Автор: Кареев Н.И.
Теги: всеобщая история европа (ес, часть снг) история
ISBN: 978-5-85209-327-1
Год: 2014
Текст
Государственная публичная историческая
библиотека России
В помощь студенту-историку
Н. И. Кареев
ПРОИСХОЖДЕНИЕ СОВРЕМЕННОГО
НАРОДНО-ПРАВОВОГО ГОСУДАРСТВА
Исторический очерк конституционных
учреждений и учений до середины XIX века
Москва
2014
УДК 94(4)4-321(4)
ББК 63.3(4)4-66.1(4)
К 22
Печатается по изданию: Кареев Н. Происхождение со¬
временного народно-правового государства: ист. очерк конституци¬
онных учреждений и учений до середины XIX века /Н.Кареев — СПб.:
Тип. М.М. Стасюлевича, 1908.— 496 с.—(Типолог. курсы по истории
гос. быта).
Кареев Н.И.
К 22 Происхождение современного народно-правового государства: ист.
очерк конституционных учреждений и учений до середины XIX ве¬
ка/Н.И. Кареев; предисл. А. В. Сазанова; Гос. публ. ист. б-ка России.—
М., 2014.— 624 с.: портр.— (В помощь студенту-историку).
ISBN 978-5-85209-327-1
Книга знаменитого русского историка и философа Н.И. Кареева
(1850—1931) посвящена истории развития политических форм государ¬
ственного управления в Западной Европе, начиная с Античности до се¬
редины XIX века. Кареев придерживался идей либерализма и являлся
сторонником конституционных преобразований в России, был депутатом
I Государственной думы от партии кадетов, поэтому история парламент¬
ских реформ интересовала его не только теоретически. Данную работу
ученый создавал в период, когда многие ждали, что в России наконец по¬
явятся парламент, конституция и всеобщее избирательное право. Изда¬
ние вышло в свет в 1908 г., уже после роспуска царем I Думы, и автор¬
ское посвящение: «Бывшим товарищам, членам Первой государственной
думы...» подчеркивало актуальность исследования, где на примере исто¬
рии многих стран доказывалась неизбежность эволюции власти от абсо¬
лютной монархии к парламентско-конституционным формам управления.
Сегодня книга Н. И. Кареева о развитии правового государства ос¬
тается в числе лучших работ, посвященных истории социально-полити¬
ческих учений, демократических движений и становлению конституци¬
онного права в государствах Западной Европы.
Исторической библиотекой были изданы труды Н. Кареева «Две анг¬
лийские революции XVII в.» (2002), «Великая французская революция»
(2003), «Западноевропейская абсолютная монархия XVI, XVII и XVIII
веков» (2009). Данное издание дополнено портретом автора и предисло¬
вием доктора исторических наук А. В. Сазанова.
УДК 94(4)4-321(4)
ББК 63.3(4)4-66.1(4)
ISBN 978-5-85209-327-1
© Государственная публичная истори¬
ческая библиотека России, 2014
© Сазанов А. В., предисловие, 2014
© Оформление ЗАО «Репроникс», 2014
Николай Иванович Кареев
и его «Народно-правовое государство»:
Ученый в контексте эпохи
Будущее должно принадлежать науке,
положительному знанию и основанному на
опыте искусству.
Н. И. Кареев1
Пусть в науке будут разные интересы, ориентации, под¬
ходы, методы, направления, даже неизбежные разногласия и
несогласия, но пусть то общее, что всем с принудительностью
навязывается фактами и логикою, всегда будет тою общею
почвою, на которой можно мирно встречаться для искания ис¬
тины сообща... Общий язык всегда должен найтись у людей нау¬
ки, общие знания, общие понятия, общие интересы.
Н. И. Кареев1 2
Николай Иванович Кареев. Сегодня мы будто заново знакомим¬
ся с выдающимся российским ученым второй половины XIX—начала
XX в., имя которого после 30-х годов было надолго забыто. Историк,
философ, социолог — такова профессиональная самореализация
этого человека в науке. «Скажите мне, кто написал такую-то
книгу, и я вам скажу, какова эта книга»,— афористично заявлял
Кареев3. Каким же был сам автор, чьи труды сегодня возрождаются
для изучения? Проследим нелегкий путь восхождения Исследовате¬
ля, вспомнив его биографию, бытийные ценности, мотивы граждан¬
ской позиции, людей, среди которых он жил, прочувствовав колорит
времени, в котором состоялся Ученый. При этом не будем забывать,
что любой профессионал, пусть и высочайшего класса,— это просто
человек, со своими привычками, слабостями, переживаниями, по¬
ступками, которые могут быть истолкованы субъективно, без долж¬
ного понимания внутренних причин.
1 Кареев Н. И. Мысли о сущности общественной деятельности. СПб.,
1901. С. 105.
2 Кареев Н. Памяти двух историков (В. И. Герье и И. В. Лучицкий) //Анна¬
лы: журн. всеобщей истории, изд. Рос. акад, наук / под ред. акад. Ф. И. Успен¬
ского и чл.-кор. Акад. наукЕ. В. Тарле. Пг., 1922. № 1. С. 174.
3 Кареев Н. И. Историки Французской революции. Л., 1922—1924. Т. 1.
С. 13.
3
Становление
Николай Кареев родился в Москве, в доме деда, 24 ноября
1850 г., « в день именин матери»'. Это была привыкшая к пере¬
ездам небогатая дворянская семья1 2 кадровых военных, для которых
честь, долг и достоинство не были пустыми словами. Дед, Василий
Елисеевич Кареев, георгиевский кавалер, будучи полковником, с
4 ноября 1838 по 22 марта 1847 г. командовал 64-м пехотным Ка¬
занским Его Императорского Высочества Великого Князя Михаила
Павловича полком3, дослужился до чина генерала. Отец, Иван Ва¬
сильевич, служил в Егерском Его Императорского Высочества Ве¬
ликого Князя Михаила Николаевича полку — в том же Казанском
полку, переименованном 19.09.1849 г., участвовал в Крымской вой¬
не (1853—1856). Полк находился в гарнизоне Севастополя с 9 мар¬
та по 27 августа 1855 г. и за 5 месяцев потерял в боях 2078 человек.
Был там тяжело ранен и И. В. Кареев. Приказом главнокомандую¬
щего Южной армией и военно-сухопутными и морскими силами в
Крыму от 18 октября 1855 г. майор Кареев был уволен «для изле¬
чения ран и контузии». С женой Екатериной Осиповной и двумя
сыновьями, Николаем и Василием, он выехал на излечение в про¬
винцию, в Сычевский уезд Смоленской губернии, в имение тестя —
помещика Осипа Ивановича Герасимова.
В 30-е годы штабс-капитан Осип Иванович Герасимов был за¬
седателем от дворян в Сычевском уездном суде. Принял он семью
дочери в своем небольшом имении Муравишники, где было 230 де¬
сятин земли, 4 двора и 27 крестьян обоего пола. В качестве прида¬
ного Екатерина Осиповна и ее сестра получили близлежащий хутор
Аносово. Оправившись после ранения, Иван Васильевич вышел на
гражданскую службу, став городничим сначала в Гжатске (ныне го¬
род Гагарин), а потом и в Сычевке. С 1863 г. Кареевы окончательно
переселились в Аносово. В Муравишниках и Аносове и прошло дет¬
ство Николая и его младшего брата Василия.
1 Кареев Н. И. Прожитое и пережитое. Л., 1990. С. 48.
2 Кареевы — русский дворянский род, происходящий, по преданию, от
татарина Едигея-Карея, выехавшего в XIII веке из Золотой Орды в Рязань и
принявшего крещение с именем Андрея. Сын его, Епифан Андреевич Каре¬
ев, был боярином у великого князя Олега Рязанского. Иван Никитич Кареев
участвовал в московском осадном сиденье при царе Василии Шуйском. Род
Кареевых внесен в VI и II части родословной книги Воронежской, Рязанской,
Московской, Тульской и Тамбовской губерний.
3 К 200-летнему юбилею 64-го пехотного Казанского Его Императорского
Высочества Великого князя Михаила Николаевича полка/сост. А. И. Сыцян-
ко. СПб.,1900. С. 37.
4
Начальное образование братья получили дома, в 1864 г. про¬
должив его в ближайшем частном интернате в сельце Лошадкино
Бельского уезда( позже он был переведен в город Сычевку). Ива¬
ну Васильевичу Карееву нелегко было находить средства и учить
детей в частной школе. Как вспоминал Николай Иванович Кареев:
«... более года отец добывал деньги, необходимые для помеще¬
ния своих сыновей в школу, продавал рощу, драгоценные вещи
и опять занимал. Жили мы уже в Сычевке не так широко, как в
Гжатске, а в Аносове и вовсе скромно»1. Родители научили детей
письму, азам арифметики и географии, французскому языку. В бу¬
дущем прекрасные задатки, заложенные в семье, развились у бра¬
тьев в превосходные интеллектуальные и нравственные качества.
Учеба Николая продолжилась в Москве, в 1-й Московской гу¬
бернской гимназии (1865—1869), для чего была продана часть
имущества. Первая мужская гимназия Москвы на Волхонке, 18
считалась одной из лучших по качеству образования: гимназистов
напрямую готовили в Московский университет или для поступле¬
ния на государственную службу. Фундаментальная библиотека
гимназии насчитывала около 12 тыс. томов. Обучение было плат¬
ным, и довольно дорогим; половина собранных средств назначалась
к премиям лучшим учителям, а из второй платили пособия бедным
ученикам. Кстати, гимназистов держали в строгой дисциплине. Им
воспрещалось прогуливаться на Кузнецком Мосту и по Тверскому
бульвару, появляться в трактирах и кофейнях, носить летние «воль¬
ной формы» фуражки и цветные или полосатые воротнички руба¬
шек... Разумеется, эта гимназия была не единственной в Москве.
Однако громкая слава все равно оставалась за Первой на Волхон¬
ке, так что в 1864 г. ее, переполненную, пришлось разделить на две
и сформировать из ее параллельных классов новую, 5-ю мужскую
гимназию с тем же адресом.
Николай был сразу принят в 3-й класс. Учился он превосходно
и был записан первым учеником на «золотую доску», вторым на до¬
ске было имя будущего известного философа Владимира Соловьева,
сына выдающегося историка Сергея Михайловича Соловьева1 2. Вла¬
димир был на два года младше, но развит не по годам. Подружив¬
шись в 4-м классе, мальчики с радостью встречались у Соловьевых,
придумывали новые игры, учили испанский язык, обсуждали про¬
1 Кареев Н. И. Прожитое и пережитое. С. 95.
2 Соловьёв Сергей Михайлович [5(17). 5.1820, Москва,— 4(16). 10.1879,
там же], русский историк, член Петербургской АН (1872). Один из основате¬
лей государственной школы в русской историографии. Соловьев Владимир
Сергеевич (16.01 (28 января) 1853, Москва — 31. 07(13 августа) 1900, име¬
ние Узкое, Московский уезд, Московская губерния) — русский религиозный
философ, поэт, публицист и критик.
5
читанные книги и богословские вопросы1. В гимназии Николай Ка¬
реев углубился в гуманитарные науки, с увлечением читал Л. Фей¬
ербаха, Ч. Дарвина, И. Канта, Н. Чернышевского, Н. Добролюбова,
Д. Писарева,— товарищам было о чем поговорить и поспорить. Дет¬
ская привязанность друг к другу не переросла во взрослую дружбу.
Духовная эволюция каждого из них привела к тому, что они прим¬
и
Л
кнули к разным философско-историческим традициям. Кареев, вое-
принимая историю как науку и разрабатывая, по преимуществу, тео¬
ретические и методологические вопросы, как самой научной формы
истории, так и исторического процесса, пришел к необходимости
обоснования положительной науки об общественных явлениях.
