карантек — небольшой бретонский городок, куда совсем недавно переехала его семья. Жену он предупреждает: ей следует быть готовой выехать по первому сигналу. Дела совсем плохи, а оставлять супругу и детей под немецкой оккупацией нельзя — это связало бы де Голлю руки или обрекло бы его семью на верную гибель. Он ведь намерен бороться еще долго, до победы над врагом.
Жорж Мандель.
165


Ш АРЛЬ ДЕ Гол ЛЬ
Следующую ночь он снова провел в дороге, на этот раз на борту эсминца «Милан», доставившего его в Англию, на военно-морскую базу в Плимуте. Утром 16 июня он уже был в Лондоне и сразу принял первое самостоятельное решение, не согласованное с премьером. Французский пароход «Пастер» вез из Америки в Бордо оружие, закупленное в США. Пользуясь своей властью, заместитель военного министра приказал капитану изменить курс и доставить оружие в один из британских портов.
Во Франции все было кончено, теперь следовало создавать базы для продолжения борьбы за ее пределами: в колониях либо в Англии, которая примет любую помощь, ибо отныне остается с Германией один на один. Уже по пути в Плимут он интересовался у французских флотских офицеров, как они относятся к перспективе сражаться против немцев под британским флагом. Кое-кто готов был согласиться и с такой перспективой.
Эти шаги генерала наводят на мысль, что и в замке Бриор, и в Туре он действительно договорился с Черчиллем о том, что в случае капитуляции переберется в Лондон (в колониях ему одному делать было нечего: они оказались бы под контролем правительства, фактически зависимого от немцев). Из английской столицы, куда понемногу стекались иностранные «правительства в изгнании»: чехословаки и поляки, голландцы и норвежцы, — можно будет (при содействии англичан) направлять действия тех самых патриотов, которые решились, как и де Голль, не прекращать борьбу против захватчиков и которые, несомненно, могут в дальнейшем перейти к партизанским методам борьбы.
До тех пор Франция, правда, сама не прибегала к подобной форме войны, зато военным историкам было хорошо известно, как успешно противостояли наполеоновским войскам партизаны в Испании — при поддержке все тех же англичан под командованием знаменитого герцога Веллингтона. Теперь у англичан были все основания помогать французам, не сложившим оружие. Так можно было добывать полезную разведывательную информацию, забрасывать через
166


Глава 6. Капитуляция
надежных людей английские разведывательно-диверсионные группы, да и партизанская борьба в тылу немцев, хотя и тревожила политиков (она сулила усиление влияния левых партий, потому что именно они, особенно коммунисты, активно выступали за организацию движения Сопротивления), все же должна была держать оккупантов в напряжении и вынуждала бы их отвлекать на охрану тылов немалые силы, которые в этом случае не смогут попасть на фронт.
А в перспективе англичанам предстояли серьезные бои не только за свой родной остров: им надо было защищать от возможного вторжения стратегически важную Грецию, богатый нефтью Ирак и еще более важный Египет, запиравший (или, наоборот, открывавший немцам) путь в Индию. Так что у Черчилля имелись веские основания поддержать любые усилия тех французов, которые согласились бы ради освобождения своей страны помогать Англии тем или иным способом.
Де Голль же руководствовался своими мотивами, далеко не во всем совпадавшими со взглядами Лондона, но в целом обеспечившими базу для совместных действий. Если бы он возглавил в Лондоне движение за освобождение Франции, это позволило бы, во-первых, выступить против капитулянтов и тем самым хотя бы до некоторой степени сохранить престиж Франции в глазах союзников, да и в глазах всего мира, что для де Голля было делом исключительной важности. Во-вторых, он надеялся создать из добровольцев французские национальные части — пусть в составе вооруженных сил Великобритании, но все же чисто французские части, которые смогут, когда придет время, принять активное участие в освобождении своей страны.
Наличие таких войск давало бы надежду на ускорение освобождения и стимулировало бы рост сопротивления захватчикам внутри самой Франции. В-третьих, организации с собственной военной силой, возможно, удалось бы овладеть некоторыми колониями Франции, защитив их тем самым от посягательств и немцев, и англичан. И, наконец, такая организация неминуемо должна была стать своего рода
167


Шарль де Голль
штабом Сопротивления, действующего внутри Франции, что могло уравновесить влияние левых сил и создать базу для восстановления в освобожденной Франции того порядка, к которому стремились умеренно-консервативные силы и который капитулянты сохранить так и не смогли. Итак, будущее сулило тяжелые битвы, вынужденную помощь со стороны англичан, неизбежные трения с ними ради сохранения интересов Франции, а в конечном итоге — совместную борьбу за поражение германского фашизма, который де Голлю был глубоко ненавистен.
Впоследствии недоброжелатели де Голля утверждали, что англичане чисто случайно «прихватили» его в последний момент с собой в Лондон, поскольку никто из более видных членов французского правительства сотрудничать с ними не пожелал или не смог. Вторая часть этого утверждения справедлива, хотя отказы мотивировались разными причинами. Например, уже упоминавшийся Жорж Мандель, на которого англичане действительно рассчитывали как на гораздо более известную, по сравнению с де Голлем, фигуру, отказался по причинам — как это ни парадоксально — патриотического характера. Единственный еврей в составе правительства, он еще хорошо помнил «дело Дрейфуса», пришедшееся на годы его молодости, на себе испытал так и не изжитый во Франции антисемитизм и считал, что в силу своей национальности не имеет морального права уехать в любую другую страну. Именно ему надлежало продемонстрировать полную верность Франции при любых обстоятельствах, тем более неблагоприятных для нее. Мандель не уехал в Англию, но попытался скрыться от нацистов в Марокко. Там его вскоре схватили колониальные власти — вишисты, подчиненные маршала Петена, и выдали гестаповцам. Больше двух лет он провел в концлагере Бухенвальд (вместе с Леоном Блюмом, тоже евреем), а после высадки союзников в Нормандии летом 1944 года немцы «вернули» его вишистам, которые без всяких юридических формальностей расстреляли французского патриота под Парижем, в лесу Фонтенбло.
168


Глава 6. Капитуляция
Но его беседа с де Голлем 13 июня 1940 года позволяет предположить, что уже тогда он знал и о предложении англичан, и об их готовности принять у себя де Голля в качестве лидера (или одного из лидеров, если найдутся фигуры покрупнее) французских патриотических сил. Не считая себя вправе покинуть Францию, Мандель посоветовал де Голлю продолжать борьбу, ибо не сомневался ни в его решимости, ни в твердости его убеждений, ни в его военных талантах, весьма существенных в сложившихся условиях.
Что же касается первой части приведенного выше утверждения недоброжелателей де Голля, то она звучит очень сомнительно. Судя по всему, никаких «случайностей» не было. Договоренность между Черчиллем и де Голлем уже, вероятнее всего, существовала, теперь пришло время ее реализовать. Но сначала следовало убедиться, что Рейно точно не собирается эвакуироваться в Англию ради продолжения борьбы. Для де Голля это меняло бы все дело, потому что Рейно был, при всех своих недостатках, главой законного правительства Франции, а бригадный генерал де Голль мог занять лишь достаточно заметное место при премьер-министре в эмиграции — скорее всего, по военным вопросам, хотя на это место со временем могли найтись генералы и более высокого ранга. И де Голль снова вылетает в Бордо, теперь уже на английском самолете.
Встретившие генерала на аэродроме сотрудники сразу сообщили ему важнейшую новость: Поль Рейно подал в отставку, формирование нового правительства поручено маршалу Петену. Мучивший де Голля вопрос решился сам собой, но теперь ему нельзя было терять времени. Рейно, сложивший с себя ответственность за дальнейшие события, формально еще сохранял свои полномочия: новый кабинет только формировался. Понятно, что Петен с Вейганом никуда бы де Голля не выпустили. Следовало незамедлительно встретиться с Рейно, а заодно получить документы на выезд семьи, без чего действовать дальше было бы мучительно трудно. Неожиданная смена правительства сыграла де Голлю на руку. Рейно, который (по воспоминаниям де Голля) с боль-
169


Шарль де Гол ль
шой радостью почувствовал себя частным лицом, благословил генерала на задуманное им предприятие и даже выдал ему из секретных фондов правительства сумму в 100 000 франков — на первое время этого должно было хватить, чтобы устроиться в Лондоне и приступить к созданию организации, которая начнет собирать силы для отпора оккупантам. Без труда получил де Голль и документы для выезда своей семьи, сразу же выслав все бумаги в Карантек.
От Рейно он поспешил к английскому послу Кэмпбеллу, вместе с которым находился военный представитель Великобритании генерал Спирс, фактически возглавлявший во Франции английскую разведку «Интеллидженс сервис». С послом никаких затруднений не возникло, а вот Спирсу де Голль был не по нутру. Он считал заместителя военного министра недостаточно солидной фигурой, чтобы представлять в Лондоне непокоренную Францию. Поскольку де Голль прилетел в Бордо на английском самолете, Спирс предъявил свои права на этот самолет и не пожелал разрешить де Гол- лю вылет в Англию. Пришлось звонить самому Черчиллю, после чего вылет был назначен на утро. Именно Спирс в отместку и распространил упоминавшиеся нами слухи о том, что де Голль «случайно подвернулся ему под руку в последний момент» и что сам Спирс едва уговорил французского генерала выехать в Англию.
Де Голлю пришлось провести тревожную ночь, в течение которой он так и не сумел сомкнуть глаз. У него были все основания опасаться ареста, который мог произойти с минуты на минуту. Но его, человека бесстрашного и хладнокровного, в те часы волновали другие мысли. Он собирался сделать шаг, который противоречил его воспитанию и глубоко въевшейся в плоть и кровь привычке к дисциплине, свойственной профессиональному военному, уже без малого тридцать лет отдавшему службе в армии. При всей независимости мышления и склонности к самостоятельным действиям, если он считал таковые нужными для дела, де Голлю нелегко было решиться на шаг не просто самостоятельный, но прямо противоречащий официальной политике правительства Франции
170


Глава 6. Капитуляция
и позиции главного командования вооруженных сил. И к тому, и к другому генерал давно относился скептически, еще с той поры, когда был всего лишь капитаном, однако на этот раз дело было слишком серьезным.
Он шел на полный разрыв с привычной системой субординации, с официальными властями своей страны и вступал на стезю, полную риска и неожиданностей. Он понимал, что новые власти непременно объявят его дезертиром и даже бунтовщиком, что в Лондоне ему придется исключительно тяжело, если он попытается отстаивать национальные интересы Франции, не имея ни солидных полномочий, ни реальной силы за своей спиной.
И все же де Голля в те небывало трудные часы поддерживала его исключительная политическая прозорливость, которой наделила его природа и которую он развил за последние годы, работая в правительственных учреждениях и тесно общаясь с политическими деятелями разного калибра и различных направлений. Да, на тот момент капитулянты загнали Францию в тупик, из которого у нее не было достойного выхода, но де Голль предвидел, что против Гитлера в недалеком будущем выступят и Россия, и Америка, а против такой силы Германии не устоять, даже с учетом ресурсов всех захваченных ею стран Европы. Важно было сделать так, чтобы Франция оказалась среди победителей, чтобы она получила возможность самой решать свое будущее, а не попала в зависимость от будущих освободителей. И, стоя с одним из своих подчиненных у входа в префектуру' Бордо, де Голль произнес вещие слова:
* Во Франции префектура — орган административного управления департаментом.
171
Сэр Эдвард Луис Спирс.


Шарль де Гол ль
— Вес ясно, немцы войну проиграли. Пора возобновить битву с ними.
Утром самолет поднялся в воздух и взял курс на север, унося де Голля с его адъютантом и недовольного Спирса к берегам туманного Альбиона. Позднее Черчилль торжественно скажет, что на этом самолете «де Голль увозил честь Франции». Однако ускользнуть из рук своих врагов будущий символ французской свободы и независимости сумел буквально в последний момент.
Через пару часов новый военный министр генерал Вей- ган, едва получив свой портфель, сразу поинтересуется, где де Голль. Узнав же, что его упрямый оппонент улетел в Англию, Вейган прикажет арестовать его. Поздно — самолет уже пролетел над Ла-Маншем и в этот момент готовился к посадке в окрестностях Лондона.
На душе у де Голля, сделавшего самый трудный и самый решительный в своей жизни шаг, было тяжело. «Мы пролетели над Ла-Рошелью и Рошфором, — вспоминал он после войны — В этих портах горели суда, подожженные немецкими бомбами. Прошли над Пемпоном, где находилась моя тяжело больная мать. Лес был окутан дымом: это горели взорвавшиеся склады боеприпасов. Сделав остановку для дозаправки на острове Джерси, после полудня мы прибыли в Лондон... Я, одинокий и лишенный всего, чувствовал себя в положении человека на берегу океана, через который он пытается перебраться вплавь».
Генерал еще не успел осознать того факта, что как раз теперь исполняет свое предназначение, которое предчувствовал с ранней юности: стать спасителем Франции, совершить ради нее не просто подвиг на поле боя, но великие деяния, которые останутся на скрижалях Истории.


Глава 7
Рождение «Свободной Франции»
Де Голль успел покинуть Францию буквально в последние часы, оставшиеся до капитуляции. Когда он прибыл в Лондон, радио как раз транслировало обращение к французам нового главы правительства Ф. Петена. Престарелый маршал (ему было уже 84 года) и не пытался продолжать сопротивление, он сообщил, что вступил в контакт с немецким командованием «с целью положить конец военным действиям». Исходя из его приказа, войска, еще не бросившие оружия и не бежавшие с позиций, стали сдаваться в плен. (Из общего числа в полтора миллиона пленных свыше 1,1 миллиона французов сдались немцам именно после приказа Петена о перемирии, тогда как противник продолжал еще наступать).
Двадцать второго июня 1940 года было подписано соглашение о перемирии — фактическая капитуляция поверженной Франции. Гитлер, лично прибывший на церемонию, обставил ее с присущей ему любовью к театральности. Подписание проходило в Компьенском лесу под Парижем —
173


Шарль де Голль
на том самом месте, где в ноябре 1918 года немцы подписали соглашение о перемирии, ознаменовавшее их поражение в Первой мировой войне. Более того, по распоряжению фюрера для этого символического в его глазах действа специально доставили тот самый салон-вагон маршала Франции Фердинанда Фоша, в котором двадцать с лишним лет назад Германия официально признала себя побежденной. Теперь же именно в этих декорациях генерал Шарль Юнцер, наделенный полномочиями правительством маршала Петена, подписал документ, означавший капитуляцию Франции перед ее торжествующим противником. Гитлер много лет обещал немцам, что сумеет взять реванш за поражение в Первой мировой, обрекшее их на тяготы Версальского мира. Теперь он считал, что обещание, данное им немецкой нации, выполнено.
Подписание мирного договора в Компьеньском лесу, слева немецкий генерал Кейтель, справа французская делегация, возглавляемая генералом Шарлем Юнцером, 22 июня, 1940 год.
Еще через два дня на вилле под Римом была подписана капитуляция Франции перед Италией.
Условия, продиктованные немцами, были жесткими, однако содержали и некоторые уступки побежденным, дабы
174


Глава у. Рождении «Свободной Франции»
поощрить их к сотрудничеству и избежать нежелательных для Германии осложнений. Мировая война еще далеко не была закончена, и Гитлеру требовалось высвободить как можно больше своих сил для броска через Ла-Манш, для похода в Россию, на Ближний и Средний Восток, а затем и для уже задуманного «великого прыжка» через Атлантику. Соединенные Штаты пока официально соблюдали нейтралитет, не вмешиваясь в европейские дела, однако фюрер, приняв парад своих войск у Триумфальной арки на Елисейских полях и фотографируясь на фоне Эйфелевой башни, пообещал своим генералам, что скоро они, вполне возможно, будут фотографироваться «на фоне небоскребов». С учетом таких головокружительных перспектив ему требовалось обеспечить покорность Франции не только кнутом, но и пряником, лишь бы не держать здесь слишком больших оккупационных сил — боевые части скоро понадобятся «фюреру немецкого народа» на новых и новых фронтах.
Гитлер беседует с Кейтелем, Риббентропом, Герингом, Гесом, Ридером и фон Браухичем в Компьеньском лесу перед началом переговоров о капитуляции Франции, 21 июня, 1940 год.
175


Шарль де Голль
Адольф Гитлер и немецкие офицеры фотографируются на фоне Эйфеоевой башни после капитуляции Франции.
Исходя из этого, Франции было позволено сохранить внешние атрибуты «независимости». В отличие от других завоеванных стран, здесь гитлеровцы заняли «лишь» северную половину страны (в том числе и сданный без боя Париж), восточные районы и все западное, атлантическое побережье, включая Бордо — 60 процентов французской территории, установив там оккупационный режим и свою военную администрацию. Петену оставили 40 процентов, южную часть Франции, в том числе остров Корсику. Почему такая диспропорция? Формально страна делилась на две равные половины, вот только часть прежней территории Франции в это понятие уже не входила. Германия «вернула» себе области Эльзас и Лотарингию, которые за века истории не раз переходили из рук в руки. Широкая полоса к западу от них подлежала немецкой колонизации: возвращение туда французских беженцев было запрещено, поскольку предполагалось впоследствии заселить эти земли немцами-колонистами (как видим, «жизненное пространство» — Lebensraum — требовалось Гитлеру не только на востоке континента). Край-
176


Глава 7. Рождение «Свободной Франции»
ний северо-восток, включая Лилль и Дюнкерк, немцы «для удобства» включили в состав полностью оккупированной ими Бельгии. Некоторые районы на крайнем юго-востоке (примерно 1 000 кв. км) подверглись оккупации войсками Муссолини.
В «свободной зоне» сохранялось французское правительство и местная администрация. Правительство Петена разместилось в небольшом курортном городке Виши, отсюда и название созданной им и подконтрольной немцам системы — режим Виши. Оно использовалось и самими французами (прежде всего, движением Сопротивления), и прессой стран антигитлеровской коалиции. В более широком смысле вишистами стали называть коллаборационистов — тех французских чиновников и военных, которые добровольно и старательно сотрудничали с немцами, даже не помышляя о каком бы то ни было сопротивлении. Это название сохранилось и активно использовалось даже после падения самого режима осенью 1942 года.
Хотя Петен и его приспешники всячески старались подчеркнуть преемственность власти (значит, и ее легитимность), с правовой точки зрения произошедшие изменения означали конец периода Третьей республики, просуществовавшей около семидесяти лет, после падения Второй империи в результате поражения во франко-прусской войне 1870 года. Выборы уже не проводились, парламент в неполном составе потерял свою легитимность, правительство назначалось более или менее произвольно, и то лишь с фактического одобрения немецких (то есть иностранных) властей. Вскоре под давлением немцев были приняты законы, прямо противоречащие прежней конституции Франции (на-
Личный флаг Анри Филиппа Петена и неформальный символ Франции в период режима Виши (1940-1944 гг.)
177


Шарль де Голль
пример, законы, резко ограничившие деятельность полити- чеких партий, прежде легальных во Франции, ограничившие также свободу слова, печати, собраний и иные общепринятые гражданские свободы, затем и антисемитские законы, нарушавшие принцип равенства граждан, и ряд других законов аналогичного характера). Все это были явные свидетельства изменения самого характера французского государства, утраты им фактической самостоятельности во внутренних делах, не говоря уж о международных отношениях.
Тем не менее, немцы — для соблюдения видимости «независимого характера» вишистского режима — назначили во Францию своего посла, который играл роль скорее немецкого инспектора при правительстве Петена. По различным соображениям, преимущественно в интересах текущей политики, этот режим получил признание не только со стороны сателлитов Германии, но и многих нейтральных в то время государств, в том числе США и СССР. Через год-полтора, вступив в войну с Германией и Италией, они откажутся от признания режима Виши, который объективно являлся союзником Гитлера, хотя и не имел сил поддерживать того на фронтах войны непосредственно, чисто военными средствами. Зато на Германию работали заводы Франции, в том числе и в «свободной зоне».
За режимом Виши до поры до времени сохранялись и все колонии Франции. В отличие от Первой мировой войны, они Германию сейчас интересовали гораздо меньше — считалось, что в свое время колонии в Африке и на Ближнем Востоке, а также в Южной и Центральной Америке, автоматически перейдут к Германии, когда та разобьет своих главных противников и сможет уже больше не церемониться с Францией (а равным образом и с Англией). Для перехода их под полный контроль Германии не понадобится даже дополнительных сил — колониальные власти все равно не смогут удержаться без поддержки из метрополии, будь то Франция или Германия. Колонии же в Индокитае и на Тихом океане вообще входили в зону интересов союзника Гитлера на Дальнем Востоке — Японии.
178


Глава 7. Рождение «Свободной Франции»
Французская армия была разоружена и распущена. Правда, несколько позднее немцы позволили Петену держать некоторое количество воинских частей — главным образом, для поддержания того самого «порядка», о котором так заботился генерал Вейган (он, кстати, и получит пост военного министра), и далеко не он один. Но эти части, поскольку им были определены преимущественно полицейские функции, не имели тяжелого вооружения. Сохранившиеся у Франции сотни танков, тысячи грузовиков и прочая техника были переданы вермахту, а самолеты — немецким люфтваффе. Через год они будут использованы на Восточном фронте против русских.
Что касается ВМС, то в этом вопросе французы немного поупирались, ибо их связывало обещание, совсем недавно данное Черчиллю. Передать свой военно-морской флот немцам они прямо не могли. В итоге решили, что флот: более 70 крупных боевых кораблей, столько же подводных лодок, а также сотни две более мелких боевых кораблей и вспомогательных судов, — будет разоружен под наблюдением немцев и итальянцев.
При ретроспективном взгляде представляется, что согласие немцев на этот пункт соглашения было достаточно условным. Вряд ли они всерьез собирались его соблюдать до конца. Через два с небольшим года, когда им потребуется, они отбросят все соглашения и оккупируют Францию целиком, лишив и южную ее половину всякой видимости «независимости» и «самостоятельности». Когда им потребуется, они станут проводить во Франции открытый террор, не смущаясь никакими прежними обещаниями. Точно так же ничто не могло им помешать прибрать к своим рукам французский флот, если бы было принято твердое решение о вторжении в Англию.
Поэтому французы могли считать, что свое слово, данное англичанам, они сдержали, однако у Черчилля были не меньшие основания опасаться, что десятки крупных и сотни мелких кораблей окажутся в конце концов у немцев и помогут тем высадиться уже на английской земле. Помешать
179


Шарль де Голль
этому Франция реально не могла, если не считать протестов и нот, на которые никто не стал бы обращать внимания. Иными словами, приход к власти Петена и его министров ознаменовал собой полную продажу всех национальных интересов Франции оккупантам-немцам, а сопротивление захватчикам в любой форме, вопреки элементарной логике, объявлялось «государственной изменой».
Де Голль, верный своему пониманию подлинных национальных интересов страны и неизменно стремившийся всеми силами поддерживать ее величие, с первого же своего дня в Лондоне стал открыто и решительно бороться — насколько это было ему доступно — против политики национального предательства и непозволительного унижения Франции. Следует, однако, подчеркнуть ту необычайную силу духа, вызывающую невольное уважение, которая потребовалась ему, чтобы отважиться на такой беспрецедентный в истории его страны шаг.
Он стал не только единственным членом правительства, но и единственным французским генералом (из нескольких сотен), рискнувшим порвать с традициями и на свой страх и риск выступить в защиту достоинства родины, находясь при этом в эмиграции, в Англии, отношения с которой у Франции далеко не всегда были безоблачными, если использовать максимально мягкие формулировки.
Среди его коллег-генералов, в том числе имевших побольше звездочек на кепи, немало было и тех, кому политика Петена пришлась совсем не по душе. И все же никто из них не отважился нарушить незыблемую субординацию, открыто выступить против этой политики. Людей малодушных, откровенных трусов среди генералов было не так уж много (хотя были, конечно, и такие), но даже людям мужественным и храбрым в бою, вроде упоминавшегося де Латра де Тассиньи, было не под силу сломать сложившийся стереотип: политики командуют, а военные подчиняются, нравится им приказ или нет. В целом это верный принцип, общепринятый, но и обстановку надо же учитывать. Бывают обстоятельства исключительные, требующие действий неординарных.
180


Глава 7. Рождение «Свободной Франции»
Со временем немало таких генералов перейдет на сторону де Голля, будет командовать войсками «Свободной Франции», выполняя уже его приказы и из его рук принимая повышения в чинах. Но для этого именно ему пришлось сделать самый первый шаг, подать пример, прокладывая другим тропку в иной лагерь, к борцам за восстановление чести и достоин« ства Франции.
А быть первым нелегко всегда, в любом деле. И возможно, что пойти на такой необычный шаг, вызывавший впоследствии восторг, даже поклонение, а в тот момент воспринимавшийся как открытый бунт против власти, мог разве что де Голль с его обостренным чувством национального достоинства, с его постоянной готовностью к подвигу ради своей страны и с его невероятным самомнением, приучившим генерала не только частенько плыть против течения, но и полагаться в первую очередь на свое собственное мнение, поглядывая свысока на тех, кто занимал в иерархии куда более высокие посты.
Да, ради свободы и независимости Франции генерал де Голль отбросил всякое почтение к той видимости национальной государственности, которую создали в оккупированной стране гитлеровцы, опираясь на своих французских сторонников либо на людей, откровенно запуганных силой и бесцеремонностью нацистов. Де Голль, даже будучи пока совершенно одиноким, проявил готовность взять в свои руки знамя Франции и нести его через все битвы до полной победы. Для него пробил тот час величия и славы, которого он ждал без малого пятьдесят лет. И все же одного его желания было бы мало для осуществления такой высокой миссии. Его успеху в создании представительства непокоренной Франции на английской земле способствовали два важнейших фактора, от него самого практически не зависевшие.
Во-первых, у него не оказалось конкурентов на этом поприще. Форин офис (английское министерство иностранных дел) и Интеллидженс сервис (принятое тогда название разведывательного сообщества Великобритании) долго не хотели принимать всерьез бригадного генерала, всего две
181


Шарль де Голль
недели занимавшего на родине пост заместителя военного министра. Другие страны, оккупированные немцами, были представлены в Лондоне куда более солидными персонами: недавними законными президентами, ведущими министрами, премьер-министрами, даже коронованными особами. На их фоне де Голль не годился на роль главы правительства в изгнании.
Приходилось учитывать ведь и то, что в Бордо все еще находилось законное правительство маршала Петена — фактически порвавшее с английским союзником, но еще не заключившее мир с Германией. Кроме того, с де Голлем не так-то легко было иметь дело: он был слишком ершист, не отличался покладистостью, не спешил во всем подчиняться указаниям тех, кто определял политику Великобритании. Английские дипломаты и разведчики предпочли бы иметь дело с более известными и более «гибкими» французскими деятелями, привыкшими всегда применяться к обстоятельствам и идти на компромиссы, если даже такие компромиссы в глубине души им не нравились.
В числе таких деятелей, которых стремились заполучить Форин офис и разведка, чаще других называли уже известных нам Ж. Манделя, П. Рейно, Э. Даладье, а также адмирала Ф. Дарлана и генерала Ш. Ногеса. Трое первых не согласились выехать в Англию сразу, а потом стало слишком поздно даже думать об этом. Мандель, как уже говорилось, бежал в Марокко, был там арестован и передан в руки немцев. Примерно так же получилось с Даладье: оказавшись в Марокко, этот старый адвокат политики «умиротворения» — вот парадокс! — был отдан вишистским режимом под суд за отказ от сотрудничества с новыми властями (следовательно, и с оккупантами), а в 1943 году попал в немецкий концлагерь. Рейно судили по тем же причинам непосредственно во Франции (суд проходил по прямому приказу маршала Петена), он тоже изведал ужасы немецких лагерей и был освобожден союзниками лишь 7 мая 1945 года. Грустно, но такой оказалась расплата за нерешительность и бесчисленные компромиссы накануне войны и в ее начале.
182


Глава 7. Рождение «Свободной Франции»
Франсуа Дарлан и маршал Петен встречают Германа Геринга, декабрь, 1941 год.
Что касается двух других «кандидатов в освободители Франции», то с ними дело обстояло сложнее, хотя надежд, возлагавшихся на них англичанами, ни один не оправдал. Генерал Шарль Ногес, бывший губернатор французской колонии Марокко, в начале войны получил пост главнокомандующего войсками в Северной Африке, а Петен в 1941 назначил его своим верховным комиссаром (генерал-губернатором) в этом регионе. Именно он приказал схватить Ж. Манделл и отправить его во Францию на расправу. Позднее Ногес отказался сотрудничать с силами освобождения и союзниками, бежал в Португалию, где тогда существовал фашистский режим (сохранявший, однако, в войне нейтралитет). После войны, в 1947 году, военный трибунал заочно приговорил его к двадцати годам каторжных работ за измену Франции. Впоследствии Ногес все-таки вернулся на родину, где его не стали преследовать, учитывая преклонный возраст (генералу тогда пошел уже восьмой десяток). Да и власть на момент его возвращения (1954) очень уж напоминала тот режим
183


Шарль де Голль
соглашателей и «умиротворителей», какой существовал во Франции в предвоенные годы.
Франсуа Дарлан сделал на флоте головокружительную карьеру, продвигаясь по ступенькам служебной лестницы куда быстрее упрямого де Голля с его нестандартными взглядами на войну и политику. В 1929 году он получил чин контр- адмирала, через три года — вице-адмирала, еще через четыре — адмирала, а в 1939 году ему присвоили специально для него же введенное звание адмирала флота. Оно соответствовало званию маршала Франции и прежде во французских ВМС не существовало. С самого начала войны Дарлан занял пост главнокомандующего ВМС Франции. При Петене адмирал, человек сугубо дисциплинированный, сел в кресло военно-морского министра, а в феврале 1941 получил заметное повышение: стал заместителем премьер-министра (то есть самого Петена), одновременно получив портфели военного министра, министра внутренних дел и иностранных дел. Таким образом, он фактически возглавил режим Виши и в этом качестве подписал с немцами целый ряд «соглашений», ставивших страну в окончательную зависимость от нацистов. Впрочем, полного доверия у немцев он так и не завоевал, и вскоре те отправили его в отставку, предпочитая иметь дело с Лавалем, чьи симпатии к фашизму не вызывали сомнений. Дарлан же в ноябре 1942 года выехал в Алжир — навестить больного сына, — отнюдь не подозревая о грядущих событиях. Буквально на следующий день после его приезда началась давно подготовленная англичанами и американцами операция по высадке в Северной Африке («Факел»). Адмирал был захвачен восставшими французскими патриотами, долго и упорно торговался с американцами, наконец, пришел с ними к взаимовыгодному соглашению. Он отдал приказ войскам вишистского режима прекратить сопротивление, благодаря чему союзники довольно быстро заняли Алжир и Марокко. Часть войск, не пожелавшая подчиниться Дарлану, ушла к немцам в Тунис. Сам же адмирал провозгласил себя Верховным представителем Франции в Северной и Западной Африке (американский генерал Эйзенхауэр, командовавший
184


Глава у. Рождение «Свободной Франции»
силами союзников, негласно дал ему такое разрешение, хотя никакого официального признания не последовало). Хотел того Дарлан или нет, волей событий он выдвинулся в номинальные лидеры французского Сопротивления и поэтому стал главным соперником де Голля. Двадцать четвертого декабря выстрел одного французского монархиста прервал жизнь адмирала флота, положив конец всем его дальнейшим притязаниям.
Переговоры в Алжире с Дарланом. Слева направо: генерал Эйзенхауэр, адмирал Дарлан, генерал-майор Кларк и мистер Роберт Мерфи, 13 ноября, 1942 год.
Исполнителя покушения поспешно, уже на следующий день, осудили, а 26 декабря казнили, упрятав все «концы» этого дела, что называется, в воду. В 1945 году, после победы, когда Временное правительство Франции возглавлял генерал де Голль, убийцу Дарлана реабилитировали посмертно. Наиболее рьяные противники де Голля впоследствии довольно прозрачно намекали на причастность генерала к убийству, однако большинство современных военных историков сходится на том, что ликвидацию Дарлана, ско-
185


Шарль де Гол ль
рее всего, могла осуществить британская разведка. С одной стороны, адмирал слишком сильно скомпрометировал себя тесным сотрудничеством с нацистами и в лидеры Сопротивления не годился хотя бы уже по одной этой причине. Кроме того, он стал теперь ориентироваться на американцев, тогда как англичане уже привыкли к тому времени считать «своим человеком» де Голля, пусть строптивого и часто несговорчивого, но зато прочно обосновавшегося в Лондоне и нашедшего общий язык с Уинстоном Черчиллем, несмотря на вспыхивавшие порой между ними конфликты. Так что ликвидация адмирала Дарлана, очень похоже, действительно пошла на пользу де Голлю, хотя сам он не имел к этой операции лондонских спецслужб прямого отношения, да и пеклись англичане не столько о его, сколько о своих собственных интересах.
Возвращаясь же к нашей теме, можем отметить лишь то, что все фигуры, которые могли бы оттеснить нашего героя на второй план — в качестве единоличного и бесспорного лидера борющейся Франции, — либо не проявили к этому должной воли, либо откровенно запятнали себя сотрудничеством с оккупантами, лишившись в итоге всякого авторитета среди французских патриотов.
Другим важнейшим фактором, предопределившим закрепление за де Голлем первой роли в создании и руководстве «Свободной Франции», стала позиция Уинстона Черчилля. В отличие от своих французских коллег, британский премьер- министр был наделен очень широкими полномочиями, а во время войны часто имел возможность единолично решать важнейшие политические вопросы. Самые масштабные приходилось, конечно, согласовывать с узким кругом высших руководителей, вошедших в его военный кабинет (пять человек, включая самого премьера). Но отношения с обосновавшимися в Лондоне эмигрантскими правительствами направлял он сам — по крайней мере, до тех пор, пока не пришла пора освобождения этих стран, и вопрос реальной власти в них не встал ребром. К тому же Черчилль по своему характеру резко отличался от Рейно или Даладье. Это был человек властный,
186


Глава 7. Рождение «Свободной Франции»
решительный, напористый, предприимчивый, буквально созданный для того, чтобы быть диктатором. Реализовать себя полностью в такой стране, как Англия, он мог только во время большой войны, когда нависшая над страной смертельная опасность вынудила англичан, привыкших к самой широкой демократии, допустить фактическую диктатуру сильного лидера, пусть и прикрытую для приличия номинальным сохранением всех прежних демократических институтов.
Черчиллю не было нужды по каждому поводу получать согласие многочисленных министров и вождей парламентских фракций, поэтому и во «французском вопросе» он не прислушался к профессионалам из Форин офис и Интеллидженс сервис, а просто потребовал от них проводить в жизнь указания премьер-министра. И его позиция вовсе не была каким-то капризом, она (как стало ясно лишь со временем) была продиктована насущными интересами Англии. Черчилль, как и де Голль, умел смотреть вперед, быстро просчитывать все вероятные последствия тех или иных шагов, хорошо разбирался в людях — а ему по роду деятельности приходилось иметь дело со множеством самых разных личностей, зачастую конфликтовавших между собой. Де Голля он сумел оценить быстро и довольно верно. На встрече в Туре, побеседовав с ним во второй раз, он воскликнул, указывая на бригадного генерала: «Вот коннетабль Франции!»* И теперь, невзирая на скептицизм генерала Спирса и других своих помощников по внешним делам, Черчилль решил дать де Голлю самостоятельную роль. В случае неудачи было далеко не поздно подыскать тому более подходящую замену, но на данный момент ничего лучшего в распоряжении англичан все равно не имелось. И Черчилль придавал исключительно большое значение тому, что репутация его «протеже» не была запятнана никакими политическими сделками, ни малейшей уступчивостью оккупантам.
* Главнокомандующий королевскими войсками в средневековой Франции. Имел высшую власть во всех военных вопросах. Должность ликвидирована в эпоху кардинала Ришелье.
187


Шарль де Гол ль
Французский генерал, как и британский премьер, был полон решимости бороться до победного конца. Все остальное можно было считать второстепенным.
Через несколько часов после прибытия де Голля в Лондон Черчилль принял его в своей официальной резиденции на Даунинг-стрит 10 и предложил французскому бунтарю выступить по радио, тем самым поднимая знамя борьбы против оккупантов и пошедших у них на поводу официальных правителей Франции.
На следующее утро текст пятиминутного выступления был готов, а в 8 часов вечера 18 июня де Голль зачитал его перед микрофоном Би-Би-Си. (По чистой случайности, на этот день выпала 125-я годовщина поражения Наполеона при Ватерлоо, где почти все лавры достались английскому фельдмаршалу герцогу Веллингтону, союзниками которого выступали прусские войска под командованием фельдмаршала Блюхера; разумеется, в разгар войны англичанам и тем более французам было не до исторических реминисценций).
Де Голль за своим рабочим столом в Лондоне, 1940 год.
188


Глава 7. Рождение «Свободной Франции»
Это обращение, уже позднее названное «Ко всем французам», со временем вошло в историю и стало точкой отсчета французского Сопротивления. После войны оно станет предметом гордости французской нации как важный показатель ее готовности не склонять головы перед торжествующим врагом. Однако 18 июня 1940 года оно прозвучало весьма скромно и осталось почти незамеченным. Иначе и быть не могло: Франция еще не подписала капитуляцию, Петен лишь объявил о начале переговоров с немцами, и ситуация, ясная для опытных политиков, еще допускала надежды, иллюзии и добросовестные заблуждения подавляющего большинства рядовых граждан страны. С другой стороны, положение самого де Голля в чужой стране, где он оказался во многом неожиданно для себя самого, было еще очень зыбким и неопределенным. Все это побудило его обойти в своей речи наиболее острые проблемы, воздержаться от слишком резкой критики Петена и министров-капитулянтов (хотя своего принципиального осуждения этого правительства он не скрыл), даже обращаться отнюдь не ко «всем французам», если уж быть точным, а лишь к тем из них, кто по разным причинам оказался тогда на английской территории. Смысл короткой речи сводился к тому, что де Голль призывал этих людей сплотиться вокруг него ради борьбы за освобождение Франции и восстановление ее величия.
Тем не менее, это действительно было начало — символическое начало французского Сопротивления. Тогда это слово еще имело более узкое значение, лишь со временем оно станет символизировать мощное народное движение за освобождение Франции от фашизма, как и других оккупированных стран Европы. И все же слово было произнесено. Оно вселяло надежду, оно обещало французам лучшее, достойное будущее. Для самого де Голля это тоже было начало — начало его многолетней деятельности на политическом поприще в качестве лидера французской нации. И в этой роли он с самого начала использовал все свое отточенное красноречие (другим оружием он тогда и не располагал), чтобы ободрить соотечественников, вселить в них веру в неизбежность пора-
189


Шарль де Голль
жения противника, многим казавшегося тогда непобедимым. Он обращался к ним на родном языке от имени той Франции, которая отказывалась сложить оружие и покориться своей печальной участи.
«Военачальники, возглавлявшие в течение многих лет французскую армию, сформировали правительство. Ссылаясь на поражение наших армий, это правительство вступило в переговоры с противником, чтобы прекратить борьбу...
Но разве сказано последнее слово? Разве нет больше надежды? Разве мы потерпели окончательное поражение? Нет!.. Франция не одинока! Она не одинока! Она не одинока!.. Эта война не ограничивается лишь многострадальной территорией нашей страны. Исход этой войны не решается битвой за Францию. Это мировая война... И хотя мы сейчас подавлены механизированными силами, в будущем мы сможем одержать победу при помощи превосходящих механизированных сил. Придет день, когда объединенные силы свободного мира одержат победу, и очень важно, чтобы в тот день Франция находилась среди победителей...
Я, генерал де Голль, находящийся в настоящее время в Лондоне, обращаюсь к французским офицерам и солдатам, которые оказались на британской территории... к инженерам и рабочим, к специалистам по производству вооружения... с призывом установить контакт со мной. Что бы ни произошло, пламя французского Сопротивления не должно погаснуть и не погаснет.
Над нашей страной нависла смертельная опасность. Станем же бороться сообща, чтобы спасти ее!
Да здравствует Франция!».
Де Голль в тот день сделал все, что было в его скромных силах — выступил с пламенным призывом. В самой Франции его речь мало кто слышал, да и имя генерала никому тогда не было известно, кроме узкого круга профессиональных военных, связанных по рукам и ногам понятиями дисциплины и субординации. Ничего не узнали об этой речи и англичане —
190


Глава 7. Рождение «Свободной Франции»
во всяком случае, те из них, кто не владел в достаточной мере французским языком.
Но через несколько дней была подписана капитуляция, положение окончательно прояснилось, и искушенные в своем деле английские пропагандисты не стали сидеть сложа руки. Для них выступление де Голля пришлось как нельзя кстати. Профессионалы его значительно сократили, сжали до размеров листовки, которая была размножена в тысячах экземпляров. В Англии ее расклеили на стенах многих домов, снабдив английским переводом, чтобы и сами англичане могли убедиться: у них есть еще союзники, Англия не одинока в борьбе против Гитлера, а в конце трудного пути ее ждет победа над сильным и жестоким противником. Это было важно — ведь в то лето происходила знаменитая «битва за Англию», когда флот вынужденно бездействовал, охраняя берега острова от ожидаемого вторжения врага, сухопутная армия, пополненная призывниками и ополченцами, готовилась отразить это вторжение, и лишь горстка британских истребителей ежедневно противостояла армадам фашистских бомбардировщиков, начавших регулярные налеты на Лондон и другие крупные промышленные центры страны в надежде сломить волю Британии к сопротивлению агрессору.
Вскоре английские самолеты стали разбрасывать текст обращения де Голля над территорией Франции — прежде всего, над районами, оккупированными немецкими войсками.
Помимо неизбежных сокращений (листовка должна быть краткой и яркой, текст следует читать быстро, он должен быть запоминающимся) в этот вариант были внесены и небольшие, но очень существенные изменения. Во-первых, листовка
"К французам», текст обращения Шарля де Голля к французскому народу, которое начинается словами «Франция проиграла битву, но Франция не проиграла войну!», 1940 год.
191


Шарль де Голль
получила заглавие Л tous les français («Ко всем французам») — речь-то шла уже не о тех, кто волею случая оказался в Англии, а о тех, кто остался на родине, но был по-прежнему готов сражаться за ее честь. Соответственно, и де Голль призывал теперь всех французских патриотов сплотиться под его руководством ради общей победы над врагом. Во-вторых, в самом начале текста появились и были выделены шрифтом фразы, вписанные рукой самого де Голля в черновик выступления, но почему-то так и не произнесенные им в эфире: «Франция проиграла сражение! Но она не проиграла войну!» В этих фразах, между тем, заключался основной смысл всего текста. Это они пробуждали надежду и звали к продолжению борьбы, они послужили тем стержнем, на котором дальше строились все положения речи де Голля.
За подписью «генерал де Голль» следовал адрес его лондонской «штаб-квартиры» — для тех, кто пожелает и сумеет добраться до Англии.
Именно последний момент и был самым важным для английского руководства, что и определило направление и характер усилий английских мастеров пропаганды. Британские политики тогда не очень-то стремились к развертыванию широкого движения Сопротивления в самой Франции.
Прежде всего, такое движение невозможно было организовать из Англии, его могли создать только влиятельные силы внутри самой страны, опирающиеся на массовую базу. А такими силами могли стать левые партии — коммунисты и социалисты, — поскольку правые партии подобной опоры в массах не имели, да и ту поддержку, которая обеспечивала им депутатские мандаты на выборах, они теперь растеряли вследствие своей нерешительной политики в начале войны, а то и прямого сотрудничества с оккупационными властями.
Позднее, когда движение Сопротивления возникнет и начнет активно действовать — и во Франции, и во многих других странах, — англичане станут налаживать с ним связи, поставлять оружие и некоторое снаряжение, а взамен
192


Глава 7. Рождение «Свободной Франции»
получать ценную разведывательную информацию. Когда в войне произойдет перелом в пользу Объединенных Наций, в движение Сопротивления включатся и сторонники де Голля, из них генерал станет готовить кадры будущей французской администрации, призванной помешать левым захватить власть после освобождения. (И даже некоторые рьяные вишисты поспешат сменить лагерь, пока не поздно). Но летом 1940 года до этого было еще очень далеко. Кроме того, создание и поддержание подпольной сети во Франции требовало немалых денежных средств, которыми де Голль не располагал, а англичане предпочитали расходовать в тот момент на непосредственную подготовку к обороне своей страны от немецкого вторжения: эта опасность превращалась в зловещую реальность с каждым днем, с каждой новой бомбардировкой стратегических объектов. И дамокловым мечом висела над Британией угроза перехода французского военного флота в руки немцев.
Между прочим, именно по этой причине Министерство иностранных дел Великобритании пыталось запретить Министерству информации передачу в эфир обращения де Голля. Дипломаты опасались, что открытое выступление Англии против правительства маршала Петена может подтолкнуть того к решению передать французский флот Гитлеру. Министр информации Д. Купер, тем не менее, дал Би-Би-Си санкцию на трансляцию обращения — он опирался на личное указание премьер-министра.
А для Черчилля, как и для его коллег в английском политическом руководстве, призыв де Голля к сопротивлению захватчикам в самой Франции имел скорее чисто психологическое и пропагандистское значение (вспомним, что и сам де Голль, будучи политическим реалистом, первоначально адресовал свое обращение отнюдь не «всем французам»). Зато вполне осуществимым и весьма важным казалось англичанам другое: вывезти из Франции, которую уже занимали немецкие гарнизоны, как можно больше профессиональных военных и имеющих боевой опыт солдат — английская армия крайне нуждалась в живой силе. Более того, для англичан было очень
193


Шарль де Гол ль
важно не допустить перехода под контроль немцев французских колоний в Северной Африке и особенно на Ближнем Востоке: они могли послужить вермахту удобным плацдармом для нападения на Египет и Суэцкий канал, жизненно важные для снабжения Англии.
Придавалось немалое значение и тому, чтобы привлечь в Англию французских ученых, знающих свое дело инженеров (особенно в сфере производства вооружений), а также наиболее квалифицированных рабочих. Военное производство в самой Англии непрерывно расширялось, а часть рабочих и служащих пришлось призвать в ряды армии и флота. Приток таких специалистов преследовал и другую цель: уехав из Франции, они уже не смогли бы работать на врага, а вот в условиях оккупации избежать такого сотрудничества с немцами вряд ли сумели бы, если не желали умереть голодной смертью или попасть под репрессии оккупационных властей. Но удобнее всего было привлечь нужных людей в Англию, действуя под вывеской французской патриотической организации, а для этого требовался решительный и авторитетный лидер, на роль которого Черчилль выдвигал де Голля. Ради всех этих практических целей он был готов пойти на обострение отношений с Петеном, сотрудничать с которым — Черчилль это уже видел — все равно Англии не удастся.
«Представляется исключительно важным,—писал премьер- министр 24 июня своему главному военному советнику генералу Г.Л. Немею, — создать теперь, пока ловушка еще не захлопнулась, организацию, которая позволила бы французским офицерам и солдатам, а также видным специалистам, желающим продолжать борьбу, пробиться в различные порты. Необходимо создать своего рода “подпольную железную дорогу”... Я не сомневаюсь, что будет непрерывный поток исполненных решимости людей — а нам необходимо получить все, что можно, — для обороны французских колоний. Военно-морское министерство и военно-воздушные силы должны сотрудничать [в этом вопросе с сухопутными войсками]. Генерал де Голль и его комитет будут, конечно, оперативным органом».
194


Глава 7. Рождение «Свободной Франции**
«Комитет», о котором пишет Черчилль и которого еще не существовало — это начавшая постепенно создаваться национальная организация. В истории она станет известна под названием «Свободная Франция». Развитие событий объективно привело к тому, что де Голль, уже выступивший со своим обращением, стал необходим Черчиллю в качестве авторитетного представителя Франции, способного собрать под своими знаменами тех, кто был готов совместно с англичанами (и под их командованием, по их планам) продолжать борьбу против Гитлера.
Да, цели двух крупных политических деятелей далеко не во всем совпадали, а их личный темперамент далеко не всегда позволял добиться взаимопонимания, и все же перед ними стояла одна и та же главная общая задача: разгромить фашистскую Германию (а заодно и Италию). Ради этого стоило сотрудничать, и эта великая задача заставляла обоих так или иначе находить общий язык и действовать в главных вопросах заодно.
Разумеется, де Голль сознавал, что почти во всем полностью зависит от благосклонности англичан. У него пока не было известности даже на родине, а уж на международной арене его не только не знали, но многие и знать не хотели. За ним еще не стояла сколько-нибудь серьезная многочисленная организация, не имелось и намека на вооруженные силы. Ста тысяч франков, полученных от Рейно, не могло хватить на организацию длительной и суровой борьбы с сильным и жестоким противником. Несмотря на все это, де Голль очень неохотно шел на компромиссы и не слишком трудился скрывать свои взгляды, а они базировались не только на вполне понятном и заслуживающем уважения патриотизме, но и на откровенном национализме. Знаток военной истории, генерал никогда не забывал, как часто французам приходилось отстаивать свою землю и свои права от посягательств соседей из-за Ла-Манша.
Пока что его единственным оружием были микрофоны Би-Би-Си, предоставленные Черчиллем, и де Голль стал выступать ежедневно (сперва по одному разу, а затем дважды в
195


Шарль де Голль
день) с пятиминутными речами, обращаясь уже ко всем французам с пламенными призывами развернуть борьбу против оккупантов. Он выступал все смелее, раскованнее, обрушиваясь теперь не только на немцев, но и на ставшего их прислужником Петена и других деятелей Виши.
Главную задачу на первом этапе генерал видел в том, чтобы поднять и привлечь к себе солдат и офицеров, получить под свое командование пусть небольшие, но вполне реальные вооруженные силы, которые могли бы обеспечить Франции то самое «место среди победителей», о котором говорилось в его первой речи и в листовках. Кроме того, будущий лидер «Свободной Франции» не стеснялся подчеркивать свою роль в борьбе за освобождение страны. Можно сказать, что он занимался откровенной саморекламой, и многие его противники видят в военных речах де Голля доказательства обуревавшей его мании величия.
Да, Шарль де Голль с юности не просто любил свою родину, но мечтал стать ее спасителем и занять собственное значительное место в ее богатой и славной истории. Если исходить из его речей, он видел себя (и подавал слушателям) в качестве прямого символа Франции, ни больше ни меньше. Это она сама обращалась к своему народу устами Шарля де Голля. Уже во второй своей речи, 19 июня, он, например, провозгласил:
«Перед лицом охватившего французов смятения умов, перед фактом ликвидации правительства, ставшего прислужником врага, и ввиду невозможности восстановить действие законных институтов власти я, генерал де Голль, французский солдат и командир, с полным сознанием долга говорю от имени Франции.
От имени Франции я твердо заявляю следующее: абсолютным долгом всех французов, которые еще носят оружие, является продолжение сопротивления. Сдача оружия, оставление участка фронта, согласие на передачу какой бы то ни было части французской земли под власть противника будут не чем иным, как преступлением против родины.
196


Глава 7. Рождение «Свободной Франции»
Король Великобритании Георг VI и Шарль де Голль инспектируют солдат «Свободной Франции», сумевших избежать гибели после молниеносного наступления немцев, 1940 год.
Солдаты Франции, где бы вы ни находились, поднимайтесь на борьбу !»
Еще один характерный фрагмент из речи, произнесенной им 22 июня 1940 года, сразу после подписания унизительных условий «перемирия»:
«Большинство французов не согласно на капитуляцию и порабощение, исходя из принципов, которые называются: честь, здравый смысл и интересы родины. Я говорю “честь”, ибо Франция обязалась не прекращать борьбы без согласия своих союзников... Я говорю «здравый смысл», ибо абсурдно считать борьбу проигранной... Я говорю о высших интересах родины, ибо это война не только франко-германская, которая может решиться одним сражением. Это мировая война... »
197


Шарль де Голль
Нет, человеком, произносившим эти речи, двигала явно не мания величия. Он облекал в ясную, пусть и несколько напыщенную, форму те мысли и чувства, которые волновали тогда множество французов, оказавшихся под пятой оккупантов. Он фактически призывал их к неповиновению немецким властям и правительству Петена, покорно выполнявшему волю Гитлера. Он звал их не складывать оружия и продолжать борьбу за свободу и независимость своей страны. Он обещал им победу, залогом которой было неизбежное вступление в мировую войну новых и новых стран, одолеть которые Германии окажется не под силу. Де Голль верил в патриотизм и мужество своих соотечественников и делал ставку на их гордость и любовь к свободе. В этих речах звучит не фанатизм маньяка, не оторванные от реальной почвы мечтания, а трезвый расчет прозорливого политика, который предвидит будущее и готовит к нему своих сограждан, согласившись руководить ими и взять на свои плечи сопряженную с таким руководством громадную ответственность.
Генерал де Голль на встрече с участниками движения «Французские скауты в Великобритании», 1940 год.
198


Глава 7. Рождение «Свободной Франции»»
Что же касается постоянных напоминаний о себе как центральной фигуре, вокруг которой должны сплотиться в борьбе все остальные, то и в этом вопросе де Голль действовал исходя из прагматических расчетов. Какой бы глубокой ни была его личная убежденность в собственном исключительном предназначении, думается, он в своих радиовыступлениях не стремился поделиться ею со слушателями. Он хотел быстрыми темпами избавиться от того недостатка, о котором мы уже много говорили: бригадный генерал де Голль был слишком незаметной фигурой на политической арене Франции, рядовые граждане его совсем не знали, — а между тем он не мог бы достойно представлять в Лондоне интересы Франции, не имея за спиной более или менее солидной поддержки. И он, не теряя времени, стал сам создавать себе имя, ежедневно обращаясь к соотечественникам и побуждая их принять и признать его руководящую роль. Лишь в случае такого признания на родине он мог говорить от имени Франции не только по радио, но и перед лицом других иностранных представителей, мог отстаивать свою точку зрения в конфликтах с Черчиллем, мог требовать повиновения от администрации колоний — последнее было, с объективной точки зрения, едва ли не самым важным в ту пору. Ведь колонии располагали территорией, которую не контролировали немцы, а также воинскими частями и ресурсами, которые могли сыграть немалую роль в борьбе против Гитлера.
Черчилль не оговорился, упомянув в своем письме генералу Исмею от 24 июня о «генерале де Голле и его комитете». Де Голль сам поспешил публично объявить о создании Французского национального комитета — этот орган, составленный из достаточно видных политических и общественных деятелей, призван был представлять на мировой арене не сложившую оружия Францию в условиях, когда в Виши существовал режим, пусть и марионеточный, но официально признанный многими странами мира. Это юридически не позволяло создать «французское правительство в изгнании» — значит, пусть будет более осторожное, обтекаемое название: «Национальный комитет».
199


Шарль де Голль
Однако и на этом пути де Голля подстерегали трудности: мало-мальски заметные деятели, оказавшиеся в Англии, либо занимали колеблющуюся позицию, либо не считали де Голля достаточно авторитетным лидером, чтобы действовать под его началом. Кто-то сослался на преклонный возраст, кто-то предпочел выехать в нейтральные Соединенные Штаты, нашлись и такие, кто подумывал о возвращении во Францию, где всем уже распоряжались гитлеровцы — на большей части территории открыто, а в южной части страны прикрываясь именем маршала Петена.
Единственным относительно заметным политиком, горячо откликнувшимся на призыв де Голля, стал один из лидеров Французской радикальной партии (ФРП, она считалась умеренно левой) Пьер Кот, занимавший министерский пост в правительстве Леона Блюма. Он ничего не требовал для себя лично, готов был, по собственным словам, «хоть лестницы подметать». Но тут уж воспротивился сам де Голль. Несмотря на острейшую нехватку людей, пользующихся хотя бы некоторой известностью во Франции (тем более, за ее пределами) и готовых участвовать в продолжении борьбы, генерал никак не желал ассоциировать себя с левыми, пусть и умеренными. Он счел, что взгляды Пьера Кота настолько известны, что использовать его «не представляется возможным ни в каком качестве». Настанет время, когда де Голль будет вынужден сотрудничать не только с радикалами, но и с представителями Социалистической партии (СФИО) и Коммунистической партии (ФКП), однако сразу после освобождения он приложит все силы к тому, чтобы дистанцироваться от левых партий и ограничить (насколько возможно) их влияние, сильно возросшее за годы Сопротивления. Пока же достойных фигур для национального комитета у него явно не было.
Что касается страны пребывания, то влиятельные английские чиновники и военные на первых порах относились к де Голлю весьма скептически, широкая общественность его не знала, и он мог рассчитывать на поддержку одного- единственного англичанина. Правда, этот англичанин
200


Глава 7. Рождение «Свободной Франции»
занимал в своей стране высший государственный пост, и его слово играло решающую роль. Но с ним приходилось держаться вдвойне настороженно: по должности и убеждениям Черчилль ревностно служил интересам Англии и Британской империи, а они далеко не во всем совпадали с интересами Франции, которые взялся предста&зять и решительно отстаивать генерал де Голль.
Черчилль остался доволен первыми выступлениями де Голля по Би-Би-Си и утвердился во мнении, что этот безвестный французский генерал сможет принести немалую пользу Англии в ее отчаянной борьбе против Германии. Премьер-министр был в курсе тех сложностей, которые встали на пути создания представительного Французского национального комитета, но это лишь укрепило главу английского правительства в решимости поддерживать де Голля — единственного француза, оказавшегося в его распоряжении, кто не испытывал ни страха, ни колебаний. Двадцать восьмого июня Черчилль принял решение публично признать генерала «главой всех свободных французов», а это предполагало прямую поддержку де Голля и его сторонников в отношениях с эмигрантскими правительствами и, следовательно, усиливало позиции де Голля в международном плане. Правда, через некоторое время выяснится, что зависимость оказалась обоюдной: сделав ставку на де Голля и не имея реальной альтернативы ему, Черчилль будет вынужден считаться со своим чересчур строптивым «протеже». Английский премьер не раз будет жаловаться на «вздорный характер» де Голля, на его «ярую англофобию», на его «непомерное самомнение» — но эти жалобы станет высказывать лишь в доверительных письмах президенту США Ф.Д. Рузвельту. Критиковать де Голля при других иностранных деятелях Черчилль уже не сможет, не
Пьер Кот.
201


Шарль де Гол ль
подрывая при этом и своего авторитета. Заменить же де Голля ему будет поначалу некем, а потом уже станет и поздно его менять: настойчивость генерала увенчается успехом, и он сумеет-таки создать себе опору во Франции ко времени ее освобождения в 1944 году.
Темперамент обоих лидеров находил выход разве что в бурных сценах наедине. Однажды де Голль открыто обвинил английского премьера в чрезмерном пристрастии к «зеленому змию». В ответ Черчилль насмешливо заметил, что де Голль воображает себя второй Жанной д’Арк. Такие перепалки не были редкостью, но на людях соблюдались все приличия, а достоянием гласности эти конфликты стали много лет спустя после войны, в мемуарах постаревших вождей и их ближайших соратников.
Немалую моральную поддержку де Голль черпал в лоне своей семьи. Жена с детьми и гувернанткой добралась до Лондона на два дня позже супруга, 19 июня. Им повезло отплыть из гавани Бреста в последний день перед приходом туда немецких войск, а вот стоявшее рядом с их пароходом судно затонуло на глазах потрясенных пассажиров: в него угодила немецкая бомба. Самолеты люфтваффе, пользуясь начавшимися переговорами о перемирии, безнаказанно бомбили мирные суда во французских гаванях.
Для семьи генерал снял коттедж за городом, что оказалось очень предусмотрительным: вскоре немецкая авиация начала на британскую столицу регулярные налеты, повлекшие немалые жертвы среди мирного населения. Сам де Голль приезжал в коттедж лишь по выходным, проводя все рабочие дни в своей лондонской штаб-квартире. Сын Филипп поступил в английскую школу военных моряков, а дочь Элизабет записалась на курсы медицинских сестер. Время было такое, что никто в Англии старался не сидеть без дела, годного для обороны страны. Даже 16-летняя принцесса Елизавета, дочь короля Георга VI и наследница престола Соединенного Королевства, овладела специальностью водителя грузовика.
Другие родные генерала остались во Франции. Его брат Ксавье воевал на фронте и попал в плен к немцам. Дочь брата,
202


Глава 7. Рождение «Свободной Франции»
Женевьева (впоследствии немцы отправят ее в женский концлагерь Равенсбрюк, известный своим жесточайшим режимом), ухаживала в родной Бретани за бабушкой, Жанной де Голль. Старушка тяжело болела и умерла 16 июля, через четыре недели после отъезда Шарля из Франции. Однако она успела узнать о его смелом поступке и горячо одобрила поведение сына. Сельский кюре слышал по радио первую речь де Голля 18 июня и не преминул порадовать свою ревностную прихожанку. Как рассказывал потом сам кюре, Жанна на это сказала:
— Так и должно быть. Я узнаю своего Шарля.
Поддержка семьи в те трудные дни, должно быть, немало значила для де Голля, которому никак не удавалось заполучить для своего комитета сколько-нибудь авторитетных политических и военных деятелей. Пришлось удовольствоваться теми добровольцами, кто, не имея громкого имени и чинов, без колебаний выразил готовность служить делу освобождения Франции под руководством генерала де Голля. Так вместо Национального комитета стала постепенно возникать организация под названием La France libre («Свободная Франция»).
Основной задачей организации была вооруженная борьба против фашизма — прежде всего на фронтах Второй мировой войны, совместно с союзниками. В перспективе предстояло развернуть движение Сопротивления и внутри оккупированной страны. На призыв де Голля постепенно откликалось все больше французских солдат и офицеров, особенно молодых офицеров, не утративших свойственные молодости идеалы и не связавших себя с политиканами, как это произошло с большинством французских генералов и адмиралов. В первую очередь, конечно, к де Голлю шли те французские военные, которые еще до капитуляции сумели оказаться в Англии и теперь горели желанием воевать за освобождение своей страны. И лучше всего это было делать под родными знаменами, а не в составе чужеземных, пусть и союзных, войск. Затем в ряды «Свободной Франции» стали вливаться некоторые патриоты, служившие в колониях. Как известно, колонии не находи-
203


Шарль де Гол ль
лись под прямым контролем немцев, однако их губернаторы и прочие важные чиновники назначались режимом Виши. Далеко не все офицеры согласились служить этому режиму, дискредитировавшему себя прислужничеством оккупантам в самой Франции, и относительно многие находили способ дезертировать из Петеновской армии, чтобы стать «свободными французами». Позднее в их ряды влились и те военнослужащие, кто сумел выбраться из оккупированной Франции или бежать из немецкого плена. Медленно, но верно «Свободная Франция» стала формировать свои воинские части и соединения.
Лондонский полицейский разъясняет маршрут солдатам и морякам «Свободной Франции», Лондон, 1940 год.
Нашлись и довольно крупные военные, тоже примкнувшие к де Голлю. Их было очень мало, однако эти люди показали себя настоящими патриотами Франции. Быть может, им чуточку не хватило решимости сразу же порвать с капитулянтами и режимом Петена, сделать первый шаг, на который отважился один только де Голль. И все же они
204


Глава у. Рождение «Свободной Франции»
очень быстро последовали его примеру. Разница в чинах их тоже не испугала: бригадный генерал де Голль не претендовал на командование воинскими соединениями, а на фронте, в ходе боевых операций, этим соединениям предстояло действовать под общим командованием английских генералов и адмиралов, имевших не меньше звезд на погонах, чем их французские коллеги. Авторитет де Голля в вопросах большой политики его старшие по чину соратники признали: он стал бесспорным лидером «Свободной Франции», ее политическим стратегом и высшим представителем. По мере того как развивались боевые действия на фронтах, а «Свободная Франция» формировала новые части, он стал присваивать своим соратникам воинские звания, в том числе и генеральские, выше собственных двух звездочек. Тем самым было молчаливо признано право де Голля говорить и действовать от имени Франции, причем позднее, после войны, даже его многочисленные недоброжелатели в новых правительствах Четвертой республики не посмели поставить под вопрос эти звания, присвоенные лидером «Свободной Франции». Слишком велика была популярность командиров, пришедших на родную землю освободителями и утвердивших в ее городах и селениях знамя Французской республики. Без них жалко выглядела бы Франция, спасенная от фашистской оккупации силами союзников — американцев, англичан, канадцев. Силы де Голля, состоявшие из французов под командованием французских офицеров и генералов, позволили Франции (как он и мечтал) войти в число победителей и спасти честь и гордость великой нации.
Среди немногих высших военных, пришедших под знамена де Голля уже летом 1940 года, следует выделить корпусного генерала* в отставке Жоржа Катру. На тринадцать лет старше де Голля по возрасту, Катру начал службу еще в 1898 году, командовал подразделениями в колониях, а в Первую мировую воевал на Западном фронте в должности командира
Соответствует званию генерал-лейтенанта в большинстве армий мира.
205


Шарль де Гол ль
батальона алжирских стрелков, имея звание подполковника. Попал в плен к немцам, упорно не желал с этим смириться, совершил три безуспешных попытки побега, после чего оказался в лагере Ингольштадт. Вскоре там же оказался и неисправимый «бегун» капитан де Голль. Близкими друзьями они не стали, но отношения между ними сложились добрые, и оба неизменно тепло отзывались друг о друге. После войны Катру продолжил службу в колониях, занимая то чисто командные, то административные посты. Карьера его шла в гору, и в 1936 году, когда подполковник де Голль все еще пытался протолкнуть свои идеи о механизированных войсках в Высшем совете национальной обороны, Катру уже командовал корпусом, получив соответствующий должности чин. В 1939 году, прослужив в армии свыше 40 лет, он вышел в отставку, а перед самой войной был назначен генерал-губернатором Французского Индокитая (в состав которого входили территории современных Вьетнама, Лаоса и Камбоджи).
Жорж Катру.
206


Глава 7. Рождение «Свободной Франции»
Капитулянтскую политику маршала Петена он не поддержал. Хотя Катру, в отличие от де Голля, не выступил против нового режима публично, он не скрывал своего осуждения, и уже 25 июня Петен сместил Катру с поста генерал-губернатора. (Вскоре новый генерал-губернатор, с благословения «патриота» Петена, согласился на оккупацию Индокитая японцами. Формально над этой французской колонией был установлен «совместный протекторат» Франции и Японии, хотя реальная власть перешла к японцам). Оказавшись не у дел и желая послужить Франции всерьез, Жорж Катру в августе того же года приехал в Лондон и вступил в «Свободную Францию». Принципиальность и порядочность генерала хорошо видны из следующего эпизода, произошедшего вскоре после его появления на берегах туманного Альбиона. Семнадцатого сентября генерала Катру принял Черчилль. В те дни де Голль выехал в Африку, пытаясь получить территориальную базу, столь необходимую для действий «Свободной Франции». Воспользовавшись его отсутствием, Черчилль попытался заменить де Голля на посту главы «свободных французов» более представительным корпусным генералом Катру. Конечно, звание последнего было на две ступени выше бригадного генерала, однако Черчилля интересовало главным образом другое: за три месяца сотрудничества с упрямым и своенравным де Голлем он уже имел возможность убедиться в несговорчивости своего «французского протеже». Катру, напротив, славился своим мягким, покладистым характером. С ним иметь дело англичанам было бы куда проще. Однако у мягкого и покладистого Катру хватило твердости отказаться от предложения британского премьер-министра. Он принес присягу главе «Свободной Франции» и высоко ценил свою человеческую и воинскую честь, а кроме того, не чувствовал в себе сил и способностей достойно возглавить движение за освобождение Франции в целом. На лестное предложение Черчилля он дал отрицательный ответ. Более того — по возвращении де Голля в Лондон старый товарищ проинформировал своего нынешнего шефа о коварстве английского премьера.
207


Шарль де Голль
В ноябре 1940 года де Голль произвел Жоржа Катру в армейские генералы и поручил ему возглавить вооруженные силы «Свободной Франции». Позднее генерал командовал войсками де Голля на Ближнем Востоке, после освобождения входил в состав Временного правительства, а с января 1945 года более трех лет был послом Франции в Москве. В преклонном возрасте стал Великим канцлером ордена Почетного легиона, а также Национального ордена Заслуг. Умер он в возрасте 93 лет, на полтора месяца пережив более молодого де Голля.
Справедливости ради следует сказать, что первым высоким чином, откликнувшимся на призыв де Голля уже 30 июня, стал все же не Катру, а вице-адмирал Эмиль Мюзелье. Этот видный военный моряк получил свой чин в самом начале войны, командуя эскадрой в Марселе. Правда, очень скоро он вышел в отставку, не поладив с известным нам адмиралом флота Ф. Дарланом. Оказавшись на берегу, Мюзелье занялся журналистикой, а через восемь дней после капитуляции, когда Дарлан выдвинулся на одно из руководящих мест в новом правительстве, решил присоединиться к де Голлю и бороться за восстановление независимости и чести Франции. Де Голль вполне логично поручил ему формировать военно-морские силы «Свободной Франции». Это поручение адмирал исполнил, руководил первыми операциями созданного им флота, но в 1942 году постепенно был отстранен от активного командования из-за разногласий с де Голлем. Мюзелье был весьма амбициозен и, в отличие от генерала Катру, охотно занял бы место лидера. Не исключено, что его амбиции подогревались англичанами, жаждавшими получить вместо де Голля более сговорчивого представителя Франции. Однако де Голль умел настоять на своем и добиться дисциплины среди своих подчиненных. Как бы то ни было, от
Де Голль и Катру в Северной Африке.
208


Глава 7. Рождение «Свободной Франции»
участия в деятельности «Свободной Франции» Мюзелье не отказался и в отставку окончательно вышел лишь в феврале 1945 года, когда освобождение Франции было полностью завершено.
Надо заметить, что позиция этих деятелей, сеявших «смуту» в рядах невеликого воинства, оставшегося в распоряжении властей Виши, не осталась без внимания этих самых властей. Второго августа 1940 года военный трибунал, собравшийся по приказу нового «министра национальной обороны» генерала М. Вейгана, признал бригадного генерала Шарля де Голля виновным в государственной измене и заочно приговорил его к смертной казни. Затем аналогичный приговор был вынесен и вице-адмиралу Мюзелье. Генералу Катру заочный смертный приговор вынесли год спустя, когда он начал действовать в пользу де Голля на Ближнем Востоке, подрывая влияние режима Виши в Сирии и Ливане.
Еще одним довольно известным в колониальных кругах военным, примкнувшим к де Голлю в числе первых, стал дивизионный генерал* Поль Лежантийом, командовавший войсками в крошечном Французском Сомали (современное Джибути). Со временем де Голль наделил его значительно более важным постом, назначив своим Верховным комиссаром (фактически губернатором) на Мадагаскаре, в одной из самых крупных и процветающих колоний Франции.
Эмблемой «Свободной Франции» стал Лотарингский крест — старинный геральдический символ, популярный среди французских католиков. Необходимость в таком символе была чисто практическая: режим Виши ведь использовал официальный трехцветный флаг Франции, и надо было как-то отличить французов, прислуживающих немцам,
Эмиль Мюзелье.
* Генерал-майор.
209


Шарль де Голль
от «свободных французов», а Лотарингский крест ни с чем не спутаешь. Кроме того, он имел, вероятно, и политическое значение: Лотарингия вместе с Эльзасом была присоединена к Германии, а патриоты хотели подчеркнуть, что борются за освобождение всей Франции, в том числе и этого спорного региона. Нередко можно встретить утверждение, будто идею именно Лотарингского креста в качестве символа «Свободной Франции» подал адмирал Мюзелье, однако это не так. Она действительно родилась во флоте, где среди офицеров было особенно много горячо верующих католиков. (Католические круги вообще были довольно широко представлены в «Свободной Франции», хотя официальная иерархия Римско-католической церкви внутри страны полностью сотрудничала с режимом Виши и с немецкими оккупантами, исключая отдельных рядовых священников, особенно сельских, по велению совести помогавших Сопротивлению, а то и вступивших в его ряды). Но автором идеи стал мало кому тогда известный капитан III ранга Жорж Тьерри д’Аржанлье, бывший монах (брат Луи), еще до войны получивший разрешение от обетов и поступивший на службу в военно-морские силы Франции. Правда, и на корабле у него с собой всегда был походный алтарь. Он-то и внушил адмиралу Мюзелье мысль сделать эмблемой флота Лотарингский крест, поскольку у военных кораблей, порой встречавшихся в открытом море с судами Виши, потребность отличить своих от чужих была наиболее острой. А Мюзелье донес эту мысль до де Голля, который сразу с нею согласился.
Что касается Тьерри д’Аржанлье, то он сделал блестящую карьеру — не столько в силу своей набожности,
сколько благодаря хорошим организационным способностям, умению разбираться в политике и знанию морского дела. Недолгое время спустя де Голль произвел бывшего монаха в контр-адмиралы и назначил своим Верховным комиссаром в Тихоокеанском регионе
Флаг сил «Свободной Франции».
210


Глава 7. Рождение «Свободной Франции»
(Индокитай был к тому времени захвачен японцами). Впоследствии адмирал д’Аржанлье командовал войсками в Индокитае, стал генерал-губернатором этой ускользающей из рук французов колонии и потерпел окончательное поражение от сил Хо Ши Мина. Произошло это, правда, в те годы, когда де Голль временно оставался не у дел и писал мемуары в своем поместье в Коломбэ-ле-Дез-Эглиз.
Жорж Тьери д’Аржанлье в качестве представителя Шарля де Голля в Канаде, 1941 год.
Вполне естественно, что во время мировой войны дела военные находились на первом плане, а командные кадры занимали видное положение в «Свободной Франции». Но она была все-таки не военным штабом, а политической организацией, которая активно занималась и дипломатией, и пропагандой, и делами внутри страны, подготавливая почву для восстановления законной государственности после освобождения Франции от немецкого ига. Твердо придерживаясь в политике консервативных, правых взглядов и по возможности избегая всяких контактов с левыми партиями (пока этого
211


Шарль де Голль
можно было избежать), де Голль подбирал себе сотрудников из того же лагеря. Однако и в лагере правых сплотившиеся вокруг него люди представляли довольно широкий спектр политических идей и убеждений, а кое-кто по личным мотивам терпеть не мог некоторых своих невольных соратников. В кадровом вопросе де Голль проявил завидную твердость, привлекая к себе самых разных людей и, никому не делая уступок, никому не стремясь угодить, железной рукой объединил их на одной общей платформе — личной преданности ему, генералу де Голлю. В отличие от профессиональных политиков, привыкших ради завоевания популярности «подстраиваться» под тех или иных влиятельных деятелей, поддержка которых может оказаться очень ценной, он — как истинный военный — верил в единоначалие и полагался на железную дисциплину. Она же требует безоговорочной веры в командира, беспрекословного подчинения его приказам и абсолютной верности.
Тем не менее, он привлекал к своему делу не только военных, но и политиков, и общественных деятелей, если те выражали готовность служить под его началом на таких жестких условиях. Например, политическими вопросами в организации ведал Гастон Палевский — бывший начальник канцелярии Поля Рейно, в 1934 году познакомивший де Голля со своим тогдашним шефом. Отдел пропаганды возглавил левый католик Морис Шуман (впоследствии занимавший ряд министерских постов в правительствах созданной де Голлем Пятой республики).
Особую роль в организации играло БСРА (Центральное бюро осведомления и действия). За этим туманным названием скрывалась разведка и контрразведка де Голля, исключительно важное подразделение в условиях войны, тем более в условиях развертывания движения Сопротивления в оккупированной противником стране. Это подразделение нередко прибегало к свойственным такого рода деятельности «запрещенным приемам», в силу этого нарушая порой букву строгих английских законов и потому вступая в конфликт с английской полицией и «родственными» британскими спецслужбами. Тем
212


Глава 7. Рождение «Свободной Франции»
Гастон Палевский.
не менее БСРА сумело наладить эффективную работу, снабжая де Голля независимой информацией (а союзники далеко не всегда считали нужным информировать его даже по важнейшим вопросам), поддерживая связь с растущими по всей Франции ячейками Сопротивления, пожелавшими присоединиться к «Свободной Франции», а также очищая ряды организации от неизбежно просачивавшихся туда агентов врага и обычных предателей. Возглавлял БСРА капитан Андре Деваврен, чем-то родственный своему шефу: он был родом с севера Франции и происходил, как и мать де Голля, из семьи крупных фабрикантов (текстильщиков), тесно связанных с банковским капиталом. Вскоре он получил от де Голля чин полковника и вошел в историю под своим псевдонимом военного времени — полковник Пасси.
Каждый вступающий в ряды «Свободной Франции» подписывал своего рода присягу — Акт о присоединении — и приносил клятву верности самому де Голлю. Эти принципы (разве что без подписания клятвенных бумаг) де Голль использовал в полной мере и позднее, уже встав во главе Французского государства. В этом смысле можно, пожалуй, говорить о возрождении им в практической деятельности некоторых принципов построения классической монархии.
Конечно, люди, объединившиеся тогда вокруг де Голля, поначалу не имели оснований для какой-то особой преданности ему лично. Они видели перед собой незаурядную личность, однако главным мотивом, побуждавшим их к
Морис Шуман.
213


Шарль де Голль
действию, была их собственная убежденность в том, что Гитлер затеял авантюру, которая неизбежно приведет Германию к истощению и краху. Вот в этом вопросе де Голль всемерно старался ободрить своих помощников и единомышленников и вселить в них уверенность в конечном торжестве правого дела. Он показал себя действительно прозорливым политиком, не зря посвятившим столько времени изучению и анализу истории войн и состоянию текущей мировой политики. Например, Морису Шуману он говорил 30 июня 1940 года:
— Я думаю, что Россия вступит в войну раньше Америки, но в конечном счете участие в ней примут оба эти государства... Гитлер мечтает об Украине. Он не сможет удержаться от искушения решить судьбу России, и это будет началом его гибели... В общем, война — это проблема страшная, но все же разрешимая. Необходимо вернуть Францию в лагерь, который одержит победу.
Как видим, он почти не ошибался в определении военнополитических перспектив. Россия действительно вступила в войну (22 июня 1941 года) на пол года раньше США (7 декабря 1941). Говоря об Украине, глава «Свободной Франции» разделял общее в то время заблуждение (оно отражено и в секретных документах советского руководства предвоенных месяцев, о чем де Голль знать, конечно, не мог). Хлеб, уголь и металл Украины, конечно, были лакомым кусочком для германской экономики, и их захват занимал существенное место в завоевательных планах Гитлера. Однако тогда никто не мог представить, что он решится не «отхватывать» от Советского Союза те или иные важные районы по частям, один за другим, а сделает ставку на молниеносный разгром всего государства большевиков и сразу пойдет прямо на Москву. Как всем теперь известно, этот просчет фюрера стал роковым для его режима и для всей Германии. Здесь интересно другое. Высшие штабы Великобритании в 1941 году полагали, исходя из оцыта французской кампании, что Красная Армия сможет продержаться против немцев всего 2-3 месяца, и Черчилль, насколько известно, этого вывода не оспаривал. Американские аналитики были «щедрее»: они давали Красной Армии на
214


Глава у. Рождение «Свободной Франции»
сопротивление 5-6 месяцев, после чего тоже считали разгром СССР неизбежным. В любом случае Черчилля это устраивало, так как Англия получала бы примерно год передышки. Если бы русская кампания завершилась даже к октябрю 1941 года, немцам потребовалось бы еще некоторое время на закрепление за собой захваченных огромных территорий, затем им следовало перегруппировать свои войска, перебросить на запад достаточные для вторжения силы и средства — таким образом, примерно год англичане могли спокойно вооружаться и готовиться, а там и Америка вступила бы в войну, обеспечив Англии мощную поддержку финансами, материальными ресурсами, вооружением и снаряжением, а затем и непосредственно своими вооруженными силами. На русских же как на потенциальных союзников британский премьер не слишком рассчитывал — он лишь хотел столкнуть их с немцами, надеясь не только выиграть отчаянно необходимое время, но и ослабить Германию, максимально отодвигая тем самым ее вторжение на Британские острова.
Де Голль, как видно из его беседы с Шуманом за год до нападения Германии на СССР, оказался куда дальновиднее не только своих коллег-генералов — и британских, и американских, — ной самого Уинстона Черчилля, ибо ясно сказал, что вторжение в Россию станет «началом гибели» отнюдь не России, а самого Гитлера. Нет, он все-таки был по-настоящему хорошим военным, пусть ему и не позволили полностью раскрыть свои таланты в этом качестве. Теперь жизнь заставила его «переквалифицироваться» в политические деятели, и на этом поприще он сумел добиться выдающихся результатов. Главная же его забота на тот период времени состояла в том, чтобы «вернуть Францию в лагерь, который одержит победу».


