АКАДЕМИЯ НАУК СССР
ИНСТИТУТ ИСТОРИИ СССР
ЛЕНИНГРАДСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ
ТРУДЫ, ВЫПУСК 12
ИССЛЕДОВАНИЯ
по
СОЦИАЛЬНО-
ПОЛИТИЧЕСКОЙ
ИСТОРИИ
РОССИИ
СБОРНИК СТАТЕЙ
памяти
Бориса, Александровича
РОМАНОВА
ИЗДАТЕЛЬСТВО «НАУКА»
ЛЕНИНГРАДСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ
ЛЕНИНГРАД
19 7 1
Редакционная коллегия:
В, Е. Воссе (отв. редактор),
С. Н. Балл, академик Д. €. Лихачев,
В, М. Данелх, Л. Л. Фурсенко
10—71 (I пол.)
1-0
ПРЕДИСЛОВИЕ
Давнее желание учеников, друзей и товарищей по работе про-
фессора Бориса Александровича Романова посвятить его памяти
специальный сборник статей осуществляется. И это тем более
хочется сказать сейчас, когда еще столь недавно, 11 февраля
1969 г., мы отмечали 80-летие со дня его рождения.
Борис Александрович Романов принадлежал к числу крупней-
ших советских историков, носителей лучших традиций русской
дореволюционной науки, поставленной на службу новой, рожден-
ной Великим Октябрем советской историографии.
Это был ученый огромной научной эрудиции, редкого по своей
силе и глубине исследовательского таланта. Тонкий и вдумчивый
критик исторических источников, Б. А. всегда стремился к орга-
ническому сочетанию в своих работах широких научных обобще-
ний и интерпретаций с их максимально полным источниковедче-
ским обоснованием. Анализ источника никогда не являлся для
него самоцелью, а всегда был подчинен задачам восстановления
исторического факта, события, процесса. Для него не существо-
вало ни прописных истин, ни готовых решений, какими бы высо-
кими учеными мнениями они не подкреплялись, везде и всегда
он стремился восстановить авторитет источника и только его счи-
тал мерилом исторической правды. В этом одна из наиболее при-
тягательных и наиболее сильных черт его творческого метода.
Всегда обращали и обращают па себя внимание литературная
манера, стиль, язык, какими написаны большинство исследований
Б. А. Романова. Оригинальная и в то же время до мельчайших
деталей продуманная литературная композиция, меткие, почти
художественные характеристики исторических персонажей, едкая
ирония, даже гротеск — и все это не ради легкости восприятия,
а в целях максимально полного проникновения и осознания изу-
чаемой им исторической эпохи. Эти литературные приемы были
для него одновременно и формой, и методом исторического ана-
лиза, который, по его глубокому убеждению, невозможно строить
на голом рационализме, исключающем всякое иное (художествен-
ное) восприятие исторического прошлого. Главный объект исто-
1*
з
рии — человек и его деятельность, а измеряется она, как любил
говорить Борис Александрович, отнюдь не по логарифмической
линейке. Поэтому он всегда крайне осторожно относился к при-
менению статистики и иных «точных» методов новейшей социо-
логии для изучения исторических явлений, особенно древности.
Историк, по его мнению, должен не только осознать, понять изу-
чаемые им явления, но почувствовать сам дух эпохи. Без этого
исследователь всегда может впасть в схематизм, а иногда и
в вульгаризацию. У Бориса Александровича было одно замеча-
тельное свойство: он всегда стремился переводить сложные исто-
рико-социологические понятия (особенно иностранные термины)
с ученого философского языка на простой разговорный русский
язык, причем от этого «перевода» существо того или иного поня-
тия обычно только выигрывало, оно как бы сбрасывало с себя
метафизическую оболочку (а заодно и излишнюю ученость) и
наполнялось реальным содержанием, становилось не только «исти-
ной в себе», но и истиной для всех.
Нельзя не сказать, наконец, и о весьма необычной «историо-
графической судьбе» Б. А. Романова как историка России древ-
него и нового времени.
Воспитанник Петербургского университета (окончил в 1912 г.) ’
ученик А. Е. Преснякова, Борис Александрович еще в студенче-
ские годы зарекомендовал себя как талантливый исследователь
древней Руси. Но очень скоро он переходит на иную научную
стезю — становится исследователем империалистической политики
российского самодержавия начала XX в. Это был не просто сме-
лый научный эксперимент молодого ученого, а его ответ на тре-
бования новой революционной эпохи, нового общественного само-
сознания. Последствия этой тематической «переориентации» Бо-
риса Александровича, как и подобной же (хотя и не столь
радикальной хронологически) научной «переориентации» многих
его товарищей по Центральному государственному архиву, где
он служил в начале 20-х годов, имели в его творческой биографии
решающее значение. Во всяком случае именно она дала Борису
Александровичу возможность перенести (в сугубо конкретном —
профессионально-историческом плане) источниковедческие при-
емы и традиции старой русской медиевистической школы, столь
сильной именно в Петербургском университете, на научную це-
лину новых исторических проблем и гигантских архивных бо-
гатств XX в., заново и впервые открытых Великим Октябрем для
исследователей предреволюционной России.
Борис Александрович был не только одним из первых издате-
лей архивных документов по истории России начала XX в., глав-
ным образом по истории экономической и финансовой политики
царизма, но и одним из первых их ученых исследователей, про-
делавшим поистине огромную «черновую работу» по их собира-
нию, изучению и обработке, а иногда и вообще просто «откры-
4
тию» их для науки. В этом смысле о Б. А. Романове вполне
можно говорить как об ученом, стоящем на пороге рождения
советской, марксистской историографии русского империализма,
одном из ее создателей. Но в отличие от М. Н. Покровского, мно-
гие ученики и тогдашние последователи которого начинают ак-
тивно заниматься историей русского империализма уже в сере-
дине 20-х годов, Б. А. Романов с первых же шагов своей ученой
деятельности в области новейшей отечественной истории шел по
иному пути: он исходил не из необходимости отыскания доку-
ментального материала для подтверждения и развития тех или
иных исторических концепций, выработанных школой М. Н. По-
кровского преимущественно теоретически и в своей основе вне
этого материала, а полагал важным сперва произвести макси-
мально широкую первичную обработку всех архивных материалов
по истории русского империализма, особенно в области его (го-
воря словами Бориса Александровича) «высшей нервной деятель-
ности» — в сфере финансово-экономической (возможность, кото-
рой тогда не обладал ни один западный исследователь американ-
ского и европейского империализма), — и лишь потом перейти
к их научному осмыслению. Это он и попытался сделать, но
только через десять лет упорного труда в фондах государствен-
ного архива, и то первоначально лишь применительно к дальне-
восточной политике царизма. Зато когда в 1929 г. вышло из пе-
чати его первое крупное исследование по этим вопросам — «Рос-
сия в Маньчжурии», — оно сразу же, уже в силу своей фунди-
рованности и новизны, оказалось в центре внимания научной
общественности. И хотя ряд положений Б. А. Романова вызвал
первоначально серьезные возражения, книга в целом получила
широкое признание в советской и зарубежной науке. И, что хо-
чется особо подчеркнуть, успешно выдержала проверку временем.
Не случайно уже после смерти Бориса Александровича руково-
дитель советской школы историков империалистической России
профессор А. Л. Сидоров характеризовал эту первую крупную
монографию Романова как образец марксистского исследования
империалистической политики царизма, в первую очередь ее эко-
номических предпосылок. «У Б. А. Романова не было предше-
ственников в создании подобного рода исследований, — подчерки-
вал А. Л. Сидоров, — и здесь его учителями являлись только про-
изведения В. И. Ленина и сама жизнь». Большой вклад Б. А. Ро-
манова в марксистскую историографию по истории международ-
ных отношений на Дальнем Востоке отмечал и академик
Е. М. Жуков.
Но еще большее научное значение имеет второй капитальный
труд Б. А, Романова — «Очерки дипломатической истории рус-
ско-японской войны. 1895—1907 гг.» (первое издание — 1947 г.,
второе, исправленное и дополненное —1955 г.), в котором он
как бы подводит итог своей многолетней и столь плодотворной
5
деятельности по изучению империализма в России. На этой книге
училось и учится не одно поколение советских исследователей.
Высокую оценку получили эти исследования Бориса Алек-
сандровича и в прогрессивной зарубежной историографии.
Итак, есть все основания говорить об исследованиях Б. А. Ро-
манова в области истории России конца XIX—начала XX в. как
о важнейшей вехе не только в его творческой биографии.
Их большое и плодотворное влияние на становление новейшей
советской историографии по истории империализма в России
бесспорно. Но самое замечательное, что, казалось бы, столь кру-
той поворот в область истории России XX в. отнюдь не ликвиди-
ровал у Бориса Александровича его «старого» интереса к древне-
русской истории. Наоборот, именно в исследованиях «модерн»
он обрел новые силы и новые возможности для занятий своей
«первой специальностью» — историей древней Руси. А к этой
тематике он вернулся уже в предвоенные годы и особенно активно
работает над ней, наряду с продолжением изысканий по дипло-
матической истории русско-японской войны, в конце 30-х—на-
чале 50-х годов — в период своей наивысшей творческой отдачи.
В эти трудные для него годы, годы войны, эвакуации, а вскоре и
резкого ухудшения зрения, Борис Александрович начинает рабо-
тать по предложению академика Б. Д. Грекова над коммента-
риями к академическому изданию Русской Правды (опублико-
ваны в 1947 г.), а затем и Судебника 1550 г. (опубликованы
в 1952 г.), которые по своему научному значению и объему вы-
полненной работы, по существу, выросли в специальные исследо-
вания этих двух важнейших этапов (Киевского и Московского)
истории феодальной Руси. Особенно значительной была прове-
денная им социально-правовая аналитика Киевского периода рус-
ской истории. Труд гигантский и предельно сложный по своей
проблемно-источниковедческой направленности и результатив-
ности, тем более что Борис Александрович поставил себе целью
не только подвести итоги всей огромной работы, проделанной
в русской дореволюционной и советской историографии по изуче-
нию социально-правового строя Киевской Руси, но и сказать свое
слово по этой кардинальной теме всей древнерусской истории.
Справился он с этим успешно. Достаточно сказать, что ему уда-
лось не только подвергнуть критической перепроверке, но и вне-
сти ряд серьезных корректив в господствовавшие до него взгляды
на многие узловые проблемы развития феодализма в древней
Руси, в том числе и во взгляды самого Б. Д. Грекова, в то время
уже признанного главы советской марксистской медиевистики,
которому по праву принадлежит разработка общей теории стано-
вления и развития феодализма в России.
В конце 40-х годов вышла и другая, не менее знаменательная,
особенно в источниковедческом плане, работа Б. А. Романова —
его книга «Люди и нравы древней Руси» (1947 г.). Своеобразная,
6
авторская «лебединая песнь», далеко не сразу понятая ее совре-
менниками, но столь созвучная новым творческим исканиям но-
вейшей советской историографии.
И действительно, в этой книге особенно ярко предстает перед
нами большая, сложная и многогранная фигура Бориса Алексан-
дровича. Талант яркий, резкий и крайне индивидуальный. Талант
острой мысли и еще более острых, почти оголенных чувственных
восприятий. И при всем том личность исключительно цельная,
поражающая своей целенаправленностью и единством гармонии
исследовательского разума и исследовательского чувства.
Б. А. Романов был не только автором блестящих работ по
истории «древней» и «новой» России, но и замечательным педа-
гогом, создателем целой школы молодых советских исследовате-
лей отечественной истории. Как его книги неотделимы от его
педагогической деятельности, так и его педагогическую деятель-
ность невозможно понять вне его творческой исследовательской
лаборатории. Академия наук и Ленинградский университет — вот
те две научные платформы, с которыми многие годы был связан
Борис Александрович и на которых были созданы его лучшие
исследования, задуманы и отданы в наследие молодому поколе-
нию его лучшие мысли, замыслы и начинания.
Статьи настоящего сборника различны по тематике, они
охватывают многие и разные периоды отечественной истории,
истории России. В них идет речь о проблемах Киевской Руси и
эпохи московского царства, XIX в. и истории первой русской
революции 1905—1907 гг. Но именно всех этих проблем касался
Борис Александрович. И, может быть, скромный вклад авторов
настоящего сборника будет напоминанием о замечательной дея-
тельности этого большого советского ученого, скромного человека,
отдавшего все свои жизненные силы, весь свой труд борьбе за
высокое звание русского историка.
Всю свою жизнь Борис Александрович безотказно служил
«историческому ремеслу», и лучшей радостью для него всегда
были успехи советской историографии, успехи науки и мысли.
Он верил в человека, и в этом была несокрушимая сила его науч-
ного оптимизма, оптимизма новой революционной эпохи.
Ленинград
1970 г.
Н, Е. Носо в.
С. Н. В АЛ К
БОРИС АЛЕКСАНДРОВИЧ РОМАНОВ
Борис Александрович Романов родился 29 января (10 фев-
раля) 1889 г. Отец его, Александр Дементьевич, происходивший
из государственных крестьян, был профессором Института ин-
женеров путей сообщения, а мать — Мария Васильевна Шатова-
Романова — врачом. Среднее образование Б. А. получил в петер-
бургской гимназии Человеколюбивого общества. Последний год
пребывания Б. А. в гимназии пришелся на бурный 1905/06 учеб-
ный год. Гимназия Человеколюбивого общества не осталась
в стороне от движения, охватившего средние учебные заведения
города в ноябре — декабре 1905 г. Здесь, как и в других средних
учебных заведениях Петербурга, был образован для руководства
движением свой совет старост. Б. А. входил в состав этого со-
вета. О деятельности же совета можно судить по тому, что на
проходивших гимназических сходках принимались резолюции
о забастовке и об отношении к учителям; резолюции были такого,
например, рода: «с глубоким приветствием товарищам педагогам
за их смелое и решительное вступление в борьбу с отживающим
режимом» (после введения автономии педагогическим советом
гимназии) или постановление стать «во враждебное отношение»
к тем же своим педагогам (вскоре после отмены советом объяв-
ленной автономии — это было 5 декабря).
После окончания гимназии Б. А. поступил на историко-фило-
логический факультет Петербургского университета. Время пре-
бывания Б. А. в университете было самым блестящим периодом
во всей почти вековой дореволюционной истории Петербургского
университета. Революционная буря 1905 г. во многом изменила
внутренний строй университетской жизни и университетского
преподавания. Состав университетских преподавателей обновился
прежде всего благодаря вступлению в качестве приват-доцентов
ряда ученых, не говоря уже о возвращении некоторых ранее уво-
ленных профессоров. Не менее решающее значение имело и из-
8
менение самой системы прохождения университетского курса
вследствие введения взамен ранее господствовавшей курсовой
системы новой, предметной. При этой системе посещение лекций
было необязательно. Обязательными были лишь сдача экзаменов
по установленным факультетом предметам, зачет просеминария
и трех семинариев. Студент же был волен сам устанавливать по-
рядок и время сдачи требуемых предметов, да и срок своего пре-
бывания в университете. Выполнив эти требования, студент по-
лучал выпускное свидетельство, которое давало ему право сда-
вать государственные экзамены. Единственным руководством для
тогдашнего студента бывало только каждогодно издаваемое
«Обозрение преподавания» на факультете, содержавшее простой
перечень читаемых курсов и ведущихся в данном году практиче-
ских занятий. Вот как Б. А. описал свое положение первокурс-
ника, столкнувшегося с этими порядками: «Мы шли в универси-
тет каждый из своего уголка, каждый со своей биографией, со
своей „программой44, со своими чаяниями, но все мы с одинако-
вым напряжением рвались туда, потому что там, казалось нам,
настоящая жизнь, жизнь во всех ее видах и на все вкусы,
жизнь, которой только и можно жить и которой мы до той поры
жить не могли... Но едва ли мы ждали, что попадем в хаос. Нам
пришлось не только присутствовать при „творении44, не столько
чувствовать себя его жертвами, сколько самим творить свою
жизнь, утверждать свое существование в мельчайших его подроб-
ностях. Можно сказать, что наша жизненная мускулатура сво-
бодно и здорово развивалась именно в этом процессе свободного
выбора и неподсказанных решений. Тем легче каждому из нас
было брать, что нам казалось, что нам не только ничего не на-
вязывают, но и не предлагают».
Основным звеном тогдашнего университетского образования
были семинарские занятия. Б. А. участвовал в семинарских за-
нятиях по русской истории А. Е. Преснякова, С. Ф. Плато-
нова, С. В. Рождественского, А. С. Лаппо-Данилевского, а по
всеобщей истории у Э. Д. Гримма (Рим) и И. М. Гревса (средне-
вековье).
Из всех этих семинариев основным для Б. А. оказался семи-
нарий А. Е. Преснякова, хотя самое продолжительное время, три
года (V—X семестры), Б. А. провел в семинарии С. Ф. Плато-
нова. А. Е. Пресняков открыл в качестве приват-доцента свой
первый университетский курс осенью 1907 г. В сохранившейся
записной книжке А. Е. Преснякова на первой странице с датой
сентября среди автографов записавшихся в семинарий находим
и автограф Б. А. Темой семинария были летописи. Для доклада
по каждой намеченной теме А. Е. Пресняков отвел отдельную
страницу. К сожалению, именно те несколько страниц, среди ко-
торых был и листок, относящийся к темеДэ. А., оказались кем-то
вырванными.
9
' Курс, который прочел в 1907/08 г. А. Е. Пресняков, хорошо
известен; по признанию А. Е., его «Княжое право в Древней
Руси» сложилось в связи с чтением именно этого первого универ-
ситетского курса, слушателем которого был и Б. А. Точное на-
звание темы семинарского доклада Б. А., как было только что
указано, утеряно. Но доклад, читанный Б. А. вероятнее всего
в первых месяцах 1908 г., послужил для статьи, которая уже
в том же году была напечатана в редактируемых А. А. Шахма-
товым авторитетнейших академических «Известиях Отделения
русского языка и словесности» под заглавием «Смердий конь и
смерд». Помещение без каких-либо проволочек статьи Б. А. в этом
академическом издании говорило само за себя.
Б. А. начинал свою статью скромным замечанием, что «в этой
маленькой заметке предлагается попытка истолкования текста
Лаврентьевской летописи (1103 г.)». Текст этот излагал разногла-
сия, возникшие на Долобском междукняжеском съезде вокруг
вопроса об участии смердов в предпринимаемом походе на по-
ловцев. Б. А. обратил внимание на значение, которое было отве-
дено в княжеских спорах на съезде смердьему коню. Вывод Б. А.
гласил, что смерд — несомненно нужный князю человек, и по-
тому особенно он нужен, что князь не мог выйти в большой по-
ход без смердьих лошадей. Распространив свои наблюдения и на
Русскую Правду, Б. А. обнаружил, что и здесь, «вдумываясь
в психику тогдашних людей, можно будет понять, что смердий
конь попал в княжеский устав недаром — за ним были заслуги,
князьям было за что его ценить». Смердий конь и смерд ока-
зались у Б. А. связанными с общими явлениями общественно-
политического строя древней Руси, объединенными А. Е. Пресня-
ковым в понятие «Княжого права». Нет никакой особой трудности
установить здесь воздействие читавшегося А. Е. Пресняковым
курса на основные представления Б. А. об общественном строе
Киевской Руси. Однако взаимно «смердий конь» оказал некото-
рую услугу и «Княжому праву». В своих суждениях о смердах
А. Е. Пресняков отметил, что летописный текст о Долобском
съезде историки «не раз цитировали», но не замечали именно
того, что теперь подметил Б. А.; точно так же А. Е. Пресняков
считал, что сопоставление Б. А. этого летописного наблюдения
с наблюдениями над Русской Правдой явилось «хорошо обосно-
ванным». А. Е. Пресняков отметил и впервые со времен даже
Татищева осмысленное истолкование, данное Б. А. статье об
убийстве огнищанина у клети.
В работах Б. А. можно иной раз встретить автобиографические
признания, то брошенные мимоходом, а то и составляющие су-
щественное звено в его изложении, которые позволяют понять
одушевлявшие Б. А. побуждения к данной работе. Особенно не-
обходимым оказалось, по-видимому, такое разъяснение при пер-
вом столкновении с еще не известным ему читателем. Здесь най-
10
дем уже многое, что и в дальнейшем явится основными чертами
всего научного творчества Б. А. Начиная статью, Б. А. писал
как бы в свое оправдание, что, насколько ему известно, содержа-
ние этой статьи «не будет повторением уже имеющихся в науч-
•пом обращении мыслей». Так и в вышедших сорок лет спустя
«Людях и нравах древней Руси» при преодолении возникших
перед ним трудностей Б. А. руководило то же, что и когда-то
в начале научно-исследовательского пути, «чувство нового», как
поясняет Б. А., «в плане профессионально-историческом и даже
в плане техники нашего исторического ремесла». Печать этой
черты научного творчества зримо или незримо будет неизменно
присуща всем трудам Б. А.
В этой же первой статье Б. А. делает и другое, столь же су-
щественное для понимания его творчества самопризнание. Статья
Б. А. была обязана своим появлением «ощущению», что мнение
о «двух смыслах» (широком и узком) термина «смерд» неприем-
лемо. Это «ощущение» Б. А. стремился затем обосновать толкова-
нием летописного текста, повествующего о смерде и его коне,
«в связи с другими соображениями». Сколь характерно здесь из-
ложение Б. А. происхождения начального побуждения к после-
дующему поиску обоснования появившегося «ощущения» неудо-
влетворительности имеющихся решений, столь же характерен и
конечный удовлетворительный, казалось бы, итог произведен-
ного исследования. Однако внутренне, конечно, уверенный в не-
легко давшемся итоге, Б. А. излагает этот итог с чрезвычайной
осторожностью, считая, что ему удалось лишь «несколько обосно-
вать» свое «ощущение» и что хотя нашлось для этого «немного
данных», однако «не нашлось ни одного указания», которое про-
тиворечило бы развиваемому Б. А. мнению о положении смерда.
Обращаясь еще раз к написанным сорок лет спустя «Людям и
нравам древней Руси» и сложным в ней приемам работы Б. А.,
найдем в словах благодарности Б. А. А. Е. Преснякову характе-
ристику последнего как «на редкость осторожного, вдумчивого и
чуткого критика древнерусских текстов» и признание, что прие-
мами работы Б. А. «всецело обязан» своему учителю.
Помимо научно-литературных связей Б. А. и А. Е. Пресня-
кова, к первым шагам их взаимоотношений надо отнести сразу же
установившиеся черты глубокой привязанности Б. А. к А. Е. Прес-
някову и очевидное же глубокое дружеское влечение последнего
к Б. А. Все в том же 1908 г. А. Е. Пресняков начал печатать
свою упоминавшуюся уже магистерскую диссертацию. Это было,
конечно, большим событием в жизни А. Е. Преснякова. Не мог
оказаться спокойным к нему и Б. А. Вот что к примеру писал
А. Е. Пресняков 14 сентября 1908 г.: «Приходил Романов. Принес
корректуру своей статьи. Ему очень хочется быть причастным
к печатанию моих „Очерков", предлагал помочь мне в коррек-
туре и остался очень доволен, когда я предложил ему составить
11
указатель». В. А. и составил три указателя к «Княжому праву
в Древней Руси» (имен, авторов и предметный). В предисловии
А. Е. Пресняков отметил «незаменимую дружескую услугу», ока-
занную книге и автору,чи сказал Б. А. свое «сердечное спасибо».
Из университетских занятий Б. А. особо выделил семинарий
А. С. Лаппо-Данилевского, в котором он участвовал в течение
одного года. А. С. Лаппо-Данилевскому Б. А. посвятил две речи.
Одна из них была юбилейной, связанной с 25-летием преподава-
тельской деятельности А. С. Лаппо-Данилевского в университете
(1915 г.), вторая — номинальной, после смерти А. С. Лаппо-Да-
нилевского (1919 г.). О первой из этих речей, произнесенной,как
и вторая, в собрании университетского «Исторического кружка»,
сохранился рассказ С. Н. Чернова, одного из ближайших друзей
Б. А. По словам С. Н., «недолги были размышления», когда сле-
довало определить, кому поручить слово юбилейного приветствия
А. С. Лаппо-Данилевскому, и решили это поручить Б. А., «как
тонкому и чуткому молодому оратору-историку». Об отношении
Б. А. к этому предложению С. Н. пишет, что «недолги были и
его колебания»; да и Б. А. в речи отметил то, «как трудно мне
всегда принудить себя говорить на людях, и как легко было по-
лучить от меня согласие приветствовать Вас сегодня». О впечат-
лении, произведенном этой речью Б. А., можно судить по словам
С. Н. Чернова: «Как хорошо было сидеть рядом с Б. А. в эти
минуты и слушать его прекрасную речь, всей душой чувствовать
чрезвычайную удачу ее построения, воплощение в ее тоне и
словах наших общих мыслей и настроений. Дерзкая в своей пря-
моте, она создавала неожиданное настроение в массе слушате-
лей». О том, что испытал А. С. Лаппо-Данилевский, ее прослу-
шав, С. Н. мог только и передать: «Сам А. С. был смущен и по-
трясен ею».
Действительно, речь Б. А. была необычайной. Она была
в той же мере автобиографичной, сколь и юбилейной, автобио-
графичной и для самого Б. А., и для его «поколения». Сказав
вначале, что поколение это навсегда сохранит воспоминание об
университете того времени как «самое яркое, живое, цельное мо-
ральное переживание», и упомянув о сложившемся уже в уни-
верситете «предании», Б. А. определил и задачу своего обраще-
ния: «Мне бы хотелось рассказать Вам, Александр Сергеевич,
какую роль Вы играли в сложении этого академического преда-
ния», сказать «и то, чего никто никогда Вам не говорил до сих
пор».
Б. А. драматически передал переживания студента, который
знакомился с лекциями А. С. Студент в самоизображении Б. А.
испытывал на этих же лекциях «какую-то строгость»; и эта стро-
гость им «ясно сознавалась как неумолимая», в основе которой
Б. А. вскрывал ее «моральный источник». И далее Б. А. загово-
рил о «страхе» («если хотите, мы боялись Вас»), но пояснил,
12
что это был «страх логический, страх этический», «оба они в не-
расплетаемом сочетании». Все эти обращенные к А. С. слова
характеризовали, конечно, как того, к кому они были обращены,
так и не в меньшей степени того, кто сумел так проникновенно
воспроизвести свои все еще не увядшие душевные переживания.
Б. А. не обошел и своих переживаний, когда он решил стать
участником семинария, которым в 1909/10 г. руководил А. С. Лап-
по-Данилевский: «Когда в 1909 г. мы решились принять участие
в Ваших практических занятиях по истории крестьян, мы хорошо
знали, на что идем».1
Занятиям Б. А. в этом семинарии придавал значение и
А. Е. Пресняков, видя в них своего рода проверку для сомневаю-
щихся в отмеченных уже в печати научных успехах Б. А. Так,
он писал в связи с поступлением Б. А. в этот семинарий: «Инте-
ресно, какую репутацию заработает Романов у Лаппо-Данилев-
ского, у которого он ныне работает в семинарии».
Семинарий А. С. Лаппо-Данилевского, в котором в 1909/10 г.
принял участие Б. А., был обозначен в годовом факультетском
«Обозрении преподавания» «Анализ и интерпретация актов, ка-
сающихся истории прикрепления крестьян в Московском государ-
стве». Темами докладов были в основном отдельные разновид-
ности актового материала. Б. А. выбрал для себя изучение слу-
жилых кабал.
Б. А. по-своему понял задачу доклада, озаглавив его «История
кабального холопства». Из двух частей доклада предметом пер-
вой был «Формуляр служилой кабалы, его видоизменения и об-
разование формуляра 1680 г.»; вторая часть доклада была оза-
главлена «Главные моменты в развитии кабальной зависимости».
Б. А. начал ее словами: «... предшествующие замечания мои но-
сят характер служебный», т. е. служебный для собственно истори-
ческого исследования. Таким образом, для Б. А. дипломатика
являлась в точном смысле этого слова вспомогательною к истори-
ческому исследованию дисциплиной. Ко времени, когда начал
писать свою дипломатическую работу Б. А., в печати еще не было
ни одной статьи, которая послужила бы наглядным для него об-
разцом дипломатического изучения актового материала. Лишь во
время подготовки доклада Б. А. появилась обширная статья
А. С. Лаппо-Данилевского о служилых же кабалах,1 2 которую
Б. А. смог уже принять во внимание.
1 В текст посвященной А. С. Лаппо-Данилевскому речи Б. А., напе-
чатанный в «Русском историческом журнале» (кн. 6, стр. 181), вкралась
досадная опечатка: во фразе «... вступали с Вами в научное обращение
не только в кружке, но и не в Вашем домашнем семинарии» было опу-
щено второе «не», что и придало обратный смысл действительному не-
участию Б. А. в домашних занятиях А. С. Лаппо-Данилевского.
2 А. С. Лаппо-Данилевский. Служилые кабалы позднейшего
типа. Сборник статей, посвященных В. О. . Ключевскому. М., 1909,
стр. 719—764.	4
13
Доклад Б. А. явился Итогом весьма значительной предвари-
тельной работы. Им было изучено около 700 изданных к тому
времени служилых кабал. Составленные к докладу графико-ста-
тистические таблицы давали наглядный материал для характе-
ристики движения общего клаузального состава служилых кабал,
а также и каждой отдельной клаузулы.
Тщательнейшее изучение колебаний не только в составе
клаузул акта, но и каждого из элементов клаузулы дали возмож-
ность Б. А., несмотря на тяготевшее над ним наличие основанной
на обильнейшем материале работы А. С. Лаппо-Данилевского,
прийти к самостоятельным выводам. Они сводились к тому, что
«при всем разнообразии форм служилых кабал до 1680 г. видим,
как в разных местах и в разное время с уклоном к концу века
в письменный договор кабальной службы проникают две идеи:
фиктивность сделки займа и служба кабального по живот его
господина».
Таково было заключение исследования Б. А. о служилой ка-
бале. Вначале же Б. А., естественно, считал уместным изложить,
как и когда появился в русском деловом языке сам термин «ка-
бала». Для этого Б. А. использовал целостное летописное повест-
вование 1378 г. о событиях в русской церкви, последовавших
после смерти митрополита Алексия. Изложенные в летописи со-
бытия Б. А. характеризовал как «замятию», к чему в переводе
Б. А. считал ближе всего подойдет слово «скандал». Излагая со-
бытия путешествия в Константинополь на поставление митропо-
лита Михаила Митяя, Б. А. предпослал своему изложению такую
последовательную «хронологическую канву» этих событий:
«убийство, подлог и подкуп». После изложения этих необычай-
ных происшествий Б. А. перешел к судьбам уже собственно слу-
жилой кабалы. Художественное чутье подсказало Б. А. здесь
прием, подготовивший слушателя к нелегкому восприятию сле-
дующего далее текста. Но и самый текст собственно кабального
исследования являлся сочетанием точности мысли и во многом
литературной изысканности языка.
В 1909 г. на Историческом отделении Историко-филологиче-
ского факультета возникли два новых учреждения. Одно из них
было обязано своим возникновением студенчеству, пожелавшему
иметь место, где можно было вне учебно регламентированных
рамок (чем были семинарии) ставить и обсуждать доклады по
занимавшим студентов историческим вопросам. Б. А. явился од-
ним из деятельных создателей кружка. Он был его первым се-
кретарем (председателем был избран А. С. Лаппо-Данилевский),
затем и казначеем, а когда, окончив университет, Б. А. по уставу
кружка уже не мог занимать в нем каких-либо должностей, ока-
зывался неизменно близок к его деятельности.
Другим новым учреждением уже учебного характера был, по
тогдашней терминологии, «Исторический семинарий» (позже —
14
«Исторический кабинет»). Б. А. был связан с Историческим се-
минарием научными интересами, а позднее и заведованием.
Еще до окончания университета началось постоянное сотруд-
ничество Б. А. в ставшем выходить в 1911 г. «Новом энциклопе-
дическом словаре» Брокгауза и Ефрона. Редактором отдела рус-
ской истории здесь был (уже в достаточной мере оценивший
Б. А.) С. В. Рождественский. В отличие от издававшегося и поль-
зовавшегося большой популярностью среди широких кругов
тогдашней, особенно провинциальной, интеллигенции общеобразо-
вательного словаря братьев Гранат «Новый энциклопедический
словарь» носил скорее академический характер. В отделе русской
истории весь, можно сказать, состав сотрудников состоял из уни-
верситетских преподавателей или университетской же молодежи.
Статьи словаря являлись сжатыми, иногда миниатюрными моно-
графиями, которые в своей основе имели самостоятельное изуче-
ние источников и литературы, с явными даже иной раз ссылками
на них. Естественно, что почти все написанные здесь Б. А. статьи
относились к допетровским временам русской истории, хотя са-
мой первой из них довольно неожиданно оказалась обширная
статья об Аракчееве. Из других статей, написанных Б. А. для
этого словаря, особенно следует отметить статью «Иоанн IV Гроз-
ный», занявшую почти полных 8 столбцов убористого словарного
текста. В этих статьях Б. А. соответственно фактологической
установке всего издания сказалась, при неизбежной сухости
внешнего изложения, вся исследовательская точность вводимых
в статью фактов.
В том же 1911 г. начал выходить еще один энциклопедиче-
ский словарь — «Русская энциклопедия» издательства «Деятель».
Это издание ставило перед собой упрощенные задачи: статьи
были короче, скупее по содержанию, шрифт крупнее. Редактором
отдела русской истории был А. Е. Пресняков. Б. А. оказался
в первые годы (1911 —1913) издания словаря едва ли не самым
деятельным сотрудником А. Е. Преснякова. Б. А. поместил здесь
около 60 статей.
В 1911 г. Б. А. получил выпускное свидетельство о прослуша-
нии им университетского курса. В 1912 г. он сдал государствен-
ные экзамены и был оставлен при университете для подготовки
к профессорскому званию без стипендии. Последнее весьма тя-
гостно сказалось на материальном положении Б. А. и тем самым
на возможности всецело отдаться дальнейшим магистерским ис-
пытаниям, неизбежному первому шагу для всякого оставленного
при университете. Б. А. приступил было к ним, однако по исте-
чении положенного трехлетнего срока проф. С. В. Рождествен-
ский в официальном от имени кафедры русской истории письме
на имя ректора университета (им был тогда Э. Д. Гримм, хорошо
знавший Б. А. по семинарию) просил о продлении срока оставле-
ния при университете Б. А. С. В. Рождественский обосновывал
15
свое ходатайство именно тем, что Б. А. не смог своевременно
сдать экзамены «в силу тяжелых семейных и материальных
условий», заставивших Б. А. взять большое число уроков в шко-
лах.. Указав на появившиеся в печати работы Б. А. и на веду-
щиеся им «некоторые специальные исследования» в области изу-
чения Московского лицевого свода, вопросов истории Великого
Новгорода и др., С. В. Рождественский писал, что Б. А. является
«одним из наиболее трудолюбивых и способных молодых людей,
оставленных по кафедре русской истории».
Действительно, средняя школа отняла у Б. А. много лет труда
и сил, оказавшись в первые послеуниверситетские годы основным
источником его денежных средств. Начав преподавание в гимна-
зиях тотчас после окончания университета, когда он всецело был
занят именно школьными уроками, Б. А. продолжал его и после
революции, вплоть до 1924 г. Гимназии Михельсон, Таганцевой,
Мушниковой (затем 28-я трудовая школа), Смольный институт,
83-я трудовая школа видели Б. А. в качестве преподавателя.
В одной из автобиографий Б. А. писал, что лишь учреждение
Главархива после Октябрьской революции «позволило ему осво-
бодиться от совершенно противопоказанного для него преподава-
ния в средних учебных заведениях и открыло возможность рабо-
тать в области XIX—XX вв. по архивным материалам, ранее не
доступным».
Об отношении к Октябрьской революции Б. А. пришлось пи-
сать в общей для всех служащих Центрархива анкете в 1924 г.
В ней особая графа требовала ответа на вопрос об отношении
к (по тогдашней терминологии) Октябрьскому перевороту.
Обстоятельный ответ Б. А. на этот вопрос был таков: «Активного
участия не принимал. Находился во время переворота в Петро-
граде. В школе, где работал (б. гимназия Мушниковой), реши-
тельно выступил против саботажа и забастовки по поводу раз-
гона Учредительного собрания, в способность коего, кац и всех
буржуазных партий, вывести страну из войны не верил, выход же
из войны считал тогда абсолютно необходимым, столь же как и
образование активной революционной власти, готовой всеми сред-
ствами отстоять подлинную самостоятельность страны, порабо-
щенной державами Антанты, на основе радикальной перестройки
государственного аппарата и общественных отношений и эконо-
мики и создания революционной армии. Отношение мое тогда
к Октябрьскому перевороту было отношением к нему, как к един-
ственному, что еще оставалось, чтобы стране выжить и не стать
жертвой дикой реакции и рабства».
Выше уже было отмечено, какое значение Б. А. придавал на-
чалу своей работы в архиве. Новая организация архивного дела
повела после известного декрета 1 июня 1918 г. к учреждению
Главного архивного управления. Во главе петроградских архив-
ных учреждений оказался С. Ф. Платонов, а его помощником
16
в должности главного инспектора — А. Е. Пресняков. Вслед за
ними в архивы двинулась университетская преподавательская
среда, особенно широко университетская молодежь. Б. А. был
в ряду первых и уже 1 июля был прикомандирован к организуе-
мому в составе Главного архивного управления Архиву финан-
сов, промышленности и торговли. К тому времени, когда Б. А.
был туда направлен, существовали лишь предназначенное, но не
оборудованное еще даже стеллажами помещение в здании быв-
шего Сената да раскиданные по разным местам города фонды,
которые еще предстояло перевезти в образовываемый советский
архив.
В архив Б. А. тогда шел, как он сообщал об этом С. Ф. Пла-
тонову в августе того же года, охваченный «блестящей мыслью
о постановке архивного дела на научную и деловую почву».
О переживаемых тогда им и его друзьями чувствах Б. А. писал
как о чувствах людей, воодушевленных именно научными зада-
ниями «архивного возрождения»; здесь же он писал о «ярости»,
с которой вели работы он и его университетские друзья и кото-
рая «поддерживалась тем давно жданным чувством, что мы вьем
гнездо для себя и своей научной работы»; то, что «собственными
руками и по своему плану из пустого места через хаос созидаем
космос от А до Ижицы, было особенно нам драгоценно».
Тесно связанный все время с университетом, Б. А. принял
было в декабре 1918 г. предложение переехать в Пермский уни-
верситет, образованный в 1916 г. именно как филиал Петроград-
ского университета, преподавателями которого явились главным
образом молодые преподаватели Петроградского же универси-
тета, многие знакомые Б. А., как например Б. Д. Греков. Однако
Б. А. не смог сразу выехать туда. Так это дело и осталось слу-
чайным эпизодом в биографии Б. А.
Очень скоро Б. А. был увлечен открывшимися для него но-
выми возможностями плодотворной научной работы. Основной
предмет его интересов передвинулся теперь от древностей к но-
вейшим временам. В другой своей автобиографии Б. А. писал,
что он «под влиянием Октябрьской революции и в связи с ре-
формой архивного дела, открывшей для научной разработки ар-
хивные материалы новейшего времени, переменил тематику своих
занятий и от X—XVI вв. перешел к работе над XIX—XX ст.,
в частности и в особенности над внешней политикой царизма по-
следних его десятилетий».
Б. А. принимал значительное участие в выходивших тогда
изданиях. Среди помещенных Б. А. в «Делах и днях», «Анналах»,
«Книге и революции», «Красном архиве», «Красной летописи»
сообщений и рецензий некоторые рецензии приобретали характер
статей, имеющих самостоятельное значение. Таковой, например,
была рецензия на «Воспоминания и думы о пережитом» извест-
ного земского деятеля Д. Н. Шипова. Особо надо отметить из
17
этих рецензий обширный отзыв Б. А. на небольшую книжку
С. Ф. Платонова «Борис Годунов». В университетские годы Б. А.
вместе со своими ближайшими друзьями П. Г. Любомировым,
Б. В. Александровым и С. Н. Черновым был настолько близок
к С. Ф. Платонову, что они составляли «дружину», о которой
Платонов говорил, что им «верит, как самому себе». Тем и ценна
эта рецензия для характеристики Б. А., что она вся проникнута
отзвуками еще живых университетских впечатлений от личности
Платонова, от покоряющей манеры чтения им лекций и литера-
турных приемов его письма. Даже и там, где Б. А. был готов
усомниться в изложении Платоновым «трагедии» Бориса Году-
нова, он облекает свое несогласие в форму воображаемых раз-
мышлений почтительного читателя платоновской книги.
Все же рецензии являлись побочными работами Б. А. Основ-
ная работа Б. А. в первые советские годы была наполнена ис-
следованиями, обусловленными материалами того фонда, кото-
рым ведал Б. А., что, впрочем, произошло не сразу.
Первые появившиеся по архивным материалам работы Б. А.
касались социально-экономической истории начала XIX в. Они
были написаны на основе материалов Департамента полиции ис-
полнительной. Не связанный ни с предшествующими, ни с по-
следующими научными интересами Б. А., особенно первый из
таких двух очерков касался хозяйственной стороны крепостной
вотчины. Он был первым в ряду советских исторических исследо-
ваний, посвященных изучению хозяйственного строя крепостной
вотчины — предмета, которым досоветская буржуазная историо-
графия почти совсем не занималась и который получил такое
разностороннее освещение в последующие годы в советской исто-
риографии. В «Эпизоде из хозяйственной жизни вотчины
19-го века» Б. А. использовал дело о разорении двух рыбинских
вотчин (одной — крупнопоместной и другой — мелкопоместной)
в начале XIX в. Ценно было в этой статье уже ее источниковед-
ческое начало, впервые дававшее представление о значении до-
кументов, находящихся в делах о передаче помещичьих имений
в опеку, для изучения экономического положения крепостной
вотчины. Затем Б. А. сделал здесь опыт «реконструкции хозяй-
ственного быта крепостных вотчин, взятых в опеку». Впервые
в этой статье были точно и наглядно охарактеризованы положе-
ние крестьян вотчин обоих типов, к тому же одной барщинной
и другой оброчной, а также взаимозависимость помещичьего и
крестьянского хозяйств. За этой статьей последовала написанная
по аналогичным материалам другая небольшая статья — «К во-
просу об освобождении беглых бродяг от крепостной работы».
Но уже в следующем, 1922 г. Б. А. нашел свою тему, которая
владела им до последних лет жизни. Когда в 1922 г. появились
в печати «Воспоминания» С. Ю. Витте, именно они предопреде-
лили основной предмет занятий Б. А, на многие доследующие
18
годы. Согласно характеристике Б. А., «Воспоминания» Витте
«были, конечно, откровением» в серии основных источников но-
вейшей историографии. Для Б. А. это был «некролог царизму»,
«захватывающий читателя и ослепляющий исследователя». В то же
время Б. А. писал, что «потребуется еще очень кропотливая ра-
бота» для «критической проверки и оценки сообщений Витте».
В архиве, которым ведал Б. А., оказался именно фонд Канцеля-
рии министра финансов, содержащий основной материал для
истории деятельности Витте за то время, когда тот был мини-
стром финансов.
«Воспоминания» Витте в связи с архивными материалами,
бывшими в распоряжении Б. А., настраивали его на изучение
внешней политики России и главным образом на изучение исто-
рии дальневосточной политики России в конце XIX—начале
XX в. Б. А. был тесно связан с университетом, поэтому естествен-
ной была у него мысль о работе над магистерской диссертацией,
как и мысль, что дальневосточная политика должна стать пред-
метом намечаемой диссертации. В своей речи на докторском дис-
путе Б. А. не раз говорил о той «школе», которую он прошел
в университете и которой он следует. Школа эта сказалась уже
в самом первом шаге к работе над диссертацией, в постановке
темы ее. Со времен уже К. Н. Бестужева-Рюмина и еще в боль-
шей степени В. Г. Васильевского в Петербургском университете
становилось едва ли не традиционным начинать изучение избран-
ной темы с исследования ее источников. Так, если не загляды-
вать вглубь, начали научный путь и учителя Б. А. С. Ф. Плато-
нов прежде написания докторских «Очерков по истории смуты
в Московском государстве XIV—XVII вв.» магистерскую диссер-
тацию посвятил «Древнерусским сказаниям и повестям о смутном
времени, как историческом источнике». А. Е. Пресняков равным
образом начал научную деятельность с изучения Царственной
книги и продолжал ее изучением летописей, оставив незакончен-
ной предполагавшуюся диссертацию по историографии русского
летописания.
Таким же образом раздумывал вести работу и Б. А. Сущест-
венным шагом на научном пути Б. А. должна была быть «заду-
манная пропедевтическая книга», которая и составила бы маги-
стерскую диссертацию. Формою же «подготовительных к маги-
стерской диссертации штудий» и явились «документальные ком-
ментарии» к такому важнейшему источнику, какими были
в понимании Б. А. «Воспоминания» С. Ю. Витте. Действительно,
Б. А. сперва и пошел именно по такому пути к своей готовя-
щейся диссертации очень уверенно и очень успешно. В том же
даже году, когда Б. А. ознакомился с «Воспоминаниями» Витте,
им была сперва прочитана (23 июня 1922 г.) в заседании универ-
ситетского Исторического института, посвященном чествованию
С. Ф. Платонова (по случаю 40-летия со дня окончания им уни-
19
верситета), а затем напечатана первая дальневосточная статья
Б. А. под заглавием «Витте и концессия на Ялу», с характерным
для отмеченного Направления пояснением: «Документальный
комментарий к „Воспоминаниям" гр. С. Ю. Витте». Вслед за на-
печатанной второй статьей (она являлась «отчасти переработан-
ной и дополненной» первой статьей) последовала третья — «Витте
накануне русско-японской войны», с таким же пояснением: «До-
кументальный комментарий к „Воспоминаниям" гр. С. Ю. Витте».
И четвертая статья — «Лихунчангский фонд» — была напечатана
в 1924 г., с примечанием, что этот очерк примыкает к только что
упомянутым и «подобно им носит характер документального ком-
ментария» к «Воспоминаниям» С. Ю. Витте.
В течение ближайших лет, начиная с 1924 г., архив бывшего
Министерства финансов, который Б. А. за эти годы в совершен-
стве изучил, доставил ему благодарнейший материал для круп-
ных книжных и менее значительных журнальных документаль-
ных изданий. Темами этой археографической деятельности Б. А.
были не только знакомая уже нам русская дальневосточная по-
литика, но и финансы, а также рабочее и революционное движе-
ние. Для дальневосточной политики на первом месте должна
быть отмечена обширная переписка Витте и других лиц, связан-
ная с переговорами, которые привели к заключению портсмут-
ского мирного договора с Японией; переписка эта явилась значи-
тельным дополнением к уже ранее известным материалам этого
заключительного момента русско-японской войны. К последнему
периоду войны ведет нас большое введение Б. А. к изданному
А. К. Дрезеном протоколу военного совещания 24 мая 1905 г.
по вопросу о «немедленном» заключении мира с Японией;
к предыстории же войны относится небольшая группа перлюстра-
ций, связанная с деятельностью злополучного «безобразовского
кружка» в мае—июне 1904 г. Б. А. был приготовлен также от-
дельный сборник документов под заглавием «Россия на Даль-
нем Востоке. 1892—1916». Издание велось в издательстве «Ку-
буч» и затем должно было, когда уже было набрано 3/4 книги,
перейти в издательство Института живых восточных языков.
Лишь недоразумения, возникшие между этими учреждениями на
материальной почве, воспрепятствовали завершению этого боль-
шого и несомненно важного издания.
Количественно наибольшее место в археографической дея-
тельности Б. А. заняли вопросы финансовой истории. В связи
с теми же внешнеполитическими, а также внутренними собы-
тиями годов русско-японской войны и революционных событий
1905—1906 гг. с особой остротой должны были встать финансо-
вые вопросы, в особенности, конечно, вопрос о заграничных зай-
мах. Б. А. подготовил к печати том документов «Русские фи-
нансы и европейская биржа в 1904—1906 гг.» (1926). Том этот
открывается большим предисловием, принадлежащим Б. А. Сбор-
20
ник начинается документами, характеризующими финансовое по-
ложение России в начале войны; далее следуют документы, свя-
занные с переговорами о займах, которые велись с некоторыми
перерывами вплоть до заключения портсмутского мира. После-
дующая переписка о займах же до декабря 1906 г. носит уже
яркий отпечаток революционных событий, особенно сказавшийся
на переговорах о займе 1906 г. перед началом работы I Государ-
ственной думы. Предисловие Б. А. давало обстоятельную харак-
теристику сложных условий заключения преимущественно этого
займа. Здесь особенно отчетливо сказалась роль французской пе-
чати в заключении займа, приемы ее подкупа и борьба против
займа «Юманите» и французской социалистической партии.
К этому основному изданию примыкают некоторые частные
в «Красном архиве», относящиеся и к предмету основных интере-
сов Б. А., а также к позднейшему времени первой мировой войны
и Октябрьской революции.
В архиве бывшего Министерства финансов события внутрен-
ней и внешней политики революционного движения нашли од-
ностороннее отражение. Главным образом они занимали мини-
стерство в той мере, в какой касались рабочего вопроса и ме-
нее — рабочего движения. Подготовленный Б. А. том материалов
отведен совсем обойденному в нашей исторической литературе
«Рабочему вопросу в комиссии В. Н. Коковцова в 1905 г.» (М.,
1926 г.), когда под влиянием январских событий 1905 г. прави-
тельство сделало тщетную попытку приступить к некоторым
малозначительным мерам в области организации больничных
касс, по сокращению рабочего дня до 10 час. и т. и.
Б. А. издал в «Красной летописи» также некоторые доку-
менты, преимущественно к истории революционных событий
1905 г., обнаруженные им в сравнительно скудном для освеще-
ния таких событий фонде бывшего Министерства финансов.
Единственной статьей, написанной Б. А. в эти годы преиму-
щественно археографической работы, был «сжатый очерк»
«Основные моменты в русской политике на Дальнем Востоке
в 1892—1925 гг.». Он имел целью «собрать и поставить в истори-
ческую перспективу основные факты русской политики на Даль-
нем Востоке конца XIX—XX ст. в связи с общей международной
обстановкой, в которой она проводилась правительством царской
России до последнего дня существования империи». Статья эта
вошла впоследствии в виде «введения» в книгу Б. А. «Россия
в Маньчжурии».
В 1927 г. Ленинградский восточный институт предложил
Б. А. издать появившиеся в печати его статьи в виде сборника
объемом листов 10, с правом «некоторой их переработки». В та-
ком виде и были переработаны Б. А. введение и первые две
главы новой книги. Но вскоре, в ходе работы уже над третьей
главой, оказалось, что такой «механический» сборник стал у Б. А.
21
«неудержимо и воочию перерастать в цельное исследование» и
что «на первоначальном тонком стволе, заменить который было
уже нельзя», «пошли расти несоответственно большие ветви».
Во вступительном слове на защите докторской диссертации
Б. А. характеризовал и ее предшественницу — «Россию в Маньч-
журии». Некоторые историографические моменты, обусловившие
первоначальную постановку изучения Б. А. дальневосточной по-
литики в виде «документальных комментариев» к «Воспомина-
ниям» С. Ю. Витте, были уже отмечены. Здесь Б. А. разъяснил
и другие особенности своей первой книги.
Б. А. «не сомневался в сугубой необходимости непримиримо
критического» отношения ко всему оставленному современниками
«историческому и ассортиментированному документальному ма-
териалу»; и этот, и другой архивный материал требовал «микро-
скопического текстуального изучения — не хуже, а то и почище
древних летописных сводов». Особенно Б. А. относил это требо-
вание к тому материалу, который «носил ярко и не столь ярко
выраженный буржуазный характер». Задачей здесь ставилось
«развуалирование» его империалистической сущности, и это ста-
новилось для Б. А. «тем более маниакальной целью критиче-
ского исследования, чем больше приходилось тут познавать
(и не сразу распознавать) изысканную технику сознательного и
бессознательного завуалирования сути вещей». Вновь возвра-
щаясь к той же критической задаче, Б. А. настойчиво отмечал
значение для его работы университетской традиции. Б. А. писал
в этой связи, что «здесь-то и пригодилась острота и изощрен-
ность документального зрения и изучения, в которых школили
наше поколение наши учителя с самой университетской скамьи».
Касаясь далее общей критической задачи своего исследования,
Б. А. замечал, что «над всем стояла задача — возведения непро-
ницаемой плотины из фактов». Это достигалось «упорным, упря-
мым, неуклонным и мелочным» «восстановлением прав источ-
ника и факта в истории русской дальневосточной политики».
Б. А. добавлял: «Это было то, чему учил меня мой учитель
А. Е. Пресняков». Определение критической работы как восста-
новление «прав источника и факта в историческом исследова-
нии», повторенное Б. А. и еще раз, действительно являлось
полученным Б. А. преемственно от А. Е. Преснякова. А. Е. Прес-
няков задачу своей докторской диссертации («Образование Вели-
корусского государства») определял, в противопоставление прие-
мам своих предшественников (именно представителей «соловьев-
ского периода» нашей историографии), как «восстановление по
мере сил и возможности прав источника и факта» в историче-
ском исследовании; он видел последнее в «конкретном, непосред-
ственном отношении к источнику и факту, вне зависимости от
историографической традиции», считая такое отношение именно
чертой «петроградской исторической школы».
22
Есть еще одна особенность «России в Маньчжурии», которую
отмечали доброжелательные читатели и порицали недоброжела-
тельные критики и которую сам Б. А. не имел случая разъяс-
нить, — это приемы научно-литературного изложения. У Б. А.
нет привычных «выводов», «заключений», «положений» и т. п.
Перед читателем развертывается текучая цепь фактов, следую-
щих один за другим, как они определены изучением источников.
Не найдя объяснения подобному приему изложения у Б. А., мы
обнаружим необходимое разъяснение у ближайшего учителя
Б. А. — у А. Е. Преснякова. А. Е. Пресняков именно таким же
образом написал «Образование Великорусского государства».
Для А. Е. Преснякова «восстановление прав источника и факта»
вело к тому, что «исторические данные» должны были получить
«более полное и существенное значение» «вне подчинения их
подбора, анализа и построения» какой-либо заранее установлен-
ной схеме. А «отсюда», полагал А. Е. Пресняков, в его исследо-
вании получилось «преобладание ... описательного, детально фак-
тического и критического изложения».
Вся работа Б. А. была построена на основе изучения огром-
ного архивного материала, с чем связана и другая особенность
книги. Конечно, это был материал только русских архивов, глав-
ным образом Министерства финансов и в меньшей степени Ми-
нистерства иностранных дел. Дипломатическая переписка других
держав за изучаемое Б. А. время еще почти не была издана.
Только в Германии поторопились в первые же годы после ее по-
ражения в первой мировой войне издать для оправдания ее внеш-
ней политики сорокатомную серию дипломатических докумен-
тов — «Die Grosse Politik der Europaischen Kabinette», и Б. A.
использовал в полной мере все то, что оттуда только можно было
извлечь. Обе эти особенности — обилие русского материала и еще
недостаточное наличие западного и американского материалов —
отличают эту работу Б. А. в области внешней политики России
на рубеже XIX—XX вв., которая поневоле явилась по преиму-
ществу историей русской внешней политики, но зато изложенной
с такой исчерпывающей полнотой и подробностью, что вряд ли
будущий историк добавит к ней что-либо, кроме разве мелочей.
Но, как отмечено Б. А. в самом подзаголовке, внешняя поли-
тика России охарактеризована в его книге как политика эпохи
империализма. Отсюда изложение пронизывают две основные, не-
разрывно связанные одна с другой темы: одна — дипломатическая,
вторая — экономическая. В дипломатической Б. А. шаг за шагом
следит за тем, как внешняя политика России, поставив себе за-
хватнические империалистические цели в Маньчжурии, неиз-
бежно вела страну к будущей войне; экономическая сторона во-
проса изучена Б. А. так же ярко и всесторонне при характери-
стике роли банков и их капиталов в истории русской внешней
политики на Дальнем Востоке.
23
Как Bz А. смотрел на свой труд все с той же ученой универ-
ситетской оценки, которая была начальным побудительным его
мотивом и целью, можно судить по позднейшим словам Б. А.,
что «при всех несовершенствах, отчасти обусловленных происхо-
ждением этой книги, тогда я не задумался бы представить ее
к защите, если бы этот usus тогда существовал». «Россия
в Маньчжурии» была впоследствии переведена на китайский,
английский и японский языки.
Помимо более чем десятилетней службы в архиве, литера-
турно так плодотворно ознаменованной, Б. А. был в течение всего
этого времени связан как с университетом, так и с историческими
научно-исследовательскими учреждениями.
В 1919 г. Б. А. занял прочное положение в составе препода-
вателей Петроградского университета. В том же году С. В. Ро-
ждественский, С. Ф. Платонов и А. Е. Пресняков предложили
в факультете избрать Б. А. на должность ассистента при Исто-
рическом семинарии. В предложении было отмечено, что еще
в свои студенческие годы Б. А. «вместе со своими ближайшими
товарищами» П. Г. Любомировым, С. Н. Черновым, Б. В. Але-
ксандровым и А. А. Тэнтэлем деятельно трудился «по собира-
нию библиотеки семинария по русской истории». Здесь же было
упомянуто, что Б. А. «много работал» в студенческом историче-
ском кружке, «тесно связанном» с семинарием. Наконец, было
указано, что и в последующие годы Б. А. «всегда поддерживал
живую связь с семинарием и его библиотекой». В конце предло-
жения вновь отмечалось, что Б. А., «можно сказать, научно вы-
рос вместе с нашим семинарием». Когда в 1925 г. хотели спять
Б. А. с должности заведующего семинарием, мотивируя это не-
достатком средств, он подал заявление, в котором писал, что
«готов сохранить за собой обязанности заведующего историче-
ским семинарием и в той же мере уделять на это время, как
прежде, пока у меня будет возможность». Б. А. и остался
в должности заведующего Историческим кабинетом.
С 1921 до 1927 г. Б. А. являлся штатным доцентом и секре-
тарем предметной комиссии по русской истории Общественно-
педагогического отделения Факультета общественных наук. В эти
годы Б. А. ведет на факультете просеминарские и семинарские
занятия. Первые происходили в виде практических занятий про-
педевтического типа для начинающих и занятий по общему курсу
новой истории России. Предметом же семинарских занятий были
объявленные Б. А., связанные непосредственно с архивными
материалами семинарии на темы: «Промышленность России
в XVIII ст. по данным архива Мануфактур-коллегии» и позднее
«Дальневосточная политика России в XIX—XX вв.».
Связь Б. А. с университетом не ограничивалась преподава-
тельской деятельностью. В 1921 г. при университете был учреж-
ден Исторический научно-исследовательский институт, просуще-
24
ствовавший недолго, лишь до 1923 г. Главой этого института был
А. Е. Пресняков, Б. А. здесь оказался в числе сотрудников I раз-
ряда и был избран секретарем института, а после разделения
последнего на секции и секретарем Секции русской истории. В те-
чение столь короткого срока жизни этого института Б. А. был,
пожалуй, самым деятельным его членом. Кроме секретарства, что
само собой делало Б. А. жизненным центром деятельности инсти-
тута, Б. А. прочитал здесь два доклада, оба впоследствии напеча-
танные: первый — «Витте, Николай II и концессия на Ялу», вто-
рой — «Витте накануне русско-японской войны».
В образованном в 1927 г. Ленинградском отделении Инсти-
тута истории, существовавшего в составе РАНИОНа, председа-
телем отделения вновь оказался А. Е. Пресняков, а секрета-
рем— Б. А. Здесь Б. А. предлагал (1 февраля) прочесть доклад
о «Международно-финансовых отношениях России во время рус-
ско-японской войны 1904—1906 гг.», принятый к напечатанию
в «Историке-марксисте», но так и оставшийся до сих пор в ру-
кописи, которая хранится в Государственной библиотеке СССР
имени В. И. Ленина. 18 февраля Б. А. читал здесь другой до-
клад— «Захват Порт-Артура». После присоединения отделения
к Ленинградскому институту марксизма (впоследствии Ленин-
градскому отделению Института истории Коммунистической ака-
демии) Б. А. в самом начале марта 1929 г. прочел здесь доклад
«Что делало политику русского самодержавия на Дальнем Вос-
токе в 1895—1904 гг. боевой?». Для последнего доклада сохра-
нились тезисы. Доклад этот прямо примыкал к «России в Маньч-
журии», где в предисловии Б. А. затронул вопрос о том, как все
«грубее выступала монополистическая природа» дальневос-
точной политики, которая в силу своей природы «чем дальше,
тем больше принимала относительно Маньчжурии боевой харак-
тер и сохранила его до самой военной развязки». В девяти те-
зисах доклада Б. А. давал по существу сжатое содержание своей
монографии под этим углом зрения.
Исследовательская работа в области изучения древней исто-
рии СССР в 30-х годах была сосредоточена преимущественно
в Институте истории феодального общества Государственной ака-
демии истории материальной культуры. Ряд работ, написанных
в те годы Б. А., был вызван участием в работах этого института.
Таковы были отзывы Б. А. о работе С. В. Юшкова по истории
возникновения и развития феодализма на Руси IX—XII вв. и
о сборнике «Древняя Русь» (оба остающиеся до сих пор в ру-
кописях). Третья аналогичная работа была вызвана появлением
двух близких по теме, по совершенно отличных по исходным тео-
ретическим предпосылкам, приемам и выводам работ Н. Н. Воро-
нина (К истории сельского поселения феодальной Руси. Л.,
1935) и С. Б. Веселовского (Село и деревня в Северо-Восточной
Руси XIV—XVI вв. М.—Л., 1936). Разбор этих работ вылился
25
й объеМиетое исследование (около 10 печатных листов), потре-
бовав от Б. А. весьма значительного и кропотливого труда.
Б. А. оспорил ряд положений обоих авторов, тщательнейше про-
верив текстологически, терминологически и исторически приве-
денные для их обоснования данные. Даже более. При изучении
тРУДа Н. Н. Воронина Б. А. произвел «некоторые дополнительно-
частные исследования, справки и текстуальные анализы». О раз-
мере этих дополнений можно судить хотя бы по напечатанному
тогда же замечательному разбору известной грамоты вел. кн.
рязанского Олега Ивановича Ольгову монастырю. Точно так же
при изучении богатейшего по материалам труда С. Б. Веселов-
ского Б. А. обратился к писцовым книгам и другим материа-
лам; в итоге и здесь Б. А. обнаружил данные, вызывающие у него
«сомнения и возражения». Это исследование Б. А. было издано
уже посмертно.
Одновременно с участием в работах ГАИМК Б. А. принял
предложение сотрудничества с состоявшей при Институте исто-
рии Коммунистической академии редакцией по составлению
истории Ленинградского Совета рабочих, крестьянских и красно-
армейских депутатов. Одно из изданий этой истории должно было
содержать отклики иностранной печати на события русской рево-
люции (от января 1905 г. и кончая апрелем 1906 г.). Для этой
цели были выбраны «Тан», «Таймс», «Альгемейне Цейтунг»,
«Нейе Фрайе Прессе», а также «Юманите» и «Нейе Цейт». Пе-
реводом из этих изданий были заняты под руководством Б. А.
десять человек. Составленный таким образом труд оказался объ-
емом около 40 листов. Помимо этой редакционной работы, Б. А.
были написаны связанные с ней четыре, как их определял Б. А.,
календарных обзора того, как «осмыслялись и преподносились»
западному читателю события русской революции. Работа эта
осталась неизданной.
Одной из тогдашних забот Б. А. была судьба литературного
наследства А. Е. Преснякова. При ближайшем содействии Б. А.
архив любимого и почитаемого им учителя был передан р ГАИМК
(позднее этот архив перешел в Ленинградское отделение Инсти-
тута истории АН СССР). Другой заботой Б. А. стало издание
работ А. Е. Преснякова. Сохранившиеся записи его лекций Б. А.
приготовил к печати, обратив особое внимание на то, чтобы со-
хранить их «историографическое значение». Б. А. при этом про-
верил и дополнил все незавершенные детали рукописи. Так были
изданы два тома лекций; третий том, совсем подготовленный
Б. А. к печати, до сих пор остается не изданным.3
3 В предисловии «От редакции» в первом томе «Лекций» Б. А. при-
надлежат стр. V—VI, где речь идет о рукописях лекций и приемах их
издания, и указатель предметов тоже составлен Б. А., всегда питавшим
особое влечение к такого рода указателям.
26
В конце 30-х годов в Институте истории АН СССР была пред-
принята подготовка к изданию многотомной коллективной «Исто-
рии СССР» (впоследствии выходившей самостоятельными томами
под названием «Очерки по истории СССР» такого-то периода).
Б. А. было предложено в серии очерков отдельных княжений вре-
мен раздробленности написать очерк истории великого княжества
Тверского. Очерк Б. А., однако, оказался вне окончательного
плана издания и был напечатан позднее в составе академического
издания «Хожения за три моря Афанасия Никитина 1466—
1472 гг.» в качестве историко-политического очерка «родины
Афанасия Никитина». Очерк охватывал всю историю Тверского
княжества от его выделения в особое княжение (1246 г.) и до
конца существования (1486 г.). Небольшой по объему, очерк да-
вал ярко написанную картину положения Тверского княжения
в среде тогдашнего его политического окружения, а также и
внутренних в нем общественных отношений.
Еще одной в те же годы явилась начатая в 1938 г. и продол-
жавшаяся в последующие годы работа Б. А. в Институте языка
и мышления. Здесь Б. А. в качестве выборщика, а затем и ре-
дактора участвовал в составлении словаря древнерусского
языка.
Б. А. принял участие и в задуманной в конце 30-х годов
«Истории культуры древней Руси». В вышедшем спустя едва ли
не с десятилетним опозданием первом томе этого издания (1946 г.)
Б. А. принял участие в составлении раздела о «Деньгах и денеж-
ном обращении».
Среди работ, которые Б. А. пришлось вести во второй поло-
вине 30-х годов, самой крупной оказалась книга, связанная
с прежней русско-японской темой. Она послужила затем Б. А.
в качестве докторской диссертации (23 февраля 1941 г.; канди-
датская степень была присуждена Б. А. в 1939 г.). Б. А. пред-
ложили написать популярную брошюру листов на 10 о русско-
японской войне. Б. А. принялся за работу над ней, но его «опять
потянуло на исследование». Действительно, когда написанная ее
часть, которая «злонравно сбивалась на исследование», попала
в руки рецензента (им оказался А. Л. Попов), то он отметил
«несомненную ее ценность» для «квалифицированного» читателя
и отличавшую ее «тонкость анализа». Дирекция Института исто-
рии предложила Б. А. придать его работе научно-исследователь-
ский характер.
Центром внимания Б. А.' в его новой книге «Очерки диплома-
тической истории русско-японской войны» является не театр
войны (собственно войне были отведены лишь две главы из че-
тырнадцати), а ее тыл—«кулисы и мастерские»; ее политика,
экономика, «на которой стояла эта политика», и особенно дипло-
матия, «посредством которой работала эта политика».
27
В «Очерках» первенствовала задача освещения дальневосточ-
ной политики России с точки зрения, как это было подчеркнуто
Б. А., двойственного характера русского военно-феодального им-
периализма, когда этот империализм «был оплетен густой сетью
отношений докапиталистических». Совершенно новой была по-
становка Б. А. второй задачи «Очерков» — «показать планомерный
захватнический характер политики японского империализма».
Начиная с первой главы, в которой, изучая «завязку рус-
ско-японского конфликта»,- Б. А. предметом начального же пара-
графа сделал общую характеристику «захватнической программы
японского империализма на Дальнем Востоке», и далее то в це-
лых главах, то попутно в других Б. А. обстоятельно развил эту
новую по сравнению с «Россией в Маньчжурии» тему, важней-
шую для понимания возникновения и истории русско-японской
войны 1904—1905 гг. Третьей задачей «Очерков» было рассмот-
рение русско-японской войны как «только одного из актов меж-
дународной борьбы за раздел Китая и за господство на Тихом
океане». В таком случае, кроме России и Японии, надо было рас-
пространить исследование также на политику тех империали-
стических держав, которые, как Англия, Германия, Франция и
Соединенные Штаты Америки, прямо или косвенно участвовали
в ходе развития русско-японского конфликта. Изучение этой
«сложной перекрещивающейся работы» дипломатий всех шести
упомянутых держав было наиболее трудной задачей «Очерков».
Решить вторую и третью задачи «Очерков» Б. А. смог, положив
в основу работы только совершенно новый материал, в большом
количестве появившийся в обращении в конце 20-х и в 30-х го-
дах в виде многотомных изданий дипломатических документов
ряда стран, стремившихся подобно Германии оправдать свою
внешнюю политику до первой мировой войны, а также и в виде
обильной монографической литературы.
Наконец, в новой работе Б. А. была еще одна существенная
особенность. Ряд параграфов «Очерков» был отведен освещению
внутриполитического положения России, поискам, как писал
Б. А., «связи и взаимодействия» между столь «разнородными, на
первый взгляд, сферами», как «дипломатическая история» и
«внутренняя» история России. В итоге получилась работа, отли-
чавшаяся от «России в Маньчжурии» пе только по содержанию,
но и по характеру изложения. Если на последней при всем лите-
ратурном мастерстве Б. А. не могло не сказаться обилие привле-
ченного к исследованию архивного материала, которое всегда
в большей или меньшей степени парализует свободу творческой
мысли пишущего, то в «Очерках дипло.матической истории рус-
ско-японской войны» нп мысль Б. А., пи его литературная ма-
нера не были скованы этим грузом и могли развернуться в пол-
ной мере. «Очерки дипломатической истории русско-японской
войны» и явились одной из самых блестящих книг в советской
28
исторической литературе. Начавшаяся война помешала им по-
явиться в печати, и в свет они вышли только в 1947 г.
В конце 30-х годов Б. А. возобновил прерванные было заня-
тия в области древнерусской истории. Еще в конце 20-х годов
в Постоянной историко-археографической комиссии Академии
наук были начаты работы по подготовке нового издания «Рус-
ской Правды»; в полной мере они развернулись во второй поло-
вине 30-х годов уже в образованном тогда Ленинградском отде-
лении Института истории АН СССР. В новом трехтомном изда-
нии «Правды Русской» второй том отводился комментариям
к «Правде», и к участию в работе над ними был приглашен Б. А.
Творческая работа составителей комментариев была весьма
ограничена редакционными требованиями. Согласно последним,
Б. А. пришлось бы только собрать мнения ученых от Татищева
и до наших дней, появившиеся в печати, и механически располо-
жить их в хронологическом порядке, без какого бы то ни было
критического рассмотрения. Как указано было в предисловии,
«лишь в виде исключения» составители комментариев могли при-
водить свои еще не опубликованные в печати мнения. Однако
Б. А. сумел здесь, сохраняя стеснительную форму хронологиче-
ского расположения и текстуального приведения мнений отдель-
ных ученых, создать в этих рамках настоящее критико-историо-
графичское изложение их мнений. Особенно примечательны
в этом своде мнений комментарии к статьям о закупах и хо-
лопах.
Одновременно с работой по комментированию большого изда-
ния «Правды Русской» было предпринято издание «Правды Рус-
ской» в качестве «учебного пособия». Б. А. взял на себя здесь
комментирование тех же статей, что и в большом издании памят-
ника. Не стесненный теперь никакими рамками, Б. А. сумел
в «учебном пособии» сделать все то, чего не полагалось делать
в большом издании «Правды»: подвергнув критическому разбору
литературу, дать свои собственные толкования статей и институ-
тов «Правды». О том, как значительна была эта работа, говорят
уже некоторые цифровые данные. Из 43 статей «Краткой
Правды» Б. А. принадлежат комментарии к 23 статьям; в «Про-
странной Правде» Б. А. прокомментировал 42 из 121 статьи.
Но дело было не в количестве статей. Статьи, подобранные Б. А.
для комментария, представляли собой важнейшие циклы, связан-
ные с изучением основного характера общественных и политиче-
ских отношений в древней Руси. Так, в «учебном пособии» Б. А.
подвергнул своему истолкованию уставы о закупах и о холопах,
устав о населении княжеского домена, устав об обидах и увечьях.
Каждый из этих уставов получал здесь свое освещение в целом
и в частностях. Например, совсем новое и первое в литературе ос-
вещение получил устав об обидах и увечьях с точки зрения
связи этого устава с новгородскими событиями 1015—1016 гг.
29
Когда после окончания работы над «учебным пособием» Б. А.
пришлось вернуться к комментированию большого издания
«Правды», он ’смог здесь привести свои новые мнения наряду
с мнениями других ученых.
Ко времени начала Великой Отечественной войны работа над
изданием комментария была еще далеко не закончена. Вернув-
шись в Ленинград в 1944 г. из эвакуации в Ташкент, Б. А.
сразу же окунулся в трудную и сложную работу, связанную
с подготовкой и наблюдением за изданием второго тома «Правды
Русской». Во время блокады Ленинграда умер Б. В. Александров,
не успев окончательно завершить свою часть комментария; умер,
закончив только предварительное редактирование комментариев,
Н. Ф. Лавров, самоотверженной работе которого все издание
«Правды Русской» столь многим обязано. Теперь приведение
оставшегося в общем сырого еще материала в окончательный для
печати вид, а затем и само наблюдение за изданием легли на
плечи Б. А. Можно уверенно сказать, что издание этого огром-
ного и громоздкого тома всецело обязано неустанной и напря-
женной работе Б. А., который писал, что оно «сгусток моих пота и
крови. Это, по совести, мое детище и никого другого. Осталь-
ные— участники, но не отцы».
Когда ИИМК готовил свою «Историю культуры древней
Руси», Б. А. согласился написать для второго ее тома раздел
о быте и нравах. (Рукопись этого раздела сохранилась в архиве
Института археологии). Но работа Б. А. так разрослась, что
вместо статьи пришлось уже думать об издании ее в виде отдель-
ной книги, которая появилась в печати в 1947 г.
«Люди и нравы древней Руси» занимают особое место среди
других работ Б. А., особое по теме и задачам, особое по приемам
работы и изложения. Задача книги — дать «живое и конкретное
представление о процессе классообразования в древнерусском
обществе». И с этой точки зрения совсем в новом свете проходят
перед читателем «Людей и нравов» как будто бы давно извест-
ные ему верхи и низы древнерусского общества, челядь и смерды,
феодалы светские и духовные. Читатель, казалось, уже хорошо
знаком с приемами изучения «Русской Правды» и других памят-
ников древней Руси, но Б. А. отказывается от «протокольной»
трактовки литературных повествований, а к «Русской Правде»
применяет небывалый еще прием «литературной трактовки ли-
тых юридических формул». В смысле построения Б. А. говорит
об «опыте мозаической реконструкции древнерусской жизни»,
который он производит в «Людях и нравах». Наконец, надо упо-
мянуть и о том «мизантропе» XII—XIII вв., который присутст-
вует во всем изложении древнерусской жизни и помогает чита-
телю пережить чувства и мысли людей того времени. В «Людях и
нравах» Б. А. в большей мере, чем в какой-либо другой работе,
раскрыл свой дар научно-художественного воссоздания прошлого,
30
Дошедшего к нам лишь в вызывающих бесконечно разноречивые
толкования обрывках. Для Б. А. эта книга, по-видимому, была
одной из самых дорогих, она была ему «ближе к сердцу», чем
другие работы; перед обсуждением ее в университете в 1948 г.
Б. А. говорил, что «продолжает сближаться» с нею и все более
убеждается, «какая она моя».4
В конце сороковых годов Б. А. принял участие в переводе
части Повести временных лет вместе с Д. С. Лихачевым (М.—Л.,
1950); эта работа была для Б. А. «увлекательным делом», и он
«с наслаждением раскладывал этот пасьянс в часы досуга». Были
у Б. А. планы издания в этой же серии повестей так называе-
мого Смутного времени.
В 1947 г., после выхода в свет второго тома «Правды Рус-
ской», «Людей и нравов древней Руси», а также «Очерков дипло-
матической истории русско-японской войны», Б. А. ставил перед
собой вопрос, что сделать предметом дальнейших занятий: «ан-
тик или модерн». Вышло, однако, так, что Б. А. пришлось за-
няться и «антиком», и «модерном». В сфере «антика» перед Б. А.
предстал Судебник царя Ивана Грозного, в сфере «модерна» —
вновь международные отношения эпохи империализма.
Когда в Ленинградском отделении Института истории
АН СССР после окончания работ над «Правдой Русской» обсуж-
дался вопрос о продолжении серии комментированных изданий
древних законодательных памятников и когда остановились на
решении издать три Судебника XV—XVI вв. (вел. кн. Ивана III,
царя Ивана IV и так называемый Судебник царя Федора Ива-
новича), на долю Б. А. выпало комментирование Судебника царя
Ивана Грозного.
Судебник 1550 г. в досоветское время ни разу не послужил
предметом такого исследования, которое дало бы целостную его
характеристику. Даже единственный автор, М. Ф. Владимирский-
Буданов, который в своей известной «Хрестоматии по истории
русского права» дал комментарий ко всему Судебнику, все же
характеризовал статьи Судебника как отдельные, самостоятель-
ные, не связанные с памятником в целом нормы права, вне по-
родивших Судебник общественных условий. По выражению Б. А.,
Судебник этот «перед взором Владимирского-Буданова лежал до-
вольно безмятежным судоустройственно-, граждански- и уголов-
но-правовым бегемотом». Но совсем незадолго до начала работы
Б. А. над комментарием к Судебнику в советской литературе
появилось исследование И. И. Смирнова о Судебнике 1550 г.
После этого исследования, писал Б. А., «Судебник этот предстоит
перед нами как документ, вышедший из пекла острой социально-
4 Замечательная характеристика «Людей и правое древней Руси» дана
Д. С. Лихачевым в статье «Борис Александрович Романов и его книга
„Люди и нравы древней Руси"» (Труды ОДРЛ, т. XV, 1958, стр. 486—495).
31
политической борьбы на критическом этапе истории Русского го-
сударства». С такой точки зрения взглянул на Судебник и Б. А.,
но «безнадежно» разошелся с И. И. Смирновым в понимании са-
мого исторического момента и характера происходившей тогда
общественной борьбы, а тем самым в понимании Судебника в це-
лом. Б. А. разошелся с И. И. Смирновым и в толковании ряда
отдельных статей Судебника. Б. А. оспаривает мнение И. И. Смир-
нова, который полагает, что Судебник является отражением ан-
тибоярской политики правительства Ивана Грозного, опиравше-
гося на дворянство и посад. Б. А. полагает, что, рассуждая так,
И. И. Смирнов «несколько упреждает ход событий»; по выраже-
нию Б. А., И. И. Смирнов тут уже видит «следы микрооприч-
нины». Общая точка зрения Б. А. на Судебник как па документ
компромиссного характера, в некоторой мере примыкающая к ра-
нее появившимся аналогичным взглядам С. В. Бахрушина, ска-
залась в толковании Судебника и в целом, и во всех его частях.
Эта ученая полемика Б. А. и Ив. Ив. весьма примечательна не
только по существу развиваемых и обосновываемых каждым из
них взглядов. Б. А. писал о работе Ив. Ив., что она написана
«с подлинно марксистских позиций» и что «тщательный тексто-
логический анализ привел автора к широким историческим обоб-
щениям». В то же время Б. А. был «доволен, что И. И. мог поле-
мизировать со мной в порядке ответа на мою полемику с ним».
При комментировании «Русской Правды» над Б. А. не мог не
тяготеть хотя бы в некоторой мере историографический груз
прошлых изучений. Царский же Судебник имел, по выражению
Б. А., «захолустное бытование» в исторической литературе; это
освобождало Б. А. от тех историографических обязательств, ко-
торые «висели» над ним «постоянно» при комментировании «Рус-
ской Правды». Комментируя же Судебник, Б. А. оказывался
в первую очередь исследователем, глаз которого обращен не
столько на мнения своих предшественников, сколько на источ-
ники. Надо сказать, что круг источников, использованных Б. А.,
оказался чрезвычайно великим, и многое было привлечено к тол-
кованию Судебника Б. А. впервые, как например изданная еще
около ста лет тому назад М. А. Оболенским Боярская книга, по
так и не привлекшая к себе внимания исследователей Судебника.
При работе над Судебником у Б. А. оказалось немало «счастли-
вых находок»; немалое значение имело и воображение, которое
для Б. А. «играло всегда» «роль программы» — «я ведь выдум-
щик», писал Б. А.; здесь сказывалось умение и «гипотетически
видеть большое, всматриваясь в бесконечно малое», что было
«давней слабостью» Б. А.; всматриваться в мелочи на большом
фоне с целью разглядеть не мелочи, а то, что кроется именно
за фоном.
Когда Б. А. было предложено комментирование Судебника,
он писал: «Судебник не герой моего романа и несколько тяготит
32
меня, как что-то чуждое; это — повинность». Но впоследствии ра-
бота над Судебником увлекла Б. А. Она оказалась для него
«очень интересной, даже захватывающей». Этот «мертвый
прежде» для Б. А. документ «как будто ожил»,. Б. А. так объяс-
нял эту перемену отношения: «это давнее мое свойство: какую
дрянь ни дай мне, в конце концов всюду найду интерес». Углуб-
ление занятий эпохой Судебника сказалось и в том, что у Б. А.
появилась мысль осуществить свою «настоящую, кровную, захва-
тывающую мечту» написать книгу «Время Ивана Грозного». Ду-
мал Б. А. написать и «небольшой этюд» о духовном завещании
Ивана Грозного.
В итоге Б. А. писал о работе над Судебником, что «много было
вложено тут и нервов и труда, но было и много радостей и на-
ходок».
В длившейся десятилетия деятельности Б. А. был и истори-
ком, пользующимся документами, изданными археографами, был
и археографом, издающим документы для нужд историков. Не-
сомненно существенны поэтому взгляды Б. А. на некоторые общие
задачи и приемы издания документов. Они изложены в остав-
шейся не напечатанной в «Вопросах истории» рецензии на издан-
ные Л. В. Черепниным «Духовные и договорные грамоты великих
и удельных князей XIV—XVI вв.» (М.—Л., 1950). Рецензия эта
обсуждалась в ЛОИИ на заседании группы истории СССР 5 ап-
реля 1951 г.
Основной мыслью при определении задач советской архео-
графии, в отличие от досоветской, является, «по крайнему разу-
мению» Б. А., то, что «советская археография должна приспосо-
бить свою работу к потребности внедрения науки в массы и под-
чинить себя этой цели». Иначе говоря, советская археография
«должна мобилизовать все средства, чтобы помочь научному ра-
ботнику. .. в изучении памятника».
Сопоставляя приемы прежней археографии с задачами, по-
ставленными им для советской археографии, Б. А. последова-
тельно полагал, что советская археография «не может ограничи-
вать себя только заботами о передаче текста или памятника
вообще». «Преимущественная задача советской археографии, —
по мнению Б. А., — состоит в том, чтобы не жалеть усилий на
создание максимально развитого и удобного обслуживающего
памятник аппарата в виде всяческих указателей, словарей, ком-
ментариев и т. п.», и «именно в этой сфере заложены постоянно
действующие возможности прогресса в развитии советской архео-
графии».
Конечно, в отношении текста, преследуя те же указанные
только что задачи, Б. А. требовал, чтобы текст издаваемого па-
мятника был «удобочитаемый и не искаженный, но обязательно
очищенный от ошибок писца, которые можно коллекционировать,
если бы понадобилось, под строкой». Естественно, что Б. А. раз-
33
граничивал приемы издания текста, которые обязательны для
филолога и которые обязательны для историка. Возражая про-
тив требуемого филологами «частокола скобок всех фасонов»,
«десятикратной порции двусмысленных круглых скобок
в строке», «частого вторжения курсивных букв одиночек», Б. А.
считал, что против наличия всего этого в изданиях, предназна-
ченных для исторических целей, говорила «зрительная противо-
естественность нагромождения на каждой странице и чуть не на
каждой строке трех сортов шрифта и двух сортов скобок». Тем
более что потраченный на такое издание «адов труд» доставлял
филологу лишь «относительную (разумеется) уверенность» при
использовании этого издания. Впрочем, Б. А. возлагал надежды
и на «чудеса техники», на различные какие-нибудь «микро, макро,
фотоаппараты и археолинотипы», которые, возможно, сведут до
минимума работу археографа.
В то время как для досоветской археографии соотношение
текста издания и «аппарата» складывалось в виде отношения
«парадных покоев» и «черного хода», теперь, в соответствии
с задачами советской археографии, должно быть отдаваемо оди-
наковое «по меньшей мере» внимание «как собственно тексто-
вой, так и аппаратной стороне каждого издания». Однако все вни-
мание Б. А. направлено именно на вопросы аппарата издания, так
как для Б. А. функции «внедрения науки в массы» «исполняет
именно аппаратная часть издания». На первое место Б. А. ставил
«исторический комментарий к издаваемому памятнику, связующий
этот памятник со всеми вопросами, которые современная истори-
ческая наука решает с помощью этого памятника». Особое зна-
чение в течение своей и исследовательской, и археографической
деятельности Б. А. придавал указателям (считая их «в сущности
душою издания»), которые стоят «на пороге» к комментарию, и
подчеркивал, что для составления указателей требуется «спе-
циальный опыт». Не оставил Б. А. без внимания и типографской
стороны издания, требуя и здесь «безоговорочной заботы об
удобстве читателя» и обращая внимание на тот «прессованный»
текст, который так часто употребляется в археографических из-
даниях.
Все эти замечания направлены к одному, отмеченному выше
предмету, именно к наилучшему «внедрению науки в массы».
Как упоминалось выше, в 1947 г. вышли «Очерки по дипло-
матической истории русско-японской войны». Сперва, в марте
1948 г., состоялось обсуждение новой книги Б. А. в Институте
истории, а вскоре, в том же 1948 г., в «Вопросах истории» появи-
лась обстоятельная рецензия на «Очерки» А. Гальперина. Рецен-
зия заканчивалась словами о «большой научной ценности» книги
Б. А., которая «будет служить важнейшим пособием для широ-
кого круга читателей, изучающих эпоху империализма и россий-
скую внешнюю политику». И обсуждение книги, и рецензия
34
важны были тем, что они не только указывали пути дальнейшего
расширения книги, но и прямо вызывали Б. А. на дальнейшую
работу над ней заявлением, что «проф. Романов, несомненно,
сумеет дать действительно полную картину подготовки войны и
царской, и японской, и японо-англо-американской сторонами».
Уже в 1948 г., вскоре после институтского обсуждения, Б. А. при-
ступил к работе над новым изданием «Очерков», вплотную при-
нявшись за нее в 1950 г., когда комментарий к Судебнику был
закончен. Новое издание «Очерков» вышло в 1955 г. «Опыт
с дальневосточной эпопеею», по словам Б. А., показал, что «можно
всю жизнь заниматься большой темой и вновь и вновь находить
новые факты и новые аспекты ее». Эти «новые факты» и «новые
аспекты» прежней темы, теперь обнаруженные и увиденные Б. А.,
были столь значительны, что второе издание «Очерков» оказалось
вдвое больше первого.
Первой особенностью второго издания «Очерков» было такое
значительное расширение их темы, которое делало это второе из-
дание по существу совсем новой книгой. Первое издание даже
в дополненном виде уместилось теперь почти полностью (одиннад-
цать из четырнадцати глав) в одной первой части второго изда-
ния, озаглавленной «На путях к войне». Совсем заново были напи-
саны вторая и третья части нового издания. В прежнем издании
изучение «дипломатической истории русско-японской войны» по
существу было ограничено временем от «завязки» русско-япон-
ского конфликта до «развязывания» войны (1894 г.—февраль
1904 г.), а все остальное в книге оказалось только дополнением
к основной ее части. В новом же издании во второй ее части ока-
залась исследованной дипломатия времени самой войны, а в тре-
тьей части — ее политические последствия. Характерным для из-
ложения времени самой войны во втором издании было то, что
в истории войны Б. А. вместо двух периодов теперь наметил три,
причем третий — уже исключительно дипломатический, посвя-
щенный времени от начала мирных переговоров — через подроб-
нейший анализ дипломатической истории портсмутских перегово-
ров — до подписания самого мирного договора. Политические
итоги войны были протянуты Б. А. от Портсмута к двум Актан-
там — в Европе и на Дальнем Востоке. Такое расширение дипло-
матической истории русско-японской войны вплоть до ее далеко
идущих последствий повлекло за собой расширение международ-
ного аспекта на всех ступенях «дипломатической истории» до
рассмотрения фактов внешней политики, на первый взгляд да-
леко от русско-японской войны отстоящих. Особенно сказалось
это на рассмотрении в новом издании английской и еще более —
американской политики. Уже для характеристики довоенной дип-
ломатии Б. А. теперь понадобилась особая глава о политике
США в 1895—1903 гг. Многие страницы, посвященные истории
мирных переговоров, содержат блестящую характеристику поли-
35
тики США этого периода и особенно президента Теодора Руз-
вельта. Параграф о мароккском кризисе и «Союзе двух импера-
торов» отчетливо подчеркивает, как расширены были в новом из-
дании «Очерков» возможные «аспекты» прежней темы. Наконец,
с точки зрения «аспекта» связи внутренней жизни страны и «дип-
ломатической истории», примечательны страницы, на которых
Б. А. сделал «попытку календарного сращения историко-дипло-
матических и историко-революционных 1905—1906 гг. фактов под
знаком политических последствий портсмутского мира».
В итоге «Очерки» Б. А. в новом издании отобразили империа-
листическую политику мировых держав в таком объеме и в та-
ких ее «паутинных» переплетениях, какими они еще тогда не
были изображены ни в европейской, ни в американской литера-
туре.
«Очерки» потребовали от Б. А. «адова напряжения памяти и
воображения, чтобы держать всю массу мелких фактов, близких
друг к другу по времени и далеких в пространстве, чтобы уло-
вить их тончайшие связи». Б. А. считал, что теперь (1955) ему
«воистину нужно передохнуть от работ типа дипломатических
очерков», что ему сейчас «нужно что-нибудь попроще без акро-
батики». Б. А. и намечал для себя две таких работы «попроще».
Обе они были своего рода возвратом к его давним занятиям.
Одна из них была связана с первыми шагами архивно-исследо-
вательских занятий Б. А. «Моя мечта, — писал Б. А. тогда же, —
пересесть на комментированное издание „Воспоминаний Витте"».
Эта «мечта» была осуществлена впоследствии ближайшими уче-
никами Б. А. (Б. В. Ананьичем и Р. Ш. Ганелиным). Другая
предполагаемая Б. А. работа была связана с намеченным в Ин-
ституте истории изданием источников по истории империализма.
Изданный в 1926 г. сборник документов «Русские финансы и ев-
ропейская биржа» Б. А. решил теперь издать в новом, чрезвы-
чайно расширенном виде. Первый сборник охватывал всего три
года (1904—1906). Новый же должен был содержать материалы
1891—1913 гг., т. е. охватить все довоенные займы эпохи импе-
риализма. Вторая работа велась так, как Б. А. считал это наибо-
лее желательным для всякого ученого и как он мог теперь это
осуществить при содействии одного из ближайших своих уче-
ников — Б. В. Ананьича. Последнее, однако, обращает нас
к особо близкой для Б. А. области его преподавательской деятель-
ности.
Университетская преподавательская деятельность Б. А. двад-
цатых годов не оставила каких-либо значительных следов ни
в жизни самого Б. А., ни в жизни университета; круг отведенной
тогда Б. А. деятельности и не давал к тому достаточной
возможности. Иным все оказалось, когда в 1944 г., тотчас после
возвращения из эвакуации, ректор университета А. А. Вознесен-
ский предложил Б. А. занять в университете должность штат-
36
кого профессора. Начиная с осени 1944 г. Б. А. приступил к прак-
тическим занятиям со студентами первого курса, а также к семи-
нарским занятиям и к чтению специальных курсов и вел их до
1950 г. Особенно существенными для Б. А. оказались занятия
именно со студентами-первокурсниками. Чем они были для са-
мих студентов, об этом проникновенно рассказал Н. Е. Носов,
один из ближайших учеников Б. А. Одна из групп первокурсни-
ков преподнесла в конце года (1946) Б. А. шкатулку, в которой
лежала миниатюрная книжечка с текстом Краткой Правды,
а также лупа, при помощи которой только и можно было про-
честь этот текст. Надпись, сопровождавшая этот подарок, гла-
сила: «От студентов 4 группы исторического факультета ЛОЛ ГУ
в знак восхищения и благодарности за увлекательные, глубокие,
неповторимые занятия по Русской Правде». Про эту надпись
Б. А. писал: «Надпись, которой (впервые в жизни!) горжусь»,—
и добавлял: «Значит, недаром я вкладывал всего себя в эти за-
нятия, если вместо отвращения мне удалось создать такое воз-
действие на эти молодые головы».
С особой яркостью студенческие чувствования проявились
26, февраля 1949 г. в день чествования в университете шестиде-
сятилетия Б. А. В течение длившегося три часа заседания Б. А.
находился, по его выражению, «под неумолимыми колесами ка-
кой-то психомашины; она была представлена преимущественно
студентами». Подъем, господствовавший в аудитории, перепол-
ненной студентами, был таков, что и сам Б. А. «далеко не все и,
вероятно, не по-настоящему мог понять и уловить и запомнить;
понимаю только, что я не вполне отдавал себе отчет, как глубоко
я отравлен страстью к нашей молодежи. Но и с ее стороны я не
ожидал такого взрыва».
Помимо учебных занятий, Б. А. было поручено руководство
студенческим историческим кружком. До Б. А. ряду преподава-
телей никак не удавалось наладить систематическую работу
кружка. Теперь он начал жить уже не от случая к случаю; ра-
бота кружка заинтересовала студенческую среду.
Для Б. А. практические занятия, а затем и семинарские были
«что мешок с кислородом». «Вообще,—писал Б. А., — универси-
тет берет много сил, за то и питает морально». «Очень уж ин-
тересно и живительно» для Б. А. было «подталкивать и наблю-
дать рост» студентов «именно на первом году их въезжания
в науку». В этих занятиях для Б. А. было «много творчества и
экспериментирования»; для Б. А. в этом была «вся суть» заня-
тий. Б. А. мог непосредственно наблюдать и воздействие своих
занятий на «славный народ», который рос «в желательном для
меня направлении, т. е. усваивал, кое-что из прививаемых мной
навыков». Б. А. достиг и более значительного. Отметив, что «пре-
подавание по-прежнему увлекает меня», что у него «намечается
некоторое подобие учеников в миниатюре», Б. А. писал, что он
37
«не ошибся, потянувшись на старости лет к университетской мо-
лодежи».
То, о чем Б. А. думал как о «подобии» учеников, оказалось
не только прочным фактом личной биографии Б. А., но и су-
щественным явлением советской историографии; Б. А. считал
«счастливейшим» для него днем в году день, когда все его «по-
томство», отмечая день его рождения, собиралось у него и когда
он мог «на смотру отмечать себе поступательные признаки роста
моих молодцов». «Это ли не высший вид радости для старика,
когда он периодически может обсматривать свою смену?!»,—
писал Б. А.
Труды Б. А. занимают выдающееся место в советской исто-
риографии. Они касаются благодаря редкой разносторонности ин-
тересов Б. А. самых различных эпох истории СССР. В них отра-
жены и древность, и средние века, и новейшее время. Всегда
они были новым словом и носили печать тонкой и глубокой
мысли и убедительного художественного проникновения в изу-
чаемый предмет, что так редко сочетается в полной мере в одном
лице.
Б. А. скончался 18 июля 1957 г. Вся жизнь Б. А. прошла в не-
прерывной и неутомимой работе, к которой он рвался и тогда,
когда болезнь ему безжалостно мешала ею заниматься. Закончу
словами самого Б. А.: «Я всю жизнь свою учился и сейчас учусь
и всем говорю, что надо учиться. Может быть, потому меня
всегда заинтересовывали работы, за которые брался: искать и
находить и вновь искать — так уж учил меня мой учитель Алек-
сандр Евгеньевич. Беда будет, когда это у меня потухнет, а пока
не потухло, я учиться „всегда готов"».
Д. С. ЛИХАЧЕВ
Б. А. РОМАНОВ И ЕГО «ГИД» ДАНИИЛ ЗАТОЧНИК
В книге «Люди и нравы древней Руси» Б. А. Романов ввел
в качестве посредствующего звена между собой и читателем
Даниила Заточника. Он избрал Даниила «гидом», чтобы водить
с его помощью читателя книги по всем кругам социальных мы-
тарств древней Руси. Он сделал Даниила и своим собственным
«гидом», позволив внести в историческое исследование столь
необходимый гуманитарным наукам научный эксперимент. Этот
блестящий методический прием недостаточно еще оценен в исто-
рической литературе. Смысл его до сих пор остается не ясен,
предоставляемые им возможности не раскрыты. В задачу моего
очерка не входит это раскрытие во всем его объеме и значении.
Цель моя — указать на правомерность его и даже необходимость.
В самом деле, почему Б. А. Романову понадобился этот свое-
образный «посредник» между собой и историческим материалом?
Почему не рассказать все, что необходимо, непосредственно от
первого лица исследователя?
В художественной литературе, мы знаем, автор часто соз-
дает в помощь себе рассказчика, повествователя, мемуариста, на-
деляя его своеобразными чертами мировосприятия и языка из-
ложения. Пушкин ставил между собой и читателем Белкина,
Гоголь — Рудого Паньку, Лермонтов — Печорина или Максима
Максимыча, Достоевский — Макара Девушкина, подростка, «хро-
никера» и т. д. Мы выбрали лишь наиболее известные в русской
литературе XIX в. образы посредников между автором и его чи-
тателями. Но, если угодно, число их может быть увеличено. Они
исчисляются сотнями.
Необходимость в такого рода посредниках в художественной
литературе хорошо понятна. События и герои, особенно принад-
лежащие какой-либо специфической среде и эпохе, нуждаются
в особом, локальном освещении, чтобы быть лучше раскрытыми.
Автор создает своего двойника, который повествует или пишет
со своей, пеавторской точки зрения и особым языком. Этот по-
39
вествоватёль либо близок описываемой среде и эпохе, чтобы чи-
татель представлял себе происходящее в наибольшем прибли-
жении, в свойственном описываемому освещении, либо, напро-
тив, отделен от объекта повествования временем, иной средой,
иным уровнем понимания, чтобы все происходящее в произве-
дении выглядело странно и необычно, а смысл как бы самостоя-
тельно угадывался читателем. «Псевдоавтор» со своей точкой зре-
ния и со своей манерой повествования создает как бы искусст-
венную подсветку, облегчающую художнику отображение
реальности.
Образу повествователя в новой русской литературе посвящено
довольно много исследований крупнейших литературоведов.
Об этом писали Б. М. Эйхенбаум, Г. А. Гуковский, Б. В. Тома-
шевский, В. В. Виноградов. Опыт этого изучения стал в послед-
нее время использоваться и в зарубежном литературоведении
(В. Эрлих).
В исторической науке, когда люди и их намерения не яв-
ляются основным объектом изучения, нет необходимости гово-
рить их собственным языком и реконструировать их собствен-
ные взгляды и суждения. Однако там, где есть необходимость ис-
следовать людей иной культуры, объяснить их намерения и их
мысли, «быт и нравы», потребность в «локальном» освещении
возрастает пропорционально отделяющему нас от них «культур-
ному расстоянию».
В книге Б. А. Романова речь как раз идет о людях отдален-
ной эпохи, о их образе мыслей, их взглядах на происходящее
и о их психологическом состоянии в сложном процессе классо-
образования. Нужно поэтому заставить их говорить своим язы-
ком, употреблять свойственные им термины и, самое главное,
нужно конкретно представить и вообразить их отношение к про-
исходящему, объяснить их поведение.
Эта «близкая эпохе» точка зрения должна быть индивидуали-
зирована. Она не может быть точкой зрения «вообще», она не
может не учитывать классовую дифференциацию общества, на-
личие разных социальных позиций и даже различных «самочув-
ствий». Поэтому-то Б. А. Романов прибег к образу «гида», соот-
ветствующего в художественной литературе образу повествова-
теля, при этом он избрал для своего «гида» вполне конкретный
образ — Даниила Заточника. Неважно — был ли Даниил Заточ-
ник реальным лицом или это чисто литературный персонаж.
Важно, что он конкретен в своем «приземлении» к эпохе, в своих
воззрениях на жизнь.
В качестве «гида» Заточник избран исключительно удачно.
Заточник — скептик. Он в известной мере анализирует жизнь,
примеривает к себе различные жизненные ситуации, ищет вы-
хода из своего тяжелого положения. Он, строго говоря, не при-
надлежит ни к какому классу или сословию. Обычные точки зре-
40
ния, неоднократно высказывавшиеся в литературоведении, о том,
что Даниил «дворянин», дружинник или холоп, основаны на шат-
ких соображениях, субъективных истолкованиях вырванных из
контекста отрывков, а порой и обрывков текста. Как пишет
Б. А. Романов, Даниил «потенциально является кандидатом
в любое общественное положение... В тот момент, когда какой-
нибудь Заточник добросовестно примет от жизни свою этикетку
и застынет в соответствующей позе, он перестанет быть Заточни-
ком».1 Б. А. Романов показывает, что Даниил захвачен процес-
сом классообразования. От этого он не пашел еще своего места
в жизни и ко всему относится с иронией. Как я пытался показать
в свое время, Даниил пользуется скоморошьими приемами, но
это скоморох умный и книжный. Он соединяет в своем произве-
дении фольклор и книжную образованность, составляя из этого
соединения своеобразную амальгаму литературы и фольклора,
мирской мудрости и церковной морали.1 2
Б. А. Романов пишет, что автору «Слова Даниила Заточника»
«удалось найти исключительно удачную литературную форму».3
И вот об этом последнем замечании Б. А. Романова я и хочу ска-
зать несколько слов. Дело в том, что автор «Слова» действительно
«нашел» свою форму, открыл ее для своего произведения, а не
последовал за традицией. Подобно тому как Русь XI—XIII вв.
была захвачена, по выражению Б. А. Романова, процессом «клас-
сообразования», древняя русская литература XI—XIII вв. была
захвачена процессом «жанрообразования».
Мы знаем, что средневековые литературы отличались тради-
ционностью, устойчивостью образов, символов, повторяемостью
известных приемов и даже целых пассажей, а также жесткой тра-
диционной системой жанров. Однако Русь в XI—XIII вв. только
формировала свою систему литературных жанров. Система эта
тяготела к литературной устойчивости, но еще не успела доста-
точно развиться. В целом на Руси в XI—XIII вв. существовали
две системы жанров: одна фольклорная, другая — перенесенная
к нам из Болгарии и Византии. Обе эти системы, существовав-
шие параллельно в независимых друг от друга областях,4 не
могли отразить все потребности интеллектуальной жизни. По-
этому в традиционные книжные жанры постоянно вносились
местные поправки в связи с новыми местными темами. Такая
1 Б. А. Романов. Люди и нравы древней Руси. М.—Л., 1966, стр. 216.
2 Д. С. Лихачев. Социальные основы стиля «Моления» Даниила
Заточника. Труды ОДРЛ, т. X, 1954, стр. 106—119.
3 Б. А. Романов. Люди и нравы древней Руси, стр. 17.
4 Потребности в развлекательных жанрах, в любовной лирике, в исто-
рическом осмыслении прошлого и др. удовлетворялись фольклором. По-
требности, возникшие в связи с христианской религией, потребности
в связи с появлением нового исторического сознания, потребности поли-
тической мысли удовлетворялись литературой.
41
поправка внесена, например, митрополитом Иларионом. Его зна-
менитое «Слово о Законе и Благодати» не просто торжественная,
праздничная речь, каких много было в Византии и Болгарии.
Перед нами историософское произведение, соответственно из-
менившее некоторые свои жанровые признаки. Процесс жанро-
образования мы видим и в летописи. Летопись не просто воз-
никла с появлением необходимости летописных записей. Записи,
по-видимому, велись и в X в., но летопись как жанр появилась
только в XI в., не ранее второй четверти XI в. Жанр «Поучения»
Владимира Мономаха также был особенным. Он отступает от
обычных церковных поучений и от поучений отца к сыну. Это по-
литическое завещание. В него введены автобиографические ма-
териалы в качестве назидательных примеров. Необычен и жанр
«Слова о полку Игореве». В нем соединены элементы ораторского
произведения, книжного по своей природе, и двух фольклорных
жанров — плачей и слав. Новая форма и здесь была вызвана
необходимостью внести в произведение сложное общественное
содержание. В византийско-славянской книжной системе жан-
ров не было такого жанра, в котором легко и удобно мог бы воп-
лотиться призыв к единению Руси. Поэтому автор пытался соз-
дать новую форму из соединения фольклора и книжности. «Слово
о погибели Русской Земли» — еще один пример одиноко стоя-
щего в жанровом отношении произведения. Это плач и слава,
но приспособленные к условиям книжности и к потребностям
темы: слава прошлому Русского государства и плач о его настоя-
щем.
Так же единичен и своеобразен жанр «Слова» или «Моления»
Даниила Заточника. В нем тоже соединяются фольклор и книж-
ность. В скоморошьем попрошайничестве Даниила и его уни-
жении перед князем кроются гордость своим умом, сознание сво-
его человеческого достоинства, а в его лести князю есть изрядная
доля критики, насмешки и сатиры. Вспомним только, как автор
изображает двор князя и какими саркастическими замечаниями
он наделяет его приближенных. Естественно, что такое произве-
дение, как «Слово» или «Моление» Даниила, не могло уместиться
в рамки традиционного жанра. Оно было слишком сложно
с точки зрения занятой его автором позиции и для фольклора, и
для традиционной книжности.
Б. А. Романов не только отлично понимал эту многозначи-
тельность и многозначность произведения Даниила, его острую
«мизантропичность», но и удивительно ими воспользовался.
Он как бы продолжил «Слово», «Моление» и «Послание», поль-
зуясь незавершенностью их формы, расширил их, попытавшись
глазами Заточника и приемами, открывавшимися в его жанре,
«прочесть» всю русскую действительность XII—XIII вв.
В самом деле, процесс жаирообразования не остановился на
«Слове», «Молении» и «Послании» Даниила Заточника. Списки
42
этих произведений свидетельствовали о какой-то неудовлетворен-
ности переписчиков, создававших новые редакции текста. Перепис-
чики Даниила были его сотворцами, приспосабливая его произ-
ведения к потребностям своей эпохи.
Одним из последних соавторов Даниила Заточника был
Б. А. Романов. Он несомненно продолжил его произведение, ввел
в него новые жизненные ситуации XII и XIII вв.5 и с его по-
мощью создал не только новую и своеобразную методику иссле-
дования ««людей и нравов», но и особый новый жанр историче-
ской работы — необычайно трудный, ибо для того, чтобы после-
довать Б. А. Романову, нужно не только обладать его талантом,
но и найти столь же удачного «гида».
Эксперимент XII—XIII вв. дал идеальный повод для науч-
ного эксперимента XX в.
5 Я не хочу сказать, что Б. А. Романов дописывал памятник, но
он несомненно досочинял его ситуации, экспериментировал над его про-
должениями, ставил его автору все новые и новые задачи.
В. В. МАВРОДИН
О ПЛЕМЕННЫХ КНЯЖЕНИЯХ ВОСТОЧНЫХ СЛАВЯН
В поисках истоков древнерусской государственности совет-
ские ученые все в большей мере обращаются к племенным кня-
жениям восточных славян. При этом нельзя не согласиться со
справедливым замечанием Б. А. Рыбакова, что «процесс первич-
ного возникновения государственности из недр первобытнооб-
щинного строя является процессом настолько медленным и по-
степенным, что рубеж двух формаций иногда бывает еле приме-
тен для глаза позднейшего историка».1 В. И. Ленин подчеркивал,
что попытки «определить с точностью аптекарских весов, где
именно кончается крепостничество и начинается чистый капи-
тализм», нельзя назвать иначе, как бесплодным идеализмом.1 2 Это
положение В. И. Ленина о невозможности, более того, алогич-
ности установления точной ‘даты перехода от феодализма к ка-
питализму можно отнести и ко времени смены первобытнооб-
щинных отношений феодальными. Точно установить грань, где
кончается эпоха военной демократии и начинается феодализм,
когда союзы племен уступают свое место государству, когда
обычное право сменяется законодательством, невозможно. И это
отнюдь не результат слабой научной разработки проблемы,
а естественное следствие марксистско-ленинского учения о дина-
мике общественного развития в эпоху антагонистических фор-
маций.
Поэтому требование установления в категорической форме
времени утверждения феодализма у восточных славян, оконча-
тельного, бесповоротного решения вопроса о переходе от дофео-
дального периода к феодализму — переходе, ограниченном ко-
ротким и строго очерченным отрезком времени, вряд лй может
1 Очерки истории СССР. Кризис рабовладельческой системы и за-
рождение феодализма в СССР. III—IX вв. М., 1958, стр. 831.
2 В. И. Л е н и н, ПСС, т. 12, стр. 46.
44
быть признано приемлемым.3 Исторический процесс динамичен,
и фиксировать его необходимо не фото-, а киноаппаратом. По-
этому в поисках начала древнерусской государственности иссле-
дователи не могут ограничить себя традиционными датами «на-
чала Руси», связывая его с Рюриком или Олегом, с тем временем,
когда «нача ся прозывати Руска земля» или когда посланцы ка-
гана народа рос появились в далеком Ингельгейме, а обращаются
к еще более ранним сведениям о формах раннегосударственной
жизни восточных славян. Конечно, при этом нельзя терять чув-
ство меры и искать эти формы в политической жизни создателей
Черняховской культуры и даже скифов. Такого рода концепции
обусловлены теорией гиперавтохтонности славян на территории,
населенной в Восточной Европе славянами в летописные времена,
теорией «перевоплощения» скифов в сарматов, сарматов в «чер-
няховцев»и так далее вплоть до русских Киевских времен.
Так, например, С. В. Юшков строил следующую цепь логи-
ческих заключений: 1) у скифов существовало примитивное до-
феодальное (но отнюдь не рабовладельческое государство) так
называемое варварское государство; 2) предки восточных славян
находились в комплексе народов, которых называли скифами,
следовательно, 3) славяне являются потомками скифов; 4) анты
жили там, где когда-то обитали скифы, 5) а раз уже у скифов
было государство, то оно должно было существовать и у их
прямых потомков — антов, ибо в противном случае придется
признать, что население Восточной Европы от скифов к славя-
нам шло по пути не прогресса, а регресса.4 Крайним проявле-
нием «теории» прямой преемственной этнической и политической
связи между скифами и славянами является утверждение
А. Югова, что раз Ахиллес был тавроскифом, а византийцы на-
зывали тавроскифами русских, то, следовательно, Ахиллес —
русский, начало русской военной истории восходит к Троянской
войне, а государственности — к скифскому государству, так как
скифский царь Палак был «крымским славянином».5
Точно так же ничем не обоснованы поиски истоков русской
государственности в политической жизни создателей и носите-
лей Черняховской культуры, якобы стоявших в «преддверии го-
сударства» и являвшихся славянами.6
3 Вопросы истории, 1946, № 8—9, стр. 112; Основные задачи в изуче-
нии истории СССР феодального периода (от редакции). Вопросы исто-
рии, 1949, № 11.
4 С. В. Юшков. 1) Общественно-политический строй и право Киев-
ского государства. М., 1947, стр. 37—39; 2) Киевское государство. Препо-
давание истории в школе, 1946, № 6, стр. 21—22; 3) Рец.: Б. Д. Греков.
Борьба Руси за создание своего государства. Вопросы истории, 1946, № 1,
стр. 140—143.
5 А. Югов. Родина Ахиллеса. Крым, 1949, № 2.
6 М. Ю. Брайчевский. Бьня джерел слав’янско! державност!. Киев,
1964; см. рецензию В. М. Петрова: Укр. icTop. журнал, 1965, № 3.
45
Проблема зарубинецкой и Черняховской культур породила об-
ширную литературу, различные, нередко диаметрально противо-
положные точки зрения, вызвала оживленные дискуссии, но ка-
саться ее мы не будем, хотя нашу точку зрения нетрудно уста-
новить, памятуя только что сказанное.
Вместе с тем мы не можем ограничиться летописными рас-
сказами о начале Руси, связав его только с событиями второй
половины IX в. Та же летопись дает в руки исследователя мате-
риал, свидетельствующий о восходящих к гораздо более ранним
временам истоках русской государственности. Быть может, их
следует искать во времена антов, когда антский рикс Идар, ви-
димо, стремился превратить свою власть в наследственную и пе-
редать ее сыновьям Межамиру и Келагасту, или еще раньше,
когда антский вождь Бож с сыновьями возглавлял племенной
союз антов, руководимый десятками старейшин. Памятью об этих
периодах являются и известия летописи о Кие, ходившем «ко
царю» и после неудачных попыток обосноваться на Дунае вер-
нувшемся «в свой град Киев».
Летописный рассказ о Кие является записью тех племенных
сказаний времен «веков Трояна», в которых сохраняется несом-
ненное зерно исторической реальности.7
Ни Бож, ни Идар, ни Кий не возглавляли государств, но они
возглавляли племенные объединения восточных славян, которые
в процессе исторического развития создавали условия для воз-
никновения государства.
Непосредственными предшественниками Древнерусского госу-
дарства были племенные княжения восточных славян. При этом,
конечно, мы знаем, что «племена» Повести временных лет от-
нюдь не были племенами в том смысле слова, которое вклады-
вают в него современные история, этнография, археология. Они
являлись сложными образованиями типа племенных союзов, тер-
риториальных и политических образований. На территории, за-
нятой, по Повести временных лет, одним племенем, археологи
прослеживают несколько групп, отличающихся по материаль-
ной культуре, типу украшений, погребальному обряду и т. п.8
Так, например, судя по особенностям археологической культуры
населения территории, отводимой Повестью временных лет од-
ному племени, в земле северян обитало три племени,
в земле радимичей наблюдается восемь локальных групп архео-
логических памятников, у вятичей — шесть, у дреговичей — две
группы, у западных кривичей — три.
7 Б. А. Рыбаков. 1) Исторический взгляд на русские былины.
История СССР, 1961, № 6, стр. 87; 2) Древняя Русь. М., 1963, стр. 12—38.
8 Г. Ф. Соловьева. 1) Славянские племенные союзы по археологи-
ческим данным. Автореферат канд. дисс., М., 1953; 2) Славянские союзы
племен по археологическим материалам VIII—XIV вв. (вятичи, радимичи,
северяне). Сов. археология, XXV, 1956.
46
Кстати, отметим, что такой ценный источник, как Географ
(Землеписец) Баварский (843—870 гг.), писавший гораздо
раньше летописцев на Руси, на территории Восточной Европы
помещает больше славянских племен, чем Повесть временных
лет.9
Далеко не все племена Повести временных лет носят дейст-
вительно племенные названия (дулебы, радимичи, вятичи). Та-
кие названия, как полочане, бужане, древляне, дреговичи,
поляне, являются территориальными, а аналогичными более
поздним — двиняне, поморы, сибиряки, верховинцы. Хорошо из-
вестно, что тип местности обусловливал наименование ее насе-
ления.
Иордан еще в VI в. писал, что названия венедов меняются
в зависимости не только от различных «племен», но и «мест-
ности».10 11 Поэтому вряд ли следует обязательно отрицать попытку
летописца связать древлян с лесом («зане седоша в лесех»),
дреговичей—с болотистой местностью («дрегва»), полян —
с «полем» («занеже в поле седоху»). Итак, племена Повести
временных лет — сложные этнические и территориальные обра-
зования.
Летопись рассказывает о тех временах, когда еще не было
единого Древнерусского государства, когда Киев не стал «мати
градом русьским», когда племенная, полупатриархальная-полу-
феодальная знать правила в своей земле, в своем «племени». Так,
«живяху кождо с родом», с племенем своим, управляли племен-
ные князья, «всякое княжье» «русские земли», «светлые и ве-
ликие князья», упоминаемые еще в договорах Руси с Византией
в X в. Летописец вспоминает о тех временах, когда существовало
самостоятельное «княжение» «в полях» (земле полян), «а в дерев-
лях свое, а дреговичи свое, а словени свое в Новегороде, а дру-
гое на Полоте, иже полочане».11
Племенные княжения предшествовали Древнерусскому госу-
дарству, кое-где они сохранились и позднее, во времена образо-
вания и расцвета Древнерусского государства.
Повесть временных лет упоминает о князьях в земле древ-
лян, о возглавлявшем «Дерева» во времена Игоря и Ольги, в се-
редине X в., древлянском племенном князе Мале, о Ходоте и его
сыне, стоявших во главе племенного объединения вятичей еще
в XI в. Летописи сохранили память о новгородском «старей-
шине» Гостомысле, деятельность которого падает примерно на
середину IX в. Признание Гостомысла плодом легенды имеет
9 П. И. Ш а ф а р и к. Славянские древности, т. IT, кн. III. М., 1848,
прил. XIX, стр. 68—74.
10 И о р д а н. О происхождении и деяниях гетов. М., 1960, стр. 71—72.
11 Повесть временных лет, ч. I. М.—Л., 1950, стр. 13.
47
не больше основания, чем противоположное мнение.12 Видимо,
к очень глубокой древности восходит то объединение восточных
славян, которое, по свидетельству Масуди, возглавляли «вели-
нане», племя, «коему повиновались в древности все прочие сла-
вянские племена». Оно было одним «из коренных племен сла-
вянских». Масуди писал в X в., и трудно сказать, что для него
было «древностью», но вряд ли мы ошибемся, если, про-
должая и развивая мысль В. О. Ключевского и Б. Д. Грекова,
в этом племенном союзе волынян будем усматривать объедине-
ние, возглавляемое дулебами, теми самыми дулебами, которые
боролись с аварами, обрами недатированной части Повести вре-
менных лет. Тогда племенной союз дулебов-волынян придется от-
нести ко временам антов и посчитать его современником государ-
ства Само. Последние раскопки на Волыни подтверждают глубо-
кую древность славян на данной территории и версию Масуди
о волынянах — «коренном племени славянском».13
Племенные княжения были зародышевой формой государст-
венности в полупатриархальной-полуфеодальной Руси в тот
период ее истории, когда основная масса сельского населения
не утратила еще своей общинной собственности и не стала зави-
симой от феодала.
Обращает на себя внимание тот факт, что скандинавские
саги, говорящие о событиях в Гардарики (Руси) и в какой-то
части основанные па рассказах викингов—варягов, служивших
в Гардарики конунгам Хольмгарда (Новгорода) и Кенутарда (Эй-
мундова сага, Фагрскинна), повествуют о бондах (bond), а бон-
дами в Скандинавии называли свободных людей, глав семей, до-
мохозяев,14 которые жили на северо-западе Руси и составляли
большую часть населения.
Так, Фагрскинна рассказывает о том, как в 997 г. эрл Эрик,
сын Хакона, овладел поселением и сжег деревянные укрепления
Альдейгьоборга (Ладоги), а окрестные бонды вынуждены были
скрываться в лесах.15
Эймундова сага повествует, как Ярослав набрал «большую
12 Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов.
М.—Л., 1950, стр. 164, 471.
13 А. Я. Г а р к а в и. Сказание мусульманских писателей о славянах
и русских. СПб., 1870, стр. 137—138. В. Д. Баран. Археолопчш пам’ятки
VI—VII ст. на территори Зах1дной Волит — важливо джерело до вив-
чення лггописных дул!б!в. Укр. icTop. журнал, 1969, № 4. У нас нет осно-
вания согласиться с В. Д. Королюком, связывающим дулебов Повести
временных лет с паннонскими дулебами (В. Д. К о р о л ю к. Авары (обры)
и дулебы русской летописи. Археограф, ежегодник за 1962 г., М., 1963).
14 А. Я. Гуревич. Походы викингов. М., 1966, стр. 17.
15 Е. А. Р ы д з о в с к а я. Сведения о Старой Ладоге в древпесеворной
литературе. КСИИМК, XI, 1945, стр. 53—55,
48
рать из вольных поселян» — бондов, обеспечивших ему победу
в борьбе со Святополком.16
Новгородская первая летопись сообщает о том, как, разбив
Святополка, Ярослав «нача вое свое делити: старостам по
10 гривен, а смердам по гривне, а новгородъчам по 10 всем, и от-
пусти я домовь вся».17
Совершенно очевидно, что упоминаемые в сагах бонды севе-
ро-запада Гардарики, Хольмгарда и Альдейгьоборга идентичны
смердам Новгородской первой летописи. Жившие подолгу на
Руси варяги хорошо представляли положение основной массы
населения и для ее обозначения искали аналогии у себя в Сканди-
навии. Вряд ли они могли допустить сколько-нибудь существен-
ную ошибку. Так было на грани X и XI вв. Тем более подобные
социальные отношения характерны для времени племенных кня-
жений.
Развитие государственной организации, как и развитие фео-
дальных отношений, не шло на Руси равномерно, повсеместно
одинаковыми темпами, поэтому кое-где сохранились племенные
княжения и племенные центры в то время, как в других местах
(Киев, Чернигов, Новгород, Смоленск, Переяславль, Ростов и др.)
существовала уже чисто феодальная государственность и стояли
города — ремесленные, торговые, культурные и политические
центры древнерусского феодального общества, а не «грады» древ-
лян, являвшиеся «село-градами». Отсюда их борьба между собой
(киевские князья и Мал, Ходота и др.), оттеснение на задний
план феодальными городами старых племенных центров, удовлет-
ворявших требованиям окрестного населения во времена относи-
тельно слабого развития ремесла и торговли, истребление (в от-
дельных случаях) племенной знати киевской княжеской дружи-
ной. Для местного населения племенная знать была олицетворе-
нием относительного благополучия, а киевские князья — поборов
и тягот. Отсюда в представлении древлян их племенные князья
(«наши князи») «добры суть иже распасли суть Деревьску
землю», а киевский князь Игорь «аки волк» их землю «восхищая
и грабя».18
Племенных князей окружают «лучшие», «нарочитые мужи»,
«старая» или «нарочитая чадь», «нарочитые люди» — племен-
ная знать.
Князья опираются на родо-племенную знать, порождены ею,
тесно связаны с советом племенных старейшин — «лучших му-
16 А. И. Лященко. Eymundar Saga и русские летописи. Изв. Ака-
демии наук СССР, 1926, серия VI, № 12; Русская классная библиотека,
вып. XXV, стр. 31—61.
17 Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов,
стр. 15.
18 Повесть временных лет, ч. I, стр. 40.
49
жей», с вечем-сходом племени, на котором, «съдумаша», решали
все вопросы «земли».
Итак, «владеюще кождо родом своим». Племенные княжества
носили различный характер. Одни из них соответствовали пле-
менным землям (древляне, радимичи, вятичи), другие представ-
ляли собой сложные межплеменные политические объединения
(волыняне) или создавались на части территории данного пле-
мени (полочане).
Так «словене свою волость имели, а кривици свою», и новые
земли-волости все более и более теряли характер племенной и
приобретали территориально-политический. Вместе с разложе-
нием первобытных племенных отношений шел распад племенных
территорий и формировались межплеменные политические обра-
зования государственного типа. При этом следует иметь в виду,
что союзы племен, как и племенные территории и племенные
княжества, являлись устойчивыми категориями. Обращает на себя
внимание устойчивость, более того, развитие некоторых племен-
ных признаков в материальной культуре восточных славян Ки-
евской Руси. Племенные особенности, в частности известная
устойчивость территории племенных княжеств, ощущается и го-
раздо позднее: и во времена Киевской Руси, и в период феодаль-
ной раздробленности.19
Время разложения первобытнообщинных отношений, распада
племенного строя и военной демократии характеризуется созда-
нием на Руси, как и во многих других странах, особой военной
организации.20 Этой организацией была так называемая «деся-
тичная» или «тысячная» организация. «Вой» древнерусских «зе-
мель» и «волостей» объединялись в «десятки», «сотни» и «ты-
сячи», которые возглавлялись десятскими, сотскими и тысяц-
кими.
Свидетельством древнего происхождения «десятичной» воен-
ной организации, периода, когда войско древней Руси, вернее,
ее отдельных земель, было вооруженным народом, что так ха-
рактерно для эпохи военной демократии, является большое зна-
чение тысяцких в Киевской Руси IX—ХП вв ., когда значитель-
ные события и отдельные хронологические отрезки получали на-
именование не по князьям, а по именам тысяцких, игравших
исключительную роль в политической жизни Приднепровской
Руси. Особенно развита была эта система в земле полян, в соб-
ственно Руси, на территории среднего Приднепровья, где каж-
дый город имел свою «тысячу» и сам организовывал свое войско.
19 Б. А. Рыбаков. Спорные вопросы образования Киевской Руси.
Вопросы истории, 1960, № 9, стр. 24—25.
20 ТО. В. Б р о м л е й. К вопросу о сотне, как общественной ячейке
у восточных и южных славян в средние века. В кн.: История, фольклор
ц искусство славянских народов. М., 1963.
«Тысячи» существовали в Киеве, Вышгороде, Белгороде, Сновске
иод Черниговым и т. д.
По мере «окняжения» земель и власти «тысячная» органи-
зация принимает иной характер. Тысяцкие и сотские теряют
свои функции военачальников, обрастают административными,
финансовыми и судебными функциями, «сотни» превращаются
в административно-территориальные единицы, в организации ку-
печества, городского (Новгород) или зависимого сельского люда
(Галич, Волынь), а «тысячи» эволюционируют в сторону расши-
рения их военных функций.
Но все это произошло позднее, в XI—XIII в., а в IX в. «ты-
сячная» военная организация была еще сильна, входившие в ее
состав воины представляли собой основную военную силу рус-
ских земель.
Следом этой поры в истории являются термины «вой», «воин»,
«войско», «воевода» в славянских языках, где оно означает од-
новременно «мужчина», «воин», «муж», а термин «воевода»
означает и начальника воев, и племенного вождя.
С течением времени «тысячная» военная организация оказы-
вается в руках группирующейся вокруг князя знати, хотя порой
она еще противостоит князьям.
В племенных княжествах огромную роль играет вече. Восхо-
дит оно к эпохе расцвета родо-племенного строя, и еще во вре-
мена антов, живших в «народоправстве», «счастье и несчастье
в жизни» считалось «делом общим» (Прокопий Кесарийский) и
все дела решались сообща («Стратегикон»).
Начальные страницы летописи свидетельствуют, что у восточ-
ных славян в глубокой древности и в период образования Древ-
нерусского государства все важнейшие вопросы решались на ве-
чевых сходах. Так было задолго до начала Киевского государства,
когда поляне, собравшись на вече, послали хазарам меч. На вече,
«реша сами себе», якобы обратились к варягам кривичи, словене,
меря, чудь, весь. Не раз собирались на вече древляне, когда
Игорь «восхищая и грабя» их землю.
Огромное значение вече продолжает сохранять и позднее,
на начальном этапе образования Древнерусского государства,
особенно в отсутствие князя. Так было в Киеве в 968 г.,
когда под городом стояли обложившие его со всех сторон печедеги
и после снятия осады воеводой Претичем, «послаша кияне к Свя-
тославу». Нет сомнения в том, что явившиеся в 970 г. в Киев
к Святославу просить себе кого-либо из его сыновей в князья
«людье ноугородьстии» были посланы вече. Наконец, в осажден-
ном печенегами Белгороде горожане «створища вече».21
Вече — один из наиболее архаичных институтов народовла-
стия, уходящий корнями в родо-племенной строй. Но уже в пе-
21 Повесть временных лет, ч. I, стр. 16, 18, 40—42, 49, 87.
51
риод племенных княжений, непосредственно предшествовавших
Древнерусскому государству, на вечевых сходах главную роль
играют «нарочитые мужи», «лучшие мужи», «старцы», т. е. та
знать, которая стоит на пороге перерастания племенной верхушки
в феодальную.22
Постепенно, по мере развития феодальных отношений, на
Руси эволюционирует и вече, оказывавшееся либо на службе
у князей и феодалов в виде своеобразной феодальной демокра-
тии, либо нередко являвшееся началом социального взрыва, на-
чалом восстания «простой чади», «меньших», «людей» против
князя, боярства, ростовщиков. Вместе с эволюцией вече сам тер-
мин «вече» становится аморфным понятием, обозначающим со-
вещание вообще, независимо от его социального содержания.23
В племенных княжениях существовала какая-то система об-
ложения населения в пользу своих племенных «нарочитых»,
«лучших мужей» и князей, которые хоть и «были добры» и даже
«распасли» землю, но все же, очевидно, что-то собирали с сопле-
менников. На севере эту систему поборов одно время использо-
вали норманны, на юге — хазары. Собирали «по беле и веверице
от дыма», «по черне куне», «по щьлягу от рала», «от мужа».24
Существовало и обычное право, являвшееся предшественником
закона — «закон отець своих и предания», сами носившие харак-
тер закона, и люди, «творяще сами собе закон».25
Может быть, тогда уже закладывались основы «Закона Рус-
ского», о котором говорят договоры Руси с Византией.
Наконец, в племенных княжествах возникает новая военная
организация, ставшая основой владычества князей, — дружинная
организация. Термин «дружина», в древности обозначавший вся-
кое содружество, товарищество, союз, общность, приобретает
теперь и другое значение, и более специфический оттенок и на-
чинает означать княжеских воинов и сотрудников, княжих «му-
жей». Дружинники окружают древнерусских «великих и свет-
лых» князей, живут с ними под одной крышей, наполняя их гор-
ницы и разделяя все их интересы. Князь советуется с ними по
вопросам войны и мира, организации походов, сбора дани, суда,
административного управления. С ними вместе он принимает
законы, постановления, решения. Они помогают князю управлять
его домом, двором, хозяйством, разъезжают по его поручению по
земле, творя суд и расправу, собирая дань, «уставляя» землю,
22 II. П. Епифанов. О древнерусском вече. Вести. МГУ, 1963, се-
рия 9, история, № 3.
23 В. Т. П а ш у т о. Общественно-политический строй Древнерусского
государства. В кн.: Древнерусское государство и его международное зна-
чение. М., 1965, стр. 24—33.
24 Повесть временных лет, ч. I, стр. 18, 20, 47; Новгородская первая
летопись старшего и младшего изводов, стр. 106.
25 Повесть временных лет, ч. I, стр. 14, 15.
52
«нарубая» города, созывая воинов, следя за княжеским хозяй-
стом, за «нивами» и «уходами», «ловищами» и «перевеси-
щами», за селами и челядью. Они же отправляются «слами»
князя в другие страны, к другим правителям, «гостят» там и
торгуют княжими товарами, которые он добыл как дань или в ре-
зультате удачного похода в «чужую землю», заключают от его
имени договоры и, снабженные княжими полномочиями, позднее
оформляемыми в грамоты, ведут дипломатические переговоры.
Дружина делится на три группы. На первом месте стоит
«старшая» дружина, «бояре светлые», выросшие из «лучших
мужей», «старой» или «нарочитой чади». Они имеют свое хозяй-
ство, свой двор, челядь, своих дружинников — «отроков». Они
старшие, и им поручаются важнейшие функции княжеского
управления. Их захоронения находят в больших курганах с ме-
чами, саблями, украшениями, с сопроводительными погребениями
жен — наложниц, рабынь. Младшая дружина («детские», «па-
сынки», «отроки», «уные») живет при дворе князя, обслуживает
его дом, двор, хозяйство, выступая в роли слуг. С ней делится
князь частью своих доходов от сборов дани, судебных штрафов,
частью военной добычи. Князь снабжает ее «оружием и порты»,
«лжицами» и пищей, жильем и «узорочьем». Из ее среды выхо-
дят слуги князя, его телохранители, младшие должностные лица,
младшие агенты княжего управления. Эта часть княжой дру-
жины сливается с княжим «огнищем» — двором, с «чады и домо-
чадцы», со слугами, с челядью. Многочисленные небольшие кур-
ганы с боевыми топорами («топорцами») с оттянутым или обык-
новенным обухом и с другим оружием (мечами, наконечниками
копий и стрел) связывают с «молодшей дружиной», с теми «леп-
шими», «лучшими», которые, вырастая из родо-племенной вер-
хушки, а то и просто из богатых патронимий, вервей, становятся
опорой князей и вливаются в их дружины.26
О «нарочитой чади», эволюционирующей в «молодшую» дру-
жину, говорит, например, городище Хотомель на Волыни, где
среди селища возвышается небольшое городище с поставленными
внутри укрепления по кругу «хоромами». Это еще не боярский
двор, но обилие оружия и украшений отделяет городище от се-
лища.27
И, наконец, третья группа состоит из «воев», «мужей хра-
борьствующих». Это были воины в самом широком смысле слова,
набранные из народа, реликт древней поры, когда на войну шел
вооруженный народ, отстаивая свою землю или завоевывая чу-
жую. Эти «мужи» «древних князя» собирали «многое имение»
«воююще ины страны». Чем дальше в глубь времен, тем большее
26 М. X. Алешковский. Курганы русских дружинников XI—XII вв.
Сов. археология, 1960, № 1.
27 История СССР с древнейших времен до наших дней, т. I. М., 1966,
стр. 358.
53
значение имели «мужи храборьствующие», составлявшие основ-*
ной боевой контингент личных военных сил князя. Отражая собой
эпоху военной демократии, когда на арене истории выступал
вооруженный народ, они с течением времени — в XI—XII вв. —
теряли свое значение и уступали место четко оформленным со-
циальным, политическим группировкам, «старшей», «передней»
и «молодшей» дружине. «Мужи»-воины либо входили в состав
«передней» дружины, либо поглощались «молодшей», либо попа-
дали в подчиненное положение и к тем, и к другим, снова сли-
ваясь с народом, с городским населением, выступая в качестве
«воев» городских ополчений — «полков», и между ними и князем
вырастала пропасть. Но на заре Русского государства они играли
большую роль и составляли едва ли не основную силу княжеских
дружин. В состав княжеских дружцн они попали давно, с конца
VIII—начала IX в., вместе с ростом княжеской власти, усиле-
нием влияния князей, и путь их в княжескую дружину пролегал
едва ли не через «тысячную» организацию* И если известная,
большая часть воинов города составляла городской «полк» во
главе с тысяцким, то «волость» — земля, да и сам город часть
своих боевых сил должен был уступить князю, богатство, влия-
ние и власть которого все время росли, вызывая естественную
тягу среди рядовых «воев», вооруженной «простой чади» городов
и «сельского людья», еще независимых, располагающих личной
свободой, к князю, их стремление влиться в ряды княжих дру-
жинников, что обещало и «оружье», и «порты», и серебряные
«лжицы», богатство, почет и славу.
Это были времена летописного Яна Усмошвеца, былинных
Ильи Муромца, крестьянского сына, пахаря Микулы Селянино-
вича, вошедшего в дружину Вольги. Памятью об этих временах
и об этих «мужах», «воях» являются обычные сельские полу-
сферические курганы с ножами и рабочими топорами, но узким
и длинным топорищем, как у боевых топоров. Такого рода кур-
ганы встречаются главным образом в тех землях, где еще в XI—
XII вв. было много свободного сельского люда (Северо-Запад,
Новгородские земли, Ярославское Поволжье с его «Костромскими
курганами»). Этот вооруженный сельский люд, именуемый лето-
писью «смердами», а в скандинавских сагах выступающий под
названием «бондов» (свободный земледелец), обеспечил победу
Ярославу Мудрому.
Отмечая существование в эпоху феодализма среднего сословия
между феодалами и крестьянством, К. Маркс указывал на это
«крестьянское среднее сословие», «подняться до которого кре-
стьянин может лишь пока продолжаются завоевательная война
и колонизация», а затем оно «превращается в люмпен-пролета-
риат аристократии».28 Такого рода «крестьянским средним со-
28 К. М а р к с и Ф. Э н г о л ь с, Соч., г. 29, стр. 63.
54
словием» в более поздние времена являлись казаки и разные
«служилые люди по прибору», «старых служб служилые люди»
(пушкари, затинщики, севруки, пахотные солдаты и др.), эво-
люционировавшие в однодворцев, а от них de facto в государ-
ственных крестьян. Предшественниками казачества были брод-
ники и берладники домонгольских времен, а еще более отдален-
ными социальными предками являлись те «вой», которые могли
и войти в состав княжеской дружины, и стать холопами или заку-
пами.
Племенные княжения не были еще объединены, это произой-
дет лишь в период образования Древнерусского государства, но
и в этом своем качестве они выступают как переходная форма от
союзов племен к государству, как своеобразные протогосударства
восточных славян. Без учета существования такого рода формы
протогосударственной жизни трудно представить себе. истоки
древнерусской государственности, начальный период которой
отнюдь нельзя связывать только с событиями второй половины
JX в. Прав был С. В. Бахрушин, когда писал: «Зачатки государ-
ственного строя... следует искать не в дружинах скандинавских
искателей приключений, а в славянских племенных княже-
ствах».29
Племенные княжества еще не были государствами, но таили
в себе зародыши государства. Неясные абрисы территории и
истории некоторых из этих племенных княжений выступают
перед нами да страницах Повести временных лет.
29 С. В. Бахрушин. Держава Рюриковичей. ВДИ, 1938, № 2 (3),
стр. 90—91,
А. А. ЗИМИН
СМЕРДЫ В ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВЕ
ВЛАДИМИРА МОНОМАХА
Составляя в 1117 г. «Поучение» своим детям, Владимир Мо-
номах как бы подводил итоги своей неугомонной деятельности,
которой была заполнена вся его трудная жизнь. Сделано было
много, но удалось не все, поэтому князь завещал детям и потом-
кам исполнить ту программу, которую он изложил в «Поучении».
