/
Автор: Брехт Б.
Теги: статьи драматургия пьесы немецкая литература театр издательство искусство
Год: 1964
Текст
БЕРТОЛЬТ БРЕХТ.
БЕРТОЛЬТ БРЕХТ • ТЕАТР
ПЬЕСЫ - СТАТЬИ - ВЫСКАЗЫВАНИЯ
В ПЯТИ ТОМАХ
БЕРТОЛЬТ БРЕХТ
ИЗДАТЕЛЬСТВО
•ИСКУССТВО’
МОСКВА
19 6 4
Общая редакция
В. ТОПЕР, И. ФРАДКИНА
Е. СУРКОВА,
Комментарии
Е. ЭТКИНДА
Оформление художника В. Лазурского
и б'ежгнг^
РАЗГОВОРЫ БЕЖЕНЦЕВ
Перевод под редакцией
Е. ЭТКИНДА
Не knew that he was still alive
More he could not say.
Wodehause1
1 Он знал, что все еще жив.
большего он сказать не мог.
Б уд * а уз
1*
О паспортах. О равноценности пива и сигар.
О любви к порядку
Фурия войны, опустошившая пол-Европы, была еще молода и кра¬
сива и мечтала совершить прыжок за океан, в Америку, а в
ресторане на вокзале города Хельсинки сидели двое и, время oi
времени опасливо оглядываясь, рассуждали о политике. Один из
них был высокий, полный, с холеными белыми руками, другой —
коренастый; в его руки въелись крапинки металла. Высокий, подняв
кружку, просматривал пиво на свет.
Высокий. Пиво не пиво, и это компенсируется тем,
что сигары не сигары, а нот паспорт должен быть пас¬
портом. Иначе тебя не впустят в страну.
Кор ев а с ты й. Паспорт—самое благородное, что
есть в человеке. Изготовить паспорт не так просто, как
сделать человека. Человека можно сделать где угодно,
в два счета и без всяких разумных на то оснований, а
паспорт — поди попробуй! За это его так и ценят — если
он настоящий; человек же может быть и стоящим и
настоящим, а все-таки его далеко не всегда ценят по за¬
слугам.
Высокий. Можно сказать, что человек — это про¬
сто особое приспособление для хранения паспорта. Па¬
спорт закладывают ему во внутренний карман, как
пакет акций в сейф, который, сам по себе не представ¬
ляя ценности, служит вместилищем для ценных пред¬
метов.
Коренастый. Согласитесь, однако, что к паспор¬
ту, как-никак, нужен и владелец. Главное — это, конечно,
паспорт, честь ему и хвала, но без приложения в виде
владельца его представить себе невозможно, или, во вся¬
ком случае, он будет неполноценным. Да вот возьмите
хотя бы хирургов: чтобы оперировать, хирургу нужны
больные, иначе грош ему цена, несмотря на всю его ** Перевод С. Григорьевой и Ю. Афонькина.
7
ученость; точно так же и в современном государстве
главное, чтобы был дуче или там фюрер — словом,
вождь, но в то же время им необходим народ, который
они могли бы вести. Они великие люди, но за это кто-то
должен отдуваться, иначе ничего не выйдет.
Высокий. Оба титула, которые вы только что про¬
изнесли, напомнили мне о здешнем пиве и сигарах. Как
видно, это ведущие марки, лучших здесь не достать, и
в том, что пиво не похоже на пиво, а сигары тоже не
похожи на сигары, я вижу счастливое стечение обстоя¬
тельств; если бы случайно это равновесие нарушилось,
ресторан вряд ли продержался долго. Полагаю, что и
кофе не кофе.
Коренастый. Счастливое стечение обстоятельств?
Что вы хотите этим сказать?
Высокий. Я хочу сказать, что равновесие восста¬
новлено. Они могут не бояться сопоставлений и, стоя
бок о бок, кричат на весь мир, что каждый из них обоих
не мог бы найти себе более верного друга и что их
встречи протекают в обстановке полного 'взаимопонима¬
ния. Другое дело, если бы, например, кофе был кофе
и только пиво стало бы непохожим на пиво; все мог¬
ли бы сказать, что пиво — дрянь, а что бы тогда бы¬
ло? Но я отвлек вас от вашей темы, вы говорили о пас¬
порте.
Коренастый. Не такая уж это увлекательная те¬
ма, чтобы мне не хотелось с ней расставаться. Я только
удивляюсь, что они именно сейчас занялись такой тща¬
тельной инвентаризацией и регистрацией людей, как
будто они боятся, что кто-нибудь вдруг потеряется; в
других отношениях они ведут себя совсем не так. Но
им, видите ли, вдруг понадобилось совершенно точно
знать, что ты — это ты, а не кто-нибудь другой; будто
не все равно, кого они уморят голодом.
Высокий и полный (поднялся, поклонился).
Циффель, физик.
Коренастый (видимо, раздумывал, следует ли
ему тоже встать, однако проявил выдержку, остался
сидеть и пробурчал). Зовите меня Калле, этого доста¬
точно.
Циффель (сел и, прежде чем снова загово¬
рить, с явным неудовольствием затянулся сигарой, по
8
поводу которой уже высказал несколько критических
замечаний). Забота о человеке в последние годы очень
возросла, особенно во вновь возникших государственных
формациях. Это вам не то, что прежде,— о людях забо¬
тится государство. Великие личности, которые вдруг
объявились в разных концах Европы, питают большой
интерес к л*одям. Народу им надо много, на них людей
не напасешься. Сначала все ломали голову, почему фю¬
рер собирает жителей с окраин страны и перевозит их
в центр Германии. Только теперь, во время войны, это
стало понятно: расход в людях у него немалый, вот ему
и нужна целая прорва. Теперь насчет паспортов: они
существуют главным образом для порядка. В такое вре¬
мя порядок абсолютно необходим. Допустим, что мы с
вами разгуливаем свободно без удостоверений личности
и нас нельзя найти, чтобы отсюда спровадить. Разве это
порядок? Вот вы говорили о хирурге. Хирургия процве¬
тает лишь потому, что хирург точно знает, где у чело¬
века что расположено, например слепая кишка. Если
бы она без ведома хирурга могла перебраться в голову
или там в колено, ее резекция представила бы извест¬
ные трудности. Это вам подтвердит каждый, кто любит
порядок.
Калле. Самым заядлым любителем порядка, какого
я только встр^ал, был некий Шифингер в лагере Да-
хау, эсэсовец. О нем рассказывали, что своей любовни¬
це он позволяет вилять задом только в субботу, да и то
только вечером. Он не терпел даже, когда это получа¬
лось у нее случайно. В ресторане она не смела ставить
бутылку лимонада мокрым донышком на стол. Когда
он хлестал нас плеткой, он работал с такой филигранной
точностью, что рубцы, ложившиеся нам на спину, были
строго определенной ширины, хоть миллиметровой ли¬
нейкой проверяй. Любовь к порядку была у него в кро¬
ви, и он предпочел бы вовсе нас не пороть, чем пороть
как попало.
Циффель. Это очень важное обстоятельство. Ни¬
где так не следят за порядком, как в тюрьме и на воен¬
ной службе. Это давно вошло в поговорку. Генерал, до¬
ложивший императору Наполеону в семидесятом году,
перед началом войны, что армия готова вплоть до по¬
следней пуговицы, правильно выразил бы степень готов-
9
ности, если бы это было правдой. Все дело именно в по¬
следней пуговице. Каждая пуговица должна быть на уче¬
те. Последняя пуговица обеспечивает победу в войне.
Последняя капля крови тоже, конечно, имеет значение,
но не в той мере, в какой важна (последняя пуговица.
Именно порядок позволяет выиграть войну. В отно¬
шении крови нельзя соблюдать такой же порядок,
как в отношении 'пуговиц. Пролита ли уже »послед¬
няя капля крови — об этом в штабе никогда не знают
с такой же точностью, с какой там все знают о пуго¬
вицах.
Калле. «Последний» — это вообще одно из их из¬
любленных словечек. На болоте эсэсовец нам всегда
говорил, что мы должны копать из последних сил, и я
часто удивлялся: почему нам нельзя копать из первых
сил. Но эсэсовец настаивал на последних силах, в этом
для него и был весь смак. И войну мы тоже должны
выиграть из последних сил, на этом они очень настаи¬
вают.
Циффель. Им важно показать, что все это очень
серьезно, что все должны работать до седьмого пота.
Калле. До кровавого пота. Пот, не окрашенный
кровью, вообще не пот.
Циффель. Вернемся, однако, к пуговицам. Даже
коммерсанты не придают такого значения порядку, как
военные, хотя, казалось бы, образцовый порядок в де¬
лах обеспечивает прибыль, а война приносит одни убыт¬
ки. По логике вещей коммерсантам куда важнее учиты¬
вать каждый пфенниг, чем военным—каждую пуго¬
вицу.
Калле. Сама по себе пуговица никакого значения
на войне не имеет, никогда люди так не швыряются
ценностями, как во время войны, это знает каждый.
Здесь все делают с размахом. Кто хоть раз в жизни ви¬
дел военное управление, которое вело бы экономное хо¬
зяйство? Порядок не в том, чтоб экономить.
Циффель. Конечно, нет. Порядок заключается в
том, чтобы планомерно разбазаривать. Все, что выбрасы¬
вают, все, что портят или разрушают, нужно занести в
список, обязательно под номером — это и есть порядок.
За порядком следят прежде всего с воспитательной
целью, Некоторые требования человек вообще не мог
W
бы выполнить, если бы он выполнял их кое-как. Это от¬
носится к бессмысленным требованиям. Заставьте за¬
ключенного копать яму, потом снова ее засыпать и поз¬
вольте ему работать спустя рукава, и он просто спятит
либо взбунтуется, что, собственно говоря, одно и то же.
Напротив, если следят за тем, чтобы он держал лопату
именно так, как положено, ни на сантиметр ниже, если
протянут шнур, вдоль которого нужно копать, чтобы
край ямы был прямым, как струна, и если требуется
снова засыпать яму так, чтобы земля под ногами была
ровной, будто никакой ямы 'вовсе и не было, вот тогда и
работу выполнишь, и все будет сделано аккуратненько,
как по линеечке,— это сравнение тоже из их лексикона.
С другой стороны, вы едва ли в наше время встретите
человечное отношение, не предложив взятку, что тоже
является разновидностью беспорядка. Человечность вы
найдете там, где найдете чиновника, который берет.
Пользуясь подкупом, вы можете даже иногда добиться
справедливости. Чтобы моя очередь в австрийском бюро
паспортов подошла побыстрее, я дал на чай. Я увидел
по лицу одного из чиновников, что он человек добродуш¬
ный и при случае не прочь взять. Фашистские прави¬
тельства выступают против подкупа именно потому, что
они не гуманны.
Калле. Кто-то однажды утверждал, что дерьмо это
просто вещество, которое находится не .на своем месте.
Дерьмо в цветочном горшке, собственно говоря, нельзя
считать дерьмом. В сущности, я за порядок. Но однажды
я видел фильм с Чарли Чаплином. Он хотел упаковать
костюм; он швырнул его в чемодан и захлопнул крышку,
а потом заметил, что из-под крышки торчат концы. Он
взял ножницы и просто-напросто обрезал все лишнее:
где рукав, где штанину — короче, все, что торчало. Это
меня поразило. Вы, я вижу, тоже не слишком цените
любовь к порядку.
Циффель. Я просто признаю преимущества рас¬
хлябанности. Расхлябанность спасла жизнь тысячам
людей. На войне очень часто случалось, что ничтожное
отступление от приказа помогало солдату остаться в
живых.
Калле. Это верно. Мой дядя был в Аргоннах. Они
сидели в окопах и получили по телефону приказ отхо¬
11
дить, причем немедленно. Но они не послушались, реши¬
ли сначала съесть картошку, которую как раз жарили,
попали в плен и спаслись.
Циффель. Или возьмите, к примеру, летчика. Он
устал и неточно считывает показания приборов. Ему
надо сбросить свои бомбы на большой жилой дом, а они
летят мимо. Полсотни человек спасены от гибели. Я го¬
ворю это к тому, что люди еще не созрели для такой
добродетели, как любовь к порядку. Сначала им надо
как следует развить свои умственные способности. Люди
ставят себе идиотские цели, и только халатное и нера¬
дивое выполнение их планов может уберечь их от круп¬
ных неприятностей.
Вы знаете, у меня в лаборатории был служитель, гос¬
подин Цайзиг, который должен был следить за поряд¬
ком. Бедняга трудился не покладая рук. Он то и дело
прибирал. Бывало, подготовишь несколько приборов для
опыта, а тебя позовут к телефону. Он тут же быстренько
опять все уберет. Каждое утро совершенно пустые сто¬
лы блестели чистотой, а все рабочие записи и заметки
бесследно исчезали в мусорном ведре. Но он старался,
и я ничего не мог ему сказать. Конечно, иногда я не вы¬
держивал, но потом раскаивался, потому что был неправ.
Если что пропадало, то есть было убрано, он так смотрел
на вас своими бесцветными глазами, лишенными малей¬
шего проблеска мысли, что его становилось жаль. Я не
мог себе даже представить, что у господина Цайзига мо¬
жет быть личная жизнь, но она была. Как только Гит¬
лер пришел к власти, выяснилось, что господин Цайзиг
все время был «старым бойцом». В то утро, когда Гитлер
стал рейхсканцлером, он сказал, аккуратно вешая мое
пальто на гвоздик: «Господин доктор, теперь в Германии
наведут порядок». Вот господин Цайзиг и сдержал свое
слово.
Меня- что-то не тянет жить в стране, где слишком
много порядка, зато не хватает многого другого. Конеч¬
но, если все делается с размахом, как у нас, то в этом,
если хотите, тоже есть какой-то порядок, но я уже гово¬
рил, что так бывает только во время войны.
Калле. Вы можете выразить это так: где ничто не
лежит на должном месте—там беспорядок; где на
должном месте не лежит ничего — там порядок.
12
Циффель. В наше время порядок обычно бывает
там, где ничего нет. Порядок заводят не от хорошей
жизни.
Коренастый кивнул, но в последних словах своего собеседника он
почувствовал что-то серьезное (на этот счет он вообще был чуток)
и медленными глотками допил свой кофе. Вскоре они попрощались
и разошлись — каждый в свою сторону.
2*
О низменном материализме. О безбожниках. Циффель пишет
мемуары. О заснлии значительных людей
Циффель и Калле очень удивились, когда через два дня снова встре¬
тились в ресторане на вокзале. Калле ничуть не изменился, а на
Циффеле теперь не было драпового пальто, которое он не снимал
во время прошлой встречи, хотя стояла теплая летняя погода.
Циффель. Я нашел комнату. Всегда радуюсь, ког¬
да удается пристроить мои девяносто килограммов мяса
и костей. Продержаться с этакой тушей в нынешние
времена — дело нелегкое. Да и ответственность больше:
куда обиднее загубить девяносто килограммов, чем ка¬
ких-нибудь семьдесят.
Калле. И все-таки вам должно быть легче: дород¬
ность производит хорошее впечатление, сразу чувствуется
достаток, а это производит хорошее впечатление.
Циффель. Я ем не больше, чем вы.
Калле. Да вы не обижайтесь, я ве возражаю, чтобы
вы ели досыта. У обеспеченных, может, и считается, что
стыдно голодать, но наш брат не считает зазорным есть
досыта.
Циффель. Думаю, что в привилегированных кругах
неспроста отвергают так называемый материализм. Там
любят поговорить о низменности материальных радостей
и советуют визшим классам не погрязать в них. Впро¬
чем, такие советы ни к чему, потому что у низших клас¬
сов все равно нет денег. Я всегда удивляюсь, почему
левые писатели не используют подстрекательства ради
смачные описания радостей, получаемых теми, кто много
получает. Издаются только такие пособия и справочни¬
ки, в которых содержатся сведения о философии и нрав¬
* Перевод Н. Шадрина и Е. Никаева.
13
ственности высших слоев общества; почему же лет спра¬
вочников о жратве и других удовольствиях, неизвестных
общественным низам, как будто им неизвестен один
только Кант? Прискорбно, когда человек не видал еги¬
петских пирамид, но, ло-моему, куда печальнее, что он
еще не видал филе под соусом из шампиньонов. Простое
описание различных сортов сыра, составленное нагляд¬
но и со знанием дела, или художественно прочувствован¬
ное изображение натурального омлета несомненно имело
бы воспитательное воздействие. Наваристый мясной суп
отлично сочетается с гуманизмом. А вам известно, что
значит ходить в приличной обуви? Я говорю о сшитых
по мерке ботинках из мягкой кожи, в которых чувст¬
вуешь себя легко, как балерина. А хорошо скроенные
брюки из мягкой шерстяной ткани — кто из вас имеет
об этом понятие? А ведь такое неведение мстит за се¬
бя. Неведение относительно бифштексов, ботинок и
штанов — двойное: вы всех этих вещей в глаза не ви¬
дали и не знаете, откуда их взять; но ваше неведе¬
ние — тройное, если вы даже не знаете, что такое
бывает.
Калле. Зачем нам аппетит? Нам его заменяет голод.
Циффель. Да, вот единственное, о чем вы знаете
не из книг. Хотя если верить сочинениям левых авторов,
то даже о собственном голоде вы должны узнавать ке
иначе как из книг. Немцы не слишком приспособлены
к материализму. Приобщившись к кему, они тотчас пре¬
ображают его в идею, будто материалист — это тот, кто
считает, что идеи возникают из материальных обстоя¬
тельств, а не наоборот, вот и вся материя. Можно поду¬
мать, что в Германии всего-то два сорта людей — попы
и антилопы. Представители мира земного — испитые,
бледные существа, знатоки всех философских систем;
представители мира потустороннего — дородные господа,
знатоки ;всех сортов вин. Я как-то слышал спор попа с
антипопом. Антипоп упрекал попа в том, что тот думает
только о жратве, а поп отвечал, что его оппонент думает
только о нем, попе. Они оба были правы. Религия поро¬
дила самых могучих героев и самых замечательных уче¬
ных, ко она всегда требовала некоторых усилий. Сейчас
ей на смену вдет пламенный атеизм; он прогрессивен, но
отнимает очень много времени.
14
Калле. В этом есть доля правды. Я сам был безбож¬
ником. Наши убеждения не давали нам ни отдыха, ни
срока. Время, которое у нас оставалось от борьбы за
светскую школу, мы употребляли на разоблачение Армии
спасения, а для пропаганды кремации -приходилось уры¬
вать минуты от обеденных перерывов. Мне иногда са¬
мому казалось, что если посмотреть со стороны, с каким
мы пылом ведем агитацию против религии, то нас мож¬
но принять за какую-нибудь особенно фанатическую сек¬
ту. Я с -ними порвал потому, что моя подруга сказала:
«Одно из двух, либо ты оставайся безбожником, либо я
буду с тобой гулять по воскресеньям». Но я еще долго
чувствовал себя грешником из-за того, что больше не
воюю с религией.
Циффель. Я рад, что бы с ними порвали.
Калле. Я примкнул к другим.
Циффель. И сохранили подругу.
Калле. Нет, потерял: когда я примкнул к другим,
она меня опять поставила перед выбором. Религия —
что алкоголь: нельзя его запретить, пока он кому-то ну¬
жен. Никто не пил больше, чем извозчики зимой. Ны¬
нешние шоферы, которым в кабине тепло, могут эконо¬
мить на водке.
Циффель. Значит, ваше мнение такое: вы не про¬
тив водки, но за машины?
Калле. Примерно так. Вы своей комнатой до¬
вольны?
Циффель. Я еще не задумывался над этим. Я не
ставлю никаких вопросов и не решаю никаких проблем,
если заранее знаю, что самый исчерпывающий ответ и
самое полное решение не принесут мне пользы. Случись
мне провалиться в болото, я не стану задумываться над
тем, что предпочитаю — стать топливом для печки или
для центрального отопления. В этой комнате я соби¬
раюсь писать мемуары.
Калле. Я думал, мемуары пишут только под конец
жизни. Тогда приобретаешь необходимый кругозор и
умеешь выражать свои мысли тактично.
Циффель. Кругозора у меня -нет, и тактично вы¬
ражаться я не умею, но первое условие — написать ме¬
муары к концу жизни — я выполню не хуже других
жителей нашего континента: надо полагать, что конец
жизни уже близок. В этом городе не слишком приятно
работать, потому что, когда я пишу, мне нужны сигары,
а в условиях блокады их доставать нелегко; но при си¬
стематической работе мне на восемьдесят страниц хватит
сорока сигар. В настоящее время это мне еще доступно.
Меня больше тревожит другое. Никто не удивится,
узнав, что какой-нибудь значительный человек вознаме¬
рился поведать человечеству о своих переживаниях,
взглядах и целях. А я возымел такое намерение, будучи
человеком незначительным.
Калле. Как раз поэтому вы и можете рассчитывать
на неожиданный успех.
Ц и ф ф е л ь. Вы полагаете, что мой успех может быть
следствием внезапного нападения из засады, когда про¬
тивник, то есть читатель, погружен в беспечную дремо¬
ту, не подготовившись к обороне?
Калле. Именно. То, что вы человек незначитель¬
ный, он обнаружит, когда уже будет поздно. К тому
времени вы успеете внушить ему добрую половину ва¬
ших мыслей. Не подозревая подвоха, он уже проглотил
их с жадностью, а когда начнет смутно понимать, что
все это чепуха,—.вы, оказывается, уже приобщили его
к вашим намерениям; пусть он потом даже настроится
на критический лад, но в голове у него что-то застрянет.
Циффель испытующе посмотрел на Калле, но не смог прочитать на
его лице никакой задней мысли. Честные глаза Калле смотрели на
собеседника прямо, искренне и ободряюще. Он отхлебнул пива,
которое не было пивом, и взгляд его снова приобрел присущее ему
задумчивое, отрешенное выражение.
Циффель. С этической точки зрения я чувствую
себя вправе это сделать. Общество на все лады рекла¬
мирует, поощряет и оплачивает по высокой ставке взгля¬
ды значительных людей, между тем как взгляды людей
незначительных оно же подавляет и презирает. Поэтому
незначительные люди, если они хотят писать и печа¬
таться, должны выражать взгляды значительных людей,
а не свои собственные. Такое положение вещей мне ка¬
жется недопустимым.
Калле. Может быть, вам стоит ограничиться
маленькой книжкой, какие выпускаются в дешевой
серии.
Циффель. Как так — маленькой? Я вижу, вы за¬
ходите мне в тыл. Вы считаете, что значительный человек
имеет право на большую книгу, хотя его требования к
читателю никогда не могут быть по-настоящему удовлет¬
ворены и, значит, являются чрезмерными. Я же соби¬
раюсь выразить поистине незначительные взгляды,
которые каждый человек легко может усвоить, если
он еще сам их не выработал и только не хочет призна¬
ваться себе в этом,— и я почему-то должен себя огра¬
ничивать!
Калле. Я согласен с вами, это одна из форм все¬
общей тирании. Почему бы не дать любому среднему
человеку право изложить свои взгляды и вежливо .не
выслушать его?
Циффель. Говоря так, вы впадаете в ошибку. Мне
хотелось бы сразу сделать оговорку. Хотя я человек и
незначительный, но уж никак не любой средний человек.
Не будем вносить путаницу в терминологию. Никто не
говорит с такой же легкостью о «любом среднезначи¬
тельном человеке», между тем как без обиняков говорят
о «любом средненезначительном человеке». Я решитель¬
но протестую против этого. Между нами, незначитель¬
ными людьми, существуют немалые различия. Встре¬
чаются люди, которые в высшей степени обладают
такими свойствами, как мужество, талант, самоотвер¬
женность, но точно так же встречаются и люди, которые
этими качествами в высшей степени н е обладают. К по¬
следним принадлежу и я, а значит, я представляю со¬
бой исключение и, следовательно, не являюсь любым
средним человеком.
Калле. Ну, тогда извините!
Циффель. Ни для кого не секрет, что в наш век
незначительные люди исчезают с лица земли. Прогресс
во всех областях науки, техники и прежде всего полити¬
ки обрек их «а вымирание. Поразительная способность
нашей эпохи делать из мухи слона — вот что породило
несметное множество значительных людей. Они появля¬
ются все более громадными толпами, или, вернее ска¬
зать, они развертываются все более громадными колон¬
нами. Куда ни кинешь взгляд — повсюду яркие индиви¬
дуальности, которые ведут себя как величайшие герои и
святые. Где ж это в прежние времена бывало столько
17
мужества, самоотверженности и таланта? Такие войны,
как наши, и такие мирные годы, как наши, прежде были
бы вообще невозможны. Для них потребовалось бы
слишком много доблестей, то есть гораздо больше значи¬
тельных людей, чем тогда было на свете.
Калле. Но если времена негероев, так сказать, ото¬
шли в прошлое, то, может быть, ваши взгляды никому
уже не интересны?
Циффель. Наоборот! Люди как раз особенно инте¬
ресуются чувствами и мыслями, которые стали редко¬
стью. Чего бы мы не дали, чтобы узнать, например, до¬
стоверные подробности о внутренней жизни последних
динозавров, огромных травоядных животных, которые
населяли нашу землю в доисторические времена! Они
вымерли оттого, что, наверно, не могли соперничать с
другими существами, но именно это и способно возбу¬
дить у нас особый интерес к ним. -
Калле. Если вы сравниваете себя с динозаврами,
вам самое время приняться за мемуары, потому что еще
немного, и вас никто не поймет.
Циффель. Переход от одной эпохи к другой со¬
вершается с необычайной быстротой. Современная нау¬
ка считает, что такие переходы происходят скачкообраз¬
но, можно даже сказать—молниеносно. Долгое время на¬
капливаются мелкие изменения, отклонения, искажения,
которые подготавливают переворот. Но сам переворот
наступает е драматической внезапностью. Некоторое вре¬
мя динозавры еще, так сказать, вращаются в высшем
обществе, но они уже плетутся в обозе. Теперь они уже
пустое место, хотя с ними еще продолжают расклани¬
ваться. В родословных книгах звериного общества они
все еще занимают почетное место, но только благодаря
древности своего рода. Еще безусловно считается при¬
знаком хорошего тона питаться травой, хотя элита жи¬
вотного мира уже предпочитает мясо. Еще не позор,
если от головы до хвоста у тебя двадцать метров, но
это уже и не заслуга. Так длится какое-то время, потом
внезапно совершается коренной переворот. Если вы не
очень возражаете, я хотел бы иногда почитать вам гла-
ву-другую из моих мемуаров.
Калле. Я ничего не имею против.
Вскоре они попрощались и разошлись — каждый в свою сторону.
18
3*
Об античеловеке. Легко выполнимые требования школы.
Гернрейтер
Циффель почти каждый день ходил в вокзальный ресторан; в этом
просторном зале был небольшой табачный киоск, девушка-продав¬
щица появлялась в самые разные часы дня, и нескольких пакетиков
сигар и сигарет, принесенных ею под мышкой, едва хватало на
десять минут торговли. Первая глава мемуаров уже лежала у Циф-
феля в боковом кармане, и автор с нетерпением поджидал Калле.
Но тот не приходил целую неделю, и Циффель, уже решив, что
труд его пропал втуне, забросил мемуары. Кроме Калле, он не
знал в X. никого, кто бы понимал по-немецки. Но на десятый или
одиннадцатый день Калле появился и, когда Циффель вынул свою
рукопись, не обнаружил особых признаков страха.
Циффель. Я начинаю с предисловия, где почти¬
тельно прошу обратить внимание «а то, что суждения,
которые я намереваюсь высказать, были, по крайней ме¬
ре еще совсем недавно, суждениями миллионов людей,
и что они, следовательно, не могут не представлять
известного интереса. Я пропускаю предисловие и начало
и перехожу непосредственно к рассказу о воспитании, ко¬
торое я получил. То, о чем я собираюсь поведать, имеет,
как мне кажется, большую познавательную ценность, а
в ряде случаев и весьма примечательно. Наклонитесь ко
мне, а то вам из-за шума будет плохо слышно. (Читает.)
«Известно, что многим качестве обучения в наших шко¬
лах кажется сомнительным. Замечательный принцип, на
котором зиждется это обучение, остается либо непри¬
знанным, либо не оцененным по заслугам. Он состоит в
том, что молодого человека сразу же, в самом нежном
возрасте, знакомят с жизнью, какова она есть.
Без обиняков и без лишних слов его бросают в омут: вы¬
плывай сам —или глотай тину!
Перед учителями стоит трудная задача, требующая
от них высокого самоотречения: они должны воплотить
в себе основные типы человечества, с которыми впослед¬
ствии в жизни столкнется юноша. В школе он получает
возможность каждый день четыре или шесть часов
познавать жестокость, злобу и несправедливость. За
такое образование не жаль уплатить любые деньги, ** Перевод Н. Субботовской.
19
но оно предоставляется даже бесплатно, за счет го¬
сударства.
Неодолимой силой, воплощенной в незабываемых че¬
ловеческих индивидуальностях,— вот каким предстает
юноше в школьные годы античеловек. Он обладает
почти безграничной властью. Оснащенный педагогиче¬
скими знаниями и многолетним опытом, он воспитывает
ученика по своему образу и подобию.
Ученик изучает все, что необходимо для преуспеяния
в жизни. Это то же самое, что необходимо для пре¬
успеяния в школе. Сюда относятся: мошенничество,
умение втирать очки и безнаказанно мстить, быстрое
усвоение общих мест, льстивость, угодливость, готов¬
ность доносить начальству на себе подобных и т. д.
и т. п.
Но самое важное — это познание человеческих ха¬
рактеров. Оно осуществляется как познание характеров
отдельных учителей. Ученик должен изучить слабости
учителя и уметь их использовать, иначе он никогда не
сможет защититься от груза совершенно бесполезных
знаний, которыми его будут набивать до отказа. Нашим
лучшим учителем был высокий, на редкость безобразный
мужчина, который, как говорили, в молодости метил в
профессора, но потерпел неудачу. Это разочарование
привело к полному расцвету всех дремавших 1в нем сил.
Ему нравилось устраивать неожиданные опросы, и, если
мы не могли ответить, он испускал тихий вопль сладо¬
страстия. Пожалуй, еще большую ненависть вызывала
у нас его привычка два-три раза в течение урока ухо¬
дить за классную доску и вытаскивать там из кармана
кусок незавернутого сыра,— он жевал его, продолжая
вести занятие. Он преподавал химию, но, если бы он
учил нас распутывать моток шерсти, суть была бы та
же. Учебный материал был ему нужен, как актерам
нужна пьеса — для того, чтобы показать себя. Его за¬
дачей было — сделать из нас людей. Это ему неплохо
удавалось. Химии мы у него не научились, но зато он
научил нас мстить за обиды. Ежегодно нашу школу по¬
сещал инспектор; считалось что он хочет посмотреть,
как мы учимся. Но мы знали, что он хочет видеть, как
нас учат учителя. Когда он однажды появился снова,
мы воспользовались случаем, чтобы проучить нашего
20
учителя. Мы не отвечали ни на один вопрос и сидели
как идиоты. На этот раз наше молчание отнюдь не до¬
ставило химику сладострастной радости. Он заболел
желтухой, долго хворал, а когда вернулся, от прежнего
сладострастия и сырной жвачки не осталось и следа.
У учителя французского языка была другая слабость.
Он поклонялся жестокой богине, требующей страшных
жертв, богине справедливости. Этим ловко пользовался
мой соученик Б. Проверяя письменные работы, от каче¬
ства которых зависел переход в следующий класс, учи¬
тель имело обыкновение записывать на отдельном листке
против каждой фамилии число ошибок. Справа на его
листке стояла отметка, так что он имел ясное представ¬
ление о каждом. Допустим, нуль ошибок давало едини¬
цу, лучшую отметку, десять ошибок давало двойку
и т. д. В самих работах ошибки были подчеркнуты крас¬
ным карандашом. И вот самые тупые ученики иногда
выскабливали перочинными ножиками несколько крас¬
ных штрихов, подходили к кафедре и обращали внима¬
ние учителя на то, что он указал большее число ошибок,
чем они сделали. Учитель молча брал работу, смотрел
ее на свет и замечал стертые места, заглаженные ногтем
большого пальца. Б. поступал иначе. В своей уже про¬
веренной работе он подчеркивал красной тушью несколь¬
ко совершенно правильных мест, обиженно подходил к
учителю и спрашивал, что же здесь неверно. Учителю
приходилось согласиться, что все верно, после чего он
сам вымарывал некоторые свои красные штрихи и сни¬
жал на своем листке общее число ошибок. Соответствен¬
но изменялась, разумеется, и отметка. Согласитесь, это¬
го ученика школа научила думать.
Государство обеспечивало наглядность обучения весь¬
ма простым способом. Вследствие того что каждый учи¬
тель должен был излагать лишь строго определенное
количество знаний и делать это из года в год, он ста¬
новился совершенно безучастным к своему предмету и
не отклонялся из-за него от основной цели: жить полно¬
кровной жизнью на глазах у своих учеников. Все свои
личные разочарования, финансовые затруднения, семей¬
ные неурядицы учитель компенсировал в классе, так что
ученики вынуждены были делить с ним его невзгоды.
Его не связывал конкретный материал предмета, он и
21
мог всецело сосредоточить свои силы на нравственном
воспитании молодых людей, на обучении их вся¬
кого рода обману. Так готовил он их к вступлению в
мир, где им встретятся люди, подобные ему: искалечен-
«ые, ущемленные жизнью, прошедшие огонь и воду. Го¬
ворят, что сейчас школьное образование, по крайней
мере кое-где, основывается «а других принципах, чем в
мое время. Что с детьми обращаются теперь справедли¬
во и разумно. Мне было бы очень жаль, если бы дело
обстояло действительно так. Мы еще в школе изучали
такие понятия, как сословные различия. Это относилось
к учебным предметам. Когда ученик был из хорошей
семьи, с ним и обращались хорошо, не так, как с детьми
рабочих. Если исключить этот важный предмет из учеб¬
ных программ современных школ, молодые люди смогут
постичь столь существенные тонкости обращения лишь
на своем жизненном опыте. Все, чему они научились в
школе, в общении с учителями — привело бы их к жиз¬
ни совсем иной, чем они себе представляли, к нелепым
поступкам. Они были бы ловко введены в заблуждение
относительно того, с чем они столкнутся в реальном
мире. Они бы надеялись на fair play, на доброжелатель¬
ность и внимание и совершенно неподготовленными, не¬
вооруженными, беспомощными были бы отданы во
власть общества.
Я-то был подготовлен совсем иначе! Я вступил в
жизнь с солидным запасом знаний о человеческой на¬
туре.
После того как мое воспитание было до некоторой
степени закончено, я имел основание ожидать, что, обла¬
дая кое-какими заурядными пороками и научившись до¬
полнительно кое-каким не слишком отвратительным мер¬
зостям, я смогу более или менее сносно прожить на све¬
те. Это было заблуждением. В один прекрасный день
внезапно понадобились добродетели».
На этом я сегодня закончу, ибо мне удалось возбу¬
дить ваше любопытство.
Калле. Ваше снисходительное отношение к школе
весьма оригинально, и в его основе лежат, так сказать,
высокие идейные принципы. Во всяком случае, я только
сейчас вижу, что тоже кое-чему научился в школе.
Я припоминаю, что мы в первый же день получили хо-
22
роигий урок. Когда мы, умытые, с аккуратно пристегну¬
тыми ранцами, вошли в класс, а наши родители отпра¬
вились домой, учитель выстроил нас у стены и скоман¬
довал: «Занимайте места». Мы двинулись к партам.
В классе не хватало парты, и один мальчик остался без
места. Все уже сидели, а он все стоял в проходе между
партами. Учитель увидел, что он еще стоит, и залепил
ему оплеуху. Из этого мы все извлекли хороший урок —
нельзя быть неудачником.
Циффель. Гений, а не учитель! Как его звали?
Калле. Гернрейтер.
Циффель. Меня удивляет, что он остался простым
учителем народной школы. Вероятно, школьная админи¬
страция не жаловала его.
Калле. Неплох был и обычай, введенный другим
учителем. Он говорил, что хочет пробудить в нас чув¬
ство чести. Когда кто-нибудь...
Циффель. Простите, я все еще думаю о Гернрей-
тере. Обыкновенный класс, где не хватает одной парты,
и с помощью этих примитивных «средств Гернрейтер соз¬
дает вам в уменьшенном виде великолепную модель
реального мира! Вы видите его воочию, этот мир, в ко¬
тором вам предстоит жить. Гернрейтер набросал его
лишь несколькими смелыми штрихами, и все же, создан¬
ный мастером, он наглядно предстал перед вами. Дер¬
жу пари, ваш учитель действовал совершенно инстинк¬
тивно, по чистой интуиции! Простой учитель народной
школы.
Калле. Во всяком случае, он получает, таким об¬
разом, запоздалое признание. Метод другого учителя
был гораздо проще. Он боролся за чистоту. Если ка¬
кой-нибудь ученик сморкался в грязный носовой платок,
потому что мать не дала ему чистого, он должен быть
встать, взмахнуть этим платком и сказать: «У меня соп¬
ливое знамя».
Циффель. Недурно, но все же весьма посредст¬
венно. Вы сами сказали, он хотел разбудить в вас чувст¬
во чести. Это был заурядный ум. В Гернрейтере была
искра божья. Он не давал решения. Он лишь ставил
проблему наглядно, лишь отражал действительность.
Выводы он всецело предоставлял делать вам самим! Это
оказывает, естественна, совершенно иное и весьма пло-
дотворное действие. Я вам очень признателен за зна¬
комство с этим великим умом.
Калле. Не стоит благодарности.
Вскоре после этого они попрощались и разошлись — каждый в свою
сторону.
4*
Памятник великому писателю Киви. Бедняки получают
высоконравственное воспитание. Порнография
В один ясный солнечный день Циффель и Калле прогуливались,
беседуя друг с другом. Они пересекли привокзальную площадь и
остановились перед большим гранитным памятником, изобразившим
сидящего человека.
Циффель.Это Киви. Говорят, его сочинения стоит
почитать.
Калле. Писатель он был, как видно, неплохой, но
умер от голода. Сочинительство не пошло ему впрок.
Циффель. Я слышал, тут вообще есть такой обы¬
чай: всякий порядочный писатель должен умереть с
голоду. Но соблюдается он недостаточно последова¬
тельно: по моим данным, некоторые отправились на
тот свет в результате злоупотребления алкогольными
напитками.
Калле. Интересно, зачем его посадили перед самым
вокзалом?
Циффель. По-видимому, чтоб другим неповадно
было. Здесь всего добиваются угрозами. У скульптора
было чувство юмора — он придал лицу писателя мечта¬
тельное выражение, как будто тот мечтает найти выбро¬
шенную корку хлеба.
Калле. Были ведь и такие, которые резали правду-
матку.
Циффель. Да, но главным образом в стихах или
в другой столь же малодоступной форме. Это напоминает
мне рассказ, который я однажды где-то читал, речь шла
о человеке в соседней комнате. Одна женщина развле¬
калась с типом, которого она в душе презирала; другой
* Перевод К. Азадовского и Ю. Афонькина,
24
мужчина, назовем его Икс, мнением которого она доро¬
жила, узнал об этом. Тогда женщина подстроила все
таким образом, что когда она однажды снова легла в
постель с первым, пусть он будет Игрек, то Икс нахо¬
дился в комнате рядом и мог все слышать. Ее план осно¬
вывался на том, что он будет слышать, но не будет ви¬
деть. Надо сказать, что Игрек уже слегка поостыл к
ней, и женщине приходилось его всячески распалять.
Например, она поправляет при нем подвязки так, что
тот, которого мы назвали Игреком, все прекрасно видит.
Но одновременно Игреку что-то не слишком любезное
говорит, так что Иксу за стенкой все слышно. Но этим
дело не кончается. Она обнимает Игрека и стонет: «Убе¬
ри руки!», она поворачивается к нему задом и, тяжело
дыша, заявляет: «Я не дам себя изнасиловать», она ле¬
жит .у Игрека на коленях и кричит: «Свинья!» — и Игрек
видит все это, а Икс слышит, и тем самым честь ее соб¬
людена. Аналогичный случай был с одним поэтом: каж¬
дый раз перед тем, как выйти на эстраду, он шел
во двор и пачкал ботинки в грязи — пусть публика
видит, что из презрения к ней он даже ботинок не
чистит.
Калле. Вы написали что-нибудь новое?
Циффель. Я набросал план и готов его вам прочи¬
тать. Боюсь, что у меня не будет времени оформить это в
виде развернутых глав. Я начну с первого раздела. (Чи¬
тает.) «Сражения в снежки. Бутерброды. Ганс из швей¬
царской. У мамы мигрень. Опять к обеду опоздал. За¬
нятия в школе. Учебники. Можно подтереть резинкой.
Большая перемена. Натрясли каштанов. Собака мясни¬
ка у тумбы. Приличные дети босиком не ходят. За перо¬
чинный ножик трех волчков мало. Игра в камушки. И в
колечки. Роликовые коньки. Ракушки. Камнем в окно.
Меня там не было. Они сидят на одной капусте, зато ни¬
когда не болеют. Не мешай папе. Ложись спать. Отто
огорчает свою маму. Откуда он таких слов набрался?
Подавая руку, надо смотреть в глаза».
Как вам это нравится?
Калле. Трудно сказать. Читайте дальше.
Циффель. «В церкви святой Анны звонят к вечер¬
не. Сбегай за пивом. На Клаукештрассе повесился гос¬
подский кучер. Марихен с милым на скамье коленки от¬
25
сидела. Ножик бросают с ладони, от Локти, от 'Подбо¬
родка, с макушки, от плеча. Если воткнется под
углом —тоже считается. Он что-то написал мелом на во¬
ротах конюшни. Дали знать в полицию. Игра в деньги:
швыряют об стену пятипфенниговую монету. Чья даль¬
ше отскочит. Кучер отпрыгался, а вот каково вдове.
В Катценштаделе живут одни головорезы. Мелом? От¬
куда у него мел? Еще игра: заостренный колышек заго¬
няют в землю, его надо выбить другим колышком. Я те¬
бя самого загоню в землю вместо колышка, дрянь ты
этакая! Променял всех своих оловянных солдатиков.
Индейцы, германцы, русские, японцы, рыцари, Напо¬
леон, баварцы, римляне. На второй год. Давно пора бы
знать, вон какой дылда (вымахал. Собака. Сволочь.
Зас...ец. Г...юк. Падаль вонючая. Пижон. Дубина. Олух.
Скотина. Падло. Размазня. Деревня неумытая. Социа¬
лист. Подонок. Потаскуха. Ублюдок. Куриная грудь.
Расширение сосудов. Горб. Попрошайничать запрещено.
Имейте в виду, в доме четыре живет полицейский чи¬
новник».
Третий раздел: «Воскресный вечер. Духовой оркестр
в саду у пивной. Горячие сосиски с булочкой. У этих
девиц нехорошая болезнь. Когда идешь к женщине...
Хазэнгасее, одиннадцать. Патер церкви святого Макси¬
милиана. А у Крамлихов Йозеф идет в священники. Тем¬
ные круги под глазами. С иной прихожаночкой и о гре¬
ховном поговорить не грешно. Девчонка, совсем еще
ребенок. Только надо держать себя в руках, а то сде¬
лаешь ребенка. Биркенау. Скамейки. Ширина брюк. Этот
тип списывает. По четыре в ряд. Руки из карманов, шан¬
трапа! Велосипед. Пусть сначала резина обсохнет. Мо¬
локо на губах не обсохло, где ему. В платной библиоте¬
ке. Барышня в очках. Не удостоила взглядом. Пять
пфеннигов за книжку. А какая у нее грудь! За те же
деньги. В купальне без полотенца всего десять пфенни¬
гов. Женское отделение. Каштаны. На знойном юге. На
городском валу тоже есть. Пловец и лодочка, знаю, по¬
гибнут средь зыбей. Богом избранный народ. Ну, желаю
удачи».
Калле. Как вам удалось сделать из этого нечто
целостное? Неужели вы прямо записываете все, что вам
приходит в голову?
26
Циффель. Ну что вы. Я сознательно компоную. Но
только реальные факты. Хотите послушать еще один
раздел?
Калле. Конечно.
Циффель. «Это приятно, но бывают последствия.
Менструация. Марихен шла среди холмов и рвала го-
лубичку. Крестьянский темперамент. С этой можно.
А вдруг попадешься. Если нет шестнадцати, за это под
суд. Пять раз. Когда начинает ветер дуть, крепче при¬
жми подол, а то увидят там что-нибудь. Стоя. Влипли.
Пять марок. Во время майского молебна. Нецеломудрен¬
но. Смертный грех. Это ощущение .пронизывает насквозь.
Ух, горячая, прямо огонь. Избить до полусмерти. Он на¬
звал не свою фамилию. Уж как он меня утешил. Пока
муж сидел в тюрьме. Уже не девушка. Их засекли в
городском парке. Сначала они ломаются. Мороженое
стоит пять пфеннигов. Билет в кино — двадцать пять.
Они это любят. Смотри мне в глаза! Сзади! Или на
французский манер».
Пятый раздел: «Золя. Похабщина. Казанова (соб¬
лазнили иллюстрации Бейро). Мопассан. Ницше. Блайб-
трой, описания сражений. Тут выйдет к тебе, император,
из гроба твой верный солдат. В платной библиотеке.
И в городской тоже. Если ты будешь читать целыми
днями, то к девятнадцати превратишься в неврастеника.
Но существует ли бог? Занимайся-ка лучше спортом, как
все! Либо он добр, либо всемогущ. Вот образчик
современного цинизма. Человеком свободной профессии.
Предначертан немцам путь. Пока ты сидишь у отца на
шее, я не потерплю подобных взглядов. В мир бессиль¬
ный, одряхлевший силы новые вдохнуть. Осточертело.
In corpore sano. Гобино, Ренессанс. Люди Ренессанса.
Все это прекрасно, но людей свободной профессии раз¬
велось слишком много. Фауст. В походном ранце каж¬
дого немца. С песнею на смерть. В лесу зеленом пели
так сла-а-дко соловьи. Меня ты спрашивать не смей,
откуда я и кто я. Был ли Шекспир англичанином? Мы,
немцы,—самый образованный народ. Фауст. Войну се¬
мидесятого года выиграл немецкий учитель. Отравление
газом и mens sana. Ученый в Венериной горе. Мир праху
его: он был стоек до конца. Бисмарк был музыкален.
Бог с праведниками, они не ведают, чтр творят. Сильные
V
батальоны в его помощи не нуждаются. Они всегда
правы. Искусственный мед питательней пчелиного, да
и народу доступнее. Наука установила. Окопавшийся
там противник разбит. Самая лучшая победа — окон¬
чательная. Пожертвования принимаются и после спек¬
такля».
Калле. Мне нравится, как вы постепенно подводите
к войне.
Циффель. Значит, сделать развернутые главы?
Калле. Зачем?
Циффель. Это кажется модернизмом. Модернизм
устарел.
Калле. Вам не следует руководствоваться только
этим. Ведь человек как таковой тоже устарел. Ду¬
мать— устарело, жить — устарело, есть и пить — устаре¬
ло. По-моему, вы можете писать все, что хотите, потому
что книгопечатание тоже устарело.
Циффель. Ваши доводы успокаивают меня. К то¬
му же наброски на этих пяти листках — всего лишь
эскиз к портрету. А в мемуарах говорится о нравствен¬
ности.
Калле. Я думал о ваших мемуарах. Мы, жители
бедных кварталов, получили более нравственное воспи¬
тание, чем вы. Когда мне было семь лет, я продавал по
утрам до школы газеты, и это было прилежание, а день¬
ги мы отдавали родителям, и это было послушание. Ес¬
ли отец приходил домой пьяным и чувствовал себя сквер¬
но, оттого что пропил половину недельного заработка,
то он избивал нас, и мы учились переносить боль, а
если нам давали картошки, хотя бы немного, то мы
должны были говорить «спасибо», очевидно, из чувства
благодарности.
Циффель. Таким образом, вы воспитали в себе
массу добродетелей. Нет ничего легче, как выжать из
бедняков все, что угодно. Из них выжимают даже добро¬
детели. Но я убежден, что до совершенства вам было
еще далеко. У нас была когда-то служанка, работящая
и чистоплотная и все такое, уж такая старательная, про¬
сто на редкость. Вставала она в шесть утра, почти ни¬
куда не ходила, гулять ни с кем не гуляла, вот ей и при¬
ходилось развлекаться с нами, с малышами. Она обуча¬
ла нас различным играм: например, мы должны были
28
найти какой-нибудь маленький предмет, скажем, стара¬
тельную резинку, которую она прятала где-нибудь на
себе, там, где начинается чулок, или между грудей, или
там, где срастаются ноги. Нам очень нравилась эта игра,
но мой младший брат по глупости рассказал об этом ма¬
тери; это не привело ее в восторг, и она заявила, что мы
слишком малы, чтобы играть в такие игры, и что Мария
вовсе не так добродетельна, как считалось. Вот видите,
она оказалась несовершенной. Отец объяснил это тем,
что она из простонародья.
Калле. Ему следовало давать ей побольше выход¬
ных дней. Но тогда, разумеется, посуда оставалась бы
невымытой, и поэтому вы полностью зависели от ее
нравственности.
Циффель. Зависеть от этого было необыкновенно
приятно. Я помню, как я радовался потом, что мораль
при реализации обнаруживает множество слабых мест.
Мне было семнадцать лет, и у меня была подружка, по¬
сещавшая школу святой Урсулы, пятнадцатилетняя де¬
вочка, но вполне созревшая. Взявшись за руки, мы ката¬
лись с ней на коньках, но этого хватило ненадолго, так
как я обнаружил, что она меня любит; как-то по особен¬
ному она сопела, когда я по пути домой целовал ее.
Я посвятил в это дело товарища, и нам обоим было ясно,
что кое-что должно произойти, но товарищ сказал, что
все это не так просто — не располагая предварительны¬
ми сведениями, можно здорово влипнуть,— был случай,
когда двое не могли освободиться друг от друга, это
иногда бывает с собаками, на них тогда выливают вед¬
ро воды, чтобы разлучить их. Ту несчастную пару при¬
шлось увезти в санитарной машине; нетрудно себе пред¬
ставить, каково было их смущение. Не смейтесь,
пожалуйста, я чрезвычайно серьезно отнесся к этому
вопросу. Я отправился к проститутке и получил у нее
все необходимые разъяснения.
Калле. Вот это называется чувством ответствен¬
ности. Вы были б лишены его, если б вас с детства не
воспитывали соответствующим образом.
Циффель. Кстати, поскольку сегодня мы говорим
именно о порнографии: вам не приходилось замечать,
что если она осуществляется средствами искусства, то
приобретает черты высокой нравственности? Попробуй¬
29
те прибегнуть к фотографическому методу, и у вас по¬
лучится сплошная грязь. Будучи культурным челове¬
ком, вы никогда не повесите такое на стену. Это всего
лишь половой акт, изображенный более или менее об¬
стоятельно. Но вот вы берете Леду с лебедем, этакий
изысканный образчик скотоложества, которое само по
себе не принято в приличном обществе, и вдруг это воз¬
ведено в ранг искусства, и теперь вы можете показать
его даже вашим детям. А ведь сексуальный эффект уси¬
ливается в десять раз именно потому, что это искусство!
А вспомните Дидро, например то место, где кто-то под¬
слушивает, как женщина в момент сношения беспрестан¬
но повторяет, что у нее чешется в ухе, потом следует:
«Мо-е... у-хо!», а затем воцаряется мертвая тиши¬
на, и зуд у женщины в ухе неожиданно прекращается —
вот это мне нравилось! Ну и ей, конечно! Подобные сце¬
ны всегда оставляют самые трогательные воспоминания.
Это подлинное искусство, и оно волнует куда сильнее,
чем обычная спекуляция на чувственности.
Калле. Я всегда считал, что у нас слишком мало
читают классиков.
Ц и ф ф е л ь. Прежде всего им надлежит быть в каж¬
дой тюремной библиотеке. Мой девиз таков: хорошую
книгу в тюремные библиотеки! Для реформаторов тюрем¬
ного дела это могло бы стать целью всей жизни. Если
б они могли добиться этого, тюрьмы скоро потеряли
б для начальства всю свою прелесть. И начальство осо¬
знало б, что теперь покончено с правосудием под ло¬
зунгом: «Полгода целомудрия за украденный мешок
картошки».
Калле. Значит, вы выступаете и против целомудрия?
Циффель. Я против установления гармонии в
свином хлеву.
Калле. Прежде чем стать безбожником, я примк¬
нул к нудистам. Это самые целомудренные люди на све¬
те. Ничто им не кажется непристойным, и вообще их
ничем не взволнуешь. Они гордятся тем, что преодоле¬
ли чувство стыда и могут платить членские взносы.
У меня была задолженность, и меня спросили, не стыдно
ли мне. Тогда я перестал быть нудистом и вновь пре¬
дался порочной жизни. Вернее, какое-то время у меня
вообще охоты не было. Слишком много я повидать
30
успел. Образ жизни, фабрики, затхлые квартиры, пита¬
ние— все это не способствует тому, чтобы люди были
похожи на Венер и Адонисов.
Циффель. Очень дельное замечание. Я за такую
страну, где имеет смысл не быть целомудренным.
Они возвратились, пройдя еще раз через большую привокзальную
площадь. Затем они попрощались и разошлись — каждый в свою
сторону.
5*
Мемуары Циффеля, глава II. Заботы великих людей.
Владеет ли состоянием Какевотамм?
К тому времени, когда Циффель и Калле снова встретились, Циф¬
фель уже успел написать следующую главу своих мемуаров.
Циффель (читает). «По профессии я физик. Один
из разделов физики — механика — играет большую роль
в жизни современного общества, однако лично мне с тех¬
никой почти не приходится иметь дела. Даже те мои кол¬
леги, идеями которых пользуются инженеры, создатели
пикирующих бомбардировщиков, и даже сами эти инже¬
неры — вроде как окопавшийся в кабинете железнодо¬
рожный чин — не ведают, что творят.
Лет десять моей жизни прошли в институте, который
находился на тихой зеленой улочке. Обедал я в со¬
седнем ресторане, за порядком в доме следила прихо¬
дящая служанка и общался я только со своими сослу¬
живцами.
Я жил безмятежной жизнью «интеллектуальной бе¬
стии». Я уже упоминал, что мне довелось учиться в об¬
разцовой школе, и к тому же я обладал известными,
пусть не слишком большими, привилегиями, которые, од¬
нако же, изрядно облегчали жизнь. Я вырос в так на¬
зываемой «хорошей семье», и мои родители не пожалели
денег на то, чтобы дать мне приличное образование,—
это позволило мне вести жизнь совсем не такую, какую
вели миллионы горемык вокруг меня. Я жил настоящим
барином: мог трижды в день есть горячее и не отказы¬
вал себе в сигаретах, вечером мог пойти в театр и даже
* Перевод А. Гитлиц.
31
каждый день мыться в ванне. Ботинки я носил по ноге,
брюки не пузырились на коленях. Я мог позволить себе
любить живопись и в музыке тоже не был профаном.
А так как я говорил со служанкой о погоде, то прослыл
гуманистом и демократом.
Время тогда было сравнительно спокойное. Прави¬
тельство республики было не то чтобы плохое и не то
чтобы хорошее, а значит, в общем, сносное, поскольку
оно занималось главным образом собственными дела¬
ми — распределением постов и т. п., а простых смертных,
так называемый народ, который не имел к нему прямого
касательства, не слишком обременял своим вниманием.
Так или иначе, каковы бы ни были мои природные дан¬
ные, я довольствовался ими —и жил не так уж плохо.
Конечно, не все у меня протекало гладко — и на работе
и вообще. Случалось иногда быть грубым с женщиной
или с коллегами, случалось и поступиться принципами,—
но все это были сущие пустяки, стоившие мне не больше
труда, чем любому человеку моего пошиба. К несчастью,
дни республики были сочтены.
Я не собираюсь, да и не в состоянии дать картину
молниеносного роста безработицы и всеобщего обнища¬
ния или тем более разобраться в том, каковы были дви¬
жущие силы, приведшие к таким последствиям. Самым
пугающим в этой ситуации как раз и была невозмож¬
ность разобраться в причинах, которые вызвали ката¬
строфу.
Казалось, весь цивилизованный мир вдруг свело
страшной судорогой, и никто не мог понять, почему. Дея¬
тели из научно-исследовательских институтов, которым
надлежало изучать конъюнктуру и которые располагали
точными данными о развитии экономики, только покачи¬
вали головой в доказательство наличия таковой. Тогдаш¬
них политиков трясло как балки во время землетрясе¬
ния. Статьи о научных открытиях в области экономики
сошли на нет, зато расплодилось множество астрологи¬
ческих журналов.
Я обнаружил одну удивительную вещь.
Вот к какому заключению я пришел: в центрах ци¬
вилизации жизнь до такой степени запуталась, что даже
самый светлый ум был уже не в состоянии охватить ее
полностью, а следовательно, делать какие-либо прогно¬
32
зы. Наше бытие, самое наше существование всецело за¬
висит от экономики, а это такая хитрая штука, что ра¬
зобраться в ней мог бы только ум необыкновенный, ка¬
кого и в природе-то не существует! Человек создал та¬
кую экономику, что разобраться в ней под силу только
сверхчеловеку.
Попытки исследовать создавшуюся ситуацию встре¬
чали на своем пути непреодолимые трудности. В связи
с этим нельзя не вспомнить принцип неопределенности
Гейзенберга, одно из последних открытий современной
физики. Суть тут в следующем: изучение микромира,
процессов, происходящих в атоме, затруднено тем об¬
стоятельством, что необходимо располагать оптическими
приборами огромной увеличительной силы. Источник
света в микроскопе должен быть исключительно интен¬
сивным, а это непременно вызовет в атоме перегревы
и смещения, иными словами, революционные сдвиги.
Таким образом, изучая микромир, мы неизбежно стано¬
вимся виновниками катастроф, потрясающих материю.
Тем самым мы изучаем не естественную жизнь микро¬
космоса, а жизнь искаженную, искусственно созданную
нашим вмешательством. В социальной сфере, видимо,
имеют место аналогичные явления. Социальные процес¬
сы, ставшие объектом исследования, оказываются не¬
безразличными к этому исследованию — они существенно
видоизменяются. А именно — революционизируются. Ве¬
роятно, именно поэтому во влиятельных сферах не по¬
ощряют сколько-нибудь серьезных исследований в обла¬
сти социологии.
И поскольку не обнаружилось сверхчеловека, спо¬
собного разобраться в этой запутанной экономике, и
уже раздавались голоса, предлагавшие коренным
образом перестроить и упростить ее, дабы она стала до¬
ступной изучению, обозримой и управляемой, то в этой
ситуации приобрели влияние люди, решительно требо¬
вавшие вообще не принимать экономику во взи¬
мание.
Вот тут-то и выскочил на свет божий этот Какево-
тамм.
На протяжении многих лет сей выдающийся муж не¬
устанно демонстрировал перед всевозможными мелкими
буржуа, жителями провинциального города, знаменитого
33
2 Брехт, т. IV
живописью и первоклассным пивом, необычное в нашей
стране красноречие, доказывая, что наступает великая
эпоха.
Несколько лет он подвизался в цирке, потом сумел
завоевать доверие рейхспрезидента, небезызвестного ге¬
нерала, проигравшего первую мировую войну, и получил
полномочия готовить вторую.
Но я еще в молодости изведал великую эпоху, а
потому тотчас же нашел себе работу в Праге — и да¬
вай бог ноги, покинул Германию».
Уже несколько раз Калле пытался прервать чтение, но уважение
к письменной речи останавливало его.
Калле. А когда вы впервые услышали о фашизме?
Циффель. Много лет назад — как о движении,
которое ставило своей целью покончить с бесконечным
опозданием поездов на итальянской железной дороге и
восстановить былое величие Римской империи. Говори¬
ли, что члены этой организации носят черные рубашки.
Мне казалось заблуждением, будто бы на черном не
видно грязи, коричневые рубашки, по-моему, куда прак¬
тичнее, ну, да впрочем, коричневорубашечники появились
позднее и, разумеется, смогли использовать опыт своих
предшественников. Но тот Имярек пообещал итальян¬
цам жизнь, полную риска и опасностей — vita pericolo-
sa,— в этом, как мне казалось, и была собака зарыта.
Итальянские газеты писали, что это вызывает у насе¬
ления неистовый восторг.
Калле. Вас, я вижу, пугает перспектива великой
эпохи. Вы никак не хотите, чтобы вас подвигли на ге¬
роические деяния.
Циффель. Я приобрел себе для личного потребле¬
ния несколько добродетелей помельче, ничего особенно
выдающегося, ну да на худой конец и это — товар.
К примеру, я позволил себе не согласиться с великим
Штилте в одном из вопросов атомной теории, рискуя
тем, что он меня сотрет в порошок как ученого; чтобы
понять степень моего героизма, представьте себе нович¬
ка, впервые штурмующего вершину Маттерхорна. Вы
наверно, считаете меня человеком, стремящимся к благо¬
получию, но вы не видели меня на работе.
Калле. Вас послушать, так, чего доброго, вас при-
34
мешь за мелкого буржуа, которому лишь бы собствен¬
ное благополучие в тихой заводи.
Циффель. Я понимаю, каких людей вы имеете в
виду. Но им главное — чтоб их не потревожили в их
благополучном болоте. А для меня благополучие заклю¬
чается в том, чтобы никто не ограничивал моих научных
интересов, чтоб никто не мешал мне заниматься чем я
хочу, скажем, атомной физикой. Приобрести господство
над воздухом совсем не то же самое, что завоевать гос¬
подство в воздухе.
Калле. Великим людям с вами нелегко.
Циффель. Вот и хорошо: пусть потрудятся.
Калле. Если человек материально независим, тог¬
да, конечно, он может себе позволить затруднить им ра¬
боту,— во всяком случае, до поры до времени. Неиму¬
щим такая роскошь недоступна.
Циффель. Потому-то они и делают ставку на не¬
имущих, то есть на народ. Фашистские движения по¬
всюду выступают под флагом народных движений. Они
даже не жалеют крепких выражений для имущих, осо¬
бенно для тех, кто, пренебрегая собственной пользой,
отказывается поддерживать своими деньгами партийную
кассу. Впрочем, я уверен, что их кассу создают как раз
взносы маленьких людей. И чем суровее они разгова¬
ривают с имущими, тем больше поток взносов, приноси¬
мых маленькими людьми в их партийную кассу, и тем
их касса богаче. Но во имя этой цели им приходится
проявлять немалую активность. Вообще от великих лю¬
дей в наше время слишком многое спрашивается. И не¬
чего удивляться, если они не в состоянии удовлетворить
чрезмерные требования. От них требуется, например,
полная и безусловная самоотверженность. Хотел бы я
знать, как это возможно и почему они должны так по¬
ступать? Но им приходится заявлять публично, будто
нет им иной корысти от своей деятельности, кроме забот,
печалей и бессонных ночей, а этому Какевотамму при¬
ходится лить слезы в три ручья, чтобы приняли за чи¬
стую монету его искренность. И народ только в том
случае последует за ним, если Какевотамм затеет войну
ради высоких идей, а не корысти ради.
Калле. Несколько лет назад он объявил с трибуны
о том, что нет у него ни поместий, ни текущего счета в
г* №
банке. Его слова были приняты холодно. Одни были
глубоко уязвлены, потому что сами захватили себе по¬
местье, а то и два, другим не нравилось, что он построил
для них концентрационные лагеря. Люди никак не могли
взять в толк, на что же он живет. Наконец сообразили,
что ему немного нужно. Почему? Да потому, что *в опе¬
ру у него контрамарка. В конце концов он решил, что
пора заткнуть всем глотку, и нашел выход из положе¬
ния, придумав себе профессию. Он избрал профессию
писателя. Занимая пост рейхсканцлера, он отказался
получать жалованье, потому что эта служба для него
одно удовольствие, но, с другой стороны, он велел ку¬
пить у него его произведение «Моя борьба», вследствие
чего его борьба обернулась для него полным триумфом.
На гонорар он купил себе рейхсвер и дворец рейхскан¬
целярии и стал жить вполне прилично.
Циффель. Забавно, как они изо всех сил пыта¬
ются доказать, что вполне безвозмездно истребляют
миллионы людей, угнетают и духовно калечат целые на¬
роды и что им от этого никакого профита.
Калле. Они должны показать, что занимаются не
пустяками. Они решают великие проблемы, и все низ¬
менное им чуждо, когда они готовят войну.
На этом их беседа закончилась, они попрощались и разошлись —
каждый в свою сторону.
6*
Печальная судьба великмх идей. Гражданское население
становится проблемой
Циффель мрачно смотрел на пыльный газон перед Министерством
иностранных дел, где им нужно было продлить вид на жительство.
Только что в одной витрине он видел шведскую газету с сообще¬
нием о продвижении немцев во Франции.
Циффель. Все великие идеи гибнут из-за того, что
есть люди.
Калле. Мой шурин согласился бы с вами. Ему от¬
хватило руку трансмиссией, и тогда его осенила идея от¬
* Перевод под редакцией Е. Эткинда.
36
крыть табачную лавку и заодно продавать там всякую
мелочь для шитья, иголки, нитки и што-пку, потому что
теперь почти все женщины курят, «о не всякая зайдет в
табачную лавку. Но идея эта погибла из-за того, что он
не получил лицензии. Это было не так уж и важно, ему
все равно негде было взять денег.
Циффель. Я не это называю великой идеей. Вели¬
кая идея — это, например, тотальная война. Вы читали,
что сейчас во Франции гражданское население испорти¬
ло всю тотальную войну? Пишут, что оно расстроило все
планы командования. Оно тормозит ход военных опера¬
ций, потоки беженцев забили все дороги и мешают про¬
движению войск. Танки увязли в людях — и это после
того, как наконец были созданы такие типы машин, ко¬
торые не вязнут даже в глубокой трясине и могут пова¬
лить лес. Голодные люди уничтожали все запасы продо¬
вольствия, необходимые для войск, так что гражданское
население оказалось хуже саранчи. Один военный
обозреватель с тревогой отмечает, что гражданское
население стало серьезной проблемой для военных
властей.
Калле. Для немцев?
Циффель. Нет, для своих; французское население
для французских военных властей.
Калле. Это саботаж.
Циффель. Во всяком случае, по своим последст¬
виям. Как бы дотошно ни разрабатывали штабы свои
планы, что толку в них, если народ все время путается
под ногами и создает ненормальные условия на театре
военных действий? Тут, как видно, не могли помочь ни
приказы, ни предупреждения, ни угрозы, ни призывы к
благоразумию. Стоило самолетам противника появиться
над каким-нибудь городом и сбросить несколько зажи¬
галок, как все — давай бог ноги! Никому и в голову не
приходило, что тем самым нарушается нормальный ход
военных операций. Безответственные жители спаслись
бегством.
Калле. Почему же так получилось?
Циффель. Нужно было своевременно подумать об
эвакуации Европейского континента. Воевать рацио¬
нально, до конца используя современные виды вооруже¬
ния, можно лишь тогда, когда плацдарм будущей войны
37
полностью очищен от проживающих на «нем народов.
Причем их следовало бы эвакуировать надолго, потому
что современные войны вспыхивают мгновенно, и если
плацдарм не будет должным образом подготовлен, то
есть расчищен, то все пропало. Лучше всего эвакуиро¬
вать весь мир, потому что войны распространяются с
молниеносной быстротой и никогда не знаешь, откуда
ждать удара.
Калле. Эвакуировать весь мир, да еще надолго?
Это потребует четкой организации.
Циффель. Генерал Амадеус Штульпнагель вы¬
двинул концепцию, которую можно было бы принять за
основу хотя бы на первых порах. Генерал предлагает
перебросить гражданское население своей страны за ли¬
нию фронта, на территорию противника, используя для
этого транспортные самолеты и парашюты. Таким обра¬
зом был бы достигнут двойной положительный результат.
Во-первых, на своей территории создается оперативный
простор — передвижения войск будут осуществляться без
всяких помех, а все запасы продовольствия пойдут для
нужд армии; во-вторых, это внесет хаос в тыл против¬
ника. Все его подходы и коммуникации будут блокиро¬
ваны.
Калле. Прямо-таки колумбово яйцо! Как сказал
фюрер, колумбовы яйца валяются повсюду на дороге,
нужно только кому-то прийти и поставить их на попа,—
при этом он, ясное дело, намекал на себя.
Циффель. По своей смелости и необычности это
истинно немецкая идея. Все же окончательного решения
проблемы она не дает. Понятно, что противник, стремясь
восстановить равновесие сил, немедленно перебросит
свое население на вражескую территорию, потому что,
как известно, в основе войны лежит принцип: око за око,
зуб за зуб. Одно ясно: если тотальная война вообще осу¬
ществима, то следует найти решение данной проблемы.
Вопрос стоит так: либо убрать с дороги гражданское
население, либо признать невозможность войны. Когда-
нибудь, и даже очень скоро, этот выбор придется сде¬
лать.
Циффель так медленно тянул свое пиво, словно это была последняя
кружка P его жизни. Затем они попрощались и разошлись — КВЖ*
ДЫЙ в СВОЮ сторону,
1*
Мемуары Циффеля, глава III. Об образовании
Пока Циффель извлекал из кармана несколько листков рукописи,
Калле успел задать ему вопрос.
Калле. Вы эмигрировали по каким-нибудь особым
причинам? В ваших мемуарах ничего об этом не ска¬
зано, кроме того, что вам просто не хотелось оста¬
ваться.
Циффель. Я не касался этого .вопроса, потому что
он не представляет широкого интереса. У нас в инсти¬
туте был младший сотрудник, который не мог отличить
протон от яйцеклетки. Он был убежден, что еврейское
засилье в государственном аппарате мешает ему сде¬
лать карьеру, и потому вступил в партию. Мне дове¬
лось редактировать одну его статью, после чего он на¬
шел, что я не проникся чувством национального подъ¬
ема ^ преследую его из ненависти, поскольку он при¬
верженец этого Какевотамма. Уже одно это сделало
мое пребывание в стране делом весьма проблематич¬
ным, после того как этот Какевотамм пришел к власти.
По своей натуре я неспособен беззаветно предаваться
великим, захватывающим порывам и не гожусь в объ¬
екты для энергичного руководства. В великие эпохи
люди, вроде меня, нарушают общую гармонию. По до¬
шедшим до меня слухам, были даже созданы специаль¬
ные лагеря, чтобы таких людей, как я, оградить от на¬
родного гнева, но меня они не привлекли. Буду читать
дальше.
Калле. Вы думаете, что казались себе недостаточ¬
но благовоспитанным для этой страны?
Циффель. Да, совершенно недостаточно, чтобы
продолжать жить как человек, сидя в куче дерьма. Мо¬
жете считать это моей слабостью, но я недостаточно
гуманен, чтобы оставаться человеком перед лицом такой
бесчеловечности.
Калле. Был у меня один знакомый химик, он син¬
тезировал отравляющие вещества. В личной жизни
он был пацифистом и выступал перед пацифистски
Перевод В. Сушковского и В. Френкель.
39
Настроенной молодежью с докладами о том, что
война — безумие. В докладах он был резок, всегда при¬
ходилось ему напоминать, чтобы он выбирал вы¬
ражения.
Циффель. Зачем вы давали ему говорить?
Калле. Потому что он был прав, когда говорил, что
не имеет ничего общего с тем, что производит, — какой-
нибудь рабочий на велосипедном заводе тоже не имеет
ничего общего с велосипедом. Он, как и мы, был против
того, чтобы люди не имели никакого отношения к тому,
что они производят. Мы наверняка знали, что работаем
на войну, раз уж мы вообще работаем. Ведь если вело¬
сипед — предмет сам по себе безобидный — не может
быть переправлен через границу, потому что там рынок
перенасыщен велосипедами, то в один прекрасный день
через границу переправляется танк, это же ясно. Неко¬
торые люди говорят, что экономика и торговля — заня¬
тия гуманные, негуманна, дескать, только война. Но,
во-первых, и экономика и торговля сами по себе не¬
гуманны, а во-вторых, у нас эти занятия ведут к войне.
Тогда они говорят, что война должна быть гуманной.
Воюйте, но только не против гражданского населения!
Воюйте, пожалуйста, пушками, но не применяйте га¬
зов! Говорят, американский конгресс ограничил при¬
быль от производства вооружений десятью процентами,
и притом в законодательном порядке. С таким же успе¬
хом конгресс мог принять законопроект об ограниче¬
нии потерь на войне десятью процентами. Варварство
порождает варварство, а войну порождает экономика.
Простите, что я увлекся политикой.
Циффель. Культура вообще никак не связана с
экономикой.
Калле. К сожалению.
Циффель. Что значит — к сожалению? Говорите
яснее. Я ученый и поэтому туго соображаю.
Калле. Я пошел в народный университет. Долго
колебался, чем мне заниматься: Вальтером фон дер Фо-
гельвейде, химией или флорой каменного века. С прак¬
тической точки зрения это было все равно— в жизни
я ничего из этого применить бы не мог. Вот вы, изучая
физику, всегда имели в виду свой заработок и приобре¬
тали лишь те знания, которые можно впоследствии про¬
40
дать. Для тех, кто учился со мной, речь шла только об
образовании и о том, в какую сторону направить свое
развитие.
Циффель. И какое же вы направление избрали?
Калле. Я остановился на Вальтере фон дер Фо-
гельвейде. Сначала все шло хорошо, но потом я остал¬
ся без работы и потому к вечеру очень уставал. При¬
шлось бросить занятия. Лекции были безвозмездными,
они ничего не стоили и ничего не приносили, но томик
издания «Реклам» стоил столько же, сколько дюжина
сигарет. Может быть, у меня не та конституция и по¬
тому у меня сил не хватило, чтобы преодолеть все труд¬
ности. А вот сын моей квартирной хозяйки постепенно
вызубрил весь растительный мир, он обладал железным
упорством, ни разу не сходил вечером в кино или про¬
гуляться, а только и делал, что занимался, и это ему
даже повредило, ему понадобились очки, которые меша¬
ли ему работать на токарном станке, впрочем, это в
конце концов было все равно, потому что он остался
без работы.
Циффель. Как вы сказали, только от вас зависит,
получите вы образование или нет. Я уверен, что сын
вашей хозяйки мог бы добиться еще большего. Он
наверняка не полностью использовал свое время, а
если бы он подумал, то убедился бы, что ему случа¬
лось сидеть в уборной без книги, а иногда и отвлекать¬
ся во время чтения. Пусть он отвлекался хотя бы толь¬
ко на три секунды, но сложите вместе все эти перерывы,
сосчитайте, сколько таких отвлечений от чтения за
двадцать, за тридцать лет — и выйдет целая неделя упу¬
щенного времени! Растительный мир так велик, это ко¬
лоссальная область, чтобы получить исчерпывающие
знания, нужно быть страстно увлеченным этим предме¬
том, в особенности механику, у которого есть и другие
дела. И вы совершенно не правы, когда ставите вопрос
о том, дают ли знания какие-нибудь доходы, потому
что тот, кто не стремится к науке ради самой науки,
пусть лучше не тянется к ним — у него ненаучный
склад ума.
Калле. Когда я начинал учиться, я такого вопроса
и не ставил.
Циффель. Значит, у вас было призвание, и наука
41
не имеет к вам претензий. Вы были вправе до самой
старости слушать лекции о Вальтере фон дер Фогель-
вейде, а с этической точки зрения вы стояли даже выше
профессора, читавшего вам лекции, потому что тот все
же зарабатывал своей наукой деньги. Жаль, что вы не
выдержали до конца.
Калле. Не знаю, имело ли смысл продолжать.
К чему развивать в себе чувство прекрасного, глядя на
картины Рубенса, — ведь потом встречаешься с девуш¬
ками, у которых у всех одинаковый цвет лица, испор¬
ченный на фабрике. Сын моей хозяйки изучает ра¬
стительный мир, а у нее самой нет денег на кочан ка¬
пусты!
Ц и ф ф е л ь. Подведем итог: если в какой-нибудь
стране тяга к образованию приобретает столь героиче¬
ский и бескорыстный характер, что 'привлекает всеоб¬
щее внимание и расценивается как высокая добродетель,
то это бросает тень на репутацию данной страны.
Вскоре Циффель и Калле попрощались и разошлись — каж¬
дый в свою сторону.
8*
О понятии «доброта». Немецкие зверства. Конфуций о пролетариях.
О серьезности
Калле. У слова «добрый» какой-то противный при¬
вкус.
Циффель. У американцев для доброго человека
есть свое словечко — «sucker», произносится «саккер».
Чтобы его правильно произнести, надо сплюнуть сквозь
зубы. Точное его значение: молокосос; простак; неудач¬
ник, попавшийся на удочку; жертва шарлатана, кото¬
рому надо заработать.
Калле. Лучше всего представить себе «пекаря с
открытым добродушным лицом» рука об руку с литей¬
щиком, «поблескивающим белыми зубами», — тогда
это все становится достаточно ясным. В сущности,
добры только те, кого не принято считать людьми из
порядочного общества. Текстильщики нас одевают, бат¬
* Перевод Е. Иоффе,
42
раки —кормят, пивовары — поят, каменщики и метал¬
листы строят нам дома, наборщики нас просвещают —
и все это, как известно каждому, за гроши. К такой
самоотверженности не призывает даже нагорная про¬
поведь.
Циффель. Кто говорит, что они добрые? Вот если
бы они были довольны тем, что им платят гроши, и
счастливы тем, что нам живется хорошо, — тогда бы
они были добрые. Но это не так.
Калле. Не прикидывайтесь дурачком. Мне стоит
только задать вам вопрос: скажите положа руку на
сердце, что же им, по-вашему, радоваться этим нищен¬
ским заработкам?
Циффель. Нет.
Калле. Значит, вы не хотите, чтобы они были доб¬
рые? Или прикажите им быть добрыми только в нера¬
бочее время, например по отношению к котенку, кото¬
рый не может слезть с дерева, то есть когда им это ни¬
чего не стоит.
Циффель. Я никому бы не посоветовал поступать
по-человечески, не соблюдая величайшей осторожности.
Слишком большой риск. В Германии после первой ми¬
ровой войны появилась книга с сенсационным назва¬
нием: «Человек добр!» — и я тотчас же почувствовал
тревогу и только тогда успокоился, когда прочел в од¬
ной рецензии: «Человек добр, а телятина вкусна». С дру¬
гой стороны, мне вспоминаются стихи одного драма¬
турга, моего школьного товарища, в которых доброта
не выставляется как нечто героическое. Там сказано
так:
На стене висит японская скульптура —
Резная из дерева маска злого духа, покрытая
золотым лаком.
Я сочувственно рассматриваю
Набухшие вены на лбу, свидетельствующие,
Как это тяжко и трудно — быть злым.
В связи с этим мне хочется задать вам один вопрос:
как вы относитесь к немецким зверствам? Кстати, у
меня есть возражения против слова «немецкий». «Быть
немцем — значит быть основательным» — натирая полы
и истребляя евреев. «В каждом немце сидит профессор
43
философии». Если б прилагательное «немецкий» упот¬
ребляли, только чтобы отличать немцев от других на¬
ций,— это бы полбеды, но вы ведь знаете героически
кровожадный тон, которым оно произносится. Я бы не
удивился, если бы немец, побывав в Париже, под Ста¬
линградом и в Лидице, испытал наконец потребность
назваться другим именем. Как же ему начать новую
жизнь, если каждый его знает? Чтобы отличать себя
от других наций, мы могли бы назваться, скажем, стра¬
ной номер девять, Девятией, девятьянами, с девятской
душой или что-нибудь в этом роде. Но и тогда при¬
шлось бы время от времени менять номер, чтобы он
вновь не приобрел героического звучания. На что это
похоже, когда каждый олух задирает нос, словно это
он написал «Страсти по Матфею» или «Веселую вдо¬
ву». Я несколько отвлекся. Я хотел только спросить
вас: верите ли вы в немецкие зверства?
Калле. Да.
Циффель. И не думаете, что это пропаганда?
Калле. Чья? Союзников?
Циффель. Союзников или самих нацистов.
Калле. Я безусловно верю тому, что в немецкой
армии господствует жестокость. Хотите подчинять и
грабить — бейте, пока не отобьете кулаков. Уговорами
и заигрыванием вы не заставите человека отдать вам
свое добро. Ничего он вам не отдаст, как бы вы его ни
умасливали.
Циффель. «В немецкой армии господствует же¬
стокость» — согласитесь, это двусмысленно.
Калле. Слово «господствовать» некоторыми людь¬
ми понимается неправильно. Это же факт, что многие
могут прожить жизнь и не знать, что над ними кто-то
господствует. Они думают, что, не будь над ними на¬
чальства и вообще господствующего класса, они все
равно делали бы все то, что делают сейчас. Но едва
ощутив эту власть на себе, они иногда совершенно зве¬
реют. Одни думают, что если Гитлер господствует в
Германии, то он там над всеми господин, но многие
придерживаются других взглядов; и только потому, что
он там господствует, они подчас не могут (а может
быть, никогда не смогут) провести эти взгляды в жизнь.
К сожалению, все гораздо сложнее. В самом деле, та¬
44
кие люди есть, но главное в том, что с установлением
его господства очень скоро наступает и господство его
взглядов. У него к тому же достаточно средств, чтобы
подчинить себе их мыслительные способности. Напри¬
мер, он информирует их о том, что -происходит. Пусть
они считают эту информацию ложной, но, не получая
правильной, они остаются вообще без всякой информа¬
ции. Кроме того, когда он хочет подбить людей на гра¬
бительский поход, он волен обратиться к их «самым
прекрасным и благородным чувствам». Я переписал
стихотворение, которое ходило по рукам в Стокгольме.
По-моему, это неплохо. (Порылся в бумажнике, до от¬
каза набитом истрепанными документами и замусолен¬
ными бумажками, и вытащил листок, исписанный каран¬
дашом. Читает стихотворение «Сбор пороков и доброде¬
телей» из «Штеффинского сборника».)
«На недавно состоявшемся вечере у господина Уг¬
нетения выступали видные деятели и под гром литавров
демонстрировали свою приверженность власть имущим.
Мстительность, наряженная и причесанная под Со¬
весть, на примерах показала свою память, которая ни¬
когда еще ее не подводила. Эта маленькая уродливая
особа имела шумный успех.
Грубость, беспомощно озиравшаяся по сторонам,
начала свое выступление неудачно. Она поскользнулась
на подмостках, но все исправила тем, что в гневе топ¬
нула ногой и проломила пол.
За ней выступило Мракобесие и с пеной у рта закли¬
нало невежд сбросить с себя иго познания. «Долой ум¬
ников!»— таков был его лозунг, и неучи вынесли его
из зала на своих истомленных плечах.
Покорность тоже вышла на сцену и продемонстри¬
ровала свое несравненное искусство голодания. Перед
тем как уйти, она еще поклонилась нескольким разжи¬
ревшим мошенникам, которых пристроила на высокие
должности.
Особое оживление вызвал любимец публики, изве¬
стный комик господин Злорадство. Правда, с ним слу¬
чилась небольшая авария: он так смеялся, что у него
произошло ущемление грыжи.
Во второй части агитпрограммы первым выступил
господин Честолюбие, прославленный чемпион. Он под¬
45
прыгнул гак высоко, что расшиб о потолок свою
крохотную головку. Но при этом он и глазом не мор¬
гнул, а также не поморщился, когда распорядитель,
прикрепляя орден, всадил ему в грудь длинную
булавку.
Затем на сцену вышла Справедливость, — она была
немного бледна, может быть, от волнения. Она гово¬
рила о мелочах, но обещала в ближайшем будущем сде¬
лать более обстоятельный доклад.
Любознательность, молодая и упитанная девица,
рассказала, как новый порядок открыл ей глаза, и со¬
общила, что во всех общественных неурядицах вино¬
ваты горбатые носы.
Следующим был господин Самопожертвование, дол¬
говязый и тощий парень с открытым лицом, державший
в мозолистой руке большую тарелку из эрзац-олова.
Он собирал пфенниги у рабочих и тихо говорил уста¬
лым голосом: «Подумайте о ваших детях!»
Госпожа Система, та самая, которая белоснежным
чепцом прикрывает лысую голову, тоже появилась на
подмостках. Она выдавала дипломы почетного доктора
лжецам, а дипломы хирурга — убийцам. На ее сером
платье не было ни пылинки, хотя она ночью на задних
дворах копалась в помойных ямах. Длинными, необо¬
зримыми процессиями тянулись мимо ее стола ограб¬
ленные, и рукой с набухшими жилами она выписывала
всем квитанции. Ее сестра, госпожа Экономия, показа¬
ла корзинку с хлебными корками, которые она сумела
вырвать изо рта людей, лежащих в больницах.
Господин Усердие — на шее у него виднелись шра¬
мы от ударов кнута — вышел, тяжело дыша, как за¬
гнанная лошадь, и дал бесплатное представление. За то
короткое время, которого едва хватило бы, чтобы вы¬
сморкать нос, он выточил снаряд и сверх программы —
никто и ахнуть не успел — наготовил удушливого га¬
за на две тысячи семейств.
Все эти знаменитости, эти дети и внуки Холода и
Голода, выступили перед народом и безоговорочно при¬
знали себя слугами Угнетения».
Циффель. Итак, вы считаете, что Гитлер мог бы
составить из двенадцати апостолов вполне приличный
отряд эсэсовцев?
46
Калле. Получить прибыль можно, только пуская в
ход все средства.
Циффель. То есть во всем виноват капитализм —
это же банальность.
Калле. К сожалению, это вовсе не банальность.
Циффель. Я согласен с вами, что эта истина еще
далеко не всем известна. Признаюсь вам даже, что у
меня у самого есть опасная склонность избегать баналь¬
ностей и тогда, когда они представляют собой полезные
истины. Что было бы с химией, если бы химики по¬
зволяли себе такие привычки? Знаете ли вы, что
Карл Маркс, ваш Конфуций, весьма трезво оценивал
нравственные достоинства пролетариата? Он отпу¬
скал по его адресу комплименты, все это так, но
утверждение, что рабочие — люди низшего порядка,
Геббельс получил от Карла Маркса из рук в руки.
Правда, Маркс считал, что рабочим это здорово на¬
доело.
Калле. Как можно утверждать, будто Маркс
оскорблял рабочих? Не оригинальничайте, пожалуйста.
Циффель. Дайте мне пооригинальничать, иначе я
отупею, а вам от этого что за прок? Маркс не оскорб¬
лял рабочих, а установил, что их оскорбляет буржуа¬
зия. Мои познания в марксизме весьма несовершенны,
так что не очень-то доверяйте мне. Один мой коллега
уверял, что даже приблизительное знание марксизма
обходится сегодня в сумму от двадцати до двадцати
пяти тысяч золотых марок, и это без тонкостей и оттен¬
ков. За меньшую сумму хорошего товара вам не дадут,
вы получите в лучшем случае какой-нибудь неполноцен¬
ный марксизм — без Гегеля или без Рикардо. Впрочем,
мой коллега учитывает только стоимость книг, образо¬
вания и затраченного рабочего времени и не учитывает
урона, причиненного карьере, не говоря о возможном
аресте. Он упускает из виду, что основательное изуче¬
ние марксизма влечет за собой снижение профессио¬
нального уровня вашей деятельности: в определенных
областях, как-то история и философия, вы, начи¬
тавшись Маркса, никогда уже не достигнете прежних
успехов.
Калле. А как же быть со словами: «рабочие —
люди низшего порядка»?
47
Ц и ф ф е л ь. Не ручаюсь, но смысл этого положе¬
ния, видимо, в том, что пролетарию, лишенному челове¬
ческих прав, приходится действовать в мире, где ему
особенно нужна человечность. По Марксу, homo sa¬
piens только тогда что-то делает, когда глядит в гла¬
за гибели. Он проявляет возвышенные стремления
только когда его к этому вынуждают. Он поступает
правильно лишь в крайнем случае, он за человечность
только тогда, когда не остается ничего другого. Так
приходит пролетариат к своей миссии — поднять челове¬
чество на более высокую -ступень.
Калле. Эта миссия мне всегда претила, я был, так
сказать, инстинктивно против нее. Это звучит лестно, но
я никогда не доверяю льстецам. А вы? Любопытно
узнать, что значит слово «миссия», я разумею букваль¬
ный смысл.
Циффель. Оно происходит от латинского mitte-
ге — посылать.
Калле. Так я и думал. Пролетариат снова должен
стать мальчиком на посылках. Вы придумываете иде¬
альное государство, а мы должны его создавать. Мы
исполнители. А вы небось хотите остаться пастырями?
Мы обязаны спасать человечество, но человечество — это
кто? Вы! В Стокгольме я встретил еврея-эмигранта,
банкира в звании коммерции советника, который всерьез
корил меня за то, что мы, социалисты, не совершили
революции и даже позволили Гитлеру захватить власть.
Сам он, видно, мечтал о своего рода советско-коммер¬
ческой— в смысле: для советников коммерции — Гер¬
мании. С такой же позиции подходят и к русским.
«Франкфуртер цейтунг» постоянно утверждала, что в
России нет настоящего коммунизма, и за это бранила
Советский Союз. Они писали, что это любопытный
эксперимент, и тон их статей был так объективен, слов¬
но их окончательный вывод зависел только от того, на¬
сколько этот эксперимент технически осуществим. Но,
наверно, французские аристократы в таком же духе
говорили о гильотине.
Циффель. Если я вас правильно понял, вы отка¬
зываетесь освобождать человечество?
Калле. По крайней мере платить за его кофея
не собираюсь. Иногда, уж не взыщите, я сам на себя
злюсь: сижу в такое время сложа руки и отпускаю шу¬
точки.
Циффель. Я мог бы вам ответить так: во-первых,
для того, чтобы относиться к жизни по-настоящему
серьезно, мы недостаточно сыты, к тому же мы без виз
в чужой стране, где стоят две немецкие мотодивизии.
Во-вторых, в наши дни серьезность как норма поведе¬
ния несколько скомпрометирована: самое серьезное из
всего, что знает история,— это Гитлер и его подручные.
Он принадлежит к числу серьезных убийц, а убийство
дело очень серьезное. Нет, он отнюдь не поверхностная
натура, поляки вам это подтвердят. Вот Будда, тот был
юморист. А в-третьих, нам с вами ни к чему напускать
на себя важность — мы не мясники. Когда стоишь за
правое дело, можно говорить о нем весело.
Калле. Как сказал один оратор на банкете в кре¬
матории: «Буржуазии нечего терять, кроме своих денег».
Вскоре после этого они расстались и разошлись — каждый в свою
сторону.
9*
Швейцария — страна, прославившаяся сырами и свободолюбием.
Образцовый метод воспитания в Германии. Американцы
Циффель. Швейцария — это страна, которая сла¬
вится тем, что в ней можно быть свободным. Но для
этого надо быть туристом.
Калле. Я там был и не очень-то свободно себя
чувствовал.
Циффель. Вы, наверно, не в отеле останавлива¬
лись. Останавливаться нужно в отеле. Оттуда вы воль¬
ны идти куда пожелаете. В Швейцарии нет никаких
заборов — их нет даже вокруг самых высоких гор, с
которых открываются самые живописные виды. Гово¬
рят, нигде не чувствуешь себя таким свободным, как на
горе.
Калле. Я слышал, что сами швейцарцы никогда по
горам не лазают — одни только проводники, а провод-
Перевод Л. Горбовицкой.
ники не могут свободно располагать собой: им прихо¬
дится тащить на себе туристов.
Циффель. Наверно, проводники не так свободо-
любивы, как остальные швейцарцы. Извечное свобо¬
долюбие Швейцарии объясняется ее неблагоприятным
географическим положением. Со всех сторон ее окру¬
жают державы, которые всегда готовы кого-нибудь за¬
воевать. Поэтому швейцарцам приходится постоянно
быть начеку. При ином местоположении им бы не пона¬
добилось никакого свободолюбия. Еще никто не слы¬
хал о свободолюбии у эскимосов. Их географическое
положение более благоприятно.
Калле. Швейцарцам повезло — на них точат зубы
сразу несколько любителей поживиться за чужой счет.
Ни один из них не уступит Швейцарии другому. Но
если счастье ей изменит, если одна из держав станет
сильнее других, тогда пиши пропало.
Циффель. Хотите знать мое мнение? Держитесь
подальше от страны, в которой силен свободолюбивый
дух. При благоприятном географическом положении он
не нужен.
Калле. Вы правы. Когда чересчур много говорят
о свободе, это вызывает подозрение. Я заметил, что
ходячие слова «у нас царит свобода» особенно любят
повторять там, где жалуются на ущемление свободы.
Вот тут-то и начинается: «У нас свобода убеждений.
У нас вы можете иметь любые взгляды, какие только
пожелаете». Что ж, это и в самом деле так, потому что
это так для всех и всегда. Иметь свои взгляды можно,
но высказывать их нельзя. Это предосудительно. По¬
пробуйте высказаться в Швейцарии против фашизма,
не просто сообщить, что вы его не любите (эти слова
ровно ничего не стоят), и вас тотчас же одернут: «По¬
добные мысли надо держать при себе, а то придут
немцы — и прощай наша свобода». Или признайтесь в
Швейцарии, что вы за коммунизм. Вам немедленно
ответят, что так говорить не следует, потому что при
коммунизме не может быть свободы. Дело в том, что
капиталисты при коммунизме лишены свободы дейст¬
вий. Их преследуют за то, что у них иные убеждения;
и рабочие тоже больше не вольны наниматься к ним на
работу. Как-то в гостинице один господин сказал мне:
50
«Попробуйте-ка в России проявить инициативу й от¬
крыть фабрику! Даже дом купить и то не сможете».
Я ему сказал: «А здесь я разве могу?» «Хоть сейчас,—
сказал он, — выпишите чек — и пожалуйста!» Я очень
пожалел, что у меня нет текущего счета в банке, а то
я мог бы открыть фабрику.
Циффель. Считается, что как частное лицо вы
пользуетесь кое-какими свободами и что вас не аре¬
стуют, если вы, сидя за столиком в пивной, выскажете
взгляд, который не совпадает с дозволенным.
Калле. Здесь даже в пивной за столиком уже за¬
прещено иметь собственное мнение. Немцы, а до них
еще и другие сделали открытие, что и это уже опасно.
Они даже залезали под столик, чтобы подслушивать.
Вот что они сделали с мелкобуржуазным свободолю¬
бием— они подрезали его под корень.
Циффель. Они делают что могут, но еще не до¬
бились всего, чего хотели. Они добились образцовых
результатов в своих концентрационных лагерях, но Рим
не сразу строился, люди все еще позволяют себе уйму
разных свобод. Например, даже в Германии иногда
можно свободно расхаживать по улицам и останавли¬
ваться перед витринами, хотя это и не поощряется
ввиду бесцельности подобного занятия.
Калле. Да, цель им всегда нужна. Цель — это то,
во что целятся.
Циффель. Напрасно говорят, будто они созна¬
тельно лгут насчет воспитательных задач концентраци¬
онных лагерей. Концентрационные лагеря — образцовые
учебно-воспитательные заведения. Они испытывают их
действие на -своих врагах, но предназначаются эти ла¬
геря для всех. Конечно, их государство еще недоста¬
точно окрепло и не всегда может поставить на своем.
Тот факт, например, что рабочие все еще уходят после
работы домой, — это же свидетельство немыслимых, из¬
живших себя порядков. Новый порядок утвердился еще
далеко не для всех. Не отрицаю, им уже охвачены все
дети от шести лет и выше, а также юноши и молодые
мужчины, которые после армии приходят в партию из
молодежной организации этого какевотаммюгенд. Хо¬
рошо. Но как обстоит дело, например, со стариками?
Почему они не охвачены какой-нибудь организацией ка-
51
кевотамм-старцев? Это весьма чувствительный пробел.
Не исключено, что с этой стороны государству когда-
нибудь станет угрожать опасность!
Калле. Я далеко не уверен, что даже для детей
уже сделано все необходимое. Старшие вполне могут
шпионить за родителями, а младшие — собирать желез¬
ный лом, но начинать следует, пожалуй, уже во чреве
матери. Вот задача, стоящая перед наукой! Я счи¬
таю, что нет никакого вреда, если беременные женщи¬
ны слушают военные марши и если у них над изго¬
ловьем висит портрет фюрера, — но это примитивно.
Пора разработать для будущих матерей цикл спе¬
циальных упражнений, которые могли бы воздейство¬
вать уже на эмбрион, министерство пропаганды
должно всерьез заняться эмбрионами, нельзя терять ни
минуты.
Циффель. Забота о детях имеет бесконечно важ¬
ное значение. Дети — вот главное богатство нации.
Лицо Третьего рейха предопределит лицо будущих по¬
колений, значит, его должны украшать усики а ла Ка-
кевотамм; однако воспитание следует начинать уже в
утробе матери. Ведь не ново, что медицина рекомендует
будущей матери побольше движения. Например, очень
полезно стоять, запрокинув голову, и смотреть на бом¬
бардировщики противника.
Калле. Пожалуй, важнее всего — это чтобы под¬
ростки, да и молодежь постарше не допускались в та¬
кие места, которые могут оказать на них пагубное
влияние и ослабить их доверие к государству. Прежде
всего их надо держать подальше от трудовой жизни.
Что проку с такой неумолимой суровостью, и с таким
упорством воспитывать в молодом человеке слепую
веру в фюрера и в свое великое будущее, если потом
он вступает в трудовую жизнь, где из него выжимают
все соки, так что он озлобляется и начинает сомне¬
ваться. Нет, трудовую жизнь надо отменить.
Циффель. Совершенно верно, это сыграло бы
весьма положительную роль.
Калле. Пока мы не покончили с трудовой жизнью,
всегда может появиться свободолюбие. И вот почему:
уж больно эта жизнь тяжела.
Циффель. Для большинства.
52
Калле. Возьмите американцев, этот великий народ.
Сначала им пришлось защищаться от непокорных ин¬
дейцев с их нелепыми притязаниями, а теперь им сели
на шею миллионеры. На них постоянно совершают на¬
беги продовольственные короли, их держат в осаде неф¬
тяные тресты, железнодорожные магнаты облагают их
данью. Враг хитер и жесток, он захватывает женщин
и детей и угоняет их в подземелья — в угольные шах¬
ты — или держит взаперти на автомобильных заводах.
Газеты заманивают их в ловушку, а банки среди бела
дня подкарауливают на большой дороге. Живя под по¬
стоянной угрозой увольнения, они все-таки, даже когда
их уже выбросили вон, с яростью дикарей дерутся за
свою свободу, за право каждого поступать так, как он
пожелает, и миллионеры от всей души этому рады.
Циффель (с подъемом). Вот именно: они, как ди¬
кие звери, всегда должны быть на высоте, иначе им
несдобровать. Они, может быть, и не прочь иной раз
опустить голову, мрачно уставиться в одну точку и хоть
немножко насладиться своим разочарованием в жизни,
да не тут-то было, за это можно сразу поплатиться го¬
ловой. Это мне известно из достоверных источников.
У меня там дядюшка, он к нам приезжал, когда я был
еще мальчиком, я его никогда не забуду. Он, бедняга,
был с утра до вечера полон оптимизма, на лице его по¬
стоянно играла самоуверенная улыбка, открывая для
всеобщего обозрения золотые коронки, а моего отца,
страдавшего ревматизмом, он то и дело одобряюще хло¬
пал по плечу и по спине, так что старик каждый раз
вздрагивал от боли. Он привез с собой автомобиль, тог¬
да это еще была диковинка; как-то раз мы надумали
подняться на Кобель, и по дороге дядюшка, не умол¬
кая, твердил, что вот раньше приходилось пешком ла¬
зить в горы. Автомобиль застрял на горной тропе, так
что нам пришлось добираться пешком, свои последние
остатки дыхания дядя тратил на разглагольствования
о том, что когда-нибудь автомобили будут еще лучше,
чем теперь.
Калле. Как раз американцы особенно любят по¬
говорить насчет свободы. Я уже сказал: это подозри¬
тельно. Обычно человек начинает говорить о свободе,
когда что-нибудь неладно. Так, например, бывает, когда
53
Жмут ботинки. Человек, который носит удобную обувьг
едва ли будет твердить о том, какие легкие у него бо¬
тинки, что они ему впору и совсем не жмут и что мо¬
золей у него нет и не будет. Наслушавшись про их
свободу, я очень полюбил Америку, мне захотелось
стать американцем или хотя бы поехать туда, подышать
воздухом свободы. Но меня стали посылать от Понтия
к Пилату. У Понтия не было времени, а Пилат был за¬
нят. Консул потребовал, чтобы я четыре раза прополз
на четвереньках вокруг квартала и после этого пред¬
ставил справку от врача, что не натер мозолей. Потом
я должен был подтвердить под присягой, что не имею
убеждений. Я посмотрел на него невинными глазами и
поклялся, но он раскусил меня—он потребовал доказа¬
тельств, что у меня их никогда и не было, а уж этого
я доказать не мог. Так я и не попал в страну свободы.
Я не уверен, что моя любовь к свободе их бы удовле¬
творила.
Вскоре Циффель и Калле попрощались и разошлись — каж¬
дый в свою сторону.
10*
Франция, или патриотизм. Что значит «пускать корни»
Циффель с грустью признался Калле, что он не видит возможности
продолжать свои мемуары, потому что у него недостаточно жиз¬
ненного опыта.
Калле. Есть же у вас хоть какой-то жизненный
опыт. Пусть в вашей жизни не было больших событий,
зато были малые. Вот их и опишите!
Циффель. Вы придерживаетесь известной теории,
будто бы у каждого есть своя жизнь, только это явная
передержка, так как лишь с точки зрения отвлеченной
логики можно одинаково назвать человеческой жизнью
полноценные семьдесят лет и какие-нибудь, скажем,
три года. Я слыхал распространенное мнение, что бу¬
лыжник на берегу ручья способен доставить человеку
столько же радости, что и Маттерхорн. Дескать, и то
и другое одинаково позволяет нам восторгаться всемо¬
гуществом творца, но я предпочитаю восторгаться, гля¬
* Перевод А. Матвеева и П. Глазовой.
54
дя на Маттерхорн, — впрочем, это дело вкуса. Конечно,
обо всем можно говорить интересно, но не все заслу¬
живает интереса. Во всяком случае, как это ни печаль¬
но, но я на своих мемуарах поставил крест.
Калле. Ну что ж, рассказывайте устно, где вы
побывали, почему опять уехали, короче, как вы жили.
Циффель. Тогда обратимся к Франции. La patrie.
Я рад, что я не француз. Мне не по вкусу, что у них
слишком много патриотизма.
Калле. Но объясните, почему вам это не нравится?
Циффель. Франция — страна, где патриотизму
нужно предаваться как пороку, а не как добродетели.
Родина для них не жена, а любовница. И как они рев¬
нивы!
Калле. У меня была подружка, она меня каждые
пятнадцать минут спрашивала, люблю я ее или нет.
Когда мы с ней ложились в постель, она говорила, что
я люблю ее только в постели, а когда я слушал ее бол¬
товню, она твердила, что, будь она немой, я разлюбил
бы ее. Это было утомительно.
Циффель. Во Франции один писатель прослыл
оригиналом просто потому, что он съездил за границу.
Писали о нем книги, все выясняли, что это — патология
или в самом деле оригинальность.
Калле. Говорят, любовь к отечеству там ценится
настолько высоко, что стоит на втором месте после
любви к еде. А это последнее чувство будто бы развито
во Франции сильнее, чем где-либо. Но хуже всего то,
что они редко позволяют людям быть патриотами.
Циффель. Как так?
Калле. Возьмите эту войну. Началось с того, что
простые люди проголосовали за левых и потребовали
семичасового рабочего дня. Золото оказалось бессиль¬
ным и, раздосадованное оборотом дела, уплыло в Аме¬
рику. Таким образом, вооружаться стало не на что.
Против фашизма простые люди были по тем же при¬
чинам, по каким они требовали семичасового рабочего
дня, так возникла война. Генералы заявили, что, раз
нет оружия, они ничего сделать не могут, и прекратили
сопротивление, ибо помимо всего прочего надеялись, что
простые люди ничего не смогут сделать, если страну
оккупируют и станут наводить в ней порядок иностран¬
55
ные войска. Патриоты хотели продолжать борьбу, их
арестовали, — им еще покажут, как выступать против
государства! В Чехословакии произошло почти то же
самое. Чтобы в такой стране оставаться патриотом,
нужно иметь колоссальный патриотизм — уж вы-то с
этим наверняка согласитесь.
Ц и ф ф е л ь. Мне всегда казалось удивительным, что
люди должны питать особенную любовь к той стране,
где они платят налоги. В основе любви к отечеству
лежит умение довольствоваться малым, свойство очень
хорошее, когда ничего нет.