Понимая историю как богочеловеческий процесс, Соловьев видел
в ней органический процесс развития или нравственного совершен¬
ствования, смысл которого состоит в единении мира и возвращении
его к Абсолютному; в истории мы наблюдаем смену религиозных
эпох, а в человеке как субъекте истории — изменение религиозного
сознания1 2. Кареев, придерживаясь строго научных взглядов, с ува¬
жением относился « к религии,, как, к культурному явлению, могу¬
щему иметь и часто имеющему моральную ценность, а также к
религиозному чувству других, к свободе человеческой совести»3.
Несмотря на несхожесть позиций, приятельские отношения друзей
детства, их общение, взаимные визиты сохранялись до последних
дней жизни Вл. Соловьева.
Учеба в гимназии была временем накопления не только знаний,
но и жизненных впечатлений, формирования интересов. Из Москвы
гимназист Кареев часто ездил «на долгих» и «на перекладных» до¬
мой в деревню (около 230 верст) и обратно. В годы учения это были
единственные путешествия, во время которых с нетерпением мечтал
скорее приехать. Уже хорошо знакомые места вызывали воспоми¬
нания и часто уже заранее ожидались с радостью. Частые поездки
из Москвы в деревню по дороге, по которой шел Наполеон, впер¬
вые возбудили и исторический интерес к просторным местностям.
Кормежка лошадей в Бородине позволила бегать осматривать поле
сражения и памятник на нем. «В первый раз с памятниками искус¬
ства я познакомился в Петербургском Эрмитаже, куда водил меня
отец, мне тогда было 14 лет. Дорожные остроги тоже привлекали
к себе. На станциях и особенно на постоялых дворах приходилось
встречать много разного люда и знакомиться с местными нравами
и обычаями. Когда я, будучи гимназистом, ездил по Смоленской до¬
1 Кареев Н. И. Прожитое и пережитое. С. 101 —102,105—108.
2 Малинов А. В. В. С. Соловьев и Н. И. Кареев: (к истории взаимоотноше¬
ний)//Журн. социологии и социальной антропологии. 2003. Т. 6, №2. С. 63.
3 Кареев Н. И. Прожитое и пережитое. С. 107.
6
роге на лошадях, еще приходилось слышать рассказы старожилов
о «разорении» 1812 года. ...Из путешествий я вынес для себя боль¬
шую пользу...»1,— вспоминал много позже Кареев.
Получив классическое образование с хорошим знанием латы¬
ни, греческого и истории, завершив обучение в гимназии с золотой
медалью, Николай Кареев поступил в Московский императорский
и
Л
п
Л
университет на историко-филологический факультет (1869)1 2 3. Вы¬
п
Л
брано было славяно-русское отделение факультета. Позже он вспо¬
минал: «то, как преподавалась история в той гимназии, где я
учился, отнюдь не влекло меня к этой науке»\ Кареев занимался
филологией, и первой его печатной работой была «Фонетическая и
графическая система эллинского языка»(1868). Его преподавателя¬
ми были выдающиеся профессора: Ф. И. Буслаев4 5, П. М. Леонтьев^,
С. М. Соловьев, Ф. Е. Корш6, В. И. Герье7. На младших курсах на¬
учные интересы Н. И. Кареева были связаны с изучением русской
1 Цит. по: Вахромеева О. Б. Приглашение к путешествию // Санкт-
Петербургский университет. №23—24 от 5 ноября 2002;. http://www. spbumag.
nw. ru/2002/23/30. html
2 Брат, Василий Иванович Кареев, продолжил семейную традицию —
стал военным.
3 Кареев Н. И. Памяти двух историков: (В. И. Герье и И. В. Лучицкий)...
С. 156.
4 Буслаев Федор Иванович (1818—1897) — знаменитый филолог и сло¬
весник. С 1847 преподавал в Московском университете. Член Академии наук
с 1860. Труды Буслаева распадаются на две группы: 1) учебно-филологические
и 2) исследования по истории русской литературы, устного творчества и ис¬
кусства.
5 Леонтьев Павел Михайлович (1822—1874) — российский журналист,
профессор греческой словесности Московского университета, основатель и
директор Лицея цесаревича Николая; член-корреспондент Петербургской АН
(1856). С 1856 соредактор «Русского вестника», с 1863 «Московских ведомо¬
стей».
6 Корш Фёдор Евгеньевич (22 апреля (4 мая) 1843, Москва — 16 фев¬
раля (1 марта) 1915, Москва) — выдающийся российский филолог-классик,
славист, востоковед, стиховед, поэт-переводчик. С 1883 профессор римской
словесности в Московском университете, с 1890 в Новороссийском универси¬
тете. Преподавал персидскую филологию в Лазаревском институте восточных
языков (с 1892). С 1895 член-корреспондент, с 1900 — академик Петербург¬
ской академии наук.
7 Герье Владимир Иванович (1837—1919), историк, общественный дея¬
тель, член-корреспондент Петербургской АН (1902). Член Государственного
совета (1907). Организатор и руководитель (1872—1905) Высших женских
курсов в Москве. Член Союза 17 октября (1906). Автор сочинений о Фран¬
цузской революции конца XVIII в., о средневековых деятелях католической
церкви; лекций по всеобщей истории; статей по вопросам образования.
7
словесности, но к четвертому курсу, т. е. к 1872 г., Н. И. Кареев уже
числился не на славяно-русском отделении, а на историческом.
В приветственной речи по случаю 50-летия научной деятель¬
ности ученый объяснял свой переход в стан историков: «Когда
осенью 1869 года я поступил на историко-филологический фа¬
культет Московского университета, я меньше всего думал сде¬
латься историком. Еще в гимназии я увлекся сравнительным
языкознанием и успел познакомиться с рядом серьезных тру¬
дов в этой области, от которых перешел постепенно к сравни¬
тельной мифологии и фольклору и древней русской литературе,
не оставляя лингвистических занятий, пока же на старших
курсах не стал все более и более интересоваться историей ду¬
ховной культуры вообще, западноевропейской в особенности, и
философией в особенности в ее отношении к истории вместе с
этим». История ближе к жизни, чем филология. Потребность чутко
и своевременно откликаться на зов времени, сложившаяся в студен¬
ческие годы и сопровождавшая ученого до глубокой старости, взяла
верх. Н. И. Кареев в качестве научного и жизненного поприща вы¬
брал историю. «Вот эта большая близость истории к жизни,—
вспоминал он,— и могла особенно исправить мою научную рабо¬
ту в эту сторону»'.
Немаловажная роль в этом выборе принадлежала Владимиру
Ивановичу Герье, под особое обаяние и силу лекций которого попал
Николай Кареев. В. И. Герье был прекрасным знатоком средневеко¬
вой истории стран Западной Европы, лекции его были «авторскими
работами». В 70-е годы XIX в. Герье был одним из первых в России, и
первый на кафедре всемирной истории, кто собрал вокруг себя шко¬
лу, или группу учеников, которых он отбирал с учетом их способно¬
стей и желания серьезно заниматься наукой, считая, что «...только
многосторонняя и чуткая ко всем потребностям человечества
натура способна понять историю с ее разнообразными целями,
и только глубоко нравственная и художественно развитая лич¬
ность достойна истолковывать и объяснять величественные
образы прошедшего»1 2. Еще одно качество, по мнению В. И. Герье,
должно быть присуще историку — способность быть художником.
Он считал, что историоведение невозможно без творчества. Исто¬
1 Филимонов В. А. Н. И. Кареев о месте Античности в школьном препо¬
давании истории // MNEMA: сб. науч, тр., посвящ. памяти проф. Владимира
Даниловича Жигунина. Казань: Казан, ун-т, 2002. С. 450—451.
2 Герье В. И. Очерки развития исторической науки. М., 1865. С. 113—
114.
8
рия — это не только наука, но и искусство1. Его талантливые уче¬
ники впоследствии будут ассоциироваться с «русской исторической
школой всемирной истории» — П. Г. Виноградов, Н. И. Кареев,
М. С. Корелин, С. Ф. Фортунатов.
Спустя годы после лекций Герье лекции в Сорбонне удивляли
Кареева. «Это,— писал он,— собственно говоря, пожалуй, и не
лекции в большинстве случаев, а популярные беседы, то, что
называется здесь conferences, если только не читается какой-
нибудь специальный курс»1 2. Кареев признавался, что именно Герье
разбудил в нем интерес к изучению истории, научил, как следует
работать. Личные взаимоотношения учителя и ученика прошли не¬
сколько этапов: 1870—1878 — период ученичества, когда авторитет
Герье для Кареева был высок; 1879—1883 гг.— период охлаждения;
1883—1905 гг.— период сотрудничества, когда учитель и ученик
участвуют в совместных научных проектах и Герье признает автори¬
тет и заслуги Кареева; 1905—1919 гг.— период резкого сокращения
контактов, вызванный расхождением политических позиций, но не
прекращения их, а перехода в более «прохладную стадию». Имен¬
но Кареев из всех учеников Герье сделал больше других для сохра¬
нения памяти об учителе3. На склоне лет Н. И. Кареев признался:
«В.И. Герье я считаю своим учителем более, чем кого-либо дру¬
гого из московских профессоров в свои студенческие годы»4.
Имея со своим студентом разные мировоззренческие позиции
(Герье выступал за «национальную монархию», Кареев — за кон¬
ституционные реформы), Герье, тем не менее, предложил ему свое
руководство в подготовке к магистерскому экзамену, привлек вни¬
мание Кареева к истории Франции, ставшей затем ведущей темой
в разнообразных научных трудах Николая Ивановича. Герье всегда
стремился поддержать и направить талантливых учеников, и Ни¬
колай Кареев стал первым диссертантом Герье, первым предста¬
вителем его научной школы. Его магистерская (кандидатская) дис¬
сертация была посвящена истории крестьянства накануне Великой
1 Погодин С. Н. Социокультурологические взгляды В. И. Герье // Социо¬
логический диагноз культуры российского общества второй половины XIX —
начала XX в. Третьи чтения по истории российской социологии: материалы
всерос. конф. 20—21 июня 2008 г. СПб., 2008. С. 162.
2 Цыганков Д. А. В. И. Герье и историческая наука второй половины
XIX века в Московском университете. http://www. hist. msu. ru/Science/
HisUni/geriet. htm
3 Иванова T. H. Владимир Иванович Герье и формирование науки всеоб¬
щей истории в России (30-е гг. XIX — нач. XX в.): автореф. дис. д-ра ист. наук.
Казань, 2011. С. 28.
4 Золотарев В. П. Комментарии и примечания //Кареев Н. И. Прожитое и
пережитое. Л., 1990. С. 316.
9
французской революции 1789 г. Во время работы по теме Кареев
много занимался в архивах и библиотеках Франции, использовал
значительное количество неизвестных ранее документов, свиде¬
тельств очевидцев. Поэтому его работа, насыщенная живыми ярки¬
ми фактами эпохи, привлекла внимание не только российских, но и
французских специалистов.
В марте 1879 г. в Московском университете Кареев защитил
магистерскую диссертацию «Крестьяне и крестьянский вопрос во
Франции в последней четверти XVIII века» и получил ученую сте¬
пень магистра всеобщей истории. Работа в том же году вышла от¬
дельной книгой на русском языке, а затем была переведена на фран¬
цузский (1899). Это был первый по времени самостоятельный труд,
написанный по архивным источникам. Диссертация Кареева по пра¬
ву вошла в классику исследований о французской истории1. «Сочи¬
нение г-на Кареева превосходно... » — отозвался о нем К. Маркс
в одном из своих писем М. М. Ковалевскому1 2. «Лучшая работа
о крестьянах — Кареева — написана по-русски»,— констати¬
ровал десятью годами позднее и Ф. Энгельс в письме к Каутскому
от 20 февраля 1889 г.3 Эти отзывы очень помогли Карееву после
1917г.— были для него, до поры до времени, оберегами. История
Франции стала одним из предметов его глубоких исследований.