Одним из самых важных своих деяний Мономах считал заботу
о «худом смерде». И это не единственный раз, когда князь вспо-
минал смерда. Еще в речи на съезде у Долобского озера (1111г.)
Мономах осуждал своекорыстие дружины, заботившейся только
о «смердьих конях».1 Вряд ли особой чувствительностью князя
или христианским милосердием можно объяснить настойчивые
заявления Мономаха о его «смердолюбии». Тому были вполне
реальные причины, блестяще вскрытые Б. А. Романовым.1 2
В ходе народных движений 60—70-х годов XI в. и восстания
1113 г. отчетливо проявился социальный кризис, который потряс
древнерусское общество. Взрыв народного негодования заставил
наиболее дальновидных представителей господствующего класса
задуматься над положением смердов, ибо основывать дальше ве-
дение хозяйства на труде холопов, посаженных на землю, было
и не рационально, да и попросту не безопасно.
Реформы Мономаха, касавшиеся смердов, шли в том же русле,
что и его законодательство о закупах. Смягчение жестоких пра-
вовых норм означало по существу юридическую санкцию про-
цесса превращения смерда из холопа, посаженного на землю,
в феодально-зависимого крестьянина.
1 ПСРЛ, т. 2, стлб. 265.
2 Б. А. Романов. 1) Смердий конь и смерд. Изв Отд. русского
языка и словесности Академии наук, т. ХТТТ, кп. 3, 1908; 2) Люди и
правы древней Руси. М.—Л., 1966,
56
Впрочем, эта тенденция проявлялась по-разному в различных
сторонах смердьего законодательства. Номинально смерд продол-
жал считаться холопом, но входил уже не в состав полных холо-
пов (обельных), а в состав холопов в широком смысле слова.
Ст. 16 Пространной Правды гласила: «А за смердии холоп
6 гривен, а за робу 6 гривен». Чтение «смердии» находится
в большинстве списков Пространной редакции.
В. П. Любимов объяснил этот текст тем, что в распоряжении
составителя был «испорченный, частично измененный список»
Краткой Правды, ибо составитель «в содержание самого мате-
риала по существу вносил мало изменений». Но тут же В. П. Лю-
бимов признавал, что слова «а за робу 6 гривен» внесены этим
творцом протографа Пространной Правды «ради систематики».3
В нем также вместо двух предлогов «в» появился один — «за».
Тогда почему же эта «систематика» не могла сказаться и на ос-
новном тексте статьи? Объясняя переписку различных вариантов
ст. 16 Пространной Правды многими писцами, В. П. Любимов
замечает, что «противоречия в чтениях данной статьи» согла-
суются «с тем положением, в котором находились смерды», когда
экономическое положение все большей их части «постепенно
могло подводить их к положению холопов». И вместе с тем, со-
гласно представлениям переписчиков Русской Правды, «считалось
допустимым», что смерд мог иметь холопа.4 Наблюдения, надо ска-
зать, взаимоисключающие.
Но если В. П. Любимов все же как-то пытался выйти из за-
труднительного положения, в какое ставило защитников чтения
«в смерде и в холопе» ст. 16 Пространной Правды, то другие без-
оговорочные сторонники этого варианта, как правило, отказы-
вались от объяснения этой статьи. Так, Б. Д. Греков просто обо-
шел ее молчанием. С. В. Юшков вначале писал, что чтение Тро-
ицкого списка «воспроизведено в небольшом количестве
списков»,5 а потом говорил: «Признать чтение Троицкого списка
соответствующим первоначальному тексту, основываясь только
на том, что оно воспроизведено большинством списков, и не при-
водя других, более серьезных данных, нет достаточных основа-
ний».6 В протограф Пространной Правды он вносил чтение «за
смердь и холопь».7 Б. А. Романов чтение Пространной Правды
считал «давно укоренившейся опиской».8 Для И. И. Смирнова
3 В. П. Любимов. Смерд и холоп. Истор. записки, т. 10, 1941, стр. 81.
4 Там же.
5 С. В. Юшков. К вопросу о смердах. Уч. зап. Гос. саратовск. унив.,
т. I, кн. 1, 1923, стр. 21.
6 С. В. Юшков. Общественно-политический строй и право Киевского
государства. М., 1949, стр. 301.
7 С. В. Ю ш к о в. Русская Правда. М., 1950, стр. 208.
8 Правда Русская. Учебное пособие. М., 1940, стр. 322.
57
чтение Троицкого и сходных списков «ошибочное», ему кйзаЛось
предпочтительнее чтение Карамзинского списка.9
По Н. А. Максименко, составитель Пространной Правды из-
менил редакцию статьи потому, что он противопоставлял смердов
холопам.10 11 Наблюдение верное, но оно означает, что понятие
«смердий холоп» имело реальный исторический смысл. Большин-
ство сторонников этого чтения считало, что речь идет о холопе,
принадлежавшем смерду. Однако сначала П. Мрочек-Дроздов-
ский,11 а затем М. Н. Тихомиров предположили, что речь идет
просто о пашенном холопе (по М. Н. Тихомирову, «тот холоп,
который занят в хозяйстве и выполняет работу смерда, то есть
обрабатывает землю»).12 Оставаясь в целом на точке зрения
В. П. Любимова, Л. В. Черепнин также допускает и понимание
«смердьего холопа» как пашенного.13
Если для ст. 26 Краткой Правды чтение «смердии холоп»
принять нельзя по основаниям, отмеченным еще В. П. Любимо-
вым, то для ст. 16 Пространной Правды оно единственно возмож-
ное, а объяснение П. Мрочека-Дроздовского весьма вероятное.
Появление обельных холопов — характерная черта Пространной
Правды. Теперь уже часть холопов переставала считаться холо-
пами в узком смысле слова и ее следовало как-то выделить.
Отсюда и возникло наименование «смердии холоп» в отличие от
обельных. Но дело даже не только в этом.
В Пространной Правде происходит унификация наименований
слуг и челяди. Так, если в статьях 19—23 Краткой Правды мы
встречаем огнищанина и конюха, то в ст. 12 Пространной Правды
огнищного и конюшего тиунов. Так же как за конюшим тиуном
скрывается конюх, так за смердьим холопом можно обнаружить
смерда. Ст. 16 Пространной Правды говорит о смердьем холопе,
иными словами, о смерде. Это примерно так же, как «закупным
наймитом» или «челядином-наймитом» Правосудья митрополичья,
противостоящим обельному челядину, именовала закупа. Фор-
мально ст. 16 Пространной Правды продолжала приравнивать
смерда к холопу.
Смердий холоп Пространной Правды не миф, не ошибка коди-
фикатора, а реальный факт, с которым исследователь должен
9 И. И. Смирнов. Очерки социально-экономических отношений
Руси XII—XIII вв. М.—Л., 1963, стр. 83, 103.
10 М. М а к с и м е й к о. Про смерд!в Русько! Правды. Пращ KOMicii
для виучування icTopii захщньо-руського та вкрашського права, вып. 3,
Киев, 1927, стр. 3 и сл.
11 П. Н. Мрочек-Дроздовский. Исследования о Русской
Правде. Чтения ОИДР, 1886, кн. I. Приложения ко II вып., стр. 213.
12 М. Н. Тихомиров. 1) Исследования о Русской Правде. М.—Л.,
1941, стр. 201; 2) Пособие для изучения Русской Правды. М., 1953,
стр. 81—82, 90.
13 Л. В. Черепнин. Формирование класса феодально-зависимого
крестьянства на Руси. Истор. записки, т. 56, 1956, стр. 249.
58
считаться. Он появился в результате развития феодального зем-
левладения, все более растущего применения труда смердов в хо-
зяйстве князя и его окружения. Если юридически смерды продол-
жали рассматриваться как холопы, то уже в реальной жизни
большая часть холопов становилась «смердьими», превращалась
в смердов. Замена «смердьим холопом» «смерда и холопа» под-
готовила ликвидацию важнейшей нормы смердьего права, сбли-
жавшей его с холопами.
Может быть, ни одна из статей Пространной Правды так
широко не использовалась для доказательства тезиса о «свободе»
смерда, как ст. 45. о платеже смердом «продажи». Б. И. Сыромят-
ников в связи с ней прямо рассматривал смерда «как свобод-
ного человека, полноправного субъекта права. Смерд отвечает
за свои преступления по общему праву, он платит в таких
случаях князю „продажу" и „уроки" потерпевшему».14
Формальное прочтение статей 45 и 46 дает основание для вы-
вода о юридической (во всяком случае) свободе смерда: холопы
продажи не платят, ибо они не свободные, смерды продажу пла-
тят, значит, они свободны.
Но уже Н. Ф. Лавров обратил внимание на союз «оже», с ко-
торым связана уплата смердами продажи. Исходя из тезиса
Б. Д. Грекова о наличии двух категорий смердов (свободных и
зависимых), он пришел к выводу, что «уроки» взыскиваются со
смердов-воров в том случае, если («оже») они свободны, а если
они не свободны, то на них распространяются нормы ст. 46 о хо-
лопах.15 «Стало быть, — делал заключение Б. Д. Греков, — не
все смерды платят продажу, т. е. отвечают за себя, а только сво-
бодные. Зависимые смерды отсюда исключаются».16
Трактовка Н. Ф. Лавровым—Б. Д. Грековым союза «оже» из
ст. 45 вызвала критические замечания С. А. Покровского, кото-
рый перевел «оже» как «потому что».17 Тогда смысл ст. 45 резко
изменился: смерды платят уроки, потому что они платят про-
дажу.18 Но в Русской Правде союз «оже» употребляется много-
кратно и всегда в значении «если, когда» и ни разу в значении
«потому что».
И. И. Смирнов считал, что формула «оже», содержащаяся
в большом числе статей, не означает «наличия двух альтернатив-
ных субъектов какого-либо действия, а всегда означает лишь
14 Б. И. Сыромятников. О смерде Древней Руси. Уч. зап. МГУ,
выл. 116, 1946, стр. 33.
15 Правда Русская, т. ТТ. М.—-Л., 1947. стр. 403. Этот вывод принят
был Б. Д. Грековым (Киевская Русь. М.—Л., 1944, стр. 130) и Б. А. Ро-
мановым (Правда Русская. Учебное пособие, стр. 77—78).
16 Б. Д. Греко в. Крестьяне на Руси, кн. I. М., 1952, стр. 197.
17 См.: И. И. Срезневский. Материалы для словаря древнерус-
ского языка, т. ТТ. СПб., 1895, стлб. 628.
18 С. А. Покровский. О наследственном праве древнерусского
смерда. Советское государство и право, 1946, № 3—4, стр. 65.
59
установление момента совершения данным одним субъектом
определенного акта».19 Нам представляется это наблюдение глу-
боко верным. Но вытекающих из него выводов И. И. Смирнов
не сделал. В самом деле, если бывали случаи, когда смерд пла-
тил продажу, то бывали случаи, когда он этого штрафа и не пла-
тил. Значит, в каких-то случаях смерд рассматривался как холоп.
Заметим и еще одно странное обстоятельство. Статья имеет в виду
«уроки», т. е. возмещение ущерба потерпевшему («то ти уроци
смердом»), но называет их «продажей».20 Однако «продажа» как
государственный штраф, платившийся за кражу скота, помещен
в ст. 41 Пространной Правды («Аже крадет кто скот ... платити
ему 3 гривен и 30 кун»), а за коня — в ст. 34 («Аже кто конь
погубить... за обиду платити ему 3 гривны»). То, что ст. 45
имела в виду именно урок как возмещение потерпевшему, видно
из сопоставления ее со ст. 44: в ст. 44 утверждается принцип воз-
врата «погубленного» скота («оже будеть лице, лицо, поиметь»),
а ст. 45 устанавливала компенсацию за него, если налицо его не
будет («паки ли лица не будеть»).21
Скорее всего ст. 45 (как и соответствующая ей статья 28
Краткой Правды) говорит не о краже смердом коня, коровы
и т. п., а о «погублении» (ст. 44 Пространной Правды —
«А у него же погибло») господского коня, находившегося в поль-
зовании у смерда. О подобном же случае говорила и ст. 57, кото-
рая имела в виду случаи компенсации закупом, «погубившим»
скот, ущерба, причиненного господину. В случае же кражи скота
закуп становился полным холопом. Но отсюда следует, что «про-
дажи» закуп, как холоп, не платил. Тогда, очевидно, и смерд
«продажей» (в смысле государственного штрафа) не карался,
а уплачивал «продажу» князю как «урок» в случае «погубления»
им княжеского скота. В этом смысле и надо понимать выражение
«оже платять князю продажю», т. е. бывали случаи (при краже,
а не при «погублении» скота), когда смерд «продажи» не платил,
19 И. И. Смирно в. Очерки, стр. 65.
20 Л. В. Черепнин раскрывает содержание понятия «урок» как нормы
штрафа, уплачиваемого смердами за кражу скота (Формирование,
стр. 249). Но в Русской Правде «урок» — это вознаграждение потерпев-
шему, а не норма «продажи». Е. Д. Романова считает, что ст. 45 «уста-
навливает уроки, обязательные . . . для каждого свободного человека» (Сво-
бодный общинник в «Русской Правде». История СССР, 1961, № 4, стр. 86).
Однако в ст. 45 говорится прямо: «то ти уроци смердом». Установленные
по ст. 45 непосредственно для смердов нормы уроков лишь со временем
приобретали юридическое значение и для других лиц, покушавшихся на
феодальную собственность.
21 М. Н. Тихомиров слова «паки ли лиця не будеть» относит к ст. 44,
считая, что по полугривне за лето платилось лишь в том случае, если
«погибший» объект не был обнаружен (Пособие, стр. 95). Это без необхо-
димости усложняет понимание статей 44—45 и противоречит конститу-
циям статей с «паки» (ср. ст. 53 — «паки ли возмет ... то»; ст. 60— «паки
ли принимать ... то»; ст. 94 — «паки ли без ряду .. . то»).
60
а становился полным холопом (как закуп по ст. 64 Пространной
Правды).
Но если были случаи, когда смерд «продажи» не платил, то
он по своему правовому положению — холоп (в широком смысле
слова), ибо «продажу» не взыскивали только с холопов. Заметим
следующее обстоятельство. В паре взаимосвязанных статей 45—
46 последняя говорит о случае, когда холопы — «тати». Речь
идет, конечно, о холопах в широком смысле слова: ведь о краже
коней обельными холопами говорит специальная статья 63
(«Аже холоп обелный выведеть конь чии любо, то платити за
нь 2 гривны»). Если же так, то ст. 46 относилась и к смердам.
Следовательно, ст. 45 не могла иметь в виду случай, когда смерд
являлся татем. Подчеркивая, что в ст. 46 говорится о холопах-
татях, законодатель тем самым оттенял, что ст. 45 касается слу-
чая, когда смерд не был татем, т. е. когда он «губил» скот гос-
подина (как закуп) во время работы на себя или господина. Эта
разница между казусами в статьях 44—45 и 46 видна и на смене
терминов: в первом случае говорится «погибло», во втором —
«тати». В статьях 41—43, где говорится о краже, употреблен
глагол «крадеть», а в ст. 57 о закупе, который «губил», а не крал
господского коня, так и сказано «погубить», т. е. сходно со ст. 44.
Ст. 45 в Пространную Правду попала из Правды Ярославичей
1072 г., одним из источников которой был княжеский устав Яро-
славичей. Поэтому в ст. 45 мы и находим следы понимания «про-
дажи» как штрафа за нарушение права княжеской собственности
в пределах княжеской вотчины. По княжескому уставу «про-
дажа» («за обиду») платилась сверх стоимости «погубленной»
вещи. В ст. 45 ею по ошибке назван «урок», т. е. сама эта стои-
мость. Такой разнобой в терминологии, конечно, мог возникнуть
только под пером позднейшего кодификатора времени Мономаха.
Итак, слова «оже платять князю продажю» носят вставочный
характер (их нет в ст. 28 Краткой Правды, и они начинаются
предлогом «оже», характерным для вставок22). Эта приписка со-
прягается с аналогичным текстом из ст. 46 («их же князь про-
дажею не казнить, зане суть несвободни»). Но и он носит харак-
тер позднейшей приписки (в основном тексте ст. 46 просто го-
ворится об уплате «обиды»). Появление обоих приписок связано,
очевидно, с кодификаторской деятельностью Мономаха, который
стремился точно определить правовой статус холопа (см. ст. 89),
отграничив его от правовых норм, касающихся свободных.
И вместе с тем упоминание о «продаже» в связи со смердом па-
раллельно статьям Мономаха о закупах, где продажа упомина-
22 Е. Д. Романова пишет, что «первоначально смерды вообще не пла-
тили продаж, и лишь постепенно некоторые из них ... начали подвер-
гаться и общим наказаниям» (Свободный общинник, стр. 85). Тенденция
развития смердьего права здесь уловлена верно. Но ни о каких «некото-
рых» смердах (в духе Н. Ф. Лаврова) мы бы не говорили.
61
лась неоднократно. Противопоставление смерда холопу в ста-
тьях 45—46, хотя и не полностью, но все же вырывало смерда
из состава невольной челяди, приближало его к положению сво-
бодного. При этом следы представления о смерде как о холопе
(в широком смысле слова) в ст. 45 сохранились. Ведь при краже
скота смерды, как и холопы, «продажи» не платили.
Оговариваясь, что холопы «суть не свободни», законодатель
в подобном случае для смердов, как плательщиков «продажи», не
упомянул, что они «суть свободны», хотя, казалось, такую ремарку
он сделать должен был бы, противопоставляя их холопам. Зна-
чит, смерд в его глазах не был свободным, равно как и платив-
шаяся им «продажа» не. совпадала с общегосударственным штра-
фом, платившимся свободными людьми.
Термин «урок» в законодательстве Мономаха приобретает зна-
чение компенсации за ущерб, платившийся хозяином холопа (статьи
46, 120) или хозяину объекта хищения или истребления (статьи
45, 84). Появление этого термина связано с трансформацией ста-
рого штрафа «за обиду» в общегосударственную «продажу».
Наконец, последнее. «Смердий конь» ст. 28 Краткой Правды
в ст. 45 превратился в коня «инех». И. И. Смирнов считает, что
под этим местоимением скрываются кони боярские и монастыр-
ские, раз в ст. 46 наряду с холопами князей упомянуты «боярь-
стии любо чернечь».23 Но ст. 45 говорит об объекте правонаруше-
ния, а ст. 46 — о самом нарушителе права. Это, конечно, вещи
разные. К тому же в ст. 45 речь идет о «погублении» скота,
а в ст. 46 — о его краже. Заменяя «смердъего» коня конем «инех»,
составитель ст. 45 просто исходил из практики, сложившейся
в его время. Постепенно конь, дававшийся князем смерду во
временное пользование, становился как бы его владением. Сред-
ства производства закреплялись все прочнее за смердом, а он тем
самым все более превращался в феодально-зависимого крестья-
нина. Следы же «господского» происхождения смердьего коня со-
хранились еще в факте ответственности за его погубление.
Противоречивость законодательства Мономаха о смердах ска-
залась и в ст. 78 Пространной Правды. В отличие от ст. 33 Крат-
кой Правды теперь получал за «муку» и сам смерд (гривну).
Пусть этот «урок» был ниже, чем тот, который в аналогичных слу-
чаях получал свободный, но все же законодатель подчеркивал, что
смерд является лицом, обладающим какими-то правами личной
неприкосновенности. В ст. 78 Пространной Правды речь идет
о смердах вообще, а не о княжеских смердах, которых имела
в виду ст. 33 Краткой Правды. Расширилась сфера применения
труда смердов, которые теперь использовались и в хозяйстве
дружинников-бояр.24 Если ранее за «муку» смерда взыскивалось
2Я И. И. Смирнов. Очерки, стр. 113.
24 Формула «без княжа слова» в ст. 33 Краткой Правды имела в виду
князя как владельца смердов. Иное дело ст. 78 Пространной Правды, где
62
3 гривны в пользу его владельца (в конкретном случае ст. 33 —
князя), то теперь эти же 3 гривны стали государственным штра-
фом, «продажей», шедшей в княжескую казну. В этом случае
даже отчетливее, чем в ст. 46, смерд начинал рассматриваться как
лицо, к которому можно было применять нормы права, относив-
шиеся к свободному человеку. Таковы были конкретные резуль-
таты «смердофильской» политики Мономаха, означавшей зако-
нодательное закрепление сдвигов в экономическом положении
тех групп холопов, посаженных на землю, которые фактически
уже стали феодально-зависимыми крестьянами.
Впрочем, следы «холопьей» природы смерда в ст. 78 Простран-
ной Правды еще чувствуются. Штраф в четыре гривны (три —
«продажа», одна — самому смерду) встречается в позднейшем
законодательстве именно как штраф за «муку» холопов. Так,
в договоре 1189—1199 гг. Новгорода с Готским берегом тот, кто
насиловал рабу, платил «за обиду» гривну новых кун, что соот-
ветствовало четырем гривнам «ветхих» кун.25 По ст. 1 договора
Смоленска с Ригою 1229 г. за избиение холопа платилась гривна
кун.26
Но главное, что отличало смерда от свободного по ст. 78 Про-
странной Правды, — это ограничение сферы ее действия только
случаем, когда смерд мучил смерда («Аже смерд мучить
смерда»). В других случаях смерд подлежал холопьим нормам,
т. е. его личная безопасность ничем не гарантировалась. Опыт
народных движений 60-х—начала 70-х годов XI в. показал пра-
вительству, что смерды ссылались на нормы ст. 33 Краткой
Правды, запрещавшие кому-либо (в том числе и княжеским чи-
новникам) мучить их без «княжа слова». Это, конечно, суживало
полномочия представителей княжеской власти на местах и в годы
народных движений, и в повседневной жизни. Теперь же княже-
ская власть и ее аппарат приобретали больше возможностей дер-
жать смердов в повиновении. Это сказалось и на второй половине
ст. 78. Если в ст. 33 Краткой Правды говорилось о мучении ог-
нищанина вообще, то теперь речь шла о том штрафе, который
взимался, если огнищанина мучил смерд («аще смерд мучить
смерда... аже огнищанина мучить»). Покушения на представи-
телей княжеской власти карались по всей строгости феодального
закона. Таковы черты двойственности в законодательстве Мо-
номаха о «мучении» смерда. Уступки смердам сочетались в нем
со стремлением упрочить над ними власть феодального государ-
князь выступает как носитель общегосударственной власти. Е. Д. Рома-
нова, считающая, что и в ст. 78 «речь идет об особом суде княжеского
огнища» (Свободный общинник, стр. 84), на наш взгляд, заблуждается.
25 ГВНиП, № 29, стр. 56. То же ив договоре Смоленска с Ригой
1229 г. (ПРП, вып. 2, стр. 62).
26 ПРП, вып. 2, стр. 59.
63
ства, не допустить возможности повторения новых народных
возмущений.
Для понимания существа законодательства Мономаха о смер-
дах, может быть, важнейшее значение имеет ст. 90 о «заднице»
смерда. В Пространной Правде вопросам наследования посвящен
особый раздел (статьи 90—95, 98—106, 108). Статьи 90—91
относятся к княжеским людям: боярам и смердам (как ст. 78
к смерду и огнищанину). Центральными фигурами остальных
статей являются «муж» и «жена» вообще. О смерде там ни слова.
Разбирая весь цикл статей о наследстве, И. И. Смирнов сделал
верное предположение о том, что статьи 90—91 отразили новые
явления в наследственном праве, а остальные связаны с правом
наследования, восходящим к седой старине. Так, «робьи» дети
ст. 98 и «от челяди плод» дали И. И. Смирнову основание для
вывода о том, что в Пространной Правде отразилось «право му-
жей — владельцев челяди, иными словами, право социальной
знати периода складывающегося феодального строя, т. е. именно
того периода, который отражен в Древнейшей Правде, где, как
сказано, „муж“ и „челядь44 являются определяющими элементами
социальной структуры».27 Добавим, что в разделе о наследстве
отсутствуют штрафы, шедшие в пользу княжеской казны.28 Это
также свидетельствует об архаичности основного ядра статей
о наследстве. Если хронологические рамки отраженного в статьях
92—95, 98 и др. права выявлены И. И. Смирновым верно, то его
социальную принадлежность можно рассматривать иначе: это, ко-
нечно, право не знати, а рядовой массы населения. Поэтому здесь
наследуют «ближни» (ст. 99), которые соответствуют «ближним»
ст. 4 договора 911 г., ст. 13 договора 944 г. или «малым ближикам»
ст. 13 договора 911 г.
Чтобы понять статьи 90—91, нужно сформулировать хотя бы
в общих чертах основные нормы наследственного права свобод-
ного человека по Русской Правде. Ст. 95 гласила: «Аже будеть
сестра в дому, то той заднице не имати». Итак, сестра — не на-
следница. Судя по формулировке, дочь при отсутствии братьев
сохраняет право на имущество родителей (иначе бы говорилось
«дочь», а не «сестра» не «имает» задницу). Но это уже нововве-
дение, соответствующее ст. 91, где в случае смерти боярина или
дружинника «оже не будеть сынов, а дочери возмуть». (Поэтому
в заголовке ст. 91 по спискам Карамзинской группы и в некото-
рых текстах Пушкинской группы вместо слова «дружьней» нахо-
дим «О заднице боярстей и о людстей»). Право наследования
дочерей — явление позднее, порожденное развитием частной соб-
27 И. И. С м и р н о в. Очерки, стр. 72.
28 Ст. 108 помещена среди статей о «судебных уроках» и сохранилась
в позднейшей редакции. Этим и объясняется упоминание в пей о гривне
детскому.
64
ственности, особенно поземельной. Первоначально дочь не насле-
довала (так и звучала ст. 95), а имущество умершего шло «ближ-
ним», т. е. родичам общины. Исключение дочерей из числа
наследников, как правильно писал С. А. Покровский, «является пе-
режитком родового строя», хорошо известным варварским прав-
дам.29 Так, у салических франков «женщины исключены из прав
наследования землей, по-видимому, из опасения перехода части
земельного участка в обладание другого домохозяйства после вы-
хода женщины замуж».30 По ст. 99 Пространной Правды «ближ-
нии» являются опекунами малолетних детей после смерти их
отца, если их мать выйдет вторично замуж.
Имущество после смерти свободного человека, не имевшего
детей, наследовали «ближние в роду» (ср. даже в позднейшее
время по ст. 60 Судебника 1497 г.).
Теперь переходим к ст. 90. Приведем ее текст: «Аже умреть
смерд. Аже смерд умреть, то задница князю; аже будуть дщери
у него дома, то даяти часть на не; аже будуть за мужемь, то не
даяти части им». В статье первая часть противоречит второй: со-
гласно первой части после смерда наследует князь (безотноси-
тельно к наличию у смерда детей), по смыслу второй наследни-
ками смерда являются его сыновья (а дочери получают выдел
«часть»).
В ряде списков Русской Правды текст статьи имеет сущест-
венные отличия. Так, в Пушкинском виде Пушкинской группы
(сохранился в одном списке) начало статьи иное: «О смердах.
Аще смерд умрет безажю»; в Троицком и Оболенско-Карамзин-
ском видах Карамзинской группы статья начинается словами:
«О смердьи заднице. Оже смерд умреть без дети». Наконец, в Му-
зейном виде той же группы начало статьи сформулировано сле-
дующим образом: «О смердии сьстатке. Иже смерд умреть без
детей, то статок его князю».
Отождествляя «задницу» со «остатком», А. Е. Пресняков рас-
сматривал их как термины, обозначающие движимое имущество.31
(«Останок», «остатък» употреблялись как альтернативные в ст. 7
договора Смоленска с Ригой 1229 г.).32 «Статок», действительно,
движимое имущество: в ст. 60 Судебника 1497 г. упоминаются
«статок весь и земли». Сходно рассматривается «статок» и под
1190 г. в Ипатьевской летописи («двор запръша и статок его весь
поимаша»).33 Но в Судебнике говорится, что «статок» и земли
29 С. Покровский. О наследственном праве, стр. 60.
30 А. И. Н е у с ы х и н. Возникновение зависимого крестьянства как
класса раннефеодального общества в Западной Европе VI—VIII вв. М.,
1956, стр. 12.
31 А. Е. Пресняков. Княжое право древней Руси. СПб., 1909,
стр. 269, 285.
32 ПРП, вып. 2, стр. 60—61.
33 ПСРЛ, т. 2, стлб. 669.
65
Шли Дочери, что соответствовало нормам Русской Правды. Зий-»
чит, «задница» — это «остаток» и земли, а трактовка «задницы»
только как «остатка» — позднейшее осмысление текста ст. 90.34
Итак, «задница» — все имущество, как движимое, так и недви-
жимое. В нее входили и тот «двор отень», о порядке наследования
которым говорит ст. 100.
Теперь перейдем к рассмотрению глоссы «без детей».35
П. Цитович, В. И. Сергеевич и М. А. Дьяконов 36 понимали
ее в буквальном смысле: они считали, что статья имела в виду
случай, когда у смерда вообще не было детей. Но тогда получа-
лось, что статья предполагала наследие не только сыновей, но,
как ст. 91, и дочерей. А это делает статью бессмысленной. Ведь,
согласно второй половине ст. 90, дочери наследовали не «задни-
цей», а «частью», которая была не долей в наследстве, но всего
лишь выделом.37
Чтобы согласовать первую часть ст. 90 со второй, подавляю-
щее большинство исследователей понимает выражение «без дети»
как «без сыновей».38 Г. Е. Кочин прямо считает, что эти слова
были в протографе Русской Правды.39 Но Карамзинская группа
дает текст явно более поздний, чем Синодально-Троицкая. По-
этому скорее всего мы имеем дело просто с позднейшей (и не
вполне удачной) попыткой согласовать две части ст. 90, а не
с ранним вариантом текста.
Нам представляется более правильным читать статью так,
как она сохранилась в Синодально-Троицкой группе. Тогда пер-
вая ее часть будет звучать примерно следующим образом: «если
смерд умрет, то его наследство идет князю» (безотносительно,
есть ли у него дети) .40
34 См. также: И. И. Смирнов. Очерки, стр. 76—79.
35 Слово «безажю» в источниках не встречается. Его смысл не вполне
понятен. Обычно его производят от «безадыцина» — «без заду» (см.:
И. И. Срезневский. Материалы, т. I, стлб. 47) со значением «отсут-
ствие наследника» (П. М. Мрочек-Дроздовский. Материалы для
словаря. Чтения ОИДР, 1917, кн. III, стр. 4).
36 П. Ц и т о в ич. Исходные моменты в истории русского права
наследования. Харьков, 1870, стр. 43—44; В. И. Сергеевич. Лекции и
исследования по истории русского права. СПб., 1910, стр. 557; М. А. Дья-
конов. Очерки общественного и государственного строя древней Руси.
М.—Л., 1925, стр. 94.
37 В. И. Сергеевич, П. Цитович и М. А. Дьяконов считали, что
«часть» — это доля в наследстве. Однако еще А. Е. Пресняков установил,
что «часть» — это выдел (Княжое право, стр. 464). Действительно, «часть»
по Русской Правде резко отграничена от «задницы»: «На ню часть дати...
а задниця ей мужня не надобе» (ст. 93); «Аже будеть сестра... заднице
не имати» (ст. 95).
38 М. Н. Тихомиров. Пособие, стр. 106; Б. Д. Греков. Крестьяне
на Руси, кн. I, стр. 204; С. Покровский. О наследственном праве,
стр. 58; С. В. Юшков. Общественно-политический строй, стр. 465.
39 Правда Русская. Учебное пособие, стр. 80.
40 Ср.: М. М а к с и м е й к о. Про смерд!в, стр. 10—14.
66
Несоответствие первой половины ст. 90 второй надо объяс-
нить несовершенством кодификационной работы законодателя,
приписавшего вторую часть статьи, недостаточно согласовав ее
с первой.
Итак, первая половина ст. 90 устанавливала полное право рас-
поряжения князя (как владельца смерда, а не как главы госу-
дарства41). С. А. Покровский справедливо критиковал Н. П. Пав-
лова-Сильванского, Б. Д. Грекова и других исследователей, счи-
тавших, что право князя на наследие смерда, умершего без
сыновей, можно отождествить с «правом мертвой руки».42 Однако
первая половина ст. 90 говорила о том, что смерд вообще не мог
иметь наследников своего имущества. Вот это-то положение и
есть «право мертвой руки». Отсюда вытекает ряд важных выво-
дов. Прежде всего если имуществом смерда (близким «отарице»
закупа) распоряжается его хозяин (князь), то перед нами не
только не свободный общинник, но и не вполне феодально-зави-
симый крестьянин: его правовое положение напоминает холопа,
посаженного на пекулий. Хозяином средств производства является
еще не смерд, а его господин.
Это предположение подтверждается и анализом статьи
о «смердьевом коне». Ведь если конь давался смерду князем, да
и землю смерд получал от него же (так же как отарицу закуп),
то совершенно естественно, что именно князь и должен был рас-
поряжаться наследием умершего смерда. Конечно, на практике
князю-землевладельцу вряд ли приходилось отбирать землю и
скот у сына смерда, способного продолжать хозяйство и нести по-
винности. Но закон оставался законом.
Ст. 90 Пространной Правды в своей основе домениального
происхождения: она помещена после статей 67—84, которые
восходят к княжескому уставу (статьи 85—89 о послушестве и
суде явно разрывают единый комплекс статей). Помещена статья
непосредственно после статьи о холопе (ст. 89), что как бы еще
раз подчеркивало близость этих двух категорий населения.
Таково было имущественное положение смерда до реформы
Мономаха. Основное нововведение в наследственном праве смер-
дов сводилось к признанию того, что в случае смерти смерда его
наследство («задница») должно переходить только к его сыно-
вьям, а дочери получают выдел (таков смысл второй части ст. 90).
41 Б. Д. Греков. Крестьяне на Руси, кн. I, стр. 204. По И. И. Смир-
нову и С. А. Покровскому (развивавшим мнение С. М. Соловьева и Н. Дю-
вернуа), право князя на наследство смерда выросло из старинного права
общины на имущество своего сочлена. Взгляд И. И. Смирнова на смердов
ст. 90, как на общинников (Очерки, стр. 79), находится в резком проти-
воречии и со ст. 60 позднейшей Судебника 1497 г. (согласно которой вы-
морочное имущество свободного человека идет «ближним», а не в казну),
да и с другими статьями Русской Правды, говорящими о наследии об-
щинников, а не смерда.
42 С. Покровский. О наследственном праве, стр. 56—63.
67
Это нововведение имело далеко идущее значение. Фактически оно
означало, что смерд отныне прикреплялся к земле, получал во
владение средства производства, т. е. становился феодально-за-
висимым крестьянином. Практика, слагавшаяся на протяжении
XI в., санкционировалась теперь законодательством. Тем самым
смерд приобретал гораздо большую заинтересованность в труде,
чем это было ранее.
В отличие от порядка наследования бояр и дружинников
(а также каждого свободного человека) дочь смерда не могла на-
следовать имущество своего отца (даже когда у нее не было бра-
тьев). Это имело реальное объяснение: «ведь дочери смерда не
могут продолжать трудовой эксплуатации земельного участка
отца».43
Мы подошли к концу разбора законодательства Владимира
Мономаха о смердах. Номинально смерды в это время еще вклю-
чались в состав челяди — холопов в широком смысле слова.
Но фактически они образовали уже совсем другую группу на-
селения древнерусского общества. Когда исследователи считали
смердов свободными общинниками, лишь постепенно втягивав-
шимися в орбиту феодальной эксплуатации, то они сталкивались
с необъяснимым феноменом: положение смерда, по Пространной
Правде, не ухудшалось (как этого следовало бы ожидать), а имело
тенденцию к некоторому улучшению. Для того, кто считал, что
смерд первоначально был холопом, посаженным на землю, эта
тенденция будет легко объяснима: она вытекает из самого суще-
ства процесса превращения смердов в феодально-зависимых кре-
стьян.
Итак, когда Владимир Мономах писал, что он не дал сильным
мира сего обидеть беднягу-смерда и убогую вдовицу,44 то он
имел для этого реальные основания. Его законодательство о на-
следии смерда (и вдовицы — см. статьи 103, 106 Пространной
Правды) имело в виду несколько ограничивать самоуправство
«сильных людей». Эти мероприятия, вызванные непосредственно
ростом недовольства смердов и их волнениями, отвечали неумо-
лимому ходу социально-экономического развития древнерусского
общества. Процесс феодализации страны постепенно все углуб-
лялся.
43 С. В. Юшков. Очерки по истории феодализма в Киевской Руси.
М.—Л., 1939, стр. 696.
44 ПСРЛ, т. I, стлб. 251; «вдовицю оправдите сами, а не вдавайте силь-
ным погубити человека» (там же, стлб. 275).
Л. В. ЧЕРЕПНИН
К ВОПРОСУ О «ПОСЛАНИИ» ДАНИИЛА ЗАТОЧНИКА
«Слову» («Посланию», «Молению») Даниила Заточника как
памятнику древнерусской политической литературы посвящено
очень большое число работ.1 Однако бывают такого рода истори-
ческие источники, при каждом повторном прочтении которых
обращаешь внимание на какие-то новые (и часто очень сущест-
венные) моменты, ранее оставшиеся не замеченными. Поэтому
мне и хочется еще раз обратиться к названному произведению.
Можно считать доказанным наличие двух редакций рассмат-
риваемого памятника: одной, озаглавленной «Слово», другой,
носящей наименование «Послание» или «Моление» Даниила За-
точника. По-видимому, следует согласиться с теми исследова-
телями, которые считают первую редакцию («Слово») более
ранней, вторую же («Послание», «Моление») — более поздней
ее переделкой. Не исключена, однако, возможность того, что
в основе и «Слова», и «Моления» лежит какой-то общий архе-
тип, заключавший в себе некоторые особенности обеих редакций.
При любом решении вопроса о взаимоотношении двух редакций * 2
1 См. публикацию памятника: «Слово» («Моление», «Послание») Да-
ниила Заточника по редакциям XII и XIII вв. и их переделкам. Приго-
товил к печати Н. Н. Зарубин. Л.. 1932. а также: Б. А. Романов. Люди
и нравы древней Руси. Л., 1947; В. М. Гус сов. Историческая основа
Моления Даниила Заточника. Труды ОДРЛ, т. VII, 1949, стр. 410—418;
И. У. Будовниц. 1) Памятник ранней дворянской публицистики (Мо-
ление Даниила Заточника). Труды ОДРЛ, т. VIII, 1951, стр. 138—157;
2) Общественно-политическая мысль древней Руси (XI—XIV вв.). М.,
1960, стр. 269—290; М. Н. Тихомиров. Написание Даниила Заточника.
Труды ОДРЛ, т. X, 1954, стр. 269—279; Д. С. Лихачев. Социальные
основы стиля «Моления» Даниила Заточника. Труды ОДРЛ, т. X, 1954,
стр. 106—119; М. О. Скрипи ль. «Слово» Даниила Заточника. Труды
ОДРЛ, т. XI, 1955, стр. 72—95. В названных работах имеется и библиогра-
фия вопроса о «Слове» («Послании», «Молении») Даниила Заточника.
Н. Н. Воронин. Даниил Заточник. В кн.: Древнерусская литература и
ее связи с новым временем. М., 1967, стр. 54—101.
69
изучаемого памятника совершенно несомненно, что весьма су-
щественные отличия текста «Послания» (или «Моления») от
«Слова» таковы, что заставляют видеть в этом тексте произведе-
ние, возникшее в особой среде, в особых исторических условиях,
принадлежащее другому составителю, чем «Слово». Составитель
«Послания» («Моления») положил в основу своего труда «Слово»
(или общий с ним архетип), но придал ему новое звучание, но-
вую целенаправленность, использовал и видоизменил содержа-
щиеся в нем автобиографические моменты применительно к опи-
санию собственного жизненного пути, его социальное содержание
развернул с учетом иной исторической обстановки, в которой
совсем иначе проявились имеющиеся в «Слове» политические
мотивы. В силу изложенного «Послание» (или «Моление») за-
служивает изучения не только в сравнительном со «Словом»
аспекте, но и как самостоятельное произведение.
«Слово» исследователи обычно датируют XII в. (серединой
или концом), «Послание» («Моление»)—20—30-ми годами
XIII в. (относя его ко времени переяславского князя Ярослава
Всеволодовича). Таким образом, по общепринятому мнению,
первая и вторая редакции рассматриваемого памятника хроноло-
гически довольно близки между собой. Но их различие по
содержанию (при общей идейной близости) таково, что застав-
ляет говорить о возникновении этих редакций в разных социаль-
но-политических условиях. Вторая редакция появилась тогда,
когда уже начался процесс политического объединения русских
земель, поэтому в ней в большей степени, чем в первой, развита
идея о сильной княжеской власти, опирающейся па мелких и
средних (по размерам земельных владений и политическому
весу) слуг и находящей с их стороны поддержку. Прослежива-
ется по второй редакции уже в известной мере в оформленном
виде и идеология таких слуг.
Думается, что по содержанию вторую редакцию с гораздо
большим основанием можно датировать не XIII, а XIV в.
В пользу такой датировки свидетельствуют и некоторые дополни-
тельные данные. Во-первых, от XIV в. сохранилось упоминание
о самом Данииле Заточнике. Согласно летописным сведениям,
во время сражения русских войск с ордынскими полками на
реке Воже в 1378 г. русские воины задержали одного попа, при-
шедшего из Орды, и он был сослан в «заточение» на озеро Лаче,
«иде же бе Данило Заточеник».2 Правда, о пребывании Даниила
Заточника на озере Лаче говорится здесь в прошедшем времени
(можно поэтому предполагать и отдаленное прошлое). Во-вторых,
то обстоятельство, что имя Даниила Заточника было широко
известно в конце XIV в. и даже попало па страницы летописных
сводов, скорее свидетельствует о том, что памятник, с этим 2
2 ПСРЛ, т. 15, вып. 1, стр. 35—36.
70
именем связанный (точнее, его вторая редакция), возник не тйк
уж давно, вернее всего в XIV в.
На конец XIII в. или на начало XIV в. как время создания
«Послания» (переделки «Слова»), по мнению С. П. Обнорского,
указывают и данные языка.3
Основанием для датировки «Послания» 20—30-ми годами
XIII в. являлось то, что оно адресовано к переяславскому князю
Ярославу Всеволодовичу. Но имя этого князя могло появиться
на страницах «Послания» в связи с теми политическими собы-
тиями конца XIII—начала XIV в., ареной которых был Перея-
славль. За него шла борьба между великим князем владимирским и
князьями тверскими и московскими. В 1297 г. «переяславци с еди-
ного» выступили на стороне князей Даниила Александровича
московского и Михаила Ярославича тверского против коалиции,
возглавленной великим князем владимирским Андреем Александ-
ровичем. В 1301 г. произошел разрыв политических отношений
между переяславским князем Иваном Дмитриевичем и тверским
князем Михаилом Ярославичем (они «не докончали межи со-
бою»). В 1303 г. умер переяславский князь Иван Дмитриевич, и
по его завещанию Переяславское княжение перешло под власть
Даниила Александровича московского. После смерти в 1304 г.
Даниила Александровича, как указывают летописи, «перея-
славци» (очевидно, горожане) «яшася за сына его за князя Юрья»
(т. е. признали своим князем Юрия Даниловича московского).
В том же году в Переяславле состоялся княжеский съезд, на
котором Переяславль официально был передан Юрию Даниловичу.
В 1306 г., во время пребывания Юрия в Орде, в Переяславль
прибыл и «сел» там его брат Иван Данилович Калита. Вместе
с «переяславской ратью» он вел борьбу со сторонником тверского
князя, боярином Акинфом, и под Переяславлем разбил тверское
войско.4 Словом, Переяславль оказался в самой гуще политиче-
ской междукняжеской борьбы, окончившейся победой московских
князей. Весьма вероятно, что переделка «Слова» (так называемое
«Послание») Даниила Заточника, возникшая в Переяславле (как
можно думать, в первой половине XIV в.), ставит ряд важных
политических вопросов, поднятых во время этой борьбы, в первую
очередь о роли сильной княжеской власти.
Составитель «Послания» (как и «Слова») выступает под
именем Даниила Заточника. Я не ставлю сейчас вопроса о том,
имело ли это имя с самого начала литературное происхождение
или же его носил реальный автор «Слова» XII в., а затем им же
3С. П. Обнорский. Очерки по истории русского литературного
языка старшего периода. Л., 1947, стр. 85—131. О возможности датировки
«Послания» XIV в. говорит И. У. Будовниц (Памятники ранней дворян-
ской публицистики, стр. 156).
4 ПСРЛ, т. 18, стр. 82—86.
71
воспользовался и составитель «Послания» XIV в. Я исхожу лишь
из того, что составитель, говоря от имени Даниила Заточника,
связывал почерпнутые им из «Слова» данные о последнем с соб-
ственной биографией и наделял облик Даниила Заточника новыми
чертами автобиографического порядка. Поэтому условно имя
Даниил Заточник я буду употреблять как синоним составителя
«Послания».
Из высказываний составителя разбираемого памятника видно,
что «Послание» представляет собою своеобразную аллегорию и
что за словесными образами надо уметь разгадать их подлинный
смысл. Составитель сравнивает свое писание с гаданием по псал-
тыри: «Востани слава моя, востани псалтыр и гусли. Да развергу
в притчах гадания моя и провещаю во языцех славу мою».5
Поэтому, мне думается, подходя к содержащимся в «Послании»
данным как к чему-то реальному, надо искать это реальное под
оболочкой ряда символов.
Прежде всего наблюдается смещение исторической перспек-
тивы. Действие перенесено в первую половину XII в., ко вре-
мени переяславского князя Ярослава Всеволодовича. Но в «По-
слании», адресованном якобы этому князю, отражается социально-
политическая действительность первой половины XIV в. — вре-
мени присоединения Переяславля к Москве. И это вполне по-
нятно. Падение независимости Переяславля наводит составителя
«Послания» на мысли о причинах крепости и непрочности от-
дельных княжеств и городов, о том, на какие общественные
группы следует опираться князьям, чтобы сохранить свои вла-
дения. Все это составитель изображает в форме обращения не-
коего Даниила Заточника к князю, причем в качестве адресата
выбирается один из сильных переяславских князей прошлого,
ставший затем великим князем владимирским, — Ярослав Все-
володович (сын Всеволода Большое Гнездо и правнук Влади-
мира Мономаха).
Даниил Заточник не раз возвращается к вопросу о том, что
нужно князьям, чтобы принадлежащие им «грады» не были
захвачены их соседями (правителями других русских княжений).
Он говорит, что князья могут избежать захватов своих «градов»,
если они — мудрые, опытные государи, если при этом они будут
управлять самостоятельно и не делить своей власти с другими
соправителями, станут укреплять единовластие, не слушать нера-
зумных советников: «Луче един смыслен, паче десяти владею-
щих грады властелин без ума..., занеже мудрых мысль добра».
Сильны и побеждают те князья, которые действуют продуманно и
осмотрительно, а не рассчитывают только на храбрость своих пол-
ков. «Мудрых полцы крепки, и грады тверды; храбрых же полцы
5 «Слово» Даниила Заточника по редакциям XII и XIII вв. и их
переделкам, стр. 53.
72
силни, а безумии: на тех бывает победа».6 Стремление отдельных
князей к безрассудным действиям (с расчетом на одну храбрость
своих воинов) в целях завоевания чужих «градов», получения
более крупных княжений приводит к тому, что они лишаются
даже своих собственных владений: «Мнози бо ополчаются на бол-
шая грады и с своих, с менших, сседают».7 Даниил Заточник
подчеркивает, что отличительным качеством разумного воина
является не столько храбрость на поле битвы, сколько основатель-
ность и солидность в подготовке планов военных действий: «Умен
муж не велми бывает на рати храбр, но крепок в замыслех; да
тем собирати мудрые».8 Указывает составитель, наконец, и на то.
как важно соблюдать правильный «воинский» «наряд» («мно-
гажды и безнарядием полцы погибают»).9 Умение вести военные
действия — залог победы.
Во всех высказываниях Даниила Заточника можно видеть
известное обобщение результатов той политической борьбы, кото-
рая велась в начале XIV в. между русскими князьями (в первую
очередь между представителями княжеских линий, правивших
в Москве и Твери) и которая привела к заметному усилению
Московского княжества.
Какие реальные факты исторической действительности могли
дать составителю «Послания» материал для его политических
обобщений? То, что Переяславль в конечном итоге достался
московским князьям в результате не завоевания,' а умелой поли-
тики, направленной на приобретение влияния среди различных
кругов феодалов и горожан и договоренности с переяславским кня-
зем, дает Даниилу Заточнику основание утверждать преимущество
«смысленых» действий людей «мудрых» над «безумством» «храб-
рых». Не являлся ли одним из прототипов «властелинов без
ума», которых высмеивает составитель «Послания», боярин
Акинф, убитый под Переяславлем? И не на опыте ли боев с уча-
стием «переяславской рати» проверялась мысль Даниила Заточ-
ника о том, что «безнарядием полцы погибают»? Конечно, все
эти предположения очень гипотетичны. Но «Послание» Даниила
Заточника принадлежит к числу таких загадочных источников,
интерпретация которых без выдвижения гипотез вообще не-
возможна. Речь идет, стало быть, о степени убедительности
таких гипотез.
В одном месте «Послания» Даниила Заточника можно усмот-
реть и более непосредственные указания на события XIV в., чем
общие рассуждения об условиях силы и слабости «градов».
«Княже мои, господине! — читаем в «Послании», — кому Пере-
6 Там ясс, стр. 57, ст. XX (XXXII).
7 Там ясе. ст. XXI (XXXIII).
8 Там ясе, стр. 58, ст. XXIV (XXXVI).
9 Там ясе, ст. XXVI (XXXVIII).
73
славль, а мне Гореславль; кому Боголюбиво, а мне горе лютое;
кому Белоозеро, а мне чернее смолы; кому Лаче озеро, а мне
много плача исполнено, зане часть моя не прорасте в нем».10 11 Этот
текст представляет собой (основанное па созвучии слов) изо-
бражение тяжелого положения составителя, очевидно, в какой-то
мере ставшего жертвой тех феодальных войн, которые привели
в начале XIV в. к перераспределению ряда владений между
князьями. Не касаясь пока реальных данных, которые можно
извлечь из приведенного текста относительно биографии автора
«Послания», я укажу на связь данного места памятника с со-
бытиями XIV в. (переход Переяславля в состав Московского
княжества; борьба за Владимирское великое княжение, олице-
творенное под именем «Боголюбиво», распространение влияния
московской княжеской власти в пределах Белоозера при Иване
Калите).
Нам необходимо теперь определить свое отношение к трем
вопросам, связанным с изучением «Послания» Даниила Заточ-
ника, которые уже много раз ставились в исторической литера-
туре: 1) кто был составитель «Послания» по своему социальному
положению; 2) какова его идеология; 3) какова цель написания
«Послания»?
Составитель неоднократно говорит о своей бедности и «ску-
дости»: «И покры мя нищета, аки Чермное море фараона; не ста
обилие посреде дому моего, яко солнце на главе»;11 «се бежа от
лица скудости моея, аки Агар рабыня от руки Сарры госпожи
своея»;12 «се бо был есми в велицеи мнози нужи и печали»;13
«тем же, княже мои, господине, вопию к тебе одержим нище-
тою»;14 «избави мя, господине, от нищеты, аки птицу от кляпцы,
и исторгни мя от скудости моея, аки серну от тенета, аки утя.
носимо в кохтях у сокола».15
Даниил Заточник называет себя «убогим мужем», «нищим»,
не пользующимся никаким авторитетом и влиянием, которыми
обладают богачи, по уму часто далеко уступающие «нищим».
«Княже мои, господине, — восклицает составитель. — Богат муж
везде знаем есть и в чюжем граде; а убог мужь и во своем граде
неведом ходит. Богат мужь возглаголет — вси молчат и слово его
до облак вознесут; а убог мужь возглаголет, то вси на него
воскликнут. Их же бо ризы светлы, тех и речи честны».16 «Княже
мои, господине! — говорит Даниил Заточник в другом месте. —
Не лиши хлеба нища мудра, не возноси до облак богата несмыс-
10 Там же, стр. 61, ст. XLI.
11 Там же, стр. 53, ст. IV.
12 Там же, стр. 54, ст. VI.
13 Там же, стр. 60, ст. XXXV (XXVI),.
14 Там же, стр. 62, ст. XLIII.
15 Там же, стр. 63, ст. XLVII.
16 Там же, стр. 55, ст. XIII.
74
лена. Нищь бо, а мудр, яко злато в полне сосуде, а богатый
человек несмыслен, яко паволочито изголовие соломы наткано;
а убог несмыслен, аки солома во грязи втоптана».17
Итак, Даниил Заточник беден, не имеет никакого имущества,
страдает от нищеты. Каково же его социальное происхождение и
положение? Данные памятника об этом противоречивы. В двух
случаях он прямо называет себя княжеским «рабом»: «Княже
мои, господине! Помяни мя во княжении своем, яко аз раб твои1
и сын рабы твоея»; 18 «Княже мои, господине! Не отрини раба
скорбящего, не лиши мене живота своего. Яко очи рабыни в руце
госпожи своей, тако очи наши в руку твоею, яко аз раб твои и
сын рабы твоея».19 Если слово «раб» можно понимать здеоь
не в буквальном, а в переносном смысле (перед князем — все
«рабы»), то выражение «сын рабы твоея» как будто прямо уже
указывает на происхождение автора от рабыни. На принадлеж-
ность Даниила Заточника к несвободному состоянию как будто
намекают и такие его высказывания, как «и под работным ермом
пострадах; все то искусих, яко зло есть»,20 «многажды бо обре-
таются работные хлебы аки пелын во устех, и питие мое с плачем
растворях».21 Под «работным ермом», «работными хлебами»,
вернее всего, следует подразумевать подневольный труд холопа
и пропитание, зарабатываемое этим трудом.
В то же время составитель относится весьма отрицательно
к холопству, считая, что холопы занимают низшее место на обще-
ственной лестнице и ни богатая одежда, ни золотые украшения
не могут изменить презрительного отношения к холопу со сто-
роны представителей других социальных групп. «Не лепо у сви-
нии в нозрех рясы златы, тако на холопе порты дороги, —
с иронией отмечает Даниил. — Аще бо были котлу во ушию
златы колца, но дну его не избыти черности и жжения; тако же
и холопу: аще бо паче меры горделив был и буяв, но укору ему
своего не избыти, холопья имени».22 В другом месте «Послания»
находим такую «притчу»: «Ни птица во птицах сычь; ни в зверех,
зверь еж; ни рыба в рыбах рак; ни скот в скотех коза; ни холоп
в холопех, кто у холопа работает».23
Поскольку составитель говорит, что, работая у хорошего гос-
подина, можно в конце концов получить свободу («добру
господину служа, дослужится свободы, а злу господину служа,
дослужится болшие работы»), весьма правдоподобно допустить
(как это и делалось в литературе), что он принадлежал к числу
17 Там же, стр. 56, ст. XVIII.
18 Там же, стр. 54, ст. IX.
19 Там же, стр. 65, ст. LVI.
20 Там же, стр. 60, ст. XXXV (XXVI).
21 Там же, стр. 61, ст. XXXIX (XXX).
22 Там же, стр. 61, ст. XXXVII (XXVIII).
23 Там же, стр. 69, ст. LXVI.
75
княжеских дворовых несвободных слуг и был отпущен своим
господином на волю.
Известно многократно цитировавшееся в литературе выраже-
ние Даниила «всякому дворянину имети честь и милость
у князя».24 Из этой формулы делается правильный вывод о при-
надлежности Даниила Заточника к княжескому «двору». На кня-
жеский «двор», «дом», наполненный подвластными ему «людьми»,
слугами, имеются и другие указания в тексте «Послания»:
«Княже мои, господине! Веи напитаются от обилия дому твоего,
аки потоком пища твоей».25 «Княже мои, господине! Яко же
море ие наполнится, многи реки приемля, тако и дом твои не
наполнится множеством богатьства, приемля, зане руце твои яко
облак силен, взимая от моря воды — от богатьства дому твоего,
труся в руце неимущих»;26 «Княже мои, господине! Ни море
уполовнею вычерпать, ни нашим иманием дому твоего исто-
щити».27
Образно и остроумно Даниил Заточник сопоставляет условия
службы на боярском «дворе» и в княжеском «доме». Он говорит,
что его не соблазнят пи богатая одежда, ни обильная пища, ко-
торые еще могут предоставить бояре, и он предпочтет лучше
переносить бедность, носить убогую обувь и плохое платье, плохо
питаться на княжеской «службе», чем перейти на «службу»
к ним: «Княже мои, господине! Лучше бы ми нога своя видети
в лычиницы в дому твоем, нежели в черлене сапозе в боярстем
дворе; лучше бы ми в дерюзе служити тебе, нежели в багрянице
в боярстем дворе»;28 «Лучше бы ми вода пити в дому твоем, не-
жели мед пити в боярстем дворе; лучше бы ми воробей испечен
прпимати от руки твоя, нежели боранье плечо от государей
злых».29 Ясно, что «службу» у князя Даниил рассматривает как
«честь» и не хочет ею поступиться ради богатства.
Принадлежность составителя к княжескому «двору» видна и
из того места его «Послания», в котором он восхваляет князя,
собирающего вокруг себя большое количество слуг, и сравнивает
его с птицей, сосредоточивающей в своем гнезде свои и чужие
яйца: «Яко же бо ряп, сбирая птенцы, не токмо своя, но и от
чюжих гнезд приносит яйца. Воспоет, рече ряп, созовет птенца,
их же роди и их же не роди; тако и ты, княже, многи слуги сово-
купи, не токмо своя домочадца, но и от инех стран совокупи,
притекающая к тебе, ведуще твою обычную милость».30
24 Там же, стр. 63, ст. LXIII.
25 Там же, стр. 54, ст. XI.
26 Там же, стр. 64, ст. L.
27 Там же, стр. 67, ст. LIX.
28 Там же, стр. 60, ст. XXXVI (XXVII).
29 Там же, стр. 61, ст. XXXVIII (XXIX).
30 Там же, стр. 66—67, ст. LVIII.
76
Но Даниил Заточник видел свое призвание не в военной
службе. Он говорит, что князь должен обращать внимание не
только на храбрых воинов, но и на разумных советников: «Княже
мои, господине! Аще есми на рати не велми храбр, но в словесех
крепок; тем збираи храбрыя и совокупляй смысленая».31
Очевидно, составитель «Послания» принадлежал к числу княже-
ских дворцовых послужильцев (так называемых «слуг под
дворским»).
Однако в момент написания «Послания» составитель уже не
находился на княжеской «службе», на которой был когда-то.
Напротив, из текста как будто явствует, что он чем-то прогневал
князя, заслужил его немилость и хочет вымолить прощение:
«Но боюся, господине, похуления твоего на мя, аки смоковница
она бесплодная проклятия»;32 «Ведми, господине, твое благо-
разумие и притекох ко обычней твоей любве, глаголет бо святое
писание: просите, и приимете»;33 «Княже мои, господине! Яви
ми зрак лица твоего, яко глас твои сладок, и уста твоя мед иста-
чают».34 Даниил завидует людям, согреваемым, как солнцем,
княжеской милостью, в то время как он находится во тьме, бу-
дучи днем и ночью отлучен от «света» княжеских «очей».35
Он жаждет княжеской «милости», как олень «водного источ-
ника».36 Не будучи огражден, как твердой оградой, «страхом»
княжеской «грозы», Даниил подвержен обидам с разных сторон,
подобно стоящему на дороге сухому дереву, которое «секут» все
«мимоходящеи».37 Даниил просит князя допустить его пред свое
лицо: «яви ми зрак лица твоего»;38 «не зри на мя, яко волк на
агнеца, но зри на мя, яко мати на младенца».39
Реально составитель «Послания» устами Даниила ставит
вопрос о переходе под княжеский патронат, о возвращении его
в число слуг княжеского «дома»: «Княже мои, господине!
Не остави мене, яко отец мои и мати остависта мя, а ты, госпо-
дине, приими милостию своею».40 «Сего ради, княже мои, госпо-
дине, притекох ко обычней твоей любви и нестрашимеи милости,
бежа убожества, аки ратника зла»,41 — говорится в другом
месте текста. Еще и еще раз повторяется на страницах «Посла-
ния» призыв к княжеской «милости»: «Обрати тучю милости
31 Там же, стр. 57, ст. XIX.
32 Там же, стр. 53, ст. III.
33 Там же, стр. 54, ст. VII.
34 Там же, стр. 55, ст. XV.
35 Там же, стр. 54, ст. X.
36 Там же, ст. XI.
37 Там же, стр. 55, ст. XII.
38 Там же, ст. XV.
39 Там же, стр. 56, ст. XVI.
40 Там же, стр. 59, ст. XXVIII (XL).
41 Там же, стр. 62, ст. XLV.
77
твоея на землю худости моея»; «иже бо в печали кто мужа при-
зрит, то аки водою студеною напоит в день зноя».42
«Послание» Даниила Заточника представляет собой как бы
литературно оформленное челобитье с коммендацией князю со
стороны «мужа», уже бывшего на княжеской «службе», но за
провинность ее лишившегося. Он просит и обеспечить его за
«службу», указывая князю, что как невод не держит воды, но
вылавливает множество рыб, так и князь должен не копить бо-
гатства, а раздавать их «мужам».43 «Княже мои, господине! —
восклицает Даниил Заточник. — Ни моря уполовнею вычерпать,
ни нашим иманием дому твоего истощити».44
Какие же обстоятельства привели составителя «Послания»
к тому, что он сначала оказался вне княжеского «дома», а затем
снова стал добиваться приема в число княжеских слуг и воспро-
извел эту свою судьбу словами старинного памятника русской
письменности — «Слова» Даниила Заточника? Вероятно, слож-
ная судьба составителя была связана со смертью в начале XIV в.
переяславского князя, переходом Переяславля в число москов-
ских владений и пересмотром князьями московскими состава
переяславского княжеского «двора». По каким-то неизвестным
нам причинам составитель «Послания» или сам покинул этот
«двор» (может быть, из протеста к московскому правительству),
или был удален оттуда (за неблагонадежность) московскими
князьями. Но затем, пережив ряд трудностей, он был вынужден
взывать к «милости» московского князя, изобразив свою участь
в форме «Послания», составленного якобы еще во времена пере-
яславского князя Ярослава Всеволодовича. Так я отвечаю на
вопрос, с какою целью написано «Послание».
Выдвинутую гипотезу можно подкрепить некоторыми допол-
нительными соображениями. Даниил называет князя — своего
адресата — князем «над переславцы»,45 но он не является
переяславским князем. Это, очевидно, московский князь,
вокняжившийся в Переяславле (может быть, Иван Калита), по-
тому что Даниил Заточник для него выходец из «чужого града»:
«Богат муж везде знаем есть и в чюжем граде, а убог мужь и
в своем граде неведом ходит».46 Добиваясь «милости» у князя,
Даниил Заточник особенно подчеркивает, что к нему «притекают»
«многи слуги» «от инех стран».47
Итак, политические взгляды составителя «Послания» склады-
вались в значительной мере на основе собственного жизненного
опыта. Каковы же эти взгляды? Политическим идеалом состави-
42 Там же, стр. 63, ст. XLVIIL
43 Там же, стр. 59, ст. XXXI (XXII).
44 Там же, стр. 67, ст. LIX.
45 Там же, стр. 66, ст. LVII.
46 Там же, стр. 55, ст. XIII.
47 Там же, стр. 66, ст. LVIII.
78
теля является сильный князь, окруженный большим числом слуг.
Как змий «страшен свистанием своим», так князь «грозен мно-
жеством вой».48 Сила князя заключается в возглавляемых им
«мужах» («женам глава муж, а мужем князь, а князем бог»). Как
кормчий управляет кораблем, так князь — своими «людьми».
Полки без «доброго» князя — воеводы подобны «великому
зверю», не имеющему главы.49 Из числа своих слуг князь должен
выбирать себе советников («собирати мудрые»).50
Под княжескою властью укрепляются отдельные «грады».
Как «дуб крепится множеством корения», как «тело крепится
жилами», так «люди» — княжескою «державою».51 Понятие кня-
жеской «державы», объединяющей ряд «градов», т. е. княжеской
власти, распространяющейся на большую подвластную ей терри-
торию, наполнялось особым содержанием в условиях начавше-
гося процесса расширения Московского княжества.
Сильная княжеская власть, имеющая опору в слугах, должна
обеспечить крепость и славу государства во внешнем мире
(«яко же наволока испестрена многими шолки красно лице являет,
тако и ты, княже нашь, умными бояры предо многими людми
честен еси и по многим странам славен явися»).52 53 Задачей кня-
жеской власти является также обеспечение социального мира.
Князь — «заступник» «сирот» и «худых» людей, «потопляемых»
людьми «богатыми».58
Социальная программа Даниила Заточника заключается, по-
видимому, в развитии среднего и мелкого служилого феодаль-
ного землевладения. Он недолюбливает богачей (крупных земель-
ных магнатов), но понимает, что отсутствие земельной
собственности может низвести его в разряд «убогих», феодально-
зависимых людей. Отсюда его знаменитый афоризм: «Богатьства
и убожества не дай же ми, господи: обогатев, восприиму гордость
и буесть, а во убожестве помышляю на татбу и на разбои».54
Очевидно, источником мелкого и среднего землевладения Даниил
мыслит княжеские пожалования, поэтому сравнивает князя, даю-
щего своим слугам «богатство и силу», с плодоносящей землей.55
Известны выпады Даниила Заточника против монашества.
Монахи ведут настолько скверный образ жизни, что «принять
ангельский образ» значит «солгать» богу. Но обмануть можно
людей, бога же не обманешь, и именем божьим шутить грешно:
«Рече бо лож мирови, а не богу: богу нельзя солгати, ни вышним
48 Там же, ст. LVII.
49 Там же, стр. 59, ст. XXIX (XX).
50 Там же, стр. 58, ст. XXIV (XXXVI).
51 Там же, стр. 66, ст. LVII.
52 Там же, стр. 59, ст. XXX (XXI).
53 Там же, стр. 63, ст. XLVI.
54 Там же, стр. 62, ст. XLIV.
55 Там же, стр. 63, ст. XLVI,
79
играти». Обличая монашество, Даниил прибегает к весьма коло-
ритным сравнениям: «Или речеши, княже, пострищися в чернцьт,
то не видал есмь мертвеца, на свинии ездячи, ни черта на бабе;
не едал есми от дубья смоквеи, ни от липья стафилья».56 Даниил
ставит в вину монахам приверженность к мирским увеселениям,
к стяжательству, к земельным приобретениям. «Мнози бо, от-
шедше мира сего во иноческая, и паки возвращаются на мирское
житие... и на мирское гонение; обидят села и домы славных мира
сего, яко пси ласкосердии. Иде же брацы и пирове, ту черньцы и
черницы и беззаконие».57
Не находятся ли приведенные выпады Даниила против черных
князей церкви в связи с той ересью, которая (как можно судить
по некоторым сведениям, имеющимся у В. Н. Татищева) распро-
странилась в начале XIV в. в Переяславле и вопрос о борьбе
с которой обсуждался на переяславском церковном соборе при
участии Ивана Калиты? Еретики осуждали монашество («ангель-
ский монашеский чин ругаху»), называя его «учением бесов-
ским».58 Если те резкие и ядовитые характеристики монахов,
которые мы находим в «Послании» Даниила Заточника, пред-
ставляют собой отголоски выступления переяславских еретиков,
то это обстоятельство является еще одним аргументом в пользу
возникновения «Послания» в начале XIV в. в Переяславле.
На основе проведенного анализа «Послания» Даниила За-
точника можно как будто сделать вывод, что московские князья
в своей политике ориентировались на поддержку военных слуг
из числа мелких и средних землевладельцев, часто даже низкого
социального происхождения (бывших холопов, отпущенных на
волю). В этой среде московским князьям удавалось найти для
себя социально-политическую опору. Из «Послания» Даниила
видно далее, что со стороны какой-то части переяславских земле-
владельцев в отношении московской княжеской власти выявилась
значительная оппозиция и это, возможно, потребовало пересмотра
московскими князьями личного состава «двора» покойного пе-
реяславского князя. Наконец, «Послание» показывает, что в среде
переяславского населения (очевидно, горожан, вольноотпущенни-
ков) были распространены еретические течения, раздавалась кри-
тика монашества, ставился вопрос о монастырском землевладении.
Вряд ли эти течения можно рассматривать лишь под углом зре-
ния отражения в области идеологии известных противоречий
внутри господствующего класса. За критикой монашества можно
уловить какую-то (пусть еще неясную) линию классовой борьбы.
56 Там же, стр. 70, ст. LXXIT—LXXIII.
57 Там же, ст. LXXIV.
58 В. Н. Татищев. История Российская в семи томах. Том пятый.
М.—Л., 1965, стр. 72; А. И. Клибанов. Реформационные движения
р России в XIV—первой половине XVI в. М., 1960, стр. 100.
Н. А. КАЗАКОВА
РАННИЕ РУССКО-НИДЕРЛАНДСКИЕ
ТОРГОВЫЕ КОНТАКТЫ
Исследователи русско-нидерландских торговых сношений на-
чало их относят к 60-м годам XVI в. А. В. Кордт приводит ма-
териал, свидетельствующий о том, что нидерландцы были участ-
никами нарвского плавания. Появление же нидерландских купцов
на русской территории он приурочивает к 1564 г., когда к мур-
манскому берегу пристал первый голландский корабль и прибыв-
ший на нем коммерсант Винтерконинг завел торговлю с Печенг-
ским монастырем. С прибытия Винтерконинга начинает свое
исследование русско-голландской торговли и И. И. Любименко.1
В работах по истории Ганзы встречаются упоминания о более
ранних русско-нидерландских торговых контактах — торговле
голландцев в Новгороде в 20—30-х годах XV в.,1 2 но специальное
рассмотрение вопроса в них отсутствует.
С конца XII и до XVI в. торговля России с Западной Европой
находилась в руках Ганзейского союза. Ганзейцы доставляли
в Россию из западноевропейских стран сукна, соль, сельдь, мед,
металлы и металлические изделия и вывозили из России главным
образом меха и воск, пользовавшиеся большим спросом на евро-
пейских рынках. Центром русско-ганзейской торговли являлся
немецкий двор (двор св. Петра) в Новгороде. Стремясь сохранить
в своих руках монополию на посредническую торговлю между
1 А. В. Кордт. Очерк сношений Московского государства с респуб-
ликою Соединенных Нидерландов по 1631 г. Сб. РИО, т. 116, СПб., 1902,
стр. XIV—XXII: И. И. Любименко. Торговля России с Англией и Гол-
ландией в 1553—1649 г. Изв. АН СССР, VII серия, № 10, 1933, стр. 731.
2 L. Goetz. Deutsch-russische Handelsgeschichte des Mittelalters. Lu-
beck, 1922, S. 426—428; F. Vollbehr. Die Hollander und die deutsche
Hanse Plingsblatter des hansischen Geschichtsvereins, Blatt XXT, 1930,
S. 28—29; А. Л. Хорошкевич. Торговля Великого Новгорода с Прибал-
тикой и Западной Европой в XIV—XV веках. М., 1963, стр. 333.
61
русскими землями и Западной Европой, ганзейцы ревностно сле-
дили за тем, чтобы купцы других европейских государств не про-
никали в Новгород.
Во второй и третьей редакциях скры (устава немецкого двора
в Новгороде), относящихся к концу XIII (вторая редакция) и
началу XIV в. (третья редакция),3 имеется специальное поста-
новление, запрещающее немецким купцам вступать в компанию
с купцами-неганзейцами — фламандцами и англичанами — и
привозить их товары в Новгород.4 Появление во второй и третьей
редакциях скры этого постановления, отсутствующего в древней-
шей скре, дает основание думать, что на рубеже XIII—XIV вв.
имели место случаи отправки товаров в Россию фламандскими и
английскими купцами на комиссионных началах при посредстве
ганзейцев. Но случаи проникновения в Новгород самих западно-
европейских купцов-неганзейцев, по-видимому, еще отсутство-
вали.5
Первые известия о проникновении в Новгород западноевро-
пейских купцов-неганзейцев относятся к середине XIV в., когда
в ганзейской переписке обсуждался вопрос о появлении на немец-
ком дворе ломбардского купца. Факты торговли ломбардцев
в Новгороде отмечены и под 1402 и 1419 гг.6 Эти факты вызвали
тревогу немецкого купечества, и власти немецкого двора отве-
тили на них включением в четвертую и пятую редакции скры
правил, запрещающих ганзейцам привозить с собой в Новгород
купцов-неганзейцев или их товар. § 72 четвертой редакции скры,
датируемой второй половиной XIV в.,7 гласит: «Далее, никто, кто
хочет пользоваться правами св. Петра, не должен привозить
в страну (Новгород,—Н. К.) чужих гостей, будь то ломбардцы
или фламандцы, или какие иные люди, также не должен он их
товар в страну привозить под угрозой штрафа в 50 марок и потери
прав двора». Это постановление повторяется в §83 пятой редак-
ции скры,8 относящейся к самому концу XIV в.9
Сведений о появлении в Новгороде фламандских купцов, кото-
рые в правилах скры названы наряду с ломбардскими, источники
не сохранили. Но по аналогии с фактами торговли в Новгороде
3W. Schluter. Die Nowgoroder Schra in ihrer geschichtlichen Entwi-
cklung vom 13. bis zum 17. Jh. Dorpat, 1911, S. 23—31; L. Goetz. Deutsch-
russische Handelsgeschichte, S. 60, 75.
4 Die Nowgoroder Schra in sieben Fassungen vom XIII. bis XVII.
Jahrhundert. Dorpat, 1914, S. 68—69, § 10.
5 Мы имеем в виду западноевропейских купцов, исключая скандинав-
ских, так как последние все время вели торговлю с русскими землями.
6 L. Goetz. Deutsch-russische Handelsgeschichte, S. 419, 425.
7W. Schluter. Die Nowgoroder Schra, S. 35; L. Gо etz. Deutsch-
russische Handelsgeschichte, S. 77—79.
8 Die Nowgoroder Schra in sieben Fassungen, S. 145.
9 W. Schluter. Die Nowgoroder Schra, S. 39; L. Goetz. Deutsch-rus-
sische Handelsgeschichte, S. 91—92.
.82
Ломбардцев й с запретом этой торговли постановлениями скры
мы можем предположить, что поводом для упоминаний в запре-
тах скры фламандцев послужили также случаи торговли их
в Новгороде. Таким образом, есть основание полагать, что возник-
новение первых русско-нидерландских торговых контактов (но-
сивших, конечно, эпизодический характер) следует относить,
быть может, ко второй половине XIV в. — времени составления
четвертой и пятой редакций скры.
К правилам скры, запрещающим европейским купцам-неган-
зейцам торговлю в Новгороде, присоединяются в первой трети
XV в. постановления ганзейских съездов и съездов ливонских
городов, ограничивающие деятельность неганзейцев в Ливонии.
Эти постановления являлись вместе с тем мерами, ограждающими
русско-ганзейскую торговлю от проникновения в нее неганзейцев.
Такой характер постановлений был обусловлен, с одной стороны,
большой ролью, которую Ливония всегда играла в транзите рус-
ско-ганзейской торговли, а с другой — происходившим в XV в.
благодаря все более частым поездкам русских купцов в Ливонию
перемещением центра русско-ганзейской торговли из Новгорода
в ливонские города.10 11 Рассматриваемые постановления были на-
правлены, как мы увидим далее, главным образом против гол-
ландцев. Это объясняется возрастанием к началу XV в. актив-
ности голландских купцов на Балтийском море, в частности
в Ливонии, вследствие чего для ганзейцев возникла реальная
угроза конкуренции.11
Впервые система общеганзейских мероприятий, направленных
против торговли неганзейцев в Ливонии, нашла свое яркое выра-
жение в постановлениях ганзейского съезда в Ростоке и Любеке
в мае—июле 1417 г. Неганзейцам запрещались торговля в горо-
дах Ливонии, за исключением приморских городов, и изучение
языка в Ливонии.12
Если в постановлениях ганзейского съезда в Ростоке и Любеке
в мае—июле 1417 г. речь шла об ограничении деятельности в Ли-
вонии неганзейцев вообще, то специально против голландцев
были направлены решения ганзейского съезда в Любеке в июле
1423 г. § 23 рецесса съезда от 16 июля 1423 г. гласит: «Далее,
города договорились, чтобы избежать вреда, который случается
объединенному купечеству Немецкой ганзы, торгующему в Ливо-
нии, от того, что голландцы теперь торгуют в Ливонии больше,
чем это исстари было, не разрешать никаким голландцам торго-
10 Н. А. Казакова. Из истории торговой политики Русского центра-
лизованного государства XV в. Истор. записки, т. 47, 1954, стр. 266—267..
11 К. Fritz е. Danemark und die hansisch-hollandische Konkurenz in
der Ostsee zu Beginn des 15. Jahrhunderts. Wissenschaftliche Zeitschrift der
Ernst-Moritz-Arndt Universitat Greifswald, 1964, N V2.
12 Рецесс съезда. Hanserecesse (далее —HR), Bd. VI. Leipzig, 1889,
N 397, § 89—90.
83
Бать в Ливонии; но в качестве шкиперов и членов судовых команд
(schipherren unde schipmanswiise) могут они туда приезжать, как
это исстари было, но не иначе. Также не должно разрешать
обучать голландских юношей языку».13 Итак, рецесс съезда,
запрещая голландцам торговлю в ливонских городах, разрешал
им в то же время посещение Ливонии в качестве шкиперов и
членов судовых команд. В последнем пункте нашли отражение
интересы ливонских городов, купечество которых, будучи заинте-
ресовано в недопущении конкуренции голландцев в сфере
торговли, отнюдь не желало вместе с тем лишаться возможности
использовать голландские суда для перевозки своих товаров.14
В постановлении ганзейского съезда 1417 г., запрещающем
неганзейцам изучение языка в Ливонии, так же как в постанов-
лении съезда 1423 г. о запрете голландцам изучения языка, не
указывается, какой именно язык имелся в виду. Г. Холлин считал,
что речь шла о запрещении изучения местного языка (Landes -
sprache) с тем, чтобы затруднить голландцам общение с корен-
ными жителями. Ф. Фольбер полагал, что в рассматриваемых
постановлениях имелся в виду русский язык.15 Нам представ-
ляется правильным последнее предположение, ибо голландцы
были заинтересованы в непосредственных контактах с русскими
купцами, поставлявшими товары, пользовавшиеся большим спро-
сом на европейских рынках; коренные же жители Ливонии
(эстонцы и латыши) таких товаров поставлять не могли, так как
их участие в торговле ограничивалось рамками мелкой торговли,16
обслуживавшей повседневные нужды местного населения.
Вопрос о деятельности нидерландцев в Ливонии вновь рассмат-
ривался на ганзейском съезде в Брюгге в 1425 г. Отражая инте-
ресы руководящей группы городов Ганзейского союза — вендских
городов, стремившихся к полному вытеснению нидерландцев
с Балтийского моря, съезд постановил, чтобы никого из фламанд -
цев, зееландцев, голландцев не подряжать для перевозки товаров
в Ливонию и не допускать погрузки и выгрузки их судов в ли-
вонских портах.17
Однако эти жесткие постановления вызывали противодействие
ливонских городов, не желавших, как мы уже отмечали, лишаться
услуг голландского торгового флота. Съезд ливонских городов
в Валке в начале 1426 г. (в противоречии с решением ганзейского
13 Рецесс съезда. HR, Bd. VII. Leipzig, 1893, N 609, § 23.
14 G. H о 11 i h n. Die Stapel- und Gastepolitik Rigas in der Ordenszeit
(1201—1562). Hansische Geschichtsblatter, 60. Jahrgangs, 1935, S. 139.
15 Там же, стр. 138; F. V о 11 b e h r. Die Hollander und die deutsche
Hanse, S. 28.
16 V. N i i t e m a a. Die undeutsche Frage in der Politik der livlandischen
Stadte im Mittelalters. Annales Academic Scientiarum Fennicae, ser. B., t. 64,
Helsinki, 1947-1949, S. 201—204.
17 Отчет о съезде. HR, Bd. VII, № 800, § 11.
84
съезда в Брюгге в 1425 г.) принял решение о том, что до следую-
щего ганзейского съезда голландцы могут разгружать и нагружать
свои суда в городах Ливонии, т. е. съезд разрешил голландцам по-
сещение ливонских портов в качестве моряков—перевозчиков
грузов. Одновременно съезд вынес постановление, запрещающее
голландцам посещение внутренних городов Ливонии.18 Последнее
постановление было обусловлено, вероятно, опасением ливонских
городов перед проникновением голландцев в Россию. Помимо из-
ложенных постановлений, нашедших отражение в письме съезда
ливонских городов в Валке Любеку от 19 января 1426 г., съезд
принял, по-видимому, еще одно решение — о запрете голландцами
торговли с русскими; думать так дает основание имеющаяся
в аналогичном постановлении съезда ливонских городов в Воль-
маре в январе 1434 г. ссылка на решение съезда в Валке
в 1426 г. («как это было уже раньше постановлено в 26-ом году
в Валке»).19
Перед решительной позицией ливонских городов в вопросе
об использовании голландского торгового флота руководство Ган-
зейским союзом должно было отступить, и ганзейский съезд
в Любеке в июне 1426 г. вынес постановление, повторяющее § 23
рецесса съезда в Любеке от 16 июня 1423 г., о запрещении гол-
ландцам торговли в Ливонии и изучения [русского] языка и
о разрешении в то же время посещать им Ливонию в качестве
моряков — перевозчиков грузов.20
Наиболее развернутые постановления, регулирующие пребыва-
ние в Ливонии нидерландцев, принял съезд ливонских городов
в Вольмаре в 1434 г. Съезд разрешил голландцам, зееландцам и
кампенцам посещать ливонские порты в качестве шкиперов и
членов судовых команд и, кроме того, вести торговлю в первом
портовом городе, куда они прибудут; торговать им в каких-либо
других городах запрещалось под. угрозой конфискации товаров.21
В этом постановлении речь шла, очевидно, о торговле не голланд-
ских купцов, а голландских шкиперов и матросов, ограниченной
пределами первого портового города, в котором они причалят.22
Ливонские города допускали эту торговлю, будучи заинтересованы
в использовании голландского торгового флота. Но допуская огра-
ниченную торговлю голландских моряков, постановления съезда
18 Письмо съезда ливонских городов в Валке Любеку от 19 января
1426 г. Liv-Est- und Kurlandisches Urkundenbuch (далее: LUB), Bd 7, Riga,
Moskau, 1881, № 412.
19 Рецесс съезда ливонских городов в Вольмаре от 4 января 1434 г.
LUB, Bd. 8. Riga, Moskau, 1884, № 753, § 9; см. также стр. 86.
20 Рецесс ганзейского съезда в Любеке от 24 июня 1426 г. HR, Bd.
VIII, Leipzig, 1897, № 59, § 18.
21 Рецесс съезда. LUB, Bd. 8, № 753, § 7.
22 Такое толкование дает И. Э. Клейненберг, которому автор приносит
глубокую благодарность за помощь в переводе и интерпретации ливон-
ских и ганзейских источников.
85
полностью исключали возможность торговых контактов между гол-
ландцами и русскими. § 9 рецесса съезда гласил: «Далее, ни один
голландец, зееландец или кампенец не должен торговать с рус-
скими под угрозой конфискации товаров; также никто не должен
быть маклером при таких сделках под угрозой штрафа в 50 риж-
ских марок в пользу городов, так как это было уже раньше поста-
новлено в 26-м году в Валке»?3
В отношении фламандцев и англичан постановления съезда
были еще более суровыми: если голландцам, зееландцам и кам-
пенцам, посещающим Ливонию в качестве шкиперов и членов
судовых команд, разрешалась торговля в первом портовом городе
(исключая торговлю с русскими), то англичанам и фламандцам,
которым посещать Ливонию разрешалось тоже только в качестве
шкиперов и членов судовых команд, запрещалась всякая
торговля как с русскими, так и с немцами. В § 10 рецесса съезда
это правило сформулировано следующим образом: «Далее, ни
один фламандец или англичанин не должен приезжать сюда
в страну [Ливонию], кроме как в качестве шкипера или члена
судовой команды, и никаким способом здесь ни торговать пи
с немцами, ни с русскими. А если кто-нибудь из них это будет
делать, то этот товар должен задержать город, в котором такая
сделка случится на основании постановления городов».23 24
Чтобы затруднить возможность контактов между русскими,
с одной стороны, и голландцами, зееландцами и прочими евро-
пейцами — неганзейцами, — с другой, — съезд запрещал послед-
ним изучение [русского] языка. «Также никто не должен обучать
голландских, зееландских, камценских, фламандских и англий-
ских юношей языку или же помогать им при поисках такой воз-
можности под угрозой штрафа в 10 марок серебра в пользу
городов», — читаем мы в § 8 рецесса съезда.25
Во второй половине 30-х годов острота постановлений, направ-
ленных против торговли голландцев в Ливонии, смягчается и гол-
ландские купцы получают возможность вести торговлю в ливон-
ских городах. Л. Гетц изменение отношения к голландцам
связывает с заключением в 1435 г. мира между вендскими и
голландскими городами, которые в войне вендских городов с Да-
нией поддерживали последнюю26 (война велаоь с 1426 г.).
Г. Холлин причины благоприятной для голландцев перемены
усматривает (и, на наш взгляд, обоснованно) в первую очередь
в явлениях экономического порядка — в невозможности для ли-
вонских городов обойтись без использования голландского торго-
23 Рецесс съезда ливонских городов в Вольмаре в 1434 г. LUB, Bd. 8,
№ 753, § 9.
24 Там же, § 10.
25 Там же, § 8.
26 L. G о е t z. Deutsch-russische Handelsgeschichte, S. 428.
86
вого флота и в зависимости их от подвоза соли голландцами и от
голландского рынка сбыта.27
Однако, не будучи в состоянии прекратить торговлю голланд-
цев в Ливонии, ливонские города не сняли запрета на торговлю
голландцев с русскими. В ответ на жалобы голландцев на помехи,
чинимые в ливонских городах гостевой торговле (торговле ино-
земных купцов между собой), съезд ливонских городов в Пернау
в январе 1437 г. заявил, что подобный запрет в Ливонии никогда
не издавался, но торговля между голландцами и русскими дейст-
вительно запрещена. Существование этого запрещения ливонские
города объясняли тем, что голландцы не состоят в крестоцелова-
нии с русскими (не являются участниками договоров с русскими)
и что русские поэтому за плохие товары, которые голландцы
могут им поставлять, будут взыскивать с ганзейцев, чего ливон-
ские города не хотят. В письме к Любеку, где изложено приве-
денное рассуждение, съезд ливонских городов в Пернау под-
черкнул, что запрет на торговлю голландцев с русскими должен
соблюдаться и в дальнейшем.28
Рассмотренные постановления ганзейских съездов и съездов
ливонских городов 10—30-х годов XV в., запрещающие торговлю
между голландцами и русскими, а также изучение голландцами
русского языка и поездки голландцев во внутренние города Ли-
вонии, должны были предотвратить, с одной стороны, торговые
контакты голландцев с русскими в Ливонии, а с другой, — по-
ставить преграды проникновению голландцев в русские земли.
Уже повторяемость запретов свидетельствует о том, что пол-
ностью они своей цели не достигали: по-видимому, имели место
как случаи непосредственной торговли голландцев с русскими
в ливонских городах, так и случаи проникновения голландцев
в Россию. Последние нашли отражение в источниках.
17 апреля 1426 г. рижский рат обратился к Ревелю с письмом,
в котором сообщал о получении письма Дерпта с приложением
копии письма Ревеля Дерпту. В письме Ревеля Дерпту сообща-
лось, что некий голландец, отплывший из Або на Неву, торго-
вал, как говорят, в течение зимы в Новгороде.29 Характерен путь,
по которому голландец прибыл в Новгород: голландский купец
избрал не наиболее короткий путь через ливонские порты,
а дальний, обходной путь, через шведский порт, так как проезд
в Россию через ливонские порты в соответствии с существовав-
шими постановлениями был для голландцев закрыт. Сообщение
Ревеля о торговле голландца в Новгороде чрезвычайно взволно-
27 G. Н о 11 i h n. Die Stapel- und Gastepolitik Rigas, S. 141.
28 Рецесс съезда ливонских городов в Пернау от 9 января и письмо
съезда Любеку от 10 января 1437 г. HR. 2-te Abteilung, Bd. II. Leipzig,
1878, № 132, § 4, № 134. — Вопрос об отношении Ганзы и ливонских го-
родов к торговле голландцев в Лийонии в более позднее время мы не
рассматриваем, так как это не входит в задачи нашей работы.
29 Письмо Риги Ревелю от 17 апреля 1426 г. LUB, Bd. 7, № 449.
87
вало Дерпт и Ригу, и они просили рат Ревеля принять репрессив-
ные меры: конфисковать, если это удастся, товар голландца,
а ему рекомендовать обратиться к ганзейскому съезду, который
должен собраться в Любеке. Рига высказала также мнение о том,
что было бы полезно, если бы до ганзейского съезда ливонские
города договорились, какие меры необходимо принять для того,
чтобы воспрепятствовать подобным поездкам30 (голландцев в рус-
ские земли, — Н. К,).
Следующее известие о голландских купцах в Новгороде отно-
сится к 1432 г. В этом году в Новгород прибыли два голландца,
которые привезли с собою от 24 до 26 ластов сельди 31 (288—336 бо-
чек 32). Если сравнить это количество с количеством сельди, находив-
шимся на ганзейском судне, затонувшем в устье Наровы в конце
XV в. — 78 ластов33 (эта сельдь могла принадлежать разным
купцам), то партию сельди, привезенную голландскими купцами,
можно считать значительной. В Новгороде голландцы останови-
лись на дворе у русских. Появление в Новгороде голландцев
с сельдью — исконным предметом ганзейского импорта — вызвало
тревогу на немецком дворе. Власти двора в письме Ревелю сокру-
шались о том, что им не удается конфисковать товар голландцев,
и просили Ревель задержать голландцев во время их возвраще-
ния.34 Показательна жалоба властей немецкого двора на то, что
им не удается конфисковать у голландцев их товар: очевидно,
голландские купцы, остановившиеся на дворе у русских, на-
ходились в Новгороде в полной безопасности и спокойно торго-
вали под защитой русских властей.
В источниках запечатлены единичные факты торговли гол-
ландских купцов в Новгороде. Очевидно, и сами случаи проник-
новения голландцев в Новгород были немногочисленны, ибо прео-
долеть барьер, воздвигнутый ганзейскими и ливонскими городами
для сохранения монополии на торговлю с Россией, было нелегко.
Но, несмотря на немногочисленность, эти случаи свидетельствуют
о стремлении нидерландских купцов завязать непосредственные
торговые контакты с русскими землями и о положительном от-
ношении новгородских властей к этому стремлению.
Ранние русско-нидерландские торговые контакты являлись
предвестниками грядущего этапа в развитии русско-европейской
торговли — установления непосредственных торговых связей
между Россией и западноевропейскими странами.
30 Там же.
31 Письмо Тидеке Визе Дерпту от 10 августа 1432 г. LUB, Bd. 8, № 614.
32 Ласт сельди содержал 12 бочек. См.: Я. К. 3 е м з а р и с. Метрология
Латвии в период феодальной раздробленности и развитого феодализма
(XIII—XVI вв.). В кн.: Проблемы источниковедения, т. IV, М., 1955, стр. 200.
33 Отчет Томаса Шрове о посольстве в Москву в 1494 г. HR. 3-te Abtei-
lung. Bd. III. Leipzig, 1888, № 483, S. 339.
34 Письма немецкого двора Ревелю от 30 июля 1432 г. и Тидеке Визе
Дерпту от 10 августа 1432 г. LUB, Bd. 8, № 609, 614.
Я. С. ЛУРЬЕ
К ИСТОРИИ ПРИСОЕДИНЕНИЯ НОВГОРОДА
В 1477—1479 гг.
Присоединение Новгорода к Русскому государству в конце
XV в. было одним из важнейших событий русской истории. Од-
нако конкретные обстоятельства этого присоединения известны
нам далеко не полностью; история двух походов Ивана III на
Новгородскую землю в 1471 и 1479 гг., подробно излагаемая
в большинстве исторических курсов, содержит существенные про-
белы, а иногда и сомнительные сообщения. Причина этого прежде
всего в неполноте и одностороннем характере источников: по-
следняя дошедшая до нас независимая новгородская летопись
(Новгородская IV по Строевскому списку) доведена до сентября
1476 г.; 1 история окончательного присоединения Новгорода из-
вестна нам в той «московской политической трактовке», через
которую, как отметил М. Д. Приселков, «прошло огромное коли-
чество дошедших до нас летописей».1 2
Политическая тенденция московских летописей сказалась уже
в описании первого похода на Новгород в 1471 г. Два основных
московских рассказа об этом событии — «Словеса избранна от свя-
тых писаний», связанные, возможно, с митрополичьей канцеля-
рией,3 и рассказ великокняжеских сводов 4 — построены по тради-
ционной схеме сказаний о битвах христиан с «неверными» (Нев-
1 ПСРЛ, т. IV. 1-е изд. СПб., 1848, стр. 130.
2 М. Д. Приселков. История русского летописания XI—XV вв. Л.,
1940, стр. 6.
3 ПСРЛ, т. VI, стр. 1—15; тот же рассказ помещен в Новгородской
IV летописи по списку Дубровского: ПСРЛ, т. IV, ч. 1, вып. 2. 2-е изд. Л.,
1925, стр. 498—523. Рассказ продолжает текст свода 1456 г. в Бальзеров-
ском списке Софийской I летописи, который может считаться текстом
митрополичьего свода (М. Д. Приселков. История русского летописа-
ния XI—XV вв., стр. 151—154; ср.: Йстория русской литературы, т. II,
ч. 1. М.—Л., 1946. стр. 335—336).
4 ПСРЛ, т. XXVII, стр. 128—135; т. XXVI, стр. 229—242; т. XXV,
стр. 287—291.
89
Ская битва, Куликовская битва). Использование этой схемы при
описании победы над новгородцами оправдывалось тем, что нов-
городцев, ведших переговоры с польско-литовским королем,5 об-
виняли в «латинстве» и, следовательно, в «отступничестве».
Но, описывая поход 1471 г., московские летописцы имели
все-таки обвинительный материал против Новгорода; их публици-
стическая задача заключалась лишь в том, чтобы всячески пре-
увеличить и разукрасить этот материал. Иное положение было
в 1476—1479 гг. У власти в Новгороде находились промосковские
элементы (во главе с архиепископом Феофилом, на избрании ко-
торого в 1471 г. весьма энергично настаивали в Москве); никаких
сношений с Польско-Литовским государством новгородцы не
имели. Повод, выбранный Иваном III для нового похода и окон-
чательного присоединения Новгорода, даже в московском изло-
жении кажется несколько странным.
Вот как выглядит ход событий, начавшийся в 1476 г. в рас-
сказе официальной московской летописи. В 1476 г. Иван III был
в Новгороде; во время его пребывания там, подробно описанного
великокняжеской летописью, князь обвинил в злоупотреблениях
и выслал в Москву ряд бояр, выступавших против него в 1471 г.
Но в остальном это был «поход миром»; от новгородских бояр и
архиепископа Иван III получил обильные «поминки». В конце
февраля 1477 г. к великому князю явился посадник Захария Ови-
нов для разбора новгородских судебных дел в Москве, хотя
прежде эти дела решались только в самом Новгороде. «Того не
бывало от начала, как и земля их стала, и как великыи князи
учали быти от Рюрика в Киеве и на Володимере и до сего вели-
кого князя Ивана Васильевича, но сей в то приводе их», — торже-
ствующе заявляет великокняжеский летописец. Рассказав далее
о приходе «в то же говение» новых новгородских просителей и
о пожаре в Москве, летописец далее сообщает, что «лета 6985 ме-
сяца марта (т. е. в марте того же 1477 г.) архиепископ Новгород-
ский Феофил и весь Великы Новгород» прислали к Ивану III и
к его сыну послов Назара и Захара «бити челом и называти себе их
государи». Указывая, что прежде новгородцы «никоторого великого
князя государем не зывали, но господином», летописец в связи
с этим вновь употребляет формулу: «а наперед того, как и земля
их стала, того не бывало». В ответ на челобитье, по словам лето-
писца, Иван III 24 апреля (в отличие от предыдущего известия
здесь точная дата) через своих послов Федора Стародубского и
других запросил Новгород, «какого они хотят государства», но
новгородцы «запрелися» и «назвали то лжею». Далее следует
5 До нас дошел текст договора новгородцев с Казимиром, однако это,
как убедительно предполагает А. А. Зимин, очевидно, только проект до-
говора: текст его не сохранился в литовской метрике (архиве); нет и
литовского «противня» договора в русских материалах (Памятники рус-
ского права, вып. II. М., 1953, стр. 260).
90
цепь событий, завершившаяся захватом Новгорода. Сообщив
о смерти известного церковного деятеля Пафнутия Боровского
и о позднем морозе в мае 1477 г., летописец вновь (на этот раз
подробно) повествует о том, как новгородцы после приезда мо-
сковских послов «възбеснеша, яко пьании», отреклись от соб-
ственных слов о государстве («запрелися, а на нас лжу поло-
жили»), и далее переходит к рассказу о военных действиях, на-
чавшихся осенью 1477 г.
Так описываются события 1476—1477 гг. в великокняжеском
своде 1479 г. и в более поздних сводах, восходящих к официаль-
ному летописанию.6 В нескольких летописях конца XV—начала
XVI в. мы находим тот же рассказ свода 1479 г., изложенный
более сдержанно и осторожно: здесь говорится, что послов Назара
и Захара отправили «архиепископ новгородцкий Феофил и вси
посадницы и боаре Великого Новгорода», «а без Великого Новго-
рода ведома».7 Некоторые летописи совсем ничего не сообщали
о посольстве Назара и Захара в 1477 г.8
Историки, говоря об окончательном присоединении Новгорода,
неизменно следовали этой версии свода 1479 г. Они делали только
некоторые оговорки, высказывая предположение, что новгородцы,
называя Ивана III «государем», хотели признания «верховной
власти московского великого князя при сохранении новгородского
политического строя», что Иван III «придрался» к новому титулу
и т. д.9 Сам факт приезда посольства Назара и Захара, давшего
великому князю новый титул «государя», сомнения не вызывал.
Но недавно в нашем распоряжении оказался новый летопис-
ный текст — фрагмент московского великокняжеского свода
1477 г. (с 1417 г. до конца), сохранившийся в составе двух сход-
ных летописей — свода 1497 г. (Прилуцкая летопись) и свода
1518 г. (Уваровская летопись). Заканчивается этот текст изве-
стиями мая 1477 г., а далее следует (в Прилуцкой летописи)
дополняющий летописное изложение список русских князей,
в котором еще не упомянуто рождение сына Ивана III Василия
6 ПСРЛ, т. XXV, стр. 309; ср.: т. XVIII, стр. 253—254; т. VI, стр. 205;
т. VIII, стр. 183; т. XX, первая половина, стр. 319; т. XII, стр. 169—170.
7 Такой текст читается в Сокращенном своде 1493 г. (Погодинской ле-
тописи) (ПСРЛ. т. XXVII, стр. 280), в Софийской I летописи по списку
Царского (ПСРЛ, т. VI, стр. 33) и в дополнительной тетради, припле-
тенной к Бальзеровскому списку (ПСРЛ, т. VI, стр. 18).
8 Ср.: ПСРЛ, т. XXIII, стр. 162; т. XXIV, стр. 195; т. XXVI, стр. 256;
т. XXI, ч. 1, стр. 495—496. В Псковской летописи история с титулом впер-
вые упоминается при описании московского посольства в Новгород
(Псковские летописи, вып. 2. М., 1955, стр. 209).
9 Н. И. Костомаров. Северорусские народоправства во времена
удельно-вечевого уклада, т. I. СПб., 1863, стр. 211—213; В. Н. Вернад-
ский. Новгород и Новгородская земля в XV в. М.—Л., 1961, стр. 291 и 298;
Л. В. Черепнин. Образование русского централизованного государства
в XIV—XV вв. М., 1960, стр. 867—868.
91
(он родился в марте 1479 г.).10 11 Уже А. Н. Насонов сделал из
этого убедительный вывод, что перед нами — фрагмент свода,
составленного «не ранее 1477 г- (6985 г.), на котором кончается
летописный текст, и не позднее 1479 (6987) гг., когда у великого
князя Ивана Васильевича родился сын Василий».11 Более раннее
происхождение свода 1477 г. по сравнению со сводом 1479 г. и
последующих лет обнаруживается и из текста этого свода: здесь,
как и в более раннем великокняжеском своде 1472 г. (Никано-
ровская и Вологодско-Пермская летописи), нет явно вставного,
дублирующего основной текст рассказа о Флорентийском соборе,
который помещен в своде 1479 г.12 Но вместе с тем свод 1477 г. —
официальный великокняжеский свод: первый поход Ивана III
на Новгород в 1471 г. и остальные события здесь описаны так же,
как в других великокняжеских летописях.
Что же представляет собой рассказ о переговорах с новгород-
цами в своде 1477 г.? Здесь есть текст 6985 (1477) г., соответ-
ствующий тексту свода 1479 г.: сообщается о приезде новгород-
цев в феврале для решения судебных дел, чего «не бывало изна-
чала, как и земля их стала». Но дальше, после известия о пожаре
в Москве, мы не обнаруживаем никакого сообщения о новом
приезде новгородских послов в марте: «Тое же весны, князь ве-
ликий отпустил в Новгород послы своя месяца апреля, в четверг,
Федора Давидовича, Ивана Борисовича и дияка с ними Василия
Далматава».13 Далее следуют заключительные известия свода —
о смерти Пафнутия Боровского и о майском морозе.
Перед нами, очевидно, текст великокняжеского летописания
в том виде, которое он имел в мае 1477 г., уже после того как мо-
сковское посольство Федора Давыдовича (Стародубского-Пестрого)
выехало в Новгород. Можно ли предполагать, что сводчик 1477 г.
10 ПСРЛ, т. XXVIII, стр. 94—142 и 259—312.
11 А. Н. Насонов. Материалы и исследования по истории русского
летописания. Проблемы источниковедения, вып. VI. М., 1958, стр. 254.
В своей последней работе А. Н. Насонов видоизменил этот вывод, указав,
что фрагмент 1417—1477 гг. мог представлять собой «текст московского
свода 1479 г., в котором конец был отброшен, или предшествующую ре-
дакцию московского свода 1477 г.». (История русского летописания XI—
начала XVIII в. М., 1969, стр. 374). Нам представляется, однако, что дати-
ровка свода 1477 г. даже более очевидна, чем датировка свода 1479 г.: свод
1477 г. имеет четкое окончание и следующее за ним (и соответствующее
его окончанию) родословие князей; свод 1479 г. в Эрмитажном списке не
кончается, а обрывается; в Уваровском списке содержится уже последую-
щая редакция этого свода 1493 г.; указание на дату 1479 г. дают только
окончание текста свода в так называемой Ростовской летописи, где после
сентября 6988 (1479) г. следуют уже известия, тождественные своду Дуб-
ровского (ср.: А. А. Шахматов. Обозрение русских летописных сводов
XIV—XVI вв. М.—Л., 1938, стр. 256), и перемена почерка в Уваровском
списке (ПСРЛ, т. XXV, стр. 326).
12 Ср.: Я. С. Лурье. Новые памятники русского летописания конца
XV в. История СССР, 1964, № 4, стр. 126—127.
13 ПСРЛ, т. XXVIII, стр. 140 и 311.
92
сократил известие о посольстве Назара и Захара? Такая купюра
была бы совершенно неуместна для официального летописца, не-
сколькими строками выше с торжеством сообщавшего о приезде
новгородцев для небывалого суда в Москве и уже рассказавшего
об отправлении московских послов в Новгород. Текст в своде
1477 г. вполне последователен. Напротив, текст в своде 1479 г.
обнаруживает ряд странных особенностей: рассказ о посольстве
Назара и Захара внесен здесь с вновь повторенной годовой да-
той «6985»; он не имеет зато точной даты (число и месяц), при-
сущей соседним известиям свода; здесь вновь употреблена уже
использованная выше формула: «а напред того, как и земля их
стала, того не бывало». Странные черты обнаруживает и подроб-
ный рассказ о приеме московских послов «взбесившимися» нов-
городцами, помещенный в своде 1479 г. после окончания текста,
совпадающего со сводом 1477 г. Последнее известие, которым
кончался свод 1477 г. — о позднем морозе, — датировалось 31 мая;
следовательно, майские известия уже были закончены, но рас-
сказ о приеме послов начинался словами: «и того же месяца, и
еще послом великого князя в Новгороде, и бысть мятеж». Вполне
естественно заключить, что перед нами вставка, сделанная уже
после того, как была объявлена война, и повод к ней нужно было
провозгласить хотя бы задним числом.
Была ли история с новым титулом с самого начала задумана
как повод к войне и была ли она действительно предметом по-
сольства в Новгород Федора Стародубского в 1477 г.? Ответ на
этот вопрос затрудняется уже отмеченным обстоятельством —
прекращением известного нам новгородского летописания па
1476 г. Однако до нас дошел, возможно, фрагмент этого летописа-
ния и за 1477 г. в составе более позднего памятника — Устюж-
ского летописца начала XVI в. Связь Устюжского летописца
(Архангелогородской летописи, Устюжского летописного свода)
с новгородским летописанием уже отмечалась А. А. Шахмато-
вым; 14 мы можем предполагать, что источником этого летописца
была новгородская летопись, не совпадающая с сохранившимися
(Устюжский летописец содержит ряд совершенно уникальных
новгородских известий: например, известие о первом походе
ушкуйника Анфала в 1360 г., о вероломном аресте в Москве нов-
городского владыки Иоанна в 1401 г.). Летопись эта, очевидно,
14 А. А. Шахматов. 1) Разыскания о древнейших русских летопис-
ных сводах. СПб., 1908, стр. 237—238; 2) Обозрение русских летописных
сводов XIV—XVI вв., стр. 372. К. Н. Сербина (Устюжский летописный
свод. Истор. записки, т. .20, 1946, стр. 258) высказала интересное предпо-
ложение, что своеобразные (в том числе и новгородские) известия Ус-
тюжского свода могли быть взяты составителем из какого-то неизвестного
общерусского свода; однако исследовательница не отметила, к сожалению,
ряда бесспорных совпадений Устюжского свода с Новгородской I млад-
шего извода и Новгородской IV летописью.
93
доходила до 70-х годов XV в.: рассказ о войне 1471 (6979) г.
в Устюжском своде явно отражает новгородский рассказ, сохра-
нившийся в Строевском списке.15 Из этой же летописи, как можно
предполагать, в Устюжский свод проник и рассказ о событиях
1477 (6985) г. Уже первое известие этого года явно новгородское:
речь идет о «пожаре сильном» в Новгороде; далее говорится
о приходе посла от великого князя Федора Давыдовича (посоль-
ство отнесено к «тое же осени», хотя по московским источникам
оно происходило в начале лета; возможно, что это — искажение
Устюжского летописца начала XVI в.). Как и в московских ле-
тописях, великокняжеский посол здесь ссылается на заявление
новгородского представителя («ваш подвойской Назарей»), на-
звавшего Ивана III «государем Новгороду», и спрашивает:
«Вы чем великих князей имеете?». «Чернь» отрекается от этого
титула, заявляя, что «народ того не ведает»; «и начаша народ
на бояр за то злобу имети». Далее описывается «брань» в Новго-
роде, убийство двух посадников и арест двух других: «и. потом
приведше их на вечье и пожаловаша их, и целовали крест, что
им хотети добра Нову городу».16 На этом примирении заподозрен-
ных посадников с вечем рассказ оканчивается; никакого упоми-
нания о последовавшей далее войне и падении Новгорода в Ус-
тюжском летописце нет.17 Можно думать, что перед нами именно
то известие, на котором обрывалось летописание независимого
Новгорода — после окончательного присоединения города это ле-
тописание уже не продолжалось.
Московское посольство 1477 г., вероятно, действительно вы-
двинуло версию о новом титуле, якобы употребленном новгород-
цами. Но пока «весь Великий Новгород» (т. е. новгородское вече)
не высказался по этому вопросу достаточно определенно, эту не
слишком убедительную аргументацию еще не следовало вводить
в великокняжескую летопись. Новгородцы могли признать новый
титул (и тогда московские порядки пришлось бы внедрять «ми-
ром» — как это делали в XVI в. в Пскове); они могли, напротив,
дать великому князю хотя бы такой повод к войне, какой был
в 1471 г. Не произошло ни того, ни другого; историю с титулом
15 С рассказом Строевского списка совпадают здесь известие о по-
пытке новгородцев снестись с литовским королем (которой помешал ли-
вонский магистр) и известие о молве в Новгороде на «лучших людей»,
«яко вы приведосте на Новгород великаго князя». Подробнее вопрос об ис-
точнике Устюжского летописца разобран в подготовленной нами статье:
Источник «Сокращенных летописных сводов конца XV в.» и Устюжского
летописца.
16 Устюжский летописный свод. М.—Л., 1950, стр. 91—92.
17 Дальнейшие известия о Новгороде относятся в Устюжском лето-
писце к более позднему времени (6992 г. — явно анахронистическое из-
вестие о присоединении Новгорода; 6998 г.) и не обнаруживают никаких
признаков новгородского происхождения.
94
пришлось сделать поводом Для новой войны, и она была введена
в официальное летописание.
Нам представляется, таким образом, что новгородское вече
имело веские основания назвать «лжею» утверждение, будто они
сами назвали Ивана III «государем». Какое историческое значе-
ние имела эта «лжа» — вопрос более широкий и выходящий за пре-
делы настоящей заметки. Присоединение Новгорода к Русскому
государству было неизбежным: о кризисе вечевой республики,
о глубоких противоречиях в городе с достаточной убедительно-
стью свидетельствует яркое описание борьбы между «большими
людьми» и «молодыми» во время войны 1471 г., содержащееся
в последнем летописном своде времени независимости Новгорода.
Но, признавая историческую необходимость падения Новгород-
ской республики, мы вовсе не обязаны с доверием принимать ту
официальную и насквозь тенденциозную трактовку этого события,
которую давали ему придворные московские летописцы.
А. Л. ШАПИРО
О «ПОЖИЛОМ» СУДЕБНИКОВ 1497 и 1550 гг.
В статье 57 великокняжеского Судебника 1497 г. говорится:
«а христианом отказыватися из волости, ис села в село, один срок
в году, за неделю до Юрьева дни осеннего и неделю после Юрьева
дни осеннего. Дворы пожилые платят в полех за двор рубль,
а в лесех полтина». Далее мы находим уточнение, касающееся
крестьян, недолго проживших в волости: «А которой христианин
поживет за ним год, да пойдет прочь, и он платит четверть двора,
а два года поживет, да поидеть прочь, и он полдвора платит, а три
годы поживет, а пойдет прочь, а он платит три четверти двора,
а четыре годы поживет и он весь двор платит».1
Какова природа пожилого? Для историков, которые видели
в крестьянах XIV—XVI вв. бродячих арендаторов, ответ на этот
вопрос был ясен и прост: пожилое есть арендная плата за поль-
зование усадебными постройками, нечто вроде квартирной платы
крестьянина землевладельцу. Однако такая трактовка вопроса
вызывала недоумения даже у тех историков, которые ее придер-
живались и проповедовали.
М. А. Дьяконова, очень вдумчивого исследователя, смущало
то обстоятельство, что годовая арендная плата за постройки взи-
малась в размере четверти их стоимости, «чего нельзя не при-
знать чрезмерно высоким».1 2 Обнаружив эту странность, М. А. Дья-
конов так и не нашел ей объяснения.
Еще большее недоумение должен был вызвать тот факт, что
арендную плату свободный съемщик платил за те постройки, ко-
торые, как правило, возводились его собственными руками.
М. А. Дьяконов, правда, писал, что «пожилое взималось, конечно,
в тех случаях, когда крестьянин поселялся в готовом дворе».3
1 Судебники XV—XVI веков. Под общей ред. Б. Д. Грекова. М.—Л.,
1952. стр. 27.
2 М. А. Дьяконов. Очерки общественного и государственного строя
древней Руси. Изд. 3. СПб., 1910, стр. 329.
3 Там же.
96
В тех же случаях, когда он сам возводил дворовые постройки,
крестьянин якобы мог уходить без уплаты пожилого. Но никаких
фактов в пользу такой трактовки пожилого М. А. Дьяконов не
привел. Даже в случаях, когда крестьянин-новоприходец полу-
чал двор с постройками, возведенными его предшественниками,
он принимал обязательство старые хоромы «починивати» и новые
«ставити». Между тем закон не сокращал размеры пожилого
в соответствии с масштабами восстановительных и строительных
работ, произведенных крестьянином.
Даже руководствуясь чисто формальными критериями, пожилое
невозможно подвести под категорию арендной платы: ведь его
платили не при пользовании усадьбой, а лишь при прекращении
этого пользования, к тому же оно выплачивалось в равных разме-
рах, когда крестьянин сидел во дворе 4 года и 40 лет.
В эпоху феодализма вообще и в России XVI в. в частности
существовали разнообразные формы арендных отношений. Нам
известны случаи, когда один феодал брал на оброк землю у дру-
гого, когда в качестве арендаторов выступали посадские люди,
когда крестьяне одного феодала арендовали землю у другого
феодала. Наконец, иногда крестьяне брали на оброк у своего
собственного феодала землю сверх тяглого надела.
В аренду сдавались пожни, рыбные угодья, пахотные земли,
а также деревни и доли деревень со всеми относящимися к ним
угодьями.4 При этом земля сдавалась на определенный срок
(урочные годы) и за плату, точно определенную договором (мыт-
ной записью, записью о взятии на празгу, о сдаче на оброк и
другими документами, а может быть, и устным договором).
В случае многолетней аренды празга вносилась не при прекра-
щении договорных отношений, а в процессе пользования угодьями,
как правило, ежегодно. Иногда проводились торги, и угодья сда-
вались «с наддачи».
На арендованной земле возникало хозяйство разного типа:
известны случаи, когда арендатор принимал крестьян и половни-
ков, чаще он обрабатывал землю силами своей семьи. Дошли
также отдельные упоминания об арендаторах, которые нанимали
наемных работников.
Но при всех этих различиях земля, взятая в аренду, и тяглая
земля, находящаяся в пользовании крестьян-дворовладельцев,
различается в наших источниках. Крестьянское тягло отличалось
от арендной платы тем, что оно являлось бессрочным и определя-
лось господином по традиции или по произволу. В XVII в. пустые
земли отдавались иногда в аренду (на оброк) «до жильца»,
4 Судя по книге сбора празговых и оброчных денег куропольского
церковного прикащика от 1619 г., арендная плата поступала «с ноль»,
с поженок, с островов и полуостровов, с деревень, с полудеревень, «с трех
доль деревни», с шестой доли деревни (РИБ, XII, 1890, стлб. 45—49).
97
Т. е. до того момента, когда на них можно будет посадить постоян-
ного тяглеца.5 В документах Иверского монастыря XVII в. мы
встретили любопытный термин «ожиление» земли, который озна-
чает, что угодья, ранее сдававшиеся в аренду, переведены в кре-
стьянское вытное тягло.6
Это противопоставление арендатора и жильца не случайно.
Оно присуще правосознанию XV—XVI вв. «Жить у» монастыря,
у боярина, или у помещика, «жить за» ними в крестьянах зна-
чило в большей или меньшей степени подчиняться их сеньери-
альному праву, подвергаться в той или иной форме внеэкономи-
ческому принуждению. При этом крестьяне находились во вне-
экономической зависимости именно от тех феодалов, за которыми
жили. Аренда дополнительных участков земли у других феодалов
не приводила к двойной зависимости. Из празги вытекали только
обязательства своевременного взноса арендной платы. Если кре-
стьянин брал на празгу какие-либо угодья и не жил за землевла-
дельцем, сдавшим эти угодья, он не обязан был платить ему
пожилое.7 Приведем пример: в 1572 г. в Холмогорской епархии
была сдана на празгу церковная пахотная земля на Войбутост-
рове. Срок аренды был определен в один год, размер арендной
платы — 2 гривны.8 Трудно представить, что, взяв всего на год
участок, арендатор затем должен был, кроме оговоренной догово-
ром празги, заплатить не оговоренное в договоре и превышающее
празгу в два с половиной раза пожилое.
Слово «пожилое» происходит от слова «жить». Пожилое пла-
тили покидавшие свой двор жильцы. Но его не платили аренда-
торы угодий, не имевшие в покидаемом феодальном владении
двора. Это явствует из текста статей о крестьянском отказе, в ко-
торых говорится о дворах, платящих пожилое, и из порядных на
угодья, в которых никогда и ничего не говорится о пожилом.9 10
5 Киевские университетские известия, 1912, № 8, стр. 5—8.
6 Книга сбора оброчных пустошных денег Старорусских погостов
1695 г. Архив ЛОИИ, ф. Иверского монастыря, кн. 339, л. 33.
7 Тем более это относится к арендовавшим земли феодалам и посад-
ским людям.
8 РИБ, XIV, 1894, стр. 90.
9 Труднее решить вопрос о пожилом в тех случаях, когда крестьянин
подряжался в деревню или часть деревни на определенный срок (3, 5, 6,
10 лет) и за точно оговоренную годовую плату землевладельцу. То об-
стоятельство, что размеры платежа и сроки держания точно оговарива-
лись договором, сближает его с договором аренды. Но крестьянин обя-
зывался жить в течение договорного срока за землевладельцем и во
дворе, стоящем на его земле. Он подчинялся сеньериальной власти земле-
владельца. Нередко оговаривалось также, что он обязывался «цареву и го-
судареву дань и оброк и службы и всякие государевы подати с волост-
ными людьми платити вместе» и «участвовать в волостных разметах»
(РИБ, XIV, стлб. 91—115). Порядная грамота приобретала уже черты,
сближавшие арендатора с жильцом. И мы не можем утверждать, что прЦ
такого рода поряде, устанавливавшем отношения, лежащие где-то между
98
В отличие от арендной платы пожилое не выплачивалось систе-
матически в процессе пользования двором. Наоборот, его нужно
было платить лишь тогда, когда пользование двором прекра-
щалось.
Из историков-марксистов, показавших несостоятельность тео-
рии бродячей Руси и доказавших, что отношения землевладель-
цев и крестьян во времена Судебников, как и до их появления,
нельзя характеризовать как арендные отношения буржуазного
права, больше других сделал Б. Д. Греков.
Б. Д. Греков решительно выступил против господствовавшего
в исторической литературе второй половины XIX—начала XX в.
представления о русском крестьянине как свободном, кочующем
съемщике чужой земли, против представления о «волнующемся,
жидком состоянии» общества древней Руси, против тезиса о при-
сущей будто бы русскому человеку привычке к бродяжничеству.
Б. Д. Греков привлек внимание к слабым протестам против этой
концепции, которые раздавались уже в буржуазно-дворянской ли-
тературе, и привел целый арсенал показаний источников, которые
никак невозможно было с этой концепцией согласовать.10 Есте-
ственно, Б. Д. Греков отказался и от представления о пожилом
Судебников как об арендной плате за постройки. В то же время
мы не можем считать пожилое выкупом за личность отказываю-
щегося из волости крестьянина.
По мысли законодателя, пожилое надлежало платить с двора
вне зависимости от того, сколько жителей его покидало. Вероятно,
после Судебника 1497 г. землевладельцы стремились брать по-
жилое с каждой уходящей семьи (во дворе могло жить две и бо-
лее неразделенных семей). Судебник 1550 г. считает такие при-
тязания землевладельцев незаконными. В статью о крестьянском
отказе включается разъяснение, согласно которому пожилое над-
лежит «имати с ворот». Как видим, законодатель не рассматривал
пожилое как плату за личность уходящего; ведь эту последнюю
никак невозможно было идентифицировать с воротами.
Крестьянин, по Судебникам, не был крепостным и сохранял
право перехода. Но закон стоял на страже интересов землевла-
дельца и оберегал его от материального ущерба, связанного с кре-
стьянским переходом. В законе проявлялась забота о получении
феодалом ренты. С этой целью назначался срок перехода после
окончания сельскохозяйственного года и выплаты повинностей.
Подводная повинность выполнялась, как правило, после Юрьева
дня по зимнему санному пути, поэтому Судебник 1550 г. назна-
чал специальную плату за повоз. * 10
отношениями землевладельца и арендатора и господина и тяглеца, пожи-
лое не выплачивалось.
10 Б. Д. Греков. Крестьяне на Руси с древнейших времен до
XVII века. М., 1946, стр. 616-622.
99
Закон учитывал и еще одно существенное обстоятельство:
когда крестьянин уходил, он забрасывал свою усадьбу, двор ста-
новился пустым. Новый жилец приходил не сразу, за время пу-
стоты рента не шла, а постройки приходили в негодность.11
Пожилое и являлось возмещением ущерба, который нес землевла-
делец от временного запустения двора.
При этом учитывалось, что восстановление двора было гораздо
легче осуществить, если рядом с усадьбой стоял хоромный лес.
В этом случае пришельцу, который сядет на место ушедшего
крестьянина, можно будет предоставить меньшую льготу и он
сможет сравнительно быстро поставить хозяйство на ноги.
Поэтому пожилое «в лесех» было ниже пожилого «в полех».
Потеря землевладельца от ухода старожильца была более значи-
тельной, чем потеря от ухода новоприходца, не успевшего еще
наладить хозяйство и возвести все дворовые постройки и платив-
шего уменьшенные повинности. Поэтому Судебники предусматри-
вали уменьшенный размер пожилого для крестьян, просидевших
в волостке всего год, два или три.
Пожилое являлось как раз такой повинностью, какая соответ-
ствовала формам земельной собственности и внеэкономического
принуждения, господствовавшим в России XV—XVI вв. Землевла-
делец не являлся тогда собственником крестьян^ но был собствен-
ником всех земель, находившихся в их пользовании. Это отно-
сится и к усадьбе. Вне зависимости от того, строили ли крестьяне
свои избы, сараи, клети, сенники и другие постройки сами или
получали их после прежнего жильца, в качестве собственника
усадьбы выступал феодал. Крестьянский двор со всем его хозяй-
ственным обзаведением был средством обеспечения доходов зем-
левладельца. Для феодального хозяйства и права характерна по-
этому ответственность крестьянина перед господином за состоя-
ние своего крестьянского хозяйства. Тут-то и возникали специ-
фически феодальные, юридические основания для взимания
пожилого при запустении двора.11 12
Не находясь еще в крепостной зависимости, крестьянин конца
XV и середины XVI в. подвергался все же внеэкономическому
11 При одном судном разбирательстве середины XVI в. новоприходец
говорил: «а перезвал меня, господине, Корежемского мон. старец Михайло
потому, чтобы, господине, хоромы не опустошены были» (РИБ, XII,
стлб. 130).
12 Можно провести параллель между пожилым, которое взималось,
если крестьянин оставлял двор в определенный законом срок, и неустой-
кой, которую землевладелец брал, если крестьянин не приходил и не воз-
водил (или не приводил в порядок) двор в оговоренной порядной грамо-
той срок. Так, в 1581 г. Мелентий Макарьев порядился поставить себе на
земле монастыря Успения богородицы в Твери двор и платить затем
с этого двора оброк. «А не поставлю яз Мелентей двора на монастырской
земле и не учну жити, ино на мне Мелентей по сей записи 10 рублев де-
нег» (АЮ, 1838, стр. 197).
100
принуждению, которое вместе с правом земельной собственности
должно было обеспечивать получение владельческого дохода.
И сеньериальные права, и государственные законы, и неравно-
правность договоров (порядные грамоты), и прямое насилие ис-
пользовались для бесперебойного получения феодальных повин-
ностей. Когда же крестьянин уходил, ущерб феодала должно
было компенсировать пожилое.
В какой же степени пожилое могло компенсировать потери,
которые землевладелец нес в связи с крестьянским выходом?
Для ответа на этот вопрос обратимся к новгородским писцовым
книгам, которые составлялись в то самое время, когда был при-
нят Судебник 1497 г. Обработка содержащихся в писцовых книгах
данных позволила установить средние размеры (см. таблицу)
владельческих повинностей с крестьянского двора в трех пятинах
(Водской, Шелонской и Деревской).13
Средние размеры владельческих повинностей в конце XV—начале XVI в.
(в деньгах московских)
Пятина	Средние размеры владельческих по- винностей с во- робьи пашни	Среднее число во- робей на один крестьянский двор	Средние размеры владельческих по- винностей на кре- стьянский двор
Водская ....	35.8	3.9	140
Шелонская . . .	30.4	4.96	151
Деревская . . .	31.6	2.26	71
Среднее по трем пя- тинам ....	33.0	3.2	1	105.6
Итак, в Шелонской пятине пожилое, выплачиваемое крестьян-
ским двором при отказе (полтина=100 денег), было в полтора
раза ниже средних владельческих повинностей двора. Так дело
обстояло, если двор находился близко к хоромному лесу. Если же
он стоял «в полех», пожилое превышало повинности на 32%.
В Деревской пятине картина была иной. Здесь дворы были
менее населенными, чем в Шелонской пятине, и имели значи-
тельно меньшую запашку (меньше учтенной писцами пахотной
земли). Поэтому в Деревской пятине пожилое «в лесех» превы-
шало на 41% средние годовые повинности двора. Если же двор
стоял далеко от хоромного леса (здесь это, вероятно, бывало не
часто), пожилое превышало повинности почти в 3 раза.
13 По двум остальным пятинам сохранились недостаточные данные
от конца XV—начала XVI в. Таблица составлена по данным книги: Аграр-
ная история Северо-Запада России. Вторая половина XV—начало XVI в.
Л., 1971, стр. 331, 346.
101
В Водской пятине «в лесех» пожилое было ниже средних го-
довых повинностей на 40%, а «в полех» — выше на 70%. Если
судить по небольшому числу сохранившихся источников, в Бе-
жецкой пятине картина была схожей.
Итак, в Новгородской земле (без северной Обонежской пя-
тины и колоний) пожилое либо было немногим ниже годовых
повинностей, либо равнялось им, либо («в полех») превышало
их в IV2—2 и даже 3 раза. Средний размер повинностей равнялся
«в лесех» годовому, а «в полех» — двухгодовому доходу земле-
владельца от двора.
Таким образом, землевладелец, которому сразу удавалось за-
селить оставленный участок, мог без ущерба для своего бюджета
освободить нового поселенца от уплаты повинностей на год или
даже на два года. Поскольку речь идет об окультуренном
участке, а не об освоении целины, большие льготы и не практи-
ковались.
Положение существенно менялось, если нового жильца долго
не удавалось найти. В этом случае пустошь не приносила дохода
(или небольшой доход, если сдавалась в аренду за фикси-
рованную плату); постройки приходили в негодность, земля за-
растала лесом, и новому поселенцу нужно было давать более
продолжительную льготу, а то и подмогу.
Однако, обращаясь к тем же новгородским писцовым книгам,
мы легко убеждаемся в том, что в конце XV—начале XVI в. ко-
личество дворов быстро возрастало. В Водской и Шелонской
пятинах в промежуток времени между старым (конец 1470-х—
начало 1490-х годов) и новым (середина 1490-х—середина
1500-х годов) письмом число дворов увеличилось примерно на
10%, а в Деревской пятине — почти на 22%. Правда, пустые
дворы встречались во всех пятинах, что прежде всего объясняется
крестьянскими переходами. Но, во-первых, пустых дворов было
сравнительно немного, во-вторых, заселение пустых дворов в ус-
ловиях быстрого роста населения не встречало, очевидно, затруд-
нений в тех случаях, когда условия жизни в данной волостке не
были хуже, чем в других.
Из сказанного следует, что переход с выплатой пожилого
не причинял еще в конце XV—середине XVI в. особого ущерба
землевладельцам. Рачительный хозяин мало или вовсе не стра-
дал от ухода крестьянина. Зато он выигрывал, перезвав к себе
нового жильца на целину и увеличив тем самым свои владения
и доходы. Видимо, это относится как к старым вотчинникам, так
и к помещикам. У нас нет оснований считать, что только поме-
щики были заинтересованы в праве перехода.14 Ведь до 1570-х го-
дов в поместье давались не пустые, а населенные земли, а в созда-
нии слобод и распашке новых земель были заинтересованы все
14 Ср.; Бг Д. Греков. Крестьяне на Руси, стр. 642—644.
102
категории феодальных землевладельцев, причем у крупных было
больше возможностей для привлечения новоприходцев, чем
у мелких. Мне представляется необоснованным предположение,
что статьи Судебников о крестьянском отказе отражали специ-
фические интересы помещиков и были направлены против ста-
рого крупнобоярского вотчинного землевладения.
Б. Д. Греков справедливо говорит, что источники XVI в. по-
зволяют нам отчетливо видеть крестьян, переведенных от одного
феодала к другому.15 Но был ли крестьянский выход — по Су-
дебнику 1497 г. — обязательно переводом работника, осуществ-
ляемым на средства нового господина, или это мог быть также
уход крестьянина, предпринимаемый им самим и на свои собст-
венные средства? Попытаемся ответить на этот вопрос, опираясь
на новгородские материалы, которые открывают значительно бо-
лее широкие возможности, чем материалы, относящиеся к центру
страны. Определяя нормы, которыми надлежало руководствоваться
при замене натуральных оброков денежными, правительство оце-
нивало в конце XV в. коробью ржи в 10 денег новгородских. Соот-
ветственные оценки были установлены для других хлебов:
овес — 5 денег, ячмень — 7 денег, пшеница — 14 денег.
Несмотря на колеблемость коробьи, источники позволяют
приравнивать ее приблизительно к 7 пуд. ржи. Таким образом,
в период принятия Судебника 1497 г. пуд ржи стоил в Новго-
роде около 10/7 денег, или 1.43 деньги.
Учитывая соотношение озимой ржи и других хлебов в уро-
жае, собиравшемся крестьянами, и цены на эти культуры, мы
можем определить примерную цену условного пуда хлеба, полу-
чаемого крестьянами конца XV в. Эта цена равнялась 1.3 деньги
новгородской.16 Как известно, новгородская деньга при Иване III
была вдвое дороже московской.17 Таким образом, в переводе на
московские деньги условный пуд хлеба должен быть оценен
в 2.6 деньги. Чтобы получить полтину (100 денег), нужно было
продать 38.5 пуда, а чтобы получить рубль (200 денег) — 77 пуд.
условного хлеба.
Средний размер запашки крестьянского двора в Новгородской
земле (без северной Обонежской пятины) равнялся в конце XV—
начале XVI в. 3.2 коробьи ржи в поле, или почти 9.5 га в трех
полях. Такая запашка приблизительно соответствовала возмож-
ностям малой семьи (муж, жена и дети, не достигшие брачного
возраста), если у этой семьи была одна лошадь.18 Принимая
15 Там же, стр. 724.
16 Аграрная история Северо-Запада России, стр. 40.
17 Е. И. Каменцева, Н. В. Устюгов. Русская метрология. М.,
1965, стр. 64.
18 А. Л. Шапиро. Средневековые меры земельной площади и раз-
меры крестьянского хозяйства в России. Проблемы отечественной и все-
общей истории, [Л.], 1969, стр. 67—68.
103
урожаи ржи сам-4, мы можем полагать, что доход Двора от хле-
бопашества составлял (после засыпки семян) примерно 140 пуд.
хлеба, или 360 денег. Доход от животноводства и технических
культур можно оценить примерно в 25% стоимости зерновых,
или в 90 денег. Итого около 450 денег.
Расходы среднего новгородского двора на питание, фураж и
уплату повинностей можно оценить примерно в те же 450 денег.
Но крестьянские дворы имели еще довольно значительные до-
ходы от леса и реки (рыба, мед, дичь, грибы, ягоды). Таким
образом, средний новгородский крестьянский двор мог, вероятно,
при известном напряжении сил и средств и ограничении расхо-
дов на семейное потребление собрать полтину, необходимую для
выплаты пожилого «в лесех». При урожае сам-5 такую сумму
можно было собрать без особого напряжения.19
Вспомним, что в конце XV—начале XVI в. было много дво
ров с запашкой, превышавшей 9.5 га. В Шелонской пятине на
помещичьих землях средний надел крестьянского двора равнялся
4.7 коробьи, или около 14 дес., а на государевых оброчных зем-
лях — даже 5.2 коробьи, или около 15.5 дес. пашни. Для таких
зажиточных многопосевных дворов выплата пожилого и вовсе
не составляла трудностей.20
Чем более зажиточными и «семьянистыми» были дворы, тем
легче было им платить пожилое. Очевидно, после первого Судеб-
ника землевладельцы стремились взыскивать его в двойном раз-
мере, если отказывающийся из волостки двор состоял из двух
неразделенных семей. Но мы видим, что Судебник 1550 г. твердо
установил, что пожилое должно взиматься не с семьи, а «с во-
рот».21 Когда за воротами жила неразделенная семья со значи-
тельной запашкой и несколькими головами рабочего скота, то
собрать полтину или рубль можно было сравнительно легко.
Б. Д. Греков писал, что тяглые люди, которых он идентифи-
цировал со старожильцами, пользовались законным правом пере-
хода как до, так и после издания Судебника 1497 г. Об этом сви-
детельствуют грамоты XV в., в которых говорится о старожиль-
цах, ушедших из вотчин. Из контекста грамот явствует, что этих
старожильцев рассматривают как людей, которые «не бегут,
а расходятся, не нарушают права, а пользуются своим правом,
что их не силой возвращают на свои места, а призывают обратно,
давая при этом даже некоторые льготы».22
19 Аграрная история Северо-Запада России, стр. 363—366.
20 При посеве в 5 коробей и урожае сам-4 двор собирал, сверх семян,
105 пуд. ржи. Если яровых собирали столько же, двор получал 210 пуд.
Пожилое «в лесех» составляло лишь 13.7% стоимости этого хлеба, а «в по-
лех» немного превышала по стоимости четверть собранного за год урожая
хлебов.
21 Судебники XV—XVI веков, стр. 172—173.
22 Б. Д. Г р е к о в. Крестьяне на Руси, стр. 630.
104
В то же время Б. Д. Греков полагал, что это право в массо-
вом масштабе применялось только под влиянием больших обще-
народных бедствий. Голодовки, эпидемии, внутренние феодаль-
ные и внешние войны заставляли старожильцев уходить и да-
вали господину надежду на их возвращение. «Если бы уход ста-
рожильцев в данных случаях был протестом против жестокостей
и несправедливостей хозяина, едва ли бы пришлось говорить
о добровольном возвращении ушедших».23 Конечно, стихийные
бедствия и военные потрясения могли служить толчком к пере-
кочевкам, но у нас есть прямые указания источников на пере-
ходы крестьян-тяглецов из-за относительно тяжелых условий
обложения и в поисках более благоприятных условий. Это явле-
ние не массовое, но распространенное.
В 1505 г. «прислал князь великий грамоту к дьяку своему
к Обреску Иванову сыну Микитина, а велел описати да и оброку
сложити с волостки, что была за Олешкою за Мякининым в,по-
местье, того для, что писец Матвей Валуев, положил на те де-
ревни оброк тяжел, и иные деревни с того оброку запустели»
в Новгородском уезде в Шелонской пятине в Сумерском по-
госте.24 По старому письму, в волостке было 26 деревень и
42 двора. К 1505 г. запустели 2 деревни, а дворов убыло 4. В рас-
сматриваемое время такая небольшая убыль дворов вызвала бес-
покойство правительства.
Иногда в писцовых книгах конца XV—начала XVI в. встре-
чаются такие записи: деревня пуста, «писана была обжею,
а земли под ней полобжи» или деревня пуста, «писана была
двема обжами, а земли под нею на обжу».25 Деревни запустели
потому, что на обжу оказывалось меньше пахотной земли, чем
обычно приходилось в данном районе. При описании волости
Буйцы Деревской пятины писец привел перечень запустевших
деревень: «Дер. над Шиговым, пуста: писана была обжею,
а земли под нею на полобжи. Печищо в Заходе: писано обжею,
а земли пашенные и нет. Дер. Сельца пуста: писана была 2 об-
жами, а земли под нею на положби».26 В перечне названо 10 за-
пустевших селений, в отношении девяти сказано, что обежное
тягло не соответствовало земельному наделу.
В писцовых книгах есть описания имений, в которых
между старым и новым письмом были значительно повышены
повинности и числилось немало пустых дворов.27 Крестьяне
не уходили с насиженного места без острой необходимости, так
как процесс хозяйственного обзаведения на новом месте был со-
23 Там же, стр. 631.
24 НИК, т. V. СПб., 1905, стлб. 423.
25 НПК, т. ТТ, СПб., 1862, стлб. 346, 409, 527, 88; т. III, СПб., 1868,
стлб. 63 и др.
26 НПК, т. ТТ, стлб. 823.
27 НПК, т. ТТ, стлб. 418—419.
105
пряжен не только с огромными трудовыми усилиями, но и с не-
избежными лишениями. Землевладельцы использовали свою
власть, чтобы затруднить переходы крестьян-тяглецов. И все же
крестьяне-тяглецы несомненно пользовались своим правом пере-
хода, чтобы снизить бремя повинностей.
Переходы и угроза переходов являлись одним из важнейших
факторов экономического развития страны в XV—первой поло-
вине XVI в., они сдерживали рост владельческих повинностей,
побуждая феодалов к умеренности даже в условиях возрастаю-
щих потребностей господских семей.
