От девятнадцатого февраля к первому марта - Козьмин Б.П.

Ткачев и Лавров. Столкновение двух течений русской революционной мысли 70-х годов.

Публицистическая деятельность П. П. Червинского

К вопросу о кризисе реалистического направления в 70-е годы

Накануне и на другой день 1 марта. Два артельных журнала начала 80-х годов

Автор: Козьмин Б.П.

Теги: история россии реформы капитал манифест очерки по истории народничество

Год: 1933

Похожие

Русская секция Первого Интернационала

Российские революционеры в Юго-Восточной Европе

Русская экономическая мысль 60-70 гг. XIX века и марксизм

Зубатов и его корреспонденты

Текст

Б. П. КОЗЬМИН
ОТ „ДЕВЯТНАДЦАТОГО
ФЕВРАЛЯ" К „ПЕРВОМУ
МАРТА“
ОЧЕРКИ ПО ИСТОРИИ НАРОДНИЧЕСТВА
ИЗДАТЕЛЬСТВО ВСЕСОЮЗНОГО ОБЩЕСТВА
ПОЛИТКАТОРЖАН И ССЫЛЬНО-ПОСЕЛЕНЦЕВ
МОСКВА * 1933

Обложка худ. А. Толоконникова
Отв. ред. И. А. Теодорович.
Тех. ред. Ф. М. Точилин. Глав-
лнт № В—30 897. Тираж 2 000
вкз. Печ. лист. 18. Бумага
62 X94. Сдано внабор28/УН—32.
Подписано к печати 24/И—33г.
Школа ФЗУ Мособлполиграфа.
Зак. 137.

ПРЕДИСЛОВИЕ
19 февраля 1861 г.— одна из важнейших дат в истории
России XIX столетия. Правда, реформа, возвещенная
подписанным в этот день манифестом, носила компромис¬
сный характер. Правда, она явилась результатом сделки,
заключенной буржуазией, заинтересованной в уничтожении
крепостного права, с крепостническим дворянством, упорно
цеплявшимся за свои привилегии. Однако, отмена подне¬
вольного труда — даже в тех неполных и невыгодных для
крестьян формах, в каких она была осуществлена,— устра¬
няла ряд серьезных препятствий, сковывавших до этого
времени «свободный ход» русской промышленности, и очи¬
щала путь для дальнейшего развития капитализма.
Не устранив полностью того гнета, который ранее ле¬
жал на русском мужике, эксплоатируемом землевладель¬
цем-помещиком, реформа 19 февраля, открывая доступ
в деревню капитализму, создала в деревне новый гнет,
новую эксплоатацию. Отныне мужику приходилось стра¬
дать не только от помещика, но и от пришедшего из города
купца и от народившегося в среде самого крестьянства
кулака.
«Поскольку,— писал Ленин о результатах реформы
1861 г.,— крестьянин вырывался из-под власти крепостника,
постольку он становился под власть денег, попадал в усло¬
вия товарного производства, оказывался в зависимости от
нарождавшегося капитала. И после 1861 г. развитие капита¬
лизма в России пошло с такой быстротой, что в несколько
5

десятилетий совершались превращения, занявшие в некото¬
рых странах Европы целые века». Вот почему Ленин расце¬
нивал реформу 19 февраля как «первый шаг по пути превра¬
щения чисто крепостнического самодержавия в буржуазную
монархию».
Такое значение отмены крепостного права далеко не сра¬
зу было понято той революционной интеллигенцией, кото¬
рая являлась выразительницей нужд и стремлений обездо¬
ленного крестьянства. Напротив того, на первых порах она
восприняла эту реформу совершенно иначе: как лучшую га¬
рантию от повторения Россией западно-европейских путей
развития, как залог того, что «тип развития» России —
иной, чем Запада.
Народники 60-х и 70-х годов прошлого столетия прида¬
вали громадное значение тому обстоятельству, что отмена
подневольного крестьянского труда в России, в отличие от
многих западных стран, не сопровождалась полным обез¬
земелением крестьянства. В этом они усматривали счастли¬
вую особенность России, обусловливающую для нее возмож¬
ность развить «народное производство» и тем самым избе¬
жать господства буржуазии. Им казалось, что, в отличие от
Запада, Россия сможет перейти непосредственно к социали¬
стическому строю. Если что и может помешать нам пользо¬
ваться преимуществами нашего положения по сравнению с
Западной Европой, то лишь исключительно наша собствен¬
ная «глупость», наше неумение пользоваться благоприятны¬
ми обстоятельствами. Народники верили, во-первых, в то,
что после 19 февраля 1861 г. Россия является, по выражению
одного народника того времени, «tabula rasa, на которой
еще открыта возможность написать ту или иную будущ¬
ность», и, во-вторых, в то, что «от нас самих», т. е. от «об¬
разованных классов», как тогда выражались, от людей, иск¬
ренно преданных интересам народа, зависит, что именно бу¬
дет написано на этой незаполненной никакими письменами
дощечке. Это было время наивного оптимизма и не менее
наивной самоуверенности, блестящей иллюстрацией кото¬
рых явилась знаменитая прокламация Н. В. Шелгунова
«К молодому поколению» с ее верой в то, что мы «имеем
б

полную возможность избегнуть жалкой участи Европы на¬
стоящего времени». «Мы верим,— писал Шелгунов,— что
призваны внести в историю новое начало, сказать свое сло¬
во, а не повторять зады Европы».
Однако, развивающееся влияние капитала и рост его роли
в народном хозяйстве страны в скором времени нанесли же¬
стокий удар этому оптимизму и этой самоуверенности и по¬
родили сомнения в их законности и обоснованности. Про¬
никновение капитализма в деревню и подчинение земли вла¬
сти денег становятся фактами, настолько бросающимися в
глаза всякому наблюдателю русской жизни, что игнориро¬
вать их, отмахиваться от них делается невозможным. И вот,
во 2-й половине 70-х годов среди народников начинает за¬
рождаться сомнение в том, действительно ли реформа
19 февраля имела то самое значение, которое обычно прида¬
валось ей в народнической литературе. В 1878 г. орган рево¬
люционного народничества очень ярко сформулировал та¬
кие сомнения. «Может быть, в головах составителей поло¬
жения 19 февраля,— писала «Земля и воля» (№ 1, статья
Д. Клеменца «По поводу подвигов прессы»),— идея осво¬
бождения мужиков с наделом не имела ничего буржуазно¬
го, но на практике, в приложении к жизни, она послу¬
жила главным образом развитию буржуаз¬
ного порядка вещей». Но этого мало. Автор той
же статьи зло издевался над «одним русским публици¬
стом», который однажды «вздумал рассказывать сказки на
счет всесословности русской земли, отсутствия буржуазии
в России». Но один ли только этот публицист, — можем
спросить мы,— рассказывал такие сказки о России? Автор
статьи как будто забыл о том, что эти «сказки» были
общим достоянием почти вей революционной интелли¬
генции того времени. Интереснее же всего — это то, что
публицист, о котором говорит «Земля и воля» (его фамилия
не названа, но ясно, что речь идет о П. Н. Ткачеве), еще за
три года до появления «Земли и воли» предупреждал рус¬
ских революционеров: «Пришло время ударить в набат.
Смотрите! Огонь «экономического прогресса» уже коснулся
коренных основ нашей народной жизни... На развалинах
7

перегорающих форм нарождаются новые формы,—
формы буржуазной жизни, развивается кулачест¬
во, мироедство, воцаряется принцип индивидуализма, эко¬
номической анархии, бессердечного алчного эгоизма» (про¬
грамма «Набата», ноябрь 1875 г.).
Итак, во второй половине 70-х годов среди народников
нашлись люди, начавшие приближаться к правильному по¬
ниманию исторического значения реформы 19 февраля. Но
и теперь, поняв, что русский капитализм является не ми¬
фом, а вполне реальной угрозой, с каждым днем становя¬
щейся все более и более близкой и опасной, народники не
хотели отречься от своих надежд на возможность миновать
капиталистический фазис развития и продолжали упорно
искать в русской экономической жизни гарантий того, что
их надежды осуществятся и России удастся избежать тех
болезненных для народного организма процессов, которыми
сопровождалось развитие капитализма на Западе. Отречь¬
ся от этих надежд они не могли, потому что отказ от них
означал бы признание полной несостоятельности всего то¬
го, что составляло для них «святое святых».
Тем не менее народничество переживало глубокий идео¬
логический кризис, и после 1 марта 1881 года его значение
быстрыми шагами пошло на убыль. И это понятно. 1 марта
1881 г.— дата, полная глубокого исторического трагизма.
В этот день Исполнительному комитету «Народной воли»
удалось достигнуть того, к чему он так долго и так упор¬
но стремился. С первого взгляда — это был день победы.
Однако, история показала, что эта победа по своим резуль¬
татам походила больше на поражение, чем на победу. Успех
1 марта оказался безрезультатным. Народ в своей мас¬
се никак не реагировал на это событие. Правительство не
только не пошло на уступки революционерам, но круто по¬
вернуло в сторону реакции. Либерально-буржуазные эле¬
менты общества, на содействие которых народовольцы до
известной степени рассчитывали, отшатнулись от револю¬
ции. Вот почему 1 марта оказалось началом конца рево¬
люционного народничества 1. Событие, совершившееся в
1 Это значение 1 марта ярко обрисовано И. А. Теодоровичем в его
работе „1 марта 1881 года“, М. 1931 г.
8

этот день на набережной Екатерининского канала в Петер¬
бурге, показало не только то, что революционеры оказались
не в силах уничтожить самодержавие, но и то, что крестьян¬
ство не может выйти победителем из борьбы с развиваю¬
щимся капитализмом. 1 марта 1881 г. закончилась наиболее
яркая и наиболее значительная в историческом отношении
глава в истории русского революционного народничества,
та глава, которая началась за 20 лет перед тем —19 февра¬
ля 1861 года.
В русском народничестве с самого его возникновения на¬
метилось несколько направлений. Все они сходились меж¬
ду собой на признании того, что Россия по «типу» своего
развития отлична от Запада и что в силу этого западные
пути для нее необязательны. Однако, сходясь в этом, на¬
родники разных течений по-разному обосновывали и дока¬
зывали это центральное положение своей программы. В
этом отношении в народническом лагере очень рано обна¬
ружились глубокие расхождения, без учета которых немыс¬
лимо разобраться в истории русского народничества.
Статьи, собранные в этой книге, должны показать, как
много различных оттенков было в русском народничестве
даже в эпоху его расцвета. На первый взгляд может пока¬
заться, что эти статьи посвящены совершенно разным и
неравноценным в историческом отношении явлениям, что
между ними нет ничего общего. Однако, это далеко не так.
Все эти статьи в конечном счете трактуют об одной и той
же теме — о том, как различные направления и течения на¬
родничества обосновывали свою веру в возможность для
России избегнуть капитализм и перейти непосредственно к
более совершенным и более справедливым формам общест¬
венного и экономического строя. В этом отношении
книга, несмотря на кажущуюся случайность и разрознен¬
ность вошедшего в нее материала, обладает глубоким внут¬
ренним единством.
Над вопросом о возможности некапиталистического раз¬
вития России работала с одинаковым напряжением и настой¬
чивостью мысль как народников-революционеров, так и на¬
родников легальных. Опыт революционеров учитывался и

воспринимался легальным народничеством. И обратно: идеи
легальных народников воздействовали на мысль револю¬
ционного подполья. Взаимное влияние наблюдалось посто¬
янно. Поэтому революционное народничество нельзя изу¬
чать вне связи его с народничеством легальным, история
которого до сих пор исследована далеко недостаточно. Вот
почему в настоящей книге наряду со статьями, посвящен¬
ными революционному народничеству, помещено несколько
статей о различных течениях, наблюдавшихся в рядах на¬
родничества легального.
Ю

Артельный журнал «Век»
(1862 г.)
В 1861 г. молодой журналист П. И. Вейнберг (позднее из¬
вестный поэт) начал издавать в Петербурге еженедельник
«Век» с подзаголовком «журнал общественный, полити¬
ческий и литературный». Ближайшими сотрудниками этого
журнала были А. В. Дружинин, редактировавший литератур¬
ный отдел «Века», К. Д. Кавелин, взявший на себя отдел
юридический, и известный в то время экономист и публи¬
цист В. П. Безобразов, заведывавший экономическим отде¬
лом. Несмотря на такой авторитетный и популярный в чи¬
тательских кругах состав редакции и несмотря на то, что
к сотрудничеству в «Веке» были привлечены многие вид¬
ные литераторы, до И. С. Тургенева включительно, журнал
Вейнберга большим успехом не пользовался. Это был ор¬
ган с недостаточно четкой и определенной общественно-
политической программой, склонявшийся к весьма умерен¬
ному либерализму и постепеновщине. Неопределенности
программы «Века» соответствовало и его содержание, от¬
личавшееся большой бесцветностью. Солидные, но весьма
скучные статьи «Века», часто касавшиеся вопросов, инте¬
ресных только для узкого круга специалистов, не могли
привлечь к «Веку» симпатий читателей. «Век» возник в та¬
кое время, когда общественные отношения в связи с ре¬
формой 19 февраля обострились до крайней степени, когда
перед русским обществом встал ряд неизвестных ему до тех
пор жгучих вопросов, настоятельно требовавших освещения
и разрешения. При наличности таких условий новый жур¬
нал мог рассчитывать на успех лишь в том случае, если бы
он с самого начала последовательно и определенно стал на
сторону какой-либо общественной группы и начал придер¬
живаться строго выдержанной и резко выраженной линии.
Но этого как раз и не было. Читатели «Века» далеко не
11

всегда находили на его страницах ответы на те вопросы,
которые выдвигала перед ними жизнь, и потому журнал
Вейнберга не мог иметь большого успеха1. С полной оче¬
видностью это обнаружилось к началу 1862 г., когда Вейн-
берг, (бъявивший подписку на новый год, встретился с
полным равнодушием публики. Подписчиков у него было до
смешного мало. С трудом выпустив в 1862 г. четыре номера
своего журнала, Вейнберг с большим удовольствием вос¬
пользовался подвернувшимся на его счастье случаем и пе¬
редал издание своего журнала артели литераторов, с перехо¬
дом в руки которой политическая физиономия «Века» со¬
вершенно изменилась: из умеренно-либерального он стал
радикальным органом. Этому-то новому «Веку», просуще¬
ствовавшему немного более четырех месяцев, но, несмотря
на то, бывшему весьма любопытным явлением в истории
нашей журналистики 60-х годов, и посвящена настоящая
статья8.
1
Артель, приобревшая право на издание «Века», образова¬
лась еще в конце 1861 г. Тогда же она начала хлопотать о
разрешении ей издавать газету, которой предполагалось
дать название «Мирской толк». Однако, разрешения на эту
газету дано не было. Тогда члены артели решили взять в
свои руки какой-нибудь из существующих органов. Их вни¬
мание остановилось на «Веке», о тяжелом материальном
положении которого они были осведомлены хотя бы уже
потому, что некоторые из них принимали участие в этом
журнале.
1 Непопулярности „Века" способствовал также литературный скандал,
вызванный одним из фельетонов Камня Виногорова (псевдоним П. И. Вейн¬
берга), в котором была высмеяна одна провинциальная дама, выступившая
на литературном вечере с чтением „Египетских ночей" Пушкина. Горячий
сторонник и проповедник женской эмансипации, М. И. Михайлов ответил
на этот фельетон негодующей статьей „Безобразный поступок „Века*
(„С.-Петербургские ведомости" № 51, 1861 г.), встретившей поддержку со
стороны почти всей журналистики того времени и в значительной степени
дискредитировавшей „Век" в глазах читателей. Об этом весьма нащуме¬
вшем в свое время эпизоде см., между прочим, воспоминания самого
Вейнберга, опубликованные в № 5 „Исторического вестника" за 1900 г.
2 История радикального „Века" известна нам более, чем история дру¬
гих радикальных органов 60-х годов, ввиду того, что о „Веке" мы име¬
ем воспоминания двух членов артели: Н. В. Шелгунова (см. его „Воспоми¬
нания", Гиз, 1923 г. стр. 34 и 143—146) и К. К. Арсеньева „Голос Минув¬
шего", 1913 г., № 1,стр. 166 и сл.). Кое-какие дополнения к их воспомина¬
ниям можно найти в книге Н. Я. А р и с т о в а А. П. Щапов СПБ. 1883 г.),
автор которой также был членом артели, н в посвященной Г. 3. Елисееву
главе „Литературные воспоминания" Н. К. Михайловского. Собр. сочине¬
ний, т. У11, стр. 457-458.
12

Организаторы артели ставили своею задачею создание
органа печати, независимого от каких бы то ни было лите¬
ратурных предпринимателей. В артельной организации
журнала они мечтали найти новую форму, свободную от
капиталистических влияний и делающую сотрудников жур¬
нала не только его участниками, получающими авторский
гонорар за свою работу, но и хозяевами предприятия.
В 60-е годы различные виды кооперативных организаций
пользовались в русском обществе большой популярностью.
Естественно, что и журналистам пришла мысль о создании
кооперативной организации, долженствующей гарантиро¬
вать их от произвола и своекорыстия издателей. В этом от¬
ношении история артели, издававшей «Век», весьма харак¬
терна для той эпохи.
Из кого же состояла артель, купившая у Вейнберга его
журнал? В объявлениях о выходе обновленного «Века» мы
находим перечень 26 его постоянных сотрудников. Сре¬
ди них были: Г. 3. Елисеев, Н. В. Шелгунов, Н. А. Серно-
Соловьевич, А. Н. Энгельгардт, А. П. Щапов, Н. Г. Помялов¬
ский, Н. С. Лесков, бр. В. С. и Н. С. Курочкины, беллетри¬
сты Н. В. Успенский и М. М. Стопановский, драматурги бр.
Н. А. и А. А. Потехины, беллетристы-этнографы А. С. Афа-
насьев-Чужбинский и С. В. Максимов, известные земские
деятели А. И. Европеус и А. М. Унковский, поэт В. Г. Тиха-
нович, публицисты А. Ф. Головачев и П. А. Бибиков, юри¬
сты К. К. Арсеньев и П. А. Муллов, историк Н. Я. Аристов,
переводчик Маколея Г. Н. Думшин, журналист А. И. Ничи-
поренко и художники Г. М. Боклевский, М. О. Микешин и
Н. А. Степанов. Позднее в списке постоянных сотрудников
появляется имя известного беллетриста и этнографа П. И.
Якушкина.
Несомненно, что эти постоянные сотрудники «Века» были
одновременно с тем и членами издательской артели. Это
подтверждается воспоминаниями Арсеньева и Шелгунова,
которые называют в числе членов артели как раз этих са¬
мых лиц, хотя и добавляют к ним несколько новых имен, в
списке постоянных сотрудников не встречающихся. Так,
Арсеньев указывает как на членов артели на известного
артиста и беллетриста И. Ф. Горбунова и на сотрудника
«Современника», вскоре—18 марта 1862 г.— покончившего
с собой, И. А. Пиотровского, а Шелгунов — на А. А. Серно-
Соловьевича.
Первоначально предполагалось, что каждый член артели
должен внести пай в размере 100 рублей. Однако, это не
осуществилось. К. К. Арсеньев в своих воспоминаниях пи¬
шет: «От кого получены были средства для покупки газеты
13

и для ее ведения — я не знаю. Во время первого совеща¬
ния, происходившего при моем участии, шла речь о паях,
которые могли быть внесены или деньгами или статьями;
но уже на втором совещании предположение о паях послед¬
ней категории было оставлено, и решено было платить за
статьи на общем основании, в несколько только повышенном
против обычного тогда размере. Необходимую для изда¬
ния сумму (около 12 тыс. рублей) предоставлено было
внести желающим, с уплатою за нее 10%; остальной чистый
доход подлежал разделу между участниками ассоциации.
В конце концов, следовательно, члены ассоциации никаких
обязательств на себя не принимали».
Редактором «Века» единогласно был избран Г. 3. Елисеев.
Для разбора споров, которые могли бы возникнуть между
ним и сотрудниками, члены артели избрали особую комис¬
сию, в состав которой вошли: Н. А. Серно-Соловьевич,
Энгельгардт и Ничипоренко.
18 февраля 1862 г. вышел № 1 обновленного «Века».
В нем мы находим следующее объявление «от редакции»:
«Век» является теперь в новом виде. Так как первые че¬
тыре номера «Века» не подходят к новому «Веку», то вы¬
пускаемые теперь №№ 5 и 6 для счета в переплете обозна¬
чены в заголовке: № 1-6. «Век» был на время приостанов¬
лен выходом по случаю перемены шрифта, бумаги, типо¬
графии и по некоторым другим обстоятельствам, о кото¬
рых в непродолжительном времени будет объявлено особо».
Однако, этого обещанного особого объявления до самой
гибели «Века» не появлялось.
Как мы уже упоминали выше, артельный «Век» оказался
предприятием весьма недолговременным.
Очень скоро среди членов артели обнаружились разно¬
гласия, принявшие весьма резкий характер. Если учесть
разнородность состава артели в политическом отношении,
то неизбежность возникновения в ее среде расхождения во
мнениях будет совершенно ясной. Большинство членов ар¬
тели состояло из литераторов радикального направления,
сотрудников «Современника» и близкого к нему по духу
сатирического журнала «Искра». Но наряду с ними в ря¬
дах артели мы находим, с одной стороны, типичных либе¬
ралов, подчас весьма умеренного толка, как напр., один из
будущих руководителей «Вестника Европы», К. К. Арсеньев»
с другой же стороны, людей, принимавших активное уча¬
стие в подпольной революционной работе того времени,
как напр., Н. А. Серно-Соловьевич.
Большинство членов артели смотрело на свой журнал
исключительно как на хозяйственное предприятие, пост¬
14

роенное на таких началах, которые должны были гаранти¬
ровать работников пера от эксплоатации со стороны лите¬
ратурных предпринимателей. Люди, стоявшие на такой точ¬
ке зрения, ценили «Век» постольку, поскольку он открывал
возможность непосредственных сношений между произво¬
дителями и потребителями в области литературного произ¬
водства и устранял необходимость в каких-либо посредни¬
ках в отношениях их друг к другу.
Наряду с этим большинством в составе артели были лю¬
ди, иначе оценивавшие те возможности, которые открыва¬
лись перед ними в связи с возникновением журнала, подоб¬
ного обновленному «Веку». Несомненно, что левое крыло
членов артели стремилось сделать «Век» выразителем своих
мнений и превратить его в орган, обслуживающий интере¬
сы и нужды того революционного подполья, к которому
принадлежала часть членов артели во главе с таким энер¬
гичным и авторитетным человеком, каким был Н. А. Серно-
Соловьевич. Не забудем того, что как раз в то время, когда
начал выходить обновленный «Век», Серно-Соловьевич
энергично работал над созданием организации, долженст¬
вовавшей объединить революционные элементы на протя¬
жении всей России. Мы имеем в виду тайное общество,
вошедшее в историю нашего революционного движения
под именем «Земли и воли». Естественно, что Серно-Соло¬
вьевич рассчитывал использовать новый журнал в интере¬
сах того дела, которому он в то время отдавал все свои си¬
лы. Не менее естественно и то, что такое стремление Серно-
Соловьевича неминуемо должно было встретить противодей¬
ствие со стороны других членов артели. Таким образом
«единства сил» (по выражению Шелгунова) в артели, изда¬
вавшей «Век», не было с самого ее возникновения.
Вот почему горячие споры и столкновения между члена¬
ми артели были обычным для нее явлением. Вскоре же дело
дошло до формального разрыва. Поводом для него яви¬
лась статья А. Н. Энгельгардта, направленная против И. С.
Аксакова, отстаивавшего на страницах своего журнала
«День» недопущение женщин в университет. Редактор
«Века» Елисеев отказался принять эту статью1.
1 О том, что поводом для разрыва была статья Энгельгардта, свиде¬
тельствуют Арсеньев (Назв. соч., стр. 168) и Шелгунов (Назв. соч., стр.
146); но в другом месте своих воспоминаний Шелгунов добавляет, что
„как помнится4*, кроме этой статьи Елисеев не принял и статьи Серно-
Соловьевича (там же, стр., 34). Повидимому, это указание Шелгунова
относится к статье Н. А. Серно-Соловьевича „Мысли вслух1*. Эта статья
была отобрана у Серно-Соловьевича при обыске, произведенном 7 июля
1862 г., и опубликована покойным М. К. Лемке в его книге „Очерки
освободительного движения шестидесятых годов*1 (изд. 2-е, СПБ. 1908 г.,
15

Отказ Елисеева вызвал бурю негодования и возмущения
среди членов артели. Для разбора инцидента было назна¬
чено специальное собрание, состоявшееся 27 марта на квар¬
тире Елисеева. Собрание было бурное и горячее. С самого
начала Елисеев заявил, что он соглашается остаться редак¬
тором не иначе, как при условии «полновластия», т. е. упразд¬
нения согласительной комиссии, и бессменности в течение че¬
тырех лет. При закрытой баллотировке большинством деся¬
ти голосов против восьми было признано, что условия, пред¬
ложенные Елисеевым, нарушают артельное начало, на кото¬
ром построена ассоциация. Однако, вслед за этим при откры¬
той баллотировке предложение Елисеева было принято
двенадцатью членами артели, т. е. большинством присутст¬
вовавших. В числе этих двенадцати членов были горячо под¬
держивавший Елисеева Щапов, бр. Курочкины, Помялов¬
ский, Стопановский, Ничипоренко, Бибиков, Н. Потехин,
Муллов, Лесков, Аристов и Афанасьев-Чужбинский. При
этом Помяловский и Лесков заявили, что подают свои го¬
лоса за предложение Елисеева не из принципиальных сооб¬
ражений, а только для пользы журнала.
После этого голосования остальные присутствовавшие
(Серно-Соловьевич, Энгельгардт, Шелгунов, Европеус, Дум-
шин и Арсеньев), находя, что принятое собранием решение
нарушает артельное начало, заявили о своем выходе из ар¬
тели \
Вспоминая об этом расколе в рядах артели, Шелгунов
рассказывает: «Собрание было бурное и горячее. Запальчи¬
вее всех говорил Серно-Соловьевич, настаивавший на том,
что нам нужно иметь свой орган. Когда Елисеев спросил,
стр. 60—63). На вопрос следственной комиссии относительно этой статьи
Серно-Соловьевич ответил: „Эта статья была мною написана для журна¬
ла „Век". Она должна была служить ответом на одну из статей г. Чиче¬
рина, потому касалась общих теоретических начал. Не разделяя взглядов
школы, начал которой держится этот писатель, я высказал несколько
противоположных ей положений, имеющих общий характер. Статья не
была напечатана или потому, что была мне возвращена редакцией, или
по случаю прекращения „Века*1 (М. К. Лемке, Назв. соч., стр. 146). Основ¬
ная мысль статьи Серно-Соловьевича заключается в том, что начавшееся
разложение старой государственной системы России не может быть
остановлено до полного пересоздания ее. Это пересоздание будет произ¬
ведено не государственной властью, а народом. Народ подчинялся старому
порядку, потому что не чуял своей силы. „Теперь он начинает ее чуять.
Времена приближаются*' (разрядка автора—Б. К.). Статья Серно-
Соловьевича отличается резко революционным духом. При чтении ее ста¬
новится понятным, почему Елисеев не принял ее.
1 Повидимому, позднее к ним присоединился и неприсутствовавший на
собрании Унковский, имя которого исчезает из списка постоянных сотруд¬
ников „Века" одновременно с именами шести членов артели, заявивших
о своем выходе на собрании.
16

для чего нам нужен свой орган, Серно-Соловьевич ответил:
«Для того, чтобы во всякую минуту, когда в нем будет нуж¬
да, он был готов»1.
В другом же месте своих воспоминаний Шелгунов иначе
передает слова Серно-Соловьевича. Здесь он рассказывает,
что последний на вопрос Елисеева ответил, что свой орган
нужен «на случай восстания». «Может быть,— добавляет
при этом Шелгунов,— Соловьевич ответил и не этими сло¬
вами, но смысл их был тот. Мы серьезно считали себя «на¬
кануне» *.
Конечно, не все члены артели, заявившие о своем выхо¬
де из нее, были согласны с мнением, высказанным Н. А. Сер-
но-Соловьевичем. Некоторые из них, как напр. Арсеньев,
отказались от дальнейшего участия в «Веке» исключитель¬
но потому, что находили поставленное Елисеевым условие
недопустимым извращением артельного начала. Однако, это
обстоятельство не подрывает того значения, которое имеет
для нас рассказ Шелгунова.
После выхода из артели Серно-Соловьевича и его това¬
рищей «Век» продолжал выходить, но просуществовал не¬
долго. Последний номер его (№ 17) вышел 29 апреля. По
свидетельству Арсеньева «Век» закрылся за недостатком
средств на его продолжение и из-за неисправности пайщи¬
ков. Это не помешало, однако, Елисееву долгое время меч¬
тать о возобновлении артельного журнала, хотя бы и под
другим названием. Только полученное им приглашение при¬
нять на себя с начала 1863 г. редактирование новой газе¬
ты — «Очерки» — заставило Елисеева навсегда отказаться
от мысли о возобновлении «Века».
Большинство номеров «Века» начиналось с передовой
статьи (без подписи). Эти передовицы принадлежали перу
Елисеева. Без подписи же шел политический обзор ино¬
странной жизни, помещавшийся во всех номерах. В некото¬
рых номерах мы находим также внутреннее обозрение под
названием «Современная летопись», корреспонденции с
мест и правительственные известия.
Помимо этого в каждом номере помещалось несколько
статей на общественно-политические темы, один рассказ и
одно или два стихотворения. В отделе беллетристики участво¬
вали Стопановский, Афанасьев и Лесков (в № 12 под псев¬
донимом «М. Стебницкий», рассказ «Погасшее дело»). Стихо¬
творения давали бр. Курочкины3, Тиханович и А. Лакида.
1 „Воспоминания”, стр. 146.
* Там же, стр. 34.
8 В № 1-6 В. Курочкин поместил свой знаменитый перевод „Безум¬
цев" Беранже.
2 Козьмин
17

В публицистическом отделе ближайшее участие принимал
Щапов. Его статьи мы находим во всех номерах, за исклю¬
чением двух последних1.
Помимо Щапова в этом же отделе мы встречаем две
статьи Шелгунова (№№ 7-8 и 17), одну статью Н. Серно-
Соловьевича* (№ 13-14), ряд статей по обычному праву
Муллова, а также статьи Арсеньева, С. С. Шашкова и др.
Некоторые из публицистических статей печатались аноним¬
но, а некоторые были подписаны не поддающимися рас¬
шифровке инициалами (Н. В., Д. Е., А. Б., Н. и др.).
Как видим, в «Веке» принимали участие не только члены
издававшей его артели, но и посторонние лица.
II
Сообщая о выходе № 1-6 обновленного «Века», «Книж¬
ный вестник» (№ 4 за 1862 г., стр. 102) писал: «Мы уважаем
всякое литературное направление, если только оно честно,
верно и точно определено; а этим отличаются 1-6 номера
«Века».
С такой оценкой «Века» нельзя не согласиться. Направ¬
ление этого журнала нашло себе резкое и ясное выражение
в первом же его номере и проводилось последовательно и
неуклонно за все время существования этого органа. Среди
русских журналов и газет той эпохи «Век» сумел занять
особое место, и этому не мало способствовала точность и
четкость его общественно-политической программы.
Отмена крепостного права, разрушившая привычный
уклад социально-экономической жизни, поставила перед
русским обществом с большей резкостью, чем ранее, вопрос
о будущности страны, вопрос о том, суждено ли ей итти те¬
ми же путями, какими шел и идет Запад, или же для нее
пример Запада необязателен и она в своем развитии не
повторит его, а наученная его горьким опытом, найдет воз¬
можность избежать те бедствия, которые испытали и испы¬
тывают ее западно-европейские соседи. Без преувеличения
можно сказать, что в этом именно и заключается основной
вопрос, над разрешением которого билась вся русская пуб¬
1 Щапов напечатал в „Веке" следующие статьи: „Сельская община"
(Nk 1-6), „Земство" (№ 7-й), „Русские самородки" (№ 9-10), „Земские
соборы в XVII столетии" (№ 11), „Городские мирские сходы" (№ 12) и
„Сельский мир и мирской сход" (№ 13-14). Все эти статьи, за исключе¬
нием „Русских самородков", не вошедших в собрание сочинений Щапова,
перепечатаны в I т. этого собрания.
* Статья Серно-Соловьевича называется „Петербургские городские вы¬
боры". Отрывов из нее был напечатан М К. Лемке в приложении к
его вышеназванной книге (стр. 480—484) в качестве „неопубликованного
произведения Серно-Соловьевича".
18

лицистика того времени. И конечно «Век» с самого же нача¬
ла своего существования не мог не поставить перед собою
этого вопроса.
Наиболее активными участниками «Века», статьи которых
придавали этому журналу определенную общественно-поли¬
тическую физиономию, были Елисеев, Щапов и отчасти
Шелгунов. В то время, когда издавался «Век», все они во
взглядах своих на будущность России более или менее схо¬
дились друг с другом: хотя между ними несомненно были
довольно существенные разногласия, тем не менее все они
единодушно признавали, что Запад для России не указ и
что ее история должна итти особыми, самобытными пу¬
тями.
Что касается Елисеева, то его публицистическая деятель¬
ность на всем ее протяжении характеризуется двумя основ¬
ными моментами. Эти моменты — народничество, с одной
стороны, и оппортунизм в вопросах текущей политики—с
другой.
Товарищи Елисеева по работе в «Отечественных запис¬
ках» единогласно свидетельствуют, что своим народниче¬
ским направлением этот журнал был обязан Елисееву более,
чем кому бы то ни было другому. «Корень вещей лежал
для него в мужике,— писал об Елисееве Н. К. Михайлов¬
ский.— Мысль о серой трудовой народной массе никогда
не покидала его» \ На протяжении ряда лет ведя сперва в
«Современнике», а потом в «Отечественных записках» внут¬
реннее обозрение, Елисеев все вопросы русской политической
и общественной жизни освещал и разрешал с точки зрения
того значения, какое они могут иметь для крестьянской мас¬
сы. Если основательное знакомство с деревней и условиями
ее жизни и спасало Елисеева от того приторного идеализи¬
рования крестьянской массы, которое было свойственно
некоторым народникам, то тем не менее он глубоко верил,
что народность («земственность», по его любимому выра¬
жению) была и должна оставаться основной определяющей
чертой русской истории, резко отличающей ее от истории
западно-европейских государств с их феодализмом и борь¬
бой классов *.
Не менее характерным, чем народничество, был для Ели¬
сеева присущий ему оппортунизм, корни которого лежали
в неверии Елисеева в революционную борьбу*.
1 Н. К. Михайловский, Собр. сочинений, т. VI, стр. 901 и 903.
2 Ср. ниже статью .Раскол в нигилистах”.
* Единомышленники Елисеева предпочитают обозначать эту характер¬
ную черту его литературной деятельности не как оппортунизм, а как
.реализм", „практичность" и т. п.
а»
19

Разделяя общее для близкого к нему круга людей увле¬
чение социалистическими идеалами, Елисеев всегда отно¬
сился скептически к насильственным способам борьбы. Его
мало интересовали широкие перспективы политической дея¬
тельности и отдаленные ее результаты; гораздо больше
привлекала его практическая возможность осуществления
ближайших задач. По свидетельству А. М. Скабичевского,
Елисеев принадлежал к числу людей трезвого реализма и
практичности. «Не проповедуя никаких быстрых и реши¬
тельных переворотов,— говорит Скабичевский,—они (по¬
добные Елисееву люди.— Б. К.) в то же время требовали, что¬
бы правительство прежде всего и более всего заботилось
об увеличении народного благосостояния, употребляя все
зависящие от него меры, практически осуществляемые и не
только не представлявшие никакой опасности для государ¬
ственного порядка, но, напротив того, ведущие к большему
упрочению его»1.
Как мы убедимся ниже, народничество Елисеева и его
оппортунизм проявлялись довольно ясно и в передовых
статьях «Века».
В признании «земственности» основной чертой русской
истории с Елисеевым вполне сходился Щапов. Противопо¬
ставление свободного земского саморазвития, образцы ко¬
торого он искал в нашем историческом прошлом, бюрокра¬
тическому строительству государства было излюбленной
идеей Щапова. Если впоследствии, под влиянием сближе¬
ния с литераторами, группировавшимися вокруг «Русского
слова», он категорически отрекся от этой идеи, объявив
ее результатом своего «семинарского невежества и пусто¬
ты» и «совершенного отсутствия естественных знаний» *, то
в то время, когда издавался «Век», Щапов находился еще
всецело во власти этой идеи. Все статьи, помещенные Ща¬
повым в «Веке», были посвящены ее обоснованию и раз¬
витию.
Доказывая жизненность крестьянского общинного строя,
Щапов искал в нем задатков для обновления общественно¬
го и государственного строя России, будущность которой
рисовалась ему в форме демократического государства, ап¬
парат которого слагается из совокупности земских советов,
начиная с волостных и кончая общероссийским. Взгляды
Щапова на взаимоотношения народа и государства и на об¬
щину в значительной мере совпадали со взглядами позд¬
нейшего народничества. Вот почему нельзя не согласиться
1 А. М. Скабичевский, Лигературные воспоминания, изд. Зиф,
М. 1928 г., стр. 264.
* А. П. Щапов, Сочинения, т. II, стр. 158.
20

с утверждением Г. В. Плеханова, что труды Щапова, если
«не легли в основу, то, по крайней мере, были весьма зна¬
чительным вкладом в теорию народничества» *.
Подобно Елисееву, Щапов предпочитал мирный путь ре¬
форм, пути революционному и надеялся на осуществимость
своих идеалов без пролития крови. Лучшим доказательст¬
вом этого служит недавно опубликованное письмо его Алек¬
сандру II, написанное им в 1861 г. после ареста за речь,
произнесенную им на панихиде по убитым в Бездне кре¬
стьянам *.
Что касается Н. В. Шелгунова, то он стоял на несколько
иной точке зрения, чем Елисеев и Щапов. В их рассужде¬
ниях об исконной русской «земственности» он усматривал
опасную идеализацию старорусских порядков. Незадолго
до выхода обновленного «Века» Шелгунов написал статью,
в которой оспаривал взгляды Щапова*. В противополож¬
ность последнему Шелгунов утверждал, что в нашем прош¬
лом нельзя найти ничего кроме «слез, да стонов, да плача,
да целого ряда неудач, да целого ряда фактов, убеждаю¬
щих в том, что можно строиться тысячу лет и все-таки не
выстроиться». Однако, подобно Елисееву и Щапову, Шел¬
гунов был уверен, что будущее России будет строиться не
на западный манер, а по особому образцу, зародыши кото¬
рого он искал не в нашем прошлом, а в настоящем. Шел¬
гунов более, чем кто-либо другой из публицистов того вре¬
мени, испытал на себе влияние идей Герцена относительно
исторической миссии, выпадающей на долю России. Вспо¬
миная впоследствии эпоху, последовавшую за севастополь¬
ским разгромом, и рисуя настроения русской интеллиген¬
ции того времени, Шелгунов писал: «Мы были непрочь
предложить Европе наш общинный порядок и наши об¬
щественно-экономические основы, да и сами не находили
нужным проходить тот тяжелый путь индивидуалистического
экономизма и капитализма, которым прошла Европа. Не
мне одному,— многим думалось, что в русской жизни, со¬
хранившей черты быта, уже исчезнувшего в Европе, есть что
предложить Западу». И далее Шелгунов вспоминает, как,
посетив в 1856 г. Францию, он поражал знакомых францу¬
зов своими «проектами обновления Франции русскими со¬
циальными началами» \
Эту веру в особое предназначение России Шелгунов со¬
1 Г. В. Плеханов, Сочинения, т. II, стр. 10.
г Письмо это опубликовано в XIX т. „Красного архива".
8 Статья эта, носившая название „Русское слово", предназначалась для
«Современника», но в феврале 1862 г. была задержана цензурой. Она
опубликована в XIV т. „Красного архива".
* Н. В. Шелгунов, Воспоминания, стр. 84 н 92.
21

хранил на протяжении ряда лет, несмотря на жестокие испы¬
тания, которым она подвергалась при соприкосновении с
русской действительностью, безотрадность которой слиш¬
ком бросалась в глаза для того, чтобы ее можно было
игнорировать ‘. В той самой статье против Щапова, о ко¬
торой мы только что упомянули и в которой он ополчает¬
ся против каких бы то ни было заимствований из прошлого,
Шелгунов ставил вопрос, где нужно искать то «русское сло¬
во», сказать которое призвана Россия. Если, как мы зна¬
ем уже, он не находил этого «слова» в нашей старине, то он
в равной степени высказывался и против заимствований с
Запада и на поставленный им вопрос о «русском слове»
спешил ответить: «Ни в французских, ни в немецких книж¬
ках его не найдем». Но где же в таком случае искать его
и надо ли вообще искать? «Не слово нам нужно, а дело,—
отвечал на этот вопрос Шелгунов.— Если же мы должны
сказать слово,— скажется оно и само собой; но скажет его
весь русский народ, вся страна, а не три-четыре ученых,
которые думают найти его в старых бумагах или в архив¬
ной пыли».
Итак, не в нашем прошлом и не на Западе искал
Шелгунов начала, способные обновить русскую жизнь, а в
настоящем русского народа. По цензурным или по каким-ли¬
бо другим соображениям этот ответ Шелгунова не отли¬
чался особой ясностью, и для того, чтобы вполне понять
его и усвоить сущность взглядов Шелгунова, необходимо
обратиться к другим его произведениям, относящимся к
тому же приблизительно времени, к которому относится его
статья «Русское слово».
Одним из этих произведений является знаменитая про¬
кламация «К молодому поколению», написанная Шелгуно-
вым за несколько месяцев до статьи «Русское слово». В ней
вопрос о будущем России поставлен с полной ясностью. За¬
падная Европа с ее капитализмом и пролетариатом пугает
Шелгунова. Он убежден, что Россия может развиваться по
особому образцу и спастись от темных сторон европейской
цивилизации. Для нее не обязательна «английская эконо¬
мическая зрелость». «Мы верим,— писал Шелгунов,— в свои
свежие силы, мы верим, что призваны внести в историю но¬
вое начало, сказать свое слово, а не повторять зады Евро¬
пы». «В нашей жизни лежат начала, вовсе неизвестные евро¬
1 Так напр., во время своей служебной поездкн по России летом 1857 г.
в одном из писем к жене Шелгунов писал: „Знаете что: Русь нравится
больше, когда далеко от нее, а когда в ней, а особенно в середине—дичь
дичь, дичь, застой и тупость, ей богу, страшно" (Л. П. Ш е л г у н о в а.
Из далекого прошлого, СПБ. 1901 г., стр. 74).

пейцам. Немцы уверяют, что мы придем к тому же, к чему
пришла Европа. Это ложь. Мы можем точно притти, если
наденем на себя петлю европейских учреждений и ее эко¬
номических порядков; но мы можем притти и к другому,
если разовьем те начала, какие живут в народе».
Условия, дающие нам возможность «избегнуть жалкой уча¬
сти Европы», по мнению Шелгунова, заключаются, во-пер¬
вых, в существующей у нас в отличие от Запада земледель¬
ческой общине и, во-вторых, в обилии у нас земли, откры¬
вающем возможность каждому крестьянину и каждому гра¬
жданину быть земельным собственником.
Вот ответ Шелгунова, которому нельзя отказать в пол¬
ной ясности и определенности и который позволяет нам
признать прокламацию Шелгунова одним из первых доку¬
ментов нашего народничества.
Другими произведениями Шелгунова, относящимися к
тому же времени, что и статья «Русское слово», и позво¬
ляющими нам выяснить и уточнить точку зрения, намечен¬
ную в этой статье, являются его статьи, помещенные на
страницах того самого «Века», которому посвящена настоя¬
щая наша работа. Ниже мы познакомимся подробно с эти¬
ми статьями и убедимся в том, что они также свидетель¬
ствуют о близости Шелгунова в то время к позднейшим
идеям народничества. В скором времени Шелгунов корен¬
ным образом переменит свою точку зрения, чему, повиди¬
мому, будет способствовать сближение его с Благосветло-
вым и его товарищами по журналу «Русское слово». Одна¬
ко, об этом переломе в миросозерцании Шелгунова нам в
настоящее время говорить нет необходимости, ибо он на¬
метился и завершился уже позднее, когда «Век» перестал
существовать. Во время же его существования Шелгунов
твердо верил в особые пути исторического развития Рос¬
сии, и это сближало его идеи с идеями Елисеева и Щапова.
Расходясь между собою в деталях, в основном все они
стояли на одной точке зрения, признавая необязательность
для России тех путей, которыми шел Запад, и веря, что ей
удастся избежать развития капитализма и найти особые,
более справедливые формы общественных отношений. Это
единство основных взглядов Елисеева, Щапова и Шелгуно¬
ва проявилось в полной мере на страницах «Века», к выяс¬
нению общественно-политической программы которого мы
можем в настоящее время перейти.
III
Передовая статья № 1-6 «Века», написанная Елисеевым и
имеющая программный характер, посвящена обоснованию
23

необходимости предоставить простор свободному, органиче¬
скому, не подвергающемуся никакой принудительной рег¬
ламентации со стороны развитию народной жизни.
«В настоящее время,— пишет Елисеев,— все мы дошли
до сознания той простой и несомненной истины, что всякая
жизнь, какая бы то ни была, может процветать только
тогда, когда она развивается свободно, без внешних
стеснений, из собственных, внутренних начал, что
для каждого живого организма могут быть питательны
только те вещества, которые имеют сродство с его внутрен¬
ними началами, которые могут ассимилироваться в нем,
превратиться в его плоть и кровь, что все несродное,
враждебное его внутренним началам рано ли, поздно ли,
будет извергнуто им или, оставаясь в нем, остановит его
правильное развитие и даже разрушит его, что, одним сло¬
вом, регламентация жизни, насильственное ее по¬
строение на чуждых ей началах, равно как питание ее эле¬
ментами, ей несродными, есть дело бессмысленное, которое
наносит ей несомненный вред и угрожает опасностью тяже¬
лого кризиса и даже разрушения ее в будущем».
Эта истина, по мнению Елисеева, охотно признается все¬
ми на словах, а на деле мы на каждом шагу нарушаем ее
и становимся в противоречие с ней.
«Самые либеральнейшие из нас на словах,— говорит Ели¬
сеев,—являются самыми заклятыми регламентаторами на де¬
ле. Какой бы ни возникал вопрос, какое бы ни предпола¬
галось преобразование в общественной жизни, мы немед¬
ленно садимся за стол, пишем бездну самых остроум¬
ных ответов на вопросы, проектов, теорий — и готовы все
это немедленно привести в дело,— и никогда в голову не
придет нам при этом призвать к участию при решении
вопроса или при обсуждении предполагаемого преобразо¬
вания тех, до кого именно касается вопрос или преобразо¬
вание».
Для того, чтобы задуманные и предпринятые реформы
могли увенчаться успехом, нам необходимо «внимательно
следить за развитием новых отношений и тщательно соби¬
рать факты», памятуя, что «против напора новой жизни,
полной богатством внутреннего содержания, может устоять
только сила, равная ей, а не гнилые подпорки насильствен¬
ной регламентации».
Переходя от этих общих, принципиальных положений к
конкретным вопросам, выдвинутым русской жизнью, Ели¬
сеев останавливается на положении дворянского сословия
в новой, освобожденной от крепостного права России. Во¬
прос этот, с легкой руки Б. Н. Чечерина, подвергался ожив¬
24

ленному обсуждению на страницах русской прессы того
времени, и, конечно, «Век» не мог обойти его молчанием.
Точка зрения Чичерина общеизвестна, и мы удовольствуем¬
ся тем, что в кратких словах напомним ее. Чичерин считал,
что впредь до развития у нас «среднего сословия», т. е.
буржуазии наподобие западной, дворянство, по свойствен¬
ному ему «сознанию своих прав», является «единственным
возможным политическим деятелем в России». В силу этого
он отстаивал необходимость охранения сословной обособ¬
ленности дворянства1.
Конечно, Елисеев не мог согласиться с такой точкой зре¬
ния на дворянский вопрос. Он находил, что теория Чиче¬
рина находится в противоречии к «исконному отвращению
русского народа от всякого рода сословных каст». Однако,
Елисеев не настаивает на уничтожении дворянства как
сословия и на растворении его в народном море. Верный
своей исходной точке — признанию необходимости орга¬
нического развития народной жизни,—Елисеев высказывает¬
ся лишь за то, чтобы и дворянский вопрос был решен не
путем произвольной регламентации, а на основании тех на¬
чал, которые свободно вырабатываются народной жизнью.
«Мы не имеем никаких причин желать уничтожения дво¬
рянства,— пишет он; — но если бы течение жизни потребо¬
вало этого уничтожения, или, как выражается г. Чечерин,
распущения дворянства в земстве, то такое событие, по на¬
шему мнению, произошло бы не только без всяких потря¬
сений, но едва ли бы было примечено всеми». «Мы твердо
уверены,— добавляет Елисеев,— что наше дворянство, с
благородным самоотвержением отказавшееся от своего ко¬
ренного и существенного права в видах государственной
пользы, не задумалось бы отказаться от других, более не¬
значительных привилегий, остающихся за ним, если б того
потребовали новые жизненные отношения»...
Основную свою мысль о необходимости органического
развития Елисеев уточнил и уяснил во второй своей пере¬
довице (№ 7-8 «Века»), где эта мысль была им повторена в
применении к конкретным условиям русской жизни его
времени.
В этой статье Елисеев ополчается против широко рас¬
пространенного между «образованными людьми» взгляда
на мужика как на существо грубое, невежественное, не
имеющее никакого понятия о социальной жизни и потому
нуждающееся в руководстве со стороны образованных лю¬
дей. Как только человека образованного,— жалуется Елисе¬
1 Б.Чичерин, Несколько современных вопросов,М. 1862г.,стр.87—132.
23

ев,— поставят в начальственное отношение к мужикам,
предоставляя ему право разрешать недоразумения изве¬
стного рода в крестьянских делах, то он, несмотря на точ¬
но определенный в законе круг его действий, никак не мо¬
жет ограничиться указанной ему ролью комментатора, раз¬
решителя, истолкователя недоразумений, возникающих
вследствие пользования известным правом, а непременно
стремится присвоить себе власть распоряжаться самым
пользованием правом, указывать, как, что и кому делать,
одним словом, заправлять делом, предоставив мужикам «на¬
слаждаться свободным самоуправлением по
приказанию других» (разрядка Елисеева.— Б. К.).
«Одним словом,— говорит Елисеев: — de jure дело осво¬
бождения совершенно, de facto крестьянам не дают понять,
почувствовать данного им полноправия. Крестьянин слы¬
шит на каждом шагу , что он получил полную свободу, и
между тем на каждом же шагу видит опеку над собой, пе-
стунство, непрошенный и тяжелый патронат, из-под кото¬
рого выбиться он не в силах» *.
«Когда, наконец, другая атмосфера повеет в нашем об¬
ществе?— спрашивает Елисеев. — Когда, наконец, переста¬
нут у нас смотреть на крестьянина как на дикого зверя или
получеловека, и поймут, что грубый необразованный му¬
жик, не слушавший никаких социальных теорий, для обще¬
ственной жизни в своем круге действий воспитан лучше
нас — людей образованных, что крестьянские понятия об
общественном устройстве, немногосложные, нехитрые, за¬
то не пришлые, не навеянные отъинуда, а выработанные
самобытно, не отвлеченным умозрением, а путем практиче¬
ской жизни и деятельности непрерывного ряда бесчислен¬
ных поколений, стоят более чем на тысячелетнем к о р е-
н ю, наследуются одним поколением ст другого с молоком
матерним и охраняются часто без ясного сознания, ин¬
стинктивно, но тем не менее твердо. В течение веков им
много раз приходилось выдерживать сокрушительный на¬
1 Об отношении „Века" к реформе 19 февраля 1861 г. можно судить
по стихотворению В. Г. Тихановича, помещенному в № 13-14:
Я в село въезжаю,—
Мужики попались.
„Бог на помощь, братцы!
Воли-то дождались?".
— “За привет спасибо".
И в затылке чешут...
Не всегда, знать, воля
Радует и тешит.
26

пор разных пришлых учений об общественном и государ¬
ственном устройстве, и они всегда выдерживали со славою
этот напор, выходили несокрушимыми из борьбы. Так жи¬
вучи начала, положенные в их основании! Ныне сама за¬
падная наука торжественно признала, что только на этих
началах можно устроить благоденствие человеческих об¬
ществ».
Как мы видим, в этой статье точка зрения Елисеева на
вопрос о путях дальнейшего развития русской жизни уяс¬
нилась в полной мере. Западно-европейскому типу разви¬
тия он противопоставляет особый тип, более совершен¬
ный — русский. Начала крестьянского мирского устрой¬
ства, имеющие за собой вековую давность и на опыте до¬
казавшие свою живучесть, должны не только быть сохране¬
ны, но и положены в основание строительства новой об¬
щественной жизни. Понятия об общественном устройстве,
присущие русскому крестьянству, совпадают с теми начала¬
ми, на которых, по признанию западной науки, только и
возможно устроить благоденствие человеческих обществ.
Нет, конечно, сомнений в том, что, говоря о началах, при¬
нятых западной наукой, Елисеев имеет в виду идеи запад¬
ного социализма. Другими словами, в статье Елисеева дан
в зародышевой форме тезис о социалистических инстинк¬
тах русского мужика, получивший более точную и ясную
формулировку в народнической литературе 70-х годов
Если Елисеев довольствуется попутным замечанием на¬
счет того, что крестьянские понятия об общественном
устройстве выдержали испытание на протяжении ряда ве¬
ков, то Щапов в статьях, помещенных в «Веке», старается
дать историческое обоснование этому утверждению.
1 При том взгляде на народ, который мы находим в статье Елисеева,
„Век* конечно не мог отнестись к тургеневскому Базарову иначе, как от¬
рицательно. Автор статьи „Нигилист Базаров", помещенной в № 15-16
„Века* и подписанной Н., указывает между прочим на то, что Базаров не
проявляет симпатии к народу. „Он целое лето живет в деревне,—пишет
автор статьи,—но вовсе не обращает или мельком, вскользь обращает
внимание на народ. Раза два он, правда, разговаривает с мужиком, но
какой результат выводит последний из его беседы? Такой, что Базаров
ничего не понимает в том, что нужно мужику. Где понимать, презритель¬
но подтверждает другой мужик: „известно, барин*. Но это бы еще не
беда, что мужики так об нем относятся. Была бы охота, понял бы, будь
хоть трижды „барин*. Но дело в том, что сам Базаров смотрит на народ
с пренебрежением взрослого на малых ребят, знающего — на темных лю¬
дей. Народ—это сфинкс, которого никто не понимает, который и сам се¬
бя не понимает. Община—это хаос, сумбур*. Вот почему автор статьи по¬
лагает, что нигилизм Базарова не имеет под собой ни клочка твердой
почвы. „В этом-то и скрывается неверность воплощенной в Базарове
идеи*.
27

Вслед за Елисеевым Щапов повторяет его мысль о не¬
обходимости органического развития общественной жиз¬
ни. Крестьянская реформа 1861 г. поставила Россию ли¬
цом к лицу «к самой почве нашего саморазвития, к наро¬
ду». Но беда наша в том, что мы не знаем народа, не в си¬
лах сблизиться с ним, «не умеем в чистом роднике народ¬
ной жизни изучить ее законные требования и стремления и
направить нашу деятельность сообразно этим вечно истин¬
ным требованиям и стремлениям, а не произвольно измыш¬
ляемым нами теориям и утопиям». «Нам нужно,— писал
Щапов,— меньше увлекаться отвлеченными от потребно¬
стей и характера русского народа теориями чужих авто¬
ритетов, а прежде всего нужно всеми силами литературы
вызывать к самодеятельности, к самооткровению здравый
практический смысл, добрую волю и могучие силы самого
русского народа. Можно сказать несомненно, что 40 мил¬
лионов сельского народа и по крайней мере 4 миллиона го¬
родского населения не примут наших теорий. Жизнь наро¬
да вообще самозаконна, самоопределяема. А жизнь рус¬
ского народа, кроме того, самоупорна, своенравна, свое¬
образна. Нужно только деятельно стремиться к тому, чтобы
дать свободу самоопределению и саморазвитию, а там уж
она сама выработает такие способы и такие принципы
самообразования и саморазвития, какие ей нужно по ее на¬
туре, по ее природным силам и дарованиям да по внешним
физико-географическим условиям. Надо только деятельно
стремиться к тому, чтоб жизнь народная сама сказала уста¬
ми самого всего народа, что ей нужно по ее природной
организации» *.
Как и Елисеев, Щапов считал общинное начало исконной
специфической особенностью русской жизни. «Одно из
отличительных свойств русского народа,— писал он,— это
жизненно-практическая, непосредственно бытовая, общин¬
ная, мировая выработка общих начал, принципов житей¬
ской мудрости, общинно-народного саморазвития... В дав-
но-былые времена вольнонародного самоустройства народ
наш сам собою, общими богатырскими силами построил
земско-вечевой мир на общинно-народной основе земского
народосоветия и народоправления. Во время этого само¬
устройства он воспитался в духе мира: мировой дух срод¬
нился с его природой, проник весь его быт, стал жизненным,
1 Щапов, Сельская, община. „Век", № 1-6, 1862 г. То же в I томе
собрания соченений, стр. 760; ниже мы будем цитировать статьи Щапова
в „Веке" по собранию его сочинений.
28

зиждительным принципом, творческой силой всего народ
ного саморазвития»\
Щапов вполне сходился с Елисеевым и в признании того,
что понятия крестьян о социальной жизни выше и пра¬
вильнее, чем понятия образованного общества. В этом от¬
ношении образованное общество может многому поучиться
у мужика.
«Вместо пустого разговорного да журнального изъявле¬
ния наших сочувствий к мужикам, к великому крестьян¬
скому вопросу,— писал Щапов,— вместо бесплодных, схо¬
ластических исканий почвы и отвлеченно-теоретических
рассуждений о разных формах ассоциаций, мы, жители го¬
родов, должны дружно изыскивать способы действитель¬
ного, жизненного мирового объединения между собою,
учиться у сельского мира практическим социальным прин¬
ципам мира, усвоять себе и развивать, усиливать, усовер-
шать дух крестьянской мирской сходчивости и совеща¬
тельное™ и мирской, дружной общинной инициативы. Что
нужды, что пока груб и невежествен сельский мир? Зато
он здоров и могуч и физическими и нравственными сила¬
ми. Социальный принцип мира полножизнен и плодотво¬
рен... Нам нужен освежительный, оживляющий, примиря¬
ющий дух мира, мирской социальной жизни, мирского со¬
циализма... Нам нужен крестьянский мирской такт, артель¬
ный дух, мирской ум-разум и уменье в устройстве, деловод-
стве наших ассоциаций» *.
В ряде статей, помещенных в «Веке», Щапов освещает
различные проявления начала «народосоветия» в старой
русской жизни. Весь строй ее, начиная от сельских общин
и городских мирских сходов и кончая всенародными зем¬
скими соборами, был пропитан этим началом. Реформы
Петра I и его преемников нанесли тяжелый удар мирскому
строю, но не уничтожили его окончательно. Он сохранился
до наших дней в крестьянской общине. «Корень вольнона¬
родного, земско-вечевого, самим народом созданного мира
уцелел в могучем крестьянском мире, в сельской общине.
Народ всячески охранял основу мира, как святыню, от всех
буреломных, сокрушительных стихий» *.
Крепко стоявший за свою мирскую правду народ не мог
примириться с отрицавшей ее государственной властью.
Бегством и разбойничеством, отвлекавшими лучшие силы
народа, его «самородков», ответил он на реформы Петра.

Бегство и разбойничество стали «простонародным кресть¬
янским, фактическим выражением протеста, отрицания»1.
Здесь Щапов как бы предвосхищает то, что через несколь¬
ко лет стал говорить М. А. Бакунин, объявивший разбой¬
ный мир носителем инстинктивной революционности на¬
рода и выразителем народного протеста против государ¬
ства.
Исторические экскурсы нужны были Щапову для обосно¬
вания определенной программы преобразования современ¬
ного государственного и общественного строя России, пре¬
образования, основанного на началах «мирского народосо-
ветия».
«Только воспринявши в свою общественную жизнь, в
свои нравы и обычаи начала мира, мирской сходчивости и
совещательности, мирской круговой поруки, мирской об¬
щинной предприимчивости, мы будем способны на всякую
единодушную энергическую общественную инициативу, на
всякий дельный общественный сход и толк... Нам нужно
снова возбудить, развить в себе посредством мирской
сходчивости, совещательности и инициативы тот энерги¬
ческий, деятельный, живой дух любви, совета и соединения,
с которым в смутное время междуцарствия предки наши,
живя миром, сходились единодушно, решительно, энер¬
гически на мирские сходы, на областные земские советы,—
все вместе — и бояре, и гости или купцы, и посадские, и
волостные мирские люди, крестьяне, и думали думу крепко
всею своею землею и решали земское дело. Нам нужно
снова такой же мировой дух любви, совета и соединения,
с каким тогда русские земские люди дружно, живо пере¬
писывались между собою, сошлись на сход в Москву и со¬
ставили земский собор... Нам нужны такие же но¬
вые мирские сходы, земские советы и такой
же новый великий земский собор (разрядка
моя.— Б. К.). Такие социальные принципы внушает наш гру¬
бый, необразованный, но могучий сельский мир, начинаю¬
щий новое саморазвитие» 2.
Щапов был глубоко убежден, что демократизация рус¬
ского политического и социального строя в тех формах,
какие им предложены, приведет к быстрому росту матери¬
ального благосостояния населения. Он верил в то, что сво¬
бодные в своем саморазвитии села станут «центрами сель¬
ского экономического и умственного движения», а по мере
развития в них свободного труда разовьются в города.
1 „Русские самородки", „Век" № 9-10.
* Щапов, Сочил., т. I, стр. 767.
30

«Постепенно богатея плодами свободного труда,—говорит
Щапов,— и возрастая в город, волостное село естественно
будет обогащать и развивать и прилежащие к нему окре¬
стные деревни» \ Однако, экономическая сторона вопроса
мало интересовала Щапова, и он касался ее лишь бегло и
попутно.
Подробное развитие взглядов «Века» на экономическую
реформу мы найдем в статьях Шелгунова и отчасти других
сотрудников этого журнала.
Шелгунова мало прельщает экономический порядок,
господствующий на Западе. Как в Европе феодальной, так
и в Европе современной — «коммерческой и мануфактур¬
ной»,— вся экономическая деятельность основана на наси¬
лии одних над другими. С падением феодализма положе¬
ние эксплоатируемых не сделалось легче: «Прежде слабый
терпел от физической силы, теперь он стал терпеть от
силы денежной». Право свободного выбора работы суще¬
ствует для рабочего только в теории, а не на практике.
И прежде он работал не на себя, и теперь он работает на
другого. Вся разница в том, что прежде у рабочего был
хозяином феодальный владелец, а потом явился фабрикант
и земельный собственник2.
Англия, страна с наибольшим развитием промышленно¬
сти, является страной, где теневые стороны западной циви¬
лизации проявляются с наибольшей ясностью. «Может
быть, ни в одной стране в мире,— говорит Шелгунов,— нет
таких крайностей во всем, какие представляет Англия. Ря¬
дом с самым громадным богатством в ней живет бедность,
умирающая с голоду; рядом с образованием стоит невеже¬
ство, доходящее до идиотизма; рядом с политической
свободой одних — непризнание политических прав других,
т. е. тех, у кого нет денег. Все это не такого рода данные,
чтобы можно было новую формирующуюся граждански
страну строить по английскому фасону»*.
Как и в прокламации «К молодому поколению», Шелгу¬
нов в своих статьях, помещенных в «Веке», осуждает за¬
падную цивилизацию и высказывает уверенность в том, что
Россия имеет возможность итти другим путем. Где же, по
его мнению, гарантия этой возможности? Он ищет ее в
доселе неиспользованном в полной мере земельном про¬
сторе, которым обладает Россия.
«В этом просторе,— говорит он,— вся наша сила, вся
наша возможность устроиться так, чтобы отклонить от
1 Щапов, Сочин., стр. 781-782.
2 Н. Шелгунов, Экономическое соперничество, „Век" № 17.
8 Его же, Общественные вопросы, „Век" № 7-8.
31

себя то зло, от которого уже натерпелась Европа». Эго
зло заключается в существовании фабричного и земле¬
дельческого пролетариата, т. е. рабочих, не обладающих
никакой собственностью и в силу этого вынужденных ра¬
ботать по найму. Положение этих рабочих в высшей сте¬
пени тяжело. «Европа ищет выхода из этого положения;
она уже поняла, что самое лучшее положение того земле¬
дельца, который в то же время и собственник обрабатыва¬
емой им земли. Но дело не в том, чтобы понять этот слиш¬
ком нехитрый вопрос, а в том, чтобы уладить у себя дело
таким образом. И англичанам, и французам, и немцам это
трудно. А нам легко. И вся причина легкости его для нас
заключается в том, что у нас земли много и что мы именно
находимся в том моменте вопроса, когда и разрешить его
нетрудно. Как же мы разрешим его? Мы можем разре¬
шить или так, что устраним от себя надолго всякую даже
тень боязни за земледельческий пролетариат, или так, что
положим начало этому пролетариату. Что лучше — иметь
пролетариев или землевладельцев-собственников? Пролета¬
риата мы не хотим; нет в России ни одного человека, ко¬
торый решился бы высказать такую ужасную мысль. Зна¬
чит, нам нужны земледельцы-собственники. Так? А в та¬
ком случае, в чем же помеха общему желанию? И суще¬
ствует ли помеха? Если существует, то очевидно, что вся¬
кий, в ком есть смысл и совесть, в делах, касающихся это¬
го вопроса, легко догадается, как действовать ему, чтобы
спасти Россию от земледельческого пролетариата».
Большой запас свободной земли, которым располагает
Россия, ее казенно-оброчные земли и громадный, нетрону¬
тый до сих пор земельный простор Сибири должны быть
использованы в интересах работников. Распределение их
между крестьянами положит конец безземелью и малозе¬
мелью, от которых в настоящее время страдает русская де¬
ревня.
Для России, по мнению Шелгунова, «теперешний момент
есть момент нового расселения так, чтобы всегда было про¬
сторно и чтобы не притти к земледельческому пролетари¬
ату Англии». Исполняющееся в 1862 году тысячелетие Рос¬
сии должно стать для нее началом новой экономической
жизни на основании тех спасительных уроков, которые
дает нам история Запада. «Нам урок дается даром, и, ра¬
зумеется, вопрос важный, как мы воспользуемся им. Нау¬
ка же дает нам готовые ответы. Можно, пожалуй, их и не
принять, да будет ли это благоразумно?»1.
1 Н. Щелгунов, Общественные вопросы, „Век“ № 7-8.
32

Во всяком случае, там, где земли достаточно и нет без¬
земельных крестьян, есть возможность избежать водворе¬
ния принципа соперничества. Такая возможность откры¬
вается перед Россией. Это не значит, что Россия должна
навеки остаться страной исключительно земледельческой.
Нет. В ней разовьется и промышленность, но она разовьет¬
ся не в тех формах, как на Западе, а в других.
В статье «Экономическое соперничество», помещенной в
№ 17 «Века», Шелгунов указывает те особые формы, в ка¬
ких, по его мнению, может развиваться в России промыш¬
ленность. Набросанный им здесь план весьма оригинален,
но не нов. У Шелгунова в этом отношении был предше¬
ственник, и этого предшественника указывает сам Шелгу¬
нов. Это — гоголевский Костанжогло из второй части
«Мертвых душ».
«Так вы полагаете, что хлебопашеством доходливее за¬
ниматься?— спросил у Костанжогло Чичиков.
«Законнее, а не то, что доходнее. Возделывай землю в
поте лица своего, сказано. Тут нечего мудрить. Это уж
опытом веков доказано, что в земледельческом звании че¬
ловек нравственнее, чище, благороднее, выше. Не говорю —
не заниматься другим, но чтобы в основание легло хлебо¬
пашество— вот что! Фабрики заведутся сами собой, да за¬
ведутся законные фабрики,— того, что нужно здесь, под
рукой человеку, на месте, а не эти всякие потребности, рас¬
слабившие теперешних людей. Не эти фабрики, что по¬
том, для поддержки и для сбыту, употребляют все гнусные
меры, развращают, растлевают несчастный народ».
Шелгунов находит, что в этих словах Костанжогло —
много справедливого и что те фабрики, о которых мечтает
Костанжогло, действительно «законнее» западно-европей¬
ских фабрик.
Нам нужны фабрики, но лишь такие, которые будут вы¬
рабатывать не предметы роскоши и продукты, необходи¬
мые для узкого круга потребителей из привилегированных
классов, а только те предметы, которые нужны крестьяни¬
ну в его домашнем быту. Это — во-первых. А во-вторых,
эти фабрики «должны завестись народом», т. е. должны
находиться в руках не эксплоатирующей труд пролетариев
буржуазии, а в руках самого народа, который строит, ор¬
ганизует эти фабрики, управляет ими и работает на них,
не эксплоатируя чужого труда. Это — фабрики без проле¬
тариата. Другими словами, эти фабрики должны быть ор¬
ганизованы на артельных началах.
На Западе, где господствует начало соперничества, в
последнее время стали наблюдаться явления, идущие
3 Козьмим
33

вразрез этому началу. «Рабочие увидели уже сами,— гово¬
рит Шелгунов,— что война экономическая не приносит им
выгоды... Не соперничество и драка из-за говядины спа¬
сет их, а союз и мир и дружное общее усилие обеспечить
мирным путем существование каждого. Рабочий начал со¬
ставлять ассоциации и артели и этим одним фактом дока¬
зал, что соперничество не есть закон, что оно не расчет,
как и всякая распря, что проще и выгоднее вместо того,
чтобы мешать друг другу и вырывать из рук соседа кусок
хлеба, итти дружно к одной цели... И у нас мысль об ар¬
тельном начале должна итти все шире и шире... Нужно,
чтобы артельность явилась в народе».
Если Шелгунов ограничивается только провозглашением
принципа ассоциации, то автор другой статьи останавли¬
вается подробно на проведении этого принципа. Мы име¬
ем в виду статью «Артели рабочих для основания фабрик
или мастерских», подписанную инициалами А. Б. и поме¬
щенную в № 12 «Века». Совпадение многих мыслей, кото¬
рые мы находим в этой статье, с тем, что сказано Шелгу-
новым в его уже известных нам статьях, дает основание
предполагать, что под инициалами А. Б. скрывался тот же
Шелгунов. В сущности А. Б. развивает тот же план органи¬
зации промышленности, какой уже знаком нам по статье
Шелгунова. Это — та же фабрика без буржуазии и без
пролетариев.
«Разделение людей на хозяев и на работников,— пишет
А. Б.,— невыгодно и тем и другим... Платя рабочему его
задельную плату, хозяин смотрит на рабочего враждебно;
рабочий, с своей стороны, тоже не считает хозяина своим
другом... Рабочий эксплоатирует своего хозяина так же,
как и хозяин рабочего. Каждый рабочий хлопочет о том,
чтобы получить от хозяина как можно больше денег и вза¬
мен отдать ему как можно меньше произведениями своего
труда... Такой порядок вещей не ведет ни к чему хороше¬
му. Он должен кончиться тем, что обоюдные отношения
сделаются, наконец, в такой степени невыносимы и так бу¬
дут понятны и экономические потери, что для самих хо¬
зяев расчетливее перестать быть хозяевами».
Новая система организации труда должна быть основана
на том начале, что все работающие имеют к делу такой
именно интерес, какой имеют люди, работающие сами для
себя. Для этого же необходимо провести в жизнь ту фор¬
му сочетания труда, которая известна под именем ассоци¬
ации или артели.
Однако, русская артель не удовлетворяет автора статьи.
Эта артель — явление случайное, временное, лишенное той
34

прочности, которая необходима для организации промыш¬
ленности в широком масштабе. «Наша артель,— говорит
А. Б.,— что-то кочевое; ее составляют обыкновенно рабо¬
чие на короткий срок, на работы вне дома... Такая артель
имеет применение к весьма немногим случаям экономиче¬
ской деятельности нашего рабочего». Мысль о том, что
вся промышленность должна быть построена на артельном
начале, еще не сознана русским человеком. При таких усло¬
виях существующую русскую артель можно рассматривать
лишь как зачаток того артельного устройства промышлен¬
ности, о котором мечтает А. Б. Та артель, которую он име¬
ет в виду, «обнимет все производство; она соединит зем¬
ледельческий и промышленный труд; она не оторвет на¬
шего земледельца от пашни, чтобы сделать его городским
фабричным пролетарием; напротив,— фабричного рабоче
го она сделает членом сельского мира».
«Наш крестьянин при всей своей бедности далеко еще не
пролетарий,— пишет А. Б.;—у каждого нашего рабочего,
фабричного или ремесленного, есть своя оседлость; есть
деревня, из которой он ушел на фабрику и куда он может
опять воротиться, когда ему придется расстаться с фабри¬
кой навсегда; следовательно, крайность его положения
вовсе не так велика, как у какого-нибудь английского про¬
летария, которому только один выход спасти себя и свою
семью от ужаса пауперизма — вступить в ассоциацию. Но
незачем нам и дожидаться этой крайности, незачем him
организовывать у себя особый класс фабричного населе¬
ния, начало которому, к сожалению, уже положено. Нам
нетрудно устроить у себя другой порядок, потому что у
нас много земли. В земельности России заключается при¬
чина, почему нашим ремесленным и промышленным арте¬
лям есть возможность организовываться на иных основа¬
ниях, чем они устраивались в Англии, во Франции и в
Германии».
На Западе город — промышленный центр; у нас же го¬
рода имеют только административное значение. У нас нет
буржуазии и нет пролетариев.
«Вот почему наша фабричная и ремесленная промышлен¬
ность может отлично устроиться в сельских местностях в
соединении с сельскохозяйственными занятиями».
Правда, у нас существуют отдельные фабпики, устроен¬
ные «без нужды на западный образец» в больших голо¬
дах. «Не понимаем,— пишет А. Б.,— почему подобным
фабрикам нужно существовать в больших городах? Зачем
им привлекать к себе сельское население? Зачем сельского
жителя, здорового, свежего и стоящего нравственно выше.
35

превращать в рабочего исключительно фабричного, т. е.
портить человека и физически и нравственно? Наконец, мы
не понимаем, для чего бы фабрикам не заводиться в
тех селениях, в которых существует уже начало фабрично-
сти, почему бы фабричное производство не сделать таким же
крестьянским промыслом, как и сельское хозяйство, и по¬
чему бы не соединить его с земледелием? Мы думаем, что
место нашим фабрикам — в деревне и селах, где и лесу
больше, где и хлеб дешевле, где и нравы чище. Мы дума¬
ем, что устройство крестьянами фабрик артелями или да¬
же целыми селениями будет громадным подспорьем кре¬
стьянину в его земледелии и не помешает его полеводству,
потому что работы на фабриках могут производиться зи¬
мой, когда крестьяне обыкновенно уходят на промыслы в
другие места Чем уходить из дому, лучше оставаться у
себя, чем давать все средства распадению общества на ка¬
питалистов и бедняков, лучше всем стремиться к обеспе¬
чению своего благосостояния и увеличивать число людей
среднего состояния».
Автор статьи верит в то, что сельские фабрики не только
будут процветать, но и успешно конкурировать с фабри¬
ками городскими. «И дешевизна содержания в деревне,—
говорит он,— и не исключительная зависимость крестьяни¬
на от фабрики, потому что он живет и от своего сельского
хозяйства, дадут ему такую силу, против которой, пожа¬
луй, и не устоят городские фабриканты-буржуа».
Однако, необходимо, чтобы государство оказало финан¬
совую помощь «сельской фабричности»; без этого ей труд¬
но развиваться.
«Если человеку дается земля,— пишет А. Б.,— чтобы он
мог существовать, то отчего же с того момента, когда на¬
ступает в стране пора ее промышленного развития, не дать
народу денег для ее начала?.. Если этим можно положить
начало тому, что удержит Россию от размножения фаб¬
ричных рабочих и от промышленного пролетариата, кото¬
рый неизбежен, если фабрики будут принадлежать одним,
а работать на них будут другие лица, как это теперь, то
мы не видим причины, почему бы не искать спасения в
правительственной помощи».
Мы не будем останавливаться на других статьях «Века».
Они или касаются частных вопросов или повторяют то,
что мы знаем уже из разобранных нами статей, и таким об¬
разом не дают ничего нового, могущего пополнить характе¬
ристику интересующего нас журнала, направление которо¬
го выяснилось уже в достаточной степени ярко. Мы убеди¬
лись, что «Век» последовательно проводил принятую им
36

программу. Страх перед буржуазной цивилизацией Запада
и стремление доказать, что Россия обладает всеми задат¬
ками, необходимыми для того, чтобы итти особыми пу¬
тями и осуществить более совершенный строй обществен¬
но-экономических отношений, чем западный,— вот основ¬
ная мысль, упорно проводившаяся публицистами «Века».
На обосновании и защите этой мысли сходились между со¬
бою и Елисеев, и Щапов, и Шелгунов. Впоследствии в ра¬
ботах наших народников 70-х годов теория русской само¬
бытности получила более подробное и тщательно разрабо¬
танное обоснование. Однако, если мы хотим изучать на¬
родничество в процессе его идейного развития, начиная с
первоначальных истоков народнической мысли, мы не мо¬
жем пройти мимо «Века». Мы уже имели случай убедиться
в том, что в ряде вопросов статьи «Века» предвосхищали
идеи позднейшего народничества.
Однако, в одном отношении молодые народники «Века»
отличались от своих потомков следующего десятилетия.
Им был чужд тот аполитизм, который так характерен для
народничества 70-х годов. «Век» выступал сторонником
политической свободы и участия народных представителей
в законодательстве.
В первом же номере «Века» Елисеев заговорил о необ¬
ходимости привлечь народ к участию в законодательной
деятельности. Еще яснее этот вопрос был поставлен Ща¬
повым, выдвинувшим, как мы видели, требование созыва
земского собора.
В других статьях, на которых нам не приходилось еще
останавливаться, Елисеев выступал убежденным сторонни¬
ком обеспечения в законодательном порядке неприкосно¬
венности личности граждан. В первой статье № 11 «Века»
он говорит о том, что в правильно организованом государ¬
стве никто не может быть подвергнут наказанию иначе,
как по суду, и требует, чтобы гражданам были предоставле¬
ны в законе гарантии от произвола судей. Другую статью
(в № 13-14) Елисеев посвящает доказательству необходи¬
мости обеспечения граждан от обысков, производимых без
соблюдения установленных в законе правил, и предоставле¬
ния гражданам «всех средств защиты против произволь¬
ных, часто варварских набегов и вторжений полиции». Из¬
вестно, что постановки таких вопросов в народнической
литературе 70-х годов мы не найдем. Ее эти вопросы ин¬
тересовали очень мало.
В пределах настоящей статьи мы не можем дать анализа
социального содержания народничества, но нельзя не под¬
черкнуть одного знаменательного обстоятельства, выяс¬

нившегося из предыдущего изложения: у истоков народни¬
чества мы встречаемся с фигурой добродетельного кулака
Костанжогло. И конечно, не случайно, что Шелгунов, раз¬
вивая свои идеи о фабрике без пролетариев, вспомнил об
этом гоголевском персонаже, сумевшем на развалинах
дворянского землевладения создать крепкое кулацкое хо¬
зяйство.
36

«Раскол в нигилистах»
Эпизод из истории русской общественной мысли 60-х годов
«Раскол в нигилистах» — так Ф. М. Достоевский озагла¬
вил свою статью в «Эпохе»1, посвященную полемике, раз¬
горевшийся в 1864-1865 гг. между влиятельнейшими ради¬
кальными журналами той поры—«Современником» и «Рус¬
ским словом». Полемика эта с полной очевидностью обнару¬
жила, что мелкобуржуазная радикальная интеллигенция,
всего лишь несколько лет перед тем — во времена Добро¬
любова и Чернышевского — выступавшая единым сплочен¬
ным фронтом, неожиданно раскололась на два враждую¬
щих между собою лагеря. Борьба, начавшаяся между ними,
велась с таким ожесточением, полемика, в которую они
вступили друг с другом, выражалась в таких небывало рез¬
ких формах, что Достоевский действительно имел полное
основание заговорить о начавшемся расколе в рядах ни¬
гилистов.
Чем же был вызван этот раскол и каковы были разногла¬
сия, наметившиеся во время полемики?
Как это ни странно, вопрос этот до сих пор не получил
освещения в нашей литературе. Полемика «Современника» с
«Русским словом» обычно обходится полным молчанием
историками нашей литературы и общественной мысли даже
в тех случаях, когда, казалось бы, они никак не могли бы
обойти ее. Достаточно указать в виде примера на покой¬
ного А. Н. Пыпина, посвятившего специальную работу жур¬
нальной деятельности М. Е. Салтыкова 1863-1864 гг.2 и
не сказавшего в ней ни слова о тех его статьях, которые
вызвали протест со стороны «Русского слова» и явились
1 „Господин Щедрин, или раскол в нигилистах", „Эпоха" № 5, 1864 г.
Перепечатано в „Собранви сочинений Достоевского", т. ХШ, М.—Л. 1930 г.
* А. Н. П ы п и н, М. Е. Салтыков, СПБ. 1899 г.
39

началом интересующей нас полемики 1. Насколько нам изве¬
стно, только А. Л. Волынский в своей книге «Русские кри¬
тики» и проф. И. И. Иванов в его «Истории русской критики»
уделили внимание интересующему нас столкновению двух
радикальных журналов. Однако, и тот и другой ограничи¬
лись чисто внешним изложением хода их полемики и не
выяснили причин, ее вызывавших. Для читателя работ Во¬
лынского и Иванова остается совершенно неясным, была ли
эта полемика выражением серьезных идейных разногласий
между вступившими в нее журналами или же просто руго¬
тней журналистов, стремящихся резкостью выражений при¬
влечь к себе внимание читающей публики. К тому же отри¬
цательное отношение к радикализму 60-х годов обоих
авторов, писавших об этой полемике, сказалось на их изло¬
жении и побудило их центр своего внимания перенести не
на содержание полемики, а на те «verba novissima» (по выра¬
жению одного из сотрудников «Отечественных записок»
того времени), которыми с ожесточением обменивались
друг с другом полемизировавшие. Между тем, эта полеми¬
ка была для своего времени событием, имевшим большое
общественное значение и отразившимся на дальнейшей эво¬
люции русской общественной мысли. Вот почему она, по
нашему мнению, вполне заслуживает внимания тех, кто
интересуется нашим прошлым.
Для того, чтобы полнее уяснить себе обстоятельства, по¬
родившие разрыв между «Современником» и «Русским сло¬
вом», необходимо вкратце напомнить политическую обста¬
новку, сложившуюся в России ко времени этого разрыва.
Наступил 1864 год. Польское восстание, вспыхнувшее в
предшествовавшем году, было окончательно подавлено.
Победители жестоко мстили побежденным. В Северо-запад-
3 Не менее характерно, что эту полемику обходит молчанием, хотя и
признает, что ее „внимательное обследование представляло бы значитель¬
ный интерес", В, Ьвгеньев-Максимов в своей книге „Очерки по истории
социалистическ( й журналистики в России" (Гиз, 1927 г., стр. 110), где он
подробно излагает историю „Современника". Не разобрался в этой поле¬
мике и новейший биограф Салтыкова Иванов-Разумник. \ асхождение между
„Современником** и „Русским словом** он объясняет тем, что первый из
этих журналов отличался „социальными и демократическими на тр( ения-
ми“, а второй проводил „индивид\алистические и радикальные тенден¬
ции" (И в а н о в-Р а з у м н и к, М. Е. Салтыков-Щедрин. Жизнь и творчес¬
тво, ч. 1, М. 1930 г., стр. 318). Такое противопоставление этих двух жур¬
налов, издавна установившееся в народнической литературе, явно несостоя¬
тельно: вопрос „о голодных и раздетых" интересовал „Русское слови" не
менее, чем „Современник".
40

ном крае широко развернулась кровавая деятельность Му-
равьева-вешателя. Вместе с подавлением польского восста¬
ния рухнули и те надежды, которые связывались с ним ре¬
волюционно настроенной частью русского общества. Кре¬
стьянское движение, столь интенсивное в 1861-1862 гг.,
замирало. Широко распространенное убеждение в том, что к
весне 1863 года, ко времени введения в действие уставных
грамот, регулирующих отношения освобожденных рабов к
их прежним владельцам, вся Россия будет объята восстани¬
ями крестьян, недовольных обманной волей, оказалось со¬
вершенно ошибочным. Наоборот, в деревнях восстанавли¬
валось спокойствие. Крупнейшая революционная организа¬
ция 60-х годов, строившаяся в расчете на крестьянское
восстание в 1863 г., охватившая ряд крупнейших городов и
насчитывавшая в своих рядах сотни членов,—тайное обще¬
ство «Земля и воля»,— распалась. Руководители обществен¬
ного движения предыдущих лет сидели в царских тюрьмах.
Н. Г. Чернышевский ожидал в Петропавловской крепости
предрешенного уже обвинительного приговора; гнусная роль,
сыгранная в его деле Вс. Костомаровым, не была тайной
для общества. Правительственная и общественная реакция
расширялась и углублялась. Вчерашние либералы и ради¬
калы, кокетничавшие своей левизной, притихли или пре¬
вратились в горячих сторонников правительства. Популяр¬
ность и влияние Каткова, сумевшего точно учесть начавшу¬
юся реакцию, росли с каждым часом.
Все это выдвигало перед радикальной частью общества
ряд новых, волнующих и настойчиво требующих разреше¬
ния вопросов. Понятно поэтому, с каким нетерпением под¬
жидали читатели выхода в свет очередного номера «Совре¬
менника», в котором они привыкли находить ответ на все
волнующие их сомнения, и с какими ожиданиями они при¬
нимались за чтение этого номера и в первую очередь его
внутреннего обозрения, носившего название «Наша обще¬
ственная жизнь». Понятно также изумление читателей, когда
они неожиданно для себя обнаружили, что внутренний обо¬
зреватель «Современника» нашел нужным и своевременным
заговорить о «понижении тона». Вообще на этот раз обоз¬
рение «Современника» производило чрезвычайно странное
впечатление. Его анонимный, но хорошо известный посто¬
янным читателям журнала автор — М. Е. Салтыков — раз¬
вивал совершенно необычные мысли. О чем и зачем волно¬
ваться?— спрашивал он читателей. «Время всегда равно вре¬
мени, говорю я себе, и спокойно гляжу на прошедшее и не
прихожу в восторг при виде грядущего». «В сем мире все
предусмотрено, все подчинено неизменным законам; заблуж¬
41