Работы Н. И. Кареева и его коллег, И. В. Лучицкого и М. М. Ко¬
валевского, посвященные политической и экономической истории
Франции, создали знаменитую «русскую историческую школу», ее
достижения были высоко оценены зарубежными коллегами: Фю-
стельде Куланжом, Ж. Лефевром, П. Лавровым»4. «Русская школа»
открыла французским историкам, изучавшим Французскую рево¬
люцию XVIII в., и английским историкам, изучавшим Английскую
революцию XVII в., что эти революции против феодального строя в
Европе были, в основном, крестьянскими революциями, руководи¬
мыми буржуазией5.
1 Козловский В. В., Осипов И. Д. Синтез истории и социологии в трудах
Николая Кареева // Журнал социологии и социальной антропологии. 2000.
Т. 111, №4. С. 87
2 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. М., 1965. Т. 34. С. 286.
3 Там же. Т. 37. С. 125.
4 Дунаева Ю. В. Западноевропейская история в исторической концепции
Н. И. Кареева: автореф. дис. канд. ист. наук. М., 2002. С. 5.
5Николай Полетика. Воспоминания. М (подпольная перепечатка эми¬
грантского издания), ок. 1978. OCR: Vvoblin@hotmail. com; Полетика, Ни¬
колай Павлович (17. 04(по ст. стилю) 1896 г.— 25. 03. 1988 г. ) — русский
историк, журналист, специалист в области новой истории и экономической
географии.
10
Но следует отметить, что не все «на ура» приняли диссертацию.
Неожиданно весьма ревностно отнесся к работе своего ученика сам
В. И. Герье. Кареев вспоминал: «Публики собралось великое мно¬
жество, встретили и проводили меня рукоплесканиями, но мой
учитель, в роли главного оппонента, был очень немилостивей,
был раздражен»1. Герье был «недоволен тем, что для него пахло
социализмом» и недооценкой его собственной работы «по вопросу
общинного землевладения». «На диспуте он был так резок», что
после ученик с учителем «не виделись года четыре»1 2.
Для участников диспута была очевидна актуальность темы : в
1860 — 1870-х годах в стране среди множества нерешенных вопро¬
сов одним из наболевших был аграрный: отношения государства и
крестьянства, пути развития крестьянских общин — все это имело
большое значение не только для экономики, но и определяло даль¬
нейшие направления развития общества и государства. Поэтому
ученый обращался к изучению истории Франции, стараясь извлечь
подходящие для русской почвы исторические уроки — некоторые
историки такой подход воспринимали критически. Отголоски дис¬
куссии даже через несколько лет слышны, например, в письме
М.С. Корелина3 4 5, любимого ученика Герье, к своему учителю, от
27.07.1881г: «... прежде его (Кареева — А. С. ) занимали вопро¬
сы внутренней культуры, его статьи в «Знании» и «Филоло¬
гических записках» касались духовной истории человечества,
а диссертация представляет, по моему мнению, результат
бессознательного увлечения духом времени (выделено мной —
А.С.). В разговорах даже с серьезными историками мне слу¬
чалось замечать, что под научными работами они разумеют
только сочинения по исторической анатомии и физиологии; эта
односторонность и попытки людей более смелых и легкомыс¬
ленных свести все явления исторической жизни к Magentrage*
словно аналогичны с реализмом и натурализмом в искусстве и
беллетристике»3. Заметим, кстати, что Н. И. Кареев и М. С. Коре¬
лин около двадцати пяти лет были в очень теплых дружеских отно¬
1 Кареев Н. И. Прожитое и пережитое. С. 140.
2 Там же. С. 133.
3 Корелин Михаил Сергеевич (3O.VIII(11. IX). 1855 — 3(15).1.1899) —
рус. историк зап.-европ. Средневековья. Ученик В. И. Герье. Проф. Моск, ун¬
та с 1892. К. занимался изучением эпохи Возрождения в Италии. Н. И. Кареев,
полагал, что Корелин — это «второе я» В. И. Герье.
4 Magentrage (нем).— вопрос куска хлеба (насущного), насущный вопрос
жизни.
5 Письма к учителю (письма М. С. Корелина к В. И. Герье) // История и
историки. 2005: историогр. вести. М., 2006. С. 298—360.
11
шениях, которые сопровождались общением, перепиской, критиче¬
скими высказываниями и поддержкой в разрешении сомнений.
Став магистром, Николай Иванович некоторое время читал в
Московском университете историю Европы XIX в., преподавал в
Третьей Московской гимназии. После случившейся на магистер¬
ской защите размолвки В. И. Герье предложил работу на своей ка¬
федре не Карееву, а другому своему ученику — П. Г. Виноградову1.
Летом того же года 28-летний Николай Кареев получил при¬
глашение в Варшаву: «...Министр Народного Просвещения, от
31 июля с. г. за № 8369, изволил утвердить учителя III Мо¬
сковской гимназии, магистра всеобщей истории Кареева —
экстраординарным профессором Варшавского Университета
по кафедре всеобщей истории, с 1 августа сего 1879 года...»1 2 В
конце августа 1879 г. он прибыл в Варшаву, где был тепло встре¬
чен ректором университета Н. М. Благовещенским3. Для молодого
ученого представлялась заманчивой задача «явиться там , среди
родственного славянского народа, не казенным обрусителем,
но человеком, который бы явился представителем гуманной,
либеральной, прогрессивной части русского общества»4.
5 сентября 1879 г. Кареев прочитал перед студентами и пре¬
подавателями свою вступительную лекцию «Формула прогресса в
изучении истории». «Хотя заветной моей мечтой,— сказал он,—
была кафедра в том университете, который дал мне высшее об¬
разование,— раз принявши профессуру здесь, я перенес на этот
новый для меня университет те чувства, которые не переста¬
ют доселе связывать меня с моей alma mater: не для иного како¬
го дела я пришел сюда, как не для того же, которому я служил
бы там, если бы мне довелось там остаться... не как наемник,
а как человек, имеющий общие с вами интересы, стремления,
цели». Молодой профессор превратил эту лекцию в настоящий
панегирик научному знанию: «в том-то и заключается великое
1 Виноградов Павел Гаврилович (1854—1925) — российский историк,
академик АН СССР (1925; академик Петербургской АН с 1914, академик
РАН с 1917). В 1902—1908 и с 1911 в Великобритании. Основные труды по
аграрной истории средневековой Англии (дал классическую характеристику
английской вотчины-манора), историографии.
2 Варшавские университетские известия (ВУИ). 1880. № 5. Офиц. отд.
С. 9. Цит. по: Филимонов В. А. Антиковеды Варшавского университета в
коммуникативном пространстве Н. И. Кареева //Ставропольский альманах
Российского общества интеллектуальной истории. Ставрополь: Изд-во СГУ,
2011. Вып. 12. С. 231.
3 Благовещенский Николай Михайлович (1821 — 1892) — профессор рим¬
ской словесности.
4 Кареев Н. И. Прожитое и пережитое. С. 156.
12
общественное значение истинной науки, что она сближает да¬
лекое, чужих делает родными и соединяет то, что, к сожале¬
нию, часто бывает разъединено в других отношениях. Поэто¬
му ни к одному другому виду человеческой деятельности, как к
науке, нельзя применить известное изречение: homo sum et nihil
humani a me alienum esse put o'. Наша наука справедливо может
называться гуманной по преимуществу, и раз мы встречаемся
на этой общечеловеческой почве, мы уже не чужие друг другу»1 2.
В Варшаве Кареев проявил себя сторонником русско-польского
сближения на основе равноправного партнерства, отрицавшего по¬
литику самодержавия. С этих позиций он читал курс всеобщей исто¬
рии, занялся изучением прошлого Польши, выучив польский язык.
Опубликовал несколько работ о Польше в контексте западноевро¬
пейской истории, в том числе «Падение Польши в исторической
литературе» (1888), «Исторический очерк польского сейма»
(1888), «Польские реформы XVIII в.» (1890) и др. Свидетельством
доверия к нему поляков стало избрание Кареева в 1903 г. членом-
корреспондентом Краковской академии наук.
Работая в Варшаве, Николай Иванович берет отпуск для под¬
готовки докторской диссертации, работает много и плодотворно в
библиотеках Парижа и Берлина. Он пишет Корелину из Парижа
в Москву: « В Национальной библиотеке продолжаю «...рыться в
книгах, делать выписки...», «я так поглощен своей работой, что
мало слежу за здешней жизнью и редко с кем видаюсь». «Кроме
вас и родных, я ни с кем не веду переписки... Я говорю /теперь]
о своем сочинении. Страшно оно уже разрастается: выйдет, я
думаю, листов 50—60 /п. л. /. Впрочем, для такого предмета
немного. «Основные вопросы философии истории (Опыт тео¬
рии исторического процесса)» — таково громкое название, под
которым, вероятно, появится в свет мое творение». 16 ноября
1882 г. Кареев извещает Корелина: «Национальной библиотекой я
воспользовался сколько было нужно и подвинул вперед свою дис¬
сертацию, а потому с легким сердцем могу покинуть Париж». И
покинул. На его пути — библиотеки Берлина. Кареев обнаружил в
них так много нужных ему книг, что для их изучения не хватало дня,
и он с любезного разрешения библиотекарей брал с собой увесистые
стопки фолиантов в гостиницу, чтобы ночью их изучить. Не без гор¬
1 homo sum et nihil humani a me alienum esse puto (латин.) — я человек, и
ничто человеческое мне не чуждо (Теренций; 190—159 гг. до н. э.).
2 Кареев Н. И. Формула прогресса в изучении истории: вступ. лекция,
чит. экстраординар, проф. Императорского Варшавского ун-та Н. И. Карее¬
вым 5 сент. 1879 г. // ВУИ. 1879. № 5. С. 2. Цит. по: Филимонов В. А. Анти-
коведы Варшавского университета... С. 232—233.
13
дости 26 декабря 1882 г. из Берлина Кареев информировал своего
московского друга: «Четверть всей книги у меня теперь почти
готова к печати, другая четверть может быть приведена в по¬
рядок в Берлине, а если в Варшаве удастся много работать, то к
середине марта [1883 г. / будет готово всё». Проработав по теме
в общей сложности 19 месяцев, 27 мая 1883 г., в Варшаве, Кареев
начертал последние слова своей диссертации — «Обозреть исто¬
рические судьбы человечества есть высшая задача, которую
могут себе поставить совместными силами философия, психо¬
логия, социология и историческая наука». Успокоившись, сел за
письменный стол и написал Корелину очередное письмо: «Окончил
писание диссертации... Заглавие ее вот какое: «Основные вопро¬
сы философии истории: (Критика историко-философских идей
и опыт научной теории исторического процесса)». В общем я
доволен работой: по полноте материала, по разработанности,
по единству главной идеи, по соответствию состоянию совре¬
менной науки, по обстоятельности критики и по систематич¬
ности собственной моей теории, не хвастаясь, могу сказать, ни
в одной литературе нет ничего соответствующего»'.
24 марта 1884 г. Н. И. Кареев защитил в Москве докторскую
диссертацию «Основные вопросы философии истории» (опубли¬
кована в 3 томах в 1883—1890). С позиций модного в те времена
позитивизма он детально проанализировал взаимоотношения
и
Л
философии и исторического знания. По мнению Кареева, исто¬
рия — это наука преимущественно эмпирическая и описательная
(«кладовая фактов»), а философия истории — наука теоретическая
и конкретно-историческая, исследующая закономерности обще¬
ственных изменений. Важнейшими в историческом процессе явля¬
ются экономический и социальный факторы. Вместе с тем большое
значение для исторического прогресса имеют идеи, умственная
жизнь общества, деятельность отдельных личностей. Позже он еще
уточнит: «Философия истории есть изображение истории с точ¬
ки зрения гипотезы, что у жизни человечества должны быть
только одна разумная цель, одна разумная последователь¬
ность в ее достижении, одна общая всем людям основа этой
последовательности»1 2, с чем никак не мог согласиться Г. В. Пле-
п
Л
ханов, убежденный, что философия истории
это исторический
материализм Маркса, именно состояние производительных сил, как
1 Золотарев В. П. Быстрый труд: к истории создания Н. И. Кареевым док¬
тор. исслед. //Теории и методы исторической науки: шаг в XXI век: материалы
междунар. науч, конф./отв. ред. Л. П. Репина. М.: ИВИ РАН, 2008. С. 283
2 Кареев Н. И. Историко-философские и социологические этюды. СПб.,
1899. С. 180—181.