Если первая половина статьи «о христианском отказе» ка-
салась крестьян, издавна живших в волостке, то вторая половина
относилась к крестьянам-новоприходцам. Со двора, заселенного
за год до отказа, полагалось всего 25 денег пожилого «в лесех»
и 50 денег «в полех». В переводе на хлеб это составляло
9.6 и 19.2 пуда. Со двора, заселенного за два года до отказа,
надлежало брать пожилое, равное по стоимости 19.2 («в лесех»)
и 38.4 пуда («в полех»). Со двора, заселенного за три года
до отказа, следовало взыскивать сумму, равную по стоимости
28.8 и 57.6 пуда. И лишь двор, заселенный за четыре года до от-
каза, платил такое же пожилое, как всякий двор старожильца,
издавна жившего в волостке и тянувшего все государственные
и владельческие повинности.
Означала ли эта шкала пожилого, что новоприходцы
(у Б. Д. Грекова они фигурируют под именем новоподрядчиков)
находились в более благоприятных условиях, чем старожильцы,
и пользовались большей свободой перехода по сравнению с этими
последними? Чтобы ответить на поставленный вопрос, попы-
таемся выяснить, каковы были особенности экономического и по-
датного положения новоприходцев. Некоторые из них жили в по-
чинках, учтенных писцовыми книгами конца XV—начала XVI в.
Приведем типы описаний этих селений.
1.	«Починок Онцифорик Петрушин, сел ново, пашни и до-
хода нет».28 Варианты такой же записи: «Починок Вожков, сел
после письма: двор Давыдко Юрьнин, без пашни»;29 «Починок
Корост: двор Федорко Труфанов, пашни нет, сел ново, в обжы
не положен».30 Под «доходом» тут понимается владельческий до-
ход. До поры до времени севший ново крестьянин ничего не пла-
тит владельцу. Под «пашней» понимается окультуренная, раз-
деленная на поля запашка. Подсека писцами пе учитывалась.
Но севший ново крестьянин, очевидно, сразу принимался за
расчистку леса и посев хлеба.
2.	«Починок Жырятка: дворо Фролко Костин, сеет ржы 2 ко-
28 НПК, т. И, стлб. 48, см. также стлб. 102, 111, 272.
29 НПК, т. TTI, стлб. 349.
30 НПК, т. ТТ, стлб. 527.
1QR
робьи, а сена косит 20 копен, пол-обжы; а дохода не шло:
сел ново».31 Тут новоприбылое хозяйство уже располагает окуль-
туренной пашней (около 2 дес. в озимом поле), но еще поль-
зуется льготой и не участвует в уплате повинностей, хотя и по-
ложено уже в обежный счет. Вариант той же записи: «Починок
Ракитино на р. на Рокитне: двор Гридка Ивашков, су сед его
Демешка, сеют ржи 2 коробьи, а сена косят 20 копен, пол-обжи,
а доходы с них нейдет, сели ново на лготе».32
3.	«Починок остров Хоромина: двор Савошко да Лучка Ермо-
лины, сеют ржы 3 коробьи, а сена косят 10 копен, обжа; а до-
хода с него нет: сидит на лготе».33 Здесь новоприходец успел
уже завести нормальное по размерам хозяйство (около 3 дес.
в озимом поле). Его хозяйство положено в обжу, что соответ-
ствует обычному обложению старинных крестьян. Однако льгот-
ные годы еще не прошли и хозяйство не платит пока повинности.
4.	«Починок Омелово: двор Вахрумей да Захар Семеновы,
пашни коробья, сена 100 копен, пол-обжи».34 Здесь двор положен
в обежный счет и участвует в отбывании повинностей. В волостке,
кроме починка, была деревня, положенная в обжу. Владелец
брал как с починка, так и с деревни половье из хлеба, «а ключ-
нику доходу 4 деньги». Половье — очень тяжелая форма издолья.
Но в данном случае крестьяне имели относительно много сенных
угодий, к тому же волостка расположена возле Новгорода и близ
отличных рыбных угодий. Таким образом, повинности с починка
нельзя оценить как очень высокие. Починок, в котором жило
2 семьи, имел всего 1 дес. озимой ржи, тогда как в находившемся
тут же дворе старинного крестьянина жила 1 семья, имевшая
около 4 дес. озимой ржи и платившая соответственно в четыре*
раза более высокий, чем починок, оброк издольем.
Во многих случаях починки участвуют в отбывании повинно-
стей вместе со старинными деревнями. Но владея значительно
меньшим количеством окультуренной пашни, чем эти последние,
починки тянут повинности с относительно меньшей доли обжи
и платят относительно меньше расположенных рядом с ними де-
ревень. Есть немало фактов, когда на двор в починке приходится
в 17г—2 раза меньше пашни, чем на деревенский двор, и когда
двор починка положен в пол-обжи, тогда как деревенские дворы
старинных крестьян положены каждый в обжу.35 А бывают слу-
чаи, когда 2 и более починка тянут с полуобжи, тогда как боль-
шинство дворов в волостке тянут с целой обжи каждый.36
Когда жители починка сравнивались со старинными крестья-
31 НПК, т. III, стлб. 42, т. II, стлб. 490.
32 НПК, т. III, стлб. 700.
33 НПК, т. III, стлб. 117.
34 НПК, т. IV, СПб., 1886, стлб. 9.
35 НПК, V, стр. 273, 234, 139 и др.
36 НПК, IV, стр. 214; V, стр. 253.
107
нами в размерах окультуренной и учтенной писцами пашни,
когда они сравнивались со старинными крестьянами и в размерах
повинностей и, таким образом, сами становились старинными
крестьянами, исчезало определение их селений как починка.
Поэтому в писцовых книгах конца XV—начала XVI в. почти
никогда не фигурируют упоминания починков старого письма.
Починки, по старому письму, несомненно учитывались, но ко
времени нового письма они уже назывались деревнями. Можно
отметить любопытный случай, когда слово «починок» удержива-
лось в названии поселения, которое писец характеризует как
деревню — «Деревня Волмоса починок».
Количество населенных пунктов и тем более дворов, возник-
ших между старым и новым письмом, намного превышало число
починков.37 И это объясняется не только переводом починков
в разряд деревень по истечении льготного срока. Некоторые но-
вые поселения, очевидно, сразу числились деревнями и не поль-
зовались льготами. Так могло быть при разделе дворов зажиточ-
ных крестьян.
Но экономическое положение новоселов, прежде всего кре-
стьян, заводивших починки, было обычно более слабым, чем
экономическое положение старожильцев.38 Льготы, которые они
получали, были совершенно необходимы, чтобы поставить хозяй-
ство на ноги. Сокращенное пожилое новоприходцев соответство-
вало меньшим возможностям их хозяйства. У нас нет никаких
оснований говорить о большей свободе новоприходцев, севших
на владельческую землю, по сравнению со старожильцами, о бо-
лее легких условиях их перехода с места на место. Однажды
порядившись к господину в крестьяне, новоприходец попадал
в такую же зависимость от него, как старинный крестьянин.
Новоприходец в период Судебников отличался от старожильца
в экономическом отношении, но у нас нет оснований противопо-
ставлять в юридическом отношении исстари живущих и привле-
ченных путем договора крестьян, как это делал Б. Д. Греков.39
Пожилое нужно было платить в тех случаях, когда уходил
дворов ладе лец; пожилое платили дворы. Отсюда следует, что
когда уходили от отцов дети и от «дядь племянники», а двор
оставался жилым, пожилое не выплачивалось. Это обстоятель-
ство следует учитывать, когда рассматривается вопрос об источ-
никах пополнения феодального хозяйства рабочей силой. Если
семьи новоприходцев превращались в семьи старожильцев, то
37 Починками называли селения, которые возникали «на нове», но
встречаются «починки на пустоши» (НПК, т. II, стр. 761). Очевидно, здесь
речь идет о запустевших участках, успевших зарасти лесом.
38 По подсчетам, произведенным 3. А. Тимошенковой по писцовым кни-
гам Старорусского уезда 1539 г., на один починок приходилось в 2.4 раза
меньше пашни, чем на однодворную деревню.
39 Б. Д. Г р е к о в. Крестьяне на Руси, стр. 545.
108
и из семей старожильцев выходили новоприходцы. Это обстоя-
тельство также не позволяет резко противопоставлять две кате-
гории сельского населения в XV—первой половине XVI в.
Характеризуя Судебник 1550 г., Б. А. Романов и И. И. Смир-
нов отмечали консерватизм этого памятника и его близость
к Судебнику 1497 г. Это наблюдение относится и к статьям
о крестьянском отказе. Царский судебник уточняет понятие
«двора» и понятие «в полех», но сохраняет право перехода и по-
жилое. Размеры пожилого увеличиваются на 2 алтына («в ле-
сех»— на 12%, «в полех»—на 6%). В результате изменения
веса серебряной деньги, происшедшего в 1530-х годах, количе-
ство серебра в ней тоже сократилось на 12.8%,40 но этому обстоя-
тельству нельзя придавать существенного значения. Для нас ва-
жен реальный курс денег.
Обращает на себя внимание тот факт, что денежные оценки
Судебника 1550 г., как правило, нисколько не изменились по
сравнению с Судебником 1497 г. Это относится к судебным по-
шлинам, которые получали окольничьи, дьяки, подьячие, печат-
ники и другие представители великокняжеской администрации.
Особенно показательно сопоставление указа «о езду», где опре-
деляется размер прогонных при посылках из Москвы в разные
города государства. Размеры прогонных остаются неизменными.
Если бы средние цены на хлеб и другие предметы потребления
поднялись в первой половине XVI в. существенно, прогонные
не могли бы остаться на прежнем уровне.
Но в XVI в. были годы, когда то в одном, то в другом районе
хлебные цены подскакивали разительно. Об этом можно судить
по труду А. Г. Манькова, который показал, что уже в конце
1540-х годов на Двине рожь продавалась по ценам, во много раз
более высоким, чем новгородские цены начала XVI в.41 Тот же
труд А. Г. Манькова и дополнительные разыскания Г. В. Абра-
мовича говорят о том, что после издания Судебника 1550 г. цены
на хлеб колеблясь повышались.42 В результате снижался реаль-
ный вес пожилого. И происходило это как раз в те десятилетия
второй половины XVI в., когда у крестьян появились дополни-
тельные стимулы к уходу с насиженных мест, когда число пу-
стых дворов и деревень возросло в огромных, временами ката-
строфических размерах. При таких обстоятельствах пожилое уже
никак не могло компенсировать землевладельцам ущерб от пере-
ходов. Это обстоятельство должно учитываться при изучении про-
блем крестьянского закрепощения.
40 Е. И. Каменцева и Н. В. Устюгов. Русская метрология,
стр. 144.
41 А. Г. М а н ь к о в. Цены и их движение в Русском государстве
XVI в. М.—Л., 1951, стр. 104—108.
42 Г. В. Абрамович. Новые источники по истории хлебных цен
в России XVT в. История СССР, 1968, № 2, стр. 116—118.
Ю. Г. АЛЕКСЕЕВ
ПЯТНАДЦАТИРУБЛЕВЫЙ МАКСИМУМ
ПО СЛУЖИЛОЙ КАБАЛЕ, СЛУЖБА С ЗЕМЛИ
И ФЕОДАЛЬНАЯ РЕНТА
Первая часть ст. 78 Судебника 1550 г. — клаузула о макси-
муме по служилой кабале 1 — не раз привлекала внимание исто-
риков. В новейшей литературе на этой статье остановился
И. И. Смирнов; специальное исследование ей посвятил Б. А. Ро-
манов.1 2 Эти историки подошли к ст. 78 с разных позиций. С точки
зрения И. И. Смирнова, «регламентация размеров служилой ка-
балы. .. означала укрепление правового базиса кабального холоп-
ства и устранение тех извращений, которые могли угрожать даль-
нейшему развитию этого института», объектом же закабаления
являются «разоренные крестьяне и черные посадские люди», на-
зываемые в самой ст. 78 «серебрениками» 3 — феодально-зависи-
мые работники, закрепощенные через кабалу— «серебро». В этой
связи И. И. Смирнов особое внимание обратил на то, что установ-
ленный ст. 78 максимум в 15 раз превышает размеры крестьян-
ского пожилого.4 Вместе с тем И. И. Смирнов не исключил воз-
можности и того, что кабальный человек может не только рабо-
тать «по вся дни во дворе господина», но и в конкретных обстоя-
тельствах сопровождать служилого человека в походах.5
1 «А которые люди волные учнут бити челом князем, и бояром, и
детем боярским и всяким людем, а станут на себя давати кабалы за рост
служити и боле пятинадцати рублев на серебреника кабалы не имати»
(Судебники XV—XVI вв. М.—Л., 1952, стр. 169).
2 И. И. С мир н о в. 1) Судебник 1550 г. Истор. записки, т. 24, 1947,
стр. 333—335; 2) Очерки политической истории Русского государства
30—50-х годов XVI в. М.—Л., 1958, стр. 379—384; Б. А. Романов.
К вопросу о 15-рублевом максимуме в служилых кабалах XVI в. Истор.
записки, т. 52, 1955, стр. 325—335.
3 И. И. Смирнов. Очерки, стр. 382, 383—384.
4 Там же, стр. 381.
5 Там же, стр. 384.
110
Совсем иначе взглянул на ст. 78 Б. А. Романов. По его мне-
нию, «самая цифра кабального максимума (15 руб.) родилась
в сфере, не имеющей отношения к крестьянскому пожилому, на-
столько этот 1 рубль и 4 алтына пожилого ни в какое сравнение
не идут с 15 рублями». Эта сфера — боевые холопы-послужильцы,
и сама статья имеет в виду «Пересветовых всех родов, будь то Пе-
ресветовы-воинники — отцы, будь то их „люди" из числа Пересве-
товых же детей».6 К этому выводу Б. А. Романов пришел путем
сопоставления ст. 78 со ст. 81,7 с дополнительными указами от
1 сентября 1558 г. и с Боярской книгой. Развивая свои наблюде-
ния над Боярской книгой, Б. А. Романов высказывает мысль
о практической возможности «для служилого человека пуститься
в операцию первоначального накопления на предмет приобрете-
ния кабального холопа, обладая любым, хотя бы 6—7-рублевым
окладом жалованья». Суть этой «операции», или «игры», в зака-
балении холопа-послужильца для выставления в полк в качестве
«передаточного человека» с целью получить за него те 5 руб., ко-
торые платятся за передаточных согласно Боярской книге. При
этом 15 руб. не сумма, выдаваемая на руки человеку, давшему на
себя служилую кабалу, а только своего рода страховка для каба-
лителя (хочешь выкупиться — плати 15 руб.). Эта сумма не со-
размерна с тем «серебром», которое действительно получал на
руки «серебреник». Кто же такой этот холоп-послужилец? «Пред-
ложение рабочих рук шло со стороны именно запрещаемых Су-
дебником категорий детей боярских и... спрос обращался и на
них». Боевая служба сына боярского частному лицу — случай
реально возможный (хотя и запрещаемый законом).
Само привлечение Боярской книги для интерпретации ст. 78
является бесспорно серьезной научной заслугой Б. А. Романова,
что было отмечено и его оппонентом И. И. Смирновым, не при-
нявшим, однако, этого построения.8
Весьма серьезные соображения, связанные с рассматриваемым
вопросом, высказал в последнее время В. М. Панеях. Согласно его
подсчетам, из примерно 1300 служилых кабал, известных по за-
писным книгам старых крепостей и по кабальным книгам
1590-х годов, 47 кабал (3.5%) даны именно на сумму в 15 руб.
Почти все остальные кабалы даны на сумму не свыше 10 руб.,
причем их основная масса (74% от старых кабал, свыше 80% от
кабал 90-х годов) — на сумму не свыше 5 руб. Эти подсчеты при-
вели В. М. Панеяха к обоснованному выводу, что: 1) 15-рублевый
максимум был рассчитан явно не на кабальных холопов из со-
циальных низов, 2) «вводя... 15-рублевый максимум, власти.
6 Б. А. Р о м а н о в. К вопросу о 15-рублевом максимуме, стр. 333, 335.
7 «А детей боярских служилых и их детей, которые не служивали,
в холопи по приимати никому, опричь тех, которых государь от службы
отставит» (Судебники XV—XVI вв., стр. 170).
8 И. И. Смир п о в. Очерки, стр. 382-
111
несомненно, имели в виду какую-то определенную (сравнительно
немногочисленную) группу кабальных холопов». Объектов 15-руб-
левой кабалы вероятнее всего найти в среде служилых кабальных
холопов, противопоставляемых деловым, — в среде приказных
людей и военных слуг. В. М. Панеях приводит ряд документов и
высказываний современников, свидетельствующих о достаточной
распространенности категории военных слуг-кабальных холопов.
Выводы В. М. Панеяха о реальном значении и социальном
адресе 15-рублевого максимума представляются достаточно убеди-
тельными.9
Попробуем, однако, продолжить наблюдения Б. А. Романова и
подойти к вопросу о 45-рублевом максимуме с несколько другой
стороны. Поставим два вопроса: 1) кого защищал 15-рублевый
максимум от потери свободы? 2) кому была выгодна и к чему
вела «игра в передаточных»? (пользуясь терминологией Б. А. Ро-
манова).
Начнем с первого вопроса. Если считать, что 15-рублевый
максимум реально применялся, а это, по-видимому, так и было,
то практическую возможность выкупиться из кабалы имел тот, кто
мог в сравнительно короткий срок внести своему кабалителю ука-
занную сумму. Кто же имел такую возможность? Это, очевидно,
не крестьянин: слишком велика разница в масштабах между руб^
левым пожилым и 15-рублевой кабалой.
Изучение новгородских писцовых книг конца XV—начала
XVI в., проведенное в последние годы группой историков под
руководством А. Л. Шапиро, позволяет подсчитать средний годо-
вой доход с единицы пашни. Валовой доход крестьянина Новго-
родской земли оказывается (в денежном выражении) близким
к 100 новгородским деньгам (в ценах 1500 г.) на 1 коробыо
(2 четверти) пашни. При 4 коробьях запашки (8 четвертей)
среднего крестьянского надела крестьянин получал 400 новгород-
ских денег. Согласно проделанным подсчетам, после выплаты
феодальной ренты, государственных повинностей, засыпки семян
и за вычетом на личное потребление у такого крестьянина оказы-
вался небольшой остаток, равный, например, в Водской пятине
55 новгородским деньгам. В урожайные годы этот остаток возра-
стал; для выплаты пожилого крестьянин мог сократить личное
потребление, но во всяком случае о возможности выплаты им
15 руб. (1500 новгородских денег) даже при условии роста хлеб-
ных цен к 50-м годам примерно вдвое говорить не приходится.
Таким образом, по-видимому, не крестьянин был адресатом
15-рублевого максимума, и в этом смысле представляется, что
Б. А. Романов был прав.
Те же материалы новгородских писцовых книг свидетельст-
вуют, что около 1500 г. средняя норма дохода (ренты), извле-
9В М П а п е я х. Кабальное холопство па Руси в XVI в. Л., 1967.
стр. 38—39, 67—68, 74—78.
112
каемого феодалом (помещиком) из крестьянского хозяйства,
составляет по трем новгородским пятинам от 20 до 25 новгород-
ских денег с коробьи запашки (т. е. соответствует примерно
25% валового дохода крестьянина) и что эта рента взимается
в основном в натуральной форме.
Так как, по-видимому, в экономике и социальных отношениях
за первую половину XVI в. существенных сдвигов не произошло
и нет оснований считать, что условия феодальной эксплуатации
и крестьянского хозяйства Новгородской земли принципиально
отличались от таковых же в других районах Русского государ-
ства, открывается возможность использовать (с некоторым допу-
щением) приведенные данные новгородских писцовых книг для
решения интересующих нас вопросов. При этом надо иметь в виду,
что, судя по имеющимся материалам, цены на хлеб в 50-х годах
были вдвое выше, чем в 1500 г.10
В таком случае 15 руб. — это размер годового дохода в ценах
50-х годов с участка в 60 четвертей в поле. С учетом других расхо-
дов (хозяйственные нужды, собственное потребление и т. п.) это
сумма, которую в течение года реально мог выплатить владелец
100 четвертей земли, т. е. именно тот, кто и должен был явиться,
по Уложению о службе, «на коне и в доспесе в полном». Таким
образом, 15-рублевый максимум защищал и мог защитить именно
владельцев 100 и более четвертей земли — боеспособных служи-
лых людей, составлявших феодальное ополчение. Если это так, то
направленность ст. 78 понятна: она стремится сохранить боеспо-
собность среднего — главного — слоя класса феодалов, «воинни-
ков» И. С. Пересветова. Феодальная мелкота, мелковотчинная и
мелкопоместная, этой статьей не охраняется: с точки зрения ав
торов Уложения о службе и ст. 78, она не представляет сущест-
венной ценности для службы. Именно выходцы из этого — низ-
шего — слоя класса феодалов (если только они почему-либо не
подпадали под действие ст. 81) могли быть объектом «игры в пе-
редаточных», поставляя кадры боевых холопов-послужильцев. Для
крестьян же 15-рублевый максимум сам по себе не мог иметь ни-
какого практического значения.
10 А. Г. М аньков. Цены и их движение в Русском государстве
XVI в. М.—Л., 1951. В итоговой таблице I на стр. 104—105 приведено
25 цен на рожь за 1551—1560 гг., которые колеблются от 6 до 132 денег
(московских) за новую шестипудовую четверть. Если отбросить цены на
рожь, относящиеся к отдаленным северным районам, а также цену
в 6 денег, резко отличающуюся, от остальных, то останется 12 цен, колеб-
лющихся от 20 до 60 денег. Путем выведения арифметического среднего
устанавливаем, что средняя цена ржи составляла 37.5 денег за четверть,
т. е. немногим более 6 денег за пуд. (Условность таких подсчетов сразу
бросается в глаза, но, к сожалению, другими данными мы не располагаем.
Для сравнения можно указать, что подсчитанная таким же способом сред-
няя цена ржи в 1561—1570 гг. составляет 28.7 денег за четверть, а в 1571—
1580 гг. — 27.1 деньги). А в 1500 г. пуд ржи стоил, по НПК, 2.8 москов-
ских деньги (пуд=77 коробьи, московская деньга = 7г новгородской).
113
Сложнее вторая проблема: кому выгодна и к чему ведет эта
«игра»?
При рассмотрении этой проблемы возникает вопрос: что такое
5 руб., даваемых по Боярской книге на передаточного, — возме-
щение необходимых расходов на вооружение и снабжение или
денежная премия старательному служилому человеку?
Ответ на этот вопрос можно дать, только зная реальную
стоимость службы. Прямых данных такого порядка у нас нет, но
косвенные имеются.
Согласно царской грамоте, новгородским дьякам Ф. Еремееву
и Казарину Дубровскому зимой 1555/56 г. для снабжения отряда
царевича Кайбулы, следовавшего через новгородские земли к гра-
нице, заготавливался ежедневный корм из следующего расчета:
па 10 человек — баран, круп и соли на деньгу; конского корма —
на 10 лошадей — острамок сена и четверка овса.11 При пересчете
на деньги получается, что в день на 1 человека с лошадью при-
ходится около 2 московских денег, или на год немногим более
З’/г руб. Однако здесь не учитывается стоимость хлеба, пива и
других припасов, а также цена одежды, доспехов, вооружения
и коня.
Если учесть расходы на покупку и амортизацию вооружения,
доспехов, одежды, конского состава, то окажется, что 5 руб.
в год — это минимальная сумма, потребная на содержание воина.
Следовательно, 5 руб. на передаточного — это не поощрительная
премия, а в лучшем случае возмещение необходимых расходов.11 12
В этих условиях было ли выставление передаточных опера-
цией, выгодной для служилого человека, «Пересветова-отца»? Для
ответа на этот вопрос необходимо установить, откуда берет этот
«Пересветов-отец» средства для закабаления «Пересветова-сына».
По нормам Уложения о службе со 100 четвертей доброй уго-
жей земли являлся в поход «человек на коне и в доспесе в пол-
ном, а в дальний поход — о дву конь». Пользуясь приведенными
11 ДАИ, т. I, СПб.. 1846, № 70.
12 Разумеется, 5 руб. — это только средняя цифра; реальная стоимость
службы могла сильно колебаться в зависимости от качества вооружения,
доспехов, коня и т. п. Известно, что в Англии XIII—XIV вв. феодал, не-
сущий службу с земли, получал 4 пенса в день (Р. Vinogradoff.
English Society in the Eleventh Century. Oxford, 1908, p. 16, 31) при сред-
ней стоимости пшеттицы 60—70 пенсов за квартер для XIV в. (The Cam-
bridge Economic History of Europe, vol. I. 2-nd ed. Cambridge. 1966, p. 682;
Slicher van Bath. The Agrarian History of Western Europe. London, 1963,
табл. 1 на стр. 326 дает возможность рассчитать деньги для XIII в.), т. е.
за 290 литров=203 кг пшеницы, что составляет среднюю цену за пуд
около 6 пенсов. При таком соотношении стоимость личной службы рус-
ского феодала составляла бы 5—6 денег в день (пуд пшеницы — 8—9 де-
нег), или примерно 9—12 руб. в год. К этой цифре должна была прибли-
жаться и стоимость службы лучших послужильцев, тех, кого В. М. Панеях
заслуженно назвал «мелкими вассалами» феодала (В. М. Панеях. Ка-
бальное холопство па Руси в XVI в., стр. 80).
114
выше расчетами, устанавливаем, что доход со 100 четвертей земли
равнялся (в денежном выражении) в 50-х годах 25 руб. (при
25%-й ренте). Таким образом, на военные нужды феодал по нор-
мам Уложения должен был тратить 20% (5 руб.) своего дохода
с земли с первых 100 четвертей и по 12% (3 руб.) с каждой сле-
дующей сотни четвертей (8% ему возмещало государство в виде
2 руб. надбавки за «уложенного человека с земли»). Именно та-
кие затраты на военное дело были «нормальными» с точки зрения
авторов Уложения о службе и Боярской книги. Надо полагать, что
выбор именно 100 четвертей земли в качестве основной единицы,
соответствующей вооруженному всаднику, был не произволен,
а вытекал из опыта и какого-то (пусть приблизительного)
расчета экономических возможностей служилого человека.13
За счет чего можно было «перевыполнить» норму Уложения,
выставив передаточного «воинника»? При строго фиксированном
денежном жалованье единственная возможность добыть лишние
средства — извлечь их из земли, т. е. с крестьян.
Предлагаемая таблица показывает, как в действительности
неслась служба с земли на примере довольно значительного отряда
отборных служилых людей, попавших в дошедший до нас отры-
вок Боярской книги.14 В руках 180 феодалов Боярской книги
почти 80 тыс. четвертей земли, что может соответствовать при-
мерно 8—10 тыс. крестьянских хозяйств.
Именно земля, т. е. эксплуатация зависимых крестьян, а не
денежное жалованье, составляет основу служебной годности
феодалов: с земли идет более 80% их доходов. С 76 тыс. четвертей
земли несут службу более 1200 человек: сами служилые люди, их
послужильцы в доспехах, в тегиляях и «прочие» — без доспехов,
вооруженные холодным оружием и невооруженные «в кошу
с юки». Принимая минимальную стоимость годовой службы
в 4 руб. (столько, сколько, согласно Боярской книге, платят за
передаточного в тегиляе), устанавливаем, что годовая служба
13 В средневековой Англии XII—XIII вв. за единицу службы с земли
принимался годовой доход, равный 16 маркам для полностью воору-
женного рыцаря, и 10 маркам — для легко вооруженного. Как показал
П. Г. Виноградов, этому доходу отвечают рыцарские держания соответ-
ственно 5 гайд (600 акров) и 2—3 гайды (240—360 акров) (Р. Vinogra-
d о f f. English Society in the Eleventh Century, p. 55).
При трехпольной системе, которая в то время, по-видимому, господ-
ствовала в Англии, как и повсюду в Западной Европе (см., например:
Slicher van Bath. The Agrarian History of Western Europe), это составляет
200 и 80—120 акров в поле, т. е. 160 и 64—96 русских четвертей в поле
(акр=0.4 десятины=0.8 четверти). Таким образом, размеры феодальных
держаний, с которых несется служба, в России XVI в. и Англии XIII в.
были довольно близки. Это объясняется, как мне кажется, сходными ус-
ловиями феодального хозяйства и феодальной службы: закономерностями
и нормами, общими для всей феодальной Европы.
14 Архив историко-юридических сведений, относящихся до России, из-
даваемый Николаем Калачевым, кп. III. СПб., 1859, отд. II, стр. 27—80.
8*
115
Боярская книга: земельные владения, денежное жалованье и служба с земли
Статья	Число слу- жилых людей	Размер владений, четверти			Доход с земли, руб.	Денежное жало- ванье с людьми, руб.	Весь доход, руб.	% дохода с земли, руб.	Людей по уложению		Фактически выставлено		
		вотчины	поместья	всего					в доспе- хах	тегиляй- ные	в до- спехах	в теги- ляях	про- чих
11	1	267	600	867	217	55	272	80.0	7	1	5	—	—
12	4	1108	2987	4095	1024	301	1325	77.3	37	—	45	—	—
15	5	67	2050	2117	529	136	665	79.6	15	2	6	2	10
16	14	409	4305	4714	1178	542	1720	68.5	29	7	39	26	35
17	13	585	4330	4915	1229	388	1617	76.0	32	9	37	20	38
18	58	10457	20545	31002	7750	1057	8807	88.0	231	19	172	46	138
19	18	304	4515	4819	1205	401	1606	75.0	27	8	36	17	39
20	40	4156	11344	15500	3875	589	4464	86.8	92	20	66	52	109
21	2	50	556	606	151	52	203	74.4	3	1	3	9	7
22	7	665	1438	2103	526	52	578	91.0	12	5	2	5	22
23	11	970	2310	3280	820	125	945	86.8	18	3	17	5	14
24	2	400	517	917	229	35	264	86.8	4	—	4	4	—
25	4	—	1007	1007	252	79	331	76.2	6	—	И	5	7
Всего 179 + 2 сына		19438	56504	75942	18985	3812	22797	83.3	513	75	443 | 191 634 1055		421
персонажей Боярской книги обходится не менее чем в 5 тыс. руб.
Это составляет более 26% годового дохода с земли и почти
22% всего дохода, включая денежное жалованье.
Таким образом, фактическая стоимость службы с земли была
значительно выше, чем норма, предусмотренная Уложением
о службе. Это и понятно: во-первых, согласно Уложению, денеж-
ное жалованье дается только на людей с защитным вооружением,
люди без доспеха и тегиляя в счет при денежном верстании не
идут, как бы ни были они вооружены, хотя бы пищалью (как
один из «людей» Русина Доронина сына Каптерова — Боярская
книга, ст. 25, л. 122 15); во-вторых, блюдя казенный интерес, вер-
стальщики по возможности срезают денежную выдачу и умень-
шают оклады. В то же время правительство (и сама объективная
действительность) неукоснительно требует службы по Уложению.
В этих условиях выставление одного передаточного со 100 чет-
вертей земли означает увеличение ренты с крестьян на 10 денег
с четверти, т. е. на 20%. Именно за счет этого увеличения ренты
только и может «Пересветов-отец» выставить в поле лишнего «Пе-
ресветова-сына», имея в перспективе — в случае удачи — чистую
прибыль в виде надбавки к денежному жалованью. Такая «игра»
может быть выгодна предприимчивому служилому человеку: из-
влеченные из земли на «покупку» воинника деньги обратно
крестьянам не возвращаются. Именно феодально-зависимый
крестьянин является таким партнером в этой «игре», которому
суждено неизменно оставаться в проигрыше, независимо от слу-
жебных успехов своего господина. Так, ставкой в «игре в переда-
точных» служит крестьянское хозяйство, а усердие и предприим-
чивость «Пересветовых-отцов» имеет свою оборотную сторону
в прогрессирующем нарастании крестьянских повинностей со
всеми вытекающими отсюда последствиями, которые не замедлят
сказаться.
15 'Гам же, стр. 65.
Н. Н. МАСЛЕННИКОВА
ПОМЕЩИКИ И КРЕСТЬЯНЕ ПОРХОВСКОГО УЕЗДА
ШЕЛОНСКОЙ ПЯТИНЫ К 40-м ГОДАМ XVI в.
В истории единого Русского государства, преодолевшего
к XVI в. феодальную раздробленность, одними из первых шагов
на пути централизации были укрепление границ и создание об-
щерусского войска. Разработка поместной системы вела к раз-
решению обеих задач. Опережая другие районы, она началась
с Новгородской земли в чрезвычайных условиях ломки боярского
и крупного церковного землевладения правительством Ивана III.
Сравнительное исследование новгородских писцовых книг
позволяет изучить этот процесс на различных его стадиях.1 Пре-
обладание поместий над всеми другими формами феодального
землевладения впервые было отражено лишь в описании 1539 г.1 2
В нем видны и те стороны поместной системы, которые сделали
в дальнейшем неизбежным оформление крепостного права.
В Порховском уезде Шелонской пятины московское прави-
тельство довольно рано пришло к той норме верстания служилых
1 На основании детального и сплошного анализа новгородских писцо-
вых книг XVI—XVII вв. ведется коллективное исследование аграрной ис-
тории Северо-Запада России. Настоящая статья затрагивает один из во-
просов, связанных с развитием поместной системы в этом районе.
2 В. Н. Вернадский (Новгород и Новгородская земля в XV веке. М.—
Л., 1961, стр. 324—325, 336) писал, что преобладание поместного землевла-
дения установилось в Новгородских пятинах к началу XVI в. — на столе-
тие раньше, чем во всем Московском государстве. А. Л. Хорошкевич счи-
тает, что окончательное оформление поместной системы было одним из
первых результатов присоединения Новгорода и Твери (История СССР
с древнейших времен до наших дней, т. II- М., 1966, стр. 127). Но уже
А. И. Никитский (История экономического быта Великого Новгорода. М.,
1892, стр. 193, 207) видел другую сторону процесса: московские великие
князья содействовали возрождению черных крестьянских земель в Вели-
ком Новгороде. Лишь после довольно долгого пребывания в фонде двор-
цовых и оброчных великокняжеских земель эти территории были пере-
даны помещикам.
118
людей, которая стала затем повсеместной.3 По своей экономике
уезд был типично земледельческим (без больших городов и про-
мыслов), поэтому сравнение описания 1539 г. с предшествующим,
конца XV—начала XVI в., может быть плодотворным для изуче-
ния ряда вопросов: развития поместной системы, бюджетов и
организации хозяйства землевладельцев различных категорий,
положения и судеб крестьян.4
Развитие феодального землевладения в Шелонской пятине
было медленным и сложным. Количество пустошей, например,
к 1539 г. выросло: писцы отметили 51 пустошь и 65 пустых дво-
ров (в книгах конца XV—начала XVI в. пустошей по уезду
было 40, пустые дворы были редчайшим явлением). В 1539 г.
пустоши составляли 14.2 % поместных деревень, а в 1498 г. —
8.5%. Наряду с забрасыванием старых земель осваивались но-
вые: в писцовые книги внесены по уезду 145 починков. Иногда
они были еще только «выставками», но в большинстве, даже на-
ходясь на кратковременной льготе, дворы в починках были уже
оценены в обжах (по 0.5—0.25 обжи на починок, более крупные
починки были исключением). Высев на обжу здесь был выше,
чем на землях «старого поместья»: в среднем он составлял 5.6 ко-
робьи (при среднем высеве по уезду в 4.4 коробьи). Земля на по-
чинках давала лучшие урожаи, отсюда заинтересованность в них
помещика, соглашавшегося не только предоставить льготу кре-
стьянам, севшим на починок, но мирившегося и с тем, что по-
чинки не были прочным владением. Так, в Болчинском погосте
7 починков, возникших в поместье князя Белосельского, были
отданы Бутурлину, а Огаровы, потеряв свои починки, взамен по-
лучили другие. У И. О. Володимерова в Пажеревипком погосте
7 починков были «поставлены на лесу», в них были дворы служ-
ние, крестьянские и бобылей без пашни.5 Деталь «на лесу» мно-
гозначительна: погосты, где в первой половине XVI в. возникло
особенно много новых поселений (Бельский, Никольско-Высоц-
кий, Рождественский, Дегожский, Михайловский на Узе), все
богаты лесом, освоение земель в них экономически было наибо-
лее выгодно.
3 По описанию 1539 г., в среднем на поместье Порховского уезда при-
ходилось около 28 обеж (в конце XV в. — 32 обжи). Это равнялось при-
мерно 280 четвертям, или 140 дес. Оклад новика по уложению 1556 г.—
150 дес.
4 В конце XV—начале XVI в. в Порховском уезде известны 92 поме-
щичьих хозяйства (2542.5 обжи, или 12 712.5 дес.), в писцовых книгах
1539 г. содержится описание 86 поместий (2194 обжи, или 10 970 дес.) —
объем материала делает сопоставление правомерным. Развернутый анализ
писцовых книг конца XV—начала XVI в. дан в работе «Аграрная история
Северо-Запада России. Вторая половина XV—начала XVI в.» (Л., 1971.
Раздел II, глава 4, Порховский уезд, стр. 151—183).
5 НПК, т. IV, СПб., 1886, стлб. 381—382.
119
Поместное землевладение выросло не только за счет новых
земель, но еще заметнее вследствие перераспределения земель
государством: были ликвидированы владения многих вотчинни-
ков — своеземцев и резко сократился фонд оброчных великокня-
жеских и дворцовых земель, составлявших в конце XV в. 40%
всех земель уезда. Помещики сделались основным слоем земле-
владельцев, налицо не только рост их численности и значения:
многие из них получили от государства деревни и села, эконо-
мика которых была восстановлена и укреплена в течение не-
скольких десятилетий пребывания в фонде государства. Кре-
стьянские повинности здесь были легче, чем у бывших владель-
цев — бояр и монастырей (и чем у помещиков по соседству):
не применялось издолье, а фиксированные оброки давали выход
хозяйственной инициативе крестьян.6
Такое изменение характера и размера повинностей крестьян
в бывших владениях новгородских бояр имело большое полити-
ческое значение: после конфискаций крестьянское хозяйство
стало развиваться в более благоприятных условиях, боярское
новгородское землевладение было разрушено не только путем
замены одних землевладельцев другими, но изменениями в са-
мой основе феодального способа производства — крестьянском хо-
зяйстве. Традиционные формы были подорваны таким образом,
который исключал возможность возвращения к старым порядкам.
Из больших дворцовых волостей, по-видимому, пошли в раз-
дачу помещикам Дегжа, Высокое и оброчная волость Белая
(б. Юрьева монастыря). Лишь Смольна и Жедрицы оставались
еще дворцовыми волостями, да в редких случаях писцовые книги
отмечали совместное владение помещика и великого князя.7
Примером полной раздачи оброчной волости может служить во-
лость Белая по книгам 1539 г.: из нее было образовано 12 по-
местных владений размером от 11 до 25.5 обеж.8
В отличие от первых помещиков, чьи владения в конце XV в.
чаще всего были разбросаны и состояли из многих волосток, по-
мещики 1539 г. имели поместья более компактные. К ним при-
бавлялись лишь «придаточные обжи», во всех случаях отмечен-
ные писцами. За пределами уезда находились лишь 94 обжи по-
местных владений (4.3% их земель вместо 23% в конце XV в.).
Владение придаточными обжами было менее прочным, чем
«старым поместьем»: правительство часто передавало их от од-
ного помещика другому и получало за них особую плату —
алтын с обжи, сверх обежной дани. Обмен придаточных обеж
происходил нередко по просьбе помещика, чтобы сосредоточить
6 Аграрная история Северо-Запада России, стр. 171.
7 В Порховском окологородье деревня Марьина Дубрава, в Пажере-
втщком погосте дер. Межник, в Ясенском погосте — дер. Дубско.
8 Всего в волости было 171.5 обжи, помещикам было роздано
186.5 обеж — земельная площадь выросла за счет починков (более 10).
120
dro владений в одном месте. В Порховском уезде был единствен-
ный случай, когда поместье состояло только из придаточных
обеж, потому что один из Назимовых уступил братьям «старое
поместье».9 Единичными стали случаи отдаленности придаточ-
ных обеж, находившихся, например, в Околорусье.
К 1539 г. произошла нивелировка размеров поместных вла-
дений: наиболее распространенными стали владения от 20 до
50 обеж (42.3% владений и 54.5% земли) и владения от 10 до
20 обеж (41.2% владений и 26.4% земли). Менее 10 обеж ока-
залось только у вдов или у младших членов помещичьих семей;
по-видимому, многие из них были временными владениями, как
это отмечалось при наделении поместьями вдов («на прожи-
ток»).
Крупных владений, включающих более 50 обеж, осталось
в 10 погостах лишь 4, и каждое из них принадлежало несколь-
ким помещикам: князьям Тулуповым — двоим братьям, Огаро-
вым — шести братьям, Шишкиным — двоим братьям, Картмазо-
вым — отцу с двумя сыновьями. Можно считать, что компактные
поместья в 10—50 обеж (50—250 дес.) с делением на две кате-
гории стали общепринятой нормой поместного верстания для
Порховского уезда (в отличие от большего разнообразия в земле-
владении помещиков конца XV в.). Эти нормы намечались
и в «новом письме» 1498 г.; политика, отраженная в нем, полу-
чила к 1539 г. дальнейшее развитие.
Кроме нивелировки размеров поместий, в писцовых книгах
видно стремление правительства к сохранению более или менее
устойчивого состава помещиков. Изучение этого состава дает
право говорить о прямой преемственности в 35 владениях из 86:
до 1539 г. дожили 6 помещиков «нового письма» и вдова еще
одного из них; 10 11 28 поместий перешли к сыновьям (одному или
нескольким).11 13 владений оказались у других родственников
помещиков 1498 г.12 Таким образом, в 48 поместьях из 86 мы
встречаем людей из помещичьих фамилий конца XV в.
Кроме раздачи дворцовых волостей, вернее всего, имели место
некоторый пересмотр поместий и пополнение состава их владель-
цев между двумя переписями.13 В Порхове появилась группа
9 НПК, т. IV, стлб. 406.
10 Всеславин С. В., двое Назимовых, князь Ряполовский С. И., Терпи-
горев И. Д., Татьянин И. О. и княгиня Белосельская.
11 Кн. Белосельским и Тулуповым, Бутурлиным, Квашниным, Кости-
ным, Лазаревым, Назимовым, Терпигоревым, Хлуденевым, Шишкиным,
Вдовину-Неклюдову, Володимерову, Гридюкину, Картмазову, Сназину,
Татьянину, Тыртовым, Унковскому, Чеглокову.
12 Кроме названных фамилий, еще Вороного, Карпова, Плещеева, Ру-
мянцевой.
13 «Дана в придаток (Чеботаевым) обжа, потому что у них в старом
поместье схода, а у пересмотра за собою в Москве не сказали». НПК,
т. IV, стлб. 311.
121
новых для него служилых людей, многие были испомещены сразу
целыми семейными гнездами и положили начало новым поме-
щичьим фамилиям — Огаровы, Мячковы, Шаблыкины, Пали-
цыны, Селивановы. Получили в уезде поместье три сына подья-
чего Фу ника Курцева. Владения двух «беспоместных» и двух
подьячих были, по-видимому, другого рода — ближе к кормле-
нию за службу в аппарате, чем к поместью конного воина. За но-
выми помещиками были в 1539 г. записаны 34 поместья из 86.
Они получили землю главным образом из фонда оброчных ве-
ликокняжеских и дворцовых земель и лишь небольшую часть
владений нескольких умерших помещиков. Сопоставление кон-
кретных 268 деревень, сохранившихся в описаниях начала
XVI в. и 1539 г., показывает, что раздача помещикам дворцовых
и оброчных земель великого князя расширяла поместное земле-
владение территориально и быстро сближала экономический уро-
вень новых и старых поместий.
Все более прочное и устойчивое пребывание помещиков
в уезде вместе с другими условиями способствовало росту гос-
подской пашни: она занимала в 1539 г. 15.2% всей земли уезда
(вместо 8.8% в конце XV в.) и была заведена во всех помест-
ных владениях, кроме 8, где ее отсутствие объяснялось особыми
причинами.14
Наиболее распространенными были господские пашни от 2
до 5 обеж; у помещиков, имевших свыше 40 обеж, она увеличи-
валась до 6—9 обеж. Из числа самых крупных помещиков
Шишкины имели господскую пашню в 6 обеж, Огаровы и Карт-
мазовы — по 11, князья Тулуповы (в Вышегородском и Сабель-
ском погостах) — 36 обеж.
Почти во всех владениях были большие дворы помещика
(от одного до трех, если владельцами были братья), выросло
число служних дворов, появилось 6 челядинных и 1 селянин
двор, разрослись луговые угодья, увеличился высев на господ-
ской пашне (превысив в среднем крестьянский почти на коробью
на обжу), на один служний двор стало приходиться большое
количество господской пашни (около 2.2 обжи, или 11 дес.).
Писцовые книги 1539 г. не дают материала для утверждений
о применении крестьянского труда на господской пашне, не-
смотря на ее увеличение. Во многих случаях писцы указывают
на обработку господской пашни формулой «пашет с людьми».
Но и указание книг «пашет на себя» почти всегда относится
к хозяйствам, в которых есть слуги, и господская пашня склады-
вается из наделов, которые они обрабатывают.15 В обработке
14 Господской пашни не было в небольших владениях двух подьячих,
в прожиточных владениях двух вдов, в самых мелких поместьях от 2 до
6 обеж и у В. Назимова, чье поместье состояло из одних придаточных
обеж и в силу этого не было прочным.
15 В Порховском уезде таких хозяйств 31.
122
господской пашни могли принимать участие бобыли, слуги без
пашни, слуги, живущие на большом или челядинном дворах,
«деловые люди».16 Речь идет главным образом о труде холопов,
но подмеченное Б. А. Романовым еще для начала XII в. поло-
жение, что «ни слово „холоп“, ни слово ,,челядин“ без дополни-
тельной квалификации не выражало ничего, кроме того, что это
человек, работающий на господина», еще в большей мере отно-
сится к XVI в.17
По-видимому, формула «пашет на себя» принципиального от-
личия от формулы «пашет с людьми на себя» в писцовых кни-
гах 1539 г. не имеет.
Единственное упоминание писцовых книг 1539 г. о господ-
ской пашне в Околорусье, обрабатываемой крестьянами, появи-
лось, очевидно, в связи с ее исключительностью или редкостью
применения и подтверждает правильность наших наблюдений.18 19
В Порховском уезде только в одном поместье Гавриила Хло-
пова можно догадываться об участии в обработке господской
пашни, кроме бобылей, трех крестьянских хозяйств, которые,
в отличие от всех крестьянских дворов уезда, не имеют своей
пашни.w
Крестьянская барщина на господской пашне в Порховском
уезде к 40-м годам XVI в. распространения не получила. Она,
возможно, начала расширяться при обработке луговых угодий
помещиков. Невозможно думать о другом способе заготовки
от 300 до 600 копен сена в хозяйствах, например, Огаровых, Ла-
заревых, Шишкиных.20 В поместье Степана Сукова уборка сена
крестьянами была уже традиционной (по сравнению с 1498 г.
сильно вырос ее объем).21
Не рассматривая подробно изменений в структуре феодаль-
ной ренты, можно отметить возврат к издолью на части земель,
где его не было к началу XVI в. (в итоге повинности частью
урожая стали платить почти с половины крестьянских земель,
а в конце XV в. издолье брали лишь с 40%). Привязанность по-
мещиков к этой форме феодальной ренты могла корениться
в том, что, ведя свое хозяйство в тесной близости с крестьян-
ским, помещики могли лучше знать возможности крестьянского
двора и состояние урожая, чем боярские ключники времен Нов-
городской республики или администрация дворцовых волостей.
Благодаря всем рассмотренным изменениям положение по-
мещиков, ставших основным слоем феодалов Порховского уезда
16 НПК, т. IV, стлб. 267, 314, 317, 373, 382—386, 390—393, 407—408,
434 и др.
17 Б. А. Романов. Люди и нравы древней Руси. М.—Л., 1966, стр. 52.
18 НПК, т. IV, стлб. 334.
19 Там же, стлб. 414.
20 Там же, стлб. 247—254, 278—280, 306—309, 316—321.
НПК, т. V, стр. 266; т. IV, стр. 302.
123
Шелонской пятины, к 40-м годам XVI в. экономически упрочи-
лось и унифицировалось, их ряды расширились и стабилизиро-
вались, выросло собственное хозяйство помещиков.
Правительство прислушивалось к их требованиям, фиксируя
заведенные ими повинности крестьян и пересматривая к их вы-
годе расположение и состав поместий.
Главной новой чертой в положении крестьян Порховского
уезда, которую можно отметить по описанию 1539 г., было вы-
равнивание величины их повинностей. На коробью посева при-
ходилось в среднем 16.6 новгородской деньги: величина, не
много больше той, которая приходилась в конце XV в. на ко-
робью в среднем по уезду (15.7 деньги), но тогда эта средняя
сумма складывалась из очень различных величин; на поместных
владениях была значительно выше (18 денег), а на оброчных
великокняжеских и дворцовых — значительно ниже (13 денег).22
К 1539 г. земли сосредоточились в руках помещиков, общий уро-
вень повинностей ими был несколько снижен и не стало контра-
стов по отдельным владениям. По-видимому, между 1498 и
1539 гг. происходил процесс точного учета экономических воз-
можностей крестьянских хозяйств, выравнивались размеры их
повинностей, как будто было взято за образец среднее хозяйство.
Действовал стихийный регулятор — реальная возможность за-
пустения, толкавшая на установление общепринятых средних
повинностей. Хотя уйти от помещика крестьянам становилось
все труднее (вошел в силу единый срок ухода и его условия,
ликвидировались дворцовые и крупные монастырские волости),
они никогда не забывали об этом выходе.
В описании 1539 г. есть пример поместья в Пажеревицком
погосте, где по-видимому, не предусмотрели возможности запусте-
ния, и результат получился небывалый. У помещика Вдовина
(Неклюдова) Горяина было 12 деревень, в них осталось, кроме
помещичьего и двух людских, 4 крестьянских двора с четырьмя
крестьянами (1 в приданой деревне, 2 в «вопчих» и в деревне ста-
рого поместья). Из остальных 8 деревень в трех еще оставались
пустые дворы, а в 5 не было и этого; для всех этих деревень
запись одинакова: «пашни и луга лесом поросли». Вместо
обычной записи о повинностях писцы указали: «а доходу
шло с тех деревень по старым книгам 10 гривен и 5 денег,
а из хлеба пятина».23 Единственный раз было допущено такое
исключение из общих правил: писцы, очевидно, предполагали
возможность возвращения «в живущее» всех деревень и поэтому
не зафиксировали создавшегося положения. Поместье досталось
22 Сильно снизились повинности на двор (с 78 до 62 денег), повыси-
лись повинности на обжу (с 55 до 72 денег), но главным показателем всей
экономики крестьянского хозяйства окончательно стала коробья посева
(как это намечалось и в конце XV в.).
23 НПК, т. IV, стлб. 377—378.
124
Г. Вдовину после отца; описание 1498 г. по погосту не сохрани-
лось, но по благополучному состоянию соседних владений
в 1539 г. видно, что запустение было чрезвычайным и давним.
Горяин Вдовин, быть может, не сделал того, что сделали его
соседи: многие из них были вынуждены так или иначе умень-
шить повинности крестьян. Снизилась сумма платежей с двора
и коробьи, причем это пришлось сделать даже тем помещикам,
которые дожили до новой переписи, и сыновьям их ровесников
(так, И. Терпигорев — его поместье было недалеко от владений
Г. Вдовина — стал брать с обжи 72 деньги вместо 115; с коробьи
19 денег вместо 23).
Сокращение доходов помещика с крестьянского двора возме-
щалось ростом господской пашни, а также значительным увели-
чением числа крестьянских дворов, происшедшим за счет деле-
ния больших дворов со сложными семьями, характерными для
конца XV в. Вместо 1.46 человека (мужчины) на один двор стало
приходиться 1.04 человека. Экономика крестьянского двора сде-
лалась более напряженной: стало меньше работников, помещики
учитывали с придирчивой точностью возможности крестьянской
семьи при определении величины высева и состава повинностей.
Натуральные платежи крестьян феодалу сверх зерна, назы-
ваемые в писцовых книгах мелким доходом, изменились, отра-
зив выросшую изобретательность и возникающую сплоченность
помещиков: во всех погостах они стали единообразными и по со-
ставу, и по размерам. В них обязательно входили мясо, бараны
и лен, а в пользу ключников еще рожь, овес и куры. В отдель-
ных поместьях, особенно в Ясенском погосте, перечень допол-
нялся хмелем, сырами, овчинами, даже солью (чувствуется учет
местных возможностей!), основные же компоненты — мясо, ба-
раны и лен — требовались от каждого крестьянского хозяйства,
их доля в общей сумме повинностей по сравнению с концом
XV в. выросла. «Мелкий доход» составлял 20.2% (вместо 18%
в 1498 г.) доходов феодала. Так помещики, расширяя господ-
скую пашню, продолжали требовать от крестьян заботы о наи-
более трудоемких отраслях сельского хозяйства — животновод-
стве и льноводстве — и диктовали крестьянам обязательный при
всех условиях рост поголовья коров, овец и домашней птицы.
Взыскательный учет помещиком всех доходов крестьянского
двора, уменьшение крестьянских наделов по размерам запашки
и сокращение размеров дворов, отраженные в писцовых книгах
1539 г., не могли не сказаться на сравнительной обеспеченности,
достатке и судьбах крестьян уезда. Анализ экономики однодвор-
ных деревень подтверждает, что понижение жизненного уровня
произошло в крестьянских двора[х, перешедших к помещикам
из фонда дворцовых земель и составлявших 40% всех дворов
уезда. Если раньше в дворцовых и оброчных великокняжеских
владениях возможно было появление богатой верхушки, а обни-
125
щание было уделом лишь единиц, то к 40-м годам XVI в.
крестьянские дворы с достатком выше среднего приблизились
к средним, а в деревнях появились десятки бобылей без пашни —
новая категория сельского населения с шатким экономическим
и правовым положением..
Некоторое снижение общего уровня коснулось и всех кре-
стьян. Удельный вес дворов повышенного достатка (с запашкой
в 9 коробей на двор и выше) уменьшился с 8 до 5% от общего
числа дворов (а их высева с 16 до 12% общего высева крестьян).
Удельный вес дворов с минимальными размерами запашки
(менее 4 коробей) стал много больше: вместо 18.5% всех дворов
он достиг 50%, в то время как удельный вес высева этих дворов
повышался медленнее: в конце XV в. — 9.5%, в 1539 г. — 30%.
Многочисленной осталась группа дворов с запашкой в 5—
6.5 коробьи, ей по-прежнему принадлежало более четвертой
части всех посевов. Если в конце XV в. экономику этих дворов
можно было считать обычной, средней по уровню, в 1539 г. она
уже отличается в лучшую сторону (даже если хозяйство платило
полуторный или двойной оклад обложения, таких полутора- и
двухобежных было 42% дворов этой категории).
Изменилось распределение повинностей. Если в конце XV в.
наибольшая их доля приходилась на дворы высокого достатка,
с высевом в 7 и более коробей на двор, то к 1539 г. она упала
с 44 до 21% общей суммы повинностей. Неизменной, около 50%,
оставалась доля дворов среднего достатка, но сильно выросла
доля низшей группы дворов с запашкой менее 4 коробей на двор:
вместо 9% на них приходилось теперь 33% всей суммы крестьян-
ских повинностей. Хотя повинности (на коробью) почти не уве-
личились, возросла их тяжесть для группы дворов самого низкого
достатка, вместе с тем уменьшилась полярность в размерах и воз-
можностях хозяйств различных групп.
Из-за измельчания хозяйств в дополнительной рабочей силе
(и в рабочем скоте) стали нуждаться 26% дворов (в концеXVв.—
16%). Работников в чужие хозяйства из-за своей низкой запашки
могли давать 31% дворов (в конце XV в. — 18%). Крестьяне из
беднейших дворов могли привлекаться не только к работе в за-
житочных крестьянских хозяйствах, но и на помещичьих угодьях.
В Порховском уезде было 149 бобыльских дворов, т. е. около
7% всех дворов (от 2248 дворов), а в конце XV в. в уезде было
всего два бобыля. Бобыльские дворы чаще всего встречаются
в деревнях, где сильно увеличилась господская пашня или сено-
косы (у князей Белосельских, Ряполовских и др.). Иногда можно
предположить, что бобыль — сын или брат крестьянина.24 Похо-
24 Пример: Порховское Окологородье, дер. Клин: «дв. Ивашко Макаров,
дв. Мартинко Макаров, дв. бобыль Митка Макаров без пашни». НПК, т. TV,
стлб. 316.
126
Же, что положение бобслей было близко к положению слуг: «бо-
былей: дв. человек пх дьяк Семенка, дв. Ивашко повар, дв. Иван
Кобылица без пашни»; «дв. большой, дв. сам Семен (Пустош-
кин). А людей его: дв. человек его Васюк, дв. Власко бобыль».25
Из характеристики положения крестьян по показателям пис-
цовых книг следует, что к началу 40-х годов XVI в. уровень по-
винностей, остававшийся приемлемым для зажиточной и средней
группы крестьян, привел к известной напряженности экономику
дворов низшей группы, увеличившейся к этому времени.
Сопоставляя описания конца XV в. и 1539 г., можно просле-
дить изменения, происшедшие с населением части деревень и
дворов (по нашим погостам таких дворов 286). Из перечней лю-
дей в крестьянских дворах видно, что к 1539 г. только в 67 дворах
из 286 жили потомки крестьян, попавших в перепись 1498 г., это
составляет всего 23%, а в 77% дворов жили новые владельцы
(не совпадает часто и количество дворов в деревне).26 В составе
помещиков мы видели обратное соотношение: более 70% старых
владельцев и их родственников, около 30% — новых.
Можно привести примеры различной эволюции отдельных де-
ревень — в ней отразились судьбы крестьянства. Из 166 деревень,
по которым возможно сопоставление данных конца XV в. и
1539 г., в 19 (11.4%) произошел перевод крестьян для создания
больших помещичьих дворов или для размещения в них слуг.
Редки примеры вполне устойчивого крестьянского хозяйства
в двух поколениях. В дер. Жабера Ясенского погоста поместья
Терпигоревых в 1498 г. во дворе записаны «Сенка Никифоров,
дети его Якуш да Патрекейко».27 В 1539 г. в дер. Жабера было
уже два двора: в одном дворе жил сын Якуша, а другой двор
был образован семьей младшего его брата Ивашки Семенова,
не записанного еще писцами в 1498 г. В поместье другого Тер-
пигорева в этом же погосте поселились Патрекейко Семенов и
еще один брат Ондрейко.28
Если младшие сыновья и братья крестьян конца XV в. часто
появляются среди населения деревень 30-х годов XVI в., то
совсем исчезают из состава дворов дальние родственники и чу-
жие люди, «подселявшиеся» зачастую во дворы конца XV в.
Наоборот, родные братья, жившие ранее одним двором, оказы-
ваются в двух-трех разных дворах той же, ранее однодворной
деревни или соседних деревень. Помещики и государство были
заинтересованы теперь не в создании многолюдных сложных дво-
25 НПК, т. IV, стлб. 316, 407.
26 Конечно, преемственность между поколениями крестьянской семьи
установить можно лишь с относительной точностью: в имени внука ис-
чезала связь с именем деда, младшие сыновья не попадали в перечень
и т. д.
27 НПК, т. IV, стлб. 155.
28 Там же, стлб. 447 и 448.
127
ров, как прежде, а в наибольшем их количестве. Поселение братьев
но соседству, постоянно встречающееся в книгах 1539 г., было
в.какой-то степени выходом при недостатке рабочих рук и тягла.
Одновременно с завершением оформления поместной системы
на Северо-Западе России к 40-м годам XVI в., несмотря на под-
вижность населения, переходы крестьян, дробление дворов, про-
исходит стабилизация географии уезда. Подавляющее большин-
ство деревень, записанных в писцовые книги в конце XV в.,
оказывается и в книгах 1539 г. И хотя число дворов в них
увеличилось (в 88% деревень) или уменьшилось (12%), их пере-
чень почти не изменился: распаханная земля и крестьянские
дворы на ней представляли такую ценность, что даже после
временного запустения восстанавливались в первую очередь.
Такой устойчивости существования деревень в XV в. не было,
судя по писцовым книгам конца XV в., число деревень от «ста-
рого» к «новому» письму — самая изменчивая величина.29 Это под-
тверждает мысль Б. А. Романова, что самое понятие и слово
«деревня» позднего происхождения, их не было до XIV в., а в ши-
рокий обиход они вошли к XVI в. Б. А. Романов писал: «Широкое
и бурное, массовое развитие поместного землевладения в XV—
XVI веках перехлестнуло наличность старых „сел44, и в раздачу
пошли „деревенские44 комплексы и даже отдельные деревни».
И далее (о Судебнике Федора Ивановича): «„деревня44 выступает
как подлинная живая клеточка общественной ткани».30
В книге 1539 г. видно и возникновение деревень из починков.
Противоречие стабилизирующейся географии уезда и подвиж-
ности крестьянского населения коренилось в самой основе истори-
ческой обстановки: устанавливались границы единого государства,
росли производительные силы деревни, но рост эксплуатации
крестьян заставлял их сопротивляться переходам с места на
место, создавать для помещиков угрозу запустения.
Снижение общего жизненного уровня крестьянского населения
приводит к замедлению формирования зажиточной верхушки де-
ревни. Но так как почти V4 всех крестьянских повинностей упла-
чивалась деньгами (независимо от местонахождения деревень),
крестьянство Порховского уезда поневоле продолжало втягиваться
в товарно-денежные отношения.
Вынужденные переходы из одного поместья в другое мешали
крестьянину прирасти к своей деревне, к своему двору; русские
крестьяне к середине XVI в. экономически в большинстве своем
еще не были разорены и обезземелены, а в социально-политиче-
ском смысле не были так бесправны и ограничены, как в позд-
нейшие века, после установления крепостного права.
29 Аграрная история Северо-Запада России, стр. 93.
30 Б. А. Романов. Изыскания о русском сельском поселении эпохи
феодализма. В кн.: Вопросы экономики и классовых отношений в Рус-
ском государстве XII—XVII веков. М.—Л., 1960, стр. 412, 413, 440.
С. О. ШМИДТ
НОВОЕ О ТУЧКОВЫХ
(Тучковы, Максим Грек, Курбский)
Недавно Археографической экспедицией Сибирского отделения
АН СССР под руководством Н. Н. Покровского была обнаружена
рукопись конца XVI в., 39-я глава которой представляет собой
«судный список» Максима Грека.1 Это самый полный и самый
ранний из известных ученым списков знаменитого судебного
процесса времени Василия III, вернее, даже двух процессов —
1525 и 1531 гг.
Среди многих ценных сведений списка значительный интерес
представляют данные о роли Тучковых в осуждении Максима
Грека: «А Михайло Тучков бил челом; великому князю (...),
сын его Василей ходил к Максиму (...) его спроси. И Михайлов
сын Василей ве [дикому] князю сказал: Яз, государь, к Максиму
был прихож и (...) || мне грамоту греческую. И просился, госу-
дарь, Максим у тобя наперед сего прочь, и ты его не отпустил,
а молвил ему: Поживи еще здесь. И Максим говорил: Яз чаял,
что благочестивый государь, а он таков, как прежних государей,
которые гонители на християнство. И, став Михайлов сын Туч-
кова Василей с Максимом с очей на очи, говорил, что те речи
про великого князя Максим говорил, что государь гонитель на
християнство, как и прежние гонители. И Максим сказывает:
Того не говаривал. И Василей говорил, что те речи у Максима
слышал» (л. 340 об.—341).1 2
Отец и сын Тучковы — Михаил Васильевич и Василий Михай-
лович — были заметными фигурами в общественно-политической
жизни России первой половины, особенно второй четверти XVI в.
О деятельности их многое знали и публицисты второй половины
1 См. Н. Н. Покровский. Сибирская находка (Новое о Максиме
Греке). Вопросы истории, 1969, № 11.
2 Рукопись в настоящее время подготовлена для публикации ГАУ при
Совете Министров СССР, Сибирским отделением АН СССР и Археографи-
ческой комиссией при Отделении истории АН СССР.
129
Века, однако о Тучковых дошли сведения явно неполные, подчас
странные или откровенно тенденциозные.
Михаил Васильевич Тучков — представитель старомосковской
знати (из рода Морозовых),3 сын конюшего 4 и боярина, выдвинув-
шийся на служебном поприще еще в самом начале столетия,5
к 1511 г. окольничий,6 выполнявший обязанности воеводы7 и от-
ветственные дипломатические поручения (в 1511—1515 гг. посол
в Крыму, в 1516 г. — в Казани8), названный при этом оба раза в ле-
тописи (очевидно, «посольства для») боярином,9 на самом деле бояр-
ством был пожалован позднее — в 7039 г. (т. е. в 1530/31 гг.) .10 11 Туч-
кову в ту пору, можно полагать, было более пятидесяти лет, а этот
возраст признавался тогда уже «старыми летами».11 В этом же
году, видимо, М. В. Тучкова пожаловали и дворецким, и он стал
одним из приближенных Василия III. В январе 1533 г. боярин
М. В. Тучков упоминается в разряде свадьбы Андрея Ивановича
Старицкого, происходившей «у великого князя ... в его хоромах».12
Хотя с М. В. Тучковым Василий III обычно не совещался «сам
3 О роде Морозовых см.: С. Б. Веселовский. Исследования по ис-
тории класса служилых землевладельцев. М., 1969, стр. 196 и сл. (специ-
ально о Тучковых — стр. 205—207). Тучковы были в XVI в. богатыми зем-
левладельцами (С. В. Рождественский. Служилое землевладение
в Московском государстве XVI века. СПб., 1897, стр. 223).
4 Об этом узнаем из «Выписи из великого князя книги дияка Тимо-
фея Казакова» сентября 1534 г. «о ногайских лошадех», дошедшей в ру-
кописи XVI в. Выпись содержит, в частности, интересные подробности
о способах выявления прецедентов для решений Боярской думы. Выясняя
размеры пошлины, взимавшиеся прежде при продаже ногайских лошадей,
«князь великии и великая княгини (т. е. Елена Глинская именем малолет-
него Ивана IV, — С. Ш.) обыскали о том бояр, и боярин Михайло Василье-
вич Тучков сказал, что отец его был в конюшых, а имали при нем Сер-
гева монастыря пошлины с лошади по осми денег» (РО ГПБ, Погодин,
собр., № 1564, л. 41—41 об.). См. также: С. М. Каштанов. Очерки рус-
ской дипломатики. М., 1970, стр. 437—438.
5 Наместник в Галиче в 7009 г. (АСЭИ, т. Ill, М., 1964, № 250); Рус-
ский исторический сборник, т. 5. М., 1842, стр. 18, 20, 21, 23.
6 См.: А. А. Зимин. Состав Боярской думы в XV—XVI веках. Архео-
граф. ежегодник за 1957 год, М., 1958, стр. 51, прим. 116. С. Б. Веселов-
ский (Исследования по истории класса служилых землевладельцев,
стр. 206) ошибается, датируя пожалование окольничества Тучкову
1516/17 г., окольничим его называют в 1511 г. и в летописи (под 7020 г.),
и (под 7019 г.) в Описи Царского архива XVI в. и архива Посольского
приказа 1614 г. (Под ред. С. О. Шмидта. М., 1960, стр. 100).
7 См.: Разрядная книга 1475—1598 гг. Подг. текста В. И. Буганова.
М., 1966, стр. 61, 64, 67.
8 ПСРЛ, т. XIII, СПб., 1904, стр. 16, 385; т. XX, стр. 391; Сб. РИО, т. 95,
СПб., 1895.
9 ПСРЛ, т. XX, стр. 385, 391.
10 С. Б. Веселовский. Исследования по истории класса служилых
землевладельцев, стр. 206; А. А. Зимин. Состав Боярской думы в XV—
XVI веках, прим. 116.
11 О представлении людей XVI в. о возрасте мужчины см.: Максим
Грек. Соч., ч. III. Казань, 1862, стр. 281.
12 Разрядная книга, стр. 16.
130
третей у постели», он был приглашен умирающим великим князем
для обсуждения текста духовной и вопросов «устроения земского»
при малолетнем наследнике престола: по летописи, «князь велики
прибави к собе в думу к духовной грамоте бояр своих»
кн. И. В. Шуйского, М. В. Тучкова да кн. М. Л. Глинского.13
А. Е. Пресняков полагает, что бояр, присутствовавших при со-
ставлении духовной, должны были поименовать в конце доку-
мента.14 Духовная Василия III до нас не дошла, рассказ официаль-
ной летописи о завещании Василия III и составе назначенного
им регентского совета при мальчике Иване IV подвергался пере-
редактированию,15 причем имя М. В. Тучкова оказалось выпу-
щенным и в Царственной книге, и в некоторых других списках
летописей,16 однако есть основания считать, что Тучков был
среди «бояр немногих», которым Василий III приказал сына
«беречи до 15 лет».17 Все восемь месяцев, пока регентский совет
был у власти (до августа 1534 г.), М. В. Тучков занимал вы-
сокое место в государстве: бежавший в июле 1534 г. из Москвы
польский жолнер дважды в своих показаниях называет Тучкова
сразу вслед за Шуйскими, перечисляя тех, кто «на Москве...
всякие дела справуют», «на Москве старшими воеводами, кото-
рый з Москвы не мают николи зъехати»,18 т. е. фактически
ведают делами Боярской думы.
В 7043 г., т. е. в 1534/35 г., Тучков лишается должности дво-
рецкого (им становится кн. И. И. Кубенский),19 но продолжает
принимать деятельное участие в межбоярских распрях. И потер-
пев в борьбе Шуйских с Бельскими, как сторонник Бельских,
в октябре 1538 г. был сослан «с Москвы» в свое село.20 И в Сино-
дальном списке Никоновской летописи, и в Царственной книге
из бояр — сторонников И. Ф. Бельского и митрополита Даниила —
назван один лишь М. В. Тучков. Во вставке в Царственную
книгу отмечено; «и многие промеж них (бояр, — С. Ш.) бяше
13 ПСРЛ, т. IV, ч. 1, вып. 3, Л., 1929, стр. 557; см. также ПСРЛ, т. VI,
СПб., 1853. стр. 272.
14 А. Е. Пресняков. Завещание Василия III. Сб. статей по русской
истории, посвященных С. Ф. Платонову. Пб., 1922, стр. 78.
15 Уже, вероятно, в годы господства Шуйских, оказывавших несомнен-
ное воздействие на редактирование летописей в 1542—1544 гг. Это убеди-
тельно доказано С. А. Левиной (О времени составления и составителе
Воскресенской летописи XVI века. ТОДРЛ, т. XI, М.—Л., 1955).
16 Это отметил уже А. Е. Пресняков (Завещание Василия III, стр. 77,
прим. 4; стр. 78, прим. 2). См. также: ПСРЛ, т. XXIX, М., 1965, стр. 121,
123; т. XX, стр. 449.
17 А. Е. Пресняков. Завещание Василия III, стр. 78.
18 АЗР, т. II, СПб., 1848, № 179/П и III; И. И. Смирнов. Очерки по-
литической истории Русского государства 30—50-х годов XVI века. М.—
Л., 1958, стр. 34, 44. ’
19 С. Б. В е с е л о в с к и й. Исследования по истории класса служилых
землевладельцев, стр. 207.
20 ПСРЛ, т. XIII, стр. 98.
131
вражды о корыстех и племянех их, всяк своим печется, а не
государьским, ни земским». Поводом «вражды меж бояр», завер-
шившейся казнью дьяка Федора Мишурина, послужила попытка
И. Ф. Бельского и М. В. Тучкова («что князь Иван Белской да
Михайло Тучков советовали») добиться пожалования боярства
кн. Ю. М. Голицыну и окольничества И. И. Хабарову, «а князь
Василий да князь Иван Шуйские того не восхотеша».21 По пред-
положению С. Б. Веселовского, М. В. Тучков вскоре после этого
«умер и нигде больше не упоминается».22
Между тем М. В. Тучков жил еще, по-видимому, более десяти
лет: 7058 г. (1549/50 г.) датируется его дача Троицкому мона-
стырю;23 во вкладной книге 1673 г. того же Троице-Сергиева
монастыря24 упоминается его вклад 15 июля 1545 г.,25 26 а также
вклад В. В. и М. В. Тучковых 19 июня 1550 г.?в
21 Там же, стр. 432.
22 С. Б. Веселовский. Исследования по истории класса служилых
землевладельцев, стр. 207.
23 На село Деболы («Дебала»). ПКМГ, ч. I, отд. II, СПб., 1877,
стр. 14—15. Н. Е. Носов датирует это завещание 1538—1539 гг. (Становле-
ние сословно-представительных учреждений в России. Изыскания о зем-
ской реформе Ивана Грозного. Л., 1969, стр. 220—222).
24 Вкладная книга в копии С. Б. Веселовского: Архив АН СССР, ф. 620,
on. 1, № 18. (Подлинник в Загорском музее). Сведениями по вкладной
книге обязан любезности А. Л. Станиславского.
25 По Иване Ивановиче Брюхове. Архив АН СССР, ф. 620, on. 1, № 18,
л. 130.
26 «Василий да Михайло Васильевы дети Тучковы по отце своем Ва-
силье — 50 рублев» (Архив АН СССР, ф. 620, on. 1, № 18, л. 193). Сведе-
ния эти, использованные и А. А. Зиминым (Состав Боярской думы в XV—
XVI веках, прим. 116), нуждаются в дополнительном комментировании.
М. В. Тучков как будто не имел брата Василия и, судя по духовной его
отца (не позднее 1497 г., см.: АСЭИ, т. I, М., 1952, № 612), был единст-
венным наследником В. Б. Тучка. С. Б. Веселовский (Исследования по ис-
тории класса служилых землевладельцев, стр. 206) пишет о М. В. Тучкове
как о единственном сыне Василия Борисовича Тучка. Да и странно было бы
полагать, что старший сын знаменитого боярина Ивана III так и прожил
в безвестности до более чем семидесятилетнего возраста. Можно было бы
думать, что переписчик вкладной книги ошибся и следует читать «Васи-
лий и Михайло Михайловы дети Тучковы», так как М. В. Тучков действи-
тельно имел сыновей Василия и Михаила, умершего окольничим в 7075 г.
(Еще один сын Иван скончался не позднее начала 1537 г.: по душе его
вклады М. В. Тучкова в той же книге 2 марта и 4 апреля 1537 г. — Архив
АН СССР, ф. 620, on. 1, № 18, л. 193)*. Но тогда приходится усомниться и
в дате кончины В. М. Тучкова, приведенной С. Б. Веселовским по сино-
дику Горицкого Переяславского монастыря. Между тем в рукописи сино-
дика рубежа XVI—XVII вв. (сведениями этими обязан любезности
Л. М. Костюхиной) после слов «Лета 7056 февраля 13 преставися Василий
Михайлович Тучков» идет перечень имен этой семьи для поминания: «Ва-
силия, Михаила, Марию, Иоанна, Василия» (ГИМ, собр. Уварова, № 777,
л. 31). Марией звали жену В. М. Тучкова, Иваном — сына его, упомяну-
тых во вкладной книге Троицкого монастыря 1673 г. (на л. 193 запись
о вкладе 18 сентября 7059 г.: «по Васильеве Тучкова жене Марии да сыне
их Иване дано вкладу денег 100 рублев»). Возможно, что Михаилом и Ва-
132
А. А. Зимин на основании данных о вкладах 7058 г. называет
М. В. Тучкова среди бояр 1540-х годов,27 хотя следы его участия
в думских делах за это время не выявлены, и считает, что Тучков
выбыл из состава бояр к концу 1550 г.28 Оставался ли М. В. Туч-
ков, действительно, боярином в 1540-е годы, был ли в опале или
оказался не способен к дальнейшей государственной службе по
нездоровью, неясно. По-видимому, он не постригся в монахи пе-
ред смертью, так как во вкладной книге о вкладе по его душе
(без даты) написано без упоминания монашеского имени29
(как, впрочем, и без упоминания боярского звания).30
Судьба М. В. Тучкова удивительно схожа с судьбой его отца
Василия Борисовича: тот после опалы (1484 г.) прожил еще
некоторое время (возможно, даже около пятнадцати лет),31 но
карьера его была окончена и он нигде не упоминался.32
Старший сын М. В. Тучкова Василий известен был как один
из образованнейших людей своего времени, выделялся начитан-
ностью и литературными наклонностями. В 1520-е годы В. М. Туч-
ков принадлежал к кружку московских аристократов, близких
к Максиму Греку, затем прославился как писатель — автор осо-
бой редакции «Жития Михаила Клопского» (написанной им
в 1537 г. в Новгороде по предложению архиепископа Макария) 33
силием звали других сыновей В. М. Тучкова (скончавшихся, очевидно,
без потомства). В Горицком синодике вторым мог быть назван и интере-
сующий нас М. В. Тучков, переживший своего сына, а также и сын его Ми-
хаил. Во всяком случае ясно, что привлекать данные о вкладе 19 июня
1550 г. в качестве сведений именно о М. В. Тучкове было бы неосторожно.
Быть может, потому их и поостерегся приводить С. Б. Веселовский.
27 А. А. Зимин. Состав Боярской думы в XV—XVI веках, стр. 56
(Тучков назван среди бояр, поддерживавших Бельских после июля 1540 г.);
стр. 57, прим. 195 (назван среди бояр, остававшихся в думе к концу
1543 г.); стр. 59, прим. 219 (назван среди бояр, заседавших в думе «нака-
нуне июньского восстания 1547 г.»); стр. 63, прим. 255 (назван среди бояр
конца 1549 г.).
28 Там же, стр. 63.
29 Ср. отметку о вкладе Семена Борисовича Брюхо (с указанием его
монашеского имени — «в иноцех Серапион»). Архив АН СССР, ф. 620,
on. 1, № 18, л. 129 об.
30 «По Михайле Васильеве Тучкове написано в старом селнике: дано
вкладу в Ростовском уезде село Деболы; и духовная на то село Михай-
лова отца Василья Борисовича, писана в вотчинной книге в Ростове»
(Архив АН СССР, ф. 620, on. 1, № 18, л. 193—193 об.). Духовная эта опуб-
ликована в АСЭИ (т. I, № 612). Очевидно, об этой же даче упоминание
в Писцовой книге (ПКМГ, ч. I, отд. И, стр. 14).	.
31 С. Б. Веселовский, относя дату смерти В. Б. Тучка к началу
1480-х годов (Исследования по истории класса служилых землевладельцев,
стр. 157, 205), не учитывал известия Ермолинской летописи об опале
6993 г. В другом варианте его труда это известие уже приводится
(стр. 206, прим. 32).
32 См.: АСЭИ, т. I, стр. 633 (прим., составленное И. А. Голубцовым).
33 См.: Повести о житии Михаила Клопского. М.—Л., 1958, статья
Л. А. Дмитриева (особенно глава «Тучковская редакция жития Михаила
Клопского», там же указана основная литература).
133
и, возможно, других агиографических произведений, связанных
с Макарьевскими четьи-минеями. Выявлено и влияние В. М. Туч-
кова на летописание: в новгородском владычном своде 1539 г.
имеются вставки о Тучковых. Вставки эти, по мнению
А. Н. Насонова, «служат примером того, как в тексте владычной
летописи могли получить отражение интересы феодала или его
рода».34 Отметим, что вставки этй были сделаны тогда, когда
И. Ф. Бельский находился в опале и временно восторжествовали
Шуйские. В свод 1539 г. включены приведенные выше известия
о том, что Василий III советовался с М. В. Тучковым о духовной
и сделал его членом регентского совета, и «необычные для лето-
писного текста эпитеты», характеризующие (под 1537 г.)
В. М. Тучкова («храбрый воин Василей светлое око...», «селико
разума от господа сподобися» 35). По той же летописи, В. М. Туч-
ков «всегда в царскых хоромех живыи», однако он не заслужил
даже чина окольничего; в «росписи от поля» июня 1543 г., как и
в грамотах, выданных «по слову» Ивана IV в 1541—1545 гг.,36 на-
зван рязанским дворецким,37 а в разрядах царской свадьбы фев-
раля 1547 г., в которых как родственник Анастасии Романовны38
написан с женой в дружках невесты, упомянут вовсе без чина.39
В официальной служебной документации имя В. М. Тучкова
как будто после этого не встречается. Есть данные, что В. М. Туч-
ков скончался 13 февраля 1548 г.; брат же его младший, Михаил,
был в 1550 г. тысячником второй статьи по Ростову (в Ростов-
ском уезде находились родовые имения Тучковых).
Возникает немало недоуменных вопросов. Почему имя
М. В. Тучкова, почерненное в некоторых ранних летописных
списках (едва ли не в годы влияния Шуйских), не было восста-
новлено в более поздних списках, прежде всего в официальных,
и упоминается в тенденциозных вставках в лицевые летописи,
а имя его сына Василия возвышено в неофициальных списках,
восходящих к новгородскому своду, составлявшемуся под на-
чалом Макария? Царь Иван при воспоминании о распрях Шуй-
ских и Бельских явно принимал сторону И. Ф. Бельского, ца-
рица приходилась близкой родственницей Тучковым, почему же
34 А. Н. Насонов. История русского летописания XT—начала
ХУНТ века. М., 1969. стр. 353.
35 Там же, стр. 357—358; ПСРЛ, т. IV, ч. 1, вып. 3, стр. 576.
36 См.: С. М. Каштанов. Хронологический перечень иммунитетных
грамот XVI века. Археограф, ежегодник за 1957 г. М., 1958, №№ 432, 446,
479, видимо, 490.
37 Разрядная книга, стр. 104.
38 Бабка Анастасии Романовны, жена Юрия Захарьича Кошкина —
родоначальника Захарьиных — Ирина Ивановна Тучкова была двоюродной
сестрой М. В. Тучкова — дочерью его дяди Ивана Борисовича Тучка.
Разрядная книга, стр. 10. В. М. Тучков не мог присутствовать на
свадьбе («Василей не был за тем: убился с лошади; а была жена его,
а в Васильево место был друшка Михайло Яковлевич Морозов»).
134
Грозный поносил М. В. Тучкова в первом послании Курбскому? 40
Объясняется ли это только ненавистью к Курбскому, желанием
очернить его родственников?41 Почему князь А. М. Курбский —
внук М. В. Тучкова, сын его дочери (Марии?), высоко отзываясь
об И. Ф. Бельском42 (в период возвышения которого отец его
Михаил Михайлович Курбский — в 1540 г. — получил боярское
звание), не пишет в «Истории о великом князе Московском»
о своих родственниках по материнской линии,43 более того, остав-
ляет без ответа эти обвинения царя?44 Что знали оба полемиста —
царь Иван и Курбский — и что утаивали? Текст Сибирского суд-
ного списка Максима Грека указывает одно из возможных на-
правлений для изысканий.
В следственном деле Ивана Берсеня и Федора Жареного
февраля 1525 г. келейник Максима Грека Афанасий назвал
В. М. Тучкова среди тех аристократов,45 которые «прихожи были
к Максиму», «говаривали с Максимом книгами и спиралися меж
собою о книжном». Правда, келейник специально оговаривается,
что во время подобных бесед Максим келейников «вон не высы-
лает», тогда как с Берсенем «сидят долго один наодин».46 По-
40 Иван Грозный дважды поминает М. В. Тучкова и оба раза в су-
губо негативном плане: «Такожде и матери твоей деды Василей и Иван
Тучки многая поносная и укоризненная словеса деду нашему, великому
государю Ивану износили (см.: С. Б. Веселовский. Исследования по
истории класса служилых землевладельцев, стр. 206); такожде и дед твой
Михайло Тучков на преставление матери нашей, великия царицы Елены,
про нее дьяку нашему Елизару Цыплятеву многая надменъная словеса
изрече, — и понеже еси порождение изчядья ехиднова, посему такой яд
отрыгаеши» (Послания Ивана Грозного. Под ред. В. П. Адриановой-Пе-
ретц. М.—Л., 1951, стр. 29). После смерти Елены в апреле 1538 г. «и тако
подвластным нашим хотение свое улучившим, еже царьство безо вла-
детеля обретоша, нас убо, государей своих, никоего промышления добро-
хотнаго не сподобиша, сами же ринушася богатству и славе, и тако наско-
чиша друг на друга. И елико тогда сотворища! Колико боляр и доброхот-
ных отца нашего и воевод избиша! И дворы, и села, и имения дядь
наших восхитиша и водворишася в них! И казну матери нашей перенесли
в Большую казну и неистова ногами пихающе и осны колюще; а иное же
и собе разделиша. А дед твой Михайло Тучков то и творил» (там же,
стр. 33).
41 См.: Д. Н. А л ь ш и ц. Иван Грозный и приписки к лицевым сводам
его времени. Истор. записки, т. 23, 1947, стр. 263—264.
42 РИБ, т. XXXI, СПб., 1914, стлб. 167.
43 Курбский лишь в ответе на второе послание царя, опровергая обви-
нение в «счаровании» царицы, отмечает: «А тая твоя царица мне, убогому,
ближняя сродница» (в доказательство в некоторых рукописях приводится
родословная роспись — РИБ, т. XXXI, стлб. 133. — Возможно, что это и
самостоятельное творчество позднейших переписчиков, склонных к подчер-
киванию родства Курбских и Романовых).
44 На это обратил внимание еще . А. Н. Ясинский (Сочинения князя
Курбского как исторический материал. Киев, 1889, стр. 23).
45 Иван Берсень, кн. Иван Токмак, В. М. Тучков, Иван Данилович Са-
буров, кн. Андрей Холмской, Юшко Тютин.
46 ААЭ, т. I, СПб., 1836, Кг 172 (стр. 141).
135
видимому, Максим объяснял Тучкову некоторые неясные места
священных текстов, переводил и комментировал по его просьбе
отрывки из трудов византийских авторов. Адресовал Максим ему
и послания.47 Так, В. М. Тучкова признают адресатом послания
об управлении и милостивом суде, заканчивающегося словами:
«Малыми писах к тебе, добрейший Василие, благородного ко-
рени благородно прозябание; вем бо, яко многими учен еси и
разумен зело и немногих требуеши к воспоминанию словес, могу-
щих привести на свершение всякия правды рачителя ея и теплаго
ревнителя, яков еси ты».48
Принадлежность В. М. Тучкова к кружку Максима Грека,
«культурная близость» с Максимом49 несомненны. На этом осно-
вании, учитывая последующую литературную деятельность
В. М. Тучкова, переписку позднее (в 1545 г.) по его заданию ру-
кописи (или даже рукописей) переводов, выполненных Макси-
мом Греком, и откровенно апологетическое отношение к Максиму
племянника В. М. Тучкова Курбского, Василия Михайловича Туч-
кова называли обычно в числе «последователей, учеников и
почитателей» 50 «Максима Философа».
Новый судный список Максима Грека заставляет признать
такую характеристику односторонней: оказывается, В. М. Тучков
был и одним из доносителей на Максима.
Пока еще трудно с уверенностью сказать, к какому процессу —
1525 г. или 1531 г. — относится этот донос, так как материалы
процессов (и следственные материалы, и пункты обвинительных
речей) сознательно перепутаны.51 Судный список представляет
собой тенденциозное публицистическое сочинение, и предстоит еще
серьезная работа по выявлению частей текстов, восходящих
к каждому из процессов (в том числе материалов 1525 г., пов-
торно использованных в 1531 г.). Сопоставление текста о Тучко-
вых в судном списке Максима Грека с отрывком судного списка
Берсеня и Жареного и с разрядными записями позволяет пред-
полагать, что донос Тучковых скорее можно отнести к первому
процессу.
В кружке Максима беседовали не только на религиозные
темы, но и на общественно-политические: Максима «въспраши-
вали», «как устроити государю землю свою, и как людей жало-
47 См.: В. С. Иконников. Максим Грек и его время. Киев, 1915,
стр. 576—577. См. также: А. И. Иванов. Литературное наследие Максима
Грека. Л., 1969, стр. 69, 141, 149, 178.
48 Максим Грек. Соч., ч. II. Казань, 1860, стр. 347 — слово XXVII
(у Иконникова — стр. 577 — неверно указано слово XXVI).
49 См.: В. Ф. Ржига. Опыты по истории русской публицистики
XVI века. Максим Грек как публицист. ТОДРЛ, т. I, 1934, стр. 37, 81.
50 В. С. Иконников. Максим Грек и его время, стр. IV и др.
51 Н. Н. Покровский. Сибирская находка, стр. 136; см. также:
Е. Е. Голубинский. История русской церкви, т. И, I половина. М.,
1900, стр. 712.
136
вати, и как митрополиту жити»;52 затрагивались и волновавшие
посетителей кельи острые вопросы внутренней и внешней поли-
тики, придворной жизни. Действительные причины расправы
с Максимом остаются полностью не выясненными, но какая-то
связь процесса 1525 г. с разводом и вторым браком Василия III
признается исследователями, хотя в следственных материалах,
естественно, события эти (компрометирующие лично государя)
и не нашли отражения. (Допустимо предположить связь с этими
событиями и процесса 1531 г., который мог произойти не раньше,
чем родился наследник престола). События эти имели большой
общественный резонанс, запечатленный в различных памятниках
публицистики, изобразительного искусства и фольклора.53
В разговоре с Берсенем Максим сетовал на то, что Василий III
не отпускает его на Афон («прошуся деи у великого князя много,
и он меня не отпустит»), об этом же говорил Максим и с Туч-
ковым.54 Возможно, степень откровенности в их отношениях была
такова, что Максим не сдерживал себя в суждениях в присутствии
Тучкова. Рассуждали в келье Максима и о том, что государь
«пришол жесток, а к людем немилостив» (эти слова Федора Жа-
реного сообщил на допросе сам Максим, немало наговоривший
тогда на своих собеседников).55 56
Из следственного же дела Берсеня и Жареного узнаем, что
после ареста Максима («а Максима уже изымали») старались
найти улики против него, провоцируя нужные следствию пока-
зания. Берсень передавал слова Жареного «велят мне Максима
клепати» и его рассказ, как великий князь подсылал к нему
троицкого игумена («толко мне солжи на Максима, и аз тебя
пожалую»).66
Донос Тучковых несомненно был использован обвинителями.
Один из главнейших пунктов обвинения Максима — то, что он
«великого князя Василья называл гонителем и мучителем не-
честивым, как прежние гонители и мучители были нечестивый».57
52 ААЭ, т. Т, № 172, стр. 141.
53 См.: С. О. Шмидт. О времени составления «Выписи» о втором
браке Василия III. В кн.: Новое о прошлом нашей страны. Памяти акаде-
мика М. Н. Тихомирова. М., 1967, стр. 115—116 (там же указана лите-
ратура).
54 И, видимо, с другим аристократом кн. Петром Ивановичем Шуй-
ским. Намек на это обнаруживается в послании ему Максима Грека, да-
тированном примерно 1542 г. (Максим Грек. Соч., т. II, стр. 418). Воз-
можно, что Максим показывал Тучкову какую-то «грамоту греческую»
(Сибирский список, л. 340 об.), касающуюся его возвращения на Афон.
Впрочем, эту фразу судного списка (дошедшую не полностью) допустимо
понимать и как свидетельство того, что Максим обучал Тучкова грече-
скому языку.
55 ААЭ, т. I, № 172, стр. 143.
56 Там же, стр. 144.
57 Сибирский список, л. 329; См.: ЧОИДР, 1847, № 7, стр. 5. Е. Е. Го-
лубинский полагал, что это обвинение «должно быть считаемо истинной
137
Эта формулировка в дошедшем судном списке Максима Грека
близка именно к словам Максима, переданным В. Тучковым
(«Яз чаял, что благочестивый государь, а он таков, как прежних
государей, которые гонители на християнство»). Сходство здесь
почти текстуальное: сомнение в том, «благочестивый» ли государь,
и выражение «нечестивый»; сравнение с прежними государями,
«которые гонители...», и выражение «прежние гонители». Быть
может, близость формулировок доноса и обвинения объясняется
тем, что Тучковым подсказали формулировки доноса58 (митро-
полит Даниил или даже Василий III — ведь «присылал» же он
с этой целью к Жареному троицкого игумена!)?
Судный список Максима Грека дает основание думать, что
большую роль в доносительстве играл не Василий Тучков, а его
отец, более искушенный в политических обстоятельствах, именно
М. В. Тучков бил челом государю по этому поводу, что и позво-
ляет говорить о «доносе Тучковых», а не одного В. Тучкова.
Знаменательно при этом, что расспрашивал молодого Тучкова
о подробностях его бесед с Максимом сам Василий III.
Личная ненависть к Максиму и Василия III, и Даниила, их
заинтересованность в обличении его поступков и слов заставляли
страшиться за свою судьбу тех, кто в какой-то' степени был
близок к Максиму.59 И некоторые старались, выгораживая себя,
отмежеваться от Максима, «клепати» его, соблазненные, очевидно,
обещанием великого князя: «только мне со лжи на Максима, и
аз тебя пожалую». Так себя повел и Михаил Юрьевич Захарьин,
сообщивший как достоверный факт нелепый рассказ о сожжении
еретического училища в Италии,60 так поступили и Тучковы.61
И подобное поведение, действительно, было вознаграждено
приближением к великому князю. Особенно на виду были эти
лица62 во время свадьбы Василия III и Елены Глинской 21 ян-
варя 1526 г.: М. Ю. Захарьин был вторым дружкой государя,
и единственной причиной того, что великий князь воспылал страшным
гневом против Максима и почувствовал к нему непримиримую ненависть»
(История русской церкви, т. IT. I половина, стр. 717).
58 См. наблюдения Н. А. Казаковой о «заранее подготовленных ложных
показаниях свидетелей», нашедших свое отражение в судных списках
(О «судном списке» Максима Грека. Археограф, ежегодник за 1966 год,
М., 1967, стр. 36).
59 Одним из оснований для опасений могло быть и то, что среди тех
немногих, кто особенно «прихожи были к Максиму», называли И. Д. Са-
бурова (по-видимому, родственника Соломониды) (ААЭ, т. Т, № 172,
стр. 141).
60 См.: Н. Н. Покровский. Сибирская находка, стр. 133—134.
(Правда, донос этот может быть отнесен и к собору 1531 г.).
61 Максим Грек писал позднее такому хорошо осведомленному чело-
веку, как кн. П. И. Шуйский, о «клевете злыя блудницы» (Максим Грек.
Соч.. т. II, стр. 237).
62 Любопытно, что в синодике Горицкого Переяславского монастыря
семьи М. В. Тучкова и М. Ю. Захарытпа паписаны одна за другой (ГИМ.
собр. Уварова, № 777, л. 31).
|38
жена его сидела за столом; 63 «за великою княгинею ходити, у са-
ней детей боярских збирати» велели окольничему М. В. Туч-
кову 64 («да с ним дьяку Елизару Цыплятеву» 65). Среди носивших
каравай в первой четверке вторым был его сын Иван, во второй
четверке первым — другой сын Василий; двоюродная сестра его
Ирина — жена Юрия Захарьича — сидела третьей (в числе пяти
боярынь) за столом.66 Если даже признать, что донос Тучковых
имел место в 1531 г. и целью его было не оправдаться и тем самым
спасти себя, а закрепить свое положение при дворе, то и в этом
случае цель можно считать достигнутой: М. В. Тучков стал при-
ближенным боярином великого князя, а сын его — доверенным
лицом новгородского архиепископа Макария,67 донос которому
о неканоничности некоторых переводов Максима послужил фор-
мальным поводом процесса 1531 г.68
Выступление Василия Тучкова против Максима Грека, вероят-
нее всего, было не вполне искренним: он действовал (как отмеча-
лось выше) под давлением отца и вышестоящих властей. «Максим
Философ» оставался для него духовным авторитетом и позднее.69
В 7053 г. (1544/45 г.) «повелением» В. М. Тучкова «паробок»
его («Богданец Якимов сын ростовец») переписал рукопись
перевода Максима Грека толкований Иоанна Златоуста на Еван-
гелие Иоанна.70 Тем же почерком (хотя, вероятно, и несколько
позднее), по наблюдению Н. В. Синицыной, написана и находя-
щаяся в том же собрании другая рукопись — переведенная Мак-
симом Беседа Иоанна Златоуста о Евангелии Матфея,71 однако
записей на рукописи нет. Характерно, что перевод толкований
Евангелия Матфея был сделан в 1523 г.,72 а толкований Евангелия
Иоанна — в 1524/25 г.,73 т. е. как раз в ту пору, когда В. М. Туч-
63 Разрядная книга, стр. 9.
64 Н. П. Лихачев. Разрядные дьяки XVI века. СПб., 1888, стр. 85,
прим. 5.
65 Интересно отметить, что Иван IV вспоминал о том, что М. В. Туч-
ков о Елене Глинской (уже в момент ее кончины) «многая надменъная
словеса изрече» как раз Е. Цыплятеву.
66 Разрядная книга, стр. 9—10.
67 См.: Повесть о житии Михаила Клопского, стр. 73.
68 См.: Н. Н. Покровский. Сибирская находка, стр. 137.
69 Можно подозревать, что жизнь В. М. Тучкова в какой-то мере омра-
чалась горечью воспоминаний о своем отступничестве, о зле, которым
он ответил на доверие Максима.
70 ГИМ, Воскресенское собр., № 82. Текст опубликован (в вольной
транскрипции) Амфилохием (Описание Воскресенской Новоиерусалим-
ской библиотеки, М., 1875, стр. 130—131).
71 ГИМ, Воскресенское собр., № 80. Рукопись любезно указана
Н. В. Синицыной, отметившей также, что одна из филиграней сборника
указана у Брике под 1549 г.
72 В. С. Иконников. Максим Грек и его время, стр. 175.
73 Это отмечено и на л. 1 рукописи (см.: С. А. Белокуров. О биб-
лиотеке московских государей в XVI столетии. М., 1899, стр. CCLXXI.
См. также: А. И. Иванов. Литературное наследие Максима Грека, стр. 48).
139
ков «прихож был к Максиму»; и очень вероятно, что об этих
книгах они «говаривали с Максимом». Небезлюбопытно, что одна
из главных тем этих сочинений, как известно, взаимоотношение
учителя и учеников. Впрочем, нельзя не учитывать и то обсто-
ятельство, что «повеление» переписать рукописи было сделано
В. Тучковым тогда, когда уже начиналось сближение Максима
и Макария,74 ставшего к тому времени митрополитом всеа Руси.
Отношение Андрея Михайловича Курбского к Тучковым
в значительной степени предопределялось уже позицией Тучко-
вых в деле Максима Грека. О «Максиме Философе» Курбский
писал в начальной части «Истории о великом князе Московском»
и связывал его деятельность с деятельностью «великих и нарочи-
тых мужей», которые вместе с кн. С. Ф. Курбским (братом его
деда) пострадали за то, что «возбраняли» Василию III вступить
в незаконный брак.75 Продолжателем дела этих мудрых и смелых
«сигклитов» мыслил или хотел представить себя А. М. Курбский.76
Курбский не мог не осуждать Тучковых, угождавших
Василию III и предавших Максима Грека, апологетом которого
он оставался до конца дней своих и близостью с которым он
неизменно гордился. Подчеркивая благородство происхождения и
поступков, «святое жительство» 77 родственника по отцовской ли-
нии С. Ф. Курбского, публицист постарался умолчать о своих
родственниках по материнской линии и в «Истории», и в посла-
ниях к Ивану Грозному. Видимо, Курбский не считал возможным
и не хотел в своих сочинениях оправдывать Тучковых;78 осуждать
же Тучковых, напоминая тем самым об этом родстве, ему было
явно нежелательно. Имело значение и то, что Тучковы были
намного ниже по происхождению, чем князья Курбские, «влеко-
мые» от первых киевских князей; Курбскому, как и Ивану Гроз-
ному, свойственно было представление (соответствующее местни-
ческой идеологии и психологии людей XVI в.) об особых достоин-
ствах лиц «повышенной княжачой крови».79
74 В записи на рукописи толкования Евангелия Иоанна указано при
датировке не только время «державы» Ивана IV, но и «великия архие-
рейства Руския земли» Макария (л. 505).
75 РИБ, т. XXXI, 1914, стлб. 163—165.
76 С. О. Шмидт. К изучению «Истории» князя Курбского (О поуче-
нии попа Сильвестра). Славяне и Русь, М., 1968, стр. 372—373.
77 РИБ, т. XXXI, стлб. 164.
78 Не исключено, что Курбский, возвеличивая Максима Грека в своих
сочинениях и даже составляя (как предполагает Э. Денисов) его житие,
в какой-то мере пытался замолить грех своих родственников. Одновре-
менно, напоминая о своих встречах с Максимом Греком, Курбский давал
понять, что он воспринимался Максимом как наследник не Тучковых,
а С. Курбского.
79 Слова царя Ивана (Послания Ивана Грозного, стр. 263). См.:
С. О. Шмидт. Местничество и абсолютизм (постановка вопроса). Абсо-
лютизм в России (XVII—XVIII вв.), М., 1964, стр. 188—189.
140
Можно предположить, что между родственниками А. М. Курб-
ского по отцовской и по материнской линиям в середине
1520-х годов произошла размолвка.80 Слишком по-разному сло-
жились в эти годы их судьбы: если С. Ф. Курбского Василий III
«ото очей своих отогнал, даже до смерти его»,81 то М. В. Тучкова
он, напротив, возвысил. Позднее именно князю Кубенскому,
близкому к Курбским,82 была передана отнятая у М. В. Тучкова
должность дворецкого, и Кубенские поддерживали Шуйских, про-
тивником которых выступил Тучков.
Наконец, явно не соответствовала взглядам эмигранта Курб-
ского направленность Жития Михаила Клопского против «межу-
усобных браней» русских князей с великим князем, еще более
усиленная в редакции В. Тучкова.83
Думается, что Иван Грозный не мог не знать об отношении
Курбского к Тучковым и тем больнее уязвлял его, напоминая об
этом родстве. Однако страстная озлобленность выражений царя
показывает, что у него были и какие-то особые причины для
личной неприязни к М. В. Тучкову,84 но эти подробности в зна-
чительной части остаются еще вне поля зрения исследователя.
Изучение новых данных о Тучковых в Сибирском .судном
списке Максима Грека в сопоставлении с известиями других
источников позволяет выяснить новое не только о Тучковых, но
и о более выдающихся деятелях — Максиме Греке и Курбском.
Приоткрываются неизвестные ранее (употребляя выражение
Б. А. Романова85) «куски и закоулки русской жизни», неясные
стороны политической жизни и политической публицистики
XVI в., но только приоткрываются, потому и в статье больше
предположений, чем утверждений.86 Более того, новое о Тучко-
вых — это и появление новых загадок.
•	80 Свадьба родителей Курбского вряд ли была ранее середины 1520-х
годов, так как старший из сыновей от этого брака, доживших до 1550 г.,
князь Андрей родился в 1528 г. Следовательно, если размолвка имела
место, то сравнительно скоро после свадьбы. Это не означает, впрочем,
что Курбский не мог общаться в юные годы со своим дядей Василием
Тучковым (и беседовать с ним о Максиме Греке и событиях, с ним свя-
занных) .
81 РИБ, т. XXXI, стлб. 165.
82 О высоких достоинствах И. И. Кубенского Курбский писал в «Ис-
тории» (стлб. 167).
83 См.: Повести о житии Михаила Клопского, стр. 77.
84 Быть может, преувеличение власти, распоряжение делами именем
государя? (сравнить с характеристикой деятельности Ф. С. Воронцова
в приписке в Царственной книге — ПСРЛ, т. XIII, стр. 449).
85 Б. А. Романов. Люди и нравы древней Руси. М.—Л., 1966, стр. 16.
86 В этой связи нельзя не вспомнить наблюдение Б. А. Романова:
«Историк древней Руси никак не может обойтись без догадок и предпо-
ложений. .., памятуя, что „доказательство" в его обиходе — термин слиш-
ком претенциозный, если держаться прямого его математического смысла»
(там же). Это наблюдение вполне можно распространить и на изучение
явлений русской истории XVI в.
А. И. КОПАНЕВ
НОВГОРОДСКИЕ ТАМОЖЕННЫЕ ЦЕЛОВАЛЬНИКИ
70—80-х ГОДОВ XVI в.
Таможенная грамота, данная Новгороду 17 марта 1571 г.,1
является ценнейшим источником по истории новгородской тор-
говли последней трети XVI в. Она не только установила размер
пошлин, которые надлежало брать с торговых сделок самого раз-
нообразного характера, но и определила порядок сбора их. В от-
ношении порядка сбора пошлин в таможенной грамоте говори-
лось: «брати тамгу и все таможенные пошлины гостем и купцом
московским и новгородским на государя царя на веру, в котором
году кого в головы поставят боярин и новгородский наместник
князь Петр Данилович Пронской, да Алексей Михайлович Ста-
рой, да государев царев и великого князя диак Семен Федорович
Мишурин и целовальников выберут, и откупщиком, в котором
году велит государь отдати на откуп, по сей уставной грамоте».1 2
Сбор пошлин возлагался на население — на гостей и посадских
людей. Из их среды представители царской администрации дол-
жны были ставить голов и выбирать целовальников, если пош-
лины на государя собирались «на веру», или подыскивать откуп-
щиков, если правительство предпочитало этот способ сбора пош-
лин.3 Но как реализовалось это постановление Таможенной гра-
моты, как в действительности был организован сбор пошлин
в Новгороде — через верных целовальников или откупщиков, как
ставились те и другие и как относилось население Новгорода
к обоим способам сбора пошлин, сведений у нас почти нет.
В этой связи несомненный интерес представляют приказные за-
писи (названные нами так потому, что в них приказывалось,
кому быть в целовальниках или в откупщиках на тот или иной
1 ААЭ, т. I, 1836, № 282.
2 ААЭ, т. I, стр. 320.
3 Общую характеристику Таможенной грамоты 1571 г. см.:
Р. Г. Скрынников. Опричный террор. Л., 1969, стр. 104.
142
год) новгородских дьяков 70—80-х годов XVI в., в которых для
каждого года определялись не только способ сбора пошлин, но и
лица, обязанные это делать.
Записи новгородских дьяков дошли до нас в копиях в сбор-
нике XVIII в., составленном по указу Петра I 1718 г. из доку-
ментов «о торговых правах, и о таможенных, и кабацких, и та-
башных, и о прочих сборах», имеющихся в Новгородской земской
избе, в Таможне и на Кружечном дворе.4 Сборник открывается
Таможенной грамотой от 17 марта 1571 г., вслед за которой по-
мещены приказные записи дьяков 1572—1587 гг. Отметим здесь,
что, согласно указанию копииста, первая запись, определяющая
целовальников с 17 марта 1572 г. по 17 марта 1573 г., была сде-
лана на обороте подлинной Таможенной грамоты, которую он,
как сказано, переписал первой. Этот факт показывает, что в ру-
ках составителей нашего сборника находились подлинные нов-
городские документы XVI в. Как увидим далее, некоторые доку-
менты при копировании сокращались.
Формуляр записей разнился в зависимости от того, какой
способ сбора пошлин записью оформлялся. Если записью прика-
зывалось собирать пошлины «на веру», то в ее формуляр вклю-
чался перечень целовальников, если на откуп — то имя откуп-
щика и указание откупной суммы. В остальной части формуляра
записи обоих видов совпадали. Они открывались датой составле-
ния записи и указанием на дьяков, далее говорилось, что дьяки
приказали брать пошлины целовальникам или «отпродали» сбор
пошлин тому или иному откупщику за такую-то сумму и на та-
кой-то срок (обычно годовой), в записи указывалось, все ли по-
шлины имеются в виду (по Таможенной грамоте 1571 г.) или
отдельные пошлины. Имена целовальников и откупщиков обычно
сопровождались указанием их профессии (ремесленник, купец),
а иногда и местожительства (улицы). В заключительной части
записи говорилось, что целовальники (указывается имя первого
в списке с добавлением «с товарищи») или откупщик обязаны
собирать в первом случае все пошлины «по сей уставной гра-
моте», или какие-либо отдельные пошлины, или те пошлины,
которые были откуплены.5
Ссылки на Таможенную грамоту 1571 г. показывают, что она
действует, видимо, до конца века. По нашим документам устанав-
ливаются лишь некоторые ее дополнения и изменения. Одним из
4 Отдел рукописной и редкой книги БАН СССР, 32.12.3 (далее — Сбор-
ник). Это рукопись в лист, писана разными почерками на 405 листах.
По листам запись: «Бурмистр Павел Филонов».
5 Откупные грамоты обычно сопровождались специальным уставом,
определяющим порядок и размер сбора откупаемой пошлины. Тогда гра-
мота становится уже уставной таможенной грамотой (например, ААЭ,
т. I, №№ 298, 231—232, 234). В нашем сборнике эта часть грамоты в боль-
шинстве случаев, видимо, копиистами опускалась.
143
таких изменений является расширение сферы действия Таможен-
ной грамоты 1571 г. Выданная для опричной части Новгорода,
она с 1572 г. становится основным уставным документом для всей
новгородской торговли. Это очевидно из измененной формулы
приказных записей. Если по первой записи целовальники дол-
жны были собирать тамгу и пошлины лишь в опричной части
Новгорода — «в государеве опрЦчинине на Торговой стороне»,
то во второй записи от 17 марта 1573 г. и в последующих об
опричнине ничего не говорится, а имеется в виду весь город: «на
Торговой и на Софийской стороне». Выходит, с отменой оприч-
нины сразу же отпадает противоестественное разделение города
в отношении управления, а следовательно, и сбора пошлин.
Дополнения к Таможенной грамоте зафиксированы в двух
постановлениях новгородских дьяков. Из записи на обороте Та-
моженной грамоты, скопированной в нашем сборнике, узнаем,
что 4 февраля 1572 г. дьяки Семен Мишурин да Иван Собакин
«приговорили» брать «на немцах», у которых жалованных гра-
мот нет, пошлины по Таможенной грамоте, а тех, у которых жа-
лованные грамоты есть, предписывали приводить к ним (дьякам)
для записи грамот в книги. Это свидетельствует об установлении
правительственного контроля над торговлей иностранцев в Нов-
городе и пресечении, видимо, их попыток уклоняться от уплаты
пошлин. Существенное изменение практики сбора торговых пош-
лин отразила заключительная часть приказной записи 1 сен-
тября 1584 г., она гласит: «А збирати им та ноутородцкая тамо-
женная пошлина по государеве грамоте со всех людей без омены,
чей хто нибуди, и с тарханных, и з грамотчиков, и с митропо-
личных, и со владычных, и с монастырских, и с церковных, и
з боярских, и з дворянских, и со всяких людей и с тех грамотчи-
ков, у которых будет грамоты и на его государево царево и ве-
ликого князя Федора Ивановича всея Русин имя подписаны».6
Несомненно, эта формула приказной записи новгородских дьяков
стоит в связи с общей политикой правительства 80-х годов
XVI в. по ограничению и отмене тарханов. Привилегированный
тарханщик становился в общий ряд плательщиков торговых
пошлин.
Как был организован сбор пошлин в Новгороде в первые пол-
тора десятилетия после издания Таможенной грамоты, видно из
приводимой таблицы, составленной на основании приказных за-
писей.
Рассматривая таблицу, мы можем заметить определенное по-
стоянство в организации таможенных сборов в Новгороде: руко-
6 Сборник, л. 21 и 21 об. Эта же формула повторена в записи от 1 сен-
тября 1585 г. (Сборник, л. 21 об.—22) и с небольшими изменениями вклю-
чена в откупные грамоты от 1 сентября 1586 г. (ААЭ, т. I, № 331, стр. 400;
№ 332, стр. 402).
144
Таблица откупов
Дата записи	Дьяки	Пошлины	Способ сбора пошлин	Число целоваль- ников, откупщиков	Срок откупа	Лист рукописи
17 марта 1572 г.	Семен Федоров с. Ми- шурин, Василий Не- любов с. Суков	По Таможенной гра- моте 1571 г.	На вере	31 целовальник	17 марта 1572 г.— 17 марта 1573 г.	л. 14 об.
17 марта 1573 г.	С. Ф. Мишурин. Иван Дорофеев	То же	То же	29 целовальников	17 марта 1573 г.— 17 марта 1574 г.	л. 15—15 об.
17 марта 1574 г.	Те же дьяки	То же	То же	30 целовальников	17 марта 1574 г.— 17 марта 1575 г.	л. 16—16 об.
17 марта 1575 г.	Онофрей Федоров с.Кло- буков, Илья Осеев	То же	То же!	21 целовальник	17 марта 1575 г,— 17 марта 1576 г.	л. 17
17 марта 1576 г.	Илья Осеев	То же	То же	24 целовальника	17 марта 1576 г,— 17 марта 1577 г.	л. 17 оз —18
17 марта 1577 г.	Петр Дмитриев с. Хво- рощин, Илья Осеев *	То же	То же	21 целовальник	17 марта 1577 г.— 17 марта 1578 г.	л. 18
17 марта 1578 г.	Посник Дмитриев с. Хворощин	То же	То же	То же	17 марта 1578 г.— 17 марта 1579 г.	л. 18 об.—19
1 сентября 1578 г.	Илья Осеев, Посник Хворощин	С гостиных дворов Псковского и Твер- ского и полавоч- ное**	Откуп	1 откупщик	1 сентября 1578 г,— 1 сентября 1579 г.	л. 29—29 об.
17 марта 1579 г.	Те же дьяки	По Таможенной гра- моте 1571 г.	На вере	21 целовальник	17 марта 1579 г.— 17 марта 1580 г.	л. 19 об.—20
1 сентября 1579 г.	Иван Огарев, Илья Осеев	С гостиных дворов Псковского и Твер- ского и полавочное	Откуп	1 откупщик	1 сентября 1579 г.— 1 сентября 1580 г.	л. 29 об.
* Те же дьяк.. 15 августа 1577 г. приказали на год брать пошлины с гостиных дворов Тверского и Псковского и полавочное 6 цело-
вальникам во главе с кожевником Никитой Александровым (ААЭ, т. I, № 298).
** Пошлины с гостиных дворов Псковского и Тверского и полавочное определены в Таможенной уставной грамоте от 15 августа
1577 г., которой эти пошлины поручалось собирать целовальникам. Обязательное предписание Таможенной грамоты 1571 г. торговым людям
«ставиться» «на гостиных дворах и товар свой таможеником» являть (ААЭ, т. I, стр. 325) включается в уставную грамоту 1577 г. и со-
провождается шкалой -различных пошлин в зависимости от ситуации, в которую товар на гостином дворе попадал. Здесь же определялись
пошлины с лавок и других торговых точек, за пользование складскими помещениями. Этот же объем пошлин должен был собирать и
откупщик.
Продолжение
Дата записи	Дьяки	Пошлины	Способ сбора пошлин*	Число целоваль- ников, откупщиков	Срок откупа	Лист рукописи
1 сентября 1580 г.	Илья Осеев, Третьяк Репьев	То же	То же	То же	1 сентября 1580 г.— 1 сентября 1581 г.	л. 30
1 сентября 1581 г.	Те же дьяки	То же	На вере	4 целовальника	1 сентября 1581 г.— 1 сентября 1582 г.	л. 30—30 об.
17 марта 1582 г.	Семен Косткин	По таможенной гра- моте 1571 г.	То же	Целовальник Спири- дон Шелоне с то- варищи	17 марта 1582 г.— 17 марта 1583 г.	.л. 20
1 сентября 1582 г.	Тот же дьяк	С гостиных дворов Псковского и Твер- ского и полавочное	Откуп	1 откупщик	1 сентября 1582 г.— 1 сентября 1583 г.	л. 30 об.
1 сентября 1583 г.	Тот же дьяк	То же	То же	То же	1 сентября 1583 г.— 1 сентября 1584 г.	л. 30 об.—31
1 сентября 1584 г.	Второй Федоров, Леон- тий Рязанцев	Амбарная и пола- вочная пошлины	На вере	4 целовальника	1 сентября 1584 г.— 1 сентября 1585 г.	л. 31
1 сентября 1585 г.	Те же дьяки	По Таможенной гра- моте 1571 г.	То же	12 целовальников	1 сентября 1585 г.— 1586 г.	л. 21—21 об.
1 сентября 1585 г.	Леонтий Рязанцев	Амбарная и полавоч- ная пошлины	То же	4 целовальника	1 сентября 1585 г.— 1 сентября 1586 г.	л. 31 об.
1 сентября 1586 г.	Тот же дьяк	По Таможенной гра- моте 1571 г.	То же	12 целовальников	1 сентября 1586 г.— 1 сентября 1587 г.	л. 21 об.—22
1 сентября 1586 г.	Сава Фролов, Семейка Емельянов ***	Поворотная пошлина на гостиных дво- рах Псковском и Тверском	Откуп	1 откупщик	1 сентября 1586 г.— 1 сентября 1587 г.	л. 32-33; ААЭ, т. I, № 331
1 сентября 1587 г.	Те же дьяки ****	То же	То же	То же	1 сентября 1587 г.— 1 сентября 1588 г.	л. 33 об.
*** Те же дьяки в тот же день 1 сентября 1586 г. дали на откуп Ивану Филатову (льнянику) сбор в Новгороде явочной, пятенной
и привозной пошлин (ААЭ, т. I, № 332).
**»* Те же дьяки в тот же день 1 сентября 1587 г. дали на откуп на год сбор весчей пошлины под Иваном святым на опоках Три-
фону Васильеву, укладнику (ААЭ, т. I, № 334), а сбор номерной и покоречной пошлины ножевнику новгородцу Пятому Андрееву (ААЭ,
лг. I, № 335).
водящую роль в этом деле дьяков, преобладание верных сборов
над откупными и единый (годовой) срок для целовальников и
откупщиков. Каждый год в один и тот же день (17 марта, а позд-
нее 1 сентября) дьяки приказывали собирать пошлины опреде-
ленной группе целовальников или откупщикам, а иногда тем и
другим вместе. Новгородские наместники, хотя по Таможенной
грамоте 1571 г. именно они должны были вместе с дьяками ста-
вить голов и целовальников к таможенным сборам, в этом деле,
видимо, участия не принимали. Ведущая роль дьяков во внут-
реннем управлении Новгорода, отмеченная в литературе, под-
тверждается и новыми документами.7
Очевидно, способ сбора пошлин «на вере», т. е. через цело-
вальников, практиковался не только значительно чаще, но при-
менялся и в отношении главных пошлин, зафиксированных
основной таможенной грамотой. На откуп отдавались лишь от-
дельные пошлины. Первый откупщик зафиксирован в таблице
в 1578 г. Он откупил сбор пошлин с гостиных дворов и полавоч-
ное. Эти пошлины были выделены, как сказано выше, из общего
количества пошлин ранее. Документы показывают, и это нашло
отражение в таблице, что в конце 70-х—80-х годах обособляются
еще несколько конкретных пошлин (амбарная, поворотная, явоч-
ная, пятенная, привязная), которые собирают изредка целоваль-
ники, а чаще — откупщики. Сдача отдельных пошлин особым
сборщикам обусловила, на наш взгляд, уменьшение из года в год
числа целовальников, обязанных собирать пошлины по Таможен-
ной грамоте 1571 г. (с 31 в 1572 г. до 12 в 1586 г.). Возможно,
уменьшение числа целовальников можно объяснить и запусте-
нием Новгорода в 80-х годах.
Предпочтительное отношение правительственных чиновников
к первому способу сбора пошлин объяснялось тем, что выборные
от населения целовальники, прекрасно знавшие условия местной
торговли и сами в ней участвовавшие, могли наилучшим образом
провести все те сложные операции (наблюдение за правилами
торговли, контроль над торгующими, оценку товаров, учет пла-
тельщиков и т. д.), которые обеспечивали сбор торговых пошлин
в полном объеме. В лице целовальников правительство имело
ежегодно целый отряд (20—30 человек) связанных взаимной от-
ветственностью общественных сборщиков пошлин в пользу казны.
Хотя в приказных грамотах не указывалась минимальная сумма,
которую должны были собрать целовальники за свой год (ведь
они собирали формально «на вере», т. е. сколько соберут), однако
обязательное требование, чтобы сумма пошлин в данном году
была не меньше прошлогодней, накладывало на целовальников
7 А. П. Пронштейн. Великий Новгород в XVI веке. Харьков, 1957,
•стр. 215—221. Список дьяков, приведенный автором для 70—80-х годов, до-
полняется и уточняется списком в таблице.
147
ответственность за сбор определенного количества пошлин.
Недобор пошлин целовальники должны были возмещать, а по
Таможенной грамоте 1571 г.— даже вдвое («Недобор таможен-
ных пошлин, что у них перед прежними годы в недоборе будет,
велит государь на них же взяти вдвое»).8 Вряд ли эта угроза
выполнялась. Далее приводится факт недобора в 1581—1582 гг.
пошлин целовальниками по сравнению с предыдущим годом, не-
добор не был, однако, востребован правительством. Правительст-
венные агенты — дьяки, стремясь увеличить доходы казны,
обращались к откупам. Обычно откупщик всегда давал наддачу
к прошлогодней сумме. Однако практика откупов встречала
противодействие со стороны новгородской общины. В этом плане
представляет интерес следующий факт из жизни Новгорода.
В 1584 г. 10 марта, за 7 дней до истечения срока действия преж-
них целовальников, житель Городища Офонька Нефедов подал
челобитную «о новгородской таможенной пошлине, чтоб ему та
новгородская таможенная пошлина дати на откуп». Наддачи
к прежней сумме, что собрали целовальники «на вере» (311 руб.
12 алт. 4 деньги), он обещал дать 10 руб. Эта попытка взять на
откуп все пошлины встретила протест. 15 марта «новгородские
пятиконецкие старосты Иван Сосков с товарищи» подали свою
челобитную, а в ней просили, «чтоб та новогородцкая тамо-
женная пошлина велети збирати целовальником по прежнему,
откупщиком бы ее на откуп не давати», при этом челобитчики
обязывались и наддачу откупщика, и прежнюю сумму уплатить
«в государеву казну городом». Дьяк Семен Косткин удовлетво-
рил просьбу пятиконецких старост, приказал брать пошлины
целовальникам, но и, использовав ситуацию и блюдя интересы
казны, предписал всю сумму (прежние пошлины и наддачу)
«взять на новгородцких на пятиконецких старостах на Иване
на Соскове с товарищи и на целовальниках».9 Не говоря здесь
о ценности приведенного факта для изучения новгородского
самоуправления в конце XVI в., отметим важное для нашей
темы согласие общины внести сумму пошлин «городом» и ярко
выраженную неприязнь к откупщику, как эксплуататору, стре-
мившемуся к выколачиванию пошлин, чтоб покрыть откупную
сумму и получить доход.
Случаи перехода от одного способа сбора пошлин к другому
наблюдаются неоднократно. Приведем пример. 15 августа 1577 г.
пошлины с гостиных дворов Тверского и Псковского и полавоч-
ное было приказано собирать целовальникам,10 1 сентября
1578 г. — откупщику Лариону Степанову, уплатившему 110 руб.
8 ААЭ, т. I, стр. 327.
9 Челобитья откупщика и пятиконецких старост изложены в приказ-
ной грамоте от 17 марта 1584 г. (Сборник, л. 20—21 об.).
10 ААЭ, т. I, № 298.
148
(90 руб. — сбор целовальников прошлого года плюс 20 руб. над-
дачи), 1 сентября 1579 г. — тому же Лариону Степановичу
с той же суммой, 1 сентября 1580 г. — откупщику Ивану Тимо-
фееву, ржаннику с суммой 112 руб., 1 сентября 1581 г.—цело-
вальникам на вере, четырем человекам, 1 сентября 1582 г. — от-
купщику Нечайку Осипову, ветошнику, уплатившему 30 руб.
18 алт. и 5 денег (29 руб. 18 алт. и 5 денег —сбор целовальни-
ков прошлого года плюс 1 руб. наддачи), 1 сентября 1583 г. —
откупщику Селуяну Данилову, уплатившему сумму прошлого
года плюс 1 руб. наддачи.11 Самым примечательным в приведен-
ном списке являются понижение суммы пошлин в 1581—1582 гг.,
когда их собирали целовальники, и признание властями этого
понижения нормальным, так как именно из этой суммы исхо-
дили дьяки при определении откупной суммы на 1583—1584 гг.
Полагаем, что и в данном случае сбор пошлин через целовальни-
ков был предметом удачной акции новгородской общины. Веро-
ятно, того же понижения суммы поворотной пошлины добилась
община, когда ее представители — целовальники — собирали эту
пошлину в 1585 г. Об этом можно заключить по большой над-
даче, которую давали откупщики в 1586 (6 руб.) и в 1587 гг.
(30 руб.) 11 12 к сумме поворотной пошлины, собранной целоваль-
никами.
Итак, хотя сбор торговых пошлин новгородцами рассматри-
вался правительством как повинность, однако население извле-
кало из этой повинности некоторые выгоды. Иногда целоваль-
никам удавалось сбить высокий оклад некоторых пошлин.
Хлопотливая деятельность новгородских таможенных целоваль-
ников — проявление одной из форм самоуправления.
Как же формировался аппарат сборщиков пошлин? Если от-
купщик сам предлагал свои услуги дьякам, рассчитывая на на-
живу, то целовальники каким-то образом избирались. Из неко-
торых выражений приказных записей можно заключить, что
целовальники избирались кончанскими старостами. Так, в при-
казной записи от 17 марта 1583 г. дьяк Семен Косткин велел
пошлины «брати по выбору пятиконецких старост целовальни-
ком новогородцом Спиридону Шелоне с товарищи».13 В доку-
менте от 17 марта 1584 г. эта формула повторяется: «збирать
пошлину на государя целовальником новгородцом по их новго-
родцких пятиконецких старост выбору».14
Как производился выбор целовальников пятиконецкими ста-
ростами, неизвестно. В выборе несомненно какое-то участие при-
нимали и жители конца, заинтересованные в соблюдении оче-
11 Сборник, л. 29—31.
12 Сборник, л. 32—33 об.
13 Сборник, л. 20.
14 Сборник, л. 20 об.
149
редностй, Так как исполнение обязанностей целовальника было
связано и с материальными затратами, и с отвлечением от своего
хозяйства. В одной грамоте (1577 г.) целовальникам, например,
приказывалось жить не в своих домах, а в гостином дворе.15
Таможенная грамота 1571 г. предписывает целовальникам сле-
дить не только за прибывающими товарами и их движением
внутри города, но наблюдать, чтоб товары не перехватывались
скупщиками на дорогах, не утаивались в частных дворах и т. д.
Целовальники должны были вникать во все подробности торго-
вых операций (кто продавец, кто покупатель, цель по-
купки и т. д.), так как от этого зависело, какие пошлины над-
лежало брать в каждом случае. Целовальник должен был быть
постоянно то на пристани, то на торгу, то на дороге, ведущей
в Новгород. Кроме того, целовальники вели книги записей
пошлин, хранили казну. Все это означало, что целовальник не
мог заниматься в полном объеме своим ремеслом, своей торгов-
лей, своим хозяйством. Этим, вероятно, объясняется, почему
срок службы в целовальниках всегда был годовой.
В литературе неоднократно высказывалось мнение, что цело-
вальниками, как правило, были или зажиточные ремесленники,
или купцы.16 Применительно к Новгороду это мнение, каза-
лось бы, подтверждается предписанием Таможенной грамоты
1571 г. о поручении собирать пошлины здесь гостям и купцам
московским и новгородским. Однако в действительности предпи-
сания правительства не были осуществлены. Практика показы-
вает, что обязанность сбора пошлин была возложена на рядовых
жителей Новгорода, занимавших пост целовальников, вероятно
в порядке очередности.
Некоторые выводы в этом плане могут быть сделаны на основе
изучения списков целовальников, приведенных в разобранных при-
казных записях новгородских дьяков. По этим спискам устанавли-
ваются имена 235 целовальников, бывших в этой должности
с 1572 по 1586 г. Так как относительно 150 из них в списках
указана профессия (остальные названы лишь по имени), то воз-
можно определить социальное лицо целовальников. Кажется, что
в подавляющем числе целовальники рекрутировались из ремес-
ленного люда Новгорода. Ремесленники 74 специальностей
побывали в целовальниках. Больше всего среди них было кожев-
ников — 14 человек, далее следовали рыбники — 9 человек, моло-
дожники — 7 человек, щепетники, сапожники, шелковинки, льня-
ники — по 5 человек, шапочники, мясники, бобровники, красиль-
ники — по 4 человека, маслянники, огородники, свечники — по 3
человека, сарафанники, овчинники, торочечники, иконники — по
2 человека и представители более чем 50 других профессий — по
15 ААЭ, т. I, стр. 363.
16 А. П. П р о н ш т е й н. Великий Новгород в XVI в., стр. 224.
150
1 человеку. Купцов названо только 3, а если к ним добавить 4
суконников (суконники, по мнению А. П. Пронштейна, вели
торговлю сукнами),17 то мы получим очень небольшую группу
крупных торговцев среди целовальников. Конечно, мелкую тор-
говлю вели и другие целовальники (один целовальник — Семен
Федоров со Славковы улицы — имел даже 2 торговых заведе-
ния),18 но она их не выделяла из остальной массы новгородских
ремесленников, связанных с рынком.
Выбор новгородского купца или ремесленника в целоваль-
ники зависел не от его зажиточности, а от того, дошла ли его
очередь нести повинность. Косвенным доказательством этого
служит то, что в списках очень редки факты пребывания одного
лица в целовальниках в течение двух сроков. Таких случаев мы
обнаружили только три. Служба в целовальниках, видимо, не
давала выгоды; стать целовальником член общины мог лишь по
ее понуждению. Община в свою очередь поддерживала целоваль-
ников, в трудных обстоятельствах помогала своей кассой.
Все сказанное позволяет рассматривать целовальников в Нов-
городе как общественный институт, как проявление городского
самоуправления. Правительство прибегало к этому способу сбора
пошлин, опираясь на действующую самоуправляющуюся об-
щину, и встречало поддержку с ее стороны. Целовальники в ос-
новном рекрутировались из рядового ремесленного люда Нов-
города. Однако их деятельность по поддержке правопорядка
в торговой жизни города отвечала интересам экономически мо-
гущественной верхушки новгородского посада.
17 Там же, стр. 143—152.
18 Там же, стр. 255. (Список владельцев двух и более торговых заве-
дений составлен по лавочным книгам 1583 г.).
Н. Е. НОСОВ
РУССКИЙ ГОРОД И РУССКОЕ КУПЕЧЕСТВО
В XVI СТОЛЕТИИ
(К постановке вопроса)
XVI век — период переломный и противоречивый. С одной
стороны, это годы бурного развития раннебуржуазных связей
в Западной Европе, с другой — время усиления, особенно с се-
редины XVI в., феодальной реакции и утверждения в боль-
шинстве стран Восточной Европы крепостничества. Определить
место и значение русского города в этом общеевропейском, но
далеко не однозначном и тем более не прямолинейном процессе
и является одной из главных задач настоящей статьи.
В мои намерения не входит общий обзор новейших трудов
по истории русского города XVI в., они в той или иной степени
уже освещались Л. В. Черепниным и А. Л. Хорошкевич в спе-
циальных историографических обзорах по истории русского фео-
дализма.1 Наша цель иная — наметить некоторые новые пути
в изучении русского города феодального периода в свете той боль-
шой дискуссии, которая сейчас ведется в советской и зарубежной
научной печати по вопросу о «кризисе» феодализма и зарождении
капитализма в Европе. Хочется только еще раз подчеркнуть (и
именно в начале статьи — при постановке темы), что история
русского города XVI в. в целом значительно слабее изучена
в советской историографии, не только чем история города XVII в.
(это было бы в какой-то мере понятно, хотя бы в силу причин
источниковедческих), но даже XIV—XV вв., от которых вообще
(в отличие от XVI—XVII вв.) почти не дошло ни писцовых книг,
1 Л. В. Черепнин. 50 лет советской науки и некоторые итоги изу-
чения феодальной эпохи истории России. История СССР, 1967, № 6;
А. Л. Хорошкевич. 1) Русский город XI—XVII вв. в современной бур-
жуазной науке. Сб. «Критика буржуазных концепций истории России пе-
риода феодализма». М., 1962; 2) Основные итоги изучения русских горо-
дов XI—первой половины XVII в. Сб. «Города феодальной России». М.,
1966.
15?
ни массового актового материала. Во всяком случае из Круп-
ных работ советских ученых по истории русского города
XVI в. можно назвать лишь известные исследования П. П. Смир-
нова по истории «посадского строения» в Московской Руси
(со времени Ивана III и вплоть до середины XVII в.), С. В. Ба-
хрушина и М. Н. Тихомирова по истории городского ремесла,
торговли и промышленности России XVI в. и особенно истории
Москвы, А. П. Пронштейна и Н. Н. Масленниковой по истории
Новгорода и Пскова и К. Н. Сербиной по истории Тихвина.2 Что
касается археологических раскопок русских городов XVI в., ко-
торые весьма интенсивно проводятся советскими археологами
в послевоенный период, особенно в Москве, Новгороде и Пскове,
то извлеченный ими материал по истории городской культуры,
ремесла, быта и крепостного строительства пока еще недоста-
точно подключен к общеисторическим работам по истории рус-
ского города XVI в.3 Его всесторонний анализ и обобщение
с показаниями письменных источников — очередная задача со-
ветских историков-урбанистов. :
Сложившееся положение в какой-то мере отражает широко
распространенную в современной историографии точку зрения
на Россию XVI в. как страну преимущественно «деревенскую»,
в судьбах которой доминирующую роль играла аграрная исто-
рия.4 Мнение, действительно имеющее основания, но нуждаю-
2 П. П. Смирнов. Посадские люди и их классовая борьба до сере-
дины XVII века, т. I. М.—Л., 1947; История Москвы, т. I. 1952 (разделы
по социально-экономической и политической истории города в XVI в.
написаны С. В. Бахрушиным); С. В. Бахрушин. 1) Население Москвы
в XVI в. Изв. АН СССР, 1947, № 3; 2) Москва Ивана Грозного. Вести.
МГУ, 1947, № 9; 3) Классовая борьба в русских городах XVI—начала
XVII в. Уч. зап. МГУ, вып. 156, 1952; 4) Очерки по истории ремесла, тор-
говли и городов Русского централизованного государства XVI—начала
XVII в. Научные труды, т. I. М., 1952; М. Н. Тихомиров. Россия в XVI
столетии. М., 1962 (в книге дается описание большинства городов России
XVI в., особенно интересный материал приводится о Москве); А. П. П р о н-
штейн. 1) Организация новгородского ремесла в XVI в. Истор. записки,
т. 36, 1951; 2) Великий Новгород в XVI веке. Харьков, 1957; Н. Н. М а с-
ленникова. Присоединение Пскова к Русскому централизованному
государству. Л., 1955. Из других наиболее значительных работ, касающихся
истории русского города XVI в., следует назвать известную монографию
К. Н. Сербиной «Очерки по социально-экономической истории русского
города. Тихвинский посад в XVI—XVII вв.» (М.—Л., 1951). Большой на-
учный интерес представляет изданный Институтом истории АН СССР
специальный сборник статей «Город феодальной России» (М., 1966), ко-
торый содержит ряд исследований, непосредственно касающихся изуче-
ния русских городов XVI в.: статьи К. Н. Сербиной, П. А. Колесникова,
Ю. М. Гроссмана, Е. Д. Исаевич, В. Ф. Инкина.
3 Мы имеем в виду, в частности, археологические раскопки и иссле-
дования А. В. Арциховского, М. Г. Рабинович, П. А. Раппопорта,
В. Л. Янина.
4 В свое время Н. А. Рожков, развивая взгляды большинства иссле-
дователей русского средневековья, господствовавшие в русской науке
153
Щеесй, как кам Кажется, в существенных огранйчейияХ. В рай-
ной степени нуждается в уточнении и вопрос об особенностях
исторического развития русского города в различных районах
России, без чего весьма трудно понять те общие социально-эко-
номические и политические процессы, которые происходят
в жизни ее городского общества в XVI в. и которые в значи-
тельной степени были унаследованы от периода феодальной раз-
дробленности.
Так, почти все исследователи русских средневековых городов
всегда обращали внимание на существенные отличия в судьбах
новгородского и московского города. Указывалось и на то, что
именно в истории Новгорода XIV—XV вв. наиболее отчетливо
проявились унаследованные еще от киевской поры черты древне-
русского города, не порушенные монгольскими завоеваниями
XIII в. и поэтому уцелевшие и развившиеся в основном лишь
на Северо-Западе Руси. Мы имеем в виду вечевой строй и поро-
дивший его ярко выраженный боярско-купеческий облик круп-
нейших городов этого края — Новгорода и Пскова.5
XIX—начала XX в., прямо писал, что «население городов» феодальной
средневековой России «по существу не отличалось от сельского, занима-
лось в главной своей массе также земледелием и было вообще малочис-
ленно» (Н. А. Рожков. Город и деревня в русской истории. М., 1920,
стр. 36). Такого же мнения придерживался и известный русский историк-
экономист И. М. Кулишер, который еще в 1924 г. указывал, что в русских
городах XVI—XVII вв. основную роль играло сельское хозяйство и только
укрепления превращали деревни в города (И. М. Кулишер. Из истории
промышленного труда в Московском государстве 16—17 ст. Труд в Рос-
сии, т. 2. Л., 1924, стр. 73—92). Эта точка зрения на русский феодальный
город XV—XVII вв. широко распространена и в современной буржуазной
науке (подробнее об этом см. в статье А. Л. Хорошкевич «Русский город
XI—XVII вв. в современной буржуазной науке»). Марксистская советская
историография в значительной степени пересмотрела этот вопрос (осо-
бенно много сделал в этом отношении G. В. Бахрушин). Но и сейчас ряд
советских исследователей (например, П. П. Смирнов, А. М. Сахаров,
В. К. Яцунский) указывают не только на экономическую слабость русских
феодальных городов, но и на их преимущественно вотчинный характер,
их резко выраженную (по сравнению с западноевропейскими городами)
аграризацию. Преимущественно именно в этом плане и истолковывают
указанные исследователи факты близкого социального и экономического
сходства на Руси XVI в. сельских и городских торгово-ремесленных посе-
лений. Естественно, что подобная трактовка экономической природы и
степени развития русского города является для многих исследователей
основанием для определения роли купечества и горожан в жизни России
XVI в. как второстепенной и сравнительно незначительной. Далее мы по-
пытаемся показать, что это было в XVI в. не вполне так, по крайней мере
до хозяйственного кризиса 60—70-х годов, когда действительно наблю-
дается общий упадок почти всех русских городов.