Калле. Любви к отечеству сильно мешает отсут¬
ствие выбора. Как если бы человеку пришлось любить
ту, на которой он женится, а не жениться на той, кото¬
рую он любит. Я предпочел бы сначала выбрать. Ска¬
жем, показали бы мне кусочек Франции, клочок доброй
старой Англии, парочку швейцарских гор или какой-ни¬
будь норвежский фьорд, а затем я ткну пальцем и скажу:
вот это я беру себе в отечество. Тогда бы я им и доро¬
жил. А теперь дело обстоит так, как если бы человек
больше всего на свете ценил то окно, из которого од¬
нажды вывалился.
Циффель. Вы цинично отвергаете всякие корни,
и эта точка зрения мне нравится.
Калле. Обычно говорят, что непременно нужно
пустить корни. Но я убежден, что единственные сущест¬
ва, пускающие корни,— деревья — предпочли бы их не
иметь, тогда бы и они могли летать на самолете.
Циффель. Говорят, мы любим то, что добыто нами
в поте лица. Это могло бы объяснить и любовь к оте¬
честву.
Калле. Ко мне это не относится. Я не люблю то,
что орошено моим трудовым потом, и даже далеко не
все, что орошено пролитым мною семенем. Как-то я
путался с одной особой. Потащился я с ней в Ваннзее,
уж очень мне ее фигурка понравилась. И вообще за¬
мечательная была баба. Но сперва она решила пообе¬
дать, потом ей захотелось покататься на лодке, потом
выпить кофе, и наконец я дошел до того, что бросил бы
ее в кустах одну, если бы она проволынилась еще хоть
полминуты. А между тем, повторяю, фигура у нее была
хоть куда,
56
Циффель. Вот вы говорите — замечательная. Ког¬
да я думаю, в какой стране мне хотелось бы жить, я,
кажется, выбрал бы такую, где человеку, случайно про¬
бормотавшему что-нибудь вроде «замечательный вид!»—
тотчас бы ставили памятник за патриотизм. Ведь
в этой стране такое мнение действительно было бы
совершенно неожиданным, воспринималось как сен¬
сация и, следовательно, высоко ценилось бы. Разумеет¬
ся, и тот, кто ничего не сказал, тоже заслуживал бы
памятника уже потому, что он не сказал ничего
лишнего.
Калле. Вам опротивела ваша страна из-за патрио¬
тов, которые в ней хозяйничают. Я иногда думаю: что
за чудесная страна была бы у нас, если бы она у нас
была! Мне вспоминается одно стихотворение, в котором
перечисляются кое-какие ее достоинства. Только не по¬
думайте, что я любитель поэзии, на это стихотворение
я наткнулся совершенно случайно, теперь я уже не
помню его наизусть и даже не могу сказать, что именно
там говорится о каждой провинции. Они перечисляются
одна за другой. Я прочту с пропусками:
«Вы, приветливые баварские леса, вы,
города на Майне,
Рен, поросший соснами, ты, тенистый
Шварцвальд!»
Дальше я забыл, там что-то с этим связанное, и затем:
«Рыжеватые холмы Тюрингии,
редкий кустарник Бранденбургской Марки,
И вы, черные города на Руре,
с баржами, груженными железом».
Дальше пропуск — несколько строк — а потом:
«Также и ты, город городов, Берлин,
Бурлящий жизнью на земле и под землей,
И вы, Ганзейские гавани,
Многолюдные города Саксонии
И Силезии, сквозь дым глядящие на Восток!»
Это стихотворение указывает на то, что предстоит за¬
воевать,— игра стоит свеч!
Циффель удивленно взглянул на Калле, но не мог обнаружить в
нем никаких признаков тупоумия, столь присущего всем, кто про¬
износит патриотические речи. Он покачал головой и осушил свою
кружку.
57
11*
Дания, или юмор. О диалектике Гегелй
Разговор коснулся и Дании, где пришлось задержаться как Циф-
фелю, так и Калле, потому что страна эта лежала у них на пути.
Циффель. У них там классическое чувство юмора.
Калле. Но нет лифтов. Я убедился на собствен¬
ном опыте. Датчане — добрейший народ и приняли нас
радушно. Они ломали голову, как бы это нам помочь,
но пришлось нам самим выходить из положения. Нам
оказалось на руку, что у них дома в столице без лиф¬
та: мы этим воспользовались, ведь считалось унизи¬
тельным, чтобы мы жили на подачки, вместо того что¬
бы получать за свой труд. Мы обнаружили, что они
таскают мусор вниз, даже с верхнего этажа, и мы за¬
нялись этим делом — так было куда достойнее.
Циффель. Они весьма остроумны. Еще и по сей
день они любят рассказывать об одном министре фи¬
нансов— единственном, от которого они что-то получи¬
ли за свои деньги. Ведь они получили от него анекдот.
Когда перед ним предстала комиссия, чтобы проверить
кассу, он с достоинством поднялся, хлопнул рукой по
столу и сказал: «Господа, если вы будете настаивать на
ревизии — я больше не министр». В ответ на это они
удалились и вернулись только через полгода, когда и
выяснилось, что он говорил чистейшую правду. Они его
посадили за решетку и теперь свято чтят его память.
Калле. Их чувство юмора особенно развилось во
время первой мировой войны. Они оставались нейтраль¬
ными и с выгодой торговали. Все, что держалось на
воде и могло доплыть, например, до Англии, они туда
и продавали как судно, то есть, собственно говоря, они
называли это не судном, а трюмом, что более соответ¬
ствовало истине. Благодаря этому они и достигли вы¬
сокого национального благосостояния. Они потеряли
больше моряков, чем любая воюющая держава.
Циффель. Да, благодаря войне они хорошо пове¬
селились. Например, они продавали гуляш: запихивали
в жестянки все, что слишком воняло, — это был выгод¬
нее, чем держать у себя дома такую гниль. Когда раз¬
разилась вторая мировая война, они уже выжидательно ** Перевод В. Френкель.
58
стояли по сторонам, разоруженные до последней пуго¬
вицы. Они всегда подчеркивали: мы слишком слабы,
чтобы обороняться, мы должны продавать свиней. Од¬
нажды перед ними выступил с нравоучением некий ино¬
странный министр. Чтобы их подбодрить, он рассказывал
им охотничью историю. Степной орел упал на зайца.
Заяц не мог или не захотел бежать. Он перевернулся на
спину и лапами проломил орлу грудную клетку. Лапы
у зайца очень сильные, приспособленные для убегания.
Датчане восприняли этот рассказ юмористически и очень
смеялись, а министру сказали, что немцы им совсем не
страшны; займи они Данию, они не смогут покупать
там свиней, так как русские, уж конечно, не станут
посылать им отруби, необходимые для откорма. Немцы
им были ничуть не страшны, настолько, что они нимало
не испугались, даже когда те предложили им заклю¬
чить пакт о ненападении.
Калле. Они были демократами и настояли на том,
чтобы каждый имел право на остроумие. У них было
социал-демократическое правительство, а премьер-ми¬
нистра они оставили только потому, что у него была
смешная борода.
Циффель. Они все были уверены, что в их стране
фашизм не будет иметь успеха, потому что у них слиш¬
ком большое чувство юмора. Все они в той или иной
степени жили за счет свиней и должны были поддер¬
живать хорошие отношения с немцами потому, что тем
свиньи были нужны, но они неплохо прохаживались на
собственный счет: «Продавая свиней, — говорили они,—
надо проявлять максимальную осторожность, чтобы
свинья не потеряла в весе». К сожалению, фашизм ни¬
мало не оскорбился тем, что в Дании его не прини¬
мают всерьез, а в одно прекрасное утро появился в
образе дюжины самолетов и оккупировал страну. Дат¬
чане всегда уверяли, что их юмор, к сожалению, не¬
переводим, ибо вся соль его в неуловимых специфиче¬
ски датских оборотах, каждый из которых смешон сам
по себе, — может, за счет этого и следует отнести, что
немцы вовсе и не заметили, что в Дании их не прини¬
мают всерьез. Теперь датчанин получал за свою свинью
не деньги, а расписку, так что датский юмор, во вся¬
ком случае, подверг^ тяжкому испытанию: одно дело,
59
когда продаешь свинью тому, кого презираешь, а со¬
всем другое — когда тот, кого презираешь, не собирает¬
ся тебе за свинью платить.
Калле. Но одну шутку они все-таки откололи во
время вторжения. Когда пришли немцы, было раннее
утро; немцы ведь теперь великие мастера рано вста¬
вать— с тех пор как благодаря полиции у них стал та¬
кой чуткий сон. Один датский батальон пронюхал о
немецком вторжении и тотчас же в полном боевом по¬
рядке двинулся наутек. Походным шагом они направи¬
лись к Зунду, отделяющему Данию от Швеции, и ша¬
гали много часов подряд, пока не дошли до парома, где
взяли билеты и переправились в Швецию. Там они дали
интервью и заявили, что батальон решил сохранить
себя как боевую силу для Дании. Однако шведы от¬
правили их обратно: таких батальонов у них у самих
хватает.
Циффель. Невыносимо жить в стране, где нет чув¬
ства юмора, но еще невыносимей — в стране, где без
юмора не проживешь.
Калле. Когда у нас в доме было хоть шаром по¬
кати, мать вместо масла намазывала хлеб юмором. Это
довольно вкусно, только не сытно.
Циффель. При слове «юмор» я всегда вспоминаю
философа Гегеля; кое-что из его трудов я взял в биб¬
лиотеке, чтобы не отстать от вас в понимании философ¬
ских вопросов.
Калле. Расскажите о нем. Я недостаточно образо¬
ван, чтобы самому его читать.
Циффель. Он принадлежал к величайшим юмо¬
ристам среди философов, подобной склонностью к юмо¬
ру обладал разве что Сократ, у которого был похожий
метод. Гегелю явно не повезло: он был определен на
должность в Пруссию, так что продал душу государ¬
ству. Судя по всему, у него было одно свойство — он
всегда подмигивал; что-то вроде врожденного порока,
и Гегель страдал им до самой смерти: сам того не за¬
мечая, он то и дело подмигивал, вот как другие стра¬
дают неудержимой пляской святого Витта. Юмор его
выражался в том, что он не мог и помыслить, напри¬
мер, о порядке, не представив себе немедленно беспо¬
рядка. Ему было ясно, что в непосредственной близости
60
с величайшим порядком всегда находится величайший
беспорядок, он зашел даже так далеко, что сказал: на
том же самом месте! Под государством он понимал не¬
что, возникающее там, где существуют острейшие клас¬
совые противоречия, таким образом, государственная
гармония, так сказать, покоится на дисгармонии клас¬
сов. Он оспаривал, что один равняется одному; оспари¬
вал не только потому, что все сущее непрестанно и
неудержимо переходит в нечто совсем другое, а имен¬
но— в свою противоположность, но и потому, что ни¬
что не тождественно самому себе. Как и всех юмористов,
его особенно интересовало, что в конечном итоге полу¬
чается из вещей. Вы, конечно, помните знаменитый бер¬
линский возглас: «Как ты изменился, Эмиль!» Его
занимала трусость храбрецов и храбрость трусов, во¬
обще тот факт, что все противоречит самому себе, а осо¬
бенно он увлекался скачкообразным развитием. Пони¬
маете: идет себе все этак чинно и благородно, и вдруг —
бац! Понятия у него вечно покачивались, как маль¬
чишка на стуле, и это кажется очень уютным до тех
пор, пока стул не опрокинется.
Его сочинение «Большая логика» я читал, когда у
меня был ревматизм и я сам не мог передвигаться. Это
одно из величайших произведений мировой юмористи¬
ческой литературы. Речь там идет об образе жизни по¬
нятий, об этих двусмысленных, неустойчивых, безответ¬
ственных существах; они вечно друг с другом бранятся
и всегда на ножах, а вечером как ни в чем не бывало
садятся ужинать за один стол. Они и выступают, так
сказать, парами, сообща, каждый женат на своей про¬
тивоположности, они и дела свои обделывают вдвоем,
как супружеская чета, то есть ведут вдвоем тяжбы,
вдвоем подписывают контракты, вдвоем предприни¬
мают атаки и устраивают налеты, вдвоем пишут книги
и даже подходят к присяге — совсем как супружеская
чета, которая бесконечно ссорится и ни в чем не может
прийти к согласию. Только Порядок что-то выскажет,
как его утверждения в тот же миг оспаривает Беспоря¬
док— его неразлучный партнер. Они жить друг без
друга не могут и никогда не могут ужиться.
Калле. В этой книге говорится только о таких по¬
нятиях?
61
Ц и ф ф е л ь. Понятия, которые люди себе составля¬
ют, очень важны. Понятия — это рычаги, которыми мож¬
но приводить в движение вещи. В книге говорится о
том, как добираться до истинных причин протекающих
процессов. Иронию, скрытую в каждой вещи, он и
называет диалектикой. Как и все великие юмористы, он
это преподносит с убийственно серьезным лицом. А вы
в какой связи о нем слыхали?
Калле. В связи с политикой.
Ц и ф ф е л ь. Вот еще один из его анекдотов. Вели¬
чайшие мятежники считают себя учениками величай¬
шего защитника государственной власти. Кстати, это
говорит о том, что у них есть чувство юмора. Человек,
лишенный чувства юмора, не может понимать диалек¬
тику Гегеля — я никогда еще не встречал такого.
Калле. Нас он очень интересовал. Нам доставались
от него одни цитаты. Приходилось вытаскивать его за
цитату, как рака — за клешню. Мы интересовались им
потому, что нам частенько доводилось сталкиваться с
такой вот скрытой иронией вещей, как вы это опре¬
делили. Например, такое смешное превращение случи¬
лось с теми из нас, представителями народа, кто, попав
в правительство, оказывался уже вовсе не представи¬
телем народа, а представителем правительства. Я впер¬
вые услышал этот термин в тысяча девятьсот восемна¬
дцатом году. Тогда власть Людендорфа была крепкой,
как никогда, он во все совал нос, дисциплина была
железной, все было предусмотрено на тысячу лет впе¬
ред, а не прошло и нескольких дней, как он нацепил
синие очки и перешел границу — он, а не та новая ар¬
мия, которую он намеревался создать. Или возьмите
крестьянина. Когда мы вели агитацию в деревне, он
был против нас, кричал, что мы хотим все у него от¬
нять, а потом банк и помещик все у него отняли. Один
такой крестьянин заявил мне: «Вот кто самые главные
коммунисты!» Это ли не ирония?
Циффель. Лучшая школа диалектики — эмигра¬
ция. Беженцы — тончайшие диалектики. Беженцами
они стали благодаря переменам, и ничем другим, кро¬
ме перемен, не интересуются. По самым незначитель¬
ным признакам они заключают о наступлении самых
крупных событий — конечно, в том случае, если они
соображают. Когда их противники побеждают, они под¬
считывают, во что эта победа обошлась, и у них острый
глаз на противоречия. Да здравствует диалектика!
Не опасайся они привлечь внимание всего погребка, Циффель и
Калле ни при каких обстоятельствах не остались бы сидеть — они
бы торжественно встали и чокнулись. При данных же обстоятель¬
ствах они поднялись только мысленно. Вскоре они попрощались и
разошлись — каждый в свою сторону.
12*
Швеция, или* любовь к ближнему. Тяжелый случай астмы
Циффель. Нацисты говорят: «Общественная поль¬
за выше личной». Это же коммунизм. Я на них маме
пожалуюсь.
Калле. Вы опять говорите не то, что думаете,—
просто, чтоб меня подзадорить. Этот лозунг означает
только, что государство выше подданного, а государ¬
ство— это нацисты, и точка. Государство выражает все¬
общие интересы всего общества, а именно: облагает
людей налогами, предписывает, что делать и чего не
делать, мешает им нормально общаться друг с другом
и гонит их на войну.
Циффель. Неплохо сказано, хотя и преувеличено.
Если не преувеличивать, можно, пожалуй, согласиться с
тем, что этот лозунг создает непреодолимое противо¬
речие между пользой для всех и пользой для одного.
Именно за это вы его, как видно, и презираете. Я тоже
склонен думать, что в стране, где принципиально хулят
эгоизм, что-то неладно.
Калле. Демократия, знакомая нам с вами по
опыту...
Циффель. «Знакомая нам по опыту» — это уже
лишнее.
Калле. Ладно. Так вот, демократия, как обычно
говорят, означает равновесие между эгоизмом тех, кто
что-то имеет, и эгоизмом тех, кто ничего не имеет. Это
явная бессмыслица. Упрекать капиталиста в эгоизме
значит упрекать его в том, что он капиталист. Только
он и получает пользу, потому что использует других.
* Перевод Ю. Афонькина.
63
Рабочие ведь не могут Извлекать для себя пользу из
капиталиста. Лозунг «Общественная польза выше лич¬
ной» следовало бы изложить так: «Стремясь к пользе
для себя, человек не должен использовать для этого
другого человека или всех людей; наоборот, все
люди должны использовать...» — А теперь потрудитесь
сказать, что они должны использовать?
Циффель. Да вы, оказывается, логистик и семан¬
тик. Берегитесь, это опасно. Будет вполне достаточно,
если вы скажете: общество должно быть устроено так,
чтобы то, что идет на пользу одному, шло на пользу
всем. Тогда не нужно будет больше ругать эгоизм, его
можно будет даже публично хвалить и поощрять.
Калле. А это невозможно до тех пор, пока ради
пользы одного приходится мириться с лишениями мно¬
гих других или даже обрекать их на лишения.
Циффель. После Дании я побывал в Швеции. Это
страна, в которой весьма развита любовь к человеку, а
также любовь к своему делу в высоком смысле этого
слова. Самый любопытный пример любви к своему делу
я наблюдал там на одном человеке, который не был
шведом. Это не опровергает мою теорию, так как его
любовь к своему делу особенно ярко проявилась и
прошла серьезное испытание именно в Швеции. Исто¬
рия эта случилась с одним естествоиспытателем, и я
попросил его записать для меня вкратце самое основ¬
ное. Если хотите, я прочту вам эти записки. (Читает.)
«С помощью некоторых скандинавских ученых, которые
в свое время бывали у меня в институте или публико¬
вали мои работы в своих журналах, я получил разре¬
шение на въезд. Мне поставили одно только условие:
находясь в Скандинавии, я ни под каким видом не
должен заниматься научной или какой-либо иной дея¬
тельностью. Я подписал это обязательство со вздохом,
огорченный тем, что не смогу уже, как бывало, быть
полезным своим друзьям. Однако было ясно, что если
я приобрел этих друзей благодаря своей научной ра¬
боте, то сохранить их дружбу я смогу, только отказав¬
шись от научной работы. Дело в том, что хотя там
физиков было не так уж много для такой науки, как
физика, — зато институтов для физиков было еще того
меньше. А жить-то надо.
64
Мне было очень неприятно, что при сложившихся
обстоятельствах я не могу зарабатывать себе на хлеб
и всецело завишу от великодушия моих коллег. В на¬
граду за мое безделье им приходилось выхлопатывать
для меня пособия, они делали что могли, и я не голодал.
На мою беду вскоре после приезда я тяжело забо¬
лел. У меня началась астма, замучившая меня до того,
что вскоре наступило истощение и резкий упадок сил.
Исхудав так, что остались кожа да кости, и с трудом
передвигая ноги,“ я таскался по врачам, но ни один не
мог облегчить мои страдания.
Когда болезнь окончательно подточила мои силы, я
услышал, что в городе находится некогда знаменитый
врач, открывший и разработавший новый, очень эффек¬
тивный способ лечения астмы. К тому же он был мой
соотечественник. Я приполз к нему и описал, насколько
это позволяли сотрясавшие меня приступы кашля, мои
мучения.
Он ютился в крошечной комнатушке с окном во
двор, и стул, на который я в изнеможении упал, был
единственным, так что хозяину пришлось стоять. Опер¬
шись на колченогий комод, на котором стояла тарелка
с остатками скудной трапезы, доктор — я оторвал его
от ужина — принялся меня расспрашивать.
Его вопросы повергли меня в изумление. Они отно¬
сились не к моей болезни — как следовало бы ожи¬
дать,— а совсем к другому: к моим связям и знаком¬
ствам, взглядам и увлечениям и т. д. Побеседовав со
мной около четверти часа, он вдруг оборвал разговор,
улыбнулся и открыл мне сам, чего он добивается, об¬
следуя больного столь необычным способом.
Ои сказал, что его интересует не состояние моего
здоровья, а мой характер; ради того, чтобы получить
разрешение на въезд, ему пришлось, как и мне, под¬
писать обязательство не заниматься профессиональной
деятельностью. Взявшись лечить меня, он рисковал под¬
вергнуться высылке. Прежде чем приступить к осмотру,
ему надо было удостовериться, что я человек порядоч¬
ный и не разболтаю, что он оказал мне врачебную по¬
мощь.
Борясь то и дело с прерывавшим меня кашлем, я
стал заверять его со всей серьезностью, что привык
з Брехт, т. IV fig
платить услугой за услугу и готов обещать, что, как
только он меня вылечит, я тут же об этом забуду. Мои
слова заметно успокоили его, и он велел мне прийти в
клинику, где ему было разрешено работать неоплачи¬
ваемым ординатором.
Врач, заведовавший отделением, был человек разум¬
ный и в некоторых случаях предоставлял Н. как спе¬
циалисту свободу действий. Но нам не повезло: на
следующее утро он, как нарочно, ушел в отпуск. Н. вы¬
нужден был изложить дело его заместителю, с кото¬
рым он не был знаком. Тот предложил Н. пригласить
пациента в клинику.
Я пришел раньше назначенного времени, застал Н. в
одной из маленьких ординаторских и успел поговорить
с ним наедине.
«Мне не разрешают заниматься практикой, — ска¬
зал Н., — потому что здешние врачи вынуждены защи¬
щаться от конкуренции. При этом они опираются на
один давнишний закон против знахарства. Пациенты,
конечно, заинтересованы в том, чтобы их не лечили лю¬
ди, ничего в своем деле не смыслящие».
Когда мы вошли в операционный зал, заместитель
начальника отделения был уже там. Нас удивило, что
он зачем-то моет руки.
Это был веселый и шумный человек. «Ну что ж, —
сказал он, обрабатывая ногти щеточкой и повернув ко
мне свою маленькую лысую головку, — давайте испро¬
буем новый метод вашего друга. Не будет пользы, так
и вреда не будет. Я всегда считал, что все новшества
надо тщательно проверять на практике».
«Я думал, что эту маленькую операцию сделаю за
вас я, — сказал Н., стараясь не выдавать своего испу¬
га.— Я ведь уже сотни таких операций сделал».
«Зачем же? — воскликнул заместитель. — Мы спра¬
вимся и сами. Я вас прекрасно понял. Вы можете по¬
казать мне нужную точку, раз уж вы так волнуетесь.
А вы тоже не бойтесь, — обратился он ко мне. — Счета
я вам не пришлю. Я ведь знаю, вы — эмигрант!»
Н. делал ему намеки, под конец довольно настойчи¬
вые, я поглядывал на него с опаской, но все это не
смогло помешать ему выполнить свой долг.
Сделал он это не блестяще. Он не сумел найти нуж-
66
ную точку у меня в носу, и приступы кашля не убави¬
лись. К тому же неудачная операция вызвала воспале¬
ние слизистой оболочки, и на первых порах Н. не в си¬
лах был мне помочь, даже после возвращения из от¬
пуска начальника отделения. Лишь неделю спустя он
смог начать лечение.
После этого мое состояние стало улучшаться как по
волшебству. Н. лечил меня через день, через два, и ка¬
шель больше не появлялся. Я сидел теперь у себя в
комнате на окне и играл на губной гармонике, чего я
долгое время не мог делать. Еще две недели назад
одна мысль об этом вызвала бы у меня сильнейший
приступ кашля. Но вот однажды, придя в клинику, я не
застал там Н. «Он здесь больше не работает»,— холод¬
но сказала сестра и пошла в кабинет заведующего.
Я решил навестить Н. Было около полудня, а он все
еще лежал в постели. Это немало удивило меня:, он
любил порядок и к тому же отличался живостью. Уж
не заболел ли он?
«Я на этом уголь экономлю, — извинился он, — да и
к чему вставать, если все равно делать нечего». Оказа¬
лось, что какой-то зубной врач увидел его в клинике
и донес властям, что он занимается запрещенной ему
врачебной практикой. Его пришлось уволить из кли¬
ники, Теперь ему не разрешалось даже приходить туда.
«Больше я ничего не смогу сделать, — нерешительно
заговорил он вполголоса. — Вполне возможно, что за
мной теперь следят, а в случае чего могут и выслать».
Он сказал это, стараясь не глядеть мне в глаза, и я
еще немного побыл у него, сидя на единственном стуле
и поддерживая вялый, не клеившийся разговор.
Два дня спустя у меня снова был приступ. Дело
было ночью, и я боялся, что мой надрывный кашель
перебудит людей, у которых я снимал комнату. Они
брали с меня меньшую плату, чем тогда было принято.
На другой день — к тому времени я успел выдержать
еще два приступа и присел к окну отдышаться — в
дверь постучали, и в комнату вошел Н.
«Можете ничего не говорить, — быстро сказал он,—
я сам все вижу, просто стыд и срам. Я принес с собой
что-то вроде инструмента; наркоза я дать не могу, так
что придется вам стиснуть зубы, и я попробую».
3*
67
Он достал из кармана набитый ватой портсигар, и
извлек оттуда самодельный пинцет. Я сидел на своей
кровати и сам светил ему настольной лампой, пока он
прижигал мне нерв.
Но когда он уходил, женщина, сдававшая мне ком¬
нату, остановила его на лестнице и спросила, не может
ли он посмотреть горло у ее маленькой дочки. Значит,
мои хозяева уже знали, что он врач. Продолжать лече¬
ние у меня в комнате мы не могли.
Это было очень скверно, так как ни у меня, ни у
Н. не было на примете безопасйого места. В течение
следующих двух суток — к счастью, в эти дни я чувст¬
вовал себя лучше — мы несколько раз совещались, и к
вечеру второго дня Н. сообщил мне, что место он нашел.
Он говорил со мной, как всегда, энергичным тоном
врача с именем (а имя у него и в самом деле было
громкое) и ни одним словом не упоминая об опасности,
которой он подвергался, взявшись лечить меня.
Безопасным местом оказалась уборная одного боль¬
шого отеля неподалеку от вокзала. По пути туда я гля¬
нул сбоку на Н. и вдруг осознал, как странно все то,
что сейчас происходит. Он шел по улице, довольно ро¬
слый и статный мужчина в дорогой шубе, оставшейся
у него, должно быть, от лучших времен, и, глядя на
него, никто не сказал бы, что он направляется не к себе
в клинику или на одну из своих знаменитых лекций, а
в уборную отеля, которую он присмотрел себе под опе¬
рационный зал.
В этот час в уборной действительно не было ни
души, обслуживающего персонала там тоже не держа¬
ли-, к тому же она находилась в подвале, и если кто-
нибудь вздумал бы сюда прийти, то мы услышали бы
его шаги еще издалека. Вот только освещение было
очень плохое.
Н. встал лицом к двери, чтобы все время наблюдать
за ней. Искусство этого кудесника победило царивший
в помещении полумрак, он сумел подчинить себе и убо¬
гий, с грехом пополам приспособленный инструмент, и,
несмотря на нестерпимую боль, от которой у меня сле¬
зы брызнули из глаз, я думал тогда о другом: о
триумфальном шествии науки, которым ознаменован
наш век.
68
Вдруг за спиной у Н. раздался голос: «Что вы здесь
делаете?» Вопрос был задан на местном языке.
Белая дверца одной из кабинок отворилась, и отту¬
да вышел толстый, ничем не примечательный человек в
серой меховой шапке. Продолжая приводить себя в по¬
рядок, он поглядывал на нас недоверчиво моргавшими
глазками. Я почувствовал, что Н. буквально окаменел,
однако рука его не дрогнула ни на мгновение. Легким
и уверенным движением он вытащил пинцет из моего
многострадального носа. Лишь после этого он повер¬
нулся к незнакомцу.
Тот не трогался с места и не повторил свой вопрос.
Н. тоже ничего не сказал, только пробормотал что-то
невнятное и поспешно сунул в карман пиджака свой
пинцет, словно это был кинжал, которым он хотел меня
убить. Очевидно, самым криминальным в этой подполь¬
ной операции ученый считал то, что он выполнил ее
столь жалким, достойным коновала орудием. Неловким
движением — теперь руки у него все-таки задрожали —
он поднял с кафельного пола свою шубу, взял ее в
охапку и, побледнев как полотно, подтолкнул меня к
двери.
Я вышел, не оглядываясь. Из того угла, где стоял
толстяк, не донеслось ни звука. Наверно, он и сам рас¬
терялся, увидев наше поспешное отступление и сделав
вывод, что он воспрепятствовал каким-то противозакон¬
ным действиям; в оцепенении глядел нам вслед, может
быть, даже почувствовав облегчение оттого, что мы не
напали на него. Ведь нас все-таки было двое.
Мы беспрепятственно прошли через вестибюль оте¬
ля и очутились на улице; затем, упрятав лицо в во¬
ротник до самого носа, дошли до ближайшего пере¬
крестка, где и разошлись без дальних слов в разные
стороны.
Н. отошел уже шагов на пять, как вдруг на меня
обрушился неистовой силы приступ кашля, отшвырнув¬
ший меня к стене дома. Я успел заметить, что Н. обер¬
нулся ко мне на ходу и лицо его искривилось, как от
боли. Вероятно, в тот самый вечер я и схватил про¬
студу, которая на три недели приковала меня к по¬
стели. Эта болезнь едва не стоила мне жизни, но после
нее моя астма исчезла».
Калле. Этот Н. был, я думаю, немного удивлен,
догадавшись за границей, что пациенты — это, в сущ¬
ности, покупатели.
Циффель. Ученые сплошь и рядом не видят эту
сторону науки, пока они остаются учеными; они заме¬
чают ее лишь как представители определенной профес¬
сии. Человек, читающий лекции об ионийских филосо¬
фах, обычно не ощущает, что при этом он что-то про¬
дает, точь-в-точь как какой-нибудь бакалейщик.
Калле. Его ученики — тоже покупатели. И даже
больной, которого соборует священник, не кто иной, как
покупатель. История с Н. отлично дополняет вашу кол¬
лекцию фактов. В самом деле, не очень-то приятно на¬
ходиться в стране, где вы зависите от того, найдется
ли человек, возлюбивший ближнего своего столь беско¬
рыстно, что готов поставить ради вас на карту
собственные интересы. Куда спокойнее жить в стране,
где вас вылечат и без любви к ближнему.
Циффель. Если у вас есть деньги, вы нигде не
будете зависеть от любви к ближнему.
Калле. А если их нет?
Вскоре они попрощались друг с другом и разошлись — каждый в
свою сторону.
13*
Лапландия, или самообладание и храбрость. Паразиты
Циффель• и Калле обрыскали всю страну: Калле — как коммивоя¬
жер, рекламирующий канцелярские товары — совал нос то туда,
то сюда, Циффель — как физик, ищущий применения своим зна¬
ниям, то здесь, то там получая по шапке. Время от времени они
встречались в ресторане столичного вокзала, заведении, полюбив¬
шемся им обоим своей неуютностью. За кружкой пива, которое не
было пивом, или за чашкой кофе, который не был кофе, они обме¬
нивались наблюдениями.
Циффель. Цезарь описал Галлию. Он знал ее как
страну, где побил галлов. Циффель, опиши Г., ты зна¬
ешь ее как страну, где ты был побит! Работы мне здесь
не найти.
* Перевод Л. Миримое?,
70
Калле. Великолепное начало — другого я от вас
не ожидал. Больше ничего и говорить не надо, — мо¬
жете успокоиться. Ясно, что вы ничего не видели.
Циффель. Я видел достаточно, чтобы понять од¬
но: эта страна вырабатывает в людях выдающиеся до¬
бродетели. Например — самообладание. Для стоиков
здесь просто рай. Вы, верно, читали о стоическом спо¬
койствии, с которым античные философы будто бы
терпели всяческого рода напасти. Говорят: хочешь пове¬
левать другими, учись владеть собой. Но следовало бы
сказать иначе: хочешь повелевать другими, учи их
владеть собой. Вот в этой стране, например, люди под¬
чиняются не только помещикам и фабрикантам, но
также себе самим. Это и называется демократией.
Первая заповедь самообладания гласит: держи язык
за зубами. При демократии к этому надо прибавить
свободу слова; равновесие достигается тем, что запре¬
щается говорить вообще. Понятно?
Калле. Нет.
Циффель. Не важно. Трудна лишь теория, прак¬
тика намного проще. Обсуждать можно все, что не
относится к военным делам. Все же военные дела яв¬
ляются компетенцией военных, обладающих специаль¬
ными военными познаниями. Военные несут самую
большую ответственность. Вследствие этого и чувство
ответственности у них тоже самое большое, и пото¬
му им до всего есть дело. Таким образом, все дела
становятся военными делами и обсуждению не под¬
лежат.
Калле. У них есть рейхстаг. На улице X. живет
женщина с пятью детьми, вдова, перебивающаяся стир¬
кой. Она услышала, что идут выборы в рейхстаг, и
отправилась в избирательный участок, где лежали
списки избирателей, однако своего имени не нашла.
Решив, что тут какое-то надувательство, она хотела бы¬
ло учинить скандал, однако ей объяснили, что рейхстаг
издал закон, согласно которому лица, получающие
вспомоществование от государства, лишаются избира¬
тельного права. Она потому, собственно, и хотела вос¬
пользоваться своим избирательным правом, что пособие-
то у нее было мизерное, да и вообще она предпочла
бы жить не на пособие, а на мало-мальски порядочную
71
оплату своего труда, раз ойа работает от зари До зари,
и она пошла к выходу, воскликнув: «Черт бы побрал
ваш рейхстаг!» Полицейские посмотрели на это сквозь
пальцы и, говорят, не тронули ее.
Ц и ф ф е л ь. Это меня удивляет, неужели она не
умеет владеть собой?
Калле. В этом-то и главная опасность. Особенно
если все умеют владеть собой, а кто-то один не умеет.
Когда никто не умеет — другое дело, тогда это не важ¬
но. Совсем как с обычаями и привычками. Если есть
где-то обычай носить красную соломенную шляпу зи¬
мой, можешь спокойно ходить в такой шляпе. Если -в
стране никто не умеет владеть собой, тогда это и не
нужно.
Ц и ф ф е л ь. Недавно я вспомнил одну историю.
К парому, который отваливает от берега, подбегает
человек и прыгает на него. Паром переполнен, но пас¬
сажиры, потеснившись, дают место опоздавшему. Все
время, пока паром идет к другому берегу, люди хранят
глубокое молчание. На другом берегу паром поджидает
горстка солдат. Они окружают вновь прибывших и го¬
нят всю толпу к стене. Здесь их ставят в ряд, солдаты
заряжают ружья, берут их на изготовку и по команде
«огонь!» расстреливают первого. Затем, одного за дру¬
гим, расстреливают всех остальных. Наконец остался
только один — тот, кто последним прыгнул на паром.
Офицер уже собирается скомандовать «огонь!», как
вдруг писарь обнаруживает несоответствие между ко¬
личеством людей по сопроводительной бумаге и числом
расстрелянных. Оставшегося в живых допрашивают,
зачем он присоединился к задержанным и почему мол¬
чал, когда его собирались расстрелять. Что же выясни¬
лось? У него было три брата и сестра. Первого брата
расстреляли — он сказал, что не хочет служить в армии.
Второго повесили — он сказал, будто видел, как какой-
то чиновник что-то украл, а третьего за то, что тот ска¬
зал, будто видел, как расстреливали его брата. Сестру
же расстреляли за то, что она что-то сказала, — а что
именно она сказала, этого нельзя было даже узнать,
настолько было опасно выяснить. Вот почему — так
допрашиваемый заявил офицеру — он и сделал вывод,
что говорить опасно. Все это он рассказывал совершен¬
72
но спокойно, но напоследок, вспомнив обо всех этих
безобразиях, он пришел в ярость и добавил кое-что еще,
так что им пришлось его расстрелять. Не исключено,
что это произошло в Г.
Калле. Все говорят, что здешний народ очень мол¬
чаливый. Молчаливость считается как бы его нацио¬
нальной особенностью. Поскольку население здесь сме¬
шанное, двуязычное, можно, следовательно, сказать:
этот народ молчит на двух языках.
Циффель. Да, так можно сказать. Только шепо¬
том.
Прежде чем закрыть заседание, Калле внес деловое предложение.
За время своих рейдов он установил, что город сильно страдает
от клопов. Как ни странно, во всем городе не было фирмы по борь¬
бе с клопами. С небольшим начальным капиталом можно было бы
такую фирму основать. Циффель обещал подумать над этим воп¬
росом. Он несколько усомнился в том, что жителей города можно
будет легко подвигнуть на какие-либо акции против паразитов.
Слишком много у них самообладания. И, не придя ни к какому ре¬
шению, они разошлись — каждый в свою сторону.
14*
О демократии. О своеобразии слова «народ». Об отсутствии
свободы при коммунизме. О страхе перед хаосом и перед
мышлением
Когда они снова встретились, Калле предложил пойти в другое
заведение. Он считал, что в ресторане-автомате — всего десять ми¬
нут ходьбы — кофе вкусней. Толстяк сидел с кислым видом и, ви¬
димо, ничего не ждал от перемены места. Поэтому они остались.
Циффель. Когда людей всего-навсего двое, им
трудно осуществить демократию. Вот если бы мы при¬
равняли каждый фунт веса одному голосу, то при такой
избирательной системе преимущество было бы на моей
стороне. Тогда все было бы оправдано — я хозяин моего
зада, и есть все основания предполагать, что он будет
голосовать за меня.
Калле. Внешность у вас в общем-то демократиче¬
ская, мне кажется, что это нужно отнести за счет ва¬
шей полноты, она уже сама по себе говорит о поклади¬
стом характере. Демократический означает как бы дру¬
* Перевод Н, Штынкина и П. Глазовой.
73
жеский, разумеется, если демократические склонности
проявляет человек порядочный, а не какой-нибудь го¬
лоштанник, с чьей стороны поползновение на демокра¬
тизм было бы равноценно бесстыдству. Один знакомый
кельнер жаловался мне на богатого торговца пшени¬
цей, никогда не дававшего приличных чаевых. Торговец
считал, что, будучи настоящим демократом — а именно
так он себя во всеуслышание отрекомендовал другому
посетителю, — он не хочет унижать кельнера. «Я ведь
не позволю никому дать мне на чай, — добавил торго¬
вец, — почему же я должен считать, что кельнер хуже
меня?»
Циффель. Я не думаю, что демократичность мож¬
но трактовать как свойство человеческого харак¬
тера.
Калле. А почему бы и нет? Я, например, нахожу,
что сытые собаки имеют вид более демократичный, чем
голодные. Я убежден, что внешний вид имеет перво¬
степенное значение, и даже больше того — в нем вся
суть. Возьмите Финляндию. Фасад у нее вполне демо¬
кратический; а если вам плевать на фасад и вы
уберете его, что останется? Что угодно, но не демо¬
кратия.
Циффель. Мне кажется, что нам следует все-так^
пойти в ваш ресторан-автомат. (Охая, встал и потя¬
нулся за своим пальто.)
Калле (остановил его). Будьте же тверды, сла¬
бость— недостаток всех демократий. Вы же не станете
оспаривать меня, если я скажу, что Германия, до того
как у нее стал фашистский вид, имела вид абсолютно
демократический. Побежденные генералы разрешили
трактирщику Эберту проложить прямой провод в глав¬
ную ставку, чтобы он мог докладывать по телефону о
народных волнениях. Высшие должностные лица и
судьи высоких рангов совещались с ним, как будто ина¬
че и быть не могло; а если кто-либо из них иногда за¬
жимал нос, это служило верным доказательством того,
что они уже не могут идти куда хотели бы, а должны
идти именно к трактирщику Эберту, чтобы не лишиться
должностей и пенсий. Я слышал, как-то раз один и.^
рурских промышленников, известный своими пангер¬
манскими настроениями, попытался воспротивиться
74
этому. Тогда трактирщик твердо, но вежливо попросил
его сесть на стул, двум социал-демократам велел под¬
нять себя повыше и победоносно уперся промышлен¬
нику пяткой в затылок. Господа поняли, что без народ¬
ного движения дело не пойдет. И тогда две-три удачные
операции привели к цели. Сперва они путем инфляции
устроили кровопускание мелкой буржуазии, да так, что
она вконец разорилась. А тарифно-таможенная поли¬
тика в интересах прусских юнкеров разорила крестьян.
Выкачав из иностранных банков миллиарды, хозяева
заводов подняли на такую высоту рационализацию про¬
изводства, что оно смогло обходиться гораздо меньшим
количеством людей, чем прежде. В результате большая
часть профессиональных рабочих превратилась в про¬
фессиональных нищих. Затем из разоренной мелкой
буржуазии, разоренных крестьян и рабочих было орга¬
низовано национал-социалистское народное движение, с
помощью которого так удобно было развязать новую
мировую войну. Все эти события развивались, не нару¬
шая порядка внутри страны. Порядок обеспечивала
вновь созданная армия наемников, которую союзники
с самого начала разрешили навербовать для борьбы
против внутреннего врага.
Циффель. И все же это была демократия, хотя
демократы были слишком благодушны. Они не понима¬
ли, что такое демократия, я имею в виду, буквальный
перевод этого слова — народовластие.
Калле. Вы никогда не замечали, что слово «на¬
род»— крайне своеобразно? Его внутренний смысл
абсолютно не совпадает с внешним. Вовне, по отноше¬
нию к другим народам, крупные промышленники, юн¬
кера, высокопоставленные чиновники, генералы, еписко¬
пы и т. п. выступают, конечно, от лица немецкого и
никакого другого народа. Но внутри страны, где речь
идет о власти, оказывается, что все эти господа трети¬
руют народ, называют его не иначе как «инертной мас¬
сой», «мелкой сошкой», «низами» и т. д. Себя они к ним
не причисляют. Хорошо было бы, если бы народ по¬
следовал их примеру, то есть перестал причислять их
к немецкому народу. И тогда, согласитесь, слово
«народовластие» приобрело бы вполне разумный
смысл.
75
Ц и ф ф е л ь. Но такое народовластие было бы не
демократией, а диктатурой.
Калле. Верно, это была бы диктатура девятисот
девяносто девяти над одним.
Ц и ф ф е л ь. Все это было бы чудесно, если бы не
означало коммунизма. Согласитесь, что коммунизм кла¬
дет конец свободе индивидуума.
Калле. А сейчас вы очень ощущаете свою сво¬
боду?
Ц и ф ф е л ь. Если уж вы так ставите вопрос — то не
очень. А зачем мне менять отсутствие свободы при ка¬
питализме на отсутствие свободы при коммунизме? Вы
ведь, кажется, не отрицаете, что при коммунизме пол¬
ной свободы не будет?
Калле. Совершенно верно. Я и не обещаю полной
свободы. Абсолютной свободы вообще ни для кого не
существует. Ни для тех, кто стоит у власти, ни для
народа. Капиталисты тоже не абсолютно свободны, это
же ясно! Они, например, не имеют достаточной свободы,
чтобы назначить президентом коммуниста. Или чтобы
изготовить ровно столько костюмов, сколько требует¬
ся,— не больше, чем население может купить. С другой
стороны, при коммунизме вам запрещено позволять себя
эксплуатировать,— с этой свободой уже покончено раз
и навсегда.
Ц и ф ф е л ь. Вот что я вам скажу: народ захваты¬
вает власть только в крайнем случае. Это связано с
тем, что человек вообще думает только в крайнем
случае. Когда уж вода к горлу подступит. Люди боят¬
ся хаоса.
Калле. Кончится тем, что из-за страха перед хао¬
сом им придется смирно сидеть в подвалах разбомблен¬
ных домов под дулами эсэсовских револьверов.
Циффель. В желудке у них будет пусто, и они не
смогут выйти на улицу — хоронить своих детей, но зато
будет царить порядок и им почти не придется думать.
(Встал. У него снова появился интерес к разговору, не¬
сколько угасший во время политических рассуждений
Калле.) У вас может возникнуть ложное впечатление,
будто я их критикую. Совсем наоборот. Слишком на¬
пряженное мышление мучительно. Здравомыслящий
человек избегает его всюду, где только это возможно.
76
ß известных мне странах, где мышление требуется в
огромных масштабах, просто невозможно жить. Жить
так, как я это понимаю. (Он озабоченно выпил свою
кружку пива.)
Вскоре они попрощались и разошлись — каждый в свою сторону.
15*
Мышление как удовольствие. Об удовольствиях. Критика слов.
Буржуазия не обладает историческим мышлением
Калле. Любопытно, что необходимость мышления
вызывает в вас, интеллигенте, такую неприязнь. При
этом вы ведь ничего не имеете против своей профес¬
сии — скорее наоборот.
Циффель. Только одно: что это — профессия.
Калле. Всему виной современное развитие обще¬
ства. Образовалось целое сословие, интеллигенция, ко¬
торая должна заниматься мышлением и которую спе¬
циально этому обучают. Она должна продавать пред¬
принимателям свою голову, как мы продаем руки. Вы,
конечно, уверены, что мыслите для всего общества; с
таким же успехом и мы могли бы думать, что для всего
общества производим автомобили; мы этого не думаем,
мы знаем, что они для предпринимателей, а общество —
черт с ним!
Циффель. По-вашему, я думаю только о себе,
когда думаю, как мне продать то, что я думаю, а то,
что я думаю, на самом деле предназначено не для меня,
то есть не для общества?
Калле. Именно.
Циффель. Об американцах, намного опередивших
нас в своем развитии я читал, что у них принято
смотреть на мысли как на товар. В одной из ведущих
газет мне встретилась такая фраза: «Главная зада¬
ча президента — продать войну конгрессу и стране».
Подразумевалась мысль: вступить в войну. Когда
американцы ведут дискуссии по вопросам науки
Перевод Е. Никаева.
77
или искусства и хотят выразить свое одобрение, они
говорят: «Идет, покупаю!» Просто у них слово
«убедить» заменено более точным словом—«про¬
дать».
Калле. Понятно, что при таких обстоятельствах
можно проникнуться отвращением к мышлению. Это уж
никакое не удовольствие.
Циффель. Во всяком случае, мы сходимся на
том, что жажда удовольствий — одна из высших добро¬
детелей. Там, где ей приходится туго или вообще в ней
видят порок,— там что-то подгнило.
Калле. Удовольствие от мышления, как мы видим,
основательно подорвано. Да и все удовольствия вооб¬
ще. Во-первых, они слишком дороги. Чтобы только
взглянуть на пейзаж, надо платить деньги, живопис¬
ный вид — это прямо-таки золотое дно. Даже чтобы
отправить естественную нужду, надо платить — ведь
уборная и та стоит денег. В Стокгольме ко мне ре¬
гулярно заходил один знакомый; я думал, ему нра¬
вится беседовать со мной, но оказалось — его привле¬
кает моя уборная, в его собственной было слиш¬
ком грязно.
Циффель. Французский поэт Вийон в одной из
своих баллад сетовал на то, что не имеет возможности
прилично питаться и что из-за этого он стал не спосо¬
бен к любви. Об удовольствии от еды он уж и не по¬
мышлял.
Калле. А подарки? Да и все прочее, начиная с
приема гостей и кончая выбором перочинного ножика
для сынишки. Или, скажем, вы идете в кино. Вам дол¬
жно доставить удовольствие то, что не доставило ника¬
кого удовольствия авторам фильма. Но вот что самое
главное: удовольствия начисто отделены от прочей жиз¬
ни. Они предназначаются только для того, чтобы чело¬
век мог отдохнуть, а затем снова приступить к тому,
что удовольствия не доставляет. Вообще деньги платят
лишь за то, что не доставляет удовольствия. Мне однаж¬
ды пожаловалась проститутка, что какой-то клиент
отказался ей платить только потому, что у нее случай¬
но вырвался сладострастный вздох. Она спросила меня,
а как при коммунизме?.. Но мы отвлеклись от
темы.
78
Циффель. И прекрасно! Мы не обязаны выдавать
на-гора продукцию. Значит, мы можем не ограничи¬
ваться изготовлением шляп или зажигалок. Мы вольны
думать что хотим или, точнее, что можем. Наши мыс¬
ли— это как даровое угощение. Кстати, не поймите
меня превратно: ведь я не правительство и, следова¬
тельно, не могу извлечь из этого никакой пользы. В про¬
шлый раз я вовсе не высказывался против мышления,
хотя меня и можно было так понять; я из тех, кого
доктор Геббельс называет интеллектуальными бестия¬
ми. Я только против такого общества, где человек обре¬
чен на гибель, если он не производит мыслительных
операций гигантского масштаба, то есть против обще¬
ства, отвечающего идеалу доктора Геббельса, который
полностью решает всю проблему, вообще запрещая
мышление.
•Калле. Я не согласен с теми, кто Гитлера на¬
зывает просто дураком. Получается, что если б он
вдруг стал мыслить, то его бы уже и вовсе не
было.
Циффель. В этом что-то есть. Заповедник для
мышления, где запрещена охота на мысли, существует
не только в гитлеровской Германии; вся разница в том,
что там по колючей проволоке, которой обнесен этот
заповедник, пропущен электрический ток. Весьма не¬
разумно называть речь Гитлера, с которой он в тысяча
девятьсот тридцать втором году выступил перед собра¬
нием рейнских промышленников,— глупой. По сравне¬
нию с этой речью статьи и речи наших либералов ка¬
жутся детским лепетом. Гитлер, тот по крайней мере
знает, что без войны капитализма у него не будет. А ли¬
бералы этого не знают. Возьмите, к примеру, немец¬
кую литературу, которая после Карла Крауса погибла
вместе с Манном и Мерингом.
Калле. Они все еще Думают так: пусть мясник
остается, только пусть издадут закон, который запре¬
тит ему резать скот.
Циффель. Вот где золотое дно для юмориста!
Поставим вопрос так: «Как сохранить свободное сорев¬
нование и при этом избежать анархии?» Не ясно ли,
что лучшим решением этой роковой проблемы являются
картели? Вполне естественно, что попытки картелей
79
установить мировой порядок ведут к мировым вой¬
нам. Войны — это не что иное, как попытки сохранить
мир.
Калле. Вторая мировая война вспыхнула еще
до того, как появился хоть один труд по истории
первой.
Ц и ф ф е л ь. Здесь все дело в глаголе «вспыхнула».
Им пользуются, преимущественно говоря об эпидемиях.
Почему? Потому что считается так: никто в них не ви¬
новат и никто не может им помешать. Уже в наши дни
употребление этого глагола применительно к голоду в
Индии сбивает людей с толку, потому что этот голод
просто устраивают спекулянты.
Калле. Глагол этот еще применяют в связи с лю¬
бовью. Иногда он даже уместен. Но вот что было с же¬
ной моего приятеля: как-то она ехала в поезде с одним
господином и, остановившись в отеле, из экономии
сняла вместе с ним номер на двоих, а потом между
ними вспыхнула любовь,— что она могла сделать?
Впрочем, большинство супругов спят вместе, а любовь
между ними так и не вспыхивает. Говорят, войны вспы¬
хивают в том случае, если одно из государств — а в
ряде случаев и его союзники — особенно воинственно
настроено. Иначе говоря, если оно склонно применять
насилие. И я часто задавал себе вопрос: а как же тогда
быть с наводнением? Обычно реку называют «разру¬
шительной силой», а русло с его живописными фаши¬
нами и бетонными сооружениями считается вполне
мирным; когда река выходит из берегов и все кругом раз¬
рушает, она, естественно, и является виновницей бед¬
ствия, сколько бы она ни оправдывалась, что, дескать,
в горах прошли сильные дожди, что вся вода устреми¬
лась в нее и что со старым руслом она уже не может
мириться.
Циффель. Глагол «мириться» тоже в высшей сте¬
пени примечателен. Если я говорю: «Я не могу ми¬
риться с такой нормой хлеба»,— это еще не означает,
что я объявил хлебу войну, но если я говорю: «Я не
могу мириться с вами»,— это уже состояние войны.
Обычно это означает, что мне потребовалось от вас не¬
что такое, с отсутствием чего вы мириться не можете, и
какой же смысл, если каждый из нас будет кричать
про другого, что у него тяжелый характер и что он в
общежитии нетерпим? Но вернемся к историческим тру¬
дам,— нет у нас таких трудов. В Швеции я прочел
мемуары Барраса. Он был якобинцем, а после того как
помог устранить Робеспьера, стал членом Директории.
Его мемуары выдержаны в удивительно историческом
стиле. Когда буржуазия пишет о своей революции, она
придерживается истинно исторического стиля, но по¬
ступает совсем иначе, когда затрагивает другие вопро¬
сы своей политики, в том числе и свои войны. Ее поли¬
тика— это продолжение ее деловых операций, только
другими средствами, а предавать свои дела гласности
буржуазия не любит. Поэтому она часто просто не
знает, как ей быть, когда ее политика вдруг обора¬
чивается войной — ведь она, конечно, против войны.
Буржуазия ведет самые крупные в истории войны
и в то же время настроена на истинно пацифист¬
ский лад. Начиная войну, каждое правительство торже¬
ственно заявляет — как пьянчуга, наливающий себе
рюм'ку водки,— что уж эта-то наверняка будет по¬
следней.
Калле. В самом деле, если вдуматься, то полу¬
чается так: новейшие государства — это самые благо¬
родные и самые цивилизованные из всех государств,
когда-либо ведших разрушительные войны. Раньше вой¬
ны то и дело возникали из корыстных побуждений.
Больше этого нет. Теперь, если какому-нибудь государ¬
ству хочется присвоить чужую житницу, оно с негодо¬
ванием заявляет, что вынуждено вторгнуться к соседу
потому, что там хозяйничают бесчестные правители или
министры женятся на кобылах, а это унижает человече¬
ский род. Короче говоря, начиная войну, никакое госу¬
дарство не только не одобряет своих собственных по¬
буждений, но даже питает к ним отвращение и потому
выискивает другие, более подходящие. Единственной не
слишком деликатной страной оказался Советский
Союз, — начав оккупацию Польши, побежденной наци¬
стами, он вообще не привел сколько-нибудь убедитель¬
ных аргументов, и всему миру оставалось только пред¬
положить, что его действия продиктованы лишь сообра¬
жениями военной безопасности, то есть соображениями
низменными и эгоистическими.
81
Циффель. Надеюсь, кстати, что вы не разделяете
пошлого мнения, будто бы англичане чуть было не вме¬
шались в первую финскую войну лишь из-за никелевых
рудников, которыми они там владели,— или, точнее го¬
воря, которыми владели некоторые из них,— а не из
любви к малым нациям?
Калле. Я рад, что вы предостерегли меня, я был
готов высказать именно это мнение, но, понятное дело,
если оно пошло, я его не выскажу. Преступление лучше
всего мотивировать как можно более гнусными побуж¬
дениями, тогда преступнику сразу припишут самые
возвышенные цели, полагая, что мотивы столь гнусные
вообще невозможны. Как-то в Ганновере один убийца
был оправдан благодаря тому, что на суде показал,
что разрезал на куски некую учительницу, желая
раздобыть полторы марки на выпивку. По совету
защитника присяжные не поверили убийце — такое
зверство казалось им немыслимым. Люди охотно верят
в благородные цели современных войн, хотя бы
потому, что подлинные цели —если их вообще
можно представить себе — слишком уж омерзи¬
тельны.
Циффель. Дорогой друг, своим упрощенным по¬
ниманием исторических процессов вы оказываете мед¬
вежью услугу так называемому материалистическому
взгляду на историю. Капиталисты не просто разбой¬
ники хотя бы уже потому, что разбойники — не капита¬
листы.
Калле. Это верно; такое упрощение можно объяс¬
нить только тем, что и они интересуются добычей.
Циффель. Добыча — это не то слово, в крайнем
случае можно сказать «барыш». А это, как вам изве¬
стно, нечто совсем иное.
Калле. Плохо только то, что слова «барыш» нег
в катехизисе и нигде это слово не снабжено пометой
«аморальный» или «гнусный».
Циффель. Господин Калле, становится поздно.
Они встали, попрощались друг с другом и разошлись — каждый в
свою сторону.
82
16*
О высших расах и мировом господстве
На создание фирмы по уничтожению клопов ушло немало времени,
поскольку ядохимикаты нужно было вывозить из-за границы, а ва¬
люту на это не давали. Циффель и Калле по-прежнему встречались
в вокзальном ресторане. У них часто заходил разговор о Германии,
которая в те дни начинала все громче претендовать на мировое
господство.
Циффель. Идея расовой исключительности — это
попытка мелкого буржуа выскочить в аристократы. Тут
он -сразу приобретает благородных предков: есть и на
что оглянуться и на кого смотреть сверху вниз. А мы,
немцы, обретаем даже некое подобие национальной
истории. Пусть мы не были нацией, но расой-то мы на
худой конец могли быть? Мелкий буржуа сам по себе
ничуть не больше империалист, чем буржуа крупный.
И правда, что ему, больше всех надо? Но мелкий бур¬
жуа совестливее крупного, и когда Ън распоясывается,
то предпочитает, чтобы у него было оправдание. Он ни¬
когда не двинет соседа локтем под дых, если не будет
иметь на это законного права. А если он топчет кого-
нибудь сапогами, то ему хочется видеть в этом свой
святой долг. Промышленность нуждается в рынках, не
важно, сколько крови за них будет пролито. Нефть до¬
роже крови. Но за рынки вести войну нельзя—это
было бы легкомыслием. Войну надо вести потому, что
мы — высшая раса. Мы начинаем с присоединения
областей, населенных немцами, а кончаем тем, что при¬
соединяем к рейху еще и поляков, и датчан, и гол¬
ландцев. То есть мы берем их под свое покровительство.
Что, ловко мы вас обставили, господа хорошие?
Калле. Суть проблемы сводится для них вот к че¬
му: смогут ли они изготовить достаточное количество
людей высшей расы. В концлагере комендант три часа
гонял нас по плацу перед бараками, потом приказал
сделать двести приседаний подряд. Затем он построил
нас в шеренгу по двое и произнес речь. «Мы, немцы,—
кричал он писклявым фальцетом,— раса господ! Я вам,
дерьмо собачье, до тех пор хвосты буду крутить, пока
Перевод П. Глазовой.
83
tie станете у меня, как один, представителями высшей
расы, чтоб не краснеть за вас перед всем миром. Как же
это вы думаете прийти к мировому господству, такие
слюнтяи и пацифисты? Пусть обнегритянившиеся расы
Запада разводят пацифизм и слюнтяйство. Рядом с
этим негритосским сбродом последний немец в расовом
отношении все равно что стройная ель рядом с трухля¬
вым пнем. Но я вам мозги прочищу: так вам хрен при¬
перчу, будете меня на коленях благодарить, что сде¬
лал из вас по приказу фюрера людей высшей расы!»
Циффель. Что же, осилили вы эту безнравствен¬
ную великую задачу?
Калле. Мне она оказалась не по плечу. Но вместе
с тем явно и открыто не стремиться к мировому господ¬
ству— на это у меня не хватило духу. Меня избивали.
А после комендант как-то удостоил меня даже беседы
с глазу на глаз. Вид у него был утомленный, потому
что он уже с утра, натощак, присутствовал на двух пор¬
ках. Он лежал на диване, набитом конским волосом, и
поглаживал своего сенбернара. «Видишь ли,— раздум¬
чиво произнес он,— тебе все равно придется его завое¬
вывать, мировое-то господство. У тебя нет иного выхо¬
да. Во внешней политике получается точь-в-точь как во
внутренней. Возьми вот меня! Я работал страховым
агентом. Один из директоров был у нас еврей. Он вы¬
бросил меня на улицу под тем предлогом, что будто бы
я не сумел заключить ни одного договора и израсходо¬
вал на личные нужды какие-то там две страховые пре¬
мии. У меня не оставалось другого выхода, как вступить
в такую партию, которая стремилась к господству в
нашем государстве. А если моего примера тебе недоста¬
точно, возьми самого фюрера! Накануне прихода к вла¬
сти он был полным банкротом. Куда податься? Только
и оставалось что в диктаторы. Возьми, наконец, Герма¬
нию! Она — банкрот. Гигантская промышленность — и
ни тебе сырья, ни рынков! Выход один — мировое гос¬
подство. Попробуй-ка взглянуть на дело с этой точки
зрения!»
Циффель. Да, им удастся решить поставленную
задачу, только если они будут действовать с непреклон¬
ной суровостью. Обращайтесь с трусом посуровее, и вы
можете сделать из него чудовище. Если бы вам понадо¬
84
билось разбомбить величайшую из столиц мира, мы ô
принципе могли бы осуществить это руками каких-ни¬
будь мелких служащих, у которых душа уходит в пят¬
ки, когда им надо войти к начальнику своего подотдела.
Как? Это уж вопрос чисто технический. Вы сажаете
солдат в машины, затем пускаете эти машины на врага,
причем с такой скоростью, чтобы никто не решился
спрыгнуть на ходу. Вы запихиваете солдат в транспорт¬
ные самолеты и приказываете сбросить в гущу враже¬
ских войск, где они, защищая свою жизнь, поневоле будут
драться до последнего. Удобно также сбрасывать их на
врага в виде живых бомб. Как-то даже упрятали целую
армию в трюмы грузовых судов и тайком отправили ее
за море к дальним берегам, там ее высадили, и при¬
шлось ей проявлять чудеса храбрости в борьбе с пре¬
восходящими силами туземцев, которые от неожидан¬
ности и с перепугу надавали доблестному воинству по
шапке. Народы двух континентов бледнея взирали на
действия неустрашимых десантников, но если даже там
действовали десантники устрашенные, побледнеть все
равно было от чего. К этому следует присоединить и
научно разработанную систему муштры. При надлежа¬
щей муштре у вас запросто начнут совершать подвиги
даже самые здравомыслящие люди. Человек будет ге¬
роем чисто автоматически. Ему потребуются величай¬
шие волевые усилия, чтобы удержаться от героических
деяний. Лишь мобилизовав все свое воображение, он
сможет придумать какой-нибудь негероический посту¬
пок. Пропаганда, угрозы, сила примера способны пре¬
вратить в героя чуть ли не каждого, ибо они отнимают
у человека собственную волю. В самом начале великой
эпохи я узнал, что мой швейцар стал губернатором од¬
ной побежденной страны; спортивный репортер буль¬
варной газетенки — виднейшим культуртрегером, а хо¬
зяин табачной лавки — одним из кормчих промышлен¬
ности. Уголовники, которые в прежние времена скромно,
без всякого тарарама, забирались в чужие квартиры,
да и то главным образом по ночам, теперь стали зани¬
маться своим промыслом в открытую, среди бела дня,
и еще старались, чтобы газеты как можно больше пи¬
сали об их подвигах. Добавьте в соус немного специй,
и кушанье приобретает совершенно иной вкус. Точно
85
так же и все вокруг нас неожиданно стало приобретать
совершенно иной вид, надо сказать, угрожающий. Сна¬
чала только кто-то угрожал кому-то, потом кое-кто стал
угрожать всем и под конец — все стали угрожать всем.
*Люди засыпали с мыслью об угрозах, которые в этот
день сыпались на них, я об угрозах, которыми завтра
они сами ошарашат других.
Калле. За короткое время им удалось нагнать
друг на друга такого страху, что дело доходило до
анекдотов. Рассказывали, например: приезжает к ним
туда один иностранец и является к своему партнеру по
торговым делам. Сидят они в конторе, и вдруг этот
иностранец спрашивает: «Ну как вам живется при но¬
вом режиме?» Партнер бледнеет, бормочет что-то невра¬
зумительное, хватается за шляпу и тащит иностранца
на улицу. Иностранец думает, что на улице он услышит
ответ на свой вопрос. Не тут-то было. Хозяин конторы
боязливо озирается и увлекает гостя за собой в какой-
то ресторанчик. Здесь он садится с ним в уголок, по¬
дальше от других посетителей. Им подают коньяк, и,
когда официант удаляется, иностранец вторично задает
свой вопрос. Однако немец недоверчиво косится на
лампу, которая стоит у них на столике — у лампы нео¬
бычайно массивный бронзовый цоколь. Они расплачи¬
ваются, и немец приглашает гостя к себе домой, в свою
холостяцкую квартиру. Он ведет его прямо в ванную,
открывает кран и, когда вода с громким шумом начи¬
нает литься в ванну, придвигается к гостю чуть ли не
вплотную и еле слышно произносит: «Мы довольны».
Циффель. Без мощного полицейского аппарата и
неусыпной бдительности не превратишь в высшую расу
ни один народ. Он непременно начнет снова вырож¬
даться. К счастью, государство в данном случае имеет
возможность оказать некоторое давление. Государству
вовсе не обязательно думать, как набить своим граж¬
данам брюхо, иногда вполне достаточно набить им
морду. Завоевание мирового господства начинается с
чувства самопожертвования. Мировое господство дер¬
жится на самопожертвовании, нет самопожертвования —
нет мирового господства. Единственные существа, не
ведающие чувства самопожертвования,— это танки, пи¬
кирующие бомбардировщики и вообще машины. Только
86
они способны отказаться терпеть голод и жажду. В та¬
ких случаях они не внемлют доводам разума. Вышло
горючее — и их не сдвинешь с места никакой пропа¬
гандой. И никакие клятвенные заверения насчет обето¬
ванных морей бензина в будущем не заставят их вое¬
вать, если не дать им бензина насущного. Сколько бы
кругом ни кричали, что отечество погибнет, если они не
продержатся еще немного,— для них это глас вопию¬
щего в пустыне. Что проку напоминать им о славном
прошлом? Они не питают веры в фюрера и не ощущают
страха перед его полицией. Если они забастуют, с ними
не справятся никакие эсэсовцы, а бастовать они начи¬
нают, как только иссякнет горючее. Когда нет бензина,
с какой радости возьмется у них сила? Сила через ра¬
дость у них невозможна. Они то и дело требуют смазки,
и весь народ должен сидеть без масла только потому,
что масло нужно им. Если же о них заботятся недо¬
статочно, они не проявляют раздражения, но не прояв¬
ляют и понимания серьезности момента — они просто-
напросто начинают ржаветь. Во всей стране не най¬
дется человека, которому было бы так легко сохранить
свое достоинство, как им.
Калле. История Германии сложилась неудачно, и
в результате у немцев выработался беспримерный по
стойкости рефлекс послушания. Немцы послушны, даже
когда из них хотят сделать высшую расу. Рявкните на
них по-фельдфебельски: «Приседания начали!» или «На¬
право равняйсь!» или «Покорять мир — шагом арш!» —
услышав команду, они постараются ее выполнить.
Разумеется, пришлось хорошенько вдолбить им в го¬
лову, что такое немец, а что — не немец. Тут прежде
всего помог лозунг «кровь и почва». Только немец
имеет право проливать кровь за фюрера и только не¬
мец, корнями вросший в родную почву, имеет право
выдирать из нее других немцев. Заключенный концла¬
геря и его истезатель — люди родные по крови, а так
как они к тому же вросли корнями в одну и ту же
почву, то, в сущности, между ними и разницы нет.
Я всегда относился к узам крови так же, как и к лю¬
бым другим стесняющим меня узам. Я не люблю, когда
меня стреноживают. ,Верно, отца по собственному жела¬
нию не выберешь, но как раз поэтому он и не стесняется
<57
дать тебе ремня. Надо думать, он не чавкал бы так за
обедом, если б знал, что ты можешь выбрать себе отца
получше.
Циффель. Но люди, естественно, косятся на тех,
кто разрывает самые священные человеческие узы.
Калле. Разве это я их разрываю? Семейные узы
разорвали капиталисты. Узы, связывающие меня с ро¬
диной, расторг этот Какевотамм. Я эгоист ничуть не
больше, чем все остальные, но, что касается мирового
господства,— нет уж, в это дело меня не втравишь. Тут
я тверд как скала. Что поделаешь — нет у меня чувства
безграничного самопожертвования.
После этого они еще немного поговорили об истреблении клопов, а
затем попрощались и разошлись — каждый в свою сторону.
17*
Циффель заявляет о своем неприятии всех добродетелей
Пришла осень с холодом и дождями. Прекрасная Франция пала.
Народы зарывались в землю. Циффель сидел в вокзальном рестора¬
не в X. и отрывал хлебный талон от хлебной карточки.
Циффель. Калле, Калле, что же нам-то теперь
делать, простым смертным? От каждого требуют, чтобы
он стал сверхчеловеком. Куда же деваться нам? Вели¬
кое время переживает не один народ и не два, оно
неотвратимо наступает для всех народов, и никуда им
от него не деться. Иные были бы и не прочь, чтобы ве¬
ликая эпоха их миновала, пусть величие достается дру¬
гим. Шалишь, ничего не выйдет, пусть выбросят это из
головы. Число героических деяний на всем континенте
возрастает с каждым днем, подвиги простого человека
становятся все легендарнее, каждый „день провозгла¬
шаются все новые добродетели. Чтобы разжиться меш¬
ком муки, нужно столько же энергии, сколько раньше
хватило бы на обработку земли в целой провинции.
Чтобы определить, нужно ли удирать уже сегодня или
еще можно будет удрать завтра, требуется столько же
интеллектуальных усилий, сколько лет двадцать-три¬
88
Перевод А. Березиной.
дцать назад хватило бы для создания гениального тру¬
да. Нужно обладать бесстрашием гомеровского героя,
чтобы выйти на улицу, самоотрешенностью Будды, что¬
бы они терпели твое существование. Только мобилизо¬
вав в себе человеколюбие Франциска Ассизского, можно
удержаться от убийства своего ближнего. Мир стано¬
вится обиталищем титанов, а куда же деваться нам?
Одно время казалось, что мир может быть пригодным
для проживания местом, и люди перевели дух. Жить ста¬
ло легче. Ткацкий станок, паровая машина, автомобиль,
самолет, хирургия, электричество, радио, пирамидон
дали человеку возможность стать ленивее, трусливее,
сентиментальнее, похотливее — словом, счастливее. Вся
эта механика служила тому, чтобы каждый мог делать
все, и была рассчитана на самого обыкновенного сред¬
неарифметического человека. К чему же привел этот
многообещающий прогресс? Опять со всех сторон сып¬
лются на человека самые немыслимые требования и
призывы. Нам нужен такой мир, в котором можно про¬
жить с минимумом интеллекта, мужества, патриотизма,
чувства долга и справедливости и т. п., а что мы имеем?
Вот что я вам скажу: мне надоело быть добродетель¬
ным— потому что ничего не клеится; полным самоотре¬
чения— потому что нигде ничего нет; трудолюбивым
как пчела — потому что экономика дезорганизована;
храбрым — потому что мой государственный строй за¬
ставляет меня воевать. Калле, друг, мне надоели все
добродетели, и я не желаю становиться героем.
Официантка взяла хлебный талон. Имярек напал на Грецию. Руз¬
вельт отправился в предвыборное турне, Черчилль и рыбы ожидали
вторжения на Британские острова. Какевотамм послал солдат
в Румынию, а Советский Союз пока молчал.
18*
Заключительное слово Калле. Неопределенный жест
Калле. Я обдумал ваше поразительное заявление,
сделанное вами на днях, равно как и ваш отказ от
героизма. Я решил взять öac в компаньоны. Я нашел
* Перевод Л. Брауде и П. Глазовой.
89
человека, согласившегося субсидировать мою фирму по
уничтожению клопов. Это будет предприятие на правах
общества с ограниченной ответственностью.
Циффель. Я принимаю ваше предложение без
особого энтузиазма.
Калле. А теперь два слова о вашем умонастрое¬
нии: вы дали мне понять, что ищете страну с общест¬
венным строем, при котором такие утомительные добро¬
детели, как любовь к отечеству, свободолюбие, доброта,
самоотверженность, были бы столь же излишни, как
наплевательское отношение к отечеству, сервилизм, же¬
стокость и эгоизм. Такой общественный строй сущест¬
вует. Это — социализм.
Циффель. Извините, но это весьма неожиданный
поворот...
Калле (встал и поднял свою чашку кофе). Я при¬
глашаю вас встать и чокнуться со мной за социализм,
но только так, чтобы никто в ресторане не обратил на
нас внимания. Не скрою, однако, что для достижения
этой цели потребуется очень многое. А именно: безгра¬
ничная смелость, глубочайшее свободолюбие, величай¬
шая самоотверженность и величайший эгоизм.
Циффель. Я так и предполагал. (Поднялся с чаш¬
кой кофе в руке и сделал неопределенный жест, который
нелегко было разоблачить как попытку чокнуться.)
Сни Симоны
СНЫ СИМОНЫ МАШАР
В СОТРУДНИЧЕСТВЕ
с Л. ФЕЙХТВАНГЕРОМ
Перевод
С. БОЛОТИНА и Т. СИКОРСКОЙ
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Филипп Шавэ—-мэр города Сен-Мартен (в снах — король
Карл VII).
Анри Супо — хозяин гостиницы (в снах — коннетабль).
Мари Супо — его мать (в снах — королева Изабо).
Оноре Фетен — капитан, владелец обширных виноградников
(в снах —герцог Бургундский).
Симона Машар — служанка гостиницы (в снах — Орлеанская
дева).
1?о бер } Ш0ФеРы* служащие гостиницы.
Жорж ]
Дядюшка Густав > служащие гостиницы.
Горничная Тереза J
Мадам Машар — мать Симоны.
Мсье Машар — отец Симоны.
Полковник.
Сержант.
Немецкий капитан (в снах — английский полководец).
Ангел.
Эпизодические лица.
Сцена представляет собой двор гостиницы «Смена лошадей». На
заднем плане — низкий гараж. Справа от зрителя — гостиница с
черным ходом. Слева — продовольственный склад с комнатами для
шоферов. Между складом и гаражом — довольно большие ворота,
выходящие на шоссе. Гараж большой, потому что гостиница зани¬
мается и перевозками.
Действие происходит в июне 1940 года в маленьком французском
городке Сен-Мартен в центральной Франции, на магистральном
шоссе, идущем к югу от Парижа,
I
Книга
Солдат Жорж, с перевязанной правой рукой, сидит и курит рядом
с дядюшкой Густавом, латающим автомобильную шину.
Братья Морис и Робер, шоферы гостиницы, смотрят на небо.
Слышен шум самолетов. Вечер 14 июня.
Робер. Это, должно быть, наши.
Морис. Нет, не наши.
Робер (окликает Жоржа). Жорж! Это наши или
немецкие?
Жорж (осторожно двигая перевязанной рукой).
Теперь уже и плечо онемело.
Дядюшка Густав. Не двигай рукой. Это вредно.
Входит Симона Машар, подросток в слишком длинном фар¬
туке и слишком больших башмаках. Она тащит очень тяжелую
корзину с бельем.
Робер. Тяжело?
Симона кивает и тащит корзину к цоколю бензиновой колонки, муж¬
чины, покуривая, смотрят на нее.
Жорж (дядюшке Густаву). Как ты думаешь, мо¬
жет быть, это от повязки? Со вчерашнего дня рука
стала опять хуже сгибаться...
Дядюшка Густав. Симона, принеси мсье Жор¬
жу яблочного вина из кладовой.
Симона. А если опять хозяин увидит?
Дядюшка Густав. Делай, что тебе говорят.
Симона уходит.
Робер (Жоржу). Что ты, ответить не можешь? Но¬
сит форму и даже не взглянет, когда летят самолеты!
С такими солдатами, как ты, можно проиграть войну.
Жорж. А как по-твоему, Робер? Плечо уже тоже
ничего не чувствует. Дядюшка Густав считает, что это
от повязки.
95
Робер. Я тебя спрашиваю: чьи это самолеты над
нами?
Жорж (даже не взглянув наверх). Немецкие. На¬
ши не поднимаются.
Симона возвращается с бутылкой светлого вина.
Симона (наливает Жоржу). Как вы думаете, мы
проиграем войну, мсье Жорж?
Жорж. Проиграем мы войну или выиграем, но мне
будут нужны обе руки.
Мсье Анри Суп о, хозяин отеля, входит со стороны шоссе.
Симона быстро прячет вино. Хозяин останавливается в воротах,
смотрит, кто во дворе, и делает знак кому-то, стоящему на шоссе.
Появляется господин в сером пыльнике. Хозяин проводит его
через двор, стараясь заслонить от взглядов служащих, и исчезает
вместе с ним в отеле.
Дядюшка Густав. Видели этого, в пыльнике?
Это офицер. Полковник. Еще один удрал с фронта. Они
не любят, чтобы их видели. Но жрут за троих.
Симона садится на цоколь бензиновой колонки и принимается чи¬
тать книгу, которая лежала у нее в корзине.
Жорж (за вином,). Робер злит меня. Говорит, с
такими солдатами, как я, можно проиграть войну. Но
кое-что на мне уже выиграли. Это точно. На моих баш¬
маках заработал один господин из Тура, а на моем шле¬
ме— господин из Бордо. Моя шинель принесла кому-то
дворец на Ривьере, а мои обмотки — семь скаковых ло¬
шадей. Вот таким способом Франция хорошо повесе¬
лилась за мой счет еще задолго до того, как началась
война.
Дядюшка Густав. А войну мы проиграем. Из-
за таких вот пыльников.
Жорж. У нас двести ангаров, в них стоит тысяча
самолетов, их купили, испытали, проверили, у них пол¬
ный экипаж. Но когда Франция в опасности, они не
взлетают. Линия Мажино стоила десять миллиардов,
построена из железобетона, длиной в тысячу километ¬
ров, семь этажей в глубину, но при всем том, к общему
удивлению, битва шла в открытом поле. И когда сра¬
96
жение началось» наш полковник сел в машину и поехал
в тыл. А за ним покатили два грузовика с вином и едой.
Два миллиона солдат ждали команды и были готовы
отдать жизнь за родину. Но подруга военного министра
не поладила с подругой премьер-министра, и никакой
команды не последовало. Да. Наши крепости врыты в
землю, а их крепости поставлены на колеса и катятся
прямо через нас. Никто не удержит их танки, пока у
них есть горючее, а горючее они берут на наших за¬
правочных пунктах. Завтра утром, Симона, они будут
стоять перед твоей колонкой и сосать твой бензин. Спа¬
сибо за вино.
Робер. Не говори при ней о танках. (Кивает на
Симону.) Ее брат на передовой.
Жорж. Она уткнулась в свою книгу.
Дядюшка Густав (Роберу). Перекинемся в
картишки?
Робер. У меня голова болит. Мы целый день про¬
бивались с капитанскими винными бочками через поток
беженцев. Переселение народов!
Дядюшка Густав. Капитанское вино — самый
важный беженец, разве ты не понимаешь?
Жорж. Весь свет знает, что этот человек — фашист.
Он пронюхал, должно быть, через своих дружков в ге¬
неральном штабе, что на передовой опять неладно.
Робер. Морис просто бесится. Говорит, ему осто¬
чертело волочить эти проклятые бочки сквозь толпу
женщин и детей. Пойду лягу. (Уходит.)
Дядюшка Густав. Для военных действий та¬
кие толпы беженцев — это гибель. Танки могут пройти
через любое болото, но в человеческом болоте они за¬
стревают. Оказалось, что гражданское население —
ужасное зло во время войны. Его нужно решительно
удалять с самого начала войны. Оно только мешает.
Или народ, или война. Вместе не получается.
Жорж (садится рядом с Симоной и запускает ру¬
ку в корзину). Ты сняла с веревки совсем мокрое белье.
Симона (продолжая читать). Беженцы то и дело
воруют скатерти.
Жорж. Наверно, на пеленки. Или на портянки.
Симона (продолжая читать). А мадам всегда пе¬
ресчитывает белье.
4 Брехт, т. IV
97
Жорж
дева»?
(указывая на книгу). Все еще «Орлеанская
Симона кивает.
Кто дал тебе эту книжку?
Симона. Хозяин. Только мне читать некогда. Я
еще дошла только до семьдесят второй страницы, где
дева побила англичан и коронует в Реймсе короля.
(Продолжает читать.)
Жорж. Охота тебе читать эту старомодную штуку!
Симона. Я должна знать, что будет дальше. Мсье
Жорж, это правда, что Франция — самая прекрасная
страна в мире?
Жорж. Это что, в книжке сказано?
Симона кивает.
Ну, весь мир я не знаю. Но говорят, самая прекрасная
страна та, в которой ты живешь.
Симона. А как, например, Жиронда?
Жорж. Там, кажется, тоже делают вино. Вообще,
говорят, Франция — большая любительница вина.
Симона. А на Сене много лодок?
Жорж. Штук тысяча.
Симона. А в Сен-Дени, где вы работали, как там?
Жорж. Ничего особенного.
Симона. И все-таки Франция — самая прекрасная
страна?
Жорж. Да, здесь неплохо насчет белого хлеба, ви¬
на и рыбы. Ничего не скажешь и против кафе с оран¬
жевыми тентами. Ну и рынки, где полно мяса, рыбы и
фруктов, особенно по утрам... Или бистро, где можно
выпить малиновую настойку,— это тоже неплохо. Яр¬
марки, спуск на воду кораблей под военную музыку —
это тоже не вредно. И кто же может иметь что-нибудь
против тополей, под которыми гоняют кегельные шары?
Ты сегодня опять понесешь пакеты с продуктами в
спортивный клуб?
Симона. Только бы саперы пришли раньше, чем я
уйду.
Жорж. Какие саперы?
Симона. На кухне ждут саперов. Их походная кух¬
ня застряла в потоке беженцев. Они из сто тридцать
второй.
98
Жорж. Там твой брат, да?
Симона. Да. Они идут на передовую. Здесь в кни¬
ге написано, что ангел потребовал от Орлеанской девы,
чтобы она истребила всех врагов Франции. Так хочет
бог.
Жорж. Тебе опять начнут сниться кошмары, если
ты будешь читать эту кровожадную историю. Зачем я
тогда отнимал у тебя газету?
Сим о н а. А правда, мсье Жорж, что их танки идут
прямо по грудам человеческих тел?
Жорж. Правда. И хватит тебе читать. (Пытается
отнять у нее книгу.)
В дверях отеля появляется хозяин.
Хозяин. Жорж, не пускайте никого в ресторан.
(Симоне.) Ты опять читаешь во время работы, Симона?
Я тебе не для этого давал книгу.
Симона (начинает усердно пересчитывать скатер¬
ти). Я только заглянула, пока пересчитывала белье.
Простите, мсье Анри.
Дядюшка Густав. Я бы на вашем месте не
давал ей эту книгу, мсье Анри. Она ее совсем сбила с
толку.
Хозяин. Чепуха. В такое время ей полезно почи¬
тать историю Франции. Нынешняя молодежь не пони¬
мает, что такое Франция. (Через плечо кому-то в доме.)
Жан, подай закуску в ресторан! (Тем, кто во дворе.)
Почитайте, какой был тогда у людей высокий дух! Ви¬
дит бог, нам нужна была бы сейчас Орлеанская дева!
Дядюшка Густав ( лицемерно). Откуда ей
взяться?
Хозяин. «Откуда ей взяться!» Откуда угодно! Лю¬
бой может стать Орлеанской девой! Ты, Жорж! (Ука¬
зывая на Симону.) Она! Каждый ребенок может сейчас
сказать, что надо делать, это так просто. Даже она мо¬
жет сказать это своей стране.
Дядюшка Густав (разглядывая Симону). По¬
жалуй, немножко мала для Орлеанской девы.
Хозяин. Немножко мала, немножко молода, не¬
множко велика, немножко стара! Когда не хватает духу,
всегда найдутся отговорки. (Через плечо кому-то в до¬
ме.) Жан! Ты подал португальские сардинки?
4*
99
Дядюшка Густав (Симоне). Ну так как, Симо-.
на? Хочешь наняться в Орлеанские девы? Боюсь толь¬
ко, что нынче ангелы больше не появляются.
Хозяин. Хватит! Я просил бы вас, дядюшка Гус¬
тав, воздержаться при ребенке от ваших циничных
шуток! Пусть себе читает книжку без ваших гряз¬
ных замечаний. Только не па работе, Симона! (Ухо¬
дит.)
Дядюшка Густав (ухмыляется). Как тебе нра¬
вится, Жорж? Теперь уж судомойкам велят готовиться
в Орлеанские девы. В свободное от работы время, ко¬
нечно. Детей они пичкают патриотизмом, а сами скры¬
ваются под пыльниками. Или скупают бензин и прячут
его на каком-нибудь кирпичном заводе, вместо того что¬
бы сдать его армии.
Симона. Хозяин не делает ничего дурного.
Дядюшка Густав. Нет, он великий благоде¬
тель. Он платит тебе двадцать франков, чтобы у твоих
стариков было «хоть что-нибудь».
Симона. Он держит меня, чтобы мой брат не по¬
терял здесь места.
Дядюшка Густав. И имеет таким образом за¬
правщицу бензоколонки, официантку и судомойку.
Симона. Это потому, что война.
Дядюшка Густав. И это совсем неплохо для
него, а?
Хозяин (появляясь в дверях отеля). Дядюшка Гу¬
став, полбутылки шабли двадцать третий номер госпо¬
дину, который кушает форель. (Уходит в дом.)
Дядюшка Густав. Господин в пыльнике, он же
господин полковник, желают выпить бутылочку шабли,
прежде чем погибнет Франция. (Уходит на склад.)
Во время дальнейшей сцены он проносит через двор бутылку шабли.
Женский голос из окна второго этажа: «Симона, где же скатерти?»
Симона поднимает корзину и хочет идти в отель, в это время со
стороны шоссе входят сержант и два сапера с походным
котлом.
Сержант. Нам надо здесь получить обед. В мэрии
сказали, что сюда звонили по телефону.
Симона (радушно, сияя). Наверно, уже готово!
Идите прямо на кухню. (Сержанту, пока оба сапера
100
идут на кухню.) Мой брат Андре Машар тоже в сто
тридцать второй, мсье. Вы не знаете, почему от него
нет писем?
Сержант. На передовой пошло все кувырком. Мы
тоже с позавчерашнего дня потеряли связь с передовой.
Симона. Что, война проиграна, мсье?
Сержант. Да нет, мадемуазель. Речь идет только
о единичных прорывах танковых соединений противни¬
ка. Полагают, что этим чудовищам скоро не хватит бен¬
зина. Тогда они застрянут. Понимаете?
Симона. Я слышала, что до Луары они не дой¬
дут.
Сержант. Нет-нет, не тревожьтесь. От Семы до
Луары далеко. Только очень мешают эти потоки бежен¬
цев. Трудно добраться до передовой. А мы должны
чинить разбомбленные мосты, иначе подкрепления не
смогут подойти.
Саперы возвращаются с обедом.
(Заглядывая в котел.) И это все? Это же позор! По¬
смотрите на этот котел, мадемуазель. Тут меньше по¬
ловины. Это третий ресторан, в который нас посылают.
В двух ничего не дали, а здесь вот только это!
Симона (пораженная, заглядывает в котел). Это,
наверно, недоразумение! Там всего полно: и чечевицы,
и сала... Я сейчас сама пойду к хозяину. Вам дадут пол¬
ный котел. Подождите минуточку. (Убегает.)
Жорж (предлагает сигарету). Ее брату всего сем¬
надцать лет. Он был единственный доброволец у нас в
Сен-Мартене. Она его очень любит.
Сержант. Черт бы побрал эту войну! И на вой¬
ну не похоже! В собственной стране армию встречают,
как врагов. А премьер-министр говорит по радио: «Ар¬
мия — это народ!»
Дядюшка Густав (вновь появляясь). «Армия —
это народ!» А парод — это враг.
Сержант (враждебно). Что вы хотите сказать?
Жорж (заглядывая в полупустой котел). Почему
вы это терпите? Позовите мэра.
Сержант. Знаем мы этих мэров. От них никакого
толку.
Симона (медленно входит; не глядя на сержанта).
101
Хозяин говорит, отель не может дать больше. Очень
много беженцев...
Дядюшка Густав. Которым мы ничего не мо¬
жем дать, потому что все забирает армия.
Симона (в отчаянии). Хозяин сердится, потому что
мэрия очень много требует.
Сержант (устало). Везде одно и то же.
Хозяин (появляется в дверях и дает Симоне сло¬
женный счет). Отнеси счет господину с форелями. Ска¬
жи, что за землянику я беру по себестоимости. Твои ро¬
дители продали ее отелю. (Вталкивает ее в дверь.) Ну,
в чем дело? Господа саперы недовольны? Может, вы
дадите себе труд подумать о населении? Оно уже ис¬
ходит кровью, а ему предъявляют все новые требова¬
ния. Никто не болеет душой за Францию, как я, бог
свидетель! Но (широкий жест беспомощности) я под¬
держиваю свое заведение только ценой огромных жертв.
Посмотрите, какие у меня помощники. (Указывает на
дядюшку Густава и Жоржа.) Старик и калека. Да
подросток. Я даю им работу, потому что иначе они
умерли бы с голоду. Но я не могу сверх того кормить
французскую армию.
Сержант. А я не могу из-за вас заставлять моих
людей маршировать всю ночь с пустым желудком. Чи¬
ните сами ваши мосты. Я буду ждать свою походную
кухню, хотя бы пришлось прождать семь лет. (Уходит
с саперами.)
Хозяин. Что я могу сделать? На всех не угодишь.
(Подлаживаясь к своим людям.) Ребята, вы должны
радоваться, что у вас нет гостиницы. Приходится защи¬
щать ее, как от голодных волков, а? И это после того
как нам стоило такого труда, чтобы в путеводителе наш
отель отметили двумя звездочками! (Так как дядюшка
Густав и Жорж не выказывают никакого сочувствия его
«горю», меняет тон.) Что вы стоите, как олухи? (Кричит
в дом.) Мсье! На дворе никого нет!
Полковник (это господин в пыльнике, он выхо¬
дит из отеля; хозяину, который провожает его за воро¬
та). Цены у вас бессовестные, мсье. Сто шестьдесят
франков за обед!..
Жорж (идет в отель и выводит Симону, которая
закрывает лицо рукой). Они давно ушли. Можешь не
102
прятаться из-за них в коридоре. И вообще ты тут ни
при чем!
Симона (вытирая глаза). Это я потому, что они
тоже из сто тридцать второй. Мсье Жорж, там, на пере¬
довой, ждут помощи, а саперы должны сперва починить
мосты...
Хозяин (возвращаясь с шоссе). Паштет, форель,
отбивная, спаржа, шабли, кофе, коньяк «мартель» во¬
семьдесят четвертого года. Это в наши-то времена!
А когда подаешь счет, у них физиономия вытягивается
на полметра. А подавать надо мгновенно. Они, видите
ли, торопятся уйти из фронтовой полосы! И это офицер!
Полковник! Бедная Франция! (Увидев Симону, чувст¬
вует угрызения совести.) А ты! Ты не вмешивайся в
дела кухни! (Уходит в отель.)
Жорж (дядюшке Густаву, указывая на Симону).
Ей стыдно перед саперами.
Симона. Что они подумают о нашей гостинице,
мсье Жорж?
Жорж. Это другим должно быть стыдно, а не тебе.
Все идет своим чередом: гостиница надувает, как дож¬
дик льется. Хозяин поднимает цены, как собака подни¬
мает ногу у забора. Ты ведь не гостиница, Симона. Ког¬
да хвалят вина, ты не радуешься. Когда крыша прова¬
ливается, ты не плачешь. Не ты покупала скатерти, не
ты отказала саперам. Понятно?
Симона (неуверенно). Да, мсье Жорж.
Жорж. Андре знает, что ты бережешь его место.
Этого достаточно. А теперь иди в спортивный клуб к бе¬
женцам и проведай маленького Франсуа. Только не
слушай, если его мама начнет тебя опять пугать немец¬
кими самолетами. А то тебе полночи будет сниться, что
ты на войне. (Вталкивает ее в отель; дядюшке Густа¬
ву.) Уж очень она фантазерка.
Дядюшка Густав (заклеивая шину). В спор¬
тивный клуб она тоже не любит ходить. Там ее ругают,
потому что провизия слишком дорога.
Жорж (вздохнув). А она небось еще заступается
за хозяина. Симона — она лояльная!
Хозяин (выходит из гостиницы и кричит, хлопая
в ладоши). Морис! Робер!
Сонный голос Робера из склада: «Чего?»
103
Хозяин. Звонил капитан Фетен. Он хочет, чтобы
вы еще сегодня же съездили в Бордо' с оставшимися
бочками.
Голос Робера: «Сегодня ночью? Но это невозможно, :мсье Анри.
Мы два дня пробыли в дороге».
Знаю, знаю. Но что вы хотите? Капитан находит, что
перевозка идет слишком медленно. Конечно, это из-за
того, что дороги забиты. Я и сам не рад, что гоняю вас
ночью, но... (Жест беспомощности.)
Голос Робера: «Но ведь дороги и по ночам забиты. Да еще при¬
ходится ехать с притушенными фарами».
Война! Мы не можем ссориться с нашими лучшими кли¬
ентами. Мама настаивает на этом. Так что давайте.
(Дядюшке Густаву.) Кончай наконец шину.
В ворота входит с портфелем под мышкой мсье Филипп
Ш а в э, мэр города Сен-Мартен. Он очень взволнован.
Дядюшка Густав (обращая на него внимание
хозяина). Господин мэр.
Мэр. Анри, я должен еще раз поговорить с тобой
насчет твоих грузовиков. Теперь уже я вынужден на¬
стаивать, чтобы ты предоставил их мне для беженцев.
Хозяин. Я же тебе сказал, что я должен по конт¬
ракту отвезти вина капитана Фетена. Я не могу ему в
этом отказать. Мама и капитан — друзья детства.
Мэр. «Вина капитана»! Ты знаешь, Анри, как я не
люблю вмешиваться в коммерческие дела, но сейчас я
не могу принимать во внимание твои отношения с этим
фашистом Фетеном.
Симона выходит из отеля. У нее на лямках лоток с большими
продовольственными пакетами, в руках еще две корзины с такими
же пакетами.
Хозяин (угрожающе). Филипп, поберегись назы¬
вать капитана фашистом.
Мэр (с горечью). «Поберегись»! Это все, что вы
можете сказать, ты с твоим капитаном, когда немцы
стоят уже на Луаре. Франция погибла!
Хозяин. Что? Где стоят немцы?
Мэр (с силой). На Луаре. А наша Девятая армия,
которая должна прийти на выручку, не может пройти,
104
потому что шоссе номер двадцать забито беженцами.
Твои грузовики реквизированы, как и все другие гру¬
зовики в Сен-Мартене. Завтра на рассвете они должны
быть готовы для эвакуации беженцев из спортивного
клуба. Я действую по долгу службы. (Вынимает из
портфеля маленький красный плакат и начинает укреп¬
лять его на воротах гаража.)
Симона (тихо, с ужасом, Жоржу). Танки подхо¬
дят, мсье Жорж!
Жорж (обнимая ее за плечи). Да, Симона.
Симона. Они на Луаре, они идут по направлению
к Туру.
Жорж. Да, Симона.
С и м о н а. И придут сюда, верно?
Хозяин. Теперь я понимаю, почему капитан так
спешил! (Потрясенный.) Немцы на Луаре! Это ужас¬
но! (Подходит к мэру, который все еще занят прикреп¬
лением своего плаката.) Филипп, брось это. Пойдем ко
мне. Нам надо поговорить с глазу на глаз.
Мэр (гневно). Нет, Анри, мы больше не будем го¬
ворить с глазу на глаз. Твои люди должны знать, что
грузовики реквизированы и твой бензин тоже. Я слиш¬
ком долго смотрел сквозь пальцы.
Хозяин. Ты с ума сошел! В такую минуту рекви¬
зировать мои грузовики! А бензина у меня нет! Вот
только тут немного.
Мэр. А тот левый бензин, о котором ты не дал све¬
дений?
Хозяин. Что? Ты меня подозреваешь в том, что я
противозаконно припрятал бензин? (В бешенстве.) Дя¬
дюшка Густав, есть у нас левый бензин?
Дядюшка Густав притворяется, что не слышит, он катит шину в
гараж.
(Кричит.) Морис! Робер! Живо сюда! Дядюшка Гус¬
тав!
Дядюшка Густав останавливается.
Говорите немедленно! Есть у нас левый бензин?
Дядюшка Густав. Ничего я не знаю. (Симоне,
которая не спускает с него глаз.) Иди занимайся своим
делом, нечего тебе тут слушать!
105
Хозяин. Морис! Робер! Где вы там застряли?
Мэр. Если у тебя нет лишнего бензина, на чем вы
возите капитанские вина?
Хозяин. Хотите поймать меня, господин мэр, не
так ли? Извольте, я отвечу: я вожу капитанские вина на
капитанском бензине. Жорж, ты слышал, что у меня
есть левый бензин?
Жорж (рассматривая свою руку). Я только четы¬
ре дня как с фронта.
Хозяин. Хорошо. Ты не можешь знать. Но вот
здесь Морис и Робер.
Морис и Робер вошли.
Морис и Робер! Господин Шавэ обвиняет наше заведе¬
ние в том, что мы припрятали бензин. Я спрашиваю вас
в присутствии мсье Шавэ: это правда?
Братья молчат в нерешительности.
Мэр. Морис и Робер, вы меня знаете. Я не поли¬
цейский. И не люблю вмешиваться в коммерческие
дела. Но сейчас Франции нужен бензин, и я прошу вас
подтвердить мне, мэру вашего города, что здесь имеет¬
ся бензин. Вы же честные парни.
Хозяин. Ну?
Морис (угрюмо). Мы не знаем ни о каком бен¬
зине.
Мэр. Так это ваш ответ. (Симоне.) У тебя брат на
фронте, но и ты, конечно, не скажешь мне, что тут есть
бензин?
Симона стоит неподвижно, потом начинает плакать.
Хозяин. Ах так! Ты хочешь заставить несовершен¬
нолетнюю девочку свидетельствовать против меня? Вы
не имеете права, господин мэр, подрывать авторитет хо¬
зяина в глазах этого ребенка! (Симоне.) Иди, Симона.
Мэр (устало). Ты опять посылаешь в спортивный
клуб свои спекулянтские продовольственные пакеты? Са¬
перам ты дал наполовину пустой котел. Беженцы не мо¬
гут двигаться дальше, потому что их повсюду обчи¬
щают до последнего су.
Хозяин. У меня не благотворительное учреждение,
а ресторан.
106
Мэр. Все правильно. Францию может спасти толь¬
ко чудо. Она прогнила до основания. (Уходит.)
Все молчат.
Хозяин. Ходу, Симона! Алле, гоп!
Симона медленно, неуверенно, все время оглядываясь, идет к
воротам. По дороге у нее падает книжка, которую она засунула
в лоток. Она боязливо подбирает ее и уходит со своими пакетами и
корзинами со двора.
ПЕРВЫЙ СОН СИМОНЫ МАШАР
(Ночь с 14 на 15 июня)
Музыка. Из темноты появляется ангел. Он стоит на крыше га¬
ража. Его лицо золотого цвета и без всякого выражения. В руке
у него маленький золотой барабан. Ангел трижды зовет громким
голосом: «Жанна!» Сцена освещается, и среди пустого двора стоит
Симона с бельевой корзиной в руке и смотрит на ангела.
Ангел.
Дочь Франции, о Жанна д’Арк! Иди, ищи исход,
Иль не пройдет и двух недель, как Франция
падет.
Недаром всех просил господь помочь ему в бою,
И он избрал тебя, служанку верную свою.
Он барабан тебе прислал, чтоб ты людей звала
Оставить свой обычный труд, привычные дела.
Клади на землю барабан, чтоб, грохоту внемля,
Тебе в ответ гудела вся французская земля!
Всех созывай, кто стар и млад, кто беден и богат,
Чтоб каждый на посту стоял, как Франции солдат.
Пусть лодочник отдаст челнок, которым он владел,
Пусть родине отдаст вино жирондский винодел,
Пускай котельщик Сен-Дени кует листы брони,
Лионский плотник пусть мосты разрушит в эти дни...
Скажи им всем, что Франция, их труженица мать.
Над слабостью которой все привыкли хохотать,
Что Франция — работница, охотница до вин —
Ждет, чтоб сейчас, в опасный час, помог ей каждый
сын!
Симона (оглядывается вокруг, не стоят ли здесь
другие). И это должна сделать я, мсье? Не .слишком ли
я маленькая, чтобы стать Жанной д’Арк?
Ангел. Нет.
107
Симона. Тогда я это сделаю.
Ангел. Это будет трудно. Эне-бене-риче-раче...
Симона (робко). Ты — мой брат Андре?
Ангел молчит.
Как твои дела?
Ангел исчезает. Из темноты гаража медленно выходит Жорж,
он несет Симоне свою стальную каску и саблю.
Жорж. Тебе нужен шлем и меч. Все это тебе не
впору. Но у хозяина только калека да подросток. О сво¬
ей работе не заботься. Слышишь? Танки все перемалы¬
вают, как мясорубки. Не удивительно, что твой брат
уже стал ангелом.
Симона (берет саблю и каску). Почистить вам это,
мсье Жорж?
Жорж. Нет, это пригодится тебе. Ты же Орлеан¬
ская дева.
Симона (надевая каску). Да, правда. Я должна
сейчас же идти к королю, в Орлеан. Туда тридцать ки¬
лометров, а танки делают семьдесят километров в час.
И башмаки у меня дырявые. А новые я получу только
на пасху. (Поворачивается, чтобы идти.) Помахайте
мне рукой на прощанье, мсье Жорж, а то мне страшно!
Ведь сражение — это такая старомодная кровавая
штука.
Жорж пытается помахать перевязанной рукой и исчезает.
(Пускается в путь к Орлеану, маршируя по маленькому
кругу, громко поет.)
Шел в поход я в Сен-Назэр,
Без штанов явился.
Закричал мне офицер:
«Где ж ты так напился?»
Мой ответ был очень прост:
«Путь был слишком длинен,
Слишком был высок овес,
Небо слишком сине!»
Робер и Морис внезапно появляются и семенят вслед за Си¬
моной. У них средневековое вооружение, надетое поверх шоферских
комбинезонов.
Что вы здесь делаете? Зачем вы ходите за мной?
108
Робер. Мы следуем за тобой как твои телохрани¬
тели. Только не пой, пожалуйста, эту песню. Это непри¬
лично. Мы обручены с тобой, Жанна, так что веди себя
как полагается.
Симона. И с Морисом я тоже обручена?
Морис. Да. Тайно.
Дядюшка Густав идет им навстречу в примитивных средне¬
вековых доспехах. Он смотрит в сторону, хочет пройти мимо.
Симона. Дядюшка Густав!
Дядюшка Густав. Нет, со мной у вас это не
выйдет! В моем возрасте меня еще заставляют возить¬
ся с пушками. Чего захотели! Живи на чаевые и умирай
за Францию.
Симона (тихо). Но Франция, твоя мать, в опас¬
ности.
Дядюшка Густав. Моя мать была мадам Пуа¬
ро, прачка. Она была в опасности, когда у нее было вос¬
паление легких. А чем я мог помочь? У меня не было
денег на бесконечные лекарства.
Симона (кричит). Тогда я тебе приказываю име¬
нем бога и ангела, чтобы ты вернулся и встал к орудию
для борьбы с врагом! (Примирительно.) Я сама буду
чистить твои пушки.
Дядюшка Густав. Ладно. Это дело другое. На,
неси мое копье. (Передает ей копье и семенит за ней.)
Морис. Долго еще, Симона? Ведь это все только
для капиталистов. А рабочие... (Бормочет что-то непо¬
нятное.)
Симона тоже отвечает ему на непонятном «сонном» языке, говорит
с большой силой убеждения.
(Понял ее.) Это, конечно, правильно. Ладно, пошли
дальше.
Робер. Ты хромаешь, Симона. Эта железная штука
слишком тяжела для тебя.
Симона (внезапно обессилев). Простите, это пото¬
му, что я не позавтракала как следует. (Останавли¬
вается, вытирает пот со лба.) Сейчас пойдем дальше.
Робер, ты не можешь вспомнить, что я должна сказать
королю?
109
Робер (бормочет что-то на «сонном» языке). Вот
и все.
Симона. Большое спасибо. Конечно, это самое.
Смотрите, вон уже видны башни Орлеана.
Идет полковник в латах, на которые надет пыльник. Он кра¬
дется к воротам.
Дядюшка Густав. Недурно для начала. Марша¬
лы уже покидают город и бегут.
Симона. Почему на улицах так пусто, дядюшка
Густав?
Дядюшка Густав. Наверно, все ужинают.
Симона. А почему не бьют в набат, когда подхо¬
дит враг?
Дядюшка Густав. Должно быть, колокола по¬
слали в Бордо по требованию капитана Фетена.
Хозяин стоит в дверях гостиницы. На нем шлем с красными
султанами, а на груди что-то стальное, ярко сверкающее.
Хозяин. Жанна! Ты сейчас же отнесешь мои спе¬
кулянтские пакеты в спортивный клуб.