дения и мудрость, увлечения и трезвый глас рассудка, жар и
холод — все это заранее размещено по своим местам, все
это следовало, следует и будет следовать одному, раз на¬
всегда определенному церемониалу». Было бы напрасной
тратой сил восставать против неизбежного хода вещей. Че¬
го же достиг ты, о люд, волнующийся и стремящийся!—
обращался автор к наиболее пылкой части своих читателей.
«Вглядись пристальнее в твою деятельность, не увидишь ли
ты в ней жалкой пародии на деятельность тех служителей
искусства для искусства, науки для науки, против которых
устремлено было все твое горячее негодование? Волнение
для волнения, стремление для стремления; сегодняшняя
пустая деятельность, поправляющая вчерашнюю пустую
деятельность и в свою очередь поправляемая завтрашнею
пустою деятельностью! Вот процесс твоей жизни, а в резуль¬
тате — вечное, непрерывное самообольщение, то жалкое
самообольщение, которое для человека, непричастного этой
суматохе, кажется совершенно необъяснимою психологи¬
ческой загадкою». Однако, пусть юность кипятится и вол¬
нуется,— утешал себя автор:—это в порядке вещей, ей
свойственно волноваться; ей свойственно ошибаться и воз¬
мущаться тем, что зрелости предоставлено «вычеркивать»
ошибки юности. Ее волнение и возмущение пройдут с го¬
дами. «Друг! успокойся! помни, что когда пора заблуждений
пройдет, когда наступит пора постепенного умудрения, то
право вычеркивания предоставится и тебе. И даю тебе го¬
лову на отсечение, что ты не только не отвернешься от не¬
го с негодованием, но воспользуешься им, до такой степе¬
ни воспользуешься, что даже из всех сил будешь протесто¬
вать против всякой попытки, которая стремилась бы его
отменить и ограничить»\
Читая эти рассуждения, читатель останавливался в недоу¬
мении. Как надо понимать то, что говорит автор? Смеется
ли он или серьезно проповедует на тему «суета сует» ? Изде¬
вается ли он над юностью, делающейся с годами более со¬
лидною и благонамеренною, или, наоборот, утверждает, что
именно эта-то юность и идет надлежащим, правильным пу¬
тем? Неужели он действительно уверен в том, что «пони¬
жение тона» поставлено в порядок дня современного обще¬
ства? Трудно было разобраться в намерениях, водивших
пером автора. Рассуждения, претендующие на глубокомыс¬
лие, перемешивались в его статье с анекдотами, претенду¬
ющими на остроумие. Одно было ясно, что ответа на те во¬
просы, которые развитие русской жизни ставило перед об¬
1 „Современник" № 1, 1864 г., стр. 18 и 25.
42

ществом и разрешения которых читатели ждали встретить
на страницах своего любимого журнала, статья Салтыкова
не дает. Но этого мало—в его статье были выпады, направ¬
ленные в совершенно неожиданную сторону.
«Итак, о птенцы, внемлите мне!—взывал автор, продол¬
жая развивать свои мысли о тщете всяких исканий;—вы,
которые надеетесь, что откуда-то сойдет когда-нибудь ка¬
кая-то чаша, к которой прикоснутся засохшие от жажды
губы ваши, вы, все стучащие и ни до чего недостукиваю-
щиеся, просящие и не получающие — все вы можете успо¬
коиться и прекратить вашу игру... Никакой чаши ни¬
откуда не сойдет по той причине, что она уж давно стоит
на столе, да губы-то ваши не сумели поймать ее; стучать и
просить вы будете попрежнему, и попрежнему ничто не
отворится перед вами и ничего не будет вам дано, потому
что жизнь дает только тем, кто подходит к ней прямо и
притом в «благопристойной» одежде... Я не говорю,
чтоб это была перспектива хорошая, но, по крайней мере,
она не заключает в себе никакого марева, а как хотите, и
это уж не малое преимущество... Ждите же, птенцы, и
помните, что на человеческом языке есть прекрасное слово
«со временем», которое в себе одном заключает всю суть
человеческой мудрости. Поверьте, что это — великое слово,
которое может принести не мало утешений тому, кто су¬
меет кстати употреблять его. Когда я вспомню, например,
что «со временем» дети будут рождать отцов, а яй¬
ца будут учить курицу, что «со временем» зайцевская
хлыстовщина утвердит вселенную, что «со временем»
милые нигилистки будут бесстрастной рукой рассекать чело¬
веческие трупы и в то же время подплясывать и подпевать
«ни о чем я, Дуня, не тужила» (ибо «со временем», как изве¬
стно, никакое человеческое действие без пе¬
ния ипляски совершаться не будет), то спокой¬
ствие окончательно водворяется в моем сердце, и я забо¬
чусь только о том, чтоб до тех пор совесть моя была чи¬
ста».
Вслед за этими рассуждениями шел анекдот — весьма
уместный в обличительно-реакционном романе, но непонят¬
ный на страницах «Современника»,— об одной «нигилист¬
ке», которая, сидя в опере, с высоты пятого яруса негодо¬
вала на некую Шарлотту Ивановну, роскошествовавшую в
бельэтаже и бесстыдно предъявлявшую алкающей пуб¬
лике свои обнаженные плечи и «мятежной груди вал».
— И как она смела, эта скверная! — визгливо возмуща¬
лась нигилистка.— Помилуйте, я, честная нигилистка, зады¬
хаюсь в пятом ярусе, а эта дрянь, эта жертва общественного
40

темперамента... смеет всенародно показывать своп плечи...
где же тут справедливость? и неужели правительство не об¬
ратит, наконец, на это внимания?
Успокаивая взволнованную нигилистку, автор утешал ее
тем, что, хотя она сидит в пятом ярусе, но обладает чистой
совестью, чего лишена Шарлотта Ивановна.
— Ну, согласились ли бы вы променять вашу чистую со¬
весть на ложу в бельэтаже? — спрашивал автор нигили¬
стку.
— Конечно, нет—отвечала она, но как-то так невнят¬
но, что автор должен был повторить свой вопрос.
За этим анекдотом о нигилистке шел другой анекдот —
о раскаявшемся нигилисте, который, на упрек автора в
сродстве его новых мыслей с идеями катковского «Русско¬
го вестника», хлопнул автора по плечу и, вздохнувши, ска¬
зал:
— Э, батюшка! Все там будем!
«И по-моему, он сказал вещь совершенно резонную. Но и
я сказал вещь не менее резонную, когда утверждал, что
нигилисты суть не что иное, как титулярные
советники в нераскаянном виде, а титуляр¬
ные советники суть раскаявшиеся нигилисты...» \
Таково было выступление Салтыкова, породившее оже¬
сточенную полемику, продолжавшуюся без малого два го¬
да. Публицисты «Русского слова» не могли смолчать, когда
острие сатиры Салтыкова оказалось направленным против
них самих и тех идей, которые они проводили на страни¬
цах своего журнала... Одного из сотрудников «Русского
слова» Салтыков задевал открыто своим упоминанием о
«зайцевской хлыстовщине»; других — в скрытой форме —
указанием на то, что нигилисты суть не что иное, как не
успевшие еще раскаяться титулярные советники. Положе¬
ние обострялось тем, что Салтыков, наряду с сотрудниками
«Русского слова», задевал и бывшего руководителя «Совре¬
менника», Н. Г. Чернышевского. Читатели этого журнала,
хорошо помнившие печатавшийся в нем год назад роман
«Что делать?», прекрасно понимали, что насмешка Салты¬
кова на счет пения и пляски направлена непосредственно
против одного из «снов» Веры Павловны, того самого, в
котором в ярких красках изображалась жизнь обновленно¬
го общества, где работа и наслаждение, труд и искусство
будут сливаться в одно гармоническое целое.
Непристойность выходки Салтыкова против «Что де¬
лать?» усугублялась тем, что, как хорошо было известно в
1 „Современник" N° 1, 1865 г., стр. 25—28.
44

литературных кругах того времени, личные отношения его
с Чернышевским с 1861 г. отличались большой натянуто¬
стью. Повод для этого заключался, как известно, в том, что
в сентябре 1861 г. Салтыков, бывший в то время вице-гу¬
бернатором в Твери, получив по почте 10 экземпляров
прокламации «Великорусе», представил их через губерна¬
тора в III отделение вместе с конвертами, в которых они
были присланы \ По распространившемуся в то время слуху
конверты эти послужили первой уликой против арестован¬
ного по делу «Великорусса» В. А. Обручева, руку которого
III отделение узнало на этих конвертах.
«Разумеется,— рассказывает Л. Ф. Пантелеев,— как толь¬
ко это обстоятельство стало известным в литературных
кругах, особенно в кружке «Современника», поднялась буря
негодования против М. Е. Когда последний узнал, что про¬
изошло в Петербурге, то сейчас же приехал туда, но был
крайне сурово принят Н. Г. (Чернышевским) и близкими к
нему» 2. Понятно, что при таких условиях в выходке Салты¬
кова нельзя было не видеть продиктованного личными со¬
ображениями выпада против человека, лишенного возмож¬
ности так или иначе на этот выпад ответить. Понятно и то
возмущение, которое статья Салтыкова вызвала среди ра¬
дикальной части общества.
Понятно также и то, что «Русское слово» не могло обой¬
ти молчанием выпад Салтыкова. Его статья вызывала со¬
трудников этого журнала на решительный отпор, и этот от¬
пор был ими дан незамедлительно. В ближайшей же, Фев¬
ральской книжке «Русского слова» появилась статья В. Зай¬
цева «Глуповцы, попавшие в «Современник».
«Наконец-то, подумал я, прочитав фельетон первой
книжки «Современника»,— писал Зайцев,— наконец-то и
этот блудный сын возвращается под родительский кров,
где, по всей вероятности, не замедлит найти упитанного
тельца... Целый год милый фельетонист «Современника»
носил костюм Добролюбова, прежде чем решиться пред¬
стать перед публикой в своем собственном рубище». Не
«эксадминистратору» Салтыкову изобличать молодое поко¬
ление в беспринципности. «Вы полагаете, что нигилисты
вскоре преобразятся в титулярных советников и что вскоре
«все там будем». Скажите, пожалуйста, какая бесцеремон¬
ность и незастенчивость. Как же это вы не рассчитали, что
найдутся люди, которые ответят вам на это, что не вам бы
1 Полн. собр. сочин. А. И. Герцена, т. XI, стр. 351.
2 JI. Ф. Пантелеев, Из воспоминаний прошлого, кн. 2-я, СПБ. 1908 г.,
стр. 192. Сравни рассказ о том же Е. И. Жуковской в ее „Записках", Л.
1930 г., стр. 252.
45

это говорить и не нам бы слушать... Нашли, что сказать: «все
там будем»! Еще кто будет или нет, а вы ведь уже давно
там!».
Зайцева не удивляют нападки Салтыкова на молодое по¬
коление: от этого «самодовольного балагура» ничего ино¬
го и ждать не приходится; он только сбросил с себя одеж¬
ду, которою неудачно пытался маскироваться. Гораздо
удивительнее то, что выходка Салтыкова появилась на
страницах того самого журнала, в котором печаталось «Что
делать?». Вот почему Зайцев считал необходимым, минуя
Салтыкова, обратиться непосредственно к редакции «Совре¬
менника».
«Обращаю внимание уважаемых сотрудников «Современ¬
ника»,— писал он,— на новое направление, придаваемое
этому журналу г. Щедриным; прошу их вспомнить обличе¬
ния, которыми они часто преследовали литературное рене¬
гатство, и заметить, что «Современник» находится в эту ми¬
нуту на весьма скользком пути... Скажу прямо: совместить
в себе тенденции остроумного фельетониста с идеями Доб¬
ролюбова журнал, уважающий себя, не может. Надо выби¬
рать одно из двух: или итти за автором «Что делать?» или
смеяться над ним».
В том же номере «Русского слова», в котором был напе¬
чатан ответ Зайцева Салтыкову, появилась сильно ударив¬
шая по последнему статья Писарева «Цветы невинного
юмора», написанная независимо от фельетона Салтыкова
и до ознакомления с ним. В этой статье, кажущейся столь
несправедливой нам, хорошо знающим последующую лите¬
ратурную деятельность Салтыкова и основательно позабыв¬
шим не вошедшие в собрание его сочинений фельетоны
60-х годов, Писарев указывал на беспринципность как на
основное свойство сатиры Щедрина, лишающее ее серьез¬
ного общественного значения.
Статьи Зайцева и Писарева заставили Салтыкова высту¬
пить в мартовской книжке «Современника» с разъяснениями
и растолковать смысл своего первого выступления. Под
влиянием энергичной атаки Зайцева он попытался смягчить
впечатление, произведенное его первой статьей. Однако,
озлобление, вызванное в нем критикой Писарева, помеша¬
ло ему добиться этого.
Во второй статье Салтыков указывал, что оппоненты не
поняли его и приписали ему, чего он вовсе не намеревал¬
ся утверждать. Говоря: «все там будем», он, якобы, имел
в виду не всю радикальную молодежь, а лишь определен¬
ную часть ее, компрометирующую своим поведением те
идеи, сторонниками которых она себя выставляет.
46

«Всякая партия, всякое дело,— писал Салтыков,— имеют
своих enfants terribles, которые до тех только пор бывают
терпимы, покуда дело еще слабо и покуда малейший раз¬
лад в недрах той партии, которая его поддерживает, мо¬
жет повредить ему. Эти enfants terribles юродствуют, мечут¬
ся, не умеют держать язык за зубами и всего охотнее хва¬
таются за внешние признаки дела, так как других они и
понимать не могут». Из среды этих enfants terribles выходят
«своего рода горлопаны, юродствующие и вислоухие». «Эти
последние плавают столь же мелко и точно так же не идут
далее внешних признаков какого бы то ни было дела, но
уже возводят эти признаки в принцип и проповедуют гром¬
ко, самодовольно и с ожесточением».
Такие юродствующие и вислоухие появились и в среде
нашего молодого поколения,— утверждает Салтыков.— Ух¬
ватившись за пущенное Тургеневым слово «нигилизм»,
слово, «не имеющее смысла и всего менее характеризующее
стремления молодого поколения», эти вислоухие «стали дра¬
пироваться в него, как в некую златотканную мантию и из
бессмыслицы сделали себе знамя».
«В прошлом году,— писал Щедрин,— вышел роман «Что
делать?», роман серьезный, правдивый, проводивший мысль
о необходимости новых жизненных основ и даже указы¬
вавший на эти основы. Автор этого романа, без сомнения,
обладал своею мыслью вполне, но именно потому-то, что
он страстно относился к ней, что он представлял ее себе
живою и воплощенною, он и не мог избежать некоторой
произвольной регламентации подробностей, и именно тех
подробностей, для предугадания и изображения которых
действительность не представляет еще достаточно данных.
Для всякого разумного человека это факт совершенно яс¬
ный, и всякий разумный человек, читая упомянутый выше
роман, сумеет отличить живую и разумную его идею от
сочиненных и только портящих дело подробностей. Но
вислоухие понимают дело иначе; они обходят существен¬
ное содержание романа и приударяют насчет подробностей,
а из этих подробностей всего более соблазняет их перспек¬
тива работать с пением и плясками».
«Одним словом,— продолжает Щедрин,— нет мысли, ко¬
торой наши вислоухие не обесславили бы, нет дела, кото¬
рого они не засидели бы. «Я демократ»,— говорит вам
вислоухий и доказывает это тем, что ходит в поддевке и
сморкается без помощи платка. «Я нигилист и не имею ни¬
каких предрассудков»,— говорит вам другой вислоухий и
доказывает это тем, что во всякое время дня готов выбе¬
жать голый на улицу. И напрасно вы будете уверять его.
47

что в первом случае он вовсе не демократ, а только нечи¬
стоплотный человек, и что во втором случае он тоже не
более как бойкий человек, без надобности подвергающий
себя заключению в частном доме,— не поверит он ни за что
и вас же обругает аристократом и отсталым человеком».
Вот таких-то «вислоухих и юродствующих, которые с
ухарскою развязностью прикомандировывают себя к делу,
делаемому молодым поколением, и, схватив одни наружные
признаки, совершенно искренно исповедуют, что в них то
вся и сила», Щедрин, по его словам, и имел в виду в своем
январском обозрении. Не «выругать огулом молодежь», а
сделать «попытку отличить этих вислоухих и юродствую¬
щих и изъять их из общего представления о молодом по¬
колении»,— стремился, по его словам, он. «Буря в среде
этих милых лилипутов», которую подняла его «мимоход¬
ная и при том лишенная всякого злостного характера за¬
метка», нападения, вызванные ею на ее автора со стороны
«одного невинного, но разухабистого органа невинной ни¬
гилистической ерунды» (так Салтыков характеоизовал
«Русское слово»), убеждают, якобы, Салтыкова в том, что
он попал в цель\
Таковы были объяснения, данные Салтыковым. Он сам
сознавал их недостаточную убедительность и соглашался,
что, может быть, в первый раз он выразил свою мысль не¬
вполне рельефно, во-первых, оттого, что «сюжет сам по
себе еще слишком деликатен», а во-вторых, оттого, что
«при срочной журнальной работе трудно и требовать, что¬
бы писатель был всегда ясен и изобразителен» 2.
Несомненно, что ответ Салтыкова должен был еще более
усилить негодование его противников. Поклонники «Что
делать?», конечно, не могли согласиться с оценкой, данной
этому роману Салтыковым. То, что ему казалось в этом ро¬
мане «портящими дело подробностями», с их точки зрения,
было теснейшим образом связано с основной идеей рома¬
на. Стремясь убедить читателей, что его статья была на¬
правлена не против всей передовой молодежи, а только про¬
тив «вислоухих и юродствующих» в ее среде, Салтыков, ос¬
лепленный яростью, вызванной в нем нападками «Русского
слова», сам опровергал себя, зачисляя в ряды этих «юрод¬
ствующих» не только тех умственных и нравственных уро¬
дов, без которых не обходится и не может обходиться ни
одно общественное движение, а серьезный журнал, оспари¬
вавший у «Современника» его влияние на молодое поко-
1 „Современник" № 3, 1S64 г., стр. 56—61.
2 Там же, стр. 57.
48

ление: «Русское слово» успело приобрести обширный круг
горячих сторонников и почитателей, среди которых попу¬
лярность Писарева и его товарищей по журналу росла не
по дням, а по часам. Те многочисленные читатели, которые
привыкли находить в «Русском слове» ответ на волнующие
их вопросы, не могли не почувствовать себя оскорбленны¬
ми зачислением их в ряды «юродствующих и вислоухих».
Что же касается самого «Русского слова», то ему вторая
статья Салтыкова дала повод вновь поставить вопрос о
совместимости с идеями «Современника» взглядов, прово¬
димых Салтыковым. Это было сделано в апрельской книж¬
ке этого журнала в анонимной заметке «Кающийся, но не
раскаявшийся фельетонист «Современника». «Мы еще раз
предупреждаем «Современник»,— писало «Русское сло¬
во»,— что есть границы унижения, за которыми сочувствие,
так дорого купленное прежними его деятелями, уже трудно
возвратить».
На вопрос о солидарности со статьею Салтыкова, редак¬
ция «Современника» предпочла не давать ответа. Полеми¬
ка, разгоревшаяся между двумя журналами, на время за¬
тихла. Лишь изредка противники обменивались отдельны¬
ми ударами. То Антонович, разбирая «Взбаламученное мо¬
ре» Писемского, мимоходом укажет, что те, кто хвалил
«Отцов и детей» (а это, как известно, в 1862 г. делал Пи¬
сарев), не могут ругать роман Писемского, ибо и Писемский
н Тургенев одинаково клевещут на молодое поколение:
осуждая «Взбаламученное море», критики, принявшие ка¬
рикатуру Тургенева за свой портрет, тем самым в лице Пи¬
семского осуждают Тургенева, или, лучше сказать, свое соб¬
ственное мнение об его романе ‘.То Писарев обрушится на
Станицкого, хорошо зная, кто скрывается под этим псев¬
донимом, и заявит, что этот автор — не более как «фразер,
маскирующий свою умственную бедность криками и жести¬
куляцией», и «карикатурист идеи», порочащий «Современ¬
ник» своими романами, представляющими собою «гнилой
хлам и вредный баласт» *.
Только к концу 1864 г. полемика разгорелась вновь и
достигла еще большего ожесточения, чем прежде. Поводом
для этого послужила знаменитая статья Писарева «Реали¬
сты», напечатанная без имени автора и под измененным по
1 М. Антонович, Современные романы, „Современник" 4, 1864 г.
стр. 209 и 213.
з Писарев, Кукольная трагедия с букетом гражданской скорби, Сочин.,
т. IV, стр. 147—149. Статья эта была напечатана в № 8 „Русского слова1*
за 1864 г.
4 Козьмин
49

цензурным соображениям заглавием («Нерешенный воп¬
рос») в № 9-11 «Русского слова».
Мы не будем излагать последовательно развитие этой
полемики, ограничимся лишь общей характеристикой ее и
постараемся выделить основное ее содержание, чтобы убе¬
диться, как далеко разошлись друг с другом враждующие
журналы.
Со стороны «Современника» тяжесть борьбы нес на себе
М. А. Антонович, выступавший то под собственной фами¬
лией, то анонимно, то под заимствованным у невмешивав-
шегося более в полемику Салтыкова псевдонимом «Посто¬
ронний сатирик», и отчасти Ю. Г. Жуковский. На страницах
«Русского слова» ему отвечали Писарев, Зайцев, Соколов и
Благосветлов.
В ожесточении борьбы стороны не стеснялись в резко¬
сти и энергичности выражений. Однако, пальма первенства
в этом отношении бесспорно принадлежит Антоновичу.
«Ракалья», «хавронья», «гнилой бутерброд», «недоносок
благосветловский», «скудоумный Писарев» и т. п. выраже¬
ния так и сыпались из-под его пера. Из противников его
соперничать с ним мог, пожалуй, только воинственный
полковник Соколов, писавший: «Гг. Некрасов и Пыпин,
почтенные хозяева «Современника», заставьте ваших мо¬
лодцов подписываться под своими скандальными статей¬
ками... Кто из них, спрашиваю я вас, настрочил на меня
шельмецкий пасквиль?». И далее Соколов угрожал, что ес¬
ли ему не назовут фамилию автора, то он «поступит с ано¬
нимом как следует» *.
Спор единовременно шел в нескольких направлениях.
Спорили о том, кто прав в оценке «Отцов и детей»: тот,
кто видит в Базарове карикатуру на молодое поколение
(Антонович), или 'iOt, кто считает его за действительного
представителя этого поколения (Писарев). Спорили о том,
правильно ли Добролюбов оценил Катерину в «Грозе» Ост¬
ровского как светлое явление на фоне темного царства
русской жизни. Спорили об искусстве и об его полезности.
Спорили о том, способны ли негры к самостоятельной поли¬
тической жизни или же самою природою осуждены на по¬
рабощение европейцами. Спорили о философии Шопенга-
уера. Спорили о том, был ли Милль «отъявленным британс¬
ким буржуа», написавшим свои «Основания политической
экономии» с целью «оправдать экономическую ложь Анг¬
лии и воспеть прелесть лихоимства и тунеядства» (Соко¬
лов), или же он «стремился только к истине, не заботясь о
1 Н. Соколов, Маску долой!, „Русское слово" № 9, 1865 г., стр. 108.
50

том, приятна или неприятна она для существующих эконо¬
мических отношений» (Антонович)1. Спорили о том,
лакействовал или не лакействовал Благосветлов перед пер¬
вым издателем «Русского слова», графом Кушелевым-Без-
бородко. Спорили, наконец, по ряду других вопросов.
Немудрено, что читатели, оглушенные беспрерывным
бряцанием оружия и запутавшиеся в полемических схват¬
ках двух своих любимых журналов, подчас теряли способ¬
ность разобраться в их споре и приходили к выводу, что
спор этот—никому ненужное и даже вредное для дела сло¬
вопрение. «Желательно знать,— писал в редакцию «Совре-
меника» один из его читателей,— какую пользу вынесет чи¬
татель из знаменитой полемики знаменитого «Постороннего
сатирика» с «Русским словом», где нет никакой серьезной
мысли, а только одна плоская брань, напоминающая ры¬
ночных торговок?»2.
Характерно, что далеко не все из участников спора ясно
представляли себе глубину противоречий, вскрывшихся во
время полемики. Некоторым из них казалось, что спор ка¬
сается лишь частностей, расхождения же по основным во¬
просам между спорящими нет. В анонимном «Ответе» «Сов¬
ременнику», напечатанном в № 10 «Русского слова» за
1864 г., редакция этого журнала, заявляя о своем желании
избежать полемики с «Современником», писала: «Русское
слово» может расходиться с «Современником» на частных
и отдельных вопросах, но оно всегда настолько уважало
общую идею, что не решится пожертвовать этой идеей в
пользу какого бы то ни было личного самолюбия». А в
№ 12 того же журнала «Заштатный юморист» (псевдоним
Благосветлова) жаловался, что Антонович воспользовался
статьей Писарева «Нерешенный вопрос», чтобы придрать¬
ся к «Русскому слову» и «из частного вопроса сделать
предмет общего спора» \
Может быть, только один Писарев вполне ясно сознавал,
что спор идет о коренных вопросах русской жизни и что в
разрешении их намечаются две непримиримо враждебные
между собою точки зрения, выразителями которых явля¬
ются полемизирующие журналы.
1 Н. Соколов, Милль, „Русское слово", 1865 г., № 7, стр. 40; М. А н
т о н о в и ч, Добросовестные мыслители и недобросовестные журналисты,
„Современник" № 2, 1865 г, стр. 240.
2 Письмо это опубликовано Антоновичем в заметке „К читателям" в
№ 5, „Современника" за 1865 г., стр. 110-111.
3 Ответ „Современнику", „Русское слово" № 10, 1864 г., стр. 104, За¬
штатный юморист. Г. Постороннему сатирику „Современника", „Рус¬
ское слово14 № 12, 1864 г.
4*
51

«Если бы Белинский и Добролюбов,— писал он в «Нераз¬
решенном вопросе»,— поговорили между собою с глаза на
глаз, с полной откровенностью, то они разошлись бы меж¬
ду собою на очень многих пунктах. А если бы мы погово¬
рили таким же образом с Добролюбовым, то мы не сош¬
лись бы с ним почти ни на одном пункте.
Читатели «Русского слова» знают уже, как радикально
мы разошлись с Добролюбовым во взгляде на
Катерину, то есть — в таком основном вопросе,
как оценка светлых явлений в нашей народной жизни».
В чем же была сущность расхождения «Русского слова»
с «Современником» и почему Писарев придавал такое
большое значение разногласиям, обнаружившимся между
ними в оценке образа Катерины в «Грозе» Островского?
Только ответив на эти вопросы, мы уясним себе в полной
мере значение интересующей нас полемики.
Начнем с выяснения общественно-политической програм¬
мы «Современника» в годы полемики (1864-1865 гг.) В ту
эпоху, когда руководящая роль принадлежала в нем Чер¬
нышевскому и Добролюбову, «Современник» являлся орга¬
ном, отстаивавшим идеи демократизма и утопического со¬
циализма. Со времени же насильственного удаления Черны¬
шевского с журнальной арены и прекращения его руковод¬
ства «Современником» характер этого журнала в значи¬
тельной мере изменяется. «Современник» эпигонов Черны¬
шевского во многих отношениях отошел от того, чем был
«Современник» самого Чернышевского. Суммируя измене¬
ния, происшедшие в политической физиономии этого
журнала за интересующие нас годы, мы должны будем кон¬
статировать, что его западнический характер постепенно ос¬
лабевал и что в нем все сильнее и сильнее начинали звучать
такие ноты, в которых нам явственно слышится приближение
эпохи расцвета народничества. От революционного запад¬
ничества к народничеству — вот путь, по которому шел
«Современник», утративший Чернышевского.
Конечно, изменение идейного лица «Современника» со¬
вершилось не в один день и не сразу; оно происходило по¬
степенно, и, может быть, новые руководители журнала са¬
ми не замечали того, как они отступают все дальше и даль¬
ше от основных идей Чернышевского. Вот почему на стра¬
ницах «Современника» за интересующие нас годы можно
найти ряд противоречивых высказываний. Бывали случаи,
что в одном и том же номере на один и тот же вопрос раз¬
личными авторами давались противоположные ответы. Пе¬
рерождение журнала происходило медленно и в малозамет¬
ных формах. Вследствие этого оно не вполне ясно замеча¬
52

лось как его сотрудниками. так и читателями. Однако, те¬
перь. когда мы просматриваем «Современник» книжку за
книжкой и спаннияа^м их. мы н^ можем не констатировать,
что рогтргт^нно этот журнал все более и более окрашивался
в народнические цвета. Пготтесс перерождения журнала
Чернышевского в нагоднический не закончился: он был
прерван насильственным прекпаптением это^о жупняля в
1866 году после каоакозочекого выстрела. Только тогда,
когда «Современник» воскрес под другим названием и
когда к ближайшему участию в нем были прич^чрньт но¬
вые лица, процесс перерождения закончился. «Отечествен¬
ные записки» твердо стали под знамя народничества.
Эволюция «Современника» в сторону народничрствя ска-
зывалась в том, что этот журнал начинал придавать вс'
большее и большее значение «народным началам*, прояв¬
ляющимся в общинном строе крестьянской жизни и.
якобы, гарантирующим Россию от повторения путей про¬
ложенных Запалом, и от превращения ее в страну с бур¬
жуазно-капиталистическим строем экономических и обще¬
ственных отношений.
Несомненно, что главным проводником народнических
идей на страницах «Современника» был Елисеев. Чтобы
убедиться в этом, мы приведем ряд цитат из его «Внутрен¬
них обозрений» за 1864-1865 гг.
«Англия,— писал Елисеев в № 3 «Современника» за
1864 г.,— по некоторым исторически неправильно нарос¬
шим и потом окаменевшим условиям своего быта стоит в
десять раз ниже России» (стр. 109).
«Русская история,— писал он в том же номере,— есть
дело любовного земского строения; в ней не было никогда
и тени борьбы сословностей; народность, земстве н-
н о с т ь составляют ее корень и почву». Россия «не видала
в своем прошедшем ни борьбы партий, ни даже возмож¬
ности их существования; она не видит ничего подобного
и в настоящем» (стр.118-119).
«Наш народ и наше общество,— читаем мы во «Внут¬
реннем обозрении» № 10 за 1864 г.,— доселе живут, боль¬
шею частью, обычаем, сложившимся исторически, и, сле¬
довательно, на основании воззрений, не имеющих часто
ничего общего с воззрениями современного европейского
общества... Мы представляем собою величины, часто совер¬
шенно несоизмеримые с Европою» (стр. 219).
«Лучшие люди,— писал Елисеев в № 1 за 1865 г.,— ни¬
когда не переводились в общине. Ибо всегда равноправ¬
ная в лине всех своих членов... водившаяся в решении дел
единственно началами здравого смысла и справедливостью,
53

община была ареною, где лучшая натура не могла зате¬
реться и затеряться... Вот почему честность и справедли¬
вость доселе составляют неотъемлемое качество тех кре¬
стьянских миров, которые не были нравственно испорчены
крепостным правом». Начало собственности, проникая в об¬
щину, «будет могилою для духа бывшего крестьянского
братства, для нравственного авторитета крестьянских ми¬
ров, для мирской правды» (стр. 95-96).
«Без ненависти и злопамятства вышел он (русский на¬
род. — Б. К.) из тяжелого крепостного ига и доселе остается
так прост и неиспорчен, что еще не понимает, чтобы мож¬
но было общим делом жертвовать ради сословных инте¬
ресов» (№ 3 за 1865 г., стр. 140).
«Если бы положение о земских учреждениях,— читаем мы
в статье «Представительство крупной поземельной соб¬
ственности в земских учреждениях», написанной тем же
Елисеевым,— повсюду выполнялось у нас добросовестно и
искренно, без всяких задних мыслей, без приклонения слу¬
ха к советам московских кумушек (намек на Каткова \—Б. АТ),
то нет сомнения, что со временем наши сословия действи¬
тельно объединились бы и слились бы в земском деле в
одно великое целое, чуждое узких тенденций сословности
и всякого другого преобладания и единодушно стремяще¬
еся к одной общенародной цели» (№ 5 за 1865 г., стр. 2).
Итак, истопия России, не знавшая феодализма с его со¬
словной обособленностью, была и до сих пор продолжает
строиться на началах земственности, являющейся отрица¬
нием борьбы классов. Надо ли говорить, насколько эта
типично народническая идея была чужда реалистическому
мипого^рпттаиию Чернышевского, во многих отношениях
приближавшегося к вполне правильной постановке вопроса
о классовой борьбе? И не является ли эта упорно прово¬
димая Елисеевым мысль лучшим доказательством того, как
дя"рко отошел от Чернышевского «Современник» 1864-
1865 гг.?
Однако, для того, чтобы быть более убедительными, пои-
ведем еще один поимео, свидетельствующий, что в оценке
одних и тех же фактов эпигоны Чернышевского коренным
образом расходились с своим учителем.
В 1861 г. вышел в свет сборник рассказов из народного
1 В ''тат- е „Ученые грехи и передовые заблуждения", напитанной Ю. Г.
Жуковским, мы читаем’ ..Московские пубтицисты служили первыми про¬
водчиками, первым примером в чашей литературе того внутреннего воз¬
буждения и недоверия тпуг к другу межцу отдельными частями общества,
которое было знакомо обществам, воспитавшимся в феодальной школе",
„Современник**, 1865 г., № 6, стр. 120,
54

быта Н. Успенского. В них автор давал жестокую по реа¬
лизму картину забитости, невежества и инертности народа.
В № И «Современника» за тот же год Чернышевский на¬
печатал статью «Не начало ли перемены?», посвященную
разбору рассказов Успенского. Он приветствовал послед¬
него за то, что тот «пишет о народе правду без всяких
прикрас». Он называл автора рассказов «человеком, кото¬
рому удалось так глубоко заглянуть в народную жизнь...
как никому из других беллетристов». Указывая, что Успен¬
ский изображает русского простолюдина «простофилею»,
Чернышевский говорил, что «только немногие, очень горячо
и небестолково любящие народ, поймут, как достало у
г. Успенского решимости выставить перед нами эту черту,
народа без всякого смягчения» \
Прошло меньше трех лет. Рассказы Успенского вышли
вторым изданием. В № 5 «Современника» за 1864 г. была
помещена статья Ап. Головачева, посвященная новому из¬
данию. И вот на этот раз «Современник» не находит в
рассказах ничего, кроме сплошной клеветы на народ и пре¬
зрения к нему. «В его (Успенского.— Б. К.) отношениях к
народу,— пишет Головачев,— слышится не равнодушие или
беспристрастие, а какая-то смесь высокомерия и презрения,
напоминающая старого зажиточного барского бурмистра»
(стр. 38).
Таким образом то, что для Чернышевского было правдою,
для его эпигонов стало ложью!
Тезис о своеобразии социально-экономических условий
русской жизни и о необязательности для нас тех путей
развития, коими идет Запад, на страницах «Современника»
получил особенно яркое выражение в 1865 году.
В январской книжке за этот год, обращаясь к тем, кто
«желает образования у нас пролетариата, прикрепления ра¬
бочих к предпринимателю и тому подобных милых вещей»,
Елисеев спрашивал*, знают ли они, что «отношения рабочих
к нанимателям в Англии ничуть не лучше, а хуже наших,
и что тем наниматели после долгой, безуспешной и разо¬
рительной борьбы с рабочими приходят к мысли стать к
рабочим в то же положение, в каком находятся они у нас,
и улаживать дело добровольным соглашением» 2.
1 Н. Г. Чернышевский, Сочинения т. VIII, стр. ‘40,354,355.
2 „Современник", № 1, 1865 г., „Внутреннее обозрение", стр. 126.
Такая откровенная идеализация патриархальных отношений между хозя¬
евами и рабочими и няшей самобытно» ти — неслучайная обмолвкя
Елисеева. Можно было бы привести ряд аналогичных цитат. Ограничимся
одной. В № 11-12 „Совр." за 1864 г. помещена статья „Мысли о земледель¬
ческой промышленности". Автор ее. скрывшийся под инициалами N, Z.,
55

С полной ясностью взгляд «Современника» на особенно¬
сти русской жизни был высказан в сентябрьской книжке за
1865 г. Здесь был помещен перевод знаменитой речи Лас¬
саля «Об особенной связи современного исторического
периода с идеей рабочего сословия». Переводу было пред¬
послано предисловие, в котором редакция выражала пол¬
ную солидарность со взглядами Лассаля и высказывалась о
применимости их к русской действительности.
«Нет сомнения,— читаем мы в этом предисловии,— что
историческое явление Западной Европы, объясненное Лас-
салем, простирается и на нашу собственную жизнь. При
всем несходстве внешних факторов, при всем различии го¬
сударственных форм, мы чувствуем, что и в нашей жизни
происходит нечто аналогическое, что в развитии нашей
общественной и экономической жизни в настоящее время
последовательно выступает на сцену то же четвертое со¬
словие, та же народная масса, ожидающая своей очереди
воспользоваться общественными правами и благами циви¬
лизации. В этом убеждают и общественные факты и нрав¬
ственное сознание, которого не могут скрыть даже люди,
наименее склонные увлекаться народным интересом».
Надо ли, однако, нам повторить те фазисы, которые
проходила Европа и после которых она пришла к рабочему
вопросу?—спрашивает автор предисловия—и так отвечает:
«Освобождение крестьян у нас еще такой недавний факт,
что по формуле Лассаля можно было бы полагать, что длг
нас теперь только наступает переход от землевладельч^
ского феодального периода к периоду буржуазной соб¬
ственности, но на деле для нашего общества идет вопрос
о вступлении в тот же период, который для западного об¬
щества Лассаль определяет господством идеи рабочего со¬
словия. Наше общество не представляет никаких ни дво¬
рянских, ни буржуазных действительных принципов, кото¬
рые имели бы право занять первенствующее место в обще¬
ственных и политических отношениях; и единственная до¬
рога, которая остается русскому обществу, это — стремле-
между прочим, писал: „Наш рабочий люд нисколько не подвергается тем
тяжелым условиям, которые испытываются рабочим классом людей на
Западе. Тамошний рабочий—истинный пролетарий, несчастнейшее в свете
создание. Он, как перелетная птица, не имеет ни гнезда, ни кровли; бес-
прерызно борется с недостатком (средств для удовлетворения) первых
потребностей жизни. Наемная плата для него—единственное средство под¬
держивать жизнь свою и своего семейства. Все это у нас решительнг
невозможно. Наш рабочий имеет оседлость и даже свое собственное х<
зяйство. Работа по найму составляет для него вернейшее, ничем не рис¬
кованное средство употребить с пользою остающееся свободное время. Ра¬
бота у него под рукой—во всякое время" (стр. 263).
56]

ние к равноправности сословий, тем более удобной, что
она, говорят, существовала уже и в древней России.
Наше дворянство выродилось политически раньше, чем
успело играть какую-нибудь самостоятельную роль; если
уже теперь в земском самоуправлении другие сословия
стоят наряду с ним, то на будущее время не предвидится,
конечно, никаких резонов оставлять за ним прежнюю при¬
вилегию. Таким образом за ним остается только воспоми¬
нание его феодального, т. е. крепостного и служилого зна¬
чения. И хотя у нас все еще продолжается брожение, дво¬
рянство стремится сохранить привилегированное положе¬
ние, хотя в общественной жизни продолжают действовать
учреждения с дворянским или буржуазным характером,
часто перенятые из буржуазной цивилизации Европы,— но
все эти элементы не представляют, однако, никакой дей¬
ствительной силы, которая бы давала им какое-нибудь
исключительное право руководства и обещала от них осо¬
бенно благотворное влияние на жизнь государства. Напро¬
тив, все сильнее оказывается необходимость освобождения
труда, которое одно в состоянии развить всю производи¬
тельность народных сил и исправить ущерб, нанесенный
народу и государству прежним господством привилегии» 2.
Один из революционеров-народников 70-х годов в своих
воспоминаниях рассказывает, что его единомышленники
черпали из Лассаля аргументы в защиту своих народниче¬
ских воззрений. «Все то,— пишет он,— что Лассаль говорил
о фабричных рабочих, мы переносили на наше крестьянство,
являвшееся для нас нашим «обездоленным четвертым со¬
словием» 2. Как мы видим, у этих народников-семидесятни-
ков в 60-е гг. были предшественники, группировавшиеся
вокруг «Современника»: как те, так и другие, были готовы
поставить знак равенства между западным пролетарием и
русским мужиком. Но не одно только это сближало эпиго¬
нов Чернышевского с народниками 70-х годов. Из цитат,
приведенных выше, видно, что многие мысли, нашедшие
себе выражение на страницах «Современника» в последние
годы его существования, позднее вошли в миросозерцание
народников 70-х годов как неотъемлемые его составные
части. Если «Современник» и не дал законченного выраже¬
ния этого миросозерцания, то все основные элементы его
мы можем встретить на страницах некрасовского журнала.
Вот почему этот журнал в те годы, когда он вел полемику
с «Русским словом», мы имеем полное основание считать
выразителем идей раннего народничества. «Отечественные
1 «Современник», 1865 г., Ms 9, стр. 178—181. -,Л1.
2 В. Дебогори й-М окриевич, Воспоминания, изд. 3-е, СПБ., стр. 7 /.
57

записки» только развивали и углубляли взгляды, высказан¬
ные «Современником», приведя их в законченную систему
стройного миросозерцания.
На какой же позиции стоял противник «Современника»—
журнал Благосветлова «Русское слово»? В чем он сходился
с «Современником» по основным вопросам, выдвигаемым
русской жизнью, и в чем расходился?
Общеизвестно и бесспорно, что руководящая роль в
«Русском слове» принадлежала Д. И. Писареву. И по уму,
и по запасу знаний, и по литературному таланту, он был
на голову выше своих товарищей по журналу. Те годы,
когда между «Русским словом» и «Современником» разго¬
релась полемика, были годами наибольшей продуктивности
Писарева. Именно в эти годы он дал свои лучшие и наибо¬
лее законченные произведения. В интересующей нас поле¬
мике ему принадлежала руководящая роль, он поставил
наиболее острые и основные вопросы, он своей блестящей
статьей «Посмотрим!» нанес Антоновичу удар, решивший
исход спора. Естественно ввиду этого, что, говоря о «Рус¬
ском слове», мы прежде всего и дольше всего остановимся
на взглядах и мыслях Писарева.
Первое, что нам надлежит отметить,— это весьма скеп¬
тическое, чтобы не сказать более, отношение Писарева к
таким идеям, как «народность», «народная правда» и т. д.
В этом вопросе Писарев был весьма последователен и, на¬
чиная с самых ранних своих произведений, высказывался
совершенно определенно, без каких-либо колебаний. Еще
в 1861 г. в статье «Несоразмерные претензии» он ирониче¬
ски отзывается о повышенном интересе, проявляемом на¬
шим обществом к народной жизни: «Мы недавно приня¬
лись за изучение народности и как будто в разъяснении ее
хотим проверить свои недостатки, слабости и несчастия».
Одновременно с этим он требует от изучающих народную
жизнь совершенно объективного, чуждого какой бы то ни
было доли идеализации изображения народа со всеми его
слабостями и недостатками, безобразными уклонениями и
ошибками. «Мы не требуем оптических обманов, мы не
боимся тяжелого впечатления, не отвертываемся от нрав¬
ственного зла, но настоятельно требуем, чтоб это зло было
нам объяснено, чтоб наше обличение было... осторожным
и бережным раскрытием раны, на которую мы не имеем
права смотреть с ужасом и отвращением» \ В другой ста¬
тье, относящейся к тому же 1861 году, «Процесс жизни»,
Писарев издевается над «филантропами», которые обвн-
1 Писарев, Сочин., т. I, стр. 225-226.
58

нят вас в негуманности, «если вы скажете, что народ
груб». «Преклоняйтесь пред народной правдой, уважайте
даже народные щи да кашу и не верьте Молешотту...— вот
что скажут вам филантропы» \ В следующем году он от¬
зывается как о донкихотстве о «вечно фразистых, неясных
бреднях о народности, о русской цивилизации, о будущем
влиянии России на умственную жизнь Европы»2. Еще не¬
много позже Писарев прямо ставит вопрос: может ли ин¬
теллигенция «взять для себя хоть какую-нибудь частицу из
народного миросозерцания» и нужно ли в связи с этим
изучать народ и его жизнь. Ответ его на этот вопрос коро¬
ток и ясен: интеллигенции нечего взять из народного ми¬
росозерцания, потому что «идеи и мотивы этого миросо¬
зерцания находятся в самой непримиримой вражде со все¬
ми элементарными учебниками физики и географии». С
другой стороны, работать на пользу народа, по мнению Пи¬
сарева, можно и без изучения его идей и взглядов. «Поэто¬
му я говорю еще раз,— пишет Писарев,— что изучать н а-
родное миросозерцание, или, проще, народ¬
ное суеверие нет никакой надобности»3.
При таком взгляде на народ и народную жизнь Писарев,
конечно, не мог верить в то, что темная, неразвитая народ¬
ная масса способна собственными силами сбросить с себя
гнетущее ее экономическое и политическое иго. Свое скеп¬
тическое отношение к народной революции Писарев с пол¬
ной ясностью выразил в написанном в 1862 г., но опубли¬
кованном значительно позднее, блестящем политическом
памфлете «Пчелы». Памфлет этот далеко еще не оценен в
надлежащей мере историками нашей общественной мысли,
но хорошо понят прусскими жандармами, запретившими
немецкий перевод «Пчел», и известным мракобесом 70-х
годов Цитовичем, писавшим: «Эти «Пчелы» гораздо ядови¬
тее всякого «Набата», «Общины», «Земли и воли», всяких
прокламаций и «воззваний к молодому поколению» 4. Дей¬
ствительно, тот подъем революционного пафоса, которым
отличаются «Пчелы», то негодование, которым пропитана
каждая строчка этого памфлета, направленного против го¬
сударственного и экономического строя, попирающего ин¬
тересы трудящейся массы, та горячая симпатия, которую
вызывают в авторе рабочие пчелы, осужденные трудиться
в течение всей своей жизни для того, чтобы тунеядцы-трут -
1 Писарев, Сочин., т. I, стр. 312—313.
2 Там же, т. И, стр. 234.
3 Там же, т. IV, стр. 190—194.
4 П. Цитович, Хрестоматия „Нового слова", III, „Реальная критика"
Одесса 1879 г., стр. 55.
59

ни могли без забот и печалей наслаждаться жизнью.— все
это дает основание признать «Пчелы» одной из наиболее
ярких страниц в блестящем литературном наследстве, остав¬
шемся нам от Писарева.
«Рабочие пчелы — жалкие парии, не чувствующие своего
унижения, неспособные из него выйти и поддерживающие
в этом унижении следующее поколение, которое в свою
очередь будет действовать в том же возмутительно-консер¬
вативном духе, и так далее, до бесконечности. Это — про¬
летарии, задавленные существующим порядком вещей, за¬
кабаленные в безвыходное рабство, кружащиеся в колесе и
потерявшие всякое сознание лучшего положения».
Только благодаря «трогательному, но совершенно неле¬
пому, самоотвержению» рабочих пчел может существовать
тот «уродливый порядок вещей», каким является жизнь
пчелиного улья. Забитость рабочих пчел и их неспособность
понять свои интересы возможны лишь потому, что постоян¬
ный мрак, царящий в улье, скрывает от их глаз всю грязь
и бедность их жизни: «Темнота совершенно необходима
для поддержания существующего порядка». Вот почему,
если наблюдатель жизни улья проделает в нем отверстие и
будет постоянно прочищать его, то все дела пчелиного
царства мало-по-малу приходят в расстройство. Рабочие
пчелы начинают разбираться в своем положении и понимать,
что плодами их усилий пользуются привилегированные
классы. Они волнуются, перестают работать и, наконец, со¬
вершенно покидают улей. Улей погибает, а рабочие пчелы
живут на просторе, среди цветущей природы, наслаждаются
жизнью и, наконец, натешившись вволю, умирают, как
жили, свободными гражданами животного мира. «Некото¬
рые из этих анархистов раскаиваются, впрочем, в своих
поступках и пытаются пристать к какому-нибудь другому
государству, т. е. поселиться в другом улье». Но там их не
принимают: туземцы выгоняют от себя или убивают при¬
шельца.
Какие же выводы делает Писарев из нарисованной им
картины народной пчелиной революции? Два:
Во-первых, мрак необходим для поддержания порядка в
государстве, основанном на порабощении одних классов
другими.
Во-вторых, рабочие пчелы, «отрешившись от заветной
нормы своего общественного устройства, неспособны
выработать себе другую норму»1.
Таким образом, трудящиеся массы, по убеждению Писа¬
1 Писарев, Сочин., т. II, стр. 308--311.
60

рева, неспособны в силу своей косности и несознательности
собственными усилиями построить новую жизнь на более
справедливых началах. Другими словами, в народную рево¬
люцию Писарев не верил. Значит ли это, что он вообще
скептически относился к возможности уничтожения совре¬
менного общества, основанного на классовом неравенстве
и на порабощении привилегированными трудящихся? Или,
может быть, он думал найти в нем какие-нибудь другие
силы, которые придут на помощь народу и помогут ему
сбросить с себя иго эксплоатации?
Прежде чем мы дадим ответ на эти вопросы, нам необхо¬
димо осветить отношение Писарева к основному тезису на¬
шего народничества — к признанию своеобразия историче¬
ских путей России. Отношение это было крайне отрицатель¬
ным, что логически вытекало из признания общности и
обязательности для всего человечества определенных зако¬
нов прогресса. Во всех шести томах сочинений Писарева
нельзя найти ни одного места, где бы он противопоставлял
Россию Западу. Ему была совершенно чуждой мысль о
каких бы то ни было особых началах, лежащих в основе
русской жизни, которые ставили бы ее выше западной; на¬
оборот, он был уверен, что «наша цивилизация ничем не
лучше и ничем не хуже остальных» \ Он не искал спасения
в общинном строе русской жизни, а ожидал его от пере¬
стройки этой жизни на западно-европейский лад. Писарев —
сторонник развития промышленности и образования город¬
ских центров. Хотя и те страны, в которых промышленность
доведена до высокой степени совершенства, «несут, конеч¬
но, свою долю страданий, произведенных элементом при¬
своения», однако, положение этих стран может быть наз¬
вано счастливым по сравнению с теми, в которых «свиреп¬
ствует исключительное земледелие» 2.
Развитие промышленности необходимо для процветания
самого земледелия. «Чисто земледельческая страна, с успе¬
хом занимающаяся земледелием, есть чистейший миф», ибо
земледелие такой страны никогда не сможет выйти из при¬
митивных, отсталых форм 3. Только в том случае, если раз¬
витие агрономических знаний происходит одновременно с
«образованием местных центров производства и потребле¬
ния»,— только в этом случае создаются условия, благо¬
приятные для рационализации земледелия.
Развитию промышленности Писарев придает громадное
1 Писарев, Сочин., т. II, стр. 610.
2 Там же, стр. 588.
3 Там же, стр. 58J.
61

•начение. Распространение промыслов вызывает у произво¬
дителей потребность сближения между собою, отсутствую¬
щую в обществе чисто земледельческом. Оно создает почву,
благоприятную для распространения знаний, увеличения бо¬
гатства и нравственного освобождения личности. Занятие од¬
ним земледелием препятствует ассоциации человеческих сил.
Разрозненности земледельческого населения неизбежно со¬
путствует неразвитость и даже полное отсутствие общест¬
венной жизни: «Идеи такого общества так же однообразны,
как его материальные продукты». С развитием промышлен¬
ности и с образованием в стране центров производства бы¬
стро развивается и общественная жизнь. «Эпоха освобожде¬
ния и возвышения человеческого достоинства совпадает вез¬
де с эпохой пробуждения технической изобретательности и
предприимчивости. Человек, начинающий чувствовать себя
властелином природы, не может оставаться рабом другого
человека». «Разнообразие промыслов благодетельно тем, что
оно уменьшает зависимость простого работника от хозяи¬
на или мастера и увеличивает в первом чувство собственно¬
го достоинства, принуждая в то же время второго уважать
человеческую личность своего подчиненного». В промышлен¬
ных странах народные массы начинают принимать самое де¬
ятельное участие в политической жизни. «Труд постоянно
стремится выбиться из-под контроля и господства капита¬
ла». Ассоциация труда — вернейшее, в глазах Писарева, сред¬
ство для его освобождения из-под власти капитала1. В
частности, что касается русской жизни, то очередной и наи¬
более важной задачей, выдвинутой ею, Писарев считал
«организацию народного труда по западно-европейскому
образцу» 2.
Таким образом, уже в ранних своих произведениях Пи¬
сарев выступает законченным и последовательным западни¬
ком, ищущим спасения не в упрочении исконных, общин¬
ных начал, свойственных, якобы, русской жизни, а в движе¬
нии ее по тому же пути, по которому идет Западная Евро¬
па,— т. е. через капитализм к социализму. Как мы убеди¬
лись из только что приведенных цитат, заимствованных на¬
ми из статьи Писарева «Очерки из истории труда», напи-
саной им в 1863 г.8, он предчувствовал, что капитализм,
эмансипируя личность рабочего и создавая условия, необхо¬
димые для сближения и сплочения работников, тем самым
1 Писарев, Сочин., т. II, стр. 539, 555, 590, 597 и ел.
2 Там же, т. III, стр. 305-3 6.
3 „Русское слово", 1863 г., № 9, 11 и 12. Эта ст тья вошла во II том
„Собрания сочинений" Писарева под измененным из цензурных соображе¬
ний названием „Зарождение культуры".
62

подготавливает почву для социального преобразования, име¬
ющего своею целью освобождение труда из-под власти ка¬
питала \
Западничество Писарева вполне соответствовало общему
направлению «Русского слова». Благосветлов, считавший,
что основная задача, стоящая перед Россией, заключается в
усвоении ею начал западно-европейской жизни2, с самого
начала придал своему журналу западнический характер. Мы
не имеем возможности подробно освещать социально-по¬
литическую программу этого журнала и поэтому ограни¬
чимся лишь краткой формулировкой ее.
«Россия — страна хлебная и потому бедная». Первое
условие увеличения ее материального благосостояния —
развитие в ней фабрично-заводской промышленности.
Так оценивало «Русское слово» ближайшие потребности
России в экономической сфере 3.
Из сказанного выше мы убедились, что по основным во¬
просам русской жизни «Современник» и «Русское слово»
придерживались диаметрально противоположных взглядов.
К 1864 году расхождение между ними выявилось с полной
ясностью и обусловило то резкое столкновение, которое
Достоевский оценил как «раскол в нигилистах».
Поводом для возобновления полемики, прервавшейся на
время после двукратного выступления Салтыкова, явилась
статья Писарева «Мотивы русской драмы». Один из исто¬
риков литературы вполне правильно отметил, что в этой
статье «происходит окончательный разрыв Писарева с До¬
бролюбовым и его школой, т. е., говоря копоче и опреде¬
лительные, с идеологией народничества»4. Неслучайным, ко¬
нечно, было то, что, желая отмежеваться от Добролюбова
и его последователей, Писарев избрал темой своей статьи
взгляды Добролюбова на творчество Островского.
Известно, какое значение придавал Добролюбов мрачной
картине торжествующего самодурства, нарисованной
Островским. Для Добролюбова эта картина являлась изо¬
бражением не только той среды, к которой принадлежат
герои Островского, но всей русской жизни. Добролюбов
горячо приветствовал «Грозу» вследствие того, что в ней
он, как ему казалось, находил указание на выход из тяже¬
1 Ср. Н. Водовозов, Д. И. Писарев как экономист. Экономические
этюды, изд. 2-е, СПБ. 1907 г., стр. 342.
2 О западничестве Благосветлова по робнее см. в моей статье „Г. Е. Бла¬
госветлов и «Русское слово», „Современник", 1922 г., JS* I, стр. 213-214.
3 Н. Щелгунов, Домашняя летопись, „Русское слово", 1865 г., «Мо 5,
стр. 6-7.
4 М. Неведомский, Д. И. Писарев. Вступительная статья к отдель¬
ному изданию статьи Писарева „Пушкин и Белинский", Гиз, 1923 г., стр. 37.
63

лого положения и признание того, что русская жизнь за¬
ключает в себе задатки более разумного, законного, «пр
вильного порядка дел». В «Грозе» он нашел «что-то осве
жающее и ободряющее», обнаруживающее «шаткость и
близкий конец самодурства». В самоубийстве Катерины он
видел «страшный вызов самодурной силе», «протест, дове¬
денный до конца, провозглашенный и под домашней пыт¬
кой и над бездной, в которую бросилась бедная женщина»
В Катерине, по складу ее понятий и характера, Добролюбов
видел представительницу «простого народа»; в ней он искал
ручательство того, что народ захочет и будет в состоянии
бороться с самодурством. Вот почему, говоря словами
Г. В. Плеханова, «Добролюбов, можно сказать, был влюб¬
лен в эту женщину»2: в ней он видел представительницу
«того общественного движения, которое чувствуется у нас
теперь»; в ней, по его мнению, «отразился новый тип, со¬
здаваемый русской жизнью»; ее характер «соответствует
новой фазе нашей народной жизни»; в ее протесте и гибели
проявляется та сила и высота, «до которых может доходить
наша народная жизнь в своем развитии»8. Одним словом,
господству самодурства приближается конец; удар, от ко¬
торого оно погибнет, будет исходить из среды самого на¬
рода — вот смысл той статьи Добролюбова «Луч света в
темном царстве», против которой ополчился Писарев.
«Эта статья была ошибкой со стороны Добролюбова; он
увлекся симпатией к характеру Катерины и принял ее лич¬
ность за светлое явление»,— писал Писарев и обещал «быть
строже и последовательнее Добролюбова»: «Нам необходи¬
мо будет защищать его идеи против его собственных увле¬
чений» \ Если здесь Писарев говорит еще лишь о последо¬
вательном проведении идей Добролюбова, то позднее, по
мере того как полемика с «Современником» разгоралась,
Писарев еще резче отмежевался от Добролюбова и его
взглядов. В 1865 г. в статье «Посмотрим!», отвечая на упрек
Антоновича в измене прежним убеждениям, Писарев пи¬
сал: «Я никогда не был ни самым горячим, ни даже просто
горячим приверженцем Добролюбова. Я давно разошелся
с Добролюбовым на многих пунктах... Я всегда считал и до
сих пор считаю Добролюбова за очень умного и за очень
честного человека; но с очень многими из его мнений я
Добролюбов, Полн. собр. сочин. под ред. Лемке, т. IV, стр. 402,
433-434.
1 Г. В. Плеханов, Добролюбов и Островский. Сборн. „Русские кри¬
тики об Островском*, Гиз, 1923 г., стр. 291.
8 Добролюбов, Назв. сочин., стр. 402, 407, 423,429.
4 Писарев, Сочин., т. III, стр. 277.
64

все-таки не согласен». «Умный и честный, но, по моему
крайнему разумению, заблуждающийся писа¬
тель» — такова окончательная оценка Добролюбова, дан¬
ная Писаревым г.
Заявив о своем расхождении с Добролюбовым, Писарев
очень четко намечает сущность этого расхождения. Ему
претят «постоянные коленопреклонения пе¬
ред народной мудростью и перед народной
п р а в д о й». В отличие от Добролюбова он уверен в том,
что «ни одно светлое явление не может ни возникнуть, ни
сложиться» в условиях народной жизни. «Русская жизнь,—
заявляет он,— в самых глубоких своих недрах, не заклю¬
чает решительно никаких задатков само¬
стоятельного обновления; в ней лежат только
сырые материалы, которые должны быть оплодотворены и
переработаны влиянием общечеловеческих
идей»2.
Чтобы убедить своих читателей в этом, он и решается
подвергнуть критическому анализу взгляд Добролюбова на
Катерину, как на светлое явление, характерное для русской
народной жизни. «Вся жизнь Катерины,— пишет он в ре¬
зультате этого анализа,— состоит из постоянных противо¬
речий; она ежеминутно кидается из одной крайности в дру¬
гую; она сегодня раскаивается в том, что делала вчера, и
между тем сама не знает, что будет делать завтра; она на
каждом шагу путает и свою собственную жизнь и жизнь
других людей; наконец, перепутавши все, что было у нее
под руками, она разрубает затянувшиеся узлы самым глу¬
пым средством, самоубийством, да еще таким самоубийст¬
вом, которое является совершенно неожиданным для нее са¬
мой» 3.
Дело не в силе характера, чему Добролюбов придает
такое большое значение: «Чего другого, а железной воли и
ультраослиного терпения у нас во всякое время было до¬
вольно». Не силы воли, а сознательности нехватает нам.
«Наша общественная или народная жизнь нуждается сов¬
сем не в сильных характерах, которых у нас за глаза до¬
вольно, а только и исключительно в одной сознатель¬
ности. Как только наши неутомимые и неустрашимые
труженики узнают и поймут совершенно ясно, что — ложь
и что — правда, что — вред и что — польза, кто—враг и
кто—Друг, так и они пойдут твердыми шагами к разум-
1 Писарев, Соч., т. V, стр. 154-155 и 170.
2 Там же, т. III, стр. 276-277 и 306.
3 Там же, стр. 281.
л Кпчкмнн
65

ной и счастливой жизни, не останавливаясь перед трудно¬
стями, не пугаясь опасностей, не слушая лживых обеща¬
ний и спокойно устраняя все рогатки и шлагбаумы» \
Вполне понятно, что взгляды, развитые Писаревым, не
могли не вызвать возмущения среди молодых народников.
Им казалось, что в статьях Писарева нашло себе выражение
его пренебрежительное и презрительное отношение к наро¬
ду2. С этого именно времени они и объявили Писарева
«изменником делу народа, осмеливающимся отрицать ка¬
кие бы то ни было нравственные и умственные достоинст¬
ва того народа, перед которым в то время преклонялись
все без исключения»3.
Вполне понятно, что не мог оставить без ответа статей
Писарева и «Современник», все более и более склонявшийся
в то время к народничеству. Горячая любовь Добролюбова
к «простому народу», его вера в «великие силы, таящиеся
в народе», его преклонение перед «величием простой на¬
родной массы, величием, которого никогда не можем дос¬
тичь мы, со всею нашею отвлеченною образованностью и
прививною гуманностью» 4,— все это делало Добролюбова
более близким к позиции, занятой «Современником» ко вре¬
мени полемики его с «Русским словом», чем даже Черны¬
шевского, совершенно чуждого какой бы то ни было идеа¬
лизации народа. Незадолго до того, как Писарев открыто
заявил о своем разногласии с Добролюбовым, Елисеев на
страницах «Современника» писал о том же Добролюбове:
«В нашей литературе он был явлением единственным в
своем роде, одиночным, для которого нет ничего со-
измеримог о»5. Очевидно, эпигоны Чернышевского уже
в это время начали забывать о своем учителе.
На защиту Добролюбова от нападения Писарева в «Сов¬
ременнике» выступил Антонович. Его статья «Промахи»,
помещенная в № 4 «Современника» за 1865 г., показывает,
что он вполне правильно понял, в чем заключается сущ¬
ность разногласий, о которых говорил Писарев. Указав на
то, что Писарев, якобы, не разобрался в характере Катери¬
1 Писарев, Сочин., т. V, стр. 170-171.
2 См. характерную в этом отношении статью А. М. Скабичевского,
„По поводу статьи г. Писарева" „Мыслящий пролетариат" („Народная ле¬
топись", 1865 г., № 12), автор которой обвиняет Писарева в том, что он
относится к „массе тружеников* также, как к ней относились средневеко¬
вые рыцари, требовавшие от этой массы безмолвного повиновения и раб¬
ского поклонения.
8 А. Скабичевски й, История новейшей русской литературы, изд.
5-е, СПБ. 1903 г., стр. 101.
4 Добролюбов, Полн. собр. сочин., т. Ill, стр. 608.
5 „Современник", внутреннее обозрение, 1864 г., Кв 3, стр. 134.
66

ны, Антонович писал: «И вообще, г. Писарев, знайте навсег¬
да, что люди простые, с неразвитым умом, не знающие ни
Бокля, ни электричества, так же сильно и болезненно чув¬
ствуют гнет семейного и всякого самодурства и так же спо¬
собны протестовать против него, как и те развитые умы,
которые постоянно бредят о Бокле, стоят выше всяких
предрассудков и знают естественные науки; они, может
быть, даже сильнее последних чувствуют и протестуют,
потому что последние часто ограничивают свой протест
только фразами, а когда дело дойдет до дела, то они и на
попятный двор». Протест, исходящий из среды народа,
ярче и энергичнее, чем протест интеллигенции, ибо «член
непатриархальной семьи протестует на основании Бокля
или ваших статей, а член патриархальной — на основании
собственных соображений и чувств» \
Выступая против Добролюбова и зарождающегося на¬
родничества, опровергая их надежды на то, что разреше¬
ние больных вопросов русской жизни придет от народа, от
его инициативы и во имя его «правды», Писарев неизбежно
должен был указать, откуда же, по его мнению, должно
ожидать спасения. Во время полемики с «Современником»
он сделал это с большею определенностью и ясностью, чем
прежде. Мы имеем в виду его статьи «Мотивы русской
драмы», «Реалисты» и «Посмотрим!». Ознакомление с этими
статьями показывает, что Писарев развил в них подробнее,
определеннее и ярче мысли, знакомые нам по ранним его
произведениям. Попрежнему он видит выход из того тяже¬
лого положения, в котором находится Россия, в беспово¬
ротном вступлении ее на путь Западной Европы. Разреше¬
ние мучительных вопросов русской жизни и основного
из них — «вопроса о голодных и раздетых людях» — он ви¬
дит, с одной стороны, в индустриализации страны, с дру¬
гой— в поднятии ее культурного уровня. «Пока в нашу
жизнь не проникнет настоящий луч света, пока в массах
народа не разовьется производительная деятельность, раз¬
нообразие занятий, довольство и образование, до тех пор
битый непременно будет дороже двух небитых»,— говорит
Писарев 2.
Конечно, в том, что ученье — свет, а неученье — тьма, не
сомневались и противники Писарева из народнического
лагеря. Расхождение между ними касалось вопроса о том,
кого и как учить. В ответе, данном на этот вопрос Писа¬
ревым, и заключались оригинальность и своеобразие его
взглядов.
1 М. Антонович, Промахи, .Современник4 ,1865 г, № 4, стр. 287 и 289
2 Писарев, Сочин., т. III, стр. 297.
5*
67

«Надо распространять знания — это ясно и несомнен¬
но,— говорит Писарев,— но как распространять ? — вот
вопрос, который, заключая в себе всю сущность дела, ни¬
как не может считаться окончательно решенным. Взять в
руки азбуку и пойти учить грамоте мещан и мужиков —
это, конечно, дело доброе; но не думаю я, чтобы эта фи¬
лантропическая деятельность могла повести за собой то
слияние науки с жизнью, которое может и должно спасти
людей от бедности, от предрассудков и от пороков». На¬
род ничего не знает,— это верно. Но почему он ничего не
знает? Потому, отвечает Писарев, что у него нет побуди¬
тельной причины для того, чтобы приняться за ученье.
Когда же такая побудительная причина явится, то народ
сам выучится всему, что ему необходимо знать. Что же
надо сделать для того, чтобы побудительная причина, вле¬
кущая народ к учению, создалась? Надо усилить в русской
жизни запрос на умственную деятельность. «Другими сло¬
вами, надо увеличить число мыслящих людей в тех классах
общества, которые называются образованными. В этом вся
задача. В этом альфа и омега общественного прогресса.
Если вы хотите образовать народ, возвышайте уровень
образования в цивилизованном обществе». Вот почему:
«Судьба народа решается не в народных школах, а в уни¬
верситетах» \
Воспитавшийся на идеях утопического социализма, хо¬
рошо знакомый с сочинениями Фурье, Сен-Симона, Леру
и др., Писарев во многих отношениях находился под
властью утопизма. Он не понимал значения Ьорьоы классов
и верил в «идею общечеловеческой солидарности», являв¬
шуюся в его глазах «одним из основных законов челове¬
ческой природы», который, однако, «ежеминутно нарушает¬
ся нашим неведением» и «своим нарушением порождает
почти все хронические страдания человеческой породы».
С другой стороны, он был уверен в полном совпадении
правильно понятых интересов личности с интересами обще¬
ства, или, другими словами, в том, что «вполне расчетливый
эгоизм совершенно совпадает с результатами самого со¬
знательного человеколюбия» 2. Исходя из этого, Писарев
считал возможным заставить «образованные и достаточные
классы общества» служить интересам трудящихся. Не по¬
нимая противоположности классовых интересов предпри¬
нимателей и рабочих, Писарев верил в то, что если капита¬
листу дать «полное, прочное, чисто человеческое образова¬
ние», то он перестанет быть эксплоататором народного
труда и сделается его «мыслящим и расчетливым руководи¬
1 Писарев, Сочин., т. III, стр. 64-65,
2 Там же, т. IV, стр. 128—130 и 132.
68

телем». «Когда вся умная часть молодежи, без различия
сословия и состояния, будет жить полной умственной
жизнью и смотреть на вещи рассудительно и серьезно...,
тогда молодой капиталист заведет те фабрики, которые
нам необходимы, и устроит их так, как того требуют об¬
щие интересы хозяина и работников» \
Однако, было бы ошибкой считать, что Писарев строит
свои расчеты на буржуазной интеллигенции. Такие капита¬
листы, о которых мечтает он,— исключение, и не к ним
обращается он со своими призывами, а к интеллигенции,
живущей своим трудом. «Вся наша надежда,— говорит
он,— покоится на тех людях, которые сами себя кор¬
мя т и из которых действительно сформировались первые
и постоянно формируются новые представители базаров-
ского типа». «В ряды образованного общества,— поясняет
он далее свою мысль,— постоянно прибывают из низ¬
ших слоев такие люди, которые, проводя свою моло¬
дость без сытости и без нормальных и законных эсте¬
тических наслаждений, встречают новые идеи с пылким,
деятельным и совершенно сознательным сочувствием»2.
Таким образом решающую роль в развитии русской жизни
Писарев отводит демократической интеллигенции, интелли¬
генции, вышедшей, подобно одному из любимейших героев
Писарева Молотову, из низших классов, но в отличие от
Молотова не успокоившейся на достигнутом личном «ме¬
щанском счастье», а стремящейся работать над разреше¬
нием вопроса о голодных и раздетых людях. «Надо увели¬
чить массу мыслящего пролетариата»,— говорит Писарев.
Именно этот мыслящий пролетариат должен «оживить
народный труд, дать ему здоровое и разумное направление,
внести в него необходимое разнообразие, увеличить его
производительность применением дознанных научных ис¬
тин», а кроме того подчинить исторические события обще¬
ственному мнению посредством незаметного, но упорного
и постоянного воздействия на «направление мыслей руко¬
водителей» этих событий, т. е., другими словами, на госу¬
дарственную власть8.
Как видим, Писарев намечал путь мирных социальных
1 Писарев, Сочин., т. IV, стр. 132; т. III, стр. 305. Позднее Писарев от¬
ступил от этой точки зрения, признав, что задачу о голодных и раздетых
людях „должны решить непременно те люди, которые в разумном ее решении
находят свои личные выгоды, т. е. ее должны решить сами работники". Т.
V, стр. 4<>9. Подробнее об этом изменении во взглядах Писарева см. в
моей статье „Писарев и социализм" в № 5 жури. „Литература и марксизм"
за 1929 г., стр., 143 и сл.
2 Там же, т. V, стр. 172, 202.
8 Там же, т. IV, стр. 13х.
69

реформ, совершающихся путем медленной, постепенной
эволюции. Значит ли это, однако, что он отрицал возмож¬
ность другого пути для разрешения социального вопро¬
са— пути революционного? Сидя в Петропавловской кре¬
пости и зная, какому внимательному просмотру подвер¬
гается каждая написанная им строчка, Писареву трудно
было развивать свои мысли относительно революционных
путей. Однако, в той же его статье «Реалисты», в которой
им был развит изложенный нами план социальных реформ,
можно найти указания на то, что Писарев считал возмож¬
ным и революционный путь.
Тяжесть нашего положения заключается в том, что «мы
бедны, потому что глупы, и мы глупы, потому что бедны;
чтобы разбогатеть... надо поумнеть, а поумнеть некогда, по¬
тому что окружающая бедность не дает вздохнуть». Из
этого заколдованного круга Писарев намечает два возмож¬
ных выхода. Один — подробно развитый им план «эконо¬
мии умственных сил», сопряженный с сосредоточением
всех сил на одной цели: уменьшение массы человеческих
страданий и увеличение массы человеческих наслаждений.
Этот выход и заключается в том создании кадров мысля¬
щего пролетариата, руководящего народным трудом, о ко¬
тором мы только что говорили. Но есть и другой выход,
который Писарев только намечает, не останавливаясь на
на нем подробно. Это — сокращение той части продуктов
труда, которая переходит в руки непроизводительных клас¬
сов общества, и увеличение количества продуктов, остаю¬
щихся в руках производителя; таким путем можно умень¬
шить нищету рабочего населения и дать ему средства к
дальнейшему развитию. «В этом месте,— говорит Писа¬
рев,— заколдованный круг может быть пробит только дей¬
ствием законодательной власти, и потому мы об этой сто¬
роне дела распространяться не будет» \
Однако, если сегодня законодательная власть находится
в одних руках, нерасположенных считаться с интересами
рабочего населения, то завтра она может очутиться в дру¬
гих руках, иначе относящихся к этим интересам. Допускал
ли такую возможность Писарев? Несомненно допускал, но,
по тем или иным соображениям, считал невозможным оста¬
навливаться на ней. Говоря о том, что общественное мне¬
ние действует на государственную власть «химическим пу¬
тем», незаметно давая то или другое направление мыслям
носителей этой власти, Писарев в то же время упоминал и
об ином воздействии общественного мнения на ход исто¬
1 Писарев, Сочин., т. IV, стр. 4.
70

рических событий: «Иногда общественное мнение действует
на историю открыто, механическим путем». Не может быть,
конечно, сомнений в том, что в данном случае Писарев
имел в виду революционный путь. А если он допускал воз¬
можность такого исхода, то тем самым он открывал дорогу
законодательному вмешательству в видах устранения су¬
ществующего несправедливого распределения продуктов
производства. Конечно, такое вмешательство должно было
облегчить и ускорить разрешение вопроса о голодных и
раздетых.
Однако, какие же общественные силы могут произвести
революцию? Во всяком случае — не народные массы. Из
всего того, что Писарев писал о народе, об его темноте и
инертности, для нас совершенно ясно, что народную рево¬
люцию Писарев считал невозможной. «При теперешнем
устройстве материального труда,— читаем мы в его статье
«Реалисты», — при теперешнем положении рабочего класса
во всем образованном мире, эти люди не что иное, как ма¬
шины, отличающиеся от деревянных и железных машин
невыгодными способностями чувствовать утомление, голод
и боль... Они составляют пассивный материал, над кото¬
рым друзьям человечества приходится много работать, но
который сам помогает им очень мало и не принимает до
сих пор никакой определенной формы. Это — туманное
пятно, из которого вырабатываются новые миры, но о ко¬
тором до сих пор решительно нечего говорить» \ Как мы
указывали выше, Писарев допускал, что со временем и при
помощи «друзей человечества» среди этих людей проявятся
сознание своих интересов и способность бороться за изме¬
нение своего положения. Однако, это — дело будущего,
теперь же этих людей приходится «оставить в покое».
Писарев не дал прямого ответа на вопрос, какие общест¬
венные силы могут теперь же произвести революцию. Одна¬
ко, из всего, что он писал, вытекало с неизбежностью, что и
в этом случае все надежды приходится возлагать на тех же
«друзей человечества», на тот же умственный пролетариат,
которому Писарев отводит такую громадную роль в судь¬
бах человечества. Другими словами, поскольку вопрос пере¬
носится в область революционных перспектив, постольку
люди, стоявшие на точке зрения Писарева, неизбежно долж¬
ны были склоняться в сторону якобинства, т. е. признания
того, что революция может совершиться только по иници¬
ативе меньшинства, производящего государственный перево¬
рот в целях устранения при помощи законодательного ап¬
парата несправедливостей современного социального строя.
1 Писарев, Сочин., т. IV, стр. 68—69.
71

Повторяем — сам Писарев не сделал этого якобинского
вывода, вытекающего из его основной точки зрения. Одна¬
ко, если этого вывода не сделал он, то его сделали другие
люди, разделявшие его мнения.
В 1863 г. появился русский перевод книги итальянского
историка Сориа «Общая история Италии с 1846 по
1850 гг.». В этой книге рассказывалось, между прочим, о
том, как неаполитанский король Фердинанд, прозванный
«король-бомба», сумел одержать победу над революцио¬
нерами, найдя себе опору в темных и несознательных на¬
родных массах.
И вот какой отклик вызвала книга Сориа со стороны рус¬
ского ее читателя (извиняемся за длинную цитату, но она
представляет исключительный интерес для нашей темы):
«Добрые буржуа, столь интересные в претерпеваемых ими
гонениях от представителей дикого произвола, доказали
неоднократно, что не уступают, а даже превосходят в звер¬
стве своих гонителей, когда дело заходит о нуждах и тре¬
бованиях низших классов. Революция 1848 г. во Франции
и Германии, английские восстания рабочих нынешнего сто¬
летия и последние действия национальной гвардии итальян¬
ского королевства заклеймили позором царство барышни¬
ков... Теперь уже ни один порядочный человек не может со¬
чувствовать движению, направленному в пользу буржуазии».
Если буржуазия успела уже возбудить к себе «всеобщее
отвращение и презрение», то есть еще много хороших лю¬
дей, «способных увлекаться всем, выступающим под демо¬
кратическим знаменем», несмотря на то что «демократы до¬
казали свою несостоятельность в 1848 г.». При чтении кни¬
ги Сориа «невольно приходит мысль о том необыкновенном
недостатке сообразительных способностей, который выска¬
зывают демократы во что бы то ни стало». Только во
Франции демократизм имеет за собою известные основания.
«Французский работник вдумывается в свою судьбу; он ста¬
рается разгадать этот сфинкс и не упускает из виду ни од¬
ного средства развить свой ум. Достаточно вспомнить, что
из их среды вышли замечательнейшие деятели 1848 г., и
тогда мы увидим, что французские демократы имеют осно¬
вание призывать к власти класс народа, несравненно более
развитый, более образованный, чем управлявшие до сих пор
лавочники. Но, к сожалению, не все страны похожи на
Францию: есть нации, в которых развития французских ра¬
бочих достигли только немногие лица из высшего и сред¬
него сословий. Остальная часть нации,— и именно так на¬
зываемый наро д,— пребывает в состоянии, близком
к состоянию каких-нибудь кафров или курдов. Казалось
72

бы, что в таком государстве не может быть и речи о демо¬
кратизме. Однако, беспардонные демократы не останавлива¬
ются перед подобными пустяками... Они считают долгом во¬
пиять против аристократии и буржуазии, как будто есть
что-то лучше этого. Им нет дела, что когда против буржуа¬
зии вопиют французские демократы, то они имеют в виду
класс общества, из которого вышли самые лучшие люди их
страны: они хотят быть демократами, да и только, а там
им все равно, что на замену аристократии и буржуазии есть
только звери в человеческом образе, белые медведи с Бом¬
бой во главе; потому что знаменитый народ (разрядка
автора.— Б. К.) связан тесными и неразрывными узами гру¬
бости и варварства с Бомбами»...
«Народ груб, туп и, вследствие этого, пассивен; это, ко¬
нечно, не его вина, но это так, и какой бы то ни было ини¬
циативы с его стороны странно ожидать. Он всегда скорее
готов, как неаполитанские лаццарони, итти рядом с наем¬
ными швейцарцами грабить и убивать мирных жителей и
противодействовать свободе страны. Поэтому благоразумие
требует, не смущаясь величественным пьедесталом, на ко¬
торый демократы возвели народ, действовать энер¬
гически против него, потому что народ в таком со¬
стоянии, как в Италии, не может, по неразвитию, поступать
сообразно с своими взглядами; если сознана необходи¬
мость навязывать народу насильно образование, то я не
могу понять, почему ложный стыд перед демократически¬
ми нелепостями может быть довольно силен, чтобы ме¬
шать признать необходимость насильного дарова¬
ния ему другого блага, столь же необходимого, как и
образование, и без которого последнее невозможно,—
свобод ы».
Кто же был автором этих рассуждений о необходимости
навязывать народу свободу даже против его воли? Не кто
иной, как ближайший сотрудник «Русского слова» Варфо¬
ломей Зайцев. Приведенная нами цитата заимствована из
его «Библиографического листка», напечатанного в № 7
«Русского слова» за 1863 г. Мы полагаем, что эта цитата
бросает яркий свет на интересующую нас полемику. По
ознакомлении с ней становится понятным, почему Салты¬
ков счел нужным заговорить о «зайцевской хлыстовщине»
и почему он в отношении к народу нераскаявшихся ниги¬
листов типа Зайцева усмотрел задатки будущих титуляр¬
ных советников. Что упоминание Салтыкова о Зайцеве бы¬
ло вызвано именно этим, приведенным нами рассуждением
его о народе, для нас несомненно, потому что ни к чему
другому оно относиться не могло. Литературная деятель¬
73

ность Зайцева в то время только что еще начиналась, и все
другие его выходки и парадоксы, столь шокировавшие на¬
родников «Современника», относились к позднейшему вре¬
мени, когда полемика между «Современником» и «Русским
словом» уже началась.
Если приведенная нами цитата из Зайцева вполне объяс¬
няет нам ту страстность, с которой в январе 1864 г. Салты¬
ков выступил против «Русского слова» и нигилистов, то
одновременно с этим она дает нам объяснение обществен¬
но-политического значения и смысла изучаемой нами по¬
лемики. Вспомним то, что в начале настоящей статьи мы
писали о политической обстановке, сложившейся в России
к началу 1864 г.
До 1863 г. в революционных кругах,— да и не только в ре¬
волюционных, но и в либеральных и в реакционных,— гос¬
подствовало всеобщее убеждение в том, что Россия стоит
накануне могучего революционного взрыва. Убеждение это
было основано на недовольстве крестьянства теми условия¬
ми, в которых была осуществлена отмена крепостного пра¬
ва. Волю, дарованную 19 февраля 1861 г., крестьянство
признало ненастоящей, обманной, не «мужицкой», а «пан¬
ской» волей. Оно ждало другую волю, которую от него
скрывают помещики. Оно всячески уклонялось от подписа¬
ния уставных грамот. В 1861 г. волна крестьянских бес¬
порядков прокатилась почти по всей Европейской России.
В ряде мест для усмирения освобожденных рабов прави¬
тельству пришлось прибегнуть к вооруженной силе. Каза¬
лось, что к весне 1863 г., когда истекал срок введения в
действие уставных грамот и когда в силу этого крестьянст¬
во должно будет на деле убедиться, насколько неоснователь¬
ны его надежды на получение какой-то новой воли, оно
неминуемо восстанет повсеместно, чтобы силою взять от
помещиков то, чего они не хотят уступить добровольно.
Казалось, что, если весной 1863 г. удастся этим волнениям
и восстаниям крестьян придать сколько-нибудь организо¬
ванный характер, добившись их одновременного и повсеме¬
стного проявления, то участь монархии будет решена: она,
окруженная со всех сторон недовольством и ненавистью,
не найдет сил, достаточных для сопротивления, и будет
низвергнута. Вот почему революционные организации и
кружки 1861-1862 гг. с таким нетерпением ждали прибли¬
жения весны 1863 г. и так деятельно готовились к неми¬
нуемой, по их мнению, революции.
Весна 1863 г. разбила все эти расчеты и надежды. Волна
крестьянских волнений не только не поднялась, но спала.
Уставные грамоты были введены в действие. Спокойствие
74

все более и более воцарялось в деревне. Народ не восстал
и оказался неспособным сыграть ту революционную роль,
которая отводилась ему революционерами. Но этого мало.
События обнаружили, что в крестьянстве еще сильна вера
в царскую власть. Ожидая новой воли, крестьяне в боль¬
шинстве случаев рассчитывали получить ее от царя. Даже
там, где они волновались и где правительству приходилось
для подавления беспорядков прибегать к оружию, даже
там они винили во всем не царя, а дворян, скрывающих,
будто бы, от народа его настоящую царскую волю. Таким
образом выяснилось, что до тех пор, пока народ не осво¬
бодится от этой слепой веры в царя, рассчитывать на ка¬
кие-либо революционные выступления с его стороны не
приходится. Народ слишком забит, инертен, темен и неве¬
жествен для того, чтобы самому приняться за изменение
своей участи. Вот — урок, данный революционным кругам
русского общества событиями 1863 г.
Таков был урок, но не все восприняли его в одинаковой
мере и не все сделали из него одинаковые выводы.
Одни заговорили о необходимости «понижения тона»;
другие старались найти какие-нибудь средства, которые
дали бы возможность не понижать тон, а держать его на
прежней высоте. Одни не желали отказаться от своих на¬
дежд на народ и решили ограничиться пересмотром так¬
тики. Другие стремились найти, помимо народа, какие-ни¬
будь общественные силы, которые могли бы взять на себя
разрешение больных вопросов русской жизни.
Раньше, до 1863 г., для русского революционера все бы¬
ло ясно. Он твердо знал, на что ему рассчитывать и на что
надеяться. Народ и его ожидаемые бунты и восстания иг¬
рали определенную роль в этих расчетах. Даже те из ре¬
волюционеров, кто и в то время склонялся к якобинству, как
например автор «Молодой России», отводили народу
весьма важную, если не решающую роль в грядущей ре¬
волюции. Если они и мечтали о захвате власти революци¬
онной партией, то этот захват мыслился ими в обстановке
народного восстания и распространившейся по всей терри¬
тории России гражданской войны.
Теперь, после 1863 г., положение дел изменилось корен¬
ным образом. Там, где раньше все было ясно и определен¬
но, теперь все стало темно и неопределенно. Приходилось
пересматривать установившиеся оценки и перерабатывать
все тактические построения.
Этот пересмотр производился в двух различных направ¬
лениях.
Одни, стремясь удержаться на старых позициях, начина¬
75

ли говорить, что надо отличать идею народа от ее кон¬
кретного воплощения в данной исторической обстановке.
«Что касается до моего отношения к народу,— писал Сал¬
тыков Пыпину,— то мне кажется, что в слове «народ» надо
отличать два понятия: народ исторический и народ, пред¬
ставляющий собою известную идею... Первому, выносяще¬
му на своих плечах Бородавкиных, Бурчеевых и т. п., я,
действительно, сочувствовать не могу. Второму я всегда
сочувствовал, и все мои сочинения полны этим сочувстви¬
ем» \ Те, кто продолжал верить в то, что крестьянство,
если не теперь, то несколько позже, может сыграть реша¬
ющую роль в революции, из уроков 1863 г. вынесли заклю¬
чение о необходимости изменить свой подход к народу.
Если раньше они считали возможным ограничиться лишь
агитацией и призывом к восстанию, то теперь они пере¬
шли к убеждению о необходимости предварительной про¬
паганды, имеющей своею задачею убедить народ в невоз¬
можности получить волю и землю из рук царя. Им каза¬
лось, что если революционерам удастся убить в народе ве¬
ру в царскую власть, то вопрос об участии народа в рево¬
люции тем самым будет решен в положительном смысле.
Именно в эту сторону и должны быть направлены все уси¬
лия революционной партии.
Другим этот путь казался слишком медленным и нена¬
дежным. Если народу чуждо сознание необходимости сво¬
боды, то приходится отказаться от всяких надежд на него.
Дело освобождения должны взять на себя другие общест¬
венные силы. Какие же именно? Конечно, то «молодое по¬
коление», из среды которого революционная партия рекру¬
тирует себе адептов, или, другими словами, та разночинная
интеллигенция, которая именно в эту эпоху начала иг¬
рать такую большую роль в русской жизни. Разочарова¬
ние, принесенное 1863 годом, создало чрезвычайно благо¬
приятную почву для развития в революционных кругах
тогдашнего общества идей якобинского характера, и ранее
находивших себе немало сторонников в этих рядах. Если
народ не хочет и не может сам добыть себе свободу, ее
должна дать ему революционная интеллигенция.
Так в революционных кругах складывались две различные
группировки, резко расходившиеся между собою по основ¬
ному вопросу, выдвигаемому русской действительностью то¬
1 А. Н. П ы п и н, М. Е. Салтыков, СПБ. 1899 г., стр. 13. Письмо Сал¬
тыкова относится к 1871 г., но мы думаем, что не сделаем ошибки, если
допустим, что и на 7 лет раньше Салтыков придерживался по этому
вопросу тех же взглядов.
76