5 Подробнее об этом см.: А. В. Арциховский. Новгород Великий
в XI—XV вв. Вопросы истории, 1960, № 9; В. Н. Вернадский. Новго-
род и Новгородская земля в XV в. М.—Л., 1961; Б. Б. К а ф е н г а у з.
1) Посадники и боярский совет в древнем Пскове. Истор. записки, т. 33,
1950; 2) Вече в древнем Пскове. История СССР, 1966, № 6; 3) Древний
Псков. Очерки по истории феодальной республики. М., 1969; В. Л. Ян и и.
154
Иной город предстает перед нами на территории Московской
Руси XV в. По существу вплоть до XVI в. здесь, кроме немногих
действительно крупных и богатых городов, преобладали сравни-
тельно небольшие, но зато сильно укрепленные города-крепости,,
в большинстве являвшиеся военно-политическими центрами
бывших удельных княжеств. Торгово-ремесленное население та-
ких городов было, как правило, невелико (лишь немногие города
имели более тысячи дворов), и уже само их название «посажане»
говорит о его вотчинном происхождении. Это были в большин-
стве княжеские испомещенцы из числа окрестных торговых му-
жиков и ремесленников, а также городские «слобожане» мест-
ных феодалов и монастырей. Подобного рода феодальные города
доминировали в Замосковном крае и особенно в южных и юго-
западных районах страны. Иная картина лишь в Поморье,
Правда, уже в середине XV в., в связи с общим и весьма
быстрым экономическим подъемом, который имеет место в боль-
шинстве районов России этого периода, особенно заметен широ-
кий приток в города нового торгово-ремесленного населения,
В основном это были выходцы из черных волостей, но немало»
было среди богатых горожан (промышленников и купцов)’
и бывших «своеземцев» — переселяющихся в города мелких вот-
чинников (полуфеодалов-полукрестьян). Интенсивно идет и про-
цесс образования новых торгово-ремесленных поселений город-
ского типа, особенно в Замосковном крае и Новгородской земле.
Только за вторую половину XV — начало XVI в. П. П. Смирно-
вым зарегистрировано более 40 таких новых городских поселе-
ний. Меняется и правовое положение города. Большинство горо-
дов отбирается от бывших удельных князей (весьма реши-
тельно действовал в этом отношении Иван III) и превращается
в государевы посады.* 6
Но в целом развитие городов еще сильно отставало от эко-
номических и политических потребностей страны. Слишком мед-
ленно изживаемые княжеско-вотчинные черты русского города
тормозили его развитие, лишали его тех преимуществ, которые
имел город на Западе. Да и вообще в литературе уже обраща-
1) Новгородские посадники. М., 1962; 2) Проблемы социальной организа-
ции Новгородской республики. История СССР, 1970, Кг 1. Указанные осо-
бенности нашли свое отражение и в культуре Новгорода и Пскова
XIV—XV вв., которая имеет существенные особенности по сравнению
с культурой средневекового города Московской Руси (Д. С. Лихачев.
Новгород Великий. Очерк истории культуры Новгорода XI—XVII вв. Л.,
1945; Н. Г. Пор фи ридов. Древний Новгород. Очерки из истории рус-
ской культуры XI—XV вв. М.—Л., 1947; Н. В. Воронин. Древнерусские
города. М.—Л., 1945).
6 П. П. Смирнов. Посадские люди и их классовая борьба до сере-
дины XVII в., т. I, стр. 15—95; Л. В. Черепнин. Образование русского
централизованного государства в XIV—XV веках, стр. 329—372, 412—444;
А. М. Сахаров. Города Северо-Восточной Руси XIV—XV веков.
155
лось внимание (наглядно это показано в исследованиях
П. П. Смирнова7) на близость горожан XV в. как в социальном,
так и в правовом отношении к крестьянскому населению окрест-
ных торгово-ремесленных сел, рядков и торжков, весьма быстро
развивающихся именно в этот период. Но если в районах фео-
дального землевладения над городом довлел вотчинный строй,
который буквально опутывал горожан сетью феодальных имму-
нитетов и привилегий, то в районах черносошного землевладе-
ния, наоборот, городские порядки мало чем отличались от строя
черной волости. А отсюда и образование городских сословий
в общенациональном масштабе протекало в России значительно
медленнее, чем в таких крупных европейских государствах, как
Франция, Англия и даже Испания. Конечно, помимо названных,
были и иные, более общие причины: изолированность России от
западноевропейской торговли, ее известная внутренняя экономи-
ческая и культурная замкнутость, а главное — раскинутость рус-
ских городов по огромной и далеко еще не везде достаточно на-
селенной, кроме разве Замосковного края, и зачастую лишь коло-
низируемой территории. Сказывались и бесчисленные набеги
на русские города татар, особенно Крымского и Казанского
ханств, которые приводили к массовому разорению и истребле-
нию городского населения.
Сказанным в какой-то мере определяется и специфика раз-
вития русского города в XVI в. Но появились новые и очень
существенные моменты. Мы имеем в виду зарождение в русском
городе, так же как это имело место (хотя и несколько ранее)
в передовых европейских странах, например в Англии, Франции,
Нидерландах, в меньшей степени в Германии, ростков новых
буржуазных связей (для Италии это был уже пройденный
этап — раннебуржуазные отношения в ее городах явственно про-
ступают еще в XIV в.). С конца XV в. этот процесс в какой-то
степени охватывает наиболее экономически развитые районы
России, например замосковные и даже поморские города, хотя
и проявляется в них далеко не равномерно. Особенно заметен
этот процесс в развитии крупнейших русских городов, в первую
очередь Москвы.
Дело в том, что уже в XV в. политическое объединение рус-
ских земель под властью великих московских князей и образо-
вание централизованного государства приводят к собиранию
в Москве, как столице объединенной Великороссии, не только
основных сил феодального класса, бояр и дворянства, но и ог-
ромных торговых капиталов, а также самого торгово-ремеслен-
7 П. П. Смирнов. Посадские люди и их классовая борьба до сере-
дины XVII в., т. I, стр. 66—103. На экономические и политические связи
удельных городов XIV—XV вв. с феодальной вотчиной указывает в своей
монографии и А. М. Сахаров.
156
ного населения в лице именитого купечества, торговых людей и
ремесленников. Если же к этому добавить стремление великих
московских князей, начиная особенно с Ивана III, «выводить»
из вновь присоединенных городов и областей наиболее богатых
купцов и ремесленников и переселять их в Москву, то невольно
складывается такая ситуация, что именно московский посад и
номинально, и фактически как бы представляет собой зарож-
дающееся в России третье сословие.
Об этом в какой-то мере говорят уже сами размеры Москвы,
ее все возрастающий удельный вес в составе других русских
городов. А судить об этом мы можем хотя бы по следующим
примерам. В Москве, по сообщению имперского посла Сигиз-
мунда Герберштейна, посетившего ее в 1517 и 1526 гг. и ссылаю-
щегося на прошедшую за шесть лет до его приезда городскую
перепись, было 41500 дворов.8 Думаем, что эта цифра близка
к истине, поскольку во время московского пожара 1547 г., когда,
по сведениям русских летописей, была уничтожена чуть ли не
половина Москвы, в городе сгорело более 25 тыс. дворов.9
8Е. 3 а мы с л о в с к и й. Герберштейн и его историко-географические
известия о России. СПб., 1884, стр. 455—457. С. В. Бахрушин считает све-
дения Герберштейна завышенными (по его мнению, они расходятся
с известиями конца XVI в.) и просто ограничивается предположением, что
в Москве было около 100 тыс. населения. Доказательства автора представ-
ляются нам неубедительными (С. В. Бахрушин. Население Москвы
в XVI в. Изв. АН СССР, серия истории и философии, т. IV, № 3, 1947).
9 Так, в Кратком Новгородском Летописце (по списку Н. К. Николь-
ского) указывается, что во время «великого» московского пожара 21 июня
1547 г. в Москве «згоре же всех дворов числом в граде и в посаде пол
третьятцать тысящ (25 000, — Н. Я.), белых и черных, а церквей древя-
ных згоре пол третьяста (250, — Н. Н.)» (ПСРЛ, т. IV, ч. 1, вып. 3. 2-е изд.
Л., 1929, стр. 620). Эти летописные данные не были использованы ни
самим С. В. Бахрушиным, ни другими авторами истории Москвы при
подсчете ее населения в начале и середине XVI в. (История Москвы,
т. I, стр. 178). Впервые на эти летописные данные при изучении вос-
стания 1547 г. обратил внимание И. И. Смирнов при работе над моногра-
фией «Очерки политической истории Русского государства 30—50-х годов
XVI века» (М.—Л., 1958, стр. 121). Нам представляется, что сведения
Новгородской летописи заслуживают доверия. Косвенным доказательством
этого может служить хотя бы сопоставление сведений о числе сгоревших
в 1547 г. московских деревянных церквей (250) с материалами Стоглавого
собора, а именно царской грамотой 17 февраля 1551 г. об избрании
московских церковных старост, в которой указывается, что всего в Москве
в это время было 644 церкви. (Д. Стефанович. О Стоглаве. Его про-
исхождение, редакция и состав. СПб., 1909, стр. 85—86). Следовательно,
в 1547 г. на самом деле сгорела почти половина городских деревянных
церквей, а находились они, надо думать, в различных частях Москвы.
Очень вероятно, что указанное соотношение в известной мере отражает
общие размеры сгоревшей городской территории, которая, видимо, была
действительно огромна — город имел около 50 тыс. дворов. Ведь не слу-
чайно в Никоновской летописи при описании пожара 1547 г. отмечается
летописцем, что именно в это время Москва стала особенно многолюдна.
«Преже бо сего Москва не такова бяше народна, — читаем мы в ле-
157
Если же данные Герберштейна более или менее реальны, то, сле-
довательно, в Москве уже в середине XVI в. было около 200 тыс.
жителей (исходим из посылки, что в городском доме
XVI—XVII вв. в среднем жило 5—6 человек10 11), т. е. примерно
столько же жителей, сколько насчитывалось в ней и в середине
XVII в., после «великих» московских пожаров и разорений
конца XVI—начала XVII в. По масштабам того времени это
был огромный город, один сиз крупнейших в Европе. Не слу-
чайно польский ученый начала XVI в. Матвей Меховский
в своем «Трактате о двух Сарматиях» (1517 г.), желая дать чи-
тателям представление о размерах Москвы, писал, что она вдвое
больше Флоренции и Праги,11 а англичанину Ченслеру, побы-
вавшему в Москве в 1553—1554 гг., она показалась больше
Лондона с предместьями, а только в Лондоне тогда было 50 тыс.
жителей. Да и вообще тот же Ченслер писал, что даже окрест-
ности Москвы (вдоль Ярославской дороги) «так полны народом,
что удивительно смотреть на них».12
Ни в какое сравнение не шла Москва и с другими русскими
городами XVI в. В Новгороде в середине XVI в. насчитывалось
около 5300 дворов (примерно 25—30 тыс. жителей), несколько
более в момент присоединения (в 1510 г.) было в Пскове:
в псковском Застенье, на посаде, числилось 6500 дворов (около
30—35 тыс. жителей).13 В таких же крупных по тому времени
городах, как Нижний Новгород, Коломна, Ростов, Углич, Яро-
славль, Владимир, Вологда, число посадских дворов обычно не
превышало 1000—1500, а именно эти города наряду с Москвой,
Новгородом, Псковом и Казанью Д. Флетчер называет в числе
16 крупнейших городов России XVI в.14 Остальные города были
значительно меньше, достаточно сказать, что в 9 новгородских
пригородах было в середине XVI в. около 7500 дворов (около
38 тыс. жителей), а в 14 псковских пригородах немногим более
1700 дворов «черных посадских людей» (около 8 тыс. жите-
тописи, — якоже ныне народом умножися в лета благовернаго царя и
великого князя Ивана Васильевича всея Руси» (ПСРЛ, т. XIII, первая
половина, стр. 154).
10 Н. Д. Чечулин. Города Московского государства в XVI в. М.,
1899, стр. 157; С. К. Богословский. Некоторые статистические данные
по истории русского города XVII в. Древности, т. I, вып. 3. М., 1899,
стр. 382—383 и сл.
11 М. Меховский. Трактат о двух Сарматиях. М.—Л., 1936, стр. 113.
12 Английские путешественники в Московском государстве в XVI веке.
Л., 1937, стр. 56.
13 А. И. Копанев. Население Русского государства в XVI в. Истор.
записки, т. 64, 1959.
14 «Главные города в России», по сообщению Флетчера, Москва, Нов-
город, Ростов, Владимир, Псков, Смоленск, Ярославль, Переяславль, Ниж-
ний Новгород, Вологда, Углич, Холмогоры, Казань, Астрахань, Каргополь,
Коломна (О государстве русском. Сочинение Флетчера. СПб., 1905, стр. 16).
158
лей).15 16 Во многих же бывших вотчинных «Городках», а также
в порубежных крепостях число посадских дворов вообще не пре-
вышало нескольких десятков. Именно такие средние и малые
города преобладали среди тех примерно 160 городов, которые
зарегистрированы исследователями в России середины XVI в.
(имеем в виду данные А. А. Зимина).16 Бели даже принять, что
в среднем на каждый город, не считая Москвы, Новгорода и
Пскова, приходилось по 200—300 посадских дворов (но и это
будет скорее завышением), то и тогда на долю Москвы сере-
дины XVI в. придется более одной трети всего городского на-
селения страны. И это в период столь интенсивного роста населе-
ния страны и особенно городов. Всего, по подсчетам
А. И. Копанева, в середине XVI в. население России достигало
9—10 млн человек. На долю же горожан приходилось примерно
5%, за исключением Северо-Западной Руси (Новгородско-
Псковские земли), где этот процент был значительно выше —
9—10.17
Еще большее значение имело то, что Москва XVI в. была не
только огромным городом и столицей объединенного Русского
государства, местом пребывания всех правительственных учреж-
дений и великокняжеского двора, но и крупнейшим торговым и
промышленным центром России.18 В своей основе промышлен-
ность Москвы носила еще ремесленный характер, но по масшта-
бам была очень значительна. Достаточно сказать, что почти весь
московский посад состоял из многочисленных и богатых реме-
сленных кварталов — сотен и слобод, населенных ремесленни-
ками самых различных специальностей (по подсчетам советских
исследователей, их было более 200, а качество их изделий, как
показывают археологические данные, очень высокое).19 Тут же
15 А. Г. Ильинский. Городское население Новгородской области
в XVI в. «Сб. исторического общества при СПб. университете», т. IX. СПб.,
1897, стр. 138.
16 А. А. Зимин. Состав русских городов XVI в. Истор. записки,
т. 52, 1955.
17 А. И. Копанев. Население Русского государства в XVI в.;
ср.: Аграрная история Северо-Запада Руси. Вторая половина XV—начало
XVI в. Л., 1971, стр. 321-327.
18 Подробную характеристику Москвы как крупнейшего торгового и
ремесленного центра страны XVI в. дает С. В. Бахрушин (Очерки по
истории ремесла, торговли и городов Русского централизованного госу-
дарства XVI—начала XVII в., очерк V — «Москва как ремесленный и тор-
говый центр XVI в.»).
19 Б. А. Рыбаков. Ремесло древней Руси. М., 1948; Материалы и
исследования по археологии Москвы, т. I. М.—Л., 1947; т. II, М.—Л., 1949;
Здесь помещен ряд археологических исследований, непосредственно по-
священных московскому ремеслу XV—XVI вв. (статьи М. Г. Рабинович,
В. А. Мальм и др.). О московских литейщиках XVI в. интересные данные
приводит М. И. Рубцов в статье «Московские литейщики XIV—XVII вв.»
(Вестник машиностроения, 1947, № 11). Хочется указать и на небольшую,
но весьма любопытную для характеристики московского городского ре-
159
располагались и лавки ремесленников, а также дворы купе4ес±ва
и иных торговых людей. Главный московский торг издавна был
сосредоточен на Великом посаде, в районе Красной площади.
Московские черные люди — посажане — в тяглом и судебно-
административном отношении делились на сотни (=концы и
улицы), которые, по мнению ряда советских исследователей (на-
пример, М. Н. Тихомирова, Б. А. Рыбакова, В. В. Стоклицкой-
Терешкевич), были в таких крупнейших городах, как Москва,
Новгород, Псков, одновременно (во всяком случае часть из них)
и профессиональными поселениями типа западноевропейских го-
родских ремесленных цехов: имели свои корпоративные права,
общие торговые ряды и свои выборные власти — старост и сот-
ских. Но в силу уже отмечавшейся специфики русского города —
его княжеско-вотчинного характера — даже московские ремес-
ленные сотни находились в непосредственной и крайне жесткой
зависимости от великокняжеских властей, да и обслуживали
многие из них в первую очередь потребности двора и казны,
были приписаны к ним. В этом отношении, как справедливо от-
мечает В. В. Стоклицкая-Терешкевич, московские сотни сущест-
венно отличались от цехов итальянских городских коммун или
ганзейских городов. Тут скорее аналогия с парижскими цехами,
подчиненными королевской власти, а может быть, и городскими
цехами Венеции, находящимися в прямом подчинении у вене-
цианского правительства.20 Правда, и эта аналогия очень
условна, поскольку в Москве XV—XVI вв. цеховой строй
(равно, как и иные подобные ему городские и ремесленные
корпорации) не получил достаточного развития и определен-
ности. Во всяком случае никаких цеховых уставов (слободских и
уличанских) или иных источников городового права, оформляю-
щих автономию, правопорядок и жизнь московских черных со-
тен, пока не найдено. Всего вероятнее, что в Москве, как и
месла статью М. Г. Рабинович «О производстве оружия в Москве и ре-
месленных слободах за Яузой. Погребение московского ремесленника
XVI в.» (Изв. АН СССР, серия истории и философии, т. 5, № 4, 1948).
20 В. В. Стоклицкая-Терешкевич. Проблема многообразия
средневекового цеха на Западе и на Руси. Сб. «Средние века», вып. III,
1951. Здесь же приводятся данные и об основных работах по изучению
ремесленных городских организаций в России XIV—XVII вв. Укажем
лишь наиболее значительные из них: М. Н. Тихомиров. О купеческих
и ремесленных объединениях в древней Руси (XI—XV века). Вопросы
истории, 1945, № 1; А. П. Пронштейн. Организация новгородского
ремесла в XVI в. Истор. записки, т. 36, 1951; А. М. Сахаров. Ремеслен-
ное производство в городах Северо-Восточной Руси XIV—XV вв. Вопросы
истории, 1955, № 4; Г. С. Рабинович. Ремесло и товарное производство
в Новгороде в XVI в. Уч. зап. Ленинградского гос. пед. института
им. А. И. Герцена, т. 131, 1957; Л. В. Ч е р епнин. О формах объедине-
ний ремесленников в русских городах XIV—XV вв. Сб. «Вопросы со-
циально-экономической истории и источниковедения периода феодализма
в России». М., 1961.
160
в Новгороде, а тем более в провинциальных городах, действовало
обычное земское право: круговая порука и распределение госу-
дарева тягла внутри городских сотен «по животам» (т. е. иму-
ществу) и «промыслам». Иначе говоря, городовой строй даже
Москвы в какой-то мере напоминал строй волостной, деревен-
ский, хотя отличался от последнего более резкой дифференциа-
цией государственных (княжеских), общинных (земских) и част-
ноправовых институтов. Что касается ремесленных и промысло-
вых артелей (по русской терминологии «складничеств» или
«товариществ»), наиболее распространенных на Руси, особенно
начиная с XV в., форм производственных корпораций и промыш-
ленного предпринимательства, то именно они-то и разрушали
в конечном счете подобный правительственный порядок и регла-
ментацию, явно тормозившие свободное предпринимательство и
развитие производительных сил в области городской торговли й
ремесла. И все же даже в Москве частное предпринимательство
и капиталы в сфере промышленности и ремесла были еще на-
столько слабы, что первые московские городские мануфактуры,
высшие по сравнению с ремесленными артелями формы промыш-
ленной деятельности, возникают, как это ясно показывают ис-
следования С. В. Бахрушина, первоначально лишь на базе вели-
кокняжеской казны и для ее нужд. Одной из первых таких ка-
зенных мануфактур был созданный в Москве при Иване III Пу-
шечный Двор, достигший в XVI в. весьма значительных размеров.
На нем отливали не только пушки, но и колокола, в основном
по заказам церковных учреждений и далеко не только Москвы.
На Пушечном дворе работали почти исключительно казенные ре-
месленники. Позднее в Москве возникают и другие крупные ка-
зенные предприятия, например Серебряная палата (в 1556 г.
для нее были специально переведены в Москву новгородские се-
ребряники). А при Иване Грозном под Москвой была заведена
бумажная мельница. Вообще число казенных ремесленников,
особенно каменщиков, плотников и других строительных рабо-
чих, а также оружейников, было в Москве весьма велико.21
Что касается крупного московского купеческого капитала, то в
XV—XVI вв. он находил свое применение главным образом
в торговле, равно как во внутренней, так и внешней. Широко
было распространено среди московского купечества «скупни-
чество». Купцы-скупщики (обычно это были целые торговые
компании—«товарищества») ворочали иногда огромными капи-
талами, доходившими нередко до 100 тыс. и более рублей (около
1 млн руб. золотом по курсу начала XX в.), в их руках и были
21 М. В. Довнар-Запольский. Торговля и промышленность
Москвы XVI—XVII вв. М., 1910; История Москвы, т. I, стр. . 133—154;
С. В. Бахрушин. Москва как ремесленный и торговый центр XVI в.,
стр. 157—187.
И Зак. № 317
161
сосредоточены основные нити внешней торговли. На внутрен-
нем рынке положение было иным (здесь господствовали купцы и
промышленники значительно беднее), но и тут доля столичного
купечества в общероссийской торговле была очень велика.
С. В. Бахрушин совершенно прав, когда указывает, что в скла-
дывающихся уже с XVI в. предпосылках образования всероссий-
ского рынка московское купечество занимало первое место.22
Наиболее крупное московское купечество, как известно, из-
давна образовывало две гильдии: «гостей-сурожан» и «суконни-
ков». Первые объединяли купцов, ведущих торговлю с Востоком
(преимущественно через Сурож), а вторые — главным образом
с Литвой, Польшей, Ливонией и другими западными соседями
России. Основной костяк «московских гостей» составляли мо-
гущественные купеческие фамилии. Наиболее богаты были
«гости-сурожане». Среди них и наибольшее число купеческих ро-
дов, весьма близко связанных с великими московскими князьями,
являвшимися как бы постоянными «поставщиками двора». Мно-
гие из них роднились с московским боярством, а в XVI в. не-
редко и сами становились феодалами.23 Правда, этот процесс
все же не был определяющим для истории крупного московского
купечества XV—XVI вв., как это иногда подчеркивается в исто-
риографии (особенно исследователями, отрицающими развитие
буржуазных тенденций в русской экономике этого времени), да
и отражал он не только эволюцию купечества, но и обратный
процесс — стремление самой придворной знати приобщиться
к купеческому капиталу. Пример успешной торговой и предпри-
нимательской деятельности новгородского боярства не мог не
прельщать московских бояр.
Из наиболее крупных. «гостей-сурожан» конца XV—начала
XVI в. можно назвать хотя бы такие фамилии, как Весяковы,
Саларевы, Шиховы. К их числу принадлежали и Ховрины-Голо-
вины, в прошлом богатейшие московские «гости», ставшие при
Иване III боярами и казначеями (как бы потомственными ми-
нистрами финансов великокняжеского двора). Но еще более ак-
тивно вливались представители московского купечества в ряды
дьячества, новой великокняжеской бюрократии, роль которой
в управлении государством столь сильно возрастает при Васи-
лии III и Иване Грозном.
22 С. В. Бахрушин. Москва как ремесленный и торговый центр
XVI в.
23 Исключительно интересный материал о положении высшего москов-
ского купечества в конце XV в. приводится в исследовании В. Е. Сыроеч-
ковского «Гости-сурожане» (М.—Л., 1935). Ср.: В. Н. Кашин. Торговля
и торговый капитал в Московском государстве. Памятники социально-эко-
номической истории России. Л., 1926; М. В. Ф е х н е р. Торговля Русского
государства со странами Востока в XVI в. М., 1956.
162
Если в среде именитого столичного купечества заметна тен-
денция к слиянию с феодальной знатью, то среди широких слоев
московских торговых людей все явственнее выступают явления
уже иного порядка. Во-первых, по мере все усиливающегося
(особенно с конца XV в.) прилива в Москву провинциального
купечества существенно меняется состав московских торговых
людей, которые теперь представляют не только столичную, но и
иногороднюю «торговую Русь», во-вторых, — и это главное — ме-
няется характер и сфера приложения самих купеческих
капиталов. Именитое купечество вращалось главным образом
в сфере внешней торговли, средние же слои московского и про-
винциального купечества стремятся максимально укрепиться на
внутреннем рынке и не только укрепиться, но и подчинить себе,
прибрать к рукам московскую и провинциальную промышлен-
ность и ремесло. Однако именно эти новые экономические тенден-
ции — все более активизирующаяся деятельность широких слоев
купечества не только в области торговли, но и самого местного
торгово-ремесленного и промышленного производства — явно не
вязались с сугубо феодальными методами политической централи-
зации, проводимой великими московскими князьями. Мы имеем
в виду искусственную концентрацию в Москве иногороднего ку-
печества и торговых людей в целях превращения их в наиболее
«доходных» слуг московского правительства. Какие последствия
имела подобная «торговая» и «городовая» политика московских
властей, мы увидим позднее, пока же попытаемся посмотреть,
как же она выглядела на практике.
И опять начнем с Новгорода. Дело в том, что после оконча-
тельной ликвидации в 1477 г. независимости Новгорода и вклю-
чения в состав великого княжения новгородских земель Иван III
не только ликвидирует здесь все новгородские боярщины и «сво-
дит» самих бояр в другие города (на новгородских землях испо-
мещаются московские бояре и московские дворяне), но и проде-
лывает такую же хирургическую операцию с новгородским ку-
печеством (преимущественно его верхушкой), которое тоже было
«сведено» в Москву (в большинстве), а также «в иные многие
города».
Подобное переселение явно ослабило крупное новгород-
ское купечество, разрушив его исконные связи и с внешним рын-
ком, и с новгородским посадом, и тем более новгородской пери-
ферией, на которой оно обычно создавало свои капиталы и кото-
рую оно вместе с боярстйом столь нещадно эксплуатировало.
Но зато именно последнее — ликвидация зависимости средних
слоев торговых и ремесленных людей как самого Новгорода, так
и особенно городов его поморской периферии от засилья новго-
родской боярско-купеческой знати — способствовало расширению
их торгово-предпринимательской деятельности. И это одна из
главных причин быстрого экономического развития (на базе уже
11*
163
новых буржуазных тенденций!) широких слоев новгородского ку-
печества й посажан в начале и середине XVI в. Что же касается
переведенных в Новгород московских купцов, среди которых были
и «гости-сурожане», например Саларевы, Боровитиповы, Тарака-
новы (Василий Никитич Тараканов был при Василии III даже
новгородским «купецким старостой»), и менее известные, но тоже
весьма тароватые московские купцы, скажем, Сырковы или Пан-
телеевы, то они далеко не все прижились в Новгороде. И даже
более, после знаменитых опричных казней и погромов 70-х годов
XVI в., когда Новгородский посад подвергся столь страшному ра-
зорению (вот здесь-то и пришел конец временному преуспеванию
«середних» и «молодших» торговых людей новгородского посада),
эти бывшие московские новгородцы («введенцы») в большин-
стве снова были взяты Иваном Грозным назад в Москву или
разосланы по другим городам, например в Казань или Вологду.24
Естественно, что, кроме «порухи», подобные переселения ничего
не дали московскому купечеству. Но, пожалуй, кроме испоме-
щений московских купцов во Псков (в 1510 г.), правда, они были
значительно меньше (сперва 15 москвичей, а потом 120 «других
людей и москвич»), это единственный случай, когда крупное
московское купечество в столь большом количестве переселялось
в иные города. Обычно же московская «торговая политика», как
это убедительно показано С. В. Бахрушиным, носила диамет-
рально противоположный характер: местные купцы, а нередко
даже ремесленники (целые слободы) «выводились» из присоеди-
ненных городов и зачислялись в московские городские сотни.25
Так было с Тверью, наиболее богатое купечество которой
было переведено в конце XV в. в Москву, а также Псковом
и Смоленском. Свод псковских купцов начался сразу же после
присоединения в 1510 г. Пскова к Москве.26 В Москве псковские
сведенцы образовали особый квартал «Псковичи» в районе Сре-
тенки. Василий III, как сообщает летопись, «подавал им дворы...
всю улицу дал за Устретеньем, а не промешал с ними ни одного
москвитина». Не меньшее переселение псковских торговых лю-
дей было проведено Иваном Грозным в годы опричнины,
в 1569 г., когда он «свел» в Москву из Пскова 500 торговых
24 О размере этих переселений можно судить хотя бы по тому, что
в 1569 г. в Москву было взято 145 семей новгородских торговых людей
и 5 семей бывших москвичей, а в 1571 г. «гостей введеных» из земской
половины Новгорода — 40 семей и из опричной — 60 семей. (История
Москвы, j. I. стр. 151). Подробнее о судьбе «московских введенцев» в Нов-
городе в XV—XVI вв. см. в исследовании В. Е. Сыроечковского «Гости-
сурожане» (стр. 111—118).
25 Здесь и далее мы используем материал главным образом из иссле-
дования С. В. Бахрушина о Москве как ремесленном п торговом центре
5CVI в.
26 ПЛ, вып. I. М.—Л., 1941, стр. 97 и сл.; вып. II. М.—Л., 1955,
стр. 257—258.
164
людей, среди них многих очень богатых купцов. На этот раз се-
лились псковские переведенцы, как и новгородские (большая
группа последних также попала в Москву в годы опричнины),
преимущественно в Замоскворечье.27
Очень важное значение имел и перевод в Москву в 1514 г.
почти всех наиболее богатых смоленских купцов. Но вот этот
«вывод», в отличие от опричных переселений, оправдал себя.
Смоляне явно выиграли. Они образовали особый разряд купцов-
«смольнян», занимавших второе место после «гостей» и, ви-
димо, державших в своих руках основные нити московской тор-
говли с Западной Русью, Литвой и Польшей (через Смоленск).
Многие из них ворочали тысячными капиталами. Среди послед-
них Дмитровская таможенная грамота 1549 г. выделяет Тишу
Смывалова и Федьку Кадигробова «с товарищи» (как говорится,
целую торговую компанию), которых она прямо называет «све-
денцами смольнянами» и «панами московскими».28 На Земском
соборе 1566 г. купцы-смоляне выступали как особая гильдия и
в соборном приговоре поименованы сразу за московскими «го-
стями».29
В годы опричнины свод провинциального купечества и про-
мышленников в Москву проводится Иваном Грозным особенно
широко. Помимо Новгорода и Пскова (о которых мы уже гово-
рили), наиболее значительные группы торговых людей были пе-
реселены в Москву в этот период из Владимира, Вологды,
Вязьмы, Нижнего Новгорода, Ярославля и многих других, пре-
имущественно волжских, городов. Массовый характер во второй
половине XVI в. приобрели подобные переселения, как отмечают
С. Ф. Платонов, М. М. Богословский, С. В. Рождественский,
А. А. Введенский и особенно С. В. Бахрушин, и в городах. По-
морья и Приуралья, районах богатейших пушных, рыбных и со-
ляных промыслов — основной промысловой базы русской внут-
ренней и внешней торговли. Правда, здесь записывались в мос-
ковские «гостиные сотни» не только городские торговые люди,
но и наиболее богатые крестьяне-промышленники Каргополь-
ских, Устюжских, Двинских, Сольвычегодских, Пермских и им
соседних земель.30 Только знаменитые Строгановы добились от
27 История Москвы, т. I, стр. 151 и сл.
28 С. В. Бахрушин. Москва как ремесленный и торговый центр
XVI в., стр. 162—163.
29 В. О. Ключевский. Состав представительства на земских собо-
рах древней Руси. Опыты и исследования. 1-й сборник статей. М., 1912,
стр. 464—465; История Москвы, т. I, стр. 151—152.
30 Подробнее см.: С. В. Б а х р у ш и н. 1) Москва как ремесленный и
торговый центр XVI в., стр. 163—165 и сл.; 2) Торговые крестьяне
в XVII в. Научные труды, т. II. М., 1954. Характеризуя этот процесс при-
менительно к XVI—началу XVII в., С. В. Рождественский прямо писал,
что «в Поморье происходило выделение в гостиную московскую службу
местных промышленников и торговцев, именно в Устюжском, Соль-Выче-
165
правительства, хотя и числились в московских «именитых лю-
дях», права по-прежнему жить в Сольвычегодске при своих ги-
гантских соляных промыслах и иных промысловых и торговых
факториях. И, видимо, в этом была одна из причин их «великого»
преуспевания в течение всего XVI в.* 31 В отношении же многих
других поморских москвичей положение было иное. Переселение
в Москву далеко не всегда приводило к их обогащению.
Но факт оставался фактом. Даже сотенная организация мо-
сковского посада конца XVI в. явно носит на себе следы «соби-
рания» торгово-промышленных людей по многим городам России.
По данным русских и иностранных источников (имеем в виду
записки Джпльса Флетчера), посадское население Москвы обра-
зовывало, не считая слобод, 8 сотен: Дмитровскую, Мясницкую,
Новгородскую, Ордынскую, Покровскую, Ржевскую, Ростовскую
и Сретенскую; 3 полусотни: Устюжскую, Кожевницкую и При-
былую; 3 четверти сотен: Арбатскую, Митрополью и Чертополь-
скую. Как мы видим, ряд сотен прямо носит название тех горо-
дов, с которыми было связано их население. Кроме того, надо
иметь в виду, что та же Сретенская сотня состояла в основном из
псковских «сведенцев», а Устюжская объединяла представителей
всех поморских городов. Что касается многочисленных москов-
ских слобод (в прошлом казенных или владельческих, но с сере-
дины XVI в. уже, как правило, черных), то они преимущест-
венно исконно московского происхождения. Весьма значитель-
ные изменения претерпело во второй половине XVI в. и высшее
московское купечество. Образуются два новых наиболее приви-
легированных купеческих объединения — Гостиная и Суконная
годском, Тотемском районах, в узловых пунктах главных торговых путей».
И далее, развивая свою мысль, он специально отмечает: «Такие поморские
землевладельцы и промышленники XVII в., как Панкратьевы и Филатьевы
в Яренском уезде или Грудцыны в Тотемском, — те же Строгановы, мень-
шего Только калибра. Но они не были уже колонизаторами и устроите-
лями новой окраины и не выполняли политических функций, присущих
крупному землевладению на окраинах (С. В. Рождественский имеет
в .виду цовгородское боярство, — Н. Н.). Московская власть уже без труда
вырывала поморских капиталистов из их земледельческих гнезд и втяги-
вала их в общий оборот принудительной службы, заставляя переселяться
в Москву, „чтоб им, торговым людем, по выбору в службу быть готовым
тотчас**» (С. В. Рождественский. Двинские бояре п двинское хо-
зяйство XIV—XV воков, ч. II. Изв. АН СССР, отд. гуманитарных наук,
1929, № 2, стр. 153).
31 А. А. Введенский. 1) Происхождение Строгановых. Север
(Вологда), 1923, кн. II; 2) Аника Строганов в своем Сольвычегодском
хозяйстве. Сб. статей по русской истории, посвященных С. Ф. Платонову.
Пб., 1922; 3) Торговый дом XVI—XVII вв. Л., 1924; 4) Значение Вологды
как крупного торгово-промышленного центра на Севере и роль Строгано-
вых в Вологде в XVI—XVII веках. Север (Вологда), 1928, № 7—8;
5) Строгановы в Казани в XVI—XVII вв. Труды исторического факуль-
тета Киевского гос. университета, т. I, 1940; 6) Крестьяне Строгановы
в XVI—XIX вв. Труды Тбилисского университета, т. I, 1931.
166
сотни (в состав первой входят многие бывшие «сурожане»). Вли-
вается в эти сотни и большинство московских «смольнян». 32
Обычно принято характеризовать этот процесс как стремление
Русского централизованного государства укрепить свой экономи-
ческий базис: сделать Москву не только политическим, но и эко-
номическим центром русской феодальной монархии. Это положе-
ние наиболее отчетливо было сформулировано еще С. В. Бахру-
шиным в его известных исследованиях о хозяйственной жизни
Москвы середины и второй половины XVI в.33 Подобная оценка
политических целей московской политики в принципе не вызы-
вает возражений. Но нас сейчас интересует другой вопрос. Какое
влияние оказывала консолидация местного (провинциального)
купеческого капитала в Москве на пути и формы развития го-
родской экономики России в целом? Ясно, что путем подобной
«городовой политики» великокняжеская власть, особенно Иван IV,
стремилась укрепить свое экономическое положение, максимально
использовать купеческий капитал для удовлетворения нужд и
потребностей казны, а через них обеспечить и подчинение скла-
дывающемуся в России самодержавно-крепостническому строю
всего сословия русского купечества — московского и иных го-
родов. Но означает ли это, что в плане широкой экономической
перспективы, особенно в период зарождения в русском городе
раннебуржуазных связей (а следовательно, и появления тенден-
ций к превращению и на русской почве торгового капитала в ка-
32 История Москвы, т. I, стр. 179—182.
33 Там же, стр. 150—154. Экономические итоги этой московской тор-
гово-ремесленной централизации для хозяйственного развития России
XVI в. С. В. Бахрушин оценивает следующим образом: «Москва делается
могучим распределительным центром и снабжает всю страну не только
произведениями собственных ремесленников, иконописцев, оружейников
и др., но и разнообразными товарами, поступающими в нее из других
русских городов и из-за границы, за которыми в столицу приезжают и
торговые люди, и монастырские „купчины“ и иноземные гости. Москва
стягивает в свои стены людей и капиталы. Многочисленные добровольные
и недобровольные переселенцы из старых хозяйственных и культурных
центров России приносят в „царствующий град“ свои знания, свой опыт,
свои таланты. Объединив все лучшие технические силы русского народа,
Москва сама становится руководящей силой в промышленном развитии
страны. Так подготовляется почва для возникновения „всероссийского
рынка14, который сложится постепенно вокруг Москвы — естественного хо-
зяйственного центра страны» (С. В. Бахрушин. Москва как ремеслен-
ный и торговый центр XVI в., стр. 186—187; курсив наш, — Н. Н.). О тор-
мозящем влиянии иа развитие экономики России (и в том числе самой
Москвы) феодальной реакции, которое столь явственно проявилось в по-
литике Ивана IV в годы опричнины и которое столь пагубно сказа-
лось на развитии русских городов и торговли, С. В. Бахрушин ничего
не говорит. Видимо, по его мнению,- для России XVI в. характерен
только экономический прогресс, а зарождающиеся широкие товарно-
денежные связи (связи, в конечном счете несущие в себе элементы но-
вых буржуазных отношений) преспокойно сосуществовали с крепостни-
чеством.
167
йитал торгово-промышленный), такая насильственная централи-
зация купеческого капитала, а главное — столь часто порождае-
мый ею его отрыв от местной сырьевой и промышленной базы
(С. В. Бахрушин не прав, когда утверждает, что «сведенцы»
всегда «сохраняли живые связи с городом, откуда были родом») 34
способствовали зарождению в стране новых буржуазных отноше-
ний как более высокой по сравнению с феодализмом формы разви-
тия производительных сил русского общества. Нам представля-
ется, что если в XIV—XV вв. — в период «собирания Руси» —
подобная экономическая политика была оправдана (и даже бо-
лее — способствовала консолидации экономических сил России),
то в новых экономических условиях XVI в. (в условиях зарож-
дения всероссийского рынка) это было не всегда так, и уж тем
более не так, когда это проводилось «методами» опричной поли-
тики Ивана Грозного.
По нашему мнению, в условиях общего экономического
подъема страны и особенно вызываемых им качественных из-
менений феодального хозяйства России первой половины и сере-
дины XVI в. охарактеризованная выше «городовая политика»
русского самодержавия (и в этом мы решительно расходимся
с С. В. Бахрушиным) не только не способствовала, но, наоборот,
в угоду наиболее консервативным слоям дворян-крепостников
и крупного столичного купечества тормозила развитие товарно-де-
нежных отношений и промышленного предпринимательства
в провинциальных городах, сковывала их жесткими крепостниче-
скими рамками казенной регламентации (особенно тщательно
всегда и во всем охранявшей интересы столичной плутократии)
и в конечном итоге затрудняла выход России на путь буржуаз-
ного развития, который был характерен для передовых стран За-
падной Европы XVI—XVII вв. и в котором одна из главных ро-
лей принадлежала именно городу.
И второе: освобождение городов от засилья местных феодалов
и борьба против крепостнической централизаторской политики
(основными сторонниками которой были дворянство, придворная
бюрократия и наиболее близкие ей круги высшего столичного
купечества—«великий» триумвират и западноевропейский абсо-
лютизм) — главные цели широких слоев поднимающегося тре-
тьего сословия как самой Москвы, так и многих иных городов и
черных волостей феодальной России. Это была борьба за два
пути развития России — феодально-крепостнический и буржуаз-
ный. Это была классовая борьба. А это в свою очередь обусловило
и то, что по мере того как новые товарно-денежные связи охва-
тывают все более широкие слои городского населения, особенно
в провинции, все более активизируется борьба «черных посадских
людей» против наиболее консервативных феодальных устоев ста-
34 История Москвы, т. I, стр. 153.
168
рого города, за создание более благоприятных условий для его раз-
вития в рамках централизованного государства.
Этот процесс, который П. П. Смирнов пытается «теоретиче-
ски» истолковать лишь как превращение старого «вотчинного»
города в «государев посад»,35 мы и наблюдаем в XVI в., причем
идет он как бы по двум линиям: с одной стороны, по линии
борьбы черных посадских людей против беломестцев за равное
государственное обложение и равные права всего городского на-
селения, особенно в области торговли и промыслов, с другой —
по линии борьбы за организацию местного городского самоуправ-
ления и выборный земский (городской) суд. Иначе говоря, речь
идет о праве горожан самим собирать налоги и творить суд на
местах. Наиболее активно добивались этого городские «лучшие
люди» — купцы и промышленники, рассчитывавшие тем самым
еще больше расширить рамки своей предпринимательской дея-
тельности и закабаления посадской бедноты. Так, уже при Васи-
лии III (1505—1533 гг.) под влиянием требований горожан было
принято специальное «уложение» о городских слободах, по ко-
торому ограничивались права феодалов в городах. В крупных го-
родах при княжеских наместниках вводится выборное городское
представительство («старосты и лучшие люди»). В Новгороде
такая реформа была проведена в 1518 г., видимо под влиянием
жалоб новгородцев, что княжеские наместники посажан «су-
дят сильно, а тиуны их судят по мзде» (за взятки). При Васи-
лии III начала практиковаться и система городских откупов —
предоставление богатым купцам «за откуп» права сбора тамги и
других торговых пошлин. Ранее эти пошлины собирались город-
скими наместниками в свою пользу.
Но наиболее остро вопрос о «расфеодаливании» городов и
в первую очередь ликвидации в городах владельческих слобод
встал на земских соборах середины века: знаменитом «соборе
примирения» 1549 г. и церковно-земском соборе 1551 г. (Стогла-
вом соборе).36
Собор 1549 г. явился следствием общего обострения классовой
антифеодальной борьбы в стране в 30—40-х годах XVI в., нашед-
шей свое наиболее яркое проявление в «великом» восстании мо-
35 П. П. Смирнов. Посадские люди и их классовая борьба до сере-
дины XVII века, стр. 78—85, 112—122.
36 Анализ деятельности Земского собора 1549 г. см. в нашей моногра-
фии «Становление сословно-представительных учреждений в России»
(М.—Л., 1969, стр. 14—52). В ней же приводятся сведения и об освеще-
нии вопроса об этом Соборе в советской историографии (проблема «собора
примирения», как известно, весьма дискуссионна). Общая же характери-
стика реформ середины XVI в. дается в известных монографических
исследованиях И. И. Смирнова «Очерки политической истории Русского
государства 30—50-х годов XVI в.» и А, А. Зимина «Реформы Ивана Гроз-
ного» (М., 1960).
169
сковских черных людей летом 1547 г.37 На этом, по существу
первом, Земском соборе (русском средневековом парламенте)
наряду с вопросом об ограничении власти феодальной зпати
(бояр) был, видимо, поставлен вопрос и о судьбе «белых»
городских слобод. Во всяком случае в составленном по его реко-
мендациям проекте царских реформ и новом царском Судебнике
1550 г. прямо стоит вопрос о ликвидации по городам светских
«тарханов» (податных и судебных привилегий) и запрещении
создавать в городах новые владельческие слободы (равно как
боярские, так и церковные и монастырские). Эти постановления
были подтверждены Стоглавым собором 1551 г. и явились осно-
вой «генеральной ревизии» всех монастырских жалованных (им-
мунитетных) грамот применительно ко всей территории страны,
в первую очередь к городам. В своей совокупности эти меро-
приятия как бы завершили процесс освобождения города от
опутывающей его сети отживающих феодально-вотчинных инсти-
тутов и создали известные условия для формирования нового со-
словно-правового статуса горожан.38
Но еще большее значение имело предоставление городам права
на земское (местное) самоуправление. Оно открывало большие
возможности для развития в городах новых раннекапиталистиче-
ских связей.
Этот вопрос также рассматривался на Земском соборе 1549 г.
Правда, реализация его на Практике оказалась более сложным
делом и затянулась на ряд лет. В 1551 г. на Стоглавом соборе
в дополнение к царскому Судебнику 1550 г. была утверждена
«земская уставная грамота» — новый кодекс местного сословно-
представительного городского и волостного суда (посадского и
крестьянского), а вслед за этим начался перевод провинциаль-
ных городов на откупную систему: города как бы покупали
у правительства право на самоуправление путем обязанности еже-
годно платить в казну особый налог — «посошный окуп». И лишь
в 1555 г., после принятия специального царского «уложения» об
отмене «кормлений», иначе говоря, института наместников и во-
лостелей, всем городам России, кроме Москвы, Новгорода, Пскова,
Нижнего Новгорода, Казани (в них остались наместники), а также
пограничных городов-крепостей, было предоставлено самоуправле-
ние, но тоже на базе откупной системы. Город, казалось бы, окон-
чательно откупался от феодального государства. Это была бес-
спорно крупная победа поднимающегося третьего сословия, победа
37 С. В. Бахрушин. Классовая борьба в русских городах XVI—на-
чале XVII в.; И. И. Смирнов. Московское восстание 1547 г. Вопросы
истории, 1953, № 12; С. О. Ш м и д т. О Московском восстании 1547 г.
В кн.: Крестьянство и классовая борьба в феодальной России. Л., 1967.
38 Здесь и далее мы излагаем основные выводы о земских реформах
Ивана Грозного 50-х годов XVI в., к которым мы пришли в нашей моно-
графии «Становление сословио-представительпых учреждений в России»,
170
горожан. Но победа, к сожалению, слишком непрочная и крат-
ковременная. Начавшаяся Ливонская война, опричнина и вызван-
ные ими рост государственных налогов и массовая раздача черных
волостных земель в поместья приостановили этот процесс. И даже
более, как бы в параллель с окончательным закрепощением вла-
дельческого (вотчинного и поместного) крестьянства начинается
и своеобразное закрепощение городов. Правда, теперь уже не вла-
дельческое, а государственное. В области городского управления
это находит свое выражение в сужении прав земства (городского
выборного представительства) и подчинении его таким дворянским
органам власти, как городовые приказчики и городовые воеводы,
в области тягла — строжайшей приписке всех горожан в город-
ские кадастры, ограничении прав перемещения и фискальном за-
кабалении городских сословий, а также прикреплении крестьян
к посадам.39
Всему этому сопутствовали и столь усиленные войной и оприч-
ниной массовые запустения городов, преимущественно центра и
северо-западных областей России, население которых только за
60—70-е годы XVI в. убывает почти в два раза. Вслед за этим на-
ступает и вызванный иными, более общими причинами хозяйст-
венный упадок городов многих районов страны, затянувшийся
вплоть до середины XVII в. и оказавший столь пагубное влияние
на развитие всего социального и политического строя России,
главными столпами которого отныне становятся самодержавие и
крепостничество.
Все это хорошо известно и уже достаточно широко изучено
в советской историографии (мы имеем в виду труды Б. Д. Грекова,
М. Н. Тихомирова, Л. В. Черепнина, И. И. Смирнова, А. А. Зи-
мина, А. Л. Шапиро, С. О. Шмидта, А. И. Копанева, А. Г. Мань-
кова, Р. Г. Скрынпикова, В. И. Корецкого).
Но фатально ли неизбежным был этот процесс для России?
Действительно ли русский город XVI в. в плане его социально-
экономического развития обязательно должен был пойти по пути
консервации феодальных пережитков (пусть даже частичной и
далеко не повсеместной), а не стать оплотом, как это имело место
в передовых странах Запада, новых развивающихся капиталисти-
ческих отношений? Иначе говоря, мы снова возвращаемся к воп-
росу о своеобразии русского города и о возможности применения
к его изучению тех общеисторических закономерностей, которые
характеризуют развитие европейских стран XV—XVI вв. в целом.
Думаем, что ответ на этот вопрос нами был уже частично дан,
когда мы характеризовали историю русского города конца XV—
39 По существу, как блестяще показано в исследовании А. Г. Мань-
кова «Развитие крепостного права в России во второй половине XVII века»
(М.—Л., 1962), все это привело уже в XVII в. к своего рода «закрепоще-
нию» посадов, особенно провинциальных городов поместно-вотчинных
районов страны.
171
середины XVI в., прямо отмечая, что общий экономический
подъем в России этого периода в конечном счете порождался
теми же факторами, что и в Западной Европе: развитием товар-
но-денежных отношений, ростом ремесла, промышленности и тор-
говли, а на их базе и городов, как местных торгово-ремесленных
центров.
Теперь хочется перенести наши рассуждения из сферы гипо-
тез о признании или отрицании возможности становления бур-
жуазных отношений в русском городе XVI в., если бы в России
не утвердилось крепостничество (ведь никто и никогда еще не
доказал, что это фатально неизбежный фактор русской истории),
в область уже конкретно-исторического исследования.
Дело в том, что Россия XVI в. и в географическом, и в соци-
ально-экономическом плане распадалась как бы на две части:
1) западные и центральные русские земли, охватывающие в основ-
ном Волжско-Окское междуречье (Замосковный край), — районы,
где господствовало феодальное поместно-вотчинное землевладение;
2) северные и северо-восточные земли (Поморье и Заволжские
города) — районы по преимуществу свободного черносошного
землевладения. И если первые районы выступают перед нами
в конце XV—середине XVI в. как области богатого и быстрора-
стущего сельскохозяйственного производства (причем производ-
ства сугубо феодального), с одной стороны, и высокоразвитого
городского ремесла, — с другой, то русский Север — богатейшая
промысловая база для всей внешней и внутренней политики Рос-
сии — можно характеризовать как район «великих» промыслов
и свободного посадско-крестьянского предпринимательства (уже
раннебуржуазного типа). Если же к этому добавить, что с сере-
дины XVI в. через Поморье (по реке Северной Двине и далее
по Северному морю) осуществлялась морская торговля России
с Англией и Голландией, а через их посредничество и с другими
европейскими странами, то роль Северного края в экономической
жизни России XVI в. выступит еще более рельефно. Ведь не
случайно такой крупнейший знаток Московской Руси, как
С. Ф. Платонов, в свое время писал, что в середине XVI в. «вся
страна» в сношениях своих с Западной Европой «обратилась, так
сказать, лицом к северу».40 Именно в этот период русский Север
из глухой окраины государства превращается в одну из самых
оживленных его областей.
Вот мы и попытались на примере развития русского север-
ного города проследить те социально-экономические тенденции
его развития, которые в конечном счете определяли его обще-
исторические судьбы и место в истории России. При этом мы
40 С. Ф. Платонов. Проблема русского севера в новейшей исто-
риографии (доклад на Russische Historiker Woche в Берлине 11 июля
1928 г.). ЛЗАК, вып. XXXV, Л., 1929, стр. 112—113.
172
прибегли к несколько необычному приему: попробовали дать на
базе писцовых книг, земских разрубов, платежниц и особенно
дошедших до нас частных актов, исходящих из рук горожан и
крестьян (Поморье XVI в. — единственный район России, по ко-
торому сохранилась подробная документация),41 не только, как
бы сказать, социальный разрез поморского города середины или
конца XVI в., но и конкретно проследить судьбы отдельных наи-
более богатых его горожан (промышленников и торговых мужи-
ков) как до их переселения в город, так и после, уже в период
их городской промышленной и торговой деятельности, начиная
с XVI и вплоть до середины XVIII в., и установить, по какому
пути они шли — пути феодализации или обуржуазивания и пре-
вращения из бывших крестьян в купцов и промышленников
нового, уже капиталистического типа. Сочетание обоих этих прие-
мов (как бы горизонтального и вертикального социального раз-
реза северорусского городского общества) и давало, как нам ка-
залось, возможность ответить на вопрос, как и куда развивался
русский город черносошных (а следовательно, некр©постниче-
ских) областей России XVI в. И вывод, к которому мы пришли,
был для нас несколько неожиданный.
Оказалось, что в черносошных волостях русского Севера ус-
ловия для развития крестьянской торговли и предпринимательства
(промыслов и ремесла) в XVI в. были не только не хуже, чем
в здешних городах, но и имели преимущества. Главным из них
была большая независимость черносошного волостного крестьян-
ства от феодального государства, чем горожанина, который на про-
тяжении всего XVI в. буквально задыхался от налогового пресса
и государственных поборов.
Тенденции же социального развития были таковы. В начале
и в середине XVI в. социальное расслоение в черносошных воло-
стях и особенно в городах Поморья было настолько значительно,
что уже можно говорить о зарождении здесь раннебуржуазных
связей. Связи эти были еще очень слабы и опутаны феодальными
институтами, но все же явно наблюдалось складывание двух ос-
новных экономических предпосылок первоначального накопления:
образование торговых капиталов и рынка наемной (свободной или
полусвободной — последнее более характерно для России XVI в.)
рабочей силы — «казаков», «трудников», «пешек» (так назывались
на севере безземельные волощане) и иных «работных людей».
Именно они наряду с городской беднотой обслуживали промыслы,
в первую очередь солеварни.42
Удалось установить наличие не только в таких больших се-
верных городах России, как Холмогоры (которые, как мы уже
41 Основной . район нашего исследования — Двинская и Важская
земли — экономический центр Поморья XVI в.
42 Н. Е. Восов. Становление сословно-представительных учрежде-
ний в России, стр. 240—283.
173
отмечали, Флетчер относил к 16 крупнейшим русским городам
второй половины XVI в.), Великий Устюг, Шенкурск, Соль Вы-
чегодская, но и малых городах, связанных с солеварением, весьма
крупных купцов и промышленников, играющих главенствующую
экономическую и политическую роль и в самих этих городах, и
в ближайшей им сельской округе. В их руках было сосредоточено
и городское земское самоуправление.
Среди таких промышленников и купцов, помимо Строгановых
(тоже выходцев из двинского крестьянства), монополизировав-
ших всю сольвычегодскую соляную промышленность, а также
захвативших наиболее доходные области уральской и сибирской
меховой торговли, можно назвать особенно много холмогорцев,
шенкурцев и устюжан. Такие же явления имели место, но пре-
имущественно уже во второй половине XVI—начале XVII в. и
в других городах Приуралья и Прикамья.43 Не случайно поэтому,
43 Эти выводы в своей совокупности полностью согласуются с иссле-
дованиями по отдельным районам Поморья и Приуралья XVI—начала
XVII в., проведенными в свое время М. М. Богословским, а позднее —
в советской историографии — С. В. Бахрушиным, А. А. Введенским,
А. А. Савичем, В. Г. Гейманом, Н. В. Устюговым, А. П. Пьянковым,
В. А. Александровым, Р. Б. Мюллер, А. И. Копаневым, А. А. Преображен-
ским, А. И. Мерзон, Ю. А. Тихоновым, Т. В. Старостиной. Более развер-
нутое рассмотрение указанных проблем, а также обзор работ названных
авторов даются в разделе нашей монографии, посвященном изучению
социально-экономических предпосылок земской реформы Ивана IV
(Н. Е. Н о с о в. Становление сословно-представительных учреждений
в России, гл. III). Из работ, вышедших в последнее время, нам хочется
обратить внимание читателя на две очень важные публикации по рус-
скому Северу XVI в., дающие исключительно наглядное представление
о социальной дифференциации среди черносошного крестьянства и поса-
жан Двинского края в середине века. Мы имеем в виду публикации
А. И. Копанева: 1) Куростровские столбцы XVI в. Материалы по истории
европейского Севера СССР, вып. I. Вологда, 1970; 2) Платежная книга
Двинского уезда 1560 г. Сб. «Аграрная история европейского Севера СССР»,
вып. III. Вологда, 1970. К изданиям А. И. Копанева примыкает и весьма
ценная статья Ю. С. Васильева «Кодомская волость Важского . уезда
в середине XVI в.» (Материалы по истории европейского Севера СССР,
вып. I), а также проведенный автором обзор Важских писцовых книг
и сотниц XVI—XVII вв. (Сб. «Аграрная история европейского Севера
СССР», вып. III). Наконец, следует отметить статью С. М. Троицкого
«Николай Владимирович Устюгов как историк европейского Севера СССР»
(там же), в которой дается общий обзор новейшей советской историогра-
фии по вопросу о зарождении раннебуржуазных связей на русском Севере
XVI—XVII вв. И последнее. Указанная проблема является одной из наи-
более дискуссионных в советской и зарубежной историографии по исто-
рии России XVI—XVII вв. Против даваемой нами оценки социально-эко-
номической истории России XVI в., как известно, выступили и выступают
некоторые ведущие советские ученые (например, В. К. Яцунский,
Е. И. Заозерская, Н. И. Павленко, А. Г. Маньков, И. Д. Ковальченко,
А. М. Сахаров), но разбор указанной дискуссии требует специальной
статьи. Цель же настоящего очерка лишь наметить общую постановку
этой проблемы применительно к истории русского города и русского ку-
печества XVI в. Основной вопрос, который нас интересовал, — выяснение
174
что как раз из этой нарождающейся северной буржуазии и была
сформирована первая в России торговая делегация русских куп-
цов в Англию, отправившаяся туда из Холмогор в 1556 г. вместе
с Ченслером на английских судах (возглавлял посольство волог-
жанин Осип Непея, а среди купцов поехали «лучшие двинские
люди и холмогорцы» Михаил Косицын и Феофан Макаров
«с товарищами»).
Наконец, именно из числа этих северных горожан (купцов и
промышленников) набирают правительства Ивана IV и царя Фе-
дора торговых людей для московской Устюжской сотни, а наибо-
лее богатых включают и сразу в число московских «гостей».
Среди таких «московских сведенцев» мы находим, например, по
двинским городам представителей семей Кобелевых (с конца
XVI в. перебравшихся в Вологду), Кологривовых, Юрьевых, Ба-
чуриных, Поповых, среди устюжан — Босых, Грудциных, Губи-
ных и многих других.
Но самое показательное, что если многие поморские «све-
денцы» конца XVI в., ставшие московскими торговыми людьми,
в дальнейшем разоряются (не всем пошла впрок столичная
жизнь), то, наоборот, представители семей, оставшиеся на местах,
при своих промыслах и факториях, значительно чаще выбива-
ются в XVII—XVIII вв. в крупных промышленников и купцов,
ведущих активную внутреннюю и внешнюю торговлю, а глав-
ное — владеющих многими промышленными заводами не только
в Архангельске, Холмогорах или на Урале, но даже в Москве,
а в XVIII в. и Петербурге. Так, Кобелевы, как и Строгановы,
становятся в XVIII в. владельцами уральских металлургических
заводов; Поповы, Дудины, Басины, Савины, Шуйгины, Звя-
гины — крупнейшими архангелогородскими промышленниками и
купцами; Баженовы, Амосовы, Бармины — одновременно еще
и судозаводчиками и т. д.
Все это говорит о том, что перед нами процесс зарождения го-
родской буржуазии. И начался этот процесс во всяком случае
в наиболее развитых городах русского Севера еще в XVI в.
И еще один пример, наглядно показывающий пагубное влия-
ние новых феодально-крепостнических порядков, учреждаемых
в русских городах в период й после опричных реформ Ивана IV
и в той или иной степени коснувшихся даже Поморья.
Так, в 1587 г. в устье Двины был поставлен по царскому
приказу «новый город» — Архангельск. По замыслу правительства
он должен был стать первыми морскими воротами России, глав-
ным перевалочным центром в ее торговле с английскими и гол-
соотношения между экономическими тенденциями и самодержавно-кре-
постнической политикой Ивана IV, поскольку именно этот аспект про-
блемы, как нам кажется, наиболее слабо (а главное, в ином плане, чем
предлагаем мы) затрагивался в предшествующей историографии.
175
ландскими купцами, поэтому и было приказано переселить в Ар-
хангельск двинских «торговых людей», которым «жить на посаде»
и в «новом городе торговати». Согласно этому предписанию в Ар-
хангельск было в 1587 г. переселено 26 купеческих «товари-
ществ» (= «складничеств»): 6 — из двинских городов, в основном
из Холмогор, 20 — из черных волостей. И что же произошло? Ока-
залось, что жизнь в новом городе при новых казенных порядках
отнюдь не принесла большинству из них ожидаемых успехов.
Во всяком случае из 133 испомещенцев 1587 г. к 1596 г. в Архан-
гельске осталось всего 96, а в .1605 г. — лишь 30, остальные же,
помимо умерших, не вынеся посадского ярма и «великих побо-
ров», захудали и разбрелись по старым местам. Одни просто сбе-
жали, другие поступали хитрее, «оболгав», сказали, что «одол-
жали и осиротели», и их было «от посаду велено отставить», хотя
позднее оказалось, что «они де люди прожиточные»; ну, а тре-
тьи (видимо, особо богатые) ухитрялись «всякие подати» платить
с архангелогородцами, но жить все-таки «по посадам и по дерев-
ням в старых своих дворех, верст за сто и за полтораста» от
Архангельска.44
Разве это не свидетельство того, что для накопления торго-
вого и промышленных капиталов жизнь на новых «государевых
посадах» XVI в. была нередко менее благоприятна, чем жизнь в чер-
ных волостях? Уже одно это говорит о том, что широкий и быст-
рый подъем торговой и промышленной деятельности городского
населения в первой половине и середине XVI в. (до опричнины)
отнюдь не результат искусственного взращивания торговли и ре-
месла самим же правительством и феодалами (в первую очередь
для своих нужд), как это иногда изображается исследователями,
отрицающими возможность зарождения буржуазных отношений
в русском городе XVI в.
Насколько широко указанные явления охватили русские го-
рода XVI в., пока еще сказать трудно. Это требует фециального
изучения. Но даже сейчас имеющиеся в нашем распоряжении
данные дают основание предполагать, что это далеко не только
специфика русского черносошного Севера. Во всяком случае уже
из названных исследований С. В. Бахрушина и К. Н. Сербиной
видно широкое возникновение в центральных районах России
XVI в., особенно в районах, находившихся вблизи торговых пу-
тей, крупных торговых сел, рядков, торжков и ремесленных сло-
бод, которые нередко были больше и богаче, чем городские по-
сады многих провинциальных городов (в своей основе этот про-
цесс в какой-то степени напоминает подобные же явления
в экономике Англии и скандинавских стран XV—XVI вв.).45
44 В. К р е с т и и и н. Краткая история о городе Архангельском. СПб.,
1792, стр. 162—165.
45 Интересный материал по этому вопросу приводится в известном
исследовапии Д. IJ. Маковского «Развитие товарно-денежных отношений
176
В дальнейшем, уже в XVII в., ряд из этих торговых сел действи-
тельно становится узаконенными «государевыми посадами». Так,
экономические потребности развития страны как бы снизу про-
рывали те препоны, которые ставило на их пути феодально-кре-
постническое государство и верный страж его интересов — рос-
сийское самодержавие. Крестьянскую Русь хотели заставить быть
только «деревенской» и только «феодальной», но она отнюдь
не хотела этого, и наглядный пример тому великая кре-
стьянская война начала XVII в. — война, в огне которой и рус-
ский холоп, и крестьянин, и горожанин боролись за общие цели:
упразднение феодально-крепостнических порядков и в деревне, и
в городе. И не их вина, а их беда, что силы феодальной реакции
и на этот раз оказались сильнее.
в сельском хозяйстве Русского государства в XVI веке» (Смоленск, 1963).
Эта работа вызвала очень горячую дискуссию в советской историографии,
к сожалению, не всегда носившую объективный научный характер, в то же
время, несмотря на спорность и еще недостаточную аргументацию мно-
гих положений автора, основной его вывод — в XVI в. общеевропейские
процессы (зарождение буржуазных отношений) затронули и территорию
России, где как раз в этот период возникают первые «зачатки» капита-
листического уклада в ее феодальном хозяйстве, — представляется нам
заслуживающим самого пристального внимания. И именно это отмечается
в предисловии к книге одним из крупнейших советских историков-эконо-
мистов С. Г. Струмилиным (там же, стр. I—IV). Нам кажется, что мнение
С. Г. Струмилина в своей основе вполне обосновано. А главное, уже
давно пора перейти от теоретических дискуссий к комплексным ис-
следованиям экономики России XVI в. Как образец следует назвать боль-
шой коллективный труд «Аграрная история Северо-Запада России. Вторая
половина XV—начало XVI в.» (Л., 1971), подготовленный под руковод-
ством А. Л. Шапиро. Авторами этого труда были подвергнуты сплошной
статистической обработке данные писцовых книг о 61 333 крестьянских
хозяйствах ( = «дворах»), в которых проживала 79121 крестьянская семья.
Это более 60% населения Новгородской земли (включая Поморье) в на-
чале XVI в. Выводы, к которым они пришли, следующие: «В конце XV в.
явственно определялись два пути развития феодального сельского хозяй-
ства. Первый путь — путь без помещика (или частного вотчинника), без
крепостного права... Этот путь способствовал развитию крестьянской хо-
зяйственной инициативы, развитию денежного крестьянского хозяйства,
развитию расслоения крестьян. В перспективе он несомненно
должен был привести к более быстрому переходу
к капитализм у». «Другой путь означал укрепление и расширение по-
местного и вотчинного землевладения..., увеличение уровня эксплуата-
ции и связанного с ним закрепощения. Этот путь неминуемо
приводил к сковыванию хозяйственной инициативы
производителя, развитию барщины, задержке темпов
экономического развития» (стр. 372. Разрядка наша, — Н. Н.).
Если такое положение было в деревне начала XVI в., то в городе указан-
ная борьба двух тенденций (буржуазной и феодально-крепостнической)
проявлялась естественно еще сильнее. Изучение ее — одна из очередных
задач советской исторической науки.
В. И. РУТЕНБУРГ
У ИСТОКОВ ПОЛИТИЧЕСКИХ СВЯЗЕЙ
РОССИИ И ИТАЛИИ
В конце XVII в. Европа «увидела вдруг, как у ее границ вы-
росло гигантское объединенное государство».1 Это «открытие»
России было внезапным лишь для тех западных наблюдателей,
которые привыкли рассматривать все происходящее в ней как
замкнутый, изолированный от остального европейского мира про-
цесс. Уже в XV—XVI вв. Россия не была в представлении Запад-
ной Европы загадочным сфинксом: ее политические связи с за-
падноевропейскими странами начали приобретать регулярный
характер. Так, во второй половине XV в. устанавливаются систе-
матические дипломатические контакты между Россией и некото-
рыми итальянскими государствами, ведется оживленная перепи-
ска и обмен подарками, в Москву приезжают итальянские ма-
стера.1 2 Итальянские государства в свою очередь настойчиво
добивались связей с «молодой московской нацией».3 Многие италь-
янские государства участвовали в весьма показательной полити-
ческой демонстрации, связанной с отъездом из Италии Зои Па-
леолог, направлявшейся в 1472 г. в Россию в качестве наречен-
ной Ивана III. Специальным решением Народного Совета респуб-
лики и синьоров Сиены 22 июня 1472 г. было решено выделить
200 лир для ее приема в кафедральном соборе.4 Эта сумма может
рассматриваться соответствующей политическому весу будущей
русской царицы, если учесть, что незадолго до этого для встречи
1 Дне Берти. Россия и итальянские государства в период Рисор-
джименто. М., 1959, стр. 30.
2 G. Barbieri. Milano е Mosca nella politica del Rinascimento, Bari,
1957; В. И. Рутенбург. Итальянские источники о связях России и Ита-
лии в XV в. Исследования по отечественному источниковедению. Сб. ста-
тей, посвященных _75-летию С. Н. Валка, М.—Л., 1964, стр. 455—462.
3 «giovane nazione moscovita» (G. Barbieri. Milano e Mosca nella
politica del Rinascimento, p. 20).
4 В. И. Рутенбург. Итальянские источники, стр. 459.
173
в Сиене матери Лоренцо Великолепного было выделено всего
44 лиры.5 Много внимания уделяли этому событию правитель
Милана Галеаццо Мариа Сфорца, небезуспешно стремившийся
укрепить политические связи с Московским государством; живо
интересовались русскими делами Флоренция и Феррара, Венеция
и Папское государство, дипломатические меры в интересах Па-
леологов предпринимал правитель Мантуи.6
Хорошо известные культурные связи России и Италии, уча-
стие итальянских мастеров, вроде знаменитого Пьетро Антонио
Солари, ставшего главным архитектором и строителем кремлев-
ских стен,7 или еще более прославленного Родольфо Альберти
Фьораванти, являлись в то же время составной частью общеполи-
тических. Почти все русские посольства среди прочих задач
имели поручение добиваться расширения круга итальянских ма-
стеров, работавших в России. К тому же некоторые из них непо-
средственно выполняли поручения своих итальянских правите-
лей.8
В XVI в. русская дипломатия ведет широкую переписку с Ве-
нецианским Сенатом, с Римом, с различными итальянскими
политическими деятелями: только за 4 года было отправлено
в Италию и получено оттуда 351 депеша или грамота.9 Расшире-
ние политико-дипломатических связей способствует усилению ин-
тересов к России в более широких слоях населения: о ней
в Италии XVI в. пишут целые книги. Достаточно назвать хотя бы
такие, как «Описание городов» («Commentariorum urbanorum»)
Раффаэле Маффеи (Raffale Maffei) из Вольтерры, в котором
можно встретить и описание Москвы (издана в Риме в 1506 г.);
«О России и обычаях населяющих ее» («De Russia et moribus
gentis») Маркантонио Сабеллико Коччи (Cocci); «Россия» Марко
Гваццо (Guazzo), сочинение, весьма неточно определяющее ее
политический статус; «История Европы» («Storia dell’ Europa»)
Джамбуллари (Giambullari), в которой он, в отличие от предше-
ствующего автора, приводит достаточно точные данные о ее
политическом и географическом положении; «Описания» («Descrip-
tiones») Паоло Джовио или Иовия (lovii), занимающие выдаю-
щееся место среди сочинений своего времени и дающее на осно-
вании устных источников (посла Василия III Дмитрия Гераси-
5 G. Barbieri. Milano е Mosca nella politica del Rinascimento, p. 30.
6 Там же, стр. 22—32, 82—84.
7 Его имя увековечено на Спасской башне Кремля, где сохраняется
следующая надпись: «Petrus Antonius de Solario architectus generalis
Moscovie».
8 G. Barbieri. Milano e Mosca nella politica del Rinascimento,
p. 34-42.
9 Памятники культурных и дипломатических отношений России
с Италией, т. I, вып. 1. Л., 1925.
179
мова) довольно полное описание страны и двора (изданы в Риме
в 1525 г. и в Базеле в 1561 г.).10 11
Нельзя пройти мимо составленного Тьеполо (Tiepolo) «Доне-
сения о Московии, написанного в 1560 г.» («Relazione della Mos-
covia fatta Гаппо 1560»). В Государственной публичной библио-
теке им. М. Е. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде хранятся два
неидентичных списка этого донесения, опубликованного в Вене-
ции в 1877 г.11
Из сочинений, переведенных на итальянский язык в XVI в.,
большой интерес представляет письмо Альберто Кампензе (Сат-
pense) к Клименту VII, написанное на основании свидетельств
очевидцев и дающее достаточно широкий материал о размерах,
составе населения, положении церкви в России (опубликованное
в Венеции в 1543 г.), и заслуживающая внимания «История се-
верных народов» («Historia de gentibus septentrionalibus») Олая
Великого (Olaus Magnus), вышедшая в Венеции в 1555 г. Нет
нужды подробно говорить о «Заметках о Московии» («Соштеп-
tarii de Moscovia») знаменитого Антонио Поссевино (Possevino),
книга которого вышла в 1586 г. в Вильнюсе. Наконец, Россия
фигурирует и в итальянской художественной литературе этого
времени: так, Боярдо в своем «Влюбленном Орландо» посылает
Астольфо не только в Тану, но и в «Россию» (Rossia), в «вели-
кую Москву» (Mosca la Grande). В 1590 г. в Венеции появляется
альбом Чезаре Вечеллио, брата Тициана, где более 400 рисунков,
на которых изображены и царские смотрины.12
Волна публикаций о России не спадает в Италии и в XVII в.
Это прежде всего «Портреты и восхваления знаменитых полко-
водцев» («Ritratti е Elogi di capitani illustri») Помпилио Тольфи
(Tolfi), вышедшие в Риме в 1635 г.; анонимные «Портреты
100 полководцев» («Ritratti di 100 capitani»), также опублико-
10 А. Стоnia. La conoscenza del mondo slavo in Italia. Bilancio sto-
rico-bibliografico di un millennio. Padua, 1958, p. 99—133. В этой сводной
работе Артуро Крониа можно также найти данные об эпизодических
связях народов России и Италии начиная с X в. Следует иметь в виду
и несколько устаревшую, но содержащую интересные данные работу:
S. С i a m р i. Bibliografia critica delle antiche riciproche corrispondenze
politiche, ecclesiastiche, scientifiche, letterarie, artistiche dell’Italia colla
Russia, colla Polonia e altre paesi settentrionali. Firenze, 1834.
11 Из более ранних (XV в.) свидетельств очевидцев следует указать
на хранящиеся в Венецианском архиве Библиотеки св. Марка (Marciana)
записки Иосафато Барбаро (Viaggio di losaphat Barbaro ambasciatore di
Venezia alia Tana et in Persia) и на еще более раннее (XIII в.) «Путе-
шествие к татарам» («Viaggio ai Tartari») Дж. Плано Карпино (G. da Pian
del Carpine), побывавшего в Москве. См.: G. Ross a. La Russia е 1’Europa.
Milano, 1960; Р. Valuesi. La Russia, 1’Europa e I’ltalia. Torino, 1962,
а также: E. Ч. Скржинская. Барбаро и Контарини о России. К исто-
рии итало-русских связей в XV в. Л., 1971.
12 Любопытно отметить, что еще в XIV в. Дж. Боккаччо в своем
«De montibus» дает истолкование слова «Rossia».
180
ванные в Риме в 1660 г.; «Похвальное слово знаменитым полко-
водцам» («Elogi di capitani illustri») Лоренцо Грассо (Grasso),
увидевшее свет в Венеции в 1666 г. Среди «знаменитых полко-
водцев» можно встретить Богдана Хмельницкого, Алексея Ми-
хайловича, Михаила Федоровича и др.
Продолжается составление описаний России в виде записок
о путешествиях: это «Воспоминания о путешествиях по христи-
анской Европе» («Memorie de ’viaggi per ГЕпгора Christiana»)
Джованни Баттиста Пачикелли (Pacichelli), написанные в форме
писем о Польше, Чехии и России, опубликованные в 1685 г.
в Неаполе; «Донесения и путешествие по Московии» («Relazioni
е viaggio della Moskovia») Эрколе Цани (Zani), который дает
живое описание очевидца, посетившего Москву, оно увидело свет
в 1690 г. в Болонье. Издавались в Италии и переводы «Путеше-
ствия по Московии» («Viaggio di Moskovia») Огюста Мейербера
(Mayerberg), вышедшие в Неаполе в 1697 г., и «Путешествия
по Московии» («Viaggi di Moskovia») Олеария (Olearius), опу-
бликованные в Витербо в 1658 г. и даже «История Московии»
(«Historia di Moskovia») Алессандро Чилли (Cilli), выпущенная
в 1627 г. в Пистойе. Дважды была издана в Италии (в 1634 г.
в Риме и в 1685 г. в Венеции) книга Джузеппе Мизелли (Mi-
selli) «Правдивый театр с описанием Европы» («II Burattino veri-
dico с’оп la descrizione delFEuropa»), в которой среди других
стран фигурирует и Россия с довольно четким описанием ее гра-
ниц и территории, несмотря на то что автор там не был.13
Живой интерес к России, отражением которого являются наз-
ванные сочинения, соответствовал весьма активным политиче-
ским, дипломатическим контактам, которые в этот период уста-
новились между русскими правителями и некоторыми итальян-
скими государствами: широкую переписку с 1659 по 1663 г. ведет
Алексей Михайлович с «флорентийским князем Фердинандом»;
с 1655 по 1663 г., а затем с 1685 по 1689 г. ведется переписка
с Венецией, в частности о свободной торговле республики с Моск-
вой и Архангельском. Переписка XVII в. с итальянскими госу-
дарствами занимает том, превышающий 1698 колонок.14
Эти немногочисленные, но показательные данные опровер-
гают встречающийся еще в литературе тезис о том, что до конца
XVII в. отношения России с западноевропейскими странами,
в том числе и с Италией, не имели большого значения; в равной
степени эти связи имели существенное значение и для названных
итальянских государств. По отношению к Италии XV век был
для России как бы поисковым периодом первых контактов, XVI
и XVII века — периодом их расширения.
13 См.: A. Cronia. La conoscenza del mondo slavo in Italia, p. 240—245.
14 Памятники дипломатических сношений древней России, с папским
двором и с итальянскими государствами, т. 10. СПб., 1871.
Р. Г. СКРЫННИКОВ
БОРИС ГОДУНОВ И ЦАРЕВИЧ ДМИТРИЙ
В предложенной теме заключена одна из наиболее запутанных
и туманных загадок XVI в., которая, вероятно, так никогда и не
будет разрешена окончательно, но которая неизменно привлекает
мысль исследователя. Говоря об угличских событиях, историк
не может сослаться на обычную для изучаемого периода ску-
дость и неполноту источников. Сохранился подробный следствен-
ный материал, представляющий собою не позднюю копию, а ори-
гинал. Случай беспрецедентный для истории розыскных и суд-
ных дел XVI в.
Исследователи «углицкого обыска» различным образом оцени-
вали достоверность и полноту этого источника. Лучшей проверкой
любого политического акта (а таким актом и была гибель восьми-
летнего царевича) вполне основательно считается вопрос «кому
выгодно?». И этот вопрос, связанный с непоколебимой уверен-
ностью в том, что смерть Дмитрия расчистила Годунову путь
к власти, ставил под сомнение любые, даже самые правдоподоб-
ные подробности следствия. Наиболее известные историки
(М. М. Щербатов, Н. М. Карамзин, С. М. Соловьев, В. О. Ключев-
ский) отвергали истинность выводов следствия о нечаянной ги-
бели последнего отпрыска московской династии. Другие историки
(П. Арцыбашев, М. Н. Погодин, Е. Белов, В. К. Клейн) держа-
лись противоположной точки зрения, но их голоса звучали куда
менее авторитетно. В известной мере к ним тяготел С. Ф. Пла-
тонов, специально не исследовавший угличские материалы, но
показавший полную несостоятельность летописной традиции на-
чала XVII в. относительно убийства Дмитрия.
В советской историографии специальный источниковедческий
анализ «углицкого обыска» произвел И. И. Полосин. Со всей ре-
шительностью поставив вопрос «кому выгодно?», он пришел
к парадоксальному выводу: в накаленной международной и вну-
триполитической атмосфере начала 90-х годов смерть Дмитрия
была крайне нежелательна для Годунова. К сожалению, саму
182
обстановку указанного периода И. И. Полосин характеризует
лишь в самых общих чертах: в международном плане он упоми-
нает о войне с татарами и шведами, во внутриполитическом —
указывает на авантюру Нагих, их попытку «превратить Углич
в своеобразный оазис удельно-феодальной независимости». «На-
рушая закономерности истории», Нагие объективно пытались
воскресить в Угличе политические порядки конца XV в.1 Сами по
себе они не были сколько-нибудь серьезной политической силой,
но за их спиной могли стоять Шуйские, Романовы, может быть,
кто-нибудь еще. В условиях «назревавшей крестьянской войны»
бывший опричник Годунов столкнулся со столь сложными поли-
тическими задачами, что ему было «не до Углича».1 2
К сожалению, данная И. И. Полосиным оценка политической
обстановки начала 90-х годов очень мало согласуется с подлин-
ными фактами. Поскольку этот вопрос имеет кардинальное зна-
чение для исследования поставленной темы, остановимся на нем
более подробно.
После смерти Грозного началась ожесточенная борьба за
власть между верхушкой двора, составлявшей ближнюю думу
царя Ивана, и земской Боярской думой, стремившейся восстано-
вить свое влияние в полном объеме. Наиболее видными фигурами
«двора» были А. Ф. Нагой, один из главных инициаторов второго
издания опричнины в 1575—1576 гг., Б. Я. Бельский, бывший
правой рукой Грозного в последние годы его жизни, и Б. Ф. Го-
дунов.
А. Ф. Нагой был арестован и выслан из столицы едва ли не
на другой день после кончины Грозного.3 Вслед за ним наступил
черед Б. Я. Бельского. Казначей П. И. Головин бросил дерзкий
вызов могущественному временщику, затеяв с ним местнический
спор, и на его сторону сразу же встала вся земская Боярская
дума: «боярин князь Иван Федорович Мстиславский с сыном со
князем Федором да Шуйские, да Голицыны, Романовы, да Шере-
метевы и Головины и иные советники». За Бельского вступились
лишь дворовые чины «Годуновы, Трубецкие, Щелкановы».4 При-
веденные Пискаревским летописцем данные не оставляют сомне-
ния в том, что раздор был вызван столкновением между земскими
боярами и «двором».
Препирательство между Б. Я. Бельским и П. И. Головиным
едва не привело к кровопролитию. По словам английского посла,
на Бельского напали с таким остервенением, что он принужден
1 И. И. П о л о с и н. Угличское следственное дело 1591 г. Социально-
политическая история России XVI—начала XVII в. М., 1963, стр. 223.
2 Там же, стр. 225.
3 Пискаревский летописец. Материалы по истории СССР (XV—
XVII вв.), вып. II, М., 1955, стр. 87.
4 Там же.
183
был спасаться в царских палатах.5 Этот факт подтверждает и рус-
ская летопись, согласно которой в думе произошла «прека» и
«Богдана хотели убить до смерти- дворяне, токо бы не утек
к царе назад».6
Инспирированное боярами выступление против одного из глав-
ных душеприказчиков Грозного побудило последнего прибегнуть
к насилию, чтобы подавить зревшую в земщине «крамолу». С по-
мощью стрельцов (вероятно, дворовых) Бельский захватил
Кремль и пытался убедить царя Федора следовать старой поли-
тике «двора» или «опричнины».7 События в Кремле дали выход
давно зревшему в народе недовольству. В результате народного
восстания в столице Б. Я. Бельский был отстранен от власти и
сослан на воеводство в Нижний Новгород.8
Восстание 2 апреля 1584 г. знаменовало собой решительное
поражение партии Бельских и Годуновых, из рук которых окон-
чательно ускользнула реальная власть. Положение последнего
из «дворовых» думцев Б. Ф. Годунова стало шатким. В дни вол-
нений народ требовал изгнания Годуновых заодно с Бельским.9
В литературе утвердилось неверное представление о роли
Б. Ф. Годунова в политических событиях, последовавших за
смертью Грозного. Считается, например, что царь Иван назначил
Годунова одним из своих душеприказчиков. Критический раз-
бор источников обнаруживает ошибочность этого мнения.
Лейб-медик Грозного Дживанни сообщил в Польшу через не-
сколько месяцев после кончины царя, что тот назначил четырех
правителей (Н. Р. Юрьева, И. Ф. Мстиславского и др).10 11 Неко-
торые русские источники также упоминают о четырех душепри-
казчиках Грозного.11 Самым осведомленным современником со-
бытий был Д. Горсей, деятельно участвовавший в придворных
интригах. Последнее обстоятельство нередко побуждало его фаль-
сифицировать известные ему факты. Так, Горсей упоминает перво-
начально о назначении четырех душеприказчиков (Мстиславского,
Шуйского, Юрьева, Бельского). Позднее в «Записках» Горсей
называет пятого душеприказчика — Б. Ф. Годунова.12 Самый авто-
ритетный русский источник—«Иное сказание», — составленный
при царе Василии Шуйском, упоминает в качестве правителей
5 Отчет о посольстве Е. Боуса. ЧОИДР, 1884, кн. 4. стр. 103.
6 Пискаревский летописец, стр. 87.
7 Письмо Л. Сапеги от 26 мая 1584 г. Scriptores Rerum Polonicarum.
VIIT. 1885, p. 174.
8 Разрядная книга 1375—1605 гг. РО ГПБ, собр. Эрмитажное, д. 390
(далее — Разряды), л. 664.
9 Пискаревский летописец, стр. 87; Новый летописец. ПСРЛ, т. XIV,
стр. 85; Латухинская степенная книга. РО ГПБ, F IV, 597, л. 409—409 об.
10 Из донесения Болопьетти (24 августа 1584). Historia Russia Monu-
menta, t. II, N VIII, p. 7.
11 Латухипская книга, л. 402.
12 Д. Горсей. Записки о Московии XVI в. СПб., 1909, стр. 57, 109.
184
кн. Й. П. Шуйского, кн. И. Ф. Мстиславского и Я. Р. Юрьева?3
Принадлежность их к регентскому совету в самом деле не вызы-
вает сомнения. Следовательно, из списка регентов надо исключить
либо Б. Я. Бельского, либо Б. Ф. Годунова.
Прямой ответ на поставленный вопрос дает письмо австрий-
ского посла Н. Варкоча, побывавшего в Москве в конце 80-х го-
дов и имевшего специальную инструкцию достоверно узнать, ка-
ковы содержание и судьба завещания Грозного.13 14 В Москве
Н. Варкочу удалось установить, что царь Иван не упомянул
в своем завещании Б. Ф. Годунова, не поручив ему никакой долж-
ности, вследствие чего этот последний, придя к власти, уничто-
жил подлинник завещания.15 Эти сведения подтвердил другой
австрийский агент Л. Паули, сообщивший о смерти от яда пере-
писчика завещания Грозного ближнего дьяка С. Фролова.16
Царь Иван не ввел своего любимца в состав регентского со-
вета по причинам следующего порядка. Долголетний брак царе-
вича Федора с Ириной Годуновой оказался бесплодным, и пресе-
чение династии казалось неизбежным. Удрученный такой пер-
спективой, царь настойчиво требовал от Федора развода с «бес-
плодной» Ириной Годуновой.17 После гибели царевича Ивана го-
сударь не решился действовать с младшим сыном столь же круто,
как со старшим, и дело ограничилось одними уговорами. Воз-
можно, что и в своем завещании царь выразил свою волю по по-
воду брака Федора. Во всяком случае он не включил Бориса
в регентский совет, имея в виду именно возможный развод Фе-
дора с сестрой Бориса.
Со смертью Грозного его воля, однако, уже не могла решаю-
щим образом повлиять на ход событий.
Боярин Н. Р. Юрьев тяжело заболел летом 1584 г. и факти-
чески выбыл из состава регентского совета. Через два года он
умер. В 1585 г. Годунов устранил со своего пути регента
кн. И. Ф. Мстиславского. Он был насильственно пострижен в мо-
нахи и заточен в отдаленный Ркирилло-Белозерский монастырь.
Осенью 1586 г. его участь разделил последний из регентов —
кн. И. П. Шуйский.
И. П. Шуйский был признанным вождем всей антигодунов-
ской оппозиции. Героическая оборона Пскова, предотвратившая
13 РИБ, т. XIII, СПб., 1891, стлб. 2.
14 О причинах поручения Н. Варкочу см.: Н. Uebersberger. Oster-
reich und Russland seit dem Ende der 15. Jahrhundert. Wien—Leipzig, 1906,
S. 496—499.
15 Г. Ф. Ill т e н д м а н. Отзыв об историческом исследовании проф.
А. Трачевского. Отчет о XXI присуждении наград гр. Уварова, СПб., 1880;
стр. 101—102.
16 Там же, стр. 102.
17 См.: И. Масса. Краткое известие о Московии начала XVII в. М.,
1937, стр. 34; П. П е т р е й. История о великом княжестве Московском. М.,
1867, стр. 158.
185
окончательное военное поражение, создала ему громадную попу-
лярность среди дворянства и в народе. По знатности рода Шуй-
ский далеко превосходил не только худородных Годуновых, но
и всех прочих бояр. Иностранцы с полным основанием называли
его первым принцем крови.
Шуйские ловко использовали недовольство народа и дея-
тельно агитировали за свержение Годуновых. Их агитация
сыграла далеко не последнюю роль в новых антиправительствен-
ных выступлениях, вспыхнувших в Москве в середине мая
1586 г.
Шуйским удалось сплотить вокруг себя весьма внушительные
силы. На их стороне выступил митрополит Дионисий и некоторые
высшие церковные иерархи, земские бояре и дворяне, наконец,
влиятельная купеческая верхушка и «мужики». Поздняя лето-
пись гласит, что митрополит, бояре, гости московские и все люди
купецкие «между себе сотвориша совет и рукописанием оутвер-
дишася бити челом» царю Федору, «чтобы он, государь, чадородия
ради вторый брак приял, а первую свою царицу... отпустил
в иноческий чин».18
Проверить достоверность приведенного сообщения трудно.
Косвенным подтверждением летописной версии служат официаль-
ные разъяснения за рубежом, сделанные зимой 1586/87 г. по по-
воду казни в Москве «земских посадских людей» («мужиков»),
которые «поворовали были, не в свойское дело вступились, к без-
дельником пристали».19 Поддержка московскими гостями челоби-
тия о разводе царя и была, видимо, квалифицирована властями
как вмешательство «не в свойское дело».
В попытке добиться развода царя Федора последний из душе-
приказчиков царя кн. И. П. Шуйский, митрополит Дионисий,
бояре, дворяне и купцы не выходили, по-видимому, из рамок ле-
гальности. Но последние заветы Грозного относительно Федора
и будущего династии так и не были исполнены.
Годуновы добились низложения митрополита Дионисия
(13 октября 1586 г.).20 Бояр Шуйских удалили из Москвы
в ссылку, шестерым московским купцам отрубили голову.
Расправа не положила конец интригам противников Годунова.
Развязка наступила в конце 80-х годов, когда над головой Шуй-
ских разразилась «большая опала». Князь И. П. Шуйский был
схвачен в своей вотчине, увезен на Белоозеро и насильственно
18 См.: А. Попов. Изборник славянских и русских сочинений и ста-
тей, внесенных в Хронографы русской редакции. М., 1869, стр. 187. Ср.: Ла-
тухинская книга, л. 414 об.—415.
19 ЦГАДА, ф. 79, дела Польского двора, № 17, л. 142—142 об.
20 ПСРЛ, т. XIV, стр. 37; Новгородские летописи. Изд. Археографиче-
ской комиссии. СПб., 1879, стр. 449.
186
пострижен в монахи в Кириллове монастыре. Здесь старец Иев
Шуйский имел возможность увидеться с кн. И. Ф. Мстиславским.
Затерянный в лесах монастырь стал местом одновременного зато-
чения двух последних душеприказчиков Грозного.
Старец Иев недолго пробыл в монастырской тюрьме. Даже
в отдаленном северном монастыре в монашеском одеянии опаль-
ный боярин внушал правителю тревогу и опасения. В конце кон-
цов Борис приказал тайно умертвить героя псковской обороны.21
Несмотря на все старания сохранить втайне смерть «великого
боярина», слух о его гибели распространился повсюду. Многие
летописцы отметили его смерть под 7097 г.22 Гибель Шуйского
зарегистрирована также вкладными книгами Кирилло-Белозер-
ского монастыря, в которых сказано, что 28 ноября 7097 (1588) г.
кн. И. С. Туренин сделал вклад на помин души князя И. П. Шуй-
ского, «а корм на преставление его ноября в 16 день».23 Приве-
денная документальная запись не оставляет сомнения в том, что
старец Иев умер насильственной смертью. В самом деле, пристав
не мог жертвовать деньги на помин души узника без прямого
царского приказа, но для того, чтобы связаться с Москвой,
ему нужно было самое малое месяц. Между тем он сделал
вклад через 12 дней после кончины (точнее, убийства) Шуй-
ского.
Старца Иева уморили дымом. Палачом его был сам пристав
кн. И. С. Туренин, родственник Бориса Годунова.24
Через полгода после смерти кн. И. П. Шуйского правитель
тайно расправился с кн. А. И. Шуйским. Наиболее достоверные
сведения о его судьбе сообщает «Сказание о Гришке Отрепьеве»,
составленное при царе Василии Шуйском. Согласно этому источ-
нику, князь Андрей был убит в темнице в Буй-городе приставом
С. Маматовым 8 июня 1589 (7097) г.25
21 Всех выдающихся военачальников XVI в. постигла одинаковая
участь: покорителю Казани кн. А. Б. Горбатому-Шуйскому отрубили
голову, кн. И. П. Шуйский был задушен, А. Д. Басманова зарезали.
22 Пискаревский летописец, стр. 90; Морозовский летописец. РО ГПБ,
F IV, № 238, л. 78. Точную дату смерти Шуйского сообщают Д. Флетчер,
находившийся в Москве в 1588—1589 гг., и авторы «Сказания о Гришке
Отрепьеве» (Д. Флетчер. О государстве Русском, стр. 42; РИБ, т. XIII,
стлб. 716).
23 РО ГПБ, Кир. Бел., № 78/1317, л. 69—69 об.
24 См.: Д. Горсей. Записки, стр. 71—72; Псковские летописи, вып. II,
стр. 264; РИБ, т. XIII, стлб. 716; ПСРЛ, т. XIV, стр. 37.
25 РИБ, т. XIII, стлб. 716. По некоторым спискам, А. И. Шуйский по-
гиб 8 мая 7097 г. (там же). Английский посол Д. Флетчер, писавший о за-
точении кн. А. И. Шуйского, покинул Москву 6 мая 7097 г., т. е. незадолго
до казни боярина (Д. Флетчер. О государстве Русском, стр. 92). Позд-
ние летописцы XVII в. в одни голос говорят о насильственной смерти
А. И. Шуйского, но никто из них не знал толком о месте его гибели: одни
называли Каргополь, другие — Самару. (См.: ПСРЛ, т. XIV, стр. 37; Писка-
ревский летописец, стр. 88).
187
Расправа с Шуйскими углубила конфликт между правителем п
боярами. Положение Годунова оказалось столь непрочным, что он
вынужден был (по примеру царя Ивана) вести тайные переговоры
с английским двором о предоставлении его семье убежища
в Англии.
Последнее крупное выступление антигодуновской оппозиции
имело место весною 1591 г., причем инициаторами его были На-
гие. После смерти Грозного власти, спеша утвердить на троне
слабоумного и явно не способного к управлению Федора, отослали
из Москвы в Углич вдову Грозного царицу Марию Нагую и ее
малолетнего сына царевича Дмитрия. Вместе с ними в Углич
отправились ее отец Ф. Ф. Нагой26 и дядья. Никто из этих
лиц, включая молодую царицу, сами по себе не играли выдаю-
щейся роли в политической борьбе тех лет. Самый авторитетный
из Нагих в Углич не попал. Им был сподвижник Бориса
по дворовой службе Афанасий Федорович Нагой, один из под-
линных руководителей ближней думы в последнее десятилетие
правления Грозного. Он был сослан в Ярославль и, согласно
общепринятому в литературе мнению, там вскоре же умер.
В действительности А. Ф. Нагой оставался одним из самых дея-
тельных участников политической борьбы по крайней мере до
начала 90-х годов. В дворовом списке царя Федора конца 80-х го-
дов против имени дворянина Ф. А. Жеребцова сделана
многозначительная помета: «у Офонасья у Нагова».27 По-
мета относилась ко времени не ранее 1587—1588 гг. Д. Гор-
сей видел опального А. Нагова в Ярославле в мае 1591 г.
(см. далее).
Отношения Годуновых с Нагими настолько обострились, что
не позднее 1588 г. правитель приказал заточить в монастырь
сына Афанасия Петра Нагова.28 В марте 1589 г. власти распо-
рядились усилить надзор за опальным П. А. Нагим и приставили
к нему приставов.29 В борьбе с Годуновым Нагие делали ставку
на два момента. Во-первых, приход к власти Бориса ознамено-
вался возобновлением раздора между правительством и могущест-
венной боярской аристократией, следствием чего были антибояр-
ские репрессии, напомнившие современникам опричнину. Другим
обстоятельством было обострение социальных противоречий
в стране и непрерывные волнения в столице.
26 См.: Д. Г о р с е й. Записки, стр. 78—79, 84. Исполнителем тайной
миссии в Англии? был Д. Горсей, пользовавшийся доверием Годунова.
27 ЦГАДА, ф. 210, Московский стол, ст. 751, стлб. 3, л. 50. Приносим
искреннюю благодарность С. П. Мордовиной за указание названного источ-
ника.
28 А. Ф. Нагой пожертвовал деньги в Троицу на сына Петра в декабре
1589 г. (См.: Вкладные книги Троицко-Сергиева монастыря. Архив АН
СССР, ф. акад. С. Б. Веселовского, д. 620, on. 1, № 19, л. 234).
29 ДАИ, т. I, № 226, стр. 428.
188
В конце Ливонской войны шпионы Батория доносили, что
в Москве со дня на день может вспыхнуть антиправительствен-
ный мятеж. Эти прогнозы подтвердились. После кончины Гроз-
ного в марте 1584 г. в Москве «произошли шумные несогласия
между дворянством и чернью».30 Выступление было быстро пре-
сечено благодаря энергичным военным мерам.
Новые, на этот раз более грандиозные волнения произошли
в апреле того же года, когда «народ всколебался весь без числа
со всяким оружием».31 Восставшие захватили царь-пушку, стояв-
шую на Красной площади, и пытались вышибить Фроловские во-
рота. У стен Кремля произошло настоящее побоище, в котором
погибло до 20 человек и до сотни было ранено.32
В летние месяцы 1584 г. в Москве вновь ждали мятежа, отра-
жением чего явилась следующая запись Разрядного приказа:
«Того ж году на Москве летом были в обозе да и в головах для
пожару и для всякого воровства: в Кремле — князь Иван Самсо-
нович Туренин да Григорий Никитич Бороздин; в Китае — Богдан
Иванович Полев. .в земляном городе — Иван Федорович Крюк-
Колычев».33
Волнения в столице вспыхнули с новой силой в мае 1586 г.
Они носили столь грозный характер, что власти вынуждены
были дать специальные разъяснения по этому поводу за рубежом.
Посланный в Польшу в конце 1586 г. царский гонец имел такой
наказ: «А буде взмолвят, за что же в Кремли городе в осаде
сидели и сторожи крепкие учинили? .. того не бывало, то нехто
сказывал негораздо, бездельник. От ково от мужиков в осаде си-
деть? А сторожи в городе и по воротам, то не ново, издавна так
ведетца для всякого береженья».34
«Речи» дипломатов почти не оставляют сомнения в том, что
выступление народных масс вынудило правительство ввести
в Москве осадное положение. Этот факт находит подтверждение
в расходных книгах Чудова монастыря, в которых записано, что
«майя в 14 день куплено для осадного времяни пуд и три фунта
свинцу, на пулки дано 25 алтын и 4 денги».35
Нет почти никаких данных о социальных силах движения.
Но есть основания полагать, что в столичных волнениях впервые
приняли широкое участие кабальные люди. Едва ли случаен тот
факт, что на другой день после волнений в столице власти
30 Д. Г о р с е й. Записки, стр. 57.
31 Пискаревский летописец, стр. 87.
32 Письмо Болоньетти от 16 мая 1584 г. Historia Russia Monumenta,
t. II, p. 1.
33 ГИМ, Щукинское собр., № 496, л. 790.
34 ЦГАДА, ф. 79, дела Польского двора, № 17, л. 143.
35 ЦГАДА, собр. Мазурина, № 273, л. 491 об. В литературе этот факт
впервые отмечен С. В. Бахрушиным (Классовая борьба в русских городах
XVI—начала XVII в. Научные труды, т. I. М., 1952, стр. 214).
189
в спешном порядке издали Уложение о кабальных холопах, ко-
торое введено было в действие уже 1 июня 1586 г.36
В конце 80-х годов происходит новое обострение социальных
противоречий в русских городах. Последствия неурожая 1586—
1587 гг., охватившего всю страну, наиболее болезненно ощутило
на себе посадское население, особенно его низшие слои» В конце
80-х годов власти со дня на день ждали новых народных выступ-
лений в столице. Именно опасность народного восстания побу-
дила правительство уже весною 1589 г. разместить на улицах
столицы усиленные военные наряды и провести в жизнь поли-
цейские меры, живо напомнившие опричные времена. Согласно
записям Разрядного приказа, 18 апреля 1589 г. «велел государь
быть на Москве в объезде в головах по росписи огня (из-за огня —
Р. С.) и корчмы выимать: в Кремле — князю Василью Ту ренину,
в Китае — князю Дмитрию Приимкову», в Большом каменном
городе и по слободам — другим головам.37
Еще более напряженное положение сложилось в столице вес-
ной 1591 г. Судя по Башмаковской разрядной книге, власти уже
2 мая издали распоряжение о военных мерах на случай народных
волнений. Вновь по всему городу расставлена была усиленная
охрана. Разряд послал головами «в объезде» в Кремль —
кн. В. П. Туренина, в Китай-город — А. Ф. Третьякова-Головина,
в большую половину Царева города от Яузы до Неглинной —
кн. Г. В. Звенигородского, в меньшую половину Царева города —
кн. И. И. Морткина.38 Спустя пять дней Разрядный приказ издал
новое распоряжение, наиболее точно переданное Эрмитажной
Разрядной книгой: «Майя в 7 день велел государь быть на Мо-
скве в объезде дворяном в головах, беречь от огня и отто всякого
воровства в большом городе в Кремле — князю Василию Петро-
вичу Туренину», в Китае — кн. И. Д. Шестунову, в Цареве го-
роде — А. Ф. Третьякову-Головину.39 Башмаковская разрядная
книга приводит аналогичный текст с некоторыми дополнениями.
Кн. И. Д. Шестунов пытался местничать с В. П. Турениным, был
отстранен от службы и заменен А. Годуновым.40 Положение
в столице было тревожным, и правитель старался повсюду наса-
дить своих родственников.
Распоряжения, отданные Разрядным приказом в начале мая,
недвусмысленно говорили об опасности всякого «воровства» в сто-
лице. Меры по предупреждению пожаров имели в виду по суще-
ству ту же самую опасность. Достаточно было малейшего толчка,
36 Памятники русского права, вып. IV. Под. ред. Л. В. Черепнина. М.,
1956, стр. 372—373.
37 Разряды, л. 733.
38 Архив ЛОИИ, Колл, рукописных книг, № 93, л. 734—734 об.
39 Разряды, л. 761.
40 Архив ЛОИИ, Колл, рукописных книг, № 93, л. 734 об.—735.
190
Чтобы народ возмутился и поднялся на восстание, которое гро-
зило правительству Годуновых катастрофическими послед-
ствиями.
Тревога по поводу народного возмущения усугублялась тем,
что в столице со дня на день ждали нападения хана Казы Гирея
со всей крымской ордой. В апреле 1591 г. дворянское ополчение
выступило на Оку, одновременно шли военные приготовления
в самой столице.41
Итак, в мае 1591 г. правительство Годунова оказалось в кри-
тическом положении. Помимо внутренних затруднений, оно
столкнулось лицом к лицу с крайне опасной международной си-
туацией. При том положении в Москве, когда любой повод мог
послужить толчком к новому взрыву народного возмущения и та-
тары могли нагрянуть со дня на день, смерть Дмитрия, с точки
зрения Годуновых, была событием нежелательным, более того,
чрезвычайно опасным. Она была выгодна не столько Борису,
сколько его врагам, которые действительно предприняли по-
пытку свергнуть правителя. На этот раз инициатива исходила
от Нагих.
В полдень 15 мая 1591 г. удары набата возвестили жителям
Углича о смерти младшего сына Грозного. Угличане разгро-
мили дьячую избу, убили государева дьяка М. Битяговского и не-
которых других лиц. Самой активной силой движения была го-
родская беднота, казаки (бурлаки) с судов, стоявших у городских
пристаней. В страхе перед «чернью» покинули город зажиточные
горожане, разбежались подьячие, спрятались царицыны дети бо-
ярские. Городское движение носило ярко выраженный социаль-
ный характер, но направляли его в нужную для них сторону
Нагие. По их указке народ учинил расправу с Битяговским.
Нагие взяли под наблюдение дороги, ведущие к Угличу, и вы-
слали заставы по Сулоцкой и Переяславской дорогам.42
Действия Нагих носили авантюрный характер, но продикто-
ваны были не чувством отчаяния, как думали некоторые иссле-
дователи, а вполне определенными политическими расчетами.
Зная о напряженном положении в столице, Нагие рассчитывали
поднять против Годуновых столичное посадское население.
Центром антигодуновских интриг стал Ярославль, где нахо-
дился в ссылке А. Ф. Нагой. Известие о гибели Дмитрия он
получил,.по-видимому, глубокой ночью 16 мая. Последующие со-
бытия в Ярославле подробно описаны очевидцем событий Д. Гор-
сеем, волею случая оказавшимся в самой гуще угличских со-
бытий. Ночью, рассказывает Горсей, удары набата подняли на
41 Разряды, л. 759, 760 об.
42 Угличское следственное дело о смерти царевича Дмитрия 15 мая
1591 г. М., 1913, л. 36 и др.
191
йоги население Ярославля. Горожанам сообщили, что младший
сын Грозного был предательски зарезан подосланными убий-
цами.43 Описанные меры имели очевидной целью спровоцировать
ярославцев на выступление и тем самым поддержать восставший
Углич. Но попытки поднять мятеж в Ярославле не удались.
Правительство было напугано событиями в Угличе.44 Хотя
Москва жила ожиданием татарского набега, власти отрядили
в Углич крупные силы — пятьсот стрельцов.45
Несмотря на неудачу в Ярославле и Угличе, Нагие предпри-
няли последнюю отчаянную попытку поднять против Годуновых
столицу. 24 мая в Москве произошел крупный пожар, сгорел
почти весь Белый город до Неглинной.46 Как записи Разрядного
приказа, так и современники (А. Палицын) единодушно утвер-
ждают, что Москва была подожжена, горела «напрасно».47 По-
всюду распространялись слухи, будто Москву «зажигали Году-
новых люди». Эту агитацию подхватили все противники прави-
теля, увидевшие в ней вернейшее средство поднять посад. Впо-
следствии власти вынуждены были в официальных разъяснениях
за рубежом опровергать эти слухи.48 Но покончить с ними так
и не удалось: их записали много позже И. Масса, К. Буссов
и Другие современники.49 50
Судя по правительственным заявлениям, во время пожара
стража схватила «зажигальников», некоего банщика с товари-
щами. Допрошенные боярским судом, они показали, что «присы-
лал к ним Офонасей Нагой людей своих Иванка Михайлова с то-
варыщи, а велел им накупать многих зажигальников, а зажи-
гати им велел московской посад во многих местех... и по иным
по многим городом Офонасей Нагой разослал людей своих, а ве-
лел им зажигальников накупать, городы и посады зажигать».59
По свидетельству А. Палицына, одновременно с Москвой под-
жоги имели место и в других городах.51
Предметом антигодуновской агитации стали не только пожары
в столице и провинции, но и загадочная смерть восьмилетнего
43 Д. Г о р с е й. Записки, стр. 99; подробнее см. стр. 197.
44 При дворе «опасались смуты и сильного волнения в Москве». (См.:
И. Масса. Краткое известие о Московии, стр. 40—41; ср.: Я. Маржа-
ре т. Состояние российской державы. В кн.: Н. Устрялов. Сказания
современников о Дмитрии Самозванце, ч. I. Изд. 3. СПб., 1859, стр. 256).
45 Д. Г о р с е й. Записки, стр. 99.
46 См.: И. А. Голубцов. «Измена» Нагих. Уч. зап. Института исто-
рии РАНИОН, т. IV, М., 1929, стр. 70.
47 Разряды, л. 761 об.; Сказание Авраамия Палицына. Под ред. Л. В. Че-
репнина. М.—Л., 1955, стр. 102.
48 ЦГАДА, ф. 79, дела Польского двора, № 21, л. 206—206 об.
49 И. Масса. Краткое известие о Московии, стр. 44; К. Буссов. Мос-
ковская хроника. М.—Л., 1961, стр. 80; Я. М а р ж а р е т. Состояние рос-
сийской державы, стр. 21.
50 И. А. Г о л у б ц о в. «Измена» Нагих, стр. 70.
51 Сказание Авраамия Палицына, стр. 103.
192
царевича. Для расследования событий в Угличе власти направили
туда боярскую комиссию, в состав которой вошли боярин
кн. В. И. Шуйский, митрополит Гелвасий и некоторые другие
лица. 19 мая комиссия прибыла в Углич, на другой день присту-
пила к следствию, а 2 июня представила доклад Боярской думе
и священному собору. На основании материалов «углицкого
обыска», зачитанных в присутствии бояр и духовенства, собор
устами патриарха утвердил выводы комиссии относительно не-
чаянной смерти царевича и осудил «измену» Нагих, дело которых
было передано на усмотрение правительства.52
Что же представляет собой сохранившееся до наших дней уг-
личское следственное дело, каковы его значение и достоверность,
насколько объективны выводы следственной комиссии?
Исследование политической обстановки, сложившейся в Рос-
сии в мае 1591 г., освобождает нас от той предвзятой оценки, ко-
торая сводила на нет значение «углицкого обыска» и которая
естественно была связана с вопросом «кому выгодно?». В кри-
тической ситуации середины мая 1591 г. смерть царевича Дмит-
рия была для Годуновых крайне неприятным и опасным сюрпри-
зом. Указанное обстоятельство имеет исключительно важное зна-
чение, но оно, конечно, не разрешает всех сомнений по поводу
угличской загадки.
Многие исследователи оспаривали выводы угличской комис-
сии, ссылаясь на то, что состав ее был специально подобран, под-
тасован. Почти единогласно утверждают, будто главной креату-
рой Годунова в комиссии был окольничий А. П. Клешнин, «пра-
вая рука» правителя и человек, обеспечивавший наблюдение за
делом глазами Бориса.53 Подобная оценка не учитывает одного
важного нюанса. Клешнин не только долгое время служил
с Нагими на дворовой службе, но и находился с ними в самом
близком родстве. Его зятем был Г. Ф. Нагой, брат царицы Марии
и одно из главных действующих лиц углицкой драмы.54 Назначе-
ние А. П. Клешнина заставляет предположить, что правитель
в трудной для него политической ситуации не только не желал
обострять отношения с Нагими, но, напротив, искал примирения
с ними. Окольничий Клешнин был весьма подходящей фигурой
для подобной миссии.55
52 Угличское следственное дело, л. 51—52.
53 И. И. Полосин. Угличское следственное дело 1591 г., стр. 225—
226; В. И. Корецкий, А. Л. Станиславский. Американский исто-
рик о Лжедмитрии I. История СССР, 1969, № 2, стр. 241.
54 Вкладные книги Троицко-Сергиева монастыря, л. 234. Подле тела
мертвого царевича Г. Ф. Нагой бил поленом «по боком» боярыню Воло-
хову. (См.: Угличское следственное дело, л. 11).
55 Розыск о пожарах в Москве изменил положение, но он завершился
уже после отражения татар. Его результатом было пострижение царицы
Марии и ссылка ее братьев.
193
Отвечало ли политическим видам Годуновых назначение
во главе следственной комиссии боярина кн. В. И. Шуйского?
Едва ли на этот вопрос можно дать положительный ответ. В са-
мом деле, незадолго до гибели Дмитрия правитель приказал
убить родного брата князя Василия. Другой его брат
(кн. П. И. Шуйский) был задушен в ссылке. Сам князь Василий
подвергся опале в 1586 г., был изгнан из думы и провел несколько
лет в ссылке, из которой был освобожден, кажется, незадолго до
отъезда в Углич.
Назначение Шуйского следует приписать скорее всего ини-
циативе Боярской думы. Что касается Бориса, то он согласился
поручить расследование самому опасному из своих противников,
чтобы одним ударом прекратить нежелательные для него толки
о насильственной смерти царевича.
Подлинник Угличского следственного дела носит на себе
следы поспешной обработки с помощью клея и ножниц. И. И. По-
лосин дал этому факту следующее истолкование. Комиссия Шуй-
ского вела следствие сразу по трем делам (о смерти царевича, об
измене Нагих и о народном восстании в Угличе), но затем
в связи с «классификацией» дел столбцы обыска были разрезаны
и переклеены. Сохранилась будто бы подборка по делу № 1
(смерть Дмитрия), включавшая менее половины допросов, а две
другие подборки утрачены.56
Гипотезу И. И. Полосина нельзя признать удачной. Она не
обоснована текстологически и, что самое важное, полностью игно-
рирует результаты специального источниковедческого исследова-
ния об «углицком обыске» В. К. Клейна. Как доказал В. К. Клейн,
столп с углицким делом был разрезан и переклеен в XVIII в.
в связи с переплетением листов обыска в тетрадь, при этом из
всего обыска не сохранилось лишь нескольких начальных и ко-
нечных листов, потерянных еще в XVII в.57
Взгляд на угличскую следственную комиссию как подтасован-
ную в угоду правителю побуждал многих исследователей выра-
жать сомнения по поводу добросовестности угличских следова-
телей. Можно заметить, однако, что подозрения высказывались
по поводу второстепенных, а иногда и десятистепенных деталей
следствия и никак не затрагивали показаний главных свидетелей,
на которых основаны были выводы комиссии.58
56 См.: И. И. Полосин. Угличское следственное дело 1591 г.,стр. 226—
227.
57 В. Клей н. Угличское следственное дело о смерти царевича Дмит-
рия, ч. I. Дипломатическое исследование подлинника. М., 1913, стр. 5—9.
58 Так, С. М. Соловьев упрекал комиссию за то, что та не выяснила,
сколь долго жил царевич после ранения, кто первый велел ударить в на-
бат и т. д. (История России с древнейших времен, кн. IV, т. 7, М., 1960,
стр. 310—319). О. А. Яковлева отметила отсутствие в «углицком обыске»
показаний дворового П. Болина, важного свидетеля угличских событий,
и т. д. (К вопросу о добросовестности официального углического следствия
194
Розыск установил, что царевич иогиб во время игры со сверст-
никами, которые были непосредственными очевидцами происшед-
шего. Четверо ребяток «жильцов» (из которых один был сыном
кормилицы, следовательно, молочным братом царевича, а дру-
гой — сыном постельницы) единогласно показали, что они
играли с царевичем в тычку ножом на заднем дворе и «пришла
на него болезнь падучей недуг и набросился на нож». Они за-
явили также, что на заднем дворе с ними вместе «были в те поры
за царевичем кормилица Орина, да постельница», а кроме них,
никого не было.59
Главной свидетельницей на следствии выступила кормилица
О. Тучкова, и в искренности ее показаний усомниться чрезвы-
чайно трудно. Орина горевала о смерти мальчика, которого она
вскормила. Всю вину за происшедшее она брала на себя:
«... она того не уберегла, как пришла на царевича болезнь чер-
ная, а у него в те поры был нож в руках и он ножем покололся,
и она царевича взяла к себе на руки и у нее царевича на руках
и не стало».60 Преданность кормилицы Нагим не вызывала со-
мнений. Примечательно, что выбежавшая на крик царица стала
бить не ее, а боярыню Волохову.
Боярыня В. Волохова дополнила показания кормилицы, ска-
зав, что припадок эпилепсии начался у царевича 12 мая и вне-
запно возобновился в полдень 15 мая.61 После обедни царица ве-
лела сыну «на дворе погулять», за ним должны были присматри-
вать, помимо Волоховой, кормилица и постельница.62 Волохова по-
казала, что у царевича случился припадок, «и бросило его о землю
и тут царевич сам себя ножом поколол в горло и било его долго (!)
да ту то его не стало».63
Точность показаний Волоховой подтвердил еще один свиде-
тель, видевший гибель царевича своими глазами. Им был стряпчий
С. Юдин, стоявший в тереме у поставца и смотревший на задний
двор через окошко. Он показал, что царевича бросило «о землю
и било его долго (!) и он накололся ножем сам и он (С. Юдин,—
Р. С.) в те поры стоял у поставца, а то видел».64 Показания
Юдина начисто исключают версию об убийстве Дмитрия, но они
подтверждают поразительный факт. Припадок у царевича был
длительным. Мальчик корчился на земле с зажатым в руке но-
жом, а возле кружились мамки и няньки. Когда кормилица под-
хватила его с земли, было слишком поздно.
1591 г. Уч. зап. Научно-исслед. института языка, литературы, истории и
экономики при Сов. Мин. Чув. АССР, вып. XXI, Чебоксары, 1962, стр. 350—
353).
59 Угличское следственное дело, л. 13—14.
60 Там же, л. 14.
61 Там же, л. 11.
в2 Там же, л. 13—14
63 Там же, л. 11.
. Там же, л. 31»
195
В «углицком обыске» версия о нечаянной гибели царевича
всесторонне аргументирована показаниями непосредственных оче-
видцев происшествия. При этом в документах нет никаких наме-
ков относительно применения пыток в ходе розыска или отно-
сительно изменения начальных показаний главными свидетелями.
В следственных материалах фигурировала также версия об
убийстве Дмитрия, но она не была подкреплена ни одним серьез-
ным показанием. Наиболее решительным ее сторонником был
М. Ф. Нагой, который подоспел во дворец одним из последних,
после того как ударили в набат. Михаил «поискочил» на двор
к царице «пьян на коне», «мертв пьян».65 Приехавший с ним
Г. Ф. Нагой изложил ту же версию гораздо осторожнее: «начали
говорить, неведомо хто (!), что будто зарезали царевича».66
А. А. Нагой, сбежавший на двор из дворца «от ествы», также не
мог указать, кто первый заговорил об убийстве царевича.67
Следствие кн. В. И. Шуйского нарисовало достоверную кар-
тину нечаянной смерти царевича Дмитрия в припадке эпилеп-
сии.68 В этом основном выводе мы вполне согласны с И. И. По-
лосиным. Но, помимо «углицкого обыска», сохранились и другие
источники, и все они упорно твердят против официальной версии.
В. И. Корецкий подчеркивает, что современники не разделяли
официальную версию и что «в этом отношении большой интерес
представляет сугубо конфиденциальное письмо Горсея от 10 июня
1591 г., в котором он, несмотря на свою близость к Борису, сооб-
щил, что царевич был «жестоко и изменнически убит». На осно-
вании названного источника автор новейшего очерка об углич-
ских событиях делает вывод о том, что «причастность Бориса
Годунова к убийству царевича Дмитрия вероятна».69
Подобный вывод не кажется нам основательным. В. И. Ко-
рецкий совершенно не учитывает того, что письмо от 10 июня
написано было Горсеем на основании информации, полученной
им от А. Ф. Нагова. В своих записках Горсей подробно описы-
вает, как глухой ночью (очевидно, 16 мая) его разбудили уда-
рами в ворота и он узнал при свете луны А. Ф. Нагова (хорошо
известного ему в лицо), который сообщил ему о гибели царе-
вича.70 Письмо Горсея всего лишь воспроизводило версию Нагих
об убийстве Дмитрия.
65 Там же. л. 40, 48.
66 Там же, л. 7.
67 Там же, л. 15.
68 Версию следствия невольно подтвердила сама царица Мария, ко-
торая еще до приезда Шуйского велела убить юродивую («жоночку урод-
ливую»), будто бы накликавшую на ее сына падучую болезнь. (См.: Углич-
ское следственное дело, л. 12).
69 В. И. Корецкий. Смерть царевича Дмитрия и смута в Угличе.
В кн.: История СССР с древнейших времен до наших дней, т. П. М., 1966,
стр. 220—221.
70 Д. Г о р с е й. Записки, стр. 99.
196
Аргументируя мнение о причастности Бориса к смерти Дмит-
рия, нередко ссылаются на известие Флетчера о покушениях на
жизнь царевича, записанное до его гибели в 1589—1590 гг. Ви-
новниками покушений .были, по словам английского посла, те,
«которые простирают свои виды на обладание престолом в случае
бездетной смерти царя».71 Главным информатором Флетчера,
плохо знавшего русский язык и только однажды побывавшего
в Москве, был все тот же Горсей. Между тем этот последний, пере-
давая Флетчеру слухи о царевиче, имел в виду вовсе не Годунова.
Как только раскрылось покушение на Дмитрия, писал Горсей,
заподозрили тотчас Никиту Романовича.72 Очевидно, Нагие стали
чернить своих противников сразу после смерти Грозного, когда
главной фигурой в окружении Федора был Н. Р. Юрьев. Сыновья
Н. Р. Юрьева были самыми близкими родственниками бездет-
ного царя Федора и имели значительно больше прав на престол,
нежели худородный Годунов.
Помимо приведенных выше источников, сохранились еще ска-
зания и повести начала XVII в. и записки иностранцев. Но ино-
странцы, по замечанию С. Ф. Платонова, лишь повторяли русские
слухи о кончине Дмитрия, а русские повести (за единичными
исключениями) «все неохотно и очень осторожно говорят об уча-
стии Бориса в умерщвлении наревича Дмитрия».7®
С. Ф. Платонов отчасти объяснял отмеченный им факт симпа-
тиями авторов повестей, которые «все славят Бориса как человека
и правителя».74 Предположительно можно указать еще на один
момент: молва о насильственной смерти последнего сына Гроз-
ного бросила тень подозрения не на одного Бориса, но и на Рома-
новых, ближайших союзников Годунова в правительстве начала
90-х годов. Вспоминать об этом после утверждения на троне но-
вой династии было делом небезопасным.
71 Д. Ф л е т я е р. О государстве Русском, стр. 27.
72 Д. Г о л с е й. Записки, стр. 77.
73 С. Ф. Платонов. 1) Очерки по истории Смуты в Московском го-
сударстве XVT—XVII вв. Изд. 3. СПб., 1910. стр. 201; 2) Древнерусские
сказания и повести о Смутном времени XVII в. как исторический источ-
ник. СПб., 1888. Исключение представляет «Иное сказание», целиком вы-
шедшее из лагеря врагов Бориса — Шуйских.
74 С. Ф. Платонов. Очерки по истории Смуты, стр. 201.
В. М. ПАНЕЯХ
ДОБРОВОЛЬНОЕ ХОЛОПСТВО В ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВЕ
XVI-XVII вв. (1550-1649 гг.)
Так называемое добровольное холопство (или добровольная
служба, бескабальная служба) стало предметом всесторонней
правовой регламентации лишь с конца XVI в., однако уже в Су-
дебнике 1550 г. могут быть обнаружены в зародыше некоторые
тенденции последующей политики московских властей в этом
вопросе. Имеем в виду ст. 82: «А кто займет сколке денег в рост,
и тем людем у них не служити ни у кого, жити им собе, а на
денги рост давати им. А кто даст денег в заем, да того человека
станет дръжати у собя, и збежит у него тот человек покрадчи,
и что снесет, то у него пропало, и по кабале денег лишен».1
Б. А. Романов, автор комментария к Судебнику 1550 г. (в ака-
демическом издании судебников), предложил трактовку ст. 82,
отличающуюся всесторонностью и глубиной. Б. А. Романов счи-
тает, что наиболее правильно рассматривать ее как постановле-
ние, имеющее целью «поощрение покупателя к закрепо-
щению человека путем служилой кабалы во что бы то ни
стало», так как составитель «озабочен именно тем, чтобы держа-
щий у себя во дворе своего должника впредь оказывал решитель-
ное предпочтение кабале служилой перед кабалой ростовой».1 2
Б. А. Романов основывает свой анализ ст. 82 на рассмотрении
той ситуации, которую имел в виду составитель Судебника, и
задается вопросом: «Каково было отношение суда — до Судеб-
ника — к описанной в ст. 82 ее развязке?». «В поисках рабочих
рук, — пишет Б. А. Романов, — кредитор в данный момент не
мог найти их на иных условиях, как ростовая кабала; вступивший
в долговое обязательство не был в таком ультимативном поло-
1 Судебники XV—XVI веков. Подготовка текстов Р. Б. Мюллер й
Л. В. Черепнина. Комментарии А. И. Копанева, Б. А. Романова и Л. В. Че-
репнина. Под общей редакцией Б. Д. Грекова. М.—Л.. 1952, стр. 170.
2 Б. А. Романов. Комментарий [к Судебнику 1550 г.]. В кн.: Судеб-
ники XV—XVI веков, с гр. 295—296.
198
Sennit, чтобы согласиться надеть на себя петлю служилой ка-
балы. .. Таково было соотношение сил в момент заключения
сделки, создавшее положение весьма неустойчивого равновесия».
При этом «в ст. 82 нет и намека» на «насильственное удержание
кредитором своего должника: пользуясь терминологией Тати-
щева, это было добровольное проживание „по приятству“, а „не
холопство44». Однако, когда «должник исчезал со двора „покрадчи44,
с житейской точки зрения (не формальной) это казалось „бег-
ством44 даже составителю Судебника 1550 г.», и потому «любой
судья — до Судебника 1550 г. — судил бежавшего как татя, и
вернул бы его кредитору как недобросовестного должника „до
искупа44. Теперь статья 82 решительно отвергает это: сам вино-
ват, не держи холопа без крепости»*3 Эти последние наблюдения
Б. А. Романова имеют для нас особую ценность: здесь показано,
во-первых, что составитель Судебника в противоположность сло-
жившейся ранее практике квалифицировал отношения между
кредитором и заемщиком (по ростовой кабале), в случае службы
последнего в хозяйстве кредитора, в качестве одной из форм за-
висимости, которая позднее стала называться добровольным хо-
лопством (недаром Б. А. Романов сопоставил ст. 82 Судебника
с указом от 7 марта 1607 г. о добровольном холопстве и ст. 17
главы XX Соборного уложения 1649 г., посвященной тому же сю-
жету 4), а сумму займа — как оплату за такую службу и, во-вто-
рых, что законодатель весьма неодобрительно относился по край-
ней мере к данной форме добровольной службы.
Прошло пять лет, и в 1555 г. (11 октября) был принят указ,
дающий основание для суждений об отношении центральных
властей к добровольной службе в целом.5
Как раз накануне этого, в 1553/54 г. была оформлена духов-
ная Ивана Истомина сына Курчева, которая проливает некоторый
свет на характер отношений между холоповладельцами и людьми,
служившими без крепости: «А что людей моих, чем отец и мати
наша благословила и пожаловали, по намети отца нашего духов-
ной моя половина полных и докладных и кабальных и б е з к р е-
3 Там же, стр. 294—295.
4 Там же, стр. 295.
5 Памятники русского права (далее ПРП), вып. 4. М., 1956, стр. 514:
«Лета 7064-го октября в И день по памяти с приписыо дьяка Ивана Без-
сонова, царь и великий князь Иван Васильевич всеа Руси приговорил со
всеми бояры, и приказал бояром, которые люди учнут у кого служити
доброволно бес крепости, а пойдут от них прочь с отказом или без от-
казу, и те люди, у которых они служили, учнут на них искати сносов,
на сколко нибуди, — и тем людем у которых служили, на тех людей суда
не давати по тому, что у него служил доброволно, и он его не хотя от
себя отпустити, да на нем ищет сносу; что у него пропало, то и у себя
потерял того для, что доброволному человеку верил, и у себя его держал
без крепости. И бояре в сесь Судебник велели написать, да и в городы
к выборным головам послати, чтобы они о доброволпых людях судили по
сему приговору».
199
постных отпустить (разрядка наша,—-В. Л.)».6 Обращает на
себя внимание прежде всего, что люди, служившие без крепости
и отпускаемые теперь на волю, достались холоповладельцу по
наследству, т. е. находились в наследственной зависимости. Следо-
вательно, и отпуск их на волю в данном случае на практике был
делом, всецело зависящим от господина, который вовсе не обяза-
тельно должен был отпускать их по духовной, а мог поступить
по примеру своего отца, ведь «безкрепостные» люди разделили
здесь судьбу холопов полных, докладных и кабальных.
Указ 1555 г. как раз и внес в положение людей, находящихся
на добровольной службе, элемент регламентации. Этим указом
запрещалось задерживать людей, которые служили у кого-либо
«доброволно бес крепости». Составитель указа имел, очевидно,
основания подозревать холоповладельцев в возможности предъяв-
ления покинувшим их людям, служившим без крепости, ложных
исков о краже имущества с одной только целью — вернуть и за-
крепить их за собой раз и навсегда. Однако власти отказывались
теперь разбираться в обоснованности подобных обвинений, фак-
тически квалифицируя казус с ложными исками как частный
случай, и решали проблему в целом уже по накатанному — по
образцу ст. 82 Судебника 1550 г.
Как в ст. 82 бежавший со двора господина человек, связанный
документально с холоповладельцем лишь ростовой кабалой,
хотя бы он совершил кражу, признавался свободным и не при-
влекался к ответственности, так и в указе уход человека, служив-
шего без крепости, не влек за собой никаких санкций, а иски
о краже господского имущества оставлялись без внимания во всех
случаях и вне зависимости от степени обоснованности таких обви-
нений. В указе 1555 г. дается и развернутая мотивировка подоб-
ного решения: «.. . то и у себя потерял того для, что доброволному
человеку верил и у себя его держал бес крепости». И если ст. 82
нагоняла страх на заимодавца,7 вынуждая его крепить фактиче-
ских добровольных холопов, связанных с ним лишь ростовой
кабалой, то и составитель указа 1555 г. также озабочен был не
столько тем, чтобы обеспечить свободу «добровольному человеку»,
сколько тем, чтобы отказом в правовой защите и под угрозой
систематического и уголовно не преследуемого обворовывания
людьми, служившими без крепости, дворов своих господ стиму-
лировать холоповладельцев к взятию каких-либо крепостей на
поступающих к ним в службу людей.
Принятие указа 1555 г. может служить симптомом количест-
венного роста института добровольного холопства даже по срав-
нению с 1550 г. и вместе с тем намечающейся тенденции к за-
6 АФЗиХ, ч. II. Подготовлены к печати А. А. Зиминым. М., 1956, № 248,
стр. 251.
7 См.: Б. А. Р о м а н ов. Комментарий [к Судебнику 1550 г.], стр. 296.
200
крепощению различных свободных категорий населения. Так или
иначе, но между ст. 82 Судебника 1550 г. и указом 1555 г. обнапу-
живается безусловная общность и в ситуации, которая в них рас-
сматривается (уход или бегство человека, чья зависимость не
закреплена документально), и в осложняющих эту ситуацию
обстоятельствах (кража господского имущества), и, наконец,
в предписаниях обоих памятников (признание такого ухода за-
конным даже и при краже) — вне зависимости от того, что
в ст. 82 речь фактически идет об одной разновидности доброволь-
ной службы (когда господина покинул человек, чья формальная
связь с ним ограничивалась лишь ростовой кабалой, и именно
стпгжба по ростовой кабале теперь опорочивалась), а в указе
1555 г. — о добровольной службе в целом (в борьбе с которой
теперь были применены точно те же меры, что и к службе по
ростовой кабале). Таким образом, можно констатировать, что не-
одобрительное отношение к добровольной службе в той ее форме,
которая явилась предметом рассмотрения в ст. 82 Судебника
1550 г., переросло к 1555 г. в отрицательное отношение к добро-
вольной службе вообще.8
Однако между двумя рассмотренными законодательными па-
мятниками имеется одно, на первый взгляд малозначительное, но
весьма симптоматичное терминологическое различие. В ст. 82
исчезновение должника со двора господина «покрадчи» квали-
фицируется. «с житейской точки зрения», по-старому как бег-
ство («збежит у него тот человек покрадчи»), хотя сама ст. 82
8 Б. Д. Греков считал, что «закон 1555 г. ... отвечает только ^а опин.
по-видимому. наиболее часто встречаюшийся в практике случай, когда
хозяин хотел удержать v себя вольного работника, имеющего полипа
право уйти от хозяина», причем связывает данный указ со ст. 83 Судеб-
ника 1550 г., в которой речь идет о наймите (Б. Д Греков. Кпест^шщ
на Руси с древнейших времен дп XVTT века. М.—Л.. 1946. стп. 580. 581).
Б. Д. Греков при этом пе склонен бьтп «согласиться с мнением некоторых
ученых, которые видят в законе 1555 г. свидетельство отрицательного от-
ношения власти к добровольной службе», и солидаризировался с точкой
зрения В. О. Ключевского, утверждавшего, что смысл указа ограничи-
вается предоставлением возможности добровольному слуге уйти когда он
хотел и отрицанием права у хозяина искать на нем сноса (там же,
стр. 863). Б. Д. Греков, однако, недооценил, с нашей точки зрения, два об-
стоятельства. 1) В ст. 83 Судебника 1550 г. идет речь о категории людей,
получивших по крайней мере еще со времени Судебника 1497 г. (ст. 54),
если не Псковской судной грамоты (ст. 40). определенный и вполне ус-
тойчивый термин («наймиты»), тогда как в указе 1555 г. фигурирует иная
терминология («добровольный человек», «служил добровольно»). Подобная
терминологическая несовместимость порождает сомнение в правомерности
связывать указ со ст. 83 Судебника 1550 г. 2) В указе 1555 г. не делается
различий между ложными исками о краже господского имущества и ис-
ками. имеющими реальные основания, и с этими последними предписы-
вается поступать так же, как с ложными, т. е. не принимать их к рас-
смотрению вовсе. Такая суровая мера должна иметь причину, которую и
естественно искать в отрицательном отношении властей к добровольной
службе.
201
«решительно отвергает» 9 такой подход и, оставляя такое бег-
ство без внимания, фактически признает его законным. Другое
дело указ 1555 г. Пяти лет оказалось вполне достаточно, чтобы
новаторство ст. 82 было осознано самими законодателями, и по-
тому они в указе 1555 г. не допускают случайной оговорки и
вместо бытового термина «збежит» вводят определенный, юриди-
чески точный оборот, соответствующий смыслу самой нормы:
«... а пойдут от них прочь с отказом или без отказу».
Однако в указе 1555 г. не употребляется термин «доброволь-
ное холопство», а речь идет о добровольной службе без крепости,
добровольном человеке, хотя в XVI в. «человек» часто был сино-
нимом «холопа». Очевидно, все же законодатели еще не вполне
осознали, что добровольная служба фактически являлась
формой холопства или во всяком случае в быту постепенно
приобретала «холопьи» черты. Термин «добровольное холопство»
не проник еще и в быт. Так, в цитированной выше духовной
Ивана Кучева люди, находившиеся на добровольной службе,
названы «безкрепостными».
Были ли предпринятые в 50-х годах меры против доброволь-
ной службы сколько-нибудь действенными и способны ли были
они хотя бы незначительно затормозить количественный рост ин-
ститута добровольного холопства, судить трудно. Во всяком слу-
чае еще в 1598 г. в Новгороде была предъявлена к перерегистра-
ции ростовая кабала, которой холоповладелец пытался закрепить
за собой семью должника и получил отказ в полном соответствии
с Судебником 1550 г.10 11
Некоторые косвенные данные о реализации указа 1555 г. дают
материалы новгородских кабальных книг 90-х годов XVI в. (до
февральского уложения 1597 г. о холопстве). В них можно обна-
ружить сведения о деятельности кабальных холопов до похолоп-
ления. Из 189 кабальных людей, сведения о деятельности которых
до похолопления имеются, 75 человек указали, что находились
на добровольной службе (39.6%).11 При этом были на доброволь-
ной службе у кабаловладельца, к которому поступали в кабалу,
20 человек (10.6%).12 Таким образом, 29%, давших на себя слу-
жилую кабалу, были прежде добровольными холопами других
холоповладельцев и покинули их «с отказом или без отказу»,
а возможно, и безнаказанно обокрав своего бывшего господина,
9 Б. А. Романов. Комментарий Гк Судебнику 1550 г.], стр. 295.