Симона. Но, мсье Анри, Франция, наша общая
мать, в опасности. Немцы уже на Луаре. И мне надо
поговорить с королем.
Хозяин. Это неслыханно. Гостиница делает все,
что может. Не забывай о почтении к своему хозяину.
В гараже появляется человек в пурпурном одеянии.
Симона (гордо). Видите, мсье Анри, это король
Карл Седьмой.
Человек в пурпуре —это мэр, *у которого королевская мантия на¬
кинута поверх пиджака.
Мэр. Добрый день, Жанна.
Симона (изумленно). Так это вы король?
Мэр. Да, по долгу службы. Я реквизирую грузови¬
ки. Нам надо поговорить с глазу на глаз, Жанна.
Шоферы, дядюшка Густав и хозяин исчезают в тем¬
ноте. Симона и мэр садятся на каменный цоколь бензиновой ко¬
лонки.
Жанна, все кончено. Маршал уехал и не оставил адреса.
Я написал главнокомандующему насчет пушек. Но пись¬
110
мо с королевской печатью вернулось нераспечатанным.
Коннетабль говорит, что его уже ранили в руку, хотя
никто не видел раны. Все прогнило до основания. (Пла¬
чет.) Ты, конечно, явилась, чтобы упрекнуть меня в сла¬
бости? Да, я слабый человек. Ну а ты, Жанна? Сначала
я должен от тебя услышать, где припрятан левый
бензин.
Симона. На кирпичном заводе, конечно.
Мэр. Я знаю, я смотрел на все это сквозь пальцы.
Но ты отнимаешь у беженцев последнее су за твои спе¬
кулянтские пакеты.
Симона. Я это делаю, чтобы сохранить место для
ангела, король Карл.
Мэр. Так. А шоферы, чтобы не потерять работу, во¬
зят вместо беженцев вино капитана Фетена?
Симона. Да. И еще потому, что хозяин выхлопо¬
тал для них броню, чтобы их не брали в армию.
Мэр. Да! Уж эти мне хозяева и знать! Из-за них
у меня седина в волосах. Знать против короля. Это ведь
написано и в твоей книжке. А за тобой стоит народ.
Особенно Морис. Не можем ли мы заключить пакт,
Жанна? Ты и я.
Симона. Почему бы нет, король Карл? (Нереши¬
тельно.) Но только вы должны вмешаться в коммерче¬
ские дела, чтобы котлы всегда наполнялись доверху.
Мэр. Я посмотрю, что можно сделать. Правда, я
должен остерегаться, иначе они лишат меня королевско¬
го жалованья. Ведь я человек, который на все смотрит
сквозь пальцы. Поэтому никто меня не слушается. Все
неприятное должен делать я. Взять, например, саперов.
Вместо того чтобы силой забрать себе довольствие из
ресторана, они приходят ко мне: «Чините сами свои мо¬
сты. Мы будем дожидаться своей походной кухни». Ни¬
чего удивительного, что герцог Бургундский перебежал
к англичанам.
Хозяин (стоя в дверях). Я слышу, король Карл,
вы недовольны? Может быть, вы все-таки подумаете о
гражданском населении? Оно истекло кровью. Никто
больше меня не болеет душой за Францию, но... (Жест
беспомощности, уходит.)
Мэр (покорно). Ну как при таких условиях побе¬
дить англичан?
111
Симона. Тогда я должна бить в барабан. (Садится
на землю, бьет в невидимый барабан, каждый удар от¬
зывается гулом, словно гудит сама земля.) Выходите,
лодочники Сены! Выходите, котельщики Сен-Дени!
Плотники Лиона, выходите! Враг приближается!
Мэр. Что ты видишь, Жанна?
Симона. Враги идут! Держитесь! Впереди — бара¬
банщик с волчьим голосом, его барабан обтянут еврей¬
ской кожей. На его плече — коршун с лицом банкира
Фоша из Лиона. За ним по пятам идет фельдмаршал
Поджигатель. Он идет пешком, толстый паяц в семи
мундирах, и ни в одном из них не похож на человека.
Над обоими дьяволами колышется балдахин из газет¬
ной бумаги. Я сразу узнала их. За ними едут палачи
и маршалы. На их низких лбах выжжена свастика.
А за ними — необозримым потоком танки, пушки, поез¬
да и автомобили с алтарями и застенками. Все это на
колесах и быстро движется. Впереди идут боевые ма¬
шины, а позади машины с награбленным добром. Всех
людей косят, а хлеб собирают. Поэтому там, куда они
приходят, рушатся города, а откуда они уходят, остается
голая пустыня. Но теперь им конец, потому что здесь
король Карл и я, служанка господня.
Появляются все французы, которые действовали или будут дей¬
ствовать в пьесе. Они со средневековым оружием и с отдельными
частями доспехов.
(Сияя.) Вот видишь, король Карл, они все пришли.
Мэр. Не все, Жанна. Моей матери, королевы Иза-
бо, я, например, не вижу. И коннетабль ушел в гневе.
Симона. Не бойся. Я сейчас должна короновать
тебя, чтобы между французами царило единение. Твою
корону я уже принесла. (Вынимает из бельевой корзины
корону.)
Мэр. Но с кем же я буду играть в карты, если кон¬
нетабля нет?
Симона. Эне-бене-риче-раче. (Надевает на голову
мэра корону.)
В глубине сцены появляются саперы, они колотят в котлы раз¬
ливательными ложками, получается оглушительный звон.
Мэр. Что это за звон?
U 2
Симона. Это колокола Реймского собора.
Мэр. Но разве это не саперы, которых я послал за
обедом в отель?
Симона. Они там ничего не получили, поэтому кот¬
лы пустые. Пустые котлы — это твои коронационные ко¬
локола, король Карл!
Мэр. Спа-ка-си-ки-бо-ко, Жа-ка-на-ка!
Все. Да здравствует король и Орлеанская дева, ко¬
торая его короновала!
Мэр. Большое спасибо, Жанна. Ты спасла Францию.
Сцена темнеет. В путаную музыку врывается голос радиодиктора.
II
Рукопожатие
Раннее утро. Шоферы Морис и Робер, дядюшка Густав
и солдат Жорж сидят за завтраком. Из ресторана слышен голос
радиодиктора: «Повторяем сообщение военного министерства, пере¬
данное сегодня ночью в три часа тридцать минут. В результате вне¬
запного перехода немецких танковых соединений через Луару се¬
годня ночью на стратегически важные дороги центральных депар¬
таментов Франции хлынули новые потоки беженцев. Категорически
предлагается гражданскому населению оставаться на месте, чтобы
обеспечить свободное передвижение войск подкрепления».
Морис. Самое время смываться.
Жорж. Метрдотель и официанты удрали уже в пять
часов утра. Они всю ночь укладывали в ящики фарфор.
Хозяин грозил им полицией. Но ничего не помогло.
Робер (Жоржу). Почему ты нас тоже не разбудил?
Жорж молчит.
Морис. Тебе хозяин запретил, а? (Смеется.)
Робер. А разве ты не собираешься удирать, Жорж?
Жорж. Нет. Сниму форму и останусь. Здесь меня
кормят. Я уже не верю, что моя рука будет действовать.
Из отеля торопливо выходит хозяин. Он тщательно одет. За ним
семенит Симона, таща его чемоданы.
Хозяин (хлопая в ладоши). Морис, Робер, Густав,
давайте! Давайте! Надо грузить фарфор! И все продо¬
вольствие со склада укладывайте на грузовики. Окоро¬
ИЗ
ка засыпьте солью. Но сначала погрузите дорогие вина.
Потом допьете кофе. Сейчас война. Мы едем в Бордо.
Никто не трогается с места, все продолжают завтракать. Морис
смеется.
Вы что, не слышали? Надо все сложить и грузиться.
Морис (лениво). Грузовики реквизированы.
Хозяин. Реквизированы? Глупости! (С широким
жестом.) Это вчерашнее распоряжение. Немецкие танки
подходят к Сен-Мартену. Это меняет все. Что годилось
вчера, сегодня не годится.
Дядюшка Густав (вполголоса). Это верно.
Хозяин. Перестань хлебать, когда я с тобой раз¬
говариваю.
Симона поставила чемоданы и во время последней реплики
украдкой скрылась в отеле.
Морис. Выпьем еще кофейку, Робер.
Робер. Правильно. Неизвестно, когда еще придется
поесть.
Хозяин (подавляя гнев). Будьте благоразумны.
Помогите своему хозяину перетащить пожитки. За чае¬
выми я не постою.
Никто не поднимает глаз.
Дядюшка Густав, ты сейчас же пойдешь и займешься
фарфором. Слышишь?
Дядюшка Густав (нерешительно встает). Я еще
не доел. Не глядите на меня так. Это вам сегодня не
поможет. (Со злостью.) Подите вы знаете куда с вашим
фарфором. (Снова садится.)
Хозяин. Ты что, тоже взбесился? В твоем-то возра¬
сте! (Переводит взгляд с одного на другого, потом смот¬
рит на мотоцикл, говорит с горечью.) Ах так? Вы уже
ждете немцев? Ваш хозяин для вас уже пустое место?
Вот ваша любовь и уважение к человеку, который давал
вам кусок хлеба! (Шоферам.) Я трижды подписывал
вам свидетельство, что вы незаменимы для моих перево¬
зок, иначе вы были бы давно на фронте. И это ваша
благодарность! Вот что получается, когда думаешь, что
ты с твоими служащими — одна дружная семья. (Через
114
плечо.) Симона, дай коньяку! Мне что-то нехорошо...
(Не получив ответа.) Симона, куда ты девалась? Теперь
и она удрала.
Симона выходит из отеля. Она в жакете. Пытается прошмыгнуть
мимо хозяина.
Симона!
Симона идет дальше.
Ты что, с ума сошла? Ты почему не отвечаешь?
Симона убегает. Хозяин пожимает плечами, показывает на лоб.
Жорж. Что случилось с Симоной?
Хозяин (опять поворачиваясь к шоферам). Значит,
вы отказываетесь выполнять мои приказания? Да?
Морис. Ничего подобного. Вот позавтракаем и
поедем.
Хозяин. А фарфор?
Морис. Захватим. Если вы его погрузите.
Хозяин. Я?!
Морис. Да, вы. Ведь он ваш как будто?
Робер. Но только, Морис, мы не ручаемся, что до¬
беремся до Бордо.
Морис. За что теперь можно ручаться?
Хозяин. Но ведь это же чудовищно! Вы знаете,
что с вами случится, если вы здесь, перед лицом врага,
откажетесь подчиниться? Я прикажу расстрелять вас
на месте! Вот у этой стены.
С улицы входят родители Симоны.
Вам еще чего здесь надо?
Мадам Машар. Мсье Анри, мы пришли насчет
нашей Симоны. Говорят, немцы скоро будут здесь, а вы
уезжаете. Симона — еще девочка, и мсье Машар бес¬
покоится насчет ее двадцати франков.
Хозяин. Она куда-то удрала. Должно быть, к
дьяволу.
Жорж. Разве она не у вас, мадам Машар?
Мадам Машар. Нет, мсье Жорж.
Жорж. Странно.
Входит мэр с двумя полицейскими, за ними прячется
Симона.
115
Хозяин. Ты очень кстати, Филипп! (С широким же¬
стом.) Филипп, у меня тут бунт. Вмешайся.
Мэр. Аири, мадемуазель Машар сообщила мне, что
ты хочешь угнать свои грузовики. Я намерен всеми
средствами помешать этому беззаконию. Даже с по¬
мощью полиции. (Указывает на полицейских.)
Хозяин. Симона, ты позволила себе такую дер¬
зость? Господа, я принял в свое заведение эту девчонку
из жалости к ее семье!
Мадам Машар (трясет Симону). Что ты опять
натворила?
Симона молчит.
Морис. Это я ее послал.
Хозяин. Ах так? И ты послушалась Мориса?
Мадам Машар. Симона! Как ты могла?
Симона. Я хотела помочь господину мэру, мама.
Наши грузовики нужны людям.
Хозяин. Наши!
Симона (начинает сбиваться). Дороги к нашему
Андре забиты... (Не может продолжать.) Пожалуйста,
объясните вы, господин мэр.
Мэр. Анри, попытайся же наконец положить предел
своему эгоизму! Девочка правильно сделала, что вызва¬
ла меня. В такое время, как сейчас, все наше достояние
принадлежит Франции. Мои сыновья на фронте. Ее
брат тоже. Ты видишь, даже наши сыновья не принад¬
лежат нам!
Хозяин (вне себя). Значит, порядка больше нет!
Собственность уже не существует, а? Почему ты не по¬
даришь мой отель Машарам? Может быть, господа шо¬
феры желают опустошить мой несгораемый шкаф? Но
это же анархия! Я позволю себе напомнить вам, госпо¬
дин Шавэ, что моя мать училась в институте с женой
префекта и телефон еще работает.
Мэр (сдаваясь). Анри! Я только исполняю свой
долг.
Хозяин. Филипп, будь логичен. Ты говоришь о до¬
стоянии Франции. Разве мои запасы, мой ценный фар¬
форовый сервиз, мое столовое серебро — это не достоя¬
ние Франции? Разве оно должно попасть в руки немцев?
Ни одна кофейная чашка не должна попасть в руки
116
врага. Ни один окорок. Ни одна коробка сардин. Куда
приходит враг, должна быть пустыня, разве ты забыл
об этом? Ты, наш мэр, сам должен был прийти ко мне
и сказать: «Анри, твой долг — спасти свое имущество от
немцев». На что я тебе, конечно, ответил бы: «Филипп,
для этого мне нужны мои грузовики».
С улицы проникает шум толпы. С парадного хода слышны звонок и
удары в дверь.
Что там такое? Жорж, пойди посмотри!
Жорж идет в отель.
А моему персоналу, который настолько забыл свой
долг, что бросает мое имущество, ты должен сказать
(шоферам): «Господа! Я обращаюсь к вам как к фран¬
цузам. Укладывайте сервиз».
Жорж (возвращаясь). Там целая толпа из спор¬
тивного клуба, мсье Анри. Они услышали, что грузовики
отправляются. Они очень взволнованы и хотят говорить
с господином мэром.
Хозяин (побледнев). Ну вот тебе, Филипп. Это все
Симона! Жорж, скорей! Запирай ворота!
Жорж идет к воротам.
Живо-живо! Беги же! Это результат агитации против
моих продовольственных пакетов. Чернь... (Полицей¬
ским.) Делайте что-нибудь! Немедленно! Филипп, ты
должен вызвать по телефону подкрепление. Ты обязан
для меня это сделать! Они меня изобьют! Филипп! По¬
моги мне, прошу тебя, Филипп!
Мэр (полицейским). Станьте у ворот! (Хозяину.)
Глупости, ничего с тобой не случится. Ты не слышал —
они хотят поговорить со мной. (Так как уже' стучат в
ворота.) Впустите делегацию, не больше трех человек.
Полицейские приоткрывают ворота, через щелку разговаривают с
толпой, затем впускают делегацию — двух мужчин и жен¬
щину с грудным ребенком.
В чем дело?
Один из беженцев (взволнованно). Господии
мэр, мы требуем, чтобы нам дали грузовики!
117
Хозяин. Разве вы не слышали, что дороги должны
оставаться свободными?
Женщина. Для вас? А мы должны здесь дожи¬
даться немецких бомбардировщиков?
Мэр (беженцам). Медам, месье, без паники! Гру¬
зовики уже приготовлены. Отелю нужно только спасти
кое-какое имущество от угрозы вражеского захвата.
Женщина (возмущенная). Вы слышите? Вот вам!
Они хотят увезти ящики вместо людей!
Слышен гул самолетов. Голос снаружи: «Бомбардировщики!»
Хозяин. Они снижаются!
Гул усиливается. Самолеты пикируют. Все бросаются на землю.
(Когда самолеты удалились.) Это опасно для жизни!
Надо уезжать!
Голоса снаружи: «Выводите грузовики!», «Что же нам, подыхать
здесь, что ли?»
А мы еще не погрузились! Филипп!
Симона (с гневом). Вы не должны сейчас думать
о ваших припасах!
Хозяин (пораженный). Как ты смеешь, Симона?
Симона. Продовольствие мы можем отдать людям!
Беженец. Ах, так это продовольствие? Это вы про¬
довольствие хотите увезти?!
Морис. Вот именно.
Женщина. А мы сегодня утром даже похлебки не
могли добиться!
Морис. Он хочет спасти свои припасы не от немцев,
а от французов...
Женщина (бежит к воротам). Откройте, вы! (Так
как полицейские ее удерживают, кричит через забор.)
Они собираются грузить на машины припасы своей го¬
стиницы!
Хозяин. Филипп, не позволяй ей кричать об этом!
Голоса снаружи: «Они увозят припасы!», «Вышибайте ворота]»,
«Мужчины вы или нет?», «Они спасают продовольствие, а нас ос¬
тавляют на расправу немецким танкам!»
Беженцы выламывают ворота.
118
Мэр (идет им навстречу). Месье, медам, прошу без
насилия! Все будет в порядке.
Пока мэр ведет переговоры у ворот, во дворе возникает яростная
словесная перепалка. Образуются две группы. На одной стороне
двора стоят хозяин, один из беженцев, женщина с ребенком и ро¬
дители Симоны, на другой — Симона, шоферы, второй беженец, дя¬
дюшка Густав. Жорж не участвует в споре, продолжая завтракать.
Никто из них не замечает, что из гостиницы выходит мадам
С у п о. Она очень стара, одета в черное.
Женщина. Еще по
крайней мере восемьде¬
сят человек не могут вы¬
ехать!
Хозяин. Но ведь вы
тоже захватите с собой
свои узлы, мадам, почему
же я должен бросить все
свое имущество? Ведь
это же мои грузовики?
Мэр. Сколько места
вам нужно, мсье Супо?
Хозяин. По мень¬
шей мере для шестидеся¬
ти ящиков. На второй
грузовик можно будет
посадить тридцать бежен¬
цев.
Женщина. Значит,
пятьдесят человек вы хо¬
тите бросить здесь, а?
Мэр. Ну, может
быть, ты удовлетворишь¬
ся половиной одной ма¬
шины, чтобы увезти по
крайней мере больных и
детей?
Симона. Вы же зна¬
ете дороги и можете
ехать окольным путем,
чтобы шоссе номер два¬
дцать оставалось свобод¬
ным для войск!
Робер. Мы вовсе и
не собираемся тащить его
продукты через этот все¬
мирный потоп!
Симона. Но больных
и детей вы возьмете с со¬
бой?
Робер. Ну, бежен¬
цы— это другое дело.
Дядюшка Г ус¬
тав. Держись-ка ты в
сторонке, Симона, я тебе
от души советую.
Симона. Но ведь
наша прекрасная Фран¬
ция в страшной опасно¬
сти, дядюшка Густав!
119
Женщина. Вы хоти¬
те разлучить семьи? Бес¬
совестный вы человек!
Хозяин. Восемь или
десять человек могли бы
еще сесть на ящики. (Ма¬
дам Машар.) Всем этим
я обязан вашей дочери.
Дядюшка Гус¬
тав. Это она вычитала в
своей проклятой книжке!
«Наша прекрасная Фран¬
ция в опасности!»
Робер. Мадам Супо
сошла вниз. Она подзы¬
вает тебя.
Симона идет к мадам Супо.
Женщина. У девоч¬
ки больше души, чем у
всех вас, вместе взятых!
Мадам Машар.
Извините нашу Симону,
мсье Анри. Она нахвата¬
лась этих мыслей у сво¬
его брата. Просто ужас!
Женщина (толпе у ворот). Почему бы нам не
забрать и грузовики и продовольствие?
Мадам Супо. Вот тебе ключ, Симона. Выдай лю¬
дям из запасов все, что они хотят. Дядюшка Густав,
Жорж, вы ей поможете!
Мэр (громко). Браво, мадам Супо!
Хозяин. Мама, что ты делаешь? Зачем ты вообще
спустилась? Ты же насмерть простудишься, здесь дует!
А в погребе у нас вина высоких марок и запасов на
семьдесят тысяч франков.
Мадам Супо (мэру). Все это отдается в распо¬
ряжение общины Сен-Мартен-. (Хозяину, холодно.)
Может быть, ты предпочитаешь, чтобы склад разгра¬
били?
Симона (женщине с ребенком). Вы цолучите про¬
довольствие!
Мадам Супо. Симона, мой сын по твоей прось¬
бе только что отдал общине все продовольственные за¬
пасы гостиницы. Теперь речь идет только о фарфоре и
серебре, они займут очень мало места. Погрузят нам
это?
120
Женщина. А как насчет места для нас?
Мадам Суп о. Мы погрузим столько человек, сколь¬
ко будет возможно, и отель будет считать за честь кор¬
мить оставшихся.
Первый беженец (кричит в ворота). Гастон!
Может быть, старики Креве или семья Менье захотят
остаться, если их будут кормить?
Голос снаружи: «Вполне возможно, Жан».
Женщина. Стойте! Если меня будут кормить, я
тоже хочу остаться.
Мадам Суп о. Милости просим.
Мэр (в воротах). Месье, медам. Пожалуйте! Запа¬
сы отеля в вашем распоряжении.
Несколько беженцев неуверенно заходят в помещение
склада.
Мадам Суп о. И принеси нам несколько бутылок
коньяку, Симона. «Мартель» восемьдесят четвертого
года.
Симона. Сейчас, мадам! (Делает знак беженцам,
вместе с ними, дядюшкой Густавом и Жоржем идет
на склад.)
Хозяин. Это смерть для меня, мама.
Первый беженец (вытаскивает вместе с Жор¬
жем ящик с продовольствием и, очень довольный, изо¬
бражает разносчика). Фрукты, ветчина, шоколад! Про¬
дукты на дорогу! Сегодня — бесплатно!
Хозяин (с негодованием рассматривает консерв¬
ные банки, которые первый беженец и Жорж тащат
через весь двор к воротам). Но это же деликатес!
Паштет!
Мадам Супо (вполголоса). Молчи! (Любезно, бе¬
женцу.) Надеюсь, вам это будет по вкусу, мсье.
Второй беженец тащит с помощью дядюшки Густава
корзины с продуктами через двор.
Хозяин. Мой «поммар» тысяча девятьсот пятна¬
дцатого года! А это икра... А это...
121
Мэр. Наше время требует жертв, Анри. (Подавлен¬
но.) Приходится проявлять сердечность.
Морис (передразнивая хозяина). «Мой «поммар»!
(Под взрывы хохота хлопает Симону по плечу.) За это
зрелище, Симона, я согласен погрузить твои ящики с
фарфором!
Хозяин (обиженно). Я не понимаю, что тут смеш¬
ного? (Указывая на исчезающие корзины.) Это же
грабеж!
Робер (добродушно, неся корзину). Не расстраи¬
вайтесь, мсье Анри. За это погрузят ваш фарфор.
Мадам Суп о. Договорились. (Берет несколько ба¬
нок и бутылок и подносит их родителям Симоны.) Бе¬
рите. Берите и вы тоже. И дай твоим родителям стака¬
ны, Симона.
Симона исполняет приказание, потом берет табуретку, ставит ее
около стены и передает из корзины через стену продукты беженцам.
Морис, Робер, дядюшка Густав, возьмите и вы стаканы.
(Указывая на полицейских.) Я вижу, вооруженные силы
уже о себе позаботились. (Женщине с ребенком.) Вы¬
пейте и вы глоточек с нами, мадам. (Всем.) Мадам,
месье, давайте подымем стаканы за будущее нашей пре¬
красной Франции.
Хозяин (стоит один в стороне). А я? Вы хотите без
меня выпить за благо Франции? (Наливает себе стакан
и подходит к группе.)
Мэр (мадам Супо). Мадам! От имени общины Сен-
Мартен я благодарю вашу гостиницу за ее великодуш¬
ный дар. (Поднимает стакан.) За Францию! За бу¬
дущее!
Жорж. Но где же Симона?
Симона продолжает передавать через стену продукты беженцам.
Мэр. Симона!
Симона, разгоряченная работой, нерешительно приближается.
Мадам Супо. Да возьми и ты стакан, Симона!
Здесь все должны благодарить тебя.
Все пьют.
122
Хозяин (шоферам). Ну, значит, мы опять друзья?
Вы думаете, я сам не собирался посадить беженцев на
мои машины? Морис, Робер, я своенравный человек, но
я способен оценить высокие побуждения. Я могу при¬
знать свою ошибку. Мне это ничего не стоит. Давайте
и вы также. Отбросим наши мелкие личные разногла¬
сия. Будем вместе несокрушимо стоять против общего
врага. Давайте руку!
Хозяин начинает с Робера, который, глупо улыбаясь, трясет его
руку, затем Жорж протягивает ему левую руку, потом хозяин об¬
нимает женщину с ребенком; дядюшка Густав, ворча, все еще сер¬
дитый, подает ему руку; затем хозяин оборачивается к Морису, но
тот не выражает желания подать руку.
Хозяин. О-ля-ля! Что же мы, французы или нет?
Симона (с упреком). Морис!
Морис (неохотно подает хозяину руку, говорит иро¬
нически). Да здравствует наша новая Жанна д’Арк,
объедипительница всех французов!
Мсье Машар дает Симоне оплеуху.
Мадам Машар (наставительно). Это тебе за свое¬
волие по отношению к хозяину.
Хозяин (мсье Машару). Не надо, мсье! (Обнимает
Симону, утешая.) Симона — моя любимица, мадам.
Я питаю к ней слабость. (Шоферам.) Но давайте же
займемся погрузкой, ребята! Я уверен, что и мсье Ма¬
шар нам поможет.
Мэр (полицейским). Помогите же и вы мсье Супо.
Хозяин (отвешивая поклон женщине с ребенком).
Мадам!
Все расходятся, толпа снаружи тоже разошлась. На сцене оста¬
ются только хозяин, мэр, мадам Супо, Симона, оба шофера и Жорж.
Хозяин. Дети мои, я рад, что пережил такой тор¬
жественный момент. К черту икру и «поммар»! Я люб¬
лю единение.
Морис. А как насчет кирпичного завода?
Мэр (осторожно). Да, Анри, с кирпичным заводом
тоже надо что-то делать.
123
Хозяин (неприятно задетый). А что именно? Что
еще? Посылай, если хочешь, грузовики, у которых пет
горючего, на кирпичный завод. Пускай заправляются.
Теперь вы довольны?
Робер. В Абвиле немецкие танки заправлялись
прямо на шоссе у наших колонок. Понятно, почему они
так быстро продвигаются.
Жорж. В нашей сто тридцать второй танки зашли
в тыл, так что мы и оглянуться не успели. Дза полка
превратились в кашу.
Симона (испуганно). Но не седьмой?
Жорж. Нет, не седьмой.
Мэр. Запасы бензина надо уничтожить, Анри.
Хозяин. Не слишком ли вы торопитесь? Нельзя же
сразу все уничтожить! Быть может, мы еще отбросим
врага. А, Симона? Скажи ты мсье Шавэ, что Франция
еще далеко не погибла. (Мадам Супо.) А теперь про¬
щай, мама. Меня очень тревожит, что ты остаешься.
(Целует ее.) Но Симона будет тебе надежной опорой.
Прощай, Симона. Я не стыжусь благодарить тебя. Ты
хорошая француженка! (Целует ее.) Пока ты здесь, ни¬
чего не попадет в руки немцам, в этом я уверен. В го¬
стинице все должно быть опустошено. Ты согласна со
чиной? Я знаю, что ты сделаешь все, как мне хотелось
бы. Прощай, Филипп, старина. (Обнимает мэра, берет
свои чемоданы.)
Симона хочет ему помочь, но он не дает.
Оставь. Посоветуйся с мамой, что делать дальше с на¬
шими запасами. (Выходит на шоссе.)
Симона (бежит вслед за обоими шоферами). Мо¬
рис! Робер! (Целует их обоих в щеки.)
Морис и Робер тоже уходят.
Голос диктора по радио: «Внимание! Внимание! Немецкие танко¬
вые соединения продвинулись до Тура». (Это сообщение несколько
раз повторяется до конца сцены.)
Мэр (бледный, растерянный). Значит, они могут
быть здесь сегодня ночью.
Мадам Супо. Не будь старой бабой, Филипп.
Симона. Мадам, я побегу с дядюшкой Густавом
124
и Жоржем па кирпичный завод. Мы уничтожим запасы
бензина.
Мадам Су по. Ты же слышала, что приказал хо¬
зяин. Он просил нас ничего не предпринимать слишком
поспешно. И кое-что, моя милая, ты могла бы предо¬
ставить нам.
Симона. Но, мадам, Морис говорит, что немцы
продвигаются быстро...
Мадам Суп о. Довольно, Симона. (Поворачи¬
вается, чтобы уйти.) Здесь страшно дует. (Мэру.) Спа¬
сибо вам, Филипп, за все, что вы сделали сегодня для
отеля. (В дверях.) Между прочим, Симона, так как те¬
перь все уехали, я, вероятно, закрою гостиницу. Верни
мне ключ от склада.
Симона, глубоко пораженная, отдает мадам Супо ключ.
Я думаю, лучше всего тебе пойти домой к твоим роди¬
телям. Я была довольна тобой.
Симона (не понимая). Разве я не могу вам помочь,
когда из общины придут за припасами?
.Мадам Супо молча уходит в гостиницу.
(После паузы, запинаясь.) Что же, значит, я уволена,
господин мэр?
Мэр (ласково). Боюсь, что да. Но ты не должна
обижаться. Ты слышала — она была довольна тобой.
Это много значит в ее устах, Симона!
Симона (беззвучно). Да, господин мэр.
Мэр смущенно уходит. Симона смотрит ему вслед.
ВТОРОЙ СОИ СИМОНЫ МАШАР
(Ночь с 15 на 16 июня)
Нестройная праздничная музыка. Из темноты возникает группа
ожидающих; мэр в королевской мантии, хозяин и пол¬
ковник, оба в доспехах и с фельдмаршальскими жезлами. У пол¬
ковника поверх доспехов пыльник.
Полковник. Наша Жанна теперь взяла Орлеан и
Реймс, после того как она полностью освободила шоссе
номер двадцать для продвижения войск. Ей нужно воз¬
дать большие почести, это ясно.
125
Мэр. Это, мсье, мое королевское дело. Французские
вельможи и знатнейшие семьи, которые соберутся здесь
сегодня, склонятся перед ней до земли.
С этой минуты и до конца сцены за кулисами время от времени
выкликаются имена и титулы собирающихся представителей фран¬
цузской знати.
Между прочим, я слышал, что ее уволили? (Понизив
голос.) Говорят, по желанию матери короля — гордой
королевы Изабо.
Хозяин. Этого я не знаю. Меня там не было.
По-моему, это просто неприлично. Симона — моя люби¬
мица. Разумеется, она должна остаться.
Мэр говорит что-то непонятное на «сонном» языке, по-видимому,
что-то уклончивое.
Полковник. Она идет.
Входит Симона в шлеме, с мечом, в сопровождении своих тело¬
хранителей — шоферов Мориса и Робера и солдата Жор¬
жа. Все трое в латах. Из темноты появляется народ: родители
Симоны и все служащие гостиницы. Телохранители отго¬
няют «народ» длинными тиками.
Робер. Дорогу Орлеанской деве!
Мадам Машар (отчаянно вытягивая шею). Вот
она! А ведь шлем ей очень идет.
Мэр (выступая вперед). Дорогая Жанна, что мы
можем сделать для тебя? Говори скорей, чего бы ты
хотела?
Симона (отвешивая поклон). Во-первых, король
Карл, я прошу тебя, чтобы и впредь мой родной город
получал провизию из гостиницы. Вы все знаете, что я
послана, чтоб помочь всем бедным и нуждающимся.
Надо отменить налоги.
Мэр. Это само собой понятно. Что еще?
Симона. Во-вторых, надо взять Париж. Надо не¬
медленно начинать второй поход, король Карл.
Мэр (пораженный). Второй поход?
Полковник. Что скажет на это мадам Супо, гор¬
дая королева Изабо?
Симона. Прошу дать мне войско, с которым я
окончательно уничтожу врага, и притом еще в этом
году, король Карл.
126
Мэр (улыбаясь). Милая Жанна, мы очень тобой до¬
вольны. Это много значит в наших устах. Но — хватит.
Предоставь кое-что и нам. Теперь я закрываю отель, и
ты можешь идти домой. Но перед тем ты будешь, ко¬
нечно, возведена в дворянское достоинство... Дай мне
твой меч — свой я куда-то засунул,— и я посвящу тебя
в знатные дамы Франции.
Симона (отдает мэру свой меч и становится на ко¬
лени). Вот ключ.
Звуки органа и хора, изображающие церковную музыку. Мэр тор¬
жественно опускает меч на плечо Симоны.
Телохранители и народ. Да здравствует Ор¬
леанская дева!
— Да здравствует знатная дама Франции!
Симона (видя, что мэр хочет уйти). Одну мину¬
точку, король Карл. Не забудь вернуть мне мой меч.
(Настойчиво.) Англичане еще не побеждены, герцог
Бургундский собирает новое войско, еще более грозное,
чем первое. Самое трудное еще только начинается.
Мэр. Большое спасибо за предложение. И большое
спасибо за все остальное, Жанна. (Отдает меч Симоны
хозяину.) Отвези это в полной сохранности в Бордо,
Анри. А теперь мы должны переговорить с глазу на
глаз со старой мадам Супо, с гордой королевой Изабо.
Будь здорова, Жанна, для нас это было истинное удо¬
вольствие. (Уходит с хозяином и полковником.)
Симона (в страшном испуге). Но послушайте, вы!
Враг наступает!
Музыка переходит в еле слышный рокот. Свет тускнеет, «народ»
исчезает в темноте.
(Стоит неподвижно, потом зовет.) Андре! Помоги! Спу¬
стись ко мне, архангел! Говори со мной! Англичане со¬
бирают войско. А герцог Бургундский изменил, и наши
разбегаются.
Ангел (появляется на крыше гаража, с упреком).
Где твой меч, Жанна?
Симона (смущенная, оправдываясь). Меня им
ударили, чтобы произвести в знатные дамы, а потом
мне его не вернули. (Тихо, пристыженная.) Меня
уволили.
127
, Ангел. Понимаю. (После паузы.) Дочь Франции, не
позволяй им отсылать тебя прочь! Будь тверда! Фран¬
ция хочет этого. Подожди возвращаться к твоим роди¬
телям. Они умрут с горя, узнав, что тебя уволили. Кро¬
ме того, ты обещала своему брату сохранить его место
в гараже. Ведь когда-нибудь он вернется. Оставайся,
Жанна! Как можешь ты уйти с поста теперь, когда с
часу на час может ворваться враг?
Симона. Должны ли мы еще сражаться, когда
враг уже победил?
Ангел. А ночь сегодня ветреная?
Симона. Да.
Ангел. А дерево стоит во дворе?
Симона. Да. Тополь.
Ангел. А листья шумят под ветром?
Симона. Да. Их шум ясно слышен.
Ангел. Значит, надо сражаться, даже если враг
победил.
Симона. Но как же я могу сражаться, если у меня
нет меча?
Ангел. Слушай:
Когда победитель ворвется в ваш город,
Встречайте его молчаливым отпором.
Никто пусть не даст ему в руки ключа:
Ведь этот пришелец не гость — саранча.
Пускай не найдет он ни платья, ни пищи,
Напрасно пусть крова и отдыха ищет.
Что сжечь вы не сможете, то зарывайте,
Хлеб прячьте в подвал, молоко выливайте.
Чудовищем пусть он слывет между вами,
Он должен есть землю, он должен пить пламя!
Куда ни шагнет, к милосердью взывая,
Край будет враждебен и неузнаваем —
Не будет пощады ему никогда!
Пустынями лягут вокруг города.
Так сделай же так, чтобы выжжен был край.
Не бойся. Не думай.
Иди! Разрушай!
Сцена темнеет. В нестройную музыку несколько раз вторгаются ти¬
хие, настойчивые слова ангела: «Иди! Разрушай!» — и внятный гул
тяжелых танков.
128
Ill
Огонь
A
Старая мадам Суп о, вся в черном, позади нее — горничная
Тереза и дядюшка Густав, в своём воскресном костюме,
ждут в воротах капитана немецкой армии. Жорж, теперь одетый
в штатское, прислонился к двери гаража, где Симона прячется
от мадам Супо. Снаружи доносится шум проходящих мимо танков.
Симона. Она бледная как мел и боится.
Жорж. Она думает, что ее схватят как заложницу
и расстреляют. У нее всю ночь были припадки, и Тере¬
за слышала, как она громко кричала: «Эти мясники
всех убьют!» И все-таки она осталась, из жадности, и
ждет теперь немецкого капитана. Я никак не пойму,
почему ты не хочешь ей показаться? Что-нибудь слу¬
чилось?
Симона (лжет). Нет-нет, Просто она меня отосла¬
ла бы, если бы я попалась ей на глаза. Она боится, что
немцы могут меня обидеть.
Жорж (недоверчиво). И только поэтому она не
должна тебя видеть?
Симона (стараясь переменить разговор). Как вы
думаете, немцы догнали Мориса и Робера?
Жорж. Возможно. А почему ты перебралась из
своей комнаты в главном здании?
Симона (лжет). Но теперь же освободилась ком¬
ната шоферов. Как вы думаете, Андре теперь скоро вер¬
нется?
Жорж. Вероятно. Может быть, она тебя уволила,
Симона?
Симона (лжет). Нет.
Жорж. Вон идут немцы.
С улицы входит немецкий капитан в сопровождении к а -
питана Фете на. В воротах оба офицера и мадам Супо обме¬
ниваются учтивыми поклонами. Разговора их не слышно.
Наш капитан, тайный фашист, считает за честь пред¬
ставить мадам Супо исконного врага. Они обменивают¬
ся любезностями. Они обнюхивают друг друга, и, по-
видимому, запах им не кажется неприятным. Исконный
129
5 Брехт, т. IV
враг — вполне приличный господин, хорошо воспитан¬
ный. Мадам Супо явно испытывает огромное облегче¬
ние. (Шепчет.) Идут сюда.
Симона отступает в глубь гаража. Мадам Супо ведет обоих
господ через двор в отель. За ними следует горничная Тереза.
Дядюшка Густав (которому мадам что-то шеп¬
нула на ухо, подходит к Жоржу и Симоне). Мадам не
хочет больше видеть в отеле сброд из спортивного
клуба. Это может рассердить господ немцев. А хозяин,
по-видимому, мог вовсе не уезжать.
Жорж. Первое, что они передали по радио, было:
«Кто будет соблюдать спокойствие и порядок, тому
бояться нечего».
Дядюшка Густав. Тот, в отеле, когда он чего-
нибудь хочет, говорит: «Пожалуйста. Пожалуйста, по¬
кажите моему денщику мои комнаты».
Симона. Но он же все-таки враг.
Дядюшка Густав уходит на склад.
Жорж. Что, твоя двоюродная сестра опять видела
сон?
Симона. Да, прошлой ночью.
Жорж. Опять про Орлеанскую деву?
Симона (кивает). Она получила дворянское зва¬
ние.
Жорж. Это, наверно, было большим событием для
нее.
Симона. В ее родном городе отменили налоги,
как в книжке.
Жорж (довольно резко). А наяву запасы из гости¬
ницы не раздают населению, как обещали.
Симона (смущенно). Об этом моя сестра не го¬
ворила.
Жорж. Ага!
Симона. Мсье Жорж, если в таком сне, какие
снятся моей кузине, появляется какой-нибудь человек
в образе ангела — это значит, что этот человек умер?
Жорж. Думаю, что нет. Это значит только, что тот,
кто видит сон, боится, что этот человек умер. Кстати,
что твоя сестра должна еще проделать?
130
Симона. О, дел у нее еще много.
Жорж. Во сне произошло что-нибудь неприятное?
Симона. Почему вы так думаете?
Жорж. Потому что ты так мало рассказываешь.
Симона (медленно). Ничего неприятного не про¬
изошло.
Жорж. Я это спрашиваю потому, Симона, что
боюсь, как бы кто-нибудь другой не принял эти сны
слишком близко к сердцу и не забыл, что живет наяву,
а не во сне.
Симона (вспыхнув). Тогда я не буду больше
говорить с вами о снах моей сестры, мсье Жорж!
Женщина с ребенком и беженец из спортивного клуба
входят во двор.
Они пришли за припасами. Объясните им все по-
дружески, мсье Жорж. (Прячется и следит за разго¬
вором.)
Жорж (идет навстречу). Мадам...
Женщина. Танки пришли.
Мужчина. Три стоят перед мэрией.
Женщина. Огромные. Семь метров длиной.
Мужчина (указывая на немецких часовых). Тише!
Мадам Супо (появляется в дверях отеля).
Жорж! Дядюшка Густав! Закуски в ресторан для гос¬
подина капитана. Что вам здесь нужно?
Женщина. Мы насчет провизии, мадам. В спор¬
тивном клубе осталось двадцать два человека.
Мадам Супо. Я же вам сказала, Жорж, чтобы
вы не допускали в гостиницу попрошаек.
Мужчина. Кого вы называете попрошайками?
. Мадам Супо. Почему вы не сказали людям, что
они должны теперь обращаться к немецкому комендан¬
ту, а не к нам. Прошли их золотые денечки.
Женщина. И с таким ответом мы должны вер¬
нуться в спортивный клуб? После того как мы всем
посоветовали остаться здесь, чтобы вы смогли отпра¬
вить свой фарфор?
Мадам Супо. Мадам, не занимайтесь доносами.
Женщина. Мадам, не прячьтесь за спиной у нем¬
цев.
Мадам Супо (зовет через плечо). Оноре!
б*
131
Женщина. Я бы теперь была с ребенком у своей
сестры в Бордо. Вы обещали кормить нас, мадам.
Мадам Супо. Это было сделано под давлением,
мадам.
Капитан Фетен (становится позади нее). И во
время самого настоящего грабежа! Но теперь, мои ми¬
лые, здесь снова наведут дисциплину и порядок. (Пока¬
зывает на немецких часовых.) Вы хотите, чтобы я при¬
казал прогнать вас со двора штыками? Не волнуйтесь,
Мари, пожалейте свое сердце!
Женщина. Эх вы, свиньи!
Мужчина (удерживая и уводя ее прочь). Подож¬
дите, мадам, настанут опять другие времена.
Мадам Супо. Здесь начинает вонять навозом.
В наши мирные села напустили крыс изо всех сточных
канав северных департаментов. У нас появляется вся¬
кий кабацкий сброд. Придется применять кровавые
меры. Дядюшка Густав, завтрак на четыре персоны.
Капитан Фетен (Жоржу). Эй, вы! Сейчас при¬
дет сюда мэр. Скажите ему, что мне надо переговорить
с ним, прежде чем он встретится с немецким капитаном.
(Ведет мадам Супо обратно в отель.)
Когда они скрываются, Симона бежит вслед за беженцами.
Жорж. Дядюшка Густав, закуску для немецкого
капитана!
Голос дядюшки Густава со склада: «Ясно. Все для немецкого ка¬
питана!»
Симона возвращается запыхавшись.
Что ты им сказала?
Симона. Чтоб они передали там, в спортивном
клубе, что еду они получат. Я это сделаю сегодня ве¬
чером.
Жорж. Правильно! Ведь ключ еще у тебя.
Симона. Им же обещали.
Жорж. Только будь чертовски осторожна. Это во¬
ровство.
Симона. Но хозяин тоже сказал: «Пока ты здесь,
Симона, ничего не попадет в руки немцам. В этом я
уверен!»
132
Жорж. А мадам мамаша говорит теперь другое.
Симона. Может быть, это ее заставляют.
Мэр появляется в воротах.
(Бежит ему навстречу, шепчет.) Господин мэр, что же
теперь будет?
Мэр. О чем ты говоришь, Симона? Я принес хоро¬
шие вести: я рекомендовал твоего отца на место слу¬
жителя в мэрии. Ты этого заслужила, Симона. Поэтому
теперь не важно, что ты потеряла работу в отеле.
Симона (шепотом). Господин мэр, правда ли, что
три танка стоят на площади перед мэрией? (Еще тише.)
Ведь бензин-то еще цел...
Мэр (рассеянно). Да-да, это плохо. (Внезапно.)
А между прочим, что ты тут делаешь в отеле, Симона?
Симона. Что-то надо сделать с бензином, госпо¬
дин мэр! Не можете ли вы что-нибудь сделать? Ведь
немцы непременно спросят об этом мадам Супо.
Мэр. Не думаю, что мы должны опасаться за мадам
Супо, Симона.
Симона. Я могла бы что-нибудь сделать. Я знаю
все закоулки на кирпичном заводе.
Мэр (неопределенно). Я надеюсь, что ты не пред¬
примешь ничего необдуманного, Симона. Я несу боль¬
шую ответственность за всю общину Сен-Мартен. Ты
это знаешь.
Симона. Да, господин мэр.
Мэр. Не знаю, почему я так говорю с тобой, ведь
ты еще совсем ребенок, Симона. Но, я думаю, теперь
каждый должен делать, что в его силах, не правда ли?
Симона. Конечно, господин мэр. Если бы кирпич¬
ный завод сгорел...
Мэр. Ради всего святого! Об этом нельзя даже
думать! А теперь мне нужно идти в отель. Это самый
тяжкий путь, который мне когда-либо приходилось про¬
делать. (Хочет войти в отель.)
Капитан Фетен выходит из дверей.
Капитан Фетен. Мсье Шавэ, вы как раз к зав¬
траку.
Мэр. Я уже завтракал.
133
Капитан Фетен. Жаль. Вы, кажется, не совсем
в курсе дела. Вчера, например, здесь происходили весь¬
ма нежелательные события. И при полном невмеша¬
тельстве со стороны местной власти. Крайне прискорбно,
что бессовестным попыткам некоторых элементов ис¬
пользовать поражение Франции в своих личных целях
не был дан немедленный отпор. Наши немецкие гости
ждут от нас хотя бы простой вежливости. Кстати, не¬
мецкий комендант уже осведомлен о том, что хранится
на одном кирпичном заводе. Может быть, это вас обра¬
зумит, Шавэ? И, может быть, это прибавит вам не¬
множко аппетита? (В дверях.) Нет, только после вас,
господин мэр.
Мэр (очень неуверенно). После вас, капитан.
Оба скрываются в гостинице. За ними идет появившийся из склада
дядюшка Густав.
Дядюшка Густав (входя в гостиницу с закус¬
ками). Попутного ветра и счастливого пути! Рыбак ры¬
бака видит издалека — а, Жорж? Они продают Фран¬
цию, как свои деликатесы! (Уходит.)
1 Симона все слышала. Она садится подавленная.
Жорж. Симона! Что с тобой, Симона?
Симона ему не отвечает. Жорж пытается потрясти ее за плечо и
застывает в этом движении. Во время сна наяву Симоны слышны
ослабленно и механически повторяемые слова дядюшки Густава:
«Рыбак рыбака видит издалека».
СОН НАЯВУ СИМОНЫ МАШАР
(20 июня)
Нестройная военная музыка. Стена гостиницы становится прозрач¬
ной. Перед огромным гобеленом, сидя за мраморным столиком,
играют в карты мэр в обличье короля Карла, капитан Фетен
в обличье герцога Бургундского, немецкий капитан в обличье
английского полководца с мечом на коленях и мадам Супо в
обличье королевы Изабо.
Мадам Супо. Милорд, я не хочу больше видеть
чернь.
Немецкий капитан. Спрячьтесь за нас, коро¬
лева Изабо. Я велю всех убрать со двора. Тогда воца¬
рится порядок. Бито!
134
Мэр. Постойте минутку! Вы слышите барабанный
бой? Или мне это чудится?
Издали слышен барабан Жанны д’Арк.
Капитан Фетен. Я ничего не слышу. Клади
своего трефового туза.
Барабанный бой прекращается.
Мэр (в сомнении). Нет? Понимаете, герцог Бургунд¬
ский, я боюсь, моя Жанна попала в беду и нуждается
в помощи.
Капитан Фетен. Десятка червей. Мне нужен
мир, чтобы продавать мои вина.
Немецкий капитан. Сколько стоят ваши дели¬
катесы, мадам?
Мадам Суп о. Кто сдает? Десять тысяч сребрени¬
ков, милорд.
Мэр. Нет, на этот раз точно. Она безусловно в
опасности, и даже в смертельной. Я должен поспешить
к ней на помощь и все уничтожить. (Встает с картами
в руке.)
Капитан Фетен. Берегись: если ты сейчас
уйдешь, это будет в последний раз. Ты не в курсе
дела. Как же играть, когда все время мешают? Валет
треф.
Мэр (снова садится). Ну ладно.
Мадам Супо (дает ему оплеуху). Это тебе за
своеволие.
Немецкий капитан. Позвольте, королева Изабо.
(Считает монеты на столе.) Один, два, три...
Жорж (трясет Симону за плечо, в то время как
немец продолжает считать). Симона! Теперь ты уже ви¬
дишь сны с открытыми глазами.
Симона. Вы пойдете со мной, мсье Жорж?
Жорж (смотрит на свою перевязанную руку, ра¬
достно). Симона, я снова могу ею двигать!
Симона. Это хорошо. Но мы должны идти на
кирпичный завод, мсье Жорж. У нас мало време¬
ни. Дядюшка Густав, вы тоже должны идти с цами,
скорее!
135
Дядюшка Густав (возвращаясь из отеля гос¬
тиницы). Я? Они вывесили приказ: «Кто будет уничто¬
жать материалы военного значения, будет расстрелян».
Они шутить не любят.
Симона. Этого хочет мэр.
Дядюшка Густав. Мэр — старое дерьмо.
Симона. Но вы пойдете со мной, мсье Жорж? Это
же ради Андре. Я просто не знаю, как уничтожить
такую уйму бензина. Надо ли поджигать весь кирпич¬
ный завод?
Жорж. Разве ты не поняла? Я опять могу двигать
рукой.
Симона (глядя на него). Значит, вы не хотите
идти со мной?
Дядюшка Густав. Вот еще один.
Немецкий солдат входит во двор, таща багаж. Увидев его,
Симона пугается и поспешно убегает.
Немецкий солдат (он вспотел, опускает свою
поклажу на землю и, сняв каску, начинает дружелюбно
объясняться жестами). Капитан? Там?
Жорж (жестикулируя). Там, в гостинице. Сига¬
рету?
Немецкий солдат (берет сигарету, улыбается).
Война — дерьмо! (Делает вид, будто стреляет, а затем
будто что-то отбрасывает.)
Жорж (смеясь). Бум-бум! (Издает губами непри¬
личный звук.)
Оба хохочут.
Немецкий солдат. Наш капитан — тьфу!
Жорж. Что? Что?
Немецкий солдат (изображает капитана с мо¬
ноклем). Дерьмо.
Жорж (радостно кивает и, со своей стороны, удач¬
но передразнивает капитана Фетена и мадам С у по).
Все — дерьмо.
Они опять хохочут, потом немецкий солдат поднимает свою
поклажу и уходит в отель.
(Дядюшке Густаву.) О-ля-ля! Как легко было бы по¬
нять друг друга.
136
Дядюшка Густав. Ты бы лучше поосторожнее.
Жорж. Еще бы! Теперь, когда моя рука опять
действует.
Из гостиницы выходят немецкий капитан, капитан Фе¬
те н, мэр и мадам Суп о.
Капитан Фете н. Я счастлив, господин капитан,
что мы сумели достигнуть такого полного согласия.
Немецкий капитан. Благодарю вас, мадам,
за то, что вы сразу же предоставили в наше распоря¬
жение ваши запасы бензина. Мы принимаем его не
потому, что вермахт в нем нуждается, а потому, что
это доказывает вашу добрую волю к сотрудничеству.
Мадам Суп о. Кирпичный завод здесь непода¬
леку.
Немецкий капитан. Я пошлю туда танки.
Небо окрасилось в багровый цвет. Все останавливаются и засты¬
вают на месте. Далекие взрывы.
Что это?
Капитан Фетен (хрипло). Кирпичный завод.
Б
Ночь. Слышны удары в ворота. Жорж выходит из свой каморки
и, открыв ворота, впускает хозяина и обоих шоферов.
Хозяин. Как дела, Жорж? Мама здорова? Гости¬
ница как будто еще на месте. Мне кажется, что я вер¬
нулся после потопа. Здравствуй, Симона.
Симона, наспех одетая, выходит из шоферской комнаты. Робер
обнимает ее. Появляется и дядюшка Густав.
Робер. Ты устроилась в нашей комнате? (Кружит¬
ся с ней по двору, напевая.)
Жан-бандит пришел домой,
Розу разыскал,
Мама вынула ликер,
Папа взял бокал.
Хозяин. Что тут было без меня?
Жорж. У нас стоит немецкий капитан. Ваша ма¬
тушка немного утомлена расследованием по поводу
кирпичного завода. Немецкий капитан...
Хозяин. Какое расследование?
137
Симона. Мсье Анри, все сделано, как вы хотели.
И вчера вечером я еще кое-что отнесла в спортивный
клуб.
Хозяин. Я спрашиваю, что случилось с кирпичным
заводом?
Жорж (неохотно). Он сгорел, мсье Анри.
Хозяин. Сгорел? Немцы сожгли?
Жорж качает головой.
Неосторожность? (Переводит взгляд с одного на дру¬
гого.)
Ответа нет.
Местная власть?
Жорж. Нет.
Хозяин. Сброд из спортивного клуба?
Жорж. Нет, мсье Анри.
Хозяин. Значит, поджег кто-нибудь из вас? (Зары¬
чав, словно ему отпиливают ногу.) Кто?
Никто не отвечает.
Ах так! Вы все заодно. (С холодным бешенством.) Зна¬
чит, вы уже благополучно дошли до преступления! Впро¬
чем, этого следовало ожидать после тех знаков благо¬
дарности, которые я получил от вас на прощанье.
«Подите вы знаете куда с вашим фарфором». Так вы
сказали, дядюшка Густав? Ладно, я принимаю вызов.
Мы еще посмотрим.
Жорж. Это же из-за немцев, мсье Анри.
Хозяин (саркастически). Ах так? Кирпичный за¬
вод мой, а поджог был направлен против немцев. Зна¬
чит, вы с вашей ненавистью и жаждой разрушения
ослепли настолько, что зарезали корову, которая вам
давала молоко! (Резко.) Симона!
Симона. Да, мсье.
Хозяин. Скажи мне сейчас же, кто это сделал?
Симона. Я, мсье.
Хозяин. Что? Ты посмела? (Хватает ее за руку.)
Кто тебя подучил? Кто твой сообщник?
Симона. Никто, мсье.
Хозяин. Не ври, слышишь? Я не позволю...
Жорж. Оставьте ее, пожалуйста, мсье Анри. Она
не врет. ..<
Хозяин. Кто тебе велел?
Симона. Я сделала это для моего брата, мсье.
Хозяин. А! Андре! Он тебя подстрекал против
твоего хозяина, а? «Мы из низов...». А? Я всегда подо¬
зревал, что он красный. Кто тебе помогал?
Симона. Никто, мсье.
Хозяин. Зачем ты это сделала?
Симона. Из-за бензина, мсье.
Хозяин. И для этого подожгла весь завод? Уж
лучше бы ты попросту выпустила бензин.
Симона. Я не знала, мсье.
Жорж. Она еще ребенок, мсье Анри.
Хозяин. Поджигатели! Все! Преступники! Выме¬
тайтесь с моего двора, дядюшка Густав! Ты уволен,
Жорж. Вы хуже немцев!
Жорж. Очень хорошо, мсье Анри. (Становится ря¬
дом с Симоной.)
Хозяин. Кто там говорил о расследовании? В чем
дело?
Жорж. Немцы ведут расследование.
Хозяин. Разве это случилось, когда немцы были
уже здесь?
Жорж. Да.
Хозяин (в изнеможении садится). Этого еще не
хватало! Значит, гостиница погибла! (Подпирает голову
руками.)
Дядюшка Густав. Мсье Анри, вчера вечером
весь Сен-Мартен очень хорошо говорил о гостинице:
«Под самым носом у немцев!»
Хозяин. Меня предадут военному суду. Вот до чего
вы меня довели. (В отчаянии.) Меня расстреляют!
Симона (подходит к нему). Мсье, вас не расстре¬
ляют, потому что это сделала я. Вы можете пойти со
мной к немецкому капитану. Я все возьму на себя.
Морис. Об этом не может быть и речи.
Хозяин. Почему не может быть речи? Она ребенок,
ее никто не тронет.
Морис. Вы можете сказать немцам, что это сдела¬
ла она, но мы ее увезем. Иди одевайся, Симона.
Хозяин. Тогда мы ее сообщники.
Симона. Морис, я должна остаться. Андре этого
хочет, я знаю.
139
Хозяин. Все зависит от того, сделала она это до
того, как пришли немцы, или после. Если до, тогда это
было военное мероприятие и ей ничего не будет.
Дядюшка Густав (вкрадчиво). Они сейчас же
повесили плакат, что расстреляют на месте каждого, кто
совершит враждебный акт, мсье Анри.
Хозяин (Симоне). Ты видела плакат?
Симона. Да, мсье.
Хозяин. Какой он?
Симона. На красной бумаге.
Хозяин. Верно?
Дядюшка Густав кивает.
Вот об этом-то тебя и спросят немцы, Симона. Мо¬
жет быть, ты прочла приказ после поджога? Тогда
это не диверсия, Симона, и тебе ничего не могут
сделать.
Симона. Я прочла его раньше, мсье.
Хозяин. Ты меня не поняла. Если ты прочла его
после, немцы, вероятно, просто передадут тебя мэру,
потому что тогда это дело, которое касается только
французов. И тогда ты выходишь сухой из воды, Симо¬
на. Понимаешь?
Симона. Да, мсье. Но я прочла его раньше.
Хозяин. Она не понимает. Дядюшка Густав, вы
были на дворе в это время. Когда ушла Симона?
Дядюшка Густав. Раньше, мсье Анри, конеч¬
но, раньше, чем приказ был вывешен.
Хозяин. Вот видишь?
Симона. Вы ошибаетесь, дядюшка Густав. Вы
сами мне сказали, когда я уходила, что приказ это за¬
прещает.
Дядюшка Густав. Ничего подобного я тебе не
говорил.
Хозяин. Конечно, нет.
Морис. Разве вы не видите, мсье Анри, что девоч¬
ка знать не хочет ваших фокусов? Она не стыдится
того, что сделала.
Симона. Но хозяин хочет только помочь мне,
Морис.
Хозяин. Правильно. Ты доверяешь мне, Симона?
Да? Так слушай внимательно. Тот, с кем мы будем
140
сейчас говорить, это враг. Это же большая разница, по¬
нимаешь? Он будет задавать много вопросов. Но ты
будешь отвечать только то, что полезно для Сен-Мар¬
тена и для французов. Это очень просто, верно?
Симона. Да, мсье. Но я не хочу говорить не¬
правду.
Хозяин. Я понимаю. Ты не хочешь говорить не¬
правду. Даже врагу. Хорошо. Я преклоняюсь. Прошу
тебя только об одном: не говори ничего. Предоставь
это нам. Предоставь это мне. (Почти в слезах.) Я буду
стоять за тебя до конца, ты это знаешь. Мы все стоим
за тебя. Мы французы.
Симона. Да, мсье.
Хозяин берет Симону за руку и идет с ней в отель.
Морис. Она плохо читала свою книжку.
IV
Суд
А
ЧЕТВЕРТЫЙ СОН СИМОНЫ МАШАР
(Ночь с 21 на 22 июня)
Нестройная музыка. Во дворе стоят немецкий капитан в
латах и Симона в обличье Орлеанской девы, окруженная сол¬
датами в черных кольчугах с красными свастиками; один из них,
в котором можно узнать денщика немецкого капитана, держит зна¬
мя со свастикой.
Немецкий капитан. Теперь ты в наших руках,
Жанна д’Арк. Ты будешь предана верховному суду,
который решит, почему ты должна быть приговорена
к смертной казни на костре.
Все уходят, кроме Симоны и знаменосца.
Симона. Что это за суд?
Знаменосец. Особенный. Это духовный суд.
Симона. Я ни в чем не буду признаваться.
Знаменосец. Очень хорошо, но заседание, ка¬
жется, уже кончилось.
141
Симона. Разве человека можно приговорить,
прежде чем его допросят?
Знаменосец. Да, разумеется.
Из отеля выходят по одному участники заседания, идут
через двор к воротам.
Дядюшка Густав (проходя через двор, Терезе).
К смертной казни! В ее-то возрасте!
Тереза. Да, кто бы мог этого ждать еще позав¬
чера?
Симона (дергая ее за рукав). Что, сам Гитлер
тоже там?
Тереза ее как будто не замечает, она уходит вместе с дядюш¬
кой Густавом. Родители Симоны идут через двор;
отец в форме, мать в черном.
Мадам Машар (всхлипывая). Еще совсем ма¬
ленькой она была такая своевольная. Точь-в-точь как
ее брат. Это ужасный удар для мсье Машара. И в его
положении, как служителя мэрии! Какой позор!
Оба уходят. Братья Морис и Робер идут через двор.
Робер. Она была недурна.
Морис. Особенно в голубом платье с рюшками.
Симона (дергает Робера за рукав). Вы видели
суд?
Робер (небрежно, на ходу). Да, конечно.
Симона. Я тоже его увижу?
Р.обер. Само собой. Судьи еще выйдут сюда, чтобы
преломить над тобой жезл.
Оба уходят.
Громкий голос. Прекратить шум! Очистить
место! Сейчас будет произнесен приговор над Орлеан¬
ской девой, вынесенный духовным судом в лице епис¬
копов и кардиналов в Руане. Первым делом будет пре¬
ломлен жезл над девой.
Из дверей отеля выходит первый судья в пышной кардиналь¬
ской мантии. Он держит перед лицом требник, так что его нельзя
узнать, и пересекает двор. Останавливается перед чугунным тренож¬
ником, отворачивается и закрывает требник. Потом достает из ру¬
кава палочку, торжественно преломляет ее и бросает куски в котел.
142
Громкий голос. Его святейшество епископ
Бовэйский. За освобождение города Орлеана — к смерт¬
ной казни!
Прежде чем идти дальше, судья равнодушно оглядывается через
плечо — это полковник.
Симона. Господин полковник!
Второй судья выходит из дверей отеля и повторяет обряд.
Громкий голос. За освобождение города Орлеа¬
на и за то, что орлеанские крысы были накормлены
ворованным добром,— к смертной казни!
Второй судья тоже показывает свое лицо — это капитан Фетен.
Симона. Господин капитан!
Третий судья появляется из дверей отеля и повторяет тот же
обряд.
Громкий голос. За нападение на Париж и на
левый бензин — к смертной казни!
Третий судья — это хозяин.
Симона. Но, мсье Анри, ведь это вы меня приго¬
вариваете!
Хозяин делает свой жест беспомощности. Четвертый судья
выходит из отеля и повторяет обряд.
Громкий голос. За объединение всех францу¬
зов— к смертной казни!.
Четвертый судья держит перед лицом требник с такой судорожной
силой, что требник падает у него из рук. Судья поспешно наги¬
бается, чтобы поднять требник, и при этом показывает свое лицо —
это мэр.
Симона. Сам господин мэр! Ах, мсье Шавэ!
Громкий голос. Твои высокие судьи сказали свое
слово, Жанна.
Симона. Но они же все французы. (Знаменосцу.)
Это ошибка!
143
Знаменосец. Нет, мадемуазель, суд — француз¬
ский.
Все четверо судей остановились в воротах.
Мэр. Ты же это знаешь из твоей книжки. Естествен¬
но, что дева была приговорена французскими судьями,
как полагается: ведь она француженка.
Симона (смущенно). Это верно. Что меня приго¬
ворят к смерти, это я знаю из книги. Но я хотела бы
знать — за что? Этого я, видите ли, никогда не могла
понять до конца.
Мэр (судьям). Она требует судебного процесса.
Капитан Фетен. Но какой же смысл имеет су¬
дебный процесс, когда приговор уже вынесен?
Мэр. Ну что ж? По крайней мере будет разбира¬
тельство, допрос обвиняемого. Мы поспорим, взвесим...
Полковник. И, взвесив, найдем вину слишком
легковесной! (Пожав плечами.) Впрочем, пожалуйста,
если вы этого требуете.
Хозяин. Мы, правда, не подготовились к этому...
Они наклоняют головы друг к другу и совещаются шепотом. Д я -
дюшка Густав вносит стол и ставит на него тарелки и свечи.
Судьи садятся за стол.
Дядюшка Густав. Беженцы из спортивного клу¬
ба стоят снаружи. Они желают, чтобы им позволили
участвовать в судебном процессе.
Хозяин. Невозможно! Я жду маму. Она говорит,
что от этих людей воняет.
Капитан Фетен (в глубину сцены). Процесс
будет происходить при закрытых дверях. В интересах
государства.
Хозяин. А где же материалы следствия? Наверно,
потерялись, как все у нас!
Мэр. Где прокурор?
Судьи глядят друг на друга.
Без прокурора это неофициально.
Хозяин. Дядюшка Густав, подайте прокурора из
кладовой.
Дядюшка Густав (становится в воротах и кри¬
чит на улицу). Высший духовный суд Руана предлагает
144
всякому, кто желает, дать свои показания против девы.
Никто не желает? (Повторяет призыв, затем обращает¬
ся к судьям.) Обвинителем выступит королева-мать
Изабо, сторонница изменника герцога Бургундского и
исконного врага.
Мадам Супо (выходит из гостиницы в военных
доспехах и с привычной любезностью хозяйки гостини¬
цы приветствует судей, которые низко склоняются перед
ней). Добрый вечер, капитан. Не вставайте. Не беспо¬
койтесь. (Через плечо в сторону гостиницы.) Одну Эль¬
зас-Лотарингию для господина капитана. Хорошо про¬
жарить. В каком виде вам приготовить крестьян, конне¬
табль? Теперь вы довольны обслуживанием, полковник?
(Указывает на Симону.) Все было бы спасено, если бы
эта Орлеанская дева не помешала переговорам. Все —
и Франция и кирпичный завод. Вы слишком слабы,
господа. Кто здесь решает — церковь или служанка
гостиницы? (Начинает бешено вопить.) Я требую, чтобы
эта особа за ересь и непослушание, а также за своево¬
лие была немедленно казнена! Головы должны пока¬
титься! Кровь должна течь! Эту деву надо искоренить,
утопить в крови! Пусть эта кровь будет для всех при¬
мером! (В изнеможении.) Где мои капли?
Капитан Фетен. Подайте стул королеве-матери.
Дядюшка Густав приносит стул.
Хозяин. Тебе не жмет панцирь, мама? Почему,
собственно, ты в военных доспехах?
Мадам Супо. Я тоже веду войну.
Хозяин. Какую?
Мадам Супо. Мою войну. Против мятежной
девы, которая подстрекает людей в спортивном клубе.
Капитан Фетен (резко). Тсс! (Симоне.) По ка¬
кому, собствено, праву ты соблазнила французов идти
на войну, Жанна?
Симона. Ангел мне повелел, высокочтимый епис¬
коп Бовэйский.
Судьи переглядываются.
Хозяин. Ах так? Ангел? Какой ангел?
Симона. Из церкви. Который слева от алтаря.
145
Капитан Фетен. Никогда не видел.
Мэр (дружески). Как выглядел ангел, Симона?
Опиши его.
Симона. Он был очень молод. У него был краси¬
вый голос, достопочтенные судьи. Он сказал, что я
должна...
Полковник (прерывая ее). Что он сказал, это
неинтересно. Каким языком он говорил? Как образован¬
ный человек или нет?
Симона. Не знаю. Как обычно говорят.
Капитан Фетен. Ага!
Хозяин. Как был одет этот ангел?
Симона. Очень красиво. Его одежда была из ма¬
терии, которая в Туре стоит двадцать или тридцать
франков за метр.
Капитан Фетен. Правильно ли я тебя понял,
Симона, иначе называемая Жанна д’Арк? Этот ангел
был не из тех великолепных ангелов, у которых одежда
стоит по меньшей мере двести или триста франков за
метр?
Симона. Не знаю.
Полковник. А в каком состоянии был его костюм?
Очень поношенный?
Симона. У этого ангела раскрошился только один
кусочек на рукаве.
Полковник. Ага. Раскрошился кусочек на рука¬
ве. Значит, было похоже, что он носит ту же одежду и
на работе? Она была порвана?
Симона. Нет, не порвана.
Капитан Фетен. Но все-таки раскрошился ку¬
сочек? И, может быть, рукав в этом месте был разорван
на работе. Это, может быть, было незаметно, потому
что в этом месте отвалилась краска. Но это же могло
быть? А?
Симона молчит.
Полковник. Сказал ли ангел что-нибудь такое,
что мог бы сказать человек из высшего сословия? По¬
думай как следует.
Симона. Он говорил обыкновенные вещи.
Мэр. Походил ли ангел на кого-нибудь из твоих
знакомых?
146
Симона (тихо). На моего брата Андре.
Полковник. На рядового Андре Машара! Госпо¬
да! Теперь все ясно. Должен признаться: очень инте¬
ресный ангел!
Мадам Суп о. Настоящий кабацкий ангел! Архан¬
гел Гавриил из сточной канавы! По крайней мере мы
теперь знаем, что кроется за этими «голосами». Они
идут из кабаков, из сточных канав.
Симона. Вы не должны бы ругать ангела, досто¬
почтенные епископы и кардиналы.
Хозяин. На странице сто двадцать четвертой твоей
книжки ты можешь прочесть, что мы, духовный суд,—
высшая власть на земле.
Полковник. Разве ты не понимаешь, что мы,
кардиналы Франции, лучше знаем, чего хочет бог, чем
какой-нибудь приблудный ангел?
Капитан Фетен. Где бог, Жанна? Внизу или
наверху? А откуда взялся твой так называемый ангел?
Снизу. Значит, чей он посланник? Бога или, может быть,
нечистого духа?
Мадам Суп о. Дьявола! Жанна д’Арк, голоса
которые ты слышала, исходили от дьявола!
Симона (громко). Нет-нет! Не от дьявола!
Капитан Фетен. Так позови его сюда, твоего
ангела. Может быть, он защитит тебя, ты, великая
Орлеанская дева! Судебный пристав, исполняй свои
обязанности.
Дядюшка Густав (кричит). Высший духовный
суд города Руана предлагает безыменному ангелу, ко¬
торый много раз по ночам являлся Орлеанской деве,
явиться и дать свои показания.
Симона смотрит на крышу гаража. Крыша пуста. Дядюшка Густав
повторяет свой призыв. Симона смотрит, потрясенная, на улыбаю¬
щихся судей, затем садится на корточки и в смятении начинает бить
по земле. Однако ничего не слышно, и крыша гаража остается
пустой.
Симона. Она здесь не звучит. Что случилось? Она
не звучит! Французская земля больше не звучит! Она
здесь не звучит.
Мадам Супо (подходя к ней). Знаешь ли ты
вообще, кто олицетворяет Францию?
147
Б
Утро 22 июня. На воротах — полуспущенный французский флаг с
траурной каймой. Жорж, Робер и дядюшка Густав слу¬
шают Мориса, который читает газету, то;ке обведенную траур¬
ной рамкой.
Морис. Маршал говорит, что условия перемирия
не затрагивают чести Франции.
Дядюшка Густав. Это меня очень утешает.
Морис. Конечно. Маршал говорит еще, что фран¬
цузский народ должен теперь сплотиться вокруг него,
как вокруг отца. Необходимы новая дисциплина и по¬
рядок.
Дядюшка Густав. Это уж так и есть. Андре
больше не воюет. Ему велели сложить оружие. Теперь
ему нужна строгая дисциплина.
Жорж. Хорошо, что Симоны нет.
Из дверей гостиницы выходит только что позавтракавший немец¬
кий капитан без головного убора и портупеи, с сигарой в зу¬
бах. Он равнодушно оглядывает присутствующих и медленно идет
к воротам. Выглянув наружу, возвращается в гостиницу.
Дядюшка Густав. Этому было с самого на¬
чала неприятно, что дело идет о ребенке.
Жорж. Все-таки странно, что она убежала. Она
хотела во что бы то ни стало остаться. Очевидно, что-то
напугало ее. Она просто вылезла в окно прачечной.
Из гостиницы появляется, потирая руки, хозяин.
Хозяин. Морис, Робер! Выгружайте ящики с фар¬
фором и серебром. (Понизив голос и озираясь по сторо¬
нам.) Кстати, я не буду расспрашивать, не помогал ли
кто-нибудь из моего персонала сегодняшнему ночному
побегу. Что было, то было. И я даже готов признать,
что это, быть может, не самый плохой выход из поло¬
жения. Особой опасности, конечно, не было. Немцы не
людоеды, и ваш хозяин неплохо умеет с ними ладить.
Сегодня за завтраком я сказал немецкому капитану:
«Это же фарс!» До приказа, после приказа — к чему
все это? Ребенок! Чего вы хотите? Может быть, даже не
вполне нормальный. Психопатический случай! Танки!
Надо их задержать! Все разрушить. И, разумеется,
148
спички. Любимая забава! Политический выпад? Просто
детская шалость!
Жорж (глядя на остальных). Что это значит —
детская шалость, мсье Анри?
Хозяин. Я и маме так сказал: ребенок!
Жорж. Этот ребенок был здесь в гостинице един¬
ственным человеком, который исполнил свой долг. Кро¬
ме нее, никто пальцем не шевельнул. И Сен-Мартен
этого не забудет, мсье Анри.
Хозяин (нахмурившись). Делайте свое дело. Сгру¬
жайте ящики. Я считаю большим счастьем, что дело
уладилось. Я уверен, что немецкий капитан недолго
будет заниматься розысками Симоны. А теперь — за
работу. Это то, в чем нуждается сейчас наша бедная
Франция. (Уходит.)
Жорж. Облегчение по всей линии. Она сбежала!
Морис. И, конечно, тут не было ни малейшего па¬
триотизма или чего-нибудь в этом роде. Это было бы
очень неприятно. «Немцы не людоеды». Только собра¬
лись сделать красивый жест и передать немцам бензин,
который скрыли от собственной армии, и вдруг вмеши¬
вается чернь и проявляет патриотизм.
В ворота входит мэр. Он бледен и, проходя в гостиницу, не отве¬
чает на поклоны.
Мэр (оборачиваясь). Стоят часовые в коридоре
перед комнатами мадам Супо?
Дядюшка Густав. Нет, мсье Шавэ.
\ Мэр уходит.
Наверно, он пришел потому, что немцы потребовали
очистить спортивный клуб. Если только этого не потре¬
бовала сама мадам Супо.
Робер. Новая дисциплина и порядок!
Дядюшка Густав. А что касается Симоны,
Морис, то они хотят представить это дело как обычный
поджог, потому что иначе страховое общество не за¬
платит премию. О таких вещах они никогда не забы¬
вают.
Под конвоем двух немецких солдат, держащих винтовки
с примкнутыми штыками, в ворота входит Симона.
149
Жорж. Симона! Что случилось?
Симона (останавливается, очень бледная). Я была
в спортивном клубе.
Робер. Ты не бойся. Немцы тебе ничего не сде¬
лают.
Симона. Вчера вечером на допросе они сказали,
что я должна быть передана французским властям.
Жорж. Почему же ты тогда убежала?
Симона не отвечает: солдаты вталкивают ее в дверь гостиницы.
Морис. Для немцев это дело, значит, еще вовсе
не кончено. Мсье Анри ошибается.
В ворота входят мадам и мсье Машар. Он в форме служи¬
теля мэрии.
Мадам Машар. Ее уже привели? Это ужасно.
Мсье Машар вне себя. Не только потому, что как раз
сейчас истекает срок аренды. Нет, мсье Машара уби¬
вает позор. Я всегда знала, что этим кончится. Это
вечное чтение книг свело ее с ума. А сегодня утром в
семь часов раздается стук, и во двор являются нем¬
цы. «Господа,— сказала я,— если моя дочь не найдется,
значит, она наложила на себя руки. Поджог или не
поджог, но она ни за что не бросила бы гостиницу.
Хотя бы ради своего брата».
Хозяин (выходя из отеля). Как это все трудно,
мадам Машар. Она мне стоила сто тысяч франков.
Я уже не считаю, чего это стоило моим нервам!
Из гостиницы выходит мадам С у п о. Она крепко держит за
локоть упирающуюся Симону и ведет ее через двор к складу.
За ними идут мэр и капитан Фетен. Все четверо скрываются
в складе. Стоящие во дворе смотрят на них с изумлением.
Мэр (в дверях склада). Машар, идите в спортивный
клуб и позаботьтесь о том, чтобы эвакуация проходила
спокойно. Объясните им, что немцам понадобилось по¬
мещение. (Уходит в склад.)
Мадам Машар. Да, мсье мэр.
Супруги Машар с достоинством удаляются.
Р.о б ер. Что они там делают с ней на складе? Что
с ней будет, мсье Анри?
150
Хозяин. Не задавайте столько вопросов. На нас
лежит колоссальная ответственность. Один ложный
шаг, и отель — фью!
Мадам С у по (возвращается с Симоной из скла¬
да, за ними — мэр и капитан Фетен). Господин мэр, я
думаю, теперь я доказала вам с полной очевидностью,
что она оставила незапертыми погреба с припасами,
где находились также и вина высоких марок на сумму
пятьдесят тысяч франков. Сколько ящиков там исчезло
еще из-за этого, я даже не могу себе представить. Что¬
бы обмануть меня, она в вашем присутствии отдала
мне ключ. (Поворачивается к Симоне.) Симона, я слы¬
шала, ты сама таскала в спортивный клуб полные кор¬
зины припасов. Что ты за это выручила? Где деньги?
Симона. Я ничего за это не брала, мадам.
Мадам С у п о. Не лги. Это еще не все. Когда
уезжал мсье Анри, ему угрожала чернь, потому что
прошел слух, что грузовики отправляются. Это ты рас¬
пространила слух?
Симона. Я сказала об этом господину мэру,
мадам.
Мадам Суп о. А кто еще был в комнате мэра,
когда ты рассказывала? Беженцы?
Симона. Кажется, да.
Мадам Су по. Ах так! «Кажется»! А когда толпа
появилась здесь, что ты им посоветовала относительно
запасов гостиницы, в которой ты служила?
Симона молчит, не понимая.
Советовала ты им, чтобы они брали все, что хотят, или
нет?
Симона. Я уже не помню, мадам.
Мадам Суп о. Так.
Мэр. Чего вы, собственно, добиваетесь, мадам?
Мадам Суп о. Кто первый получил продукты, Си¬
мона? Правильно, твои родители. Они порядочно на¬
хватали.
Робер. Эго уж черт знает что! (Мадам Супо.) Вы
сами совали Машарам банки с консервами.
Жорж (одновременно). Вы сами отдали припасы
в распоряжение господина мэра.
Мэр. Это верно, мадам.
151
Мадам Супо (невозмутимо, Симоне). Ты вела
себя дерзко, нелояльно и своевольно. Поэтому я тебя
уволила. Ты ушла, когда я тебе велела?
Симона. Нет, мадам.
Мадам Супо. Вместо этого ты болталась здесь,
а затем в отместку за свое увольнение подожгла кир¬
пичный завод, да?
Симона (взволнованно). Но я же сделала это
против немцев!
Робер. Это знает весь Сен-Мартен.
Мадам Супо. Ах так? Против немцев? Кто же
тебе сказал, что немцы узнают об этом бензине?
Симона. Я слышала, как господин капитан сказал
об этом господину мэру.
Мадам Супо. Ага, ты слышала, что мы хотим со¬
общить о бензине?
Симона. Господин капитан хотел.
Мадам Супо. Значит, ты сожгла бензин только
для того, чтобы мы не могли его передать? Вот это я
и хотела установить.
Симона (в отчаянии). Я сделала это против врага!
Три танка стояли на площади перед мэрией.
Мадам Супо. И это были враги? Или, может
быть, твоим врагом был кто-нибудь другой?
В воротах появляются две монахини в сопровождении п о -
лицейского.
Мэр. Что тебе здесь надо, Жюль?
Полицейский. Это сестры-надзирательницы из
смирительного дома святой Урсулы.
Капитан Фетен. Я от вашего .имени телефони¬
ровал в святую Урсулу, Шавэ. (Монахиням.) Медам,
вот она, Симона Машар.
Мэр. Что вы себе позволяете?
Капитан Фетен. Но ведь не собираетесь же вы,
мсье Шавэ, оставить эту Машар на свободе? (Резко.)
Наши гости вправе ожидать по меньшей мере, что Сен-
Мартен будет очищен от опасных для общества эле¬
ментов. Боюсь, что вы недостаточно внимательно изу¬
чили речь нашего высокочтимого маршала. Франции
предстоит пережить время величайших опасностей. Наш
152
долг — уничтожить малейшие зародыши сопротивления,
которые так заразительны. Достаточно одного такого
пожара в Сен-Мартене, Шавэ.
Морис. Ах так? Значит, всю грязную работу для
немцев должны делать мы? И мы это делаем с радо¬
стью, а?
Мадам Супо (холодно). Разумеется, для заклю¬
чения Симоны Машар я выхлопочу санкцию прокурор¬
ского надзора в Туре. Симона подожгла кирпичный за¬
вод, собственность гостиницы, и сделала это из низких
личных побуждений.
Жорж. Симона — и личные побуждения!
Мэр (потрясенный). Вы хотите погубить ребенка?
Робер (угрожающим тоном). Кто же здесь зани¬
мается местью?
Хозяин. Не начинайте все сначала, Робер. Она
несовершеннолетняя. Она поступает на попечение сестер.
Вот и все.
Морис (вне себя). В застенок святой Урсулы!
Симона (вскрикивает). Нет!
Мэр. Симону — в приют святой Урсулы для ума¬
лишенных! В это заведение нравственных пыток! В этот
ад! Знаете ли вы, что вы обрекаете ее рассудок на вер¬
ную гибель?
Морис (указывая на зверскую физиономию одной
из монахинь). Вы только полюбуйтесь на этих дам!
Лица монахинь остаются невозмутимыми и неподвижными, как
маски.
Жорж. Лучше бы вы дали немцам казнить ее!
Симона (умоляюще). Это ведь там у людей рас¬
пухает голова и слюна бежит изо рта, господин мэр!
Там привязывают к койкам!
Мэр (с силой). Мадам Супо! На суде в Туре я вы¬
ступлю как свидетель и расскажу, каковы были истин¬
ные побуждения этого ребенка. Будь спокойна, Симона,
все знают, что ты действовала из патриотических по¬
буждений!
Мадам Супо (взрываясь). А! Маленькая поджи¬
гательница в качестве национальной героини — это ваш
план? Франция спасена! Франция горит! Вот немецкие
танки! И вот Симона Машар, дочь поденщика!
153
Капитан Фетен. Ваше прошлое, мсье Шавэ, не
таково, чтобы судьи новой Франции придавали большое
значение вашим свидетельским показаниям. Да и доро¬
га в Тур не слишком надежна для людей вашего по¬
шиба.
Морис (горько). Все ясно: они хотят снять с го¬
рода Сен-Мартен обвинение в том, что здесь есть фран¬
цузы!
Мадам Суп о. Французы? (Хватает Симону за
плени и трясет ее.) Уж не хочешь ли ты поучить нас,
как быть патриотами? Род Супо владеет этой гостини¬
цей уже двести лет! (Всем.) Хотите видеть патриота?
(Указывает на капитана Фетена.) Вот он! Мы вполне
способны сказать вам, когда необходима война и когда
лучше мир! Вы хотите сделать что-нибудь для Франции?
Отлично! Мы — Франция, понятно?
Капитан Фетен. Вы слишком волнуетесь, Мари.
Велите же наконец увезти эту Машар, господин мэр.
Мэр. Я? Мне кажется, вы взяли власть в свои руки.
Симона (в страхе). Не уходите, господин мэр!
Мэр (беспомощно). Выше голову, Симона! (Слом¬
ленный, бредет, спотыкаясь, к воротам.)
Мадам Супо (нарушая наступившую тишину).
Прекратите этот скандал, Оноре.
Капитан Фетен (полицейскому). Я беру ответ¬
ственность на себя.
Полицейский хватает Симону.
Симона (тихо, в ужасе). Только не в святую
Урсулу!
Робер. Какое свинство! (Хочет броситься на по¬
лицейского.)
Морис (удерживает его). Не делай глупостей,
Робер. Мы уже не можем помочь ей. У них полиция,
у них немцы. Бедная Симона! Слишком много
врагов.
Мадам Супо. Симона, забирай свои вещи.
Симона озирается. Ее друзья молчат и смотрят в землю. Она, сов¬
сем разбитая, идет в склад.
(Обращаясь наполовину к персоналу, спокойно, веско.)
154
Этот ребенок не умеет подчиняться и неспособен при¬
знавать никакую власть. И наша прискорбная обязан¬
ность — воспитать ее в духе дисциплины и порядка.
Симона возвращается с крошечным чемоданчиком, с фартуком через
руку; отдает фартук мадам Супо.
А ну, открой чемодан, чтобы мы видели, что ты берешь
с собой!
Хозяин. Нужно ли это, мама?
Одна из монахинь уже открыла чемоданчик. Вынимает книгу Си¬
моны.
Симона. Только не книгу!
Монахиня отдает книгу мадам Супо.
Мадам Супо. Она принадлежит гостинице.
Хозяин. Но я же ей подарил эту книгу!
Мадам Супо. Она ей не принесла пользы. (Си-
моне.) Симона, простись с персоналом.
Симона. Прощайте, мсье Жорж.
Жорж. Хватит ли у тебя мужества, Симона?
Симона. Конечно, мсье Жорж.
Морис. Смотри береги здоровье!
Симона. Да, Морис.
Жорж. Я не забуду твою двоюродную сестру.
Симона улыбается, взглядывает на крышу гаража. Свет меркнет,
вступает музыка, предвещающая появление ангела. Симона глядит
на крышу, видит ангела.
Ангел.
Дочь Франции! Не бойся ничего!
Ничто не сломит духа твоего!
Твой враг не вечен! Смерть его близка^
Отсохнет бьющая тебя рука.
Пусть будешь ты одна средь темноты,
Но Франция повсюду там, где ты,
И знай — настанут скоро времена:
Воскреснет Франция, величия полна!
Ангел исчезает, вспыхивает полный свет. Монахини хватают
Симону за руки и ведут. Она целует Мориса и Робера. Ее уводят.
Все молча смотрят. В воротах она начинает отчаянно вырываться.
155
Симона. Нет, нет, я не пойду! Помогите же мне!
Только не туда! Андре! Андре!
Ее тащат за ворота.
Мадам Суп о. Дай мне мои капли, Анри.
Хозяин (мрачно). Морис, Робер, дядюшка Густав,
за работу! Не забывайте, что сейчас мирное время.
Хозяин и капитан Фетен ведут мадам Супо в отель.
Морис и Робер выходят за ворота. Дядюшка Густав
выкатывает на двор шину для починки. Жорж осматривает свою
больную руку. Небо внезапно начинает краснеть. Дядюшка Густав
указывает на зарево Жоржу. Из отеля выбегает хозяин.
Хозяин. Морис! Робер! Сейчас же узнайте, что
там горит! (Скрывается.)
Дядюшка Густав. Это, должно быть, спортив¬
ный клуб. Беженцы! Кажется, они кое-чему научились.
Жорж. Машина наверняка еще не доехала до свя¬
той Урсулы. Значит, Симона увидит огонь!
Швейк во второй
войне
ШВЕЙК ВО ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ
Перевод
А. ГОЛЕМБЫ и И. ФРАДКИНА
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Швейк — торговец собаками в Пра¬
ге. ' ' ' '
Б а л о у н — его друг, фотограф.
Анна Копецка — хозяйка трак¬
тира «У чаши».
Молодой Прохазка — ее пок¬
лонник, сын мясника.
Бретшнейдер — агент гестапо.
Буллингер —шарфюрер войск СС.
Анна — служанка.
Кати — ее подруга.
Г и т л е р.
Г и м м л е р.
Геринг.
Геббельс.
Фон Бок.
Второстепенные персона-
ж и.
ПРОЛОГ В ВЫСШИХ СФЕРАХ
Воинственная музыка. Гитлер, Геринг, Геббельс и Гим¬
млер вокруг глобуса. Все они сверхъестественных размеров, кроме
Геббельса, который мал до невероятия.
Г итлер.
Господа коллеги, поскольку несколько ранее
Я железной рукой покорил Германию —
То на очереди теперь весь мир остальной.
Расстояния нам не помеха,
Танки, штурмовики и крепкие нервы — вот в чем
залог успеха!
(Он кладет руку на глобус. По глобусу расползается
кровавое пятно.)
Геринг, Геббельс и Гиммлер кричат «хайль!»
Но, пока это у меня не вылетело из головы,
Отвечайте мне, шеф полиции, каковы
Чувства маленького человека к моей
великой персоне?
Не только здесь, на отеческом лоне,
Но также у чехов и австрияков?
Везде ли восторг одинаков?
Дорог ли я этим мелким людишкам?
Любят они меня или не слишком?
Пойдут ли они за мной в огонь и воду
Или покинут меня, моим антиподам в угоду?
Как они относятся ко. мне — душ их инспектору,
Государственному мужу, полководцу, оратору и
архитектору?
Словом: как они на меня взирают?
Гиммлер.
С воодушевлением.
Г итлер.
Готовы ли они к жертвам и лишениям,
Рады ли они каждой жертве тяжкой,
б Брехт, т. IV
161
Расстанутся ли они с последней рубашкой,
Которая мне может понадобиться для моих
предприятий.
Ведь при всей моей гениальности
Я нуждаюсь в помощи своих скромных собратий,
Воюя, смогу ли я на них опираться?
Гиммлер.
В этом не смею я сомневаться.
Гит л е р.
Хочу надеяться. Однако все же,
Когда в часы бессонницы я ворочаюсь на своем
ложе,
Донимает меня, неотвязней всех прочих вопросов
странных,
Вопрос: что говорит обо мне маленький
человек в европейских странах?
Гиммлер.
Мой фюрер, он любит вас, на вас все его
упования,
Европа вас любит точь-в-точь как Германия.
Она обожествить вас готова, право...
Геринг, Геббельс, Гиммлер.
Слава фюреру! Слава! Слава!
I
В трактире «У чаши» завтракают Швейк и Балоун. Хозяйка
Анна Копецка обслуживает пьяного эсэсовца. У стойки
сидит молодой Прохазка.
Копецка. Пять кружек пльзенского вы уже выпи¬
ли, ну и хватит с вас. Не умеете вы много пить.
Эсэсовец. Еще кружку принесите. Учтите: это
приказ, понятно вам, что это значит? Если вы будете
благоразумны и перестанете рыпаться, вы об этом не
пожалеете, я вас посвящу в тайну.
Копецка. Я не желаю ничего знать. Я вам потому
и не даю больше пива, чтобы вы не выбалтывали ваши
тайны, а мне не пришлось за это отвечать.
Эсэсовец. Ну то-то! Это вы умно рассудили; луч¬
ше я iH сам не смог бы вам посоветовать. Кто узнает эту
тайну, будет расстрелян. В Мюнхене было покушение
на Адольфа. Еще бы чуть-чуть, и готово — спекся!
162
Копецка. Помолчите-ка лучше. Вы пьяны.
Швейк (очень любезно, из-за соседнего столика).
Простите, это о каком Адольфе идет речь? Я знаю двух
Адольфов. Один был приказчиком у аптекаря Пруши,
а сейчас он в концлагере; он, говорят, хотел продавать
концентрированную соляную кислоту только чехам.
И потом я знаю еще Адольфа Кокошку, сборщика со¬
бачьего дерьма. Он тоже в концлагере; он будто, ут¬
верждал, что самое лучшее дерьмо — у английского
бульдога. Обоих мне не жалко.
Эсэсовец (поднявшись и вытянув руку). Хайль
Гитлер!
Швейк (также поднявшись и вытянув руку). Хайль
Гитлер!
Эсэсовец (угрожающе). Вам, кажется, что-то не
нравится?
Швейк. Никак нет, пан эсэсовец, мне все очень
нравится.
Копецка (принеся кружку пива). Получите вашу
кружку пльзенского, теперь уж все равно. Но только
сидите спокойно и не выбалтывайте секретов вашего
фюрера, которых, кстати, никто и знать не хочет.
Здесь не место политике. Я честная трактирщица: если
кто придет и закажет пива, я ему подам, а остальное
меня не касается.
Молодой Прохазка (когда она снова стала за
стойку). Зачем вы им мешаете, пани Анна? Пускай лю¬
ди развлекаются как хотят.
Копецка. А затем, пан Прохазка, что нацисты
возьмут да и прихлопнут мою «Чашу»!
Швейк (уселся снова). Если это было покушение
на Гитлера, оно бы удалось.
Копецка. Помолчите, пан Швейк, вас это меньше
всего касается.
Швейк. А я все же думаю, не потому ли это слу¬
чилось, что картошки не хватает. Без нее ведь ни туда
ни сюда. А кто виноват? Только порядок, потому что
все рационировано, и любой паршивый пучок зелени
значится в продовольственной карточке. Одним словом,
порядок образцовый, я даже слышал, что Гитлер сумел
создать такой порядок, который свыше сил человече¬
ских. А там, где всего вдоволь, там не бывает порядка.
6* J63
Если я только что продал таксу, то в кармане у меня
и бумажные кроны шуршат и мелочь звенит — и все
вперемешку; а вот если я на мели и есть у меня, мо¬
жет, только одна крона и один медяк, то откуда же
тут взяться беспорядку? В Италии, после того как к
власти пришел Муссолини, поезда стали ходить точно
по расписанию. На него было уже не то семь, не то
восемь покушений.
Коп едка. Пейте свое пиво и не валяйте дурака.
Ведь случись что-нибудь неладное, нам всем придется
из-за вас кашу расхлебывать.
Швейк. Мне вот только непонятно, Балоун, почему
ты при этом известии нос повесил. Во всей Праге не
найти второго такого чудака.
Балоун. Вам, конечно, легко говорить, что во
время войны с продуктами бывает туго, а я вот со все¬
ми моими продкарточками и двумястами граммами
мяса в неделю с прошлогоднего сочельника еще ни ра¬
зу не пообедал как следует! (Указывая на эсэсовца.)
Этим-то и горя мало, ты только взгляни, какие они упи¬
танные. Мне нужно его кое о чем расспросить. (Подхо¬
дит к эсэсовцу.) Сосед, разрешите только узнать, что
вы кушали в обед, отчего это у вас такая жажда? Не¬
бось что-нибудь сильно поперченное. Может, гуляш? А?
Эсэсовец. Вас это не касается, это военная тайна.
Рубленый шницель.
Балоун. Под соусом? Вероятно, со свежими ово¬
щами? Я не хочу, чтобы вы разглашали тайну, но капу¬
ста, надеюсь, была мелко нашинкована? Ведь именно в
этом весь секрет. Помню, как-то в Пардубицах — это
было, извините, еще до Гитлера, — в ресторане «Ле¬
бедь», я отведал однажды шницель. Так он был даже
лучше, чем у Платнера.
Копецка (обращаясь к Швейку). Уведите, пожа¬
луйста, пана Балоуна подальше от этого эсэсовца.
Вчера он все ввязывался в разговор с паном Бретшней-
дером из гестапо, — кстати, не понимаю, почему его се¬
годня нет. Так вот, пан Балоун так долго выспрашивал
о продовольственных рационах в германской армии, что
его чуть было не арестовали как шпиона.
Швейк. Тут уж ничего не поделаешь. Чревоуго¬
дие— его неодолимый порок,
164
Балоун (эсэсовцу). Вы не знаете, правда ли, что
чешские добровольцы, которых немцы вербуют для по¬
хода на Россию, получают такое же довольствие, как
немецкие солдаты? Или это ложный слух?
Копецка. Пан Балоун, не приставайте вы.к нему;
он ведь не на службе. И вообще постыдились бы вы,
как чех, задавать ему такие вопросы.
Балоун (с виноватым видом). Что вы, пани Ко¬
пецка, у меня и в мыслях не было ничего дурного. Ина¬
че я не стал бы так прямо спрашивать — я ведь знаю
ваши убеждения.
Копецка. У меня нет убеждений, у меня есть трак¬
тир. Я хочу лишь, чтобы посетители соблюдали хотя бы
элементарное приличие, а вы уж бог знает до чего до¬
шли, пан Балоун!
Эсэсовец. Вы хотите вступить в легион?
Балоун. Я просто так спросил.
Эсэсовец. Если это вас интересует, я вас прово¬
жу на вербовочный пункт. Довольствие вы будете иметь
самое первоклассное. Ведь Украина станет житницей
Третьей империи. Когда мы стояли в Голландии, я
посылал домой столько посылок, что кое-что перепада¬
ло даже моей тетке, которую я вообще не выношу.
Хайтлер!
Балоун (вставая за ним). Хайль Гитлер!
Швейк (подойдя к Балоуну и эсэсовцу). Надо го¬
ворить не «хайль Гитлер», а «хайтлер», как этот госпо¬
дин, который в таких делах знает толк. Тогда сразу
будет видно, что для тебя это дело привычное и что
ты всегда так выражаешься, даже дома и во сне.
Копецка (приносит эсэсовцу стопку сливовицы).
Пейте, прошу вас.
Эсэсовец (обнимает Балоуна). Ты, стало быть,
хочешь пойти добровольцем против большевиков? Одо¬
бряю. Ты, правда, чешская свинья, но ты разумен.
Я отправляюсь с тобой на вербовочный пункт.
Копецка (заставляя его снова сесть). Пейте свою
сливовицу, это вас успокоит. (Обращаясь к Балоуну.)
У меня прямо руки чешутся вышвырнуть вас отсюда.
Чести и достоинства нет у вас ни на грош, и все из-за
вашего сверхъестественного обжорства. Неужели вы
не слыхали песню, которую сейчас повсюду поют? Так
165
я вам ее спою сейчас: вы выпили всего лишь две круж
ки пива, и голова у вас пока еще должна бы сообра
жать. (Поет песню «О жене фашистского солдата».)
А ЧТО ПОЛУЧИЛА СОЛДАТКА?
А что получила солдатка
В подарок из Праги седой?
Волшебные туфли прислал ей супруг,
Лощеная кожа, точеный каблук,
Подарок из Праги седой.
А что получила солдатка
В подарок из польских краев?
Пришла к ней посылка с рубашкой льняной,
Узор вырезной на рубашке льняной,
Подарок из польских краев!
А что получила солдатка
Из Осло, где фьорд и гранит?
Из Осло пришел меховой воротник,
Как к шее приник меховой воротник
Из Осло, где фьорд и гранит!
А что получила солдатка
Из тучного Роттердама?
К ней шляпка оттуда пришла в свой черед,
Та шляпка как чудо к лицу ей идет,
Голландская, из Роттердама!
А что получила солдатка
Из Брюсселя в бельгийской стране?
Оттуда солдат ей прислал кружева:
Любовь какова! Хороши кружева
Из Брюсселя в бельгийской стране.
А что получила солдатка
Из Парижа, где ночью светлынь?
Соседке на зависть, не платье, а сон,
Не платье, а сон, элегантный фасон
Из Парижа, где ночью срртлынь.
J66
А что получила солдатка
Из Ливии знойной в презент?
Из Триполи к ней прилетел талисманчик,
Солдат не обманщик, прислал талисманчик
Из Ливии знойной в презент.
А что получила солдатка
Из строгой российской земли?
Пришла из России к ней вдовья вуаль,
Пришла к ней печаль в чужедальнюю даль
Из строгой российской земли.
Эсэсовец победоносно кивает после каждой строфы, но перед по¬
следней он уже вдруг пьян, и голова его бессильно падает на стол.
Швейк. Прекрасная песня. (Обращаясь к Балоу-
ну.) Она тебе ясно доказывает, что нужно семь раз
обдумать, прежде чем совершить нечто необдуманное!
Ты смотри, не вздумай ради больших рационов от¬
правиться вместе с Гитлером в Россию: там ты за¬
мерзнешь и околеешь, болван.
Б а л о у н (песня его потрясла, и он, положив голо-
ву на скрещенные руки, начинает всхлипывать). Боже,
боже! До чего меня доведет мое обжорство? Со мной
нужно что-то сделать, иначе я пропал. Я не в силах
больше быть хорошим чехом на голодный желудок.
Швейк. Если бы ты поклялся девой Марией, что
ты никогда, ни из-за какой жратвы не вступишь в ле¬
гион, ты бы слово сдержал. (Обращаясь к Копецкой.)
Он очень набожный. Но поклянешься ли ты? Конечно,
нет.
Балоун. Вхолостую я не могу клясться; это сов¬
сем не так просто.
Коп едка. Это позор! Ведь вы же взрослый чело¬
век.
Балоун. Взрослый, но слабый.
Швейк. Если бы мы могли сунуть тебе тарелку
жареной свинины — дескать, жри, ничтожество, но по¬
клянись, что ты останешься хорошим чехом, — ты б
наверняка поклялся, настолько-то уж я тебя знаю. Но,
конечно, так, чтобы тарелку придерживать и сейчас
же отнять, если ты не будешь клясться,— вот это бы
на тебя подействовало.
167
Балоун. Это верно. Но только чтобы потом сви¬
нина была моей.
Швейк. И для того чтобы ты сдержал клятву, ты
должен стать на колени перед всем народом и возло¬
жить руки на Библию — так, что ли?
Балоун утвердительно кивает.
Копецка. Не попробовать ли помочь вам? (Воз¬
вращается к молодому Прохазке.)
Молодой Прохазка. Стоит мне только услы¬
шать, как вы поете, и я уж сам не свой.
Коп едка (рассеянно). Почему?
Молодой Прохазка. Любовь.
Копецка. А откуда вы знаете, что это любовь, а
не просто блажь?
Молодой Прохазка. Знаю! Вчера вы у меня
из головы не выходили, и я завернул одной покупа¬
тельнице вместо шницеля ее же собственную сумку и
получил за это нагоняй от отца. А по утрам, у меня
болит голова. Это — любовь.
Копецка. А много ли у вас, спрашивается, этой
самой любви?
Молодой Прохазка. Я что-то вас не понимаю.
Копецка. Я спрашиваю, на много ли хватит ва¬
шей любви? Может, как уже бывало, на один раз,
высморкаться — и все.
Молодой Прохазка. Пани Анна, не терзайте
мое сердце такими злыми упреками. Моей любви хва¬
тит на все, только бы вы ответили на нее взаимностью.
А этого-то как раз и нет.
Копецка. Меня интересует, хватит ли ее, напри¬
мер, на два фунта вырезки.
Молодой Прохазка. Анна! Как вы можете в
такой момент говорить о таких грубых материальных
вещах!
Копецка (отвернувшись и считая бутылки). Ну
видите, для вас это уже слишком много.
Молодой Прохазка (пожимая плечами). Я вас
опять не понимаю. Уж больно туманно вы говорите.
Балоун. Моя прожорливость не с этой войны на¬
чалась, это застарелая болезнь. Из-за нее моя сестра,
у которой я в ту пору жил, ходила с детьми в Клокоты
168
в престольный праздник. Но даже и это не помогло.
Сестра с детьми возвратилась с праздника и принялась
считать кур. Одной или двух она недосчиталась. Но тут
я ничем не мог ей помочь, я знал, конечно, что куриные
яйца вещь в хозяйстве необходимая, но стоило мне
только выйти из дому, увидеть курицу, как я мгновенно
ощущал в желудке бездну, и через час мое душевное
равновесие восстанавливалось, а курице — аминь! Ви¬
димо, мне уже ничем нельзя помочь.
Молодой Прохазка. Пани Анна, вы это серь¬
езно говорите?
Копецка. Совершенно серьезно.
Молодой Прохазка. Когда вам нужны эти два
фунта вырезки? Завтра?
Копецка. Не слишком ли опрометчиво ваше обе¬
щание? Значит, вы хотите вынести из лавки вашего
папаши два фунта мяса без разрешения и мясного та¬
лона, а теперь это считается спекуляцией и за это дело
положен расстрел, если только это всплывет.
Молодой Прохазка. Неужели вы думаете, что
я не пошел бы на расстрел ради вас, если бы знал,
что этим смогу у вас хоть чего-нибудь добиться?
Швейк и Балоун следили за разговором.
Швейк (с похвалой). Вот таким и должен быть
влюбленный. В Пльзене один молодой человек повесил¬
ся в сарае из-за вдовы уже даже не первой молодости,
потому что она в беседе с ним обронила как-то, что он
ничего не готов сделать ради нее, а в «Медведе» один
тип — он был отец семейства — вскрыл себе вены в
нужнике, потому что кельнерша лучше обошлась с дру¬
гим гостем. А через несколько дней двое бросились в
Влтаву с Карлова моста из-за одной особы, но тут
уже были замешаны деньги, она была, как я слыхал,
весьма зажиточная.
Копецка. Я скажу — такое не -каждый день прихо¬
дится слышать женщине, пан Прохазка.