Глава 8
«Свободная Франция» сражается
Сложившееся летом 1940 года положение объективно нацеливало де Голля и его организацию на решение трех важнейших задач: формирование собственных вооруженных сил (пусть и в составе союзнических войск), установление контроля над колониями Франции, достижение приемлемого уровня взаимопонимания и сотрудничества с британскими властями — не в последнюю очередь ради отстаивания национальных интересов Франции. Понятно также, что решение третьей из перечисленных задач напрямую зависело от успешного продвижения на двух первых направлениях. Однако это требовало времени, а события развивались подчас стремительно, пока де Голль еще не имел ни средств, ни возможностей реально повлиять на них. Это с самого начала порождало его столкновения с Черчиллем, выйти победителем из которых де Голль просто не мог, еще не располагая никакими реальными силами, разве что силой своего характера, чего в отношениях с британским премьером было недостаточно. Черчилль тоже являлся незау-
216


Глава 8. «Свободная Франция» сражается
рядной личностью, но в его руках, помимо этого, находилась реальная власть над великой державой с гигантской колониальной империей, и противопоставить этому патриот Франции не мог ничего.
Через 8-9 дней после капитуляции Франции Черчилль решил раз и навсегда избавиться от не дававшей ему покоя проблемы французского флота. Предпринятые им шаги заслу живают хотя бы краткого рассмотрения, поскольку тогда они вызвали изрядную напряженность в отношениях с патриотическими силами Франции, а много лет спустя Черчилля остро критиковали не только во Франции, но и в самой Англии, исходя из новой политической ситуации, при которой Британия и Франция оказались теснейшим образом связаны между собой и в рамках НАТО, и особенно в рамках ЕЭС, а затем и Евросоюза, что требовало постоянной демонстрации взаимных политических симпатий.
А ведь летом 1940 года, называя вещи своими именами, опасность для Англии и впрямь была нешуточная. Немецкий флот — кригсмарине — понес немалые потери у берегов Норвегии, и на тот момент не был способен обеспечить вторжение вермахта на английскую землю. Но переход ВМС Франции под немецкий контроль привел бы к драматическому изменению ситуации, и тогда задуманная немцами операция «Морской лев»* могла бы превратиться в страшную реальность. К тому же в войну против Франции — значит, и против Англии — недавно вступила Италия, а это грозило потерей господства британских ВМС на Средиземном море. Иначе говоря, Англия могла быть отрезана от Суэцкого канала, главной артерии, связывавшей ее с Индией, Персидским заливом и колониями на Дальнем Востоке.
Правительство П. Рейно дало заверения относительно сохранения флота под контролем французских властей, но этого правительства больше не существовало, а сменивший его режим Виши уже не был в полном смысле правитель-
* Кодовое название плана высадки германских сухопутных войск в Англии.
217


Шарль де Гол ль
ством Франции — он фактически находился в зависимости от Германии, быстро превращаясь не более чем в ширму для оккупантов. Черчилль все же направил этому режиму послание, в котором настаивал на переходе французских военных кораблей в английские порты, но Петен даже не удостоил премьер-министра вчера еще союзной Англии ответом. Тревожный симптом. Прежние заверения адмирала Дарлана тоже не прибавляли Черчиллю оптимизма, особенно учитывая то, что адмирал открыто перешел в лагерь капитулянтов. «Гарантии» же в отношении флота, которые в рамках соглашения о перемирии дал Петену Гитлер, могли быть легко забыты и отброшены, как и все прочие обещания фюрера — в этом сомнений у Черчилля быть не могло, ибо он был научен горьким опытом своего предшественника, Н. Чемберлена. Да и совсем недавние события подтверждали, что полагаться на заверения германского рейхсканцлера невозможно. Разве он не обещал бельгийцам уважать их нейтралитет, когда те расторгли давний договор о совместной обороне с Францией?
Черчилль был бы плохим главой правительства Великобритании, если бы игнорировал столь серьезную угрозу безопасности своей страны. И он принял нелегкое решение: нейтрализовать французский флот любой ценой — если потребуется, силой. Выполнение этого приказа, сопряженного с боевыми действиями против недавних союзников, не вызывало энтузиазма у английских адмиралов и морских офицеров — однако дисциплина в Королевских ВМС всегда была на высоте, а Черчилля многие высшие командиры неплохо знали еще со времен Первой мировой войны, когда он занимал пост Первого лорда Адмиралтейства (военно-морского министра), сумев завоевать себе авторитет у суровых военных моряков.
«На вас возлагается одно из самых неприятных и тяжелых заданий, которые когда-либо приходилось выполнять английскому адмиралу», — прямо писал Черчилль в секретном приказе, адресованном непосредственно вице-адмиралу сэру Джеймсу Сомервиллу, соединение кораблей которого
218


Глава 8. -Свободная Франция» сражается
вышло в море из Гибралтара вечером 2 июля, чтобы провести операцию под кодовым наименованием «Катапульта».
Адмирал сэр Джеймс Сомервилл в своей каюте с домашним питомцем, котом Фигаро.
Обычно внимание акцентируют именно на действиях этого соединения, но справедливость требует отметить, что «Катапульта», преследуя единую цель, распадалась на три по сути самостоятельных операции, проводившихся одновременно в трех различных географических районах. Началась операция перед самым рассветом 3 июля. Часть французских военных судов, принимавших участие в эвакуации английских войск из Дюнкерка либо перевозивших из Англии во Францию военные грузы, находилась в портах южной Англии. Эти суда были захвачены английскими абордажными командами, и дело обошлось почти без кровопролития с обеих сторон. Кроме того, французские боевые корабли, наряду с английскими, стояли в гавани египетского города Александрия: Суэцкий канал был совместным владением Англии и Франции, и последняя также бдительно
219


Шарль де Голль
охраняла эту важнейшую водную артерию, связывавшую ее с колониями в Индокитае и на Тихом океане. В Александрии был использован вполне джентльменский подход: британский адмирал сэр Эндрю Каннингем просто-напросто блокировал французскую эскадру в гавани. Французов никто не трогал, но они лишились возможности уйти из Египта, а Египет контролировался британскими войсками. Сэр Эндрю мог себе позволить подобную «роскошь», поскольку его эскадра находилась в Александрии постоянно, имея своей единственной задачей охрану Суэцкого канала.
У сэра Джеймса Сомервилла положение было совсем иное. Ему предстояло нейтрализовать французский флот, базировавшийся в алжирском порту Мерс-эль-Кебир (недалеко от Орана), в североафриканских колониальных владениях Франции, а администрация колоний, как уже говорилось, перешла на сторону вишистских властей. Не представлялось возможным относительно мирно захватить эти суда, стоявшие во всеоружии на своей базе, силами абордажных команд. Нельзя было и ограничиться безобидной блокадой: соединение адмирала Сомервилла предназначалось для выполнения других боевых задач в Атлантике и на Средиземном море, к тому же не так далеко, на северном берегу того же района моря, расположен порт Тулон — главная военно-морская база Франции, и в ней также находилась часть французских ВМС. Они вполне могли достаточно быстро прийти для прорыва блокады извне: Мерс-эль-Кебир (в Средние века, между прочим, база алжирских пиратов, прославившихся своей дерзостью и жестокостью) — не далекая Александрия, подходы к которой защищали и внушительные силы Королевских ВМС, и мощные береговые укрепления с дальнобойными артиллерийскими орудиями и авиацией. Наконец, в этих краях
Адмирал сэр Эндрю Каннингем.
220


Глава 8. «Свободная Франция» сражается
приходилось опасаться и непрошеного, но вполне вероятного вмешательства итальянцев вместе с немецкими кригсмари- не, и вот тогда флот точно мог оказаться в руках немцев, да и Королевские ВМС понесли бы крайне нежелательные потери.
Поэтому вице-адмиралу Сомервиллу были даны более жесткие инструкции, чем его коллегам в Александрии и в самой Англии: ему следовало быть готовым к боевым действиям против французских моряков. Но, подчеркивая этот момент, многие авторы упускают из виду (или умышленно обходят молчанием) тот абсолютно достоверный факт, что полученные сэром Джеймсом инструкции предписывали ему предоставить французам весьма широкий выбор. Если быть точными, британское руководство предлагало французскому флоту в Мерс-эль-Кебире следующие возможности:
1) Присоединиться к Англии и продолжать войну против Германии и Италии (это было, конечно, самым желательным, но далеко не единственным вариантом: Черчилль был бы рад помощи союзников, но главной его целью было не допустить усиления противника);
2) отплыть в любой порт, принадлежащий Великобритании, но не участвовать в военных действиях (заметим, что в этом случае корабли, скорее всего, были бы захвачены англичанами, не желающими рисковать понапрасну);
3) уйти в порты Соединенных Штатов, тогда еще нейтральной страны;
4) перебазироваться в любой порт Французской Вест- Индии, например, на остров Мартиника (то есть в бассейн Карибского моря, весьма удаленный от районов боевых действий — зато юридически французский флот в этом случае оставался бы в распоряжении французского правительства, то есть режима Виши);
5) самим затопить корабли в порту Мерс-эль-Кебир в течение шести часов (жесткие сроки объяснялись описанными выше обстоятельствами: близостью флота в Тулоне и возможным вмешательством немецких и итальянских ВМС).
221


Шарль де Гол ль
И лишь если французское командование отвергнет все эти пять возможностей, не предложив взамен какой-либо своей, достаточно конструктивной, адмирал Сомервилл был обязан «согласно приказу Правительства Его Величества применить силу в любой форме с целью не допустить, чтобы французские корабли попали в руки Германии или Италии».
Французский адмирал Марсель Жансуль, под командованием которого находились четыре линкора и три быстроходных эсминца, даже не пожелал принять на борту своего флагмана представителя Сомервилла капитана* С. Холланда. Тогда англичанин переслал Жансулю письменный ультиматум с изложением имеющихся вариантов. Жансуль твердо стоял на том, что корабли французских ВМС никогда не перейдут под контроль немцев или итальянцев. Если же англичане будут продолжать свои угрозы, его эскадра применит силу против силы. В своем донесении адмиралу флота Ф. Дарлану Жансуль не счел нужным упомянуть все предложенные ему англичанами варианты, хотя позднее сам Дарлан говорил, что считал бы вполне приемлемым уход кораблей на Мартинику или в США. Возможно, по причине «забывчивости» Жан- суля французские авторы и не упоминают об этих разумных английских предложениях.
В 15.00, когда срок ультиматума истек, Сомервилл приказал самолетам со своего авианосца сбросить у входа в гавань магнитные мины. Этим он надеялся убедить французского коллегу в серьезности своих намерений. С другой стороны, английский адмирал не горел желанием вступать в бой и продлил срок ультиматума еще на два с половиной часа. Французские команды стали занимать места по боевому расписанию. Между тем, разведка сообщила, что к Мерс-эль-Кебиру на всех парах спешит дивизия французских крейсеров из порта Алжир. Приближалась ночь. А Жансуль продолжал твердить, что затопит свои корабли в том случае, если немцы попытаются их захватить. (Можно не сомневаться в искренности намерений французского адмирала — вот только была бы у
"■ Соответствует капитану I ранга.
222


Глава 8. «Свободная Франция» сражается
него возможность выполнить свое обещание или нет? Немцы, в отличие от Сомервилла, вряд ли стали бы колебаться и тянуть время. Уж если бы они решили захватить корабли, то действовали бы, несомненно, быстро, решительно и беспощадно). Наконец, к 18.00 Сомервилл созрел для действий, но его нерешительность, как всегда бывает в военных делах, привела к фактическому провалу. Огнем английских кораблей один французский линкор был потоплен, два других получили серьезные повреждения, но один линкор и два эсминца сумели выскользнуть из ловушки, несмотря на мины. Попытка догнать их и уничтожить с помощью палубной авиации не увенчалась успехом: на перехват англичанам с аэродрома под Ораном вылетели французские истребители.
Схема движения кораблей во время атаки на базу Мерс-эль-Кебир,
3 июля, 1940 год.
В итоге действий Сомервилла около 1 300 французских моряков погибли, 350 получили ранения, но полностью задача, поставленная Черчиллем, так и не была выполнена: ее успех измерялся не числом убитых и раненых французских моряков, а захватом или потоплением французских боевых кораблей.
223


Шарль де Голль
Французский контр-миноносец «Магадор», получивший значительные повреждения при атаке англичан, горит в порту.
Тем не менее, это сражение произвело необычайный эффект во всем мире. Оно наглядно продемонстрировало решимость Англии сражаться с такой беспощадностью, какую может потребовать военная ситуация. Президент Рузвельт, в частности, был после этого уверен, что англичане ни за что не сдадутся. В Палате общин депутаты приветствовали своего премьер-министра по той же причине.
Зато де Голль и его пока еще немногочисленные соратники встретили известия о произошедшем с крайним негодованием. Де Голль (тоже не желавший перехода флота к немцам и решительно порвавший с режимом Петена) не без оснований усмотрел в нападении англичан на базу Мерс-эль-Кебир свойственное им пренебрежительное отношение к его родной стране.
Кроме того, он только начинал свою деятельность и надеялся привлечь силы колониального флота, как и армии, на свою сторону. Впрочем, его негодование ничего не решало: дело было уже сделано, а каких-либо возможностей для противодействия Черчиллю у его «французского протеже» пока не имелось.
224


Глава 8. «Свободная Франция» сражается
И все же де Голль, как обычно, не мог и не желал молча смириться с новым унижением Франции. Да ему и невозможно было отмалчиваться. Ведь во Франции могло возникнуть впечатление, что режим Петена служит немцам, а де Голль и его организация — англичанам, и ни один из них не заботится о самой Франции. Приток сил в «Свободную Францию», и без того слабенький, мог иссякнуть вообще. Но если выступать, то что именно сказать? Полностью осудить Черчилля де Голль, понятно, не мог — после этого он лишился бы всяких надежд на поддержку со стороны Англии, и его дело было бы проиграно. Полностью оправдать действия британского премьера было тоже нельзя — этого не поняли бы французы, и авторитет де Голля был бы утрачен, едва начав устанавливаться. И генерал решил сделать то, чего профессиональные политики почти никогда не делают — сказать своим слушателям правду.
Заметим, что ни до, ни после этого случая глава «Свободной Франции» не допускал цензуры своих выступлений со стороны англичан. Но в тот день (8 июля) он по своей инициативе показал текст готового выступления министру информации британского кабинета Д. Куперу: он собирался критиковать своих союзников и хотел быть с ними честным. Ознакомившись с тем, что собирался сказать де Голль, Купер согласился, ибо основной вывод генерала вполне совпадал с объективными интересами англичан.
Перед микрофоном де Голль откровенно заявил о боли и гневе, которые «поднимаются из глубины души» каждого француза при вести о нападении союзников на французский флот. Не будучи информирован об операции в деталях, генерал заявил, что англичане совершили внезапное нападение и потопили французские корабли «не в честном бою» (хотя Сомервилл, как теперь известно, тянул время сверх разумного и тем дал возможность адмиралу Жансулю и подготовиться к атаке англичан, и активно ей сопротивляться).
Далее де Голль призвал соотечественников трезво оценить политическую ситуацию. Во-первых, он признал, что корабли вполне могли оказаться в руках у немцев, кото-
225


Шарль де Гол ль
рые использовали бы их против англичан и французских колоний. «В таком случае пусть они [корабли] будут лучше уничтожены!» Во-вторых, он подчеркнул, что в случае поражения Англии французам не на что будет рассчитывать, они навсегда останутся под пятой Германии. А потому ничто не должно и не может помешать союзу французских патриотов с Британией, невзирая на все возмущение, вызванное инцидентом в Мерс-эль-Кебире.
Заметим в заключение этого эпизода, что режим Виши разорвал с Англией всякие отношения, но это должно было произойти в любом случае — слишком уж далеко разошлись интересы воюющей Британии и перешедшей под контроль ее врагов Франции. Была идея объявить англичанам войну, но Петен благоразумно от этого воздержался: немцы пока высаживаться на остров не собирались, а у Франции — той, которая оставалась под властью Петена, — сил для войны не было. Да и большой вопрос: с кем стала бы сражаться армия, если бы немцы разрешили ее набрать — против англичан или против оккупировавших свыше половины Франции немцев?
Дарлан же так и не пошел на передачу флота немцам, хотя этот вопрос неоднократно обсуждался. Зная адмирала флота, можно предполагать, что им двигали не бескорыстный патриотизм и тем более не симпатии к англичанам. Просто все значение Дарлана в правительстве Виши основывалось на наличии флота, пусть и бездействующего в Тулоне (у него, кроме того, еще оставались некоторые соединения ВМС в колониях, в частности, в Алжире и Марокко — англичанам не хватило сил нейтрализовать все французские ВМС). Без флота же он ничего собой не представлял и не мог рассчитывать на место во власти. Правда, ему и флот не помог, когда нацисты отстранили его от дел в правительстве Виши.
В ноябре 1942 года немцы оккупировали всю территорию Франции, и военные моряки в Тулоне, оставаясь верными понятиям воинской чести, потопили свои корабли. Правда, к тому времени немцы уже и не стремились захватить эти суда: их Шестая армия была окружена в Сталинграде, в Ливии их
226


Глава 8. «Свободная Франция» сражается
войска терпели поражение от англичан, в войну уже вступили США, и планы высадки на Британских островах вследствие такого развития событий утратили актуальность.
Затопленные корабли в порту Тулона, 28 ноября, 1942 год.
Де Голль с самого начала развил бурную деятельность по созданию своих вооруженных сил. Давалось это нелегко. Несмотря на официальное признание его «главой всех свободных французов», Черчилль, как мы помним, рассчитывал в первую очередь на пополнение британской армии и флота. Такой же тактики придерживалось и английское военное командование. Глава «Свободной Франции» проводил встречи во французских частях, эвакуированных в Англию из Норвегии, где они храбро сражались. Он привлек на свою сторону несколько сот человек, но сразу после отъезда генерала английские офицеры провели с французами свои беседы и предупредили, что желающие примкнуть к де Голлю автоматически становятся бунтовщиками против законного правительства Франции. Им лучше пойти на службу в британские вооруженные силы. А к интернированным французским морякам де Голля вообще не пустили: британский адмирал прямо заявил, что намерен привлечь их на службу
227


Шарль де Голль
в Королевские ВМС. Так что в первые дни после создания «Свободной Франции» ее вооруженные силы исчислялись несколькими сотнями солдат и офицеров, а до конца 1940 года они возросли всего до 7 000 человек. Тем не менее, де Голль, как это было ему свойственно, не опускал руки. Чем труднее приходилось, тем активнее и настойчивее он действовал, стремясь добиться успеха.
Важную роль в достижении целей «Свободной Франции» призваны были сыграть французские колонии в Африке. Администрация некоторых из них заняла нейтральную позицию, не связывая себя обязательствами перед режимом Виши, и де Голль спешил воспользоваться этими колебаниями.
Первым, в июле 1940 года, на его сторону перешел Чад — небогатая колония в южной части Сахары, не имевшая большой стратегической ценности. (Однако же через два с половиной года она сыграла роль важного плацдарма, с которого войска «Свободной Франции» смогли действовать в ходе Тунисской операции союзников). Губернатором Чада был Феликс Эбуэ, первый в истории чернокожий, занявший видное место в администрации Французской колониальной империи.
Этот уроженец Французской Гвианы в Южной Америке, внук раба, сумел — благодаря рано проявившимся способностям в учебе — получить высшее образование во Франции и довольно быстро показал себя талантливым администратором и государственным деятелем. Война и капитуляция Франции поставили руководимую им колонию в трудное экономическое положение.
Чад лишен многих жизненно важных ресурсов, а их доставка из Франции оказалась в условиях войны почти невозможной. Естественными для Чада были тесные связи с крупной британской колонией Нигерией, но их поддержание требовало не подчинения режиму Виши, а установления дружественных отношений с англичанами, а еще лучше — с официально признанным ими де Голлем, который представлял собой национальную альтернативу режиму Виши. Не теряя времени, Ф. Эбуэ написал де Голлю, заявив о сво-
228


Глава 8. «Свободная Франция» сражается
ем желании присоединиться к «Свободной Франции» и изложив условия, необходимые для обеспечения колонии продовольствием, основными товарами и средствами для ее обороны. Губернатора поддержал командир дислоцированных в Чаде французских подразделений полковник Маршан, и 26 августа оба эти деятеля, прибыв в Лагос (административный центр Британской Нигерии), официально объявили о присоединении Чада к движению генерала де Голля.
Де Голль, никогда не забывавший о важности политической пропаганды, не преминул громко и торжественно провозгласить свои претензии на руководство Французской империей и на следующий день издал приказ по Империи:
«Сегодня, 27 августа 1940, на 360-й день мировой войны, я объявляю территории Чад благодарность в приказе по Империи по следующим основаниям:
Территория Чад благодаря энергичным действиям ее руководителей — губернатора Эбуэ и командующего войсками полковника Маршана — показала, что она остается землей доблестных французов.
Несмотря на чрезвычайно серьезное военное и экономическое положение, территория Чад отказалась признать позорную капитуляцию и решила продолжать войну до победного конца. Этой замечательной решимостью она показала пример выполнения долга и дала сигнал к возрождению всей Французской империи».
Вскоре примеру Чада последовали Камерун в Западной Африке и Французское Конго в Экваториальной Африке. Встал вопрос об овладении самым крупным в Западной
Генерал-губернатор Феликс Адольф Эбуэ приветствует де Голля на территории французской колонии Чад.
229


Шарль де Голль
Африке городом и портом — Дакаром, административным центром колонии Сенегал.
В захвате Дакара были весьма заинтересованы англичане: его крупнейшая в этом регионе гавань могла служить отличной базой для немецких подводных лодок, наносивших очень значительный ущерб английскому судоходству. Другая важнейшая гавань — марокканская Касабланка — в то время прочно удерживалась силами режима Виши. В связи со сложной ситуацией на Средиземном море Великобритания была вынуждена пустить часть своих морских судов с наиболее ценными грузами и войсками не через Суэцкий канал, а по старинке, вокруг Африканского континента — так было дольше и дороже, зато спокойнее.
Поэтому следовало позаботиться о том, чтобы обеспечить на этой трассе максимальную безопасность, защититься от нападения немецких подлодок и надводных судов. Но в захвате Дакара были заинтересованы и люди де Голля — крупный город с большим числом жителей-французов имел немалые воинские силы и мог стать ключевым пунктом, из которого «Свободная Франция» стала бы осуществлять управление всеми африканскими колониями (кроме Французской Северной Африки), а также могла бы готовиться к операциям по овладению стратегически важными колониями на северо-западе континента: Марокко, Алжиром и Тунисом. Поэтому операция проводилась совместными силами британского флота и малочисленных сухопутных подразделений «Свободной Франции».
Не вдаваясь в детали, скажем только, что англичане плохо подготовили эту операцию, а в ходе ее выполнения проявили даже меньше решительности, чем в Мерс-эль-Кебире. Адмирал Дарлан, проведав об операции (в то время режим секретности в Англии соблюдался плохо), направил к Дакару шесть крейсеров из Тулона. Эскадра вице-адмирала сэра Джеймса Сомервилла сперва «прозевала» их в Гибралтарском проливе, позволив безнаказанно выйти в Атлантику, а затем не сумела нагнать эти корабли в открытом океане. В самом Дакаре стоял на ремонте линкор «Ришелье», получивший тяжелые пов-
230


Глава 8. «Свободная Франция» сражается
реждения в бою у Мерс-эль-Кебира. Его моряки охотно ругали повсюду англичан, напавших на французские корабли прямо у берегов французских владений. Под влиянием этих рассказов значительная часть дакарских французов заняла резко антибританскую позицию (20 процентов поддерживали «Свободную Францию», 50 процентов не поддерживали никого, но 30 — выразили готовность защищать режим Виши «до последней капли крови»). Англичане, не рискнув пустить в ход все свои силы и боевые средства, были вынуждены убраться из Дакара, а небольшие и слабо вооруженные подразделения де Голля не имели возможности повлиять на ход операции.
Генерал де Голль и генерал Спирс на борту парохода •Вестернленд» во время проведения операции по захвату порта Дакар в сентябре 1940 года.
Несмотря на это очень досадное поражение, де Голль самостоятельно, уже почти без помощи англичан (косвенно ему помогали действовавшие в том районе корабли Королевских ВМС), продолжил борьбу за овладение колониями.
231


Шарль де Голль
В конце октября его войска из Чада вошли на территорию колонии Габон, администрация и военное командование которой сохраняли верность режиму Виши. Главный удар наносили из Камеруна части под командованием генерала М.-П. Кенига и полковника Ф. Леклерка. Вишистские войска начали сдавать один пункт за другим. Восьмого ноября британский военный корабль потопил у берегов Габона вишистскую подводную лодку (что на этот раз ни малейшего протеста у де Голля не вызвало).
На следующий день административный центр Габона подвергся бомбардировке с воздуха — ее проводил один самолет «Свободной Франции», базировавшийся в Камеруне, — а корабль ВМС де Голля сумел потопить одно вишистское военное судно. Двенадцатого ноября последние сторонники Петена в Габоне подняли белый флаг. Колония на берегу Атлантики полностью перешла в руки «Свободной Франции».
Впрочем, оборонявшие Габон французы проявили не меньшее, чем де Голль, упрямство и сохранили верность режиму Виши. Губернатор Массон, потерпев поражение, покончил с собой, а его солдаты и офицеры отказались присоединиться к движению де Голля и были отправлены в Браззавиль, где содержались на положении военнопленных.
Одержав свою фактически первую военную победу, генерал постарался консолидировать те силы, которыми он уже располагал во Французской Африке. За неимением лучшего пункта, он собрал своих сторонников в Браззавиле, на берегах великой африканской реки Конго. Там он провозгласил создание Совета обороны империи, предварив манифест многозначительным вступлением, достойным короля былых времен: «Мы, генерал де Голль, глава всех свободных французов, сим постановляем...» В состав Совета обороны вошли губернаторы подконтрольных «Свободной Франции» колоний и командиры дислоцированных там частей и подразделений, в том числе генерал Катру, генерал Кениг, Эбуэ, полковник Леклерк.
232


Глава 8. «Свободная Франция» сражается
Катру в октябре был направлен де Голлем в Сирию, чтобы попытаться вывести ее из-под вишистского влияния, но потерпел там неудачу. Все же де Голль назначил верного соратника командующим войсками «Свободной Франции» на Ближнем Востоке. Эбуэ был произведен в ранг генерал- губернатора Французской Экваториальной Африки. Капитан граф Филипп де Отлок, принявший в рядах патриотов псевдоним Леклерк (те, чьи семьи остались на территории оккупированной Франции, обычно действовали под псевдонимами, чтобы не ставить своих близких под угрозу репрессий со стороны фашистов), служил в колониях, сражался на фронте, был ранен, сумел (после двух попыток) бежать из плена, и во второй половине июля присоединился к де Голлю. Глава «Свободной Франции» присвоил ему воинское звание полковника и назначил командующим войсками в Камеруне и Чаде.
Генерал Филипп Леклерк.
Помимо названных африканских колоний, де Голля поддержали островные владения на Тихом океане, а также Пондишерри — крошечное владение Франции в Индии.
233


Шарль де Гол ль
Основные колонии: богатый Индокитай и стратегически важная Северная Африка, как и часть Западной Африки, — продолжали оставаться под контролем Петсновских властей.
Там же, в Браззавиле (не в Лондоне, а на территории французских владений) была принята так называемая «Органическая декларация», определившая правовые основы «Свободной Франции».
Декларация провозглашала режим Виши нелегитимным (что, откровенно говоря, фактически соответствовало действительности), поскольку тот «изгнал из своих псев- доконституционных актов даже само слово “республика”, а главе так называемого “французского государства” предоставил неограниченные полномочия, подобные власти абсолютного монарха».
Естественно, что для награждения соратников за подвиги, тем более в военное время, необходим был солидный орден. Декларация, отрицавшая законность режима Виши, предоставляла де Голлю все необходимые полномочия, которые в довоенное время принадлежали главе государства, но все же он не мог награждать своих подчиненных орденом Почетного легиона: вся организация этого ордена осталась во Франции, а Великим канцлером являлся не кто иной, как маршал Ф. Петен. Поэтому де Голль учредил 16 ноября новую награду — орден Освобождения, одним из первых кавалеров которого стал генерал-губернатор Феликс Эбуэ. Главой организации ордена стал его основатель — генерал де Голль. Немного позднее ему в помощь был избран Совет ордена из пяти наиболее видных первых кавалеров (официально они именовались «соратниками Освобождения»). Вполне естественно, что главным элементом нового ордена стал Лотарингский крест, привычная уже эмблема «Свободной Франции».
Таким образом, две главные задачи, стоявшие перед де Голлем на том этапе войны, со скрипом, но решались: он набирал, пусть и с немалым трудом, собственные воинские части (англичане согласились финансировать их, но еще до конца войны де Голль ухитрился погасить все долги, предот-
234


Глава 8. «Свободная Франция» сражается
вращая нежелательную финансовую зависимость от союзников), а также сумел привлечь на свою сторону некоторые колонии в Африке — это, несомненно, укрепляло его положение и повышало его вес в глазах Черчилля и глав эмигрантских правительств.
Что касается третьей задачи, то и здесь наблюдался известный прогресс, несмотря на упоминавшиеся разногласия с Черчиллем. Во-первых, английский премьер, как и сам де Голль, не привык ждать событий пассивно, а старался влиять на них в нужном ему направлении. Вспомним хотя бы приписываемую ему фразу в связи с дипломатическим признанием Англией Советской России в середине 1920-х годов: «Признать — не значит согласиться».
Та же логика подсказала ему и действия в отношении де Голля. Если дипломаты и разведчики не желали признавать никому не известного бригадного генерала, то премьер рассуждал по-своему. Он вызвал генерала Спирса, отвечавшего за разведку, и сказал ему:
— Генерала де Голля никто не знает на международной арене. Надо сделать так, чтобы его знали.
Спирс обещал организовать такую рекламную кампанию, что «через шесть месяцев о де Голле заговорят все газеты мира». На эти цели он попросил 1 000 фунтов стерлингов. Премьер, как ему и положено по должности, срезал запрос вдвое и дал 500 фунтов. Спирс поручил дело одному известному в Англии специалисту по рекламе, тот послал к де Голлю своего фотографа, и дело, что называется, завертелось. Главе «свободных французов» было крайне неприятно, что его «рекламируют, будто кусок мыла», однако он не сопротивлялся, хорошо понимая важность этой кампании не только для него лично, но и для всей будущности «Свободной Франции».
Орден Освобождения.
235


Шарль де Голль
Уинстон Черчилль, Владислав Сикорский и генерал Шарль де Голль.
Седьмого августа Черчилль и де Голль подписали соглашение, согласно которому Великобритания брала на себя обязательство обеспечить после победы над Германией и ее сателлитами «полное восстаноазение независимости и величия Франции». Это было важным достижением генерала, но его справедливо беспокоило то, что в документе ни слова не говорилось о сохранении территориальной целостности Франции (в частности, о возвращении Эльзаса, Лотарингии и других территорий, отторгнутых немцами по условиям «перемирия»), а равно о неприкосновенности французских колоний. Черчилль, не раз с гордостью называвший себя «патриотом Британской империи», не преминул бы взять под свою «опеку» некоторые французские колонии, самые богатые и перспективные. Де Голль, зная это, настаивал на гарантиях, но в тот момент ничего конкретного добиться от Черчилля так и не смог. Тем нс менее, подписанное соглаше-
236


Глава 8. «Свободная Франция» сражается
ние придавало ему еще больший вес и в глазах соратников, и среди союзников, а кроме того, укрепляло позиции генерала в самой Франции — устранялись все сомнения по поводу того, кому же служит де Голль: Франции или приютившим его организацию и его самого британским властям.
И все же лучший путь к известности в ходе войны — это одержанные победы и ощутимые удары по врагу. И вот здесь жизнь поставила перед де Голлем новую задачу, уже четвертую по счету, решение которой он так хотел отложить на будущее.
Речь идет о развертывании движения Сопротивления фашизму в самой Франции — на оккупированной территории и в тех районах, которые номинально оставались под контролем правительства Виши, хотя установленный там режим мало чем отличался от оккупационного. В своей речи 18 июня де Голль первым произнес слово «сопротивление», однако тогда он не имел в виду массового движения на занятых врагом территориях.
Он говорил о продолжении борьбы с Германией и ее сателлитами — в рядах союзников, пока что за пределами Франции. Создание же того, что в историю вошло под названием движения Сопротивления, де Голль считал явно преждевременным. Во-первых, будучи человеком консервативных взглядов, он не хотел разжигать партизанскую войну, которая легко могла выйти из-под его контроля и привести к серьезному усилению левых партий. Во-вторых, направлять и координировать такую борьбу только из Лондона было невозможно. Потребовалось бы направить непосредственно во Францию достаточно много надежных людей, способных возглавить партизанские силы, но у де Голля было некоторое число военных специалистов, политиков, журналистов, а вот таких, кто привык бы работать в массах и завоевать достаточный авторитет, чтобы возглавить подполье, в его распоряжении не имелось. В-третьих, организация партизанских отрядов предполагает значительные расходы на их вооружение, снаряжение и постоянное восполнение потерь в том и другом. Не меньших расходов требует
237


Шарль де Гол ль
и поддержание связи с ними, обеспечение конспирации — всего и не перечислишь.
Нет, де Голль допускал только два рода небольших подпольных групп. Одни должны были представлять собой ячейки его сторонников, которым предстоит со временем перехватить власть у режима Виши и не допустить к этой власти конкурентов, особенно из числа левых. Но такой «перехват» власти возможен лишь в условиях прихода во Францию сил союзников (желательно с войсками «Свободной Франции»), а до этого было еще очень далеко: перед Англией пока стояла задача защитить свою территорию от вероятного вторжения вермахта, а СССР и США в войну пока не вступили. Другой тип подпольных групп мог представлять собой хорошо законспирированных осведомителей из числа местных жителей — налаженная сеть таких информаторов позволила бы получать достоверные данные о силах противника, их дислокации, передвижении, вооружении и прочем — даже о состоянии боевого духа в немецких войсках. Любой командующий понимал необходимость ведения такого рода разведки, периодически дополняемой заброской во Францию военных разведчиков-профессионалов, способных обобщить и оценить добываемые данные для их использования при планировании и проведении боевых операций. В этом отношении пока представляли интерес лишь данные по северу Франции, откуда грозило вторжение на Британские острова, но даже создание такой ограниченной разведывательной сети наталкивалось на острую нехватку кадров и средств. Лишь позднее англичане станут сотрудничать в этом вопросе с де Голлем, поскольку их агентуре, забрасываемой во Францию по воздуху, была крайне необходима помощь местных жителей-французов. Да и львиную долю информации добывали, как показала практика, именно местные жители, а не агенты, забрасываемые из Англии на сравнительно короткий срок. Без опоры на местные силы эти агенты вообще мало что могли сделать.
Но, как выяснилось, де Голль гораздо лучше понимал и мог предвидеть события глобального характера, нежели
238


Глава 8. «Свободная Франция» сражается
политическую ситуацию в своей родной стране. Он верил в силы французского народа, в его глубокий патриотизм и страстную любовь к свободе, и все же не сумел правильно оценить глубину этих чувств.
Десятого июля 1940 года руководители Французской Коммунистической Партии (ФКП) Морис Торез и Жак Дюкло обратились к французскому народу с призывом развернуть массовую борьбу за изгнание немецких и итальянских захватчиков из Франции. Опираясь на своих многочисленных сторонников, коммунисты сумели в довольно короткий срок создать по всей Франции подпольные ячейки Сопротивления, а затем и боевые отряды ФТП («Вольных стрелков и партизан»), больше известных под названием «маки», хотя это название носили отряды не только ФТП, но и некоторых других организаций. Партизанские отряды действовали в тех районах, где этому благоприятствовал рельеф местности — в горной Бретани, в Альпах, в области Лимузен. Вместе с тем, и в других районах, где партизанским отрядам негде было укрыться, и они не могли поэтому функционировать на постоянной основе, создавались многочисленные отряды подпольщиков (от нескольких десятков до тысячи человек и даже более), которые периодически проводили вооруженные вылазки и диверсии, совершали налеты на небольшие гарнизоны врага, уничтожали отдельных, наиболее ненавистных французам, немецких командиров, а также коллаборационистов — французов, верой и правдой служивших оккупантам и послушному немцам марионеточному режиму маршала Петена.
Если в созданной де Голлем армии к моменту высадки союзников в Нормандии (лето 1944 года) сражалось несколько десятков тысяч солдат и офицеров, то в движении Сопротивления принимали участие сотни тысяч рядовых францу-
Морис Торез.
239


Шарль де Голль
зов, многие из которых никогда до той поры не держали в руках оружия. При этом необходимо учитывать широкий спектр политических взглядов, представленных во французском Сопротивлении, и интернациональный состав его участников. Ведущую роль, несомненно, играли в нем коммунисты, однако к ним так или иначе присоединялись социалисты и анархисты, беспартийные и радикалы, даже правые католики. Нельзя не сказать и о том, что появился специфический, необычный термин «вишисто-Сопротивление». Он подразумевал тех людей, которые официально работали в органах вишистского режима, демонстрировали лояльность ему, но тайком поддерживали связи с Сопротивлением и порой оказывали ему ценные услуги, имея доступ к планам Петена, к некоторым замыслам немецкого командования, а
Члены партизанского движения, «маки*.
Жак Дюкло.
240


Глава 8. «Свободная Франция» сражается
также располагая определенными возможностями по прикрытию активных участников Сопротивления и даже спасению некоторых из них, попавших в руки вишистской полиции. Одним из таких «вишистов-патриотов» был, например, Франсуа Миттеран — будущий многолетний лидер Французской социалистической партии, видный оппонент де Голля и будущий президент республики, два срока занимавший этот высший государственный пост.
Франсуа Миттеран.
Что касается национальной принадлежности, то помимо французов, составлявших — по естественным причинам — абсолютное большинство, в Сопротивлении участвовали отряды представителей других национальностей и даже стран. Так, в рядах маки сражались два полка, сформированных из военнопленных РККА, бежавших из фашистских лагерей, два украинских отряда, первоначально направленных во Францию гитлеровцами именно с целью борьбы против партизан, а также большой отряд казахов, навербованных для той же цели немцами, но быстро перешедших на сторону борцов с фашизмом. Имелась «Еврейская боевая организация» и небольшая группа подпольщиков-армян, действовавшая
241


Шарль де Гол ль
исключительно эффективно. Немало было среди партизан испанских республиканцев, перешедших границу Франции в 1939 году, после окончательного поражения Республики. Теперь они снова взяли в руки оружие, чтобы продолжить сопротивление гитлеровцам. В одном строю с ними сражались и прежние их соратники по борьбе против фашизма в Испании, представители разных стран, в том числе примерно 3 000 антифашистов-немцев.
Следует, однако, признать, что при всем несходстве политических взглядов и религиозных убеждений этих борцов, объективно участие в Сопротивлении и его все более заметные успехи способствовали исключительному росту авторитета и влияния ФКП. Большую роль в развитии таких настроений играли (особенно с 1943 года) успехи Красной Армии на Восточном фронте. Мыслящие французы не могли не сравнивать практически мгновенный разгром их страны и поспешную капитуляцию в 1940 с долгим, упорным сопротивлением русских сильнейшему удару немцев в 1941, что позволило им в конечном счете переломить военную ситуацию в свою пользу и двинуться на запад, освобождая не только Россию, но и страны Восточной и Центральной Европы. Вполне понятно, что стойкость и успехи русских у большинства людей ассоциировались с режимом большевиков, а большевики — с их политическими единомышленниками, французскими коммунистами. Так ход событий пробуждал интерес к ФКП и тем принципам, которые она исповедовала, вызывал уважение к ней даже у тех, кто не разделял коммунистического мировоззрения. К концу войны ФКП понесла очень большие потери в людях (ее тогда даже называли «партией расстрелянных»), но приобрела множество новых членов, а также сторонников, не вступивших в партию, но готовых поддержать ее — например, на выборах в Национальное собрание и местные органы власти.
Разумеется, летом 1940 года нельзя было полностью предвидеть такую ситуацию, однако де Голль был достаточно прозорливым политиком, чтобы не почувствовать угрозу
242


Глава 8. «Свободная Франция» сражается
Арестованные поеме проведения облавы французские партизаны,
«маки».
для себя и своей организации, вытекающую из развертывания коммунистами широкого движения Сопротивления в самой Франции. Впрочем, противодействовать им в самом начале у него просто не было возможности. Летом и осенью того года все его внимание было поглощено формированием первых воинских частей «Свободной Франции», контактами с администрацией африканских колоний, созданием базы для более или менее приемлемых отношений с Черчиллем. Но в октябре следующего года, когда его положение несколько упрочилось, а не замечать рост авторитета ФКП уже было невозможно, он предпринял первые шаги по привлечению на свою сторону соотечественников, оказавшихся под пятой немецких оккупантов.
Тогда немцы впервые провели массовые расстрелы заложников, стремясь запугать Сопротивление и сломить волю французов к борьбе. Де Голль, имя которого приобрело к тому времени определенную известность не только за пределами Франции, но и в самой стране, в очередной речи по радио призвал французов к всеобщей забастовке протеста и
243


Шарль де Голль
к массовым акциям неповиновения оккупационным властям. Вскоре он вплотную занялся созданием во Франции своей сети Сопротивления. Будучи кадровым военным, он не слишком доверял партизанским формам борьбы, но сделал упор на формирование разведывательных групп, что стало насущной необходимостью, а также на вербовку сторонников из числа правых — достаточно известных в своих департаментах и городах деятелей, которым можно было со временем доверить руководство местными органами власти, когда придет пора такие открыто создавать.
Голлисты занимали в Сопротивлении весьма скромные позиции, но имя генерала успело стать за рубежом символом борьбы за восстановление независимости и величия Франции. Коммунисты же, воспитанные на опыте Советов, исходили из того, что для победы требуется объединение всех заинтересованных в ней сил, а потому согласились формально подчиниться «Свободной Франции». Это не ограничивало их реальных возможностей самостоятельно подбирать себе людей и определять тактику борьбы, а стратегические цели поневоле приходилось приноравливать к военным операциям союзников, и в этих вопросах авторитет де Голля приходилось признавать: он, во всяком случае, заботился о французских интересах куда больше, чем англичане и американцы. В 1943 году был создан Национальный совет Сопротивления, первым председателем которого стал представитель де Голля — Жан Мулен. Совет этот объединил представителей всех сил, действовавших в Сопротивлении, хотя на практике, конечно, в условиях продолжающейся оккупации каждая политическая партия и каждая местная ячейка патриотов неизбежно сохраняли значительную самостоятельность, руководствуясь лишь общими указаниями центра. Более тесная координация их деятельности потребовалась лишь летом 1944 года, с началом операции по высадке союзников в Нормандии, и далее, по мере освобождения все новых и новых городов и областей Франции.
Несмотря на такое положение дел, сам Жан Мулен, посланец де Голля, сумел честно и мужественно выполнить свой
244


Глава 8. «Свободная Франция» сражается
долг, чем очень серьезно поддержал авторитет своей организации, слишком долго стоявшей в стороне от борьбы внутри самой Франции. Перед войной он занимал пост помощника министра военно-воздушных сил Франции, то есть был коллегой де Голля. Одним из первых присоединился к «Свободной Франции».
Оказавшись на оккупированной территории в роли пусть и номинального, но все же вождя «внутреннего» Сопротивления (как называли это движение голлисты, всемерно подчеркивавшие свою роль в борьбе против Гитлера за пределами Франции), он попытался наладить как можно более тесное сотрудничество между всеми входившими в движение силами. Это предполагало контакты с самыми различными по своим настроениям деятелями и организациями, среди которых имелись, разумеется, и фашистские агенты, и уже 21 июня 1943 года Мулен был арестован в Лионе местным отделом гестапо. Больше двух недель начальник этого отдела гауптштурмфюрер СС* Клаус Барби лично подвергал председателя Национального совета Сопротивления самым изощренным пыткам, стараясь выбить из него очень ценные для гестапо сведения, которыми Мулен, несомненно, располагал. Жан Мулен с честью прошел через все страшные испытания, сумел никого не выдать и держаться с подобающим французскому патриоту достоинством. Восьмого июля он в результате пыток умер в поезде, перевозившем его в Германию.
В 1964 году его прах был торжественно перенесен в парижский Пантеон, где по традиции хоронят самых прославленных героев и самых выдающихся деятелей Франции. В политическом плане его мужество и стойкость, в сочетании с той должностью, которую он занимал в движении Сопротивления, позволили голлистам доказывать всем и каждому, что они играли в этом движении не меньшую роль, чем коммунисты, и уж явно более важную, чем представители других политических сил.
* Соответствует званию капитана в армии.
245


Шарль де Голль
Портрет Жана Мулена на фоне Лотарингского креста, символа «Свободной Франции».
Что касается Клауса Барби, то он трижды (в 1947, 1952 и 1954 годах) был приговорен заочно к смертной казни различными французскими судами за многочисленные преступления против человечества в разных городах и районах Франции. Однако много лет ему удавалось успешно скрываться
от правосудия. Как выяснилось много позднее, Барби сумел вовремя сменить хозяев — он стал работать на американскую разведку, которая помогла ему получить убежище в Боливии — под чужим именем, разумеется. Там он консультировал местные диктаторские режимы по вопросам антипартизанской борьбы, принимал участие в «охоте» ЦРУ на Че Гевару и даже одно время был советником боливийского президента. В 1983 году, когда во Франции была
Клаус Барби, гаупт- штурмфюрер СС, начальник лионского отдела гестапо.
246


Глава 8. «Свободная Франция * сражается
отменена смертная казнь, Боливия неохотно выдала военного преступника в руки французских властей, и последние 8 лет жизни он провел за решеткой.
Первые месяцы после создания «Свободной Франции» были очень тяжелыми и для самой организации, и особенно для ее лидера. В довершение всех прочих крупных и мелких неприятностей де Голль, возвратившись в Англию из Африки, узнал об аресте одного из своих ближайших сотрудников, адмирала Мюзелье. Интеллидженс сервис заподозрила адмирала в шпионаже в пользу немцев. Безусловно, германская разведка постоянно прилагала силы к тому, чтобы внедрить своих агентов и в британские военные и гражданские учреждения, и в многочисленные организации зарубежных патриотов, нашедшие тогда себе пристанище в Лондоне. Эти усилия далеко не всегда пропадали даром. Поэтому английской контрразведке приходилось работать, что называется, в поте лица, присматривая особенно внимательно за так называемыми «дружественными иностранцами», поскольку проверить данные на большинство этих лиц не представлялось возможным, и среди них легче всего могли оказаться (порой и оказывались) немецкие разведчики или их платные агенты. Но в данном случае подозрения были беспочвенными. Адмирала Мюзелье пришлось выпустить из-под ареста, а Черчилль и его министр иностранных дел Энтони Иден были вынуждены принести де Голлю официальные извинения, которые генерал принял со свойственной ему ледяной надменностью.
Ситуация в Англии в конце 1940 года была, откровенно говоря, весьма мрачной. Воздушная «Битва за Англию» не принесла немцам ожидаемого успеха. Массированные бомбардировки причинили существенный ущерб Англии, унесли жизни тысяч мирных граждан, но не смогли сломить ни английскую экономику, ни волю народа к борьбе против агрессоров. Теперь немцы перешли к безжалостной подводной войне, пуская на дно Атлантики десятки британских транспортов с ценными стратегическими грузами и столь необходимым стране продовольствием (сельское хозяйство Британских островов не могло полностью обеспечить возрос¬
247


Шарль де Голль
шие потребности, и Англия очень сильно зависела от поставок многих продуктов питания из своих далеких колоний). Черчиллю пришлось ввести карточную систему распределения основных продуктов (она продержится до 1954 года и будет отменена лишь через 9 лет после победы над Германией и Японией — на 4 года позже, чем во Франции, и на 7 лет позднее, чем в СССР). Немало было англичан, которыми все сильнее овладевали настроения подавленности. А развернуть боевые действия против врага было негде, да и достаточных сил для этого не имелось.
Улицы Лондона после налета немецкой авиации.
Страна стояла против Гитлера в одиночку, поскольку ни США, ни СССР пока не воевали, а «международная поддержка» была чисто номинальной, ограничиваясь правительствами в изгнании, которые целиком зависели от Черчилля, сами же не могли оказать ему никакой реальной помощи в войне. Представляемые ими страны: Польша, Чехословакия, Бельгия, Голландия, Норвегия, Дания, — были оккупированы Гитлером, их экономика работала на Германию, да и немало граждан этих стран шло служить в немецкие военные форми¬
248


Глава 8. «Свободная Франция» сражается
рования, в том числе в дивизии и бригады СС, а отделенная от Чехии Словакия стала откровенным союзником фашистов. Движение Сопротивления находилось в стадии становления, и оно не только не могло помочь англичанам хоть чем- нибудь, но напротив, само требовало английской финансовой и материальной помощи. В этих условиях де Голлю было трудно надеяться на большое внимание со стороны Черчилля, следовало самому приложить максимальные усилия к укреплению своих позиций. И он проявлял инициативу, нередко вызывая у британского премьер-министра раздражение, а то и негодование.
Много лет спустя У. Черчилль (утверждавший, что из всех крестов, какие ему пришлось нести на своих плечах во время войны, самым тяжелым был Лотарингский крест) напишет в своих мемуарах:
«Эти страницы содержат суровую критику, основанную на событиях того момента, по адресу генерала де Голля. Не подлежит сомнению, что у нас с ним были непрерывные разногласия и много резких столкновений. Однако главен- ствующую роль в наших отношениях играл один элемент... Я знал, что он не является другом Англииу но я всегда признавал в нем силу духа и идеюу которые навсегда утвердят слово “Франция” на страницах истории. Я понимал его иу негодуя, одновременно восхищался его неподражаемой гордостью. Эмигранту изгнанный с родины, приговоренный к смертиу он находился в полной зависимости от доброжелательности сначала английского правительствау а затем правительства Соединенных Штатов. Его родину захватили немцы. У него нигде не было настоящей точки опоры. Тем не менее, он противостоял всему. Всегдау даже тогдау когда он поступал наихудшим образому он, казалосЬу выражал неповторимость Франции — великой нации со всей ее гордостью, властностью и честолюбием».
Весна 1941 года принесла англичанам новые огорчения. Гитлеру удалось подписать выгодное соглашение с Югосла¬
249


Шарль де Голль
вией (она присоединилась к так называемой оси Рим—Берлин—Токио). Через два дня правительство Д. Цветковича, вступившее в этот агрессивный союз, было свергнуто патриотически настроенными военными, не желавшими втягивать свою страну в гитлеровские авантюры. Тогда немецкие спецслужбы организовали в Белграде один-два погрома магазинов, принадлежавших подданным рейха. Берлинские газеты запестрели фотографиями и статьями, расписывавшими «злодеяния» югославов, поднявших руку на арийцев. Еще через несколько дней самолеты люфтваффе обрушили бомбы на Белград и некоторые другие крупные города, кригсмарине
блокировали побережье Югославии, а дивизии вермахта нанесли сокрушительный удар на суше. В течение двух недель вся страна была оккупирована немецкими войсками.
Одновременно с захватом Югославии проводилась операция «Марита», целью которой было покорение несговорчивой Греции, тесно связанной тогда с англичанами. Еще в октябре 1940 года Муссолини, овладев маленькой Албанией, предпринял попытку захватить заодно и Грецию, но эта страна оказалась его войскам не по зубам. Греки оттеснили итальянских фашистов на территорию Албании. Почти вся греческая армия сосредоточилась на границе, вынужденно оголив другие направления. Иначе и быть не могло, если вспомнить о значительной разнице в численности населения — следовательно, и вооруженных сил — Греции и Италии. Немцы воспользовались этим и нанесли удар в спину — бросили против греков свои войска, стоявшие в союзной Гитлеру Болгарии. Греция сопротивлялась в общей сложности 25 дней, но в итоге вся ее материковая часть оказалась в руках нацистов. Англия оказала своей важ¬
Драгиша Цветкович, глава правительства Югославии, подписавший соглашение о присоединении Югославии к странам Оси.
250


Глава 8. «Свободная Франция» сражается
ной союзнице некоторую помощь, хотя сил для серьезного противодействия немцам англичане не имели. Семь тысяч британских военнослужащих попали в плен. Король Греции успел бежать в Египет, под крыло англичан, страна же была оккупирована совместными силами немцев, итальянцев и болгар.
Немцам, однако, потребовался еще целый месяц, чтобы захватить остров Крит, где сосредоточился более крупный контингент британских войск. Воды, омывающие остров, патрулировались боевыми судами Королевских ВМС. Успех наступления решила выброска крупного немецкого воздушного десанта (англичане ожидали основного удара с моря и приняли все меры против возможного морского десанта; высадка же противника с воздуха оказалась для них неожиданной). В целом Греция сопротивлялась германскому вторжению дольше, чем великая Франция, но англичане потерпели здесь чувствительное поражение, понеся немалые потери убитыми, ранеными и пленными. Теперь Англия утратила на Европейском континенте последние позиции, исключая только военно-морскую базу в Гибралтаре. За многолетнюю политику «умиротворения» ей приходилось платить очень высокую цену. Суэц оказался под угрозой, а почти все грузы из колоний приходилось теперь доставлять в Англию кружным путем, на котором почти безнаказанно пиратствовали немецкие подводные лодки. Немецкая агентура усилила свою подрывную деятельность в Ираке, мечтая поставить эту богатую нефтью страну под контроль Германии.
Победа на Балканах, однако, позднее вызывала у Гитлера сожаление и раздражение. Операции в Югославии и Греции заставили его вновь отложить вторжение в СССР. Первоначально, согласно известному плану «Барбаросса», вторжение намечалось на самый конец марта 1941 года, затем эта дата неоднократно откладывалась. Частично такие переносы объяснялись объективными причинами: необходимо было скрытно (насколько возможно) сосредоточить на огромных по протяженности границах России войска и ресурсы, достаточные для разгрома многочисленной Красной Армии.
251


Шарль де Гол ль
Частично же фюрер использовал свою излюбленную тактику: он понимал, что сохранить подготовку к такой грандиозной войне в полной тайне просто невозможно, информация все равно просачивается — а неоднократные переносы сроков должны были сбить с толку политическое и военное руководство русских. Так оно, в общем-то, и вышло: советская разведка исправно докладывала в НКВД и Генштаб все новые и новые сроки нападения, вызывая невольное недоверие к этим данным и порождая у Сталина надежду избежать войны в 1941 году. Через год, по завершении перевооружения Красной Армии и создания мощных укрепрайонов на новой границе страны, он имел бы основания гораздо меньше опасаться своего грозного противника. Однако Балканская кампания германских вооруженных сил не входила первоначально в расчеты немцев, это была вынужденная реакция на свержение прогерманского режима Цветковича и на поражение Муссолини в Греции. И теперь сроки нападения на Россию были отодвинуты уже вынужденно, поскольку для начала войны с СССР Гитлеру требовались все запланированные силы и очень значительные резервы. Выяснилось, что двинуться против России можно будет не ранее второй половины июня. В принципе, даже такая задержка не должна была серьезно помешать победоносному продвижению вермахта вглубь советской территории, если бы строго выдерживался намеченный график этого продвижения.
На деле вышло иначе, и ближе к концу войны, когда поражение Германии стало вырисовываться с неумолимой ясностью, Гитлер не раз заявлял в кругу своих приближенных, что поражение Муссолини в Греции лишило его (Гитлера) победы в России. Несомненно, ему было куда легче и приятнее свалить всю вину за поражение на своего итальянского союзника, чем признавать и анализировать собственные многочисленные ошибки и просчеты. Вспомним, что де Голль еще летом 1940 года предрекал поражение Гитлера, если тот «не удержится от соблазна решить судьбу России». А вот на обстановку в Восточном Средиземноморье победа немцев в Греции (соответственно, и поражение там ан¬
252


Глава 8. «Свободная Франция** сражается
гличан) оказала действительно большое влияние. Но «Свободной Франции» эти события несколько неожиданно предоставили возможность действовать, укрепляя свои позиции и «отвоевывая» у союзников право голоса в совместной борьбе. Собственно, почву для такого развития деятельности своей организации де Голль позаботился подготовить заранее, еще не зная о грядущих операциях вермахта. Он постоянно стремился и расширить территориальную базу «Свободной Франции», и пополнить ее немногочисленные вооруженные силы, а Ближний Восток открывал для этого хорошие перспективы.
Как мы знаем, он уже посылал туда генерала Катру, но предпринятые тем усилия не привели к успеху. В этом регионе требовалось применить силу, а небольших подразделений, имевшихся в распоряжении де Голля, для такой операции было явно недостаточно — необходима была поддержка англичан, нравилось это генералу или нет. В конце декабря ему удалось добиться официального признания Совета обороны империи, сформированного им в Браззавиле, со стороны британского кабинета министров — Черчилль, скрепя сердце, дал на это согласие, хотя де Голль не счел нужным заранее посоветоваться с главой английского правительства о создании такого важного органа. Признание же Совета обороны империи со стороны англичан сыграло немалую роль в усилиях де Голля поставить под свой контроль (а тем самым и спасти от британских притязаний) колониальную империю Франции. В середине марта он прилетел в Хартум — административный центр тогдашнего Англо-Египетского Судана, проинспектировал там французские подразделения, вместе с англичанами принимавшие участие в боях против итальянцев, которые несколько лет назад (при попустительстве Лиги Наций) оккупировали Абиссинию (Эфиопию). Затем нанес короткий визит в Каир. Убедившись, что время действий на Ближнем Востоке еще не пришло, де Голль отправился в Браззавиль, свою африканскую «столицу», и оттуда написал Черчиллю о желательности установления совместными усилиями контроля «Свободной Франции» над Сирией и Ливаном.
253


Шарль де Голль
В принципе, и сам Черчилль, и его командующий в Каире генерал Уэйвелл были согласны с доводами своего французского союзника о необходимости раз и навсегда лишить немцев заманчивого и выгодного плацдарма между Суэцем и Персидским заливом. Вот только из этого процесса им очень хотелось бы исключить французов. Ведь еще в годы Первой мировой войны на этот регион нацеливался знаменитый разведчик Лоуренс Аравийский, только тогда его сумели опередить французские коллеги. Теперь англичанам казалось вполне возможным «переиграть» ситуацию, пользуясь ослаблением Франции и ее явной неспособностью защитить свои колонии.
Генерал Шарль де Голль и генерал сэр Арчибальд Уэйвелл в Каире,
1941 год.
Однако события потекли не так, как мечталось Черчиллю и его соратникам. Англия лишилась своих позиций в Греции. В Ираке немцам удалось поднять антибританское восстание,
254


Глава 8. «Свободная Франция» сражается
причем в качестве базы восстания использовалась именно Сирия. Петен, по требованию своих немецких хозяев, отправил туда личного представителя — дивизионного генерала Анри Денца, прогермански настроенного уроженца Эльзаса. При его содействии немцы развернули на этой французской подмандатной территории активную пропаганду, начали создавать воинские формирования из местных арабов, не забывали и о политических организациях, симпатизирующих Германии. Наконец, Денц приступил к передаче представителям вермахта большого количества различных военных материалов, находившихся на сирийских и ливанских складах. Аналогичное «сотрудничество» проводилось и с итальянскими генералами и офицерами.
Дело приобретало скверный для англичан оборот — со дня на день можно было ожидать немецкого удара по Суэцу. А тем временем итальянцы, опираясь на свою колонию Ливию, с лета 1940 года тревожили англичан в Египте. Они собрали в этом районе полтора десятка дивизий, представлявших немалую опасность для не столь многочисленных (хотя и лучше вооруженных) британских сил на подступах к Суэцкому каналу с запада. Немецкий удар с востока в тыл англичанам мог быстро решить дело в пользу Гитлера и Муссолини. Тут уж для обороны годились любые средства, в том числе и помощь скромных сил «Свободной Франции». Приходилось думать не о том, как отобрать колонии у Франции, а о том, как сохранить в своих руках Египет, Судан и — главное — Суэцкий канал.
Черчилль сам предложил де Голлю поехать в Каир и лично заняться урегулированием проблемы Леванта. Генерал был так доволен этим, что написал Черчиллю очень теплое личное письмо, причем на английском языке, чего, как правило, старательно избегал. Хотя де Голль на военной службе был мало связан с колониями, он, как мы знаем, провел некоторое время на Ближнем Востоке и уже тогда высказывал сомнения относительно долговечности французского господства в этом регионе. Но при этом он не имел в виду передачу Леванта какой-нибудь другой колониальной державе, а сейчас ситуация
255


Шарль де Голль
вообще сложилась особая. Интересы «Свободной Франции» требовали овладеть и территорией Леванта, стратегическое значение которого возросло, и значительно пополнить свои войска за счет находившихся там воинских частей, которые пока сохраняли верность режиму Виши. Готовясь к войне против СССР в начале 1940 года, тогдашнее правительство Даладье сосредоточило на Ближнем Востоке крупный воинский контингент. Немцы после победы над Францией сократили его до 35 000 человек (допустив этим, как выяснилось вскоре, очередной серьезный просчет), но ведь эта группировка и теперь в пять раз превосходила по численности все скромные силы «Свободной Франции», разбросанные мелкими подразделениями в Африке (а некоторые из них пока находились в Англии). Следовало пользоваться моментом: объективные интересы «свободных французов» и англичан в этом вопросе совпали, и де Голлю было гарантировано максимальное содействие Черчилля. Сил, конечно, не хватало, однако в любом случае участие «Свободной Франции» в совместной операции являлось пусть и символическим, но исключительно важным. Именно ее участие означало, что законная власть (в лице де Голля) восстанавливает контроль над французской колонией, захваченной незаконным режимом Петена. Для достижения этой цели «глава всех свободных французов» мог воспользоваться помощью союзников, тогда как самостоятельная операция англичан, без его участия, наверняка привела бы к аннексии этой территории в пользу Великобритании.
Надо сказать, что де Голль четко осознавал возникшую альтернативу, ставившую под угрозу интересы Франции в этом регионе. Многие биографы пишут, что он всегда категорически возражал против того, чтобы французы воевали с французами. Да, он действительно неоднократно высказывался в таком духе, и все же генерал был не догматиком, а умным и талантливым политиком. В публичных речах и воззваниях ему надлежало представить себя в качестве символа единства и величия Франции, но на практике именно сохранение этого величия, защита реальных интересов
256


Глава 8. «Свободная Франция» сражается
родной страны нередко требовали беспощадно бороться против соотечественников, согласившихся служить чужим интересам, против тех, кто, оставаясь французом по крови, фактически предал Францию. И в Дакаре, и при захвате Габона де Голль не остановился перед тем, чтобы использовать вооруженную силу против своих противников-французов, а в Сирии на карту было поставлено гораздо больше, чем в Западной Африке. И де Голль телеграфирует генералу Катру, который по-прежнему представляет «Свободную Францию» на Ближнем Востоке: «Надо наступать на Дамаск — даже с одним батальоном. Психологический эффект доделает остальное».
Генерал Катру в Сирин, 1941 год.
К счастью для него, одним батальоном дело не обошлось. С середины мая англичане проводили бомбардировки Сирии и Ливана, в ходе чего не раз происходили ожесточенные воздушные схватки с авиацией вишистов. Тем временем и англичане, и голлисты подтягивали к ближневосточному
257


Шарль де Голль
театру боевых действий максимум сил, которые они могли задействовать для овладения Левантом. Де Голль сумел предоставить в распоряжение генерала Катру до 5 000 солдат и офицеров — как собственно французов, так и подразделения, укомплектованные коренными жителями многочисленных африканских колоний Франции. Все эти подразделения были сведены в то, что получило громкое наименование дивизии. В целом же силы союзников состояли из трех пехотных дивизий: австралийской, индийской и французской, — и трех отдельных батальонов. Общая их численность составила 34 000 человек. Поддержку обеспечивали корабли британского флота (три крейсера и восемь эсминцев) и свыше 100 самолетов. Таким образом, силы сторон были примерно равны и по численности, и по технической оснащенности, разве что в танках преимущество было у вишистов (90 боевых машин). Де Голль надеялся на то, что войска Виши не станут сопротивляться слишком упорно — они ведь по сути дела защищали интересы Германии, а вовсе не Франции. Несмотря на эти надежды, штаб английского генерала Генри Вильсона (он командовал всей союзной группировкой) тщательно разработал план удара с трех сторон: с юга — из Британской Палестины, с севера — из Ирака, и с востока, со стороны сирийско-иорданской границы* — по сходящимся направлениям на Дамаск. Этот план и обеспечил в конечном итоге успех всей операции, поскольку войска генерала Денца оказали неожиданно сильное и исключительно упорное сопротивление, особенно на юге, где наступали главные силы союзников.
Боевые действия на суше начались в ночь на 8 июня 1941 года и продолжались до 11 июля. И британцам, и солдатам де Голля пришлось пролить много пота и крови, чтобы выполнить поставленную задачу. Например, на второй день наступ-
* Современная Иордания в ту пору носила название Трансиордании, поскольку находилась на восточной стороне реки Иордан, не включая территорию Западного берега (да и теперь он входит в состав так называемой Палестинской автономии).
258


Глава 8. -Свободная Франция» сражается
Черкесская кавалерия во главе с французским офицером, полковником Коллетом перед вторжением в Левант
ления (9 июня) союзники взяли крупный город Эль-Куней- тра на юге Сирии. Но через шесть дней вишисты отбили его, использовав свое преимущество в танках, да еще захватили в
Французская черкесская кавалерия готовится сопровождать высший офицерский состав сил Виши для подписания официальной капитуляции силам Союзников после поражения в Сирии и Ливане, 1941 год.
259


Ш АРЛЬ ДЕ Гол ЛЬ
плен целый британский батальон. Две недели шли ожесточенные бои за городок Мерджуон, и он три раза переходил из рук в руки. И все же разновременные удары с трех сторон (удары в центре и с севера наносились значительно позднее южного) позволили растянуть силы противника, постепенно деморализовать его и добиться желаемого успеха. Двадцать первого июня вишисты были вынуждены оставить Дамаск, который они упорно обороняли, а 9 июля войска союзников вышли к Бейруту. Через два дня вишисты согласились на переговоры о капитуляции, а 14 июля (вдень главного национального праздника Франции) было подписано соответствующее соглашение, закрепившее победу союзников.
Надо заметить, что англичане, обычно славящиеся своим умением плести интриги, в данном случае оплошали: за время переговоров Денц, пользуясь прекращением огня, сумел перебросить во Францию всю оставшуюся у него авиацию и боевые корабли, а также потопить ранее захваченные вишистами британские торговые суда. Вероятно, англичане не сумели проявить должной твердости, находясь под воздействием резкой критики за Мерс-эль-Кебир. Сейчас они действовали совместно с французскими союзниками — силами генерала де Голля, — а потому им приходилось проявлять сдержанность и по возможности избегать чрезмерного давления на противников, тоже французов.
Потери с обеих сторон оказались значительными для операции такого масштаба. За неполные пять недель боев обе стороны потеряли убитыми и ранеными примерно 15 процентов личного состава (4 000 тысячи солдат и офицеров союзников и около 6,5 тысяч вишистов). О соотношении пленных в данном случае говорить не приходится: более 800 английских пленных были освобождены сразу после сдачи противника, а вишисты в итоге сложили оружие в полном составе (в боях в плен попали примерно 5 000 человек из общего количества пленных). Британцы потеряли около 30 самолетов, потери вишистской авиации были чуть большими. По условиям капитуляции пленным вишистам предоставлялся выбор: вступить в ряды «Свободной Франции»
260


Глава 8. «Свободная Франция« сражается
или вернуться на родину, где они могли продолжать службу маршалу Петену и немцам. Немногим более 6 000 солдат и офицеров перешли под знамена де Голля, но подавляющее большинство бывшего гарнизона, к огорчению де Голля, предпочло другой вариант. Со временем мы еще вернемся к теме политических симпатий и настроений в колониальных войсках Франции, поскольку их позиция и много лет спустя будет серьезной проблемой для политики, проводимой де Голлем на посту главы государства.
Нельзя не сказать о том, что в самом начале кампании генерал Катру от имени де Голля объявил о готовности «Свободной Франции» предоставить Сирии и Ливану независимость после их освобождения от врага, то есть вишистов и прочих немецких агентов. Фактически он провозгласил отказ Франции от мандата на управление этими территориями. (Именно после этого заявления суд режима Виши и приговорил Катру заочно к смертной казни). Расчетливый политик, де Голль стремился этим обещанием привлечь на свою сторону арабских патриотов: они мечтали о свободе своих стран, как он сам боролся за свободу Франции, и ради свободы готовы были поддержать немцев, на словах благословлявших независимость обеих колоний. Слово де Голля выбивало это опасное оружие из рук противника — в ином случае овладение Сирией и Ливаном мало что давало: тамошнему гарнизону пришлось бы постоянно воевать с арабскими партизанами, которых немцы стали бы снабжать оружием, финансами и инструкторами. С другой стороны, де Голль не слишком сожалел бы о потере этих колоний в будущем, после войны: в руки англичан они не перешли бы, французское экономическое (значит, и политическое) влияние в них сохранялось бы еще на долгое время, а содержание колониальной администрации и крупного воинского контингента стоило слишком дорого. За 20 лет колониального владычества французы подавили там несколько крупных арабских восстаний, уничтожив тысячи (если не десятки тысяч) местных жителей, потеряв немало своих солдат и потратив большие средства из своего бюджета, который и без того стра¬
261


Шарль де Голль
дал постоянным дефицитом. Как уже приходилось говорить, де Голль вообще не считал колонии главным фактором процветания Франции и в случае крайней необходимости готов был с ними расстаться — разумеется, при условии сохранения там, за фасадом независимости, решающего влияния Франции.
Конечно, на деле все было не так просто. Принципиальная позиция и практические действия — далеко не одно и то же. На тот момент колонии были фактически единственной опорой «Свободной Франции», главным фактором, оправдывавшим ее притязания на то, чтобы представлять свою страну на мировой арене.
В колониях шло формирование вооруженных сил движения. Кроме того, де Голлю приходилось поневоле считаться с тем откликом, какой вызывали его шаги в самой Франции, а там далеко не все приветствовали отказ от колониальных владений, приносивших большие прибыли французским деловым кругам и служивших издавна одним из главных показателей богатства и величия страны. Поддержать де Голля в вопросах деколонизации могли разве что коммунисты и руководимые ими профсоюзы — влиятельная сила, сотрудничества с которой генерал всячески избегал. Поэтому ему еще придется маневрировать, пытаясь если не отказаться от собственного торжественного обещания, то хотя бы максимально отсрочить его практическое выполнение.
В 1943 году в Сирии и Ливане будут восстановлены парламентские республики, их независимость признана и подтверждена, однако предстоят еще и конфликты, и кровавый разгон мирных демонстраций, и вооруженные столкновения арабских патриотов с французскими оккупационными силами, и политические маневры Англии и США в попытках перехватить у французов владычество в этом регионе Ближнего Востока, и напряженные дебаты в Совете Безопасности ООН, прежде чем в конце 1946 года последний французский солдат покинет территорию Ливана (из Сирии войска будут выведены немного раньше).
262


Глава 8. «Свободная Франция» сражается
Сирийский президент Тадж эд-Дин лль-Хасани (слева) с Альфредом Наккаше в Ливане, 1941 год.
Но это все в будущем, а пока союзники могли с полным основанием праздновать одержанную совместными усилиями победу. Им удалось овладеть важным стратегическим районом и лишить Германию и Италию единственного плацдарма на Ближнем Востоке. Была ликвидирована опасность двойного (из Ливии и Леванта) удара противника по Суэцкому каналу и Египту. Англичане тем самым несколько смягчили последствия своего разгрома в Греции. А войска «Свободной Франции», участвуя в крупной совместной с союзниками операции, впервые сумели нанести поражение противнику и показать в бою, что с ними следует считаться как с реальной военной силой. Это значительно подняло боевой дух и военных, и всех сторонников «Свободной Франции», ряды которой стали быстро расти. За 1941-1942 годы численность войск де Голля выросла в десять раз — с 7 000 до 70 000 человек. В Сирии и Ливане, несмотря на торжественное обещание независимости, пока — в силу военной необходимости — остались французские воинские части, союзники-англичане, а через некоторое время, после вступления в мировую войну США, там появились и американские солдаты.
263


Шарль де Гол ль
Пока Англия и «Свободная Франция» вели бои с войсками Петена в Сирии и Ливане, в Европе произошло событие, которому суждено было изменить весь ход мировой войны, а со временем и в корне переломить ее развитие в пользу стран антигитлеровской коалиции. (После вступления СССР в мировую войну контуры такой коалиции стали быстро вырисовываться). На рассвете 22 июня гитлеровские войска наконец-то, после многочисленных отсрочек и оттяжек, перешли границы СССР на участке, протяженностью от Балтийского до Черного моря, а затем линия фронта распространится еще дальше на север — до берегов Ледовитого океана.
Для этого грандиозного наступления фюрер собрал не только почти все имевшиеся в его распоряжении (то есть не занятые в оккупированных странах) немецкие соединения, но и войска своих союзников: Венгрии, Румынии, Словакии, Финляндии. Позднее к ним присоединятся крупные соединения Италии и даже одно испанское (Испания формально не участвовала во Второй мировой войне, однако отправила на русский фронт так называемую «Голубую дивизию», которая помогала немцам осаждать Ленинград). Под конец войны на Восточный фронт отправят части и соединения, укомплектованные добровольцами из оккупированных стран: Норвегии, Голландии, Бельгии, Франции, — а также многочисленные вспомогательные войска, состоящие из русских военнопленных и граждан СССР, навербованных на оккупированных территориях. В эти две категории входили как собственно русские (Русская освободительная армия — РОА — бывшего генерал-лейтенанта Красной Армии А. Власова и ряд так называемых Ostbataillonen, т.е. «восточных батальонов»), так и созданные немцами национальные формирования из представителей различных народностей СССР: украинцев, эстонцев, латышей, литовцев, крымских татар, чеченцев, калмыков, грузин, армян, азербайджанцев, казахов, узбеков, туркмен и других. В их создании активное участие принимал учрежденный немцами Комитет освобождения народов России (КОНР), председателем которого числился А. Власов,
264


Глава 8. «Свободная Франция» сражается
а заместителем председателя — бывший генерал-майор Красной Армии Ш. Маглакелидзе. (Всего в КОНР и РОА служили свыше двадцати бывших советских генералов, в том числе два бригадных комиссара). Пожалуй, единственными союзниками, которых Гитлер на Восточный фронт не послал, были болгары. Учитывая их исторически сложившиеся прочные симпатии к русским, немцы не были уверены, что те в первом же бою не перейдут на сторону противника, поэтому болгар использовали для частичной замены немецких войск в оккупированных странах — Югославии и Греции.
Черчилль мог теперь вздохнуть с облегчением: непосредственная опасность для его страны отодвинулась в неопределенное будущее, а помощь со стороны Америки была уже как будто бы не за горами. Тем летом Черчилль в ходе личной встречи с Ф.Д. Рузвельтом получил заверения в том, что до конца 1941 года США обязательно вступят в мировую войну.
Президент США Франклин Делано Рузвельт подписывает Закон о ленд-лизе, 1941 год.
265


Шарль де Гол ль
Для этого, правда, предстояло найти веские аргументы для Сената, который наделен в США правом объявления войны, а в Сенате были еще сильны позиции приверженцев устаревшей политики «изоляционизма», то есть невмешательства Америки в европейские дела. Пока же Штаты были готовы предоставить англичанам боевые и транспортные корабли и другую военную технику и снаряжение. Эти поставки, собственно говоря, шли уже давно, и плату американцы брали золотом, затем получили долгосрочные права на военно- морские базы в британских владениях недалеко от берегов Америки, но в марте 1941 года Рузвельт сумел провести через Конгресс знаменитый Закон о ленд-лизе. Почти 70 процентов поставок по этому закону пришлось на Великобританию.
В отличие от Черчилля, де Голль, на первый взгляд, ничего особенного не выигрывал от нападения Германии на Россию. Но произошедшие события не могли, разумеется, не затронуть и «Свободную Францию». Во-первых, как и предсказывал генерал, Россия оказалась для немцев тем камнем преткновения, на котором Гитлер сперва споткнулся, а потом, фигурально выражаясь, сломал себе шею. А раз так, то и де Голль мог чувствовать себя в Лондоне гораздо спокойнее. Англии пока не угрожало вторжение, вскоре начались разговоры — пока еще очень робкие и туманные — об открытии второго фронта на западе Европы, а это в перспективе означало освобождение Франции и ее восстановление в ранге одной из великих держав. У де Голля появилось больше оснований смотреть в будущее с оптимизмом, хотя работы у него прибавилось: важно было добиться того, чтобы сами французы приняли непосредственное и как можно более активное участие в освобождении своей страны — только таким путем можно было добиться восстановления ее прежней роли в Европе и на мировой арене в целом.
Во-вторых, главе «Свободной Франции» поневоле пришлось вплотную заняться установлением связей с движением Сопротивления, уже возникшим во Франции, налаживанием собственной сети ячеек Сопротивления, разведывательной сети, а также подбором кадров из числа общест¬
266


Глава 8. «Свободная Франция» сражается
венных деятелей и чиновников, способных при открытии второго фронта взять на себя роль руководителей местных административных органов. Такая работа отняла много времени, стоила немалых жертв, но, как покажет недалекое будущее, оказалась жизненно необходимой для сохранения независимости Франции и защиты ее жизненных интересов от посягательств англоязычных союзников.
Кроме того, де Голль не мог не считаться с тем, что после вступления в войну русских большевиков резко активизировалась деятельность компартий во всех оккупированных немцами странах. В Югославии лидер компартии Тито начал создавать партизанские отряды, которые за короткий срок вырастут в Народно-освободительную армию. Аналогичная мощная партизанская армия под руководством коммунистов уже формировалась в Греции, и Черчиллю впоследствии, уже после изгнания немцев с Балкан, придется вести против этих партизан настоящую войну ради восстановления своих позиций в их стране, издавна служившей для Англии своего рода «предмостным укреплением» в системе обороны Суэцкого канала. Движение Сопротивления широко разворачивалось и в Чехии, и в Словакии, и в Польше (где возникли две независимые подпольные сети, располагавшие партизанскими отрядами: Армия Крайова, руководимая из Лондона эмигрантским правительством, и Гвардия Людова, в которой ведущую роль играли коммунисты). Подпольные коммунистические ячейки действовали даже в странах-союзницах Германии: Венгрии, Румынии, Италии, Болгарии. Де Голль не мог не знать об этом и не мог не учитывать сложившейся реальности в своей повседневной деятельности. Если и дальше игнорировать существующее и набирающее силы во Франции Движение Сопротивления, можно в итоге оказаться в хвосте событий, и тогда освобожденная Франция попросту не заметит генерала де Голля и его сторонников-консерваторов.
В-третьих, вступление СССР в войну с Германией косвенно способствовало укреплению международного положения «Свободной Франции» и ее лидера. Буквально на следующий день после начала войны с Гитлером и его сател¬
267


Шарль де Гол ль
литами советское правительство, освобожденное от всех прежних обязательств по отношению к Германии, порвало отношения с режимом Виши и перевело своего посла в Лондон, где тому предстояло поддерживать связи с Францией уже в лице «главы всех свободных французов». Де Голль, со своей стороны, публично объявил о полной и безоговорочной поддержке русских, «поскольку они ведут войну против немцев». Соответствующую установку получили и органы пропаганды «Свободной Франции». Почти сразу после этого он заявил советскому послу о своем желании установить с Москвой военное сотрудничество.
В свое время де Голль, как мы знаем, в составе польской армии участвовал в войне против Советской России. С тех пор его симпатии к большевикам навряд ли возросли, однако генерал всегда отличался умением трезво смотреть на ситуацию, будь то на поле брани или же в коварных дебрях мировой политики. Признание со стороны СССР не отменяло его фактической зависимости от благосклонности Черчилля и британского кабинета, но все же оно придавало главе «свободных французов» несколько больше веса и прав на самостоятельные действия. К тому же сотрудничество с русскими ничем не угрожало интересам Франции — русские не посягали ни на ее территорию, ни на ее права, ни на ее колонии. В этом отношении де Голлю было гораздо легче разговаривать с ними, чем с англичанами, а затем и американцами.
Что касается реальной военной помощи, то де Голль располагал в этом отношении очень скромными возможностями, а уж на помощь со стороны русских в исключительно тяжелом для них 1941 году он никак не мог рассчитывать. Но для де Голля, как уже неоднократно отмечалось, принципиальную важность имело само по себе участие подразделений «Свободной Франции» в борьбе с Германией на всех фронтах. Коль скоро самостоятельных сил у нее было совсем немного, им предстояло сражаться совместно с союзниками. В этом отношении генерал был заинтересован в участии своих бойцов в грандиозных сражениях, развернувшихся на Восточном фронте — это давало хотя бы видимость самосто¬
268