14
мера власти человека над природой, определяет «свойства социаль¬
ной среды» — ее экономику (экономические отношения) и психо¬
логию (общественное сознание), уровень «зрелости» или «незрело¬
сти» которых зависит от уровня развития орудий и средств труда.
Работа Кареева вызвала большую полемику, которая новой
волной поднималась после каждого переиздания «Основных вопро¬
сов...». Почти скандальный характер имела рецензия «Историосо¬
фия г. Кареева» в «Русской мысли», написанная П. Н. Милюковым1
(под псевдонимом П. Н. М. ), в то время еще начинающим исто¬
риком, едва только получившим приват-доцентуру в Московском
университете. Разбор этого и других откликов Кареев дал в серии
статей «Новые ответы критикам» в «Русском богатстве». Позднее
Кареев писал: «Из всех критиков моей диссертации он (Милю¬
ков) был единственным специалистом по истории»1 2. П. Н. Ми¬
люков относил разрабатывавшиеся Кареевым вопросы «философии
истории» к области «метафизики» и считал их недостойными на¬
учного интереса. Рецензент усматривал в предложенной Кареевым
классификации наук попытку вырыть пропасть между абстрактны¬
ми и конкретными областями знания, подвергал сомнению тезис Ка¬
реева о необходимости сопоставления в научном анализе реальной
действительности с «идеальным миром норм», находил неуместным
выделение в качестве одного из ведущих факторов исторического
процесса «личности», независимой от «среды». Н. И. Кареев хотел
поместить ответ Милюкову в «Русской мысли», но редакция неохот¬
но помещала на своих страницах ответы на статьи и рецензии, по¬
чему и отказала Карееву. В результате Кареев поместил свой ответ
в «Русском богатстве». Он отверг все нападки Милюкова, заявив, в
частности, что никакой пропасти между абстрактными и конкрет¬
ными науками его классификация не предусматривает, и продолжая
настаивать, что именно активная «личность», возвышающаяся над
пассивной «надорганической средой», является главным двигате¬
1 Милюков Павел Николаевич (род. 1859, Москва — умер 1943, Париж).
Русский политический деятель, историк, социолог, профессор, публицист.
Окончив Московский университет в 1882 г., был оставлен при университете
для подготовки к профессорскому званию. С 1920 в эмиграции (Лондон, Па¬
риж).
2 Филимонов В. А. «Основные вопросы философии истории» и «Сущность
исторического процесса и роль личности в истории» Н. И. Кареева в рецензиях
отечественных исследователей. // Теории и методы исторической науки: шаг в
XXI век: материалы междунар. науч. конф./отв. ред. Л. П. Репина. М.: ИВ И
РАН, 2008. С. 287.
15
лем прогресса1. По поводу развернувшейся большой полемики Ка¬
реев издал книгу «Моим критикам».
Истоки натянутых отношений Кареева с Милюковым иногда
связывают с эпизодом, в котором пересеклись их личные жизни.
Молодой профессор Кареев, как и Милюков, увлекся молодой осо¬
бой, укрытой в «Воспоминаниях» Милюкова за криптонимом «И. ».
Она отвергла предложение Кареева, а у Милюкова поинтересова¬
лась, может ли он «рассчитывать приобрести такую же «сла¬
ву», как приобрел Кареев». Это обстоятельство порождало взаим¬
ную неприязнь двух историков. Впоследствии Милюков критиковал
Кареева с рвением, едва ли оправдывавшимся величиной их теоре¬
тических разногласий1 2. Еще будучи второкурсником (1878—1879),
Милюков, послушав курс Кареева по истории XIX в., посчитал «не¬
простительной. дерзостью» научное изложение недавних собы¬
тий истории России.
Для Николая Ивановича всегда на первом месте были науч¬
ные интересы. Учитывая, что Милюков слыл в научной среде кон¬
ца 80-х — начала 90-х гг. XIX в. одним из ведущих специалистов
по русской исторической географии, именно к нему в 1890 г. об¬
ратился Н. И. Кареев по поручению библиографической комиссии
Исторического общества при Петербургском университете с прось¬
бой «взять на себя составление библиографических указаний
по исторической географии и этнографии, а также по истории
колонизации и областей» для задуманного обществом обширного
историко-библиографического предприятия3. Впоследствии этих
двух неординарных людей объединяли не только профессиональ¬
ные, но еще и партийные интересы.
Пережив искания молодости, Николай Кареев встречает девуш¬
ку, которая составила его счастье, с которой жизнь приобрела но¬
вый смысл. В ноябре 1881 г. он женится на юной Софье Андреевне
Линберг (1863—1926), дочери известного педагога, автора учебни¬
ков географии и составителя географических атласов Андрея Лео¬
нардовича Линберга (1837—1905). Она подарила ему двоих детей,
Константина (1883—1945) и Елену (1886—1966), была верным
другом, на чье понимание, помощь и поддержку Николай Иванович
всегда мог положиться. В 1885 г. Кареевы переехали в Петербург.
В августе этого года он начал читать лекции по всеобщей истории
в Петербургском университете в качестве приват-доцента, а в дека¬
1 Макушин А. В., Трибунский П. А. Павел Николаевич Милюков: труды и
дни (1859—1904). Рязань, 2001. С. 99—100.
2 Милюков П. Н. Воспоминания. Т. 1. С. 90,123; Макушин А. В., Трибун¬
ский П. А. Указ. соч. С. 27.
3 Макушин А. В., Трибунский П. А. Указ. соч. С. 47—48.
16
бре 1886 г. получил ученое звание экстраординарного профессора
Петербургского университета, читая курс лекций по всеобщей исто¬
рии. Семейная жизнь была омрачена кончиной отца, И. В. Кареева
(1887); имение Аносово пришлось сдать «в аренду крестьянам...
лишь бы было кому охранять дом...». Жизненные устремления
семьи не терпели остановок. Николай Иванович одновременно
преподавал на Высших женских курсах, в Александровском лицее
(1885—1907), в Политехническом институте, на Курсах воспита¬
п
Л
тельниц и руководительниц физического образования, возглавляв-
мых Петром Францевичем Лесгафтом. Деятельная и энергичная,
Софья Андреевна Кареева была членом Общества для доставления
средств Высших женских курсов с 1889 г., в 1891 г. избрана кан¬
дидатом в члены Комитета. В 1900 г. она вошла в заведование биб¬
лиотекой Бестужевских курсов и занималась этой «безвозмездной
скромной работой» (по выражению Н. И. Кареева) до 1918 г.
Зрелость
Россия, как страна с бурно развивающейся историей, не остав¬
ляла своих граждан в благостных мечтаниях «о судьбах родины», а
втягивала жизни миллионов людей в круговорот непредсказуемых
событий, остаться в стороне от которых было невозможно. Николай
Иванович Кареев как «гражданин достойный» не был «к отчизне хо¬
лоден душой», и жизнь его тоже зависела от происходящего. Бла¬
годаря потенциальным способностям ученого, устоявшимся нрав¬
ственным идеалам, глубокому осознанию значимости избранного
дела для тех, кто идет следом,— жизнь эта была полна событий,
которые только подтверждали в нем высокое развитие духовных и
интеллектуальных возможностей. Иногда не все складывалось глад¬
ко, но трудился он непрестанно, и кажется, возможность самореа¬
лизации придавала ему еще больше сил.
На базе своих университетских курсов Н. И. Кареев подготовил
и опубликовал семитомный (в 9 книгах) труд «История Западной
Европы в Новое время» (1892—1917). Другим важным исследо¬
ванием этого времени стала его книга «Сущность исторического
процесса и роль личности в истории» (1890). Большой популяр¬
ностью пользовались гимназические учебники Кареева. Так, «Учеб¬
ная книга новой истории» (1900) выдержала 15 изданий и была
переведена на болгарский, сербский и польский языки, «Учебная
книга истории Средних веков» (1900) — 9 изданий, «Учебная
книга древней истории» (1901) — 8 изданий.
В 1889 г. Н. И. Кареев стал инициатором создания Историческо¬
го общества при Императорском Санкт-Петербургском университе¬
17
те и главным организатором необходимой подготовительной рабо¬
ты. «Н. И. Кареев задумал хорошее дело, и нельзя не признать
за ним вообще энергии и интереса к работе, а именно, учредить
при ун[иверсите]те «историческое общество»,—писал в своих
«Записках» Е. Ф. Шмурло1. На первом состоявшемся заседании,
неожиданно для Кареева, председателем общества был избран
B. Г. Васильевский1 2. Бескомпромиссный в вопросах чести, Нико¬
лай Иванович не предполагал «закулисных игр»: он был доступен
всем и каждому, искренен до наивности в отношениях с коллегами,
стремился, не считаясь со временем, убедить оппонентов доводами,
а не какими-либо другими способами; никогда не приклеивал оскор¬
бительных (да и всяких других) ярлыков как своим друзьям по нау¬
ке, таки завистникам3. После повторного голосования Н. И. Кареев
стал бессменным председателем (1889—1917), а также редактором
издаваемого обществом «Исторического обозрения». В. Г. Васи¬
льевский и поддерживавший его С. Ф. Платонов4 отказались войти
в состав членов комитета Общества. Долгие годы отношения Ка¬
реева с ними оставались натянутыми. Е. Ф. Шмурло писал тогда:
«Очевидно, Платонов устойчивее и лучше стоит. Вон, говорят,
1 «Мне как историку позволительно оценивать события исторической
меркой». Из «Записок» Е. Ф. Шмурло о Петербургском университете. 1889 г.
От 18. 03. 1889 г./публ. подгот. Л. И. Демина // Отеч. арх. 2006. № 1.
C. 72—99. Шмурло Евгений Францевич (1853—1934) (1853 — ок. 1932),
историк, приват-доцент СПб. университета (1889—1891), профессор по ка¬
федре русской истории в Дерптском университете (1891 —1903), с осени
1903 г. занимает выборную должность ученого корреспондента в Риме при
историко-филологическом отделении Императорской академии наук. Член-
корреспондент Петербургской АН (1911),Почетный доктор Падуанского уни¬
верситета. Труды по историографии, археографии. Оказавшись после октября
1917 г. в положении эмигранта, жил и работал в Риме, Праге.
2 Васильевский Василий Григорьевич (1838—1899) — историк, вы¬
дающийся русский византинист. Член-корреспондент (1876), ординарный
академик (1890) Петербургской АН. Редактор «Журнала Министерства на¬
родного просвещения” (1890—1899). Труды по истории Византии и русско-
византийских отношений.
3 Золотарев В. П. Г. В. Плеханов и Н. И. Кареев: к полемике между двумя
недюжинными умами России // Российские университеты в XVIII — XX веках:
сб. науч. ст. Б. м., 2008. Вып. 9. С. 18.
4 Платонов Сергей Федорович (16(28).VI. 1860 — 10.1.1933) — рус. исто¬
рик, акад. АН СССР в 1920—1931 (чл.-кор. с 1908). Окончил Петерб. ун-т в
1882, с 1899 — проф. этого ун-та. П. был председателем Археогр. комиссии
(1918—1929), Комиссии по изданию соч. А. С. Пушкина (с 1928), директором
Пушкинского Дома Ин-та рус. литературы АН СССР (1925—1929) и Библио¬
теки АН СССР (1925—1928). По своим полит, взглядам П. был монархистом.
После 1917 его полит, взгляды изменились мало. Был арестован, выслан в Са¬
мару (соврем. Куйбышев), где и умер.
18
о нем хорошего мнения и декан, и ректор, я думаю, что нелады
его с Кареевым, возникшие при организации Истории/еского/
общества, скорее послужат ему на пользу, ибо влиятельные
члены факультета держат не кареевскую сторону»'. Отметим,
что Платонов признавал: «за Кареевым ... честь, что он энергично
начал почтенное дело собирания «рассеянной храмины» наших
петербуржских историков, и это меня обезоруживает»1 2.