го времени. Одна из них все более и более эволюционизиро-
вала в сторону народничества, другая склонялась к якобин¬
ству. Столкновение между ними было неминуемо, и оно
проявилось в полемике, разгоревшейся в 1864/65 г. между
«Современником» и «Русским словом».
Было бы непростительной ошибкой рассматривать эту
полемику только как столкновение между двумя журналами.
За этими журналами стояли определенные общественные кру¬
ги; поэтому полемика 1864/65 г. была столкновением не
только двух журналов, но и двух общественных групп. С дру¬
гой стороны, эта полемика, обнажившая и выявившая в
полной мере идейное расхождение между ними, способ¬
ствовала их дальнейшему размежеванию. Со времени этой
полемики революционные круги раскололись на две враж¬
дующие между собою и борющиеся за преобладание ча¬
сти. Одна из них шла за «Современником», другая — за
«Русским словом». Можно привести ряд доказательств в
подтверждение того, что такое идейное расхождение в ря¬
дах радикальной интеллигенции второй половины 60-х го¬
дов действительно существовало и что это расхождение
иногда проявлялось в очень резких формах.
Еще в самом разгаре полемики резкость выпадов Анто¬
новича против «Русского слова» вызвала ряд протестов со
стороны читателей, солидаризировавшихся с «Русским сло¬
вом» и Писаревым. В начале 1865 г. редакцией «Современ¬
ника» было получено письмо, автор которого, называя Пи¬
сарева «лучшим цветком из нашего сада», призывал сотруд¬
ников «Современника» к бережному и деликатному обхож¬
дению с ним, угрожая, что в противном случае они «вос¬
становят окончательно против себя всю молодежь»1.
Автор другого письма, полученного редакцией «Совре¬
менника», некий К. Александров, писал:
«Я, вместе с большим числом известных мне молодых лю¬
дей, считаю долгом заявить печатно, с одной стороны,
наше полное презрение к школьным и плодовитым стать¬
ям г. «Постороннего сатирика», а с другой стороны, наше
полное сочувствие «Русскому слову». Было время, когда
«Современник» был любимым журналом нашей молодежи, но
в настоящее время смело и почти безошибочно можно ска¬
зать: не «Современник», а «Русское слово» стоит во главе
нашей мыслящей молодежи, и уже конечно бессмысленное
лаяние какого-нибудь г. «Постороннего сатирика» не в со¬
стоянии уронить в наших глазах талантливых сотрудников
«Русского слова», в особенности г. Писарева, к которому
1 Письмо это цитирует Антонович в статье „Промахи", „Современник11,
1865 г., № 4, стр. 280.
77

эта мыслящая молодежь относится с такой симпатией и
имя которого произносится не иначе, как с уважением» \
Если Писарев находил себе таких горячих сторонников
среди молодежи, то и «Современник» имел не менее убеж¬
денных поклонников. К их числу относились члены наиболее
влиятельного и яркого революционного кружка того вре¬
мени— кружка ишутинцев.
Один из членов этого кружка, П. Ф. Николаев, в письме
к покойному В. Е. Чешихину-Ветринскому, выясняя идей¬
ную физиономию своих товарищей, между прочим, писал:
«В то время, как известно, молодежь была охвачена силь¬
ным умственным течением так называемой писаревщины. Так
вот, мы не только не были поклонниками Писарева, но да¬
же его ярыми врагами, так как в его деятельности
видели значительное отклонение от основных идей Черны¬
шевского о службе народу и, главным образом, крестьян¬
ству... Позже, при развитии группы, нам, конечно, при¬
шлось иметь... дело с целыми массами писаревцев и с этим
считаться; тем не менее наше ядро оставалось в этом на¬
правлении очень прочным и последовательным». Опубли¬
ковывая это письмо, Ветринский вполне справедливо за¬
метил, что Николаев и его товарищи имели невполне пра¬
вильное представление об идеях Чернышевского, который
был чужд идеализации народа, отличавшей позднейших
народников 2. Замечание Ветринского, конечно, вполне пра¬
вильно, но для нас сейчас дело не в этом, а в категориче¬
ском заявлении Николаева, что та определенно народни¬
чески настроенная группа, которая составляла центр ишу-
тинского кружка, считала себя в идейном отношении «яры¬
ми врагами» Писарева.
Полное подтверждение этому мы находим в заметке дру¬
гого члена ишутинского кружка, кн. Варлаама Черкезова.
Указав на то, что его товарищи по кружку были «чисто¬
кровными народниками», и противопоставив им извест¬
ного Ножина, который, будто бы, был писаревцем, Черке¬
зов пишет: «С людьми писаревского реализма бывали у
каракозовцев хорошие отношения личные и литературные,
но всегда с оттенком дружественной иронии. О революци¬
онном заговоре, об организации, ими начатой, они с людь¬
ми типа Ножина никогда не заикались» 3.
1 Это письмо приведено в статье Антоновича, К читателям, „Со¬
временник", 1865 г., № 5, стр. 109— 111.
а В. Е. Чешихи н-В етринский, Н. Г. Чернышевский., П. 1923 г.,
стр. 176-177.
8 Записка Черкезова опубликована Е. Е. Колосовым в статье „Моло¬
дое народничество 60-х годов", ‘Сибирские записки*, 1917 г., № 3, стр.
78

Если, таким образом, в 1865-1866 гг., к которым отно¬
сятся свидетельства Николаева и Черкезова, отношения
между сторонниками «Современника» и писаревцами были
настолько обостренными, то и позднее, когда непосред¬
ственные впечатления от интересующей нас полемики сгла¬
дились, отношения между двумя враждебными направле¬
ниями радикальной мысли оставались не менее враждеб¬
ными \ Сошлемся на свидетельство неизвестного нам ав¬
тора статьи, предназначавшейся в конце 1869 г. для напе¬
чатания в благосветловском журнале «Дело», но запрещен¬
ной цензурой. Статья эта была написана по поводу вы¬
шедшего в то время в свет собрания сочинений Писарева.
«В каждом городе,— пишет неизвестный нам автор в
начале статьи,— где есть читающая и думающая молодежь,
вы найдете две партии: одна поклоняется Доб¬
ролюбову, другая — Писареву. Если эти партии
имеют возможность где-нибудь сходиться, они немедлен¬
но вступают в ратоборство, и бывали случаи, когда разго¬
ряченные борцы готовы были прибегать к аргументации
более сильной, чем простое красноречие»2.
Обостренность отношений между двумя группами ради¬
кальной интеллигенции того времени в сущности не заклю¬
чает в себе ничего неожиданного и необъяснимего. Из все¬
го сказанного выше мы могли убедиться, как глубоки были
разногласия, разделявшие эти две группы. Они расходи¬
лись друг с другом по самым основным вопросам русской
жизни. Каким путем должно происходить дальнейшее раз¬
126-127. Вопрос о том, насколько правильна характеристика Ножина, дан¬
ная Черкезовым, мы оставляем открытым как выходящий за пределы
нашей темы.
1 Их борьба остававалась малозаметной для сторонних наблюдателей
ввиду того, что она почти не находила себе отражения в литературе.
Л. Тихомиров в цитированной нами выше статье вполне правильно заме¬
чает: „Борьба основных идей Писарева и Добролюбова... происходила не
на бумаге, а в головах читателей да в частных беседах. Литература же
к тому времени попала в такие условия, что уже перестала выражать
действительные течения общественной мысли („Дело", 1881 г., № 1, стр. 9).
2 Цитирую по корректурным гранкам, сохранившимся в деле Главно¬
го управления по делам печати № 89 за 1866 г., ч. 1, лл. 260 — 264.
Любопытны замечания Н. А. Иваницкого о „крайней нетерпимости к чу¬
жим мнениям" исследователей Писарева среди вологодских ссыльных 60-х
годов (Записки Н. А. Иваницкого, „Север", 1923 г., № 2, стр, 21-22)
О горячих спорах между писаревцами и народниками в Самаре в начале
70-х годов упоминает Н. К. Бух. (См. его „Воспоминания14 М. 1928 г., стр. 33).
О разделении молодежи того времени на писаревцев-нигилистов и народ¬
ников говорит и такой случайный и далекий от революционной среды
наблюдатель, каким является В. А. Гиляровский, но им это разделение
воспринято чисто внешне: нигилисты ходили в пледах и широкополых
шляпах, а народники — в красных рубахах, поддевках и смазных сапогах.
В. А. Гиля ров с к и й, Мои скитания, М. 1928 г., стр. 20).
79

витие России и ее социально-политического быта: тем ли
путем, каким идет Западная Европа, или каким-то другим,
отличным от него, своим собственным? В чем залог луч¬
шего будущего России: в упрочении и дальнейшем разви¬
тии своеобразных форм ее экономического быта или в ее
индустриализации на манер Запада? Способны ли крестьян¬
ские массы сыграть активную роль в изменении к лучшему
своего социального и экономического положения или же
эта активная роль выпадает на долю других общественных
групп и слоев?
Тем или иным ответом на эти вопросы определялось все
дальнейшее развитие страны, все ее будущее. Вот почему
столкновение противоположных мнений по этим вопросам
должно было неминуемо вылиться в столь резкие формы
и отличаться столь исключительной страстностью. Вопросы
эти не допускали компромиссного решения. На них надо
было ответить или да, или нет.
Можно ли при таких условиях рассматривать изучаемое
нами столкновение как фракционную борьбу в рядах еди¬
ной по своей классовой сущности социальной группы, или
же, наоборот, перед нами столкновение двух различных со¬
циальных групп,— и если это так, то каких именно? Для
того чтобы дать вполне точный и убедительный ответ на
этот вопрос, надо было бы подвергнуть внимательному изу¬
чению социальный состав и исторические судьбы русской
мелкобуржуазной интеллигенции того времени. Однако, та¬
кой задачи мы в настоящее время себе не ставим. Задача
настоящей статьи — гораздо скромнее; она укладывается
в рамки изучения одного лишь эпизода из истории рус¬
ской общественной мысли 60-х годов. Поэтому мы в дан¬
ное время можем ограничиться лишь тем выводом, кото¬
рый, по нашему мнению, непосредственно вытекает из все¬
го использованного нами материала.
«Писаревщина, это — ставка на индустриализм»,— гово¬
рит В.Ф. Переверзев в своей статье «Нигилизм Писарева в
социологическом освещении» \
То, что сказано нами выше о взглядах Писарева, дает
нам право вполне присоединиться к этой характеристике.
При этом, по нашему мнению, она справедлива не только
по отношению к самому Писареву, но и по отношению ко
всей той литературной группе, которая руководила «Рус¬
ским словом» и придавала этому журналу специфический
характер. К этой группе вполне приложимо также и то,
что В. Ф. Переверзев говорит далее про Писарева: «Он иде¬
1 „Красная ноаь“ № 6, 1926 г., стр. 166.
80

олог индустриальной культуры вообще, идеолог недифе
ренцированного, расплывчатого индустриализма, который,
развиваясь и диференцируясь, неизбежно ведет либо к си¬
стеме капиталистического индустриализма, либо к системе
индустриализма социалистического»1. Для борьбы против
общего противника — интеллигенции, проникнутой народни¬
ческими устремлениями,— на страницах «Русского слова»
сходились для согласованной работы и те, которые звали
Россию к капитализму, и те, кто верил, что развитие
в ней капиталистических отношений создает предпо¬
сылки, необходимые для дальнейшей эволюции ее по на¬
правлению к социализму. До поры до времени те и другие
могли итти рука об-руку и действовать согласованно. Но
их союз мог быть только временным; рано или поздно
они должны были разойтись друг с другом. И это произош¬
ло очень скоро. Сотрудники «Русского слова» все чаще и
чаще замечали, что редактору этого журнала Г. Е Благо-
светлову начали не нравиться статьи, в которых говори¬
лось против эксплоатации капиталистов и в защиту труда.
«В подобных статьях,— говорит Н. В. Шелгунов,—он точ¬
но читал упрек себе, а, может быть, ему казалось, что автор
и прямо думал и говорил о нем» 2. Ближайшие сотрудники
журнала не могли не чувствовать этого. Отношения между
ними и редактором становились все более натянутыми. Де¬
ло, как известно, кончилось разрывом. В конце 1865 г. Пи¬
сарев, Зайцев и Соколов ушли из «Русского слова»3. Одна¬
ко, пока этот разрыв не произошел, они дружно действо¬
вали против общих противников. Мелкобуржуазная народ¬
ническая интеллигенция, идеализировавшая «устои» кре¬
стьянского быта и отстаивавшая отсталые формы народно¬
го хозяйства в надежде, опираясь на них, найти наиболее
короткий и безболезненный путь к социализму, была для
группы «Русского слова» одним из таких общих противни¬
ков. Для публицистов и критиков «Русского слова» их по¬
лемика с «Современником» являлась попыткой идейного
преодоления народничества, и в этом отношении они в
1864/65 г. начали то дело, которое только в 90-х годах до¬
вели до конца русские марксисты — настоящие и «легаль¬
ные», которые на первых порах выступали рука об-руку
против общего противника, каковым для них, как когда-то
для сотрудников «Русского слова», было русское народ¬
ничество.
1 „Красная новь* № 6, 1926 г., стр. 167.
2 Н. В. Шелгунов, Воспоминания, 1923 г.,стр. 280.
8 Подробнее об их уходе см. в моей статье „Г. Е. Благосветлов и «Рус¬
ское слово», „Современник", 1922 г., кн. 1, стр. 234—237.
6 Козьмин
81

Газета «Народная летопись»
(1865 г.)
Задача настоящего очерка — напомнить об одном забы¬
том издании 60-х гг., представляющем, по нашему мнению,
значительный интерес во многих отношениях. Мы имеем в
в виду газету «Народная летопись», издававшуюся в 1865 г.
в течение полутора месяцев в Петербурге. Газета эта вы¬
ходила два раза в неделю. Ее первый номер появился 2 мар¬
та, а последний — двенадцатый—16 апреля.
Даже при беглом просмотре этой газеты бросается в глаза
ее своеобразие. В ней мы не видим ряда отделов, которые
привыкли встречать в органах печати, претендующих на
название газеты. В ней, например, нет телеграмм, нет внут¬
ренних известий, нет хроники происшествий, нет театраль¬
ного обозрения, нет биржевой хроники и т. д. Содержание
«Народной летописи» распадается на следующие отделы:
передовая статья, иностранное обозрение, внутреннее обоз¬
рение, фельетон; в некоторых номерах, кроме того, встре¬
чаются корреспонденции из провинции и небольшой отдел
сатирического характера под названием «Заметки и слу¬
хи».
Передовицы «Народной летописи» весьма отличны от
передовых статей других газет. Прежде всего — своими
размерами: они занимают всю первую страницу газеты, а
часто и большую часть второй. По содержанию своему
они тесно связаны между собою, являясь как бы одной
большой статьей, разбитой на двенадцать номеров и притом
оставшейся незаконченной ввиду прекращения выхода га¬
зеты.
Фельетон «Народной летописи» или бывает посвящен
вновь выходящим книгам (например, трактату Милля о
политической экономии с примечаниями Чернышевского
82

или «Химии» Либиха) или носит сатирический характер.
Так например, в фельетоне первого номера высмеиваются
«сыны настоящего времени»: умеренный либерал и просто
либерал. Автор этого фельетона, скрывшийся под ниче¬
го не говорящим нам псевдонимом «В. Бес» (возможно,
что им был Д. Д. Минаев), между прочим, заставляет двух
либералов обменяться такими стихотворными репликами:
Умеренный либерал:
Общего нет между нами:
Мне ненавистны мальчишки,
Те, что Фурье и Прудона
Любят ужасные книжки.
Жизнь посвящаю я благу
Милой отчизны, закону;
В тартаре сгибнуть желаю
Я и Фурье и Прудону!
На это «просто либерал» отвечает:
Общего нет между нами.
Духа гражданского ноши
Ты не поднимешь затем, что
Чистишь начальству галоши!
Жизнь посвящаю я грусти
О бедняках разных наций;
Ты ж — наживанью различных
Благ, рысаков, ассигнаций!
Что касается отдела «Заметки и слухи», то сатирическое
жало автора или авторов этого отдела преимущественно
направляется на журнал Достоевского «Эпоха» и умеренно¬
либеральную газету «Голос» с ее редактором-издателем
А. А. Краевским. Сатира «Народной летописи» большим
остроумием и едкостью не отличается, но по содержанию
несомненно характерна для эпохи 60-х гг.
Приведем несколько примеров:
Некто, желающий продать полное собрание сочинений Сведенборга
просит нас поставить об этом в известность редакцию журнала „Эпоха".
(№ 1)
Какой-то нигилист снова смеялся над тем, что у А. А. Краевского есть
собственный дом. Предан позору. (№ 2)
Просят газету «Голос» перепечатывать свои статьи по два раза, ибо
есть люди, сомневающиеся, чтобы при такой перепечатке в них выходило
каждый раз одно и то же.
Есть в «Народной летописи» и отдел объявлений. И этот
отдел носит специфический характер, живо напоминая
нам эпоху тех увлечений артельными начинаниями, кото¬
рую русское общество переживало в 60-е гг.
6*
83

Вот например объявление оженской переплетной,
которая, «существуя уже более года, имела возможность
заявить себя с хорошей стороны».
Или, например, такое объявление:
Бесплатная ремесленная женская школа и при ней башмачная и перча¬
точная мастерские. Открыта 9 января 1865 г. Кроме ремесл, в школе
обучают: закону божию, русскому языку, арифметике, географии, а при
чтении сообщают элементарные понятия об естественных предметах. Кла¬
ссы продолжаются от 10 до 3 час. пополудни. Тут же принимаются зака¬
зы и продаются башмаки и перчатки. Школа находится на Фонтанке...1.
Почти все статьи и заметки, помещенные в «Народной ле¬
тописи», анонимны; только две или три из них подписаны
псевдонимами. Однако вскрыть эти псевдонимы невозмож¬
но. Ни в одном указателе псевдонимов мы не найдем их
расшифровки.
При таких условиях особый интерес для нас должно
представлять имя редактора «Народной летописи». Может
быть, оно даст нам указания относительно того, из ка¬
ких кругов вышло издание этой газеты. Однако, к сожале¬
нию, и имя редактора не выясняет нам ничего в этом отно¬
шении. Редактором-издателем «Народной летописи» чи¬
слился небезызвестный беллетрист Николай Дмитриевич
Ахшарумов. Сотрудник катковского «Русского вестника» и
«Эпохи» Достоевского, Ахшарумов был человеком весьма
далеким от радикального лагеря С. А. Венгеров («Критико¬
биографической словарь русских писателей и ученых», т. I,
стр. 992) так характеризует его:
«Это—идеалист 40-х гг. в лучшем смысле слова, искрен¬
ний прогрессист, но которого грубость и резкость всерос¬
сийского прогресса несколько напугала, что и послужило по¬
водом к написанию «Мудреного дела» — единственной
цветной вещи в длинном литературном послужном списке
Ахшарумова 2. Здесь в форме дневника некоего господина,
1 Интересно отметить еще помещенное в Лз 12 объявление о публичных
чтениях Н. Ножина на тему .0 современном значении естественно-научно¬
го метода по отношению к общественно-экономической науке", должен¬
ствующих состояться 17, 19, и 21 апреля 1865 г. В объявлении приво¬
дится программа этих чтений и, между прочим, такой тезис лектора: „Глав¬
нейшее значение естественно-научного метода заключается в вырабатыва¬
емом им положительном методе постановки и разрешения общественно¬
экономических вопросов". Этот тезис дает нам некоторое представление
об основной мысли публичных чтений Ножина, относительно которых его
биографу Сватикову было известно лишь то, что они не сопровождались
успехом. См. его статью „Николай Дмитриевич Ножин" („Голос минувшего",
1914 г., № 10, стр. 14).
* .Мудреное дело" — повесть Ахшарумова, напечатанная в „Эпохе" за*
1864 г.
84

вздумавшего издавать журнал, не без ядовитости облича¬
ется эпоха «разрушения эстетики».
Ясно, что такой человек, как Ахшарумов, только в силу
каких-то совершенно случайных причин мог попасть в ре¬
дакторы радикальной газеты. Это, конечно, был фиктив¬
ный редактор, имя которого должно было прикрывать
имена действительных руководителей «Народной летописи».
Как мы убедимся ниже, Ахшарумов в редактировании этой
газеты фактически участия не принимал, не напечатал в
ней ни строчки и даже, тяготясь своим званием редактора,
пытался сложить его с себя.
Немного больше чем имя Ахшарумова, скажут нам два
других имени, которые мы встречаем на страницах «На¬
родной летописи». Просматривая газету, мы узнаем, во-
первых, что ее контора помещалась при книжном магазине
и библиотеке для чтения Яковлева и, во-вторых, что она
печаталась в типографии А. С. Голицына. Мало знаем мы
о Голицыне и Яковлеве, но кое-что, однако, нам известно.
Василий Васильевич Яковлев, сын отставного генерала,
окончил училище правоведения и после этого занимал дол¬
жность мирового судьи в Петербурге; одновременно с этим
Яковлев открыл в Петербурге книжный магазин и органи¬
зовал издательство \
По свидетельству III отделения Яковлев «не раз обращал
на себя внимание как человек в высшей степени зараженный
духом нигилизма и противоправительственным направле¬
нием, но за неимением юридических доказательств не
представлялось никакой возможности к изобличению его»;
что касается его книжного магазина и состоящей при нем
библиотеки для чтения, то они представляли собою «место
сборища нигилистов, нигилисток, неслужащего и ничего не¬
делающего народа» 2. В июле 1866 г., в эпоху реакции, на¬
ступившей после выстрела Каракозова, магазин Яковлева
был закрыт, а сам он — арестован.
Князь Александр Сергеевич Голицын, товарищ Яковле¬
ва по училищу правоведения, по окончании коего он по¬
ступил на службу в сенат, был совладельцем библиотеки,
1 Фактически магазин и издательство принадлежали двум братьям
Яковлевым, Василию и Александру, известному в свое время писателю по
экономическим вопросам, горячему проповеднику ссудо-сберегательных то¬
вариществ и мелкого земельного кредита. Анонимный биограф А. В. Яков¬
лева (см. „Русский биографический словарь", том: Яблоновский-Фомин, СПБ.,
1913 г., стр. 69-70) сообщает, что он был издателем „небольшой дешевой,
но солидной, рассчитанной на среднего читателя газеты, выходившей под
редакцией Ахшарумова". Хотя название этой газеты и не указано, ясно
что речь идет о „Народной летописи".
2 Дело высочайше учрежденной следственной комиссии, 1866 г., Ns 208
л. 12.
85

организованной Яковлевым. Голицын был известен как че¬
ловек передовых взглядов, вращавшийся в радикальных и
революционных кружках Петербурга. Он был фиктивным
мужем Варвары Александровны Зайцевой, сестры извест¬
ного критика «Русского слова» Варфоломея Зайцева. В
1863 г. В. А. Зайцева привлекалась в Москве по делу мо¬
сковского отделения тайного общества «Земля и воля»
(так называемое дело Андрущенко) и обвинялась в способ¬
ствовании побегу за границу Кельсиева. При обыске у нее
были найдены портреты Герцена и Огарева1. Переехав
после этого в Петербург, Зайцева продолжала поддерживать
революционные связи. С 1865 г. она находилась под наблю¬
дением полиции «за проявление ею учения своего о ниги¬
лизме».
Как ни скудны наши сведения о Яковлеве и Голицыне,
мы можем, однако, основываясь на них, считать установ¬
ленной некоторую связь между газетой «Народная лето¬
пись» и революционными кружками Петербурга того
времени.
В нашей исследовательской литературе по истории рус¬
ской журналистики мы не находим никаких сведений о «На¬
родной летописи», за исключением одной странички, уде¬
ленной этой газете М. К. Лемке 2. Однако, и эта страничка
дает нам некоторые небезынтересные сведения о «Народ¬
ной летописи».
«Эта газета,— пишет Лемке,— замечательна прежде все¬
го своей неизвестностью; лишь г. Лисовский упомянул ее
в своем известном труде; затем ни в словаре Брокгауза и
Эфрона, ни в словаре г. Венгерова, ни в других источни¬
ках о ней нет ни слова. Между тем, оказывается, газета
эта интересна прежде всего потому, что основана сотруд¬
никами «Современника», Ю. Г. Жуковским и А. Ф. Голова¬
чевым, не могшими вполне уложить своего журнального
темперамента в ежемесячное издание... Выход газеты два
раза в неделю был очень удобен именно для людей, заня¬
тых журналом: не требовалось той страшной энергии, ко¬
торая нужна для ежедневной газеты, но зато была воз¬
можность отозваться на все довольно быстро и с большей
игривостью, чем в журнале. По словам М. А. Антоновича,
от которого мною получены вообще сведения о «Народ¬
ной летописи», Елисеев и А. Н. Пыпин не принимали в ней
участия».
1 В. Богучарский, Материалы для истории революционного дви¬
жения в России 60-х гг., стр. 117-11 Я.
а М и х. Лемке, Эпоха цензурных реформ 1859—1865 гг., СПБ., 1904 г.
стр. 400.
86

Как видим, сведения о «Народной летописи», которыми
располагал М. К. Лемке, не отличались особой полнотой и
ограничивались тем немногим, что мог сообщить ему
Антонович. Мы в настоящее время находимся в более вы¬
годном положении, чем Лемке, ибо располагаем некоторы¬
ми данными, которые не могли быть известными ему.
В 1909 г. вышла из печати посмертная работа Ю. Г. Жу¬
ковского «XIX век и его нравственная культура». К этой
работе приложена биография ее автора. Кто писал эту
биографию — неизвестно, но нет сомнения, что она была со¬
ставлена на основании сведений, данных вдовой Жуков¬
ского, хорошо осведомленной в истории газеты «Народная
летопись». Автор этой биографии рассказывает, что в де¬
кабре 1864 г. Жуковский оставил службу в Главном коми¬
тете об устройстве сельского состояния для того, чтобы
«всецело отдаться общественной деятельности в качестве
публициста».
«Так как «Современник», имевший в то время огромное
влияние на общественное мнение, выходил всего раз в ме¬
сяц, а у Ю. Г. была потребность говорить чаще по поводу
вопросов, касавшихся злобы дня, то он задумывался над
созданием газеты. Небольшой кружок людей, более или
менее близких «Современнику», поддерживал его в озна¬
ченной мысли; многие обещали сотрудничать пока даром
до тех пор, пока газета не станет оплачиваться и не будет
в состоянии давать гонорар. Печатание и бумагу можно
было получить в кредит, но не было денег на объявления.
«Заслышав об этом, ему ссудил 150 р. сыровар Вереща¬
гин, бывший в то время только поклонником Ю. Г. и не
изучавший еще сыроварения. Эти 150 р. пошли на печата¬
ние объявлений и рассылку их при тогдашних газетах и
журналах. Вследствие неимения средств газету решено бы¬
ло выпускать всего два раза в неделю на первых порах, на¬
чиная с марта 1865 г., под названием «Народная летопись».
Все до одной передовые статьи и бблыпую часть «Внутрен¬
него обозрения» по поводу стоявших на очереди вопросов
писал Ю. Г., всегда отстаивавший интересы угнетаемых и
обездоленных. Передовые статьи его так живо отражают
события, волновавшие и занимавшие интеллигентных лю¬
дей 60-х гг., что могли бы служить образцовыми лекциями
в настоящее время; тем более, что тогдашние мотивы име¬
ют много общего с настоящей злобой дня. Помимо пере¬
довых статей и внутреннего обозрения, Ю. Г. писал и в
других отделах, не исключая фельетонов. Его сильно ин¬
тересовали в то время опыты земледельческой химии. Кни¬
га Либиха об этом предмете послужила ему также матери¬
87

алом для одного из его фельетонов. Его перу принадлежа¬
ла часть сатирических заметок и слухов, которыми он
счел нужным несколько разнообразить газету. Газета име¬
ла несомненный успех, несмотря на то, что при объявле¬
ниях и под газетными статьями не были упомянуты имена
сотрудников. Ответственным редактором-издателем газе¬
ты был литератор и романист Ахшарумов, давший свое
имя исключительно из личной симпатии к Ю. Г., с кото¬
рым познакомился несколько лет тому назад случайно.
Сам Ахшарумов в газете не писал; романы свои помещал
в «Русском вестнике», против редакторов которого посто¬
янно полемизировал Ю. Г.
«Первыми признаками успеха явилось предложение Не¬
красовым Ю. Г. денег для превращения газеты в ежеднев¬
ное издание. Некрасов был слишком практический и опыт¬
ный в деле изданий человек и отличался необыкновенным
чутьем, и потому его предложение только подтверждало
вышеупомянутый успех. Начавшиеся по этому поводу пе¬
реговоры и подыскивание нового редактора — ввиду от¬
каза Ахшарумова, который тщетно пробовал охладить
пыл Ю. Г. по отношению редакторов «Русского вестника»,
в котором, как было упомянуто, Ахшарумов печатал свои
романы, безусловно не участвуя ни в трудах, ни в буду¬
щих барышах «Народной летописи»,— были готовы увен¬
чаться успехом, когда на 12 № газета была прекращена по
распоряжению министра внутренних дел. Несколько санов¬
ников с разных концов столицы, ехавши в вагонах или так,
случайно купив по одному номеру «Народной летописи»,
сочли долгом отметить карандашом непонравившиеся им
места и отправить свои номера самому министру (так, по
крайней мере, объяснил дело Некрасову председатель цен¬
зурного комитета Лазаревский)»1.
Для того, чтобы пополнить сведения, сообщаемые био¬
графом Ю. Г. Жуковского, приведем еще выдержку из
воспоминаний его вдовы, Е. И. Жуковской, о Некрасове *.
«Я познакомилась с Некрасовым,— рассказывает Жуков¬
ская,— в 1864 году в апреле (явная ошибка: не в 1864, а в
1865 г.— Б. К.). Я заехала в редакцию «Современника»,
чтобы переговорить об одной статье с Антоновичем. Анто¬
нович еще отсутствовал; я застала одного Слепцова, с ко¬
торым и разговаривала, когда вошел Некрасов. Отведя в
сторону Слепцова, он осведомился у него, кто я, и попро¬
сил тотчас же представить мне себя. Еще до запрещения
1 Ю. Г.Жуковский, XIX век и его нравственная культура, стр. 3-4.
1 Е. Жуковская, Записки, Л. 1930 г., стр. 226-227.
88

«Народной летописи» он предлагал Ю. Г. через Пыпина
дать денег для того, чтобы обратить эту газету в ежеднев¬
ную. Ю. Г. согласился и хлопотал о новом редакторе ввиду
отказа от ответственного редакторства Ахшарумова, как
вдруг ее закрыли по высочайшему повелению. Теперь,
встретив меня, Некрасов стал мне объяснять, что очарован
публицистическими статьями Ю. Г. в «Народной летописи»
и потому очень бы желал, чтобы Ю. Г. принял более близ¬
кое участие в редакции «Современника», не ограничиваясь
исключительно научными статьями, как было до сих пор.
Я, разумеется, посоветовала ему обратиться к самому
Ю. Г., что он вскоре и сделал»1.
В только что приведенной выдержке из воспоминаний
Жуковской имеется маленькая неточность. Кара, обрушив¬
шаяся на «Народную летопись», была назначена не по вы¬
сочайшему повелению, а по распоряжению министра внут¬
ренних дел; это, во-первых; во-вторых же, газета не была
закрыта, а лишь приостановлена на 5 месяцев. Однако,
когда срок приостановки истек, выход газеты уже не
возобновился.
Чрезвычайно любопытен повод, вызвавший распоряжение
о приостановке «Народной летописи».
12 апреля 1865 г. скончался наследник русского престола
вел. кн. Николай Александрович. В течение нескольких
дней все газеты выходили в глубоком трауре — с широкой
черной каймой. 13 апреля вышел № 11 «Народной летопи¬
си»; здесь не было не только черной каймы, но даже и со¬
общения о смерти наследника. 14 апреля был убит пре¬
зидент Северо-американских соединенных штатов Лин¬
кольн. 16 апреля вышел № 12 «Народной летописи» с чер¬
ной каймой и сообщением о смерти Линкольна; о кончине
же наследника в этом номере опять-таки не было ни слова.
Невольно возникает вопрос: не было ли все это опре¬
деленной политической демонстрацией со стороны редак¬
ции «Народной летописи». Надо признать, что если это
была демонстрация, то очень смелая и яркая для того вре¬
мени. Однако, нам думается, что мы имеем дело в данном
случае не с политической демонстрацией, а с недоразуме¬
1 Когда настоящая книга была сдана в набор, в сборнике „Звенья" (т. I,
изд. «Academia», М.—Л. 1932 г.) появилась неизданная глава из воспомина¬
ний Е. И. Жуковской, в которой она, между прочим, рассказывает об из¬
дании „Народной летописи". Эта глава позволяет установить еще одного
сотрудника „Народной летописи" — известного в свое время либерального
публициста, сотрудника «Современника" и других прогрессивных органов
печати Эрн. К. Ватсона, который по свидетельству Жуковской „очень ак¬
куратно до самото конца" вел в „Народной летописи" политический отдел
(„Звенья**, стр. 346).
89

нием, оказавшимся роковым для газеты. Если рассматри¬
вать изложенный нами инцидент как демонстрацию поли¬
тического характера со стороны редакции «Народной ле¬
тописи», то следовало бы признать, что редакция созна¬
тельно шла на закрытие газеты, ибо она не могла не пони¬
мать, что такая демонстрация не может пройти для нее
безнаказанно. Между тем, как мы знаем, редакция не толь¬
ко не хотела закрытия газеты, а, наоборот, стремилась
превратить ее в ежедневный орган. При таких условиях при¬
ходится думать, что умолчание «Народной летописи» о смер¬
ти наследника объяснялось тем, что редакция не успела по¬
местить в № 11 сообщение о событии, происшедшем накану¬
не выхода этого номера в свет, т. е. когда, по всей вероят¬
ности, этот номер был уже закончен печатанием. В двенад¬
цатом же номере редакция дала, по примеру других газет,
траурную рамку, но не сочла нужным воспроизводить запо¬
здалое уж сообщение о смерти вел. князя. Наше предполо¬
жение подтверждается, между прочим, еще и тем, что в пре¬
дыдущих номерах «Народная летопись» регулярно давала
сведения о ходе болезни наследника и, таким образом, во¬
все не имела в виду игнорировать это событие.
Инцидент с траурной каймой был только поводом к при¬
остановке «Народной летописи». Причина же лежала глуб¬
же и заключалась в общем радикальном направлении, при¬
нятом этою газетою. Авторитетное подтверждение этого
мы находим в известном дневнике профессора и цензора
А. В. Никитенко \ Здесь под 3 мая 1865 г. мы находим сле¬
дующую запись: «Газета «Русская летопись» (явная ошиб¬
ка; надо: «Народная летопись») закрыта до сентября. По
получении официального известия о смерти наследника
все газеты вышли с траурной каймою, «Летопись» — без нее.
Но когда получена была депеша о смерти Линколь¬
на, газета эта облеклась в траур. Это — ближайшая причина
запрещения. Но главная причина та, что около этой газе¬
ты сгруппировались последователи Чернышевского — Ан¬
тонович, Елисеев, кажется, и Лавров (как мы знаем, Ели¬
сеев и Лавров участия в «Народной летописи» не принима¬
ли.— Б. К.) и проч. Третье отделение тотчас по основании
газеты обратило на нее внимание министра внутренних
дел. А вот теперь, при случае, она и прямо высказалась2.
1 А. В. Никитенко, Записки и дневник, т. II, стр. 232.
* Еще одну версию относительно причин закрытия „Народной летопи¬
си" находим мы в герценовском „Колоколе*. В 197-м листе за 1865 г.
было помещено сообщение из Петербурга о том, что „Народная летопись"
закрыта за непомещение известия о смерти наследника, а в 199-м мы
находим следующую заметку по тому же поводу: „Нам пишут из Петер-
90

Тачим образом, «Народнся летопись» просуществовала
очень недолго; тем не менее, мы полагаем, что историк
нашей журналистики не может и не должен пройти мимо
этой газеты. Для него она представляет несомненный ин¬
терес как одна из попыток сближения легальных литера¬
торов из группы «Современника» с революционными эле¬
ментами русского общества того времени \
Однако «Народная летопись» интересна не только для
историка журналистики, но и для историка нашей общест¬
венной мысли. Чтобы убедиться в этом, нам необходимо
познакомиться с направлением, которого придерживалась
газета Жуковского.
II
Первое, что бросается в глаза при чтении «Народной ле¬
тописи»,— это большое внимание, которое она уделяет ра¬
бочему вопросу на Западе и в частности вопросу об ас¬
социациях рабочих. «Первое место между иностранными
известиями,— читаем мы в «Иностранном обозрении» № 1
«Народной летописи»,— в настоящее время принадлежит
вопросу об ассоциациях». За этим следует перевод из од¬
ной французской газеты заметки о положении ассоциаций
во Франции. В том же номере мы находим сообщение о
том, что власти запретили лейпцигскому обществу улуч¬
бурга": „В 197-м л. „Колокола" вы говорите, что „Народная летопись" бы¬
ла запрещена за то, что не известила о смерти наследника. Не знаю, ско¬
лько эта кончина способствовала к принятию валуевской меры, но могу
вас уверить, что на первом плане были другие причин^ . Московский ора¬
тор Голохвастов хвалил в Московском обществе сельского хозяйства фер¬
мерство. „Летопись* возражала и упомянула что-то о лицемерии англий¬
ского побора в пользу бедных. Голохвастов показал эту статью предсе¬
дателю московского цензурного комитета Щербинину. Щербинин ехал
тогда в Петербург и, в свою очередь, показал Валуеву, которому до это¬
го не было никакого дела. Валуев теперь в припадке сильнейшего консер¬
ватизма с некоторыми признаками крепостничества распушил цензора и
велел приостановить умный и дельный журнал до 1 сентября*.
Автор полученного Герценом письма имеет в виду „Внутреннее обозре¬
ние" одиннадцатого номера „Народной летописи", в котором анализируются
и опровергаются доводы, приведенные Д. Д. Голохвастовым против об¬
щинного владения и в защиту фермерства. Мы полагаем, что причину ка¬
ры, обрушившейся на „Народную легопись", надо искать не столько в
этом „Внутреннем обозрении". Сколько в общем направлении газеты.
1 Одни из ближайших сотрудников „Современника", А. Ф. Головачев,
был членом издательской артели, организованной Яковлевым. Кроме назван¬
ных выше лиц, в „Народной летописи" участвовал А. М. Скабичевский. Его
перу принадлежит анонимная статья „По поводу статьи г. Писарева" „Мыс¬
лящий пролетариат", напечатанная в № 12 газеты (см. „Литературные вос¬
поминания" А. М. Скабичевского, изд. „Земля и фабрика", стр. 204 и 252).
Имеются основания предполагать, что в «Народной летописи» участвовал
91

шения быта рабочего класса праздновать день рождения
Роберта Блюма, и о том, что рабочие вюртембергской ассо¬
циации подали в палату депутатов петицию о разрешении
ремесленникам вступать в брак, не испрашивая предвари¬
тельного разрешения у полиции и муниципальных властей.
В № 2 «Народной летописи» было дано извлечение из от¬
чета Шульце-Делича о положении германских ассоциаций
в 1863 г.
Помимо отдельных заметок, мы находим на страницах
«Народной летописи» две статьи, рисующие отношение ре¬
дакции к рабочему вопросу на Западе. Первая из этих ста¬
тей— фельетон, помещенный в №№ 3 и 5 «Народной лето¬
писи» под названием «Фердинанд Лассаль и вопрос о рабо¬
чих классах в Германии». Автор этого фельетона — им, как
сказано выше, был, повидимому, В. А. Зайцев,— признает,
что потребительские ассоциации, организуемые в Германии
Шульце-Деличем, могут до некоторой степени облегчить
тяжелое материальное положение рабочих, но что не в них
надо искать пути к коренному разрешению рабочего во¬
проса.
Шульце-Делич направил свою деятельность на то, чтобы
доказать рабочим, что можно улучшить их быт, не прибе¬
гая к социалистическим теориям. Однако, деятельность
Шульце-Делича по мнению автора «в состоянии создать
также известный критик Варфоломей Зайцев.Это предположение основывает¬
ся на показании, данном в 1867 г. в высочайше учрежденной следственной
комиссии иркутским купеческим сыном Н. Н. Пестеревым, арестованным за
сношения с Герценом и другими эмигрантами. В 1865 г. Пестерев жил в
Петербурге и был близок с Зайцевым. По его словам, Зайцев в это время
участвовал в газете „Народное богатство", редактором которой был Ахша-
румов, а ближайшими сотрудниками, кроме Зайцева, были Жуковский,
Головачев и Ковалевский (очевидно, речь идет об известном впоследствии
геологе В. О. Ковалевском). Со слов Зайцева Пестерев знал, что программа
газеты включала в себе экономические статьи и корреспонденции из про¬
винции. Иностранные и политические известия должны были перепечаты¬
ваться коротенько из других газет. Газета должна была быть дешевой и
пригодной для провинции. Было условлено не допускать в газете никакой
полемики* Однако, в № 4 появилась статья, направленная против „Русского
слова". Тогда Зайцев заявил протест и отказался дать окончание своей
статьи, „говоря, что он соглашался писать только в такую газету, где не
будет никакой и ни против кого полемики, а так как этого не исполня¬
ется то он и отказывается от всякого участия". „Через несколько дней я
спросил,— продолжал свои показания Пестерев,-— что, как с газетой?—
На восьмом номере кончилась,— было ответом, а почему — я не спросил...
Сам же эту газету видел, но читать не читал" (дело высочайше учреж¬
денной следственной комиссии 1866 г. № 302, ч. IVj. Малоосведомленный в
делах газеты Пестерев многое напутал. Даже название газеты он переда¬
ет неверно. К „Народному богатству", начавшему выходить в 1862 г. и пре¬
кратившемуся на № 1 за 1865 г., его рассказ не может быть отнесен. Ах-
шарумов редактором „Народного богатства" никогда не был. Очевидно,
92

паллиативные средства для уменьшения бедствий немецких
пролетариев; но она не может повести к тому, чтобы пере¬
создать общественное положение рабочих классов Герма¬
нии на новых, более рациональных основаниях».
«Увлекшись мыслью о самодеятельности рабочих,— про¬
должает автор фельетона,— он упускает из виду то обстоя¬
тельство, что рабочие находятся в слишком невыгодных
условиях сравнительно с привилегированными классами и
что поэтому, если предоставить их исключительно своим
собственным силам, отвергая для них всякую помощь го¬
сударства, которую, однако же, владетельные классы и не
думают отвергать, то не может быть и речи об успешной
борьбе их с этими классами и о действительном улучше¬
нии их быта».
Как мы видим, в споре между Лассалем и Шульце-Де-
личем «Народная летопись» решительно становится на сто¬
рону первого, признавая необходимость государственной
помощи рабочим и не веря в то, что рабочие могут добить¬
ся существенного улучшения своей участи путем взаимопо¬
мощи и самодеятельности.
«Известный класс общества,— продолжает автор той же
статьи,— поставлен другими классами общества в такое не¬
выгодное положение, что он никак не может собственными
силами создать себе новое, более удовлетворительное об¬
щественное положение. Являются люди, которые указыва-
Пестерсв спутал две различные газеты, и его рассказ может быть отнесен
только к „Народной летописи". Однако, Пестерев правильно указывает на
Жуковского и Головачева как на главных сотрудников газеты; поэтому
мы считаем его показание относительно участия в ней Зайцева заслужи¬
вающим веры. Но путаница в показании Пестерева продолжается и далее.
В № 4 „Народной летописи" никакой статьи против „Русского слова" не
было; она была в № 12: это только что нами упомянутая статья Скабиче¬
вского. Единственная статья „Народной летописи", авторство которой мо¬
жно приписать Зайцеву, это — помещенная в №№ 3 и 5 статья „Ферди¬
нанд Лассаль и вопрос о рабочих классах в Германии*. Сопоставляя пока¬
зание Пестерева с содержанием „Народной летописи", мы полагаем, что
дело происходило следующим образом. В № 3 была помещена первая по¬
ловина статьи Зайцева, в № 4 Жуковский, вопреки соглашению, собирался
поместить какую-то статью против „Русского слова" (возможно, что это
была напечатанная позднее статья Скабичевского). Зайцев протестовал и
пригрозил не дать окончания своей статьи. Жуковский отказался от своего
намерения, и окончание статьи Зайцева появилось в № 5. Однако, этот
инцидент убедил Зайцева, что в дальнейшем работать в „Народной лето¬
писи" ему невозможно: вспомним, как в то время были обострены отно¬
шения между сотрудниками „Современника" и „Русского слова" под вли¬
янием только что закончившейся полемики между этими журналами (см.
выше статью „Раскол в нигилистах"). Итак, Зайцев ушел из „Народной
летописи", и тогда в № 12 появилась статья, которую из-за протеста
Зайцева Жуковскому не удалось печатать в № 4.
93

ют на средства, при помощи которых эти классы могли бы
выйти из неудовлетворительного своего состояния, и кото¬
рые утверждают, что все общество, что государство, как
представитель исполнительной власти всего общества, дол¬
жны принять деятельное участие в извлечении непривиле¬
гированных классов из их невыгодного положения. А тут
выискиваются добрые друзья этой меньшей братии и уве¬
ряют, что помогать рабочим классам выйти из жалкого по¬
ложения их — значит брать их под опеку, стеснять их сво¬
боду, мало того — значит унижать и оскорблять их. Такова
была теоретическая деятельность Шульце-Делича и его по¬
следователей».
Относясь скептически к Шульце-Деличу, автор фельетона
чрезвычайно высоко ставит Лассаля.
«В его неутомимой заботливости о благе германских ра¬
бочих, в его беспрерывной агитации в пользу этого дела,
в его упорной и искусной борьбе против рутины, своеко¬
рыстия и узкости политических и экономических взглядов
его соотечественников,— вот в чем заключается главная за¬
слуга этого замечательного человека».
Автор фельетона находит несправедливыми те упреки в
непрактичности и фантазерстве, которые часто делаются
по адресу Лассаля: «Все его выводы,— по мнению авто¬
ра,— очень просты, логичны и практичны». В то же время
автор считает нужным отметить, что «между здраво эконо¬
мическим и строго логическим учением Лассаля и более или
менее непрактическими учениями Сен-Симона, Фурье и др.
была огромная разница».
Другая статья, о которой мы упоминали, была помещена
в № 9 «Народной летописи» под заглавием «Новейшие
столкновения английских рабочих с английскими капита¬
листами». Как и автор фельетона о Лассале, автор этой
статьи высказывается против принципа «laissez faire, lais-
ez passer» в применении к экономической жизни.
«Наши доморощенные экономисты-либералы,— пишет
он,— бессознательно повторяют за своими западными со¬
братьями все их нелепые толки о необходимости полной
экономической свободы в том смысле, как те ее понимают,
т. е. в смысле совершенного порабощения труда капиталом.
Они не хотят понять, что при настоящих отношениях ка¬
питала к труду невмешательство государства в эти отно¬
шения равносильно совершенному предоставлению труда на
произвол капитала.
«Весьма любопытный пример ложной экономической сво¬
боды, которая на деле есть не что иное, как самое тяжелое
94

невольничество трудящихся классов и которая составляет
между тем идеал экономистов-либералов, представляет нам
Англия, на которую эти самые экономисты смотрят с та¬
ким благоговением.
«Одним из самых существенных условий так называемой
экономической свободы считается, как известно, право со¬
ставления коалиций. Нас уверяют в том, что если это право
предоставлено будет и капиталу и трудящимся классам, то
между ними восстановлено будет полное равенство. Неос¬
новательность этого взгляда очевидна; всякий беспристра¬
стный судья легко поймет, что от стачек рабочим классам
трудно ожидать чего-либо хорошего; всякому ясно, что на
этом поле невозможна борьба между работником, для ко¬
торого упорство в стачке может закончиться голодною
смертью, и хозяином фабрики, которому стачка много-мно¬
го угрожает некоторым расстройством в делах».
В подтверждение своего скептического отношения к стач¬
ке автор ссылается на пример Англии, где большинство
стачек оканчивается в пользу предпринимателей, а не ра¬
бочих. Такой взгляд на стачки не должен удивлять нас, если
мы вспомним, что еще в 70-х гг. некоторые из наших на¬
родников отрицательно относились к ним, полагая, что
при помощи стачек рабочие не могут добиться существен¬
ного улучшения своей участи и что часто забастовки при¬
носят рабочим больше вреда, нежели пользы.
Теперь нам предстоит ознакомиться с отношением «На¬
родной летописи» к вопросам русской жизни. Есть одно об¬
стоятельство, которое должно придавать большой интерес
мнениям «Народной летописи», или, точнее, ее руководителя
Ю. Г. Жуковского по этим вопросам. Дело в том, что Жу¬
ковский был одним из первых наших публицистов, воспри¬
нявших до известной степени идеи Маркса. Если позже, в
70-х гг., Жуковский выступил на страницах «Вестника Ев¬
ропы» в качестве критика экономической теории К. Марк¬
са, то раньше, в 60-х гг., он находился под несомненным
воздействием его идей. В своей работе «Политические и об¬
щественные теории XVI в.», напечатанной в 1861 г. в «Со¬
временнике», а 1866 г. вышедшей отдельным изданием, Жу¬
ковский исходил из признания зависимости права и поли¬
тики от экономических условий; правовые и политические
явления, по его мнению, определяются в конечном счете
экономическими отношениями. «То, что мы называем эко¬
номическими элементами, изучаемыми экономией,— писал
он,— есть экономическое начало в его теоретической фор¬
ме; то, что мы называем началом политическим, есть эко¬
номическое начало, оформленное, возведенное в обязатель¬
95

ный для всех положительный закон:».1 Однако, как нам уже
пришлось отмечать в нашей работе о Ткачеве, Жуковский
не сумел применить свои теоретические положения к ана¬
лизу изучаемых им явлений 2.
Нечто подобное мы встретим и в статьях Жуковского,
напечатанных в «Народной летописи».
Например во «Внутреннем обозрении» № 3 он касается
происходившего в то время в русской печати спора о пре¬
имуществах классического образования. Как известно, кат-
ковские «Московские ведомости» стояли за классицизм, а
«Голос» Краевского высказывался в пользу реального обра¬
зования.
Жуковского не удовлетворяет реализм «Голоса», ибо он в
конечном счете сводится лишь к увеличению числа часов,
отведенных в гимназическом курсе на преподавание мате¬
матики и естественных наук, и к исключению из цикла пре¬
подаваемых предметов древних языков. Для того, чтобы об¬
разование было действительно реальным, этого недостаточ¬
но,— надо изменить систему преподавания.
«Вот возьмем хоть бы историю,— пишет Жуковский.—
Что такое будет этот предмет в ваших реальных училищах?
Изменение в нем, по-вашему, неразумно; ну, а в таком слу¬
чае в ваших реальных школах останется нечто противоре¬
чащее их реализму не хуже греческих классиков. Что такое
преподавание истории без экономического анали¬
за, который только и приводит к отчетли¬
вому пониманию исторических фактов?
И далее еще вопрос: какой же должен быть этот анализ
для того, чтобы удовлетворить требованию реальной шко¬
лы? Таким образом, видите, еще долго будем мы допыты¬
ваться до тех пор, пока добьемся настоящих условий ре¬
ального воспитания, а вы думали, это дело — так просто».
Приведенная нами цитата подтверждает знакомство Жу¬
ковского с историческим материализмом. Однако, эта тео¬
рия была усвоена им далеко недостаточно. В частности ему
осталась совершенно чуждой даже самая мысль о борьбе
классов, как сущности исторического процесса. Подобно
социалистам утопической школы, Жуковский считает, что
несовершенства современного общественного строя стоят в
зависимости от личных свойств людей. Самые запутанные
вопросы государственной и общественной жизни представ¬
ляются нам, по его мнению, запутанными исключительно по
«недостатку добросовестности в их постановке».
1 Ю. Г. Жуковский, Политические и общественные теории XVI в.,
СПБ. 1866 г., стр. 14-15 и 155—158.
* .П. Н. Ткачев и революционное движение 1860-х гг.“, М. 1922 г., стр. 54.
96

«Когда-нибудь,— пишет Жуковский в передовице № 11
«Народной летописи»,— люди будут удивляться простоте
тех формул, которые лягут в основание решения наших
общественных задач, и им будет жаль и стыдно своих
прошлых деяний, жаль, что они волочили под разными
предлогами так долго дела и затрудняли преобразование
к лучшему без достаточных оснований и к своему собствен¬
ному вреду». Сообразно с этим Жуковский выражает на¬
дежду, что «поймет когда-нибудь нынешний барон, что он
напрасно верил в свой грошевый теперешний комфорт
только под условием недостаточности, с другой стороны,
простолюдина. И ему будет жаль, что он не торопился, не
способствовал всеми средствами развитию тех удобств жиз¬
ни, которые имеют развиться, опираясь на достаток про¬
стонародья, вследствие перемещения центра тяжести куль¬
туры в среду низших классов, и в сравнении с которыми
наш настоящий комфорт должен будет показаться всякому
столь же грошевым и ничтожным, каким представляется
нам теперь комфорт средневекового барона в сравнении с
комфортом современного филистера».
Понятно, что при наличности такого взгляда на существо
социальной проблемы борьба партий, раздирающая совре¬
менное общество, представляется Жуковскому случайным и
легко устранимым явлением. Говоря в передовой статье
№ 1 «Народной летописи» о том, что истинный патриотизм
«может заключаться только в «бережливости сил
народа и в стойкости за эту бережливость»
(разрядка Жуковского.— Б. /Г.), Жуковский добавляет, что в
том обществе, которое «будет достаточно зрело и муже¬
ственно, чтобы понять это», в том обществе «не будет более
места партиям, ибо корень всех партий — в борьбе общих
интересов с личными прихотями».
Как смотрела «Народная летопись» на пути развития рус¬
ской общественной жизни? Полагала ли она, что Россия
должна итти тем же путем, каким шел и идет Запад, или
же она допускала своеобразие в развитии экономической
жизни России?
Этого вопроса касается автор помещенного в № 11 «На¬
родной летописи» фельетона, который был написан по по¬
воду появившихся в русском переводе «Оснований поли¬
тической экономии» и «Рассуждений и исследований» Д. С.
Милля.
Автор несогласен с теми, кто говрит, что нам не нужен
европейский опыт, что мы — народ сами по себе, что запад¬
ная цивилизация гниет, что «мы должны иметь совершенно
особую цивилизацию, выстроенную на одних готовых дан¬
7 Ковьмян
97

ных, которым одни дают название «почвы» и другие еще
более значительные названия». Автор убежден, что «в дан¬
ную минуту целого человеческого развития и не может
быть никакой иной цивилизации, кроме европейской, т. е.
общественное развитие не может теперь иметь лучших це¬
лей и лучших путей, чем те, которые указывают лучшие
европейские мыслители».
Было бы ошибкой, основываясь на только-что приведен¬
ной цитате, полагать, что «Народная летопись» признает
неизбежным для России повторение того пути экономиче¬
ского развития, которым шла Западная Европа. Если автор
цитированного фельетона и говорит о необходимости вос¬
пользоваться опытом Запада, то под этим опытом он разу¬
меет не западно-европейскую действительность, а теории,
выработанные на основании опыта «лучшими людьми» За¬
пада.
Что «Народная летопись» именно так ставила вопрос об
отношении России к Западу, будет для нас вполне несом¬
ненным, если мы познакомимся с передовой статьей № 1
этой газеты.
«Вот уже более двух столетий,— читаем мы в этой ста¬
тье,— как русский человек, отождествляя понятие о всех
своих интересах с понятием об европеизме, приобщается к
этой европейской цивилизации... Европеизм составлял для
него ту верховную цель, в преследовании которой он не
считал нужным жалеть природных сил страны... Цивилиза¬
ция— вот первое и последнее слово, которое не сходило
с языка у наших передовых людей,— и притом цивилиза¬
ция европейская. Вследствие ли близорукости наших пере¬
довых людей или вледствие нашей собственной умствен¬
ной неподвижности, нам не приходило в голову спросить
самих себя — что это за цивилизация, к которой мы стре¬
мимся так усердно».
Между тем, если бы мы спросили об этом:
«Мы увидели бы, может быть, что самое слово цивили¬
зация, как выражение крайне широкое, может иметь много
и хороших, и дурных сторон, и столько же различных смыс¬
лов, что в конце концов может быть цивилизация двоякого
рода: может быть цивилизация, ведущая к устройству на¬
родных дел, заботящаяся о направлении народных сил или
народного труда наивыгоднейшим образом для самого на¬
рода... И может быть, наоборот,— цивилизация, растрачи¬
вающая наши силы без всякой расчетливости... Мало того,
мы, может быть, открыли бы, что хоть мы и называли эту
цивилизацию европеизмом, но что от подобной цивилиза¬
ции давно стала отказываться вся лучшая Европа и что
98

под действительным европеизмом стали подразумевать не¬
что другое».
Как же представляет себе «Народная летопись» осуще¬
ствление в России начал, выработанных «лучшими» людьми
Запада? Для того, чтобы ответить на этот вопорс, нам
придется остановиться на оценке современной русской
экономической деятельности, которую дает «Народная лето¬
пись».
Расстройство помещичьего землевладения — для «Народ¬
ной летописи» факт, стоящий вне всяких сомнений. Было
бы ошибкой видеть в этом расстройстве результат рефор¬
мы 19 февраля 1861 г., лишившей помещичье землевладе¬
ние даровой рабочей силы. «Наша ликвидация,— пишет
Жуковский в передовой статье № 2 газеты,— не есть ре¬
зультат реформы... Реформа предложила нам более, чем
мы были бы вправе требовать для предупреждения этой
ликвидации». Оскудение дворянства — результат не рефор¬
мы 1861 г., а «ложных оснований прошлой экономической
жизни». Как бы то ни было, однако дворянское землевладе¬
ние осуждено на гибель, и спасти его искусственными мера¬
ми не удастся.
В таком же приблизительно положении находятся, по
мнению «Народной летописи», и наша промышленность и
торговля. Правда, «купеческий вопрос теперь на очереди»,
и «купцы никогда не были в такой моде», как теперь. Одна¬
ко, промышленность и торговля в тех формах, в каких они
существуют в настоящее время, не могут рассчитывать на
развитие; наоборот, они «носят неотвратимые задатки
ликвидации», и никакими льготами купцам, никакими либе¬
ральными мерами, никакими пособиями и покровительства-
ми их нельзя поддержать («Внутреннее обозрение» № 2).
В доказательство этого «Народная летопись» ссылается на
кризис, который русская промышленность и торговля пере¬
живали в 60-е годы и который, по мнению «Народной ле¬
тописи», был вызван сокращением нашего внутреннего
рынка, обусловленным падением дворянского земледельче¬
ского хозяйства. Наша торговля «была рассчитана на не¬
естественные траты, которые теперь вследствие общего без¬
денежья должны сокращаться все быстрее и быстрее и
окончательно сократиться вместе с продажей последних
выкупных свидетельств». Наша промышленность не может
развиваться, ибо она работала и работает на класс обеспе¬
ченный, вследствие чего «сокращение земледельческих до¬
ходов неизбежно должно отозваться и на этой старой си¬
стеме торговли и промышленности». Для того, чтобы пере¬
жить кризис и оправиться от переживаемого ими застоя,
7*
99

наша торговля и промышленность должны совершенно изме¬
ниться, не только в том смысле, что им предстоит впредь
работать на нового потребителя, совершенно отличного от
прежнего, но и в том смысле, что самая организация их
должна быть в корне переработана.
В чем, по мнению «Народной летописи», должна заклю¬
чаться эта переработка, мы увидим ниже.
При ликвидирующемся дворянском землевладении, при
слабости русской промышленности и торговли и пережива¬
емом ими тяжелом кризисе наше экономическое будущее
должно сводиться к созданию крепкого, само¬
стоятельного крестьянскогохозяйств а. Толь¬
ко таким путем, по мнению «Народной летописи», может
быть «положено основание новой системы хозяйственного
развития, более соответствующей требованиям здравой
экономии». Но для осуществления этого необходимо, что¬
бы «крестьянин сталпроизводителем, и иск¬
лючительно работающим на себя».
«Трудовые руки,— писал Жуковский в передовой статье
№ 8 «Народной летописи», — нужны не на поддержание
хозяйств, которые сами сознаются, что не в состоянии
оплатить эти руки, не на выработку лишнего хлеба, раз
того хлеба, который вырабатывается, уже совершенно до¬
статочно для страны; они нужны не на поддержку фабрич¬
ной индустрии, которая обогатит английского или тузем¬
ного заводчика и коммерсанта или снабдит прихотями лю¬
дей достаточных, ибо людям недостаточным не на что
приобретать этих прихотей; они нужнее и едва ли не с
ббльшим экономическим расчетом могут быть употреблены
на то, чтобы обуть, одеть, осветить, обстроить и цивили¬
зовать самого крестьянина, который ходил без сапог бла¬
годаря тому, что работал на английского лорда, выраба¬
тывал излишний хлеб и тратил на это время, в течение ко¬
торого мог вырабатывать себе самому известный достаток
и комфорт, известную промышленную обстановку, кото¬
рая улучшала и возвышала бы его собственную жизнь. По¬
ложение вещей требует перемещения самого цен¬
тра тяжести культуры в крестьянскую среду,
и этим только закончится окончательно крепостной период
в нашей системе народного хозяйства. Этим путем, соз¬
дав в крестьянском быту промышленную об¬
становку, которой он был лишен до сих пор совершен¬
но, народ подвинется к образованию, цивилизация станет
цивилизацией народа. Этим только путем народное богат¬
ство станет на прочное основание. Вот хозяйственная си¬
стема, осуществления которой требует положение вещей.
100

Но для осуществления ее крестьянин не нуждается ни в
посторонних заработках, ни в фабриканте, ни в фермер¬
стве. Для этого ему только нужна земля и время, не загу¬
бленное именно этими посторонними заработками. Он мо¬
жет осуществить ее, только работая на себя внутри своего
села, направляя свои совокупные силы только на свои, и
прямо на свои, ближайшие земские нужды. Только тот, кто
подпишет свое имя под этими словами, будет вправе ска¬
зать, что он понял разницу между крепостной системой и
некрепостной».
Крестьянское хозяйство должно стать самостоятельным
не только как земледельческое хозяйство, но и как ману¬
фактурное. Если нам удастся развить в деревне крестьян¬
ские промыслы, то оскудение дворянского земледелия и
сокращение помещичьих запашек не будет представлять
опасности для экономического будущего России. Наобо¬
рот, эти явления могут оказаться даже выгодными. «Со¬
кращение помещичьих запашек,— писал Жуковский в пе¬
редовой статье № 10 «Народной летописи»,— или, что то
же, сокращение денежных средств помещиков, или, что еще
то ж, сокращение вывоза за границу хлеба и звонкой мо¬
неты и ввоза шелка и фруктов, не может еще назваться
потерей для государства, а едва ли не представит некото¬
рые выгоды. Во-первых, количество хлеба, собираемое с
земель, будет менее, и поэтому в затрате плодородных
свойств земли будет некоторая приостановка, некоторое
сокращение; во-вторых, чем меньше будет свободного хле¬
ба, тем менее его пойдет и внутри империи на такие про¬
изводства, как винное; тем дороже должна стать водка и
тем меньше ее употребление; в-третьих, крестьянин, имея
в запасе свободное время, в состоянии будет употребить
его на промыслы, а ведь это и есть та истинная цель, от
достижения которой зависит все наше будущее хозяйствен¬
ное благополучие, весь исход наш из настоящего хозяй¬
ственного кризиса».
Поэтому, если бы вопрос об устройстве крестьянских
промыслов «мог привести к действительному развитию в
крестьянском быту мануфактурной и промышленной об¬
становки, то через это самое весь указанный кризис в зем¬
ледельческих хозяйствах мог бы обратиться всецело на
пользу страны».
«Мы говорим,— добавляет однако Жуковский,—не о
той промышленности и мануфактурах, которые позволяли
бы крестьянину выделывать лионские бархаты и саксон¬
ский фарфор». На такую промышленность у нас не най¬
дется спроса. «Мы разумеем такую мануфактурную промыш¬
101

ленность, которая одевала, обувала, освещала и помещала
бы самого крестьянина несколько лучше, чем это проис¬
ходит теперь. Мы разумеем, словом, промышленность, ко¬
торая соответствовала бы уровню потребностей массы и
не требовала бы ни слишком крупных капиталов, ни слишком
обширных и сложных операций, а могли бы производиться
каждою местностью для себя и через обработку тех сырых
продуктов, которые представляет само местное земледе¬
лие».
Не имеется ли, однако, в нашей экономической жизни
каких-либо препятствий для создания такой местной про¬
мышленности? Жуковский этих препятствий не видит.
Существующая рабочая земледельческая сила может, по
его мнению, обработать почти вдвое большее пространство
земель, чем она обрабатывала при крепостном праве. Кро¬
ме того, у крестьян остаются свободными зимние месяцы,
которые они могут всецело употребить на обработку про¬
дуктов. «Далее,— говорит Жуковский,— самая техника тех
производств, о которых идет речь, как напр., свечного, ко¬
жевенного, сапожного, кирпичного, ткацкого, не слишком
сложна и вполне усвоена крестьянами разных местностей.
В отдельности, стало быть, и с этой стороны дело не пред¬
ставляет затруднения; наконец, весь материал, нужный на
производство всех означенных удобств, составляет почти
всюду предмет местного производства, а не добывается из-
за моря».
Если и есть затруднения на пути к созданию крестьян¬
ской промышленности, то эти затруднения заключаются в
разрозненности и отчужденности крестьянских хозяйств
друг от друга. «Одно крестьянское тягло, или хозяйство,—
говорит Жуковский,— не может само по себе удовлетворить
всем означенным требованиям, а всякое тягло тянет врозь
от другого, ищет обогащения на счет другого».
«Весь ответ,— продолжает Жуковский,— стало быть, в
том, что если бы крестьянские общества составляли сколь¬
ко-нибудь связанные внутрихозяйственные единицы, то де¬
ло, которое не под силу отдельному хозяйству, могло бы
быть выполнено рядом хозяйств. Ведь есть же и теперь се¬
ла, занимающиеся известными промыслами и усвоившие их в
довольно совершенной степени; в этих селах существует
даже первая ступень к коллективному фабричному труду—
разделение труда; что же мешает крестьянским обществам
развиваться далее в том же смысле?».
Говорят, что крестьяне не понимают выгод, которые они
могли бы извлечь из взаимной помощи в промышленном
отношении. Жуковский не отрицает наличности такого не¬
102

понимания, но утверждает, что оно вызвано легко устра¬
нимыми причинами. Главную из них он усматривает в де¬
нежных повинностях и оброках, лежащих на крестьянах.
«Натуральная повинность,— пишет Жуковский,— тяжела,
но средства ее в руках крестьянина, это — его труд, его
рабочая сила. Относительно натуральной повинности об¬
щество может согласиться между собой и общими силами
отправить ее с некоторым облегчением. Относительно де¬
нег— другое дело, тут каждый добывай деньги за себя и
добывай их врозь... Итак, бич крестьянина — это де¬
ньги. Свое довольство он мог бы устроить без денег. Из
того, что он потребляет, значительная часть и теперь до¬
стается ему без помощи денежных знаков. Он покупает
соль, говядины он почти не ест, но он мог бы иметь ее и
без помощи гуртовщиков. Он сам ткет теперь свою рабо¬
чую одежду и потому в этом отношении стоит на дороге
правильного экономического хозяйства. Колеса и земле¬
дельческие орудия он покупает, но также нельзя сказать,
чтобы он сам не мог приготовлять и того и другого. Точ¬
но также нельзя сказать, чтобы сельские общества не мог¬
ли устроить своих кирпичных заводов, иметь своих пе¬
чников и строить дома, не прибегая к найму, собственными
экономическими средствами. Точно также нельзя сказать,
чтобы они не могли топить сало и выделывать кожи.
Нельзя сказать, чтобы они были неспособны развить у се¬
бя дома и дальнейшую мануфактурную и фабричную про¬
мышленность».
Помимо денежных повинностей, другое условие, задер¬
живающее хозяйственное развитие крестьянства в напра¬
влении, желательном для Жуковского, сводится к недо¬
статку у крестьян земли, могущей служить источником для
добывания сырых продуктов, предназначающихся на про¬
мышленную обработку. Между тем «земли у нас очень и
очень достаточно»,— говорит Жуковский. По цензурным
соображениям он не доводит до конца своей мысли. Но она
и без того ясна для внимательного читателя: если земля,
находящаяся во владении помещиков, перейдет в руки кре¬
стьян, то тем самым будет устранено одно из условий, за¬
держивающих правильное экономическое развитие и бла¬
гоустройство крестьян.
Итак, экономическая программа «Народной летописи»
по отношению к русской деревне сводится к объединению
отдельных крестьянских хозяйств в такие хозяйственные
группы, которые могли бы представлять из себя само¬
стоятельное хозяйственное целое, налаживающее внутри
себя производство как земледельческих продуктов, так и
юз

всех предметов первой необходимости, которые нужны
крестьянину в его деревенском быту.
Как мы видим, промышленное будущее России рисуется
Жуковскому не в форме буржуазно-капиталистической на¬
подобие Запада и не в форме перехода промышленных
предприятий в заведывание государства, а в форме произ¬
водительных ассоциаций общественного характера. Именно
такая хозяйственная форма всего более подходит, по его
мнению, к современному положению нашей экономики.
Государство наше находится в стесненном финансовом со¬
стоянии, и потому оно не может взять на себя организа¬
цию промышленности. Поэтому инициатива должна быть
предоставлена всецело обществу.
Жуковский понимает, что создание проектируемых им
производительных ассоциаций может натолкнуться на од¬
но весьма существенное и трудно преодолимое затрудне¬
ние. Это — отсутствие капитала у тех крестьянских об¬
ществ, которые должны взять на себя организацию про¬
изводства. Вопросу о том, как привлечь капитал к новой
форме промышленности, он посвящает специальную пере¬
довую статью в № 12 «Народной летописи». Устранить
это затруднение он считает возможным путем выпуска
мелких кредитных знаков, дающих право не на получение
денежных выплат в форме процентов (как облигации ак¬
ционерных компаний), а на пользование самим продуктом,
или «удобством», которое дает данное предприятие.
«Конечно,— пишет Жуковский,— знаки эти не будут свя¬
заны неразрывно и исключительно с тем продуктом, на ко¬
торый они дают право. Выпустившее их общество, конеч¬
но, может быть обязано принимать их не иначе, как в
уплату за те услуги или тот товар, который оно обязалось
поставить, но они могут иметь общий денежный курс на
рынке; и так как эти знаки будут представлять не гадатель¬
ное право на денежный процент, действительная выгода
которого еще находится в зависимости от изменнического
(sic!) денежного курса, а действительный товар или право
на удобство, то есть основание предполагать, что при по¬
стоянстве спроса на предметы и удобства, действительно
необходимые, такие знаки будут иметь всегда хороший
курс. Самое же предприятие имеет поступить в собствен¬
ность общественную или сельскую, смотря по тому, кто от¬
крывал предприятие и кто обязывался им перед кредито¬
рами».
При такой форме организации кредита «денежный капи¬
талист становится сам производителем, а не сборщиком де¬
нежного процента, как теперь, и через то получает, как
104

потребитель, те же самые продукты, как и теперь, толь¬
ко несравненно дешевле, так как в стоимость их производ¬
ства не входит процент денежный».
План экономического переустройства России, развитый
Жуковским на страницах «Народной летописи», носит в се¬
бе явные зачатки народничества. Именно в этом смысле
приходится понимать его утверждение, что центр тяжести
современной цивилизации должен быть перенесен в кресть¬
янство. В глазах Жуковского дворянство является общест¬
венным классом, у которого все в прошлом и которое не
может играть заметной роли в экономической жизни стра¬
ны. Что касается буржуазии, то, по мнению Жуковского, на
русской почве она является растением слабосильным, чах¬
лым и осужденным на увядание. Рабочего класса как осо¬
бого общественного класса Жуковский вообще в совре¬
менной ему России не видит. Остается крестьянство. В под¬
нятии его экономического благосостояния, в установлении
самостоятельного крестьянского хозяйства Жуковский ус¬
матривает основную линию, по которой должно итти раз¬
витие русского экономического быта. В России крестьян¬
ство — центр, к которому должны сходиться все нити го¬
сударственной и общественной жизни. Будущность Рос¬
сии — это будущность ее крестьянства.
Две стороны представляют особый интерес в зачаточном
народничестве Жуковского. Первая — это нарисованная им
утопическая картина развития крестьянских промыслов, ко¬
торыми Жуковский стремится заменить в России капитали¬
стическое производство. Вторая — проектируемое Жуков¬
ским частичное возвращение к натуральному хозяйству. В
развитии денежного хозяйства Жуковский видит серьезную
опасность для экономической самостоятельности крестьян¬
ства. Он понимает, что развитие денежного хозяйства сви¬
детельствует о том, что Россия вступает на тот путь, по ко¬
торому идут страны Западной Европы, а эта перспектива
страшит Жуковского, ибо ему органически чужда мысль о
том, что буржуазный строй в конце концов — лишь этап
на пути к освобождению труда из-под власти капитала, на
пути к социализму. Испуганный перспективой превраще¬
ния России в буржуазную страну, Жуковский готов хва¬
таться за пережитки и обломки старого экономического
строя, надеясь при помощи их осуществить в России тео¬
рии, выработанные «лучшими» умами Запада. В этом от¬
ношении для него, как позднее для Михайловского, со¬
циальный вопрос в России является вопросом «консерва¬
тивным» в отличие от Запада, где он носит революцион¬
ный характер.
105

Стремление перенести центр цивилизации в крестьянство
и таким путем избежать развития в России капиталисти¬
ческого хозяйства на манер Запада является основной эко¬
номической идеей, проводимой Жуковским на страницах
«Народной летописи». Идея эта, опирающаяся на веру в
самобытность социального строя России и его отличие от
социального строя Запада, придает газете Жуковского яв¬
ственный народнический отпечаток. Историк русской об¬
щественной мысли не может пройти мимо нее и должен
признать ее одним из характернейших явлений в истории
нашего раннего народничества. Не может он не отметить
и того, что Жуковский, с его проектом развития в деревне
мануфактурных промыслов, должен быть причислен к тому
направлению народничества, которое отражало интересы
не малоземельного и маломощного в экономическом отно¬
шении крестьянина, не обедневшего и полуголодного бат¬
рака (каким было, например, народничество бакунинского
толка), а интересы крепкого хозяйственного мужика, для
которого кооперация — одно из средств к упрочению
своего экономического положения и своего преобладания
в деревне. Может быть, именно поэтому традиционная
сельская община не играет в построениях Жуковского той
главной роли, какая отводилась ей в ряде других народни¬
ческих теорий. Насколько можно проследить подробности
развитого Жуковским экономического плана, проектируе¬
мые им деревенские кооперативные объединения могут по
его мысли строиться одинаково как на основе существую¬
щих крестьянских общин, так и по принципу доброволь¬
ного соглашения желающих принять участие в организу¬
ющемся хозяйственном предприятии. Другими словами, Жу¬
ковский опасался того, что обязательное участие в произво¬
дительных кооперативах малоземельных и обедневших
крестьян может принести этим кооперативам скорее вред,
чем пользу.
Социальная утопия Жуковского — это утопия хозяйст¬
венного мужичка, испуганного развитием фабрично-завод¬
ской промышленности и одновременно с этим стремящегося
упрочить и расширить свое экономическое преобладание в
деревне.
106

Ткачев и Лавров
Столкновение двух течений русской революционной мысли 70-х годов
В апреле 1874 года П. Н. Ткачев, порвав с редакцией жур¬
нала «Вперед!», опубликовал открытое письмо к редактору
этого журнала П. Л. Лаврову, озаглавленное «Задачи ре¬
волюционной пропаганды в России». Письмо это чрезвы¬
чайною резкостью тона, в котором оно написано, произво¬
дит странное впечатление на современного читателя, при¬
выкшего чтить Лаврова как верного рыцаря русской ре¬
волюции. Мы знаем, какое громадное влияние оказали со¬
чинения Лаврова на развитие русской революционной мы¬
сли, знаем и то, что на его идеях воспитался ряд поколе¬
ний борцов за «народное дело». Мы знаем, что в течение
десятилетий Лавров непоколебимо стоял на своем револю¬
ционном посту, не покидая его даже в те темные дни, ког¬
да «из рядов самоотверженных борцов за будущность Рос¬
сии стали отставать утомленные и разочарованные», когда
«к именам иных из этих вчерашних борцов пришлось при¬
бавлять слова: отступник, изменник, предатель» ‘. Недаром
в глазах поэта-революционера Лавров —
учитель родной,
В тяжелые годы измен и сомнений
Один не поникший могучей душой.
И вот такого-то рыцаря революции Ткачев в своей бро¬
шюре третирует как человека, примазавшегося к революци¬
онному движению, и всенародно объявляет его врагом рус¬
ской революции, работающим,—хотя бы и не сознавая то¬
го,— на пользу III отделения. Ткачев не жалеет резких вы¬
1 В кавычках—слова Лаврова из предисловия к заграничному изданию
„Исторических писем" 1891 года.
2 Из стихотворения П. Якубовича, посвященного Лаврову.
107

ражений по адресу Лаврова. Для Ткачева Лавров — «чело¬
век, принадлежащий к поколению «отцов», стоявший всегда
«особняком от молодого поколения», «постоянно держав¬
шийся около лагеря журналов с несомненно реакционной
окраской», «никогда ни в теории, ни на практике не зани¬
мавшийся революционным делом», «по всем прецедентам —
мало внушающий к себе доверие как к революционеру» и
притом «некомпетентный в решении вопросов революцион¬
ной практики, лежащих вне сферы его обычных умствен¬
ных занятий». «Вы,— говорит Ткачев, обращаясь к Лав¬
рову,— половину своей жизни служили на службе у русского
правительства, получая от него чины и награды»; «вы ни¬
когда не мешались в «политику»; «вы всегда держались в
стороне от всех наших революционных кружков»; «вы сто¬
яли под знаменем, служившим символом рутины»; «ваши
настоящие заявления слишком резко противоречат всей ва¬
шей предшествовавшей жизни»; «сквозь ваши революцион¬
ные фразы сквозит далеко не революционное содержание»;
«вы неверите в революцию и не желаете ей успеха»;
«то, что вы называете революцией, совсем не революция»;
«философ, постепеновец, либерал, верующий в прогресс»,
«вы обманываете себя и читателей, заменяя слово прог¬
ресс словом революция; ведь это шулерство, ведь это
подтасовка!»; «вы хотите отвратить молодежь от ее рево¬
люционной деятельности»; «прямой интерес III отделения
состоит в том, чтобы проповедывать идеи вашей револю¬
ции»... И много еще неприятных слов наговорил Ткачев
Лаврову.
Резкость Ткачева может привести в полное недоумение
современного читателя. Недаром биограф Лаврова П. Ви-
тязев, по его собственному выражению, «поставлен втупик»
открытым письмом Ткачева и находит, что сделанная пос¬
ледняя характеристика Лаврова «слишком далека от под¬
линной действительности»1.
В чем же дело? Чем вызваны и как объясняются нападки
Ткачева на Лаврова? Было ли их столкновение частным де¬
лом двух несошедшихся характерами революционеров или
же оно имело более общий и значительный смысл? Вопро¬
сы эти имеют немаловажное значение в истории русской
революционной мысли. Однако для того, чтобы правильно
оценить позицию, занятую Ткачевым в споре с Лавровым,
и, в частности, чтобы понять резкость его нападок на Лав¬
рова, необходимо при рассмотрении вопроса об их взаимо¬
1 П. В и т я s е в, П. Л. Лавров в эпоху 60-х годов и его статья „Пос¬
тепенно", „Книга и революция", 1922, Ж 6 (18), стр. 11 и 14.
108

отношениях установить правильную историческую перспек¬
тиву. Без этого мы Ткачева не поймем и останемся в том
тупике, в который попадем при первоначальном ознаком¬
лении с его письмом. В частности для этого необходимо
забыть все то, что нам известно о последующей жизни и
деятельности Лаврова, и взять только тот период его жизни,
который был известен Ткачеву во время писания им
открытого письма. Предусмотреть, какими путями Лавров
пойдет дальше, Ткачев, конечно, не мог; он неминуемо
должен был судить о Лаврове исключительно по прошлой
его деятельности, брать Лаврова таким, каким он был до
весны 1874 года, когда вышли в свет «Задачи революци¬
онной пропаганды в России». То же самое надо делать и
тем, кто берется в настоящее время за чтение этой брошю¬
ры.
I
Арестованный в марте 1869 года, Ткачев надолго был
вырван из рядов русских революционеров. Около трех
лет,— сперва в ожидании суда, затем отбывая судебный
приговор,— просидел он в казематах Петропавловской кре¬
пости; по выходе же оттуда он был в административном
порядке сослан в Великие Луки. Все это было время не¬
вольного бездействия, крайне тяжелого для такой актив¬
ной революционной натуры, какой обладал Ткачев.
Годы, проведенные Ткачевым в крепости и в ссылке, ока¬
зались весьма знаменательными в истории русского рево¬
люционного движения. За эти годы к революционному дви¬
жению примкнули сотни новых людей, принесших с собой
новые чувства и понятия, новую революционную идеоло¬
гию, в значительной мере являвшуюся отрицанием всего
того, чем жили и во имя чего боролись революционеры
60-х годов.
Наряду с этим идеологическим сдвигом происходило
усиленное накопление революционных сил. Революционное
движение, концентрировавшееся ранее главным образом в
столицах, перебрасывается в провинцию. Как в столичных,
так и в ряде провинциальных городов, возникают многочис¬
ленные кружки молодежи, начинающей с самообразования
и кончающей революционным делом. Избегающие созна¬
тельно всякой централизации и организационной связи
друг с другом, эти кружки, тем не менее, очень скоро при¬
ходят к сознанию необходимости в той или иной мере со¬
гласовать свою деятельность, наладить если не организован¬
ное, то идейное объединение своих доселе разрозненных
109

сил. Для этого в первую очередь представлялось необхо¬
димым создание печатного органа, который ставил бы сво¬
ею задачей сделаться выразителем дум и мнений всех рус¬
ских революционных кружков. Издание такого органа мож¬
но было в то время наладить только за границей.
Мысль об издании за границей революционного журнала
зародилась одновременно и за границей, среди эмигрантов,
и в петербургском кружке, члены которого считали себя
последователями Лаврова. Чтобы наладить дело, кружок
этот вступил в соглашение с другим петербургским круж¬
ком, имевшим свои ответвления по разным городам Рос¬
сии и являвшимся крупнейшей революционной организаци¬
ей того времени,— с кружком чайковцев. Придя к соглаше¬
нию относительно издания журнала, кружки эти избрали
в качестве его руководителя автора пользовавшихся боль¬
шим успехом среди революционной молодежи того време¬
ни «Исторических писем», который после бегства своего
из ссылки проживал за границей и имя которого приобре¬
тало все большую и большую популярность в рядах рево¬
люционеров.
Весной 1872 г. к Лаврову были отправлены для перегово¬
ров о редактировании им журнала делегаты петербургских
кружков. От чайковцев должен был ехать Клеменц, но он по¬
чему-то не смог этого сделать, и вместо него отправился
другой видный чайковец, М. В. Куприянов \ Лавров дал со¬
гласие, и с 1873 г. под его редакцией начал выходить жур¬
нал, получивший название «Вперед!».
Издание в то время за границей большого русского
журнала было делом весьма нелегким. В частности, очень
трудно было подобрать вокруг него контингент достаточно
подготовленных сотрудников. В рядах русской эмиграции
того времени, если не считать Лаврова и Бакунина, почти не
было людей с именем в литературе. Над привлечением со¬
трудников инициаторам журнала приходилось очень и очень
задуматься. Считаясь с этим, чайковцы решили организовать
бегство за границу двух писателей, бывших в то время в
ссылке; одним из них был автор известной книги «Отще¬
пенцы» Н. В. Соколов, а другим — Ткачев. В декабре
1873 года Ткачев, при содействии упоминавшегося выше
чайковца Куприянова, бежал из Великих Лук за границу.
Соколов, измученный ужасными условиями, в которых ему
приходилось жить в ссылке, и под влиянием их опустив¬
шийся, оказался совершенно неспособным к литературной
1 П. А. Кропоткин, Воспоминания о Лаврове, сборн. „П. Л. Лавров*
изд-во „Колос", Петроград 1922 г., стр. 438.
110

работе да к тому же, очутившись в Швейцарии, примкнул
к бакунистам, ожесточенно враждовавшим с Лавровым.
Ткачев же, по прибытии за границу, скоро разошелся с
Лавровым и не поместил в его журнале ни строчки, если
не считать «Письма из Великих Лук», написанного Ткаче¬
вым еще до бегства из России1.
Как должен был относиться Ткачев к приглашению Лав¬
рова в редакторы журнала, в котором он собирался при¬
нять ближайшее участие? Нет никаких сомнений в том, что
в его глазах редактор и идейный руководитель загранич¬
ного органа русских революционных групп и кружков дол¬
жен был удовлетворять очень высоким условиям. Человек,
принимающий на себя такую роль, должен был не только
теоретически знать развитие и современное положение за¬
падно-европейской и русской социалистической мысли, но
и быть тесно связанным с практикой русского революцион¬
ного движения. Ему необходимо быть знакомым с работой
и направлением действующих в России кружков и органи¬
заций. Ему необходимо жить одной жизнью с русской
революционной молодежью, быть в курсе ее дум, стремле¬
ний, чувств и убеждений. Одним словом, это должен был
быть человек, кровно связанный с революционным движе¬
нием, вышедший из рядов его непосредственных участни¬
ков. Был ли таким человеком в глазах Ткачева Лавров?
Нет никаких сомнений, что на этот вопрос возможен
только отрицательный ответ. В глазах Ткачева Лавров был
человеком, не только чуждым революционному движению,
но даже враждебным ему. При таких условиях у него не
было ни одного из тех качеств, которыми должен был об¬
ладать редактор русского социально-революционного ор¬
гана.
Лавров — чужд русскому революционному движению. В
этом не сомневался Ткачев и в этом не имел серьезное ос¬
нование считать себя правым. Чтобы убедиться в справед¬
ливости сказанного, достаточно вспомнить отношение Лав¬
рова к революционному движению 60-х годов, в котором
сам Ткачев с 1861 года принимал непосредственное участие,
которому он отдал и свою кипучую энергию и свой неза¬
урядный литературный талант.
П. Витязевым была сделана попытка установить то, чего
не удалось установить в 1866 г. судьям Лаврова, а именно:
1 Письмо это было напечатано во 2-й книжке „Вперед", в отделе „Что
делается на родине?". Принадлежность этого письма перу Ткачева, вообще
не вызывающая особых сомнений, окончательно устанавливается показа¬
нием Г1. Л. Лаврова. См. его „Народники-пропагандисты 1873—1876 гг.",
Петербург 1907 г., стр. 75.
111