Глава 8. «Свободная Франция» сражается
ятельности войск «Свободной Франции»: они в таком случае переставали быть только придатком британских вооруженных сил, а взаимодействовали бы с различными союзниками как партнеры.
В отличие от Черчилля, де Голль предвидел грядущее поражение Гитлера именно на полях России. В то же время он как опытный военный и уже достаточно искушенный политик предпочел не слишком спешить — да ведь ему и предложить русским летом 1941 года было практически нечего. Но после чувствительного поражения Гитлера под Москвой положение несколько изменилось, считаться с русскими стали гораздо больше, а силы, сплотившиеся под Лотарингским крестом, к тому времени выросли. И в марте 1942 года де Голль официально предлагает русскому командованию направить на Восточный фронт эскадрилью французских летчиков, которая участвовала бы в боях в качестве самостоятельного подразделения (правда, на советских самолетах: пилоты и механики у генерала имелись, а вот своими ВВС он пока похвастать не мог). Русские ответили согласием не сразу: им пришлось снова отступать под натиском еще очень сильных немцев. Они потерпели поражения на нескольких фронтах: в Крыму, на востоке Украины, затем на Дону и Северном Кавказе, откатившись до берегов Волги. Лишь в конце ноября, завершив окружение немецкой группировки в Сталинграде, не уступавший де Голлю в гордости Сталин дал окончательное согласие на формирование французской эскадрильи, получившей наименование «Нормандия». Первоначально в ней состояло 14 французских пилотов и 58 авиамехаников, а также 17 русских механиков. Несколько позднее эскадрилья выросла в авиаполк из трех эскадрилий: «Руан», «Гавр» и «Шербур». С весны 1943 года французские летчики участвовали в крупных сражениях, во многом определивших исход войны: в знаменитой битве на Курской дуге, в операции «Багратион» (освобождение Белоруссии), в овладении Восточной Пруссией. В ноябре 1944 года, к визиту де Голля в СССР, Сталин присвоил этому истребительному авиаполку почетное наименование Неманский (за участие в освобождении Белоруссии,
269


Шарль де Голль
Литвы и форсировании советскими войсками реки Неман), после чего полк стали называть «Нормандия-Неман». Все 96 летчиков-французов, воевавших в этом полку, были награждены советскими орденами и медалями, а четверым из них (командиру эскадрильи «Шербур» посмертно) было присвоено звание Героя Советского Союза. Полк как боевая часть был также удостоен советских орденов Красного Знамени и Александра Невского. По окончании войны в Европе полк с триумфом возвратился на родину, причем на тех боевых машинах, которые принесли ему заслуженную славу — русское правительство приняло решение подарить эти истребители французскому союзнику. Франция же украсила знамя полка пятью национальными наградами, в том числе орденом Почетного легиона и орденом Освобождения.
Летчики авиаполки «Нормандия-Неман».
Все эти почести были, с одной стороны, вполне искренней данью уважения к героизму, проявленному французскими летчиками в тяжелых боях с сильным и беспощадным врагом. Полк потерял в этих боях две пятых летного состава — 42 человека; на счету же «Нормандии-Немана» оказалось примерно 300 сбитых боевых машин врага. С другой стороны, присутствовал, разумеется, и заметный
270


Глава 8. «Свободная Франция» сражается
элемент политического расчета. Несмотря на всю неприязнь к большевикам, де Голль издавна и прочно симпатизировал России — настолько, насколько этот националист вообще мог симпатизировать какой-либо державе, кроме своей Франции. Его симпатия в данном случае проистекала не столько из глубокого постижения истории и культуры другой страны, сколько из ясного осознания того непреложного геополитического факта, что между Францией и Россией не было непосредственного конфликта интересов, зато у обеих держав испокон веков имелся опаснейший общий враг, равно угрожавший жизненным интересам и Франции, и России — Германия. Этот факт сам по себе был достаточен, чтобы де Голль живо реагировал на все действия России как возможного (а в годы Второй мировой войны и вполне реального) союзника, причем обладающего огромным экономическим, военным и людским потенциалом.
Здесь, вероятно, стоит отметить, что в период франкосоветского сближения, то есть в середине 1960-х — середине 1970-х годов, неоднократно утверждалось: между Россией и Францией не было военных конфликтов, если не считать большой войны с Наполеоном в 1812-1814. Строго говоря, это не совсем верно: была еще очень болезненная для русских Крымская война 1853-1854 годов, было участие французских войск и флота в интервенции против Советской России в 1918-1920, а с 1949 страна вошла в Организацию Североатлантического договора (НАТО), откровенно направленную против СССР и его восточноевропейских союзников. Тем не менее, сколь парадоксальным это бы ни казалось, перечисленные военные столкновения и противостояния, при всей своей серьезности и масштабности, не отражали реального столкновения жизненных интересов обеих держав.
Первые два конфликта были во многом спровоцированы действиями третьей заинтересованной стороны — Англии. Мало кто на Западе знает (исключая разве что узкий круг историков-профессионалов, специализирующихся на той эпохе), что поначалу Россия весьма благосклонно отнеслась к
271


Шарль де Гол ль
Бонапарту (тогда еще первому консулу Республики) и едва не стала его союзницей в борьбе против Англии. Итальянский поход крупнейшего русского полководца фельдмаршала Суворова был направлен против распространения французской революции, напугавшей тогдашнюю консервативную монархическую Европу. Но очень скоро русский император Павел I увидел, что приход Бонапарта к единоличной власти означает конец революции. Бонапарт и сам искал связей со многими монархиями на континенте, тогда как засилье «владычицы морей» в мировой торговле давно уже раздражало многих в Европе. Захват англичанами острова Мальта привел их к открытой вражде с Россией, поскольку император был великим магистром Мальтийского рыцарского ордена и не мог расценить действия Англии иначе, как прямой вызов, брошенный ему английским правительством, не пожелавшим считаться с тогдашними понятиями международного права. К весне 1801 года все было готово для заключения франко-русского союза, направленного против Англии; Павел даже отправил донских казаков в Среднюю Азию, готовя базу для похода против Британской Индии. Планы эти не осуществились из-за гибели императора: 23 марта 1801 года он был убит в своей петербургской резиденции заговорщиками. У последних, несомненно, имелись собственные причины добиваться смены монарха, однако давно известно, что финансировало заговор английское посольство: для Англии было жизненно важным делом не допустить русско-французского союза, который мог реально поставить под угрозу ее владычество и в мировой торговле, и в богатейшей азиатской колонии. Нельзя не учитывать, что Россия к тому времени располагала весьма сильным военно- морским флотом, который совместно с французским и союзным ему испанским флотом (дело было еще до Трафальгарской битвы) вполне мог обеспечить и блокаду Британских островов, и высадку на острова французских (возможно, и русских) сухопутных войск.
Новый русский царь Александр, старший сын Павла, сразу восстановил отношения с Англией, а вскоре Россия стала
272


Глава 8. «Свободная Франция» сражается
активной участницей возникавших одна за другой анти- французских коалиций. Тем не менее, потерпев поражения в нескольких крупных сражениях, Александр был вынужден в 1807 году подписать в Тильзите мирный договор с императором Наполеоном. Согласно договору, Россия присоединилась к так называемой «континентальной блокаде», то есть порвала все торговые связи с Англией и стала, пусть и номинально, союзницей Франции. Еще через два года, под давлением русских деловых кругов, во многом зависевших от торговли с англичанами, Александр разорвал союз с Францией и вскоре возобновил экономические (а вместе с ними, естественно, и политические) связи с «владычицей морей». Реакция Наполеона была вполне предсказуема: он выждал, сколько смог, собрал все свои силы, а затем, летом 1812 года, вторгся в Россию с огромной армией, набранной чуть ли не во всех покоренных им странах Европы.
Русские всегда очень гордились одержанной ими победой над этой огромной армией — победой, которая в итоге позволила им в 1814 году войти во главе многочисленных союзников во Францию, а затем овладеть Парижем и принудить Наполеона к отречению от трона. Что ж, у них были основания гордиться подвигами своих воинов и талантом своих генералов, тем более что ход той войны в чем-то повторился почти полтора века спустя: Наполеон не только дошел до Москвы, но даже взял ее (в отличие от Гитлера), однако в конечном счете был побежден и низложен. Эта тема многократно повторялась в советской пропаганде военных и первых послевоенных лет. И все же нельзя не заметить, что в России Наполеон преследовал более ограниченные цели, чем в иных покоренных им европейских странах — он не мог не учитывать гигантских просторов этой земли и многочисленности ее населения. Император французов не претендовал на обладание теми или иными русскими территориями, не мечтал — будучи реалистом — включить эти богатые и изобильные земли в свою империю, не пытался диктовать русским свои законы и правила, как делал повсюду в Европе. После некоторых колебаний он даже отказался от первоначального сво¬
273


Шарль де Гол ль
его намерения отменить устаревшее крепостное право на тех русских землях, по которым прошли его победоносные войска. Иными словами, он ясно давал понять, что цель его заключается не в том, чтобы покорить Россию, не в том, чтобы изменить уклад ее жизни, но лишь в том, чтобы прекратить ее связи с англичанами, изолировать Англию и тем быстрее добиться победы над высокомерными островитянами. Война, принявшая исключительно ожесточенный характер и стоившая Наполеону и трона, и всех осуществленных им ранее завоеваний, затевалась с целью вернуть Россию в лагерь союзников Франции. И, несмотря на решающую роль русских в той большой европейской войне, основные ее плоды пожали англичане, к чему они и стремились. Русские войска, взяв Париж, ушли домой, а англичане приобрели на время значительное влияние на Францию, особенно после разгрома при Ватерлоо Наполеона, ненадолго вернувшего себе трон в 1815 году.
Что касается Крымской войны, то и в ней была главным образом заинтересована Англия, неизменно заботившаяся о сохранении «баланса сил», выгодного для ее интересов в Европе. В данном случае этот «баланс» требовал поддержать одряхлевшую Османскую империю против набирающей силы России: османский флот ничем Англии не угрожал, тогда как русскому флоту надлежало плавать как можно меньше и уж никоим образом не ставить под вопрос господство Британии в Средиземноморье. Французов же британцы использовали для усиления и военного, и политического, и экономического давления на Россию, хотя прямого выигрыша от этой войны император Наполеон III не получил. Более того, не получил он ничего и от союзников-англичан, когда ему пришлось столкнуться с Пруссией, возглавившей вскоре процесс объединения германских земель — а на помощь России в этой ситуации Франция уже рассчитывать не могла.
Но под давлением объективной необходимости русско- французский военный союз, направленный против усилившейся и очень агрессивной Германии, был возобновлен в конце XIX века, Англия же примкнула к этому союзу (Антанте)
274


Глава 8. «Свободная Франция» сражается
значительно позднее и с большим нежеланием. Она предпочла бы наблюдать издали за схваткой основных европейских держав-конкурентов, но угроза германской экспансии вынудила ее на сей раз вступить в соглашения с Францией и Россией.
Де Голль, много лет внимательно изучавший военную историю своей страны, хорошо знал все эти тонкости и придавал немалое значение отношениям с Россией, хотя учитывал, разумеется, произошедшие за последние десятилетия изменения в соотношении сил на мировой арене и в характере Русского государства, превратившегося в большевистский Советский Союз, который сумел обогнать по своей экономической и военной мощи и Францию, и Англию, и даже Германию (если не учитывать потенциал завоеванных немцами европейских стран). Он не скрывал своих опасений возможным развитием событий в мире, если большевики внесут решающий вклад в победу над нацизмом — в этом отношении де Голль, возможно, смутно предвидел контуры «холодной войны» гораздо раньше, чем ее обдумал и провозгласил Черчилль. Но он видел и учитывал то, что играло главную роль на данный момент: «присутствие России в лагере союзников означало, с точки зрения сражающейся Франции, некоторый противовес по отношению к англосаксонским странам, и я имел в виду воспользоваться этим обстоятельством», — откровенно написал позднее сам генерал в «Мемуарах надежды».
Сталин, со своей стороны, не мог не видеть, что в качестве реального военного союзника против Гитлера «глава всех свободных французов» почти что бесполезен. Не имел де Голль и какого бы то ни было влияния в рамках Объединенных Наций военного периода. Но Сталин не уступал де Голлю в политической прозорливости: когда война закончится, когда Франция снова станет самостоятельной силой в мировой политике, тогда ему может пригодиться как раз тот де Голль, который не устраивал ни Черчилля, ни Рузвельта — упрямый, несговорчивый, помешанный на величии своей страны. Россию эти его качества мало волновали, зато воз¬
275


Шарль де Гол ль
можный блок союзников против СССР они могли в какой-то мере расстроить, а о возможных последствиях победы над фашизмом приходилось думать заранее. Каждый настоящий политик, достойный этого имени, обязан уметь играть на противоречиях не только среди своих открытых противников, но и среди сегодняшних союзников, которые завтра могут превратиться в еще более опасных противников. И в этом отношении Сталин и де Голль до поры до времени вполне устраивали друг друга, невзирая на глубокие различия в своем мировоззрении.
Совсем иначе будут складываться у де Голля отношения с Франклином Рузвельтом, когда в конце 1941 года в войну вступят США. Если Сталина в первую очередь интересовала Восточная Европа, создание «пояса безопасности» вдоль западных границ Советского Союза — во избежание повторения чего-то похожего на гитлеровский массированный удар, — го аппетиты США предусматривали овладение в той или иной форме гораздо большими территориями. В первую очередь речь должна была идти об установлении контроля над главными промышленными державами Западной Европы: Германией, Англией, Францией, Италией. Рузвельт не сомневался в том, что Германия и Италия, потерпев поражение в войне, окажутся целиком во власти американских банков и крупнейших корпораций, а постоянное присутствие американских оккупационных войск даст политические гарантии. Англия рассматривалась как младший партнер — все еще очень сильный, если не забывать о Британской империи, но опутанный долгами. На Англию пришлось больше двух третей всех поставок по ленд-лизу; кроме того, еще до принятия закона о ленд-лизе она задолжала Соединенным Штатам крупные суммы за поставки вооружения, различного промышленного оборудования, продовольствия. Американское руководство рассчитывало и на проникновение в британские колонии, которые со временем можно будет прибрать к своим рукам под флагом их формальной независимости.
С Францией дело обстояло несколько иначе. Она не была вражеской державой: правительство маршала Петена, невзи¬
276


Глава 8. «Свободная Франция» сражается
рая на давление немцев, не рискнуло объявить войну противникам Гитлера; значительная часть страны была отторгнута или оккупирована Германией; в Лондоне же базировалась «Свободная Франция», связанная союзными отношениями с Британией, СССР и всеми другими странами-участницами антигитлеровской коалиции. Следовательно, Францию можно и нужно было освободить из-под власти немцев, но ее нельзя было просто так оккупировать и подчинить американским властям. Все необходимое «Свободная Франция» получала в первую очередь от англичан (причем де Голль сумел еще до окончания войны погасить все долги британцам), кое- что давали ей колонии, признавшие власть де Голля. США могли рассчитывать на участие в послевоенном восстановлении Франции, что сулило немалые займы, а в перспективе — достаточно высокие прибыли и возможность политического влияния, но для этого желательно было иметь в освобожденном Париже «гибкое» правительство, готовое прислушиваться к «пожеланиям» из-за океана.
Де Голль никак не мог считаться «гибким», и Рузвельт почти до самого конца отказывался признать его официальным представителем Французского государства — пока упрямый француз не поставил и Америку, и Англию перед свершившимся фактом. Черчилль, вынужденный считаться со своей огромной зависимостью от США и в финансово-экономическом, и в чисто военном отношении, в письмах Рузвельту постоянно жаловался на де Голля и находил у американского президента полное понимание в этом вопросе. И все же Черчилля упрямый и несговорчивый француз устраивал больше, чем любая креатура Соединенных Штатов. Англия и Франция волею истории оказались слишком тесно связаны, и если уж нельзя иметь в Париже кабинет, готовый выполнять волю Британии, то лучше независимая Франция, чем Франция, во всем и всегда послушная воле Вашингтона. Черчилль зависел от США не меньше, чем де Голль от Британии, однако ни одного, ни другого такая зависимость не останавливала, когда требовалось всеми силами отстаивать национальные интересы своих стран — насколько позволяли объективные
277


Шарль де Голль
условия. В чем-то эти интересы могли совпадать, и тогда Англия и Франция вместе имели шанс добиться определенных уступок от США, а вот иметь в лице Франции еще один инструмент американского давления на Англию Черчиллю вовсе не хотелось.
В полной мере этот хитро сплетенный узел противоречий, совпадающих и конфликтующих интересов станет виден лишь в конце войны и особенно после ее победоносного окончания, однако общее направление вероятного развития событий де Голль видел уже в 1941 году и не стал терять времени, желая как можно быстрее упрочить положение «Свободной Франции» среди союзников. Только таким образом он мог надеяться исполнить свое обещание, данное в первом публичном обращении к французам: ввести свою страну в число держав-победительниц. Опираясь на официальное дипломатическое признание со стороны Советского Союза, генерал решил осуществить то, чему помешал Черчилль в 1940 — сформировать орган, который мог служить эквивалентом «правительства в изгнании».
Двадцать четвертого сентября 1941 года Шарль де Голль своим ордонансом (указом) учредил Французский Национальный Комитет, председателем которого назначался Шарль де Голль. В состав комитета вошли комиссары, наделенные всеми функциями министров. Через два дня последовало одновременное признание ФНК со стороны СССР и Великобритании (Америка, будучи нейтральным государством, пока еще формально признавала режим Виши). Впрочем, и здесь присутствовали дипломатические нюансы, иллюстрирующие те противоречия, о которых мы подробно говорили выше: в письме советского полпреда содержалось признание ФНК без каких-либо оговорок, тогда как британские власти специально подчеркнули невозможность аккредитации при де Голле своего дипломатического представителя, поскольку такой акт означал бы признание его в качестве главы суверенного государства.
Неизбежные между любыми союзниками разногласия де Голль не преминул использовать в интересах «Свободной
278


Глава 8. «Свободная Франция** сражается
Франции». Чтобы твердо обеспечить себе место в рядах будущих победителей, одних дипломатических маневров было мало — требовалось активно сражаться на фронтах войны. После овладения Левантом де Голль имел там уже две дивизии (пусть и не дотягивавших по численности даже до одной полнокомплектной). В первых числах октября он предложил Черчиллю направить одну из этих дивизий в Ливию, где англичане с трудом сдерживали натиск итальянцев и «Африканского корпуса» генерала Роммеля. Имперский генеральный штаб отказался от этого предложения: англичане не стремились предоставлять «Свободной Франции» активную роль в идущих сражениях. «Глава свободных французов» хотел обеспечить своей стране место среди победителей, а британцы справедливо считали, что чем меньше будет роль французов в достижении победы, тем легче будет вытребовать у послевоенной Франции как можно больше уступок, в том числе и в ее колониальных владениях.
Тогда де Голль обратился к Советскому Союзу. Девятого декабря, вскоре после начала наступления Красной Армии под Москвой, он пригласил к себе советского полпреда и предложил направить одну французскую дивизию в распоряжение советского командования. Как военный специалист, хорошо изучивший особенности применения танковых и механизированных соединений, непосредственно испытавший на себе мощь немецких танковых ударов, генерал не скрыл от русского дипломата своего разочарования действиями англичан в Ливии. По его словам, английские генералы слабо разбирались в тактике современной войны и лишь теперь начинали овладевать ее премудростями. Одновременно он выразил свое восхищение контрударом русских под Москвой, причем не ограничился дежурными дипломатическими любезностями, а грамотно оценил ход событий с позиций толкового военного специалиста. Вскоре от советского командования поступило согласие. Предполагалось, что 15 марта 1942 года французская дивизия из Сирии будет переброшена на Кавказ для участия в обороне этого региона. Не так давно Даладье планировал вторжение французских войск на Кавказ с целью
279


Шарль де Голль
захвата его природных богатств. Де Голль же добился согласия русских на введение туда французских войск (пусть и чисто символическое) с целью совместной борьбы против германской агрессии. (Во второй половине 1942 года, когда над Закавказьем нависнет угроза немецкого прорыва, Черчилль предложит Сталину ввести большой контингент английских войск для защиты Баку, но вот от этого предложения советский лидер категорически откажется. Стоило бы англичанам завладеть бакинскими нефтепромыслами — и потребовалась бы, пожалуй, новая война, чтобы добиться их вывода оттуда).
Если говорить совсем откровенно, надо признать, что для де Голля предложение, сделанное Советам, было скорее средством оказать давление на Черчилля. Он вовсе не горел желанием посылать на Восточный фронт рядовых солдат сухопутных войск — слишком велика была опасность, что многие из них проникнутся духом большевизма, как это случилось во время французской интервенции в Советскую Россию в 1918—1920 годах. Правда, публично гордый лидер «Свободной Франции» ни за что бы этого не признал. Двадцатого января 1942 он специально посвятил свое очередное выступление по радио победе Красной Армии в битве под Москвой. Обращаясь к слушателям-соотечественникам, он весьма прозрачно намекнул на то, что новое соотношение сил в Европе, которое должно сложиться к концу войны, поможет Франции избежать слишком сильного давления со стороны США и Британии: «Тот факт, что завтра Россия несомненно будет фигурировать в первом ряду победителей, дает Европе и миру гарантию равновесия, радоваться которому у Франции гораздо больше оснований, чем у любой другой державы». В то же время де Голль предвидел, какую реакцию у Петена и всего вишистского режима вызовет сотрудничество «Свободной Франции» с русскими большевиками. Как опытный и умелый политик он предвосхитил эту реакцию своими словами: «Эти люди [вишисты], конечно, не преминут кричать, что победа на стороне России повлечет за собой социальное потрясение в нашей стране, которого они больше всего боятся. Французская нация презирает это очередное оскор-
280


Глава 8. «Свободная Франция» сражается
бдение. Она знает себя достаточно хорошо, чтобы понимать: выбор ее собственного режима всегда будет только ее собственным делом».
Но речи речами, а реальность реальностью. Де Голль не мог не понимать, что победа СССР над Гитлером и его сателлитами резко поднимет авторитет и популярность французских коммунистов (самых активных участников движения Сопротивления) у рядовых избирателей, и ему совсем не хотелось множить ряды тех, кто на будущих выборах станет голосовать за левые партии. Поэтому генерал, получив согласие Советов на размещение его дивизии на Кавказе, сразу уведомил об этом англичан и предложил им выбор: либо его дивизия отправляется из Сирии в Ливию, либо она будет защищать советский Кавказ. Англичане предпочли, чтобы «свободные французы» воевали под их командованием и контролем, а не в рядах Красной Армии. А русским взамен пехотной дивизии де Голль предложил авиационную эскадрилью. Так было гораздо надежнее: летчики уже в силу специфики своих действий куда меньше общаются с местным населением, к тому же авиаторы представляли собой элиту французской армии. В полку «Нормандия-Неман» было немало представителей не только семей крупной и средней буржуазии, но и старинных аристократических родов, даже имевших титулы. Надо полагать, к большевистской пропаганде они были восприимчивы куда меньше, чем вчерашние рабочие, студенты, мойщики машин и прочие представители социальных низов, преобладающие в среде рядовых солдат пехоты.
Тем временем в течение всего 1942 года происходил заметный численный рост вооруженных сил «Свободной Франции», прежде всего частей и соединений наземных войск, росло их участие в непосредственных боевых действиях, и де Голль еще весной принимает решение переименовать свою организацию в La France Combattante («Сражающаяся Франция»). Новое название было призвано подчеркнуть ее роль в вооруженной борьбе против Германии и стран-сателлитов. Но, пока его солдаты дрались в Абиссинии и Ливии, готовились отразить любое продвижение немцев на Ближнем
281


Шарль де Гол ль
Востоке и в Экваториальной Африке, самому генералу приходилось вести ничуть не менее ожесточенные сражения на политическом фронте — с англосаксонскими союзниками.
Вступление в мировую войну Соединенных Штатов обещало изменить соотношение сил в пользу стран антигитлеровской коалиции, открывало реальный путь к освобождению Франции, имело важнейшее значение для формирования послевоенного мира, но непосредственно для де Голля и его сторонников не улучшало, а даже ухудшало ситуацию. Если Черчилль то ворчал, то бушевал, наблюдая за действиями де Голля, но терпел генерала и даже проникся уважением к этому живому символу Франции, то президент Рузвельт решительно не желал сотрудничать с главой «Сражающейся Франции». Вступив в войну, он порвал отношения с режимом Виши и перевел посла США оттуда в Лондон (тем самым признав Французский национальный комитет), однако закулисные контакты с представителями Петена продолжались. Через своих агентов в правительстве Виши генерал был хорошо осведомлен об этих контактах. Если Черчилль, жалуясь на де Голля, находил полное понимание у Рузвельта, то сам де Голль отводил душу в доверительных беседах с советским полпредом Богомоловым. В январе 1942 года, например, он говорил русскому дипломату о тайном сговоре США с Петеном, «согласно которому Петен обещает не давать немцам флот и базы в Северной Африке, а США в обмен обещают Петену не пускать в Африку де Голля... Англия, как всем известно, находится под влиянием США. Оба эти государства хотят сохранить сильную Германию против СССР и Франции. Я уверен, что когда англичане приблизятся к Тунису, и я с французскими войсками попытаюсь войти в Тунис, то на границе встречу американца с Библией в руках, который скажет, что для де Голля вход в Тунис закрыт... Сейчас французский народ мало думает об англичанах и американцах — он смотрит на вас, на Советский Союз».
Как показали события, де Голль не преувеличивал, а лишь делал выводы из объективных фактов. Двадцать четвертого декабря 1941 года, через несколько дней после вступления
282


Глава 8. «Свободная Франция» сражается
США в войну, он отправил немногочисленные боевые корабли под командованием адмирала Мюзелье к островам Сен- Пьер и Микелон. Расположенные у берегов Канады, эти острова являются французским владением. Де Голль решил прогнать оттуда вишистскую администрацию и взять острова под свой контроль, что и было выполнено Мюзелье без большого труда. Однако со стороны Штатов последовала неожиданно резкая реакция — США даже стали снаряжать свою эскадру для вытеснения людей де Голля с островов. Избежать столкновения с союзниками помогла твердость и решительность генерала: он незамедлительно предупредил американских представителей, что прикажет встретить американскую эскадру огнем береговых орудий и своего флота, если она
Люди на улицах Сан-Франциско читают заголовки газет после нападения японцев на Перл-Харбор, 8 декабря, 1941 год.
283


Шарль де Голль
попытается захватить французские острова или вмешаться во внутренние дела французов. Разумеется, долго противостоять военно-морским силам США «Свободная Франция» не смогла бы, но де Голль прекрасно понимал, что руководство Соединенных Штатов не посмеет пойти на открытый конфликт с одним из союзников. Американский народ еще находился под влиянием шока от внезапного японского удара по Перл-Харбору и горел желанием отомстить японцам, а также немцам и итальянцам, которые помогали Японии, но не был готов к тому, чтобы драться с теми, кто оказался на стороне Америки. Сен-Пьер и Микелон отныне перешли под контроль де Голля.
Дымящиеся обломки кораблей в бухте Перл-Харбор после нападения японцев, 7 декабря, 1941 год.
Немного позднее яблоком раздора стали острова на Тихом океане — те из них, что принадлежали Франции и признавали «Сражающуюся Францию». Агенты Соединенных Штатов
284


Глава 8. «Свободная Франция» сражается
стали поощрять выступления отдельных групп живущих там французов против генерала де Голля, что вызвало его резкие протесты. Американскому правительству снова пришлось отступить: США нуждались в военно-морских базах на этих островах, а предоставить им базы мог только союзник — де Голль, но никак не режим Виши, который формально придерживался нейтралитета, а фактически не смел ничего делать вопреки интересам Германии и ее сателлитов.
К ноябрю 1942 года, после длительных боев, англичане при участии войск де Голля овладели островом Мадагаскар — крупной французской колонией у юго-восточных берегов Африки. Генерал назначил на остров свою администрацию, снова не допустив единоличного захвата французской колонии жадными до чужих земель британцами. (Первоначально англичане намеревались провести операцию самостоятельно, ссылаясь на необходимость поставить заслон японским подводным лодкам, якобы стремящимся проникнуть в бассейн Индийского океана. Но затем Черчилль, под давлением де Голля, решил избежать очередной конфрон-
Бойцы иностранного легиона «Свободной Франции», 1942 год.
285


Шарль де Голль
тации со своим импульсивным союзником и согласился на участие его соединений в операции. Как показала практика, в противном случае англичане могли вообще потерпеть фиаско: вишисты на Мадагаскаре, как и в Леванте, оказали яростное сопротивление, и лишь присутствие французских войск де Голля помогло — и то с трудом — переломить настроения на острове в пользу союзников). Де Голлю приходилось быть все время настороже — пока ему удавалось кое-как ладить с англичанами и противостоять американцам, но отношения с последними ухудшились до предела. Нет ничего удивительного в том, что предприимчивые американцы неоднократно пытались найти ему замену, которая устроила бы их больше.
Пока де Голль занимался Мадагаскаром, англо- американские войска под общим командованием генерала Д. Эйзенхауэра предприняли высадку в Алжире и захватили плацдарм для дальнейших действий в Северной Африке: немцы и итальянцы отходили из Ливии, но пытались зацепиться за Тунис, который входил в число французских владений. Если им не помешать, они установили бы свой контроль над всей Французской Северной Африкой, оставшейся под контролем Петена. Американцы при поддержке Черчилля лишили их такой возможности, поскольку североафриканский плацдарм представлял собой удобную базу для активных действий против Италии, а в перспективе и для высадки в Южной Франции. План этот увенчался успехом: союзники установили полный контроль над Алжиром и Марокко, что привело к достаточно быстрой капитуляции войск противника в Тунисе. Позднее Алжир станет базой, с которой будет осуществлена высадка на Сицилии и продвижение союзников в Южную Италию, в результате чего Италия — первой из стран «Оси Рим—Берлин—Токио» — будет выведена из войны.
Но американцы, готовясь к действиям во Французской Северной Африке, сумели настоять на том, чтобы де Голля (как он и предсказывал советскому полпреду) держать подальше от всей операции. Во-первых, они хотели быть фактическими хозяевами в этом регионе, а не испрашивать
286


Глава 8. «Свободная Франция» сражается
разрешения на каждый свой шаг у де Голля, считавшего Северную Африку территорией Франции (юридически так оно и было). Во-вторых, в Алжире и Марокко имелись французские воинские части и военные корабли, признавшие режим Виши. Там проживало очень много французов. Они могли стать
Американские солдаты на борту десантного катера перед высадкой на пляжи города Оран в Алжире, ноябрь, 1942 год.
287


Шарль де Голль
довольно прочной основой для нового лидера из числа видных французов, согласных безоговорочно сотрудничать с американцами. Выше нам уже приходилось упоминать об адмирале флота Ф. Дарлане — одной из главных фигур режима Виши, верно служившем немецким оккупантам, но волею судеб оказавшемся не у дел и согласившемся служить новым хозяевам, заокеанским. Американцам он показался вполне подходящей фигурой для замены де Голля, а прошлое адмирала на службе немцам их мало интересовало. Дарлана удалось быстро ликвидировать (в чем, вероятнее всего, преуспели расторопные спецслужбы Черчилля), но США вскоре нашли другого кандидата, готового заменить «неудобного» де Голля.
Звали этого человека Анри Жиро, он имел звание армейского генерала, а недавние страницы его биографии смотрелись несколько лучше, чем у Дарлана. В мае 1940 года он командовал французской армией в Нидерландах, удержал свои войска от панического бегства и массовой сдачи в плен, как происходило в те дни на многих других участках фронта, держался до последнего (почти 10 дней) и сдался, лишь оказавшись в безвыходном положении. Он отказался от предложений эмигрировать в Англию, признал режим Виши, но не вызвал у немцев доверия и был в итоге отправлен в заключение — в замок Кенигштайн под Дрезденом. Сумел бежать оттуда в
1942 году и нашел убежище в Алжире.
В течение своей долгой военной карьеры генерал Жиро не раз занимал строевые и административные должности в Северной Африке, был хорошо знаком и с Алжиром, и с Марокко, его хорошо знали в местных кругах. Учитывая это, а также высокий воинский чин Жиро, американцы назначили его генерал-губернатором Французской Северной Африки и командующим французской Афри- Генерал Анри Жиро. канской армией. Жиро, будучи чело¬
288
Генерал Анри Жиро.


Глава 8. «Свободная Франция» сражается
веком крайне заносчивым и честолюбивым, принял их предложение. Однако бригадный генерал де Голль возмутился: дело было не только в том, что американцы открыто пытались заменить его самого и «Сражающуюся Францию» в целом вчерашними капитулянтами и прислужниками Петена. Де Голля еще больше возмущало — и вполне справедливо, надо сказать, — другое. Американское военное командование без зазрения совести узурпировало права французских властей, получивших международное признание! Генерал Эйзенхауэр взял на себя смелость назначать на французской территории генерал-губернатора, даже не поинтересовавшись мнением Французского национального комитета, который один был полномочен производить такие назначения в колониях Франции, перешедших под контроль союзников. Прибыв в Касабланку (Марокко), где происходила встреча Рузвельта и Черчилля, де Голль яростно протестовал против такого неслыханного посягательства на его права как главы всех свободных французов, признанного в этом качестве и
Президент США Франклин Д. Рузвельт и Анри Жиро на конференции в Касабланке.
289


Шарль де Голль
Британией, и Советским Союзом, да и Соединенными Штатами, если уж исходить из их аккредитации в Лондоне своего бывшего посла при режиме Виши. Тем не менее, Жиро куда меньше был замешан в сотрудничестве с гитлеровцами, чем покойный Дарлан, а англичане не могли «убирать» всех подряд видных французских военных, приглянувшихся американцам. В «Сражающейся Франции» назревает раскол: ярые националисты сплачиваются теснее вокруг де Голля, тогда как к Жиро примыкают те, кто не прочь перейти на службу к американцам.
Слева направо: Анри Жиро, губернатор Французской Северной Африки, Франклин Д. Рузвельт, президент США, Шарль де Голль, лидер «Свободной Франции», Уинстон Черчилль, премьер- министр Великобритании, на конференции в Касабланке.
По своему обыкновению, де Голль, столкнувшись с очередной серьезной угрозой, не отступил, а развернул еще большую, чем прежде, активность.
До того времени опорой де Голля служили колонии, главным образом в Экваториальной Африке. Жиро опирался на
290


Глава 8. «Свободная Франция» сражается
более значительные и в военном, и в экономическом плане владения Франции в Северной Африке. За де Голлем стояла поддержка Лондона, тогда как генерал Жиро пользовался покровительством Вашингтона. Соотношение сил, таким образом, складывалось не в пользу «главы всех свободных французов». Однако ни у одного из соперников не имелось подлинной опоры в той самой стране, которую они стремились представлять на мировой арене. Жиро еще недавно был вишистом, но даже внутри этого марионеточного режима он не пользовался сколько-нибудь заметным авторитетом, а движение Сопротивления считало его одним из коллаборационистов — тех, кто добровольно согласился сотрудничать с гитлеровскими оккупантами. Де Голль в этом отношении продвинулся немного дальше, уже с осени 1941 года пытаясь наладить контакты с Сопротивлением, хотя достаточного внимания этому направлению борьбы не уделял и он. А опора внутри страны могла сыграть решающую роль в его противостоянии со ставленником американцев.
На отношение де Голля к Сопротивлению повлияли мышление кадрового военного и въевшиеся стереотипы политика- консерватора. Как военный профессионал, привыкший к широкомасштабным действиям на фронте, он не верил в возможности партизанских отрядов и городского подполья с их ограниченными возможностями и тактикой мелкого вредительства. В его понимании они могли послужить лишь вспомогательной силой в период грядущего освобождения Франции силами союзников. Лишь тогда эти отряды могли бы перерезать линии связи противника, устраивать засады на его коммуникациях, взрывать мосты на путях отхода немецких соединений — иначе говоря, дезорганизовать вражеские тылы, облегчая наступление регулярной армии. До такого момента генерала интересовала лишь разведка, которая могла бы помочь подготовить широкомасштабное вторжение во Францию и определить цели для нанесения авиационных и артиллерийских ударов по основным позициям противника.
Как политик несомненно правого толка де Голль опасался неизбежного в условиях народной войны роста влияния
291


Ш АРЛЬ дк Голль
левых сил, особенно коммунистов, и появления у них вооруженных отрядов, способных серьезно подкрепить претензии левых на власть. Поэтому в своих выступлениях по Би-Би-Си осенью и в начале зимы 1941 года глава «Свободной Франции» призывал Сопротивление к сдержанности: не проводить вооруженных акций против оккупантов, накапливать оружие и боеприпасы, выжидать подходящего для выступления часа. В характерной для него манере генерал не только призывал, но и прямо приказывал Сопротивлению затаиться и ожидать его дальнейших распоряжений. Но выяснилось, что право отдавать приказы патриотам, действующим лишь по зову собственного сердца, по велению своей совести, необходимо еще заслужить — для этого мало двух звездочек на кепи и поддержки британского кабинета министров.
Столкнувшись с Жиро, де Голль был вынужден подойти к делу с другой стороны и пересмотреть некоторые свои концепции. Движение Сопротивления возникло и развивалось самостоятельно, оно не собиралось механически выполнять приказы из Лондона, и с этим приходилось считаться. И все же у де Голля был один козырь. Движение не имело единого центра. Коммунисты играли в нем самую видную роль, но существовало немало групп из числа сторонников других партий и беспартийных патриотов. Понемногу к движению Сопротивления примыкали и некоторые вишисты, уловившие первые дуновения свежего ветра грядущих перемен. Ни одна из этих сил не готова была принять руководство своих политических оппонентов, тогда как де Голль, не принадлежавший ни к одной политической партии и уже добившийся известного признания со стороны союзников — как западных, так и СССР — мог в этой ситуации претендовать на роль «арбитра» или координатора, отстаивающего не узкопартийные, а общегосударственные интересы Франции.
С начала 1942 года во Франции нелегально действовал от его имени Жан Мулен, пытавшийся собрать под знамя де Голля разношерстные группы и отряды движения Сопротивления. Коммунисты, со своей стороны, в том же 1942 году заявили о готовности признать за лондонским комитетом де Голля
292


Глава 8. «Свободная Франция» сражается
роль единого координационного центра, наличие которого могло бы существенно повысить эффективность подпольной борьбы. При этом подразумевалось, что все входящие в движение Сопротивления силы сохранят свою самостоятельность в отношении конкретных форм и тактики борьбы. Долгие месяцы генерал отмалчивался, не в силах заставить себя пойти на прямое сотрудничество с коммунистами, да еще как с самостоятельной политической силой, сохраняющей за собой право на принятие внутренних решений. В самом начале войны ФКП была запрещена, многие ее активисты брошены в тюрьмы как «враги государства» — но ведь теперь и сам Шарль де Голль был объявлен властями на родине изменником и дезертиром, «агентом Лондона» и «агентом Кремля», заочно приговорен к смертной казни... Приходилось считаться с реальностью. Благодаря усилиям Жана Мулена и его товарищей удалось достичь согласия между разнородными силами, входившими во французское Сопротивление, и 27 мая 1943 года в оккупированном немцами Париже нелегально собрался Национальный Совет Сопротивления (НСС), избравший Мулена своим председателем. Де Голль сумел обрести опору внутри Франции, чем его соперник похвастать не мог. Результаты не заставили себя ждать.
Едва ли не в тот же день армейский генерал А. Жиро пригласил бригадного генерала Ш. де Голля занять место в органах управления Французской Северной Африки, вышедших из-под контроля Петеновского режима. Бригадный генерал хорошо понимал разницу в чинах и трактовал приглашение по-своему: он сразу потребовал безусловного подчинения генерала Жиро как военного командующего политическому органу — Французскому национальному комитету, во главе которого стоял де Голль. Казалось, ситуация заходит в тупик. Пришлось обеим сторонам искать компромисс. Третьего июня был сформирован новый политический орган, представляющий борющуюся за свое освобождение Францию — Французский комитет национального освобождения (ФКНО), во главе которого стояли два сопредседателя с равными правами: Шарль де Голль и Анри Жиро.
293


Шарль де Голль
Морис Кув де Мюрвиль.
Конечно, такое неустойчивое положение не могло сохраняться долго. Помнится, еще Наполеон, хорошо разбиравшийся и в военных, и в политических делах, говорил: «Один плохой главнокомандующий лучше, чем два хороших». Какие бы веские аргументы ни приводились в пользу широкой демократии в мирное время, на войне нет ничего важнее единоначалия и дисциплины, ибо иначе в войсках воцаряется хаос — предвестник неминуемого поражения. Но де Голль не зря потратил предыдущие три года, создавая и укрепляя свою организацию. Теперь в составе ФКНО в большинстве оказались его представители (Жиро, выдвинувшийся в лидеры совсем недавно, просто не располагал нужными кадрами), да и часть выдвиженцев соперника почти сразу же перешла в лагерь де Голля, лучше разбиравшегося в политике и умевшего увлечь людей пламенными речами и высокими целями, а к тому же не запятнанного сотрудничеством с оккупантами. Среди таких «перебежчиков» был, например, Морис Кув де Мюрвиль — впоследствии многолетний глава дипломатии Пятой республики при президенте де Голле, а в конце своей карьеры и премьер-министр Франции. Соотношение сил внутри ФКНО и дальше менялось в пользу де Голля и верных ему людей, а в ноябре 1943 года, после пяти месяцев трений, Анри Жиро был выведен из состава этого комитета, признанного союзниками. На этом недолгая политическая карьера армейского генерала подошла к концу, хотя старый военачальник прожил на белом свете еще шесть лет — повторять «вариант Дарлана» не пришлось.


Глава 9
Освобождение Франции
Свое единоначалие во Французском комитете национального освобождения де Голль укрепил как раз вовремя: к лету 1944 года все было готово для начала освобождения Франции объединенными силами союзников.
Американцы и англичане не слишком торопились с открытием Второго фронта на Западе, за что их после войны много и порой резко критиковали, особенно русские. Следует признать, что в этих обвинениях имеется немало справедливого. Рузвельт поначалу хотел как можно быстрее покончить с Гитлером в Европе, поскольку для него большую важность имела война на Тихом океане против Японии. Русским союзникам он обещал открыть Второй фронт в Европе еще в 1942 году, но Черчилль прилагал все мыслимые усилия, чтобы максимально оттянуть срок вторжения на континент. Британский премьер вовсе не намеревался облегчать Советскому Союзу задачу борьбы с основными силами Германии и ее сателлитов, по вполне понятным причинам опасаясь победы большевиков и их выхода в Восточную Европу. Война
295


Шарль де Голль
развивалась не так, как предсказывали в 1941 специалисты из Имперского генерального штаба, и Черчилль стремился к тому, чтобы максимально ослабить Россию, предотвратить (насколько это было в его силах) рост ее влияния за пределами советских границ.
В результате его усилий, подкрепленных некоторыми другими факторами, открытие Второго фронта «передвинули» на 1943, а затем и на 1944 год. Но нельзя не принимать во внимание и наличие этих самых «других факторов», наиболее серьезным среди которых, несомненно, была степень боевой готовности (скорее уж неготовности) вооруженных сил союзников к такому широкомасштабному вторжению во Францию, какое подразумевалось на переговорах об открытии Второго фронта.
Как отмечал сам де Голль, английские генералы слабо разбирались в тактике современной войны и учились на собственных ошибках в Ливии. Занятые там войска сперва с трудом удерживали свои позиции, а затем с еще большим трудом отбивали территорию пустыни у «Африканского корпуса» Роммеля. С итальянцами они справлялись более успешно и в Ливии, и в Абиссинии, но ведь итальянская армия никогда не считалась сильным противником, к тому же итальянцы устали и от войны, и от диктатуры Муссолини, а после разгрома своих армий под Сталинградом они морально созрели для выхода из войны. Англичанам же бои в Ливии стоили немалых жертв, а прямой поединок с еще очень сильными и не утратившими боевого духа немцами во Франции они навряд ли могли выиграть в 1942 году.
Не лучше обстояли дела и у американцев, которые привыкли к военным столкновениям в колониальном стиле, наводя свои порядки на Филиппинах и в странах Латинской Америки, где преимущество флота и сухопутных войск США было несомненным и подавляющим. Никто из их генералов не имел настоящего боевого опыта большой современной войны — даже те, кто участвовал в боях Первой мировой войны, давно ушли в отставку. Важно также, что мобилизованные в армию миллионы рядовых американцев не понимали целей и смысла
296


Глава 9. Освобождение Франции
войны, в которой им предстояло жертвовать жизнью. Привыкшие к лозунгам изоляционизма, плохо представляющие себе политическую ситуацию в мире, они совершенно не понимали, зачем им нужно сражаться и умирать в Европе. Понятно еще, что Перл-Харбор требовал отмщения — все соглашались с тем, что японцев необходимо наказать за коварный удар по основной базе флота США на Тихом океане. Но воевать в Европе должны европейцы — к этому простые американцы привыкли за столетие с лишним пропаганды «доктрины Монро»*, и оснований менять устоявшиеся взгляды они пока не видели.
Если смотреть на вещи в ретроспективе, то напрашиваются неутешительные для тогдашних США выводы. Высадка их войск в Северной Африке в 1942 году (операция «Факел») была из рук вон плохо организована, и от больших людских и материальных потерь их спасло только согласие адмирала флота Ф. Дарлана призвать французские части в Алжире и Марокко прекратить сопротивление. А ведь американцам тогда не пришлось иметь дела с самими немцами! Совместный с англичанами десант на Сицилию в 1943 году тоже изобиловал крупными просчетами и в подготовке операции, и в ее практическом осуществлении. Не было должным образом налажено взаимодействие американских и британских частей и соединений, да и в самой американской армии случались казусы из- за слабой дисциплины среди старшего и высшего командного состава. Много нареканий вызывала американская авиация, которая не отличалась большой разборчивостью (и точностью бомбометания) и бомбила все, что ей попадалось — прежде всего, позиции своих союзников, а иной раз и соб¬
* Речь идет об основополагающих принципах внешней политики США, сформулированных в выступлении пятого президента США Джеймса Монро в декабре 1823 г. Кратко их смысл сводился к тому, что США не позволят ни одной европейской державе вмешиваться в дела Западного полушария, а сами США, в свою очередь, не станут вмешиваться в дела Европы и в колониальные распри европейских стран на других континентах Старого Света.
297


Шарль де Голль
ственных войск. Все эти просчеты планирования и ошибки в осуществлении планов сошли с рук американцам и англичанам постольку, поскольку им противостоял слабый противник, уже не способный к серьезному сопротивлению. Не случайно вскоре после взятия Рима и капитуляции, подписанной новым правительством маршала Бадольо (он в ходе переворота сменил Муссолини, помещенного под арест на севере Италии; вскоре свергнутого диктатора вызволил ударный отряд спецназа СС под командованием небезызвестного Отто Скорцени), американцы и англичане «заморозили» линию фронта в Италии. Им теперь противостояли непосредственно немецкие части, не утратившие боеспособности,
Генерал Монтгомери обращается к канадским офицерам и солдатам 11-го бронетанкового полка во время проведения операции на Сицилии, 25 июля, 1943 год.
298


Глава 9. Освобождение Франции
и воевать против них оказалось неизмеримо труднее. Главной задачей союзников стало удержание южной части Италии, которая была ими уже захвачена.
Таким образом, в 1942 и 1943 годах союзники не обладали силами, достаточными для крупной высадки во Франции, откуда лежал кратчайший путь к границам Германии. Силы можно было накопить на территории Англии, однако откуда было взять необходимый боевой опыт, желание и умение сражаться с грозным противником? В то время немцы во Франции еще располагали большими силами, не растерявшими ни своей образцовой выучки, ни высокого боевого духа. Можно ведь вспомнить, что «пробный» десант имел место в августе 1942 года. Тогда чуть более 6 000 канадских пехотинцев при поддержке Королевских ВМС и ВВС высадились в порту Дьепп на севере Франции. Вся операция продолжалась четыре часа и закончилась полным провалом. Канадцы за это короткое время потеряли убитыми, ранеными и пленными 60 процентов своих солдат и офицеров, а Королевские ВВС сбили 48 немецких самолетов, потеряв при этом 106 своих боевых машин. Остатки десанта пришлось срочно эвакуировать под огнем противника. Нельзя, конечно, исключать возможность того, что Черчилль умышленно организовал эту авантюру, чтобы наглядно показать и Сталину, и Рузвельту преждевременность планов открытия Второго фронта — в большой политике мало считаются с потерей трех-четырех тысяч человек, тем более не жителей метрополии. Зато участники десанта были кровно заинтересованы в своем успехе, и заподозрить их в политических играх совершенно невозможно. Они потерпели разгромное поражение не потому, что хотели кого-то в чем-то убедить — просто они еще не были готовы воевать по-настоящему, то есть грамотно и самоотверженно.
В исторической науке считаются бесполезными рассуждения о том, что могло бы быть, если бы те или иные действия были (или, наоборот, не были) совершены — это прерогатива писателей и киносценаристов, для которых богатое воображение и склонность к фантазиям — достоинство, а не
299


Шарль де Голль
Британские и канадские пленные офицеры и солдаты под конвоем после провала десантной операции во французском порту Дьепп,
август, 1942 год.
недостаток. В науке дела обстоят совершенно иначе. Однако очень похоже, что если бы союзники попытались высадиться во Франции в 1942 или даже в 1943, их ждал разгром с вытекающими отсюда тяжелыми последствиями, которые не только не ускорили бы окончание войны, но могли, пожалуй, даже продлить ее на больший срок, чем это произошло в действительности. А вот к лету 1944 года сложилось такое положение, когда и тянуть дальше с открытием Второго фронта стало крайне нежелательно, и вероятность победы экспедиционных войск над противником значительно возросла по сравнению с предыдущими годами.
Уже в начале 1944 года положение на Восточном фронте не оставляло ни малейших сомнений в способности Красной Армии в одиночку одолеть противостоящие ей немецкие войска. Вопреки расчетам виднейших британских и американских военных авторитетов, СССР выстоял не три месяца, не шесть месяцев — его война с Германией и ее сателлитами шла третий год, и теперь уже никто не сомневался в победном для русских исходе. К началу 1944 года советские войска осво¬
300


Глава 9. Освобождение Франции
бодили львиную долю территорий, захваченных немцами в ходе «блицкрига». Был форсирован Днепр, освобождены Киев и многие области Украины на правом берегу Днепра, начато освобождение Белоруссии, окончательно снята блокада Ленинграда, «зачищен» немецкий плацдарм на Таманском полуострове, начато изгнание оккупантов из Крыма. Еще несколько месяцев — и русские неизбежно выйдут на прежние границы, с которых в 1941 году им пришлось отступать в глубь своей необъятной страны. А что потом? Не имелось никаких признаков того, что они остановятся на этих границах — такого врага, как Гитлер, нельзя было оставить недобитым: это грозило бы новой большой войной, возможно, даже более жестокой, в самом близком будущем. И в этом повторялась история с Наполеоном, происходившая за 130 лет до описываемых нами событий. Следовательно, русские намеревались вторгнуться в Восточную, а затем и в Центральную Европу, дойти до Берлина. Собственно, Сталин вполне откровенно
Сталин, Рузвельт и Черчилль на Тегеранской конференции,
1943 год.
301


Шарль де Голль
излагал эти планы Рузвельту и Черчиллю на встрече лидеров трех союзных стран в Тегеране. Оставался вопрос: остановятся они в Берлине или же продолжат свой победный марш в Западную Европу, к берегам Атлантики?
В Греции, Югославии, Албании власть неминуемо должна была перейти к коммунистам, которые располагали там настоящими партизанскими армиями, а прежние, довоенные, правительства, потерпевшие поражение и утратившие всякое доверие своих народов, ничего не могли им противопоставить. Общеизвестными были и сильные прорусские симпатии в Болгарии, хотя она и числилась союзницей фашистской Германии.
Можно было предсказать, не рискуя ошибиться, что русских приветливо встретят и в обеих частях Чехословакии. Румыния, потерявшая лучшие войска под Сталинградом, уже не представляла собой реальной силы, способной хотя бы притормозить продвижение Красной Армии. Более прочные позиции немцы имели в Венгрии, хотя и эта небольшая страна, тоже потерявшая под Сталинградом свои самые боеспособные воинские части, не могла — даже с немецкой помощью — надолго остановить набравших нешуточную силу русских.
Черчилль мог еще, пожалуй, побороться за Польшу: там сильны были традиционные антирусские настроения, а довольно многочисленные отряды Армии Крайовой подчинялись эмигрантскому правительству в Лондоне и готовы были развернуть диверсионно-партизанские действия в тылу наступающих красных. Но и в Польше гарантий прочного западного влияния не было. Коммунисты имели свои вооруженные группы и отряды — Гвардию Людову, в составе советских войск существовала и наступала вместе с ними Первая армия Войска Польского, сформированная в СССР уже после ухода армии генерала Андерса и не связанная с лондонскими политиками. Более того, длившаяся пятый год немецкая оккупация ожесточила большинство поляков и против самих немцев, и против западных союзников, которые фактически бросили Польшу на растерзание Гитлеру осенью 1939 года.
302


Глава 9. Освобождение Франции
В результате Польша за эти годы потеряла примерно 20 процентов своего довоенного населения — главным образом, евреев, систематически уничтожавшихся в многочисленных лагерях смерти наподобие Освенцима. Однако столь же беспощадно немцы расправлялись и с самими поляками, намереваясь «очистить» основные польские земли от коренных жителей для последующего заселения немцами, которым требовалось, по мнению Гитлера, «жизненное пространство». Нет, в отличие от переговоров с англичанами и французами летом 1939 года, теперь русские не нуждались в чьем бы то ни было разрешении на проход в Германию через территорию Польши: лондонское правительство не контролировало свою страну, и помешать Красной Армии, да и то лишь на некоторое время, могли только отчаянно сопротивлявшиеся соединения германского вермахта.
Но ведь во Франции и Италии позиции коммунистов были не намного слабее, чем в Югославии и Греции. Они тоже располагали партизанскими отрядами и подпольными группами — ФКП по всей стране, а ИКП на севере Италии, где вместе с социалистами она сформировала так называемые гарибальдийские бригады: к прямой вооруженной борьбе левые в Италии перешли после того, как режим маршала Бадольо капитулировал, а немцы открыто оккупировали северную половину Апеннинского полуострова. А еще дальше к западу лежала Испания, формально не участвующая в войне, контролируемая режимом Франко, и все же такая нестабильная после недавней гражданской войны. Оппозиция франкистам в Испании на время вынужденно затаилась, однако не воспрянет ли она при подходе Красной Армии к Пиренеям? А ведь среди республиканцев и тех, кто им симпатизировал, были не только коммунисты, но и социалисты, и анархисты, и часть умеренных либералов, и националисты окраин Испании: баски, каталонцы, галисийцы... Вместе они представляли бы собой весьма внушительную силу, которая на основе не забытого еще опыта гражданской войны была склонна симпатизировать и доверять России больше, чем какой-либо западной стране.
303


Шарль де Голль
Все эти вопросы, ответы на которые нам сегодня известны, тогда всерьез волновали ведущих политиков западных стран — прежде всего Рузвельта и Черчилля. Де Голль в ответах на эти вопросы был заинтересован ничуть не меньше, однако у него были куда более скромные возможности реально влиять на развитие событий.
Всем им было ясно одно: тактика промедления и локальных боевых действий на периферии себя исчерпала. Остались только две возможности: либо безучастно наблюдать, как Европа переходит под контроль Советов, либо принять активное участие в разгроме гитлеровской Германии и получить право решать со Сталиным на равных вопросы послевоенного устройства мира, а где-то, возможно, заставить его пойти на выгодные Западу уступки. Все это требовало не оттягивать дальше открытие Второго фронта: кто раньше войдет в Германию, кто вынудит ее к полной и безоговорочной капитуляции — тот и получит важнейшие козыри на послевоенной мирной конференции. Значит, необходимо было действовать в этом направлении, причем достаточно быстро и очень решительно.
Черчилль — надо отдать ему должное — ив этой ситуации пытался отстаивать интересы Англии, как он их понимал. Ему очень хотелось сохранить в основных чертах положение, существовавшее до Второй мировой войны, то есть ограничить большевизм границами России, не допустить Советы в Европу, восстановить былой «санитарный кордон» из малых стран — соседей России. Он понимал, что полностью перечеркнуть победы и достижения русских в ходе войны невозможно, но отчего бы не попытаться свести их к минимуму? И Черчилль отстаивает идею удара в «мягкое подбрюшье Европы»: усилить давление на севере Италии, продвинуться оттуда в Югославию и повернуть на север — в Венгрию и Австрию. Иными словами, отрезать русским путь в Европу, пока не стало слишком поздно. Конечно, немцы будут защищать все подходы к рейху до последнего, но в худшем случае за Черчиллем оставались бы стратегически важные Балканы.
304


Глава 9. Освобождение Франции
Сталин по понятным причинам резко возражал против такого плана действий союзников, но в данном случае (впрочем, как случалось нередко) Сталина не менее решительно поддержал президент США. Выполнение плана Черчилля не устраивало Рузвельта. Во-первых, Балканы на тот момент интересовали США гораздо меньше, чем Англию. Рузвельту не было нужды вводить туда американские войска — он рассчитывал поставить эти небольшие и экономически слабые страны под свой контроль финансовыми займами и поставками промышленной продукции после войны (Болгария тогда, например, фактически не имела никакой промышленности, импортировала даже обычные гвозди). Во-вторых, сопротивление немцев и в Венгрии, и тем более в Австрии, считавшейся частью рейха, обещало быть исключительно ожесточенным — значит, вырисовывались большие людские потери без всякой гарантии быстрой победы. К тому же немцы получили бы в этом случае возможность перебрасывать свежие войска из Франции, Бельгии, Голландии, Норвегии — значит, война затянется, перспектива победы над Японией отодвинется на неопределенный срок, а потери в живой силе станут очень большими, что вряд ли обрадует американских избирателей. А осенью 1944 года Франклину Рузвельту предстояло в четвертый раз баллотироваться на президентских выборах, и настроения избирателей играли для него исключительно важную роль. В-третьих, задержки англо-американцев в Венгрии и Австрии приведут к тому, что русские все равно прорвутся к Берлину севернее — через Польшу — и могут опередить союзников. В чем же тогда выигрыш?
Наконец, Англия в известном отношении беспокоила президента США сильнее, чем Россия. Возможно, Рузвельт отчасти ошибался в оценке ситуации, но он считал, что Россия, понесшая большие потери в людях, лишившаяся в ходе войны огромных материальных ценностей, не скоро еще оправится от этих катастрофических потерь и убытков. Для восстановления экономики ей, по подсчетам американских экспертов, потребуется от двадцати до тридцати лет — а за этот срок Штаты, не пострадавшие от войны (если не
305


Шарль де Голль
считать некоторых людских потерь, несравнимых с русскими и немецкими), уйдут так далеко вперед, что станут недосягаемыми для русских. Ведь в 1945 году Штаты превосходили Советский Союз по производству промышленной продукции в 6-7 раз, а основные сельскохозяйственные районы СССР были разорены почти что дотла. А вот Британская империя представляла собой куда более опасного, по понятиям Рузвельта, конкурента.
Она гораздо меньше пострадала от войны, а основные колонии остались вообще вне зоны боевых действий (не считая Бирмы и второстепенных территорий в Тихоокеанском регионе — таких, как Сингапур и Гонконг). Англия, конечно, много задолжала Соединенным Штатам, но если Черчилля не поставить под жесткий контроль, он, пожалуй, сумеет в значительной мере высвободиться из «объятий» заокеанского союзника. Де Голль использовал в своих интересах противоречия между Советским Союзом и англо-американцами, Рузвельт хотел использовать экономически слабую (как он считал), но обладавшую мощной армией и сильным лидером Россию в качестве противовеса Британии. Тем более что его идею деколонизации русские должны были рано или поздно поддержать — хотя бы в силу своих идеологических принципов. (Эти намеки Рузвельта Сталину в личных беседах во время Тегеранской конференции остались без ответа — Сталин не желал портить отношения с Англией, пока та оставалась союзницей СССР). А когда британские колонии получат политическую независимость, реальное влияние в них перейдет к американцам. Так диктовала развитие событий сложившаяся в мире экономическая и финансовая ситуация.
Исходя из этих (возможно, и каких-то других, менее очевидных) соображений, Ф.Д. Рузвельт решительно настоял на варианте высадки крупных сил союзников из Южной Англии через Ла-Манш в Нормандию с целью дальнейшего быстрого продвижения к границам Германии и в итоге — на Берлин. Именно такой вариант сулил наибольший эффект и в военном, и в политическом плане. Он позволял достаточно быстро освободить северные области оккупированной Франции
306


Глава 9. Освобождение Франции
и выйти через Бельгию и Голландию к границам германского рейха. Разумеется, на этом этапе были неизбежны довольно большие потери и живой силы, и боевой техники, зато имелись основания надеяться, что дальше дела пойдут несравненно легче: столкнувшись вплотную с перспективой полного и быстрого разгрома союзниками, наступающими и с востока, и с запада, многие немцы, несомненно, предпочтут сдаться в плен американцам, а не попасть в руки к большевикам. Так оно в конечном итоге и случилось, и по самой Германии англо-американские войска шли почти не встречая сколько-нибудь серьезного сопротивления.
Что касается первого этапа — высадки в Нормандии (ей предстояло стать крупнейшей в истории десантной операцией), — то теперь, в отличие от 1942 года, союзники имели все основания рассчитывать на успех. Германское командование, безусловно, знало о готовящемся десанте противника — такую концентрацию войск и боевой техники невозможно скрыть полностью, как и подготовку немцев к удару по СССР в 1941 году. Однако немецкой разведке так и не удалось выяснить ни точной даты начала вторжения, ни конкретного района, намеченного для высадки ударных соединений. За годы войны английская контрразведка сумела обезвредить на своем небольшом острове практически всех вражеских агентов, имевших доступ к более или менее важной военной информации.
Часть захваченных агентов использовалась англичанами в радиоиграх, они снабжали свое бывшее руководство заведомо ложной информацией. Специальной службой союзных разведок была организована и проведена крупнейшая операция по дезинформации противника, в результате которой немцы долгое время получали противоречивые данные о сроках и направлении удара. В итоге они уверились, что высадка состоится в районе порта Кале (где пролив, отделяющий Англию от континента, сужается примерно до 40 километров). Кроме того, не исключалась отвлекающая — как думали немецкие генералы — операция в Нормандии, призванная облегчить высадку основных сил десанта в Кале. Такую «информацию»
307


Шарль дн Голль
англо-американцы подбросили немцам умышленно, чтобы дать десанту больше возможностей закрепиться на захваченных плацдармах прежде, чем враг обрушит на них всю свою мощь. Искушенные в подобных делах немецкие командующие, их штабы и руководители разведки, накопившие большой опыт по обеспечению внезапности своих ударов еще в 1940-1941 годах, все же попались на эту удочку. Высадка англо-американцев в районе полуострова Котантен и на прилегающих участках побережья Нормандии стала для немцев неожиданностью — со всеми вытекающими отсюда катастрофическими последствиями.
Британские пехотинцы высаживаются на берег на танке »Кромвель» Mk IV на пляже Голд в Нормандии, 7 июня, 1944 год.
308


Глава 9. Освобождение Франции
Высадка союзных войск на одном из пляжей в Нормандии, июнь, 1944 год.
Одним из наиболее значительных для успеха операции факторов стало резкое ухудшение качественного состава немецких войск, несших охрану северного побережья Франции. Немцы все еще располагали здесь крупными силами, в том числе большим числом танковых дивизий вермахта и СС. И все же это были уже «не те» немцы. Огромные потери, понесенные ими за три года жесточайших боев на Восточном фронте, не могли пройти бесследно, а почти все боеспособные резервы, которыми еще располагал рейх, направлялись в первую очередь на восток, где лето обещало быть исключительно «жарким» для немецких армий, лихорадочно пытающихся удержать последние рубежи обороны в России и не допустить прорыва Красной Армии к границам самого рейха. Во Францию, где в ту пору было затишье, направляли второсортные части и соединения (особенно пехотные), сформированные из призывников «последней волны» — пожилых мужчин и совсем зеленых юнцов, а также из тех, кто ранее не подлежал призыву в силу различных хроничес¬
309


Шарль де Голль
ких заболеваний. Эти солдаты в большинстве своем не имели надлежащего боевого опыта, да и моральный дух в немецких войсках был совсем не тот, что в период победоносного блицкрига против Франции в 1940 году. Постоянные поражения на востоке, растущая активность Сопротивления в оккупированных странах, в том числе и во Франции, вселяли в них неуверенность, способствовали возникновению и нарастанию панических и пораженческих настроений.
Немалую часть войск во Франции составляли так называемые «восточные подразделения» (батальоны и «легионы»), сколоченные из бывших военнопленных и жителей оккупированных стран, пошедших на службу к немцам вынужденно, ради того, чтобы не умереть с голоду. Там были части и подразделения, сформированные из поляков, грузин, украинцев, русских, казахов, которым немцы не могли доверять на Восточном фронте, где им пришлось бы сражаться против своих земляков, а потому послали их охранять французское побережье либо участвовать в карательных экспедициях против партизан-маки. Понятно, что бойцы таких «восточных подразделений» меньше всего горели желанием погибнуть за Великую Германию и ее фюрера. Их главной заботой было спасти свою шкуру и побыстрее сдаться американцам, англичанам или канадцам, чтобы не попасть в руки большевиков. Оказавшись лицом к лицу с англо-американскими войсками, солдаты таких подразделений нередко просто убивали своих командиров-немцев и выходили из окопов с поднятыми руками. Почти все части, составленные из украинцев и казахов, находившиеся в южной половине Франции для борьбы с партизанами, успели перед сдачей в плен еще повоевать на стороне Сопротивления и тем частично загладить свою службу гитлеровцам.
Наконец, вооружение солдат подавляющего большинства пехотных дивизий и «восточных подразделений» оставляло желать много лучшего. Потери оружия и техники на востоке были огромными, туда же шла львиная доля выпускаемого немецкими заводами нового вооружения и снаряжения, а уровень производства неуклонно снижался на фоне рас¬
310


Глава 9. Освобождение Франции
тущих потребностей. Многие заводы серьезно пострадали от массированных бомбежек англо-американской авиацией, часть из них пришлось перевести в подземные цеха, а такое «переселение» неизбежно вызывало временное падение производства — как раз тогда, когда оружия и боеприпасов в ряде соединений отчаянно не хватало. Да и большинство немецких рабочих уже было призвано на фронт, занявшие же их места «восточные рабочие» из числа военнопленных и насильно угнанных жителей оккупированных стран не имели ни достаточной квалификации, ни особого желания работать на врага. Гестапо постоянно вскрывало факты саботажа и диверсий на военных предприятиях, жестоко карало не только виновных, но и просто подозрительных, однако количество бракованных бомб, снарядов, мин и прочего вооружения, боеприпасов и снаряжения, попадавшего во фронтовые части, не уменьшалось, а напротив, росло чуть ли не с каждым месяцем. У немецких пехотных дивизий, состоявших порой из полуинвалидов, вооруженных старыми винтовками и небольшим количеством пушек малых калибров и пулеметов, не было в этом отношении шансов выстоять против насыщенных техникой и щедро снабженных боеприпасами английских, канадских и особенно американских соединений. Как раз этим пехотным дивизиям, дислоцированным на побережье Нормандии, пришлось принять на себя удар первого эшелона десанта.
В отличие от пехоты, танковые войска немцев на Западе еще сохраняли и силу, и боевой дух. В их числе был танковый корпус СС, отборные соединения которого, потрепанные в сражении на Курской дуге и в боях за Днепр, высшее командование отвело во Францию на отдых. У них на вооружении имелись и новейшие танки «Тигр», броню которых не могли пробить снаряды английских и американских танковых пушек, имевших недостаточно крупный калибр. (Русские к тому времени уже переоснастили свои знаменитые Т-34 более мощными пушками, способными бороться и с «Тиграми», но это новшество как-то прошло мимо внимания американского военного командования).
311


Шарль де Голль
Конечно, для танковых войск вермахта и СС затянувшийся «блицкриг» на востоке не прошел бесследно. В затяжной войне решающую роль начинает играть экономика, а в этом отношении Германия все больше уступала своим противникам. Рейхсминистр вооружений Шпеер позднее (после отсидки в тюрьме для военных преступников Шпандау) вспоминал о беседе с Гитлером, состоявшейся примерно в то время, в августе 1944 года. Фюрер поинтересовался у него точным количеством танков, которые выпускала промышленность Германии и оккупированных ею стран (Франции, Голландии, Бельгии, Чехии, Польши, а теперь и Северной Италии). Шпеер назвал цифру: 400 машин в месяц. «А русские?» — спросил фюрер. «600», — последовал грустный ответ министра. Гитлер бушевал и, если верить Шпееру, едва не ударил своего министра вооружений. Но они оба тогда не знали всей правды. Рассекреченные много лет спустя документы показали, что русские в то время выпускали на своих заводах, эвакуированных на Урал и в Сибирь, до 1 000 танков ежеме-
Рсмпнт танка Т-34.
312


Глава 9. Освобождение Франции
сячно. Да и заводы в Англии, США, Канаде тоже работали на полную мощность! Соотношение сил — ив живой силе, и особенно в технике — катастрофически менялось для Германии в пользу ее противников.
Ремесленники одного из училищ, изготавливают мины для фронта.
Впрочем, в самый момент высадки союзников в Нормандии решающую роль могло сыграть не общее соотношение экономических потенциалов, а один короткий и мощный удар собранных в кулак 10-11 танковых и моторизованных дивизий. Такой удар с ходу мог опрокинуть в море только что высадившиеся и еще не успевшие как следует закрепиться на прибрежном плацдарме американские, британские и канадские соединения со всем их богатым арсеналом вооружений. Но немцы, во-первых, слишком промедлили с вводом этих дивизий в бой — берегли их в ожидании «главного удара» противника в районе Кале, — а во-вторых, преимущества прославленных танковых и моторизованных дивизий были во многом сведены на нет полным господством в воздухе авиации США и Англии. От некогда непобедимых люфтваффе, с успехом уничтожавших танки и артиллерию
313


Шарль де Голль
противника на марше и на поле боя, безнаказанно превращавших в руины десятки и сотни городов Испании и Польши, Югославии и Англии, СССР и Греции, остались лишь бледная тень и ностальгические воспоминания о минувшем. В битвах за Москву и Ленинград, Сталинград и Орел, в небе над Северным Кавказом и Украиной, в бесчисленных боях менее известных сражений той войны, на аэродромах Восточного фронта они потеряли многие тысячи машин — бомбардировщиков, истребителей, транспортных и разведывательных самолетов — и тысячи опытных летчиков, среди которых были настоящие воздушные асы. Многие сотни бомбардировщиков нашли свой конец над Англией в период активных бомбовых налетов на эту страну. Окончательный удар по истребительной авиации немцев нанесли упорные массированные бомбардировки англо-американцами городов и промышленных центров Германии. Истребители сопровождения вступали в жестокие ночные схватки с немецкими асами, а бомбардировщики неизменно избирали одними из главных целей авиационные заводы и нефтехимические предприятия Германии, производившие топливо для различных видов боевой техники.
В итоге немцы в Нормандии летом 1944 года оказались в таком положении, которое можно во многом сравнить с положением Красной Армии летом 1941: как ни старались они остановить англо-американское вторжение, как ни изо- щялись штабы в разработке операций, призванных спасти положение, войска были фактически беззащитны перед ударами с воздуха. Авиация противника полностью захватила небо над Нормандией, самолеты люфтваффе почти не появлялись там, а немногие появлявшиеся быстро уничтожались истребителями Королевских ВВС. Когда танковые дивизии стали, наконец, выдвигаться из оперативного тыла на передовую, то в пути они теряли до половины своих танков, и в бой вступали уже в неполном составе и с сильно подорванным духом. Американские и английские истребители за неимением противника в воздухе охотились на колонны машин и одиночные штабные автомобили на всех дорогах
314


Глава 9. Освобождение Франции
Северной Франции, порой в глубоком немецком тылу. Жертвами этой охоты стали не только тысячи танкистов, пехотинцев и артиллеристов, но и множество штабных офицеров, несколько генералов и даже один фельдмаршал — Эрвин Роммель (он получил тяжелое ранение в результате обстрела его машины на дороге самолетом Королевских ВВС). Снабжение войск на передовой стало почти неразрешимой проблемой. В таких условиях удерживать оборону было уже фактически невозможно, и немецкие войска начали откатываться назад, к границам рейха, тогда как противник высаживал во Франции все новые и новые дивизии многочисленных экспедиционных сил.
Конечно, очевидным это вопиющее неравенство в соотношении сил стало уже после начала вторжения, когда обе стороны как бы «раскрыли карты», но предвидеть такое развитие событий в общих чертах можно было и в ходе планирования высадки. Американской и английской разведке удалось собрать достаточно полные и даже подробные данные о силах немцев, их дислокации, вооружении, морально- политическом состоянии — здесь большая заслуга различных групп Сопротивления, так или иначе снабжавших союзников информацией своих бойцов и агентов на железных дорогах, вблизи мест дислокации крупных гарнизонов оккупантов, лиц из числа обслуживающего персонала и так далее. Часть разведывательной информации попадала непосредственно к англичанам — за связи с Сопротивлением в странах Западной Европы отвечали именно они, — но немало сведений поставляла союзникам спецслужба де Голля. Ведь с 1943 года на нее замыкались вопросы координации французского Сопротивления, а в успехе союзного десанта были заинтересованы все французские патриоты, независимо от разногласий по вопросам будущего социально-политического устройства страны.
Однако эти разногласия очень заботили президента США и премьер-министра Великобритании. Важным вопросом для руководства США оставалось установление контроля над освобожденной Францией. Рузвельт не хуже своих коллег из
315


Шарль де Голль
других стран антигитлеровской коалиции знал, кто в действительности направляет движение Сопротивления, и не меньше де Голля опасался, что коммунисты могут установить свой контроль над значительными территориями во Франции, а затем и победить на выборах, когда придет время восстанавливать нормальный порядок управления страной. Францию, как и Италию, необходимо было взять под надежный контроль. Поскольку войска, готовые к высадке в Нормандии, предполагалось затем без задержки двинуть к германской границе, для освобождения южных районов Франции была подготовлена отдельная операция (первоначальное кодовое наименование — «Наковальня», затем замененное на «Драгун»). Давление же на немцев в Южной Франции должно было побудить их к ослаблению сопротивления союзникам в Италии, поскольку часть войск оттуда немцам пришлось бы перебросить на новый фронт, да и многие удобные коммуникации через Южную Францию оказались бы перерезаны. В итоге англо-американские войска стали бы фактическими хозяевами как в Италии, так и во Франции.
На этом оптимистическом фоне единственной помехой выглядел генерал де Голль со своим ФКНО. Он, конечно, тревожил президента США куда меньше, чем перспектива захвата власти во Франции вождем коммунистов Морисом Торезом, однако ярый национализм генерала, уже набравшего определенную популярность и располагавшего пусть и небольшими, но вполне боеспособными воинскими частями, не мог не тревожить Рузвельта. Позиция де Голля была способна существенно осложнить установление американцами безраздельного господства в освобожденной стране с развитой экономикой и многочисленными колониями по всему Земному шару. А более подходящую кандидатуру американцы так и не сумели поставить во главе ФКНО.
Тем не менее, все эти тревоги имели явно второстепенное значение: как говорят русские, нет смысла делить шкуру не убитого медведя. Сперва надо было сломить сопротивление немцев, разгромить их войска в Северной Франции, а уж потом позаботиться об установлении во Франции надежной
316


Глава 9. Освобождение Франции
власти, которая устроит союзников — в первую очередь американцев.
С весны 1944 года в южных районах Англии стали накапливаться американские и канадские войска. Сами англичане подтянули свежие резервы, а также боевые части, уже понюхавшие пороху в боях против «Африканского корпуса» Роммеля. Верховное командование всеми войсками союзников на Европейском театре войны было возложено на американского генерала Д. Эйзенхауэра, который хорошо проявил себя во время операций по высадке в Северной Африке и в Италии. (Черчилль настаивал на кандидатуре начальника Имперского генерального штаба фельдмаршала Алана Брука, которому уже неосмотрительно обещал этот пост, но Рузвельт быстро и доходчиво разъяснил британскому премьеру, кто играет первую скрипку в их союзе). Эйзенхауэр проинспектировал вверенные ему соединения и пришел в ужас: американские солдаты в подавляющем большинстве совершенно не были обучены элементарным правилам боя. Даже в обращении с оружием не было надлежащей уверенности. Весь май месяц ушел на ускоренное обучение новобранцев, чтобы они смогли хоть как-то уцелеть в предстоявшей трудной десантной операции.
Войска ФКНО принимали активное участие в подготовке операции (не будучи при этом посвящены в ее детали и намеченные сроки проведения) и в ходе последовавших затем боев. Де Голль подтянул все силы, какие мог высвободить (некоторые его части вынужденно оставались в Сирии и в африканских колониях). В десантной операции участвовали французские корабли, французские летчики на английских боевых машинах, а главное — сухопутные войска, в том числе ставшая вскоре знаменитой 2-я танковая дивизия под командованием Леклерка, которому де Голль уже присвоил генеральское звание. Несмотря на весь скепсис
Дуайт Дэвид Эйзенхауэр.
317


Шарль де Голль
Рузвельта по отношению к главе ОКНО, обойтись без французов при освобождении Франции не представлялось возможным. Операция требовала сосредоточения максимальных военных сил, но главное — непосредственное участие в боях французских воинских соединений обеспечивало англо-американцам благожелательное отношение местного населения, и следовательно, помогало добыть важные разведывательные сведения, отчасти решало проблемы продовольственного снабжения Союзных экспедиционных сил (СЭС), позволяло активнее задействовать потенциал групп Сопротивления (перед самым вторжением и в первые дни после него они провели целую серию диверсий против немецких гарнизонов, их коммуникаций и линий связи).
Американцы изобрели необычный способ передвижения по Южной Франции, джип, переоборудованный для движения по железнодорожным путям, лето, 1944 год.
Операция «Оверлорд», прочно вошедшая во все учебники, во множество специальных научных исследований
318


Глава 9. Освобождение Франции
и популярных книг, началась, как известно теперь всем и каждому, 6 июня 1944 года. А через два с небольшим месяца, 15 августа, был дан сигнал к началу операции «Драгун». Первоначально удар немцам в Южной Франции собирались нанести раньше, в мае, дабы отвлечь их от главного десанта в Нормандии. Промедление было связано с рядом обстоятельств, в том числе с неготовностью многих частей и соединений. Внес свою лепту, как всегда, и Уинстон Черчилль. Британский премьер до последнего не расставался с надеждой повернуть силы союзников на Балканы, обеспечить английский контроль в этом важном для него регионе, а главное — попытаться преградить Красной Армии путь в Европу. (Несколько позднее, когда Красная Армия вступит в Болгарию и двинется на столицу Югославии Белград, он все же предпримет самостоятельное вторжение в уже очищенную от оккупантов Грецию, чтобы в буквальном смысле разгромить тамошние партизанские силы, изгнавшие немцев, и снова посадить на трон «своего человека» — короля Георга II. Албанию же русские успеют занять раньше англичан). Но в отношении совместного продвижения союзников на Балканы ему на этот раз решительно возразил генерал Эйзенхауэр: в военном отношении «балканский вариант» представлялся Верховному командующему союзников в Европе бессмысленной авантюрой, а в политическом плане он имел твердые и ясные указания президента США. Черчилль снова был вынужден уступить давлению старшего партнера, но британские войска почти не приняли участия в «Драгуне» — главными там были американцы при активном содействии войск де Голля, без которых опять-таки операция потребовала бы больше времени и больших жертв со стороны американцев. Для этой операции де Голль смог использовать войска из Северной Африки, оказавшейся после отставки Жиро под полным контролем единственного главы ФКНО.
Наступление союзников на обоих фронтах во Франции развивались довольно успешно. После некоторой заминки в Нормандии (англичане заканчивали пятый год войны и уже морально устали воевать, хотя в настоящих боях дове-
319


Шарль де Голль
Французские и американские солдаты сравнивают свое оружие, Южная Франция, 1944 год.
лось побывать далеко не всем, а американцы воевать только учились, к тому же поначалу у них и желания такого не было) союзники стали все увереннее продвигаться вперед — сказывались и постоянная поддержка авиации, и прибытие на фронт все новых танковых и механизированных соединений и артиллерийских частей, да и первые победы в наземных боях, и немало захваченных пленных с каждым днем придавали им уверенности в своих силах и помогали командирам пробудить в подчиненных боевой дух. Местное население встречало их доброжелательно, особенно канадцев из Квебека, для которых родным языком является французский, а уж французских солдат и офицеров носили, что называется, на руках. Бои с немцами имели, однако, весьма ожесточенный характер, и потери союзников были немалыми, но в силу явного превосходства противника в технике и вооружении немцы вынуждены были понемногу отступать. Они в полной мере ощутили непривычную нехватку боеприпасов и топлива,
320