В течение ряда лет (1892—1905) Н. И. Кареев был редактором
исторического отдела «Энциклопедического словаря Брокгауза и
п
Л
Ефрона», членом комитета Литературного фонда (1892—1917); в
течение нескольких лет работы в фонде — товарищ председателя
и председатель), вице-президентом и президентом Международно¬
го института социологии (1899—1917). В 1890 г. ему, профессору
всеобщей истории, было присвоено ученое звание ординарного про¬
фессора3 Петербургского университета.
За время преподавательской деятельности осуществлялось и
продвижение Н. И. Кареева по службе: коллежский асессор (1 сен-
тября1873), надворный советник (1 сентября 1877), коллежский со¬
ветник (3 октября1884), статский советник (3 октября 1885). Нико¬
лай Иванович «За усердную службу» был награжден несколькими
орденами: Св. Станислава 2-й степени (1887, 27 декабря), Св. Анны
2-й степени (1891, 1 января), Св. Владимира 4-й степени (1894,
1 января), Св. Владимира 3-й степени (1899, 1 января)4.
Многие из тех, с кем общался он в это время, отмечали незау¬
рядную внешность историка, право, достойную кисти художника. В
1905 г., в сентябре, Николай Иванович получил письмо от И. Е. Ре¬
пина, в котором, помимо прочего, были такие строки: «...я почти
каждый день, глядя на начатый с Вас портрет, думаю: когда
же я приспособлюсь окончить или хотя бы привести в прилич¬
ный вид это великолепное лицо?! Задаю себе задачу увидеться с
Вами и сговориться. И все помехи, помехи и неуспехи. В заклю¬
чение просьба моя и Натальи Борисовны принять от нас душев¬
ный привет и передать также Вашей супруге. С желанием Вам
1 «Мне как историку позволительно оценивать события исторической
меркой»... От 30.12.1889.
2 Письма С. Ф. Платонова П. Н. Милюкову: (подгот. В. П. Корзун,
М. А. Мамонтова)// История и историки. 2002: историогр. вести./отв. ред.
чл.-кор. РАН А. Н. Сахаров. М.: Наука, 2002. С. 178.
3 Для получения звания ординарного профессора требовалась учёная сте¬
пень доктора наук.
4 Данные о его продвижении по служебной лестнице установлены по фор¬
мулярному списку, содержащемуся в личном деле (РГИА. Ф. 14. Д. 8612 (О
службе профессора Николая Кареева). Л. 358—374 об.). Информация Влади¬
мира Каплинского на сайте http://kareev. blogspot, com
19
всего лучшего, Илья Репин,»'. Работа над портретом была заверше¬
на И. Е. Репиным в Куоккало в 1908 г.; портрет находится в частном
собрании в Швеции.
«Высокий рост, торжественная поступь, закинутая голо¬
ва, огромный лоб, окаймленный седыми, но еще густыми, длинны¬
ми волосами, ниспадавшими на его широкие плечи (настоящая
львиная грива), размеренный спокойный голос, бесстрастный
(sine ira et studio1 2 3 4) — все это внешнее так подчеркнуто харак¬
теризовало «жреца науки»21. «Он был очень импозантен и инте¬
ресен Все бестужевки были страстно влюблены в интерес¬
ного и речистого лектора и очень любили его предмет»*.
Как лектора его, вероятно, нужно оценивать с поправкой на то,
что научная работа, бесспорно, была для него основной, но к пре¬
подавательской деятельности он относился с чувством огромной
ответственности, творческим подъемом: читал «необязательные
лекции общеобразовательного характера», разрабатывал и ис¬
пользовал новые методы работы.
К манере преподавания Кареева студенты относились по-
разному: кого-то утомляли повторы школьных курсов, кого-то мо¬
нотонность изложения, кто-то и прозвище придумал — Водолей.
Историк Н. П. Анциферов5 вспоминает : «Еще до поступления в
университет я слушал его лекции. Но в них я не нашел главно¬
го: живого общения с минувшим. Меня волновали слова Г. Гей¬
не: «Живя назад жизнью предков, завоевать вечность в царстве
прошедшего». Николай Иванович не умел заставить слушате¬
лей жить в царстве прошедшего. Его интересовали обобщенные
социологические схемы, интересовали его и конкретные исто¬
рические факты, которыми он подкреплял свои схемы. ...И тем
не менее в нем не было никакой позы. Он был вполне естествен,
он не мог быть другим. Прямой и искренний, безукоризненно
честный, он верил в науку как высшее, что создано культурой.
Он был и жрецом, и неустанным тружеником. ...Кареев твердо
1 http://ilya-repin. ru/repin-letters23. php co ссылкой на: Репин И. Е. Из¬
бранные письма. В 2 т. М., 1969. Т. 2.
2sine ira et studio — «без гнева и пристрастия» (Публий Корнелий Та¬
цит).
3 Анциферов Н. П. Из дум о былом: воспоминания / вступ. ст., сост., при¬
мем., аннот. указ, имен А. И. Добкина.— М.: Феникс: Культ, инициатива,
1992. С. 163.
4 Шевцова-Споре Л. А. Воспоминания о И. Е. Репине // Новое о Репине.
Л., 1969. С. 147—154 или сайт http://ilya-repin. ru/memory-repin6. php
* Анциферов Николай Павлович (1889—1958), историк, краевед, один
из организаторов экскурсионного дела в России, кандидат филологических
наук.
20
верил в возможность объективной исторической истины и не¬
преклонно добивался проверки каждого факта (завет Ранке:
Wie es eigentlich gewesen'). Нельзя сказать, что личность не
интересовала его. У него были и любимцы, например Мирабо.
Но как будто личность интересовала его прежде всего своей по¬
литической программой... Мне приходилось беседовать с Нико¬
лаем Ивановичем как-то раз у Ивана Михайловича Гревса1 2. В
беседе он казался много интереснее. Он был мастером рассказа,
который излагал с легким и безобидным юмором»3. Не очень по
душе приходились «широкие картины эпохи» в лекциях Кареева
студенту Викентию Вересаеву, будущему писателю и врачу. Он пи¬
сал: «блестящий Н. И. Кареев; однако за внешним блеском его
лекции угнетала внутренняя их пресность и водянистость. И
меня Кареев совсем не привлекал. Было все равно». Тем не менее
все-таки «блестящий»4.
Семинары Кареева для тех, кто действительно хотел разраба¬
тывать серьезные вопросы, посещали очень многие, объективно
оценивая безусловную глубину его знаний и живое обсуждение
студенческих работ, его простоту и сердечность в отношениях к
студентам. Возможно, новыми замыслами был вдохновлен студент
историко-филологического факультета С.-Петербургского универ¬
и
Л
ситета поэт Николай Гумилев, когда в феврале 1914 г. записался на
лекции по истории Французской революции Кареева, не зная еще,
что это его последний семестр перед уходом на фронт. Лекции Ка¬
реева приходили слушать студенты других факультетов. Например,
Н. К. Рерих, поступив в Академию художеств и в Императорский
С.-Петербургский университет на юридический факультет, слушал
лекции Н. И. Кареева на историко-филологическом факультете. На
лекции по истории Кареева приходили студенты технических отде¬
лений Политехнического института.
В университете «у Кареева образовалась своя особая шко¬
ла учеников, преданных ему»: В. А. Бутенко, Э. Д. Гримм,
1 Wie es eigentlich gewesen- «как на самом деле было» (нем.)
2 Греве Иван Михайлович [4(16).5.1860, с. Лутовиново Воронежской гу¬
бернии — 16.5.1941, Ленинград], русский историк. Профессор Высших жен¬
ских (Бестужевских) курсов в Петербурге (1892—1918), профессор Петер¬
бургского (с 1924 Ленинградского) университета (1899—1941).
3 Анциферов Н. П. Из дум о былом... С. 163—164.
4 Вересаев В. В. Собрание сочинений в 5 т. М., 1961. Т. 5. Воспоминания.
В студенческие годы. С. 292, 293.
21
А. С. Лаппо-Данилевский, П. П. Митрофанов, А. М. Ону, П. Д. По¬
годин, Е. А. Соловьев1 и мн. др.1 2
Он был вместе со студентами и в будни, и в праздники. Сергей
Васильевич Зозулин, студент-экономист приема 1905 г., в письме
оставил нам яркий образ Н. И. Кареева тех лет.
«Кто из русских юношей, окончивших среднюю школу в нача¬
ле нашего столетия, не знал этого имени (Н. И. Кареева — А. С.)?
Курсы всеобщей истории проф. Кареева — «Средние века» и «Новое
время» — были, так сказать, настольными книгами русского юно¬
шества; по этим учебникам истории мы учились, по ним при пере¬
ходе из класса в класс и на аттестат зрелости сдавали экзамены, по
ним составляли себе наше историческое мировоззрение и тем са¬
мым закладывали основы культурно-политического мышления.
Кто из нас, скромных и провинциальных юношей, мог мечтать
слушать живую речь проф. Кареева, иметь непосредственное обще¬
ние со знаменитым ученым, имя которого произносилось с уважени¬
ем не только по всей России, но и за границей?
Я был одним из тех немногих счастливцев, которые, попав в чис¬
ло студентов экономического отделения СПб. Политехнического
института, имел честь и счастье в течение двух лет слушать лекции
проф. Кареева, участвовать в работах на руководимых им семина¬
рах и дважды сдавать у него экзамены.
С тех пор прошло почти полвека, но воспоминания о личности
проф. Кареева, его изумительной исторической эрудиции и, вместе
с тем, необыкновенном умении близко и тепло подойти к молодым
душам, тянущимся к науке, к знанию — эти воспоминания живы
и сильны и посейчас, преодолев и полувековую давность, и гибель
Российской империи, и тридцатилетние странствия по миру.
Внешний облик И. И. Кареева незабываем: несколько выше
среднего роста, с фигурой крепкой, широкоплечий, со львиной
гривой густых седых волос, ниспадающих назад от высокого, выпу¬
клого лба, с умными, зоркими, полными мысли и жизни глазами и
с замечательным, не по возрасту, цветом лица, он невольно оста¬
навливал на себе общее внимание. Николай Иванович всегда чи¬
тал лекции, сидя за кафедрой, не пользуясь никакими записками,
заметками, справочниками и т. п. Речь его лилась неудержимым,
плавным потоком, оттеняя модуляциями голоса наиболее важные,
«ключевые» моменты его лекции. На семинарах, устраиваемых им
1 Соловьев Евгений Андреевич (1867—1905), псевдоним Андреевич —
рус. критик, историк, педагог. Автор статей «Очерки по истории рус. лит.
XIX в. » (1902), «Опыт философии рус. лит.» (1905) и др.
2 Анциферов Н. П. Из дум о былом: воспоминания/вступ. ст., сост., при-
меч. и аннот. указ, имен А. И. Добкина. М .,1992. С. 164.
22
только для студентов, желавших, как он выражался, «вплотную»
заняться постановкой и разработкой основных исторических про¬
блем, Николай Иванович сам руководил занятиями, участвуя нарав¬
не со студентами в прениях по затронутым вопросам или предлагая
самим студентам читать вслух их рефераты и под его руководством
защищать проводимые авторами тезисы.
Помню, как часто докладчики нервничали, отстаивая свои, не
всегда зрело продуманные или неверно изложенные, исторические
контроверзы, и как бережно Николай Иванович, охраняя авторское
самолюбие молодых историков, наводил их на истинный путь объ¬
ективного, научного исследования.
Он никогда не повышал голоса, не раздражался, не вспыхивал
огнем возмущения — иногда он только слегка прищуривался и на¬
чинал говорить медленнее и отчетливее, чем обычно. Помню такой
эпизод. Экзамен по истории на третьем курсе. Прошла первая груп¬
па экзаменующихся — 20 человек. Пятиминутный перерыв. Про¬
фессор остается сидеть за столом, желающие могут выйти из ауди¬
тории.