10 ЦГАДА. ф. 1144, кн. 1, л. 115 об.: «Кабала Карпина Федорова сыпа
з женою и з детми, и та кабала Роману [холопов ла дельцу, — В. П.] от-
дана не записав, потому что кабала писана не служивая; имал денгп
в росты, на те им денгп давать росты. А кто в лицех, на том денги и
рост».
11 В. М. Панеях. Кабальное холопство на Руси в XVI веке. Л., 1967,
стр. 49, табл. 10.
12 Там же, стр. 50, табл. И.
202
т. е. в полном соответствии с теми обстоятельствами, которые
были предусмотрены указом 1555 г. Однако приведенные цифры
отражают только один период в истории добровольной службы
и не могут точно характеризовать тенденцию развития института
под непосредственным влиянием указа 1555 г. вне их сравнения
с аналогичными данными для предшествующего периода. Ясно
лишь, что действие ст. 82 Судебника 1550 г. и указа 1555 г. не
привело к полной ликвидации добровольного холопства, роль ко-
торого, как видно, оставалась весьма значительной, хотя холопо-
владельцы в 90-х годах охотно оформляли на своих собственных
добровольных холопов служилые кабалы, к чему их пытались
подтолкнуть центральные власти еще в 50-х годах XVI в.
Живучесть института добровольного холопства и заинтересо-
ванность феодального государства в его ликвидации демонстри-
руют и законодательные мероприятия московских властей
в конце XVI—начале XVII в. В этом смысле особое значение
имело уложение 1597 г. о холопстве. Являясь одним из важней-
ших законодательных актов после Судебника 1550 г., уложение
1597 г. уделяет большое внимание и добровольному холопству.13
Прежде всего, по мысли составителя уложения 1597 г., в про-
цессе практической его реализации все, без исключения, добро-
вольные холопы должны были вместе с их господами предстать
перед властями на предмет определения длительности службы
без крепости. Если при этом оказывалось, что срок такой службы
не достиг полугода, добровольный холоп, не желающий сразу же
дать на себя служилую кабалу, отпускался властями на свободу.
Вслед за тем уложение 1597 г. вводило норму, которой точно
предусматривались условия насильственного оформления служи-
лых кабал на добровольных холопов; для этого господин должен
13 ПРП, вып. 4, стр. 374: «А о водных людех приговорил государь со
всеми бояры. Которые люди, на Москве и по городом, служат у ково
добровольно, и Михаилу Ивановичю и дьяку Пятому тех водных людей
велети ставити перед собою, с теми людми, кто у кого служит добро-
вольно, да тех водных людей распрашивати: сколь давно хто у ково слу-
жит добровольно, и кабалу па себя даст ли? И которые люди водные по-
служили у ково недель пять-шесть, а кабал на себя дати не похотят, и
тех людей отпущати на волю. А хто скажет, послужил у ково добровольно
с полгода и болши, а кабалы на себя дати не похочет, а сыщут, что тот
доброволпый холоп у того человека служил с полгода, — и на тех водных
холопей служивые кабалы давати, и челобитья их в том не слушати, по-
тому что тот человек того добровольного холопа кормил и одевал и обу-
вал. А который государь тово добровольнова холопа одевал и обувал и
кормил, и тово добровольного холопа однолично никому, мимо того госу-
даря, никак не приимати. А кто того добровольного холопа мимо нынеш-
нее новое государево царево и великого князя Федора Ивановича всеа
Русии уложенье, примет, и тех добровольных холопей, сыскав, отдавати
со всем старым их государем, у ково хто служил добровольно, а в сносе
давати суд и управа, по государеву цареву и великого князя Федора Ива-
новича всеа Русии указу».
203
был доказать, что такой холоп прожил в его дворе не менее полу-
года.
Однако само уложение не определяет способа доклада и реги-
страции кабал, взятых на добровольных холопов, и вообще ine
дает возможности судить о практической реализации данного
постановления. Все же наблюдения над сохранившимися отрыв-
ками новгородских кабальных книг для регистрации служилых
кабал на добровольных холопов, прослуживших не менее полу-
года, и документально не оформленных старинных холопов14
(в частности, над временем их ведения и контингентом закаба-
ляемых) свидетельствуют о том, что их составление было связано
с уложением 1597 г.15
Сравнение этих книг с обычными кабальными книгами те-
кущей регистрации 16 и записными книгами старых крепостей 17
приводит к выводу, что составители уложения 1597 г. предписали
в отношении тех добровольных холопов, которые до начала реа-
лизации уложения (т. е. до 1597—1598 гг.) прослужили у своих
господ не менее полугода, провести обязательное и срочное офор-
мление служилой кабалой их неволи, причем это мероприятие
должно было быть завершено не позднее истечения одного года
со дня принятия уложения 1597 г. (1 февраля).18
Анализ новгородской записной книги старых крепостей и слу-
жилых кабал на добровольных холопов, прослуживших без кре-
пости не менее полугода, и документально не оформленных ста-
ринных холопов 19 подтверждает этот вывод и придает ему зна-
чительную степень достоверности.
14 Сохранились отрывки двух новгородских кабальных книг для реги-
страции служилых кабал на добровольных холопов,, прослуживших не ме-
нее полугода, и документально не оформленных старинных холопов:
1) Новгородская кабальная книга. 15—20 декабря 1597 г. ГБЛ, собр. Бе-
ляева (ф. 29), № 1622, л. 1—112 об. (15—19 декабря 1597 г.); ГПБ, Q, II,
№ 136, л. 1—8 об. (19—20 декабря 1597 г.). Опубл.: Новгородская кабаль-
ная книга 7106 (1597) года. РИБ, т. 15, СПб., 1894, разд. III, стр. 1—55
(рукопись из ГБЛ); Летопись занятий Археографической комиссии за
1909 год, вып. 22, СПб., 1910, стр. 2—6 (рукопись из ГПБ). 2) Новгородская
кабальная книга. 10—16 января 1598 г. ЦГАДА, ф. 1144, кн. 6, л. 1—
237 об.; см. также: Список кабальных книг и записных книг старых кре-
постей XVI в. В кн.: В. М. П а н е я х. Кабальное холопство на Руси,
стр. 145—148.
15 См.: В. М. П а н е я х. Уложение 1597 г. о холопстве. Истор. записки,
т. 77, 1965, стр. 180.
16 См., например: 1) Новгородские записные кабальные книги 100—
104 и 111 годов. Под ред. проф. А. И. Яковлева. М.—Л., 1938, ч. I, стр. 1—
52; 2) Новгородские кабальные книги 7108 года. РИБ, т. 15, СПб., 1894,
стр. 1—33.
17 См., например: Записная книга старых крепостей 1598 г. А. И. К et-
nas ев. Материалы по истории крестьянства конца XVI и первой поло-
вины XVII в. В кн.: Материалы и сообщения по фондам Отдела рукопи-
сей и редкой книги Библиотеки Академии наук СССР, М.—Л., 1966.
18 В. М. П а н е я х. Уложение 1597 г. о холопстве, стр. 181—182.
19 ЦГАДА, ф. 1144, кн. 7, л. 35—48 об., 51—79.
204
Записи в этой книге делались всякий раз по специальному
распоряжению царя, потому что холоповладельцы не успели пе-
ререгистрировать холопьи крепости в общем порядке — до исте-
чения годового срока со дня принятия уложения 1597 г. (т. е.
до 1 февраля 1598 г.).20
В этих записях содержатся ссылки на уложение 1597 г., при-
чем оно излагается как предписание срочно и одновременно пере-
регистрировать старые крепости на холопов и в обязательном
порядке взять новые служилые кабалы на добровольных холопов,
прослуживших не менее полу года.21 Опоздание лишь по уважи-
тельной причине давало право холоповладельцам получать в виде
исключения специальные разрешения перерегистрировать старые
крепости на холопов и брать новые служилые кабалы на добро-
вольных холопов, прослуживших менее полугода, причем и для
тех, и для других крепостей крайний льготный срок в Новгороде
был установлен один — 1 сентября 1598 г. Существование такого
льготного срока свидетельствует, между прочим, о том, что после
января 1598 г. ведение кабальных книг для регистрации служи-
лых кабал на добровольных холопов, прослуживших не менее
полугода, и документально не оформленных старинных холопов
было, как правило, прекращено. Это соответствовало смыслу
уложения 1597 г., которое, предписав в срочном порядке пере-
вести всех, без исключения, документально не оформленных хо-
лопов, прослуживших к моменту реализации данного уложения
не менее полугода, в категорию кабальных людей, не запрещало,
однако, бескабальную службу в будущем. Возможно, именно этим
объясняется употребление в уложении глагола настоящего вре-
мени: «...которые люди на Москве и по городам служат до-
бровольно. .Существование и после 1597 г. в течение продол-
жительного времени бескабальной службы, значительно превы-
шающей по длительности полугодовой срок, свидетельствует
о том же.
Применительно к добровольным холопам, полугодовой срок
службы которых истекал после реализации уложения 1597 г.
(т. е. после 1597—1598 гг.), уложение давало общую норму для
решения спорных случаев в отношениях между господином и до-
бровольным холопом, вовсе не требуя в обязательном порядке
кабалить всех, без исключения, добровольных холопов, служба
которых началась бы впредь. Уложение 1597 г. несомненно сти-
мулировало холоповладельцев к оформлению добровольной
службы, возникающей после 1597—1598 гг., кабалой как можно
скорее, потому что предписывало давать служилые кабалы на до-
бровольных холопов (если этого требовали холоповладельцы)
при одном только условии: в случае представления соответствую-
20 В. М. П а н е я х. Уложение 1597 г. о холопстве, стр. 182.
21 ЦГАДА, ф. 1144, кн. 7, л. 35—35 об., 51, 57 об., 62—62 об.; В. М. Па-
неях. Уложение 1597 г. о холопстве, стр. 183.
205
Щего обоснования факта по меньшей мере полугодового пребы-
вания их во дворе господина. Само собой разумеется, что подоб-
ные доказательства легче было представить сразу же по исте-
чении полугода, чем позднее, когда холоп мог бежать.22
Но наиболее радикальными в отношении добровольного хо-
лопства были не эти несомненно закрепостительные предписания
уложения 1597 г. Убедившись, очевидно, на основе опыта реали-
зации указа 1555 г. в невозможности искусственными мерами
принудить массу добровольных холопов к оформлению их отно-
шений с господами какими-либо крепостными актами, состави-
тели уложения 1597 г. установили в качестве обязательной нормы
службу добровольного холопа, прожившего по крайней мере
полгода у господина, по смерть его господина (если, разумеется,
господин не пожелает его отпустить). Тем самым добровольная
служба практически приравнивалась к кабальному холопству,
каким оно становилось в связи с преобразованиями того же уло-
жения 1597 г., и лишалась специфической черты вольной службы,
заключающейся в праве прервать безвозмездно свою зависимость
в любой момент. Одновременно уложение 1597 г. запрещало
другим холоповладельцам принимать добровольных холопов
«мимо того государя», т. е. фактически без предъявления отпуск-
ных прежнего владельца, хотя бы они у него служили формально
«добровольно». Но проведя это мероприятие и предписав «в сносе
давати суд и управа» даже и в случае отсутствия документаль-
ного укрепления отношений между господином и холопом, соста-
вители уложения 1597 г. отменяли тем самым указ 1555 г.
вообще23 и в частности отказывались от той, очевидно, не оправ-
давшей себя, по их мнению, формы давления на холоповладельца
при помощи угрозы уголовно не преследуемого ограбления его
имущества, которая подразумевалась в указе 1555 г.
Сопоставление уложения 1597 г. с указом 1555 г. любопытно
и в другом отношении. Выше уже отмечалось, что в указе
1555 г. добровольная служба не определяется еще терминологи-
чески как холопство. Лишь в уложении 1597 г. данная категория
наряду с прежними обозначениями («добровольные люди», «слу-
22 Холоповладельцы, стремившиеся гарантировать себя от всяких слу-
чайностей, охотно брали служилые кабалы на добровольных людей и до
истечения полугодового срока. Так, 14 февраля 1602 г. Светлой Посников
сын Негановский привел к губным старостам Калинку Слоутина сына для
регистрации служилой кабалы и сказал: «... служит деи у меня тот Ка-
линка безкабально с Семена дни, а Калинка сказал, я деи у Светлого слу-
жил с Рожества Христова, а послужплец де я Казарина Мякинина, и
Светлой отпускную клал за Казариновою рукою Мякинина». Противоре-
чивые показания господина и холопа не играют роли, так как и в том и
в другом случае полгода еще не истекло, а Калинка «на себя кабалу дает»
(Новгородские записные кабальные книги 100—104 и 111 годов, ч. II,
стр. 25—26).
23 Б. Д. Г р е к о в. Крестьяне на Руси, стр. 879.
206
жит добровольно») получает впервые в законодательстве термин
«холоп» в противоестественном по существу сочетании — с опре-
делениями «добровольный», «вольный» («добровольный холоп»,
«вольный холоп»). Не вызывает никакого сомнения, что эта тер-
минологическая эволюция отражала общую закрепостительную
тенденцию конца XVI в. А в сознании, в быту и в праве понятие
«крепости» в первую очередь пока еще связывалось с холопством.
Прошло десять лет, и 7 марта 1607 г. правительство царя
Василия Шуйского обнародовало указ,24 в котором провозгла-
шался решительный отход от закрепостительных принципов регу-
лирования отношений между холоповладельцами и доброволь-
ными холопами, установленных уложением 1597 г. о холопстве.
И. И. Смирнов справедливо поставил этот указ в связь
«с общим характером политики Шуйского по вопросу о холопах»,
заключающейся в том, чтобы «удержать их от присоединения
к лагерю Болотникова».25 По мнению А. А. Зимина, указом от
7 марта 1607 г. «правительство стремилось расколоть лагерь
крестьян и холопов, участвовавших в антифеодальной борьбе».26
И действительно, запрещая принудительно оформлять кабальное
холопство на добровольных холопов, даже и прослуживших добро-
вольно более полугода, и тем самым отменяя соответствующие
постановления уложения 1597 г., правительство Василия Шуй-
24 ПРП, вып. 4, стр. 376—377: «Лета 7115 марта в 7 день, государь
царь и великий князь Василей Иванович всеа Русии указал о добровол-
ных холопех. Которые холопи у бояр, и у дворян, и дьяков, и у приказ-
ных людей и у детей боярских, и у иноземцев, и у всяких служилых лю-
дей послужат в холопех добровольно, полгода или год, или болши, а не
в холопстве родились и не старинные их люди, а кабал на себя те холопи
государем своим дати не похотели; и на тех добровольных холопей в При-
казе Холопья Суда учнут государи их бити челом о кабалах, и тех до-
броволных холопей государь царь и великий князь Василей Ивановичь
всеа Русии велел роспрашивати: сколко он у тех государей своих добро-
волно служит? Да будет которые доброволныс холопи в роспросе скажут,
что служат полгода, или год, или болши, а кабал дати не хотят ино тех
доброволных холопей в неволю давати не велеть, а им тем людем в ка-
балах отказывати: не держи холопа без кабалы ни одново дни, а держал
безкабално и кормил и то у себя сам потерял. А которые доброволные
холопы в распросе сами скажут, что они служили полгода, или год, до-
броволно, и впредь хотят служити по кабалам и кабалы на себя дают, —
и на тех доброволных холопей кабалы государь указал давати, по преж-
нему своему государеву указу. И сесь свой государев указ о доброволном
холопстве государь царь и великий князь Василей Иванович всеа Русии
диаком Дороге Хвяцкому да Ондрею Ворееву в Холопье Приказе велел
записати».
25 И. И. Смирнов. Восстание Болотникова. 1606—1607. [М.1, 1951,
стр. 417.
26 А. А. Зимин. Некоторые вопросы истории крестьянской войны
в России в начале XVII в. Вопросы истории, 1958, № 3, стр. 101; см. также:
В. И. Корецкий. К истории формирования крепостного права в России.
Вопросы истории, 1964, № 6, стр. 93.
?07
ского безусловно проводило мероприятие чрезвычайное,27 вызван-
ное конкретными обстоятельствами крестьянской войны.
Некоторые черты данного указа свидетельствуют о том, что он
подготавливался в спешке, и это вполне соответствовало усло-
виям его принятия. Так, например, формулировка указа, уста-
навливающая принцип добровольности при взятии служи-
лых кабал на добровольных холопов вне зависимости от
длительности службы у господина, повторяет в несколько из-
мененном виде формулировку уложения 1597 г. (с процеду-
рой опроса относительно продолжительности прежней добро-
вольной службы), однако здесь это полностью лишено смысла,
так как в уложении 1597 г. в зависимости от длительности
службы определялось то или иное решение (до полугода — от-
пустить на свободу; свыше полугода — оформить по требованию
холоповладельца служилую кабалу), а в указе судьба доброволь-
ного холопа решалась вне зависимости от этого — исключительно
желанием или нежеланием самого добровольного холопа дать на
себя служилую кабалу. Вместе с тем указ 7 марта 1607 г. не да-
вал ответа на вопрос, означала ли отмена соответствующих поста-
новлений уложения 1597 г. возврат к указу 1555 г. с его отказом
принимать от холоповладельцев иски о краже имущества к поки-
нувшим их добровольным холопам.28 Однако употребление соста-
вителем указа 7 марта 1607 г. формулы «не держи холопа без
кабалы ни одново дни, а держал безкабално и кормил и то
у себя сам потерял», фактически идентичной формуле указа
1555 г. («...то и у себя потерял того для, что доброволному
человеку верил и у себя его держал без крепости»),29 свидетель-
ствует, во-первых, что ему был известен указ более чем пятидеся-
тилетней давности, во-вторых, что он использовал данную моти-
вировку в демагогических целях. И действительно, если в старом
указе речь шла о том, чтобы стимулировать холоповладельцев
к взятию каких-либо крепостей на поступающих к ним в службу
людей, то здесь имелось в виду обосновать точно таким же обра-
зом мероприятие совершенно противоположного свойства, ли-
шающее холоповладельцев права брать служилые кабалы на
добровольных холопов вопреки желанию последних.
Только через два с лишним года, когда восстание Болотникова
было уже подавлено, правительство Василия Шуйского решилось
несколько отступить от указа 7 марта 1607 г., включив в указ
27 И. И. Смирнов. Восстание Болотникова, стр. 418.
28 Неясен также смысл исключения старинных холопов из числа под-
падающих под действие указа 7 марта 1607 г. категорий: имел ли в виду
составитель указа отменить то постановление уложения 1597 г., которым
документально не оформленное старинное холопство приравнивалось к до-
бровольному, или в указе идет речь лишь о документально оформленном
старинном холопстве.
29 ПРП, вып. 4, стр. 514.
208
21 мая 1609 г. статью,30 которой в качестве временной меры холо-
повладельцам разрешалось задерживать добровольных холопов,
прослуживших не менее пяти лет, впредь до общего узаконения
о добровольных холопах. Это было еще не полное возвраще-
ние к уложению 1597 г. (как полагает В. И. Корецкий) 31 с его
разрешением брать служилую кабалу на добровольных холопов,
прослуживших не менее полугода, ведь в данном указе речь
идет о пятилетием сроке, а не о полугодовом, и не давалось раз-
решение насильственно оформлять служилые кабалы даже и на
тех добровольных холопов, которые прожили у господина от пяти
лет и более. Однако власти встали уже на путь пересмотра указа
7 марта 1607 г., предполагая завершить этот пересмотр в будущем.
Подходящий момент наступил не сразу, но все же 12 сен-
тября 1609 г. состоялось решение «тот прежний приговор» (от
7 марта 1607 г.) «отставить» и возвратиться в вопросе о добро-
вольных холопах к уложению 1597 г. в полном его объеме.32 Это
означало, во-первых, что восстанавливалась норма, согласно ко-
торой холоповладелец имел право взять в любой момент служи-
лую кабалу на добровольных холопов, если мог доказать, что он
жил у него не менее полугода, и, во-вторых, что восстанавливалась
норма, запрещавшая добровольному холопу, прослужившему не
менее полугода, покидать своего господина, даже если на него и
не была оформлена служилая кабала, а другие холоповладельцы
не имели права принимать таких добровольных холопов. Вместе
с тем норма уложения 1597 г., согласно которой необходимо было
в срочном порядке перевести всех добровольных холопов, про-
служивших к моменту реализации уложения не менее полугода,
в категорию кабальных холопов, к этому времени давно устарела,
казалось бы, потому, что реализация этого предписания должна
была быть завершена в 1598 г. Однако наблюдения над материа-
лами конца XVI—начала XVII в. дают основания утверждать,
что устарела данная норма вовсе не поэтому, а в связи с невыпол-
30 Там же, стр. 380: «А которые холопи у государей своих служат без-
кабално, лет пять или шесть, или десять и болши, а ныне они государем
своим на себя кабал не дают, и тех холопей, которые холопи живут без-
кабально лет пять или шесть или десять и болши, приказал государь, их
отдавати старым их государем, у которого они живут, до своего госуда-
рева указу, а о том рекся государь говорить с бояры».
31 В. И. Корецкий. К истории формирования крепостного права
в России, стр. 94.
32 ПРП, вып. 4, стр. 377: «И 118 сентября в 12 день, князь Григорий
Васильевич Гагарин, да дьяк Пешек Жуков, да Павел Матюшкин, о сей
холопье статье, что о доброволных холопех в прошлом во 115-ом году
в Судебник приписано, в Верху бояр докладывали; и бояре все тот преж-
ней приговор 115 году указали отставить, а приговорили: о доброволном
холопстве быти той статье по государеву прежнему указу, как уложено
и в Судебник приписано блаженные памяти при государе и царе и вели-
ком князе Федоре Ивановиче всеа Русии 105-го году»; Б. Д. Греков.
Крестьяне на Руси, стр. 900, 901.
209
пением ее предписаний в процессе практической реализации
уложения 1597 г.
Так, в обычные кабальные книги текущей регистрации, по
крайней мере начиная с 1599 г., вносились служилые кабалы не
только на вольных людей, полугодовая служба которых истекла
после 1598 г., а и на таких документально не оформленных холо-
пов, шесть месяцев службы которых минули задолго даже до
самого уложения 1597 г. Например, 30 ноября 1599 г. Василий
Аввакумов дал на себя служилую кабалу Ивану Асанакову сыну
Милюкову, «а в распросе сказал: родом дмитровец, и взрос походя
по городам, а жил в Деревской пятине у сына боярсково
у Ивана у Осанакова сына Милюкова доброволно лет з двад-
цать».33 Подобно тому же Родионка Ондреев сын с семьей дал
кабалу Ивану Секирину, «а в розспросе Родивонка сказал: служил
у него ж у Ивана лет з дватцать».34
Запись таких кабал в кабальные книги свидетельствует
о том, что власти примирились с невыполнением частью холопо-
владельцев по крайней мере одного предписания уложения
1597 г. и вынуждены были на практике приравнять добровольных
холопов, чья зависимость должна была быть (в порядке реали-
зации уложения 1597 г.), но не была на деле (в нарушение этого
уложения) оформлена служилой кабалой, к тем документально
не оформленным холопам, полугодовая служба которых истекала
после реализации уложения, почему и вопрос о том, брать на
таких холопов служилые кабалы или не брать, оставался на
усмотрение самих холоповладельцев, а нормы уложения вступали
в действие лишь в конфликтных случаях.35
Возвращаясь к тем нормам уложения 1597 г., которые восста-
навливались решением от 12 сентября 1609 г., следует отметить,
что и они на практике не всегда применялись даже центральными
властями строго в соответствии с его смыслом. Например, в при-
говоре Приказа Холопьего суда 1621 г. по делу между двумя
холоповладельцами норма о добровольном холопстве уложения
1597 г. излагается так: «...а по государеву указу и по бояр-
скому приговору без крепостей людей у себя держати никому не
велено и полугоду».36 Приказ Холопьего суда трактовал в данном
случае уложение 1597 г. как постановление, вовсе запрещавшее
держать без документального оформления добровольного холопа,
если он прослужил не менее полугода, хотя на самом деле эта
трактовка не соответствовала смыслу уложения 1597 г. Мысль
33 Новгородская кабальная книга 7108-го года. РИБ, т. 15, стр. И—12.
34 Там же, стр. 13, ср. стр. 14, 15, 19, 20 и др.
35 В. М. П а н е я х. Уложение 1597 г. о холопстве, стр. 187.
36 Документы (тяжбы по холопьим делам). В кн.: А. И. Яковлев.
Холопство и холопы в Русском государстве XVII в., т. I. М,—Л.. 1943,
стр. 335, ср. стр. 446, 490.
210
о произвольности в данном случае толкования Приказом Хо-
лопьего суда уложения 1597 г. подтверждается широко распрост-
раненной практикой взятия служилых кабал (с соблюдением
всех формальностей) на добровольных холопов, прослуживших
до этого в хозяйстве того же холоповладельца значительно дольше
полугода.37 Согласие местных властей внести подобные кабалы
в кабальные книги свидетельствует о том, что они признавали
их законными и взятыми без нарушения уложения 1597 г.
Восстановленные применительно к добровольному холопству
нормы уложения 1597 г. (с некоторыми немаловажными откло-
нениями, вносимыми практикой) действовали вплоть до Собор-
ного улсгёкения 1649 г., когда институт добровольного холопства
подвергся новому регулированию в статьях 16—18 главы XX.38
37 См., например, служилую кабалу, оформленную 23 февраля 1627 г.
и внесенную в кабальную книгу, в которой имеется указание: «... служил
у него (холоповладельца, которому дается кабала, — В. П.) до сее кабалы
с десять лет» (ГБЛ, Акты Беляева, ч. II, 15/1, № 3; С. М. К а ш т а н о в.
Историко-правовой обзор [к Актам феодального землевладения и хозяй-
ства!. ПРИ, вып. 5, М., 1959, стр. 99); см. также новгородскую кабальную
книгу 1647 г., в которой зарегистрирована служилая кабала па человека,
утверждавшего, что он «во дворе.. . в холопах ни у ково не служивал».
Однако у данного холоповладельца «он живет ныне другой год, а ныне
бьет челом ему же и служилую кабалу на себя дает» (ЦГАДА, ф. 137,
on. 1, кн. 497, л. 3).
38 ПРП, вып. 6, М., 1957, стр. 332—333: «16. А будет которые вольные
люди на Москве и в городех бьют челом кому в холопство добровольно,
и бив челом, учнут у тех людей, кому они бьют челом в холопство, жити
безкабально месяц, или два, или три месяцы, а те люди, кому они бьют
челом в холопство, приведут их в Холопий приказ и учнут на них бить
челом Государю, что они служат у них многое время, а служилых кабал
на себя не дадут, и чтоб на тех людей указал Государь дати им ка-
балы; а будет приводные люди кабал на себя дати не похотят, а жили
они у тех людей меньше трех месяцев: и тех людей отпущати на волю,
а служилых кабал на них не давати по тому, что они жили у них без-
кабально немногое время. А будет сыщется, что жили болыпи .трех меся-
цев: и на тех людей кабалы давати и по неволе, хотя они к ним и-тти и
пе похотят».
«17. А будет такие вольные люди, у кого живучи в холопстве добро-
вольно, без крепости, пойдут от них прочь с отказом, или без отказу, и те
люди, от которых они пойдут, учнут на них искати сносов, хотя их тем
у себя удержати: и им на тех людей, которые от них отойдут, в сносе
суда не давать для того, что он холопу верил, и у себя его держал без
крепости».
«18. А которой человек живет у кого безкабально, а грамоте он умеет,
и учне«т тот человек во всяких писмах писатися холопом того человека,
у кого он живет безкабально, а после того он у того человека жити не
похочет, и отшед от него, даст кому иному служилую кабалу: и тот че-
ловек крепок тому, кому он даст на себя кабалу. А будет тот, у кого он
жил безкабально до тоя кабалы, учнет на него бити челом, и станет его
уличать по грамоткам руки его: и ему отказать по тому, без кабалы дер-
жать не велено. А что он в письмах писался холопом того человека,
у кого он жил безкабально: и тех писем таким людем в крепости не ста-
вить ».
211
Прежде всего составители Соборного уложения встали на
точку зрения правового непризнания добровольного холопства
как самостоятельно существующего социального института.
Косвенно это подтверждается исчезновением терминов «добро-
вольный холоп» или «вольный холоп» и введением терминологи-
ческого сочетания «жити безкабально», «живет... безкабально»,
хотя еще сохраняются сочетания «бьет челом... в холопство
добровольно», «живучи в холопстве добровольно». Однако
в ст. 18 главы XX имеются и прямые тому свидетельства.
Во-первых, здесь в связи с рассмотрением частного вопроса
дается толкование общей нормы, сформулированной в ст. 16
главы XX, и толкуется она следующим образом: «... без кабалы
держать не велено». Во-вторых, рассматривая столкновение двух
прав на одного человека — права холоповладельца, у которого оп
служил бескабально (хотя бы этот человек и называл себя в собст-
венноручно написанных документах холопом), и права холоповла-
дельца, взявшего на него же служилую кабалу (даже и после
того, как данный человек пожил бескабально у первого холопо-
владельца) , — законодатель решает его в пользу кабалы и от-
вергает в качестве крепости любые самодеятельные и официально
ие оформленные документы: «.. .и тех писем таким людем
в крепости не ставить». За этим решением и его формулировкой
угадывается мысль, что бескабальная служба вовсе и не холоп-
ство, а временное состояние, из которого может быть только два
пути: либо на волю, если бескабальная служба, согласно ст. 16
главы XX, не превышала трех месяцев, либо в кабальные холопы,
если три месяца уже истекли.
Не удивительно в этой связи, что в Соборном уложении отра-
зился новый взгляд на обстоятельства возникновения отношений
между холоповладельцем и добровольным холопом, который,
по-видимому, был результатом успешного наступления крепост-
нического государства на институт добровольного холопства.
Теперь бескабальная служба, по мысли составителя Соборного
уложения (гл. XX, ст. 16), могла возникнуть лишь в результате
такой бытовой ситуации, при которой бьющий «челом в холоп-
ство» (кабальное) отказывается своевременно оформить на себя
служилую кабалу, т. е. брал назад свое добровольное согласие,
данное в устной форме, поступить в кабальные холопы, и только
в этом случае по желанию холоповладельца пускалась в ход про-
цедура опроса относительно длительности бескабальной службы.
Судьям предписано было руководствоваться общим правилом, со-
гласно которому трехмесячный срок бескабальной службы яв-
лялся гранью между свободой и несвободой.
Эта норма оказалась заимствованной из уложения 1597 г.
с сокращением предельного полугодового срока добровольной
службы до трех месяцев. Любопытно, что фигурирующий в уло-
жении 1597 г. мотив, из которого исходили законодатели при
212
разработке этой нормы («потому что тот человек того доброволь-
ного холопа кормил и одевал и обувал»), полностью выпал из
Соборного уложения. Нет никаких оснований полагать, что
власти теперь считали его утратившим силу и исходили при
введении трехмесячного срока из каких-либо других соображений.
Просто пятидесятилетняя практика применения уложения
1597 г. сделала данный житейский мотив достаточно привычным
и в быту, и в праве.39
Однако составители Соборного уложения отказались от той
нормы уложения 1597 г., которая запрещала добровольному хо-
лопу, прослужившему установленный срок (для Соборного уло-
жения он равнялся бы трем месяцам), покидать своего господина,
даже если бы на него и не была оформлена служилая кабала,
а другим холоповладельцам — принимать таких добровольных хо-
лопов (с предписанием «в сносе давати суд и управа» и в случае
отсутствия документального укрепления отношений между госпо-
дином и холопом), и тем самым приравнивали добровольное хо-
лопство к кабальному холопству с его службой по смерть
господина.40
Отказ от этой наиболее закрепостительной нормы уложения
1597 г. означал, между прочим, что составители Соборного уложе-
ния, в целом усилив закрепостительную направленность законо-
дательства по добровольному холопству, в некоторых отношениях
вынуждены были отступить от нее. Впрочем, мы не имеем данных
о практическом применении этой нормы уложения 1597 г. Од-
нако можно полагать, что она оказалась невыполнимой ввиду
затруднительности в спорных случаях принимать решения при
полном отсутствии документальных доказательств. Кроме того,
она фактически противоречила проводимым уложением 1597 г.,
да и всем законодательством второй половины XVI—первой поло-
вины XVII в. принципам решения спорных дел в пользу доку-
ментально оформленного холопства.
Но отказавшись от данной нормы уложения 1597 г., состави-
тели Соборного уложения открыли путь для фактического вос-
становления указа 11 октября 1555 г., отмененного уложением
39 См., например, судебное дело между Александром Лазаревым сыном
Крюковым и Павликом Никитиным Бешепцовым, в котором последний от-
вергает притязания Крюкова взять на него служилую кабалу утвержде-
нием, что он, прожив 20 лет тому назад одну зиму у Александра Крю-
кова, «пил и ел свое, а не ево, Александрово» (А. И. Яковлев. Холоп-
ство и холопы в Московском государстве XVII в., т. I, стр. 134).
40 Само собой разумеется, что Соборное уложение 1649 г. не могло
восстановить явно устаревшее предписание уложения 1597 г. о срочном
переводе всех добровольных холопов, прослуживших к моменту реализа-
ции уложения не менее полугода, в категорию кабальных холопов. Впро-
чем, это предписание устарело уже к моменту восстановления 12 сентября
1609 г. норм уложения 1597 г.
213
1597 г. Й действительно, в гл. XX Соборного уложения 1649 г.
оказалась внесенной ст. 17, почти дословно повторяющая указ
1555 г.41 Отличие состояло лишь в том, что в ст. 17 вместо вы-
ражения «у которых они служили» (указ 1555 г.) читаем
«у кого живучи в холопстве» и вместо «доброволному человеку
верил» — «холопу верил». Однако подобная терминологическая
эволюция была отмечена выше при сравнении уложения 1597 г.
с указом 1555 г. и в данном случае не является каким-либо нов-
шеством.
Включение в состав Соборного уложения 1649 г. норм указа
1555 г. означало, что власти восстанавливали запрещение
задерживать людей, которые служили у кого-нибудь добровольно
(т. е. без крепости), даже и путем предъявления исков о краже
имущества и тем самым возобновляли попытку стимулировать
холоповладельцев к взятию крепостей на поступающих к ним
в службу людей посредством угрозы систематического и уголовно
не преследуемого обворовывания добровольными холопами дворов
своих господ. Холоповладельцы подталкивались к взятию кабал
па добровольных холопов как можно скорее, ибо закон отныне
не защищал холоповладельца от кражи его имущества доброволь-
ными холопами не только по истечении трехмесячного срока, но
и до этого. Отказ в правовой охране холоповладельцев, держа-
щих у себя людей без служилых кабал, с самого начала беска-
бальной службы вполне согласуется с отмеченным выше право-
вым непризнанием добровольного холопства по Соборному уло-
жению, хотя безусловно вступает в некоторое противоречие
с признанием тем же Соборным уложением законности трехме-
сячной бескабальной службы.
Подобно тому как в 1597 г. московское правительство отме-
нило указ 1555 г., сочтя его малоэффективным для борьбы за
ликвидацию добровольного холопства, и разработало взамен
нормы более, с его точки зрения, действенные, теперь, в 1649 г.,
те же власти, убедившись в недостаточной эффективности одного
только уложения 1597 г., восстановили нормы указа 1555 г.,
однако не отвергли (за одним исключением) соответствующей
части уложения 1597 г., а дополнили его нормы нормами указа
1555 г. Таким образом, в Соборном уложении 1649 г. были объеди-
нены нормы указа 1555 г. и уложения 1597 г. Нет никаких со
мнений в том, что предпринято это было все с той же целью —
ограничить распространение добровольного холопства, сузить
сферу его применения в хозяйствах феодалов, документально
закрепить, а тем самым окончательно закрепостить контингент
лиц, идущих в добровольное холопство.
Следует, однако, отметить, что ст. 16 гл. XX Соборного уложе-
ния 1649 г. (как и уложение 1597 г.), строго говоря, вовсе не
41 См. выше, стр. 199.
214
запрещала держать людей без служилых кабал сверх определен-
ного срока (безразлично в данной связи, шла ли речь о шести
или о трех месяцах), а давала общую норму для применения
в спорных случаях по инициативе холоповладельцев, что и под-
тверждается введением в Соборное уложение ст. 17 (той же
главы), которая предусматривает возможность существования
бескабальной службы, хотя и не одобряет ее.
Приведенное выше толкование (в ст. 18) ст. 16 («без кабалы
держать не велено») не может быть расценено в качестве запре-
щения бескабальной службы, превышающей трехмесячный срок,
а является симптомом правового непризнания добровольного
холопства как самостоятельно существующего социального инсти-
тута. И действительно, отсутствие в Соборном уложении санкции
за нарушение запрещения бескабальной службы сверх трех ме-
сяцев весьма симптоматично, если не считать ею стихийно воз-
никшую ситуацию, при которой человек, служивший без кабалы
и покинувший своего господина (вне зависимости от того, сопро-
вождалось это кражей господского имущества или нет), в судеб-
ном порядке по закону не преследовался (гл. XX, ст. 17).
Но если расценивать это как санкцию, то неизбежно следует
сделать абсурдный вывод о перекладывании законодательством
карательной функции, направленной против холоповладельцев,
на самих людей, служивших у них без кабалы. А ведь допустимо
предположить, что добровольный холоп мог и не покидать холо-
повладельца, и не обкрадывать его. Предусмотрено ли Соборным
уложением в этом случае какое-либо преследование холоповла-
дельца, согласившегося держать у себя человека без кабалы?
Безусловно, нет. Все это свидетельствует о недостаточно успеш-
ной на протяжении 1550—1649 гг. борьбе за ликвидацию данного
института.
Подводя итоги обзора законодательства, посвященного добро-
вольному холопству, следует отметить прежде всего тенденцию,
проявляющуюся на всем протяжении рассматриваемого столет-
него периода, несмотря на зигзаги правительственной политики
в данном вопросе. Имеем в виду линию на юридическое закрепо-
щение добровольных холопов и даже стремление вовсе ликвиди-
ровать институт добровольного холопства. Несомненно, в этом
проявилась общая закрепостительная тенденция политики цент-
ральной власти во второй половине XVI—первой половине
XVII в. С другой стороны, институт добровольного холопства ока-
зался на практике весьма устойчивым и живучим, почему
властям приходилось в борьбе за его ликвидацию пробовать раз-
личные методы, временно или окончательно отказываться от не-
которых не оправдавших себя мер, отступать и возвращаться
вновь к прежним. И все же к середине XVII в. добровольное
холопство, несмотря на постоянное противодействие крепостни-
ческого государства, продолжало существовать, почему даже для
215
составителей Соборного уложения 1649 г. борьба за ликвидацию
этого института оставалась актуальной задачей.
Несомненно, добровольное холопство играло во второй поло-
вине XVI и в начале XVII в. существенную роль (как в количе-
ственном, так и в социальном плане). Кульминация его роста,
очевидно, относится к рубежу XVI—XVII вв. Добровольные
холопы оказались к этому времени массовой, достаточно актив-
ной и настолько опасной социальной группой, что правительство
царя Василия Шуйского вынуждено было в разгар восстания
Болотникова спешно коренным образом изменить условия
функционирования этого института и лишь после его подавления
смогло восстановить прежние нормы.
Таким образом, во второй половине XVI—первой половине
XVII в. в социальной сфере столкнулись две враждебные друг
другу тенденции: стихийный рост добровольного холопства и
закрепостительная политика властей, направленная на ограниче-
ние такого роста и в конечном счете ликвидацию института.
Эта борьба тенденций шла с переменным успехом, и если
имеются основания утверждать, что в данном вопросе закрепости-
тельная тенденция к середине XVII в. взяла верх в области права,
то такая же оценка итогов борьбы в сфере социальных отношений
и в быту была бы преждевременной, хотя, конечно, значение
добровольного холопства резко пошло на убыль.
Е. Н. КУШЕВА
О ПЛЕНЕ КАК ИСТОЧНИКЕ ХОЛОПСТВА
ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XVII в.
В дореволюционных трудах по истории русского права, вы-
ходивших уже в XX в., не раз подчеркивалось исчезновение пол-
ного холопства на Руси в XVII в., особенно во второй его поло-
вине, и замена его холопством кабальным — по смерть госпо-
дина. Во втором издании «Русских юридических древностей»
В. И. Сергеевич, анализируя ряд статей о холопах в Уложении
1649 г., писал: «Таким образом, с половины XVII века (а может
быть, и ранее) у нас более не возникает вновь полных холопов,
а только кабальные. Полное холопство поддерживается одним
рождением от старых холопов».1 Близки к этому утверждению
высказывания М. Ф. Владимирского-Буданова. По его представ-
лениям, в XVII в. источники полного холопства исчезли почти
все; «холопство уничтожалось путем естественного вымирания
за истощением его источников»; «к началу XVIII в. его можно
считать окончившим свое существование». Рассмотрение меро-
приятий Петра I по введению подушной подати приводит автора
к надуманному построению — о «конце института рабства» к на-
чалу XVIII в. и «новом его возникновении при Петре».1 2
И В. И. Сергеевич, и М. Ф. Владимирский-Буданов уделяют
немного места плену как источнику холопства, ограничиваясь
лишь упоминанием приговора от 21 августа 1556 г., установив-
шего пожизненность холопства полоняника — до смерти плени-
теля,3 и статьи Уложения 1649 г. (гл. XX, ст. 61), не оставив-
шей, по словам В. И. Сергеевича, от этого указа «ни малейшего
следа» и признавшей за господином право отказывать пленников
1 В. И. Сергеевич. Русские юридические древности. Изд. 2. СПб.,
1902, стр. 164.
2 М. Ф. Владимирский-Буданов. Обзор истории русского
права. Изд. 7. Пгр.—Киев, 1915, стр. 408—410.
3 М. Ф. Владимирский-Буданов неверно толкует этот приговор как
устанавливающий «пожизненное кабальное (?) холопство».
217
по духовным завещаниям, дарить их и давать в приданое.4 Оба
автора не придали значения этой статье уложения, ослабляющей
приведенные выше утверждения о судьбе холопства на Руси.
Между тем и в дореволюционной литературе можно найти ука-
зания, которые побуждают уделить большее внимание вопросу
о плене как источнике холопства в XVII в., особенно во второй
его половине.
В вышедшем еще в середине XIX в. труде А. Лохвицкого5
находим ряд важных положений, основанных—для XVII в.—
преимущественно на материалах Полного собрания законов. Для
этого периода автор указывает прежде всего на различные от-
ношения к пленным, взятым в войнах с западными соседями и
с восточными народами; для первых устанавливает деление
пленных на две категории — государственных, т. е. военных, лю-
дей, которые после заключения мира освобождались разменом
или выкупом, и частных, взятых «в изгонах», составлявших
«частную добычу» и обращавшихся в холопство; 6 он называет
его особой формой холопства—«холопство пленное», которое
в XVII в. уже «весьма мало отличалось от вечного»; перечисляет
три источника пленного холопства: 1) взятие в плен, 2) отдачу
пленного в частное владение правительством и 3) покупку плен-
ного у «первого приобретателя»; говорит о «полонных книгах»,
к записке в которые владельцы пленных приводили их в приказ
«для избежания споров»; рассматривает статьи о пленных в до-
говорах с Польшей и со Швецией; перечисляет, хотя и бегло,
учреждения, ведавшие на Руси пленными.
Статьи о пленных по Андрусовскому 1667 г. и Кардисскому
166*1 г. договорам и о их выполнении рассматривались в ряде
трудов, в том числе Н. Н. Бантыша-Каменского и Г. Форстена,
показавших, какое большое место занимали эти статьи в дипло-
матических переговорах России с Польшей и Швецией.7
Если А. Лохвицкий основывал свои наблюдения преимуще-
ственно на законодательных актах, то во второй половине XIX
и в XX в. «полонные люди» привлекли внимание исследователей,
поднимавших пласты архивного материала. На наличие «полон-
4 В. И. Сергеевич. Русские юридические древности, стр. 138—139;
М. Ф. В л а д и м и р с к и й - Б у д а н о в. Обзор истории русского права,
стр. 392—395.
5 А. Лохвицкий. О пленных по древнему русскому праву (XV, XVI,
XVII века). M.,J855.
6 В дальнейшем в настоящей статье речь будет идти только о плен-
ных, взятых в войнах с западными соседями, и только о составлявших
«частную добычу».
7 Н. Н. Бантыш-Каменский. Обзор внещних сношений России
(по 1800 г.), ч. 3. М., 1897, стр. 118, 122, 129, 135—137, 139—140, 157; ч. 4.
М., 1902, стр. 173—175, 180—190, 195, 209, 210, 219 и др.; Г. Форстеп.
Сношения Швеции и России во второй половине XVII в. (1648—1700).
ЖМНП, 1898, февраль, апрель, май, июнь.
218
ных людей» среди сельского населения России XVII в. указы-
вало изучение переписных книг 1670-х и отчасти 1640-х годов.
М. А. Дьяконов обнаружил «полонных людей» наряду с кабаль-
ными, полными холопами и выходцами из-за рубежа среди за-
дворных и деловых людей, т. е. холопов, посаженных на пашню
и включенных по переписи 1678/79 г. в тягло; пользовался он
как извлечениями из переписных книг, опубликованных еще
в 80-е годы XIX в. Е. Е. Замысловским, так и результатами
своих изысканий.8 Ю. В. Готье уделил большое внимание нали-
чию выходцев из-за рубежа и полонных людей в Замосковном
крае XVII в.; указал на значение войн 50—60-х годов XVII в.
при царе Алексее Михайловиче для усиления притока из-за ру-
бежа как добровольных выходцев, так и пленных, снеди которых
преобладало тяглое население. По наблюдениям Ю. В. Готье,
большая часть пленников обращалась в холопы, меньшая —
в крестьян. Похолопление пленников оформлялось записью в «по-
лонные книги» на Москве в приказе Холопьего суда или воево-
дами в съезжих избах. Пользуясь переписными книгами
1678/79 г., автор зарегистрировал известия о полонных людях
по 19 уездам Замосковного края, оговаривая, что сведения эти
неполны, так как переписчики не всегда точно обозначали раз-
личные категории сельского населения. Собранные данные при-
вели Ю. В. Готье к выводу (правда, предположительному), что
в одном только Замосковном крае полонных людей, взятых
в 1650—1660-е годы во время русско-польской войны, было
«более одного десятка тысяч»; это сообщило, «быть может,
на некоторое время немножко белорусский оттенок холопскому
населению Замосковья». Некоторое число пленных доставила,
по мнению Ю. В. Готье, и сравнительно более короткая война
со Швецией.9
Названные труды М. А. Дьяконова и Ю. В. Готье не поме-
шали С. А. Шумакову высказать справедливое замечание о том,
что вопрос о полонных людях еще недостаточно изучен. В своих
публикациях С. А. Шумаков использовал несколько судебных дел
о полонных людях, извлеченных им йз архивных фондов Помест-
ного приказа и Разряда. Также делами Разряда воспользовался
Н. Новомбергский, приведя ряд примеров «вымученных» кабал
на пленников. Были опубликованы отдельные акты, закрепляв-
шие полонных людей за их владельцами.10
8 Е. Е. 3 а м ы слов с к и й. Извлечении из переписных книг. Т. СПб.,
1888: М. А. Дьяконов Очерки из истерии сельского населения в Мос-
ковском государстве fXVI—XVII вв.). СПб., 1898, стр. 256—257, 283—284.
9 Ю. В. Г о т ь е. Замосковный край в XVII в. М., 1906, стр. 285—316.
10 С. А. Шумаков. 1) Заметки по истории Рязанского стола Помест-
ного приказа. Рязань, 1903: 2) К вопросу о задворных и полонных людях.
Витебск, 1910; Н. Новомбергский. Вымученные кабалы в Московской
Руси XVII столетия. Жури. Министерства юстиции, 1915, май, стр. 207—
209, 213, 224 и др.
219
В советской исторической литературе можно назвать только
одну монографию, в которой специально изучается холопство
на Руси XVII в., — труд А. И. Яковлева, вышедший в 1943 г.11
Выдающееся значение для изучения холопства имеют материалы
московского приказа Холопьего суда, обнаруженные А. И. Яков-
левым в составе фонда Оружейной палаты в ЦГАДА. Преимуще-
ственно на них и построена основная часть исследования
А. И. Яковлева, ставившего своею целью изучение взаимоотно-
шений холоповладельцев и холопов и применения в судебной
практике правовых норм, далеко не всегда ясно изложенных
в Уложении 1649 г. и в указах. А. И. Яковлев пришел к выводам,
резко отличающимся от неоднократно высказанного в историче-
ской литературе мнения о том, что в XVII в. — с распростране-
нием холопства по служилой кабале — прекратилась передача
холопов по наследству; на примере тяжебных дел автор показы-
вает трудности борьбы похолопленных людей за освобождение.
Отсюда его вывод: «Крошечное юридическое достижение не на-
следственности для холоповладельцев кабального холопства»
в потоке времени заносилось «песком и илом обычного права»,
стойко отстаивавшего принцип «старины» и наследственности
холоповладения.11 12
Изучая судебные дела о холопах, А. И. Яковлев обнаружил
ряд дел о пленных, «литовских полоняниках», попавших в част-
ные руки во время русско-польской войны 1650—1660-х годов,
и изложил содержание 13 таких дел, которые велись в приказе
Холопьего суда. Обзор их автор заключил эмоциональным выска-
зыванием: «Во всех цитированных полонных делах чувствуется
глубокий атавизм явлений военного захвата, заставляющий нас
вспомнить старинные, летописью описанные сцены, когда в XII—
XIII вв. княжеская дружина возвращалась из похода на полов-
цев или на свои же русские волости. „ополонившись“ большим
полоном и не оставив в разгромленной земле, по известному вы-
ражению Мономаха, „ни человека, ни скотины"».13
Монография А. Г. Манькова посвящена специально истории
крестьянства.14 Не ставя задачи подробного рассмотрения вопроса
о пленных, тем более о пленных-холопах, автор вместе с тем ука-
зывает на его большое значение для изучения крепостного насе-
ления России XVII в. и считает, что «существенным источником
пополнения рядов крепостных в условиях XVII в. были плен-
ные»; анализ ряда законодательных актов, относящихся к плен-
ным, приводит автора к весьма серьезному выводу: «Царское
11 А. И. Яковлев. Холопство и холопы в Московском государстве
XVII в. М.—Л., 1943.
12 Там же, стр. 292.
13 Там же. стр. 122—123, 142—143.
14 А. Г. М а н ь к о в. Развитие крепостного права в России во второй
половине XVII века. М.—Л., 1962.
220
правительство 2-й пол. XVII в. поднимало вопрос о пополнении
рядов крепостных людей за счет военнопленных и иноверцев
до уровня общегосударственной задачи».15
И дореволюционные, и советские исследователи упоминают
«полонные» или «полоняничные» книги, которые велись в Москве
в приказе Холопьего суда и в городах в съезжих избах. Книги
эти еще не изучены. Настоящая статья и имеет целью показать
на нескольких примерах значение «полонных книг» как массо-
вого источника для изучения одного из видов холопства на Руси
XVII в.
В своей рецензии на публикацию «Новгородских кабальных
книг», вышедшую в 1938 г. под редакцией А. И. Яковлева,
В. И. Шунков напомнил указ от 1 сентября 1558 г. о регистра-
ции в книгах крепостей на пленных, оговаривая, что «в нашем
распоряжении нет прямых указаний на характер упомянутых
книг». В рецензии В. И. Шунков поделился результатами изуче-
ния фонда Новгородской приказной палаты, где он обнаружил тт
ряд «полоняничных книг» за 1650—1670-е годы, существовавших
наряду с кабальными книгами и отличных от них.16 Если в ре-
цензии В. И. Шунков только кратко упомянул о новгородских
полоняничных книгах, то в предисловии к подготовленной им
еще до войны, но, к сожалению, остающейся до сих пор не на-
печатанной публикации «Новгородские кабальные книги» он дал
перечень выявленных им «книг записных полоняничных»
за 7165—7166, 7171—7175, 7177—7178 и 7186 гг. по Новгороду
и его пятинам.17 Книги эти находятся в ПГАДА в фонде Новго-
родской приказной палаты. Составленный В. И. Шунковым пе-
речень может быть пополнен, надо надеяться, будет пополняться
и в дальнейшем.
Первая из сохранившихся в названном фонде полоняничных
книг относится к 7165 (1656—1657) г., т. е. ко времени, когда
после нескольких лет военных действий русских войск в Бело-
руссии и в Литве против Польши с нею было заключено переми-
рие и началась война со Швецией в Прибалтике.
Небольшая книга по Новгороду озаглавлена на л. 1 «Книги
записные литовским и немецким полоняникам 165 году».18 Она
начинается 1 октября 7165, т. е. 1656 г.; первые 17 листов кон-
чаются февралем 1657 г., далее на л. 18—23 идут записи
за июнь—август 1657 г. На полях книга скреплена новгород-
15 Там же, стр. 201, 222—224, 246, 251—252 и др.
16 См.: Историк-марксист, 1939, № 2, стр. 158.
17 В. И. Шунков. Новгородские кабальные книги. Отдел рукописных
(Бондов Института истории АН СССР, ф. 1, опись А, раздел I, №№ 54,
54а, 546, 767 машинописных страниц. В неосуществленную публикацию
вошли книги 7101—7117 гг.
18 ЦГАДА, ф. 1144/1, Новгородская приказная палата, № 34, л. 1—23.
Книга эта не была известна В. И. Шункову.
221
скими дьяками Василием Шпилькиным и Иваном Зиновьевым,
сохранилась полностью.
Книга начинается изложением указа: «Лета 7165 октября
в 1 день по г. ц. и в. князя Алексея Михайловича всеа В. и М.
и Б. России самодержца указу воевода князь Иван Андреевич
Голицын да дьяк Василий Шпилькин велели в Великом Новго-
роде польских и литовских и немецких полоняников, которые
в прошлых и в нынешнем во 165 году взяты в полон, приводить
к записке в съезжую избу и впредь для укрепления, распраши-
вая и в приметы описав, записывать в записные книги, а без
записки в Великом Новегороде тех польских и литовских и не-
мецких полоняников никому у себя держать не велел, чтоб впредь
в тех полоняниках, хто от кого збежит, спору не было. Да и
в Новгородский уезд в пятины к губным старостам о записке
тех полоняников велели послать памяти. А пошлин в государеву
казну велели с тех полоняников имать против служилых хо-
лопьих кабал з головы по 3 алтына, потому что в гоудареве
Цареве и великого князя Алексея Михайловича всеа В. и М. и
Б. России самодержца указе в Соборном Уложенье в главе в 20-й
в статьях 98 да в 99 написано». Далее изложены упомянутые
статьи, в которых, как известно, речь идет о записке в Холопьем
приказе пленных татар по данным, по купчим или взятых в плен
самим приведшим пленного в приказ. Далее текст продолжается
так: «И по г. ц. и в кн. Алексея Михайловича указу и по приказу
воеводы князя Ивана Андреевича Голицына да дьяка Василия
Шпилькина в Великом Новегороде в нынешнем во 165 году
дворяном и детем боярским и приказным людем и торговым по-
садцким и всяких чинов людем польские и литовские и не-
метцкие полоняники в записные книги записываны, а кому име-
нем и хто имяны полоняники в записные книги записаны и что
в государеву казну пошлин взято, и тому книги».19
Согласно этому указу каждая запись в книге содержит дату
привода полоняника, имя приведшего, изложение его челобитной
о записке, имя полоняника, его расспрос о происхождении, месте
и времени взятия в плен, иногда и подробности пленения, запись
примет, возраста (не всегда указан), наконец, отметку о взятых
пошлинах. В тех случаях, когда приведший пленника приносил
на него купчую или данную, записывались их полные копии.
В течение октября—февраля и июня—августа 7165 г. в Нов-
городе явилось для записки полоняников 12 человек, из них 6 —
новгородские дворяне разных пятин и один стряпчий; 2 поста-
вили к записке купленных в походе людей, но не . представили
на них купчую, остальные пятеро сами захватили полоняников
19 Указ о записке литовских полоняников был дан 27 февраля 1656 г.
(А. Г. М а н ь к о в. Развитие крепостного права в России, стр. 223). Про
изводилась ли в Новгороде запись в полоняничные книги в 7164 г.» неясно.
222
«в забегах». Двое новгородских подьячих записали полоняников
но купчим, двое новгородцев торговых людей (один из них —
гостиной сотни Афанасий Никифоров сын Микуляев) — по дан-
ной и по купчей. Наконец, тулянин рейтарского полка привел
выходца, вольного человека г. Витебска. Продавцами в трех
случаях были новгородские дворяне, в трех других — «боярские
загонные люди», казанские татары, донской казак. Приведено
к записке было 29 человек. Годы полоняников указаны в 17 слу-
чаях, из них 30-летний — один, в восьми случаях записанным
менее 15 лет, есть среди них и дети 10, 12 лет, а «малой Васька»
лет не сказал, вероятно, и не знал, сколько ему лет. Из 29 2 кре-
стьянина с женами и семьями, 14 — крестьянские сыновья и до-
чери (некоторые называли и панов, за которыми жили их отцы),
трое — посадские люди г. Полоцка, один, как уже упоминалось
выше, г. Витебска «вольной человек», Фомка, 17 лет, который
сказал, что «своею волею пришол в Великий Новгород и бил
челом служить во двор воеводы князя Ивана Андреевича Голи-
цына человеку ево Ортемью Иванову сыну Тотарину, а он де его
отдал во двор новгородцу торговому человеку Костянтину Родио-
нову сыну Харламову».20 В 7 случаях полоняники не дали све-
дений, кто они. Годами пленения указаны 7162-й, 7163-й и 7164-й.
Большинство были взяты в походах в Белоруссию и Литву:
в Смоленском,21 Полоцком, Ковенском, Виленском уездах,
по 13 были взяты в полон под Юрьевом Ливонским в 7164 году,
т. е. уже в шведском походе. Для 12 есть сообщения о том, что
они «крещены»; многие, вероятно, были взяты в плен право-
славными.
Из 12 владельцев пленных семеро привели к записке по од-
ному полонянику или полонянке, трое — по 2, Обонежской пя-
тины Петр Савинов сын Горихвостов — 4 крестьянских сыновей;
одного из них (Виленского уезда) взяли в плен «немецкие люди»,
т. е. шведы, «от немец» их взял «на бою» под Юрьевом Ливон-
ским Петр Горихвостов. Семен Тушин привел к записке 2 кре-
стьянские семьи, взятые в плен его братом Борисом Дементьевым
сыном Тушиным в 7164 г. также под Юрьевом и посаженные им
во крестьяне в его поместье в Коломенском погосте Новгород-
ского уезда (до пленения они жили «во крестьянех за Михайлом
Яковлевым сыном Пунтосова»; 22 в этом случае за каждую семью
взяли пошлин по 5 алтын),23 и крестьянского сына Ваську (рус-
ское имя Ортюшка) «не в полном возрасте, мал, лет в 10», взя-
20 ЦГАДА, ф. 1144/1, № 34, л. 7-8 об.
21 Один случай, противоречащий указу от 30 июля 1654 г. ПСЗ, I,
№ 135.
22 Очевидно, сыном Якова Делагарди.
23 Все члены семей, кроме одной девки Окулинки, вероятно младенца,
были «крещены», т. е. обращены в православие.
223
того под Витебском «человеком», т. е. холопом, Бориса Тушина.
Всего Семен Тушин привел к записке 12 полоняников.
Полоняничные книги 7165 г. по Новгородским пятинам сохра-
нились в двух переплетах среди кабальных и крестьянских книг.
К сожалению, одна из таких сборных книг не выдается за вет-
хостью.24 В другой на л. 29—44 находим полоняничную книгу
7165 г. Нагорной половины Обонежской пятины; на л. 84—
84 об. — одну февральскую запись этого же года из полонянич-
ной книги Тверской половины Бежецкой пятины.25
Полоняничная книга 7165 г. Нагорной половины Обонеж-
ской пятины скреплена по листам губным старостой Ульяном
Дубасовым и на боковых полях — новгородским дьяком Иваном
Зиновьевым. Записи охватывают октябрь—август 7165 г., книга
дошла полностью, но записи идут с большими пропусками чисел
и месяцев: после 15 октября — 22 декабря, после 29 апреля —
15 июля, что, очевидно, связано со сроками возвращения служи-
лых военных людей из походов. Записи в этой книге значительно
короче, чем в Новгородской: происхождение полоняников не ука-
зывается, расспросные речи и приметы переданы суммарно, без
рассказа об обстоятельствах пленения, иногда и место пленения
не названо, нет отметок о крещении «в православную христиан-
скую веру», не всегда обозначены возраст и взятие пошлин, хотя
на л. 44 читаем: «По сем записным полоняничным книгам пош-
линные деньги в государеву казну взяты».
Начинается книга (на л. 30) таким текстом: «Лета 7165 года
октября в 15 день по г. ц. и в. князя Алексея Михайловича всеа
В. и М. и Б. Росии самодержца указу и по наказу воеводы князя
Ивана Андреевича Голицына да дьяки Василия Шпилькина Обо-
нежские пятины Нагорные половины губной староста Ульян Ду-
басов на губном стану дворяном и детем боярским, которые при-
водили полоняников своих литовского полону к записке в книги,
имяна и приметы тех полоняников записывал».
На губной стан Нагорной половины Обонежской пятины
в 7165 г. явились для записи полоняников 12 дворян и детей бо-
ярских и 5 вдов (возможно, мужья их не вернулись из походов),
которые привели 52 полоняника — мужчин, мальчиков, женок,
девушек, девочек. Когда годы взятия в плен указаны, это
7162-й, 7163-й и 7164-й, как и в книге по Новгороду. Взяты были
полоняники под Полоцком, Витебском, Вильно, в Витебском,
Оршанском, Виленском и Ковенском уездах. Для 7164 г. в шести
случаях отмечено: «взят под Брестью» или «идучи ис под Вильна
под Брестью». Судя по Новгородской книге, полоняники чаще
всего были из крестьянской среды, здесь они называются просто
людьми «литовского полону» или «литовскими полоняниками»;
24 ЦГАДА, ф. 1144/1, № 35.
25 Там же, № 33, на 171 л.
224
в одном случае находим указание на «немецкого полоняника»,
взятого под Юрьевом Ливонским; дата и место пленения «не-
мецкого полона» женки с дочерью не названы. «Немецкий полон»
этой книги, как и книги по Новгороду, — результат начала рус-
ско-шведской войны.
Возраст указан для 41 записанного в книге, 13 из них моложе
15 лет, среди них есть мальчики и девочки 10, 9, даже 6 лет;
напомню, что запись происходила иной раз через несколько лет
после взятия в плен. Лишь в двух случаях указан возраст в 30
и 35 лет, возраст большинства — 15—25 лет.
Среди новгородских помещиков, приведших полоняников
к записке, выделяются трое — Герасим Герасимов сын Унков-
ский, Иван Антоньев сын Забелин и Иван Палицын. Первый
явился в 7165 г. на губной стан два раза: 22 декабря он привел
«литовского полона» женку 17 лет, девку, «мальчика» и «чело-
века своего», взятых им в 7163 и 7164 гг. в Виленском уезде,
под Витебском за Неманом (за Немонтой рекой); 28 июля он
снова записал четверых, трое из них были пленены в 7164 г. под
Брестом. Иван Забелин привел шестерых (дата записана
неясно): двух женок 25 й 20 лет, девку 18 лет, парня 17 и двух
мальчиков 13 и 10 лет. Иван Палицын в августе записал семерых
полоняников, взятых в 7163 г. в Виленском уезде: девочку 9 лет,
3 девок 16—18 лет, мальчика 11 лет и двух парней 16 и 13 лет.
Остальные помещики и их вдовы записывали по 4, 3, 2 полоня-
ника, трое — по одному.
Один из трех полоняников, поставленных 17 февраля
7165 г. перед губным старостой Тверской половины Бежецкой
пятины Кириллом Яковлевым сыном Шамшевым, был куплен им
«с паю под Вильным»; купчая, видимо, не была оформлена.
Полоняничные книги 7165 г. по другим новгородским пяти-
нам находятся, можно предполагать, в том переплете, обследо-
вать который не удалось. Но, видимо, именно в пятинах,
а не в самом городе записка пленных шла особенно оживленно.
Так, в полоняничных книгах Полусской половины Вотской пя-
тины 7166 г. с 3 июня по 31 августа 1658 г. было записано 96 по-
лонных людей; Деревской пятины Жихарева половины Рябчикова
с 29. января по 18 июня того же года — не одна сотня.26
Надо заметить, что полонных людей записывали не только
в полоняничных книгах; они попадаются и в кабальных, и
в крестьянских книгах (как и «выходцы», вышедшие на Русь
«своею волею»). Мотивы, по которым в. этих случаях помещики
предпочитали оформить зависимость пленного служилой кабалой
или порядной в крестьяне, неясны.
Тяжебное дело, решенное в Москве в 1657 г., показывает,
что были попытки насильственного похолопления пленных, на-
26 Там же, № 36, на 515 л., л. 77—112 и 311-514.
225
ходившихся в тюрьмах и получавших корм В качестве Государ-
ственных военнопленных. Тот же новгородский воевода кн. Иван
Андреевич Голицын, ио наказу которого велись в 7165 г. поло-
няничные книги, взял к себе «во двор сильно» из новгородской
тюрьмы трех служилых людей родом Полоцкого и Витебского
уездов, попавших в плен при. осаде Полоцка и Витебска, и дер-
жал их у себя без крепостей. Похолопленные били челом
об освобождении (одному, по-видимому, удалось бежать от Го-
лицына в Москву) и добились этого. В Москве по докладу царю
было принято решение: «Указали мы, великий государь, поля-
кам служилым людем: Сеньке Иванову сыну Копдырева,
Ивашке Кузьмину сыну Дичковскому, Мишке Александрову
сыну Рымелту быть в службе в нашем великого государя в выбор-
ном полку, в какой чин они пригодятца. Писан сей наш великого
государя указ в наших царских полатах лета 7166-го декабря
в 24 день». Исход дела отражает стремление московского прави-
тельства использовать военнопленных для службы в русских
войсках. Все трое, вероятно католики, были крещены «в право-
славную христианскую веру»: Дичковский и Рымельт во дворе
князя Голицына, Кондырев — еще в тюрьме.27
Русско-шведская война была прекращена в конце 1658 г. Ва-
лиесарским перемирием, но русско-польская возобновилась и
велась, то ослабляясь, то снова разгораясь, до 1667 г. Полоня-
ничные книги, выявленные В. И. Шунковым, отражают — хотя
далеко не полностью — приток пленных в Новгород и некоторые
его пятины в 1660-е годы, две — 7178 и 7186 гг. по Тверской
половине Бежецкой пятины — относятся уже к 1670-м годам.
Андрусовский договор 30 января 1667 г. и последовавшие за
ним дополнительные переговоры о перемирии, конечно, уделили
специальное внимание вопросу о пленных. Результатом перегово-
ров было решение о том, что шляхта и вообще военные люди и
мещане подлежат возвращению в Польшу (за исключением тех,
которые добровольно захотят остаться), а «пашенные люди»
(т. е. бывшие крестьянами до их взятия в плен) не выдаются;
в дальнейшем то же правило было применено и к мещанам.28
Несомненно в связи с пунктами о пленных перемирного до-
говора 1667 г. были составлены по указу от 1 марта 7175 (1667) г.
и по памяти из Полоняничного приказа в приказ Холопьего
суда особые «выписные книги»:29 в Холопьем приказе было «вы-
27 1657 г. декабря 22—24. Об освобождении от холопства и отдаче в го-
судареву службу пленных поляков. ЧОИДР, 1901, кн. I. Смесь, стр. 2—4.
Публикация документов дана без легенды.
28 ПСЗ, I, № 398, 401, 403, 420; Н. Н. Б а нтыш-К ам е н ский. Обзор
внешних сношении России, ч. 3, стр. 135—137, 139—140; А. Лохвицкий.
О пленных по древнему русскому праву, стр. 14—15.
29 ЦГАДА, ф. 137, Боярские и городовые книги. Стрелецкий приказ,
№ 4, на 107 л. Книга эта указана под, рубрикой «Холопий приказ и -плдг
готовлепной к печати В. Н. Шумиловым описи фонда № 137.
226
писано ис полонянечных книг полоняников шляхте и шляхетским
женам и их детям и всяким служилым людем, которые объяви-
лись у записки в записных полоняничных книгах с прошлого
164 году марта с 18 числа по нынешней по 175 год марта по
19 число, и тем полоняником имена писаны в сех выписных
книгах». Выписные книги скреплены по листам дьяками Холопь-
его приказа Иваном Степановым и Иваном Андреяновым и справ-
лены по нижнему полю подьячими приказа. Они представляют
большой интерес как выписки из «московских записных полоня-
ничных книг» Холопьего приказа, подлинные крепостные книги
которого не дошли до нас. Одна из причин этого — стрелецкое
восстание 1682 г., когда 15 мая стрельцы разгромили Холопий и
Судный приказы: «В приказе Холопьего суда полонные и кабаль-
ные книги в смутное время все подраны».30
Выписки сгруппированы по годам и даны в такой форме:
«Марта в 18 день (164 года) записан за Иваном Михайловым
сыном Койсаровым Мирошка Иванов, а в распросе сказался Мсти-
славского повету росылыциков сын». Для шляхты, шляхетских
сыновей, жен, дочерей сведения обычно несколько подробнее.
Часто названы два имени полоняника или полонянки — прежнее
и «по крещении»: Ян—Ивашко, Войтек — Васька, Фалктея —
Анна, Алисея — Вера, Крестника — Авдотьица и т. д. Даты и
места пленения не даны, нет и обстоятельств пленения. Возраст
также не указан.
В дальнейшем рассматриваются данные «выписных книг» за
два года — 7164 и 7165. А. Г. Маньков обнаружил в фонде Раз-
ряда указ от 27 февраля 1656 г. о записке в приказе Холопьего
суда и в городах полоняников, «которые взяты в литовском по-
ходе в прошлых во 162 и во 163-м и в нынешнем во 164 году».
Как показывают «выписные книги», на Москве записка началась
18 марта 1656 г.31
Для 7164 (1656) г. записи идут за все месяцы — с 18 марта
по 28 августа. 37 лиц записали за это время 90 полоняников и
полонянок шляхетского происхождения или других разрядов слу-
жилых людей.
Состав записывавших таков:
Бояре. и"князья ... 7
Окольничие ....... 5
Стольники ........ 2
Служилые люди
без указания
чина.............11
Дьяки............ 5
Подьячие ........ 2
Сокольник ....... 1
Гость.............. 1	(3 записи)
Оконничный мастер	1
Всего.........35
30 С. А. Шумаков. К вопросу о задворных и полоняных людях. Ви-
тебск, 1910, стр. 25 — из челобитной 1690 г.; В. И. Буганов. Московские
восстания конца XVII века. М., 1963, стр. 158, 161.
31 А. Г. Мальков. Развитие крепостного права в России, стр. 223.
227
Среди бояр, окольничих, стольников находим представителей
правительственной верхушки, близких ко двору, начальников
важнейших приказов, командующих войсками в русско-польской
войне. Здесь надо назвать таких лиц, как боярин И. Д. Милослав-
ский, бояре князья Н. И. Одоевский, С. А. Урусов, Г. С. Куракин;
среди окольничих и стольников — Б. М. Хитрово, кн. Ю. Н. Ба-
рятинского, кн. С. Р. Пожарского, кн. М. А. Голицына, И. Б. Ми-
лославского. Названные без указания чина — очевидно, москов-
ские служилые люди более низких рангов. Дьяков и подьячих
находим в этом году в таких московских приказах, как Разряд,
Поместный, Стрелецкий приказы. Гость Василий Шорин явился
для записки три раза.
Текст книг не раскрывает обстоятельств приобретения плен-
ников. Если характер расспросов, отраженных в книге по Новго-
роду, позволяет думать, что многие новгородские дворяне,
участники походов, сами брали полон, то для московских полон-
ных книг надо предположить иное. Некоторые, как Василий Шо-
рин или оконничный мастер, очевидно, приобрели пленников по
купчим; для видных военных начальников, вероятно, полонили
их «боярские люди» или подчиненные служилые люди.
Состав полоненных таков:
Шляхтичи.............. 23
Шляхетские сыновья . .	14
Шляхетские дочери ...	26
Шляхетские жены и вдовы 17
Служилого отца сын ...	1
Драгун .............. 1
Немчин .............. 1
Казак.............. 1
Казачьи сыновья1 ...	5
Казачья вдова	....	1
Всего..........90
Среди указаний, из каких мест родом полоняник или поло-
нянка, пестрят названия городов, уездов, поветов, где во время
походов побывали русские войска (Смоленск, Витебск, Ковно,
Гродно, Вильно, Брест; Оршанский, Минский, Виленский поветы
и т. д.), указаны и более отдаленные пункты на территории
Польши, как Краков, Краковский, Люблинский, Познанский
поветы.
В 7165 г. (с 10 ноября 1656 г. по 28 августа 1657 г.) 32 лица
записали 39 полоняников и полонянок. Состав записывавших и
записываемых сходен с данными 7164 г.:
Бояре и князья.......6
Окольничие...........3
Стольники .......... 2
Стряпчие ........... 2
Жилец................1
Полковник............1
Кормового двора	ключник . . . . 1
Стрелецкий сотник............1
Сокольник....................1
Служилые люди без указания
чина........................13
Дьяк ........................1
Всего............. . 32
228
Шляхтичи...............9
Шляхетские сыновья .... 6
Шляхетская жена........1
Шляхетские дочери .... 9
Служилых людей сыновья . 4
Служилого человека жена . 1
Служилые королевские люди
и их сыновья............4
Урядников сын.............1
Гайдуцкий сын.............1
Пушкарский сын............1
Казачий сын...............1
Казачья жена..............1
Всего.............39
И в записях за 7165 г. названы такие видные лица, как бояре
кн. И. А. Хованский, кн. И. С. Прозоровский, окольничие снова
Б. М. Хитрово, кн. С. П. Львов, стольники М. В. Шереметев,
М. И. Морозов.
Приведу несколько примеров записки.
24 марта 1656 г. окольничий князь Юрий Никитич Барятин-
ский записал шляхтича и 6 шляхетских сыновей.
22 мая 1656 г. боярин князь Семен Андреевич Урусов записал
10 полоняников: 6 шляхтичей (один — Ян Курчинский, во кре-
щении Ивашко Васильев, был женат во дворе Урусова на девке
Палашке Павловой дочери), панью Анну, «а по литовски Фалк-
тею», жену пана Кождраска (?) Росинского города, 4 шляхетских
дочерей.
24 мая того же года за окольничим князем Семеном Романо-
вичем Пожарским было записано 14 полоняников: 3 шляхтича
(один с женою), 2 шляхетских сына (один также с женою),
6 шляхетских дочерей, один драгун.
Гость Василий Шорин привел к записке 22 мая 1656 г. шля-
хетского сына, двух шляхетских вдов и вдову казака; 24 мая —
шляхтича, 18 июля — девку, шляхетскую дочь.
Можно предположить, что шляхтичи и шляхетские сыновья
в ряде случаев обращались в холопов — военных слуг боярина
или окольничего, но большинство перечисленных в «выписных
книгах» полоняников, очевидно, пополняли состав холопов в мо-
сковских дворах знати. Нет сомнения в том, что подлинные
полонные книги Холопьего приказа отражали более широкую
записку полона и из тяглых слоев населения.
Для выяснения судьбы полоняников шляхетского или вообще
военно-служилого происхождения после Андрусовского переми-
рия необходимо обращение к делам Посольского приказа, фонда
«Сношения России с Польшей», и к тяжебным делам Посольского
приказа и приказа Холопьего суда в фондах «Приказные дела
старых лет» и Оружейной палаты в ЦГАДА. Но и в период
заключения «Вечного мира» с Польшей в 1680-е годы в России
оставались такие полоняники, которые по смыслу Андрусовского
договора давно должны были быть возвращены. А. Г. Маньков
указал на документ, показывающий, что после заключения мира
с Польшей 1686 г, не только пашенные крестьяне, но и шляхта,
229
и «войсковые всякого чина люди», взятые в плен во время войны
1650—1660-х годов и поселенные в поместьях, вотчинах и во
дворах у бояр, окольничих, думных и ближних людей, должны
были остаться при них «вечно».32 33
Условия о пленных в перёмирном договоре со Швецией
1658 г. и в пункте 20-м Кардисского мирного договора 1661 г.
отличаются от условий Андрусовского договора: взаимному раз-
мену и возвращению подлежали пленные, независимо от сослов-
ного происхождения. Но в редакцию русского экземпляра дого-
вора была внесена оговорка о возврате всех пленных, кроме при-
нявших в России греческую веру. Разница в изложении этого
пункта в русской и шведской редакции договора, неясность во-
проса о том, как поступать с пленными, которые были православ-
ными до взятия в плен, сомнения в добровольности перекрещива-
ния вызвали длительные споры, тянувшиеся и в 1670-е годы.за
Чтобы яснее представить судьбу полоненных, нужно обратиться
к шведским делам Посольского приказа и к судебным делам
о пленных.
А. Лохвицкий указал в числе источников холопства «отдачу
пленного в частное владение правительства». Такие случаи мне
неизвестны. ’
Параллельно притоку пленных и в первой, и во второй поло-
вине XVII в. шел приток добровольно выходивших на Русь из-за
польского и шведского рубежей. Но это — особая тема, которой
в советской литературе уделено большее внимание.
Как упоминалось выше, А. Лохвицкий считал, что холопство,
возникавшее для попавшего в плен в частные руки, мало отли-
чалось от «вечного». С этим утверждением можно согласиться.
61-я статья XX главы Уложения 1649 г. приравнивала «поло-
неников иных земель» к полным и Докладным холопам и к куп-
ленным людям, разрешая давать таких холопов в приданое, пи-
сать в духовных в надел женам, детям, внучатам и правнучатам,
писать в данных и рядных грамотах. Статья прямо противопостав-
ляла холопов таких разрядов холопам по служилой кабале, кото-
рые «крепки по кабалам по смерть бояр своих». И в ряде указов,
данных после Уложения, полоняники стоят в перечнях тех же
наследственных холопов. Оформление холопства пленника
записью в «полоняничные книги» несомненно отличалось от вы-
дачи вольным человеком служилой кабалы господину.34 Рассмо-
трение судебных дел о пленных и акты на сделки, объектом ко-
32 Там же, стр. 223—224.
33 ПСЗ, I, № 301; А. Лохвицкий. О пленных по древнему русскому
праву, стр. 19 и сл.; Н. Н. Бантыш -Каменский. Обзор внешних сно-
шений России, ч. 4-я. М., 1902, стр. 174—175, 180—188, 190, 195; Г. Фор-
стен. Сношения Швеции и России.
34 ПСЗ, I, № 374; II, № 1073, 1246; III, № 1364, 1490; IV, № 1997.
230
торых являлись полонные люди, убеждают в том, что во второй
половине XVII в. полоняники действительно передавались по на-
следству и по данным, отдавались в приданое по рядным записям,
покупались и продавались.35
М. А. Дьяконов со ссылкой на указ от 7 сентября 7199
(1690) г. говорит, что в силу этого указа дворовые люди, в том
числе и полонные, «подлежали отпуску на волю после смерти
господина». И текст указа в Полном собрании законов, и пони-
мание его М. А. Дьяконовым нуждаются в проверке. Февральский
указ 1690 г. и мартовский указ 1694 г., ссылаясь на указ от
23 мая 1681 г., снова называют полонных людей в одном перечне
с купленными и крепостными по поступным, данным, сделочным
записям и «по всяким крепостям», предписывая записывать таких
людей в приказе Холопьего суда, а в городах — в съезжих избах,
запрещая держать их у себя без записки и устанавливая сроки
записки.36
Приведенный материал показывает, что представители и вер-
хов феодального класса, и рядовые дворяне использовали предо-
ставленную им законом и поддерживаемую традицией возмож-
ность похолопления пленников и дорожили ею.
В дальнейшем необходимо детальное изучение законодатель-
ства о пленных, выяснение — в какой степени это позволяют
сохранившиеся «полоняничные» и переписные книги — количе-
ственной стороны притока в состав зависимого населения полоня-
ников, изучение их взаимоотношений с холоповладельцами, их
положения в быту, использования в сельском хозяйстве и во
дворах феодалов.
Вопрос о полонных холопах несомненно имеет значение для
понимания социальных процессов, протекавших в Русском го-
сударстве в XVII в.
35 ЦГАДА, ф. 141, Приказные дела старых лет, 1672 г., № 100; 1677 г.,
№ 6; 1682 г., № 101 и др.; Памятники русского права, вып. 7, М., 1963,
стр. 213—214; А. Лохвицкий. О пленных по древнему русскому праву,
стр. 7; Ю. В. Г о т ь е. Замосковный край, стр. 293, 295; С. А. Шумаков.
К вопросу о задворных и полоняных людях, стр. 4—5, 20—21, 24, 26;
А. И. Яковлев. Холопство и холопы в Московском государстве, стр. 90,
ПО и др.
30 ПСЗ, III, № 1364, 1383, 1490; М. А. Дьяконов. Очерки общест-
венного и государственного строя Древней Руси. Изд. 4-е. СПб., 1912,
стр. 381.
А. Г. МАНЬКOB
К ИСТОРИИ РЕФОРМЫ
ПОСАДСКОГО УПРАВЛЕНИЯ 1699 г.
Начало посадской реформе петровского времени положено
двумя указами 30 января 1699 г. Первый из них, сообщая, что
торгово-промышленному и всему посадскому населению Москвы
чинятся «приказные волокиты» и убытки, в силу чего «окладные
многие доходы учинились в доимке», изымал московских гостей,
торговых людей гостиной сотни и жителей дворцовых и черных
слобод из ведения приказов (их было восемь) и подчинял в от-
ношении сбора всех податей и суда выборным из их же среды
лицам — бурмистрам, которые входили в самостоятельный орган
управления — Бурмистерскую палату. Последняя становилась и
центральным органом управления для посадского населения
всего Русского государства.1 С ноября того же года Бурмистер-
ская палата получила наименование Ратуши.1 2
Второй указ 30 января 1699 г.3 провозглашал образование
органов городского управления на местах, мотивируя их необхо-
димость стремлением освободить посадское население от притес-
нений, неправд и насилий со стороны воевод и мелких приказных
чинов, в силу чего опять-таки нарушалось планомерное поступле-
ние доходов в казну и их рост.
Однако, в отличие от первого указа, который учреждал Бур-
мистерскую палату независимо от воли населения Москвы, выбор
бурмистров и учреждение земских изб на местах передавались на
усмотрение самих торгово-промышленных людей городов, двор-
цовых и черных сел и волостей с одним обязательным условием,
что за «милость и призрение великого государя», т. е. за учреж-
дение органов самоуправления, посадское население на местах
должно уплачивать прямые подати в казну в двойном размере.
1 ПСЗ, III, № 1674.
2 Там же, № 1683, 1686, 1696, 1715, 1718.
3 Там же, № 1675.
232
Опрос городов обнаружил вскоре, что подавляющее большин-
ство из них отказалось принять реформу на таких условиях.
П. Н. Милюков установил, что из 70 городов, подведомственных
приказам княжества Смоленского и Новгородскому, Владимир-
ской, Галицкой и Устюжской четвертям, только 11 приняли усло-
вия правительства, 33 отказались от него и 26 избрали бурмист-
ров, но умолчали о согласии на двойной платеж податей.4
Ввиду такого оборота дела правительство отказалось от сбора
подати в двойном размере, но указом 20 октября 1699 г. ре-
форма была сделана обязательной и введена повсеместно. Во всех
городах посадские люди были подведомственны не воеводам, а вы-
борным бурмистрам, «против того ж, как велено ведать купецких
людей на Москве бурмистрам».5
Такова вкратце история начальной стадии городской реформы
Петра I. Она имеет свою, правда не слишком богатую, литературу.
Краткий, но обстоятельный обзор ее дал М. М. Богословский.6
Реформа изучена главным образом со стороны законодательной,
поскольку полное собрание законов дало в этом отношении пер-
востепенный материал. Установлен и подчеркнут сословный ха-
рактер реформы. Последняя поставлена в связь с состоянием
городов в XVII в. и идеями того времени о необходимости вве-
дения единого «пристойного» приказа для управления городами
(А. Л. Ордин-Нащекин). Исследователи солидарны в мнении,
что основным побудительным мотивом преобразований были инте-
ресы фиска, интересы казны. Подчеркивая фискальный характер
реформы, П. Н. Милюков указал на связь ее с финансовой рефор-
мой 1679—1681 гг., поскольку в результате ее посад становился
плательщиком крупнейшей прямой (стрелецкой) подати и важней-
ших косвенных налогов.7 М. М. Богословский дополнил аргумента-
цию П. Н. Милюкова цифровыми данными, подкрепляющими
это положение.8 Наконец, П. Н. Милюков на основе впервые
привлеченного архивного материала статистически обработал от-
веты городов на второй указ 30 января 1699 г. и дал характе-
ристику отношений между воеводами и городскими бурмистрами
в первые годы существования нового управления в городах.9
Изучение начального этапа реформы 1699 г. заметно продви-
нул последний по времени ее исследователь М. М. Богословский,
посвятивший ей специальный большой раздел в своем многотом-
ном труде о Петре I.10 Путем привлечения материалов фонда
4 П. Милюков. Государственное хозяйство России в первой четверти
XVIII столетия и реформа Петра Великого. Изд. 2. СПб., 1905, стр. 87—89.
5 ПСЗ, III, № 1704.
6 М. М. Богословский. Петр I, т. Ш. [М.], 1946, стр. 238—244.
7 П. Милюков. Государственное хозяйство России, стр. 86.
8 М. М. Богословский. Петр I, стр. 241—242.
9 П. Милюков. Государственное хозяйство России, стр. 87—91.
10 М. М. Богословский. Петр I, стр. 214—335.
233
Разрядного приказа и приказных дел Московского архива Мини-
стерства юстиции, не использованных до него, М. М. Богословский
детальнее, чем его предшественники, изучил городскую реформу
1699 г. в ее организационной стадии с момента указа 30 января
1699 г. до 1 сентября того же года, когда новые органы город-
ского самоуправления вступили в строй. М. М. Богословский
глубже и тщательнее изучил период, предшествующий реформе,
выявив ее предпосылки, «прецеденты и образцы городской ре-
формы» на протяжении второй половины XVII в. Значительную
роль в подготовительной стадии реформы исследователь отводит
поездке Петра за границу и его знакомству с положением запад-
ноевропейских городов.
Важнейшую часть исследования М. М. Богословского состав-
ляет обзор городской реформы на местах в первый период ее
реализации. Он проверил статистику ответов городов на указ
30 января 1699 г., предложенную П. Н. Милюковым, и сделал
к ней «несколько поправок, притом незначительных».11 Зато на
основе тех же архивных материалов, которые П. Н. Милюков
использовал для извлечения цифровых данных, М. М. Богослов-
ский дал детальный обзор ответов городов на указ и хода вы-
боров бурмистров в Смоленском, Новгородском и Поморском
краях. В каждом городе отдельно рассмотрен процесс осущест-
вления реформы, случаи выбора бурмистров и случаи отказа на
предложенных правительством условиях.
Крупнейший знаток Петровской эпохи ограничил изучение
реформы периодом до 1 сентября 1699 г., когда начала функцио-
нировать московская Бурмистерская палата, а реакция остальных
городов на второй январский указ правительства вполне опреде-
лилась. М. М. Богословский высказывает даже мысль, что «изуче-
ние деятельности бурмистерских учреждений — Ратуши и мест-
ных земских изб — после 1 сентября 1699 г. при наличии сущест-
вующих источников едва ли возможно», а в заголовке последнего
параграфа главы о реформе 1699 г. эта мысль выражена весьма
категорично: «Невозможность изучения городской реформы в пол-
ном объеме».11 12 Причину этого М. М. Богословский видит в том,
что до сих пор не обнаружен архив Ратуши, в составе которого
должны быть и документы подведомственных ей городов.
Архивы же местных земских изб опять-таки сохранились далеко
не все, и их изучение было бы «бесконечно длительным».13
Правда, обе эти посылки содержат в себе отрицание крайне скеп-
тического вывода о невозможности изучения реформы 1699 г.
в полном объеме. Длительность изучения материала — вообще не
11 См. эти поправки по семи городам: М. М. Богословский. Петр I,
стр. 300-301.
12 Там же, стр. 332—333.
13 Там же, стр. 334.
234
препятствие к достижению желаемой цели, а что касается необ-
наруженных архивов Ратуши и ряда местных земских изб, то
гипотетически не исключается, что когда-либо они могут быть
найдены и использованы учеными.
Но если исходить из наличных обстоятельств, то тем более
становится очевидным значение возможных находок пусть от-
рывочных материалов о реформе 1699 г. в самых различных ар-
хивных фондах.
В данной статье предлагаем вниманию читателя два, с нашей
точки зрения, заслуживающих внимания документа, обнаружен-
ных в фонде Иверского монастыря, хранящегося в архиве Ленин-
градского отделения Института истории СССР, которые в какой-то
мере помогут восполнить существующие пробелы в изучении
реформы 1699 г. и ее последствий.
Из приведенного обзора состояния изученности проблемы
очевидно, что мы не располагаем конкретными данными о дея-
тельности бурмистров на местах после 1 сентября 1699 г., а также
после дополнительных выборов но указу 20 октября 1699 г.14
Правда, представление о роли и назначении бурмистров дают
давно опубликованные наказные памяти бурмистрам отдельных
городов и уездов — Нижнего Новгорода и Костромы, Брянска,
Курска, Белозерского края,15 присланные из московской Бурми-
стерской палаты, а, со второй половины ноября 1699 г. — из
Ратуши. В памятях бурмистрам вменяется «радеть» об исправном
поступлении прямых и косвенных доходов в казну и их увеличе-
нии под угрозой взимания пени в размере десятой доли оклада;
своевременно высылать их в Московскую Ратушу; следить за
тем, чтобы в городах не было «купецких торговых и промышлен-
ных людей и чернослободцев», которые, «живучи в слободах и
у беломестцов», податей не платят, «и тех им, бурмистром, по-
датьми обложить вновь и с торгов и с промыслов их имать
пошлину по Торговому уставу»; «так же и беломестцы безпош-
линно не торговали ж и не промышляли», «и нет ди от тех
беломестцов торговым людем в торгех каких обид и утеснения,
прислать тому росписи за руками земских бурмистров и лутчих
людей». Контроль земских бурмистров за исправным поступле-
нием податей с торгов, промыслов, винокуренных и иных заведе-
ний распространялся не только на город, но и на уезд.
Оценивая наказы бурмистрам как источник, М. М. Богослов-
ский справедливо отметил, что они «не изобразят нам земскую
избу и бурмистров в их повседневной действительной работе; они
очерчивают обязанности бурмистров, но в слишком общих отвле-
ченных формулах и при том не вполне; они касаются только
14 ПСЗ, III, № 1704.
15 Там же, № 1697, 1813, 1922; Акты Археографической экспедиции
т. IV, Кг 320.
235
функций бурмистров по финансовому управлению и не касаются
их судебной деятельности».16 В свете сказанного особое значение
приобретают документы, подобные тем, которые мы прилагаем
к нашей статье.17 В них речь идет об определенном виде деятель-
ности бурмистров в городе Старая Русса и, что особенно ценно,
о результатах этой деятельности, имеющих важное значение для
старорусских посадских людей. По данным П. Н. Милюкова,
Старая Русса входит в третью группу городов в количестве де-
сяти (из общего числа учтенных 70 городов), которые в ответ на
^торой указ 30 января 1699 г. произвели выборы бурмистров,
но от двойного платежа податей отказались: «тот де великого
государя указ им годен, а денежные ... сборы... за скудостью
им платить вдвое невозможно». К данной группе относятся и
такие крупные города, как Нижний Новгород, Псков, Смоленск,
Сольвычегодск, Устюг Великий и др.18 Уточняя картину на основе
тех же материалов, М. М. Богословский установил, что в Старой
Руссе выборы бурмистров были произведены отдельно на посаде
и волости (посад выбрал 3 посадских людей, волость —
3 крестьян).19
Первый из предлагаемых нами документов является отпиской
бурмистров Старой Руссы Андрея Харламова с товарищи в Ра-
тушу на запрос последней относительно владений беломестцев
на посаде и их отношения к тяглу. Возможно, что это был ответ
на один из пунктов наказных памятей, о которых шла речь выше.
Не исключено, что отписка могла быть ответом на специаль-
ную память Ратуши по городам, касающуюся отношений посадов
с беломестцами, их владений, торгов и промыслов на посадах
и отношения к тяглу, поскольку вопрос о беломестцах на посадах
был одним из острых вопросов в истории русского города после
Уложения 1649 г. Во всяком случае на основе преамбулы к от-
писке такое предположение допустимо: «Да по указу великого
государя посланы из ратуши во все городы к земским бурмистрам
памяти: которые беломесцы живут в слободах и за слободами,
и какими торговыми промыслы торгуют, и подати платят ли,
и от тех их торгов посадцким людем обид и утеснения нет ли
о том велено писать и присылать росписи за руками».
Сама отписка бурмистров в лаконичной форме дает яркую
картину засилья и произвола на посаде крупнейшего в ту пору
феодала — Иверского монастыря, перечисляя его промысловые
владения на посаде, случаи насильственного захвата посадских
дворов, огородов, угодйй и пустошей и подчеркивая то обстоятель-
ство, что монастырские власти «с тех промыслов в земскую избу
16 М. М. Богословский. Петр I, стр. 333.
17 См. стр. 242—246.
18 II. Милюков. Государственное хозяйство России, стр. 88.
19 М. М. Богословский. Петр I, стр. 304—305.
236
стрелецких денег и никаких податей мочью своею не платят,
а только платили с 5 новопостроенных варниц по 203 год по своей
воле, и то не по вся годы и не сполна, а з 203-го году за несудим-
ством не платят». Авторы отписки указывают на крайне тяжелое
положение посадских торговых людей в уезде, где 11 иверских по-
гостов с деревнями «облегли вкруг Старые Русы и сошлись
дворы з дворами и слободы с слободами», в силу чего «посадцким
и иногородним торговым и всяких чинов людем проезд и проход
бывает с великою нуждою и в торгех обиды и великое утеснение
и разорение».20
Не вдаваясь в подробности положения на посаде Старой Руссы,
каким оно было к моменту выборов бурмистров в 1699 г., отметим,
что нарисованная в отписке бурмистров Андрея Харламова с то-
варищи картина являлась следствием длительной и упорной
борьбы посада с Иверским монастырем с того момента, когда
в 1654—1655 гг. вновь основанному монастырю были пожалованы
большие территории населенных крестьянами земель в Валдай-
ском и других прилегающих уездах, в том числе 11 погостов из
дворцовых земель в Старорусском уезде, расположенных в непо-
средственной близости от Старой Руссы, одного из древних цент-
ров солеварения на Руси.21
Борьба между посадом и феодалом протекала в трех направ-
лениях: борьба за земельную собственность на посаде и за соб-
ственность на промысловые и торговые заведения как на по-
саде, так и на прилегающей к нему территории; борьба за
крестьян-тяглецов, владельцев дворов, промыслов и лавок на тяг-
лой посадской земле и, наконец, за равную долю платежей го-
сударева тягла и иных поборов пропорционально доле имуще-
ства на посаде.
Сложные перипетии борьбы старорусского посада и Иверского
монастыря вокруг двух первых объектов (собственности на посаде
и крестьян) и отчасти по вопросу о равной доле налогового бре-
мени освещены нами в специальных статьях, что исключает не-
обходимость останавливаться на этом подробнее и дает возмож-
ность сосредоточить внимание на результатах деятельности бур-
мистров Старой Руссы в данной области.22
Оба документа, привлеченные в связи с интересующим нас
вопросом, внутренне связаны между собой. Ситуация на посаде,
описанная в первом из них, вызвала к жизни второй документ,
20 См. приложение I (стр. 243).
21 РИБ, т. V, СПб., 1878, стлб. 127, 132, 134.
22 А. Г. М а н ь к о в. 1) Эпизод из истории борьбы посада с феодалом
во второй половине XVII в. Сб. «Проблемы общественно-политической ис-
тории России и славянских стран», М., 1963, стр. 283—287; 2) Борьба по-
сада с феодалами во второй половине XVII в. Истор. записки, т. 64, 1959,
стр. 217—232.
237
зафиксировавший резкое изменение прежнего положения. Од-
нако хронологически дистанция между документами значительна.
Текст отписки, находящейся в фонде Иверского монастыря
в составе выписи 1700 г. из прежних дел о споре старорусского
посада с монастырем, не имеет даты. Однако ее можно определить
относительно точно. Выяснение положения в городах, в частности
в вопросе о беломестцах, было, как мы видели по имеющимся в на-
шем распоряжении наказам бурмистрам, первым делом Бурми-
стерской палаты и Ратуши. Последнее наименование учреждения
появилось 17 ноября 1699 г. А поскольку в преамбуле к отписке
есть указание на запрос Ратуши, то отписка не могла быть со-
ставлена ранее этой даты. Учитывая время на составление за-
проса, его доставку на место и на составление ответа, отписку
старорусских бурмистров можно датировать концом 1699 г. —
началом 1700 г. Второй документ — договор бурмистров с вла-
стями монастыря — имеет точную дату — 9 февраля 1701 г. Сле-
довательно, для того чтобы преодолеть сопротивление монастыря
и достичь определенных результатов, фиксированных в договоре,
старорусским бурмистрам понадобилось еще не менее года.
Поскольку по указу 30 января 1699 г. бурмистры выбирались
па 1 год, за это время произошли перевыборы. Вот почему отписка
была составлена бурмистрами Андреем Харламовым с товарищи,
а договор написан со стороны посада от имени бурмистров
Ивана Троицкого с товарищи, земского старосты Бориса Саво-
стина 23 и старорушан посадских людей, а со стороны монастыря —
от имени архимандрита Тарасия с братьею.
Договор подписан представителями сторон. В публикуемом
нами экземпляре отсутствуют подписи одной из договариваю-
щихся сторон — властей Иверского монастыря и его братии. Это
говорит о том, что договор был составлен в двух экземплярах,
один из которых (с подписями представителей Иверского мона-
стыря и свидетелей) был передан в Старую Руссу и хранился
либо в земской избе, либо переслан в Ратушу, а другой
(с подписями старорусских бурмистров, представителей посада и
тех же свидетелей) был передан в Иверский монастырь и хранился
в его архиве. Данный договор скреплен подписями 53 человек,
из них 12 подписей собственноручных, остальные сделаны гра-
мотными лицами «по веленью» тех, кто представлял интересы
посада. Иногда такой грамотей «прикладывал руку» сразу за 2
или 3 человек, имена которых обозначались в одной записи. Пер-
выми стоят собственноручные подписи трех бурмистров — Ивана
Троицкого, Ивана Свежерыбникова и Владимира Меныпагина.
23 Сохранение в Старой Руссе при бурмистрах прежней должности
земского старосты подтверждает справедливость замечания М. М. Бого-
словского, подметившего неточность у П. Н. Милюкова, который утверждал,
что бурмистры подменили собой земских старост прежнего времени
(М. М. Богословский. Петр I, стр. 242).
238
Затем «вместо старосты Бориса Савостина по его веленью лареч-
ной Терешка Калачников руку приложил». Далее идут собствен-
норучные подписи свидетелей от каждой стороны — архимандрита
Спасского монастыря Александра и новгородца Андреяна Жу-
лева. Подпись третьего свидетеля — «митрополича разряду подъ-
ячего» Михаила Денисова — стоит после нескольких подписей
посадских людей. Первым среди них после подписей двух свиде-
телей поставил свою подпись бывший бурмистр Андрей Харла-
мов. Двумя другими бурмистрами при нем, очевидно, были Ан-
синогенко Житков и Минка Шелковников, подписи которых сле-
дуют за его подписью.24
Любопытно сопоставить некоторые данные. По переписным
книгам 1678 г. на посаде Старой Руссы значилось 273 двора по-
садских и 73 двора бобыльских, всего 346 дворов.25 Под чело-
битной царю старорусских посадских людей 1694 г., в которой
челобитчики отстаивали права посада на землю и угодья, захва-
ченные Иверским монастырем, стоит 190 подписей.26 Под до-
говором с Иверским монастырем 1701 г. стоит, как мы видели,
53 подписи. Разумеется, сравнение в данном случае может быть
только условным. Для такого документа, как челобитная, ко-
личество подписей определяло его значимость, в то время как для
закрепления юридической силы договора достаточно подписей и
относительно скромного числа представителей посада. Несом-
ненно, что это были наиболее состоятельные и именитые его
представители.
Прежде чем перейти к оценке содержания договора, отметим
его значение и несомненный интерес с точки зрения диплома-
тики и юридической практики того времени. Подобного рода
акты, связанные с другими городами периода городской реформы
конца XVII—начала XVIII в., нам неизвестны. Но мы далеки от
мысли, что Старая Русса была в данном случае каким-то исклю-
чением. То обстоятельство, что договор, как свидетельствует по-
мета на обороте его первого листа, был в обычном порядке, не
вызвав никаких сомнений, зарегистрирован в Новгородской при-
казной палате 18 июня 1701 г., скорее говорит о том, что он не
был для царских властей необычным явлением.
Надо думать, что в результате указаний Ратуши и деятель-
ности бурмистров на местах подобного рода разрешение длитель-
ных споров между беломестцами и посадами по вопросу о рав-
ной доле платежа государевых податей и иных повинностей было
явлением, в какой-то мере вошедшим в практику. Да это логи-
чески вытекало из основных задач, поставленных перед Рату-
24 На примере Старой Руссы можно заключить, что земские старосты
как до реформы 1699 г., так и после нее могли быть и неграмотными, то-
гда как для бурмистров грамотность была, очевидно, обязательной.
25 Архив ЛОИИ СССР, ф. Иверского монастыря, картон 84, д. 133.
26 АИ, т. V, СПб., 1842, К? 228, стр. 410.
239
шей и бурмистрами указами 1699 г. Дело только в том, чтобы
такого рода документы найти. А коль скоро так, то перед нами
встают одно из очень важных следствий реформы 1699 г. и вид-
ная страница в истории русского города рубежа XVII и XVIII
столетий.
Присмотримся к тому, в чем же состоят эти последствия.
В нашем случае власти Иверского монастыря обязуются за шесть
их соляных варниц, полученных в качестве вклада в монастырь
от торгового человека гостиной сотни П. Веневитова и освобож-
денных по челобитью Никона царской грамотой 1654 г. от уп-
латы в казну оброка и пошлин с соли,27 и за пять новопостро-
енных на посаде варниц, а также за все земельные и дворовые
владения на тяглой посадской земле уплачивать основной на-
лог — стрелецкие деньги и мирское тягло — пропорционально
доле имущества и доходов на равных с посадом основаниях, «по-
чему на осминку доведетца в равенстве». В договоре размер
имущества монастыря определен в 56 осминок. Земский староста
обязан давать монастырским старцам расписки в приеме стрелец-
ких и тяглых денег. Соответственно той же доле монастырь дол-
жен выплачивать чрезвычайные поборы, которые могут быть на-
ложены на посад — пятая, десятая или пятнадцатая деньга,
а также поставлять солдат и т. п. Положение Иверского монастыря
на посаде уравнивается с положением других «промышленных
беломесцов». Монастырским торговым и промышленным кресть-
янам Старорусского уезда «в десятую деньгу платить.. . по 20
по 5 рублев в наш оклад». А пятую и пятнадцатую деньги «про-
тив десятые ж деньги по росчету бесзпорно ж». Поставку под-
вод и судов под государеву казну, служилых людей и так далее
монастырь обязан был по наряду земской избы производить с по-
садом «пополам». Для исправной поставки подвод монастырскому
уездному старосте вменяется в обязанность быть в земской
избе «непрестанно». Земская изба становилась центром контроля
и делопроизводства всей хозяйственной деятельности в пределах
города. Бурмистры же выступают в качестве стороны, определя-
ющей, диктующей условия соглашения. На тех же условиях —
пополам — посад и монастырь несут расходы, если доведется
«ударить челом в почесть» присланным людям, на городские
постройки, связанные с приказной избой, воеводским и мирским
дворами, земской избой, на содержание приказных и тюремных
сторожей, заплечного мастера и т. п.; пополам платить мостовые
деньги «за обчей оброчный мост» на р. Порусье и на содержание
моста. В отношении каждого пункта договора констатируется,
что он остается в силе на будущее и обязателен для преемников
архимандрита Тарасия с братьею.
27 РИБ, т. V, стлб. 104—107.
240
Наконец, договор содержит пункты, аннулирующие взаимные
претензии сторон за прошлые годы. Констатировано, что мо-
настырь возместил половину расходов, затраченных посадом на
строительство «плавного моста через Полисть реку». «А впредь
тому мосту быть вопче пополам». Бурмистры дают обязательство
не взыскивать с монастыря не выплаченные им стрелецкие деньги
за прошлые годы по 1 января 1701 г., а монастырские власти
в свою очередь обязуются не предъявлять посаду претензий «в пе-
реемных десятые и корабельного строения и в подводных деньгах
за прошлые и нынешней годы», о которых они ранее били челом
царю. Договор оканчивается заверением бурмистров, земского ста-
росты и посадских людей впредь «сего письменного полюбовного
договору ничем не порочить», прежних дел «не вчинать и вели-
кому государю не бить челом».28 Как следует расценить изложен-
ные результаты деятельности бурмистров Старой Руссы?
Они прежде всего освещают их деятельность с несколько нео-
жиданной стороны — со стороны, которая совершенно не затро-
нута в литературе вопроса. Правда, с точки зрения государствен-
ной, перед нами не что иное, как случай удачного и выгодного
решения фискального вопроса. С точки же зрения посада — очень
важное для него урегулирование вопроса о платежах государева
тягла и. несения различных повинностей совместно с крупнейшим
беломестцем-феодалом, обосновавшимся на посаде. Суть дела
в том, что с чем сравнивать, что брать за основу сравнения.
В 1694 г. посадские люди Старой Руссы в своей челобитной,
имеющей около двухсот подписей, в том числе гостя Семена Гав-
рилова, жалуясь на засилье и произвол Иверского монастыря на
посаде, владевшего многими соляными варницами, дворами и
угодьями на тяглой посадской земле и не платившего тягла, про-
сили царей обязать монастырь продать посадским людям соляные
варницы и угодья на посаде, а в случае отказа или запроса «не
настоящей цены» «те их соляные варницы и с угодьи» отдать в по-
сад в тягло по принудительной оценке. Вторая просьба состояла
в том. чтобы отобрать от монастыря все бывшие дворцовые земли
в Старорусском уезде, которые были пожалованы монастырю
в 1655 г., и вновь передать их в ведение Дворца.29 В своей чело-
битной старорушане выдвинули своеобразную программу-макси-
мум: ликвидацию собственности беломестца-феодала на посаде и
на прилегающих к посаду погостах, видя в этом гарантию вос-
становления прав посада в рамках Уложения 1649 г, и его даль-
нейшего экономического процветания. В свете таких требований
условия, фиксированные в договоре бурмистров и посадских лю-
28 Надо полагать, подобного рода заверения, но уже от лица монас-
тырских властей, должны иметь место в другом экземпляре договора, ко-
торый пока не найден.
29 АИ, т. V, № 228, стр. 410—416; см. также: А. Г. М а н ь к о в. Эпизод
из истории борьбы посада с феодалом.
241
дей Старой Руссы с Иверским монастырем, есть безусловное от-
ступление посада от своих первоначальных позиций и в лучшем
случае могут быть расценены как компромиссное решение вопроса.
Однако, думается, куда правильнее расценивать итоги деятельно-
сти бурмистров в свете реального положения дел на посаде, ко-
торое следует из отписки бурмистров Андрея Харламова с това-
рищи на запрос Ратуши.
Сравнение двух документов — отписки и договора — не вызы-
вает никаких сомнений в том, что бурмистры Старой Руссы до-
стигли больших результатов в интересах посада. Если основную
подать — стрелецкие деньги и другие посадские повинности — по-
сад и монастырь должны были нести впредь пропорционально
доле своего имущества на посаде, то мирские внутрипосадские
и некоторые чрезвычайные расходы ложились на договариваю-
щиеся стороны поровну. А ведь земельная собственность и про-
мыслы монастыря на посаде были меньше и, очевидно, значи-
тельно меньше совокупной собственности и промыслов посада.
Из этого вытекало очевидное облегчение налогового бремени для
посадских людей. В юридическом плане результат деятельности
бурмистров Старой Руссы можно расценивать как удовлетворе-
ние требований, фиксированных еще в 34-й статье XIX главы Уло-
жения 1649 г. Эта статья допускала нахождение в городах торгов
и промыслов в руках нетяглых лиц, но при условии уплаты по-
садского тягла.
Что касается спора старорушан с тем же монастырем из-за кре-
стьян, длительное время проживавших на посаде и имевших там
торги и промыслы, то этот спор был бескомпромиссно решен
в пользу посада. В марте 1701 г. «Мартинко Бычатин с братьею»
по «розыску старорусских бурмистров» привезли из Московской
ратуши память, «что быть им в Старой Русы в посаде».30
Все сказанное позволяет подойти к оценке посадской рефор-
мы 1699 г. не только с государственной точки зрения, но и с по-
зиций интересов посада и расценить ее в этом отношении как бе-
зусловно положительное явление.
ПР иложение I
Конец 1699 г.—начало 1700 г.* 1 Отписка бурмистров Старой
Руссы Андрея Харламова с товарищи в Ратушу о владениях
Иверского монастыря в Старой Руссе, о захвате монастыр-
скими властями угодий, принадлежащих посаду, и неплатеже
ими стрелецких и иных денег.
И и (с) Старые Русы земские бурмистры Андрей Харламов с товарищи
в отписке и под отпискою в росписи написали: Иверского монастыря вла-
сти владеют в Старой Русе на посаде вкладными 6 соляными варницами
30 См.: А. Г. М а н ь к о в. Борьба посада с феодалами, отр. 231,
1 Обоснование датировки см. на стр. 237—238,
242
и двором гостиной сотни Парфенья Веневитова со 163-го году. Да собою
построили па посадцкой земле 5 варниц. И приказные их старцы живут
на посаде п торгуют соляными торги и дровяными варничными промыслы
и гоняют дрова разными реками. А с тех промыслов в земскую избу стре-
лецких денег и никаких податей мочью своею не платят, а только пла-
тили с 5 новопостроенных вариниц по 203 год по своей воле, и то не по
вся годы и не сполна, а з 203-го году за несудимством не платят.
Они ж по неправым приказным дачам и без дач построили на посаде
анбары и многие дворы и пригородили к себе старинные посадцкие дво-
ровые и огородные, и садовые, и варничные, и анбарные места, и дровя-
ные кладбища, и нивы, и полосы, и сенные покосы, и выгонные земли
многое число. А наперед сего те земли и угодья были за старорушаны по-
садцкими людьми.
Они ж завладели полсемы пустоши, которые по строельной книге
159-го году по Уложенью и со крестьяны из-за помещиков взяты в посад.
Да приказные их старцы на посаде и подле посадов с варнишных дро-
вяных кладбищ посадцких людей припасные дрова з берегов мечют в реку,
а у иных к своим варницам увозят, и посадцких многих людей лавки ло-
мали, дворы и промыслы разорили и побрали к себе во крестьянство.
Их же монастырские крестьяне и бобыли подряжаютца на варничные
дрова и на хлеб и на всякую варничную работу и деньги емлют наперед,
и в том дают на себя записи, и тех долгов по тем записям на сроки и
после сроков не платят. А они, приказные старцы, по челобитью посад-
цких людей росправы в том не чинят.
В их же вотчинах в Старорусском уезде воры и разбойники чинят
смертные убивства и грабеж, и разбои, а по многим грамотам ис Помест-
ного приказу в Старой Русе судом и росправою и в татиных, и в разбой-
ных, и в убивственных делах тот монастырь и вотчины их не ведомы,
и по язычным молвкам к розыскам ставить не велено ж, и от того им, по-
садцким и иногородним торговым и всяких чинов людем, проезд и про-
ход бывает с великою нуждою и в торгех обиды и великое утеснение и
разорение, потому что де их Иверского монастыря вотчина Староруской
уезд 11 погостов з деревнями облегли вкруг Старые Русы, и сошлись
дворы з дворами и слободы с слободами. А как де наперед сего тот Старо-
руской уезд 11 погостов з деревнями и со крестьяны до отдачи в Ивер-
ской монастырь был в дворцовых волостях, и судом и росправою были
ведомы в Старой Русе в приказной избе, и в то время торговым людям
утеснения никакова не было.
Архив ЛОИИ СССР, ф. Иверского монастыря, кар-
тон 105, д. 67, сстав 6—7. Список в составе выписи
1700 г. к памяти из Поместного приказа в Ратушу.
Пр и л о ж е ни е II
1701 г. февраля 9. Договор бурмистров Ивана Троицкого
с товарищи, земского старосты Бориса Савостина и посадских
людей Старой Руссы с архимандритом Тарасием и братией
Иверского монастыря о выплате монастырем стрелецких денег,
мирского тягла и единовременных государевых сборов соот-
ветственно доле имущества по общему с посадом раскладу,
а мостовых денег пополам.
Лета от Рождества Христова 170Рго февраля в 9 день. Староруские
земские бурмистры Иван Троицкого с товарыщи да земский староста Бо-
рис Савостин и старорушаня посадцкие люди учинили договор пречистые
богородицы Иверского монастыря с архимандритом Тарасием з братьею
243
в том, что с монастырских их вкладных со шти варниц да с новопостро-
енных оброчных с 5 варниц, с соляных промыслов, и з дровяных кладбищ,
с посадцких тяглых земель, и з дворов, и з дворовых и огородных, и ан-
барных мест, которые к тому монастырскому заводу и промыслу по кре-
постем надлежат, стрелецкие деньги и мирское тягло по роскладу с 56 ос-
минок, по чему розложено будет у нас, посадцких людей, тех стрелецких
и тяглых денег на осминку на год, платить им, архимандриту Тарасию
з братьею, или кто по них, архимандритов и братии, впредь в том Ивер-
ском монастыре будут, и в Старой Русе у их монастырского промыслу
безспорно против нашего посадцких людей по нынешнему окладу, по чему
на осминку доведетца в равенстве. И в тех стрелецких и тяглых деньгах
давать нашему земскому старосте их соляного промыслу приказным стар-
цам в приеме отписи, и зборные и росходные книги объявлять, и счет
чинить вправду. Да им же, архимандриту Тарасию з братьею или кто
впредь в том монастыре по них власти будут, как великий государь ука-
жет десятую, или пятую на десять, или пятую деньги, или иные какие
к тому пристойные платежи, или салдат спросят с Староруского посаду,
платить им по вышеписанному ж окладу с 56 осминок, по чему росклад
будет на нас, посадцких людях, на осминку в равенстве ж. А лишняго
платежу против нас, посадцких людей, и иных промышленых беломесцов
на их архимандрите з братьею и на приказных их Иверского монастыря
старцах, нам, бурмистром и посадцким людем, не накладывать. А с торго-
вых и ремесленых, и промышленых их Иверского монастыря с крестьян
с Староруского уезду в десятую деньгу платить их монастырским кре-
стьяном по 20 по 5 рублев в наш оклад, а в пятнатцатую и пятую деньги
против десятые ж деньги по росчету бесзпорно ж. Да их же Иверского
монастыря крестьяном с Староруского уезду в поставки подвод и судов,
которые доведутца с Старой Русы и с уезду, вместо ямской гоньбы под
казну великого государя и под каких-нибудь служилых людей, или под
какой обиход и под запас по указу великого государя и по грамотам, или
по подорожным, а по наряду из земские избы, и в той поставке подвод
или судов чинить пропуски с нами, бурмистры и посадцкими людьми, по-
полам. А для поставки подвод уездному их старосте быть в Старой Русе
в земской избе с нашим посадцким градцким старостою вместе непре-
станно, чтоб в том остановки в пропускных подводах никому не было б,
и в непоставке подвод их уездному старосте нам, посадцким людем, шкоты
никакой не учинить. А что будет присланным людем от чего доведетца
ударить челом в почесть, и во граде какая градцкая постройка прилучитца
в приказной избе, и воеводцкому и мирскому дворам, и земской избе, сто-
рожам приказным и тюремным, и заплечному мастеру, и в том им, уезд-
ному старосте с нашим посадцким старостою в тех почестях и в построй-
ках расход чинить пополам же и в тех росходах счптатца вправду по-
месячно. А что на ком по счету явитца, и то заплатить кому доведетца
сполна в то же время у счету безспорно, и о том росходные книги на-
шему земскому и их монастырскому старостам иметь в земской избе за
своими руками обчие. А за прошлые годы по нынешней 1701-й год ген-
варя по 1-е число, что монастырские их приказные старцы не платили
стрелецких и тяглых денег в земскую избу нам, посадцким людем, в по-
мочь, и тех денег и убытков нам, посадцким людем, на них, архимандрите
з братьею, по сему договорному письму ничего не спрашивать и великому
государю не бить челом. А в ямской гоньбе сентября с 1-го числа 1700-го
году генваря по 1-е число нынешняго 1701-го году их монастырскому ста-
росте с нашим посадцким земским старостою счесться вправду, и что по
счету на ком явитца, и то заплатить же сполна по сему -письму. А что
они, архимандрит з братьею, били челом великому государю на нас, старо-
рушан посадцких людей, в переемных десятые и карательного строения,
и в подводных деньгах за прошлые и нынешней годы, и о тех деньгах
ныне мы, бурмистры и посадцкие люди, с ним, архимандритом, з братьею
договорились, тех переемных денег и убытков им, архимандриту з бра-
244
тьею, на пас, бурмистров й на посадцких людех, ничего не Спрашивать же
и великому государю не бить челом. А в мостовые деньги за обчей оброч-
ной мост, что на Порусье реке у ряду, которые деньги платили мы, по-
садцкйе люди, откупщиком одни, и в тех деньгах по вершеному делу,
которое взято из Старые Русы в Помесной приказ, они архимандрит
з братьею, с нами, бурмистры, разочлись во всем. Так же и оброчные
деньги, что мы ж, посадцкие люди, переплатили одне в государеву казну
за тот же общей мост со 198-го году по нынешний 1701-й год за них, ивер-
ских, и в том мы, бурмистры с посадцкими людьми, с их монастырскими
крестьяны разочлись же. А впредь в казну великого государя оброчные
деньги с того общего мосту платить монастырским их крестьяном с Старо-
руского уезду с нами, бурмистры и с посадцкими людми, вместе попо-
лам же, по 6 рублев по 20 по 1 алтыну з деньгою и с пол-полуденьгою на
год; и в том мосту всякая постройка строить пополам же. А буде с того
мосту впредь, или за прошлые годы в казну великого государя каких пла-
тежев стросят, и то платить по тому же пополам. Да они ж, архимандрит
з братьею, заплатили нам, бурмистром и посадцким людем, в опчей же
плавной мост, которой через Полисть реку, за свою половину по договору
деньги все сполна, которой мост построили мы, посадцкие люди, одне.
А впредь товду мосту быть вопче пополам. И впредь нам, бурмистром и
будущим впредь бурмистром и земским старостам и посадцким людем,
сего письмянного полюбовного договору ничем не порочить, и тех выше-
ппсанных шэежних дел, что писано выше сего, не вчинать и великому го-
сударю не бить челом. Да и впредь чинить о том о всем по сему ж выше-
писанному полюбовному договорному письму во всем непременно.
А у сего договорного полюбовного письма свидетели Старые Русы
Спаского монастыря архимандрит Александр да новгородец посадцкой
человек Андреян Семенов сын Жулев, да митрополича розряду подьячей
Михайло Денисов.
А договорное письмо писал староруской земских дел подьячей Ивашко
Тимофеев.
К сему договорному письму бурмистр Иван Троицкого (руку прило-
жил) .
Бурмистр Иван Свежерыбников руку приложил.
Бурмистр Володимер Меныпягин руку приложил.
К сему договорному письму вместо старосты Бориса Савостина по его
веленью ларечной Терешка Калачников руку приложил.
Свидетель Спаского монастыря архимандрит Александр руку прило-
жил.
Свидетель новгородец Андреян Жулев руку приложил.
К сему письму Андрей Харламов руку приложил.
Ансиногенко Житков руку приложил.
Минка Шелковников руку приложил.
Руку Сенька Ильин приложил.
К сему договорному письму Гараска Хабаров и вместо Ивана Фили-
монова и руку приложил.
Вместо отца своего Федора Богданова сына Кладухина сын ево
Аверчка руку приложил.
Свидетель митрополича розряду подьячей Мишка Денисов руку при-
ложил.
Мишка Белянинов и вместо Антропа Мартинова по его велению и руку
приложил.
Агафошко Быков и вместо Дмитрия Стеблева, Ивана Донского по их
велению и руку приложил.
К сему договорному письму Никифорко Матфеев и вместо Якова Си-
дорова и Нестера Шпанникова по их веленью и руку приложил.
Агафошко Игнатьев вместо отца своего Игнатья Тимофеева сын ево
руку приложил.
К сему договорному письму Ивашко Иванов руку приложил.
245
Васька Попов руку прйложйл.
К сему договорному письму вместо Дмитрия Спирова Борисова, да
Олексея Федорова, прозвищу Минаева, да Ивана Козыневского по их ве-
лению Петрушка Ульянов сын Попов руку приложил.
Назарка Сляндухин и вместо Степана Красильникова, Ивана Глат-
кова, Семена Сумоенка по их велению и руку приложил.
Дмитрушка Иванов и вместо Архипа Микитина, Ивана Минина по их
веленью руку приложил.
К сему договорному письму вместо отца своего Петра Иванова по его
веленью сын ево Юшка руку приложил.
К сему договорному письму вместо Родиона Вешнякова и Козьмы
Скопина по их веленью Ивашко Седельников руку приложил.
К сему договорному письму вместо Савы Семенова сына Синюкова и
Савы Ильина по пх велению Федька Пересыцкой руку приложил.
К сему договорному письму Гришка Иевлев вместо сына своего Фе-
дота и Василья Васильева, и Меркулья Иванова по их веленью руку при-
ложил.
К сему договорному письму вместо Тимофея Евдокимова и Ермолы
Иванова, и Федора Иванова по их велению старорушанин Ивашко Луков-
ников руку приложил.
К сему договорному письму вместо Трифана Красильникова и Павла
Оксенова, и Ильи Крюкова по их велению старорушенин посадкой чело-
век Юшка Федотов руку приложил.
К сему договорному письму вместо Меркулья Иванова и Ивана Фи-
липьева, и Никиты Онтипова, и Василья Федорова по их велению Алешка
Белянинов и руку приложил.
К сему договорному письму и вместо Никиты Корелина, Осипа Щюк-
липа, Романа Михайлова по их велению Панкрашка Худяков руку при-
ложил.
К сему договорному письму Лазорко Бычатин вместо Павла и Кузьмы
и Ивана по их велению руку приложил.
На обороте л. 1 помета:
1701-го июня в 18 день по указу великого государя и по приказу
ближнего боярина и воеводы князя Ивана Юрьевича Трубецкого с това-
рищи сие письмо в Великом Новегороде в Приказной полате в книгу за-
писано, а пошлин не взято. Диак Андрей Озеров. Смотрил Лаврушка
Фомин.
Архив ЛОИИ СССР, ф. Иверского монастыря, кар-
тон 108, д. 46. Подлинник на трех листах с гербо-
выми печатями.
1 Фонд Иверского монастыря в настоящее время описывается и полу-
чит новые шифры.
А. Н. ЦАМУТАЛИ
СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ КИЕВСКОЙ РУСИ
В ОСВЕЩЕНИИ М. Д. ЗАТЫРКЕВИЧА
В общих курсах п специальных исследованиях, посвященных
развитию русской исторической науки, большое внимание отво-
дится рассмотрению борьбы между различными течениями в рус-
ской историографии второй половины XIX в. Совершенно естест-
венно исследователи обращают внимание прежде всего на самые
значительные события, связанные с развитием историографии,
изучают труды наиболее крупных историков, но при этом остаются
в тени некоторые малоизвестные ученые, порой оставившие после
себя немногочисленные труды, достойные более внимательного
к ним отношения, поскольку это научное наследие во многих слу-
чаях позволяет с гораздо большей полнотой и отчетливостью про-
следить развитие исторической науки. Обратившись к забытым
или полузабытым эпизодам из истории русской исторической
науки, можно обнаружить немало интересного. В частности то,
что наряду с наиболее известными историческими концепциями
(мы имеем в виду прежде всего изучение истории России) выдви-
гались теории, хоть и не получившие широкого признания, но от-
личавшиеся оригинальностью и стремлением пересмотреть с кри-
тических позиций устоявшиеся понятия. Такие взгляды высказы-
вались иногда в рамках одного историографического направления,
но являлись результатом острых дискуссий, происходивших в це-
лом на историографической арене. В ходе этой полемики среди
разнообразных суждений не так уж редко выдвигались идеи, близ-
кие к воззрениям, появившимся позднее и признанным сущест-
венным вкладом в развитие исторического знания.
К числу историков, которых не жалуют своим вниманием ис-
следователи истории исторической науки, несмотря на высказан-
ные ими оригинальные взгляды, принадлежит Михаил Дмитриевич
Затыркевич. Он занимает особое место в историографии Киевской
Руси, особенно в историографии классовой борьбы в этот ранний
период русской истории. В 1876 г. он издал книгу «О влиянии
247
борьбы между народами и сословиями на образование Русского
государства в домонгольский период». Тех, чье внимание привлек
этот труд, не могло не поразить, что автор заговорил о хорошо
известных событиях начальной русской истории совершенно но-
вым языком, придав им принципиально иное по сравнению с его
предшественниками значение. Действительно, М. Д. Затыркевич
писал о «революционном движении городов»,1 «о восстании горо-
дов против княжеской власти»,1 2 к тому же именно в этих собы-
тиях он усматривал «борьбу между сословиями», являвшуюся,
в его представлении, одной из главных движущих сил в истори-
ческом развитии.
Рассматривая борьбу между сословиями как одну из главных
причин, приведших к образованию Русского государства,
М. Д. Затыркевич по-новому оценивал и самое понятие «сословие».
Под сословиями он подразумевал не категории, отличающиеся
друг от друга определенными правами, в той или иной форме
закрепленными юридическими актами, а группы населения, раз-
личающиеся не «образом жизни и занятиями, но своим происхожде-
нием и общественным положением».3 Само определение понятия
«сословие», данное М. Д. Затыркевичем, не было достаточно чет-
ким, на что не преминул обратить внимание главный, впрочем и
единственный, его оппонент В. И. Сергеевич. Тем не менее, при
всей неопределенности этого понятия со строго юридической точки
зрения, нововведение М. Д. Затыркевича, сводившееся к тому,
чтобы рассматривать в качестве сословий известные социальные
группы, нацеливало внимание историков на изучение обществен-
ной структуры Киевского государства. К двум сословиям, состав-
лявшим основную массу населения, М. Д. Затыркевич относил
сельское и городское. Сельское сословие, которому он посвятил
главу IV, составляли смерды. В главе III книги рассматривались
происхождение и первоначальное устройство промышленного го-
родского населения, или «городского сословия в настоящем смысле
этого слова».4 Городское сословие составилось, по его представле-
нию, «из беглых рабов, преступников и промышленных людей,
пришедших в славянские города из разных городов Юга, Севе-
ро-Востока и Запада». «Это сбродное, свободное население на пра-
вительственном языке того времени, — писал М. Д. Затыркевич, —
было известно под общим именем изгоев».5 Второй путь возникно-
вения промышленного, городского сословия он видел в поселении
князьями и боярами своих дворовых людей возле городских стен
1 М. Д. Затыркевич. О влиянии борьбы между народами и сосло-
виями на образование Русского государства в домонгольский период. М.,
1876, стр. 225.
2 Там же, стр. 257.
3 Там же, стр. 167.
4 Там же, стр. 91.
5 Там же, стр. 93.
248
для занятий земледелием и промышленностью. Анализируя усло-
вия жизни и общественного положения городского сословия,
М. Д. Затыркевич обращался в основном лишь к этой категории
людей, которых он называл посадскими. Сельскому и городскому
сословиям противостояло боярство, рассматривавшееся как анта-
гонистическая социальная группа по отношению к обоим назван-
ным сословиям. Отдельно касается он дружинников, отмечая,
с одной стороны, их привилегии, с другой, — зависимость от князя.
В отношениях боярства с городским и сельским сословиями
М. Д. Затыркевич стремится показать зависимое положение по-
следних. «Посадские люди, — полагал он, — первоначально были
крепостного или рабского состояния».6 По его мнению, бояре из-
давна имели аналогичную власть над смердами, которую не усту-
пили варяжским князьям. Он считал, что смерды, представлявшие
собою остатки бродячих народов, «еще задолго до времен Рюрика
были покорены князьями и боярами городов старославянских», что
к Рюриковичам власть над смердами от бояр перешла только от-
части, «так как бояре во многих местностях до позднейших времен
сохранили государственную власть над бродячим населением».7
Характеризуя зависимость городского и сельского сословий от бо-
ярства, М. Д. Затыркевич не совсем точен в оценках. Он то гово-
рит о крепостническом, то о рабском состоянии, но во всяком
случае убежден, что имела место зависимость, сходная с той, в ко-
торой находилось население под властью феодалов в Западной
Европе. Отдавая должное М. Д. Затыркевичу за настойчивое стрем-
ление обнаружить (если не в полной мере, то в значительной)
феодальную зависимость населения Киевской Руси, можно ска-
зать, что его затруднения при определении того, «рабами» или
«крепостными» были смерды, не следует считать столь уж
существенными. Ведь при решении этой проблемы испытывали
немалые трудности и историки значительно более позднего
времени.
Городское и сельское сословия тяготились зависимостью от
боярства, страдали от нее и предпринимали попытки освободиться,
изменить свое положение. В выступлениях городского и сельского
населения против боярства и видит М. Д. Затыркевич главное со-
держание борьбы между сословиями. Наиболее яркое проявление
эта борьба нашла, по его мнению, в городских восстаниях, сопро-
вождавшихся изгнанием князей, известными изменениями в поло-
жении городского населения. Городским восстаниям он посвятил
специальную главу в своей книге. Здесь он останавливается на
борьбе «между сословиями: боярством, посадскими людьми и дру-
жинниками». Столкновение между ними возникает из-за того, что
посадские люди выступают против боярства, в котором М. Д. За-
6 Там же, стр. 101, 105.
7 Там же, стр. 108, 109.
249
Шркевич видит господствующее сословие, обладающее правами,
сходными с теми, какие имели западноевропейские феодалы.
В противоречии между двумя враждебными сословиями — посад-
скими и боярами — видит М. Д. Затыркевич основную причину,
повлекшую за собой городские восстания, сопровождавшиеся из-
гнанием князей. Рассматривая, боярство как сословие, угнетав-
шее горожан и смердов, М. Д. Затыркевич в особую категорию
выделяет князей. Он не считает их выразителями интересов ка-
кого-либо сословия, а делит на тех, кого любил народ и не любили
бояре, и тех, кого поддерживали бояре и к кому враждебно отно-
сился народ.
Особое внимание, проявленное М. Д. Затыркевичем к народным
движениям в Киевской Руси, настойчивые попытки объяснить
природу этих движений наличием серьезных противоречий между
стоящим у власти, привилегированным сословием — боярством и
основной массой населения, в той или иной степени находившейся
в крепостной зависимости от бояр, представляли собою важный
шаг на пути изучения социальной природы Русского государства
в киевский период. М. Д. Затыркевич при исследовании классо-
вой природы народных движений в Киевской Руси пытался выде-
лить определенные социальные слои среди его населения. «Сосло-
вия» в его понимании в какой-то мере перекликаются с современ-
ными представлениями о классах в Киевской Руси, равно как и
его трактовка борьбы между сословиями является известным про-
тотипом понятия «классовая борьба». Заметим, что, расценивая
княжескую власть как не связанную с определенным сословием,
М. Д. Затыркевич в ряде мест своей книги склонен был видеть
в городских восстаниях выступления не только против отдельных
князей, но и против княжеской власти как института в целом.
Именно в этой связи он употреблял приведенные выше выраже-
ния: «революционное движение городов» и «восстание городов
против княжеской власти». Большой историографический интерес
имели утверждение М. Д. Затыркевича, что «борьба между
сословиями» есть одна из главных движущих сил исторического
развития, внимание ученого к изучению социальных групп в Киев-
ской Руси, противоречий и борьбы между ними.
Повышенный интерес М. Д. Затыркевича к борьбе между со-
словиями тесно переплетался с его стремлением найти в общест-
венных отношениях черты, общие с существовавшими в средневе-
ковой Европе феодальными отношениями. Он сравнивает инсти-
туты, существовавшие в Киевской Руси, с тем, что было в средне-
вековых западноевропейских государствах, и всячески старается
обнаружить и подчеркнуть все, с его точки зрения, сходные явле-
ния. Так, он сравнивает гридей с аллодиальными владельцами,
а дружинников — с вассалами. При этом ему удается сделать ин-
тересные наблюдения, в связи с чем в своих поисках он прибли-
жается к решению проблемы, касающейся социальных противоре-
250
чий в Киевской Руси, определения общего порядка общественных
отношений как феодального.
Стараясь во всем найти общие черты между Киевской Русью
и средневековыми европейскими государствами, М. Д. Затыркевич
прибег в ряде случаев к довольно искусственным построениям, за-
нявшим в общей системе его взглядов значительное место. К их
числу относится прежде всего стремление показать, что и Киев-
ская Русь представляла собою государство варварского типа.
Чтобы изобразить ее таковой, он утверждал, что славянский и
варяго-русский элементы были постепенно вытеснены выходцами
из кочевых народов, составивших в первую очередь ближайшее
окружение князей. Варварское окружение князей придало вар-
варский характер и всему устройству Киевской Руси. В связи
с этим «борьба между народами» в схеме М. Д. Затыркевича
имела первостепенное значение, не менее важное, чем «борьба
между сословиями».
Толчком к развитию в Киевской Руси феодальных отношений
М. Д. Затыркевич считал страх князей перед угрозой новых вы-
ступлений недовольных и волновавшихся сословий. Этот страх
заставлял князей опираться на дружинников, превращать их
в главную опору власти, а для этого наделять их землей, ставить
их в вассальную зависимость от князя, подобно тому как это де-
лали западноевропейские феодалы. Таким образом, борьба между
народами и борьба между сословиями толкали Киевскую Русь на
путь развития феодальных отношений, которые, по мнению
М. Д. Затыркевича, окончательно сложились в Русском государ-
стве после перенесения его центра на Северо-Восток.
В общей схеме М. Д. Затыркевича причудливо переплетались
тонкие наблюдения, которые в какой-то мере можно было бы на-
звать прототипом теории русского феодализма, выдвинутой спустя
более чем два десятилетия Н. П. Павловым-Сильванским, и весьма
искусственные построения, несостоятельность которых бросалась
в глаза и в значительной степени обесценивала положительные
стороны этой концепции. Скорее всего именно этим обстоятельст-
вом можно объяснить то, что интересные взгляды М. Д. Затырке-
вича не- получили поддержки у современников, а впоследствии
почти не привлекали к себе внимания авторов историографических
работ.
На книгу М. Д. Затыркевича написал большую рецензию
В. И. Сергеевич вскоре после ее выхода в свет. В. И. Сергеевич,
являвшийся наиболее значительной фигурой среди молодого по-
коления сторонников историко-юридической школы, по всей веро-
ятности, увидел в лице М. Д. Затыркевича явного противника на-
правления, к которому он сам принадлежал, и счел необходимым
выступить против него во всеоружии. Рецензия В. И. Сергеевича
подробно разбирает и критикует каждую главу книги М. Д. Затыр-
кевича. Настроенный более чем критически по отношению
251
к М. Д. Затыркевичу, В. И. Сергеевич полагал, что «в своих выво-
дах автор руководствовался не содержанием наших памятников,
а желанием во что бы то ни стало найти в ходе нашей истории те
же черты, которые наблюдаются в ходе истории западноевропей-
ских государств». Признавая, что «в развитии нашей истории
встречаются многие аналогические явления с явлениями истории
западноевропейских народов» и что «эти сходства не вполне еще
раскрыты нашею исторической наукой», В. И. Сергеевич считал,
что М. Д. Затыркевич «отнесся к поставленной им задаче, вер-
ность которой нельзя не признать, слишком смело».8 Он полагал,
что «вся оригинальность воззрения» М. Д. Затыркевича объяс-
няется «погоней за чисто внешними сходствами» и что в жертву
этой оригинальности он принес «и действительный смысл наших
источников, и характеристические особенности нашего историче-
ского развития».9
В. И. Сергеевич, хотя и допускал возможность изучения воп-
роса о наличии феодальных отношений в средневековой Руси,
считал, что нет достаточных оснований для утверждения общно-
сти в развитии политических и юридических институтов в Запад-
ной Европе и на Руси, не соглашался с определением об-
щественного строя Киевской Руси как феодального. Рецензия
В. И. Сергеевича, отмечая ряд неточностей и натяжек в книге
М. Д. Затыркевича, ставила под сомнение ее научную ценность
в целом. Вполне вероятно, что для многих, кто в 70-е годы XIX в.
занимался изучением истории Киевской Руси, отрицательное от-
ношение В. И. Сергеевича к книге М. Д. Затыркевича прозвучало
веским и убедительным приговором, после которого на книгу
«о борьбе между народами и сословиями» смотрели как на не за-
служивающую серьезного внимания. Можно даже предположить,
что именно уничтожающий характер рецензии В. И. Сергеевича
послужил причиной тому, что после своей первой и последней
книги М. Д. Затыркевич навсегда оставил занятия историей, уе-
хал в имение и посвятил дальнейшие годы занятиям сельским
хозяйством.