Глава 9. Освобождение Франции
не могли восполнить потери в живой силе и боевой технике. На Восточном фронте разыгралась грандиозная битва за Белоруссию, и фюрер не мог послать во Францию значительные подкрепления. Теперь немцы уже только огрызались (порой весьма болезненно для англо-американцев), не мечтая о том, чтобы сбросить противника в море, как то было в первые дни битвы за Нормандию. И теперь на первый план для руководства союзников снова выступали заботы чисто политические, связанные с борьбой за послевоенный контроль над освобожденными территориями.
Американские военные медики пытаются установить контакт с местным населением в Орлеане с помощью словаря, 1944 год.
Вспомним, что юридически положение де Голля и его ФКНО было все еще весьма неопределенным. Если политики Польши и Чехословакии, Норвегии и Голландии, ряда других захваченных немцами стран считались законными правительствами в изгнании, то де Голля англичане в свое время предупредили: его они не рассматривают в качестве законного главы государства, а потому и не аккредитуют при нем
321


Шарль де Гол ль
своего дипломатического представителя. СССР и США перевели в Лондон своих бывших послов при режиме Виши, однако Рузвельт, несмотря на такой шаг (явно продиктованный требованиями момента, когда США оказались в состоянии войны с Германией и ее сателлитами), не соглашался считать де Голля законным главой французского правительства. Он упорно отказывался от личной встречи с председателем ФКНО, а после соответствующего обращения Черчилля согласился, но с условием, что француз сам попросит американского президента о такой встрече. Направить ему приглашение от имени Белого дома значило признать генерала главой законного правительства Франции, а именно этого президент США всемерно избегал, и отнюдь не случайно — такое признание нарушило бы далеко идущие расчеты американской политики в Европе.
Вторжение в Нормандию началось, союзные войска успешно продвигались в глубь французской территории, в освобожденных ими городах и департаментах ликвидировалась назначенная немцами оккупационная администрация. Эти события естественным образом остро поставили вопрос о власти в стране. Северная часть Франции подвергалась оккупации более четырех лет, южная — без малого два года, и даже правительство Виши, послушное воле фюрера, было уже давно превращено немцами в чисто декоративную структуру. Поэтому всю пирамиду власти во Франции предстояло восстанавливать заново, да еще с учетом фактического краха Третьей Республики. Взявшимся за это политическим деятелям работы должно было хватить надолго.
Де Голль хорошо видел и знал все эти проблемы в таких деталях, которые мало заботили его союзников. Он не был посвящен ими в подготовку операции «Оверлорд», но мог делать выводы из данных своей разведки и из тех задач, которые ставились командованием союзников перед французским Сопротивлением. Для опытного военного сомнений быть не могло: приближался час освобождения Франции крупными силами союзных войск. А это требовало от него, де Голля, срочных мероприятий по обеспечению
322


Глава 9. Освобождение Франции
твердой национальной власти во Франции. В конце апреля он переименовал ФКНО во Временное правительство Французской Республики.
Исходя из объективно сложившейся обстановки, Черчилль в письме к Рузвельту осторожно предложил признать ФКНО во главе с де Голлем в качестве французского Временного правительства. Разумеется, при этом предполагалось, что после Победы (которая теперь уже была не за горами) будут проведены всеобщие и местные выборы, и Временное правительство передаст власть лидерам политических партий, набравших наибольшее число мандатов в Национальном собрании. Те и сформируют уже постоянное правительство страны, заложат основы новой, Четвертой Республики. Рузвельт ответил главе Военного кабинета Великобритании пространным письмом, в котором подчеркивал свою глубокую приверженность принципам демократии. Суть этих высокопарных рассуждений сводилась к следующему: «В настоящее время я не могу признать какое-либо правительство во Франции, пока французский народ не получил возможности свободно избрать себе таковое».
Если перевести это высказывание на простой, не дипломатический, язык, то Рузвельт исходил из того, что во Франции нет своего правительства, и не будет впредь до всеобщих свободных и демократических выборов. А такие выборы за один день не подготовишь. Пока идут бои, ни о каких выборах речь идти не может. Только после Победы над Германией можно будет заняться этим вопросом практически. А кто будет управлять страной до тех пор? Ответ напрашивался сам собой: раз нет французского правительства, то Францией до выборов предстоит управлять Союзной военной администрации оккупированных территорий (английская аббревиатура —AMGOT, АМГОТ), в которой решающее слово принадлежало, как и в военном командовании, американцам. Иными словами, Ф. Рузвельт собирался не меньше года править Францией через своих генералов и их «политических советников», прибрать к своим рукам, по возможности, контроль над важнейшими отраслями экономики
323


Шарль де Гол ль
и подготовить выборы таким образом, чтобы обеспечить победу на них нужным ему политикам, готовым очень внимательно прислушиваться к мнению Вашингтона.
Даже Черчилля такой поворот событий не слишком устраивал: мы уже говорили, что полностью самостоятельная и не всегда предсказуемая Франция больше отвечала бы английским интересам, нежели Франция, во всем идущая на поводу у США. А участие в АМГОТ британских представителей не вызывало у английского премьер-министра никаких иллюзий — он прекрасно знал, насколько сильно зависит его страна от американской военной и финансовой помощи, помнил о долгах, а значит отдавал себе отчет в том, что принятие всех серьезных решений в органах АМГОТ будет принадлежать только американцам.
Но если это не слишком устраивало Черчилля, то для де Голля вариант, на котором настаивал Рузвельт, был категорически неприемлемым. Во-первых, вся деятельность созданной им организации патриотов была направлена вот уже четыре года на борьбу против иностранной власти, за возрождение свободной и независимой Франции. Во-вторых, даже само название АМГОТ было оскорбительным для де Голля — он сражался отнюдь не за то, чтобы его страна превратилась снова в «оккупированную территорию». В-третьих, уже сугубо практически, его не прельщала перспектива установления во Франции власти правительства, целиком зависимого от благосклонности США. Нет, он понимал, конечно, что США играют ведущую роль в освобождении Западной Европы и что их войска по необходимости задержатся здесь на известное время после окончания военных действий. Присутствие же американских войск само по себе вынудит любого руководителя считаться с американскими интересами и избегать прямых столкновений с правительством США. Кроме того, предстояло восстановление страны, пострадавшей (пусть и далеко не в такой степени, как страны Восточной Европы) от боевых действий и длительной оккупации. Это потребует займов и кредитов, которые можно получить прежде всего от США, а отсюда вытекает определенная
324


Глава 9. Освобождение Франции
финансовая зависимость, тоже ощутимо влияющая на политический курс правительства. Тем не менее, в этих вопросах были возможны компромиссы, был возможен разумный подход, учитывающий американские интересы, но и не затрагивающий жизненно важные интересы Франции. Иными словами, де Голль намеревался, возглавив Францию, проводить такую политику, которая не шла бы вразрез с главными принципами политики союзников, но обеспечивала бы его стране самостоятельность и в решении ее внутренних проблем, и в проведении на международной арене курса, отвечающего коренным интересам самих французов.
Рузвельт открыто выступал против де Голля как главы нового правительства Франции, поддержка французского «протеже» со стороны Черчилля была робкой и непоследовательной — тот опасался слишком явно противоречить своему американскому благодетелю. Как раз в начале битвы за Нормандию, в ходе очередной стычки с де Голлем, Черчилль бросил ему в порыве раздражения:
— Поймите, всякий раз, когда мне придется выбирать между вами и президентом Рузвельтом, я неизменно буду выбирать Рузвельта!
И де Голль, как обычно, стал действовать по своему разумению — следуя, между прочим, одному из известных афоризмов самого Черчилля: «Если благоприятной ситуации нет, ее нужно создать».
Затяжка союзников с открытием Второго фронта в этом отношении сыграла на руку де Голлю: он успел наладить связи с Движением Сопротивления, создал внутри Франции свои опорные группы, подобрал достаточно авторитетных и деятельных людей, способных в подходящий момент возглавить местные органы власти — от имени ФКНО. Пришло время пустить в ход это оружие политической борьбы.
Как бы ни относились к де Голлю союзники, особенно американцы, обойтись без французов при освобождении Франции, где бои с германскими войсками обещали быть жестокими и кровопролитными, было совершенно невозможно. Движение Сопротивления могло оказать ценнейшую по¬
325


Шарль де Гол ль
мощь, да и содействие местных гражданских властей было исключительно важным для Экспедиционных сил союзников, насчитывавших несколько миллионов солдат и офицеров. Кроме того, важную в политическом отношении роль призвано было сыграть участие в боях на французской земле французских воинских соединений, особенно на Юге Франции, где американцы оказались фактически лишены помощи своих британских союзников. В итоге американцы, как и англичане, были поставлены перед необходимостью найти общий язык с де Голлем, ибо альтернативы ему не имелось. Второго июня 1944 года, за три дня до начала операции «Оверлорд» (первоначально высадка намечалась на 5 июня), Черчилль срочно пригласил де Голля, который тогда находился в Северной Африке, в Лондон и прислал за ним свой личный самолет. Четвертого июня, накануне высадки, де Голль встретился с премьер-министром Великобритании, который наконец-то уведомил его о планах союзников. Но главная цель Черчилля заключалась в другом. Он познакомил де Голля с подготовленным выступлением по радио генерала Эйзенхауэра, который должен в момент начала высадки обратиться к французскому народу и потребовать безоговорочно подчиняться всем приказам и распоряжениям союзного военного командования, оказывать все возможное содействие союзным войскам. Верховный командующий союзников призывал французский народ соблюдать спокойствие. Это воззвание было отпечатано большим тиражом, его должны были разбросать с самолетов над страной после начала вторжения. Черчилль потребовал и от де Голля так же подчиняться военному командованию Союзных экспедиционных сил и не проявлять никакой инициативы. На это генерал пойти не мог: за требованиями английского премьера маячила перспектива установления Союзной военной администрации оккупированных территорий — уже упоминавшейся АМГОТ.
В очередной раз произошла перебранка между «главой всех свободных французов» и главой Военного кабинета Великобритании.
326


Глава 9. Освобождение Франции
— Я уже предвижу, как генерал Эйзенхауэр — при вашем содействии — объявит, что берет власть над Францией в свои руки! — возмутился глава ОКНО.
Де Голль бушевал долго, но своего добился: он выступил по Би-Би-Си со своей собственной речью, обращенной к соотечественникам. Верховный командующий Союзных экспедиционных сил имел полное право обратиться к жителям страны, освобождать которую от немецких захватчиков шли его войска, но в первую очередь обратиться к французам надлежало главе Французского комитета национального освобождения, уже именовавшего себя Временным правительством Республики. Речь шла не о новой оккупации Франции чужеземными войсками, а о ее освобождении от ига гитлеровских оккупантов, и французы должны были услышать обращенное к ним слово своего национального лидера. Де Голль призывал французов не к «соблюдению спокойствия», а к тому, чтобы «решительно разить врага». Он призывал соотечественников подчиняться только распоряжениям Временного правительства Французской Республики, хотя полностью отдавал себе отчет в том, что они так или иначе вынуждены будут выполнять в первую очередь требования военного командования союзников. Он особо подчеркнул участие французских национальных сил в совместной операции союзников, отметил важную роль участников Движения Сопротивления в освобождении своей страны. Важно было с самого начала расставить акценты: Франция не станет терпеть иностранное управление, ею будет руководить национальное правительство. И союзникам приходилось поневоле считаться с этой позицией: перспективы прихода к власти во Франции левых их не устраивали.
Седьмого июня, на следующий день после начала вторжения, когда стало понятно, что первый этап высадки прошел успешно, и теперь предстоят крупные сражения за изгнание немцев с территории Франции, правительства почти всех стран-союзниц по антигитлеровской коалиции (кроме США) признали ФКНО уже в качестве Временного правительства Франции. Военные интересы настоятельно требо¬
327


Шарль де Голль
вали обеспечить единство всех участников операции, равно как и обезопасить свои тылы, что было бы вряд ли возможно, если бы среди французов вспыхнула открытая борьба за власть. Признавать де Голля не хотелось, но вакуум власти грозил серьезными опасностями. Кроме того, американцы опасались влияния коммунистов, единственным противовесом которым в тех условиях мог служить только де Голль. И все же американцы тянули время, выжидая развития событий и на фронте, и в самом французском обществе.
Сам генерал, однако, был далек от того, чтобы почивать на лаврах признания. Он был уже опытным политиком, хорошо изучил за несколько трудных лет войны своих союзников и на Востоке, и на Западе. А потому понимал, что формальное признание мало что даст ему, если он упустит из своих рук Движение Сопротивления, потеряет контакт с французскими воинскими формированиями в составе Союзных экспедиционных сил, а главное — не сумеет обеспечить массовую базу власти своего новорожденного и еще такого непрочного Временного правительства. Большинству рядовых французов генерал де Голль — будущий символ освобождения — пока еще был почти не известен. Период радиообращений закончился, теперь положение требовало срочных практических мер со стороны нового главы правительства.
В первые же дни после высадки союзников на побережье де Голль своей властью стал назначать префектов департаментов и мэров городов — по мере освобождения этих территорий от гитлеровцев. Делалось это по системе оповещения подчиненных непосредственно ему групп Сопротивления, заинтересованные лица были предупреждены о своих обязанностях заранее, так что американцы с англичанами не имели возможности вмешаться в этот процесс. Непосредственно на местах кандидатуры голлистов не встречали явного противодействия: если кто и был недоволен, то всем политическим силам на этом уровне хватило здравого смысла и национальной гордости, чтобы не устраивать свар на глазах входящих в тот или иной город союзников и не провоцировать вмешательство иностранцев во внутриполитические дела Франции.
328


Глава 9. Освобождение Франции
Когда войска освободителей овладевали тем или иным населенным пунктом, их уже приветствовали новые, не связанные с оккупантами, представители французских властей, пользовавшиеся несомненной поддержкой местного населения. Так де Голль сумел начать формирование местной инфраструктуры своего «частично признанного» правительства и не дал союзникам повода установить где бы то ни было свою военную администрацию. Заодно он опередил возможных французских конкурентов, которые хотели бы взять власть на местах в свои руки.
Андре Дьетельм проходит по улицам освобожденного Марселя в августе 1944 года. За ним следуют генерал Латр де Тассиньи (в военной униформе, повернув голову к строю солдат), Эммануэль д'Астье де ла Вижери, справа на фото, и генерал де Монсабер, в середине фото в кепи и униформе. Все они войдут в состав послевоенного правительства де Голля.
Правда, президент Рузвельт был хорошо информирован и заранее предвидел возможность такого развития собы¬
329


Шарль де Гол ль
тий. Президент США не спешил с формальным признанием Временного правительства де Голля и довольно последовательно проводил свою линию в отношении Франции. Поэтому он сразу же дал указание генералу Эйзенхауэру и через него — американским командующим группами армий, армиями и нижестоящим командирам соединений: не вступать ни в какие контакты с назначенными де Голлем местными властями, делать вид, будто тех и не существует. Однако это указание президента оказалось невыполнимым, ибо оно противоречило насущным потребностям войск. Те нуждались в сотрудничестве с местными властями: частично через них решались вопросы снабжения союзных войск; иногда они предоставляли транспорт; периодически частям союзников требовались проводники, хорошо знающие местность. Но еще более тесным было сотрудничество в решении многочисленных местных проблем, без чего союзники никак не могли рассчитывать на доброжелательность рядовых французов. Так, местные власти открывали дополнительные больничные центры для множества мирных жителей, пострадавших в ходе боевых действий (зачастую от бомбежек и обстрелов силами союзников). Требовались экстренные санитарные мероприятия, чтобы не допустить возникновения эпидемий, которые могли угрожать и самим войскам, тесно соприкасавшимся с населением. Это подразумевало меры по восстановлению разрушенных сетей водоснабжения, канализации, иной коммунальной инфраструктуры. В целом ряде случаев города приходилось брать ожесточенным штурмом. При этом союзные войска подвергали такие узлы сопротивления многократным бомбардировкам с воздуха и массированным артобстрелам, причинившим тяжелые разрушения. Образовавшиеся на улицах завалы необходимо было быстро разбирать, потому что они мешали продвижению войсковых колонн, боевой техники и грузового автотранспорта, снабжавшего воинские части всем необходимым. Затем предстояли обширные восстановительные работы — пока еще стояло лето, но бездомных людей оказалось очень много, а до холодов оставалось два-три месяца, не больше.
330


Глава 9. Освобождение Франции
Генерал Дуайт Эйзенхауэр в джипе в американском секторе во время операции по освобождению Нижней Нормандии летом
1944 года.
Войска не могли решать все эти проблемы, но решать их было совершенно необходимо — и ради предотвращения массовых заболеваний, и ради поддержания добрых отношений с мирными жителями. В последнем американское командование было заинтересовано не столько из абстрактного гуманизма, сколько из тех же политических соображений. Все помнили о предстоящих в недалеком будущем выборах, и тут уж они сами были заинтересованы в том, чтобы французские избиратели прислушались к «неофициальному» мнению союзников-освободителей, а не встречали в штыки любую подходящую для заокеанских друзей кандидатуру. Нельзя не отметить, что американским войскам были специально даны — и доведены до каждого солдата — строжайшие указания никоим образом не задевать болезненную национальную гордость французов. Попытка же насильственным путем
331


Шарль де Голль
заменить местные французские органы власти военной администрацией союзников могла привести к нешуточным конфликтам, от которых проиграли бы в итоге сами союзники. Некоторую поддержку местные органы власти сразу же получили от британских и канадских командующих, которые не имели указаний игнорировать созданные ОКНО местные руководящие органы. Американским генералам волей- неволей пришлось пойти по стопам своих коллег. Иными словами, идея попросту «не замечать» эти власти провалилась как не отвечающая реальной обстановке.
Зато англо-американцам удалось распространить на освобождаемых территориях отпечатанные в США денежные знаки, призванные обслуживать потребности денежного обращения до вступления в должность нового законного правительства Франции, которое будет полномочно выпускать национальную валюту — франки. У де Голля этот шаг союзников вызвал резкое неприятие как очередное покушение на суверенитет Франции, но помешать им в данном слу-
Генерал Шарль де Голль обращается к жителям Байево время своего визита, 14 июня, 1944 год.
332


Глава 9. Освобождение Франции
чае он не мог. Немецкие оккупационные марки однозначно утратили покупательную способность на освобожденных территориях, а выпускать собственные денежные знаки генерал пока не имел ни юридической, ни фактической возможности. Сколь бы презрительно он ни относился к этим «фальшивым бумажкам», напечатанным союзниками, сами французы охотно брали новые денежные знаки — каждому надо было что-то покупать и продавать.
Де Голлю, между тем, нельзя было сидеть сложа руки. Руководителей то он назначил (и то лишь на уровне департаментов и крупных городов, пока еще не районов, и мелких населенных пунктов), но массы рядовых французов — завтрашних избирателей — его совсем не знали. Кое-кто слышал, конечно, хотя бы некоторые из его ежедневных выступлений по Би-Би-Си, однако в условиях оккупации таких «просвещенных» людей насчитывалось не слишком много. Тот сегмент движения Сопротивления, который поддерживал непосредственно де Голля, тоже был очень узок, а условия подполья не предполагали широкой известности входивших в него активистов. Иными словами, генералу требовалось потрудиться едва ли не больше, чем американцам, чтобы завоевать популярность и уважение в собственной стране. И он, как обычно, устремился в самую гущу событий. Так де Голль поступал неизменно и на поле боя, и в жарких политических баталиях.
Несколько дней спустя после начала высадки, когда были освобождены первые городки и села Нормандии, он добился у Черчилля согласия на свою поездку в эти первые островки свободной — уже без всяких кавычек — Франции.
Да, как ни покажется на первый взгляд парадоксальным, «глава всех свободных французов» (уже считавшийся даже главой правительства) не имел фактической возможности попасть на родину без согласия и помощи английского премьера. Нормандия в те дни являлась зоной боевых действий, а французские воинские части присутствовали там скорее символически — слишком мало их было по сравнению с огромными военными контингентами США, Англии
333


Шарль де Голль
Генерал Шарль де Голль, глава Временного правительства Франции, обращается к жителям Шербура с балкона городской администрации во время своего визита, 20 августа, 1944 год.
и даже Канады. Де Голль уже довольно давно, с момента переезда в Лондон, взял на себя функции не военного, а политического руководителя, то есть гражданского лица — следовательно, для въезда в зону боевых действий ему требовалось разрешение американского или английского командования. Разумеется, глава Временного правительства считал ниже своего достоинства обращаться к кому-то из командующих армиями, да и те все равно согласовали бы такой деликатный вопрос со своим государственным руководством. Логично было бы обратиться к генералу Эйзенхауэру, но Верховному командующему войсками союзников в
334


Глава 9. Освобождение Франции
Европе предусмотрительный президент Рузвельт еще накануне начала операции «Оверлорд» разрешил иметь дело среди французов только с генералом Пьером Кенигом. Того де Голль официально поставил во главе сил французского Сопротивления (французы называли их Forces Françaises de ГInterieur, FFI, то есть Внутренними французскими войсками, сокращенно ВФВ). Но при этом Эйзенхауэру было приказано не посвящать Кенига в детали операции вторжения, поскольку тому придется докладывать о них своему начальству, то есть де Голлю. Такая двойственность создавала «неловкую ситуацию», и Эйзенхауэр в очередном донесении в Вашингтон честно отмечал: «Генерал Кениг ясно понимает, что от него скрывают даже самые общие сведения о предстоящих операциях, хотя в них задействованы французские военные корабли, самолеты и парашютно-десантные части, а кроме того, большие надежды возлагаются на помощь французского Сопротивления».
Генерал Шарль де Голль и генерал Мари-Пьер Кениг (слева).
335


Шарль де Голль
В результате де Голлю не к кому было обратиться за содействием в поездке на родину, кроме главы британского Военного кабинета — только тот мог взять на себя ответственность за такой шаг и приказать своим генералам не препятствовать передвижениям де Голля в Нормандии, даже оказывать ему посильную помощь. Черчилль, исходя из собственных соображений и расчетов, согласие дал, но категорически потребовал, во-первых, чтобы поездка генерала была недолгой, чисто символической — одни сутки, и хватит; во-вторых, чтобы де Голль нигде не выступал с публичными речами. В данном случае английский премьер поступал вразрез с линией Рузвельта, но все же не хотел давать американскому президенту веский повод для гнева. Де Голль же по-своему использовал согласие Черчилля, как бы «не услышав» некоторых требований.
Четырнадцатого июня 1944 года де Голль прибыл из Лондона в Портсмут, служивший главной базой Королевских ВМС на южном побережье Англии. На родную землю генерал с сопровождающими лицами (его свита из восемнадцати человек прибыла на шести больших автомобилях) собирался плыть на французском боевом корабле — эсминце La Combattante («Боец»), принимавшем за несколько дней до того участие в высадке десанта. Можно было бы лететь, конечно, но у ФКНО не имелось своей транспортной авиации, только истребители, а прибыть на родину на борту английского военного самолета (значит, и под контролем англичан) — это для де Голля было недопустимо. Высокого гостя любезно встретил британский адмирал — командующий ВМС на юге Англии — и предложил свой личный катер для доставки генерала, его свиты и багажа на борт эсминца. Выяснилось, однако, что адмиральский катер слишком мал, а может быть, слишком много оказалось багажа — явно гораздо больше, чем требовалось для поездки на одни сутки. Пришлось доставлять багаж на корабль с помощью более вместительного сторожевого катера. Стало ясно, что часть людей де Голля собирается задержаться во Франции подольше, о чем англичан не известили заранее. Что ж, генерал не оставался в долгу у
336


Глава 9. Освобождение Франции
союзников: они старались скрывать от него слишком многое, в том числе и ту информацию, которая прямо касалась интересов «Сражающейся Франции», а он не чувствовал себя обязанным отчитываться перед ними за каждый свой шаг, тем более у себя во Франции. Когда де Голль взошел на борт La Combattante, на мачте корабля взвился его личный штандарт.
На французском берегу их встретили офицеры штаба генерала Б. Монтгомери, командующего британской Двадцать первой группой армий (в фельдмаршалы он будет произведен в сентябре 1944). Их поразило и число сопровождающих французского лидера лиц, и поистине невероятное количество багажа. Монтгомери предварительно просил о том, чтобы де Голль взял с собой на завтрак в его честь не больше двух человек, но эту просьбу генерал проигнорировал с безразличием, достойным коронованной особы. Пока же в джипы, предоставленные штабом Двадцать первой группы армий, сели только сам де Голль, его официальный посол в
Генерал де Голль и его сопровождение на борту амфибии DUKW, *утка», плывет к французскому берегу, этот визит станет первым за четыре года вынужденного изгнания.
337


Шарль де Гол ль
Англии Вьено (формальное признание включало и обмен дипломатическими представителями), генералы Кениг и Бетуар. Остальным пятнадцати сопровождающим вместе с багажом пришлось ждать на берегу, пока англичанам удастся разыскать дополнительный транспорт и отправить их в Байе.
Все давным-давно знали, что Монтгомери не выносит табачного дыма, и все же де Голль со своими помощниками задымили весь походный автоприцеп английского командующего. Для горячего и обидчивого Монтгомери этот завтрак, несомненно, стал большой жертвой, принесенной на алтарь дипломатии, но и гость его тоже не испытывал никакого удовольствия от вынужденного общения с заносчивым англичанином. Спутники главы ФКНО заметили, что смягчился он лишь позднее, когда армейские джипы повезли их дальше, в Байе, где предстояло воссоединиться с остальными сопровождающими лицами.
Весть о появлении де Голля мигом облетела окрестности. На лошади галопом подскакал местный кюре отец Пари. Он от души пожурил генерала за то, что тот не заглянул в церковь и не дал священнику возможность пожать ему руку. Де Голль вышел из машины и раскинул длинные руки, казавшиеся бесконечными:
— Господин кюре, я не стану пожимать вам руку, я вас лучше обниму.
В Байе генерал сразу проследовал в супрефектуру, где его встретил гордый и подтянутый супрефект с трехцветной лентой через плечо4. Вдруг чиновник с ужасом сообразил, что на стене все еще красуется портрет маршала Петена. Де Голль же, нередко демонстрировавший крайнюю обидчивость, умел и великодушно прощать нечаянные обиды. Он продолжал как ни в чем не бывало беседовать с растерянным чиновником. В тот день он еще продемонстрировал свой сдержанный юмор,  ** Префектура — орган власти в департаменте, супрефектура — в районе. Официальные представители власти, от мэра города до Президента Республики, носят через плечо ленту цветов национального флага (синий- бел ы й - крас н ы й ).
338


Глава 9. Освобождение Франции
когда одна старушка в приветствовавшей его толпе запуталась в смене властей и воскликнула: «Да здравствует маршал!» Де Голль на это пробормотал одному из своих спутников:
— Похоже, эта женщина из тех, кто не читает газет.
Могло быть и так, что старушка просто приехала из глухой деревеньки. Английский историк Форрест Поуг, по его утверждению, не раз убеждался в том, что нормандские крестьяне «ненавидели Лаваля, но уважали Петена», а к де Голлю пока относились с некоторым недоверием.
Зато ни у кого из биографов нет сомнений в том, что жители Байе устроили де Голлю восторженную встречу. Для него это было особенно важно, потому что свою администрацию он хотел установить незамедлительно. Генерал полностью пренебрег категорическим требованием Черчилля — не проводить никаких митингов и иных публичных мероприятий в ходе кратковременного визита. На площади у супрефектуры глава ФКНО поднялся на импровизированную трибуну и обратился к толпившимся вокруг горожанам с речью. Закончил он ее следующим заявлением:
— Французское правительство приветствует жителей Байе — первого освобожденного французского города!
Он не счел нужным упомянуть о том, что его правительство было всего лишь временным и еще очень непрочным. Потом де Голль запел национальный гимн — «Марсельезу», толпа дружно подхватила. Единственной тучкой на этом ясном горизонте стало то, что (как говорится в отчете, отправленном английским штабом в адрес Черчилля) жители с большим воодушевлением приняли напечатанные союзниками денежные знаки, которые сам генерал презрительно именовал «фальшивыми бумажками».
Затем де Голль побывал еще в небольших городках Изи- ньи и Гранкан, и на борт «Бойца» прибыл слишком поздно — отчалить в ту ночь эсминец уже не мог. Из-за опасности нападения немецких подлодок ни одному судну не разрешалось выходить в море после захода солнца, и де Голля об этом предупредили заранее. Это не помешало ему бурно возмущаться тем, что английское флотское командование не поз¬
339


Ш АРЛЬ ДЕ Голль
воляет командиру французского боевого корабля поднять якоря. Правда, настроение у него в тот день было весьма и весьма благодушным благодаря оказанному соотечественниками теплому приему. По мнению английского офицера связи при ФКНО, «он испытывал чувство глубокого удовлетворения» — возможно, из-за того, что ему удалось назначить на административные посты во Франции четырех своих сторонников. Генерал Б. Монтгомери тем временем отправил Черчиллю два сообщения. В первом говорилось, что визит де Голля в его штаб «прошел с огромным успехом» (это не совсем соответствовало истине, зато отвечало предписаниям самого Черчилля), во втором без всяких доказательств утвер-
Генерал Бернард Монтгомери приветствует генерала Шарля де Голля в своей штаб-квартире, 14 июня, 1944 год.
340


Глава 9. Освобождение Франции
ждалось, будто в Байе лидера «Свободной Франции» встретили «с явной прохладцей». Английский командующий явно хотел угодить своему политическому руководителю, от которого зависели чины, награды и титулы — Монти всегда был неравнодушен к внешним знакам отличия.
Монтгомери еще добавил, что де Голль «оставил в Байе одного гражданского чиновника и трех полковников, но чем они будут заниматься, понятия не имею». А между тем эти люди, привезенные де Голлем из Лондона — преимущественно армейские офицеры, хотя и не все в чине полковника, — стали первыми руководителями местной администрации, назначенными на должности непосредственно главой нового Временного правительства без всяких консультаций с союзниками. Франсуа Куле, единственный среди них гражданский, получил назначение на пост комиссара Республики в Нормандии — высшего представителя власти в области, объединяющей несколько департаментов. Начальником его аппарата, ответственным за подбор остальных кадров, стал майор Ларок. Полковник де Шевинье был назначен де Голлем на пост областного военного представителя в Нормандии. А помогать этой троице в важных вопросах (возможно, и присматривать за новыми руководителями) предстояло майору де Курселю, бессменному адъютанту де Голля с 1940 года, последовавшему за ним в Лондон и верно служившему своему генералу все эти нелегкие годы.
Для де Голля этот скоротечный визит имел немаловажное значение. Он приступил к созданию своей администрации на освобожденных территориях, и мы уже видели, что союзникам пришлось в конечном итоге с ней считаться, нравилось им это или нет. Возможно, еще важнее то, что с этого момента и дальше освобождение Франции в умах самих французов стало ассоциироваться с де Голлем и возглавляемым им ФКНО. Именно так генерал хотел добиться признания в качестве бесспорного лидера свободной Франции. В этом желании присутствовала не только свойственная де Голлю безграничная гордость. Ему важнее было обеспечить внутренний мир в стране, не допустить раскола общества
341


Шарль де Голль
на враждующие группировки. В противном случае о величии Франции можно было забыть на долгие годы, если не навсегда. Наконец, для него лично играло немалую роль прямое общение с рядовыми избирателями, которых он, откровенно говоря, плохо знал, но от которых очень скоро будет зависеть его дальнейшая политическая судьба и возможность вести Францию тем курсом, который де Голль считал наилучшим и самым достойным для нее.
Он сумел во многом взять ситуацию во французском обществе под свой контроль, и это не замедлило сказаться на позиции самого важного из западных союзников. В начале июля Рузвельт внес серьезные коррективы в свою первоначальную позицию, основанную на попытках игнорировать де Голля и его Временное правительство. Он не только пригласил генерала в Белый дом, но и прислал за ним в Алжир свой самолет. Шестого июля состоялась их первая встреча в официальной резиденции главы Американского государства и правительства. (До этого де Голль встречался с Рузвельтом в Касабланке, но та встреча носила характер рабочего совещания по очень ограниченному кругу вопросов, и она не требовала признания де-юре ФКНО со стороны США).
Рузвельт, так долго и упорно не желавший признавать де Голля, не пожалел теперь для него своего знаменитого обаяния. Встреча была очень любезной, даже теплой. Вот только сердечности на ней явно не хватало. Американский лидер яркими красками рисовал перед своим собеседником картины всеобщего мира, спокойствия и процветания всех стран после войны — под эгидой Соединенных Штатов, которые станут фактически направлять течение всех мировых событий. Он избегал обсуждать с де Голлем конкретные вопросы, волновавшие генерала непосредственно, зато много внимания уделял радужным перспективам будущего. Ему представлялась картина мира, руководимого в духе согласия четырьмя великими державами — США, Великобританией, СССР и Китаем (где тогда еще правил режим Чан Кайши). Места для Франции в этом «квартете
342


Глава 9. Освобождение Франции
великих», как видим, президент США не оставил. Рузвельт возлагал большие надежды на то, что ему удастся «втянуть Россию в сообщество западных держав». Вероятно, она была нужна ему как противовес еще довольно сильной Британской империи, но не исключено, что он мечтал и о постепенных изменениях внутри самой России, если бы удалось покрепче привязать ее к Западу. Развалить большевистский режим и заменить его более приемлемым для США правительством, полагал он, можно будет изнутри, без интервенции, играя на экономических трудностях послевоенного восстановления и широко внедряя в России западные представления и ценности. Не забыл Рузвельт повторить и свой излюбленный тезис о деколонизации. Он не скрывал, что с колониями предстоит расстаться не только Великобритании, но и остальным западноевропейским державам, в том числе Франции. На замечание встревоженного такой перспективой лидера ФКНО, что это может вызвать в Азии и Африке «ненависть к иностранцам и анархию», Рузвельт ответил, что для обеспечения мира и порядка в этих странах следует создать — и не только там, но и во многих других ключевых районах — постоянные военные базы США.
Генерал де Голль уже давно не был новичком в политике. И события войны, и многие годы самого тесного общения с таким политическим зубром, как Черчилль, стали для него даже не школой, а подлинной академией мировой политики. Но только сейчас, беседуя с радушным и любезным хозяином Белого дома, он почувствовал тщательно скрываемую беспощадность лидера, озабоченного лишь торжеством интересов своей страны, и в полной мере осознал главные принципы отношений между государствами. Главную роль в них играл один-единственный фактор — реальная сила.
«Слушая американского президента, — писал впоследствии об этой встрече генерал, — я окончательно убедился, что в деловых отношениях между двумя государствами логика и чувства значат очень мало в сравнении с реальной силой, что здесь ценится тот, кто может схватить и удержать
343


Шарль де Голль
захваченное; и если Франция хочет занять прежнее свое место, она должна рассчитывать только на себя».
Его сразу насторожило то, что Рузвельт упорно исключал Францию из числа великих держав. Де Голль твердо верил, что сумеет, как и обещал французскому народу четыре года назад, обеспечить своей стране место среди держав-победи- тельниц — с вытекающими из этого политическими преимуществами. Теперь он видел, что за это право еще предстоит бороться, и политическая борьба с союзниками обещает быть едва ли не более трудной, чем открытая военная схватка с заклятым врагом, немцами. Отношение к нему Рузвельта (а значит, во многом и Черчилля) определялось ответом на вопрос, который, несомненно, очень интересовал американского президента: «Сможете ли вы удержаться у власти, когда Франция будет освобождена, а война закончена?» Вероятно, де Голль сумел убедить Рузвельта в достаточной прочности своего положения, серьезности расчетов и твердом намерении не допустить к власти Мориса Тореза и возглавляемую им коммунистическую партию. Во всяком случае, 12 июля, когда де Голль возвращался в Алжир (он после Вашингтона побывал еще в Нью-Йорке, а также в Канаде — Монреале и Оттаве), правительство США выступило с официальной декларацией. Оно все еще не связывало себя полным юридическим признанием Временного правительства де Голля, однако ясно выражало согласие с тем, что Французский комитет национального освобождения «имеет право осуществлять административное управление Францией». Такая формулировка оставляла возможность политического маневрирования, и все же планы учреждения во Франции Союзной военной администрации оккупированных территорий, надо полагать, были похоронены. Генерал имел основания поздравить себя с еще одной победой на полях дипломатических сражений, но главное было впереди. Предстояло на деле доказать американцам свою способность удержаться у власти после освобождения и набрать достаточный вес на мировой арене, чтобы успешно бороться за восстановление прежней роли Франции как одной из великих мировых держав.
344


Глава 9. Освобождение Франции
Медленно, набираясь опыта в боях и учась на собственных ошибках, порой обходившихся весьма дорого, войска Союзных экспедиционных сил продвигались все дальше от побережья и освобождали один французский город за другим. На горизонте — пока еще в переносном смысле — маячил Париж. Нет сомнения, что для французов овладение своей столицей — важнейшим символом и средоточием политической власти, крупнейшим промышленным центром страны, предметом гордости ее жителей, одним из главных мировых центров культуры — имело первостепенное значение. А вот командование союзников не предполагало вести тяжелые бои с многочисленным немецким гарнизоном французской столицы. По планам штаба Верховного командующего, союзные войска должны были повернуть на восток, не доходя до Парижа, и двигаться далее к границам Бельгии и Голландии, предлагавшим кратчайший путь в германский рейх. После такого маневра немцы, как предполагалось англо-американским командованием, вынуждены будут в любом случае оставить Париж, рискуя в противном случае оказаться в окружении вражеских войск.
Но западные союзники плохо изучили немцев, хотя война и шла уже без малого пять лет. Оккупационный режим на Западе был заметно мягче, чем на Востоке, хотя и тут, и там немцы в борьбе с партизанским движением не стеснялись прибегать к самым жестким и даже жестоким мерам. Однако война 1940 года не принесла Франции таких жертв и разрушений, какие выпали на долю Польши, Югославии, Греции и особенно Советского Союза. Отступая же на Восточном фронте, немецкие войска и спецподразделения СС имели приказ оставлять за собой выжженную землю. Все, что удавалось, они старались вывезти в рейх, остальное подлежало безусловному уничтожению. Теперь дошла очередь и до Парижа, лежавшего очень далеко от Восточного фронта. Что ж, нравы гитлеровцев были одинаковыми повсюду, они были воспитаны на безудержном шовинизме и глубоком презрении ко всем остальным народам, не принадлежавшим, по их мнению, к арийской расе.
345


Шарль де Голль
Пятнадцатого августа, когда союзники высадились на Юге Франции и взяли оккупантов в «клещи», фюрер лично приказал удерживать Париж до последней возможности, а в случае отступления полностью уничтожить все здания, представляющие историческую и художественную ценность. С 15 августа гестапо приступило к «профилактике» в своем стиле: арестовали 2 600 человек, которых подозревали в связях с Движением Сопротивления. Всех их отправили в лагерь смерти Бухенвальд. На следующий день гестаповцы нагрянули на встречу подпольщиков в Булонском лесу, захватили 35 человек и сразу же расстреляли их, не тратя время на уже ненужные формальности. Вслед за тем военный комендант Парижа генерал-полковник Дитрих фон Хольтиц отдал приказ о начале минирования наиболее важных объектов и исторических зданий в городе. (Хольтиц незадолго до назначения в Париж был отстранен от командования 74-м армейским корпусом, разгромленным союзниками на полуострове Котантен в Нормандии).
В знак протеста против свирепых репрессий оккупантов рабочие и служащие парижских предприятий и учреждений объявили забастовку. Восемнадцатого августа она приобрела характер всеобщей, все городские службы оказались фактически парализованы. Между тем, среди немцев стали распространяться панические слухи о приближении англо-американцев. К вечеру началось бегство из города: в первую очередь скрыться пытались активные вишисты, сотрудники немецкой оккупационной администрации, но к ним стали присоединяться и некоторые части вермахта. В распоряжении Дитриха фон Хольтица в итоге остался гарнизон численностью чуть больше 20 000 человек, в том числе 16 000 собственно немецких солдат и офицеров плюс
Дитрих фон Хольтиц, военный комендант Парижа в 1944 году.
346


Глава 9. Освобождение Франции
5 000 солдат вишистской полиции, то есть военизированных формирований, сохранивших верность немцам, но слабо вооруженных. Огневую поддержку этому гарнизону обеспечивали 200 с небольшим артиллерийских орудий, несколько десятков танков устаревших конструкций и столько же самолетов. С такими силами едва ли можно было надеяться устоять против англо-американцев, если бы те действительно вознамерились штурмовать город, поэтому среди немцев в Париже воцарилось уныние.
Восемнадцатого августа представители Коммунистической партии в Национальном Совете Сопротивления (НСС) настоятельно потребовали призвать парижан к началу всеобщего восстания — появилась реальная возможность освободить столицу Франции собственными силами или, во всяком случае, существенно облегчить эту задачу войскам союзников. Тем не менее, представитель де Голля Жорж Бидо, занявший после гибели Жана Мулена пост председателя НСС, объявил такой шаг преждевременным и категорически высказался против восстания. Он хорошо помнил указания своего генерала на этот счет: Сопротивление должно выступить лишь тогда, когда на окраинах Парижа покажутся танки дивизии Леклерка.
Как ни парадоксально, но де Голль, не ведавший страха ни в гуще боя, ни в самых напряженных политических схватках с союзниками, не чувствовал себя уверенно на самой французской земле.
Его постоянно преследовало и наполняло страхом видение: Леклерк входит в Париж, а над зданиями государственных учреждений уже полощутся красные флаги Коммунистической партии. Такой финал означал бы полный крах всех надежд де Голля.
Трудно сказать, действительно ли генерал так опасался, что коммунисты захватят государственную власть, или этот прозорливый политик умыш¬
Жорж Бидо.
347


Шарль де Голль
ленно подогревал страхи своих союзников — такие страхи прямо играли ему на руку, позволяя представить себя в качестве единственного барьера на пути захвата коммунистами власти во Франции. На самом деле коммунисты, которые при другом раскладе, конечно же, не отказались бы от власти, тем более что имели многочисленных сторонников по всей стране, особенно в Париже и его рабочих пригородах, в данных обстоятельствах к ней не стремились. Или, правильнее сказать, не стремились к захвату власти явочным порядком, ибо такой путь мог привести к очень серьезным осложнениям и для партии, и для всей страны.
Во-первых, их основной заботой на тот момент (как давно и настойчиво объясняли де Голлю представители ФКП, включенные по необходимости в состав ФКНО) было изгнание немцев и помощь союзникам в окончательной победе над гитлеровской Германией. Для коммунистов фашизм был главной угрозой: с этой силой они не могли пойти на компромисс, и положить конец противоборству двух противоположных политических направлений могла только полная капитуляция одного из них. Перед лицом германского фашизма все остальное для компартии отступало на второй план. Потому-то она, строго говоря, и пошла на сотрудничество с де Голлем и западными союзниками.
Во-вторых, коммунисты, как и де Голль, не желали гражданской войны в стране: их такая схватка могла лишить значительной части сторонников, приобретенных в годы борьбы с оккупантами, а главное — схватка за власть между французами стала бы поводом для союзников установить здесь свою военную администрацию. ФКП такой вариант устраивал еще меньше, чем де Голля, поскольку компартия, вероятнее всего, больше других пострадала бы от военного режима, направляемого Рузвельтом и Черчиллем. Трагические события в Греции вскоре показали, что Черчилль, например, не знал никаких моральных запретов, если речь шла об удержании политического влияния Британии в стратегически важных для нее регионах мира. На греческих коммунистов и их сторонников он обрушил всю мощь своей армии.
348


Глава 9. Освобождение Франции
В-третьих, как теперь известно, против поспешного взятия власти Мориса Тореза ясно и недвусмысленно предупредил сам Сталин. Формально Коминтерн был распущен еще в 1943 году, но влияние советской партии на своих единомышленников за рубежом было пока еще бесспорным, а авторитет вождя ВКП(б) оставался тогда незыблемым. Сталин же не хотел конфликтов с союзниками ни до Победы, ни в ближайшее время после нее. Он видел впереди большую и трудную работу по восстановлению разрушенной страны и понимал неизбежность расходования части имевшихся у него не столь уж и больших ресурсов на помощь тем преимущественно бедным странам, которые граничили с СССР и которые он хотел включить в «пояс безопасности» Советского Союза. Взятие власти коммунистами во Франции и Италии привело бы именно к такому острому конфликту. Союзники приняли бы против коммунистов самые жесткие меры. И тогда Сталин оказался бы в очень трудном положении: либо бросить на произвол своих товарищей и единомышленников, что было для него недопустимо по многим причинам, либо вступить в открытое противоборство с западными союзниками, что было вообще немыслимо для СССР в тех условиях, когда Германия еще не капитулировала. В целом напрашивается мысль о том, что Сталин всеми своими действиями давал понять Рузвельту и Черчиллю: он не претендует на Западную Европу, он не посягает и на колонии Англии и Франции, но не допустит вмешательства Англии и США в дела стран Восточной Европы, призванных обеспечивать безопасность победившей России. Во всяком случае, достоверно известно, что позднее, в Ялте и Потсдаме, он требовал от англичан прекратить поддержку АК в Польше и иные подрывные акции в тылу Красной Армии, ссылаясь, в частности, именно на то, что сам он сумел обеспечить безопасность тылов англо-американских войск в Западной Европе, хотя имел реальную возможность причинить им немало хлопот.
С учетом всего этого нетрудно понять, что в тот момент французские коммунисты — во всяком случае, их руководители — были меньше всего озабочены взятием власти в Па¬
349


Шарль де Голль
риже. Зато изгнание из столицы немцев — совсем иное дело. Оно позволило бы предотвратить большие жертвы, неизбежные при штурме такого крупного города, помешать немцам развернуть дальнейшие репрессии против населения, а также спасти Париж от разрушения: подготовка немцев к взрыву многих объектов не осталась незамеченной бойцами Сопротивления.
Коммунисты обладали в парижском подполье достаточными силами и достаточным влиянием, чтобы действовать и без санкции голлистов, стоящих во главе НСС. (Пожалуй, они вполне могли бы и власть захватить, если бы не перечисленные выше факторы). Во главе Сопротивления в Париже стоял один из самых известных после Победы героев-патриотов — Анри Танги (полковник Роль). Этот бывший рабочий- литейщик, профсоюзный активист, член ФКП с 1925 года, офицер одной из интербригад, сражавшихся против фашизма в Испании, уже с 1941 возглавил отряды ФТП в Парижском округе. После начала вторжения союзников генерал Кениг назначил его на должность командира Внутренних французских войск области Иль-де-Франс, центром которой является Париж, с присвоением ему воинского звания полковника французской армии. Назначение было вынужденным: никто из голлистов в Париже и его окрестностях не имел ни сил, ни влияния, которые могли бы сравниться с авторитетом Роль-Танги и возглавляемых им отрядов Сопротивления. Он и стал фактическим руководителем восстания, вопреки позиции Жоржа Бидо.
Вечером 18 августа бойцы Сопротивления по его указанию расклеили по всему городу плакаты, призывающие парижан к решающему бою против оккупантов. Утром 19 августа начались первые, пока еще локальные стычки между бойцами Сопротивления и подразделениями немецкого гарнизона. Начались они, между прочим, с захвата здания парижской полицейской префектуры. Две тысячи полицейских города (в период оккупации они вынужденно подчинялись немецкому командованию, но не режиму Виши, поэтому не следует их путать с вишистскими формированиями) первыми отклик-
350


Глава 9. Освобождение Франции
нулись на призыв штаба восстания и арестовали начальника полиции, верой и правдой служившего гитлеровцам. Над зданием — впервые за все годы оккупации — взвился трехцветный национальный флаг Франции.
Бойцы Сопротивления во время восстания в Париже, 1944 год.
А уже на следующий день полномасштабные бои с оккупантами начались по всему городу. В них активно включились многие жители, даже не участвовавшие до того в движении Сопротивления. Теперь, в преддверии освобождения, патриотический порыв захватил и их, а подготовка немцев к уничтожению французской столицы потребовала от горожан объединиться и действовать, позабыв о собственной безопасности. В ходе боев взаимное ожесточение нарастало. Так, уже 20 числа повстанцы сумели отбить у противника городскую тюрьму, где держали многих бойцов Сопротивления, а также концлагерь на окраине города, но немцы успели расстрелять большинство заключенных. Тем самым они и себе подписали бы приговор, будь у повстанцев больше оружия и боеприпасов. Но здесь-то и было слабое ме¬
351


Шарль де Гол ль
сто Сопротивления: для широкого, массового выступления оружия имелось совсем мало, а уж о боеприпасах приходилось только мечтать.
Руководители восстания вынужденно пошли на перемирие, благодаря которому немцы смогли укрепить свои позиции. Теперь они ждали подкреплений с фронта, чтобы покончить с восстанием одним ударом. Двадцать второго августа фюрер категорически потребовал от фон Хольтица быстро подавить восстание в Париже, беспощадно уничтожая всех враждебно настроенных или подозрительных французов. Хольтиц нарушил перемирие, возобновив артобстрел позиций Сопротивления, но и у него не хватало сил для решительного контрудара. Бои продолжались и на следующий день, причем обе стороны удерживали захваченные в самом начале позиции, не имея сил их расширить — установилось известное равновесие, нарушить которое могло только прибытие свежих сил извне.
Но у немцев свежих сил фактически не осталось. Теоретически они еще могли снять с фронта одну дивизию и бросить ее на помощь гарнизону фон Хольтица. Но их войска, отступавшие на восток под натиском англичан и американцев севернее Парижа, были изрядно потрепаны в боях. Соединения понесли большие потери и в живой силе, и в технике, и одна такая дивизия мало чем пополнила бы силы парижского гарнизона, а вот пробиться потом обратно к фронту оказалось бы не под силу: союзники теснили немцев на восток, к границе, и Париж скоро мог оказаться в глубоком тылу англо-американцев. Позволить же себе такую роскошь — потерять целую дивизию ради сохранения за собой Парижа на несколько дней — немцы уже не могли. Всем стало понятно, что удержаться во Франции им если и удастся, то совсем ненадолго. И для этого «если» требовались все силы, какие только можно было бросить на фронт.
Среди союзников же разгорелись яростные споры по вопросу о помощи парижанам. Де Голль с самого начала высадки предназначал 2-ю танковую дивизию генерала Ле- клерка для освобождения Парижа. Для него принципи¬
352


Глава 9. Освобождение Франции
альное значение имело освобождение французской столицы силами французских войск. Теперь Жак Шабан-Дельмас, личный представитель главы Временного правительства в Париже, доложил своему руководителю о той ситуации, которая сложилась в восставшей столице. Требовалось срочное вмешательство войск, иначе либо восстание захлебнется в крови, либо «на коне» окажутся коммунисты, вставшие во главе патриотов, поднявшихся на борьбу. Де Голль согласился с тем, что для Леклерка настало время решительных действий. Однако 2-я танковая дивизия была включена в состав Третьей американской армии под командованием генерала Джорджа Паттона. Армия успешно и быстро наступала, и командующий категорически отказался отвлекать в такое время танковую дивизию на решение «второстепенной» задачи. У него были четкие приказы из штаба Эйзенхауэра, не предусматривавшие взятия Парижа.
Ситуация накалялась. В обычном порядке требовалось просить генерала Эйзенхауэра связаться с начальником штаба американских сухопутных войск генералом Маршаллом, тот доложил бы свои соображения Верховному главнокомандующему — президенту США, а затем по той же цепочке пришел бы ответ. Время же играло решающую роль. Для де Голля и его правительства опоздание в Париж могло обернуться серьезным политическим поражением, которое нелегко было бы загладить. И де Голль, исходя из своего положения главы признанного правительства Франции, дал собственные указания генералу Леклерку. Тот снова обратился к Паттону с просьбой перенацелить его дивизию на Париж, а после очередного отказа американского командующего пригрозил, что двинет свои части туда самовольно, без приказа американца. Как уже говорилось, в американской армии дисциплина находилась не на самом высоком уровне, и командиры корпусов, а то и дивизий, не так уж редко позволяли себе вольно интерпретировать приказы вышестоящих командующих и штабов, причем без каких-либо неприятных последствий для себя. Леклерк использовал это обстоятельство в своих интересах. Паттон оказался в щекотливом положении: он был
353


Шарль де Голль
потомственным профессиональным военным и не привык нарушать ясные приказы верховного командования, однако и полномочий отстранить Леклерка он не имел: в конце концов, тот сражался хоть и под американским командованием, но форму носил французскую и подчинялся своему правительству, как Паттон — американскому. В политике же генерал Паттон разбирался пусть и слабо, но достаточно для того, чтобы понимать нежелательность открытых конфликтов с союзниками. В итоге, после долгих споров, он предпочел не доводить своего подчиненного до открытого нарушения дисциплины и отдал Леклерку официальный приказ двинуться на Париж. Более того — с другого направления на город двинулась 4-я пехотная дивизия США. Политика требовала участия американских войск в таком важном событии, как взятие столицы Франции.
Двадцать четвертого августа 1944 года дивизия Леклерка (16 000 человек) вступила в Париж, где ее с восторгом приветствовали бойцы Сопротивления и рядовые жители столицы. Пустив в ход бронетехнику и артиллерию, танкисты довольно быстро покончили с основными узлами сопротивления немецкого гарнизона. Фюрер повторил фон Хольтицу свой приказ: уничтожить город до основания, — однако семидесятитрехлетний генерал больше не думал о фюрере. Его беспокоило собственное будущее. Взорвав Париж, он стал бы военным преступником, а это грозило судом побеждающих союзников. Генерала не прельщала перспектива провести оставшиеся ему годы за тюремной решеткой. На следующий день повстанцами при поддержке танков был взят его штаб, и комендант с облегчением согласился на капитуляцию: положение гарнизона стало безнадежным, но немецкий генерал упорно не желал сдаваться партизанам. Теперь появилось соединение регулярной французской армии, и честь немецкого генерала не потерпела урона от сдачи генералу-французу. Правда, на церемонии подписания капитуляции ведущее место по праву принадлежало полковнику Роль-Танги и его товарищам, но формально немцы могли считать, что их победили в бою танковые части регулярной армии противника.
354


Глава 9. Освобождение Франции
О том, кто вынес на своих плечах основную тяжесть борьбы за освобождение Парижа, говорят цифры потерь сторон. Бойцы Сопротивления потеряли в ходе восстания около 1 000 человек убитыми и примерно 1 500 — ранеными. Совместные потери танкистов Леклерка и американских пехотинцев составили чуть больше 100 человек убитыми и пропавшими без вести, немногим более 200 человек — ранеными. Правда, при этом они лишились 35 боевых машин и свыше 100 артиллерийских орудий. Немцам и их подручным бои в Париже обошлись дороже: 3 200 немцев остались навсегда лежать в чужой земле, остальные 12 800 (в том числе раненые) сдались французским войскам. Вишисты, изменившие своему народу и воевавшие на стороне врага, потеряли около 1 000 человек убитыми, 4 000 сдались законным властям Франции. Иными словами, за пять дней боев было уничтожено примерно 20 процентов всего гарнизона оккупантов — главным образом, силами повстанцев, хотя и танкисты, разумеется, внесли свой вклад в окончательную победу.
Пленные высокопоставленные немецкие офицеры в отеле «Мажес- тик», служившего штаб-квартирой для командования вермахта, после освобождения Парижа силами «Свободной Франции».
355


Шарль де Голль
Для де Голля важнейшее значение имел тот факт, что освобождение столице принесли солдаты и офицеры его войск, тем более — танкисты. Он ведь давным-давно во всех своих теоретических работах ставил этот род войск на первое место в современной войне. Генерал поспешил со своими соратниками в Париж, чтобы в полной мере насладиться триумфом и окончательно узаконить Временное правительство, которое теперь станет управлять освобождаемой страной из ее исторической столицы.


Глава 10
Государственные заботы генерала
Итак, победа одержана, Париж очищен от фашистских оккупантов. Но срочно требовалось установить и утвердить новую власть, защищая ее и от посягательств левых (эти посягательства, как мы уже знаем, во многом лишь мерещились главе правительства), и от возможных происков коварных союзников. Де Голль с нетерпением ожидал вестей от генерала Леклерка в замке Рамбуйе недалеко от столицы. Едва поступило сообщение, он устремился на машине в Париж. Во второй половине дня 25 августа, уже в день капитуляции фон Хольтица, он прибыл на вокзал Монпарнас, где Леклерк—по заранее отданному распоряжению де Голля — устроил свой командный пункт. Там глава ФКНО, игнорируя стоящего рядом полковника Роль-Танги, поздравляет с одержанной победой своего соратника Леклерка. И почти без паузы делает ему строгое внушение. Под текстом акта о капитуляции немецкого гарнизона стоят подписи, но первой с французской стороны идет подпись Роль-Танги, и лишь затем, ниже — генерала Леклерка. Даже вручил этот акт де
357


Шарль де Голль
Голлю Роль-Танги, руководитель Парижского восстания и фактический победитель. Хороший военный, Леклерк слабо разбирался в политике. Он понимал, что по сути дела победу обеспечили восставшие парижане, которых вел в бой созданный левыми силами Парижский комитет освобождения, а танки его дивизии лишь довершили дело и ускорили неизбежную капитуляцию немецкого гарнизона. Собственно, поэтому они почти не понесли потерь. Де Голля совершенно не устраивало признание такого положения дел — только он и возглавляемое им правительство могли считаться освободителями Франции. А Леклерк без возражений пропустил в печать декларацию Сопротивления, в которой говорилось о французской нации, но ни слова не было сказано о самом де Голле и его правительстве!
Генерал де Голль и генерал Леклерк в окружении других французских офицеров в здании железнодорожного вокзала Монпарнас,
25 августа, 1944 год.
358


Глава ic. Государственные заботы генерала
Главе ФКНО было передано приглашение посетить Ратушу, центр городского самоуправления, где его ожидали члены Национального совета Сопротивления и Парижского комитета освобождения. В сложившихся обстоятельствах отказаться прямо генерал не мог, но решил демонстративно потянуть время. Как считают многие исследователи, ему не хотелось посещать здание, давно вошедшее в историю как центр революционных движений, не раз и не два охватывавших Париж и распространявшихся затем на всю Францию. Но думается, что нежелание такого рода он все же смог бы превозмочь, если бы на то имелась веская политическая причина — Шарль де Голль, невзирая на собственные чувства и личные убеждения, был трезвым политиком и всегда ставил на первое место объективные интересы страны (правда, при этом он в мыслях никогда не отделял Францию от себя). И в данном случае понимание этих интересов как раз и вынуждало генерала не спешить к ожидавшим его руководителям Сопротивления. С любой точки зрения такой визит был бы признанием — не словесным, в парадных речах, а фактическим — громадной роли Сопротивления, ведущая роль в котором принадлежала коммунистам. Думается, де Голль относился к компартии и Сопротивлению примерно так же, как США относились к нему самому — и во многом по тем же причинам: генерала не устраивала ни чрезмерная самостоятельность ФКП, ни ее программа, шедшая вразрез с его представлениями о «правильном» устройстве общества.
И де Голль счел более уместным дать волю ностальгическим воспоминаниям — он отправился прежде всего в военное министерство, где четыре с лишним года назад занимал в течение двух недель пост заместителя министра. В здании, к удовлетворению де Голля, ничего не изменилось — даже его телефон так и стоял на прежнем месте, словно не было ни проигранной войны, ни долгих лет немецкой оккупации. После этого генерал решил устроить смотр парижской полиции — той самой, которая все эти годы послушно служила немцам, а в последний момент откликнулась на призыв Сопротивления. И лишь после напоминания о том, что у Ратуши его
359


Шарль де Голль
ждет огромная толпа парижан, празднующих свое освобождение, де Голль был вынужден направиться туда — политику, претендующему на руководство страной, было бы неразумно оставить без внимания парижский люд, ценой своей крови изгнавший оккупантов из города. Такой шаг мог привести к потере многих и многих голосов в Париже, а ведь парижане (считая с жителями многочисленных пригородов) — это почти одна пятая всех французских избирателей.
Генерал де Голль прогуливается по улицам освобожденного Парижа, 24 августа, 1944 год.
Впрочем, в самой Ратуше все было чинно и благопристойно. Коммунисты ничуть не меньше де Голля были заинтересованы в том, чтобы избежать установления союзниками полного контроля над внутренними делами страны, а следовательно — с должным уважением, хотя и без подобострастия, встретили главу законного (пусть и Временного) правительства Франции. От имени Сопротивления его приветствовал председатель Парижского комитета Сопротивления Жорж Марран, член ФКП, и де Голль не нашел, к чему
360


Глава ю. Государственные заботы генерала
придраться в его корректной поздравительной речи. И все же генерал был собран и осмотрителен, как в бою. Когда ему предложили выйти на балкон и перед лицом собравшихся торжественно провозгласить Республику, он отказался.
— Режим Виши, — сказал он руководителям Сопротивления, — был и остается фикцией. А Республика и не прекращала своего существования: ее олицетворением были поочередно «Свободная Франция», «Сражающаяся Франция», Французский комитет национального освобождения. Я сам возглавляю кабинет министров Республики — зачем же ее провозглашать заново?
Это заявление де Голля было отнюдь не бесспорным, хотя с тем, что касалось режима Виши, можно согласиться. Третья республика действительно прекратила свое существование летом 1940 года. А «Свободная Франция», которая символизировала стойкость французских патриотов и их решимость бороться за освобождение страны, не была признана союзниками в качестве правительства, да и фактически не являлась таковым, поскольку возникла самопроизвольно и не контролировала ни территорию самой Франции, ни деятельность подавляющего большинства французских граждан. (Вспомним, с каким трудом она устанавливала свою власть в колониях — и все равно смогла подчинить себе лишь меньшинство из них, пока Северная Африка не перешла на сторону союзников).
Де Голль, тем не менее, стоял на своем, ибо только с таких позиций он мог претендовать на законность сформированного им по своему усмотрению кабинета. По той же причине никто из присутствующих не стал с ним спорить — в наличии самостоятельного французского правительства были заинтересованы все участники Сопротивления, несмотря на расхождения по многим внутриполитическим и социально-экономическим вопросам. В итоге генерал не вышел даже на балкон, а ограничился тем, что помахал народу рукой из окошка. Общаться с массами он предпочитал не с балкона штаба Сопротивления, а на торжественных церемониях, где главная роль отведена ему
361


Шарль де Голль
как единоличному руководителю правительства и — за неимением пока президента Республики — фактическому главе государства.
Генерал Шарль де Голль обращается к народу накануне освобождения своей столицы в городе Шартр, расположенном в 96 километрах от Парижа, 24 августа, 1944 год.
Такая парадная церемония — подлинный триумф и, возможно, центральное событие во всей жизни Шарля де Голля — состоялась уже на следующий день, 26 августа 1944 года. Правда, некоторые советники предупреждали генерала против такой поспешности: город еще не был полностью зачищен, в нем скрывались отдельные не сдавшиеся немцы и вишисты, угроза покушения на создателя и лидера «Свободной Фран¬
362


Глава io. Государственные заботы генерала
ции» оставалась реальной. Кроме того, отступающие немецкие войска стояли пока в восьмидесяти километрах от Парижа, и город мог подвергнуться и бомбардировке с воздуха, и (что более вероятно) обстрелу ракетами «Фау». Но когда это де Голль отступал перед возможными опасностями? Личная храбрость генерала никогда и никем не подвергалась сомнению, даже его самыми упорными политическими противниками.
Правда, в данном случае опасность грозила не ему одному— на улицах толпились десятки тысяч парижан. Но де Голль привык иметь дело с солдатами, а их долг — идти в огонь и воду за своим командиром. Честно говоря, у самих парижан настроение в те дни было такое приподнятое и, можно сказать, боевое, что они и сами не отказались бы от праздника Освобождения, даже перед лицом откровенной немецкой угрозы. Тысячи участников недавнего победоносного восстания уже побывали под огнем противника, видели смерть и кровь кругом, но стойко продолжали сражаться с опасным и безжалостным врагом. Да и остальные за годы оккупации поневоле привыкли жить с опаской — теперь они хотели в полной мере ощутить вкус заново обретенной свободы.
На площади Звезды, у Триумфальной арки — символа воинской славы Франции — собрались члены Временного правительства, Национального совета Сопротивления, префекты освобожденных от врага департаментов страны, генералы вчерашней «Свободной Франции», а ныне регулярной армии Французской Республики, герои восстания — командиры отрядов Сопротивления. В три часа дня приехал сам де Голль, и началось торжественное шествие от Триумфальной арки через площадь Согласия к собору Парижской Богоматери, где была отслужена торжественная месса. Это шествие на глазах у многотысячных толп парижан, выстроившихся по маршруту манифестации и с энтузиазмом приветствовавших ее участников, стало воплощением давней заветной мечты де Голля. Он с детства грезил не просто о славе, а об особом подвиге в честь своей родины, о таком деянии, которое спасет величие страны, а ему самому обеспечит достойное место в
363


Шарль де Голль
истории Франции, где героические дела не были такой уж редкостью. Эта мечта теперь превратилась в реальность, и бригадный генерал де Голль навеки занял почетное место в долгой и славной истории родины. Он мог гордиться этим по праву, мог наслаждаться своим триумфом, мог чувствовать себя счастливым. Главное дело своей жизни он выполнил с успехом, и уже никому было не под силу зачеркнуть сделанное им.
Генерал Шарль де Голль во главе парадного шествия в несть освобождения Парижа, 26 августа, 1944 год.
Но трезвому политику не следовало обольщаться содеянным, ибо впереди предстояла тяжелая работа по удержанию и закреплению достигнутого, а затем по восстановлению всей Франции. Страна была, конечно, не так сильно разрушена, как Россия и государства Восточной Европы, даже не так, как подвергавшаяся регулярным массированным бомбардировкам Англия, но все же ограбленная оккупантами она потеряла в ходе борьбы с врагом свыше 600 000 своих граждан (в том числе более 400 000 гражданских лиц).
364


Глава io. Государственные заботы генерала
Триумф мало чего стоил бы, если бы де Голль остановился на сделанном и не позаботился о возрождении освобожденной страны.
А наряду с грандиозными и глобальными задачами необходимо было думать о текущих политических делах — часто мелких на фоне еще идущей мировой войны, но достаточно важных для самого де Голля и различных политических партий и группировок, как поддерживавших его, так и противостоявших голлистам справа и слева. Де Голль не без оснований истолковал горячий прием, оказанный ему в тот день парижанами, как своеобразный вотум доверия народа ему самому и возглавляемому им правительству, с таким нежеланием признанному союзниками совсем недавно. Ввиду невозможности демократических всеобщих выборов это был важный момент, укрепляющий его позиции внутри страны и в рядах антигитлеровской коалиции.
Глава Временного правительства сознавал всю важность своего парижского триумфа и постарался обставить церемонию так, чтобы ни у кого не осталось неясностей в отношении его политической ориентации. Подлинных героев Сопротивления он оттеснил в хвост шествия, окружив себя самого верными старыми генералами и новыми «соратниками» — правыми политиками и крупными предпринимателями, примкнувшими к движению Сопротивления в самый последний момент, когда лояльность немцам и Петену становилась уже опасной. Тем самым генерал, всегда придерживавшийся крайне консервативных политических взглядов, недвусмысленно показывал и французам, и союзникам, в каком направлении он намерен вести освобожденную Францию. Разумеется, сразу после победы Парижского восстания приходилось считаться и с настроениями широких масс, в том числе и тех, кто поддерживал левые партии. Например, на мессе в Нотр-Дам пришлось отказаться от услуг епископа Парижского — кардинала Сюара, который совсем недавно совершал торжественные молебны в честь посетившего Париж (с разрешения немецких оккупационных властей) маршала Петена. Правда, де Голль
365


Шарль де Голль
как набожный католик готов был этим фактом пренебречь — сан епископа значил для него больше, чем политические симпатии Сюара, — однако приходилось считаться с настроениями простых парижан, толпы которых заполнили собор и весь остров Сите, на котором он находится. Они считали кардинала изменником родины и вряд ли одобрили бы терпимость по отношению к нему, если бы де Голль таковую открыто
проявил.
Зато де Голля вполне удовлетворяло отсутствие на церемонии союзников: пусть американцы и признали (с оговорками) его правительство, они не желали оказывать генералу открытую поддержку, которая была бы истолкована как полноценное и безоговорочное признание. Поэтому генерал Паттон, вынужденно согласившийся на отвлечение дивизии Леклерка с фронта, сразу же потребовал возвращения 2-й танковой дивизии на передовую, где в ней остро нуждались: французы сражались
за освобождение своих родных городов и сел, а потому дрались, не щадя себя, в отличие от значительного большинства англичан и американцев. Участвовать в праздничных шествиях бойцы дивизии не смогли, а американская 4-я пехотная дивизия — тем более. Правда, как раз такое положение устроило де Голля: борьба за признание прав Франции и предоставление ей статуса великой державы велась не на парижских улицах, а в умах парижан, которые должны были запомнить, что Париж освободили сами французы. О роли союзников следовало вспоминать дозированно, в приличествующих случаю речах, когда настанет время произносить такие речи. Пока же освобождение должно было ассоциироваться только с де Голлем, с его движением, его кабинетом.
С другой стороны, дивизия Леклерка и американцы ушли из Парижа, а коммунисты из Сопротивления в городе оста¬
Кардинал, епископ Парижский, Эммануэль Сюар.
366


Глава ю. Государственные заботы генерала
лись. И 27 августа, на следующий день после триумфального шествия, де Голль обратился с секретным письмом к генералу Эйзенхауэру (ему было разрешено общаться с де Голлем, которого тепло принял в Белом доме сам президент Рузвельт). Председатель Совета министров Франции (так он теперь стал именовать свой кабинет) попросил у Верховного командующего войсками союзников «взаймы» две американские дивизии, призванные «обеспечить спокойствие и порядок» в столице Франции. Как ни старался де Голль обойтись, где только возможно, без участия иностранцев — особенно без их вмешательства во внутренние дела Франции, — но соседство вооруженных коммунистов и их сторонников вынудило генерала забыть о национализме, доходящем порой до шовинизма, и опереться на американские штыки. Уж они-то не допустят взятия власти левыми силами. Понятно, что письмо носило «доверительный характер», а впоследствии де Голль никогда о нем не вспоминал на публике. Но получатель письма много лет спустя рассказал об этом красноречивом эпизоде в своих мемуарах, и рассказал не без злорадства. Как и многие другие американские военные и политические руководители, Эйзенхауэр не испытывал особой симпатии к национализму де Голля и к его попыткам проводить самостоятельную политику, порой идущую вразрез с линией Соединенных Штатов.
Разумеется, меньше всего такой патриот, как генерал де Голль, хотел сидеть в собственной стране на иностранных штыках. Это было бы затруднительно, если учесть скептическое отношение к нему со стороны ведущей западной союзной державы. Две американские дивизии требовались председателю только что созданного Совета министров Франции для реализации простой и конкретной политической задачи — ликвидации всех органов Сопротивления и их вооруженных отрядов. Де Голль не забыл озабоченности Рузвельта: «Сумеете ли вы сохранить власть в послевоенной Франции?» А консолидация власти требовала устранить с политической арены наиболее серьезных соперников. Пусть коммунисты не захватили власть в его отсутствие (и, судя по всему, не соби¬
367


Шарль де Голль
рались этого делать, пока идет война), но само наличие закаленных в боях отрядов маки и подпольных групп, которые признавали авторитет ФКП и других левых партий, вынуждало де Голля считаться с позицией этих партий по ключевым вопросам текущей политики и перспектив возрождения страны. А главнокомандующий должен быть только один — это де Голль усвоил за долгие десятилетия службы в армии и глубоких теоретических размышлений по военным и политическим проблемам.
На следующий день после торжеств по случаю освобождения столицы, 28 августа, располагая поддержкой американских войск, де Голль вызвал к себе два десятка руководителей парижского Сопротивления, только что принесших ему победу, и объявил им о ликвидации Сопротивления. Внутренние французские войска (ВФВ) распускались, разоружались и подлежали включению на индивидуальной основе в состав регулярной армии, подчиненной правительству.
Правда, де Голль ничего не мог поделать с политическими организациями, стоявшими у руля Сопротивления. Национальный фронт, Движение за национальное освобождение и более мелкие политические организации, созданные в ходе борьбы против оккупантов и их пособников, продолжали действовать в рамках демократической многопартийной системы, не говоря уж о главных политических партиях, направлявших движение Сопротивления — ФКП и СФИО. Подчеркнуто стремясь к соблюдению законности и давних традиций французского общества, де Голль вынужден был терпеть наличие такой оппозиции, располагавшей массовой базой и популярными в народе органами печати, однако теперь он резко и бескомпромиссно обрушивался на них в своих речах и выступлениях. Во вчерашних соратниках по борьбе с фашизмом он видел угрозу своим планам возрождения Франции на прежних социальных и экономических основах и потому яростно противодействовал любым попыткам претворить в жизнь программу Национального совета Сопротивления, принятую в середине марта 1944 года. В момент принятия он вынужден был молчаливо согласиться
368


Глава ю. Государственные заботы генерала
с этой программой, сулившей столь необходимую поддержку Сопротивлением предстоявшей высадки союзников и признание власти ОКНО, теперь же содержавшиеся в ней демократические требования, нашедшие широкий отклик по всей Франции, виделись генералу недопустимым подрывом вековечных устоев привычного ему общества. А ведь программа НСС не была сугубо коммунистической или даже последовательно марксистской. Хотя коммунисты оставались, пожалуй, наиболее многочисленной, организованной и дисциплинированной силой Сопротивления, в этом движении, как мы уже говорили выше, участвовали и социалисты, и анархисты, и представители целого ряда партий и групп либерального направления, и просто честные рядовые французы, не принадлежавшие формально ни к одной политической партии. Уже поэтому программа НСС носила компромиссный характер, и в ней фигурировали лишь те пункты социально-экономических требований, по которым у названных выше сил не имелось принципиальных расхождений.
Овладев ситуацией в столице, глава правительства в течение сентября и октября 1944 года объехал множество городов и департаментов Франции, всюду лично назначая префектов и командующих военными округами. Поездка дала ему возможность воочию убедиться в сложности стоявших перед ним задач и одновременно ознакомиться с реальным положением дел в различных областях и департаментах страны. Любопытно отметить, что при всех острых разногласиях де Голля и лидеров Сопротивления это движение оставалось одной из главных опор его власти, и не учитывать этого глава правительства просто не мог.
В целом по Франции движение Сопротивления насчитывало на тот момент порядка полумиллиона бойцов (гораздо больше, чем в вооруженных силах де Голля). После высадки союзников в Нормандии и на Юге, когда немецкие дивизии были вовлечены в бои либо загодя отступали из тех районов, которым грозило окружение, отряды маки сумели освободить примерно половину французской территории — без непосредственного участия союзнических войск. Они
369


Шарль де Голль
быстро занимали даже крупные города, решительно ликвидируя остававшиеся там небольшие гарнизоны противника, деморализованного поражениями Германии на всех фронтах.
Происходившие при этом процессы явились хорошей иллюстрацией к необоснованности страхов перед возможным захватом власти в стране коммунистами. Освобождая города и целые департаменты, бойцы Сопротивления, вполне естественно, устанавливали там свою временную власть, ибо обстановка требовала наличия местной власти, способной поддерживать порядок и приступить к решению самых неотложных проблем снабжения, здравоохранения и т.п. Сидевшим же в этих органах до освобождения вишистам уже никто не доверял, и фактически управлять — после бегства своих немецких хозяев — они никем и ничем не могли. Как правило, в состав новых местных органов власти входили представители всех партий и группировок, участвовавших в движении Сопротивления — только такой подход гарантировал им массовую поддержку и давал возможность эффективно проводить намеченные мероприятия. Порой, особенно в южных областях, власть переходила к анархистам, и в этих случаях, отнюдь не частых, имели место самосуды и другие эксцессы — что ж, на борьбу с оккупантами поднялись разнородные силы, и после одержанной победы они по-разному вели себя. Именно этот факт позволил в свое время голлистам занять руководящее положение в НСС, но эта же разнородность препятствовала абсолютному единообразию и жесткой централизации в рядах самого Сопротивления. Тем не менее, в подавляющем большинстве городов и городков Франции удавалось сохранить порядок и поддержание законности. Коммунистам и социалистам претила анархия, поэтому они, ведя с де Голлем полемику по политическим и социальным вопросам, не стремились к силовому противостоянию с правительством. Де Голль был исключительно далек от идеала левых партий, однако на тот момент он был лучшей альтернативой открытой гражданской войне, грозившей похоронить и демократию, и саму Францию как великую державу. Откровенно говоря, без их поддержки де Голль вряд ли смог
370


Глава io. Государственные заботы генерала
бы быстро и спокойно установить свою власть в Париже и в провинции. Временные органы, созданные Сопротивлением, без споров уступали место тем, кого назначал глава Совета министров Республики. Ему не мешали и не противодействовали даже тогда, когда во главе департаментов и районов он ставил людей, еще вчера поддерживавших Петена, служивших немцам, и лишь теперь поспешивших переметнуться на сторону де Голля, некогда приговоренного судом вишист- ского режима к смерти «за государственную измену».
Неоднократные поездки по французской «глубинке» убедили де Голля в том, что социальные требования Сопротивления и левых партий были отнюдь не беспочвенными и не демагогическими (хотя именно так он квалифицировал их в частных беседах со своими единомышленниками). Он посетил, в числе прочих, свой родной Лилль и впоследствии вспоминал о впечатлениях, полученных в той поездке: «Чувства и размышления уже давно привели меня к убеждению, что освобождение страны должно сопровождаться глубокими социальными преобразованиями. Но в Лилле я понял, прочитав на лицах людей, абсолютную необходимость этого. Либо мы, сочтя это своим долгом, постараемся побыстрее и в заметной степени улучшить жизненные условия рабочих и урезать привилегии богачей, либо исстрадавшиеся трудящиеся массы поднимут волнения, в которых Франция может потерять все лучшее, что у нее осталось». Что ж, политического реализма де Голлю было не занимать.
Но социальные изменения не происходят быстро. Пока заботой де Голля было обеспечение единства страны и поддержание в ней гражданского мира — без этого все остальное так и осталось бы бесплодными мечтаниями. В первой половине сентября он переформировал Совет министров с учетом новой обстановки — теперь министрами могли стать не только эмигранты, но и те, кто по разным причинам оставался все эти годы в самой Франции. Вместе с тем представительство самых различных политических сил сохранилось. В новый кабинет вошли восемь бывших депутатов довоенного парламента, целый ряд видных предпринимателей,
371


Шарль де Голль
четыре радикала, три «народных демократа» (члены партии, тесно связанной с католической церковью), три социалиста, два коммуниста (министры здравоохранения и авиации). Пост заместителя премьера достался Жюлю Жанпене — бывшему председателю сената, в 1940 году поддержавшему Ф. Петена. Этот деятель крайне правых убеждений был необходим де Голлю, как и бывшие депутаты Национального собрания: им надлежало символизировать законность правительства и преемственность его власти. Впрочем, правительство, включавшее столь несхожих людей, преследовавших подчас противоположные политические цели, вовсе не являлось по-настоящему коалиционным. Оно не имело какой-то общей компромиссной программы, обязательной для вошедших в него партий и группировок — вся деятельность Совета министров определялась и направлялась исключительно его председателем. Он цементировал кабинет, составленный из столь разнородных элементов, он же и обеспечивал свою фактическую диктатуру, используя противоречия и недоверие между министрами разных политических направлений.
О диктатуре мы сказали не случайно, не ради красного словца. Пока, до всеобщих выборов, в стране не было ни президента (его обязанности лежали на самом де Голле), ни парламента, то есть правительство не несло ответственности перед каким-либо выборным лицом или органом, сосредоточив всю полноту власти в своих руках. Имелась, правда, Консультативная ассамблея, созданная самим же де Голлем еще на заре «Свободной Франции». Теперь генерал вдвое расширил ее состав, но главное не изменилось: ассамблея была не законодательным, а лишь совещательным органом, и ее решения не являлись обязательными для Совета министров. Даже персональный состав правящего кабинета определялся не этим декоративным органом, а одной только волей председателя Совета министров, который до новых всеобщих выборов (а до них было еще далеко) обладал именно диктаторскими полномочиями. Де Голль обещал Рузвельту, что сумеет удержать Францию под своей властью, и пока он с успехом справлялся с намеченной задачей.
372


Глава ю. Государственные заботы генерала
Теперь главе правительства предстояло не только решать множество внутренних проблем, порой очень острых, но и вновь бросаться в бой за интересы Франции на мировой арене. Во внешней политике накопилось множество проблем, решить которые было совсем не просто. Рузвельт не скрывал на встрече с де Голлем, что не видит Францию в числе великих держав нового, послевоенного мира. Приходилось расплачиваться за капитуляцию 1940 года, подписанную без участия и вопреки сопротивлению де Голля.
Пока что президент Рузвельт, не без поддержки Черчилля (в чем-то вынужденной, но в целом неизменной), вполне успешно проводил свою линию относительно роли Франции в мире. Можно понять то, что представителя Франции не пригласили на Тегеранскую конференцию основных держав антигитлеровской коалиции: «Свободная Франция» тогда была еще совсем слабой, а сама страна, оккупированная немцами, стала, благодаря Петену, фактической союзницей Гитлера. Теперь ситуация изменилась, однако ни на Ялтинскую, ни на Потсдамскую конференции де Голля тоже не пригласили. Осенью 1944 года на вилле Думбартон- Окс в пригороде Вашингтона велись активные переговоры о создании взамен лопнувшей с началом мировой войны Лиги Наций новой авторитетной международной организации (она получит название Организации Объединенных Наций). Но вели эти переговоры и определяли контуры послевоенного мира все те же три великие державы, несшие основную тяжесть борьбы против гитлеровской Германии: американцы, англичане и русские. Даже в так называемой Европейской консультативной комиссии, которая с середины 1943 года заседала в Лондоне, были представлены те же самые державы, причем лишь две из них — европейские: Великобритания и СССР, — а третьими были США, страна не европейская, тогда как Франции, одной из крупнейших стран континента, в представительстве было отказано. Лидеры трех великих держав вели между собой постоянную переписку, о содержании которой де Голлю оставалось лишь гадать. Его редко ставили в известность об основных догово¬
373