его причастность к революционному движению, наличность
у него в 60-х годах «подлинно революционного миросо¬
зерцания», «яркую революционность» его тогдашнего ли¬
тературного творчества 1.
Однако попытка П. Витязева вряд ли может быть приз¬
нана достаточно убедительной. Как многие либералы 60-х
годов, Лавров до известной степени сочувствовал револю¬
ционному движению того времени, но непосредственного
участия в нем не принимал. Если он и был членом «Земли и
воли» — организации, как известно, весьма умеренного на
первых порах направления, работавшей при материальной
поддержке со стороны весьма далеких от революции от¬
купщиков Бенардаки и И. Утина (отца Н. И. Утина),— то,
по его собственному признанию, принадлежность его к это¬
му обществу была исключительно номинальной2. В тех слу¬
чаях, когда радикализм резко отмежевывался от либерализ¬
ма,— как это было в 1865 году во время происходившей в
обществе поощрения женского труда борьбы демократи¬
ческой его части с аристократической,— Лавров оставался
«нейтральным» и тщетно прилагал все усилия, чтобы при¬
мирить непримиримое8.
Достаточно просмотреть «справку о полковнике Лаврове»4
составленную III отделением менее чем за четыре месяца до
его ареста и являющуюся, так сказать, полным реестром
«политических преступлений» Лаврова, чтобы убедиться,
что в деятельности его за время, предшествовавшее аресту,
не было ничего такого, что свидетельствовало бы об его
революционности (в точном смысле этого слова). Равным
образом не было ничего такого обнаружено и при аресте
Лаврова в 1866 г. Стихотворения, написанные им в середине
50-х годов и усиленно инкриминировавшиеся ему его судь¬
ями, носят на себе очень сильный отпечаток славянофиль¬
ских взглядов. Несмотря на всю их «неблагонамеренность»,
не революционер писал их, а типичный обыватель из числа
столпившихся у трона в момент объявления Крымской вой¬
ны, разочаровавшийся в существующем государственном
порядке под влиянием неудач на полях сражений и вновь
воспрянувший надеждами с воцарением Александра II. Не
больше, чем стихотворения, давала материала судьям не
1 Мы имеем в виду указанную выше статью П. В и т я з е в а, П. Л. Лав.
ров в эпоху 60-х годов и его статья „Постепенно".
4 См. „П. Л. Лавров о самом себе*, „Вестник Европы", 1910 г., J410, стр. 99.
* М. Антонович, По повод/ статьи Н.С. Русанова, „Былое", 1907г.,
№ 4, стр. 297, и П. В и т я з е в, П. Л. Лавров в воспоминаниях современ¬
ников, „Голос минувшего", 1915 г., М 9, стр. 135.
* „Материалы для биографии П. Л. Лаврова", под ред. П. Витязева, изд-во
„Голос", Петр. 1921 г., стр. 84-—88.
112

пропущенная цензурой статья Лаврова «Постепенно»'. Поле¬
мизируя в ней с либералами-постепеновцами, Лавров отнюдь
не считает воззрения их в корне ложными *, а лишь упрека¬
ет их в односторонности, указывая, что, наряду с «зако¬
ном строгой постепенности», не нужно упускать из вида
и важность «одновременности» развития. Другими
словами, Лавров критикует постепеновцев не как революци¬
онер, а как либерал, не довольствующийся частичными
реформами, а настаивающий на «увенчании здания», т. е. на
октроированной конституции8.
Таким образом Лавров был вполне прав, когда в 1870 г.,
уже находясь за границей, писал своему сыну: «Меня обви¬
нили и сослали за пункты столь пустые что они подходят
лишь под эластичное понятие неблагонамеренности*.
Как видим, революционный актив Лаврова за 60-е годы
был весьма невелик, но гораздо хуже было то, что на¬
ряду с ним числился и пассив, хорошо известный и его со¬
временникам.
К пассиву Лаврова они относили прежде всего его оже¬
сточенную полемику против господствовавшего в радикаль¬
ных кругах 60-х годов материализма. В своих публичных
лекциях и философских статьях Лавров упорно доказывал,
что материалистическое миросозерцание его современников
столь же метафизично, как и идеализм, против которого
они борются. По этому вопросу Лаврову пришлось полеми¬
зировать и с «Русским словом» (Д. И. Писарев) и с «Со¬
временником» (М. А. Антонович).
На первый взгляд может показаться, что этот чисто фи¬
лософский спор не имел никакого политического значения.
Однако, дело обстояло отнюдь не так. Надо вспомнить, ка¬
кое значение имел у нас в России 60-х годов философский
материализм. Это было боевое орудие радикальной партии,
вооружившись им, разночинец-шестидесятник шел на борь¬
бу против установившихся традиций и устоявшихся верова¬
ний, против устаревшего опыта предков и против слепо
признаваемых старшим поколением авторитетов. Материа¬
лизм Бюхнера и Молешотта превращался в его руках
в страшное орудие, направленное на разрушение старого
1 Статья эта опубликована П. Витязевьш в „Книге и революции* за
1922 г., т (18).
2 Лавров прямо говорит, что постепеновцы правы, утверждая, „что то¬
лько nocieneHHo разлагается старое и заменяется новым*.
* Ничего неожиданного в этом нет, ибо еще в Н62 году Лавров дал
свою подпись под всеподданнейшим адресом о даровании конституции.
См. „Материалы для биографии П. Л. Лаврова* стр. 85.
* Там же, стр. 35.
Я
118

мира. При таких условиях тот, кто восставал против материа¬
лизма, не мог рассматриваться иначе, как враг, ибо, борясь
против материализма, он тем самым, в глазах современников,
становился на сторону того, против чего этот материализм
был направлен, т. е., другими словами, переходил в лагерь
сторонников рутины, реакционеров*.
Другой пункт, значившийся в пассиве Лаврова, сводился к
тому, что он сотрудничал в «Отечественных записках» Кра-
евского как раз в те годы, когда этот журнал вел полеми¬
ку против «нигилистов» «Современника», над головами ко¬
торых в то время скапливались тучи правительственных
репрессий. Что это сотрудничество не было случайным, что
Лаврова связывали с «Отечественными записками» более или
менее тесные связи, видно уже из того, что Лавров входил
в состав комитета Литературного фонда в качестве пред¬
ставителя сотрудников этого журнала; это-то именно и
имел в виду Ткачев, когда он в своей брошюре бросил в
лицо Лаврову: «Вы работали в лагере Краевского, стояли
под знаменем, служившим символом рутины».
Учтя революционный актив и пассив Лаврова, мы не уди¬
вимся отношению к Лаврову шестидесятников, действи¬
тельно причастных к революционному движению. В общем
это отношение было осторожное, частью враждебное,
частью безразличное. Во всяком случае своего политичес¬
кого единомышленника и союзника они в Лаврове не ви¬
дели. В их глазах он был человеком, быть может, безукориз¬
ненно честным в личных отношениях, но по своим убежде¬
ниям посторонним революционному движению. Такое от¬
ношение их к Лаврову сказывалось порою очень ярко.
В доказательство этого достаточно сослаться хотя бы на
эпизод, известный нам по рассказу самого Лаврова.
Осенью 1861 года на одном из собраний литературной мо¬
лодежи Лавров встретился с Арт. Бенни, только что прие¬
хавшим из-за границы и, как говорили, привезшим с со¬
бою разные бумаги от Герцена и Тургенева, в том числе
составленный Тургеневым проект конституции. Лаврова,
несмотря на его присутствие на собрании, с этими докумен¬
тами познакомить не сочли удобным и нужным. «Меня
1 Сказанное в тексте вполне подтверждается воспоминаниями М. А. Ан¬
тоновича, который, говоря относительно Лаврова 60-х годов, указывал,
что на материализме того времени „лежала вся тяжесть борьбы со всяки¬
ми предрассудками и застывшими формами дореформенной жизни“. „Всех,
кто не был согласен с нами,— говорит Антонович,— мы были склонны
брать в подозрение и подвергали сильной критике... Да и философия
П. Л. в то время в моих глазах носила явные следы идеалистической от¬
рыжки" (Г1. Витязев, П. Л. Лавров в воспоминаниях современников,
„Голос минувшего", 1915 г., Лг 9, стр. 132).
114

считали очень умеренным,— вспоминает он.—В «Современ¬
нике» и в «Русском слове» печатались против меня статьи.
Я не считал себя вправе спрашивать, чтобы мне показали
эти бумаги, а те, до которых дело относилось, не находили
нужным сообщать мне подобные вещи»1.
Понятно, что при таких условиях арест Лаврова не выз¬
вал в революционных кругах ничего, кроме удивления. В
нем, говоря словами М. П. Сажина, усмотрели только то,
что правительство «начало преследовать даже либералов»2.
Не сделала Лаврова революционером и ссылка. Там он
усидчиво продолжал свою научную работу, питая уверен¬
ность, что правительство поймет свою ошибку и вернет его
в Петербург, так как он — «человек обыкновенных либе¬
ральных взглядов, которого довольно странно карать ссыл¬
кой».
Самое бегство Лаврова, как это неопровержимо дока¬
зано П. Витязевым, было связано с его научной работой.
Убедившись, с одной стороны, в том, что в условиях ссыль¬
ной жизни дальнейшая научная работа для него невозмож¬
на, а с другой — в том, что правительстве отнюдь не имеет
в виду возвратить его в Петербург, Лавров решил бежать.
«Я обязан доставить себе положение, в котором продол¬
жение моих учено-литературных трудов было бы возмож¬
но»,— писал он сыну, объясняя ему мотивы своего бег¬
ства *.
Попав за границу и поселивши?» в Париже, Лавров, по
выражению Витязева, «целиком уходит в научные работы».
«В настоящую минуту,— пишет он сыну в 1870 году,— про¬
должение моих научных трудов составляет главную и едва
ли не единственную цель моих занятий». Мало этого — он
выражает готовность вернуться в Россию, если правитель¬
ство разрешит ему жить в Петербурге \
Ml. Лавров, И. С. lypro au н рл^вз.ие pyccnoi о о'щегтва, „Вестник
Народной воли", 1884, Женена, 2, сгр. 95. Не менее хараюерно, что
предложение Л. Ф. Пантелеева о привлечении Лаврова в общество,, Зем¬
ля и воля" встретило решительную оппозицию со стороны его товари¬
щей. „Не надо нам кабинетных людей, да еще метафизиков,- от них ни¬
какой пользы для нашего дела быть не может",-заявил П. И. Боков. Бо¬
кова поддержал Н. И. Утин, и предложение Пантелеева было отвергнуто,
См. Л. Ф. Пантелеев, Из воспоминаний пришлого, сб. „П. Л. Лавров",
Петроград 1922 г., стр. 425.
2 Г1. Витя зев, Лавров в воспоминаниях современников, „Го юс минув¬
шего", 1915 г., № 9, стр. 136; 10, стр. 113.
8 Подробно обо всем этом см. П В и т я з е в, Ссылка П. Л. Лаврова в
Вологодскую губернию и его занятия антропологией, изд. Волог. общ.
изуч. местн. края, Вологда 1915 г., и его же, П. Л. Лавров в 1870—1873
гг. в сб. „Материалы для биографии П. Л. Лаврова", вып. I, изд-во „Голос",
Петроград 1921 г.
4 „Материалы для биографии", стр. 13 и 39.
я* 115

Из сказанного выше ясно, что в то время, когда Лавров
дал свое согласие на редактирование русского революцион¬
ного журнала, он не был еще крепко связан с революцион¬
ным движением1 и если в нем проявлялся интерес к социа¬
лизму и рабочему движению, то лишь теоретический, в
связи с его научной работой по истории мысли.
Все это достаточно объясняет отношение Ткачева к Лав¬
рову и показывает, что Ткачев имел полное основание не
считать Лаврова человеком, подходящим к роли редактора
революционного журнала.
Что же, однако, побудило петербургские революционные
кружки при выборе редактора остановиться на Лаврове?
Ведь им хорошо было известно, что его прошлое не дает
никаких гарантий успешного выполнения им своих обязан¬
ностей. Нет никаких сомнений, что решающее значение для
петербургских кружков имело то обстоятельство, что Лав¬
ров был автором «Исторических писем», тех самых «Исто¬
рических писем», которые их автор боялся опубликовать,
считая, что они могут «подорвать его репутацию как уче¬
ного»1, и которые, неожиданно для автора, стали еванге¬
лием народнической молодежи 7К-х годов.
В письме к автору настоящей статьи один из немногих
оставшихся до наших дней в живых членов кружка чайков¬
цев Николай Аполлонович Чарушин сообщает следующие
любопытные подробности относительно выбора редактора
будущего журнала. «Понятно,— пишет Н. А.,— что взоры
кружка прежде всего, хотя, правда, платонически, обраща¬
лись на Н. Г. Чернышевского, бывшего тогда за пределами
досягаемости, в особенности же после неудачной попытки
освобождения его Германом Лопатиным. Другого власти¬
теля дум тогдашних передовых слоев русского общества,
Н. К. Михайловского, жаль и нецелесообразно было тро¬
гать с занятого им поста в русской легальной печати, да и
сам Николай Константинович, видимо, не обольщался
мыслью покинуть Россию. Из проживавших тогда в преде¬
лах России было еще одно лицо, также пользовавшееся
большой популярностью, на котором, как возможном ру¬
ководителе будущим органом или, по крайней мере, со¬
редакторе его, останавливалось внимание членов кружка —
1 Исследованиями (1. Витязева вполне устанавливается, что значитель¬
ную роль в решении Ланрола согласиты я на редактирование журнала
и тем самым вступить на революционный путь сыграло обстоятельство
чисто личн го характера, а именно—т*ж<лое внутреннее потрясение, выз¬
нанное в нем смертью любимой женщины, опустошившее его д;шу и
заглушившее в нем на время интерес к научной работе. См. „Материалы
для биографии 11. Л. Лавров стр. 21 и след.
* „Голос минувшего", 1915 г., 10, стр. 119.
116

это Флеровский-Берви, автор знаменитой книги «Положе¬
ние рабочего класса в России» и «Азбуки социальных
наук». Но, несмотря на дружеские связи многих членов
кружка с Берви, из этого дела ничего не вышло. То ли сам
Берви уклонился от предложения то ли некоторые стороны
в характере Берви удержали от решительных переговоров с
ним в этом направлении — точно не могу сказать В запасе
оставался таким образом П. Л. Лавров, еще в 1870 г. выве¬
зенный из ссылки Г. А. Лопатиным и проживавший с тех
пор за границей. Казалось бы, чего еще искать лv441e.ro ^ И
в России, и в кружке авторитет П. Л. как писателя, мысли¬
теля и публициста, был велик, и имя его пользовалось
всеобщим уважением. Но, к сожалению, Лавров был по
преимуществу кабинетный ученый, русской жизни надле¬
жащим образом знать не мог, а потому естественно, и яв¬
лялось сомнение, в состоянии ли он будет надлежащим
образом руководить заграничным политическим органом
печати, способным улавливать нужды момента и соответ¬
ствующим образом реагировать на них».
Из этого сообщения Н. А. Чарушина можно заключить,
во-первых, что на Лаврове остановились за отсутствием
других, более подходящих кандидатов в редакторы жур¬
нала и, во-вторых, что чайковцы с самого начала сознава¬
ли, что Лавров — человек, невполне подходящий для того
дела, которое ему поручалось.
Что касается Ткачева, то нет сомнений в том, что «Исто¬
рические письма» не могли изменить сложившегося v него
взгляда на Лаврова. Социологических теорий Лаврова
Ткачев не разделял ни в малейшей мере1; та же моральная
идея, которая развивалась в «Исторических письмах» и
так зажигающе действовала на молодежь, идея о «долге»,
лежащем на «образованных классах» по отношению к «на¬
роду» и о необходимости расплаты за этот «долг»,— оста¬
валась в течение всей литературной деятельности Ткачева
органически чуждой ему. Ткачев гораздо больше чувство¬
вал себя кредитором имущих классов, чем должником обез¬
доленных. В силу этого «Исторические письма» не могли
произвести на него того впечатления, какое они произвели
на народническую молодежь.
II
Неподготовленность Лаврова к руководству революцион¬
ным журналом и его полнейшее незнакомство с револю¬
1 Он подверг их весьма резкой и весьма интересной критике в статье
,,Роль мысли в истории", помещенной в №ЛГ° 9 и 12 „Дела" за 1S75 г.
117

ционной средой обнаружились с первого шага. В этом от¬
ношении чрезвычайно показательна история составления им
программы будущего журнала. Мы не имеем возможности
останавливаться на ней и ограничимся лишь напоминанием,
что Лаврову пришлось составлять программу три раза, при¬
чем все эти три программы весьма существенно отличались
одна от другой, вызывая недоумение, какой же из них при¬
держивается их автор, каковы же собственно его обществен¬
но-политические взгляды. Не поняв первоначально по его
собственному признанию \ из каких кругов исходит полу¬
ченное им приглашение основать журнал, Лавров на пер¬
вых порах написал программу чисто конституционную,
построенную в расчете на использование различных легаль¬
ных возможностей. Революционеры с удивлением читали в
этой программе рассуждения о том, какую пользу могут
принести народу хорошо подготовленный прокурор, судеб¬
ный следователь и т. д. Не даром в это время Лавров соби¬
рался в своем будущем журнале вести борьбу против ба¬
кунистов, чтобы спасти русскую молодежь от их губитель¬
ного влияния. «Вы,— говорил он М. П. Сажину,— пропове¬
дуете ей революцию в то время, когда она должна еще ра¬
ботать научно и учиться. С вами будет борьба не на живот,
а на смерть»2.
Однако Лаврову разъяснили, от кого исходит получен¬
ное им предложение, и втолковали, что программу нужно
строить в расчете на сотрудничество, а не на борьбу с ба¬
кунистами. Тогда Лавров написал вторую программу, но
она, как и первая, не удовлетворила бакунистов. Считая
Лаврова не за революционера, а за «философа», бакунисты
отказались иметь с ним дело. Пои личном же свидании с
Лавровым Бакунин ему заявил: «Удивляюсь, П. Л., эластич¬
ности вашего ума, способного в продолжение двух недель
дать две программы; признаюсь, я не способен на такую
гимнастику ума»3.
Потеряв надежду на сотрудничество с бакунистами. Лав¬
ров составил третью программу, которая и была напечата¬
на в первой книге журнала «Вперед!».
Как эта программа, так и содержание журнала, вызвали
почти всеобщее разочарование в революционных кругах,
в том числе и среди чайковцев, являвшихся, как сказано
выше, инициаторами журнала.
1 См. его „Народники-пропагандчсты", стр. 53 и сл.
2 „Голос минувшего", 1915 г., № 10, стр. 129
8 3. Ралли, Из моих воспоминаний о Бакунине, сб. „О минувшем",
Петербург 1909 г., стр. 290 -292. Ср. рассказ М. П. Сажи на в „Голосе
минувшего", 1915 г., Д* 10, стр. 139.
118

«Направления журнала «Вперед!» наш кружок не одоб¬
рял,— говорит П. А. Кропоткин.— Первый номер журнала
«Вперед!»... глубоко разочаровал нас, за исключением весь¬
ма немногих»1.
Другой человек, Л. Э. Шишко, пишет: «Первая книж¬
ка «Вперед!», появившаяся в конце 1873 г., невполне отве¬
тила господствовавшему настроению кружка»2.
То же самое говорит М. Ф. Фроленко о московском
кружке чайковцев. «Мы были чайковцы и, как таковые,
считались лавристами, а между тем «Вперед!» между нами
не пользовался большим значением, и мы с большим вни¬
манием прислушивались к бакунинским мыслям»8.
Дело дошло до того, что Н. В. Чайковский нашел необ¬
ходимым обратиться к Лаврову с особым письмом, в кото¬
ром энергично протестовал против помещенной в первой
книжке статьи самого Лаврова «Знание и революция»4.
Таким образом сами чайковцы убедились в том, насколь¬
ко неудачен был выбор ими редактора журнала. Это прямо
заявил Лаврову С. М. Кравчинский, который, констатируя,
что лишь незначительная часть революционной молодежи
удовлетворилась журналом, объяснял это отсутствием у его
редактора «революционного инстинкта»8.
Непопулярности журнала способствовали и чисто отвле¬
ченная и тяжелая форма его статей. Недаром Тун говорил,
что прочитывать книжки «Вперед!» до конца могли только
те революционеры, «которые, живя зиму в захолустьях, не
имели никакой другой книги», а М. Е. Салтыков, ознако¬
мившись с лавровским журналом, с раздражением воскли¬
цал: «Ужасно бездарный журнал!»8.
1 П. А. Кропоткин, Воспоминания о П. Л. Лаврове, сборн. „П. Л.
Лавров", изд-во „Колос", стр. 437-438. Ср. письма П. А. Кропоткина
к Г1. Витязеву: „В нашем кружке после первого ЛГ® журнала „Вперед!" я
считал даже вредным его распространение, так как он звал молодежь в
университеты, когда мы звали ее в народ 4, („Вестник литературы", 1921 г,
4-5, стр. 14).
2 „С. М. Кравчинский и кружок чайковцев", Собр. соч., т. IV, Петроград
1918 г., стр. 151—155.
8 „Из далекого прошлого", сб. „О минувшем", Петерб., 1909 г., стр. 240.
4 Письмо Чайковского и объяснение на него Лаврова напечатаны в 3-й
книжке „Вперед!".
8 См. письмо Кравчинского к Лаврову, опубликованное в заграничном
„Былом" 1912 г., N* 14, стр. 52-63. Об отрицательном отношении револю¬
ционеров к „Вперед" см. также у О. В. Аптекмана, Общество „Земля
и воля" 70-х годов, Петерб, 1924 г., стр. 131 — 132. Старика (С. Ф. Ко-
валика). Движение 70-х годов по Большому процессу, „Былое", 1907 г.,
№ 10, стр. 14; П. Б. Аксельрода, Пережитое и передуманное, кн. I,
Берлин 1923 г., стр. 101-111.
8 Тун, История революционных движений в России, Петерб. 1918,
стр. 96-97; А. Тверитинов, Об объявлении приговора Н. Г. Чернышев¬
скому, Петерб. 1906 г., стр. 89.
119

Все это, вместе взятое, приводило к тому, что популяр¬
ность Лаврова в революционных кругах быстро падала.
Если было время, когда идеи Лаврова в своем влиянии на
молодежь соперничали с идеями Бакунина, когда почти
вся революционная среда делилась на две основные фрак¬
ции — бакунистов и лавристов,— за пределами которых оста¬
вались лишь более мелкие и маловлиятельные революцион¬
ные группировки, то это время быстро прошло. Уже
осенью 1873 г. ясно обнаружилось падение авторитета Лав¬
рова и его идей. Один из участников процесса 193-х, го¬
воря о 1873/74 учебном годе, пишет: «На сходках, по
крайней мере, тех, на которых я присутствовал, бакунисты
были в громадном большинстве. Лавристов (сторонников
«Вперед!») можно было пересчитать по пальцам. Помню,
что их можно было узнать даже по наружному виду: они
были одеты с большим изяществом, лучше вымыты, лучше
причесаны, говорили гладко, руки у них были белые»1.
Все изложенное выше позволяет установить ряд суще¬
ственно важных положений для правильного понимания
отношений между Лавровым и Ткачевым и истории их раз¬
рыва.
Прежде всего приходится усиленно подчеркнуть, что до
1873 г. Лавров был почти совершенно чужд революцион¬
ному движению. Его умственные интересы находились со¬
вершенно в иной плоскости. В связи с этим Лавров не толь¬
ко не имел и не стремился иметь, а иногда и прямо избе¬
гал каких-либо связей с революционной средой. Полити¬
ческие убеждения его не отличались определенностью. Он
не был ни революционером, ни либералом в точном смысле
этих слов. По свойству своей натуры он был человеком,
предпочитающим примирять крайности и сглаживать раз¬
ногласия, а это на практике приводило его в положение
полной изолированности. Отстав от одних, он не спешил
пристать к другим и вследствие этого иногда попадал в
неудобные положения между двумя борющимися друг с
другом сторонами.
Все это приводило к тому, что его современники из ре¬
волюционного лагеря не только не видели в Лаврове союз¬
ника, но, считая его за типичного «философа» и «профес¬
сора», относились к нему как к человеку, чуждому их делу.
Некоторые же из них шли дальше: учитывая неясную по¬
зицию Лаврова в 60-е годы, его полемику с представите¬
лями левого крыла общественной мысли того времени, его
борьбу против материализма, который являлся для людей
1 Л а в р о в, Народники-пропагандисты, стр. 187,
120

того времени не только философской системой, обязатель¬
ной для каждого «радикала», но и боевым оружием в борь¬
бе с устоями старого мира,— учитывая все это, они готовы
были отбросить Лаврова в лагерь реакции.
Оторванный от революционной среды, психологически
чуждый ей, незнакомый с ее положением, запросами и ин¬
тересами, Лавров был совершенно неподготовлен к тому
делу, которое принял на себя. Более неподходящего редак¬
тора социально-революционного журнала трудно было бы
найти. Это было заранее совершенно ясно многим револю¬
ционным деятелям того времени, и это вполне подтверди¬
лось как тремя различными программами, которые Лавров
почти одновременно изготовил для будущего журнала,
так и содержанием первой книжки «Вперед!».
Принявшая социологические концепции Лаврова и в осо¬
бенности этическую сторону его миросозерцания (идею о
«долге» народу), революционная молодежь в политичес¬
ком отношении быстро высвободилась из-под влияния Лав¬
рова. «Вперед!» как единственный в свое время револю¬
ционный журнал читался и распространялся революционе¬
рами, но не был для них идейным руководителем в их прак¬
тической революционной деятельности. Таким образом
цель, которую ставили себе революционные кружки осно¬
вывая «Вперед!», оказалась недостигнутой и притом,
главным образом, вследствие неудачного выбора редактора.
Все это привело к тому, что у Ткачева, еще до встречи
его с редактором «Вперед!» в Цюрихе, сложилось вполне
определенное и прочное мнение как о нем самом, так и о
редактируемом им журнале. Мы уже говорили, что это мне¬
ние было резко отрицательным. Да иначе и быть не могло.
Ткачев, в качестве революционного деятеля, был полной
противоположностью Лаврову. Если для Лаврова на пер¬
вом месте стояла наука, то Ткачев был весь во власти ре¬
волюции. По своим духовным устремлениям, по складу
своего характера, по своим умственным интересам Ткачев
был революционером в полном смысле этого слова. Благо
революции было для него высшим законом. Ко всем окру¬
жавшим его лицам и отношениям он подходил с одной
меркой, с одним вопросом,— с вопросом о возможности
использовать их в целях революции. Что бы он ни делал,
мысль о революции не покидала его ни на минуту. Он мно¬
го и усердно занимается наукой, он оставил после себя ряд
литературно-критических статей, но, делая все это, он не
забывает, что наряду с наукой и искусством есть еще одна —
высшая ценность. Эта ценность — революция, и этой цен¬
ности должны быть подчинены все другие. Для Ткачева и
121

наука и искусство никогда не были самоцелью; он смотрел
на них с точки зрения той пользы, которую они могут при¬
нести делу революции, и отдавался им лишь в тсй мере, в
какой был свободен от основного своего призвания — слу¬
жения делу революции.
Компромиссов Ткачев не знал и не признавал. «Золотую се¬
редину» ненавидел всей душою. Союзником в общем деле
считал лишь того, кто стоял в одном ряду с ним, кто рука
об-руку с ним готов был итти на общего врага. Тот, кто не
становился безоговорочно на сторону революции, тот, как
бы он ни отгораживался от контрреволюции, в глазах Тка¬
чева был союзником реакции. Человек, ухитрившийся в те¬
чение одного года написать три различные политические
программы, не мог вызвать в Ткачеве ни уважения, ни по¬
литического доверия. Соглашаясь бежать из России для то¬
го, чтобы принять участие в редактируемом Лавровым жур¬
нале, Ткачев был далек от того, чтобы принять на себя
обязательство безропотно подчиниться руководительству
Лаврова. В его глазах его сотрудничество в чуждом ему по
направлению журнале Лаврова могло искупаться исключи¬
тельно надеждой на то, что ему удастся изменить направле¬
ние этого журнала. Если программа «Вперед!» возбуждала
негодование в большинстве русских революционеров того
времени, то в Ткачеве она должна была возбуждать еще
большее: дело в том, что в ней были пункты, направленные
специально против того течения русской революционной
мысли, сторонником и идейным вождем которого был Тка¬
чев. Однако об этом нам придется говорить подробно
ниже.
Итак, Ткачев приехал в Цюрих с задней мыслью, с зара¬
нее приготовленным против Лаврова камнем за пазухой.
Вскоре после его приезда вышел в свет № 2 «Вперед!». Со¬
держание этого номера было таково, что должно было еще
более укрепить в Ткачеве убеждение в необходимости ре¬
организовать журнал, а для этого в первую очередь ограни¬
чить редакторские права Лаврова.
Дело в том, что во втором номере «Вперед!» была напе¬
чатана статья «Революционеры из привилегированной сре¬
ды», содержание которой не только шло вразрез с завет¬
нейшими убеждениями Ткачева, но и оскорбляло всю рус¬
скую эмиграцию того времени. Автор статьи не пожалел
ярких красок, рисуя революционные кружки и группы. В
громадном большинстве люди, называющие себя револю¬
ционерами, не имеют, по мнению автора этой статьи, ниче¬
го общего с революцией. Это поверхностные, легкомыслен¬
ные люди, всегда готовые изменить свои убеждения, неспо¬
122

собные на практическую работу, отличающиеся громадным
самомнением и таким же невежеством, кокетничающие сво¬
им радикализмом, заимствовавшие свою «революционную»
мудрость из двадцатых рук, на ходу поймавшие ходячие
фразы и повторяющие их, не вникая в их смысл. Все это
происходило потому, что, вопреки распространенному мне¬
нию, русская интеллигенция не только не отличается лю¬
бовью к народу и преданностью революциионному делу, а
напротив — по своему положению в обществе прямо заинте¬
ресована не в ниспровержении, а в сохранении существую¬
щего строя. Для того чтобы стать действительно полезны¬
ми работниками революции, выходцы из привилегирован¬
ной среды должны переродиться, перевоспитать себя ум¬
ственно и нравственно и лишь после этого браться за рево¬
люционную деятельность.
Легко себе представить, какой взрыв негодования должна
была вызвать среди эмиграции эта статья. Если верить од¬
ному из эмигрантов того времени, ставшему впоследствии
ренегатом, Дьякову-Незлобину,— а не верить ему в дан¬
ном случае нет никаких оснований,— некоторые из эми¬
грантов доходили до того, что обвиняли «стародума» Лав¬
рова в сотрудничестве с III отделением и предавали книжку
«Вперед!» сожжению1.
Ткачев имел особые основания быть недовольным поме¬
щением в журнале такой статьи. Дело в том, что в ней ав¬
тор решительно восставал против якобинских тенденций в
революционном движении. По мнению автора, время, когда
интеллигенция рассчитывала собственными силами произ¬
вести переворот, захватить власть и облагодетельствовать
народ при помощи декретов, прошло: «лишь сам2 народ в
состоянии себя освободить от всех своих эксплоататоров,
лишь сам рабочий люд может уничтожить до тла государ¬
ственное здание; лишь его руками, по его мысли, по его
воле может быть создано на развалинах старого — новое
человеческое общество».
Таким образом выводы автора статьи были направлены
прямо против тех взглядов на движущие силы русской ре¬
волюции, которые Ткачев обосновывал в своих статьях еще
в 60-х годах8. Понятно, что он не мог примириться с появ¬
1 А. Незлобии, Кружковщина, изд 2-е, Опесса 1880 г., стр. 59, 445,
447. Сам Лавров впоследствии отрекался от солидарности с автором ста¬
тьи „Революционеры из привилегированной среты14. См. его „Русской со¬
циально-революционной молодежи". Лондон 1874 г., стр. 9-10.
2 Разрядка здесь и ниже—автора статьи.
3 Подробнее об этом см. в нашей книжке ..П. Н. Ткачев и революцион¬
ное движение 1860-х годов", М. 19*2 г., гл. VII.
123

лением такой статьи в журнале, в котором он собирался
принять участие,
III
Ткачев приехал в Цюрих в конце декабря 1873 г. Давно
уже поджидавший его Лавров принят Ткачева весьма раду¬
шно 1 и поспешил специальной заметкой во 2-й книжке
«Вперед!» оповестить читателей об его удачном бегстве.
Полагая, что включение в состав ближайших и постоян¬
ных сотрудников журнала само по себе открывает ему воз¬
можность воздействовать на его направление, Ткачев на
первых порах не считал нужным добиваться формального оп¬
ределения степени своего участия в редактировании «Впе¬
ред!».— «Мне и на ум тогда не приходило,— пишет он,—
определять какими-нибудь формальными договорами мои
отношения к редактору, мое право на контроль и вмешатель¬
ство в деле журнала, в его направление»2. Однако, нет сом¬
нений в том, что Ткачев уже в это время не скрывал от Ла¬
врова ни своего недовольства программою «Вперед!», ни
своего желания изменить его физиономию. Это видно из
слов самого Лаврова в его «Народниках-пропагандистах».
Сообщив, что Ткачев приехал в Цюрих как сотрудник «Впе¬
ред!», Лавров добавляет: «Из разговоров его можно было
заключить, что он как бы прислан русскими кружками (соб¬
ственно не сторонниками «Вперед!») для внесения в это из¬
дание элемента более соответствующего настроению духа
в русской молодежи»8. Здесь необходимо коснуться вопро¬
са о том, насколько претензии Ткачева имели за собою ре¬
альное основание. Был ли он действительно уполномочен
какими-либо революционными кружками на то, чтобы до¬
биваться изменения направления «Вперед!»? Давались ли
ему кем-либо соответствующие поручения? У нас нет дан¬
ных для того, чтобы категорически разрешать эти вопросы
в том или ином смысле. Однако, надо думать, что никаких
формальных полномочий никто Ткачеву не давал. Иначе он
не преминул бы упомянуть об этом в своих «Задачах рево¬
люционной пропаганды» при рассказе о том, как произо¬
шел его разрыв с Лавровым. Между тем он ограничивается
1 „Меня встретили в Цюрихе с радостью, мои предложения (о сотруд¬
ничестве.—R. К.) приняли",— писал Ткач°в. См. его „Задачи революцион¬
ной пропаганды в России", стр. 6.—„Редакция приняла с удовольствием
сотрудничество талантливого автора",— говорит Лавров. См. его „Народ¬
ники-пропагандисты", стр. 74-75.
3 Ткачев, Задачи революционной пропаганды, стр. 1*2.
3 Там же, (тр. 6.
124

лишь следующими словами: «Живя в ссылке, я получил
несколько заявлений, частью анонимных, частью с подпися¬
ми, приглашавших меня оставить ссылку, ехать за границу
и принять участие в только что возникшем тогда органе
«русской радикальной революционной партии»—«Вперед!»...
Я счел своею обязанностью последовать сделанным мне при¬
глашениям»1.
Однако, если у Ткачева отсутствовали формальные пол¬
номочия на вмешательство в редактирование журнала, то
тем не менее у него были основания считать, что он дейст¬
вует не только от своего имени. Подтверждение этого мы
находим в рассказе самого Лаврова, который к приведен¬
ным выше его словам о претензии Ткачева на изменение
направления «Вперед!» сделал следующее примечание: «По-
позднейшим сведениям едва ли, впрочем, он имел какое-ли¬
бо определенное поручение этого рода»1. Осторожная
форма этого примечания поневоле наталкивает на мысль,
что если у Ткачева не было «определенного поручения», то
«неопределенное» имелось. Надо думать, что были такие ре¬
волюционные круги, которые надеялись, что сотрудниче¬
ство Ткачева в лавровском журнале изменит политиче¬
скую физиономию последнего и выражали Ткачеву эту
свою надежду. Подтверждение этого имеется в цитирован¬
ном уже выше письме Н. А Чарушина к автору настоящей
статьи. Указывая на то, что Ткачев был вывезен Куприяно¬
вым из Великих Лук уже в то время, когда 1-й номер «Впе¬
ред!» был получен в России и критическая оценка его была
уже сделана, Н. А. Чарушин пишет: «Кружок не был в пол¬
ной мере удовлетворен журналом, в особенности же в во¬
просе о предварительной теоретической подготовке рево¬
люционеров. Следуя за Лавровым, нужно было бы всех уже
вступивших на путь практической революционной деятель¬
ности прежде всего на долгие годы засадить за книжку,
так как большинство из них не признавало себя с этой сто¬
роны окончательно подготовленными. Лично я Ткачева,
при проезде его через Петербург, не видел, а затем вскоре
был арестован, и потому как-то и не пришлось слышать,
какие разговоры велись с ними и какие напутствия ему да¬
вались. Но, несомненно, разговоры эти, в связи с участием
его в журнале, не могли не быть. Ткачев в то время был
известен главным образом по его литературной деятельно¬
сти в легальных журналах, и к этой деятельности отноше¬
ние было положительное, а потому и естественно, что уча¬
1 Ткачев, Задачи революционной пропаганды, стр. 74.
3 Лавров, Народники-пропагандисты, стр. 74. Разрядка моя.—Б. К.
125

стие его в «Вперед!» не могло не признаваться желатель¬
ным». А это,— добавим мы,— в свою очередь, давало Тка¬
чеву основание считать, что, стремясь реорганизовать «Впе¬
ред!», он действует в согласии с определенными кругами
революционной партии.
Как бы то ни было, Ткачев и Лавров встретились миролю¬
биво. Однако слишком несходные по характеру люди были
они для того, чтобы ужиться друг с другом. Оба они были
дворяне Великолуцкого уезда, Псковской губ. Но на этом
и кончалось сходство. Сын мелкопоместного дворянина,
Ткачев с детства находился в тяжелой материальной обста¬
новке. С ранних лет ему пришлось упорным трудом прокар¬
мливать себя и оказывать поддержку старухе-матери. Лавров
же вырос и взрослым жил в полном довольстве \ О куске
хлеба ему думать не приходилось; об этом заботились его
крепостные. Реформа 19 февраля 1861 г. мало отразилась
на его материальном положении. Он продолжал до самой
ссылки своей жить в довольстве и роскоши. Недаром один
современник, описывая петербургскую квартиру Лаврова,
говорит: «Ее обстановка, по сравнению с тем, что мне до¬
водилось видеть у других литераторов и профессоров, рез¬
ко поражала своею роскошью и наглядно свидетельствова¬
ла, что Лавровы располагали очень хорошими материаль¬
ными средствами»2.
Все это не могло не отражаться на характере и общем
складе личности Лаврова. Вступив в ряды революционеров,
Лавров, по своему внешнему облику, по привычкам и навы¬
кам, по манере обращения с окружающими, продолжал
оставаться таким же «барином», каким он был до того, как
сделаться революционером. Один из его сотрудников по
изданию «Вперед!», сравнивая Лаврова с Бакуниным, пишет
в своих воспоминаниях: «Лавров был по рождению и по
воспитанию аристократ; и по манерам представлял полную
противоположность Бакунину, который был прост и непо¬
средственен в обращении... Лавров был утонченный аристо¬
крат, корректный в манерах и обращении, так же как в ма¬
нере говорить и в своих поступках. Но его холодная отшли¬
1 Перед освобождением крестьян в именин Лаврова, состоявшем из села
Меликова с 14 деревнями (Велиьолуцкого уезда, 11сковской губ.), разме¬
ром в 2 120 десятин, числилось под „барщины несправедливым гнетом" (в
кавычках—слова из одного стихотворения Лаврова, относящегося к тому
же приблизительго времени) 297 крепостных „душ", не считая 16 дворо¬
вых. „Приложения к трудам редакционных ьомиссий для составления поло¬
жения о крестьянах, выходяших из крепостной заявиемости. Сведения о
помещичьих имениях", т. III, Петербург 1Ь60 г., стр. 6 7.
2 Л. Пантелеев, Из воспоминаний прошлого, П. Л. Лавров. Сбор¬
ник „П. Л. Лавров", изд-во „Колос", Петербург 1922 г., стр. 425.
126

фованная внешность производила меньше впечатления, чем
простые, непосредственные, товарищеские манеры Бакуни¬
на»1.
Итак, если Ткачев по складу своей личности был демок¬
ратом, то Лавров продолжал оставаться (если можно упот¬
ребить выражение Ф. М. Достоевского) «аристократом,
идущим в демократию». Это — два совершенно различных
типа, и, коль скоро судьба сводит их вместе, они рано или
поздно должны разойтись.
Так было с Ткачевым и Лавровым. Мирные отношения
их продолжались недолго. Вскоре уже после переезда ре¬
дакции «Вперед!» в начале 1874 г. из Цюриха в Лондон
они начали портиться. Ткачев, которому претили аристо¬
кратические замашки Лаврова, не упускал случая, чтобы не
посмеяться над ним. Так например, по приезде в Лондон
Лавров поспешил нанести визит Марксу; Маркс же долго
не отдавал ему ответного визита. И вот Ткачев, встречаясь
с Лавровым за обедом, ежедневно допекал его вопросом:
«А что, у вас Маркс был?». На Лаврова это подействовало
так, что он счел за лучшее перестать разговаривать с Тка¬
чевым, а вскоре они встречались за обедом уже как незна¬
комые 2.
Если, таким образом, личные отношения между Лавро¬
вым и Ткачевым испортились, то не лучше обстояло и с их
деловыми отношениями.
Началось с того, что Лавров задержал написанную Тка¬
чевым статью для распространения в народе. В статье этой,
так и не увидевшей света, Ткачев следующим образом изоб¬
ражал мужицкую жизнь после социальной революции:
«И зажил бы мужичок припеваючи, зажил бы жизнью
развеселою. Не медными грошами, а червонцами золотыми
мошна бы его была полна. Скотины всякой да птицы до¬
машней у него и счету не было бы. За столом у него мяса
всякие, да пироги именинные, да вина сладкие от зари до
зари не снимались бы. И ел бы он и пил бы он, сколько в
брюхо влезет, а работал бы, сколько сам захочет. И никто
бы и ни в чем бы неволить его не смел: хошь ешь, хошь
на печи лежи. Распречудесное житье».
Статья Ткачева, по словам Лаврова, вызвала всеобщее
1 Л. Гольденберг, Воспоминания ,„Каторга и ссылка", 1924 г., № 5
(12). Надо ли говорить, что все сказанное относится к эпохе редактиро¬
вания Лавровым „Вперед!". Дальнейшая жизнь в эмиграции во многом
переделала Лаврова.
2 А. Тверитинов, Об объявлении приговора Н. Г. Чернышевскому,
о распространении его сочинений на французском языке в Запааной Ев¬
ропе и о многом другом, Петербург 1906 г., стр. 38-39.
127

возмущение сотрудников «Вперед!» по редакции и наборне.
Сотрудники негодовали на то, что Ткачев как цель соци¬
альной революции изобразил «подобную картину обжор¬
ства, бездельничества и концентрировки имущества». Лав¬
ров отказался напечатать статью Ткачева. «Никакое раз¬
дражение против существующего подавляющего прави¬
тельства,— писал он впоследствии,— никакая жажда уско¬
рить революцию не может оправдать в глазах социалиста
разжигание в народе страстей хищничества и бездельни¬
чания, стремления наслаждаться без труда, наслаждаться
эгоистически, наслаждаться, как животное»1.
Этот инцидент, однако, не привел к разрыву между Тка¬
чевым и Лавровым. Ткачев не хотел делать из него casus
belli; он выжидал более серьезных и важных разногласий.
Они явились, как только началась подготовка материалов
для 3-й книжки «Вперед!». Считая Лаврова человеком, не¬
достаточно компетентным в вопросах революцинного
движения и, следовательно, не подготовленным к редакти¬
рованию революционного журнала, Ткачев рассчитывал,
что Лавров, в сознании своей неподготовленности, будет
охотно прислушиваться к голосу людей, гораздо более тес¬
но, чем он сам, связанных с революционным движением.
Однако этого не случилось. Лавров чрезвычайно ревниво
относился к своим редакторским правам. Чем более при¬
сматривался Ткачев к порядкам, установившимся в редак¬
ции, тем яснее ему становилось, что в основе организации
журнала лежит принцип единоначалия, что «только одно
лицо — полный хозяин дела, только оно одно имеет реша¬
ющий голос, что все остальные участники могут лишь по¬
давать свои мнения, но не более». Находя такую организа¬
цию несправедливой вообще, Ткачев полагал, что она «ста¬
новится возмутительно несправедливою» в
журнале анонимном, в котором «ответственность за на¬
правление его падает в одинаковой мере на всех лиц, прини¬
мающих в нем постоянное участие. Она не единична, а кол¬
лективна; равная же ответственность, естественно, предпо¬
лагает равные права и обязанности»*.
Не соглашаясь примириться с установленными в редак¬
ции «Вперед!» порядками, Ткачев сделал попытку опреде¬
лить точно и ясно свои отношения, в качестве постоянно¬
го сотрудника, к редактору. Для этой цели он составил за¬
писку, в которой, с одной стороны, развил свои взгляды
на те общие требования, которым должна, по его мнению,
1 Лавров, Русской социально-революционной молодежи, стр. 47-48.
8 Там же, стр. 6-7.
128

удовлетворять программа русского революционного жур¬
нала. «Я потребовал,— говорит он,— просто во имя спра¬
ведливости, во имя соображений чисто теоретических, пре¬
доставления каждому постоянному сотруднику, сочувству¬
ющему журналу, равенства прав и обязанностей во всем,
что касается литературной и экономической стороны изда¬
ния»1.
Записка Ткачева подверглась обсуждению со стороны
Лаврова и постоянных сотрудников журнала. Ни у первого,
ни у последних она не встретила сочувствия. Прежде всего
обнаружились их непримиримые разногласия с Ткачевым в
вопросах программного характера, в вопросах о задачах
и целях революционного журнала в связи с общими зада¬
чами и условиями революционного движения. В теорети¬
ческих вопросах Ткачев оказывался не в состоянии дого¬
вориться с Лавровым и его сотрудниками. Не меньшие
разногласия обнаружились и по вопросу организационно¬
му. Сотрудники «Вперед!» заявили, что они, доверяя впол¬
не Лаврову, ни в какой мере не претендуют на участие в
редактировании журнала. Лавров же, считая себя одного
ответственным за направление журнала, категорически от¬
казался делиться с кем бы то ни было, и в частности с Тка¬
чевым, своими правами единоличного редактора.
Тогда Ткачев решил апеллировать к общественному мне¬
нию революционных кругов. С этой целью он написал бро¬
шюру «Задачи революционной пропаганды в России», в
которой изложил все свои разногласия с Лавровым. Эта
брошюра вышла в свет в апреле 1874 г. и была напечатана
в лондонской типографии бакунистов, которой в то время
заведывал М. П. Сажин.
IV
Нам нужно познакомиться с этой брошюрой, потому что
из нее мы ясно усмотрим все пункты, в которых расходи¬
лись друг с другом Ткачев и Лавров. При этом мы убедим¬
ся в том, что Ткачев относился отрицательно не только к
таким положениям лавровской программы, которые вызы¬
вали недовольство и в других революционерах того време¬
ни (требование от революционеров усиленной умственной
подготовки и ограничение революционной деятельности
пропагандою), но и в других.
Основная мысль, из которой исходил Лавров в своих со¬
циально-политических построениях, сводилась к призна¬
нию крестьянства основной движущей силой русской рево¬
1 Л а в р о р, Русской социалыю-революцтонной молодежи, стр. 8.
Козьмнн
129

люции. По его мнению, социальная революция в России
мыслима лишь в форме революции народной, т. е. соверша¬
ющейся «не только с целью народного блага, не только для
народа, но и посредством народа». В признании этого
заключался основной пункт программы «Вперед!», исходя
из которого Лавров строил весь план революционной дея¬
тельности. Упирая на то, что революция должна быть со¬
вершена самим народом, Лавров видел в этом не только
необходимое для успешности революции условие, но и мо¬
ральное правило, связывающее революционеров-интелли-
гентов в их работе. Революционной интеллигенции Лавров
отводил весьма скромную роль: по его мнению, ее задача
сводится и должна быть сведена исключительно на то, что¬
бы выяснить народу, насколько необходима в его интере¬
сах и насколько возможна революция. В глазах Лаврова
народ — «бог-страдалец», пригвожденный к кресту и не
знающий о своем всемогуществе. По сравнению с ним ин¬
теллигенция,— «эти могучие витязи, которые лезут на Гол¬
гофу спасать его»,— «микроскопические мошки». У него
одного есть возможность и силы свалить крест. «Слабые
же творенья, стоящие у подножья этого великого креста»,
могут сделать лишь одно — «это шепнуть ему: ты бог, ты
всесилен! вырви свой крест и раздави врагов!». «Могучие
же витязи, которые громко кричат, что они свалят крест
народа-бога своими лиллипутскими силами, эти витязи, ког¬
да долезут до креста, прежде всего наденут на себя ризу
первосвященника, сядут на коня проконсула, станут драть¬
ся из-за алмазов на магическом нагруднике Каиафы, из-за
золотого перстня на руке Пилата; они будут драться дол¬
го и усердно, а мученик — будет продолжать висеть, будет
истекать кровью, пока не сознает сам, что он бог, пока не
сойдет с креста сам и не раздавит этих витязей-червей с
Пилатами, Каиафами и всеми другими фарисеями, пока не
установит сам своего царства, ему же не будет конца».
Только что приведенная нами выдержка взята из брошю¬
ры Лаврова «Русской социально-революционной молоде¬
жи» *, которой он отвечал на «Задачи революционной про¬
паганды в России» Ткачева.
Она очень характерна и наглядно выясняет, как представлял
себе Лавров роль народа, с одной стороны, и интеллигенции, с
другой, в грядущей революции. В ней, между прочим, ясно
проглядывает определенное недоверие Лаврова к револю¬
ционной интеллигенции, прекрасно объясняющее, почему
1 Лавров, Русской социально-революционной молодежи, Лондон
1874 г., стр. 20.
130

на страницах редактируемого им журнала могли появлять¬
ся статьи вроде уже знакомой нам — «Революционеры из
привилегированной среды». Лавров боялся революции, про¬
изводимой интеллигентным меньшинством, и в силу этого
должен был крайне отрицательно относиться ко всяким
якобинским течениям в революционной среде. Характерно,
что, объявляя в своей программе «Вперед!» органом всех
направлений русской революционной мысли, приглашая все
эти направления к сотрудничеству в своем журнале, Лав¬
ров делал исключение для одного из них — якобинского.
Он открыто заявлял, что ему не по пути с людьми, кото¬
рые проповедуют захват власти революционными органи¬
зациями и установление революционной диктатуры. Он по¬
лагал. что революция, произведенная по якобинскому ре¬
цепту, будет безрезультатна в том смысле, что она сведется
исключительно к замене одной насильственней власти лгш-
гою и нисколько не отразится на положении народа. В
программе «Вперед!» он приглашал революционеров «оста¬
вить за собою устарелое мнение, что народу могут быть
навязаны революционные идеи, выработанные небольшою
группою более развитого меньшинства, что социалисты-ре¬
волюционеры, свергнув удачным порывом центральное пра¬
вительство, могут стать на его место и ввести законодатель¬
ным путем новый строй, облагодетельствовав им неподго¬
товленную массу*.
Итак, Лавров был последовательным противником яко¬
бинства Ткачев же был убежденным якобинцем. В этом —
основной пункт их разногласий, обусловивший неиз¬
бежность разрыва между ними.
Надежды на то, что народ сможет своими силами свер¬
гнуть лежащее на нем иго политического гнета и экономи¬
ческой эксплоатации, Ткачев считал пустыми иллюзиями,
чрезвычайно вредными уже по одному тому, что они спо¬
собны убить в революционере всякую инициативность и по¬
дорвать в нем веру в свои силы.
Нельзя сказать, чтобы Ткачев совершенно сбрасывал
народные массы со счета революции. Наоборот, он был
твердо уверен, что для успешности революции необходимо
привлечь к участию в ней эти массы Однако он отводил
им при этом чисто пассивную роль. Массы, именно потому
что они массы, могут и должны раздавить существующий
политический строй. Это — мясо революции. PvK<">B^HTb
ею и направлять ее они неспособны. Пример всех народ¬
ных волнений как в России (разинщина, пугачевщина и
др.), так и в других странах, с наглядностью выясняет, на¬
сколько беспомощны народные массы, предоставленные са¬
в»
131

мим себе, не имеющие определенной сознательной и плано¬
мерно действующей группы руководителей. Народное дви¬
жение, лишенное таких руководителей, фатально осуждено
на неудачу. Оно неизбежно будет подавлено организован¬
ной силой современной государственной власти.
Сообразно с этим первенствующая роль в грядущей со¬
циальной революции должна принадлежать революционной
интеллигенции, сознательно действующему меньшинству.
На его долю отводится руководство общим ходом револю¬
ции. Оно подготовляет, организует, начинает и проводит
революцию используя для ее успешного завершения при¬
веденные в волнение народные массы.
Если по мнению Лаврова, грядушая социальная револю¬
ция, сметая весь современный общественный строй, во всех
его проявлениях, тем самым должна уничтожить целиком и
аппарат государственной власти, заменив его системою
самоуправляющихся общин, то по мнению Ткачева, задача
революционеров должна сводиться не к уничтожению госу¬
дарственной власти, а к захвату ее революционной паоти-
ей. Государственная власть в современном обществе пред¬
ставляет собою настолько мощный аппарат, что со сторо¬
ны революционеров было бы колоссальнейшей ошибкой не
использовать его в своих целях. Захватив в свои руки го¬
сударственную власть, революционеры получают тем са¬
мым возможность употребить ее для завершения дела ре¬
волюции. Став у власти, они декретируют и при помощи
аппарата власти проводят в жизнь основные начала нового
общественного строя. Лишь после того как этот обществен¬
ный строй осуществится и укрепится, можно будет присту¬
пить к уничтожению государства.
Итак, по мнению Ткачева, революционная интеллигенция
должна быть руководителем и главною силою революции.
Твердо придерживаясь такой точки зрения, Ткачев впо¬
следствии не без удовольствия отмечал, что Лавров, в конце
концов, вынужден был значительно расширить задачи ин¬
теллигенции в революции. В своем «Набате» Ткачев, указы¬
вая на противоречия, которыми полна была революционная
деятельность Лаврова, констатировал, что он перестал огра¬
ничивать роль интеллигенции исключительно нашептыва¬
нием народу о его всемогуществе и признал, что на ней ле¬
жит и инициатива в организации социально-революцион¬
ных сил русского общества в целях подготовления и совер¬
шения переворота и обязанность предотвратить опасности,
грозящие народу от недостатка связи между его частями
в момент революционного взрыва, Признание этого было в
132

глазах Ткачева не малым шагом вперед со стороны Лавро¬
ва \
Считая, что социальная революция должна быть совер¬
шена самим народом, Лавров указывал, что она будет воз¬
можна лишь тогда, когда народные массы уяснят себе
вполне свое положение, когда они сознательно найдут вы¬
ход из него, когда для них станут вполне ясными и цели,
к которым они должны стремиться, и средства, необходи¬
мые для достижения этих целей. Таким образом, по Лавро¬
ву, революция должна быть движением осмысленным, ра¬
зумным, руководимым верным и отчетливым пониманием
целей и средств борьбы. Сообразно с этим основная за¬
дача грядущей революции, по программе Лаврова, сводит¬
ся к «воплощению в дело потребностей большинства, и м
самим сознанных и поняты х»2.
Всякая же иная революция будет нечем иным, как «навя¬
зыванием революционных идеи». Революционеры должны
помнить, что «революций искусственно вызвать нельзя»,
что «они суть продукты не личной воли, не деятельности
небольшой группы, но целого ряда сложных исторических
процессов». Поэтому нельзя искусственно ускорить прибли¬
жение революции; надо выжидать, когда народ будет «го¬
тов» к ней, т. е. когда он будет обладать достаточною со¬
знательностью в понимании целей и средств революции.
«Лишь тогда,— писал Лавров в программе «Вперед!»,—
когда течение исторических событий ука¬
жет само минуту переворота и готовность
к нему народа русского, можно считать себя
вправе призвать народ к осуществлению
этого переворота»3.
Такая постановка вопроса, откладывающая момент рево¬
люции на неопределенное будущее, не могла удовлетворить
Ткачева и дала ему повод упрекать Лаврова в том, что он
сбивает революционную молодежь с пути революции на
путь мирного прогресса.
Революция, понимаемая в смысле осуществления в общест¬
венной жизни потребностей большинства, им самим сознан¬
ных и понятых, по мнению Ткачева, не будет революцией, т. е.
насильственным переворотом. «Разве,— спрашивал он Лав¬
рова,— когда большинство сознает и поймет как свои по¬
требности, так и те пути и средства, с помощью которых
их можно удовлетворить,— разве тогда ему нужно бу¬
1 Ткачев, Анархия мысли, „Набат", 1876 г., 4, стр. 16-17.
2 Разрядка Лавроиа — Ь. К-
8 Разрядка моя,— Б. К.
133

дет прибегать к насильственному перевороту. О, по¬
верьте,— продолжал Ткачев,— оно сумеет тогда сделать
это, не проливая ни единой капли крови, весьма мирно,
любезно и, главное, постепенно. Ведь, сознание и по¬
нимание всех потребностей придет к нему не вдруг. Зна¬
чит, нет резона думать, будто и осуществлять эти потреб¬
ности оно примется зараз: сначала оно сознает одну по¬
требность и возможность удовлетворить ее, потом другую,
третью и т. д., и, наконец, когда оно дойдет до сознания
своей последней потребности, ему уже даже и бороться ни
с кем не придется, а уж о насилии и говорить нечего. Зна¬
чит, ваша революция есть не иное что, как утопиче¬
ский путь мирного прогресса. Вы обманываете и
себя и читателей, заменяя слово прогресс словом р е-
волюция»'.
Для того, чтобы осуществить революцию, нет надобно¬
сти ждать, когда народ дойдет до сознания своих потребно¬
стей и средств их удовлетворения. Революции происходят
не в силу ясного понимания и сознания, а просто в силу
накопившегося чувства недовольства, озлобления, в силу
невыносимости гнета. Именно эти-то условия и вызывают
революционный взрыв. «Народ действительной револю¬
ции— это бурная стихия, все уничтожающая и разрушаю¬
щая на своем пути, действующая всегда безотчетно и бес¬
сознательно». Задача же революционной интеллигенции и
состоит в том, чтобы направить эту стихию к определен¬
ным целям, чтобы придать движению осмысленный, разум¬
ный характер*. А раз так, то нечего дожидаться, когда
народ оудет готов к революции. В силу своего тяжелого
положения, в силу гнета, лежащего на нем, он всегда
готов, а потому революционерам нет нужды выжидать,
когда течение исторических событий укажет само ми¬
нуту переворота, ибо это условие делает революцию вооб¬
ще немыслимой. «Неужели,— спрашивает Ткачев Лавро¬
ва,— вы не понимаете, что революционер всегда считает и
должен считать себя вправе призывать народ к восстанию;
что тем-то он и отличается от философа-филистера, что,
не ожидая, пока течение исторических собы¬
тий само укажет минуту, он выбирает ее сам, что
он признает народ всегда готовым к революции»*.
ото Ткачев писал в своем полемическом письме к Лав¬
рову, а два года спустя, на страницах «Набата» он констати¬
1 Ткачев, Задачи революционной пропаганды, стр. 6-7. Разрядка
Ткмчева.— Б. К-
* Там же, стр. 7-8.
3 1ам же, стр. 10. Разрядка Ткачева.—Б. А.
124

ровал изменения во взглядах Лаврова Если раньше Лав¬
ров говорил, что революция, производимая меньшин¬
ством,— не народная и не социальная революция, то теперь,
в газете «Вперед!», он писал: «В целой истории не происхо¬
дило ни одного вполне сознательного движения. Полное
сознание цели и средств существовало в небольших груп¬
пах и отдельных единицах... Когда сознательные, полу¬
сознательные и сочувствующие слои объединятся крепкою
организацией, то в минуту взрыва к ним неизбежно при¬
станет масса, страдающая». Если раньше Лавров указывал
на то, что нельзя звать народ к восстанию, пока он не го¬
тов, т. е. пока он не уяснил вполне общественного зла и
средств его исцеления, то теперь, в № 21 той же газеты,
он, признавая утопией надежду довести народ до ясного
сознания, считал достаточным, если будет спропагандиро¬
вано одно меньшинство, а в № 26 писал, как бы вынося
суровый приговор своим прежним взглядом: «Весьма
ограничено понимание того идеалиста, ко¬
торый воображает, будто можно ждать,
пока большинство участвующих в этом (рево¬
люционном.— Б. К.) движении будет ясно пони¬
мать свою задачу».
Ткачев мог чувствовать себя удовлетворенным.
Поскольку Лавров в своей программе «Вперед!» отодви¬
гал на неопределенное будущее момент наступления револю¬
ции и поскольку он считал, что эта революция будет воз¬
можна лишь после того, как народные массы осознают свое
положение и найдут выход из него, постольку всю теку¬
щую работу революционеров он был склонен сводить лишь
к пробуждению в народе этого сознания, т. е. к пропаган¬
де. Относясь, как мы говорили выше, отрицательно к за¬
говорщической работе революционеров в целях захвата
власти, он не менее отрицательно относился к бунтарской
агитации бакунистов, считая, что она, даже в случае удачи,
может вызвать только местные разрозненные народные
бунты, которые правительству без особого труда удастся
подавить. В силу этого он ограничивал деятельность ре¬
волюционных кружков одной постепенной пропагандой в
народе. «Лишь уясняя народу его потребности и подготов¬
ляя его к самостоятельной и сознательной деятельности
для достижения ясно понятых целей, можно считать себя
действительно полезным участком в современной подготов¬
ке лучшей будущности России»,— писал он в своей про¬
грамме. Ткачев резко восставал против такого ограниче-
* „Набат", 1876 г., № 4, стр. 15-16.
135

ння задач революционной партии. Есть два вида борьбы с
исторически сложившимся строем общественных отноше¬
ний,— говорил он.— Можно бороться с ним, направляя
удары на общие принципы, лежащие в его основе, доказы¬
вая их нелепость, нелогичность и несправедливость. Такую
борьбу можно назвать «преимущественно научною, фило¬
софскою». Но наряду с нею есть другой вид борьбы.
Можно бороться с существующим строем, восставая преи¬
мущественно на те конкретные формы, экономические,
юридические, политические и т. д., в которых воплощают¬
ся принципы, лежащие в основе этого строя, другими сло¬
вами, борьбу можно направить не против самих принципов,
а против их практических последствий. Такая борьба бу¬
дет носить характер по преимуществу практический, агита¬
ционный. Те, кто хотят воздействовать на сознание своих
современников, избирают первый способ борьбы, те же,
кто предпочитают оказать давление на их аффекты, идут
по второму пути. На этот-то именно путь и становятся все
действительные революционеры, ибо они не могут выжи¬
дать, пока свет знания пробьется «сквозь толстую непро¬
ницаемую стену народного невежества». Когда их взор об¬
ращается к Голгофе народного мученичества, они не в си¬
лах ждать постепенного хода событий, они чувствуют потреб¬
ность «во что бы то ни стало и как можно
скорее свалить крест и снять с него страдальца». К ре¬
волюции они предпочитают итти путем наиболее корот¬
ким, т. е. путем агитации, или, что то же, «непосредствен¬
ного подстрекательства народа к бунту». Однако это не
исключает и других революционных путей: пути полити¬
ческого заговора и пути пропаганды. «Все три пути оди¬
наково целесообразны, все три деятельности одинако-
в о необходимы для скорейшего осуществления народной
революции». Ни одна из этих трех деятельностей, взятая в
отдельности, не может довести революцию до конца. До¬
стигнуть этого возможно лишь при одновременном приме¬
нении всех их. Другими словами, революционная партия
должна одновременно заниматься и пропагандой, и агита-
цей, и организацией \
Сводя текущую работу революционеров к пропаганде,
Лавров в то же время находил, что современные ему рево¬
люционеры-интеллигенты не подготовлены достаточно к
такого рода деятельности. По его мнению, им необходимо,
прежде чем обратиться к пропаганде в народе, прежде чем
заняться развитием его сознания, много поработать над со¬
1 Ткачев, Задачи революционно!) пропаганды, стр. 28—3), "8-39.
136

бой. «Лишь строгою и усиленною личною подготовкою
можно выработать в себе возможность полезной дея¬
тельности среди народа»,— говорил Лавров в своей про¬
грамме. Исходя из этой мысли, он доказывал, что револю¬
ционеры должны «выработать в себе критическую силу
мысли правильными методами», «обогатить свой ум серь¬
езным и основательным знанием» и т. д. В упоминавшейся
выше статье «Знание и революция» он рисовал картину
усиленной, почти энциклопедической, подготовки пропа¬
гандиста \
Такая постановка вопроса вызывала в Ткачеве «чувства
глубокого негодования». «Как!— восклицал он,— страдания
народа с каждым днем все возрастают и возрастают, с каж¬
дым днем цепи деспотизма и произвола все глубже и глуб¬
же впиваются в его измученное и наболевшее тело, с каж¬
дым днем петля самодержавия все туже и туже затягивает¬
ся на нашей шее,— а вы говорите: подождите, потерпите,
не бросайтесь в борьбу, сначала научитесь, перевоспитайте
себя! О, боже, неужели это говорит живой человек жи¬
вым людям? Ждать! Учиться, перевоспитываться! Да име¬
ем ли мы право ждать? Ведь, каждый час, каждая минута,
отдаляющая нас от революции, стоит народу тысячи
жертв, мало того,— она уменьшает самую вероятность ус¬
пеха переворота»2.
На последних словах Ткачева следует остановиться, так
как они нуждаются в некоторых объяснениях. В нашей ра¬
боте «П. Н. Ткачев и революционное движение 1860-х го¬
дов» нам уже пришлось указывать на то, что, обосновывая
возможность социальной революции в современной ему
России, Ткачев исходил из экономического слабо¬
силия и несамостоятельности движимого и недвижимого ка¬
1 Вот, напр., какой запас научных знаний необходим, по Лаврову, про¬
пагандисту. Положим, ему придется говорить о грозящем народу в усло¬
виях современно1 о социального строя вырождении . „Вы,—писал Лавров,—
должны усвоить результаты общественной гигиены, понимать формы на¬
родных болезней, знать статистику их распространения и их условий,
знать физиологические процессы заболевания, заражения, истощения, знать
общественные условия, вызывающие голодный тиф и смертность ново¬
рожденных". Коснется ли пропагандист экономического положения и
общественных порядков России,—„и для этого надо учиться, надо понять
законы составления капитала, образования ренты, законы колебания цен;
надо знать распределение труда, его статистику; надо знать жизнь рабо¬
чею и его эксплоататора и в России и за границей; надо знать историю
России не по учебникам..., а по трудам — специальным . „Вперед!", кн. I,
стр. 228. Надо ли говорить, насколько все эти рассуждения свидетель¬
ствовали о полном незнании Лавровым среды, к которой он обращался, и
ее настроений?
2 Ткачев, Задачи революционной пропаганды, стр. 14.
137

питала в России \ Учитывая неразвитость и малочислен¬
ность отечественной буржуазии, он думал, что это являет¬
ся благим предзнаменованием, предвещающим успех рево¬
люции. Правительству в его защите существующего поряд¬
ка не на кого опереться. Между ним и народом, по мнению
Ткачева, пока еще не существует никакой посредствующей
силы, которая могла бы удержать начавшееся народное
движение. Однако, наряду с этим, для Ткачева, воспитан¬
ного на сочинениях не только Бланки и Буонаротти, но и
Маркса, было ясно, что экономическое развитие России
«подчинено тем же законам и совершается в том же на¬
правлении, как и экономическое развитие западно-европей¬
ских государств \ Равным образом ему было ясно, что,
если в то время, когда он полемизировал с Лавровым, наша
буржуазия была еще величиной слабосильной, то через не¬
который промежуток времени, по мере развития в России
капиталистических отношений, она значительно разовьет¬
ся и станет самостоятельной силой, которая естественно бу¬
дет противостоять народному движению. Одновременно с
ее развитием вероятность успешности социальной револю¬
ции в России будет уменьшаться, а ее наступление — затяги¬
ваться. Следя за русской жизнью, Ткачев отмечал начавше¬
еся уже разложение крестьянской общины, образование в
деревне «класса кулаков», т. е. деревенской буржуазии, на¬
чинающееся развитие нашей фабричной промышленности
и связанной с ней городской жизни. «Таким образом,— го¬
ворил он, учитывая все эти явления,—у нас уже существуют
в данный момент все условия для образования, с одной
стороны, весьма сильного консервативного класса крестьян-
землевладельцев и фермеров, с другой — денежной, торго¬
вой, промышленной, капиталистической буржуазии. А по
мере того как эти классы бурут образовываться и укреп¬
ляться, положение народа неизбежно будет ухудшаться и
шансы на успех насильственного переворота становиться
все более и более проблематическими»5.
Этим и объяснялось страстное желание Ткачева добиться
немедленного осуществления социальной революции в Рос¬
сии. «Вот почему мы не можем ждать,— писал он, полеми¬
зируя с Лавровым.— Вот почему мы утверждаем, что ре¬
волюция в России настоятельно необходима, и необходи¬
ма именно в настоящее время; мы не допускаем ни¬
каких отсрочек, никакого промедления. Теперь или
1 См. названное сочинение, стр. 131.
* Ткачев, Задачи революционной пропаганды, стр. 15.
* Там же,
138

очень нескоро, быть может, никогда! Теперь обстоя¬
тельства за нас, через 10—20 лет они будут против нас. По¬
нимаете ли вы это? Понимаете ли вы истинную причину на¬
шей торопливости, нашего нетерпения?»1.
Эти строки дали Лаврову повод горячо обрушиться на
Ткачева за его торопливость, за его «революционный зуд».
«Вы не может ждать ?— писал он.— Слабосильные трусы,
вы должны терпеть, пока не сумели вооружиться, не су¬
мели сплотиться, не сумели внушить доверия народу!—Вы
не хотите ждать?—Вы не хотите? Право? Так из-за ва¬
шего революционного зуда, из-за вашей барской револю¬
ционной фантазии вы бросите на карту будущность наро¬
да?»*.
Теперь, когда полемика между Ткачевым и Лавровым от¬
делена от нас полустолетием, мы видим, что в этом пункте
спора Лавров оказался объективно правым: в России сере¬
дины 70-х годов не оказалось в наличности социальных
сил, достаточных для того, чтобы поднять и провести ре¬
волюцию. Мы видим, что Ткачев переоценивал силы рево¬
люционной партии и недооценивал прочность существую¬
щего строя. Все это так. Ткачев ошибался, но все же надо
признать, что в споре с Лавровым субъективно Тка¬
чев был прав, прав в том смысле, что последовательное
проведение точки зрения Лаврова означало бы конец вся¬
кой революционной деятельности в стране и переход ра¬
ботников революции на работу культуртрегерскую. Мы бу¬
дем иметь ниже случай убедиться в том, что именно такой
и была судьба групп, непоколебимо стоявших на позиции
программы «Вперед!» и проводивших ее в жизнь с логи¬
ческой последовательностью. Сейчас же ограничимся ука¬
занием на то, что не прошло двух лет со дня выхода в
свет брошюры Лаврова «Русской социально-революционной
молодежи», как читатели газеты «Вперед!» могли прочи¬
тать в ней следующие весьма знаменательные строки, стро¬
ки, в которых Лавров открыто признавался в своей преж¬
ней «ошибке»:
«Мы сознаемся, что прежде считали эпоху народного
восстания в России несравненно более отдаленною, чем на¬
ходим ее теперь. Враги казались сильнее, убежденные со¬
циалисты — малочисленнее, народ — менее восприимчивым,
чем оно было в действительности; сложные исторические
1 Т к < ч е в, Задачи революционной пропаганды, стр. 16. Разрядка Тка¬
чева.— Б. Е.
* Лавров, Русской социально-революционной молодежи, стр. 19.
139

процессы, казалось, требовали более продолжительного
подготовления и лиц и событий; о минуте наступления на¬
родной революции, когда она будет вызвана течением ис¬
торических событий и действиями правительства, казалось,
можно было говорить в неопределенном лишь будущем. Но
теперь мы признаем, что тогда ошиблись. Сложные процессы
совершились, и данная минута должна вскоре наступить...
Естественным и фатальным путем приближается момент,
когда попытки взрывов произойдут, должны произойти...
Революционное движение уже вызывается
положением России в настоящую историче¬
скую минут у»1.
Ткачев с искренней радостью приветствовал «это торже¬
ственное заявление редакции «Вперед!», редакции, несколь¬
ко лет тому назад упрекавшей нас за нашу торопливость,
за наш «революционный зуд». Одновременно с этим он
указывал,— и вполне, конечно, резонно,— что изменения во
взглядах редакции «Вперед!» вызваны отнюдь не какими-
либо переменами во внутреннем положении России. «Эко¬
номические, политические и социальные условия нашего
отечества,— писал он,— в нынешнем году совершенно та¬
ковы же, какими они были в первой половине 70-х годов.
Изменились не они — изменилось настроение революцион¬
ных кружков, стоявших за «Вперед!», начала ослабевать
«революционная реакция», которой было отмечено начало
70-х годов»2.
Резкие обвинения бросал Лаврову Ткачев в своих «Зада¬
чах революционной пропаганды в России». Он обвинял
Лаврова в том, что он приносит своим журналом только
лишь вред революционному движению, что он отвлекает
молодежь от непосредственной практической революцион¬
ной деятельности, что, «сам не имея веры в революцию, он
хочет отнять эту веру и у молодежи, что он обманывает и
себя и читателей, заменяя слово прогресс словом р е-
1 „Вперед!", 1876 г., № 37, стр. 430-431. Разрядка моя,— Б. К.
2 „Набат", 1876 г., .№9, статья „Минута настала", стр. 2-3. Фр. Энгельс
поместил в 1874 г. в „Volksstaat" статью „Эмигрантская литература", в
которой, между прочим, зло высмеивал Ткачева за его нападки на Лавро¬
ва и уверения о готовности России к революции и говорил, что эта бро¬
шюра характеризует автора как зе/еного, на редкость незрелого гимна¬
зиста, как „“Митрофанушку", так сказав, срети русской революционной
молодежи. „Если ваш народ во всякое время готов к революции, если
вы во всякое время присваиваете себе право призывать его к революции
и если вы положительно не можете ждать, чего же ради вы надоедаете
нам своей болтовней, почему же, чорт возьми, вы не начинаете?"—
писал Энгельс. Цитирую по русскому переводу его статьи, напечатанно¬
му в № 5-6 „Под знаменем марксизма" за 1922 год, стр. 58-59. Думал
140

п о л ю ц и я, что сам того не ведая и, вероятно, не желая,
он служит целям и интересам III отделения», прямая выгода
которого состоит в том, чтобы как можно шипе пропаган¬
дировать среди революционеров идеи «Вперед!»1.
Как мы уже видели, во многом резкость этих обвинений
объяснялась наивной уверенностью Ткачева в том, что,
при надлежащем направлении работы, революционной пар¬
тии ничего не стоит в любой момент вызвать в России
революцию. Вера в то, что Россия «готова» к революции,
была основной ошибкой Ткачева, давшей полное основа¬
ние Энгельсу высмеивать «всегда готового к действию Тка¬
чева».
Действительно в писаниях Ткачева было немало легко¬
мыслия, незрелости, мальчишеского задора. Однако объ¬
яснения этого легкомыслия, наивности и задора надо
искать не в личных качествах Ткачева, а в общих условиях
русской революционной действительности того времени.
Мы знаем, что уверенность Ткачева в близости революции
разделялась,— безразлично, по одинаковым с ним основа¬
ниям или по другим,— целым рядом виднейших русских
революционеров его времени. Точнее сказать, таково было
тогда убеждение почти всей русской «социально-револю¬
ционной партии». Мы видели, что даже сам Лавров в ско¬
ром времени пришел к такому же взгляду на перспективы
русской революции. Это было «мальчишество», но не маль¬
чишество тех или иных отдельных лиц, а мальчишество все¬
го нашего революционного движения в его целом.
Ткачев во многом ошибался, но в одном, в своей полеми¬
ке с Лавровым, он был безусловно прав. Он был прав, ког¬
да указывал, что последовательное проведение программы
Лаврова превратит революционеров в культурных работ¬
ников, не более. Мы знаем, что дальнейшая эволюция об¬
щественно-политических взглядов Лаврова спасла его са¬
мого от такого превращения. Однако это превращение
коснулось в полной мере тех его учеников, которые оста¬
лись твердо стоять на программе «Вперед!», которые не
последовали за Лавровым в его дальнейших метаморфо¬
зах. Мы имеем в виду те лавристские кружки, которые кое-
где существовали в России и, в первую очередь, кружок
лавристов в Петербурге, в рядах которого были люди, до¬
ли при этом Энгельс, что не пройдет и двух лет, как ему можно будет
с таким же вопросом обратит! ся и к своему „ другу Петру", „высоко¬
уважаемому русскому ученому", как он называл Лаврова в той же
статье?
1 Ткачев, Назв. соч., стр. 7, 9, 10, 21, 24 и др.
141

водившие идеи учителя до их логического конца, до аб¬
сурда \
Эти верные ученики Лаврова, ограничивавшие свою дея¬
тельность «усиленной подготовкою» самих себя к будуще¬
му да кое-какими попытками пропаганды среди рабочих,
относились, по свидетельству соприкасавшегося с ними в
своей революционной работе Г. В. Плеханова, чрезвычайно
отрицательно и к студенческим беспорядкам, и к рабочим
стачкам, и к манифестациям сочувствия политическим
«преступникам», и к массовым протестам против безобра¬
зий администрации, и т. д., и т. д.,— одним словом, ко всему
тому, «что заставляло сильнее биться сердце тогдашнего
«радикала»2. Надо ли говорить, что с точки зрения про¬
граммы «Вперед!» они были вполне правы,—ведь все те
явления русской революционной жизни, которые перечис¬
ляет Плеханов, не умещались в рамки революционной ра¬
боты, которые намечал их учитель.
Мы знаем, чем кончили эти лавристы. Превратившись в
мирных культурных работников, они ушли из рядов рево¬
люционеров и заставили своего учителя говорить о них:
«Я не лаврист; я давно не имею ничего общего с лицами,
носящими эту кличку; своим поведением они скомпроме¬
тировали себя и меня»8.
Да, к счастью, Лавров «лавристом» не стал,— или, точ¬
нее, своевременно перестал им быть,— и это спасло его для
русской революции, но погубило «Вперед!». Учитывая, что
сама жизнь выдвигает в России более резкие, чем пропа¬
ганда, формы борьбы: демонстрации, вооруженные сопро¬
тивления, казни шпионов и т. п., Лавров пришел к выво¬
ду о необходимости придать более боевое направление
своему органу; однако он встретил в этом упорное сопро¬
тивление со стороны своих учеников и сотрудников в Рос¬
сии и за границей, упорно продолжавших стоять за «мир¬
ную пропаганду». Тогда, как известно, Лавров вышел из
редакции «Вперед!». Так последовательные ученики разош¬
лись со своим непоследовательным учителем. Так испол¬
1 Так напр, основываясь на том, что Лавров требовал от революцио¬
неров усиленной научной подготовки и образования почти энциклопе¬
дического, они занимались “изучением всех наук по знаменитой класси¬
фикации их в иерархическом порядке, сделанной Огюстом Контом". Ста¬
рик (С. Ф. Ковал и к), Движение 70-х годов по большому процессу,
„Былое", 1907 г., № 10, стр. 16.
2 Г. В. Плеханов, О социальной демократии в России. В приложении
к книге Туна, стр. 265.
8 Л. Г. Д 1 й ч, Русская революционная эмиграция 70-х годов, Петербург
1920 г., стр. 50. Ср. его же За полвека, т. И, изд. „Грани", Берлин
1923 г., стр. 283.
142

нилось предсказание Ткачева о том, что распространяемые
«Вперед!» идеи приведут «к торжеству всего, чего хотите,
но только не к торжеству революции»1.
V
Теперь, когда картина разногласий между Ткачевым и
Лавровым вполне развернулась перед нами, мы получили
возможность с наглядной ясностью убедиться в том, что
литературное столкновение между ними отнюдь не может
быть рассматриваемо как результат чисто личных разно¬
гласий между двумя представителями русской революцион¬
ной мысли 70-х годов. Нет, в споре между ними сталкива¬
лись два различные направления, отчетливо наметившиеся
к этому времени в среде русских революционеров и соот¬
ветствующие двум различным общественным группам, пи¬
тавшим эту среду.
Попробуем разобраться в этом.
В марксистской литературе давно признано, что Лавров
в своей литературной и политической деятельности явля¬
ется идеологом мелкой буржуазии. Поскольку при этом
под мелкой буржуазией понимается определенная часть ее,
а именно — мелкая буржуазия деревни, т. е. связанное с зем¬
лею крестьянство, постольку против такого определения
Лаврова как идеолога возражать не приходится. Действи¬
тельно, для Лаврова крестьянство — альфа и омега русской
общественной жизни. В крестьянстве,— и только в нем,—
ищет он силу, которой принадлежит будущее. В обществен¬
ном землевладении видит он залог и зародыш нового об¬
щественного строя, грядущего на смену настоящему. «Раз¬
вить нашу общину в смысле общинной обработки земли и
общинного пользования ее продуктами, сделать из мирской
сходки основной политический элемент русского общест¬
венного строя» — вот для Лаврова «специально русские це¬
ли, которым должен содействовать всякий русский, желаю¬
щий прогресса своему отечеству». Так формулировал в
программе «Вперед!» свои заветнейшие мысли Лавров. Од¬
нако для того, чтобы правильно наметить место Лаврова в
истории русской общественной мысли, мало признать его
идеологом мелкой буржуазии, а надо добавить, что этот
идеолог мелкой буржуазии вышел не из ее рядов, а из ря¬
дов другого общественного класса и в своей литературной
деятельности обращался не столько к самой мелкой бур¬
жуазии, сколько к подобным ему самому выходцам из дру¬
1 Ткачев, Задачи революционной пропаганды, стр. 5.
143

гого класса. А это наложило свой отпечаток на всю соци¬
ально-политическую программу Лаврова.
Мы знаем, что, как ни велика сила социального проис¬
хождения, классовой принадлежности над сознанием и
миросозерцанием людей, некоторым лицам удается превоз¬
мочь эту силу и в своей практической деятельности прим¬
кнуть к другому общественному классу, которому они совер¬
шенно чужды по своему происхождению. Бывают эпохи,
когда такой «отход от класса», идеологический разрыв со
своей общественной средой, становится явлением не еди¬
ничным, а массовым. Подобное явление обычно наблюда¬
ется в такие исторические моменты, когда, вследствие тех или
других причин экономического порядка, на авансцену исто¬
рии выступает новый общественный класс, к которому и
спешат примкнуть «оторвавшиеся». Россия 70-х годов пере¬
живала такой именно исторический момент. В условиях
бросавшегося в глаза и неудержимо прогрессировавшего
«оскудения» дворянства, при наличности только что разви¬
вающейся и казавшейся вследствие этого слабой промыш¬
ленной буржуазии и неуспевшего, ввиду своей связанности
с землей, ясно наметиться в качестве особого обществен¬
ного класса пролетариата,— крестьянство казалось един¬
ственной общественной силой, могущей претендовать на
будущее. Это ярко отмечалось на всей нашей литературе
70-х годов 2,
Таковы были условия, при которых в рядах русской ин¬
теллигенции появились люди, с легкой руки Михайловско¬
го получившие наименование «кающихся дворян». Наиме¬
нование это привилось, потому что оно очень удачно фор¬
мулировало психологические особенности интеллигентов
такого типа. Это были дворяне, порывавшие со своей
средой и стремившиеся слиться с «народом». В то время, по
удачному выражению Андреевича, «быть дворянином, не
отрекаясь от дворянства, считалось позорным»2. Кающего¬
ся дворянина мучает его «больная совесть». Он чувствует,
1 „Спрос иа мужика повсеместный; к мужику устремляются все течения
нашей общественной мысли; либеральные и нслиберальные органы печати
наперерыв друг пер д другом стараются бросит^ „новый свет" на мужицкое
жи!ье-бытье, на мужицкое хозяйство; беллетристы изо всех сил ттьпаются
раскрыть перед нами мужицкую душу; люди самых противоположных на¬
правлений возлагают на мужика в<е свои надежды и упования и видят
в нем якорь спасения... Одним словом, каждый старается предъявить му¬
жику какие-нибудь требования, возложить на него осуществление какой-
нибудь из своих надежл; и каждый ста ается цодогнать его под уровень
этих требований и этих надеж i" (Ткачев, Мужик н салонах русской
беллетристики, „Дело", 187ь г., Лз :>).
2 ..Опыт философии русской литературы". Петерб. 1905 г.. стр. 257.
144

что всем своим благосостоянием, своим высоким образова¬
нием, своими утонченными культурными привычками и
устремлениями он обязан мужику, потом и кровью которого
взращивалась вековая барская культура. Сознавая свой
«долг» перед народом, он стремится сбросить его с себя,
расплатиться с народом за все, чем обязан народу он сам и
его предки. Сознание долга и необходимости расплаты тол¬
кает кающегося дворянина «в народ», чтобы принести ему
посильную помощь, чтобы слиться и зажить одною жизнью
с ним, чтобы таким образом уплатить народу свой долг.
Для кающегося дворянина «Исторические письма» Лав¬
рова были не только настольной книгой, но и евангелием,
ибо в них он находил «благую весть» о пути, по которому
ему нужно итти, чтобы расплатиться с народом. Если и до
Лаврова были люди, сознававшие свой «долг» перед наро¬
дом и даже пытавшиеся, как это делал в 1865 г. один из со¬
трудников «Современника», в миллионах рублей вычислить
сумму этого долга, то Лавров впервые подробно обосновал
идею «долга» и «расплаты». Его «Исторические письма» бы¬
ли призывом к героизму и подвижничеству. Призыв этот
был услышан теми, к кому его обращал Лавров. Имя Лав¬
рова внезапно приобрело широчайшую популярность в ин¬
теллигентских кругах.
Кающийся дворянин, выросший в условиях материального
благосостояния, хорошо понимал, что этим благосостоя¬
нием он обязан всецело прошлому. От его взора не могла
укрыться картина пореформенного оскудения дворянского
землевладения и развивающегося слабосилия дворянского
сословия. Наоборот, народ, т. е. крестьянство, представлял¬
ся ему растущей силой, способной снести со своего пути
все препятствия, искусственно задерживающие ее развитие.
Он знал, что «освобожденный» народ не сделался «счаст¬
лив», что материальное положение его тяжело до ужаса,
и это делало из кающегося дворянина революционера. До¬
статочно указать хотя бы на то, что, по подсчету Л. Шиш-
ко, 58% всех судившихся по двум наиболее крупным су¬
дебным процессам эпохи «хождения в народ» — процессам
50-ти и 193-х — состояло из дворян1. Кающемуся дворяни¬
ну казалось, что народу для его освобождения нехватает
немногого: только лишь ясного сознания своего положения
и своих сил.
Вступая в ряды революционеров, кающийся дворянин
отводил себе скромную роль. Он верил в то, что только сам
1 Л. Э. Ш я ш к о, Общественное движение в 60-х н первой половине
70-х годов, М. 1921 г., стр. 85.
10 Козьмин
145