Молодой Прохазка. Поверьте мне! Я принесу
завтра в полдень, не поздно это будет?
Копецка. Я не хотела бы, чтобы это вам повреди¬
ло, но ведь это ради доброго дела, не для меня самой.
Bbi сами слышали, что пан Балоун должен получить
№
настоящий мясной обед, иначе его одолеют скверные
мысли.
Молодой Прохазка. Значит, вы не хотите,
чтобы я подвергал себя опасности. Так вы сказали, я
не ошибаюсь? Значит, вам будет не безразлично, если
я буду расстрелян, не берите своих слов обратно, вы
осчастливили меня ими! Пани Анна, решено, вы обя¬
зательно получите жаркое, пусть я даже околею из-за
этого.
Коп едка. Приходите завтра в полдень, пан Ба-
лоун, я ничего вам не обещаю, но обед, кажется мне,
для вас будет.
Балоун. Если бы я только один-единственный ра¬
зочек получил жаркое, все скверные мысли вылетели бы
у меня из головы. Но я не стану преждевременно ра¬
доваться, я и так слишком много претерпел в жизни.
Швейк (показывая на эсэсовца). Я думаю, он все
забудет, когда проснется, он пьян в стельку. (Кричит
ему в ухо.) Да здравствует Бенеш!
Тот не шевелится.
Это вернейший признак, что он без сознания, иначе
он бы меня в землю втоптал, так они тут всего боятся!
Входит агент гестапо Б р е т ш н е й д е р.
Бретшнейдер. Кто всего боится?
Швейк (уверенно). Эсэсовцы. Присаживайтесь к
нам, господин Бретшнейдер... Принесите ему кружку
пльзенского, пани Копецка, нынче что-то жарковато.
Бретшнейдер. Чего же они боятся, по вашему
мнению?
Швейк. Боятся проявить невнимательность и про¬
пустить мимо ушей высказывания, содержащие в себе
зародыш государственного преступления или еще че¬
го, откуда мне знать. Но, может, вы хотите, чтобы
никто не мешал вам читать вашу газету, а я отвлекаю
вас?
Бретшнейдер (усаживается с газетой). Мне ник¬
то не помешает, если то, что он говорит, интересует ме¬
ня. Пани Копецка, вы сегодня сцова выглядит? как
майский ландыщ.
170
Ko neЦк а (подавая ему пиво). Скажите лучше,
июньский.
Молодой Прохазка (когда она возвращается
за стойку). Я на вашем месте не разрешал бы ему та¬
ких вольностей.
Бретшнейдер (раскрывает газету). Это экстрен¬
ный выпуск. На фюрера было произведено покушение
в мюнхенской пивной. Что вы на это скажете?
Швейк. И долго он мучился?
Бретшнейдер. Он остался невредим — бомба
поздно взорвалась.
Швейк. Небось какая-нибудь дешевая, продукт
современного массового производства. А потом удивля¬
ются, что качество не то. Почему, спрашивается, такой
предмет не был изготовлен любовно, как прежде бы¬
вало, при ручном производстве? Я не прав, скаже¬
те? А вот то, что они для такого случая не подобрали
бомбы получше, так это уж прямо халатность с их
стороны. В Чешском Крумлове один мясник решил од¬
нажды...
Бретшнейдер (перебивает его). Если фюрер
был почти убит, так это вы называете халатностью?
Швейк. «Почти» — это обманчивое слово, господин
Бретшнейдер. В тысяча девятьсот тридцать восьмом
году, когда наши милые друзья нас продали в Мюн¬
хене, мы уже «почти» было воевали, но только «поч¬
ти» — вот и остались на бобах. Еще в первую мировую
войну Австрия «почти» победила Сербию, а Германия
«почти» победила Францию. Нет, на «почти» далеко не
уедешь.
Бретшнейдер. Продолжайте, продолжайте.
Оч-чень любопытно. У вас интересные посетители, гос¬
пожа ‘Копецка. Такие политически развитые.
Копе цк а. Посетители как посетители. Мы, трак¬
тирщики, стоим вне политики. А вас, господин Брет¬
шнейдер, я попрошу не втравлять моих гостей в поли¬
тические разговоры, которые кончаются для них в ге¬
стапо. Вам же, пан Швейк, я бы сказала: ты только
уплати за пиво, а там сиди себе и болтай что хочешь.
Но вы, пан Швейк, за свои две кружки уже достаточно
наболтали.
Бретшнейдер. Мне кажется, если бы фюрер был
171
убит, вы не сочли бы это большой потерей для протек¬
тората.
Швейк. Потерей это, конечно, было бы — отрицать
не приходится. И даже огромной потерей. Гитлера не
заменишь первым попавшимся дураком. Правда, мно¬
гие его ругают, но это меня не удивляет.
Бретшнейдер (оживляясь, с надеждой). Что вы
этим хотите...
Швейк. Как писал однажды редактор газеты «Нива
и сад», великие мужи не в чести у простого народа. Он
их не понимает и считает всю эту муру лишней, даже
героизм. Маленький человек плевать хотел на великую
эпоху. Он предпочитает посидеть в уютной компании
и съесть гуляш на сон грядущий. Удивительно ли, что
великий государственный муж, глядя на эту шатию-бра¬
тию, аж трясется от злости: ему ведь просто до зарезу
нужно, чтобы его народ, будь он неладен, вошел в исто¬
рию и во все школьные хрестоматии. Великому челове¬
ку простой народ — все равно что гиря га ногах. Что
ему народ? Это все равно как если бы вы подали на
ужин Балоуну с его аппетитом одну-единственную охот¬
ничью сосиску! Нет, не хотел бы я слышать, как ве¬
ликие люди в своем кругу клянут нас на все корки.
Бретшнейдер. Вы что же, может быть, считаете,
что немецкий народ ворчит, а не стоит как один чело¬
век за фюрера?
Копецка. Я прошу вас, господа, перемените тему.
Полно вам, и так ведь живем в такое серьезное время.
Швейк (прихлебывая пиво). Немецкий народ сто¬
ит за фюрера, господин Бретшнейдер, отрицать не при¬
ходится. Как воскликнул рейхсмаршал Геринг: «Фюре¬
ра не сразу поймешь, он слишком велик!» А уж кому
это знать, как не Герингу. (Доверительно.) Но все же
поразительно, каких только палок они не вставляли в
колеса Гитлеру, когда его озаряла одна из его великих
идей. Я слыхал, что прошлой осенью он задумал по¬
строить здание протяжением от Лейпцига до Дрездена,
храм в память о Германии, когда она погибнет в со¬
ответствии с другим великим планом, который он тоже
уже разработал во всех деталях. А господа в мини¬
стерствах начали качать головами и говорить, что это
«слишком грандиозно», потому что у них нет ни на
172
грош вкуса к непостижимому, которое только гений
способен придумать, когда ему делать нечего. В миро¬
вую войну он завлек их только тем, что всегда гово¬
рил: ему нужен лишь город Данциг, а больше ни шиша,
это его последняя мечта. А им-то уж, казалось бы, боль¬
но плевать — начальству да образованным генералам
и директорам концернов: им, что ли, платить? А про¬
стой человек еще хуже. Когда ему сказано, что он дол¬
жен умереть за что-нибудь великое, то ему это, изволи¬
те ли видеть, не подходит, он начинает привередничать,
тычет ложкой в требуху и морщится. Это, конечно, воз¬
мущает фюрера, который прямо из кожи вон лезет,
чтобы придумать для них что-нибудь небывалое и из
ряда вон выходящее или хотя бы покорение мира. Хоть
тресни, а больше, чем весь мир, покорить нельзя. Даже
здесь есть свои пределы, как и во всем.
Бретшнейдер. Так вы, значит, утверждаете, что
фюрер хочет покорить мир? А не то, что он защищает
Германию от иудейских козней и плутократов?
Швей к. Напрасно вы так понимаете. У него ведь
ничего плохого и в мыслях нет. Покорять мир — это
для него столь же естественное делсУЛШГДт* вас — пить
пиво. Раз это доставляет ему удовольствие, почему бы
не попробовать. В общем — горе коварным британцам,
больше мне нечего сказать.
Бретшнейдер (встает). И не требуется. Следуй¬
те за мной в гестапо, там мы вам кое-что разъясним.
Копецка. Помилуйте, господин Бретшнейдер, гос¬
подин Швейк говорил ведь совершенно невинные ве¬
щи, не ввергайте вы его в несчастье.
Швейк. Извините, я тут ни при чем, что меня аре¬
стовывают. С меня причитается за пару пива и стопку
сливовицы. (Расплачивается и любезно обращается к
Бретшнейдеру.) Прошу прощения, я прохожу в дверь
впереди вас, чтобы вам удобней было меня охранять.
Швейк и Бретшнейдер уходят.
Б а л о у н. Они его могут расстрелять.
Копе цк а. Выпейте рюмку сливовицы, пан Про-
хазка, а то вы трясетесь как осиновый лист.
Молодой Прохазка. Уж больно скоры они на
расправу.
173
11
Ê главном управлении гестапо на Петчине. Швейк и Брет-
ш ней дер перед шарфюрером Людвигом Буллингером.
На заднем плане — эсэсовец.
Буллингер. Этот самый трактир «У чаши»,
видимо, теплое гнездышко подрывных элементов, не
так ли?
Бретшнейдер (торопливо). Никак нет, господин
шарфюрер. Хозяйка заведения Копецка на редкость
порядочная женщина, политикой она не занимается;
Швейк среди завсегдатаев — опасное исключение. Я уже
с некоторых пор взял его на заметку.
На столе Буллингера звонит телефон. Буллингер снимает трубку,
голос из нее слышен через усилитель.
Голос. Опергруппа. Банкир Крушка говорит, что
никак не высказывался о покушении, так как не мог
прочесть о нем в газетах, поскольку его взяли еще на¬
кануне.
Буллингер. Это директор коммерческого банка?
Тогда —десять ударов по заднице. (Швейку.) Вот,
значит, ты каков! Сперва я задам тебе один вопросец.
Если ты, свинья, не ответишь, то Мюллер-второй (по-
казывает на эсэсовца) отведет тебя в подвал на предмет
перевоспитания, ясно? Вопрос такой: склонен ты к за¬
пору или к поносу?
Швейк. Осмелюсь доложить, господин шарфюрер,
я готов испражняться согласно вашему указанию.
Буллингер. Ответ правильный. Но ты сделал за¬
явления, угрожающие безопасности Германской импе¬
рии, ты назвал оборонительную войну, которую ведет
фюрер, завоевательной, ты критиковал систему рас¬
пределения продуктов питания и т. д. и т. п. Что ты
скажешь в свое оправдание?
Швейк. Всего этого слишком много. Чрезмерность
вредна для здоровья.
Буллингер (с иронией). Хорошо, что ты это по¬
нимаешь.
Швейк. Я все понимаю: строгость нужна, без стро¬
гости ничего не добьешься. Как говаривал наш фельд¬
фебель в девяносто первом полку: «Ежели вас не про-
174
песочить, вы сбросите штаны и станете лазать по де¬
ревьям!»— вот это самое я и сказал себе давеча, когда
со мной стали скверно обращаться.
Буллингер. Ах, с тобой скверно обращались, по¬
думать только!
Швейк. В камере. Господин эсэсовец вошел и сте¬
ганул меня разок кожаным ремнем по голове, а когда
я застонал, он посветил мне в лицо и сказал: «Вышла
ошибка, это не тот». И он пришел в такое бешенство
из-за этой пустячной ошибки, что еще разок стеганул
меня по спине. Это заложено в природе человека —
человеку свойственно ошибаться до самой смерти.
Буллингер. Так-так. И ты подтверждаешь все,
что здесь написано о твоих высказываниях? (Указывает
на рапорт Бретшнейдера.)
Швейк. Если вы, ваше высокоблагородие, хотите,
чтобы я подтвердил, я подтвержу, мне это не повредит.
Но если вы мне скажете: «Швейк, ничего не подтвер¬
ждайте», я буду изворачиваться, пока меня не разрежут
на куски!
Буллингер (ревет). Заткни глотку! Увести!
Бретшнейдер ведет Швейка к дверям.
Швейк (вытягивая правую руку, громко). Да
здравствует наш фюрер Адольф Гитлер. Мы выиграем
войну!
Буллингер (в замешательстве). Ты спятил?
Швейк. Осмелюсь доложить, господин шарфюрер,
так точно. Я ничем не могу себе помочь, меня, еще
когда я в армии служил, освободили ввиду ненормаль¬
ности. Военно-врачебная комиссия официально призна¬
ла меня идиотом.
Буллингер. Бретшнейдер! Вы не замечали, что
этот субъект не в себе?
Бретшнейдер (обиженным голосом). Господин
шарфюрер, высказывания Швейка в трактире не были
похожи на высказывания кретина! Знаете, ведь эти
субъекты преподносят всяческие подлости в такой фор¬
ме, что им ничего нельзя вменить в вину!
Буллингер. И вы думаете—все, что он здесь
сейчас наговорил, высказано человеком в здравом умей
твердой памяти?
175
Бретшнейдер. Господин Буллингер, я и теперь
придерживаюсь такого же мнения. Но если вы по ка¬
ким-либо соображениям не хотите взять его, то я готов
забрать его обратно. Только ведь и у нас, у агентов,
время не краденое!
Буллингер. Бретшнейдер, мне кажется, вы во¬
нючка!
Бретшнейдер. Господин шарфюрер, я не желаю
слышать ничего подобного по своему адресу!
Буллингер. А я хотел бы, чтобы вы сами в этом
признались, и вам станет легче. Согласитесь, что вы
вонючка!
Бретшнейдер. Не знаю, почему у вас сложился
такой взгляд на мою персону, господин Буллингер,—
я честный служака, я исполняю свой долг скрупулез¬
нейшим образом. Я...
Голос. Опергруппа! Банкир Крушка согласен
взять вашего брата компаньоном в коммерческий банк,
однако продолжает утверждать, что ни о чем не выска¬
зывался.
7 Буллингер. Еще десять ударов по заднице — мне
нужны высказывания. (Бретишейдеру, почти проситель¬
ным тоном.) Много ли я прошу? Если вы это подтвер¬
дите, ваша честь никакого урона не понесет, это наше
с вами частное дело. Вы мараете кальсоны, почему бы
и не признаться, если я вас так об этом прошу? (Швей¬
ку.) Хоть ты внуши ему это!
Швейк. Осмелюсь доложить, я не хотел бы вмеши¬
ваться в беседу обоих господ, хотя я вас очень хорошо
понимаю, господин шарфюрер. Но господин Бретшней¬
дер очень болезненно воспринимает ваши замечания,
ведь он такая отличная ищейка и, можно сказать, не
заслужил такого обращения.
Буллингер (грустно). И ты, свинья, меня тоже
предаешь. «И петух прокричал в третий раз» — как ска¬
зано в иудейской Библии. Бретшнейдер, я вас еще за¬
ставлю согласиться с моими словами, но сейчас у меня
нет времени для личных дел, у меня еще девяносто семь
случаев. Гоните в шею идиота и доставьте мне в сле¬
дующий раз что-нибудь получше.
Швейк (выступает вперед и целует ему руку). Да
благословит вас бог тысячу раз. Если вам когда-нибудь
176
захочется иметь песика, обратитесь, пожалуйста, ко
мне. У меня небольшая торговля собаками.
Буллингер. Концлагерь.
Бретшнейдер хочет увести Швейка.
Стой! Оставьте меня с ним наедине.
Бретшнейдер, злой, уходит. Эсэсовец тоже.
Го л ос. Опергруппа. Банкир Крушка подтвердил свои
высказывания — он говорил, что равнодушно относится
к покушению, но не заявлял, что покушение его радует,
не говорил, что фюрер шут гороховый, а только что и
фюрер тоже всего лишь человек.
Буллингер. Всыпать еще пяток, пока оно не нач¬
нет его радовать и пока он не скажет, что фюрер —
кровавый шут! (Швейку, который мило улыбается ему.)
Ты знаешь, что мы тебя в концлагере раскромсаем по
суставчикам, если ты вздумаешь с нами шутки шутить,
ты, рвань?
Швейк. Ну, это-то я знаю. Возьмут да и расстре¬
ляют, и до четырех сосчитать не успеешь.
Буллингер. Значит, ты собачник. Я видел на
прогулке чистокровного шпица, он мне понравился.
У него черненькое пятнышко на ухе.
Швейк (прерывает его). Осмелюсь доложить, я эту
тварь знаю по долгу службы. Многие уже хотели полу¬
чить этого шпица. У него черненькое пятнышко на ле¬
вом ушке, не правда ли? Он принадлежит министерско¬
му советнику Войте. Советник бережет его как зеницу
ока, песик жрет, только когда его на коленях об этом
попросят, и только телятину. Из этого видно, что он
чистой расы. Нечистокровные умнее, но чистокровные —
тонко воспитаны, и их охотней крадут. В большинстве
случаев они так глупы, что нужно содержать двух-трех
горничных, которые бы им объясняли, что пора облег¬
читься или разинуть пасть для кормежки. У них все,
как у тонко воспитанных людей.
Буллингер. Хватит болтать о расе, негодяй. Од¬
ним словом, я хочу получить шпица.
Швейк. Невозможно! Господин Войта не продаст
его. Может, вам подойдет ищейка? Такая, что сразу
/77
вынюхивает всю подноготную и наводит на следы
преступления? У одного мясника в Вршовицах есть
такой пес, мясник его в тележку впрягает. Эта соба¬
ка, если можно так выразиться, ошиблась в выборе
профессии.
Буллингер. Я тебе уже сказал — мне нужен шпиц.
Швейк. Если бы министерский советник Войта был
всего-навсего евреем, собачку можно было бы у него
попросту отобрать — и баста. Но он ариец, у него свет¬
лая борода, только чуточку растрепанная.
Буллингер (заинтересован). Он истинный чех?
Швейк. Не так, как вы изволите полагать. Он не
саботирует и не клянет Гитлера на чем свет стоит. Тог¬
да бы это было проще простого. В концлагерь — как
меня, из-за того, что меня неправильно поняли. Но
он-то как раз 'коллаборационист, и его уже называют
Квислингом, так что на шпице придется поставить
крест.
Буллингер (извлекает револьвер из ящика стола
и весьма выразительно прочищает его). Я вижу, ты не
желаешь мне организовать шпица, ты саботажник.
Швейк. Осмелюсь доложить, собачку я вам рад бы
устроить. (Поучающе.) Существуют различные системы,
господин шарфюрер. Болонку или фокстерьера-крысо-
лова крадут, например, обрезая поводок в толчее. Зло¬
го пятнистого немецкого дога привлекают тем, что про¬
водят перед ним суку, у которой течка. Дог почти так
же падок и на жареную конскую колбасу. Но бывают
и собаки изнеженные и избалованные, как архиепископ.
Один раз я имел дело с пинчером, масти перца с солью,
он не хотел брать колбасы, которую я приготовил, чтобы
заманить его в собачий питомник в Кламовку. Три дня
ходил я за этим пинчером и наконец не выдержал и
прямо спросил даму, которая прогуливалась с ним, что,
собственно, жрет ее собака, отчего это она так прелест¬
но выглядит? Даме это польстило, и она ответила, что
больше всего пинчер любит котлеты. Вот я и купил ему
шницель. Я полагал, это еще лучше, чем котлеты!
И смотри-ка, это дерьмо собачье не захотело даже
повернуться и посмотреть на мясо, потому что это была
телятина. А пес был приучен к свинине. Пришлось мне
купить для него свиную отбивную. Я дал ему ее пошо-
Щ
Хать и побежал, а собака за мной. Дама закричала:
«Фунтик, Фунтик!», но милый Фунтик был уже далеко.
Он бежал за отбивной до угла, там я надел на него
ошейник, и на следующий день он был уже в Кламовке,
в собачьей клетке. Но что будет, если вас спросят,
откуда у вас собачка, когда увидят пятнышко на
ушке?
Буллингер. Не думаю, чтобы меня стали спраши¬
вать, откуда у меня этот шпиц. (Звонит.)
Швейк. Тут вы, пожалуй, правы — такая любозна¬
тельность к добру не приведет.
Буллингер. Мне сдается, что твое свидетельство
об идиотизме — липа; но я, так и быть, посмотрю на это
сквозь пальцы, во-первых, потому, что Бретшнейдер —
вонючка, а во-вторых, если ты добудешь собачку в пре¬
зент моей жене, ты преступный тип!
Швейк. Господин шарфюрер, прошу разрешения,
мне нужно кое-что сказать, свидетельство у меня под¬
линное, но у меня есть и торговля собаками. Как го¬
варивал один трактирщик из Будейовиц: «У меня паду¬
чая, но у меня еще и рак». Таким способом он пытался
скрыть, что обанкротился. Как говорится, беда никогда
не приходит одна.
Голос. Опергруппа. Лавочница Моудра продолжа¬
ет утверждать, что не нарушила приказа открывать
лавки не ранее девяти часов утра, так как открыла
свою лавочку только в десять часов утра.
Буллингер. На пару месяцев в карцер старую
лгунью за недонарушение постановлений! (Вошедшему
эсэсовцу, указав на Швейка.) Впредь до дальнейших
распоряжений — освободить!
Швейк. Прежде чем я окончательно уйду, я хотел
бы еще замолвить словечко за одного господина, он
там ждет среди арестованных, не надо его сажать вме¬
сте с прочими, ему это неприятно, вдруг на него падет
тень, потому что он сидит с нами, политическими, на
одной скамье. Он угодил сюда только всего-навсего
за грабеж и мокрое дело.
Буллингер (рычит). Вон отсюда!
Швейк (стоя навытяжку). Слушаюсь! Шпица я
приволоку, как только его раздобуду. С добрым утреч¬
ком! (Уходит с эсэсовцем.)
179
ИНТЕРМЕДИЯ В НИЗШИХ СФЕРАХ
Швейк и эсесовец Мюллер-второй разговаривают по до¬
роге из гестапо в трактир «У чаши».
Швейк. Если я пани Копецку попрошу, она это
для вас сделает. Меня радует, что вы подтвердили, что
фюрер не распутничает, а бережет свои силы для высо¬
ких государственных дел. И даже спиртного не употреб¬
ляет. Все, что он натворил, он натворил, так сказать,
в трезвом уме, но не всякий решился бы повторить все
это вслед за ним. И то, что он ничего не ест, кроме как
немного овощей и мучного, это тоже очень кстати.
В войну и так всего не хватает, а тут все же одним
едоком меньше. Я знал одного крестьянина в Моравии,
он страдал несварением желудка, и у него не было ап¬
петита. Работники у него совсем отощали, об этом
шли толки по всей деревне, а он знай себе ходил и
повторял лишь одно: «Мои работники жрут все то же,
что я». Пьянство, конечно, порок, с этим я согласен.
К примеру, торговец кожей Будова хотел было обма¬
нуть своего брата, а затем, будучи под мухарем, распи¬
сался, что уступает свою долю наследства брату, вместо
того чтобы сделать наоборот. Во всем есть две стороны,
и от распутства ему незачем было отказываться. Будь
на это моя воля, я бы этого ни от кого не требовал.
III
В трактире «У чаши» Б а л о у н ждет обещанного обеда. Двое
других посетителей играют в шашки, толстая лавочни-
ц а смакует сливовицу, пан и Копецка вышивает.
Б а л о у н. Уже десять минут первого, а Прохазки
все нет и нет. Так я и знал.
Копецка. Дайте срок>Салше~скй£ые не всегда са¬
мые лучшие. Нужно выбрать золотую середину — ни
поспешности, ни лишней потери времени. Вы знаете
песню «О ветерке». (Поет.)
ПЕСНЯ О ВЕТЕРКЕ
Сюда, любезный, заходи,
Я рада от души,
Я припаду к твоей груди,
Но только не спеши.
180
Созреют сливы под осень,
Тогда и снимай их, дружок,
Им вихрь ошалелый несносен.
Им легкий милей ветерок.
Оставь хоть веточку одну,
Срезая с веток сливы,
И, должное отдав вину,
Целуй неторопливо.
Созреют сливы под осень,
Тогда и снимай их, дружок,
Им вихрь ошалелый несносен,
Им легкий милей ветерок.
Неощутимый ветерок,
Ему всем сердцем внемлю,
А сливы — прыг, а сливы — скок,
Попадали на землю!
Балоун (в беспокойстве направляется к игрокам в
шашки), У вас прекрасное положение. Не интересуют¬
ся ли господа почтовыми открытками? Я служу у фото¬
графа, мы поставляем интимные открытки, серию «Ви¬
ды немецких городов».
Первый посетитель. Немецкими городами не
интересуюсь.
Балоун. Тогда вам понравится наша се^ия. (По¬
казывает им открытки украдкой, как демонстрируют
обычно порнографию.) Вот это Кёльн.
Первый посетитель. Жуткий вид. Эту я возьму.
Кратер, да и только.
Балоун. Полкроны. Но только показывайте их
осторожненько. Были уже случаи, когда людей, которые
их показывали, задерживали полицейские патрули, они-
то думали, что это клубничка, и хотели ее конфисковать!
Первый посетитель. Вот очень удачная
подпись: «Гитлер — один из величайших архитекторов
всех времен и народов». А над ней — Бремен в виде ку¬
чи щебня.
Балоун. Одному немецкому унтеру я сбыл целых
две дюжины. Он ухмылялся, когда их разглядывал,
вот что мне понравилось. Я ему назначил встречу в
сквере у Гавличка и держал нож в кармане раскрытым,
на случай если этот унтер — фальшивая монета. Но он
оказался без подделки.
181
Толстуха. Поднявший меч от меча и погибнет.
Коп едка. Берегись!
Входит Швейк с эсэсовцем Мюллером-вторым, сопровож¬
дающим его от кабинета Буллингера; это крайне долговязый
субъект.
Швейк. Привет всем! Не беспокойтесь, этот гос¬
подин здесь не при исполнении служебных обязанно¬
стей. Дайте нам по кружке пива.
Б а л о у н. Я был уверен, что ты вернешься только
через несколько лет, но человеку свойственно ошибать¬
ся. Господин Бретшнейдер — мастер своего дела. Две
недели назад, тебя тогда как раз не было здесь, он увел
отсюда обойщика из Кривого переулка, и тот так и не
вернулся.
Швейк. Неопытный человек, по всей вероятности,
не пожелал им покориться. Нет, теперь господин Брет¬
шнейдер поостережется неверно понимать меня. У меня
есть сильная рука.
Толстуха. Это вы тот, кого они вчера увели от¬
сюда?
Швейк (гордо). Тот самый. В такие времена нуж¬
но покоряться. Это достигается практикой. Я ему даже
ручку полизал. Прежде знаете как обращались с за¬
ключенными? Им сыпали соль на лицо. Они были свя¬
заны крепко-накрепко, а потом на них спускали огром¬
ного волкодава, который им и вылизывал все лицо, под¬
час даже всю физиономию слизывал начисто, вот что
я слыхал. А нынче больше нет таких ужасов, вот разве
что начальство осерчает. Но я совсем забыл: госпо¬
дин (указывает на эсэсовца) хотел бы выяснить, что
хорошего ему сулит будущее, пани Копецка, и выпить
пару пива. Я сказал ему, что вы умеете ворожить, но
это страшновато, и я ему не советую.
Копецка. Вы знаете, что я неохотно этим зани¬
маюсь, пан Швейк.
Эсэсовец. Отчего же это, дамочка, так неохотно?
Копецка. Кто обладает таким даром, тот несет
и ответственность. Могу ли я знать, как воспримет кли¬
ент предсказания? Всегда ли у него хватит силы выне¬
сти их? Потому что взгляд в будущее так действует на
иных, что они ужасаются, и я же оказываюсь винова-
182
той, вот как вышло, например, с одним мужиком по
фамилии Чака, которому я вынуждена была сказать,
что он будет обманут молодой женой, и он тут же рас¬
кокал мое самое дорогое зеркало.
Швейк. Она все-таки провела его за нос. Вот и учи¬
телю Блаукорфу что ни предскажет,— это всегда сбы¬
вается, вот что удивительно. Как, скажем, вы предска¬
зывали муниципальному советнику Церлеку, что его
жена,— помните, пани Копецка? Так оно и вышло.
Эсэсовец. Значит, у вас редкостный талант, нель¬
зя же зарывать его в землю.
Швейк. Я уже предлагал, чтобы она всему муни¬
ципальному совету предсказала то же самое, я не удив¬
люсь, если предсказание сбудется.
Копецка. Такими вещами не шутят, пан Швейк,
мы ничего не знаем о них, кроме того, что они сущест¬
вуют, так как они относятся к области сверхъестест¬
венного.
Швейк. Помните, как вы на этом самом месте ска¬
зали инженеру Булова прямо в лицо, что он попадет
в железнодорожную катастрофу и будет разорван на
мелкие кусочки? Его вдова уже снова вышла замуж.
Женщины, как правило, легче переносят пророчества,
они обладают своего рода внутренней силой, так я слы¬
шал. Пани Ласлачек с Гусовой улицы обладала, напри¬
мер, такой внутренней силой, что ее супруг заявил при
всех: «Все что угодно, только не совместная жизнь с
моей женой», и нанялся на работу в Германию. Но
эсэсовцы тоже многое могут вытерпеть. Это свойство,
как я слыхал, вырабатывается у них в концлагерях и
при допросах, когда требуются железные нервы.
Эсэсовец кивает.
Поэтому вы можете спокойно предсказать этому гос¬
подину его будущее, пани Копецка.
Копецка. Если он мне обещает, что он воспримет
это как невинную шутку и не придаст ей никакого зна¬
чения, тогда я, пожалуй, соглашусь взглянуть на его
ладонь.
Эсэсовец (внезапно заколебался). Я не хотел бы
принуждать вас. Вы говорили, что делаете это не¬
охотно,
№
Копецка (приносит ему пиво). Я тоже так думаю.
Бросьте-ка лучше все это и пейте себе пиво.
Толстуха (вполголоса, обращаясь к игрокам в
шашки). Не при на рожон, коль бог смелости не дал.
Швейк (присаживаясь к Балоуну). Мне нужно об¬
судить с тобой одно дельце, я буду сотрудничать с нем¬
цами по части одной собачки — ты мне для этого ну¬
жен.
Б а л о у н. Я нисколько не расположен этим зани¬
маться.
Швейк. И тебе кое-что перепадет. Зашибешь крас¬
ненькую— при твоем аппетите это не лишнее, сможешь
на черном рынке мясо купить.
Балоун. Прохазка не придет. Снова картофельное
пюре. Нет, такого разочарования я не переживу.
Швейк. Мне думается, мы могли бы организовать
небольшой союз из шести или восьми человек, соеди¬
нили бы свои осьмушки мяса, и ты получил бы свой
обед.
Балоун. Но где нам их найти — таких людей?
Швейк. Ты прав, из этого ничего не выйдет. Они
скажут, что для такого позорного субъекта, как ты,
для чеха, лишенного силы воли, они даже и не поду¬
мают поступиться хоть чем-нибудь из съестного.
Балоун (мрачно). Это ясно. Начхать им на меня.
Швейк. Неужели ты не можешь взять себя в руки
и подумать о чести родины, когда тобой овладевает это
искушение и ты видишь только телячью ножку или хо¬
рошо поджаренное филе с красной капустой или, быть
может, огурчиками?
Балоун стонет.
Подумай только, какой стыд будет, если ты не устоишь
перед соблазном.
Балоун. Кажется, не устою. (Пауза.) Пожалуй,
красная капуста лучше, чем огурчик.
Входит Прохазка с портфелем.
Швейк. Вот он. Ты, Балоун, все видишь в черном
свете. Добрый день, пан Прохазка, как идут дела?
Балоун. Добрый дець, пан Прохазка, как хорошо,
что вы здесь!
184
Коп едка (бросив взгляд на эсэсовца). Присажи¬
вайтесь к господам, мне тут нужно уладить одно дело.
(Эсэсовцу.) Думается, ваша рука все-таки заинтересует
меня, нельзя ли мне взглянуть разочек? (Хватает его за
руку.) Так я и думала: у вас чрезвычайно ийтересная
рука. Я хочу сказать, рука, перед которой не в силах
устоять мы, астрологи и хироманты, до того она инте¬
ресная. Сколько еще человек в вашем отделении кроме
вас?
Эсэсовец (с трудом, будто ему зуб выдирают).
В отделении? Двадцать. А почему вы спросили?
Копецка. Так я и думала. Это сказала мне ваша
рука. Вы связаны с этими двадцатью на жизнь и на
смерть.
Эсэсовец. Неужели вы все это читаете по ли¬
ниям руки?
Швейк (подходя к ним, весело). Вы еще удиви¬
тесь, до чего она глубоко видиг и все умеет предсказать.
Она только слишком осторожна и говорит лишь то, что
абсолютно верно!
Копецка. В вашей руке есть нечто электрическое,
вы имеете успех у женщин, что можно заключить, взгля¬
нув на хорошо развитый бугор Венеры. Вам они, так
сказать, на шею вешаются, потом, впрочем, некоторые
бывают приятно поражены и желают продлить удоволь¬
ствие на ,всю жизнь. Вы человек серьезный, можно ска¬
зать, даже сурового нрава. Линия успеха у вас выра¬
жена необычайно сильно.
Эсэсовец. Что же это означает?
Копецка. Тут дело идет не о деньгах, тут нечто
гораздо большее. Видите, как здесь линии образуют
букву «Г»? Это «геройский подвиг», который вы совер¬
шите, и притом в самом ближайшем будущем.
Эсэсовец. Где? Видите ли вы, где я совершу этот
подвиг?
Копецка. Не здесь. Но и не на вашей родине.
Довольно далеко отсюда. Тут есть еще нечто замеча¬
тельное, что я не совсем постигаю. Этот геройский под¬
виг покрыт, так сказать, пеленой тайны, так что только вы
и те, кто будут с вами в этот миг, о нем узнают, а боль¬
ше никто, и никто потом тоже ничего о нем не узнает.
Эсэсовец. Как же это может быть?
185
Ko n e цк а (вздыхает). Не знаю. Может быть, это
будет на поле брани, или на каком-нибудь передовом
посту, или еще где-нибудь в том же роде. (Точно в за¬
мешательстве.) Но теперь довольно, а? Я должна за¬
няться своими делами, а это так, только пустая шутка,
вы ведь мне обещали, что воспримете это как милую
шутку?
Эсэсовец. Нет, теперь уже не останавливайтесь,
госпожа Копецка, я хочу узнать побольше об этой тайне.
Ш,вейк. Мне тоже кажется, что вам бы не следо¬
вало оставлять господина военного в страхе и смятении.
Копецка подмигивает ему так, чтобы это мог видеть эсэсовец.
Но, пожалуй, и этого достаточно, кое-что нам, должно
быть, лучше и не знать. «Вот/ скажем, учитель Варцек
решил раз посмотреть в энциклопедии, что означает
слово «шизофрения», — и его вскорости пришлось отве¬
сти в Ильманау, в сумасшедший дом.
Эсэсовец. Вы увидели по моей руке больше, чем
сказали.
Копецка. Нет-нет, это все. Покончим на этом.
Эсэсовец. Вы утаиваете то, что видели. Вы явно
подмигнули господину Швейку, чтобы он замолчал, по¬
тому что вы не хотели рассказать мне, в чем дело, но
никакие уловки вам не помогут.
Швейк. Это правда, пани Копецка, ничего вам не
поможет, вы имеете дело с эсэсовцем, мне тоже приш¬
лось все выложить там, у них в гестапо. Хотелось мне
этого или нет, я сразу же признался, что желаю нашему
фюреру долгой жизни.
Копец1ка. Никто не заставит меня сказать моему
клиенту то, что ему неприятно слышать. А то он пере¬
станет посещать мое заведение.
Эсэсовец. Вот видите, вы что-то знаете, а сказать
не хотите. Вы себя выдали.
Копецка. Второе Ч«Г» у вас на ладони выражено
совсем неясно, из ста человек ни один не заметит.
Эсэсовец. Что это еще за второе «Г»?
Швейк. Еще кружечку, пани Копецка, все это так
интересно, что мне даже пить захотелось.
Копецка. Всегда одно и то же, вечно попадаешь
в неприятное положение, когда поддаешься уговорам и
186
начинаешь внимательно рассматривать руки из самых
честных побуждений. (Приносит Швейку пива.) Второго
«Г» я вовсе не ожидала, но раз уж оно там есть, ниче¬
го не попишешь. Если я вам это скажу, вы впадете в
уныние, и все-таки от этого не будет проку.
Эсэсовец. Что же вы там прочли?
Швейк (дружелюбно). Должно быть, нечто дурное,
ведь с тех пор как я знаком с госпожой Копецкой, я
никогда не видывал ее в таком состоянии, а уж она-то
насмотрелась на столько рук... Вы и впрямь можете это
выдержать, вы чувствуете себя достаточно сильным для
этого?
Эсэсовец (хрипло). А что там?
Копецка. Тогда я скажу вам, что второе «Г»
означает геройскую смерть на поле брани — и ничего
более. Надеюсь, это вас не удручает? Ну вот, теперь вы
неприятно поражены. Так я и знала. Три кружки пива—
с вас две кроны.
Эсэсовец (расплачивается-, совершенно убитый).
Все это чушь. Чтение по ладони. Ничего оно не значит.
Швейк. Именно так. Не принимайте этого близко
к сердцу.
Эсэсовец (уходя). Хайль Гитлер!
Копецка (кричит ему вслед). Обещайте мне, что
вы по крайней мере другим господам ничего не скажете.
Эсэсовец (останавливаясь). Каким другим госпо¬
дам?
Швейк. Из вашего отделения. Их ведь двадцать
кроме вас.
Эсэсовец. А почему это их должно касаться?
Копецка. Потому только, что они связаны с вами
на жизнь и на смерть. Чтобы их не волновать пона¬
прасну.
Эсэсовец уходит, проклиная все и вся.
Заходите к нам почаще!
Толстуха (смеясь). Вот молодчина, так и надо,
пани Копецка!
Швейк. Буря пронеслась. Раскройте ваш портфель¬
чик, пан Прохазка, пан Балоун может не выдержать.
Копецка. Да, давайте сюда, пан Рудольф, как это
мцлр с ващей ртороны, что вы принесли обещанное.
187
Молодой Прохазка (слабым голосом). У меня
ничего нет. Когда я увидел, как они уводят пана Швей¬
ка, меня словно ошеломило, всю ночь эта сцена была у
меня перед глазами. Добрый день, пан Швейк, я вижу,
вы вернулись! Простите, пани Копецка, мне особенно
тяжело из-за вас, что я вас в такое конфузное положе¬
ние ставлю в присутствии господ, но у меня не хватило
духу. (В полном отчаянии.) Пожалуйста, скажите хоть
что-нибудь, все лучше, чем такое молчание!
Балоун. Ничего нет.
Копецка. Так... значит, вы ничего не принесли. Но
когда вы вошли в зал, я дала вам. понять, что мне
нужно сперва выпроводить эсэсовца, и вы кивнули мне
так, как будто сдержали свое слово.
Молодой Прохазка. Я не решился...
Копецка. Можете больше ничего не говорить. Я те¬
перь вас понимаю. Вы не выдержали испытания ни как
чех, ни как мужчина. Убирайтесь отсюда, и чтобы ноги
вашей здесь больше н'е было!
Молодой Прохазка. Ничего лучшего я не за¬
служил. (Выскальзывает в дверь.)
Швейк (после паузы). Кстати о хиромантии. Па¬
рикмахер Криш из Мнишка — вы знаете Мнишек? —
так вот во время престольного праздника он предска¬
зывал будущее по линиям руки и на вырученные деньги
накачался, и один молодой парень, из крестьян, взял
и повез его к себе, чтобы тот ему предсказал будущее,
когда очухается, и, перед тем как заснуть, парикмахер
спросил этого парня: «Как ваша фамилия? Вытащите у
меня из нагрудного кармашка мою записную книжечку.
Ага, значит ваша фамилия Кунерт. Приходите через
четверть часа, и я дам вам записку, в которой будет
стоять фамилия вашей будущей супруги». Потом он за¬
храпел, но вскоре проснулся и что-то нацарапал в своей
книжечке. Он вырвал этот листок, бросил его на пол,
потом прижал палец к губам и сказал: «Только не сей¬
час, через четверть часика. Лучше всего, если вы станете
искать этот листок на ощупь, с завязанными глазами».
На бумажке, как потом выяснилось, было написано:
«Фамилия вашей будущей супруги — госпожа Кунерт».
Балоун. Этот Прохазка — преступный тип.
Копецка (гневно). Не болтайте глупостей. Пре¬
188
ступники — это нацисты, которые мучают людей и
угрожают им, пока те не теряют лучшие свойства чело¬
веческой натуры. (Смотрит в окно.) Тот, кто сюда идет
сейчас, нот кто настоящий преступник, а не Рудольф
Прохазка, слабый человек.
Толстуха. По-моему, мы тоже виноваты. Думает¬
ся, можно бы не только пить сливовицу и шутки шутить.
Швейк. Не требуйте от себя слишком многого. Уж
и то хорошо, что мы здесь и живы пока. Столько сил
приходится тратить на то, чтобы выжить и пережить,
что больше ни на что не хватает.
Входит Бретшнейдер в сопровождении эсэсовца.
(Весело.) Добрый день, господин Бретшнейдер. Не хо¬
тите ли пивца? Я теперь сотрудничаю с эсэсовцами. Это
мне не повредит.
Балоун (злобно). Вон!
Бретшнейдер. Что вы сказали?
Швейк. У нас тут зашел разговор о еде, и господин
Балоун вспомнил припев к одной народной песенке, ко¬
торую мы все успели позабыть. Песенку эту исполняли
главным образом на престольных праздниках, и речь
в ней идет о приготовлении редьки. Неподалеку от Мни-
шка сажают такую редьку — крупную, черную, вы, на¬
верно, о ней слыхали, это знаменитая редька! Я хотел
бы, Балоун, чтобы ты исполнил для господина Бретш-
нейдера эту песенку, это тебя взбодрит. Знаете, у него
прекрасный голос, он даже в церковном хоре поет.
Балоун (мрачно). Итак, о черной редьке. (Поет
песенку «О приготовлении черной редьки».)
Во время исполнения песенки Бретшнейдер, на которого все смот¬
рят, не знает, вмешаться ему или нет. Он то садится, то встает.
Большую, черную старательно приметь-ка,
Скажи ей ласково: «Сестричка, потянись!»
Но, понимаешь ли, дерьмолюбива редька,
И рукавицами не грех бы запастись!
Растет у дома редька
Горда собой сама,—
Ее мы крепко дернем,
Ее мы вырвем с корнем
Из дерь-ма!
189
Ты можешь, впрочем, купить ее за грошик,
Потом старательно и тщательно отмыть,
И понарезать кучу ломтиков хороших,
И крупной солью, крупной солью посолить.
Соли ее, задрыгу,
И знай, что в этом суть,
И не давай ни мигу,
И не давай ни мигу
От co-ли от-дох-нуть!
ИНТЕРМЕДИЯ в ВЫСШИХ СФЕРАХ
Гитлер и его рейхсмаршал Геринг перед моделью танка. Оба
сверхъестественных размеров. Воинственная музыка.
Г и т л е р.
Милый Геринг, вот уже четвертый год
Продолжается мой без пяти минут победоносный
поход!
Война расширяется. Захватывает все новые
делянки,
Необходимы мне новые бомбардировщики,
орудия и танки.
Следовательно, если иным бездельникам потеть
неохота,
Скрутить их в бараний рог! Пусть работают на
мою войну до кровавого пота.
Позвольте заострить ваше внимание на вопросе
неком:
|Как обстоят дела с маленьким человеком?
Станет ли вкалывать он, не устроит ли мне
какого подвоха?
Геринг.
Мой фюрер, само собой разумеется, что наша
эпоха
Заставляет маленького человека в Европе
прилагать такие же старания,
Какие прилагают маленькие люди в самой
Германии.
Моему управлеиью рабсилы не страшна
никакая помеха!
Гитлер.
Да! Именно р этом — залог успеха!
190
IV
Скамья на берегу Влтавы. Приходит парочка, стоят, fecHo при¬
жавшись друг к другу, смотрят на Влтаву, потом идут дальше.
Затем появляются Швейк и его друг Б а л о у н. Они все время
оглядываются.
Швейк. Пан Войта скверно обращается с прислу¬
гой, эта у него уже третья со сретения и тоже хочет
уходить, так я слышал, потому как соседи ее донимают,
что она служит у хозяина, который не лучше Квислинга.
Поэтому она не очень будет грустить, если вернется до¬
мой без песика, надо только, чтобы она была ни при
чем. Ты садись на скамейку заранее, ведь она не сядет
там, где никого нет.
Балоун. Разве я не должен держать конскую кол¬
басу?
Швейк. Это чтоб ты ее тут же слопал? Садись уж,
садись!
Балоун усаживается. Появляются две служанки, Анна и Кати,
первая из них ведет шпица на поводке.
(Обращаясь к Анне.) Простите, барышня, как пройти на
улицу Палацкого?
Кати (подозрительно). Идите через Гавличкову
площадь. Пойдем отсюда, Анна.
Швейк. Простите, но я еще хочу спросить, где же
находится эта самая площадь, я не здешний.
Анна. Я тоже не здешняя. Кати, ответь ты пану.
Швейк. Это очень приятно, что вы не здешняя, ба¬
рышня, а я и не заметил, что вы не из городских, и с
вами такой милый песик. Откуда же вы?
Анна. Я из Противина.
Швейк. Тогда мы с вами почти земляки, я ведь из
Будейовиц.
Кати (тащит ее). Пойдем, пойдем, Анна.
Анна. Сейчас. Может быть, вы знакомы с мяс¬
ником Пехаром, он живет в Будейовицах на Коль¬
цевой?
Швейк. Еще бы! Это мой двоюродный брат. Все у
нас его очень любят, он очень симпатичный, всегда го-
79/
тов услужить, мясо у него всегда свежее, и он охотно
дает довески.
Анна. Так оно и есть.
Пауза. Кати ждет с ироническим видом.
Швейк. Это ведь чистая случайность, когда земля¬
ки так вот встречаются на чужбине, не правда ли? Мо¬
жет, у вас найдется капелька времени? Нам есть что
друг другу порассказать о Будейовицах, там вон ска¬
меечка с чудесными видом на реку; это, знаете ли,
Влтава.
Кати. Неужели? (С тонкой иронией.) Для меня это
ново.
Анна. Там уже кто-то сидит.
Швейк. Один пан, он наслаждается прелестным
видом. Следите хорошенько за вашим песиком.
Анна. Почему это?
Швейк. Я не хочу говорить ничего дурного, но нем¬
цы страшно любят собак, до того любят, что это про¬
сто удивительно, в особенности эсэсовцы. Вы не успе¬
ете оглянуться, как собаку уведут да и отошлют к себе
домой. Я сам недавно встретился с шарфюрером по фа¬
милии Буллингер, он тоже очень хотел достать шпица
для своей супруги, она в Кельне живет.
Кати. Значит, вы запросто разговариваете с шар-
фюрерами и прочими типами в этом роде? Пойдем, Ан¬
на, с меня хватит.
Швейк. Я беседовал с ними, когда сидел в геста¬
по, меня взяли за высказывания, угрожающие 'безопас¬
ности Третьей империи.
Кати. Это правда? Тогда беру свои слова обратно.
У нас есть еще чуточку времени, Анна. (Идет к скамей-
ке, впереди всех.)
Все трое усаживаются рядом с Балоуном.
Что же вы такое сказали?
Швейк (дает понять, что при постороннем он не
может говорить на эту тему. Потом нарочито беспечным
тоном). Нравится ли вам в Праге?
Анна. Нравится, но только мужчинам здесь нельзя
верить.
192
Швейк. Да-да, это чистая правда, и я рад, что вы
это знаете. В деревне народ куда честней, не правда ли?
(Балоуну.) Прекрасный вид, верно, пан сосед?
Б а л о у н. Ничего.
Швейк. Фотографу такой вид может пригодиться.
Балоун. В качестве фона.
Швейк. Ну, фотограф уж сделал бы из этого нечто
великолепное!
Балоун. Я фотограф. У нас в ателье, где я работаю,
есть задник с видом Влтавы, там она куда живописней.
Мы снимаем на этом фоне немцев, эсэсовцев главным
образом, они потом снимки домой посылают; на случай,
если придется уйти, а вернуться нельзя будет. А это
разве Влтава? Так какая-то завалящая речушка.
Девушки одобрительно смеются.
Швейк. То, что вы рассказываете, страшно инте¬
ресно. Не могли бы вы сфотографировать барышень,
снять их бюсты, простите, но так это называется.
Балоун. Пожалуй, мог бы.
Анна. Вот это чудесно. Но, конечно, не перед вашей
Влтавой.
Все громко смеются. Затем наступает пауза.
Швейк. Знаете последний анекдот? С Карлова мо¬
ста один чех услышал, как кто-то кричит по-немецки:
«Спасите, тону!» Чех перегнулся, через перила и отве¬
чает: «Не ори так, лучше бы ты плавать учился, а не
по-немецки болтать!»
Девушки смеются.
Да, Влтава... Знаете, время военное, тут в кустах не¬
мало безнравственностей творится.
Кати. В мирное время тоже.
Балоун. Особенно в мае.
Швейк. До дня всех святых на свежем воздухе.
Кати. А в закрытых помещениях так-таки ничего
и не творится?
Балоун. Творится и немало.
Анна. И в кино тоже.
Все опять громко смеются.
7 Брехт, т. IV
193
Швейк. Да, такова Влтава. Знаете песню «Генрих
спал со своей новобрачной»? Ее часто поют в Моравии.
Анна. Вы об этой песне, где дальше поется: «С ми¬
лой девой с рейнских берегов»?
Швейк. Именно об этой. (Балоуну.) Вам что-то по¬
пало в глаз? Не трите. Барышня, вы не посмотрите, что
там с глазом. Может, удастся вынуть, лучше всего кон¬
чиком носового платочка.
Анна (Швейку). Вы не подержите собачку? В Пра¬
ге нужно быть осторожным. Здесь в воздухе столько
копоти.
Швейк (слабо, без узла, привязывает шпица к фо¬
нарному столбу у скамейки). Простите, но я дол¬
жен теперь сходить на улицу Палацкого, по делу.
Я охотно бы допел с вами эту песенку, но, увы, занят.
Добрый вечер. (Уходит.)
Кати (в то время как Анна кончиком носового плат¬
ка старается что-то выудить в глазу у Балоуна). Пан
что-то очень торопится.
Анна. Я ничего не могу найти.
Б ал оун. Не надо, мне уже лучше. Что это за песня
такая?
Анна. Хотите, мы вам ее споем, прежде чем уйти
отсюда? Сиди спокойно, Люксик. Глаза бы мои не гля¬
дели ни на тебя, ни на хозяина твоего! (Балоуну.) Мой
хозяин путается с немцами. Я начинаю.
Обе девушки с большим чувством поют «Генрих спал со своей но¬
вобрачной». Во время пения Швейк из-за куста крохотной кол¬
баской приманивает к себе шпица и удаляется с ним.
Балоун (когда песня отзвучала). Как вы замеча¬
тельно спели!
Кати. А теперь мы пойдем. Господи боже, где же
собака?
Анна. Иисусе Христе! Она ж от 'меня никогда не
убегала. Что скажет пан советник!
Балоун. Он позвонит немцам, они ведь его друзья,
только и всего. Не волнуйтесь, вы тут ни при чем, наш
сосед, видимо, слишком слабо привязал ее. Мне пока¬
залось, что какая-то тень мелькнула вон там, пока вы
пели.
194
Кати. Скорей идем в полицию, в бюро пропаж!
Балоун. Приходите как-нибудь в субботу вечер¬
ком в трактир «У чаши», Гусова, семь.
Анна и Кати кивают Балоуну и быстро уходят. Балоун снова
любуется видом. Прежняя парочка возвращается, они уже
больше не прижимаются друг к другу. Затем появляется Швейк
со шпицем на поводке.
Швейк. Вот пес, достойный квислинговца, — ку¬
сается, как только отвернешься. По дороге он вытворял
чудовищные номера. Когда мы переходили через рель¬
сы, он вдруг улегся, и н,и с места. Наверно, он хотел,
чтобы трамвай переехал его, прохвоста. А теперь идем.
Балоун. Значит, он побежал за конской колбас¬
кой? А я-то думал, что он только телятину жрет.
Швейк. Воевать — не мед лизать. Голод не тетка.
К породистым собакам это тоже относится. Но я отдам
его Буллингеру только тогда, когда этот тип выложит
деньги на бочку, не то он меня надует. Не быть же кол¬
лаборационистом бесплатно.
Долговязый субъект мрачного вида появляется на заднем пла¬
не. Он внимательно наблюдает за приятелями, потом приближается
к ним.
Субъект. Господа, вы здесь на прогулке?
Швейк. Ну да, а вам какое дело?
Субъект. Предъявите, пожалуйста, ваши докумен¬
ты. (Показывает им служебный жетон.)
Швейк. У меня нет их при себе, а у тебя?
Балоун (качает головой). Мы ведь ничего не сде¬
лали.
Субъект. Я задерживаю вас не потому, что вы
что-нибудь сделали, а потому, что у меня создалось
впечатление, что вы бездельничаете. Я из управления
добровольной трудовой повинности.
Швейк. Значит, вы один из тех господ, которые
толкутся перед кино и перед пивными и хватают людей,
чтобы послать их на заводы?
Субъект. Что у вас за профессия?
Швейк. У меня небольшое предприятие, по со¬
бачьей части.
Субъект. Есть ли у вас свидетельство, что ваше
предприятие имеет военное значение?
7*
195
Швейк. Ваше высокоблагородие, чего нет — того
нет. Тем не менее мое дело для войны очень важно, ведь
и в военное время людям иногда хочется завести со¬
бачку, чтобы в тяжелые дни иметь хоть одного друга,
верно я говорю, шпиц? Люди ведут себя гораздо спо¬
койней во время бомбежки, когда на них смотрят пре¬
данные собачьи глаза, будто спрашивают: так и долж¬
но быть? А этот господин — фотограф, это, наверно, еще
важнее для войны, он ведь снимает солдат, чтобы их
домашним остался хотя бы снимок, все-таки снимок это
лучше, чем ничего, ведь правда?
Субъект. Думается мне, лучше будет захватить
вас с собой в управление, только я дам вам добрый со¬
вет — бросьте болтать глупости.
Б а л о у н. Но ведь мы изловили собаку по приказу
свыше, расскажи ему об этом.
Швейк. Не стоит труда. Этот пан тоже действует
по приказу свыше.
Они идут с ним.
Значит, ваша профессия — людей ловить?
V
Обеденный перерыв на пражской товарной станции. На рельсах
сидят Швейк и Балоун, ныне сцепщики вагонов на гитлеров¬
ской службе, охраняемые вооруженным до зубов немецким сол¬
датом.
Балоун. Хотел бы я знать, куда это запропасти¬
лась пани Копецка с обедам. Надеюсь, с ней ничего не
стряслось.
Лейтенант (проходя мимо, солдату). Часовой!
Если у вас спросят, который из вагонов пойдет в Ниж¬
нюю Баварию, запомните — вот этот — номер четыре
тысячи двести шестьдесят восемь!
Солдат (стоя навытяжку). Слушаюсь.
Швейк. У немцев все зиждется на организации.
Такой организации, как у них, свет еще не видал. Стоит
Гитлеру кнопку нажать — и Китая как не бывало.
Между прочим, они и на папу римского завели досье,
и в нем все, что он о них говорил когда бы то ни было,—
словом, его можно уже считать покойником. А возьмем
196
пониже, какого-нибудь эсэсовского начальника — ты
еще видишь, как он нажимает кнопку, а вдова твоя в
этот самый миг уже получает урну с твоим прахом.
Это, я тебе скажу, счастье еще, что мы находимся здесь
и что нас охраняет сильно вооруженная стража, — она
уж проследит, чтобы мы не занялись саботажем и не
угодили под расстрел.
Торопливо входит пани К о п е ц к а с эмалированными судками.
Солдат рассеянно проверяет ее пропуск.
Б а л о у н. Что у вас тут?
Копецка. Морковные котлеты и картофельные
сардельки. (В то время как оба, держа судки на ко¬
ленях, едят, тихо.) Собаку нужно убрать из дому.
Она уже стала политически опасна. Не лопайте с
таким остервенением, пан Балоун, вы наживете язву
желудка.
Балоун. Только не от картошки, вот разве что от
каплуна.
Коп едка. В газете сегодня сообщается, что исчез¬
новение собаки министерского советника Войты являет¬
ся актом мести населения по отношению к дружествен¬
ному Германии чиновнику. Теперь идут розыски, хотят
выжечь это гнездо мятежных элементов. Собаку нужно
сегодня же убрать из заведения.
Швейк (продолжая есть). Вышла небольшая не¬
увязка. Я только вчера отправил срочное письмо гос¬
подину Буллингеру насчет того, что требую с него две¬
сти крон вперед — иначе не отдам.
Коп едка. Пан Швейк, вы рискуете жизнью, когда
пишете такие письма.
Швейк. Не думаю, пани Копецка. Господин Бул-
лингер, конечно, грандиозная свинья, но он поймет, что
дело есть дело, а шпица он хочет, как я слышал, по¬
слать в подарок своей супруге, в Кёльн. Коллаборацио¬
нист не станет работать даром, за прекрасные глаза,
совсем наоборот, теперь он заслуживает даже более вы¬
сокой ставки, потому что земляки его презирают. Дол¬
жен же я получить вознаграждение за моральный
ущерб или не должен?
Копецка. Но ведь вы же не можете делать дела,
сидя здесь, на товарной станции?
197
Швейк (приветливо). Ну, здесь я не состарюсь.
Я стоил им уже одного вагона с мылом. Это совсем не¬
трудно. В Австрии однажды был случай, когда прави¬
тельство запретило стачку, но железнодорожники оста¬
новили все движение на восемь часов только тем, что
они стали неукоснительно исполнять все без исключе¬
ния пункты инструкции о безопасности на транспорте.
Коп едка (энергично). Шпица нужно убрать из
трактира, пан Швейк. Мне оказывает некоторую про¬
текцию господин Бретшнейдер, он все еще надеется, что
я буду крутить с ним, но ведь это не слишком важная
персона.
Швейк еле слушает ее, так как два немецких солдата про¬
носят мимо него большой котел, от которого идет пар. Они на¬
полняют алюминиевую миску солдата гуляшем. Балоун, давно уже
управившийся с едой, встает и, принюхиваясь, словно в трансе,
делает несколько шагов вслед за котлом.
Швейк. Я его уведу. Посмотрите на него только!
Немецкий солдат (резко, Балоуну). Стой!
Копецка (Балоуну, который возвращается угрю¬
мый, в сильном волнении). Возьмите же себя в руки,
пан Балоун.
Швейк. В Будейовицах жил один доктор, так он
страдал такой сахарной болезнью, что мог питаться
только рисовым супом и больше ничем — не человек, а
развалина. Он не вытерпел и стал украдкой доедать
чужие объедки, хоть и знал, чем это может для него
кончиться. Наконец ему стало совсем невмоготу, и он
велел своей экономке, которая, бедняга, заливалась
слезами и чуть не роняла судки на пол, приготовить
ему обед из семи блюд со сладким пирогом в придачу
и прочим десертом, а еще он завел граммофон и поста¬
вил похоронный марш — и от этого окочурился. Так
будет и с тобой, Балоун. Твой жизненный путь завер¬
шится под русским танком.
Балоун (все еще дрожа всем телом). У них гуляш!
Копецка. Я ухожу. (Забирает судки и уходит.)
Балоун. Я хочу только одним глазком взглянуть.
(Жующему солдату.) Простите, господин солдат, у вас
в армии все такие же большие порции? Ваша порция
очень солидная. Но, может быть, это только в наряд,
198
чтобы вы нас получше охраняли, не то мы убежим, а?
Нельзя ли мне нюхнуть разочек?
Солдат сидит и ест, но при этом шевелит губами, как бы что-то
повторяя.
Швейк. Не приставай к нему! Разве ты не ви¬
дишь, болван, что он должен вызубрить номер вагона,
иначе в Нижнюю Баварию пойдет совсем не тот вагон.
(Солдату.) Вы правы, что стараетесь это выучить на¬
изусть, мало ли что бывает. Теперь уже больше не пи¬
шут место назначения на вагонах, так как саботажники
насобачились стирать надписи и малевать ложные
адреса. Какой номер-то, четыре тысячи двести шестьде¬
сят восемь, не правда ли? Так вот, нечего вам, битых
полчаса шевелить губами, я вам, так и быть, расскажу,
что вам следует делать. Меня этому научил один чинов¬
ник ремесленной управы; он очень хорошо растолковал
этот способ лотошнику, который все не мог запомнить
номер своего лотка. Вот как он объяснил — я возьму
для примера ваш номер, чтобы нагляднее показать вам,
до чего все это легко и просто. Четыре тысячи двести
шестьдесят восемь. Первая цифра — четверка, вто¬
рая— двойка.’Стало быть, вы уже запомнили — сорок
два, то есть, по порядку, дважды два — четыре, то есть
впереди просто четыре, а за ним четыре деленное на
два, и, значит, снова у вас стоят рядом четыре и два.
А теперь не пугайтесь. Сколько будет дважды четыре —
восемь, не правда ли? Следовательно, запомните, что
восьмерка, которая заканчивает число четыре тысячи
двести шестьдесят восемь, стоит последней в ряду, те¬
перь вам нужно только вспомнить, что первая цифра —
четыре, вторая—два, четвертая — восемь, и вам стоит
только как-нибудь запомнить шесть, которое стоит пе¬
ред восемью. Ну, это же проще простого! Первая циф¬
ра— четыре, вторая — два, четыре и два будет шесть, и
уже, как сказал господин из ремесленной управы, поря¬
док чисел никогда не выветрится из вашей памяти! Вы
можете еще проще добиться такого же результата. Этот
способ он тоже объяснил лотошнику, я повторю его вам
на примере вашего номера.
Солдат слушает его, широко раскрыв глаза. Губы его перестали
шевелиться.
199
Швейк. Восемь минус два равняется шести. Зна¬
чит, он уже знает шесть. Шесть минус два равняется че¬
тырем, значит, он уже знает четыре. А цифры восемь и
два чередуются с ними — вот и получается четыре тыся¬
чи двести шестьдесят восемь: четыре — два — шесть —
восемь! Можно без малейшего усилия добиться этого ре¬
зультата и иным способом, с помощью умножения и де¬
ления. Вот как мы будем действовать в этом случае:
запомним, сказал чиновник ремесленной управы, что
дважды сорок два равняется восьмидесяти четырем.
В году двенадцать месяцев. Мы вычитаем, следователь¬
но, двенадцать из восьмидесяти четырех, и у нас остает¬
ся семьдесят два, из семидесяти двух снова вычитаем
двенадцать месяцев, получаем шестьдесят, таким обра¬
зом у нас уже есть несомненнейшая шестерка, ну а нуль
мы вычеркиваем. Итак, запомним: сорок два — шесть —
восемьдесят четыре. Мы вычеркнули нуль, а сзади —
четверку, и снова получаем наш искомый номер — без
малейших изъянов. Так какой же наш искомый
номер?
Голос (из глубины сцены). Охранник, какой номер
вагона нужно отправлять в Нижнюю Баварию?
Солдат. Какой номер?
Швейк. Постой, я тебе это подсчитаю по месячно¬
му методу. Их дюжина, правда, ты с этим согласен?
Голос. Охранник! (Вы заснули, что ли?
Солдат (кричит). За-был! (Швейку.) Черт бы тебя
побрал!
Голос (грубо). Он должен в двенадцать пятьдесят
отбыть в Пассау.
Другой, далекий голос. Тогда возьмем этот,
мне кажется, он самый и есть.
Б ало у н (удовлетворенно указывая на солдата, ко¬
торый испуганно смотрит назад). Он мне не разрешил
даже и понюхать свой гуляш!
Швейк. Вот я и думаю — теперь, пожалуй, пока¬
тится в Баварию вагон с пулеметами. (Философически.)
Но, возможно, пока он прибудет к месту назначения,
пулеметы в Сталинграде будут уже ни к чему, а нуж¬
ны будут аккурат сеялки, а вот в Баварии, может
быть, как раз будут до зарезу нужны пулеметы. Кто
знает?
200
VI
Субботний вечер в трактире «У чаши». Среди посетителей Б а л о -
ун, Анна, Кати, молодой Прохазка, отдельно сидят
два эсэсовца. Электрическая пианола исполняет танцевальную
музыку.
Кати (Балоуну). Я на допросе сообщила Брет-
шнейдеру, что уже раньше слышала, — в деле со шпи¬
цем замешаны эсэсовцы. Я не назвала вашего имени,
только имя вашего друга, пана Швейка. И я ничего не
сказала о том, что пан Швейк сделал вид, что незнаком
с вами, ведь он просто хотел завести разговор! Пра¬
вильно я сделала?
Балоун. По мне, так... все правильно. Мне уже
недолго здесь быть. И если я вернусь, так это будет
чудо.
Анна. Не говорите с такой горечью, пан Балоун,
это делу не поможет. И эсэсовец, что сидит там, обяза¬
тельно пригласит меня танцевать, если я буду так си¬
деть. Пригласите меня.
Балоун собирается встать.
Копецка (в это время выходит вперед и хлопает
в ладоши). Дамы и господа, сейчас половина девятого,
как раз самое время сплясать нашу «беседу». (Полу¬
обернувшись к эсэсовцам.) Так называется наш народ¬
ный танец, мы пляшем его без посторонних, он, может
быть, не всем понравится, зато он очень по душе нам са¬
мим! Музыка за мой счет. (Опускает монетку в щель
пианолы и уходит в заднюю комнату.)
Музыка. Все присутствующие пляшут «беседу» и очень громко
топают при этом. Анна и Балоун танцуют тоже. Танцуют, чтобы
спровадить эсэсовцев, нарочно спотыкаются у их столика и т. п.
Балоун (поет).
Нам не спится, полночь бьет,
Пан овес гулять идет.
Тюрли-тюрли-ай-люли,
Молодухи в пляс пошли!
Остальные (подхватывают).
Ущипните нас, браточки,
У любой четыре щечки!
Тюрли-тюрли-ай-люли,
Молодухи в пляс пошли!
201
Эсэсовцы, чертыхаясь, поднимаются н пробиваются к выходу.
Копецка выходит из задней комнаты и продолжает перетирать
стаканы. Кати с первым посетителем (из третьей картины) возвра¬
щается к столу.
Первый посетитель. Народные танцы в на¬
шем трактире в моде лишь с недавних пор, но мы
их очень любим, ведь всем завсегдатаям известно,
что пани Копецка в это время слушает московское
радио.
Балоун. Мне уже недолго осталось танцевать. Там.
где я буду, «беседу» не пляшут.
Анна. Я слышала, мы очень неосторожно поступи¬
ли, что пошли в парк у Влтавы. Там опасно из-за немец¬
ких дезертиров, были случаи нападения.
Первый посетитель. Только на мужчин. Нужно
же им где-то раздобыть гражданское платье. В парке
на Стромовке теперь каждое утро находят немецкие
мундиры.
Ка*ти. Кто лишится своего пиджака, не так легко
достанет новый. Говорят, что бюро контроля на фабри¬
ках готового платья запретило шить платья и шляпы
из бумаги. В связи с нехваткой бумаги.
Первый посетитель. Немцы очень любят заво¬
дить такие учреждения. Они растут как грибы после
дождя. Лишь бы были должности, которые дают воз¬
можность не идти на войну. Лучше донимать чехов вся¬
кими придирками — молочный контроль, продовольст¬
венный контроль, бумажный контроль и так далее. Каж¬
дому охота отсидеться в тылу.
Балоун. Зато на мне они отыгрались. Будущее
мое неотвратимо.
Анна. Не понимаю, о чем вы говорите.
Балоун. Вы это скоро узнаете, Анна. Вы, конеч¬
но, знаете песню «Тыща окон и ворот» о художнике,
что умер молодым. Спойте ее, это соответствует моему
настроению.
Анна (поет).
Тыщу окон и ворот не покрасит больше тот,
Кто отлично рисовал и девчонок целовал.
Рафаэль он был второй, крепко спит в земле
сырой...
Вы об этой песне?
202
Б а л о у н. Об этой самой.
Анна. Иисусе! Вы ничего над собой не сделаете,
пан Балоун?
Балоун. То, что я над собой сделаю, повергнет
вас в ужас, барышня. Я не наложу на себя руки, нет, я
устрою нечто похуже.
Входит Швейк со свертком под мышкой.
Швейк (Балоуну). А вот и я. Я принес мяса. На
гуляш. Я не хочу благодарности, я возьму за это только
твою миску, что на кухне стоит.
Балоун. Покажи-ка. Это говядина?
Швейк (энергично). Лапы прочь! Я не буду здесь
развязывать. Добрый вечер, барышни, вы тоже тут?
Анна. Добрый вечер, мы все знаем.
Швейк (уводит Балоуна в угол). Что ты им тут
снова выболтал?
Балоун. Только что мы с тобой знакомы и что это
была хитрость, будто мы не знаем друг друга. Я
не знал, о чем с ними говорить. Мою миску ты по¬
лучишь. Считай, что ты вырвал своего друга из бездны,
дай мне только понюхать через бумагу. Госпожа Ма¬
лер, что живет напротив, обещала мне за нее уже
двадцать крон, но я ноль внимания. Откуда у тебя
это мясо?
Швейк. С черного рынка, мне продала его одна
акушерка, а она получила его из деревни. Году в три¬
дцатом она принимала ребенка в крестьянской семье,
а у младенца во рту была маленькая косточка, тогда
она заплакала и сказала: «Это означает, что мы все еще
будем сильно голодать». iBot что она напророчила, а
тогда еще немцев не было у нас. И вот крестьянка, мать
ребеночка, стала ей каждый год посылать немного мяса,
чтобы она не голодала, но теперь ей нужней наличные,
ей нужно налог платить.
Балоун. Только бы у пани Копецкой нашелся крас¬
ный перец!
Копецка (подошла к ним). Возвращайтесь к ва¬
шему столику, через полчаса я позову вас на кухню.
А пока делайте вид, что ничего не произошло. (Швейку,
когда Балоун. пошел к своему столику.) Что это за
мясо?
203
Швейк (укоризненно). Пани Копецка, вы меня
удивляете.
Копецка берет сверток и осторожно заглядывает в него.
(Увидев, что Балоун о чем-то разговаривает с девуш¬
ками, взволнованно жестикулируя.) Балоун, по-моему,
слишком воодушевился. Нужно прибавить много крас¬
ного перцу, чтобы это имело вкус говядины. Это конина.
(Заметив, что Копецка бросила на него испытующий
взгляд.) Ладно, это не конина, это шпиц господина Вой¬
ты. Я был вынужден это сделать, потому что на ваше
заведение ляжет позорное пятно, если один из завсегда¬
таев с голодухи станет служить немцам.
Посетитель (у стойки). Хозяйка!
Копецка отдает Швейку пакет и торопится обслужить гостя. В этот
момент слышен шум подъезжающей грузовой машины. Вслед за
этим в трактир входят эсэсовцы во главе с шарфюрером
Булли нгером.
Буллингер (Швейку). Ваша экономка сказала
правду, вы действительно тут. (Эсэсовцам.) Расчистить
место! (Швейку, в то время как эсэсовцы оттесняют
других гостей.) Отвечай, сволочь, где шпиц?
Швейк. Осмелюсь доложить, господин шарфюрер,
в газете было, что шпица украли. Вам не приходилось
читать?
Буллингер. Так. Ты начинаешь дерзить?
Швейк. Осмелюсь доложить, господин шарфюрер,
никоим образом. Я хотел только напомнить вам, что
нужно внимательнее читать газеты, не то что-нибудь
упустите и не успеете принять меры.
Буллингер. Не знаю, почему я все вожусь с то¬
бой, с моей стороны это просто какое-то извращение,
кажется, мне просто хочется посмотреть, как далеко та¬
кой тип, как ты, может зайти в игре со смертью.
Швейк. Именно, господин шарфюрер. И еще пото¬
му, что вы хотите получить песика.
Буллингер. Ты признаешь, что послал мне письмо,
в котором требовал, чтобы я заплатил тебе двести крон
за шпица?
Швейк. Господин шарфюрер, я подтверждаю, что
я хотел получить двести крон, ведь если бы собаку не
украли, я имел бы большие издержки.
204
Буллингер. Мы с тобой еще побеседуем на эту
тему в гестапо! (Эсэсовцам.) Обыскать весь трактир,
нет ли где шпица!
Один из эсэсовцев уходит. Слышен грохот опрокинутой ме¬
бели, треск ломаемых предметов и т. д.
Швейк (ожидает с философическим спокойствием,
держа сверток под мышкой; внезапно). Тут у нас отлич¬
ная сливовица.
Один из эсэсовцев, проходя, толкает человека маленького роста.
Тот, пятясь, успевает наступить на ногу даме и сказать «прошу
прощения», на эти слова оборачивается эсэсовец, ударяет его ду¬
бинкой и по знаку Буллингера выволакивает его. Вслед за этим
из задней комнаты эсэсовец выводит пани К.о п е ц к у.
Эсэсовец. Обыскал весь дом. Собаки нет.
Буллингер (Копецкой). Вот, значит, что такое
ваш невинный трактир — опасное осиное гнездо подрыв¬
ной деятельности. Ну так я его выжгу.
Швейк. Конечно, господин шарфюрер, хайль Гит¬
лер! А то мы можем распоясаться, начать дерзить,
нарушать предписания. Пани Копецка, вы должны
так вести дело, чтобы все было яснее-ясного, как во¬
да в проточном пруду, как сказал капеллан Вейвода,
когда он...
Буллингер. Замолчи, сволочь! Я, наверно, заберу
тебя с собой, а вашу лавочку прикрою, госпожа Ко¬
пецка.
Бретшнейдер (который только что появился в
дверях). Господин шарфюрер, можно вас на пару слов
с глазу на глаз?
Буллингер. Не представляю себе, о чем бы я мог
беседовать с вами. Вы отлично знаете, какого я о вас
мнения.
Бретшнейдер. Речь идет о новой информации
насчет местонахождения исчезнувшей собаки господина
Войты. Эту информацию мы получили в гестапо, она
должна вас явно заинтересовать, господин шарфюрер
Буллингер.
Оба отходят в угол и начинают отчаянно жестикулировать. Похо¬
же, что Бретшнейдер уверяет Буллингера в том, что собака у
него, — Буллингер же словно негодующе восклицает: «У меня?»
Пани Копецка невозмутимо возвращается к своим стаканам и пере-
205
тнрает их. Швейк стоит безучастно, но пополнен Дружелюбия.
К несчастью, Балоун предпринимает энергичную попытку получить
свой сверток. По его знаку, один из посетителей берет сверток у
Швейка и передает дальше. Сверток попадает в руки Балоуна, и
тот начинает торопливо разворачивать его. Странствия свертка
привлекли внимание одного из эсэсовцев.
Эсэсовец. Эй, что там у вас такое? (В два прыж¬
ка оказывается возле Балоуна, отнимает сверток и вру¬
чает его Буллингеру.) Господин шарфюрер, этот свер¬
ток только что был контрабандой переправлен одному
из посетителей, вон тому, смотрите!
Буллингер (разворачивает сверток). Мясо! Вла¬
делец, два шага вперед!
Эсэсовец (Балоуну). Эй, вы там! Вы вскрыли
сверток.
Балоун (растерявшись). Его мне подбросили. Он
мне не принадлежит.
Буллингер. Ах, он вам не принадлежит, вот как?
Итак, видимо, это мясо ничье? (Вдруг зарычал.) По¬
чему же вы его развернули в таком случае?
Швейк (так как Балоун не может придумать ни¬
кого ответа). Осмелюсь доложить, господин шарфюрер,
этот болван ни в чем не виноват, он и не стал бы раз¬
вертывать и смотреть, если бы мясо ему принадлежало,
он ведь знал бы, что в свертке.
Буллингер (Балоуну). От кого ты его получил?
Эсэсовец (так как Балоун снова не отвечает).
Сперва я заметил, как этот гость (показывает на гостя)
передал пакет дальше.
Буллингер. Откуда ты его получил?
Гость (жалобно). Его мне подбросили, не имею по¬
нятия кто.
Буллингер. Этот трактир, видимо филиал черно¬
го рынка. (Бретшнейдеру.) За хозяйку оы готовы были
дать руку на отсечение, если я не ошибаюсь, не так ли,
господин Бретшнейдер?
Копецка (выступая вперед). Господа, трактир
«У чаши» не филиал черного рынка.
Буллингер. Ах вот как? (Бьет ее по лицу.) Я вам
покажу, свинья чешская!
Бретшнейдер (взволнованно). Я вынужден про¬
сить вас бездоказательно не осуждать госпожу Копец-
206
ку, я знаю, что она не имеет никакого отношения к по¬
литике.
Коп едка (очень бледная). Вы не смеете меня бить.
Буллингер. Как? Вы смеете мне противоречить?
(Бьет ее снова.) Увести!
Копецка хочет броситься на Буллингера, эсэсовец бьет ее по голове.
Бретшнейдер (наклоняясь над Конецкой, упав¬
шей на пол). Вы за это еще ответите, Буллингер. Вам не
удастся отвлечь внимание от истории с собакой пана
Войты.
Швейк (выступая вперед). Осмелюсь доложить, я
все объясню. Сверток этот не принадлежит никому из
здешних посетителей. Я знаю это потому, что я сам по¬
ложил его здесь.
Буллингер. Значит, это ты!
Швейк. Сверток принадлежит одному господину, он
дал мне его подержать и ушел, сказал, что идет в от¬
хожее место. Господин этот среднего роста, блондин,
с бородой.
Буллингер (изумленный таким наглым враньем).
Ты что, слабоумный?
Швейк (серьезно смотрит ему в глаза). Как я вам
уже однажды объяснил — именно так. Соответствующая
комиссия официально признала меня идиотом. В связи
с этим обстоятельством меня освободили от отбывания
добровольной трудовой повинности.
Буллингер. Ну а для торговли из-под полы ты
достаточно умен, не так ли? Ты еще поймешь у нас в
гестапо, что тебе ничегошеньки не поможет, хоть бы у
тебя было сто таких свидетельств!
Швейк (мягко). Осмелюсь доложить, господин шар-
фюрер, что я это ясно понимаю, что мне ничего не по¬
может, вся беда в том, что я с малолетства попадаю в
такие истории, хотя у меня при этом налучшие наме¬
рения, и мне всегда хочется сделать то, чего от меня
требуют. Например, в Грослотау я помогал супруге
школьного сторожа развешивать белье. Если бы вы по¬
желали выйти со мной в сени, я бы рассказал вам, что
из этого вышло! Я угодил в спекуляцию, как Понтий
Пилат в Евангелие.
Буллингер (уставившись на него). Я вообще не
207
понимаю, почему я тебя слушаю, и теперь и прежде.
Должно быть, потому, что я еще никогда не видывал
такого преступника и смотрю на него как заворожен¬
ный.
Швейк. Это примерно так, как если бы вы вдруг
увидали льва на Карловой улице, где они обычно не
водятся, или как в Хотеборе один почтальон застал свою
супругу с дворником и заколол ее. Он сразу пошел в
полицейский участок, чтобы донести на себя, и, когда
они спросили его, что он сделал после убийства, заявил,
что, выйдя из дому увидел на углу совершенно голого
человека, так что полицейские решили, что он спятил, и
отпустили его, но через два месяца после этого вы¬
яснилось, что в ту самую пору из тамошнего сумасшед¬
шего дома убежал один псих и так и разгуливал в чем
мать родила, а они и не поверили почтальону, хотя это
была истинная правда.
Буллингер (с удивлением). Я все еще тебя слу¬
шаю, никак не могу оторваться. Я знаю — у вас на уме,
что Третья империя просуществует еще годик или де¬
сять годиков, но мы будем держаться не меньше десяти
тысяч лет. Ну чего ты вылупился, остолоп?
Швейк. Ну, это уж слишком, как сказал пономарь,
когда женился на трактирщице, а она на ночь вынула
челюсть «изо рта и положила в стакан с водой.
Булл и нгер. Мочишься ты желтым или зеленым?
Швейк (приветливо). Осмелюсь доложить, желтым
с прозеленью, господин шарфюрер.
Буллингер. Хватит. Сейчас ты последуешь за
мной, хотя бы некоторые господа (показывает на Брет-
шнейдера) готовы были дать за тебя не только руку, но
даже ногу на отсечение.
Швейк. Так точно, господин шарфюрер, должен
быть порядок. Торговля из-под полы — это зло, и она не
прекратится, пока все не исчезнет. Тогда сразу насту¬
пит полнейший порядок, что — я неправ?
-Буллингер. И все-таки мы еще разыщем собаку!
(Уходит со свертком под мышкой.)
Эсэсовцы хватают Швейка и уводят с собой.
Швейк (уходя, добродушно). Надеюсь только, что
вы не разочаруетесь в песике, A TQ с некоторыми кли¬
208
ентами случается, что собака, на которой они были по¬
мешаны и ради которой были готовы на все, быстро
перестает им нравиться.
Бретшнейдер (Копецкой, которая пришла в
себя). Госпожа Копецка, вы стали жертвой отдельных
конфликтов между отдельными органами, больше я ни¬
чего не скажу. Однако вы находитесь под моей защи¬
той, я скоро вернусь, и мы с вами обсудим с глазу на
глаз создавшееся положение. (Уходит.)
Копецка (шатаясь, возвращается к стойке, обма¬
тывает окровавленный лоб посудным полотенцем). Ко¬
му-нибудь пива?
Кати (смотрит на котелок Швейка, который все
еще висит над его столиком). Они даже не позволили
ему захватить с собой котелок!
Посетитель. Живым он от них уже не уйдет.
Робко входит молодой П р о х а з к а. Вне себя смотрит на ок¬
ровавленную повязку Копецкой.
Молодой Прохазка. Кто это вас так, пани Ко¬
пецка? Я видел, как эсэсовцы отсюда уезжали. Это они?
Посетители. Они огрели ее дубинкой по голове,
они сказали, что это заведение — черный рынок.
— Даже пан Бретшнейдер из гестапо вступился за
нее, а не то бы ее тоже посадили.
— Однако одного пана они увели отсюда.
Копецка. Пан Прохазка, вам нечего делать в
моем трактире. Здесь бывают только истинные чехи.
Молодой Прохазка. Поверьте мне, пани Анна,
я за это время много перестрадал и многое понял. Не¬
ужели я уже не должен надеяться, что смогу загла¬
дить свою вину? (Под ледяным взглядом Копецкой
съеживается и, совершенно раздавленный, исчезает.)
Кати. Они тоже очень нервничают, эти эсэсовцы, а
знаете почему? Вчера одного из них выловили из Влта¬
вы с дырой в левом боку.
Анна. Они немало чехсрв пошвыряли в реку.
Посетитель. Все потому, что на востоке у них
дело дрянь.
Первый посетитель (Балоуну). Тот, кого они
увели, не ваш приятель?
209
Балоун (обливается слезами). Я во всем виноват.
И все из-за моей прожорливости. Сколько уже раз я
молил деву Марию, чтобы она дала мне сил и как-ни¬
будь сократила бы мой желудок, что ли, но ничего мне
не помогает, ничего! Лучшего моего друга я втянул в
такое дело, что, может быть, они его расстреляют этой
же ночью, а если нет, его счастье, тогда значит, они его
на рассвете пустят в расход.
Коп едка (ставит ему рюмку сливовицы). Пейте.
Слезами горю не поможешь.
Балоун. Господь бог за все вам воздаст. Вас я
разлучил с вашим обожателем, лучшего вы не найдете,
но и он слабый человек. Если бы я дал клятву, о кото¬
рой вы меня просили, все бы выглядело далеко не так
безнадежно. Если бы я сейчас мог дать эту клятву —
но могу ли я дать ее? Натощак? Великий боже, что с
нами будет?
Один из гостей бросает монетку в щель пианолы. В машине зажи¬
гается свет, на ее крышке появляется луна над Влтавой, торже¬
ственно несущей свои воды.
Копейка (полощет стаканы и поет «Песню
о Влтаве»).
Течет наша Влтава, мосты омывает,
Лежат три монарха в червивых гробах.
Порою величье непрочным бывает,
А малая малость растет на глазах.
Двенадцать часов длится темная темень,
Но светлое утро нам явит свой лик.
И новое время, всевластное Время
Сметает кровавые планы владык.
Течет наша Влтава, мосты омывает,
Лежат три монарха в червивых гробах.
Порою величье непрочным бывает,
А малая малость растет на глазах.
(Возвращается к стойке и начинает снова перетирать
посуду.) Кто-нибудь пусть бросит монету в пианолу.
Я скажу вам, что с нами будет.
210
ИНТЕРМЕДИЯ В ВЫСШИХ СФЕРАХ
Гитлер и генерал фон Бок, по прозвищу «Душегуб», перед
картой Советского Союза. Оба сверхъестественных размеров. Воин¬
ственная музыка.
Фон Бок.
Мой фюрер, ведем мы войну на востоке,
Где наши потери в танках, пушках и самолетах
весьма жестоки.
Прикажете доложить о людских потерях? Нужно
ль? Едва ли!
Поскольку солдаты меня душегубом прозвали.
Играем ва-банк мы — признаться надо,—
И все же не можем взять Сталинграда!
Г итл ер.
Господин генерал фон Бок,
Неужели вам невдомек,
Немцам я обещал, что возьму Сталинград и победу
им в дар принесу.
Фон Бок.
Господин Гитлер, зима на носу.
Эти восточные области — настоящее царство мороза.
Промедление смерти подобно, в нем таится угроза!
Г итл ер.
Господин фон Бок, я телами народов Европы
заткну всех проломов следы.
Маленький человек вызволит меня из беды.
Господин фон Бок, не оставляйте меня
наедине с судьбой...
Фон Бок.
Ну, а резервы...
Гитлер.
Я обеспечу, само собой.
VII
Камера в военной тюрьме, где чешские заключенные ожи¬
дают решения относительно их годности к военной службе. Среди
них Швейк. Обнаженные до пояса, они ожидают своей участи,
симулируя всяческие болезни. Один из них, например, лежит на
полу, вытянувшись как умирающий.
Человек, согнувшийся в три погибели.
Я связался с моим адвокатом и получил очень успокои¬
тельные сведения. Они не могут заткнуть нас в легион
211
добровольцев, если только мы сами этого не пожелаем»
Это противозаконное мероприятие.
Человеке костылями. Чего же вы это так со¬
гнулись, если вам не угрожает военная служба?
Согнувшийся. Просто так, на всякий случай.
Человек с костылями издевательски посмеивается.
Умирающий. Они не посмеют, ведь мы инвалиды.
Они и так знают, что их не больно-то любят.
Близорукий (торжествуя). В Амстердаме, гово¬
рят, идет один немецкий офицер по так называемому
Грахту, по улице вдоль канала, он уже нервничает, все
это происходит в одиннадцатом часу ночи, и спраши¬
вает он, значит, у одного голландца, который час. Тот
смотрит на него мрачно и отвечает только: «Мои стоят».
Офицер нахмурился, пошел дальше, обратился к дру¬
гому, а тот сразу сказал, опередив вопрос, что он оста¬
вил часы дома. Говорят, этот офицер застрелился.
Умирающий. Просто не выдержал презрения.
Швейк. Но чаще, чем себя, они застреливают дру¬
гих. Во Врослове одного трактирщика обманула жена
с его родным братом, так он наказал эту парочку пре¬
зрением, и ничем больше. Он положил ее трико, кото¬
рое обнаружил в повозке, принадлежавшей брату, на
ночной столик и думал, что она сгорит со стыда. А они,
это жена с братом, объявили его невменяемым в окруж¬
ном суде, продали все его хозяйство и укатили вместе.
Только вот в чем он был прав — жена его призналась
одной своей подруге, что ей действительно стыдно, что
она берет с собой мужнее зимнее пальто.
Согнувшийся. За что это вы сюда угодили?
Швейк. За торговлю из-под полы. Они могли меня
попросту расстрелять, но гестаповцам я понадобился
как свидетель против эсэсовцев. Словом, я имел неко¬
торую выгоду от раздора между большими господами.
Они обратили внимание на то, что мне повезло с
фамилией, вот оно как, потому что я Швейк через «е»,
вот если бы я был Швайк — через «а»,— я был бы
немецкого происхождения, и тут-то бы меня и приз¬
вали.
С костылями. Они уже забирают в армию даже
из тюрьмы.
212
Согнувшийся. Но только лиц немецкого проис¬
хождения.
С костылями. Или тех, кто добровольно немец¬
кого происхождения, как, скажем, этот вот господин.
Согнувшийся. Одна надежда на инвалидность.
Близорукий. Я близорук, военных званий не раз¬
личаю и не могу отдавать честь.
Швейк. Тогда вас можно заткнуть в батарею слу¬
хачей, которая докладывает о вражеских самолетах, а
если .вы слепы, это даже к лучшему, у слепцов разви¬
вается особенно острый слух. iBox один мужик в Соце,
например, выколол своей собаке глаза, чтобы она лучше
слышала, так что вы тоже найдете себе применение.
Близорукий (в отчаянии). Я знаю одного трубо¬
чиста в Бревнове, он вам за десять крон может устроить
такую лихорадку, что вы прямиком выпрыгнете в
окошко.
Согнувшийся. Это пустяки, вот в Вршовицах
есть одна повивальная бабка, так она за двадцать крон
устроит вам такой вывих, что вы до скончания дней
калекой останетесь.
С костылями. Мне устроили вывих за пять крон.
Умирающий. Ну а мне ничего платить не надо
было. У меня самая доподлинная ущемленная грыжа.
С костылями. Они вас положат на операцию в
госпиталь, в Панкраце, и что вы тогда запоете?
Швейк (веселым голосом). Послушать вас, так
можно подумать, что вам вовсе и не хочется на войну,
которая ведется для защиты цивилизации от больше¬
визма.
Входит солдат и возится с парашей.
Солдат. Вы снова парашу обделали. Вам надо
еще научиться испражняться, свиньи вы, свиньи!
Швейк. Вот у нас как раз зашла речь о больше¬
визме. Знаете ли вы, что такое большевизм? Это вер¬
ный союзник Уолл-стрита по заговору, которым руко¬
водит еврей Розенфельд, засевший в Белом доме, — вот
они и решили добиться нашей гибели.
Солдат продолжает возиться с ведром, он хочет выслушать все до
конца, поэтому Швейк терпеливо продолжает.
213
Швейк. Но они еще нас плохо знают. Вы слыхали,
что совершил канонир Ябурек из Перемышля в первую
мировую войну, когда мы еще с царем воевали? (Поет.)
Он в расчете был второй
И сражался как герой,
Он в расчете был второй
И сражался как герой.
Два снаряда прилетело,
Руки вырвало из тела,
Но герой стоять остался,
По-геройски он сражался!
Он в расчете был второй
И сражался как герой,
Он в расчете был второй
И сражался как герой!
Русские воюют только потому, что должны воевать.
У них нет сельского хозяйства, потому что они выкор¬
чевали крупных помещиков, и их промышленность при¬
шла в упадок из-за бессмысленной уравниловки и еще
потому, что рассудительные рабочие выражают недо¬
вольство слишком крупными директорскими окладами.
Короче говоря, ничего там нет, и, как только мы все
это завоюем, американцы придут к шапочному разбо¬
ру. Верно я говорю?
Солдат. Заткни глотку. Болтать здесь не положено.
(Уходит злой, уносит парашу.)
Умирающий. По-моему, вы шпик.
Швейк (весело). Да что вы, никогда! Я просто
постоянно слушаю немецкое радио. И вам бы следо¬
вало слушать почаще, это очень мило.
Умирающий. Стыд и срам, а вовсе не очень мило!
Швейк (уверенно). Нет, это очень поучительно.
Близорукий. Нечего им еще лезть в задницу.
Швейк (поучающе). Не говорите. Это великое ис¬
кусство. Иные мелкие твари были бы очень довольны,
если бы им удалось таким путем подольститься к тигру.
Тогда тигру уже их не достать и можно чувствовать
себя в относительной безопасности, но вот беда: труд¬
новато влезть.
Согнувшийся. Только не говорите таких по¬
шлостей — противно видеть, как чехи все чернят.
214
Швейк. Так однажды Ярослав Ванек сказал ча¬
хоточному лотошнику. Трактирщик в «Лебеде», в Бу-
дейовицах, долговязый тип, налил ему только половину,
и заморыш ничего на это не сказал, а Ванек возьми
ему и брякни: «'Как вы можете терпеть такое, вы ста¬
новитесь соучастником». Ну лотошник и смазал Ванека
разок по морде, только и всего. А теперь я позвоню,
чтобы они поторапливались там со своей войной, у меня
время тоже не краденое... (Встает.)
Толстячок (до сих пор сидевший в стороне от
других). Вы не позвоните.
Швейк. А почему бы и нет?
Толстячок (непререкаемо). Потому что война и
так достаточно быстро идет.
Умирающий. Вот именно. А вас за что замели?
Толстячок. За то, что у меня украли собаку.
Швейк (заинтересованно). Не шпица ли?
Толстячок. Откуда вы это знаете?
Швейк. Бьюсь об заклад, что ваша фамилия —
Войта. Очень рад, что встретил вас тут. (Протягивает
ему руку.)
Толстячок не обращает на это внимания.
Я Швейк, это имя вам, по всей вероятности, ничего не
говорит, но вы можете пожать мою руку, бьюсь об за¬
клад, что вы уже больше не друг немцев, раз вы сидите
здесь.
Толстячок. Я, по показаниям моей служанки, об¬
винил эсэсовцев в том, что они похитили мою собачку,
достаточно этого, да?
Швейк. Более чем достаточно. У нас в Будейови-
цах был один учитель, так вот один ученик, которому
он здорово досадил, обвинил его в том, что он во время
богослужения под звуки органа положил себе газету
на пульт. Он был очень религиозный человек, и жена
его страдала оттого, что он запрещал ей носить корот¬
кие платья, но церковники его до того замордовали и
замучили своими придирками, что он заявил под конец,
что не верит теперь даже в брак в Кане Галилейской.
Либо вы двинетесь в поход на Кавказ, либо покажете
Гитлеру дулю — как сказал хозяин «Лебедя», все зави¬
сит от того, кто кому на голову нагадит.
215
Толстячок. Если ваша фамилия Швейк, то я
должен сообщить вам, что, когда меня привели к воро¬
там тюрьмы, ко мне подбежал какой-то молодой чело¬
век. Он успел шепнуть мне: «Спросите о пане Швейке»,
а потом они отомкнули ворота. Он, наверно, еще стоит
там, внизу.
Швейк. Сейчас посмотрю. Я ждал, что утром перед
тюрьмой обязательно соберется небольшая кучка лю¬
дей, хозяйка «Чаши» и, пожалуй, еще один здоровенный
толстяк, и будут они ждать пана Швейка, и напрасно.
Подсадите меня. (Подходит к окошечку камеры и взби¬
рается на спину человека с костылями, чтобы посмот¬
реть на улицу.) Это Прохазка. Он едва ли увидит меня.
Дайте мне костыли. (Берет костыли и размахивает ими.
По-видимому, Прохазка увидел его, и Швейк объясняет¬
ся с ним размашистыми жестами. Он как бы изобра¬
жает крупных размеров человека с бородой — Балоу-
на — и как бы кладет что-то в рот, а потом как бы дер¬
жит нечто под мышкой. Затем он спрыгивает со спины
человека с костылями.) Вы, наверно, удивлены, что это
я делаю. Тут у нас состоялся молчаливый сговор, ради
которого он, собственно, и пришел. Я всегда подозре¬
вал, что он порядочный человек. Я только повторял то,
что он делал, чтобы он увидел, что я все понял. Он,
видно, хотел, чтобы я с легкой душой отправился в рус¬
ский поход.
Снаружи доносится команда, потом топот марширующих ног, затем
начинает играть музыка. Это марш «Хорст Вессель».
Умирающий. Что там стряслось? Вам было что-
нибудь видно?
Швейк. У ворот целая куча народу, должно быть,
батальон уходит.
Согнувшийся. Какая отвратительная музыка.
Швейк. Я нахожу ее очень красивой, ведь она та¬
кая печальная и в то же время с шиком.
С костылями. Скоро мы будем слышать ее еще
чаще. Они играют «Хорст Бессель» где только могут.
Этот марш сочинил один из ихних прихвостней. Хотел
бы я знать, что означают слова.
Толстячок. Могу вам перевести:
216
Под знаменем сплоченными рядами
Штурмовики идут по мостовой.
Погибшие друзья уже не маршируют с нами,
Но с нами вместе дух их боевой.
Швейк. Я знаю и другой текст, так мы пели в на¬
шем трактире. (Поет под музыку военного оркестра
таким образом, что припев ложится на основную мело¬
дию, а предшествующие припеву строфы — на барабан¬
ный бой, перемежающий мелодию.)
Телки под музыку
Шествуют сдуру,
На барабан
Отдают свою шкуру.
Зовет мясник. С закрытыми глазами
Скотина прет по крепкой мостовой.
Погибшие скоты уже не с нами,
Навозный дух их с нами, как живой!
Подняли руки они
После расправы,
Руки еще пусты,
Хотя и кровавы!
Зовет мясник. С закрытыми глазами
Скотина прет по крепкой мостовой.
Погибшие скоты уже не с нами,
Навозный дух их с нами, как живой.
Веют с крестами крючкастыми
Флаги.
Эти крючки для тебя,
Для бедняги!
Зовет мясник. С закрытыми глазами
Скотина прет по крепкой мостовой.
Погибшие скоты уже не с нами,
Но с нами вместе дух их боевой.
Другие заключенные подхватывают припев начиная со второй
строфы. В конце песни дверь камеры открывается и появляется
немецкий военный врач.
Военный врач. Как хорошо, что вы так весело
распеваете. Вам, вероятно, приятно будет узнать, что
я считаю вас достаточно здоровыми для того, чтобы
вас можно было взять в германскую армию. Вот мы
217
вас и возьмем. Немедленно встать и надеть рубашки.
На подготовку к маршу — десять минут. (Уходит.)
Заключенные, совершенно подавленные, натягивают рубашки.
Согнувшийся. Без медицинского осмотра — это
совершенно противозаконно.
Умирающий. У меня рак желудка, я могу это
доказать.
Швейк (обращаясь к толстячку). Они заткнут нас
в разные воинские части, чтобы мы не были вместе и
не подложили им свинью. Итак, прощайте, пан Войта,
меня очень обрадовала наша встреча, и до свиданья в
трактире «У чаши» в шесть часов вечера после войны.
(Тронутый до слез, трясет руку Войты и, когда двери
камеры снова открываются, выходит первый, строевым
шагом.) Хайтлер! Вперед, на Москву!
VIII
Спустя несколько недель. В глубине зимних русских степей мар¬
ширует бравый солдат Гитлера — Швейк. Он ищет свою часть,
находящуюся в районе Сталинграда. Швейк закутан во множество
одежек, ему холодно.
Швейк (поет).
Как вошли мы в Яромыр,
Были мы простужены.
Тем не менее как раз
Мы поспели к ужину.
Немецкий патруль задерживает его.
Первый солдат. Стой! Пароль!
Швейк. Окончательная победа. Не можете ли вы
мне сказать, как дойти до Сталинграда? Я по несчаст¬
ной случайности отбился от своей маршевой роты и ша¬
гаю уже целый день.
Первый солдат проверяет его документы.
Второй солдат (протягивая ему фляжку). Ты
откуда родом?
Швейк. Из Будейовиц.
Солдат. Так, значит, ты чех?
218
Швейк (кивая). Там, на передке, слыхал я, дела
идут неважно.
Солдаты переглядываются и зло посмеиваются.
Первый солдат. Что же ты там потерял, ежели
ТЫ 4ÇX?
Швейк. .Черта лысого я тям-потерял, я лршнрп ня
шдмегу и защищаю цивилизацию от большевизма так
же, как и вы, иначе получишь пулю в грудь, не прав¬
да ли?
Первый солдат. А может, ты дезертир?
Швейк. Нет, никоим образом, а то бы вы меня тут
же пустили в расход за то, что я нарушил присягу и не
помер за фюрера. Хайль Гитлер!
Второй солдат. Так, значит, ты из убежденных?
(Отбирает у него фляжку.)
Швейк. Я такой же убежденный, как Тонда Новот¬
ный из Высочан, который пришел наниматься в причет¬
ники. Он только не знал — протестантская это церковь
или католическая. Но так как он увидел господина свя¬
щенника в подтяжках с некоей особой женского пола,
то решил, что церковь протестантская, и ошибся.
Первый солдат. А зачем тебе обязательно ну¬
жен Сталинград, ты, союзничек?
Швейк. Потому что там расположилась моя ротная
канцелярия, браточки, там мне должны поставить
штамп, что я явился, а иначе мои документы — дерьмо,
и я с ними не смогу больше показаться в Праге. Хайль
Гитлер!
Первый солдат. Ну а если мы тебе скажем, что
плевать мы хотели на Гитлера и что мы собираемся
перебежать к русским и захватить тебя с собой, пото¬
му что ты знаешь русский язык, ведь чешский похож на
русский?
Швейк. Чешский чрезвычайно похож, но я бы, по¬
жалуй, вам не советовал, я еще здесь не осмотрелся,
господа. Я хотел бы лучше выяснить, как дойти до
Сталинграда.
Второй солдат. Это потому, что ты нам не до¬
веряешь? Поэтому?
Швейк (дружелюбно). Мне хотелось бы считать
вас бравыми солдатами. Потому что, если бы вы были
219
дезертирами, вам следовало бы обязательно захватить
что-нибудь для русских — пулемет или, может быть, хо¬
рошую стереотрубу — что-нибудь, что может им при¬
годиться. А как пойдете — поднимите эту штуку повы¬
ше, чтобы они сразу не начали стрелять. Вот как это
делается, так я слыхал.
Первый солдат (смеется). Ты считаешь, что они
поймут, если это даже не по-русски? Все ясно, ты из
осторожных. И потому уверяешь нас, что тебя интере¬
сует лишь, где будет твоя могила в Сталинграде; так
иди вот по этому направлению. (Показывает.)
Второй солдат. А если тебя кто-нибудь спросит,
мы — военный патруль и проверяли всю твою подногот¬
ную, заруби себе это на носу.
Первый солдат (уходя). Ты, братец, дал нам
хороший совет.
Швейк (машет им вслед). Да будет так, и до сви¬
данья!
Солдаты быстро удаляются, и Швейк идет дальше в указанном
ему направлении. Но становится видно, что он отклонился от не¬
го, сумрак скрывает Швейка. Потом он снова появляется уже на
другой стороне сцены. Здесь он ненадолго задерживается около
дорожного указателя с надписью: «До Сталинграда 50 км». Швейк
качает головой и идет дальше. По небу проносятся облака, окра¬
шенные заревом далекого пожара. На ходу Швейк смотрит на них
с интересом.
(Поет.)
Думал я уйти отсюда
При ногах и голове,
Думал, что служить я буду
Так недельку или две!
Пока он шатает, покуривая трубочку, облака бледнеют, исчезают,
и в розоватом свете появляется столик Швейка в трактире «У ча¬
ши». Друг Швейка Балоун стоит на коленях перед Конецкой.
Копецка стоя вышивает. За столиком с кружкой пива сидит Анна.
Балоун (словно читая молитву). Итак, я клянусь
без всяких задних мыслей и на пустой желудок, так
как все попытки добыть жаркое провалились, клянусь,
так и не получив приличного обеда, клянусь девой Ма¬
рией и всеми угодниками, что я никогда добровольно
не вступлю в нацистскую армию, и да поможет мне в
этом всемогущий бог. Я делаю это в память о моем
друге пане Швейке, который тепепь шагает по ледяным
220
степям России, верный своему долгу, потому что
ничего тут не попишешь. Он был хороший человек.
К о п е ц к а. Так, теперь вы можете встать.
Анна (делает глоток, встает и обнимает его).
И свадьба может состояться, как только придут бумаги
из Противина. (Поцеловав его, обращается к Конец¬
кой.) Жаль, что у вас так плохо вышло.
Молодой Прохазка стоит в дверях со свертком под мышкой.
Коп едка. Пан Прохазка, я же запретила вам пе¬
реступать порог моего дома, между нами все кончено.
Вашей великой любви не хватает даже на два фунта
вырезки.
Молодой Прохазка. Ну а если я принес их?
(Показывает.) Два фунта вырезки.
Коп едка. Как, вы все-таки принесли? Несмотря на
все кары, которые грозят вам?
Анна. И все это уже ни к чему, ведь правда? Пан
Балоун и без того поклялся нам.
Копецка. Но зато это доказательство искренней
любви со стороны пана Прохаз-ки. Рудольф! (Пылко
обнимает его.)