Несмотря на неудачно сложившуюся научную карьеру
М. Д. Затыркевича, его исторические взгляды достойны внима-
тельного к себе отношения со стороны исследователей русской
историографии второй половины XIX в. Их нельзя уложить
в жесткие рамки признанных основных направлений в русской
исторической науке того времени. Юрист по образованию,
М. Д. Затыркевич, казалось бы, должен был бы скорее всего при-
мкнуть к историко-юридической школе, однако он находился
в резких противоречиях с представителями этого направления.
8 В. И. Сергеевич. Исследования г. Затыркевича в области домон-
гольского периода русской истории. ЖМНП, 1876, № 1, стр. 234,
9 Там же, стр. 235.
252-
Особое внимание к борьбе между привилегированными и зависи-
мыми слоями населения, провозглашение этой борьбы в качестве
одного из главных двигателей исторического процесса, казалось,
должно было бы послужить причиной отнесения М. Д. Затырке-
вича к демократическому направлению, представители которого
так много писали о необходимости изучения истории народа и
его борьбы против угнетателей. Но по своим умеренным полити-
ческим взглядам и по своему общественному положению (он был
весьма хозяйственным помещиком) М. Д. Затыркевич не может
быть отнесен и к этому течению.
Можно считать, что в лице М. Д. Затыркевича мы имеем дело
с одним из представителей либерального направления в русской
историографии, испытавшим на себе воздействие, с одной сто-
роны, весьма широко распространенного в 60-е годы XIX в. ув-
лечения естественными науками и связанных с этим увлече-
нием идей о необходимости применения к истории человечества
методов, применяемых при изучении естественных наук, а с дру-
гой — демократического направления в русской историографии,
настойчиво обращавшего внимание историков на необходимость
и важность изучения истории народа и его выступлений и по-
стоянно критиковавшего представителей официально-охранитель-
ного и либерального течений за невнимание к истории народа.
Напомним, что интерес к естественным наукам тесно перепле-
тался с большим вниманием к социологическим построениям,
с повышенным интересом к сочинениям Бокля, Спенсера и т. п.
Это влияние преломлялось в творчестве историков по-разному.
А. П. Щапов, например, искал в особенностях природы, в их
влиянии на человека объяснение причин развития человеческого
общества. М. Д. Затыркевича, по-видимому, особенно интересо-
вали идеи Дарвина (недаром он предпослал своей книге эпиграф
из Дарвина). Увлечение Дарвином могло способствовать и тому,
что М. Д. Затыркевич считал плодотворным применение сравни-
тельно-исторического метода. Что же касается предположения
о том, что на М. Д. Затыркевича повлияли историки демократи-
ческого лагеря, настаивавшие на изучении истории народа, то и
оно представляется весьма вероятным, хотя это воздействие не
следует понимать обязательно в виде непосредственной реакции
на соответствующие высказывания и рассуждения. Скорее всего
это была реакция на идеи и настроения, в какой-то мере витавшие
в те времена в воздухе. Вполне возможно, что сам М. Д. Затыр-
кевич не связывал их непосредственно с выступлениями пред-
ставителей демократического направления.
Эволюция во взглядах части историков либерального направ-
ления была одним из последствий воздействия борьбы демократи-
ческого направления в русской историографии. Взгляды
М. Д. Затыркевича представляли в понимании процесса социаль-
но-политического развития значительный шаг вперед по сравне-
253
нию с государственной теорией, которая лежала в основе «Исто-
рии России с древнейших времен» С. И. Соловьева, теории
закрепощения и раскрепощения сословий Б. Н. Чичерина. В ка-
кой-то мере по выделению важности социальной борьбы при
изучении истории М. Д. Затыркевич опережал и В. О. Ключев-
ского. Однако следует заметить, что М. Д. Затыркевич не уделил
должного внимания вопросам, связанным с развитием экономики.
В этом отношении в рамках либерального направления эта проб-
лема была впервые обстоятельно рассмотрена В. О. Ключевским.
Мы уже говорили, что взгляды М. Д. Затыркевича прибли-
жались к тем построениям, которые были впоследствии выдви-
нуты Н. П. Павловым-Сильванским. Если вспомнить, что наряду
с признанием феодализма в России Н. П. Павлов-Сильванский
уделял большое внимание «освободительному движению», в част-
ности писал о том, что «вся наша древность залита кровью мя-
тежных народных движений»,10 то это сходство станет еще бо-
лее отчетливым.
В настоящей статье дана самая общая характеристика ориги-
нальной концепции М. Д. Затыркевича, которая несомненно за-
служивает более внимательного изучения. Вместе с тем даже бег-
лый обзор взглядов этого малоизвестного широкому кругу исто-
риков автора показывает, что в истории нашей исторической
науки есть еще немало интересных страниц, знакомство с кото-
рыми позволит с несравненно большей полнотой, чем это сделано
до сих пор, воспроизвести развитие русской историографии, пол-
ное острых столкновений, жарких дискуссий, в ходе которых
было выдвинуто немало интересных идей, лишь постепенно вы-
лившихся в получившие известность концепции.
Обстоятельное знакомство с развитием изучения нашей оте-
чественной истории позволит также показать, что при наличии
значительных достижений и разработке оригинальных построе-
ний либеральное направление в целом не смогло избежать кри-
зиса, что подлинно научная разработка истории России стала воз-
можна лишь с позиций марксизма-ленинизма.
10 Цит. по: С. Н. В а л к. Вступительная лекция Н. П. Павлова-Силь-
ванского. Вопросы историографии и источниковедения истории СССР. М,—’
Л., 1963, стр. 621
Н. П. ПОЛЕТИКА
ПРУССИЯ И КРЫМСКАЯ ВОЙНА
Англия, Франция и Австрия не собирались равнодушно смот-
реть на поход царской России к Константинополю. Но Николай I
был уверен в поддержке Пруссии: он был женат на принцессе
Шарлотте, сестре Фридриха-Вильгельма IV и его будущего
преемника Вильгельма I, и рассчитывал сговориться с Австрией;
ведь это он, Николай I, помог подавить в 1849 г. революцию
в Венгрии, и император Франц-Иосиф был обязан ему сохране-
нием престола.
В мае 1853 г. Николай I предложил Францу-Иосифу оккупи-
ровать австрийскими войсками Сербию и Герцеговину, а в июне—
заключить оборонительный и наступательный союз, гарантируя
защиту австрийских владений в северной Италии против Напо-
леона III и ручаясь за поддержку со стороны Пруссии и Герман-
ского союза.1 «Без Австрии я, конечно, ничего не могу сде-
лать»,— говорил он.1 2
На встрече с Францем-Иосифом и принцем Вильгельмом
Прусским в Ольмюце в конце сентября 1853 г. Николай I изло-
жил свои планы подробно: свободный проход русских военных
кораблей через Босфор и Дарданеллы, раздел европейской Тур-
ции на самостоятельные славянские княжества, взаимные гаран-
тии трех монархий против революционных «козней» в Европе,
совместный протекторат России и Австрии над освобожденными
провинциями Турции.3
Но Франц-Иосиф не .собирался при помощи создания само-
стоятельных славянских государств на Балканах революциони-
1 Переписка Николая I с Францем-Иосифом в 1853 г., опубликованная
австрийским государствоведом И. Редлихом (J. Redlich): Nene Freie Presse
(Wien), 7, 12, 15, 18 X 1924; в частности письмо Николая I от 30 мая 1853г.
2 [А. Н. J о m i n i]. Etude diplomatique sur la guerre de Crimee, v. I.
St. Petersburg, 1878, p. 384.
3K. Borries. PreuBens im Krimkrieg (1853—1856). Stuttgart, 1930,
S. 94.
255
зйровать славянское население многонациональной Австрийской
империи. Не помогли и свидание Николая I в Варшаве с Фран-
цем-Иосифом и Фридрихом-Вильгельмом IV и внезапный визит
Николая I в Потсдам в октябре—ноябре 1853 г.
Из этих попыток Николая I ничего не вышло. Австрия мень-
ше всего хотела усиливать позиции своего исконного соперника
в турецком наследстве на Балканах. В Берлине не собирались
продаться по дешевке и ждали предложений из Лондона и Па-
рижа. Во время визита Николая I в Потсдам король сказался
больным (он боялся «ужасной вспыльчивости Николая») и, не
смея противоречить ему, поручил Мантейфелю сказать царю, что
Пруссия хочет остаться вне спора, чтобы иметь возможность
в последний час служить делу мира.4
Николай I решил идти напролом. На предупреждение фран-
цузского посла в Петербурге Кастель-Бажака, что великие дер-
жавы не допустят раздела Турции, Николай I ответил: «Вчетве-
ром Вы продиктовали бы мне свою волю, но этого никогда не бу-
дет, я могу рассчитывать на Вену и на Берлин».5
Угроза войны в Европе поставила перед правящими кругами
Австрии и Пруссии вопрос о позиции этих держав. Для Авст-
рии сговор с Россией о разделе Балканского полуострова сулил
только невыгоды: усиление России и угрозу нападения Напо-
леона III на австрийские владения в северной Италии и на саму
Австрию через южную Германию.
Выступление Австрии на стороне Франции и Англии обещало
существенные выгоды: искоренение влияния России на Балканах
и возможность «подарка» от Турции (в благодарность за спасе-
ние — в виде тех же дунайских княжеств, хотя бы в форме «вре-
менной», но не имеющей определенного срока оккупации их ав-
стрийскими войсками).
Против выступления на стороне западных держав говорило
многое: риск тяжелой войны с Россией, которую Австрии приш-
лось -бы в гораздо большей степени, чем Англии и Франции, ве-
сти на своей территории, и неуверенность в позиции Пруссии.
В Вене еще была слишком свежа память о том, что корону
Германской империи Франкфуртское национальное собрание
предложило не Габсбургам, а Гогенцоллернам, что Австрии
только с мечом в руках удалось в 1850 г. в Ольмюце заставить
Фридриха-Вильгельма IV отказаться от объединения Германии
вокруг Пруссии. Участие Австрии в войне с Россией развязало
бы Пруссии руки, позволив ей «реорганизовать» Германский
союз по своему усмотрению и под своим руководством. Удар ав-
4 Preu Bens auswartige Politik 1850—1858. Berlin, 1902. Hrsg. von H. von
Poschinger (далее — H. Poschinger, PAP). Bd. II, S. 149; K. Borries, S. 92.
5 H. Poschinger, PAP, Bd. II, S. 110; F. H. G e f f c k e n. Zur Ge-
schichte den orientalischen Krieges 1853—1856. Berlin, 1881, S. 59.
256
стрийской армии из-за Карпат в тыл русским войскам в Молда-
вии и Валахии был возможен лишь в том случае, если Пруссия
примет вместе с Австрией сторону западных держав и тем свя-
жет себе руки в отношении «реформы» Германского союза. По-
этому важнейшей задачей австрийской дипломатии стали заклю-
чение при содействии государств Германского союза соглашения
с Пруссией и вовлечение ее и всего Германского союза в войну
с Россией. В этом случае великие державы могли не только про-
диктовать свою волю царской России, но и оторвать от России
солидные куски территории.
«Самый христианский» в эти годы король в Европе — Фрид-
рих-Вильгельм IV — стоял в восточном вопросе «на христианской
точке зрения», мечтая об изгнании турок из Европы.6 Войну хри-
стианских держав друг с другом из-за мусульман он считал пре-
ступлением против христианства,7 поэтому и хотел поставить
христиан в Турции под объединенный протекторат пяти великих
держав, что, кстати говоря, усиливало позиции Пруссии на Ближ-
нем Востоке.8 Готовясь принять участие в борьбе за «святые ме-
ста», он даже учредил ради этого в 1853 г. протестантское епи-
скопство в Иерусалиме.9
Начало восточного кризиса поставило Фридриха-Виль-
гельма IV перед мучительным выбором: кому продать свою шпагу?
России? Но тогда Рейнская область и вся западная Пруссия ста-
нут добычей Наполеона III. Королю уже мерещилось возрожде-
ние Рейнского союза, превращение Пруссии в театр войны между
Францией и Россией, которую они будут вести на прусской
спине, а Англия в это время разрушит всю северогерманскую и
прусскую морскую торговлю.
Вступить в войну на стороне западных держав? Но от этого
прусская спина не перестанет быть театром войны для Франции
и России и Наполеон III, «владыка революционных сил в Ев-
ропе», как выражался принц Вильгельм Прусский, введя свои
войска в Пруссию, укрепит в ней силы революции и во всяком
случае разрушит устои пруссачества. К тому же Россия, даже
в случае победы Наполеона III, всегда сможет сговориться
с Францией, отдав ей левый берег Рейна.
Эту возможность учитывали и Бисмарк, и Мантейфель, и
братья Герлахи, и сам король. Поэтому Фридрих-Вильгельм IV
хотел как можно дольше сохранить свободу в расчете продаться
6 Письмо О. Мантейфеля прусскому послу в Париже Гацфельду
в феврале 1853 г. См.: Н. Poschinger, PAP, Bd. II, S. 35, 79.
7 Письмо Фридриха-Вильгельма IV послу в Лондоне Бунзену 25 фев-
раля 1854 г. См.: К. Borries, S. 351 (Anlage 5).
8 Leopold von Gerlach. Denkwiirdigkeiten. aus dem Leben, Bd. II.
Berlin, 1891—1892, S. 29, 43, 45.
9 H. von Petersdorf f. Konig Friedrich Wilhelm der Vierte. Stutt-
gart, 1900, S. 20.
257
тому из противников, кто даст больше. Но после объявления Тур-
цией войны с Россией в октябре 1853 г. оттягивать вопрос о по-
зиции Пруссии стало невозможно. И король стал склоняться на
сторону западных держав. На венских конференциях четырех
держав, где Англия и Франция сколачивали блок против России,
стараясь привлечь на свою сторону Австрию и Пруссию, Прус-
сия приняла самое добросовестное участие в составлении венских
протоколов 5 декабря 1853 г. и 13 января 1854 г. Эти протоколы
стали основой англо-французского ультиматума России в фев-
рале 1854 г.10 11
8 декабря 1853 г. Мантейфель предписал прусскому послу
в Вене графу Генриху Арниму «тщательно избегать всякой ви-
димости принять в (восточном, — Н. П.) вопросе сторону России
и не отклоняться в нем формально от западных держав».11
Мантейфель считал, что присоединение Пруссии, а за ней
Австрии к России невыгодно. Хотя блок трех монархий может
предотвратить войну Англии и Франции против России, но если
война все же вспыхнет, то вся тяжесть борьбы на Рейне и
в Италии выпадет на долю Пруссии и Австрии, которым к тому
же придется вести войну не на жизнь, а на смерть с революцион-
ным движением в своих странах. На русскую помощь надеяться
невозможно, так как царская Россия использует создавшуюся
ситуацию для прорыва к Константинополю. Поэтому идти вместе
с западными державами будет для Пруссии меньшим злом. Ко-
роль, Мантейфель и Бисмарк надеялись, что угроза интересам
хАвстрии на Балканах и на Ближнем Востоке настолько свяжет
руки Австрии, что Пруссия сможет добиться равноправия с Ав-
стрией в Германском союзе.12
В январе 1854 г. Мантейфель выдвинул перед королем еще
один довод: сближение Пруссии с Австрией необходимо, ибо со-
хранение Австрии как великой державы должно быть незыбле-
мой аксиомой внешней политики Пруссии. Если Австрия вступит
в войну на стороне России, то она неминуемо рассыплется на
части под ударами западных держав.13
В какой мере Бисмарк был вдохновителем Мантейфеля, нам
установить не удалось, но в 1866 г. и в последующие десятиле-
тия Бисмарк был ярым защитником сохранения Австрии как
великой державы.
Вопрос о позиции Пруссии в восточном кризисе стал вопросом
не только внешней, но и внутренней политики. Он расколол
страну на два лагеря: с одной стороны, на «русскую партию» —
10 Robert von К е u d е 11. Furst und Fiirstin Bismarck. Stuttgart, 1901,
S. 41; Bismarck. Briefe an den general Leopold von Gerlach. Hrsg. von
Horst Kohl. Stuttgart, 1896 (далее —An Gerlach), S. 140.
11 H. Poschinger, PAP, Bd. II. S. 200.
12 K. Borries, S. 68—69.
13 H. Poschinger, PAP, Bd. IT, S. 311.
258
приверженцев нейтралитета Пруссии, прусских консерваторов-
ультра во главе с Герлахами. Это были люди из «Крейццей-
тунг» — «голодное и нахальное юнкерство» (Альберт Пурталес).
Война против Николая I, оплота монархизма и легитимизма
в Европе, была для них принципиально немыслимой. Поражение
царской России развязало бы руки революции в Германии и выз-
вало бы крушение прусских порядков в самой Пруссии. С дру-
гой — «западная партия» — юнкерство Рейнской провинции и
Вестфалии, либеральная буржуазия и демократические силы, для
которых война против русского царизма была войной за буржуаз-
ные свободы в Европе. За войну с Россией стояла часть консерва-
торов, группировавшаяся вокруг газеты «Берлинер Вохенблатт»
(Berliner Wochenblatt). Партия «Берлинер Вохенблатт» была пар-
тией умеренного конституционализма, монархической и антидемо-
кратической. Союз с западными державами был для нее средством
не только ввести в Пруссии конституционные порядки по англий-
скому образцу, но и отодвинуть Россию на восток, отняв у нее
Польшу, Литву, Прибалтику, Белоруссию, Украину.14
Руководителями партии «Вохенблатт» был банкир Бетман-
Гольвег и два дипломата — Альберт фон Пурталес, «министр
принцессы Прусской»,15 и Роберт фон дер Гольц, занимавшие
в 1853 г. видные посты на прусской дипломатической службе.
К партии примыкало и «демократическое семейство»,16 как назы-
вали в кругах «ультра» наследника престола принца Вильгельма
Прусского и его жену принцессу Августу. Вожди партии тща-
тельно скрывали от принца Вильгельма свои стремления к анг-
лийскому конституционализму. Бисмарк считал планы партии
«Вохенблатт» «ребяческими утопиями» и ядовито говорил о «го-
товности одобрить ради партийных интересов всякую глупость».17
Он называл Пурталеса одной из «самых плоских пустых го-
лов», опасаясь, что приход этой группировки к власти, к чему
склонялся в жажде территориальных захватов за счет России
Фридрих-Вильгельм IV в начале 1854 г., будет концом его соб-
ственной карьеры. Вместе с Герлахами, Зенфт-Пильзахом, Эдвином
Мантейфелем, Густавом Альвенслебеном Бисмарк всячески со-
действовал в марте 1854 г. падению Пурталеса и партии «Вохен-
блатт». Но с принцем Вильгельмом Прусским он поддерживал,
сколь возможно, хорошие отношения, помня, что тот — наслед-
ник престола.
Вопрос о позиции Пруссии в Крымской войне привел к дина-
стическому кризису и выступлению принца Вильгельма Прус-
14 Отто фон Бисмарк. Мысли и воспоминания, т. I. М., 1940,
стр. 92—93.
15 An Gerlach, S. 87.
16 Th. von Вег nhardi. Aus dem Leben Th. von Bernhardi, Teil II.
Leipzig, 1893, S. 244.
17 Отто фон Бисмарк. Мысли и воспоминания, т. I, стр. 92—94.
259
ского против короля. В течение всего восточного кризиса принц
Вильгельм требовал вступления Пруссии в войну на стороне
Англии и Франции, чтобы отплатить России «за Ольмюц», сбить
спесь с Николая I и усилить позиции Пруссии в Европе.18 Он
угрожал королю отречением от прав на престол и намекал, что
за ним стоит армия. В мае 1854 г. он самовольно покинул свой
пост командующего войсками в Кобленце и уехал с женой в Ба-
ден-Баден. Опасаясь ареста, он собирался бежать оттуда в Анг-
лию и даже просил у королевы Виктории политического убежища.
Король угрожал принцу Вильгельму военным судом. Но ему при-
ходилось щадить единственного брата, способного хоть в какой-
то мере стать его преемником на прусском троне. Фридриху-
Вильгельму с большим трудом и при содействии генералов своей
свиты и Бисмарка (его специально посылали для этого в Баден-
Баден в конце мая к принцу Вильгельму) удалось убедить
принца в необходимости повиновения королю.
Вильгельм, прекрасно знавший о припадках безумия короля
(от офицеров его свиты и чиновников двора как раз в эти ме-
сяцы пошли первые слухи о сумасшествии Фридриха-Виль-
гельма IV), решил пойти на мировую с королем. Он надеялся,
что ему недолго придется ждать корону.19
В течение всей Крымской войны король менял свои решения
чуть ли не ежедневно. «Мой дорогой шурин, — говаривал в 1854 г.
Николай I, — ложится каждый вечер в кровать как русский и
встает каждое утро как англичанин».20
Король — «физический и моральный импотент», — злобно со-
общал в мае 1854 г. в Вену австрийский посол в Берлине граф
Тун. «Как только он приходит к какому-либо решению, необхо-
дим ошеломительный шаг, чтобы аннулировать или ослабить это
решение».21
Кроме страха перед революцией, короля больше всего трево-
жила мысль, как бы не упустить момент и урвать как можно
больше. После объявления Турцией войны России в октябре
1853 г. и до вступления Англии и Франции в войну 27 марта
1854 г. Фридрих-Вильгельм IV предпринял глубокую разведку:
где больше дадут — в Петербурге, Лондоне или Вене?
Но в Петербурге ничего не могли дать. Последние предложе-
ния Николая I Австрии и Пруссии сводились лишь к обещанию
помощи при нападении на них с запада и к обязательству не
заключать мира без согласия союзников. Все это было обильно
18 Р. R a s s о w. Der Konflikt Konig Friedrich Wilhelm IV mit dem
Prinzen von Preussen im Jahre 1854. Eine Preussische Staatskrise. Wiesba-
den, Mainz, 1961, S. 39—71.
19 Там же.
20 Erich Eyck. Bismarck (Leben und Werk), Bd. I. Erlenbach Zurich,
1941, S. 367.
21 F. Eckhart. Die deutsche Frage und der Krimkrieg. 1931, S. 65.
260
сдобрено фразами о монархической солидарности, что не произ-
вело впечатления ни на Берлин, ни на Вену.
В своем докладе королю 28 января 1854 г. Мантейфель резко
высказался против предложений Николая I, так как принятие
их могло лишь усилить Россию, привести к вторжению францу-
зов в Рейнскую область, к разрушению Англией прусской торговли
и, что хуже всего, — к подъему революции в Пруссии и Германии.
Король одобрил мнение Мантейфеля и в письме к Николаю I
обещал быть вместе с Австрией «часовым на Рейне». Мантейфель
поспешил разъяснить прусскому послу в Петербурге, что письмо
короля к Николаю I — всего лишь «дипломатический документ».22
Герлахи боялись, что Россия сможет доцрвориться и заключить
союз с Францией, если Пруссия и Австрия бросят Россию на
произвол судьбы.23
Принц Вильгельм советовал королю ответить на предложение
Николая I «безусловным ,,нет“» и пригрозить выступлением
Пруссии, имеющей 300 000 штыков, на стороне западных дер-
жав,24 хотя войну с Россией он считал «не детской игрой».25
В меморандуме королю от 15—16 февраля 1854 г. принц
Вильгельм требовал, чтобы Пруссия, не опасаясь гнева России,
бросила свой вес на чашу Запада с целью заставить Россию
отступить.26
В общем разведка в Петербурге показала, что надежд на
получение от России жирного куска нет. 23 апреля 1854 г. Фрид-
рих-Вильгельм IV писал своей сестре, императрице России:
«В 1850 году Россия встала на пути желаний Пруссии (в Оль-
мюце, — Н. J7.), сейчас Пруссия вынуждена выступить против
России. Когда вопрос будет решен, старые отношения также будут
восстановлены» ,27
Неудачной оказалась разведка и в Лондоне, куда в декабре
1853 г. был послан один из лидеров партии «Вохенблатт» граф
Альберт Пурталес со специальной миссией — договориться с анг-
лийским правительством об условиях вступления Пруссии в войну
на стороне западных держав. Король ставил следующие условия.
1. Гарантия Англией и Францией неприкосновенности терри-
тории Пруссии и Германского союза. Немецкие области Австрии,
входящие в Германский союз, исключаются из этой гарантии.
Сюда мог бросить свои войска Наполеон III в случае маловероят-
ного выступления Австрии на стороне России.
22 Н. Р о s с h i n g e г, PAP, Bd. II, S. 290, 300.
23 Leopold von Gerlach. Denkwiirdigkeiten, Bd. II, S. 103, 113.
24 Письмо принца Вильгельма Прусского королю от 23 I 1854, цит. по:
К. Borries, S. 91—92.
25 Письмо принца Вильгельма Прусского жене от 10 XII 1853, цит. по;
К. Borries, S. 93.
26 К. В о г г i е s, S. 347—351 (Anlage 4).
27 К. Borries, S. 93.
261
2. Невмешательство западных держав в германские дела, если
Австрия выступит на стороне России. В этом случае Пруссия
должна получить полную свободу в германском вопросе, т. е.
при благожелательной поддержке Англии превратить Германский
союз, после исключения из него Австрии, в военный союз (Union
militaire) под руководством Пруссии.28 О территориальных приоб-
ретениях Пруссии должны были договориться прусский посол
в Лондоне и личный друг короля Бунзен. Но он безбожно проде-
шевил.29
Из его отчетов 1,4 и 5 марта, данных камарильей русскому
послу в Берлине Будбергу, который передал их содержание в Пе-
тербург, видно, что в переговорах с Англией речь шла о полной
перекройке карты Европы. Россию предполагалось ограничить
«естественными границами», сильно отодвинув их на восток.
Предусматривалось восстановление Польши и передача ее под
скипетр родственников принца Альберта, мужа королевы Викто-
рии, — герцогов Саксен-Готских, возвращение Саксонии под власть
династии Кобургов, передача Финляндии и Аландских островов
Швеции, отказ Австрии от Ломбардии, за что Австрии собирались
отдать дунайские княжества и побережье Черного моря от Дуная
до Крыма (Бессарабия и южная часть Украины). Пруссии на-
мечалось дать часть австрийской Силезии и Моравию.30
Король, получивший от Мантейфеля меморандум Бунзена о лон-
донских переговорах, пришел в ярость и назвал проект соглаше-
ния «рукоделием сумасшедшего» (Machwerk eines Tollhausler).
Проверка сообщений Бунзена, предпринятая королем в Лондоне
через генерал-адъютанта Гребена, дала отрицательные резуль-
таты: лорд Кларендон, министр иностранных дел Англии, коро-
лева Виктория и принц Альберт отреклись даже от этих обеща-
ний.
24 мая Фридрих-Вильгельм IV негодующе писал королеве
Виктории: Бунзен «перекроил до основания (de fond en comble)
карту Европы и отдал Австрии Валахию, Молдавию, Бессарабию
и всю Таврию, т. е. одну четверть всего побережья Черного моря,
и восстановил Польшу в том виде, в каком она была до первого
раздела, возможно даже с Познанью и половиной Пруссии? — об
этом он умалчивает. В то время как он увеличил Австрию почти
на одну треть и позволил воскреснуть на востоке бешеному врагу
Пруссии, который буквально нацелился оттеснить нас от устьев
наших рек (Вислы и Одера, — Н. П.), он одарил Пруссию всего-
28 Н. Р о s с h i n g e r, PAP, Bd. II, S. 35, 265, 268.
29 К. В о r r i e s, S. 118—126.
30 Bogislaw ( = Lothar Bucher). Dcr Riicktritt Bunsens von dem Lon-
doner Posten. Deutsche Revue, 1882, I, S. 152—167. K. Borries, S.
109, 118—126; Отто фон Бисмарк. Мысли и воспоминания, т. I, стр.
93-94.
262
лишь лоскутком австрийской Силезии и Моравии, с южной гра-
ницы которой видна венская башня Стефана! ! ! и, следовательно,
через полгода мы должны были бы втянуться в бесконечную
войну с Австрией!».31
Поистине из-за такой «мелочи» не стоило идти на тяжелую
войну с Россией.
Но в голове изобретательного короля роились и другие планы.
Одновременно и параллельно с разведкой в Петербурге и Лон-
доне он предпринял разведку в Вене. В начале января 1854 г.
он предложил Францу-Иосифу объединить в великий среднеевро-
пейский массив (mitteleuropaische Landermasse) всю Австрию,
Германию и «две северные короны» (Данию и Швецию, — Н. П.)
и в союзе с ними обеспечить нейтралитет всего этого блока
в борьбе между западом и востоком Европы.32
Еще в ноябре—декабре 1853 г. австрийское правительство,
стремясь обеспечить помощь Пруссии или по крайней мере свя-
зать ей руки, предложило начать переговоры о возобновлении
союза, заключенного 16 мая 1851 г., после капитуляции Пруссии
в Ольмюце, на трехлетний срок. Переговоры кончились безрезуль-
татно из-за требования Фридрихом-Вильгельмом IV равноправия
Пруссии и Австрии в Германском союзе.33
Приближение европейской войны побуждало короля «идти
вместе с Австрией», но, конечно, па равных правах, а «не тряс-
тись сзади Австрии», как язвительно выражался принц Вильгельм
Прусский.34
В марте 1854 г. Фридрих-Вильгельм IV предложил Францу-
Иосифу создать «срединную Европу» (Mitteleuropa) в составе Ав-
стрии, Пруссии и германских государств, под политическим руко-
водством Австрии и военным руководством Пруссии. Письмо было
отвезено в Вену личным адъютантом Фридриха-Вильгельма IV
Эдвином Мантейфелем (брат министра-президента Отто Мантей-
феля), через которого Фридрих-Вильгельм IV все годы вел пере-
говоры с Австрией.
По позднейшим признаниям Эдвина Мантейфеля, Фридрих-
Вильгельм IV ставил своей задачей проложить дорогу для господ-
ства Гогенцоллернов в Германии, для чего, по мнению короля,
было достаточно «военного командования в Германии». По сло-
вам Эдвина Мантейфеля, король никогда не помышлял о возвра-
щении в дом Габсбургов короны Римско-Германской империи.
31 К. Borries, S. 356—357 (Anlage 8).
32 Письмо Фридриха-Вильгельма IV Бунзену от 9 1 1854; Н. Р о s с h i n-
ger, PAP, Bd. II, S. 265, 268; письмо Фридриха-Вильгельма IV Францу-
Иосифу: Neue Freie Presse (Wien), 22 V 1924.
33 Leopold von Gerlach. Denkwiirdigkeiten, Bd. II, S. 94; запись от
17 XII 1853.
• 34 К. В о r r i e s, S. 99.
263
Принц Вильгельм Прусский был против возобновления дого-
вора 16 мая 1851 г., так как Австрия — «колосс на пустых но-
гах».35
В конце марта—апреле 1854 г. переговоры о возобновлении
австро-прусского договора о союзе от 16 мая 1851 г. развернулись
более успешно, чему способствовали неудачи разведки в Петер-
бурге и Лондоне (миссия Пурталеса и переговоры Бунзена) и мо-
билизация Францем-Иосифом одного корпуса в южной Венгрии
в феврале 1854 г. и двух корпусов в Хорватии и Нижней Австрии
в марте 1854 г. Проход через Дунай и Балканы к Константино-
полю русским войскам был закрыт.
Но Австрия ничего не обещала и не собиралась обещать Прус-
сии. Однако, не связав руки Пруссии в Германии, Австрия не ре-
шалась, не смела ввязаться в войну с Россией. В Берлине не ме-
нее ясно понимали, что если Пруссия поддержит Австрию
в борьбе с Россией, то Австрия при поддержке Англии может
добиться крупных территориальных приобретений в России и на
Балканах и усилить свою мощь, дав Пруссии лишь одни объедки.
По совету Мантейфеля король решил возобновить союз с Ав-
стрией, чтобы связать ее и тем вынудить на уступки в пользу
Пруссии. Кроме того, возобновление союза с Австрией позволяло
припугнуть «Никса» и побудить его к уступкам. Наконец, дого-
вор с Австрией успокаивал трусливого короля и в отношении изо-
ляции Пруссии.
Пользуясь отсутствием Леопольда Герлаха, король заключил
20 апреля 1854 г. договор о союзе с Австрией: в случае вступле-
ния Австрии в войну с Россией Пруссия обязывалась помочь Ав-
стрии, сосредоточив в течение 36 дней стотысячную армию в Вос-
точной Пруссии, в Познани и в Бреславле, т. е. против России,
с обязательством довести ее в случае необходимости до 200 000 че-
ловек. Договор был направлен против России. Единственной ого-
воркой, которая могла сдержать воинственный пыл Австрии, была
статья, что вступление одного из союзников в войну могло после-
довать лишь с согласия другого союзника.
Договор позволял Пруссии, если бы Австрия и западные дер-
жавы согласились дать ей приличную мзду, схватить Россию за
горло. Если этого не случилось, то это произошло не по вине
Пруссии.
Заключение австро-прусского договора о союзе 20 апреля
1854 г. встревожило и братьев Герлахов, и Бисмарка. Леопольд
Герлах побудил Фридриха-Вильгельма IV вызвать Бисмарка
в начале мая на консультацию в Берлин.
Бисмарк уже с июля 1853 г. оценил восточный кризис и
угрозу европейской войны как возможность вернуть для Пруссии
почву в Германии, потерянную после Ольмюце в 1850 г. Он пред-
35 II. Р о s с h i n g e г, PAP, Bd. II, S. 49, 50.
264
видел, что интересы Австрии на Балканах свяжут ей руки и по-
зволят Пруссии по меньшей мере добиться равноправия с Авст-
рией в Германском союзе.36 В феврале 1854 г. он советовал Ман-
тейфелю не торопиться с принятием решений о позиции Пруссии,
пока Австрия не завязнет полностью на востоке. Как только ав-
стрийские войска будут брошены на Балканы, Пруссия должна
будет внезапно предоставить Вене выбор между поддержкой или
враждебностью со стороны Пруссии. Ценой прусской поддержки
должны были стать секретный договор о разделе сфер влияния
в Германском союзе между Австрией и Пруссией и признание
Австрией права «вето» Пруссии в германском сейме во Франк-
фурте-на-Майне. В случае отказа Австрии Пруссия должна ата-
ковать выдвинутую богемскую границу.
«Великие кризисы, — писал Бисмарк Мантейфелю, — создают
погоду, которая способствует росту Пруссии, если мы бесстрашно,
может быть не считаясь ни с чем, используем ее... случаи,
когда Австрия нуждается в нас и боится нас в европейской
политике, являются единственными, когда мы можем добиться
успеха в германской политике». Пруссия еще «не сытое государ-
ство».
Бисмарк был не против того, чтобы Пруссия вместе с Авст-
рией, Францией и Англией предъявила России ультиматум об
очищении дунайских княжеств, но только при условии прилич-
ной платы от Австрии в германском вопросе. Предвидя, что Вена
не пойдет на такую сделку, Бисмарк желал сохранить для Прус-
сии свободу: если Пруссия пойдет на поводу у Австрии в восточ-
ном кризисе, то выйдет из него с пустыми руками или получит
плату «почти ничего не стоющей венской валютой». Он предска-
зывал, что монархия Габсбургов «выступит от имени срединной
Европы (Mitteleuropa) на Дунае... и заставит бряцать и прус-
ский талер, и немецкие штыки».37
В Берлине Бисмарк рисовал страшные картины: если Прус-
сия вступит в войну, то через год русские «казаки и французские
гамены будут сбивать нашими (прусскими) костями яблоки с де-
ревьев» в Потсдаме.
Бисмарк дал королю совет сосредоточить стотысячную армию
не у Лиссы (против России, — Н. П.)ч а в Верхней Силезии, т. е.
южнее. Здесь она может «с одинаковой легкостью пересечь либо
русскую, либо австрийскую границу». Так как военные силы всех
других держав заняты на востоке, то прусские войска станут опо-
рой европейского равновесия. «С 200000 солдат Ваше Величе-
ство станет в этот момент хозяином положения в Европе, будет
в состоянии продиктовать мир и завоевать достойное для Прус-
36 An Gerlach, S. 113.
37 Bismarcks Gesammelte Werke. GroBc Friedrich sruh er Ausgahe (да-
лее—GW), Berlin, TT, S. 427—430; XIV, S. 347; An Gerlach, S. 130.
265
сии положение в Германии». Франция не будет в состоянии вторг-
нуться с запада, Австрия будет связана русской армией.
Фридрих-Вильгельм IV благодушно отметил: «Это было бы,
дорогуша (Liebbeken), очень хорошо, но для меня это не по си-
лам; подобные акты насилия может совершать человек типа На-
полеона, я — нет».3®
Попытки , Австрии втянуть Пруссию и Германский союз
в войну с Россией кончились неудачей. Средние и мелкие герман-
ские государства понимали, что участие их в Крымской войне
приведет только к потере людей и денег. Даже в случае разгрома
России все плоды победы достанутся более сильным германским
державам — Австрии и Пруссии. Поэтому 26 мая 1854 г. конфе-
ренция посланников средних германских государств (Баварии,
Саксонии, Вюртемберга), собравшаяся в городе Бамберге, выска-
залась за мир и сохранение нейтралитета, если Россия не напа-
дет на Австрию. 24 июля 1854 г. Союзный сейм принял решение
о присоединении Германского союза к австро-прусскому договору
от 20 апреля 1854 г., но с капитальной оговоркой, внесенной Бис-
марком от имени Пруссии, что войска Германского союза будут
использованы лишь для защиты Германии, но не для военных
действий за пределами Германии. Так как царская Россия меньше
всего собиралась нападать на Пруссию или даже Австрию, то во-
енные планы Вены были сорваны.
Это решение Германского сейма определило позицию Пруссии
до конца Крымской войны: пока Франция, Англия и Австрия не
дадут Пруссии крупных взяток в германском вопросе и в отно-
шении захватов русской территории, прусское правительство бу-
дет сохранять нейтралитет. Напрасно Австрия, решившаяся идти
напролом, старалась в 1854—1855 гг. всеми правдами и неправ-
дами втянуть Пруссию и Германский союз в войну против Рос-
сии: австрийский ультиматум России 3 июня 1854 г. с требова-
нием эвакуации русских войск из дунайских княжеств, заключе-
ние союза с Турцией 14 июня и оккупация дунайских княжеств
австрийскими войсками, австрийское предложение государствам
Германского союза 28 июля о мобилизации войск Германского
союза — все эти шаги были предприняты Веной без предваритель-
ного согласия и даже без осведомления своего прусского союзника.
В Берлине победила точка зрения Бисмарка: всякое увеличе-
ние Австрии противоречит интересам Пруссии, так как увеличи-
вает разницу в силе обоих государств ^и тем самым «умаляет наше
положение в Германии». Бисмарк утверждал, что Лондон и Париж
собираются возродить Польшу, а если Австрия пойдет за ними
и вступит в войну с Россией, то она охотно обменяет Галицию
38 Отто дон Бисмарк. Мысли и воспоминания, т. Т, стр. 83—84;
GW, VII, S. 221; ХТТТ, S. 337.
26§
на дунайские княжества. Для Пруссии же восстановление Польши
будет смертельным ударом.3’9
13 августа прусское правительство согласилось лишь поддер-
жать «четыре пункта», выдвинутые западными державами в ка-
честве условий мира с Россией.
В августе—октябре 1854 г. Бисмарк даже предложил русскому
поверенному в делах при Германском союзе Глинке заключить
союз между Пруссией, Францией и Россией, чтобы в случае
войны с Австрией «мы могли напасть на нее неожиданно и
раньше, чем она в состоянии будет сосредоточить свои войска на
наших границах».39 40
Высадка англо-французских войск в Крыму 14 сентября
1854 г. усилила страхи Фридриха-Вильгельма IV, но существенно
не изменила положения. Пруссия в октябре—ноябре 1854 г. со-
гласилась признать в качестве casus foederis нападение на авст-
рийских солдат в дунайских княжествах, но русское командова-
ние старалось не дать Австрии повода для вступления в войну.
И хотя Австрия 2 декабря 1854 г. подписала договор с Анг-
лией и Францией об оборонительном и наступательном союзе,
прусское правительство отказалось присоединиться к нему.
«Если бы Пруссия сейчас из страха изоляции присоединилась
к австро-западному союзу, — доказывал 15 декабря 1854 г. Бис-
марк Леопольду фон Герлаху, — то благодаря германскому при-
крытию с тыла Австрия стала бы самым сильным и важным чле-
ном европейской коалиции и ей не пришлось бы бояться войны
с Россией». Он не стеснялся в выражениях в адрес австрийской
политики.41 
Средние и мелкие германские государства дважды — 8 и
22 февраля 1855 г. — решительно высказались за нейтралитет
Германского союза. Австрия, не имея поддержки Пруссии и госу-
дарств Германского союза, не решилась на войну с Россией.
В мае—июне 1855 г. и в ноябре того же года германский сейм
дважды отклонил предложение Австрии пересмотреть свое реше-
ние от 8 февраля 1855 г. и присоединить Германский союз к де-
кабрьскому договору 1854 г. трех держав — Франции, Англии и
Австрии — против России.42
Следует отметить две черты, которые подтверждают нашу
точку зрения, что Пруссия всегда могла за приличную мзду вце-
питься в горло России.
В январе—феврале 1855 г. Фридрих-Вильгельм IV организовал
39 И. Р о s с h i n g e r, PAP, Bd. II, S. 448.
40 Ф. Мартенс. Собрание трактатов, договоров и конвенций, заклю-
ченных Россией с иностранными державами. СПб., 1888, т. 8, стр. 454,
ср. стр. 443—444.
41 An Gerlach, S. 180.
42 PreuBen im Bundestag, 1851—1859, Bd. II. Hrsg. von R. von Poschin-
ger. Leipzig, 1882—1884, S. 228, 231, 243, 258; GW, Bd. II, S. 63, 97, 107, 109.
267
отправку специальных миссий (Эдвина Мантейфеля — в Вену.
Узедома — в Лондон, генерала Веделя — в Париж) для перегово-
ров о выступлении Пруссии против России. Документы об этих
переговорах не опубликованы до сих пор. В июле 1855 г. король
снова послал Узедома в Лондон с поручением заявить англий-
скому правительству, что Англия сделала глупость, не приняв
предложения Пруссии в 1854 г. о сотрудничестве с западными
державами, и что он, король, готов послать все наличные прус-
ские войска в Крым на помощь западным державам.43
Это была тайная дипломатия короля, ибо посылка миссий
в Париж и Лондон была организована за спиной Мантейфеля,
Леопольда Герлаха и камарильи. Переговоры окончились безре-
зультатно — королю не верили.
По мере того как из Севастополя все учащались известия об
успехах союзников, осаждавших крепость, и Австрия все больше
и больше бряцала оружием, правящая верхушка Пруссии — Фрид-
рих-Вильгельм IV, принц Вильгельм Прусский, братья Герлахи,
Отто Мантейфель, Бисмарк — твердо решила, если Австрия
вступит в войну с Россией и потерпит поражение, прийти на по-
мощь Австрии всеми силами и выступить против России.44
Это была та позиция, которую Бисмарк усвоил двадцать лет
спустя во время восточного кризиса 1875—1878 гг.
Позицию Пруссии в Крымской войне лучше всех раскрыл
в 1879 г. сам Бисмарк: «В Восточной войне 1854 года Пруссия
улеглась, как бдительная собака, у польских ворот, и лишь благо-
даря этому расколу (Европы, — Н. П.) западным державам приш-
лось объехать на кораблях целую часть света, чтобы получить
точку для нападения на Россию». Используя терминологию Бис-
марка, можно сказать, что в 1853—1856 гг. прусская собака не
бросилась па Россию. Это произошло потому, что западные дер-
жавы — Англия и Франция — давали ей слишком мало за воен-
ное выступление против России. В годы Крымской войны Прус-
сия сохраняла нейтралитет, выдавая необходимость за доброде-
тель, которую германские буржуазные историки более ста лет
восхваляют как дружбу Фридриха-Вильгельма IV с Россией.
43 К. В о г г i е s, S. 269—274, 312 и 382—385.
44 Письмо Фридриха-Вильгельма IV к Францу-Иосифу от 27 II 1855.
См.: К. Borries, S. 381—382 (Anlage 26); Leopold Gerlach. Denkwiir-
digkeiten, Bd. II, S. 308, 332; Otto von Manteuffel. Denkwiirdigkeiten.
Bd. III. Hrsg. von H. Poschinger. Berlin, 1901, S. 20, 38; H. Poschinger,
PAP, Bd. II, S. 226.
Н. М. ДРУЖИНИН
ГЛАВНЫЙ КОМИТЕТ ОБ УСТРОЙСТВЕ
СЕЛЬСКОГО СОСТОЯНИЯ
14 января 1861 г. Главный комитет по крестьянскому делу
закончил обсуждение проекта Редакционных комиссий и предста-
вил его на усмотрение Государственного совета.1 Через неделю
под председательством Александра II состоялось соединенное за-
седание Совета министров и Главного комитета, на котором было
принято решение образовать новый комитет «об устройстве сель-
ского состояния» империи. С точки зрения правительства, было
необходимо уравнять в правах и обязанностях все разряды россий-
ского крестьянства, и законы о бывших помещичьих крепостных
должны были стать образцом для подготовки новых законопроек-
тов о крестьянах — заводских, удельных, государственных и дру-
гих.1 2 Мотивы такого решения были вполне понятны: неравенство
гражданских и поземельных прав могло вызвать недовольство и
брожение среди более обделенных категорий российского кресть-
янства. Административной нивелировки требовали задачи управ-
ления многомиллионной массой земледельческого населения, ко-
торое целиком переходило в ведение государства. Новому органу
поручалось также высшее наблюдение за реализацией крестьян-
ской реформы, разъяснение всех возникающих вопросов и в слу-
чае необходимости издание новых дополнительных указаний.
24 января 1861 г. государственный секретарь В. П. Бутков
представил докладную записку, в которой развивалось принятое
решение. На смену «Главному комитету по крестьянскому делу»
должен был возникнуть «Главный комитет об устройстве сельского
состояния»; так же, как его предшественник, он должен был со-
стоять при Государственном совете и его канцелярии, под непо-
1 Журналы Секретного и Главного. Комитетов по крестьянскому делу,
т. II, Пгр., 1915, стр. 1, 422.
2 Отчет по Главному Комитету об устройстве сельского состояния за
девятилетие с 19 февраля 1861 по 19 февраля 1870 г., СПб., 1870 (далее —
Отчет), стр. 5.
269
средственным наблюдением самого императора. В. П. Бутков, да-
леко не сочувствовавший крестьянской реформе, предлагал обра-
зовать новое учреждение в составе членов прежнего Главного
комитета с присоединением к ним членов Особого комитета для
устройства поземельных отношений государственных, удельных,
дворцовых и заводских крестьян. Члены комитета делились на
«непременных» (по занимаемой должности) и назначаемых по
личному выбору императора. В качестве первых были намечены
министр внутренних дел, непосредственно ведавший устройством
бывших помещичьих крестьян, министр государственных иму-
ществ, ведавший государственными крестьянами, министр импера-
торского двора, управлявший удельными имениями, министры
юстиции, финансов, главноуправляющий II Отделением император-
ской канцелярии и начальник ее III Отделения. В задачи нового
комитета входили подготовка новых законопроектов, которые дол-
жны были поступать в Государственный совет, и разрешение
«в исполнительном порядке» частных вопросов, утверждаемое им-
ператором. По предложению Буткова, новый комитет мог созда-
вать «приуготовительные комиссии» и приглашать экспертов для
обсуждения более важных мероприятий. На основании докладной
записки государственного секретаря был издан соответствующий
именной указ 19 февраля 1861 г.3
Учреждение нового Главного комитета отвечало давней тради-
ции правительственной политики: поручать разрешение особенно
важных дел специальным комитетам, наделенным широкими пол-
номочиями и находившимся в непосредственной связи с само-
держцем (комитеты Сибирский, Кавказский и др.). Однако в уч-
реждении нового органа и назначении его членов заметна и дру-
гая руководящая тенденция. По-видимому, крепостнически
настроенные сановники, оказавшие влияние на Александра II,
стремились создать для себя опору в правительстве, чтобы допол-
нить и исправить Положения 1861 г. в классово-помещичьих ин-
тересах. Вскоре после обнародования реформы ее главные дви-
гатели — Н. А. Милютин и поддерживавший его министр внутрен-
них дел С. С. Ланской — получили отставку. Непосредственное
руководство реализацией Положений 1861 г. перешло в руки но-
вого министра П. А. Валуева, автора контрпроекта реформы.
В Комитете по устройству сельского состояния Валуев сразу при-
обрел влиятельное положение. Крайнюю правую позицию в этом
высшем органе заняли убежденные крепостники М. Н. Муравьев,
В. А. Долгоруков и В. Ф. Адлерберг. Министр юстиции В. Н. Па-
нин, министр финансов А. М. Княжевич и престарелый руково-
дитель II Отделения царской канцелярии Д. Н. Блудов занимали
3 ЦГИА СССР, ф. 1181, оп. т. XV делам Гл. Комитета..не вошедшим
в контрольные реестры, 1861 г., д. 1, л. 2—20; II ПСЗ, т. XXXVI, отд. 1,
№ 36653.
270
второстепенную позицию, подчиняясь велениям самодержца и ста-
раясь угадывать его желания. Однако для уравновешения проти-
воборствующих течений Александр II назначил председателем ко-
митета вел. кн. Константина, который считался вдохновителем
либеральных бюрократов, а вместе с ним его сторонников: отстав-
ленного С. С. Ланского, бывшего государственного секретаря
Н. И. Бахтина и главноуправляющего путями сообщения
К. В. Чевкина. Впоследствии состав комитета неоднократно ме-
нялся: вскоре на должность министра государственных имуществ
М. Н. Муравьева был назначен его помощник и единомышленник
А. А. Зеленой, а бездарного министра финансов А. М. Княжёвича
заменил сторонник вел. кн. Константина энергичный и самостоя-
тельно действовавший М. X. Рейтерн. Равновесие сил сохранялось
и позже. По рекомендации вел. кн. Константина некоторое время
в составе комитета были Н. А. Милютин, С. М. Жуковский, позд-
нее М. Т. Лорис-Меликов и А. А. Абаза; им противостояли откры-
тые противники реформы А. Е. Тимашев, П. П. Гагарин и
П. А. Шувалов. Таким образом, находясь под влиянием борющихся
группировок, Александр II старался лавировать между влиятель-
ными крепостниками и сторонниками более прогрессивной поли-
тики, между требованиями дворянской олигархии и обоснован-
ными опасениями более проницательных представителей поме-
щичьего класса.4
С самого начала между Главным комитетом и высшими пра-
вительственными учреждениями установились сложные отноше-
ния. В качестве министра внутренних дел П. А. Валуев проводил
обдуманную политику лавирования, последовательно защищая со-
словно-дворянские интересы, но облекая свои действия в лояльно-
верноподданную форму. Представляя в комитет свои заключения,
проекты и отчеты, он часто расходился в мнениях с «генерал-ад-
миралом» и его сторонниками. Такие же разногласия бывали у ко-
митета с департаментами и общими собраниями Государственного
совета. Наличие двух борющихся фракций налагало определен-
ную печать на компромиссные решения комитета и придавало его
деятельности непоследовательный характер. Однако не следует
преувеличивать эти внутренние разногласия: и крепостники-реак-
ционеры, желавшие «исправления» законов 19 февраля, и их про-
тивники, понимавшие неизбежность уступок «духу времени», схо-
дились в общем мнении о необходимости беспощадной борьбы с гро-
зящей революцией и сохранения крепкой самодержавной власти.
В течение 1861—1883 гг. через Главный комитет об устройстве
сельского состояния прошли тысячи разнородных дел, не только
4 ЦГИА СССР, ф. 1181, оп. т. XV делам Гл. Комитета.., не вошедшим
в контрольные реестры, 1861 г., д. 1, л. 108, ИЗ—114, 126—127; Отчет,
стр. 7—8; II ПСЗ, т. XXXVI, отд. 1, № 36651; Русский биографический
словарь, слова «Рейтерн», «Чевкин» и др.
271
законодательных и исполнительных, предусмотренных первона-
чальным указом, но и спорных тяжб, в которых комитет должен
был выступать в роли решающего судьи. И помещики, и кресть-
яне обращались в комитет с жалобами на решения местных уч-
реждений, надеясь на правосудие высшей государственной инстан-
ции. Правительство вынуждено было специальным Положением
11 июля 1863 г. признать правомерность таких обращений и пре-
доставить Главному комитету право разрешать подобные споры,
если они касаются хозяйственного и поземельного устройства кре-
стьян, а затронутый вопрос не нашел себе ясного толкования
в Положениях 1861 г.5 Однако на фоне этих многочисленных част-
ных вопросов выделяются более крупные и принципиально важ-
ные, которые определяли собой общую политику комитета. Выде-
ляя и анализируя важнейшие моменты в деятельности этого уч-
реждения, мы можем разбить ее на несколько основных этапов;
каждый из них соответствовал определенному периоду в соци-
ально-политической жизни страны и в условиях реализации кре-
стьянской реформы.
Первый этап в деятельности комитета охватывал 1861 — 1862 гг.
и протекал в напряженной общественно-политической обстановке.
Опубликование законов 19 февраля вызвало, с одной стороны, мас-
совые выступления крестьян, недовольных объявленной «волей»,
и подъем революционно-демократического движения, с другой, —
жалобы и «ходатайства» об изменении «Положений» со стороны
большинства дворянства, направленные в местные органы, ми-
нистру внутренних дел и в отдельных случаях самому импера-
тору. Главный комитет, призванный проводить реформу, дейст-
вовал между двух огней, стараясь с помощью осторожной поли-
тики избежать дальнейшего обострения классового антагонизма.
Он единодушно поддерживал правительственные репрессии про-
тив открытых крестьянских, революционно-демократических и
оппозиционных выступлений, выносил решения о высылке «под-
стрекателей» в административном порядке, не прибегая к су-
дебным разборам и доказательствам.6 В то же время он стре-
мился, подчиняясь монарху, следовать букве и духу Положений
1861 г. Но, чувствуя угрозу нарастающего общественного подъ-
ема, он нередко колебался, менял свои решения и подчинялся
давлению крепостников. Пока составлялись и получали утвержде-
ние уставные грамоты, положение в деревне оставалось крайне не-
устойчивым и все надежды правительства возлагались на успеш-
ную деятельность мировых посредников, на мирное урегулирова-
ние нового правопорядка. Именно поэтому комитет уделял такое
5 II ПСЗ, т. XXXVIII, отд. 1, № 39858.
6 ЦГИА СССР, ф. 1181, он. т. XV, 1862 г., д. 1; Журналы Главного
Комитета об устройстве сельского состояния, т. I, Пгр., 1918 (далее —
Журналы), стр. 143—147, 431—433, 460—461.
272
внимание институту мировых посредников, облегчал процесс их
формального утверждения, оберегал их от непрерывных атак
крепостников и самого министра внутренних дел, не разрешал
их удаления без суда и без специального решения Сената, до-
пускал производство дознаний об их неправильных действиях
исключительно членами губернских присутствий.7 Когда нача-
лись массовые отказы крестьян от проверки и приема уставных
грамот, Главный комитет уклонился от применения репрессий
и в противовес ретивым действиям местной администрации ре-
шил, что можно пренебречь этими «формальностями», предписав
ограничиться чтением уставных грамот на сельских сходах и пе-
редачей их на хранение в волостные правления. Чтобы ускорить
составление уставных грамот и отвод крестьянских наделов, ко-
митет согласился на упрощенное межевание земель, без приме-
нения инструментального измерения (это решение стало впослед-
ствии источником многочисленных межевых ошибок и поземель-
ных споров).8 Когда казанские помещики выступили с дерзким
протестом против местной администрации, допустившей Безднен-
ское восстание, а казанские студенты организовали церковную
демонстрацию против расстрела крестьян, комитет вынес уклон-
чивое решение, снисходя к трудному положению помещиков и
в основном удовлетворившись мерами, уже принятыми против
участников панихиды.9 Когда влиятельный калужский заводчик
генерал Мальцов (после опубликования манифеста о свободе)
приказал заковать в кандалы нескольких рабочих и отослал их
в полицию, требуя отдать их в солдаты и сослать на Кавказ, ко-
митет постарался замять это нашумевшее дело (даже Алек-
сандр II не согласился с таким заключением и приказал от сво-
его имени сделать строгий выговор Мальцову за самоуправные
действия).10 11 Такую же уклончиво-примирительную позицию за-
нял комитет в конфликте между крепостнически настроенными
калужскими дворянами и местной либеральной администрацией.11
Характерно отношение комитета к вопросу о присвоении поме-
щиками крестьянских земель, купленных в крепостное время на
имя господ. При составлении уставных грамот и даже раньше
многие землевладельцы, опираясь на букву закона, пытались ото-
брать у крестьянских обществ купленные ими земли, включали
их в обязательный крестьянский надел или оставляли в собствен-
ном пользовании. Иногда подобные действия, например в сара-
7 Журналы, стр. 25—27, 265—267, 357—362; ЦГИА СССР, ф. 1181,
оп. т. XV, 1861 г., д. 125; ф. 1291, оп. 36, д. 117; II ПСЗ, т. XXXVI, отд. 2,
№№ 37311, 37635.
8 Журналы, стр. 438—442; ЦГИА СССР, ф. 1181, оп. т. XV, 1861 г.,
д. 125, 159.
9 Журналы, стр. 57—60, 170—174, 364—377.
10 Там же, стр. 74—84, 412—428.
11 Там же, стр. 122—131.
273
товско-самарском имении князя Кочубея, вызывали упорные кре-
стьянские волнения. Возникавшие конфликты не всегда удавалось
уладить губернским присутствиям и Министерству внутренних
дел; если иски доходили до Главного комитета, то предписыва-
лось министру внутренних дел. передать их на совестный суд
дворянских собраний (так было в случае с Кочубеем) или поста-
раться лично убедить помещика возвратить крестьянам спорную
землю (так было в деле Шереметева).12 Такой же примири-
тельно-уклончивой тактики комитет держался в тех случаях,
если в уставных грамотах, вопреки закону, помещики назначали
«неумеренные» повинности или, вступив в добровольные согла-
шения с крестьянами, затем отказывались от заключенного до-
говора.13
Иногда комитету приходилось действовать более решительно
из опасения массовых крестьянских волнений. Распространенным
явлением при крепостном праве были тяжелые смешанные по-
винности (и барщина, и оброк), превосходившие нормы Поло-
жений 1861 г. и вызывавшие волнения после обнародования ре-
формы. В этих случаях комитет вынужден был ограничивать
произвол владельцев и уточнять условия уставных грамот.
Так же поступил комитет, уменьшив количество повинностей
в литовских губерниях.14 Когда выяснилось, что в Самарской гу-
бернии у крестьян по Положению должна быть отрезана почти
половина надельных земель, комитет предписал соответственно
сократить назначенные оброки.15 После обнародования реформы
повсеместно наблюдалось неисправное отбывание крестьянских
повинностей, которое толкало помещиков к быстрой развязке
временнообязанных отношений; так как закон допускал заклю-
чение выкупных сдел.ок только при условии предварительного
перехода крестьян на оброк, притом с согласия самих крестьян,
стали поступать дворянские ходатайства допустить такой пере-
ход в обязательном порядке, по одностороннему требованию по-
мещика. Комитет уклонился от вынесения решения по этому во-
просу, учитывая, что в барщинно-земледельческих районах
может не быть промысловых заработков и необходимо предва-
рительное исследование условий такого перехода на оброк.16
Комитет не согласился также на требования помещиков допус-
тить обязательное разверстание земельных угодий ранее истече-
12 Там же, стр. 151—160, 463—467, 515—519; И. И. Игнатович. Вол-
нение крестьян князя М. В. Кочубея в Саратовской и Самарской губер-
ниях в 1860—1862 гг. Революционная ситуация в России в 1859—1861 гг.,
М, 1960, стр. 176—189.
13 Журналы, стр. 613—619, 621—626.
14 Там же, стр. 313—320.
15 Там же, стр. 512—514.
16 Там же, стр. 267—269.
274
ния установленного двухлетнего срока, т. е. до утверждения
уставных грамот.17
Гораздо чаще комитет шел навстречу пожеланиям и настой-
чивым домогательствам помещиков, находя, что дворянство несет
тяжелые пожертвования и нуждается в помощи правительства.
Особенно острую постановку получил вопрос о разрешении по-
мещикам требовать заключения выкупной сделки в издельных
(барщинных) имениях. Он обсуждался 3 июня 1861 г. в связи
с ходатайством на эту тему казанских дворян. Горячим сторон-
ником помещичьей точки зрения выступил Валуев, а его оппо-
нентом — министр финансов Рейтерн. Первый доказывал, что из-
менение Положений 1861 г. в этом вопросе не только поможет
помещикам, разоряемым неисправным отбыванием барщины, но
и ускорит выкупную операцию, а следовательно завершение ре-
формы. Наоборот, Рейтерн возражал: такое изменение нанесет
удар и без того дефицитному государственному бюджету, чрез-
мерный выпуск процентных бумаг приведет к падению их курса,
а крестьяне барщинных районов не выдержат тяжести выкупных
платежей. Комитет на этот раз согласился с министром финан-
сов. Однако повторные дворянские ходатайства заставили коми-
тет в соединенном присутствии с Департаментом экономии Госу-
дарственного совета согласиться с предложенным мероприятием,
но при условии предварительной проверки, можно ли в соответ-
ствующем имении рассчитывать на бездоимочное внесение вы-
купных платежей.18 Не менее важным был вопрос о переводе
помещичьих долгов на крестьянские надельные земли, чего до-
бивались не только мелкие и средние, но и крупные землевла-
дельцы. Этот вопрос обсуждался в Комиссии о мерах облегчения
дворянству, пострадавшему от проведения реформы. Было ре-
шено, что ответственность за уплату долгов и процентов по ним
остается на помещиках; крестьянские земли становятся обеспе-
чением погашения долга, а земли, сохранившиеся в непосредст-
венном пользовании помещиков, тем самым очищаются от долгов
и могут быть снова заложены в кредитных учреждениях. Коми-
тет не ограничился рекомендацией этой меры, он дополнил ее
новыми предложениями — о разрешении рассрочек помещичьих
долгов, о денежных ссудах из государственного казначейства,
о праве помещиков закладывать имения, находящиеся под запре-
щением за неуплату долгов, о допущении залога в частных кре-
дитных учреждениях, о создании сети земских банков. Правда,
и здесь были споры, следует ли разрешать ссуды из государст-
венных средств, но в конце концов большинство дало положи-
17 Там же, стр. 507—511.
18 ЦГИА СССР, ф. 1291, on. 1, 1862 г., д. 173; Журналы, стр. 191—193;
II ПСЗ, т. XXXVII, отд. 1, № 38407; П. И. Лященко. Крестьянское дело
и пореформенная землеустроительная политика. СПб., 1913, стр. 99—104.
275
тельный ответ на этот вопрос. В той или иной мере внесенные
предложения были приняты частью в законодательном, частью
в исполнительном порядке.19 Было облегчено заключение сделок
о предоставлении крестьянам дарового, «нищенского» надела.20
После некоторых споров было решено ассигновать нуждающимся
мелкопоместным владельцам дополнительные 5 млн руб.21 Нако-
нец, по просьбе дворянства, Комитет постановил: при продаже
части помещичьей земли вычитать только ту долю банковского
долга помещика, которая соответствует пространству отчуждае-
мого имения.22 Были составлены строгие правила об охране по-
лей и лугов от потрав и других повреждений.23
Таким образом, уже в начале деятельности Главного коми-
тета ярко проявилась ее классовая направленность. Не прошло
двух лет после обнародования реформы, как в Положения
19 февраля были внесены крупные изменения под непосредствен-
ным давлением дворянских жалоб и ходатайств. Наоборот, не
было ни одного закона, который изменял бы Положения
для облегчения участи крестьян, вышедших из крепостной зави-
симости.
Следующий этап деятельности Главного комитета падает на
1863—4866 гг. В самом начале этого периода вспыхнуло восста-
ние в Польше, Литве и Белоруссии, подготовленное постепенным
нарастанием польского национально-освободительного движения.
Развернувшиеся события вызвали сильную тревогу в правящих
верхах и в помещичьей среде. Демократическое крыло польского
революционного комитета стремилось опереться на массовое кре-
стьянское движение; польские революционные демократы были
союзниками русских революционеров. Действуя в Литве, они до-
бились активного содействия со стороны крестьянства; в случае
победы восставших массовое движение могло переброситься
в смежные русские губернии. Царское правительство, прежде
всего в лице М. Н. Муравьева и П. А. Валуева, решило перехва-
тить инициативу польских революционеров в аграрном вопросе,
оторвав от них крестьянские массы и лишив восстание прочной
социальной базы. Образованный в 1862 г. специальный Западный
комитет вместе с Главным комитетом об устройстве сельского
состояния сделались проводниками проектов Муравьева и Валуева.
1 марта 1863 г. был утвержден закон о переводе литовских кре-
стьян на оброк, об обязательном выкупе крестьянских наделов,
о понижении на 20% оброчных повинностей и о проверке ранее
заключенных уставных грамот. Должности мировых посредников
19 Журналы, стр. 344—355; II ПСЗ, т. XXXVII, отд. 1, № 37970.
20 Там же, стр. 448—452.
21 Там же, стр. 454—458; II ПСЗ, т. XXXVII, отд. 1, № 37889.
22 Журналы, стр. 580—584.
23 Отчет, стр. 65; II ПСЗ, т. XXXVII, отд. 1, № 38474.
276
взамен польских дворян были поручены русским чиновникам.24
Наряду с вооруженным подавлением восстания началась спеш-
ная реализация принятых мероприятий. Закон, изданный для
Литвы, с некоторыми изменениями был распространен на Право-
бережную Украину и частью на Белоруссию. От новой политики
правительства должны были понести убытки не только польские,
по и русские землевладельцы, которым в Литве и в Белоруссии
принадлежало большое количество имений. Чтобы удовлетворить
интересы русских помещиков, им было выдано пособие в размере
900 тыс. руб. Через некоторое время обязательная выкупная опе-
рация была распространена и на государственных крестьян Литвы
и Белоруссии. В дополнение к изданным законам были подготов-
лены новые, развивавшие правительственный курс на привлечение
крестьян западных районов (об обеспечении землей безземельных
батраков, о восстановлении первоначального инвентарного на-
дела и пр.25).
Одновременно Главный комитет разрешал поставленную пе-
ред ним задачу — распространить принципы Положений 1861 г.
на все остальные разряды крестьян. Уже в середине 1861 г. ми-
нистр двора В. Ф. Адлерберг представил в комитет основные на-
чала преобразования поземельных отношений в удельной деревне.
Он предлагал сохранить за крестьянами основной, так называе-
мый тягловый надел за существующие оброки в постоянное поль-
зование, но желающим предоставить право, по соглашению
с Удельным ведомством, заключать добровольные сделки на ос-
нове капитализации оброка, с рассрочкою уплаты выкупной
суммы. Все остальные земли (запасные и излишние), которыми
пользовались крестьяне, на 20 лет сохранялись за сельскими об-
ществами. Если крестьянский надел был меньше высшей нормы,
установленной Положениями 1861 г., допускалась прирезка недо-
стающей доли. Комитет согласился с этим проектом, но предло-
жил запасные и излишние земли, так же как в Положениях
1861 г., сохранить за крестьянскими обществами только на пяти-
летпий срок. Министр двора переработал свой проект, чтобы
сблизить его с законами о помещичьих крестьянах. Но к этому
моменту обстановка в деревне сильно изменилась. В условиях
неисправного отбывания повинностей идея обязательного вы-
купа получила преобладание в сознании землевладельцев; кроме
того, выяснилась опасность отобрания у крестьян запасных и из-
лишних земель не только через пять, но и через двадцать лет.
В 1862 г. В. Ф. Адлерберг представил новый проект, который
сильно отличался от Положений 1861 г. На этот раз он предла-
24 Отчет, стр. 46; II ПСЗ, т. XXXVIII, отд. 1, № 39337; П. И. Ля-
щенко. Крестьянское дело, стр. 199—203.
25 Отчет, стр. 46-52; II ПСЗ, т.. XXXVIII, отд. 1, № 39928; отд. II,
№ 40172; т. XL, отд. 1, № 41980; П. И. Лященко. Крестьянское дело,
стр. 203—210.
277
гал сохранить за крестьянами не только тягловые, но и запасные
земли, отрезав только те участки, которые не числятся в табе-
лях поземельного сбора; если надел оказывался меньше высшей
нормы для помещичьих крестьян, допускалась прирезка из из-
лишних земель. Все эти земли закреплялись за крестьянами на
основе обязательного выкупа путем капитализации из 5%. Глав-
ный комитет внес в эти предложения две поправки: выкупная
сумма должна была исчисляться путем капитализации из 6%,
а исправность несения выкупных платежей обеспечиваться кре-
стьянскими капиталами, накопленными в крепостное время. Вза-
мен выпуска процентных бумаг Удельное ведомство должно было
ежегодно получать из казначейства определенную сумму, из ко-
торой отчислялось 10% для образования выкупного капитала.
Таким образом, в отношении удельных крестьян, как и в отно-
шении крестьян Литвы, Белоруссии и Западной Украины, было
допущено значительное отступление от принципов реформы
1861 г.; влияние пережитых событий, прежде всего крестьянского
движения и Польского восстания, заставило министра двора и
Главный комитет пойти на дальнейшие уступки крестьянам.26
Одновременно были представлены в Главный комитет про-
екты преобразования административных и поземельных отноше-
ний государственных крестьян. И здесь первоначальный проект
министра государственных имуществ М. Н. Муравьева был под-
чинен задаче максимально сблизить положение крестьян госу-
дарственных с положением бывших помещичьих крепостных: за
крестьянами сохранялись существующий надел и обязательство
вносить за него оброчную подать, которая несколько повышалась
в зависимости от условий района; желающим крестьянам предо-
ставлялось право по соглашению с казною выкупать земельный
надел путем капитализации оброка из 6%. Но и здесь события,
пережитые после обнародования реформы 1861 г., внесли ослож-
нения в обсуждение и окончательную переработку проекта. На-
дежда на добровольный выкуп земельных наделов в более или
менее широком масштабе оказалась необоснованной; кампания
в пользу распродажи казенных земель, начатая в печати, выдви-
нула вопрос о целесообразности сохранения земли за казною, на-
конец, реализации поземельных проектов мешало отсутствие точ-
ных сведений о пространстве и ценности земель. При обсужде-
нии этих вопросов В. Ф. Адлерберг и Н. И. Бахтин, вопреки
мнению остальных членов, выдвинули тезис о принадлежности
земельных наделов не государственной казне, а крестьянским
обществам. В обоснование этого вывода они ссылались на пара-
графы Свода законов, определявшие земельные наделы как «об-
щественное имущество». Фактическое положение вещей помогало
26 Журналы, стр. 253—261; Отчет, стр. 61—62; II ПСЗ, т. XXXVIII,
отд. 1, № 39792; П. И. Лященко. Крестьянское дело, стр. 186—198.
278
успеху такой аргументации: государственные крестьяне из поко-
ления в поколение бессрочно владели и пользовались землею; не
считаясь с законом, они отчуждали эту землю в руки своих одно-
сельцев и даже посторонних покупателей. Чем больше утвержда-
лась в стране буржуазная земельная собственность, тем больше
давностное владение и пользование крестьян приближалось к ин-
ституту собственности, а оброчная подать из феодального оброка
перерастала в обыкновенный поземельный налог. Объявить за-
коном, что наделы государственных крестьян составляют соб-
ственность казны, и требовать за них выкупа было небезопасно
в условиях того времени. Вот почему крепостник П. П. Гагарин
требовал в своих записках «не трогать государственных кре-
стьян». Выкуп казенной земли представлялся комитету убыточ-
ным для казны, так как лишал государство возможности повы-
шать оброчную подать. Значительно легче и проще было урав-
нять государственных крестьян с бывшими помещичьими и
удельными земледельцами в административном отношении, под-
чинив их одним и тем же сельским и волостным органам (такая
нивелировка и была произведена законом 18 января 1866 г.).
Спорный вопрос о поземельных отношениях так и остался откры-
тым: комитет закрепил за государственными крестьянами 36 гу-
берний существующий надел (без права прирезки на прибылые
души), сохранив и несколько повысив поземельную оброчную
подать. Государственные крестьяне были номинально признаны
«земельными собственниками» и получили право выкупать об-
рочную подать и продавать землю при условии, что покупатель
будет соблюдать существующие поземельные отношения и пла-
тить оброчную подать.27
Следующие крупные законопроекты о распространении Поло-
жений 1861 г. на остальные разряды крестьян касались отмены
крепостного права в Грузии. Они были разработаны в Управле-
нии кавказского наместника и приняты с небольшими изменени-
ями на соединенном присутствии Главного и Кавказского коми-
тетов в 1864—1866 гг. Эти законопроекты отличались от Положений
19 февраля 1861 г. большим сохранением крепостнических пере-
житков, затруднением выкупной операции и уплатой помещикам
вознаграждения за освобождение личности.28
Все большее внимание комитета привлекал острый вопрос
о крестьянских землях, купленных на имя помещиков в крепост-
27 Отчет, стр. 66—68; II ПСЗ, т. XLT, отд. 1, № 42899; отд. 2, № 43888;
П. И. Лященко. Крестьянское дело, стр. 299—319; П. А. Зайончков-
ский. Подготовка и принятие закона 24 ноября 1866 г. о государствен-
ных крестьянах. История СССР, 1958, № 4, стр. 103—113.
28 Отчет, стр. 64; Экономическая история Грузии и Закавказья. Источ-
ники и материалы. Сельское хозяйство и аграрные отношения, т. II. Сост.
П. В. Гугушвили. Тбилиси, 1950, стр. 269—276, 513; II ПСЗ, т. XXXIX,
отд. 2, № 41349—41351; т. XL, отд. 2, № 42551; т. XLI, отд. 2, № 43927;
П. И. Лященко. Крестьянское дело, стр. 472—494.
279
ное время. Уставные грамоты были составлены и утверждены,
а в губернские присутствия продолжали поступать многочислен-
ные крестьянские жалобы на присвоение их собственности земле-
владельцами. Становилось ясно, что «Правила» о решении этих
исков, приложенные к Положениям 1861 г., не дают основания
для ясного и последовательного ответа на выдвигаемые вопросы.
По закону крестьяне теряли право на иск по истечении десяти-
летнего срока после приобретения земли и должны были пред-
ставить в доказательство своих прав письменные документы.
Приобретать земли на имя помещиков было разрешено только
в 1848 г., но большинство земель было приобретено раньше,
а письменные документы были утеряны или вовсе отсутствовали;
тем не менее крестьяне в течение десятилетий, а иногда с XVIII в.
владели купленною землею как собственностью с согласия своих
владельцев и не платили за нее никакого оброка. Губернские
присутствия просили министра внутренних дел дать им руково-
дящие указания. П. А. Валуев, Н. И. Бахтин и Д. Н. Блудов
высказались за издание новых правил, поручив предводителям
дворянства в качестве высшего Совестного суда выносить по
искам окончательные решения. Однако крепостническое боль-
шинство комитета во главе с Гагариным решило оставить Пра-
вила 1861 г. без всякого изменения, но в исключительных слу-
чаях, если имело место «явное нарушение справедливости», рас-
сматривать дело в Главном комитете.29 В дальнейшем Главному
комитету приходилось разбирать немало подобных исков, но за-
ключения по ним выносились без всяких руководящих указаний
и часто бывали непоследовательными и случайными.
И в 1863—1866 гг. не прекращались дворянские ходатайства
об изменении Положений 19 февраля в интересах помещиков.
Наиболее важным из них было предложение петербургского дво-
рянства не вычитать из выкупной ссуды банковского долга, вы-
давать помещикам выкупную ссуду полностью, без всякого вы-
чета, повысить процент по выкупным свидетельствам и постепенно
погашать этими свидетельствами помещичий долг кредитным
учреждениям. Этот проект был поддержан дворянскими собра-
ниями Нижегородской, Тамбовской, Смоленской, Тульской и Ор-
ловской губерний. Валуев поддерживал первое из заявленных
требований, но против подобной льготы (из финансовых сообра-
жений) категорически возражал М. X. Рейтерн. В Главном ко-
митете сторонниками проекта наряду с П. А. Валуевым высту-
пили П. А. Шувалов и А. А. Зеленой. Как всегда, они ссылались
на затруднительное положение помещиков, на понесенные ими
29 ЦГИА СССР, ф. 1291, оп. 66, 1862 г., д. 27, л. 37—44; Отчет, стр. 58—
61; Н. М. Дружинин. Купчие земли крепостных крестьян. Вопросы
социально-экономической истории и источниковедения периода феодализма
в России, М., 1961, стр. 176—189.
280
потери и необходимость обеспечить землевладельцев наличными
деньгами. Они пугали комитет и Александра II, утверждая, что
отклонение ходатайства произведет тяжелое нравственное впе-
чатление на все дворянство. Однако большинство комитета при-
знало неудобным санкционировать подобные меры, выгодные для
небольшой группы крупных землевладельцев и угрожающие па-
дением курса государственных процентных бумаг.30
Таким образом, и в 1863—1866 гг. деятельность Главного
комитета носила ясно выраженный классово-помещичий харак-
тер, хотя в интересах дворянского государства комитет допускал
отступления от предписанного образца Положений 19 февраля
1861 г. Нововведения в направлении буржуазного развития де-
ревни допускались не в интересах крестьянства, а под давлением
общеполитических соображений и под воздействием слагаю-
щейся общественной обстановки.
Покушение Каракозова на Александра II 4 апреля 1866 г.
усилило нараставшую правительственную реакцию. Партия кре-
постников приобрела еще большее влияние на императора. Ответ-
ственные посты среди министров заняли открытые противники
буржуазных реформ: главою III Отделения стал П. А. Шувалов,
министром народного просвещения на смену либеральному
А. В. Головину был назначен крайний реакционер Д. А. Тол-
стой; организатора судебной реформы Д. Н. Замятнина заменил
консервативно настроенный К. И. Пален. Начался организован-
ный поход против системы мировых учреждений и Главного
комитета об устройстве сельского состояния. Крупные помещики
обвиняли комитет в нарушении дворянской собственности, в по-
творстве необоснованным притязаниям крестьян и даже в соли-
дарности с социалистическими учениями. В делах комитета со-
хранилась копия всеподданнейшей записки вел. кн. Константина
(по-видимому, составленной в 1866 г.) против предложения
упразднить это высшее государственное учреждение, органически
связанное с реформой 1861 г. Перечисляя важнейшие мероприя-
тия комитета, вел. кн. Константин указывал на необходимость
завершения начатых дел, прежде всего на незаконченность вы-
купной операции, он защищал позицию Главного комитета в во-
просе о купчих крестьянских землях и заканчивал записку
утверждением, что закрытие комитета означало бы перед всей
Россией и перед всей Европой осуждение всей системы действий,
«которой государь держался неуклонно с 1858 года». Подобная
мера, по словам вел. кн. Константина, поколебала бы права
и обязанности, созданные законами 19 февраля, и неминуемо
привела бы к раздражению и важным замешательствам.31
30 ЦГИА СССР, ф. 1181, оп. т. XV, 1864 г., д. 75.
31 ЦГИА СССР, ф. 1181, оп. т. XV делам Гл. Комитета.., пе вошедшим
в контрольные реестры, д. 1, л. 87—102.
281
На этот раз крепостники потерпели поражение: очевидно,
Александр II был вполне убежден доводами своего брата и при-
знал упразднение Главного комитета излишним и даже опасным.
Тогда партия сановных крепостников перенесла свой огонь на
систему местных мировых учреждений. Институт мировых по-
средников уже давно вызывал недовольство в кругах помещиков
и губернской администрации. Хотя посредниками были дворяне,
проводившие помещичью политику, их стремление руководство-
ваться законами 1861 г. вызывало резкую оппозицию со стороны
корыстных землевладельцев. Относительная независимость миро-
вых посредников, которые могли быть смещены только решением
Сената, раздражала губернаторов и губернские присутствия. Еще
в начале 60-х годов под влиянием критики с мест П. А. Валуев
безуспешно пытался ограничить права этого института и при
всяком удобном случае закрывал мировые участки более само-
стоятельных и прогрессивных посредников. Постепенно передо-
вые деятели стали отказываться от выполнения хлопотливых
примирительных функций, и вакансии заполнялись поклади-
стыми и пассивными кандидатами. Состав мировых посредников
все больше засорялся людьми, равнодушными к реализации ре-
формы, а иногда компрометировавшими себя проступками
и даже преступлениями по должности. Положение осложнялось
приближением 1870 г., когда истекал девятилетний срок при-
крепления крестьян к наделу. Среди землевладельцев и в пра-
вящих верхах росло тревожное ожидание, что бывшие крепост-
ные крестьяне разбредутся по всей стране и начнется «необуз-
данная анархия». Из разных губерний поступали заявления
губернаторов о необходимости твердой власти и нецелесообраз-
ности института мировых посредников. П. А. Валуев, который
действовал в унисон с господствующим течением, сочувствовал
этим предложениям; в своих дневниковых записях начала 1868 г.
он не щадил и Главного комитета, иронически называя его «свя-
щенной коллегией» (sacre college).32 Однако политика лавиро-
вания не спасла и П. А. Валуева: весною 1868 г. под влиянием
партии крепостников он вынужден был уступить свое место
противнику реформ, ограниченному и агрессивно настроенному ге-
нералу А. Е. Тимашеву.
Сейчас же после принятия должности министра внутренних
дел А. Е. Тимашев начал подготовку к упразднению института
мировых посредников. Обосновывая свое предложение, он ссы-
лался на временный характер должности посредников, на их
вредное влияние, тормозящие действия администрации и на
чрезмерные расходы по местным мировым учреждениям. Зару-
чившись согласием императора, он выработал проект распреде-
32 Дневник П. А. Валуева, министра внутренних дел в двух томах.
т.П. М., 1961, стр. 253. (Игра слов: sacre college — «проклятое учреждение»).
282
ления дел мировых посредников между другими губернскими
и уездными органами. Обсуждение контрреформы затянулось,
и только в 1873 г. окончательный вариант проекта был пред-
ставлен на заключение Главного комитета. Тимашев предлагал
передать дела о поземельных отношениях особым временным
членам губернских присутствий, а наблюдение за деятельностью
крестьянского самоуправления поручить полицейским исправни-
кам. Остальные дела распределялись между судебными и нота-
риальными учреждениями. Проект вызвал разногласия в Глав-
ном комитете: С. М. Жуковский и К. В. Чевкин особенно кри-
тиковали подчинение крестьянских выборных произволу полиции
и считали, что поземельное устройство бывших помещичьих и го-
сударственных крестьян еще не окончено и поэтому немедленное
и повсеместное упразднение мирового института нецелесообразно.
Председатель комитета предлагал предоставить избрание кандида-
тов на должность временных членов губернским земским собра-
ниям, а назначение на должности из числа избранных поручить
губернатору; по мнению вел. кн. Константина, избираемого на
проектируемую должность необходимо было окружить почетом
и оградить от всякого произвола. После продолжительной дискус-
сии победила точка зрения всемогущего П. А. Шувалова, к ко-
торому присоединился и сам председатель: создать особые уезд-
ные присутствия во главе с предводителем дворянства и пору-
чить рассмотрение крестьянских дел специально назначенному
«временному члену» этого коллегиального органа. Переработан-
ный проект был представлен на усмотрение Государственного
совета, который внес в него некоторые поправки: особый времен-
ный член присутствия был назван «непременным членом»; со-
ставление списков кандидатов было возложено на уездных пред-
водителей дворянства, а сами члены должны были избираться
земством и назначаться министром внутренних дел.33
Тем временем Главный комитет продолжал свою деятель-
ность, распространяя принципы Положения 1861 г. на остав-
шиеся категории крестьян. Еще в 1863 г. было расформировано
Башкирское войско и упразднена так называемая кантонная си-
стема военного управления. Башкиры Оренбургской, Самарской,
Пермской и Вятской губерний были уравнены в правах и обя-
занностях со «свободными сельскими обывателями» и подчинены
сельским и волостным органам на основании Положений 1861 г.
Однако оставался неразрешенным трудный вопрос о поземельных
отношениях вотчинников-башкир и их припущенников — пересе-
ленцев из других районов, покупавших и арендовавших башкир-
ские земли. В 1869 г. Главный комитет постарался разрешить
этот запутанный и спорный вопрос: на основании проекта Глав-
33 ЦГИА СССР, ф. 1181, оп. т. XV, 1873 г., д. 34, л. 2—49, 174—180,
209-234, 299—317; II ПСЗ, т. XLV, отд. 1, № 48044; т. XLIX, отд. 1, № 53678.
283
ного комитета припущенники на землях, обмежеванных при ге-
неральном межевании, сохраняли неприкосновенными свои
участки; если они поселились до 1837 г., то обеспечивались на-
делом в 15 дес. на душу 10-й ревизии. В малоземельных дачах
минимальный размер надела припущенников не должен был
превышать указной или высшей нормы Положений 1861 г.
Вотчинники-башкиры должны были иметь не менее 15 дес. на
душу 10-й ревизии. Излишние и запасные земли могли сдаваться
в аренду и поступать в продажу.34 Второй важный законопроект,
обсуждавшийся в 1868 г. в Главном комитете, был посвящен
поземельным отношениям бессарабских царан. Царане были
лично свободными земледельцами, но, не имея собственной земли,
вели хозяйство на землях помещиков и казны за барщину4и об-
рок. Непрекращавшееся движение царан за землю и крестьян-
ская реформа в Румынских княжествах заставили правительство
изменить первоначальное Положение о царанах 1861 г.: им были
предоставлены в бессрочное пользование обрабатываемые наделы,
причем размеры этих наделов и отбываемых повинностей были
нормированы на более благоприятных условиях, чем в законах
1861 г. По добровольному соглашению с помещиками царане
могли выкупать отведенные им наделы.35
Наряду с этими узаконёниями с 1866 по 1879 г. через Глав-
ный комитет прошло бесчисленное количество жалоб помещиков
и крестьян, преимущественно о земле и повинностях; комитету
приходилось проверять неправильно составленные уставные гра-
моты, владенные записи государственных крестьян, люстраци-
онные акты казенных имений и т. д. Комитет большею частью
разрешал эти споры в соответствии с Положениями 1861 г., что
вызывало недовольство местных помещиков.
Ожидание тяжелых последствий истечения 9-летнего срока
оказалось необоснованным, но местную администрацию и правя-
щие верхи все больше и больше тревожили систематические не-
доборы крестьянских платежей. Именно в этот период воочию
раскрылись отрицательные, крепостнические стороны крестьян-
ской реформы. Полицейские меры не помогали делу; продажа
крестьянского имущества, в частности живого и мертвого инвен-
таря, вела к еще большему/разорению крестьян. Попытки Глав-
ного комитета упорядочить эту продажу составлением списков
неприкосновенного движимого имущества земледельцев тоже
не увенчались успехом. Прогрессивный рост недоимок заставлял
Главный комитет по заявлениям губернских присутствий и по
жалобам сельских обществ выносить решения о рассрочке пла-
34 Отчет, стр. 62—63, 77; II ПСЗ, т. XLTV, отд. 1, № 46750.
35 Отчет, стр. 79—81; II ПСЗ, т. XLITI, отд. 2, № 46133; Я. Гр о су л
и И. Будак. Крестьянская реформа 60—70-х годов XIX в. в Бессарабии.
Кишинев, 1956, стр. 37—103.
284
тежей, о снижении окладов, а иногда о полном сложении недои-
мок. Особенно тяжелое положение создалось в деревне после
русско-турецкой войны и неурожаев 70-х годов. Не только де-
мократическая пресса, но и либеральные органы говорили о про-
грессирующем обеднении крестьянства. В деревне наблюдалось
массовое брожение, о котором хорошо знали в правительственных
верхах. Наряду с растущим народническим движением это явле-
ние оказывало определенное воздействие на правительственную
политику. В стране складывалась революционная ситуация, ко-
торая требовала неотложных мер для выхода из создавшейся
политической обстановки.
Перелом произошел в 1880 г. под влиянием не только терро-
ристической деятельности «Народной воли», но и впечатлений
о состоянии пореформенного сельского хозяйства. Когда на пост
министра внутренних дел был призван М. Т. Лорис-Меликов,
сочетавший в своей программе беспощадные репрессии в отноше-
нии революционеров и либеральные проекты для успокоения бур-
жуазных слоев общества, Главный комитет получил точку опоры
для новой постановки крестьянского вопроса. Сенаторские реви-
зии различных губерний, организованные М. Т. Лорис-Меликовым,
собрали огромный материал для доказательства упадка крестьян-
ского хозяйства и недостатков местного управления. Прежнее
благодушие сменилось в правительстве тревогой и ожиданием
возможных потрясений. На очередь стал вопрос о дальнейших
преобразованиях — о создании поземельного кредита, об отмене
круговой поруки, о ликвидации подушной подати и т. д. Но прежде
всего — таково было мнение правящих верхов и, в частности,
Главного комитета — было необходимо немедленное понижение
выкупных платежей, сложение накопившихся недоимок и ликви-
дация временнообязанных отношений путем проведения обяза-
тельного выкупа.
В апреле 1881 г., после убийства Александра II, состоялись
заседания Главного комитета, где все эти вопросы получили от-
кровенную и острую постановку. По существу вступительная
речь председателя вел. кн. Константина была обвинительным
актом, осуждавшим недостатки реформы 1861 г. и требовавшим
немедленного выхода из политически опасного положения.36
Несмотря на сопротивление крепостников, Александр III вы-
нужден был утвердить проекты Главного комитета о понижении
выкупных платежей и обязательном выкупе, получившие санк-
цию Государственного совета. Однако политическая обстановка
быстро изменилась. Массового взрыва крестьянского движения
не последовало, а герои «Народной воли» оказались бессильными
36 ЦГИА СССР, ф. 1181, оп. т. XV, 1881 г., д. 28, ч. 1, л. 191—208;
ф. 1291, оп. 38, 1881 г., д. 62, л. 1—4; Речь в. к. Константина Николаевича
6 апреля 1881 г. Голос минувшего, 1915, 2, стр. 208—216.
285
без непосредственной народной опоры. Манифест о незыблемости
самодержавного строя заставил покинуть свои посты не только
либеральных министров, но и вел. кн. Константина. Почти одно-
временно под влиянием реакционной партии был поставлен вопрос
об упразднении Главного комитета. Новый министр внутренних
дел Н. П. Игнатьев представил докладную записку, в которой
высказывался против существования этого «крайне бюрократиче-
ского» учреждения, соединяющего в себе законодательную, ис-
полнительную и административно-судебную власть и подрываю-
щего народное доверие к местной администрации. Вследствие
опубликованного закона о прекращении временнообязанных от-
ношений этот временный орган, по мнению министра, стал из-
лишним, а его дела должны были быть распределены между раз-
личными существующими ведомствами. Остальные министры со-
гласились с мнением Н. П. Игнатьева, за исключением министра
финансов Н. X. Бунге, который с полным основанием указывал,
что реализация принятых законов об обязательном выкупе и по-
нижении выкупных платежей требует высшего наблюдения со
стороны Главного комитета. 25 мая 1882 г. было утверждено
мнение Государственного совета о закрытии Главного комитета
и распределении его обязанностей между департаментами Госу-
дарственного совета, Особым отделением Сената и Губернскими
присутствиями по крестьянским делам.37
Так закончилась более чем двадцатилетняя деятельность
этого государственного учреждения, руководившего проведением
крестьянской реформы. Оценивая ее с исторической точки зре-
ния, надо признать, что, несмотря на классово-помещичий харак-
тер его постановлений, он распространял принципы крестьянской
реформы на все разряды крестьян, нивелируя многочисленные
феодальные группы мелких производителей и подчиняя их еди-
ной системе управления. В этом заключалась относительно про-
грессивная сторона его действий, которая отвечала требованиям
более прогрессивного буржуазного строя. Но мероприятия коми-
тета в силу его состава и постоянного давления крепостнического
лагеря носили непоследовательный и компромиссный характер.
Колебания комитета то в ту, то в другую сторону вызывали не-
довольство борющихся между собою общественных течений. Та-
ким образом, комитет разделил судьбу всей крестьянской поли-
тики правительства: возникнув в период обнародования реформы,
он сошел с исторической сцены накануне контрреформ Алек-
сандра III, показав колебания дворянского государства на грани
двух социально-экономических формаций.
37 ЦГИА СССР, ф. 1181, оп. т. XV, 1881 г., д. 107, 149; ф. 1291, оп. 38,
1881 г., д. 27.
Ю. Б. СОЛОВЬЕВ
САМОДЕРЖАВИЕ И ВОПРОС
О СЛУЖЕБНЫХ ПРЕИМУЩЕСТВАХ ДВОРЯНСТВА
В КОНЦЕ XIX в.
В конце XIX в. перед царизмом остро встала такая проблема,
как роль дворянства на государственной службе. Дворянство
издавна было основным поставщиком чиновничества, и классовый
характер самодержавия выражался не в последнюю очередь в ре-
шительном преобладании дворянства в механизме государствен-
ной власти. С вступлением России в новую фазу развития поло-
жение и в этой области не осталось прежним. Усложнение функ-
ций управления и разрастание самого аппарата власти вызвали
усиливающийся приток на государственную службу разночинцев,
хотя пока затруднительно установить точные размеры этого яв-
ления. Управление страной по-прежнему продолжало находиться
в руках дворянства, но появление в канцеляриях во все большем
числе лиц иного происхождения начинает восприниматься в дво-
рянской среде как серьезная угроза основным интересам сословия.
Одной из главных целей устроенного в 1897 г. по настоянию дво-
рянской реакции Особого совещания по делам дворянства стало
закрепление дворянской монополии на государственной службе.
В пору подготовки совещания «Московские ведомости», «Гражда-
нин» не раз в самых резких выражениях высказывались о совре-
менном чиновничестве, видя в нем силу не только политически
ненадежную, но и способную при известных обстоятельствах
стать центром оппозиции, соперником самодержавия. Свои подо-
зрения и нападки они мотивировали возрастающим притоком
в чиновничью среду разночинцев, подчас выходцев из наиболее
приниженных слоев общества. А что в государственный аппарат
попадали из этого источника лица, получившие высшее образо-
вание и проявившие подчас незаурядные способности, давало
лишь новый повод для тревоги: в них-то и видели наиболее ко-
варных и опасных скрытых врагов режима, которые будут под-
тачивать его изнутри.
287
Не допустить это можно было только одним способом — за-
крепить все служебные преимущества дворянства, сделать при-
надлежность к нему главным критерием при поступлении на
службу.
Созданная при совещании Комиссия Д. С. Сипягина, по-види-
мому, и должна была наряду с реорганизацией дворянских учре-
ждений перевести эти пожелания в область практических дей-
ствий.
Хотя упрочение дворянской монополии на государственной
службе было одним из наиболее важных для инициаторов сове-
щания дел, заниматься им не пришлось, так как в 1895 г. уже
была образована Комиссия под председательством Е. А. Перетца
для пересмотра устава о государственной службе, которая прежде
всего должна была установить, по какому принципу комплекто-
вать аппарат управления.
Предмет ее занятий представлял собой один из наиболее на-
болевших для самодержавия вопросов. Неустроенность и по-
просту хаотичность в организации службы десятилетия назад
обратили на себя внимание правительства. Работа государствен-
ного аппарата регулировалась разновременными, нередко проти-
воречившими друг другу положениями. Механически соединен-
ные, они и составляли действующий устав. Огромные неудобства
проистекали из одного несоответствия табели о рангах реально
существующим должностям. Усложнение жизни страны в после-
реформенные десятилетия повело к росту и усложнению самого
аппарата управления, и прежние недостатки орханизации, вер-
нее, неорганизованности государственного механизма, стали еще
болезненнее. Это усложнение делало менее вероятным успех оче-
редной попытки распутать давно запутанный клубок. Кроме
объективной трудности изменить давно установившийся порядок
или беспорядок, самодержавие в этом случае попало в тиски
безысходного противоречия, потому что центром тяжести про-
блемы стал важнейший вопрос: из кого следует комплектовать
государственный’ аппарат, как относиться к пополнению чинов-
ничества лицами недворянского происхождения и что нужно сде-
лать для того, чтобы не дать им оттеснить дворянство на второе
место? Противоречивость положения, в котором оказалось са-
модержавие, состояло в том, что все более усложняющиеся задачи
управления в связи с принятием на себя государством новых
разнообразных функций требовали все более квалифицирован-
ного персонала, а дворянство оказалось не в состоянии удовлетво-
рить обостряющуюся потребность государственного аппарата в до-
статочно подготовленных кадрах, и потому не происхождение,
а образование приобретало со временем все большее значение.
Силою вещей дворянство постепенно отодвигалось с прежде зани-
мавшегося им господствующего положения, а царизм пытался не
допустить этого, все снова неизбежно становясь перед дилеммой:
288
или закрыть доступ к государственным должностям социально не-
желательному для себя элементу, с верной перспективой пара-
лича государственного аппарата, или проводить его комплекто-
вание на основе более или менее свободной конкуренции, в ко-
торой дворянство имело верный шанс проиграть. Тяготея к пер-
вому решению, царизм тем не менее не мог себе позволить про-
вести его на практике. И, пожалуй, не так часто правительствен-
ная политика делала такие зигзаги и неожиданные повороты,
как в многолетних стараниях найти здесь удовлетворительное
для самодержавия решение.
Проблема возникла еще в 1809 г., когда по причине необра-
зованности верхних слоев чиновничества был издан указ, делав-
ший высшее образование обязательным условием при занятии
высших должностей. В 1834 г. он был отменен, фактически пе-
рестав действовать задолго до того в силу многочисленных исклю-
чений и изъятий. В последние годы царствования Николая I
правительство и вообще провозгласило прямо противоположный
принцип, упразднив прежние льготы по службе для лиц с высшим
образованием, именно в них и усмотрев серьезную опасность для
существующего режима. Но вскорё выяснилось, что от этого
пострадала прежде всего государственная служба, и с отменой
крепостного права и последовавшими реформами царизм был вы-
нужден оставить и эту позицию, и ценность образования более
не подвергалась сомнению. Однако уже в царствование Алек-
сандра II определилось, что в новой обстановке, с сохранением
прежних огромных преимуществ, предоставляемых при прохо-
ждении службы принадлежностью к дворянству, именно по этой
причине не оно (дворянство) будет давать государственному ап-
парату образованных чиновников. Тогда-то перед властью со
всей остротой встала необходимость выбора между дворянами,
как правило, малообразованными, и лицами образованными, но,
как правило, недворянами. Права по образованию явно пришли
в столкновение с правами по происхождению. Возникновение
в таком виде и значении задачи проявилось в создании в 1877 г.
Особой комиссии из представителей министерств и главных
управлений, которой было поручено представить свои рекомен-
дации относительно прав по службе выпускников высших учеб-
ных заведений. Основной итог ее трехлетней работы состоял
в подтверждении того принципа, что независимо от степени по-
лученного образования все поступающие начинают службу
с первого классного чина, т. е. высшее образование не предостав-
ляло никаких преимуществ, хотя комиссия одновременно считала,
что на важные должности следует назначать только лиц с выс-
шим образованием. Передав свое .заключение в 1880 г. на рассмо-
трение министерств и вёдомств, комиссия в течение,двух после-
дующих лет получала их отзывы, большей частью критические.
Решительно не согласился с ее выводами Победоносцев. К отри-
289
дательным последствиям осуществления рекомендаций комиссии
он относил уменьшение числа желающих получить высшее обра-
зование и соответственно меньший приток на государственную
службу достаточно подготовленного персонала.1
Встретив определенно неблагоприятный прием, председатель
Комиссии министр народного просвещения гр. Делянов не стал
упорствовать и 30 сентября 1884 г. внес на рассмотрение Госу-
дарственного совета существенно видоизмененное представление.
Огромные преимущества по происхождению, уравновешивае-
мые для недворян до некоторой степени лишь получением выс-
шего образования или окончанием гимназии с золотой или сере-
бряной медалью, при обостряющейся потребности аппарата в ква-
лифицированном персонале создали во взаимодействии этих фак-
торов весьма тревожное, по мнению Делянова, для интересов
режима положение. Предлагаемые теперь меры целиком и непо-
средственно выводились из социально-экономических последствий
действующей системы комплектования государственного аппа-
рата, подробный анализ которых занимал в представлении
центральное место.
Положение рассматривалось под углом зрения меняющегося
соотношения в органах управления представителей дворянства
и других социальных групп.
Опасность усматривалась в том, что «действующие узаконения
о правах и преимуществах по гражданской службе воспитанни-
ков учебных заведений как бы направлены к тому, чтобы наибо-
лее поощрять к учению и к приобретению высшего научного об-
разования людей из низших податных сословий, не имеющих по
происхождению права на вступление в государственную граж-
данскую службу, и не заключают в себе почти никакого поощре-
ния к учению и к высшему образованию для лиц из высших клас-
сов общества, из потомственных дворян».1 2 Потомственный дворя-
нин прямо проигрывал в своей служебной карьере, если посту-
пал на службу лишь по окончании гимназии или университета,
а выигрывал тот, кто в лучшем случае кончал уездное или город-
ское училище или четыре класса гимназии, а то и просто сдавал
испытания на первый классный чин, т. е. умел читать, писать
и считать.
Размеры и значение опасности измерялись тем, что наиболее
надежный для царизма элемент — потомственное дворянство
с его «преданностью всем заветам нашей истории» — при таком
порядке вещей «все более и более должно оскудевать образова-
нием, разумением и пригодностью для высших ступеней государ-
ственной службы и все более оттесняться от них лицами из низ-
1 ЦГИА СССР, ф. 1200, оп. т. XVI, д. 1, ч. II. Представление И. Д. Де-
лянова в Госсовет от 30 сентября 1884 г., л. 385 об.
2 Там же, л. 387 об.—388.
290
ших сословий». Важнейшие интересы самодержавия, политиче-
ская ненадежность и даже неблагонадежность тех, кто заменяет
дворянство в правительственных канцеляриях, должны побудить,
убеждал Делянов, воспрепятствовать совершению этого «несом-
ненно уже начавшегося специально-политического переворота».3
Но трудность в том и состояла, что, не доверяя разночинцам и
ожидая от них ущерба своим коренным интересам, самодержавие
не могло принять против них каких-либо агрессивных мер, так
как неудовлетворительность работы государственного механизма,
заполненного скудно и плохо образованным чиновничеством, со-
знавалась и в самом правительстве. Надежды на улучшение свя-
зывались с повышением образовательного уровня служащей
массы, в первую очередь в ее высших слоях. «Если в делах наших
не замечается ни того порядка и преуспеяния, ни такой выдер-
жанности и последовательности, как у наших более просвещен-
ных соседей, — говорилось в новом деляновском представлении, —
и во всех сферах частной, общественной и государственной жизни
чувствуется недостаток в деятелях, вполне пригодных и вполне
подготовленных, и мы более или менее везде в этом отношении,
по выражению покойного историка России Соловьева, страдаем
малокровием, то это главнейше объясняется неудовлетворитель-
ностью результатов, достигаемых нашей школой вообще и нашей
высшею школою в особенности, слабостью и низменностью нашего
научного образования и непризнанием его действительного значе-
ния для всех вообще сфер жизни и в особенности для высших
степеней государственного служения».4 Задача, которую пытался
разрешить Делянов, состояла в том, чтобы, не отталкивая обра-
зованных чиновников, тем не менее удержать государственный
аппарат в руках дворянства. Предложенный им ответ лишний раз
убеждал в том, что самодержавие столкнулось здесь с крайне
сложной для себя проблемой и найти равнодействующую при тех
противоположных целях, которые оно преследовало, не представ-
лялось возможным. Ему оставалось лишь выбирать наименьшее
(с точки зрения его интересов) зло.
Для того чтобы укрепить позиции дворянства в аппарате
власти, Делянов предлагал меры, этому как будто бы противо-
речащие, а именно: открыть широкий доступ на государственную
службу представителям социальных групп, прежде к ней не до-
пускавшихся, и сделать главным критерием при отборе кандида-
тов степень их образования, разделив в зависимости от него и
сами должности на четыре разряда, с запрещением перехода из
одного в другой. Но как раз этим-то уравнением в правах дво-
рянства и так называемых податных сословий Делянов и со-
бирался закрепить его привилегированное положение, рассуждая,
8 Там же, л. 387—387 об.
4 Там же, л. 392 об.
291
что открываемая теперь возможность поступить на службу тем,
кто до этих пор ее не имел, резко ослабит у социально нежела-
тельного элемента стремление, идя на всяческие жертвы и ли-
шения, получить высшее образование, а поступив на службу
с тем легким образовательным багажом, который доныне отличал
представителей дворянства, чиновник-недворянип не мог бы под-
няться выше определенной ступени и всегда оставался бы мел-
ким исполнителем указаний, но никак не лицом, их дающим.
Между тем дворянство этим-то распределением должностей на
разряды будет вынуждено повысить свой образовательный уро-
вень и, имея к этому материальную возможность, закрепит та-
ким образом в своих руках управление государственным аппа-
ратом. Приходилось, конечно, считаться с тем, что низшие его
ступени будут заняты чиновниками недворянского происхожде-
ния, но только так, полагал Делянов, можно предотвратить боль-
шее зло — неизбежный переход фактической власти к совершенно
ненадежному, по его убеждению, разночинскому элементу. «Урав-
нение сословий под условием достижения одинакового образова-
ния для сравнительно низших степеней гражданской службы, —
излагал Делянов свой план, — не может представлять никаких
неудобств... напротив, возможность воспользоваться скорее од-
ною из низших степеней образования для гражданской службы,
особенно важная для лиц из низших и менее достаточных клас-
сов, может в значительной мере уменьшить для этих лиц заме-
чаемое ныне стремление во что бы то ни стало запастись дипло-
мом какого-либо высшего учебного заведения, чем несомненно
и высшие учебные заведения были бы избавлены от тяжкого для
них бремени».5 Риск предлагаемого шага был тем меньше, что
он задумывался до некоторой степени просто как уловка. Урав-
нение в правах имело бы на практике, разъяснял Делянов, услов-
ное значение: «предоставление какого-либо права ... и осущест-
вление его в действительности — это две вещи совершенно раз-
личные. От усмотрения самих начальств различных ведомств за-
висел бы как прием на службу лиц из низших классов общества
по достижении ими одной из низших степеней образования, так
и оставление их на дальнейшей службе».6
Но даже имея в запасе такие приемы борьбы, самодержавие
все-таки не могло уклониться от выбора, от необходимости пойти
или на существенное изменение социального состава государ-
ственного аппарата теперь же, хотя бы и на низших его ступенях,
или же, напротив/ оставить действующую систему его пополне-
ния, которая подрывала в конечном счете позиции дворянства
данными ему привилегиями.
5 Там же, л. 391.
6 Там же.
292
Примирить противоречивые интересы царизма в области го-
сударственной службы не представлялось возможным, и как ни
тонко был задуман предлагаемый план, как будто бы их прими-
рявший, его все-таки сочли слишком рискованным новшеством,
и сделал это не кто иной, как сам Делянов, вступивший в 1887 г.
в Государственный совет с новым представлением, отвергавшим
предыдущее.
Теперь он отказывался от мысли уравнивать происхождение
образованием и предлагал остаться при системе, которая, как
он убедительно доказал три года тому назад, должна была по-
вести к «специально-политическому перевороту». В новом пред-
ставлении он докладывал Государственному совету, что будет
«осторожнее» сохранить за дворянством прежние преимущества.
«В настоящее время, — мотивировал он очередную перемену
своей точки зрения, — едва ли может быть желательно изменять
существенно нынешний состав служилого класса людей, и, вместе
с тем, усиливать без нужды прилив к государственной граждан-
ской службе, и создавать новое искусственное привлечение к низ-
шим и средним классам средних учебных заведений для лиц, при-
надлежащих по своему происхождению к непривилегированным
сословиям».7 На первый план выдвигались теперь политические
соображения данной минуты, которым подчинялись более отда-
ленные интересы самодержавия. Ослабление позиций дворянства
в верхах государственного аппарата в будущем казалось, по-ви-
димому, менее опасным, чем необходимость немедленно потес-
ниться, хотя бы это и ограничивалось лишь низшими должно-
стями.
Установив, что Делянов предлагает иную программу, депар-
таменты Государственного совета постановили отправить дело на
повторное ознакомление и отзыв заинтересованным ведомствам.
Все вернулось в исходное положение, чтобы затем повториться.
Новые предложения Делянова не встретили поддержки в мини-
стерствах и управлениях, и специфика полученных отзывов со-
стояла в том, что в них добросовестно воспроизводилась аргумен-
тация, развитая Деляновым в представлении 1884 г. Делянов
выступал против Делянова.
Наиболее основательно новые доводы Делянова опровергались
его старыми доводами в отзыве Победоносцева.8
Далее повторился второй акт. Убежденный в ошибочности
своих предложений вторично, Делянов сделал новый зигзаг. Об-
ратившись в 1892 г. в Государственный совет с новым представ-
лением, он вернулся к своим собственным предложениям теперь
уже восьмилетпей давности.9
7 Там же. Представление И. Д. Делянова в Госсовет от 1887 г., л. 400.
8 Там же, л. 419 об.
9 Там же.
293
Господство принципа происхождения, рядом с которым об-
разование имело чуть ли не отрицательное значение, а дворянам
оно и действительно лишь портило карьеру, подверглось доказа-
тельной и красноречивой критике, в которой, пожалуй, можно
было найти и отзвуки того, что писалось в либеральной печати.
Сословные привилегии на службе объявлялись злом и вопиющей
несправедливостью. «Распределять права по гражданской службе
между сословиями или общественными классами на основании
их преданий и исторических заслуг, — утверждал министр, —
представляется делом до крайности затруднительным, подвержен-
ным всякого рода случайностям, погрешностям и личным воззре-
ниям, и даже делом небезопасным, ибо этим путем весьма легко
возбудить взаимные пререкания, рознь и вражду между сосло-
виями».10 11 На последнем — опасности проведения открыто про дво-
рянской политики — Делянов остановился особо. «Нынешние при-
вилегии по гражданской службе, предоставленные потомствен-
ному дворянству при самом вступлении в нее по окончании пол-
ного гимназического курса, в два раза большие, чем сыновьям
православных священнослужителей и купцов первой гильдии,
в четыре раза большие, чем сыновьям не имеющим чинов уче-
ных, и, наконец, в восемь или десять раз большие, чем питомцам
приказов общественного призрения, получившим то же самое
образование, — не могут не поражать своею несправедливостью
и самих учащихся еще на школьной скамье, — здраво заключал
Делянов, — легко могут питать в них недобрые чувства к приви-
легированному сословию и к тому общественному строю, который
поддерживает такую несправедливость, и может делать их более
доступными учениям анархистов».11 И при таком верно подмечен-
ном риске не вызывало сомнений и другое: в окончательном итоге
политика поощрения дворянства будет иметь диаметрально про-
тивоположный намерениям результат. «По свойственной истории
иронии всякая неправда или несправедливость обращается во
вред тем самым лицам, общественным классам, племенам, рели-
гиозным обществам и сословиям, в пользу коих, по-видимому, она
совершается или узаконивается, — выводил Делянов некоторое
даже философское обобщение, с точки зрения которого оценива-
лась и конкретная ситуация. — Так было и в настоящем случае:
дарованные потомственному дворянству чрезмерные преимуще-
ства по гражданской службе перед прочими общественными клас-
сами все более и более клонятся к оскуднению его высшим обра-
зованием и через то к оттеснению его от высших поприщ дея-
тельности и высших государственных должностей».12 И такие
10 Там же. Представление И. Д. Делянова в Госсовет от 25 ноября
1892 г., л. 426 об;
11 Там же, л. 427.
12 Там же, л. 427 об.
294:
последствия уже не были делом более или менее отдаленного
будущего. Из рассмотрения списка чинов первых четырех клас-
сов уже теперь вытекало, что среди этого высшего слоя преобла-
дают не дворяне, а представители других общественных групп.
А что в дальнейшем такое положение сохранится в силе, Делянов
доказывал данными о социальном составе студентов Петербург-
ского, Московского, Киевского, Казанского, Харьковского и Ново-
российского университетов. Из тысячи студентов на долю дворян-
ства и чиновничества приходилось 455, еще 320 давало духовен-
ство, а 225 по своему происхождению вообще не имели права
государственной службы.1,5 В гимназиях на 1 января 1888 г. со-
отношение тех же групп выглядело как 518—46—436.
И цифры, и факты, и соображения общего порядка приводили
Делянова к выводу, что действующая система наносит дворян-
ству «ничем не поправимый вред» и от нее необходимо отказаться,
перейдя к тому порядку, который намечался в 1884 г.
Многолетние метания Делянова объясняются не личными
свойствами министра, а теми объективными противоречиями,
в которых запутался царизм, не решавшийся сделать выбор,
чреватый для всего существующего строя самыми серьезными
последствиями. Уходя на протяжении десятилетий от принципи-
ального решения, государственная власть вынужденно поддава-
лась своим собственным потребностям и нуждам, молча шла на
те меры, которые она пока что отказывалась допустить в прин-
ципе. В виде разного рода исключений и отступлений от правил,
становившихся правилом, на службу принимались все в большем
числе те, кто в общем порядке не имел права поступления на
нее. К концу XIX в. таких изъятий было уже более тридцати.
Они относились не только к должностям, требовавшим специаль-
ных познаний, но к целым отраслям управления.13 14 Государствен-
ный аппарат продолжал быстро разрастаться, и дворянство вовсе
меньшей степени могло удовлетворить в чисто количественном
отношении его потребности. Общий итог штатных должностей по
ведомствам внутренних дел, финансов, юстиции, народного про-
свещения, земледелия и государственных имуществ, государ-
ственного контроля, путей сообщения и уделов уже к концу
80-х годов равнялся 126.174.15 Восстановление былой дворянской
монополии в этих условиях становилось все менее вероятным, но
царизм не желал признать этого факта, примириться с действи-
тельно складывавшимся положением вещей, и деляновское пред-
13 Там же, л. 428. При этом в Петербургском университете пропорция
составляла 425—320—185; Московском — 470—270— 260; Киевском — 545—
185—270; Казанском — 380—410—210; Харьковском — 430—370—200; Ново-
российском — 270—555—175.
14 Там же. Представление в Госсовет Комиссии Е. А. Перетца от
5 июня 1901 г., л. 7 об.—8.
15 Там же, л. 132 об.
295
ставление 1892 г., шедшее навстречу потребностям буржуаз-
ного развития страны и предлагавшее санкционировать порядок,
уже начавший применяться на практике, так и осталось в стадии
проекта.
Однако повторное уклонение самодержавия от принятия прин-
ципиальных решений вело лишь к накоплению и обострению
неурядиц и беспорядка в аппарате власти, и жизнь волей-нево-
лей вновь заставляла обратиться к рассмотрению общего положе-
ния, жестко устанавливала необходимость выбора общего направ-
ления.
При огромном материале, собранном предыдущими комисси-
ями и совещаниями, при уже разработанных проектах в 1895 г.
была учреждена новая Комиссия под председательством Перетца
для пересмотра и составления нового Устава гражданской службы.
И главным в ее работе стал вопрос о том, из кого будет состоять
аппарат государственной власти и какое место займет в нем дво-
рянство. Комиссия заседала в то время, когда подготавливалось
и приступило к работе Особое совещание по делам дворянства.
Комиссии были известны поставленные перед ним цели. Со стра-
ниц «Московских ведомостей» и «Гражданина» в самом агрес-
сивном тоне было выдвинуто требование восстановить прежнюю
монополию дворянства в сфере государственной службы. Про-
грамма Делянова 1887 г., отвергнутая авторитетными предста-
вителями правительства, соответствовала этому курсу безоглядной
реакции, игнорировавшей реальную обстановку и даже упу-
скавшей из виду собственные потребности государственного ап-
парата. Теперь оставалось или вернуться к ней, или поддержать
точку зрения, обоснованную в представлении 1892 г., которую
тогда разделяла высшая бюрократия. Оба варианта были детально
разработаны, и Комиссии Перетца оставалось только выбрать
один из них.
Предшествующие многолетние дискуссии убеждали в невоз-
можности сохранить в неприкосновенном виде действующую си-
стему, а тем более предоставить дворянству новые привилегии,
и верхушка государственного аппарата, имея Комиссию Перетца
выразительницей своих взглядов, высказалась за вторую альтер-
нативу, за отмену сословных привилегий, за то, чтобы сделать
образование единственным критерием при поступлении на госу-
дарственную службу.
Как ни убедительно доказала самодержавию вся современная
обстановка невозможность действовать иначе, иным способом
удовлетворить свои собственные важнейшие нужды, как ни без-
успешны оказались неоднократные попытки отстоять монополию
дворянства в государственном аппарате, в Комиссии Перетца
было высказано решительное требование оставить за дворянством
все его привилегии. А. С. Стишинский и П. Л. Лобко безогово-
рочно отвергали новую редакцию Устава гражданской службы,
296
которая, «нивелируя все сословия», на практике должна была
открыть, и в этом они видели главный порок предлагаемого,
крестьянам и мещанам путь в аппарат управления.16 Ожидая
от этого «искусственного привлечения» такого, крайне нежелатель-
ного с их точки зрения, элемента в средние учебные заведения,
они опасались, что, получив образование, этот слой, обреченный
на положение «умственного пролетариата», лишь пополнит ряды
недовольных.
Еще большая опасность усматривалась со стороны тех, кто
сумеет попасть на службу и как будто не будет иметь повода для
недовольства. Стишинский и Лобко были убеждены, что обра-
зование своим детям смогут дать «наиболее состоятельные члены
нашего низшего сословия, именно мелкие сельские промышлен-
ники, лавочники и кулаки, а в городах швейцары, лакеи и т. д.».17
Не называя мелкую буржуазию, они имели в виду именно ее, и
в проникновении ее к рычагам власти, хотя бы и в самых скром-
ных ролях, они видели серьезный ущерб политическим интересам
царизма. «Едва ли от деятельности молодых людей этой среды на
поприще гражданской службы, — подчеркивали они социально
чуждую дворянству природу этой категории, — в особенности
в должностях по местному управлению и даже полиции, воз-
можно ожидать благотворных результатов».18
Насколько, однако, слабы были шансы противников вынуждае-
мых обстановкой перемен, видно из того, что Стишинский и
Лобко оказались в комиссии в полном одиночестве. Свое несогла-
сие с ними подтвердили Е. А. Перетц, Н. П. Шишкин, И. И. Шам-
шин, В. В. Верховский, бар. В. Б. Фредерикс, А. С. Танеев,
Н. П. Петров, кн. Л. Д. Вяземский, гр. В. Н. Ламздорф,
Э. В. Шольц, бар. А. А. Икскуль, В. П. Череванский, Н. М. Анич-
ков, А. П. Иващенков, П. М. Бутовский, В. К. Саблер, А. Т. Се-
ребряков, бар. А. А. Будберг, П. М. фон Кауфман, А. А. Нарыш-
кин — всего двадцать человек, представлявших практически все
министерства. Это подавляющее и достаточно авторитетное боль-
шинство, в которое входили лица не только консервативные, но
и заведомые реакционеры, отказывалось признать отстаиваемый
Лобко и Стишинским принцип — только дворянство может дать
власти политически надежный элемент. «Нельзя, — выставляло
опо другое начало, — с точки зрения понятий отвлеченных и от-
части предвзятых, делить подданных государства, соответственно
происхождению их, на более и менее достойных службы Госу-
дарю и Отечеству. Устанавливаемые с такой целью перегородки
и рамки, — развивало оно этот тезис, — оказываются всегда
16 Там же. Представление в Госсовет Комиссии Е. А. Перетца от
5 июня 1901 г., л. 6.
17 Там же.
18 Там же, л. 6 об.
297
искусственными и несоответствующими действительным потреб-
ностям жизни, а потому вредными».19 Перефразируя таким обра-
зом последнее деляновское представление, большинство вместе
с тем и провозглашаемую равноправность не простирало дальше
там же указанных пределов.
Принцип равенства ограничивался низшими должностями.
«В огромной массе людей, относимых к разряду неполноправных, —
рассуждало оно, — всегда найдется немалое число честных и по-
лезных тружеников, вполне пригодных для добросовестного ис-
полнения обязанностей, хотя бы и на низших должностях в кан-
целяриях и управлениях разного рода».20 В отношении к этой
категории мелкого чиновничества «нельзя быть слишком притя-
зательным и разборчивым», твердо держась одновременно и дру-
гого правила, — «для должностей высших и вообще влиятельных
необходимы люди не только серьезно образованные, но и хорошо
воспитанные ».21
Большинство обращало внимание и на то, что дворянство
в России не имеет «однородного, сплоченного состава» и что со-
хранение за ним привилегий послужит лишь «в пользу недоучек,
от привлечения которых на службу государству трудно ожидать
особенно благоприятных последствий».22
Из аргументов как общего свойства, так и утилитарных сле-
довал вывод — «ограничиться одним общим для всех образова-
тельным цензом».
Полемика внутри Комиссии Перетца, представительное боль-
шинство, возражавшее Стишинскому и Лобко, указывали, что
защищаемая ими программа не имела достаточно широкой базы
в руководящем слое государственного аппарата, хотя при
системе самодержавия дела решались не голосованием. Санкцию
верховной власти не раз получали взгляды меньшинства, как бы
оно ни было мало. Неудача Стишинского и Лобко в комиссии не
стала последним словом в продолжавшейся многие годы дискус-
сии. Проект нового Устава гражданской службы в 1901 г. попал
в Государственный совет, который отправил его на отзыв ведом-
ствам, и до революции 1905 г. он так и не вышел из стадии обсу-
ждения. Лишь сила революционного натиска заставила самодер-
жавие пойти на давно запоздалый шаг. Утвержденным царем
5 октября 1906 г. положением Совета министров образовательный
ценз был сделан единственным критерием при поступлении на го-
сударственную службу.23
19 Там же, л. 7.
20 Там же.
21 Там же.
22 Там же. л. 8
23 ПСЗ. T.'xxvi, № 28393. стр. 893-891
Б. В. АНАНЬИЧ, Р. III. ГАНЕЛИН
Р. А. ФАДЕЕВ, С. Ю. ВИТТЕ
И ИДЕОЛОГИЧЕСКИЕ ИСКАНИЯ «ОХРАНИТЕЛЕЙ»
В 1881—1883 гг.
Из нескольких сот участников «Святой дружины», конспира-
тивного сообщества для борьбы с революционным движением,
основанного после 1 марта 1881 г., С. Ю. Витте был едва ли
не единственным, рассказавшим в воспоминаниях об этой органи-
зации.
Сообщенные Витте сведения о его собственной роли в со-
здании «Дружины» были встречены с недоверием.1 Однако теперь
достоверность всех трех известных нам вариантов воспоминаний
Витте о «Дружине» несомненна.1 2
Весьма важный в рассказе Витте вопрос о возникновении
«Дружины» был изложен довольно точно — в соответствии с пись-
мом по этому поводу от 14 марта 1881 г., которое он получил
в Киеве из Петербурга от своего дяди генерала Р. А. Фадеева.
Письмо это представляло собой ответ на предложение Витте со-
здать охранительную организацию на добровольных началах.
Витте как будто не погрешил в мемуарах против истины, но весь
1 См.: С. Ю. Витте. Воспоминания, т. I. М/, 1960, стр. 522—523,
прим. 29.
2 Помимо соответствующей главы «Воспоминаний» — «О сообществе
„Святая Дружина41 и моем участии в нем», мы имеем в виду статью
А. Р—ова в «Русском слове» в июне 1913 г. (см. прим. 30 к т. I «Воспо-
минаний», стр. 523), а также записанный Клейнмихель рассказ Витте
о его участии в «Дружине». См.: Графиня М. К л е й н м и х е л ь. Из пото-
нувшего мира. Мемуары. Пгр.—М., 1923, стр. 12—18. И. В. Гессен, встре-
чавшийся с Витте, а после его смерти оказавшийся в эмиграции издате-
лем его мемуаров, отмечал, что в «деловой беседе» с ним Витте, когда
речь зашла о «Дружине», проявил «странную уклончивость при полной
словоохотливости на другие темы». См. запись В. Я. Богучарского: ЦГАЛИ,
ф. 1696, on. 1, д. 169, Выписки из книг, черновые заметки, отрывки статей
к работе В. Я. Богучарского «Св. Дружина», л. 186.
299
эпизод с «Дружиной» и своим в ней участием изобразил как ма-
лозначительный и даже курьезный, умолчав о многом, касавшемся
не только его самого, но и генерала Фадеева, хотя посвятил Фа-
дееву одну из глав своих мемуаров.
В действительности же курьезная на первый взгляд история
организации «Дружины» была связана с острой политической
борьбой за власть и влияние на царя в окружении Александра III.
Витте был хотя и инициативным, но третьестепенным персонажем
в этой борьбе, а его политический наставник Фадеев принимал
в пей участие в качестве автора определенной программы госу-
дарственных преобразований. Он представлял собой одну из при-
мечательных фигур 70-х и начала 80-х годов.
Еще в начале 60-х годов Р. А. Фадеев выступил как военный
публицист с сочинениями, посвященными истории покорения
Кавказа и восхвалявшими политику наместника на Кавказе —
князя А. И. Барятинского. Особенную известность Фадееву при-
несли «Письма из Кавказа М. Н. Каткову» (1865 г.). По замеча-
нию одного из единомышленников Р. А. Фадеева В. В. Комарова,
«блестящее изложение того, что Р. А. предполагал в думах и наме-
рениях князя Барятинского и чего, однако, до писем Р. А. Фаде-
ева князь Барятинский не высказывал, сообщило всем действиям
наместника связность и блеск».3 И в дальнейшем литературная
деятельность Фадеева отражала политические интересы Барятин-
ского и его сторонников. В конце 60-х годов он вел кампанию
в печати против военной реформы Д. А. Милютина, отстаивая
интересы Барятинского и его группы, которая пользовалась со-
чувствием наследника престола вел. кн. Александра Александро-
вича, будущего Александра III.4 В ходе печатной полемики
с Милютиным появилось большое количество статей Фадеева на
военные темы и его труд «Вооруженные силы России», обратив-
шие на себя внимание в Европе.
В середине 70-х годов Фадеев выступил с программой полити-»
ческого переустройства, предусматривавшей сосредоточение
власти в руках обособленного аристократического кружка, про-
свещенного и снабженного всеми полномочиями. Эти взгляды
Фадеев развил в газете «Русский мир», основанной отставным
полковником В. В. Комаровым и генералом М. Г. Черняевым для
полемики с Милютиным. Статьи Фадеева из «Русского мира»
были изданы затем отдельной книгой под названием «Русское
общество в настоящем и будущем. Чем нам быть?» (СПб.,
1874).
И на сей раз Фадеев был вдохновлен князем Барятинским и
графом П. А. Шуваловым, представителями «аристократической
3 Свет, 5 (17) января 1884 г.. № 4.
4 См. об этом: II. А. 3 а й о н ч к о в с к и й. Военные реформы 1860—
1870 годов. М., 1952.
300
партии», «черпавшей свои идеалы из европейской истории, пре-
имущественно английской», агитировавшей за создание «русского
лордства», с ненавистью относившейся к «бюрократии» и рефор-
мам 60-х годов.5 Программа «лордов» встретила резкие возраже-
ния со стороны славянофилов. Ю. Ф. Самарин в брошюре
«Революционный консерватизм» высмеял идеи Фадеева как мнимо
охранительные и обвинил его в попытке запугать правительство
и подтолкнуть его па путь ломки сделанного в эпоху реформ.6
Брошюра «Революционный консерватизм» была опубликована
в Берлине в 1875 г., однако еще до этого в рукописи стала из-
вестна в Петербурге и, видимо, произвела в «сферах» невыгодное
для Фадеева впечатление.
Потерпев поражение в полемике с Ю. Ф. Самариным, Фадеев
уехал в Египет. По ироническому замечанию А. С. Суворина,
«поражение его было настолько полное, что он даже в Африку
съездил, чтобы проветриться и забыть все удары».7 В соответствии
со своими панславистскими планами Фадеев рассчитывал, что
одновременно с восстанием славян египетский хедив выступит
против Турции, и занял с помощью посла в Константинополе
графа Н. П. Игнатьева пост руководителя армии хедива.
После русско-турецкой войны обстоятельства позволили Фаде-
еву опять появиться на петербургской политической сцене, и он
решил принять участие в «охранительных» исканиях конца
70-х и начала 80-х годов. 11 апреля 1879 г. Р. А. Фадеев обратился
к Александру II с письмом, содержавшим программу государст-
венного переустройства.8 Р. А. Фадеев развил и уточнил эту
программу в приложении из трех частей (I. Смысл революцион-
ного движения в России. II. К чему все идет в России. III. Един-
5 Незнакомец [А. С. Суворин]. Письма к другу. XIV—XVI. Новое
время, 3 (15), 4 (16) января 1884 г*. №№ 2819, 2820. «Партия лордства,—
писал А. С. Суворин, — выступала, как само собою разумеется, под зна-
менем консерватизма, хотя этот консерватизм вовсе не исключал некото-
рого парламентаризма».
6 Ю. Самарин. Письмо к Р. Фадееву по поводу его книги «Русское
общество в настоящем и будущем (чем нам быть)». В кн.: Ю. Самарип
и Ф. Дмитриев. Революционный консерватизм. Berlin, 1875. И. С. Акса-
ков писал Фадееву по поводу «Чем нам быть?», что он «со многим не
согласен», но признает верность фадеевской критики и «многих, даже
основных положений» книги. «Ваше „ценсовое дворянство", — писал далее
Аксаков, — по моему мнению, отзывается сочинением, но таким же сочи-
нением было и есть наше земское и сельское самоуправление» (ЦГИА
СССР, ф. 1100, on. 1, д. 36). Фадеев отвечал, что видит в предлагаемом
им «культурном сословии государственных избирателей» средство сосре-
доточить общественную деятельность «в руках культурных людей»
(Р. А. Фадеев — И. С. Аксакову 15 ноября 1874 г. РО ИРЛИ, ф. 3, оп. 4,
д. 639, л. 4—5).
7 Новое время, 7/19 июня 1881 г., № 1893.
8 Всеподданнейшее письмо Р. А. Фадеева 11 апреля 1879 г. ЦГАОР,
ф. 677, on. 1, д. 512, л. 1—10.
301
ственный исход.) к письму 11 апреля,9 в письме графу Д. А. Ми-
лютину 25 октября 1879 г.10 11 и, наконец, в так называемой «допол-
нительной заметке», датированной 19 декабря 1879 г.11
Опираясь на эти документы, Р. А. Фадеев вместе
с генерал-адъютантом И. И. Воронцовым-Дашковым подготовил
рукопись книги «Письма о современном состоянии России.
11-го апреля 1879—6-го апреля 1880». Из 12 писем, составивших
рукопись, датированы были только первое и последнее. Второе—
девятое письма представляли собой переработанное и приготов-
ленное для печати приложение к письму 11 апреля, а одиннад-
цатое — переработанное письмо к Д. А. Милютину 25 октября
1879 г. Десятое же письмо целиком принадлежало перу
И. И. Воронцова-Дашкова.
В «Письмах о современном состоянии России» программа
преобразований И. И. Воронцова-Дашкова и Р. А. Фадеева обрела
законченный и готовый для печати вид.12
Смысл предлагавшихся Фадеевым преобразований состоял
в укреплении самодержавия путем приискания ему надежной
политической опоры. Он исходил при этом из того, что «единст-
венной и исключительной» формой общественного устройства
было в России «развитие бюрократической опеки до крайнего
предела». Между тем, утверждал он, после реформы 1861 г.
«крупное поместное дворянство, бывшее действительным продол-
жением правительства, улетучилось неизвестно куда», а «непо-
мерно громадный бюрократический механизм» заражен «нигилиз-
мом» и вообще чуть ли не «красный».13 Непосредственную
опасность строю Фадеев усматривал в слабости его охранитель-
ных институтов, неспособных привлечь себе на помощь в борьбе
с «нигилизмом» «благонамеренные» общественные силы. «Наше
правительство своих не знает, — утверждал он, — ... русский
человек, без казенного предписания, имеет только номинальное
право, но не имеет возможности присмотреть за чем-нибудь».14
Специальной критике подвергал Фадеев «бюрократические меры»
«воздействия на печать» — «произвольную полу-карательную
9 Приложение к всеподданнейшему письму 11 апреля 1879 г. ЦГАОР,
ф. 677, on. 1, д. 514, л. 1—9.
10 Особое приложение к всеподданнейшему письму. Письмо графу
Д. А. Милютину подано 25 октября 1879 г. ЦГАОР, ф. 677, on. 1, д. 514,
л. 40—47. Помимо этого «гласного», существовал также другой вариант
письма Д. А. Милютину. ЦГАОР, ф. 677, on. 1, д. 511, л. 17—18.
11 «Дополнительная записка» 19 декабря 1879 г. ЦГАОР, ф. 677, on. 1,
д. 512, л. 11—16.
12 Характеристику взглядов Фадеева и поданных им в это время за-
писок см.: П. А. Зайончковский. Кризис самодержавия на рубеже
1870—1880 годов. М., 1964, стр. 194—197.
13 Письма о современном состоянии России. Изд. 3. СПб., 1881, стр. 5,
9, 29.
14 Там же, стр. 5, 13.
302
опеку главного управления по делам печати», преследование
«не столько вредного, сколько неприятного». Нигилистская печать
пользовалась, по словам Фадеева, снисхождением, научившись
«сказать все желаемое в пол-слова», славянофилы же были вы-
нуждены печататься за границей.15
Способ укрепления самодержавия Фадеев видел в развитии
организованного земства, тесно связанного с правительством.
Земство он считал силой, способной не только осуществить все
местное управление, но и воплотить идею «единения царя с на-
родом». Фадеев рассуждал при этом о «живом народном самодер-
жавии» и «земском царе». Он всячески старался доказать, что
его программа («наша родная конституция») чужда западного
конституционализма, что она признает «царя царем, а не главой
исполнительной власти».16 Но наряду с этим он подчеркивал, что
самодержавие не может далее вести подданных к «таинственным
целям» «бессознательно» для них самих. Выход он видел в вос-
становлении допетровских государственных форм, в частности
земских соборов.17
Ближайшей мерой для развития земского дела он считал ак-
тивизацию деятельности губернских комитетов, предлагая предо-
ставить им право выработать план областного управления,
основанный на сочетании административных и земских учрежде-
ний. Земским учреждениям надлежало, по мысли Фадеева, за-
ниматься улучшением народного быта, переселением, проблемами
сословной волости, круговой поруки. Эта несколько усовершен-
ствованная и видоизмененная по сравнению с «Чем нам быть?»
программа получила одобрение И. С. Аксакова.18
Причисленный к лорис-меликовской Верховной распоряди-
тельной комиссии в феврале 1880 г., Фадеев добивался опублико-
вания «Писем». В июле 1880 г. Милютин, Лорис-Меликов и Гире
рассмотрели «Письма» по поручению царя и высказались за из-
дание их за границей. Однако министр внутренних дел Л. С. Ма-
ков помешал этому. И только в начале 1881 г. Фадеев получил
наконец, согласие Александра II на опубликование «Писем» за
границей.19
Между тем политическая борьба в верхах крайне обострилась,
и судьба фадеевских замыслов оказалась в зависимости от ее
исхода. Как известно, летом 1880 г., когда после смерти импе-
15 Там же, стр. 40—43.
16 Там же, стр. 12.
17 Там же, стр. 68, 126, 143.
18 Как отмечал С. Ю. Витте вскоре после смерти Фадеева, «Письма
о современном состоянии России сблизили покойного с воззрениями Хо-
мякова, Самарина, Достоевского». «Впрочем, этот кружок, — писал Витте, —
несмотря на разногласия, всегда относился к нему с уважением»
(С. Ю. Витте — А. С. Суворину, б. д. ЦГАЛИ, ф. 457, on. 1, д. 719, л. 54).
19 Р. А. Фадеев — И. С. Аксакову, б. д. (1881 г.). РО ИР ЛИ, Архив
Аксакова, ф. 3, оп. 4, д. 639, л. 8—9.
303
ратрицы Александр II начал приготовления к коронации своей
морганатической жены княгини Юрьевской, между ним и Лорис-
Меликовым, с одной стороны, и наследником —с другой, возник
конфликт.20
Об отношениях, существовавших накануне 1 марта 1881 г., и
о настроениях противников княгини Юрьевской дает возможность
судить уже упоминавшееся письмо Фадеева к Витте 14 марта
1881 г. «Я спрашивал у людей, самых близких покойному го-
сударю, — писал Фадеев, — постигают ли они продление прошлого
царствования на 10 лет и что из нас вышло бы в таком случае?
Они ответили в один голос, что не постигают. Доходило до того,
что люди, сросшиеся с покойным, :— Адлерберг, Милютин и Вер-
дер — хотели отшатнуться, оставить места вследствие домашних
интриг и новых людей, влезавших из щелей женской половины
Зимнего дворца. В августе было назначено ее коронование, и
главное влияние утвердилось бы в совершенно невозможных
руках. Об этом не нужно говорить, чтобы не ослабить сокрушаю-
щего впечатления, которое может в текущее время объединить
и скрепить нравственно Россию. Но там, свыше, где управляют
участью земною, лучше знают, что и для чего делается».21
После воцарения Александра III Фадеев еще решительнее
стал вести борьбу за торжество своей политической программы и
усиление собственного влияния. Прежде всего он представил
царю через И. И. Воронцова-Дашкова письмо С. Ю. Витте
с проектом организации «Святой дружины», который вскоре был
осуществлен.