народ может освободить себя, что только один он в состо¬
янии разбить старый мир и на его развалинах построить но¬
вый,— одним словом, что социальная революция будет со¬
вершена не только для народа, но и посредст¬
вом народа.
Мы видели выше, что Лавров вполне разделял эти мне¬
ния. Как и все кающиеся дворяне, он верил в то, что народ
всемогущ, что по сравнению с ним революционная интелли¬
генция— не более как микроскопическая мошка, что осво¬
бождение народа может быть совершено лишь его собст¬
венными силами.
Итак, Лавров был типичный кающийся дворянин; поэ¬
тому, когда говорят, что он являлся идеологом мелкой бур¬
жуазии, то для более правильного понимания его роли в
истории русской общественной мысли надо добавить: вы¬
шедший из дворянской среды \
Теперь обратимся к Ткачеву.
Он был тоже дворянин, но в двух отношениях отличав¬
шийся от Лаврова: во-первых, он был дворянин мелкопо¬
местный, во-вторых, он на десятилетие раньше Лаврова
вступил на путь революционной деятельности. Известно,
что первому аресту он подвергся еще в 1861 году.
В то время условия русской общественной жизни были
совершенно не такими, какими они стали к 1873 году, когда
Лавров сделался редактором революционного журнала. Ос¬
вобождение крестьян было только что декларировано, но в
жизнь пока еще не проведено, оскудение дворянства еще не
проявилось так резко, как впоследствии; кающихся дво¬
рян как массового явления еще не наблюдалось. Россия пе¬
реживала переходный момент, момент ликвидации полу¬
сгнившего крепостного строя. Освобождение крестьян и
другие «великие реформы» начала царствования Александ¬
ра И, вызванные развитием денежного хозяйства и зарожде¬
нием промышленного капитализма, ликвидировали старый
сословный строй. Политическому и экономическому преобла¬
1 Попытка П. Сапожникова (см. его статью „П. Лавров как идеолог
народничества" в „Записках Комм, ун-та им. Я. Свердлова", 1923 г., т. I)
доказать, что Лавров был выразителем идеологии „разночинной41 интел¬
лигенции, представляется нам в вышей степени неудачной. Автор упуска¬
ет из вида, что интеллигенцию 60-х и 70-х годов отнюдь нельзя рассмат¬
ривать как однородное целое. Наоборот, в состав ее входили различные
общественные группы с непримиримо подчас противоположными устрем¬
лениями. Не усвоив себе этого, нельзя понять целого ряда любопытней¬
ших моментов в истории нашей общественной мысли: споров между „Рус¬
ским словом" и „Современником" в 1864—1865 гг., ожесточенной поле¬
мики семидесятников-народников против Писарева, вражды между „Оте¬
чественными записками" и „Делом" и т. д.
146

данию дворянства был нанесен тяжелый удар. Суд и админи¬
страция, ранее носившие сословный, дворянский характер,
были преобразованы во всесословные. На интеллигенцию
наблюдался усиленный спрос. Ее нехватало. Преобразова¬
ния в университетах, проведенные в первые же годы ново¬
го царствования, вызвали усиленный прилив в них выход¬
цев из тех сословий, которым ранее дорога к высшему об¬
разованию была преграждена; университеты по составу
своих слушателей демократизировались. В их широко рас¬
крытые двери устремились толпой со всех сторон «разно¬
чинцы». Из отдаленнейших мест России в университетские
города тянулись — иногда, за отсутствием денег, пешком —
юноши, жаждавшие знаний. Доминирующая роль в интел¬
лигенции— ранее чисто дворянской — переходит к разно¬
чинцам.
Разночинец принес с собою жгучую ненависть к старому
порядку, к традиционным устоям жизни. Совесть его была
спокойна. В отличие от кающегося дворянина он ни в малей¬
шей степени не испытывал «чувства личной ответствен¬
ности за свое общественное положение» ‘« наоборот,
он сознавал общественную ответственность за свое
личное положение. В крепостную эпоху, когда все население
России делилось на две неравные группы — на тех, кто да¬
вит, и на тех, кого давят,— он принадлежал к числу дави-
мых. И вот теперь, когда он увидал, что на жизненном пиру
опросталось место и для него, он принес с собою туда зло
бу за искалеченную жизнь — свою и своих отцов. Почув¬
ствовав, подобно герою Достоевского, что он уже не «тварь
дрожащая», а тоже «право имеет», он готов был мстить за
прошлые унижения и оскорбления. Не должником, а креди¬
тором, предъявляющим счет ко взысканию, чувствовал он
себя. И велика была плата, которую он требовал по этому
счету. На первых порах меньше как на полном разрушении
старого мира со всеми его традициями, с сложившимся ук¬
ладом жизни, он помириться не хотел. Переживая напряжен¬
ный нервный подъем чувствуя в себе в виде реакции про: •-
лому непреодолимую энергию, жажду деятельности, во »
к жизни, он считал себя достаточно сильным для того, что¬
бы на месте разрушенного старого мира создать новый.
Ему казалось, что стоит только захотеть, и дело будет сде¬
лано. «Поднимайтесь из вашей трущобы, друзья мои,— чи¬
тал он в своей любимой книге,— поднимайтесь, это не так
трудно; выходите на вольный белый свет, славно жить в нем,
1 Выражение Н. К. Михайловского, Вперемежку, Собр. соч.,
т. IV, стр. 279.
147

и путь легок и заманчив, попробуйте... Жертв не требуется,
лишений не спрашивается. Их не нужно. Желание быть
счастливым, толькоэтожеланиенужн о». А же¬
лания-то, жажды жизни, жажды счастья, не личного только,
но общего, у разночинца было вдоволь. В руках — зуд по
работе. Вся природа представлялась мастерской, а чело¬
век— в ней работник, работник, обладающий силами пере¬
строить всю ее по своему вкусу.
Разночинец не хуже других знал все темные стороны ок¬
ружающей его действительности. Близкий народу по своему
происхождению и социальному положению, он не чувствовал
себя оторванным от него. Между ним и народом не было
разлада; их не отделяла друг от друга та пропасть, какую
видел между собою и народом кающийся дворянин. Ему
нечего было задумываться о слиянии с народом; он и так
чувствовал себя среди него своим.
Зная тяжелое положение народа, он всеми силами готов
был помочь ему. Но при этом в нем было гораздо больше
ненависти к угнетателю, чем жалости к угнетенному.
В 1863 году один молодой человек, находя, что Тургенев
совершенно неправильно обрисовал своего Базарова, решил
изобразить, каков Базаров в действительности, а
не в романе. В общем получилась картина, вопреки на¬
мерениям автора, во многих отношениях подтверждающая
верность трактовки Тургеневым этого типа.
Но не в этом дело, а в том, что в статье этого молодого
человека мы находим, между прочим, такие весьма знамена¬
тельные строки:
«Базаров не то, чтобы глубоко сочувствовал, но его раз¬
дражало страданье, униженье и нищета ближнего. С той
минуты, когда он начал яснее видеть вещи, людей и при¬
чины несправедливости отношений и ложности понима¬
ния,— он свыкся с ощущением злости против притесните¬
лей и чувством сострадания к обиженным. Привыкнув блю¬
сти и выше всего ставить неприкосновенность своей лично¬
сти, он насилия чужого переносить равнодушно не может;
руки у него чешутся заступиться за обиженного... В его за¬
щите обиженного, может быть, мало участия к первому,
зато много ненависти к притеснителю. Он с наслаждением
бичует врагов; их стон ласкает его слух; с детского воз¬
раста он привык ненавидеть их. Они давили его, давили все
кругом; все это врезалось ему в память. Базаров обижен,
ных и несчастных не ищет, но, натолкнувшись на страдание,
он помогает, чем может; с нищими делится трудовой копей¬
кой не с тихим смирением, не с слезами умиления, а с неко¬
торого рода ожесточением, почти с презрением к жалкому,
148

загнанному созданию, не умеющему мстить и бороться. Та¬
кая картина вызывает у него прилив желчи, будит тяжелые
воспоминания; в одно мгновенье рисует ему ряд вековых не¬
справедливостей, страданий, унижений! Он мимоходом же¬
лал бы выяснить несчастному причины его страданий, раз¬
будить его сознание, внушить ему свою ненависть к наси¬
лию и неразумию. Но Базаров искушен опытом; времени
на слова терять не станет; если есть лишняя деньга, дает
и идет дальше, но в такую минуту еще яростнее, ожесто¬
ченнее громит противников» \
Мы привели эту длинную цитату потому, что она очень
живо рисует психологию шестидесятника-разночинца и на¬
глядно показывает, насколько неправы те историки, кото¬
рые утверждают, что направление радикальной мысли 60-х
годов не стоит в связи с психоидеологией разночинца2.
Разночинец и кающийся дворянин были люди совершен¬
но различного душевного и умственного склада. Это раз¬
личие сказалось, между прочим, и в отношении их к на¬
роду. Связанный с народом и хорошо знавший его, разно¬
чинец был далек от того преклонения перед ним, каким от¬
личался кающийся дворянин. Разночинец твердо знал, что
народ наш «беден и глуп» и что громаднейшую ошибку де¬
лают те, кто «протягивают руку за помощью туда, куда на¬
до протягивать руку помощи». Недаром Базаров в изобра
жении Окнерузама проходил мимо угнетенного мужика, не
теряя времени на слова. Для разночинца мужик был «чело¬
1 Окнерузам, Молодое поколение (Отрывок из письма одного из
подрастающих детей отцу— Тургеневу), газета „Очерки", 1863 г., №№ 56—
58. III. Статья эта была написана сотрудником „Современника", Н. Мазу-
ренко.
2 Так напр., Н. Котляревский („Канун освобождения", Петерб. 1916 г.,
стр. 37) пишет: „Что же касается прямой зависимости, в какой будто бы
образ мыслей писателей-разночинцев находился от их сословного, матери¬
ального вообще и экономического в частности положения, то это утвер¬
ждение едва ли можно отстаивать. Едва ли разночинец думал и действо¬
вал так или иначе только потому, что он был разночинец". Все характер¬
ные черты в психике радикалов, вышедших из средних и нижних слоев
общества, ничем не отличаются от психических движений той „дворян¬
ской" души, которая в те годы также нередко становилась в ряды ради¬
калов". Во всем этом рассуждении справедливо лишь указание на то, что
„дворянские души" зачастую становились на сторону радикалов-разночин-
цев. Но это был такой же отход их от своего класса, как тот, о кото¬
ром мы говорили выше. Естественно, что этот отход сопровождался или
даже вызывался соответствующими изменениями в психике отходящих и
духовным приближением к тем, в чью сторону они отходили. Такова была
напр, судьба Писарева, которого наши народники (Михайловсккй, Л. Ти¬
хомиров, Иванов-Разумник) совершенно несправедливо изображали как
„кающегося дворянина" и который, выйдя из дворянского сословия, был в
то же время во многих отношениях типичнейшим разночинцем.
149

век, которого надо учить, чтобы он был умнее и богаче» '.
Ему и в голову не приходило учиться чему-либо у наро¬
да. В противоположность кающемуся дворянину он знал,
что предоставленный сам себе, без помощи со стороны, на¬
род не найдет путей к своему освобождению.
Свойственная разночинцу высокая оценка своих собст¬
венных сил и взгляд на народ как на темную массу, нужда¬
ющуюся в помощи, отразились на всем революционном
движении 60-х годов, придав ему особый характер, резко
отличающий его от революционного движения следующе¬
го десятилетия. Революционеры 60-х годов на самих себя и
свои силы рассчитывали гораздо более, чем на народ, чем
на крестьянские массы.
В одной из статей Ткачева в «Набате» мы находим такую
характеристику революционного движения 60-х годов:
«В деятельности прежних революционеров — революцио-
неров-конспираторов (как их теперь иронически называ¬
ют)— был пробел, и пробел весьма важный: слишком веруя
в свои единичные силы, они слишком мало обращали внима¬
ния на те материальные средства, без которых
практическое осуществление их идеалов было немыслимо.
Все их заговоры, все их конспирации строились, так ска¬
зать, на песке; за ними не стояла никакая реальная сила; у
них не было прочных корней не только в народе, но даже
в интеллигенции. Отсюда их слабость и их недолговеч-
ность...Революционеры-конспираторы не могли и не хотели,
подобно нынешним революционерам-пропагандистам, от¬
кладывать дело революции в долгий ящик. Революция
представлялась им не в отдаленном будущем, не в неясных,
призрачных очертаниях отвлеченного идеала,— нет, она ри¬
совалась им в такой резкой определенной форме, они так
живо чувствовали ее близость, они так были уверены в
возможности ее осуществления, что делали из нее непосред¬
ственную цель своей деятельности. И так легко казалось
им достигнуть этой цели: стоило только протянуть руку —
и все готово...
«Эти люди были искренно верующими энтузиастами, и,
ослепленные своими благородным энтузиазмом, они хлопо¬
тали только об одном: как бы скорее сделать революцию...
Заниматься подготовлением революционных средств — это
совсем не входило в программу их деятельности; да и что
они могли подготовить в два-три месяца? А оттягивать
революцию на более длинный срок — это казалось им пре¬
ступлением...
1 Слова Андреевича, Опыт философии русской литературы, стр. 297.
150

«Напрасно, однако, упрекают их за то, что они будто и
не думали о народе. Нет, они так же хорошо, как и мы,
понимали, что революцию нельзя провести без народа; но
они были глубоко убеждены, что народ при первом удоб¬
ном случае готов сорвать с себя свои цепи, что, следователь¬
но, если им удастся достичь своей цели, он встанет вместе с
ними и поддержит их»1.
Итак, Ткачев видит основную ошибку революционеров
60-х годов в том, что они переоценивали свои силы и
вследствие этого, «имея перед глазами только цель,—за¬
бывали о средствах». Однако, как мы имели случай убе¬
диться при ознакомлении с полемикой между Ткачевым и
Лавровым, тот упрек, который делает Ткачев шестидесят¬
никам, в полной мере может быть обращен к нему самому.
Ткачев не меньше, чем шестидесятники, переоценивал силы
революционеров. Как и шестидесятникам, революция каза¬
лась ему делом слишком близким и легким. Как и шестиде¬
сятники, он был уверен, что решающая роль в революции
будет принадлежать профессиональным революционерам-
интеллигентам, «молодому поколению», как любили гово¬
рить шестидесятники. Как и они, Ткачев питал уверенность
в том, что народ всгда готов к революции. Стоит только
вспомнить его заявление: «Теперь мы держим в ру¬
ках судьбу истории. Мы можем ее изменить,
если только захотим»2, чтобы убедиться, что в лице
Ткачева мы имеем перед собою типичного революционера-
разночинца. Если что и отличает его от других революци¬
онеров 60-х годов, то лишь присущее ему сознание необхо¬
димости, в целях успешного исхода революции, раздвинуть
рамки революционной организации, принимающей на себя
осуществление переворота.
Есть и еще одна сторона, которая сближает Ткачева с
революционерами-разночинцами 60-х годов и, наоборот,
резко отделяет от революционеров следующего десятиле¬
тия,— это признание того, что социальной революции дол¬
жен предшествовать политический переворот. По плану
Ткачева, лишь захватив власть, т. е. совершив революцию
политическую, революционеры получат возможность пере¬
строить все общественные отношения на новых началах, т. е.
приступить к революции социальной. Известно, что револю¬
ционеры народнического толка смотрели на дело иначе: они
полагали, что надо приступить прямо к социальной рево¬
люции, в процессе которой вместе со всем старым миром
1 „Итоги", „Набат", 1875 г., декабрь, стр. 2-4. Разрядка Ткачева.—Б. К.
2 „Набат", 1875 г., декабрь, стр. 8.
151

погибнет и политическая власть одних людей над другими.
Итак, по своим политическим воззрениям Ткачев, несмот¬
ря на свое дворянское происхождение, был типичным раз¬
ночинцем1. Принадлежность к малоземельному дворянству
и тяжелая борьба за существование, которую ему пришлось
вести чуть ли ни с детства в условиях, которые мало чем
отличались от обычных условий жизни разночинца, облегча¬
ли для него отрыв от своего класса. В борьбе между Лавро¬
вым и Ткачевым столкнулись друг с другом революционер
из кающегося дворянства и революционер-разночинец. В
этом — смысл и в этом — основной интерес их полемики.
1 Не менее типичным разночинцем он был по своим этическим и эсте¬
тическим взглядам, но об этом в настоящей статье говорить не приходи-

Послесловие
Настоящая статья вызвала критические замечания со сто¬
роны биографа П. Л. Лаврова, И. С. Книжника-Ветрова
(см. его книгу «П. Л. Лавров», 2-е изд., М. 1930). И не муд¬
рено. Его точка зрения на Лаврова непримиримо расходит¬
ся с той оценкой этого мыслителя, которая дана в настоя¬
щей статье. Автор последней видит в Лаврове представителя
крайнего правого крыла русского утопического социализма,
выразителя интересов мелкого товаропроизводителя. Для
Книжника-Ветрова Лавров — прямой предшественник проле¬
тарской партии и научного социализма в России. Основная
задача Книжника-Ветрова сводится к тому, чтобы отыскать
в миросозерцании Лаврова — несуществующие в нем в
действительности — «элементы большевизма». Стремясь к
этой цели, т. Книжник-Ветров неминуемо осужден извра¬
щать подлинный духовный облик Лаврова. Оспаривать здесь
точку зрения Книжника-Ветрова нет необходимости: во-
первых, потому, что она уже получила в нашей литературе
заслуженную отповедь (см. напр., статью т. М. Острогор¬
ского, «Перлы современного лавризма» в № 1 «Каторги и
ссылки» за 1932 г.), а во-вторых, потому, что сам т. Книж-
ник-Ветров, как видно из примечания редакции к только
что упомянутой статье т. Острогорского, по выходе 2-го
издания его книги о Лаврове, отказался от данной в ней
оценки этого мыслителя.
Вот почему мы можем, не касаясь общей концепции
т. Книжника \ ограничиться разбором тех конкретных заме¬
1 Нельзя, однако, пройти мимо одного приема, к которому прибе¬
гает, полемизируя со мною, т. Книжник-Ветров. Находя, что я непра¬
вильно определил, представителями чьей идеологии были Ткачев и Лав¬
ров, он пишет: „Нельзя устанавливать это по происхождению данных лиц,
иначе и Маркс, а особенно Энгельс должны были бы считаться представите¬
лями буржуазии" (стр. 123). Прочтя эти строки, читателе, незнакомый с
153

чаний, которые он делает по поводу настоящей статьи.
Но прежде — два слова о т. Книжнике как об исследовате¬
ле. Всем его работам, в большей степени или меньшей сте¬
пени, присущи одни и те же весьма существенные методо¬
логические недочеты.
Во-первых, изучая какое-нибудь историческое лицо или
явление, т. Книжник берет его вне связи с исторической
обстановкой, в которой оно существовало и развивалось. А
это не дает ему возможности определить действительное
историческое значение интересующего его лица или явле¬
ния и часто приводит к явно ошибочным выводам и утверж¬
дениям (не говоря уже об ошибках чисто фактического
характера), от которых у всякого знакомого с изучаемой
т. Книжником эпохой волосы могут стать дыбом. Немало
таких изумительных сообщений можно найти и в его кни¬
ге о Лаврове. Таково, напр., утверждение, что «вождями
революционной молодежи» в 1861—1863 гг. «по справед¬
ливости считались Н. Г. Чернышевский и М. А. Бакунин»
(стр. 21), или сообщение о том, что Лавров познакомился с
«Коммунистическим манифестом» Маркса в 1862 г. в «Ко¬
локоле» Герцена (стр. 30).
Другим, не менее опасным, методологическим недочетом
работ т. Книжника-Ветрова является его неумение относить¬
ся критически к источникам, на которые он ссылается. Если
т. Книжник встречает в источниках сообщение, подтвержда¬
ющее то, что ему хочется доказать, он ухватывается за это
сообщение, совершенно не считаясь с тем, насколько за¬
служивает доверия тот или иной источник и насколько со¬
общение этого источника подтверждается или опровергает¬
ся другими источниками, более достоверными. Эта наивная
доверчивость т. Книжника не покидает его даже тогда,
когда он имеет дело с такими мутными и сомнительными
документами, каковы донесения агентов III отделения. Так
напр., задавшись целью доказать, что в тайном обществе
«Земля и воля» 60-х годов Лавров играл более значитель¬
ную роль, чем та, которая ему обычно приписывается на
основании его собственного показания, т. Книжник без вся¬
ких оговорок ссылается на явно вздорное сообщение аген¬
та III отделения о том, что Лавров был членом Петербург¬
ского областного комитета «Земли и воли» (стр. 28).
моей статьей, вправе будет заключить, что я Лаврова и Ткачева как дво¬
рян по происхождению считаю представителями дворянской идеологии.
Действительно, только в таком случае т. Книжник имел бы основание на¬
помнить мне только что приведенную азбучную истину. Пусть т. Книж¬
ник сам сообразит, как следует охарактеризовать полемический прием,
к которому он в данном случае прибегает.
154

Оба отмеченные нами недочета ярко проявились в тех
критических замечаниях, которые т. Книжник делает по по¬
воду настоящей статьи. Книжник старается доказать, ч/о
я в этой статье «переоценил Ткачева» и «недооценил Лав¬
рова», что Лавров уже в 60-е годы был не либералом, а
революционным социалистом.
В подтверждение последнего Книжник ссылается, между
прочим, на поведение Лаврова во время студенческого дви¬
жения 1861 г., а именно на то, что Лавров, присутствуя на
одной студенческой сходке, выразил свое сочувствие сту¬
денческому делу, и на то, что на квартире Лаврова было
устроено собрание студентов. В этом т. Книжник видит не¬
сомненное доказательство того, что Лавров уже в 1861 г.
был революционером. Однако, приводимым им фактам
нельзя придавать такого значения. Беда т. Книжника в том,
что он не имеет представления об отношении либерально¬
буржуазного общества к студенческим волнениям 1861 г.
Иначе ему было бы ясно, что в этих фактах нет ничего,
кроме проявления общего для всей либеральной части об¬
щества сочувствия студенческому делу. Припомним еще
некоторые факты. В 1861 г. на студенческую сходку в Мо¬
скве явился «один бородатый господин» и выразил сту¬
дентам сочувствие от имени известной либеральной писа¬
тельницы Евгении Тур *. В том же году, 5 октября, в Петер¬
бурге были арестованы студенты, устроившие сходку на квар¬
тире известного умеренно либерального публициста, сотруд
ника «Отечественных записок» Н. В. Альбертини. Вот два фак¬
та, совершенно аналогичные с теми, в которых т. Книжник-
усматривает доказательство революционности Лаврова. Од¬
нако вряд ли кому придет в голову, основываясь на них,
доказывать, что в 1861 г. Евгения Тур и Альбертини были
революционерами. Отношение Тур и Альбертини к студен¬
ческому движению доказывает только одно, а именно: в
1861 г. общественная реакция еще не начиналась и либе¬
рально-буржуазная часть общества сочувственно встретила
вспыхнувшее среди студенчества движение (в подтвержде¬
ние чего,— заметим в скобках,— можно привести ряд других
весьма показательных примеров). Таким образом аргумент
Книжника-Ветрова неубедителен; революционность Лаврова
в 60-е годы остается под сомнением и нуждается в более
полновесных доводах, чем те, на которые ссылается
т. Книжник. Но таких доводов в его распоряжении нет.
1 С. В. Ешевский, Московский университет в 1861 г., сб. „Со¬
чинений по русской истории", М., 1900г., стр. XXIII; П. Д. Шестаков,
Студенческие волнения в Москве 1861 г., „Русская старина", 1888 г., Ка 11,
стр. 366.
155

«Мог ли человек, чуждый революции,— спрашивает Книж¬
ник-Ветров,— написать «Исторические письма», вдохновляв¬
шие молодежь энтузиазмом к самопожертвованию в поль¬
зу народа?» (стр. 122). Мы полагаем, что мог, и вот почему.
К чему звали молодежь «Исторические письма»? К тому,
чтобы она своею деятельностью уплатила народу тот «долг»,
который лежит на ней. Революционная молодежь, начитав¬
шаяся «Исторических писем», считала, что этот долг она
может уплатить только тем, что все свои силы и всю свою
энергию посвятит борьбе за «народное дело», т. е. толь¬
ко деятельностью революционною. Так ли
ставил вопрос сам Лавров? Нет. Прочтите внимательно
«Исторические письма», вспомните, что писал Лавров позд¬
нее на страницах своего заграничного журнала «Вперед!»,
и вы убедитесь, что Лавров иначе смотрел на уплату «дол¬
га народу», чем революционеры того времени. В отличие
от них он считал, что долг, лежащий на интеллигенции,
может быть оплачен ею не только революционной, но и
всякой иной полезной для народа деятельностью,—
врача, народного учителя и т. д. и т. д. вплоть до дея¬
тельности чиновника, честно относящегося к своим обязан¬
ностям и старающегося ограждать интересы народа. Вот
почему «Исторические письма», несмотря на громадную ре¬
волюционную роль, сыгранную ими, могли быть написаны
и нереволюционером, или, точнее,— они могли быть написа¬
ны только нереволюционером.
Из ряда писем Лаврова как к представителям власти, так
и к родным (сыну), известно, что бежать за границу его по¬
будило сознание того, что в условиях жизни политического
ссыльного никакая научная работа невозможна. Книжник-
Ветров все эти свидетельства самого Лаврова отбрасывает
и противопоставляет им сообщение Л. Ф. Пантелеева о
том, что Лавров бежал за границу потому, что «был уве¬
рен в неизбежной близости революции» (стр. 122). Вот бле¬
стящий образец той наивной доверчивости т. Книжника, о
которой мы говорили выше! Ему и в голову не приходит
поставить вопрос о том, какую доказательную силу имеет
свидетельство человека, в момент бегства Лаврова находив¬
шегося в далекой Иркутской губернии и никогда не быв¬
шего близким к Лаврову. Книжнику нужны аргументы, под¬
тверждающие его мнение, и он хватается за первые попав¬
шиеся, не считаясь с тем, что они стоят в вопиющем про¬
тиворечии с сообщениями самого Лаврова.
Впрочем, у т. Книжника есть еще одно соображение, ко¬
торым он подтверждает уверенность Лаврова в близости
революции в России. «Это была общая уверенность в то
156

время,— пишет он.— Нечаевцы назначали даже точный срок
революции на 19 февраля 1870 года». Только полным не¬
знакомством т. Книжника с исторической обстановкой, в ко¬
торой Нечаеву и нечаевцам приходилось работать, можно
объяснить только что приведенное его утверждение. Если бы
он был знаком с эпохой 1869-1870 гг., он знал бы, что в
то время «общей уверенности» в близости революции не
было. Наоборот, Нечаеву пришлось вести жестокую борь¬
бу с виднейшими народниками того времени, начиная с На¬
тансона и Германа Лопатина и кончая зятем Лаврова и его
единомышленником М. Ф. Негрескулом, которые активно
выступали против Нечаева, доказывая, что его расчеты на
близость революции ошибочны *. Но, увы, т. Книжник,
взявшийся за такую ответственную тему, как биография
Лаврова, не знает ничего об этом и в святой простоте по¬
лагает, что если Нечаев был уверен в близости революции,
то, следовательно, и Лавров разделял эту уверенность *.
Такими неудачными аргументами т. Книжник доказывает,
что я «недооценил Лаврова». В чем же, по его мнению, я
«переоценил Ткачева»? Оказывается, в том, что, вопреки мо¬
ему утверждению, Ткачев «никакого общественного значе¬
ния не имел и течением русской революционной мысли3
той эпохи назван быть не может»; вследствие этого его по¬
лемика с Лавровым была не столкновением двух течений
революционной мысли, а только результатом «легкомыслия
Ткачева» (стр. 121 и 123).
Вот еще один яркий образец того, как мало т. Книжник
знаком с эпохой, о которой он пишет. Иначе он знал бы,
что в начале 70-х годов среди революционной интеллиген¬
ции имелось не два различных течения (лавристы и бакуни¬
сты), а несколько, хотя, конечно, удельный вес их, степень
влияния и число их представителей не были одинаковы.
Знал бы т. Книжник и то, что одним из этих течений был
русский бланкизм, наиболее ярким выразителем которого
1 Подробнее об этом см. в моей статье .Нечаев и его противники" в
сб. „Революционное движение 60-х годов", М. 1932 г.
2 Можно было бы поставить т. Книжнику вопрос, как назовет он револю¬
ционера, который, будучи убежден в близости революцин в России, спе¬
шит уехать за границу вместо того, чтобы остаться в России и принять,
участие в начинающейся борьбе. Но мы этого вопроса ставить не будем,
так как для нас очевидно, что ни в 1869, ни в 1873 году Лавров в бли¬
зость революции не верил. Это общеизвестно; достаточно вспомнить хотя
бы программу его журнала „Вперед!", говорившую о необходимости про¬
должительной предварительной подготовки народа к революцин при по¬
мощи революционной пропаганды.
2 Маленькая поправка стилистического характера: не Ткачев был „те¬
чением", а та идеология, представителен которой он выступал.
157

являлся Ткачев. При этом русский бланкизм так резко от¬
межевался от других течений русской революционной мыс¬
ли той эпохи, что смешивать его с ними ни в коем случае
нельзя. Биографу Лаврова следовало бы знать, что еще до
того, как Ткачев открыл полемику против Лаврова, и да¬
же до бегства Ткачева за границу, бланкисты-эмигранты
очень резко выступили против Лаврова, заявив, что прог¬
рамма его журнала «Вперед!» — «глупость, если не измена»1,
г. е. в значительной мере предвосхитили ту критику Лавров¬
ского оппортунизма, которую позднее развернул Ткачев.
Конечно, бланкизм не имел в России такого большого
числа последователей, как лавризм и особенно бакунизм.
Однако, новейшие исследования показали, что у Ткачева и
его политических друзей были такие революционные связи,
которых мы ранее и не предполагали2. Но дело даже не
в числе последователей, а во влиянии, оказанном бланкиз¬
мом на развитие русской революционной мысли 70-х годов.
Как ни старались отгородиться от Ткачева революционные
народники этой эпохи, сама жизнь заставляла их воспри¬
нимать многое из того, что писал Ткачев. В марксистской
литературе идейное влияние Ткачева на его современников
установлено уже давно. О нем писал еще Плеханов в «Наших
разногласиях». На той же точке зрения стоял и В. И. Ленин,
указывавший, что деятельность «Народной воли» была под¬
готовлена теоретической проповедью Ткачева3. Таким обра¬
зом было бы большой ошибкой измерять историческое зна¬
чение Ткачева и русского бланкизма исключительно только
числом их последователей в России.
Чего же стоит при таких условиях жалкий лепет т. Книж-
ника-Ветрова о том, что Ткачев не был «течением» и что
разрыв между Ткачевым и Лавровым явился результатом
исключительно «легкомыслия Ткачева» 4, а не идейного их
расхождения?!
1 Подробнее об этом см. в моей вступительной статье к I т. „Избран¬
ных сочинений" П. Н. Ткачева, М. 1932, стр. 24-25.
2 См. статью Е. Н. К у щ е в о й, К истории „Общества народного осво¬
бождения", в № 4 „Каторги и ссылки" за 1931 г.
3 Чернышевский, Что делать? Сочинения, т. IV, изд. 3-е, стр. 494.
4 В первом издании книги т. Книжника о Лаврове наряду с „легкомыс¬
лием" Ткачева фигурировал его „юношеский задор" (см. изд. „Прибой",
1925 г., стр. 123). Ко времени выхода 2-го издания автор сообразил, что
трудно говорить о „юношеском задоре" человека, которому минуло 30 лет.
158

Публицистическая деятельность П. П. Червинского
Литературная деятельность Петра Петровича Червинско¬
го в наши дни почти совершенно забыта. Его имя если и го¬
ворит что-либо, то лишь немногим нашим современни¬
кам, почему-либо специально интересовавшимся эпо¬
хой, в которую Червинский выступил на литературное по¬
прище. В работах, посвященных истории русской литерату¬
ры и даже истории нашей общественной мысли, имя Червин¬
ского почти и не упоминается \
Между тем, было время, когда имя Червинского, или,
вернее, инициалы П. Ч., которыми он подписывал свои ста¬
тьи, пользовались довольно широкой известностью. В се¬
редине 70-х годов, когда его произведения стали появля¬
ться впервые в печати, они произвели, несомненно, доволь¬
но сильное впечатление на читателей и вызвали оживлен¬
ную полемику, в которой приняли участие такие видные
представители публицистики 70-х годов, как Н. К. Михай¬
ловский, П. Н. Ткачев и др. В это время статьи П. Ч., по вы¬
ражению Михайловского, «не дают никому спать, о них го¬
ворят, спорят, от них проходу нет» (Михайловский, «Сочи¬
нения», т. III, стр. 738-739). «Помню хорошо, с каким захва¬
тывающим интересом читала статьи Червинского тогдашняя
молодежь»,— свидетельствует один из активных револю¬
ционеров того времени2.
1 Настоящая статья впервые была напечатана в № 1 „Современника"
за 1925 г. Одновременно с нею появилась другая работа, посвященная Чер-
винскому,—статья покойного О. В. Аптекмана „Зачатки культурного народ¬
ничества в 70-х годах", помещенная в I т. „Историко-революционного сбор¬
ника", под редакцией В. И. Невского (М.—Л. 1924 г.). О. В. Аптекман рас¬
сказал по архивным материалам историю высылки Червинского из Петер¬
бурга в 1871 г. и кратко изложил его социально-политические взгляды.
2 См. названную в предыдущем примечании статью О. В. Аптекмана,
стр. 26.
159

Одно уже это обстоятельство дает Червинскому право
на определенное место в истории русской общественной
мысли. Его статьи являются чрезвычайно показательными
и характерными для его эпохи. В истории русского народ¬
ничества имя Червинского ни в коем случае не может быть
забыто. Во многих отношениях он является типичным
представителем того направления русской общественной
мысли, за которым впоследствии укрепилось название «пра¬
воверного», «чистого», «догматического», «оптимистиче¬
ского» народничества.
Если в наши дни историки и вспоминают о Червинском,
то имея в виду именно эту сторону его общественно-поли¬
тического credo. Они или противопоставляют «правовер¬
ное народничество» Червинского «критическому народни¬
честву» Михайловского или указывают на Червинского
как на предшественника публицистов-восьмидесятников с
их тезисом о равноценности «интересов» и «мнений» на¬
рода.
Однако, в мировоззрении Червинского была одна сторо¬
на, которая как-то до сих пор не привлекала к себе доста¬
точного внимания и не была в полной мере учтена теми,
кто писал о публицистической деятельности Червинского.
А между тем эта сторона представляет немалый интерес.
Дело в том, что Червинскому принадлежит попытка свое¬
образного использования теории исторического материа¬
лизма. Обосновывая свое народническое мировоззрение,
Червинский прибег к помощи теории К. Маркса. Именно
на этой стороне его общественно-политических взглядов я
и хочу преимущественно остановиться.
Я отнюдь не имею в виду исследовать литературную де¬
ятельность Червинского в целом. Я оставляю совершенно
в стороне его экономические и статистические работы,
имевшие, по отзывам специалистов, весьма крупное зна¬
чение; стоя во главе земской статистики Черниговской гу¬
бернии и сгруппировав вокруг себя немало весьма опыт¬
ных и авторитетных статистиков (Варзар, Русов и др.),
Червинский выработал вместе с ними особый тип местных
статистических исследований, перенятый впоследствии зем¬
скими статистическими органами и других губерний. Как ни
важна статистическая деятельность Червинского, я не о ней
буду говорить, а лишь о его публицистической деятель¬
ности и при этом, главным образом, о серии его статей, пе¬
чатавшихся в 1875 и 1876 гг. в газете «Неделя», ибо в
этих-то именно статьях Червинский и сделал ту своеоб¬
разную попытку марксистского обоснования народничест¬
ва, о которой только что упоминалось.
160

Критика дарвинизма в социологии
Сложившееся в 60-е годы «реалистическое» миросозер¬
цание оказалось весьма недолговечным. Уже в конце 60-х
годов ясно обнаруживается определенное сознание необхо¬
димости подвергнуть это миросозерцание всесторонней
ревизии. В начало нового десятилетия русская обществен¬
ная мысль вступила под знаком реакции против «реализма».
В процессе начавшейся ревизии был подвергнут пере¬
оценке, между прочим, и тот догмат реализма, который
утверждал применимость к общественной жизни законов и
теорий, установленных современным естествознанием. Бле¬
стящий расцвет естественных наук к средине XIX столе¬
тия не мог не произвести ошеломляющего впечатления на
юную русскую научную и общественную мысль. Перенесе¬
ние в общественные науки теории Дарвина с ее борьбой за
существование, принципами подбора и приспособления на¬
ходило себе серьезных сторонников и в России. Критиче¬
ская мысль поколения 70-х годов страстно востала против
такого перенесения дарвинизма в чуждую ему по суще¬
ству область. Известно, как много писал на эту тему
хотя бы Михайловский.
С вопроса о допустимости приложения теории дарви¬
низма к общественной жизни начал свою литературную де¬
ятельность и Червинский. Этому вопросу посвящена им его
первая статья, озаглавленная «Теория подбора и общество¬
ведение» и помещенная в № 9 «Недели» за 1875 г.
Червинский коренным образом расходится с теми, кто
выводы естествознания готов целиком переносить в обще¬
ствоведение. Между миром животных и растений и миром
человека есть громадное различие, непозволяющее, по его
мнению, подходить к общественной жизни с методами и
выводами естествознания. Дело в том, что в мире животных
и растений борьба за существование приводит к при¬
способлению, которое может сопровождаться, в зависимости
от различных условий, то повышением, то понижением орга¬
низации. Напротив, «в человеческом обществе степень при¬
способления находится решительно в обратном отношении
если не к высоте организации, то, по крайней мере, к тем
свойствам, которые делают человека человеком». В условиях
современного общества всякое приспособление неминуемо
сопровождается понижением нравственного развития че¬
ловека.
Как в мире животных и растений, так и в мире людей,
ведется непрерывная борьба. Однако, по своей сущности
борьба между людьми в значительной степени отличается
11 Козьмин
161

от той борьбы за существование, констатирование которой
явилось одним из величайших достижений научной мысли
Дарвина. К борьбе, происходящей внутри человеческого
общества, принцип подбора совершенно неприменим. Борьба
эта, выливающаяся в различные формы, ведется, главным
образом, на почве экономической. На исход этой борьбы
громадное влияние оказывает предварительное экономиче¬
ское и общественное положение борющихся. К борьбе меж¬
ду лицами, принадлежащими к различным экономическим
слоям, понятие подбора вообще неприменимо,— непримени¬
мо потому, что их личные особенности не оказывают ника¬
кого влияния на исход борьбы: капиталист берет верх над
рабочим, крупный предприниматель — над мелким не в силу
тех или иных своих личных свойств и качеств, а в силу
определенных законов экономической жизни.
Неприменимо понятие подбора и к борьбе между ли¬
цами, поставленными в сходные экономические условия.
Исход борьбы между ними определяется, по мнению Чер¬
винского, главным образом, случаем. «Дело в том,—гово¬
рит он,— что нынешнее народное хозяйство — товарное;
самая же характерная его черта—это взаимная зависимость
интересов, причем человек выигрывает или теряет от фак¬
тов, совершенно независящих от его воли и предусмотри¬
тельности». Урожай пшеницы в Америке,— поясняет свою
мысль Червинский,— разоряет рассийских торговцев хлебом.
Междоусобная война в Соединенных штатах, прерывая про¬
изводство и подвоз хлопка, заставляет закрываться многие
хлопчатобумажные фабрики в Англии. Эксимператрице
Евгении понравилась дымчатая материя; цвет становится
модным,— все кидаются на него; московский торговец, у ко¬
торого случайно завалялось штук сто подобной материи,
сбывает их по непомерно высоким ценам. Все эти примеры
доказывают, что личные свойства капиталиста имеют самое
ничтожное влияние на его операции с товаром и успех или
неудача, главным образом, решаются случаем.
Условия товарного хозяйства приводят к тому, что в
человеческом обществе подбор существенно изменяется по
сравнению с миром животных и растений. Товарное хозяй¬
ство, в отличие от личного, порождает противоположность
отдельных интересов: несчастие одного человека есть в то
же время выгода другого — его соперника. «Этот порядок
в корне подрывает так называемое общественное чувство
(Gemeinsinn), т. е. невольное инстинктивное сочувствие к
другим, которое, по Дарвину, именно и составляет истин¬
ное основание нравственности. Кто хочет преуспевать, тот
должен отбросить всякие сочувствия к людям; иначе ему
162

трудно выдержать борьбу с теми, которые не заражены
подобными слабостями, т. е. с более приспособленными. Тут
действительно вступает в свои права подбор, но единствен¬
ное качество, которое он может подхватить и передать по
наследству, это — эгоизм. И в этом направлении действи¬
тельно происходит заметное «приспособление».
Аналогичный характер подбор имеет и в области борьбы
идейной. В ней высокое умственное развитие являлось под¬
час положительно вредным, так как делало человека «не¬
приспособленным». Поскольку неприспособленностью счи¬
тается несоответствие организации и личных свойств с об¬
становкой и внешними условиями, постольку люди, которые
теоретически или практически искали лучших, более со¬
вершенных, чем существующие, условий жизни, с точки
зрения дарвинизма должны быть признаны неприспособлен¬
ными.
Типы народного хозяйства
Должна ли борьба между людьми продолжаться вечно?—
ставит вопрос П. Ч. Тот род ее, который ведется за идеалы,
останется навсегда. Это для него несомненно. Только в бу¬
дущем этот род борьбы изменит свой характер; преследо¬
вания за убеждения прекратятся, и идейная борьба поте¬
ряет тот мрачный характер, который свойственен ей в на¬
стоящее время. Напротив, значение экономической борьбы,
возникающей из противоположности материальных интере¬
сов, иное. Эта борьба связана с современным товарным
хозяйством, и, по мнению П. Ч., ее судьба определится в
зависимости от смены типов народного хозяйства.
К рассмотрению различных типов народного хозяйства
и смены их в процессе истории П. Ч. и переходит во второй
своей статье «Типы народного хозяйства», помещенной
в № 11 «Недели» за 1875 год.
Здесь прежде всего является вопрос, чем обусловливается
смена различных типов общественного строя, какими при¬
чинами вызывается переход одного общественного строя в
другой. Для разрешения этого вопроса П. Ч. обращается
к данным истории.
Что например обусловило разложение феодального строя
и укрепление королевской власти в государствах Западной
Европы к концу XV века? «Этот переворот,— говорит Чер¬
винский,— вызван причинами чисто экономическими. Рядом
с земледелием в Западной Европе выросла другая сила —
мануфактура, затем фабрика. Приютившись в городах, она
требовала необходимой для ее развития, но невозможной
11*
163

при феодальных порядках, правильности сбыта. Это заста¬
вило города примкнуть к сюзерену в его борьбе с феода¬
лами. Их союз решил окончательно судьбу феодализма.
Или другие примеры: нравственный упадок Рима в эпо¬
ху империи, несомненно, вызван разложением мелкого зем¬
левладения и ростом латифундий. Эпоха ренессанса подгото¬
влена возникновением и ростом городов и образованием в
городах нового экономического пласта — буржуазии, а ре¬
формация есть не что иное, как реакция против экономи¬
ческой зависимости, в которой папский Рим держал другие
страны и главным образом Германию.
Все это заставляет П. Ч. прийти к следующему заклю¬
чению:
«Приведенные примеры,— а их можно бы было привести
целые десятки,— говорят одно: в основе каждого крупного
общественного явления лежит экономическая причина. Этот
чисто экономический вывод положен в основание одной тео¬
рии, которая появилась сравнительно недавно и имеет пока
немного приверженцев».
Надо ли пояснять, о какой теории говорит П. Ч? Ясно,
что он имеет в виду не что иное, как обоснованную Марк¬
сом 1 теорию исторического материализма.
Изложив далее эту теорию, П. Ч. продолжает: «Сторон¬
ники этой теории придают ей слишком безусловное
значение (разрядка моя.— Б. К.); по моему мнению, она
представляет не общую формулу движения человечества
(такой еще не нашли и, вероятно, долго еще не найдут), а
только частное обобщение, рядом с которым должно иметь
место и другое, его дополняющее. Но, несомненно, что из
всех известных частных формул вышеприведенная способ¬
на объяснить наиболее явлений, а потому заслуживает са¬
мого серьезного внимания. Множество, так сказать, сокро¬
венных особенностей и настоящего и прошлого решительно
не могут быть поняты и оценены по достоинству иначе,
как именно с этой точки зрения. Мне кажется, про нее с
большим правом можно сказать то, что Милль говорит про
теорию ренты Рикардо: снеюмогут не соглашаться
только те, которые не понимают ее хоро¬
шенько (разрядка моя.— Б. К.). И действительно, чем
упорнее вдумываешься, тем рельефнее и несомненнее вы¬
1 Имени Маркса П. Ч. в своих статьях ни раау не называл, но, поле¬
мизируя против Михайловского, указывал, что установленные им „типы
народного хозяйства", в отличие от „типов" Михайловского, имеют своим
корнем „экономическое учение немецкого ев рея" („Неделя",
1876 г., № 34—35, стр. 1131). Этого „немецкого еврея* П. Ч. называл „луч¬
шим экономистом нашего времени, (там же, стр. 1125).
164

ступает вся сила и значение этого обобщения. Иные явле¬
ния— например особенности классического и современного
искусства — с первого взгляда кажется совершенно невоз¬
можным подвести под него; но вдумайтесь поближе в эти
особенности, и вы увидите, с какой поистине гениальной
простотой они объясняются».
Выяснив, таким образом, сущность причин, вызываю¬
щих перевороты и перемены в общественной жизни, и све¬
дя их к сменам форм народного хозяйства, Червинский
переходит к установлению различных типов этого хозяй¬
ства.
Таких типов он насчитывает четыре: хозяйство патри¬
архальное, рабское, крепостное и товарное. Мы не будем
следить за тем, как он характеризует эти типы. Остановимся
только на последнем из них.
Товарное хозяйство, по мнению Червинского характе¬
ризуется: 1) тем, что при нем производство принимает об¬
щественный характер как по субъекту, т. е. в производстве
участвует масса разнообразных лиц, так и по объекту, т. е.
продукты производства предназначаются для широкого кру¬
га потребителей, 2) тем, что этот тип хозяйства открывает
широкое поле для сочетания труда, что дает возможность
чрезвычайно повысить его производительность. В резуль¬
тате всего этого в хозяйственной жизни является «взаимное
переплетение интересов», а эта взаимозависимость интересов
неизбежно принимает характер их противоположности; про¬
тивоположны интересы продавцов одного и того же товара
в их отношениях друг к другу, противоположны интересам
земледельцев интересы фабрикантов и т. д.
«Все это вместе,— говорит П. Ч.,— дает такое сочетание,
такой ensemble, которому подобного до сих пор еще не пред¬
ставляла история. Человек стоит против человека, слой про¬
тив слоя, провинция против провинции, государство против
государства; и не временно, не случайно, не по недоразуме¬
нию, как это бывало в старину, а постоянно и неизбежно;
и чем далее, тем резче обрисовывается эта хроническая
война всякого против всех. Даже тот единственный уголок,
в котором хоть временно могло укрыться человеческое чув¬
ство— семья,— и она на Западе разложена фабрикой, сде¬
лавшей детей конкурентами родителям».
Экономический и общественный строй России
При обрисовке различных типов развития народного
хозяйства Червинский основывался на том конкретном исто¬
рическом материале, который дан экономической историей
165

стран Западной Европы. Именно эти страны шли в своем
развитии от патриархального, через рабское и крепостни¬
ческое, к товарному хозяйству. Поскольку же, однако, уста¬
новленные им типы народного хозяйства приложимы к Рос¬
сии? Ответ, который давал на этот вопрос Червинский, был
типично народническим. Он сводился к двум основным по¬
ложениям. Во-первых, Россия в своем экономическом раз¬
витии шла до сих пор и может итти впредь совершенно
особым, коренным образом отличным от западно-европей¬
ского, путем развития. Во-вторых, Россия, по сравнению со
странами Западной Европы,—страна отсталая по степени
своего экономического развития, но превосходящая их по
типу развития; или, другими словами, Россия — страна
низкой степени развития высокого типа, западно-европей¬
ские же государства — страны высокой степени развития
пониженного типа.
Такой взгляд на русское народное хозяйство вкратце
был высказан Червинским в названной выше статье «Типы
народного хозяйства». «Россия,— говорит он в этой ста¬
тье,— находится в переходном состоянии. Хозяйство ее кре¬
стьянского населения остается в главных чертах еще лич¬
ным; но наряду с этим возникает крупная товарная, осно¬
ванная на найме рабочей силы промышленность, стесняемая
однако, в своем развитии отсутствием в России основного
условия, необходимого для ее процветания,— пролетариата.
Как бы ни был экономически задавлен крестьянин, он все-
таки не будет находиться в полном распоряжении фабрики
или крупного поместья, пока у него есть клочок земли и своя
изба. Процветание фабричной промышленности требует
обезземеления крестьян. Поэтому у нас начинают говорить,
что община стесняет крестьян, что нужно облегчить выход
из нее. По уничтожении общины неизбежно образуется
пролетариат. Таким образом, переход России к товарному
хозяйству может быть куплен только ценою обезземеления
ее крестьянского населения. Однако, товарное хозяйство со¬
пряжено с увеличением размеров производства и повыше¬
нием производительности вследствие широкого применения
сочетания труда. Отказаться от этих преимуществ невы¬
годно, а скоро будет и невозможно: оставаться при наших
допотопных способах производства — значит, быть вскоре
задавленными экономически. Где же выход? А вот где. На¬
до оставить в неприкосновенности современные формы рус¬
ского народного хозяйства, широко использовав в них
«сочетание труда». Только в этом случае России удастся
избежать двух зол, открывающихся пред нею: образования
в ней пролетариата на манер Англии, с одной стороны, и
166

экономической гибели в качестве самостоятельной на¬
ции — с другой».
Таким образом, П. Ч. вполне разделял общий для всех
народников взгляд на возможность использовать общину в
качестве переходного средства к более совершенному строю
хозяйства. Высокая по типу своего хозяйства Россия может
таким путем достигнуть и более высокой степени развития
этого типа.
Подробнее свой взгляд на своеобразие исторических
путей России Червинский развил в статье «Наша нацио¬
нальная особенность» («Неделя», 1875 г., № 31).
Россия,— говорит он в этой статье,— по многим чертам
своего строения резко отличается от Западной Европы.
Черты эти не происходят от недоразвития России, от ее
«отсталости», а имеют гораздо более глубокие корни. Рос¬
сия отличается «своеобразным складом общества», имеющим
много задатков развиться в лучшее устрой-
ство скорее, чем остальная Европ а,— потому
скорее, что пойдет иной дорогой». В чем же, од¬
нако, заключаются эти особенности России? Для того чтобы
правильно наметить и оценить их, надо помнить установлен¬
ное раньше положение, что «в основе каждого общества
лежит его экономическое строение».
Быт Западной Европы сложился под влиянием герман¬
ского завоевания. Победители составили класс крупных
землевладельцев, являвшийся единственной активной обще¬
ственной силой. По мере развития городов руководящая
роль перешла к городским классам. Капитал и крупное
землевладение получили участие в государственном упра¬
влении.
Таким образом в Западной Европе «центр тяжести обще¬
ства постоянно находился в верхних слоях». В этом — корен¬
ное отличие ее от России, где, вследствие неразвитости го¬
родов и внутренней слабости крупного землевладения, он
постоянно находился и до сих пор находится в крестьян¬
стве. Это различие наложило печать на всю историю и весь
бытовой уклад обеих половин Европы.
«Дело в том, что всякое самобытное движение —
умственное, политическое, нравственное — непременно при¬
урочивается к той общественной группе, которая в данное
время обладает наибольшей притягательной силой, идет в
духе и интересах этой группы, от нее получает свои тех¬
нические черты, свою окраску; причем, разумеется, нет
никакой необходимости, чтобы лица, непосредственно руко¬
водящие движением, принадлежали к упомянутой группе
по своему происхождению или общественному положению,
167

хотя это иногда и может иметь место. Здесь собственно,
говорится о принадлежности по направлению и внутрен¬
нему характеру деятельности — принадлежности, вообще
говоря, инстинктивной, часто прямо наперекор личным на¬
клонностям и симпатиям». В силу всего этого «верхнее по¬
ложение центра в Западной Европе фатально должно было
отразиться на всем характере ее развития», придав ему
черты некоторой односторонности.
Развитие Западной Европы носило аристократический ха¬
рактер; оно, «постоянно нарастая качественно, крайне туго
распространялось вниз; прогресс целых столетий сводил¬
ся, вообще говоря, не столько на увеличение числа лиц,
причастных к движению, сколько на дальнейшее улучшение
содержимого всей прежней небольшой группы. Новая
группа, только теперь начинающая формироваться на За¬
паде, застает другие общественные группы, давно сложив¬
шиеся долгим историческим путем, хорошо дисциплиниро¬
ванные, богатые знанием и влиянием, гордые своими прош¬
лыми заслугами. Короче сказать: развитие Западной Евро¬
пы, носившее аристократический характер почти полторы
тысячи лет, хотя и начинает изменяться в демократическом
направлении, но еще долго сохранит на себе прежний от¬
печаток.
«Обращаясь к России, мы не найдем здесь ни одного из
тех элементов, которые определили собою историю Запа¬
да: в ней нет ни притязательного духовенства, вроде като¬
лического, ни феодального дворянства, ни буржуазии в
европейском смысле. Наше духовенство никогда не вмеши¬
валось не в свои дела, никогда не обнаруживало претензии
стать выше или хотя бы в уровень с светской властью...
Наше дворянство и по происхождению, и по значению, и
по наклонностям всегда было служащим классом; такой
характер сохраняет оно и в настоящее время. В Москов¬
ском государстве дворянства как сословия не существова¬
ло, а были так называемые «служилые люди», получавшие
землю только во временное пользование под непременным
условием — отбывать разные повинности государству, из
которых главная была — военная... Только при Петре Вели¬
ком из служилых людей было образовано нечто вроде со¬
словия... Затем и дальнейшее увеличение этого сословия,
начиная с Петра Великого и вплоть до нашего времени,
происходило исключительно путем службы... Ряды нашего
дворянства с каждым годом увеличиваются сильным на¬
плывом вновь выслуживающихся лиц». Вплоть до закона
18 февраля 1762 г., уволившего его от обязательной служ¬
бы, наше дворянство «было сословием, можно сказать, кре¬
168

постным по отношению к государству». «Одним словом,
наше дворянство и в нынешнее время остается, вообще го¬
воря, прежним служилым классом, наделенным землею, и,
прибавим, сохранит такой характер очень надолго, потому
что в наличности не имеется почти никаких задатков, ко¬
торые могли бы дать ему в скором будущем иное обществен¬
ное значение».
Третьего класса, играющего на Западе, наряду с дворян¬
ством и духовенством, руководящую роль,— «буржуазии в
западном смысле у нас никогда не было и теперь почти
нет». Крупная промышленность, вторгающаяся в последнее
время в Россию, отнюдь не служит предвозвестником ее
образования; для ее развития в России не имеется надле¬
жащих корней и в первую очередь — пролетариата в за¬
падно-европейском смысле. «Пока не образуется пролета¬
риат в значительном размере, не разовьется и буржуазия.
Эти явления нераздельно связаны одно с другим и, в сущ¬
ности, представляют две стороны одного и того же факта;
так говорит и исторический опыт и теоретические сообра¬
жения». Таким образом, вопрос о возможности развития в
России буржуазии сводится к другому вопросу,— к вопро¬
су об обезземелении крестьянства, в результате которого
только и может образоваться у нас пролетариат. Червин¬
ский не закрывает глаз на то, что начало обезземелению
крестьян в России уже положено, но он надеется, что оно
будет своевременно приостановлено. «Неужели,— говорит
он,— исторические предания, здравый смысл и внушитель¬
ный пример Запада не остановят нас во-время? Пойдем ли
мы сознательно на то, что на Западе сложилось бессозна¬
тельным историческим процессом и от чего он теперь ста¬
рается избавиться с такими страшными усилиями?».
Однако, как бы то ни было, это — вопрос будущего.
Пока же у нас буржуазии почти не имеется. «Характерно,
что даже те наиболее крупные железнодорожные деятели,
которые появились в последнее время, чаще всего нерус¬
ского происхождения, больше немцы да евреи. Поэтому, ес¬
ли справедливо, что Россия — наименее аристократическая
страна, даже не выделившая собственного дворянства, то еще
с большим правом можно сказать, что она страна наименее
буржуазная.
Экономическая и политическая будущность России
Учитывая своеобразный характер русского общественно¬
го развития, Червинский приходит к выводу, что до сих
пор у нас не было в наличности ни одного из тех элемен¬
169

тов, которые направляли историю Западной Европы и при¬
вели ее к современному парламентаризму. Более того, у
нас даже не имеется задатков к тому, чтобы эти элементы
могли сложиться в близком будущем. Это дает Червинско-
му основание рассчитывать, что и впредь ход нашего раз¬
вития будет отличаться от западно-европейского и напра¬
вится самобытным путем, главные черты которого можно
предвидеть уже и теперь.
Западно-европейский парламентаризм как аристократи¬
ческое представительство, вызванное на Западе историчес¬
кой неизбежностью, у нас положительно невозможен. «Ска¬
жу больше,— говорит Червинский,— всякая попытка в
этом направлении будет антинародным делом и в пере¬
носном и в буквальном смысле слова, потому что это зна¬
чило бы не только пойти наперекор нашим бытовым осо¬
бенностям, но прямо дать перевес иностранному элементу
над русским.Центр тяжести всегда у нас находили в кресть¬
янстве»1... Крестьянство наше «имеет гораздо более глубо¬
кое влияние, чем обыкновенно думают: оно способно дать
совершенно новый отпечаток всей цивилизации страны, раз
только эта цивилизация будет иметь возможность разви¬
ваться самостоятельно»... «Как только наше развитие сде¬
лается самобытным, оно должно получить свою печать от
крестьянства в том смысле, как средние века получили ее
от феодализма, современный период (в Западной Евро¬
пе) — от буржуазии, а в будущем, вероятно, получит от
пролетариата... Такой ход — неизбежная историческая не¬
обходимость, в значительной степени ос¬
нованная на тех общих законах социальной
динамики, котор и е были даны и разработа¬
ны лучшим экономистом нашего времени».
У нас в России впервые во всем мире открывается воз¬
можность самобытной культуры на почве крестьянства. Од¬
ним из отличий этой культуры будет «своеобразный тип
народного хозяйства, до сих пор еще не встречавшийся».
Как установится и какими чертами определится этот
будущий тип русского народного хозяйства? Он получит
свои характерные черты, отвечает Червинский, от кресть¬
янского хозяйства как численно преобладающего. Никто
не утверждает, что крестьянское хозяйство удовлетвори¬
тельно в современном его виде, но «от него чрезвычайно ле¬
гок переход к самым улучшенным способам производства,
1 Червинский оговаривается, что он употребляет термин крестьянство
не в сословном смысле; он охватывает многих лиц и не крестьянского со¬
словия; с другой стороны, кулаки, хотя бы они ходили в зипуне, в его
не включаются.
170

раз будут устранены неблагоприятные условия, тяготе¬
ющие над нашей деревней». Возможность и легкость этого
перехода объясняются общинным строем нашей деревни.
«Русская община,— восклицает Червинский,— это паллади¬
ум, на котором написано: сим победиши».
Червинский верит в то, что общинное производство до¬
пустит в широких размерах общественное употребление
усовершенствованных орудий, в то, что общинная соб¬
ственность с точки зрения производства нисколько не усту¬
пает частной собственности, а «по своим нравственным и со¬
циальным последствиям стоит неизмеримо выше ее».—«Об¬
щинный порядок, в усовершенствованном виде,— говорит
Червинский,— может еще сделаться спасением и европей¬
ских обществ».
Перед Россией, единственной в мире страной, где общин¬
ный режим развивается органически, открывается возмож¬
ность впервые в истории достигнуть высокой степени
развития этого режима.
Нам нет нужды проходить через стадию товарного хо¬
зяйства. Оставаясь личным, наше крестьянское хозяйство
может принять более совершенные способы обработки.
«При общинном владении и при исторической привычке
к артели,— пишет Червинский,— ему легко перейти в та¬
кую прозводительную единицу, которая, имея полную воз¬
можность усваивать все технические улучшения, все-таки
сама снабжала бы себя главными предметами потребления,
т е. продолжала бы оставаться хозяйством личным по объ¬
екту. В таком виде личное хозяйство могло бы у нас уве¬
ковечиться без всякого ущерба для успешности труда.
Вследствие вышеуказанных условий подобный переход у
нас не только возможен, но является исторической необхо¬
димостью, потому что вне его лежит только обезземеление
крестьян. Комбинация же личного хозяйства с технически¬
ми улучшениями представляет самое выгодное устройство
хозяйственной единицы».
Итак, с сельским хозяйством дело обстоит легко и про¬
сто. Надо только соединить улучшенные способы произ¬
водства с общинным режимом нашей деревни. Это соедине¬
ние даст России наиболее совершенный социально-экономи¬
ческий строй, какой только можно себе представить.
Однако, как-никак, в России, наряду с сельским хозяй¬
ством, есть и обрабатывающая промышленность, существу¬
ют фабрики и заводы. Как быть с ними,— с этими «приме¬
сями», говоря языком Червинского? Но и этот вопрос раз¬
решается Червинским с большой простотой и легкостью.
«Наш общинный режим,—говорит он,—может и должен пе¬
171

ределать посторонние примеси по своему образцу и подо¬
бию. Прежде и раньше всего эта переделка должна кос¬
нуться так называемой фабричной деятельности». Нам
нужно развивать ремесло в селе. Это даст возможность ус¬
воить технические и другие усовершенствования и в то же
время переварить заимствования сообразно своим внутрен¬
ним требованиям.
Если таким своеобразным путем пойдет экономическое
развитие России, то не менее своеобразно пойдет и поли¬
тическое ее развитие. Мы уже видели, с каким недоверием
относится Червинский к западно-европейскому парламента¬
ризму. Его он считает страшно противоречащим всему на¬
шему историческому развитию. «В Европе,— говорит он,—
известные права получала сначала небольшая группа лиц.
У нас же всегда делалось иначе. Не тревожа древности с
ее вечем и земскими соборами, припомним, что право быть
присяжным заседателем и участвовать в земском самоуп¬
равлении получили все сословия одновременно. И прошлое
и настоящее заставляет думать, что и впредь это останется
единственным прочным и вместе с тем истинно националь¬
ным путем, соответствующим всему складу нашего обще¬
ства... Многое из того, чем давно пользуется Европа, мы
можем получить только тогда, когда крестьянство по сво¬
ему развитию будет способно им интересоваться1. Поэтому
возвысить землевладельца до уровня цивилизованных по¬
требностей является не только делом простого честолюбия,
но самой жизненной задачей высших классов общества...
Общественное распределение сил сложилось у нас, как и
везде на свете, долгим историческим путем... Остается, зна¬
чит, не мудрствуя лукаво, сделать стихийное сознательным,
по крайней мере, настолько, чтобы самые элементарные по¬
требности цивилизованной жизни не оставались ему чуж¬
ды. Такой путь предписывается больше чем простым бла¬
горазумием — прямою неизбежностью».
Задачи русской интеллигенции и литературы
Сообразно с общим характером развития русской эконо¬
мической и политической жизни на русскую интеллиген¬
цию ложится особая задача — проникнуться «сознанием не¬
обходимости самобытного, национального направления в
разных сферах деятельности». Ей надо «поступиться об¬
1 Позднее, в эпоху развития террористической борьбы партии „Народной
воли*, Червинский в этом отношении изменил свои взгляды, признав, что
и для России необходио осуществление известных гарантий личности.
См. его статью „На что надеяться?* в № 50 „Недели" за 1880 г.
172

щими формулами в пользу местных условий». Ей надо «пе¬
рестать мудрить над русской жизнью по иностранным обра¬
зцам и книжкам». Ей надо последовательно идти по истин¬
но национальному пути, развивая те русские бытовые осо¬
бенности, в которых заключается залог лучшего будущего, и
отбрасывая безобразные осадки, нанесенные чисто посто¬
ронними историческими событиями, вроде татарского ига.
«Тогда мы будем иметь полную возможность усвоить все
действительно хорошее, выработанное европейской куль¬
турой, и избавимся от ее темных сторон».
Насколько же, однако, русская интеллигенция близка к
тому, чтобы пойти по пути, начертанному для нее Червин-
ским? Червинский не скрывает от себя, что она очень дале¬
ка от этого, что ей надо коренным образом изменить свое
направление, чтобы приблизиться к разрешению задач, сто¬
ящих перед нею. Свой взгляд на русскую интеллигенцию и
на современную ему литературу Червинский развил в
статье «Отчего безжизненна наша литература?», помещен¬
ной в № 44 «Недели» за 1875 год.
Основная беда нашей литературы, говорит он в этой
статье, заключается в том, что она оторвана от общества и
отнюдь не служит выразительницей его потребностей и
стремлений. Наши писатели, жалуется он, не руководятся
теми вопросами и задачами, которые действительно ста¬
вятся русской жизнью. Наши направления «сложились не
путем обобщения явлений и задатков, представляемых рус¬
ским бытом, а большей частью по иностранным книжкам».
Сколько, например у нас писали о рабочем вопросе, «и толь¬
ко под конец кое-кто догадался (да и то не все), что этого
вопроса у нас не существует в западно-европейском смысле
по той простой причине, что у нас нет работников как
класса (разрядка Червинского.—Б. К.) и что, как бы ни
было плохо положение нашего крестьянства, условия его
благосостояния и средства к поднятию этого благосостоя¬
ния не имеют ничего общего с решением европейского ра¬
бочего вопроса».
В настоящее время наша литература «не имеет и десятой
доли того глубокого и освежающего влияния, каковым
пользовалась в 40-х и 60-х годах. Причина этого упадка —
оторванность от жизни, и книжность идеалов и стремлений».
Эта оторванность и книжность — пережиток крепостной
эпохи, от которой нашей литературе надлежит во что бы
то ни стало избавиться.
«Россия, по коренным особенностям своего быта, могла
развиваться самостоятельно только на почве свободного
крестьянства, черпая свою силу и вдохновение из деревни,
173

из земли... Наше закрепощение Европе было прямым, неот¬
разимым последствием закрепощения народа внутри стра¬
ны. Поэтому истинными виновниками подражательного пе¬
риода были еще те московские правители, которые наибо¬
лее способствовали введению крепостных порядков, хотя
они всего менее думали о подражании Европе... С тех пор
как крепостной строй утвердился окончательно, мы дол¬
жны были пойти за Европой не как нация, продолжающая
развиваться на собственных началах и заимствующая у
других только ей пригодное, а как школьник, силящийся
перенять все без разбора».
Однако, в этом подчинении Западной Европе была и по¬
ложительная сторона. Ее влияние стало серьезно отражать¬
ся на русской жизни именно около того времени, когда в
самой Европе носились в воздухе великие освободитель¬
ные идеи, которые привели к уничтожению порядков, сход¬
ных с нашими крепостными. «Таким образом, русская пе¬
чать, вдохновляясь западными идеями и с жаром их про¬
поведуя, делала чисто народное дело. Нужды нет, что ли¬
тература 40-х и 60-х годов выписывала свои идеалы и напра¬
вления из-за границы; нужды нет, что она распространялась
среди небольшого круга; это, конечно, суживало сферу ее
влияния, но нисколько не изменяло сути задачи — расши¬
рить дорогу к самостоятельному развитию народа. В этом
и заключается жизненный и исторический смысл подража¬
тельного периода... Странно, право, тогда ставилась задача:
нужно было, если позволительно так выразиться, отдалить¬
ся от России, чтобы придти к ней».
С момента раскрепощения это положение начало совер¬
шенно изменяться; перед Россией и ее литературой откры¬
лась возможность и потребность самобытного развития.
Подражательному периоду пришел конец. «Неизбежность
перелома в этом направлении уже чувствуется в воздухе;
теперь проповедывание по выписным книгам потеряло свое
прежнее глубокое жизненное значение и становится делом
предания, рутины. Без преувеличения можно сказать, что
теперь наступает самый серьезный, торжественный момент
русской истории — момент возрождения культурной само¬
бытности народа».
Стоит ли наша литература на высоте задач, выдвигае¬
мых перед нею серьезностью исторического момента? Чер¬
винский с сожалением констатирует, что пока еще в лите¬
ратуре не нашлось достаточных для этого восприимчи¬
вости и чуткости. Она потеряла свою прежнюю опору, а
новой — еще не нашла. В ее неопределенном положении и
заключается коренная причина ее бесцветности и бессилия.
174

Пока ею не будут найдены новые устои, всякое слово ли¬
тературы останется вяло и ничтожно.
Поскольку нам приходится прокладывать свой собствен¬
ный, независимый от Западной Европы, путь, который дол¬
жен вытекать из коренных основ русского быта, постольку
русская жизнь со всеми ее бытовыми особенностями дол¬
жна сделаться «барометром для литературы». В первую же
очередь литературе нашей предстоит борьба с застарелым
мнением, оставшимся в наследство от подражательного пе¬
риода, будто бы Россия только отстала от Запада, будто
бы она отличается от него только степенью своего разви¬
тия; она должна постоянно подчеркивать, что центр тяже¬
сти вопроса «не в степей и, а в типе, в характере разви¬
тия», который у России всегда был и впредь будет иной.
Большую помеху надлежащему развитию литературы
представляет сосредоточение наших литературных деяте¬
лей в столицах. «Лично я убежден,— говорит Червин¬
ский,— что если только нам суждено скоро услышать
«надлежащее слово» — его скажут люди из деревни, а не го¬
рода, уже всего меньше Петербурга. Да,— скажет его де¬
ревня, как бы презрительно ни думали о ней книжники!».
Червинский сознает, что многим может показаться стран¬
ной такая оценка деревни, что многих могут удивить рас¬
четы, возлагаемые им на людей, связанных с землей. Ведь
у нас крепко укоренилась привычка считать деревню иде¬
алом неподвижности и застоя. Однако, такой взгляд на де¬
ревню, по мнению Червинского, основан на недоразумении.
Он понятен и законен на Западе, где только город с его
свободным населением был прогрессивным элементом. «У
нас же, в России, экономический город только теперь на¬
рождается, и отношения его к деревне совсем обратные
европейским: у нас город является элементом регрессив¬
ным». Наш прогресс тесно связан с деревней.
Почему же наша деревня может иметь такое значение,
какого она не имела на Западе? Потому, что в нашей де¬
ревне есть то, чего нет на Западе; это — община. Общин¬
ный характер нашей деревни делает из нее «единицу, оли¬
цетворяющую собой принцип солидарности, нравственной
связи, в противоположность принципу крайнего индивиду¬
ализма и нравственной разобщенности, выразителем кото¬
рой был и есть европейский город». «Несомненно, что ев¬
ропейский товарный режим со всеми своими последствия¬
ми, нравственно уединяя личность и противопоставляя ее
всем остальным, действует крайне разрушительно н а
нравственное чувство. На Западе семья почти
превратилась в какое-то учреждение для получения на¬
175

следства, а так называемые рабочие ассоциации являются
простым орудием борьбы против капитала, не связывая
своих членов никакими нравственными нитями». Напротив,
в России с ее общинным строем «на практике осуществляет¬
ся принцип, признаваемый в теории всеми экономистами,
что основа собственности — труд». Помимо этого община
имеет громадное воспитательно-политическое значение как
единица, развивающая привычку к самоуправлению. Только
при общинном строе «могут питаться и развернуться луч¬
шие, симпатические стороны человеческой природы».
Жизнь в условиях общинных порядков приводит к тому,
что « у простых людей нравственные задатки, инстинкты и
здоровее и чище», чем у представителей интеллигенции.
Интеллигенция привыкла много говорить о своей гуман¬
ности, человеколюбии и т. д. Но «как жалка головная
гуманность и любовь к «человеку» перед непосредственным
чувством какой-нибудь забитой старухи!».
«Интересы» и «мнения» народа
Мы говорили уже о том, что статьи Червинского вызвали
в свое время оживленную полемику. Основные возражения,
выдвинутые оппонентами Червинского, были направлены
против его взгляда на деревню. Именно на этом пункте
больше всего останавливались в своей полемике критики
двух наиболее влиятельных радикальных журналов того
времени: «Дела» и «Отечественных записок». Критик «Дела»
Ткачев упрекал Червинского в том, что он, рассматривая
деревню как «совокупность каких-то добродетельных, нрав¬
ственно развитых, проникнутых чувством солидарности и
взаимной любовью личностей, умышленно игнорирует в на¬
родном быту и в народном миросозерцании то, что не под¬
ходит под ту узенькую формулу, в которую он произвольно
втискивает народную жизнь» \ Не были согласны с П. Ч. и
«Отечественные записки» в лице Н. К. Михайловского.
Михайловский ополчается против утверждения Червинского,
что русская деревня представляет собою единицу, олице¬
творяющую принцип солидарности и нравственной связи.
На самом деле, современная деревня неоднородна. Наряду
с хорошими сторонами в ней есть бытовые особенности со¬
вершенно противоположного характера. В ней есть сноха¬
чество, безобразные наказания за воровство, зарывание жи¬
вых людей в землю для предотвращения повальных болез-
1 П. Н. Ткачев, Культурные идеалы и почва, „Дело*, 1876 г., № 7,
стр. 59-60.
176

ней и т. д., и т. д. «Неужели можно,— спрашивает Михай¬
ловский,— признать эти несомненные бытовые особенности
русской жизни достойными стать источником наших лите¬
ратурных направлений? Только сахарные Маниловы да еще
трусы и лентяи, отлынивающие от своих нравственных обя¬
занностей, могут ждать, что «люди деревни»... скажут «над¬
лежащее слово». Человек, желающий вполне искренно при¬
слушаться к голосу деревни и обновить себя им, должен не
брать все, что попадается под руку в деревне, а произво¬
дить строгий отбор. «У меня на столе стоит бюст Белинско¬
го,— пишет Михайловский,— который мне очень дорог; вот
шкаф с книгами, за которыми я провел много ночей. Если
в мою комнату вломится русская жизнь со всеми ее бытовы¬
ми особенностями, разобьет бюст Белинского и сожжет мои
книги, я не покарюсь и людям деревни; я буду драться, если
у меня, разумеется, не будут связаны руки». Михайловский
не отрицает того, что интеллигенции есть чему поучиться
у мужика, но, с другой стороны, он считает, что и ин¬
теллигенция, в свою очередь, имеет многое, что она может и
должна передать мужику. «Только из взаимодействия его и
нашего и может возникнуть вожделенный новый период
русской истории. Голос деревни слишком часто противоре¬
чит ее собственным интересам, и задача состоит в том,
чтобы, искренно и честно признав интересы народа своею
целью, сохранить в деревне, как она есть, только то, что
действительно этим интересам соответствует» \
Итак, по мнению Михайловского, интеллигенция дол¬
жна поставить на первое место интересы народа; мне¬
ния же его она может воспринять и использовать лишь в
той мере, в какой они не противоречат интересам самой де¬
ревни.
Эти возражения, направленные против статей Червинско-
го, имели настолько серьезный характер и относились к та¬
кому существенному пункту в миросозерцании Червинского,
что, разумеется, Червинский не мог обойти их молчанием.
В статьях «От себя или от деревни?» («Неделя», 1876 г.,
№ 2) и «Нашим критикам» («Неделя», 1876 г., № 34-35)
Червинский попытался дать ответ своим оппонентам.
На существование в русской жизни диких, безобраз¬
ных сторон Червинский отнюдь своих глаз не закрывает;
он не отрицает их наличности. Однако, он, в отличие от
Михайловского, не согласен видеть в них существенные
элементы народного характера. Он объясняет, что, говоря
о деревне, он вовсе не имел в виду народных представле-
1 Н. К. Михайловский, Сочинения, т. III, стр. 690 —710.
d 9 Кпжмпн
J 77

ний и понятий в их нынешнем виде; дело идет
«собственно о том психологическом зерне, из которого они
выросли,— о нравственных задатках». «Это боль¬
шая разница,— пишет П. Ч.,— и я просил бы не упускать ее
из виду. Иное явление, при первом взгляде безобразное и
возмутительное, вытекает из коренных побуждений, свет¬
лых и высоких; равно и наоборот: за поступками, очень бла¬
гоприличными и даже благородными по внешности, может
скрываться нравственная дряхлость и грязь». Для пояснения
своей мысли автор приводит следующий пример: женщина,
которая, мучаясь и страдая, сечет своих детей в уверенно¬
сти, что этим самым она принесет им пользу,— неизмеримо
выше в нравственном отношении, чем мать, которая предо¬
ставила своим детям полную возможность самостоятельно¬
го развития, не вмешиваясь, по равнодушию к ним, в их
воспитание.
«На мой взгляд,— продолжает Червинский,— всякое са¬
мостоятельное миросозерцание слагается из двух моментов:
во-первых, из той коренной закладки чувств и душевных
движений, которую, за неимением лучшего термина, я на¬
зываю «нравственными задатками» (ею определяется харак¬
тер, тип миросозерцания отдельных личностей и целых на¬
родов), и, во-вторых, из идей и фактических знаний как
продуктов отправления ума (ими определяется выработан-
ность, степень развития миросозерцания). Далее я
утверждаю, что первый момент, которому я придавал, при¬
даю и буду придавать громадное значение, у простонародья
вообще, а у нашей деревни в особенности, правдивее, чем у
культурных слоев, которые у нас страдают отсутствием
исторического нравственного наследства, а на Западе хотя
и имеют это наследство, но оно, вообще говоря, неудобного
свойства».
Как русский экономический строй, находящийся до сих
пор на сравнительно низкой степени развития, превосходит
по своему типу западно-европейский, так точно нравствен¬
ный характер русского народа, несмотря на низкую степень
его развития, должен быть признан высоким по своему ти¬
пу. Объяснение этого явления, по мнению Червинского»
надо искать в экономических особенностях русской жизни,
точнее в том, что она до сих пор не знала товарного хо¬
зяйства.
«Товарное хозяйство, порождая bellu omnium contra
omnes, медленно, но неизбежно и систематически подтачи¬
вает истинное основание нравственности — общественный
инстинкт, причем подбор действует в направлении выжи¬
вания тех, которые, при прочих равных обстоятельствах,
178

обладают более эгоистическими наклонностями; «приспо¬
собление», происходящее в этом смысле, угрожает опас¬
ностью уже прямо человеческой природе. Товарное хозяй¬
ство, которого коренные свойства обнаруживаются с полной
силой только с того момента, как оно сделалось преоблада¬
ющим, еще не успело наложить своего рокового клейма на
наше крестьянство — в этом его великое преимущество. На¬
конец, общинные и артельные привычки слишком крепко
срослись с нашим крестьянством; несмотря на быстроту
изменения нравов, характеризующую наше время, они, смею
надеяться, пережили бы не на один десяток лет даже фак¬
тическое уничтожение деревенской общины».
Михайловский говорил о необходимости выбора между
бытовыми особенностями русской жизни. Червинский также
не отрицает этой необходимости, но в отличие от Михай¬
ловского полагает, что «сделать этот выбор удовлетвори¬
тельно могут только те, которые вместо того, чтобы
исходить из абстрактного человека, существу¬
ющего вне времени и пространства, и навязывать свой
выбор, предварительно ассимилируют наследство русской
деревни, психологически срастутся с ним и уже тогда ста¬
нут пускаться в обобщения. Это-то и будут «люди деревни,
которые одни способны оживить нашу литературу». Они
возьмут от деревни нравственный момент и дадут деревне —
умственный; это-то и будет тот обмен между деревней и
интеллигенцией, о необходимости которого говорит Ми¬
хайловский.
Место Червинского в истории русской общественной
мысли
В статьях, напечатанных в 1875 и 1876 годах, Червин¬
ский дал стройное и законченное выражение своего миро¬
созерцания. Не ограничиваясь освещением чисто теорети¬
ческих вопросов, он изложил свой взгляд и на практиче¬
ские задачи, стоящие перед русской жизнью. В его статьях
заключена целая программа деятельности, обращенная в
первую очередь к русской интеллигенции, которой Червин¬
ский отводил, хотя и служебную, но в высшей степени
значительную и важную роль в будущем развитии России.
Знакомясь с этой программой, вдумываясь в общественно-
политические взгляды Червинского, мы видим перед собою
типичного семидесятника народнического толка, восприняв¬
шего в свое миросозерцание многие черты, характерные
для всего поколения мелкобуржуазной интеллигенции того
времени. В этом и заключается объяснение того успеха, ка¬
12*
179

ким статьи Червинского, несомненно, пользовались в среди¬
не 70-х годов.
Как все народники, Червинский верит в особый путь
развития России. Как все народники, он считает, что, по
основам своего строя, Россия в значительной степени превос¬
ходит страны Западной Европы. Все дурные стороны рус¬
ской жизни он объясняет влиянием извне, считая их явле¬
ниями, не связанными органически с русской жизнью, а на¬
носными, явившимися в результате определенных историче¬
ских событий (в роде татарщины), наложивших свою тем¬
ную печать на характер, быт и склад жизни русского народа.
Он верит, что все эти дурные стороны могут быть легко уст¬
ранены, как только русскому народу будет предоставлена
возможность свободного, «самобытного» развития. Как для
всех народников, община, артель и крестьянский мир явля¬
ются для Червинского не только устоями современной ему
русской деревни, но и залогом ее дальнейшего развития на
пути к более совершенному социально-политическому строю.
Сообразно с этим начинавшую возникать в России фабрич¬
но-заводскую промышленность он рассматривает как явле¬
ние чисто искусственное, не имеющее корней в русской дей¬
ствительности и потому заранее обреченное на слабое раз¬
витие и тихое прозябание. Как все народники, он боится об¬
разования в России пролетариата на западно-европейский
манер, ибо видит в этом общественном классе не более как
язву, терзающую тело Западной Европы. Червинский верит
в то, что России удастся не только спасти себя от этой язвы,
но и указать путь к спасению и другим странам.
Как все народники, Червинский зовет нашу интеллиген¬
цию в народ, считая, что, только окунувшись в деревню и
приблизившись к земле, интеллигенция возродится, очистит¬
ся от чуждых народу настроений и убеждений и тем самым
получит возможность положить конец вековой оторванно¬
сти интеллигентных классов от трудящихся народных масс,
рассет взаимное непонимание между ними. Если в произ¬
ведениях Червинского и нет яркого выражения идеи винов¬
ности интеллигенции перед народом, которое заставляло
других народников бухаться в ноги перед мужиками со
словами: «Федька, великодушный, прости меня»,— то и ему
не чужда мысль о долге, лежащем на привилегированных
классах перед народом. Именно в сознании этого долга
Червинский и зовет интеллигенцию к земле.
Все это и делает Червинского типичным представителем
русского народничества в его чистой, догматической фор¬
ме. Важность же, какую он придает «мнениям» народа, и
признание необходимости для интеллигенции психологи¬
180

чески срастись с деревней, ибо только это сращение даст
ей возможность разобраться в народной жизни и отобрать
в народном миросозерцании драгоценные зерна от ненуж¬
ных и вредных плевел,— заставляют видеть в Червинском
непосредственного предшественника столь нашумевшего в
свое время Каблица (Юзова) с его «Основанием народни¬
чества».
Крайне характерны и интересны те, к сожалению, доволь¬
но краткие и схематические указания, которые Червинский
дает по вопросу о будущем социально-политическом строе
России. Нарисованная им утопия крестьянского социализ¬
ма, соединяющего вековую русскую общину с новейшими
усовершенствованиями, выработанными техническим прог¬
рессом Западной Европы, дает яркую иллюстрацию, велико¬
лепно поясняющую, почему впоследствии, полемизируя с
народниками, русские марксисты бросали своим противни¬
кам упрек в реакционности. Что бы ни говорил сам Червин¬
ский, его социально-экономический идеал, закрепляющий за
русским народным хозяйством личный (в противополож¬
ность товарному) характер, являлся по существу своему не
чем другим, как закреплением экономической отсталости
России. Его же надежды на развитие ремесленного произ¬
водства в русском селе и на возможность для кустарной
промышленности вытеснить и заменить собой фабрично-
заводскую,— эти надежды даже для того времени, когда
они высказывались, в значительной мере носили на себе
печать анахронизма.
При таких условиях особенный интерес приобретает по¬
пытка Червинского привлечь для обоснования своих взгля¬
дов на будущее России теорию К. Маркса.
Чрезвычайно своеобразны те пути, которыми проникали
в Россию марксистские идеи. Ни в одной стране учение
Маркса не имело столь странной и оригинальной истории,
как в России.
Теория, выработанная и обоснованная в условиях разви¬
вающегося капиталистического общества и утверждающая
себя как классовое учение фабрично-заводского пролета¬
риата,— эта теория, конечно, не имела никаких оснований
быть правильно понятой и усвоенной в России, пока в ней
не разовьется в достаточной мере соответствующий обще¬
ственный класс. Однако, как известно, теория Маркса, чуть
ли не раньше, чем в других странах, начала привлекать к се¬
бе внимание в отсталой экономически России. С середины
40-х годов ею стали интересоваться падкие на всякую за¬
падную новинку русские аристократы. Разночинец конца
60-х годов провозгласил ее «почти общим достоянием всех
мыслящих порядочных людей». Народник середины следую¬
181

щего десятилетия попробовал опереться на нее, обосновы¬
вая и развивая свои мысли о самобытности русской куль¬
туры и об особом пути, уготованном ей в истории.
Покойный В. В. Воровский, автор интересной работы под
названием «К истории марксизма в России», указывал, что
в 70-е годы учение Маркса было у нас «кастрировано».
«Из него,—писиал Воровский,—удалили всю его социологи¬
ческую часть — его живую душу, оставив только экономи¬
ческое учение, которое рассматривалось, оценивалось и
принималось (или отвергалось) исключительно как «система
политической экономии», независимо от ее связи со всем
мировоззрением автора» ‘.
В таком взгляде есть большая доля правды, но тем не
менее в него нужно внести некоторые оговорки. Действи¬
тельно, экономическая сторона учения Маркса воспринима¬
лась и усваивалась русскими семидесятниками с большею
легкостью, чем его социологическое содержание. В этом
отношении мы имеем прямые указания, исходящие от са¬
мих людей того времени.
Один видный участник народнического движения пер¬
вой половины 70-х годов, указывая, что его современники
почти не знали сочинений Маркса, кроме «Капитала», пи¬
шет: «Экономическим материализмом и вопросами исто¬
риософии семидесятники, читавшие только I том «Капи¬
тала», мало занимались. Широко распространилось лишь
чисто экономическое учение Маркса о трудовой ценности
и взгляд его на отношения между трудом и капиталом» 2.
Другой современник, свидетельство которого особенно цен¬
но потому, что позднее он был одним из основателей груп¬
пы «Освобождение труда», так передает впечатление от
первого своего знакомства с «Капиталом», который был им
проглочен «запоем»: «По прочтении этой книги у меня бы¬
ло такое ощущение, будто она меня из сумерек вывела на
залитый солнцем простор, будто теперь мне все стало ясно.
Конечно, это так только казалось мне. Философско-историче¬
ская основа великого научного труда Маркса для меня ос¬
талась тогда скрытой; не понял я также — или поверхност¬
но понял — тонкости его анализа и многие места в конце.
Воспринял я, главным образом, теорию стоимости и приба¬
вочной стоимости, поразило меня изображение процесса
возникновения капитализма как необходимой фазы в раз¬
витии товарного обмена, а затем, конечно, развитие самого
1 П. Орловский, К истории марксизма в России, М. 1919 г., стр. 8.
2 Старик (С. Ф. К о в а л и к), Движение 70-х годов по Большому
процессу, „Былое1', 1906 г., № 10, стр. 5-6.
182

капиталистического производства в направлении к социа¬
лизму путем вытеснения мелких собственников крупными
и все большей и большей концентрации средств производ¬
ства в руках немногих капиталистов»1.
Итак, для наших семидесятников философско-историче¬
ская часть учения К. Маркса оставалась «непрочитанною
главою любимой книги». Червинский, как мы уже видели,
заглянул в эту книгу несколько дальше, чем подавляющее
большинство его современников, но и он далеко не дочитал
ее до конца.
Червинский знал и воспринимал не только экономическое
учение Маркса, но и его социальную философию. Он пы¬
тался усвоить теорию исторического материализма, но не
продумал ее до конца, вследствие чего многое в этой теории
осталось для него неясным. Мы видели, какую оговорку
считает нужным сделать сам Червинский, излагая теорию
Маркса. Сторонники этой теории, по его мнению, придают
ей слишком безусловное значение; она представляет не об¬
щую формулу движения человечества, а только частное
обобщение, рядом с которым должно иметь место и другое,
его дополняющее. Эта оговорка Червинского имеет весьма
существенный характер, но она не помешала Червинскому
в дальнейших его рассуждениях широко пользоваться этим
«частным обобщением», совершенно забыв при этом о ка¬
ком-то другом обобщении, дополняющем первое. Действи¬
тельно, для того, чтобы в России середины 70-х годов при¬
знать, что такие исторические явления, как «нравственный
упадок» Рима, ренессанс, реформация и т. д., имеют свои
корни в определенных экономических явлениях, необходимо
было обладать значительным мужеством ума и смелостью
мысли. Еще характернее в этом отношении брошенное Чер-
винским мимоходом замечание, что и такие явления, как
особенности классического и современного искусства, также
без особого труда поддаются объяснению с точки зрения
теории экономического материализма. Поэтому, когда вслед
за этим Червинский восклицает, что с этой теорией могут
не соглашаться только те, которые ее не понимают хоро¬
шенько, мы готовы совершенно забыть о сделанной им
раньше оговорке.
Другими словами, дело — не в этой оговорке, а в том,
что Червинский не заметил, что в системе Маркса истори¬
ческий материализм тесно связан с другими сторонами этой
системы — с теорией борьбы классов и с диалектикой. Вот
1 П. Б. Аксельрод, Пережитое и передуманное, кн. I, изд. Грже-
бина, Берлин 19*23 г.( стр. 88.
183

эти-то части учения Маркса и оставались для Червинского
«непрочитанной главой любимой книги».
Что касается теории борьбы классов, то Червинский со¬
вершенно не понял ее значения. Он, конечно, видит, что ме¬
жду отдельными классами общества идет борьба, но для
него эта борьба — лишь один из видов общей борьбы, веду¬
щейся в человечестве: борьбы между государствами, наци¬
ями, общественными группами и отдельными людьми. При
этом надо добавить, что взгляд Червинского на роль и зна¬
чение общественных классов в России — типично народниче¬
ский. Если на Западе, говорили народники, государство соз¬
дано разделением общества на классы, то у нас в России на¬
оборот—разделение общества на классы создается государ¬
ством. В силу этого своего чисто искусственного происхож¬
дения общественные классы в России отличаются слабоси¬
лием, неразвитостью и не оказывают такого сильного влия¬
ния на исторический ход русской жизни, какое имеют обще¬
ственные классы на Западе. Мы видели выше, что Червин¬
ский разделял эти взгляды, а при таких условиях значение
теории борьбы классов не могло не остаться для него нея¬
сным и непонятным.
Непонятным для него оказался и диалектический метод
Маркса. Именно это непонимание и открыло для Червин¬
ского возможность привлечь исторический материализм для
обоснования народнического тезиса о своеобразии (в прош¬
лом, настоящем и будущем) русской культуры. Для Червин¬
ского смысл философско-исторической теории Карла Марк¬
са сводится исключительно к признанию того, что особен¬
ности экономического строения отражаются на культуре и
характере умственного развития данного общества. Говоря
о своих общественно-политических взглядах, Червинский,
между прочим, пишет: «Излагаемое воззрение — скорее всего
экономическое, т. е. в том смысле экономическое, что оно
выводит разницу в характере цивилизации разных народов
коренным образом из экономического строения, которому
приписывает глубокое, всеобъемлющее значение, признавая
за другими агентами только второстепенное значение». Ис¬
ходя из особенностей экономического строя России, Чер¬
винский приходил к выводу о том, что вся ее культура не¬
избежно должна носить особый, отличный от Запада харак¬
тер. Такое построение было, конечно, неприемлемо для лю¬
дей, усвоивших сущность диалектического метода К. Марк¬
са. Однако, необходимо отметить, что именно эта сторона
учения Маркса оставалась в 70-е годы наиболее чуждой и
непонятной русским читателям его сочинений. Достаточно
указать на то, что наиболее цельный и последовательный
184

сторонник марксизма в России 70-х годов Н. И. Зибер, зна¬
комя русских читателей с сущностью диалектики, заявлял,
что он «воздерживается от суждения о годности этого ме¬
тода в применении к различным областям знания» \
Экономическая отсталость России, слабое развитие фаб¬
рично-заводской промышленности, малочисленность рабо¬
чего класса явились причинами, помешавшими русской ин¬
теллигенции 70-х годов сделать то, что выпало на долю ин¬
теллигенции следующих десятилетий: усвоить теорию Марк¬
са в ее полном составе и законченном виде, понять эту те¬
орию как классовое учение пролетариата и сообразно с
этим построить план своей революционной деятельности.
Тем не менее, хотя бы частично, хотя бы в извращенном и
приноровленном к русским условиям виде,— учение Маркса
и до того времени все же проникало в Россию и находило
в ней своих адептов, распространявших в русском общест¬
ве интерес к идеям Маркса и знакомство с ними.
1 Зибер, Собр. сочин., т. II, стр. 718.