Шарль де Голль
ренностях главных союзников, выработанных без учета мнения Франции.
Практически ничего не изменилось и после формального признания Временного правительства Франции в конце октября 1944 года. Оно было (по предварительной взаимной договоренности) сделано одновременно Соединенными Штатами Америки, Великобританией и СССР. Русские пошли на это только из солидарности с союзниками, поскольку сами уже давно признали правительство де Голля. Англичане тоже лишь подтвердили свои прежние позиции — июньское признание де-факто они сделали признанием де- юре, поскольку Рузвельт пошел, наконец, на определенные уступки в этом вопросе. Вот для США это действительно был довольно новый акцент в политике. Вероятно, на них произвело впечатление то, как де Голль сумел «предотвратить» захват власти коммунистами, да еще и опирался при этом на американские штыки. Возможно, и с ним удастся найти общий язык? Но на статус Франции в мире эти дипломатические тонкости никак не повлияли. Такую своеобразную «блокаду» следовало прорывать, тем более что для Шарля де Голля внешняя политика стояла на первом месте. Внутреннее развитие Франции, при всей его несомненной важности, рассматривалось им лишь как фундамент ее величия на мировой арене, как основа для признания другими странами ведущей роли Франции в мировых делах. И вот в этом вопросе де Голль, так не любивший французских коммунистов, мог опереться, как выяснилось, только на руководителя советских коммунистов — главу Советского правительства маршала И. Сталина. Началось зондирование почвы по дипломатическим каналам, приведшее к первому официальному визиту де Голля в СССР.
Правда, и на этот шаг — логичный и необходимый — генерал решился только тогда, когда исчерпал до дна скромные возможности самостоятельного воздействия на западных союзников. Поездка в Россию, независимо от конкретных результатов, неизбежно повлекла бы за собой дальнейший рост интереса и симпатий к СССР во Франции, а следовательно, косвенно помогла бы укрепить и без того довольно
374


Глава ю. Государственные заботы генерала
сильные позиции ФКП во внутриполитической жизни страны. А это, в свою очередь, было чревато последствиями для его отношений с правыми кругами в самой Франции. Во время недавней поездки по стране генерал уже сталкивался с попытками неприкрытого давления со стороны этих влиятельных кругов. Некоторые «князья церкви» — заметим, Франция в свое время стала первой европейской страной, где церковь была отделена от государства и потеряла право вмешиваться в дела политические — откровенно высказывали свою озабоченность сотрудничеством де Голля с коммунистами. В правительстве, как мы уже говорили, было всего два представителя ФКП, и то лишь потому, что невозможно было полностью игнорировать самую популярную на тот момент политическую партию Франции, за которой стояли симпатии миллионов избирателей. Солидные представители деловых кругов высказывались еще более откровенно: на их поддержку генерал мог рассчитывать лишь в том случае, если будет решительно и последовательно бороться с влиянием ФКП и ее сторонников. Этих людей, во многом близких де Голлю по духу, мало заботило величие Франции — они беспокоились о своих прибылях, а прибыли настоятельно требовали прямого доступа к государственной власти. Люди, вчера поддерживавшие Петена и нашедшие общий язык с оккупантами, теперь требовали гарантий от главы нового правительства, и не считаться с их позицией председатель Совета министров не мог по многим причинам.
Де Голль вообще по складу своего мышления, по воспитанию, по своим политическим и религиозным убеждениям был однозначно человеком Запада, близким к солидным буржуазным кругам, и не испытывал большого доверия к России, тем более России большевистской. Когда-то давно, три года назад, он предлагал Сталину французскую пехотную дивизию, но только для того, чтобы надавить такой перспективой на Черчилля и добиться согласия англичан на активное участие «Свободной Франции» в совместных военных операциях против Гитлера. И теперь, находясь перед лицом необходимости использовать разногласия между союзниками в интере¬
375


Шарль де Голль
сах Франции — а это предполагало прямые контакты и договоренности с Советским правительством, —де Голль сначала попытался все же достичь взаимоприемлемых соглашений с У. Черчиллем и Ф.Д. Рузвельтом. Тридцатого октября (через неделю после официального признания ими Временного правительства Французской Республики) он направил премьер-министру Великобритании и президенту США приглашения посетить Париж с официальным визитом. Приглашать же советских представителей он счел преждевременным.
Рузвельт приглашение отклонил: он считал, что и без того пошел слишком далеко навстречу де Голлю, и не собирался чрезмерно укреплять его позиции своим авторитетом. В освобожденной от оккупантов Франции теперь можно было поискать опытных и достаточно известных политиков, которые с большой охотой взялись бы защищать американские интересы и не стали бы чересчур надоедать Соединенным Штатам требованиями считаться с величием Франции. Правда, многие из них запятнали себя сотрудничеством с гитлеровцами, но можно же было найти и таких, чье участие в делах режима Виши не бросалось в глаза и не вызывало слишком уж большого неприятия у рядовых избирателей.
Черчилль, как и следовало ожидать, приглашение принял и вскоре прибыл в Париж вместе со своим министром иностранных дел Энтони Иденом. Формально они с де Голлем были теперь почти на равных. Вчерашний изгнанник, нашедший пристанище в Лондоне и полностью зависимый от благосклонности британского премьера, занял ныне кресло главы правительства, как и Черчилль в Англии. Впрочем, де Голль, в отличие от английского коллеги, возглавлял пока что Временное правительство, не подкрепленное выборами и не узаконенное парламентом. Да и международный статус Анлии и Франции, как отмечалось, оставался далеко не равнозначным. В конечном счете на статус могло бы повлиять более активное участие французских вооруженных сил в боевых действиях, однако де Голль по-прежнему располагал скромными военными силами, игравшими вспомогательную роль в
376


Глава ю. Государственные заботы генерала
операциях союзников и на севере Франции, и на юге страны. Конечно, после освобождения правительство имело возможность мобилизовать очень серьезные силы — одних участников разоруженного Сопротивления насчитывалось не менее 500 000 человек. Да только армия должна быть вооружена, обмундирована, накормлена, снабжена достаточным количеством боевой техники и боеприпасов. А вот с этим, как и с финансами в целом, Временное правительстве испытывало затруднения. Помощь со стороны союзников была необходима французам, как и в предыдущие годы, когда «Свободная Франция» воевала английским оружием и на английские деньги. Разве что объем помощи теперь требовался не в пример больше, чем раньше.
С этого вопроса и начались переговоры 10 ноября, сразу же после прибытия высоких гостей. Ситуация на мировой арене, однако, претерпела за годы войны существенные изменения. Летом 1940 года, когда Англия осталась против Гитлера в одиночестве, она отчаянно нуждалась в любой поддержке, пусть даже чисто моральной, чтобы укрепить дух своих сограждан и вселить в них уверенность в своих силах, в возможность выстоять против сильнейшего противника. Сейчас же, накануне полной победы над врагом, сильная, хорошо вооруженная и авторитетная Франция стала бы для Черчилля не подспорьем, а весьма нежелательной помехой. Ее следовало использовать лишь как силу сугубо вспомогательную, как канал укрепления английских позиций на Европейском континенте и как возможный резерв для расширения колоний Британской империи. Из этих соображений Черчилль и Иден исходили на переговорах с новым французским лидером.
Начинать переговоры с откровенного отказа было бы, разумеется, шагом неразумным и недипломатичным. Де Голль просил — Черчилль обещал. Но обещал так туманно и обтекаемо, что в реальности все его обещания выглядели недвусмысленным отказом. Де Голль был достаточно искушен в таких делах, чтобы заблуждаться в отношении позиции британского Военного кабинета. Дальше пошло в том же духе.
377


Шарль де Голль
Главу французского правительства интересовало будущее Германии — самого агрессивного и опасного врага Франции на протяжении длительного времени. Ко времени переговоров в Париже главные союзники: США, СССР и Великобритания,—уже договорились о демилитаризации Германии, разделе ее на три оккупационные зоны и о принципах управления этой страной через Союзный контрольный совет, который должен будет координировать политику военной администрации во всех зонах, вместе взятых. Для Франции оккупационная зона не предусматривалась, хотя французы были непосредственно заинтересованы в контроле над демонтажем нацистской политической системы и германских вооруженных сил. Союзники также предварительно договорились об отторжении от Германии всех территорий, захваченных ею накануне и в ходе мировой войны (окончательные решения будут приняты на Ялтинской конференции, тоже без участия Франции).
В частности, предполагалось отделение Австрии и ее оккупация теми же тремя державами, возвращение чехам Судетской области (и Тешинской области, оккупированной в 1938 году поляками), воссоединение Чехии и Словакии, а также передача полякам бывших германских владений к востоку от Одера и раздел Восточной Пруссии между Польшей (около 70 процентов территории) и СССР (примерно 30 процентов). Эти шаги, на которых настоял Сталин, лишали германских милитаристов выгодного плацдарма для нападения на Советский Союз и на страны Восточной Европы. Правда, союзники не забыли и о Франции: все отторгнутые немцами территории, в том числе Эльзас и Лотарингия, подлежали безусловному возвращению под юрисдикцию Французской Республики. Но де Голля интересовали вопросы о
Шарль de Голль и Уинстон Черчилль в замке Монталамбер в городе Меш,
13 ноября, 1944 год.
378


Глава ю. Государственные заботы генерала
Рейнской, Рурской и Саарской областях. Когда-то он сам служил в штабе французской Рейнской армии и твердо помнил, как важны эти районы для французской промышленности, для обеспечения процветания Франции. Нельзя ли и эти территории отторгнуть от побежденной Германии — в пользу Франции, конечно? Черчилль предпочел уйти от обсуждения этих тем. Позднее он будет решать их вместе с Рузвельтом и Сталиным, отнюдь не с де Голлем.
Очень болезненным был вопрос о Сирии и Ливане. Уже достаточно давно де Голль обещал обеим колониям независимость в обмен на поддержку ими союзников в самый трудный период войны. Но теперь он стоял во главе Французского государства и не спешил претворять обещанное в жизнь: колонии могли пригодиться в деле восстановления французской экономики, не следовало также игнорировать реакцию множества французов, так или иначе связанных с колониями, извлекавших прибыли из эксплуатации их природных богатств. Но местные жители громко требовали независимости, уже пролилась кровь на улицах Дамаска, где французы подавляли массовые мирные выступления арабского населения. У Франции, как предвидел де Голль еще лет пятнадцать назад, не было перспектив в Леванте.
Но там ведь стояли и английские войска, и Черчилль, уже приступивший к уничтожению партизанских сил, освободивших Грецию, был готов применить те же методы и на Ближнем Востоке — раз Франция отказывается от своих колоний в этом регионе мира, почему бы англичанам не расширить за ее счет свою колониальную империю? Де Голль же стоял на своем: если Франции не под силу удержать Левант за собой, пусть уж будет независимым, но передавать его под власть другой европейской державы недопустимо. Это стало бы нестерпимым унижением для Франции и привело бы лишь к дальнейшему падению ее престижа на мировой арене, тогда как генерал мечтал добиться прямо противоположного результата. В итоге сирийско-ливанский вопрос остался пока открытым, никаких решений сторонам выработать не удалось.
379


Шарль де Голль
Черчилль, в свою очередь, выдвинул только одно конструктивное предложение, но такое, которое могло иметь далеко идущие последствия: он предложил незамедлительно начать переговоры с целью заключения нового союза между Францией и Великобританией. Это было действительно ценное предложение, и де Голль согласился бы голосовать за него обеими руками. Осуществить хорошую идею на практике мешало одно: стороны совершенно по-разному видели цель такого союза и вытекающие из него формы деятельности. Пожалуй, даже основную цель союза оба лидера понимали почти одинаково, но вот акценты при этом расставляли совершенно по- разному. Де Голль с солдатской прямотой предложил объединиться, чтобы ослабленные войной Франция и Англия могли совместно противостоять влиянию двух сильнейших союзников: богатых и мощных США и тяжело пострадавшего в войну, однако располагающего огромной армией и завоевавшего большой авторитет и влияние в Европе Советского Союза. Речь при этом не шла, разумеется, об открытой вражде (идеи «холодной войны» еще только начинали формироваться в голове Черчилля, а де Голля такой поворот вообще не устраивал на том этапе). Зато можно было и ослабевшим англичанам с французами — при условии единства действий — добиваться выгодных для себя решений, играя на противоречиях главных союзников, поддерживая, в зависимости от конкретной ситуации, то одного, то другого. Вообще-то иной раз можно было даже не поддерживать, а ограничиться лишь обещанием поддержки, намеком на нее. Такая дипломатическая линия сулила Черчиллю и де Голлю возможность реально влиять на суть принимаемых союзниками решений, а Франция в этом случае могла бы решительнее, настойчивее претендовать на восстановление своей роли как великой державы, на равных войти в число главных мировых игроков, превратив их трио в квартет. Для англичан усиление роли Франции также стало бы играть немаловажную роль, иначе их союз не смог бы достичь поставленных целей.
Но Черчилль, мысленно соглашаясь с де Голлем, не мог пойти на ослабление своих тесных отношений с заокеанским парт¬
380


Глава ю. Государственные заботы генерала
нером. Де Голль высказывал здравые мысли — с точки зрения Франции. Английский же премьер-министр слишком хорошо знал, насколько сильно зависит его страна от благорасположения Соединенных Штатов, которые отнюдь не склонны к сентиментальности и благотворительности в международных делах. В ходе еще продолжавшейся войны Англия неизменно зависела и от огромных военных ресурсов США, и от поставок американского оружия, снаряжения, боеприпасов — всего того, без чего британские войска не сумели бы добиваться побед на поле боя. А после войны — это стало очевидным уже в конце 1944 года — англичанам придется вспомнить о непосильных долгах (на долю Британии пришлись чуть ли не две трети всего объема ленд-лиза, на сумму более 31 миллиарда долларов — астрономическая по тем временам и ценам сумма). Кроме того, солидные британские банки и крупные промышленные предприятия работали в тесной взаимосвязи с Америкой: американцам зачастую принадлежала немалая доля акций в этих предприятиях, из Америки они получали, если требовалось, солидные кредиты, а за годы войны и то, и другое заметно увеличилось. Учитывая это, Черчилль, хотя и имел по целому ряду вопросов расхождения с президентом США (порой по коренным вопросам, как это было с идеей деколонизации), предпочитал — в отличие от более импульсивного де Голля — не доводить дело до открытых конфликтов, а улаживать спорные вопросы миром, часто уступая более сильному партнеру. Французскому коллеге он сказал:
— Более сильных следует убеждать. Не стоит идти против них.
Не без сожаления он посоветовал де Голлю подождать с осуществлением его идей до поры до времени. А пока будет лучше, если Франция предоставит действовать Черчиллю. Таким образом, переговоры в Париже окончились безрезультатно, фактически потерпели провал, поскольку ни один поднятый на них вопрос так и не нашел удовлетворительного решения. Не было подписано никаких соглашений. Оба лидера, правда, произнесли парадные речи перед толпами
381


Шарль де Голль
парижан, собравшихся отпраздновать 26-ю годовщину победы Антанты в Первой мировой войне. Близкие к де Голлю деятели вспоминали позднее, как сильно он был раздражен теплым приемом, какой оказали союзнику экспансивные жители французской столицы. Сам де Голль не испытывал после встречи ничего, кроме разочарования и глухого гнева на британского льва. Тогда-то и встал в повестку дня в качестве неотложного вопрос о его поездке в СССР. Только опираясь на Сталина — если удастся добиться его поддержки — де Голль мог надеяться на восстановление роли Франции как одной из великих держав. И он отбросил колебания.
Уинстон Черчилль, Шарль де Голль и Энтони Иден (слева от де Голля) на параде в честь годовщины победы сил Антанты над Германией в Первой мировой войне, ноябрь, 1944 год.
382


Глава ю. Государственные заботы генерала
Поездка в Москву невольно обрекала его на ненавистную роль просителя, но в данном случае альтернативы не было. Американский президент не пожелал прибыть в Париж сугубо по соображениям текущей политики. Сталин же принципиально не выезжал за границу. Он был не только политическим лидером и формальным главнокомандующим вооруженными силами, как его американский и английский коллеги, но ежедневно посвящал львиную долю своего времени решению практических вопросов подготовки и проведения военных операций, назначения и перемещения видных военачальников, снабжения войск всем необходимым, выделения резервов, контролировал ход формирования, вооружения и обучения свежих соединений, а также постоянно направлял усилия руководителей военной промышленности, ученых и конструкторов на создание новых образцов боевой техники и их запуск в серийное производство. Трижды в день он заслушивал доклады Генштаба и давал необходимые указания и разрешения, порой внося в предложения военных существенные коррективы. Такое положение дел требовало постоянного присутствия Верховного Главнокомандующего в Ставке, и за все время войны он лишь трижды отлучался из Москвы — в Ялту на своей территории и в два зарубежных города, оккупированных на тот момент Красной Армией: Тегеран и Берлин. Черчилль дважды приезжал на переговоры к нему в Москву, не дождавшись ответного визита советского руководителя. Поэтому и де Голлю, если он хотел добиться каких-либо политических решений в пользу Франции, предстояло ехать в столицу СССР.
Правда, русские пошли ему навстречу: направили председателю Совета министров Франции официальное приглашение, да еще и авансом, до переговоров, настояли на включении его страны в состав упоминавшейся выше Европейской комиссии. Такое начало обнадеживало.
Пока в Европе еще шла война, лететь пришлось кружным путем: через Северную Африку, Ближний Восток и Иран в Баку, а уж оттуда добираться поездом до Москвы. Но уже в Баку его торжественно встретили официальные предста¬
383


Шарль де Голль
вители Советского правительства — с исполнением государственных гимнов двух стран, артиллерийским салютом, обходом строя почетного караула и всеми прочими церемониалами, положенными при встрече главы иностранного государства (не будем забывать, что в тот период де Голль, за отсутствием законно избранного президента Республики, занимал должность не только главы правительства, но и главы Французского государства).
В течение следующих двух недель де Голль многое повидал в СССР, но если судить по его мемуарам, больше всего запомнились ему советские солдаты. В английских и российских архивах сохранились кадры кинохроники 1945 года: возвращаясь на родину после Ялтинской конференции, Черчилль обходит строй советского почетного караула. Английский премьер, получивший, как и де Голль, военное образование и сражавшийся на фронтах Первой мировой войны (он командовал тогда пехотным батальоном), давно уже стал профессиональным политиком. Он пристально, не скрывая неприязни, всматривается перед объективом киноаппарата в лица советских солдат, пытаясь, по-видимому, решить для себя «загадку русской души». Как сумели эти парни в военных шинелях, отступавшие под натиском немецкой армии до Москвы, а потом и до самой Волги, переломить ход войны, сулившей им жестокое поражение, и оказаться ко времени конференции на берегах Одера, готовясь водрузить свои красные флаги над поверженными городами Германии? Слишком пристальный, требовательный, пронизывающий взгляд плохо согласуется с понятием хороших манер, каких ожидают в Англии от сына лорда и внука герцога Мальборо. Де Голль, профессиональный военный, которого жизнь буквально заставила ступить на стезю политика, смотрел на солдат Красной Армии совсем не так. Он сумел опытным взглядом оценить и их выправку, и стоящую за ней хорошую выучку, и здоровый, бодрый вид, и мужество, которое светилось в глазах этих уверенных в себе воинов, прошедших сквозь огонь долгих лет войны. «Да, это была она — вечная русская армия», — патетически восклицает генерал в своих воспоминаниях.
384


Глава io. Государственные заботы генерала
Путешествие в Москву по железной дороге заняло несколько дней, и по пути де Голлю была предоставлена возможность осмотреть руины города-героя Сталинграда, беспощадная битва за который ознаменовала начало коренного поворота в ходе войны. Вот где он смог по достоинству оценить преимущества стойкого и мужественного сопротивления врагу — стратегии, на которой сам настаивал у себя дома в памятном 1940 году, но которая была отвергнута политическим и военным руководством Франции, отдавшим предпочтение позорной капитуляции, последствия которой приходилось теперь с огромным трудом преодолевать де Голлю.
Центральные улицы Сталинграда после освобождения.
Впоследствии в Москве генералу показали и промышленные предприятия, и научные учреждения, и знаменитый на весь мир балет Большого театра, и исторические достопримечательности древней русской столицы — принимали гостя из Франции тепло и радушно, словно подчеркивая старинные симпатии России к его родной стране. Но главным, безусловно, были переговоры со Сталиным, которые в общей сложности заняли почти 15 часов из девяти дней
385


Шарль де Гол ль
проведенных де Голлем в Москве (со 2 по 10 декабря 1944 года). Первая встреча в Кремле состоялась сразу после прибытия главы французского правительства в столицу СССР.
Еще в Париже де Голль тщательно обдумал центральный вопрос переговоров: предлагать ли Советам заключение двустороннего договора о союзе? Предложенный ему Черчиллем проект англо-французского союза он совсем недавно отверг, и на то имелись веские причины. Кроме того, де Голль стремился во что бы то ни стало отстоять независимость Франции в вопросах внешней политики, а это предполагало отмежевание от тесного союза с одной великой державой в ущерб связям с другими. В противном случае генерал лишился бы свободы маневра, которая только и могла обеспечить ему достижение своих целей в тех условиях.
Однако с Советами дело обстояло иначе. Как бы ни относился де Голль к СССР, как бы советское руководство ни относилось к Франции, обе страны были кровно заинтересованы в том, чтобы нейтрализовать германскую угрозу на возможно более длительный срок. Де Голль внимательно следил за американской политикой, а Черчилля и других британских руководителей изучил за годы жизни в Лондоне весьма серьезно — так сказать, с близкого расстояния. И он нисколько не сомневался в том, что британский премьер будет сотрудничать с русскими до полной победы над Гитлером, но потом может пойти на возрождение извечного германского милитаризма под контролем западных союзников — против усилившегося СССР и распространения его влияния в Европе. Поддержит ли такую политику Рузвельт, трудно было сказать уверенно, но рано или поздно американцы могли согласиться с Черчиллем: Германия ослаблена и оккупирована, а против Советов она еще может пригодиться, хотя для этого ее нужно усилить в военном отношении.
В принципе, де Голля тоже не радовало усиление позиций большевизма по всей Европе, но он хорошо усвоил уроки истории. А она учила тому, что любые попытки возродить военную мощь Германии и установить в ней ради этого агрессивный политический режим могут в один миг
386


Глава io. Государственные заботы генерала
обернуться не только против СССР, но и против Франции. Доказательства этой геополитической «теоремы» были, увы, слишком убедительными, слишком свежими и трагическими, чтобы де Голль согласился вновь играть с огнем. Ему стала в этом отношении понятна старая русская пословица: «Не рой яму своему ближнему, ибо упасть в нее ты можешь сам». Конечно, в конце 1944 года опасность заигрывания Запада с германским милитаризмом являлась лишь отдаленной: пока не отгремели залпы Второй мировой войны, западные союзники вынуждены сотрудничать с Советами: именно те вносили львиную долю военных усилий в достижение победы, в которой заинтересованы все страны антигитлеровской коалиции. Предстояло, кроме прочего, еще покончить и с японским милитаризмом на Дальнем Востоке, а в этом вопросе русские могли сыграть очень важную роль. Но тянуть время и рисковать генерал не желал — пусть франко-советский пакт сразу встанет барьером на пути любых попыток возрождения германского национализма и его военной мощи. Потом может оказаться слишком поздно. Да и возвращение во Францию из Москвы с таким договором могло существенно укрепить позиции генерала внутри страны. Влиятельные левые силы приветствовали бы его соглашения с Советским Союзом, а влиятельным правым пришлось бы признать, что де Голль если и идет на договоренности с большевиками, то исключительно ради обеспечения безопасности Франции и усиления ее влияния в мире. Такой расклад был бы на руку и серьезным деловым кругам, поскольку повышал их шансы в конкурентной борьбе с зарубежными соперниками. Ну а рядовые избиратели, только начавшие понемногу избавляться от кошмара войны, безоговорочно приветствовали бы перспективу длительного и прочного мира. Наконец, заключение такого договора, при соответствующих формулировках, могло проложить путь к осуществлению давней мечты де Голля. Если бы Сталин признал Францию великой державой, то западные союзники были бы просто вынуждены пойти на такое же признание, опасаясь, что иначе Франция окажется на стороне СССР, а
387


Шарль де Голль
не на стороне Запада в большой и сложной игре мировой политики. Используя противоречия между союзниками, он наконец-то мог получить возможность добиться того, в чем столько лет отказывали ему и Франции Черчилль и Рузвельт.
В итоге де Голль составил свое мнение о перспективах такого соглашения. Переговоры со Сталиным он начал с прямого предложения заключить двусторонний оборонительный договор, аргументировав свою позицию достаточно честно и откровенно. Проект договора он предложил для изучения своим партнерам. Сталин, который тоже не любил решать серьезные вопросы экспромтом, тут же протянул французскому гостю встречный проект, подготовленный советскими дипломатами и военными в преддверии визита главы французского правительства. Оба черновых варианта соглашения, различаясь, естественно, в деталях и формулировках, были почти идентичны по содержанию. Можно было подписать договор без долгих проволочек и согласований — на то, чтобы окончательно отшлифовать формулировки, советникам и помощникам хватило бы тех нескольких дней, которые оставались двум лидерам на обсуждение других международных вопросов и на культурную программу визита. Таким образом, переговоры со Сталиным, в отличие от недавних переговоров с Черчиллем, начинались не с отказов и разочарований, а с обнадеживающего успеха.
Омрачить этот успех де Голля попытался Черчилль, который предвидел подобный ход строптивого француза (а возможно, точно знал о подготовке договора — благодаря хорошо поставленной разведке: за годы пребывания ФКНО в Лондоне «Интеллидженс сервис» сумела внедрить в окружение де Голля достаточно своих информаторов). Британский премьер поспешил направить маршалу Сталину телеграмму, предлагая заключить тройственный англо-франко-советский договор о союзе. Сталин был склонен согласиться: все равно соглашения о военном сотрудничестве СССР и Великобритания заключили в первые месяцы войны. Но де Голль, которого он познакомил с телеграммой из Лондона, сразу и недвусмысленно выразил полное несогласие с позицией бри¬
388


Глава ю. Государственные заботы генерала
танского коллеги. Он-то отлично понимал двигавшие Черчиллем мотивы — лишить Францию возможности проводить независимую внешнюю политику, привязать ее к британской колеснице. Французский же премьер приехал в Москву, чтобы добиться диаметрально противоположного результата. Сталин, ознакомившись с аргументами гостя, согласился с ним, и идея тройственного союза была похоронена.
Далее стороны продолжили обсуждение самой острой на тот момент проблемы — германской. Принципиальные точки зрения совпадали, это выяснилось уже на первом этапе переговоров. Германию следует лишить всякой возможности угрожать как Франции, так и СССР и его ближайшим соседям на востоке Европейского континента. Темой следующего этапа стали конкретные шаги, которые могли предпринять обе страны вместе с остальными союзниками ради достижения желаемого результата.
При общности конечной цели — нейтрализации вполне возможных агрессивных устремлений Германии — в отношении практических путей достижения этой цели выявились заметные различия. Де Голль повторил Сталину те же предложения, которые безуспешно делал Черчиллю: передать под юрисдикцию Франции весь левый берег Рейна, Рур, Рейнскую и Саарскую области. В идеале он хотел бы раздробить единую Германию и превратить ее в слабую федерацию (еще лучше конфедерацию) мелких государств — примерно так, как это было до объединения германских княжеств во второй половине XIX века. Сталина подобная перспектива мало устраивала.
Во-первых, он, в соответствии с идеологией своей партии, исходил из объективных законов экономического и социального развития. Объединение Германии Бисмарком виделось вождю большевиков не случайным успехом талантливого политика, а проявлением исторической закономерности. Плыть же в таких вопросах против течения, пытаться бороться с объективными закономерностями развития общества (нравятся они кому-либо или нет) — затея, заведомо обреченная на провал. Поэтому идея искусственного дробления Гер¬
389


Шарль де Голль
мании на карликовые государства представлялась ему пусть и политически заманчивой, но исторически бесперспективной. Даже деление покоренной страны на оккупационные зоны виделось Сталину мерой временной и в общем-то относительной. Как было договорено между союзниками, основные вопросы, касающиеся всей Германии, подлежали согласованию и решению Союзным контрольным советом, тогда как военная администрация в каждой из зон ведала бы лишь текущими вопросами. Забегая вперед, мы можем сказать, что даже на провозглашение Германской Демократической Республики (ГДР) в своей зоне оккупации Сталин пошел в октябре 1949 года вынужденно, в условиях «холодной войны», когда обстоятельства заставили его противодействовать давлению бывших союзников буквально по всем направлениям мировой политики. Они сами всего через два-три года после победы стали объединять свои оккупационные зоны, а затем провозгласили создание на территории трех западных зон самостоятельного германского государства — Федеративной Республики Германия (ФРГ). Им требовалось то, о чем заранее знал де Голль — усиление Германии и ее использование в перспективе против СССР и стран его «пояса безопасности». СССР, разумеется, отреагировал, противопоставляя западным немцам «своих», восточных. Но в принципе глава Советского правительства считал бесперспективным, а потому нежелательным, разделение Германии на два государства, не говоря уж о целом конгломерате мелких псевдогосударств. Забегая же вперед еще дальше, мы с высоты своего сегодняшнего опыта вправе высказать твердое убеждение, что тяга к евроинтеграции неизбежно покончила бы с искусственным дроблением Германии задолго до конца XX века.
Во-вторых, нельзя было забывать об уроках Версальского договора: поставив побежденную Германию в унизительное положение, тот договор заведомо подогревал среди немцев реваншистские настроения, объективно давая преимущество во внутриполитической борьбе именно тем силам, которые стремились к войне и восстановлению ведущей роли Германии в Европе, а то и к установлению ее мирового господства.
390


Глава ю. Государственные заботы генерала
Положения Версальского договора и всеобщее недовольство ими в Германии сыграли не последнюю роль в приходе к власти всего через 14 лет после Первой мировой войны Гитлера и его клики, которые еще через шесть с небольшим лет развязали Вторую мировую. Было бы неразумно своими же руками сеять во вновь поверженной Германии семена Третьей мировой. За развязанную фашизмом войну страна должна была заплатить (хотя бы частично возместить тот поистине гигантский ущерб, который был нанесен по ее вине многим европейским странам), но условия мира не должны были выходить за рамки разумного. В противном случае такой мир стал бы недолговечным, а ведь и Франция, и СССР хотели надолго исключить германскую угрозу из жизни своих народов.
Из всего вышесказанного вытекает и третий фактор, не позволявший Сталину согласиться с мнением высшего представителя Франции. Неразумно отторгать от Германии ее исконные территории, поскольку такой шаг рано или поздно (скорее рано) вынудил бы немцев бороться за освобождение своих земель, и эта борьба носила бы во многом справедливый характер. Отделение Австрии от Германии, возвращение Эльзаса и Лотарингии в состав Франции, а Судетской и Тешинской областей — Чехословакии не ущемляли справедливых интересов и законных прав немецкого народа. Эти меры лишь восстанавливали положение, существовавшее до войны, то есть лишали агрессора плодов совершенной им агрессии. Передача Польше бывших Силезии и Восточной Померании диктовалась чисто политическими причинами: Польше надлежало стать не враждебным, как до войны, а дружественным Советам государством. Сталин добился возвращения своей стране территорий к востоку от знаменитой «линии Керзона», захваченных поляками в ходе войны 1920 года (в которой он сам и де Голль участвовали на противоположных сторонах), но хотел компенсировать полякам эту потерю за счет побежденной Германии. Впрочем, для такого решения имелись обоснования исторического характера. В свое время эти земли принадлежали славянам, немцы захватили их постепенно, в ходе многочисленных походов на вос¬
391


Шарль де Голль
ток. Эти территории неоднократно становились предметом военных споров между немецкими князьями и польскими королями, а Померанией еще в начале XVII века правила славянская династия герцогов, правда, признававших так или иначе власть Священной Римской империи. Конечно, исторические ссылки в подобных случаях не могут считаться юридически безупречным аргументом. Не так уж давно тринадцать североамериканских колоний входили в состав Британской империи, а сама Англия в свое время платила дань скандинавам, и даже три короля из числа ее монархов были датчанами. И все же передача полякам земель к востоку от рек Одер и Нейссе (Одра и Ныса) могла быть как-то обоснована. Отторжение Восточной Пруссии преследовало цель ликвидировать общую границу между СССР и Германией, возникшую в 1940 году. В таком случае дружественная Советам Польша стала бы (при активной роли размещенных на ее территории советских войск) надежным барьером на пути любой новой попытки немцев напасть на русских. Но и земли Восточной Пруссии были в Средние века завоеваны немецкими баронами, которые попросту уничтожили местное население: балтийское племя пруссов, а также славян, родственных современным полякам. И Сталин согласился отдать чуть ли не три четверти этой области Польше (по названным выше причинам), оставив на долю СССР город Кёнигсберг и сравнительно небольшую территорию, в том числе порты на Балтике — они могли послужить базами Балтийского флота, тогда как в распоряжении Польши теперь имелось достаточно военных и торговых портов на южном побережье Балтики: от Данцига (Гданьска) до Штеттина (Щецина).
Земли же, на которые претендовал де Голль от имени Франции, искони были германскими. Правый берег Рейна, во всяком случае, мог считаться во многом колыбелью немецкой нации, и передача французам областей на обоих берегах этой реки не могла не породить множества трений уже в достаточно близком будущем. Ясно было, что немцы станут бороться за возвращение этих областей не менее настойчиво, чем французы — за Эльзас и Лотарингию. Согласиться с де
392


Глава ю. Государственные заботы генерала
Голлем, таким образом, Сталин никак не мог, но и нарушать атмосферу наметившегося взаимопонимания между двумя правительствами не входило в его планы. Поэтому он примирительно заметил, что нет смысла обсуждать столь существенные вопросы послевоенного устройства в отсутствие других союзников — англичан и американцев. Де Голль уже предвидел ответ Черчилля и Рузвельта, но и возразить своему кремлевскому собеседнику он не мог. Действительно, о чем бы они сейчас ни договорились относительно Германии, все это могло приобрести юридическую силу лишь на основании решений очередной конференции трех великих держав, а Францию на конференции пока не приглашали, и ни Черчилль, ни Рузвельт не проявляли желания менять сложившееся положение.
Зато русские могли согласиться на возвращение Франции в круг великих держав. Сталин отнюдь не строил иллюзий в отношении «горячей дружбы» России и Франции, пока в последней у власти находились те же правые партии, что и до войны, и крупные капиталисты, пуще всего не желавшие сближения с СССР. И все же строптивый де Голль, готовый ради интересов Франции конфликтовать с сильными союзниками, устраивал его хотя бы в одном отношении. Для главы Советского правительства, благодаря хорошо поставленной разведке, не остались секретными планы Черчилля разыграть в благоприятный момент «немецкую карту» против Советов, а США могли в любое время поддержать эту затею. Рузвельта, правда, пока удавалось удерживать от подобного поворота, но президент США был уже тяжело болен, а вице-президентом на четвертый срок в Белом доме влиятельные круги навязали ему Гарри Трумэна — ярого антикоммуниста, готового на многое ради борьбы с растущим влиянием СССР. Вот при таком раскладе сил де Голль мог сыграть положительную для Советов роль. Как мы только что видели, его заинтересованность в реальной и полной демилитаризации Германии и лишении ее активной роли в европейской политике была вполне искренней, и здесь советские и французские интересы как раз совпадали. Если не в других вопросах,
393


Шарль де Голль
то уж в этом, важнейшем на то время, обе державы могли с успехом сотрудничать, для чего, по логике вещей, требовалось придать Франции больше веса, предоставить ей право решающего голоса при обсуждении мировых проблем, каким обладали США, СССР и Великобритания (в свете событий на Дальнем Востоке статус великой державы, как известно, предусматривался и для Китая).
Однако в ходе переговоров возник и коварный «подводный риф», о который едва не разбился корабль франко-советского взаимопонимания и сотрудничества. Одним из наиболее важных вопросов для Сталина был вопрос о послевоенном устройстве Польши. И вопрос идеологии здесь не играл столь важной роли, как решение конкретных внешнеполитических задач: останется ли Польша опорой Запада на границах Советского Союза, постоянно порождая опасность нового военного столкновения непосредственно на границе, или же она станет достаточно надежным союзником СССР, тем самым обеспечивая безопасность на этом важнейшем направлении? Освобождение Польши (в новых границах) в конечном счете стоило Красной Армии жизни 600 000 тысяч солдат и офицеров, и Сталин решительно намеревался не допустить, чтобы из их крови возродилась к жизни старая националистическая Польша, неизменно враждебная Советскому Союзу. Отношения с эмигрантским правительством в Лондоне, после недолгого примирения в начальный период войны (когда Черчилль был заинтересован в единстве всех своих немногочисленных союзников), быстро испортились.
Как только советские войска вступили на польскую территорию летом 1944 года, в первом же относительно крупном освобожденном городе, Хелме, был создан Польский комитет национального освобождения (ПКНО), который
394
Вице-президент США Гарри Трумэн.


Глава ю. Государственные заботы генерала
стал фактическим правительством освобожденных районов страны, тогда как правительство в Лондоне, признанное союзниками, играло символическую роль. В состав ПКНО вошли представители различных политических сил, стоявших на антифашистских позициях, однако первую скрипку в нем играли польские коммунисты. В военном плане это правительство опиралось на Первую армию Войска Польского, сформированную в СССР (после начала освобождения приступили к формированию уже в самой Польше Второй армии). Войска же генерала Андерса, подчиненные лондонскому правительству, воевали под английским командованием в Италии и никак не влияли на положение в самой Польше. Таким образом, возникла реальная перспектива установления в стране власти левых сил во главе с коммунистами, что призвано было обеспечить новый курс Польского государства во внешней политике — союз с СССР вместо традиционной ориентации на страны Запада. Естественно, Сталин был заинтересован в признании ПКНО со стороны как можно большего числа стран, тогда как Черчилль упорно держался за своих протеже из лондонского правительства — они-то оставались проводниками британского, а не советского влияния. Особенно важным для Черчилля этот вопрос стал, когда окончательно провалились его планы вторжения союзников на Балканы. Если уж не удалось предотвратить проникновение красных в Европу, то следовало хотя бы ограничить их успехи — в частности, сохранив Польшу в рядах западных стран. В конце 1944 года (и на протяжении первой половины 1945, вплоть до Потсдамской конференции) эта борьба двух линий носила исключительно острый характер, порождая серьезную напряженность в отношениях между союзниками.
Удивительно ли, что Сталин, идя навстречу де Голлю по проблеме признания за Францией статуса великой державы, предложил партнеру признать ПКНО (к тому моменту Варшава еще не была освобождена, и Комитет обосновался в Люблине, поэтому членов ПКНО и его сторонников называли на Западе «люблинскими поляками», в отличие
395


Шарль де Голль
от «лондонских поляков»), как СССР в свое время признал без всяких оговорок «Свободную Францию» де Голля, а затем ФКНО в качестве законного правительства Франции? Де Голлю же пойти на такой шаг оказалось затруднительно. Во-первых, он не хотел ссориться с лондонским эмигрантским правительством, которое пользовалось поддержкой и Черчилля, и Рузвельта. Одно дело — конфликтовать с ними, отстаивая национальные интересы Франции, совсем другое — защищать перед лицом союзников позицию Советов. Во-вторых, он не горел желанием признавать правительство, во главе которого стоял лидер коммунистов Болеслав Берут. До самого последнего времени генерал избегал ассоциировать «Свободную Францию» и ФКНО не только с коммунистами, но и с любыми представителями левых сил. Лишь незадолго до освобождения Франции он вынужден был силой обстоятельств примириться с очевидным: без поддержки ФКП его Временное правительство не имело шансов установить в стране более или менее твердую власть. В-третьих, правые силы во Франции требовали от главы правительства твердой антикоммунистической позиции, и лишь такая позиция принесла ему признание со стороны США. Иными словами, соглашаясь с предложением Сталина, де Голль поставил бы себя под удар и внутри страны, и в кругу западных союзников. А отношения с ними были очень важны для Франции: пусть германская угроза и толкала ее руководство на договоренности с Советским Союзом, но по всем остальным принципиальным вопросам де Голль стоял на западных, а не просоветских позициях. И генерал, отвечая советскому руководителю, почти буквально повторил то же самое, что написал Рузвельт Черчиллю, когда менее полугода назад зашла речь о признании Временного правительства самого де Голля. «Польское правительство, — заявил генерал, — может быть создано лишь в результате всеобщих выборов после освобождения страны». Единственное, пожалуй, что отличает его позицию от точки зрения, высказанной не так давно президентом Рузвельтом — де Голль не претендовал на то, чтобы управлять Польшей через АМГОТ. Да это и не пред¬
396


Глава ю. Государственные заботы генерала
ставлялось возможным: на польской земле находились и вели бои многочисленные советские войска, успешно наступавшие все дальше на запад.
Переговоры, продвигавшиеся успешно и вступившие уже в заключительную стадию, неожиданно зашли в глухой тупик. Ни одна великая держава не согласится идти на односторонние уступки без какой- либо политической компенсации.
Если де Голль не желает пойти навстречу Советскому Союзу, отчего же СССР — куда более сильный и в военном, и в политическом, и в экономическом отношении партнер — станет во всем подыгрывать ему? В конце концов, Сталин соглашался ввести Францию в круг великих держав- победительниц лишь из расчета несколько изменить соотношение сил среди союзников, хотя бы по некоторым важным для его страны проблемам. Ему не нужна была Франция, в главных вопросах лишь усиливающая позиции Англии и США.
Программа визита, как известно, составляется заранее и изменениям не подлежит. Десятого декабря французская делегация отбывала на родину, а переговоры в течение всего дня 9 декабря вращались как бы на холостом ходу. Затем состоялся прощальный прием, на котором Сталин поднимал тосты за Францию, за франко-советскую дружбу, за союз двух стран и тому подобное — всего, как пишет сам де Голль в своих мемуарах, 30 тостов! Ни Рузвельт, ни Черчилль никогда так не тешили самолюбие генерала, но настроение «именинника» оставалось мрачным. Для де Голля от успеха или фактического провала переговоров в Москве зависело слишком многое: в конце концов, Франции грозила участь стать второразрядной державой, и не следовало упускать единственный, быть может, шанс избежать столь позорной участи. Но понимал
Болеслав Берут, глава Польского комитета национального освобождения.
397


Шарль де Голль
генерал и другое: признай он ПКНО вопреки линии США и Англии — и те ни за что не дадут согласия на включение Франции в число держав-победительниц. Советы в то время были его главной надеждой на восстановление роли Франции в мире, и требовали они не так уж много, ничего такого, что противоречило бы ее коренным интересам. Но вполне вероятный острый конфликт с западными союзниками был тоже неприемлем для де Голля — такой конфликт мог стоить ему политической карьеры, а кто его заменит? Какой-нибудь прожженный политикан, привыкший во всем угождать более сильным союзникам? Действительно, полный тупик.
В полночь де Голль простился со Сталиным и уехал во французское посольство, однако оставил в Кремле кое-кого из своих помощников — попытаться договориться с русскими дипломатами. У него еще теплилась надежда на то, что русские пойдут на некий компромисс — им ведь тоже нужен этот договор, пусть и не так сильно, как де Голлю. Любой договор в принципе дает выигрыш каждой из сторон, иначе для чего бы они заключались? Конечно, при этом приходится идти на известные уступки партнеру, таковы законы большой политики. Расчет генерала оправдался: в два часа ночи 10 декабря один из его помощников приехал из Кремля с положительной новостью. Русские согласились удовлетвориться обменом представителями между Францией и ПКНО, без формального признания. Таким образом, де Голль мог в известной мере поддержать позицию русских по Польше, но и не разрывал связей с эмигрантским правительством в Лондоне, а значит, западные союзники будут недовольны, но ничего непоправимого не произойдет. В четыре утра он снова прибыл в Кремль и вместе с маршалом Сталиным присутствовал на торжественной церемонии подписания Договора между Французской Республикой и Союзом Советских Социалистических Республик о союзе и военной помощи (подписи под договором поставили первый заместитель Председателя Совнаркома, нарком иностранных дел СССР В.М. Молотов и министр иностранных дел Временного правительства Франции Ж. Бидо).
398


Глава io. Государственные заботы генерала
На родину генерал вернулся «на коне». Газеты всех направлений горячо одобряли заключенный им договор, единодушное одобрение получил этот документ и в Консультативной ассамблее, на специальном заседании которой де Голль выступил с большой речью, где характеризовал союзный договор с СССР в самых патетических выражениях, подчеркивая, как много он значит для утверждения величия Франции.
На фото слева направо: Уолтер Беделл Смит, Жан Мари де Латр де Тассиньи, Иван Суслопаров перед подписанием Акта о безоговорочной капитуляции Германии, Реймс, 7 мая, 1945 год.
399


Шарль де Голль
Следует сказать, что и историки через много лет подтвердили значение договора для Франции того времени. Ее высший представитель, правда, так и не попал ни в Ялту, ни в Потсдам, где американцы, русские и англичане решали судьбы послевоенного устройства Европы и перспективы окончания войны на Тихом океане. И все же статус Франции в конечном счете был повышен. Командующий французскими войсками генерал де Латр де Тассиньи в ночь на 9 мая 1945 года поставил в Карлсхорсте свою подпись под Актом о полной и безоговорочной капитуляции Германии — наряду с командующими войсками СССР, США и Великобритании. (Увидев его за столом, немецкий фельдмаршал Кейтель не сдержал своего удивления: «Как! И французы тоже?»). Франция получила оккупационные зоны и в Германии, и в Австрии, причем зона в Германии включила как раз те территории, на которые претендовал де Голль. Никто из союзников не согласился отторгнуть немецкие области по Рейну в пользу Франции, но французы оккупировали эти области и получили тем самым возможность использовать их какое-то время в своих экономических и политических интересах.
В конце апреля 1945 года в американском Сан-Франциско открылась конференция Объединенных Наций — 46 стран, воевавших с гитлеровской Германией и ее сателлитами (через несколько дней конференция пригласила к участию Белорусскую ССР, Украинскую ССР, Аргентину, а немного позднее и Данию, недавно освобожденную от немецкой оккупации). Инициаторами созыва конференции и учреждения ООН стали Китай, Великобритания, СССР и США*, однако уже в ходе работы делегатов и окончательной редакции проекта Устава ООН в число пяти великих держав — постоянных членов Совета Безопасности — была включена и Франция. Таким образом, она получила право накладывать вето на любые решения Совета Безопасности, не соответствующие ее государственным интересам. Меньше чем через год
* Перечислены в порядке хронологии их вступления в войну с державами оси Рим-Берлин-Токио.
400


Глава ю. Государственные заботы генерала
после встречи в Белом доме с Рузвельтом (президент США скончался в апреле 1945 года) де Голль сумел, при довольно активной поддержке русских, добиться восстановления роли своей страны как одной из великих держав.
Генерал имел все основания гордиться тем, что сдержал свое обещание, данное французскому народу за пять лет до того, в горькие июньские дни 1940 года — разгромленная тогда Франция теперь заняла достойное место среди победителей. Отстояли ее честь и национальные интересы многие сотни тысяч простых граждан страны, не принявших капитуляцию Петена, беззаветно сражавшихся с фашизмом и на фронтах Второй мировой, и на родной земле, в рядах движения Сопротивления. Никто не может отрицать ту большую и исключительно важную роль, которую сыграл в победе Франции и утверждении ее прав и статуса скромный бригадный генерал де Голль (чье генеральское звание, между прочим, так никогда и не было утверждено официальными инстанциями).
Внешнюю политику де Голль всегда ставил на первое место, ей он уделял первостепенное внимание, однако главе правительства надлежало заниматься и решением острых внутренних проблем страны. И не в последнюю очередь ему следовало позаботиться о сохранении собственных позиций как главы правительства — в противном случае он не смог бы претворять в жизнь свое видение великого будущего Франции. А это, в свою очередь, предполагало четкую программу решения экономических и социально-политических проблем, вставших перед страной, освобожденной после длительной немецкой оккупации. В этих областях генералу не удавалось добиться таких успехов, какие он сумел завоевать на международной арене.
В результате оккупации страна была не столько разрушена (хотя в районах боевых действий, разумеется, имелись разрушения, порой достаточно серьезные), сколько ограблена немцами. Промышленное производство в стране сократилось по сравнению с довоенным уровнем на 70 процентов, производство продукции сельского хозяйства упало
401


Шарль де Голль
вдвое, обанкротились примерно 100 000 фирм — в основном мелких, основанных на семейном труде. Жизненный уровень французов резко снизился по сравнению с довоенным, а высокая безработица лишь подливала масла в огонь социальных конфликтов. К тому же она не только не сокращалась в первое время после освобождения, а постоянно росла. На этом фоне все резкие антикоммунистические выступления де Голля не приносили ему дивидендов — авторитет левых партий в народе непрерывно возрастал.
Эти настроения ни один политик не мог игнорировать, и де Голлю пришлось принять ряд мер, призванных оздоровить экономику и повысить уровень социальной защищенности наиболее обездоленных граждан. В частности, были национализированы предприятия и целые отрасли, игравшие ключевую роль в хозяйственной жизни страны и требовавшие значительных капиталовложений, пойти на которые частный капитал в тех условиях не мог. Сюда входили электроэнергетика, добыча угля, газовая промышленность, авиационные и многие автомобильные заводы, судоходные и авиационные компании — всего примерно 20 процентов производственных мощностей Франции, — а также ряд банков, сберегательных касс и страховых компаний. Существенным было и то, что поток капиталовложений был направлен в наукоемкие отрасли, не сулившие немедленной отдачи, но гарантировавшие надежный рост экономики в относительно близкой перспективе.
Правительство установило (во многом благодаря министрам-коммунистам) контакты с профсоюзами — те согласились воздержаться по возможности от такой радикальной меры, как забастовки, поскольку требовалась напряженная работа всех ради восстановления разрушенного и потерянного вследствие войны. Государство, со своей стороны, оказало помощь безработным и их семьям, выделило небольшие средства на переквалификацию некоторых категорий работников, подготовило почву для введения системы социального страхования. Рабочие представители вошли в состав административных советов национализированных предпри¬
402


Глава ю. Государственные заботы генерала
ятий. Претерпела кое-какие изменения и налоговая система — бремя расходов должно было в большей степени лечь на богатых, поскольку бедные стали слишком бедны, чтобы содержать страну только из своего кармана. Через некоторое время установили гарантированный государством минимум заработной платы.
Осенью 1945 года состоялись давно ожидавшиеся парламентские выборы. Собственно, избирался пока не парламент как таковой, а лишь Учредительное собрание, которому предстояло выработать конституцию и создать тем самым новую, Четвертую республику. Одновременно его полномочия были подтверждены на общенародном референдуме. По результатам референдума Учредительное собрание получало права парламента — до выработки и утверждения конституции и проведения новых выборов, уже в соответствии с этим основополагающим документом. Вместе с тем Временное правительство во главе с де Голлем сохраняло свои права до того же момента.
Выборы, как и следовало ожидать, принесли успех левым партиям: коммунисты вместе с социалистами набрали почти половину всех голосов избирателей, причем на долю коммунистов пришлось свыше 26 процентов мест в Учредительном собрании, социалистам досталось более 23 процентов. Этого оказалось недостаточно, чтобы ФКП смогла самостоятельно (или даже вместе с социалистами) сформировать правительство и провести конституцию по своему вкусу, но в пестрой палитре политических сил Франции эта партия стала самой влиятельной. Де Голль, подчеркнуто не входивший ни в одну из партий, не поддержавший открыто даже своих сторонников («голлистов»), занявший позицию «надклассового арбитра», остался во главе кабинета, тем более что кабинет мог оставаться только коалиционным, а де Голль в качестве его главы имел преимущество беспартийности. Тем не менее, ему пришлось учесть успех коммунистов на выборах. Генеральный секретарь ФКП Морис Торез был назначен заместителем председателя Совета министров Франции, заняв второй по значению государственный пост. Теперь, в условиях, когда ни
403


Шарль де Голль
одна политическая сила не имела абсолютного большинства голосов в Учредительном собрании, началась упорнейшая борьба за выработку и принятие нового основного закона Республики. Ни одна из политических партий, получивших места в собрании, не имела возможности успешно провести свой проект, зато стоило одной из них предложить такой проект — и все остальные достаточно дружно критиковали его (пусть и с разных позиций) и после горячего обсуждения, при голосовании, проваливали.
Де Голль в этой ситуации решил положиться на свой личный авторитет, в то время очень высокий, и внес в Учредительное собрание собственный проект конституции. Он давно проникся глубоким недоверием и даже отвращением к парламентским закулисным маневрам, к постоянным сделкам между различными партиями. Никакая партия уже давно, в эпоху Третьей республики, не имела веса, достаточного для управления государством в одиночку, а потому все они были вынуждены идти не только на неизбежные в политике компромиссы, но и на совершенно беспринципные договоренности, имевшие одну цель: удержаться поближе к власти и расширить свое влияние в стране. Сейчас ситуация фактически повторялась: главную роль предстояло играть, как и прежде, парламенту, правительство неизбежно осталось бы коалиционным и, следовательно, нестабильным, а избираемый парламентом президент республики становился фигурой во многом декоративной. Он символизировал единство страны, совершал всевозможные церемониальные действия, но реально влиять на принятие и проведение в жизнь важнейших политических решений фактически не имел возможности.
Генералу будущее государственное устройство виделось иным. Он стал за годы войны опытным и искушенным политиком, однако в плоть и кровь его въелись армейские принципы, и де Голль не видел причин отказываться от них. Он предлагал президентскую республику с сильной исполнительной властью. Разумеется, традиции следовало соблюдать, и за Национальным собранием (парламентом) в его проекте сохранялись важные функции — прежде всего, фор¬
404


Глава io. Государственные заботы генерала
мирование бюджета и утверждение расходов государства, а также принятие законов. Но главную роль он отводил сильной исполнительной власти во главе с президентом, избираемым на длительный срок путем всенародного голосования. Президент, избираемый не парламентом, а народом, нес бы ответственность только перед народом и не зависел бы от Национального собрания с его политической пестротой и постоянной борьбой партийных фракций. Он становился бы своего рода «главнокомандующим» Французской Республикой: назначал правительство, ответственное перед президентом, председательствовал в случае необходимости на заседаниях Совета министров, заслушивал отчеты министров и давал им конкретные поручения. Президент, по мысли де Голля, наделялся бы правом издавать указы, обязательные для всех граждан — разумеется, в духе конституции и в соответствии с законами, принятыми парламентом. Правда, и законы обретали бы юридическую силу лишь после подписания их президентом, который получал право наложить вето на тот или иной проект, даже одобренный парламентом, но противоречащий «интересам Франции», то есть не совпадающий с политической линией, проводимой правительством по указанию президента. Иными словами, проект де Голля вводил своего рода диктатуру, прикрытую для приличия традиционными внешними декорациями. Излишне говорить, что во главе такого режима генерал рассчитывал встать сам, поэтому и заботился о максимуме полномочий президента, как можно меньше ограниченного текущими интересами многочисленных партий, а тем более — общественных организаций.
Как покажет не столь уж далекое будущее, проект де Голля был отнюдь не его личной авантюрой. Он во многом отражал объективные потребности страны, поскольку позволял твердо проводить определенную политическую линию, консолидировать общество, эффективно заняться укреплением экономики, а главное — отстаивать суверенитет Франции и играть активную роль в мировых делах. Последнее требует, как известно, наличия у правительства прочной опоры внутри страны, ибо любые внутренние потрясения не способ¬
405


Шарль де Голль
ствуют росту доверия к такой стране со стороны зарубежных партнеров.
Но в тот момент генерал явно переоценил свой авторитет в массах французского народа. Его «надпартийная» позиция была достаточно выгодной, чтобы сохранять за де Гол- лем пост главы Временного правительства, составленного из разнородных элементов, которые представляли весь спектр французских политических сил. На том этапе всех более или менее устраивало пребывание во главе Совета министров не кого-то из соперников по Учредительному собранию, а покрытого славой генерала, заслуженно снискавшего уважение в народе своей мужественной борьбой против фашизма, за освобождение Франции и обеспечение ей места в ряду великих держав послевоенного мира. Но в обществе, испытавшем на себе все тяготы фашистской оккупации и террора вишистского режима, глубоко укоренилось неприятие любых форм диктатуры. Де Голля действительно уважали, однако большинство французов не были готовы к тому, чтобы предоставить генералу по сути неограниченную власть. Эти настроения усиливались еще и тем, что при всей своей «надпартийности» и подчеркнутой независимости от любой политической организации, де Голль не скрывал враждебности по отношению к левым силам, получившим на выборах поддержку половины французских избирателей. Наоборот, он всячески афишировал эту враждебность. С другой стороны, и правые силы далеко не полностью доверяли человеку независимому, склонному к авторитарности, включившему коммунистов и социалистов в состав своего ФКНО, а затем и в состав Совета министров Франции, заключившему договор о союзе с русскими большевиками. Позиция «над схваткой» политических сил сыграла с де Голлем скверную шутку: в решающий момент он не мог опереться на серьезную политическую партию, которая обеспечила бы ему действенную агитацию в массах, активную поддержку избирателей и столь необходимые голоса в Учредительном собрании.
Представленные в собрании партии не проявили энтузиазма в связи с предложенной де Голлем формой государствен¬
406


Глава ю. Государственные заботы генерала
ного устройства. Она была непривычна, лишала их традиционной парламентской тактики, а коммунисты возмущались тем, что проект де Голля окончательно отстраняет массы от участия в делах управления государством, сводя все лишь к редким голосованиям на выборах президента-диктатора. Заметим, что эта критика являлась справедливой и получила поддержку других левых сил и либеральных группировок. Де Голль, наделенный военными талантами, привык не вырабатывать решения коллективно, а обдумывать их самостоятельно и затем объявлять подчиненным в форме приказа, не подлежащего обсуждению. В армии, однако, его решения во многом зависели от приказов вышестоящего командования, а проект конституции не предусматривал никаких инстанций, способных контролировать президента Республики или вмешиваться в его действия. Де Голль боготворил Францию, но на французов он бессознательно смотрел как на солдат, дело которых — без разговоров идти в бой по приказу командира и завоевывать славу для себя и для великой Франции.
После полагающихся по традиции жарких дебатов Учредительное собрание в январе 1946 года практически единогласно отвергло проект конституции, внесенный на его рассмотрение председателем Совета министров. Де Голль, находившийся, казалось бы, в зените славы, потерпел ощутимое и очень болезненное поражение. Главное заключалось в том, что собрание не согласилось с его видением будущего прочного государственного устройства. Следовательно, на горизонте вновь замаячило повторение пути, пройденного бесславно скончавшейся Третьей республикой: бесплодные споры в парламенте, закулисные сделки, часто сменяющие друг друга коалиционные кабинеты, неспособные по-настоящему проводить в жизнь политику, рассчитанную на сколько- нибудь длительную перспективу...
Места в таком зыбком государственном устройстве для фигуры генерала де Голля фактически не нашлось. Выходит, дальновидный Рузвельт не зря сомневался, сумеет ли генерал удержаться у власти в послевоенной Франции. Пока шла война, во главе страны нужна была сильная рука, авторитарная
407


Шарль де Голль
власть. По сути, деятелями именно такого склада — при всем различии деталей и индивидуальных черт характера — были и Черчилль, и Сталин, и китайский лидер Чан Кайши, да и сам Рузвельт. Но после войны, когда жизнь входит в нормальное русло, когда требуются не драматические усилия, а рутинная повседневная работа, удержаться у власти может только тот, за кем стоит солидная политическая сила, хорошо организованная, располагающая внушительной поддержкой и в деловых кругах, и среди широких масс избирателей. На таком фоне даже предпочтительнее шансы более скромных политических деятелей, не блещущих особыми талантами, зато и не претендующих на особое место в истории. Покойного Рузвельта, политика и человека исключительно яркого, сменил «серенький» Трумэн, до этого не блиставший на американском политическом небосклоне. В Англии избиратели отдали предпочтение не Черчиллю, который привел страну к победе, подняв ее из безвыходной, казалось бы, ситуации 1940 года, а куда менее заметному лидеру лейбористов Клементу Эттли.
Элеонор Рузвельт и Шарль де Голль на могиле Франклина Д. Рузвельта в Гайд Парке, Нью-Йорк, 26 августа, 1945 год.
408


Глава ю. Государственные заботы генерала
По-видимому, пришел черед де Го для уступить власть тем, кто не имел столь громких заслуг, но чувствовал себя в политических играх, как рыба в воде.
За ним не стояла мощная политическая сила, и в новом кабинете, который будет сформирован после очередных выборов, он, беспартийный одиночка, уже не мог рассчитывать не только на пост главы правительства, но и на должность министра. А возможность занять почетный пост президента, окруженного внешним блеском и уважением, но лишенного реальной власти, де Голля не привлекала. Его мечты о твердом руководстве Францией потерпели крах.
Не дожидаясь, когда его попросят уйти сами избиратели, проголосовав за своих представителей на следующих выборах, Шарль де Голль практически сразу же после поражения в Учредительном собрании подал в отставку. Наступала другая эпоха в жизни его страны, и де Голль предпочел гордо удалиться в свое поместье Коломбэ-ле-Дез-Эглиз, не желая участвовать в старых политических играх, которым он мечтал после войны положить конец. Франции же предстояло пережить еще немало потрясений за исторически короткий — двенадцать лет — отрезок времени, прежде чем она будет готова снова прислушаться к голосу генерала де Голля.


Глава 11
Франция без де Голля. 1946—1958
Поначалу, правда, де Голль еще пытался удержаться в политике, опираясь теперь на партию своих сторонников — РПФ. Он был в непримиримой оппозиции к Четвертой республике, откровенно отстаивал свое исключительное право на власть (аргументируя это тем, что он, а не кто другой, освободил страну от иностранной оккупации), а больше всего выступал с резкой критикой коммунистов. Но РПФ так и не стала серьезной политической силой.
В ее ряды устремились карьеристы всех мастей, спешившие нажить политический капитал на близости к прославленному лидеру — в первую очередь как раз те, кто запятнал себя активным сотрудничеством с немцами в период режима Виши. В парламенте небольшая фракция РПФ примкнула к крайне правым, не получавшим большой поддержки избирателей. Наконец, на муниципальных выборах 1953 года партия потерпела полное поражение, и в мае де Голль объявил о ее
410


Глава и. Франция везде Голля. 1946-1958
роспуске. После этого он удалился в свое поместье и стал жить как частное лицо.
Итак, после периода бурной и — надо признать — плодотворной деятельности в годы Второй мировой войны, после напряженных схваток и искусного лавирования на полях политических битв за интересы Франции генерал де Голль оказался далеко от фронтов политической жизни, как солдат, чья потрепанная в боях часть выведена в тыл, на отдых и переформирование. Как и рядовой солдат в подобной ситуации, он понятия не имел, что сулит ему будущее: возвращение на передовую, под свист пуль и грохот снарядов, или же перевод в тихий тыловой гарнизон, в сонную провинцию, где если что интересное и случается, то раз в десяток лет, не чаще. Ему исполнилось шестьдесят два, жизнь еще далеко не окончена, но казалось, что свое главное предназначение на этой земле он уже исполнил: вернул французам веру в себя, а Франции — величие и славу.
В тихом захолустном Коломбэ де Голль, впрочем, не скучал и уж тем более не предавался унынию. Он много ездил по стране и за ее рубежами, принимал в своем доме многочисленных гостей: политиков и военных, журналистов и писателей, старых соратников по «Свободной Франции» и посещавших Францию видных иностранных деятелей. Генерал лишился места кормчего у руля управления страной (которое сам считал законно причитающимся именно ему, а не кому-то другому), однако он не был «в опале». У него все еще оставалось немало сторонников, да и политические противники не могли не признавать его исторических заслуг перед родиной — с тем большей охотой, что реального влияния на решение политических вопросов он уже не оказывал. Многим он казался чуть ли не живым историческим памятником.
Правда, вернувшиеся к власти бюрократы так и не признали за ним генеральского чина, присвоенного в горячке боевых действий, когда французская армия отступала под натиском победоносного врага. Де Голлю была назначена пенсия как отставному полковнику. Он же не счел нужным
411


Шарль де Голль
Да г Хаммаршельд, видный политический деятель Швеции, Генеральный секретарь ООН с 1953 года, навещает Шарля де Голля во Франции.
тратить время и силы на то, чтобы добиться справедливости в таком маловажном вопросе. Года через два-три после войны новое военное министерство разослало всем бывшим генералам и старшим офицерам французских вооруженных сил анкету с вопросами о том, чем эти лица занимались во время войны и какими документами могут подтвердить свои заслуги. От ответов на эти вопросы зависело подтверждение полученных ими в ходе войны званий. Де Голль счел ниже своего достоинства отвечать на вопросы анкеты, а уж тем более утруждать себя представлением каких бы то ни было документов. Вся Франция, практически весь мир знали, чем и как он занимался во время войны, и если этого недостаточно, чтобы подтвердить его генеральское звание — что ж, так тому и быть. Как полагается ушедшему на покой военному, а тем более политику, он засел за написание мемуаров, не ослабляя, однако, внимания к тому, что происходило внутри его родной страны и на международной арене. И чем меньше удовлетворяли его эти события, особенно курс ведущих деятелей Четвертой республики, тем сильнее становилось желание вернуться в большую политику и направить государство по тому пути, который еще в 1945 представлялся ему если не идеальным, то, во всяком случае, наилучшим из возможных для Франции. А поводов для недовольства действиями послевоенных властей хватало, и не только у самого де Голля.
После долгих дебатов, в октябре 1946 года, наконец- то была принята конституция Четвертой республики. Как и следовало ожидать, она сохранила коренные слабости, присущие режиму своей предшественницы: Национальное собрание из множества фракций и слабый Сенат, игра-
412


Глава и. Франция без де Голля. 1946-1958
ющий роль всего лишь консультативного совета, избираемый Национальным собранием президент, не наделенный реальными властными полномочиями. Правда, выборы депутатов решено было проводить по пропорциональной системе, чтобы максимально учесть симпатии избирателей к каждой из политических партий. В ноябре 1946 прошли выборы на основе новой конституции, также не принесшие больших неожиданностей — ни одна из партий не смогла получить абсолютного большинства, необходимого для формирования стабильного правительства. Авторитет левых партий в целом оставался наиболее высоким, даже преобладающим, но если коммунисты несколько расширили свое представительство в парламенте, получив поддержку 28 процентов французов и сохранив места в Совете министров, то влияние социалистов, занимавших по многим вопросам колеблющиеся и даже противоречивые позиции, упало — они получили 17 процентов голосов избирателей.
На второе же место по уровню симпатий среди рядовых французов (26 процентов голосов) вышла Международная рабочая партия (МРП) — секция Четвертого Интернационала, созданного в свое время Львом Троцким. Эта партия считалась несомненно левой и широко использовала марксистскую фразеологию, однако она категорически отказывалась от какого бы то ни было сотрудничества с коммунистами и социалистами и больше сил тратила на борьбу с ФКП, чем на выработку собственной позитивной политики. (Можно заметить: если компартия была запрещена во Франции с началом войны, в 1939 году, то МРП беспрепятственно функционировала на вишистской территории до середины 1942 года и лишь позднее решила присоединиться к движению Сопротивления, действуя и в нем обособленно от других левых партий). Традиционные правые и центристские партии набрали значительно меньше голосов, а созданная недавно партия сторонников де Голля и его политики — Объединение французского народа (РПФ) — получила на первых порах лишь символическое представительство в Национальном собрании.
413


Шарль де Голль
Скажем сразу, что в последующие годы число голосов, поданных за различные партии, разумеется, менялось, но неизменными оставались пестрота парламентских фракций и формирование коалиционных кабинетов, не способных долго поддерживать согласие между своими составными частями. За 12 лет сменилось 12 премьер-министров и 22 состава Совета министров.
Политическая лихорадка в верхах приводила, конечно, к известным колебаниям курса в тех или иных конкретных вопросах, но в целом можно говорить об определенной последовательности политики сменявших друг друга кабинетов. Она диктовалась и обрисованной выше ситуацией внутри страны, и существенными факторами международной обстановки, которая имела тенденцию к резкому обострению борьбы между вчерашними союзниками и выходом на мировую арену народов колониальных стран, достаточно громко требовавших независимости и уважения своих прав.
В социально-экономической области мероприятия, начатые еще де Голлем и поддержанные левыми силами, стали приносить свои плоды. По итогам 1947 года промышленное производство вновь вышло на довоенный уровень, а затем стало наращивать и объемы, и качество выпускаемой продукции. В 1950-е годы темпы экономического роста во Франции были одними из самых высоких в некоммунистическом мире. Пошли на лад дела и в сельском хозяйстве. Понятно, что эти успехи нашли отражение и в постепенном росте уровня жизни большинства рядовых французов. Но в этой бочке первосортного меда имелась немалая толика дегтя.
Франция одной из первых приняла предложенный американцами план Маршалла (по фамилии государственного секретаря в правительстве Трумэна, отставного генерала Джорджа Маршалла, который в годы войны был начальником штаба сухопутных войск США), вступивший в действие в апреле 1948 года. Как водится, его выдвижение аргументировалось «джентльменским набором» благородных целей, основанных на самых высоких идеалах. Официально провозглашенной целью Соединенных Штатов было восста-
414


Глава и. Франция без де Голля. 1946-1958
новление разрушенной войной экономики Европы, устранение торговых барьеров, модернизация промышленности европейских стран и развитие Европы в целом. В частности, Франция получила кредиты в общей сложности на 12 миллиардов долларов, причем львиную долю их потратила на приобретение в США новейших машин и промышленного оборудования, поскольку собственные французские станки и машины к концу войны безнадежно устарели технически, а во многих случаях и физически (почти все они находились в эксплуатации 30-40 лет, будучи созданы еще в период подготовки к Первой мировой войне). Курс на модернизацию промышленности сыграл одну из самых важных ролей в быстром экономическом росте страны и повышении благосостояния многих ее жителей.
Но было бы странным полагать, что Соединенные Штаты, страна насквозь деловая, руководствовались в своей политике исключительно идеалами гуманизма, альтруизма и горячим желанием помочь разоренной в ходе войны Европе. План Маршалла стал весьма выгодной для США сделкой: в обмен на кредиты (которые все равно будут возвращены с процентами) они получали доступ в экономику европейских стран. Под флагом устранения торговых барьеров американские компании стали не только пользоваться на выгодных условиях французским сырьем (в том числе из колоний), но и прибирать к своим рукам немало промышленных предприятий в самой Франции. А для пущей надежности правительство США построило военные базы и разместило на постоянной основе свои войска не только в побежденных Германии, Австрии и Италии, но также в Великобритании и Франции, в Греции и Турции, в Испании и Голландии. Военное присутствие США в Европе официально объяснялось начавшейся «холодной войной» и вытекающей отсюда необходимостью защитить страны Западной Европы от «коммунистической угрозы». Конечно, чисто военные планы играли свою роль в американской глобальной стратегии, но не последнее место в ней занимали и соображения по защите собственных растущих капиталовложений в западноевропейских странах, и
415


Шарль де Голль
необходимость держать под контролем своих союзников и экономических партнеров.
Таким образом, расплатой за экономические успехи и рост жизненного уровня стала утрата некоторых существенных элементов, из которых слагается понятие суверенитета государства. Долги ложились бременем на государственный бюджет, не позволяя, в частности, адекватно модернизировать французскую армию, а это еще больше усиливало зависимость страны от американских войск, уверенно обосновавшихся на ее территории. В первую же очередь финансовая и военная зависимость от США вынуждала сменявшие друг друга кабинеты министров неизменно следовать в фарватере американского флагмана по главным вопросам внешней политики, что не могло не отражаться и на подходе к решению некоторых внутриполитических проблем.
В такой обстановке коммунисты — надо отдать им должное — снова, как и в годы минувшей войны, выступили в защиту национальной независимости Франции, понимая независимость не как формальное наличие внешних атрибутов государственности, а как возможность проводить собственный курс и во внутренних, и во внешнеполитических вопросах, согласно интересам и потребностям французского общества. Стремление к национальной независимости побуждало их резко критиковать «помощь», предоставляемую по плану Маршалла, и требовать от правительства проведения самостоятельной политики, основанной на защите коренных интересов Франции.
Но ссориться с заокеанским партнером, незаметно превратившимся в покровителя, ни одно французское правительство не желало. В условиях непрерывно обострявшейся «холодной войны» во Франции, как и в других странах Западной Европы, антикоммунистическая пропаганда получила государственную поддержку и велась в широких масштабах, влияя в определенной степени на умонастроения части избирателей. Электорат ФКП на время стал сокращаться. Что касается Социалистической партии, то ее руководство сдвинулось еще дальше вправо и уже мало чем стало отличаться от
416


Глава и. Франция без де Голля. 1946-1958
политиков центристского толка и «умеренных» правых. Зато социалистам стали доверять все более важные посты в Совете министров, вплоть до высшего.
В свое время де Голль мечтал о франко-английском союзе как своего рода противовесе американскому влиянию на европейские страны. Обеспечивая своей стране свободу маневра в мировых делах, он пошел на заключение двустороннего договора с Советским Союзом. Теперь же Четвертая республика послушно выполняла практически все, чего требовали Соединенные Штаты. О каком-либо сотрудничестве с русскими уже не шло и речи, зато Франция в апреле 1949 года стала одной из 12 стран-основательниц организации Североатлантического договора (НАТО), открыто направленной против СССР и связанных с ним стран Восточной Европы, где установились лояльные Советам режимы. Сам договор был подписан в Вашингтоне, чтобы ни у кого не оставалось сомнений относительно лидерства в этом военно-
Президент США Гарри Трумэн подписывает соглашение о создании НАТО, 24 августа, 1949 год.
417


Шарль де Голль
политическом союзе. Многие историки, правда, придерживаются мнения, что предтечей Вашингтонского договора послужил союз, заключенный между Францией, Великобританией и странами Бенилюкса (то есть Бельгией, Нидерландами и Люксембургом) еще в 1948 году. Этот союз, в отличие от того, что задумывал де Голль, не был призван обеспечивать равновесие сил, а напротив, служил прелюдией к последующему юридическому включению США и Канады в число защитников европейской цивилизации, вместе с рядом действительно европейских стран, не меньше Франции зависевших от плана Маршалла.
Такое развитие событий грозило вовлечь Францию в новую крупномасштабную войну — на этот раз против России, в которой де Голль видел надежного союзника для обуздания германской экспансии. Но еще хуже было то, что французские власти безоговорочно (хотя, возможно, и не без душевных терзаний) пошли вслед за США и Англией на возрождение старого германского милитаризма, столь опасного для соседей, едва ли не в первую очередь, для самой Франции. Уже осенью 1946 года американцы и англичане согласились на объединение своих оккупационных зон Германии (формальное соглашение по этому вопросу между США и Великобританией было подписано в декабре; в результате возникла так называемая Бизония, то есть объединение двух зон). Тогда Франция поостереглась присоединяться к западным союзникам: только-только вступила в действие конституция, выборы принесли успех левым партиям — а те, вопреки всем разногласиям между собой, резко возражали против попустительства тем кругам в Германии, которые мечтали о реванше за понесенные в двух войнах поражения. И коммунисты, и социалисты занимали места в правительстве и имели возможность противодействовать курсу на восстановление Германии в прежнем виде. Да и у подавляющего большинства французов, даже далеких от политики, еще слишком свежи были воспоминания и о Мюнхенском сговоре с Гитлером, и о предвоенных заверениях будущих вишистов о том, что Франции, мол, Германия не угрожает.
418


Глава ii. Франция без де Голля. 1946-1958
Однако, начиная с 1948 года, когда представители ФКП уже вышли из состава правительства, Франция понемногу начала присоединяться к мероприятиям западных союзников. Среди прочих, было принято и решение о создании так называемого Союзного совета военной безопасности — он был призван координировать деятельность трех держав в западных зонах оккупации. Тем самым фактически перечеркивались решения Ялтинской и Потсдамской конференций о Союзном контрольном совете четырех держав-победитель- ниц как едином высшем органе управления всей Германией в целом. Русские в знак протеста вышли из этого органа, потерявшего всякий политический и практический смысл. А в апреле 1949, когда маятник политической жизни во Франции качнулся вправо, а зависимость от американских кредитов значительно возросла, французский кабинет решился на отчаянный шаг и открыто присоединился в германском вопросе к позиции своих атлантических партнеров. Почти одновременно с подписанием договора НАТО было заключено и соглашение трех стран об объединении своих зон оккупации в одну.
Через пять месяцев на базе этой Тризонии было официально провозглашено новое германское государство — Федеративная Республика Германии (еще через месяц русские были фактически вынуждены ответить на это провозглашением в восточной зоне другого германского государства — Германской Демократической Республики, ГДР). Франция, идя на объединение зон, сохранила за собой территорию Саара. Пограничная Саарская область входила во французскую зону оккупации, но в Тризонию официальный Париж ее «не пустил». Не имея возможности официально аннексировать эту важную в экономическом отношении территорию, французы, тем не менее, больше одиннадцати лет удерживали ее за собой де-факто, и лишь 1 января 1957 года передали в состав ФРГ — к тому времени Западная Германия стала уже достаточно важным фактором европейской политики. Даже Франции не было позволено «обижать» нового атлантического союзника.
419


Шарль де Гол ль
Справедливости ради нельзя не сказать, что суверенитет новорожденного немецкого государства был поначалу ограничен — важнейшие решения подлежали согласованию с оккупационными властями, а запрет держать собственные вооруженные силы сохранялся. Но очень скоро и этот запрет фактически сняли (кроме немногочисленных ограничений на атомное оружие и определенные виды тяжелых обычных вооружений), и началось восстановление германского военного потенциала, прежде всего, армии (бундесвера, как она теперь называлась). Солдаты туда призывались молодые, плохо помнившие войну, зато старшие офицеры и генералы были, естественно, ветеранами Второй мировой. В 1955 году ФРГ приняли в НАТО как равноправного партнера, в ответ на что русские и их восточноевропейские союзники создали свой военно-политический блок — организацию Варшавского договора. Так Франция при режиме Четвертой республики достигла результатов, прямо противоположных намерениям де Голля при освобождении страны: одностороннее подчинение интересам США вместо отстаивания собственных национальных приоритетов, союз с Германией, отнюдь не утратившей былого воинственного духа, вместо противодействия возрождению германского милитаризма, прямое противостояние с СССР и Восточной Европой вместо необходимого в разумной политике лавирования, позволяющего обеспечить нужный баланс сил и развязать себе руки для самостоятельных действий.
Все эти события были достаточно драматичны сами по себе и сулили серьезные осложнения для страны в будущем. И все же главной проблемой для Франции того времени стали, пожалуй, ее колонии.
Во всем мире после Второй мировой войны колониальные империи — прежде всего Англия, Франция и Нидерланды (Бельгия и Португалия несколько позднее) — вступили в полосу острейшего кризиса, завершившегося примерно двадцать лет спустя почти полной ликвидацией колониальной системы. Не вдаваясь в детали, не относящиеся непосредственно к нашей теме, можно сказать, что в основе этого
420


Глава ii. Франция без де Голля. 1946-1958
процесса лежали две главные группы исторических, экономических и политических факторов. Во-первых, большинство колоний к тому времени уже созрело для освобождения и самостоятельного существования на мировой арене. Хотели того или нет сами колонизаторы, но в этих странах за годы господства европейцев произошли коренные изменения социально-экономической структуры, выросли те силы, которые стремились к независимости и были способны объединить и возглавить свои народы в борьбе за нее. В Латинской Америке национальное освобождение в основном завершилось в первой половине XIX века, теперь пришла очередь Азии и Африки. Как утверждают марксисты — ив этом вопросе с ними трудно спорить, — в колониальных странах тогда уже выросли свои капиталистические элементы, национальная буржуазия, которая, в соответствии со взглядами К. Маркса, неизменно стремится к созданию своего национального государства. Во всяком случае, это было справедливо по отношению к крупнейшим колониям: Британской Индии (а она включала территории нынешних Индии, Пакистана и Бангладеш), Бирме (Мьянма), Малайе (ныне Малайзия), Голландской Ост-Индии (современная Индонезия), принадлежавшим Соединенным Штатам Филиппинам, Французскому Индокитаю (Вьетнам, Камбоджа, Лаос), Французской Северной Африке (Марокко, Алжир, Тунис), даже к ряду стран Западной Африки, входившим в состав Британской империи (Нигерия, Гана, Сьерра-Леоне, Камерун) и французских владений (Гвинея, Кот-д’Ивуар, Сенегал, часть Камеруна), а также к восточноафриканским Судану и Кении. За достаточно долгий колониальный период (от полувека с лишним до более чем полутора веков) там появились, выросли и окрепли местные предприниматели, в ряде стран имелись уже довольно крупные промышленные предприятия, которым неизбежно сопутствовало становление местного класса рабочих, да и деревня в основном уже созрела для перехода от устаревшего помещичьего землевладения к более современным формам фермерского хозяйства. Там же, где социально- экономическое развитие общества еще не вышло на такой
421