Один из студентов, проходя аудиторию за спиной профессора,
неожиданно останавливается и, наклоняясь через его плечо, начи¬
нает рассматривать списки экзаменующихся и заметки профессора,
лежащие перед ним на столе.
Проходит полминуты, минута — студент все еще не может ото¬
рваться от обозрения профессорских листов. Аудитория замирает,
кое-где слышен сдержанный смех. Николай Иванович медленно по¬
ворачивает голову и еще медленнее говорит: «Знаете, коллега, на
вашем месте я не сделал бы этого». Надо было видеть мгновенно по¬
багровевшее, потом побледневшее, лицо студента. Этой спокойно
сказанной фразой он был уничтожен. Как-то вдруг уменьшившись в
росте, он вышел из аудитории и больше в этот день в институте не
появлялся.
Простота и сердечность проф. Кареева в его отношениях к сту¬
дентам особенно ярко проявлялись во время его почти ежедневных
прогулок по Сосновке. Он жил в «профессорской колонии» (специ¬
альные здания, где жили только профессора и их семьи) невдалеке
от студенческих общежитий и часто, гуляя, собирал по пути встреч¬
ных студентов и продолжал прогулку, окруженный толпой молоде¬
жи.
Всегда он был бодр, жизнерадостен, полон энергии и всегда
умел серьезную беседу оживить шуткой, анекдотом, беззлобным
юмором»1.
1 Из письма Сергея Васильевича Зозулина, экономиста приема 1905 г. //
Санкт-Петербургский политехнический институт императора Петра Велико¬
23
Н. И. Кареев не просто читал курс лекций, думая о повышении
образовательного и культурного уровня вчерашних гимназистов —
он активно защищал права студенческого братства, выступал про¬
тив политики властей в отношении высшей школы.
Как известно, с 1860-х гг. политика правительства в области
образования привела к усилению контроля студенческой деятель¬
ности, ухудшению материального положения студентов, ужесточе¬
нию режима в высших учебных заведениях. Проблемы накаплива¬
лись, правительство их как бы «не замечало». Знакомая картина...
В 1884 г. были приняты жесткий университетский устав и осо¬
бые «Правила для студентов». Н. И. Кареев был в числе профессо¬
ров, подписавших письмо с критикой этого устава, ограничивающе¬
го права студентов на получение знаний — преподавание всеобщей
истории сокращалось. Уставом 1884 г. вводился институт инспекто¬
ров, имевших право представлять записки об аресте студентов и со¬
держании их в карцере, заключении под стражу на срок до четырех
недель или исключении без права восстановления. Циркуляр мини¬
стра народного просвещения И. Д. Делянова от 18 июня 1887 г., по¬
лучивший в народе характерное название «Циркуляр о кухаркиных
детях», запрещал некоторым категориям детей поступление даже
в гимназии. В университетах увеличивалась плата за обучение до
70 руб. (до этого она составляла от 15 до 50 руб.). В июне 1889 г.
введены «Временные правила», позволявшие за участие в беспоряд¬
ках отдавать студентов в солдаты.
Все это вызвало подъем студенческого движения, которое про¬
являлось в различных формах: коллективный бойкот лекций ре¬
акционных профессоров, неподчинение распоряжениям учебного
начальства, участие в неразрешенных сходках, кратковременные
забастовки, коллективные петиции, манифестации и т. д.
В 1894 г. была составлена и подана государю через Союзный
совет петиция, содержащая пять основных требований: 1) универ¬
ситетское самоуправление; 2) свобода преподавания; 3) свободный
доступ к высшему образованию всех получивших среднее без раз¬
личения пола, национальности и вероисповедания; 4) уменьшение
платы за обучение; 5) свобода студенческих организаций.
Могли студенты тогда надеяться на преобразования? Готов ли
был император к реформам, назревшим во всех слоях общества? В
речи к представителям дворянства, земств и городов, произнесен¬
ной в 1895 г., Николай II сказал хорошо известные слова: «Мне из¬
вестно, что в последнее время слышались в некоторых земских
собраниях голоса людей, увлекавшихся бессмысленными мечта¬
го: юбил. сб., 1902—1952 / под. ред. А. А. Стаховича, Е. А. Вечорина. [Париж]:
Изд. Об-ния С.-Петерб. политехников, 1952. С. 111 —114.
24
ниями об участии представителей земства в делах внутренне¬
го управления. Пусть все знают, что я, посвящая все свои силы
благу народному, буду охранять начало самодержавия так. же
твердо и неуклонно, как охранял его мой незабвенный покойный
родитель». Речь Николай читал по записке, вложенной в круглую
барашковую шапку, которую он держал в руках. От волнения он,
вместо «несбыточными мечтаниями», как стояло в тексте напи¬
санной для него речи, прочел «бессмысленными мечтаниями»1.
8 февраля Петербургский университет должен был праздно¬
вать день своего основания. 4 февраля 1899 г., за несколько дней до
праздника, на официальном стенде Санкт-Петербургского универ¬
ситета под стеклом появилось объявление:
«8 февраля, в день празднования годовщины Импера¬
торского С. П. Б. Университета нередко происходят со сто¬
роны студентов нарушения порядка и спокойствия на улицах
С.-Петербурга и в публичных собраниях. Беспорядки начинают¬
ся немедленно по окончании университетского акта шествием
студентов большой толпой с пением песен и криками «ура!»
по Дворцовому мосту и даже по Невскому проспекту. Вечером
происходят шумные вторжения в рестораны, увеселительные
заведения, в цирк, в Малый театр. Смежные с этими заведения¬
ми улицы бывают до глубокой ночи пересекаемы возбужденной
толпой, что дает повод к прискорбным столкновениям и вы¬
зывает неудовольствие публики. Общество столицы давно об¬
ратило внимание на эти беспорядки; оно возмущается ими и
осуждает за них университет и все студенчество, тогда как
в них участвует только небольшая его часть. Закон предусма¬
тривает такого рода беспорядки и за нарушение общественной
тишины и спокойствия подвергает виновных аресту до 7 дней
или денежному штрафу до 25 руб. Если же в этих нарушениях
будет участвовать целая толпа людей, которая не разойдется
по требованию полиции, то упорствующие подвергаются аре¬
сту до 1 месяца или штрафу до 100 р. А если будет необходимо
прекратить беспорядок силою, виновные подвергаются аресту
до 3 месяцев или штрафу до 300 рублей. 8 февраля полиция обя¬
зана охранять тишину и спокойствие совершенно так же, как
и во всякий другой день года. Если произойдет нарушение поряд¬
ка, полиция обязана прекратить его, во что бы то ни стало. За¬
кон предписывает также употребление силы для прекращения
беспорядков. Последствия такого столкновения с полицией мо¬
гут быть очень печальны. Виновные могут подвергнуться: аре¬
1 Николай II: материалы для характеристики личности и царствования.
М„ 1917.С. 56—57.
25
сту, лишению льгот, увольнению и исключению из университе¬
та и высылке из столицы. Считаю необходимым предупредить
об этом г.г. студентов. Студенты должны исполнять законы,
охраняя тем честь и достоинство университета. Ректор уни¬
верситета В. Сергеевич».
Студенты справедливо посчитали для себя унизительными
угрозы и запугивания. В день празднования , создав шум в зале,
они не дали ректору произнести торжественную речь, а позже, на
улице, произошли столкновения с ожидавшими их отрядами конной
полиции. Студенты стали кидать в полицейских снежками, тогда по¬
ручик скомандовал «Марш маршем!» и добавил слова, которые по¬
том упоминались в студенческом бюллетене: «Не повесят же нас из-
за этой сволочи студентов!» Полицейские ворвались в безоружную
толпу, топча людей лошадьми и избивая их нагайками. Как отмеча¬
ют свидетели, при этом пострадали и случайные прохожие.
п
Л
На другой день, 9 февраля, в университете собралась гранди
озная сходка, на которой присутствовало около 2000 человек, т. е.
более половины всех студентов. Ректор выступил на сходке, предло¬
жив всем разойтись. На этот раз его речь не прерывалась, поскольку
предшествовавшие события уже отошли на второй план, и студенты
считали, что полицейским произволом нанесено оскорбление чести
всего университета, поэтому за нее должны вступиться и профес¬
сора, и администрация. 10 февраля, вместо занятий, университет
забастовал. Тогда в его аудитории была введена полиция. В ответ
на столь наглое попрание университетской автономии 12 февраля
прекратили занятия студенты всех без исключения вузов Питера.
Даже таких специфических, как Военно-медицинская академия и
Санкт-Петербургская духовная академия.
Н. И. Кареев поддерживал студентов в их требованиях свободы
собраний. Вместе с некоторыми другими профессорами он на засе¬
дании университетского совета, обсуждавшем вопрос о наказании
студентов за организацию «волнений и беспорядков», выступил за
смягчение и полную отмену наказаний и предложил университет¬
ским коллегам ходатайствовать о немедленном прекращении по¬
лицейских мер воздействия, а также подписал письмо профессоров
Петербурга министру народного просвещения, содержавшее про¬
тест против полицейского произвола1. Сочувствуя студентам, Ни¬
колай Иванович отметил в своих записках: «Жалко было жертв
начальственного возмездия, когда наиболее живые и впечатли¬
тельные юноши исключались из университета, заключались в
1 Лаптева Л. П. Русский историк Н. И. Кареев и его взаимоотношения с
политическими режимами России//Проблемы славяноведения. Брянск, 2000.
Вып. 2. С. 91—92.
26
тюрьмы, высылались в глухую провинцию, где часто опускались
и гибли»1.
Николай Иванович работал в «Обществе вспомоществования
студентам Императорского С.-Петербургского университета», кото¬
рое решало вопросы материальной поддержки особо нуждающихся,
был одним из основателей Бюро для приискания студентам рабо¬
ты. Все книги Кареева по вопросам образования и самообразования
учащейся молодежи выпускались с благотворительными целями.
Чистый доход от изданий поступал в пользу необеспеченных сту¬
дентов различных учебных заведений для облегчения их материаль¬
ного положения1 2. Многих студентов с их заботами и проблемами он
очень хорошо знал.
Санкт-Петербургский университет находился под непосред¬
ственным наблюдением министра народного просвещения И. Д. Де-
лянова3, следившего, какие курсы читались в университете, и если
ему не нравилось название, он мог, даже не зная, что это такое, вы¬
черкнуть тот или иной курс. Это и произошло с курсом Н. И. Карее¬
ва «Теория культурного процесса истории» из-за ... «непонятности
министру названия»(1). Министр просвещения контролировал и по¬
литическую благонадежность преподавателей — примерно пятая
часть всего профессорско-преподавательского корпуса столичного
университета в конце XIX в. находилась в поле зрения политической
полиции и причислялась к категории неблагонадежных. Н. И. Каре¬
ев, наряду с другими «лицами сомнительной благонадежности»,
находился под негласным полицейским надзором, ведь идейное
влияние профессуры выходило за пределы университетских ауди¬
торий. Занимаясь издательской и просветительской деятельностью,
принимая участие в работе органов местного самоуправления,
представители преподавательской корпорации транслировали свои
общественно-политические взгляды в достаточно широкие слои го¬
родского общества. В этих условиях «благонадежность» профессора
была чрезвычайно важна для власти, невозможно было допустить
вольнодумство в университетах, которые, согласно первой главе
первого раздела Устава 1884 г., «состояли под особым покрови¬
тельством Его Императорского Величества и именовались Им¬
ператорскими» .
1 Кареев Н. И. Прожитое и пережитое. Л., 1990. С. 197.
2 Лыскова И. Е. Российская молодежь конца XIX — начала XX в. о про¬
блемах образования: (по арх. материалам Н. И. Кареева) //Становление и раз¬
витие системы управления в России. Сыктывкар, 2008. Вып. 4. С. 74.
3 Пост министра народного просвещения И. А. Делянов занимал с 1882
по 1897 гг.