К вопросу о кризисе реалистического направле¬
ния в 70-е годы
Под реалистическим направлением мы подразумеваем то
направление в русской литературе и общественной мысли,
которое было выработано радикальной мелкобуржуазной
интеллигенцией 60-х годов прошлого столетия впротивовес
идеалистическому миросозерцанию дворянской интеллиген¬
ции, с которой разночинцам пришлось вступить в упорную
борьбу. Несомненно, что в рядах самой радикальной мел
кобуржуазной интеллигенции имелись весьма серьезные
разногласия по многим важнейшим теоретическим и прак¬
тическим вопросам. Однако, несмотря на это, в миросозерца¬
нии радикалов-шестидесятников было нечто общее незави¬
симо от принадлежности их к различным соперничавшим
между собою лагерям.
Это общее, объединявшее поклонников Писарева с про¬
должателями дела Добролюбова, заключалось в основных
принципах миросозерцания, в совокупности своей образую¬
щих более или менее стройную и законченную систему, из¬
вестную под названием реализма. В сфере философии это
общее мы находим в материалистических основах миросо¬
зерцания, независимо от того, был ли это фейербахианский
материализм Чернышевского и Добролюбова или упро-
щеный механистический материализм Писарева и Ткачева. В
области этики общее сводилось к утилитаризму, к призна¬
нию тождества нравственного с полезным. В вопросах со¬
циологии рационализм и стремление перенести точные ме¬
тоды естественных наук в науки общественные объединяли
представителей различных направлений. В вопросах эстети¬
ческих реализм сказывался в непримиримом отрицании ис¬
кусства для искусства, в признании того, что произведения
искусства не могут быть поставлены выше явлений действи¬
тельной жизни, в отрицании особого эстетического чувст¬
186

ва, свойственного якобы природе человека, и в вытекающей
из всего этого служебной роли, которую шестидесятники
отводили искусству. Таковы были заветы, оставленные ра¬
дикальными разночинцами 60-х годов их потомкам.
Приняли ли потомки эти заветы? Сохранили ли они вер¬
ность принципам реализма, завещанным предками? Чтобы
ответить на эти вопросы, предоставим слово одному из по¬
томков.
В 1875 г. С. А. Венгеров,— тогда еще только начинающий
историк литературы и литературный критик,— выпустил
книгу об И. С. Тургеневе, которая по замыслу автора долж¬
на была явиться первой частью большой работы, посвящен¬
ной изучению творчества крупнейших представителей ли¬
тературы того времени. В предисловии к этой книге Венге¬
ров дал краткое изложение своих эстетических принципов и
общую оценку направления, господствовавшего в то время
в русской критике. По его мнению, это направление пред¬
ставляется в значительной мере отличным от того, которое
преобладало в предшествующем десятилетии и вошло в
историю под названием реального. Реальное направле¬
ние, очень сильное в своей отрицательной, критической ча¬
сти, оказалось, по мнению Венгерова, неспособным создать
новую систему положительных идей на смену ниспроверг¬
нутой. Полностью отрицая прежнее мировоззрение, оно
наряду со слабыми сторонами его отбросило и положитель¬
ные.
Корни старого порядка,— пишет Венгеров,— были на¬
столько прогнившие, что здание его рухнуло от первого
энергичного толчка и так скоро, что разрушители не успели
создать ничего взамен свергнутого. В увлечении вандализ¬
мом русское общество не хотело оставить у себя даже то
немногое хорошее, чем обладало старое; разрушающее на¬
правление не хотело ничего позаимствовать даже от интел¬
лигенции прежнего времени, не особенно ниже стоявшей в
умственном отношении и тоже критически относившейся к
ненормальным сторонам современного ей положения дел».
В этом Венгеров видел основную ошибку шестидесятни¬
ков. Поколение, пришедшее им на смену, призвано испра¬
вить их ошибку.
«Русское общество, или вернее русская интеллигенция,—
продолжает Венгеров,— сознало эксцессы своего направ¬
ления начала 60-х годов и стремится загладить прежнее ув¬
лечение. Ничуть не отказываясь от реально го направ¬
ления 60-х годов, мы начинаем мириться с идеальны м—
40-х годов, и вот в результате этой амальгамы, этого не¬
сколько странного комбинирования и являются 70-е годы.
187

Люди 70-х годов — эклектики; не имея ничего собственно¬
го, ничем монументальным себя не заявившие, они все чер¬
пают из прошлого, но притом пропускают его через пере¬
гонный куб современности и пользуются плодами такой
дистилляции без всяких угрызений совести в анахронизме».
По мнению Венгерова, как идеальная критика 40-х годов,
так и реальная 60-х, «в одинаковой степени непригодны, ес¬
ли пользоваться ими во всей неприкосновенности». Идеа¬
лизм 40-х годов ударился в крайность. Он признавал, что для
искусства существует только одно возвышенное и прекрас¬
ное; все «грязное» должно быть из него удалено. «Эстетики
наши не сообразили,— говорит Венгеров,— что требование
их об изгнании из области искусства «грязного» только
тогда имело бы смысл и являлось бы законным, если бы
жизнь была бы настолько прекрасно устроена, что зло, по¬
нимаемое в обширном смысле несовершенства, в ней явля¬
лось бы исключением». Не учитывая этого, идеализм 40-х
годов дошел до признания принципа «искусства для искус¬
ства», до оправдания безыдейности ради прекрасной фор¬
мы.
Реализм впал в другую крайность: реальное направление
поставило основою своего миросозерцания реальные нужды
человечества, требования его, вытекающие из реальных,
физиологических потребностей человека. Искусство как не
физиологически необходимое для организма отвергалось и
было поставлено на степень забавы.
А некоторые близорукие последователи реализма «свели
даже реализм на узкую практичность». В результате
«реализм,— говорил Венгеров,— стал на невполне реаль¬
ную почву, превратившись в тенденциозность, сделав бел¬
летристику частным случаем публицистики, дойдя в своем
протесте против искусства, против решающей важности
формы почти до совершенного ее отрицания, до низведения
художественности на степень лишней обузы, мешающей
проведению «здравых» реальных понятий».
«Новое направление поняло, — говорит Венгеров, — что
реализм имеет громадные права на существование тем, что
построен огромной частью своего здания на фундаменте
действительных требований, на жизненности своих притя¬
заний. Выражаясь наглядно, реализм есть кирпичный остов
дома, совершенно еще неотделанный, без крыши, без окон,
без дверей. Согласитесь однако же, что в таком доме нель¬
зя еще жить... Идеализм есть именно то нечто, что суровое
основание здания превращает в приятное помещение для
человека, так созданного, что он одним необходимым никак
не может довольствоваться».
188

Перед семидесятниками, по мнению Венгерова, стоит за¬
дача примирить два враждующих направления критической
мысли, взяв у каждого из них то хорошее, что в нем было:
для идеалистических 40-х годов годилась критика с тако¬
вым же оттенком, для реальных 60-х — реальная критика
наиболее подходила, для переходных же и эклектических
70-х годов более всего пригодна эклектическая критика.
Если 60-е годы были реальны, то 70-е — реально¬
идеалистичны. «Это несколько парадоксальное наз¬
вание, отзывающее светлою мрачностью и черной белиз¬
ной, не так уже неверно, как многим с первого взгляда мо¬
жет показаться»1.
То противопоставление 60-х годов 70-м, которое делает
Венгеров, не лишено оснований. Чтобы убедиться в этом,
достаточно вспомнить несколько общеизвестных фактов.
Посмотрим, много ли взяли семидесятники из наследства,
оставленного им шестидесятниками.
На смену материализма в 70-е годы пришел позитивизм
и агностицизм. Вместо Фейербаха, Бюхнера и Молешотта
властителями дум становятся Конт, Спенсер и эклектик Дю¬
ринг. Пробуждается совершенно заглохший в 60-е годы
интерес к критической философии Канта; ее влияние испы¬
тывают на себе даже представители левого крыла тогдашней
общественности, например П. Л. Лавров.
Утилитаризм сменяется иными системами морали, более
или менее авторитарного характера. Если шестидесятники
непоколебимо верили в то, что общее благо необходимо со¬
впадает с правильно понятными интересами личности, то их
преемники стали на диаметрально противоположную точку
зрения. «Сплошь и рядом,— говорят они,— полезность ка¬
кой-нибудь меры противоречит личному удовлетворению».
Если шестидесятники отрицали идею долга, считая, что
«жертва — сапоги всмятку», то семидесятники приняли эту
идею как верховный принцип нравственности. Чтобы убе¬
диться в этом, достаточно вспомнить «Исторические пись¬
ма» Лаврова, пользовавшиеся такой громадной попу¬
лярностью в 70-е годы. Все движение в народ прошло под
знаком жертвы и самоотречения, отрицаемых шестидесят¬
никами.
В вопросах социологии объективизму 60-х годов семиде¬
сятники противопоставили пресловутый субъективный ме¬
тод, завоевавший с легкой руки Лаврова и Михайловско¬
го почти всеобщее признание. Недаром резкая критика,
1 Венгеров, Русская литература в ее современных представителях.
Иван Сергеевич Тургенев, СПБ. 1875 г., стр. 11—13; 42—44.
189

которой подверг в середине 70-х годов субъективную со¬
циологию П. Н. Ткачев \ осталась гласом вопиющего в пу¬
стыне. Рационализм также был отброшен семидесятниками,
и чувство, а не ум, было признано главенствующим «факто¬
ром прогресса».
Отступление началось и на эстетическом фронте. Если в
этой области от реализма не отрекались так открыто, как в
других, то считали нужным внести в эстетическую теорию,
выработанную в 60-е годы, ряд таких поправок и корректи¬
вов, которые в корне противоречили основам этой теории.
Так например, когда Михайловский говорит, что задача ис¬
кусства — удовлетворение потребности в нравственной
оценке, что искусство — «гласный нравственный суд» и что
поэтому в произведениях искусства добродетель должна
торжествовать, нам совершенно ясно, что таких задач ис¬
кусству не ставили и не могли ставить ни Чернышевский, ни
Добролюбов, ни Писарев.
Было бы чрезвычайно интересно нарисовать общую кар¬
тину отхода от реализма представителей радикального
крыла нашей общественности 70-х годов. Однако это — те¬
ма для обширной монографии, основанной на учете и изу¬
чении очень большого и до сих пор неразработанного ма¬
териала. Поэтому мы будем брать радикальную литературу
70-х годов не во всей ее полноте, а в более ограниченных
рамках. Мы остановимся на изучении того крыла нашего
народничества, которое, в отличие от критического народ¬
ничества «Отечественных записок», принято называть на¬
родничеством догматическим, правоверным, оптимистичес¬
ким и т. д. Мы имеем в виду ту разновидность народничест¬
ва, представителем которой в 70-е годы явилась газета «Не¬
деля». На страницах этой газеты выступали такие яркие
представители ортодоксального народничества, как Юзов-
Каблиц, Червинский и другие. На выяснении позиции, за¬
нятой этой газетой в спорах о реализме, мы в дальнейшем
и остановимся.
«Неделя» может служить ярким образцом того отхода от
реалистического миросозерцания 60-х годов, о котором мы
говорили выше.
Отход этот сказался прежде всего на отношении «Неде¬
ли» к материализму как философской системе. Правда, ста¬
тьи на философские темы печатались в «Неделе» сравни¬
тельно редко, и потому очень трудно говорить о какой-ли¬
бо вполне определившейся позиции, занятой «Неделей» в
1 Мы имеем в виду его статью „Роль мысли в истории", „Дело", 1875 г.,
9 и 12.
190

вопросах философии. Однако уже одни фамилии авторов,
писавших в ней на философские темы, свидетельствуют о
том, что орган правоверных народников 70-х годов не пи¬
тал симпатии к материализму. В нем по вопросам филосо¬
фии писали позитивист Лесевич и непримиримый против¬
ник материализма 60-х годов К. Д. Кавелин, типичный буржу¬
азный либерал, под конец жизни почему-то уверовавший в
русскую общину и вследствие этого сблизившийся с народ¬
никами «Недели». Для Кавелина материализм был «выродив¬
шейся философией, закончившей свой век» \ Он отвергает
материализм на том основании, что им якобы «самостоя¬
тельная и самодеятельная личность отрицается в принципе»2.
С неменьшей резкостью «Неделя» отзывалась и об ути¬
литаризме как системе этики. Указывая на то, что принцип
пользы, применяемый к нравственной оценке человеческо¬
го поведения, может повести к оправданию узкого эгоиз¬
ма, сотрудник «Недели» Лаврский констатировал, что тео¬
рия утилитаризма дискредитирована у нас «невежественно
грубым ее пониманием, проявляющимся на практике разны¬
ми уродливостями антисоциального характера8. Особенно
негодует Лаврский на Писарева, которому он приписывает
защиту базаровской теории личного счастия и обществен¬
ного индиферентизма. Теория Писарева, утверждает Лавр¬
ский, послужила «удобрением почвы под рассадник ловка¬
чей, хищников, индиферентистов, съедающих свои убежде¬
ния с кашей и пахтающих из них масло, слишком умных
для того, чтобы быть идеалистами вообще и стоиками в осо¬
бенности». «Большинство,— говорит Лаврский,— по свойст¬
венной ему жадности к пирогу нашло в базаровской фор¬
муле все необходимые элементы для удобного помещения
своих инстинктов. Индиферентизм, лишенный характера
трагического отчаяния, оказался голым бесстыдством»4.
Наряду с утилитаризмом «Неделя» отвергает и раци¬
онализм шестидесятников. В 1878 г. в «Неделе» была на¬
печатана знаменитая статья Юзова-Каблица, возбудившая
в свое время шумные споры в кругах революционно настро¬
енной молодежи. Эта статья называлась «Ум и чувство как
факторы прогресса». Юзов солидаризируется с мнением
Спенсера и приводит следующую цитату из сочинений зна¬
менитого английского философа и социолога: «Идеи не уп¬
1 Из статьи „Белинский и последующее раввитие нашей критики", напе¬
чатанной в „Неделе" в 1875 г. См. собрание его сочинений, т. III, стр. 1114.
2 Кавелин „Наш умственный строй" статья в „Неделе", 1875 г„ № 10.
8 Лаврский,Русская литература в 1874 г., „Неделя", 1875 г., 23,
етр. 764.
4 Лаврский, Названная статья, № 4, стр. 145-146.
191

равляют миром и не ниспровергают его: мир управляется
и ниспровергается чувствами, которым идеи служили толь¬
ко руководителями. Социальный механизм покоится в ре¬
зультате не на мнениях, а исключительно на характерах».
Общее заключение, к которому приходит Юзов, изложе¬
но им в следующей формуле: «Прогресссоциальных
форм заключается по преимуществу в прогрессе со¬
циальных чувств»1.
Рационалисты-шестидесятники верили в то, что знание
не только расширяет умственный кругозор человека, но и
оказывает громадное влияние на его нравственность. Истин¬
но просвещенный человек не может не понять, что интере¬
сы личности совпадают с интересами общества, надо толь¬
ко дать себе точный отчет, в чем заключаются действи¬
тельные интересы личности, и тогда станет ясным, что меж¬
ду ними и интересами коллектива нет никакого расхожде¬
ния. Вот почему основная задача человеческого воспита¬
ния заключается в накоплении знаний и в воздействии на
разум человека в целях расширения его кругозора.
Такая постановка вопроса была совершенно чужда семи¬
десятникам из лагеря «Недели». Не ум, а чувство стояло у
них на первом плане. Не развитие убеждений, а воздействие
на чувства — основная задача воспитания.
«У нас,— писал анонимный автор статьи «Интеллигенция
и народ» («Неделя», 1876 г., №9-10),— нравственное раз¬
витие каким-то образом всегда сводили и сводят до сих
пор на так называемую выработку убеждений, т. е. на ра¬
боту чисто теоретическую. Необходимо, говорили все, вы¬
работать себе убеждения, причем всегда как будто предпо¬
лагалось, что человек, имеющий прекрасные нравственные
убеждения, уже в силу этого одного обстоятельства непре¬
менно будет проводить их в жизнь. Возможно ли, говори¬
лось, чтобы человек, твердо убежденный, что это—добро, а
это — зло, сознательно предпочел первому последнее? Сила
нравственных задатков, унаследованных от предков и при¬
витых воспитанием в детстве, сила склонностей и привычек,
созданных условиями предыдущей жизни, всегда почти
игнорировалась. А между тем эти склонности и привычки
успели глубоко засесть в нашу натуру прежде чем мы стол¬
кнулись с разными возвышенными теориями нравственно¬
сти».
Воздействуя исключительно на человеческие убеждения,
можно привить людям чисто головные, вычитанные из
книг понятия. Вот почему деятельность нашей интелли¬
1 „Неделя" 1878 г., № 7, стр. 230. Разрядка автора. —Б. Е.

генции постоянно оставалась в области теории, в области
мозговых отправлений. Конечно, были отдельные личности,
для которых «общее благо», «меньшой брат» и т. п. состав¬
ляли не абстрактные представления, а живые, прожигаю¬
щие душу факты. Но масса если и волновалась, то волне¬
ние ее было исключительно головное.
«Бесконечные толки о меньшом брате, общем благе,— го¬
ворит автор той же статьи,— были у нее таким же сухим
теоризмом, как толки об индуктивном методе, о трех сте¬
пенях Конта или о половом подборе».
Поэтому как только наша учащаяся молодежь, проникну¬
тая высокими стремлениями, соприкасалась с жизнью, от ее
увлечений ничего не оставалось.
«Встретишь где-нибудь человека, год-два назад распинав¬
шегося за идеи.— Что? как? — Да что, батенька, жизнь —
не книга,— ответит или на счет «увлечений молодости»
пройдется. «Меньшой брат» становится в его глазах просто
мужиком, а то и свиньей или подлецом... Еще вчера чело¬
век воодушевлялся стремлением помочь угнетенному, заби¬
тому судьбою люду и возмущался не притворно, а самым
искренним образом,— нынче же, когда он действительно
мог бы помочь, он равнодушен, мало того — он стрижет
этот несчастный люд да еще зовет его подлецом. Спраши¬
вается: мыслимы ли подобные факты, если бы под громкими
фразами, которыми мы бываем так щедры в период книж¬
ной жизни, скрывалась хоть капля настоящего чувства —
сердечного, а не головного?».
Рационалисты-шестидесятники видели в науке лучшее
средство от всех социальных бедствий. Они верили в то,
что распространение научных, в особенности естественно¬
научных, сведений, поможет человечеству найти путь к луч¬
шему будущему. Писатели «Недели» иначе расценивают
значение естественных наук. Практика показала, говорят
они, что увлечение естественными науками чаще всего вы¬
рождается в узкий специализм. Но этого мало,— добавля¬
ют они: теперь мы убедились, что естественные науки, как
пар и электричество, готовы за деньги служить кому угод¬
но и могут явиться орудием даже антисоциальным \
Научному объективизму шестидесятников и их стремле¬
нию перенести в общественные науки строгие и точные ме¬
тоды естественных наук семидесятники противопоставили
применение субъективного метода к вопросам социологии.
«Неделя» в этом отношении всецело шла по стопам Лавро¬
ва и Михайловского.
1 Лаврский, Русская литература в 1874 г., „Неделя". 1875г.,№ 23, стр. 769.
13 Козьмин
193

«Суть вопроса о субъективном методе в социологии,—
писал Лаврский,— сводится к вопросу о праве позитиви-
ста-исследователя искать в социологии и требовать от нее
не только удовлетворения познавательной способности че¬
ловека, но сверх того и удовлетворения потребности нра¬
вственного суда. Отстаивать «субъективный метод», другими
словами, значит отстаивать право на место в науке прису¬
щей человеку потребности оценивать общественные явле¬
ния и истины социологии не только как истинные и лож¬
ные, но сверх того как желательные или нежелательные,
как подходящие или не подходящие под категорию жела¬
тельных, должных, нравственных1.
Оценивая реальное направление в целом как определен¬
ное миросозерцание, писатели «Недели» отмечали, что оно
отнюдь не представляет собою законченной системы. Это,
по их мнению,— конгломерат, составные части которого
недостаточно связаны между собою. Лаврский писал:
По мере того как этот конгломерат, получивший название
«реализма», проявлялся в жизнь, все яснее и яснее обнару¬
живалось, что части его не органически, не в какой-либо
стройной законченной системе, а случайно и внешним об¬
разом связаны друг с другом, и дух скептицизма все силь¬
нее и сильнее проявлял в области этого реализма свою раз¬
рушительную силу. В наше время, я полагаю, от него оста¬
лось одно название».
При таких условиях, по мнению Лаврского, перед крити¬
кой его времени стоит сложная и тяжелая задача: строить
на развалинах «реализма» совершенно новое здание.
«Исполнение этой задачи,— пишет Лаврский,— становит¬
ся тем затруднительней, что под влиянием принципов пози¬
тивной философии требования интеллигенции становятся
гораздо строже, чем было когда-либо прежде; от работы
критика требуется философская основательность, матема¬
тическая доказательность и точность»2.
Новая критика должна, по мнению Лаврского, стать «кри¬
тикой философской». А что он разумел под этим терми¬
ном, видно из того, что лучшим представителем философ¬
ской критики, призванной сменить реальную критику 60-х
годов, Лаврский считал Михайловского3.
Однако Михайловский — только предвозвестник нового
направления, которое еще не сложилось и не определилось
вполне. Новое миросозерцание — дело будущего. Пока же
1 Лаврский, Литературные заметки,„Неделя", 1875г., № 30, стр. 81.
а Его же, Русская литература в 1874 г., „Неделя", 1875 г., № 23, стр.
763-764.
3 Его же, Литературные заметки, „Неделя", 1875 г., № 26, стр. 859.
194

оно сложится, русская литература будет переживать тот
кризис, который она переживает теперь.
Как это ни странно, мы в настоящее время совершенно
иначе расцениваем значение 70-х годов в истории наше¬
го общественного и умственного развития, чем люди этой
эпохи.
Нам 70-е годы представляются временем, чрезвычайно
богатым по своему идейному и практическому содержанию.
Для нас эпоха 70-х годов неразрывно связана с зарождением
многочисленных кружков, сыгравших большую роль в на¬
шей истории. Говоря о 70-х годах, мы невольно вспомина¬
ем о великом крестовом походе русской интеллигенции в на¬
род. В нашем представлении эпоха 70-х годов — эпоха ге¬
роической борьбы за освобождение, вписавшая ряд выда¬
ющихся имен в синодик русской революции. Говоря о 70-х
годах, мы не можем не вспомнить, что эти годы были вре¬
менем наибольшего расцвета деятельности ряда выдающих¬
ся писателей: Достоевского, Л. Толстого, Щедрина, Гл. Ус¬
пенского, Некрасова, Елисеева, Михайловского, Лаврова и
многих других, менее крупных и менее ярких. Мы привыкли
отводить «Отечественным запискам» такое же место в исто¬
рии нашей общественной мысли, как «Современнику» и
«Русскому слову».
Иначе расценивали эпоху 70-х годов современники. Тка¬
чев, переживший умственный подъем 60-х годов, прямо за¬
являет, что 70-е годы,— по крайней мере в первой их по¬
ловине,— были эпохой общественной реакции. Если мы по¬
знакомимся ближе с журналистикой того времени, нам не
могут не броситься в глаза постоянные сетования на упадок,
в котором находится литература и который является след¬
ствием упадка самого русского общества той поры.
Вот что писал Скабичевский в «Отечественных записках»
в конце 1876 г.:
«В настоящее время и в журналах, и газетах, и в различ¬
ных общественных кружках — повсюду господствует ми¬
норный тон относительно состояния литературы вообще,
беллетристики же и критики в особенности. Все жалуют¬
ся, что критика находится в таком упадке, что совсем начи¬
нает исчезать из журналов. Беллетристика только и держи¬
тся что корифеями прежней эпохи, блиставшими уже в
40-х и 60-х годах; новых же талантов, которых можно бы
поставить на одну доску со старыми, не является».
Сам Скабичевский вполне согласен с такой оценкой лите¬
ратурной современности.
«Что касается лично меня,— пишет он,— то я вполне
разделяю недовольство большинства общества современной
13*
195

беллетристикой. Если и существует в литературе два-три
имени, которые следует исключить из этого недовольства,
если и появляются в течение года два-три произведения, от¬
меченные сильным талантом и обращающие на себя всеоб¬
щее внимание, то подобные явления представляются словно
оазисами в пустыне. Они остаются сами по себе, а пустыня
тоже сама по себе продолжает пребывать все той же бес¬
плодной пустыней» \
Тот упадок литературы, о котором говорит критик «Оте¬
чественных записок», был отмечен «Неделею*. На тему о
безжизненности современной литературы в ней писали
~ Червинский, В. К. Лаврский и др. Подводя в 1875 г. ли¬
тературные итоги минувшего года, Лаврский подчеркивает,
1то после пышного расцвета литературы во 2-й половине
TJ х годов наступила реакция. «Теперь нет ни одного гим¬
на:- и.та, который бы не знал, что наша современная лите¬
ратура находится в бедственном положении»,— говорит
Лаврский. Общество относится к литературе с полным рав¬
нодушием. Связь между ним и журналистикой, существо¬
вавшая ранее, исчезла. Мы вступили в полосу затишья и
несомненно переживаем переходное время. Упадок, в кото¬
ром находится литература, является лишь отражением реак¬
ции, охватившей общество. Если нашей литературе сужде¬
но вступить в новую эпоху своего существования, то эта
эпоха явится отражением новой эпохи в развитии самого
общества. «Литературная эпоха,— говорит Лаврский,— яв¬
ляется отголоском исторической»2.
Упадок современной литературы, по мнению авторов «Не¬
дели», стоит в связи с неправильностью и односторонно¬
стью того направления, которое господствовало у нас в
60-е годы, т. е. реализма. Чем же не удовлетворял реализм
авторов «Недели»?
Отвечая на этот вопрос, они отмечают прежде всего от¬
сутствие у реализма положительного идеала, который он
должен был бы противопоставить отрицаемому им начисто
старому миросозерцанию. Как и Венгеров, авторы «Недели»
считали, что реализм, аннулируя все старое, не выдвигал на
его место ничего нового. Направление, господствовавшее
в 60-х годах, было исключительно отрицательным.
В этом его слабость.
Другое слабое место реализма отмечает публицист «Не¬
дели» П. П. Червинский. Он ставит реализму в упрек отор¬
1 Скабичевский, Сочинения, т. И, стр. 103-104.
* Лаврский, Русская литература в 1874г.,„Неделе", 1875г.,М1,стр.
28 —»27.
196

ванность от русской жизни: под влиянием реализма наша
литература перестала служить выразительницей потребно¬
стей и стремлений общества, ее идеалы приобрели чисто
книжный характер. Наши направления, жалуется Червин¬
ский в статье «Отчего безжизненна наша литература» («Не¬
деля», 1875 г., № 44), сложились не путем обобществления
явлений и задатков, представляемых русским бытом, а
большею частью по иностранным книжкам \
Отмечаемая Червинским оторванность русской литерату¬
ры от жизни стоит, по его мнению, в связи с гегемонией,
которая до сих пор принадлежала Петербургу в умственной
жизни России. С этим согласны и другие писатели «Неде¬
ли».
«С каждым годом,— читаем мы в передовой статье № 11
«Недели» за 1876 г.,— более и более обнаруживается несо¬
стоятельность того умственного главенства, которым Петер¬
бург в 60-х годах заправлял движением всей России, и уста¬
релость тех форм, которыми он при этом пользовался как
орудиями... Отсюда произошли все те явления, которые в
последние годы составляли предмет многочисленных тол-
ков, как то: упадок влияния литературы на общество, ос¬
кудение талантов, рознь в рядах самой петербургской ин¬
теллигенции и т. п.».
Сотрудники «Недели», говоря о заслугах своей газеты,
главной из них считали то, что она высоко держит знамя
национальности и самобытности2.
Чтобы упорядочить отношения между обществом и лите¬
ратурой, говорит автор статьи «Наши задачи» (1876 г., № 1),
необходимо, чтобы литература, «отбросив западные рутин¬
ные шаблоны», обратилась к потребностям и задачам нашей
собственной русской жизни, сделав ее исходной точкой
своей деятельности. У Европы учиться следует, но при этом
надо помнить, что у России свои задачи, поставленные ори¬
гинально, не так, как на Западе».
«Задача национального направления,— формулирует
Лаврский,— заключается в том, чтобы отыскать, в какой
форме общечеловеческое содержание с наибольшим удоб¬
ством усвояется данным народом, и затем отстаивать эту
форму как наиболее соответствующую интересам данного
народа»".
1 О взглядах П. П. Червинского см. выше в статье „Публицистическая
деятельность П. П. Червинского*.
2 Л. О. [Лаврский].—По поводу спора о национальной направлении,
„Неделя*, 1876 г., № 42, стр. 1372.
2 Там же, стр. 1381-1382.
197

Такой взгляд на задачи русского общества и литературы
является логическим выводом из признания особых, отлич¬
ных от западных, путей развития России.
В этом отношении большой интерес представляет статья
Юзова — «Капитализм и мирское владение», напечатанная
в № 15 «Недели» за 1878 г. В этой статье ставится вопрос о
том, насколько применима к России теория К. Маркса.
«Теория Маркса,— пишет Юзов,— создана на фактах за¬
падно-европейской жизни и имеет там известное raison
d’Stre. Единственный довод в пользу благодетельности капи¬
талистического производства — способность его социализи¬
ровать (обобществлять) труд».
Но, спрашивает Юзов, нуждается ли русский рабочий люд
в той социализации, которую за собой ведет капиталисти¬
ческое производство? Не достиг ли он этой социализации
другим, своеобразным путем?
«Мы утверждаем,—отвечает Юзов на эти вопросы,— что
тип общественной кооперации труда в России — другой,
нежели был на Западе при зарождении капиталистического
производства. У нас есть то, что называется «мирским вла¬
дением»; в «мирском владении» находится главное орудие
производства в России — земля. Русский народ не нужда¬
ется в капиталистическом кнуте для развития в себе способ¬
ности сообща владеть производством. Наша история дала
нам для развития социальных чувств более целесообраз¬
ное и вместе с тем только полезное, а не гибельное для
многих поколений средство — общину, артель... У пас если
и мыслимо царство капитала, то только с помощью наси¬
лия,— у него нет корней в самой жизни народа.
«Славяне,— продолжает Юзов,— раньше германцев всту¬
пили на путь мирного социального прогресса и ушли впе¬
ред по этому пути, так что могут назваться старшими
братьями германцев в области общежития. Перво¬
начальная жизнь обоих племен была различна и выработа¬
ла в них различные умственные и нравственные качества —
отсюда несходство в дальнейших судьбах этих племен. Ис¬
торические законы, установленные на основании изучения
жизни одного племени, не могут быть прилагаемы к дру¬
гому. Оттого-то «философско-историческая теория» Мар¬
кса не имеет никакого значения для России. Стадии эконо¬
мического развития России были и долгое время еще
будут другими, нежели на Западе. Разница в исходных
пунктах поведет к разнице во всем процессе развития. Мы
имеем полное право надеяться (предполагая, что наша эко¬
номическая жизнь будет развиваться без насилия извне, а
только по законам своей внутренней природы) избегнуть
198

прелестей капиталистического строя. Мы думаем, что каж¬
дый из нас обязан заботиться об устранении вмешательства
капиталистического производства, так как оно чуждо есте¬
ственному развитию экономической жизни народа».
Если Юзов наивно верит в то, что от нашего собствен¬
ного желания зависит решение вопроса о том, сможет ли
Россия миновать капиталистическую стадию развития, то
его товарищ по журналу Червинский делает попытку опе¬
реться на самого Маркса, чтобы доказать, что обществен¬
ное развитие России идет особыми путями. Признав,— со
ссылкою на Маркса,— что «в основе каждого крупного об¬
щественного явления лежит экономическая причина», Чер¬
винский высказывает уверенность в том, что экономический
строй России, коренным образом отличающийся от запад¬
ного, обусловливает особенности в характере ее обществен¬
ных отношений 2.
При таком взгляде на русскую жизнь становится понят¬
ным, почему «Неделя» в качестве основания для единения
интеллигенции с народом выдвигала «не идеалы запад¬
ного пролетариата, совершенно чуждые
русской жизни, а противоположные им идеа¬
лы русской деревни»2.
Этим самым определяются и задачи, лежащие на русской
интеллигенции и в частности на той ее части, в распоряже¬
нии которой находится печатное слово.
До сих пор русская интеллигенция была чужда народу и
его жизни. Это объяснялось тем, что она выходила из ря¬
дов привилегированных классов.
«В самом деле, из каких слоев общества выделялась на¬
ша интеллигенция? — спрашивает публицист «Недели».—
Мелкопоместные и средней руки помещики (крупных оста¬
вим в стороне), средние чиновники, духовенство и отчасти
купечество, тоже средней руки,— вот наши предки. Весь
нравственный кодекс этой среды, ее склонности, стремления,
инстинкты, ее идеалы,—все это можно определить двумя сло¬
вами: мещанство и крепостничество. Эти про¬
дукты болезненных процессов в русской исторической жиз¬
ни и легли в основу нравственных инстинктов нашей ин¬
теллигенции; они составляют суть наших нравственных за¬
датков» *.
«Очиститься практически,— продолжает тот же ав¬
1 Подробнее см. выше, в статье „Публицистическая деятельность П. П. Чер¬
винского".
2 Статья „Наши задачи*, „Неделя", 1876 г., ЛЬ 1, стр. 4.
* См. статью „Интеллигенция и деревня", „Неделя", 1876 г., № 9-10, стр.
318-319.
199

тор,—выбросить из своей натуры все то, на чем мы вы¬
росли, было не так легко, если бы мы даже сознательно на¬
правили к тому все усилия. И вот рядом с сознательными
нравственными идеалами, построенными по последним тео¬
риям этики, у нас сохранились бессознательные инстинк¬
ты и склонности мещанско-крепостнического пошиба. Таким
образом получились одновременно две нравственности:
нравственность теоретическая, головная, и нравственность
прирожденная».
Конфликт между ними был неизбежен. Выход нашелся в
компромиссе. Люди же, неспособные на компромисс и в то
же время бессильные жить согласно теории, должны были
погибнуть или влачить самое жалкое существование.
Итак, перед русской интеллигенцией стояла весьма пе¬
чальная дилемма: или гибель или компромисс?
«Что же тут странного,— говорит цитируемый автор,— что
мы превращаемся в дельцов, занятых исключительно наби¬
ванием карманов, или в лучшем случае спокойно копошим¬
ся на поприще профессиональной деятельности, и что ни
для одного порядочного дела у нас не оказывается лю¬
дей?» 1.
Оторванность от жизни, беспочвенность, книжность —
основные черты русской интеллигенции. Противоположно¬
стью является русский народ. По своим нравственным каче¬
ствам он стоит гораздо выше интеллигенции. Эта мысль не¬
однократно проводится на страницах «Недели» разными ав¬
торами.
«Деревня,— говорит автор статьи «Интеллигенция и де¬
ревня»,— выше культурных слоев но нравственным
задаткам, по той коренной закладке чувств и душев¬
ных движений, которою определяются характер, тип ми¬
росозерцания отдельных личностей и народов» 2.
В России с ее общинным строем, по мнению Червинского,
«на практике осуществляется принцип, признаваемый в тео¬
рии всеми экономистами, что основа собственности —
труд».
Русский мужик, по мнению Юзова, «выработал убежде¬
ние. что всякий человек имеет право получить место на
«пиру природы» и что, если все места заняты, участники
«пира» должны дать место вновь явившемуся» 3.
Русской интеллигенции, чтобы решить стоящие перед ней
задачи, недостаточно простого знакомства с фактами рус¬
1 См. „Интеллигенция и деревня", „Неделя", 1876 г., № 9-10, стр. 319-320
3 Там же, стр. 316.
8 Юзов, Либерал о сером мужике, „Неделя", 1878 г., Дг 9, стр. 283.
200

ской жизни. Одного этого слишком мало. Интеллигенции
необходимо почувствовать особенности русской жиз¬
ни. Нужно сродниться, срастись со здоровыми элементами
этой жизни,— читаем мы в передовице № 1 «Недели» за
1876 г.,— нужно приобрести то, что мы назвали бы народ¬
ной психологической подкладкой. Только опи¬
раясь на эту подкладку и работая над ней мыслью, литера¬
тура может создать строй воззрений, органически вытекаю¬
щий из народной жизни» \
«Деревня,— читаем мы в статье «Интеллигенция и дерев¬
ня»,—должна вдохнуть жизнь в дряхлую, бездушную интел¬
лигенцию». А интеллигенция, со своей стороны, «должна
дать идеалу деревни умственный момент, идеи и фак¬
тические знания», которыми она располагает.
Оппоненты «Недели» (Михайловский, Ткачев и др.) в
спорах с нею указывали на то, что она идеализирует дерев¬
ню, закрывая глаза на многие темные стороны крестьянской
жизни и в частности на господствующее там невежество.
Может ли интеллигенция,— спрашивали они,— научиться
чему-либо у этого невежества? На это публицисты «Неде¬
ли» отвечали, что, признавая деревню стоящей выше интел¬
лигенции по нравственным задаткам, они не игнорируют
слабой степени развития ее в умственном отношении и пре¬
восходства интеллигенции в этом смысле над деревней.
«Кто же оспаривает у вас, господа,— пишет автор статьи
«Интеллигенция и деревня»,—ваше европейство, вашу спо¬
собность к усвоению европейской науки? — Напротив, вам
прямо говорят, что вы имеете и знания, и умственное раз¬
витие, и, пожалуй, внешний лоск, не имеете только одного:
той чуткости к правде, к добру, того любвеобильного серд¬
ца, которым так богата серая, невежественная, неотесанная
деревня»2.
«Наша литература,— добавляет к этому Лаврский,— ин¬
стинктивно чувствует нравственное превосходство мужика
над интеллигентом. Говоря о современной беллетристике,
Лаврский отмечает как характерную ее черту то, что она пе¬
рестала искать положительных типов и «героев» в интелли¬
гентской среде. Надежды на появление «русского Инсарова»
потускнели. Герои Бажина, А. Михайлова, Омулевского на¬
чали вызывать к себе насмешливое отношение. «Современ¬
ная беллетристика совершенно как бы игнорирует самое
существование так называемой молодежи». Все яснее ста¬
новится, что искать типы и сюжеты следует не в сфере ин¬
1 Юзов, Наши задачи, „Неделя", 1876 г., М 1, стр.3-4.
2 „Неделя", 1876 г., Nb 9-10, стр. 316.
201

тересов «человека новых понятий», а в области простона¬
родного быта, крестьянской жизни1. Отмечая эту тенденцию
современной литературы, Лаврский дает ей и объяснение:
«Сильные и выдержанные характеры оказываются из не¬
культурных слоев, а представители культуры оказываются
тряпками или людьми, вносящими в жизнь идеи вовсе не
высшего порядка»2.
Идеализируя деревню, «Неделя» естественно не могла
пройти молча мимо того неприкрашенного, трезвого изоб¬
ражения деревенской жизни, которое давал на страницах
«Отечественных записок» Г. И. Успенский, скрывшийся под
псевдонимом Иванова. Известно, что очерки Иванова выз¬
вали в свое время очень большой шум в революционно
настроенных кругах и негодование по адресу их автора,
которого правоверные народники готовы были обвинять в
клевете на народ. «Неделя» всецело солидаризируется с
этими обвинителями Успенского. Против Иванова в «Неделе»
выступают и анонимный автор «Литературно-житейских за¬
меток», и Юзов-Каблиц, и молодой Плеханов под псевдо¬
нимом Г. Валентинова.
Автор «Литературно-житейских заметок» утверждает, что
очерки Иванова не могут дать читателю даже приблизи¬
тельного понятия о современной деревне. Отмечая «убийст¬
венное впечатление», производимое этими очерками, автор
говорит: «Это даже не пессимизм, а просто-напросто наше
русское кладбищенство, как его изображает Помялов¬
ский в лице художника Череванина в повести «Молотов»8.
«Какой умница г. Иванов!—восклицает Юзов.— С ним
могут соперничать разве становые пристава, которые дав¬
но уже знают, что наш «народец — подлец».
И чтобы посрамить окончательно Успенского, Юзов про¬
тивопоставляет ему ту оценку русского народа, которую
дает в своих произведениях Ф. М. Достоевский. Достоев¬
ский, «проведя несколько лет в остроге и следовательно
наблюдая народ несколько ближе, нежели дачник г. Иванов,
настолько уверовал в нравственную высоту души русского
серого мужика, что никак не хочет верить, чтобы иност¬
ранцы были образцом добродетели сравнительно с этим
мужиком» *.
Тяжелое впечатление, производимое очерками Иванова,
отмечает и Плеханов, ставящий Иванову в вину, что он
проглядел «большую чуткость непосредственного чувства в
1 „Русская литература в 1874 г.", „Неделя", 1875 г., J6 12, стр. 383—386.
2 Та же статья, „Неделя* № 14, стр. 479.
8 „Неделя", 1877 г., № 46, стр. 1553-1554.
* Юзов, Либерал о сером мужике, „Неделя", 1878 г.,№9,стр. 285-286.
202

крестьянине». В отношении правдивости изображения дере¬
венской жизни Плеханов готов признать первенство за Зла-
товратским1.
Не один Глеб Успенский смущает критиков «Недели»,—не
радует их вся современная беллетристика. Ей ставят они
в вину фальшь, насильственное натягивание надуманных
выводов, неверное изображение жизни и другие такие же
тяжелые преступления. Говоря о современных беллетри¬
стах, один из авторов «Недели» пишет:
«Они действительно вышли из всяких пределов, требуя
себе похвалы за то только, что у них благородный образ
мыслей, что ничем однако не доказывается, и хорошие на¬
мерения, которые ни в чем однако не проявляются. Избитые
мысленки, плавающие в целой бочке воды,— вот ведь про¬
изведения новейших беллетристов... Где наконец сами эти
беллетристы из молодых? Их не видно, не слышно. Разда¬
ется кой-когда некоторый писк, вырвется порой некоторый
нестройный вскрик,— и снова все пусто и глухо» 2.
При отсутствии молодых талантов все надежды прихо¬
дится возлагать на старых писателей, начавших свою де¬
ятельность еще в 40-е и 50-е годы.
«Теперь время такое,— писал в 1876 г. Лаврский,—что
надежды наши, «полные упований взоры» всех поколений
современной интеллигенции обращены именно на наших
«корифеев», ветеранов литературы; от них мы ждем нового
слова, от них поучаемся, за ними отдыхаем от бессодержа¬
тельной и глупой, а часто пошлой и возмутительной болтов¬
ни наших «новых писателей». Лев Толстой уже потряс и
расшатал картонные постройки доктринеров нового поко¬
ления; Федор Достоевский выступил вслед за ним и вероят¬
но ожидал быть побитым каменьями, но оказался, напро¬
тив, в почете и уважении всех партий и лагерей,— его по¬
няли и оценили.
«Очередь за Тургеневым» 8.
Очередь Тургенева скоро пришла. Он опубликовал свою
«Новь». Интересно отношение Лаврского к этому роману.
Он признает, что новое произведение Тургенева не дает
полной картины той «нови», которую он должен изобра¬
зить. Одной из причин этого является оторванность автора
романа от России и русской жизни. Тем не менее роман
Тургенева, по мнению Лаврского, может произвести на чи¬
тателей «благотворное, отрезвляющее» впечатление. «Честь
и слава светлому таланту Тургенева,— восклицает Лавр-
1 „Об чем спор?", „Неделя", 1878 г., As 52.
2 Вольные размышления, „Неделя", 1879 г., Л* 50-51, стр. 1453.
8 Л. О., Письма провинциального читателя, „Неделя", 1876 г., ЛЬ 46-47,
стр. 1560.
203

ский,— и дай бог доброго успеха его новому роману, на¬
сквозь проникнутому теплой, отеческой любовью к моло¬
дому поколению!»1.
Критики «Недели» не только возлагают свои надежды на
старых писателей, но они готовы звать литературу и обще¬
ство назад — к 40-м годам, к идеалам того времени.
Анонимный автор статьи «По поводу «Воспоминаний Па¬
наева», напечатанной в «Неделе» в 1876 г., пишет:
«Есть времена как бы героические, оставляющие о себе
священную память, хоть они только что прошли. Есть лю¬
ди, которые чем дальше от них, тем кажутся больше. У нас
такую роль играют сороковые годы и люди сороковых го¬
дов... Покажите же нам этих людей, покажите ту «вселен¬
ную», которая с ними родилась и с ними умерла, покажите
ту «всемирную историю, которая погребена под надгроб¬
ным камнем обоготворенных людей. Лучших идеалов
вам не сыскать и не выдумать»2.
«Мы томимся, что нет у нас идеалов, мы болеем их от¬
сутствием, и вместе с тем в нас меньше, чем в ком-либо,
чувства идеализма»,— жалуется тот же автор.
Как непохож плачущий по идеалам интеллигент «Неде¬
ли» на людей 60-х годов! Сознание собственного бессилия,
оторванности от жизни, вялости характера и никчемности
было совершенно чуждо шестидесятникам. Поколение 60-х
годов, та разночинная интеллигенция, которая в то время
громко заявила о своем праве на жизнь, была проникнута
бодростью, смелостью, верою в свои силы.
Вспомним, что говорил автор «Что делать?», обращаясь к
своим молодым современникам:
«Поднимайтесь из вашей трущобы, друзья мои, подни¬
майтесь,— это не так трудно; выходите на вольный белый
свет, славно жить в нем, и путь легок и заманчив,— попро¬
буйте. Жертв не требуется, лишений не спрашивается. Их не
нужно. Желание быть счастливым, только это желание
нужно».
Как отлична эта уверенность в себе и в своих силах от
пессимистических настроений «Недели»!
Если у шестидесятников и были некоторые зачатки иде¬
ализации крестьянства, то они далеко не достигали той сте¬
пени, какую мы находим в «Неделе». Люди той эпохи го¬
раздо более трезво смотрели на деревню. Это — во-первых.
Во-вторых, разночинцы-шестидесятники с большим недове¬
рием относились к дворянской интеллигенции 40-х годов.
1 Л. О., ’нсьма провинциального читателя, „Неделя*, 1877 г., № 3'
стр. 109-110.
2 „Неделя*. 1876 г., J4 51-52, стр. 1739.
204

Это настолько общеизвестно, что вряд ли надо напоминать
соответствующие факты. Достаточно вспомнить хотя бы ту
ожесточенную с обеих сторон борьбу, которая в редакции
«Современника» велась Чернышевским и Добролюбовым
против писателей старшего поколения.
Все это с очевидностью показывает, как далеко народни¬
ческая интеллигенция 70-х годов отошла от своих идейных
предшественников предыдущего десятилетия, и дает нам
полное основание говорить о кризисе реализма в 70-е годы.
Общая картина этого кризиса уже ясна из вышеизложен¬
ного. Нам остается ознакомиться с тем, в какой форме он
сказался на эстетических взглядах народнической интелли¬
генции, группировавшейся вокруг «Недели».
Вопросов эстетических «Неделя» не касалась; тем боль¬
ший интерес представляет одна статья, в которой вопросы
эстетики были поставлены во весь рост и подверглись бо¬
лее или менее подробному выяснению. Мы имеем в виду
статью Г. Радзиевского «Роль искусства», напечатанную в
№ 45 «Неделя» за 1877 г.
Автор этой статьи находит, что в споре об искусстве
реалисты и идеалисты одинаково неправы. Их общая ошиб¬
ка заключается в том, что как те, так и другие, начинали с
вопроса, чем должно быть искусство как одно из
явлений общественной жизни; между тем следовало
начинать с иного вопроса,— с вопроса о том, что такое
художественное творчество как одно из явле¬
ний психической жизни человека. Другими словами, надле¬
жало сперва определить характер и свойства данного явле¬
ния, а затем уже решать, какую роль отвести ему в среде
других явлений.
Реалисты, по мнению г. Радзиевского, делают еще две
ошибки.
Они говорят, что искусство — подражание природе.
Это — истина, но реалисты понимают ее слишком узко, ког¬
да требуют, чтобы искусство было «фотографией, без ли¬
цеприятия воспроизводящей действительность». Это — од¬
на их ошибка.
Другая заключалась в том, что они приписывают искус¬
ству грубо утилитарное значение. Конечно, искусство —
сила, могущая иметь полезное применение в жизни. Одна¬
ко реалисты ошибались в определении этого полезного
применения. «Они ждали от искусства постановки и разре¬
шения разных вопросов, а этого искусство дать не мог¬
ло. Значение его совсем иное. Искусство есть сила, не на
разум влияющая, но возбуждающая чувство; следовательно,
арены для этого применения надо было искать в области
205

социальных чувств, а не в сфере каких бы то ни было
идей».
Реальной эстетике шестидесятников Радзиевский проти¬
вопоставляет новую «положительную» эстетику, зачатки ко¬
торой он находит в статьях Скабичевского и Кавелина. Он
имеет при этом в виду «Беседы о русской словесности»
Скабичевского, печатавшиеся в 1876—1877 гг. в «Отече¬
ственных записках», и статью Кавелина «О задачах искус¬
ства», появившуюся в № 10 «Вестника Европы» за 1878 г.
По мнению Радзиевского Скабичевский и Кавелин «дают
новый критерий для художественной критики»: они «созда¬
ют, так сказать, новую эстетическую школу — положитель¬
ную».
Скабичевский «вопреки (как он выражается) мнению гос¬
подствующей эстетики», т. е. эстетики реальной, выдвигал
три тезиса, в которых он формулировал свое отношение к
искусству. Приведем их для того, чтобы нам были вполне
ясны дальнейшие рассуждения Радзиевского.
Вот эти тезисы:
1. Искусство представляется вовсе не воспроизведением
жизни в том виде, как она есть, а рефлектированием впе¬
чатлений посредством образов, заключающих в себе пред¬
ставление жизни в преувеличенном виде под влиянием ху¬
дожественного пафоса.
2. Искусство вовсе не должно стремиться изображать
жизнь непременно всецело и всесторонне, со всеми ее мел¬
кими деталями, а напротив того — одностороннее изобра¬
жение жизни есть одно из существенных его качеств, так
как художественное творчество в том и состоит, что худож¬
ник выделяет и ставит на первый план те явления и сторо¬
ны жизни, которые его поразили; их наиболее яркое пред¬
ставление он только и должен иметь в виду, заботясь о
прочих сторонах жизни и деталях лишь настолько, насколь¬
ко они могут служить к освещению главного, что выстав¬
ляется в произведении.
3. Утилитарная цель искусства заключается вовсе не в
обсуждении и решении каких-либо вопросов жизни, но в
умственном отношении — в поднятии вопросов путем де¬
монстрирования явлений жизни, а в практическом — в воз¬
буждении воли, энергии, страстей в том или другом направ¬
лении \
Таковы тезисы Скабичевского.
Что касается Кавелина, то его точка зрения приближает¬
ся к взглядам Скабичевского.
1 Скабичевский, Собр. соч., т. И, стр. 128.
206

Как и Скабичевский, он считает, что решение каких-
либо вопросов — не дело художника. «Я не люблю,—
говорит он,— когда художник излагает своим произведени¬
ем какую-нибудь сентенцию — политическую, религиозную,
научную или нравственную,—все равно: иллюстрировать пра¬
вило — совсем не дело искусства, на это есть наука или пу¬
блицистика... Пусть художник воспроизводит жизнь, прав¬
ду, а не пишет в картине приговоров» \
Хотя Кавелин и говорит здесь о воспроизведении худож¬
ником жизни, однако из дальнейшего изложения становит¬
ся ясным, что он, как и Скабичевский, согласен, что худож¬
ник не может воспроизводить жизнь «так, как она есть».
На самом деле художник воспроизводит не д е йс т в и-
тельную жизнь, а только наши представле¬
ния о действительности.
«Говорят,— пишет Кавелин,— художество воссоздает дей¬
ствительный мир, самую жизнь, какова она есть. Это не
совсем так. Им создаются условия, которыми вызываются
такие же представления, как и действительным миром, дей¬
ствительною жизнью. Но художественные создания никогда
не воспроизводят действительного мира, как он есть» 2.
Радзиевский разделяет точку зрения Скабичевского и
Кавелина. Процитировав тезисы Скабичевского, он пишет:
«Как видит читатель, это — нечто совсем отличное от пре¬
жнего представления задач искусства. Художник и поэт
вовсе не проповедники, логическими аргументами убеждаю¬
щие публику, что воровать и обманывать грешно, что прав¬
дивость— добродетель, etc. Вся сила и все значение худож¬
ника и поэта в том, что они «создают людей по образу сво¬
ему» (беру выражение Н. Михайловского), что они обла¬
дают силой заставлять читателя и зрителя переживать те
чувства, какие переживают они, плакать их слезами и сме¬
яться их смехом. Вот вся тайна их значения, их социаль¬
ной пользы. Если поэт добр и сострадателен,— он полезен,
потому что формирует своего читателя по образу сво¬
ему... Понимая вопрос так, мы можем отодвинуть тенден¬
циозность на самый задний план. Зачем она? О чем бы ни
писал например Щедрин — все равно: он не сделается Фе¬
том; огонь его сердца не потухнет и будет нас греть; а нам
только это и важно».
Таким образом, требования, которые ставили искусству
реалисты, не рациональны.
Согласен Радзиевский с Кавелиным и Скабичевским и в
1 К. Д. Кавелин, Собр. соч., т. Ш, стр. 1183.
а Там же, стр. 1188 —1191.
207

том, что искусство не может воспроизводить действитель¬
ность.
«Человек,— говорит он,— не знает действительности,— он
знает только те впечатления, какие производит на него
действительность. А впечатления у всякого свои; мир впе¬
чатлений— мир крайне несходный у разных людей, край¬
не непостоянный и изменчивый. Посему человек не может
изобразить действительный мир таким, каков он есть (ап
und fiir sich вещи не существуют), но лишь таким, каким он
ему кажется, каким он отразился в его мозгу, т. е. человек
может изображать и передавать лишь свои впечатления,
(Скабичевский) или представления (Кавелин). Чем
сильнее впечатление, тем сильнее вызванный им рефлекс, а
разные части действительности разный эффект производят
на разных людей. Деятельность творчества — это, как опре¬
деляет г. Скабичевский, «рефлектирование впечатлений»,
это — произвольное выражение во вне внутреннего ощуще¬
ния, произведенного впечатлением действитель¬
ности. Отсюда—непроизвольность творчества, отсюда—его
«свободный» характер, о котором толковали идеалисты. От¬
сюда же—разнообразие художественных рефлексов, завися¬
щих от разнообразия рефлектирующих аппаратов (т. е.
художественных организаций). Итак, искусство не может
быть верным изображением действительности».
Как мы видим, для Радзиевского реализм в отношении
искусства — пройденная уже ступень. На место реальной
эстетики должна быть создана новая эстетика, которая
впитает в себя то ценное, что было в эстетике идеалистов.
Это стремление к новой эстетической теории, объединяв¬
шее сотрудника «Недели» Радзиевского с Скабичевским и
Кавелиным, было лишь одним из признаков того отхода от
реализма, который обрисован нами выше.
Элементы идеализма и реализма, несомненно присущие
миросозерцанию народнической интеллигенции 70-х годов,
вполне оправдывают приведенную нами в начале доклада
характеристику, которую Венгеров дал своему времени. На
смену реализму 60-х годов пришло новое миросозерцание,
в котором начала реализма были перемешаны с элементами
идеализма и которое в силу уже одного этого не могло не
быть эклектическим, чего, как мы убедились, не скрывали
сами представители этого направления.
Социальная характеристика направления, пришедшего на
смену реализму, не вызывает затруднений. Она ясна уже из
вышеизложенного. Народники 70-х годов вполне отдавали
себе отчет в том, чьи интересы они представляют. Их вы-
сказыьання па згот счет лишены какой бы то ни было
208

неясности и недоговоренности. Их «реально-идеалистиче¬
ское, т. е. по существу эклектическое, миросозерцание бы¬
ло теорией, выработанной мелкобуржуазной интеллигенци¬
ей, стремящейся опереться на деревню и выступить в роли
представителей и защитников интересов многомиллионной
крестьянской массы. Эта масса представлялась семидесятни¬
кам однородным целым: начавшейся внутри ее диферен-
циации они не замечали.
Сложнее был вопрос о том, какие причины вызвали
кризис реализма и чем объясняется отход от него мелко¬
буржуазной интеллигенции 70-х годов. Чтобы разобраться
в этом, мы вновь предоставим слово С. А. Венгерову. Вот
что он писал в своей книге о Тургеневе:
«Идеализм необходим нашей эпохе как противодействие
тому материализму и меркантилизму, что охва¬
тили в последнее время часть нашего общества, хотя и ни
в каком случае не составляющую его интеллигенции, но
все же настолько обладающую силою и знанием мирским,
что непросвещенное давление этой грубой силы заметно на
всем обществе вообще. Меркантильный дух был в малом
развитии в начале 60-х годов и потому не помешал антиидеа-
листическому движению того времени принять один только
философский характер реализма, между тем как теперь во
многих случаях реализм облекся в грубые и непривлека¬
тельные формы погони за мирскими благами. Вот отчего
долг всякого любящего свою страну развитого граждани¬
на состоит в настоящее время в том, чтобы отвлечь своих
сограждан от поклонения Мамоне и заставить их потра¬
тить все время на занятия предметами, польза изучения ко¬
торых не выразится немедленно же в виде акций и банковых
билетов. Буржуазному духу нашего времени вредно и опас¬
но давать опору в исключительно реальном миросозерца¬
нии; вот почему неизбежною реакцией материализма масс
является поддернутость современной интеллигенции идеа¬
лизмом, не мечтательным идеализмом 40-х годов, а тою
здоровою идеальностью, которая играет роль предохрани¬
тельного средства от заедания пошлостью материального
окружающего, которая дает нравственную мощь с презре¬
нием оттолкнуть всякие компромиссы, где вечные законы
истины и справедливости жертвуются для удовлетворения
низменных целей, стремлений к наживе»1.
Как видим, формулировка Венгерова очень ясна. Новое
миросозерцание представляется ему необходимым в каче¬
1 С. А. В е н г е р о в, Назв. соч., стр. 31 -32.
14 Козьмин
209

стве оплота против развивающегося и наступающего капи¬
тализма.
Русское народничество, являясь одной из разновидно¬
стей мелкобуржуазного утопического социализма, включа¬
ло в себе черты, резко отличающие его от западно-евро¬
пейских систем утопического социализма XIX в. Различие
это находит себе объяснение в отсталости по сравнению с
Западом социально-экономического строя тогдашней Рос¬
сии. На Западе утопический социализм в его различных
разновидностях возник на развалинах крепостничества,
после буржуазной революции. Русские мелкобуржуазные
революционные теории 2-й половины XIX в. развивались
в эпоху, предшествовавшую буржуазной революции и
окончательному падению крепостнических отношений. Это
обстоятельство налагало особый отпечаток на народниче¬
ство. Ленин отмечал в народничестве наличие двух разно¬
ценных сторон: во-первых, боевого демократизма, свойст¬
венного революционной части народничества и имевшего
глубоко прогрессивное значение, и во-вторых, реакцион¬
ную, по существу своему мелкобуржуазную утопию*. В раз¬
личные периоды 2-й половины XIX столетия эти две сто¬
роны народничества изменяли свой, если так можно выра¬
зиться, удельный вес: сперва в народничестве превалиро¬
вала одна сторона, затем — другая. Революционный демо¬
кратизм народничества противостоял крепостничеству
и его пережиткам, сохранившим свое значение в нашей
социально-экономической жизни. Рассматриваемое с этой
стороны народничество было прогрессивно, потому что
оно отстаивало ликвидацию помещичьей собственности и
право крестьянина на землю и тем самым расчищало путь
для развития капитализма в его американской, фермерской
разновидности. Напротив того — мелкобуржуазная утопия
народничества, характеризовавшаяся надеждами на возмож¬
ность миновать капиталистический путь развития и от
крестьянской общины перепрыгнуть непосредственно в цар¬
ство социализма, имела глубоко реакционное значение, на¬
ходясь в противоречии с действительными тенденциями
экономического развития России.
Если к изучению идеологии нашей мелкой буржуазии по¬
дойти с точки зрения отмеченных нами особенностей русской
жизни по сравнению с западной, эволюция, пережитая этой
идеологией, становится вполне понятной.
Для мелкобуржуазной интеллигенции конца 50-х го¬
дов и следующего десятилетия на первом плане стояла борь¬
1 Ленин, Собр. соч., т. 11, стр. 33^.
210

ба против крепостничества, против сильных своею давно¬
стью и традициями пережитков докапиталистической эпо¬
хи. При наличии их мелкобуржуазная интеллигенция в то
время могла до известной степени видеть в нарождающейся
буржуазии своего союзника, соединение с которым облег¬
чало борьбу против общего врага, хотя и раненого насмерть,
но не потерявшего еще способности сопротивляться,— вра¬
га, еще достаточно сильного и серьезного.
Это очень хорошо понимал Н. Г. Чернышевский. «Мне
всегда было тошно читать рассуждения о «гнусной буржу¬
азии» и о всем тому подобном,— писал он,— тошно по¬
тому, что эти рассуждения, хотя и внушаемые «любовью
к народу», вредят народу, возбуждая вражду его друзей
против сословия, интересы которого, хоть и мо¬
гут часто сталкиватья с интересами его (как сталкиваются
очень часто интересы каждой группы самих простолюди¬
нов с интересами всей остальной массы простолюдинов), н о
в сущности одинаковы с теми условиями на¬
циональной жизни, какие необходимы для
блага народа, потому что в сущности то¬
ждественны с интересами народа»1.
Другими словами, для Чернышевского, как и для большин¬
ства его современников, борьба против крепостничества и
самодержавия являлась общенациональным делом, объеди¬
нявшим в пределах данного исторического отрезка времени
либеральную буржуазию с представителями трудящихся
классов общества.
При таких условиях в миросозерцании мелкобуржуазной
интеллигенции 60-х годов на первый план выдвигался бо¬
евой революционный демократизм, направленный на отри¬
цание всей старой жизни в самых разнообразных ее прояв¬
лениях во имя торжества крестьянской революции.
К 70-м годам положение значительно изменилось. Наряду
со старым врагом, продолжавшим отстаивать пережитки
прошлого, но переставшим уже мечтать о реставрации ста¬
рого порядка во всей его полноте, является новый враг, го¬
раздо более опасный, так как ему принадлежит не уходя¬
щее прошлое, а приближающееся будущее. Как бы часто ни
повторяли народники 70-х годов, что в России буржуазия
слабосильна ввиду того, что она не имеет корней в русской
жизни, уже одно то, что они так часто и упорно возвраща¬
лись к этой теме, доказывает, что появление нового врага не
осталось незамеченным ими. Развитие молодого русского
1 Ч с р н ы ш е в с к и й, Собр. соч.. т. X, ч. 2, стр. 234-235 (разрядка
моя.—Б. К)
14» 211

капитализма угрожало смертельной опасностью самостоя¬
тельному хозяйству мелких товаропроизводителей. Капитал
начал проникать и в деревню, оказывая разлагающее влия¬
ние на крестьянское хозяйство. Поэтому наряду со старым
фронтом, на котором борьба продолжалась, перед мелкобур¬
жуазной интеллигенцией развернулся новый фронт, а это за¬
ставило ее спешно перестраивать свои ряды. Из временного
союзника буржуазия превращалась в главного и наиболее
опасного врага, наличность которого иногда заставляла за¬
бывать о прежнем враге. В этом отношении весьма харак¬
терна изданная в 1878 г. брошюра С. Кравчинского «Смерть
за смерть», в которой пресловутый «аполитизм» народни¬
ков доведен до абсурда. «Не вмешивайтесь в борьбу, кото¬
рую мы, революционеры, ведем против капитала,— гово¬
рит Кравчинский, обращаясь к представителям правитель¬
ства.— Если вы оставите нас в покое, то и мы не будем вас
трогать».
Для борьбы с буржуазией старое оружие оказалось не¬
вполне пригодным. Надо было перевооружиться. Таким пе¬
ревооружением явился отход от реализма, обнаружившийся
в 70-е годы. Реализму с его стремлением европеизировать все
стороны русской жизни было противопоставлено новое
миросозерцание, провозгласившее самобытность и народ¬
ность основными принципами, последовательное проведение
которых в жизнь спасет нас от яда западно-европейской
цивилизации.
Народники 70-х годов пытались вести борьбу одновре¬
менно и против самодержавия и против капитализма. В
этой борьбе они были разбиты. После разгрома революци¬
онного народничества и «Народной воли» народничество
утрачивает свой боевой характер. Наступает эпоха юзов-
щины, абрамовщины, теории «малых дел» и практики
«артельных начинаний», рассчитанных на проведение в
жизнь при содействии благожелательного правительства.
В наши задачи не входит рассмотрение этого периода
эволюции народничества, но мы можем констатировать,
что мирные народники 80-х годов имели своих идейных
предшественников в предыдущем десятилетии. Газета «Не¬
деля» и являлась органом этих предшественников. Провоз¬
глашенный ею и последовательно проводимый отход от
реализма открывал возможность дальнейшей теоретичес¬
кой эволюции в сторону преобразования народничества из
революционного крестьянского социализма в социализм —
по выражению Ленина — мещанский.
«Из политической программы, рассчитанной на то, чтобы
поднять крестьянство на социалистическую революцию
212

против основ современного общества,— говорит Ленин, —
выросла программа, рассчитанная на то, чтобы заштопать,
«улучшить положение крестьянства при сохранении основ
современного общества»
Так отмеченные нами изменения в соотношении общест¬
венных сил в тогдашней России отражались на эволюции
мелкобуржуазных теорий. Порывая с реализмом, мелкобур¬
жуазная теория в лице народничества 70-х годов делала
первые шаги по направлению к вырождению из теории ре¬
волюционной в реформистскую.
1 Ленин, Собр. соч., т. I, стр. 179.
213

Накануне и на другой день 1 марта
Два артельных журнала начала 80-х годов
I
«Русское богатство» 1880—1881 гг.
«Русское богатство» было одним из наиболее долговеч¬
ных русских журналов. Оно просуществовало более сорока
лет и перестало выходить в наши дни — после Октябрь¬
ской революции. За время существования этого журнала
состав его руководителей не раз менялся, а вместе с ними
изменялась и его программа. Мы отнюдь не имеем в виду
говорить о «Русском богатстве» за все время существова¬
ния, за все эти сорок с лишним лет. Нас интересует
лишь один — сравнительно короткий период истории
«Русского богатства»,— тот период, когда этот журнал был
органом артели, образованной группою литераторов народ¬
нического направления.
1
В 1871 г. отставной поручик Н. Ф. Савич начал издавать
в Москве газету под названием «Народный листок сель¬
ского хозяйства и естествознания». В 1875 г. эта газета была
преобразована Савичем в журнал «Русское богатство». Под¬
заголовок «журнал торговли, промышленности, земледелия
и естествознания», имевшийся в то время у «Русского бо¬
гатства», дает представление о тогдашнем характере этого
журнала.
Новый журнал начал выходить с 1876 г. в Москве, но в
середине того же года издание его было перенесено в Пе¬
тербург. Сроки выхода в свет номеров «Русского богат¬
ства» были довольно необычные: по три раза в месяц.
Расходился основанный Савичем журнал слабо, подпис¬
чиков имел очень мало, и в 1878 г. на 5-м номере выход
его приостановился. Савич решил разделаться с журналом
и начал отыскивать покупателя. Таковой нашелся в лице
небезызвестного реакционного публициста В. Ф. Пуцыкови-
ча, бывшего редактора «Гражданина». Однако, Главное
управление по делам печати не утвердило Пуцыковича ре¬
214

дактором ввиду «невполне благонадежной его деятельно¬
сти» по редактированию «Гражданина». Тогда Пуцыкович
переуступил свои права на «Русское богатство» владельцу
библиотеки в Петербурге Д. М. Рыбакову1.
Рыбаков добился разрешения на расширение программы
журнала и превращение его с 1879 г. в ежемесячный орган
типа тогдашних так называемых толстых журналов. Одна¬
ко нового владельца «Русского богатства» постигла неу¬
дача, еще большая, чем его предшественника Савича. Ры¬
бакову удалось выпустить только один номер,— и немуд¬
рено: содержание этого номера было совершенно случай¬
ным; среди авторов, поместивших в нем свои произведения,
не было ни одного, обладавшего сколько-нибудь извест¬
ным именем; напечатанные в нем статьи и рассказы вряд
ли могли вызвать в читателе что-либо, кроме скуки. Не
спасла журнал Савича и довольно сочувственная встреча
его тогдашней либеральной прессой, признавшей, что «но¬
вый журнал обещает быть вполне честного и благомысля¬
щего направления» 2.
При таких условиях обновленное «Русское богатство» не
могло рассчитывать на успех у публики, и его издатель, по¬
чувствовав это, решил, во избежание дальнейших убытков,
приостановить издание журнала. Вскоре же — в мае
1878 г.— он совсем разделался с ним, продав свое право
на издание «Русского богатства» за 300 рублей С. Н. Бажи¬
ной, жене известного сотрудника «Русского слова» и «Де¬
ла», автора нашумевшей когда-то повести «Степан Рулев»,
Н. Ф. Бажина. С этого времени и начинается тот период
в истории «Русского богатства», которому посвящена на¬
ша работа. «Русское богатство» становится артельным жур¬
налом.
Инициатором артели и ее душою был известный публи¬
цист С. Н. Кривенко. Летом 1879 г. Кривенко изложил свой
план издания артельного журнала нескольким литераторам,
собравшимся у него на даче под Петербургом. Предложе¬
ние Кривенко было встречено весьма сочувственно, и
«вот,— рассказывает в своих воспоминаниях один из уча¬
стников артели А. М. Скабичевский,— на даче у Кривенко
было положено основание артели в виде колоссального
трехдневного пиршества» 3.
1 В. Евгеньев-Максимов, Из истории „Русского богатства",
„Русск. бог.", 1917 г., № 11-12, стр. 57.
2 Заурядный читатель (А. М. Скабичевский), Мысли по
поводу текущей литературы, „Молва", 1879 г., Л* 114.
8 А. М. Скабичевский, Литературные воспоминания, изд. „Земля
я фабрика", М.—Л. 1928 г., стр. 323.
215

В то время разрешение на издание новых журналов вы¬
давалось правительством неохотно. Поэтому участники
артели решили приобрести какой-нибудь из существующих
журналов. Вспомнили о «Русском богатстве». Несколько
смущало случайное и малоподходящее для народниче¬
ского органа название этого журнала; однако, было реше¬
но, что лучше иметь журнал с плохим названием, чем не
иметь никакого.
Начались переговоры с Бажиной, в результате которых
она согласилась передать свой журнал артели.
Чем же руководствовались участники артели, стремясь
создать свой собственный литературный орган? Н. С. Ру¬
санов, один из членов артели, в своих воспоминаниях так
отвечает на этот вопрос:
«В таком органе чувствовалась потребность. Людям этого
рода (т. е. писателям радикального направления.— Б. К.)
было в то время изрядно тесно в существовавших тогда
двух больших органах, проводивших подходящее им миро¬
воззрение: «Отечественных записках» и «Деле» (третий ра¬
дикальный журнал «Слово», имевший одно время большой
успех, висел на волоске, или, вернее сказать, над ним висел
на волоске дамоклов меч запрещения, каковое вскоре и
произошло). Как «Отечественные записки», так и «Дело»,
велись каждый орган по-своему, но хорошо. И однако,
сама сравнительная многочисленность радикальных лите¬
раторов, которые, конечно, не пошли бы в катковский
«Русский вестник», ни в стасюлевический «Вестник Ев¬
ропы», полемизировавший тогда с революционерами во
внутренних обозрениях Л. А. Полонского, создавала из¬
вестную монополию для упомянутых двух журналов, де¬
лала их редакции чересчур строгими в выборе, а порою
до известной степени капризными. Даже такие тонкие це¬
нители и сами первоклассные писатели, как Михайловский
и Щедрин, подвергались порою упрекам в пристрастно¬
сти. Скабичевский и Протопопов жаловались мне, напри¬
мер, каждый на свой лад, что Михайловский, к которому
они в то время относились в общем с огромным уважением,
не дает им ходу после смерти Некрасова, бывшего, по их
мнению, менее придирчивым редактором. Немножко забав¬
ный в своем самомнении, Протопопов... запальчиво уверял
меня, что Михайловский умышленно свел его на роль ре¬
цензента, бракуя все его большие статьи, так как чувствует
в нем крупного соперника. Скабичевский же менее шумно,
но с большей обстоятельностью, перечислял мне все чисто
литературные темы, которые он предлагал Михайловскому,
но которые тот неизменно перехватывал для себя: «Писал
216

бы по социологии и общественной философии — там он
действительно оригинален и велик,— но оставил бы мне,
как было при Некрасове, разбор чисто художественных про¬
изведений».
«В свою очередь Гаршин,— продолжает рассказывать Ру¬
санов,— был очень огорчен тем, что его грациозная ска¬
зочка «Attalea princeps» (которая было помещена позже в
нашем артельном «Русском богатстве») была отвергнута
Щедриным за ее недоуменный конец: «Читатель не поймет
и плюнет на все!». Златовратский и даже Успенский, кото¬
рым Щедрин ужасно дорожил, принесли тоже в «Русское
богатство» один или два раза отвергнутые «Отечественны¬
ми записками» вещи\
Рассказ Русанова в основном подтверждается биографом
С. Н. Кривенко, который так описывает возникновение ар¬
тельного «Русского богатства»:
«К мысли о необходимости завести свой артельный жур¬
нал С. Н. Кривенко пришел прежде всего, наблюдая далеко
неблестящее положение как свое личное, так и особенно
таких писателей, которые не пользовались преимущества¬
ми какого-либо привилегированного положения. Сам Кри¬
венко, даже будучи уже постоянным сотрудником «Отечест¬
венных записок», журнала, прочно поставленного и вполне
обеспеченного в материальном отношении, не мог тем не
менее считать себя избранником по сравнению с прямыми
безработными в области литературы. До 1881 г. С. Н. по¬
стоянного жалованья не получал и частенько прямо-таки
бедствовал» 2.
Конечно, отмеченные Русановым и биографом Кривенко
причины — тяжелое материальное положение литераторов и
разборчивость редакций существующих журналов,— сыг¬
рали большую роль в деле основания артельного журнала.
Но наряду с ними была еще одна причина чисто идеологи¬
ческого порядка.
Организатор журнала С. Н. Кривенко как типичный на¬
родник был горячим поклонником «артельного начала», в
котором он видел одно из проявлений особенности русской
культуры по сравнению с западно-европейской. «Русский
человек,— писал Кривенко,— любит жить обществами и
действовать «сообща», «за един человек», «голова в голо¬
ву». Артель, в смысле «организации совместного сотрудни¬
чества и рациональной совместной жизни», по мнению Кри¬
1 Н. С. Р у с а н о в, На родине. 1859 — 1882, изд. политкаторжан, М.
1931 г., стр. 230-231.
2 Биография С. Н. К р и в е и к о, собрание сочинений, т. I, СПБ. 1911 г.
стр. II.
217

венко, может не только быть отождествлена с западной
ассоциацией, но даже явиться «в некоторых случаях, бла¬
годаря большему развитию принципов равноправия и кру¬
говой поруки, более совершенным видом ее» \
В артели Кривенко усматривал прообраз будущего, более
высокого по типу, чем современный, строя общественных
отношений, и потому он выступал горячим проповедником
всякого рода артельных начинаний. «Если бы наша промыш¬
ленность,— писал он,— была организована на артельных
началах, то наверное можно сказать, что быстро достигла
бы громадного развития и не нуждалась бы, конечно, в по¬
кровительственном тарифе» 2.
При таких взглядах на значение «артельного начала» для
Кривенко и людей его типа основание артельного журна¬
ла было делом принципиального значения и большого ин¬
тереса: это являлось попыткой практического осуществле¬
ния тех идей, с проповедью которых они выступали.
Кто же вошел в основанную Кривенко артель? Ряд ее
участников уже известен нам из приведенной выше цитаты
из воспоминаний Русанова: это, помимо самого Русанова, в
то время только что начинающего литератора,— Скабичев¬
ский, Протопопов, Златовратский, Глеб Успенский и Гар¬
шин. По другим источникам мы можем установить, что,
кроме них, членами артели были: Н. С. Курочкин, Засо-
димский, Наумов, исследователь народного быта И. Н. Хар¬
ламов, Н. Ф. Бажин и, наконец, его жена С. Н. Бажина, гре¬
шившая иногда беллетристикой. Возможно, что, кроме этих
лиц, в артели были и другие члены, но определить их не
представляется возможности.
Обновленное «Русское богатство» начало выходить с
1880 г.3. Ввиду того что артель не могла быть официаль¬
ным издателем журнала, таковым числилась Бажина. Редак¬
тором был избран Н. Н. Златовратский.
В № 1 «Русского богатства» редакция поместила сооб¬
щение о том, что этот журнал будет выходить по новой
программе и что в нем будут помещаться беллетристика,
литературная критика, обозрение внутренней и загранич¬
ной жизни, общедоступные статьи по всем отраслям знания
1 С. Н. Кривенко, Собрание сочинений, СПБ. 1911 г.,стр. 214.
2 Там же, стр. 237.
3 А. М. Скабичевский в своих воспоминаниях говорит, что в 1879 г.
артелью была выпущена одна книжка „в виде пробного шара и чтобы
сохранить право издания" („Литературные воспоминания**, стр. 323;. Это не
соответствует действительности. 1 ак мы говорили выше, книжка „Рус¬
ского богатства", вышедшая в 1879 г., была издана Рыбаковым, а не ар¬
телью.
218

и хроника открытий и изобретений. «Между прочим,— пи¬
сала редакция,—будет посвящено внимание вопросам, каса¬
ющимся источников народного богатства, обычного права и
бытовых форм» \
Долго ли просуществовала издательская артель и сколь¬
ко времени продолжал выходить ее журнал?
С. Н. Кривенко сообщает: «Русское богатство» не имело
успеха и, просуществовав два года, было продано Л. Е. Обо¬
ленскому» 2. То же самое подтверждает и А. М. Скабичев¬
ский 3. Однако, несомненно, что и тот, и другой ошибаются:
артель распалась значительно ранее перехода «Русского бо¬
гатства» в руки Оболенского. Оболенский сделался изда¬
телем этого журнала с начала 1883 г., т. е. через три (а не
через два) года по возникновении «Русского богатства».
Между тем еще в 1881 г. артель писателей (в несколько рас¬
ширенном составе, как это мы увидим ниже,— в статье об
«Устоях») приобрела новый журнал — «Устои» — и в кон¬
це того же года выпустила его первый номер. Совершенно
ясно, что артели незачем было бы приобретать новый жур¬
нал, если бы в 1881 г. «Русское богатство» продолжало
оставаться ее органом... Когда же в таком случае «Русское
богатство» перестало быть артельным журналом? Сопо¬
ставление различных данных дает основание утверждать,
что артель распалась на номере третьем «Русского богат¬
ства» за 1881 г. Если до этого времени редактором его был,
как нам известно, Н. Н. Златовратский, то с № 4 на замену
его является совершенно новое лицо, не имевшее никакого
отношения к артели и не бывшее ее членом,— поэт и биб¬
лиограф П. В. Быков. В то же время коренным образом
изменяется и состав сотрудников журнала. Фамилии почти
всех членов артели исчезают со страниц «Русского богат¬
ства». Зато появляются новые: В. О. Португалии, А. Н. Ми¬
чурин и др. Можно, конечно, предположить, что это — явле¬
ние случайное, что большинство прежних сотрудников,
занятых работой в других журналах, не имело произведе¬
ний, которые могли бы пойти в артельный журнал. Однако,
это предположение опровергается следующим фактом: в
№ 3 «Русского богатства» за 1881 г. появилось объявление
о подписке на этот журнал на следующий год, а в этом
объявлении был дан список постоянных сотрудников. Про¬
1 К этому редакция сочла нужным добавить, что „издающийся с ны¬
нешнего года журнал" „Р>сск е богатство** „не имеет ничего общего с
издававшейся некогда г. Савичем специальной газетой того же имени
ни но характеру, ни по программе".
2 С. Н. Кривенко, Сочинения, т. I, стр. UI
8 А. Скабичевский, Назв. соч., стр. 325.
219