Анна. Пан Швейк очень обрадовался бы, если бы
узнал об этом, он был такой добрый человек! (Бро¬
сает нежный взгляд на котелок Швейка, висящий над
его постоянным столиком.) Получше храните его шля¬
пу, пани Копецка, я уверена, что пан Швейк после
войны снова придет за ней.
Балоун (принюхиваясь к свертку). К такому мясу
очень пойдут бобы.
Трактир исчезает. Из глубины сцены ковыляет пьяный субъ¬
ект в двух толстых овчинных тулупах и стальном шлеме. Швейк
натыкается на него.
Пьяный. Стой! Ты кто? Я вижу, ты один из на¬
ших, а не горилла, хвала всевышнему! Я — фельдку-
рат Игнаций Буллингер из Меца. Нет ли у вас слу¬
чайно при себе вишневки?
Швейк. Осмелюсь доложить, чего нет — того нет.
Фельдкурат. Это меня поражает. Она нужна
мне не для того, чтобы напиться вдрызг, как ты, ве¬
роятно, подумал про себя, ты, рвань, я знаю, вот как
221
ты думаешь о своем отце духовном, нет — вишневка
нужна мне для моей автомашины. Там, понимаешь,
машина с полевым алтарем застряла, бензин весь вы¬
шел, они там в Ростове скупердяйничают, норовят ур¬
вать лишнюю каплю бензина у господа бога, но это
им дорого обойдется, когда господь призовет их к
своему престолу и спросит их громовым голосом: «Вы
моторизовали мой престол, но куда же все-таки девал¬
ся бензин?»
Швейк. Не могу знать, господин хороший! Не
знаете ли вы,, как пройти в Сталинград?
Фельдкурат. Одному богу известно. Знаешь,
как один епископ в шторм спросил у капитана: «Ну
как, спасемся?» — а капитан ответил ему: «Все в руде
божией, ваше святейшество!» — и епископ пробормотал
только: «Неужели дела обстоят настолько скверно?» — и
зарыдал. (Сел в снег.)
Швейк. Господин шарфюрер Буллингер не бра¬
том ли вам приходится?
Фельдкурат. Точно, как бог свят. Так ты его,
выходит, знаешь? Нет у тебя вишневки или водки?
Швейк. Никак нет, и вы простудитесь, если будете
сидеть в сугробе.
Фельдкурат. Так мне и надо. Они там, сволочи,
бензин экономят, но еще посмотрим, как они обойдутся
без господа бога и без слова божьего, смогут ли они
выбраться из этой битвы. На суше, на море, в воздухе
и так далее. Я только ценой тяжелого конфликта со
своей совестью вступил в. их нацистский союз герман¬
ских христиан. Я вынужден проповедовать, что Хрис¬
тос не был евреем, что он христианин, так я говорил
в проповеди, да, он был христианин и притом голубо¬
глазый, и мне еще пришлось приплести сюда же Вота¬
на и уверять, что весь мир должен быть немецким, если
даже это и будет стоить потоков крови, потому что я
гнусная свинья, вероотступническая свинья, я предал
веру свою за приличный оклад, и бензина они мне дают
в обрез, и вот гляди, куда они меня завели!
Швейк. В российские степи, господин фельдкурат.
И вам будет лучше вернуться со мной в Сталинград и
там постараться вздремнуть, чтобы хмель слетел. (При-
поднимает фелъдкурата и тащит его за собой несколько
222
метров.) Но вам бы лучше самому ходить, ножками,
иначе мне придется оставить вас здесь, на снегу, я
спешу в своей маршевый батальон, спешу выручать
Гитлера,
Фельдкурат. Не могу же я бросить здесь свой
полевой алтарь, иначе он станет добычей большеви¬
ков, что тогда? Ведь они же язычники! Там, впереди,
я проходил мимо одной хатенки, труба дымилась, надо
выяснить, нет ли у них водки, если есть — стукни их ра¬
зочек по башке прикладом, и баста. Ты германский
христианин?
Швейк. Нет, обыкновенный. Только не блюйте,
пожалуйста, блевотина замерзает на вас.
Фельдкурат. Да, я чертовски замерз. Ну уж и
задам же я им жару в Сталинграде!
Швейк. Прежде всего вам надо оказаться там.
Фельдкурат. У меня уже нет особой уверен¬
ности. (Спокойно, почти трезвым голосом.) Ты зна¬
ешь— как тебя там, собственно, звать,— ведь они
смеются мне прямо в лицо, мне, служителю божию,
когда я грожу им муками ада? Я объясняю это только
тем, что у них создалось впечатление, что они уже и
так в пекле. От религии остались жалкие клочья, и
Гитлер этому виной, только никому не говори об этом.
Швейк. Гитлер — дерьмо, это я тебе говорю, пото¬
му что ты вдребезги пьян. А виноваты во всем те, кто
ему в Мюнхене презентовал Чехословакию ради «мира
на всю нашу жизнь». Но он оказался молниеносным
миром! А война, наоборот, затянулась, и многим ее хва¬
тило на всю жизнь, до самой смерти, вот как порой
люди обмишуливаются.
Фельдкурат. Значит, тебе не нравится война,
которую мы вынуждены вести против русских безбож¬
ников, ты, негодяй? Ты знаешь, что я тебя за это при¬
кажу расстрелять в Сталинграде?
Швейк. Если вы не возьмете себя в руки и не
пойдете ножками, вы так никогда и не доберетесь до
Сталинграда. Я не против войны. Я шагаю в Сталин¬
град не ради удовольствия, а потому, что, как сказал
повар Начек еще в первую мировую войну, «там, где
пули свистят, там в аккурат и полевые кухни распо¬
лагаются».
223
Фельдкурат. Не заговаривай мне зубы. Я знаю,
ты говоришь про себя: «Пусть они поцелуют меня в
задницу с ихней войной», я тебя насквозь вижу. (Хва¬
тает его за грудь.) Почему это ты вдруг за войну? Что
ты от нее имеешь? Признавайся: ты плевать на нее
хотел?
Швейк (грубо). Я иду в Сталинград, и ты тоже,
потому что таков приказ и потому что мы, как уединен¬
ные странники в этих краях, можем тут попросту око¬
леть с голоду, долго я это тебе объяснять буду?
Они шагают дальше.
Фельдкурат. Война на своих двоих действует
на меня угнетающе. (Останавливается.) Видишь, вот
там хатенка, туда-то мы и пойдем. Винтовка у тебя в
боевой готовности?
Появляется хата. Они идут к ней.
Швейк. Только, бога ради, не устраивайте сканда¬
ла, ведь они тоже люди, а вы почти в стельку.
Фельдкурат. Бери винтовку на изготовку, они
язычники, не смей прекословить!
Из хаты выходят старая крестьянка и молодая жен¬
щина с маленьким ребенком.
Смотри, они хотят убежать. Но мы не допустим. Спро¬
си, где они водку зарыли. И еще гляди-ка, что на ней
за шаль, шаль я себе возьму, я дьявольски мерзну.
Швейк. Вы замерзаете потому, что пьяны, а на
вас уже целых два тулупа. (Обращаясь к молодой жен¬
щине, которая стоит неподвижно.) Добрый день, не
скажете, где дорога на Сталинград?
Женщина указывает направление, как бы машинально.
Фельдкурат. Она признается, что у них есть
водка?
Швейк. Ты сиди себе смирно, я сам договорюсь, а
потом мы пойдем дальше, я не хочу скандала. (Обра¬
щаясь к женщине, дружелюбно.) Почему вы стоите
здесь, перед хатой? Что, вы уходить собрались?
Женщина кивает.
224
Но шаль-то у вас тонковата. Что, вам больше нечего
надеть? А то эта не больно греет.
Фельдкур а т (сидя на снегу). Разочек прикладом
стукнуть — и все. Это же гориллы. Язычники.
Швейк (грубо). Придержи язык. (Женщине.) Вод¬
ка есть? Господин офицер заболел. (Сопровождает все
вопросы поясняющими жестами.)
Женщина качает головой.
Фельдкурат (злобно). Головой качаешь? Вот я
укокошу тебя! Я мерзну, а ты головой качаешь?
(С трудом поднимается и бросается с поднятыми ку¬
лаками на женщину.)
Она отступает назад в хату, затворяя за собой дверь.
(Толкает ногой дверь и вламывается внутрь.) Я тебя
прикончу!
Швейк (тщетно пытавшийся удержать фельдкура-
та). Выйдите оттуда! Вы не у себя дома. (Входит в дом.)
Старуха идет вслед за ним.
Слышен крик женщины и шум борьбы. Голос Швейка изнутри: «Вы
тоже уберите нож. Будешь вести себя спокойно? Я тебе руки вы¬
верну, ты, свинья. Теперь выходите!» Из хаты выходит женщи¬
на с ребенком. На ней тулуп фельдкурата. Следом за ней идет
старуха.
(Выходя вслед за ними из хаты.) Пусть проспится.
А пока — постарайтесь исчезнуть.
Старуха (кланяется в пояс). Храни тебя господь,
солдатик, ты добрый человек, если бы у нас был лиш¬
ний кусок хлебца, я бы дала тебе ломоть. Тебе бы он
пригодился. Куда же ты идешь?
Швейк. Эх, мамаша, в Сталинград, в самое пекло.
Не можете ли растолковать, как мне туда добраться?
Старуха. Ты славянин, говоришь, почти как мы,
ты не убиваешь, значит, ты не гитлеровец, благослови
тебя господь! (Осеняет его крестом.)
Швейк (не смущаясь). Не обижайся, мамаша.
Я славянин, но ты не трать на меня своих благосло¬
вений; я гитлеровский помощник.
Старуха. Храни тебя господь, сынок, ты говоришь
от чистого сердца, помог нам в трудный час, поможешь
и гитлеровцев побить.
3 Брехт, т. IV
225
Шв ей к (твердо). Хорошо ёы... Но я по другой до¬
роге иду, хотя и поневоле. А ты, мамаша, словно не
слышишь, что я говорю.
Старуха (хотя дочь все время дергает ее за ру¬
кав). Ты нам поможешь супостата прогнать, спеши,
солдатик, господь тебя благослови!
Молодая тянет старуху, они уходят. Швейк покачивает го¬
ловой, шагает дальше. Настала ночь, на небе ярко засияли звез¬
ды. Швейк снова останавливается перед дорожным указателем и
освещает его карманным фонариком. Удивленный, читает: «До
Сталинграда 50 км» — и шагает дальше. Внезапно раздаются
выстрелы. Ш-вейк тотчас же высоко поднимает свою винтовку, со¬
бираясь сдаться в плен. Но никто не выходит, и выстрелы зати¬
хают. Швейк в ускоренном темпе шагает дальше, а затем прекра¬
щает свой бег по кругу и, задыхаясь, усаживается у сугроба.
Швейк (поет).
А когда пришли мы в Ковно,
Нам устроили подвох:
Взяли с нас за стопку водки
Пару новеньких сапог.
(Трубка выпадает у него изо рта, он дремлет и видит
сон.)
В золотом сиянии возникает постоянный столик Швейка в трактире
«У чаши». Вокруг стола восседают: Копецка в подвенечном
платье, молодой Прохазка в воскресной паре, Кати, Анна
и Б а л о у н. Перед Балоуном стоит полная тарелка.
Копецка. И вот на свадебном пиру вы получаете
вашу порцию жаркого, пан Балоун. Вы дали клятву
натощак, это делает вам честь, но для того, чтобы вы
твердо держали клятву, мы решили, что несколько ку¬
сочков мяса 'будут вполне уместны.
Балоун (жует). Ем с удовольствием. Господи
благослови. Господь сотворил все на свете — от солнца
до тминной водки. (Смотрит в тарелку.) Да и грех ли
это? Голубочки порхают себе, цыплятки зернышки
клюют. Трактирщик, владелец «Гуса», знал семнадцать
способов приготовления курицы. Пять под сладким
соусом, шесть — под кислым, четыре — фаршированных;
вино растет из земли так же, как и хлеб, сказал свя¬
щенник в Будейовицах, когда его (посадили на диету из-
за сахарной болезни, он не мог больше кушать, и я
226
больше не могу! В Пльзене, в тридцать втором году, я
ел зайца в ресторане замка, — повар за эти годы успел
богу душу отдать, так что вы уже никогда не узнаете,
какого зайца мне довелось отведать — ничего подобно¬
го я больше в жизни не едал! Он был под соусом и с
клецками. Это было нечто само по себе довольно обыч¬
ное, но в соус было что-то положено, отчего вдруг
клецки будто с ума посходили, собственно, и повар
сам не совсем понимал, в чем тут дело, на него что-то
нашло, и это было действительно славное блюдо, ниче¬
го подобного я в жизни больше не встречал, но повар
помер и унес рецепт с собой в могилу, вот это был удар
для человечества.
Анна. Не ропщи. Что бы теперь сказал на это
милейший Швейк, — ведь у него, очень может быть, и
печеной картошки нет.
Балоун. Это правда. Но всегда можно помочь се¬
бе в беде. В Пудоницах, когда моя сестрица выходила
замуж, собралась целая куча народа. Тридцать человек
сошлось в пудоницком трактире, парни и молодки, да
и старики явились тоже. А чего только не подавали:
суп, телятину, свинину, курятину, целых двух телят и
пару жирных свинок — целиком, от головы до хвоста, с
гарниром — кнедлики и тушеную капусту бочками, и
сперва пиво, а потом водку. Я только знал, что тарел¬
ка моя ни разу не пустела и что после каждого блюда
я опрокидывал кружку пива или чайный стакан водки.
Й вдруг наступила тишина, как в костеле, — это когда
внесли жареную свинину. Все это были добрые люди,
особенно когда они вот так сидели рядышком и наеда¬
лись досыта, за любого я поручился бы головой.
И, между прочим, самые разнообразные типы были
среди них, к примеру скажем, судья из пльзенского ок¬
ружного суда, в частной жизни совершеннейшая крова¬
вая собака, особенно для карманников и батраков. Но
человек за едой безвреден.
Копецка. В честь пана Балоуна я спою песню о
«Чаше». (Поет.)
Заходи, любезный гость,
Здесь готовят вкусно.
Ты не пробовал небось
Бигос наш капустный?
227
8*
Крышу надобно иметь,
Ковырять в тарелке снедь.
Все сполна получишь за
Восемьдесят грошей.
Мы тебе окажем честь
Без рекомендаций, —
Если нос на роже есть,
Можешь наедаться.
Словом, друг, приветлив будь,
Не гордись, не в этом суть,
Пиво сыром заедай,
Да скорей вноси свой пай:
Восемьдесят грошей.
Утром пьяницы встают:
— Как погода, дети?
Наш трактир — пивной приют
На земной планете.
Принят каждый человек,
Нам не страшен дождь и снег,—
И пускай гремит гроза.
Ты обед получишь за
Восемьдесят грошей!
Все подхватывают припев.
Б а л о у н. И когда они сказали моему дедушке, ко¬
торый служил счетоводом в налоговом управлении, ког¬
да они сказали ему в клинике на Панкраце, что ему
следовало бы воздержаться, иначе он ослепнет, — по¬
койный дедушка ответил: «Я досыта насмотрелся, но
наелся не досыта». (Внезапно перестает жевать.)
Иисусе, только бы Швейк не замерз там, ведь там та¬
кие холода!
Анна. Он не должен ложиться. Как раз когда ка¬
жется, что тебе тепло, скорее всего можно замерзнуть
насмерть, так говорят.
Трактир исчезает. Снова день. Началась метель. Швейк ворочает¬
ся под снежным покровом. Слышится грохот танковые гусениц.
228
Швейк (выпрямляется). Чуть было не загнулся.
Но теперь — на Сталинград! (Выбирается из сугроба и
опять шагает.)
Из метели возникает громадный бронетранспортер с немецкими
солдатами. У них белые, как мел, или синеватые лица под
стальными касками, все они закутаны в самые разнообразные
платки, меха, даже женские юбки.
Солдаты (поют «Немецкое miserere»).
В один прекрасный день начальники нам приказали,
Чтоб вольный город Данциг для них мы завоевали.
На танках и самолетах без долгой канители
Завоевали Польшу мы ровно в три недели.
Господи, помилуй нас!
В один прекрасный день начальники нам приказали,
Чтобы Норвегию и Францию для них мы завоевали,
Норвегию и Францию без долгой канители
Завоевали мы для них аккурат на шестой неделе.
Господи, помилуй нас!
В один прекрасный день начальники нам приказали,
Чтоб Сербию, Грецию и Россию для них мы завоевали,
Россию, Сербию и Грецию мы покорить хотели,
Два года там войну ведем, едва не околели.
Господи, помилуй нас!
А вдруг нам отдадут приказ так, мимоходом, по дороге
Завоевать морское дно и лунных кратеров отроги.
И так уже нам тяжело сражаться здесь, в степях
России,
Силен противник, стужа зла, снега мы кровью оросили!
Господи, помилуй нас,
Дай нам вернуться домой!
Бронетранспортер исчезает в метели. Швейк шагает дальше.
Снова возникает путевой указатель, повернутый в сторону.
Швейк проходит, не заметив его. Вдруг он останавливается и при¬
слушивается. Потом он нагибается, тихо свистит и щелкает паль¬
цами. Из заснеженного кустарника вылезает отощавшая дворняга.
Швейк. Я ведь знал, что ты там в кустах прячешь¬
ся и все раздумываешь, вылезть тебе на свет божий
229
или не стоит, правда? Ты помесь борзой с овчаркой, с
некоторой примесью дога, — я назову тебя Аяксом. Не
ползай и не дрожи так, я этого терпеть не могу. (Ша¬
гает дальше, сопровождаемый собакой.) Мы идем в
Сталинград. Там ты встретишь еще других псов, там их
множество. Если ты хочешь пережить войну, держись в
одной куче с другими, не выкидывай сверхпрограммных
номеров, сиди смирно, пока ты не сможешь кусаться.
Война никогда не длится вечно, так же как мир, а ког¬
да война кончится, я захвачу тебя с собой в трактир
«У чаши», но, как увидим Балоуна, тут нам нужно дер¬
жать ухо востро, чтобы он тебя не сожрал, Аякс. Снова
будут люди, которым понадобятся песики, и снова бу¬
дут подделываться родословные, потому что любителям
нужны песики чистой породы, — это чушь, но им так
хочется. Не путайся у меня под ногами, не то полу¬
чишь. Вперед на Сталинград!
Метель становится гуще, она скрывает их.
ЭПИЛОГ
Бравый солдат Гитлера — Швейк неутомимо идет по направле¬
нию к недосягаемому Сталинграду, как вдруг из «метели слышится
нестройная музыка и появляется сверхъестественных размеров
фигура Г и т л е р а. Происходит историческая встреча Швейка с
Гитлером.
Гитлер.
Стой! Отвечай: ты друг или враг?
Швейк (приветствует его привычным жестом).
Хайтлер!
Г ит л ер (сквозь бурю).
Что? Не пойму ни слова.
Швейк (громче).
Я сказал хайтлер! Понятно вам так?
Г итл ер.
Да.
Швейк.
Вьюга вздыбилась снова.
Г и т л е р.
Ты прав. Вихрь заводит волынку свою.
Узваещь ли меня среди этой бури?
Швейк.
Простите, к сожалению, не узнаю.
Г ит л ер.
Я не кто иной, как твой славный фюрер!
Швейк, застывший с рукой, поднятой для приветствия, поднимает
в испуге другую руку, винтовка падает на снег, кажется, что
Швейк приготовился сдаться в плен.
Швейк.
Святой Санкт-Йозеф!
Г итл ер.
Вольно. Вы кто?
Швейк.
Я Швейк из Будейовиц, из района Влтавской
излучины.
Спешу вам на помощь, потому что вы в битве
Сталинградской измучены,
Скажите мне только, где же находится
Сталинград?
Гитлер
Я и сам бы сказать тебе рад,
Но от большевиков мне достались в наследство
Разрушенные транспортные средства!
На карте линия от Ростова до Сталинграда
Короче мизинца, но вот досада!
Зима в этом году началась рановато,
Да и расстояние оказалось длинновато,
Не пятого ноября зима началась, а третьего,
Второй уж год здесь морозно и ветрено,
Зима норовит на нас все запасы снега вытрясти,
В этом я вижу пример большевистской
военной хитрости.
В данный момент, например, нет у меня
, представления ни малейшего,
Где фронт и где тыл; знаю только: победа —
удел сильнейшего!
Швейк.
Так оно и выходит на этот раз.
(Топает ногами и похлопывает себя рукавицами. Ему
очень холодно.)
Г и т л е р.
Господин Швейк, в случае гибели Третьей империи
Природа виной — условья-то нелегки!
231
Швейк.
Ну да, я вам охотно верю:
Виноваты зима и большевики.
Г и т л е р (приступает к длительным объяснениям).
История учит: всякий гнет свою линию.
Либо Запад, либо Восток,
Начнем разбор хотя бы с Арминия...
Швейк.
Разъясните-ка мне это по пути,
Мы замерзнем, если не будем идти!
Г и т л е р.
Прекрасно. Вперед!
Швейк.
Но куда же мы с вами пойдем?
Г и т л е р.
Попробуем-ка на север двинуться ходко!
Они делают несколько шагов на север.
Швейк.
Там снега навалило до подбородка.
Г итлер.
На юг тогда.
Делают несколько шагов в южной направлении.
Швейк (останавливается, свистит).
Там горы трупов — кругом беда!
Г итлер.
Тогда на восток в единый миг!
Они делают несколько шагов на восток.
Швейк (снова останавливается и свистит).
А на востоке стоит большевик.
Г итлер.
Факт!
Швейк.
Не пойти ли домой нам? Это осмысленный шаг.
Гитлер. л
Там немецкий народ — мне туда ни в какую,
никак...
(Быстро движется попеременно в каждом из четырех
направлений.)
Швейк каждый раз отзывает его свистом.
232
Стезя на восток.
На запад стезя.
Стезя на юг,
На север стезя.
Швейк.
Вы тут окочуритесь в посвисте вьюг.
Но и уйти вам отсюда нельзя.
Попытки Гитлера двинуться одновременно по всем направлениям
ускоряются.
(Запевает.)
Нет дороги тебе ни назад, ни вперед,
Ты банкрот в небесах и в аду банкрот.
Воет ветер с востока, тебе сгинуть веля,
Под ногами твоими горит земля,
Нет, не стоит стрелять в тебя — клятого гада:
Утопить тебя в пакостном нужнике надо!
Отчаянные телодвижения Гитлера переходят в дикую пляску.
Хор всех исполнителей, которые снимают маски и подхо¬
дят к рампе.
ПЕСНЯ о ВЛТАВЕ
Течет наша Влтава, мосты омывает,
Лежат три монарха в червивых гробах.
Порою величье непрочным бывает,
А малая малость растет на глазах.
Двенадцать часов длится темная темень,
Но светлое утро нам явит свой лик.
И новое время, всевластное Время
Сметает кровавые планы владык.
Течет наша Влтава, мосты омывает,
Лежат три монарха в червивых гробах.
Порою величье непрочным бывает,
А малая малость растет на глазах.
К ПОСТАНОВКЕ
Центр сценической конструкции образует трактир
«У чаши» в Праге со столиками из мореного дуба,
стойкой, обитой медью, и электропианолой с откидной
крышкой, в которой могут отражаться луна и колы¬
шущиеся воды Влтавы. В третьем акте Швейк мыслен¬
но и во сне видит лишь часть трактира, свой постоян¬
ный столик. Анабазис Швейка в этом акте происходит
вокруг конструкции трактира, а протяженность марша
может быть обозначена, например, то приближением и
увеличением крестьянской хаты, то ее удалением и
уменьшением. Интермедии должны быть выдержаны в
стиле страшной сказки. Во всех интермедиях может вы¬
ступать вся нацистская иерархия (Гитлер, Геринг, Геб¬
бельс, к которым иногда присоединяются Гиммлер и фон
Бок). Сатрапы могут возгласами «Хайль!» акцентиро¬
вать стихи.
Кавказский
меловой к
КАВКАЗСКИЙ МЕЛОВОЙ КРУГ
В СОТРУДНИЧЕСТВЕ
с Р. БЕРЛАУ
Перевод
С. АП ТА
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Старый крестьянин справа.
Крестьянка справа.
Молодой крестьянин.
Очень молодой рабочий.
Старый крестьянин слева.
Крестьянка слева.
Женщина-агроном.
Молодая трактористка.
Раненый солдат.
Другие колхозники и колхозницы.
Представитель из столицы.
Аркадий Чхеидзе — певец.
Его музыканты.
Георгий Абашвили — губернатор.
Нателла — его жена.
М и х а ил — их сын.
Гоги — адъютант.
Арсен Казбеки — жирный князь.
Конный гонец из города.
Нико Микадзе \
М и х а Лоладзе J вРачи
Симон Хахава — солдат.
Груше Вахнадзе — судомойка.
Три архитектора.
Четыре служанки.
Нянька.
Повариха.
Повар.
Конюх.
Слуг и во дворце губернатора.
Латники и солдаты губернатора и жирно¬
го князя.
Нищие и просители.
Старый крестьянин, продающий молоко.
237
Две знатные д à to Ы.
Хозяин постоялого двора.
Работник.
Ефрейтор.
Латник «Дубина».
Крестьянка.
Ее муж.
Три купца.
Лаврентий Вахнадзе — брат Груше.
А н и к о — его жена.
Их работники.
Крестьянка — временная свекровь Г руше.
Давид — ее сын, муж Груше.
Монах.
Г о о т и на свадьбе.
Дети.
А з д а к — деревенский писарь.
Шалва — полицейский.
Старик беглец — великий князь.
ПлемянникАрсена Казбеки.
Врач.
Инвалид.
Хромой.
Вымогатель.
Хозяин другого постоялого двора.
Тамара — невестка хозяина.
Работник хозяина.
Старая бедная крестьянка.
Ираклий — ее свояк, бандит.
Три кулака.
Ило Шуболадзе \
Сандро Оболадзе } адвокаты.
Очень старая супружеская чета.
I
Спор о долине
Разрушенная кавказская деревушка. Среди развалин сидят круж¬
ком, пьют вино и курят колхозники — делегаты двух дере¬
вень, в большинстве женщины и пожилые мужчины. Есть и не¬
сколько солдат. К ним приехал из столицы представитель
государственной комиссии по восстановлению хозяйства.
Крестьянка слева (показывает). Вон там, в
предгорье, мы задержали три фашистских танка, но
яблоневый сад был уже уничтожен.
Старик справа. А наша молочная ферма! Оста¬
лись одни развалины!
Молодая трактористка. Это я подожгла фер¬
му, товарищ.
Пауза.
Представитель. Выслушайте теперь протокол.
В Нуку прибыла делегация овцеводческого колхоза
«Ашхети». Когда гитлеровцы наступали, колхоз по ука¬
занию органов власти угнал свои стада на восток.
Сейчас колхоз ставит вопрос о реэвакуации. Делегация
ознакомилась с состоянием местности и установила, что
разрушения очень велики.
Делегаты справа утвердительно кивают.
Соседний плодоводческий колхоз имени Розы Люксем¬
бург (обращаясь к сидящим справа) вносит предложе¬
ние использовать прежние пастбища колхоза «Ашхети»
под плодоводство и виноградарство. Земля эта пред¬
ставляет собой долину, травы там скверные. Как пред¬
ставитель комиссии по восстановлению, я предлагаю
обеим деревням самим решить вопрос, должен сюда воз¬
вращаться колхоз «Дшхети» или нет.
239
Старик справа. Прежде всего я еще раз проте¬
стую против жесткого регламента выступлений. Мы до¬
бирались сюда из колхоза «А^йхети» три дня и три но¬
чи, а теперь вы хотите провести обсуждение всего за
полдня!
Раненый солдат слева. Товарищ, у нас теперь
не так много деревень, не так много рабочих рук и не
так много времени.
Молодая трактористка. На асе удовольст¬
вия нужна норма. Табак по норме, вино по норме, дис¬
куссия тоже по норме.
Старик справа (со вздохом). Черт бы побрал
фашистов! Ну что ж, буду говорить по существу. Объ¬
ясню, почему мы хотим вернуть себе нашу долину.
Причин тому много, но я начну с самых простых. Ма-
кинэ Абакидзе, разверни-ка сыр.
Крестьянка справа извлекает из большой корзины огромную голову
сыра, завернутую в тряпку. Смех и аплодисменты.
Прошу, товарищи, угощайтесь.
Старый крестьянин слева (недоверчиво).
Это что, средство воздействия?
Старик справа (под смех присутствующих).
Ну какое же это средство воздействия, Сураб, разбой¬
ник. Уж тебя-то мы знаем. Ты такой, что и сыр возь¬
мешь и долину захватишь.
Смех.
Ничего мне от тебя не нужно, только честный ответ.
Нравится тебе этф; сыр?
Старик слева. Хорошо, отвечу. Да, нравится.
С т а р и к сп р а в а. Так. (С горечью.) Пора бы мне
знать, что ты ничего не смыслишь в сыре.
Старик слева. Почему это я не смыслю? Я же
говорю, что сыр мне нравится.
Старик справа. Потому что он не может нра¬
виться. Потому что он не такой, каким был раньше.
А почему он не такой? Потому что нашим овцам новая
трава нравится меньше, чем прежняя. Сыр не сыр, по¬
тому что трава не трава. Вот в чем дело. Прошу это
записать в протокол.
Старик слева. Да ведь отличный сыр у вас.
24Q
Старик справ àv Никакой он не отличный, а с на¬
тяжкой средний. Что бы там молодежь ни говорила, а
новое пастбище никуда н^е годится. Я заявляю, что там
нельзя жить. Что там даже по утрам не пахнет утром.
Кое-кто смеется.
Представитель. Не сердись, что они смеются,
они ведь тебя понимают. Товарищи, почему любят ро¬
дину? А вот почему: хлеб там вкуснее, небо — выше,
воздух — душистее, голоса — звонче, по земле ходить
легче. Разве не так?
Старик справа. Долина была испокон веков
наша.
Солдат слева. Что значит «испокон веков»? Ни¬
чего не может принадлежать «испокон веков».. Когда ты
был молодой, ты принадлежал не себе, а князьям Каз¬
беки.
Старик справа. По закону — долина наша.
Молодая трактористка. Законы нужно, во
всяком случае, пересмотреть: может быть, они уже не
годятся.
Старик справа. И то сказать. Разве все равно,
какое дерево стоит возле дома, где ты родился? Или
какой у тебя сосед — разве это все равно? Мы хотим
вернуться хотя бы для того, чтобы нашими соседями
были вы, разбойники. Можете опять смеяться.
Старик слева (смеется). Почему же ты тогда не
можешь спокойно выслушать, что скажет насчет доли¬
ны твоя соседка — наш агроном Като Вахтангова?
Крестьянка справа. Мы еще далеко не все
сказали о нашей долине. Дома-то не все разрушены, а
от фермы по крайней мере фундамент остался.
Представитель. Вы можете рассчитывать на
помощь государства — и здесь и там, вы это знаете.
Крестьянка справа. Товарищ уполномочен¬
ный, здесь у нас не торговля. Я не могу снять с тебя
шапку и надеть на тебя другую, — эта, мол, лучше.
Может, она и лучше, да тебе твоя нравится.
Молодая трактористка. Земля — это не
шапка, не шапка в нашей стране, товарищ.
Представитель. Спокойно, товарищи. Правиль¬
но, земельный надел надо рассматривать скорее как
орудие, производящее полезные вёщи, но неверно было
бы не считаться с тем, что люда привязаны к опреде¬
ленному клочку земли. Преждр чем продолжать обсуж¬
дение, я предлагаю, чтобы вы рассказали товарищам
из колхоза «Ашхети», что вы собираетесь делать с этой
долиной.
Стариксправа. Согласен.
Старик слева. Правильно, пусть скажет Като.
Представитель. Товарищ агроном!
Женщина-агроном (встает, на ней военная
гимнастерка). Товарищи, прошлой зимой, когда здесь, в
предгорье, шли бои, мы, партизаны, говорили между со¬
бой, как нам после изгнания немцев восстановить садо¬
водство и в десять раз расширить площадь наших садов.
Я разработала проект системы орошения. Если у нас на
горном озере возвести плотину, мы дадим воду тремстам
гектарам неплодородной земли. Тогда бы наш колхоз
мог заниматься не только плодоводством, но и виногра¬
дарством. Но проект окупится только в том случае, если
к нам отойдет спорная долинная земля колхоза «Ашхе¬
ти». Вот расчеты. (Протягивает представителю папку.)
Старик справа. Запишите в протокол, что наш
колхоз собирается создать у себя конный завод.
Молодая трактористка. Товарищи, проект
этот был составлен в те дни и ночи, когда мы вынужде¬
ны были жить в горах, когда у нас часто не хватало
патронов, да и винтовок было мало. Даже карандаш
достать было трудно.
Аплодисменты с обеих сторон.
Старик справа. Спасибо товарищам из колхоза
имени Розы Люксембург и всем, кто защищал родину!
Колхозники обмениваются рукопожатиями и обнимают друг друга.
Крестьянка слева. Нам хотелось тогда, чтобы
наши солдаты, наши и ваши мужья, вернувшись, нашли
свою родную землю еще более плодородной.
Молодая трактористка. Как сказал поэт
Маяковский: «Отечество славлю, которое есть, нотриж-
ды — которое будет!»
Все делегаты -справа, кроме старика, встают и вместе с представи¬
телем из центра рассматривают чертежи агронома.
m
Голоса. Почему высота падения Двадцать Два
метра? \
— А эту скалу Цужно взорвать!
— В сущности Понадобится только цемент и
динамит.
— Они заставят воду спуститься сюда, ловко!
Очень молодой рабочий справа (старику
справа). Они оросят всю землю между холмами, взгля¬
ни, Резо.
Старик справа. Нечего мне смотреть. Я и так
знал, что проект будет хороший. Я не позволю, чтобы
к груди моей приставляли дуло.
Представитель. Не дуло, а всего-навсего каран¬
даш.
Смех.
Старик справа (мрачно встает и идет смотреть
чертежи). Эти разбойники, увы, прекрасно знают, что
у нас не могут устоять перед машинами и проектами.
Крестьянка справа. Резо Берешвили, когда у
тебя самого появляются новые проекты, ты несноснее
всех, это известно.
Представитель. Так как же мне быть с прото¬
колом? Можно записать, что у себя в колхозе вы выска¬
жетесь за то, чтобы уступить долину в связи с этим
проектом?
Крестьянка справа. Я — да. А ты, Резо?
Старик справа (склонившись над чертежами).
Я предлагаю, чтобы вы дали нам копии чертежей.
Крестьянка справа. Тогда, значит, можно идти
обедать. Если он возьмет чертежи и начнет их обсуж¬
дать— значит, вопрос, решен. Я его знаю. У нас все
такие.
Делегаты со смехом обнимают друг друга.
Старик слева. Да здравствует колхоз «Ашхети»!
Желаем вам удачи с конным заводом!
Крестьянка слева. Товарищи, в честь дорогих
гостей, делегатов колхоза «Ашхети» и представителя из
центра, у нас запланирован спектакль с участием певца
Аркадия Чхеидзе. Пьеса связана с нашим вопросом.
Аплодисменты. Молодая трактористка побежала
за певцом.
243
Крестьянка справа. Только, товарищи, чтоб
пьеса ваша была хорошая. Мы платим за нее до¬
линой. /
Крестьянка слева. Аркадий Чхеидзе знает на¬
изусть двадцать одну тысячу стихов.
Старик слева. Мы разучили пьесу под его руко¬
водством. Не так-то просто заполучить Аркадия. Пла¬
новой комиссии, товарищ, надо бы позаботиться, чтобы
он почаще бывал у нас на севере.
Представитель. Мы, собственно, больше зани¬
маемся экономикой.
Старик слева (улыбаясь). Вы наводите порядок
в распределении тракторов и виноградных лоз. Почему
бы вам не вмешаться и в распределение песен?
Молодая трактористка вводит в круг певца Аркадия
Чхеидзе, коренастого человека самого обыкновенного вида. За
ним идут четыре музыканта со своими инструментами. Ар¬
тистам аплодируют.
Молодая трактористка. Это товарищ упол¬
номоченный, Аркадий.
Певец здоровается с окружившими его колхозниками.
Крестьянка справа. Для меня большая честь
познакомиться с вами. О ваших песнях я слыхала еще
на школьной скамье.
Певец. На этот раз мы покажем спектакль с пес¬
нями, участвует почти весь колхоз. У нас с собой ста¬
рые маски.
Старик справа. Наверно, это какое-нибудь ста¬
рое предание?
Певец. Очень старое. Оно называется «Меловой
круг», родина его Китай. Но мы сыграем его в изме¬
ненной форме. Юра, покажи-ка маски. Товарищи, для
нас большая честь — выступать перед вами после такой
нелегкой дискуссии. Надеемся, вы согласитесь, что го¬
лосу старого поэта и тракторный рокот не помеха. Раз¬
ные вина, может быть, и не годится мешать, но старая
мудрость и новая мудрость дают отличную смесь. Ду¬
маю, однако, что до начала спектакля всех нас накор¬
мят? Это, знаете ли, помогает.
244
Голоса. Конечно!
— Пойдемте все в клуб!
Все весело расходятся.
Представитель (обращается к певцу). Надолго
эта история, Аркадий? Я сегодня же ночью должен
возвратиться в Тбилиси.
Певец (вскользь). Здесь, собственно, две истории.
Несколько часов.
Представитель (очень искренне). Никак нельзя
покороче?
Певец. Никак.
II
Знатный ребенок
Певец (сидя на земле перед музыкантами, с чер¬
ной буркой на плечах, листает потрепанные страницы
либретто).
В старое время, кровавое время,
В городе этом — а город «проклятым» прозвали —
царил
Губернатор по имени Георгий Абашвили.
Он богат был, как Крез.
У него была красавица жена.
У него был ребенок — кровь с молоком.
Ни один губернатор грузинский не мог бы
похвастать
Столькими лошадьми в конюшнях,
Столькими нищими у порога,
Столькими солдатами у себя на службе,
Столькими просителями в своем дворе.
Как описать мне вам такого Георгия Абашвили?
Жизнь его была сплошным блаженством.
Однажды в пасхальное воскресенье
Губернатор, а также его семья
Отправились в церковь.
Из-под арки дворца потоком выходят нищие и просители,
поднимая над головами изможденных детей, костыли и прошения.
За ними — два солдата в кольчугах, затем в дорогих нарядах
выходит семья губернатора.
245
Нищие и просители. Сжальтесь, ваша милость,
налог нам не по силам.
— Я потерял ногу на персидской войне, где
я возьму...
— Мой брат невиновен. Это недоразумение,
ваша милость.
— Он у меня умрет с голоду.
— Прошу вас, освободите единственного
оставшегося у нас сына от военной
службы.
— Ваша милость, инспектор, ведающий во¬
дой, подкуплен.
Слуга собирает прошения, другой слуга достает из кошелька день¬
ги и раздает милостыню. Солдаты, замахиваясь на толпу тяжелыми
кожаными бичами, оттесняют ее назад.
Солдат. Назад! Очистить вход в церковь!
Вслед за губернаторской четой в роскошной коляске везут губер¬
наторского ребенка. Толпа снова теснится вперед, чтобы посмо¬
треть на него.
Голоса из толпы. Вот он, ребенок!
— Я не вижу, не толкайтесь.
— Благословенье божье, ваша милость.
Певец (меж тем как солдаты работают бичами).
В ту пасху в первый раз народ наследника
увидел.
Два доктора от знатного ребенка не отходили
ни на шаг.
Они его хранили как зеницу ока.
Даже могущественный князь Казбеки
Засвидетельствовал ему свое почтение.
Жирный князь выходит вперед и здоровается с семьей губер¬
натора.
Жирный князь. С праздником, Нателла Абаш-
вили.
Раздается военная команда. Прискакавший конный гонец
протягивает губернатору свернутые в трубку бумаги. Губернатор
делает знак адъютанту, красивому молодому человеку, тот
подходит к всаднику и удерживает его. Наступает короткая пауза,
в течение которой жирный князь подозрительно рассматривает
всадника.
246
Какой денек! Вчера шел дождь, и я уже подумал:
невеселые праздники. А сегодня утром — пожалуйста,
ясное небо. Я люблю ясное небо, Нателла Абашвили,
душа моя. Маленький Михаил — вылитый губернатор,
ти-ти-ти. (Щекочет ребенка.) С праздником, маленький
Михаил, ти-ти-ти.
Жена губернатора. Подумайте, Арсен, Георгий
наконец-то решился начать новую пристройку на во¬
сточной стороне. Все предместье, где сейчас эти жалкие
лачуги, пойдет под сад.
Жирный князь. Вот хорошая новость после
стольких печальных. Что слышно о войне, брат Геор¬
гий?
Губернатор жестом отмахивается от ответа.
Верно мне говорили — стратегическое отступление? Ну
что ж, такие неприятности всегда случаются. Сегодня
дела лучше, а завтра хуже — раз на раз не приходится.
Переменный успех. Это же не имеет значения, правда?
Жена губернатора. Он кашляет! Георгий, ты
слышал? (Резко двум врачам, степенно стоящим у са¬
мой коляски.) Он кашляет..
Первый врач (второму). Позвольте вам напом¬
нить, Нико Микадзе, что я был против прохладной
ванны. Небольшая ошибка в температуре воды для ку¬
панья, наша милость.
Второй врач (также очень вежливо). Никак не
могу согласиться с вами, Миха Лоладзе, эту темпера¬
туру рекомендует наш великий и любимый Мишико
Оболадзе. Скорее ночной сквозняк, ваша милость.
Жена губернатора. Следите же за ним. Похо¬
же, что у него жар, Георгий.
Первый врач (склонившись над ребенком). Нет
никаких оснований для беспокойства, ваша милость.
Чуть погорячее ванна — и все будет в порядке.
Второй врач (смерив первого ядовитым взгля¬
дом). Я этого не забуду, любезнейший Миха Лоладзе.
Нет никаких оснований беспокоиться, ваша милость.
Жирный князь. Ай-ай-ай! Когда у меня колет в
печени, я всегда говорю: «Пятьдесят ударов по пяткам
доктору», и jn пшт.-4К1'гпму нто мы живем в изнежен¬
ный век. Раньше бы за это сразу голову с плеч.
Жена губернатора. Пойдемте в церковь, здесь,
наверно, сквозняк.
Процессия, состоящая из губернаторской семьи и слуг, поворачи¬
вает к церковной паперти. Жирный князь следует за процессией.
Адъютант подходит к губернатору и указывает на гонца.
Губернатор. Не перед богослужением же, Гоги.
Адъютант (всаднику). Перед богослужением гу¬
бернатору неугодно утруждать себя чтением депеш, тем
более что они, скорее всего, огорчительного свойства.
Ступай на кухню, друг, скажи, чтоб тебе дали поесть.
Адъютант присоединяется к процессии, гонец, выругавшись, идет
через ворота во дворец. Из дворца выходит солдат и останав¬
ливается под аркой.
Певец.
В городе тихо.
Перед церковью расхаживают голуби.
А солдат дворцовой стражи
Шутит с кухонной девчонкой,
Что с реки идет со свертком во дворец.
Служанка со свертком под мышкой хочет пройти через арку.
Предмет, который она несет, завернут в большие зеленые листья.
Солдат. Почему барышня не в церкви? Она отлы¬
нивает от богослужения?
Груше. Я уже оделась было, да тут понадобился
гусь для пасхального обеда, меня и послали, я знаю
толк в гусях.
Солдат. Гусь? (С напускным недоверием.) Надо
бы мне взглянуть на этого гуся.
Груше не понимает.
С вашей сестрой надо быть начеку. Тебе скажут: «Я хо¬
дила за гусем», а потом окажется, что не за гусем, а
совсем за другим.
Груше (решительно подходит к нему и показывает
гуся). Вот он. И если это не пятнадцатифунтовый, от¬
кормленный кукурузой гусь, я готова съесть его перья.
Солдат. Это король гусей! Его скушает сам губер¬
натор. Значит, барышня опять была на реке?
Груше. Да, на птичьем дворе.
248
Солдат. Ах вот как, на птичьем дворе, значит, ниже
по течению, а не наверху, где известные барышне ивы?
Груше. В‘ивняке я бываю ведь, только когда сти¬
раю белье.
Солдат (многозначительно). Вот именно.
Г р у ш е. Что «вот именно»?
Солдат (подмигивая). То самое.
Груше. А почему бы мне не стирать белье в
ивняке?
Солдат (с деланным смехом). «Почему бы мне не
стирать белье в ивняке»? Здорово, честное слово, здо¬
рово.
Груше. Не понимаю господина солдата. Что тут
такого?
Солдат (лукаво). Если б знала она, что знает он,
она б потеряла покой и сон.
Груше. Не знаю, что можно знать о каких-то ивах.
Солдат. А если напротив кустарник, из которого
все видно? Все, что там происходит, когда некоторые
«стирают белье»!
Груше. Что там происходит? Пусть господин сол¬
дат скажет, что он имеет в виду, и дело с концом.
Солдат. Наверно, уж происходит что-то такое, что
можно увидеть.
Груше. Уж не то ли, господин солдат, что в жару
я окунаю в воду кончики ног? Больше там ничего не
бывает.
Солдат. Нет, больше. Кончики ног и больше.
Груше. Что еще? Ну, может быть, иногда всю
ступню.
Солдат. Ступню и немножко больше. (Смеется.)
Груше (сердито). Симон Хахава, как тебе нестыд¬
но! Сидеть в жару в кустах и ждать, когда человек оку¬
нет ноги в воду! И, наверно, еще с другим солдатом!
(Убегает.)
Солдат (кричит ей вдогонку). Нет, один!
Когда певец возобновляет свой рассказ, солдат бежит за Груше.
Певец.
В городе тихо, зачем же нужно оружье?
Во дворце губернатора мир и покой.
Почему же дворец — это крепость?
249
Йз церкви слева быстро выходит жирный князь. 0н останав¬
ливается, оглядывается. У арки справа ждут два латника.
Князь замечает их и медленно проходит мимо, делая им знаки;
затем быстро удаляется. Один латник уходит через арку во
дворец, другой остается на страже. Из глубины сцены с разных
сторон глухо доносится: «По местам!» Дворец окружен. Издали
слышен церковный звон. Из церкви -возвращается губернатор¬
ская семья со свитой.
Певец.
И губернатор вернулся к себе во дворец,
И в западню превратилась крепость.
И гусь ощипан был и зажарен,
И не был съеден пасхальный гусь,
И полдень не был часом обеда,
И был этот полдень часом смерти.
Жена губернатора (на ходу). Совершенно не¬
возможно жить в этом сарае, но Георгий строит, ко¬
нечно, для своего сыночка, а не для меня. Михаил — это
все! Все для Михаила!
Губернатор. Ты слышал, брат Казбеки поздравил
нас с праздником! Очень мило, но, по-моему, в Нуке
этой ночью не было дождя. Где был брат Казбеки, там
шел дождь. Где же был брат Казбеки?
Адъютант. Надо расследовать.
Губернатор. Да, немедленно. Завтра же.
Процессия поворачивает к арке. Конный гонец, который в это
время возвращается из дворца, увидев губернатора, подходит к
нему.
Адъютант. Не изволите ли выслушать гонца из
столицы, ваше превосходительство? Он прибыл сегодня
утром с секретными бумагами.
Губернатор (на ходу). Не перед едой же, Гоги!
Процессия скрывается во дворце, и у ворот остаются только два
латника из дворцовой стражи.
Адъютант (гонцу). Губернатор не желает, чтобы
перед едой ему докучали военными сводками, а вторую
половину дня его превосходительство посвятит совеща¬
нию с выдающимися архитекторами, которые приглаше¬
ны также на обед. Вот они уже здесь.
Появляются три архитектора. Гонец уходит.
250
(Здоровается с архитекторами.) Господа, его превосхо¬
дительство ждет вас к обеду. Все его время будет по¬
священо только вам и великим новым планам! Поторо¬
питесь, господа!
Архитектор. Мы восхищены тем, что, несмотря
на тревожные слухи о неблагоприятном повороте войны
в Персии, его превосходительство собирается строить.
Адъютант. Вернее было бы сказать: «Из-за тре¬
вожных слухов»! Это пустяки. Персия далеко. Здешний
гарнизон готов в огонь и воду за своего губернатора.
Из дворца доносится пронзительный женский крик, потом военная
команда. Адъютант понуро идет к арке. Один из латников выходит
вперед, направляя на адъютанта копье.
В чем дело? Убери копье, пес. (В бешенстве, дворцовой
страже.) Обезоружить! Разве вы не видите, что поку¬
шаются на жизнь губернатора?
Латники из дворцовой стражи не подчиняются приказанию. Они
глядят на адъютанта холодно и равнодушно, на все остальное
они взирают так же безучастно. Адъютант пробивается во
дворец.
Архитектор. Это князья! Вчера ночью в столице
собрались князья, настроенные против великого князя и
его губернаторов. Господа, нам лучше унести ноги.
Архитекторы быстро уходят.
-Певец.
О великих мира сего слепота!
Как бессмертные, шествуют важно они
По выям согбенным, полагаясь на силу
Нанятых кулаков, испытанную временем.
Но время — не вечность!
О смена времен! О надежда народа!
Из-под арки выходит губернатор, на нем кандалы, лицо его
посерело, его ведут два солдата, вооруженные до зубов.
Навсегда, господин! Изволь же не горбиться!
Из дворца твоего глядят на тебя враги!
Никаких тебе зодчих не нужно, нужен
могильщик.
Переедещь не в новый дворец, а в
продолгозатую узкую яму.
251
Оглянись же напоследок, слепец!
Арестованный оглядывается.
Нравятся ли тебе владенья твои? Между
заутреней и обедом
Ты уходишь туда, откуда никто не вернулся.
Его уводят. Дворцовая стража присоединяется к солдатам.
Слышно, как горнист трубит тревогу. Шум за аркой.
Когда великого рушится дом,
Под обломками малые гибнут.
Кто счастья властителя не разделял,
Тот с ним нередко несчастье делит.
Коляска в пропасть летит и с собой
Взмыленных лошадей увлекает.
Из-под арки в панике выбегают слуги.
Слуги (наперебой). Корзины! Скорее все на третий
двор!
— Запас на пять дней!
— Ее милость в обмороке.
— Надо ее вынести, нельзя ей здесь оста¬
ваться.
— А мы?
— Нас перережут как кур, это уж известно.
— Боже, что с нами будет?
— Говорят, в городе уже течет кровь.
— Глупости, ничего подобного, губернатора
просто вежливо попросили явиться на сбори¬
ще князей, все уладят полюбовно, я узнал из
первых рук.
Оба врача также выбегают во двор.
Пер вый врач (пытаясь задержать второго). Ни-
ко Микадзе, ваш долг врача — оказать помощь Нател¬
ле Абашвили.
г. Второй врач. Мой долг? Как бы не так! Это
ваш долг.
Первый врач. Кто сегодня наблюдает за ребен¬
ком, Нико Микадзе, вы или я?
Второй врач, Неужели вьг серьезно думаете,
252
Миха Лоладзе, что из-за какого-то мальчишки я хотя
бы на минуту задержусь -в этом зачумленном доме?
Между ними завязывается драка. Слышны только возгласы: «Вы
изменяете своему долгу!» и «Какой там долг!»
(Наконец ударом сшибает с ног первого.) А ну тебя.
(Убегает.)
Слуги. У нас есть время до вечера, раньше солда¬
ты не напьются.
— А может, они еще не взбунтовались?
— Дворцовая стража ускакала.
— Неужели никто не знает, что случилось?
Груше. Рыбак Мелива говорит, что в столице ви¬
дели на небе комету с красным хвостом. Это к не¬
счастью.
Слуги. Говорят, вчера в столице объявили, что
персидская война проиграна.
— Князья восстали. Говорят, великий князь
уже удрал. Всех его губернаторов казнят.
— Маленьких людей они не тронут. У меня
брат — латник.
Входит солдат Симон Хахава. Он ищет в сутолоке Груше.
Адъютант (появляется в арке). Все на третий
двор! Помогите уложить вещи! (Прогоняет челядь.)
Симон (находит наконец Груше). Вот ты где,
Груше. Что собираешься делать?
Груше. Ничего. На худой конец у меня в горах
есть брат, а у брата хозяйство. А что с тобой будет?
Симон. А со мной ничего не будет. (Снова чинно.)
Груше Вахнадзе, твой вопрос насчет моих планов ра¬
дует мое сердце. Меня назначили сопровождать и охра¬
нять жену губернатора, Нателлу Абашвили.
Груше. Разве дворцовая стража не взбунтовалась?
Симон (серьезно). Взбунтовалась.
Груше. Не опасно ли сопровождать жену губерна¬
тора?
Симон. В Мцхети так говорят: разве для ножа
опасно колоть?
Груше. Но ты же не нож, а человек, Симон Хаха¬
ва. Какое тебе дело до этой женщины?
253
Симон. До нее мне нет нш акого дела, но меня на¬
значили, и я еду.
Груше. В таком случае господин солдат — недале¬
кий человек: ни за что ни про что подвергает себя опас¬
ности.
Ее зовут из дворца.
Я спешу на третий двор, мне некогда.
Симон. Если некогда, то нам незачем спорить, для
хорошего спора нужно время. Можно осведомиться,
есть ли у барышни родители?
Груше. Нет. Только брат.
Симон. Поскольку времени у нас в обрез, второй
вопрос будет такой: как барышня насчет здоровья?
Груше. Разве только иногда кольнет в правом пле¬
че, а вообще-то хватит сил на любую работу, покамест
никто не жаловался.
Симон. Это уже известно. Если в пасхальное вос¬
кресенье кому-то нужно пойти за гусем, то посылают
ее. Вопрос номер три: барышня терпелива или нет?
Скажем так — нужны ей вишни среди зимы?
Груше. Не то чтобы нетерпелива, но если человек
ни е того ни сего уходит на войну и потом от него нет
известий, то это, конечно, плохо.
Симон. Известия будут.
Из дворца снова зовут Груше.
И наконец, главный вопрос...
Груше. Симон Хахава, так как я должна идти на
третий двор и мне некогда, то я сразу отвечаю «да».
Симон (очень смущенно). Есть поговорка: «по¬
спешность— это ветер на строительных лесах». Но есть
и другая поговорка: «богатые не торопятся». Я ро¬
дом из...
Груше. Из Цхалаури.
Симон. Барышня, значит, уже навела справки?
Я здоров, заботиться мне не о ком, получаю в месяц
десять пиастров, а если назначат казначеем, то и два¬
дцать. Покорнейше прошу вашей руки.
Груше. Симон Хахава, я согласна.
Симон (снимая с шеи цепочку с крестиком). Это
254
крестик моей матери, Груше Ёахнадзе, цеРочка сереб¬
ряная. Прошу ее носить.
Груше. Спасибо, Симон.
Симон (надевает на нее цепочку). Лучше будет,
если барышня отправится «а третий двор, а то как бы
чего не вышло. Кроме того, мне нужно запрячь лоша¬
дей, это ведь барышне ясно.
Груше. Да, Симон.
Они стоят в нерешительности.
Симон. Я только доставлю губернаторскую жену
туда, где войска не перешли на сторону мятежников.
Когда война кончится, я вернусь. Недели через две или
три. Надеюсь, что моя невеста не будет скучать в мое
отсутствие.
Груше.
Симон Хахава, я буду ждать тебя.
Иди спокойно на войну, солдат.
Кровавая война, жестокая война,
Не каждому дано прийти с войны домой.
Когда ты вернешься, я буду здесь,
Я буду ждать тебя под вязом под зеленым,
Я буду ждать тебя под голым, зимним вязом,
Я буду ждать, пока не явится последний.
И после того.
А когда ты придешь с войны,
Ты у двери не увидишь сапог,
И подушка будет рядом со мною пуста,
И никто целовать меня не будет.
Ах, когда ты придешь, ах, когда ты придешь,
Ты увидишь, что все как прежде.
Симон. Благодарю тебя, Груше Вахнадзе. И до
свиданья! (Низко кланяется ей.)
Так же низко кланяется ему она. Потом она убегает, не огляды¬
ваясь. Из-под арки выходит адъютант.
Адъютант (грубо). Запрягай лошадей в большую
повозку, шевелись, болван!
Симон Хахава вытягивается, затем уходит. Из-под арки, сог¬
нувшись под тяжестью огромных сундуков, выходят двое слуг.
За ними, поддерживаемая служанками, следует Нателла
Абашвили. Позади — служанка с ребенком.
255
Жена губернатора. Никому опять до меня нет
дела. Я совсем голову потеряла. Где Михаил? Как ты
неловко его держишь! Сундуки на повозку! Известно ли
что-нибудь о губернаторе, Гоги?
Адъютант (качает головой). Вы должны немед¬
ленно уехать.
Жена губернатора. Есть ли сведения из го¬
рода?
Адъютант. Нет, покамест все спокойно, но нельзя
терять ни минуты. Сундуки не поместятся на повозке.
Выберите, что вам нужно. (Быстро уходит.)
Жена губернатора. Только самое необходимое!
Живо откройте сундуки, я скажу, что захватить.
Слуги ставят сундуки на землю и открывают их.
(Указывая на парчовые платья.) Конечно, зеленое и
вот это, с мехом! Где врачи? У меня опять разыгры¬
вается ужасная мигрень, всегда начинается с висков.
И вот это, с жемчужными пуговками...
Вбегает Груше.
Ты, я вижу, не торопишься. Сейчас же принеси грелки.
Груше убегает, затем возвращается с грелками.
(Молча, взглядом и жестами, дает ей одно приказание
за другим.) Смотри не порви рукав.
Молодая служанка. Ваша милость, поглядите,
с платьем ничего не случилось.
Жена губернатора. Потому что я тебя схва¬
тила за руку. Я уже давно за тобой слежу. Тебе только
бы строить глазки адъютанту! Я тебя убью, сука.
(Бьет ее.)
Адъютант (возвращается). Прошу вас, поторопи¬
тесь, Нателла Абашвили. В городе уже стреляют. (Ухо¬
дит.)
Жена губернатора (отпускает молодую слу¬
жанку). Господи! Неужели они нас тронут? За что? За
что?
Все молчат.
(Начинает рыться в сундуках.) Найди парчовый жакет!
Помоги ей! Что с Михаилом? Он спит?
256
Служанка с ребенком. Да, ваша милость.
Жена губернатора. Тогда положи его на ми¬
нутку и принеси мне из спальни сафьяновые сапожки,
они идут к зеленому.
Служанка кладет ребенка и убегает.
(Молодой служанке.) А ты что стоишь?
Молодая служанка убегает.
Стой, не то я велю тебя выпороть!
Пауза.
Как все это уложено —без любви, без понимания! За
всем следи сама... В такие минуты как раз и видишь,
какие у тебя слуги. Жрать вы мастера, а что такое
благодарность, вам невдомек. Так и замечу себе на
будущее.
Адъютант (очень взволнованный). Нателла, сию
же минуту поезжайте. Судью верховного суда, Орбе-
лиани, только что повесили ковровщики.
Жена губернатора. Как же так? Серебристое
мне нужно взять с собой, оно стоило тысячу пиастров.
И вот это, и все меха. А где темно-красное?
Адъютант (пытается оторвать ее от нарядов).
В предместье начались беспорядки. Нам нужно сейчас
же уехать. Где ребенок?
Жена губернатора (зовет служанку, исполняю¬
щую обязанности няньки). Маро! Приготовь ребенка!
Куда ты делась?
Адъютант (уходя). Наверно, придется отказаться
от коляски и ехать верхом.
Жена губернатора роется в платьях, бросает некоторые из них в
ворох, который она намерена взять с собой, затем снова отбрасы¬
вает их. Слышен шум, барабанный бой. На небе появляется зарево.
Жена губернатора (лихорадочно продолжает
рыться). Не могу найти темно-красное. (Пожимая пле¬
чамипервой служанке.) Возьми весь ворох и уложи в
коляску. А Маро почему не возвращается? Вы что, все
сошли с ума? Так я и думала, оно в самом низу.
Адъютант (возвращается). Скорее, скорее!
9 Брехт, т. IV
257
Жена губернатора (второй служанке). Беги!
Брось их прямо в повозку!
Адъютант. Мы едем верхом. Идемте, или я уез¬
жаю один.
Жена губернатора. Маро! Возьми ребенка!
(Второй служанке.) Поищи ее, Машо! Нет, сначала от¬
неси платья в повозку! Глупости, и не подумаю ехать
верхом! (Оглядывается, видит зарево, ужасается.) Го¬
рит!
Адъютант уводит ее. Первая служанка, качая головой,
несет за ней ворох платьев. Из-под арки выходят слуги.
Повариха. По-моему, это горят восточные ворота.
Повар. Ушли. И повозку с едой оставили. Как бы
нам теперь выбраться?
Конюх. Да, пока в этом доме жить нельзя. Сулико,
я захвачу несколько одеял, мы сматываемся.
Маро (выходит из-под арки с сапожками). Ваша
милость!
Толстая женщина. Ее уже нет.
Маро. А ребенок? (Бежит к ребенку, поднимает
его.) Оставили его, вот звери. (Протягивает ребенка
Груше.) Подержи-ка его минутку. (Лживо.) Я погляжу,
где коляска. (Убегает вслед за женой губернатора.)
Груше. Что сделали с хозяином?
Конюх (проводит по шее ладонью). Чик-чик.
Толстая женщина (при виде этого жеста впа¬
дает в истерику). Боже мой, боже мой, боже мой! Наш
господин Георгий Абашвили! Во время заутрени он был
еще здоровехонек, и вот... Уведите меня отсюда! Мы все
пропали, мы умрем без покаяния. Как наш господин
Георгий Абашвили.
Третья сл ужал к а (утешая ее). Успокойтесь,
Нина... Вас увезут отсюда. Вы никому не причинили
зла.
Толстая женщина (в то время как ее уводят).
О боже мой, боже мой, боже мой! Скорее, скорее, прочь
отсюда, они идут сюда, они идут!
Третья служанка. Губернаторша так не горюет,
как Нина. Даже оплакивать их мертвецов должны за
них другие! (Взгляд ее падает на ребенка, которого все
еще держит Груше.) Ребенок! Чего это он у тебя?
258
Груше. Его оставили.
Третья служанка. Она его бросила? Михаила,
которого берегли от малейшего сквозняка?
Слуги собираются вокруг ребенка.
Груше. Он просыпается.
Конюх. Послушай, брось-ка его лучше. Не хотел
бы я быть на месте того, кого застанут с ребенком.
Я соберу вещи, а вы подождите. (Уходит во дворец.)
Повариха. Он прав. Уж когда они начнут, они вы¬
резают друг друга целыми семьями. Уйду-ка я лучше.
Все уходят. Остаются только две женщины и Груше с ребенком
на руках.
Третья служанка. Тебе же сказали — брось его!
Г руше. Нянька попросила меня подержать.
Повариха. Так она и вернется. Эх ты, простота!
Третья служанка. Не ввязывайся ты в это дело.
Повариха. Он им еще нужнее, чем губернаторше.
Он же наследник. Знаешь, Груше, душа у тебя добрая,
но уж умной тебя не назовешь. Если бы ребенок был
прокаженный, и то было бы лучше, вот что я тебе ска¬
жу. Смотри не попадись.
Конюх возвращается с узлами и раздает их женщинам. Все,
кроме Груше, готовы отправиться в путь.
Груше (упрямо). Никакой он не прокаженный.
У него человеческий взгляд.
Повариха. Вот и не гляди на него. Дура ты, на
тебя все можно взвалить. Скажут тебе: сбегай за са¬
латом, у тебя ноги длинные, ты давай бежать. Мы по¬
едем на арбе, собирайся скорее, найдется и для тебя
место. Господи Иисусе, наверно, уже вся улица горит.
Третья служанка. Ты что, еще не собралась?
Слушай, ты, сейчас латники явятся сюда из казармы.
Обе женщины и конюх уходят.
Груше. Иду. (Кладет ребенка на землю, несколько
мгновений смотрит на него, достает из оставленных сун¬
дуков какую-то одежду и укрывает все еще спящего ре¬
бенка. Затем убегает во дворец за своими вещами).
259
9*
Слышен конский топот и женские крики. Выходят жирный
князь и несколько пьяных латников. Один из них
несет на острие копья голову губернатора.
Жирный князь. Сюда, на самую середину.
Один из солдат становится на плечи другому, берет голову и
смотрит, в каком месте арки ее прибить.
Это не середина, чуть-чуть правее, вот так. Уж если я
что делаю, милейшие, то делаю как следует.
Солдат с помощью гвоздя и молотка прикрепляет голову за волосы
к арке.
Сегодня утром, у церкви, я сказал Георгию Абашвили,
что люблю ясное небо. Но, пожалуй, еще больше я люб¬
лю гром среди ясного неба, да-да. Жаль только, что
они увезли мальчишку. Вот кто мне нужен. Ищите его
по всей Грузии. Тысяча пиастров.
Покуда Г р у ш е, оглядываясь, осторожно приближается к арке,
жирный князьс латниками уходит. Снова слышен конский
топот. Груше, с узлом <в руках, направляется в сторону церкви.
Почти у самого входа в церковь она оборачивается, чтобы посмо¬
треть, на месте ли ребенок. Певец начинает петь. Груше стоит
неподвижно.
Певец.
И вот, когда она стояла у последних ворот,
Она услышала—иль показалось ей,—
Что мальчик говорит, не плачет, нет, а внятно
Ей говорит: «Останься, помоги».
И он сказал еще — он говорил, не плакал:
«.Знай, женщина, кто не идет на зов беды,
Кто глух к мольбе, тот не услышит никогда
Ни ласкового голоса любви,
Ни щебета дрозда, ни радостного вздоха,
Каким приветствует усталый виноградарь
Вечерний благовест». Услышав эту речь...
Груше делает несколько шагов к ребенку и склоняется над ним.
Она вернулась, чтобы посмотреть в последний раз
На мальчика и только несколько мгновений
Побыть с ним рядом — лишь пока за ним
Мать не придет иль кто другой.
Она садится рядом с ребенком и опирается о сундук.
260
Лишь на минутку. Ведь город был уже охвачен
Бедой и дымом.
Свет постепенно меркнет, словно наступили вечер и ночь. Груше
идет во дворец, возвращается оттуда с фонарем и молоком и на¬
чинает кормить ребенка.
Певец (громко).
Страшен соблазн сотворить добро!
Груше, явно бодрствуя, сидит с ребенком всю ночь напролет. То
она зажигает фонарик, чтобы взглянуть на ребенка, то укутывает
его поплотнее парчовым покрывалом. Она то и дело прислушивается
и оглядывается, не идет ли кто-нибудь.
Долго сидела она с ребенком,
Вечер настал, настала ночь,
Рассвет наступил. Да, слишком долго
Сидела она и слишком долго
Глядела на маленькие кулачки,
На маленький лобик. И утром, не в силах
Соблазн превозмочь, она поднялась,
Со вздохом над спящим ребенком склонилась,
Взяла его на руки и понесла.
Груше делает все в точности так, как говорит певец.
Она взяла его, как добычу,
Она унесла его, как воровка. IIIIII
Бегство в северные горы
Певец.
Когда Груше Вахнадзе покинула город,
Она пошла по Военно-Грузинской дороге.
На север шла она, песню пела
И по пути молоко покупала.
Музыканты.
Как от убийц уйти человеку,
От злых ищеек, от псов кровавых?
Она брела в безлюдные горы,
Брела по Военно-Грузинской дороге,
Пела песню, молоко покупала.
Груше несет ребенка в заплечном мешке. В одной руке у нее
узелок, в другой — посох.
261
Груше (поет).
Четыре генерала
В Иран ушли.
Один из них не воевал,
Второй никак не побеждал,
У третьего не шли солдаты в бой,
Четвертый рад был повернуть домой.
Четыре генерала
Ни е чем пришли.
Сосо Робакидзе
В Иран ушел.
Он воевал без дураков,
Он быстро побеждал врагов,
Рвались его солдаты в бой,
И сам он не спешил домой!
Сосо Робакидзе—
Вот это герой.
На пути Груше появляется крестьянская хижина.
(Ребенку.) Вот и полдень, пора людям есть. Мы сей¬
час подождем на травке, пока наша Груше не раздо¬
будет кружечку молочка. (Сажает ребенка на землю и
стучит в дверь хижины.)
Дверь отворяет старик крестьянин.
Не найдется ли у вас кружечки молочка и, может быть,
кукурузной лепешки, дедушка?
Старик. Молока? У нас нет молока. Господа сол¬
даты из города забрали наших коз. Если вам нужно
молоко, пойдите к господам солдатам.
Груше. Но кружечка молока для ребенка у вас,
может быть, найдется, дедушка?
Старик. «За спасибо», что ли?
Груше. Кто вам сказал «за спасибо»! (Достает ко¬
шелек.) Мы платим по-княжески. На что нам богатство,
была бы спесь!
Старик, ворча, приносит молоко.
Сколько же за кружечку?
262
Старик. Три пиастра. Молоко теперь дорогое.
Груше. Три пиастра? За эту каплю?
Старик молча захлопывает дверь перед ее носом.
Михаил, ты слышишь? Три пиастра! Это мы не можем
себе позволить. (Возвращается к ребенку, садится и
дает ему грудь.) Попробуем сначала >вот так. Соси и
думай о трех пиастрах! Грудь пустая, но тебе кажется,
что ты пьешь, и это уже не так плохо. (Качает головой,
видя, что ребенок перестал сосать. Встает, идет к хи¬
жине и снова стучит в дверь.) Дедушка, отвори, мы
заплатим! (Тихо.) Пропади ты пропадом.
Старик отворяет.
Я думала, ты возьмешь с нас полпиастра. Но ребенку
нельзя без еды. Отдавай за пиастр, а?
Старик. Два пиастра.
Груше. Постой, не затворяй дверь. (Долго роется
в кошельке.) Вот два пиастра. Неужели цены не упадут,
у нас впереди еще длинный путь. Это же просто убий¬
ство.
Старик. Убейте солдат, если вам нужно молоко.
Груше (поит ребенка). Дорогое удовольствие. Пей,
Михаил, это половина недельного жалованья. Они здесь
думают, что мы заработали деньги задницей. Ну и обузу
взяла я на себя, Михаил! (Рассматривая парчовое по¬
крывало, в которое завернут ребенок.) Тысячное покры¬
вало, и ни одного пиастра на молоко. (Смотрит в глу¬
бину сцены.) Вон там коляска с богатыми беженцами,
надо идти туда.
У постоялого двора. Груше, в парчовом покрывале, подходит к
двум знатным дамам. На руках у Груше ребенок.
Груше. Ах, сударыни, наверно, тоже решили здесь
переночевать? Это просто ужасно, везде все перепол¬
нено, невозможно достать экипаж. Моему кучеру взду¬
малось повернуть обратно, и полверсты мне пришлось
пешком идти. Босиком! Мои персидские туфли — вы же
знаете, какие там каблучки! Но почему же никто к вам
не выходит?
263
Пожилая дама. Хозяин заставляет себя ждать.
С тех пор как в столице начались эти волнения, по всей
стране забыли об учтивости.
Выходит хозяин, почтенный длиннобородый старик. За ним идет
работник.
Хозяин. Простите старика за то, что он заставил
вас ждать, сударыни. Мы с внучонком смотрели сейчас,
как цветет персиковое дерево, вон там, на косогоре, за
кукурузным полем. Там у нас фруктовые деревья, не¬
сколько вишен. А дальше к западу (показывает) почва
каменистая. Туда крестьяне гонят овец. Посмотрели бы
вы на персиковые деревья в цвету, какой изысканный
розовый цвет.
Пожилая дама. Плодородные, оказывается, у
вас места.
Хозяин. Благословенные. Ну а как там на юге, де¬
ревья уже зацвели? Вы ведь с юга, сударыни?
Молодая дама. Признаться, в дороге я не наблю¬
дала за природой.
Хозяин (вежливо). Понимаю, пыль. По нашей до¬
роге лучше ехать потихоньку, если незачем торопиться,
разумеется.
Пожилая дама. Прикрой шалью шею, милая. По
вечерам здесь ветер, по-видимому, довольно прохладен.
Хозяин. Это .ветер с ледника Янга-Тау, сударыни.
Г р у ш е. Как бы мой сын не простудился.
Пожилая дама. Довольно просторный постоя¬
лый двор. Не остановиться ли нам здесь?
Хозяин. О, сударыням нужны комнаты? Увы, су¬
дарыни, постоялый двор переполнен и слуги разбежа¬
лись. Я в отчаянии, но я никого больше не могу поме¬
стить, даже с рекомендательными письмами...
Молодая дама. Не можем же мы ночевать на
улице.
Пожилая дама (сухо). Сколько это будет стоить?
Хозяин. Сударыня, вы понимаете, что сейчас, ког¬
да пристанища ищут столько беженцев, конечно, весьма
уважаемых, но все же неугодных властям, я должен
соблюдать осторожность. Поэтому...
Пожилая дама. Мой милый, мы не беженцы.
Мы направляемся в горы, в свою летнюю резиденцию,
264
только всего. Нам не пришло бы в голову притязать на
ваше гостеприимство, если бы мы... так сильно в нем не
нуждались.
Хозяин (кивает в знак согласия). В этом я не сом¬
неваюсь. Я сомневаюсь только в том, что единственная
свободная комнатушка -подойдет сударыням. Мне при¬
дется взять по шестьдесят пиастров с человека. Ведь
сударыни путешествуют вместе?
Груше. В некотором роде — да. Мне тоже нужно
пристанище.
Молодая дама. Шестьдесят пиастров! Это же
убийство!
Хозяин (холодно). Сударыни, я никого не собира¬
юсь убивать, поэтому... (Поворачивается, чтобы уйти.)
Пожилая дама. Зачем говорить об убийствах?
Пойдемте. (Входит в дом., за ней работник.)
Молодая дама (в отчаянии). Сто восемьдесят
пиастров за комнату! (Оборачиваясь в сторону Груше.)
Какой ужас, с ребенком вместе! А если он будет кри¬
чать?
Хозяин. Комната стоит сто восемьдесят, на двоих
или на троих — все равно.
Молодая дама (другим тоном). С другой сто¬
роны, невозможно же оставлять вас на улице, моя ми¬
лая. Прошу вас, пойдемте.
Все входят в дом. С противоположной стороны, из глубины сце¬
ны, появляются работник с поклажей, за ним пожилая
дама, молодая дама и Груше с ребенком.
Сто восемьдесят пиастров! Ни разу я так не волнова¬
лась с тех пор, как привезли домой бедного Лухуми.
Пожилая дама. Зачем здесь говорить о Лухуми?
Молодая дама. Нас, собственно, четверо, ребе¬
нок ведь тоже идет в счет, не так ли? (Груше.) Не могли
бы вы заплатить хотя бы половину?
Г р у ш е. Это невозможно. Видите ли, мне пришлось
быстро собраться, а адъютант забыл дать мне достаточ¬
но денег в дорогу.
Пожилая дама. Шестьдесят-то пиастров по край¬
ней мере у вас найдется?
Груше. Шестьдесят я заплачу.
Молодая дама. Где кровати?
265
Работник. Кроватей нет. Вот одеяла и мешки.
Придется вам самим устраиваться. Можете еще радо¬
ваться, что вас не уложили в землю, как многих других.
(Уходит.)
Молодая дама. Ты слышала? Я сейчас же пой¬
ду к хозяину. Пусть он высечет этого негодяя.
Пожилая дама. Как твоего мужа?
Молодая дама. Ты такая черствая. (Плачет.)
Пожилая дама. Как же нам устроить хоть ка¬
кое-то подобие постели?
Груше. Об этом уж я позабочусь. (Сажает ребен¬
ка на пол.) В компании всегда лучше. А у вас есть ко¬
ляска. (Подметая пол.) Так все неожиданно! Обычно
перед обедом муж мне говорил: «Женушка, ты бы при¬
легла, не то снова разыграется твоя мигрень». (Тащит
мешки, готовит постели.)
Дамы, следя за ее работой, переглядываются.
«Георгий, говорила я губернатору, как я могу прилечь,
когда на обед приглашено шестьдесят гостей, а на слуг
совершенно нельзя положиться, да и Михаил не станет
без меня есть». (Михаилу.) Видишь, Михаил, все ула¬
живается, что я тебе говорила? (Вдруг замечает, что да¬
мы как-то странно глядят на нее и шушукаются.) Ну
вот, по крайней мере не на голом полу. Я сложила оде¬
яла вдвое.
Пожилая дама (повелительным тоном). Ловко
вы стелите постели, милая, как я погляжу. Покажите-ка
ваши руки!
Груше (испуганно). Зачем вам это нужно?
Молодая дама. Сейчас же покажите руки.
Груше показывает дамам свои руки.
(Торжествующе.) В ссадинах от работы! Эй, слуга!
Пожилая дама (подходит к двери, кричит). Эй,
прислуга!
Молодая дама. Попалась, мошенница. Призна¬
вайся, что ты замышляла?
Груше (растерянно). Ничего я не замышляла. Я ду¬
мала, что вы, может быть, подвезете меня. Пожалуйста,
не шумите, я сама уйду.
266
Молодая дама (в то время как пожилая продол¬
жает звать прислугу). Уйдешь, конечно, да только под
охраной. А пока побудь здесь. Ни с места, слышишь?
Груше. Да ведь я же хотела заплатить шестьде¬
сят пиастров. Вот, пожалуйста. (Показывает кошелек.)
Посмотрите сами, деньги у меня есть. Вот четыре десят¬
ки, а вот пятерка, нет, это тоже десятка, вот видите —
шестьдесят. Я только хотела, чтобы вы подвезли меня
с ребенком. Вот вам вся правда.
Молодая дама. Ах, ты хотела пробраться к мам
в коляску! Теперь ясно.
Груше. Ваша милость, я не скрываю, я человек
низкого рода, прошу вас, не зовите полицию. Этот ребе¬
нок благородного звания, посмотрите на его белье, он
такой же беженец, как и вы сами.
Молодая дама. Благородного звания, знаем мы
эти истории. Отец его, наверно, князь, а?
Груше (в отчаянии; пожилой даме). Да не кричи¬
те же вы! Неужели у вас нет сердца?
Молодая дама (пожилой). Смотри, как бы она
чего-нибудь тебе не сделала. Она опасна. На помощь!
Убивают!
Работник (входит). В чем дело?
Пожилая дама. Эта особа пробралась сюда под
видом знатной дамы. Наверно, она воровка.
Молодая дама. И опасная притом. Она хотела
нас убить. Этим делом должна заняться полиция. Ах,
боже мой, я уже чувствую, что у меня начинается миг¬
рень.
Работник. Полиции сейчас здесь нет. (Груше.)
Собирай свои пожитки, сестрица, и чтоб духу твоего
ддесь не было.
t Груше ("с гневом берет ребенка. Зло). Разве вы лю¬
ди! Погодите, приколотят к стене ваши головы!
— Работник (выталкивает ее). Помалкивай. Не то
придет старик, а с ним шутки плохи.
П ожилая дама (молодой). Проверь, не успела
ли она уже что-нибудь украсть.
В то время как обе дамы лихорадочно просматривают свои вещи,
работник и Груше с ребенком выходят из ворот.
Работник. Доверяйся — да оглядывайся, вот что
267
я тебе скажу. Сначддя присмотрись к человеку, а потом
уж с ним связывайся.
Груше. Я думала, что с себе подобными они обой¬
дутся по чести.
Работник. Держи карман шире! Уж ты мне по¬
верь, нет ничего труднее, чем подражать ленивому и
бесполезному человеку. Если они заподозрят тебя в том,
что ты сама подтираешься или хоть раз в жизни рабо¬
тала своими руками — кончено дело. Подожди-ка ми¬
нутку, я вынесу тебе лепешку и яблочек.
Груше. Лучше не надо.-Пойду, пока не явился хо¬
зяин. Если идти ©сю ночь, то уж, наверно, не догонят.
(Отправляется в путь
Работник (тихо ей вдогонку). На первом перек¬
рестке поверни направо.
Она исчезает.
Певец.
Когда Груше Вахнадзе на север спешила,
За нею спешили латники князя.
Музыканты.
Как уйти босиком от латников конных,
От злых ищеек, от псов кровавых?
Они и ночью идут по следу.
Не знают усталости палачи.
Сон их недолог.
Два латника шагают по дороге.
Ефрейтор. Дубина ты, из тебя ничего не полу¬
чится. А почему? Потому что ты не предан делу душой.
Начальнику это видно по любой мелочи. Позавчера,
когда я занялся этой толстухой, я приказал тебе подер¬
жать мужа. Ты его держал, что верно, то верно, ты даже
пнул его в брюхо. Но, спрашивается, разве ты делал
это с радостью, как порядочный солдат, или так толь¬
ко, приличия ради? Я следил за тобой, дубина. У тебя
же башка набита соломой; тебя никогда не повысят в
чине.
Шагают некоторое время молча.
Ты думаешь, я не вижу, что ты норовишь все делать
мне наперекор? Я запрещаю тебе хромать, а ты все-
265
таки нарочно хромаешь, потому 4то я продал лошадей.
А продал я их потому, что такой цёны нигде мне за них
не дадут. Хромаешь ты для того, чтобы .показать, как
тебе не хочется идти пешком. Я же вижу тебя насквозь.
Имей в виду, это тебе не поможет, а только повредит.
Песню1
Оба латника (поют).
На войну иду, душа томится:
Суждено ли к милой возвратиться?
Я друзьям оставил на поруки
Честь и сердце дорогой подруги.
Ефрейтор. Громче!
Оба латника (поют).
Может быть, рыдать придется милой
Над моею раннею могилой:
Вот вы, ноги, что ко мне бежали,
Вот вы, руки, что меня ласкали!
Идут некоторое время молча.
Ефрейтор. Хороший солдат предан делу душой и
телом. За начальника он пойдет ,в огонь и в воду. Уга¬
сающим взглядом он еще успевает поймать одобритель¬
ный кивок своего ефрейтора. Другой награды ему и не
надо. Но тебе-то уж кивать никто не станет, а сдохнуть
ты все-таки сдохнешь. Черт побери, хотел бы я знать,
как я с таким подчиненным найду губернаторского
сынка.
Они продолжают шагать.
Певец.
Когда Груше Вахнадзе дошла до реки Сирры,
Слишком устала она, и мальчик был слишком
тяжел.
Музыканты.
Розовый свет зари в кукурузных полях
Для того, кто не спал всю ночь,— лишь сырость
и холод.
Утренний шум во дворе, дымок над трубой
Беглому страшен. Кто тащит ребенка,
Чувствует тяжесть, одну только тяжесть.
Груше с ребенком стоит перед крестьянской усадьбой.
269
Груше. Опять тьг мокрый, ты же знаешь, что у
меня нет пеленок. Михаил, нам надо расстаться. От
города мы уже далеко. Не может быть, чтобы за таким
клопом, как ты, они пошли в такую даль. У этой кресть¬
янки доброе лицо. А слышишь, как пахнет молоком?
Ну что ж, прощай, Михаил, я забуду, как ты всю ночь
колотил меня ножками в спину, чтобы я резвее бежала,
а ты забудь, что я тебя плохо кормила. Я кормила тебя
от чистого сердца. Я бы тебя за твой носик навсегда
взяла, но нельзя. Я бы показала тебе козу и научила
проситься на горшок, но мне нужно вернуться, пото¬
му что мой любимый тоже вот-вот вернется, и нехорошо
будет, если он меня не найдет. Ты не можешь этого
требовать, Михаил.
Толстая крестьянка несет в дом подойник с молоком. Груше
ждет, чтобы та скрылась, а затем осторожно подходит к дому.
Она крадется к двери и кладет ребенка у порога. Затем, спрятав¬
шись за дерево, ждет до тех пор, пока крестьянка не выхо¬
дит из дому и не замечает ребенка.
Крестьянка. Иисусе Христе, что это такое? Эй,
муж!
Крестьянин (выходя). Что случилось? Дай мне
доесть суп.
Крестьянка (ребенку). Где твоя мать, у тебя нет
матери? Это мальчик. Какое тонкое белье, видать, бла¬
городный ребенок. Положили под дверью — и баста.
Ну и времена!
Крестьянин. Кто думает, что мы будем его кор¬
мить, тот ошибается. Отнесешь его в деревню священ¬
нику, и дело с концом.
Крестьянка. Что священник будет с ним делать?
Ребенку нужна мать. Смотри, он просыпается. Может,
возьмем его, а?
Крестьянин (кричит). Нет.
Крестьянка. Я бы устроила ему кроватку в углу
возле кресла. Нужна только корзинка. A ib поле я его
буду брать с собой. Смотри, как он смеется! Нет, у нас
есть крыша над головой, и мы его возьмем, так и знай.
(Уносит ребенка в дом.)
Крестьянин, протестуя, следует за ней. Груше выходит из-
за дерева, смеется и уходит в обратном направлении.
270
Певец. \
Беглянка, почему ты весела?
Музыканты. V
Да потому, что бедный мой малыш
Нашел родителей себе. И потому еще,
Что я теперь свободна.
Певец.
А почему печальна?
Музыканты.
Потому что я свободна и без ноши,
Словно меня обокрали,
Словно я обеднела.
Не успевает Груше пройти несколько шагов, как встречает обоих
латников, которые копьями преграждают ей путь.
Ефрейтор. Девица, перед тобой военная власть.
Откуда идешь? Когда придешь? Не находишься ли ты
в недозволенных сношениях с врагом? Где он располо¬
жился? Какие движения производит он за твоей спиной?
Как холмы, как долины, хорошо ли укреплены чулки?
Груше (испугана). Очень хорошо укреплены, луч¬
ше вам отступить.
Ефрейтор. Я всегда иду на попятный, можешь на
меня положиться. Почему ты так глядишь на копье?
«Солдат в боевых условиях никогда не выпускает копья
из рук» — это из устава, выучи наизусть, дубина. Итак,
девица, куда держишь путь?
Г р у ш е. К своему жениху, господин солдат, его зо¬
вут Симон Хахава, он служит в дворцовой охране в
Нуке. Если я ему напишу, он вам все кости переломает.
Ефрейтор. Симон Хахава, как же, я его знаю.
Он дал мне ключ, чтобы я время от времени за тобой
посматривал. Дубина, мы не вызываем симпатии. При¬
дется сознаться, что у нас честные намерения. Девица,
за моими шутками скрывается серьезная натура, и я
говорю тебе официально: мне нужен от тебя ребенок.
Груше слабо вскрикивает.
Она нас поняла, дубина. Приятный испуг, не правда ли?
«Ах, я только выну пирог из печи, господин офицер.
Ах, я только сменю рваную рубашку, господин полков¬
27/
ник!» Шутки в сторон^ и копье в сторону. Девица, мы
ищем в этой местности одного ребенка. Ты не слыхала,
не появлялся здесь ребенок из города, благородный, в
тонком белье?
Груше. Нет, ничего не слыхала.
-Певец.
Милая, беги! Перед тобой убийцы!
Беззащитная, 'помоги беззащитному! И она
бежит.
Груше внезапно поворачивается и в паническом ужасе бежит
назад. Латники переглядываются и, чертыхаясь, устремляются
•вдогонку.
Музыканты.
Да, и в скверное время
Есть хорошие люди.
Дом крестьян, приютивших ребенка. Толстая хозяйка склонилась
над корзинкой. В дом врывается Груше.
Груше. Сейчас же спрячь его. Сюда идут латни¬
ки! Это я положила его перед дверью, но он не мой, у
него родители благородного звания.
Крестьянка. Кто сюда идет, какие латники?
Груше. Не теряй времени на расспросы. Латники,
которые его ищут.
Крестьянка. В моем доме им нечего искать. Но с
тобой, кажется, нам придется поговорить.
Г р у ш е. Сними с него тонкие пеленки, они нас вы¬
дадут.
Крестьянка. Дались тебе эти пеленки. В этом
доме хозяйка я. Вот еще новая докука. Скажи лучше,
зачем ты его подкинула? Это же грех.
Груше (выглядывает на дорогу). Сейчас они вый¬
дут из-за деревьев. Не надо было мне бежать, это их
всполошило. Что же теперь делать?
Крестья нка (также выглядывает в окно и вдруг
пугается). Боже ты мой, латники!
Г р у ш е. Они ищут ребенка.
Крестьянка. А если они войдут сюда?
Груше. Не отдавай им его. Скажи, что это твой
ребенок.
Крестьянка. Ладно.
272
Груше. Они проткнут его копьем, если ты отдашь
его им.
Крестьянка. А если они потребуют? У меня вся
выручка за урожай в доме.
Груше. Если ты отдашь им его, они проткнут его
копьем, здесь же, у тебя в комнате. Скажи, что это твой
ребенок.
Крестьянка. Ладно. А если они не поверят?
Груше. Поверят, если скажешь твердо.
Крестьянка. Они сожгут дом, у «ас «е будет кры¬
ши над головой.
Груше. Потому и говори, что он твой. Его зовут
Михаил. Нет, этого мне не нужно было тебе говорить.
Крестьянка утвердительно кивает.
Не кивай так головой. И не дрожи, а то они заметят.
Крестьянка. Ладно.
Груше. Все «ладно» да «ладно», хватит уж, не
могу больше слышать. (Трясет ее.) А у тебя своих нет?
Крестьянка (бормочет). На войне.
Г руше. Тогда, может, он и сам теперь латник. Так
что же, он должен протыкать копьем детей? Уж ты бы
его сразу посадила на место. «Перестань размахивать
копьем в моем доме, не для того я тебя растила. Вымой
шею, прежде чем говорить с матерью».
Крестьянка. Это верно, у меня бы он не посмел.
Груше. Обещай, что выдашь ребенка за своего.
Крестьянка. Ладно.
Г руше. Вот они идут.
Стук в дверь. Женщины не отвечают. Входят латники. Кресть¬
янка низко кланяется.
Ефрейтор. Вот она. Что я тебе говорил? У меня
нюх хороший, я сразу чую, что к чему. У меня к тебе
вопрос, девица. Почему ты от меня убежала? Что мне,
по-твоему, было от тебя нужно? Готов побиться об зак¬
лад, у тебя были нечистые мысли. Признавайся!
Груше (в го время как крестьянка непрерывно кла¬
няется). Я вспомнила, что оставила молоко на огне.
Ефрейтор. А я думал, тебе показалось, что я по¬
смотрел на тебя нечистым взглядом. Как будто у меня
273
какие-то намерения на твой счет. Такой плотский взгляд,
понимаешь?
Груше. Я этого не заметила.
Ефрейтор. Но ведь могло же так быть, правда?
Это ты должна признать. Ведь мог же я оказаться
свиньей. Я с тобой говорю откровенно, кое-что мне мог¬
ло бы взбрести на ум, если бы мы были наедине. (Кре¬
стьянке.) У тебя нет дел во дворе? Скажем, покормить
кур?
Крестьянка (внезапно падает на колени). Гос-
подин солдат, я ничего не знала. Не жгите, оставьте
мне крышу над головой!
Ефрейтор. О чем ты говоришь?
Крестьянка. Я ни при чем, господин солдат. Она
положила его перед дверью, клянусь.
Ефрейтор (замечает ребенка, свистит). А, да
там что-то такое лежит в корзинке. Дубина, я уже чую
тысячу пиастров. Уведи старуху и подержи ее, придется
мне, видимо, снять допрос.
Крестьянка беспрекословно выходит в сопровождении лат¬
ника.
Так вот, значит, ребенок, которого я от тебя доби¬
вался. (Подходит к корзинке.)
Груше. Господин офицер, это мой ребенок, это не
тот, которого вы ищете.
Ефрейтор. Надо взглянуть. (Склоняется над кор¬
зинкой.)
Груше (в отчаянии озирается). Он мой, он мой!
Ефрейтор. Тонкие пеленочки.
Груше бросается к ефрейтору, чтобы оттащить его от корзинки. Он
отшвыривает девушку и снова склоняется над ребенком. Груше
в отчаянии озирается, взгляд ее падает на большое полено, она
хватает полено, заносит сзади над ефрейтором и ударяет его по
голове. Ефрейтор падает. Груше быстро хватает ребенка и убе¬
гает.
Певец.
И, убегая от латников,
После двадцатидвухдневного странствия
У подножия ледника Янга-Тау
Груше Вахнадзе усыновила ребенка,
274
Музыкант Ы.
Беспомощная беспомощного усыновила.
Груше сидит на корточках у »полузамерзшего ручья, черпает гор¬
стью воду для ребенка.
Груше.
Не дают мне от тебя
Люди отступиться.
Я с тобою, мальчик мой,
И тебе придется мной
Удовлетвориться.
Шла я слишком нелегко,
Слишком трудно было
Добывать мне молоко,
Чтоб тебя, сынок,
Я не полюбила.
Брошу тонкое белье,
Заверну в лохмотья.
Ледниковою водой
Окрещу, умою.
(Что поделать, милый.)
(Сняв с ребенка дорогую одежду, заворачивает его
в тряпье.)
Певец.
Когда Груше Вахнадзе, убегая от латников,
Подошла к мостику, что ведет к деревням
восточного склона,
Она спела песню о шаткой опоре,
Она поставила две жизни на карту.
Ветер. В сумерках над ущельем вырисовывается хрупкий мостик.
Он повис наклонно, так как один из канатов оборвался. Торговцы,
двое мужчин и одна женщина, в нерешительности стоят
перед мостиком. Появляется Груше с ребенком. Один из муж¬
чин пытается достать шестом упавший конец каната.
Первый торговец. Не спеши, девушка, все
равно на ту сторону ходу нет.
Груше. Мы с малышом должны переправиться на
ту сторону, к моему брату.
Женщина. «Должны»! Что значит «должны»!
Я тоже должна быть там, я должна купить там у одной
275
женщины два ковра. А она их должна продать, потому
что ее муж должен был умереть. Вот как, милая. Но
разве я могу сделать то, что должна, и разве она мо¬
жет? Луарсаб уже два часа никак не достанет канат.
А если он его выловит, спрашивается, как его укре¬
пить?
Первый торговец (прислушивается). Тише, я
слышу какие-то голоса.
Груше (громко). Мостик не такой уж гнилой. По¬
жалуй, я попробую пройти.
Женщина. Если бы за мной гнался сам черт, и
то бы я на это не решилась. Это же самоубийство.
Первый торговец (кричит). Э-гей!
Груше. Не кричи! (Женщине.) Скажи ему, чтоб он
не кричал.
Первый торговец. Но ведь внизу кричат. Мо¬
жет быть, кто-то сбился с дороги внизу.
Женщина. А почему бы ему не кричать? У тебя
что-то неладно? Они гонятся за тобой?
Груше. Так и быть, скажу правду. За мной гонят¬
ся латники. Одного латника я ударила.
Второй торговец. Уберите товар!
Женщина прячет мешок за камень.
Первый торговец. Что же ты сразу не сказала?
(Остальным.) Если они до нее доберутся, они сделают
из нее фарш.
Груше. Уйдите с дороги, я пройду на ту сторону.
Второй торговец. Не пройдешь, глубина про¬
пасти две тысячи футов.
Первый торговец. Даже если бы мы достали
канат, все равно не было бы смысла идти. Мы бы дер¬
жали канат руками, но ведь латники сумели бы пройти
точно так же.
Груше. Отойдите!
Голоса латников (доносятся издали). Туда,
наверх!
Женщина. Они уже близко. Но ребенка нельзя
брать с собой. Мостик почти наверняка рухнет. Посмот-
ри-ка вниз.
Груше смотрит в пропасть. Снизу снова доносятся голоса латников.
276
Второй торговец. Две тысячи футов.
Груше. Эти люди еще страшнее.
Первый торговец. Нельзя этого делать с ре¬
бенком. Рискуй своей жизнью, раз уж они гонятся за
тобой, а ребенком не рискуй!
Второй торговец. К тому же с ребенком она
тяжелее.
Женщина. Может, правда, ей лучше пойти. Да¬
вай мне ребенка, я его спрячу, ты пойдешь одна.
Груше. Нет, не дам. Мы не расстанемся. (Ребен¬
ку.) Вместе идти, вместе висеть.
Обрыв глубокий, сын,
Мосток гнилой.
Но выбирать наш путь
Не нам с тобой.
Тебе идти путем,
Что я пойду.
А хлеб тебе есть тот,
Что я найду.
Из четырех кусков
Получишь три.
А велики ль они,
Ты не смотри.
Рискну.
Женщина. Это значит искушать судьбу.
Слышны голоса снизу.
Груше. Прошу вас, выбросьте шест, не то они до¬
станут канат и пойдут за мной.
Она становится на ветхий мостик. Кажется, что мостик вот-вот
обрушится, и женщина вскрикивает. Но Груше продолжает идти и
переходит на противоположную сторону ущелья.
Первый торговец. Она уже там.
Женщина (стояла на коленях и молилась; теперь
у нее злой голос). Все-таки она совершила грех.
Появляются латники. У ефрейтора повязка на голове.
Ефрейтор. Не видали ли вы тут особу с ребен¬
ком?
277
Первый торговец (второй в это время бросает
шест в пропасть). Видали. Она уже там. А вам не прой¬
ти по мостику.
Ефрейтор. Дубина, ты за это поплатишься.
Груше на той стороне. Она со смехом показывает латникам ребен¬
ка и идет дальше. Мостик остается позади. Ветер.
/ Груше (оборачиваясь к Михаилу). Ветра не бойся,
ему тоже не сладко. Знай толкай тучи да мерзни сам
больше всех.
Падают хлопья снега.
И снег, Михаил, это тоже не самое страшное. Он укры¬
вает маленькие сосенки, чтобы они не погибли зимой.
А теперь я спою тебе песенку, послушай. (Поет.)
Пусть мать твоя шлюха,
Отец твой злодей,
А ты — ты в почете
У честных людей.
Рожденный удавом
Накормит ягненка,
И тигры смиреют
При виде ребенка. IVIV
В' северных горах
Певец.
Семь дней по дорогам брела сестра,
Через ледник, по крутым откосам.
Когда я к брату приду, мечтала она,
Брат встанет и бросится мне на шею.
Он скажет: «Ну наконец, сестра,
Я давно тебя жду. Вот моя супруга,
А вот и хозяйство, ее приданое.
Одиннадцать лошадей и тридцать одна корова.
Садись же с ребенком за стол и ешь».
Дом брата стоял в прекрасной долине.
Сестра пришла больная от странствий.
Брат поднялся из-за стола.
278
Упитанная крестьянская чета только что села за стол. Лаврен¬
тий Вахнадзе уже подвязал салфетку, как вдруг, опираясь на
руку работника, очень бледная, входит Груше с ребен¬
ком.
Лаврентий. Откуда ты, Груше?
Груше (слабым голосом). Я прошла через ледник
Янга-Тау, Лаврентий.
Работник. Я нашел ее у сеновала. У нее ребенок.
Невестка. Поди почисти буланого.
Работник уходит.
Лаврентий. Это моя жена, Анико.
Невестка. А мы думали, что ты служишь в Нуке.
Груше (едва стоит на ногах). Да, я была там.
Невестка.- Разве это была плохая служба? Мы
слышали, что хорошая.
Груше. Губернатора убили.
Лаврентий. Да, нам говорили, что там беспоряд¬
ки. Твоя тетушка рассказывала, помнишь, Анико?
Невестка. У нас здесь все спокойно. У горожан
всегда что-нибудь приключается. (Кричит, подойдя к
двери.) Сосо, Сосо, подожди вынимать лепешки из пе¬
чи, слышишь? Куда ты пропал? (Выходит.)
Лаврентий (тихо, быстро). У ребенка есть отец?
Груше качает головой.
Так я и думал. Нужно что-то придумать. Она очень
благочестива.
Невестка (возвращаясь). Ах эти работники!
(Груше.) У тебя ребенок?
Груше. Это мой ребенок. (Падает.)
Лаврентий ее поднимает.
Невестка. Силы небесные, она чем-то больна.
Что нам делать?
Лаврентий хочет усадить Груше на скамью возле очага. Анико
в ужасе делает ему знаки, указывая на мешок у стены.
Лаврентий (усаживая Груше у стены). Садись,
садись. Это просто от слабости.
279
Невестка. Если только это не скарлатина1
Лаврентий. Тогда была бы сыпь. Это слабость.
Не беспокойся, Анико. (Груше.) Когда сидишь, лучше,
правда?
Невестка. Ребенок твой?
Г р у ш е. Мой.
Лаврентий. Она идет к мужу.
Невестка. Так-так. Твое мясо остынет.
Лаврентий садится за стол и принимается за еду.
Тебе нельзя есть холодное, нельзя, чтобы жир остывал.
У тебя слабый желудок, ты это знаешь. (Груше.) Если
твой муж не в городе, то где же он?
Лаврентий. Она говорит, что муж ее живет по
ту сторону горы.
Невестка. Вот как, по ту сторону. (Садится са¬
ма за стол.)
Груше. Хорошо бы мне прилечь где-нибудь, Лав¬
рентий.
Невестка (продолжает допрос). Если это чахот¬
ка, мы все заболеем. Есть у твоего мужа хозяйство?
Г р у ш е. Он солдат.
Лаврентий. Но от отца ему досталось небольшое
хозяйство.
Невестка. А разве он не на войне? Почему он не
на войне?
Гру ше (с трудом). Да, он на войне.
Невестка. Почему же ты идешь в деревню?
Лаврентий. Когда кончится война, он тоже вер¬
нется в деревню.
Невестка. А ты уже сейчас туда идешь?
Лаврентий. Чтобы ждать его там.
Невестка (пронзительно кричит). Сосо! Лепешки!
Груше (бормочет в бреду). Хозяйство. Солдат.
Ждать. Садись. Ешь.
Невестка. Это скарлатина.
Груше (вскакивает). Да, у него хозяйство.
Лаврентий. По-моему, Анико, это слабость. Не
взглянешь ли ты, как там лепешки, милая?
Невестка. Когда же он вернется? Ведь война, го¬
ворят, только началась. (Переваливаясь с боку на бок,
идет к двери.) Сосо, где ты, Сосо! (Выходит.)
280
Лаврентий (быстро встает, подходит к Груше).
Сейчас мы тебя уложим в кладовке. Она добрая душа,
но только после еды.
Груше (протягивает ему ребенка). Возьми!
Лаврентий (берет его,* опасливо оглядываясь).
Но долго вам здесь нельзя оставаться. Знаешь, она
очень благочестива.
Груше падает, но брат вовремя поддерживает ее.
Певец.
Сестра была очень больна.
Трусливому брату пришлось ее приютить.
Осень прошла, наступила зима.
Зима тянулась долго.
Зима тянулась недолго.
Не узнали бы люди,
Не кусались бы крысы,
Не наступала б весна.
Груше в кладовке, у ткацкого станка. Она и сидящий на полу
ребенок укутаны одеялами.
Груше (ткет и поет).
Возлюбленный уходил в поход.
Вослед ему невеста бежала,
Моля и рыдая, рыдая и поучая:
Любимый мой, любимый мой,
Если ты на войну идешь,
Если будешь с врагами драться,
Не шагай впереди войны,
Не шагай позади войны.
Впереди ее — красное пламя,
Позади ее — красный дым.
А держись ты всегда середины, .
А держись ты всегда знаменосца.
Первые всегда погибают.
Последние всегда погибают.
Кто посредине — вернется домой.
Михаил, мы с тобой должны быть хитрыми. Если мы
притаимся, как тараканы, невестка забудет, что мы у
нее в доме. И мы проживем здесь, пока не растает
281
снег. И, пожалуйста, не плачь от холода^Быть-бедным
да еще и мерзнуть — это уж слишком, так нас никто не
станет любить.
Входит Лавренти и и садится рядом с сестрой.
Л а в р е п т и й. Что это вы закутались, как возницы?
Может быть, в кладовке чересчур холодно?
Груше (быстро сбрасывает с себя одеяло). Совсем
не холодно, Лаврентий.
Лаврентий. Если здесь холодно, тебе не следо¬
вало бы сидеть здесь с ребенком. Анико стала бы упре¬
кать себя.
Пауза.
Надеюсь, поп не расспрашивал тебя насчет ребенка?
Груше. Он-то спрашивал, да я ничего не сказала.
Лаврентий. Это хорошо. Мне нужно поговорить
с тобой об Анико. Это добрая душа, только она очень,
очень чувствительный человек. Никто о нас ничего осо¬
бенного еще не сказал, а она уже настороже. Как-то
одна телятница пришла в церковь в рваном чулке.
С тех пор моя дорогая Анико надевает, когда идет в
церковь, две пары чулок. Просто невероятно. Сказы¬
вается старинная семья. (Прислушивается.) Ты увере¬
на, что здесь нет крыс? Если здесь крысы, нельзя, что¬
бы вы здесь жили.
Слышен звук капели.
Что это тут каплет?
Груше. Наверно, клепки разошлись в бочке.
Лаврентий. Да, наверно, бочка. Вот ты уже и
полгода здесь, правда? Кажется, я начал говорить об
Анико? Так вот, я не сказал ей про латника, у нее сла¬
бое сердце. Поэтому она не знает, что ты не можешь
искать места. Поэтому она вчера и ворчала.