27
Осуществлялся фактически пошаговый контроль. Так, в июле
1899 г. министр внутренних дел И. Л. Горемыкин направил мини¬
стру народного просвещения Н. П. Боголепову «список, чинов ад¬
министрации, профессоров и доцентов С.-Петербургского уни¬
верситета с указанием сведений, имеющихся в Министерстве
внутренних дел о деятельности названных лиц». Среди проче¬
го читаем: «присутствовал в Казанском Соборе на панихиде по
окончившей жизнь самоубийством [.../ слушательнице Высших
женских курсов1» (заслуженный ординарный профессор В. И. Ла-
манский, ординарный профессор Н. И. Кареев, экстраординарные
профессора С. Ф. Платонов, Г. В. Форстен и другие). В «Списке...»
приводятся сведения, начиная со студенческих лет. Самые обшир¬
ные тексты характеризуют «ординарного профессора Н. И. Карее¬
ва», «экстраординарного профессора С. Ф. Ольденбурга», приват-
доцента А. А. Исаева. Помимо фактов участия этих лиц в тех или
иных сомнительных, с точки зрения власти, мероприятиях и пере¬
числения подозрительных знакомств, в документе изложены когда-
то высказанные ими мысли1 2.
В сентябре 1899 г. Николай Иванович был отстранен от пре¬
подавания в Санкт-Петербургском университете «за неблагона¬
дежность» и уволен с Высших женских курсов. Необоснованное
устранение Кареева от преподавательской деятельности вызвало
негативную реакцию декана историко-филологического факульте¬
та академика П. В. Никитина3, пытавшегося защитить Кареева и в
своей служебной записке на имя начальства рекомендовавшего его
как чрезвычайно ценного преподавателя и талантливого ученого,
пользующегося уважением коллег и студентов. Однако отстоять
Кареева не удалось4. Увольнение Кареева не встретило особого
«протеста» у большинства «платоновцев», но переписка этого пери¬
ода показывает, сколь глубоки были переживания почтенного про¬
1 В 1897 г. в Петропавловской крепости известная революционерка, член
«группы народовольцев» М. Ф. Ветрова в знак протеста против измывательств
над ней царских тюремщиков, облив себя керосином, сгорела заживо. Это из
ряда вон выходящее событие взволновало общественность, вызвало студенче¬
ские демонстрации протеста.
2 Грибовский М. В. Политический надзор над профессорами и препода¬
вателями российских университетов в конце XIX — начале XX века //Вести.
Том. ГУ. №1(13)2011. С. 25,28; ГАРФ. Оп. 226 — 247, 316. Ед. хр. 40856,
1898—1917. Особый отдел. Вт. ч. Персональное делоН. И. Кареева.
3 Никитин Петр Васильевич (1849— 1916) — академик, филолог-классик,
исследователь древнегреческой и византийской литературы; в течение шест¬
надцати лет (1900—1916) являлся вице-президентом Академии наук.
4 Козловский В. В., Осипов И. Д. Синтез истории и социологии в трудах
Николая Кареева // Журн. социологии и социал, антропологии. 2000. Т. III,
№ 4. С. 87.
28
фессора и сколь возмущена была научная корпорация произволом
чиновников. В своих письмах выражали сочувствие и поддержку
Е. В. Белявский, П. Г. Виноградов, А. А. Кизеветтер, В. П. Бузескул
и др. До глубины души возмущенный происходящими событиями
А. С. Лаппо-Данилевский в августе 1899 г. писал жене из Киева с
Археологического съезда: «Уменя большое сомнение, оставаться
ли в университете или выбираться из ловушки как бы нарочно
устроенной не только для студентов, но и для профессоров»'.
Будучи уволен из университета, Н. И. Кареев работает в не¬
скольких общественных организациях, в том числе принимает
деятельное участие в организации и делах Союза взаимопомощи
русских писателей. Эта организация проявляла оппозиционный
по отношению к правительству дух, что, разумеется, вызывало
противодействие властей. В донесении министра внутренних дел
царю Николаю II (1901) говорится, что Союз взаимопомощи рус¬
ских писателей «ведет деятельность, совершенно несогласную с
требованиями его устава, и порицает действия правительства
против печати». Далее идет речь о заседании Союза 19 февраля
1901г., в день 40-летия манифеста об освобождении крестьян. Ми¬
нистр доносит царю, что на этом заседании «произносились речи
тенденциозного содержания», причем профессор Н. И. Кареев
заявлял по поводу празднования 19 февраля, что « русская дей¬
ствительность так мрачна, так отвратительна, что праздно¬
вать 19 февраля было бы нелепо; от реформ Александра II не
осталось ничего, а то, что замышляет правительство в близ¬
ком будущем, прямо зловеще. Единственным протестующим
элементом является молодежь, но с нею умеют расправлять¬
ся, а общество безмолвно»2. А в марте 1901 г. Союз взаимопомощи
русских писателей был закрыт постановлением петербургского гра¬
доначальника за выраженный протест против избиения студентов
во время студенческой демонстрации в Петербурге 4 марта 1901 г.
Поддерживая по многим позициям студенческое движение,
но обеспокоенный состоянием мировоззрения молодежи, тем, что
студенты «не понимают истинного назначения университета»
и считают, что он «существует для того, чтобы готовить
революцию»21, Кареев написал несколько работ-обращений к моло¬
1 Филимонов В. А. Н. И. Кареев в 1899—1906 гг. : параметры «досугового
дискурса» историка // «Курорт» в дискурсивных практиках социогуманитарно-
го знания: материалы междунар. науч. конф. (Пятигорск, 27—29 апр. 2007).
Ставрополь—Пятигорск—Москва, 2007. С. 159.
2 Лаптева Л. П. Русский историк Н. И. Кареев и его взаимоотношения с
политическими режимами России...С. 93.
3 Кареев Н. И. Прожитое и пережитое. Л., 1990. С. 204.
29
дежи об образовании — «Письма к учащейся молодежи о самооб¬
разовании» и «Беседы о выработке миросозерцания».
Для Николая Ивановича особое значение имело сочетание слов
«учащаяся молодежь»: «учиться вообще еще не значит учиться в
школе; учащаяся молодежь — это(лица) обоего пола, которые
учатся в учебных заведениях, на публичных лекциях, из книг.
Школьная молодежь не всегда, к сожалению, бывает учащая¬
ся; бывает молодежь только веселящаяся, только кутящая и
мало ли что делающая, но, к сожалению,— повторяю это «к
сожалению»,— только не учащаяся. Самообразование есть то
же учение: раз молодой человек занимается самообразованием,
стремится к нему или, по крайней мере, начинает чувствовать
в этом потребность, он — «учащаяся молодежь». Именно такую
аудиторию, полную желания и стремления к совершенствованию
своего образования, имел в виду Н. И. Кареев, когда писал свои кни¬
ги. Главной целью образования вообще, и самообразования в част¬
ности, должны быть, по мнению Кареева, формирование мировоз¬
зрения и всестороннее развитие личности1. В работах, обращенных
к молодежи, он говорил об умении учиться и думать, ставить цели и
достигать их, вырабатывать программу самообразования и опреде¬
лять необходимый круг чтения, о том, что «самообразования не
может быть без миросозерцания»', человек должен все видеть,
слышать, читать и все это осмыслять самостоятельно. Он должен
сам выработать миросозерцание, а не пассивно принимать на веру
все ему сказанное.
На молодежную аудиторию рассчитана и работа «Мысли об
основах нравственности» (1895) — результат бесед с молодым
историком М. Г. Василевским, юным другом и секретарем Карее¬
ва. «Сотни и тысячи юношей...ставят себе вопросы о цели и
ценности жизни, о должном и справедливом, о нравственной
ответственности и моральной свободе. ...Я желал бы, однако,
чтобы все такие молодые люди...не успокаивались на тех или
других догматических решениях этической проблемы, а искали
это решение на пути безостановочного движения критической
мысли...»1 2 Кареев убежден, что человек может и должен искать
смысл своей только собственной жизни, так как ему неподвластно
осознать нечто иное в силу психологических возможностей. Само¬
реализация человеческой личности в соответствии с целями, по¬
ставленными самим человеком в рамках своей жизни,— так может
1 Лыскова И. Е. Российская молодежь конца XIX — начала XX в. о про¬
блемах образования: (по арх. материалам Н. И. Кареева). С. 58.
2 Кареев Н. Мысли об основах нравственности. Пролегомены по этике.
СПб.,1905. С. VII.
30
решаться этот вопрос. Истинная цель, по Карееву,— достижение
действительного блага — лежит в самой жизни человека, «ста¬
вится ему им самим» и заключается в «высшем удовлетворении
и наслаждении в деятельности, направленной на увеличение добра
в мире». Верховным нравственным критерием объявляется общее
благо и счастье: «Я не могу осуществить всеобщего счастья, но
могу достигнуть сознания, что я делаю все, что от меня зави¬
сит, для осуществления всеобщего счастья, и это сознание мо¬
жет доставить мне величайшее наслаждение»1. 7 апреля 1896 г.
на С.-Петербургских высших женских курсах состоялась публичная
лекция известного философа Александра Ивановича Введенского1 2,
в которой он подверг критике «книжку» Кареева. Вера в бессмертие
души является для Введенского тем обязательным и непременным
условием, без которого ставить и решать проблему смысла челове¬
ческого бытия невозможно.
В первые годы нового столетия Николай Иванович продолжал
заниматься наукой, преподавал в школах, гимназиях, лицеях. В
1901/1902 году в Русской высшей школе общественных наук в
Париже3 он прочитал курс лекций «Об основах социологии», носив¬
ший чисто полемический характер и целиком направленный против
«экономического материализма», как называли тогда марксизм4.
Тогда же он выпустил три учебника — «Учебные книги» по истории
Средних веков, по истории Нового времени и по истории Древне¬
го мира, которые впоследствии выдержали в сумме 35 изданий5. В
качестве редактора он много лет (1900—1914) работал в издатель¬
ском проекте «История Европы по эпохам и странам в Средние века
и Новое время».
В 1902 г. он был приглашен на должность преподавателя исто¬
рии в Санкт-Петербургский политехнический институт. «Я очень
1 Стрелец Ю. Ш. Смысл жизни человека в философско-антропологическом
измерении: учеб, пособие. Оренбург: ГОУ ОГУ, 2003. С. 77.
2 Введенский Александр Иванович (1856—1925), русский философ и пси¬
холог. С 1890 профессор философии Петербургского университета. Универси¬
тетский курс Введенского «Логика как часть теории познания» был удостоен
премии Петра Великого. Инициатор учреждения первого в России Философ¬
ского общества при Петербургском университете и его бессменный председа-
тельс 1899по 1921 г.В20-х гг. активный участник философских диспутов, где
выступал против материализма и марксизма.
3 Русская высшая школа общественных наук в Париже была организована
в 1901 г. группой либеральных профессоров. В 1906 г. закрылась по причине
«политических разногласий между профессорами и студентами школы».
4 Пермский П. Лекции Ленина в Парижской школе общественных наук в
1903 году//Ист. журн. 1937. № 1. С. 50.
5 Филимонов В. А. Н. И. Кареев.... С. 160.
31
обрадовался, когда старый знакомый А. С. Посников, назначен¬
ный деканом экономического отделения в только что учреж¬
денном Политехническом институте, пригласил меня взять
на себя в этом новом высшем учебном заведении чтение лекций.
Кроме меня, историю здесь стал преподавать И. М. Греве, через
год, впрочем, оставивший институт, после чего я оставался
один год на все отделы истории»1. С этим вузом судьба связала
Кареева до 1914 г. Будучи преподавателем экономического факуль¬
тета, он подготовил и издал потом пять своих курсов под общим
заглавием: «Типологические курсы по истории государственного
быта» («Государство-город античного мира», «Монархии Древнего
Востока и греко-римского мира», «Поместье-государство и сослов¬
ная монархия Средних веков», «Западноевропейская абсолютная
монархия XVI — XVIII веков» и «Происхождение современного
народно-правового государства»).
Кареев активно работал в комитете Литературного фонда (одно
время был его председателем), в отделе для содействия самообра¬
зованию (где был фактическим председателем) и в Союзе взаимо¬
помощи русских писателей (1897 — 1901). В основанном в 1905 г.