сматривая этот список, мы находим в нем фамилии только
двух членов артели: Бажина и Засодимского. Остальных в
этом списке нет. Таким образом становится несомненным,
что отсутствие их произведений в четвертом и следующих
номерах «Русского богатства» за 1881 г. неслучайно. Оче¬
видно, были какие-то — неизвестные нам — причины, кото¬
рые заставили большинство членов артели прекратить со¬
трудничество в «Русском богатстве» \ Все это убеждает
нас, что с № 4 этот журнал перестал быть органом артели.
Чем же, однако, объясняются ошибочные указания Кри¬
венко и Скабичевского, которые мы привели выше? Что
касается Кривенко, то он в 1880 г. уехал на Кавказ в орга¬
низованную им интеллигентскую земледельческую артель и
отошел от участия в «Русском богатстве». Поэтому возмож¬
но, что он не был в курсе всех последующих за его отъез¬
дом дел артели. Скабичевский же в своих воспоминаниях
ошибся, повидимому, вследствие того, что он, как это мож¬
но предполагать, не прекратил сотрудничества в «Русском
богатстве», когда большинство его товарищей по артели
отошло от участия в этом журнале. Правда, в 1881 г. ни¬
каких статей, подписанных фамилией Скабичевского, в
«Русском богатстве» не появлялось. Однако, из его воспо¬
минаний мы знаем, что он много писал в этом журнале под
псевдонимами, из которых нам известен только один —
«А. Питерский». Возможно, что в 1881 г. он печатал свои
статьи под другими псевдонимами. Это предположение под¬
тверждается следующим местом из воспоминаний Скаби¬
чевского:
«В течение всего 1881 г. маленькие коморочки на заднем
дворе одного из старых и грязных домов на Знаменской
улице, заключавшие в себе редакцию и контору «Русского
богатства», были преисполнены тоскливого уныния, царив¬
шего в сердцах заправил журнала, а заправилами только и
были всего-навсего Бажин с супругою своею Серафимою
Никитичной и я. Все прочие члены артели разбрелись кто
куда, и вся тяжесть журнала лежала на нас троих» *.
Таким образом, если в другом месте своих воспоминаний
Скабичевский и утверждает, что артельное «Русское богат¬
ство» просуществовало два с лишним года, то здесь он
подтверждает, что в 1881 г. артель фактически пере¬
стала руководить этим журналом.
1 Очевидно по этой самой причине на страницах „Русского богатства"
не появились статья Протопопова о Салтыкове, рассказ Наумова .Ьожьи
люди" и окончание очерков Глеба Успенского „С места на место", обе¬
щанные в объявлении, помещенном в № 2 .Русского богатства" эа 1о81 год.
* А. Скабичевский, Назв. соч., стр. 3x5.
220

Поэтому мы считаем правильным наше предположение,
что с уходом Златовратского с поста редактора «Русское
богатство» как артельное предприятие перестало существо¬
вать. Это дает нам основание ограничить пределы нашего
исследования двенадцатью номерами «Русского богатства»
за 1880 г. и тремя первыми—за 1881 г. Просмотр дальней¬
ших номеров этого журнала за 1881 г. подтверждает пра¬
вильность такого ограничения: с уходом Златовратского и
других членов артели и с приходом в «Русское богатство»
новых людей физиономия этого журнала значительно изме¬
нилась.
Итак, артельное «Русское богатство» просуществовало
всего лишь один год с четвертью. Выходило оно в виде
книжек небольшого формата в 15—20 печатных листов. Ка¬
ждый номер заключал в себе три раздела с особой пагина¬
цией. В первом разделе помещались беллетристика и статьи
на научные темы —главным образом, по общественным на¬
укам. Второй раздел был посвящен публицистике, литера¬
турной критике, корреспонденциям и библиографическим
заметкам и рецензиям. Наконец, третий раздел, гораздо
меньший по размерам, чем два первых, носил название:
«Смесь». В нем мы находим ряд небольших заметок сатири¬
ческого характера, фельетонов, пародий и т. п. По своему
типу и задачам (но, конечно, не по талантливости) этот
раздел отчасти приближался к знаменитому «Свистку», по¬
мещавшемуся в «Современнике» во времена Добролюбова
и Чернышевского.
В беллетристическом отделе «Русского богатства» из
членов артели принимали участие Златовратский, Засодим-
ский, Глеб Успенский, Гаршин, Наумов, Скабичевский и
Бажин.
Златовратский поместил рассказы: «Деревенский Лир»
(№ 1 за 80 г.), «Строгий» (из «Устоев», № 4 за 80 г.) и
один из своих «Деревенских рассказов» (№ 9 за 80 г.). За-
содимский был представлен романами «Степные тайны»
(№№ 1—7 за 80 г.) и «Семейное горе» (под псевдонимом
«Г. Владимиров» в №№ 9—12 за 80 г.), а также рассказом
«Штабс-капитан Батурин» (№ 3 за 1881 г.). Глеб Успенский,
под своим обычным псевдонимом «Г. Иванов», напечатал
серию очерков «С места на место» (№№ 2, 5, 9 и 11 за
80 г.). Гаршин, кроме упоминавшейся выше «Attalea prin-
ceps» (№ 1 за 80 г.), дал рассказ «Люди и война» (№ 3 за
80 г.). Наумов был представлен рассказами «Кающийся»
(№ 1 за 80 г.), «Горная идиллия» (№№ 5—7 за 80 г.) и
«Святое озеро» (№№ 1 и 2 за 81 г.). Что касается Скаби¬
чевского, то он напечатал в «Русском богатстве» повесть
221

«Маленькая трагедия среди маленьких людей» (под псевдо¬
нимом «А. Питерский» в №№ 6—8 за 80 г.). Эта повесть
имела свою историю. В 1875 г. Скабичевский приготовил
для «Отечественных записок» большой роман «из жизни
60-х годов» — «Было — отжило». Но в то время роман этот
не мог быть напечатан из-за цензурных затруднений. Теперь
Скабичевский воспользовался случаем, чтобы сбыть с рук
это свое завалявшееся произведение, предварительно зна¬
чительно сократив его и изменив название. Наконец, Бажин
(под псевдонимом «Хо—дов») с № 2 «Русского богатства»
за 1881 г. начал печатание своего романа «Лицом к лицу»,
который растянулся на ряд номеров и закончился, когда
артель перестала уже существовать.
Из беллетристов, не состоявших членами артели, в «Рус¬
ском богатстве» участвовали: Теопигорев-Атава («Стриже¬
ные зайцы» из «Оскудения» в № 8 за 80 г.), сотрудник
«Отечественных записок» Петр Волохов, давший очерк из
быта петербургских рабочих «Безрукий» (№ 2 за 80 г.), и
В. И. Дмитриева, напечатавшая рассказ «Ахметкина жена»
(№ 1 за 81 г.). Другие беллетристические произведения поме¬
щавшиеся в «Русском богатстве», подписаны или ничего не
говорящими нам в настоящее время фамилиями (напр., А. А.
Чудновский. автор повести из еврейского быта «Вечный
ученик», в №№ 3 и 4 за 80 г.) или непроницаемыми абре-
виатурами: В. Е., Т.—Z. и др.
Иностранная беллетристика была представлена перевода¬
ми произведений Ришпэна, Уйда, Эркмана-Шатриана, Аль¬
фонса Додэ и до. В ряде номеров печатались «Воспомина¬
ния ссыльного» Симона Майера, парижского коммунара, пе¬
ренесшего ссылку в Новой Каледонии.
Среди стихотворений, помещенных в «Русском богатстве»,
мы находим произведения Ник. Курочкина, Л. Трефолева,
А. Боровиковского, поэта-крестьянина Саввы Дерунова,
А. Барыковой, П. Якубовича и каких-то: Александра Арсень¬
ева, Н. Сергеева, Еремеева. В. Мака, К. О—лева, А. Е. Его¬
рова (подписывался: «А. Я.») и др.
На научные темы в «Русском богатстве» писали Берви-
Флеоовский. В. В. Кончевский, Д. Коропчевский, Г. Потанин,
Н. Русанов, Харламов, Ядринцев и др.
В отделе публицистики мы находим статьи Златоврат-
ского (Н. Оранский), Засодимского (Вологдин, В—л—н,
П. 3—ский), Кривенко (С. Н.), Протопопова (Горшков), Ска¬
бичевского (А. Питерский), Комарова и др. Многие статьи
и заметки подписаны инициалами, не поддающимися рас¬
шифровке (А. Г., А. С., В. Г., В. Н. и др.). Литературно¬
критические статьи помещали Протопопов и Скабичевский.
222

Ряд статей на литературные темы подписан псевдонимами:
—ин, П—ий—м, Dr. Н.; кому принадлежали они—неиз¬
вестно.
Под псевдонимами же шли все статьи и заметки, печатав¬
шиеся в отделе «Смесь». Среди авторов этого отдела наи¬
более интересен JI. Алексеев. В некоторых номерах он еди¬
нолично составлял весь отдел «Смесь». JI. Алексеев не пре¬
кратил сотрудничества в «Русском богатстве» и по распа¬
дении артели. Нельзя не обратить внимания на разносторон¬
ность этого автора: помимо сатирических заметок, он пи¬
сал стихи, рассказы, публицистические статьи и даже по¬
местил одну статью по социологии. К сожалению, никакими
сведениями о Л. Алексееве мы не располагаем1. Нам даже
неизвестно, действительная ли это фамилия автора или
псевдоним.
Помимо перечисленных выше авторов, в «Русском богат¬
стве» принимали участие некоторые деятели революцион¬
ного подполья. Известно, что в этом журнале была напе¬
чатана статья Г. В. Плеханова «Поземельная община и ее
вероятное будущее» (под псевдонимом Г. Б*** в №№ 1 и 2
за 80 г.), о которой нам придется еще говорить ниже. Уча¬
ствовал в «Русском богатстве» и известный народник А. И.
Иванчин-Писарев. По свидетельству Русанова, он поместил
в этом журнале статейку о пушкинском празднике в 1880 г.
в Москве2. В «Русском богатстве» было напечатано три
статьи об этом празднике. Какая из них принадлежала перу
Иванчина-Писарева, сказать трудно; вероятнее всего «Пумы
по поводу пушкинского праздника», подписанные псевдо¬
нимом «Из деревни» (№ 6 за 80 г.). Имеются указания на
то, что в «Русском богатстве» сотрудничал знаменитый на¬
родоволец Н. И. Кибальчич. Этот факт удостоверяет Иван¬
чин-Писарев в своих воспоминаниях о Н. К. Михайлов¬
ском 8. Однако, проверить это указание Иванчина и, если
оно справедливо, найти статьи Кибальчича невозможно:
если он и писал в «Русском богатстве», то пот каким-ни¬
будь неизвестным нам псевдонимом или даже без подписи.
Ознакомившись с составом сотрудников «Русского богат¬
ства», мы убедились, что в этом журнале принимали уча¬
1 С. А. Венгеров собирался дать о нем заметку в своем словаре русских
писателей и ученых, но почему-то не привел в исполнение своего наме¬
рения.
аН. Русанов, Назв. соч., стр. 259-260.
3 Рассказав о плане Михайловского систематического использования
революционерами легальных журналов, А. И. Иванчин-Писарев продолжает:
„Я попал с Кибальчичем в артельный журнал „Русское богатство" и в
„Слово" А. И. И в а н ч и и-П и с а р е в, Хождение в народ, М.—Л. 1929 г.,
стр. 291.
223

стие многие из лучших и наиболее талантливых народни¬
ческих беллетристов и публицистов. Тем не менее успеха
среди публики «Русское богатство» не имело. Число его
подписчиков выразилось в более чем скромной цифре —
700 \ Дело в том, что, несмотря на ряд интересных и ярких
статей и беллетристических произведений, которые мы на¬
ходим в артельном «Русском богатстве», журнал этот, если
брать его в целом, не выходил из рамок посредственности.
Вину в этом нельзя возлагать на тяжелые внешние условия,
в которых находилась во времена царизма русская печать.
«Русскому богатству» повезло в том отношении, что его
выход совпал с началом пресловутой «диктатуры сердца»
Лорис-Меликова, когда узда, наложенная на русскую пе¬
чать, значительно ослабла.
«В течение 25 последних лет,— вспоминал позднее Кри¬
венко,— я помню только одну кратковременную светлую
полосу для литературы — это время Лорис-Меликова» а.
Повидимому, хотя «Русское богатство» и было журналом
подцензурным, цензура не очень преследовала его. Это не
значит, конечно, что журнал не испытывал никаких приди¬
рок со стороны цензуры. Так, напр., известно, что «Вну¬
треннее обозрение», предназначенное для августовского но¬
мера «Русского богатства», было запрещено цензором на
том основании, что в нем описывалось «безвыходное и бед¬
ственное положение» русского крестьянства *.
Случались и другие придирки, но все же они не были
настолько велики, чтобы исключительно ими можно было
объяснить бесцветность «Русского богатства». Очевидно,
основную причину ее надо искать в каких-то иных обстоя¬
тельствах.
В неудаче своего журнала должны были признаться сами
члены артели. Один из них, А. М. Скабичевский, в своих
воспоминаниях пытается выяснить причину малой успеш¬
ности и распространенности «Русского богатства».
«Подобного рода предприятие,— пишет он,— могло иметь
успех, если бы во главе его стояли писатели, пользующиеся
огромной популярностью, вроде Салтыкова, Толстого, Тур¬
генева и т. п., если бы корифеи эти не ограничились дву-
мя-тремя произведениями в год, а являлись постоянными
сотрудниками журнала. Правда, в объявлении, приложенном
к первой книжке, были обещаны несколько очень почтен¬
ных имен. Но все это были далеко не такие, которые одни,
1 Н. Кривенко, Сочинения, т. I, стр. LIL
2 С. Н. Кривенко, Сочинения, т. I, стр. LI.
* В. Евгенье в-М а к с и м о в, Назв. статья, „Русское богатство",
1917 г., № 11-12, стр. 58.
224

самостоятельно, влекли бы за собой тысячи подписчиков.
К тому же и эти писатели не имели никакой возможности
постоянно, ежемесячно сотрудничать в журнале даром; су¬
ществуя исключительно литературным трудом, все лучшее
они пристраивали в толстые журналы, в которых их труды
оплачивались более или менее щедро, по большей части
вперед. Понятно, что в артельный журнал, безвозмездно,
они могли давать по большей части лишь какой-нибудь за-
валящийся хлам, да и под этим хламом многие из них не
могли подписывать своих имен, будучи обязаны печатать¬
ся исключительно в журнале, в котором они получали еже¬
месячное жалованье».
Далее Скабичевский указывает, что если в первых вы¬
пусках журнала встречаются еще «кое-какие недурные ве¬
щи известных писателей»—Гл. Успенского, Гаршина, Наумо¬
ва и др.,— то к концу года фамилии этих авторов попада¬
ются все реже и реже, а в следующем году почти совсем
исчезают со страниц «Русского богатства»1.
Несомненно, что причина неудачи, постигшей артель пи¬
сателей, отмечена Скабичевским в общем правильно. Их
журнал не мог рассчитывать на большое число подписчи¬
ков при наличности двух старых и завоевавших симпатии
публики журналов радикального направления — «Отечествен¬
ных записок» и «Дела». Артель, не имевшая почти никаких
средств и работавшая в расчете на доходы, которые опре¬
деляются к концу подписного года, не могла выдержать
конкуренции с издателями, обладающими известным кру¬
гом постоянных подписчиков и обеспеченными в материаль¬
ном отношении. Прав Скабичевский и тогда, когда он го¬
ворит, что «Русское богатство» не представляло собою ни¬
чего выдающегося в литературном отношении. Наряду с
несомненно интересными и яркими вещами в нем печата¬
лось много скучных и бездарных произведений, которых их
авторам не удавалось пристроить ни в какой иной журнал.
Салтыков, по свидетельству Русанова, однажды сказал
Кривенко:
«Да на кой прах, Сергей Николаевич, вы завели эту... во¬
досточную трубу? Как кому приспичит, так сейчас бежит
в ваше «Богатство». Этак и те из вас, кто умеет пока пи¬
сать, совсем разучатся грамоте» 2.
Конечно, этот отзыв Салтыкова далек от полной объек¬
тивности и беспристрастия. Такого сурового осуждения
артельное «Русское богатство» не заслуживало. Чтобы убе¬
1 А. Скабичевский, Назв. соч., стр. 324.
2 Н. Русанов, Назв. соч., стр. 231.
1S Коаьмин
225

диться в этом, достаточно сравнить его хотя бы с тем же
«Русским богатством», каким оно стало после распадения
артели, когда редактирование его перешло к П. В. Быкову
и когда этот журнал совершенно утратил всякий интерес.
Ознакомление с содержанием артельного «Русского богат¬
ства» покажет нам, что этот журнал, несмотря на все его
недостатки, представляет значительный интерес и имеет не¬
сомненное значение для характеристики одной из стадий,
пройденных русским народничеством в его развитии.
2
Profession de foi нового журнала, основная установка, ко¬
торой он собирался придерживаться, определилась уже в
№ 1 — в обозрении русской жизни, написанном, как мы уже
знаем, инициатором артели, С. Н. Кривенко. По мнению
Кривенко, русскому обществу необходимо обратить особое
внимание на внутренние вопросы, так как от разрешения
их зависит благосостояние страны. Правда, такой призыв,
как будто, запоздал: в последнее время в нашей литературе
и без того много говорилось о народе. Мы уже познако¬
мились с внешней, экономической и бытовой сторонами
его жизни. Это, конечно, очень важно, но этим одним не
исчерпывается еще вся жизнь народа.
«Должно выяснить,— писал Кривенко,— те идеалы, ко¬
торые носятся в народном сознании, те мысли и чувства,
которые с большей или меньшей отчетливостью живут в
народной массе. Должно указать, как видоизменялись эти
идеалы под влиянием времени и исторических обстоя¬
тельств, в каких отношениях находятся эти идеалы к дей¬
ствительности и какие следы действительность в свою оче¬
редь кладет на них; должно указать, каким образом народ¬
ная мысль, зародившись в тайниках народного миросозер¬
цания, самостоятельно выработавшись,— сталкивается с на¬
шими культурными мероприятиями и что происходит от
такого столкновения» *.
Таким образом, основная задача журнала, по мнению
Кривенко, заключается в изучении народных, т. е. крестьян¬
ских, идеалов и их отражения в жизни народа. Это не зна¬
чит, что журнал должен замкнуться в более или менее уз¬
кий круг русской жизни и отрешиться от всех вопросов,
имеющих мировое значение. Это не значит, что он должен
закрыть глаза на то, что происходит в Западной Европе.
1 „Русское богатство", 1880 г., № 1, стр. 87.
226

«Мы можем не восторгаться западно-европейской цивили¬
зацией, глядя на нее с точки зрения высокой справедливо¬
сти и морали,— писал Кривенко; — мы можем находить ос¬
нования этой цивилизации очень непрочными, а идеалы —
далеко неблестящими. Но игнорировать, не интересоваться
этою цивилизацией мы не можем уже по одному тому,
что — какова бы она ни была — она добыта потом и
кровью» \
Программа, кратко намеченная Кривенко, была подробно
развита в большой статье официального редактора «Рус¬
ского богатства», Н. Н. Златовратского, «Народный вопрос
в нашем обществе и литературе» (№№ 3, 5 и 6, за 80 г.), на¬
печатанной под псевдонимом «Н. Оранский».
Златовратский отмечает, что с некоторого времени в на¬
шем обществе стало проявляться изменение в отношении
к мужику. Если раньше мужик и его жизнь стояли на пер¬
вом плане, приковывая к себе усиленное внимание обще¬
ства, то теперь положение стало иным. Сделались обыч¬
ными жалобы на то, что «мужик одолел», что во имя му¬
жика ошельмован «культурный, благородный и образован¬
ный человек». Такие жалобы доносятся со всех сторон.
«Русскому богатству» приходится выступать «в самый раз¬
гар антимужицкой реакции в литературе». В подтвержде¬
ние этого, Златовратский ссылается на какого-то автора,
который, предлагая редакции «Русского богатства» свой ро¬
ман, счел нужным «клятвенно уверять что в числе действу¬
ющих лиц у него имеется только один мужик, да и тот в
первой же части умирает» *.
В чем же причина этой антимужицкой реакции? Кто ви¬
новат «в том полуотвращении, которое начинает питать к
мужицкому вопросу общество»? По мнению Златовратско¬
го, вина в этом лежит на литературе, которая до сих пор
смотрела на мужика с «беспринципностью». «Она,— пишет
Златовратский,— никогда не была в состоянии подняться до
того высокого синтеза, в котором мужик должен явиться ло¬
гически неизбежным элементом в мышлении и сознании
общества; она не могла внести в головы читателей идеи о
кровной и неразрывной связи того и другого: она тракто¬
вала мужика по большей части только как «податную еди¬
ницу», надельную душу, или если и силилась говорить во¬
обще о мужицкой душе, то в таких общих, славянофильски
туманных и бессодержательных фразах, что в уме читате¬
ля мужик опять-таки оставался чем-то посторонним, тре¬
1 „Русское богатство*, 1880 г., J4 1, стр. 87.
2 Таи же, № 3, стр. 26.
227

бующим постоянного гуманного сочувствия и содействия—
и только» \
Нельзя сказать, что в этих рассуждениях Златовратского
все вполне ясно. Его упрек по адресу литературы в том,
что она относилась к мужику только как к «податной еди¬
нице», явно несправедлив, что несомненно сознавал и сам
Златовратский. Не мог же он позабыть о всем том, что за
предшествовавшие 20—25 лет было сделано в литературе по
изучению всех сторон крестьянской жизни,— не только быто¬
вого и экономического положения крестьянства, но и его
обычаев, верований, морали, одним словом, всего того, что
укладывалось народниками в их излюбленную формулу
«народных идеалов». Но этого мало: неясно было и то, что
именно требует Златовратский от литературы, как он пред¬
ставляет себе тот «высокий синтез» с мужиком в качестве
его «неизбежного элемента», о котором он говорил. Пови¬
димому, у самого Златовратского не было полной ясности
на этот счет. В конце же концов, если расшифровать рас¬
суждения Златовратского, то они сведутся к старой, обыч¬
ной для всех народников идее об оторванности русской ин¬
теллигенции от народа и о необходимости для первой из
них «слиться» с последним. Таким образом, вопреки мне¬
нию Златовратского, ничего нового он не сказал, а ограни¬
чился очередной вариацией на старую, изъезженную народ¬
никами вдоль и поперек тему. Это становится вполне яс¬
ным из дальнейших рассуждений Златовратского.
По его мнению, перед русским обществом стоит дилем¬
ма: или интеллигенция должна будет всецело слить свои
идеалы и интересы с общинными интересами и идеалами
народа, или же, наоборот, взять народ под свою опеку и
заставить его принять те бытовые формы, в которых жило
и исторически развивалось культурное общество. Вот два
возможных, взаимно исключающих друг друга выхода. Ни¬
какого компромисса тут быть не может. Самая наличность
«народного вопроса» коренится в одновременном существо¬
вании двух непримиримо враждебных друг другу начал. На¬
до выбирать один из двух принципов: или наш крестьян¬
ский общинный принцип, или западно-европейский буржу¬
азный принцип laissez faire.
Вряд ли можно хоть на минуту сомневаться в том, ка¬
кой из этих принципов выбирает сам Златовратский.
«Мы,— пишет он,— признаем общину в ее полном объе¬
ме, со всеми ее логическими последствиями и исключаем
всякие шатания, выверты и компромиссы... Мы пламенно
1 „Русское богатство", 1880 г., № 3, стр. 27*
226

желаем ее санкционирования и охраны в ее основных прин¬
ципах... Мы желаем протекционизма для об¬
щины» \
Во всех этих рассуждениях Златовратского о двух прин¬
ципах и их непримиримости по существу нет ничего нового.
Он ограничивается повторением того, что давно уже на
все лады твердили ортодоксальные народники. Новое по¬
является в рассуждениях Златовратского тогда, когда он
переходит к вопросу о том. почему до сих пор интелли¬
генции, несмотря на ее пламенное желание, не удалось
«слиться» с народом. В самом деле: уже давно в русском
обществе стали раздаваться голоса о необходимости унич¬
тожить пропасть, разделяющую интеллигенцию от народа.
Уже давно был провозглашен призыв к интеллигенции
раствориться в народном море, воспринять «народные иде¬
алы», зажить той жизнью, какой живет народ. Почему же
все эти призывы оставались безрезультатными? Разве не
делала интеллигенция неоднократно попыток «слиться с на¬
родом? Почему же эти попытки до сих пор не увенчались
успехом? Может быть, самая идея народников была оши¬
бочна?
Нет, отвечает Златовратский на эти вопросы. Народни¬
ки действительно ошибались, но это была ошибка не в са¬
мой идее, а только в «применении» ее.
«Когда перед интеллигентным человеком,— говорит Зла¬
товратский,— открылась возможность броситься в безбреж¬
ную, безграничную стихию народной жизни,— он не пред¬
полагал того неизмеримого несоответствия, какое су¬
ществовало между теми средствами, какими в данный мо¬
мент обладал он в качестве интеллигентного человека, и
необозримым морем сложного социального процесса народ¬
ной жизни. Едва интеллигентный человек погрузился в эту
стихию,— как он моментально растворился в ней, по-
теоялся, исчез: стихия поглощала его мгновенно — без
пользы для себя, безрезультатно для него. Он ни на одно
мгновение не задержал могучего течения, ни на пядень не
в силах был дать ему другое направление, хотя и жутко
чувствовал, что это море народного труда катило
свои волньт в бездонную пропасть и все глубже и глубже
рыло ее... Интеллигентный человек... забыл, что он не боль¬
ше как пигмей в сравнении с этим океаном, что его воору¬
жение— картонный донкихотский меч и картонные латы;
он не понял, что те орудия, те средства, которые были у
него достаточны для борьбы с темным царством среди сво¬
1 „Русское богатство", 1880 г., № 3, стр. 30-31.
229

ей семьи, своего общественного муравейника, за свою
только личность, за свою шкуру,— ничтожны и призрачны
в борьбе за «народное дело». В своем общественном мура¬
вейнике ему достаточно было, конечно, провозгласить прин¬
цип труда и науки и противопоставить его условиям
темного царства — крепостничеству, семейному и обще¬
ственному гнету: в качестве учителя или учительницы, докто¬
ра или акушерки, механика или инженера, адвоката или судьи,
литератора или земского деятеля,— он легко завоевывал
себе относительную личную свободу от посягательства на нее
темного царства. Но когда он только в качестве этих
поименованных «свободных профессий» явился в народную
стихию и возмечтал поднять на свои плечи «бремя
народного горя»,— ему оставалось только или захлеб¬
нуться самому в волнах этого народного горя, или... или на¬
веки отказаться от «слияния» своих интересов с интересами
народа и перейти безвозвратно и без колебаний в «стан
ликующих, праздно болтающих, обагряющих руки в кро¬
ви»... Пусть... сознает, наконец, интеллигенция, что никогда
ей не сделать ничего для «народного вопроса», пока она не
решит прежде всего свой вопрос, вопрос интеллигенции, воп¬
рос о правах ума и образования, пока не вооружится ору¬
диями, соответствующими той великой задаче, которую
она хочет решить» \
«Мы, народники, мы, последовательные общинники, мы,
которых преимущественно зовут народолюбцами,— говорит
Златовратский в заключение своей статьи,— мы заявляем,
что прежде народного вопроса должен быть разрешен
«вопрос интеллигенции»:вопрос об элементарней¬
ших правах умственного и образовательно¬
го ценза*. Только свободная интеллигенция во всеору¬
жии своих прав и свободной мысли может слить свои ин¬
тересы с интересами народа и смело и плодотворно взять¬
ся за решение задач, логически неизбежно назревших для
нашего поколения... «Народный вопрос» был и есть у нас
«вопрос интеллигенции». В этом вся суть. Обойти этого
положения невозможно. Только свобода и признание прав
интеллигенции могут быть гарантией быстрого и плодот¬
ворного решения «народного вопроса» 8.
Итак, интеллигенция заинтересована в правовом обеспече¬
нии ее личности, в политических свободах. Вот то новое.—
хотя и не оригинальное,— что сказал Златовратский по
1 „Русское богатство", 1880 г., № 6, стр. 18-19.
* Разрядка моя.—Б. К.
* „Русское богатство*, 1880 г., At 6, стр. 20.
230

«народному вопросу». В старое время,— в первой половине
70-х годов,— народники равнодушно и даже враждебно от¬
носились к вопросу о политическом освобождении, о право¬
вых гарантиях неприкосновенности и свободы личности. Все
это представлялось им буржуазной скверной. Наиболее по¬
следовательные из них сознательно и преднамеренно отрека¬
лись от всякой мысли о политических свободах и доходили
до знаменитой формулы: пусть секут — мужиков же секут.
Но времена изменились. Опыт хождения в народ не пропал
даром. Те репрессии, которыми ответило правительство на
попытки народнической интеллигенции «слиться с наро¬
дом», научили многому. В подполье они привели к расколу
в народническом лагере, к образованию партии «Народная
воля», поставившей своей первоочередной задачей борьбу
за политическое освобождение. Те идейные процессы, ко¬
торые развивались в подполье, как мы видим из статьи
Златовратского, отразились и в легальной народнической
литературе. Вот почему мы и сказали, что в его новизне не
было оригинальности. Тот очередной манифест легальной
части народничества, каким была статья Златовратского,
становится понятным только на фоне развития революци¬
онной борьбы того времени. Это было эхо, повторившее
призывы подполья.
Статья Златовратского вызвала ряд откликов в современ¬
ной прессе. Буржуазный либерал Леонид Полонский в
своей газете «Страна» приветствовал статью Златовратско¬
го, видя в ней доказательство того, что народники стано¬
вятся «либералами и больше ничего». «Нашего полку при¬
было»,— восклицал Полонский.
«Нельзя не признать, что г. Полонский вполне прав, за¬
писав народников «Русского богатства» в свой либеральный
полк»,— писала «Неделя» (№ 31 за 1880 г., статья «Что та¬
кое народничество?»), представительница оппортунистиче¬
ского оттенка народничества. В статье Златовратского «Не¬
деля» усматривала отречение от народнических идеалов,
выразившееся в подмене «вопроса о народе» — «вопросом
об интеллигенции».
«Народ ждет от нас удовлетворения своих нужд,— писала
«Неделя»,— а мы говорим ему: отстань, не до тебя! Дай
прежде возможность гг. Полонскому, Краевскому и др.
стать на страже... общественной безопасности и здравых
идей» \ По мнению «Недели», у интеллигенции нет и не мо¬
жет быть интересов особых, самостоятельных. Ее интересы
1 „Неделя", 1880 г., Лг 31, стр. 982.
231

совпадают с интересами народа и, вследствие этого, раство¬
ряются без остатка в них.
В противовес «Русскому богатству» «Неделя» выдвигала
следующие два тезиса, в которых, по ее мнению, заключе¬
но истинное содержание народничества:
Во-первых: «Только коллективная мысль народа может
безошибочно определить, что должно считаться практиче¬
ской общественной задачей нашего времени и каково долж¬
но быть ее разрешение».
И во-вторых: «Народник ценит коллективную мысль имен¬
но потому, что убедился в ее согласии со своими соб¬
ственными идеалами... Задача интеллигенции состоит в том,
чтобы возвести в принципы те указания и стремления на¬
рода, которые с точки зрения ее идеала оказываются про¬
грессивным явлением народной жизни» \
«Вот те раз!—отвечал на это В. К. Лаврский на страни¬
цах журнала «Мысль» (№ 9 за 1880 г., статья «Народники
и Достоевский, бичующие либералов»),— этого мы уже ни¬
как не ожидали. Ведь если народнику приходится выбирать
желания и стремления народа с точки зрения интеллигент¬
ского идеала, то может оказаться, что из всей массы стрем¬
лений и желаний народа к этому подойдут два-три стрем¬
ления, с которыми согласны и либералы, а все остальное
окажется враждебным интеллигентному прогрессивному
идеалу. Но какое же это народничество! «Что у тебя мне
нравится — я возьму, а что не нравится, с тем ты провали¬
вай дальше и добивайся этого сам как знаешь!».
И далее Лаврский вполне правильно указывал на явное
противоречие в положениях, выдвинутых «Неделею». С од¬
ной стороны, она признает безошибочность коллек¬
тивной мысли, а с другой, предоставляет интеллигенции по
своему усмотрению отбирать одни из стремлений наро¬
да и отбрасывать другие.
Для Лаврского точка зрения «Недели» столь же непри¬
емлема, сколько и манифест Златовратского. По его мне¬
нию, их народничество одинаково ложно и непоследова¬
тельно. Они только притворяются народниками и ничем не
отличаются от либералов, желающих, чтобы народ шел по
их указке.
«Но есть народники иного сорта,— пишет он,— народ¬
ники более последовательные... Представителем этого сорта
народников является г. Достоевский. Он тем и отличается от
народников-западников и от народников-либералов, что бе¬
рет народ конкретный, как он есть, со всем, что в нем симпа¬
1 „Неделя" 1880 г., № 31, стр. 986.
232

тично и несимпатично западно-европейскому либерализму, и
этот конкретный народ ставит идеалом для интеллиген¬
ции» \
Если «Неделя» представляла собою народничество, на¬
чавшее скатываться в болото оппортунизма и национализ¬
ма, то в лице Лаврского мы встречаем любопытный тип
народника, уже скатившегося в это болото и не без удобст¬
ва расположившегося в нем.
«В этом широком течении,— писал в 1897 г. Ленин о на¬
родничестве,— есть самые различные оттенки, есть правые
и левые фланги, есть люди, опускавшиеся до национализма
и антисемитизма и т. п., и есть люди, неповинные в этом»2.
Как мы видим из вышеизложенного, эти различные от¬
тенки существовали в народничестве не только в конце 90-х
годов, но и в самом начале 80-х.
Вполне понятно, что «Русское богатство» не могло обой¬
ти молчанием похвалу «Страны» и нападки «Недели» и
«Мысли». На них оно ответило статьей Л. Алексеева «По¬
чему вскипел бульон и почему мы теперь только обращаем
на это снимание», помещенной в № 12 «Русского богатст¬
ва» за 1880 г.
Прежде всего надо было отмежеваться от либералов
«Страны».— «Мы не единомышленники с «Страной», а про¬
тивники»,— заявил Алексеев. Против общего врага эти
противники готовы соединиться для совместной борьбы,
но их союз — временный.
«Если мы вместе едем в Москву, где вы остановитесь, а
я поеду дальше, в Саратов,— писал Алексеев, отвечая По¬
лонскому,— то это вовсе не значит, что я еду в Москву,
как и вы: я еду в Саратов, а в Москве буду лишь проездом.
Фраза в конце статьи Оранского означает лишь то, что мы,
преимущественные народники, некогда считавшие свои пу¬
ти диаметрально противоположными путям либералов, те¬
перь думаем, что до известной границы и в известной ме¬
ре — эти пути тождественны. Нам с либералами по дороге,
но цели у нас разные, а в них вся суть. Там, где либералы
скажут: мы достигли своего, почием на лаврах,— мы ска¬
жем: первая ступень пройдена, идем дальше, наша цель —
еще далеко впереди»3.
Несогласен Алексеев и с теми упреками, которые были
сделаны «Русскому богатству» «Неделей». В отличие от
1 Л. О., Народники и Достоевский, бичующие либералов, „Мысль", 1880 г.,
№ 9 стр., 87-89.
2 В. И. Ленин, От какого наследства мы отказываемся? Сочинения,
изд. 3-е, т. II, стр. 334.
3 „Русское богатство", 1880 г., № 12, стр. 74.
233

последней, Алексеев полагает, что между интересами наро¬
да и интересами интеллигенции нет и не может быть ника¬
кого противоречия, никакого расхождения. «Интеллиген¬
ция,— пишет он,— настоящая интеллигенция — не может
быть самолюбивой, не может не быть другом и радетелем
народа». Народ, по мнению Алексеева, не всегда ясно со¬
знает свои интересы. В его миросозерцании наряду с хоро¬
шими сторонами имеются и темные. Интеллигенция должна
притти на помощь народу.
«Дайте народу свободу слова,— говорит Алексеев — он...
будет бессильно биться в потемках теологии и телеологии».
Это не значит, что свобода слова народу не нужна. Но
«свобода слова принесет народу благо только тогда, когда,
пользуясь ею, к нему явится интеллигентный, критически-
мыслящий субъект и внесет к нему яркий свет положитель¬
ного знания и дух положительного мышления. Это единст¬
венный путь, коим свобода слова может проявить свое
благодетельное влияние. Но ведь это и есть свобода слова
для интеллигенции»1.
Как видим, Алексеев твердо стоит на той точке зрения,
на которую стал Златовратский. Он подчеркивает необхо¬
димость политической свободы и, следовательно, полити¬
ческой борьбы. Однако, провести эту точку зрения после¬
довательно «Русскому богатству» не удалось. От прежних
предрассудков, от былого недоверия к политической сво¬
боде народнику не легко было отделаться.
В тот самый момент, когда «Народная воля» напрягала
все свои усилия для того, чтобы нанести царизму послед¬
ний, смертельный, как ей казалось, удар,— в январе 1881 г.
«Русское богатство» заговорило с недоверием о том значе¬
нии, какое «освобождение личности и ее развития от
гнета государства» может иметь для улучшения участи на¬
рода. А. Комаров в «Хронике внутренней жизни» счел нуж¬
ным указать, что политическое освобождение «может по¬
вести не к радикальному исцелению русского общества от
всех зол, а, напротив, к еще большему осложнению бо¬
лезни».
В этих опасениях Комарова мы находим рецидив старо¬
народнического страха перед политической свободой, ко¬
торая может оказаться выгодной только для буржуазии и
тем самым принести вред народу. Эту старую народниче¬
скую идею Комаров обосновывает при помощи тех же са¬
мых аргументов, которые приводились в подтверждение ее
народниками первой половины 70-х годов. Он указывает, что
1 „Русское богатство", 1880 г„ № 12, стр. 61.
234

в условиях существующего экономического гнета, лежаще¬
го на народе, освобождение юридическое еще не приведет
к освобождению фактическому, что народ фактически бу¬
дет лишен возможности пользоваться «расширением обще¬
ственных льгот»1. Того значения, которое политическая сво¬
бода может иметь для борьбы за экономическое освобож¬
дение трудящихся, Комаров не понимает. Самая мысль о
таком значении политической свободы чужда ему.
Чтобы политическая позиция, занятая «Русским богатст¬
вом», была совершенно ясна, необходимо остановиться еще
на отношении этого журнала к национальному вопросу во¬
обще и в частности — к украинскому. Известно, что 70-е
годы были временем расцвета так называемого «украино-
фильства». Вопрос о правах украинской национальности и
о возрождении украинской культуры был поставлен в по¬
рядок дня, и «Русское богатство» не могло не отозваться
на него. Ответ на этот вопрос оно дало в статье Л. Алексе¬
ева «Что такое украинофильство?», помещенной в № 2
«Русского богатства» за 1881 г. Ответ этот был резко отри¬
цательным. По мнению Алексеева, украинское движение —
явление, не имеющее реальных корней в действительных
нуждах населения Украины. Обосновывая свою точку зре¬
ния на украинофильство, Алексеев высказал несколько
соображений о значении национального вопроса вообще, и
эти соображения представляют значительный интерес для
характеристики народничества того времени.
«Украинофилы — сторонники свободного и постепенного
развития и проявления малорусских национальных
свойств,— пишет Алексеев.— Но ведь, кроме этих нацио¬
нальных особенностей, за которые распинается украино-
фил, у малоросса ест^ еще брюхо, и притом пустое, голод¬
ное,— особенность уже не национальная, а общечеловече¬
ская. Украинофил, если только он не абсолютный индифе-
рентист, должен понимать, что удовлетворение первых ма¬
териальных нужд важнее развития националь¬
ных особенносте й... В наше время, когда экономиче¬
ские вопросы обострились и выступили на первый план,
когда их премирующее значение признано почти всеми,
только то или иное отношение к этим вопросам может
определять партии» а.
Поскольку на Украине крестьянство продолжает еще
пользоваться украинским языком, постольку Алексеев не
возражает против введения преподавания на этом языке в
1 „Русское богатство", 1881 г., № 1, стр. 41-42.
2 Там же, Ns 2, стр. 27. Разрядка моя.—Б. К.
235

народных школах и против создания украинской литерату¬
ры для народа. Для интеллигенции же этот язык и эта ли¬
тература не нужны.
«На малорусском языке,— говорит Алексеев,— она не су¬
меет выразить понятий, доступных современному интелли¬
гентному человеку; всякий образованный малоросс в со¬
вершенстве знает русский язык и без труда может пользо¬
ваться русской литературой. Что сказали бы вы о челове¬
ке, который в наши дни вздумал бы перевести на малорус¬
ский язык, ну, хоть бы сочинения Щедрина, Левитова, «Со¬
циологию» Спенсера, «Геологию» Ляйеля?.. Вы назвали бы
его сумасшедшим»
Ошибка украинофилов заключается, по мнению Алексе¬
ева, в том, что они преувеличивают значение националь¬
ных отличий. Они не понимают того, что в наше время су¬
ществование или исчезновение этих отличий «ни малейшим
образом не влияет на развитие и удовлетворение коренных,
существенных духовных и материальных нужд человече¬
ской личности... Тот путь, на который стало человечество,
овладев паром, электричеством, книгопечатанием, фаталь¬
но, неизбежно ведет к уничтожению национальных разли¬
чий, к слитию национальностей в одно целое».
Вот почему Алексеев полагает, что «возрождение мало-
русской народности вовсе не нужно». Мало того, оно даже
вредно. Оно идет вразрез с направлением нашей эпохи.
«Украинофильство — движение ретроградное, оно стре¬
мится вернуться вспять, не обращая внимания на нужды жиз¬
ни и на ход событий»2. Оно отвлекает здоровых и мысля¬
щих людей от «служения тем великим задачам, которые по¬
ставлены перед нами историей и которые требуют всего на¬
шего внимания» 3.
Статья Алексеева — яркий пример той путаницы, которая
царила в головах народников,— или, по крайней мере, части
их,— относительно национального вопроса. Вслед за Пру¬
доном, отрицавшим национальный вопрос «во имя социаль¬
ной революции» и на этом основании занявшим в 1863 г.
враждебную позицию по отношению к происходившему
тогда польскому восстанию, Алексеев пытается критико¬
вать украинофилов с точки зрения «интернационализма»,
доказывая, что принцип национальности потерял в настоя¬
щее время всякое значение. Алексеев не понимал того, что
1 „Русское богатство", 1881 г., № 2, стр. 37.
2 Там же, стр. 40.
3 Там же. стр. 44. Статья Алексеева вызвала возражение со стороны
М. П. Драгоманова, напечатанное под псевдонимом М. Петрик в №11 „Рус¬
ского богатства" за 1881 г.
236

«во всем мире эпоха окончательной победы капитализма над
феодализмом была связана с национальными движениями» !,
что на известном историческом этапе национальное движе¬
ние, влекущее за собою поднятие культурного уровня угне¬
тенных народностей, является фактом, способствующим
«свободной и широкой группировке населения по всем от¬
дельным классам» 2.
Ошибка Алексеева неслучайна, как неслучайной была и
ошибка Прудона. Эта ошибка характерна для общественно¬
го класса, выразителем интересов которого они выступали.
Мелкие товаропроизводители, занимая промежуточное по¬
ложение в современном обществе, по самой природе своей
осуждены на постоянные колебания между лагерем буржуа¬
зии и лагерем пролетариата, между революцией и реакци¬
ей, между интернационализмом и национализмом. Вот по¬
чему в аргументации Алексеева наряду с интернационали¬
стическими нотками порой нам слышен голос великорус¬
ского шовиниста. В эпоху первой нашей революции мно¬
гие доводы, приведенные Алексеевым против украинофиль-
ства, были почти дословно повторены великорусскими реак¬
ционерами и националистами. Они, подобно Алексееву, рас¬
сматривали украинское движение как пустую выдумку куч¬
ки интеллигентов и уверяли, что возрождение украинского
народа немыслимо и «никому не нужно».
3
«Внутреннее обозрение» Кривенко, статья Оранского-Зла-
товратского, ответ Алексеева критикам «Русского богатст¬
ва» познакомили нас с общей установкой, которой придержи¬
вался этот журнал. Мы видели, что это был орган «после¬
довательных народников», ставивших себе в особую заслу¬
гу «преимущественное народолюбие». Мы видели также,
что эти последовательные народники вынуждены были
отойти в весьма важном вопросе о значении политической
борьбы от старой позиции правоверного народничества.
Наряду с этим мы убедились, что такой отход давался
«последовательным народникам» нелегко. Старые взгляды
до некоторой степени продолжали сохранять над ними
власть, и это сказалось на направлении их журнала как в
публицистической, так и в беллетристической его части.
Беллетристика «Русского богатства» занята преимущест¬
1 В. И. Л е н и н, О праве наций на самоопределение, Сочинения, изд.
I-е, т. XIX, стр. 98.
2 Там же.
237

венно изображением крестьянской жизни; причем изобра¬
жение это носило специфический характер. Про руководи¬
телей этого журнала можно в общем повторить то, что
Плеханов однажды остроумно сказал про народника вооб¬
ще: «Он твердо убежден, что беллетристика должна дать
ему лишний случай поблагодарить историю за счастливую
самобытность русского народа» *. У беллетристов «Русского
богатства», как и вообще у беллетристов-народников, пре¬
обладают, говоря словами того же Плеханова, «кисло-слад¬
кие изображения исконных, вековых добродетелей кресть-
ян-общинников»2. Народники «Русского богатства» убеж¬
дены в том, что деревня воспитывает в крестьянине особое
чувство братской солидарности, недоступное для других
общественных классов. Крестьянин, перенесенный в усло¬
вия городской жизни, на фабрику и завод, утрачивает это
мирское чувство и поддается «разлагающему влиянию инди¬
видуализма».
В этом отношении характерен очерк П. Волохова «Без¬
рукий». «Когда крестьянин, проникнутый принципом круго¬
вой поруки,— пишет Волохов,— приезжает в первый раз в
столицу, он оставляет за собой на дебаркадере железной
дороги поговорку: «друг за дружку, а бог обо всех»; ста¬
новясь рабочим и втягиваясь понемногу в заводскую жизнь,
он, силою обстоятельств окружающей обстановки, принуж¬
дается изменить поговорку эту на другую — «сам о себе, а
бог, может быть, обо всех» или «моя хата с краю, ничего
не знаю» *.
Как мы видим, Волохову совершенно чуждо сознание то¬
го, что завод является лучшей школой классовой солидар¬
ности.
Народники «Русского богатства» знают, конечно, что в
деревне можно найти не мало таких фактов, которые стоят
в полном противоречии с их идеализированным представ¬
лением о деревне. Однако, подобные факты они рассматри¬
вают как явления, чуждые деревне, принесенные в нее
извне, такие, от которых при добром желании не будет
особого труда освободиться. К числу таких явлений отно¬
сится, например, кулачество.
В рассказе Наумова «Кающийся» выведен раскаявшийся
кулак. Когда-то он был «первеющим в округе богачом», по¬
том разорился. «Много богатых мужиков у нас в округе,—
рассуждает этот экскулак,— а спроси, откуда взялось это
1 Г. В. Плеханов, Сочинения, т. X, стр. 58.
* Там же, стр. 67.
® „Русское богатство*, 1880 г., № 2, стр. 115.
238

богатство? Сколько нищих ходит по миру, чтобы усчаст-
ливить их и предоставить им избытошную жизнь, и ты
узнаешь, как даются им эти богатства! Такой и я был. Во¬
ры они, плуты они непокаянные, и придет тот час, что бог
и их накажет и отнимет у них все, как и у меня отнял».
Откуда же взялся в деревне кулак? И чем он держится?
Герой расказа Наумова считает, что в этом виновато исклю¬
чительно «неразумие» самих крестьян. Связь кулачества с
переходом деревни от натурального хозяйства к денежно¬
му неясна Наумову настолько же, насколько и изображен¬
ному им раскаявшемуся кулаку.
Крестьянство идеализируется не только беллетристами,
но и публицистами «Русского богатства». Особенно харак¬
терна в этом отношении статья Харламова «Женщина в рус¬
ской семье» (№№ 3 и 4 за 1880 г.), посвященная доказатель¬
ству того, что городская цивилизация, проникая в деревню,
влечет за собой «принижение женской личности» и «порчу
женского типа в его нравственной основе». Общинной де¬
ревне, где в основу семейных отношений положены «лю¬
бовь и совет», где женщина пользуется полным равнопра¬
вием с мужчиной, Харламов противопоставляет культур¬
нее общество, в котором женщины «даже в лучших экзем¬
плярах!» являются «только рабынямии ничем больше».
«Община как экономическая единица, имеющая целью
полное по возможности и равное удовлетворение потреб¬
ностей всех своих членов, отражается и на организации
семьи общинника. В семье господствует равенство, нет зло¬
употреблений мужской и отеческой властью, потому что
господство одной личности над волею и личностью другой
противоречило бы общему началу общинной жизни». Хар¬
ламов убежден в том, что в деревне, «благодаря широкому
проявлению общинного равенства, благодаря условиям,
ограждающим личность от подчинения и гнета,— этой лич¬
ности дается тем самым полная возможность к свободе
развития»1.
Со статьей Харламова, с его верой в свободу женской
личности и в равноправие женщины в деревне интересно
сопоставить рассказ Т—Z «Самосуд», напечатанный в № 6
«Русского богатства» за 1880 г.
Героиню этого рассказа — крестьянку Аксинью—ее од¬
носельчанки заподозрили, совершенно неосновательно, как
потом выяснилось, в краже полотна у одной из соседок.
«Обвязали Аксинью холстами всякими и повели по де¬
ревне... Ведут ее по деревне, в сковороды бьют и в ноги
1 „Русское богатство", 1880 г., Л* 4, стр. 107-108.
239

всем, у кого когда холст какой потерялся, кланяться ве¬
лят. Иная баба и нивесть что потеряла, а и той кланяйся.
И всякая баба ее бьет и стыдит и в глаза плюет, а коя
еще простить не хочет да издевается всячески...
«Натешились бабы. Вконец просмеяли Аксинью. Мужи¬
кам тешиться черед пришел. Только отложили этот черед
до воскресенья, до праздника, значит, до свободного дня,
чтобы вволю уж».
В воскресенье Аксинью раздели донага и запрягли в те¬
легу, а мужа ее, с которого предварительно вытребовали
ведро вина на угощение «мира», посадили в телегу, дали
ему кнут и велели править: «Пожалуй, кати под гору».
«Уж и смеху же было! Бабы, мужики,— все, значит, за те¬
легой, толкают ее и съехали с горы таким манером».
Когда Аксинью выпрягли и освободили, она, не помня
себя от пережитых издевательств, бросилась прямо к ко¬
лодцу — и вниз головой в него. Кое-кто из крестьян хотел
достать ее из колодца и попытаться спасти, но староста
остановил: «Нельзя! — говорит.— Пусть до станового так
будет. Беды еще наживешь, как вынешь».
Читатель «Русского богатства» имел полное основание
спросить редакцию, как примирить этот рассказ о печаль¬
ной судьбе Аксиньи с идеализированным изображением
женской доли в деревне, данным Харламовым. Ответ на
этот вопрос был очень труден для правоверного народника:
приходилось или закрывать глаза на темные стороны дере¬
венской жизни (что, как известно, многие из народников и
делали), или же признать, что в деревне далеко не все
обстоит так благополучно, как следовало бы ожидать по
народнической теории. Известно, что именно на этом-то
вопросе народничество 70-х годов и разбилось на два раз¬
личных направления: на народничество оптимистическое,
принимавшее за идеал деревню полностью, как она есть, и
на народничество критическое, начавшее отличать «мнения»
народа, для критически-мыслящих интеллигентов не обяза¬
тельные, от «интересов» народа, которые должны быть выс¬
шим руководящим принципом, направляющим всю деятель¬
ность интеллигенции.
Сотрудники «Русского богатства», за немногими исклю¬
чениями вроде Харламова, были ближе к народничеству
критическому, чем к оптимистическому. Точка зрения «Рус¬
ского богатства» на вопрос о «народных идеалах» и «на¬
родных началах» яснее всего была выражена М. Протопо¬
повым в статье «Проповедник нового слова» (№ 8 за
1880 г.), посвященной знаменитому выступлению Достоев¬
ского на пушкинском празднике в Москве.
240

«Ах, эти народные начала, народные начала!..— писал
Протопопов.— В самом деле, пусть укажут нам точную фор¬
мулу этих начал, формулу настолько общую, чтобы она
выразила собою не местные и временные только, а постоян¬
ные и действительно всенародные начала? И где, в чем
искать выражения этих начал? В бытовых формах? В обыч¬
ном праве? В экономическом строе? Сильно сомневаемся,
чтобы в любой из этих сфер можно было отыскать начала,
общие всему русскому народу, от Перми до Тавриды, а еще
более сомнительно, что бы какие бы то ни было народные
начала могли претендовать на неприкосновенность только
потому, что они — начала народные. Наши западники...
понимали это прекрасно, несравненно лучше славянофилов,
и, например, защищали общину не потому, что это искон¬
но русская форма земледелия, а потому, что она удоб¬
нее, полезнее, справедливее, по их мнению, нежели форма
подворная» \
С точки зрения Протопопова, «наш народ, оставаясь в
стороне от культуры, успел сохранить в себе те альтруисти¬
ческие инстинкты, благодаря которым человек способен
«класть душу свою за други своя». Этим он обязан общин¬
ному строю своей жизни. Но этот же строй, подавляя раз¬
витие индивидуальности, привел к тому, что в народе не
выработалось «сознание личности» (как видим, в этом пунк¬
те Протопопов коренным образом расходится с Харламо¬
вым). «В этих двух обстоятельствах,— говорит Протопо¬
пов,— его сила и его слабость, его превосходство над на¬
ми и наше превосходство над ним». «Наша грязь к нему не
пристала, точно так же как наши драгоценные завоевания:
наше самосознание, наша возмужавшая критическая мысль
и т. п. для него пока совершенно недоступны».
Интеллигенция, в отличие от народа, проникнута высо¬
ким сознанием прав своей личности, но зато она «утратила
естественное чувство своей солидарности с обществом».
Она больна чрезмерно развитым индивидуализмом.
Отсюда — необходимость синтеза,— такого синтеза, кото¬
рый слил бы в одно органическое целое тип «общинника» с
типом «индивидуума» и сгладил бы «резкую обособлен¬
ность культурного человека и обезличенность общинника» 2.
С точки зрения необходимости такого синтеза Протопо¬
пов подходит к вопросу о «западных учреждениях» (так из
цензурных соображений приходилось ему обозначать во¬
прос о политической свободе).
1 „Русское богатство", 1880 г., As 8, стр. 14-15.
2 Там же, стр. 17-18.
16 Козыиин
241

«Должны ли мы,— спрашивает Протопопов,— игнориро¬
вать западные учреждения, потому что они,— допустим
это,— завтра же рухнут», или же в них все-таки, несмотря
на их близкую кончину, есть много поучительного для нас?».
«Если учреждениям Западной Европы действительно суж¬
дено рухнуть,— отвечает на поставленный им вопрос Про¬
топопов, оговариваясь, что он имеет в виду учреждения
не экономически е,— то отнюдь не в смысле
уничтожения выражаемых ими основных принципов, а
лишь в смысле большего практического распространении
этих принципов, в смысле, так сказать, их демократиза¬
ции»1.
С этой точки зрения Протопопов и подходит к оценке
выступления Достоевского, потрясающий успех которого
может быть объяснен, по его мнению, только как «колос¬
сальное недоразумение, недопонимание». Критерий «само¬
бытности», выдвинутый Достоевским, не выдерживает кри¬
тики.
«Не то хорошо, что «самобытно»,— пишет Протопопов,—
а то, что полезно, честно и для всех благотворно. А поня¬
тие «самобытности» отнюдь не заключает в себе этих по¬
нятий. Лучше быть умным, добрым, счастливым, как все,
нежели тупым, злым и нечестным, как никто» 2.
Полезность, честность и благотворность для всех — та¬
ков критерий, при помощи которого Протопопов хочет при¬
мирить друг с другом различные общественные группы, на¬
циональности и классы.
«Для нас,— пишет он,— нисколько не затруднительно
указать на такие интересы, которые одинаково близки и
дороги и поляку и русскому, и фабриканту, и фабричному:
это — интересы развития в людях идей правды и добра,
интересы общего развития и просвещения, интересы спра¬
ведливости и для всех доступного и для всех безобидного
благосостояния» 3.
Если Протопопов и другие народники «Русского богатст¬
ва» отрицали критерий самобытности, то это еще не озна¬
чало, что, по их мнению, развитие России должно итти тем
же самым путем, каким шло развитие западных стран.
Народническая мысль усердно билась над разрешением
вопроса о том, должна ли Россия стать капиталистической
страной или же в отличие от Запада она перейдет непо¬
средственно к более высоким и совершенным формам со¬
1 „Русское богатство", 1880 г., № 8, стр. 28.
2 Там же, стр. 8.
3 Там же, стр. 14.
242

циально-экономической жизни. Мечтая избежать ужасы за¬
падного капитализма с его «язвой пролетариатства», на¬
родники все свои надежды возлагали на существующий в
русской деревне общинный строй.
Вопрос о путях развития России имел для народников
настолько важное значение, что «Русское богатство», ко¬
нечно, не могло не высказать своего мнения относительно
него. И действительно, неоднократно артельный журнал
возвращается к этому вопросу. Уже в первом номере ему
было посвящено две статьи: Н. С. Русанова «Проявления
капитализма в России» и Г. В. Плеханова «Поземельная об¬
щина и ее вероятное будущее» \
Авторы этих статей по-разному ставили вопрос о путях
развития России и по-разному отвечали на него. Будущий
марксист Плеханов выступал как правоверный народник;
будущий эсер Русанов в то время находился под сильным
влиянием идей Маркса и считал себя его учеником и после¬
дователем. Начнем со статьи последнего.
Русанов отгораживался как от народников, питающих
непоколебимую уверенность в прочности русского общин¬
ного строя и полагающих, что России нет никаких основа¬
ний бояться наступления капитализма, так и от русских
«марксистов», которые в приближении капитализма усмат¬
ривают неизбежное «выражение всеобщего закона челове¬
ческих обществ» и вследствие этого убеждены, что Рос¬
сии не миновать его. Трудно определить, кого именно имел
в виду Русанов, когда он в 1880 г. говорил о русских
«марксистах». Повидимому, его аргументация была направ¬
лена против Н. И. Зибера, выступавшего в то время в ли¬
тературе в качестве ученика Маркса и высказывавшегося за
неминуемость капитализма.
Русанов находил, что русские марксисты не понимают
учения Маркса и извращают его, сближая его идеи с идея¬
ми тех буржуазных экономистов, которые верят в суще¬
ствование всеобщих и неизменных для всех народов и вре¬
мен социальных законов, т. е. тех самых экономистов,
взгляды которых подверглись уничтожающей критике со
стороны Маркса. В отличие от критикуемых им русских
марксистов, сам Русанов полагает, что идеи Маркса «имеют
значение законов только в применении к обществам, эко¬
номические отношения которых аналогичны или имеют яв¬
ную тенденцию перейти в аналогичные с экономическими
отношениями Западной Европы» 2.
1 Обе эти статьи не были закончены в N° I; окончание их перенесено в
2.
2 „Русское богатство", 1880 г., № I, стр. 85.
243

Русанов прав в одном пункте. Учение Маркса действи¬
тельно не имеет фаталистического характера. Маркс не ис¬
ключал возможности внекапиталистического развития. Од¬
нако, он допускал его только при наличности определен¬
ных условий (победа пролетариата в более развитых в эко¬
номическом отношении странах). Между тем эту сторону
вопроса Русанов упускал совершенно из вида, критикуя
русских марксистов.
Оспаривая веру наивных народников в то, что община
спасет Россию от капитализма, Русанов, вслед за этим, сам
делал еще одну ошибку, показывающую, как недостаточ¬
но он понимал взгляды Маркса, последователем которого
он себя считал. Он высказывал убеждение, что общинный
строй может разлагаться исключительно под влиянием
враждебных ему воздействий со стороны. По его убежде¬
нию в самой общине не происходит и не может происхо¬
дить никаких внутренних процессов, следствием которых
явится гибель общины. Другими словами, зародыши раз¬
ложения носятся не в атмосфере самой общины, а «в ат¬
мосфере междуобщинных сношений» \ Эта точка зрения, не
имеющая ничего общего с марксизмом, была обычной у
народников, и нам еще придется встретиться с нею.
Устоит ли русская община в борьбе против капитализма
или же ей придется сложить перед ним оружие, по мне¬
нию Русанова, зависит всецело от того, при каких условиях
будет проходить между ними борьба. Если в среде, окру¬
жающей нашу общину, имеются явления, аналогичные с
теми, которые на Западе привели общину к уничтожению,
то ее гибели можно ждать и в России 2.
«Не признавая закона фатальности разложения каждой
общины,— пишет Русанов,— мы, однако, утверждаем, что
процесс разложения русской общины... станет положением
доказанным, если в жизненной сфере России мы найдем
существование явлений, аналогичных или имеющих оче¬
видную тенденцию перейти в аналогичные с теми, которые
предшествовали возникновению чистокровного капитали¬
стического производства в Западной Европе и послужили
для него начальным пунктом»8.
Имеются ли в России в наличности такие явления? Ру¬
санов отвечает на этот вопрос утвердительно. Такими явле¬
ниями он считает обезземеление сельских производителей и
их переход в пролетариев. Основываясь на многочисленных
1 Русское богатство", 1880 г., Ns 1, стр. 90.
2 Там же, стр. 95-96.
8 Там же, № 2, стр. 49.
244

статистических данных, Русанов указывает на то, что не¬
достаточность земельных наделов и тяжесть повинностей
и налогов заставляют крестьян бросать земли и брести,
куда попало, в поисках заработка. «На этой почве,— гово¬
рит Русанов,— и должно пышно разрастись присвоение
чужого неоплаченного труда» \
Не лучше, чем в земледелии, дело обстоит и в мелкой ку¬
старной промышленности. Кустари опутаны целой армией
крупных и мелких скупщиков. Все большее и большее чис¬
ло кустарей вынуждено бросать свое производство и пере¬
ходить в ряды пролетариев 2.
Обрисовав в темных красках положение русских кре¬
стьян, Русанов следующим образом формулирует свое
отношение к вопросу о неминуемости капитализма:
«Мы стоим у преддверья капитализма. Община, при всем
своем благодетельном влиянии на народ, когда он более
или менее обеспечен, не в состоянии спасти его от «свобо¬
домыслящей» буржуазии, коль скоро он находится в
неблагоприятных экономических условиях. Напротив, она
сама разлагается в силу стремления крестьянского населе¬
ния отделаться от земли, стремления, вынуждаемого этими
же самыми неблагоприятными экономическими условия¬
ми,—вот что следует, по нашему мнению, из всего выше¬
сказанного. Это понятно: община предотвращает неравно¬
мерное распределение у народа земли, но она бессильна
бороться против равномерной эксплоатации народа. Что
должно предпринимать в таком случае отом
не место говорить в этой статье»8.
Этими словами Русанов заканчивает свою статью. Оче¬
видно, несмотря на те явления, которые он отметил в эко¬
номической жизни России, он считает возможным «пред¬
принять» какие-то меры, которые могут еще спасти общину.
Другими словами, для него вопрос о неминуемости капи¬
тализма не решен окончательно и безоговорочно. Считав¬
ший себя истинным последователем Маркса, Русанов не
заметил, что те явления, которые констатированы им в рус¬
ской деревне, являются не только условиями, благопри¬
ятствующими проникновению капитализма, но и симпто¬
мами того, что капитализм уже существует в России.
Русанов не понял, что поздно уже мечтать о каких-то меро¬
приятиях, долженствующих отвратить проникновение ка¬
питализма в деревню, что капитализм стал не только воз¬
1 „Русское богатство", 1880 г., № 2, стр. 49 и сл.
* Там же, стр. 63 и сл.
8 Там же, стр. 87-88. Разрядка моя—Б. К.
245

можностью, но и фактом, что он подчинил уже своему
влиянию крестьянское хозяйство, что сам крестьянин, хо¬
зяйство которого все более и более втягивается в торговый
оборот, уже превращался в мелкого буржуа.
Все это осталось непонятным для Русанова, и именно
поэтому статья его могла появиться на страницах народни¬
ческого органа. Однако, хотя Русанов и не сделал того
вывода, который вытекал из приведенных им фактов,
статья его не могла понравиться правоверным народни¬
кам. В своих воспоминаниях Русанов свидетельствует, что
особенно недружелюбно к его статье отнеслись Бажин и
Засодимский. По его словам, они очень энергично возра¬
жали против предложения Русанова познакомить читателей
«Русского богатства» с теорией Маркса1. Однако, можно
предполагать, что и среди других членов артели, помимо
Бажина и Засодимского, Русанов не встретил достаточной
поддержки. За это говорит то обстоятельство, что вскоре
Русанов прекратил сотрудничество в «Русском богатстве»
и сосредоточил свою литературную деятельность всецело
в журнале «Дело» 2. Очевидно, для членов артели была го¬
раздо более приемлема та точка зрения, на которую в во¬
просе об общине и капитализме стал Г. В. Плеханов.
Статья Плеханова, написанная им, если верить Русанову,
по совету Н. К. Михайловского 3, была посвящена вышед¬
шим в то время исследованиям М. М. Ковалевского и мо¬
сковского статистика Орлова4. Ковалевский в своей книге
«Общинное землевладение» приходит к выводу, что «рас¬
падение общинного землевладения происходило и происхо¬
дит под влиянием столкновений, в которые, рано или позд¬
но, приходят интересы состоятельных и несостоятельных
членов общин, с одной стороны, и выделившихся из об¬
щины частных владельцев, с другой». Таким образом, в от¬
личие от народников, Ковалевский полагал, что общинный
строй неминуемо, рано или поздно, начинает разлагаться
в силу экономических процессов, совершающихся внутри
его. Что касается Орлова, то он в вышедшем в то время
1-м выпуске IV тома «Сборника статистических сведений
по Московской губернии» поместил описание существую¬
1 Н. Русанов, На родине, стр. 255-256.
2 В „Русском богатстве", помимо разобранной нами статьи, Русанов
поместил только одну статью на сравнительно нейтральную тему — „Из
истории русского крестьянства" /№ 4 за 1880 г./, по поводу вышедшей в
то время книги Беляева „Крестьяне на Руеи".
3 Н. Русанов, Назв. соч., стр. 232.
4 Эта статья Плеханова перепечатана в I томе его сочинений, изд.
1923 г.; по эгому изданию мы и будем ниже ее цитировать.
246

щих в этой губернии форм крестьянского землевладения.
Признавая, что преобладающей формой остается община,
Орлов тем не менее констатировал, что в нее закрылось уже
много элементов, угрожающих ей полным разрушением. В
частности он отметил, что в общине происходит борьба меж¬
ду состоятельными и несостоятельными ее членами, что об¬
щинный порядок препятствует классовой диференциации
крестьянства, т. е. что в русской деревне происходит то са¬
мое явление, которое, по свидетельству Ковалевского, при¬
вело к гибели общинный строй в других странах. Естествен¬
но, что правоверные народники не могли мириться с выво¬
дами Ковалевского и с наблюдениями Орлова. Им необходи¬
мо было проверить основательность и силу доводов и аргу¬
ментов этих авторов. Такую именно задачу и поставил себе
Плеханов.
Не отрицая того, что в русской общине заметны «приз¬
наки искажения ее коренного принципа», Плеханов, однако
высказывает уверенность, что «при благоприятном стече¬
нии обстоятельств» община может иметь прочное будущее.
По мнению Плеханова, «сознательно-положительное отно¬
шение к ней крестьянской массы и интеллигенции страны»
может в значительной степени нейтрализовать действие
враждебных общинному строю влияний. Если такое отно¬
шение окажется налицо, то «община может продержаться
до того времени, когда явится необходимость и возмож¬
ность интенсивной культуры земли, а значит и употребле¬
ния таких орудий и способов труда, которые потребуют
общинной эксплоатации общинного поля».
«Своевременный переход к общинной эксплоатации по¬
лей или разрушение в борьбе с нарождающимся капитализ¬
мом — такова, по нашему мнению, единственная альтерна¬
тива для современной сельской поземельной общины
вообще и русской в частности».
Каким из этих двух путей пойдет дальнейшее развитие
русской общины, «в значительной степени зависит от пра¬
вильности понимания нашей интеллигенцией экономических
задач родной страны». А так как «симпатии нашей интел¬
лигенции все более и более склоняются на сторону общи¬
ны», то Плеханов склонен думать, что община выйдет по¬
бедительницей из борьбы с капитализмом1.
Итак, от интеллигенции и ее сознательности зависят судь¬
бы русской общины, с одной стороны, и русского капита¬
лизма, с другой. Вот — конечный вывод Плеханова. Сравни¬
вая его с прогнозами Русанова, мы можем констатировать,
1 Г. В. Плеханов, Сочин., т. I, стр. 105—107.
247

что в вопросе о неизбежности капитализма Плеханов сто¬
ял на значительно более оптимистической точке зрения,чем
Русанов. Несомненно, что сочувствие большинства членов
артели, издававшей «Русское богатство», было на его сто¬
роне. Им хотелось верить в прочность общинного склада
русской деревни и в возможность для России избежать опа¬
сность, грозящую ей со стороны капитализма.
Такое желание их ясно видно из ряда других статей, по¬
явившихся в их журнале, а в частности из двух статей
В. П. Воронцова (В. В.) «Мысли о будущем помещичьих хо¬
зяйств» (№ 10 за 80 г.) и «В защиту капиталистического
пессимизма» (№ 2 за 81 г.), в которых была дана критика
взглядов и доводов Русанова (в первой статье — в скрытой
форме, во второй — открыто).
В. В. настроен еще более оптимистически, чем Плеханов. Ес¬
ли последний, веря в победу общины, не исключает, одна¬
ко, возможности того, что она погибнет в борьбе с капита¬
лизмом, то В. В. не сомневается в благополучном исходе
этой борьбы. «Капиталистическое производст-
в о,— заявляет он,— не получит господства в Рос-
с и и». По мнению В. В., развитие капиталистической про¬
мышленности встречается в России с рядом таких серьез¬
ных препятствий, которые исключают возможность победы
этой формы экономической организации. Эти препятствия,
по мнению В. В., заключаются в отсутствии внешнего и в
слабости внутреннего рынков. На внешних рынках Россия с
ее слабо развитой промышленностью не сможет конкури¬
ровать с другими более передовыми в промышленном от¬
ношении странами. Внутренний же рынок недостаточно
емок вследствие низкого уровня благосостояния народной
массы.
Русский капитализм осужден вертеться в заколдованном
кругу, из которого нет выхода. Искусственная поддержка
его приведет только к дальнейшему обеднению массы наро¬
да, т. е. к еще большему сокращению внутреннего рынка.
Всякие же меры, направленные к поднятию благосостояния
народных масс, укрепляют положение «народного произ¬
водства» и тем самым затрудняют для капитализма конку¬
ренцию с ним. Таким образом обеспечение самосостоятель-
ности крестьянского хозяйства увеличивает затруднения
для процветания капиталистического производства как в
промышленности, так и в земледелии. «Как ни кинь — все
клин!» — заканчивает с удовлетворением В. В.1.
При таких условиях будущую экономическую организа¬
1 „Русское богатство" 1880 г., № 10, стр. 81-82.
248

цию России мы, по мнению В. В., должны «вырабатывать
самостоятельно, а не заимствовать из политико-экономиче¬
ских книжек, рисующих формы быта, для нас недоступ¬
ные» \
В наше время нет, конечно, нужды подвергать взгляды
В. В. критическому разбору. Несостоятельность их была
вполне показана в марксистской литературе 90-х годов, и в
частности в книге В. И. Ленина «Развитие капитализма в
России», специально посвященной исследованию процесса
образования внутреннего рынка для крупной промышлен¬
ности. Одно только необходимо отметить как характерную
для всего народничества черту, ярко проявившуюся в стать¬
ях В. В. Критикуя капитализм, В. В. не давал себе отчета в
том, что он критикует не капитализм вообще, а только од¬
ну из его форм,— ту, которая, по определению Ленина, со¬
ответствует прусскому пути развития капитализма. В. В. не
сознавал, что проповедуемая им поддержка «народного про¬
изводства» также приводит к развитию капитализма — толь¬
ко капитализма иного типа — американского.
Та же самая тенденция обнаруживается с еще большею
очевидностью из статьи «Поэзия и философия агрономии»,
подписанной инициалами В. Б. и помещенной в № 5 «Рус¬
ского богатства» за 1880 год. Автором этой статьи был
известный публицист 60-х и 70-х годов В. В. Берви (Фле-
ровский). Если В. В. нисколько не сомневается в том, что
капитализм не является реальной опасностью для России,
и питает твердую уверенность в конечной победе общин¬
ных порядков, то В. Б. настроен не столь оптимистически.
Как и Плеханов, он не решается дать категорический ответ
на вопрос о судьбах русской общины. Однако, сходясь в
этом пункте с Плехановым, Берви расходится с ним во
многих других. Плеханов опасность, грозящую сущест¬
вованию общинных порядков, усматривает, как мы уже ви¬
дели, в развитии некоторых экономических процессов, не¬
примиримо противоречащих принципу общины и делаю¬
щих победу этого принципа до известной степени сомни¬
тельной. Берви же сводит весь вопрос на непонимание рус¬
ским обществом значения и преимуществ общинных по¬
рядков. Плеханов считает, что община может спастись толь¬
ко при вмешательстве интеллигенции, т. е. революционным
путем, ибо в политических условиях русской жизни того
времени вмешательство интеллигенции не могло осущест¬
виться ни в какой иной форме, кроме революционной. В
отличие от Плеханова Берви считает возможным избежать
1 „Русское богатство", 1881 г., № 2, стр. 2.
249

революционный путь и доставить торжество общинным по¬
рядкам при помощи мирных мероприятий. Идеалист, не
понимавший значения противоположности классовых инте¬
ресов, Берви верил в то, что крестьяне могут договориться
с помещиками «к общему удовольствию». Вот как форму¬
лировал он свой взгляд на русскую общину:
«Вопрос об общинном владении землею возник не у нас,
он возник на Западе; там эта идея была вымучена тяжкой,
безысходной борьбой из-за земли, вымучена только для
того, чтобы убедиться в невозможности ее осуществления
на почве этой цивилизации. В беспечной невинности своей
мы и не подозревали, что имеем учреждение, которое де¬
лает для нас возможным то, что там немыслимо. При са¬
мой посредственной доле здравого смысла
и благоразумия этот самый вопрос может
быть разрешен у нас тихо, спокойно, даже
без тени каких-бы то ни было крупных пере¬
вороте в... Мы в таком положении, что мы можем сде¬
лать великое дело без всякой борьбы между массой
рабочею и наиболее влиятельным слоем высших классов,
т. е. между крестьянством и землевладель¬
цами, и даже к общему удовольствию; нам нуж¬
но только приложить немного ума и здравого смыслу и по¬
больше порядку и экономии в государственных финансах.
Но именно это-то нам и не нравится. Мыслить, соблюдать
экономию — это для нас самое непривлекательное блюдо,
и я сильно подозреваю, что мы никогда до него не прикос¬
немся... При таком настроении нашего воображения, конеч¬
но, очень трудно ожидать, чтобы из нашего общинного
владения вышел какой-нибудь толк» *.
Статья Берви посвящена главным образом доказатель¬
ству того, что в сельском хозяйстве мелкое производство
крестьянского типа выгоднее и производительнее круп¬
ного. Мысль эта на страницах «Русского богатства» разви¬
валась и доказывалась не одним Берви. Ее можно встре¬
тить и в других статьях этого журнала, напр., в статье В. В.
«Мысли о будущем помещичьих хозяйств»2 и в статье
А. Комарова «К чему могут привести полумеры». «Только
на полях крестьянина производительность почвы может
достигнуть своего максимума»,— утверждает Комарова.
Исходя из признания преимуществ мелкого землепользо¬
вания, Берви подходит к вопросу о формах, наиболее же¬
лательных в сельском хозяйстве России.
1 „Русское богатство", 1880 г., М 5, стр. 53-54.
2 Там же, lftfiO г., № 10, стр. 76.
3 Там же, 1880 г., № 11, стр. 61-62.
250

Как мы уже знаем, он—сторонник общинного порядка;
однако, он считает нужным заявить о своем несогласии с
«некоторыми немецкими теоретиками (имеется в виду, ко¬
нечно, К. Маркс), которые сосредоточивают свои восторги
на идее общей сельскохозяйственной работы».
«3 е м л я,— пишет Берви,— никогда не сделается
фабрикой; напротив, ни в одной работе человеческая
индивидуальность не будет проявляться в такой степени,
как в сельском хозяйстве; это прямо следует из сложности
сельскохозяйственного расчета и из возможности бесчис¬
ленных выгодных комбинаций... Преимущество общинного
порядка заключается именно в возможности переплетать
общую работу с индивидуальной. Один из главных недо¬
статков крупной фермы заключается именно в том, что она
поглощает личность и создает исключительное, односто¬
роннее господство общей работы. Общинное же владение
может оставить хозяйство индивидуальным
и в то же время производить общие работы, напр., дренаж¬
ные, орошения и пр., а главное — иметь общее здание для
машин с общим одним паровым двигателем, общую лавку
для продажи удобрения и т. д. Это сделает производство
несравненно более экономическим, чем теперь, удовлетво¬
рит потребности человека влагать в свой труд свой собст¬
венный ум и расчет, создаст комбинацию, которую несрав¬
ненно легче осуществить, чем идею коммунистической ра¬
боты» \
Из этой цитаты видно, что Берви враждебно относится
к обобществлению в области земледелия. Он — сторонник
индивидуального хозяйства. Крестьянин, сидя¬
щий на своем клочке земли и обрабатывающий его са¬
мостоятельно, силами своими и членов своей семьи,— вот
идеал Берви. Какими бы оговорками относительно общих
работ и общих зданий ни сопровождал Берви свой проект
будущего земельного устройства, этот проект не имеет ни¬
чего общего с социализмом: осуществление его не выходит из
пределов мыслимого и возможного в рамках буржуазного
строя. Сохранение и укрепление индивидуального крестьян¬
ского хозяйства открывает широкий доступ в деревню ка¬
питалистическим отношениям. Но, конечно, капитализм,
развивающийся на такой базе, будет капитализмом амери¬
канского, фермерского типа.
Статьи Русанова, Плеханова, В. В. и В. Б. дают вполне
достаточный материал для определения отношения народни¬
ков «Русского богатства» к вопросу о путях экономического
2 „Русское богатство", 1880 г., Л!» 6, стр. 79-80. Разрядка моя.—Б. К.
251

развития России. Все эти авторы сходятся в одном:
капитализм — зло, и было бы хорошо, если бы России уда¬
лось избежать его, положив в основу дальнейшего развития
существующую в ней поземельную общину. Однако, все
они, за исключением В. В., не имеют твердой уверенности
в том, что их пожелания обязательно осуществятся. Они
видят опасность, грозящую общине, и чувствуют ее серь¬
езность. В этом их отличие от народников-оптимистов,
нисколько не сомневавшихся в том, что Россия без труда
может итти своим путем и спастись от капитализма. Было
время, когда такие оптимисты составляли подавляющее
большинство в рядах народников. Однако к концу семиде¬
сятых годов молодой русский капитализм добился таких
несомненных успехов, что игнорировать его стало уже не¬
возможным. Среди народников под влиянием этого обнару¬
жилось немало скептиков, которые начали не скрывать
своих сомнений относительно прочности общинных поряд¬
ков. Они открыто заявили, что община может быть спасе¬
на только при условии поддержки ее со стороны интелли¬
генции. К числу таких скептиков принадлежали руководи¬
тели «Русского богатства». Отсюда — их тезис о необхо¬
димости «протекционизма для общины», формулирован¬
ный в программной статье официального редактора «Рус¬
ского богатства» Н. Н. Златовратского-Оранского.
Если община не может спастись самостоятельно, если она
нуждается в поддержке, если интеллигенция в этом отно¬
шении должна притти на помощь к народу, то сам собою
возникает вопрос о силе и значении «народных начал и
идеалов». И в этом пункте народники были вынуждены
отступить со своих первоначальных позиций. Если раньше
«народные начала» были в их глазах руководящим идеа¬
лом для интеллигенции, то теперь пришлось признать необ¬
ходимость синтеза этих начал с идеалами, выработанными
теоретической мыслью интеллигенции. На такую именно
точку зрения и стало, как мы видели, «Русское богатство».
Признание того, что община может быть спасена только
при помощи интеллигенции, неизбежно влекло за собой
изменение в постановке вопроса о политической борьбе.
Чтобы иметь возможность оказать общинному строю необ¬
ходимую поддержку, чтобы провести в жизнь соответст¬
вующие мероприятия, интеллигенции должно быть предо¬
ставлено право голоса в вопросах русской жизни. Интел¬
лигенция должна стать политической силою, а это возмож¬
но только при признании за нею политических прав. При
таких условиях прежнее индиферентное отношение народ¬
ников к вопросам политики должно было смениться при*
252

знанием необходимости политической борьбы. Без осу¬
ществления буржуазно-демократических свобод интелли¬
генция не сможет выполнить свою спасающую роль по
отношению к общине. Таков в общих чертах был ход рас-
суждений, приводивший народников к признанию необхо¬
димости политической борьбы.
Что касается «Русского богатства», то, как мы уже убе¬
дились, этот журнал в вопросах о значении буржуазно-де¬
мократических свобод и гарантий личности далеко отошел
от первоначальных народнических позиций. Характерно то,
что на его страницах сторонником борьбы за эти свободы
выступил такой типичный и оптимистически настроенный
народник, каким был Н. Н. Златовратский.
Мы говорили уже, что статья Златовратского являлась
откликом на события, развертывавшиеся в подполье и
приведшие к образованию партии «Народная воля». Это не
значит, конечно, что Златовратский был народовольцем и
что «Русское богатство» можно рассматривать, как легаль¬
ный народовольческий орган. Если «Народная воля» высо¬
ко подняла знамя политической борьбы, то одновременно с
этим и в других народнических кружках, не связанных с
«Народной волей» и даже враждебно настроенных к ней,
наблюдался перелом в отношении к политической борьбе.
Известно, что даже правоверные народники из «Черного
передела», отмежевавшиеся от «Народной воли», должны
были отвести в своей программе место политической борьбе.
Отношение к этому вопросу «Русского богатства» пока¬
зывает, что и в этом пункте в народнической теории обна¬
ружилась глубокая трещина и что пересмотр старой про¬
граммы народничества происходил не только в подполье,
но и в рядах легальной народнической интеллигенции.
Мы говорили уже выше, что артельное «Русское богат¬
ство», несмотря на все свои недостатки, заслуживает серь¬
езного внимания. Мы полагаем, что сделанная нами харак¬
теристика этого журнала вполне выявила, в чем именно
усматриваем мы интерес, представляемый «Русским богат¬
ством» за тот период его существования, о котором нам
пришлось говорить. К концу 70-х годов — накануне 1 мар¬
та — русское народничество вступило в полосу серьезного
идеологического кризиса. Начинался пересмотр основных
проблем народнической теории. Этот кризис широко отра¬
зился на артельном «Русском богатстве», которое, как мы
убедились, дает немало ценного материала для изучения
критического периода народничества. Вот почему, говоря о
судьбах русского народничества, нельзя обойти молчанием
артельное «Русское богатство».
253

«Устои» 1881-1882 гг.
1
В сентябре 1880 г. молодой историк литературы и лите¬
ратурный критик С. А. Венгеров обратился в Главное управ¬
ление по делам печати с прошением о разрешении ему
издавать ежемесячный литературно-политический журнал
под названием «Новь». В декабре разрешение на этот жур¬
нал было дано. Однако, Венгеров почему-то долгое время
не предпринимал ничего, чтобы воспользоваться имеющим¬
ся разрешением. Можно предположить, что в его распоря¬
жении не было материальных средств, необходимых для
ведения такого сравнительно крупного коммерческого
предприятия, каким был толстый ежемесячник. Только че¬
рез 11 месяцев по получении цензурного разрешения Вен¬
геров приступил к дальнейшему осуществлению задуманно¬
го им предприятия. Это он сделал после того, как связался
с некоторыми писателями, артельно издававшими в 1880
и в начале 1881 г. журнал «Русское богатство».
Как нам уже известно, артель, выпускавшая этот журнал,
к марту 1881 г. фактически распалась. Руководство «Рус¬
ским богатством» перешло в другие руки. Большинство
членов артели прекратило сотрудничество в этом журнале.
Хотя, как мы уже говорили, дела «Русского богатства»,
когда оно было артельным журналом, шли из рук вон пло¬
хо, и члены артели не получали от своего журнала ничего,
кроме убытков, у них тем не менее не пропала охота изда¬
вать собственный журнал. Выяснившаяся из опыта «Рус¬
ского богатства» трудность конкурирования с другими, бо¬
лее обеспеченными в материальном отношении, журналами
не останавливала их. Полученный ими практический урок по¬
литической экономии пропал даром. Они попрежнему вери¬
ли в спасительность «артельного начала» и в те выгоды,
которые может принести практическое осуществление его.
Осенью 1881 г. вернувшийся с Кавказа С. Н. Кривенко
вошел в соглашение с Венгеровым о передаче полученно¬
го им от цензуры разрешения в пользу артели. Венгеров
согласился, оставаясь, однако, официальным редактором и
издателем нового журнала и войдя в артель в качестве чле¬
на. В ноябре 1881 г. Венгеров внес залог, установленный
законом для изданий, выходящих без предварительной
цензуры. Оставалось выполнить последнюю формаль¬
ность — получить билет на право печатания журнала в
типографии. Но тут-то Венгеров и стоявшие за ним члены
артели наткнулись на непредвиденные затруднения. Ми¬
254