Снова слышится звук капели.
Можешь себе представить, она беспокоится о твоем сол¬
дате. «А что, если он вернется и ее не застанет?» —
говорит она и не может уснуть. До весны, говорю, он
никак не может вернуться. Добрая душа.
Капли падают чаще.
282
Лаврентий. Когда, ты полагаешь, он вернется?
Груше молчит.
Не раньше весны, ты ведь тоже так думаешь?
Груше молчит.
Я вижу, ты сама не веришь, что он вернется.
Груше продолжает молчать.
Когда наступит весна, когда здесь и на перевалах рас¬
тает снег, тебе нужно будет уйти отсюда. Тебя начнут
опять искать, а люди уже поговаривают насчет вне¬
брачного ребенка.
Громкая непрерывная капель.
Груше, это капает с крыши. Вот и весна пришла.
Г р у ш е. Да.
Лаврентий (горячо). Послушай, что мы сделаем.
Тебе нужно какое-то пристанище, и раз у тебя есть
ребенок (вздыхает), тебе нужен муж, чтобы не было
разговоров. Так вот, я потихоньку навел справки. Я по¬
говорил с одной женщиной, у нее есть сын. Сразу за
горой. Небольшое хозяйство. Она согласна.
Г р у ш е. Но я же не могу выйти замуж, я жду Си¬
мона Хахаву.
Лаврентий. Конечно. Это мы обдумали. Тебе ну¬
жен муж не в постели, а на бумаге. Как раз такого я
и нашел. Сын женщины, с которой я договорился, сей¬
час при смерти. Ловко, правда? Он уже при последнем
издыхании. И все будет так, как мы говорили: «муж за
горой»! Ты к нему перебираешься, он испускает дух, и
ты вдова. Каково?
Груше. Наверно, для Михаила мне нужна будет
бумага с печатями.
Лаврентий. Печать — это самое главное. Без пе¬
чати и персидский шах не мог бы утверждать, что он
шах. И, кроме того, у тебя будет пристанище.
Груше. Сколько она за это просит?
Лаврентий. Четыреста пиастров.
Г р у ш е. Откуда у тебя деньги?
Лаврентий (виновато). Это деньги, которые же¬
на выручила за молоко.
283
Груше. Там нас никто не будет знать. Я согласна.
Лаврентий (встает). Я сейчас же извещу эту
женщину. (Быстро уходит.)
Груше. Михаил, сколько с тобой хлопот. Понесло
меня к тебе, как яблоню к воробьям. ,Так уж устроен
человек;, увидит хлебную корку — нагнется и подымет,
чтобы ничего не пропадало. Лучше бы я в то пасхаль¬
ное воскресенье поскорее ушла. Теперь я в дураках.
Певец.
Жених умирал, когда пришла невеста.
Мать жениха невесту у двери ждала, торопила.
Ребенка невесты прятал сват, покуда шло
венчанье.
Комната, разделенная перегородкой. С одной стороны — кровать,
на которой за пологом из ^прозрачной ткани неподвижно лежит
очень больной человек. В другую часть комнаты вбегает
свекровь, она тянет за руку Груше. Позади них — Лав¬
рентий с ребенком.
Свекровь. Скорее, скорее, не то он еще до вен¬
чанья окочурится. (Лаврентию.) А что у нее уже есть
ребенок, об этом речи не было.
Лаврентий. Какая разница! (Указывая в сторону
умирающего.) В таком состоянии ему все равно.
Свекровь. Ему-то да! Но я не переживу позора.
Мы люди почтенные. (Плачет.) Незачем моему Давиду
брать жену с ребенком.
Лаврентий. Хорошо, я прибавлю двести пиаст¬
ров. Что хозяйство переходит к тебе, записано в догово¬
ре, но она имеет право жить здесь два года.
Свекровь (вытирая слезы). Только-только по¬
крыть расходы на похороны. Хоть в работе-то пусть она
мне поможет. Куда же делся монах? Не иначе как вы¬
лез в кухонное окошко. Как только соседи разнюхают,
что Давид кончается, вся деревня нагрянет. Ах ты боже
мой. Я пойду за монахом, но ребенка ему не показы¬
вайте.
Лаврентий. Об этом уж я позабочусь. Но почему,
собственно, монах, а не священник?
Свекровь. А чем плох монах? Вот только не ну¬
жно было давать мне ему денег вперед, чтобы не сбе¬
жал в кабак. Понадеялась... (Убегает.)
284
Лаврентий. Решила выгадать на священнике,
негодяйка. Наняла монаха по дешевке.
Г р у ш е. Если Симон Хахава все-таки придет, по¬
шли его ко мне.
Лаврентий. Ладно. (Указывая в сторону боль¬
ного.) Хочешь посмотреть на него?
Груше берет на руки Михаила и отрицательно качает головой.
Он даже не шевелится. Будем надеяться, что мы не
опоздали.
Прислушиваются. Входят соседи, оглядываются, становятся у
стен, бормочут молитвы. Входит свекровь с монахом.
Свекровь (неприятно удивленная, монаху). Вот,
пожалуйста, явились. (Кланяется гостям.) Прошу вас
немного подождать. Сейчас прибыла из города невеста
сына, и они срочно обвенчаются. (Входит с монахом в
каморку больного.) Так я и знала, что ты разболтаешь.
(Груше.) Сейчас и обвенчаетесь. Вот он, документ. Я и
брат невесты...
Лаврентий, поспешно взяв Михаила у Груше, пытается спрятаться
среди гостей.
(Делает ему знак, чтобы он ушел подальше.) Я и брат
невесты — свидетели.
Груше склоняет голову перед монахом. Они идут к постели боль¬
ного. Мать откидывает полог. Монах гнусавит по-латыни венчаль¬
ную молитву. Лаврентий, чтобы развлечь готового заплакать ре¬
бенка, хочет показать ему обряд бракосочетания, а свекровь не¬
престанно делает знаки Лаврентию, чтобы он передал ребенка
кому-нибудь. Груше бросает взгляд на ребенка, и Лаврентий машет
ей ручкой Михаила.
Монах. Согласна ли ты быть верной, послушной и
доброй женой своему мужу и не расставаться с ним
до тех пор, пока вас не разлучит смерть?
Груше (глядя на ребенка). Да.
Монах (умирающему). Согласен ли ты быть хоро¬
шим, заботливым мужем своей жены до тех пор, пока
вас не разлучит смерть?
Так как умирающий не отвечает, монах повторяет вопрос и нере¬
шительно оглядывается.
9Я5
Свекровь. Конечно же, он согласен. Разве ты не
слышал, как он сказал «да»?
Монах. Отлично, бракосочетание состоялось. А как
насчет последнего причастия?
Свекровь. Не выйдет. Хватит с тебя за венчанье.
Теперь я должна позаботиться о гостях. (Лаврентию.)
Мы как будто договорились, что семьсот?
Лаврентий. Шестьсот. (Отдает ей деньги.) Я не
стану сидеть с гостями и знакомиться с кем попало. Ну
прощай, Груше. Если моя овдовевшая сестра вздумает
навестить меня, моя жена скажет ей «милости просим».
Иначе я рассержусь. (Уходит.)
Гости равнодушно смотрят ему вслед.
Монах. Позвольте спросить, что это за ребенок?
Свекровь. Какой ребенок? Не вижу никакого ре¬
бенка. И ты не видишь, ясно? Я, может быть, тоже кое-
что видела на заднем дворе кабака. Пошли.
Груше сажает ребенка на пол и успокаивает его. Затем они вы¬
ходят из каморки умирающего.
(Представляет Груше соседям.) Это моя сноха. Она
еще застала в живых дорогого Давида.
Одна из соседок. Он лежит уже, кажется, год?
Когда забрали моего Василия, он, по-моему, был на
проводах?
Другая соседка. Беда для хозяйства, когда ку¬
куруза на корню, а хозяин в постели! Это его избавле¬
ние, если только долго не промучается. Право.
Первая соседка (искренне). А мы-то, знаете
ли, поначалу думали, что это он от военной службы
прячется. А теперь он умирает, надо же!
Свекровь. Пожалуйста, садитесь и отведайте пи¬
рогов.
Свекровь делает знак Груше; обе женщины идут в каморку и под¬
нимают с пола противни с пирогами. Гости, в том числе и монах,
садятся на пол и заводят негромкий разговор. Монах протянул
крестьянину бутылку, вынув ее из-под сутаны.
Крестьянин. Ребенок, говорите? Как это могло
получиться у Давида?
286
Соседка. Как бы то ни было, ей еще повезло, что
успела выскочить замуж, если он так плох.
Свекровь. Теперь уж они всласть поболтают, да
еще и поминальные пироги упишут. А не умрет он сего¬
дня, так изволь печь завтра опять.
Г р у ш е. Я испеку.
Свекровь. Вчера вечером тут проезжали латники.
Я вышла посмотреть. Возвращаюсь, а он лежит, как
мертвец. Я сейчас же послала за вами. Нет, теперь
ждать недолго. (Прислушивается.)
Монах. Дорогие гости, свадебные и поминальные!
В умилении стоим мы у смертного одра и брачного
ложа. Она выходит замуж, а он уходит на тот свет.
Жених уже омыт, а невеста наготове. Ибо на брачном
ложе лежит последняя воля. А это настраивает на чув¬
ственный лад. Как несхожи, друзья мои, судьбы людей!
Один умирает, дабы обрести крышу над головой, дру¬
гой вступает в брак, чтобы плоть его стала прахом, из
которого он сотворен. Аминь.
Свекровь (она все слышала). Это он мстит. Не
надо было нанимать его по дешевке. Дешево — гнило.
Дорогие, те хотя бы умеют вести себя. В Сурами есть
один такой, его считают даже святым, но уж зато и
берет он целое состояние. А если священник нанимает¬
ся за полсотни, откуда у него достоинство? И благоче-
стия-то у него только на полсотни, никак не больше.
Когда я пришла за ним в кабак, он как раз держал
речь. «Война кончилась! — кричит.— Страшитесь ми¬
ра!» Ну пойдем.
Груше (дает кусок пирога Михаилу). Ешь пирог и
сиди спокойно, Михаил. Мы с тобой теперь почтенные
люди.
Женщины выносят гостям противни с пирогами. Умирающий при¬
поднимается, высовывает голову за полог и смотрит вслед Груше
и матери. Затем он опять опускается на постель. Монах достает
из-под сутаны две бутылки и протягивает их сидящему рядом с
ним крестьянину. Входят три музыканта. Монах скалит зубы
и подмигивает им.
Свекровь (музыкантам). Зачем вы пришли сюда
с этими инструментами?
Музыкант ы. Брат Виссарион (указывая на мо¬
наха) сказал нам, что здесь свадьба.
V87
Свекровь. Что такое, ты привел на мою шею еще
троих? Вы знаете, что здесь человек умирает?
Монах. Соблазнительная задача для артиста. При¬
глушенный свадебный марш и одновременно бравурный
похоронный танец.
Свекровь. Все равно же вы будете есть, так хоть
сыграйте по крайней мере.
Музыканты играют что-то неопределенное. Женщины подают им
пироги.
Монах. Звуки трубы напоминают детский визг.
А ты, барабан, ты тоже хочешь что-то раструбить всему
свету?
Сосед монаха. Ну а если бы новобрачной взду¬
малось лечь к нему в постель?
М о н а х. В постель или в гроб?
Сосед монаха (поет).
Чтобы слыть замужней как-никак,
Она со стариком вступила в брак,
И для утех при муже
Теперь ей служит брачный договор.
Свеча ничуть не хуже.
Свекровь выпроваживает пьяного соседа монаха. Музыка пре¬
кращается. Гости смущены. Пауза.
Гости (громко). Вы слышали, великий князь вер¬
нулся?
— Но князья же против него.
— О, говорят, персидский шах дал ему огром¬
ное войско, чтобы навести порядок в Грузии.
— Как же это так? Ведь персидский шах —
враг великого князя!
— Но он и враг беспорядков.
— Так или иначе, а война кончилась. Наши
солдаты уже возвращаются.
У Груше падает из рук противень.
Гостья (Груше). Тебе дурно? Это потому, что ты
беспокоишься за дорогого Давида. Присядь и отдохни,
милая.
Груше едва стоит на ногах.
288
Гости. Теперь все будет опять по-старому.
— Только налоги повысятся, нужно оплатить
войну.
Груше (слабым голосом). Кто-то сказал, что сол¬
даты уже вернулись?
Г о с т ь. Я сказал.
Г р у ш е. Не может быть.
Гость (одной из женщин). Покажи-ка свою шаль!
Мы купили ее у солдата. Персидская.
Груше (глядит на шаль). Они вернулись.
Долгая пауза. Груше становится на колени, словно хочет собрать
упавшие на пол пироги. Она достает из-за пазухи серебряный кре¬
стик, целует его и начинает молиться.
Свекровь (видя, что гости молча глядят на Гру¬
ше). Что с тобой? Почему ты не угощаешь наших го¬
стей? Какое нам дело до всяких городских глупостей?
Груше припала лбом к полу и застыла в этой позе.
Гости (возобновляют разговор). У солдат можно
сейчас купить персидские седла, некоторые
меняют их на костыли.
— Начальство может выиграть войну только
на одной стороне, солдаты проигрывают на
обеих.
— Война кончилась, и слава богу. На военную
службу больше не станут брать, и то хо¬
рошо.
Муж Груше приподнимается и прислушивается к разговору.
— Две недели хорошей погоды — вот что нам
сейчас нужно.
— Яблоки в этом году не уродились.
Свекровь (угощает гостей). Кушайте пироги, уго¬
щайтесь. Есть еще. (С пустым противнем идет в камор¬
ку больного. Она не замечает, что сын поднялся, и на¬
клоняется, чтобы взять с пола полный противень.)
Муж (хрипло). Сколько пирогов собираешься ты
им скормить? Разве мы ходим на двор деньгами?
Свекровь резко оборачивается и с ужасом смотрит на сына. Тот
вылезает из-за полога.
Они сказали, что война кончилась?
10 Брехт, т. IV
289
Первая гостья (по ту сторону перегородки, ла¬
сково Груше). Наверно, у вас кто-нибудь на войне?
Гость. Они возвращаются. Хорошая новость, пра¬
вда?
Муж. Что ты глаза вытаращила? Где эта девка,
которую ты навязала мне в жены?
Так как она не отвечает, он встает и нетвердыми шагами, в одной
рубашке, проходит мимо матери за перегородку. Мать, с против¬
нем в руках, идет за ним, она вся дрожит.
Гости (замечают его). Господи, твоя воля! Давид!
Всеобщее замешательство, все встают, женщины теснятся к двери.
Груше, все еще на коленях, оборачивается и глядит на мужа.
М у ж. Пожрать на поминках вы всегда рады. Уби¬
райтесь отсюда, пока я вас не отлупил.
Г ости поспешно уходят.
(Мрачно, Груше.) Все твои расчеты — насмарку, а?
Она не отвечает, он поворачивается и берет пирог с противня, ко¬
торый держит свекровь.
Певец. J
О неожиданность! У жены объявился муж!
Значит, днем с ребенком, а ночью с мужем.
А возлюбленный ночью и днем в пути.
Друг на друга супруги глядят. Каморка тесна.
Муж сидит голый в деревянной лохани. Свекровь подливает
воды из кувшина. В каморке возле ребенка на корточках сидит
Груше. Мальчик играет, он латает циновки.
Муж. Это ее работа, а не твоя. Куда она опять
делась?
Свекровь (кричит). Груше! Хозяин тебя зовет.
Груше (Михаилу). Вот еще две дырки, ну-ка, за¬
латай их.
Муж (когда Груше входит к нему). Потри мне
спину!
Груше. Неужели хозяин сам не справится?
Муж. «Неужели, неужели...». Какого черта, возьми
мочалку! Ты мне жена или нет? (Свекрови.) Погоря¬
чее!
290
Свекровь. Сейчас сбегаю за горячей водой.
Г р у ш е. Я сбегаю.
Муж. Нет, ты останешься здесь.
Свекровь выходит.
Три сильнее! Не прикидывайся, ты уже повидала на
своем веку голых мужиков. Ребенок не с неба упал.
Г р у ш е. Ребенок был зачат не в радости, если хо¬
зяин это имеет в виду.
Муж (ухмыляется, повернувшись к ней). По твоему
виду не похоже.
Груше перестает тереть ему спину и отшатывается. Входит свек¬
ровь.
Ну и штучку же ты мне откопала. Не жена, а лягушка
холодная.
Свекровь. Никакого нет у нее старания.
Муж. Лей, только потихоньку. Ай! Я же сказал —
потихоньку. (Груше.) Видать, в городе у тебя что-то
неладно, а то чего бы ты здесь торчала? Но мне до
этого нет дела. Ты пришла в мой дом с незаконным ре¬
бенком — я на это тоже ничего не сказал. Только вот
насчет тебя мое терпение скоро кончится. Нельзя идти
против природы. (Свекрови.) Лей еще! (Груше.) Если
твой солдат и вернется, все равно ты замужем.
Груше. Да.
Муж. Не вернется твой солдат, не надейся.
Груше. Нет.
Муж. Ты меня околпачила. Ты моя жена и ты мне
не жена. Где ты лежишь, там все равно что пустое
место, а другую туда не положишь. Когда я утром ухо¬
жу в поле, я встаю усталый и разбитый. Когда я вече¬
ром ложусь в постель, у меня нет сна ни в одном глазу.
Бог дал тебе все, что полагается, а ты что делаешь?
Не такие у меня урожаи, чтобы покупать себе женщин
в городе, да еще и на дорогу потратишься. Жена полет
полосу и спит с мужем — так сказано у нас в календа¬
ре. Ты слышишь?
Гру ше. Да. (Тихо.) Мне жаль, что я тебя обманула.
Муж. Ей жаль, скажите на милость! Лей еще!
Свекровь льет воду.
Ай!
10*
291
Певец.
Когда она в ручье белье полоскала,
Лицо любимого ей виделось в воде ручья.
Но месяцы шли, и лицо становилось бледнее.
Когда она выпрямлялась, чтобы выжать 'белье,
Ей слышался голос любимого в шелесте клена.
Но месяцы шли, и голос делался глуше.
Все чаще увертки, все чаще вздохи, все больше
пота и слез.
Но месяцы шли, и дитя подрастало.
Склонившись над ручьем, Груше полощет белье. Поодаль —
дети.
Груше. Можешь поиграть с ними, Михаил, но не
давай им помыкать собой, потому что ты самый ма¬
ленький.
Михаил утвердительно кивает и идет к детям. Начинается игра.
Самый старший мальчик. Давайте играть в
казнь. (Толстому мальчику.) Ты князь, ты смейся. (Ми¬
хаилу.) Ты будешь губернатор. (Девочке.) Ты будешь
жена губернатора, ты плачь, когда ему будут отрубать
голову. А я буду отрубать голову. (Показывает дере¬
вянный меч.) Вот этим. Сначала губернатора выводят
во двор. Впереди идет князь, сзади — жена губернатора.
Дети образуют шествие. Впереди идет толстый мальчик и смеется.
За ним идут Михаил, самый старший мальчик и, наконец, девочка.
Девочка плачет.
Михаил (останавливается). Хочу тоже отрубать.
Самый старший мальчик. Это буду делать я.
Ты самый маленький. Губернатором быть легче всего.
Стать на колени и подставить голову — это всякий смо¬
жет.
Михаил. Хочу тоже меч.
Самый старший мальчик. Меч мой. (Дает
Михаилу пинок.)
Девочка (кричит Груше). Он не хочет с нами
играть.
j Груше (смеется). Недаром говорят, утенок хоть и
; маленький, а плавать умеет.
292
Самый старший мальчик. Хочешь, ты будешь
князем, если ты умеешь смеяться.
Михаил отрицательно качает головой.
Толстый мальчик. Я лучше всех смеюсь. Дай
ему разок отрубить голову, потом ты ему отрубишь, а
потом я.
Старший мальчик неохотно отдает Михаилу деревянный меч и ста¬
новится на колени. Толстый мальчик садится на землю, хлопает
себя по ляжкам и смеется во все горло. Девочка очень громко
плачет. Михаил размахивается и ударяет мальчика мечом, но те¬
ряет равновесие и падает.
Самый старший мальчик. Ай! Я тебе покажу,
как бить взаправду!
Михаил убегает, дети гонятся за ним. Груше смеется, наблюдая за
детьми. Когда она опять поворачивается к ручью, она видит, что
по ту сторону его стоит солдат Симон Хахава. На нем рва¬
ный мундир.
Груше. Симон!
С и м о и. Это Груше Вахнадзе?
Груше. Симон!
Симон (чинно). Доброго здоровья, барышня.
Груше (радостно встает и низко кланяется). Доб¬
рого здоровья, господин солдат. Слава богу, что госпо¬
дин солдат вернулся жив и здоров.
Симон. Они нашли добычу полакомее, чем я, как
сказал костлявый лещ.
Груше. Храбрость, как сказал поваренок. Счастье,
как сказал герой.
Симон. А как дела здесь? Холодна ли была зима,
обходителен ли сосед?
Г р у ш е. Зима была довольно суровая, Симон, а со¬
сед все такой же.
Симон. Разрешается задать вопрос? Когда извест¬
ная особа полощет белье, она по-прежнему окунает ноги
в воду?
Груше. Нет. Ведь у кустов есть глаза.
Симон. Барышня заговорила о солдатах. Так вот
перед ней казначей.
Груше. Это, если не ошибаюсь, двадцать пиастров?
Симон. И квартира казенная.
293
Груше (на глазах ее выступают слезы). За казар¬
мой под финиковыми пальмами.
Симон. Именно там. Я вижу, некоторые уже ос¬
мотрелись.
Груше. Уже.
Симон. Некоторые, значит, ничего не забыли?
Груше качает головой.
Значит, дверь, как говорится, на запоре?
Груше молча глядит на пего и снова качает головой.
Что такое? Не все в порядке?
Груше. Симон Хахава, я не могу вернуться в Нуку.
Тут кое-что произошло.
Симон. Что произошло?
Груше. Так вышло, что я пришибла латника.
Симон. Значит, у Груше Вахнадзе были на то при¬
чины.
Груше. Симон Хахава, и зовут меня не так, как
звали раньше.
Симон (после паузы). Не понимаю.
Груше. Когда женщина меняет фамилию, Симон?
Сейчас я тебе объясню. Но поверь мне, нас ничего не
разделяет, между нами все осталось как было.
Симон. Как же это так — все осталось как было,
а все-таки по-другому?
Г р у ш е. Как объяснить тебе это сразу, да еще через
ручей? Может быть, ты перейдешь по мостику на эту
сторону?
Симон. Может быть, не нужно и переходить?
Груше. Очень нужно. Иди сюда, Симон, скорее!
Симон. Барышня хочет сказать, что солдат опоз¬
дал?
Груше глядит на него в полном отчаянии. По лицу ее катятся сле¬
зы. Симон уперся взглядом в деревяшку, которую поднял с земли
и теперь строгает.
Певец.
Сколько сказано, сколько не сказано слов!
Солдат пришел, а откуда пришел — не сказал.
Послушайте, что он думал и чего не сказал:
Бой начался на рассвете и разгорелся к полудню,
294
Первый упал предо мной, второй позади меня,
третий — рядом со мной.
На первого я наступил, от второго — ушел,
третьего офицер прикончил.
Один мой брат погиб 'от железа, другой мой брат
задохнулся в дыму.
Из головы моей искры летели, мои руки мерзли
в перчатках, мои ноги стыли в чулках,
Я почки осины ел, я пил отвар из кленовых
листьев,
Я спал на голых камнях, в воде.
Симон. В траве я вижу шапку. Может быть, и ма¬
лыш уже есть?
Груше. Да, Симон, есть, не буду скрывать, только
ты не беспокойся, он не мой.
Симон. Что ж, если уж ветер, то во все щели. Не
нужно больше ничего говорить.
Груше молчит, опустив голову.
Певец.
Она по нему тосковала, но дождаться его
не смогла,
Она нарушила клятву, но почему — не сказала.
Послушайте, что она думала и чего не сказала:
Когда ты на битву ушел, солдат,
На жестокую битву, кровавую битву,
Я встретила беспомощного ребенка,
Я не решилась мимо пройти.
Я не дала ему погибнуть,
Я подбирала сухие корки,
Я разрывалась, чтобы его спасти.
Пускай не своего, пускай чужого.
Кто-то ведь должен помочь.
Маленькому деревцу нужна вода,
Теленок погибнет, если пастух
Задремлет и крика его не улышит!
Симон. Верни мне крест, который я тебе дал. Или
лучше брось его в ручей. (Поворачивается, чтобы уйти.)
Груше. Симон Хахава, не уходи, это не мой ребе¬
нок! Не мой!
Слышны детские голоса.
Что случилось, дети?
295
Голоса. Пришли солдаты!
— Они забирают Михаила!
Груше стоит ошеломленная. К ней подходят два латника. Они
ведут Михаила.
Л а т н и к. Ты Груше?
Она утвердительно кивает.
Это твой ребенок?
Груше. Да.
Симон уходит.
Симон!
Латник. Мы получили приказ судьи доставить в
город ребенка, находящегося на твоем попечении. Есть
подозрение, что это Михаил Абашвили, сын губернатора
Георгия Абашвили и его жены Нателлы Абашвили.
Вот бумага с печатями.
Латники уводят ребенка.
Груше (бежит за ними и кричит). Оставьте его,
прошу вас, он мой!
Певец.
Латники взяли ребенка. Несчастная в город
за ними пошла, забыв про опасность.
Родившая мать пожелала вернуть себе сына.
И в суд
Пришла воспитавшая мать. Кто будет судьей,
Плохим ли, хорошим ли? Кто матерей
рассудит?
Город горел. На судейском кресле сидел Аздак. VV
История судьи
Певец.
Теперь послушайте историю судьи:
Как стал он судьей, как решал дела, какой он
судья.
В то пасхальное воскресенье, когда свергли
великого князя,
А его губернатору Абашвили, отцу нашего
ребенка, отсекли голову.
296
Деревенский писарь Аздак нашел в лесочке
Одного беглеца и спрятал его в своем жилище.
Аздак, оборванный и подвыпивший, вводит в свою хижину ста¬
рика беженца, переодевшегося нищим.
Аздак. Не фыркай, ты не кобыла! И не пытайся
бежать, как сопли в апреле, тогда ты наверняка по¬
падешься полиции. Стой, говорят тебе. (Хватает ста¬
рика, который продолжает шагать вперед, словно со¬
бирается пройти сквозь стену хижины.) Садись и лопай,
вот тебе кусок сыра. (Достает из ящика из-под тряпья
кусок сыра.)
Нищий набрасывается на еду.
Давно не жрал?
Старик мычит.
Зачем ты так бежал, идиот? Полицейский даже не
взглянул бы на тебя.
Старик. Надо было.
Аздак. Сдрейфил?
Старик с недоумением глядит на него.
В штаны наложил? Испугался? Гм... Не чавкай, слов¬
но ты великий князь или свинья. Терпеть не могу, когда
чавкают. Только высокородное дерьмо приходится вы¬
носить таким, каким его создал бог. А тебя — нет. Мне
рассказывали об одном верховном судье, который на
базаре портил воздух, когда люди ели. Он делал это
только из чувства независимости. Я смотрю, как ты ешь,
и мне приходят в голову страшные мысли. Почему ты
молчишь? (Резко.) Покажи-ка свою руку! Ты что, не
слышишь? Сейчас же покажи мне руку!
Старик, помедлив, протягивает ему руку.
Белая. Значит, ты не нищий? Надувательство, ходячий
обман! А я прячу тебя как порядочного человека. По¬
чему ты, собственно, бежишь от полиции, если ты
помещик? Ты помещик, не отпирайся, я вижу это по
твоему виноватому лицу! (Встает.) Вон!
Старик нерешительно смотрит на него.
Чего же ты ждешь, истязатель крестьян?
297
Старик. Меня ищут. Прошу полного внимания, де¬
лаю предложение.
А з д а к. Что такое? Предложение? Это же верх бес¬
стыдства! Он делает мне предложение! V чедонека
льется кровь, а пиявка делает ему пред^жение! Вон
отсюда, говорят тебе!
Старик. Понимаю. Позиция. Убеждения. Плачу
сто тысяч пиастров за одну ночь. Идет?
Аз да к. Что? Ты думаешь, меня можно купить? За
сто тысяч пиастров? Какое-нибудь паршивое имение!
Лучше скажи сто пятьдесят тысяч. Где они?
Старик. Конечно, не при мне. Пришлют, не сом¬
невайтесь.
Аз да к. Очень сомневаюсь. Вон!
Старик встает и ковыляет к двери. Снаружи доносится голос:
«Аздак!» Старик поворачивает, идет в противоположный угол, оста¬
навливается.
(Кричит.) Я занят. (Подходит к двери.) Ты опять ры¬
щешь, Шалва?
Полицейский Шалва (с упреком). Ты опять
поймал зайца, Аздак. Ты обещал мне, что это больше
не повторится.
Аздак (строго). Не говори о вещах, которых ты не
понимаешь, Шалва. Заяц — опасное и вредное жи¬
вотное, которое пожирает растения, особенно так назы¬
ваемые сорняки, и поэтому его нужно истреблять.
Полицейский Шалва. Аздак, зачем ты со
мной так говоришь? Я потеряю место, если не при¬
му против тебя мер. Я же знаю, что у тебя доброе
сердце.
Аздак. У меня совсем не доброе сердце. Сколько
раз тебе говорить, что я человек умственный?
Полицейский Шалва (лукаво). Я знаю, Аздак.
Ты человек сообразительный, ты же сам это говоришь.
Вот я, неуч, и спрашиваю тебя: если у князя украли
зайца, а я полицейский, что мне делать с виновным?
Аздак. Стыдись, Шалва, стыдись! Ты стоишь пе¬
редо мной и задаешь мне вопрос, а вопрос — это самая
каверзная вещь на свете. Представь себе, что ты жен¬
щина, ну, скажем, эта падшая тварь Маринэ, и что ты,
то есть не ты, а Маринэ, показываешь мне ляжку и
298
спрашиваешь: что мне делать с ляжкой, она кусается?
Ты что ж думаешь, она не знает, что делает, когда за¬
дает такие вопросы? Отлично знает. Я поймал зайца,
а ты ловишь человека. Но ты же знаешь, что по образу
и подобию божию сотворен человек, а не заяц. Я зай-
цеед, а ты людоед, Шалва, и бог тебя покарает. Иди,
Шалва, домой и покайся. Нет, погоди, здесь, кажется,
кое-что для тебя найдется. (Глядит на старика, который
дрожит от страха.) Да нет же, нет, нет ничего. Иди
домой и кайся. (Захлопывает дверь у него перед но¬
сом.) Теперь ты удивляешься, да? Что я тебя не вы¬
дал. Я не смог бы выдать этой скотине даже клопа, мне
это противно. Да не дрожи ты перед полицейскими. Та¬
кой старый и такой пугливый. Доедай сыр, но только
делай это как бедняк, а то тебя все-таки схватят. По¬
казать тебе, как это делает бедняк? (Положив руку
старику на плечо, заставляет его сесть и сует ему кусок
сыра.) Ящик — это стол. Положи локти на стол и охва¬
ти руками тарелку с сыром, как будто ее каждую се¬
кунду могут отнять у тебя, ведь ты же не знаешь, что
тебя ждет. Нож держи так, словно это маленький серп.
А на сыр гляди попечальнее, потому что он уже исче¬
зает, как все прекрасное на белом свете. (Наблюдает
за тем,, как старик ест.) Они ищут тебя, это говорит в
твою пользу, но кто мне докажет, что они в тебе не
ошиблись? В Тифлисе как-то повесили одного помещи¬
ка, турка. Он смог доказать, что своих крестьян он чет¬
вертовал, а не только рубил пополам, как обычно
делают, и что оброку он выжимал из них вдвое больше
других. Его усердие было вне всякого подозрения, и все-
таки его повесили как преступника только потому, что
он турок. А в этом уж он не виноват, это несправедли¬
вость. Он угодил на виселицу, как Понтий Пилат в Свя¬
щенное писание, ни за что ни про что. Словом, я тебе
не верю.
Певец.
Аз да к старику предоставил ночлег. Но когда
он узнал,
Что приютил самого великого князя, душителя
и душегуба,
Он устыдился и велел полицейскому тотчас
В Нуку себя отвести на суд и расправу.
299
Двор суда. Трое латников пьют вино. На одной из колонн
висит человек в судейской мантии. Появляется А з д а к. На нем
кандалы, он тащит за собой полицейского Шалву.
Аздак (громко). Я помог скрыться великому кня¬
зю, архивор.у и архизлодею! Во имя справедливости
требую, чтобы меня судили, да построже, да в публич¬
ном процессе!
Первый латник. Это что еще за птица?
Полицейский Шалва. Это наш писарь Аздак.
Аздак. Это я — презренный изменник, подлец и пре¬
ступник! Доложи, болван, что я потребовал, чтобы ты
заковал меня в кандалы и доставил в столицу за то,
что я нечаянно укрыл у себя, как выяснилось потом из
этого документа, великого князя, или, вернее, великого
плута, мошенника и негодяя.
Латники разглядывают документ.
(Шалве.) Они не умеют читать. Глядите, преступник
сам себя обвиняет! Стражник, доложи, что ради выясне¬
ния дела я заставил тебя бежать за мной почти целую
ночь.
Полицейский Шалва. Ты все время мне угро¬
жал. Это нехорошо с твоей стороны, Аздак.
Аздак. Заткнись, Шалва, ты ничего не понимаешь.
Наступило новое время, оно прогремит над тобой. Ты
конченый человек, полицейских уничтожат начисто. Все
преступления расследуют и вскроют. Так лучше уж са¬
мому явиться, все равно от народа никуда не уйдешь.
Доложи, как я кричал, когда мы проходили по улице
Сапожников. (Кричит, искоса поглядывая на латников.)
«Братья, растерзайте меня на куски, я по неведению
помог уйти главному мошеннику!» Я хотел сразу пре¬
дупредить возможные обвинения.
Первый латник. А они что тебе ответили?
Полицейский Шалва. На улице Мясников его
утешали, а на улице Сапожников люди за животы дер¬
жались от смеха. Только и всего.
Аздак. Но здесь будет иначе, я знаю, вы железные
люди. Братья, где судья? Меня нужно допросить.
Пер в ы й латник (указывая на повешенного).
Вот он, судья. И не называй ты нас братьями, сегодня
слух у нас чуткий.
300
Аз да к. «Вот он, судья!» Такого ответа еще не слы¬
хали в Грузии. Горожане, где его превосходительство
господин губернатор? (Показывает на виселицу.) Вот
где его превосходительство, деревенщина. Где главный
сборщик налогов? Где смотритель тюрьмы? Где пат¬
риарх? Где начальник полиции? Все, все, все здесь.
Братья, этого я от вас и ждал.
Второй латник. Постой! Чего ты от нас ждал,
чучело?
Аз да к. Того же, что случилось в Персии, братья,
того же, что случилось в Персии.
Второй латник. А что случилось в Персии?
Аз да к. Сорок лет назад там всех повесили. Визи¬
рей, сборщиков налогов. Мой дедушка, замечательный
человек, видел это своими глазами. В течение трех дней,
повсеместно.
Второй латник. А кто же управлял, если визи¬
ря повесили?
Аз да к. Один крестьянин.
Второй латник. А кто командовал войском?
А з д а к. Солдат, один солдат.
Второй латник. А кто выплачивал жалованье?
Аз да к. Красильщик, красильщик выплачивал жа¬
лованье.
Второй латник. А не ковровщик случайно?
Первый латник. А почему так вышло? Эй ты,
перс!
Аз да к. «Почему так вышло?» Разве нужна какая-
то особая причина? Почему ты чешешься, братец? Вой¬
на! Слишком уж долгая война! Никакой справедливо¬
сти! Мой дедушка привез оттуда песенку. Сейчас мы
с моим другом полицейским исполним ее. (Шалве.)
Держи веревку покрепче, это как раз подходит к песне.
(Поет. Шалва держит его за веревку.)
Почему у сынов наших нет больше крови, а
у дочек слез не осталось,
А кровь осталась лишь у телят на бойне?
А слезы льют нынче только плакучие ивы
над озером Урми?
Шаху новьге земли нужны, и крестьянин платит
налоги.
301
Чтобы крышу мира завоевать, крыши срывают
с хижин.
К черту на кулички наших мужчин угоняют,
Чтобы начальство сидело дома за чашей.
Солдаты режут друг друга, полководцы салютуют
друг другу,
Вдовий грош проверяют на зуб—не фальшив ли.
А сабли тупятся.
Битва проиграна. Все равно за шлемы
заплачено.
Разве не так, разве не так?
Полицейский Шалва.
Да-да-да-да-да. Именно так.
Аз да к. Хотите послушать до конца?
Первый латник утвердительно кивает.
Второй латник (полицейскому). Он тебя уже
научил этой песне?
Полицейский Шалва. Так точно. Только у
меня голос неважный.
Второй латник. И то сказать. (Аздаку.) Про¬
должай.
Аз да к. Во второй строфе говорится о мире. (Поет.)
Канцелярии переполнены, чиновники сидят чуть
ли не на улице,
Реки выходят из берегов и опустошают поля.
Кто не может сам расстегнуть штаны, тот
государством правит.
Кто считать не умеет до четырех, тот восемь
блюд пожирает.
Продавцы покупателей ищут, но кругом
голодающих видят.
Оборванные ткачи стоят у ткацких станков,
Разве не так, разве не так?
.Полицейский Шалва.
Да-да-да-да-да. Именно так.
Аз да к.
Вот почему у сынов наших нет больше крови, а
у дочек слез не осталось,
А кровь осталась лишь у телят на бойне,
А слезы льют нынче только плакучие ивы
над озером Урми.
302
Первый латник (после паузы). Не собираешься
ли ты спеть эту песню здесь, в городе?
А з д а к. А что в ней неверно?
Первыйлатник. Видишь зарево?
Аздак оглядывается. На небе — зарево пожара.
Это в предместье.. Когда князь Казбеки обезглавил се¬
годня утром губернатора Абашвили, наши ковровщики
тоже заболели «персидской болезнью» и задали кня¬
зю Казбеки вопрос, не ест ли он тоже слишком много
блюд подряд. А сегодня утром они вздернули город¬
ского судью. Но мы оставили от них мокрое место,
нам дали по сто. пиастров за каждого ковровщика, по¬
нимаешь?
Аздак (после паузы). Понимаю. (Испуганно ози¬
рается, тихонько отходит в сторону, садится на землю
и подпирает руками голову.)
Первый латник (третьему, после того как все
они выпили еще по чаше). Смотри, что сейчас будет.
Первый и второй латники подходят к Аздаку, отрезая ему путь к
бегству.
Полицейский Шалва. Господа, он не такой
уж плохой человек. Разве что курицу иногда стащит
или, может, зайца.
Второй латник (подойдя вплотную к Аздаку).
Ты пришел сюда, чтобы половить рыбки в мутной воде,
так, что ли?
Аздак (глядя на латника). Не знаю, зачем я сюда
пришел!
Второй латник. Уж не заодно ли ты с ковров¬
щиками?
Аздак отрицательно качает головой.
А как же насчет песенки?
Аздак. Это пел дед. Глупый, темный человек.
Второй латник. Верно. Ну а как же насчет
красильщика, который выплачивал жалованье?
Аздак. Это было в Персии.
Первый латник. А кто обвинял себя в том, что
не повесил своими руками великого князя?
303
Аз да к. Разве я не сказал, что дал ему удрать?
Полицейский Шалва. Я свидетель. Он дал
ему удрать.
Латники тащат Аздака к виселице. Аздак кричит. Латники отпу¬
скают его и хохочут. Аздак тоже начинает смеяться и смеется
громче всех. Затем его развязывают. Все пьют вино. Входит жир¬
ный князь Казбеки с молодым человеком.
Первый латник (Аздаку). Вот они, твои новые
времена.
Всеобщий смех.
Жирный князь. Что тут смешного, друзья мои?
Позвольте мне поговорить с вами серьезно. Вчера ут¬
ром князья Грузии свергли развязавшее войну прави¬
тельство великого князя и устранили его губернаторов.
К сожалению, самому великому князю удалось бежать.
В этот критический час наши ковровщики, недовольные
всегда и всем, не преминули взбунтоваться и повесили
нашего дорогого судью, всеми любимого Ило Орбелиа-
ни. Тс-тс-тс. Друзья мои, нам нужен теперь в Грузии
мир, мир, мир. И справедливость! Вот мой дорогой пле¬
мянник Бизерган Казбеки, очень способный человек.
Пусть он будет судьей. То есть последнее слово за на¬
родом.
Первый латник. Это как понимать? Мы долж¬
ны избрать судью, что ли?
Жирный князь. Совершенно верно. Народ вы¬
двигает способного человека. Посоветуйтесь между со¬
бой, друзья.
Латники шушукаются.
Не беспокойся, лисенок, место за тобой. А как только
мы сцапаем великого князя, мы перестанем лизать зад¬
ницу черни.
Латники (между собой). Они наложили в шта¬
ны, потому что не смогли сцапать ве¬
ликого князя.
— Молодец этот писарь, он дал ему улиз¬
нуть.
— Они чувствуют себя не очень-то уверен¬
но, поэтому и «друзья мои», и «за на¬
родом последнее слово»,
т
— Теперь ему нужна даже справедливость
в Грузии.
— Трескотня остается трескотней, и это
тоже трескотня.
— Спросим-ка писаря, он на справедливо¬
сти собаку съел.
— Эй ты, чучело, как по-твоему, годится
племянничек в судьи?
А з д а к. Это вы мне?
Первый латник (повторяет). Как по-твоему, го¬
дится племянник в судьи?
Аз да к. Вы спрашиваете меня? Или я ослышался?
Второй латник. Тебя, тебя, почему не тебя?
Ну-ка, блесни умом!
Аз да к. Я вас понимаю, вы хотите проверить его
как следует. Правильно? Так вот, нет ли у вас в запасе
опытного преступника, чтобы кандидат показал на нем
свое умение?
Третий латник. Дай подумать. У нас есть два
врача этой коровы губернаторши. Возьмем их, а?
Аз да к. Стоп, так не годится. Нельзя брать настоя¬
щих преступников, если судья не утвержден. JTycTb он
осел, но он должен быть утвержден, иначе нарушается
законность. Законность — это очень чувствительная
вещь, скажем, как селезенка. По селезенке нельзя бить
кулаком, а то убьешь насмерть. Вы можете повесить
обоих врачей, и законность нисколько не будет наруше¬
на, если судья к этому непричастен. Законность любит,
чтобы все было честь честью, такая уж она застенчивая.
Скажем, судья вздумал упрятать в тюрьму женщину,
укравшую для ребенка кукурузную лепешку. Но он не
облачился в судейскую мантию или почесался во время
вынесения приговора, обнажив больше трети своего те¬
ла — для этого, наверно, надо почесать бедро,— и, по¬
жалуйста, приговор недействителен. Законность оскор¬
блена! Скорее уж может вынести приговор судейская
мантия или судейская шляпа, чем человек без этих при¬
надлежностей. Законность бесследно исчезает, если за
ней не следить. Нелъая выпить вино, которое вылакала
собака. Оно исчезло бесследно. Вот так же и законность.
Первый латник. Что же ты предлагаешь, до¬
тошный ты человек?
№
Аз да к. Я буду обвиняемым. Уж я-то знаю, кого я
буду изображать. (Шепчет им что-то на ухо.)
Первый латник. Ты?
Все хохочут.
Жирный князь. Что вы решили?
Первый латник. Мы решили устроить испыта¬
ние. Наш друг будет играть роль обвиняемого, а судей¬
ское кресло пусть займет кандидат на должность.
Жирный князь. Это несколько необычно. А впро¬
чем, почему бы и нет? (Племяннику.) Пустая формаль¬
ность, лисенок. Как там тебя учили, кто скорее прихо¬
дит к цели — медленный или быстрый?
Племянник. Скорее всех — хитрый, дядя Арсен.
Племянник садится в кресло. Жирный князь становится у него за
спиной. Латники усаживаются на ступеньки.
Аздак (делает несколько шагов, явно подражая
походке великого князя). Есть ли здесь кто-нибудь, кто
меня знает? Я великий князь.
Жирный князь. Кто он?
Второй латник. Великий князь. Он в самом
деле с ним знаком.
Жирный князь. Хорошо.
Первый латник. Начинайте процесс.
Аздак. Итак, меня обвиняют в том, что я развя¬
зал войну. Смешно. Я говорю — смешно, вам этого ма¬
ло? Хорошо, тогда вот мои адвокаты, их, кажется,
человек пятьсот. (Делает жест, как бы указывая на
множество сопровождающих его адвокатов.) Прошу
предоставить моим адвокатам все имеющиеся в зале
места.
Латники смеются, жирный князь тоже смеется.
Племянник (латникам). Вы хотите, чтобы я
разобрал это дело? Должен сказать, что нахожу его
по меньшей мере необычным. Впрочем, все зависит от
вкуса.
Первый латник. Валяй.
Жирный князь (улыбаясь). Покажи ему, ли¬
сенок.
306
Племянник. Отлично. Истец: народ Грузии, от¬
ветчик: великий князь. Что вы можете сказать, обви¬
няемый?
Аз да к. Очень многое. Я, конечно, своими глазами
читал, что война проиграна. Но в свое время я начал
войну по совету патриотов, таких, как дядюшка Каз¬
беки. Требую пригласить дядюшку Казбеки в свидетели.
Жирный князь (латникам, дружелюбно). Забав¬
ная штука, а?
Племянник. Просьба отклоняется. Вас обвиняют
не в том, что вы объявили войну — это приходится де¬
лать всякому правителю,— а в том, что вы ее плохо
вели.
Аз да к. Глупости. Вообще ее не вел. Предоставил
вести ее другим. Предоставил вести ее князьям. Они ее,
конечно, угробили.
Племянник. Но вы по крайней мере це отрицае¬
те, что осуществляли верховное командование?
Аз да к. Ни в коем J3jwfin ргуттп^тр/тял
верховное командование. Едва {юдился, командовал
нянькой. Так уж воспитан — чтобы справить нужду, хо¬
жу в уборную. Привык приказывать. Всегда приказывал
чиновникам расхищать казну. Офицеры секут солдат
только по моему приказу. Помещики спят с женами
крестьян только по моему строжайшему приказу. Дя¬
дюшка Казбеки — вот он перед вами — отрастил себе
брюхо только по моему приказу.
Латники (аплодируют). Ловко! Да здравствует
великий князь!
Жирный князь. Ну-ка, лисенок, ответь ему.
Я тебя поддержу.
Племянник. Я ему отвечу, и отвечу так, чтобы
соблюсти достоинство суда. Обвиняемый, будьте добры
уважать суд.
Аз да к. Согласен. Приказываю вам продолжать
допрос.
Племянник. Вы мне не приказывайте. Итак, вы
утверждаете, что начать войну заставили вас князья.
В таком случае, как можете вы утверждать, что князья
угробили войну?
А з д а к. Не давали достаточного количества рекру¬
тов, растрачивали казенные деньги, поставляли больных
307
лошадей, пьянствовали в публичных домах, когда шло
наступление. Беру в свидетели дядюшку.
Племянник. Неужели вы будете отстаивать не¬
лепое утверждение, что князья нашей страны не бо¬
ролись?
Аз да к. Нет. Князья боролись. Боролись за получе¬
ние военных подрядов.
Жирный князь (вскакивает). Это уж слишком.
Он говорит как настоящий ковровщик.
Аз да к. В самом деле? Но я говорю только правду.
Жирный князь. Вздернуть! Вздернуть!
Первый латник. Спокойно. Продолжайте, ваша
милость.
Племянник. Тише! Объявляю приговор. Смерт¬
ная казнь через повешение. Вас вздернут. Вы проигра¬
ли войну. Приговор окончательный. Обжалованию не
подлежит.
Жирный князь (исступленно). Увести! Увести!
Увести!
Аз да к. Молодой человек, я хочу дать вам один
дельный совет. Будучи лицом официальным, не кричите.
‘К1Р^ое^-к€нмояк-,'-‘не может занять вакансии стороже¬
вого пса. Ясно?
Жирный князь. Вздернуть!
Аз да к. Если люди заметят, что князья говорят тем
же языком, что и великий князь, они еще чего доброго,
вздернут и великого князя и князей. Как бы то ни бы¬
ло, подаю кассацию. Основание: война проиграна, но
не для князей. Князья свою войну выиграли. Им запла¬
тили три миллиона восемьсот шестьдесят три тысячи
пиастров за лошадей, которых они не поставили.
Жирный князь. Вздернуть!
Аз да к. Восемь миллионов двести сорок тысяч пиа¬
стров за довольствие рекрутов, которых они также не
поставили.
Жирный князь. Вздернуть!
А з д а к. Следовательно, они победили. Войну про¬
играла только Грузия, каковая на данном суде не при¬
сутствует.
Жирный князь. Я думаю, хватит, друзья. (Аз-
даку.) Уходи, висельник. (Латникам.) Я думаю, друзья,
что теперь можно и утвердить нового судью.
308
Первый л а т и и к. Да, теперь можно. Снимите-ка
с него мантию!
Один из латников подставляет спину, другой становится на нее и
снимает с повешенного судейскую мантию.
А теперь (племяннику) уходи отсюда, на всякое кресло
своя задница. (Аздаку.) Иди-ка сюда и садись в судей¬
ское кресло.
Аздак медлит.
Садись, старина.
Латники ведут Аздака к креслу.
Судьи всегда были пропащими людьми, так пусть те¬
перь пропащий человек станет судьей.
Аздаку накидывают на плечи судейскую мантию и надевают на
голову плетенку от бутыли.
Поглядите, каков судья.
Певец.
Была гражданская война, правители дрожали.
Судьею латники назначили Аздака.
Два года отправлял он эту должность.
Певец и музыканты (вместе).
Ветры огненные дули,
Города в крови тонули, t
И по всей стране творился кавардак,
Воры правили делами,
Святотатцы пели в храме,
А судьею был известный нам Аздак.
На судейском кресле сидит Аздак и чистит яблоко. Полицей¬
ский Шалва подметает пол. Слева от судьи — инвалид в
кресле-каталке, врач -обвиняемый и хромой оборванец.
Справа — молодой человек, обвиняемый в вымогательстве.
На часах стоит латник с полковым знаменем.
Аздак. Ввиду большого количества дел суд разби¬
рает сегодня каждые два дела одновременно. Перед
тем как начать, я должен сделать краткое сообщение:
я беру. (Протягивает руку.)
Один лишь вымогатель достает деньги и дает их ему.
309
Аз да к. Оставляю за собой право наложить на
одну из сторон (смотрит на инвалида) взыскание за не¬
уважение к суду. (Врачу.) Ты врач, а ты (инвалиду)
его обвиняешь. Виновен ли врач в теперешнем твоем
состоянии?
Инвалид. Конечно. Из-за него меня хватил удар.
Аз да к. Значит, небрежность при исполнении про¬
фессиональных обязанностей.
Инвалид. Больше чем небрежность. Я дал ему в
долг денег на учение. Он их до сих пор не вернул, а
когда я узнал, что он лечит своих пациентов бесплатно,
меня разбил паралич.
Аз да к. Еще1 бы. (Хромому.) А тебе что здесь
нужно?
Хромой. Я и есть пациент, ваша милость.
А з д а к. Он, верно, лечил тебе ногу?
Хромой. Лечил, да не ту. У меня ревматизм в ле¬
вой ноге, а он оперировал правую. Вот я и хромаю
теперь.
Аз да к. Оперировал-то он безвозмездно?
Инвалид. Операцию, которая стоит пятьсот пиа¬
стров, он сделал безвозмездно! За спасибо! И я еще
платил за его учение! (Врачу.) Разве тебя учили в шко¬
ле делать операции даром?
Врач. Ваша милость, действительно, гонорар при¬
нято взимать перед операцией, потому что перед ней
пациент платит гораздо охотнее, чем после нее. По-
человечески это можно понять. В данном случае, при¬
ступая к операции, я полагал, что гонорар передан уже
моему слуге. В этом я ошибся.
Инвал ид. Он ошибся! Хороший врач не ошибает¬
ся! Он все выяснит, прежде чем резать.
Аз да к. Это верно. (Шалве.) Какое у нас второе
дело, господин общественный обвинитель?
Полицейский Шалва (усердно подметая
пол). Вымогательство.
Вымогатель. Высокий суд, я невиновен. Я толь¬
ко хотел узнать у этого помещика, действительно ли
он изнасиловал свою племянницу. Он дружески разъяс¬
нил мне, что нет, и дал мне денег только для того,
чтобы я смог нанять для своего дядюшки учителя
музыки.
310
Аз да к. Aral (Врачу.) Ну а ты, врач, ты ведь не
можешь сослаться на какие-либо смягчающие твою ви¬
ну обстоятельства?
Врач. Разве только, что человеку свойственно оши¬
баться.
Аз да к. Разве ты не знаешь, что хорошему врачу
присуще чувство ответственности в денежных делах?
Мне рассказывали об одном враче, который выжал из
вывихнутого пальца своего пациента тысячу пиастров,
установив, что причиной заболевания является наруше¬
ние кровообращения. А плохой врач скорее всего про¬
глядел бы такой случай. В другой раз этот искусный
врач столь тщательно продумал курс лечения, что за¬
урядное разлитие желчи превратилось в сплошной зо¬
лотой дождь. Нет, ты не заслуживаешь прощения. Один
зерноторговец послал своего сына в медицинскую шко¬
лу, чтобы тот изучил торговое дело. Настолько хорошо
поставлено там обучение. (Вымогателю.) Как фамилия
помещика?
Полицейский Шалва. Он просил не называть
его фамилии.
Аз да к. В таком случае я выношу приговоры. Факт
вымогательства суд считает доказанным, а ты (инвали¬
ду) приговорен к штрафу в тысячу пиастров. Если у
тебя будет второй удар, врач обязан бесплатно тебя
лечить, а понадобится, то и ампутировать. (Хромому.)
Тебе в возмещение убытков суд присуждает бутылку
французской водки. (Вымогателю.) Ты должен пере¬
дать половину своего гонорара общественному обвини¬
телю, чтобы суд не огласил имени помещика. Кроме
того, суд советует тебе приняться за изучение меди¬
цины, так как ты обнаружил способности к этой на¬
уке. Что касается тебя, врач, то за непростительную
профессиональную ошибку ты по суду оправдан. Сле¬
дующие!
Певец и музыканты.
Ах, что гнило, то не мило.
Что прекрасно, то опасно.
А закон гласит и этак и так.
Потому решили люди:
Двое спорят, третий судит.
Ну а судит очень ловко наш Аздак.
311
Из постоялого двора, расположенного у самой дороги, выходит
А з д а к. За ним следует хозяин постоялого двора, старик с
длинной бородой. Работник и полицейский Шалва тащат
судейское кресло. Латник с полковым знаменем становится на
свой пост.
Аз да к. Поставьте его вот сюда. По крайней мере
здесь можно дышать, чувствуется ветерок из лимоновой
рощи. Юстиции полезен свежий воздух. Ветер задирает
ей юбки, и сразу видно, что под ними. Не надо было
нам столько есть, Шалва. Эти инспекционные поездки
очень утомительны. (Хозяину.) Дело идет о твоей не¬
вестке?
Хозяин. Ваша милость, дело идет о чести семьи.
Вместо сына, который уехал по делам в горы, с жало¬
бой обращаюсь я. Вот он, провинившийся работник, а
вот и моя достойная сожаления невестка.
Входит невестка, особа с пышными формами. Лицо ее скрыто
покрывалом.
Аз да к (садится). Я беру.
Хозяин со вздохом дает ему деньги.
Так. Теперь все формальности выполнены. Речь идет об
изнасиловании?
Хозяин. Ваша милость, я застал этого парня в ко¬
нюшне как раз в ту минуту, когда он повалил нашу
Тамару на солому.
Аз да к. Совершенно верно. Конюшня. Чудесные
лошадки. Особенно та маленькая, буланая.
Хозяин. Конечно, я тут же вместо сына стал сты¬
дить Тамару.
Аз да к (серьезно). Я говорю, что буланая мне нра¬
вится.
Хозяин (холодно). В самом деле? Тамара при¬
зналась мне, что работник сошелся с ней вопреки ее
желанию.
А з д а к. Скинь покрывало, Тамара.
Она открывает лицо.
Тамара, ты нравишься суду. Расскажи, как было дело.
312
Тамара (заученно). Я вошла в конюшню, чтобы
поглядеть на нового жеребеночка. Работник заговорил
со мной первый. Он сказал: «Ну и жара сегодня» —
и положил мне руку на левую грудь. Я сказала ему:
«Не делай этого», но он продолжал непристойно меня
ощупывать, что вызвало у меня гнев. Прежде чем я раз¬
гадала его греховные намерения, он сделал свое черное
дело. Затем вошел свекор и стал по ошибке пинать ме¬
ня ногами.
Хозяин (объясняя). Вместо сына.
Аздак (работнику). Признаешь ли ты, что ты за¬
говорил с ней первый?
Работник. Признаю.
Аздак. Тамара, ты любишь сладкое?
Тамара. Да. Семечки.
Аздак. Ты подолгу сидишь в лохани, когда
моешься?
Тамара. Полчаса или около того.
Аздак. Господин общественный обвинитель, поло¬
жи свой нож на землю, вон туда.
Полицейский Шалва кладет нож.
Тамара, пойди подними нож общественного обвинителя.
Тамара, покачивая бедрами, идет и поднимает нож.
(Показывает на нее.) Вы видите? Как все это качается?
Преступная часть обнаружена. Факт насилия доказан.
Из-за неумеренного потребления пищи, особенно сла¬
стей, из-за того, что ты подолгу сидишь в теплой воде,
из-за лени и слишком мягкой кожи ты изнасиловала
этого несчастного человека. Ты думаешь, что, расхажи¬
вая с таким задом, можно увернуться от правосудия?
Это же предумышленное нападение с опасным оружием.
Согласно приговору ты передашь суду буланую лошад¬
ку, на которой ездит твой свекор вместо сына. А теперь
ты пройдешь со мной в конюшню, Тамара, чтобы суд
ознакомился с местом преступления.
По Военно-Грузинской дороге идут латники. Из одного места в
другое носят они судейское кресло, на котором сидит Аздак. За
ними — полицейский Шалва и работник. Шалва тащит
виселицу. Работник ведет на поводу буланую лошадку.
313
Певец и музыканты.
У господ кипела ссора,
Но от этого раздора
Жил немножечко вольготнее бедняк.
По дорогам пестрым края,
Правду кривдой побивая,
К бедным людям ездил суд вершить Аздак.
Присуждал он все голодным,
Беднякам, себе подобным,
И скреплял печатью каждый свой шаг,
Под шумок разбойным сбродом
Вознесенный над народом
И неправедный и праведный Аздак.
Процессия удаляется.
Не ходите к вашим ближним
С христианским вздором книжным:
Не дождетесь вы от проповеди благ.
А ходите с топорами
И поверите вы сами
В чудеса, в какие верил наш Аздак.
Судейское кресло Аздака стоит в кабачке. Перед Аздаком, ко¬
торому полицейский Шалва подает вино, стоят трое
кулаков. В углу — старая крестьянка. В открытых две¬
рях и снаружи — деревенские жители. Латник с пол¬
ковым знаменем стоит на часах.
Аздак. Слово имеет господин общественный обви¬
нитель.
Полицейский Шалва. Дело идет о корове.
Обвиняемая уже пять недель укрывает у себя в хлеву
корову, принадлежащую зажиточному крестьянину
Дволадзе. У нее обнаружили также украденный око¬
рок. Когда зажиточный крестьянин Рухадзе потребовал у
обвиняемой арендной платы за принадлежащую ему зем¬
лю, все его коровы были тотчас же кем-то прирезаны.
Кулаки. Дело идет о моем окороке, ваша милость.
— Дело идет о моей корове, ваша милость.
— Дело идет о моей земле, ваша милость.
Аз да к. А ты что на это скажешь, мамаша?
Старуха. Ваша милость, пять недель назад, под
утро, ко мне постучались. Выхожу — стоит человек с бо¬
314
родой и держит за веревку корову. Он мне и говорит:
«Любезная хозяйка, я чудотворец, святой Бандитус.
Твой сын погиб на войне, и на память о нем я дарю
тебе эту корову. Ходи за ней хорошенько».
Кулаки. Это разбойник Ираклий, ваша милость.
— Ее свояк, ваша милость!
— Конокрад и поджигатель!
— Голову бы ему отрубить!
Снаружи доносится женский крик. Толпа в беспокойстве отступает.
Входит бандит Ираклий с огромным топором.
Ираклий! (Крестятся.)
Бандит. Добрый вечер, честная компания! Стакан
вина!
Аз да к. Господин общественный обвинитель, стакан
вина гостю. Кто ты такой?
Бандит. Я странствующий отшельник, ваша ми¬
лость. Благодарю вас за угощение. (Залпом осушает
стакан, поданный Шалвой.) Еще один.
А з д а к. Я Аздак. (Встает и отвешивает поклон.)
Бандит также кланяется.
Суд приветствует отшельника. Продолжай, мамаша.
Старуха. Ваша милость, в ту ночь я еще не зна¬
ла, что святой Бандитус способен творить чудеса. Он
привел корову, и только. А дня через два, тоже ночью,
приходят ко мне работники этого кулака и хотят уве¬
сти мою корову. И вдруг они поворачивают назад, и
на головах у них выскакивают огромные шишки. Тут я
и поняла, что святой Бандитус смирил их сердца и на¬
ставил их на путь любви к ближнему.
Бандит громко смеется.
Первый кулак. Я знаю, чем он их наставил.
Аздак. Хорошо, что знаешь. Потом ты нам рас¬
скажешь. А пока продолжай ты!
Старуха. Затем, ваша милость, на путь добра
стал кулак Рухадзе. Раньше это был сущий дьявол, лю¬
бой подтвердит. Но благодаря святому Бандитусу он
перестал брать с меня аренду за землю.
315
Второй кулак. Потому что на выгоне перереза¬
ли всех моих коров.
Бандит смеется.
Старуха (Аздак знаком велит ей продолжать).
А однажды утром ко мне в окно влетел окорок. Он по¬
пал мне прямо в поясницу, так что я до сих пор хро¬
маю. Вот поглядите, ваша милость. (Делает несколько
шагов.)
Бандит смеется.
Конечно, это чудо. Хотела бы я знать, ваша милость,
где это видано, чтобы старому бедному человеку при¬
носили окорок!
Бандит всхлипывает.
Аздак (вставая). Твой вопрос, мамаша, поразил
суд в самое сердце. Будь добра, сядь сюда.
Старуха, помедлив, садится в судейское кресло.
Со стаканом в руке садится на пол.)
Мамаша, я чуть не назвал тебя матушкой
Грузией.
Тебя обобрали, а твои сыновья — на войне.
Ты избита, исхлестана, но ты не теряешь
надежды.
Ты плачешь, когда корову приводят к тебе.
Ты удивляешься, если тебя не бьют.
О, сжалься над нами, мамаша, не суди нас
жестоко!
(Кричит на кулаков.) Сознайтесь, безбожники, что вы
не верите в чудеса! Каждый из вас приговорен к штра¬
фу в пятьсот пиастров за безбожие! Вон!
Кулаки смиренно уходят.
А ты, мамаша, и ты, благочестивая душа (бандиту), вы¬
пейте по стакану вина с общественным обвинителем и
Аздаком.
Певец и музыканты.
Хоть законы и исконны,
Он, как хлеб, ломал законы,
Чтоб народ отведал права натощак.
316
И легко было крестьянам
Подкупить пустым карманом
Своего судью по имени Аздак.
Чтоб своих не дать в обиду,
Он обвешивал Фемиду,
Передергивая, если что не так.
В черной мантии судейской,
Под защитой полицейской,
Он два года попирал закон, Аздак.
Певец.
Кончились дни мятежей! Вернулся великий
князь.
Вернулась жена губернатора. Началась
расправа.
Снова горело предместье. Погибло много
людей.
Страшно стало Аздаку.
Судейское кресло Аздака снова стоит во дворе суда. Аздак, сидя
на земле, чинит свой башмак и беседует с полицейским
Шалвой. Снаружи доносится шум. Видно, как за стеной на
острие копья несут голову жирного князя.
Аздак. Дни твоего рабства, Шалва, а может быть,
даже и минуты теперь уже сочтены. Я взнуздал тебя
железными удилами разума, которые до крови разорва¬
ли твой рот, я хлестал тебя разумными доводами и по¬
сыпал твои раны солью логики. По природе своей ты
слабый человек, и, если с умом бросить тебе аргумент,
ты жадно впиваешься в него зубами, ты уже не вла¬
деешь собой. По природе своей ты испытываешь по¬
требность лизать руки высшему существу. Но высшие
существа бывают разные. И вот наступил час твоего
освобождения, скоро ты сможешь опять следовать сво¬
им низменным страстям и тому безошибочному ин¬
стинкту, который велит тебе совать свои толстые подо¬
швы человеку в лицо. Ибо прошли времена смятения и
беспорядка, описанные в песне о хаосе, которую мы сей¬
час еще раз споем с тобою на память об этих ужасных
днях. Садись и смотри не фальшивь. Бояться нечего,
песня эта не запрещенная, а припев у нее просто попу¬
лярный. (Поет.)
317
Брат, доставай нож! Сестра, закрывай лицо!
Время вышло из колеи.
Знатные плачут, смеются ничтожные.
Город кричит:
Давайте прогоним богатых и сильных!
В канцеляриях — сумятица. Списки рабов горят.
Господа вращают камни на мельницах.
Заточенные выходят на волю.
Выброшены церковные кружки. Эбеновое
дерево идет на кровати.
Кто мечтал о корке сухой — теперь хозяин
амбаров,
Он сам теперь хлеб раздает.
Полицейский Шалва.
Ох-ох-ох-ох.
Аз д а к (поет).
Где же ты, генерал? Наведи, наведи порядок,
Не узнать потомка господ. Благородный
ребенок
Превращается в сына рабыни.
Советники прячутся в старых сараях.
Бродяги бездомные
Нежатся в мягких постелях.
Кто был простым гребцом, теперь
судовладелец.
От прежнего хозяина ушли суда.
Гонцы говорят своему господину:
Шагайте сами,
Мы уже пришли.
Полицейский Шалва.
Ох-ох-ох-ох.
Аздак. Где же ты, генерал? Наведи, наведи порядок!
Да и у нас была бы примерно такая же картина, если
бы не спохватились и не навели порядок. В столицу уже
вернулся великий князь, которому я, осел, спас жизнь,
а персы дали напрокат войско для наведения порядка.
Предместье уже горит. Принеси-ка мне толстую книгу,
на которой я обычно сижу.
Полицейский Шалва берет с сиденья кресла книгу и дает ее Аздаку.
(Листает ее.) Это свод законов, я всегда им пользо¬
вался, ты свидетель.
318
Полицейский Шалва. Да, как сиденьем.
Аз да к. Полистаю, погляжу что мне теперь припая¬
ют. Мои поблажки неимущим выйдут мне боком. Я ста¬
рался поставить бедняков на ноги. Теперь меня повесят
по обвинению в пьянстве. Я заглядывал богатым в кар¬
маны. И мне некуда спрятаться, меня все знают, пото¬
му что я всем помогал.
Полицейский Шалва. Кто-то идет.
А з д а к (сначала в испуге застывает на месте, за¬
тем, дрожа всем телом, идет к креслу). Конец. Но я ни¬
кому не стану доставлять удовольствие зрелищем чело¬
веческого величия. На коленях прошу тебя, сжалься
надо мной, не уходи. У меня от страха течет слюна,
я боюсь смерти.
Входит жена губернатора. Ее сопровождают адъютант
и латник.
Жена губернатора. Это что за тварь, Гоги?
Аздак. Препослушная, ваша милость. Рад стараться.
Адъютант. Нателла Абашвили, жена покойного
губернатора, только что вернулась и ищет своего двух¬
летнего сына Михаила Абашвили. Ей удалось узнать,
что ребенок унесен в горы кем-то из прежних слуг.
Аздак. Слушаюсь, ваше высокородие. Ребенок бу¬
дет доставлен.
Адъютант. Говорят, что эта особа выдает ребенка
за своего.
Аздак. Слушаюсь, ваше высокородие. Она будет
обезглавлена.
Адъютант. Это все.
Жена губернатора (уходя). Этот человек мне
не нравится.
Аздак (провожает ее, отвешивая низкие покло¬
ны). Слушаюсь, ваше высокородие, все будет сделано. VIVI
Меловой круг
Певец.
Теперь послушайте историю процесса
О ребенке губернатора Абашвили,
319
Где истинная мать была определена
С помощью знаменитого мелового круга.
Двор суда в Нуке. Латники вводят Михаила и затем ухо¬
дят с ним в глубину сцены. Один из латников копьем удерживает
Груше в воротах, пока не уводят ребенка. Затем ее впускают.
С ней вместе входит толстая повариха из челяди бывшего
губернатора Абашвили. Отдаленный шум. На небе — зарево пожара.
Груше. Он молодец, он уже моется сам.
Повариха. Тебе повезло, судить будет не настоя¬
щий судья, а Аздак. Он пьянчужка и ни в чем не разби¬
рается. Самые большие разбойники выходили у него
сухими из воды. Он все на свете путает, и, какую бы
взятку ему ни давали богатые, все ему мало. Поэтому
когда он судит, нашему брату часто бывает удача.
Г руше. Как мне нужна удача сегодня!
Повариха. Не сглазь. (Крестится.) Пожалуй, я
успею быстренько помолиться, чтобы судья оказался
под мухой. (Молится, беззвучно шевеля губами.)
Груше тщетно пытается увидеть ребенка.
Не понимаю, зачем ты так добиваешься чужого ребен¬
ка, да еще в такие времена.
Груше. Он мой. Я его вскормила.
Повариха. Неужели ты ни разу не подумала, что
будет, когда она вернется?
Г руше. Сначала я думала, что я отдам его ей, а
потом я думала, что она не вернется.
Повариха. Чужая юбка тоже греет, верно?
Груше утвердительно кивает.
Я для тебя присягну в чем угодно, потому что ты поря¬
дочная женщина. (Твердит.) Этот ребенок был у меня
на воспитании. Мне платили за него пять пиастров.
Груше взяла его у меня на пасху, вечером, когда нача¬
лись волнения.
Замечает приближающегося Симона Хахаву.
Но перед Симоном ты виновата, я с ним говорила, он
никак этого понять не может.
Груше (она не видит Симона). Мне сейчас не до
него, если он ничего не понимает.
320
Повариха. Он понял, что ребенок не твой; а что
ты замужем и что только смерть может тебя освобо¬
дить— этого он не понимает.
Груше замечает Симона и здоровается с ним.
Симон (мрачно). Пусть сударыня знает, что я го¬
тов поклясться. Отец ребенка — я.
Груше (ти%о). Я рада, Симон.
Симон. Вместе с тем позволю себе заявить, что
это меня ни к чему не обязывает и сударыню тоже.
Повариха. Ни к чему это. Она замужем, ты же
знаешь.
Симон. Это ее дело, и незачем об этом напоминать.
Входят два латника.
Латники. Где судья?
— Никто не видал судьи?
Груше (отвернувшись и прикрыв лицо). Заслони
меня. Не надо бы мне показываться в Нуке. Вдруг я
наткнусь на латника, которого я ударила по голове...
Латник (один из тех, которые привели ребенка;
выступая вперед). Судьи здесь нет.
Оба латника продолжают поиски.
Повариха. Только бы с ним ничего не случилось.
Если будет судить другой, видов на успех у тебя столь¬
ко же, сколько зубов у курицы.
Появляется третий латник.
Латник (один из тех, которые ищут судью; рапор¬
тует). Здесь только двое стариков и ребенок. Судья как
в воду канул.
Третий латник. Продолжать поиски!
Оба латника быстро уходят. Третий латник задерживается.
Груше вскрикивает. Латник оборачивается. Это ефрейтор, у него
огромный шрам через все лицо.
Латник, стоящий в воротах. В чем дело,
Шота? Ты ее знаешь?
Ефрейтор (после долгой паузы, во время которой
он продолжает глядеть на Груше). Нет.
11 Брехт, т. IV
321
Латник, стоящий у ворот. Говорят, это она
украла ребенка Абашвили. Если тебе что-нибудь извест¬
но об этом деле, ты можешь заработать кучу денег,
Шота.
Ефрейтор бранясь уходит.
Повариха. Это он?
Груше кивает головой. /
Ну, он будет теперь держать язык за зубами. Не то ему
придется признаться, что он гнался за ребенком.
Груше (с облегчением). А я-то уж и забыла, что
спасла ребенка от этих...
Входит жена губернатора с адъютантом и двумя
адвокатами.
Жена губернатора. Слава богу, по крайней ме¬
ре здесь нет народа. Совершенно не выношу этого за¬
паха. У меня сразу начинается мигрень.
Первый адвокат. Прошу вас, сударыня, соблю¬
дать осторожность в высказываниях, пока не назначат
другого судью.
Жена губернатора. Ничего особенного я не
сказала, Ило Шуболадзе. Я люблю народ за его про¬
стой, трезвый ум. Только от его запаха у меня делается
мигрень.
Второй адвокат. Едва ли соберется публика.
Из-за беспорядков в предместье люди сидят запершись
по домам.
Жена губернатора. Это и есть та тварь?
Первый адвокат. Прошу вас, любезнейшая На¬
телла Абашвили, воздерживаться от всяких оскорби¬
тельных выражений, покамест мы не удостоверимся, что
великий князь назначил нового судью и избавил нас
от негодяя, исполняющего ныне эту должность. Но,
кажется, дело идет к тому. Поглядите.
Появляются латники.
Повариха. Ее милость давно бы вцепилась тебе
в волосы, если бы она не знала, что Аздак на стороне
простонародья. Он определяет человека по лицу.
322
Двое латников прикрепляют к столбу веревку. Вводят
А з д а к а, на нем кандалы. Позади него, также в кандалах, идет
полицейский Шалва. За арестантами следуют трое
кулаков.
Латник. Думал убежать, а? (Бьет Аздака.)
Один из кулаков. Прежде чем вешать, стащите
с него судейскую мантию!
Латники и кулаки срывают с Аздака судейскую мантию. Под нею
оказываются лохмотья. Один из латников дает Аздаку пинка.
Латник (толкая Аздака в сторону другого латни¬
ка). Тебе нужен мешок справедливости? Вот он, держи!
Латники (поочередно толкая Аздака, кричат).
Бери его себе!
— Мне справедливость не нужна!
Аздак падает. Латники поднимают его и тащат к виселице.
Жена губернатора (во время этой «игры в
мяч» она истерически хлопала в ладоши). Он был мне
несимпатичен с первого взгляда.
Аздак (отдуваясь, он весь в крови). Я ничего не
вижу, дайте мне тряпку вытереться.
Латники. А что тебе нужно видеть?
Аздак. Вас, собаки. (Рубахой вытирает кровь с
глаз.) Бог в помощь, собаки! Как дела, собаки? Как
поживает собачий мир? Хорошо ли воняет? Нашли ли
вы сапог, чтобы было что лизать? Успели ли вы уже
перегрызть друг другу горло, собаки?
Входит запыленный конный гонец. С ним — е ф р е й т ор.
Г о:н ец. Стойте, вот приказ великого князя о новых
назначениях.
Ефрейтор (рявкает). Смирно!
Все застывают.
Гонец. Вот что сказано насчет нового судьи. «Судь¬
ей в Нуке назначается Аздак, спасший жизнь, имею¬
щую для нашей страны первостепенное значение». Кто
этот Аздак?
Полицейский Шалва (указывая на Аздака).
Он стоит под виселицей, ваше превосходительство.
11*
323
Ефрейтор (рявкает). Что здесь происходит?
Латник. Разрешите доложить. Его милость были
уже его милостью, а по доносу этих крестьян их объя¬
вили врагом великого князя.
Ефрейтор (указывая на кулаков). Увести!
Не слушая возражений кулаков, их уводят.
Позаботьтесь о том, чтобы впредь их милость не испы¬
тывали никакого беспокойства. (Уходит вместе с запы¬
ленным гонцом.)
Повариха (Шалве). Она хлопала в ладоши. На¬
деюсь, он это заметил.
Первый адвокат. Все пропало.
Аздак теряет сознание. Его поднимают, он приходит в себя. На
него надевают судейскую мантию, и он, шатаясь, выходит из
группы обступивших его латников.
Латники. Не взыщите, ваша милость!
— Что угодно вашей милости?
Аздак. Ничего не угодно, друзья мои собаки. Раз¬
ве только сапог, чтобы лизать. (Шалве.) Я тебя поми-
ловал.
С него снимают кандалы.
Принеси-ка мне красного сладкого.
Полицейский Шалва уходит.
Марш отсюда, мне надо разобрать одно дело.
Латники уходят. Возвращается Шалва с вином.
(Жадно пьет.) Дайте мне что-нибудь подложить под
себя!
Шалва приносит свод законов и кладет его на судейское кресло.
(Садится.) Я беру!
У истцов, которые до сих пор совещались с самым озабоченным
видом, проясняются лица. Они шушукаются.
Повариха. Ой-ой!
Симон. Как говорится, колодец росой не напол¬
нишь.
324
Адвокаты (приближаются к Аздаку, который вы¬
жидательно приподнимается). Смехотворное дело, ваша
милость. Противная сторона похитила ребенка и отка¬
зывается вернуть его матери.
Аздак (протягивает адвокатам ладонь, чтобы по¬
лучить взятку, и глядит на Груше). Весьма привлека¬
тельная особа. (Опять получает деньги.) Открываю
заседание и требую от вас полнейшей правдивости.
(Груше.) Особенно от тебя.
Первый адвокат. Высокий суд! В народе гово¬
рят— «кровь гуще воды». Эта старая мудрость...
Аздак. Суд желает знать, какой гонорар назначен
адвокату?
Первый адвокат (удивленно). Простите, как вы
изволили сказать?
Аздак с самым любезным видом тоет большой палец об указа¬
тельный.
Ах вот что! Пятьсот пиастров, ваша милость. Отвечаю
на необычный вопрос суда.
Аздак. Вы слышали? Вопрос, оказывается, необы¬
чен. Я спрашиваю потому, что, зная, какой вы хороший
адвокат, слушаю вас совсем по-другому.
Адвокат (кланяется). Благодарю вас, ваша ми¬
лость. Высокий суд! Узы крови прочнее всех прочих
уз. Мать и дитя — есть ли на свете более тесная связь?
Можно ли отнять у матери ее ребенка? Высокий суд!
Она зачала его в священном экстазе любви, она носила
его в лоне своем, она питала его своей кровью, она ро¬
дила его в муках. Высокий суд! Известно, что даже
лютая тигрица, у которой похитили детеныша, не нахо¬
дит себе покоя и бродит по горам, отощав до неузнавае¬
мости. Сама природа...
Аздак (прерывая его, обращается к Груше). Как
ты ответишь на это и на все, что собирается сказать
господин адвокат?
Г руше. Ребенок мой.
Аздак. И это все? Надеюсь, ты сможешь привести
доказательства. Во всяком случае, советую тебе сказать
мне, почему ты считаешь, что я должен присудить его
именно тебе.
Груше. Я растила его в меру своих сил и своего
325
разуменья, я всегда добывала ему еду. Почти всегда
у него была крыша над головой. Чего я не натерпелась
из-за него, сколько денег истратила. Я не считалась
со своими удобствами. Я воспитывала ребенка так,
чтобы он был со всеми приветлив, я приучала его к
труду, и он старался как мог, он ведь совсем еще ма¬
ленький.
Адвокат. Обратите внимание, ваша милость, что
сама эта особа не ссылается ни на какие кровные узы
между собой и ребенком.
Аз да к. Суд принимает это к сведению.
Адвокат. Благодарю вас, ваша милость. Соблаго¬
волите выслушать теперь убитую горем женщину, уже
потерявшую супруга и живущую ныне под страхом
потери ребенка. Достопочтенная Нателла Абашвили...
Жена губернатора (тихо). Жестокая судьба,
сударь, вынуждает меня просить вас вернуть мне мое
любимое дитя. Не мне описывать вам душевные муки
осиротевшей матери, страхи, бессонные ночи...
Второй адвокат (его вдруг прорвало). Эту жен¬
щину подвергают неслыханным издевательствам. Ей за¬
прещают вход во дворец ее мужа, ее лишают доходов
с имений и при этом хладнокровно заявляют, что доходы
принадлежат наследнику. Без ребенка она не может
ничего предпринять, не может даже заплатить своим
адвокатам! (Первому адвокату, который, в отчаянии от
этой вспышки, и так и этак делает ему знаки, чтобы он
замолчал.) Дорогой Ило Шуболадзе, к чему скрывать,
что дело идет, в конце концов, об имениях Абашвили?
Первый адвокат. Позвольте, уважаемый Сандро
Оболадзе! Мы же условились... (Аздаку.) Конечно, ис¬
ход процесса решит также, вступит ли наша достопоч¬
тенная доверительница во владение очень большими
имениями, но я намеренно подчеркиваю «также». Ибо
главное, как по праву заметила в начале своей потря¬
сающей речи Нателла Абашвили, ибо главное — это
человеческая трагедия матери. Даже если бы Михаил
Абашвили не был наследником имений, он все равно
оставался бы любимым сыном моей доверительницы!
Аз да к. Стоп! Суд рассматривает упоминание об
имуществе как доказательство чисто человеческих по¬
буждений истицы.
326
Второй адвокат. Благодарю вас, ваша милость.
Дорогой Ило Шуболадзе, на всякий случай мы можем
доказать, что особа, похитившая ребенка, не является
его матерью! Позвольте мне изложить суду только фак¬
ты. Роковое стечение обстоятельств заставило мать
оставить ребенка в момент бегства из Нуки. Груше, су¬
домойка, была в тот день во дворце, и люди видели,
как она занялась ребенком.
Повариха. У губернаторши только и было забот,
какие платья взять!
Второй адвокат (невозмутимо). Примерно через
год Груше с ребенком объявилась в одной горной де¬
ревне, где она вступила в брак с...
Аздак. Как ты добралась до деревни?
Груше. Пешком, ваша милость. А ребенок был мой.
Симон. Я отец, ваша милость.
Повариха. Этот ребенок был у меня на попече¬
нии, ваша милость. Мне платили пять пиастров.
Второй адвокат. Высокий суд, этот человек —
жених Груше, поэтому его показания не заслуживают
доверия.
Аздак. Это за тебя она вышла замуж в деревне?
Симон. Нет, ваша милость. Она вышла замуж за
одного крестьянина.
Аздак (кивком подзывая Груше). Почему? (Ука¬
зывая на Симона.) Разве он плох в постели? Скажи
правду.
Груше. У нас до этого дело не дошло. Я вышла
замуж из-за ребенка. Чтобы у мальчика была крыша
над головой. (Указывая на Симона.) Он был на войне,
ваша милость.
Аздак. А теперь он опять тебя захотел, так,
что ли?
Симон. Прошу записать в протокол, что...
Груше (сердито). Я уже не свободна, ваша ми¬
лость.
Аздак. А ребенок, значит, внебрачный?
Груше не отвечает.
Я спрашиваю тебя: что это за ребенок? Незаконный
оборвыш или благородное дитя из состоятельной
семьи?
327
Груше (со злостью). Обыкновенный ребенок.
Аз да к. Были ли у него уже в раннем возрасте не¬
обычно тонкие черты лица?
Груше. Нос у него был на лице.
Аз да к. У него был нос на лице. Я считаю твой от¬
вет весьма важным. Обо мне говорят, что однажды,
перед тем как вынести приговор, я вышел в сад и ню¬
хал там розы. Вот к каким уловкам приходится нынче
прибегать. Не будем затягивать дело, мне надоело слу¬
шать ваше вранье. (Груше.) Особенно твое. (Груше,
Симону и поварихе.) И чего вы только не придумывали,
чтобы меня околпачить. Я вижу вас насквозь.
Обманщики вы.
Груше (вдруг). Конечно, вы не станете затягивать
дело! Я же видела, как вы брали!
Аздак. Молчать! Я у тебя брал?
Груше (хотя повариха пытается ее удержать от
спора). Потому что у меня и нет ничего.
Аздак. Совершенно верно. Если надеяться на
вас, голодранцев, как раз и подохнешь с голоду.
Справедливость вам подавай, а платить-то за нее
не хочется. Когда вы идете к мяснику, вы знаете,
что придется платить, а к судье вы идете как на
поминки.
Симон (громко). Как говорится, «когда куют коня,
слепень пускай не суется».
Аздак (охотно принимая вызов). «Жемчужина в
навозной куче лучше, чем камень в горном ручье».
Симон. «Прекрасная погода, — сказал рыбак чер¬
вяку. — Не поудить ли нам рыбки?»
Аздак. «Я сам себе хозяин», — сказал слуга и от¬
пилил себе ногу».
Симон. «Я люблю вас, как отец», — сказал царь,
крестьянам и велел отрубить голову царевичу».
Аздак. «Дурак себе же злейший враг».
Симон. «Своё не воняет».
Аздак. Плати десять пиастров штрафа за непри¬
стойные речи в суде. Будешь знать, что такое право¬
судие.
Груше. Нечего сказать, чистоплотное правосудие.
Ты оставляешь нас с носом, потому что мы не умеем
так красиво говорить, как их адвокаты.
328
Аз да к. Правильно. Слишком уж вы робки. Если
вам дают по шее, так вам и надо.
Груше. Да уж, конечно, ты присудишь ребенка ей.
Она человек тонкий. Как пеленки менять, она понятия
не имеет! Так знай же, в правосудии ты смыслишь не
больше моего.
Аз да к. Это верно. Я человек невежественный,
под судейской мантией у меня рваные штаны, погляди
сама. У меня все деньги уходят на еду и на выпивку.
Я воспитывался в монастырской школе. А кстати, я и
тебя оштрафую на десять пиастров за оскорбление
суда. И вообще ты дура, ты настраиваешь меня про¬
тив себя, вместо того чтобы строить мне глазки и вер¬
теть задом. Ты бы добилась моего расположения. Два¬
дцать пиастров.
Груше. Хоть все тридцать. Все равно я выскажу
тебе все, что о тебе думаю, пьянчужка. Чего стоит твоя
справедливость? Как ты смеешь так говорить со мной?
Ты же похож на треснувшего Исаию на церковном окне!
Когда мать тебя рожала, она никак не думала, что ей
придется сносить от тебя побои, если она возьмет у ко¬
го-нибудь горсточку пшена. Ты видишь, что я дрожу
перед тобой, и тебе не стыдно? А им ты слуга, ты сле¬
дишь, чтоб никто не отнял у них домов, которые они
украли! С каких это пор дома принадлежат клопам?
Если бы не ты, они, чего доброго, не смогли бы угонять
на свои войны наших мужей! Продажная ты тварь, вот
кто ты!
Аздак встает. Он сияет. Он неохотно стучит молоточком по столу,
словно требуя тишины. Но так как Груше не унимается, он начи¬
нает отбивать такт ее речи.
Я тебя нисколько не уважаю. Не больше, чем вора или
грабителя. Те тоже творят, что хотят. Ты можешь от¬
нять у меня ребенка, сто против одного, что это так и
будет, но знай одно: на твою должность надо бы сажать
только ростовщиков ;и растлителей малолетних. Луч¬
шего наказания для них не придумаешь, потому что
сидеть выше себе подобных гораздо хуже, чем висеть
на виселице.
Аздак (садится). Теперь тридцать пиастров, но
больше я с тобой препираться не стану, мы не в трак¬
529
тире. Не буду ронять свое судейское достоинство.
И вообще я утратил интерес к твоему делу. Где эти
двое, которых нужно развести? (Шалве.) Введи их.
А ваше дело я откладываю на четверть часа.
Полицейский Шалва уходит.
Первый адвокат. Даже если мы не скажем
больше ни слова, можно считать, что решение у вас
в кармане.
Повариха (Груше). Ты сама все испортила. Те¬
перь он заберет у тебя ребенка.
Входит очень старая супружеская чета.
Жена губернатора. Гоги, где моя нюхательная
соль?
Аз да к. Я беру.
Старики не понимают.
Мне сказали, что вы решили развестись. Сколько лет
вы уже вместе?
Старуха. Сорок лет, ваша милость.
Аз да к. Почему вы желаете развестись?
Старик. Мы друг другу несимпатичны, ваша ми¬
лость.
Аз да к. С каких пор?
Старуха. С самого начала, ваша милость.
Аз да к. Я обдумаю ваше желание и вынесу реше¬
ние. Но сначала я покончу с другим делом.
Полицейский Шалва отводит стариков в глубину сцены.
Мне нужен ребенок. (Кивает Груше и дружелюбно на¬
клоняется в ее сторону.) Я вижу, ты любишь справед¬
ливость. Я не верю тебе, что это твой ребенок, но, если
бы он был твой, разве ты не желала бы ему богатства?
Ты все равно должна была бы сказать, что он не твой.
И сразу бы у него появился дворец, множество лоша¬
дей в конюшне, множество нищих у порога, множество
солдат на службе, множество просителей во дворе. Не
так ли? Что ты мне на это ответишь? Разве ты не хо¬
чешь, чтобы он был богат?
Груше молчит.
330
Певец. Послушайте, что подумала в гневе, послу¬
шайте, чего не сказала. (Поет.)
Он бы слабых стал давить.
Стал бы в золоте купаться,
Он привык бы зло творить,
Но зато смеяться.
Ах, на свете невозможно
С сердцем каменным прожить,
Ибо слишком это сложно
Сильным слыть и зло творить.
Пусть лучше голода он боится,
А голодающих — нет.
Пусть лучше он темноты боится,
Только не света, нет.
Аздак. Кажется, я тебя понимаю, женщина.
Груше. Я его не отдам. Я его вскормила, и он ко
мне привык.
Полицейский Шалва вводит ребенка.
Жена губернатора. Она одевает его в лох¬
мотья.
Г руше. Это неправда. Мне не дали времени на¬
деть на него новую рубашку.
Жена губернатора. Он жил в свинарнике.
Груше (запальчиво). Я-то не свинья, а вот ты
кто? Где ты бросила ребенка?
Жена губернатора. Я тебе покажу, хамка.
(Хочет броситься на Груше, но ее удерживают адвока¬
ты.) Это преступница! Ее нужно высечь.
Второй адвокат (зажимает ей рот). Любезней¬
шая Нателла Абашвили! Вы обещали... Ваша милость,
нервы истицы...
Аздак. Истица и ответчица! Выслушав ваше дело,
суд не смог прийти к заключению, кто является истин¬
ной матерью этого ребенка. Как судья, я обязан вы¬
брать ребенку мать. Я сейчас устрою вам испытание.
Шалва, возьми кусок мела. Начерти на земле круг.
Полицейский Шалва чертит мелом круг.
331
А з д а к. Поставь ребенка в круг!
Полицейский Шалва ставит в круг улыбающегося Груше ребенка
Истица и ответчица, станьте обе возле круга!
Жена губернатора и Груше становятся возле круга.
Возьмите ребенка за руки, одна за левую, другая за
правую. У настоящей матери хватит сил перетащить
его к себе.
Второй адвокат (торопливо). Высокий суд, я
протестую. Судьбу огромных имений Абашвили, насле¬
дуемых этим ребенком, нельзя ставить в зависимость
от столь сомнительного состязания. Следует учесть так¬
же, что моя доверительница уступает в физической силе
этой особе, привыкшей к черной работе.
А з д а к. По-моему, ваша доверительница достаточ¬
но упитанна. Тяните!
Жена губернатора тянет ребенка к себе. Груше отпускает руку
мальчика, лицо ее выражает отчаяние.
Первый адвокат (поздравляет жену губерна¬
тора). Что я говорил? Узы крови!
Аздак (Груше). Что с тобой? Ты не стала тянуть.
Груше. Я его не удержала. (Подбегает к Аздаку.)
Ваша милость, я беру все свои слова обратно, прошу
вас, простите меня. Оставьте мне его, хотя бы до тех
пор, пока он не будет знать всех слов. Он знает пока
еще слишком мало.
Аздак. Не оказывай давления на суд! Готов по¬
спорить, что ты и сама знаешь не больше двадцати
слов... Ну что ж, согласен повторить испытание, чтобы
решить окончательно. Тяните!
Обе женщины еще раз становятся возле круга.
Груше (снова выпускает руку ребенка; в отчаянии).
Я его вскормила! Что же, мне его разорвать, что ли? Не
могу я так.
Аздак (встает). Итак, суд установил, кто настоя¬
щая мать. (Груше.) Бери ребенка и уходи с ним. Сове¬
тую тебе не оставаться с ним в городе. (Жене губерна¬
тора.) А ты ступай долой с глаз моих, пока я не осудил
тебя за обман. Имения отходят к городу, с тем чтобы
332
Там разбили сад для детей. Детям нужен сад. И я велю
назвать этот сад в мою честь садом Аздака.
Адъютант уводит жену губернатора. Она в полуобмо¬
роке. Адвокаты ушли еще раньше. Груше в оцепенении. Шалва
подводит к ней ребенка.
Ибо я решил отказаться от судейской мантии. Мне в
ней слишком жарко. Я не корчу из себя героя. Но на
прощание я приглашаю вас поплясать, вон туда, на лу¬
жок. Да, чуть не забыл, хмельная голова. Мне же надо
кончить дело о разводе.
Пользуясь судейским креслом как столом, Аздак что-то пишет на
клочке бумаги. Затем он собирается уходить. Звучит танцевальная
музыка.
Полицейский Шалва (взглянув на исписанный
листок). Это неверно. Вы развели не стариков, а Груше
и ее мужа.
Аздак. Что такое, не тех развел? Жаль, но ничего
не поделаешь, отменить решение я не могу, нельзя
нарушать порядок. (Старым супругам.) Зато я пригла¬
шаю вас на небольшое торжество, поплясать друг с дру¬
гом, надеюсь, вы еще сможете. (Груше и Симону.) А с
вас обоих причитается сорок пиастров.
Симон (достает кошелек). Это дешево, ваша ми¬
лость. Большое спасибо.
Аздак (прячет деньги). Они мне пригодятся.
Г р у ш е. Пожалуй, мы сегодня сразу и уйдем из
города. Как ты думаешь, Михаил? (Хочет посадить ре¬
бенка на плечи Симону.) Он тебе нравится?
Симон (сажает ребенка на плечи). Осмелюсь доло¬
жить, нравится.
Груше. Так вот, теперь я тебе скажу: я взяла его
потому, что как раз в то пасхальное воскресенье мы с
тобой обручились. И значит это — дитя любви. Пошли
танцевать, Михаил.
Она танцует с Михаилом. Симон танцует с поварихой. Танцуют и
двое стариков. Аздак стоит в глубокой задумчивости. Танцующие
постепенно заслоняют его от зрителей. Все реже видна его фи¬
гура, по мере того как на сцене появляются все новые и новые
танцующие пары.
i
333
Певец.
И после этого вечера Аздак навсегда исчез.
Но долго еще о нем вспоминал грузинский народ.
Долго не забывал недолгой поры золотой,
Почти справедливой поры его судейства.
Пары, танцуя, покидают сцену. Аздак исчез.
Вы же, о слушатели рассказа,
Рассказа о круге судьи, запомните старинную
мудрость:
Все на свете принадлежать должно
Тому, от кого больше толку, и значит,
Дети — материнскому сердцу, чтоб росли
и- мужали.
Повозки — хорошим возницам, чтоб быстро
катились.
А долина тому, кто ее оросит, чтоб плоды
приносила.
Музыка.
jAjHK Коммуны
дни коммуны
В СОТРУДНИЧЕСТВЕ
с Р. БЕРЛАУ
Перевод
А. ДЫМШИЦА
Стихи в переводе
Е. ЭТКИНДА
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИДА
Мадам Кабэ — швея.
Жан Кабэ — ее сын, молодой рабочий.
«П апаша» — пятидесятилетний боец Национальной
гвардии.
Коко — его друг, боец Национальной гвардии.
Полный господин.
Официант.
Раненый немецкий кирасир.
Два мальчика.
Тьер.
Жюль Фавр.
Камердинер.
Бабетта Шерон — швея, подруга Жана Кабэ.
Франсуа Фор — семинарист, в настоящее время
боец Национальной гвардии.
Филипп Фор — его брат, пекарь, в настоящее время
солдат правительственных войск.
Женевьева Герико — молодая учительница.
Булочница.
Три женщины.
Пьер Ланжевен — рабочий, депутат Коммуны.
Б е л а й
В а р л е н
Р и г о
Делеклюз
Р а н в ь е
Четыре мэра.
Сборщик налогов.
Его жена.
Газетчик.
Герцогиня.
Ее племянница.
Маркиз де П л о к — директор Французского банка.
Улцчцый торговец.
делегаты Коммуны.
т
Тучный священник.
Швейцар.
Старый нищий.
Офицер Национальной гвардии.
Бисмарк.
Ги Сюитри — жених Женевьевы Герико, офицер
правительственных войск.
Умирающая женщина.
Бойцы Национальной гварди и, члены
Коммуны, солдаты правительственных
войск. Мужчины и женщины.
I
Накануне 22 января 1871 года. Перед небольшим кафе на Мон¬
мартре, в котором разместился призывной пункт Национальной
гвардии. За столиком на тротуаре полный господин в зим¬
нем пальто беседует с официантом; неподалеку двое детей
обсуждают что-то, держа в руках картонную коробку. Слышится
грохот орудий.
Официант. Господин Брак приходил три раза,
спрашивал про вас.
Полный господин. Что? Неужели Брак здесь,
в Париже?
Официант. Да. Но ненадолго. Вот записка, су¬
дарь.
Полный господин (читает). «Не жди покоя в
этом Париже. Цены, проценты, продовольствие!» Что
делать — война. И каждый участвует в ней по-своему.
Послушайте, нет ли у вас человека, годного в комис¬
сионеры? Смелого, но надежного парня. Два качества,
которые редко соединяются, не так ли?
Официант. Можно подыскать. (Получает чаевые.)
И ваша милость в самом деле предпочитает ждать на
улице, на холоде?
Полный господин. С недавних пор воздух ва¬
шего заведения мне не подходит.
Официант (взглянув на плакат: «Граждане! Про¬
гоните пруссаков! Вступайте в Национальную гвар¬
дию!»). Понимаю, сударь.
Полный господин. Еще бы! Я плачу восемьде¬
сят франков за этот жалкий завтрак и не желаю, чтобы
здесь воняло потом парижских предместий. И благово¬
лите держаться вблизи и не подпускать ко мне этих
(указывая на детей) червяков.
Входят бедно одетая женщина и молодой рабочий. Они
несут корзину. Дети заговаривают с женщиной.
339
Мадам Кабэ. Мет, нет, ничего не возьму. Да,
возможно, но разве что потом. Кролик, говоришь? Жан,
не взять ли для воскресного обеда?
Жан. Это не кролик.
Мадам Кабэ. Но он просит четырнадцать фран¬
ков пятьдесят.
Мальчик. Мясо свежее, мадам.
Мадам Кабэ. Прежде всего я должна посмот¬
реть, сколько они сегодня заплатят. Подождите здесь,
дети, может быть, я возьму это мясо. (Делает шаг впе¬
ред, аз корзины вываливается несколько кокард.) Жан,
неси осторожнее, мы, наверно, уже не одну потеряли
по дороге. А мне опять заговаривать им зубы, чтобы
они не заметили пропажи.
Полный господин. Всюду дела, махинации!
Дела, дела, и это в то время, когда наступают пруссаки!
Официант. Да, сударь, — большие махинации и
малые.
Слышен шум, топот марширующих солдат.
Полный господин. Что там такое? Эй, ты (од¬
ному из детей), сбегай и посмотри, что там опять. По¬
лучишь пять франков.
Мальчик убегает.
Мадам Кабэ (официанту). Эмиль, мы принесли
кокарды.
Официант. Этот господин хочет предложить ра¬
боту вашему Жану, мадам Кабэ.
Мадам Кабэ. О! Это очень любезно с вашей сто¬
роны, Эмиль. Мой Жан вот уже два месяца без дела.
Он кочегар на паровозе, но поезда ведь не ходят. Жан,
ты бы взялся?
Жан. Я не буду комиссионером, мать. Ты ведь это
знаешь.
Мадам Кабэ. Извините нас, Эмиль. Мой Жан —
хороший, но своенравный малый. В точности как его
покойный отец.
Мать и сын вносят корзину в помещение кафе.
Полный господин. Война продлится недолго.
Поверьте Аристиду Жуву — все дела, которые можно
340
было сделать во время этой войны, уже сделаны. Но¬
вых возможностей нет.
Входят, прихрамывая, три бойца Национальной гвардии — они воз¬
вращаются после битвы за форты. Первый, человек средних лет,—
каменщик по прозванию «папаш а», второй — Коко, часовщик,
третий — Франсуа Фор, молодой человек, семинарист, у него
рука на перевязи. Они ведут пленного немецкого кирасира,
голова которого обмотана грязной повязкой, не дающей открыть
рта. За ними бегут мальчики.
Мальчики. Эй, Фриц!.. Что, дали тебе жару,
Фриц?.. Можно потрогать его погоны?
«Папаш а». Пожалуйста.
Мальчики. Как дела на передовой? Хорошие?..
«Папаш а». Хорошие, только у пруссаков!
Один из мальчиков. Но, говорят, губернатор
не сдастся.
«Папаша». Во всяком случае, французам. Так как,
ребята? Долой гу...
Мальчики. ...бернатора!
«Папаша» (официанту). Три кружки вина. Нет,
не три — четыре.
Официант. Сию минуту. Но хозяин настаивает,
чтобы клиенты платили вперед. Четыре кружки — это
двенадцать франков.
Коко. Ты что, ослеп? Мы только что вышли из боя.
Официант (тихо). Двенадцать франков...
Коко. Они с ума сошли.
«Папаша». Не они, Гюстав, сошли с ума, а мы.
Нужно быть сумасшедшими, чтобы драться за полтора
франка в день! Это ведь как раз полкружки по вашим
ценам. И чем мы это зарабатываем? На какой манер?
(Подносит к лицу полного господина свою винтовку.)
Вот, смотрите. Это карабин сороковых годов, и этим
вооружают новые батальоны. Приличное ружье, кото¬
рое стоило государству семьдесят франков, теперь по¬
шло бы за двести. Но оно хорошо било бы в цель,
милостивый государь.
Коко. Давай вина, собака, не то худо тебе будет.
Мы защищаем Париж, а вы, разбойники, наживаетесь
на вине.
«Папаш а». Сударь, мы не для того прогнали во¬
нючку, мы не для того провозгласили республику и
341
создали Национальную гвардию, чтобы кто-то нажи¬
вался за наш сч-ет.
Полный господин. Вот где анархия! Вы не хо¬
тите защищать Париж. Вы хотите его завоевать.
Коко. Вот как? Уж не думаешь ли ты, что он
принадлежит тебе и таким, как ты. («Папаше».) Каков
толстяк! Видно, осада ему не в убыток, а?
Полный господин. Господа, вы, кажется, забы¬
ваете, где проходит фронт.
Возвращается мальчик, который убежал ранее.
«Папаша». Это как же так? (Третьему гвардейцу,
молодому, с рукой на перевязи.) Франсуа, этот госпо¬
дин полагает, что ты уже забыл, где тебя ранило.
Коко. Господин полагает, что мы должны думать
только о фрицах, если нам не дают вина. А ты как ду¬
маешь, Фриц? Ты, во всяком случае, не толстый. Офи¬
циант, кружку вина для Фр.ица, не то мы разнесем
кафе. Четыре кружки за два франка, слышишь?
Официант. Сию минуту. (Уходит.)
Полный господин (ему вдогонку). Останьтесь
здесь, эй, вы, останьтесь.
Мальчики (поют). Фриц — не толстый! Фриц —
не толстый!
Мальчик (который вернулся). То, что вы слышите,
сударь, это двести седьмой батальон. Он очень недово¬
лен и идет к ратуше вешать генералов.
Полный господин. Господа, что же это! В то
время как пруссаки...
«Папаш а». Вот именно — в то время как прусса¬
ки! Осада! Граждане, разорвите железный пояс! Раз¬
громите пруссаков, и вы снова получите картошку!
Нет, мы уже начали понимать, кто нас держит в осаде.
Прежде всего вы и такие, как вы. Или это пруссаки
набавляют нам цены на картошку?
Полный господин. Я не могу слышать, господа,
как вы здесь спорите о ценах на картофель, в то время
как на фортах идут бои. Там сражаются.
«Папаша». Сражаются! Там умирают, вот что!
Да знаете ли вы, что там происходит? Всю ночь мы ле¬
жим под дождем и в грязи на полях Мон Валерьена.