Шарль де Голль
высокий этап, накапливались предпосылки для того, чтобы описанные изменения произошли в ближайший исторический отрезок времени — быть может, лет 20-30, а то и меньше.
Выступления против угнетателей-чужеземцев происходили в колониях и раньше, но они носили стихийный характер, зачастую вспыхивая к тому же в пределах небольших районов. Такие выступления легко было подавить. Теперь же борьба за освобождение приобретала в каждой колонии общенациональный характер, во главе ее становились политические партии, опиравшиеся на массовую базу. Как правило, в этих партиях выдвигались талантливые руководители,
Мальта, на фасадах магазинов вывешены антибританские постеры и призывы дать независимость Мальте: «Британцы, убирайтесь» и •Мальта хочет независимости».
422


Глава и. Франция без де Голля. 1946-1958
способные превратиться в общенародных вождей, а затем более или менее успешно руководить государственными делами. Потребности управления колониями породили и довольно многочисленный слой местных чиновников, а также обеспечили доступ некоторым представителям колоний к образованию, в том числе высшему. Участие же целого ряда частей и соединений, сформированных в колониях, в боях Второй мировой войны дало боевой опыт многим солдатам и унтер-офицерам, которые теперь могли в случае необходимости стать ядром вооруженной борьбы своих народов против колонизаторов.
Кроме того, сама война против германского и итальянского фашизма и агрессивного японского милитаризма способствовала быстрому росту национального самосознания колониальных народов, явилась мощным инструментом их политического просвещения и подкрепила веру этих народов в свои силы. Ведь державы-метрополии во многих случаях не сделали ничего или сделали слишком мало, чтобы защитить свои колонии, особенно от японцев в Восточной и Юго- Восточной Азии. Стоявшие там гарнизоны, как правило, были рассчитаны на подавление восстаний местных жителей, плохо вооруженных и фактически не обученных военному делу, а на серьезную борьбу против сильного внешнего противника эти войска не были способны ни по количественному составу, ни по своему вооружению. Поэтому японцы, например, без боя овладели Французским Индокитаем, администрация которого перешла на сторону режима Виши. Без серьезных трудностей принудили к капитуляции англичан в Гонконге, Сингапуре и Малайе, быстро преодолели попытки сопротивления британцев в Бирме. Да и немцы, как мы уже видели, беспрепятственно отступили из Ливии в Тунис, входивший во Французскую Северную Африку, а дальше могли бы использовать в своих интересах и Алжир, и Марокко, если бы американский десант не перекрыл им своевременно путь в эти страны и не установил свой контроль над важными территориями. Завладели бы немцы и Сирией с Ливаном, поскольку вторжение туда они уже готовили, опираясь на ту
423


Шарль де Голль
же вишистскую администрацию. Помешала высадка англичан и войск «Свободной Франции» — во многом благодаря нажиму де Голля, который в тот момент остро нуждался в людских ресурсах и базах для своих сторонников. Но колониальные войска, постоянно дислоцированные в Сирии и Ливане, не будем забывать, все же и в этом случае предпочли, проиграв несколько сражений, вернуться в оккупированную Францию и служить по сути оккупантам, а не защищать вверенные их попечению колонии под флагом де Голля. Таким образом, жителям колоний сплошь и рядом приходилось полагаться на самих себя. В некоторых странах Юго-Восточной Азии во время войны действовали (как и в Европе) весьма многочисленные партизанские формирования, созданные без всякой санкции колониальных властей. Они в известной мере помогли союзникам одержать победу над Японией, и теперь колонизаторам было совсем не просто восстановить в этих краях свою прежнюю власть.
Во-вторых, настроения в пользу деколонизации стали распространяться в самих метрополиях, и на то имелись существенные причины. Эпоха высоких прибылей от торговли колониальными товарами уходила в прошлое. С окончанием Второй мировой войны наступила эра высоких технологий, а несколько позднее и информационных технологий. В век электроники и информатики развитые страны перестали нуждаться в колониях, более того — технологически отсталые колонии превратились из источника обогащения в нежелательное бремя, от которого пора было избавляться. Разумеется, для производства (в том числе и высокотехнологичных товаров) по-прежнему требовалось сырье, а Франция и Англия, Голландия, Бельгия и Португалия не могут похвастать избытком собственных сырьевых ресурсов. Но с предоставлением колониям формальной государственности они не могли быстро избавиться от реальной экономической зависимости — эта проблема для них остается актуальной и сегодня. Многие страны, особенно небольшие государства Африки, и по сей день остаются монокультурными — колонизаторы ориентировали их на производство какого-то
424


Глава и. Франция без де Голля. 1946-1958
одного основного продукта, сбыт которого был гарантирован фактически лишь в метрополии. Сенегал — это в первую очередь арахис, Гана — какао-бобы, Кот-д’Ивуар и Уганда — кофе, Сьерра-Леоне — добыча драгоценных камней и т.д. При этом никакой обрабатывающей промышленностью колонии не располагали. Они были и будут дальше вынуждены продавать метрополиям столь нужное, но дешевое сырье, получая взамен дорогостоящее оборудование и необходимые промышленные товары, тоже стоившие недешево.
Метрополии, избавляясь от колоний, вполне могли использовать в отношениях с ними модель, уже давно сложившуюся в Западном полушарии. США, как известно, не стали полноценной колониальной державой. Какое-то время вместо использования подневольного труда в колониях они получали сырье для промышленности в своих южных штатах, эксплуатируя труд рабов, привозимых из той же многострадальной Африки. Когда надобность в таком принуждении отпала, когда промышленность Севера стала испытывать острый дефицит рабочих рук, рабов освободили. А страны Латинской Америки, располагавшие залежами ценных полезных ископаемых либо производившие сельскохозяйственную продукцию, которой не имеется в самих США, стали выгодными для своего северного соседа партнерами без всякой колонизации. Достаточно оказалось резкого экономического неравенства. Мелкие государства Центральной и Южной Америки превратились в «банановые республики» (Куба, правда, специализировалась на сахаре и табаке, а Колумбия и Бразилия — на выращивании кофе), а венесуэльская нефть и чилийская медная руда долгое время приносили прибыли исключительно компаниям США. На долю же местного капитала приходились «объедки», а уж рядовым жителям Латинской Америки, которые все эти богатства производили, не оставалось почти ничего. Даже в 1970-е годы североамериканские компании получали по 7 долларов прибыли на каждый доллар, вложенный в экономику латиноамериканских стран — а прежде это соотношение было еще выше. И лишь в крайних случаях, если над этими прибылями и над политическими
425


Шарль де Голль
позициями США в той или иной стране нависала прямая и реальная угроза, вмешивались американские войска, которые силовыми методами заменяли неугодный им режим. Так, к примеру, произошло в Никарагуа в конце 1920-х годов, в Доминиканской Республике в 1965, на Гренаде в 1983, в Панаме в 1989. Чаще ограничивались организацией переворотов силами местных военных — инструктировали их специалисты из США, а финансировали непосредственно те корпорации, чьим прибылям угрожали действия того или иного правительства. Так, в Гватемале свержение президента Хакобо Арбенса в 1954 году было организовано ЦРУ на деньги компании «Юнайтед фрут», владелицы обширнейших банановых плантаций в стране. А вот военный переворот в Чили в сентябре 1973 провела местная военная верхушка под руководством тех же инструкторов из ЦРУ (американские боевые корабли в это время находились в непосредственной
Военная хунта, пришедшая к власти в Чили в результате переворота 1973 года и свержения законного президента Сальвадора Альенде. Слева направо: Сесар Мендоса, Хосе Торибио Мерино, Аугусто Пиночет, Густаво Ли.
426


Глава и. Франция без де Голля. 1946-1958
близости от берегов страны). Финансировала же все «мероприятие» крупная корпорация «Интернэшнл телефон энд телеграф» (ИТТ) — филиал известной «Америкэн телефон энд телеграф» (конечно же, с санкции правительства США, ибо ЦРУ — организация правительственная, а не частная). Такая манера вести дела эффективнее прямого управления колониями, и обходится она не в пример дешевле.
С другой стороны, европейские страны были вынуждены расходовать из своих бюджетов немалые средства на содержание в колониях громоздкого управленческого аппарата, особенно на содержание крупных воинских контингентов. Да и какую-то социальную инфраструктуру приходилось худо-бедно содержать.
С одной стороны, такая инфраструктура обеспечивала минимальные потребности самих колонизаторов — начальное, а изредка и среднее образование для работы в определенных отраслях хозяйства и в низовых звеньях управленческого аппарата; минимум больниц для предотвращения или локализации эпидемий, опасных и для самих европейцев и способных лишить их сразу большого количества рабочих рук и т.п. Гораздо выгоднее, если эти заботы лягут на плечи местных правительств (после предоставления независимости), тогда как контроль над сырьем и финансами останется — в той или иной форме — в руках прежних владельцев из бывшей метрополии, даже если им придется уйти с переднего плана в тень. В делах не всегда выгодно афишировать реальное положение дел, верно?
К тому же большой вес в политической жизни метрополий, особенно Франции, приобрели левые партии, принципиально выступавшие за предоставление независимости колониальным странам и их народам. И далеко не всегда эти настроения в метрополиях удавалось игнорировать: победа над фашизмом имела своим следствием известную демократизацию общественной жизни в европейских государствах, и порой политики, желавшие сохранить свои посты, были вынуждены волей-неволей прислушиваться, хотя бы ненадолго, к голосу масс своих избирателей.
427


Шарль де Голль
Так получилось, что движение «снизу», то есть освободительная борьба в самих колониях совпала с желанием некоторой части деловых кругов и наиболее дальновидных политиков метрополий избавиться от этих колоний, сохранив при этом в своих руках контроль над их природными богатствами и над политическим курсом новых, уже независимых, правительств в принципиальных вопросах. Мелочи больше не должны были беспокоить английских и французских государственных деятелей.
Действие этих объективных факторов дополнялось политическими (а порой и военными) мероприятиями двух самых крупных мировых игроков — Соединенных Штатов и Советского Союза, каждый из которых был по-своему заинтересован в развитии процесса деколонизации. США имели к тому времени несколько колоний, не игравших, впрочем, действительно важной роли в их экономике — в отличие от ситуации в крупных европейских державах. В конце XIX века, после войны с Испанией, они провозгласили своей колонией Филиппины, прибрали к рукам Пуэрто-Рико, кроме того, правили несколькими архипелагами в Тихом океане. Из этих последних лишь Гавайские острова представляли какую-то реальную ценность, остальные группы островов, малонаселенные, и вообще безлюдные атоллы служили, в основном, базами американского флота. Но мощной экономике Соединенных Штатов не меньше, а даже больше, чем ее европейским конкурентам, требовались и источники дешевого сырья, и многолюдные рынки сбыта американской готовой продукции. Схема послевоенного мира, видевшаяся еще Ф.Д. Рузвельту, кроме того, предусматривала создание американских военных баз в разных ключевых пунктах земного шара. Речь, по сути, шла о распространении модели, отработанной в Латинской Америке, на все прочие континенты планеты: расширение экономического влияния США должно было сопровождаться обязательным усилением средств контроля над интересующими их территориями.
Но получить доступ в колонии Англии, Франции, и даже более слабых Голландии, Бельгии, Португалии было весьма
428


Глава и. Франция без де Голля. 1946-1958
затруднительно: метрополиям колонии требовались для собственного обогащения, а не для того, чтобы отдавать полученные там прибыли заокеанским партнерам и союзникам. Собственно, погасить свои долги Соединенным Штатам они во многом рассчитывали за счет колониальных прибылей — без колоний успешное развитие экономики тогда еще не мыслилось. Стереотипы мышления, выработанные долгими десятилетиями высоких колониальных прибылей, продолжали действовать, хотя реальная обстановка в мировой экономике начинала меняться. Следовательно, США предстояло обеспечить себе доступ на рынки Азии и Африки, вытеснив оттуда прежних хозяев, что подразумевало в первую очередь ликвидацию колониальных империй — только в таком случае можно было реализовать в общемировом масштабе давно отработанную до тонкостей «модель Западного полушария». Что касается долгов европейских стран, то погасить их следовало путем наращивания производства в собственной высокоэффективной промышленности, созданию которой отчасти способствовали план Маршалла и американские кредиты на развитие наукоемких отраслей. Немалая часть капитала (соответственно, и прибылей) в таких новейших предприятиях приходилась на долю американских корпораций, чувствовавших себя в Европе все увереннее.
И США, долго не колеблясь, вскоре после войны предоставили независимость Филиппинам, дав им конституцию по американскому образцу и сохранив там как свои экономические позиции, так и крупнейшие базы — военно-воздушную и военно-морскую, позволяющие в значительной степени контролировать весь регион Юго-Восточной Азии. Пуэрто- Рико, расположенное в непосредственной близости от берегов США, было объявлено «свободно присоединившимся к США» государством, которым управляет назначаемый американским президентом губернатор. Гавайи же в 1959 году стали 50-м штатом США. Таким образом, американцы подали Европе «пример цивилизованности» (отказавшись от Филиппин как официальной колонии) и стали настаивать на проведении в жизнь всеобщей деколонизации.
429


Шарль де Голль
У русских нашлись свои мотивы, по которым они тоже очень активно выступали за деколонизацию. Они, как и американцы, имели глобальные интересы, и после победы в войне, с образованием в Восточной Европе и Восточной Азии большого лагеря их единомышленников, эти интересы стали проявляться рельефнее, нежели до войны. За четыре военных года их экономика понесла огромные потери, однако уже в 1950 году страна восстановила довоенный уровень промышленного производства (15 процентов от американского), а в 1960 году объем продукции советской индустрии составил уже 50 процентов от американского, в 1975 — 80 процентов (при том что промышленность США тоже не стояла на месте все эти годы). Подобный рост экономики, конечно же, требовал соответствующих сырьевых и трудовых ресурсов, как требовал он и гарантированных рынков сбыта. Однако Советский Союз, в отличие от европейских великих держав, располагал колоссальными запасами почти всех полезных ископаемых, охотно экспортируя нефть, природный газ, некоторые другие виды сырья — прежде всего, в страны Восточной Европы. Рабочих рук ему тоже хватало, несмотря на большие людские потери в войне. В различные отрасли производства широко привлекались женщины, а высокий уровень рождаемости в первые послевоенные годы позволил вскоре компенсировать потери с избытком. К тому же на предприятиях постоянно внедрялись новые технологии, что позволяло добиваться более высокого уровня производства при меньшем количестве рабочих рук. СССР избежал необходимости пополнять свои трудовые ресурсы иностранными рабочими, как это имело место в тот же период в Германии, Австрии, Франции и ряде других западных стран. Оставался, правда, еще вопрос о рынках сбыта готовой продукции, но и эта проблема для СССР не стояла остро. Поначалу его продукция практически полностью поглощалась быстро растущим внутренним рынком, восточноевропейскими странами, колоссальным Китаем, а позднее многое (и не только сырье) экспортировалось и на Запад, и в молодые независимые государства, возникшие в результате
430


Глава и. Франция без де Голля. 1946-1958
деколонизации. Последние занимали, надо сказать, весьма скромное место в экспортно-импортных балансах советского министерства внешней торговли, которое имело монополию на торговлю с зарубежными странами.
Что же побуждало русских так активно выступать за деколонизацию? Их экономисты, разумеется, учитывали возможность расширения торговли с колониями после обретения теми независимости, но не это, вероятно, играло главную роль. Скорее здесь имели место политические соображения и расчеты, продиктованные как советскими идеологическими принципами, так и особенностями практической политики. В беднейших слоях населения колоний, особенно в возникшем кое-где классе промышленных рабочих, русские всегда видели своих естественных союзников в борьбе против капиталистического Запада. Даже простое отпадение колониальных стран от западного лагеря сулило Советскому Союзу выигрыш с точки зрения баланса сил на мировой арене. Как уже упоминалось, в годы войны Сталин избегал нажимать на этот вопрос, и даже ушел от недвусмысленных намеков Рузвельта на необходимость ликвидации колониальных империй. Но по мере того как разгоралась «холодная война» с недавними союзниками по антигитлеровской коалиции, СССР стал использовать вопрос о деколонизации как одно из средств ослабления своих западных противников. Ради этого они шли и на оказание прямой помощи национально- освободительным движениям в ряде азиатских (позднее и африканских) стран — поначалу скрытой, тайной помощи, а затем, когда СССР стал одной из мировых сверхдержав, и совершенно открытой.
Рассматривая вопрос о деколонизации, необходимо постоянно помнить, что все, описанное нами выше, не более чем схема — в целом верная, отражающая реальную картину событий, но все же схема. Наделе в каждой конкретной ситуации указанные нами факторы действовали не одновременно и проявляли себя в различной степени. Высокие технологии появились и завоевали себе прочное место в экономике не в один день и не в один год, да и старые компании запад¬
431


Шарль де Голль
ноевропейских стран, тесно связанные с колониями, еще довольно долго удерживали и свои позиции в экономической жизни метрополий, и свое влияние на многих политиков и на определенную часть рядовых избирателей. Поэтому на отказ от колоний и Англия, и Франция, и Голландия, и Бельгия, а уж особенно Португалия, шли не просто неохотно — они яростно сопротивлялись этому процессу, особенно в первые годы после Второй мировой войны. И политикам зачастую приходилось маневрировать, идти на поводу у господствующего в данный момент общественного мнения, даже вопреки собственному видению проблем. Неодинаковой была и ценность колоний для великих держав — в смысле их экономических возможностей и стратегического положения. А в самих колониях освободительное движение нередко было расколото по этническому или религиозному принципу (скажем, индусы и мусульмане в Индии упорно продолжали враждовать, несмотря на общность цели тех и других — достижение независимости от Великобритании). Неодинаковы были и идеалы, вдохновлявшие на борьбу руководителей антиколониальных движений: среди них числились и коммунисты, и представители традиционных элит, и умеренные реформаторы-либералы, и заядлые националисты. Порой между ними вспыхивали конфликты более ожесточенные, чем их борьба непосредственно против колонизаторов. И степень вмешательства США и СССР в процесс подготовки той или иной страны к обретению независимости была тоже различной — на этом сказывались особые соображения каждой из сверхдержав, состояние отношений между ними в каждый конкретный момент времени и баланс их военных сил. Поэтому отмеченные выше глобальные тенденции нельзя абсолютизировать — в разные годы и в разных регионах мира они проявлялись с большими отличиями. В результате одни страны добились независимости вообще бескровно, даже без слишком драматических усилий, другим пришлось вести долгую и напряженную борьбу дипломатического характера, опираться на широкие общественные организации, а третьим предстояли годы и годы жестокой
432


Глава и. Франция без де Голля. 1946-1958
вооруженной борьбы. Борцы за независимость несли в этих военных столкновениях большие потери, но и метрополиям приходилось — в попытке сохранить за собой наиболее важные колонии — жертвовать жизнью своих солдат и немалой частью государственных доходов.
На долю Франции выпали самые масштабные и кровопролитные колониальные войны, нанесшие значительный ущерб и финансам страны, и ее престижу на мировой арене, а главное — оказавшие глубокое воздействие на все слои французского общества, которое раскололось по вопросу о сохранении колоний и целесообразности ведения этих войн. В конечном итоге, именно неудачные войны в колониях сыграли главную роль в быстром и бесславном крушении Четвертой республики.
Мы уже видели, что даже прозорливый де Голль, ясно сознававший бесперспективность французского господства на Ближнем Востоке, не решился легко расстаться с этими колониями. Нуждаясь в поддержке ради спасения самой Франции и не желая передать французские владения под контроль конкурентов-англичан, он в критический момент пообещал жителям Сирии и Ливана скорое предоставление полной независимости, однако на деле арабам пришлось настойчиво требовать выполнения этих обещаний — и даже пролить свою кровь ради торжества справедливости. Хорошо хотя бы то, что генерал не стал слишком упорно цепляться за сохранение позиций Франции в регионе, который был для нее фактически потерян. Когда стало ясно, что удержание ближневосточных колоний даже на короткий срок потребует слишком больших расходов и военных усилий, он согласился на вывод своих войск из Леванта. Впрочем, этим он всего лишь выполнил свое слово, данное арабам в разгар мировой войны.
Гораздо более напряженная ситуация сложилась в Индокитае. В ту пору Французский Индокитай, управляемый генерал-губернатором, включал в себя Вьетнам (разбитый для удобства французов на три протектората), Камбоджу и Лаос. Национально-освободительное движение там существовало уже не первый год, а во главе национально-патриотических
433


Шарль де Голль
сил сумела встать созданная в 1930 году Компартия Индокитая (КПИК) во главе с Хо Ши Мином. Вьетнам был оккупирован японцами летом 1940 года — вскоре после капитуляции Франции перед гитлеровской Германией, союзницей Японии.
На владения Франции в Индокитае немцы не претендовали, заранее уступив их своим союзникам из Страны Восходящего Солнца. (На Камбоджу и Лаос японская оккупация была распространена позднее, в 1942 году). Установилась своеобразная «пирамида власти»: номинально Вьетнамом правил император Бао Дай, представитель династии, царствовавшей в стране уже полтора века (его столица находилась в городе Хюэ, в центре страны). Сам он подчинялся, тем не менее, французскому генерал-губернатору, а тот оказался теперь послушным исполнителем воли японцев.
Японцы претендовали на господство во всей Восточной Азии, однако формально не спешили отстранять от дел опытную французскую администрацию, поскольку режим Виши считался союзником Германии, а следовательно, и самой Японии. Пока шла война, с таким положением следовало считаться, по крайней мере, с точки зрения дипломатического протокола. На деле, конечно, власть осуществляли военные представители Японии, хотя на уровне районов французские администраторы сохранили в своих руках управление повседневными делами—японцам не хватало для этого собственных кадров.
Французская колониальная администрация не сопротивлялась захвату, и японцы быстро заняли все ключевые пункты обширной колонии, после чего приступили к разоружению частей и подразделений французских колониальных войск. Вот на этом этапе КПИК и решила выступить против оккупантов во Вьетнаме открыто — момент казался достаточно благоприятным для завоевания независимости и от пришельцев с востока, и от старых колониальных хозяев. Однако в условиях военной оккупации и отсутствия у КПИК современных средств связи оказалось очень сложно обеспечить координацию намечавшегося вооруженного
434


Глава и. Франция без де Голля. 1946-1958
восстания, и оно распалось на ряд локальных выступлений, подавленных после четырех месяцев горячих боев. Уже в начале ноября 1940 года, задолго до окончательного поражения восстания, пленум ЦК КПИК ориентировал все организации партии на создание единого антифашистского фронта, который должен был объединить всех патриотов, независимо от оттенков их политических взглядов — ради освобождения Вьетнама от власти «франко-японского милитаристского империалистического блока».
Приведенное выражение вовсе не является пропагандистским оборотом, просто коммунисты сделали вывод из реально сложившегося положения. Едва в конце сентября вспыхнуло восстание в провинции Бакшон, японцы сразу прекратили разоружение французских воинских частей и бросили их в бой против поднявшихся на борьбу патриотов. В отношении вьетнамцев и старые, и новые колонизаторы имели одинаковые взгляды и быстро нашли общий язык. Зато немало вьетнамцев, служивших в так называемых туземных частях, то есть воинских формированиях из местных жителей (офицерами и в этих частях обычно были все же французы), сразу перешли на сторону восставших.
Поражение первого восстания не обескуражило коммунистов. В мае 1941 года на китайской территории, вблизи границы с Вьетнамом, была создана Лига независимости Вьетнама (больше известная под своим сокращенным названием — Вьетминь), в которую, помимо коммунистов, вошел ряд профсоюзных, крестьянских, женских и молодежных общественных организаций и объединений. Вскоре сам Хо Ши Мин нелегально перебрался на родину, чтобы возглавить борьбу с оккупантами и колонизаторами. В октябре подпольные типографии опубликовали манифест, программу и устав Вьетминя. Борьба за свободу еще только разворачивалась.
В конце 1941 года началось создание партизанских отрядов вблизи границы с Китаем, а через некоторое время был сформирован и «Авангардный отряд» для похода на юг страны. Им командовал не имевший специального военного образования
435


Шарль де Голль
крестьянский сын Во Нгуен Зиап — будущий министр обороны Вьетнама на протяжении 34 лет, генерал армии и самый известный полководец «третьего мира». По мере развертывания борьбы росла и массовая база Вьетминя, в него входили все новые и новые патриотические организации. Широкомасштабные карательные операции, проводившиеся французами и японцами, не могли достичь поставленных в Токио целей, хотя партизаны, вооруженные зачастую лишь ножами, бамбуковыми пиками да старинными кремневыми ружьями, несли большие потери. К маю 1944 года Вье.т- минь уже контролировал семь провинций и начал подготовку к всеобщему вооруженному восстанию. Летом в состав Лиги независимости вошли некоторые вьетнамские буржуазные партии патриотического направления. Сотрудничать с Вьет- минем стали даже многие чиновники императора Бао Дая — уже не требовалось особой прозорливости, чтобы понять, к какому финалу приближается война. Тем временем фран-
Во Нгуен Зиап (слева), вьетнамский генерал и политик, во главе сил Вьетминя, 1944 год.
436
Хо Ши Мин, 1946 год.


Глава и. Франция без де Голля. 1946-1958
цузские войска, выполняя волю новых хозяев — японцев — упорно продолжали активные боевые действия против Вьетминя.
Подготовка всеобщего восстания оказалась делом нелегким и заняла много времени. Одним из самых острых вопросов оставалась катастрофическая нехватка у патриотов оружия. Так, первый отряд регулярной Освободительной армии Вьетнама (фактически взвод), созданный Во Нгуен Зиапом во второй половине декабря 1944 года, насчитывал поначалу 34 человека, а их вооружение составляли один ручной пулемет, 17 французских винтовок, 3 пистолета и 14 кремневых ружей, изготовленных чуть ли не больше века назад. Тем не менее, даже с такими, мягко говоря, скромными средствами, отряд в первые дни своего существования сумел захватить два поста французских колониальных войск, да еще и в разных провинциях.
Нельзя не упомянуть и о том, что Вьетминь регулярно, начиная с 1942 года, поставлял союзникам разведывательную информацию о силах и действиях японцев в Индокитае. Его представители неоднократно обращались к официальным резидентам Управления стратегических служб США (предшественника ЦРУ) с просьбой предоставить в обмен на информацию оружие для борьбы все с теми же японцами. Увы, помощи от США Вьетминь так и не дождался.
В самом начале 1945, почти сразу после создания своей армии, руководство Вьетминя вошло в контакт с активистами «Свободной Франции», которые имелись и во Вьетнаме, хотя действовали все еще нелегально. Вьетнамские патриоты предложили сторонникам де Голля действовать против японских оккупантов совместно, однако их предложение категорически отклонили: голлисты не намеревались
Во Нгуен Зиап (слева) и Хо Ши Мин (справа), 1942 год.
437


Шарль де Голль
помогать борцам за независимость Вьетнама и всего Индокитая от Франции. Если быть до конца откровенными, то следует признать, что солидарность колонизаторов проявилась более чем наглядно. Японцы четыре с половиной года использовали французские войска для того, чтобы удержать Вьетнам в повиновении, теперь же французы — сторонники антифашистского правительства в Париже — не спешили воевать со своими официальными врагами, давая тем возможность убивать вьетнамцев и оттянуть всеобщее восстание до того момента, когда в дело смогут вмешаться регулярные части Франции. Хотя французы и японцы имели в широком плане разные интересы, в этом конкретном вопросе их политика совпадала — нельзя было допустить провозглашения независимости Вьетнама, ибо после этого восстановить власть прежних колониальных хозяев оказалось бы фактически невозможно.
В марте 1945 года, когда вся Франция была уже освобождена от гитлеровцев, а власть Временного правительства де Голля распространилась на прежние французские колонии (кроме оккупированного Индокитая), японцы, наконец, были вынуждены отказаться от услуг своих французских союзников во Вьетнаме. Наличные к тому времени французские части (7 000 французов и примерно 30 000 туземных солдат) разоружили и интернировали в лагеря (некоторым, правда, удалось прорваться с боями к китайской границе). Для японцев это был вынужденный шаг, который ослаблял их возможности в борьбе с охватившим страну патриотическим движением. Для прикрытия своей оккупации японские власти провозгласили создание так называемого Государства Вьетнам (со столицей в Ханое) во главе с императором Бао Даем — это давало надежду использовать войска, набранные из его подданных, против борцов за независимость. Это «государство» просуществовало всего пять месяцев.
Используя сложившееся положение, войска Вьетминя (их численность возросла уже до тысячи человек, не считая множества мелких партизанских групп и подпольщиков в городах) нанесли удары по японским гарнизонам, не отка¬
438


Глава и. Франция без де Голля. 1946-1958
зываясь использовать и открывшиеся политические возможности. Уже через два дня после разоружения французов японцами ЦК Компартии Индокитая постановил прекратить использование антифранцузских лозунгов. Вьетнамские коммунисты предложили Временному правительству Франции соглашение, согласно которому де Голль должен был оказать вооруженное содействие движению Сопротивления в Индокитае. В обмен патриоты готовы были еще пять лет сотрудничать с прежними колонизаторами, и лишь после этого получить полную независимость от Франции. Правительство де Голля оставило их призыв без ответа, и патриоты Вьетнама, убедившись лишний раз в бесперспективности договоренностей с колонизаторами, продолжили самостоятельные действия в борьбе за обретение независимости.
Восстание в Ханое, август, 1945 год.
439
Юный император Вьетнама Бао Дай, 1926 год.


Шарль де Голль
В июне собрание народных представителей провозгласило создание освобожденного района в тех восьми северных провинциях страны, которые уже целый год находились (полностью или частично) под контролем Вьетминя, а 13 августа началось долгожданное всеобщее восстание. Момент для него был удачно выбран с учетом военно-политической ситуации в регионе.
После победы над фашистской Германией внимание союзников переключилось полностью на последнего участника «Оси» — Японию. Англичане и американцы перебрасывали дополнительные силы флота и некоторые части сухопутных и военно-воздушных сил, освободившиеся в Европе, на Тихоокеанский театр военных действий. Сталин же еще зимой в Ялте обещал союзникам, что Советский Союз вступит в войну с Японией не позднее чем через три месяца после победы над Германией. Это обещание было подтверждено и конкретизировано на Потсдамской конференции летом 1945 года. Акт о полной и безоговорочной капитуляции Германии
Генерал Дуглас Макартур подписывает Акт о капитуляции Японии, 2 сентября, 1945 год.
440


Глава и. Франция без де Голля. 1946-1958
был подписан в ночь с 8 на 9 мая, а 9 августа СССР объявил Японии войну, его войска вступили в Северо-Восточный Китай, где находилась знаменитая Квантунская армия японцев, насчитывавшая 1 200 000 человек. Накануне этого события, 6 и 9 августа, американцы подвергли атомной бомбардировке японские города Хиросима и Нагасаки. Японцам пришлось спешно перебросить в Китай часть войск из Вьетнама (некоторые находившиеся в Китае части предполагалось, в свою очередь, перебросить в Маньчжурию, но стремительность событий не позволила японцам осуществить эти планы), ослабляя и без того не слишком многочисленный контингент своих войск в Индокитае. Впрочем, это уже ничего не могло изменить для самой Японии: 2 сентября 1945 года на борту американского линкора «Миссури» в Токийском заливе был подписан Акт о ее полной и безоговорочной капитуляции.
Как и в отношении Германии, союзники заблаговременно договорились об устройстве послевоенного мира в этом регионе. Японские острова единолично оккупировали американцы, отвергнув претензии англичан на то, чтобы разделить с ними это «бремя». К русским отошли Южный Сахалин, потерянный царской Россией в начале XX века, а также Курильские острова. Кроме того, на русских возлагалась ответственность за разгром Квантунской армии и освобождение Северо-Восточного Китая. Захватив его в начале 1930-х годов, японцы, как известно, провозгласили там марионеточное государство Маньчжоу-Го (Маньчжурия), полностью зависимое от японцев. Русские признавали в то время правительство Чан Кайши в Китае и даже оказывали ему военную помощь против японской агрессии — до подписания с Японией пакта о нейтралитете в апреле 1940 года (этот пакт Советский Союз денонсировал в апреле 1945, за 4 месяца до вступления в войну на Дальнем Востоке). Тем не менее, вторжение их войск в Маньчжурию, формально самостоятельную в тот момент, не могло рассматриваться как нарушение суверенитета Китая. Впоследствии эти районы стали главной базой Народно-освободительной армии Китая (НОАК) — вооруженной силы Компартии Китая, которой
441


Шарль де Гол ль
руководил Мао Цзэдун. НОАК же получила от русских значительную часть вооружений и боевой техники, захваченных Красной Армией у японцев. Во многом благодаря этому НОАК сумела побелить в последовавшей гражданской войне, а КПК смогла провозгласить создание Китайской Народной Республики (КНР) к октябрю 1949 года, изгнав Чан Кайши с его партией гоминьдан на остров Тайвань.
Мао Цзэдун и Иосиф Сталин на приеме в несть празднования семидесятилетия Сталина, 1949 год.
Не забыли союзники и другие оккупированные японскими войсками территории. Филиппины были освобождены американскими войсками, а в 1946 году, как уже говорилось, получили независимость. Индонезия (независимость которой патриоты во главе с Сукарно провозгласили 17 августа 1945 года) была стараниями высадившихся на Яве англичан возвращена голландцам, и вскоре там вспыхнула война за независимость, увенчавшаяся победой патриотов в конце 1949 года. Малайя, Сингапур, Бирма снова оказались под властью Великобритании, но и в этих странах (кроме города-острова Сингапур) началось вооруженное движение за независимость. После ожесточенных войн,
442


Глава и. Франция без де Голля. 1946-1958
продолжавшихся несколько лет, все эти страны получили признание своей независимости от британской короны. Гонконг англичане удерживали еще несколько десятков лет, и лишь в конце XX века город вернулся в состав КНР, и то с некоторыми оговорками.
Особое место в договоренностях союзников занимали Корея и Вьетнам. Первая имела небольшую границу с Советским Союзом, и потому представляла особый интерес для русских. Эта страна неоднократно служила японцам удобной базой для нападений и на Китай, и — позднее — на СССР. Было решено разделить ответственность за ее освобождение от оккупантов: к северу от 38-й параллели предстояло действовать советским войскам, к югу — англичанам и американцам. Русские поддержали уже довольно давно сражавшихся на севере Кореи партизан, и в 1948 году в этой части страны была провозглашена Корейская Народно-Демократическая Республика (КНДР). Американцы не согласились на создание единого государства с преобладающим влиянием коммунистов, и несколько раньше провозгласили в южной части Республику Корея, сразу позаботившись о запрещении там компартии (Трудовая партия Кореи, ТПК).
Аналогичным образом разграничили зоны действий войск союзников во Вьетнаме, поскольку о деятельности Вьетминя все они хорошо знали. СССР предстояло обеспечить освобождение от японцев северной части Вьетнама до 17-й параллели, южнее действовали англо-американские войска.
Когда же СССР вступил в войну, а во Вьетнаме началось широкое восстание против японцев, реальные события внесли некоторые поправки в предварительные планы великих держав. Пятнадцатого августа японский император Хирохито по радио объявил о капитуляции своих вооруженных сил. Хотя боевые действия на северо-востоке Китая и на севере Кореи продолжались до подписания Акта о капитуляции, да и японские войска в других занятых ими странах не спешили складывать оружие — они боялись сдаваться партизанам и ждали прибытия регулярных войск держав-победительниц. В этом
443


Шарль де Голль
нет ничего удивительного, если вспомнить, что японский оккупационный режим по своей жестокости превосходил все военные преступления, совершенные в Европе гитлеровской Германией; теперь генералы и офицеры Страны Восходящего Солнца опасались вполне заслуженного возмездия.
Шестнадцатого августа армия Вьетминя начала поход на Ханой, а уже к вечеру 19 августа императорская столица оказалась под контролем патриотов. За несколько дней они овладели и другими крупными городами страны. Оперативно были проведены выборы в Национальное собрание, результаты которых стали известны 2 сентября, в день окончательной капитуляции Японии. Из 300 мест в парламенте страны Вьетминю достались 230, то есть свыше 75 процентов. Конечно, среди его депутатов имелись представители всех партий и организаций, вошедших в Лигу независимости, но не меньше половины мест в собрании пришлось на долю КПИК. В тот же день, 2 сентября, в Ханое лидер Вьетминя и КПИК Хо Ши Мин на многолюдном митинге торжественно провозгласил создание Демократической Республики Вьетнам —
Кабинет министров правительства Хо Ши Мина, 1945 год.
444


Глава и. Франция без де Голля. 1946-1958
суверенного независимого государства, порвавшего с прежней метрополией, Францией. Он же возглавил правительство ДРВ, став одновременно главой государства, как и де Голль в Париже.
Де Голль, со своей стороны, на тот момент не располагал в Индокитае силами и средствами, которые позволили бы ему хоть как-то отреагировать на возникшую ситуацию, кроме словесного выражения своего несогласия с независимостью одной из важнейших французских колоний. Но и ведущие державы-победительницы — США и СССР — имели серьезные причины никак не вмешиваться в то, что происходило во Вьетнаме. У США, как мы хорошо знаем, уже тогда имелись свои планы на весь регион Индокитая, однако идти на немедленный конфликт со вспыльчивым де Голлем им не было резона, тем более что франко-американские отношения в целом складывались не безоблачно — проблем в них хватало. Если бы американские войска тогда высадились в южной части Вьетнама, то у них был бы выбор лишь из двух возможных решений, одно другого хуже. Либо признать независимость Вьетнама с его коммунистическим правительством и из-за этого вступить в острый конфликт с де Голлем, либо силой подавить движение Вьетминя и возвратить Франции ее колонию. Но первое было для американцев категорически неприемлемым, а второе перечеркнуло бы все их официальные выступления (к тому времени уже и с трибуны ООН) в пользу деколонизации. К тому же, предвкушая доступ в новые независимые государства, американцы еще в 1942 году настояли на включении в Атлантическую хартию (основной документ, определивший их сотрудничество с Великобританией, а затем и с другими Объединенными Нациями) большевистского по сути положения о праве каждого народа на самоопределение и на свободный выбор своего будущего. Разумеется, на протяжении всех послевоенных лет американцы неоднократно трактовали этот принцип, исходя из собственной выгоды в тот или иной момент. Но подавление национально-освободительного движения во Вьетнаме после только что прошедших выборов, да еще и подавление в инте¬
445


Шарль де Голль
ресах колонизаторов послужило бы слишком плохой рекламой для США во всех азиатских и африканских странах. Оно и в самой Америке вряд ли вызвало бы взрыв энтузиазма. Начинать с этого в первые же дни наступившего мира было неразумно. Несколько иные, но в чем-то схожие соображения побудили СССР не спешить с высадкой своих войск. В отличие от Штатов, Советский Союз охотно помог бы коммунистам Хо Ши Мина, однако такой шаг неизбежно привел бы их к конфликту с Францией де Голля, тогда как совсем недавно был подписан и действовал Договор о союзе между СССР и Францией, имевший важное значение для обеих сторон. С другой стороны, высадить свои войска во Вьетнаме только для того, чтобы вернуть эту страну французским колонизаторам, для русских было совершенно немыслимо. Поневоле приходилось занять выжидательную позицию и воздержаться от активного вмешательства в события. Ясно было, что слабые войска Вьетминя не смогут противостоять французам, когда те доберутся до почти утраченной колонии. Вопрос заключался в одном: надолго ли французам удастся вернуться? Ведь после описанных тягот, лишений и жертв, принесенных на алтарь независимости, вряд ли вьетнамцы согласятся покорно терпеть колонизаторов, а жизнь уже показала, что они умеют быть терпеливыми и настойчивыми в достижении поставленной цели, которая овладела умами большинства жителей этой страны.
Французам помогли в той ситуации англичане. Им, известным колонизаторам, не приходилось опасаться «потери лица», но что заставило их помогать Франции — конкуренту, на чьи колонии англичане давно смотрели как на потенциальный источник расширения Британской империи? Клемент Эттли, сменивший к тому времени Уинстона Черчилля на посту главы британского кабинета, не больше своего предшественника был склонен оказывать бесплатные благодеяния французам, однако и ему приходилось считаться с суровыми реальностями большой политики. Интересы Англии требовали поддержать Францию в колониальном вопросе. Во-первых, обе страны подвергались американскому нажиму (пока еще достаточно
446


Глава и. Франция без де Голля. 1946-1958
мягкому) с целью склонить их к проведению деколонизации. Англию такая перспектива не вдохноачяла. Здесь их интересы совпадали с французскими принципиально: во что бы то ни стало удержать свои колониальные владения. Во-вторых, победа патриотов Вьетнама грозила создать не только нежелательный прецедент, но и реальную базу, которой могли воспользоваться борцы за независимость Бирмы и Малайи, вовсе не желавшие возвращения колониальных порядков и готовые бороться против бывшей метрополии с оружием в руках.
А для того чтобы установить над Индокитаем свой протекторат, англичане не имели сил: помимо названных проблем, они были серьезно озабочены сохранением своих позиций в Индии — жемчужине британской короны — ив некоторых других владениях. К тому же английские войска по-прежнему вели бои в Греции, подавляя тамошних партизан — опять- таки, ради сохранения своего контроля над морскими путями в Индию и на Дальний Восток. Ничего не оставалось, как просто оказать посильное содействие французским коллегам.
Тринадцатого сентября началась высадка в Сайгоне частей и подразделений 20-й пехотной дивизии под командованием генерала Дугласа Грейси, участника известной нам операции по захвату Сирии и Ливана, проведенной совместно с силами «Сражающейся Франции» в 1942 году. Генерал не только принял капитуляцию изолированных в городе японцев и освободил интернированных французских чиновников и военных, но и снабдил последних оружием из английских запасов (для начала роздали полторы тысячи винтовок и столько же комплектов боеприпасов). Выполняя полученные им от политиков инструкции, Д. Грейси заявил, что не признает органов Вьетминя (сочетания «Демократическая Республика Вьетнам» он вообще не употреблял по понятным причинам). Английские солдаты быстро разогнали слабо вооруженных солдат ДРВ и взяли все ключевые объекты крупнейшего вьетнамского города под свой контроль. Французам эти объекты были переданы, как только освобожденные из лагерей французские военнослужащие были переформированы, вооружены и снова стали способны к несению полноценной службы.
447


Шарль де Голль
Не остались в стороне и китайцы Чан Кайши. Пока шла война с Японией, генералиссимус имел соглашение с китайскими коммунистами о совместных действиях по освобождению родной страны. Это отчасти вынуждало его терпеть и вьетнамских коммунистов — не то чтобы он им как-то активно помогал, даже оружием практически не снабжал, но все же позволял использовать китайскую территорию. Японцы оставались врагом номер один, а коммунистическая угроза оставалась весьма отдаленной. Теперь ситуация изменилась, и Чан Кайши позаботился об укреплении своего южного фланга: двухсоттысячная армия китайских войск продвинулась от северных границ Вьетнама до 16-й параллели, никак не считаясь с договоренностями остальных союзников. Важно было обеспечить свой тыл в предстоящем столкновении с силами Мао Цзэдуна. Правда, остаться во Вьетнаме надолго Чан Кайши не смог. Двадцать третьего сентября 1945 года началось возвращение французских войск, направленных де Голлем в Индокитай для удержания этого ценного владения под властью Франции.
Первые же столкновения с подразделениями Освободительной армии показали, что французы, несмотря на серьезное преимущество в численности и выучке регулярных войск и на подавляющее превосходство вооружений, стоят перед перспективой затяжной войны антипартизанского типа. Такая война не сулила быстрой и легкой победы, а большие расходы и тяжелые потери в живой силе были непозволительной роскошью для Франции, которой предстояли нелегкие труды по восстановлению своей экономики. К тому же представители левых партий, входившие во временное правительство и имевшие большое влияние на рядовых французов, категорически выступали против колониальной войны. После недавней победы над силами фашизма и мили-
Британский генерал Дуглас Грейси.
448


Глава и. Франция без де Голля. 1946-1958
таризма мало кого привлекала «слава» душителей свободы и прав народов. И де Голль, не втягиваясь в большую войну, предпочел пойти на мирные переговоры с повстанцами, стремясь достичь с ними взаимоприемлемого компромисса, а конфликт отложить до лучших для Франции времен.
Хотя само соглашение было подписано уже после отставки де Голля с поста главы Временного правительства, можно считать этот документ достижением его дипломатии. Генерал умел идти не только на конфликты с союзниками, но и на разумные компромиссы с противниками — если считал, что это в интересах его страны. Согласно соглашению, заключенному в начале 1946 года, Франция признавала ДРВ как часть Индокитайской конфедерации в составе Французского Союза (будучи страной республиканской, Франция избегала именовать в официальных документах «империей» даже совокупность своих колоний, предпочитая слово «союз»). Признавалось право ДРВ иметь свой свободно избираемый парламент, правительство и даже самостоятельные вооруженные силы. Иными словами, каждая из сторон достигала своих целей частично, зато эта часть была весьма существенна для каждой из них. Франция сохраняла во Вьетнаме свои экономические интересы и в известной степени — даже политическое влияние. Вьетнамцы же обретали пусть и не полноценную независимость, но очень широкую автономию. Они могли самостоятельно решать все свои внутренние дела, оборонять страну от любой внешней угрозы, а во внешней политике получали ряд прав, хотя вынуждены были, безусловно, считаться с интересами Франции и поддерживать ее в определенных вопросах, самых важных для вчерашней метрополии. Словом, на какое-то время этот компромисс устраивал обе стороны, тем более что Вьетнам нуждался и в экономических связях с Францией, на которую долго был ориентирован, и в культурных связях, особенно в области образования.
К сожалению, продержалась эта «идиллия» недолго. Многие влиятельные круги во Франции были склонны к решению подобных конфликтов исключительно силовыми методами. За 12 лет без де Голля Франция не уступила добровольно
449


Шарль де Голль
фактически ни одной своей колонии. Зато Англия, также не отличавшаяся голубиной кротостью, за эти же годы предоставила независимость Индии (расчленив ее предварительно на два государства: Республику Индию и Пакистан), Бирме, Малайе, Сингапуру и ряду своих владений на острове Борнео (Калимантан), Цейлону (Шри-Ланка), а в 1957 году и первой африканской стране — Золотому Берегу (Гана). Голландия, как и Франция, рассталась со своей главной колонией — Индонезией — лишь после четырех лет ожесточенной войны и еще целого года политических маневров. Во Франции еще оставалось сильно влияние тех экономических групп, что жили и богатели эксплуатацией колоний, и отпадение от империи такого лакомого куска, как Индокитай, грозило в ближайшей перспективе им катастрофой. В ноябре того же 1946 года, укрепившись у власти, новое правительство — уже не Временное — решило доказать мощь Франции по-своему. Французские войска после артиллерийского обстрела, стоившего жизни тысячам и тысячам вьетнамцев, захватили крупнейший на севере страны порт Хайфон, а также город Лангшон.
Возник острый конфликт, который руководство ДРВ попыталось решить все же политическими методами, однако, после их явной неудачи, в декабре приняло решение о развертывании войны Сопротивления по всей стране. Вьетнамцы недвусмысленно дали понять, что возврата к прежним порядкам не будет. Началась война, затянувшаяся из-за вопиющего неравенства сил сторон на долгие семь с половиной лет. Но, хотя война и шла очень долго, ее основные результаты стали ясны довольно быстро. Франция, как оказалось, не имела сил и средств для ведения успешной кампании далеко за морями — де Голль, грамотный профессиональный военный, не зря в этом вопросе старался достичь компромисса, не уронив престиж Франции, но и не настаивая на ее абсолютном господстве в колонии, уже фактически самостоятельно освободившейся от японской оккупации. Ему ли было не сознавать силу народа, поднявшегося на борьбу за свою национальную свободу?
450


Глава и. Франция без де Голля. 1946-1958
К тому же война, в которой одна из сторон применяет преимущественно или даже исключительно партизанские методы, опираясь на прекрасное знание местности, используя патриотические лозунги для расширения своего влияния и пополнения своих рядов, располагая глазами и ушами буквально повсюду — такая война для другой стороны, даже очень сильной в военном и экономическом плане, является заведомо проигрышной. После Японии и Франции в том же Вьетнаме в справедливости этого утверждения убедились на собственном печальном опыте и американцы.
Не сумев быстро разгромить Вьетнамскую народную армию (ВНА), как стала называться Освободительная армия, французы стянули в Индокитай 115 000 солдат и офицеров — пехоту (в том числе печально известный Иностранный легион), танковые части, парашютистов, авиацию и корабли флота, поддерживавшие эту армию с моря и на крупных реках. ВНА располагала примерно 80 000 военнослужащих регулярных частей, все еще очень слабо вооруженных, а также партизанскими силами (от 30 до 50 тысяч человек в разные периоды времени). Ни танков, ни самолетов, ни боевых кораблей, ни воздушно-десантных войск у вьетнамцев до самого конца войны так и не было, а артиллерия в основном состояла из легких и средних орудий.
Добавим, что и хорошо подготовленными военными кадрами ДРВ практически не располагала. Ее министром обороны с 1946 года стал Во Нгуен Зиап, прославившийся в боях еще против японских захватчиков и получивший генеральское звание.
Французскими экспедиционными войсками с 1950 года командовал прославленный армейский генерал де Латр де Тассиньи, одновременно назначенный верховным комиссаром (генерал-губернатором) Франции в Индокитае. Человек, возглавлявший
Генерал Вьетнамской народной армии Во Нгуен Зиап.
451


Шарль де Голль
французские войска на последнем этапе войны за освобождение Франции, занимавший затем пост генерал-инспектора (командующего) сухопутных войск Франции, теперь согласился на роль палача другого народа, воевавшего за свою свободу. Это определение — отнюдь не от избытка эмоций. В борьбе с движением за национальное освобождение, да еще применяющим преимущественно партизанские методы, невозможно рассчитывать на победу, не запугивая мирное население и не совершая военных преступлений. Ведь поддержка со стороны населения — важнейший фактор успехов партизанских сил.
Несмотря на все свои несомненные военные таланты, генерал так и не смог за полтора года добиться более или менее ощутимых успехов. Он «сдерживал» наступления ВНА, но его собственные наступательные операции неоднократно заканчивались провалом либо приносили лишь мелкие, тактические успехи, не влиявшие существенно на исход военных действий в целом.
Патриоты несли, конечно же, очень большие потери от авиационных и артиллерийских ударов колонизаторов (особенно тяжело приходилось мирному населению), однако в борьбу постоянно включались все новые силы. В 1946 году в состав Вьетминя вошла долго колебавшаяся Социалистическая партия Вьетнама, объединявшая преимущественно национальную интеллигенцию левого направления. Главное же — с каждым днем росла поддержка Лиги со стороны рядовых вьетнамцев: немногочисленных рабочих и составлявших большинство населения крестьян. Кроме того, с 1946 года Вьетминь начал сотрудничать с Единым национальным фронтом Камбоджи («Кхмер Иссарака»). Обе организации, направляемые Компартией Индокитая, скоординировали свои действия против
Жан Мари де Латпр де Тассиньи.
452


Глава ti. Франция без де Голля. 1946-1958
колонизаторов, особенно в районе границы между Вьетнамом и Камбоджей. В 1951 году Вьетминь объединился с партией Национальный союз Вьетнама (Льен-Вьет). К тому времени к союзу патриотических сил трех стран присоединились и небольшие силы Лаоса, население которого было вообще крайне малочисленным.
Рост рядов Вьетминя объяснялся не только глубокими патриотическими чувствами жителей страны. На освобожденных от французов территориях проводились значимые социальные преобразования, отвечавшие интересам большинства вьетнамцев. По решению КПИК была осуществлена аграрная реформа, наделившая землей массы малоземельных и безземельных крестьян, конфискации подверглись громадные плантации, принадлежавшие французским хозяевам. Затем правительство ДРВ национализировало природные ресурсы, поставив их на службу Вьетнаму, а не Франции. Расширялась скудная до того времени сеть школ и больниц, большие усилия предпринимались в области повышения культурного уровня простого народа. Эти и подобные им меры значительно поднимали авторитет КПИК и делали независимость
Во Нгуен Зиап осматривает ряды бойцов Вьетминя.
453


Шарль де Голль
очень привлекательной в глазах народных масс — речь шла о построении такого Вьетнама, за который людям не жаль было и лишения претерпеть, и даже своей жизнью пожертвовать.
Французы, со своей стороны, теряли гораздо меньше людей, но эти потери стали для них весьма болезненными: восполнить их было труднее, да и на боевой дух солдат крайне отрицательно воздействовали постоянные мелкие удары партизан, буквально ежедневно и еженощно уменьшавшие колониальную армию. В одной из таких мелких локальных стычек 1951 года погиб Бернар де Латр де Тассиньи — единственный сын командующего, офицер французской армии. А вскоре и сам генерал был вынужден покинуть поле боя. Парижские онкологи сделали для него все возможное, но 10 января 1952 года генерал простился с жизнью, а через четыре дня ему посмертно присвоили звание маршала Франции. (Тогда же звание маршала было посмертно присвоено и генералу Леклерку, освободителю Парижа, погибшему в авиакатастрофе в 1947 году).
Заслуги де Латра перед Францией неоспоримы, он заработал почести от родной страны мужеством в дни борьбы за спасение Франции и умелым командованием войсками в ходе войны с сильным и беспощадным врагом, вермахтом. И все же в данном случае присвоение маршальского звания призвано было не столько отдать дань уважения борцу «Свободной Франции», сколько поддержать почти угасшую у французов уверенность в справедливости войны, ведущейся на другом краю света, вселить в народ веру в возможность грядущей победы французского оружия. Многие французы громко и настойчиво протестовали против продолжения колониальной войны, уже фактически потерявшей смысл. Война, начавшаяся почти сразу после освобождения самой
Жан Мари де Латр де Тассиньи со своим малолетним сыном Бернаром.
454


Глава ii. Франция без де Голля. 1946-1958
Франции от фашистской оккупации, вообще не пользовалась популярностью и не снискала поддержки в широких кругах французского общества. Одни выступали против войны с самого ее начала по принципиальным причинам. Например, представители ФКП в правительстве упорно сопротивлялись всем решениям, так или иначе направленным против независимости Вьетнама. В 1947 году, когда убедить партнеров по очередному кабинету в бесперспективности и преступности войны в Индокитае не удалось, коммунисты демонстративно вышли из состава Совета министров. Другие прозревали постепенно, следя по газетам за тем, как их армия была бессильна одержать победу над почти безоружными и отсталыми жителями колоний, наблюдая рост французских потерь и падение авторитета Франции на мировой арене. А кого-то толкнула на участие в антивоенном движении горькая личная потеря — все больше становилось во Франции семей, где сыновья погибли или были искалечены за тридевять земель от родины, ради охраны интересов колониальных компаний и озабоченных лишь своей карьерой политиков.
Вполне понятно, что существовали и другие настроения. Кто-то имел личную заинтересованность в исходе войны, располагая маленьким пакетом акций колониальных компаний — жизнь в послевоенной Франции налаживалась не быстро, и лишний доход не мог повредить. Кто-то работал в одной из таких (или связанных с ними) компаний и боялся потерять работу в условиях, когда уровень безработицы оставался еще очень высок. Кто-то по инерции верил официальной пропаганде, которая объясняла войну в Индокитае происками коммунистов и обещала в ближайшее время водворить там мир на французских условиях. Таким образом, французское общество оказалось расколото этой войной. Против нее выступали и некоторые солдаты, призванные в армию и своими глазами повидавшие и героизм вьетнамцев, и военные преступления своих соотечественников, воевавших за неправое дело. Вернувшиеся с войны ветераны выступали порой в газетах левых партий с разоблачениями политики своего правительства и военного командования, после чего
455


Шарль де Голль
у многих начинались серьезные неприятности — вплоть до обвинений в государственной измене и судебных процессов, приводивших правдолюбцев в тюрьму.
С учетом настроений и в Индокитае, и в самой Франции, правительству пришлось пересмотреть некоторые вопросы политической тактики и фактически согласиться с тем, что де Голль оказался прав, признавая независимость Вьетнама, но сохраняя с ним связи в рамках Французского Союза. Теперь восстановить ту ситуацию не представлялось возможным, и руководители Четвертой республики прибегли к попытке заменить независимость суррогатом. По примеру японцев, они провозгласили (в 1949 году) Государство Вьетнам под своим протекторатом. Главой государства стал все тот же Бао Дай, отказавшийся, правда, от императорского титула — от него требовалось идти в ногу со временем. Эта декорация, уже использовавшаяся в прошлом и себя не оправдавшая, не привела и не могла привести к успеху в сложившихся условиях.
Нельзя не упомянуть о том, что война в Индокитае вызвала бурную реакцию со стороны левых партий и формировавшегося в те годы антивоенного движения в других странах. Они организовывали разнообразные акции протеста, в которых участвовало все больше людей и которые отнюдь не добавляли Франции ни авторитета, ни величия. Сказали свое слово, наконец, Советский Союз и его союзники. Вступив в НАТО, Четвертая республика стала проводить политику, откровенно враждебную СССР. Это развязывало руки Сталину, который не хотел нарушать заключенный договор с де Голлем, однако не мог не учитывать новой реальности, сложившейся на мировой арене.
В январе 1950 года СССР официально признал Демократическую Республику Вьетнам и обменялся с ней дипломатическими представителями. Тогда же аналогичный шаг предприняла и КНР, которую западные страны признать не пожелали, а потому и руки у нее в этом отношении не были связаны с самого начала. Через КНР во Вьетнам потекла советская помощь, прежде всего военная, сам же Китай охот¬
456


Глава и. Франция без де Голля. 1946-1958
но оказывал вьетнамцам помощь в подготовке офицерских кадров: длившаяся четыре года гражданская война в Китае позволила командирам НОАК накопить немалый опыт и в тактике военных действий, и в обращении с советским оружием.
Антиколониальная борьба развернулась и в других странах Индокитая — Камбодже и Лаосе, и в 1951 году было принято решение о разделении КГТИК на национальные организации, решающие свои задачи с учетом конкретных условий, имеющихся в каждой стране. Так возникли Партия трудящихся Вьетнама (ПТВ), Компартия Камбоджи и Народно-революционная партия Лаоса. При этом они продолжали координировать свои действия, направленные на закрепление независимости и изгнание французских колонизаторов, а также объединяли в случае необходимости свои военные силы. Драматическая развязка наступила весной 1954 года.
Французы опасались тогда очередного прорыва частей ВНА в соседний Лаос, где патриотические силы двух стран, объединившись, неизменно разгромили бы слабые французские гарнизоны. Исходя из этого, французское командование решило упредить противника и выставить на вероятных путях его движения мощный заслон. В качестве опорной базы выбрали узкую горную долину у вьетнамского селения Дьен- бьенфу недалеко от границы с Лаосом. Французов обнадеживало то, что в долине невозможно было сконцентрировать большие силы противника — французы забили ее почти целиком своими войсками. Кроме того, там имелся построенный еще японцами военный аэродром, куда могли приземляться и боевые самолеты, и транспортные, снабжающие войска оружием, боеприпасами и всем необходимым имуществом. Окрестные горы считались непроходимыми, они препятствовали снабжению противника. Вот в эту долину и было стянуто до 11 000 французских солдат и офицеров, а также туземные части — наемники из местной народности мяо. Самолеты доставили артиллерию, в том числе минометы, даже 10 танков, которые не могли, конечно, маневриро¬
457


Шарль де Голль
вать по крутым горам, но представляли собой дополнительную огневую поддержку.
Получив данные разведки, генерал Во Нгуен Зиап (он лично руководил последующей операцией) решил применить тактику Наполеона — полководца, которого очень ценил и опыт которого неустанно изучал. Главными факторами были внезапность и решительность действий. Генерал сумел втайне от врага сконцентрировать в окрестных горах до 55 000 своих воинов, а носильщики доставили по горным тропинкам даже артиллерию (в том числе зенитные орудия), разобрав пушки на части. Настойчивые и трудолюбивые вьетнамцы протащили через горы даже 16 советских реактивных установок — знаменитых в годы Второй мировой войны «катюш». Французов ожидал очень неприятный сюрприз.
Бои продолжались почти два месяца (март-май 1954). К концу сражения, переросшего в решительную битву войны за независимость Индокитая, силы сторон выросли: до 15 000 французов и до 80 000 вьетнамцев. Французские войска, инициаторы сражения, вошедшего затем во все книги по истории, оказались буквально наголову разгромленными. Они потеряли около двух с половиной тысяч человек убитыми, свыше 5 000 — ранеными, около 12 000 французских солдат и офицеров сдались в плен. Было сбито 64 самолета, танки уничтожены или захвачены вьетнамцами. Потери ВНА убитыми и ранеными были примерно вдвое выше, однако поле битвы осталось за Во Нгуен Зиапом и его подчиненными.
Крупнейшее после Второй мировой войны поражение французской армии вызвало новую волну недовольства и протестов внутри страны, и эта волна поднялась выше, чем все предыдущие. Продолжать войну дальше не имело смысла, и парижские политики согласились сесть за стол переговоров, на которых ничего реального для себя добиться уже не могли, разве что номинально сохранить лицо, представив себя сторонниками мирного урегулирования конфликтов.
Впрочем, международный престиж Франции упал до самого низкого уровня, с тех пор как де Голль добился возвращения ей статуса великой державы. Англия договаривалась со
458


Глава ii. Франция без де Голля. 1946-1958
своими колониями сама (даже если переговорам предшествовали неудачные войны, ибо и английским войскам довелось изведать горечь поражений в отсталых заморских владениях). Франции такую роскошь не позволили. В том же году в Женеве собралась международная конференция, в которой помимо Франции и трех стран Индокитая (от Вьетнама участвовали как представители ДРВ, так и марионеточного Государства Вьетнам) приняли участие США, СССР, КНР и Великобритания. По сути, они и решили в спорах между собой будущее Индокитая, а представители Франции лишь поставили подписи под итоговым документом конференции. Согласно Женевским договоренностям, Франция признала полную независимость Демократической Республики Вьетнам и двух других бывших своих индокитайских колоний. Всякое влияние метрополии на эти страны было фактически утрачено. Иными словами, соглашения, подписанные после длительной и жестокой войны, оказались для Франции заметно хуже, чем те условия, которые вытекали из перво-
Общий план зала во время Женевской конференции 1954 года.
459


Шарль де Голль
начальных договоренностей де Голля с Вьетминем в начале 1946 года.
Правда, участие в конференции представителей США и Великобритании не могло не оказать на ее исход влияния, неблагоприятного для победителей. В частности, американцы сумели, хоть и не без большого труда, добиться разделения Вьетнама по 17-й параллели — прежней разграничительной линии между зонами ответственности СССР и США, хотя та линия касалась лишь освобождения страны от японцев и не имела ни малейшего отношения к войне вьетнамцев с французами. Иными словами, территория и суверенитет ДРВ охватывали лишь Север Вьетнама, а на Юге продолжало существовать вынужденно созданное французскими властями марионеточное Государство Вьетнам во главе с Бао Даем. Истощенный долгой войной Вьетнам был вынужден пойти на мирную передышку в любых условиях, а Советский Союз не стал обострять отношения с американцами. Эти отношения и без того были накалены до предела, доводить же дело до прямого столкновения ни одна из великих держав не хотела: и атомное, и водородное (термоядерное) оружие имелось уже не только у Америки, но и у СССР. Компромисс выразился в том, что в тексте соглашений было подчеркнуто: Вьетнам является единой страной, а разделение — временное, до всеобщих выборов, намеченных на 1956 год. Эти выборы так и не состоялись, поскольку взявший власть на Юге в свои руки премьер Нго Динь Зьем, протеже американцев, уже в 1955 провел сепаратный референдум и провозгласил Республику Вьетнам, без участия надоевшего всем Бао Дая. Объединение двух частей страны произошло лишь в 1976 году (Социалистическая Республика Вьетнам) и потребовало новой, еще более длительной и тяжелой войны, но эта страница вписана в историю Вьетнама уже не французами, а американцами, и потому выходит за рамки нашей книги.
Увы, как сказал циничный Черчилль, «главный урок истории состоит в том, что человечество необучаемо». Через три месяца после подписания Женевских соглашений Франция начала новую, еще более широкомасштабную колониальную войну—
460


Глава и. Франция без де Голля. 1946-1958
на этот раз у себя под боком, в Алжире. Ей тоже предстояло продлиться, как и войне в Индокитае, семь с половиной лет — почти с тем же результатом. В противостояние были втянуты гораздо большие, чем в далеком Индокитае, военные силы — суммарно (с обеих сторон) около миллиона человек. И потери Франции оказались гораздо выше, хотя алжирцы несли потери даже большие, чем вьетнамцы и их соседи. Французские войска особенно свирепствовали по отношению к местному арабскому населению, и все же стойкость алжирцев делала свое дело: постоянные военные успехи французов ни на шаг не приближали их к победе над силами национального освобождения. Под влиянием этих неудач Франция была вынуждена в марте 1956 года предоставить независимость двум другим колониям в Северной Африке — Марокко и Тунису, — но расстаться с Алжиром ей казалось делом невозможным, по причинам, которые будут изложены несколько ниже. Зато война в Алжире углубила раскол во французском обществе и вызвала резкое противостояние ее сторонников и противников в самой Франции. Недовольство действиями французской армии, мало заботившейся о соблюдении самых элементарных норм гуманности и общепринятых законов ведения войны, проявилось во многих зарубежных странах, в том числе ее союзников. Мало кто говорил об этом вслух, но все прекрасно помнили: еще недавно за аналогичные деяния Международный военный трибунал (с участием представителей Франции) судил и сурово наказал заправил Третьего рейха. Европейцы, в том числе и французы, еще не забыли ужасы немецкой оккупации, хотя во Франции гитлеровцы гораздо реже прибегали к массовым формам террора, чем сами французы — в Индокитае и особенно в Алжире. Четвертая республика вступила в полосу острого внутри- и внешнеполитического кризиса. Пережить Алжирскую войну ей было не суждено.
Масла в огонь подлил очередной провал французской дипломатии и военных. Осенью 1956 года французы вместе с англичанами и израильтянами совершили агрессию против Египта, объявившего о национализации Суэцкого канала
461


Шарль де Голль
(им владели Англия и Франция совместно, а охраняли зону канала их воинские части). Добиться быстрого успеха им не удалось, а затем в игру вступили две сверхдержавы, причем и Соединенные Штаты, и Советский Союз, преследуя разные цели, выступили в данном случае с одинаковых позиций. Рассчитывая привлечь Египет на свою сторону, каждая из держав потребовала от Великобритании и Франции немедленного прекращения боевых действий. Скажем, США могли установить свой контроль над важной водной артерией, поддерживая отношения с более слабым, чем Англия и Франция, Египтом. Зачем же было оставлять такой важный стратегический пункт в руках союзников по НАТО? Атлантическая солидарность не мешала американцам заботиться в первую очередь о собственных интересах. Время безраздельного господства старых колонизаторов в странах «третьего мира» безвозвратно уходило. Этот болезненный щелчок по носу вызвал падение очередного кабинета в Париже, но и приход к власти нового не решал накопившихся проблем — назрела необходимость менять весь порочный порядок вещей.
Что касается углублявшегося кризиса в Алжире, то сам де Голль впоследствии писал об этом следующее: «...многие руководители режима [Четвертой республики] сознавали, что проблема требует кардинального решения. Но принять жесткие меры, которых требовала эта проблема, снести все препятствия на пути их осуществления... было выше сил неустойчивых правительств... Режим ограничивался тем, что с помощью солдат, вооружения и денег поддерживал борьбу, свирепствовавшую на всей территории Алжира и вдоль границ. Материально это стоило очень дорого, ибо приходилось держать там вооруженные силы общей численностью 500 000 человек; это обходилось дорого и с точки зрения внешнеполитической, ибо весь мир осуждал безысходную драму. Что же касалось, наконец, авторитета государства, эта война его буквально разрушила».
Ситуация дошла до критической точки в 1957-1958: начался экономический кризис, больно ударивший по множеству рядовых французов и даже по людям со средним уровнем
462


Глава и. Франция без де Голля. 1946-1958
доходов. Едва экономическое положение стало подавать признаки стабилизации, разразился серьезный правительственный кризис: многочисленным парламентским фракциям никак не удавалось договориться о дележе министерских портфелей и сформировать очередной недолговечный кабинет. На таком фоне резко активизировались ультраправые группировки, стремившиеся к установлению во Франции режима сильной власти, способной «укротить» всех недовольных. Ультраправых поддержал в первую очередь офицерский корпус в Алжире, потому что военные, не способные выиграть войну против коренного населения давней колонии, обвиняли во всех неудачах слабых и колеблющихся парижских политиков, то и дело оглядывающихся на общественное мнение и на своих союзников.
Десятого мая четыре генерала, занимающие высшие командные посты в Алжире, выдвигают ультиматум президенту Республики Рене Коти: любой ценой не допустить отказа Франции от Алжира. Через три дня вооруженные «ультра» при попустительстве армейского командования захватывают здание французской колониальной администрации в городе Алжире — административном центре колонии. Одновременно генералы обращаются непосредственно к де Голлю с призывом «нарушить молчание» и выступить с обращением к стране ради создания сильного «правительства национального доверия».
Имелось в виду, что оно не будет связано соотношением сил в парламенте. Речь шла фактически о мятеже в армии, о попытке государственного переворота, и виднейшие политики (как и многие рядовые французы) снова обратили свои взоры к де Голлю как спасителю отечества от опасности установления открытой военной диктатуры — от такого государственного устройства никто не ждал ничего хорошего. Де Голль, отнюдь не разделявший взглядов «ультра», воевавших в Алжире, не преминул воспользоваться сложившейся ситуацией в своих целях. Он лукавил, обращаясь в очередной раз к нации, но ведь его направляла высшая цель — восстановить престиж и величие Франции!
463


Шарль де Голль
Еще два дня размышлений, и вот генерал обращается к Франции, снова готовой внимать ему: «...вот уже 12 лет, как Франция старается разрешить проблемы, непосильные для режима партий, и идет к катастрофе. Некогда в тяжелый час страна доверилась мне с тем, чтобы я повел ее к спасению. Сегодня, когда стране предстоят новые испытания, пусть она знает, что я готов принять на себя все полномочия Республики».
Он ни словом не осудил мятежников, которые тем временем уже захватили остров Корсику — часть непосредственно французской территории. Мятежники были нужны де Голлю, чтобы создать удобный и надежный рычаг давления и на парламент, и на общественное мнение. По Парижу начинают ходить слухи о том, что в столице вот-вот высадятся парашютисты, которые разгонят парламент и вручат власть своим генералам. Де Голль спокойно обращается к мятежникам, призывая их соблюдать верность присяге и повиноваться своему законному командованию. Почва, таким образом, вспахана и окончательно подготовлена к посеву.
Двадцать седьмого мая правительство ушло в отставку. Это, положим, стало привычным и неинтересным, но был и новый элемент. Президент Коти лично обратился к Национальному собранию с просьбой избрать премьер-министром Шарля де Голля (который не являлся депутатом и не представлял ни одну политическую партию), и более того — наделить нового главу правительства чрезвычайными полномочиями не только для формирования правительства по его усмотрению, но и для пересмотра действующей конституции. Пока же парламент, по требованию де Голля, должен был
Парашютисты генерала Жака Массю (одного из мятежных генералов) на улицах Алжира, 1957 год.
464


Глава it. Франция без де Голля. 1946-1958
уйти на каникулы, а законодательная власть на ближайшие шесть месяцев переходила к правительству. Ему предстояло управлять страной на основании собственных декретов, которые обретали на это время силу законов. Кроме того, новый премьер потребовал чрезвычайных и неограниченных полномочий по урегулированию алжирского кризиса, из-за которого первоначально и разгорелись страсти.
Парламент после коротких (по принятым там меркам) дебатов удовлетворил все эти требования через пять дней 329 голосами из 550. Против резко выступили коммунисты во главе с Морисом Торезом и Жаком Дюкло, левое крыло соцпартии во главе с Франсуа Миттераном, а также радикальная партия, чей лидер Пьер Мендес-Франс — бывший летчик «Свободной Франции» и будущий видный лидер социалистов — несколько раз возглавлял правительство (он, в частности, подписал Женевские соглашения по Индокитаю, а затем согласился на предоставление независимости Марокко и Тунису). Все эти партии не без серьезных оснований опасались, что де Голль будет посягать на демократические традиции Франции и установит в стране режим личной власти. В этом они, надо сказать, не ошибались, однако их голосов, даже вместе взятых, далеко не хватило, чтобы помешать де Голлю. Да и объективная ситуация в стране действительно требовала в тот момент сильной, почти диктаторской власти, без которой Франция вряд ли смогла бы выйти из охватившего ее глубокого системного кризиса.
Первого июня 1958 года генерал Шарль де Голль вернулся в большую политику, вернулся с триумфом, «по просьбе народа», имея перед собой манящую перспективу исполнения старой заветной мечты — создания сильной исполнительной власти, способной заново восстановить величие Франции, которого она всегда заслуживала в глазах де Голля.