Обстоятельства, казалось бы, благоприятствовали Фадееву.
Падение Лорис-Меликова привело к переходу власти в руки лиц,
ранее принадлежавших к окружению наследника, а затем став-
ших вокруг трона.
Одним из первых значительных действий, отражавших новое
направление в политике, явилось издание Александром III ма-
20 Вот как описано его происхождение в воспоминаниях товарища
министра государственных имуществ, а с 1883 г. управляющего делами
Комитета министров А. Н. Куломзина. «Повелено было найти в архиве
Министерства двора церемониал коронования Петром Великим Екате-
рины I. Узнав об этом, наследник объявил, что если произойдет это со-
бытие, то он с женой и детьми уедет в Данию, на что последовала со
стороны Александра II угроза в случае такого отъезда объявить наслед-
ником престола сына, рожденного до брака от Юрьевской Георгия, кото-
рому было в то время около 15 лет. Лорис в хлопотах о примирении сына
и отца склонил наследника последовать призыву Александра II приехать
на осень в Ливадию, причем Лорис удостоверил, будто Юрьевская про-
должает, как и ранее, жить на своей даче между Ливадией и Ялтой,
а покои покойной императрицы Марии Александровны остаются незаня-
тыми. На деле оказалось обратное, и ложь Лориса обнаружилась» (Вос-
поминания А. Н. Куломзина. РО ГБЛ, ф. 178, картон 9803, ед. хр. 6, л. 37).
Ср.: П. А. Зайончковский. Кризис самодержавия, стр. 233.
21 С. Ю. Витт е. Воспоминания, т. I. Комментарий 28, стр. 521—522.
304
нифеста 29 апреля, получившего «в публике» ироническое назва-
ние «ананасного» из-за фразы: «а на нас возложить священный
долг самодержавного правления». Манифест, провозгласивший
намерения правительства не идти ни на какие уступки, был
восторженно встречен в реакционных кругах общества.22 По сло-
вам Куломзина, при подготовке манифеста «энергично настаивали
на необходимости твердого режима» К. П. Победоносцев, граф
Н. П. Игнатьев, граф С. Г. Строганов и М. Н. Катков.23 Опубли-
кование манифеста повлекло за собой отставку Лорис-Меликова,
министра финансов А. А. Абазы и военного министра Милютина.
Вскоре, в начале мая, на пост министра внутренних дел был
назначен Игнатьев.
Фадеев сейчас же стал со всей присущей ему энергией доби-
ваться преобразования системы вооруженных сил. На словах он
замахивался на все милютинские реформы 60—70-х годов, но
в сущности (вероятно, постольку, поскольку вернуть дело цели-
ком к дореформенному состоянию было практически невозможно)
имел в виду лишь одно — упразднить подчинение Главного штаба
Военному министерству. Фадеев был заинтересован в том, чтобы
вытравить из военного ведомства милютинский дух, сокрушить
генерала Н. Н. Обручева и других старых своих противников,
одержавших верх над Барятинским и его группой. Он и не скры-
вал этого в записке о военном преобразовании, поданной
И. И. Воронцову-Дашкову для передачи Александру III 9 мая
1881 г., и в последующих своих письмах Воронцову-Дашкову,
но старался доказать, что предлагаемые им перемены в управле-
нии вооруженными силами диктуются соображениями высокой
политики и необходимы с охранительной точки зрения. «Чисто
военный вопрос, — писал Фадеев, — стоит покуда на втором
плане ... хотя не следует забывать и того, что наша домашняя
смута может оказаться излечимой лишь при твердой, льстящей
народному чувству внешней политике, основанной на возмож-
ности вести победоносную войну, причем состояние армии и во-
енных учреждений обратится в вопрос быть или не быть».24
Подобно тому как в своей общеполитической программе Фа-
деев настаивал на единении царя с народом вопреки препят-
ствующей этому бюрократии, так и в военной сфере он утвер-
ждал, что подчинение начальника Главного штаба самому царю,
а не военному министру установит «неразрывную связь» «послед-
него ротного командира» «с самим государем».25 «В политическом
22 См.: П. А. Зайончковский. Кризис самодержавия, стр. 375.
23 Воспоминания А. Н. Куломзина, л. 37.
24 Р. А. Фадеев — И. И. Воронцову-Дашкову, 30 июня 1881 г. РО ГБЛ,
ф. 58, И. И. Воронцов-Дашков, on. 1, ч.' II, папка 51, д. 3.
25 Р. А. Фадеев — И. И. Воронцову-Дашкову, 9 мая 1881 г. РО ГБЛ,
ф. 58, И. И. Воронцов-Дашков, on. 1, ч. II, папка 51, д. 3.
305
отношении, — настаивал Фадеев, — радикальное лекарство еще
необходимее нашему военному ведомству, чем в боевом».26
Отдавая себе, по-видимому, отчет в том, что предлагаемая
им реорганизация отнюдь не является в политическом отношении
«радикальным лекарством» для армии и вообще не так уж свя-
зана с проблемой ее благонадежности, Фадеев прибег к откровен-
ным доносам на Милютина и оставшихся на службе его помощ-
ников. «Первоначальным источником нигилизма» послужил, по
словам Фадеева, кружок офицеров Генерального штаба, бывших
у Милютина «почти домашними людьми». Ссылаясь на всепод-
даннейший доклад шефа жандармов, хранившийся в архиве
Департамента полиции, Фадеев утверждал, что «первый органи-
затор нынешней крамолы Чернышевский, сначала невинный идеа-
лист, был увлечен в крайний нигилизм людьми этого кружка,
поименно названными». «Недавно, — продолжал Фадеев, — ка-
мергер Маркевич описывал мне вечера у одного из этих лиц,
генерала Аничкова, на которых Чернышевский, уже обращенный,
проповедовал в свою очередь ниспровержение законного порядка
гостям, по большей части штабным офицерам, ставшим впоследст-
вии важными людьми». Фадеев готов был допустить, что «эти
увлечения прошли, люди остепенились с летами», «Обручев давно
бросил свой нигилизм и лично совершенно благонадежен».
И все-таки, утверждал он, «посеянные ими плевелы пустили глу-
бокие корни».27 Для «перекройки» военного ведомства Фадеев
предлагал учредить над ним «временную диктатуру» и назвал
кандидатом в «диктаторы» престарелого графа П. Е. Коцебу, быв-
шего прежде сторонником Барятинского.
По-видимому, предложения Фадеева, подаваемые через Ворон-
цова при содействии Игнатьева, встречали отклик.
Вскоре после своего воцарения Александр III подтвердил
данное Александром II согласие на издание за границей фадеев-
ских «Писем о современном состоянии России»,28 и весной они
были выпущены в Лейпциге в виде анонимной брошюры объемом
в :148 стр. Книга была допущена к распространению в России
с разрешения Главного управления печати.29 По словам самого
26 Р. А. Фадеев — И. И. Воронцову-Дашкову, 30 июня 1881 г. РО ГБЛ,
ф. 58, И. И. Воронцов-Дашков, on. 1, ч. II, папка 51, д. 3.
27 Там же.
28 Сочинение Фадеева, видевшего корень зла в чиновничестве и бю-
рократии, якобы зараженных «красным» духом, могло импонировать Але-
ксандру III, который считал, что ненавистная ему идея о представитель-
ном начале в России исходит от «паршивой журналистики и бюрократи-
ческого либерализма» (Александр III — Победоносцеву, 21 апреля 1881 г.
К. П. Победоносцев и его корреспонденты, т. I, полутом 1-й. М.—Пгр.,
1923, отр. 49).
29 Р. А. Фадеев — И. С. Аксакову, б. д. [1881 г.]. РО ИРЛИ, Архив
Аксакова, ф. 3, оп. 4, д. 639? л, 8—9.
306
Фадеева, в опубликованном виде письма были «приведены к ли-
тературной форме и много дополнены». Он рекомендовал свои
«Письма» как изложение российских порядков, «довольно однород-
ное» со взглядами Аксакова, но «еще смелее». Издание «Писем»
преследовало чисто практическую цель — представить их в ка-
честве надежной программы государственного переустройства.
«Я уверен, — писал Воронцов-Дашков Победоносцеву, — что это
единственная программа, могущая вывести русское правительство
на каменную дорогу из того болота, в котором оно завязло».
В письме Победоносцеву Воронцов не упоминал о своей причаст-
ности к книге, но высказал уверенность, что Победоносцев согла-
сится с «принципами», в ней изложенными, и познакомится
с Фадеевым как ее автором.30
Фадеев же готовил в поддержку «Писем» кампанию в печати.
Ее должны были открыть, по замыслу Фадеева, Катков в «Мо-
сковских ведомостях» и Аксаков в «Руси». На Каткова Фадеев
возлагал особые надежды («Катков есть directeur de conscience
Победоносцева и влияет на ум самого Владыки»).31 Надежды эти
казались Фадееву оправданными: еще до появления статей
о «Письмах» в «Московских ведомостях» ему стал известен лест-
ный отзыв Каткова о Воронцове как об одном из авторов «Писем»
(«наконец, после очень долгого промежутка появилось у нас
близкое к государю лицо с головой государственного человека»).32
Однако ни Победоносцев, ни Катков поддержки авторам «Пи-
сем» не оказали. Поддержала книгу Фадеева аксаковская «Русь»,
поместившая, хотя и почти без комментария, пересказ содержа-
ния «Писем».33 В двух номерах суворинского «Нового времени»
появилась большая статья, посвященная подробному разбору
«Писем», принадлежавшая самому Суворину.34 В ней ясно дано
было понять, что автором писем является Фадеев. Суворин хва-
лил автора за отказ от его прежней политической программы,
в которой Суворин усматривал подражание английской полити-
ческой системе. «Последние годы он, очевидно, много думал, —
писал Суворин о Фадееве, — и, сильный по-прежнему критикой,
он пришел совсем к другим результатам в своей положительной
программе, вернее сказать, он принял программу своих противни-
ков; не культурный кружок, совсем обособленный и снабженный
всеми полномочиями, является распорядителем судеб России,
а верховная власть в тесной связи со всем обществом, действую-
30 И. И. Воронцов — К. П. Победоносцеву, 24 мая 1881 г. К. П. Побе-
доносцев и его корреспонденты, т. I, полутом 1-й, стр. 160.
31 Р. А. Фадеев — И. И. Воронцову-Дашкову, 29 мая [1881 г.]. РО ГБЛ,
ф. 58, on. 1, ч. IT, папка 51, д. 3.
32 Там же.
33 Русь, 1881, 11 июля, № 35, стр. 10—И; 18 июля, № 36, стр. 5—6.
34 Незнакомец. Отрывки и впечатления. Новое время, 1881, 7 (19) июня,
№ 1893; 16 (28) июня, № 1902.
307
щая на благо народу. Автор, таким образом, заглаживает свое
прошлое и разрывает с ним всякие сношения».
Первая часть суворинской статьи появилась в тот день, когда
Александр III утвердил доклад министра внутренних дел Игна-
тьева, в котором, «признавая необходимым усилить наблюдение
за периодической печатью со стороны Совета Главного управле-
ний по делам печати», министр предлагал откомандировать Фа-
деева, состоявшего «по армейской пехоте», в распоряжение ми-
нистра внутренних дел с поручением ему присутствовать на пра-
вах члена в Совете Главного управления по делам печати и иметь
высшее наблюдение за изданием газеты «Правительственный
вестник».35
Переменой обстоятельств и своим назначением Фадеев вос-
пользовался для того, чтобы издать свои «Письма» и в России.
В течение 1881—1882 гг. книга была издана четырежды. По-ви-
димому, программа Фадеева и Воронцова-Дашкова, изложенная
в «Письмах», имела успех, хотя и временный. «Лето 1881 года и
последующая зима 1881—82 года, — писал в своих воспомина-
ниях Куломзин, — были краткою эпохою осуществления графом
Игнатьевым, при содействии Островского и Бунге, программы, на-
шедшей себе выражение в письмах известного славянофила Фа-
деева. Были созваны эксперты по крестьянскому делу, которые
разработали совместно с тремя министрами облегчение населению
в выкупных платежах. Создан был Крестьянский банк для облег-
чения крестьянам в приобретении законным способом необходи-
мой им земли. Поставлено на очередь переселенческое дело.
К величайшему несчастью, среди этой программы находилась
дичайшая мысль созыва Всероссийского Земского собора. Мысль,
подсказанная пустейшим человеком Голохвастовым и востор-
женно принятая Воейковым».36
Куломзин, несомненно, преувеличил значение фадеевской про-
граммы. Однако перечисленные им вопросы правительственной
политики действительно получили в «Письмах» Фадеева отраже-
ние, кем бы ни были впервые высказаны те или иные мысли.
Куломзин не упоминал о фадеевском плане военных преобра-
зований, между тем сам Фадеев придавал им все большее зна-
чение. Он пытался втянуть в свою игру и Игнатьева, доказывая
35 ЦГИА СССР, ф. 776, оп. 20, д. 367. За два дня до этого, 9 июля
1881 г., С. Н.' Кривенко писал Г. А. де Воллану: «Не знаете ли Вы чего
о Фадееве. Он теперь пользуется здесь большим влиянием, в особенности
в Министерстве внутренних дел и по делам печати. Говорят, что он будет
назначен вместо Вяземского (П. П. Вяземский был начальником Главного
управления по делам печати, — Б. А., Р. Г.). Ему приписывают брошюру,
вышедшую в Лейпциге у Брокгауза „Письма о современном состоянии
России", которую почти все комментируют» (Голос минувшего, 1914, май,
стр/120).
36 РО ГБЛ. Выписки из Воспоминаний А. Н. Куломзина. Собр. Музея,
ф. 178, картон 9803, ед. хр. 5.
308
ему, что исход борьбы по военному вопросу «решает все даль-
нейшее» «даже» для министра внутренних дел. Через Игнатьева
Фадеев хлопотал о назначении Воронцова помощником к Коцебу,
который стал председателем особой комиссии для пересмотра
милютинской системы (так преобразовалась идея установления
диктатуры над Военным министерством) .37
Сделав ставку на комиссию Коцебу, Фадеев с неуемной энер-
гией требовал покончить с «шайкой Обручева», который оказы-
вался под его пером чуть ли не организаторов «Народной воли».
«И чем это государь шутит? .. — писал Фадеев. — Четыре месяца
назад убили его отца, а он отдает всю власть над единственной
покуда опорой, армией, человеку, который заведомо положил на-
чало организации, убившей его отца».38
Это был не единственный случай, когда Фадеев бесцеремонно
демонстрировал свою нарочитую прямоту в оценке политики
Александра III, ставя в затруднительное положение Воронцова-
Дашкова (с августа 1881 г. министра двора!), несмотря на част-
ный характер переписки.
Воронцов же, поддерживая фадеевскую программу, проявлял
известную сдержанность. При переиздании «Писем» он пытался
добиться того, чтобы Фадеев один подписал «все сочинение». Фа-
деев отказался, заявив, что «оно общее».39
Мы не располагаем письмами Воронцова Фадееву и не можем
составить полного представления об их отношениях. Однако,
судя по письму Фадеева Воронцову 5 августа 1881 г., между
ними были разногласия, в том числе и по поводу «Дружины».40
Итак, лето 1881 г., начало «эпохи Фадеева»^ К этому времени
деятельность «Дружины» была уже развернута. И в августе
1881 г. «Письмам» Фадеева было уделено внимание на страницах
37 Р. А. Фадеев — И. И. Воронцову-Дашкову, 5 августа [1881 г.1.
РО ГБ Л, ф. 58, on. 1, ч. II, папка 51, д. 3. Пометив свое письмо «5 августа,
1 час ночи», Фадеев писал: «Сегодня 5-го в среду гр. Игнатьев попросит
государя решить назначение Ваше помощником к гр. Коцебу и сказать
Вам о том. Гр. Игнатьев очень желает этого назначения».
38 Р. А. Фадеев —И. И. Воронцову-Дашкову, 7 июля [1881 rj. РОГБЛ,
ф. 58, on. 1, ч. II, папка 51, д. 3.
39 Р. А. Фадеев —И. И. Воронцову-Дашкову, 13июня [1881г.]. РОГБЛ,
ф. 58, on. 1, ч. II, папка 51, д. 3. Впоследствии он объяснил Воронцову,
что рассматривает анонимное издание, на котором «негласно» стоит его,
Воронцова, имя, как «крупнейшее политическое событие». (Р. А. Фа-
деев— И. И. Воронцову-Дашкову, 7 июля [1881 г.]. Там же).
40 «В последние дни, — писал Фадеев, — ко мне приходили некоторые
серьезные люди и высказывали полное удовольствие по поводу Священ-
ной дружины, кладущей, наконец, основание взаимной связи между бла-
гонамеренными людьми, связи, которая доселе существовала только между
термитами, подтачивающими государство. Мне легко было согласиться
с ними, так как с этой стороны я дружину никогда не оспаривал, я был,
да и есмь против формы тайного общества, ставшего явным» (Р. А. Фа-
деев — И. И. Воронцову-Дашкову, 5 августа [1881 г.]. РО ГБЛ, ф. 58,
on. 1, ч. II, папка 51, д. 3).
309
только что учрежденного в Женеве «Вольнога слова», выдавав-
шего себя за орган Земского союза. Во втором номере «Вольного
слова» появилось сообщение о том, что «Письма о современном
состоянии России» (тогда было известно лишь анонимное лейп-
цигское издание) принадлежат Фадееву. Одновременно в кор-
респонденции из Петербурга сообщалось о его назначении и по-
явлении его книги, запрещенной к ввозу в Россию, но тем не ме-
нее напечатанной и распространяемой не на личные средства
автора, а стараниями «начальств». Книга Фадеева, говорилось
в «Вольном слове», «нечто вроде откровения, показывающего,
куда и как желают плыть наши заправители». Но тут же указы-
валось, что в России с «жадностью» «набросились на эту
книжку — в одно и то же время плод запрещенный и дозволен-
ный». «Книжка действительно занимательна и поучительна», —
добавлял корреспондент. Хотя в корреспонденции и содержались
некоторые выпады против Фадеева (довольно, впрочем, невин-
ные), она, в сущности, рекламировала его книгу.
Появление фадеевских «Писем» в «Вольном слове» вряд ли
может быть объяснено одним только псевдоземским характером
газеты. По-видимому, руководители «Дружины» ставили перед
собой цель привлечь внимание к фадеевской программе и таким
способом. Статьи о «Письмах» в «Вольном слове» не были под-
писаны, но известно, что теме этой придавали немалое значение
учредители «Вольного слова» А. П. Малыпинский и Г. С. Весе-
литский-Божидарович. «Я часто вижусь с Аркадием Павловичем
М(алыпинским), который до некоторой степени осуществил идею
„совершенно независимого органа44, — писал ВеселитскийЗ (15) ав-
густа 1881 г. из Женевы в Петербург Ю. М. Богушевичу. —
Два первые №№ вы сможете получить через редакцию СПВ
(вероятно, «Санкт-Петербургских ведомостей», — В. А., Р. Г.),
которой газета высылается в двойном экземпляре именно для пе-
редачи Вам. Издание за границею, конечно, принимает другую
форму и тон изложения, но я могу уверить Вас, что редакция ни-
сколько не изменила своим строго консервативным, монархиче-
ским русским убеждениям. А. П., с свойственной ему осторож-
ностью, заручился в П(етербурге) такими связями, которые дей-
ствительно обеспечивают его свободу действий. Для газеты было бы
не только очень полезно, но и чрезвычайно важно, если бы Вы
потрудились присылать корреспонденции, специальные и общепо-
литические статьи, напр., хотя бы в ответ на „Письма о совре-
менном состоянии России44. Если Вы найдете это возможным, то
адресовать можно (без подписи и письма) на имя Арк. Павл.,
pension Flejel Geneve».41
41 РО ГПБ, ф. 85, д. 42. Выполнял ли Ю. М. Богушевич литературные
заказы вольнословцев, нам неизвестно, но в дела газеты оп был, как
видим, посвящен. И не он ли тот загадочный Ю. М., который не был рас-
познан М. К. Лемке в письме М. П. Драгоманова С. Ю. Витте 15 мая
310
Ю. М. Богушевич — журналист, принадлежавший к тому же
КРУГУ» что и Веселитский-Божидарович и Малыпинский, еще
с 60-х годов имел репутацию связанного с полицией.* 42 В те самые
дни, когда Веселитский обратился к нему со своим предложением,
Богушевич был назначен редактором только что основанной со
специальными целями при «Правительственном вестнике» «га-
зеты для народа» под названием «Сельский вестник». Богушевич
отдавал себе полный отчет в том, что собой представляет женев-
ское «Вольное слово», ибо хорошо был осведомлен о вырабаты-
вавшейся летом 1881 г. в Управлении по делам печати программе
идеологического противодействия распространению революцион-
ного влияния, предусматривавшей издание брошюр и создание
специальных газет для народа, а также использование сущест-
вующих. А литературно-провокационная деятельность «Дру-
жины» была тесно связана с «казенной» пропагандой. К тому же
Фадеев был не только одним из организаторов «Дружины», но
и — вместе с Богушевичем — участником организации ведом-
ственной идеологической кампании.
Вопрос об использовании печати для борьбы с революцией, на-
саждения охранительной идеологии был для Александра III не
нов. Еще в бытность наследником он возглавил в 1878 г. Особое
совещание по поводу издания «дешевых книг для чтения народа
с целью ограждения его от злонамеренной пропаганды». Они
должны были «служить к укреплению в народе религиозных и
верноподданнических чувств, к поднятию нравственности». Изда-
вать их было решено «под высшим наблюдением министров
внутренних дел, народного просвещения и шефа жандармов при
участии лиц, вполне знающих быт и объем понятий народа и
хорошо владеющих народным языком».43 На расходы для этой
цели было ассигновано 5000 руб. в год. Затем, в 1879 г., В. В. Кар-
до-Сысоеву на издание журнала «Сельская беседа» было назна-
чено пособие в размере 6000 руб. в год в течение шести лет, «если
направление издания в продолжение того времени будет заслу-
живать одобрения правительства».44
Вскоре, в 1880 г., была предпринята попытка заведения суб-
сидируемой официозной газеты общего типа. Она получила на-
звание «Берег», ее издателем и редактором стал профессор фи-
нансового права П. П. Цитович, незадолго до того начавший
1882 г. (Б. В. Ан а ньич, Р. Ш. Ганелин. С. Ю. Витте, М. П. Драго-
манов и «Вольное слово». В кн.: Исследования по отечественному источ-
никоведению, Л., 1964, стр. 169).
42 Русское слово, 1906, № 10, стр. 131—133.
43 Представление в Государственный совет министра внутренних дел
гр. Толстого 26 марта 1883 г. «Об ассигновании пособия на издание газеты
„Сельский вестник" в размере 11000 руб. из Государственного казна-
чейства». ЦГИА СССР, ф. 776, оп. 33, д. 18, л. 161—171.
44 Там же. См.: П. А. Зайончковский. Кризис самодержавия,
стр. 172—173.	л
311
поход в печати против революционно-демократического движе-
ния.45 Несмотря на значительные субсидии, «Берег» не просуще-
ствовал и года.46 После покушения С. Халтурина в феврале
1880 г. известный уральский заводчик П. П. Демидов кн. Сан-
Донато основал газету «Россия» под редакцией Л. А. Спичакова.47
В ней велась борьба не только, с революционной идеологией, но
и с «разными либерал-бреднями». Примечательно, что будущий
учредитель «Вольного слова» Малыпинский сотрудничал в обеих
этих газетах, хотя между ними и возникла полемика.
После 1 марта 1881 г. вся эта система мер для воздействия
на общественное мнение была возобновлена и усилена.
Ю. М. Богушевич уже 7 марта составил (оказавшуюся в бу-
магах Воронцова) записку, в которой утверждал, что «ужас» и
«негодование» большинства газет по поводу убийства Алек-
сандра II лицемерны, и выдвинул в тесной связи друг с другом
общеполитические й пропагандистские задачи. «Корень зла» он
видел в крестьянской реформе, осуществленной вопреки интере-
сам дворянства. Не одобрял он развития промышленности, ко-
торая держалась, по его словам, «грубою эксплуатацией народа
и общества». «Центр тяжести государства истинно-народного,
понятие которого отождествляется с „землею"», он хотел пере-
нести в деревню.
Улучшение дворянского быта, щедрую помощь хозяйствам
помещиков он предлагал сопроводить привлечением их к безвоз-
мездным административным обязанностям в уезде, всесословной
волости и приходе за счет сокращаемой бюрократии. Для «разъяс-
нения и разработки» этой программы, во многом соответствовав-
шей воронповско-фадеевской, Богушевич предлагал учреждение
сельскохозяйственной земской и политической газеты «Ре-
форма».48 Идея эта претерпела, по-видимому, некоторые измене-
ния, и Богушевич оказался редактором газеты, предназначенной
специально для крестьян—«Сельского вестника».49 «Сельский
вестник» был учрежден при редакции «Правительственного вест-
ника», издававшегося, как уже указывалось, под наблюдением
Р. А. Фадеева. В первом же номере «Сельского вестника» «бли-
жайшая цель издания» была достаточно прямолинейно опреде-
45 Цитовичу принадлежала, в частности, наплавленная против
Н. Г. Чернышевского бропгюра «Что делали в романе ..Что делать?"».
46 А. Дьяков (Незлобин-Житель). Как утопили Берег. Новое время.
1881. № 1753.
47 О происхождении и направлении «России» Л. А. Спичаков писал
19 июня 1882 г. Александру ITT (ЦГИА СССР, Ф. 776, оп. 20, д. 450, л. 163).
48 РО ГБЛ, ф. Воронцова-Дашкова, раздел ТТ, папка 50, д. 12.
49 Идею издания газеты для крестьян выдвигал и кп. В. П. Мещер-
ский, хлопотавший одновременно о субсидии в 36 тыс. руб. для издания
общедоступного иллюстрированного журнала «строго консервативного на-
правления» с участием «лучших писателей» (Записка В. П. Мещерского
Александру III 21 октября 1882 г. ЦГАОР, ф. 677, on. 1, д. 551).
312
лена как противодействие «возмутительным листкам й книж-
кам», распространяющим «в народе смуту», и «сообщение всего
того, что необходимо знать каждому русскому человеку и верно-
подданному своего государя».50 Исподволь редакция проводила
политику заигрывания с крестьянством, обличая «безобразия
в крестьянском самоуправлении», «проделки кулаков-мироедов»
и как бы защищая «крестьянскую невежественную массу» от
«деревенской аристократии, деревенских капиталистов».51
В течение первой половины 1881 г. круги охранителей были
охвачены настоящим литературно-учредительским зудом.
При этом официально-ведомственная и добровольческая (дружин-
ная) линии порой перекрещивались: одни и те же лица оказы-
вались устроителями и участниками изданий как того, так и
другого толка. Не говоря уже о Малыпинском, который возгла-
вил в Женеве «Вольное слово» вскоре после прекращения «Бе-
рега» и «России», Фадеев, как видно из уже сказанного, не слу-
чайно соединял в своем лице роль одного из идеологов «Дру-
жины» с официальной службой именно по ведомству печати.
Редактор «Сельского вестника» Богушевич, получивший от Ве-
селитского-Божидаровича приглашение, сотрудничать в «Воль-
ном слове», и сам Веселитский вели переговоры с одними и
теми же влиятельными лицами.52 В письме Богушевичу из Дрез-
дена, накануне отъезда в Женеву, Веселитский упоминал о своих
и Богушевича неоднократных «свиданиях с В., Ф., Ф.».53 Судя
по содержанию письма, эти лица возглавляли издательскую
кампанию. Одно из них в письме названо. Это помощник госу-
дарственного контролера Т. И. Филиппов, автор ряда сочинений
на религиозные и литературные темы. Относительно двух дру-
гих можно предположить, что это начальник Главного управления
печати П. П. Вяземский и Фадеев.
Назначение в Главное управление по делам печати не могло
удовлетворить честолюбия Фадеева, и он продолжал вести актив-
ную политическую борьбу за принятие своей программы.
В письме Воронцову 11 сентября Фадеев «глаз на глаз» «до
конца» изложил (своему соавтору!) основную идею «Писем о сов-
ременном состоянии России» («причину нынешней смуты»),
которая была, по его словам, высказана в них «полу-словами» и
состояла в том, что со времени смерти Николая I «царь стано-
вится все менее властным в своем государстве».
50 Сельский вестник, 1 сентября 1881 г.
51 Т. Р. Первая русская народная газета. Исторический вестник,
1889, май.
52 Очевидно, в начале 1881 г. Веселитский представил министру внут-
ренних дел гр. Н. П. Игнатьеву проект издания некой газеты. По словам
Веселитского, Игнатьев одобрил проект и «указал на возможность обшир-
ной поддержки».
53 Веселитский-Божидарович — Богушевичу, 1 (13) июля 1881 г.
РО ГПБ, ф. 85, д. 42.
313
По-прежнему он в первую очередь хлопотал о военных пре-
образованиях, настаивая на их значении для «нравственного со-
стояния войск».54 Комиссия под председательством Коцебу не
удовлетворила Фадеева: в ней оказалось слишком много его про-
тивников. И Фадеев стал действовать через Коцебу, вернувшись
к мысли об установлении его временной диктатуры над военным
ведомством.55 Для обработки Коцебу были пущены в ход все
средства. «Успокойте, прежде всего, старую графиню Коцебу, —
писал Фадеев Воронцову-Дашкову. — Вы хорошо знаете, как
много зависит от окончательного доклада Коцебу, а сам Коцебу,
в настоящую свою пору, зависит кругом от временного настрое-
ния своего духа, т. е. от обстановки. Он теперь не может уже
понимать ясно, но способен отчетливо вспомнить то, что пони-
мал прежде; он весь зависит от вызванного в нем воспоминания,
а вызвать то или иное воспоминание может только доверенный,
трущийся около него человек, и этот человек теперь я. Они оба
возятся со мной, как коты с салом. Но помогите же мне... Я уже
говорил старой, что ее устроит при дворе гр. Елизавета Андре-
евна по приезде, ... но старуха теряет терпение..дайте мне
хорошее настроение этой эстляндской четы, и я Вам дам какой
хотите окончательный доклад».56
Коцебу действительно приблизил к себе Фадеева. В ноябре
1881 г. он пригласил Фадеева и сообщил ему, что Александр III
еще не отверг мысли о подчинении себе начальника Главного
штаба. В этой встрече участвовал и военный министр Банков-
ский, который дал слово не подпускать к делу о военном преобра-
зовании генерала Обручева, и Фадеев воспрянул духом. «Вы ви-
дите, что дело еще не совсем выскользнуло из наших рук, — пи-
сал он Воронцову, — и что Вы можете действовать с успехом.
Только действовать надобно с большой энергией».57
Однако уже в декабре военный проект Фадеева лишился, ка-
залось бы, обретенного расположения «сфер». По собственным
словам Фадеева, дело «не подвинулось ни па шаг вперед», а Ван-
54 Р. А. Фадеев — И. И. Воронцову-Дашкову, 11 сентября 1881 г
РО ГБЛ, ф. 58, on. 1, ч. II, папка 51, д. 3.
55 Р. А. Фадеев — П. А. Коцебу, 16 октября 1881 г. РО ГБЛ, ф. 58,
on. 1, ч. П, папка 51, д. 3.
56 Р. А. Фадеев — И. И. Воронцову-Дашкову, 21 октября 1881 г. РО ГБЛ,
ф. 58, on. 1, ч. II, папка 51, д. 3.
Графиня Елизавета Андреевна — жена И. И. Воронцова-Дашкова.
Именье Коцебу находилось в Эстляндии. В другом письме Фадеев писал
Воронцову: «Cultivez un реи И. Ф. Шаховской. Странно сказать, но он
имеет довольно большое влияние на Коцебу. Я обработаю его со своей
стороны». Тут же он сообщал, что «очаровал» «старую графиню» и будет
часто «у нее сидеть», видя в этом «наилучшее средство» для воздействия
на Коцебу (Р. А. Фадеев — И. И. Воронцову-Дашкову [1881 г.]. РО ГБЛ,
ф. 58, on. 1, ч. II, папка 51, д. 3).
57 Р. А. Фадеев —И. И. Воронцову-Дашкову, И ноября [1881 г.].
РО ГБЛ, ф. 58, on. 1, ч. II, папка 51, д. 3.
314
повский открыто заявил Игнатьеву, что «сам подрываться под
себя не намерен».58 Против Фадеева в Военном министерстве
было возбуждено обвинение в том, что он пытался «похитить из
штаба секретный документ. .. и для этой цели подкупал ген. Ве-
личко обещанием, что он получит при преобразовании звание
дежурного генерала».59 Тщетно продолжал Фадеев запугивать
«небывалыми прежде размерами» революционной пропаганды
в армии, продолжал доносить на генерала Обручева, напоминая
о его совместном с Н. Г. Чернышевским редактировании «Воен-
ного сборника» в 1858 г.60 Затеянная Фадеевым кампания против
милютинской военной реформы явно терпела неудачу.
Фадеев не прекратил, однако, своего участия в политической
борьбе в верхах, главным предметом которой стал в это время
вопрос о Земском соборе. С предложением о его созыве обра-
тился к Игнатьеву И. С. Аксаков, который послал к министру для
разработки практических мер П. Д. Голохвастова, автора работ
по истории земских соборов, сейчас же назначенного чиновником
для особых поручений Министерства внутренних дел и сотруд-
ником «Сельского вестника». Идея созыва Земского собора, в ко-
торой Аксаков видел «выход из положения, способный посрамить
все конституции в мире, нечто шире й либеральнее их и в то же
время удерживающее Россию на ее исторической, политической
и национальной основе»,61 носилась в воздухе. И Игнатьев с жи-
востью на нее откликнулся. Он так рьяно взялся за подготовку
собора, что вскоре его стали подозревать в намерении создать для
себя в ходе государственных преобразований пост премьер-ми-
нистра.
Воронцов-Дашков и Фадеев поддерживали созыв собора в со-
ответствии с программой, изложенной в «Письмах». При этом
Фадеев, видевший, как и Аксаков, в соборе спасительное сред-
ство, придавал ему в соответствии с духом своих «Писем» еще
и антибюрократическую направленность. «Положение дел та-
ково, — писал Фадеев Аксакову, — что всякий министр внутрен-
них дел, т. е. политический министр, Лорис или Игнатьев, или
иной, через несколько месяцев приходит к убеждению, что он
не может устоять на подмостьях петровской эпохи и спасать
Россию посредством чиновников».62 Министры внутренних дел
один за другим убеждаются, утверждал Фадеев, что «нынешнею
Россиею нельзя управлять посредством одной полиции, но прави-
тельство остается неисправимым». По всегдашнему своему обык-
58 Р. А. Фадеев — П. А. Коцебу, декабрь 1881 г. РО ГБЛ, ф. 58, on. 1,
ч. II, папка 51, д. 3.
59 Там же.
60 Там же.
61 П. А. 3 а й о и ч к о в с к и й. Кризис самодержавия, отр. 452.
62 Р. А. Фадеев — И, С. Аксакову, 27 мая 1882 г. РО ИРЛИ, ф. 3,
оп. 4, д. 639, л. 6—7,
315
новению Фадеев прибегал к угрозам («Игнатьев откровенно со-
знавался мне, что он пошел на собор и повое земство потому
только, что не надеется справиться с движением к черному пере-
делу, имеющим, по его словам, открыться весною»).63
Действуя в глубокой тайне, Игнатьев готовил манифест о со-
зыве собора к 6 мая 1882 г. — двухсотлетию со дня открытия по-
следнего Земского собора.64 Однако действия его встретили со-
противление. Противниками Земского собора были Победоносцев
и Катков. По мере приближения к 6 мая борьба становилась все
более напряженной. Воронцов-Дашков и Фадеев оказались
в центре ее. Известно, что Игнатьев пытался заручиться под-
держкой Воронцова-Дашкова, но тот 2 мая обратился к царю со
специальным письмом, в котором Игнатьев был представлен как
человек, «окончательно» утративший свой престиж и потому
ухватившийся за Земский собор как «за последнее оставшееся
в запасе средство».
«Театральными представлениями, — писал Воронцов, — граф
Игнатьев никого больше не надует, Россия в нем изуверилась
совершенно... политика гр. Игнатьева основана на изворотах и
лжи».65 При этом Воронцов и сам выразил убеждение, что если
«самодержавию суждено уцелеть, конечным его выражением бу-
дет всероссийский совещательный Земский собор, созываемый
в особых случаях для большего единения царя с землей». Игнать-
евский же соборный проект Воронцов расписывал царю как тая-
щий в себе угрозу окончательной гибели самодержавия. Ворон-
цов обвинял Игнатьева в покушении вслед за Лорис-Меликовым
на самые основы самодержавия. По словам Воронцова, Лорис
создал себе положение «неответственного, но всесильного ми-
нистра», упразднив III Отделение — единственную силу, контро-
лировавшую деятельность правительственных ведомств и их ру-
ководителей. А Игнатьев «унаследовал права Лориса» и целый
год ими пользуется!
63 Записка Р. А. Фадеева «Последствия продления нынешнего status
quo», б. д. РО ГБЛ, ф. 58, on. 1, ч. II, папка 51. д. 3.
64 П. А. Зайончковский. Кризис самодержавия, стр. 460. Фадеев
упоминал о двух поданных Александру III записках в пользу созыва
собора. Одна, принадлежавшая прокурору Петербургской судебной палаты
Н. В. Муравьеву, содержала доказательства того, что созыв собора будет
означать крах «нигилизма». Записка э*га казалась Фадееву «совсем ум-
ной», но Александр III написал на ней: «жалкие иллюзии» (там же,
стр. 468). Вторая записка, составленная Голохвастовым, опровергала
статью Каткова, отождествлявшую Земский собор с западными парламен-
тами. Помета царя на этой записке гласила: «Кто внушил Каткову статью
и позволил начать подобные прения». «Из этих надписей, как и из мно-
гого другого, видно достаточно ясно, — заключал Фадеев, — что люди,
обрекающие правительство на бездействие, взяли полный перевес в уме
государя, что весьма понятно: совет ни на что не решаться оказывает
благотворное действие на нерешительную натуру» (Записка Р. А. Фа-
деева «Последствия продления нынешнего status quo»).
65 ЦГАОР, ф. 677, on. 1, д. 741, л. 106-107.
316
Письмо Воронцова царю нельзя трактовать иначе, как рассчи-
танное на свержение Игнатьева с поста министра. Тем не менее
поведение Воронцова и действовавшего с ним заодно Фадеева по
отношению к Игнатьеву остается до конца неясным.66 4-го утром
Фадеев, пр словам Голохвастова, явился к правителю канцеля-
рии министра внутренних дел Д. И. Воейкову и как «великую
тайну» поведал тому, что «на Воронцова со всех сторон нале-
гают, чтобы он противодействовал собору: но Воронцов-де вчера
заявил, что он будет за собор, но только за настоящий, о каком
он думает с осени».67 В тот же день вечером, как и предупредил
Фадеев Воейкова, Воронцов и П. П. («Бобби») Шувалов были
у Игнатьева для переговоров по двум поводам — о Земском со-
боре и «Святой дружине». По-видимому, Игнатьев и Воронцов
договорились о том, что Игнатьев откажется от своего намерения
ликвидировать «Святую дружину», а Воронцов со своим окруже-
нием зато окажет поддержку созыву Земского собора. Наметив-
шееся было соглашение с Игнатьевым нашло свое отражение
в работе Фадеева и Воронцова над четвертым изданием «Писем
о современном состоянии России». Фадеев и Воронцов и теперь,
в мае 1882 г., делали ставку на свои «Письма». Они дополнили
издание припиской о «создании живого земства». В земстве они
видели «почву», «общественную связь».68 В корректуре приписки
связывавшая Игнатьева с Воронцовым и Фадеевым соборная
тема была выражена, по-видимому, вполне ясно. «Гр. Игнатьев,
разумеется, за приписку, но со своею оговоркою... Одно время
существовал с ним компромисс, следы которого Вы увидите в не-
скольких строках, зачеркнутых красным карандашом», — писал
Фадеев Аксакову, посылая ему корректурный лист приписки.69
Однако компромисс с Воронцовым не спас Игнатьеву его
проекта. Победоносцев и Катков боролись с Игнатьевым весьма
66 В бумагах Воронцова сохранилась недатированная записка Фадеева
(не позднее 6 мая 1882 г.), начинающаяся словами: «Разные приемы на
случаи: 1. нового вполне единомыслепного министра, 2. продолжения ста-
рого». Возможным преемником Игнатьева при условии отделения от Ми-
нистерства внутренних дел Департамента полиции и жандармского кор-
пуса считался одно время министр государственных имуществ М. Н. Ост-
ровский (П. А. Зайончковский. Российское самодержавие в конце
XIX столетия. М., 1970, стр. 148). В этом случае имелось, очевидно, в виду,
что Островский будет проводить фадеевско-воронцовскую программу
(«путь предначертан заблаговременно»). Во втором же случае «вследствие
состоявшегося согласия» (с Игнатьевым?!) предполагалось до коронации
«занять умы» выборами в местные комитеты, а на коронации объявить
о созыве государственного совещательного собора для «составления орга-
нического закона о русском земстве». В манифесте 6 мая Фадеев предла-
гал говорить лишь о земском устройстве, не упоминая о созыве собора
(ОР ГБЛ, ф. Воронцова-Дашкова, разд. II, папка 53, ед. хр. 13, л. 1).
67 П. А. Зайончковский. Кризис самодержавия, стр. 464.
68 Собрание сочинений Р. А. Фадеева, т. I. СПб., 1890.
69 Р. А. Фадеев — И. С. Аксакову, 27 мая 1882 г. РО ИРЛИ, ф. 3,
оп. 4, д. 639, л. 6—7.
317
успешно, и положение его становилось все более шатким. Мани-
фест о созыве Земского собора, готовившийся Игнатьевым
к 6 мая, был отвергнут Александром III. В катковских «Москов-
ских ведомостях» велась кампания против Игнатьева, «Новое
время» и аксаковская «Русь» его поддерживали. 27 мая на со-
званном царем по настоянию Победоносцева совещании решился
вопрос об отставке Игнатьева (министром внутренних дел стал
гр. Д. А. Толстой). В тот же день Фадеев обратился с письмом
к Аксакову, призывая его поддержать программу, изложенную
в еще не вышедшем четвертом издании «Писем». «На прошлой
неделе, — писал Фадеев, — план Игнатьева отвергнут, а план, из-
ложенный в приписке, стоит и, надо думать, пройдет, хотя и при
ожесточенном сопротивлении».
Относительно игнатьевского проекта Фадеев высказался те-
перь в том же духе, что и Воронцов в письме царю 2 мая. (Ком-
промисс, следы которого были зачеркнуты в корректуре, более
не существовал). «Игнатьев хотел, — писал Фадеев, — видоизме-
нить ход дела и вместо собора, венчающего здание самого зем-
ства, начать его венчанием на царство при соборе, которому были
бы объявлены виды власти». Все свои надежды Фадеев возлагал,
разумеется, на Воронцова, внушая Аксакову, что программа «Пи-
сем» — их (Фадеева и Воронцова) общая программа и пользуется
поддержкой у царя. «Слишком понятно, — писал Фадеев, — что
министр двора не может печатать программы государственного
переустройства, не получивши окончательного соизволения
свыше. Появление наших писем с этой припиской, чего мы на-
деемся вскоре, будет знаком, что программа принята».70
Таким образом, вместо проекта, потерпевшего поражение вме-
сте с Игнатьевым, Аксакову предлагалось теперь поддерживать
программу «Писем». Хотя Фадеев и объявил вскоре последовав-
ший выход 4-го издания «Писем» «крупным событием»,71 такое
мнение отнюдь не получило широкого распространения. Выход
книги не означал, как ожидал того Фадеев, что программа «Пи-
сем» принята, и он обратился к Аксакову за поддержкой своего
издания на страницах «Руси». Отметив «важность», которую при-
давали «сверху» выпуску книги, и «колебания в одну и другую
сторону, которыми он сопровождался», Фадеев писал: «Конечно,
нельзя в журнале разъяснять обществу подкладочный смысл по-
явления четвертого издания, но всякий рассудительный человек
понимает, что если при нынешнем положении печати подобное
издание разрешается, особенно ввиду исключительного положе-
ния предполагаемых его авторов (что в настоящую пору доста-
точно уже известно), то, следовательно, основная его идея не
отвергается». Фадеев рассчитывал на большую газетную кампа-
70 Там же.
71 Там же, л. 4—5.
318
нию вокруг «Писем» и собирался сам открыть «печатный поход»
против Каткова. Он призывал Аксакова при обсуждении основ-
ной темы приписки — «необходимости покончить с бюрократиче-
ской опекой воспитательного периода» — не бояться запретов
цензуры. «Другие силы дадут ей отпор», — обещал Фадеев.
К предложению Фадеева сделать ставку на программу «Пи-
сем» в четвертом их издании Аксаков отнесся как к лишенному
практического смысла. Он готов был продолжить обсуждение
с Фадеевым земскособорной темы, высказывался против состав-
ления собора из представителей земств, за «особые прямые вы-
боры от сословий (крест, и др.)» с тем, чтобы в собор не попала
«одна интеллигенция». Однако он не разделял оптимизма Фа-
деева и не скрывал, что с отставкой Игнатьева, поразившей его
«как громом», потерял надежду на созыв в близком будущем
Земского собора. «Сыр-бор загорелся не из-за корректурного листа,
Вами мне присланного, и положение дела мне известно во всей
точности, — писал Аксаков. — Теперь торжествует партия Побе-
доносцева и Каткова. Образ мыслей нового министра по внутрен-
ним делам мне мало ведом, но не думаю, чтобы он сходился
с Вашим, и по всему сдается, что на время должно сказать:
Lasciate ogni speranza».72
Но если Аксаков призывал Фадеева оставить надежду, то Су-
ворин, сочувственно откликнувшийся на первое издание «Писем»
и поддерживавший при Игнатьеве идею Земского собора, на
просьбу о поддержке 4-го издания «Писем», -обращенную к нему
Фадеевым,73 отозвался статьей «Р. Фадеев, чиновничество и
карьеризм».74 Без смущения Суворин объявил взгляды Фадеева
кабинетными и устаревшими. Иронизируя по поводу излюблен-
ной фадеевской теории о зараженности чиновничества либера-
лизмом, Суворин утверждал, что Фадеев не замечает двух «язв»
чиновничества — хищничества и карьеризма.
Статья в «Новом времени» свидетельствовала о хорошей ос-
ведомленности Суворина: выход четвертого издания «Писем» не
оправдал надежд Фадеева, влияние его шло на убыль. Развер-
нуть в печати кампанию в поддержку «Писем» Фадееву так и
не удалось, несмотря на все его старания. Однако женевское
«Вольное слово» могло себе позволить рекламировать «Письма»
еще до выхода их в свет в передовой статье 15 июля 1882 г.
Статья эта была выдержана в традициях провокационного ор-
гана «Святой дружины». Она изобиловала ложными сведениями
о борьбе между «Дружиной», возглавляемой якобы Победонос-
72 И. С. Аксаков — Р. А. Фадееву, 7 июня 1882 г. РО ИРЛИ, ф. 3,
оп. 2, д. 77. Приведенные Аксаковым слова из «Божественной комедии»
Данте гласят: «Оставь всякую надежду».
73 Р. А. Фадеев —А. С. Суворину, 26 июля 1882 г. ЦГАЛИ, ф. 459,
on. 1, д. 4372.
74 Новое время, 3/15 августа 1882 г.
319
цевым, и существующей будто бы «Добровольной охраной», пре-
тендующей «на значение политической партии, имеющей свою
особую программу». Программу эту «Вольное слово» представ-
ляло как извлечение из известных «Писем о современном состоя-
нии России» Фадеева. В статье в иронической манере описыва-
лись отставка Игнатьева и ее причины. Ему «почудилось»,
утверждало «Вольное слово», «сочувствие царя» программе доб-
ровольцев, поскольку Александр III в бытность наследником
«вполне разделял основания этой программы». К тому Же Игна-
тьев потерпел неудачу в своей политической игре, «зазевавшись
на московскую сирену „единения царя с народом“» (очевидно,
намек на аксаковскую программу).
Основное содержание статьи составлял разбор фадеевской
приписки к еще не вышедшему 4-му изданию, рукопись или кор-
ректура которой оказалась в распоряжении корреспондента
«Вольного слова». Приписка была объявлена в статье «катехизи-
сом добровольцев». Его положения были представлены в статье
в виде пяти пунктов:
«1) Замена местных государственных функций, хозяйствен-
ных и политических (за исключением высшего суда и политиче-
ской полиции) деятельностью земства, избирающего на место
исправника особый исполнительный орган.
2)	Признание за земством права распоряжаться распределе-
нием, взысканием и невступным расходованием всех прямых по-
датей и налогов, оставляя заведование и пользование косвен-
ными налогами за государственным казначейством.
3)	Распределение прямых налогов сообразно имущественной
состоятельности каждого.
4)	Избавление крестьянских общин от уплаты выкупных пла-
тежей за негодную или заброшенную ими землю и наделение
землею действительно в ней нуждающихся, при помощи: либо
дешевого (3%) кредита, либо иных способов полюбовного или
обязательного отчуждения части государственных или помещи-
чьих земель.
5)	Земский собор, созванный, по древнему обычаю, ко дню
венчания на царство и долженствующий повергнуть на усмот-
рение верховной власти мнение земли об устройстве всероссий-
ского земства».
Критические замечания в адрес Фадеева были в статье весьма
невинного свойства. Неудивительно, что редакция «Вольного
слова» была так полно осведомлена о книге одного из создателей
«Дружины» и цитировала приписку, сделанную к ее еще не вы-
шедшему изданию. Обращает на себя внимание, что цитирован-
ные в передовой статье «Вольного слова» (как основа фадеев-
ской программы) пять пунктов, нами приведенные, в тексте
книги отсутствуют, хотя некоторые другие выдержки из
приписки, приведенные в статье, соответствуют тексту книги.
320
Что же касается программы, так четко сформулированной
в 5 пунктах на страницах «Вольного слова», то она в книге
растворена в многословных и иногда двусмысленных рассу-
ждениях.
Была ли статья в «Вольном слове» саморекламой Фадеева,
исполненной в неизбежной для этого органа провокационной ма-
нере? Или кто-то из влиятельных корреспондентов «Вольного
слова» в Петербурге счел нужным по каким-либо причинам пре-
дать гласности фадеевокую программу таким необычным обра-
зом и в намеренно оголенном виде? Ответить на этот вопрос
имеющиеся у нас сведения не позволяют. Мы склонны считать,
что дело не обошлось без участия самого Фадеева. Слишком уж
осведомлено было «Вольное слово» о подготовке и выходе четвер-
того издания,75 да и вообще к теме фадеевских писем оно обра-
щалось неоднократно.
«Год Фадеева», пользуясь выражением Куломзина, кончился
к весне 1882 г. Воронцов-Дашков, с его осведомленностью о на-
строениях Александра III, потерял интерес к фадеевской про-
грамме. В конце 1882 г. была ликвидирована «Дружина». Фа-
деев, однако, не складывал оружия, пытаясь вовлечь Воронцова
в борьбу против Толстого и соблазняя министра двора предпри-
нять еще одну «попытку спасения и обновления государствен-
ного порядка». Он настаивал на том, чтобы его записки были
представлены Александру III непременно до коронации, назна-
ченной на 15 мая 1883 г. «Впечатление, произведенное заблаговре-
менно, — писал он Воронцову 22 апреля 1883 г., — останется в че-
ловеке, каким бы ни оказалось событие коронации, совсем или
не совсем благополучным. В последнем случае нравственный ус-
пех записок будет, но в таком лишь случае, если они будут за-
ранее известны. В первом случае, при невозмущенном ничем ис-
ходе коронации, гр. Толстой станет надолго краеугольным кам-
нем, и подавать в то время записки против его системы будет
ребяческим делом».76
Как видим, Фадеев делал ставку на «не совсем благополуч-
ный» исход коронации (и прямо писал об этом Воронцову)
в условиях, когда все охранительные силы были охвачены стра-
хом перед коронацией и жили надеждой на благополучный ее
исход. Какого именно происшествия, связанного с коронацией,
ждал Фадеев, мы не знаем, но в «не возмущенном ничем» ее
исходе он видел полную катастрофу для своих проектов. Он еще
75 «Вольное слово» 15 сентября 1882 г. специально сообщило, что чет-
вертое (дополненное) издание фадеевских «Писем» вышло в свет неожи-
данно для преемника Игнатьева на посту министра внутренних дел
гр. Толстого, так как ему не было известно о дозволении печатать, дан-
ном Игнатьевым.
76 Р. А. Фадеев — И. И. Воронцову-Дашкову, 22 апреля 1883 г. РО ГБЛ,
ф. 58, on. 1, ч. I, папка 79, д. 27.
321
лелеял надежду оказаться прорицателем, оцененным и признан
ным царем под влиянием пережитой опасности. (Такой счастли-
вый подарок судьбы через несколько лет выпал на долю не
Фадеева, а его племянника, политической карьере которого спо-
собствовало предсказанное им крушение царского поезда). Это
и объясняло чрезмерно прямолинейный характер письма Фадеева,
напоминающего своей рационалистической манерой его письмо
Витте 14 марта 1881 г. (см. стр. 304). Но отчаянная откровенность
Фадеева была бессмысленна, потому что Воронцов к этому мо-
менту уже избрал другой курс. Фадеев это, пожалуй, понимал,
ибо письмо его в значительной мере состояло из упреков и угроз.
Он утверждал, что причиной неудач их совместных начинаний
было поведение Воронцова, который, использовав фадеевские за-
мыслы, затем отстранял его от их осуществления, разрывая «дело
пополам, разъединяя его ведение с его началом». «Так пропали
два дела — о военном преобразовании и об охране», — упрекал
Фадеев. Возвращаясь к основной теме своего письма — проектам
государственных преобразований, — Фадеев прибегал к предосте-
режениям и даже угрозам. «Помните, граф, что при удаче этого
третьего начинания легко будет восстановить и прежние, —писал
он, — а при неудаче, не говоря уже о ее государственных послед-
ствиях, вы стушуете себя политически бесповоротно. В настоя-
щую пору наша попытка спасения и обновления государственного
порядка находится в том фазисе, в каком находилось дело о воен-
ной реформе, когда Вы понесли государю мое первое письмо, и
дело об охране, когда Вы понесли письмо Витте... Если хотите
избежать прежних промахов, то пойдем в деле рука об руку, и
тогда не делайте уже для меня секрета из хода дела, иначе
скажите сами, я сам отстану, только что из этого выйдет?».77
Фадеев пытался втянуть Воронцова в новое совместное по-
литическое предприятие, но усилия его были тщетны. И нака-
нуне коронации, и тем более после нее министр двора не
нуждался ни в творческих услугах своего бывшего соавтора, ни
в его рискованных рекомендациях.
Пора предприимчивых и инициативных добровольцев, охра-
нительных исканий в идеологической и чисто полицейской
сферах кончилась. Распущена была «Святая дружина», один из
ее вдохновителей П. П. Шувалов («Бобби») впал в немилость и
психически заболел. Восторжествовало традиционалистское, охра-
нительно-бюрократическое начало. «Партизаны сыска» и идеоло-
гические «искатели» были отвергнуты. «Теперь никто ничего не
желает и не приказывает, проявление личной воли и личной
инициативы, помимо бюрократической иерархии, не существует.
На все есть только канцелярский доклад... Наши тузы в тупо-
умных фразах писарского пошиба мнят обрести государственную
77 Там же.
322
мудрость», — писал Фадееву один из его единомышленников.78
Во второй половине 1883 г. заболевший Фадеев сошел с поли-
тической сцены и в конце года умер.
Итак, политическая роль Фадеева в 1881—1883 гг. была
гораздо более значительной, нежели она представлена в мемуарах
Витте. Едва ли можно объяснить это недостаточной осведомлен-
ностью мемуариста. Умышленное умолчание здесь гораздо более
вероятно и относится не только к деятельности Фадеева в 1881—
1883 гг., но и к роли в «Дружине» самого Витте. Витте избегал
касаться в своих мемуарах сюжетов, связанных с литературно-
провокационной стороной деятельности «Дружины». Между тем
М. К. Лемке обнаружил свидетельства причастности Витте к ли-
тературно-издательским делам «Дружины». Об одном из этих
свидетельств, содержащихся в неопубликованной рукописи
М. К. Лемке о «Святой дружине», мы уже писали.79 В. М. Лемке,
дочь М. К. Лемке, любезно ознакомила нас с сохранившимся
у нее отрывком, написанным рукой М. К. Лемке на той же
бумаге, что и рукопись о «Дружине», и к ней относящимся.80
Отрывок этот относился к вышедшей в конце 1882 г. в Бер-
лине брошюре «Современные приемы политической борьбы
в России», подписанной псевдонимом «Свободный мыслитель» и
помеченной: «Киев, август 20-го 1882 г.». Брошюра была посвя-
щена истории русского революционного движения, программе н
деятельности «Народной воли». В ней доказывались обреченность
«Народной воли» и гибельность террористического пути борьбы.
«Свободный мыслитель» не высказывал сколько-нибудь опреде-
ленно собственных политических взглядов, но брошюра была
проникнута либеральным духом (в ней даже критиковались со-
чинения Цитовича). В 1913 г. в связи с интересом, проявленным
78 Письмо не установленного нами лица Фадееву, 3 декабря 1883 г.
ЦГИА СССР, ф. 1100, on. 1, д. 62. Самому Фадееву в письме был дан
совет порвать с военным ведомством («никто теперь не в силах сделать
в Военном ведомстве то, чего Обручеву не угодно») и либо укрепиться
у гр. Толстого в Министерстве внутренних дел, либо добиться поста гене-
рального консула в Константинополе или в Египте. «Умным людям на
Руси не везет, — говорилось в письме, — вот и Бобби Шувалов свернулся
и вовсе нехорошо». По-видимому, к Воронцову в письме относились сле-
дующие строки: «Все идет под гору, — возьмем, например, нашего
друга В. — глупеет и ежедневно утрачивает совесть (за последнее время
ее у него осталось так мало, что он уже и не притворяется, а просто-
таки стал на точку капельдинеро-писарскую)... Если Вам нужно говорить
с В., то теперь он принимает в 8 часов утра, ибо целый Божий день
работает — вот как!».
79 Б. В. А н а н ь и ч, Р. Ш. Ганелин. С. Ю. Витте, М. П. Драгома-
нов и «Вольное слово», стр. 163—178.
80 В. М. Лемке передала этот отрывок в РО ИРЛИ, как и некоторые
другие хранившиеся у нее бумаги М. К. Лемке. Среди них перечень из
десяти пунктов, озаглавленный «Необходимые справки к Св. Дружине».
Под № 6 в нем указано «„Свободный мыслитель" (особо лежит записка)».
323
в печати к происхождению и деятельности «Дружины», в «Рус-
ской молве» появилась подписанная псевдонимом «Hez» статья,
проливающая свет на происхождение брошюры.81 Автор статьи,
в прошлом полицейский чиновник, сообщал, что два больших
ящика с экземплярами брошюры спустя 20 лет после ее издания
были им найдены в архиве Московского охранного отделения.
По его словам, С. В. Зубатов распорядился «сжечь это доброволь-
ческое д...». А затем Hez узнал, что это «нелегальное» издание
было прислано «Дружиной» в Московское секретное отделение
для распространения, однако осталось лежать без движения, так
как управлявший тогда этим отделением А. С. Скандраков отри-
цательно относился к «Святой дружине» и «пошлым» методам
дружинников.
Сообщив о происхождении брошюры, Hez высказывал пред-
положения о возможных ее авторах. «У Священной Дружины, —
писал он, — было несколько услужливых перьев: штатный „писа-
тель" (доносов, главным образом) К. А. Бороздин, затем бывший
сотрудник газет „Новости" и „Русский еврей", а впоследствии —
начальник секретного отделения Священной Дружины П. И. Рач-
ковский (ныне покойный), он же Леонард, наконец, многоталант-
ливый следователь-сыщик Владимир Воронович, он же Марченко
и Савченко, изображавший киевскую „инспекцию" добровольцев.
Но вероятнее, что автором „Современных приемов" был состави-
тель полуофициального обзора социально-революционного движе-
ния в России... Малыпинский».82
Как удалось узнать В. Я. Богучарскому, псевдонимом Hez
воспользовался А. Меныциков, охранник, оставивший службу
в полиции и ставший впоследствии разоблачителем ее тайн.83
Предположения Меныцикова относительно авторства брошюры
Богучарский отверг, заявив, что имеются основания считать авто-
ром «Современных приемов политической борьбы» Н. Я. Стеч-
кина, который в конце 90-х годов редактировал издававшуюся
Малыпинским в Петербурге при субсидиях Витте газету «На-
род» 84 и, по мнению Богучарского, пользовался в ней псевдони-
81 Из дел давно минувших дней. Правда о «Правде» (Письмо из
Америки). Русская молва, 5/18 мая 1913 г., № 141.
82 Там же.
83 В бумагах Богучарского сохранилась копия письма А. Меньшикова
в редакцию «Речи» 14 ноября 1912 г. с приложением статьи «Правда
о Правде». См.: ЦГАЛИ, ф. 1696, on. 1, д 169, л. 198. Авторство Меньши-
кова было известно и корреспондентке Богучарского А. В. Гольштейн,
имевшей отношение к изданию в 1881—1883 гг. «Вольного слова». Она пи-
сала о своем «отвратительном» впечатлении от статьи Меньшикова — «офи-
циальный полицейский, который и теперь все еще борется с доброволь-
ной полицией» (А. В. Гольштейн — Э. В. Богучарской, 28 мая 1913 г.
ЦГАЛИ, ф. 1696, on. 1, д. 224).
84 В. Богучарский. 1) Из минувшего. Киевская мысль, 31 ок-
тября 1913 г., № 301; 2) «Земский Союз» конца 70-х и начала 80-х годов
XIX века. Юбилейный земский сборник, СПб., 1914, стр. 237.
324
мбм «Свободный мыслитель». На этом основании Богучарский
был склонен приписывать брошюру «Современные приемы поли-
тической борьбы» Стечкину.
Лемке же располагал письмом П. П. Шувалова, одного из
руководителей «Дружины», возглавлявшего в ней всю литера-
турно-провокационную часть, к Р. А. Фадееву, на основании
которого утверждал, что автором «Современных приемов полити-
ческой борьбы» был С. ТО. Витте. В подтверждение Лемке приво-
дил из этого письма, не указывая (в дошедшем до нас отрывке)
ни его даты, ни его местонахождения, следующую фразу Шува-
лова: «Ваш симпатичный „Свободный мыслитель44 достоин своего
дяди. Его книга не менее блестяща, чем Ваши „Письма".
Я очень доволен ею».85
Но находка Лемке оставляла нерешенным вопрос о том, каким
образом псевдоним «Свободный мыслитель» мог быть позже ис-
пользован в «Народе» Стечкиным. Лемке высказывал по этому
поводу предположение, что «по всей обстановке отношений Витте
к „Народу" и по содержанию статей „Свободного мыслителя" они
могли принадлежать все тому же Сергею Юльевичу».
Независимо от решения вопроса об авторстве статей, помещен-
ных в газете «Народ», находка Лемке несомненно представляет
большой интерес. Если полагаться на достоверность сведений,
которыми он располагал, их следует рассматривать как свиде-
тельство деятельного участия Витте в литературно-провокацион-
ной кампании «Дружины». Хотя Шувалов так лестно отзывался
о сочинении Витте, ставя его на одну доску с «Письмами» Фа-
деева, в конечном итоге брошюра «Свободного мыслителя» не
оставила сколько-нибудь заметного следа в общественной жизни
начала 80-х годов. Впрочем, и роль фадеевских «Писем» в поли-
тической борьбе того времени оказалась далеко не столь значи-
тельной, как на то рассчитывал их автор.
Однако литературные произведения Фадеева и общение с ним
оказали несомненное влияние на формирование системы взглядов
будущего министра финансов и председателя Совета министров.86
85 К сожалению, найти письмо Шувалова, использованное Лемке, нам
не удалось.
86 С. Ю. Витте считал себя душеприказчиком Фадеева. В январе
1884 г. в двух номерах своей газеты А. С. Суворин опубликовал большую
статью о Фадееве (Незнакомец. Письма к другу. XLV—XLVI. Новое время,
3 (15), 4 (16) января 1884 г.). Витте сразу же откликнулся на эту публи-
кацию письмом к Суворину. Витте сообщил, что в его распоряжении
находятся все бумаги покойного и он мог бы предложить для «Нового
времени» статью о Фадееве. (См.: С. ТО. Витте — А. С. Суворину, б. д.
ЦГАЛИ, ф. 457, on. 1, д. 719, л. 54). Однако Витте пришлось прибегнуть
к услугам другой газеты. 8 и 10 января 1884 г. «Киевлянин» поместил
на своих страницах статью с продолжением под названием «Несколько
слов о Фадееве». Статья не была подписана, но достаточно самого поверх-
ностного ее сопоставления с письмом Витте Суворину для того, чтобы
обнаружить текстуальные совпадения. В «Киевлянине» Витте вступил
325
После смерти Фадеева Витте обратился с письмом к И, С. Акса-
кову, которым причислил себя к его сторонникам. «Вы представ-
ляете для меня редкое утешительное явление: самостоятельного
(вне личных влияний) последователя того направления, которому
служу», — отвечал Аксаков 18 сентября 1884 г.87 Впоследствии
Витте печатался в аксаковской «Руси» (известная нам его
статья носила яркий славянофильский характер). К середине
90-х годов взгляды Витте претерпели значительные изменения, и
он далеко ушел от славянофильских теорий, но признаки влия-
ния славянофильских воззрений, в частности взглядов Фадеева,
были в его деятельности несомненны (Витте и сам отмечал это
в своих воспоминаниях).
Школа Фадеева не прошла для Витте даром. Земская тема
всегда присутствовала в планах политических преобразований,
когда бы Витте ни приходилось ими заниматься.
В этом смысле опыт политических исканий охранителей на-
чала 80-х годов отразился на тактике Витте и его правительства
в 1905—1906 гг. и на действиях других политических сил, заня-
тых напряженными поисками различных путей спасения монар-
хии Николая II.
в полемику с «Новым временем». В статье Суворина Фадеев был изобра-
жен человеком, всю жизнь сочинявшим по заказу и склонным к аван-
тюризму. Витте готов был согласиться с тем, что вышедшая в- 1874 г.
книга Фадеева «Русское общество в настоящем и будущем» написана
«под влиянием находившейся тогда у кормила правления партии, оли-
цетворявшей собою разбитые освобождением крестьян дворянские тра-
диции». Но Витте решительно возражал против суворинской оценки «Пи-
сем о современном состоянии России». Витте упирал па то, что Фадеев
в последние годы жизни совершенно пересмотрел программу, изложенную
в. книге «Русское общество в настоящем и будущем». По-словам Витте,
в начале публицистической карьеры Фадеева «традиционная дворянская
жилка» мешала ему «мириться с реальными фактами, явившимися как
следствие освобождения крестьян», но с годами эта черта «скорее харак-
тера, нежели мышления» Фадеева стала сглаживаться, и к 80-м годам
Фадеев вовсе ст нее освободился. В результате в «Письмах» Фадеев вы-
ступил уже «совершенно солидарным с воззрениями Самарина, Аксакова,
Кошелева». «Нам даже кажется, что в этих письмах он, — писал Витте
о Фадееве, — является более реальным и определительным, нежели эти
последние замечательные деятели русской мысли». Из статьи Суворина
можно было понять, что влиятельные покровители Фадеева бесцеремонно
обошлись с его последним сочинением, прежде чем предать его гласности
(письма «смягчили, изменили, сделали из них докладную записку, потом
в переработанном виде они явились в печати»). Витте не упустил случая
продемонстрировать Суворину свою осведомленность, заметив, что для
печати Фадеев в рукописи «собственноручно сделал те изменения, кото-
рые оказались нужными, и изменения эти известны».
87 ЦГИА СССР, ф. 1622, on. 1, д. 394, л. 1-3.
Л. М. ИВАНОВ
К ВОПРОСУ О СТРАХОВАНИИ РАБОЧИХ В РОССИИ
Комиссия Министерства финансов под председательством
А. Ф. Штакельберга, созданная в 1859 г. для пересмотра фабрич-
ного и ремесленного уставов, включила в проект Устава о про-
мышленности пункт об ответственности предпринимателей за
увечье рабочих, об обязанности их лечить и обеспечивать увеч-
ных рабочих. Никаких норм вознаграждения комиссия не уста-
навливала, полагая, что это должно входить в компетенцию про-
мышленных судов, создаваемых на паритетных началах из рабо-
чих и предпринимателей.1
Предложения Комиссии Штакельберга в отношении обеспе-
чения увечных рабочих не были новыми, они в известной мере от-
ражали сложившуюся практику. На частных (уральских) заво-
дах издавна существовала выдача пособий (чаще провиантом)
рабочим в случае их увечья или ухода с работы по старости.
На казенных же заводах выдача пенсий была установлена зако-
ном и состояла из денежных выдач и провианта.1 2 Единственное,
что можно отнести за счет «духа времени», так это проектирова-
ние создания промышленных судов. Однако предложения Комис-
сии Штакельберга не получили осуществления, правительство на
них особо не настаивало. Рабочее движение тогда было слабым,
и ни правительство, ни буржуазия не спешили с изданием фаб-
ричных законов.
В связи с тем что число увечных в промышленности было ве-
лико, особенно в горнозаводской, правительству приходилось за-
думываться над решением этого вопроса. Закон 8 марта 1861 г.
об освобождении рабочих казенных горных заводов и наделении
1 Труды Комиссии для пересмотра уставов фабричного и ремеслен-
ного, ч. I. СПб., 1863, стр. 513—526.
2 Г. Ф. Тигранов. Кассы горнорабочих. СПб., 1896, стр. 21; Труды
Комиссии, учрежденной московским генерал-губернатором князем Долго-
руковым для осмотра фабрик и заводов. Сборник русских фабричных
законов, ч. I. М., 1885, стр. 129, 137, 247.
327
их землею предусматривал также бесплатное лечение рабочих
в течение двух месяцев и получение пособий в течение этого
срока за счет заводоуправлений. Пенсии по инвалидности,
болезни и старости шли из сумм создаваемых горнозаводских то-
вариществ, капитал которых составлялся из 2—3%-х взносов зар-
платы рабочих и равных им взносов заводоуправлений, поступ-
лений штрафов и других источников (пожертвования, про-
центы).3 4 Но лишь позднее, в 1881 г., когда было утверждено
положение о вспомогательных кассах, обеспечение рабочих при-
няло более или менее систематический характер. Кассы выдавали
пенсии заболевшим рабочим в размере 7з (холостым), 7г (же-
натому, но бездетному) и 2/з (женатому, имеющему детей) за-
работной платы. Рабочим, не способным к труду по старости, бо-
лезни или увечью, назначались пенсии заводоуправлениями,1
кроме того, выдавались пенсии из сумм вспомогательных касс.
Полная пенсия в размере 7г заработной платы выдавалась про-
работавшим 35 лет, тем же, кто вынужден был уйти с работы до
истечения этого срока, в меньшем размере (проработавшим от
10 до 15 лет — 7б оклада, от 15 до 20 лет — 7s, от 20 до 25 лет —
74, от 25 до 30 лет— 7з). Положением о кассах предусматрива-
лась выдача пенсий вдове и детям умершего члена кассы.5
Правительство пыталось правила о горнозаводских товарище-
ствах законом 4 июня 1862 г. распространить на частные горные
и горнозаводские предприятия, но с той оговоркой, что их при-
менение зависит от обоюдного согласия рабочих и предпринима-
телей, что и предопределило его судьбу.6 В 1893 г., когда закон
1886 г. решением Государственного совета получил распростране-
ние на частные горные заводы и промысла, этот пункт о горно-
заводских товариществах вновь был воспроизведен.7 Его постигла
судьба закона 1862 г. Буржуазия считала обременительным для
себя это решение правительства, хотя, как увидим далее, начи-
ная с 80—90-х годов оказалась вынуждена взять на себя часть
функций по социальному страхованию рабочих (врачебная по-
мощь, страхование рабочих от увечья).
3 Труды Комиссии, учрежденной московским генерал-губернатором,
ч. I, стр. 342—345; Г. Ф. Тигранов. Кассы горнорабочих, стр. 8—11.
4 Закон 8 марта 1861 г. отменил существующий ранее порядок назна-
чения пенсий и пособий за счет казны, но новых не установил. На прак-
тике это привело к тому, что при назначении пособий и пенсий продол-
жали руководствоваться правилами дореформенного Горного устава, по
которому пенсии рабочим могли назначаться в размере от 1 р. 87 к. до
72 руб. (в зависимости от стажа работы выдавался и провиант).
5 Собрание узаконений и распоряжений правительства за 1893 г. СПб.,
1894 (2-я половина), № 131, стр. 304—311.
6 Страхование рабочих в России и на Западе, ч. I, вып. II. Под ред.
Б. Г. Данского. СПб., 1914, стр. 7.
1 Отчет по делопроизводству Государственного совета (за время
с 1 января 1892 г. по 31 мая 1893 г.), т. II. СПб., 1893, стр. 17—18.
328
После законов 1861 —1862 гг. почти на два десятилетия пре-
кратились попытки правительства урегулировать вопрос о судьбе
потерпевших рабочих. Вновь о нем заговорили в начале 80-х го-
дов, сперва в кругах буржуазии, а затем и правительства. Воз-
вращение к этому вопросу не было случайным. В связи с ростом
промышленности за пореформенное двадцатилетие значительно
выросла и численность рабочих: если в 60-х годах можно было
еще считать, что рабочие являются временным элементом на
фабриках и заводах, то уже в 80-х годах, когда появились по-
стоянные рабочие, составлявшие значительную часть рабочего
класса, ссылка, к которой прибегали правительственные чинов-
ники и буржуазия, на отсутствие сложившихся постоянных кад-
ров рабочей силы в промышленности была уже малосостоятель-
ной, малосостоятельными были и расчеты, что увечные рабочие
уходили с фабрики к себе в деревню. Вопрос об участи больных
и увечных рабочих, об обеспечении их в старости становился на-
сущным, общественным явлением, все более привлекающим
к себе внимание, многократно поднимавшимся в печати.8
В 1881 г. Московский биржевой комитет и Общество для со-
действия русской промышленности и торговли выступили с про-
ектами страхования рабочих. Московский комитет проектировал
выдачу пособий увечным рабочим и их семьям за счет сборов
с промышленников.9 Общество выступило с более широкими ре-
комендациями, построенными на других принципах. Не избежав
повторения шаблонных утверждений, что «большинство рабочих
никогда не порывает с землей. Зиму они работают на фабриках,
и на лето идут в деревню», общество не могло, однако, не при-
знать, что увечные рабочие остаются, как правило, без всякой
помощи, еще в худшем положении оказываются рабочие в ста-
рости. Для исправления положения общество предложило соз-
дать две кассы: одну — для страхования от несчастных случаев,
другую — пенсионного характера. Кассы эти названы государ-
ственными, но первая из них полностью должна была содер-
жаться за счет взносов промышленников. Ее действия, по за-
мыслу общества, должны были охватить фабрично-заводских,
железнодорожных и строительных рабочих. Вторая касса, в от-
8 К вопросу о страховании рабочих. Страховой сборник (прибав.
к «Биржевым ведомостям»), 1880, № 2; Страхование рабочих. Русская
мысль, 1887, кн. VII—X; К вопросу о страховании рабочих от несчастий.
Железнодорожное дело, 1887, № 9: Н. Муромцев. Страхование рабо-
чих и социальная статистика. Экономический журнал, 1888, № 1;
И. И. Я н ж у л. Кто отвечает за несчастья с рабочим. Очерки и исследо-
вания, т. II. СПб., 1884; А. К е н п е н. К вопросу об ответственности гор-
нозаводчиков и горнопромышленников за смерть и увечья, причиненные
при эксплуатации рудников и заводов. Горный журнал, 1884, № 4.
9 Ив. Чистяков. Страхование рабочих в России. Опыт истории
страхования рабочих в связи с некоторыми другими мерами их обеспе-
чения. СПб., 1912, стр. 28—29.
329
личие от первой, должна была иметь добровольный характер и
существовать на средства своих членов. Свои предложения обще-
ство повторило в 1891 г., а затем в 1894 г., особо настаивая,
чтобы государственная касса страхования от несчастных слу-
чаев была организована как можно скорее.10 11
Как проекты Московского биржевого комитета, так и общества
в том же 1881 г. попали в Министерство финансов, где им был
дан ход. Уже до этого в Министерстве финансов были собраны
подготовительные материалы, частью извлеченные из материалов
комиссий Игнатьева и Валуева, где поднимался вопрос об увеч-
ных рабочих, частью относящиеся к 1880—1881 гг.
Министерство финансов отвергло принцип государственного
страхования, тем самым и проекты Московского биржевого коми-
тета и Общества для содействия русской промышленности, поло-
жив в основу выработанного им законопроекта положение об
индивидуальной ответственности владельцев предприятий, кото-
рый упорно поддерживали три министра финансов, сменявшиеся
на этом посту друг за другом — Бунге, Вышнеградский и Витте.
Все они высказывали примерно одни и те же соображения: госу-
дарственное или общее страхование несомненно лучше, охваты-
вает более полный круг рабочих, придает страхованию больше
прочности, но поскольку нет опыта, то это приведет к задержке
разработки принципов государственного страхования, поэтому
лучше начать с введения в действие закона об индивидуальной
ответственности. Для большей убедительности Министерство фи-
нансов ссылалось при этом на западноевропейские страны, в част-
ности на Германию, где страхование рабочих первоначально было
построено на началах индивидуальной ответственности предпри-
нимателей, а только затем, после приобретения опыта, перешли
к страхованию на других началах.
Принцип индивидуальной ответственности не встретил под-
держки в Государственном совете, где законопроект дважды об-
суждался, сперва при Вышнеградском (1889 г.), затем при Витте
(1893 г.). Не встретил он поддержки и среди части буржуазии, до-
вольно широко на первом этапе при Вышнеградском привлечен-
ной для обсуждения вопроса (Московское отделение Совета
торговли и мануфактур, Комитеты торговли и мануфактур Ива-
ново-Вознесенска, Одессы и Варшавы). Так, Варшавский ману-
фактурный совет, получив проект закона, в своем ответе настаи-
вал на обязательном страховании, а при Витте ту же позицию
заняло Московское отделение промышленности и мануфактур.11
Лодзинское отделение Общества для содействия русской про-
мышленности и торговли со своей стороны предложило сосредо-
10 Труды Общества для содействия русской промышленности и тор-
говли. Ч. 12. СПб., 1881, стр. 110—115; ч. 23, СПб., 1895, стр. 6—8; ч. 24,
СПб.. 1898, стр. 3-10.
11 Ив. Чистяков. Страхование рабочих в России, стр. 27—28.
330
Точить страхованию рабочих в существующих в стране коммерче-
ских страховых обществах. Вместе с тем оно отвергло предлагае-
мое в законопроектах 1893 г. назначение пенсий потерявшим
трудоспособность рабочим в размере полного заработка, считая
достаточным, если пенсия таким рабочим будет назначаться из
расчета 60% зарплаты. Оно же возразило против установления
пособий рабочим при потере здоровья от профессиональных бо-
лезней — нового пункта, введенного в законопроект 1893 г. после
ого обсуждения на предварительных стадиях.12
Не было единства по вопросу о принципах страхования рабо-
чих ни внутри Министерства финансов, ни среди правительства.
Во время обсуждения законопроекта в Совете торговли и мануфак-
тур часть его членов предлагала для страхования рабочих создать
специальные кассы, такую же позицию занял и Л. Э. Нобель,
привлеченный для обсуждения этого вопроса.13 Министерства пу-
тей сообщения, внутренних дел, земледелия и государственных
имуществ в своих заключениях на виттевский законопроект скло-
нялись к введению государственного страхования, но вместе
с тем критиковали законопроект по существу. Наиболее подробно
с разбором законопроекта выступило Министерство юстиции. Оно
считало несправедливым, что вина владельца предприятия воз-
никает лишь в случае, когда он не принял необходимых мер
предосторожности. По существующему же законодательству вина
владельца предприятия возникает при всех несчастных случаях.
Министерство юстиции не согласилось и с определением точного
размера назначения пенсий, считая, что это ущемляет права
потерпевшего. Суд, куда, по мнению министерства, должны по-
ступать дела об увечных, мог бы сам устанавливать величину
вознаграждения в зависимости от убытка. Министерство земле-
делия и государственных имуществ заявило, что из-под действия
проектируемого закона надо освободить всю горнозаводскую про-
мышленность, так как действующие правила 8 марта 1861 г.
значительно шире и вообще законопроект не отвечает современ-
ному положению дела.14
Следует отметить, что законопроект 1893 г. отличался рядом
положений от законопроекта 1889 г. Во-первых, он, как уже было
сказано, охватывал не только случаи увечья, но и профессиональ-
ные заболевания; во-вторых, были изменены в сторону повыше-
ния размеры пособий и пенсий рабочим, причем расчет должен
был вестись из нормы в 280 рабочих дней в год; в-третьих, стра-
хованию подлежали рабочие фабрично-заводской и горнозавод-
ской промышленности, а также рабочие железнодорожных ма-
12 Труды Общества для содействия русской промышленности и тор-
говли, ч. 23, стр. 287—292.
13 Ив. Чистяков. Страхование рабочих в России, стр. 26—27.
14 Там же, стр. 52—57; ЦГИА СССР, ф. 1157 (Государственный совет),
оп. т. XI, д. 64, стр. 15—21 об.
331
стерских; в-четвертых, было снято положение, имевшее место
в законопроекте 1889 г., что рабочие, добивающиеся вознаграж-
дения, должны доказать вину предпринимателя за полученное
ими увечье и т. д.
Направляя законопроект в Государственный совет, Витте пи-
сал, что он «будет содействовать устранению самых серьезных
поводов к установлению неприязненных отношений между двумя
классами населения — работодателями и рабочими, согласие и
добрые отношения коих столь существенны и важны для пре-
успеяния отечественной промышленности и для внутреннего спо-
койствия».15 Однако этот патриархально-попечительный тезис не
произвел впечатления на Государственный совет, который в своем
решении записал, что законопроект не отвечает общему направ-
лению законодательства государства и вообще может привести
к возникновению несуществующего в стране рабочего вопроса.16
На позицию правительства оказало влияние и сопротивление
буржуазии. В 1893 г. уполномоченные съезда горнопромышлен-
ников юга России и Польши, поддержанные Совещательной кон-
торой железозаводчиков, направили записку в Министерство фи-
нансов, доказывая, что проектируемый законопрект неминуемо
приведет к подрыву промышленности и к закрытию отдельных
предприятий.17
Министерство земледелия и государственных имуществ
в январе 1898 г. представило проект государственного страхова-
ния рабочих, охватывающий все виды страхования: на случай
болезни, инвалидности, смерти и по старости. Первичной инстан-
цией, решающей вопрос о назначении пособий и пенсий по этому
законопроекту, являлись создаваемые при предприятиях больнич-
ные кассы, работающие на 1—2% отчисления от зарплаты рабо-
чих и равных им взносов предпринимателей. Состав правлений
касс должен состоять из представителей от рабочих и предприни-
мателей. Размеры пособий и пенсий были выработаны им при-
менительно к правилам вспомогательных касс горнозаводских
товариществ, существующих на казенных предприятиях: при
полной потере трудоспособности рабочим назначается пенсия
в размере 2/з заработка, в таком же размере назначалась пенсия
по старости.18
15 Министерство финансов. Отдел промышленности. 1901 г. О воз-
награждении владельцами предприятий рабочих и служащих, утративших
трудоспособность вследствие несчастных случаев, стр. 35 (Докладная
записка, экземпляр которой имеется в Фундаментальной библиотеке
им. В. П. Волгина АН СССР).
16 Там же, стр. 44.
17 В. П. Литвинов-Фалинский. Организация и практика стра-
хования рабочих в Германии и условия возможного обеспечения рабочих
в России. СПб., 1903, стр. 215.
18 Ив. Чистяков. Страхование рабочих в России, стр. 198—220;
Обзор деятельности Министерства земледелия и государственных иму-
ществ за 4гй год его существования. СПб., 1898, стр. 262—263.
332
В 1896 г. состоялся всероссийский торгово-промышленный
съезд, подробно обсудивший все тот же вопрос о принципах
страхования. Съезд отверг принцип индивидуальной ответствен-
ности, высказавшись за обязательное страхование рабочих от
увечья, болезни и старости. Одновременно съезд призвал, не
дожидаясь введения такого страхования, к страхованию рабочих
в акционерных страховых обществах и созданию для этой цели
обществ на взаимных началах.19
Испытывая нажим, Министерство финансов тем не менее не
спешило с разработкой законопроекта, как не собиралось отсту-
пить от выдвинутого им принципа индивидуальной ответствен-
ности. Во всеподданнейшей записке 1897 г. Витте вновь возвра-
щается к этому вопросу, находя все новые аргументы в пользу
индивидуальной ответственности, вплоть до того, что при таком
порядке страхования фабриканты будут больше заботиться о тех-
нике безопасности. Более существенные мотивы он выдвигал при
объяснении задержки разработки законопроекта, в которых скво-
зит явная заинтересованность в том, чтобы не нарушать интересы
предпринимателей. Введение сокращенного дня (имеется в виду
закон 1897 г.) отразится на промышленности, а в свою очередь
введение закона об обеспечении рабочих потребует новых мате-
риальных жертв от фабрикантов, именно это, по словам Витте,
требует от правительства тщательного рассмотрения вопроса.
Он полагал, что для обсуждения всех возникающих спорных и
сомнительных вопросов следует образовать Особое совещание,
которое и было создано.20
Переработка законопроекта была поручена Комиссии под
председательством товарища министра финансов Ковалевского,
которая работала в течение 1899—1901 гг. Выработанный ею
новый законопроект учитывал многие возражения буржуазии и
представлял собою ухудшенный вариант законопроекта 1893 г.,
а многими положениями был идентичен закону 3 июня 1903 г.21
Начиная свою работу, комиссия уже имела отправные пози-
ции, продиктованные ей Витте. Прежде всего она должна была,
разрабатывая законопроект, исходить из того, что в основу его
положен принцип индивидуальной ответственности предпринима-
телей, но нормы пособий и пенсий должны быть твердо опреде-
лены. Последнее было обусловлено тем, что Витте являлся сто-
ронником государственного урегулирования отношений между
рабочими и предпринимателями. Отсюда шли его возражения
19 Труды высочайше утвержденного всероссийского торгово-промыш-
ленного съезда 1896 г. в Нижнем Новгороде, т. I. СПб. 1897, стр. 17.
20 ЦГИА СССР, ф. 1405 (Министерство юстиции), он. 90, д. 10987,
л. 2—3, 6—7.
21 Министерство финансов. Отдел промышленности 1901 г. О вознагра-
ждении владельцами предприятий рабочих и служащих, утративших тру-
доспособность вследствие несчастных случаев, стр. 271—290.
333
против положения в проекте 1889 г. о том, что суд является
конечной инстанцией, решающей эти вопросы, против предло-
жения Министерства юстиции о том, что не следует ограничи-
вать суд в установлении величины пенсий и пособий. Вопрос
о страховании рабочих не может быть поставлен на гражданско-
правовую основу, писал Витте. В обоснование своей позиции
Витте указывал, что фабричные законы 1882, 1886 и 1897 гг.
в свободу отношений рабочих с предпринимателями ввели ряд
ограничений, допущенных ради поддержки слабейшего. Интересы
государства всегда были направлены к справедливой защите сла-
бейших членов общества.22
Судебные процессы поселяют раздор, и отношения между ра-
бочими и предпринимателями принимают неприязненный харак-
тер.23 Так оценивал Витте значение тех тогда немногочисленных
судебных исков рабочих к предпринимателям в связи с получен-
ными ими увечьями. Суды, опираясь на гражданский кодекс,
исходили из того, что полученный убыток потерпевшего должен
быть полностью возмещен ответчиком.24 Поэтому нередко суды,
как увидим далее, полнее обеспечивали рабочих, чем нормы по-
собий и пенсий, указанные в законопроекте Министерства финан-
сов. Витте же считал, что размеры пособий и пенсий должны
быть установлены на таком уровне, чтобы, обеспечивая рабочих,
они в то же время не были обременительны для предпринима-
телей.25 Это был тот отправной пункт, который определял всю
политику правительства в области страхования: дать рабочим
немного и этим добиться социального мира в промышленности.
Пока правительство занималось выработкой принципов стра-
хования, практика промышленной жизни заставила то же прави-
тельство, а вместе с ним. и буржуазию идти на меры, в той или
иной степени касавшиеся социального страхования и социального
обеспечения рабочих.
Врачебная помощь. В 1866 г. в связи с опасностью
вспышки холеры было издано постановление, чтобы фабриканты
имели больницы и приемные покои из расчета 1 кровать на
100 рабочих. Это постановление не имело обязательной силы и
касалось собственно одной Московской губернии. Практически,
за редким исключением, оно не выполнялось. С мертвой точки
22 Там же, стр. 10, 21, 114—115.
23 Там же, стр. 75.
24 Статьи 644, 647, 657—661, 675—676, 684, 685 и 687 (т. X, ч. I Свода
законов) носили общий характер об ответственности за причиненный вред
и убытки, которыми определялись способы вознаграждения без указания
его размеров, что определялось судом. См.: В. Г. Яроцкий. Страхование
рабочих в связи с ответственностью предпринимателей, т. I. СПб., 1895,
стр. 120, 188—191.
25 Министерство финансов. Отдел промышленности. 1901 г. О возна-
граждении владельцами предприятий рабочих и служащих, утративших
трудоспособность вследствие несчастных случаев, стр. 155.
334
дело сдвинулось после принятия закона 1886 г., который тоже
не обязывал фабрикантов оказывать медицинскую помощь рабо-
чим, но в котором было записано: «Воспрещается взымание с ра-
бочих платы за врачебную помощь».26 Дело, конечно, не столько
в самом законе, сколько в обстоятельствах. Как правило, боль-
ницы организовывались при крупных и находившихся вне горо-
дов предприятиях. Затем правило об оказании медицинской
помсщи было распространено в 1893 г. на горнозаводскую про-
мышленность.27 Созданные в 1892 г. присутствие по горнозавод-
ским делам при Горном департаменте Министерства земледелия
и государственных имуществ, а затем Главное по фабричным и
горнозаводским делам присутствие при Министерстве финансов
(1899 г.), издавая одно за другим обязательные постановления
о больницах, приемных покоях, аптеках и их оборудовании, под-
талкивали фабрикантов не только на организацию медицинской
помощи рабочим, но и на лучшую ее постановку.
Нет необходимости полностью рассматривать организацию и
состояние фабричной медицины, остановимся лишь на основных
о ней сведениях. В начале 80-х годов в Московской губернии из
174 фабрик медицинская помощь оказывалась лишь на 36, но из
них только на 18 прием вели врачи.28 Не лучше обстояло дело
во Владимирской губернии, где больницы и приемные покои
существовали на 36 фабриках, и только часть из них была более
или менее достаточно оборудована, например на Никольской ма-
нуфактуре (200 коек).29 В Петербурге больницы имелись при
7 текстильных предприятиях, в губернии — при 10 фабриках.30
По сведениям за 1897 г., медицинская помощь в разной сте-
пени оказывалась уже на 3488 предприятиях (менее 20% подчи-
ненных надзору фабричной инспекции) с 1017.3 тыс. рабочих
(из 1453 тыс., т. е. 70%). Больницы существовали преимущест-
венно на крупных предприятиях, у других дело медицинского
обслуживания ограничивалось созданием приемных покоев и ам-
булаторий, третьи не имели своих медицинских учреждений,
а заболевших рабочих направляли в земские и городские боль-
ницы, внося за лечение рабочих денежную плату.31 Через 10 лет
26 Рабочее движение в России в XIX в., т. III, ч. I. М., 1952, стр. 759.
27 Русское горное законодательство с разъяснениями, ч. I. Составил
и издал Г. Г. Савич. СПб., 1905, стр. 994.
28 Фабричный быт Московской губернии. Отчет за 1882—1883 гг. фаб-
ричного инспектора над занятиями малолетних рабочих Московского
округа И. И. Янжула. СПб., 1884, стр. 136.
29 Фабричный быт Бладимирской губернии. Отчет за 1882—1883 гг.
фабричного инспектора над занятиями малолетних рабочих Владимир-
ского округа П. А. Пескова. СПб., 1884, стр. 115—116.
30 С.-Петербургский фабричный округ. Отчет за 1885 г. фабричного
инспектора С.-Петербургского округа К. В. Давыдова. СПб., 1886,
стр. 12—13.
31 Е. М. Дементьев. Врачебная помощь фабричным рабочим. СПб.,
1899, стр. 83. По сведениям Медицинского департамента Министерства впут-
335
число предприятий с медицинской помощью выросло до 5439,
а число охваченных медицинским обслуживанием рабочих до
1.5 млн человек (из 1.8 млн человек, т. е. 83.3%). Изменилась
в лучшую сторону и организация медицинской помощи (лечение
на дому, выдача бесплатно лекарств). Расходы фабрикантов за
тот же период выросли с 3.9 до 9.5 млн руб., а на одного рабо-
чего — с 4 руб. до 6 р. 19 к. На предприятиях горнозаводской
промышленности европейской России и Кавказа в 1904 г. было
213 больниц на 4.2 тыс. коек и было израсходовано 2.9 млн руб.,
что составило на каждого рабочего по 6 р. 72 к.32
В Донбассе медицинская помощь имела место на металлур-
гических, каменноугольных и железнорудных предприятиях, но
из них лучше была поставлена на металлургических, где боль-
ницы, как правило, обслуживали врачи.
Расходы на содержание больниц и вообще на медицинскую
помощь на юге России достигали накануне революции 1905 г.
1.1—1.2 млн руб. ежегодно и имели тенденцию к росту, что было
вызвано увеличением численности рабочих и улучшением поста-
новки лечения.
В Варшавском фабричном округе распоряжение 1866 г. не
имело силы, а закон 1886 г. получил применение лишь в 90-х го-
дах. Поэтому, а также в силу местных условий организация ме-
дицинского обслуживания здесь пошла по другому пути. Только
на некоторых предприятиях больницы существовали на средства
фабрикантов, на всех остальных — за счет больничных касс, соз-
данных по инициативе рабочих. Функции этих касс не ограничи-
вались оказанием медицинской помощи, во время болезни своих
членов они оказывали и материальную помощь. Средства эти
составлялись из вычетов из заработной платы рабочих в пределах
от 1 до 3% и взносов промышленников.33
Как видим, медицинское обслуживание расширялось, однако
оно далеко отставало от потребности, не охватывало всех рабочих
и часто ограничивалось оказанием первичной помощи. Только
на отдельных предприятиях центра страны, Донбасса, Польши,
Петербурга больницы были более или менее обставлены удовле-
ренних дел, в 1889 г. в стране было всего 5410 больниц и покоев, из них
1209 фабрично-заводских с 12 574 кроватями. Наибольшее число больниц
приходилось на Петербург (219 больниц с 849 кроватями), Московскую
(63 больницы с 1109 кроватями) и Владимирскую (112 больниц с 1778 кро-
ватями) губернии. См.: Отчет Медицинского департамента Министерства
внутренних дел. Больницы и приемные покои с постоянными кроватями
к началу 1899 г. СПб., 1900, стр. 3, 4—6.
32 Г. Ф. Тигранов и С. П. Гусятников. Врачебная помощь на
горных заводах и промыслах. СПб., 1907, стр. 103.
33 Отчет чинов Комиссии по исследованию фабрично-заводской про-
мышленности в Царстве Польском, ч. 3. СПб., 1888, стр. 53—55; Варшав-
ский фабричный округ. Отчет за 1885 г. фабричного инспектора Варшав-
ского округа А. М. Блюменфельда. СПб., 1886, стр. 22.
336
творительно и лечили как самих рабочих, так и их семьи при
бесплатной выдаче лекарств.
С подъемом рабочего движения, особенно под влиянием со-
бытий 1905—1907 гг., фабриканты в ряде случаев пошли на
выдачу пособий рабочим во время болезни. Во Владимирской гу-
бернии пособия имели место на 62 предприятиях, а на 8 из них
стали выдаваться задолго до революции; в Самарской губернии
пособия выдавались на 31 фабрике, в Херсонской губернии — на
45 фабриках и т. д. В 1907—1908 гг. пособия выдавались также
на 1982 предприятиях с 586.5 тыс. рабочих.34 Размер пособий
определялся самими фабрикантами и, как правило, был незначи-
телен, только в некоторых случаях он был фиксирован в коллек-
тивных договорах с рабочими.
Железные дороги. Врачебное дело на железных дорогах
получило развитие раньше, чем в промышленности. По закону
железные дороги обязаны были оказывать бесплатную медицин-
скую помощь по болезни и инвалидности своим служащим и
рабочим, а также их семьям.35 Во время лечения постоянные
служащие и рабочие получали пособие: семейные в течение
13 недель в размере V4—V2 зарплаты при службе более 6 меся-
цев, другие, стаж которых был менее 6 месяцев, в размере V4,
если лечение было на дому.36 Расходы железных дорог на содер-
жание больниц, медикаменты и оплату медицинского персонала
с 1901 по 1904 г. выросли с 3.9 до 5.3 млн руб.37
Несчастные случаи на транспорте происходили значительно
чаще, чем в промышленности, причем деятельность транспорта
была сопряжена не только с несчастными случаями с работав-
шими на нем, но и с посторонними лицами. Именно последнее и
привело к появлению в Своде законов ст. 683, по которой желез-
ные дороги и пароходства несли материальную ответственность
за деятельность своих предприятий. Они обязаны были возме-
щать ущерб, нанесенный гражданским лицам вследствие полу-
ченной инвалидности или смерти. В судебной практике действие
этой статьи получило распространение также на рабочих желез-
34 Об обеспечении рабочих на случай болезни. МТ и П. Главное по
фабричным и горнозаводским делам присутствие. В Государственную
думу, 1907, стр. 32—34. (Печатный экземпляр хранится в Фундаменталь-
ной библиотеке им. В. П. Волгина АН СССР).
35 М. П. Минин, С. Е. П с и щ е в. Законы о вознаграждении желез-
нодорожными предприятиями за смерть и утрату трудоспособности. М.,
1910, стр. 128. 143—144: Собрание узаконений и распоряжений прави-
тельства за 1893 г., № 128, стр. 260—269.
36 А. Вишневецкий. Развитие законодательства о социальном
страховании в России. М., 1926, стр. 16.
37 Отчет о врачебно-санитарном состоянии эксплоатируемых желез-
ных дорог за 1901 г. СПб., 1903, стр. 4; за 1904, СПб., 1904, стр. 5.
337
подорожных мастерских и служб пути. Размер ущерба опреде-
лялся судом.38
Повышенная опасность работы на транспорте привела к воз-
никновению пенсионных и сберегательных касс на частных же-
лезных дорогах, но только в 1888 г. они получили по закону
единообразное устройство на эмиритальных началах.39 Законом
1894 г. такие же кассы были образованы на казенных железных
дорогах. Членами этих касс являлись все постоянные служащие
и рабочие железнодорожного транспорта, взносы которых были
равны 6%-м вычетам из зарплаты (а также 10% наградных,
штрафы и другие поступления). Железнодорожные предприятия
вносили V2 суммы взносов служащих. Из средств этих касс
выдавались пенсии по увечью, вдовам и детям умерших, а также
за выслугу при производстве вычетов в кассы не менее 15 лет.
При уходе с работы члены кассы получали все накопленные ими
взносы, при уходе же с работы по нездоровью, увечью или ста-
рости — всю накопленную сумму по счету, включая доплаты же-
лезных дорог.40
Число членов касс было велико: в 1900 г. — 260.3 тыс.,
в 1903 г. — 372.8 тыс. человек.41 Кассы располагали огромными
суммами, накопив к 1905 г. 69.3 млн руб. Только в 1905 г. по-
ступило на баланс касс казенных железных дорог вычетов с уча-
38 В. Г. Я р о ц к и й. Страхование рабочих в связи с ответственностью
предпринимателей, т. I, стр. 120; Закон 28 июня 1912 г. о вознаграждении
пострадавших от несчастных случаев железнодорожных служащих, масте-
ровых и рабочих. СПб., 1903, стр. 3. По имеющимся сведениям, в 1900 г.
был предъявлен 3161 иск, в 1901 г. — 3893, в 1902 г. — 4578 исков. Далеко
не полностью суды удовлетворяли иски потерпевших, так, в 1901 г. по
762 искам было предъявлено 3.1 млн руб. к взысканию с железных до-
рог, а удовлетворено на 1.1 млн руб., в 1902 г. по 1162 искам из 4.7 млн руб.
присуждено судом 1.7 млн руб. (К. П. 3 мир л о в. Условия и основания
ответственности железных дорог и пароходных предприятий за причине-
ние смерти и повреждения здоровья. Вестник юстиции, 1904, кн. XV,
стр. 1—2). Приведенные сведения не выделяют иски железнодорожников,
но что они имели место — можно судить по другим сведениям. Так, в 1888 г.
железнодорожник Калинин во время крушения поезда получил ушибы и
повреждения. Его иск в размере 10 тыс. руб. был признан судом действи-
тельным, но удовлетворен в размере 6.6 тыс. руб. Обер-кондуктор Мо-
сковско-Брестской железной дороги получил увечье, сделавшее его не спо-
собным к труду. Его иск был удовлетворен в размере 3 тыс. руб. Маши-
нист Краулис потерял слух, суд назначил в его пользу 3941 руб.
(Страховое обозрение, 1890, № 2, отр. 62, 117; Железнодорожное дело, 1904,
№ 4, стр. 39—40).
39 Пенсионные кассы эмиритального типа отличаются от страхового
типа тем, что капитал их разносится по личным счетам каждого участ-
ника кассы.
40 Собрание узаконений и распоряжений правительства за 1888 г. СПб.,
1888, № 56, стр. 1161—1178.
41 Статистика служащих на железных дорогах участников пенсионных
и сберегательно-вспомогательных касс, учрежденных по законам 3 июня
1894 г. и 30 мая 1888 г. на 1 января 1900 г. СПб., 1902, стр. 38; на 1 ян-
варя 1905 г. СПб., 1907, стр. 34—40,
338
стников касс (3.9 млн руб.), приплат железных дорог и других
поступлений 8.8 млн руб., из которых в том же году было выдано
эмиритальных, вдовьих и сиротских пенсий 2.5 млн руб.42
Страхование рабочих. Страхования рабочих от несчаст-
ных случаев (исключая казенные предприятия) в России не
существовало. Были статьи гражданского судопроизводства, по
которым рабочий, потерпевший увечье, имел право обратиться
за возмещением в суд. В этом случае он должен был доказать,
что вина за происшествие лежит на предприятии. Для ведения
дела рабочий должен был обратиться к услугам адвоката, а в слу-
чае проигрыша дела понести еще и судебные издержки. С ростом
численности рабочих и несчастных случаев обращения в суды
росли, и не во всех случаях они заканчивались неблагоприятно
для рабочих. По материалам Балтийского судостроительного за-
вода можно установить, что с 1898 по 1908 г. завод выплачивал
пенсию 3078 рабочим, из них в 630 случаях по решению суда.
Bw 1898 г. из 157 пенсий по суду были назначены в 31 случае,
в 1908 г. — из 466 пенсий в 117 случаях. Причем по решению
суда пенсии были выше в 2—272 раза (в среднем около 246 руб.
против 93—94 руб.).43 Можно предположить, что учащавшиеся
случаи обращения в суд рабочих понуждали заводоуправление
идти на выплату рабочим пособий по увечью. По сведениям Ми-
нистерства юстиции, за ЗУг года (с 1 января 1890 г. по 1 июня
1893 г.) по Петербургской, Московской, Варшавской, Владимир-
ской и Петроковской губерниям было возбуждено 519 исков, из
них было удовлетворено 138.44
Сохранившиеся материалы по бакинской нефтепромышлен-
ности показывают, что судебные вмешательства нередко закан-
чивались в пользу рабочих.45 В нашем распоряжении нет других
материалов, но несомненно, что обращение в суд имело место не
только в приведенных случаях.
Участившаяся практика обращения рабочих в суды, растущее
общественное мнение заставляли промышленников идти на выдачу
пособий рабочим по инвалидности и их семьям, в случае смерти
кормильца, устройство богаделен для престарелых и другие ме-
роприятия, связанные с социальным обеспечением. Так, напри-
мер, в начале 80-х годов на машиностроительном заводе Бромлея
в правилах приема указывалось, что больные и увечные рабочие
получают половину зарплаты, позднее этот пункт был дифферен-
42 Отчет пенсионной кассы на казенных железных дорогах за 1905 г.,
ч. Т. Финансовый отчет. СПб., 1907, стр. 7, 56.
43 А. Н. Ч и к о л е в. Опыт исследования по влиянию заводских работ
на заболеваемость и состояние здоровья рабочих. СПб., 1909, стр. 38.
44 Д. Зайцев. Государственное страхование рабочих. СПб., 1906,
стр. 6.
45 ГИА (Гос. истор. архив Азербайджана), ф. 798 (Бакинский отдел
тов. бр. Нобель), оп. 1, дела 73, 247, 342, 343, 434 и др.
22*
339
цирован: увечные рабочие оплачивались в размере 40—60% зар-
платы, полные инвалиды получали 2/з заработка.46 На Коломен-
ском машиностроительном заводе вспомогательная касса, помимо
выдачи пособий во время болезни и увечья, выдавала пенсии
потерявшим трудоспособность, рабочим старше 60 лет при стаже
работы свыше 20 лет,47 во Владимирской губернии на 3 фабриках
травмированные рабочие сохраняли за собой часть заработка и
пользовались бесплатным лечением.48 На Урале на Омутинском
заводе Пастухова, на Холуницких заводах Поклевского—Козел,
Кувинском заводе Строганова, на заводе Абамелик-Лазарева, на
Лысвенском и Койвенском заводах Шувалова, на Нижнетагиль-
ских и Луневских заводах Демидова и ряде других сущест-
вовала практика выдачи денежных и натуральных пособий боль-
ным, увечным и престарелым рабочим.49 По существующим
правилам с 1886 г. рабочие и служащие Нижнетагильского и
Луневских заводов имели право на пожизненную пенсию после
30 лет работы (вспомогательные рабочие и на приисках по
18 руб. в год, на каменноугольных и медных копях и заводах —
по 24 руб.), а также в случае полной потери трудоспособности по
увечью. Таких пенсионеров на Нижнетагильских и Луневских
заводах в январе 1898 г. оказалось 2201 человек, на 1 января
1904 г. — 2284 человека, а получили они в первом случае
31476 руб., во втором — 62 229 руб., т. е. в среднем по 23—
27 руб.50
На ряде предприятий для престарелых и увечных рабочих
открывали богадельни (фабрика Арманда в Московском уезде,
Тверская мануфактура в Твери, фабрика Хлудова в г. Егорьевске,
товарищество Каретниковой в Шуйском уезде, Стекольный за-
вод Комиссарова в Судогском уезде, Никольская мануфактура
Морозова, Раменская фабрика Малютина, Ярославская мануфак-
тура Корзинкиных, на семи предприятиях Польши выдавали
пособия престарелым или помещали их в богадельню51) и дет-
ские ясли (преимущественно на текстильных предприятиях).
В 1884 г. горнопромышленники Донбасса создали общество по-
46 Фабричный быт Московской губернии, стр. 135; Г. Ф. Тигранов.
Кассы горнорабочих, стр. 83—84.
47 Фабричный быт Московской губернии, стр. 140.
48 Фабричный быт Владимирской губернии, стр. 136.
49 Г. Ф. Тигранов. Кассы горнорабочих, стр. 101—103.
50 Положение рабочих Урала во второй половине XIX—начале XX в.
1861—1904. Сборник документов. М., 1960, стр. 543, 611.
51 А. Погожев. Школьно-фабричные нужды России. Русская мысль,
1894, кн. IX, стр. 26; Труды девятого губернского съезда врачей Влади-
мирского земства. 9—18 марта 1899 г., ч. I. Владимир-на-Клязьме, 1900,
стр. 264; И. П. Сидоров. Раменская фабрика. Юридический вестник,
1886, кн. I, стр. 360; Ярославская большая мануфактура, М., 1900, стр. 52;
И. Янжул. Фабричный рабочий в средней России и царстве Польском.
Вестник Европы, 1888, кн. 2, стр. 803—806.
340
собия увечным горнорабочим, в 1886 г. возникла вспомогатель-
ная касса рабочих одесских каменоломен, в 1890 г. была создана
вспомогательная касса при Обществе криворожских рудников и
заводов. Вспомогательные и ссудо-сберегательные кассы сущест-
вовали также на нефтепромыслах Баку, на Сормовском и ряде
других заводов.
Владельцы промышленных предприятий, как это было при
создании вспомогательной кассы при Обществе криворожских
рудников и заводов, при одесских каменоломнях, как это было
в деятельности большинства больничных касс Царства Польского,
перелагали часть расходов по выдаче пособий увечным и больным
рабочим на самих рабочих. Богородско-Глуховская мануфактура,
начав страховать своих рабочих в 1889 г. в акционерном обще-
стве «Россия», одновременно стала удерживать из зарплаты ра-
бочих по 0.5 коп. с рубля, что за 3 года дало 13.3 тыс. руб.,
сама же внесла за этот период 14.3 тыс. руб.52 Такие вычеты, как
и вычеты в вспомогательные кассы, по существующим правилам
были незаконны, они могли по ст. 100 Устава о промышленности
иметь место лишь в строго определенных случаях (за продоволь-
ствие, взятое в фабричных лавках). 25 апреля 1895 г. последовал
циркуляр Министерства финансов, запрещавший сборы с рабочих
на их страхование.53 54
В 1900 г. существующие кассы на предприятиях Польши
(вспомогательные и больничные) были подчинены надзору фаб-
ричной и горной инспекции. Тогда же решением Комитета ми-
нистров был установлен порядок, по которому предприниматели
обязывались вкладывать в больничные кассы сумму, равную 7з
взноса рабочих, и равную сумму в кассы, взявшие на себя обя-
занность обеспечивать инвалидов, вдов и сирот. Оказание боль-
ничной помощи было возложено на фабрикантов, как и возна-
граждение рабочих, потерпевших увечье?4
Приведенные выше факты о выплате рабочим пособий по
увечью, о больничных и вспомогательных кассах, а их можно ум-
ножить, не меняли положения рабочих. Пособия по увечью и
старости были ничтожны и зависели от усмотрения фабрикантов,
что приводило к усилению зависимости рабочих от промышлен-
ников и их действий, не регулируемых никакими постановле-
ниями и законами. Однако случаи выдачи рабочим пособий и
призрения в старости показывают, что буржуазия все более
оказывалась вынужденной идти на акты социального обеспечения.
Об этом говорит и издание правительством в 1887 г. правил для
52 Труды высочайше утвержденного всероссийского торгово-промыш-
ленного съезда 1896 г. в Нижнем Новгороде, т. III, вып. V. СПб., 1897,
стр. 427, 431.
53 Сборник узаконений, правил и распоряжений по делам, касающимся
фабричной инспекции, вып. 1. СПб., 1898, стр. 76—77.
54 Об обеспечении рабочих на случай болезни, стр. 30—31.
341
коллективного страхования рабочих в акционерных обществах.
Они не имели обязательной силы, регулируя лишь случаи, когда
фабриканты отказывались сами иметь дело с увечными рабочими,
а передавали выплату пособий страховым акционерным общест-
вам. Правилами 1887 г. регламентировалась выдача пособий и
пенсий рабочим в случае смерти от несчастного случая, полной
или временной нетрудоспособности. Этими правилами устанав-
ливались III степени инвалидности и соответственно III степени
обеспечения рабочих в зависимости от потери трудоспособности,
а также устанавливалась степень риска для различных отраслей
промышленности.55
Таблица 1
Страхование рабочих в страховых обществах56
Год	Число застра- хованных	Год	Число застра- хованных
1888	40.196	1897	325.148
1889	70.807	1898	684.766
1890	93.432	1899	921.525
1891	101.277	1900	936.243
1892	117.850	1901	835.138
1893	133.952	1902	890.534
1894	152.937	1903	738.287
1895	205.008	1904	545.227
1896	274.066		
С конца 80-х годов страхование рабочих в страховых общест-
вах постепенно стало увеличиваться, достигнув почти 1 млн че-
ловек в 1900 г. (табл. 1).
Главный контингент застрахованных в 1898 г. составляли ра-
бочие по обработке волокнистых веществ (233.7 тыс.), металла
(153.3 тыс.), питательных веществ (51.1 тыс.), дерева (45.8 тыс.)
и пароходных предприятий (46.1 тыс. человек). Если взять рас-
пределение рабочих по губерниям, то на первом месте стояла
Петербургская (81.2 тыс.), далее шли Екатеринославская
(52.9 тыс.), Лифляндская (43.9 тыс.), Московская (40.5 тыс.),
Владимирская (30.9 тыс.), Костромская (28.3 тыс.), Область вой-
ска донского (17.9 тыс.), Пермская (14.1 тыс.), Херсонская
(13.1 тыс.) и т. д. Распределение рабочих по губерниям пока-
зывает, что страхование получило наибольшее развитие в Южном
промышленном районе (если взять отношение числа рабочих
55 В. II. Л ит в и н о в - Ф а л ин ский. Фабричное законодательство и
фабричная инспекция в России. СПб., 1900, стр. 233—235.
об А. А. Пресс. Страхование рабочих в России. СПб., 1900, стр. 3;
Страховое обозрение, 1900, № 2, стр. 717; 1901, № 11, стр. 55; 1903, № 12,
стр. 717; 1905, № 11—12, стр. 659.
342
к числу застрахованных) — центре металлургической и каменно-
угольной промышленности, далее шел Петербургско-Прибалтий-
ский район, за ними Московский район, где сосредоточивалась
текстильная промышленность. Слабее всего страхование рабочих
было на Урале.
Страхование рабочих в страховых обществах, которым зани-
малось 7 обществ («Россия», «Помощь», «Заботливость», «С.-Пе-
тербургское», «Якорь», «Саламандра». «1-ое Российское страхо-
вое»), достигло вершины в конце XIX—начале XX вв., а затем
пошло на снижение. Объясняется это двумя причинами: с конца
XIX в. развернули свою деятельность организованные фабри-
кантами Рижское и Иваново-Вознесенское взаимные для стра-
хования рабочих общества, оттянувшие часть клиентуры; помимо
того, в связи с подготовкой закона об индивидуальной ответст-
венности предпринимателей часть из них, ожидая исхода дела,
стала сокращать страхование в страховых обществах. В 1900 г.
во взаимных обществах было застраховано 16.4 тыс., в 1904 г. —
уже 131.5 тыс. рабочих.
Акционерные общества собирали значительные суммы за
застрахованных рабочих: в 1898 г. — 2.7 млн руб., а в 1904 г. —
5.3 млн руб. Рост суммы сборов при падении числа застрахован-
ных объясняется ежегодным повышением премий, практикуе-
мым страховыми обществами. С 1888 по 1898 г. средний размер
премий увеличился с 1 р. 35 к. до 2 р. 83 к. В обществе «Россия»
премия с каждого застрахованного в среднем составляла в 1901 г.
3 р. 30 к., в 1904 г. — уже 5 р. 79 к. Страхование во взаимных
обществах, не преследующих непосредственно коммерческих це-
лей, обходилось буржуазии дешевле. Так. в Рижском обществе
премия в эти годы составляла 3 р. 26 к.—3 р. 91 к., а в Иваново-
Вознесенском — всего 77 коп. Последнее — низкая страховая пре-
мия — объясняется более низкой величиной зарплаты в текстиль-
ной промышленности, а также тем, что в ней было намного
меньше, чем в металлургической и каменноугольной промышлен-
ности, смертельных исходов и полной утраты трудоспособности
рабочими.
Промышленные предприятия, страхуя своих рабочих в акцио-
нерных обществах, стремились снять с себя риск путем переноса
его на акционерные общества, а те в свою очередь были заинте-
ресованы в извлечении коммерческой прибыли. Такое страхова-
ние, избавляя буржуазию от споров с рабочими, оказывалось не
выгодным для рабочих, потерпевших увечье.
Практика страхования показала, что обычно предприятия
страховали своих рабочих в случае полной постоянной потери
трудоспособности из 1500-кратного дневного заработка, а на
случай смерти от увечья — в 1000-кратном размере. Это означало,
что рабочий, дневной заработок которого равен, например,
60 коп., страхуется в случае увечья на сумму в 900 руб., которую
343
он может получить в случае полной нетрудоспособности едино-
временно или ежегодно в среднем примерно по 54 руб. При вре-
менной нетрудоспособности рабочему выплачивалась сумм;а,
обусловленная соглашением между предпринимателем и общест-
вом, а она зависела от многих слагаемых: величины зарплаты,
опасности производства и степени потери трудоспособности.57
Рабочие всей страховой суммы не получали. Располагая шта-
том врачей, присяжных поверенных и комиссионеров, общества,
как правило, при экспертизе занижали степень потери трудоспо-
собности увечного рабочего и
тем сокращали следуемое ему
вознаграждение. Широко прак-
тикуемым средством было на-
Таблица 2
Премии акционерных обществ
и расходы на выдачу рабочим пенсии
и пособий89
Год	Премии, тыс. руб.	Пенсии и пособия рабочим, тыс. руб.
1898	2220.5	1161.4
1899	3020.4	1823.2
1900	3507.4	2325.1
1901	3830.4	2785.4
1902	3927.6	2643.7
1903	3550.2	2814.8
1904	3802.6	2920.0
премий
вязывание комиссионерами
обществ выплаты рабочему, по-
терявшему полностью или час-
тично трудоспособность, едино-
временной выплаты вознаграж-
дения, но в уменьшенном раз-
мере против пенсии, выплачи-
ваемой ежегодно.58 59
Акционерные общества по-
лучали высокую коммерческую
прибыль за счет прямого ограб-
ления рабочих (табл. 2).
Приведенная таблица пока-
зывает,
что хотя доля
оседавшая в карманах акционер-
ных обществ, несколько сократилась, но и при этом она съедала
значительную часть того, что могло достаться рабочим, будь стра-
хование организовано на других началах.
Рижские взаимные страховые общества по уставу, утвержден-
ному в 1898 г., обязывались выплачивать рабочему в случае
полной потери трудоспособности пенсию в размере годового за-
работка, если она не превышала 240 руб., или 2/3 того же зара-
ботка холостяку; если заработок превышал 240 руб., то 75%
от суммы заработка, но не менее 240 руб.; при неполной потере
трудоспособности пенсия выплачивалась пожизненно, сообразно
степени потери трудоспособности; при временной потере трудо-
способности пособие выплачивалось в размере V2 заработка;
в случае смерти рабочего пенсия выдавалась вдове в размере
30% и детям — каждому по 15% от величины пенсии, следуемой
57 Россия в конце XIX в. Под ред. В. И. Ковалевского. СПб., 1900,
стр. 568.
58 А. Б. Б е р т е и с о и. По поводу частного страхования рабочих.
СПб., 1903.
59 См.: Страховое обозрение, 1900, № 2, стр. 719; 1901,	11, стр. 655.
660; 1903, № 12, стр. 721; 1905, № 11—12, стр. 661.
344
рабочему.60 Примерно такие же правила были приняты и в Ива-
ново-Вознесенском взаимном страховом обществе.
Сведения о страховании в акционерных обществах имеются
далеко не полные, притом только по южной промышленности.
На металлургических заводах в 1900 г. из 44.8 тыс. рабочих было
застраховано 38.1 тыс., в 1902 г. — из 43.3 тыс. 28.8 тыс.,
в 1903 г. — из 45.8 тыс. 27.3 тыс. В среднем страховая премия
на одного рабочего в 1902 г. составляла 8 р. 27 к., в 1903 г. —
7 р. 20 к.61
Не все заводы Южной России страховали своих рабочих, в их
числе Юзовский, Днепровский1 и Сулинский, причем некоторые
страховали только на случай смерти и постоянной потери трудо-
способности, предпочитая в более легких случаях (временная
потеря трудоспособности) рассчитываться сами.
В 1903 г. на железнодорожных рудника* было застраховано
из 7004 рабочих всего 1386 человек, а в 1905 г. — из 7268 рабо-
чих всего 390 человек.62 В каменноугольной промышленности
в 1901 г. из 78.6 тыс. было застраховано всего 37.5 тыс.,
в 1902 г. — из 79.9 тыс. всего лишь 24.7 тыс. рабочих.63
Страхование рабочих по южной промышленности охватывало
далеко не всех рабочих, при этом по мере приближения к мо-
менту введения в действие закона 1903 г. оно все более сокра-
щалось, особенно в каменноугольной промышленности, составив
в 1902 г. едва третью часть.
При Совете съезда горнопромышленников юга России суще-
ствовало Общество пособия горнорабочим. Устав его был утвер-
жден в 1884 г., тогда же оно начало свою деятельность. Возник-
новение общества было связано с наличием массового травма-
тизма среди рабочих, а также стремлением горнопромышленников
путем выдачи пособий привлечь рабочих в угольную промышлен-
ность. С 1884—1885 гг. к моменту начала действия закона
2 июня 1903 г. общество собрало 921.7 тыс. руб., из которых вы-
дало в виде временных пособий (144.4 тыс.) и постоянных пен-
сий (261.4 тыс.) 405.8 тыс. руб.64 Далеко не все увечные рабочие
и их семьи могли быть удовлетворены из этого фонда, хотя их
число из года в год росло. Если в 1884—1885 гг. было удовлет-
ворено только два прошения, то в 1903—1904 гг. — 567 из 703 по-
данных. За время действия общества пособия и пенсии получили
60 Россия в конце XIX в., стр. 570—571.
61 Железная промышленность Южной России за 1900 г., Харьков, 1901,
стр. 12—13; за 1902 г., вып. 1, Харьков, 1903, стр. 12—13; за 1903 г., Харь-
ков, 1905, стр. XXIII, 23.
62 Железорудная промышленность Южной России в 1903 г. Харьков,
1904, стр. 23; в 1905 г., Харьков, 1906, стр. 21.
63 Каменноугольная промышленность России в 1901 г. Харьков, 1902,
стр. XXVIII—XXIX; в 1902 г., вып. I, Харьков, 1903, стр. XII—XIII.
64 Труды XXIX съезда горнопромышленников Юга России, т. II. Харь-
ков, 1905, стр. 12.
345
2015 рабочих. Это была ничтожная часть из числа увечных ра-
бочих. По неполным сведениям, только за 1895—1900 гг. на шах-
тах Донбасса было убито 772 рабочих и 1945 получили увечья.65
В 1902 г. было убито 232 рабочих и получили увечья 608 рабо-
чих, в 1903 г. — соответственно 199 и 3343.66
По уставу общество выдавало пособия и пенсии не только
увечным рабочим и их семьям, а также получившим на работе
профессиональные заболевания, отпускало средства на лечение
или помещало больного в больницу.67 Пенсии и пособия, выда-
ваемые обществом с укреплением его финансового положения,
повышались, но в целом они были незначительными по разме-
рам, что признавали сами горнопромышленники. На 24-м съезде
в 1899 г. в докладе о реорганизации общества было сказано:
«Помощь недостаточна, весьма неодинакова по размерам, носит
случайный характер, а иногда пострадавший не получает ника-
кой помощи».68
Вскоре после образования Общества пособия на съездах горно-
промышленников юга России был поднят вопрос о создании вспо-
могательной кассы, оказывающей материальную помощь в случае
болезни рабочему или его семье в случае смерти рабочего. Капи-
тал такой кассы должен был быть составлен из взносов рабочих
и предпринимателей.69 В конце 90-х годов был поставлен вопрос
о реорганизации существующего Общества пособия в Общество
взаимного страхования, которое взяло бы на себя выдачу пособий
и пенсий увечным рабочим.70 Однако ни первый, ни второй про-
екты не получили осуществления вследствие разногласий в среде
углепромышленников, отказа многих от участия в проектируемых
мероприятиях. Донецкая буржуазия не хотела идти навстречу
65 Статистика несчастных случаев в горной и горнозаводском про-
мышленности Южной России. Харьков, 1901, стр. 4—5.
66 Там же, Харьков, 1906, стр. 7.
67 Справочная книга для горнопромышленников Юга России, ч. I.
Харьков, 1916, стр. 90 —91.
68 Труды XXIV съезда горнопромышленников Юга России, бывшего
в г. Харькове с 25 октября по 20 ноября 1899 г., ч. I. Харьков, 1900, стр. 4.
69 П. И. Ф о м и н. Краткий очерк истории съездов горнопромышлен-
ников Юга России. Харьков, 1908, стр. 26; Труды XIV съезда горнопро-
мышленников Юга России, бывшего в Харькове с 20 ноября по 4 декабря
1888 г., ч. II. Харьков, 1889, стр. 366—367; Труды XIX съезда горнопро-
мышленников Юга России, бывшего в Харькове с 5 по 14 октября 1894 г.
Харьков, 1894, стр. XVIII, 356—357.
70 П. И. Фомин. Краткий очерк, стр. 32; Экстренный съезд горно-
промышленников Юга России, происходивший в г. Харькове от 5 до
11 мая, Харьков, 1900; Труды XXV съезда горнопромышленников Юга Рос-
сии, т. I. Харьков, 1901, стр. 82—86. Приложение, стр. 1—22; Труды
XXVI съезда горнопромышленников Юга России, т. I. Харьков, 1902,
стр. 20—23, 25, 128—131; Труды Экстренного съезда горнопромышленников
Юга России, Харьков, 1909, стр. 3—76.
346
рабочим, всячески уклонялась от несения расходов на социаль-
ные мероприятия.
Рабочие горной и горнозаводской промышленности, в том числе
и Донбасса, пользовались правом получения пособий из штраф-
ного капитала. Сведения же о суммах штрафа с рабочих и расхо-
довании штрафного капитала сохранились только в отношении
фабрично-заводской промышленности, подчиненной ведению фаб-
ричной инспекции (табл. 3). Сумма штрафного капитала по фаб-
рично-заводской промышленности была сравнительно велика и
из года в год увеличивалась, достигнув к 1 января 1900 г.
2.4 млн руб., а к 1904 г. — 2.9 млн руб.71 Из него выдавали как
при несчастных случаях с ра- бочими и на погребение умер-	Таблица 3		
ших (это были основные статьи расхода), так и работ-	Штрафы, собираемые с рабочих, и их расходование72		
ницам в период беременности. Выдаваемые суммы из этого ка- питала были ничтожны: так, в 1903 г. при постоянной по-	Годы	Собрано штрафов с рабочих, руб.	Выдано рабочим, руб.
тере трудоспособности пособия в среднем достигали 12 р. 69 к., при временной нетрудоспособ- ности — 4 р. 95 к. Выше говорилось о законе 8 марта 1861 г., которым преду-	1901 1902 1903 1904	555041 529465 527433 535945	502432 501365 516862 535877
сматривалось создание горнозаводских товариществ и вспомогатель-
ных касс при них. Всего таких касс было образовано 15, главным
образом на Урале, число их членов в год начала работы (1881 г.)
было 5946, в 1904 г. — 14 954. Эти кассы располагали значитель-
ными суммами, выросшими с 1881 по 1904 г. с 396.3 тыс.
до 1821.1 тыс. руб. Значительная часть капитала кассы образо-
вывалась от ссудных операций и процентов от ценных бумаг.
Например, в 1904 г. в кассу поступило от членов кассы взносов
на 74.3 тыс. руб., такая же сумма от казны, другие доходы
(от ссудных операций и проценты) составили 71.5 тыс. руб.
В 1881 г. кассы выдали пенсий заболевшим членам кассы и про-
извели затраты на их лечение всего в сумме 2 тыс. руб., в 1904 г.
она уже достигла 119.6 тыс. руб. при увеличении числа членов
кассы менее чем в 3 раза. Число пенсионеров, ушедших с работы
по болезни или возрасту, выросло с 21 до 2728 человек, а сумма
выдачи им пособий с 92 р. 05 к. до 79.9 тыс. руб. В числе пен-
сионеров 1904 г., получавших 7б часть оклада, было 711 человек
(в среднем по 14 р. 65 к.), получавших Vs оклада — 647 человек
(по 19 р. 32 к.), получавших ’Д оклада — 453 человека
71 Свод отчетов фабричных инспекторов за 1903 г. СПб., 1906, стр. XIV.
72 Свод отчетов фабричных инспекторов за 1910 г. СПб., 1911, стр. IX.
347
(23 р. 29 к.), получавших 7з оклада —439 человек (36 р. 38 к.),
получавших 7г оклада — 478 человек (по 63 р. 97 к.) ,73
Таковы те отрывочные сведения, которыми располагает иссле-
дователь о состоянии социального обеспечения рабочих до приня-
тия закона 1903 г. Общий размер пособий и пенсий, получаемых
рабочими по инвалидности и болезни, подсчитать затруднительно,
такого рода сведения имеются лишь за 1900 г., по данным обсле-
дования предприятий, подчиненных надзору фабричной инспек-
ции, без учета заводов, обложенных акцизом (сахарные, винно-
впяочные. спичечные предприятия). Всего учетом было охвачено
1274.1 тыс. рабочих с общей суммой зарплаты 269.9 млн руб.
Расходы предпринимателей по страхованию рабочих составили
1465.9 тыс. руб., на врачебную помощь — 4607.2 тыс. pv6.. на бла-
готворительные учреждения (ясли, богадельни) —1188.3 тыс.
руб.74
Самой крупной статьей расхода оказались издержки на вра-
чебную помощь, значительно меньшими были расходы на страхо-
вание. Эти суммы не попадали целиком рабочим, они включали
в себя расходы на содержание больниц, врачебного персонала,
пои страховании в акционерных обществах их прибыли и т. д.
Какие же собственно суммы попадали рабочим в виде пособий
по болезни, старости и увечью, установить невозможно.
Общая сумма расходов предпринимателей по всем трем статьям
составляла 7261.7 тыс. руб., пли 2.7% к зарплате рабочих; рас-
ходы на врачебную помощь были равны 1.7%, на страхование —
0.6%, на благотворительные учреждения — 0.4%. На одного ра-
бочего в среднем приходилось около 5 р: 70 к., в том числе
по страхованию 1 р. 15 к. Это более чем ничтожные суммы, на ко-
торые расщедривалась российская буржуазия (табл. 4).
При анализе таблицы надо иметь в виду возможную неполноту
полученных сведений, причем неодинаковую в разных отраслях
промышленности, что должно сказаться как на показателях рас-
хода промышленников, так и на показателях отношений этих
расходов к величине заработной платы. Надо учитывать, что
73 Г. Ф. Тигр а по в. 1) Обзор деятельности касс горнозаводских
товариществ при казенных горных заводах и рудниках с 1881 по 1893 г.
Горный журнал, 1895, т. Т. стр. 122. 131: 2) Горнозаводские товарищества
казенных горных заводов и рудников в трехлетие 1894—1896 гг. Горный
журнал, 1897, т. IV, стр. 262—270; 3) Горнозаводские товарищества казен-
ных горных заводов и рудников в период с 1897 по 1901 г. Горный жур-
нал, 1902, № 12, стр. 331, 358—37Г, С. П. Гусятников. Очерк деятель-
ности горнозаводских товариществ, казенных горных заводов и рудников
за 1902—1913 гг. Горный журнал, 1915, № 11—12, стр. 46, 58, 81, 93.
74 Динамика российской и советской промышленности в связи с раз-
витием народного хозяйства за сорок лот (1887—1926), т. I, ч. I. Про-
мышленность 1920 года. М.—Л., 1924, стр. 68—72, 76—77; Статистика све-
дений о фабриках и заводах по производствам, не обложенным акцизом
за 1900 г. СПб., 1903, таблицы.
348
Таблица 4
Расходы предпринимателей на социальное обеспечение рабочих по основным отраслям промышленности
Отрасль промышленности	Число рабочих	Сумма зарплаты, тыс. руб.	Врачебная помощь		Благотвори- тельные уч- реждения		Страхование		Всего		На одного рабочего
			сумма, тыс. руб.	°/о К зарплате	сумма, тыс. руб.	°/о К зарплате	сумма, тыс. руб.	°/о к зарплате	сумма, тыс. руб.	7о К зарплате	
Хлопчатобумажная		372136	63721.4	1525.4	2.4	537.7	0.8	242.7	0.4	2305.8	3.6	6 р. 19 к.
Шерстяная		127796	21791.6	457.7	2.1	109.5	0.5	86.0	0.4	653.2	3.0	5 р. И к.
Льняная		71515	9965.6	240.6	2.4	43.5	0.4	54.6	0.6	338.7	3.4	4 р. 74 к.
Остальные 		50094	9995.0	117.7	1.2	74.3	0.7	26.1	0.3	218.1	2.2	4 р. 36 к.
Итого 		621541	105473.6	2341.4	2.2	765.0	0.7	409.4	0.4	3515.8	3.3	5 р. 60 к.
Металлообрабатывающая . .	235785	80412.4	949.3	1.2	171.6	0.2	568.6	0.7	1689.5	2.1	7 р. 17 к.
Механическая обработка дерева	73964	13829.6	198.9	1.4	27.2	0.2	125.7	0.9	351.8	2.5	4 р. 76 к.
Обработка минеральных веществ	127970	25866.3	458.3	1.8	63.8	0.2	77.8	0.3	599.9	2.3	4 р. 69 к.
Обработка продуктов питания	71042	12968.9	180.0	1.4	48.9	0.4	123.5	0.9	352.5	2.7	4 р. 96 к.
далеко не все промышленники брали на себя расходы по страхо-
ванию, полученные же суммы приходится раскладывать на всех
рабочих. Тем не менее таблица показательна в том смысле, что
во всех отраслях промышленности расходы на врачебную помошь
выше, чем по другим статьям, в том числе и на страхование.
Особенно это различие велико в отраслях, где подавляющее
большинство предприятий находилось вне города, прежде всего
в текстильной. Несколько выше показатели расходов на страхо-
вание в металлообрабатывающей промышленности, на предприя-
тиях по механической обработке дерева и по обработке пищевых
продуктов, это вызвано тем, что в -первых двух отраслях наблю-
дались более частые случаи травматизма с тяжелыми послед-
ствиями.
Более повышенные расходы по этим статьям, прежде всего
в текстильной промышленности (3.3%), отражают различие в ве-
личине заработной платы, которая в среднем для рабочих хлоп-
чатобумажной промышленности равнялась 171 руб., для пище-
вой — 179 руб., механической обработки дерева — 187 руб., об-
работки минеральных веществ — 202 руб., для обработки метал-
лов — 341 руб. Так что несколько более повышенные расходы
на врачебную помощь и благотворительные учреждения в тек-
стильной промышленности нисколько не компенсируют низкий
уровень заработной платы рабочих этой отрасли промышленности.
Таково положение со страхованием рабочих в стране, которое
сложилось под воздействием двух факторов — растущего травма-
тизма на предприятиях и рабочего движения, которое принимало
все более массовый характер. Организацией вспомогательных
касс, выдачей пособий по увечью, страхованием рабочих в част-
ных страховых, а затем и во взаимных обществах буржуазия
пыталась снять с себя обвинения в бесчувственности и невнима-
нии к рабочим, оказать влияние на рабочих «заботой» о них, ис-
пользовать в своих интересах систему патриархального попечи-
тельства.75
Складывавшаяся практика вознаграждения рабочих сопро-
вождалась обсуждением в кругах правительства и буржуазии
вопроса об обеспечении рабочих, получивших увечье. Наиболее
интенсивно оно шло в 80-х—начале 90-х годов, когда был поднят
вопрос и о выдаче пособий рабочим по болезни (профессиональ-
ным). Тогда же широко дебатировались и принципы, на которых
должно быть построено страхование. Однако ни правительство,
ни буржуазия, внешне интенсивно обсуждавшие все эти сюжеты,
по существу, не спешили, особенно буржуазия, с разрешением
этого более чем назревшего социального вопроса. Только в 1903г.,
в условиях резкого обострения классовых противоречий в стране,
75 См.: Л. М. Иванов. Самодержавие и рабочий класс. Некоторые
вопросы политики царизма. Вопросы истории, 1968, № 6, стр. 46—48.
350
правительство при известном сопротивлении части буржуазии
проводит закон «О вознаграждении потерпевших вследствие не-
счастных случаев рабочих и служащих, а равно п членов их се-
мейств».
Закон 1903 г. был значительно хуже, чем выработанные в 80—
90-х годах в Министерстве финансов законопроекты, отражая
в значительной мере сложившуюся практику вознаграждения ра-
бочих, он обязывал буржуазию — и это было новым — под наблю-
дением фабричной инспекции оказывать рабочим материальную
помощь в виде пособий и пенсий в случае их увечья на произ-
водстве.
А. А. ФУРСЕНКО
МОЖНО ЛИ СЧИТАТЬ КОМПАНИЮ НОБЕЛЯ
РУССКИМ КОНЦЕРНОМ?
-_______г.