нистр внутренних дел, ввиду близких отношений Венгеро¬
ва к редакции журнала «Слово», «политическая неблагона¬
дежность которого несомненна», поручил начальнику Глав¬
ного управления по делам печати снестись с директором
департамента полиции, В. К. Плеве, чтобы выяснить, не
признает ли он нужным вызвать к себе Венгерова, потребо¬
вать от него объяснений о направлении, которого будет
придерживаться новый журнал, и предупредить, что при ма¬
лейшем обнаружении в журнале «вредных» мыслей он под¬
вергнется соответствующим мерам взыскания.
Плеве со своей стороны нашел, что название, выбранное
Венгеровым для своего журнала, «крайне неудобно ввиду
того, что словом «Новь» один из известных наших писа¬
телей определил противоправительственное направление,
обнаруживающееся за последнее время в известной части
русского общества». Узнав об этом, Венгеров поспешил
подать заявление о перемене названия «Новь» на «Устои».
В декабре 1881 г. вышел № 1 «Устоев». Это была тонень¬
кая книжка (в 11 печатных листов), небольшого формата.
Очевидно из-за спешности выпуска номера редакции не
удалось собрать достаточно материала. С января следую¬
щего года «Устои» начали выходить более или менее регу¬
лярно книжками по 15 печатных листов в месяц. Однако,
наладить полную регулярность в выходе номеров редакции
не удалось. «Книжки «Устоев»,— говорит А. М. Скабичев¬
ский в своих мемуарах,— вечно запаздывали то по цен¬
зурным придиркам, то по недостатку материала, то по
прекращению кредита в типографии, вследствие чего и про¬
исходили такие скандалы, что март и апрель, а затем сен¬
тябрь и октябрь вышли двойными книжками под одной
обложкой» \
Цензура очень внимательно следила за содержанием
«Устоев». На № 3 тотчас по его выходе был наложен арест
по распоряжению министра внутренних дел. Поводом для
этого послужили три статьи, помещенные в этом номере.
Две из них (статья В. В. «Безземельные в Московской гу¬
бернии» и анонимная статья «Деревенский дневник») гово¬
рили о быстро развивающемся крестьянском безземельи и
малоземельи и об обременении крестьянства непосильны¬
ми для него податями. Третьей статьей, привлекшей к се¬
бе внимание цензуры, была статья С. А. Венгерова «Лож¬
ная сентиментальность»; автору ее было поставлено в вину,
что он «осмеивал в крайне неприличной форме правитель¬
1 А. М. Скабичевский, Литературные воспоминания, М. 1928 г.,
стр. 326.
255

ственную политику во внутренних делах» *. Цензор в своем
заключении так передает содержание статьи Венгерова:
«Отождествляя, вместе с Щедриным, настоящий период с
периодом «торжествующей свиньи», автор высказывает на¬
дежду на то, что когда-нибудь да кончится это безобразие;
однако, по его мнению, надо позаботиться, чтобы «торже¬
ствующую свинью» не заменил «торжествующий волк»,
т. е. люди с либерально-буржуазными тенденциями. Поэто¬
му Венгеров предлагает народническим партиям сплотить¬
ся воедино и сделать дружную атаку на либерализм, кото¬
рый, хотя и поставлен в настоящее время в такое положе¬
ние, что может говорить только вполголоса, но зато силен
общественным сочувствием; зато, если только он востор¬
жествует, то станет по всем правилам искусства во главе
экоплоатации народного труда и введет всеобщее равен¬
ство, которое будет равенством волков и овец».
Из задержанного цензурой № 3 «Устоев» все три указан¬
ные статьи, а заодно с ними повесть Ник. Максимова «Под¬
заборная», были вырезаны. Ввиду этого редакции приш¬
лось № 3 соединить с № 4 и выпустить их в качестве двой¬
ного.
Сильно пострадал от цензуры и 8-й номер «Устоев». Из
него был удален ряд статей. Среди изъятых была статья
Д. Овсянико-Куликовского «Параллели и контрасты», ав¬
тор которой, сравнивая мистицизм Вл. Соловьева с мисти¬
цизмом русских сектантов, отдавал предпочтение послед¬
нему на том основании, что сектанты, в отличие от Соловь¬
ева, не отгораживаются от общественных идеалов и от
вопросов о материальном благосостоянии. Далее была изъ¬
ята статья статистика Щербины «К вопросу о земледельче¬
ской технике и усовершенствованиях», в которой много
говорилось о материальном убожестве крестьянина, об его
малоземельи и о тяжести податей. Судьбу статей Куликов¬
ского и Щербины разделили «Внутреннее обозрение», в ко¬
тором правительство упрекалось в непроизводительном
бросании денег на «пир промышленности», и заметка Я. Аб¬
рамова «Жертва Молоху», автор которой, говоря о стачке
рабочих на Кренгольмской мануфактуре, явно становился на
сторону рабочих.
Приведенные нами примеры свидетельствуют о крайней
придирчивости цензуры к «Устоям» и дают представление
о том, в каких тяжелых условиях приходилось работать
редакции этого журнала. Немудрено, что цензурные пре¬
1 Цензурные материалы по „Устоям" опубликованы С. Переселенковым
в статье „К истории журнала Устои", „Современник", 1923 г., № 2.
256

следования, а также и тяжелое материальное положение
(по свидетельству Скабичевского у «Устоев» было не бо¬
лее 500 подписчиков), заставили редакцию, дотянув до кон¬
ца подписного года, прекратить выпуск журнала.
Таким образом «Устои» выходили всего лишь в течение
одного года и одного месяца (с декабря 1881 г. по декабрь
1882 г.).
Что касается утвержденной властями программы журна¬
ла, то она сводилась к следующим разделам:
I. Беллетристика, оригинальная и переводная.
II. Научный отдел: статьи по вопросам естественных, об¬
щественно-политических и исторических наук.
III. Критика.
IV. Внутренний отдел: статьи по вопросам внутренней
жизни, летопись событий, корреспонденции, судебные от¬
четы.
V. Политический отдел: обозрение жизни иностранных
государств.
VI. Фельетон: очерки современной русской и западной
жизни.
VII. Театр и музыка.
VIII. Смесь: краткие сообщения и мелкие заметки.
IX. Объявления.
Не надо думать, что эта программа полностью выдер¬
живалась. Некоторых из перечисленных отделов мы вооб¬
ще не находим в «Устоях». Так, напр., отдел «театр и музы¬
ка» отсутствовал совершенно; не было и политического от¬
дела в смысле регулярного обозрения жизни иностранных
государств.
В действительности книжка «Устоев» делилась на два
больших отдела, с особой пагинацией каждый. В первом
отделе мы находим беллетристику и статьи научного со¬
держания. Во втором — помещались критические статьи,
внутреннее обозрение, отдельные заметки по вопросам рус¬
ской,— а иногда и иностранной—жизни, статьи, имевшие
характер фельетонов, и, наконец, рецензии.
Переходя к вопросу о сотрудниках «Устоев», мы прежде
всего выясним состав артели, руководившей изданием это¬
го журнала.
В объявлениях о выходе «Устоев» мы находим следую¬
щее сообщение:
«Журнал «Устои» издается литературным кружком, в со¬
став которого входят: Я. В. Абрамов (Федосеевец),
М. Н. Альбов, С. А. Венгеров, В. М. Гаршин, С. Н. Кривен¬
ко, Н. М. Минский, Н. И. Наумов, Н. Я. Николадзе, М. А.
Протопопов (Н. Морозов), Л. 3. Слонимский».
17 Коаьшяв
257

Таков приблизительно был состав артели, издававшей
«Устои». Мы говорим: приблизительно, потому что нам
известно, что в состав артели, кроме перечисленных выше
лиц, входили В. И. Семевский, Н. С. Русанов и А. М. Скаби¬
чевский. А это дает основание допустить, что в артели мог¬
ли быть и еще какие-нибудь члены, имена которых также
не попали в объявление. Как мы видим, основной состав
новой артели был тем же, что и артели, издававшей «Рус¬
ское богатство». Тем не менее мы не находим в ней ряда
членов прежней артели (не говоря уже о супругах Бажи¬
ных, нет здесь Н. Н. Златовратского, Засодимского и др.).
Зато явилось несколько новых лиц: Абрамов, Альбов, Вен¬
геров, Минский, Николадзе, Семевский и Слонимский. Круг
сотрудников «Устоев» не исчерпывался только членами ар¬
тели. В журнале принимали участие и другие писатели. В
этом мы сейчас убедимся, перейдя к ознакомлению с раз¬
личными разделами журнала.
Начнем с беллетристики. Члены артели печатались в этом
отделе сравнительно мало. Альбов дал «Главу недокончен¬
ной повести», Гаршин — рассказ «То, чего не было», Мин¬
ский — четыре стихотворения, Наумов — три рассказа
(«Фургонщик», «Обездоленный» и «Нефедовский починок»)
и, наконец, Абрамов (под своей фамилией и под псевдони¬
мом «Федосеевец») — ряд очерков.
Из известных писателей, не состоявших членами артели,
в беллетристическом отделе «Устоев» печатались: К. Ба-
ранцевич (повесть «Чужак» и рассказ «Мятель»), М. Белин¬
ский (И. Ясинский) («Грезы. Эскиз романа»), С. Елпать-
евский (рассказ «К истории унылых людей»), Н. Златоврат¬
ский («Деревенская пророчица»), В. Берви-Флеровский
(рассказ «Философия Стеши») и Д. Мамин-Сибиряк («На
рубеже Азии»).
Наряду с этими известными именами попадаются фами¬
лии, ничего нам не говорящие: П. Безымянного, М. Балиц¬
кой, Н. Курбатова, Н. Познякова, О. Стремоуховой,
А. Фронштейка, JI. Штамера. Многие произведения подпи¬
саны инициалами, не поддающимися в настоящее время
расшифровке: А. Г., В. П., М. Р., И. Б-в, М. П-ва и др.
Что касается стихотворений, то на страницах «Устоев»
мы находим произведения Ник. Курочкина, Надсона, Пле¬
щеева, Мартова, Фофанова, Якубовича, С. Бердяева, В. Ли¬
хачева и др. Согрешил одним стихотворением и Скабичев¬
ский (Алкандров).
В научном разделе «Устоев» сотрудничали: Иванюков,
Лучицкий, В. Семевский, В. Святловский, Янжул и др. В
числе сотрудников значились, но статей дать не успели:
258

Алексей Веселовский, А. Ефименко, Ключевский, Сторо¬
женко, Тимирязев, Эрисман и др.
Для характеристики беллетристического раздела «Устоев»
важно отметить, что, наряду с повестями и рассказами, в
нем помещались в большом количестве произведения, име¬
ющие характер очерков,— главным образом, из крестьян¬
ской жизни. Как известно, это — черта, свойственная всей
народнической прессе.
Наряду с оригинальными произведениями мы находим
в «Устоях» переводы произведений иностранных писателей:
Мопассана, Брет Гарта, Кильланда и др. Но переводов по¬
мещалось сравнительно немного.
Литературной критике «Устои» отводили сравнительно
немного места. Главным поставщиком их в этом отноше¬
нии был Скабичевский, писавший в «Устоях» под псевдо¬
нимом «Алкандров». Он довольно регулярно вел отдел,
озаглавленный «Жизнь в литературе и литература в жиз¬
ни». В сущности, статьи Скабичевского даже трудно наз¬
вать литературно-критическими; скорее, это — нечто сред¬
нее между публицистикой и литературной критикой. Кро¬
ме статей Скабичевского, мы находим в «Устоях» только
три статьи на литературные темы; это статья Н. Морозова
(Протопопова) «Снеговые вершины Альп» (№ 3-4, 1882 г.),
статья «Шекспир в наше время», подписанная псевдонимом
«П. Слепышев», и, наконец, статья неизвестного автора,
подписавшегося «С-ов», «Белинский в наше время».
Более или менее регулярно печаталось в «Устоях» ано¬
нимное «Внутреннее обозрение». Все данные говорят за то,
что его вел С. Н. Кривенко1. Только в одном номере (№ 3-4)
«Внутреннее обозрение» было подписано «А. К-ов»; кто
был его автором, нам неизвестно.
Помимо «Внутреннего обозрения» в «Устоях» печатался
ряд статей и заметок, освещавших отдельные вопросы рус¬
ской и иностранной жизни. Несколько статей такого типа
дал Н. Морозов (псевдоним М. А. Протопопова). Он пи¬
сал и о речи, произнесенной генералом Скобелевым в Па¬
риже, и о бюрократии, в связи с выходом книги Заблоцко-
го-Десятовского о графе Киселеве, и по женскому вопро¬
су.
Кроме Протопопова, статьи и заметки публицистическо¬
го характера давали Венгеров, В. В. Николадзе, Минский
(подписывавшийся N. W.), известные статистики Погожев и
1 В биографии Кривенко, помещенной в 1 томе собрания его сочинений,
мы находим указание на то, что Кривенко был „постоянным хроникером"
в журналах „Слово” и „Устои”. С. Н. Кривенко, Собрание сочинений,
т. 1. СПБ. 1911 г., стр. XL1.
259

Щербина и ряд авторов с ничего не говорящими в настоя¬
щее время фамилиями. Несомненно, что значительное уча¬
стие в публицистическом отделе «Устоев» принимал Н. С. Ру¬
санов. В своих воспоминаниях он говорит, что, вследствие
перегруженности С. А. Венгерова различными работами,
главный труд по редактированию «Устоев» выпал на Кри¬
венко и на него самого, Русанова \ Однако, за подписью
его ни одной статьи в «Устоях» напечатано не было.
Особенное внимание было обращено редакцией «Устоев»
на изучение крестьянской жизни в различных ее проявле¬
ниях. Здесь мы находим статьи на следующие, напр., темы:
«О крестьянском самоуправлении», «Крестьяне в Северо-за¬
падном крае», «Сравнение хозяйства крестьян тамбовского
и нассаусского» (автор В. В.), «Отчего крестьяне предпочи¬
тают «свою» школу земской», «Передача и обращение на¬
родных знаний» и др.
Особо необходимо отметить участие в «Устоях» эмигран¬
тов. В числе сотрудников этого журнала мы находим
П. Л. Лаврова, И. И. Добровольского и В. А. Зайцева. Лав¬
рову принадлежит подписанная псевдонимом «П. Слепуш-
кин» статья «Шекспир в наше время», о которой мы упо¬
минали выше. Им же за подписью П. М. была помещена
в № 12 за 1882 г. статья «Теоретики сороковых годов в на¬
уке о верованиях».
И. И. Добровольский поместил в № 3-4 «Устоев» за 1882 г.
«Научную хронику», подписанную: «И. Д.»*.
Что касается В. Зайцева, то в приложении к «Устоям»
печатался переведенный им с итальянского языка роман
Дж. Ровани «Сто лет». Возможно предполагать, что Зай¬
цевым, кроме того, была написана статья «Социальное по¬
ложение Италии» (№ 9-10, 1882 г.), подписанная псевдони¬
мом «Лени».
Наконец, необходимо отметить, что в списке сотрудни¬
ков «Устоев» числился П. Лафарг — и не только числился:
в «Устоях» была напечатана его большая статья «Движе¬
ние поземельной собственности во Франции» (№ 1 за
1881 г., №№ 3-4 и 5 за 1882 г.). Из переписки Н. Даниельсо¬
на с К. Марксом известно, что эта статья Лафарга предназ¬
началась первоначально для журнала «Слово» и, только
вследствие гибели этого журнала была передана Даниель¬
соном в «Устои». Редакция «Устоев» очень ценила сотруд¬
ничество Лафарга. «Издатель убедительно просит его по¬
1 Н. С. Русанов. На ряцине, М. 1931 г., стр. 280.
* См. его автобиографию в сборнике .Русские ведомости", 1863—' " 3. гг.
М. 1913 г., стр. 126.
260

слать продолжение работы и стать сотрудником журнала»,
писал 10/22 января 1882 г. Даниельсон Марксу1.
2
При прошении о разрешении издавать журнал «Новь»
С. А. Венгеров приложил весьма любопытную объяснитель¬
ную записку. В ней он развивал программу своего будуще¬
го журнала.
По мнению Венгерова, в России, «поистине крестьянском
государстве», на первом месте должно стоять «желание
быть полезным народу, не народу в обширном смысле на¬
ции, а народу в тесном смысле серого мужика». Однако, на
пути к осуществлению этого желания стоит одно, чрезвы¬
чайно важное, препятствие. Это — «страшное раздвоение
между интеллигенцией и народом», породившее «полное
взаимное непонимание и пренебрежение». Раздвоение это
обусловливается «своеобразным ходом цивилизации в на¬
шей стране». В «полном пренебрежении к сложившейся ле¬
ками народной душе» Венгеров винит и западников,— в ча¬
стности Белинского,— и «социалистов наших, пошедших «в
народ» с твердым убеждением, что мужику достаточно про¬
честь «Сказку о четырех братьях» или «Хитрую механику»
и он выбросит за борт все свое миросозерцание, вырабо¬
танное целым рядом поколений». «Ближе к делу,— по мне¬
нию Венгерова,— подошли славянофилы. Они, по крайней
мере, объявили полную готовность подчиниться народным
идеалам... Глубоко симпатично и глубоко знаменательно для
нашей общественной мысли было желание славянофилов
стать костью от кости народа и плотью от плоти его». Од¬
нако, «при отыскивании народных идеалов славянофилы
ударились в крайнюю фантастичность и приписали народу
много такого, что никогда не было характерным для на¬
родной души».
Вот почему на развалинах западничества и славянофиль¬
ства должно было возникнуть новое течение.
«Новое течение,— писал Венгеров,— еще не окрещено ни¬
какою кличкою, но оно несомненно существует в русском
обществе, выражается в целом ряде исследований, касаю¬
щихся быта народа, и, нет сомнения, увеличит число своих
приверженцев именно теперь, когда большая свобода печа¬
ти (не забудем, что это писалось в дни «диктатуры серд¬
ца» Лорис-Меликова.— Б. К.) уменьшит ореол разных уто¬
1 Переписка К. Маркса с Николаем — оном, „Летописи марксизма", 1930 г
II (XII), стр. 129.
261

пий и фантазий и придаст цену реальным, практическим
стремлениям. Редакция «Нови» постарается быть вырази¬
тельницей этого нового, чисто практического направления.
Народ, по мнению редакции, может быть уподоблен нови,
то есть невспаханной, черноземной целине, которую нужно
глубоко пробрать, если желаешь, чтобы посеянные семена
дали хорошие всходы. Все прежние направления русской
общественной мысли: и западничество, и славянофильство,
и социализм,— все они брали народную новь поверхностно,
не опускались вглубь народного духа, и поэтому народ со¬
вершенно не поддался интеллигентным влияниям».
От желающих проникнуть в народную душу потребует¬
ся продолжительная подготовительная работа. «Изучать,
изучать и изучать — вот девиз «Нови». Только долгим,
всесторонним, добросовестным изучением можем мы дойти
до уразумения народной души и, только уразумевши ее,
можем мы действительно послужить народному благу». Но,
добавляет при этом Венгеров, уже теперь у нас есть уве¬
ренность в том, что «самое добросовестное изучение толь¬
ко подтвердит высокое мнение о прекрасных качествах на¬
рода, проявляющееся даже при мимолетном знакомстве с
ним», а также, что «нигде так легко не может быть достиг¬
нуто народное благо, как именно в России, с ее отсутстви¬
ем сословной розни, с ее обширным, еще далеко не культи¬
вированным протяжением».
«Что касается других отделов,— заканчивает Венгеров
свою объяснительную записку,— то в них редакция «Нови»
постарается избегать фантазий и держаться действитель¬
ности. Вот почему она в беллетристике постарается дать
ряд картин действительной жизни, а в критике будет осте¬
регать своих читателей как от излишнего идеализма в ис¬
кусстве, так и от тех теорий, которые, совершенно не пони¬
мая человеческой натуры, считают все «поэтическое» вред¬
ными побрякушками».
Венгеров предполагает, что он выступает в качестве гла¬
шатая какого-то нового направления русской обществен¬
ной мысли, уже существующего, но пока еще не оформив¬
шегося и не имеющего никакой «клички». Это новое на¬
правление он старается отгородить от всех существовав¬
ших ранее, в том числе и от того народнического социа¬
лизма, под знаком которого прошло хождение в народ.
Однако, несомненно, что направление, представляемое Вен¬
геровым, не является каким-то совершенно новым общест¬
венным течением. Это — лишь этап в последовательном ло¬
гическом развитии народнической теории. Венгеров только
досказывает то, о чем начали говорить народники после
262

неудачного опыта хождения в народ. Развернем хотя бы
«Землю и волю» 1878—1879 гг.; в ней мы найдем те самые
мысли, которые лежат в основе записки Венгерова.
«Мы говорили народу до сих пор на непонятном народу
языке».
«Наши пропагандисты-революционеры сохранили в себе
еще слишком много следов того интеллигентного слоя, из
которого вышли».
«Успешна... будет наша работа в среде народа, если мы
действительно станем народными людьми».
Основанием программы «должны быть народные идеалы,
как их создала история в данное время и в данной местно¬
сти».
«Нам незачем особенно заботиться о выработке идеа¬
лов будущего строя, потому что в исконных желаниях
русского народа мы уже имеем очень солидный фунда¬
мент для постройки общественного порядка, неизмеримо
высшего, чем ныне существующий».
«Бросим иноземную, чуждую нашему народу форму на¬
ших идей, заменим ее тою, которая ему свойственна, близ¬
ка и родственна. Пришло время сбросить с социализма его
немецкое платье и одеть в народную сермягу» \
Вот выводы, к которым пришло революционное народ¬
ничество в результате своих попыток войти в непосредст¬
венное соприкосновение с народной средой — с деревней.
Жизнь показала, что мужик остался глух к проповеди
социализма. Отсюда вывод: действуя в народе, надо отка¬
заться от пропаганды социализма и заменить ее агитацией
на почве практических интересов деревни; надо отказать¬
ся от западного социализма и заменить его идеалами, су¬
ществующими в народе. Но для этого необходимо прежде
всего изучить народную душу, стремления, желания и ин¬
тересы народа. Вот — чисто практическая задача, выдвигав¬
шаяся перед новым поколением народнической интелли¬
генции. Эту самую задачу и хотел поставить своему жур¬
налу С. А. Венгеров. Вот почему он был бы более прав, ес¬
ли бы говорил не о новом направлении общественной мысли,
а о новом этапе в развитии народнической идеологии.
При ознакомлении с запиской Венгерова возникает во¬
прос: можно ли рассматривать ее как программу всей той
артели, которая издавала «Устои», или же она является вы¬
ражением личных взглядов самого Венгерова.
1 „Революционная журналистика 70-х годов", Под редакцией В. Богучар-
ского, стр. 72, 76-77, 235—238.
263

Опубликовавший эту записку С. Переселенков дает сле¬
дующий ответ на этот вопрос:
«Трудно предположить, чтобы эта записка была едино¬
личным делом С. А. Венгерова. Составлена она от имени
редакции и выражает без всякого сомнения общее настрое¬
ние целого кружка, стоявшего во главе журнала»1.
Ни в коем случае нельзя согласиться с такой точкой зре¬
ния. Мы уже знаем, что в то время, когда Венгеров подавал
прошение о разрешении «Нови», с приложенной к этому про¬
шению объяснительной запиской, он не был еще связан с ар¬
телью, ставшей впоследствии во главе «Устоев». Эта артель
имела тогда свой собственный журнал, и у нее не было ни¬
каких оснований интересоваться предприятием Венгерова.
Вот почему, вопреки мнению С. Переселенкова, мы полага¬
ем, что было бы ошибкой рассматривать записку Венгерова
как выражение мнений артели. Это подтверждается, между
прочим, одним косвенным указанием Русанова. Говоря о
роли Венгерова в «Устоях», он добавляет, что Венгеров —
«хотя и еврей, был наиболее влюбленным в русский народ,
наиболее «устоистым» из всей нашей редакции «Устоев» *.
Таким образом, полной идейной солидарности между
Венгеровым и артелью не было. В редакции «Устоев» Венге¬
ров занимал несколько обособленное место. Поэтому, как
ни интересна записка Венгерова, по ней нельзя судить о
действительном направлении «Устоев».
3
Уже по самому составу артели, издававшей «Устои»,
можно убедиться, что это был журнал народнического на¬
правления. Название журнала заставляет предполагать,
что вокруг него объединилась та часть народнической ин¬
теллигенции, которая сохраняла в полной мере веру в «ус¬
тои» русской жизни и убеждение в их прочности и непо¬
колебимости. При первом ознакомлении с журналом это
предположение подтверждается целым рядом высказываний
его сотрудников по различным проблемам.
В ряде вопросов «Устои», как мы сейчас убедимся, сто¬
ят на традиционной народнической точке зрения. Как все
народники, сотрудники «Устоев» веруют в своеобразие пу¬
тей экономического и социального развития России и не
смущаются тем, что жизнь на каждом шагу вступает в про¬
тиворечие с этою их верою.
Краеугольным камнем, на котором держится вся русская
1 С. Переселенков, Назв. статья, стр. 153.
3 Н. Русанов, Назв. сочин., стр. 280.
264

жизнь, по мнению «Устоев», является крестьянство. «Вся
наша общественная жизнь,— пишет некий С., автор статьи
«Крестьяне в Северо-западном крае»,— находится в тесной
зависимости от жизненной обстановки и настроения этой
(крестьянской.— Б. К.) массы. Нет ни одного явления ни в
политической, ни в социальной жизни целой страны и всех
классов ее населения, которое можно было бы понять, не
принимая во внимание состояния массы... Политическое
устройство, религиозный быт, семейные отношения и т. п.
стороны нашей жизни держатся и экономическим строем,
и мировоззрением крестьянства» (№ 2, стр. 95-96).
Как и все народники, сотрудники «Устоев» не замечают
роста русской буржуазии, увеличения ее влияния на жизнь
страны. Они высказывают уверенность, что «крупное капи¬
талистическое производство у нас немыслимо», что оно
поддерживается исключительно искусственными подпорка¬
ми, в виде правительственных субсидий, гарантий и кон¬
цессий. Скабичевский выражает даже сомнение в том, су¬
ществует ли вообще буржуазия в России, находя, что это —
вопрос пока еще спорный (№ 1 за 1882 г., стр. 78).
Другие сотрудники «Устоев», если и допускают сущест¬
вование у нас буржуазии, то считают ее не имеющей ни
корней в настоящем, ни каких-либо надежд в будущем.
Так напр., Слонимский, рецензируя книгу В. В. «Судьбы
капитализма в России», вполне соглашается с ее автором
относительно «бесплодности всяких капиталистических уси¬
лий на русской почве». Собранные В. В. данные, по мнению
Слонимского, «красноречиво подтверждают мысль о мерт-
ворожденности капитализма в России, об отсутствии у нас
элементарных условий для его действительного упрочения
и о полной зависимости его от субсидий и поддержек пра¬
вительства» (№ 3-4, стр. 114-115). В этом выводе В. В. Сло¬
нимский находит «значительную долю утешения для буду¬
щего». «Значит,— умозаключает он,— России вообще не
суждено пройти капиталистическую стадию развития, со¬
пряженную с столь мучительными явлениями в Западной
Европе — с безнадежным пауперизмом рабочих масс, пре¬
вращенных в простые орудия производства... Если нас ми¬
нует чаша сия, если не добиться нам расцвета капитализма
в среде русского народа, если мелкие крестьянские промыс¬
лы ни в каком случае не могут быть заменены крупною ка¬
питалистическою организациею, то остается лишь поскорее
отречься от ошибочной политики прежнего времени и перей¬
ти на единственно возможный у нас путь самостоятельного
народного развития на началах крестьянского общинного
землевладения. Поворот этот неизбежен после разоритель¬
265

ных опытов и блужданий недавнего прошлого; и сознание
этой неизбежности должно внушить бодрость бойцам на¬
родных идеалов, запуганным, было, кажущимися успехами
капитализма» (там же, стр. 115).
Интересно отметить, что, отрицая возможность развития
капитализма в России, Слонимский пытается опереться на
мнение Маркса. Ошибаются, по его мнению, те последова¬
тели Маркса, которые считают неизбежной победу капита¬
лизма в России. Они забывают при этом, что Маркс гово¬
рит об определенном историческом процессе, результаты
которого подготовлены совокупностью предшествующих
причин и условий, давших известное направление народной
жизни. Но Маркс никогда не утверждал, что все народы
подвергаются действию одних и тех же факторов и шеству¬
ют по одному и тому же пути, независимо от природных
и исторических условий. Что касается России, то в ней как
раз и не существует тех условий, которые везде предше¬
ствовали развитию капитализма,— нет многолюдного без¬
земельного класса рабочих, нет значительного сбыта, что
обусловливает невозможность конкурировать с более разви¬
тою промышленностью других европейских стран, нет так¬
же и не может быть легких и дешевых сообщений при гро¬
мадных наших расстояниях. «Таким образом,— заключает
Слонимский,— можно было теоретически предсказать не¬
применимость крупного производства к русским условиям,
следуя именно учению Маркса и его последователей» (там
же, стр. 116—118).
Наилучшую гарантию от развития у нас капитализма на¬
родники «Устоев», как и все народники вообще, усматри¬
вают в общинном строе русской деревни. В их глазах об¬
щина является не только формой землевладения и земле¬
пользования, но и организацией, регулирующей всю кре¬
стьянскую жизнь в целом.
Рецензент брошюры С. Капустина «Что такое поземель¬
ная община?» вполне согласен с этим автором относитель¬
но того, что термин «поземельная» к русской общине не¬
применим. «Община,— пишет он,— охватывает решительно
все явления деревенской жизни,— личные, семейные и об¬
щественные, материальные, умственные, нравственные и т. д.
И при том главным основным началом, регулирующим об¬
щинные порядки... является трудовое начало, начало лич¬
ного труда. Нет такого действия в крестьянской жизни, в
ее самоуправлении, в быте каждой семьи, наконец, в жиз¬
ни каждой отдельной личности, в ее притязании на какое-
либо право,— где бы это начало ни являлось в смысле
управляющего начала» (№ 11, стр. 75).
266

В глазах сотрудников «Устоев» община — лучшая, наибо¬
лее совершенная форма социальной жизни, так как она наи¬
более соответствует основным условиям быта земледельче¬
ского населения.
Автор статьи «О крестьянском самоуправлении», подпи¬
санной С. (им был известный народнический экономист-ис¬
торик П. А. Соколовский), указывает, что община основана
на экономическом и правовом равенстве всех ее членов и на
самоуправлении по началам справедливости. В этом и зак¬
лючается ее преимущество перед другими формами обще¬
ственной жизни. По самой сущности общинного устойства в
нем не может быть ни «широкого простора проявления эго¬
изма и произвола отдельных лиц», ни «борьбы противопо¬
ложных интересов»: интересы всех членов общины по са¬
мой природе ее солидарны.
«Община,— говорит тот же автор,— представляет луч¬
шую школу для выработки форм общественной жизни; она
открывает достаточный простор для деятельности мысли и
дает таким образом возможность выдвинуться лучшим си¬
лам, предоставляя им в то же время постоянные случаи для
приложения своих способностей... Приучая своих членов к
самодеятельности в сфере домашних интересов, община
заставляет их в общественной жизни подчиняться требова¬
ниям целого, что весьма важно для всякого союза вообще,
а экономического в особенности... На нее (общину) мож¬
но смотреть и как на начальный курс самоуправления» (№ 2,
стр. 73-74).
Народники «Устоев» убеждены в том, что общинный
принцип и трудовое начало вырабатывают в крестьянах вы¬
сокие нравственные качества и свойства характера, отлича¬
ющие крестьянство от других классов общества. Они верят
в неисчерпаемый источник сил и возможностей, заложен¬
ных в народе, и сожалеют лишь о том, что эти силы и воз¬
можности до сих пор не находят себе достаточного приме¬
нения.
В этом отношении характерен рассказ Федосеевца (Аб¬
рамова) «Механик». Герой рассказа Зацепин, выходец из
крестьянской семьи, с детства попал в трактирную кабалу
и дослужился до места кабацкого сидельца в одном селе. Но
это — кабатчик особенный: с юных лет он увлекается чте¬
нием, интересуется химией и физикой, мучается над вопро¬
сом: отчего существует в мире зло и как сделать, чтобы
все были счастливы. Зацепин мечтает о введении машин в
мужицкое хозяйство, о коллективной продаже крестьянами
продуктов своего хозяйства в целях борьбы с перекупщи¬
ками и о различных усовершенствованиях в технике вино¬
267

делия, которым занимаются несколько соседних сел. Не по¬
жалев ярких красок на изображение своего героя, Абрамов
умозаключает:
«Во всяком случае Зацепин представляет собою могучую
силу и по умственным способностям, и по характеру. И не¬
вольно думается: какую громадную пользу принесли бы
России Зацепины, если бы они были пристроены к действи¬
тельно полезному делу» (№ 1 за 1881 г., стр. 76).
После этого нас не удивит отрицательное отношение
«Устоев» к известному «Сказу о тульском левше и стальной
блохе» Н. Лескова. Рецензент воспринял этот «сказ» как
оскорбительную насмешку. «Если бы автор,— пишет он,—
потрудился присмотреться к тому классу русского народа,
который он, сидя в кабинете, предал глумлению своей
книжкой, классу, из которого выходили, выходят и будут
выходить замечательные люди, он оставил бы в покое ста¬
рую поговорку о подкованной блохе. Не на то только го¬
ден русский ум, русская душа и энергия, чтобы чужих блох
подковывать...» (№ 7, стр. 61).
Итак, казалось бы, все обстоит благополучно: общинный
строй крепок и прочен, капитализм не имеет никаких шан¬
сов на развитие в России, в народе заложен неисчерпаемый
источник высоких нравственных и умственных задатков.
Другими словами — перед нами народническая теория в ее
самой ортодоксальной, оптимистической разновидности. Но
это — только на первый взгляд. Вчитываясь в номера
«Устоев», мы убеждаемся, что для народнического опти¬
мизма реальная жизнь дает очень мало оснований. На каж¬
дом шагу мы натыкаемся на мысли и факты, стоящие в не¬
примиримом противоречии с торжественно провозглашае¬
мой теорией.
Возьмем хотя бы вопрос о капитализме. Как мы видели,
по убеждению сотрудников «Устоев», русский капита¬
лизм— искусственное явление, не имеющее под собою ре¬
альной почвы и существующее исключительно вследствие
поддержки его правительством.
Но вот что рассказывает внимательный наблюдатель
русской жизни (мы имем в виду очерк Абрамова «В сте¬
пи» в № 1 за 1882 г.):
«В нашей местности, на самом крайнем юге России (речь
идет о Кубани.— Б. К.), деревенский кулак — совсем не то,
что представляет собою кулак средней или северной поло¬
сы России. Наш кулак и по названию не кулак, а коммер¬
сант; по существу же своей власти, силы и влияния он яв¬
ляется владетельным князем прошлого столетия, который
зачастую распоряжается судьбою двадцати тысяч человек...
268

Отличие нашего кулака от великорусского бросается в гла¬
ва при первом взгляде на его наружность, а также на его
житье-бытье. Прошло то время, когда наш кулак одевался
если и не по-мужицки, то совершенно так, как одевается
мелкота, заурядные мещане. Если теперь можно увидеть
сельского коммерсанта в длиннополом сюртуке, чуйке или
поддевке, то это — не более как анахронизм, явление, от¬
жившее свой век и уцелевшее совершенно случайно. Боль¬
шинство же «коммерсантов» одето совершенно иначе. В этом
случае тон «задают» приказчики и разные гешефтмахеры
города Ростова, где «коммерсанты» бывают очень часто по
своим делам. Изяществом отличается и жилище «ком¬
мерсанта». Здесь вы не встретите ни вони, ни грязи. Напро¬
тив, в жилище «коммерсанта» чисто, светло, просторно.
Обыкновенно дом коммерсанта представляет собою громад¬
ное здание, со множеством комнат... В комнатах у коммер¬
санта вы не встретите ни сонника, ни оракулов, а взамен их
найдете периодические издания. «Для семейства» коммер¬
сант выписывает какое-нибудь издание «с выкройками и мо¬
дами», а для себя ежемесячный журнал и газету. Коммер¬
сант— ультралиберал и потому выписывает не «Русский
вестник» и даже не «Вестник Европы», а «Дело» или «Сло¬
во». Из газет он тоже выбирает что-нибудь позабористее,
а для воскресных чтений всему предпочитает «Неделю».
Либерализм коммерсанта выражается не в одном только вы¬
боре журнала и газеты, но и в свободомыслии по поводу
разного рода вопросов... Свободомыслие обнаруживает
коммерсант и по отношению к религии... В церкви он быва¬
ет редко: ходить в нее часто начинает считаться дурным
тоном... В своих отношениях к детям коммерсант остается
верен началам либерализма: он, учившийся на медный
грош, «вполне сознает пользу просвещения» и отдает сво¬
их детей в гимназию» (стр. 133—136).
Мы привели эту обширную выдержку из очерка Абрамо¬
ва потому, что она представляет, по нашему мнению, весь¬
ма значительный интерес и показывает, насколько наивны
были уверения народников насчет искусственности русско¬
го капитализма. Кулак, обрисованный Абрамовым,— фигу¬
ра, крайне характерная в этом отношении. Без всяких
субсидий и гарантий со стороны правительства он сумел так
упрочить свое материальное благосостояние, что втянутое,
благодаря его деятельности, в товарный оборот население
громадной области оказывается почти в кабальной зависи¬
мости от него. К чему приводит работа европеизированного
кулака, хорошо понимает сам Абрамов.
«Двадцать лет тому,— пишет он,— в нашей местности не
269

было мужицкого двора, который не имел бы, по крайней
мере, десятка овец. Теперь же местные статистики вдруг
открыли удивительный факт, что более половины крестьян¬
ских дворов не имеет даже по одной овечке. Причина тако¬
го ужасного регресса в народном благосостоянии заклю¬
чается... исключительно в деятельности господ коммерсан¬
тов...».
Это признание Абрамова очень ценно. Абрамов принуж¬
ден констатировать, вопреки другим авторам «Устоев», что
крестьянское хозяйство пассует перед молодым русским ка¬
питализмом. Правда, Абрамов противопоставляет своего
кубанского кулака кулаку великорусскому. Но мы хоро¬
шо знаем, что процесс превращения деревенского кулака
в европеизированного буржуа наблюдался не только на Ку¬
бани, но и во всей России,— может быть, только не в та¬
ких ускоренных темпах, вследствие чего в других местно¬
стях этот процесс не бросался так сильно, как на Кубани,
в глаза наблюдателю.
Итак, оказывалось, что «устои» не предохраняют кресть¬
янство от экспансии капитала. Капитал не только проник
в деревню, но и изуродовал весь строй деревенской жизни,
изменил деревенские обычаи, навыки, моральные представ¬
ления и т. д. Герой цитированного выше очерка Абрамова
«В степи», от имени которого ведется рассказ, очень ярко
описывает свои впечатления от деревенской жизни:
«Первые годы, прожитые мною в деревне, я только и де¬
лал, что восхищался. Восхищался как всем строем дере¬
венской жизни, так и его частностями. Причин такого мое¬
го отношения к деревенской жизни было много. Во-первых,
я родился и вырос в городе, и притом в среде, где всего
больше преобладают принципы: «процент», «не обма¬
нешь— с голоду помрешь» и т. п., словом, в коммерческой
среде... В деревне совершенно не понимали слова «про¬
цент», да и самое понятие, соответствующее этому слову,
как-то отсутствовало. В деревне, в противоположность го¬
роду, говорили: «обманом не проживешь», «совесть—не
порог, через нее не переступишь», «на миру с голоду не
помрешь» и т. п. Словом, контраст между городом и де¬
ревней, контраст, в котором все преимущества были на сто¬
роне деревни (по крайней мере, так казалось мне тогда),
поразил меня и невольно заставил полюбить деревню. Вто¬
рою причиною моих восхищений была моя молодость, моя
неопытность. Я многого не замечал, многое просматривал,
наконец, был склонен видеть хорошее и не замечать дурно¬
го... Наконец, в самой деревне тогда еще сохранялось мно¬
гое такое, что теперь или совсем исчезло или мало-по-ма-
270

лу исчезает и что не могло не привлечь все мои симпатии
в деревне» (стр. 154).
Но скоро картина деревенской жизни изменилась на¬
столько, что рассказчик увидел воочию то, чего он рань¬
ше не замечал.
Разорение и закабаление деревенского населения «ком¬
мерсантами» привело к тому, что мужик начал дорожить
каждою копейкою и искать всяческих путей наживы. Ста¬
рые, столь симпатичные рассказчику обычаи, вроде, напр.,
обычая не брать денег за ночёвку и хлеб, стали исчезать из
деревни.
«Таким-то образом...,— говорит герой Абрамова,— падал
на моих глазах старый строй деревенской жизни. Вместе с
этим исчезало и мое восхищение деревней. Печальнее всего
было то, что утрата деревнею человеческих, гуман¬
ных обычаев и привычек не вознаграждалась ровно ничем.
Правда, рядом с нуждою и зарождением среди мужиков
крайне эгоистических инстинктов в деревню стала прони¬
кать критическая мысль, возникло желание устроить жизнь
на лучших основаниях, начались поиски этого лучшего. Но
деревенская жизнь к этому времени была уже так безоб¬
разна, что раз начавшаяся критика мысли, направляемая
этою жизнью, приводила к самым отвратительным резуль¬
татам» (стр. 162).
Такое же точно разочарование пережил герой другого
рассказа Абрамова «Гамлеты — пара на грош» (№ 12). Он
был учителем в одной кубанской станице, увлекался своим
делом и, как подобало народнику-интеллигенту, страстно
любил народ и восхищался его обычаями и укладом жизни.
Однако, когда он пожил в станице и ближе присмотрелся
к тому, что вокруг него происходит, он с ужасом убедил¬
ся, «что в станичной жизни, под ее видимой патриархаль¬
ностью, царила самая бессовестная эксплоатация, самый
бесшабашный разбой и что в этом разбое принимали уча¬
стие почти все казаки, показавшиеся мне такими славными,
добрыми, хорошими людьми».
«И что всего ужаснее,— говорит этот разочарованный на¬
родник,— это то, что когда я понял, какие разбойники бы¬
ли все эти добродушно улыбающиеся старики и солидные
казаки, я в то же время ясно видел, что в сущности они
были все-таки добрыми людьми».
Другими словами, он убедился, что дело — не в их нрав¬
ственных качествах, а в наличности каких-то объективных
условий, заставляющих «добрых и хороших» людей обра¬
щаться в эксплоататоров и разбойников. Было бы ошиб¬
кой думать, что это разочарование в деревне — черта, свой¬
271

ственная исключительно героям очерков и рассказов Абра¬
мова (имеющих, кстати сказать, несомненное автобиогра¬
фическое значение) и порожденная специфическими усло¬
виями жизни на Кубани. То, что Абрамов говорит о Куба¬
ни и о своих героях, то Алкандров (Скабичевский) повторя¬
ет по отношению ко всей России и ко всей народнической
интеллигенции («Литература в жизни и жизнь в литерату¬
ре», № 2 за 1882 г., стр. 43—49).
«60-е годы,— пишет Скабичевский,— этот абстрактный
период нашего умственного движения... завещали нам ряд
обольстительных иллюзий, с которыми нам приходится ны¬
не разделываться... В каждом мужике и бабе мы предпола¬
гали полную солидарность со всеми нашими дорогими
убеждениями и были уверены, что стоит нам появиться в
народной среде и произнести там несколько слов, как сей¬
час же все таящиеся в глубине народной души несознан-
ные инстинкты тотчас же всплывут наружу, получат опре¬
деленную формулировку, нас, конечно, тотчас же подхва¬
тят на руки и понесут, как каких-нибудь прометеев. Но пер¬
вое практическое столкновение с народною средою, первое
ознакомление с конкретными фактами народного быта
должны были неминуемо поставить изучателей и наблюда¬
телей в полное недоумение».
Скабичевский вспоминает, что не так давно — лет 5 тому
назад — ему пришлось резко нападать на Гл. Успенского,
когда тот выступил в роли разоблачителя иллюзий. Теперь
он готов подписаться под всем тем, что рассказывает Ус¬
пенский. Это изменение в оценке произведений Успенского
Скабичевский объясняет тем, что раньше он не замечал
еще «вопиющего противоречия фактов деревенской жизни
с привычною табличкою умножения». Теперь же это проти¬
воречие стоит для него вне всяких сомнений.
В другой своей статье Скабичевский ставит вопрос бо¬
лее конкретно (№ 1 за 1882 г.).
«Я не отрицаю,— говорит он,— существования у нас очень
твердых и незыблемых устоев, не надо и говорить о том,
что устои эти следует искать в народе, в смысле массы
крестьян-земледельцев, которыми все держится на Руси и
на которых, как на столбах гранитных, держится и сама
Русь. Но нельзя в то же время упускать из внимания, что
и в народе замечается в свою очередь хаотическое броже¬
ние, исхода которого никто не может предвидеть. Не до¬
казывают ли нам все наши лучшие исследователи народно¬
го быта, что патриархальной общине грозит распадение,
новая община на рациональных началах находится в состо¬
янии, совершенно еще не определившемся; семейный быт
272

распадается; религиозные верования представляют новое и
сложное явление целого ряда сектаторских движений; одна
часть народа бросает землю и бежит в города, наполняя их
массами городского пролетариата, другая часть готова сей¬
час же забрать весь свой скарб и, покинув родные пепели¬
ща, итти за тридевять земель искать благодатных стран с
медовыми реками и кисельными берегами» (стр. 77-78).
Так говорит Скабичевский. И что значат его слова — как
не замаскированное признание того, что «устои» начали
расшатываться?
Если быт деревни стал колебаться в самых его основах,
то не лучше обстоит дело и с так называемой интеллиген¬
цией.
Сотрудники «Устоев» придерживаются общего для всех
народников взгляда на интеллигенцию как на «совершенно
особенный, отдельный, междусословный слой людей,
исключительно работающих мозгом» (определение из ста¬
тьи Алкандрова в № 2 за 1882 г., стр. 25). Интеллигенция —
«естественный продукт долгого и трудного исторического
процесса». «Мы не кто-нибудь,— говорит Протопопов
(«Медь звенящая», № 2, стр. 130),— не какие-то оглашен¬
ные пасынки своей страны, sans foi ni loi, мы — родные де¬
ти и, смеем сказать, не худшие дети».
Интеллигенция — мозг нации и в силу этого лучший со¬
юзник народа в его борьбе с эксплоатацией и гнетом.
«Implicite,— говорит Венгеров («Литературные заметки»,
№ 9—10, стр. 89),—народничество есть достояние всей мало-
мальски порядочной части русской интеллигенции, мало-
мальски нравственно чутких людей, сознавших свой вели¬
кий неоплатный долг перед теми, на чьих плечах была вы¬
несена на свет божий русская гражданственность».
Задача интеллигенции — быть выразительницей народных
интересов. Но вот — беда: оказывается, что народ не по¬
нимает интеллигенцию и сторонится от нее.
Интеллигенция мучительно ищет средства и способы за¬
гладить ту вину, которую она чувствует за собой перед на¬
родом. Ведь, что такое вся народническая литература, как
не «покаянное рыдание лучших элементов русского обще¬
ства»?—говорит Венгеров (рецензия на книгу Златоврат¬
ского «Деревенские будни», «Устои», 1882 г., № 3-4,
стр. 130).
А народ до сих пор видит в интеллигенте в лучшем слу¬
чае постороннего, чужака, а в худшем — врага. Это впол¬
не ясно для сотрудников «Устоев». Один из них, Минский
(№ 2, стр. 141), говорит:
«Русского человека постигла участь действительно траги¬
18 Козьмин
273

ческая. В то время, когда повсюду суесловили о любви к
ближнему, русский человек полюбил ближнего в самом деле
и решил, что, чем сверлить по-пустому воздух, лучше пой¬
ти и отдать свою любовь тому страждущему ближнему, ко¬
торый в ней нуждается. Но ближний этот не понял его и
отверг его любовь. Была одна дорога — неужели же она
заказана? Неужели в самом деле ближний никогда его не
поймет, и нет языка, на которым они сговорились бы? Вот
о чем тоскует русский человек, и вот на какую думу он
ждет ответа» (стр. 141-142).
О том же самом отчуждении интеллигенции от народа
и о их взаимном непонимании говорит и Баранцевич в сво¬
ей повести «Чужак». Герой этой повести — интеллигент-на¬
родник Радунцев—женился на неразвитой и необразованной
крестьянке. Опыт этот оказался для Радунцева очень горь¬
ким, и в результате его он убедился, что, несмотря на все
свои усилия, в народной среде он — чужак.
И вот приходится сделать вывод, что, если интеллиген¬
ция и стремится слиться с народом и стать выразительни¬
цей его интересов, то это совершенно не удается ей. Неда¬
ром в глазах Баранцевича его герой Радунцев — человек,
осужденный вечно «метаться из угла в угол, лихорадочно
гоняясь за призраком своего воображения» (№ 2, стр. 46).
Но этого мало. Гораздо хуже то, что народники принуж¬
дены констатировать что в рядах самой интеллигенции не
все обстоит благополучно, что говорить о ней как об од¬
нородном целом нельзя, что в ней имеются люди, иначе,
чем народники, относящиеся к судьбам народа.
Мы упоминали выше о герое рассказа Абрамова «Гамле¬
ты— пара на грош», бежавшем из деревни под влиянием
разочарования в народе. Возвращение в город и жизнь в
нем усилили разочарованность этого российского Гамлета.
Много людей повидал он и со многими взглядами и тео¬
риями познакомился во время поисков за разгадкой своих
мучительных сомнений, пока наконец не наткнулся на та¬
кую систему взглядов, которая «сразу отучила» его «от бе¬
ганья по проповедникам».
«Правда,— рассказывает он,— эта последняя система сто¬
яла особняком от всех других: она была полна жестокости,
не стихийной, зоологической, а сознательной и притом на¬
правленной против всего мира. Эта встреча переполнила ча¬
шу моего терпения.
«Это были «последовательные марксисты». По край¬
ней мере, они сами себя так называют, хотя Маркс трижды
проклял бы их, если б знал о их существовании. Их уче¬
ние очень интересно. Вот как они развивали мне его:

«Маркс доказал, что всякое общество должно пройти
через период господства капитала и что капиталистический
строй носит в самом себе и причины своего разрушения
и задатки нового, лучшего строя. Мир только тогда обно¬
вится, когда человечество обратится в скопище бездом¬
ных, нищих, пролетариев, работающих на кучку счастлив¬
цев; только тогда человечество сознает причины зла, толь¬
ко тогда оно поймет необходимость переустройства жизни
на новых началах. И потому давайте работать для скорей¬
шего приведения человечества в состояние пролетариата,
для скорейшего разорения и закабаления народа. Давайте
заводить фабрики, заводы, давайте заниматься сельским
хозяйством, с единственною целью—хорошенько попри¬
жать народ, хорошенько пограбить его, не так, как его те¬
перь грабит кулак, по-домашнему, бессистемно, а по всем
правилам и указаниям науки: тогда он поймет, где причи¬
ны зла... Нужды нет, что народ выродится, что его кишеч¬
ный канал станет вдвое длиннее натурального, что он весь
обратится в сифилитиков,— нет нужды! За то народ тогда
пойме т!..
«Эта встреча была последним моим приключением. С тех
пор я лег. Лежу и слушаю канареек...».
Мы знаем, что в начале 80-х годов не только за грани¬
цей, в эмиграции, но и внутри России, начали образовы¬
ваться кружки людей, воспринявших учение Маркса и по¬
нявших, что Россия, вступившая уже на путь развития ка¬
питализма, должна пройти его прежде чем достигнет со¬
циализма. Но мы знаем также, что к этим ученикам Маркса
характеристика, данная Абрамовым, неприложима ни в ка¬
кой мере: не о том, чтобы поприжать и пограбить народ,
мечтали они, а о том, чтобы поднять классовое сознание
молодого русского пролетариата и организовать его на
борьбу с капиталом.
Конечно, можно допустить предположение, что Абра¬
мов — сознательно или бессознательно — клеветал на рус¬
ских учеников Маркса. Но вряд ли это так. У нас нет осно¬
ваний сомневаться в том, что Абрамов изображал каких-то
действительно существовавших в его время людей,— прав¬
да, не имеющих ничего общего с настоящими последовате¬
лями Маркса. Почему не допустить, что это были «.марк¬
систы» в кавычках, предвосхищавшие почти на полтора де¬
сятка лет И. Б. Струве с его призывом «вывариться в фаб¬
ричном котле». Как впоследствии Струве и другие легаль¬
ные марксисты, являвшиеся по существу своему теоретика¬
ми развивающейся русской буржуазии, стремились в идей¬
ной борьбе с мелкобуржуазной теорией народничества
275

использовать марксизм, так и в начале 80-х годов могли
существовать люди, у которых «марксизм» только прикры¬
вал их буржуазную природу.
Но, если это так, то, очевидно, что уже в то время рус¬
ская интеллигенция перестала быть такою однородною
группою, какою она продолжала быть в представлении на¬
родников. Другими словами, в начале 80-х годов мы нахо¬
дим в России, наряду с интеллигенцией мелкобуржуазной,
такие слои интеллигенции, которые начинают ориентиро¬
ваться на буржуазию и на развитие капитализма. На¬
родник Абрамов подметил нарождение этой новой ин¬
теллигенции, но осмыслить этого явления не смог. Таким
образом, как и в вопросах о капитализме и об общине, в
вопросе об интеллигенции мы находим несовпадение на¬
роднической теории с реальною действительностью. Други¬
ми словами, и в этом пункте народничество начинало да¬
вать уже трещину. После этого нас уже не удивят неодно¬
кратно высказывавшиеся сотрудниками «Устоев» жалобы на
отсутствие положительных идеалов и на идейный хаос, в
котором находится русское общество.
Начиная в «Устоях» серию статей, обозревающих совре
менную литературу, Алкандров (Скабичевский) считает не¬
обходимым отметить, что русская жизнь «обнаруживает все
признаки переходного состояния и соединенного с ним хао¬
тического брожения». «Нет ни одного явления,— констати¬
рует он,— на которое можно было бы положиться как на
нечто прочное, установившееся, составившее обыденную
норму жизни». Такой же хаос, как и в жизни, наблюдается,
по его свидетельству, и в литературе; и здесь нет ничего
устоявшегося, оформившегося. Понятно,— говорит Скаби¬
чевский,— что и литературный обозреватель в свою очередь
является сбитым со всех прежних прочных позиций и точ¬
но также растерявшимся, как растерялись все русские лю¬
ди» (1881 г., № 1, стр. 78—80).
Другой автор «Устоев», некий С-ов, в статье «Белинский
в наше время» жалуется на то, что в русском обществе не
существует в настоящее время «того живого идеала, кото¬
рый охватил бы собою смутные социально-нравственные и
народнические движения нашего времени, выразил бы выс¬
ший смысл современной жизни» (№ 11, стр. 81).
Третий автор «Устоев» Н. Минский (N. W., «Новое слово»
г. Соловьева», 1881 г., № 2) старается разобраться в том, по¬
чему молодежь так жадно прислушивается к каждому сло¬
ву Вл. Соловьева. Минского удивляет самая обстановка, в
которой проходят публичные выступления этого филосо¬
фа. «В шестидесятые годы,— говорит он,— такую толпу
276

могла бы собрать только лекция по физиологии, в семиде¬
сятые— по политической экономии, а вот в начале 80-х го¬
дов почти вся университетская молодежь спешит послушать
лекцию — о христианстве!».
В чем же дело? Что гонит молодежь в аудиторию Со¬
ловьева?— спрашивает Минский и находит ответ в том же
отсутствии прочного идеала, о котором говорят другие со¬
трудники «Устоев». «Дело в том,— пишет он,— что душа
русской молодежи в последнее время вконец истомилась,
истосковалась и, как манны небесной, жаждет обобщающего
слова. Идеалы шестидесятых годов оказались узкими, идеа¬
лы семидесятых годов — практически почему-то неоснова¬
тельными, и вот молодежь с горьким и тяжелым опытом двух
поколений на душе, в мучительном раздумьи стала на ра¬
спутье и ждет нового слова и ищет новых путей. Для мо¬
лодежи, и вместе с тем для всего нашего развития, настал
критический момент, имеющий глубокое значение».
«Настоящее поколение,— поясняет далее свою мысль
Минский,— нуждается в слове, которое бы обобщило дело,
в идеале, который бы упорядочил и осветил нашу деятель¬
ность, в руководителях, которые бы шли вперед».
В поисках за такими словами и руководителями моло¬
дежь и мечется от Вл. Соловьева к Льву Толстому, а от
Толстого ко всяким другим «обобщителям».
Но народники «Устоев» принуждены констатировать, что
наряду с этой бестолково мечущейся молодежью есть и
другая, которая настолько разочаровалась во всем, что ме¬
таться уже перестала. Это — люди, разбитые жизнью, бес¬
сильные, неспособные ни на какое дело. Одним из них яв¬
ляется тот герой рассказа Абрамова, который после встречи
с «последовательными марксистами» лег на кровать и за¬
нялся слушанием канарейки. А между тем в прошлом у это¬
го героя была пора увлечений и порывов. Но эта пора уже
прошла, не оставив после себя ничего, кроме полной разо¬
чарованности. И вот он, лежа на кровати, предается раз¬
мышлениям. «Мир давно прошедшего, давно пережитого!
Но разве все это было так давно? Увы, нет, всего только
три-четыре года тому назад. Но для меня все это действи¬
тельно — давнопрошедшее... Эти немногие годы я жил бы¬
стро, ужасно быстро, и вот теперь, имея всего двадцать че¬
тыре года отроду, я уже старик, уже отжил свой век и уже
думаю о смерти... И что это будет, к чему все это приведет?
Когда же, наконец, рассеется этот всегубящий мрак и блес¬
нет свет, явится рука, которая укажет нам пути, и послы¬
шится голос, который скажет нам: «Живите, работайте и
будьте счастливы!...» (стр. 54).
277

Таков Гамлет Абрамова. Он — не случайность, не одиноч¬
ка. Обозревая современную литературу, Скабичевский на¬
ходит таких же Гамлетов и у Осиповича-Новодворского, и у
Гл. Успенского, и у Вс. Гаршина. И он спрашивает: «Что сей
сон значит?».
Рассматривая рассказ Гаршина «Attalea princeps», Скаби¬
чевский дает следующий ответ на этот вопрос: «Attalea
princeps», с ее стремлением к чистому воздуху и небесному
простору, с ее призывом ко всем прочим растениям «расти»
выше и шире — очевидно олицетворяет собою передовую и
лучшую часть нашей интеллигенции. Интеллигенция эта по
своим идеям, представляющим продукт иной, высшей циви¬
лизации, действительно, является среди нас словно каким-то
заморским растением, хиреющим в тесных оранжерейных
рамках нашей жизни. Напрасно взывала она, чтобы окру¬
жающие ее растения стремились на простор воздуха и све¬
та. Никто ей не внемлет или отвечает одними презритель¬
ными восклицаниями: «несбыточная мечта, вздор! неле¬
пость!» и т. п. Когда же она одна решается выступить из
затхлых сводов оранжереи на простор полей и лугов,— дей¬
ствительно, что ж до сих пор встречало и встречает ее, как
не горькое разочарование? Вместо тепла и света, т. е. вме¬
сто того восторженного привета, который она надеется
встретить за пределами оранжерейных стен, на нее начинает
дуть со всех сторон морозный ветер нашего самобытного
невежества; мгла и сырость наших отечественных болот
прохватывают ее до костей... Вспомните, обходилось ли
хоть одно светлое мгновение, хоть один восторженный и
смелый порыв нашей интеллигенции (напр, шестидесятые
годы) без того, чтобы дело не кончалось все одним и тем
же восклицанием: «Только то? И это все, из-за чего томи¬
лись и страдали мы так долго?». С этим восклицанием ухо¬
дит у нас в могилу чуть ли не каждый истинно интеллигент¬
ный человек, чуть ли не каждое поколение». Таким обра¬
зом,— заключает Скабичевский,— наш современный песси¬
мизм вызывается не теми или другими частными обстоя¬
тельствами, а суммою всех условий нашей жизни. Гаршин,
по его мнению, «тысячу раз прав в своем гамлетизме; гам¬
летизм этот отнюдь не случайное, личное качество автора
и не пустой каприз больной фантазии, а болезнь, общая
всем нам».
Итак, «Устои» пошатнулись. Руководящего идеала нет.
Народ не понимает интеллигенции. Интеллигенция на опыте
убедилась в своем бессилии. Вот — каков итог. Немудрено,
что при таких условиях на журнале «Устои» лежит печать
острого и горького пессимизма. Это — характернейшая чер¬
278

та «Устоев», с особой яркостью отразившаяся на поэзии
этого журнала.
Гляжу назад с мучительною болью,
Гляжу вперед с бессильною враждой...
Я утомлен Гамлета жалкой ролью,
Я пристыжен бесплодною борьбой!...
— жалуется П. Якубович («Из дневника», № 12).
В небесной глубине—-ни проблеска зари,
Волшебницы улыбки и привета, —
И тщетно жаждет грудь живительной струи...
Ах, как еще далеко до рассвета!
— вторит Якубовичу В. С. Лихачев («Бессоница», № 8).
Злые сомненья нам жизнь отравили,
Страждут и разум и чувства...
Служит наука успеху и силе,
Роскоши служит искусство.
Что нам, что область бесстрастной науки
Всем открывает объятья?
Тяжких лишений и узы и муки
Чувствуют меньшие братья.
Нет, бедняку невозможна дорога
К чистым источникам знанья:
Учат его неустанно и строго
Только нужда да страданье.
Их уничтожить—вот наша задача,
Мы же и слабы и хилы.
Плыть через море народного плача
Нет ни уменья, ни силы.
— пишет третий поэт «Устоев» Н. Бобылев (№ 5).
И даже в тех редких случаях, когда поэты «Устоев» об¬
ращаются к читателям со словами ободрения, эти слова
звучат похоронным маршем.
Как жизни ни горька отрава,
До дна свой кубок бодро пей.
Не дай унынию лукаво
Душою овладеть твоей.
Терпи без скорби неуместной,
Сумей и в зле добро найти
И твердо верь: для мысли честной
Не все заказаны пути.
— убеждает современиков Ник. Курочкин («Современному
поэту», 1882 г., №1). Однако, несомненно, что сам Курочкин
хорошо понимал, что его советы «терпеть без скорби и в зле
искать добра» вряд ли могут ободрить и утешить кого-либо.
Он помнил, что не с такими призывами обращались поэты
279

к молодежи в недавнюю героическую эпоху народничества.
Не к терпению и вере звали они тогда, а к подвигу, к борь¬
бе и победе, в близости которой они были уверены \
Когда вышел первый номер «Устоев», Буренин в «Новом
времени» отметил, что новый журнал отличается большой
умеренностью. Кривенко был вынужден согласиться с этим.
«Мы не отрицаем,— писал он,— что первая книжка «Усто¬
ев» умеренна, даже очень умеренна». В объяснение этого
Кривенко ссылался на тяжелые цензурные условия, при ко¬
торых никак не научишься «невинность сохранять и капи¬
тал наживать, не заслуживать упрека в умеренности и в то
же время не дрожать за каждую свою строку».
Конечно, в этом указании Кривенко была значительная
доля истины, но во всяком случае — не вся истина. Одними
цензурными условиями,— как бы тяжелы они ни были,—
умеренности «Устоев» не объяснишь. Эта свойственная им
черта стояла в несомненной срязи с тем пессимизмом и гам¬
летизмом, о которых мы уже говорили, и вызывалась не
стслгко цензурными условиями, сколько обстоятельствами
совершенно иного порядка.
Вспомним, в какое время начали и кончили выходить
сУстои». К декабрю 1881 года стало совершенно ясно, что
правительство нового царя взяло твердый курс на реакцию.
С другой стороны, было ясно и то, что «Народная воля», до¬
бившаяся 1 марта 1881 года того, к чему она так долго и
упорно стремилась, ничего в сущности этим не достигла и
ничего не выиграла в результате своего успеха. В составе
редакции «Устоев» было много людей, связанных с «Народ¬
ной волей» и в той или иной мере соприкасавшихся с ее
деятельностью. Таковы: Кривенко, Русанов, Якубович, Про¬
топопов, Минский, Венгеров. По своим связям они несом¬
ненно знали то, о чем еще не догадывались рядовые обы¬
ватели, а именно, что в результате 1 марта «Народная
воля» была обессилена и обескровлена, что почти все ее ру¬
ководители оказались или на виселице, или в тюрьме, а
немногим оставшимся на свободе пришлось, спасаясь от
преследований правительства, перебраться из Петербурга в
Москву, а некоторым и еще подальше. Ясно, что при та-
1 Правда, в № 9-10 .Устоев" была напечатана „Весенняя сказка"
П. Якубовича, проникнутая бодрым настроением и намекавшая на близость
революции. Однако необходимо иметь в виду, что это стихотворение было
написано до 1 марта 1881 года и, если оно не появилось в печати тогда
же, то только потому, что сборник, для которого оно предназначалось,
был задержан цензурой. Таким образом это стихотворение ни в какой мере
не может характеризовать после первомартовские настроения народнической
интеллигенции.
289

кнх условиях было не время для бодрого тона и ярких при¬
зывов к борьбе. Жизнь заставляла руководителей «Устоев»
быть умеренными. Но этого одного недостаточно для того,
чтобы вполне объяснить пессимизм и умеренность «Усто¬
ев». Корни их лежат глубже; их надо искать не только в по¬
литической обстановке, сложившейся в России ко времени
выхода «Устоев», но и в процессах, совершавшихся в то
время в экономике страны.
«Устои» — журнал с ярко выраженной народнической
программой. Это — ясно. Ясно и то, что сущность народ¬
ничества «Устоев», как и всякого народничества вообще,
лежит, говоря словами Ленина, «в представительстве инте¬
ресов и идей русского мелкого производителя» \ С другой
стороны, ясно и то, что «Устои» — лишь один из этапов в
развитии народнической идеологии, понять который мы
можем, лишь учитывая всю длительную эволюцию, проде¬
ланную народничеством с момента его зарождения и до мо¬
мента его вырождения и являвшуюся идеологическим от¬
ражением изменений, происходивших в жизни мелкого про¬
изводителя. Народничество возникло и начало слагаться в
законченную доктрину в эпоху слабого развития капита¬
лизма в России. В то время крестьянство было еще очень
мало втянуто в товарный оборот, и капитал почти еще не
проникал в деревню. Тогда «устои» крестьянской жизни —
ее община и мир — действительно были еще крепкими и не
начинали колебаться. Но постепенно картина менялась. Ка¬
питал все больше и больше проникал в деревню и произво¬
дил пертурбацию в деревенской жизни. Народнической идил¬
лии приходил конец. Происходил процесс постепенного
«раскрестьянивания», по выражению Ленина2, крестьян, пре¬
вращения их из крестьян в мелкую буржуазию. Крестьянство
расслоивалось. Внутри самой общины росла молодая бур¬
жуазия. Деревня становилась ареной внутренней классовой
борьбы. «Борьба имущих и неимущих,— писал Ленин в «Что
такое «друзья народа»?» — идет в России везде, не только
на фабриках и заводах, айв самой глухой деревушке, и
везде эта борьба есть борьба буржуазии и пролетариата,
складывающихся на почве товарного хозяйства»3.
Этот процесс классового расслоения деревни к 90-м го¬
дам стал несомненным и бросающимся в глаза фактом. К
этому времени капитал уже вполне подчинил себе деревню,
втянув ее в товарный обмен. Однако, этот процесс начался
1 Ленин, Сочинения, изд. 3-е, т. I, стр. 278.
2 Там же, стр. 139.
* Там же.
281

гораздо ранее 90-х годов. Яркие признаки его были замет¬
ны уже в 80-е и даже в 70-е годы. В этом мы могли убе¬
диться хотя бы из изучения того журнала, о котором у нас
идет речь. Мы видели, как народнические писатели должны
были зафиксировать ряд фактов, свидетельствующих о на¬
чавшемся разложении старого деревенского быта. Они не
всегда давали себе отчет в действительном смысле этих
фактов. Они не понимали, насколько эти факты противо¬
речат их программам и теориям. Однако, смутное сознание
того, что дело идет не так, как оно должно было бы итти по
теории, у них несомненно было налицо. В этом — глубочай¬
ший источник их разочарованности, пессимизма, гамлетиз¬
ма и т. п.
Перерождение деревенской жизни вызвало соответствен¬
ное перерождение народнической идеологии. Революцион¬
ность народничества 70-х годов и оппортунизм 90-х ха¬
рактеризовали начальный и конечный моменты этого пере¬
рождения. «Из политической программы, рассчитанной на
то, чтобы поднять крестьянство на социалистиче¬
скую революцию против основ современного
обществ а,— выросла программа, рассчитанная на то,
чтобы заштопать, «улучшить» положение крестьянства при
сохранении общества1. И вот, к 90-м годам «наив¬
ные иллюзии мещанского социализма,— говорит Ленин,—
уступили место практической трезвенности мещанских про-
грессов»2.
И этот процесс, закончившийся к 90-м годам, начался
значительно ранее: в 70-х годах, не говоря уже о 80-х годах.
Появление журнала «Устои», с его политической «уме¬
ренностью», с отсутствием у него ярких призывов к борьбе,
с его признаниями в своем бессилии и в своей ненужности
было одним из признаков начинающегося разложения. В
этом отношении журнал «Устои» — явление, в высшей сте¬
пени характерное. Оно свидетельствовало о том, что народ¬
ничество вступает в ущербный период своего существова¬
ния.
«Наши планы и стремления,— говорит про себя герой
рассказа И. Б-ва «Прихлебатель», помещенного в № 9-10
«Устоев»,— уже сузились до желания выиграть в ералаш
рубля полтора, а затем сытно и плотно покушать. Наши ин¬
тересы сосредоточились на домашнем обиходе, на мелоч¬
ных треволнениях донельзя однообразной жизни.., на
сплетнях, которые мы охотно выслушиваем и осторожно
1 Ленин, Сочинения, т. I. стр. 165.
2 Там же, стр. 182.
282

распространяем. Мы почти дошли до убеждения, что самые
разумные и счастливые люди те, изба которых на¬
ходится с краю, которые уже сумели состряпать для
себя покойное Монрепо, где и успокоились с миром»
(№ 9-10, стр. 105-106).
А между тем и у этого опустившегося человека были в
прошлом минуты, когда он мечтал «жить для других», «по¬
могать бедным и слабосильным» и т. п.
283

ИМЕННОМ УКАЗАТЕЛЬ
А. Б. 18, 34—36.
А. Г. 222, 258.
А. С. 222.
А. Я.— см. Егоров А. Е.
Абрамов Я. В. (Федосеевец) 256—
258, 267—272, 274—278.
Аксаков И. С. 15.
Аксельрод П. Б. 119, 183.
Александр II. 21, 112, 146.
Александров К. 77.
Алексеев Л. 223, 233—237.
Алкандров — см. Скабичевский
А. М.
Альбертини Н. В. 155.
Альбов Н. М. 257, 258.
Андреевич (Соловьев Е. А.) 144.
Андрушенко И. А. 86.
Антонович М. А. (Посторонний
сатирик) 49—51, 58, 64, 66, 67,
77, 78, 86—88, 90, 112—114.
Аптекман О. В. 119, 159.
Аристов Н. Я. 12, 13, 16.
Арсеньев Ал. 222.
Арсеньев К. К. 12—18.
АфанасьеЕ-Чужбинский А. С. 13,
16, 17.
Ахшарумов Н. Д. 84, 85, 88. 89,02.
Бажин Ф. Н. (Хо — дов) 201, 215,
218, 220—222, 246, 258.
Бажина Н. С. 215, 216, 218,
220, 258.
Бакунин М. А. 30, 118, 120, 126—
154.
Баранцевич К. С. 258, 274.
Барыкова А. И. 222.
Б —в И. 258, 282.
Безобразов В. П. 11.
Безымянный П. 258.
Белинский В. Г. 52, 177, 191,
261, 276.
Белинский М. — см. Ясинский
И. И.
Беляев И. Д. 246.
Бенардаки 112.
Бенни Ар. И. 114.
Беранже 17.
Берви В. В. (В. Б. Флеровский)
117, 222, 249—251, 258.
Бердяев С. 258.
Бибиков П. А. 13, 16.
Благосветлов Г. Е. 23, 50, 51, 58,
63, 81.
Бланки Ог. 126.
Блюм Роб. 92.
Бобылев Н. 279.
Богучарский В. 263.
Боклевский Г. М. 13.
Бокль Г. Т. 67.
Боков П. И. 115.
Боровиковский А. Л. 222.
Брет-Гарт 259.
Буонаротти 136.
Буренин В. П. 280.
Бух Н. К. 79.
Бес В. 83.
Быков П. В. 219, 226.
Бюхнер Л. 113, 189.
В. Б.— см. Берви В. В.
В. В.— см. Воронцов В. П.
В. Г. 222.
В. Е. 222.
В. Н. 222.
В. П. 258.
Валентинов Г.— см. Плеханов Г. В.
Валицкая М. 258.
Валуев гр. П. А. 91.
Варзар В. Е. 160.
Ватсон Э. К. 89.
Вейнберг П. И. 11, 12.
Венгеров С. А. 84, 86, 187—189,
197, 208, 209, 223, 254—264, 273,
280.
Верещагин Н. В. 87.
Веселовский Алексей Н. 259.
285

Витязев П. 108, 112—116, 119.
Владимиров В.—см. Засодим-
ский П. В.
Водовозов Н. В. 63.
В —л — н — см. Засодим-
ский П. В.
Вологдин — см. Засодимский П. В
Волохов П. 222, 238.
Волынский А. Л. 40.
Воровский В. В. (Орловский П.)
182
Воронцов В. П. (В. В.) 248—252,
255, 259, 260, 265.
Г. Б***— см. Плеханов Г. В.
Гаршин В. М. 217, 218, 225, 257,
258, 278.
Герцен А. И. 21, 45, 86, 90—92,
114, 154.
Гиляровский В. А. 79.
Голицын кн. А. С. 85, 86.
Головачев А. Ф. 13, 55, 86, 91—
93.
Голохвастов Д. Д. 91.
Гольденберг J1. 127.
Горбунов И. Ф. 13.
Горшков — см. Протопопов М. А.
Д. Е. 18.
Дарвин Ч. 161, 162.
Даниельсон Н. Ф. 260, 261.
Дебогорий-Мокриевич В. К. 57.
Дейч Л. Г. 142.
Дерунов С. Я. 222.
Дмитриева В. И. 222.
Добровольский И. И. (И. Д.) 260.
Добролюбов Н. А. 39, 45, 46, 50,
52, 63—67, 79, 186, 190, 205, 221,
Додэ Ал. 222
Достоевский Ф. М. 39, 63, 83,
84, 127, 147, 195, 202, 203, 232,
240, 242.
Драгоманов М. П. (Петрик М.)
236.
Дружинин А. В. 11.
Думшин Г. М. 13, 16.
Дьяков-Незлобин А. 123.
Дюринг Евг. 189.
Евгения импер. 162.
Евгеньев-Максимов В. Е. 40, 215,
224.
Европеус А. И. 13, 16.
Егоров А. Е. (А. Я.) 222.
Елисеев Г. 3. 12—17, 19—21. 23-
29, 37, 38, 53—55, 66, 86, 90, 195.
Елпатьевский С. Я. 258.
Еремеев 222.
Ефименко А. Я. 259.
Ешевский С. В. 155.
Жуковская Е. И. 45, 87—89.
Жуковский Ю. Г. 50, 54, 86—89, 92
93, 95—106.
Заблоцкий-Десятовский 259.
Зайцев В. А. 44—46, 50, 72—74, 81,
86, 92, 93, 260.
Зайцева В. А. 86.
Засодимский П. В. (3 — ский П.,
Вологдин, В—л—н, Владими¬
ров В.) 218, 220—222, 246, 258.
Заурядный обыватель — см. Ска¬
бичевский А. М.
Зибер Н. И. 185, 243.
Златовратский Н. Н. (Оран¬
ский Н.) 203, 217—219, 221, 222,
227—232, 234, 252, 253, 258, 273.
3—ский П. — см. Засодимский П. В.
И. Д.—см. Добровольский И. И.
Иваницкий Н. А. 79.
Иванов Г.— см. Успенский Г. И.
Иванов И. И. 40.
Иванов-Разумник И. Р. 40, 149.
Иванчин-Писарев А. И. 223.
— ин. 223.
Каблиц И. И. (Юзов) 181, 190—
192, 198—200, 202.
Кавелин К. Д. 11, 191, 206—208.
Кант И. 189.
Капустин С. Я. 266.
Каракозов Д. В. 85.
Катков М. Н. 41, 54.
Кельсиев И. И. 86.
Кибальчич Н. И. 223.
Кильланд 259.
Киселев гр. 259.
Клеменц Д. А. 7, 110.
Ключевский В. О. 259.
Книжник-Ветров И. С. 153—158.
Ковалевский В. О. 92.
Ковалевский М. М. 246, 247.
Ковалик С. Ф. 119, 142, 182.
Колосов Е. Е. 78.
Комаров А. 222, 234, 235, 252.
Конт Ог. 142, 189, 193.
Кончевский В. В. 222.
Коропчевский Д. А. 222.
Костомаров Вс. 41.
Котляревский Н. А. 149.
Кравчинский С. М. 119, 120, 212.
Краевский А. А. 83, 96, 114, 115,
231.
Кривенко С. Н. (С. Н.) 215, 217—
220, 222, 224—227, 254, 257, 259,
260, 280.
Кропоткин М. А. 110, 119
Куприянов М. В. 110, 126
Курбатов Н. 258.

Курочкин В. С. 13, 16, 17.
Курочкин Н. С. 13, 16, 17, 218,
222, 258, 279.
Кушева Е. Н. 158.
Кушелев-Безбородко гр. Г. 51.
Лавров П. Л. (Слепышев П.) 90,
107—158, 189, 1Э5 259, 260.
Лаврский К. В. 191, 193, 194, 196,
197, 201—204, 232, 233.
Лазаревский 88.
Лакида А. 17.
Лассаль Ф. 56, 57, 92—94.
Лафарг П. 260.
Левитов А. И. 236.
Лемке М. К. 15, 16, 18, 86, 87.
Лени 260.
Ленин В. И. 5, 6, 158, 210, 212, 213,
237, 249, 281, 282.
Леру П. 68.
Лесевич В. В. 191.
Лесков Н. С. 13, 16, 17, 268.
Либих Ю. 83, 87.
Линкольн 89, 90.
Лисовский Н. М. 86.
Лихачев В. С. 258, 279.
Лопатин Г. А. 116, 117, 156.
Лорис-Меликов гр. М. Т. 224, 261.
Лучицкий И. В. 258.
М. Р. 258.
Мазуренко Н. Н. (Окнерузам)
148—150.
Майер С. 222.
Мак В. 222.
Максимов Н. 256.
Максимов С. В. 13.
Маколей 13.
Мамин-Сибиряк Д. 258.
Маркс К. 95, 127, 136, 153, 154,
160, 164, 181—185, 198, 199, 243—
246, 251, 260, 261, 266, 274, 275.
Мартов В. 258.
Микешин Н. О. 13.
Милль Д. С. 50, 51, 82, 97, 164.
Минаев Д. Д. 83.
Минский Н. М. u\. W.) 251-259,
273, 276, 277, 280.
Михайлов А. К. 201.
Михайлов М. И. 12.
Михайловский Н. К. 12, 19, 105,
116, 145, 147, 149, 159, 161, 164,
176, 177, 179, 189, 190, 193—195,
201, 207, 216, 223, 246.
Мичурин А. Н. 219.
Молешотт 59, 113, 189.
Мопассан Г. 259.
Морозов Н.— см. Протопо¬
пов М. А.
Муллов П. А. 13, 16, 18.
Муравьев гр. М. Н. 41.
Н. 18, 27.
Н. В. 18.
Надсон С. Я. 258.
Натансон М. А. 156.
Наумов Н. И. 218, 221, 225, 238,
239, 257, 258.
Неведомский М. 63.
Невский В. И. 159.
Негрескул М. Ф. 156.
Некрасов Н. А. (Станицкий) 49,
50, 88, 89, 195, 216.
Никитенко А. В. 90.
Николаев П. Ф. 78, 79.
Николадзе Н. Я. 257—259.
Николай Александрович в. к. 89,
90.
Ничипоренко А. И. 13, 14, 16.
Ножин Н. Д. 78, 79, 84.
Оболенский Л. Е. 219.
Обручев В. А. 45.
Овсянико-Куликовский Д. Н. 256.
Огарев Н. П. 86.
Окнерузам — см. Мазуренко Н. Н.
О — лев К. 222.
Омулевский 201.
Оранский Н. — см. Златоврат¬
ский Н. Н.
Орлов В. И. 246, 247.
Орловский П. — см. Воров¬
ский В. В.
Осипович-Новодворский А. О.
278.
Островский А. И. 50, 52, 63, 64.
Острогорский М. 153.
П. Ч.— см. Червинский П. П.
Панаев И. И. 204.
Пантелеев Л. Ф. 45, 115, 126, 156.
П — ва М. 258.
Переверзев В. Ф. 80.
Переселенков С. 256, 264.
Пестерев Н. Н. 92, 93.
Петр I 19, 168.
Петрик М. см. Драгоманов М. П.
П — ий — м. 223.
Питерский А.— см. Скабичев¬
ский А. М.
Пиотровский И. А. 13.
Писарев Д. И. 46, 49—52, 58,—72.
7 91, из, 146, 149, 186,
190, 191.
Писемский А. Ф. 49.
Плеве В. К. 255.
Плеханов Г. В. (Валентинов Г.,
Г. Б***) 21 , 64, 142, 158, 202,
203, 223, 238, 243, 246—249, 251.
287

Плещеев А. 258.
Погожев 259.
Позняков Н. 258.
Полонский Л. А. 216, 231, 237.
Помяловский Н. Г. 13, 16, 202.
Португалов В. О. 219.
Посторонний сатирик — см. Анто¬
нович М. А.
Потанин Г. Н. 222.
Потехин А. А. 13.
Потехин Н. А. 13, 16.
Протопопов М. А. (Морозов Н.,
Горшков) 216, 218, 220, 222,
240—242, 257, 259, 273, 280.
Прудон П. Ж. 83, 236, 237.
Пуцыкович В. Ф. 214, 215.
Пушкин А. С. 12.
Пыпин А. Н. 39, 50, 76, 86, 89.
Радзиевский Г. 205—208.
Ралли 3. 118.
Рикардо Д. 164.
Ришпен 222.
Ровани Дж. 260.
Русанов Н. С. 112, 216—218, 222,
223, 225, 243—248, 251, 258, 260,
264, 280.
Русов 160.
Рыбаков Д. М. 215, 218.
С.—см. Соколовский П.
С. Н.— см. Кривенко С. Н.
Савич Н. Ф. 214, 215.
Сажин М. П. 115—118, 129.
Салтыков М. Е. (Щедрин Н.) 39—
50, 63, 73, 74, 76, 119, 195, 207,
216, 217, 220, 224, 225, 256.
Сапожников П. 146.
Сватиков С. Г. 84.
Сведенборг 83.
Святловский В. В. 258.
Семевский В. И. 258.
Сен-Симон А. 68, 94.
Сергеев Н. 222.
Серно-Соловьевич А. А. 13.
Серно-Соловьевич Н. А. 13—18.
Скабичевский А. М. (Питер¬
ский А., Алкандров, Заурядный
обыватель) 20, 66, 91, 93, 195,
206—208, 215, 216, 218—222, 224,
255, 257—259, 265, 272, 273 276
278.
Скобелев 259.
Слепцов В. А. 88.
Слепышев П.—см. Лавров П. Л.
С—ов 259, 276
Соколов Н. В. 50, 51, 81, 110
Соколовский П. 265, 267.
Соловьев Вл. С. 256, 276, 277.
Сориа 72.
Спенсер Г. 189, 191.
Станицкий — см. Некрасов Н. А.
Стасюлевич М. М. 216.
Степанов Н. А. 13.
Стопановский М. М. 13, 16, 17.
Стороженко Н. И. 259.
Стремоухова О. 258.
Струве П. Б. 275.
Тверитинов А. Н. 119, 127.
Теодорович И. А. 9.
Терпигорев-Атава 222.
Тимирязев К. А. 259.
Тихомиров Л. А. 79, 149.
Тиханович В. Г. 13, 17, 26.
Ткачев П. Н. 7, 96, 107—158, 159,
176, 186, 199, 201.
Толстой Л. Н. 195, 203, 224, 277.
Трефолев Л. 222.
Тун 119.
Тур Еег. 155.
Тургенев И. С. 11, 46, 49, 114,
115, 148, 149, 187, 189, 203, 209,
224
Уйд *222.
Унковский А. М. 13, 16.
Успенский Г. И. 195, 202, 203, 217,
218, 220, 221, 225, 272, 278.
Успенский Н. В. 13, 55.
Утин И. 112.
Утин Н. И. 112, 115.
Федосеевец — см. Абрамов В. Я.
Фейербах Л. 189.
Фердинанд, король неаполитан¬
ский 72, 73.
Фет А. 207.
Флеровский — см. Берви В. В.
Фофанов К. М. 258.
Фроленко М. Ф. 119.
Фронштейн А. 258.
Фурье Ш. 68, 83, 94.
Харламов И. Н. 218, 222, 239—241.
Хо — дов — см. Бажин Н. Ф.
Цитович 59.
Чайковский Н. В. 119, 120.
Чарушин Н. А. 116, 117, 125.
ЧерЕинский П. П. (П. Ч.) 159—
185, 190, 196, 197, 199.
Черкезов В. А. 78, 79.
Чернышевский Н. Г. 39, 41, 44,
45, 52—55, 57, 66, 78, 82, 90, 116,
119, 127, 154, 186, 190, 205, 211,
221.
Чешихин-Ветринский В. Е. 78.
Чичерин Б. Н. 16, 24, 25.
Чудновский А. А. 222.

Шашков С. С. 18.
Шекспир 259, 260.
Шелгунов Н. В. 6, 7, 12, 13, 15—
19, 23, 31—34. 37, 38, 63, 81.
Шелгунова Л. П. 22.
Шестаков П. Д. 155.
Шишко Л. Э. 119, 145.
Штамер Л. 258.
Шульце-Делич 92—94.
Щапов А. П. 12, 13, 16, 13—23,
27—31, 37.
Щедрин — см. Салтыков М. Е.
Щербина Ф. 256, 260.
Щербинин. 91.
Энгельгардт А. Н. 13—16.
Энгельс Фр. 140, 141, 153.
Эрисман 259.
Эркман-Шатриан 222.
Юзов — см. Каблиц И. И.
Ядринцев Н. 222.
Яковлев А. В. 85.
Яковлев В. В. 85, 86, 91.
Якубович П. Ф. 107, 222, 258, 279,
280.
Якушкин П. И. 13.
Янжул И. И. 258
Ясинский И. И. (Белинский М.).
258.
Dr. Н. 223.
N. W.—см. Минский Н. М.
N. Z. 55.
T.-Z. 222, 239.
239

СОДЕРЖАНИЕ
Стр.
Предисловие 5
Артельный журнал „Век“ 1862 г 11
„Раскол в нигилистах“ (эпизод из истории общественной мысли
60-х годов) 39
Газета „Народная летопись“ (1865 г.) 82
Ткачев и Лавров. Столкновение двух течений русской революционной
мысли 70-х годов. 107
Публицистическая деятельность П. П. Червинского 159
К вопросу о кризисе реалистического направления в 70-е годы . . 186
Накануне и на другой день 1 марта. Два артель¬
ных журнала начала 80-х годов
I. „Русское богатство“ (1880-1881 гг.) 214
II. „Устои“ (1881-1882 гг.) 254
Именной указатель 285

Цена 8 руб.
ЗАКАЗЫ НАПРАВЛЯТЬ:
1) Правлению издательства политкаторжан —
Москва. ГПС,—10, ЛопухинскиА пер , 5; тел. 3-44-73
2) Магазину Издательства политкаторжан —
Москва-центр, Петровка, 7; тел. 4-18*12 н 3-63-20