Глава 12
Во главе Пятой республики. Алжирская проблема
Во второй раз де Голль оказался на посту главы правительства, и снова в чрезвычайных обстоятельствах. Правда, сейчас страна не была оккупирована врагом, но война шла, пусть и на другом берегу Средиземного моря. И воевавшая там полумиллионная французская армия далеко превосходила те скромные силы, которыми располагал ОКНО в период освобождения своей страны от германского фашизма.
Де Голль не просто получил пост премьер-министра — ему были предоставлены особые полномочия, каких не имел ни один из его предшественников, и теперь он мог, даже был обязан, представить стране свой проект новой конституции, имея серьезные надежды на то, что в сложившейся кризисной ситуации этот проект вполне может претвориться в реальность. Принять-то проект следовало вполне демократическим путем, зато за спиной генерала маячила тень путчистов, готовых военной силой поддержать установление крайне
466


Глава 12. Во главе Пятой республики. Алжирская проблема
правой диктатуры. Да и настроения в обществе, уставшем от бесконечных перетасовок в правительстве и недовольном целой чередой болезненных поражений своей страны, обещали достаточно твердую поддержку сильному лидеру, в патриотизме которого никто во Франции не сомневался. Кроме того, де Голль, хоть и был известен как жесткий политик, склонный по-генеральски единолично решать все вопросы, все же пользовался уважением как стойкий борец за интересы Франции на мировой арене. Его единоличное правление не предполагало самодурства, да и сложившиеся издавна демократические традиции он склонен был уважать (до известных пределов, конечно, то есть пока они не мешали осуществлению его планов) — в отличие от способных захватить власть никому не известных генералов, терпевших поражение за поражением в Алжире.
Все эти факторы позволяли де Голлю надеяться на то, что он сумеет создать новый порядок государственного устройства — Пятую республику, — и этот порядок поможет ему восстановить сильно пошатнувшийся престиж Франции, преодолеть глубокий раскол во французском обществе, укрепить экономику, навести порядок в армии, а в итоге — поднять свою страну на ту высоту, которая грезилась ему еще в детстве, когда он благоговейно изучал ее великую и славную историю.
Перед уходом на каникулы парламент успел принять Конституционный закон, определивший правила обсуждения и принятия новой конституции. Во избежание традиционных словопрений в парламенте, способных лишь похоронить любую здравую идею, было решено вынести проект на всенародное голосование — референдум. Разработка проекта новой конституции не потребовала много времени. В основу легли те положения, которые де Голль представил на суд парламента еще в конце 1945 года и которые тогда были отвергнуты подавляющим большинством голосов депутатов. Теперь их предстояло вынести на суд народа — с некоторыми поправками и дополнениями, связанными с печальным опытом прошедших лет.
467


Шарль де Голль
Основная идея проекта сводилась к установлению законными средствами сильной и долговременной исполнительной власти, опирающейся на авторитет президента Республики, который стал бы не почетной декоративной фигурой, а реальным средоточием всех рычагов управления государством. Де Голль отводил президенту роль не только главы государства, но и верховного арбитра, наделенного правом координировать деятельность всех трех ветвей власти — законодательной, исполнительной и судебной — в интересах эффективного управления страной. А в чрезвычайных обстоятельствах президент, согласно новой конституции, имел право взять на себя фактически диктаторскую власть ради обеспечения суверенитета и целостности страны. Глава государства получал также право напрямую обращаться к нации: по просьбе парламента или правительства только он мог вынести тот или иной вопрос на референдум, на суд всего народа. Ему отныне предоставлялось право налагать вето на принятые парламентом законы, и — в отличие от США, например, — парламент не имел возможности это вето преодолеть. В случае острого конфликта судьбу законопроекта должен был решить народ на референдуме. Наконец, на президента возлагалась ответственность за решение коренных проблем, связанных с дальней перспективой развития страны, в отличие от правительства, призванного решать неотложные, текущие вопросы повседневного руководства. Следовательно, президенту предстояло самостоятельно определять направления внешней политики и обороны государства, как и руководить развитием вооруженных сил, выносить суждение о целесообразности их боевого применения в тех или иных случаях. Впрочем, он теперь наделялся и правом председательствовать в необходимых случаях на заседаниях Совета министров, непосредственно направляя деятельность органа исполнительной власти.
Должностное лицо со столь широкими властными полномочиями не могло уже избираться узким кругом депутатов в стенах парламента — отныне президент почти ни в чем от парламента не зависел. Первоначально его избирала колле¬
468


Глава 12. Во главе Пятой республики. Алжирская проблема
гия выборщиков — около 80 000 человек, избранных, в свою очередь, всем взрослым населением, имеющим право голоса. Позднее, в 1962 году, было принято исходившее от де Голля предложение избирать президента на всенародных выборах прямым голосованием. Такой метод усиливал авторитет главы государства и придавал ему неоспоримый вес в отношениях и с правительством, и с парламентом. Стабильность власти предполагала увеличение срока пребывания президента на своем посту. Во Франции этот срок стал беспрецедентным — 7 лет, причем одно и то же лицо могло дважды избираться на этот пост. Таким путем 67-летний де Голль мог рассчитывать фактически на пожизненное пребывание у кормила государственной власти. (Лишь в 2000 году, когда ситуация и во Франции, и в мире в целом, существенно изменилась, этот срок был сокращен до 5 лет).
Роль парламента, прежде всевластного формально и бессильного фактически (из-за постоянных конфликтов между многочисленными партийными фракциями), по новой конституции существенно менялась, хотя основные функции, традиционно положенные представительному органу, за ним сохранялись.
Национальное собрание избирается прямым голосованием на срок в 5 лет, а каждый депутат представляет тот или иной избирательный округ с населением порядка 100 000 человек (сейчас число депутатов достигает 577). С учетом новых политических реальностей депутатов избирали, однако, не только от самой метрополии, но и от ее заморских владений, хотя число представителей последних далеко не соответствовало численности населения колоний — в противном случае депутаты-французы лишились бы всякого влияния на принятие решений. За палатой сохранялось право разрабатывать и принимать законы, подлежащие утверждению или отклонению президентом Республики. Сохранялась и ответственность правительства перед Национальным собранием. Назначал членов Совета министров отныне сам президент, и они несли ответственность перед ним, но произвол в этом вопросе был резко ограничен. Состав кабинета
469


Шарль де Голль
непосредственно зависел от того, какая партия победила на парламентских выборах — только глава фракции этой партии мог быть назначен на пост премьер-министра, он же вносил предложения и по персональному составу министров. Главная же прерогатива парламента — утверждение представленного правительством годового бюджета. Именно эта функция позволяет Национальному собранию в какой-то мере влиять на запланированные Советом министров мероприятия и ограничивать всевластие президента, а провал бюджета в парламенте означает автоматическую отставку правительства. Кроме того, Национальное собрание имеет право вынести вотум недоверия правительству, что тоже влечет его отставку. С другой стороны, президенту предоставлено право распускать палату досрочно, но не чаще, чем через год после предыдущего роспуска. Эта мера направлена на то, чтобы пресечь чрезмерную затяжку дебатов по важным законопроектам и не допустить «парламентской анархии».
Кроме того, новая конституция учреждала и Сенат — верхнюю палату, избираемую на 9 лет (в настоящее время срок сокращен до 6 лет). Сенат (насчитывает в начале XXI века 348 человек) избирается от местных административных единиц — 95 департаментов Франции. Здесь общее число избирателей не превышает 150 000 человек: местные депутаты, депутаты Национального собрания от данного департамента, представители муниципальных советов городов и районов и другие представители местных органов власти. Из опыта американского Сената была позаимствована система, обеспечивающая стабильность и преемственность в деятельности французского Сената: каждые три года треть его состава переизбиралась (в настоящее время — половина). Благодаря этому персональный состав палаты не может ни при каких условиях обновиться полностью в один момент. Де Голль позаботился и о том, чтобы Сенат стал оплотом консерватизма — численное большинство в нем имеют представители аграрных департаментов в противовес более радикально настроенным промышленным районам страны, где большими симпатиями пользуются левые партии. Председатель Сената,
470


Глава 12. Во главе Пятой республики. Алжирская проблема
который считается вторым по значению должностным лицом Франции, исполняет обязанности главы государства в случае досрочной отставки или смерти президента, что также в некотором роде напоминает американскую систему — там Сенат возглавляется вице-президентом. Президент не имеет права досрочного роспуска Сената.
Но патриотически настроенный де Голль не собирался слепо копировать опыт заокеанского партнера, а учитывал потребности французской политики и сложившиеся в своей стране традиции. Хотя Сенат и считается верхней палатой, ряд преимуществ остался за Национальным собранием. Так, Сенат активно участвует в обсуждении и принятии законопроектов (хотя дебаты там проводятся более сдержанно и не вызывают такого пристального внимания средств массовой информации, как обстановка в Национальном собрании), но решающее слово при принятии законов остается все же за нижней палатой. Сенат не наделен правом созыва внеочередных сессий парламента, он не может вынести вотум недоверия правительству, да и на его формирование не оказывает практически никакого влияния. Проект бюджета он рассматривает лишь после принятия последнего нижней палатой и должен уложиться в пятнадцать дней, тогда как дебаты по этому вопросу в Национальном собрании могут длиться, согласно конституции, до сорока дней. Зато Сенат имеет преимущество при принятии законов о внесении изменений и дополнений к конституции и может наложить вето на проект такого закона, уже одобренный нижней палатой. Имеется и особый орган, не связанный с парламентом — Конституционный совет, в обязанности которого входит оценка соответствия любого закона конституции государства, если президент передаст на заключение такого органа спорный закон, принятый обеими палатами парламента.
Из сказанного выше, однако, нетрудно заключить: президент обладает действительно широчайшими полномочиями и всеми возможностями проводить свою собственную политическую линию — но лишь при условии, что опирается на более или менее устойчивое большинство в Национальном
471


Шарль де Голль
собрании. Формально глава государства обязан быть беспартийным, ибо представляет всю нацию, но все президенты после де Голля ранее возглавляли ту или иную политическую партию и, разумеется, видели свою главную опору именно в такой партии. Позднее, уже в конце XX века и в начале XXI, возникали ситуации, когда правительство формировали (по итогам парламентских выборов) партии, оппозиционные курсу президента страны. В этих случаях президенту приходилось постоянно искать взаимоприемлемые компромиссы, ибо в противном случае вся его деятельность была бы парализована или, по крайней мере, серьезно затруднена постоянными столкновениями с Советом министров и парламентским большинством Национального собрания. А это, в свою очередь, нарушало бы стабильность и единство государства, гарантом которых как раз и является президент. Правда, даже и в таких ситуациях никто не оспаривал конституционного права главы государства определять основные направления внешней политики и обороны Франции.
Перед де Голлем же стояла несколько иная проблема. Человек военный, он никогда не входил в ту или иную партию, пусть и имел свои твердые убеждения консервативного толка. После войны он — с опозданием и вынужденно — пытался опереться на поддержку своих сторонников, но тогда эта попытка успехом не увенчалась, поскольку на политической арене преобладали партии традиционные, имевшие за плечами большой опыт и более или менее массовую базу, а «новорожденные» голлисты не сумели отвоевать себе подходящую «экологическую нишу». Теперь же для полного успеха задуманного была просто необходима достаточно серьезная политическая партия, на которую генерал мог опереться в парламенте и в местных органах власти. Только на ее базе можно было сформировать стабильное правительство, которое не опасалось бы вотума недоверия в Национальном собрании, только при помощи подобного инструмента следовало последовательно проводить в жизнь политику самого де Голля. Глава государства, сам оставаясь беспартийным, не мог контролировать все и вся, ему требовалась внушительная
472


Глава 12. Во главе Пятой республики. Алжирская проблема
когорта единомышленников, которая претворяла бы в жизнь задуманные генералом стратегические планы.
Интерес этот был обоюдным: прежние сторонники де Голля и недавно влившиеся в их ряды профессиональные политики были тоже заинтересованы в опоре на сильного и популярного президента — это сулило множество благ в плане личной карьеры и собственного влияния на дела государства, и в общенациональном, и в региональном масштабе. Так и получилось, что уже в период подготовки нового государственного устройства заинтересованные лица создали новую голлистскую партию — Союз демократов в защиту республики. Надо полагать, генерала несколько раздражало слово «демократы», и вскоре партия получила новое наименование, достаточно нейтральное и в то же время не оставлявшее сомнений в ее симпатиях к генералу де Голлю — Объединение в защиту Пятой республики (РДР). Впоследствии название еще несколько раз менялось, но прежней оставалась суть нового политического объединения. На волне острого политического кризиса фигура генерала получила поддержку подавляющего большинства французов — и тех, кто выступал против продолжения несправедливой колониальной войны, заведомо обреченной на поражение, и тех, кто верил, что де Голль сумеет твердой рукой навести порядок и сохранить Алжир за Францией, и тех, кто просто стремился к стабильности и хотел жить в спокойной обстановке, переложив все заботы по обеспечению условий для этого на сильное правительство. Те же политики и общественные деятели, кто сделал ставку на популярного генерала с твердыми убеждениями и решительным характером, не просчитались: более двух десятилетий РДР удерживала большинство мест в Национальном собрании, да и сейчас она остается весьма влиятельной силой на французской политической арене.
Разработку окончательного текста новой конституции по своим предварительным наметкам де Голль поручил специально созданному Государственному совету, во главе которого поставил своего министра юстиции Мишеля Дебре — ветерана «Свободной Франции», который хорошо знал
473


Шарль де Голль
взгляды и вкусы ее бессменного лидера. В отличие от обычного порядка, подготовка шла в обстановке секретности, вне стен бездействовавшего парламента, и уже в конце августа доработанный текст лег на стол главы правительства. Четвертого сентября проект был опубликован, а 18 числа того же месяца миллионы французов выразили свое отношение к этому документу на всенародном референдуме, в котором участвовали и французские граждане, постоянно жившие в колониях.
Под влиянием тревожной политической ситуации проект получил поддержку подавляющего большинства граждан. В референдуме приняли участие 22 миллиона французов из 26 миллионов, имевших право голоса — 84,6 процента. Из них «да» проекту сказали 17 миллионов — почти 80 процентов участников референдума и без малого две трети всех французских избирателей, включая и тех, кто предпочел воздержаться от участия в голосовании. То была не просто победа, а очередной триумф генерала. Отныне он имел основания утверждать, что говорит от имени всего французского народа. Де Голль в душе всегда считал, что его устами говорит сама Франция, но теперь это убеждение можно было подтвердить ссылкой на результат всенародного референдума, не допускавший двойного толкования. Де Голль и впоследствии не раз полагался на то, что сумеет добиться поддержки своих идей у самых широких слоев населения страны.
Срок чрезвычайных полномочий правительства истекал к Новому году, и не было смысла откладывать момент выборов нового главы государства — уже в соответствии с одобренной народом новой конституцией. Незадолго до Рождества, 21 декабря 1958 года, выборщики по всей Франции провели официальные выборы нового президента Республики. Три четверти из них отдали свои голоса генералу в отставке Шарлю де Голлю. Отныне уж никто не подвергал сомнению его генеральское звание: отставной полковник еще мог считаться национальным героем, но для президента Франции такое звание не годится; иное дело генерал, без уточнения конкретного ранга. Через несколько дней, в январе 1959, он на тор¬
474


Глава и. Во главе Пятой республики. Алжирская проблема
жественной церемонии вступил в должность, а правительство Пятой республики возглавил старый верный сторонник — Мишель Дебре. Франция действительно открывала новую страницу в политической жизни страны.
Как водится, перед вступившим на свой пост президентом стоял целый ряд важных проблем, не решенных его предшественниками, но первостепенное значение имела, несомненно, алжирская проблема. Это ведь она ускорила крах Четвертой республики и вознесла де Голля к вершине государственной власти. А проблема эта не имела быстрого и легкого решения. Она углубила во французском обществе раскол, возникший в период войны в Индокитае, причем события в Алжире воспринимались во Франции еще острее, ибо война в этой колонии непосредственно (и достаточно глубоко) затрагивала интересы многих французов.
К тому времени Алжир, разделенный для удобства колонизаторов на три «заморских департамента», находился под господством Франции уже целый век с четвертью. Эта колония приносила хозяевам немалые доходы, она имела — как показала совсем недавно Вторая мировая война — немалое стратегическое значение, и не для одной только Франции. Солдаты-алжирцы во множестве воевали за Францию на полях сражений и Первой, и Второй мировой, и в составе экспедиционного корпуса, пытавшегося подавить движение за независимость народов Индокитая. По окончании Первой мировой войны в Алжире стали появляться организации, выступавшие сначала за широкую автономию колонии. Такие организации неизменно запрещались французской колониальной администрацией, однако после победы над фашизмом и провозглашения независимости Сирии и Ливана алжирцы также стали стремиться к обретению собственной государственности.
Мишель Дебре.
475


Шарль де Голль
Положение существенно осложнялось тем, что в этой стране, географически близкой к Франции, поселилось за век с лишним много французов, оказавшихся лишними в своей стране. И теперь, спустя несколько поколений, многие из них, оставаясь полноправными французскими гражданами, считали своей родиной Алжир, только рассматривали они его как часть самой Франции. Ко времени описываемых событий число этих «черноногих» (pieds noires, как называли их в метрополии) далеко превысило миллион человек. Само собой разумеется, что эти поселенцы занимали в колонии привилегированное положение.
Составляя примерно 10 процентов общей численности населения, они владели 40 процентами обрабатываемых земель, причем то были лучшие земли, которые стабильно давали высокие урожаи. Обрабатывали эти земли для «черноногих», разумеется, коренные жители-арабы, получавшие буквально гроши за тяжелый труд. А на заводах и фабриках, в различных учреждениях и конторах коренные алжирцы получали заметно меньше, чем выполнявшие такую же работу «черноногие». Продвинуться же в административных учреждениях арабам не представлялось возможности — все более или менее значительные посты в колониальной администрации занимали только граждане Франции, а коренным алжирцам получить такое гражданство было нелегко. Теоретически, с учетом многолетнего владычества Франции в этом регионе, арабы-мусульмане могли подавать заявки на получение французского гражданства, однако на практике такие случаи случались не часто. В других колониях посты среднего уровня нередко занимали представители коренного населения, получившие соответствующее образование в метрополии, но в Алжире все привилегии сохранялись за «черноногими», которые, с одной стороны, хорошо знали специфику края, а с другой — все-таки были французами, в чьей лояльности властям сомневаться не приходилось. Такое положение вещей лишь обостряло напряженность в колонии, усиливало стремление коренных жителей-арабов к обретению подлинной независимости.
476


Глава 12. Во главе Пятой республики. Алжирская проблема
Но была и оборотная сторона медали: каждый восьмой алжирец к моменту начала восстания в 1954 году все же имел французское гражданство, предоставлявшее его обладателям немалые привилегии в рамках колониального режима. Конечно, не все такие алжирцы являлись рьяными патриотами Франции, в подавляющем большинстве они не отказались от своей истории и веры предков, однако многие уже забыли родной арабский язык, пользуясь и на службе, и в быту исключительно французским. Их дети и внуки росли уже под сильнейшим влиянием французской культуры. Какая-то часть этих людей сочувствовала идее независимого Алжира, но немало было среди них и таких, кто опасался утратить в независимой арабской стране все привилегии, связанные с французским гражданством. Более того, патриоты обычно относились настороженно к тем соотечественникам, что оказались слишком тесно связаны с колонизаторами. Эти люди не пользовались доверием у борцов, взявшихся за оружие, чтобы добиться полной самостоятельности родной страны.
Таким образом, в Алжире сложилась куда более сложная и запутанная ситуация, чем в Индокитае или даже в соседних Марокко и Тунисе. Франция не только не желала, но в общем-то и не могла сразу пожертвовать Алжиром. В случае предоставления ему независимости колонистам пришлось бы, скорее всего, возвратиться на историческую родину, во Францию, где их никто не ждал и не готов был приветствовать, о реальной жизни в которой у многих колонистов сложились довольно смутные представления. Свыше миллиона человек оказались бы в послевоенной Франции, периодически сотрясаемой экономическими и политическими кризисами — без жилья, без работы, без средств к существованию. У подавляющего большинства не имелось серьезных накоплений, которые позволили бы безбедно жить в метрополии, а их земельные владения и иная недвижимость неизбежно перешли бы в руки коренных алжирцев, и ничем помочь «черноногим» во Франции уже не могли бы. Такой наплыв недовольных ничего хорошего для Франции не сулил.
477


Шарль де Голль
Да и сами французы не радовались перспективе обострения конкуренции на рынке труда, подорожания недвижимости, роста преступности и прочих социальных бед, которые стали бы неизбежными в случае переселения бывших колонистов обратно в метрополию. Все это — серьезные факторы, порождавшие дополнительную напряженность во французском обществе и не позволявшие властям Четвертой республики расстаться с Алжиром, хотя шедшая там война дорого обходилась и в плане жизней французских солдат и офицеров, и в плане огромных расходов на содержание и вооружение полумиллионной армии.
Но именно под влиянием этих потерь и вызванных войной финансовых неурядиц многие рядовые французы, уже наученные горьким опытом длительной и безуспешной борьбы в Индокитае, присоединялись к тем, кто требовал покончить с колониальными войнами и предоставить алжирцам право самим определять свою судьбу — право, за которое так горячо боролся французский народ под руководством «Свободной Франции» в годы недавней войны с фашизмом. Полиция жестко, порой свирепо, разгоняла антивоенные демонстрации, суды исправно бросали в тюрьмы многих активистов левых партий и беспартийных граждан, громко требовавших покончить с колониальной империей. Власти упорно отказывались признать то, что происходило в Алжире, войной, а называли действия своей армии «операцией по восстановлению общественного порядка»*, но полностью игнорировать позицию значительного числа французов, резко выступавших против войны, все же было невозможно.
Нельзя не учитывать и того, что война в Алжире велась с исключительным ожесточением, позиции сторон были непримиримы, и надеяться на какой-либо компромисс не приходилось. Накал страстей, подогреваемый многочисленными жертвами, был слишком велик, чтобы рассчитывать на
* Только в 1999 году Национальное собрание Франции официально признало события в Алжире 1954-1962 гг. войной.
478


Глава 12. Во главе Пятой республики. Алжирская проблема
разумное урегулирование, которое позволило бы и алжирцев удовлетворить, и сохранить в основном прежние позиции французов в этой стране. Следует отметить, что огромный воинский контингент Франции в Алжире пользовался существенной поддержкой со стороны многочисленных колонистов, которые принимали непосредственное участие в боевых действиях, особенно против мелких партизанских групп. С другой стороны, на борьбу за свободу поднялся практически весь народ этой старой французской колонии. Если в Индокитае долгое время против французов действовали с оружием в руках небольшие партизанские отряды, а Освободительная армия насчитывала лишь несколько тысяч человек, достигнув достаточно большой численности только к концу войны, то положение в Алжире сложилось совсем иное. Значительно уступая жителям стран Индокитая в численности, алжирцы под руководством Фронта национального освобождения (ФИО) за короткий срок выставили против колонизаторов почти полмиллиона бойцов, которым активно помогали подпольные группы в городах и мирное население (оно нередко поставляло ФИО ценные разведывательные сведения, укрывало партизан и подпольщиков, снабжало их продовольствием и водой, оказывало другую посильную помощь). У ФИО имелись и опытные военные кадры, особенно из числа тех, кто сражался за Францию в годы Второй мировой войны или принимал участие в Индокитайской войне. Они хорошо знали французов, которых теперь рассматривали в качестве своего противника, знали их тактику и вооружение, их сильные и слабые стороны. Многие бойцы достаточно хорошо, а то и свободно, владели французским языком. С другой стороны, и колонисты, как правило, прекрасно знали местность, были знакомы с традициями и обычаями коренного населения и охотно делились своими знаниями с офицерами и солдатами французских воинских частей. В силу всех этих особенностей война в Алжире в некоторых отношениях напоминала гражданскую войну, а такие войны, как известно, отличаются обычно особой ожесточенностью и непримиримостью сторон.
479


Шарль де Голль
Проблема, вставшая перед де Голлем, была действительно далеко не простой. Вступая на президентский пост, он, правда, провозгласил: «Алжир был, есть и останется французским!» — но в искренности этого пафосного заявления можно усомниться. Скорее всего, новый президент почел за благо на первых порах не разочаровывать тех, кто во многом способствовал его приходу к власти и до сих пор не утратил еще возможности эту власть отобрать военной силой. Впрочем, пока что «ультра» (как называли сторонников удержания Алжира любой ценой, вплоть до установления военной диктатуры в самой Франции) и их верные союзники — французские колонисты — имели основания надеяться на то, что твердая рука прославленного генерала приведет их к победе в Алжире. Был в биографии президента печальный эпизод, дававший
крайне правым повод считать де Голля своим единомышленником.
Восьмого мая 1945 года в довольно большом городе Сетифе на северо- востоке Алжира — центре крупного сельскохозяйственного района, где проживало много колонистов, — алжирские патриоты провели массовую демонстрацию в честь победного завершения Второй мировой войны в Европе. Они приветствовали победу над фашизмом и справедливо полагали, что торжество демократии должно привести к признанию прав
Шесть лидеров ФИО (слева направо): Рабах Битат, Мустафа Бен Булаид, Мурад Дидуш, Мохаммед Будаиф, Крим Белькасем (слева внизу), Ларби Бен М'Хиди (справа внизу) перед началом Революции, / ноября, 1954 года.
Борцы за независимость Алжира, 1958
год.
480


Глава 12. Во главе Пятой республики. Алжирская проблема
колониальных народов. Они требовали для Алжира если и не полной независимости, то хотя бы самой широкой автономии в рамках Французского Союза. Показательно, что проходила демонстрация не под французским трехцветным флагом, а под национальным знаменем Алжира, запрещенным колониальными властями. Полиция, которая формировалась в основном из колонистов, а также (в небольшой степени) из алжирцев, имевших французское гражданство, не стала разгонять мирную демонстрацию, а просто открыла по ней огонь. Знаменосец был убит, некоторые другие получили огнестрельные ранения. Под обманчивой видимостью тогда еще мирных (едва ли не дружеских) отношений между коренными жителями и колонистами уже кипели страсти, и неспровоцированный расстрел людей, в демократическом порядке выдвинувших вполне справедливые требования, немедленно вызвал взрыв негодования и ярости. К вечеру примерно 100 французских колонистов были убиты. Беспорядки вспыхнули и в других окрестных городах и городках.
Французские воинские части, размещенные в колонии, с благословения Временного правительства в Париже, прибегли к широким репрессиям, проявив при этом крайнюю жестокость. Против мирных алжирских селений применили танки, артиллерию, авиацию. Армия (при активном участии поселенцев) свирепствовала несколько месяцев, обеспечивая повиновение алжирцев методами, которые вызвали бы зависть у печально известных эсэсовских зондеркоманд.
Один американский журналист так описал отдельные сцены, свидетелем которых ему пришлось стать: «Началась, так сказать, открытая охота на людей. Вооруженные колонисты действовали группами по 20-30 человек, заставляя своих жертв перед расстрелом рыть себе могилы. Захваченные в ходе рейдов алжирцы подвергались массовому уничтожению. Трупы, облитые бензином, сжигали прямо на площади или в печах для обжига извести. Иногда группу пленников связывали цепями или веревкой и клали под гусеницы танков. Грудных младенцев хватали за ноги и разбивали им головы о камень. Танки и артиллерия при поддержке авиации букваль¬
481


Шарль де Голль
но стирали с лица земли все “очаги инакомыслия”. Ничего более ужасного я не в силах себе представить».
Погибших алжирцев было так много, что трупы зачастую даже не хоронили, а сбрасывали в горные пропасти или заваливали ими колодцы (отравляя тем самым источники воды, столь драгоценные в полупустынях и пустынях, которые занимают а Алжире основную часть территории). По официальным французским данным число жертв со стороны местного населения составило от 6 000 до 8 000 человек, неофициальные источники называли позднее цифру в 10 000, однако хорошо информированные американские дипломаты в донесениях своему правительству указывали цифру в 45 000 человек. И это, заметим, происходило в мирное время, когда о восстании патриотов еще и речи не шло. Не существовало ни партизанских отрядов, ни регулярной армии ФНО, ни какого бы то ни было организованного движения вообще. Французы просто утверждали право по своему усмотрению убивать местных жителей, словно по недоразумению оказавшихся на территории этой «части Франции», зато беспощадно мстили соотечественникам тех, кто осмелился поднять руку на французских граждан. Можно смело сказать, что де Голль не отдавал приказа творить подобные бесчинства и не подстрекал к ним своих генералов и офицеров, но как глава правительства он, несомненно, нес политическую ответственность за эту кровавую бойню. Тем более что ни один армейский командир не понес ни малейших наказаний за допущенные преступления против человечества (как подобные деяния немецких карателей вскоре будут квалифицированы Нюрнбергским трибуналом с участием французских юристов), а на самочинные действия колонистов правительство просто закрыло глаза — хотя самосуд на территории Франции достаточно строго карается законом. Да и продолжалась эта бойня не день и не два, а несколько месяцев, так что глава правительства в любом случае был информирован о происходящем и вполне мог вмешаться в события. Де Голль молчаливо одобрил действия своих войск и колонистов, а президент Алжира Абдель Азиз Бутефлика уже в начале XXI
482


Глава 12. Во главе Пятой республики. Алжирская проблема
века назвал те далекие для нас события «началом геноцида алжирского народа», и надо признать, что для такого обвинения есть основания. Вот эти-то события и давали «ультра» надежду на то, что новый президент не только окажет им поддержку, но и «развяжет руки», заглушив голоса протеста в самой Франции и щедро выделив новые бюджетные ассигнования и новые подкрепления.
Но с мая 1945 года много воды утекло, а Шарль де Голль всегда умел глубоко анализировать обстановку и делать из нее, как правило, верные выводы. Позднее в «Мемуарах надежды » он так сформулирует мысли, владевшие им в момент прихода на высший государственный пост: «Сумею ли я сделать так, чтобы появилась возможность решить жизненно важную проблему деколонизации, начать экономическое и социальное преобразование нашей страны в эпоху науки и техники, восстановить независимость нашей политики и нашей обороны, превратить Францию в поборника объединения всей Европы, вернуть Франции ее ореол и влияние в мире, особенно в странах “третьего мира”, которым она пользовалась на протяжении многих веков? Нет никаких сомнений: вот цель, которую я могу и должен достичь».
В этом коротком абзаце изложена, по сути, вся программа его деятельности на посту президента Пятой республики, но сейчас нас должны особо заинтересовать ее начальные строки. Во-первых, де Голль начал свою программу именно с проблемы деколонизации (а отнюдь не с того, как удержать ускользающие колонии под своей властью). Во-вторых, он если и не первым, то одним из первых совершенно правильно определил глубинную сущность наступившей эпохи: необходимо распрощаться с колониальным прошлым ради коренной перестройки экономики с учетом бурного развития науки и техники. Вскоре появится и получит широкое распространение термин «научно-техническая революция». Именно из этой объективной потребности вытекала неизбежность краха колониальных империй, и де Голль оказался в числе немногих политиков, сумевших своевременно уловить и осмыслить необходимость решительного поворота к новым
483


Шарль де Гол ль
реалиям. В то же время мудрость государственного деятеля не позволяла сказать об этом сразу и громко: до подавляющего большинства политиков, а тем более военных (не говоря уж о массах рядовых избирателей), изложенные выше истины тогда еще не дошли и могли вызвать лишь непонимание и недовольство. Да и французским колонистам в Алжире бесполезно было втолковывать глубокий смысл перемен в мировой экономике и политике: они-то с потерей Алжира теряли буквально все, а потому ничего не желали видеть и слышать, кроме лозунга: «Алжир останется французским на вечные времена!» В Индокитае де Голль еще в 1945 году сумел найти общий язык с патриотами, провозгласившими независимость Вьетнама, и не его вина, если следующее правительство сумело сорвать эти договоренности и развязать войну, которая привела Францию к большим потерям и падению международного престижа. В Алжире, как говорилось выше, компромисс не вырисовывался: следовало или пойти на фактическую капитуляцию, признав его независимость, или же продолжать крупномасштабную войну, в которой Франция была заранее (в этом генерал не сомневался) обречена на очередное поражение.
И все же объективно сложившаяся обстановка вынуждала президента какое-то время скрывать свои истинные взгляды и подыгрывать «ультра». Их позиции в армии были сильны, а новорожденный режим Пятой республики еще не окреп, чтобы с успехом противостоять возможному нажиму военных. Довольно влиятельными оставались пока и крайне правые партии, которые поддерживали лозунг «французского Алжира». Да и к переселению «черноногих» на историческую родину следовало подготовиться заранее, чтобы оно принесло как можно меньше осложнений во внутриполитической жизни Франции, не слишком усугубило социально- экономические проблемы, и без того достаточно острые. Президенту требовалось время, а пока в Алжире продолжала обильно литься кровь и патриотов, и французских военнослужащих, и тех же колонистов, и ни в чем не повинных мирных жителей. Жертвы эти были уже фактически напрас¬
484


Глава 12. Во главе Пятой республики. Алжирская проблема
ными, ибо не только у президента финал войны не вызывал сомнений — думается, его чувствовали и сами генералы- путчисты, потому-то они и действовали, что называется, с отчаянием обреченных. И все же для того, чтобы закончить эту жестокую и трудную войну, требовалось сначала хорошенько взрыхлить и засеять почву, на которой смогут взойти ростки мира.
Не в последнюю очередь де Голля беспокоила растущая изоляция Франции на международной арене по алжирской проблеме. В 1957 году этот вопрос уже обсуждался в ООН. Конечно, в Совете Безопасности Франция как великая держава располагала правом вето, позволявшим не допустить принятия каких-либо решений, ограничивающих ее возможности ведения войны. Решения же Генеральной Ассамблеи, как известно, не имеют юридически обязательной силы. Тем не менее, широкое осуждение действий Франции заметно осложняло проведение успешной внешней политики, особенно такой, о которой мечтал новый президент — самостоятельной и дающей его стране право на весомый голос в решении всех мировых проблем.
К тому же американцы и англичане все настойчивее предлагали свое «посредничество» в переговорах французского правительства и ФНО. Весной 1958, еще до прихода де Голля к власти, США и Великобритания добивались от его предшественников согласия на компромисс. Суть его заключалась в предоставлении Алжиру формальной независимости, установлении там проамериканского по сути режима и создании военно-политического пакта с участием Алжира, Марокко, Туниса, США, Англии и Франции — по образу и подобию существовавших в то время региональных дополнений к НАТО. Такими были Багдадский пакт (позднее СЕНТО) на Ближнем и Среднем Востоке и СЕАТО в Юго-Восточной Азии, а также АНЗЮС и АНЗЮК, привязывавшие Австралию и Новую Зеландию соответственно к США и Великобритании. В апреле 1958 года Национальное собрание категорически отвергло этот вариант, выгодный лишь атлантическим партнерам Франции, но окончательно вопрос не
485


Шарль де Голль
был снят с повестки дня и мог всплыть снова при дальнейшем ухудшении французских позиций в войне с повстанцами.
В сентябре 1958 года на территории Туниса было официально провозглашено создание Временного правительства Алжирской Республики, что способствовало укреплению международных позиций ФНО. Следовательно, для выработки взаимоприемлемого решения и «спасения лица» Франции требовалось во что бы то ни стало достичь хотя бы временных военных успехов, а это требовало комбинированных усилий — чисто военных и политических, на что де Голль был как раз большим мастером.
Предшествующие правительства соорудили довольно эффективную систему заграждений на границе Алжира с независимыми Марокко и Тунисом (заграждения из колючей проволоки под напряжением, минные поля и электронные датчики). Многие алжирцы бежали в эти страны, спасаясь от войны. В лагерях беженцев ФНО пополнял свои ряды молодежью, готовой бороться за свободу до конца, а в тренировочных лагерях по соседству добровольцев обучали азам военного дела и тактике партизанской войны. Пробиваться в Алжир этим свежим пополнениям стало гораздо труднее, чем прежде, потери среди бойцов Фронта резко возросли: свыше 20 000 убитых только за первую половину 1958 года.
Теперь де Голль приступил к политическому маневрированию, одновременно подготавливая крупное наступление, которое вынужденно пообещал своим генералам. Во-первых, были ужесточены меры безопасности в колонии, что не позволило ФНО сорвать голосование колонистов на референдуме по новой французской конституции. Во-вторых, быстро были пресечены попытки активистов ФНО провести серию террористических актов в самой метрополии. В-третьих, де Голль с присущей ему любовью к пафосу провозгласил «мир храбрецов» — проще говоря, пообещал полную амнистию тем бойцам Фронта национального освобождения, которые добровольно сложат оружие. До этого момента жаждавшие крови «бунтовщиков» колонисты, а под их давлением и армейские офицеры, предпочитали сразу уничтожать патрио¬
486


Глава 12. Во главе Пятой республики. Алжирская проблема
тов, попавших к ним в плен, поэтому бойцы ФНО обычно дрались до последнего. Сами они, естественно, тоже не церемонились с попавшими в их руки французами. Де Голль своим предложением как раз и стремился спасти жизнь своих солдат и офицеров, а заодно ослабить решимость алжирских бойцов и тем самым уменьшить потери во французских войсках. Многих мирных алжирцев насильно загнали в концентрационные лагеря. Царившие там условия были ужасными, однако ФНО получил новый удар, лишившись в ряде местностей помощи со стороны населения, угнанного колонизаторами из родных мест. Наконец, осенью 1958 года президент обнародовал свой план пятилетнего экономического развития Алжира — этот «пряник» предназначался для тех, кто соблюдал лояльность по отношению к Франции.
А в феврале 1959 началась хорошо подготовленная крупномасштабная войсковая операция, продолжавшаяся до весны 1960. Партизаны были повсюду, однако армия стала действовать по «квадратам», последовательно окружая тот или иной намеченный район пехотой и танками, после чего парашютно-десантные войска и части Иностранного легиона проводили «зачистку» района, уничтожая как вооруженного противника, так и всех подозреваемых в принадлежности к ФНО. Подобная тактика оказалась весьма эффективной — уже в марте, спустя месяц после начала операции, командование ФНО приказало своим войскам рассредоточиться и действовать мелкими группами, не более 20-25 человек, потому что более крупные подразделения противник легко выявлял и уничтожал, опираясь на значительное превосходство в тяжелом вооружении. По некоторым данным в том году вооруженные силы ФНО потеряли до половины своего командного состава, в том числе всех шестерых командующих военными округами. Огромны были и общие потери алжирцев — судя по всему, они были больше, чем за четыре предшествующих года, вместе взятых. В число потерь, надо полагать, включили и многих мирных жителей, попавших под «зачистки». Ни парашютисты, ни наемники из Иностранного легиона не отличались чрезмерным человеколю¬
487


Шарль де Голль
бием. Разумеется, французы тоже несли потери, но новая тактика позволила им существенно снизить уровень своих потерь. Некоторые западные историки склонны даже считать, что к 1960 году войска де Голля одержали в Алжире военную победу. Возможно, такой вывод является преувеличением — ведь ФНО продолжал существовать и бороться, — и все же бесспорно то, что силы патриотов потерпели серьезное военное поражение, и теперь им требовалось немало времени на то, чтобы перегруппироваться и хотя бы попытаться вернуть утраченные позиции.
Казалось бы, де Голль вправе праздновать очередную победу, достигнутую под его мудрым политическим руководством. Но он, в отличие от генералов-«ультра», всегда оставался трезвым политиком и умел смотреть достаточно далеко вперед. Когда речь идет о национально-освободительном движении, любая военная победа колонизаторов остается непрочной, временной. Пройдет немного времени, и народ, вставший на путь борьбы за свою свободу, снова поднимется — и так будет до тех пор, пока он не обретет независимость. Кроме того, интересы самой Франции, как мы уже знаем, требовали отказа от колониальной системы. Президент добился лишь того, чего хотел сам, а не того, о чем грезили закоренелые «ультра»: он укрепил позиции Франции настолько, что мог теперь искать пути к спокойным переговорам с ФНО, а не бежать из Алжира без оглядки. Но он вовсе не рассчитывал, что карательная операция, сколь бы успешной та ни была, позволит навеки — или хотя бы на исторически длительный срок — удержать Алжир в колониальном ярме. И уже в сентябре 1959 года, задолго до окончания успешной военной операции, он выступил с речью, в которой впервые, пока еще осторожно, соединил слово «Алжир» с понятием «право на самоопределение».
В целом к тому времени развал колониальных империй Англии и Франции стал свершившимся фактом, страсти во Франции кипели лишь вокруг Алжира — по тем особым причинам, о которых мы подробно говорили выше. А в 1958 году де Голль был вынужден предоставить независимость Фран¬
488


Глава 12. Во главе Пятой республики. Алжирская проблема
цузской Гвинее в Западной Африке. Там, правда, все обошлось мирно, затевать новую бесперспективную войну президент не пожелал — но ведь там и ситуация в корне отличалась от алжирской. А в 1960 году, вошедшем в историю как «год Африки», независимость получили сразу 17 бывших колоний Англии и Франции. С таким ходом вещей, похоже, все в метрополиях уже смирились.
Учитывая всю сложность ситуации в Алжире и вокруг него и диаметрально противоположные позиции заинтересованных сторон, президент в своей речи 16 сентября, получившей поддержку Национального собрания, предложил три возможных варианта решения проблемы: самоопределение, интеграцию и ассоциацию. Первое подразумевало полную независимость и как ее следствие — полный же разрыв связей с бывшей метрополией. Такова была тогда непреклонная позиция президента Пятой республики, уже высказанная им в Гвинее: хотите быть самостоятельными — выпутывайтесь из всех проблем сами, не рассчитывая ни на какую помощь Франции. Позиция, следует признать, продиктованная скорее эмоциями, нежели холодным разумом и трезвым расчетом. От провозглашения независимости это никого не удержало, зато место французов в молодых освободившихся государствах быстро заняли американцы, русские, западные немцы, а вскоре и англичане упрочили свое положение в большинстве бывших французских колоний, особенно к югу от Сахары. После «года Африки», впрочем, от этой жесткой позиции пришлось отойти волей-неволей: она существенно ущемляла интересы тех французских компаний, которые по-прежнему были связаны с добычей и переработкой сырья, торговлей колониальными товарами и тому подобное.
Интеграция предполагала включение Алжира в состав Французской Республики со всеми вытекающими из этого юридическими правами и обязанностями. Такой вариант больше всего устраивал те 13 процентов алжирцев, которые уже имели французское гражданство, и мог привлечь многих других, кто еще только стремился это гражданство получить. С другой стороны, колонисты, сохраняя все свои права, лиша¬
489


Шарль де Голль
лись бы привычных привилегий, дешевой рабочей силы, да и в целом становились бы на одну доску с коренными жителями Алжира — арабами и берберами.
Наиболее предпочтительным сам де Голль и большинство депутатов Национального собрания считали третий вариант— ассоциацию. В этом случае Алжир получал бы нечто среднее между полной независимостью и очень широкой автономией. В стране было бы сформировано правительство из коренных алжирцев, со всеми атрибутами и номинальными правами независимого государства, но оно оставалось бы привязанным к Франции комплексом договоров, обеспечивающих тесные экономические связи (выгодные неизмеримо более сильной в этом отношении Франции), координацию внешней политики и «совместную оборону». Такой вариант, несомненно, сохранял бы за метрополией практически все прежние права, а алжирцам давал бы приятную иллюзию самостоятельности — по крайней мере, во внутренних делах. Колонисты, правда, и в этом случае теряли свое привилегированное положение, им все же пришлось бы «потесниться» в пользу коренных жителей. Большую и влиятельную группу «черноногих» устраивало лишь сохранение на неопределенное время старых порядков, которые изжили себя и перестали устраивать не только самих алжирцев, но и многих жителей метрополии.
Вероятно, поэтому реакция колонистов в Алжире на речь де Голля, умеренную и дипломатичную, лишь намекавшую на возможность того, что эта страна не вечно будет оставаться французской колонией, оказалась довольно бурной. Через несколько месяцев после выступления президента последовал ответ: в столице колонии — городе Алжире — студенты из семей «черноногих» воздвигли баррикады и попытались поднять мятеж против властей. Армия их тогда не поддержала, и беспорядки выдохлись через неделю без принятия правительством крайних мер.
Де Голля же после этих событий посетила интересная мысль, и он предложил командованию вооруженных сил снабдить все подразделения в Алжире транзисторными при¬
490


Глава 12. Во главе Пятой республики. Алжирская проблема
емниками, вошедшими тогда в моду. Генералы не возражали, тем более что средства на войну отпускались парламентом щедро. Польза же казалась несомненной: после тяжелого дня, полного тревог и напряжения сил, каждая рота могла в казарме послушать музыку, узнать о результатах футбольных матчей, познакомиться со свежими новостями из Франции — и отдых хороший, и связь с родной страной крепче.
Де Голль тем временем, добившись ослабления вооруженных сил ФНО и установив достаточно действенный контроль практически над всей территорией Алжира, понемногу готовился к расставанию с очень важной, но слишком проблемной колонией. Да, он склонялся к варианту ассоциации, но трезвый анализ обстановки подсказывал ему, что добиться такого выгодного для Франции решения вряд ли удастся. А продолжение войны, при всех достигнутых его армией успехах, грозило перерасти в национальную катастрофу: финансы истощались, а настроения в обществе, уставшем от бесперспективных колониальных войн, могли привести к противоборству различных лагерей в самой Франции. Президент как гарант единства нации не мог допустить подобного развития событий. В критической ситуации он прибег к своему излюбленному средству — общенациональному референдуму. По вопросу о путях решения алжирской проблемы предстояло высказаться, конечно, не алжирцам — их точка зрения уже была известна, — а гражданам Франции и в метрополии, и в сохранившихся пока еще колониях.
Восьмого января 1961 года 75 процентов граждан, воспользовавшихся своим правом голоса, высказались за предоставление Алжиру полной независимости. Против этого выступали главным образом колонисты в Алжире, французы, жившие в других колониях, а также крайне правые в самой метрополии. Рад или не очень рад был президент такому исходу голосования, руки у него теперь, во всяком случае, были развязаны. Вскоре в швейцарском городке Эвиан-ле- Бэн возобновились секретные переговоры между представителями французского правительства и руководством алжирского ФНО.
491


Шарль де Голль
Секретность переговоров была вызвана нежеланием де Голля прежде времени будоражить правую оппозицию, однако общее направление его политики стало понятно всем, как и последствия проведенного референдума. Уже в феврале 1961 года в Мадриде, под крылышком фашистского диктатора Ф. Франко, собрались представители ультраправых сил, готовых на крайние меры ради сохранения господства Франции над Алжиром, а заодно и над другими колониями, еще не получившими независимости. В основном это были вышедшие в отставку офицеры французской армии, воевавшие в Алжире, и офицеры Иностранного легиона, печально знаменитого своими зверствами в ходе карательных операций в Индокитае и Алжире. Их главой являлся армейский генерал в отставке Рауль Салан, известный своими ультраправыми
взглядами. Был среди собравшихся и Пьер Лагайярд, возглавлявший студенческие выступления «черноногих» год назад. Эта группа положила начало террористической организации ОАС*, вскоре перешедшей к активной преступной деятельности. Причем характерно, что многие теракты происходили не в Алжире, а на территории самой Франции, и жертвами становились как правительственные чиновники, так и рядовые граждане — раскол во французском обществе по колониальной проблеме достиг своего апогея.
Всего, по имеющимся подсчетам, за два года активной деятельности (1961-1963) ОАС провела более
* Традиционный перевод: Секретная вооруженная организация, — хотя, на наш взгляд, точнее «Тайная армейская организация», поскольку почти все руководители и подавляющее большинство активистов ОАС являлись офицерами французских вооруженных сил.
Постер с изображением Рауля Салана, агитирующий за присоединение к путчу военных за сохранение Алжира в качестве французской колонии, 1961 год.
492


Глава 12. Во главе Пятой республики. Алжирская проблема
5 000 терактов, преимущественно в форме взрывов в общественных местах. Самым «громким» — в прямом и переносном смыслах — делом стал взрыв в пассажирском поезде Париж — Страсбург, в результате чего погибло около 30 человек и не менее 100 получили ранения. Французы убивали французов во имя высшей цели — сохранения своего владычества в Алжире!
Де Голль, как всегда, не колебался. Во Франции, особенно в ее столице, были приняты беспрецедентные меры безопасности. Разветвленная сеть различных служб полиции и военная контрразведка начали настоящую охоту на ОАС. Ряд террористов казнили, другие были осуждены на длительные сроки лишения свободы, третьим пришлось эмигрировать и много лет скрываться от правосудия вдали от родных краев. Бежавшего в Испанию Пьера Лагайярда, например, диктатор Франко не выдал французским властям, но своей властью сослал на Канарские острова.
Тем не менее, жертвами ОАС за два года стали тысячи алжирцев и французов. Особенно настойчиво оасовцы охотились на президента Республики, организовав на его жизнь до пятнадцати покушений (данные спецслужб расходятся, поскольку в некоторых случаях не удалось достоверно установить связь покушавшихся с ОАС, хотя цель покушений была одна и та же). Но французские спецслужбы и охрана президента не дремали, и ни одно из покушений не привело к цели — даже ранить де Голля ни разу не удалось, а развернутый ультраправыми террор обернулся против них же самих: популярность крайне правых сил непрестанно падала, тогда как популярность де Голля росла. Как ни парадоксально, но именно в этом стороннике сильной личной власти многие видели — при сложившихся чрезвычайных обстоятельствах — гарантию сохранения демократии и мира во Франции.
Итог проведенного по инициативе де Голля референдума не оставлял «ультра» и колонистам в Алжире никаких надежд, но сдаваться так просто они не собирались. Двадцать первого апреля 1961 года генералы из высшего командования экспедиционного корпуса подняли вооруженный мятеж и
493


Шарль де Голль
захватили стратегические объекты в алжирской столице. Вскоре во главе мятежа встал прибывший из Испании генерал Р. Салан, глава ОАС. Однако мятежникам приходилось опираться далеко не на все части многочисленной французской армии, а главным образом на парашютно-десантные дивизии и Иностранный легион — профессиональные воинские соединения, в которых правые пользовались значительной поддержкой. В обычных же частях солдаты-призывники были теснее связаны с низовыми слоями французского общества, где преобладали умеренные, а то и откровенно левые силы. Впрочем, путчисты надеялись привлечь на свою сторону и другие воинские части, без которых достичь своих целей «ультра» просто не могли — соотношение сил оставалось неравным, ударные боевые части составляли лишь небольшой процент личного состава громадного экспедиционного корпуса. В частности, им удалось силой привлечь на свою сторону генерала Гуро, командира армейского корпуса, штаб которого находился в крупном городе Константина. В подчинении Гуро имелись немалые военные силы.
Де Голль получил известия о мятеже в ночь на 22 апреля. Действовать требовалось предельно быстро, четко и решительно, поскольку на карту теперь были поставлены все его планы возрождения величия Франции, которые требовали предварительно освободиться от колоний и взяться за развитие самых современных отраслей экономики. Мятеж грозил установлением во Франции военной диктатуры и в перспективе — гражданской войной, после которой о величии можно было забыть надолго, кто бы ни одержал победу.
Прежде всего следовало локализовать мятеж, не допустить его распространение на территорию Франции, особенно на Париж, где у путчистов имелись сторонники. В этой обстановке, как ни покажется странным, генералу-танкисту де Голлю пришлось полагаться больше всего на силы флота. Но если вдуматься, это как раз логично: специфика службы на флоте требует достаточно высокого уровня образования и, как правило, приучает людей мыслить самостоятельно. Флотские офицеры и многие матросы уже давно поняли, что
494


Глава 12. Во главе Пятой республики. Алжирская проблема
колониальные войны не имеют шансов на длительный и прочный успех. Флот был меньше связан с колониями, хотя почти всем его боевым кораблям приходилось время от времени бывать в дальних владениях метрополии, а то и базироваться в их портах. Кроме того, флот, конечно, участвовал в обстрелах позиций патриотов, однако морякам не приходилось напрямую сталкиваться в бою с отрядами ФНО, и у них — в отличие от парашютистов — не имелось личных мотивов мести алжирским патриотам.
Командование войсками в Алжире президент возложил на вице-адмирала Кервилля, возглавлявшего ВМС Франции на Средиземном море. Адмирал Кабанье получил приказ привести в боевую готовность силы флота в Тулоне, главной военно-морской базе Франции. В самом Париже оперативно действовали полиция и спецслужбы, уже довольно давно наблюдавшие за лидерами «ультра». Они немедленно арестовали одного из скромных армейских офицеров, игравшего важную роль в подпольных организациях «ультра», а вместе с ним удалось задержать еще целый ряд руководителей готовящегося мятежа, в том числе генерала Фора, которому путчисты поручили захват столицы. При этих важных лицах обнаружились и ценные документы, благодаря чему в ту же ночь полиция арестовала еще порядка ста тридцати человек. Попытка перенесения путча в Париж провалилась, хотя ОАС провела несколько крупных терактов в аэропорту Орли, на Лионском и Аустерлицком вокзалах и в нескольких других местах.
Вечером 23 апреля президент выступил с радиообращением к нации, как всегда поступал в критические моменты ее истории. Вот когда выяснилось, что год назад он начал снабжать войска в Алжире транзисторными приемниками далеко не только ради удовольствия и отдыха солдат. В тот вечер взбудораженные путчем солдаты в казармах по всему Алжиру услышали на привычной волне не озорные мотивы популярных песен, а размеренный голос главы государства, уже хорошо знакомый каждому французу: «Солдаты! Я говорю с вами от имени Франции... » Верховный главнокомандующий
495


Шарль де Голль
вооруженными силами хорошо понимал, к кому он обращается, каковы настроения подавляющего большинства солдат- призывников и как с ними следует говорить. После этой речи неясностей не осталось: путчисты потеряли основную массу солдат, их покинули даже некоторые бойцы ударных парашютных частей. Надежды на успех путча угасли еще прежде, чем потерпели окончательный провал действия тех или иных исполнителей, которым было поручено захватить и удержать важнейшие пункты колонии.
Тем временем де Голль ввел в действие статью 16 конституции — ту самую, что наделяла его неограниченными полномочиями в чрезвычайных ситуациях. В Париж вошла надежная пехотная дивизия, верные правительству соединения отозвали из состава оккупационных войск в Германии. По призыву левых партий и профсоюзов Францию охватила всеобщая забастовка, в которой приняли участие свыше 12 миллионов рабочих и служащих, повсюду шли массовые демонстрации и митинги с осуждением путча. А попытка мятежников захватить в Оране вице-адмирала Кервилля и нейтрализовать верные правительству войска потерпела неудачу — не в последнюю очередь из-за малочисленности проводивших операцию парашютистов. Двадцать шестого апреля отставной дивизионный генерал Морис Шалль, начавший путч, сдался властям и был препровожден в парижскую военную тюрьму, почти сразу за ним последовал его коллега генерал Зеллер. Генералы Салан и Жуо еще некоторое время продолжали действовать за границей, направляя теракты и покушения на де Голля, но в следующем году и они были арестованы и осуждены французским правосудием. Понесли наказание и некоторые другие генералы, активно участвовавшие в мятеже, в том числе Гуро, не сумевший (или не пожелавший) противостоять требованиям путчистов.
Вскоре после провала путча фактически прекратились боевые действия между патриотами Алжира и французскими войсками. Локальные стычки с участием небольших подразделений еще происходили то тут, то там, но им было очень далеко до того размаха, который приобрела борьба сторон в
496


Глава 12. Во главе Пятой республики. Алжирская проблема
предшествующие годы. Драться стало бессмысленно: французский народ подавляющим большинством голосов высказался за предоставление Алжиру независимости, чего и добивался ФНО, между обеими сторонами шли переговоры, так что и воевать стало фактически не за что. Оставалось разве только поддерживать должную боевую готовность, чтобы не ослабить позиции своей стороны на переговорах.
Долгие переговоры в Эвиане завершились подписанием соглашений 19 марта 1962 года. В соответствии с достигнутыми договоренностями обе стороны обязались незамедлительно прекратить огонь. Французские войска подлежали скорейшему выводу с территории Алжира (фактически сокращение их численности началось уже в 1959 году, после достижения описанных выше побед Франции над силами алжирских патриотов). По завершении их вывода страна получала полную независимость, за которую боролась семь с половиной лет, принеся в жертву сотни тысяч своих защитников. Потери французской армии за все время войны, по официальным данным, составили примерно 15 000 убитыми, по неофициальным данным, эта цифра раза в полтора выше.
ОАС при активной помощи «черноногих», которым уже нечего было терять, напрягла все силы в последней надежде сорвать подписанные соглашения и тем самым помешать потере Алжира. Располагая, по-видимому, информацией от сочувствующих им чиновников МИД и других правительственных учреждений, оасовцы по-своему готовились к подписанию Эвианских соглашений, которые подлежали еще утверждению на общенациональном французском референдуме. Теперь они нападали не только на алжирцев и видных чиновников колониальной администрации. ОАС фактически объявила войну соотечественникам, назвав их «оккупантами». Надо полагать, что под этим подразумевалось следующее: Алжир принадлежит французским колонистам, а французская армия оккупирует его в интересах коренного населения. В феврале взрывы автомобилей в Оране унесли 25 жизней, в мае прогремели взрывы в городе Алжире, стоившие жизни еще 62 гражданам. В течение марта ОАС произвела свыше
497


Шарль де Голль
3 000 взрывов в Алжире и во Франции — более сотни ежедневно. Затем произошли нападения на французских военнослужащих в провинции Эль-Уэд — ОАС стремилась доказать, что ФНО не соблюдает прекращения огня. Войска окружили оасовцев в этой провинции и блокировали их, уничтожив 35 мятежников. ОАС призвала на помощь колонистов. Тогда французская полиция колонии, чей личный состав после известных событий был значительно обновлен, открыла, не задумываясь, огонь по «черноногим» демонстрантам, убив и ранив около 200 человек. ФНО на провокации не поддался, боевые действия не возобновились.
В апреле 91 процент французов, принявших участие в референдуме, одобрили Эвианские соглашения, которые, таким образом, вступили в законную силу. Фактически против них подали голос одни лишь колонисты в Алжире и французы, жившие в других колониях или оставшиеся в бывших колониях. Как видим, за истекший год поддержка независимости Алжира со стороны французских избирателей значительно возросла, и немалый вклад в изменение соотношения сил внесла ОАС, которая вовсе к этому не стремилась. Тактикой безудержного и безадресного террора она лишь оттолкнула от себя массу французов, даже тех, кто в 1961 склонен был поддержать идею «французского Алжира». Террор был обречен, как и прочие затеи французских «ультра». Семнадцатого июня ОАС прекратила бесполезное сопротивление реализации Эвианских соглашений, хотя покушения на де Голля и эпизодические теракты во Франции продолжались еще несколько месяцев, прежде чем организация (потерявшая стараниями полиции значительную часть своих активистов и утратившая серьезную поддержку бывших сочувствующих) фактически перестала существовать.
Первого июля состоялся референдум в Алжире — в нем на этот раз участвовали лишь коренные алжирцы, арабы и берберы, без колонистов и тех соотечественников, кто имел французское гражданство. Поддержка независимости оказалась фактически единодушной, и еще через четыре дня состоялось официальное провозглашение независимой
498


Глава 12. Во главе Пятой республики. Алжирская проблема
Алжирской Народно-Демократической Республики. Ее первое правительство возглавил лидер ФНО Ахмед Бен Белла. А колонистам — после всех жестокостей, совершенных в попытке сохранить колонию за собой — пришлось покинуть Алжир навсегда, бросая при этом как недвижимость, так и значительную часть имущества, нажитого на бессовестной эксплуатации местного населения. Как нетрудно догадаться, бойцы Освободительной армии ФНО ненавидели колонистов не меньше, чем те их. В Оране даже произошел форменный погром, жертвами которого стали сотни две «черноногих». Впрочем, в других местах обошлось без эксцессов такого рода, но отношение к колонистам было однозначно отрицательное, и примерно один миллион человек или немного больше вынуждены были переселиться во Францию, на родину предков, где многим из них пришлось нелегко в попытках приспособиться к новым условиям труда, быта и общественно-политической среды.
Первое правительство Алжирской Народно-Демократической Республики во главе с Ахмедом Бен Белла.
499


Шарль де Голль
Ахмед Бен Белла выступает с речью в Белом доме по приглашению Дж. Ф. Кеннеди, октябрь, 1962 год.
Несмотря на почти единодушную поддержку независимости Алжира со стороны французских избирателей, ряд профессиональных политиков все же не мог смириться с резким изменением ситуации, с потерей колоний и особенно Алжира. Даже верный президенту Мишель Дебре в знак своего несогласия ушел в отставку. На посту премьер-министра его сменил Жорж Помпиду, которого вскоре стали называть «дофином», то есть наследным принцем. Пробыв шесть лет во главе правительства, он действительно сменил де Голля на высшем государственном посту в 1969 году.
500


Глава 12. Во главе Пятой pec публики. Алжире кая проблема
Жорж Помпиду.
Деколонизация французских владений на Алжире не закончилась, и даже сегодня Франция еще сохраняет за собой Французскую Гвиану в Южной Америке и еще некоторые «заморские департаменты» — преимущественно на островах Тихого океана, однако конфликтов, подобных алжирскому, страна больше не переживала.
Де Голль сумел избавиться от колониальной империи и при этом сохранить в государстве гражданский мир — при всех неизбежно сохраняющихся разногласиях между различными политическими силами.


Глава 13
Бурное море внешней политики
Теперь он мог спокойно и основательно взяться за решение других задач, среди которых на первое место выходило обеспечение подлинной независимости Франции в области внешней политики и обороны. Успешное решение алжирской проблемы позволило вывести страну из глубокой изоляции на мировой арене и создало предпосылки для движения в этой области вперед.
Весьма существенную роль в процессе обеспечения оборонной самостоятельности (без чего немыслима независимая внешняя политика) играло создание собственного ядер- ного оружия, а в этом вопросе де Голль имел уже некоторый опыт, позволявший принимать ответственные решения. Удивительно, но Франция занялась «урановой проблемой» практически одновременно с Германией и раньше всех других стран, располагающих ядерным оружием ныне. Уже в мае 1939 года группа французских ученых подала заявки на патенты, связанные с использованием энергии деления атомного ядра, в том числе и на создание урановой бомбы.
502


Глава 13. Бурное море внешней политики
В самом начале Второй мировой войны французское правительство успело организовать предварительные научно-изыскательские и связанные с ними технические разработки в этом направлении, но вскоре капитуляция Франции надолго прервала эти работы. Возобновил их де Голль на посту главы Временного правительства.
К тому времени возможность создания мощного оружия на принципе деления ядер урана и плутония была уже доказана практически.
В августе 1945 американцы испытали свои бомбы на японских городах Хиросима и Нагасаки, а в октябре де Голль создал Комиссариат по атомной энергии. Во главе этого правительственного органа был поставлен видный ученый, лауреат Нобелевской премии Фредерик Жолио-Кюри. Первый французский ядерный реактор заработал в декабре 1948 года, уже после отставки де Голля, однако по праву можно сказать, что именно он стоял у колыбели французской атомной бомбы.
Затем часто сменявшиеся правительства, естественно, едва ли могли выработать, а тем более реализовать, твердую и последовательную линию в области разработки ядерного оружия. Но главным препятствием стала даже не политическая нестабильность, а нехватка финансовых средств. Создание атомного оружия, а тем более его производство в значительных количествах, позволяющих уверенно чувствовать себя в новых условиях мировой политики, требует очень больших расходов.
Франция же тратила слишком большую часть своего бюджета на содержание армии и ведение войн в колониях. Французских руководителей того времени успокаивало то, что страна состояла в НАТО и была прикрыта американским ядерным «зонтиком», хотя такое положение вещей лишь
503
Жан Фредерик Жолио-Кюри.


Шарль де Голль
усиливало и без того немалую зависимость Франции от своего заокеанского союзника.
В 1949 году атомное оружие появилось у СССР, в 1952 провела свои первые испытания Англия. Тем не менее, принятый в том же году пятилетний план развития французской атомной индустрии предполагал прежде всего коммерческое использование энергии атома — такой подход сулил не огромные расходы, а прибыли, которые позволили бы за короткий срок окупить произведенные затраты, а затем и принести в бюджет некоторую прибыль.
Отношение к проблеме изменилось лишь после тяжелого поражения в Индокитае. В декабре 1954 года началась, наконец, реализация программы создания собственного атомного оружия. Но и она продвигалась вперед не слишком быстро (по тем же финансовым причинам), и только к середине 1957 года этим работам был отдан однозначный приоритет — сказались последствия Суэцкого кризиса. Тогда, в ноябре 1956, советский премьер Хрущев прямо пригрозил использовать для защиты Египта от англичан, французов и израильтян свое ракетно-ядерное оружие (СССР как раз провел успешные испытания межконтинентальных баллистических ракет, позволившие русским через год запустить первый искусственный спутник Земли). Американцы же не выступили на защиту союзников, поскольку сами были недовольны их господством над стратегически важным Суэцким каналом. Англичане поспешили прислушаться к мнению правительства США, да и носителей ядерного оружия у них еще не было. Франция осталась в одиночестве, не имея возможности подкрепить свою позицию военной силой. Такое положение дел внушало тревогу за будущее, грозило низвести Францию до положения второразрядной державы и требовало принятия срочных мер по созданию своего ядерного оружия.
Полигон для проведения испытаний решили строить в Алжире, львиную долю которого занимают безжизненные пески пустыни Сахара, лишенные постоянного населения. И все же расходы на программу оказались очень высоки, и в
504


Глава 13. Бурное море внешней политики
правительственных кругах носились с идеей создания атомного оружия совместными силами с недавними врагами — ФРГ и Италией: предполагалось заключить с этими союзниками по НАТО еще и особый «военно-стратегический союз».
Само собой разумеется, приход к власти генерала де Голля сразу положил конец этим планам. Отношение генерала к Германии нисколько не изменилось, невзирая на союзнические отношения в рамках НАТО, а затем и ЕЭС. Де Голль в любом случае хотел создать независимые французские ядер- ные силы, которые придали бы должный вес его внешнеполитическим мероприятиям, но уж в любом случае он не собирался вкладывать ядерный меч в руки заклятых врагов, которые могли — весьма вероятно — использовать его со временем против соседней Франции.
Уже через две недели после прихода к власти, 17 июня 1958 года, он утвердил план проведения испытаний ядерного оружия в первом квартале 1960, а в ноябре 1959, фактически в разгар алжирского кризиса, выступил с большой принципиально важной речью в Центре высших военных исследований. Он заявил, в частности, что главная цель ядерной программы Франции заключается в создании национальных ударных сил на основе ядерного оружия, которое в принципе может быть использовано в любой точке Земного шара. По тону речи и приведенным в ней аргументам чувствовалось, что новый президент всерьез намерен подвести прочный фундамент под свою внешнюю политику, обеспечивая для Франции не только должный вес в решении мировых проблем, но и значительную независимость от ближайших союзников, в первую очередь от США.
Первое испытание французской атомной бомбы было проведено на полигоне в Сахаре, как и намечалось, в феврале 1960 года. Там же состоялось несколько последующих испытаний, а после Эвианских соглашений полигон пришлось переносить. Для этой цели были выбраны два безлюдных атолла на Тихом океане, во Французской Полинезии, где испытания проводились в атмосфере по 1995 год включительно.
505


Шарль де Голль
Краеугольным камнем ядерной стратегии де Голля явилось обеспечение соответствия ядерных вооружений Франции ее реальным возможностям и национальным интересам. Не желая обострять отношения с союзниками, вскоре и без того сделавшиеся весьма напряженными из-за самостоятельности де Голля, президент подчеркивал, что французские ядерные силы должны представлять собой элемент общей военной системы НАТО. Тем не менее, они будут подчинены и подконтрольны лишь президенту Республики и могут быть использованы только для защиты интересов Франции. Кроме того, он отвергал как агрессивную американскую доктрину «отбрасывания коммунизма», родившуюся в те годы, когда США имели монополию на ядерное оружие, так и разработанную американскими теоретиками позднее доктрину «гибкого реагирования». Последняя предусматривала — в зависимости от конкретной ситуации — постепенное наращивание ударов по противнику (то есть по СССР и его союзникам), начиная с тактических боезарядов. Де Голль видел в этом стремление США избежать ответного удара по их собственной территории, ограничившись конфликтом на европейской части суши. Сам же генерал опирался на собственную концепцию «сдерживания сильного слабым». Вопреки рассуждениям многих политиков и журналистов о владевшей де Голлем мании величия, эта концепция исходила отнюдь не из мании, а из трезвого учета соотношения сил на мировой арене. По мысли де Голля, Франция не должна была нарастить такой военный потенциал, чтобы полностью уничтожить в случае конфликта весь СССР. Он считал достаточным более скромный ядерный арсенал, который позволил бы нанести возможному агрессору (кстати говоря, не обязательно русским) такой ущерб, который сделал бы для того войну против Франции невыгодной в экономическом и военном отношениях.
Американцы, во многом недовольные политикой главы Пятой республики, всемерно высмеивали эту теорию. Однако она успешно работает уже более полувека, обеспечивая Франции возможность не опасаться военного давления
506


Глава 13. Бурное море внешней политики
со стороны других великих держав, в том числе и более сильных в военном отношении. Исходя из названных принципов, де Голль категорически отверг неоднократно вносившиеся англичанами предложения о создании совместных англофранцузских ядерных сил, которые могли бы до известной степени конкурировать с арсеналами двух сверхдержав. Англия действительно уже имела свои ядерные силы (несколько меньшие, чем в итоге создал де Голль во Франции), однако она и в этом отношении, как во всех других, полностью зависела от США. На четырех английских атомных подводных лодках (одна из которых постоянно находится на боевом дежурстве) стояли американские ракеты-носители ядерного оружия, да и сами боеголовки закупались в тех же США. (Так обстоит дело до сих пор, разве что старые американские ракеты заменены на более современные, но все равно американские). Сам факт закупки этого оружия в США делал невозможным его использование без согласия американского правительства, а тем более вопреки позиции Белого дома по тому или иному вопросу. Де Голль упорно не желал и не стал связывать себе руки такой видимостью «ядерного величия».
Но ядерная политика при всей ее важности имела все же подчиненное значение в более широком и сложном, имеющем много аспектов контексте обеспечения независимости Франции от союзников по НАТО и прежде всего — от Соединенных Штатов. На территории Франции находились (в соответствии с Североатлантическим пактом) 29 американских военных баз, на которых дислоцировались 33 000 военнослужащих и большое количество разнообразных вооружений и боевой техники — от танков и артиллерийских орудий до стратегических бомбардировщиков, ракет с тактическими боезарядами и современных боевых кораблей. Сам факт такого впечатляющего военного присутствия уже служил достаточно надежной гарантией лояльности любого французского правительства по отношению к Соединенным Штатам. У рядовых же французов присутствие на их земле иностранных войск, пусть и считавшихся союзными, вызывало крайне негативную реакцию. В Париже находилась тог¬
507


Шарль де Голль
да и штаб-квартира НАТО. Возможно, это было сделано для удовлетворения амбиций французов, ревниво следивших за международным престижем своей страны. Но постоянное присутствие в столице целого легиона иностранных чиновников и дипломатов высокого ранга (а также множества иностранных генералов, отвечавших за совместные вооруженные силы, во главе которых неизменно стоял и поныне стоит представитель США) становилось дополнительным фактором давления на правительство Франции в момент принятия им принципиально важных решений.
Быть может, меньше бросалось в глаза присутствие в стране разнообразных американских банков и корпораций, однако оно имело еще более глубокое влияние на политику Франции. Выше мы уже говорили о том, что пресловутый «план Маршалла» во многом помог французской экономике подняться в первые послевоенные годы. Но этот же план и опутал Францию цепью долгов, и дал возможность мощным американским корпорациям беспрепятственно внедриться в наиболее прибыльные отрасли производства, финансов, торговли, что в совокупности обеспечивало американцам поистине стратегические позиции в одной из наиболее развитых европейских стран. Эта проблема беспокоила де Голля не меньше, чем раздражающее военное присутствие США, тем более что решить экономические проблемы одним махом попросту невозможно при всем желании.
За годы своего президентства генерал, по рождению тесно связанный с торгово-промышленными кругами Франции, очень много сделал для развития и укрепления национальной экономики. Не слишком углубляясь в этот специфический и очень большой вопрос, который вполне заслуживает отдельной книги — и, вероятно, даже не одной, — ограничимся здесь самым существенным для оценки личности и деятельности де Голля.
За те без малого одиннадцать лет, что он пробыл у кормила власти в стране, президент сделал практически все от него зависевшее ради экономического подъема Франции. В обществе рыночной экономики он не имел возможности
508


Глава 13. Бурное море внешней политики
запретить иностранные, особенно американские капиталовложения, однако сделал недвусмысленный упор на укрепление позиций национальных компаний. Сумев избавиться, пусть и не сразу, от основных колоний, на которых во многом держалась прежняя модель французской экономики, он тем самым дал толчок ускоренному развитию наукоемких отраслей производства внутри бывшей метрополии, широкому внедрению самых современных технологий, неустанному поиску технических новшеств, способных обеспечить французским товарам успех в конкурентной борьбе с зарубежными товаропроизводителями. Не ограничиваясь одними лишь патриотическими призывами и не уповая только на рыночную саморегуляцию экономики, президент обеспечивал широкую финансовую поддержку национальному капиталу, особенно в определяющих отраслях производства. Для этого у него имелся целый набор средств, приемлемых в привычной ему системе частного предпринимательства.
Например, широко практикуемые и в США налоговые льготы (вплоть до временного полного освобождения от налога с прибыли) национальным компаниям, инвестирующим средства в определенные отрасли или в определенных регионах страны. Или другой способ, практически не применяемый в США, зато распространенный в соседней Великобритании: национализация отдельных предприятий (а иногда и целых отраслей), важных для экономики, но малоприбыльных или же требующих слишком высоких начальных затрат. Обычно частным предпринимателям такой груз не по силам, а государство берет его на себя, затем — в некоторых случаях, — когда предприятие модернизировано и становится прибыльным, его можно снова передать в собственность той или иной частной компании. Во Франции и поныне действует немало государственных компаний, обеспечивающих нормальное функционирование экономики и не нуждающихся в иностранных инвестициях.
Не останавливался де Голль и перед прямым протекционизмом. Иными словами, на ряд импортных товаров, идентичных производимым внутри страны, но имеющих более
509


Шарль де Гол ль
высокое качество или продающихся по более низким ценам, устанавливались завышенные таможенные пошлины. После этого импортные товары автоматически теряли свою высокую конкурентоспособность, а отечественный производитель получал ощутимый выигрыш на рынке. Эта линия была тесно связана с возникновением Европейского экономического сообщества (ЕЭС), созданного незадолго до прихода де Голля к власти, но получившего реальное развитие именно в период его президентства.
Напомним, что Римский договор 1957 года провозгласил создание широкого экономического союза шести стран, уже несколько лет входивших в Европейское объединение угля и стали. Цели ЕОУС были достаточно узкими — оно предназначалось для выхода из тупика, порождавшего бесконечные трения и даже войны между Германией и Францией. Одни области этих стран обладали огромными запасами высококачественного угля, другие — внушительными запасами железной руды. Производство стали, как известно, требует одновременно того и другого, вот и шла нескончаемая борьба за Рур и Саар, за Эльзас и Лотарингию. ЕОУС предлагало разумный компромисс. Сами территории (со всем их населением) оставались под национальной юрисдикцией, тогда как добываемые уголь, железная руда и произведенная из этого сырья сталь подлежали первоочередной продаже партнерам по объединению, причем по достаточно низким ценам, тогда как их экспорт в «чужие» страны предполагал более высокие цены, опять же согласованные с партнерами. В ЕОУС вошли шесть заинтересованных государств: Франция, ФРГ, Италия, Бельгия, Нидерланды и Люксембург. Состав «шестерки», продиктованный ее целями и задачами, вполне устраивал де Голля и в более широком плане. ФРГ и Италия, побежденные во Второй мировой войне, еще не оправились полностью от понесенного поражения, которому неизбежно сопутствовали репарации в пользу победителей, дробление чрезмерно крупных корпораций (в первую очередь немецких) и иные меры экономического принуждения. ФРГ, правда, быстрыми темпами восстанавливала свою экономику — этому способ-
510


Глава 13. Бурное море внешней политики
ствовали и США с Англией, которым требовался сильный немецкий союзник на случай, если «холодная война» станет перерастать в настоящую войну. И все же былой уровень производства западные немцы сумеют восстановить не сразу, на это уйдет еще немало времени. Италия и раньше уступала Франции по уровню своего промышленного и научного развития. А оставшаяся тройка — страны Бенилюкса, как их часто называют, — при весьма высоком уровне развития производства слишком малы, чтобы всерьез конкурировать с Францией. В Бельгии и Люксембурге к тому же успешно действовал целый ряд французских компаний, являвшихся одновременно проводниками французского влияния. Таким образом, среди этих шести стран Франция играла в тот период роль экономического лидера, а потому могла использовать экономический союз в интересах укрепления собственной экономики.
ЕЭС, выросшее из ЕОУС, ставило перед собой гораздо более широкие и далеко идущие цели. Конечно, о политическом союзе, охватывающем сейчас практически всю Европу, речь еще не шла, но «шестерка» начала неспешно, очень осторожно нащупывать пути и формы всесторонней экономической интеграции, которая со временем позволила европейским странам составить реальную конкуренцию могучим американским корпорациям. Начинали же с очень скромных шагов, не последнее место среди которых занимало установление достаточно высоких таможенных тарифов на импортную продукцию (кроме сырья, понятно) — при взаимном снижении пошлин на товары, производимые в шести странах ЕЭС. Французским компаниям это позволяло более свободно выходить на рынки соседних стран, а также внедряться в их экономику, приобретая долю в наиболее прибыльных предприятиях, а подчас ту или иную фирму целиком. С другой стороны, на пути американской и британской продукции возводились барьеры, в известной мере препятствующие захвату французского рынка сильными конкурентами. Собственно, согласование торговой политики и увеличение взаимных капиталовложений составляли первоначально основную суть
511


Шарль де Голль
ЕЭС, которое поэтому часто называли еще «Общим рынком». Позднее, но еще при де Голле, страны ЕЭС приступят к координации своей политики в области сельского хозяйства, затем в других важных областях — ив итоге, много лет спустя, возникнет тот Евросоюз, который мы имеем сегодня.
Весь комплекс экономических мероприятий, проводившихся де Голлем и его правительством, позволил французским компаниям за время его пребывания у власти укрепиться настолько, чтобы не слишком опасаться влияния богатых США. Влияние, конечно, сохранялось, но оно уже не могло стать определяющим фактором в развитии Франции — этот козырь перешел в руки самих французов.
Одной из постоянных забот де Голля оставалась и нейтрализация более сильной в экономическом отношении Англии, к тому же слишком тесно связанной с американским капиталом. После Второй мировой войны очень многие компании на Британских островах превратились — фактически, а нередко и юридически — в филиалы американских корпораций. Английские правительства, периодически сменяющие друг друга, неизменно шли в фарватере политики США. Американских же военных баз в Великобритании было еще больше, чем во Франции. Все это заставляло де Голля, не понаслышке знакомого с откровенно проамериканским курсом У. Черчилля и его преемников, с большой опаской относиться к любым инициативам британского правительства: зачастую они были инспирированы США ради того, чтобы прощупать возможную реакцию европейских стран на те или иные шаги, уже запланированные Вашингтоном.
Как уже отмечалось, президент Франции категорически отклонил неоднократные попытки английского премьер-министра Г. Макмиллана склонить его к идее совместных англофранцузских ядерных сил. Так же упорно он отказывал англичанам в допуске в ЕЭС. С точки зрения Шарля де Голля, Европа должна была стать рано или поздно единым политическим организмом, однако Англию он при этом отказывался считать европейской страной. Англосаксы по обеим сторонам Атлантики, полагал глава Французского государства,
512


Глава 13. Бурное море внешней политики
слишком тесно связаны между собой и слишком мало озабочены интересами европейцев — следовательно, им нет места в будущей объединенной Европе.
Эту точку зрения де Голль довольно откровенно изложил в своей знаменитой речи 23 ноября 1959 года, провозгласив в ней неизбежность единства «всей Европы от Атлантики до Урала». Нет, он вовсе не собирался по примеру неудачливого фюрера завоевывать Россию до Урала. Просто де Голль, при всей своей антипатии к коммунистической идеологии, всегда смотрел на Россию как на важного геополитического союзника, какой бы режим там ни правил. Вынужденный силою обстоятельств сидеть, как тогда говорили, в окопах «холодной войны» вместе с союзниками по НАТО, он упорно отказывался видеть в России, даже если она называлась СССР, врага Франции. Во всяком случае, она, с точки зрения де Голля, представляла куда меньшую опасность для независимости Франции, чем влияние Соединенных Штатов, неизменно поддерживаемых Великобританией.
Россия была для него потенциальным союзником в борьбе против германской агрессии, но и с Германией дело обстояло далеко не так просто, как могло бы показаться стороннему наблюдателю. В длительное миролюбие Германии президент не верил, немцам он не доверял всю жизнь и не видел необходимости пересматривать свое к ним отношение. И все же не мог не учитывать новую ситуацию, сложившуюся после Второй мировой войны. Решающее влияние в провозглашенной через четыре года после войны Федеративной Республике Германии имели англо-американцы, настоявшие позднее на ее включении в военно-политическую систему НАТО в качестве полноправного члена альянса. Одно время — в начале 1960-х годов — даже поговаривали о той или иной форме допуска ФРГ к ядерному оружию, что никак не устраивало французов, да и жителей многих других стран, пострадавших от германской агрессии в годы двух мировых войн. Но ФРГ стала партнером Франции по ЕЭС, засилье американцев вызывало там еще большее неприятие, чем во Франции. В конце концов, Францию освобождали войска США,
513


Шарль де Гол ль
Великобритании и Канады, а для западных немцев это были оккупационные войска, чье присутствие постоянно напоминало немцам о поражении в войне, которая поначалу сулила им мировое господство. Де Голль видел известные выгоды для Франции от тактического союза с ФРГ на почве соперничества с англосаксами.
ФРГ тоже находилась в сложном положении. Ее политика слишком сильно зависела от поддержки США и Англии, и ослабить эту зависимость можно было лишь одним путем — налаживанием взаимопонимания с Москвой. В 1955 году СССР признал ФРГ и установил с ней дипломатические отношения, в 1958 было заключено советско-западногерманское торговое соглашение, но уровень отношений двух держав в целом оставался весьма далек от удовлетворительного. Все усилия правительства ФРГ, долго возглавляемого Конрадом Аденауэром, направлялись на дискредитацию и в перспективе ликвидацию другого немецкого государства — ГДР, которое пользовалось поддержкой всех просоветских стран Восточной Европы. Кроме того, правительство явно смотрело сквозь пальцы на деятельность многочисленных организаций, прямо призывавших к реваншу, то есть к пересмотру итогов войны и восстановлению границ 1937 года. Имелись в виду возврат территорий, отошедших по Ялтинским и Потсдамским соглашениям к Польше, а также восстановление Восточной Пруссии, поделенной между ПНР и СССР (немцев оттуда сразу после окончания войны переселили на территорию собственно Германии, и подавляющее большинство их оказалось в ФРГ). Аденауэр не только терпимо относился к этим реваншистским организациям, но порой откровенно их поощрял.
Неоднократно яблоком раздора становился Берлин, расположенный в центре ГДР. Его восточная половина стала столицей ГДР, но западная была разделена на американский, английский и французский сектора оккупации. Страны НАТО постоянно использовали Западный Берлин для широкой диверсионно-подрывной деятельности против ГДР и для активного шпионажа против размещенных в
514


Глава 13. Бурное море внешней политики
ГДР советских войск. Русские в ответ дважды блокировали западные сектора Берлина, и жизненно необходимые товары доставлялись туда американскими военными самолетами (для связи с оккупационными секторами в Западном Берлине еще в Потсдаме предусмотрели воздушные коридоры, перекрыть которые русские не могли, не отказавшись от всего комплекса достигнутых тогда договоренностей с западными союзниками). Очередной острый кризис разгорелся летом 1961 года, когда правительство ГДР, по согласованию с советским руководством, перекрыло границу с Западным Берлином знаменитой «берлинской стеной», тем самым лишив Запад важного канала вмешательства во внутренние дела своей страны и ослабив его возможности в области открытой подрывной деятельности. На известном этапе возникший кризис грозил перерасти в глобальное военное столкновение между Востоком и Западом, со всеми вытекающими из этого последствиями.
Понятно, что в такой ситуации Западная Германия не могла рассчитывать на легкое и безболезненное налаживание отношений с СССР, не отступив от своих позиций, во многом продиктованных из Вашингтона и Лондона. А отсутствие прогресса в отношениях с СССР не позволяло ослабить зависимость ФРГ от англосаксонских держав. Возник, таким образом, порочный круг. Вот тут-то де Голль и увидел свой шанс укрепить влияние Франции в ФРГ, сделать западных немцев союзниками в борьбе с происками конкурентов- англосаксов, а заодно и самому наладить взаимовыгодные отношения с Советским Союзом.
Как раз тогда, в 1962 году, англичане, отчаявшись «пробиться» в состав ЕЭС, выступили с инициативой, подсказанной им, скорее всего, из-за океана: создать так
Шарль де Галль и Конрад Аденауэр, 14 сентября, 1958 год.
515


Шарль де Голль
называемую европейскую зону свободной торговли. Цель такой инициативы не вызывала ни малейших сомнений. Великобритания намеревалась либо втянуть в «зону» страны ЕЭС и тем самым пробить воздвигнутую «шестеркой» стену высоких таможенных пошлин, помешать таким образом дальнейшей интеграции шести стран, идущей вразрез с интересами Америки, либо же создать аналогичный барьер на пути французских товаров в другие западноевропейские страны. Подобный поворот событий де Голля совершенно не устраивал — как, впрочем, и Западную Германию, возлагавшую немалые надежды на ЕЭС. Вот де Голль и предложил Аденауэру выступить против английского плана и помочь французам эту инициативу похоронить, а де Голль в обмен (в политике понятие благотворительности начисто отсутствует) поспособствует налаживанию отношений ФРГ с Советским Союзом.
Аденауэр свою часть договоренности выполнил, тем более что она соответствовала и его интересам, а в сентябре 1962 года президент Франции совершил шестидневный визит в Москву. Ветеран двух мировых войн, храбро и упорно воевавший против Германии, удивил тогда многих и в России, и на Западе своими горячими речами в поддержку ФРГ. Справедливости ради следует сказать, что поставленных целей он не смог добиться. Во-первых, любое улучшение советско-западногерманских отношений могло начаться лишь с прекращения открытой вражды ФРГ по отношению к ГДР (этого удалось добиться лишь социал-демократическому правительству В. Брандта десятилетие спустя). Во-вторых, в следующем месяце грянул Карибский кризис, снова поставивший мир на грань глобальной ядерной войны. На какое-то время отношения между Востоком и Западом обострились настолько, что ни о каком улучшении отношений, особенно с ФРГ, и речи не шло. Но слово свое де Голль сдержал — он, независимо от конкретных результатов, все же оказал Западной Германии открытую поддержку на международной арене и тем укрепил «особые отношения» с опасным соседом, которого стремился до известной степени прибрать к рукам.
516