В Библиотеке Конгресса США среди бумаг президента
У. Г. Тафта (1909—1913 гг.) хранится документ, из которрго сле-
дует, что крупнейший нефтепромышленный концерн России то-
варищество «Братья Нобель» находится под контролем американ-
ского нефтяного треста Рокфеллера «Стандард ойл». Документ
этот представляет собой справку об американских капиталовло-
жениях в России, которая была подготовлена лично для прези-
дента правлением компании сельскохозяйственных машин Хар-
вестр — одним из наиболее крупных вкладчиков американского
капитала.1 Документ не подписан, но его авторство и принадлеж-
ность могут быть без труда установлены по сделанной рукой
Тафта помете: «В архив. Справка, подготовленная правлением
Харвестр для У. Г. Т. (т. е. У. Г. Тафта)». В правом углу доку-
мента указано: «Не датирован». Однако по содержащимся в ар-
хиве сведениям и другим документам, находящимся в том же
деле, можно без всякого сомнения утверждать, что она относится
к 1911 г. и была составлена в связи с предстоявшим в тот момент
пересмотром русско-американского торгового договора.
В самой справке указывается, что представленная в ней ин-
формация является «наилучшей», а в числе 12 крупнейших пред-
приятий, названных в качестве основных объектов приложения
американского капитала, третьей от начала поставлена компания
Нобеля. «„Стандард ойл“, — говорится в этом документе, — кон-
тролирует русскую нефтяную компанию Нобеля». Правда, из всех
перечисленных фирм только у Нобеля не проставлен размер
вклада, а названа общая сумма акционерного капитала. Однако
следует учитывать, что распределение акций между участниками
1 W. Н. Taft papers, Series 6, Filo N 205, Library of Congress,
Washington.
352
предприятий всегда является одной из самых секретных и трудно
устанавливаемых вещей. В этой связи заслуживает внимания за-
явление посланника США в Петербурге У. Рокхилла, когда он
в аналогичной депеше об американских капиталовложениях в Рос-
сии, относящейся приблизительно к тому же времени, писал, что
инвестиции американских страховых компаний «Нью-Йорк лайф»
я «Икуитебл лайф», достигающие в общей сложности 100 млн
долларов и помещенные в «наиболее важные контракты» («out-
standing contracts»), «по условиям ведения бизнеса не могут быть
выяснены приблизительно в течение 70 лет».2 Поэтому сам по себе
факт отсутствия такого рода сведений еще ни о чем не говорит.
В целом этот документ оставляет серьезные сомнения. Многое
из того, что было известно до сих пор, способно подкрепить вер-
сию документа, но многое и противоречит ей. Поэтому в интере-
сах выяснения истины необходимо рассмотреть основные факты,
относящиеся к фирме Нобеля и истории ее взаимоотношений
с американской «Стан дар д ойл».
Товарищество «Братья Нобель» на протяжении четырех деся-
тилетий являлось крупнейшим и наиболее влиятельным капита-
листическим предприятием по добыче, переработке и торговле
нефтью в России, а также экспорту нефтепродуктов за границу.
Это была организация с огромным экономическим потенциалом.
Ее хозяева пользовались регулярной поддержкой царских властей
и сами имели немалое влияние на правительственную политику.
Нобели были выходцами из Швеции, капитал свой, пущенный
в нефтяное дело, нажили в России на военных поставках во время
русско-турецкой войны 1877—1878 гг. Кстати, и деньги Рокфел-
лера, вложенные в американскую нефтяную промышленность,
были нажиты на военных поставках во время Гражданской войны
в США. Основанное в 1879 г., товарищество «Братья Нобель»
быстро выросло в мощное объединение с чертами предприятия
трестовского типа. Первоначальный акционерный капитал компа-
нии равнялся 3 млн руб., через три года он был увеличен до
10 млн руб., а через пять лет — до 15 млн руб.3
Объем операций товарищества стремительно возрастал. Раньше
Россия покупала керосин у американской компании «Стандард
ойл»..К началу 80-х годов компания Рокфеллера была вытеснена
с русского рынка. Концерн Нобеля господствовал в России и
устремился на внешние рынки. Расширение операций требовало
новых капиталов. Часть выпущенных компанией облигаций была
введена в котировку берлинской биржи и размещена среди немец-
ких банков. Однако Нобель испытывал постоянную нужду в сред-
ствах.
2 Рокхилл—Ноксу 30 J 1911. Knox Papers, Box 41, Library of Congress.
3 Монополистический капитал в нефтяной промышленности России.
1883—1914. М.—Л., 1961 (далее —МКНПР), стр. 662, 750—755.
353
Руководители «Стандард ойл» пристально следили за действи-
ями своего русского конкурента. Зная, что Нобель страдает от
нехватки капиталов, Рокфеллер предложил ему финансовую по-
мощь. По словам газеты «Нью-Йорк тайме», цель «Стандард ойл»
заключалась в том, чтобы «поглотить» Нобеля и «получить конт-
роль над бизнесом в России».4 Слухи об этом просочились и в рус-
скую печать, а русская дипломатическая служба из Америки со-
общала, что они имеют под собой реальные основания.5 Никаких
конкретных, более или менее точных сведений на этот счет тогда
не появилось. Только много лет спустя среди частной переписки
Рокфеллеров были найдены документы, проливающие свет на эти
события. Оказывается, уже в начале 80-х годов «Стандард ойл»
содержала свою агентуру в Баку, получая от нее информацию
о состоянии русского нефтяного дела. В 1883 г. по ее поручению
английский бизнесмен Г. Функ вступил в переговоры с Нобелем,
рассчитывая либо купить нобелевский концерн, либо объединить
интересы Нобеля с интересами «Стандард ойл К°». Однако от пер-
вого варианта вскоре отказались. Его посчитали «непрактичным»,
предвидя, что «будет возражать русское правительство». Кроме
того, пришли к заключению, что «необходимо, чтобы Нобель оста-
вался сильно заинтересованным и активным в делах своего кон-
церна» как ввиду «его способностей, знаний и опыта» в деловых
вопросах, так и учитывая его «высокие связи» и умение ладить
с царской бюрократией. Выход из положения Функ видел в при-
обретении пакета акций Нобелевской компании, что позволило бы,
по его словам, приобрести «Стандард ойл» «сильную позицию»
в делах русского концерна.6 Этому плану не суждено было осу-
ществиться. Видимо, Нобель не проявил интереса к сделке с Рок-
феллером. Во всяком случае через некоторое время он получил
крупный заем на берлинской бирже.
Десять лет спустя, во второй половине 90-х годов, в печати по-
явились сообщения о том, что Рокфеллер и Нобель вступили
в союз. В сентябре 1897 г. лондонская газета «Star» поместила
статью, в которой обвиняла Нобеля в тайном сговоре со «Стан-
дард ойл». Эта статья была перепечатана в русских газетах.7
Кроме того, царское Министерство финансов, которому была под-
контрольна нефтяная промышленность, получило несколько писем
от разных лиц, подтверждающих сообщения печати. В феврале
1898 г. в один и тот же день директор Департамента торговли
п мануфактур Министерства финансов В. И. Ковалевский получил
два письма аналогичного содержания. Первое пришло из Англии
4 New York Times, 5 IV 1886.
5 См.: Донесение генерального консула России в Нью-Йорке Розена
25 III 1886. ЦГИА СССР, ф. 574, оп. 4, д. 315, л. 179.
6 Г. Функ — У. Уордену 26 X 1883; У. Уорден — Д. Рокфеллеру 9 XI
1883. Rockefeller Archives, New York.
7 Каспий, 26 IX 1897.
354
от агента Министерства финансов Т. Каменского, который сооб-
щал, что «неоднократно» слышал о сговоре Нобеля с Рокфел-
лером и о том, что он «жертвовал интересами отечественной про-
мышленности».8 Второе — из Америки от Мак Райса, служащего
близкой к Рокфеллерам фирмы «Дом Астора».9 Последний конфи-
денциально уведомлял царское правительство о том, что американ-
ский трест «имеет прямые и косвенные интересы в русском неф-
тяном деле, притом интересы быстро возрастающие». Наконец,
в мае 1898 г. управляющий русским генеральным консульством
в Нью-Йорке Вейнер сообщил, что в результате произведенной
им разведки стало известно, что осенью 1897 г. правление «Стан-
дард ойл» подвергло «особо тщательному исследованию» по-
ложение дел в русской нефтяной промышленности. В итоге оно
приняло постановление «взять в свои руки нефтяное дело в Рос-
сии», чтобы выступить в роли «производителя в самой стране», и
ассигновало на эти цели 10 млн долларов.10 11
Все эти сообщения вызвали в Петербурге сильное беспокой-
ство, тем более что одновременно начал распространяться слух,
будто для проникновения в русскую нефтяную промышленность
«Стандард ойл» пользуется услугами британских фирм, как раз
в тот момент получивших разрешение царских властей на ведение
операций в России. Слух этот принял совершенно панические
формы, и русское правительство назначило специальное расследо-
вание, не давшее, впрочем, никаких результатов. Значительная
часть английских фирм действовала заодно с соперниками Но-
беля — Ротшильдами, владельцами крупнейшей нефтепромышлен-
ной фирмы России, а муссирование ложных слухов скорее всего
было рассчитано на то, чтобы пустить следствие по неверному
пути.
Противники Нобеля старательно разжигали истерию вокруг его
отношений со «Стандард ойл», причем представителям Ротшиль-
дов здесь принадлежала ведущая роль. В конфиденциальном
письме на имя директора Петербургского международного коммер-
ческого банка А. Ю. Ротштейна главный инженер парижского
дома Ротшильдов Ж. Арон, ведавший нефтяными делами, откро-
венно выражал удовольствие по поводу того, что Нобель подвер-
гается таким усиленным нападкам.11 Тем не менее слухи о сговоре
Нобеля с Рокфеллером имели под собой определенное основание.
Речь идет о согласованной политике филиалов «Стандард ойл» и
Нобелевской компании на заграничных рынках, прежде всего
в Европе. Наличие такого рода соглашений было обнаружено
в 1899 г., когда Германия начала переговоры с Россией о предо-
8 Каменский — Ковалевскому 27 1—9 II 1898 г. МКНПР, стр. 215.
9 Мак Райс — Ковалевскому 28 II 1898. ЦГИА СССР, ф. 20 оп. 7
д. 179, л. 5.	’	’
10 Донесение Вейнера 13 (25) V 1898. МКНПР, стр. 218—219.
11 Арон — Ротштейну 18 (30) X 1897. МКНПР, стр. 209.
355
ставлении ей льгот для торговли керосином на германском рынке.
Проект был направлен против «Стандард ойл». Он был выгоден
Нобелю и рассчитан на то, что именно Нобель, получив льготы, су-
меет заменить американские поставки в Германию. Однако пред-
ставители «Стандард ойл» предъявили германским властям свои
договоры с Нобелем о разделе, рынков и скомпрометировали его.12
В силу этого, а также по ряду других причин соглашение не со-
стоялось.13
Фирмы Нобеля и «Стандард ойл» продолжали действовать со-
гласованно на внешних рынках. Время от времени всплывали но-
вые факты, из которых следовало, что существует своего рода
блок Нобель—Рокфеллер. Однако сам Нобель всячески опровер-
гал эти сообщения. В 1906 г. русские нефтяные фирмы и герман-
ские банки образовали «Европейский нефтяной союз», который
по замыслу немцев должен был стать антиамериканской органи-
зацией. Это объединение призвано было обеспечить заслон про-
тив американской нефтяной экспансии в Европе. Инициатива со-
глашения принадлежала германским банкам. Однако значение
этой акции было в значительной мере сведено на нет в самом на-
чале, ибо оказалось, что русская сторона параллельно переговорам
о «Европейском нефтяном союзе» вела переговоры с представите-
лями «Стандард ойл». Поэтому вскоре после создания союза по-
следний, вопреки воле германских участников, вынужден был за-
ключить соглашение с Рокфеллером о распределении квот в евро-
пейской нефтяной торговле.14
Еще раз проблема отношений Нобель—Рокфеллер всплыла не-
задолго до I мировой войны. Германское правительство с макси-
мальной последовательностью добивалось принятия мер против
«Стандард ойл». В 1911 г. оно начало кампанию за принятие го-
сударственной монополии на торговлю нефтью в Германии. Рейх-
стаг приступил к обсуждению этого вопроса, а правительство об-
ратилось к русским фирмам и прежде всего к Нобелю с просьбой
организовать нефтяные поставки. С этой целью «Немецкий банк»
командировал в Россию одного из своих ведущих экспертов —
Кислинга, в свое время возглавлявшего экспедицию по обследова-
нию нефтяной концессии Багдадской железной дороги. Затем гер-
манские банки выразили готовность принять участие в проекти-
ровавшемся Нобелем увеличении капитала (с 15 до 30 млн руб.),
и вскоре выпуск акций компании был допущен к котировке на
берлинской бирже. Буквально через несколько дней после этого
германская сторона начала зондировать возможность соглашения
с Нобелем о нефтяных поставках. Нобель не пошел навстречу
12 Документы по истории монополистического капитализма в России.
В кн.: Материалы по истории СССР, т. VI, М., 1959, стр. 143.
13 А. А. Фурсенко. Нефтяные тресты и мировая политика.
1880-е годы-1918 г. М.—Л., 1965, стр. 162—165.
14 Там же, стр. 295—304.
356
немецким предложениям, подорвав таким образом самую основу
проекта нефтяной монополии в Германии.15 Действовал ли он
в сговоре с Рокфеллером или выступал независимо, мы не знаем.
Объективно его действия были на руку «Стандард ойл».
В связи с этим возникает еще один вопрос. Каковы были отно-
шения Нобеля с немцами, дважды на протяжении существования
этой фирмы предоставлявшими ей крупные займы? Все, что мы
знаем по этрму поводу, может убедить лишь в том, что в зависи-
мость от берлинской биржи эти действия Нобеля не поставили.
Предоставление займов Нобелю было исключительно выгодной
финансовой операцией. Эмиссия нобелевских акций, осуществляв-
шаяся уже не раз банком «Дисконто Гезелыпафт», позволяла
ему зарабатывать круглую сумму.16 Именно так было и в 1911 г.
Из всего выпуска на 15 млн руб. банк оставил за собой пакет
в 6 млн руб.,17 однако очень скоро продал их, получив колоссаль-
ную сумму денег. Если в 1911 г. акции Нобеля были приняты по
180, то в начале следующего года они котировались по 350,
а в сентябре достигли «сенсационного» курса — 455%.18
Участие германских банков в финансировании Нобеля играло
важную роль. И после как «Дисконто Гезелыпафт» продало ос-
новную часть принадлежавших ей акций, в руках немецких бан-
ков оставался довольно крупный пакет нобелевских ценных бу-
маг. Пакет этот находился у немцев даже в годы войны и был
настолько значителен, что отсутствие немецких вкладчиков на
общих собраниях акционеров нарушало обычное равновесие.
В частности, очень влиятельным на этих собраниях оказалось
«Русское генеральное общество» (РГО) — крупное нефтепро-
мышленное объединение, владевшее пакетом нобелевских акций.
По сведениям представителей «Стандард ойл», изменение в со-
отношении сил на собраниях акционеров товарищества «Братья
Нобель» произошло именно из-за отсутствия германских акцио-
неров. В результате, по их же сведениям, Нобель вынужден был
в 1916 г. приобрести пакет акций РГО, чтобы нейтрализовать
его действия.19 Как следует из уже опубликованной банковской
переписки, для этого были и другие причины, связанные с борь-
бой нефтяных монополий в России.20 Бесспорно, что отмеченная
15 Там же, стр. 422—427.
16 М. А. К о х и П. В. О л ь. Нефтяная промышленность. Богатства
СССР, вып. I, М., 1925, стр. 28, 31.
17 Л. Эвентов. Иностранный капитал в нефтяной промышленности
России. 1874—1917. М.—Л., 1925, стр. 94.
18 Соломонсон — Нобелю 23 VI (6 VII) 1912, 17 (30) IX 1913. ГИАЛО,
ф. 1258, оп. 2, д. 268, л. 250, 251; д. 273, л. 135.
19 Меморандум «О положении нефтяного дела на Кавказе». Приложен
к депеше посла США в Париже 26 IV 1921. State Departament Files, Na-
tional Archives, Washington, 861, 6363, 37.
20 См.: Экономическое положение России накануне Великой Октябрь-
ской социалистической революции, ч. I. Документы и материалы. М.—Л.,
1957, стр. 56—57.
357
американцами причина покупки Нобелем акций РГО имела
серьезное значение и была непосредственно связана с этой
борьбой.
Говоря об отношениях Нобеля с немецкими банками, можно
считать фактом его зависимость от берлинской биржи. Тем не
менее необходимо подчеркнуть, что фирма Нобеля вела незави-
симую политику. Одним из главнейших условий, позволявших
Нобелю действовать независимо, была постоянная поддержка
царских властей, что в условиях самодержавного строя имело
большое значение. Нобель был влиятельной фигурой в царских
канцеляриях. Без его участия не обсуждался ни один сколько-ни-
будь важный вопрос, касавшийся русской нефтяной промышлен-
ности, не принималось ни одно мало-мальски важное решение.
Кроме того, поддерживая отношения с различными иностранными
группировками, в том числе такими антагонистически настроен-
ными, как немцы и американцы, Нобель искусно маневрировал
и сохранял независимость.
Конечно, такая постановка вопроса не исключает того, что
«Стандард ойл» могла владеть пакетом акций Нобеля, причем не
только самого товарищества «Братья Нобель», но и его загранич-
ных филиалов. На это указывает наличие соглашений между
нобелевскими и рокфеллеровскими филиалами по торговле не-
фтью в Европе. Кроме того, в документах личной переписки Но-
беля сохранились свидетельства того, что последнему принадле-
жал пакет акций Нью-Йоркской страховой компании «Икуитебл
лайф иншуренс К°», которая входила в сферу влияния «Стандард
ойл». Возможно, что стороны обменялись пакетами акций.
Если же вспомнить, что в сообщении посланника США в Петер-
бурге Рокхилла в январе 1911 г. отмечалось, что страховые ком-
пании США имели в «наиболее важных» предприятиях России
около 100 млн руб. вкладов, то это предположение приобретает
дополнительные основания.
Тем не менее утверждение документа, обнаруженного в бума-
гах президента У. Г. Тафта, представляется сомнительным.
На это, как нам кажется, указывают и переговоры 1920 г., в ре-
зультате которых состоялся официальный акт покупки компанией
«Стандард ойл» 50% нобелевских акций.
Вскоре после начала революции Э. и Г. Нобели, тогдашние
владельцы компании, эмигрировали из России во Францию. Они
поддерживали постоянную почтовую связь со своей бакинской
конторой, получая информацию о состоянии дел и развитии по-
литических событий.
Когда началась гражданская война и англичане заняли Баку,
правление «Стандард ойл» решило, что пробил час для того;
чтобы прибрать к рукам бакинские нефтяные промыслы. Это ре-
шение было принято, по свидетельству историографов рокфелле-
ровской компании Д. Гибба и Е. Ноултон, «без обычных тща-
358
тельных обсуждений и изучения вопроса».21 Торопились восполь-
зоваться «беспорядками» и опасались, как бы не оказались
впереди англичане. Поэтому 7 I 1919 руководитель филиала
«Стандард ойл» во Франции Г. Бедфорд подписал в Париже со-
глашение с представителями Азербайджанского буржуазного пра-
вительства о покупке нескольких участков неразработанных не-
фтеносных земель за 6 млн франков. Вслед за тем американцы
сделали попытку , договориться с азербайджанскими властями
о том, чтобы им на полгода была предоставлена монополия на
средства транспорта. Однако эта попытка была отбита англо-гол-
ландским трестом «Ройял Датч Шелл», заявившим решительный
протест через главнокомандующего британскими вооруженными
силами на Кавказе.22
Тем не менее «Стандард ойл» продолжала активные поиски
путей дальнейшего внедрения в Баку. В конце 1919 г. предста-
вители компании вступили в переговоры с Э. и Г. Нобелями.
Они начали с предложения заключить соглашение о совместной
торговле нефтью в Польше, однако внезапно получили ответное
предложение объединить усилия и в других районах, включая
добычу нефти в Баку. «Нобели выразили надежду, — пишут
Гибб и Ноултон, — что можно было бы найти средство избежать
жестокой конкуренции между „Стандард ойл К° оф Нью-Джерси“
и фирмой Нобеля в России».23 В итоге переговоров стал вопрос
о покупке 50% акций нобелевской компании. Возник ли он по
инициативе Нобелей либо это было американское предложение,
нам неизвестно. Ясно только одно, что Нобели хотели такого ре-
шения. Во-первых, это сулило им крупную сумму наличными
и в какой-то степени гарантировало от возможных потерь в ре-
зультате революции и гражданской войны. Во-вторых, вовлечение
в игру «Стандард ойл» автоматически повело бы к тому, что
этим делом занялся Госдепартамент, и таким образом предприя-
тию была бы обеспечена поддержка правительства США.
Все это было на руку Нобелям. Однако и «Стандард ойл» про-
явила живой интерес. Когда известие о возможном соглашении
с нобелевской фирмой дошло до руководителя одного из круп-
нейших филиалов американской компании в Европе — английской
«Англо-Американ К°», он тут же телеграфировал в Нью-Йорк,
решительно рекомендуя пойти на этот шаг. Впрочем, в его реко-
мендациях не было особой нужды. Правление «Стандард ойл»
уже приняло решение действовать и с этой целью командировало
одного из своих ведущих экспертов и директоров Садлера в Рос-
сию. Последний провел три недели в Баку и Батуми, представив
21 G. S. G i b b, Е. Н. Knowlton. Resurgent Years. 1911—1927. New
York, 1956, p. 330.
22 Там же.
23 Там же, стр. 331.	'
359
доклад о состоянии нобелевских промыслов и предприятий. Сад-
лер нашел их в удовлетворительном состоянии. Весь комплекс
владений нобелевской компании произвел на него внушительное
впечатление. Поэтому, несмотря на то что «развитие политиче-
ской обстановки, — по его словам, — предсказать невозможно»,
Садлер рекомендовал рискнуть «в пределах 5 миллионов».24
В конце марта в Париже начались переговоры. Нобели начали
с того, что потребовали от представителей «Стандард ойл» не за-
ключать никаких сделок с Азербайджанским буржуазным прави-
тельством о покупке нефти. Последнее скупало ее на промыслах
за бесценок, а затем перепродавало иностранным монополиям.
Американцы согласились купить непосредственно у Нобеля круп-
ную партию керосина, который вскоре начал поступать в Батуми.
Ход гражданской войны развивался явно не в пользу Нобелей
и их американских партнеров. Красная Армия успешно продви-
галась вперед, и 7 июля 1920 г. англичане вынуждены были оста-
вить Баку. В Азербайджане восстановилась Советская власть.
Еще декретом 2 июня 1918 г. Бакинский Совнарком национали-
зировал нефтяную промышленность. Теперь этот декрет вступал
в силу.
Тем не менее и после установления Советской власти «Стан-
дард ойл» продолжала переговоры с Нобелем. 30 июля 1920 г.
в Париже был подписан договор, согласно которому акции но-
белевской компании делились пополам. Отныне половина из них
принадлежала «Стандард ойл», которая обязалась уплатить Но-
белям 11.5 млн долларов. К концу 1922 г. американская компания
погасила 6.5 млн долларов в счет этой суммы, а остальную часть
обещала выплатить после падения Советской власти либо в том
случае, если Советское правительство признает права Нобеля,25
Вполне естественно возникает вопрос, почему нефтяной трест
Рокфеллера, обычно так осторожно принимавший решения об
иностранных инвестициях и не шедший на рискованные шаги,
не имея достаточных гарантий, на этот раз пренебрег осторож-
ностью и пошел на риск. Как следует из документов «Стандард
ойл», опубликованных Гиббом и Ноултон, опасения по этому по-
воду были и риск учитывался. Вопрос этот обсуждался правле-
нием «Стандард ойл», а последнее консультировалось с Госдепар-
таментом.26 Однако возможность того, что Советская власть долго
продержится и сумеет организовать управление хозяйством, счи-
талась настолько невероятной, что представители Рокфеллера
решили рисковать. К тому же нефтяные богатства России были
настолько лакомым куском, что этот риск сочли вдвойне оправ-
данным. Объясняя мотивы покупки нобелевских акций Госдепар-
24 Там же, стр. 331—332.
25 Там же, стр. 335.
26 Там же, стр. 334.
360
таменту, ведущий директор «Стандард ойл» У. Тигл писал, что
Россия — это «одна из крупнейших нефтепромышленных стран»
и что обладание ее ресурсами позволит США обеспечить более де-
шевой нефтью американские военные и торговые суда, находя-
щиеся в восточном полушарии. «Если бы мы не купили эти
интересы сейчас, — заключал Тигл, — контроль над этой важной
русской группой попал бы в руки британского правительства».27
Какой же окончательный вывод можно сделать из всего изло-
женного?
Следует повторить, что американский нефтяной трест, воз-
можно, и владел пакетом акций нобелевской компании до 1920 г.
Такую возможность нельзя исключать. Однако и при этом усло-
вии компания «Братья Нобель» проводила вполне самостоятель-
ную политику, а ее сделки с различными иностранными банками
и компаниями лишь позволяли балансировать, давая ей возмож-
ность сохранять свою независимость. Этот вывод подтверждается
и ходом переговоров 1919—1920 гг., из которых определенно вы-
текает, что до этого времени «Стандард ойл» никаким «контро-
лем» над Нобелевской фирмой не пользовалась. Американский
нефтяной трест надеялся добиться этой цели в результате согла-
шения 1920 г., но его надеждам не суждено было осуществиться.
Советская власть победила, упрочилась и, покончив раз и на-
всегда со старыми капиталистическими порядками, вывела страну
на новый путь социалистических преобразований.
27 Тигл — Лансингу 19 VIII 1920. State Departament Files, National
Archives, Washington, 861, 6363, 18.
У. А. Ш У С Т Е Р
ПЕТЕРБУРГСКИЕ РАБОЧИЕ
И ЛОДЗИНСКИЙ ЛОКАУТ 1907 г.
В декабре 1906 г. в польском городе Лодзи, крупном промыш-
ленном центре текстильного производства, владельцы нескольких
наиболее значительных предприятий объявили локаут. Около
24 тыс. рабочих (вместе с семьями около 100 тыс. человек) обре-
чены были на голод.
Мысль о локауте давно вынашивалась лодзинскими фабри-
кантами, стремившимися ликвидировать завоевания пролетариата
в период подъема революции — прежде всего выборные рабочие
комиссии и коллективные договоры. Но только теперь, в условиях
общего наступления реакции, носившей в Королевстве Польском
особенно террористический характер (военное положение, поле-
вые суды), фабриканты выступили открыто, избрав зимнее время
года, чтобы поставить рабочих в максимально тяжелые условия.
Предлогом для объявления локаута послужил инцидент между
рабочими одного из цехов и инженером Стивенсоном на хлопча-
тобумажной фабрике Познанского. 6 декабря (новый стиль) фаб-
рика была закрыта, и дирекция поставила условием возобновле-
ния работ согласие рабочих на увольнение из состава двух цехов
98 рабочих и восстановление дореволюционного распорядка на
фабрике. Рабочие отказались принять эти условия, и 17 декабря
(новый стиль) фабрика Познанского объявила локаут, к кото-
рому 29 декабря (новый стиль) присоединилось еще 6 крупных
лодзинских фирм.
С самого начала локаут был задуман лодзинскими капитали-
стами как генеральное сражение с рабочим классом. Дело шло не
о том, чтобы вынудить рабочих той или иной фабрики отступить
по какому-либо поводу, но о полной капитуляции пролетариата
Лодзи. Именно так, с откровенным цинизмом объясняли свои дей-
ствия фабриканты в переписке и переговорах с либеральным «Об-
ществом польской культуры», предпринявшим попытки посредни-
чества: «Мы решили закрыть наши фабрики, чтобы ясно доказать
362
рабочим, что при существующем общественном строе управлять
фабриками хотим мы сами и не позволим, чтобы распоряжались
в них рабочие»; «Это решительная борьба двух классов, и в ней
нет места для посредничества». А чтобы заставить рабочих под-
чиниться, капиталисты не колеблются избрать самые жестокие
средства. «Вынудить (рабочих) к подчинению... может только
нужда, голод, необходимость».1
Лодзинским рабочим приходилось вести неравную борьбу,
притом в тяжелых во многих отношениях условиях. Против себя
они имели не только владельцев фабрик и царские власти, ко-
торые беспощадными репрессиями ослабляли позицию рабочих
(из Лодзи было выселено около 3 тысяч и арестовано около 400 ра-
бочих) , но и националистические, контрреволюционные круги
польского общества, как буржуазная национал-демократическая
партия и ее организации — профсоюзные и спортивные («со-
колы»), Национал-демократические организации пытались подо-
рвать сопротивление рабочих и добиться согласия последних на
требования фабрикантов, а националистические террористы на-
чали кампанию убийств активистов из среды рабочих-социа-
листов.
И при всем том локаутированные рабочие сопротивлялись
в течение четырех месяцев, лишь в конце апреля 1907 г. они
вынуждены были принять условия фабрикантов. Столь длитель-
ное упорство лодзинских рабочих было возможно благодаря под-
держке и сочувствию к ним в мире пролетариата.
Локаут вызвал широкую волну помощи со стороны прежде
всего рабочего класса Лодзи и всей Польши, пролетариата Рос-
сии и других стран. В России кампанию помощи лодзинским
пролетариям провели рабочие Петербурга.
В Петербурге, как и в других местах, наступление властей
и предпринимателей в конце 1906 г. и в начале 1907 г. тяжело
отражалось на положении рабочих. В начале 1907 г. продол-
жаются или возобновляются массовые увольнения на ряде круп-
ных предприятий столицы, главным образом в металлообрабаты-
вающей промышленности.
Корреспонденции в профсоюзной печати сообщают о расчетах
рабочих на Балтийском заводе, на Невском судостроительном и
Петербургском вагоностроительном заводах. Массовые расчеты
и частичные локауты проводятся весной еще на нескольких заво-
дах. В металлообрабатывающей промышленности наблюдается из-
вестное сокращение производства, но и здесь «расчеты... имеют
преимущественно карательный характер».1 2 Увольнения происхо-
дят и в текстильной промышленности (Невская ниточная ману-
1 Pami^tnik Towarzystwa Kultury Polskiej, 1907, № 1, s. 7.
2 Рабочий по металлу, 1907, № 13.
363
фактура, Резвоостровская мануфактура). Рабочие в ряде случаев
пытаются предотвратить расчеты, предлагая переход на неполную
рабочую неделю, отказ от сверхурочных работ, т. е. соглашаются
на сокращение своего заработка, чтобы работы хватило на боль-
шее число людей. Экономическая борьба петербургских рабочих,
будь то отстаивание прежних завоеваний или предъявление
встречных требований, была чревата неудачами и отступлениями.
На двух крупных текстильных предприятиях требования повыше-
ния расценок были отклонены. Неудачей заканчивается попытка
нескольких фабрик Выборгской стороны добиться сокращения
рабочего дня в субботу. Вообще, как констатирует газета тек-
стильщиков, «частичные (т. е. на отдельных предприятиях) сти-
хийные стачки — неудачны».3 У металлистов положение еще
хуже. Массовые увольнения, понижения расценок, страх перед
безработицей связывают руки рабочим.4
В таких обстоятельствах петербургские рабочие встретили из-
вестие о локауте в Лодзи. Одной из первых сообщение о локауте
поместила на своих страницах газета металлистов. В номере от
15 декабря 1906 г.5 в статье «Локаут в Лодзи» газета напоминает,
что «петербургский пролетариат в прошлом году всеобщей заба-
стовкой 6 выступил в защиту польских товарищей, на голову
которых обрушилось военное положение. Он сумеет и теперь,
есл'й окажется нужным, поддержать своих л-одзинских товари-
щей».7 Орган Центрального бюро профессиональных союзов Пе-
тербурга поместил большую статью, излагающую историю ло-
каута. Статья заканчивается словами: «Какой же рабочий не по-
желает им [лодзинским рабочим] успеха, не поддержит их всем,
чем может в этой славной суровой борьбе? Дело лодзинских рабо-
чих — дело рабочих всей России».8
9 января на заседании Центрального бюро обсуждался вопрос,
в какой форме можно помочь лодзинским рабочим. Представитель
союза металлистов сказал, что «помощь безусловно необходима
и будет оказана. Лодзь, преимущественно, город рабочих, и по-
мощь российских товарищей, выражение солидарности имеет
громадное принципиальное значение». Представитель золотосе-
ребряников выразил озабоченность тем, что их небольшой союз
«большую сумму не в состоянии будет ассигновать», на что дере-
3 Вестник рабочих и работниц волокнистых производств, 1907, № 4.
14 апреля.
4 См.: Рабочий по металлу, 1907, № 14.
5 Здесь и далее все даты даны по старому стилю.
6 Имеется в виду забастовка (2 ноября 1905 г.) протеста против воен
ного суда над кронштадтскими моряками и против введения в Королевстве
Польском военного положения.
7 Рабочий по металлу, 1906, № 7, 15 декабря.
8 Профессиональный вестник, 1907, № 1, 5 января.
364
вообделочник заметил, что не следует «смущаться размерами по-
мощи». Представитель булочников «в интересах агитации предла-
гает выпустить листок [листовку]». Центральное бюро постано-
вило издать листовку, призвать правления союзов сделать отчие
ления из своих средств и организовать сборы на предприятиях.9
Союзы немедля откликнулись на этот призыв. Золотосеребря-
ники и бронзовщики, 10 января: «Ввиду того, что массовый расчет
в г. Лодзи оставил без работы до 100 тыс. рабочих, женщин и де-
тей, которые страдают теперь от ужасов нужды, правление поста-
новляет: 1) помочь страдающим товарищам Лодзи, переслав им
25 руб. через Центр, бюро; 2) выпустить сборные листы по ма-
стерским с той же целью».10 11 Булочники и кондитеры, 14 января:
«Горячее сочувствие встретило предложение Центрального Бюро
о помощи Лодзинским товарищам... Правление решило выдать
из средств союза 50 рублей и, кроме того, где возможно, устраи-
вать сборы».11 Подобные решения приняли и другие профессио-
нальные союзы. К 16 января 1907 г. — дню следующего заседа-
ния Центрального бюро — была выпущена в 10 тыс. экз. листовка,
а в Центральное бюро поступили уже отчисления от правлений
11 профессиональных союзов и некоторых сборов — всего на
сумму 465 р. 86 к.
Это был первый взнос петербургских рабочих. Кампания по-
мощи только развертывалась. Рабочая пресса (газеты профес-
сиональных союзов) помещала в течение января—марта статьи
о локауте, корреспонденции с фабрик и заводов, отчеты о сборах.
В статьях и корреспонденциях можно проследить два мотива,
которые положены были в основу кампании помощи лодзинским
рабочим: классовая солидарность и интернациональный долг рус-
ских рабочих.
Газета табачников в статье, посвященной лодзинскому ло-
кауту, объясняет локауты и их причины, напоминает о нужде
и преследованиях, которые терпят лодзинские рабочие, и заклю-
чает словами, что лодзинский локаут является предостережением
для российского пролетариата.12 Корреспонденция в газете метал-
листов призывает к поддержке лодзинцев. «Позаботьтесь же, то-
варищи, чтобы эта поддержка была шире и щедрее! Вы уже
испытали в ноябре 1905 г. локаут [закрытие фабрик и заводов
в ответ на революционное введение 8-часового рабочего дня], вы
познали все прелести голода. Вы не раз откликались братской
лептой на призыв голодающих, вы откликнитесь на него и теперь!
И помните, Лодзь — грозное предостережение для нас всех».13
«Возможно ли у нас что-либо подобное, — задает вопрос газета
9 Там же, № 2, 20 января.
10 Вестник золотосеребряников и бронзовщиков, 1907, № 3, 26 января.
11 Листок булочников и кондитеров, 1907, № 11, 11 марта.
12 Голос табачника, 1907, № 2, 30 января.
13 Рабочий по металлу, 1906, № 7, 15 декабря.
365
булочников и дальше на него отвечает. — Рабочий должен знать
и помнить, что капитал гнетет всех одинаково и что борьба,
объявленная сегодня, рабочим. Лодзи, завтра может быть пере-
несена на улицы Петербурга или Москвы... Могут ли рабочие
колебаться внести и свою лепту, как бы скромна она ни была,
на пользу голодных товарищей, всегда чутко отзывавшихся на
борьбу петербургского пролетариата?».14
Сильное впечатление в рабочих кругах Петербурга вызвало
сообщение о дружной всеобщей забастовке в Лодзи 9(22) января
1907 г. в память жертв «Кровавого воскресенья». «10 января, —
пишет „Профессиональный вестник“, — телеграф принес известие
об удачной всеобщей забастовке в Лодзи в день 9 января. Это
известие всех поразило. Пролетариат, который в течение двух лет
выдержал жестокую борьбу, над которым и сейчас нависла угроза
голодной смерти, вновь бросается в борьбу и бастует во имя со-
лидарности с теми, кто погибал 9 января в Петербурге».15 Газета
портных напоминает, что «русские и польские рабочие не раз уже
доказывали, что они не хотят знать национальной вражды. Узы
братской солидарности давно уже связали их. На расстрел рабо-
чих 9-января в Петербурге польские товарищи ответили [в 1905 г.]
дружной забастовкой; такой же забастовкой ответили петербург-
ские рабочие, когда в Польше было введено военное положение.
Вместе проводили русские и польские рабочие и славную октябрь-
скую [в 1905 г.] забастовку. Даже теперь... лодзинские рабочие
дружной забастовкой почтили память жертв 9 января.. . Дело
лодзинских рабочих — дело рабочих всей России».16
Естественно, чте больше всего локаут и вопрос помощи лод-
зинским рабочим волновали петербургских текстильщиков. В са-
мом начале кампании помощи — 14 января — делегатское со-
брание союза «очень горячо» откликнулось на предложение
Центрального бюро, об оказании помощи. Один из делегатов вы-
сказался против ассигнования денег из средств союза до выборов
правления, но «это заявление вызвало шумные протесты всего со-
брания». Делегат х «Российской, мануфактуры» высказался за
немедленное решение о помощи. «30 лет я работаю прядильщи-
ком, сказал он. — ... И может быть, меня выбросят на улицу,
и я принужден буду поехать в Лодзь, и придется мне там искать
помощи у своих товарищей. Так неужели я откажу им в своей
копейке сейчас, когда они голодают и мрут? .. Нет, не время спо-
рить, надо помогать».17 Профсоюз выделил из своих средств
150 руб. и организовал сборы на предприятиях.
14 Листок булочников и кондитеров. 1907, № 10, 28 января.
15 Профессиональный вестник, 1907, №-2, 20 января.
16 Листок союза рабочих портных, портних'и скорняков, 1907, № 1—2,
17 февраля.
17 Вестник'рабочих и работниц волокнистых производств, 1907, № 1.
7 февраля.
366
В Петербурге распространились слухи, что лодзинские фаб-
риканты закрытых фабрик хотят передать часть заказов на не-
которые петербургские предприятия. Газета петербургских тек-
стильщиков дважды предупреждает об этом своих рабочих:
«Будьте настороже, товарищи! Отказывайтесь от такой работы.
Знайте, что каждый пятак, который вы заработаете ею, выры-
вается из ртов голодных братьев.. . Пусть же память о тех, кто
погиб в день 9 января, скажет нам о нашей великой обязан-
ности — оказать братскую помощь борющимся лодзинским бра-
тьям».18 Вторично газета возвращается к этому вопросу в статье
«Еще о лодзинском локауте»: «Лодзинские рабочие не раз боро-
лись с нами рука об руку, не раз объявляли всеобщую забастовку,
выражая протест против наших общих насильников». И дальше,
по поводу слухов о заказах: «Прочь! Ни одна рука рабочего не
должна прикоснуться к кровавым заказам! Мы не намерены
ткать саван своим товарищам ;и помним, что их победа — наша
победа, их поражение — наше поражение!». Статья заканчи-
вается страстным и трогательным призывом: «Шапки и кружки —
принимайте братские взносы».19
Сборы стали проводиться на многих фабриках. Рабочие кор-
респонденты ревниво следят за сборами в пользу лодзинских ра-
бочих. Корреспондент с фабрики Лебедева упрекает рабочих-муж-
чин и отмечает, что среди женщин-работниц, зарабатывающих
меньше мужчин, сборы проходят лучше. Корреспондент с Нев-
ской ниточной мануфактуры сетует на то, что мало собрали.
С фабрики Гука сообщают, что там постановили с рабочих-муж-
чин взять 25% дневного заработка, а среди женщин провести
сборы.20 Нужно заметить, что в это время на петербургских фаб-
риках шли сборы в пользу безработных Петербурга. На фабрике
Бека корреспондент отмечает такой любопытный случай. Против
сборов стал агитировать конторщик А. Барташевский. Что вы
делаете, говорил он рабочим, ведь они — поляки, купят оружие
и пойдут против нас («будут нас избивать»). Газета решительно
отмежевывается от Барташевского: «Мы должны всеми силами
поддерживать наших лодзинских товарищей, ибо они такие же
рабочие, как и мы, также мучаются на работе и также терпят
произвол капиталистов и правительства. Интересы наши общие,
и помощь должна быть дружная, братская. И не вам, господин
Барташевский, помешать нашему великому делу освобождения...
И мы не поддадимся на вашу удочку и всегда протянем братскую
руку всем своим товарищам пролетариям, будь они поляки, немцы,
евреи, грузины, армяне, персы». Не лишено значения, что именно
18 Голос ткача, 1907, № 3, 11 января.
19 Вестник рабочих и работниц волокнистых производств, 1907, № 1,
7 февраля.
20 Там же, № 2, 28 февраля.
367
на фабрике Бека было собрано за один день 103 р. 80 к., «из них
75 рублей решено было отправить лодзинским товарищам,
а 28 руб. 30 коп. для безработных г. Петербурга».21
Сбор средств начался, как сказано было выше, после 9 января
1907 г. Особенно большого размера сборы достигли в период
с 20 января по 10 февраля 1907 г. За это время собрано было
3383 р. 44 к., а с начала кампании — 3849 р. 30 к. Значительную
часть этой суммы составили взносы от металлистов. Правление
профессионального союза выделило 100 руб., на заводах было со-
брано 2068 р. 32 к. Петербургский металлический завод собрал
в течение дня 630 р. 80 к., Невский судостроительный завод в два
приема собрал 877 р. 56 к. (напомним, что это завод, где проис-
ходят массовые расчеты рабочих!), несколько заводов собрали от
100 до 200 руб. каждый. Внесли свой скромный взнос такие не-
большие сойзы, как обойщики (4 р. 50 к.), кузнецы (5 руб.),
вязальщики (5 руб.).22 Союз рабочих по обработке дерева внес
25 руб., а в мастерских было собрано 22 р. 75 к., в том числе
мальчиками-учениками 50 коп.23
До 10 февраля в сборах участвовало 15 производственных
профсоюзов, 3' профсоюза служащих. Кроме того, от комиссии
помощников присяжных поверенных поступило 400 руб., собран-
ных среди интеллигенции.
С 10 февраля по 10 марта собрано было еще 2207 р. 53 к.
(в том числе на металлообрабатывающих заводах 866 р. 86 к.).
В сборы включилось еще 6 профсоюзов. Кроме того, из Харькова
поступило в адрес Центрального бюро 33 руб. и собранные через
газету «Товарищ» 421 руб.24
И, наконец, последние сборы с 10 марта по 25 марта от четы-
рех профсоюзов и пяти предприятий прибавили еще 159 р. 16 к.
Всего с начала кампании было собрано 6245 р. 99 к. «Вся
сумма, — говорится в отчете Центрального бюро, — переслана
в Лодзь в распоряжение межпартийной комиссии».25 Этим закон-
чилась кампания помощи локаутированным рабочим Лодзи —
кампания классовой солидарности и пролетарского интернациона-
лизма. Именно так понимали ее петербургские рабочие: «Вдали
от Петербурга десятки тысяч рабочих другой национальности об-
речены на все ужасы голода и холода, и пролетарии Петербурга,
как и целого ряда других городов России и Европы, спешат со
своей помощью, спешат поддержать товарищей в их борьбе. В этом
факте отражается все величие солидарности пролетариев всего
мира».26
21 Там же.
22 Профессиональный вестник, 1907, № 3.
23 Вестник рабочих по обработке дерева, 1907, № 3.
24 Профессиональный вестник, 1907, № 4—5, 10 марта.
25 Там же, № 6, 3 апреля.
26 Там же, № 3, 10 февраля.
Л. Е. ШЕПЕЛЕВ
АКЦИОНЕРНОЕ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВО
ВРЕМЕННОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА
Действовавшее в России акционерное законодательство уже
с середины XIX в. подвергалось критике и со стороны буржуа-
зии, и со стороны торгово-промышленного ведомства царского
правительства как не отвечавшее требованиям экономического
развития страны. Во-первых, существенно затруднялось само
учреждение акционерных компаний, поскольку на это каждый
раз необходимо было особое разрешение правительства; разреше-
ние требовалось и на изменение размера основного капитала,
а также на любое другое изменение уставов компаний в после-
дующем. Во-вторых, ограничивалась деятельность акционерных
компаний: по занятию некоторыми видами производства, по опе-
рациям в ряде областей страны, по собиранию капиталов, при-
обретению земли и в некоторых других отношениях. При этом
часть ограничительных законоположений касалась именно ак-
ционерных компаний; другая же часть относилась к иностранцам
и некоторым категориям подданных России как физическим
лицам, но практикой деятельности сначала Комитета министров,
а после 1905 г. Совета министров распространялась и на акцио-
нерные компании с участием этих лиц.
Однако попытки торгово-промышленного ведомства осущест-
вить реформу акционерного законодательства неизменно закан-
чивались неудачей ввиду сопротивления других ведомств и по-
зиции высших органов власти. Боязнь нарушить интересы русских
землевладельцев, отойти от основ политики в национальном во-
просе и выпустить из рук правительства рычаги традиционного
попечительства о промышленности — все это было причинами
отказа царизма от проведения буржуазного акционерного законо-
дательства.
Требования реформы действовавшего в России акционерного
законодательства и в особенности замены существовавшей разре-
шительной системы учредительства явочной, принятой в болыпин-
369
стве других стран, с начала XX в. постоянно присутствуют в эко-
номической программе крупной русской буржуазии, занимая в Heit
одно из важных мест. Не решенный царским правительством
вопрос об акционерной реформе в качестве одного из центральных
встал и после февральской революции. 7 марта 1917 г. один из
руководителей ведущей организации крупной русской буржуа-
зии — Совета съездов представителей промышленности и тор-
говли — назвал четыре вопроса, подлежащих «наиболее срочному»
решению: «а) об организации торгово-промышленного класса;
б) об акционерном законодательстве; в) о казенном строитель-
стве и г) вопросы труда».1 16 марта на совещании представителей
крупной буржуазии у нового министра торговли и промышлен-
ности А. И. Коновалова в числе неотложных мер экономической
политики ведомства на втором месте после организации торгово-
промышленных палат была опять названа реформа акционер-
ного законодательства.1 2 На этот раз мнения буржуазии и торгово-
промышленного ведомства не только совпали, но и были поддер-
жаны Временным правительством в целом. Вот почему одними
из первых законодательных актов нового правительства были
постановления от 10 марта «О немедленном облегчении образо-
вания акционерных обществ и устранении из их уставов нацио-
нальных и вероисповедных ограничений» и от 22 марта «О по-
рядке разрешения увеличения основных капиталов торгово-про-
мышленных акционерных предприятий».
Эти постановления широко известны в исторической литера-
туре, о них обычно говорят всякий раз, когда речь заходит об
экономической политике Временного правительства. Особо упо-
минаются они и в VII томе капитальной «Истории СССР». И это
понятно, поскольку названные законодательные акты не только
позволяют выяснить, в какой степени было удовлетворено одно
из основных требований буржуазии, но и сами по себе определили
решающие условия возникновения и функционирования в 1917 г.
акционерных компаний. В свою очередь акционерное учредитель-
ство имело важное значение как для развития экономического
потенциала страны вообще, так и для процесса обобществления
производства в особенности.
В литературе, однако, есть различные толкования обоих по-
становлений и не обращается внимание на ряд вопросов, не-
избежно возникающих при внимательном ознакомлении с ними.
В чем истинный смысл этих законов, как Временное правитель-
ство решило акционерную проблему? В частности, какие пределы
были установлены для размеров основных капиталов и номиналь-
ной цены акций? Что обусловило конкретное содержание законов,
1 ЦГИА СССР, ф. 32 (Совет съездов представителей промышленности
и торговли), on. 1, д. 33, л. 56.
2 Там же, д. 27, л. 65, 74; Промышленность и торговля, 18 марта
1917 г., № 8—9, стр. 215; Речь, № 65, 17 марта 1917 г.
370
в какой степени они отражали интересы различных ведомств и
буржуазии? Являлись ли они окончательными или предполага-
лось последующее их изменение, какое именно? Почему понадо-
билось издание двух отдельных актов? Почему, поторопившись
с принятием первого закона, Временное правительство задержало
его опубликование до 22 марта? Все эти вопросы до сих пор
остаются без ответа. Между тем, без их выяснения невозможно
правильное понимание значения обоих законов.
Сразу после февраля Акционерным отделением Отдела тор-
говли Министерства торговли и промышленности были срочно
подготовлены для внесения во Временное правительство два зако-
нопроекта: «О немедленном облегчении устройства акционерных
обществ»3 и «Об устранении национальных и вероисповедных
ограничений в области акционерного права».4
В первом следующим образом разъяснялась главная идея
предполагаемого закона: «Разрешительный порядок образования
акционерных обществ подлежит замене явочным и министр тор-
говли и промышленности спешно разрабатывает соответствующий
законопроект. Но до проведения последнего в законодательном
порядке представлялось бы ныне же необходимым установить бо-
лее отвечающий требованиям настоящего момента способ откры-
тия акционерных обществ. Таким способом явился бы порядок,
по которому все акционерные общества, возникающие по пример-
ному, одобренному Советом министров уставу, либо с несущест-
венными отступлениями от последнего, разрешались бы властью
министра торговли и промышленности, главным образом в целях
регистрационных, необходимых для ведения статистики акцио-
нерного дела. Засим, общества, образуемые по уставам, отсту-
пающим существенно от примерного устава, подлежали бы от-
крытию по одобрении устава Советом министров и опубликова-
нию об этом в Собрании узаконений».5 Текст «Примерного
устава» должен был прилагаться к законопроекту для утвержде-
ния его правительством.
Совершенно очевидно, что это была попытка осуществить
проект, предложенный Министерством торговли и промышлен-
ности еще в сентябре 1915 г. и в мае следующего года отвергнутый
Советом министров (формально в связи с возражениями некоторых
ведомств и предстоящим, «общим пересмотром акционерного зако-
нодательства во всем его целом» на началах явочной системы).6
В свою очередь проект 1915 г. не был оригинальным. Тогдашний
министр торговли и промышленности кн. В. Н. Шаховской вос-
3 ЦГИА СССР, ф. 23 (Министерство торговли и промышленности),
оп. 26, д. 78, л. 22—24.
4 Там же, л. 14—21.
5 Там же, л. 22.
6 ЦГИА СССР, ф. 23, оп. 13, д. 497, л. 11—17, 18—52; ф. 1276 (Совет
министров), оп. И, д. 428, л. 1—2, 4—17.
24*
371
пользовался идеей С. Ю. Витте, который, будучи министром фи-
нансов, безуспешно пытался реализовать ее в 1901 г.7 Мало того,
разрабатывая в 1915 г. проект «Нормального устава торгово-
промышленных акционерных обществ (товариществ на паях)»,
Министерство торговли и промышленности взяло за основу текст
«Нормального устава», подготовленный в 1901 г. Министерством
финансов.8
Ни в архивном фонде Министерства торговли и промышлен-
ности, ни в фонде Канцелярии Временного правительства текста
«Примерного устава» нет. Вряд ли он вообще мог быть заново
разработан в те краткие сроки, в которые готовился проект закона
«О немедленном облегчении устройства акционерных обществ».
По всей вероятности, имелся в виду «Нормальный устав» 1915 г.,
конечно, приведенный в соответствие с обоими законопроектами,
которые министерство предполагало внести во Временное
правительство. «Нормальным уставом» как бы кодифицировались
ранее принятые царским правительством не только общие
законоположения об акционерных компаниях, но и сепаратные
законы, касающиеся отдельных компаний, зафиксированные
в их частных уставах. Так как практика сепаратного законода-
тельства все же не могла не учитывать действительных потребнос-
тей акционерного учредительства, а при составлении «Нормаль-
ного устава» принимались во внимание преимущественно
«либеральные» прецеденты, уже сама кодификация в случае
одобрения устава создавала бы более благоприятные условия для
возникновения и развития акционерных компаний.
В соответствии с проектами обоих акционерных законов,
разработанными Министерством торговли и промышленности,
в текст «Нормального устава» должны были бы быть внесены
по крайней мере два радикальных изменения. Статьей II законо-
проекта «О немедленном облегчении устройства акционерных
обществ» намечалось разрешить «учредителям обществ по своему
усмотрению определять... размер основного капитала и стоимость
отдельной акции» без всяких ограничений.9 Вторым же законо-
проектом предполагалось «признать недопустимым распростране-
ние на акционерные общества, участие в которых согласно их
уставам могут принимать, между прочим, иностранцы и евреи,
тех ограничительных постановлений в законе, кои направлены
лишь против помянутых физических лиц». Со времени опублико-
вания закона отменялись и все ограничения, касающиеся
специально акционерных компаний. Вместе с тем в уставы компа-
ний вводился обязательный пункт, запрещающий какое-либо
7 ЦГИА СССР, ф. 1405 (Министерство юстиции), оп. 82, д. 9803,
л. 9—79.
8 ЦГИА СССР, ф. 23, оп. 13, д. 497; ср. л. 1—7, 80—81, 69-79 и 18-52.
9 ЦГИА СССР, ф. 23, оп. 26, д. 78, л. 23.
372
участие в управлении делами этих компаний подданных воюющих
с Россией держав.10 11
Однако уже в самом Министерстве торговли и промышлен-
ности первый из законопроектов был отвергнут как недостаточно
радикальный. Взамен был подготовлен новый проект закона,
в который были включены и все положения, первоначально
составлявшие второй самостоятельный законопроект. 9 марта
представление Министерства торговли и промышленности
с изложением нового закона «О немедленном облегчении устрой-
ства акционерных обществ и устранении национальных и веро-
исповедных ограничений в их уставах» 11 было направлено
Временному правительству.
Главнейшие изменения сводились к следующему. Министер-
ство отказалось от идеи введения «Примерного устава», а право
утверждать и изменять уставы отдельных обществ и товариществ
намечалось в полном его объеме предоставить исключительно
министру торговли и промышленности. Ему же давалось (пунк-
том «б») право «разрешать увеличение и уменьшение основных
капиталов означенных обществ и товариществ» и предоставлять
отсрочки по собиранию основных капиталов компаний.12 Таким
образом, Временное правительство в его полном составе устраня-
лось от решения вопросов об учреждении акционерн’ых компаний.
Вместе с тем подверглась изменению и статья II: определение
учредителями размеров основного капитала и стоимости акций
было ограничено минимальными пределами (правда, достаточно
просторными) и передано на утверждение министра торговли
и промышленности. Намечалось дать ему право «допускать
образование акционерных обществ и товариществ на паях с основ-
ными капиталами не менее 20 000 рублей и нарицательной ценою
акций (паев) не менее 25 руб.».13 Указанные величины были
годом раньше рекомендованы царскому правительству в запросе
группы депутатов Государственной думы по поводу реформы
акционерного законодательства.14
Уже на следующий день это представление было рассмотрено
Временным правительством и утверждено. При этом в новый
законопроект были внесены два важных корректива: пункт «б»
и статья II в редакции Министерства торговли и промышленности
были исключены. Статья I в постановлении Временного правитель-
ства получила такую редакцию: «Предоставить министру
торговли и промышленности: а) утверждать своею властью уставы
10 Там же, л. 20—21.
11 ЦГАОР СССР, ф. 6 (Канцелярия Временного правительства), оп. 2,
д. 158, л. 1—10.
12 Там же, л. 8. До тех пор министр торговли и промышленности
обладал этими правами с некоторыми ограничениями.
13 Там же.
14 ЦГИА СССР, ф. 1278 (Государственная дума), оп. 5, д. 834, л. 22.
373
вновь возникающих торгово-промышленных акционерных обществ
и товариществ на паях и изменять действующие уставы сущест-
вующих уже товариществ и обществ и б) разрешать упомянутым
обществам и товариществам отсрочки по собранию основных
капиталов как первоначальных, так и дополнительных выпусков,
с тем, чтобы отсрочки эти не превышали каждый раз шести
месяцев». Вместе с тем постановление Временного правительства
было дополнено особым разделом «Б»,15 который в то время
не был опубликован. Министру торговли и промышленности
поручалось (совместно с министром финансов) изучить,
во-первых, вопрос о его праве «разрешать увеличение основных
капиталов акционерных обществ и товариществ на паях»,
а во-вторых, «предположения о предоставлении названному
министру Полномочий допускать образование акционерных
обществ и товариществ с основными капиталами не менее
20000 руб. при нарицательной цене акций (паев) не ниже 25 руб.,
в связи с производимым ныне торгово-промышленным ведомством
общим пересмотром акционерного законодательства».16
Как видно, Временное правительство не решилось сразу
ни удовлетворить претензию Министерства торговли и промыш-
ленности на полновластное разрешение им увеличения основных
капиталов, ни утвердить предельные размеры капиталов и номи-
нала акций. Влияние Министерства финансов на принятие
такого решения несомненно. Именно это ведомство было
обеспокоено конкуренцией, которую крупные частные эмиссии
оказывали на денежном рынке страны государственным займам.
А к середине марта 1917 г. в Министерстве торговли и промыш-
ленности находились ходатайства 120 акционерных компаний
об увеличении капиталов на 350 млн руб.17 Беспокойство Мини-
стерства финансов вызывала также усилившаяся спекуляция
с акциями на бирже, чему, по мнению его руководителей, могло
способствовать возникновение множества акционерных компаний
с небольшими капиталами и низкой купюрой акций.
Согласно другим статьям постановления (II—V), которые
первоначально были включены во второй проект Министерства
торговли и промышленности, отменялись все законоположения,
до тех пор ограничивавшие деятельность акционерных компаний;
в частности, акционерные компании освобождались от «содержа-
щихся в действующих законах ограничительных постановлений
относительно иностранных подданных и евреев» (за исключением
подданных воюющих с Россией держав — статья VI). Соответ-
ствующие ограничения, содержавшиеся в уставах уже действую-
15 ЦГАОР СССР, ф. 6, оп. 2, д. 158, л. 11—12.
16 Экономическое положение России накануне Великой Октябрьской
социалистической революции, ч. I. Документы и материалы, М.—Л., 1957,
стр. 216; ЦГАОР СССР, ф. 6, оп. 2, д. 158, л. 12,
I7 ЦГАОР СССР, ф. 6, оп. 2, д. 158, л. 13,
374
Щих компаний, признавались «утратившими силу со времени
опубликования настоящего законоположения».18
До решения вопросов, предусматривавшихся разделом «Б»,
опубликование постановления 10 марта было задержано.19
В «Вестнике Временного правительства» оно было напечатано
лишь 22 марта.
В результате переговоров между Министерством торговли
и промышленности и Министерством финансов была достигнута
следующая договоренность. Предоставленное министру торговли
и промышленности еще в 1897 г. право разрешать увеличение
основных капиталов акционерных компаний в пределах удвоенной
первоначальной суммы сохранялось за ним. Дела же об увели-
чении капиталов сверх этого предела подлежали предваритель-
ному рассмотрению особого совещания из представителей
названных ведомств. В случае несогласия со стороны Мини-
стерства финансов вопрос об увеличении капитала должен был
передаваться на разрешение Временного правительства.
Вследствие настойчивого ходатайства Совета съездов предста-
вителей промышленности и торговли о реорганизации сущест-
вовавшего с осени 1915 г. Междуведомственного совещания
по делам об акционерных обществах при Министерстве торговли
и промышленности и включении в него двух своих делегатов,
в состав вновь организованного совещания, помимо чинов
торгово-промышленного и финансового ведомств, были включены
представители буржуазии, но лишь один от Совета съездов
представителей промышленности и торговли, а второй — от
Совета съездов представителей биржевой торговли и сельского
хозяйства.20 Этим позиция Министерства торговли и промышлен-
ности несколько усиливалась, так как было очевидно, что оба
представителя буржуазии будут поддерживать его мнение. Если
бы им даже и не удалось убедить представителя Министерства
финансов дать согласие на увеличение капитала, при рассмотре-
нии спорного вопроса на заседании правительства солидарное
мнение трех членов совещания было бы принято с большим
вниманием.
Указанные решения получили отражение в представлении
Министерства торговли и промышленности Временному прави-
тельству от 22 марта 1917 г. «О порядке разрешения увели-
чения основных капиталов торгово-промышленных акционерных
18 Вестник Временного правительства, 22 марта 1917 г., № 15; Собра-
ние узаконений и распоряжений правительства, 28 марта 1917 г., № 69,
стр. 388.
19 Оно было направлено для опубликования 21 марта 1917 г. (ПГАОР
СССР, ф. 6, оп. 2, д. 158, л. 16).
20 ЦГИА СССР, ф. 23, оп. 13, д. 616, л. 4—5; ф. 32, on. 1, д. 1735, л. 57.
Междуведомственное совещание 1915 г. после принятия закона 10 марта
1917 г. было упразднено.
375
предприятий»,21 которое в тот же день было рассмотрено и
принято.22
Что касается второго поставленного в разделе «Б» закона
от 10 марта вопроса (о праве министра торговли и промышлен-
ности «допускать образование акционерных обществ... с основ-
ными капиталами не менее 20 000 руб. при нарицательной цене
акций. ..не ниже 25 руб.» и т. д.), то смысл его не вполне ясен.
Исключив из законопроекта Министерства торговли и промышлен-
ности указание на минимальные пределы размеров акционерных
капиталов и цены акций, Временное правительство оставило этот
важный для акционерного учредительства вопрос временно
открытым и назначило его к дополнительному изучению. При
этом он был поставлен в связь с предполагаемым общим пере-
смотром акционерного законодательства. Если принимать текст
второй части раздела «Б» таким, каков он есть, его содержание
могло означать либо, что вообще ставилась под сомнение
необходимость уменьшать установленные русским законодатель-
ством и практикой акционерного учредительства минимальные
размеры капиталов(100 тыс. руб.) и акций (100 руб.) ввиду
предстоящего введения общего акционерного закона; либо, что
Временное правительство предлагало изучить этот вопрос
позднее — при разработке упомянутого общего закона. Второе
предположение отпадает, поскольку приводит к тому заключению,
что Временное правительство намеревалось и впредь сохранить
разрешительную систему. А это находится в полном противоречии
со всеми другими известными нам фактами, в частности неодно-
кратными заявлениями официальных лиц в марте и позднее
о подготавливаемом введении явочной системы. Остается,
следовательно, возможным лишь первое толкование. Так как
в источниках никаких сведений об утверждении новых минималь-
ных размеров акционерных капиталов и цены акций не имеется,
можно было бы считать, что этот вопрос был решен отрицательно.
Нам представляется, однако, что смысл второй части раздела
«Б» прямо противоположен предположенному выше. В тексте
этого раздела мы видим существенную ошибку или даже
опечатку. С учетом содержания законов 10 и 22 марта отрицание
«не» перед словами «менее 20 000 руб.» вообще не имеет смысла.
По всей вероятности, вся часть фразы «допускать образование
акционерных обществ и товариществ на паях с основным капита-
лом не менее 20 000 руб.» была механически заимствована
из текста II статьи представления Министерства торговли
21 ЦГАОР СССР, ф. 6, оп. 2, д. 158, л. 13—14.
22 Вестник Временного правительства, 25 марта 1917 г., № 17; Собра-
ние узаконений и распоряжений правительства, 4 мая 1917 г., № 99,
стр. 546; Сборник указов и постановлений Временного правительства,
Отдел II, № 36.
376
и промышленности от 9 марта, где она имела другой смысл. Сам
факт подобного ляпсуса в законе, относящемся к 1917 г., вполне
возможен. Подобная ошибка уже была однажды допущена
в другом официальном документе того же Министерства торговли
и промышленности, относящемся к 1914 г. В проекте представле-
ния в Совет министров «О главных основаниях пересмотра
действующего акционерного законодательства» в качестве одного
из пунктов указывалось: «Нарицательная цена акций должна
быть не менее 100 рублей для предприятий с акционерным капи-
талом от 100 тыс. руб. и не ниже 50 рублей для компаний с капи-
талом не менее 100 тыс. руб.». В последнем случае безусловно
имеется в виду капитал именно менее 100 тыс. руб. (в проекте
представления минимальный размер капитала определяется в 75
и 30 тыс. руб.). В другом варианте этого же представления,отно-
сящемся к 1912 г., эта ошибка отсутствует.23 Принимая во внима-
ние допущенную в тексте раздела «Б» ошибку, единственно
возможно сделать вывод о том, что возникновение акционерных
компаний с капиталом не менее 20 тыс. руб. уже при утверждении
закона 10 марта признавалось возможным, вопрос заключался,
следовательно, лишь в том, мог ли министр торговли и промышлен-
ности разрешать компании, капитал которых был бы менее этой
суммы (20 тыс. руб.), а акции более низкого номинала, чем это
было принято в то время (100 руб.), но не менее 25 руб.
Исключение из представления Министерства торговли и про-
мышленности от 9 марта указания на минимальные пределы раз-
меров акционерных капиталов и цены акций легко объяснимо тем,
что до разрешения второго поставленного в разделе «Б» вопроса
были еще неясны эти минимальные пределы. Как указывалось,
никаких сведений о предоставлении министру торговли и промыш-
ленности права разрешать образование компаний с капиталом
менее 20 тыс. руб. и с акциями менее 100, но более 25 руб.
в источниках нет. Это дает основания предполагать, что предостав-
ление ему этого права было сочтено нецелесообразным. Поскольку
понижение минимально возможного размера акционерного капи-
тала до 20 тыс. руб. осталось неопубликованным, оно в практике
акционерного учредительства того времени не было использовано.
С учетом всего изложенного вызывает удивление и представ-
ляется ошибочным утверждение И. В. Маевского о понижении
Временным правительством минимальной цены акций с 60 до
26 руб.24
23 ЦГИА СССР, ф. 23, оп. 14, д. 249, л. 181 об., 351 об., 508 об.
24 И. В. Маевский. Экономика русской промышленности в усло-
виях первой мировой войны. М., 1957, стр. 260—261. К сожалению, отсут-
ствие в книге И. Маевского ссылки на источник, которым он пользовался,
лишает пас возможности проверить его утверждение. Вместе с тем там же
правильно утверждается, что минимальный размер акционерного капи-
тала в 1917 г. был понижен до 20 тыс. руб.
377
В тексте новых законов ничего не говорилось относительно
иностранных акционерных компаний, которые уже оперировали
в России или могли начать здесь свои операции в будущем. Но по-
скольку не было оговорено противное, следует полагать, что дейст-
вие законов распространялось и на иностранные предприятия. Это
предположение находит подтверждение в одном из документов
Министерства торговли и промышленности от октября 1917 г.,
в котором определялся круг обязанностей Акционерного отделе-
ния. К его ведению относились, в частности, «1. Дела об утвер-
ждении уставов акционерных компаний; 2. Дела о допущении
иностранных компаний к производству операций в России и об
утверждении и изменении „условий деятельности44 в России помя-
нутых компаний».25 Это означало, что утверждение «условий дея-
тельности» этих предприятий в России (заменявших уставы рос-
сийских компаний) также сосредоточивалось в торгово-промыш-
ленном ведомстве, которое еще с конца XIX в. прославило себя
в качестве сторонника привлечения иностранных капиталов
в Россию.
Наконец, возникает еще один вопрос. Собственно из текста
тех же законов остается неясным, сохранялся ли ранее существо-
вавший порядок обязательной публикации уставов акционерных
компаний (и законоположений о их частичном изменении)
в «Собрании узаконений и распоряжений правительства». Знать
это важно, в частности, при изучении статистики акционерного
учредительства. Архивные документы позволяют сделать вывод
о том, что порядок публикации не был изменен и Министерство
торговли и промышленности продолжало сообщать Сенату обо всех
уставах акционерных компаний и изменениях их для опубликова-
ния в «Собрании узаконений. . .». Однако вследствие значитель-
ного усиления темпов учредительства около тысячи уставов оста-
вались на начало 1918 г. неопубликованными, ожидая своей оче-
реди (вероятно, в это число входит и некоторое количество
уставов неакционерных кредитных и других товариществ) ,26
Итак, Временное правительство не отказалось от права санк-
ции на образование акционерных компаний. Однако это право (по
терминологии постановлений, право «утверждать», «разрешать» и
«допускать») было передано в полном объеме Министерству тор-
говли и промышленности, т. е. ведомству, которое всегда было
наиболее благосклонно к предпринимателям. Последнее обстоя-
тельство давало основания и буржуазии, и представителям прави-
тельства расценивать новый порядок акционерного учредительства
как фактическое введение явочной системы. В апрельском номере
«Промышленности и торговли» указывалось, например, что новый
25 ЦГИА СССР, ф. 23, оп. 26, д. 68, л. 80.
26 ЦГИА СССР, ф. 1341 (Первый департамент Сената), оп. 548,
д. 107, л. 62.	'
378
йорядок, «конечно, на практике превратится в явочную систему,
так как нынешнее правительство, само собой разумеется, будет
всячески облегчать возникновение новых предприятий. А затем
последует и формально явочный порядок».27 Позже, в июле
1917 г., товарищ министра торговли и промышленности В. В. При-
лежаев признал, что установленный в марте порядок «в сущ-
ности. . . является до известной степени тем же явочным поряд-
ком».28 Формальное сохранение разрешительной системы отчасти
объяснялось неполнотой и неясностью остававшегося в силе ак-
ционерного законодательства. Вместе с тем это, несомненно, было
следствием опасений (и, как показала практика, обоснованных
опасений) дальнейшего развития биржевого ажиотажа и учреди-
тельской горячки.
Торгово-промышленное ведомство Временного правительства
и его глава А. И. Коновалов придавали акционерным законам
преувеличенно большое и слишком общее значение. 29 марта
в беседе с представителями печати А. И. Коновалов так оценивал
их: «Фактически экономическое строительство новой свободной
России уже начато. Делу раскрепощения национального труда,
инициативы и предприимчивости дан толчок актом Временного
правительства от 10 марта: по представлению Министерства тор-
говли и промышленности отменены все ограничения в отношении
акционерных компаний, ограничения, которыми старый режим
душил проявление личности».29
Однако многолетние требования русской буржуазии относи-
тельно реформы акционерного законодательства были почти пол-
ностью удовлетворены, во всяком случае фактически. Бесспорно
и серьезное влияние постановлений 10 и 22 марта на усиление
темпов акционерного учредительства в 1917 г. Последнее при-
знается большинством исследователей. Но некоторые из авторов
сводят значение названных постановлений только к «снятию раз-
ных формальностей при организации акционерных обществ»,30
к «облегчению формальных требований к организации акционер-
ных обществ» или к отмене «всех ограничений, существовавших
(формально) при царском режиме для образования националь-
ных акционерных компаний».31 Выше было показано, что поста-
новление 10 марта не только упростило порядок организации
компаний, но и отменило ряд ранее существовавших серьезных
27 И. К у л и ш е р. Явочная система учреждения акционерных компа-
ний. Промышленность и торговля, 1 апреля 1917 г., № 10—11, стр. 226.
28 Стенографический отчет заседания Экономического совета при Вре-
менном правительстве, № 3, стр. 25.
29 Торгово-промышленная газета, 30 марта 1917 г., № 65.
30 П. А. Хромов. Очерки экономики России периода монополисти-
ческого капитала. М., 1960, стр. 106. Эта же формулировка повторена
Хромовым в книге «Экономическое развитие России» (М., 1967, стр. 449).
31 И. В. Мае вс кий. Экономика русской промышленности в усло-
виях первой мировой войны, стр. 261.
379
ограничений их деятельности, имевших отнюдь не формальный
характер. Лишь в некоторых случаях эти ограничения обходи-
лись, но это тем более ставило акционерные компании в зависи-
мость от произвола бюрократии.
После издания мартовских акционерных законов подготовка
реформы акционерного учредительства была продолжена.
В марте—апреле при каждом удобном случае А. И. Коновалов
считал нужным отмечать, что разработка реформы идет «полным
ходом» или что реформа «спешно разрабатывается».32 Позднее
темп работы над акционерной реформой ослаб. В октябре 1917 г.,
когда А. И. Коновалов снова встал во главе Министерства тор-
говли и промышленности, Подготовительная комиссия по вопросам
торговли и промышленности, действовавшая при этом ведомстве,
лишь приступила, как записано в ее журнале, к рассмотрению
«проекта подготовительной работы [над] реформ [ой] акционер-
ного законодательства». Оставалось все еще неясным, «подле-
жит ли этот отдел законодательства пересмотру во всем объеме или
только в отдельных частях». Предметом обсуждения снова стал
даже вопрос о самой системе учредительства торгово-промышлен-
ных акционерных компаний; правда, явочная система сразу же
получила общую поддержку. Реформе акционерного законодатель-
ства были посвящены только два заседания комиссии (6 и 11 ок-
тября), затем по распоряжению министерства внимание комиссии
было переключено на другие вопросы торгово-промышленного за-
конодательства.33 В октябре же в связи с расширением прав Ми-
нистерства торговли и промышленности в области акционерного
учредительства и усиления темпов этого учредительства была
предпринята реорганизация Акционерного отделения в составе
Отдела внутренней торговли названного министерства. Вместо
него были образованы три отделения, между которыми распреде-
лялись соответствующие функции торгово-промышленного ве-
домства.34
Всякий раз, когда представители Министерства торговли и
промышленности Временного правительства упоминали о подго-
товке ведомством общей реформы акционерного законодательства,
имелись в виду, как мы предполагаем, два документа. Первым
из них должен был определяться прежде всего порядок самого
учреждения акционерных компаний на основе явочной системы,
вторым был типовой, или «нормальный», устав акционерных ком-
паний, как указывалось, разработанный в основном еще в 1915 г.,
упоминаемый в одном из первоначальных вариантов закона
10 марта 1917 г. и уточненный затем в духе обоих мартовских за-
32 Промышленность и торговля, 18 марта 1917 г., № 8—9, стр. 215;
15 апреля 1917 г., № 12—13, стр. 247.
33 ЦГИА СССР, ф. 23, on. 1, д. 465, лл. 7, 10, 11, 14.
34 ЦГИА СССР, ф. 23, оп. 26, д. 68, л. 80—81.
380
конов 1917 г. Судя по сохранившимся документам Министерства
торговли и промышленности, типовой устав был вообще единст-
венным законопроектом, имевшимся в то время у министерства.
Высказанное предположение подтверждается и тем, что, по со-
общению хорошо информированного журнала Совета съездов
представителей промышленности и торговли, осенью 1917 г.
Отдел торговли министерства подготавливал к изданию брошюру
с правилами образования акционерных компаний и типовым уста-
вом.35 Оба эти документа так и не были завершены.
В заключение отметим, что постановления 10 и 22 марта со-
храняли силу и некоторое время после Великой Октябрьской
социалистической революции. Во всяком случае до середины
1918 г. советские учреждения руководствовались ими при рас-
смотрении ходатайств акционерных компаний о внесении разного
рода изменений в их уставы.36
35 Промышленность и торговля, 19 августа 1917 г., № 30—31, стр. 105.
36 ЦГИА СССР, ф. 23, оп. 24, д. 620, л. 328, 353.
СПИСОК ТРУДОВ Б. А. РОМАНОВА
1908 Смердий конь и смерд. (В летописи и Русской Правде). Известия
Отделения русского языка и словесности, т. XIII, кн. 3. СПб., 1908,
стр. 18—35.
1909 Указатели (имен, авторов и предметный). В кн.: А. Пресняков.
Княжое право в древней Руси. СПб., 1909, стр. 304—315.
1910	История кабального холопства. Рукопись, 23 стр. + таблицы, 1910.
1911	Список трудов С. Ф. Платонова. В кн.: Сборник статей, посвящен-
ных С. Ф. Платонову. СПб., 1911, стр. IX—XVII.
Аракчеев А. А. Археографические комиссии. Аскольд и Дир. Басма-
917 нов Алексей Данилович. Батый. Болтин Баим (Сидор) Федорович. Васи-
лий I Дмитриевич. Василий II Васильевич Темный. Василий Юрьевич
Косой. Василий Ярославич, князь Костромской. Воротынские. Глинские.
Даниил Александрович. Димитрий Иванович (прозв. Донским). Звени-
городское удельное княжество. Иоанн Данилович Калита. Иоанн IV
Васильевич Грозный. Мамай. Михаил Александрович, князь Тверской. Ми-
хаил Федорович Романов. Михаил Ярославич, князь тверской и влади-
мирский. Олег Иванович. Олег Святославович. Опричнина. Новый энци-
клопедический словарь Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона, тт. 3, 4, 5, 7,
9, И, 13, 15, 16, 18, 20, 25, 26, 29.
Аблай-Хан II. Адашев. Александр Васильевич. Александр Глебович.
Александр Михайлович, вел. кн. тверской. Александр Ярославич Невский.
Анастасия Романовна. Андрей Васильевич Большой. Андрей Васильевич
Меньшой. Андрей Дмитриевич. Андрей Константинович. Андрей (Вигунд)
Ольгердович. Андрей Юрьевич Боголюбский. Андрей Федорович. Анна
Алексеевна (Колтовская). Анна Петровна. Анна Ярославна. Археография.
Бархатная книга. Басенок. Басманов Алексей. Басманов Федор. Батый.
Бельский Дм. Фед. Бельский Иван Фед. Бельский Сем. Фед. Бердибек.
Бередников. Берке-Агуль. Берсень-Беклемишев Ив. Никит. Бибиков Дм.
Гавр. Блудов Дм. Ник. Блудова Антон. Дм. Борис Александрович, вел.
кн. тверской. Борис Васильевич, удельный кн. волоцкий. Борис Констан-
тинович. Боус. Бравлин. Буга. Василий I Дмитриевич. Василий Дмитрие-
вич Кирдяпа. Василий Иванович Шемячич. Василий Юрьевич Косой.
Василий Ярославович, вел. кн. Владимирский. Васильчикова Анна. Велья-
миновы. Висковатый. Владимир Андреевич Храбрый. Владимир Всеволо-
дович. Владимир Ярославич. Волынский-Боброк Дм. Мих. Воротынские.
Всеволод Юрьевич. Всеволод Ярославич. Всеволожский Ив. Дм. Выть.
Геронтий, дьякон. Глинский Михаил. Русская энциклопедия, тт. 1—5.
1920 А. С. Лаппо-Данилевский в университете. (Две речи). Русский исто-
рический журнал, кн. 6, 1920, стр. 181—188.
Рец.: Мирные переговоры в Брест-Литовске, т. I, М., 1920. Дела и
дни, кн. 1, 1920, стр. 473—476.
1921 Эпизод из хозяйственной жизни крепостной вотчины 19-го века.
(По документам архива департамента полиции Исполнительной Мин.
внутренних дел). Архив истории труда в России, кн. I. Пгр., 1921,
стр. 124—145.
382
К вопросу об освобождении беглых бродяг от крепостной работы.
Архив истории труда в России, кн. 2. Пгр., 1921, стр. 145—148.
Рец.: С. Ф. Платонов. Борис Годунов. Пгр., 1921. Дела и дни,
кн. 2, 1921, стр. 212—223.
1922 Витте и концессия на р. Ялу. (Документальный комментарий к «Вос-
поминаниям» гр. С. Ю. Витте). В кн.: Сборник статей по русской исто-
рии, посвященных С. Ф. Платонову. Пгр., 1922, стр. 425—459.
Список трудов С. Ф. Платонова. В кн.: Сборник статей по русской
истории, посвященных С. Ф. Платонову. Пгр., 1922, стр. VII—XII.
Рец.: Д. Н. Шипов. Воспоминания и думы о пережитом. М., 1918.
Дела и дни, кн. 3, 1922, стр. 219—235.
Рец.: Русский исторический журнал, кн. 5, Пгр., 1918; Русский исто-
рический журнал, кн. 6, Пгр., 1920; Русский исторический журнал, кп. 7,
Пгр., 192L Книга и революция, 1922, № 3 (15), стр. 57—60.
Рец.: Л. Андреевский. Очерк крупного крепостного хозяйства на
Севере XIX в. Вологда, 1922. Книга и революция, 1922, № 9—10 (21—22),
стр. 53.
. Кризис англо-японских отношений. (Рец. на кн.: А. М. Р о о 1 е у.
Japan’s foreign policies. N. Y., 1920). Анналы, 1922 (на обложке —1923),
№ 2, стр. 289—293.
Рец.: А. А. III и л о в. Что читать по истории русского революцион-
ного движения? Указатель важнейших книг, брошюр и журнальных ста-
тей. Пгр., 1922. Былое, 1922, № 20, стр. 295—297.
1923 Концессия на Ялу. К характеристике личной политики Николая II.
В сб.: Русское прошлое, I. 1923, стр. 87—108.
Витте накануне русско-японской войны. (Документальный коммен-
тарий к «Воспоминаниям» гр. С. Ю. Витте). В сб.: Россия и Запад, I.
Пгр., 1923, стр. 140—167.
Переписка В. Н. Коковцова с Эд. Нецлиным. Красный архив, 1923,
т. 4, стр. 131—156. Публикация.
Рец.: Граф С. Ю. Витте. Воспоминания. Царствование Николая II,
тт. I—II. М.—Пгр., 1923. Книга и революция, 1923, № 2 (26), стр. 54—56.
Рец.: Русский исторический журнал, кн. 8, 1922. Книга и революция,
1923, № 11—12 (23—24), стр. 50—53.
Рец.: Дневник Куропаткина. Красный архив, 1922, т. 2. Анналы, 1923,
№ 3, стр. 287—290.
Рец.: Красный архив, 1922, т. I. Красная летопись, 1923, № 7,
стр. 411—417.
1924 «Лихупчангский фонд». (Из истории русской империалистической по-
литики на Дальнем Востоке). Борьба классов, 1924, № 1—2, стр. 77—126.
Финансовые совещания союзников во время войны. (Доклады ми-
нистра финансов П. Л. Барка). Красный архив, 1924, т. 5, стр. 50—81.
Публикация.
«Канун семнадцатого года». (Материал об октябрьских стачках 1916 г.
в Петрограде). Красная летопись, 1924, № 2, стр. 202—212. Публикация
со вступительной статьей.
Рец.: Морис П а л е о л о г. Царская Россия во время мировой войны.
1923; Его же. Царская Россия накануне революции, 1923. Красная ле-
топись, 1924, № 1 (10), стр. 264—273.
Рец.: «Века». Исторический сборник, I, 1924. Анналы, 1924, №, 4,
стр. 321—323.
Новые документы по истории последних лет. (Рец. на журнал «Крас-
ный архив», 1923, тт. 3 и 4). Анналы, 1924, № 4, стр. 323—329.
Рец.: Граф С. Ю. Витте. Воспоминания. Детство. Царствование
Александра II и Александра III (1849—1894), т. III. Л., 1924. Борьба
классов, 1924, № 1—2, стр. 338—343.
Рец.: К у р л о в. Конец русского царизма. Воспоминания бывшего
383
командира корпуса жандармов. С предисловием М. Павловича. М.—Пгр.,
1923. Борьба классов, 1924, № 1—2, стр. 345—348.
1925 Петербургская крупная буржуазия в январские дни 1905 года. Крас-
ная летопись, 1925, № 1 (12), стр. 47—56. Публикация со вступительной
статьей.
К характеристике Гапона. (Некоторые данные о забастовке на Пу-
тиловском заводе в 1905 году). Красная летопись, 1925, № 2 (13), стр. 37—
48. Публикация со вступительной статьей.
Путиловский завод в январе—августе 1905 г. в освещении заводской
администрации. Красная летопись, 1925, № 3 (14), стр. 175—178. Публи-
кация со вступительной статьей.
1905 год на ткацкой фабрике Чешера. В кн.: Первая русская рево-
люция в Петербурге 1905 г., сб. 2. Л., 1925, стр. 16—20. Публикация.
К переговорам Коковцова о займе в 1905—1906 гг. Красный архив,
1925, № 3 (10), стр. 3—35. Публикация со вступительной статьей.
9 января 1905 г. Доклады В. Н. Коковцова Николаю П. Красный
архив, 1925, т. 4—5 (11—12), стр. 1—25. Публикация со вступительной
статьей.
Рец.: Русско-японская война. Из дневников А. Н. Куропаткина и
Н. П. Линевича. Л., 1925. Былое, 1925, № 4 (32), стр. 261—264.
Рец.: Ф. С. Григорьев и Я. Е. Шапирштейн-Лерс. К исто-
рии рабочего и революционного движения в Бодайбинском золотопро-
мышленном районе. Ленское «9 января» — 4 апреля 1912 г. Бодайбо,
1924. Красная летопись, 1925, № 1 (12), стр. 272—275.
Рец.: Гапон. История моей жизни. Л., 1925. Красная летопись, 1925,
№ 3 (14), стр. 268—269.
Рец.: Канун 1905 г. (Материалы к циклу докладов о первой русской
революции). Л., 1925; 9 января (книга для чтения). Л.—М., 1925. Красная
летопись, 1925, № 3 (14), стр. 269—270.
Рец.: Известия Московского совета рабочих депутатов в 1905 г. М..
1925; Пятый год. Сборник первый. М., 1925. Красная летопись, 1925,
№ 3 (14), стр. 270—272.
Рец.: Д. Сверчков. Гапоновщина и 9 января 1905 года. Л.—М.,
1925. Красная летопись, 1925, № 3 (14), стр. 272.
Рец.: Труд в России. Исторический журнал, 1925, № 1. Красная ле-
топись, 1925, № 3 (14), стр. 286—288.
1926 Основные моменты в русской политике на Дальнем Востоке в 1892—
1925 гг. Сибирские огни, 1926, № 4, стр. 98—116.
Рабочий вопрос в комиссии В. Н. Коковцова в 1905 г. Сб. документов
со вступительной статьей: Комиссия Коковцова и крупная буржуазия
в 1905 г. М., 1926, XIX+284 стр.
Русские финансы и европейская биржа в 1904—1906 гг. Сборник до-
кументов. М.—Л., 1926, 400 стр.
Доклад П. Л. Барка Николаю II о росписи доходов и расходов на
1917 г. Красный архив, 1926, т. 4 (17), стр. 51—69. Публикация со вступи-
тельной статьей.
Безобразовский кружок летом 1904 г. Красный архив, 1926, т. 4 (17),
стр. 70—80. Публикация со вступительной статьей.
Письма С. Ю.' Витте к Д. С. Сипягину (1900—1901 гг.). Красный
архив, 1926, т. 5 (18), стр. 30—48. Публикация со вступительной статьей.
Рец.: Союзническая интервенция на Дальнем Востоке и в Сибири.
(Доклад Пишона). М.—Л., 1925; Допрос Колчака, Л., 1925; В. Г. Вол-
дыре в. Директория, Колчак, интервенты. Воспоминания. (Из цикла
«Шесть лет», 1917—1922 гг.). Новониколаевск, 1925. Красная летопись,
1926, № 3 (18), стр. 177—183.
Международно-финансовые отношения России во время русско-япон-
ской войны 1904—1906 гг. Рукопись. 1926, 36 стр.
384
1927 Финансовое положение России перед Октябрьской революцией. Крас-
ный архив, 1927, т. 6 (25), стр. 3—33. Публикация со вступительной
статьей.
1928 Россия в Маньчжурии (1892—1906). Очерки по истории внешней по-
литики самодержавия в эпоху империализма. Л., 1928, Х+607 стр.+карта.
Конец русско-японской войны. (Военное совещание 24 мая 1905 г.
в Царском Селе). Красный архив, 1928, т. 3 (28), стр. 182—190. Вступи-
тельная статья к публикации.
А. Е. Пресняков. Студенческая правда, № 18—19, 17 декабря 1928 г.
Статья к юбилею А. Е. Преснякова.
1929 Январская забастовка 1905 г. в Петербурге. (Материалы для кален-
даря). Красная летопись, 1929, № 6 (33), стр. 25—44. Публикация со всту-
пительной статьей.
Что делало политику русского самодержавия на Дальнем Востоке
в 1895—1904 гг. боевой? Тезисы к докладу. Рукопись, 1929.
Профессор А. Е. Пресняков. Вечерняя Красная газета. 1 октября
1929 г. Некролог.
1934 Отзыв о работе проф. С. В. Юшкова «Очерки по истории возникно-
вения и развития феодализма на Руси IX—XIII вв.», ч. I. Рукопись,
1934, 37 стр.
Врастание царизма в империализм. (1881—1900 гг.). Рукопись, 1934,
И стр.
1935 Рец.: Давид Ллойд-Джордж. Военные мемуары. Перевод с ан-
глийского И. Звавича. С предисловием Ф. А. Ротштейна. М., 1934. Исто-
рический сборник, 4, 1935, стр. 296—306.
Отзыв о сборнике «Древняя Русь» (ГАИМК). Рукопись, 1935,
80+15 стр.
1936 Революция 1905 г. и западноевропейская пресса. (Хрестоматия). Ру-
копись, 1936, ок. 40 печ. л.
Революция 1905 г. и западноевропейская пресса. (Исторический
очерк). Рукопись, 1936, 6 печ. л.
1938 А. Е. Пресняков. Лекции по русской истории, т. I. М., 1938. Пре-
дисловие (стр. V—VI), подготовка текста, примечания.
1939 А. Е. Пресняков. Лекции по русской истории, т. II. М., 1939,
Подготовка текста, примечания.
194,0 Элементы легенды в жалованной грамоте вел. кн. Олега Ивановича
Рязанского Ольгову монастырю. Проблемы источниковедения, сб. III,
М.—Л., 1940, стр. 205—224.
Дипломатическое развязывание русско-японской войны 1904—1905 гг.
. Исторические записки, т. 8, 1940, стр. 37—67.
Правда Русская, а) Комментарии к статьям: Краткая Правда 1—11,
17, 19—27, 30, 33; Пространная Правда 1—8, 11—17, 23—32, 56—68, 78,
88—89, 110—121. б) Указатель терминов и речений, в) Таблица поста-
тейной нумерации. В кн.: Правда Русская. Учебное пособие. М.—Л., 1940.
Указатель к Правде Русской. В кн.: Правда Русская, т. I. М.—Л.,
1940, стр. 460— 505.
1941 Происхождение англо-японского договора 1902 года. Исторические
записки, т. 10, 1941, стр. 40—65.
А. Е. Пресняков. Лекции по русской истории, т. III. Подготовка
текста и примечания. Корректура.
1946 Витте как дипломат (1895—1903 гг.). Вестник Ленинградского уни-
верситета, 1946, № 4—5, стр. 150—172.
1947 Правда Русская, а) Комментарии к статьям: Краткая Правда 1—11,
17, Заголовок Правды Ярославичей, 19—27, 30, 33; Пространная Правда
385
1—8, 11—17, 23—31, 56—68, 78, 88—89, 110—121; б) Первичная редакция
издания (совместно с Н. Ф. Лавровым); в) Предметно-терминологический,
именной, географический указатели (при участии А. И. Копанева). В кн.:
Правда Русская, т. II, М.—Л., 1947.
Очерки дипломатической истории русско-японской войны. 1895—1907.
М.—Л., 1947, 493 стр.
Люди и нравы древней Руси. (Историко-бытовые очерки XI—XIII вв.),
Л., 1947, 343 стр.
1948 Родина Афанасия Никитина — Тверь XIII—XV вв. Историко-полити-
ческий очерк. В кн.: Хожение за три моря Афанасия Никитина. М.—Л.,
1948, стр. 80—106.
Деньги и денежное обращение. В кн.: История культуры древней
Руси. М.—Л., 1948, стр. 370—381.
Рец.: Д. С. Лихачев. Русские летописи и их культурно-историче-
ское значение. М.—Л., 1947. Вестник Ленинградского университета, 1948,
№ 6, стр. 136—139.
1949 Судебник Ивана Грозного. (По поводу исследования И. И. Смирнова).
Исторические записки, т. 29, 1949, стр. 200—235.
1950 Повесть временных лет. Перевод с 1016 г. и до конца. В кн.: Повесть
временных лет, ч. I. М.—Л., 1950, стр. 295—404.
1951 К вопросу о земельной политике Избранной рады (ст. 85 Судебника
1550 г.). Исторические записки, т. 38, 1951, стр. 252—269.
Рец.: Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей
XIV—XVI вв. М.—Л., 1950. Рукопись, 1951, 10 стр.
1952 Судебник 1550 г. Комментарий. В кн.: Судебники XV—XVI веков.
М.—Л., 1952, стр. 181—340.
О полном холопе и сельском попе в Судебнике 1550 г. В кн.: Акаде-
мику Б. Д. Грекову ко дню семидесятилетия. Сборник статей. М., 1952,
стр. 140—145.
1954 Портсмутская мирная конференция. Исторические записки, т. 46,
1954, стр. 63—126.
1955 Очерки дипломатической истории русско-японской войны. 1895—1907.
Издание второе, исправленное и дополненное. М.—Л., 1955, 695 стр.
К вопросу о 15-рублевом максимуме в служилых кабалах XVI в.
Исторические записки, т. 52, 1955, стр. 325—335.
1956 Отв. ред.: А. А. Фурсенко. Борьба за раздел Китая и американ-
ская доктрина открытых дверей. 1895—1900. М.—Л., 1956, 245 стр. + карта.
1957 Попытка С. Ю. Витте открыть американский денежный рынок для
русских займов (1898—1902 гг.). Исторический архив, 1959, № 1, стр. 123—
140; № 2, стр. 115—135. Совместно с Б. В. Ананьичем. Публикация
со вступительной статьей и примечаниями.
Внешние займы царизма 1891—1914 гг. Сборник документов, а) ответ-
ственный редактор; б) составитель (совместно с Б. В. Ананьичем). Руко-
пись, 60 печ. л.
i960 Изыскания о русском сельском поселении эпохи феодализма. (По по-
воду работ Н. Н. Воронина и С. Б. Веселовского). В кн.: Вопросы эконо-
мики и классовых отношений в Русском государстве XII—XVII веков.
Труды Ленинградского отделения Института истории АН СССР, вып. 2.
М.—Л., 1960, стр. 327—476.
1966 Люди и нравы древней Руси. Историко-бытовые очерки XI—XIII вв.
Издание второе. М.—Л., 1966, 240 стр. С вводной статьей: Н. Е. Носов.
О книге и ее авторе (стр. 3—6).
Составили Р. Ш, Ганелин и В. М. Пане ях
НАУЧНОЕ ЗАСЕДАНИЕ, ПОСВЯЩЕННОЕ ПАМЯТИ
ДОКТОРА ИСТОРИЧЕСКИХ НАУК ПРОФЕССОРА Б. А. РОМАНОВА,
16 ноября 1957 г.1
С докладом «Творческий путь Б. А. Романова» выступил С. Н. Валк1 2
Доклад «Работы Б. А. Романова по истории русского империализма»
сделал A. Л. Сидоров.
Друзья и товарищи по работе, ученики Б. А. Романова собрались
на это научное заседание для того, чтобы отдать дань уважения памяти
этого выдающегося ученого, оценить вклад, который он внес в развитие
советской исторической науки.
Б. А. Романов был крупнейшим специалистом с разносторонними ин-
тересами, сочетавшим изучение хронологически далеко отстоящих друг
от друга областей русской истории — феодальной России и русского им-
периализма. Трудно сказать, в какой области Б. А. Романов сделал
больше. Одно несомненно — его вклад в изучение истории России эпохи
империализма чрезвычайно велик. Б. А. Романов являлся одним из вид-
нейших специалистов в этой области.
Можно наметить основные линии, по которым развивалось изучение
истории империализма в трудах Б. А. Романова: дальневосточная поли-
тика России в конце XIX—начале XX в.; дипломатическая история рус-
ско-японской войны; некоторые вопросы истории рабочего движения на-
кануне и в период первой русской революции; финансовые связи и отно-
шения царской России с западным империализмом.
Изучение всех этих проблем имело и имеет большое значение для по-
нимания процессов экономического и политического развития России
в период перехода от домонополистического капитализма к империа-
лизму. Этот период характеризуется широким привлечением в Россию
иностранного капитала, на основе которого развивался ряд отраслей про-
мышленности страны и развернулось широкое железнодорожное строи-
тельство. После заключения союза с Францией, в известной мере на базе
этого политического союза и за счет притока французских капиталов,
активизируется политика России на Дальнем Востоке. Царская Россия
1 16 ноября 1957 г. состоялось совместное заседание Ленинградского
отделения Института истории АН СССР и Сектора древнерусской лите-
ратуры Института русской литературы АН СССР (Пушкинский дом),
посвященное памяти Б. А. Романова. Публикуемый текст представляет
собой сокращенную стенограмму этого заседания.
2 Доклад С. Н. Валка опубликован полностью (см.: С. Н. Валк.
Борис Александрович Романов. Истор. записки, т. 62, 1958, стр. 269—282).
25*
387
включилась в борьбу держав за раздел Китая. Здесь завязывается, таким
образом, узел империалистических противоречий. Необходимо было все-
сторонне изучить силы, толкавшие Россию на этот путь, исследовать
роль иностранного капитала в экономическом развитии России, вскрыть
связь между деятельностью Министерства финансов и Министерства ино-
странных дел.
Когда Б. А. Романов приступил к работе над этими темами, наша
наука располагала еще незначительным кругом источников. Что же ка-
сается исследований, то здесь мы имели преимущественно работы
М. Н. Покровского, который, как известно, отрицал империалистический
характер русско-японской войны.
В начале 20-х годов появился ряд статей Б. А. Романова, посвящен-
ных дальневосточной политике царизма и происхождению русско-япон-
ской войны, среди которых особый интерес представляют «Витте и кон-
цессия на р. Ялу», «Витте накануне русско-японской войны», «Лихунчанг-
ский фонд» и др. Уже в этих статьях им был затронут широкий круг
экономических и политических вопросов. В них Б. А. Романов показал
приемы и методы политики русского царизма на Дальнем Востоке, про-
следил ход дипломатической борьбы, развернувшейся вокруг железно-
дорожного строительства в Китае, в частности в связи с постройкой
КВЖД. Много внимания в этих первых работах, посвященных дальне-
восточной теме, Б. А. Романов уделил характеристике такого крупного
государственного деятеля периода царствования Николая II, каким был
С. Ю. Витте, той роли, которую последний играл в проведении общегосу-
дарственной политики России, выходя за пределы своих функций мини-
стра финансов.
В этих статьях Б. А. Романов сделал много интересных научных
наблюдений, впервые выявив борьбу тенденций в правящих кругах цар-
ской России, которые были представлены С. Ю. Витте и В. Н. Ламздор-
фом, с одной стороны, Николаем II и А. Безобразовым — с другой.
Всестороннее освещение этого вопроса и сейчас представляет важ-
ную и интересную задачу, которая может быть решена только при усло-
вии привлечения обширного материала, показывающего связь между
деятельностью Министерства финансов и проведением внешнеполитиче-
ского курса, между политикой Витте и общей политической линией рус-
ского самодержавия.
Б. А. Романов откликался почти на все появлявшиеся в нашей пе-
чати публикации, посвященные дальневосточной политике царизма. Так,
например, он отозвался развернутыми рецензиями на выход из печати
в 1922 г. первого тома журнала «Красный архив», на опубликование
«Дневника» Куропаткина, «Воспоминаний» С. Ю. Витте и др. Он писал своп
критические статьи, опираясь не только на материалы рецензируемых
публикаций, но и на многочисленные самые различные источники, изучен-
ные им.
Б. А. Романов и сам издал много документов, представляющих боль-
шой научный интерес. Из его публикаций этого периода наибольшее зна-
чение имеют «Конец русско-японской войны», «Портсмут. Переписка
С. Ю. Витте и других лиц», «Петербургская крупная буржуазия в январ-
ские дни 1905 г.», «Безобразовский кружок летом 1904 г.» и др. В 1925 г.
в «Красном архиве» появилась публикация документов, посвященная- пе-
реговорам о займе 1905—1906 гг. Позднее было найдено много новых
документов, относящихся к этой теме, но Б. А. Романов первым в на-
шей науке осветил финансовое положение царизма" в обстановке выс-
шего подъема революции в октябре-декабре 1905 г., когда по всей
России строились баррикады, а царское правительство было накануне
финансового краха и только финансовая поддержка международной
буржуазии дала возможность царизму подавить революционное движение
в стране.
388
Потребовалось несколько лет, скрупулезная разработка отдельных
сюжетов большой темы, чтобы в 1928 г. создать обобщающий труд о даль-
невосточной политике царизма — книгу «Россия в Маньчжурии (1892—
1906 гг.)». За эту работу Б. А. Романову была присуждена степень кан-
дидата исторических наук, но такая книга сделала бы честь любому док-
тору. Прошло 30 лет с момента выхода в свет «России в Маньчжурии»,
но она не только до сих пор сохраняет большое научное значение, но и
будет еще долго служить незаменимым научным и справочным пособием
для историков. Эта книга сохранила ценность потому, что она написана
в результате изучения огромного количества первоклассного русского и
иностранного документального материала, к оценке которого Б. А. Рома-
нов подощел, опираясь на ленинскую теорию империализма. В книге
впервые приведен ранее не известный большой и убедительный материал,
иллюстрирующий указание В. И. Ленина о военно-феодальном характере
империалистической политики русского самодержавия в Маньчжурии
и Иране. Эта работа была написана па высоком идеологическом уровне.
У Б. А. Романова не было предшественников в создании подобного рода
исследований, и здесь его учителями являлись только произведения
В. И. Ленина и сама жизнь.
Б. А. Романов наметил в этой книге основные этапы внешней поли-
тики царской России на Дальнем Востоке, охарактеризовал деятельность
Русско-Китайского банка, отношения России с Англией и Германией, во-
прос об оккупации Маньчжурии и т. д. Б. А. Романову удалось доказать,
что русско-японский конфликт с самого начала принял международный
характер, так как без иностранных займов Россия не могла бы вести
войну.
«Россия в Маньчжурии» имеет большое значение для изучения всего
комплекса международных отношений на Дальнем Востоке, поскольку
в ней не только вскрываются корни дальневосточной политики царизма,
но и разоблачаются захватнические действия японского империализма
в Китае и Корее. В интересах науки было бы полезно выпустить второе
издание этой книги.
Еще один шаг в изучении дальневосточной проблемы Б. А. Романов
сделал, написав фундаментальный труд — «Очерки дипломатической исто-
рии русско-японской войны», изданный в 1947 г. Эта книга была встречена
с большим интересом общественностью и получила высокую оценку спе-
циалистов. Второе ее издание (1955 г.) увеличилось в объеме по срав-
нению с первым вдвое за счет значительного расширения круга вопро-
сов, рассматриваемых автором. Если в первом издании Б. А. Романов дал
по преимуществу характеристику политики русского самодержавия, то
в новом издании освещены отношения между всеми крупнейшими импе-
риалистическими странами в период назревания дальневосточного конф-
ликта, в период самой русско-японской войны и после ее окончания. Для
него Б. А. Романов написал главы, посвященные роли США в междуна-
родных отношениях на рубеже XIX—XX вв. Особенный интерес представ-
ляет новый большой раздел о Портсмутской конференции. В этом разделе
Б. А. Романов со всеми подробностями проследил повседневный ход кон-
ференции, открыв перед читателем закулисную сторону дипломатической
борьбы, развернувшейся в Портсмуте, нарисовал живую картину происхо-
дивших событий. Книга значительно выиграла от того, что Б. А. Рома-
нов включил в нее написанную совсем заново заключительную часть, по-
священную политическим итогам войны, доведя тем самым свое исследо-
вание до образования Антанты в Европе и на Дальнем Востоке. Таким
образом, эта книга — результат многолетнего и всестороннего анализа
дальневосточной проблемы — явилась полной дипломатической историей
русско-японской войны.
Б. А. Романов много сделал и в области издания исторических источ-
ников эпохи империализма. Помимо многочисленных публикаций докумен-
тов, помещавшихся Б. А. Романовым в исторических журналах, им были
389
составлены два больших тематических сборника документов: «Рабочий
вопрос в комиссии В. Н. Коковцова в 1905 г.» и «Русские финансы и евро-
пейская биржа в 1904—1906 гг.» В последние годы жизни Б. А. Романов
продолжал работать над подготовкой к опубликованию большого сбор-
ника документов о внешних займах царизма с начала 90-х годов до пер-
вой мировой войны.
Советские историки благодарны Б. А. Романову не только за труды,
которые он оставил, не только за проблематику, которую он выдвинул
для научного изучения, но и за приемы и самый метод исследования, за
то, что его работы служат примером глубоко научного марксистского ана-
лиза актуальных вопросов новейшей истории, за то, что Б. А. Романов
строил все свои работы на исследовательской основе, стремясь охватить
и действительно охватывая всю совокупность литературы и документаль-
ных материалов по каждой теме, за то, что он ввел в научный оборот ог-
ромное количество ценных документов, хранящихся в наших архивах.
Труды Б. А. Романова переживут еще многие десятилетия и сослужат
огромную- службу советской исторической науке в подготовке новых кад-
ров советских историков, помогут ориентироваться в сложных вопросах
истории внешней политики России и, вероятно, подтолкнут многих наших
молодых исследователей на изучение проблем эпохи империализма.
Доклад «Книга Б. А. Романова „Люди и нравы древней Руси“» сде-
лал Д. С. Лихачев.
В этой книге больше, чем где бы то ни было в других работах, запе-
чатлелся Б. А. Романов: его своеобразная манера излагать свои мысли,
его подход к историческому материалу, его темперамент ученого и худож-
ника. Может быть, именно поэтому «Люди и нравы древней Руси» — одна
из самых оригинальных книг в исторической и литературоведческой иссле-
довательской литературе. Книга Б. А. Романова «Люди и нравы древней
Руси» необычна прежде всего по подходу к историческому материалу: ав-
тор задался целью реконструировать жизнь и исторические типы людей
древней Руси с тем, чтобы «дать живое и конкретное представление о про-
цессе классообразования в древнерусском феодальном обществе». О прие-
мах своей художественной реконструкции жизни XI—XIII вв. Б. А. Рома-
нов довольно точно пишет сам в предисловии к книге: автор «взял на
себя, как толмач, перевести старинные слова» на язык современного чи-
тателя. Он переводит их тут же, на глазах у читателя, демонстрируя
в книге и подлинный текст, и его интерпретацию в современных понятиях,
современных представлениях (в книге дается, конечно, не языковый пе-
ревод, а перевод понятий и представлений). Этот «перевод» сближает древ-
ние понятия с современными и одновременно, путем этого сближения,
вскрывает их различие. Чтобы приблизить жизнь древней Руси к взору
и слуху современного читателя, Б. А. Романов обильно вводит в свой
текст вполне современные нам выражения, совмещая их с архаизмами
подлинных древнерусских материалов. Эти современные нам выражения
возможны в книге только потому, что рядом с ними ставятся выражения
XI—XIII вв. В этом необычно остром столкновении модернизмов и архаиз-
мов жизнь древней Руси приближается к современному читателю до почти
полной ее ощутимости и зримости в отдельных ее проявлениях. Правда,
ученых читателей с консервативными литературными вкусами эта своеоб-
разная манера изложения настраивала отрицательно к книге Б. А. Рома-
нова, но она же создавала ему близких друзей среди тех, кто предпочи-
тал острую постановку вопросов, научную смелость и оригинальность уче-
ному снобизму и скучному научному благоприличию.
В своей книге Б. А. Романов использует хорошо известные источники,
но он ставит им такие вопросы, которые этим источникам еще не предла-
гались. Б. А. Романов использует эти памятники для воспроизведения жи-
вых, ярко расцвеченных картин древнерусской жизни. Он изображает по-
гоню за бежавшим холопом, используя для этого Русскую Правду, рисует
картины монастырской жизни, используя для этого Киево-Печерский па-
390
терик, воспроизводит «жизнь человека», идя за этим человеком по следам
Кириковых вопрошаний и т. д. Эти «круги жизни» сковываются автором
в единую цепь при помощи своеобразно выбранного «гида» — Даниила За-
точника.
«Гид» этот выбран на редкость удачно. Это человек, захваченный, со-
гласно концепции Б. А. Романова, процессом классообразования, человек,
носимый, как щепка, в бурном потоке жизни XI—XIII вв., «мизантроп»,
относящийся к современной ему жизни с критикой и с «приглядкой к ее
гримасам». Б. А. Романов не выдумал его — он только реконструирован
им на основе реального произведения. Б. А. Романов примеривает его
к различным ситуациям XII—XIII вв., читает его глазами «Слово о полку
Игореве» или расценивает его словами современных ему князей. В конце
концов Б. А. Романов настолько объединяет Заточника с его эпохой, что
Заточник становится для него неким символом своего времени. Перед
нами, конечно, эксперимент, и если говорят, что эксперимент невозможен
в исторической науке, то в книге Б. А. Романова это получает живое
опровержение.
В результате такого рассмотрения жизни древней Руси, действуя во-
ображением историка, Б. А. Романов воссоздал по крохам зримые и
слышимые, почти осязаемые сцены старой русской жизни. И эта открыв-
шаяся нам жизнь оказывается совсем не такой, какой она обычно нам
представлялась. Культура древней Руси открылась нам не с ее фасадной
стороны, а с внутренней. Книга ввела нас внутрь княжеского двора,
внутрь смердьей клети, внутрь церковного «дома». То, что показал нам
здесь Б. А. Романов в современных нам терминах, оказалось гораздо
сложнее, чем мы представляли себе, когда глядели на эти дворы с их фа-
садов. Сложность людских взаимоотношений, пестрота социального со-
става, сложность процесса классообразования открыли перед нами с но-
вой стороны высоту культуры древней Руси. Из книги Б. А. Романова
мы отчетливо увидели и то, что жить в древней Руси было вовсе не так
просто и не так легко, что эпоха была жестокой, что нравы были даже
не «домостроевскими», • но и «додомостроевскими». Иногда Б. А. Романов
рисует картины прямо-таки мрачные: конкретно, во всех деталях описана
погоня за бежавшим холопом, жестокие дружинные нравы, продажа детей
«одерень», нарушения клятв, случаи феодального самоуправства. Эта обри-
совка тяжелых сторон жизни древней Руси вызвала больше всего возра-
жений тех лиц, которые примитивно понимали патриотизм историка лишь
как долг восхваления и идеализации прошлого своей родины. А между
тем разве могли мы сомневаться в том, что наряду со светлыми сторонами
жизни в древней Руси были и стороны темные? Разве могли мы забы-
вать, что в непосредственном соседстве с великолепными храмами их
творцы ютились в жилищах полу земляночного типа? Признание высокой
культуры Киевской Руси отнюдь не требует от нас идеализации ее со-
циальной жизни, которую главным образом и изучает Б. А. Романов, по-
казывая нам жесточайшую эксплуатацию смердов и холопов, их трудное
жизненное положение, их бесправие. Б. А. Романов показал высоту древ-
нерусской культуры через сложность социальных отношений того вре-
мени, через демонстрацию процесса классообразования, свидетельствую-
щего об определенной стадиальной высоте русской культуры, через показ
отнюдь не примитивной, а, напротив, сложной умственной жизни того вре-
мени, не затушевывая вместе с тем трудностей и горечи древнерусской
жизни, не модернизируя ее и не принимая тона барственной к ней сни-
сходительности. Киевская Русь настолько приближена в книге Б. А. Ро-
манова к современному читателю, что вызывает в нем сострадание к че-
ловеку того времени, до отказа «глотнувшего полынной горечи» жизни,
к подневольному холопу или «свободному» смерду. Читатель восприни-
мает прошлое Руси как свое прошлое, сочувствует и сострадает ее лю-
дям, и в этом поразительный художественный эффект книги, а вместе
с тем — ее подлинный патриотизм.
39)
Главное в содержании книги — это дюди, а «нравы» в ней лишь фон,
на котором эти люди показываются. Часть людских образов реконструи-
руется Б. А. Романовым почти шахматовскими приемами из нелитератур-
ных источников — из Русской Правды, из Кириковых вопрошаний, из
Митрополичьего правосудия.
Сопоставляя «Моления» Даниила Заточника и статьи Русской Правды,
Б. А. Романов устранил гипотезу о Данииле как о беглом княжеском хо-
лопе и сомнения в том, что первая редакция «Моления» действительно
старше второй.
Он последовательно реконструирует жизнь феодальной «челяди», обри-
совывает бытовое положение холопов в рамках феодального общества, по-
казывает те типично феодальные каналы, по которым шло пополнение ра-
бочей силы в хозяйстве феодала, стремление законодательства удержать
эту рабочую силу в хозяйстве. В основном автор исходит здесь из пред-
ставления о феодальной общественной формации, вскрывая лишь бытовую
обстановку ХИ— XIII вв. Для автора, как и для Б. Д. Грекова, основой
феодального хозяйства остается втягиваемый в него всяческими путями
и способами смерд.
Б. А. Романов рисует жизнь «свободного смерда» как основной чело-
веческой фигуры не только хозяйства феодала, но и всей «киевской го-
сударственности», рисует бытовую обстановку жизни смердов, тонко
вскрывает различное отношение к смердам в среде этого господствующего
класса, начиная от полнейшего презрения к смерду и приравнивания его
к животному и кончая «смердолюбием» Мономаха.
Б. А. Романов обращается и к хозяевам вотчинного двора, светским
феодалам, князьям. Здесь центральная и наиболее импозантная фигура —
Владимир Мономах, раскрытая Б. А. Романовым совершенно по-новому.
В отличие от своих предшественников, рассматривавших Мономаха в ряду
князей XI—начала XIII в. и создавших «величественный» и несколько абст-
рактный образ этого князя, Б. А. Романов показывает Мономаха как пред-
ставителя своего времени — времени феодальной раздробленности. Б. А. Ро-
манов раскрывает биографию Мономаха не как нечто уникальное, а как
среднюю, типическую, плотно включенную в княжеский быт своего вре-
мени. Мономах в интерпретации Б. А. Романова отнюдь не более мелкая
историческая фигура, чем у его предшественников, но фигура эта уже не
идеализирована, не вознесена над эпохой, а плотно к ней пригнана, объ-
яснена ею и введена в историческую перспективу.
Б. А. Романов рисует, кроме того, еще один тип крупных феодалов —
«князей», церкви, а затем возвращает нас в той же церковной сфере к ни-
зам общества — к мелким представителям клира.
Наконец, в своей книге Б. А. Романов показывает «жизнь всякого че-
ловека» древней Руси, поскольку этого всякого человека захватывали одни
и те же стороны цепкого церковного быта. Здесь перед читателем прохо-
дят роды, крестины, рост ребенка, его половое воспитание, примеры роди-
тельской власти над ним, вопросы, связанные с браком, семейным бытом,
разводом, побочной семьей и, наконец, вопросы, возникающие в обста-
новке преддверия смерти — составление завещания, последствия смерти
главы семьи для ближайших ее членов.
Ни один историк и литературовед, занимающийся памятниками Киев-
ской Руси, не сможет пройти мимо оригинальной и глубоко талантливой
книги Б. А. Романова — книги, подвергшей правовые и литературные па-
мятники древней Руси требовательному анализу историка, увидевшего
в них не только литературное отражение действительности, но частично
и самую эту действительность.
Доклад «Б. А. Романов как исследователь социальных отношений
в древней Руси» сделал В. Н. Вернадский.
Социальные отношения древней Руси — это тема, которой начинал
свой научный путь Б. А. Романов и которой оп занимался на протяжении
всей жизни. Работы Б. А. Романова в этой области представляют чрезвы-
392
Чайно большой интерес. Ему принадлежит, например, блестящий анализ
«Устава о закупах» и «Устава о холопах», а также исследование положе-
ния смердов.
Б. А. Романов отнюдь не отвергал феодальную природу обществен-
ного строя Киевской Руси, как пытались утверждать некоторые из его
критиков. Наоборот, и проблему закрепощения древнерусского смерда, и
проблему холопства он рассматривал под углом зрения развития в Киев-
ской Руси именно феодальных отношений. Другое дело, что Б. А. Рома-
нов (и в этом его большая научная заслуга) выявил близость в бытовом
положении феодально-зависимых людей и рабов (что явилось отражением
пережитков рабовладельческой психологии и чрезвычайно характерно для
рассматриваемого периода), а также детально исследовал проблему пере-
хода от свободного к несвободному состоянию в феодальном обществе.
В. Н. Вернадский отмечает как выдающиеся явления советской исто-
риографии работы Б. А. Романова «Комментарии к Русской правде»,
«Комментарии к Судебнику 1550 г.», а также книгу «Люди и нравы древ-
ней Руси», в оценке которой он присоединяется к мнению Д. С. Лихачева.
Б. А. Романову как историку был присущ ряд замечательных качеств.
В своих работах он всегда шел от источника, его интерпретации, его ис-
следования. Б. А. Романов умел заставить заговорить мертвый источник.
Он обладал богатейшим историческим воображением, что позволяло ему
представить себе психику людей прошлого. В его подходе к источнику
никогда не было модернизации или субъективизма. Работы Б. А. Романова
отличаются строгостью и отточенностью мысли. Именно поэтому ему уда-
валось восстановить живую жизнь со всеми ее противоречиями и неуло-
вимыми переходами. Подлинная сила Б. А. Романова как историка —
в неугасимом огне ищущей мысли, в неутомимой жажде истины.
С сообщением «Б. А. Романов и археологи» выступила М. А, Тиха-
нова,
G археологией Б. А. Романов соприкасался еще в студенческие
годы на занятиях А. А. Спицына и на лекциях своего учителя
А. Е. Преснякова, придававшего большое значение памятникам матери-
альной культуры при изучении древнейшего периода истории СССР.
Но непосредственное творческое сотрудничество с археологами началось
у Б. А. Романова после 1934 г., когда он участвовал (в качестве рецен-
зента и участника коллективных трудов по истории культуры древней
Руси) в работе ГАИМК. Именно к этому периоду относится, например, его
развернутая рецензия на подготовлявшийся тогда в Институте феодаль-
ного общества сборник «Древняя Русь», оказавшая значительную помощь
его авторам в разработке ряда проблем социально-экономической исто-
рии, а также истории культуры древней Руси.
Весной 1936 г. Б. А. Романов написал (по заказу ГАИМК) большой
критический отзыв (более 8 печ. л.) «К вопросу о русском сельском по-
селении эпохи феодализма (по поводу работ Н. Н. Воронина и С. Б. Весе-
ловского)». В отзыве, написанном не только в критическом, но и в извест-
ной мере в исследовательском плане, Б. А. Романов поднял ряд карди-
нальных вопросов социальной истории Руси феодального периода и тща-
тельнейшим образом разобрал методику работы указанных авторов как
над письменными, так и над археологическими источниками и материа-
лами.
Особенно укрепились связи Б. А. Романова с археологами в конце
30-х годов, когда он принимал активное участие в обсуждении «Истории
культуры древней Руси». Тогда же Б. А. Романов взялся написать для
этого издания главу «Люди и нравы древней Руси XI—XIII веков», кото-
рая, правда, не вошла в его состав, а вышла отдельной книгой уже после
войны. Им также были написаны три первых параграфа к главе «Деньги
и денежное обращение древней Руси». В своих критических замечаниях
по отдельным главам и частям «Истории культуры древней Руси»
Б. А. Романов всегда настаивал на необходимости при решении истори-
ческих вопросов сочетать исследования вещественных памятников с ана-
лизом письменных источников. Творческие дискуссии в среде археологов,
в которых участвовал Б. А. Романов, послужили той научной атмосферой,
в которой в известной мере создавались как книга «Люди и нравы древ-
ней Руси», так и комментарии к Правде Русской.
Я. Е. Носов сделал доклад «Б. А. Романов как педагог».
Б. А Романов был не только выдающимся исследователем, историком
исключительно широкого и глубокого образования и разносторонних на-
учных интересов, но и замечательным педагогом.
Ученики, товарищи, все те, кто в той или иной мере были знакомы
с Б. А., помнят, с какой любовью и вниманием относился он к молодежи,
стремясь передать ей свой большие и разносторонние знания. И вот сей-
час, на нашем заседании, посвященном памяти Б. А., хотелось бы вспом-
нить некоторые из тех принципов, которые лежали в основе его педаго-
гической деятельности.
В первую очередь следует остановиться на семинарах Б. А. по Рус-
ской Правде, которые он в течение ряда лет вел на первом курсе истори-
ческого факультета Ленинградского государственного университета. На
этих семинарах состоялось и мое первое знакомство, как и многих здесь
присутствующих, с Б. А.
Семинары по Русской Правде, проводимые Б. А., были настолько свое-
образны, что заслуживают специальной характеристики. Основной целью,
которую преследовал на своих семинарах Б. А., было не столько изуче-
ние собственно Русской Правды как законодательного памятника, сколько
обучение студентов (в большинстве своем только что пришедших в уни-
верситет из средней школы) навыкам работы над источником, умению чи-
тать источник глазами историка, проникать через его «призму», как лю-
бил говорить Б. А., в подлинную жизнь изучаемой эпохи. Достигалось это
путем упорной и тщательной (продуманной до мельчайших деталей) ра-
боты со своими учениками. Б. А. стремился создать на семинарах атмос-
феру полного творческого равенства между ним как руководителем и нами
как участниками семинара. Только при этом условии, считал Б. А., семи-
нар может стать подлинной «творческой лабораторией». В этих целях
Б. А., приступая к работе над Русской Правдой, стремился изолировать
участников семинара от существующего историографического окружения
и поставить их перед необходимостью самим, без ссылок на какие-либо
установившиеся точки зрения, разобраться и дать толкование той или
иной статьи Русской Правды. Естественно, что поставленный один на
один с таким сложным источником, как Русская Правда, каждый из нас,
участников семинара, чувствовал себя в известном смысле в положении
неумеющего плавать человека, брошенного в воду и лишенного средств
к спасению, кроме надежды на свои собственные силы. Обычно человек
в таких случаях начинает барахтаться. То же самое происходило и с нами.
Но наши попытки разобраться в тексте источника, первоначально весьма
беспомощные и наивные, шли отнюдь не самотеком, как это нам ка-
залось. Умелой постановкой вопросов Б. А., незаметно для нас, управлял
ходом нашего мышления, постепенно все усложняя и усложняя стоящие
перед нами задачи.
По времени, например, только разбор первой статьи Русской Правды
занял 4 семинарских занятия, наши суждения и мысли приобретали все
большую четкость, а наше восприятие анализируемого текста все боль-
шую и большую остроту. Те смысловые, логические и текстологические
мелочи, на которые мы раньше не обращали внимания, а иногда и вообще
не замечали, приобретали теперь для нас большую научную значимость,
поскольку мы на собственном опыте видели, как из того или иного толко-
вания именно этих «мелочей» вырастали нередко, диаметрально противо-
положные трактовки крупных исторических явлений.
Но бывали случаи, когда в разборе той или иной статьи мы заходили
в тупик. Смысл и направленность статьи явно ускользали от нас. В та-
394
ких случаях Б. А. нередко прибегал к следующему приему. Он предлагал
одному из участников семинара быть, например, истцом, другому — ответ-
чиком, третьему — судьей, четвертому — свидетелем и т. д. Получалось
своеобразное разыгрывание содержания статьи по ролям. Действующие
лица ставились Б. А. в самые различные, типичные для той эпохи поло-
жения, из которых они и должны были выпутаться тоже средствами того
времени. В результате подобного обыгрывания статей Б. А. обычно уда-
валось добиться от участников семинара не только правильного их пони-
мания, но и увидеть за, казалось бы, мертвыми юридическими формулами
живых людей древней Руси: одних — учреждающих законы, других — их
проводящих, третьих — их нарушающих или обходящих. И все это не
в форме абстрактных исторических категорий, а в форме конкретных (ти-
пичных для своей эпохи) исторических образов.
Особое внимание уделял Б. А. выяснению классовых и групповых (со-
циальных и политических) противоречий и борьбы, скрываемых за
внешне, казалось бы, литыми законодательными формулами Русской
Правды.
Завершался годовой семинар, по плану Бориса Александровича, пору-
чением каждому из его участников написать небольшой специальный до-
клад, основой которого должны были служить всего-навсего одна или две
статьи Русской Правды. Но на этот раз Б. А. уже рекомендовал нам
ознакомиться с литературой не только по своей теме, но и вообще по Рус-
ской Правде в целом. И вот, знакомясь с литературой, мы неожиданно
убеждались, что проделанная нами в течение года работа по постатейному
текстологическому изучению Русской Правды, по существу, является свое-
образным отражением общего пути историографического осмысления
Русской Правды в «большой науке». Это, естественно, весьма возвышало
нас в своих глазах, ведь мы тогда еще далеко не осознавали, что весь
пройденный нами путь — лишь выполнение учебного замысла, продуман-
ного и разработанного до мельчайших деталей Борисом Александровичем.
Но основной положительный результат подобного «учения истории»
был налицо: каждый из участников семинара теперь уже на собственном
опыте убеждался, что изучение исторического факта по первоисточникам,
как и изучение самого первоисточника, — основа исторической науки.
Говоря словами Бориса Александровича, он ввел нас в историческую
науку не с «парадного крыльца, а с черного хода», показывая нам «не сто-
ловую, а кухню исторической науки». Да и вообще не без иронии говорил
Борис Александрович, какие же из вас будут «ученые мужи», если вы
«не заглянете под юбку истории».
Указанные педагогические приемы находили свое проявление и в спец-
семинарах по истории СССР периода феодализма, проводимых Б. А. со
студентами старших курсов исторического факультета, в частности в его
семинарах по вопросам источниковедения XIV—XVI вв. Основными пред-
метами изучения в этих семинарах были духовные и договорные грамоты
московских великих князей, Судебник 1550 г., а также публицистические
произведения XVI в., как сочинения И. С. Пересветова, Ермолая Еразма,
Андрея Курбского, переписка Ивана Грозного с Курбским. Как и в семи-
парах по Русской Правде, на своих занятиях по XIV—XVI вв. Борис Але-
ксандрович стремился прежде всего привить своим ученикам навыки
работы над источником, умение не только прочесть источник глазами
историка, но и увидеть за ним живую жизнь изучаемой эпохи. Он призы-
вал не бояться, говоря его словами, «любой интеллектуально черновой
работы», так как именно она составляет основу всякого подлинного исто-
рического исследования.
Чутко и внимательно относился Борис Александрович к любому
новому наблюдению над источником, к любой свежей мысли. Он был
решительным противником всякого упрощенчества и догматизации, в ка-
кой бы форме они ни проявлялись. В то же время он никогда не исполь-
зовал своего научного авторитета для навязывания нам своей точки зре-
395
ния, наоборот, он принимал все меры, чтобы обеспечить полную творческую
свободу участников семинара.
Большое внимание уделял Борис Александрович обучению своих уче-
ников и технике исторического (монографического) исследования. Напри-
мер, на семинаре было проведено специальное обсуждение монографии
П. А. Садикова «Очерки по истории опричнины», причем основное вни-
мание было обращено на метод работы автора не только над источником,
но и над конструированием самого исследования. В этом же плане под-
верглись рассмотрению книга С. Б. Веселовского «Феодальное землевла-
дение в Северо-Восточной Руси» и ряд других.
Борис Александрович всегда резко отрицательно относился к стремле-
нию тех или иных авторов подменить подлинное изучение исторических
явлений социологической схемой, но он всегда крайне чутко реагировал
на каждое новое явление в -области «теории истории», казалось бы,
далеко выходящее за рамки era непосредственных исследовательских
интересов. В этом отношении весьма показательно проведенное им на
семинаре по XVI в. обсуждение в 1949 г. известного труда А. В. Вене-
диктова «Государственная социалистическая собственность», а именно
первых разделов, этого исследования, посвященных теории разделенной
феодальной собственности.
Особо следует отметить обсуждение на семинаре, а также на кружке
по истории СССР весьма интересного и оригинального по замыслу иссле-
дования Д. Н. Алыпица «Иван Грозный и приписки к лицевым сводам
его времени», которое привлекло к себе внимание не только специали-
стов по истории СССР. И на этот раз основным предметом обсуждения
были вопросы источниковедческого характера — приемы работы автора
над летописью, в данном случае над лицевым сводом.
Но сперва несколько слов о, как бы сказать, предыстории этого не-
обычного заседания. Дело в том, что еще во время занятий самого
Бориса Александровича в семинарии С. Ф. Платонова последний предло-
жил ему подготовить доклад об указанных приписках к лицевому своду.
С. Ф. Платонов предполагал, что эти приписки, всего вероятнее, дело рук
самого царя и сделаны во время опричнины, в ее оправдание. Б. А. Ро-
манов, как он рассказал участникам заседания уже после дискуссии,
увлекся этой темой, много работал в архиве над самими рукописями и
пришел к выводу, что автором приписок является не Иван Грозный,
а, всего вероятнее, дьяк Иван Висковатый — глава царского дипломатиче-
ского ведомства. Об этом он и сделал доклад в семинарии. Но доклад
Бориса Александровича не убедил С. Ф. Платонова.
И вот теперь (более чем через 40 лет), задумав обсудить на историче-
ском круяще работу Д. Н. Алыпица, который пришел к таким же выво-
дам, как С. Ф. Платонов (и это тем более интересно, что ни об аргумен-
тации последнего, ни тем более о «неудачном» студенческом докладе Бо-
риса Александровича он ничего не знал), Борис Александрович как бы
ставил на новую перепроверку среди «молодых, „не испорченных наукой",
умов», как любил он шутить, эту старую и отнюдь не «простую» дис-
куссию. Ведь от того или иного ответа па происхождение указанных
приписок, касающихся так называемого «боярского мятежа» 1553 г.,
могло резко измениться и отношение большой науки к вопросу об
объективных причинах опричнины. Дискуссия по работе Д. Н. Аль-
шица была бурной, страстной и ожесточенной. И не только студенты
присутствовали на ней, на этот раз на заседании кружка можно было
увидеть многих маститых профессоров университета, и не только специа-
листов по русскому феодализму. К согласию не пришли. И это тоже вхо-
дило в «учебные замыслы» Бориса Александровича, который с самого на-
чала запланировал два доклада о работе Д. Н. Алыпица — «за» и «контра».
Сам же Д. Н. Алыпиц, отвечая молодым горячим оппонентам, признал,
что даже на защите его работы в ЛОИИ она не подвергалась столь широ-
кому и интересному рассмотрению, как на этом заседании. Еще более
396
пользы принесло это заседание самым его молодым участникам, которые
впервые почувствовали себя брошенными Борисом Александровичем в са-
мостоятельное «единоборство» с большой наукой, да еще оказавшимися
в столь необычной историографической ситуации.
Большое место в педагогической деятельности Бориса Александровича
занимали его спецкурсы и спецсеминары по истории внешней политики
царизма конца XIX—начала XX вв. Вопросы источниковедческие и в этих
занятиях играли первостепенную роль. Борис Александрович считал, что
перед тем, как приступить к исследовательской работе по новой и новей-
шей истории, надо пройти хорошую источниковедческую школу в области
изучения древнейших периодов истории. Так же, как хирург, со свой-
ственной ему образностью говорил Борис Александрович, перед тем, как
приступить к операциям над живыми людьми, длительное время практи-
куется на трупах, так и мы, историки, должны сперва научиться рабо-
тать при помощи не только ножа, но лупы и пинцета над древними, умер-
шими формациями, перед тем как перейти к работе над новой историей,
отнюдь не более легкой, как иногда предполагает молодежь, а значи-
тельно более сложной и трудной для изучения и осмысления.
Весьма своеобразно относился Борис Александрович и к выбору тема-
тики курсовых работ и докладов по истории СССР периода империализма.
Он сознательно давал участникам своих семинаров такие темы, которые,
хотя и были весьма значительны по своей проблематике, но имели огра-
ниченную и очень невыигрышную для обработки источниковедческую
базу. Нередко участники семинара пытались протестовать против таких
тем, -но Борис Александрович всегда отвечал, «что невелики заслуги при-
готовить обед из хороших продуктов, это почти каждый может, этому и
учиться не надо, а вот попробуйте приготовить его из плохих продуктов.
Вот именно этому и надо поучиться». И надо сказать, что результаты
подобного рода обучения были обычно весьма положительны.
Большая работа была проделана Борисом Александровичем и в деле
организации работы студенческого научного кружка при кафедре исто-
рии СССР, руководителем которого он был с 1948 по 1951 г. В кружке ста-
вились доклады по всем периодам истории СССР. В обсуждениях же
докладов участвовали не только студенты, но и члены кафедр факультета,
а также историки других научных учреждений Ленинграда. Заседания
затягивались иногда до позднего вечера (об одном таком заседании,
посвященном Ивану Грозному, мы уже говорили). И можно было только
поражаться, как Борис Александрович, несмотря на плохое здоровье,
выдерживал подобные бурные дискуссии.
Но педагогическая деятельность Бориса Александровича далеко не
исчерпывалась его работой в стенах Ленинградского университета.
Борис Александрович всегда с предельной чуткостью и вниманием отно-
сился к работе аспирантов и своих младших товарищей по институту,
радовался их успехам, помогал в преодолении трудностей. По любому
вопросу каждый из нас, молодых сотрудников института, имел возмож-
ность в любое время обратиться к Борису Александровичу. «Для меня
вы, молодежь, — говорил Борис Александрович, — это тот кислород, без
которого я не могу ни творчески работать, ни жить».
Безвременная кончина Бориса Александровича — тяжелая утрата для
советской исторической науки, но она по праву может гордиться тем
научным наследством, которое оставил Борис Александрович. А мы, уче-
ники и товарищи Бориса Александровича, — тем, что учились и будем
учиться у него.
СОДЕРЖАНИЕ
Стр.
Предисловие (Н. Е. Носов).......................................... 3
С. Н. Валк. Борис Александрович Романов .	.	8
Д. С. Л и х а ч е в. Б. А. Романов и его «гид» Даниил Заточник ...	39
В. В. Мавродин. О племенных княжениях восточных славян	44
А. А. Зимин. Смерды в законодательстве Владимира Мономаха	56
Л. В. Ч е р е п н и н. К вопросу о «Послании» Даниила Заточника	69
Н. А. Казакова. Ранние русско-нидерландские торговые контакты	81
Я. С. Лурье. К истории присоединения Новгорода в 1477—1479 гг. 89
А. Л. Шапиро. О «пожилом» Судебников 1497 и 1550 гг............... 96
Ю. Г. Алексеев. Пятнадцатирублевый максимум по служилой
кабале, служба с земли и феодальная рента................110
Н. Н. Масленникова. Помещики и крестьяне Порховского
уезда Шелонской пятины к 40-м годам XVI в............... 118
С. О. Шмидт. Новое о Тучковых (Тучковы, Максим Грек, Курб-
ский) ...................................................129
А.	И. Копанев. Новгородские таможенные целовальники 70—
80-х годов XVI в............................................. 142
Н. Е. Носов. Русский город и русское купечество в XVI столетии.
(К постановке вопроса)...................................152
В.	И. Рутенбург. У истоков политических связей России и
Италии........................................................178
Р. Г. Скрынников. Борис Годунов и царевич Дмитрий ....	182
В. М. П а н е я х. Добровольное холопство в законодательстве XVI—
XVII вв. (1550—1649 гг.).....................................198
Е. Н. К у ш е в а. О плене как источнике холопства во второй по-
ловине XVII в............................................217
А. Г. М а н ь к о в. К истории реформы посадского управления
1699 г...................................................232
А. Н. Ц а м у т а л и. Социально-политическая история Киевской
Руси в освещении М. Д. Затыркевича.......................247
398
Н. П. Полетйка. Пруссия и Крымская война ......255
Н. М. Дружинин. Главный комитет об устройстве сельского
состояния .....................................  269
Ю. Б. Соловьев. Самодержавие и вопрос о служебных преиму-
ществах дворянства в конце XIX в.................287
Б. В. Ананьич, Р. Ш. Гане ли н._ Р. А. Фадеев, С. Ю. Витте и
идеологические искания «охранителей» в 1881—1883 гг. . . . 299
Л. М. Иванов. К вопросу о страховании рабочих в России . . .	327
А. А. Фурсенко. Можно ли считать компанию Нобеля русским
концерном?.......................................352
У. А. Шустер. Петербургские рабочие и лодзинский локаут 1907 г. 362
Л. Е. Шепелев. Акционерное законодательство Временного пра-
вительства ..................... 369
Список трудов Б. А. Романова ...............	382
Научное заседание, посвященное памяти доктора исторических наук
профессора Б. А. Романова, 16 ноября 1957 г. . ..387
ИССЛЕДОВАНИЯ
ПО СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ РОССИИ
Сборник статей памяти
Бориса Александровича Романова
Утверждено к печати
Ленинградским отделением Института истории СССР
Академии наук СССР
Редактор издательства Р. Ж. Паэгле
Художник Д. С. Данилов
Технический редактор Г. А. Бессонова
Корректоры 3. В. Гришина, Э. В, Коваленко
и В, А. Пузиков
Сдано в набор 31/V 1971 г. Подписано к печати 7/Х 1971 г.
Формат бумаги 60х9071в. Печ. л. 25 = 25 усл. печ. л. Уч.-изд.
л. 27.6. Изд. № 4612. Тип. зак. № 317. М-47563. Тираж 2500.
Бумага № 1. Цена 1 р. 98 к.
Ленинградское отделение издательства «Наука»
Ленинград, В-164, Менделеевская лин., д. 1
1-я тип. издательства «Наука». Ленинград, В-34, 9 линия, д. 12