И я там лежу с моим ревматизмом! Штурм начинается
342
в десять часов. Мы штурмуем редут Монтрету, штур¬
муем Бюзанвальский парк и Сен-Клу, мы пробиваемся
до Гарша. Из ста пятидесяти орудий стреляют только
тридцать, но мы и без огневого прикрытия идем на
Гарш и берем его, пруссаки в панике отступают, и тут
раздается — стой! — мы ждем два часа, раздается —
назад! — и Трошю приказывает очистить Монтрету и
все захваченные позиции. Что это значит, я вас спраши¬
ваю, сударь?
Полный господин. Я полагаю, что ваши гене¬
ралы лучше знают, где враг сосредоточивает свой
огонь.
Коко. О да. Они это знают. И туда, сударь, они
посылают Национальную гвардию.
Полный господин. С меня довольно! Знаете ли
вы вообще, что вы здесь болтаете? Вы осмеливаетесь
обвинять в измене своих командиров, генералов Фран¬
ции. Может быть, вы предъявите нам доказательства?
«Папаша». Он требует доказательств, Гюстав.
А у нас их нет. Единственное доказательство — смерть.
Единственное доказательство, что мы мрем, как мухи.
Вообразите себе, господин Ктовытакой, что .вы мертвы.
И будьте любезны доказать нам, что вас стукнули по
голове. Скажите одно только словечко — и мы начнем
судебное преследование. Ах, вы молчите? Я почтитель¬
нейше справляюсь о ваших требованиях, господин Кто¬
вытакой, но вы даже не шевелитесь!
Полный господин. Ваши требования и ваши
демонстрации перед ратушей достаточно известны. Мы
знаем вас, вымогателей!
Коко. Продолжайте, продолжайте. У нас есть вре¬
мя. Мы не начнем, пока не подойдет сто первый ба¬
тальон. I
Полный господин. Все дело в том, что вы не
хотите вносить квартирную плату. В то время как
Франция ведет борьбу не на жизнь, а на смерть, вы
думаете о вашем заработке, о пенсиях! Масло вам
слишком дорого! Но берегитесь, терпение Парижа скоро
лопнет!
Бойцы Национальной гвардии стоят в угрюмом молчании.
Изменники, вот кто вы! Но мы не хотим больше читать
343
ваши газеты,— заметьте себе. Довольно этого своеко¬
рыстия разнузданной черни! Хватит, довольно!
Входит официант, неся четыре кружки и кастрюлю, обернутую
салфеткой. Полный господин машет на него руками.
Официант. Ваша курица, сударь.
Коко. Сударь, ваша курица!
Полный господин. Я позабочусь, чтобы вас
вышвырнули к чертям. Я сыт по горло вами и всей На¬
циональной гвардией. Посмейте только... (Поспешно
удаляется.)
Мальчики. Сударь, пять франков? (Бегут вслед
за ним.)
Официант. Господа, я имею честь пригласить вас
выпить и закусить.
Коко (берет кружку, чтобы дать ее кирасиру). На,
Фриц, бери... Ах, черт возьми, ты же не можешь рта
разинуть, бедняга. Тогда — за твое здоровье!
Бойцы Национальной гвардии осушают кружки. Из кафе выходят
мадам Кабэ и ее сын, по-прежнему неся корзину.
Жан (официанту). Где этот господин, который хо¬
тел предложить мне работу?
Официант знаком велит ему молчать. Молодой гвардеец с рукой
на перевязи узнает мадам Кабэ и ее сына.
Франсуа. Мадам Кабэ!
Жан. Франсуа!
Мадам Кабэ. Франсуа, вы ранены? Я вынуждена
просить вас внести вашу часть за комнату. Вы ведь
знаете, правительство требует, чтобы все должники не¬
медленно внесли квартирную плату. А тут у меня не
хотят брать кокарды. Я разорена, нас выбросят на
улицу.
Франсуа. Но, мадам Кабэ, вот уже три недели,
как мне не платят жалованья. Мне тоже туговато при¬
ходится.
Мадам Кабэ. Когда же ты заплатишь? Да не
смейтесь же, господа: он мой жилец.
Коко. В самом деле, Франсуа, когда ты заплатишь?
Нам, мамаша, понятны ваши заботы. Мы можем сооб¬
щить вам, что как раз сейчас два батальона, возвра-
344
Щающиеся после двух дней кровопролитной битвы, на¬
ходятся на пути к ратуше, чтобы задать правительству
несколько щекотливых вопросов.
«Папаша». В том числе, наверно, и вопрос об от¬
срочке квартирной платы. А пока что мы можем пред¬
ложить вам только одно: принять в знак нашего уваже¬
ния эту жареную курицу, которую заказал, но не съел
некий господин.
Они усаживают мадам Кабэ за столик перед кафе, берут у офи¬
цианта кастрюлю и самым галантным образом подают ей жареную
курицу.
(Официанту.) Гарсон, скажи хозяину, что ему и у важ¬
ных посетителей следует просить плату вперед. Могут
случиться обстоятельства, при которых они уже не
поедят в свое удовольствие. Послушай, у тебя, наверно,
будут неприятности?
Официант.'Основательные, сударь. Кажется, мне
придется примкнуть к вам. Может быть, правительство
заплатит за курицу мадам Кабэ? Двух батальонов
Национальной гвардии, я думаю, как раз хватит на то,
чтобы настоять на таком требовании.
Коко. За ваше здоровье, мадам!
«Папаша». Приятного аппетита! Сто первый ба¬
тальон считает большой честью видеть вас у себя в
гостях.
Мадам Кабэ. Господа, вы очень любезны. Случи¬
лось так, что именно сегодня у меня пусто в животе.
Курица — мое любимое блюдо. Разрешите мне поде¬
литься с моим Жаном?
Жан. Может быть, здесь, в этом кругу, будет инте¬
ресно выслушать, почему они уже не желают брать
кокарды. Господа чиновники считают на основании но¬
вейших указаний, что набор в новые батальоны Нацио¬
нальной гвардии закончен.
Коко. Что, что такое? Ты слышал, «папаша»?
«Папаш а». Не надо волноваться. Она пойдет вме¬
сте о нами в ратушу.
Коко. Вы поняли, мадам? «Папаша» хочет, чтобы
вы пошли с нами в ратушу и предъявили там ваши
кокарды, которые больше не нужны. Положите в кор¬
зину заодно и эту курицу.
345
Франсуа. Слышите — идет сто первый!
В глубине сцены и над дощатым забором видны идущие гвар¬
дейцы сто первого батальона. Мелькают ружья с надетыми на
штыки хлебами, знамена. Гвардейцы поднимают мадам Кабэ и
уводят ее с собой.
«Папаша» (кивая в сторону Жана). Что с этим
парнем? Почему он не сражается? Или мы для него
слишком левые, мы — ребята из новых батальонов?
Мадам Кабэ. О нет, сударь. Я думаю, что скорее
слишком правые, — извините меня тысячу раз!
«Папаш а». Вот что!
Ж а н. И смотрите на меня отныне, господа, как на
одного из своих. Цель вашего нового похода мне нра¬
вится.
«Папаша» берет у Франсуа его кепи и надевает на Жана Кабэ.
Франсуа (Жану). Я уже сильно скучал по тебе.
Уходят. Официант бросает салфетку на столик, гасит лампу и
хочет идти за ними. В это время он замечает кирасира, которого
забыли гвардейцы. Махая руками на немца, он гонит его за ними
и сам идет следом.
Официант. Вперед, Фриц, вперед!..
И
25 января 1871 года. Бордо. Тьер и Жюль Фавр. Тьер еще
в халате. Он пробует рукой температуру воды в ванне, и камер¬
динер по его знаку добавляет то горячей, то холодной воды.
Тьер (пьет утреннюю порцию молока). Надо кон¬
чать с этой войной, она грозит нам полной катастрофой.
Пора понять: ее вели и ее проиграли. Чего же еще
ждать?
Фавр. Да, но требования пруссаков! Господин фон
Бисмарк говорит о пяти миллиардах контрибуции, об
аннексии Лотарингии и Эльзаса, о невозвращении плен¬
ных и о том, что он будет держать свои войска на фор¬
тах до тех пор, пока все его желания не будут выполне¬
ны. Ведь это гибель.
Тьер. Ну а требования парижан — не гибель?
346
Ф а в р. Разумеется.
Тьер. Не угодно ли кофе?
Фавр качает головой.
Тогда, по моему примеру, молока? Неужели и это вам
не позволено? Ах, Фавр, если бы нам да здоровые же¬
лудки! По нашему аппетиту! Но вернемся к господину
фон Бисмарку. Взбесившийся студент-недоучка! Он
взвинчивает свои требования, Фавр, ибо он знает, что
мы вынуждены их принять — все до единого.
Фавр. Неужели должны? Лотарингские рудни¬
ки— железо и свинец — это будущее французской про¬
мышленности!
Тьер. А наши полицейские, которых бросают в Се¬
ну? Что дадут нам рудники, если там будет Коммуна?
Фавр. Пять миллиардов! Это наша торговля!
Тьер. Это — цена порядка.
Фавр. И первенства Пруссии в Европе на три поко¬
ления, не меньше.
Тьер. И гарантия нашей власти на пять поколений.
Фавр. Мы станем крестьянской нацией — и это
теперь, в нынешнем веке!
Тьер. А я надеюсь на крестьян. Мир держится на
мужике. Что ему Лотарингия? Он и не знает даже, где
она. Фавр, вам следует выпить хотя бы воды.
Фавр. Неужели это необходимо? Вот вопрос, кото¬
рый я все время себе задаю.
Тьер. Даже глоток воды и то жизнь. Уже само
глотание! Ах, вы об этом... Да,— необходимо, безуслов¬
но. Цепа порядка.
Фавр. Национальная гвардия — несчастье Франции.
Мы принесли патриотическую жертву, мы вооружили
чернь против пруссаков — теперь она имеет оружие
против нас. Это чистая правда, но, с другой стороны,
разве нельзя сказать, что эти люди защищают Париж,
что наконец-то начали сражаться?
Тьер. Мой дорогой Фавр, что такое Париж? В их
кругах говорят о Париже как о некоей святыне, кото¬
рую можно предать сожжению, но нельзя отдать врагу.
Они забывают, что Париж состоит из ценностей, забы¬
вают потому, что сами ничего не имеют. Эта сволочь
готова взорвать все ко всем чертям — еще бы, ведь ей
347
ничего не принадлежит. Они требуют горючего, они уже
готовы жечь, но для властей, для нас, Париж — не сим¬
вол, а собственность, и жечь его — отнюдь не то же,
что защищать.
С улицы доносится топот шагающих солдат. Тьер и Фавр цепенеют.
Онемевший от волнения Тьер нервными жестами указывает камер¬
динеру на окно.
Камердинер. Рота наших моряков, сударь.
Тьер. Нет, пусть не думают, что я способен забыть
такое унижение...
Фавр. В Бордо ведь все спокойно?
Тьер. Не скажите! Иногда спокойствие бывает
грозным! Такой пример, как Париж! Фавр, их надо
уничтожить до единого, истребить всех. Надо во имя
культуры разбить о мостовые все эти неумытые рожи.
Наша цивилизация опирается на собственность, и соб¬
ственность нужно защитить любой ценой. Как? Они
осмеливаются предписывать нам, что мы должны отдать
и что сохранить? Пусть же им ответит кавалерия. Саб¬
ли наголо! И если нужно море крови, чтобы смыть с
Парижа всю эту нечисть,— пусть будет море крови... Где
мое полотенце?
Камердинер подает полотенце. Тьер вытирает пену с губ.
Фавр. Не волнуйтесь, подумайте о своем здоровье,
которое всем нам так дорого!
Тьер (задыхаясь). И вы их вооружили! С этого
самого момента, с утра третьего сентября, я одержим
только одной мыслью: окончить войну, скорее, немед¬
ленно.
Фавр. Но, к сожалению, они сражаются как черти.
Доблестный Трошю совершенно прав: Национальная
гвардия не примет никаких резонов, прежде чем десять
тысяч гвардейцев не истекут кровью. Ах, он прав. Он
шлет их в битву, как волов, чтобы дать выход их често¬
любию. (Склоняется к Тьеру, шепчет ему что-то на ухо.)
Тьер. Говорите без опаски. Мой Ипполит — патриот.
Фавр. Я могу вас заверить, господин Тьер, что в
этом вопросе вы можете рассчитывать на полное пони¬
мание князя фон Бисмарка.
Тьер (сухо). Рад слышать... Особенно теперь, когда
348
я узнал, что Бисмарк считает меня негодным даже в
барышники. И это сказано после того, как мы познако¬
мились лично.
Ф а в р. Шалости, их не нужно принимать всерьез. Они
не .имеют ничего общего с его истинным мнением о вас.
Тьер. Могу сказать о себе, что стою выше личного,
мой дорогой Фавр. Меня интересует, как господин фон
Бисмарк намерен нам помочь.
Фавр. Он сказал мне, что вполне готов разрешить
после перемирия небольшой подвоз продуктов для на¬
селения. Он считает, что народ надо затем снова по¬
садить на голодный паек, пока не будет сдано все ору¬
жие. Это, полагает он, даст больше, чем беспрерывный
голод.
Тьер. Недурно. Пусть вспомнят господа парижане,
как пахнет мясо. Талантов господина Бисмарка я ни¬
когда не отрицал.
Фавр. Он даже пойдет на то, чтобы попридержать
берлинские фирмы, заинтересованные в снабжении
Парижа.
Тьер. Смелость — вот предпосылка таланта. Не так
ли, Фавр? Мы обяжем пруссаков ввести войска во все
пригороды, где Национальная гвардия расставила свои
орудия.
Фавр. Это отличный пункт соглашения, превосход¬
ный.
Тьер. Существуют, я полагаю, и другие талантли¬
вые люди кроме господина фон Бисмарка. Мы, напри¬
мер, запишем в договор, что первый взнос по контри¬
буции — первые пятьсот миллионов — мы внесем после
умиротворения Парижа. Это укрепит заинтересован¬
ность господина фон Бисмарка в нашей победе. Сло¬
вечко «умиротворение» надо употреблять почаще, оно
из числа тех слов, которые все объясняют. Ах да, кон¬
трибуция! Ипполит, оставь нас одних.
Камердинер. Сударь, ваша ванна готова. (Ухо¬
дит.)
Тьер. Вы думали, где взять деньги?
Фавр. Было предложено, чтобы немецкие фирмы
дали нам заем для выплаты контрибуции. Прежде все¬
го господин фон Блейхрёдер, банкир господина фон Бис¬
марка. Упоминалось о комиссионных... Я, конечно, от¬
349
казался от процентов, которые мне предложили как
члену правительства.
Тьер. О, разумеется. Назывались ли суммы?
Фавр пишет на клочке бумаги.
(Берет записку, читает.) Невозможно!
Фавр. Я же и говорю.
Тьер. Нам нужен мир. Он нужен Франции. Наде¬
юсь, у меня хватит власти, чтобы добиться его.
Фавр. Ваше избрание, господин Тьер, — дело вер¬
ное. За вас двадцать три департамента, все сельские
округа.
Тьер. Мне нужна вся полнота власти. Анархия
вооружена.
Фавр. Вся Франция, господин Тьер, печется о ва¬
шем здоровье. Вы один можете ее спасти.
Тьер (скромно). Я это знаю. И потому-то, любез¬
ный Фавр, пью молоко, которое терпеть не могу.
III
А
Ночь с 17 на 18 марта. Площадь Пигаль. Посредине улицы—пуш¬
ка. Час ночи. Франсуа Фор и Жан Кабэ охраняют пушку,
сипя на плетеных стульях. Бабетта Шерон сидит у Жана на
коленях, потом встает.
Бабетта (поглаживая пушку). Доброй ночи, доро¬
гая. (Медленно спускается вниз по улице, входит в
дом.)
Жан. Девушки любят подарки. Это возбуждает их
чувственность, ведь они материалистки. Прежде можно
было преподнести изящный туалетный столик, теперь
мы дарим пушку, которую господин Тьер хотел пода¬
рить Бисмарку.
Франсуа. И он подарил бы, если б мы ее не за¬
хватили... А вот Женевьева—та не материалистка.
Жан. Эта молоденькая учительница? Ну, конечно,
она воплощение духа, и именно поэтому ты хочешь ви¬
деть ее в постели.
Франсуа. Я вовсе не хочу видеть ее в постели.
350
Жан. Бабетта говорит, что она прекрасно сложена.
Франсуа. Как ты можешь говорить с ней о Же¬
невьеве?
Жан. Они же вместе живут. Впрочем, она обруче¬
на. Ее жених в плену, он офицер. Лучше всего у нее
бюст.
Франсуа. Ты что, решил вывести меня из себя?
Жан. Когда ты рассуждаешь о девушках, трудно
поверить, что ты из деревни. Признайся, что уже в че¬
тырнадцать лет ты путался со скотницей.
Франсуа. Тебе не удастся вывести меня из себя.
Жан. Неужели? Во всяком случае, я все рассказал
Бабетте: пусть она передаст Женевьеве, что ты сохнешь
по ней. Возможно, ей покажется занятным покрутить
с будущим священником.
Франсуа. Я физик.
Жан. Отлично, тогда — с физиком. Физика — ведь
это, кажется, учение о телах?
Франсуа. Но ты же сам говоришь, что она любит
офицера.
Ж а н. Я сказал только, что она его невеста.
Франсуа. Но это то же самое.
Жан (смеется). У тебя странные представления.
Разве с женщиной спят лишь потому, что любят? Уже с
утра, когда мужчина просыпается, он знает, что ему
сегодня не прожить без бабы. А разве женщины устрое¬
ны иначе? Это потребность. Не то чтобы она появля¬
лась при виде какой-то особенной груди, а просто так,
и тогда находишь какую-то грудь особенной. Короче,
если ты не упустил случая, ты доволен. И с твоей Же¬
невьевой так же.
Франсуа. В том-то и дело, что нет. Ну, я пойду
домой. (Встает.) Как я рад, что я снова в вашей квар¬
тире, в моей комнатке.
Жан (также встает). Я тоже думаю, что нам боль¬
ше незачем сторожить. Если б они хотели напасть, то,
конечно, среди ночи... Я слышал, что утром появится
белый хлеб.
Франсуа. Послушай, Жан, раз речь зашла о фи¬
зике: мой микроскоп и томик Лавуазье, наверно, у твое¬
го дяди?
Жан (смущенно). У дяди? У Ланжевена?
351
Франсуа. Твоя матушка отдала их на сохранение.
Я спрашиваю только потому, что Лавуазье мне может
понадобиться.
Жан. Конечно.
Уносят стулья в дом.
Б
Пять часов утра. Перед закрытыми дверями булочной стоят в оче¬
реди женщины, среди них — Женевьева Герико и Ба¬
бетта.
Женщины. Белый хлеб — подарок папаши Тьера!
Чтобы заесть его позорный мир!
— Париж стоит десять тонн муки!
— И ни один поезд не пришел, мука находилась в
городе!
— А моему старику они еще неделю назад ампути¬
ровали ногу. Шрапнель! И в это самое время они уже
вели переговоры.
— Чего-то они опять хотят, даром ничего не дадут!
Когда ее благородие, у которой я стирала, дарила мне
рваные панталоны, я всегда знала, что она опять до¬
несла на моего Эмиля, который сболтнул лишнее.
— А мой старик сказал: я возьму с собой отрезан¬
ную ногу, не то чиновники по пенсиям скажут, что у
меня была только одна нога!
— Тьер получает от немцев пять миллионов.
— А сколько от некоторых французов?
— Они капитулируют, хотя в Париже триста тысяч
одних бойцов Национальной гвардии!
— Как раз потому, что их в Париже триста тысяч!
— И они согласны на то, что пруссаки не вернут
пленных, раньше чем им не заплатят.
— Дерьмо — их война. Какое счастье, что она кон¬
чается!
— Да, но кто платит за этот мир?
— Мы платим, гражданка! Кто же, как не мы? Пла¬
тят те, кто ничего не имеет!
— Ах, вы считаете, что мы ничего не имеем. Мы
имеем двести тысяч штыков, сударыня.
— Я же вам говорю: это только перемирие, приго¬
роды им не достанутся — ни пруссакам, ни Тьеру.
352
— Заметьте, он не решился сунуться в Париж, этот
господин фон Бисмарк. Париж не купишь — держи кар¬
ман шире.
— Ах, как ты рано встала! Старуха хотела остаться
одна?
— Сегодня, верно, другой будет клеить воззванья?
Входит мужчина с плакатом, приклеивает его к стене, уходит.
Бабетта (выходит из очереди и читает вслух).
Пишет господин Тьер! «Мир — это порядок. Жители
Парижа! Торговля замерла, заказы прекратились, ка¬
питалы застыли. Виновные должны быть преданы суду.
Немедленно должен быть восстановлен полный и незыб¬
лемый порядок...» Та-та-та-та...
Владелица булочной начинает снимать засовы с двери
своей лавки.
Женщины. Вы слышали, госпожа Пуляр? В тор¬
говле застой, хотя идет война.
— Чистейшая правда! Вот уже целая неделя, как
никто ни разу не заказал у меня паровоза, и мой капи¬
тал лежит без дела из-за бесчинств этой Национальной
гвардии. А ваш капитал?
Владелица булочной. Все сборища, сборища
и речи! Я думаю, что белый хлеб правительства звучит
убедительнее, сударыни!
Женщины. Белый хлеб и порядок. Это значит:
платите квартирную плату. Да?
Бабетта. Печать на воззванье еще не просохла.
Видно, очень спешили.
Женщины. Животы пучит, когда нет хлеба! Эти
господа кусочка хлеба не дадут без того, чтобы не на¬
вонять чего-нибудь про порядок.
— Осторожней выражайтесь, гражданка, соблюдай¬
те порядок! А что мадемуазель Герико на это скажет?
Она учительница и не знает, как животы пучит.
— Оставьте мадемуазель Герико в покое, она дель¬
ный человек, и она согласна со всем, что я сказала,
и она сама была при том, как эти Кабэ, мать с сыном,
и «папаша» приволокли пушку из Клиши, еще до того
как явились пруссаки.
12 Брехт, т. IV
353
— А вы тоже думаете, что господин Тьер отдал
Клиши пруссакам только потому, что там стояли наши
пушки?
Женевьева. Да, я именно так и думаю, граждан¬
ка. Центральный комитет Национальной гвардии полу¬
чил на этот счет соответствующие донесения.
Женщины. Она политическая.
— А если и, так, разве она говорит неправду?
— Мой старик говорит, что ногу ему оторвала не
картечь, а политика. Вот почему он занялся политикой
и читает «Отечество в опасности».
Несколько солдат правительственных войск по¬
явилось возле пушки, среди них Филипп Фор.
Бабетта (которая стоит под плакатом). А, Фи¬
липп, ты вернулся? Ты пришел в самый раз: булочная
снова открывается.
Филипп. Потише, Бабетта: я не собираюсь при¬
ветствовать свою хозяйку. (Вместе с другими солдатами
берется за пушку.)
Бабетта. Что вы делаете с пушкой? Чего вы хо¬
тите?
Филипп. Ее надо доставить в Версаль. Таков
приказ.
Бабетта (кричит женщинам). Эй, вы! Они хотят
украсть пушку!
Женщины. Кто? Эти вот? Эти сморчки?
Женевьева (подбегает к солдатам). Филипп!
И тебе не стыдно?
Бабетта. Это помощник пекаря. Он привел их
сюда, потому что знает наш квартал.
Филипп. Что вы тут делаете ни свет ни заря?
Да не кидайтесь вы так на людей!
Женевьева. Мы тут затем, чтобы — как овцы
шерсть — отдать вам пушки за белый хлеб.
Женщины (подбегают к солдатам). Эй, вы! Это
наши пушки.
— Мы сами их купили всем кварталом, сами день¬
ги собрали.
Филипп. Но ведь война окончена.
Женевьева. Ах вот что, и теперь вы хотите начать
войну против, нас?
354
Филипп. Пушки должны быть сданы пруссакам.
Женщины. Пусть пруссаки сами приходят за
ними. Руки прочь! Посмейте только прикоснуться к
пушкам, сопляки.
— Зовите сюда охрану от Кабэ.
Женевьева бежит к дому, где живут Кабэ. Она звонит. Мадам
Кабэ выглядывает из окна.
Женевьева. Будите скорей Жана, хотят утащить
вашу пушку. (Бежит назад.) Эти пушки нужны не прус¬
сакам, а господину Тьеру. Они нужны ему против нас,
гражданки. Не отдадим ему пушку!
Женщины. Руки прочь от пушки!
— Это пушка мадам Кабэ.
Жан и Франсуа выбегают из дома в нижнем белье.
Бабетта. Жан, они пришли за пушкой. Филипп
привел их сюда.
Из близлежащих улиц доносится шум, слышны выстрелы, несколько
позже раздаются звуки набата.
Женевьева. На улице Табернакль тоже стоят
пушки. Это нападение на весь квартал. Теперь ясно,
почему нам дают белый хлеб!
Жан (кричит). Франсуа! Пришел твой брат. Он от
мсье Тьера.
Филипп (отбиваясь от обступивших его женщин).
Те-те-те, голубушки. Отойдите-ка в сторону, я выполняю
приказ.
Жан (женщинам). Да, отойдите. Пустите нас к ним.
Франсуа (подбегает, держа в руках винтовку).
Не прикасайся к пушке, Филипп. Она не ваша.
Владелица булочной (из лавки). Выполняй
приказ, Филипп, иначе ты никогда не вернешься в мою
пекарню.
Филипп (Франсуа). С каких пор ты в Националь¬
ной гвардии?
Франсуа. Семинария закрыта... А ну, отойдите в
сторону.
Женщины расступаются. Франсуа вскидывает винтовку, прицели¬
вается.
Филипп. Эй, малыш, брось ружье!
12*
355
Бабетта. Стреляй, стреляй, Франсуа!
Женевьева (становится перед Филиппом). Не
проливайте кровь!
Жан (оттаскивает ее в сторону). Не вмешивайтесь,
барышня...
Филипп (целится). Брось ружье, малыш!
Франсуа. Одно движение, и я стреляю. Отче наш
иже еси на небесех... Да святится имя твое... (Продол¬
жает молиться, непрерывно целясь.)
Женщины. Что такое? Вы хотите нас расстрелять?
— Только потому, что вам приказывают ваши под¬
лецы генералы?
Женевьева. Вам не удастся забрать отсюда пуш¬
ки, несчастные! Мы бросимся под колеса.
Филипп. Я считаю до трех. Раз...
Мадам Кабэ вышла из дома вместе с «папашей».
Мадам Кабэ. Филипп, сейчас же опусти ружье.
Ты неграмотный парень, как же тебе взбрело в голову
перечить твоему брату, который изучает физику? Вот,
держите, я прихватила для вас немного вина. Вас, ко¬
нечно, послали сюда натощак.
Филипп (смотрит на своих товарищей, которые так
и не взялись за оружие, и медленно опускает винтовку).
Мадам Кабэ, вы воспрепятствовали мне в выполнении
приказа.
Женщины (смеясь, окружают его). Вот так-то
лучше, пекарь.
— Ведь нельзя же требовать от тебя, чтобы ты уло¬
жил родного брата?
Владелица булочной. Я увольняю тебя, Фи¬
липп, я не держу изменников.
Бабетта (целует Филиппа). Вот это за измену.
Филипп. Я здесь, сударыни, не брат и не пекарь.
Я при исполнении служебных обязанностей.
Франсуа (робко обращается к Женевьеве). А мне
ничего не достанется?
Женевьева (весело). Возьми, что тебе нужно.
Франсуа. Это не ответ.
Женщины (обступают солдат). Как вам не стыд¬
но: бросаться на женщин без неприличных мыслей!
Солдат. Война окончена, мы хотим по домам.
356
Женщины. Эй-эй, он хочет домой!
— Откуда же ты, сынок?
Солдат. Из Оверни — там скоро сев начнется. Вы,
чертовы горожане,- об этом даже не думаете.
Женщины. Выпей-ка, сынок!
— Не показывайте нам дула, покажите нам что-
нибудь получше.
— Мадам Кабэ, дайте одеяло, они продрогли от
холода, какая уж тут любовь!
Женевьева. Эта пушка принадлежит мадам
Кабэ, которая здесь проживает. У вас на пушку столь¬
ко же прав, как на ее печной горшок!
«Папаш а». Да здравствует матушка Кабэ, едино¬
личная владелица пушки на площади Пигаль! (Подни¬
мает мадам Кабэ и сажает ее на пушку. Солдатам.) Вот
видите, ребята, нужно только разговориться. (Обра¬
щаясь к женщинам.) Теперь они вернулись к вам, смо¬
трите за ними, не выпускайте ни одного из Парижа,
удержите их всех, прижимайте их к груди или к гру¬
дям — и они станут безвредными.
Рабочий Пьер Ланжевен выходит из соседней улицы, где
шум тем временем утих. За ним бегут мальчики.
Ланжевен. Доброе утро, «папаша»! Как вы здесь
справились? Без крови?
Филипп (обращаясь к своим товарищам). Чем мы
виноваты, если они не дают нам лошадей? Не можем
же мы вручную волочить эти штуки сквозь толпу баб.
«Папаш а». Здесь все в порядке. А как в других
местах?
Ланжевен. Весь квартал на ногах. До сих пор
не отдана ни одна пушка.
Мальчики. Они попробовали уворовать нашу
пушку возле мельницы ла Галлот.
— А на улице Лепик они застрелили двоих наших.
Мадам Кабэ (солдатам). Господа, это мой зять,
Пьер Ланжевен, из Центрального комитета Националь¬
ной гвардии.
Ланжевен. На улице Грано генерал Леконт при¬
казал открыть огонь, но его солдаты стали брататься
с народом и генерала арестовали.
«Папаша». Где он сейчас? Где этот пес, о котором
357
весь Париж знает, что он приказывал стрелять по
гвардии?
Ланжевен. Его доставили в караульное помеще¬
ние.
«Папаш а». Ему дадут бежать. Если его немедлен¬
но не расстрелять, он сбежит.
Ланжевен. Его отдадут в руки правосудия, това¬
рищ.
«Папаш а». Правосудие — это мы. (Поспешно ухо¬
дит.)
Мадам Кабэ. Помогите мне слезть с пушки.
Ланжевен (солдатам). А вы что намерены де¬
лать? Пока у вас в руках оружие...
Один из солдат. Дерьмовое дело. Стрелять в
своих...
Солдаты поворачивают винтовки прикладом вверх.
Женевьева (мальчикам). Я разрешаю вам со¬
рвать эти глупые плакаты.
Мальчики срывают плакаты.
Жан. Эй, вы, помогите слезть моей маме. А потом
еще раз — марш к ратуше. Тьера под арест! Пусть ска¬
жет нам, что он хотел сделать с нашими пушками.
Бабетта. Три поцелуя тому, кто захватит Тьера
живьем!
в
Восемь часов утра. Владелица булочной снова закрывает
дверь на засов и железную накладку. Филипп стоит рядом и
угрюмо посматривает на огромного роста женщину, которая,
вскинув ружье на плечо, шагает возле пушки.
Владелица булочной. Непременно начнутся
беспорядки. Если они теперь устроят Коммуну — а об
этом все говорят, — то будут грабежи. Все разделят
между собой, потом каждый пропьет свою часть — и
станут делить снова. Ты сам бунтовщик, и ты больше
никогда не вернешься в мою пекарню. А твой братец —
хорош, хорош. Молодой священнослужитель! И тоже
мятежник!
Филипп. Он еще только семинарист. И то лишь
потому, что иначе не мог бы учиться,
Владелица булочной (в ярости). Он, значит,
крадет деньги у братьев-монахов из общины святого
Иосифа! Подходящее дело для вас — коммунаров!
(Уходит в пекарню.)
Из соседнего дома выходит Женевьева.
Женевьева. Доброе утро, Филипп. Как вам жи¬
вется в новом веке?
Он бурчит что-то себе под нос.
Да-да, началось новое столетие. С эрой насилия покон¬
чено. Пушки мы уже отобрали.
Филипп. Да, теперь они в руках у женщин. Хорош
новый век. (Подавленный, уходит в дом, где живут
Кабэ и его брат.)
Женевьева, весело посмеиваясь, натягивает перчатки. По улице
идет с мрачным видом «папаша».
. Женевьева. Доброе утро, сударь. Не вы ли это
отправились сегодня ночью на улицу Грано, где был за¬
хвачен генерал Леконт? Что с ним сделали?
«Папаш а». Его расстреляли, гражданка.
Женевьева. И так было правильно?.. Кто же его
расстрелял?
«Папаш а». Кто же мог это сделать? Народ.
Женевьева. И без суда и следствия?
«Папаш а». Конечно, нет. По суду народа.
Женевьева. И вы были при этом?
«П апаш а». При этом был каждый, кто присутство¬
вал. Послушайте, не ломайте себе голову над участью
врагов народа. Есть дела поважнее. (Угрюмо насупив¬
шись, входит в дом, где живут Кабэ.)
Учительница смущенно смотрит ему вслед. IVIV
19 марта 1871 года. Ратуша. Лестница, ведущая в зал заседаний
Центрального комитета Национальной гвардии. У дверей сидит
гвардеец;^ он ест хлеб с сыром и проверяет пропуска. «Папа¬
ша», Коко и мадам Кабэ ожидают. Делегаты спешат
на заседание.
Делегаты. Надо найти общий язык с мэрами два¬
дцатого округа, чтобы обеспечить новые выборы.
359
— Наоборот! Надо выслать туда батальон и аре¬
стовать их, — это гиены, иначе их не сделали бы мэрами.
— Главное — собрать большинство голосов; весь
Париж пойдет к урнам, если мэры присоединятся к
нам, — их надо принять.
— Ради бога, никакого насилия, — мы не склоним
Париж на свою сторону, если будем его пугать.
— А кто же это, Париж?
Делегаты, кроме одного, проходят в зал.
«Папаша» (обращается к нему). Гражданин из
Центрального комитета, не можете ли вы сказать там
внутри гражданину Пьеру Ланжевену, что нам необхо¬
димо с ним поговорить. Эта женщина — его своячени¬
ца. Почему не впускают всех желающих?
Член комитета. Зал недостаточно велик. И нель¬
зя забывать, гражданин, что враг подслушивает.
«Папаша». Важнее всего, чтобы мог слушать на¬
род. Оставьте хотя бы двери открытыми.
Группа членов комитета входит в зал и оставляет от¬
крытыми двери.
Голос. Предложение шестьдесят седьмого батальо¬
на: «Исходя из того, что народ Парижа не щадил своей
крови ради защиты отечества и терпел лишения, пере¬
дать двадцатому округу для раздачи один миллион
франков, получаемый от окладов, уходивших на содер¬
жание изменнического правительства».
Возгласы. Принято.
Мадам Кабэ. Они здорово взялись за дело.
«Папаша». Главное — это поход на Версаль.
Мадам Кабэ. Теперь не только будет белый
хлеб, но я даже смогу его купить.
«Папаш а». Но если поход на Версаль отложат,
то белого хлеба хватит ненадолго.
Голос. Продолжаем обсуждение вопроса о выбо¬
рах. Делегат Варлен.
Голос Варлен а. Граждане гвардейцы! Сегодня
в два часа ночи правительство с помощью нескольких
батальонов сделало попытку разоружить Националь¬
ную гвардию столицы и захватить пушки, чтобы отдать
их пруссакам. Нам удалось предотвратить эту попытку.
360
Голос. Вторая попытка оскопить Париж. Первая
была, когда нам хотели навязать генерала!
Четыре господина в цилиндрах поднимаются по лестнице: это
мэры.
Голос Варлена. Граждане, с какой целью было
предпринято нападение? Оно было предпринято, чтобы
поставить безоружную Францию на колени перед Бис¬
марком, превратить Францию в безропотную исполни¬
тельницу его наглых требований. Чтобы те, кто затеял
преступную войну, теперь заставили расплачиваться
всех, кто истекал кровью в этой войне! Чтобы бойкая
военная нажива превратилась в бойкую мирную нажи¬
ву! Граждане гвардейцы, Коммуна потребует от всех,
кто виновен перед народом за эту войну, от господ де¬
путатов, сенаторов, генералов, фабрикантов и помещи¬
ков, от князей церкви — не забудем и про них! — чтобы
они выплатили Пруссии пять миллиардов. И пусть для
этого будут распроданы их владения!
Бурные аплодисменты. Мэры появляются в зале.
Голос. Центральный комитет приветствует мэров
города Парижа.
Голос одного из мэров. Вы находитесь в па¬
рижской ратуше. Это здание вы захватили силой. От¬
ветьте нам, по какому праву?
Протестующие крики.
Возглас. По воле пославшего нас сюда народа,
господин мэр. Если вы, господа, пришли к нам в каче¬
стве гостей народа, то милости просим.
Голос мэра. Вы сами понимаете, что означает та¬
кой ответ. О вас скажут: эти люди хотят революции!
Голос. Что значит — хотят? Революция уже при¬
шла. Посмотри вокруг!
Голос мэра. Граждане бойцы Национальной гвар¬
дии! Мы, мэры города Парижа, готовы доложить На¬
циональному собранию в Версале, что вы желаете
избрать под его эгидой новый муниципальный совет.
Возгласы. Нет, нет, нет.
— Самостоятельную Коммуну! Вот чего мы хотим!
361
Голос Варлена. Нам нужны не только выборы
муниципального совета, но прежде всего действительные
муниципальные свободы для Национальной гвардии —
право выбора своих начальников, вывод войск из пре¬
делов Парижа. Короче говоря — свободный Париж!
Голос мэра. Это красный флаг, вот что это такое!
Поберегитесь! Если вы развернете этот флаг над ра¬
тушей, ваши избирательные участки будут обходить,
как чумные очаги, и весь Париж будет плевать в ваши
избирательные урны.
Возглас. Комитет пойдет на этот риск. Он верит,
что у населения есть не только руки, чтобы работать,
но и глаза, чтобы видеть.
Аплодисменты.
Голос мэра. Население еще и не то увидит. Я, по
крайней мере, не хочу, чтобы мое имя стояло в одном
избирательном списке с именами убийц.
Шум, движение в зале.
Комитет не заявил своего протеста против убийства ге¬
нералов Тома и Леконта.
Возгласы. Я протестую против выражения «убий¬
ство», применяемого к справедливой казни убийц насе¬
лением.
— Остерегайтесь грозить народу, не то он вам при¬
грозит!
— Перестаньте угрожать! Четвертого сентября на¬
род и буржуазия дружно подали друг другу руки во
имя республики!
— Правильно. И этот союз должен крепнуть. Все
должны участвовать в выборах, все! Сохраним наши
руки чистыми и незапятнанными! До тех пор, пока мы
не получим согласия Парижа, надо рассматривать пра¬
вительство в Версале как государственную власть.
— А если так? Национальная гвардия — это нация,
вооружившаяся против государственной власти.
Мэры появляются в дверях.
Мэр (в гневе кричит, обернувшись к залу, из кото¬
рого вышел). Мы с удовлетворением отмечае^, что
между вами нет единству
m
Возгласы из з а Л а (сопровождающиеся шумом).
Нам нужны предприниматели, чтобы восстановить про¬
изводство.
— Ладно, отрекитесь от народа, чтобы сохранить у
буржуазии хорошее настроение! Народ отвернется от
нас, и мы увидим воочию, что с буржуазией нельзя
делать революцию!
«Папаш а». Так, так! Именно так.
Мэр. Мы уходим. Примите наши искренние поже¬
лания. Пусть вам улыбнется счастье, нам ваша задача
не по плечу.
Мэры уходят.
Возглас. Буржуазия покидает зал. Отлично.
«Папаша» (кричит мэрам вдогонку). Мошенники!
Из зала выходят Ланжевен и Женевьева. Они закрывают
за собой двери.
Пьер, вы должны немедленно внести предложение: надо
устранить всех, кто выступает в защиту изменников-ге-
нералов. Расстреляйте их, как собак, немедленно, всех,
без суда и следствия, иначе вы погибли.
Ланжевен. Что тебе до расстрелов? Успокойся.
«Папаш а». Мне? Что вы хотите этим сказать? Ко¬
митет колеблется!
Ланжевен. Не хотите ли вы. лучше послушать?
(Открывает двери.)
Голос Риг о. Граждане гвардейцы, право решать
судьбу родины может принадлежать только тем, кто ее
защищает. Это право пролетариата, право трехсот ты¬
сяч бойцов Парижа. Их избирательный бюллетень — ру¬
жейная пуля. . . .
Шум, волнение в зале.
Возгласы. Вы даже выборы хотите задушить! Это
анархия!
— Не забывайте, у нас гражданская война!
— А прусские батареи от Венсенского леса до Бу¬
лонского!
— Единство, граждане! Итак, мы решаем — выборы!
Женевьева. У нас нет единства. Это плохо.
Ланжевен (улыбаясь). Нет, это хорошо, это
363
признак движения, развития. Конечно, при верном на¬
правлении. Зачем вы пришли сюда, друзья?
«П апаш а». В сто первом говорят, будто ворота
города открыты. Всю ночь они отводили на Версаль
свою полицию, артиллерию, обозы. Там, в Версале, за¬
сел Тьер. Гвардейцы поручили сказать вам, что по пер¬
вому вашему знаку, Ланжевен, они готовы идти на
Версаль.
Женевьева (быстро). Но это тоже гражданская
воина.
Коко. Двадцать тысяч человек собралось только
вокруг ратуши — с хлебами, поднятыми на штыки.
Пятьдесят пушек расставили вокруг нее. Вам достаточ¬
но крикнуть в окно: «На Версаль!» — и все будет сде¬
лано, раз и навсегда.
Ланжевен (медленно). Весьма возможно. Но нам
нужно согласие Франции. Верно?
«Папаш а». Ладно, устраивайте выборы. А не бу¬
дет выборов, тоже хорошо. Но раздавите врага, пока
еще не поздно, уничтожьте его сейчас, сегодня.
Ланжевен (колеблется). Поставить Коммуну на
ноги — это не так-то легко. Но стоит нам ее создать, и
Тьер с его прихвостнями превратятся в глазах всей
Франции в кучку банкротов. Я понимаю твою тревогу,
«папаша»,— это хорошо, что вы наседаете. Теребите нас
беспрестанно, вы всегда впереди нас.
«Папаш а». Коко, нам нечего больше требовать.
В конце концов — им виднее.
Они собираются уходить, но останавливаются, вслушиваясь в за¬
ключительную речь.
Голос Варлена. Граждане гвардейцы! Пролета¬
рии Парижа, претерпевая горькие поражения и под¬
лую измену правящих классов, сражаясь на поле брани
против прусской и собственной буржуазии, ослаблен¬
ные голодом, который обрушили на них прусские гене¬
ралы и парижские спекулянты, поднялись в эти утрен¬
ние часы, чтобы защитить остатки своих разгромленных
жилищ и взять свою судьбу в собственные руки. Ре¬
шается судьба Франции. Созданное буржуазией после
военного поражения так называемое правительство на¬
циональной обороны разоблачено как правительство на¬
364
циональной измены. Те- же самые люди, которые ради
своих авантюр призвали императора, затем отреклись
от него, как только он перестал поставлять им добычу.
Теперь они призывают господина фон Бисмарка, чтобы
он взял их собственность под охрану от тех, кто ее
создал, — от пролетариев. Но столица Франции, объяв¬
ляя законным и справедливым восстание против этой
банды авантюристов, спокойно и уверенно, с оружием в
руках идет к выборам своей собственной, свободной и
суверенной Коммуны и призывает все свободные Ком¬
муны Франции объединиться вокруг нее.
Бурные аплодисменты.
Женевьева. Сегодня один из величайших дней в
истории Франции.
Возгласы. Да здравствует Коммуна!
«Папаш а». Его величие будет состоять и в том,
что никто не сможет сказать о представителях наро¬
да: «Они хотели междоусобной войны». Наступят но¬
вые времена, и они будут бескровными.
РЕЗОЛЮЦИЯ
1
Исходя из нашего бессилья,
Создали для нас законы вы,
Но законы ваши — грубое насилье,
Перед господами мы не склоним головы*.
Исходя из факта, что оружье
Ваших войск нацелено на нас,
Мы постановили: жить рабами хуже,
Чем отважно встретить смертный час.
2
Исходя из факта, что старинный
Ваш порядок выгоден лишь вам,
Мы постановили: лишь стекло витрины
Хлебом овладеть мешает беднякам.
Исходя из факта, что оружье
Ваших войск нацелено на нас,
Мы постановили: жить рабами хуже,
Чем отважно встретить смертный час.
365
3
Исходя из факта, что мы нищи
И что нашим детям нужен кров,
Мы решили: в ваши знатные жилища
Все мы переселимся без лишних слов.
Исходя из факта, что оружье
Ваших войск нацелено на нас,
Мы постановили: жить рабами хуже,
Чем отважно встретить смертный час.
4
Исходя из факта, что без боя
Вы не отдадите нам дрова,
Мы решили — сами стать своей судьбою,
Сами отобрать у вас свои права.
Исходя из факта, что оружье
Ваших войск нацелено на нас,
Мы постановили: жить рабами хуже,
Чем отважно встретить смертный час.
5
Исходя из факта, что богатый
Прокормить не в силах бедняка,
Мы, господ лишившись, свыкнемся с утратой,
Жалованья хватит нам тогда наверняка.
Исходя из факта, что оружье
Ваших войск нацелено на нас,
Мы постановили: жить рабами хуже,
Чем отважно встретить смертный час.
6
Исходя из факта, что премьеры
До сих пор обманывали всех,
Мы решили: больше им не будет веры,
Будем мы отныне править сами, без помех.
Исходя из факта: лишь язык снаряда
Может убедить вас в чем-нибудь,
Мы постановили, что сегодня надо
Против вас орудья повернуть.
366
V
19 марта 1871 года. Северный вокзал. Повсюду плакаты, призы¬
вающие к выборам Коммуны. Буржуа с семьями, мона¬
хини, чиновники толпятся на вокзале; все они стремятся
уехать в Версаль.
Газетчик. Заявление печати: «Выборы Коммуны
нарушают конституцию!» Вот газеты, призывающие
вас, парижане, не участвовать в выборах: «Журналь де
деба», «Конститусионель», «Монитёр», «Юниверсель»,
«Фигаро», «Голуа». (Дальнейшие названия он выкри¬
кивает во время нижеследующих диалогов.) «Ла Вери¬
те», «Пари-журналь», «Пресс», «Франс», «Либерте»,
«Пэи», «'Насиональ», «Юнивер», «Тан», «Клош»,
«Патри», «Бьен пюблик», «Юнион», «Авенир», «Либе-
раль», «Журналь де виль и де кампань», «Шаривари»,
«Монд», «Франс нувель», «Газетт де Франс», «Пти
Монитёр», «Пти насиональ», «Электёр либр», «Птит
пресс».
Сборщик налогов (окруженный семейством,
покупает одну из газет). Что значит: «Комитет — это
ничто»? Он представляет двести пятнадцать батальо¬
нов, эти люди могут сделать все, что захотят!.. Аль¬
фонс, не сутулься, стой прямо! Где только застрял Бур¬
де с моим портфелем? Есть у меня секретарь, или он
покинул меня в час грозной опасности?
Его жена. Альфонс, перестань горбиться!.. Кри¬
стоф, если Бурде не придет, тебе нужно остаться — без
денег нам не прожить в Версале. Туда сбежались все.
И дороговизна там ужасная...
Сборщик налогов. «Тебе нужно остаться». Как
характерны для тебя эти слова. Пусть меня ставят к
стенке, были бы только деньги...
Его жена. Ради бога, не пускайся в сантименты.
Ты должен дождаться Бурде... Альфонс, не дергайся,
держи плечи ровно. (Уходит с сыном, оставляя мужа.)
Входят Филипп и Жан. Группа правительственных
солдат волочит за собой тяжелый железный ящик, впереди идет
чиновник.
Чиновник. Господа, только не в багажный ва-
рор. В нем документы ц деньги мэрии.
367
Филипп. Из-за твоей матери, по ее вине я вер¬
нулся в часть. Как она посмела сдать микроскоп Фран¬
суа в ломбард в то время, как он сражался! Теперь все
мое жалованье уйдет на него, а денег нам так и не
платят. Не исключено, что я могу угодить под военный
трибунал из-за этой истории с пушкой, в которой тоже
вы виноваты.
Жан (с отсутствующим видом). Мы должны были
заплатить квартирную плату. Если ты заработаешь
двадцать франков, мы выкупим его вещи. Главное,
чтобы Франсуа ничего не узнал.
Филипп. Его занятия съедают все деньги. А если
он теперь еще ввяжется в вашу Коммуну, то братья-
монахи прогонят его из семинарии! Священник в Ком¬
муне! А что ваши идеи никуда не годятся, и тут видно.
Франсуа хочет иметь свой микроскоп, так или нет?
А зачем он этого хочет? Потому что микроскоп — его
собственность. Значит, человек не может без собствен¬
ности, и баста.
Жан. У тебя в голове, как в пекарне: страшный ера¬
лаш.
Филипп. В пекарне нет никакого ералаша.
Жан. Слушай и соображай. Микроскоп — принад¬
лежность его ремесла, вот почему он ему нужен. А стан¬
ки в паровозоремонтной — это принадлежности нашего
ремесла, и они нужны нам. Понял?
Филипп. Куда ты пошел?
Жан (возвращает Филиппу мешок, который он та¬
щил). Разве ты не видишь, что они увозят казну?
(Кричит солдатам, которые тащат ящик.) Эй, вы! От¬
сюда ничего не уйдет. Это народная собственность.
Солдаты идут мимо него, один из них дает ему пинка.
Отбросы. И никого нет, чтобы их задержать. (Стреми¬
тельно убегает.)
Филипп, качая головой, уходит. Появляется герцогиня с
племянницей и служанками, несущими шляпные кар¬
тонки и т. п.
Племянница. Кто мог подумать, тетушка Мари,
что при отъезде первых поездов, покидающих Париж,
Щ
мы увидим такие трагические зрелища! Весь Париж
бежит из Парижа!
Герцогиня. Ненадолго. Филина, смотрите, чтобы
не раздавили коробку, там шляпа от Фарно.
Племянница. Надо было все-таки ехать в карете.
Герцогиня. Чтобы они выпрягли лошадей и со¬
жрали их! Не говори глупостей. Ах, де Плок, как это
с вашей стороны любезно! Только в такие дни узнаешь
истинных друзей.
Де Плок. Герцогиня, помилуйте! Я просто вообра¬
зить не мог, что вы уедете и я не поцелую вашу ручку.
Племянница. Неужели вы останетесь? Разве
это не опасно?
Де Плок. Возможно. Но Французский банк стоит
того, чтобы ради него рисковали. (Герцогине.) Осме¬
люсь просить вас передать ему записку в этом букете.
(Вручает ей букет цветов.)
Герцогиня. Ваш поступок не будет забыт. Вся
эта комедия продлится не больше недели. До скорой
встречи, Анри! (Уходит с племянницей.)
Д е Плок. До скорой встречи, сударыни!
Газетчик продает очень немного газет. Напротив уличный тор¬
говец продает свой товар.
Г азетчик. «Заявления высокопоставленных лиц!..»
Читайте «Фигаро». «Преступная расправа над генера¬
лами Тома и Леконтом». «Захват ратуши — акт безза¬
кония и произвола»... «Центральный комитет заодно с
немцами»... «Грабежи на улице Грас!»... «Господство
черни»...
Торговец (вперемежку с выкриками газетчика).
Подтяжки!.. Лионские карманные расчески!.. Пугови¬
цы!.. Мыло и туалетные принадлежности!.. Гармоники!..
Пояса из Триполи!..
Солдаты ведут Жана, одежда на нем разорвана. Сержант
Национальной гвардии с несколькими гвардей¬
цами останавливают их.
Сержант. Эй, погодите! Чего вы хотите от него?
Солдаты. Его взяли,'когда он полез на паровоз.
Это саботажник.
Жан. Они увозят деньги из Парижа. Их надо за¬
369
держать во что бы то ни стало. Всю эту шайку надо
арестовать.
Сержант. Побольше спокойствия, товарищ. У нас
нет приказа задерживать поезда. Отпустите его сей¬
час же.
Де Плок. Дорогие друзья, я маркиз де Плок из
Французского банка. Вы сами только что сказали, что
исполнительная власть не издала никаких распоряже¬
ний. И, насколько мне известно, у нас еще нет граж¬
данской войны. А если так, господа, то этот человек по¬
винен в преступлении и должен быть арестован на
месте.
Жан. Вот как? И куда я должен быть отправлен?
Куда, скажите, куда?
Молчание.
Сержант. Ах, вы хотите забрать его с собой в
поезд?.. Отпустить немедленно! (Своим гвардейцам.)
Идите за подкреплением!
Несколько гвардейцев уходят. Жана отпускают. Солда¬
ты удаляются. Де Плок уходит.
Один из солдат. Послушай, товарищ. Мы ведь
только выполняем свой долг.
Сержант. Ну, парень, тебе повезло.
Жан. И вы даете им так просто уйти! Взгляните на
эти плакаты! Вот что я вам скажу: я выбрал. Но толь¬
ко не вашу Коммуну. Она обречена на гибель. (Убе¬
гает.)
VI
26 марта 1871 года. И входа в небольшое кафе на Монмартре. Ma -
дам Кабэ и ее маленькое семейство — Жан, Бабетта, Фран¬
суа, Женевьева — хозяйничают в кафе, которое до того было
закрыто. Они распахивают ставни, поднимают жалюзи, расставляют
стулья, развешивают бумажные фонари. Официант в форме На¬
циональной гвардии и раненый кирасир в гражданской
одежде помогают им. На одной из ближних площадей звучит бра¬
вурная. музыка. Женевьева выходит из кафе с бутылками вина. За
ней идет один из мальчиков, по-праздничному принаря¬
женный.
Франсуа (несет плетеные стулья). Итак, торже¬
ство Коммуны, торжество науки, новый век и новое
тысячелетие человечества. Париж рысказался— за.
Официант. А мой хозяин высказался против, и
таким образом официант стал хозяином. Прошу вас,
располагайтесь поудобнее в моем кафе.
Женевьева. Значит, даже юные священослужи-
тели, и те приветствуют утреннюю зарю. (Ставит бу¬
тылки на столик перед мадам Кабэ.)
Франсуа. И учительницы угощают вдову вином с
черного рынка. Дух нагорной проповеди опочил в пара¬
графах закона, которые открываются словами «исходя
из того» и заканчиваются делами! (Обнимает немца,
который, весело улыбаясь, открывает окно.) Я обнимаю
тебя, кирасир, моего нового брата, дезертировавшего
из разбойничьих войск этого динозавра Бисмарка!
Мадам Кабэ (она с самого начала заняла место
за столиком посреди улицы). И от квартирной платы
нас избавили! (Зовет.) Жан! Бабетта!
Франсуа. Исходя из того, что тяготы войны, об¬
рушившиеся на отечество, явились делом рук меньшин¬
ства и что несправедливо взваливать такое бремя на
плечи большинства, состоящего из страдающих и угне¬
тенных... Я выучил эти слова наизусть, как моего люби¬
мого Лавуазье.
Жан (выглядывает из верхнего окна кафе). Тер¬
пение!
Франсуа. И процентщики безвозмездно возвра¬
щают все залоги беднякам, исходя из того, что жизнь
должна стоить того, чтобы хотелось жить.
Мадам Кабэ. Франсуа, ты знал обо всем? Из-за
этой дороговизны я сделалась прямо-таки воровкой. Вот
почему я требовала, и довольно бестактно, чтобы ты
уплатил за квартиру, но я хотела выкупить вещи. Они
ведь тебе нужны... Эй, Жан! {Мальчику.) Садись, Вик¬
тор, поешь чего-нибудь, раньше чем отведать вина. Эй,
Жан!
Мальчик чинно садится. Жан сердито выглядывает в окно.
Я хочу поговорить с Бабеттой, вы там еще не управи¬
лись?
р а б е т т а появляется в окне рядом с Жаном, у нее несколько
разгоряченный вид.
Бабетта. В чем дело, мама?
371
Мадам Кабэ. Смотри, Бабетта, какое у нас пре¬
красное вино.
Бабетта со смехом прячется.
За ними надо смотреть в оба, он у меня радикал, мой
сынок.
На улице появляются «папаша» и Л а н ж е в е и, с усталым
выражением лица. На штыке у «папаши» белый бумажный лам¬
пион.
«Папаша». Мадам! Мадемуазель! Я привел к вам
вашего зятя, члена Коммуны от Вожирара. Я вытащил
его с работы, они корпят там, как каторжные, в
ратуше.
Мадам Кабэ. Выпей стаканчик, Пьер.
Официант. Вино осталось от хозяина, а хозяин в
Версале. Пейте, пожалуйста, сударь.
Ланжевен. Они бросили шесть тысяч больных.
Некому даже осветить улицы. Все это требует работы.
Жан и Бабетта вывешивают в окне красный флаг.
«Папаш а». Живо, бокал в честь нашего знамени!
Того, что вызывает любовь и страх! Гонимого, гроз¬
ного! Того, что несет нам дружбу, того, что приходит,
опоясанное бурей.
Пьют стоя.
Мадам Кабэ. Да, оно такое. Отведайте этих хлеб¬
цев, Пьер и «папаша». А дети куда подевались? Хо¬
зяйка вон той пекарни вынесла нам эти хлебцы, когда
мы несли мимо нее полотнище, — да, когда мы несли
полотнище очень определенного цвета, эта баба с кис¬
лой рожей навязала нам хлебцы.
Женевьева. Садитесь, я спою вам старинную
песенку. (Поет.)
Марго на рынок пошла поутру:
— Я этот кусочек свинины беру.
Барабаны громко забили в тот миг,
Испуганно вздрогнул старый мясник,
Старый мясник головою поник.
372
— Этот кусок? Двадцать франков, мадам.
Тра-та-та, тра-та-та, тра-та-та...
— А?
— О да, конечно, пять франков, мадам,
— Красота!
Марго поднялась к хозяйке своей.
Барабаны забили еще сильней.
— Сколько я вам за квартиру должна?
Хозяйка была совершенно бела,
Бела и бледна, как кусок полотна.
— Вы мне должны двадцать франков, мадам.
Тра-та-та, тра-та-та, тра-та-та...
— А?
— О да, конечно, пять франков, мадам.
— Красота!
Все (подхватывают припев).
Красота, красота, красота!
На площади появляется отряд мужчин и женщин с ко¬
кардами.
Один из мужчин. Милостивые государыни и ми¬
лостивые государи! Все за нами! На Вандомской пло¬
щади господин Курбе, известный живописец, произнесет
речь и призовет нас разрушить Ваидомскую колонну
Наполеона, отлитую из металла тысячи двухсот пушек,
завоеванных в европейских походах. Уничтожим этот
памятник войны, этот символ милитаризма и варвар¬
ства.
«Папаш а». Благодарим за сообщение. Мы одобря¬
ем проект и явимся его осуществить.
Одна из женщин. Приходите в Латинский квар¬
тал, там будут поить бульоном.
Мужчина (громко ржет). На добрую память о
пяти жеребцах, милостивые государи и милостивые
государыни.
Ф р а н с у а. Ну как? Пойдем?
«Папаш а». Мне и здесь хорошо.
Франсуа. А бульон?
Мадам Кабэ. Идите, если хотите. А где Жан и
Бабетта? Ах, вот они.
«Папаш а». Сразу видно, господин Франсуа, что
у вас задатки настоящего священника.
373
Женевьева. Большое спасибо, мы еще немного
побудем здесь.
Отряд идет дальше.
Один из мужчин. Ладно, как хотите. Была бы
честь предложена, Коммуна вас пригласила. А вы не
пошли, о-ла-ла-ла!..
«Папаш а». На то и свобода.
Жан и Бабетта появляются внизу.
Мадам Кабэ. Вы слишком долго были наверху.
Я недовольна вами.
Жан. Мама, ты заставила покраснеть Женевьеву.
Мадам Кабэ. Я вам сказала: надо равняться по
обстоятельствам.
«Папаш а». Но, мадам, обстоятельства у нас от¬
личные, самые лучшие. Париж высказался за то, чтобы
жить по собственному вкусу. Ведь именно поэтому и
господин Фрид решил остаться у нас. Никаких классо¬
вых различий между гражданами, никаких границ
между народами!
Жан. Бабетта, отвечай же матери, защити меня.
Бабетта. Ваш сын, мадам, не знает, что такое не¬
приличная поспешность. (Поет.)
Нету крыши у папаши Жюля,
У жены — рубашки даже нет,
На костре в лесу стоит кастрюля,
И старуха для папаши Жюля
Варит в ней картошку на обед.
— Мать, сготовь мне лакомое блюдо!
Чем же нищий не аристократ?
Лучше не спеши и вложи в него души,
И не забудь нарезать лук-порей в салат!
Папа Жюль посажен за решетку,
На причастье времени уж нет,
И, в последний раз прочистив глотку,
Он предсмертный заказал обед.
— Мне, тюремщик, лакомое блюдо!
Чем же нищий не аристократ?
Лучше не спеши и вложи в него души,
Да не забудь нарезать лук-порей в салат!
374
«Папаш а». В самом деле, для чего мы живем?
Кюре собора святой Элоизы ответил моей сестре на
подобный вопрос: ради самосовершенствования. Допу¬
стим. Но что ему нужно для этого? Ему нужны пере¬
пелки на завтрак! (Обращается к мальчику.) Сын мой,
запомни: живут ради чего-то исключительного. Подать
его сюда, это исключительное, хотя бы при помощи пу¬
шек. Ибо для чего человек разбивается в лепешку?
А для того, чтобы добыть себе сладкую лепешку на
ужин! Ваше здоровье, друзья!.. {Пьет.) А кто сей юный
муж?
Мадам Кабэ. Виктор, сбегай за вилкой!
Мальчик уходит в помещение кафе.
Его отец служил в девяносто третьем батальоне, он по¬
гиб восемнадцатого марта, защищая пушку. Мальчик
торгует мясом, кроликами — да помолчи ты, Жан...
Я иногда покупаю у него кое-что, его положение...
Мальчик возвращается с вилкой.
«Папаша» (встает, поднимает стакан). За твое
здоровье, Виктор!
Мальчик пьет за здоровье «папаши». С соседней площади доно¬
сится танцевальная музыка. Жан танцует с Женевьевой, Бабетта
с Франсуа, официант с мадам Кабэ.
Ну что, дела идут?
Ланжевен. Теперь и ты доволен?
«П апаш а» (после паузы). Вот оно, чего хотел
этот город, для чего он был построен, о чем его заста¬
вили забыть под бичами, о чем ему напомнили мы...
Чего же еще нужно?
Ланжевен. Только одного. Иногда я думаю: луч¬
ше бы мы восемнадцатого марта ударили по врагу. Мы
решали: выборы или поход на Версаль? А ответ был
один: то и другое!
«Папаш а». Так что же?
Ланжевен. Теперь Тьер сидит в Версале и соби¬
рает войска.
«Папаша». Тьфу!.. Плевал я на это. Париж все
рецшл. Эти старички уже трупы. Мц уберем их в два
375
счета. Войска! Мы с ними сговоримся, как восемнадца¬
того марта сговорились о пушках!
Ланжевен. Надеюсь. Это крестьяне.
«Папаш а». За Париж, сударь!
Танцующие возвращаются к столику.
Бабетта. За свободу, Жан Кабэ! За полную сво¬
боду!
«Папаш а». За свободу!
Ланжевен (улыбаясь). Я пью за частичную.
Бабетта. В любви.
Женевьева. Почему за частичную, господин Лан¬
жевен?
Ланжевен. Она ведет к полной.
Женевьева. А полная, немедленная, это что же —
иллюзия?
Ланжевен. В политике — да.
Бабетта. Франсуа, а ты умеешь танцевать. В ка¬
ком же качестве ты танцуешь: как физик или как свя¬
щенник, как будущий кюре?
Франсуа. Я не буду священником. Наступают но¬
вые времена, мадемуазель Герико. Я буду изучать фи¬
зику на средства, которые отпустит Париж.
Бабетта. Да здравствует раздел! Все принадле¬
жит нам, и мы все разделим!
Женевьева. Бабетта!
Бабетта. Я научу тебя танцевать с Жаном щека к
щеке. (Бросается на Женевьеву.)
Женевьева. Как видишь, я не защищаюсь, Ба¬
бетта.
Бабетта. Тогда — вот тебе, вот тебе и — вот тебе.
Они дерутся, катаясь по земле. Женевьева начинает защищаться.
Ах, ты говоришь—не защищаешься? Ты же мне чуть
глаз не выбила, жаба!
Жан, посмеиваясь, удерживает Франсуа. «Папаша» и официант
разнимают дерущихся.
Мадам Кабэ. Как они вцепились друг в друга.
Можно подумать, что у них шкафы ломятся от платьев.
Ну и ну!.. Я недаром была против, чтобы вы шли на¬
376
верх вывешивать флаг. Посмотрите на нее — она бое¬
вая.
Франсуа. Коммунарка не знает ревности.
Бабетта. Она сделана из дерева, да?
Женевьева. Нет, но она стоит на своем и за
свое. Хорошо, Бабетта, что здесь не оказалось штыка.
Входит Филипп.
Добрый день, Филипп!
Филипп. Вот я и снова тут. Хотелось знать, за¬
стану ли я вас еще в живых. По сообщению версаль¬
ских газет, вы все посажены в тюрьмы и убиты. Каж¬
дого, кто перед сном не скажет «да здравствует Ком¬
муна», выдает его собственная жена, а затем комму¬
нары пытают его в отхожем месте, пока он во всем не
сознается. Это там читали все. Наслушались про тер¬
рор Коммуны.
Все смеются.
«Папаш а». Друзья мои, наступает первая в исто¬
рии ночь, которую наш Париж проведет, не осквернен¬
ный убийствами, грабежами, насилиями, обманом.
Впервые на его улицах будут царить спокойствие и по¬
рядок и ему не нужна будет полиция. Все банкиры и
мелкие мошенники, все сборщики податей и фабрикан¬
ты, все министры, кокотки и попы убрались в Версаль.
Город стал обитаем.
Франсуа. Ваше здоровье, папаша!
Филипп. И об этом я тоже читал в газетах. Ведь
это оргии. Оргии Коммуны! Каждому из тиранов, засев¬
ших в ратуше, положено иметь семь любовниц — это
число, определенное законом.
Бабетта. Ого, а у Жана их только две.
Франсуа (Филиппу). А почему ты убежал?
Филипп. Я не намерен топать для них даром. Гос¬
подин Тьер — банкрот, он вылетел в трубу. Он уже не
платит жалованья, солдаты продают свои ружья в Вер¬
сале за пять франков.
«Папаш а». А я... я получаю мое жалованье.
Ланже вен. Ты сам себе его платишь, в этом вся
разница.
377
Филипп. À это уже бесхозяйственность Коммуны.
Об этом идут разговоры — я провел день в деревне, в
Арле, у родителей. Они шлют тебе приветы, Франсуа.
Я им не сказал, что ты стал коммунаром, этаким дья¬
волом, который хочет все поделить.
«Папаш а». Я мечтаю получить коровью ногу, осо¬
бенно копыто.
Ланжевен. А как ты перебрался через линию
фронта?
Филипп. Меня никто не задержал.
Ланжевен. Вот это плохо. Вот это легкомыслие
Коммуны!
«Папаш а». Пьер, ты слишком высокого мнения об
этих старцах, о господине Тьере и господине фон Бис¬
марке. Добро пожаловать, Филипп. Так говоришь, они
того, вылетели в трубу? Дай мне газету, Пьер.
Ланжевен дает ему газету, он делает из нее бумажный шлем и
надевает его на голову.
Честь имею представиться: я Бисмарк. А ты, Жан, ты
Тьер, возьми у Франсуа его очки. Сейчас мы покажем
Пьеру, о чем говорят эти старцы, пока мы в Париже
предаемся нашим скромным радостям.
«Папаша» и Жан принимают «исторические» позы.
Мой дорогой Тьер, я только что произвел одного бол¬
вана в императоры. Не нужно ли вам такого же?
Жан. Дорогой господин фон Бисмарк, у меня уже
был император.
«Папаш а». Это я готов понять: раз вы его уже
имели, вы вправе не желать нового. Все это превосход¬
но, но я обязан вам сказать, что если вы не будете
слушаться, то вы получите обратно своего императора,
и — заметьте себе — это не только угроза, ибо я ее вы¬
полню. Впрочем, может быть, вы желаете короля?
Жан. Господин фон Бисмарк, этого желает только
часть, очень небольшая часть.
«Папаш а». Но если вы не будете повиноваться, то
вы его получите. Кстати, а чего желают ваши люди, я
имею в виду этих... как их там... ну, тех, кто платит на¬
логи... ах да — народ. Чего он хочет?
Жан (робко озираясь). Меня.
378
«Папаш а». Но это же превосходно, вы мне совер¬
шенно так же милы, как император или король... Зна¬
чит, короля здесь тоже не хотят — смешно, знаете... Но
и вы ведь... тоже не слушаетесь, вы еще гораздо лучше
отдаете нам все это... как это называется, где мы нахо¬
димся... где мы сейчас находимся. Да, правильно: Фран¬
цию.
Жан. Господин фон Бисмарк, мне поручено отдать
Францию.
«Папаш а». Кем же, сударь?
Жан. Францией. Меня только что избрали.
«Папаша» (громко хохочет). Нас тоже! Импера¬
тора и меня тоже избрали.
Жан (хохочет; затем). Шутки в сторону, господин
фон Бисмарк, я что-то чувствую себя не очень уверен¬
но. Короче говоря, я не уверен, что меня не арестуют.
«Папаш а». Знаете что — я вас поддержу. У меня
пять тысяч пушек.
Ж а н. В таком случае, господин фон Бисмарк, мне
остается поведать вам только одно желание: не разре¬
шите ли вы... не позволите ли вы мне припасть губами
к вашему сапогу? (Падает к «папашиным» ногам и
целует его сапог.) Какой сапог! И какой вкусный!
«Папаш а». Предупреждаю вас: не вздумайте со¬
жрать его.
Жан. И обещай мне, Отто, что ты этим... что ты
этими самыми сапогами растопчешь ее в пыль и прах.
«Папаш а». Ее? Кого? Ах, Коммуну!
Жан. Только не произноси этого слова. Не произ¬
носи. Для меня оно такое же, как для тебя этот Либк-
нехт и этот Бебель.
Кирасир встает с места и поднимает бокал.
«Папаш а». Бога ради, не произноси этих имен.
Жан. Но, Отто, отчего же ты так пугаешься? Как
же ты мне поможешь, Отто, если ты так пугаешься?
Ведь тогда и я испугаюсь.
Они снимают бумажный шлем и очки, обнимаются.
Бабетта. Жан> это было очень хорошо. Мне ка¬
жется, что флаг висит косо. Нам радо пойти наверх.
(Обнцмарт ç?o.)
379
Франсуа. А теперь я прочитаю вам это. (Читает
под бумажным фонарем из газеты.) «Сегодня вечером
она выпьет свое вино, за которое она никому ничего
не должна. А утром Париж встанет, как старая работ¬
ница, и обратится к труду, который он так любит».
Кирасир (поднимает бокал). За Бебеля, за Либк-
нехта!
Официант. За Коммуну!
К и р а с и р. За Коммуну!
Официант. За Бебеля, за Либкнехта!
Франсуа. За науку! За знания!
Женевьева. За детей!
VII
А
Ратуша. Красные флаги. Во время заседания на стены зала при¬
колачивают плакаты: 1. «Право на жизнь». 2. «Свобода личности».
3. «Свобода совести». 4. «Свобода собраний и союзов». 5. «Сво¬
бода слова, печати и убеждений». 6. «Всеобщее избирательное пра¬
во». 29 марта 1871 года. Первое заседание Коммуны.
Бел ай. Нам бросают упрек, говорят, что мы долж¬
ны были удовлетвориться выборами Национального со¬
брания республики...
Возгласы. Состряпано господином Тьером!
— Против Парижа!
Бел ай. Но освобождение парижской общины есть
освобождение всех общин республики! Наши против¬
ники утверждают, что мы нанесли удар по республике.
Если мы и ударили по ней, то как по столбу, который
от этого еще крепче входит в землю!
Аплодисменты на скамьях журналистов.
Республика тысяча семьсот девяносто второго года,
республика, созданная великой революцией, была сол¬
датом. Республика, создаваемая Коммуной, будет ра¬
бочим, который прежде всего нуждается в свободе, что¬
бы воспользоваться благами мирного труда. Мир и
труд.
Варлен. Коммунары! Это республика, которая от¬
дает рабочим средства производства, как республика
тысяча семьсот девяносто второго года отдала землю
380
крестьянам и осуществила политическую свободу на ос¬
нове общественного равенства.
Аплодисменты.
Оглашаю первые законы. «Исходя из того, что все
граждане без различия находятся в готовности защи¬
щать национальную территорию, существующая армия
объявляется упраздненной».
Возгласы. К черту генералов, наемных кровавых
псов! Да здравствует народная армия!
— Никаких классовых различий между граждана¬
ми, никаких границ между народами!
— Обратимся к рабочим в немецких войсках с при¬
зывом протянуть руку рабочим во французской армии.
Аплодисменты.
В ар лен. «Исходя из того, что государство — это
народ, живущий на основе самоуправления, все обще¬
ственные должности должны замещаться в порядке вы¬
боров, на определенные сроки, с правом отзыва тех,
кто их занимает. Выбирать на эти должности по спо¬
собностям».
Возглас. Равная оплата! Заработок рабочих!
В а р л е н. «Исходя из того, что ни один народ не
стоит выше последнего из своих граждан, обучение
должно быть доступно для всех, бесплатно и общест¬
венно полезно».
Возглас. Питание для школьников! Воспитание
начинается с питания: чтобы научиться знаниям, надо
сначала приучиться есть.
Смех, аплодисменты.
В а р л е н. «Исходя из того, что цель жизни состоит
в беспрепятственном развитии наших физических, ду¬
ховных и моральных способностей, собственность не
может быть не чем иным, как правом каждого полу¬
чать свою долю от результатов коллективного труда
соответственно мере вложенных им усилий. На фабри¬
ках и в мастерских должен быть введен коллективный
труд».
Аплодисменты.
381
Варлен. Таковы, друзья мои, первые законы, ко¬
торые должны быть немедленно осуществлены. Я откры¬
ваю первое рабочее заседание Парижской коммуны.
Б
Министерство внутренних дел. Швейцар вводит Женевьеву
и Ланжевена в одну из канцелярий. Дождь.
Женевьева. Вы говорите, что ни один из чинов¬
ников здесь не появлялся? Вот уже целую неделю?
Швейцар. Да. Иначе я бы знал, ведь я швейцар.
Женевьева. Сколько чиновников работало
обычно?
Швейцар. Триста восемьдесят четыре и господин
министр.
Женевьева. Вы знаете, где каждый из них жи¬
вет?
Швейцар. Нет, не знаю.
Женевьева. Как же выяснить, где расположены
школы, сколько их в округах, где живут учителя, отку¬
да берутся деньги на их содержание? Они забрали от¬
сюда даже ключи.
Ланжевен. Надо позвать слесаря.
Женевьева (швейцару). А вам придется пойти
и купить керосину для лампы. (Роется в кошельке.)
Швейцар. Вы собираетесь работать и ночью?
Ланжевен. Это уполномоченный Коммуны по на¬
родному образованию.
Швейцар. Все это очень хорошо, но только это не
мое дело — ходить за керосином.
Женевьева. Ну ладно, но...
Ланжевен. Нет, не ладно. Вы пойдете и купите
керосин. Но вы пойдете после того, как вы покажете
уполномоченному, где находятся списки школ и карты
округов.
Швейцар. Я могу показать только расположение
канцелярий.
Женевьева. Мне придется спросить уборщицу —
может быть, у нее есть дети, которые ходят в школу.
Ланжевен. Она, конечно, не знает.
W
Женевьева. Вместе мы скорее разберемся.
Ланжевен. Лучше всего было бы построить новые
школы. Тогда по крайней мере мы знали бы, где они
находятся. Все нужно строить заново, все — от начала
до конца. Потому что это всегда плохо делалось. Все —
от больниц до уличных фонарей... Сколько платит вам
население за ваши услуги, к которым не относится до¬
бывание керосина?
Швейцар. Семь франков восемьдесят в день, но
это платит мне не население, а государство.
Ланжевен. Да, тут и в самом деле большая раз¬
ница. Наш уполномоченный будет руководить народным
образованием в Париже за одиннадцать франков в
день — это вам что-то говорит?
Швейцар. Как ей угодно.
Ланжевен. Вы можете идти. Ведь это тоже от¬
носится к вашей службе.
Швейцар уходит, волоча ноги.
Женевьева (распахивает окно). А ведь он и сам
бедняк.
Ланжевен. Он-то этого не думает. Я, вероятно,
сделал ошибку, сказав ему, насколько невелика ваша
заработная плата. Теперь он будет вас презирать. Он и
не подумает гнуть спину перед особой, которая зараба¬
тывает всего на несколько франков больше его. А ни¬
чего другого он не умеет, спину гнуть — вот его служба.
Женевьева. Его ничему другому не научили.
Что видит этот человек? Люди, сидевшие на постах ми¬
нистров и министерских советников, бежали из-за низ¬
ких окладов, и все чиновники, даже самые мелкие, ос¬
тавляют Париж в темноте, грязи и невежестве. А между
тем без них не обойтись...
Ланжевен. В том-то и беда. Вся их задача — до¬
казать, что они незаменимы. Так уже повелось тыся¬
челетиями. Но нам придется отыскать людей, которые
так организуют работу, чтобы их всегда можно было
заменить. Это будут рационализаторы работы, великие
труженики будущего... Смотрите, сюда идет Бабетта.
Входят Бабетта и Филипп.
383
Бабетта. Тебя вообще больше не видно. В «Офи-
сиель» написано, что тебя сделали министром или чем-
то в этом роде.
Женевьева (тревожным шепотом). Это он тебе
сказал, где меня можно найти?
Бабетта. Кто? Швейцар. Филипп показал ему пи¬
столет.
Ланжевен. Я назначаю тебя помощником уполно¬
моченного по транспорту — моим помощником. Поезда
с Северного вокзала, правда, отходят, но они не воз¬
вращаются. К тому же они вывозят содержимое целых
особняков. Я конфискую имущество железнодорожной
компании и предам высших чиновников военному суду.
К этому вынуждают обстоятельства. Сюда чиновники
вообще не приходят, туда они являются, чтобы органи¬
зовать саботаж. А зачем вы пришли?
Бабетта. Вы должны немедленно помочь пе¬
карям.
Женевьева. Но я же уполномоченная по народ¬
ному образованию.
Филипп. Тогда возьми нас под свое начало. В ва¬
ших газетах написано, что рабочие должны просве¬
щаться, но как это сделать, если работаешь по ночам?
Я вообще не вижу дневного света.
Ланжевен. Кажется, Коммуна уже издала де¬
крет, отменяющий ночной труд для пекарей.
Филипп. Но хозяева пекарен его не признают.
А мы не имеем права на стачку, мы жизненно необхо¬
димые. Но хозяйка может прикрыть свою пекарню, ес¬
ли ей захочется. Вот, я принес вам хлеба. (Подает Же¬
невьеве каравай.)
Женевьева. Это взятка. (Ест хлеб.)
Ланжевен. Если она закроет, мы конфискуем ее
пекарню и будем вести дело сами.
Филипп. Что, вкусно? От нас вы можете принять
взятку, лишь бы не от хозяев. Ваши слова я передам
в корпорации, не то сегодня ночью побьют все окна в
пекарнях... А что с Бабеттой и мадам Кабэ? Их хозяин,
военный портной Бюссон, вернулся.
Бабетта. Но теперь он платит только один франк
за пару штанов. Национальная гвардия, говорит он,
заказывает по самым низким ценам.
384
Женевьева. Почему вы так смотрите на меня,
Пьер?
Ланжевен. Я изучаю, гражданка, как вы находи¬
те общий язык с населением.
Женевьева. У нас нет денег. Мы экономим сред¬
ства населения.
Бабетта. Но ведь население — это мы.
Женевьева нерешительно смотрит на Ланжевена.
Ланжевен. Учись, учительница.
Бабетта. Если Коммуна будет платить нам мень¬
ше, чем Империя, то она нам не нужна. И Жан — он
там, на фортах, и он готов умереть за то, чтобы пре¬
кратилась эта эксплуатация.
Филипп. А когда доходит до его штанов, то вы
плюете в лицо его матери. И его подружке. Вы долж¬
ны бы...
Ланжевен. Мы? А вы что же?
Филипп. Хорошо, мы должны...
Ланжевен. Вот так-то лучше.
Филипп. Итак, что мы должны?
Ланжевен. Вы, конечно, не состоите в корпора¬
ции портных? А именно там должны определяться це¬
ны. А вовсе не в мастерской господина Бюссона.
Бабетта. Откуда нам это знать?
Женевьева. Я стараюсь открыть такие школы,
в которых дети этому научатся.
Бабетта. А где вы возьмете на это деньги, если
вы даже за штаны не можете прилично заплатить?
Женевьева. Французский банк находится отсю¬
да всего в нескольких кварталах. А затруднения нача¬
лись уже здесь. Здесь даже шкафы заперты.
Филипп. Ну их-то, я думаю, мы можем взломать.
Ланжевен. Вот как, ты пекарь, но ты готов
взяться и за слесарную работу? Дети мои, я вижу, дела
Коммуны идут на лад. Глядишь, он еще научится уп¬
равлять государством. (Заводит большие стенные часы,
легким толчком пускает маятник.)
Все смотрят на часы и смеются.
Не ждите от Коммуны большего, чем от самих себя.
13 Брехт, т. IV
385
VIII
Кабинет директора Французского банка. Маркиз де Плок в
беседе с тучным священником, прокуратором парижского
архиепископства. За окном дождь.
Д е Плок. Скажите господину архиепископу, что я
благодарю его за передачу пожеланий господина Тье¬
ра. Десять миллионов франков будут обычным путем
доставлены в Версаль. Какая судьба ждет Француз¬
ский банк в ближайшие дни — мне неизвестно. Я с ми¬
нуты на минуту ожидаю появления уполномоченного
Коммуны и своего ареста. Здесь, монсиньор, находятся
два миллиарда сто восемьдесят миллионов. Здесь жиз¬
ненный нерв Франции, перережут его эти люди — и они
победили, что бы ни случилось.
Слуга. Господин Белай, делегат Коммуны.
Де Плок (бледнеет). Итак, монсиньор, наступает
роковой час Франции.
Тучный священник. Как мне уйти отсюда?
Д е Плок. Держите себя в руках.
Входит Белай.
Монсиньор Бошан, прокуратор его святейшества архи¬
епископа.
Тучный священник. Разрешите откланяться.
Д е Плок. Полагаю, что вам нужно разрешение
господина.
Белай. Передайте внизу капитану эту визитную
карточку.
Священник и делегат раскланиваются, толстяк уходит.
Гражданин, казначеи батальонов Национальной гвар¬
дии стоят в министерстве финансов перед запечатанны¬
ми сейфами. Но жалованье должно быть выплачено,
иначе банк будет разграблен и никакие мои уговоры его
не спасут. У людей — жены, дети.
Де Плок. Господин Белай, на основании решения
вашего Центрального комитета служащие Французско¬
го банка образовали батальон Национальной гвардии.
Позвольте мне заверить вас, что они уже более двух
386
недель не получают ни одного су и что и у них имеются
жены и дети. Вы, сударь, прошли сюда дворами, и вы
видели этих людей: они вооружены, среди них есть да¬
же шестидесятилетние. Я могу вас заверить, что они
будут сражаться, если произойдет нападение на вверен¬
ный им банк.
Б е л а й. Эта борьба продлилась бы не более двух
минут.
Д е П л о к. Быть может, только одну. Но какой бы¬
ла бы эта минута в истории Франции?
Б ел ай (после паузы). Коммуна издала декрет, со¬
гласно которому все особые батальоны расформировы¬
ваются, а люди вливаются в обычные.
Д е П л о к. Я знал, что вы это скажете, сударь.
(Поднимает свиток.) Позвольте показать вам другой
декрет, хранящийся в архиве банка. Он издан другой,
более старой революционной властью — Конвентом
Французской революции. Он подписан Дантоном, и со¬
гласно ему все крупные управления были превращены
в боевые посты.
Б ел ай. Господин маркиз, я пришел сюда не ради
кровопролития, а с целью изыскать средства, чтобы за¬
щита Парижа и восстановление всех его фабрик и ма¬
стерских могли финансироваться законно избранной
Коммуной.
Д е П л о к. Не подумайте, сударь, что я хотя бы
на один миг беру под сомнение права Коммуны. Фран¬
цузский банк стоит вне политики.
Б ел ай. Ну вот, мы, кажется, сдвинулись с места.
Д е П л о к. Я от души надеюсь, что и вы, как пред¬
ставитель Коммуны, признаете права Французского
банка, который стоит над партиями.
Б ел ай. Господин маркиз, вы имеете дело с людьми
чести, а не с разбойниками.
Де Плок. Сударь, я это понял сразу, как только
вы вошли. Сударь, помогите мне спасти банк, он — до¬
стояние вашей страны, достояние Франции.
Б ел ай. Господин маркиз, не поймите нас предвзя¬
то. Мы работаем как рабы, восемнадцать часов в сут¬
ки. Мы спим не раздеваясь, на стульях. За пятнадцать
франков в день каждый из нас отправляет три должно¬
сти, что обходилось до сих пор населению в тридцать
387
13*
раз дороже. Нет .сомнения в том, что еще никогда
не существовало правительства, которое стоило бы па¬
роду так дешево. Но сейчас нам нужны десять миллио¬
нов...
Д е П л о к (с горечью). Мсье Белай.
Б ел ай. Маркиз, мы отказались от налогов на та¬
бак и продовольствие, но мы обязаны выплатить жало¬
ванье рабочим и солдатам: без этого нам не продер¬
жаться.
Пауза. Де Плок молчит многозначительно.
Если до завтрашнего утра у нас не будет шести мил¬
лионов...
Де Плок. Шесть миллионов! Я не вправе выдать
вам даже один миллион... На ваших заседаниях вы
осуждаете коррупцию. Вы обвиняете господина Тьера
в том, что он нарушает установления, дабы получить
деньги. И вы же сами, вы приходите ко мне и требуете
от меня денег в то время, когда не существует никако¬
го финансового управления! (Тоном отчаяния.) Создай¬
те финансовое управление — я не спрошу у вас, как вы
его создали, — но дайте мне оправдательный документ,
который я могу признать.
Белай. Это заняло бы две недели. Вы, кажется,за¬
бываете, что власть принадлежит нам.
Де Плок. Но я не забываю о том, что я в своем
праве.
Белай. Сколько у вас здесь денег?
Д е Плок. Вы же знаете, что мой служебный долг
обязывает меня хранить тайну банка! Не могу пове¬
рить, что именно вы пожелаете нарушить такие обще¬
ственные достижения, как тайна вкладов, адвокатская
тайна, врачебная тайна. Сударь, разрешите напомнить
вам, что и вы имеете дело с человеком чести. Что бы
нас ни разделяло, будем работать совместно! Подумаем
вместе над тем, как мы, не оскверняя кощунственно
всех наших старых, бесконечно разнообразных, но ах,
столь полезных установлений, сможем удовлетворить
потребности этого великого и любимого города. Я цели¬
ком, я полностью в вашем распоряжении.
Белай. Господин маркиз, и я всецело готов присту¬
пить к мирным переговорам,
Ш
IX
А
Ратуша. Заседание Коммуны. Б е л а й стоит, выдерживая бурю
негодования. Тем не менее в зале царит атмосфера усталости.
Возгласы. Это же измена!
— Хуже: глупость!
— Что же это: наши коммунары должны голодать,
пока мы спокойно слушаем болтовню господина дирек¬
тора Французского банка о «необходимых формально¬
стях»?
— Довольно переговоров! Послать туда батальон!
Б ел ай. Граждане, если вы недовольны моей рабо¬
той, я охотно отойду в сторону! Но не забывайте, что
достояние Франции — наше достояние, и оно должно
управляться рачительным хозяином!
Возглас. Кто — вы или он директор банка?
Б е л а й. Я льщу себя надеждой, что мне удалось
завоевать этого, быть может, немного педантичного, но
достойного всяческого уважения человека. Я апеллиро¬
вал к его профессиональной чести, к его деловым каче¬
ствам и предложил ему найти законный выход из поло¬
жения!
Возгласы. Мы не желаем апелляций к нему, мы
требуем его ареста!
— Зачем нам этот законный выход, чтобы народ по¬
лучил свои кровные деньги?
Бел ай. Это грозит нам крахом. Не считаться сус¬
тавом банка — значит обесценить сорок миллионов бан¬
ковских билетов. Валюта основывается на доверии!
Возгласы. Чьем?
Смех.
— Банкиров!
— Это тонкая материя. Раньше, чем судить, почи¬
тайте Прудона!
— Мы стали хозяевами государства и должны на¬
учиться хозяйничать,
В а р л е н. Для кого? Этот случай показывает, что
недостаточно овладеть аппаратом власти: он не для нас
создавался. Значит, мы должны его разбить. Без наси¬
лия тут не обойтись.
14 Брехт, т. IV
389
Возгласы. Никаких арестов! Новую эру мы не
ознаменуем террором! Пусть он останется в прошлом!
— Вы только мешаете нашему мирному труду!
Л анжевен, Напротив, мы стараемся его наладить.
Возгласы. Вот арестуйте директора банка, а
потом почитайте газеты!
— Буржуазные? Я читаю и не могу понять, почему
их не запрещают!
Бел ай. Граждане, я вношу предложение обсудить
предмет нашего спора на закрытом заседании.
Ланжевен. Я предлагаю отклонить это предложе¬
ние. Не будем притязать на непогрешимость, как то
делали прежние правительства. Будем публиковать все
наши речи, открыто объявлять о всех наших действиях,
посвятим народ во все наши несовершенства, ибо нам
некого бояться, кроме самих себя. Итак, я продолжаю.
Я уже не буду говорить о том, что за двести тысяч
франков уполномоченный по военным делам мог купить
у немцев — они всё продают! — тысячу кавалерийских
лошадей... я возвращаюсь к вопросу о жалованье сол¬
датам и дополняю его другим вопросом.
Возглас. Не забывайте, что двести тысяч человек
с семьями живут на солдатское жалованье. Ружье за¬
меняет им кирку и лопату, оно должно их накормить.
Ранвье. Я требую, чтобы мы обсудили военное по¬
ложение.
Ланжевен. Вместо того чтобы оплатить милицию
и взять для этого деньги там, где они лежат — во
Французском банке, — мы урезаем сдельную оплату
женщин в артиллерийских мастерских. Я вношу пред¬
ложение, чтобы все договоры о поставках с предпри¬
нимателями, которые снижают расценки, были немед¬
ленно аннулированы и чтобы действующими остались
только договоры, заключенные с предприятиями, нахо¬
дящимися в руках рабочих корпораций.
Возглас. Нельзя сразу решать два вопроса!
В а р л е н. Я за предложение Ланжевена. (Белаю.)
Но я и за немедленный захват банка. По тем же при¬
чинам.
Ланжевен. Одно ради другого!
Ранвье. Надо обсудить и военные проблемы. Сами
видите: три вопроса, так три! -У нас нет времени — надо
390
Спешить! Надо сегодйя разгромить йнутренйего врага,
чтобы завтра схватиться с тем, что стоит у фортов!
Возгласы. Откуда, откуда взять силы для всего?
— У нас не хватит сил!
Риго. Мы обсуждаем потребности народа, так по¬
чему же не слышим мы его предложений? Народ хочет
во все вмешаться, немедленно и во все. Доверимся,
граждане, этой высшей силе, которая иным еще пред¬
ставляется здесь какой-то таинственной и даже подо¬
зрительной. Доверимся народу, который штурмом взял
Бастилию, провозгласил в Париже революцию, охранял
ее первые шаги, пролил свою кровь на Марсовом поле,
захватил Тюильри, уничтожил жиронду, смел со своего
пути попов и религию и, оттесненный на время Робес¬
пьером, снова поднялся в прериале, исчез затем на це¬
лых двадцать лет, чтобы появиться под грохот союзни¬
ческих пушек, и опять ушел в черную ночь, чтобы вновь
восстать в тысяча восемьсот тридцатом и, снова подав¬
ленный с первых лет господства капитала, вызвал его
судороги, который в тысяча восемьсот сорок восьмом
разорвал железные сети рабства и четырьмя месяцами
позже схватил за горло буржуазную республику и, еще
раз поверженный, через двадцать лет снова восстал с
неистовой, юношеской силой, сотрясающей трон импе¬
рии и разбивающей его в куски, вновь проявил свою
полную готовность сражаться против иноземных захват¬
чиков и встретил в ответ новые унижения и обиды,—
вплоть до восемнадцатого марта, когда он сокрушил
вражескую руку, пытавшуюся задушить его. Да что же
можно иметь против прямого вмешательства народа?
Он требует немедленной передачи всех предприятий и
банков под его управление. Он требует борьбы по всем
линиям, но прежде всего — похода на Версаль!
В зале волнение.
Возгласы. Итак, гражданская война!
— Кровопролитие!
— Здесь слишком часто говорят о насилии — бере¬
гитесь!
Риго (потрясая пачкой газет). Вот послушайте, о
чем говорят на улицах Парижа. Я читаю из газеты «Ла
391
14*
Сосйаль», одной из немногих газёт, которые Стоят за
нас: «Граждане делегаты, идите на Версаль! За вами
пойдут все двести двадцать батальонов Национальной
гвардии, за вас все — чего же вы ждете? Вы слиш¬
ком терпеливы. Идите на Версаль! Доверьтесь Пари¬
жу, как Париж доверяется вам. Идите на Версаль!
Приумножим эту великую силу. Приведем ее в дей¬
ствие!»
Волнение нарастает.
Возгласы. Вы цитируете то, что сами заказали!
— Это безответственные элементы!
— Социализм шагает без штыков!
Риго. Но, граждане, против него обращены штыки.
Над Марселем и Лионом реют красные флаги, но Вер¬
саль уже вооружает против них невежество и преду¬
беждения. Понесем огонь восстания в страну. Мы дол¬
жны разорвать железный пояс вокруг Парижа, выру¬
чить большие города.
Волнение продолжается.
Возгласы. Это военная авантюра!
— Довольно!
— Коммуна осуждает гражданскую войну!
— Вношу предложение: собрание возобновляет свою
мирную работу, отвергая попытки нетерпеливых ввер¬
гнуть Париж в авантюру.
— Согласен. Но предлагаю также запретить враж¬
дебные нам газеты. Я называю их: «Ле пти Монитёр»,
«Ле пти насиональ», «Ле бон сане», «Ла птит пресс»,
«Ла Франс», «Ле тан».
— Посмотрите вокруг себя, изучите основы нашего
собрания!
Смех среди делегатов, окружающих Риго и Варлена. Тем временем
председательствующему принесли какую-то бумагу.
Председательствующий. Граждане делега¬
ты, я получил известие, которое должно придать новое
направление нашей работе.
392
Б
В кулуарах ратуши. Делегаты и военные проходят в зал.
Г азетчик продает «Офисиель».
Газетчик. Покупайте «Офисиель»! «Версальское
правительство предателей перешло в наступление!» —
«Папские зуавы и полицейские кайзера вторглись в
Нейли!» — «Среди раненых женщины и дети!» — «Мо¬
билизация-всех граждан от семнадцати до тридцати
пяти лет!» — «Версальское правительство предателей
перешло в наступление!»
Старый нищий (приближается к нему). Есть у
тебя хлеб?
Г азетчик. Разве ты не знаешь, что попрошайни¬
чать запрещено? «Версаль развязывает гражданскую
войну!»
Нищий. Не могу же я запретить моему брюху ур¬
чать.
Два делегата покидают заседание.
Один (другому). Это нападение, предпринятое
столь незначительными силами, — акт чистейшего от¬
чаяния: выборы в деревнях не дали господину Тьеру
желанных результатов.
Нищий (останавливает проходящих делегатов).
Господа, позвольте мне показать вам воздушный шар,
который сейчас покидает Париж. Он виден над домами.
Делегат. Ах, наш воздушный шар? Он уже под¬
нялся?
Нищий. Да, с воззваниями и декларациями. Десять
тысяч листовок для деревни. Земля будет отдана кре¬
стьянам. С воздушного шара! Я-то сам из деревни.
Я знаю. Я покажу вам воздушный шар.
Делегаты, задрав головы, смотрят в окно.
Господа, вот, смотрите, вот воздушный шар!
Делегат. Ты крестьянин, старина?
Нищий. Из Оверни, из Сент-Антуана.
Делегат. Так почему же ты здесь?
Нищий. Посмотри на меня, разве я могу ходить
за плугом? Это занятие для молодых,
393
Делегат. Ты что же — приехал в Париж к род¬
ственникам?
Н и щ и й. У них нет места для меня.
Делегат. А что ты думаешь о Коммуне?
Нищий. К вашим услугам, господа. Вы желаете
лучшего, хотя вы желаете все поделить. Да поможет
вам господь. Осмотр воздушного шара, господа, стоит
десять сантимов.
Делегат. А почему же ты против раздачи земли?
Нищий. Так ведь, господа, ее для этого отнимают.
Делегат. Но не у тебя же? Ты ее получишь.
Нищий. Простите, сударь, ее отнимают. Где те¬
перь мой двор? Десять сантимов, сударь, прошу вас.
Делегат. Но двор остался твоим собственным де¬
тям, не так ли?
Нищий. Вы видите шар?
Делегат. Ведь ваши беды происходят именно от¬
того, что вам не хватает земли!
Нищий. Очень прошу вас, дайте мне десять санти¬
мов. Воздушный шар вот-вот исчезнет.
Делегат. А помещик есть у вас в Сент-Антуане?
Нищий. А как же? Господин де Бержере.
Делегат. Он пользуется любовью?
Нищий. Как вам сказать, сударь, — своего не упу¬
стит.
Делегат (дает нищему деньги, покачивая голо¬
вой). Вот и враг. С нищенским посохом в руках он за¬
щищает собственность, даже собственность вора, кото¬
рый обокрал его. Чтобы переубедить такого, нужны го¬
ды и годы. (Уходит.)
Нищий (показывает монету газетчику). Десять
сантимов. Отличный воздушный шар! Ну и болваны. Не
могли сами посмотреть в окно?
Газетчик. «Среди раненых женщины и дети!..»
(Нищему.) Поди-ка сюда и прекрати свое надуватель¬
ство. Возьми пачку газет, становись у другой лестницы
и кричи вслед за мной. За каждую газету получишь сан¬
тим. (Дает ему пачку газет.)
Нищий повторяет его выкрики.
Оба. Читайте «Офисиель»! «Мобилизация всех
граждан от семнадцати лет!»
894
в
Ночное заседание Коммуны. Некоторые делегаты работают
над бумагами, другие переговариваются между собой. Один из
делегатов дает советы женщине, пришедшей сюда с ре¬
бенком.
Председательствующий. Ввиду того что
данному собранию нежелательно вмешиваться в об¬
ласть военных операций, мы, несмотря на неясность
военного положения в районе Мальмезона, продолжаем
наше обсуждение. Слово имеет гражданин Ланжевен.
Ланжевен. Вношу предложение: исходя из того,
что первым принципом республики является свобода,
исходя из того, что свобода совести является первой
среди свобод, исходя из того, что духовенство явилось
сообщником монархии в преступном заговоре против
свободы, Коммуна объявляет: церковь отделяется от
государства... В этой связи я призываю уполномочен¬
ного nç вопросам просвещения обязать учителей и учи¬
тельниц убрать распятия, изображения мадонны и про¬
чие предметы религиозной символики из школьных по¬
мещений и передать металлические предметы монетно¬
му двору.
Председательствующий (подсчитывая под¬
нятые руки). Принято.
Возгласы. Поступают жалобы на то, что като¬
лические сестры милосердия плохо ухаживают за ране¬
ными коммунарами.
— А как с проектом читален в госпиталях? Для
большинства рабочих пребывание в госпитале — един¬
ственное время для самообразования!
Председательствующий (получивший доне¬
сение). Граждане делегаты, командир батальона Андре
Фарро, вернувшийся с фронта, хочет, несмотря на тя¬
желое ранение, предстать и отчитаться перед вами.
Офицера Национальной гвардии вносят в зал на
носилках.
Гражданин Фарро, я предоставляю вам слово.
Фарро. Граждане делегаты, мы заняли Аньер.
Волнение в зале.
Возгласы. Да здравствует Коммуна!
— Да здравствует Национальная гвардия!
895
Ф а р р о. Граждане, с разрешения уполномоченного
по военным делам я хочу сейчас, когда ранение вырва¬
ло меня из боев, обратить ваше внимание на определен¬
ные трудности, которые осложняют операции наших
войск и приводят к тому, что победы добываются боль¬
шой кровью. Наши люди дерутся как львы, но они со¬
вершенно недостаточно вооружены. Право собственно¬
сти на пушки отдельных, сформированных по округам
батарей приводит к тому, что из тысячи семисот сорока
пушек в дело вводятся только триста двадцать.
Возглас. Не забывайте об особенностях нашей
армии, первой в своем роде в мировой истории. Эти
люди сами отлили свои пушки, гражданин офицер.
Ф а р р о. Они отлили их не на свои средства, граж¬
данин делегат. Может быть, именно поэтому они не
умеют воспользоваться ими. Наши пушки используются
как винтовки или бездействуют. И каждому хочется
стрелять, но подвозить снаряды нет охотников. И каж¬
дый выбирает себе командира и огневую позицию.
В ар лен. Ваше прошлое, гражданин офицер?
Ф а р р о. Я воспитанник артиллерийской школы в
Венсене, капитан регулярных войск.
В ар лен. Почему вы сражаетесь за Коммуну?
Один из санитаров. Он за нас.
В а р л е н. Знаете ли вы, что Коммуна меньше чем
два дня тому назад объявила об упразднении генераль¬
ских званий?
Офицер молчит.
Подозреваю, что вы хотите предложить нам передать
командование кадровым офицерам?
Фарро. Война—это профессия, гражданин делегат,
Варлен. Вы выступаете здесь с согласия уполномо¬
ченного по военным делам, который сам не явился?
Фарро. И который, вопреки всем правилам воен¬
ного искусства, сражается в первых рядах.
Ранвье. Граждане делегаты, я понимаю мысль
этого человека так, что, раньше чем отменять приказы,
надо самим научиться приказывать... Гражданин Фар¬
ро, мы желаем вам скорейшего выздоровления. Не
делайте поспешных выводов из того, что это собра¬
ние молчит. Молчат не только неспособные учиться,
т
Наши трудности велики, таких трудностей еще никто и
никогда не знал, но мы с ними справимся. Коммуна
удовлетворена вашим сообщением.
Офицера уносят.
Граждане делегаты! Вы получили весть о победе. И вы
получили правдивый доклад. Пусть то и другое послу¬
жит вам на пользу. У вас есть войска, но враг имеет
обученных офицеров. У него нет таких войск, какими
располагаете вы. Преодолейте же свое оправданное не¬
доверие к людям, которых вы до -сих пор видели толь¬
ко на стороне противника: не все они ваши враги. По¬
множьте воодушевление наших коммунаров на знание—4
и победа будет вам обеспечена.
Аплодисменты.
Г
Заседание Коммуны.
Председательствующий. Граждане делегаты,
я прерываю обсуждение докладов о благоприятном те¬
чении боев за Нейли, чтобы огласить слова, произнесен¬
ные вчера в германском рейхстаге Августом Бебелем.
«Весь европейский пролетариат и все, в чьей груди не
остыло стремление к свободе, смотрят сейчас на Париж.
Боевой лозунг парижского пролетариата «Смерть нуж¬
де и праздности!» станет боевым лозунгом всего евро¬
пейского пролетариата». Граждане, я призываю вас
подняться с мест в честь немецких рабочих.
Все встают.
В ар лен (спокойным, твердым голосом). Да здрав¬
ствует Интернационал рабочих! Пролетарии всех стран,
соединяйтесь!
X
Франкфурт. Опера. На сцене идет «Норма». Из ложи выходят
Бисмарк в форме кирасира и Жюль Фавр в гражданской
одежде.
Бисмарк (закуривая сигару). Я еще кое-что хотел
сказать вам, Фавр, но вы же здорово поседели, а? Ну,
Предположим, вы сейчас подписываете мир здесь, во
997
Франкфурте. Но что происходит в Париже? Сорвите
наконец этот красный флаг с парижской ратуши! Это
свинство стоило мне уже нескольких бессонных ночей,—
чертовски скверный пример для Европы, его нужно
уничтожить, как Содом и Гоморру,— выжечь горящей
серой. (Прислушивается к музыке, доносящейся через
открытую дверь в ложе.) Нет, какова эта Альтманша!