Глава 13. Бурное море внешней политики
Итак, уже к концу 1959 года новый президент достаточно консолидировал режим Пятой республики, приблизился к решению алжирской проблемы, заложил основы внешней политики, призванной обслуживать интересы Франции. Его дальнейшие шаги шли в том же направлении, и почти всякий раз продвигали де Голля по намеченному им пути во имя восстановления достоинства и величия Франции, которые пришли в упадок во времена Четвертой республики.
Америка, где уже несколько лет у власти стояли республиканцы во главе с хорошо знакомым де Голлю отставным генералом армии Д.Д. Эйзенхауэром, четко продолжала линию, намеченную в годы войны президентом-демократом Ф.Д. Рузвельтом. Последствия ленд-лиза, «план Маршалла» и падение колониальных империй позволили американцам приобрести ключевые позиции в экономике стран Западной Европы, глубоко запустить щупальца в молодые независимые государства Азии и Африки, а Латинская Америка и без того давным- давно считалась вотчиной североамериканского капитала. Сеть военных баз, опутавшая почти весь мир, закрепляла это влияние, позволяя Штатам оперативно и массированно пускать в ход меры военного принуждения там, где возникала серьезная, по мнению американского руководства, угроза экономическим и политическим интересам США.
В послевоенные годы важным инструментом американской политики сделалось Центральное разведывательное управление (ЦРУ), которое не только занималось обычным сбором разведывательной информации, но и осуществляло пристальное наблюдение за ведущими политиками и общественными деятелями зарубежных стран. На кого-то собирали компромат, кого-то пытались купить, а в случае необходимости ЦРУ организовывало заговоры и перевороты, покушения на иностранных лидеров, позволявшие сохранить у власти нужных людей и избежать нежелательных осложнений, связанных с прямым военным вмешательством США. ЦРУ успешно использовало такую модель в Иране и Гватемале, тогда как в Греции, Ливане и Иордании США пустили в ход свои воинские части, авиацию и боевые корабли. Вскоре,
517


Шарль де Голль
в начале 1960-х годов, началась открытая война США против народов Индокитая. Что касается покушений, то проведенное специальной комиссией Конгресса США в середине 1970-х годов расследование достоверно выявило десятки как успешных, так и провалившихся покушений на жизнь видных зарубежных деятелей, организованных ЦРУ. В частности, было официально признано не менее 25 попыток «устранить» лидера кубинской революции Фиделя Кастро (кубинские органы безопасности считают, что таких попыток на деле было около 100). Немало американцев по сей день убеждены, что ЦРУ прямо причастно и к убийству собственного президента Дж.Ф. Кеннеди, политика которого перестала устраивать влиятельные в США крайне правые круги. Доказать это пока невозможно: все основные документы, проливающие свет на нашумевшее дело, засекречены до конца 2038 года. Ходили слухи и о том, что ЦРУ приложило руку к организации некоторых покушений на жизнь президента де Голля (в целом, по подсчетам французских спецслужб, на генерала за всю его жизнь было организовано 32 покушения). Официальных подтверждений на этот счет также пока не имеется, что не снимает, однако, уже высказанных подозрений.
Де Голль, как мы уже имели возможность неоднократно убедиться, был человеком храбрым, настоящим воином, и угроза собственной жизни не могла помешать ему бороться за интересы Франции, которые он ставил превыше всего. А эти интересы, помимо прочего, настойчиво требовали исключить возможность военного давления со стороны зарубежных держав, не позволяющего Франции проводить полностью независимую политику.
Американские базы на французской территории являлись только частью этой проблемы. Убрать их было не так-то просто — имелись соглашения в рамках НАТО, да и обслуживание этих баз предоставляло работу некоторому числу французов. С этим фактом тоже приходилось считаться. Но существовала и другая сторона проблемы: по принятым тогда правилам вооруженные силы европейских стран — членов НАТО подчинялись объединенному командованию,
518


Глава 13. Бурное море внешней политики
и без санкции этого командования их трудно было использовать, хотя президент Франции и считался по конституции верховным главнокомандующим вооруженными силами своей страны. Исключение составляли лишь Соединенные Штаты, вооруженные силы которых подчинялись только приказам собственного командования во главе с президентом США. Правда, и Франция, и другие метрополии имели возможность по своему усмотрению использовать свои войска в колониях, как это было, например, в Индокитае и Алжире (то есть за пределами официальной сферы деятельности Североатлантического альянса). Но число колоний неуклонно сокращалось, и основу армии и флота составляли силы, дислоцированные в самой Франции, а они входили в состав объединенных вооруженных сил НАТО.
Де Голль начал с относительно малого, хотя и первые его шаги показали то направление, в котором он намеревался, без сомнения, двигаться дальше. Весной 1959 года, почти сразу после официального вступления в должность президента, он вывел из-под натовского командования свой Средиземноморский флот (сыгравший впоследствии столь важную роль в ликвидации мятежа «ультра» в Алжире). Одновременно он решительно отказал американцам в праве размещать на территории Франции ядерное оружие и пусковые установки ракет средней дальности (способных достичь территории стран Варшавского Договора). Осенью президент официально заявил, что французские силы ПВО, ракетные войска, а также все воинские части, выводимые из Алжира, станут отныне подчиняться лишь национальному командованию и не будут входить в военную структуру НАТО. При этом глобальные обязательства страны по Североатлантическому договору под вопрос не ставились.
Затем у Франции появилось собственное ядерное оружие, которое с самого начала было поставлено исключительно под национальный контроль. Дальнейшие мероприятия президента по обеспечению полной военной самостоятельности Франции потребовали времени и тщательной подготовки материальных условий и общественного мнения.
519


Шарль де Голль
В 1963 де Голль отказывается сразу от нескольких планов альянса, на которых настаивали США, окончательно хоронит идею «совместных англо-французских ядерных сил», выводит из-под командования НАТО французский Атлантический флот. Затем переходит к сухопутным войскам: из 14 дивизий, дислоцированных во Франции, 12 переходят под полную юрисдикцию национального командования вооруженными силами. Две дивизии пока остаются в составе объединенных вооруженных сил НАТО. В Организации Североатлантического Договора французский президент считается «возмутителем спокойствия» и чуть ли не якобинцем, но действует он все же постепенно, поэтапно, дозируя свой «бунт» таким образом, чтобы добиться в итоге национальной независимости, а не международной изоляции Франции.
Лишь в 1965 году де Голль смог перейти к наиболее решительным действиям в этой области. В том году его переизбрали на второй семилетний срок — теперь уже всенародным голосованием. Позиции его внутри страны были прочны, режим Пятой республики стал уже привычным для граждан. Несмотря на постоянную критику со стороны коммунистов и социалистов, все институты республики достаточно эффективно функционировали, обеспечивая политическую стабильность в стране. Это способствовало и росту уважения к Франции на мировой арене. Экономика за прошедшие годы выросла, французские компании уверенно чувствовали себя и дома, и за рубежом, и не только в странах ЕЭС. Государственный бюджет давно избавился от непосильной нагрузки войн далеко за морем. Теперь настало самое время обеспечить Франции полную независимость от союзников, вернув ее руководству полный контроль над собственными вооруженными силами. В это же время Соединенные Штаты увязли в широкомасштабной войне против народов Индокитая. Они терпели военные неудачи, что вызывало серьезные разногласия в американском обществе. Война во Вьетнаме остро критиковалась практически во всем мире, престиж США упал, и все новые государства пытались избавиться от чрезмерной опеки американского правительства. В США к тому же обос¬
520


Глава 13. Бурное море внешней политики
трилась проблема расового неравенства, назревали бунты в негритянских гетто крупных американских городов. Фактически Соединенные Штаты после гибели Джона Кеннеди погружались в пучину серьезного кризиса в области и внешней, и внутренней политики, что еще больше усугублялось нарастающими трудностями в области экономики.
В этой ситуации пошатнулось и положение доллара на мировых валютных рынках. В те годы еще действовала Бреттон-Вудская система, созданная в конце Второй мировой войны. Суть состояла в том, что фундаментом мировой валютной системы становились американский доллар и британский фунт стерлингов. Именно они составляли основу золотовалютных резервов большинства государств, особенно молодых, недавно обретших независимость. Привлекательность этой системе придавало то важное обстоятельство, что доллар, в соответствии с официальными заявлениями США (а заявления подкреплялись соответствующими законами), свободно обменивался на золото. Запасы Форт-Нокса (хранилища американского золотого резерва) не были неисчерпаемыми, они уже далеко отстали от количества долларов, распространившихся по всему миру. Соединенные Штаты использовали, естественно, Бреттон-Вудскую систему в своих интересах и не останавливались перед тем, чтобы раз за разом восполнять свой торговый дефицит выпуском новых бумажных долларов. Да, эти банкноты понемногу обесценивались, «худели», но ведь валюты большинства других стран основывались на долларе. Им некуда было деваться — инфляция нарастала и там, в итоге соотношение доллара и более слабых валют сохранялось примерно на одном уровне.
Де Голль одним из первых уловил и правильно оценил эту тенденцию и первым решился принять меры по защите своей валюты — французского франка, от «здоровья» которого во многом зависело дальнейшее укрепление французской экономики. Генерал уже давно старался увеличивать золотой запас Франции, постепенно снижая удельный вес доллара в общем балансе золотовалютных резервов страны. В самом начале февраля 1965 года он объявил о принятом им и его
521


Шарль де Голль
правительством решении вообще отказаться от доллара как резервного средства, обеспечивающего стабильность французской национальной валюты, и как платежного средства в расчетах Франции по своим международным обязательствам. Франция намеревалась целиком перейти на золотой стандарт, основав на нем франк и отказавшись от всякой опоры на американский доллар.
В Банке Франции еще оставались полтора миллиарда долларов, которые де Голль и решил обменять в Штатах на золото. Идя как бы навстречу партнерам, он разбил эту сумму на два транша, и уже через несколько дней специальный корабль доставил в США первую половину суммы — 750 миллионов бумажных долларов. Правительство президента Джонсона, только что избранного на свой пост, было предельно шокировано таким демаршем Франции, но обязательства волей-неволей приходилось выполнять. Опасность состояла в том, что другие страны могли последовать французскому примеру, а в этом случае США быстро стали бы банкротами, вынужденными признать, что их золота не хватит не только на выкуп всех скопившихся за рубежом долларов, но, пожалуй, даже четверти их количества. С другой стороны, это была перспектива, и то не слишком вероятная, тогда как немедленный отказ от выполнения законного требования французского правительства повлек бы за собой серьезный валютно-финансовый кризис и резкое падение курса доллара. А американское правительство в то время несло тяжелое бремя расходов сверх обычных масштабов. Подготовка полета на Луну, которая шла уже полным ходом, обошлась бюджету в 30 миллиардов долларов — сумма и сегодня немаленькая, а по ценам того времени просто огромная. Война же во Вьетнаме поглощала по 30 миллиардов ежегодно. США пришлось выполнить требования Франции, но де Гол- лю они этого никак не могли забыть. (Ничего не утверждая, заметим, однако, что во второй половине 1960-х годов, уже довольно долгое время спустя после прекращения деятельности ОАС, на жизнь президента де Голля было произведено еще пять покушений).
522


Глава 13. Бурное море внешней политики
Отношения между двумя державами, и раньше не слишком сердечные, обострились, как никогда прежде. А де Голль, благополучно избавившись от «долларового стандарта», нанес заокеанским партнерам новый удар, весьма чувствительный по своим политическим и стратегическим последствиям.
В течение 1965 года президент Франции в своих публичных выступлениях неоднократно и достаточно резко осуждал агрессивную политику США во Вьетнаме, а затем отозвал французского представителя в военно-политическом блоке СЕАТО\ Как стало известно впоследствии, он даже оказывал определенную помощь Демократической Республике Вьетнам — конечно, не оружием, но ДРВ, несшая огромные потери в результате американских бомбардировок и обстрелов, остро нуждалась в любых товарах. Эта помощь шла без ненужной рекламы — через СССР, Монголию и КНР. А в речи, произнесенной в сентябре, де Голль уже высказался в том духе, что Франция, стремясь к полной независимости в своей военной и внешней политике, не считает себя полностью связанной обязательствами, налагаемыми членством в НАТО.
Расшифровка этого очень серьезного, но несколько расплывчатого заявления, последовала в феврале 1966. Тогда президент Франции публично объявил о выходе своей страны из всех военных органов НАТО. Отныне французские войска переходили под командование только французских командующих и штабов, полный и всеобъемлющий контроль над ними осуществлял лично президент Республики в качестве верховного главнокомандующего. Фактически в составе объединенных вооруженных сил альянса и так оставалось уже символическое количество французских соединений, однако  ** В состав Организации Договора Юго-Восточной Азии (СЕАТО), или Манильского пакта (подписан в 1954, после потери Францией Индокитая) входили США, Англия, Франция, Австралия, Новая Зеландия, Таиланд, Филиппины, а также Пакистан, географически не относящийся к Юго-Восточной Азии, как и три великие державы-участницы. Действовал с 1956 по 1977 гг. Франция формально вышла из блока в 1974 г.
523


Шарль де Голль
де Голлю было важно довести дело до конца и подчеркнуть свой главный принцип: французские солдаты будут сражаться — и, если понадобится, умирать — только за интересы своей страны и только по решению высших органов власти Франции.
Из заявления президента вытекал и другой шаг, исключительный по своей важности в тогдашних условиях: коль скоро Франция вышла из военной организации НАТО, отпали и фактическая необходимость, и юридические основания пребывания на ее территории иностранных (то есть американских) войск. Они находились там с 1944 года, участвовали в освобождении страны от фашистской оккупации, затем «задержались» на некоторое время, а с 1949 года основой их пребывания стал Североатлантический договор. Заявление де Голля ставило точку в этой долгой истории — на французской территории могли находиться на законном основании лишь французские войска, подчиненные всецело юрисдикции французских властей. (Американские военные базы за рубежом пользуются, как правило, экстерриториальностью, то есть не подлежат контролю и ведению властей страны пребывания).
Как и положено по дипломатическому протоколу, президент не ограничился публичным выступлением. Правительство премьер-министра Жоржа Помпиду по указанию главы государства направило всем остальным членам НАТО соответствующие официальные ноты. Правительству США, кроме того, был направлен составленный французами в одностороннем порядке график ликвидации всех 29 американских военных баз и вывода их личного состава не позднее 1 апреля 1967 года.
Общеизвестно, что Соединенные Штаты привыкли диктовать свою волю иностранным правительствам, в том числе и союзникам по военно-политическим блокам. Де Голль испытал, надо полагать, немалое моральное удовлетворение, продиктовав на этот раз Соединенным Штатам волю Франции, которую он теперь представлял. Вряд ли он забыл все те унижения, которым подвергали Францию и Рузвельт, и Трумэн,
524


Глава 13. Бурное море внешней политики
и Эйзенхауэр. Поэтому так важно было, чтобы американские войска ушли не по обоюдной «дружеской» договоренности, а по решению органов власти суверенной Франции. Теперь он уже настолько укрепил Францию, что мог позволить себе подобный тон в отношении куда более сильного заокеанского партнера. Америка могла выражать свое недовольство его политикой сколь угодно громко, но помешать президенту Франции реально она в данном случае не могла. Де Голль уже много лет твердо держал руль государства в своих руках, и поколебать его позиции внутри страны не смогли даже террористы ОАС и их влиятельные политические единомышленники.
Теперь, кстати, и они фактически сошли со сцены, а левая оппозиция, не склонная поддерживать мероприятия «режима личной власти», тем не менее, положительно отреагировала и на предоставление независимости Алжиру, и на выход из военной организации НАТО. Экономика Франции была на подъеме, а влияние филиалов американских корпораций в стране снижалось, и уж во всяком случае они не могли вмешиваться во внутренние дела — можно было окончательно потерять для себя французский рынок. А ядерные силы позволяли сдерживать не только гипотетические происки Кремля, но и ощутимое давление Белого дома.
Вместе с тем де Голль, не допуская неясностей в своих политических симпатиях и антипатиях, неоднократно подчеркивал верность Франции идеалам Запада. Он обещал быть на стороне Запада в случае военного конфликта со странами Варшавского договора. Дистанцируясь от военных мероприятий НАТО, он сохранил членство Франции в политических органах Североатлантического альянса. Иными словами, разрыва с НАТО (а именно так часто называют и по сей день его шаги в этом направлении) как такового не произошло. Де Голль просто развязал себе руки и дал возможность правительству проводить такую политику на мировой арене, какую считал полезной для Франции в той или иной обстановке. Штаб-квартира НАТО вскоре после его выступления 1966 года переехала из Парижа в Брюссель, однако влияние Фран¬
525


Шарль де Голль
ции в этой организации не только не уменьшилось, а даже, пожалуй, несколько возросло — благодаря самостоятельной позиции ее правительства и в отношениях с союзниками, и в отношениях со странами, которые вызывали недовольство руководителей НАТО. Можно добавить к этому, что твердая и последовательная позиция президента обеспечила Франции реальную самостоятельность во внутренних делах на много лет вперед. Примеров можно привести много, но мы ограничимся лишь одним, весьма показательным и убедительным, на наш взгляд. На рубеже 1970-х и 1980-х годов Итальянская компартия, неизменно популярная у значительной части избирателей, добилась небывалого успеха — получила порядка одной трети мест в палате депутатов, формирующей правительство. А в Италии правительства, как и во Франции времен Четвертой республики, всегда коалиционные и часто меняющиеся из-за разногласий между партнерами по очередной непрочной коалиции. Возникла вполне реальная перспек-тива формирования нового кабинета с участием представителей ИКП. И сразу же последовало публичное выступление госсекретаря США, который открыто заявил: Соединенные Штаты не допустят создания в Италии какого бы то ни было правительства с участием коммунистов. Ведущие политики прислушались к столь недвусмысленно выраженному мнению «старшего партнера» и сумели договориться о создании очередной коалиции без ИКП, оставшейся в оппозиции.
А во Франции вскоре президентом избрали социалиста Франсуа Миттерана, прекрасно вписавшегося, кстати говоря, в структуру Пятой республики, которую до того он горячо критиковал много лет. И Миттеран счел полезным включить в состав Совета министров Франции трех представителей ФКП, которая набрала на президентских выборах более 20 процентов голосов. Официальные лица США по этому поводу промолчали, хотя навряд ли Франция интересовала их меньше, чем Италия. Однако все уже привыкли к тому, что Франция сама определяет, какому правительству у нее быть, кого включать в его состав, а кого нет. И любое мнение
526


Глава 13. Бурное море внешней политики
Вашингтона относительно сугубо внутренних дел Франции, несомненно, ни к чему бы не привело, разве только вызвало возмущенные комментарии общественности и резкую ноту по дипломатическим каналам. Это — тоже долгое эхо голоса генерала де Голля, утвердившего за Францией право на самостоятельность. Во внешней политике, конечно, приходилось учитывать множество нюансов, считаться с интересами и союзников, и противников, предвидеть их возможную реакцию на те или иные действия. И все же Франция вплоть до 1995 года не участвовала ни в каких военных мероприятиях НАТО, а полное возвращение в военную структуру альянса состоялось лишь в 2009 году, при президенте Н. Саркози. Впрочем, это уже другая эпоха, с новым раскладом сил на мировой арене, и эта эпоха потребовала во многом иного, чем прежде, подхода к мировым проблемам и сформулированным за сорок лет до того принципам.
К середине 1960-х годов относится ставший широко известным эпизод, ярко иллюстрирующий суть маневров, проводившихся де Голлем на международной арене. На заседании правительства под председательством самого президента его бессменный министр иностранных дел, опытный дипломат Морис Кув де Мюрвиль докладывал о своей поездке по ряду дружественных Франции государств. Де Голль сразу перебил де Мюрвиля, сказав: «Господин министр, у государств нет друзей — у государств есть интересы». И пусть он лишь перефразировал знаменитое высказывание английского государственного деятеля лорда Генри Палмерстона, сделанное еще в середине XIX века* — эта фраза стала концентрированным выражением взглядов самого де Голля на определение позиции Франции по тем или иным важнейшим мировым вопросам.
* Выступая в 1848 г. с трибуны Палаты общин, министр иностранных дел Англии Генри Темпл виконт Палмерстон (впоследствии премьер-министр) произнес фразу, ставшую знаменитой: «У нас нет неизменных союзников, у нас нет вечных врагов. Лишь наши интересы неизменны и вечны, и наш долг — следовать им».
527


Шарль де Голль
Де Голль часто критиковал политику США во Вьетнаме, поскольку американцы стремились занять там место, ранее принадлежавшее Франции, но в итоге добились лишь укрепления позиций коммунистов в этом важном регионе. Между тем, Франция еще сохраняла некоторые прежние позиции в экономике и культуре Камбоджи (де Голль нанес государственный визит в Камбоджу в 1966 году), а если бы не война, могла бы, вероятно, наладить отношения и с Вьетнамом, не без выгоды для себя. В 1967 году де Голль занял особую позицию и в отношении событий на Ближнем Востоке. В отличие от практически всех своих союзников, он осудил захват Израилем палестинских территорий, находившихся тогда под контролем Иордании и Египта, а также Голанских высот, принадлежащих Сирии. Франция заморозила военную помощь Израилю и неоднократно выражала свои симпатии арабским странам. Вот эта позиция, вероятно, заслуживает небольшого комментария.
Де Голля не так уж настойчиво обвиняют в антисемитизме, однако нет-нет да и всплывают в разных публикациях обвинения такого рода. Вероятно, они не совсем лишены оснований: печально знаменитый процесс Дрейфуса, вызвавший ожесточенные дебаты во всем французском обществе,
пришелся на период детства и юности Шарля, на период его формирования как личности, и, разумеется, не мог не наложить на эту личность своего отпечатка. И все же в деятельности де Голля, да и в его известных высказываниях, явного антисемитизма не усматривается. Во всяком случае, французские евреи никогда не имели оснований жаловаться на президента. А вот отношение к Израилю у него было насквозь прагматичным. В 1948 году он (правда, находясь в отставке и стараясь лишь вернуться в большую политику) поддержал создание неза-
Давид Бен Гурион и Шарль де Голль, 1960 год.
528


Глава 13. Бурное море внешней политики
висимого Государства Израиль. Затем вел довольно активную переписку с рядом видных израильских политических деятелей, а уже на посту президента дважды принимал в Елисейском дворце израильского премьера Давида Бен Гуриона.
В преддверии так называемой «шестидневной войны» 1967 года де Голль пытался не допустить ее развязывания и честно предупредил, что Франция будет считать агрессором ту страну, которая первой начнет боевые действия. Слово свое он сдержал, как всегда. Были, однако, и другие причины, способные побудить французского президента занять позицию скорее в пользу арабов, чем Израиля. Согласившись в свое время на предоставление независимости Сирии и Ливану, он стремился, тем не менее, сохранить в бывших колониях известное французское влияние (как можно более глубокое), чему могли способствовать и традиционные культурные связи с Францией, имевшиеся, например, у Ливана. А вот война в Алжире, которую пришлось вести де Голлю прежде чем он сумел разрубить гордиев узел этой проблемы, привела к усилению антифранцузских настроений во всем арабском мире.
Да и совместное с Англией и Израилем нападение на Египет в ответ на национализацию Суэцкого канала (что произошло, правда, еще до прихода де Голля к власти) привело к дальнейшему ослаблению французских позиций на Ближнем Востоке и в Северной Африке. Между тем, Франция была заинтересована в достаточно тесных отношениях с арабскими странами — и с экономической, и с политической точки зрения. В данном же случае, выражая арабам свою симпатию, де Голль имел возможность частично занять в этом обширном регионе позиции, которые прежде принадлежали американцам. США однозначно поддержали на этот раз Израиль (в отличие от событий 1956 года) и тем навлекли на себя широко распространившееся в мусульманских странах недовольство. Ослабление позиций одной страны в том или ином регионе неизбежно влечет усиление влияния другой, вот де Голль и старался укрепить положение Франции, используя некоторое ослабление США.
529


Шарль де Голль
Еще раньше, в начале 1960-х годов, он воспользовался разрывом отношений США с революционной Кубой для проникновения в этот бывший «заповедник» американских корпораций и американской мафии. Франция полностью проигнорировала введенную Соединенными Штатами экономическую блокаду Кубы Фиделя Кастро и использовала сложившуюся ситуацию в своих интересах. Конечно, для кубинцев роль Франции была далеко не столь важна, как поддержка со стороны русских, но и деловые связи с Францией, и позиция этой великой державы в ООН представляли немалый интерес для острова, вышедшего из-под многолетнего влияния (а фактически — господства) США.
Та же забота о национальных интересах Франции привела генерала к решению возобновить достаточно тесные отношения с СССР, как это имело место в конце Второй мировой войны. Москву он посещал уже дважды. Впервые — в 1944 году, когда добился определенных успехов и заключил договор, сыгравший немалую роль в восстановлении прав Франции как одной из пяти великих держав-победительниц. Заметим, что этот договор, заключенный на срок в 20 лет, просуществовал довольно долго, несмотря на явное ухудшение советско-французских отношений и членство Франции в НАТО. Советский Союз денонсировал его только в 1955, после согласия тогдашнего французского правительства на вступление в НАТО Западной Германии и на восстановление германских вооруженных сил. В 1960 году он встречался с Н. Хрущевым в Париже (в рамках конференции на высшем уровне четырех великих держав), а в 1962 снова посетил Россию и был довольно радушно принят Н. Хрущевым, однако своей основной цели — смягчения советской позиции в отношении ФРГ — он так и не достиг. Впрочем, и двусторонние отношения между СССР и Францией далеко не продвинулись тогда. Русские оказали большую поддержку алжирцам в ходе их борьбы за независимость от Франции, а де Голль в то время был еще слишком привязан к НАТО и к позициям США по важнейшим международным вопросам. Правда, он уже в то время намекал Хрущеву на то, что
530


Глава 13. Бурное море внешней политики
«Франция в НАТО не навечно», однако советский премьер по каким-то причинам предпочел игнорировать это важное заявление. За истекшие с тех пор четыре года ситуация претерпела значительные изменения, и новый визит, тщательно подготовленный, обещал принести генералу новую победу на дипломатическом поприще.
Русско-французское сближение в середине 1960-х годов диктовалось несколькими важными причинами, и трудно сказать, какая из них представлялась французскому президенту первостепенной. Вероятно, его решение основывалось на всем комплексе факторов, определявших и двусторонние отношения с Советским Союзом, и значение этих отношений на мировой арене в целом. Несомненно, что основных причин имелось как минимум три.
Во-первых, за послевоенные годы СССР превратился в одну из двух сверхдержав не только по своей военной мощи и политическому влиянию в мире, но и по уровню промышленного и научно-технического развития. Расширение торговли с таким партнером, выход на его очень емкий рынок сулили французским компаниям немалые прибыли. Кроме того, обе страны имели возможность сэкономить средства, отпускаемые на определенные научные исследования и технические разработки, если бы они объединили свои усилия и обменялись уже накопленным каждой стороной опытом. Это был чисто прагматический аспект отношений, и он обещал принести обоюдную пользу.
Во-вторых, напряженные отношения с США просто требовали дополнительной поддержки французских позиций со стороны хотя бы еще одной-двух великих держав. Де Голль развивал довольно успешные отношения с Китайской Народной Республикой Мао Цзэдуна, однако тогда КНР еще не была официально принята в ООН, где ее место (в том числе в Совете Безопасности) по инерции занимал режим Чан Кайши, не обладавший ни реальной силой, ни влиянием на мировой арене. Кроме того, в середине 1960-х годов в КНР бушевала так называемая «великая пролетарская культурная революция». В ходе этого мощного внутреннего потрясе¬
531


Шарль де Голль
ния Китай понес большие экономические потери, что тоже снижало его ценность как партнера в экономике и внешней политике. А укрепление отношений с СССР стало бы вполне логичным шагом, позволяющим Франции без каких- либо уступок в принципиальных вопросах получить весомую поддержку, в том числе и в Совете Безопасности. Наконец, позиции обеих стран совпадали по ряду ключевых международных проблем, в том числе по самой острой из них в то время, связанной с американской агрессией в Индокитае.
Вполне возможно, однако, что решающую роль для де Голля сыграла как раз третья причина — его старое недоверие к Германии, ничуть не уменьшившееся при сложившихся за последнее время «особых отношениях» Франции и ФРГ. К тому времени девяностолетний К. Аденауэр уже сошел с политической сцены. Его сменил видный экономист Людвиг Эрхард, а в 1966 году правительство ФРГ возглавил Курт Кизингер. Именно при этих деятелях появилось так называемое «экономическое чудо»: ФРГ совершила резкий рывок в развитии своей экономики и обошла по основным показателям и Францию, и Англию. Лишь Япония сумела через несколько лет «отвоевать» у нее третье место в мировом рейтинге, хотя все эти страны далеко уступали мировым лидерам — США и СССР*.
Сами по себе эти успехи, достигнутые по ту сторону Рейна, не слишком беспокоили французского лидера, хотя ФРГ оттесняла Францию с ведущих позиций внутри ЕЭС. Опасность он видел в другом: резкий рост экономики подводил солидную базу под претензии западногерманских реваншистов на полное восстановление вооруженных сил, а также придавал ФРГ значительный вес в НАТО. Это уже было чревато нежелательными для Франции последствиями, тем более что и США, и Великобритания склонялись к тому, чтобы расширить права ФРГ в области вооружений, до сих пор огра¬
* В начале 1970-х годов США производили примерно 26% мировой промышленной продукции, СССР — 22%, шесть стран ЕЭС вместе — примерно 15%, Япония — 9%, КНР — 5%.
532


Глава 13. Бурное море внешней политики
ниченные в силу Ялтинских и Потсдамских договоренностей держав-победительниц. Разумеется, усиление военного потенциала Западной Германии рассматривалось в контексте ее способности противостоять странам Варшавского договора (ни с одной из них, кроме Румынии, ФРГ тогда не имела даже дипломатических отношений). Но де Голль слишком хорошо помнил историю и сомневался, что усилившаяся Германия ограничит свои аппетиты территориями только к востоку от нее.
Если Франция хотела действительно сохранить свою независимость, она не могла полагаться лишь на обязательства НАТО (политическое членство в которой сохраняла), нужны были дополнительные гарантии безопасности. Генерал обещал остаться на стороне Запада, если начнется широкомасштабный конфликт с Востоком — а как быть в том случае, если конфликт коснется лишь двух-трех стран внутри НАТО? Как показали события более отдаленного времени членство в НАТО не помешало военному конфликту между Грецией и Турцией из-за Кипра. Да и Англия так остро соперничала с Исландией по вопросу экономических зон в прибрежных водах, что дело едва не дошло до применения военной силы (хотя сама Исландия даже не имеет своей армии и флота). Эти конфликты произойдут, повторим, уже много позднее, но Шарль де Голль являлся прозорливым политиком, а многие тайны большой политики не были для него секретами уже в силу служебного положения.
Исходя из всех этих соображений, де Голль решил ехать в Россию — уже не в качестве ходатая за интересы ФРГ, а ради того, чтобы вывести на новый уровень отношения двух великих держав, Франции и СССР. После предварительных переговоров в Париже с советским премьером обе стороны провели детальную подготовку будущих совместных документов, проработали на уровне специалистов те вопросы, по которым обе державы могли бы сотрудничать (как, впрочем, рассмотрели и те области, в которых интересы двух стран расходились). Летом 1966 года состоялся официальный визит президента Франции в Москву, продолжавшийся без малого
533


Шарль де Голль
две недели и закономерно привлекший к себе большое внимание не только французов и русских, но и широкой общественности во всей Европе, да и в большинстве стран мира.
Визит, длившийся с 20 июня по 1 июля 1966 года, действительно прошел весьма успешно, поскольку заинтересованность сторон была обоюдной. О резонах де Голля уже говорилось выше, Советский Союз же проявлял интерес как к расширению экономического и научно-технического сотрудничества с Францией, одной из ведущих промышленных держав мира, так и к тому, чтобы поглубже вбить клин между своими западными противниками и тем самым укрепить собственную безопасность. Советское руководство охотно подыгрывало французскому президенту, часто вспоминавшему в своих речах традиционную дружбу между Россией и Францией на протяжении их истории, а особенно — в период Второй мировой войны, когда это сотрудничество осуществлялось «Свободной Францией» во главе с ним самим. Естественно, в этих исторических реминисценциях о походе Наполеона в Россию, завершившимся разгромом «великой армии» и взятием Парижа русскими войсками, упоминалось вскользь, без неприятных для де Голля подробностей, а об участии французов в Крымской войне середины XIX века (когда Англия и Франция совместно с Турцией овладели Севастополем и надолго воспрепятствовали развитию русского Черноморского флота) не говорилось вовсе ничего.
У гордого и обидчивого де Голля, больше всего болевшего за достоинство своей страны, имелись все основания испытывать полное удовлетворение своим визитом с точки зрения пресловутого величия Франции. Принимали его очень пышно и торжественно — пожалуй, как ни одного западного лидера прежде. Хотя визит проходил по официальному приглашению номинального главы Советского государства Н. Подгорного*, в переговорах участвовало все высшее руко¬
* Подгорный Николай Викторович (1903-1983) — член Президиума (Политбюро) ЦК КПСС с 1960 по 1977 гг., в 1965-1977 гг. председатель Президиума Верховного Совета СССР.
534


Глава 13. Бурное море внешней политики
водство советского государства того времени во главе с Генеральным секретарем КПСС Л. И. Брежневым*", и уже знакомым де Голлю премьером А. Косыгиным**  ***. Для высокого гостя из Франции была организована широкая культурноознакомительная программа. Помимо осмотра исторических и художественных достопримечательностей Москвы, он посетил Ленинград, Киев, Волгоград, Новосибирск. Побывал он в недавно построенном близ Новосибирска Академгородке, где разместились институты и лаборатории Сибирского отделения Академии наук СССР, сыгравшие впоследствии заметную роль в развитии многих научных направлений, в том числе стратегического характера. Де Голля — единственного из представителей Запада — пригласили в некоторые из этих институтов, занимавшиеся исследованиями военного характера. Более того, президент Франции стал первым западным гостем, которому показали даже космодром Байконур, куда обычно иностранцев не допускали. Туда де Голль прибыл в сопровождении высших советских руководителей, ему продемонстрировали образцы ракетно-космической техники и провели показательные пуски, хотя по некоторым соображениям эта часть визита не освещалась в печати.
Иными словами, русские стремились наглядно продемонстрировать, что не считают Францию потенциальным противником. Выйдя из военной организации НАТО, она обрела в глазах Советов статус если не союзной, то уж во всяком случае нейтральной, потенциально дружественной державы. Такой подход в известной мере укреплял позиции самого де Голля на родине: рядовые избиратели могли только радо¬
** Брежнев Леонид Ильич (1906-1982) —член Президиума (Политбюро) ЦК КПСС с 1957 г., с 1964 Первый, а с апреля 1966 до конца жизни Генеральный секретарь ЦК КПСС. В 1960-1963 и 1977-1982 также председатель Президиума Верховного Совета СССР.
*** Косыгин Алексей Николаевич (1904-1980) —член Президиума (Политбюро) ЦК КПСС с 1960 г., с 1964 г. председатель Совета Министров СССР.
535


Шарль де Голль
ваться, что политика главы государства отдалила от них мировую ядерную войну, вероятность которой в те годы считалась довольно высокой. Кроме того, это был и предметный урок для лидеров других стран НАТО: против врагов у русских есть достаточная военная мощь, но с теми, кто хочет нормальных отношений, они готовы сотрудничать честно, широко, на долговременной основе, реализуя на практике принцип мирного сосуществования государств с различными экономическими, социальными и политическими системами.
Де Голль оценил проявленную русскими добрую волю и вытекавшую отсюда для Франции возможность стать своего рода мостом между Востоком и Западом. Такая роль сулила его стране большие выгоды и в чисто экономическом, и в политическом плане.
Не скупясь на хвалебные слова в адрес гостеприимных хозяев, генерал в то же время не собирался отказываться от своей привычки говорить то, что думает — тем самым он напоминал, что Франция в его лице сохраняет за собой в любых ситуациях право на самостоятельные суждения и действия. Уважая партнеров, она превыше всего ценит собственную независимость. Так, приехав в Волгоград (памятный ему еще по визиту 1944 года, когда город лежал в страшных руинах), де Голль сказал, обращаясь к сопровождавшим его французским журналистам: «Как бы ни менялось название этого города по идеологическим соображениям, и в мировой, и в русской истории он навеки останется Сталинградом». Добился он и согласия советской стороны на «частное» (то есть без официальных церемоний) посещение могилы И. Сталина у Кремлевской стены и пробыл там в одиночестве и размышлениях 20 минут. Эти его высказывания и поступки в советской прессе не афишировались и не задевали политические интересы тогдашних советских руководителей, однако они не были только данью личным убеждениям самого де Голля — они демонстрировали и его независимость по отношению к русским партнерам.
В результате визита состоялось подписание совместной советско-французской Декларации, определившей сферы
536


Глава 13. Бурное море внешней политики
совпадения интересов и взглядов на важнейшие мировые проблемы, а также заключен целый ряд соглашений по конкретным вопросам экономического и научно-технического сотрудничества. Между Кремлем и Елисейским дворцом установили прямую телефонную связь, позволявшую оперативно обмениваться мнениями и координировать политику двух стран в случае возникновения в мире тех или иных конфликтных ситуаций. Значительно расширялся объем двусторонней торговли между СССР и Францией. Предусматривалось и определенное сотрудничество в области исследования космического пространства в мирных целях. В частности, на советских спутниках и космических станциях в последующие годы не раз устанавливалось оборудование, изготовленное французскими специалистами и предназначенное для проведения исследований, которые интересовали французскую сторону.
А много лет спустя, в 1982 году, в развитие этого соглашения состоялся полет французского космонавта (военного летчика) Ж.Л. Кретьена на советскую космическую станцию «Салют». За «проявленные при этом мужество и героизм», как говорилось в постановлении Советского правительства, он был удостоен звания Героя Советского Союза, подобно некоторым пилотам прославленного полка «Нормандия — Неман». (Позднее, в 1988, Кретьен совершил второй полет вместе с советскими коллегами — на станцию «Мир», после чего получил на родине звание бригадного генерала).
Иными словами, заключенные де Голлем договоренности подтвердили его прозорливость и еще долго служили интересам Франции и помогали укреплять ее позиции в острой борьбе с многочисленными конкурентами. Некоторые заодно преследовали и вторую цель — предотвращение зависимости от США в любой сфере. Например, одно из подписанных в Москве соглашений касалось сотрудничества двух держав в области разработки системы аналогового цветного телевидения, отличной от уже завоевывавшей позиции в мире американской системы NTSC. У французов такие работы велись еще с начала 1950-х годов, с момента прихода де Голля к власти.
537


Шарль де Голль
Русские тоже имели наработки в этой области. Объединение усилий позволило быстро завершить весь комплекс необходимых мероприятий, и 1 октября 1967 года одновременно в Москве и Париже начались передачи ТВ по системе СЕКАМ, охватившей вскоре значительную часть Западной Европы и некоторые страны на других континентах. Американская система, правда, получила более широкое распространение, а некоторые европейские страны (ФРГ, Великобритания и другие) предпочли немецкую систему ПАЛ. Но все же де Голль добился своей цели: во-первых, доказал способность французских ученых и конструкторов получать успешные результаты не только в области ядерных вооружений, но и в сугубо мирных областях, а во-вторых, ограничил возможности ведения Штатами пропаганды на Францию, в том числе и после распространения спутникового телевещания.
В последние годы, правда, из рассекреченных новым правительством России документов внешней политики СССР стало известно, что де Голль предлагал своим партнерам возобновить договор 1944 года, приспособив ряд положений к новой международной обстановке и дав документу название Договора о дружбе и сотрудничестве. Косыгин, находясь в Париже, первоначально заинтересованно отнесся к этой идее, однако при более внимательном рассмотрении Л. И. Брежнев и другие руководители СССР не поддержали инициативу французского президента. Надо полагать, на то у них имелись веские причины — прежде всего, вполне понятное нежелание слишком сильно связывать себя с западной страной, имевшей не только бурное колониальное прошлое, но и трения с некоторыми молодыми независимыми государствами, близкими к Советскому Союзу. Кроме того, приходилось учитывать и резко антикоммунистическую позицию де Гол- ля внутри самой Франции.
С другой стороны, и де Голль, значительно расширив после этого визита отношения Франции с большинством восточноевропейских стран, входивших в Организацию Варшавского договора и Совет экономической взаимопомощи (СЭВ), не отважился сделать следующий логичный шаг и признать ГДР.
538


Глава 13. Бурное море внешней политики
Как на прежних переговорах со Сталиным он лавировал по польскому вопросу, не желая чрезмерно обострять свои отношения с западными союзниками, так и теперь не решился навлечь на себя противодействие ФРГ, которую старался не раздражать без крайней необходимости, поскольку связывал с ней некоторые далеко идущие политические расчеты. Да и остальные западные союзники вряд ли оставили бы такой шаг Франции без последствий. Так что обе стороны на переговорах отстаивали свои интересы, свои позиции и не забывали об имеющихся у каждой из них обязательствах перед третьими странами.
И все же визит в СССР стал одним из наиболее впечатляющих достижений де Голля в области внешней политики. Случались, конечно, и ошибки, вызванные чрезмерным стремлением к утверждению влияния Франции в мире. В 1967 году, например, немалый скандал разыгрался в связи с речью де Голля в Монреале, центре канадской франкоязычной провинции Квебек. Находясь там как частное лицо в связи с международной промышленной выставкой, генерал выступил перед большим числом собравшихся послушать его жителей провинции, где в то время были весьма популярны сепаратистские настроения. Он завершил речь лозунгом: «Да здравствует Квебек! Да здравствует свободный Квебек!» — что вызвало дипломатический скандал. Канадское правительство попросило де Голля немедленно покинуть территорию страны, обвинив его в подстрекательстве сепаратистов и посягательстве на территориальную целостность Канады. Разумеется, официальные французские инстанции интерпретировали слова своего президента как напоминание о днях Второй мировой войны, когда канадцы вместе с другими союзниками воевали за свободу Франции и всей Европы, однако сторонники независимости Квебека расценили речь французского лидера как прямую поддержку их борьбы за отделение от англоязычной Канады. Но в целом, надо признать, зарубежные вояжи де Голля чаще всего приносили пользу Франции, завоевывая ей симпатии в разных странах и помогая реализовать интересы французских деловых кругов.


Глава 14
Закат карьеры
Систему власти, сложившуюся в Пятой республике при де Голле, некоторые наблюдатели и политические аналитики именовали «перевернутой пирамидой»: президент служил не столько вершиной пирамиды государственной власти, сколько ее опорой. Именно он решал большинство принципиальных и даже текущих вопросов, и без его санкции мало кто из министров решался на те или иные действия, выходящие за рамки повседневной рутины. Для такой сильной личности, как генерал де Голль, привыкшей за долгие годы службы в армии к тому, что командир воинской части сам должен вникать в большинство вопросов ее жизни и быта, а не только боевой деятельности, это положение дел казалось вполне естественным. Да и молодой режим Пятой республики довольно долго нуждался в его твердой направляющей руке, прежде чем весь механизм власти наладился с учетом новых условий. Но философы-диалектики не зря предупреждали о том, что любая система (в том числе система государственной власти) имеет не только положительные, но и тесно связанные
540


Глава 14. Закат карьеры
с ними отрицательные стороны. Идеальные системы государственного устройства имелись лишь в теоретических трудах, носивших утопический характер, то есть изначально не учитывавших всей сложности реальной жизни со множеством факторов — разнонаправленных, а нередко и диаметрально противоположных. Не была, конечно же, исключением и республика, построенная во Франции стараниями де Голля и его сотрудников. Во-первых, президент — в силу обязанностей, налагаемых на него конституцией, — в первую очередь занимался решением проблем внешней и военной политики, а также основополагающих вопросов развития национальной экономики, уделяя внутриполитическим делам гораздо меньше времени и внимания. Во-вторых, если бы он даже посвятил последним все свое время и силы без остатка, не совсем ясно, каким образом ему удалось бы примирить интересы совершенно разных политических партий и общественных движений, отражавших реальные противоречия интересов различных слоев французского общества и объективно имевший место антагонизм между некоторыми из этих слоев. Многие французы искренне поддерживали действия своего президента на мировой арене, приветствовали его меры по укреплению суверенитета Франции, и тем не менее, все эти шаги не были способны устранить или хотя бы заметно сгладить множество глубоких противоречий, накопившихся постепенно внутри самого французского общества.
В сегодняшней Франции от многих можно услышать, что де Голль был «последним великим французом», что для сограждан он являлся «лучом света». Но при его жизни — и главное, в период пребывания у власти — вместо подобных высказываний скорее можно было услышать критику в адрес главы государства, от достаточно мягкой и объективной, до неприкрыто злобной, порожденной длительными горькими разочарованиями и глубоким недовольством политикой правительства. Авторитет президента ни разу не падал резко, как это порой случается в наши дни со многими видными политическими фигурами в разных странах, но уровень его популярности медленно снижался, уступая место чув¬
541


Шарль де Голль
ству неудовлетворенности, недовольству, а у некоторых — и откровенному раздражению. Так, собственно, чаще всего и бывает с теми политиками, которые, подобно де Голлю, пришли к власти на волне больших ожиданий сограждан, да еще в критической ситуации. Кризис рано или поздно минует, жизнь входит в свою колею, чьи-то ожидания сбываются (и совсем не обязательно полностью), а кто-то со временем начинает испытывать горькое разочарование во вчерашнем кумире. Процесс этот происходит обычно постепенно, почти незаметно, но рано или поздно накопившееся недовольство должно прорваться наружу, и почти всегда такой прорыв приобретает форму резкого, острого протеста.
Во Франции протест такого рода вспыхнул в первую очередь в молодежной среде в мае 1968 года. Справедливости ради следует сказать, что задел тот молодежный «бунт» далеко не одну Францию, а целый ряд западноевропейских стран. Достаточно острые формы он принял, например, в Западной Германии. И все же размах молодежного движения во Франции принял такие масштабы, что до сих пор события той поры ассоциируются у многих именно с Францией, особенно с ее столицей.
Как говорится, дыма без огня не бывает. Основания для протеста имелись, и не только у молодежи — просто она в силу ряда особенностей легче поднимается на борьбу. Многих французов, и не только молодых, тревожили отрицательные последствия экономического роста. Внедрение в производство новейших технологий, широкое распространение техники, позволившей резко поднять производительность труда, поневоле приводили к сокращению числа рабочих мест: один рабочий мог теперь с успехом производить больше, чем раньше делали двое-трое. Конечно, возникали и новые предприятия, но они не поглощали весь «избыток» рабочей силы, порожденный ростом применения новых станков и машин и использованием новых, более совершенных технологических приемов. Правительство выделяло определенные средства на переквалификацию рабочих, лишившихся мест на прежних предприятиях, однако этих средств явно не хватало —
542


Глава 14. Закат карьеры
бурный рост новых производств далеко превосходил возможности социальных статей бюджета.
К тому же эти статьи, как обычно, получали из бюджета самую скромную долю. Да, Франция покончила с колониальными войнами, но производство собственного ракетно- ядерного оружия в немалых количествах требовало не меньших расходов, чем войны в Индокитае и даже Алжире, а ведь армия и флот нуждались и в современных видах «обычного» оружия и боевой техники. Франция превратилась в одного из крупнейших производителей и экспортеров оружия, особенно самолетов-истребителей, вертолетов, танков и некоторых других видов боевых машин. Экспорт приносил прибыль, но значительное количество вооружений поглощалось своими вооруженными силами, а это уже оплачивалось из средств государственного бюджета. По-прежнему высокими оставались расходы на содержание нескольких видов полиции. Разросшаяся в период борьбы против ОАС и других ультраправых организаций, полиция теперь все шире применялась для борьбы против левых сил, прибегавших к различным легальным средствам борьбы в защиту прав рабочих, служащих, фермеров. Кроме того, экономическая интеграция в рамках ЕЭС приносила не только пользу французским корпорациям — прежде всего, крупнейшим из них. Была и оборотная сторона медали: усиливалась конкуренция, некоторые виды товаров из Германии, Италии и малых стран «Общего рынка» вытесняли отечественные аналоги, что приводило к закрытию мелких и ряда средних предприятий. А из-за этого одни рабочие теряли работу, другим же приходилось соглашаться на худшие условия труда и более низкую зарплату.
Да и рост влияния мощных национальных корпораций далеко не у всех вызывал восторг. Цены росли, рабочим постоянно приходилось защищать свои интересы путем забастовок, многие мелкие и средние предприниматели разорялись или же попадали в жесткую зависимость от большого бизнеса. Аграрная реформа, проведенная правительством, во многом способствовала повышению эффективности сельского хозяйства страны, однако ее ценой стало разорение многих крестьянских
543


Шарль де Голль
хозяйств. Уже с 1963 года правительство стало призывать французов к «самоограничениям», признавая тем самым некоторое снижение их жизненного уровня, прежде одного из самых высоких в мире. Эти и другие экономические неурядицы задевали в той или иной степени интересы большого количества людей, но некоторые отрицательные явления особенно больно били по молодежи. Одной из самых тяжких бед стала безработица. Образование во Франции, как и в других странах за пределами коммунистического блока, тогда было платным и лишенным какого-либо плана. В результате наблюдается (и сегодня) перепроизводство специалистов определенных профессий, обычно самых престижных. Получение диплома адвоката или врача, скажем, отнюдь не дает гарантий трудоустройства по специальности, а идти с дипломом на непрестижную работу никому не хочется. Иных студентов — и немалое количество — экономические трудности вынуждали бросать учебу задолго до получения диплома. Выпускников, которым все же удалось получить работу, в большинстве случаев раздражало и то, что сразу по окончании вуза их зарплата была заметно ниже, чем у опытных специалистов, имевших уже значительный стаж. Хотя эта ситуация как раз понятна, молодым людям трудно было смириться с неизбежными самоограничениями, тогда как их недавние товарищи по учебе из более богатых семей имели гораздо больше возможностей для удовлетворения своих запросов. Да и работу выходцы из богатых семей получали куда легче — в фирме, принадлежащей родителям или кому-то из обширного круга столь же преуспевающих родственников и знакомых.
Помимо таких объективных причин, у молодых французов имелись и чисто субъективные причины для недовольства. Послевоенное поколение не испытывало к де Голлю благодарности, присущей старшему поколению, пережившему оккупацию, нередко участвовавшему в движении Сопротивления и жадно ловившему передачи радио «Свободной Франции». Молодежь, выросшая совсем в иных условиях, воспитанная на слабости власти периода Четвертой республики, болезненно воспринимала активное вмешательство государ¬
544


Глава 14. Закат карьеры
ства во многие области жизни. Особенно раздражал их сам глава государства с его авторитарным подходом к делам, с его безапелляционностью и склонностью к командному стилю руководства. По мнению нового поколения французов, ему отчаянно не хватало демократизма, столь распространенного во многих других государствах Запада.
Совокупность названных (и ряда сравнительно менее важных) причин и привела в мае 1968 года к социальному взрыву— прежде всего, в студенческой среде, хотя во Франции движение студентов поддержали и левые партии, и профсоюзы. Эти политические и общественные силы, естественно, старались направить молодежный бунт в определенное конструктивное русло, превратив довольно анархические выступления студентов в более или менее осмысленное движение против режима личной власти, установившегося в Пятой республике. Этой цели не удалось добиться, поскольку вспышка студенческого недовольства носила во многом спонтанный характер, а среди ее участников было очень мало тех, кто уже принадлежал к определенным партиям или хотя бы успел выработать для себя достаточно четкие политические взгляды. Движение, которое в целом можно было условно охарактеризовать как «левое», отличалось крайней пестротой. Во время демонстраций и митингов их участники несли портреты многочисленных кумиров и скандировали лозунги самых разнообразных политических сил и движений. Там присутствовали и анархисты, готовые крушить все вокруг и противиться любой власти, которая олицетворяет для них «насилие над личностью», ребята и девушки, размахивавшие красными книжечками с цитатами из речей и брошюр Мао Цзэдуна, сторонники Четвертого Интернационала, основанного Л. Троцким, юные бунтари в лихо заломленных беретах и в майках с портретами Эрнесто Че Гевары, кубинского коммуниста, погибшего за несколько месяцев до того в горах Боливии*. Немало было и таких, кто просто примкнул к ак¬
* Гевара де ла Серна, Эрнесто Рафаэль по прозвищу Че (1928-1967) — аргентинский революционер-интернационалист. Участвовал в революци¬
545


Шарль де Голль
циям своих товарищей по учебе, даже не имея достаточно серьезных личных поводов для протеста против существующей социально-политической системы. Были еще, конечно, молодые социалисты и коммунисты, более дисциплинированные и обладавшие более ясными представлениями о целях и путях своей борьбы, однако не эти организованные силы определяли лицо тогдашнего молодежного движения протеста. Уже с начала 1967-1968 учебного года в различных вузах Франции стали вспыхивать конфликты — поначалу локальные, — ставшие показателем назревших в области образования проблем и предвестниками более бурных событий. В течение того года в стране зарегистрировали около полусотни многолюдных студенческих выступлений, а в марте даже был проведен общенациональный день действий студенческой молодежи. Но все это оказалось лишь прелюдией к майским событиям. Эти события, первая ласточка глубокого кризиса, поразившего социальную жизнь Пятой республики— формально начались с закрытия факультета социологии Сорбонны (Парижского университета) в Нантере, пригороде столицы. Там разгорелся ожесточенный конфликт студентов с администрацией, вызванный устаревшими методами преподавания (там по старинке полагались на зубрежку учебников, давно изжившую себя даже в школах) и неудовлетворительными бытовыми условиями. В частности, общежития стояли переполненные, добраться на учебу из города тоже было нелегко — общественного транспорта не хватало, и в нем почти всегда царила давка. Тесно было и в аудиториях, и в библиотеках — власти не очень раскошеливались на финансирование образования. О нормальном получении полноценных знаний в таких условиях говорить было трудно.
онных событиях в Гватемале, на Кубе, в Конго, Боливии. На Кубе занимал высокие партийные и государственные посты. В 1967 г. был направлен Ф. Кастро в Боливию для развертывания там партизанского движения. Погиб в бою с карателями, которыми командовали инструкторы из ЦРУ. Для многих, особенно на Западе, и поныне остается идеалом беззаветного борца за дело революции.
546


Глава 14. Закат карьеры
Но администрация, как водится, упорствовала, страсти накалялись, и факультет, наконец, закрыли на неопределенный срок. Надо добавить, что Нантер являлся едва ли не самым бедным из парижских пригородов. На глазах студентов разрастались городские трущобы, без конца проходили митинги и демонстрации бастующих рабочих. Во Франции тогда два миллиона рабочих как-то выживали на минимальную зарплату, а полмиллиона вообще не имели работы. Меры по социальному обеспечению, предложенные в постановлении правительства в 1967 году, совершенно не удовлетворили членов профсоюзов. Ни для кого не было секретом, что в правительстве обсуждается вопрос об ужесточении отбора в вузы, то есть снижении общего числа студентов. И это тогда как развитие науки и техники объективно требовало большого числа людей с высокой квалификацией, а для молодежи получение высшего образования становилось одним из очень немногих шансов вырваться из порочного крута безработицы и бедности. Конфликт быстро начал разрастаться.
Уже 2 мая вспыхнули беспорядки в Латинском квартале — студенческом районе Парижа. Как уже отмечалось, единого координационного центра с ясной программой у студентов не было, но выдвинулись, конечно, достаточно популярные лидеры, среди которых особенно выделялся 23-летний студент Даниэль Кон-Бендит,* тогда отдававший предпочтение воинствующему анархизму. Дело не ограничилось только митингами, демонстрациями и лозунгами, «украсившими» чуть ли не все здания в Латинском квартале. Молодые бунтари переворачивали и поджигали автомашины, кое-где начались погромы магазинов. Район наводнили силы полиции, и сразу начались стычки молодых бунтарей с известными своей жесткостью французскими полицейскими. Сотни студентов
* Род. в Париже в 1945 г. Его родители в 1933 бежали из Германии оказавшейся под властью Гитлера потому как были евреями. Вырос во Франции. В 1963 г. получил гражданство и ФРГ, и Франции, но от последнего отказался, не желая служить в армии. Учился в Сорбонне. В настоящее время — один из лидеров «зеленых» в Европарламенте.
547


Шарль де Голль
были арестованы, многие ранены (впрочем, как и некоторые стражи порядка). В следующие дни акты насилия не прекращались. Студенты требовали освобождения арестованных товарищей и вывода полиции из университетского городка и прилегающих кварталов. Вокруг Сорбонны быстро выросли баррикады, схватки с отрядами полиции становились все более жаркими. В поддержку студентов выступили профсоюзы, объявившие суточную предупредительную забастовку, их поддержали и многие представители либеральной интеллигенции (в том числе знаменитый писатель и философ Жан-Поль Сартр).
Премьер-министр Помпиду склонялся к полюбовному решению: полицию вывести из района беспорядков, требования студентов удовлетворить, занятия в Сорбонне возобновить. Президент занимал, как всегда, позицию твердую и непреклонную: никаких переговоров с бунтовщиками. Он не собирался искать рациональные зерна в громогласных требованиях бунтарей — он намеревался снова ввести общественную жизнь в привычное русло, где для выражения общественного недовольства существуют трибуна парламента, выступления в печати и проведение демонстраций, согласованных с властями и не требующих принятия чрезвычайных мер безопасности. Однако события в любом случае уже выходили из-под контроля властей, и разногласия в правительстве очень скоро отодвинулись на второй план, как и сами по себе студенческие волнения. Тринадцатого мая профсоюзы вывели сотни тысяч парижан на грандиозную демонстрацию. То была как раз десятая годовщина памятного обращения де Гол- ля к нации в связи с первым мятежом генералов в Алжире. Тогда его поддержала почти вся Франция, теперь же над колоннами манифестантов реяли транспаранты: «Де Голля — в архив!», «Прощай, де Голль!», «13.05.58 — 13.05.68: пора уходить, Шарль!» Объявленная профсоюзами забастовка стала бессрочной, разрослась на другие промышленные города страны. В середине мая во Франции бастовали уже 10 миллионов человек — больше трети всего взрослого населе¬
548


Глава 14. Закат карьеры
ния. Экономика была фактически парализована, частные и государственные компании несли колоссальные убытки.
В отличие от студентов, рабочие ничего не громят, зато выдвигают ясные и вполне осуществимые лозунги: «40—60 — 1000». Это означает: сократить продолжительность рабочей недели до 40 часов при сохранении полной заработной платы; снизить пенсионный возраст с 65 до 60 лет; повысить гарантированный минимум зарплаты до 1 000 франков (около 170 долларов) в неделю. Правительству в этих условиях угрожало быстрое и бесславное падение, если оно и дальше станет упорствовать в своем нежелании услышать требования народа. Совет министров колебался между желанием сохранить привычный порядок вещей и необходимостью как-то спасать экономику.
Двадцать четвертого мая глава государства обратился к нации по телевидению. Он констатировал, что страна находится «на грани гражданской войны» и потребовал для себя особых полномочий, «необходимых для обновления страны». Впрочем, суть этого «обновления» он раскрывать не стал — похоже, никаких четких планов переустройства государства и общества у него не имелось, просто требовалось принять меры к восстановлению прежних порядков, быть может, слегка подновив фасад режима. Положительного отклика у французов это обращение не встретило. Не приносили ощутимого результата переговоры с профсоюзами, которые вел лично Ж. Помпиду. Президент объявил о планах проведения референдума по вопросу распределения доходов компаний (с целью смягчить социальные противоречия), но и этот план не вызвал энтузиазма ни у рабочих, ни у самих предпринимателей. Похоже, ситуация безнадежно выходила из-под контроля. Де Голль, видя серьезную угрозу всем своим представлениям о наилучшем для Франции государственном устройстве, стал действовать быстро и решительно — к этому ему было не привыкать. Снова, как в дни алжирского путча 1962 года, президент взял на себя чрезвычайные полномочия, предоставленные ему 16-й статьей конституции. Пока речь шла о студенческих волнениях, еще можно было надеяться усмирить
549


Шарль де Голль
их чисто полицейскими мерами, но подавить легальные выступления 10 миллионов французов, напомнивших властям о своих правах, было совсем не просто. Генералу требовалось водворить в стране привычный порядок, и при этом избежать кровопролития — малейшая искра в тех условиях могла бы повлечь за собой настоящую революцию. Де Голль, однако, проявлял себя не только твердым и неуступчивым политиком. Когда требовалось, он умел выказывать и гибкость, и большую изобретательность. Недовольных, решил он, следует напутать по-настоящему, но при этом не прибегать к чересчур жестким мерам. Если прольется кровь мирных демонстрантов, это не просто приведет к его падению — сам генерал, в конце концов, никогда не гнался за чинами и наградами. Но как отреагирует мир? Не назовет ли он Францию варварской страной, не имеющей понятия об элементарных правах человека?
В один ласковый весенний день, 29 мая, в Елисейском дворце и высших правительственных инстанциях воцарилась тихая паника: президент де Голль бесследно исчез, причем его исчезновение оказалось полной неожиданностью даже для премьер-министра Жоржа Помпиду. Премьер напрасно ожидал, что глава государства придет на заседание правительства, где ему полагалось председательствовать — с учетом чрезвычайной ситуации.
Характер генерала хорошо знали по всей стране — это был не тот человек, который способен до смерти испугаться бунта в столице и бежать за границу, прихватив заодно изрядную часть казны. Не верилось и в похищение главы государства злоумышленниками: многочисленные тайные службы Пятой республики накопили уже громадный опыт по охране президента и успешно пресекли множество покушений на его жизнь, подготовленных профессиональными военными- спецназовцами. Но тогда куда же пропал де Голль и что делать в его отсутствие высшим чиновникам, растерянным из-за необычности ситуации? Ведь до сих пор, как говорилось, режим напоминал собой перевернутую пирамиду, опиравшуюся на президента. Без этой опоры вся система буквально повисала в воздухе.
550


Глава 14. Закат карьеры
А тайна, как положено, вскоре раскрылась сама собой, да и сам де Голль, осуществив задуманное, нуждался в ее раскрытии в интересах успеха всей операции. Президент Франции сел в военный вертолет и полетел якобы к себе в Коломбэ, а на самом деле в Баден-Баден, в штаб французских оккупационных войск в Западной Германии. Причем совершил этот шаг, не потрудившись уведомить не только своих сотрудников, но и власти ФРГ. Ситуация во Франции достигла, конечно, критической черты, однако и в этом случае де Голль имел возможность поставить близкого, даже «особого», союзника в известность о своем визите.
Думается, он и в этих чрезвычайных обстоятельствах сохранял хладнокровие — как некогда на поле боя — и умышленно решил «щелкнуть по носу» своих западногерманских партнеров. Дипломаты могли упрекнуть президента, зато юридически его действия были абсолютно правомерными: после выхода из военной организации НАТО французские войска оставались на территории ФРГ уже не как союзники, а как оккупационные силы, размещенные там на основании послевоенных договоренностей четырех великих держав- победительниц. Разумеется, этот аспект не подчеркивался в отношениях между двумя государствами, сотрудничавшими по многим направлениям, однако правовая основа пребывания французских войск была хорошо известна политическому руководству обеих стран. Таким образом, президент Франции не наносил визит в ФРГ — он в качестве верховного главнокомандующего посещал штаб своих войск, которые осуществляли оккупацию побежденного в войне противника. Ни в чьих разрешениях для этого он, следовательно, не нуждался, ибо никто не мог запретить ему лично инспектировать свои воинские части или руководить войсками, где бы те ни находились. Итак, визит президента в расположенный за пределами Франции штаб проходил в тайне и от граждан Франции, и от властей ФРГ, но затем завесу тайны следовало сорвать, чтобы добиться цели — устрашения всех тех французов, которые осмелились сказать «нет» установленному де Голлем режиму.
551


Шарль де Голль
Военный контингент Франции в ФРГ составлял в то время примерно 60 000 человек, и это были наиболее боеспособные части, развернутые по штатам военного времени — как и остальные иностранные войска в Германии. Служили в них главным образом наемные профессионалы*, готовые в любую минуту как защитить свою страну от агрессивных поползновений опасного западного соседа, так и вступить в бой с войсками Варшавского договора — если президент сочтет, что конфликт с Востоком угрожает жизненным интересам Франции. Они отличались высоким уровнем дисциплины и отличной боевой подготовкой. Не тратя времени на формальности, президент лично явился в штаб этих войск и отдал их командованию ясный и недвусмысленный приказ: временно выделить половину контингента и бросить ускоренным маршем на Париж — ради восстановления мира и спокойствия в столице Франции. Речь шла о двух отборных танковых дивизиях, насыщенных самой современной боевой техникой.
И снова, совсем как двадцать восемь лет назад, от немецкой границы к Парижу поползли, лязгая гусеницами, сотни танков, бронетранспортеры с мотопехотой, артиллерия, грузовики со всевозможным военным снаряжением... Только на этот раз не внешний враг вторгся во Францию, стремясь растоптать ее независимость — по дорогам Северной Франции шли французские воинские части, чтобы не допустить смены власти и торжества левых сил. Некогда де Голль мечтал о создании мощного бронированного кулака, который позволил бы держать в узде агрессивную Германию и надежно прикрыл бы западные границы Франции. Сейчас мечта претворилась в действительность, во многом благодаря его личным усилиям. Но использовать эту военную мощь пришлось не
* После прекращения колониальных войн Франция перешла на смешанную систему комплектования вооруженных сил. Примерно половину их составляют профессионалы, получающие плату за свою службу (контрактники), другую половину — призывники, отбывающие положенный срок службы. Последние переходят затем в резерв вооруженных сил на случай большой войны, тогда как первые чаще всего действуют в «горячих точках».
552


Глава 14. Закат карьеры
против реального врага-чужеземца, а против сограждан — ради блага Франции, как понимал его глава государства, отождествлявший себя с самой Францией.
Если верить свидетельствам многочисленных очевидцев, зрелище было и вправду устрашающим. Шутки кончились — армия, судя по всему, была готова выполнить любой приказ президента и располагала для этого широкими возможностями. Танковые колонны проходили через большие и маленькие города, мимо сел и поселков — и там, где они прошли, становилось тихо. Как бы ни кипели страсти, кровопролития не хотел никто — ни сам президент, ни его убежденные противники. Еще живы были воспоминания о кровавых акциях ОАС, но ОАС своим террором и похоронила себя как политическая сила. Желания повторять ее опыт в гораздо больших масштабах не было ни у кого.
Танки еще только подходили к Парижу, а президент выступил с новым обращением к нации, на сей раз по радио. Он говорил спокойно и уверенно, сознавая ту силу, которая стояла теперь за его спиной. Непосредственная угроза общественно- политическому строю была на данное время устранена, порядок управления страной восстановлен. Теперь президент хотел убедиться сам — и показать всем остальным, — что Франция одобряет его действия в критической ситуации и поддерживает его политику в целом. Как бы отвечая на требования демонстрантов, он твердо заявил, что не покинет своего поста. План проведения референдума о распределении доходов компаний был похоронен. Вместе с тем глава государства, пользуясь своими конституционными правами, распустил Национальное собрание и назначил на 23 и 30 июня досрочные парламентские выборы (мажоритарная избирательная система при наличии большого числа политических партий предполагает чаще всего голосование в два тура). В сложившейся ситуации выборы были призваны стать своеобразным вотумом доверия страны президенту Республики и его правительству. Де Голль, издавна питавший глубокое недоверие к парламентской системе, весьма часто и охотно прибегал к «прямой демократии», вынося наиболее важные вопросы на всенародное голосование.
553


Шарль де Голль
На референдумах, как мы уже видели, решались вопросы о конституции Пятой республики, о судьбе Французского Алжира и ряд других важнейших проблем политической жизни страны. Осенью 1962 года, например, состоялся референдум по вопросу о новой системе выборов президента Республики — не парламентом и не выборщиками, а всенародным голосованием. Тогда де Голль тоже прибег к роспуску Национального собрания, которое опасалось чрезмерного усиления личной власти главы государства. И все референдумы до сих пор неизменно приносили де Голлю убедительные победы. Он же ввел в практику еженедельные пресс-конференции, служившие своего рода каналом связи с избирателями и некоей формой отчета президента перед избирателями о своей повседневной деятельности.
Правда, президентские выборы 1965 года, впервые проходившие в форме общенародного голосования, несколько разочаровали их инициатора: он не смог одержать полную победу сразу, в первом туре, хотя и получил без малого половину голосов избирателей. Во втором туре он убедительно обошел своего главного соперника, Франсуа Миттерана — почти 55 процентов против 45, — но для этого ему и партии РДР пришлось приложить дополнительные усилия. И эти результаты, приходится признать, оказались далеки от подавляющей поддержки кандидатуры де Голля в дни его прихода к власти, да и на последующих референдумах.
Парламентские выборы в июне 1968 вновь напомнили о былых днях славы де Голля. Как это ни покажется парадоксальным, после массовых акций протеста, после захлестнувших всю страну забастовок и демонстраций, участники которых требовали немедленной отставки де Голля, на выборах его партия получила небывалую поддержку — более 60 процентов голосов избирателей (во втором туре; результат в первом туре — 38 процентов). Сыграли свою роль, вероятно, не только осознанные политические симпатии и антипатии, но и эмоциональный накал момента. Многие французы были откровенно напуганы: одни — размахом движения левых партий и профсоюзов, другие — экстремизмом студентов,
554


Глава 14. Закат карьеры
третьи — демонстрацией силы, к которой прибег президент. Многих пугал замаячивший (уже не впервые за эти годы) призрак гражданской войны. Наивно было бы, конечно, объяснять результаты голосования одним только страхом перед теми или иными социальными бедами и потрясениями, но и эти страхи, судя по всему, сказались на итогах выборов.
Теперь голлисты, впервые завоевав абсолютное большинство мест в Национальном собрании, получили редкую возможность сформировать правительство по своему вкусу, не оглядываясь на союзников по коалициям, что приходилось делать в прежних составах нижней палаты парламента. Слишком либеральный Жорж Помпиду, не поддержавший жесткого курса де Голля в период кризиса, вынужденно ушел в отставку, а на посту главы правительства его сменил Морис Кув де Мюрвиль, увенчавший этим свою долгую и успешную политическую карьеру.
И все же голосование на выборах подтвердило одобрение общего курса политики де Голля, но не стало однозначным вотумом доверия ему лично. Президент, отличаясь острым политическим чутьем, понимал это лучше других. Вскоре он предложил реформу, ничего по сути не меняющую, как раз в духе обещанного им туманного «обновления». Речь шла о том, чтобы превратить Сенат в своего рода арбитражный орган, призванный обеспечивать баланс интересов предпринимателей и профсоюзов. Поскольку Сенат формируется преимущественно местными органами власти, предлагались также некоторые изменения в составе и порядке деятельности этих органов, а в целом предложенный де Голлем документ стал известен как проект нового закона о местном самоуправлении, или закона о децентрализации, как его еще называли. Проект предусматривал расширение прав регионов, объединяющих по несколько департаментов, и создание в них постоянных и действенных органов власти — до этого основной административно-территориальной единицей оставался департамент, а регионы во многом сохранялись как дань исторической традиции. Никаких принципиальных реформ он не содержал и являлся в общем-то второстепенным, не
555


Шарль де Голль
сравнимым по важности с принятием конституции страны или с очень болезненной для французов проблемой Алжира. И тем не менее, в феврале 1969 года было объявлено, что этот второстепенный документ выносится на общенациональный референдум, назначенный на 27 апреля.
В своем выступлении президент подчеркнул, что с результатами голосования он связывает свое личное политическое будущее и в случае поражения уйдет в отставку. Фактически это были завуалированные президентские выборы (официально они должны были состоятся лишь через три с половиной года), а лучше сказать — вотум доверия самому де Голлю. В самом деле, проект закона был не настолько важен, чтобы однозначно определить позицию избирателей. Речь здесь шла прежде всего именно о доверии президенту, фигура которого стала вызывать в обществе значительные разногласия. Этот характер голосования подчеркивался и формулировкой вопроса, внесенного в бюллетени: «Одобряете ли Вы законопроект, представленный французскому народу Президентом Республики, относительно создания регионов и обновления Сената?» Левые силы, по-прежнему очень влиятельные, немедленно начали широкую кампанию против предложенного президентом законопроекта — не потому, что так плох был проект, а потому, что это был реальный шанс наконец-то свергнуть слишком властного и слишком уверенного в себе де Голля. Кроме левых сил, однако, против проекта выступали и другие достаточно многочисленные группы. Прежде всего — ультраправые партии, лишившиеся былого влияния, и «черноногие», так никогда и не простившие де Голлю своего изгнания из Алжира. Имелись во Франции и сторонники «атлантической солидарности», не поддержавшие его решения о выходе из военной организации НАТО и обострения отношений с США. Но это были, так сказать, традиционные противники, голоса которых не могли существенно повлиять на исход референдума. Гораздо больше тревожила президента позиция союзников, на помощь которых он имел основания рассчитывать — эти расчеты, похоже, далеко не во всем оправдывались. Например, центристы во главе с Валери Жискар
556


Глава 14. Закат карьеры
д’Эстеном в целом поддерживали основные мероприятия президента. Они давно блокировались с голлистами в парламенте, а их лидер несколько лет занимал пост министра финансов в правительстве Помпиду. Теперь Жискар д’Эстен, по-видимому, решил, что можно поддерживать голлистов и без де Голля — это сулило его партии большую свободу маневра и рост ее влияния. Твердая рука де Голля очень ограничивала возможности его парламентских союзников, тем более что последнее слово при принятии любых важных решений принадлежало президенту. Можно было побороться и за этот высший пост, а в случае победы на досрочных выборах гол- листа любой преемник генерала охотнее прислушивался бы к тем же центристам, ибо гораздо больше нуждался бы в политических союзниках, не обладая популярностью и железным характером генерала. Похоже, и некоторые старые соратники не прочь были избавиться от слишком сильной руки и жесткой опеки своего кумира. Во всяком случае, о решении Жискар д’Эстена выступить против предложенных реформ объявил публично не кто иной, как Жорж Помпиду. Даже оказавшись в опале после майских событий прошлого года, он оставался фактическим руководителем голлистской партии и «наследным принцем» — во всяком случае, сам де Голль рассматривал именно его как возможного преемника в случае своего поражения на референдуме.
Немало оказалось и крупных предпринимателей, пересмотревших прежнее благожелательное отношение к генералу. Их фирмы выросли и укрепились благодаря его экономической и внешней политике, но теперь рамки «величия Франции» стали тесны деловым кругам. Многие предпочли бы увеличить свои прибыли, войдя в долю с американскими и британскими компаниями, но твердый курс де Голля препятствовал слишком широким инвестициям капитала англосаксов в экономику Франции. В процессе подготовки к референдуму, длившейся чуть больше двух месяцев, все эти позиции проявлялись так или иначе, видоизменялись, выкристаллизовывались, и де Голль, очень внимательно следивший за ходом полемики и не утративший проницательности в свои 79 лет, уже мало сомне¬
557


Шарль де Голль
вался в том, что его ставка на всенародное голосование на этот раз успеха не принесет. Но отступать было поздно и некуда. Накануне голосования президент удалился в свое Коломбэ, сразу взяв с собой все личные документы и архивы. Поздно вечером 27 апреля стали известны предварительные результаты референдума: де Голля поддержали примерно 47,5 процентов, против его законопроекта выступили 52,5 процентов. Разница оказалась невелика — около 5 процентов (один миллион голосов), но эта разница означала вотум недоверия. Больше половины французов не хотели, чтобы де Голль и дальше стоял у руля государства. Он подчинился воле народа. В полночь генерал по телефону продиктовал премьеру Кув де Мюрвилю свое последнее обращение к народу Франции — лаконичное и категоричное, как подобает профессиональному военному: «Я прекращаю исполнение обязанностей президента Республики. Это решение вступает в силу сегодня в полдень». К полудню 28 апреля личные вещи семейства были вывезены из апартаментов в Елисейском дворце, а временное исполнение обязанностей главы государства было возложено по конституции на председателя Сената Алена Поэра.
Вскоре прошли досрочные выборы, которые принесли победу Жоржу Помпиду. Тому пришлось выдержать напряженную борьбу с кандидатом левых — Франсуа Миттераном, но в итоге большинство избирателей подтвердило свое доверие общему курсу де Голля, только уже без него самого. Помпиду, более мягкий по характеру (хотя отнюдь не мягкотелый), склонный к компромиссам, достаточно успешно продолжал генеральную линию своего предшественника и наставника и правил страной 5 лет, до своей скоропостижной кончины в 1974 году. Де Голль в Коломбэ ворчал из-за того, что новое правительство, по его мнению, «покончило с величием Франции», однако объективно необходимо признать, что все основные принципы голлизма и при Помпиду остались в силе.
Генерал же, оказавшись не у дел, немного путешествовал, посетив вместе с супругой Ирландию, а затем Испанию, писал свои знаменитые «Мемуары надежды» (они остались незаконченными), немного работал в саду. Он, заядлый
558


Глава 14. Закат карьеры
курильщик, выкуривавший по три пачки сигарет в день, бросил эту вредную привычку, строго соблюдал распорядок дня, но вынужденное безделье оказалось для него более пагубным, чем напряженная работа в прежние годы. Генерала хватило всего на полгода с небольшим. Девятого ноября он сел, как обычно перед телевизором, чтобы послушать вечерний выпуск новостей, и вдруг схватился за сердце, рухнул грудью на стоявший перед ним столик. До своего 80-летия он не дожил каких-нибудь две недели.
Согласно завещанию де Голля похоронили там же, в Коломбэ-ле-Дез-Эглиз, рядом с могилой умершей на 20 лет раньше дочери Анны (позднее там же упокоилась его супруга Ивонна). По желанию генерала, на похоронах присутствовали только родственники и его соратники по «Свободной Франции», хотя в Париже правительство провело официальную траурную церемонию с участием глав зарубежных государств и правительств, прибывших почтить память выдающегося сына Франции. После ухода с политической арены отношение к де Голлю со стороны соотечественников понемногу стало вновь меняться к лучшему. Он постепенно стал почти всеми восприниматься как символ Франции, ее самый выдающийся государственный деятель XX века. Уже в обращении к нации в связи с кончиной генерала новый президент Помпиду выразил настроения большинства французов, начав свою речь словами: «Умер генерал де Голль. Франция овдовела». В память бывшего президента был назван парижский международный аэропорт, знаменитую площадь Звезды переименовали в площадь Шарля де Голля, а в центре столицы, недалеко от Елисейских полей, ему со временем был воздвигнут памятник. Получил его имя и атомный боевой корабль — авианосец ВМС Франции, символизирующий внимание президента к вопросам развития вооруженных сил и созданию собственных ядерных сил.
А историки, журналисты и соратники покойного генерала сели за написание воспоминаний и аналитических книг о нем, и поток этой литературы не только не иссякает с годами, но, похоже, все время увеличивается.


Александр Ландау
Де  Голль
история Франции
1940-1969
Редактор Глушаков В. А.
Художественный редактор Барсукова Ю.И.
Технический редактор Васильев А.П.
Корректор Можаева ТВ.
Компьютерная обработка фотографий и верстка текста Барсукова Ю.И.
Подписано в печать 19.01.2016 Формат 70x100 У . Бумага офсетная.
Гарнитура «OriginalGaramond».
Печать офсетная. Уел. печ. л. 45,5 Тираж 2000 экз.
Заказ №7176/16.
Москва
ООО “Энциклопедия-ру” тел. 985-804-2181 http://www.encyclopedian.ru
Отпечатано в соответствии с предоставленными материалами в ООО «ИПК Парето-Принт», 170546, Тверская область. Промышленная зона Бороалево-1, комплекс №ЗА, www.pareto-print.ru


Шарль де Голль в мае 1940 года, когда Германия вторглась во Францию, был всего лишь полковником. Но через месяц кривая истории вынесла его на самую вершину мировой политики. Получивший всего несколькими днями ранее очередное воинское звание бригадного генерала, де Голль оказался единственным французским офицером, который решился продолжить борьбу и улетел к англичанам буквально на последнем самолете. Многие его враги говорят, что он был единственным, кто согласился прилететь в Лондон, и потому англичанам пришлось довольствоваться вчерашним полковником за неимением других. Но этот, мало кому известный на то время офицер, вскоре смог доказать всему миру, что Франция не сдалась, что есть другая Франция — свободная Франция — сражающаяся Франция — великая Франция, которая вскоре сможет занять равное место в ряду союзных держав, и вернуть себе былое величие, несмотря на ту катастрофу, что постигла ее в 1940 году. А звания генерала он ведь так и не получил и до конца дней своих во всех документах числился полковником. В последние дни войны 1940 года генеральское звание ему-то присвоили, но уже через несколько дней Третья Республика рухнула, и бумаги его остались неподписанными. А потом все годы его пребывания у руля страны, просто было неудобно, чтобы во главе Франции стоял полковник. Так де Голль и стал генералом, но на словах, без документов.
В июле 1940 года в результате немецкого вторжения во Францию рухнула Третья Республика, появившаяся на свет в 1870 году после предыдущего вторжения Германии. Силой сложившихся обстоятельств во главе непокоренной Франции оказался генерал де Голль. В 1946, после окончания войны, была создана Четвертая Республика, которая прекратила свое существование всего через двенадцать лет, в 1958 году, на этот раз в результате Алжирской войны. И вновь силой обстоятельств во главе государства оказался генерал де Голль. Таким образом, он единственный политический деятель в истории страны, кому удалось принять главное участие в создании двух французских республик. История Франции в период с 1940 по 1969 год является одной из самых драматических и насыщенных событиями страниц в многовековой летописи этой великой европейской страны. Вторая мировая война, немецкая оккупация и Движение Сопротивления,
освобождение и послевоенное устройство, крушение колониальной империи и создание Пятой Республики. Именно в этот период времени стремительно развивалась политическая карьера дотоле никому не известного армейского полковника де Голля.