И как женщина хороша: крепкая баба... Мда. (Шагает
с сигарой в зубах.)
Фавр, угодливо изгибаясь, следует за ним.
Смотрю я на вас — ну и чудаки же вы. Помощь ору¬
жием вы стыдливо отклоняете, но хотите, чтобы плен¬
ных мы отдали. Знаю, знаю, хотите обойтись без помо¬
щи чужого правительства. Совсем как в песенке:
«Ах, Теодор, ах, старый козел, не лезь при людях мне
под подол!» (Снова прислушивается к музыке.) Сей¬
час она умирает. Эпохальное зрелище. Мда, наши го¬
лоштанники в рейхстаге тоже ведь требуют, чтобы
мы вам выдали Бонапарта. Но ничего не выйдет, Бо¬
напарта оставлю в своем кармане, чтобы держать вас
на поводке, ха-ха! Отпущу я только мелкую сошку, что¬
бы вы могли напустить их на парижских «товарищей»,—
вот будет сюрприз. Война войной, а порядок должен
быть. И ради порядка, Фавр, я готов поддержать ис¬
конного врага под ручку. Ведь мы уже освободили
около двухсот тысяч человек. Кстати, хватит ли у вас
цехинов, чтобы заплатить за них?
Фавр. Теперь могу вам сообщить: нашей главной
заботой была судьба Французского банка. Но все ула¬
жено. Нам удалось извлечь из него уже двести пять¬
десят семь миллионов.
Бисмарк. Мда, это достижение, есть чему радо¬
ваться. Но послушайте, — кто может поручиться, что
эти типы не начнут снова брататься, как восемнадцатого
марта?
Фавр. У нас есть надежные люди. Крестьяне, с
крепкой мужицкой основой. Кроме того, я надеюсь,
подстрекатели не могли проникнуть к пленным.
Бисмарк. Хорошо, похоже, что мы справляемся.
Но я уже говорил: я хочу видеть дела. Я дал согласие
на то, чтобы вы начали выплачивать контрибуцию
398
после умиротворения Парижа, так что вложите огонька
в это дело. (Прислушивается.) Сказочно, сказочно она
подает эту арию... И смотрите, чтобы не вышло ошибки.
Первый чек, Фавр, пойдет Блайхрёдеру— этому я до¬
веряю, он мой личный банкир, и я ставлю условием, что¬
бы он получил за комиссию. Здорово, Альтманша,
браво!
XI
А
Ратуша. Глубокая ночь. Зал пуст. За Ланжевеном, который
работал здесь один, приходит Женевьева.
Л а н же ве н. Вы жалуетесь, что нет денег на завтра¬
ки школьникам. Да знаете ли вы, какую сумму Белай
вчера принес с видом триумфатора на постройку бар¬
рикад? Одиннадцать тысяч триста франков. Сколько
ошибок мы делаем, сколько ошибок мы сделали!
Конечно, нужно было идти на Версаль, немедленно,
сразу же, восемнадцатого марта. Если бы у нас было
время. Но народу никогда не дано больше одного ча¬
са. И горе, если в этот час он не готов во всеоружии
к бою.
Женевьева. А какой у нас народ! Я была сегодня
на концерте в пользу лазаретов, в Тюильри. Ожида¬
лось несколько сот слушателей, пришли десятки тысяч.
Я стояла в этой необозримой толпе. И — ни слова жа¬
лобы!
Л а и же вен. Они верят нам и многое терпят. (Смот¬
рит на плакаты.) Номер первый. Право на жизнь. Да,
да, но как это право обеспечить? Взгляни на другие
плакаты, там написано все очень верно, но как это вы¬
глядит на деле? Номер второй. Не есть ли это и сво¬
бода делать дела, свобода существовать за счет наро¬
да, вести интриги против народа и служить его врагам?
Номер третий. Хорошо... Но что предписывает им со¬
весть? Разве не то, что предписывают им власть иму¬
щие? А номер четвертый? Выходит, что всем бирже¬
вым акулам, всем чернильным гадам из продажной пе¬
чати, всем мясникам-генералам и прочим пиявкам
дано право собираться в Версале и устраивать против
рас гарантированные номером пятым манифестации
399
«идейного» свойства. Может быть, свобода клеветы им
тоже гарантируется? Ну а в номере шестом разве не
допускаем мы выборы обманщиков? Выборы народом,
сбитым с толку школой, церковью, прессой и политика¬
нами? А где наше право захватить Французский банк,
в котором хранятся богатства, созданные нашими ру¬
ками? Ведь этими деньгами мы могли бы /подкупить
всех генералов и политиков, наших и прусских!.. Мы
должны были узаконить только одно единственное пра¬
во, один пункт: наше право на жизнь!
Женевьева. Почему же мы этого не сделали?
Ланжевен. Ради свободы, в которой мы ничего
не понимаем. Мы не были готовы, чтобы, подобно от¬
ряду, который сражается не на жизнь, а на смерть, от¬
казаться от личной свободы, пока не завоевана свобода
для всех.
Женевьева. Но 1мы же только не хотели обагрить
наши руки кровью.
Ланжевен. Да, но в этой борьбе возможно лишь
одно из двух: или обагренные кровью руки, или отруб¬
ленные руки.
в
Заседание Коммуны. Входят и выходят гвардейцы с донесе¬
ниями. Время от времени тот или иной делегат поспешно
покидает зал. Чувствуется сильнейшая усталость. Слышен отда¬
ленный грохот орудий — работа приостанавливается.
Делеклюз. Граждане делегаты. Бы слышите пуш¬
ки версальцев. Начинается последний решительный бой.
Пауза.
Риго. В интересах безопасности я разрешил деле¬
гации женщин одиннадцатого округа явиться сюда,
чтобы в этот ответственный час передать вам некото¬
рые пожелания парижан.
Общее одобрение.
Делеклюз. Граждане, вы назначили меня упол¬
номоченным по военным делам. Бесчисленные задачи по
устранению ущербу причиненного войной, по преврз-
400
Щению войны национальной в войну социальную, уда¬
ры, наносимые извне, вроде передачи Бисмарком Тьеру
ста пятидесяти тысяч военнопленных,— все это и мно¬
гое другое не оставило «нам времени должным образом
организовать отборные силы пролетариата -в новой и
чуждой ему военной области. Мы имели дело с генера¬
лами разного рода. Те, что пришли снизу, из наших соб¬
ственных рядов, не владеют новым оружием, те, что
сверху примкнули к нам, не умеют управлять новыми
солдатами. Наши бойцы, только что сбросившие иго
эксплуататоров, не хотят, чтобы ими командовали, как
марионетками. Обученные офицеры принимают их ини¬
циативу, их отвагу за недостаток дисциплины. Главно¬
командующий Россель потребовал, чтобы для освобож¬
дения форта Иоси ему за ночь собрали десять тысяч
человек. Делегаты сами .взяли на себя вербовку людей
и собрали семь тысяч. Господин Россель, не досчитав¬
шись трех тысяч, садится на коня и покидает свой пост,
оставляя форт Исси версальцам, которые сидят на¬
готове в своих казармах. Больше того: господин
Россель сообщает реакционным газетам, что наше дело
погибло.
Ранвье. Вот он, великий хирург, которому пода¬
вай лизол, а если его нет, он умывает руки и бросает
больного.
Делеклюз. Мы стоим перед решительным боем,
перед уличными битвами, которые решат исход борьбы.
Теперь начнутся баррикадные схватки, столь презирае¬
мые военными специалистами, начнется борьба самого
населения за каждую улицу, за каждый дом. Граждане
делегаты, мы пойдем в бой, как привыкли ходить на
работу, и мы будем так же хорошо драться, как рабо¬
тали. И если бы, граждане, нашим врагам удалось пре¬
вратить Париж в могилу, он все равно никогда не ста¬
нет могилой наших идей.
Бурные аплодисменты, многие встают. Гвардейцы вводят в зал
трех женщин.
Граждане делегаты, к нам прибыла делегация одинна¬
дцатого округа.
В зале наступает тишина. Несколько делегатов идут навстречу
женщинам.
401
Делегат. Гражданки, Сама вёсйа прйходит с вамй
в ратушу.
Женщина. А как же!
Смех.
Граждане делегаты, я принесла вам послание. Оно ко¬
роткое.
Возглас. У нее в руках не менее двадцати страниц!
Женщина. Не шуми, малыш, это подписи, их пять¬
сот пятьдесят две.
Смех.
Граждане делегаты! Вчера в нашем округе появились
воззвания, призывающие нас, женщин Парижа, взять на
себя посредничество в примирении с так называемым
версальским правительством. Мы отвечаем на это: нет
и не будет примирения между свободой и деспотизмом,
между народом и его палачами. Место рабочих и ра¬
ботниц— на баррикадах. Еще четвертого сентября было
сказано: за нашими фортами наши городские валы, за
нашими валами наши баррикады, за нашими баррика¬
дами—наша грудь.
Аплодисменты.
Мы вносим свою поправку в эти слова. За нашими бар¬
рикадами наши дома, за нашими домами наши сна¬
ряды.
Аплодисменты усиливаются.
Так говорим мы, граждане делегаты Коммуны, и при
этом просим вас — не превращайте топор в лопату.
Граждане, четыре дня тому назад взлетела на воздух
патронная фабрика на улице Рапп, изувечено более со¬
рока работниц, обрушилось четыре дома. Виновные не
найдены. А почему на работу и в бой идут лишь те, кто
сами того желают? Граждане делегаты, это не жалоба
на вас, поймите нас правильно. Но, как честные граж¬
данки, мы не можем не опасаться, что слабость членов
Коммуны—простите, это место исправлено... что сла¬
бость некоторых — простите, я не могу это прочесть...
здесь вычеркнуто... что слабость многих... Граждане де¬
легаты, в этом месте у нас не было единства мнений...
Смех.
402
Итак, что слабость некоторых членов Коммуны может
обратить в ничто все наши планы и надежды. Вы обе¬
щали нам заботиться о нас и о наших детях, я пред¬
почту увидеть моего ребенка мертвым, чем в руках вер-
сальцев, но терять детей из-за вашей слабости мы не
хотим. Пятьсот пятьдесят две женщины одиннадцатого
округа. Счастливо оставаться, граждане.
Женщины уходят.
Варлен (вскакивает с места). Граждане делегаты,
нам говорят, что жены версальских солдат льют слезы,
но наши женщины не плачут. Допустите ли вы, чтобы
наше бездействие выдало их врагу, никогда не останав¬
ливавшемуся перед насилием? Несколько недель тому
назад нам говорили здесь: никаких военных операций —
они не нужны, Тьер не имеет войск, нельзя развязы¬
вать гражданскую войну перед лицом врага. И что же
мы видим? Наша буржуазия без всяких колебаний
вступила в союз с врагом Франции, и враг дал ей вой¬
ска для гражданской войны: попавших в плен крестьян¬
ских сынков из Вандеи, отдохнувших, нетронутых на¬
шим влиянием солдат. Нет таких противоречий между
двумя буржуазиями, которые помешали бы им тотчас
же объединиться против пролетариата той или другой
страны. Нам еще говорили: не нужно террора, какая
же это новая эра, если террор? Но версальцы встали
на путь террора и, чтобы не наступила новая эра, гото¬
вы истребить всех нас. Если мы будем разгромлены, то
только из-за нашей мягкости, чтобы не сказать — бес¬
печности, из-за нашего миролюбия, чтобы не сказать —
невежества! Граждане, мы заклинаем вас: учитесь на¬
конец у врага!
Аплодисменты одних, неодобрительные крики других.
Риго. Граждане, если вы перестанете надрывать го¬
лосовые связки, призывая щадить смертельного врага,
вы сможете услышать грохот его пушек.
В зале наступает тишина. Слышится канонада.
Можете не сомневаться — враг будет беспощаден. Уже
сейчас, когда враг готовится осуществить великое кро¬
403
вопускание, он наводнил Париж шпионами, саботажни¬
ками, провокаторами. (Поднимает портфель с докумен¬
тами.) Вот здесь имена — я неделями предлагаю их ва¬
шему вниманию. Архиепископ Парижа не только служит
молебны. Директор Французского банка умеет распо¬
ряжаться деньгами, в которых он вам отказал. Форт
Кан был продан версальцам за сто двадцать тысяч
франков. На Вандомской площади, среди развалин
памятника милитаризму открыто торгуют точнейшими
планами наших укреплений. Наши разгневанные жен¬
щины бросают в Сену агентов врага, — может быть, вы
предложите выудить их оттуда? В Версале убивают
двести тридцать пять пленных гвардейцев и расстрели¬
вают наших санитарок. Когда же перейдем мы к ответ¬
ным мерам?
Возглас. Гражданин, мы провели дискуссию на
этот счет. Мы установили, что не намерены подражать
врагам человечества. Они изверги, мы — люди.
Аплодисменты.
В а р л е н. Человечно или бесчеловечно — этот во¬
прос решается с помощью другого: чье государство, их
или наше?
Возглас. Мы против государства, потому что мы
против угнетения.
В ар лен. Их государство или наше?
Возглас. Стоит нам перейти к угнетению, как мы
уже не сможем отделить себя от него. А ведь мы бо¬
ремся за свободу.
В ар лен. Если вы хотите свободы, вы должны под¬
вергнуть угнетению угнетателей. И поступиться своей
свободой ровно настолько, насколько это необходимо.
У вас может быть только одна свобода — бой с угнета¬
телями.
Риго. Террор против террора, подавляйте, или вас
раздавят, уничтожайте, или вас уничтожат!
Сильное волнение в зале.
Возгласы. Нет, нет!
— Это призыв к диктатуре!
— Завтра вы уничтожите нас!
404
— Они требуют расправы с архиепископом, но ме¬
тят в нас, противящихся этому.
— Взявший меч от меча и погибнет.
В ар лен (громко). А не взявший меч?
Мгновение полной тишины.
Возглас. Великодушие Коммуны еще принесет
свои плоды! Пусть скажут о Коммуне: «Она сожгла
гильотину!»
Риго. И сохранила неприкосновенным банк! Вели¬
кодушие! Граждане, Коммуна постановила обеспечить
сирот, отцы которых погибли за Тьера. Она не отказала
в хлебе вдовам девяноста двух убийц. Вдовы не стоят
под знаменами, под которыми сражались их мужья, рес¬
публика раздает хлеб всем нуждающимся, расточает
ласки всем сирым. И благо ей! Пусть не говорят мне о
равных правах для борющихся в нашем и в их стане.
Народ сражается не как борцы на арене или торговцы
на рынке, не как нации, соблюдающие интересы этих
торговцев. Народ -сражается как судья против преступ¬
ника, как врач против рака. И все же я требую только
ответить на террор террором, хотя мы одни имеем за¬
конное право на террор!
-Возглас. Это кощунство! Не станете же вы отри¬
цать, что применение насилия унижает и того, кто его
применил?
Риго. Нет, не отрицаю этого.
Возгласы. Лишить его слова! Такие речи дискре¬
дитируют нас! Посмотри вокруг. Нас здесь уже меньше,
чем было в марте!
— Пусть скажет Делеклюз.
— Делеклюз!
— Слово Делеклюзу!
Делеклюз. Граждане, вы видите меня в нереши¬
тельности— я должен в этом признаться. И я до сих
пор торжественно поднимал свой голос против -насилия.
Опровергнем, говорил я, укоренившееся мнение, будто
справедливость требует насилия. Я говорил: пусть спра¬
ведливость побеждает отныне голыми руками! Ложь
пишется кровью, правду можно писать чернилами. Я го¬
ворил: за несколько недель Парижская коммуна пред¬
приняла во имя человеческого достоинства больше, чем
№
все другие правительства за восемь веков. Так будем
же спокойно продолжать наше дело: внесем порядок в
человеческие отношения, покончим навсегда с эксплуа¬
тацией человека человеком... Посвятим себя нашим
трудам, приносящим пользу всем, кроме паразитов, — и
тогда толпа наемников, окружающих полсотни хищни¬
ков в Версале, растает, как снег под лучами весеннего
солнца. Голос разума, свободный от гнева, удержит их
от душегубства, и простые слова — «вы такие же рабо¬
чие, как мы» — заставят их броситься в наши объятия.
Так я говорил — говорил, как и многие из вас. Да про¬
стится мне и вам, если мы ошибались! Я прошу поднять
руки тех делегатов, которые и теперь остаются против¬
никами репрессий.
Большинство делегатов медленно поднимают руки..
Делеклюз. Коммуна высказывается против ре¬
прессий. Граждане делегаты, вам будут выданы ружья.
Гвардейцы вносят ружья и распределяют их среди делегатов.
Граждане делегаты, переходим к текущим делам. На
обсуждение выносится организация -комиссии по жен¬
скому образованию.
все или никто
1
Кто, рабы, вам даст свободу?
Лишь, товарищ, те, кто сами
Пропадают в черной яме.
Угнетенному народу
Лишь рабы дадут свободу.
Драться — только вместе. Все или никто.
Вместе в бой -мы готовы.
Оружье иль оковы.
Драться — только вместе. Все или никто.
2
Кто же даст голодным пищу?
Лишь узнавший голодуху
Даст голодному краюху.
Путь укажет вам лишь нищий,
Лишь голодный даст вам пищу.
m
Драться — только вместе. Все или никто.
Вместе в бой мы готовы.
Оружье иль оковы.
Драться — только вместе. Все или никто.
3
Кто за битых отомстит им?
Встань, избитый, непреклонно
С битыми в одну колонну.
Встань, товарищ, к нам, избитым.
Только битый отомстит им.
Драться — только вместе. Все или никто.
Вместе в бой мы готовы.
Оружье иль оковы.
Драться — только ©месте. Все или никто.
4
Кто ж расправится с врагами?
Чтобы нам добиться воли,
Не откладывая боле,
Пусть униженные сами
Встанут к нам, под наше знамя.
Драться — только вместе. Все или никто.
Вместе в бой мы готовы.
Оружье иль оковы.
Драться — только ©месте. Все или никто.
XII
Пасхальное воскресенье 1871 года. Площадь Пигаль. Жан Кабэ,
Франсуа Фор и двое мальчиков строят баррикаду.
Бабетта Шерон и Женевьева Гер и ко шьют мешки
для песка. Слышны отдаленные пушечные выстрелы. Женевьева
только что спела песенку детям, которые размешивают в корыте
цементный раствор лопатами, большими, чем они сами.
Мальчик. Спойте нам еще раз, мадемуазель. Спой¬
те, (пожалуйста.
Женевьева. Hjy хорошо. Только в последний раз.
( Поет.)
В пасху катались по Сене
Папа и вся детвора.
День лучезарен весенний,
Весело было с утра.
407
В мячик играли, и в прятки,
И в чехарду, и в крокет,
Так что забыли ребятки
Даже про мамин обед.
Дети до вечера пели,
Дома мечтая опять,
Как они в новом апреле
Снова поедут гулять.
Первый мальчик (поет, подхватывая последнюю
строку).
Снова поедут гулять.
Второй мальчик (Жану). Вы с Бабеттой спите
вместе?
Жан. Да.
Первый мальчик. Здорово ты ее обкрутил.
Жан. Гм... Просто она в меня влюбилась.
Бабетта. Это ты в меня влюбился.
Жан. Как бы то ни было, начала она.
Бабетта. С чего ты взял? Я ни слова не сказала.
Это ты начал.
Жан. Ты-то не говорила, но твои глаза.
Бабетта. А твои? (Франсуа.) Чего ты надулся,
малыш?
Франсуа. Мне не нравится тон, каким ты сказа¬
ла: «Филипп сбежал». Этот случай надо рассматривать
с научной точки зрения, то есть бесстрастно. Я полагаю,
что, в отличие от нас, он решил, будто борьба безна¬
дежна. Он сделал вывод: покинул Париж.
Жан. Ты хочешь сказать — покинул нас. Тех, кто
борется.
Франсуа. Он бежал не от нас, а только от безна¬
дежной борьбы.
Ж а н. А вот мы, к сожалению, не можем так легко
покинуть Париж. И знаешь почему? Потому же, поче¬
му листья не могут расстаться с деревом. Иное дело —
вши на листьях. Вошь — вот кто он такой, Филипп.
Франсуа. Жан, кажется, придется пересчитать
тебе зубы.
408
Ж ай. Ну что же... Но только бесстрастно.
Франсуа (беспомощным тоном). Ах, Жан, мы ни¬
чего не знаем.
Пауза.
Твою мысль можно было бы, пожалуй, выразить так:
Филипп не слишком храбрый парень, потому что он не
научился думать.
Жан. Правильно.
Бабетта. Женевьева, если я перееду к Жану, ты
сможешь одна платить за комнату?
Женевьева. Смогу.
Жан. О, черт!.. Вы, бабы, не можете не говорить о
будущем?
Женевьева (тихо). Она должна, Жан.
Франсуа. Плохо, что мы отрезаны от страны. Мы
не можем обратиться к Франции.
Женевьева. Они сами должны соображать.
Жан. Кстати, Бабетта, мы должны сходить за на¬
шим плакатом... Одно ясно: если они пойдут на при¬
ступ, Париж станет их могилой. Верно, Франсуа?
Они продолжают работать. Входит мадам Кабэ.
Мадам Кабэ. Не сердитесь. Мне так хотелось
сходить к всенощной, но я ночью сшила лишних четыре
мешка. А теперь — получайте пасхальные подарки.
(Протягивает Франсуа пакет.)
Франсуа (разворачивает его). Мой Лавуазье! Как
раз вчера я хотел полистать его. Мне нужна была
справка.
Мадам Кабэ. Жюль и Виктор, вам нужно было
отдать первым. (Дает каждому по булочке.) Жан, тебе
галстук, я немножко укоротила наш флаг. «Папаша»
был недоволен, но я это сделала. Для вас, Женевьева,
у меня нет ничего, кроме крепкого рукопожатия. (Тря¬
сет руку Женевьевы.) Всегда ужасно неприятно, когда
нечего подарить. А это тебе, Бабетта, в сущности даже
не тебе, а кому-то другому, — ты меня понимаешь?
(Дает ей пасхальное яйцо.) На будущую пасху он по¬
лучит такое яичко.
Жан. Он... А если она?
Все смеются.
15 Брехт, т. IV
409
Мадам Кабэ. À теперь я прошу вас всех наверх,
у меня есть по глотку вина для каждого.
Все, кроме Женевьевы, идут за пей. Когда Женевьева подни¬
мается с места, появляются две монахини.
Первая монахиня (шепотом). Женевьева!
Женевьева (бежит ей навстречу, обнимает). Ги!
Г и. Девочка моя, скажи, тебе худо пришлось?
Женевьева. Но что за одежда на тебе?.. Целых
семь месяцев...
Г и. Можно зайти в твою комнату? Ты живешь
одна?.. Можешь ли ты достать мне бритву? Эта прокля¬
тая щетина!
Женевьева. К чему такая таинственность? Здесь
тебе ничто не грозит. Ты бежал из плена?
Г и. Нет. Я объясню тебе все... в твоей комнате.
Женевьева. Но я давно уже не одна. Со мной
Бабетта, она может войти в любую минуту. Если это
тебя смущает... Ги, ты не против нашей Коммуны? Ты
ведь не за Тьера?
Г и. А ты все еще за Интернационал? Несмотря на
все зверства?
Женевьева. Какие?
Г и. Долой! Время революционной и человеколюби¬
вой болтовни прошло, теперь все будет всерьез. Вся
Франция решила положить конец разбою и насилиям.
Женевьева. Итак, ты стал шпионом Тьера, аген¬
том .палача?
Г и. Женевьева, мы не договоримся здесь, на улице.
Меня выследили, я не хотел втягивать тебя в эту исто¬
рию, но проклятая щетина заставила прийти сюда.
В конце концов, мы же обручены... Или, окажем луч¬
ше, были обручены. Ты не допустишь, чтоб меня при¬
стукнули... К тому же сестры из монастыря святого
Иосифа запутаны в это дело, и я думал, что ты, как
католичка... Или и с этим покончено?
Женевьева. Да, Ги.
Г и. Ну и сюрприз! И все — на улице!
Женевьева. Улица — хорошее место. Мы соби¬
раемся защищать наши жилища на улице.
Г и. Чистейшее безумие. Версаль готов к наступле¬
410
нию. Три армейских корпуса. Если ты выдашь меня...
(Достает из-под рясы пистолет.)
Входит «папаша» вместе с Коко и сразу замечает поведение Ги.
«Папаш а». У вас занятные друзья, мадемуазель.
Женевьева. Господин Ги Сюитри — мой жених,
«папаша».
Монахиня, пришедшая с Ги, внезапно убегает.
«Папаш а». Держи ее, Коко. Или его. (Женевьеве.)
Ну-ка, объясните, в чем дело.
Коко бежит за монахиней.
Женевьева. Господин Сюитри был в немецком
плену, а теперь выполняет в Париже поручения госпо¬
дина Тьера.
Г и. Женевьева!
«П апаш а». Вот как. Извини, Женевьева.
Коко (вернулся). Хоть и без бюста, а баба. К стен¬
ке его! Надо нанести визит в обитель святого Иосифа.
(Штыком гонит Ги к баррикаде.) А ну, повернись!
Входит Франсуа.
Франсуа. Женевьева, где же ты? Что здесь про¬
исходит?
«П апаш а». Ее Ги вернулся. Бисмарк отдал его
Тьеру, чтобы он здесь шпионил за нами. А монахини
святого Иосифа пригрели его. (Ги.) Поворачивайся, го¬
ворят тебе.
Франсуа. Так нельзя... Вы можете его аресто¬
вать.
«Папаша». Тогда он угодит в тюрьму Рокет и бу¬
дет есть там котлетки вместе с господином архиеписко¬
пом. Наши люди в Коммуне, к сожалению, соревнуются
в великодушии со святым Иосифом. Они будут миндаль¬
ничать до тех пор, пока нас всех не поставят к стенке.
(Ги.) Нет, голубчик, ты уже никому не сообщишь, что
ты видел на площади Пигаль.
Франсуа. Только без излишней торопливости,
«папаша»!
«Папаша». Ах, это торопливость? Генерал Жерве
спешит продать Версалю один из наших фортов, а я,
15* 411
оказывается, проявляю торопливость. Вы, наверно, ду¬
маете: старик завяз во всем этом глубже нашего и по¬
тому горячится. (Женевьеве.) Однажды утром я вас
встретил, помните, — я провел тогда всю ночь без сна...
Женевьева. Гражданин Гуль, за это время я по¬
няла, что бороться надо так: один за всех и все за
одного. И если мне пришлось бы защищать вас, я, по¬
верьте, не ушла бы с этой баррикады.
«Папаша» (неуверенно). Кажется, я вас понимаю.
■Франсуа. Мадам Кабэ не потерпит этого, «папа¬
ша». Пусть решит Женевьева, не спешите. Женевьева,
скажи им, что ты этого не хочешь. Мы поймем: ты
говоришь так не потому, что он твой жених. Скажи им,
Женевьева.
Женевьева молчит.
«Папаш а». Молодец, Женевьева. Ступай в дом.
Коко. Эй, ты, повернись, говорят тебе!
Входит мадам Кабэ с мальчиками.
Мадам Кабэ. Жан и Бабетта захотели остаться
одни. Ах, любовь! Насколько она лучше, чем шитье
мешков для песка. Постойте, что вы делаете?
Коко. Это не монахиня, мадам Кабэ. Это жених
Женевьевы. Шпион.
-Мадам Кабэ. Почему он стоит у стены? Ему же
дурно, разве вы не видите?
Все молчат.
Нет, не делайте этого! В пасхальное воскресенье! И не
■при детях! Ни в коем случае не при детях! Отведите его
в полицию — ведь и это достаточно тяжко для Же¬
невьевы. А ты, Женевьева, иди со мной и выпей стакан
вина, тебе он в самую пору. И чтобы никаких глупо¬
стей здесь не было.
«Папаша» (недовольным тоном). Черт бы вас всех
побрал! Вас же растопчут как дерьмо... Ступай, ты,
мерзавец, и благодари детей, они высшая власть у нэс
в Париже.
Коко и «папаша» прогоняют Г и,
№
Франсуа (мальчикам). Ну, за работу!
Они снова берутся за дело. Мадам Кабэ пытается увести Же¬
невьеву. Но та остается и опять принимается за шитье мешков.
И у нас попадаются нехорошие люди. В некоторые ба¬
тальоны приняли даже уголовников.
Мадам Кабэ. Но то, что они с нами, это единст¬
венно хорошее, что они когда-либо совершили.
Франсуа. И наверху тоже есть люди, извлекаю¬
щие выгоды для себя.
Мадам Кабэ. Что получаем, то и берем.
Франсуа. Мне придется срубить яблоню.
Мадам Кабэ. Это необходимо?
Входят Жан и Бабетта.
Жан, Бабетта, вы слышите. Франсуа хочет срубить яб¬
лоню.
Бабетта. Не надо.
Жан. С этой яблоней посередине никогда не выйдет
порядочная баррикада. Но пусть она остается, если
ты так хочешь. (Похлопывает ладонью по пушке.)
Есть для тебя снаряды или нет их, а все-таки с тобой
лучше, что бы ни говорили генералы, включая наших
собственных.
Вместе с Бабеттой они развертывают полотнище с надписью: «Вы
такие же рабочие, как мы».
Вот наш лозунг — смотри, Франсуа.
Они укрепляют плакат над баррикадой, лицом к противнику.
Пусть читают. Это должно быть сказано.
Мадам Кабэ. Не знаю, Жан, не знаю. Если это
те же, что были раньше в армии... Эти темные парни из
провинции, которые батрачат по шестнадцать часов в
сутки, «и сынки разорившихся лавочниц... Даже сапож¬
ники и те считают, что они сделаны из лучшего теста,
чем рабочие.
Ж а и. И все-таки, мама, может быть, они что-то пой¬
мут, когда эти слова будут поддержаны ружейным
.огнем.
XIII
На площади Пигаль в один из дней кровавой майской недели.
У баррикады готовые принять бой Женевьева Герико, Жан
Кабэ, Франсуа Фор и двое штатских. Немецкий
кирасир подносит ящик с патронами «папаш е», находяще¬
муся в укрытии возле стены. Тяжело раненная неизвестная жен¬
щина лежит в бреду под другим укрытием. Доносится грохот
орудий. Слышен барабанный бой—сигнал атаки на близлежащие
улицы. Яблоня в центре баррикады в полном цвету.
Франсуа (кричит громко). Если бы Ланжевен и
Коко были живы, они давно пришли бы. Их нет уже
три дня.
«Папаша». Коко жив, увидите... Если Париж от¬
бросит сегодня всю эту версальскую шваль, то она
рассеется раз и навсегда.
Франсуа. Они хорошо вооружены. У них мит¬
ральезы... Знаете, я замечаю, что новые времена всегда
спешат вооружить своим оружием шакалов старых вре¬
мен.
«Папаша». Восемнадцатого марта мы могли уни¬
чтожить это осиное гнездо за каких-нибудь два часа.
Франсуа. А ты как думаешь, Жан?
Жан. Как ты уже сказал мне однажды: мы ничего
не знаем.
Женевьева. Но мы учимся, Жан.
Жан. Да, учимся подыхая. Очень нам это поможет.
Женевьева. Поможет, Жан. Они, кажется, снова
идут.
Жан. Нет еще. Чем нам поможет знание, Женевье¬
ва, мне и тебе, когда мы умрем?
Женевьева. Я говорю не о тебе и не о себе. Я ска¬
зала— «мы». А мы — это больше, чем я и ты.
Ж а н. Я только надеюсь, что этого «мы» у нас хва¬
тит в тылу и на флангах.
Шум битвы несколько утихает.
Раненая (приподнимается; говорит ясно и раз¬
дельно). Послушайте,— я живу в доме пятнадцать по
улице Синь, напишите на стене у двери, что со мной слу¬
чилось. Напишите для моего мужа. Мое имя Жарден.
Франсуа. Хорошо. Улица Синь, дом пятнадцать.
Раненая, Мы хотели дальше сражаться с прусса*
414
ками, потому что нам сказали, что они не вернут нам
сразу пленных. У меня двое в плену. А теперь они воз¬
вращаются, теперь они приходят вот так. (Указывает
рукой на пространство за баррикадой.) Чего им там про
нас только не наговорили! Мне снова худо... (Падает,
начинает бормотать в бреду.)
Франсуа. Они зверствуют оттого, что их застав¬
ляют.
Жан. Надо бы отнести ее в дом.
Франсуа. Нельзя, она не хочет. Она боится по¬
жара.
Жан. Но здесь она мешает.
Франсуа. Не очень, Жан. И ведь она же сража¬
лась.
Жан. Да, она стреляла, она умеет держать ружье.
Барабанный бой совсем близко.
Они штурмуют улицу Бланш.
Входит Пьер Ланжевен, за ним — мальчик.
Ланжевен (пытаясь отослать мальчика). Уходи!
Я тебе приказываю! Ты тут только мешаешь.
Мальчик делает несколько шагов, потом останавливается, поджи¬
дая Ланжевена.
На улице Бланш необходимо подкрепление.
Жан (пожимает плечами). Где Коко?
Ланжевен (качает головой, глядя на «папашу»,
затем). Уступите им кирасира?
«Папаша». Привет Коко... Нет, Фриц понимает
только меня. Что происходит в ратуше?
Ланжевен. Там нет никого. Все на баррикадах.
Делеклюз пал на площади Шато д’О. Верморель ранен.
Варлен сражается на улице Лафайет. У Северного вок¬
зала бойня такая, что женщины бросаются на офицеров,
бьют их по щекам и сами становятся к стенке. (Уходит,
мальчик за ним.)
Жан. Дела очень плохи, он даже не спросил про
мать.
Мадам Кабэ и Бабетта приносят суп.
Мадам Кабэ. Дети, вы должны поесть. Но у меня
нет лука. И зачем вам носить кепи, нам ничто уже не
415
поможет, а но этим шапкам вас опознают. Жан, тебе
придется есть разливательной лож... (Протягивает ему
разливательную ложку и внезапно падает.)
Жан. Мама!
Франсуа. Они стреляют с крыш!
«Папаша» (рычит). В укрытие! Она только ране¬
на, в руку. (Подбегает к мадам Кабэ и тащит ее в дом.)
Бабетта, потрясенная, собирает тарелки и идет за «папашей». На
полпути к дому она падает.
Женевьева (удерживая Жана). Жан, не смей
идти туда.
Жан. Но она же только легко ранена.
Женевьева. Да.
Жан. Нет, тяжело. (Идет.)
Франсуа. Они идут. Огонь! (Стреляет.)
Жан (вернулся к баррикаде, стреляет). Проклятые
псы! Псы проклятые!
Один из штатских убегает. «Папаша» возвращается.
На улице слева появляются солдаты, становятся на колено,
стреляют. Франсуа падает. Залпом сбит плакат. Жан показывает
на него и падает. Женевьева уносит красный флаг с баррикады
в укрытие у стены, откуда стреляют «папаша» и кирасир. Кирасир
падает. Следующей пулей ранена Женевьева.
Женевьева. Да здравствует... (Падает.)
Из дома выползает мадам Кабэ и смотрит на павших. «Па¬
паша» и штатский продолжают стрелять. Из окрестных улиц с
ружьями наперевес бегут к баррикаде солдаты.
XIV
С городских валов возле Версаля буржуа смотрят в бинокли и
лорнетки на разгром Коммуны.
Дама. Больше всего боюсь, чтобы они не сбежали
в сторону Сент-Уэна.
Господин. Не тревожьтесь, сударыня. Еще по¬
завчера мы подписали договор с саксонским крон¬
принцем, что немцы никому из них не дадут уйти. Эми¬
ли, где корзиночка с завтраком?
Другой господин. Какое возвышающее душу
зрелище! Огни пожаров, математическая точность дви¬
416
жения войск! А эти бульвары! Только теперь начинаешь
понимать всю гениальность Османа. Какой замечатель¬
ный замысел — эти парижские бульвары. Помните наши
споры: украшают ли они столицу? Теперь можно не
сомневаться — они, во всяком' случае, помогают ее уми¬
ротворению!
Сильные взрывы. Буржуа аплодируют.
Голоса. Это здание мэрии на Монмартре. Особо
опасное гнездо.
Герцогиня. Бинокль, Анета. (Смотрит в бинокль.)
Великолепно!
Дама подле нее. Ах, если бы бедный архи¬
епископ дожил до такого часа! Как он мог не выменять
архиепископа на этого Бланки? Право, это несколько
жестоко.
Герцогиня. Глупости, моя милая. Он отлично все
объяснил, с классической, поистине латинской ясностью.
Этого апостола насилия, Бланки, парижская шваль счи¬
тала равным армейскому корпусу, а за убийство архи¬
епископа— господи, прими его душу — они заплатят
двумя корпусами. Ах, смотрите, вот он — он сам идет!
Входит Тьер в сопровождении адъютанта — Ги Сюитри. Его
встречают аплодисментами. Он, улыбаясь, наклоняет голову.
(Вполголоса.) Господин Тьер, свершившееся венчает
вас бессмертием. Вы вернули Париж Франции — его
законной госпоже.
Тьер. Милостивые государыни и милостивые госу¬
дари, Франция — это вы.
КОММЕНТАРИИ
РАЗГОВОРЫ БЕЖЕНЦЕВ
(Flüchtlingsgespräche)
(«Разговоры беженцев» написаны в основном в Финляндии в
1940—1941 гг. Несколько сцен добавлено в 1944 г. Опубликованы
впервые в 1961 г. в ФРГ (издательство Suhrkamp-Verlag, Frank-
furt/Main), затем —в ГДР (Aufbau-Verlag, Berlin, 1962). На
русский язык переводятся впервые.
В начале 1962 г. эти диалоги были поставлены режиссером
Э.рвином Пискатором в мюнхенском театре «Каммершпиле» и вы¬
соко оценены зрителями, которые принимали «многие реплики де¬
монстративными аплодисментами» («Die Tat», Zürich, 1962, 17 фев¬
раля). Тогда же, в марте — апреле 1962 г., «Разговоры беженцев»
исполнялись целиком по лондонскому радио. Осенью 1962 г. пере¬
давались на словенском языке телевизионной студией города Люб¬
ляны (Югославия).
Стр. 6. Вудхауз Пелхам Гренвил (р. 1881)—английский
романист и сатирик.
Стр. 9. Д а х а у — гитлеровский концлагерь близ Мюнхена.
...в плоть до последней пуговиц ы...— В день объяв¬
ления франко-прусской войны 1870 г. военный министр Франции
маршал Лебеф заявил: «Мы более чем готовы — вплоть до послед¬
ней пуговицы на гетрах наших солдат».
Стр. 11. Арго нны — лесистые горы на северо-востоке Фран¬
ции; в 1915 г. — арена ожесточенных боев.
Стр. 12. «Старый б о е ц» — то есть член нацистской партии
с большим стажем.
Стр. 15. ...был безбожником. — Немецкий союз безбож¬
ников (Freidenkerbund) был основан в 1881 г.; в 1905 г. из него
выделились рабочие организации безбожников-социалистов, имев¬
шие большое влияние на пролетарские массы.
...А рмия спасения. — См. примечание к стр. 505, т. I.
Стр. 22. Fair play — честность, справедливость (англ.).
Стр. 24. Киви Алексис (1834—1872) — финский писатель, дра¬
матург и романист, родоначальник финского реализма.
Стр. 26. Когда идешь к женщин е...— Цитата из книги
реакционного философа Ф. Ницше «Так говорил Заратустра». Про¬
должение гласит: «...бери с собой плетку».
Биркенау — местечко в округе Бергштрассе (земля Гессен,
юго-западная Германия).
421
Пловец и лодочка, зна ю... — строка из стихотворении
Г. Гейне «Лорелея».
I Стр. 27. Казанова — итальянский авантюрист, автор «Ме¬
муаров» (1774), одного -из наиболее гривуазных сочинений
XVIII века.
Блайбтрой Карл (1843—1913) — немецкий поэт и критик.
Тут выйдет к тебе, императо р...— строка из стихо¬
творения Г. Гейне «Гренадеры».
In corpore san о... mens sana — в здоровом теле здо¬
ровый дух (лат.).
Гобино Жозеф-Артур ( 1816—'1882) — французский дипломат
и писатель, автор реакционного труда «Опыт о неравенстве челове¬
ческих рас», на который опирались фашистские теоретики.
В походном ранце каждого н е м ц а — парафраза из¬
вестного изречения Блаза в книге «Военная жизнь в годы импе¬
рии» (1837): «Французский солдат носит у себя в ранце жезл мар¬
шала Франции».
Меня ты спрашивать не смей, откуда я и кто я —
фраза из оперы Р. Вагнера «Лоэнгрин» (1847).
Войну семидесятого года вы игр ал немецкий
учитель.— После победы Пруссии над Австрией в 1866 г. роди¬
лась крылатая фраза: «Прусский школьный учитель выиграл битву
под Садовой». Брехт парафразирует это изречение.
Венерина гор а.— По преданию с этой горой связаны со¬
бытия из жизни поэта-миннезингера Тангейзера.
Стр. 27—28. Сильные батальоны в его помощи
не нуждаются — парафраза из Вольтера: «Говорят, что бог
всегда на стороне сильных батальонов» (письмо к Ле Ришу, 6 фев¬
раля 1770 г.).
Стр. 29. Школа святой Урсулы — женский католиче¬
ский орден, основанный в XVI в. и занимающийся воспитанием де¬
вушек.
Стр. 30. Вы берете Леду с лебеде м... — По мифологи¬
ческой легенде Зевс, пораженный красотой дочери этолийского царя
Леды, явился ей в образе лебедя. Плодом их союза была красавица
Елена. Леда с лебедем — сюжет многочисленных живописных полотен.
Дидро. — Речь идет о его |романе «Нескромные сокровища»
(1748).
Нудисты — проповедуют, что высшая нравственность требу¬
ет от людей отказа от одежды.
Стр. 31. Какевотамм — подразумевается Гитлер.
Интеллектуальная бестия — так нацистские пропа¬
гандисты презрительно именовали интеллигенцию (см. главу XV).
Стр. 32. Правительство республик и... — Имеется в
виду Веймарская республика (1918—1933).
Стр. 33. Гейзенберг (1901)—немецкий физик-теоретик,
создавший квантовую механику и сформулировавший в 1927 г. «со¬
отношение неопределенностей».
...п ровинциального город а...— Имеется в виду Мюнхен.
Стр. 34. Рейхспрезидента — то есть Гинденбурга.
Имярек — подразумевается Муссолини.
422
Vita pericolosa — опасная жизнь (итал.).
Ш т и л т е — это имя сочинено Брехтом.
Маттерхорн—гора на франко-итальянской границе (4500м),
считается красивейшей горой Альп.
Стр. 38. Штульпнагель Амадеус — генерал гитлеровской
армии (1886—1944). До декабря 1940 г. был председателем немец¬
ко-французской комиссии по перемирию, затем—командующим 17-й
армией на Восточном фронте.
Стр. 40. Вальтер фон дер Фогельвейде (ок. 1160—
ок. 1227)—«немецкий средневековый лирик, миннезингер.
Стр. 43. « Человек добр» — под таким названием вышла в
1917 г. книга новелл Леонгарда Франка (1882—1961), полная рез¬
кого протеста против империалистической войны (книга была отме¬
чена премией Клейста в 1920 г.).
На стене висит японская скульптур а...— Это
стихотворение взято Брехтом из его цикла «Свендборгские стихотво¬
рения».
«Быть немцем — значит быть основательным» —
парафраза из патриотической песни Леопольда фон Гёрмана, в ко¬
торой есть строки: «Быть немцем — значит быть добрым» и «Быть
немцем — значит быть сильным».
Стр. 44. «Страсти по Матфею» — оратория И.-С. Баха.
(«Веселая вдова» — оперетта Оффенбаха.
Стр. 45. «Штеффинский сборник» — цикл стихов Брех¬
та, названный им по имени Маргарет Штеффин, одной из его бли¬
жайших сотрудниц, которая собрала и сохранила эти стихи, напи¬
санные Брехтом в Дании, Швеции и Финляндии в 1937—1940 гг.
Стр. 48. Homo sapiens — человек как разумное существо
(лат.).
Стр. 54. ... от Понт и я к Пилату. — См. примечание к
стр. 343, т. III.
Стр. 55. La patrie — отечество (франц.).
Стр. 56. Ваннзее — дачная местность к западу от Берлина,
близ одноименного озера.
Стр. 59. ...в образе дюжины самолетов... — Речь идет
об оккупации Дании гитлеровскими войсками в апреле 1940 г.
Стр. 61. «Большая логика» (иначе — «Наука логики»,
1812—1816)—сочинение Гегеля, в котором разработано учение о
взаимосвязанных, переходящих друг в друга логических категориях
и впервые сформулированы законы диалектики: перехода количест¬
ва в качество, взаимопроникновения противоположностей и отрица¬
ния отрицания.
Стр. 62. Людендорф (1865—1935) — немецкий генерал, с
1916 г. фактически—вместе с Гииденбургом — командующий гер¬
манской армией.
Стр. 64. Семантик — приверженец семантической филосо¬
фии — идеалистического течения, изучающего смысл слов и счита¬
ющего общие понятия пустыми условными знаками.
Стр. 70. Ионийские философы. — К ним относят Фалеса,
Анаксимандра, Анаксагора и Гераклита (VI в. до н. э.), привер¬
женцев наивно-материалистических и стихийно-диалектических воз¬
зрений,
4?9
N Стр. 71. Стоики — древнегреческие философы (III в. до н. э.—
VI в. н. э.), проповедовавшие покорность судьбе, апатию, отказ от
радостей жизни.
Стр. 74. Эберт Фридрих (1871—1925) — социал-демократиче¬
ский политик, с Ы ноября 1918 г. был рейхсканцлером и -щредал ре¬
волюцию. 11 февраля 1919 г. был избран рейхспрезидентом.
Стр. 78. Вийон Франсуа ('1431—1463?) — известный поэт, ро¬
доначальник французской лирики.
Стр. 79. Краус Карл (1874—1936)—знаменитый австрийский
сатирик, публицист, драматург.
...вместе с Манном и М е р и н г о м — шуточная пара¬
фраза немецкого идиоматического выражения «mit Mann und Roß»
(с людьми и лошадьми). Здесь имеются в виду романист Т. Манн
(1875—1955) и критик-публицист Ф. Меринг (1846-^19*19).
Стр. 81. Баррас Поль (1755—1829)—политический деятель
эпохи французской революции и Директории. Беспринципный карье¬
рист, циник и стяжатель. Автор мемуаров, вызвавших в свое время
большой интерес.
Ее политика-это продолжение ее деловых
операций...— парафраза известного положения прусского военно¬
го теоретика Клаузевица: «Война — это продолжение политики ины¬
ми средствами» («О войне», 1832—1834).
Стр. 82. Капиталисты не просто разбойники
хотя бы уже потому, что разбойники — не капи¬
талисты. — Ср. в «Примечаниях» Брехта к «Трехгрошовой
опере» (т. I, стр. 252): «Пристрастие буржуа к разбойникам
объясняется заблуждением: (разбойник, дескать, не буржуа...» и т. д.
Стр. 87. Сила через радость... — «Сила через радость» —
национал-социалистская спортивная организация.
«Кровь и почва» — нацистский лозунг.
Стр. 89. Франциск Ассизский (1182—11223) — итальян¬
ский религиозный деятель, основатель монашеского ордена фран¬
цисканцев.
СНЫ СИМОНЫ МАШАР
(Die gesichte der Simone Machard)
Образ Жанны д’Арк, национальной героини Франции, казненной
инквизиторами в 1431 г., занимал Б. Брехта на протяжении многих
лет. Первая пьеса, создавшая образ «современной Жанны», напи¬
сана драматургом в 1929—1932 гг. («Святая Иоанна скотобоен»),
двадцать лет спустя Брехт переработал для своего театра радио-
пьесу Анны Зегерс «(Процесс Жанны д’Арк в Руане» (1952). Между
этими двумя произведениями была создана пьеса «Сны Симоны
Машар», написанная в США в сотрудничестве с Лионом Фейхтван¬
гером. Совместная работа обоих писателей началась в октябре
1942 г. и была окончена в феврале 1943 г. Однако первоначальный
замысел относится к 1940 г., когда Брехт, еще находясь в Фин¬
ляндии, записал в своем дневнике 7 июня следующий план пьесы:
«Юная француженка в Орлеане, которая в отсутствие брата обслу¬
живает бензоколонку, днем и ночью воображает себя Жанной д’Арк.
Потому что немцы наступают на Орлеан. Жанна слышит голоса—
это голоса народа, это говорят кузнец и крестьянин. Она слушается
голосов и спасает Францию от внешнего врага, но гибнет, побеж¬
денная врагом внутренним. Суд, выносящий ей приговор, состоит из
одних только духовных лиц, настроенных в пользу Англии». Этот
план претерпел значительные изменения, но главное зерно его оста¬
лось: позднее, уже в Калифорнии, Брехт сформулировал его в дру¬
гой дневниковой записи так: «Наши социальные обстоятельства тако¬
вы, что в войнах между двумя странами не только угнетенные, но и
угнетающие слои обеих стран объединены общими интересами. Соб¬
ственник и разбойник стоят плечом к плечу против тех, кто не
признает собственности, — против патриотов».
Первый набросок пьесы был готов в декабре 1941 г. Прочитав
книгу Л. Фейхтвангера «Несчастная Франция» (1942), Брехт пред¬
ложил ее автору совместно переработать пьесу, название которой
несколько раз менялось: «Голоса», «Святая Иоанна из Витри», «Ви¬
дения Симоны Машар» и, наконец, «Сны Симоны Машар». В ста¬
тье «К творческой истории «Симоны» («Zur Entstehungsgeschichte
des Stückes «Simone») Л. Фейхтвангер писал: «/В моей книге («Не¬
счастная Франция») я-пережил и описал реакцию французского на¬
рода на катастрофу, его ненависть к захватчикам, глубокую патрио¬
тическую взволнованность всей страны и жестокое разочарование,
когда красноречивое воодушевление некоторых ее руководителей
так быстро превратилось в деловитое сотрудничество с завоевате¬
лями... Книга очень взволновала Брехта, и мы оба, когда набрасы¬
вали пла-н «Симоны», согласились на том, что центром ее следует
сделать осознание Жанной д’Арк того факта, что ее осудили не
англичане, а французы. К этому же убеждению,— именно, что люди,
погубившие ее, не внешние враги, а богатые французы («богач бо¬
гача видит издалека»), должна была прийти и Симона». Проблема
солидарности господствующих классов воюющих стран занимала
Брехта и, видимо, стала для него особенно ясной, когда он увидел
предательство французской буржуазии, которая предпочла собст¬
венному народу нацистских завоевателей. Та же тема развита Брех¬
том позднее в пьесе «Дни Коммуны».
Совместная работа шла весьма плодотворно. Фейхтвангер пи¬
сал: «Мы трудились усердно и охотно приноравливались друг к
другу... Творческая встреча с Брехтом принадлежит к числу самых
счастливых эпизодов моей жизни, которая не так уж бедна счаст¬
ливыми событиями... Было радостно наблюдать, как Брехт, исходя
из действия, искал нужное слово, как он не успокаивался, пока не
находил его, как он по-детски шумно радовался, когда оно было
найдено и звучало». Впрочем, некоторые расхождения между со¬
авторами оставались и даже углублялись. Так, по мере создания
пьесы Брехту виделась все более юная героиня, а Фейхтвангеру —
все более взрослая. Кроме того, Фейхтвангер стремился к большему
внешнему правдоподобию ситуаций, к полной психологической мо¬
тивированности переходов из области реальности в область сно¬
видения (что он и осуществил позднее в своем романе «Симона»,
написанном в 1944 г. на тот же сюжет), тогда как Брехт усиливал
стихию фантастики, не считая, что она противоречит реалистиче¬
скому методу постижения, сущности явлений.
425
Пьеса «Сны Симоны Машар» была издана в 1956 г. На русский
язык 'переведена С. Болотиным и Т. Сикорской и была издана в
издательстве «Искусство» в 1957 г.
Пьеса впервые поставлена 8 марта 1957 г. в юродском театре
Франкфурта-на-Майне режиссером Гарри Буквицем; художник Тео
Отто, декорации которого критика признала одним из высших до¬
стижений современного оформительского искусства («Süddeutsche
Zeitung» от 12 марта); композитор Ганс Эйслер. Роль Симоны ис¬
полняла Доротея Иехт, Шавэ — Гейнц Троксбемкер. В следующем
сезоне (8 »марта 1958 г.) пьеса была с успехом поставлена Хорстом
Дреслер-Андрессом в земельном театре г. Эйзенаха; художник
Ганс Боде; роль Симоны исполняла Кристель Кравх, госпожи Су-
по — Эмми Рейнгардт, Шавэ — Р. Рици, капитана Фетена —
К. Нидворок, немца-капитана — В. Пате. Кроме того, «Сны Симоны
Машар» ставили в ГДР театр им. Ганса Отто в Потсдаме (1958),
театр Дружбы в Берлине ('1957/58), городской театр Дрездена
(1961/62), театр «Эльба—Эльстер» в г. Виттенберге (»1961/62).
«Сны Симоны Машар» ставятся во многих странах: во Фран¬
ции (Париж, «Театр де Франс», 1961, режиссер — Жак Моклер, в
роли Симоны — Жаклин Бресси; Париж, «Комеди Франсэз», 1962,
режиссер — Жан Луи), в Англии (Лондон, «Юнайтид тиэтр», 1961,
режиссер — Гейнц Бернард, в роли Симоны — Анна Кансдан), в США
(Нью-Йорк и Голливуд, «1961, режиссер — Гарольд Стон, в ро¬
ли Симоны — Дженни Гехт), в Италии (Флоренция, «Пикколо театро
стабиле», 1963) и др.
В 1959 г. пьеса была поставлена в Московском татре им. Ермо¬
ловой. Режиссер А. Эфрос. Роль Симоны исполняла Е. Королева,
Шавэ — В. Якут.
Стр. 93. Карл VII — французский король. (1422—1461).
Стр. 95. 14 июня 1 940 г.— день падения Парижа. Три дня
спустя, 17 июня, маршал Петен сказал по радио: «Надо прекратить
борьбу»,— и на другой день был назначен главой правительства.
22 июня, когда разыгрывается последняя сцена пьесы Брехта, Пе¬
тен объявил по радио о позорных условиях перемирия с гитлеров¬
ской Германией, на которые Франция вынуждена согласиться.
Стр. 96. Линия Мажино — оборонительная полоса на гра¬
нице с Германией и Люксембургом, созданная в 1934—1939 гг., об¬
щей длиной в 750 км. В июне 1940 г. немецкие войска обошли ее
со стороны Бельгии.
Стр. 97. Такие толпы беженцев — это гибел ь...—
Эта реплика воспроизводит один из диалогов в гл. VI «Разговоров
беженцев» (см. стр. 37—38).
Стр. 101. Премьер-министр — Поль Рейно.
Стр. 102. ...н аш отель отметили двумя звездоч¬
ками!— то есть причислили к отелям второго разряда.
Стр. 104. Звонил капитан Фете н.— Брехт назвал этот
персонаж (в снах — предатель герцог Бургундский) именем, близким
по звучанию к имени Петена.
Стр. 135. Десять тысяч сребреников. — За такую
сумму (40 тысяч франков) Жанна д’Арк была продана англичанам
герцогом Бургундским, взявшим ее в плен.
426
Стр. 143. Но они же все француз ы.— Духовный суд
(72 судьи), приговоривший Жанну д’Арк к сожжению, состоял из
одних французов.
ШВЕЙК ВО ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ
(Schweyk im zweiten Weltkrieg)
Брехт начал писать эту пьесу сразу после «Снов Симоны Ма-
шар», в начале июня 1943 г. Первое действие окончено 9 июня,
второе —16 июня; в основных чертах пьеса завершена 24 июня;
в июле Брехт переработал текст. Впервые полностью «Швейк во
второй мировой войне» был переведен на русский язык с ру¬
кописи (перевод И. Фрадкина и А. Голембы в кн. Бертольт
Брехт, Пьесы, М., «Искусство», 1956). На немецком языке до того
были напечатаны только небольшие отрывки и сонги из пьесы. Не¬
мецкий текст впервые опубликован в собрании драматургических со¬
чинений Б. Брехта (Stücke, В. X, Aufbau-Verlag, Berlin, 1958).
Сатирическим романом Ярослава Гашека «Приключения браво¬
го солдата Швейка во время мировой войны» (1921—1923) Брехт
заинтересовался еще в 20-е годы. Тогда же он участвовал в ра¬
боте авторского коллектива, который подготовил по роману Га¬
шека пьесу для Эрвина Пискатора, поставившего ее в своем театре
в Берлине при участии знаменитого Макса Палленберга в роли
Швейка. Около двух десятилетий спустя Брехт вернулся к образу
Швейка. В своем дневнике Брехт записал 27 мая 1943 г.: «Я читал
в поезде старого «Швейка» и был снова поражен огромной панора¬
мой Гашека, истинно отрицательной позицией народа, который сам
является там единственной положительной силой и потому ни к
чему другому не может быть настроен «положительно». Швейк ни
в коем случае не должен быть хитрым, пронырливым саботажни¬
ком, .од^всего лишьзащщцаех те. ничтожные, преимущества, которые
.еще у пег^хШфанллись. Он откровенно утверждает существующий
порядок, столь губительный для него,— поскольку он утверждает
вообще какой-то принцип порядка, даже национальный, который
выражается для него лишь в угнетении. Его мудрость разрушитель¬
на. Благодаря своей неистребимости он становится неисчерпаемым
объектом злоупотреблений и в то же время питательной почвой
для освобождения».
Уже в этой записи видна брехтовская концепция Швейка, ко¬
торый был для драм_а!УДГЗ замечательным образцом народного
типа. 1 Швейк отнюдь не герой, он не способен на активное сопро¬
тивление, но, как справедливо пишет режиссер Адольф Дрезен,
поставивший- «Швейка» в 1963 г. в Грейфсвальде, «не оказывая со¬
противление, .он сам является Здесь речь идет о
«маленьком человеке», который дает «великим» основание для мно¬
гих надежд и расчетов, чтобы их всех разочаровать. Они стоят на
нем как на песке: л Он- подобен-камню в мельнице: попав в колесо,
камень выскакивает, ничуть не изменившись, а мельница полома-
Theater der Zeit», 1964, № 2, S. 4). Б. Брехт подверг значи¬
тельным изменениям образ гашековского героя. Сам он коротко и
427
содержательно так формулировал принцип этих изменений: «По
сравнению со «Швейком», который я написал для Пискатора,— то
было простым монтажом романа, — нынешний «Швейк» (второй ми¬
ровой войны) гораздо острее, в соответствии с различием между
оседлой тиранией Габсбургов и нашествием нацистов» (цит. по кн.:
В. Brecht, Leben und Werk, Bérlin, .«Volk und Wissen», 1963,
S. 133).
Следует отметить, что роман Гашека был близок Брехту и
всей своей сатирической поэтикой. Брехт нашел здесь столь важ¬
ное для него «отчуждение», достигнутое характерным для Гашека
доведением до абсурда официальной идеологии и фразеологии, а
также принижением высокоторжественных церемоний карикатурно¬
бытовыми параллелями. Справедливо писал в одной из своих ре¬
цензий Эрнст Шумахер: «Метод Швейка в том, чтобы делать уди¬
вительное само собой разумеющимся, гг само собой разумеющее-
( я — удивительным. Он — воплощенное отчуждение... Гротескное при¬
летает образ... Он представляет собой плебейское неуважение
шенно тогда, когда уважает весь порядок. В этой особой форме
отрицания заключается его положительная позиция» (Ernst
Schumacher, Theater der Zeit — Zeit des Theaters, München,
«Wissen der Gegenwart», 1960, S. 133—134).
Музыку к сонгам написал Ганс Эйслер, широко использовав
мотивы чешского фольклора.
1 Первая постановка была осуществлена в Варшаве (16 января
1957 г.), вторая — в Любляне (Югославия). 1 марта 1958 г. со¬
стоялась немецкая премьера в театре г. Эрфурта (режиссер Эуген
Шауб, художники Зигфрид Бах и Рената Хельд, Швейк — Эрхард
Кестер). Особый успех выпал на долю спектакля, поставленного в
г. Франкфурте-на-Майне 1 июня 1959 г. (режиссер Гарри Буквиц,
художник Тео Отто; роли исполняли: Швейка — Ганс Эрнст Егер,
Анны Копецкой — Лола Мютель, Буллингера — Эрнствальтер Ми-
тульский, Балоуна —Ганс Дитер Цейдлер). В рецензии, озаглавлен¬
ной «Вторая часть Швейкиады», Э. Шумахер высоко оценивал до¬
стижения театра, и прежде всего художника,— он «в декорации к
ЛЛытррмАднн п—высших сферах» пародировал монументальность,
кохорой-^ацисты так любили окружать свое появление». Исполни¬
тель роли Швейка Егер играл не менее выразительно, чем его пред¬
шественник Макс Палленберг, однако совсем иначе — в соответст¬
вии с новыми задачами, которые Брехт перед собою поставил
(Ernst Schumacher, Theater der Zeit — Zeit des Theaters,
S. 134—135).
В феврале 1960 г. тот же режиссер Гарри Буквиц поставил
«Швейка» в театре г. Эссена. Однако если во франкфуртском
спектакле царила стихия веселого комизма, то в Эссене спектакль
приобрел более резкое политическое звучание. Рецензент Андре
Мюллер писал: «То были резкие, сильные удары молота, которые
неизменно попадали в цель. Буквиц поставил антифашистскую пье¬
су, прямо соотнесенную с сегодняшними событиями, полную режу¬
щей, безжалостной агрессивности. Буквиц заострил ряд сцен и
персонажей. Он до конца уничтожил всякий юмористический тон,
он поставил кровавую пародию без тени юмористического компро¬
мисса. Эсэсовцы опасно глупы, они беспощадно подавляют сопро¬
428
тивление, и снова становится ясно, каким фашизм был и каким
он остается» («Deutsche Volkszeitung», 1960, 12 февраля).
Спектакль имел огромный успех, превратившийся в политиче¬
ское событие. В цитированной рецензии А. Мюллер писал о премье¬
ре: «Театр гудел от энтузиазма. Занавес поднимался более 50
раз... В центре Рурской области, в Эссене, Брехт давал со сцены
бой фашизму». Критика отмечала игру Ганса Эрнста Егера (Швей¬
ка), превзошедшего свое же франкфуртское достижение, а также
игру Вилли Лейрера (Балоун), Хильдегард Якобс (пани Копецка),
Михаэля Энке (Прохазка), Курта Галанского (Буллингер.).
В ГДР с 1958 по 1962 г. «Швейк» был поставлен в театрах
городов Эрфурта, Дессау, Галле, Циттау, Грейца, Герлица, Дрез¬
дена.
Значительным событием в театральной жизни ГДР стал спек¬
такль «Берлинского ансамбля», премьера которого состоялась 1 ян¬
варя 1963 г. Он поставлен режиссерами Эрихом Энгелем и Вольф¬
гангом Пинцка. Роли исполняли: Мартин Флерхингер (Швейк), От-
фрид Кнорр (Балоун), Гизела Май (пани Копецка), Герман Хисген
(Буллингер). Рецензент Райнер Керндль отмечал, что это был
спектакль «о мудрости народа, которую не обманешь, и его искон¬
ном, разоблачительном юморе, но также и о недостаточности пас¬
сивного лукавства в борьбе против активных угнетателей... В Швей¬
ке воплощен юмор маленького человека, который помогает с чис¬
той совестью и целой шкурой уйти от преступников, но которого
мало для того, чтобы остановить преступление» («Neues Deutsch¬
land», 1963, 3 января).
«Швейк» имел большой успех и за пределами Германии. Особо
следует отметить прославленный спектакль в «Пюколло театро»
г. Милана (Италия), о котором критика писала как об одном из
значительнейших театральных событий Европы в 1962 г.: «Пикколо
театро» адресует свои постановки не узкому слою театралов, а
широким кругам зрителей. «Швейк» в этом театре нового типа про¬
звучал программным спектаклем» («Deutsche Volkszeitung», 1962,
2 февраля). Другая немецкая газета писала: «В Милане Брехта по¬
няли— плодотворно, недогматично, творчески. Тут есть чему по¬
учиться» («Deutsche Woche», München, 1962, 5 февраля).
Другой крупнейший театр Европы, тоже созданный в 1951 г. на
основе идей Брехта, «Театр де ла сите» г. Виллербана, поставил
«Швейка» в 1962 г. Режиссером спектакля был основатель и руко¬
водитель театра Роже Планшон: художник — Рене Алльо; роли ис¬
полняли: Швейка—Жан Буиз, Буллингера—Жан Лаврэ, пани Ко¬
пейкой—Пиа Коломба. Критик Пьер Лакре писал: «Этот спектакль
окончательно опроверг ложные утверждения, будто бы французские
режиссеры бездумно копируют Брехта и «Берлинский ансамбль».
Сохраняя исторически конкретный характер брехтовских персона¬
жей и событий, Планшон создал такого Швейка и такую вдову
Копецку, которые многими нитями связаны со славным старинным
театром гиньоля» («Theater der Zeit», 1962, № 7, S. 56).
Из других зарубежных спектаклей назовем еще «Швейка» в
Бухарестском театре комедии. Режиссер — Лучиан Джуркеску,
художник — Дон Немцяну; роли исполняли: Швейка — Флорин
Скэрлэтеску, Балоуна — Дем. Саву, Копецкой — Тамара Бучуча-
429
йу-Ботез, Прохазки — Георге Крышмару, Бреттшнейдера — Геор¬
ге Диникэ, Буллингера— Йон Лучиан, Гитлера — Мирчя Шепти-
лич. В октябре 1963 г., во время гастролей театра в Ленинграде,
советский режиссер Р. Суслович, положительно оценивая спектакль
в целом, писал: «Здесь есть настоящий брехтовский Швейк — Фло¬
рин Скэрлэтеску, великолепный актер. И то, что искал и нашел
вместе с ним режиссер... все это на верной и плодотворной магист¬
рали брехтовского театра... Но такой умный и талантливый Швейк
достоин более сильных противников, чем те, коими он окружен в
спектакле» («Ленинградская правда», 1963, 18 октября).
В Советском Союзе «Швейк во второй мировой войне» был
поставлен в 1963 г. в Молдавском музыкально-драматическом те¬
атре (Кишинев). Режиссер Валериу Купча, художник А. Шубин;
роли исполняли: К. Штирбу (Швейк), Валериу Купча (Гитлер),
А. Плацында (Балоун), Е. Казимирова (КопецкаХ. И. Левяну (Бул-
лингер), Б. Хассо (Прохазка), М. Апостолов (Бреттшнейдер). Га¬
зета «Советская культура» писала об этом спектакле: «Самая силь¬
ная и глубоко впечатляющая сцена — в тюрьме. Она звучит как
гимн борьбе всех честных людей против фашистского засилья...
Спектакль поставлен очень оригинально и остро. Он средствами са¬
тиры рассказывает о борьбе чешского народа с фашистскими окку¬
пантами» (19*63, 10 августа).
Стр. 170. Бенеш—президент Чехословацкой республики в
1935—1938 гг. и позднее, в 1946—1948 гг. В пору, о которой пишет
Брехт, Бенеш находился в эмиграции в США.
Стр. 171. ...« ас продали в Мюнхен е...— 29 сентября
1938 г. Чемберлен, премьер-министр Англии, и Даладье, премьер-
министр Франции, подписали в Мюнхене соглашение с Д4уссолини
и Гитлером о расчленении Чехословакии и передаче Германии Су¬
детской области.
Стр. 172. ...д ля протекторат а.— Чехия и Моравия с 17
марта 1939 г. находились под властью гитлеровской Германии и
официально назывались «протекторатом».
Стр. 173. Данциг — прежнее немецкое название польского го¬
рода Гданьска, о присоединении которого к Германии мечтали гит¬
леровцы.
Стр. 174. Петчин — холм в Праге, на котором террасами рас¬
положен парк; в годы оккупации там находилось гестапо.
Стр. 176. «И петух прокричал в третий ра з...» —
Имеется в виду евангельский эпизод, когда апостол Петр предал
Христа, своего учителя.
Стр. 178. Квислинг — главарь норвежских фашистов. Его
имя стало нарицательным обозначением предателей своего народа.
Кламовка—сад в Праге, остаток поместья графов Клам-
Г аллас.
Стр. 181. ...в сквере у Г а в л и ч к а...— то есть близ памят¬
ника поэту Гавличку-Боровскому (1821—1856).
Стр. 201. «Беседа» — чешский народный танец.
Стр. 207. Понтий Пила т.— См. примечание к стр. 343, т. III.
Стр. 213. Панкрац — район Праги, где расположена тюрьма.
Стр. 215. ...б рак в Кане Галилейско й.— По евангель¬
430
ской легенде, Иисус Христос на свадьбе в Кане Галилейской совер¬
шил несколько чудес — претворил воду в вино и т. п.
Стр. 216. Марш «X о р с т Вессель» — нацистская песня.
Стр. 217. «Телки под музы к у»...— Ср. перевод Арк. Штейн-
берга «Бараний марш» в кн. Б. Брехт, Стихи, роман, новеллы,
публицистика, М., ИЛ, 1956, стр. 138.
Стр. 222. Вотан — в древнегерманской мифологии бог войны.
Стр. 229. Miserere (О, сжалься—лат.)—название покаян¬
ного псалма католической литургии (50-й псалом Давида).
Стр. 232. Арминий — предводитель херусков, организовавший
восстание германских племен и в Тевтобургском лесу (I в. н. э.)
одержавший победу над римской армией.
Стр. 234. Анабазис (путь в глубь страны — греч.) — так на¬
зывается поход Александра Македонского в Азию.
КАВКАЗСКИЙ МЕЛОВОЙ КРУГ
(Der Kaukasische kreidekreis)
Пьеса «Кавказский меловой круг» была написана Б. Брехтом
за два месяца в 1945 г. и переработана в 1953—1954 гг. 'Впервые
опубликована в 1948 г. в журнале «Sinn und Form» и окончатель¬
ная редакция — в сборнике «Versuche», Heft 13, Aufbau-Verlag, Ber¬
lin, 1954. Русский перевод — С. Апта — опубликован в кн.:
Б. Брехт, Пьесы, М., «Искусство», 1956.
Замысел пьесы относится к двадцатым годам, когда Брехт уви¬
дел в берлинском Лессинг-театре старинную восточную драму «Ме¬
ловой круг», обработанную Клабундом (1890—1928). Лишь спустя
почти четверть века Брехт написал прозаическое произведение, в
котором использовал сюжет, обработанный Клабундом: в 1948 г.
была опубликована новелла «Аугсбургский меловой круг» (Baden-
Baden, «Das goldene Тог», III, I, S. 80—92). Ее русский перевод
см. в кн. Б. Брехт, Стихи, роман, новеллы, публицистика, М.,
ИЛ, 1956. В качестве еще одного сюжетного источника следует
назвать известную библейскую притчу о суде царя Соломона,
повелевшего мечом разрубить младенца и отдать по половинке
каждой из женщин, претендующих на него: так он обнаружил
настоящую мать, которая воспротивилась этому убийству и была
готова отказаться от ребенка в пользу своей соперницы.
У Брехта оба сюжета оказались существенно переработанными:
и в новелле и в пьесе настоящей матерью признается не та, ко¬
торую связывают с ребенком узы крови, а та, которая вырастила
и воспитала его. Подлинно человеческие отношения .важнее фор¬
мальной родственности — такова идея Брехта.
В новелле 1948 г. действие происходит в Германии семнадца¬
того века, в эпоху тридцатилетней войны. Судья Доллингер, про¬
стой человек из народа, обладающий здравым смыслом и справед¬
ливостью крестьянина, лишь делает .вид, что в ходе судебного засе¬
дания выясняет, кто из двух женщин является матерью ребенка,—
на самом деле он выясняет, кто из них обеих подлинный человек.
J3 ni?ecç «Кавказский меловой круг» действие из Германии перене-
щ
сено в Грузию. Впрочем, место не имеет для Брехта существенного
значения, оно скорее условно, как и имена главных действующих
лиц. Сюжет .в основе остался прежним, но обогатился многочис¬
ленными эпизодами, психологическими и социальными мотивировка¬
ми. Так, введена точная мотивировка претензии «юридической» ма¬
тери на ребенка: мальчик Михаил — наследник имений князя Аба-
швили, и матери нужен не он, а имения. У приемной матери, есть
жених, солдат Симон Хахава, который является главным носителем
темы человеческой солидарности трудовых людей: он поддерживает
Груше и помогает ей, преодолевая мучительную ревность и оскорб¬
ленное мужское достоинство. Образ приемной матери изменился и
углубился: в пьесе это не пожилая крестьянка, как Анна в новелле,
а юная девушка, ставящая на карту собственное благополучие,
рискующая любовью своего жениха и даже, по сути дела, жертву¬
ющая личной жизнью ради спасения ребенка. В пьесе широко раз¬
вернута и тема судьи Аздака — человека из народа, который за¬
щищает неимущих, руководствуясь чувством социальной справедли¬
вости, но при этом отнюдь не является добродетельным героем.
Первая редакция пьесы была впервые поставлена студенческим
любительским театром в г. Нордтфилдсе (штат Миннесота, США) в
1947 г. Премьера в «Берлинском ансамбле» состоялась 15 июня
1954 г. Режиссер спектакля Б. Брехт при участии М. Векверта;
композитор — Пауль Дессау, художник — Карл фон Аппен. Роли
исполняли: Аздака — Эрнст Буш, Груше — Ангелика Хурвиц, жены
губернатора — Елена Вайгель, князя Казбеки — Вольф Кайзер. Этот
спектакль — одно из высших достижений Брехта-режиссера, а
также и вообще немецкого театра, что было признано прессой в
Германской Демократической Республике, во Франции (гастроли в
июне 1955 г.), в Англии (гастроли в октябре 1956 г.), в Советском
Союзе (гастроли в мае 1957 г.).
Оценивая спект.акль, критик ТЕ. Луцкая «писала .в журнале «Те¬
атр»: «Традиция, дошедшая с античных времен, порожденная всем
существом Народного театра — от карнавальных шествий до пло¬
щадных мистерий,— ожила и предстала совсем юной в этом спек¬
такле, где мудрость граничит с наивностью, условный гротеск ужи-
вается с изощренным психологизмом, а комедийное начало мирно
соседствует с трагическим» (1957, № 8, стр. 178). Характеристику
режиссерских приемов Б. Брехта в этом спектакле и особенностей
оформления читатель найдет в том же номере журнала «Театр» в
статье Ю. Юзовского — «На спектаклях «Берлинского ансамбля»
(стр. 154—155).
На малой сцене театра во Франкфурте-на-Майне премьера со¬
стоялась 28 апреля 1955 г. Режиссер Гарри Буквиц, сильно сокра¬
тивший пьесу, отбросил даже пролог: в этом отношении он, видимо,
был вынужден уступить давлению сил реакции в ФРГ. И все же
спектакль оказался острым. Немалое значение тут имело оформле¬
ние Тео Отто, а также игра Кете Райхель из «Берлинского ансамб¬
ля» (Груше), Ганса Эрнста Егера из Бохума (Аздак), Вусова (Си¬
мон Хахава), Эрнствальтера Митульского (князь), Отто Роувеля
(певец).
Из постановок в ФРГ следует еще назвать следующие. Манн-
гейм: премьера 28 февраля 1956 г.; режиссер Гейнц Иоахим Клейн,
432
художник Пауль Вальтер; в роли Груше — Альдона Эрет, Аздака —
Эрнст Роннекер. Ганновер: премьера 4 февраля 1958 г.; »режиссер
Франц Рейхтер, художник Фридгельм Штенгер; в роли Груше —
Зигрид Маркварт, Аздака — Гюнтер Нойтце. Кассель: премьера
10 марта 1959 г., режиссер — Альберт Фишель, художник — Лотар
Баумгартен: в роли Груше — Эрика Хельмерт, Аздака—Ганс Му*
зеус.
Следует особо отметить спектакль в театре г. Галле, постав¬
ленный в октябре 1962 г. режиссером Эугеном Шаубом (уже ста¬
вившим ту же пьесу в Эрфурте в 1956 г.); художник Рольф Деге;
роли исполняли: Генрих Шрамм (певец), Хельмут Фидлер (Аздак),
Корнелия Краус (Груше), Иоахим Цшокке (Симон Хахава), Кон¬
рад Герике (князь). Пресса отмечала, что в этом спектакле «соци¬
ально-политический смысл был подчеркнут энергичным выявлением
диалектических противоречий и элементов народной зрелищности»
(«Liberal-Demokratische Zeitung», Halle, 1962, 7 ноября). В ГДР за
период с 1956 по 1962 г. пьеса была поставлена девятью театрами
в городах Эрфурте, Бранденбурге, Гере, Дрездене, Лейпциге, Гал¬
ле, Карл-Марксштадте, Шверине и Берлине-Трептове.
За пределами Германии «Кавказский меловой круг» — одна из
наиболее часто ставящихся пьес Брехта. Отметим лондонский спек¬
такль, поставленный в Королевском шекспировском театре в марте
1962 г. Уильямом Гаскиллом; роль Груше исполняла Пэтси Бирн.
Английская и немецкая пресса разных направлений отмечала, что
этот спектакль, поставленный в духе «Берлинского ансамбля»,—
«лучший лондонский Брехт» («Frankfurter Rundschau», 1962, 9 ап¬
реля).
В Польше, в Краковском театре «м. Словацкого, первое пред¬
ставление состоялось 31 мая 1954 г. Режиссер — Ирена Бабель,
художник — Анджей Стопка. В 1960 г. пьеса была поставлена в
Варшаве в «Театр Повчехни» тем же режиссером, худож¬
ник— Кжиштоф Панкевич; роли исполняли: Груше — София
Куцовна, Симона Хахавы — Богдан Лысаковский, Аздака — Войцек
Раевский. Пресса отмечала этот спектакль как шаг вперед
в освоении Брехта польским театром («Zycie Warszawy», 1960,
7 мая).
/В Советском Союзе пьеса была поставлена двумя московскими
театрами одновременно в марте 1964 г.: в театре им. Н. В. Гоголя
(режиссер—А. Дунаев, художник — М. Варпех; в роли Груше —
Л. Гаврилова, Аздака — А. Краснопольский) и в театре им. Вл. Ма¬
яковского (режиссер В. Дудин, художники —- В. Кривошеина и
Е. Коваленко; в роли Груше — Г. Анисимова, Аздака — Л. Сверд¬
лин, Симона —И. Охлупин, свекрови — Н. Тер-Осипян). Спектакль в
театре им. Гоголя отличался продуманной и последовательной ре¬
жиссерской концепцией, удачным решением пролога и несомненным
успехом двух главных исполнителей — Краснопольского и Гаврило-
вой, хотя в нем остались невыявленными многие живописные воз¬
можности, заключенные в пьесе. Напротив, в спектакле театра
им. Маяковского, внешне красочном и ярком, с актерскими удачами
в эпизодических ролях (Тер-Осипян, Охлупин и др.), режиссер не
сумел найти для пьесы, как философской параболы, адекватного
сценического решения.
433
Стр. 264. Пиастр — здесь условное название монеты. Пиастры
были в хождении в Турции, Египте, Ливане, Сирии.
Стр. 314. Пародийная сцена суда над военными преступниками,
в которой проводится излюбленная идея Брехта об антипатриотизме
правителей; во время написания пьесы перекликалась с Нюрнберг¬
ским процессом над фашистскими главарями.
Стр. 317. Фемид а — древнегреческая богиня правосудия.
Стр. 318. Время вышло из колеи — цитата из «Гамлета»
Шекспира.
ДНИ КОММУНЫ
(Die Tage der Kommune)
Пьеса «Дни Коммуны» написана в 1948—1949 гг. в Цюрихе,
впервые опубликована в итальянском переводе (издательство «La
raffa») и уже позднее—в оригинале — в 1957 г., в пятнадцатом,
последнем выпуске «Опытов» (Aufbau-Verlag). Русский перевод
А. Дымшица и Е. Эткинда вышел в 1958 г. в издательстве «Искус¬
ство».
Пьеса создана в тот период, когда в восточной части Германии
шла национализация крупных предприятий, была проведена земель¬
ная реформа. Немецкий исследователь Г. Кауфман справедливо пи¬
шет: «...в пьесе Брехта дело идет о том, будет ли нация развиваться
по революционному или по реакционному пути, одержит ли верх
«новое время» и не капиталистический, в перспективе — социалисти¬
ческий порядок, или победит старый капитализм... Брехт был пер¬
вым немецким писателем после 1945 г., поставившим в большой ли¬
тературной форме проблему нового общества и «нового государства»
как поворотного пункта истории». (Hans Kaufmann, Bertolt
Brecht. Geschichtsdrama und Parabelstück, Berlin, «Rütten und
Loening», 1962, S. 21). Таким образом, историческая пьеса о Париж¬
ской коммуне оказалась связанной с животрепещущими вопросами
современности.
Источником для Брехта послужила пьеса норвежского писате¬
ля Нурдаля Грига (1909—1943) «Поражение», написанная в 1939 го¬
ду. Драматическая хроника Брехта возникла как результат раз¬
мышлений над произведением Грига, как полемическая реплика в
адрес норвежского революционного писателя.
«Поражение»—пьеса о Парижской коммуне, о ее -борьбе и
гибели. Н. Григ написал свою драму вскоре после победы фашизма
в Испании, где сам автор сражался в составе одной из Интерна¬
циональных бригад. Силы прогресса потерпели поражение, говорил
Григ своей пьесой, враги утопили революцию в крови. И все-таки
борьба не была напрасной, она должна дать плоды в будущем,
когда борьба возобновится и когда нынешние победители неминуе¬
мо будут разгромлены. Пьесой «Поражение» Н. Григ обращался
к своим современникам, свидетелям разгрома республиканской
Испании.
Б. Брехт принимал эту общую направленность пьесы Грига. Но
он не мог согласиться с трактовкой Парижской коммуны. Прежде
434
всего у Н. Грига слишком многое в развитии событий, по мне¬
нию Брехта, зависит от -индивидуальных характеров исторических
деятелей. Тьер охарактеризован Григом как злобный и последова¬
тельный реакционер, действия которого во многом определены его
личными свойствами. Брехт углубляет образ Тьера, показывает па¬
лача Коммуны во всей социальной обусловленности его действий.
То, что замышляет и делает Тьер,— это, в понимании Брехта, выпол¬
нение классового заказа буржуазии; его личные свойства хотя и
налагают своеобразный отпечаток на его поступки и речи, но от¬
нюдь их не определяют. Тот же принцип и в характеристике ра¬
бочего Белая. У Грига трагедия коммунаров, оказавшаяся следст¬
вием отказа от национализации Французского национального бан¬
ка, в значительной степени объясняется особенностями Белая как
личности, которого хитроумный и многоопытный дипломат маркиз
де Плок сумел провести, очаровать и в конце концов склонить к
измене делу Коммуны. Брехт и здесь углубляет социальную перс¬
пективу. Дело не в личности Белая или, во всяком случае, далеко
не только в ней. На сцене проходят одно, другое, третье заседания
Коммуны, и мы видим, что Белай представляет целую концепцию
борьбы, целое крыло коммунаров, склоняющихся к «законным» мето¬
дам действий, к либерализму, к бескровным и «легальным» пере¬
менам. Пьеса Брехта основана на марксистском знании соотношения
классовых сил внутри Парижской коммуны. Она дает правдивую,
исторически верную картину соотношения сил бланкистов (Рауль
Риго) и прудонистов —правых (Белай) и левых (Эжен Варлен), а
также так называемых «неоякобинцев» (Делеклюз).
Для Брехта ошибки Коммуны — не заблуждения частных лиц,
но неизбежные ошибки определенного исторического этапа развития
пролетарской революционности. Н. Григ стоял на противоположной
точке зрения. Именно поэтому в его пьесе так много подлецов и
трусов. Художник Густав Курбе, член Коммуны, изображен у него
краснобаем, легкомысленным эпикурейцем, который в минуту смер¬
тельной опасности испытывает животный страх, толкающий его на
подлость. Риго, начальник полиции Коммуны, не только безжалост¬
ный сторонник кровавого террора, но и чуть ли не садист, он невра¬
стеник, развратник, пьяница. У Брехта все совсем иначе. В его
пьесе нет той атмосферы кровавого ужаса, которая характерна для
«Поражения» Грига. Коммунары Брехта—честные, прямые люди,
нередко грубые и резкие, но простые и справедливые. Риго в «Днях
Коммуны» — крупный политический деятель, широко и по-государст¬
венному решающий национальные и классовые вопросы. Его ошиб¬
ки, как и ошибки Белая, исторически обусловлены закономерной
ограниченностью мировоззрения ранних пролетарских революцио¬
неров.
У Брехта, в отличие от его предшественника, в центре пьесы
стоят не отдельные лица, отличающиеся выдающимися доблестями
или отталкивающими пороками, но героический народ Парижа. На¬
роду этому, представленному «папашей», мадам Кабэ, Ланже-
веном, Бабеттой, свойственны понимание политической обстановки,
высокий пролетарский гуманизм, яркий юмор. В центре действия у
Грига—интеллигенты, которые философствуют, а если и действуют,
то с истерическим надрывом, Таков в драме «Поражение Делеклюз,
435
таков Курбе, такова учительница Габриэль, мечтающая о победе
разума и человечности над жестокостью и над закономерностью
классовой борьбы. У Брехта в центре действия люди труда, дейст¬
вующие, а не рефлектирующие; вместе с ними борются и интелли¬
генты — они тоже больше действуют, чем говорят, больше сража¬
ются, чем рассуждают о борьбе и гуманизме. Таковы, например,
семинарист Франсуа, национальный гвардеец, влюбленный в сочи¬
нения Лавуазье, учительница Женевьева Герико (противопостав¬
ленная григовской Габриэли), таков Делеклюз.
В данном случае Нурдаль Григ оказался литературным против¬
ником Бертольта Брехта. На примере «Дней Коммуны» читатель ви¬
дит, как Брехт вел литературно-идеологическую борьбу. Ведь Григ,
в сущности, в жизни и творчестве был его союзником. Коммунист,
прямой и бескомпромиссный человек, этот прекрасный норвежский
поэт и драматург сложил голову в боях с фашизмом — он участво¬
вал в боевых операциях союзной авиации и погиб во время одного
из очередных налетов на гитлеровский Берлин. Нурдаль Григ был
не только выдающимся прогрессивным литератором, но и подлин¬
ным героем антифашистской войны. «Поражение», однако, проник¬
нуто духом тяжкого трагизма. В пьесе своей Григ выдвинул на
первый план страшные, кошмарные стороны первой в истории че¬
ловечества пролетарской диктатуры. В результате — искаженная
картина Парижской коммуны, смещение пропорций, сгущение тра¬
гизма и пессимистические ноты, определившие даже название дра¬
мы Грига— «Поражение».
Б. Брехт ответил Григу, но ответил как художник. Он взял
ту же тему, тот же исторический материал, даже почти тех же
персонажей — и написал другую пьесу. Он дал интереснейший при¬
мер того, что представляет собой настоящая типизация. Когда на
первый план оказались выдвинутыми важнейшие исторические за¬
кономерности, а не случайные, менее достоверные моменты, тогда
решительно изменилась вся концепция Коммуны, и вместе с ней --
атмосфера драмы. «Дни Коммуны» пронизаны светом оптимизма и
народного юмора. Драма Брехта — оптимистическая народная тра¬
гедия.
«Дни Коммуны» были впервые поставлены в театре г. Карл-
Маркс-штадта в декабре 1956 г. режиссером Бенно Бессоном и Ман¬
фредом Веквертом; художник Каспар Неер. В программе спектак¬
ля были напечатаны каррикатуры и портреты современных бур¬
жуазно-реакционных политических деятелей — это подчеркивало
связь пьесы Брехта с современностью. Часть западногерманской пе¬
чати пыталась истолковать пьесу Брехта в том духе, что она при¬
зывает к отказу от мирного сосуществования и к немедленному раз¬
вязыванию классово-освободительной войны; так писал, например,
Ульрих Зеельман-Эггебрехт, статья которого публиковалась в ряде
газет под крикливыми заголовками: «Кровавые руки Берта Брехта»,
«Отказ от сосуществования». Демократическая пресса отмечала жгу¬
чую актуальность (исторической хроники Брехта и ее художествен¬
ное своеобразие; об этом писал, например. Ф. Дикман в «Tribüne»
(1956, 24 ноября). Впрочем, ряд критиков указывал на слабость спек¬
такля, отличавшегося сухостью и затянутостью («Junge Welt»,
1956, 23 ноября; «Per Morgen», '|956, 23 ноября).
436
Настоящее театральное рождение «Дней Коммуны» состоялось
через шесть лет, в октябре 1962 г., когда пьесу поставили в «Бер¬
линском ансамбле». -Режиссеры Манфред Векверт, Иоахим Тен-
шерт « Ги де ШаМбюр (Франция); художник Карл фон Аппен; ро¬
ли исполняли: Раймунд Шельхер (Ланжевен), Эккехард Шалль
(Риго), Зигфрид Вейс (Делеклюз), Гюнтер Науманн (Варлен), Гер¬
ман Хисген (Белай), Вольф Кайзер («папаша»), Гизела Май (мадам
Кабэ), Хильмар Тате (Жан Кабэ), Манфред Карге (Франсуа Фор),
Рената Рихтер (Женевьева Герико). Для этого спектакля была
создана новая редакция пьесы — авторы спектакля исходили из
того, что Б. Брехт рассматривал текст, написанный в Швейцарии,
лишь как предварительный набросок. Иоахим Теншерт -писал: «Брехт
не решался в такой форме ставить этот драматургический эскиз.
В июле—августе 1956 г., за несколько недель до смерти, Брехт про¬
вел ряд бесед, которые сохранились в записях и протоколах, где он
предлагал далеко идущие изменения, касающиеся сюжета, персона¬
жей и текста. Так, была совершенно перестроена первая сцена; она
должна была показать марш батальонов Национальной гвардии к
ратуше, причем на передний план должен был выступить мирный
характер этой патриотической демонстрации». В дальнейшем с пол-
ной ясностью должно было проявиться «спонтанное перерастание
национальной борьбы в социальную; вспышка революции почти что
независимо от воли революционеров» (И. Теншерт, Редакция
«Берлинского ансамбля», «Theater der Zeit». 1962, № 9, S. 11).
Пресса вполне единодушно отмечала общественное значение
спектакля и его художественные достоинства; «великолепное мас¬
терство» (superb craftmanship) — писал корреспондент английской
газеты «Time» 24 октября 1962 г. Критики ГДР говорили о важ¬
нейшей идее спектакля, которая перекликается с идеей пьесы «Сны
Симоны Машар»: показ космополитического характера буржуазии,
чьи классовые интересы преобладают над национальными.
Стр. 337. Национальная гвардия — вооруженное граж¬
данское ополчение с выборным командованием. Во время осады Па¬
рижа в сентябре 1870 . г. в нее широким потоком хлынули рабочие
массы, которые в короткий срок сами отлили для себя 400 пушек
и разыскали нужное количество оружия. В это время ее численность
превышала 250 тысяч человек. Ни Бисмарк, ни Ж. Фавр не реши¬
лись отнять у нее оружие.
Тьер Адольф (1797—1877)--с февраля 1871 г. глава фран¬
цузского правительства, заключивший унизительный мир с Пруссией.
Провозглашение Парижской коммуны явилось следствием попытки
Тьера разоружить рабочих. Тьер бежал со своим правительством в
Версаль и оттуда руководил операциями по подавлению Коммуны,
палачом которой он стал.
К. Маркс назвал монархиста Тьера «карлик-чудовище» и пи¬
сал о нем: «Тьер был вереи только своей ненасытной жажде богат¬
ства и ненависти к людям, создающим это богатство... Мастер мел¬
ких государственных плутней, виртуоз в вероломстве и предатель¬
стве, набивший -руку в банальных подвохах, низких уловках и
гнусном коварстве парламентской борьбы партий, не останавли¬
вающийся перед тем, чтобы раздуть революцию, как только слетит
с занимаемого места, и затопить ее в крови, как только захватит
власть в свои руки; напичканный классовыми предрассудками вме¬
сто идей, вместо сердца наделенный тщеславием...» (К- Маркс,
Гражданская война во Франции, Госполитиздат, 1053, стр. 43).
Б. Брехт, создавая образ Тьера, ориентировался на эту характери¬
стику.
Фавр Жюль (1809—1880) — после сентябрьской революции
1870 г. вице-председатель и министр иностранных дел в «прави¬
тельстве национальной обороны». Позднее — министр иностранных
дел в правительстве Тьера (до августа 1871 г.). За два дня до
изображенной Брехтом сцены, 23 января, отправился в Версаль,
где пять дней спустя было подписано унизительное .перемирие с
немцами: французы обязались сдать все парижские форты, воору¬
жение и боеприпасы; гарнизон Парижа (250 тысяч человек) объ¬
являлся на положении военнопленных; Франция должна была вы¬
платить контрибуцию в 250 миллионов франков в течение двух
недель.
Белай Шарль (1795—1878)—член комиссии финансов Ком¬
муны и делегат Коммуны при французском банке (с 30 марта), за¬
нимал нерешительную позицию в отношении конфискации денеж¬
ных средств крупной буржуазии.
В а р л е н Луи-Эжен (1839—1871 ) — рабочий-переплетчик, член
I Интернационала и ЦК Национальной гвардии, один из видных
деятелей Коммуны.
Р и г о — делегат Коммуны.
Стр. 339. Накануне 22 января... — Действие происходит
накануне восстания парижских рабочих (21—22 января), которые
были возмущены заявлением главы кабинета министров, военного гу¬
бернатора Парижа генерала Трошю, о намерении правительства под¬
писать унизительный для Франции мир с Пруссией. Материал для
этой сцены, как и для нескольких других (в особенности 3, 6, 7 а
и др.), заимствован в известной книге коммунара-историка Э. Лис-
сагарэ «История Парижской коммуны в 1871 году» (изд. в 1876 г.)
Цены, проценты, продовольствие! — С конца нояб¬
ря в Париже царил голод. В январе 1871 г. ежедневно умирало
от истощения до 700 человек.
Стр. 341. Губернатор — генерал Трошю.
'...М ы не для того прогнали вонючк у...— так в наро¬
де называли обанкротившегося Наполеона III.
Стр. 342. Мон Валерьен — высота в 1Г км от Парижа, где
в 1841—1843 гг. был сооружен мощный форт, сыгравший большую
роль во время осады Парижа и Коммуны.
Стр. 343. Бюзанвальский парк — парк вокруг дворца
Бюзанваль близ Монтрету.
Сен-Клу — город в 9 о от Версаля; там находился импе¬
раторский дворец, сожженный в январе 1871 г. пруссаками.
Стр. 346. ...т ребования парижа н... — выдвинутые вос¬
ставшими рабочими 21—22 января, сводились к провозглашению
народной власти.
Стр. 348. ...с утра третьего сентября. — Первого сен¬
тября 1870 г. началось сражение под Седаном, в результате кото¬
рого французская армия два дня спустя вместе с императором На-
438
пюлеоном Ш сдалась в плен пруссакам. 4 сентября народ ЙариЖа
низверг империю и провозгласил республику. Было сформировано
«правительство национальной обороны» во главе с генералом
Трошю. *
К. Маркс писал: «Республика была провозглашена 4 сентября
не крючкотворами, водворившимися в городской ратуше в качестве
правительства обороны, а парижским народом» (К. Маркс, Граж¬
данская война во Франции, Госполитиздат, 1953, стр. 21).
Стр. 350. Ваше избрание, господин Тьер... — На
8 февраля 1871 г. были назначены выборы Национального собра¬
ния, которое 13 февраля в Бордо избрало Тьера главой испол¬
нительной власти и утвердило те условия мира с Германией, о
которых идет речь в этой сцене: уступка Эльзаса и восточной
Лотарингии, выплата в трехлетний срок контрибуции в 5 млрд,
франков.
Ночь с 17 на 18 марта.— 17 марта правительство приняло
решение разоружить Национальную гвардию. Прежде всего намеча¬
лось отобрать принадлежавшие ей пушки, установленные на высо¬
тах Монмартра и в других предместьях Парижа. В три часа ночи
началось осуществление этого плана, вызвавшего революцию.
Стр. 354. «Отечество в опасности» («La Patrie en dan¬
ger») — газета, которую издавал Огюст Бланки, требовавшая реши¬
тельных боевых действий против прусской армии и объединения всех
сил против общего врага.
...доставить в Версаль.— Днем 18 марта Тьер отдал
приказ об эвакуации правительства и армии в Версаль.
Стр. 357. Генерал Леконт — отдал солдатам приказ стре¬
лять по рабочим Парижа, но солдаты отказались, арестовали Ле¬
конта и убили его.
Стр. 362. Генерал Тома Клеман — бывший командую¬
щий Национальной гвардии, расстреливавший парижских рабочих
•в июне 1848 г., разделил судьбу Леконта.
Стр. 367. Вот газеты... — В Париже издавалось около
30 буржуазных газет, беспрепятственно клеветавших на Коммуну.
Стр. 370. 26 марта 1871 года. — В этот день состоялись вы¬
боры в Совет Коммуны — на основе всеобщего избирательного
права.
Стр. 373. Курбе Гюстав ('1819—1877)—французский худож¬
ник-реалист, видный деятель Коммуны.
. jp аз рушить Вандомскую колонн у.— Эта колонна
была отлита в 1806 г. из трофейных орудий, захваченных войсками
Наполеона. 12 апреля 1871 г. Парижская коммуна приняла декрет
о свержении этого «памятника варварства».
Стр. 380. Либкнехт Вильгельм (1826—1900) — соратник Бе¬
беля, приветствовал Коммуну.
Бебель Август (1840—1913)—деятель германского и между¬
народного рабочего движения, выступал в рейхстаге в защиту Па¬
рижской коммуны, за что был обвинен в государственной измене.
Стр. 381. ...существующая армия объявляется
упраздненной.— 28 марта состоялось официальное провозгла¬
шение Коммуны, а декретом 29 марта постоянная армия была уни¬
чтожена и заменена всеобщим вооружением народа.
439
Стр. 389. Заседание Коммуны. — На другой день после
этого заседания, то есть 1 апреля, правительство Тьера приняло
решение начать военные действия против Парижской коммуны.
Стр. 395. ...церковь отделяется от государства...—
Совет Коммуны 3 апреля издал декрет об отделении церкви от го¬
сударства.
Стр. 396. В е н с е н — город в 7 км к востоку от Парижа, здесь
находится известное военное училище.
Стр. 397. «Норма» — опера Беллини.
Стр. 400. ...н аше право захватить Французский
б а н к...—Коммуна, проявив чрезмерную щепетильность, отказалась
от конфискации трех миллиардов франков, хранившихся во Фран¬
цузском банке. Ф. Энгельс считал эту ошибку Коммуны одной из
причин гибели Коммуны.
Заседание Коммуны.— 21 мая армия версальцев ворва¬
лась в Париж. Руководители Коммуны узнали об этом с большим
опозданием. В этой сцене отразились противоречия в Совете Ком¬
муны по вопросу о применении насилия: до последних дней ком¬
мунары, проявляя человеколюбие, щадили даже явных шпионов н
террористов.
Стр. 401. Россель (1844—1871)—офицер и политический
деятель, активный участник Коммуны. Версальский трибунал при¬
говорил его к расстрелу.
Стр. 403. Вандея — департамент на западе Франции, в конце
XVIII в. центр реакции и контрреволюционных сил.
Стр. 411. Рокет — парижская тюрьма, построенная в 1830 г.
и разрушенная в 1900 г. Она использовалась для предварительного
заключения, а также для приговоренных к смерти. Во дворе этой
тюрьмы начиная с 1851 г. приводили в исполнение все смертные
приговоры.
Стр. 414. Кровавая майская неделя (22—29 мая) —
так называют последнюю неделю борьбы Коммуны, когда на ули¬
цах Парижа пало более 30 тысяч человек и бушевал террор вер¬
сальцев, уничтоживших около 40 тысяч коммунаров.
Стр. 415. В ар лен сражается... — Варлен, выданный пре¬
дателем, был подвергнут зверским пыткам и расстрелян 28 мая.
Стр. 417. О сиги (1809—1891)—префект департамента Сена
при II империи, возглавивший реконструкцию Парижа, во время
которой были пробиты широкие бульвары.
Бланки Огюст (1805—1881) — французский революционер,
коммунист-утопист. Во время Парижской коммуны, заочно избрав¬
шей его своим членом, был в тюрьме, откуда освободился лишь
в 1879 г.
Е. Эткинд
ИЛЛЮСТРАЦИИ
«Сны Симоны Машар». Симона — Кристель Кранх, шоферы —
Ф. Зиберт, Б. Шульце, Г. Ланге
Земельный театр, г. Эйзенах, 1958
«Сны Симоны Машар». Симона — Доротея йехт, Шавэ — Гейнц
Троксбемкер
Франкфурт-на-Майне, 1957
«Сны Симоны Машар». Симона — Е. Королева, Шавэ — В. Якут
Театр им. Ермоловой, Москва, 1959
«Швейк во второй миро¬
вой войне». Швейк—Ганс
Эрнст Егер
Городской театр, Франкфурт-
на-Майне, 1959
«Швейк во второй мировой войне». Сцена из спектакля
Театр Дома Польского войска, Варшава, 1957
«Швейк во второй мировой войне».
Швейк — Жан Буиз, Буллингер — Жан
Лаврэ
Театр де л а сите, г. Виллербан (Франция), 1962
«Швейк во второй мировой войне». Пролог в высших сферах
Любляна, 1957
«Кавказский меловой круг». Аздак — Эрнст Буш
«Берлинский ансамбль», 1954
«Кавказский меловой круг». Груше — Ангелика Хурвиц, Симон —
Герт Шефер
«Берлинский ансамбль», 1954
«Кавказский меловой круг». Жена губернатора — Елена Вайгель,
адъютант — Эккехард Шалль, адвокат — Вольф Бенекендорф
«Берлинский ансамбль», 1954
«Кавказский меловой круг». Сцена из спектакля
«Берлинский ансамбль», 1954
«Кавказский меловой круг». Сцена из спектакля
«Берлинский ансамбль», 1954
Кавказский меловой круг». Груше — Ангелика Хурвиц
«Берлинский ансамбль», 1954
кавказский меловой круг». Симон — И. Охлупин,
Груше — С. Мизери
Театр им. Вл. Маяковского, Москва, 1964
«Кавказский меловой круг». Груше — С. Мизери,
Аздак — Л. Свердлин
Театр им. Вл. Маяковского, Москва, 1964
«Кавказский меловой круг». Аздак — А. Краснопольский, Груше — Л. Гаврилова
Театр им. Гоголя, Москва, 1964
«Кавказский меловой круг». Сцена из спектакля
Театр в г. Карл-Маркс-штадте, 1956
«Дни Коммуны». Пьер Ланжевен — Раймунд Шельхер
«Берлинский ансамбль», 1962
«Дни Коммуны». Сцена из
спектакля
«Берлинский ансамбль», 1962
1 DAS RECHT ZU LEBEN
2 FR»«T DES EINZELNEN
WwiSSENSFREIHEIT
4\RS\MMLUNGS*ND
ÄSt)^IONS|‘:XJLT
«Дни Коммуны». Сцена из спектакля
Театр в г. Карл-Маркс-штадте, 1956
СОДЕРЖАНИЕ
Разговоры беженцев. Перевод под редакцией Е. Эткинда 5
Сны Симоны Машар. Перевод С. Болотина и Т. Сикорской 91
Швейк во второй мировой войне. Перевод А. Голембы
и И. Фрадкина 157
Кавказский меловой круг. Перевод С. Апта 235
Дни Коммуны. Перевод А. Дымшица, стихи в переводе
Е. Эткинда 335
Комментарии Е. Эткинда 419
Иллюстрации 441
Бертольт Брехт
ТЕАТР, том 4
Редактор И. С. Гракова
Художественный редактор В. П. Богданов
Технический редактор В. У. Борисова
Корректоры И. Я. Корнеева и Н. Г. Шаханова
Сдано в набор 9/1V 1964 г. Подп. в печ. 17/VIII 1964 г. Форм,
бум. 84Х 1087з2, печ. л. 14,38 (условных 23,58). Уч.-изд. л. 22,97. Тираж
12 200 экз. «Искусство», Москва, И-51, Цветной бульвар, 25. Изд.
№ 12547. А07188. Зак. тип. № 290
Московская типография № 20 Главполиграфцрома Государственного
комитета Совета Министров СССР по печати.
Москва, 1-й Рижский пер., 2
Цена 1 р. 30 к.
/V
I