Союзе деятелей высшей школы состоял председателем «Академиче¬
ской комиссии», разрабатывавшей основные вопросы строя и быта
высших учебных заведений.
Руководствуясь исключительно внутренними мотивами, про¬
фессор истории всегда занимал активную гражданскую позицию. В
1903 г. Н. И. Кареев был среди 34 представителей отечественной
науки, литературы и искусства, кто обратился с воззванием «Крус¬
скому обществу», протестовавшему против смертной казни. Среди
подписавших воззвание были В. И. Вернадский, В. Г. Короленко,
А. И. Куприн, И. Е. Репин, Вл. И. Немирович-Данченко,Е. В. Тарле,
Н. А. Бердяев и К. К. Арсеньев1 2. Назревали революционные собы¬
тия, в обществе было неспокойно, всюду говорили о необходимых
реформах.
В конце 1904 —начале 1905 г. Н. И. Кареев участвовал в ра¬
боте инициативного кружка, объединявшего «наиболее передовых
профессоров» петербургских высших учебных заведений. Кружок
выработал «текст декларации политического содержания», на¬
званной «Записка о нуждах просвещения», а позже получившей на¬
звание «Записки 342» — по числу подписантов — представителей
отечественного научного сообщества, среди которых было 16 ака¬
1 Кареев Н. И. Прожитое и пережитое. С. 223.
2 Дунаевский В. А., Чапкевич Е. И. Евгений Викторович Тарле: человек
в тисках беззакония // Трагические судьбы: репрессированные ученые Акаде¬
мии наук СССР. М.: Наука, 1995. С. 109.
32
демиков, 125 профессоров, 201 приват-доцент, преподаватель, ас¬
систент и лаборант. Среди них К. А. Тимирязев, В. И. Вернадский,
И. П. Павлов, С. Ф. Ольденбург, А. Н. Веселовский, А. Н. Бекетов,
А. А. Шахматов.
«Записка... » стала первым обращением российских ученых ко
всему обществу, изложением их общей политической программы,
взгляда на дальнейшую судьбу России. В ней были и такие строки:
«Наш школьный режим представляет собой общественное и
государственное зло: попирая авторитет науки и задерживая
ее развитие, он вместе с тем оказывается бессильным осу¬
ществить великие задачи просвещения и обеспечить народу
широкое развитие его духовных сил... Усражающее состояние
отечественного просвещения не дозволяет нам оставаться
безучастными и вынуждает нас заявить наше глубокое убеж¬
дение, что академическая свобода несовместима с современ¬
ным государственным строем России... Мы... высказываем
твердое убеждение, что для блага страны безусловно необхо¬
димо установление незыблемого начала законности и нераз¬
рывно с ним связанного начала политической свободы. Опыт
истории свидетельствует, что эта цель не может быть до¬
стигнута без привлечения свободно избранных представите¬
лей всего народа к осуществлению законодательной власти...
Только на этих основах обеспеченной личной и общественной
свободы может быть достигнута свобода академическая —
это необходимое условие истинного просвещения»'.
Не прошло и месяца, как к «Записке 342» присоединилось бо¬
лее 1800 ученых из всех университетских городов. Весной 1905 г.
петербургские профессора объединились в Академический союз,
ставивший своей целью сплочение всех русских научных сил для
«достижения и обеспечения нормального устройства академиче¬
ского быта на началах академической свободы и автономии». К
октябрю 1905 г. Академический союз составляли 44 организации
39 высших учебных заведений. Отделение Союза образовали и про¬
фессора, по разным причинам оказавшиеся во Франции,— препода¬
ватели Высшей вольной школы политических наук в Париже. Среди
них были Илья Мечников, Максим Ковалевский, Юрий Гамбаров,
Павел Виноградов, Иван Лучницкий, Максим Винавер и, конечно,
Николай Кареев.
В 1904—1906 гг. Н. И. Кареев был избран гласным Санкт-
Петербургской городской думы. В этом качестве он «со товарищи»
стал участником некой «импровизации».
1 Наши дни. 1905. 19/1. №22.
33
7 января 1905 г. во время товарищеского рождественского обе¬
да гласных городской думы неожиданно пришла новость, что во
время крещенских празднеств, в которых принимал участие Нико¬
лай II, традиционный салют из Петропавловской крепости оказал¬
ся с картечью. Император, к счастью, не пострадал. Как вспоминал
Н. И. Кареев, «известие это пришло, когда выпито было доволь¬
но много вина, что придало начавшейся в зале монархической
демонстрации прямо неистовый характер. Сообщив о проис¬
шествии, хозяин (городской голова Делянов) предложил тост за
царя в таких холопских выражениях, что без всякого уговора
мы трое (Кедрин, Набоков' и я) не сочли для себя возможным
к нему присоединиться и не встали со своих мест». «Ну что же
это вы, господа?» — добродушно покачал головой гласный го¬
родской думы, генерал П. П. Дурново. На это последовал ответ
Набокова: «Мы были приглашены на товарищескую трапезу, а
не для политической демонстрации»1 2.
Лучшие свойства характера Н. И. Кареева — честь, стремле¬
ние к справедливости — особенно проявились в январских событи¬
ях 1905 г., которые привели к печально известному Кровавому вос¬
кресенью. Как известно, забастовка рабочих Путиловского завода
переросла в массовую — 8 января в ней участвовало ок. 150 тыс.
человек. Родилась идея идти с прошением к царю, идея заведомо
бессмысленная и небезопасная. Власть бездействовала. Царь уехал
в Царское Село. Министр внутренних дел Святополк-Мирский, ме¬
сяц назад подавший в отставку, обсуждал события с Николаем II.
Градоначальник Фуллон верил в благонамеренность Гапона и его
организации. Но войска в центре города выставили, боевые патро¬
ны дали.
Вся страна следила за происходящим. В своем дневнике В.Г. Ко¬
роленко писал: « 8 января было собрание писателей и лиц интел¬
лигентных профессий, которые послали 9 человек депутатов
к Св [ ятополк]-Мирскому, чтобы убедить — принять депута¬
тов рабочих и не проливать крови... »3 В составе депутации был
и Н.И. Кареев.
Не застав Святополк-Мирского, депутация переговорила с
ожидавшим ее командиром Отдельного корпуса жандармов, то¬
варищем министра внутренних дел К. Н. Рыдзевским и, ничего не
1 Набоков Владимир Дмитриевич (21.07.1869 — 28.03.1922) — русский
политик, криминалист, публицист, один из организаторов и лидеров партии
кадетов, товарищ (заместитель) председателя ее ЦК. Сын министра юстиции
Д. Н. Набокова и Марии фон Корф, отец писателя В. В. Набокова.
2 Кареев Н. И. Прожитое и пережитое. С. 228.
3 Короленко С. В. Книга об отце. Ижевск: Изд-во «Удмуртия», 1968.
С. 138.
34
добившись, почти ночью отправилась к председателю Комитета ми¬
нистров С.Ю. Витте. Депутация просила довести до сведения Ни¬
колая II и министра внутренних дел о мирном характере шествия
рабочих, о необходимости допустить их к царю для передачи пети¬
ции. Они просили не оказывать сопротивления народу увидеть свое¬
го государя, не отдавать приказ армии и полиции стрелять в людей.
Витте ответил, что Святополк-Мирский и Николай II располагают
более точной информацией о положении дел, чем депутация, а он,
председатель Комитета министров, бессилен что-либо сделать. По
настоянию депутации Витте звонил Святополк-Мирскому и про¬
сил принять их, но министр отказался. Депутация вернулась ни с
чем, а через три дня, в ночь на 11 января, весь ее состав — А.В. Пе-
шехонов, Н. Ф. Анненский, И. В. Гессен, В. А. Мякотин, В. И. Се-
мевский, А. М. Горький, Е. И. Кедрин и Н. И. Кареев — был пре¬
провожден в Петропавловскую крепость, пощадили только старика
К.К. Арсеньева, но позже арестовали и его1.
Пробыв 11 дней в Петропавловской крепости, Н. И. Кареев
выходит на свободу. Заточение, пусть и не столь длительное, дало
время осмыслить происходящее, укрепиться в своих нравственных
ориентирах. В течение всей жизни он оказывал посильную в пред¬
лагаемых обстоятельствах помощь тем, в ком видел стремление к
свободе и справедливости. В том же году, осенью, Н. И. Кареев, со¬
стоявший членом комитета Литературного фонда, содействовал на¬
значению пенсии Герману Лопатину, профессиональному револю¬
ционеру, чье здоровье было подорвано многолетним пребыванием
в Шлиссельбургской крепости. Кареев был знаком с Лопатиным,
часто встречал его в доме Водовозовых1 2, где собиралась и револю¬
ционно настроенная молодежь, и демократическая интеллигенция,
сочувствовавшая подполью, но не принимавшая прямого участия в
его деятельности, и представители раннего легального народниче¬
ства3. Сохранилась запись в «Журнале заседания Комитета Обще¬
ства для пособия нуждающимся литераторам и ученым («Литера¬
турный фонд»)» (№ 23 от 7 ноября 1905 г.): «Слушали: Заявление
Н. Ф. Анненского, Н. И. Кареева и С. А. Венгерова. Надо прийти
на помощь <... > Г. А. Лопатину, освобожденному из Шлиссель¬
бургской крепости. Определили: назначить продолжительное
1 Лурье Ф. Политический сыск в истории России, 1649—1917 гг. М.:
Центрполиграф, 2006. С. 261—262.
2 Водовозов Василий Иванович — выдающийся педагог (1825 — 1886),
Елизавета Николаевна Водовозова-Семевская (1844—1923), писательница
мемуарного жанра, жена В. И. Водовозова.
3 Виленская Э., Ройтберг Л. Вступительная статья // Водовозова Е. Н. На
заре жизни. М.,1964. Т. 1. С. 8.
35
пособие по 40 руб. в месяц на год» . В 1906 г. пенсия была продлена
еще на год.1
Несправедливо звучит некоторая ирония характеристики Ни¬
колая Ивановича, данная выпускником С.-Петербургского универ¬
ситета Н. П. Анциферовым : «Н. И. Кареев мне представляется
законченным типом русского либерала. Он придавал большое
значение своей мало оцененной, как казалось ему, политической
деятельности. (Он был депутатом кадетской фракции I Гос.
думы. Он подписал и Выборгское воззвание). В кабинете его над
громоздким диваном висела картина (масло), изображающая
его сидящим на койке в каземате Петропавловской крепости
(после Кровавого воскресенья 9 января 1905 г.). Все эпохи инте¬
ресовали его. Про Кареева можно сказать,... что он был прежде
всего ученым и его попытки политической деятельности выте¬
кали из чувства долга, но мало соответствовали вкусам этого
профессора, его способностям «гражданина». 1 2
Во-первых, Николай Иванович достаточно самокритично от¬
носился к себе как политику: «...Уже на первых порах всей своей
партийной деятельности я стал понимать, что не рожден для
политической карьеры. Если в конце концов я вступил в полити¬
ческую партию, работал в ней, не отказался от кандидатуры
в члены Думы, то больше исполнял то, что мне казалось требо¬
ванием гражданского долга, чем испытывал непосредственное
влечение к политической деятельности»3.
Во-вторых, обид из-за неоцененности и никакого самолюбова¬
ния он себе не позволял и по-человечески просто вспоминал о созда¬
нии картины: «Когда перед освобождением мне вернули мои вещи,
я зарисовал в записной книжке вид моей камеры, по которому
М. И. Мокиевская, жена нашего приятеля, бывшая художницей,
сделала увеличенный рисунок, послуживший для написания мас¬
ляными красками моей портретной фигуры в тюремной обста¬
новке. Написать такую картину предложила мне и написала
известная в свое время портретистка Е. С. Кавос, урожденная
Зарудная. Картина эта была выставлена на небольшой вы¬
ставке портретов членов кадетской партии в 1906 г. »4.
Н. И. Кареев не был «профессиональным политиком», но его
гражданская позиция, продиктованная внутренними убеждениями,
1 Лопатин Г. А. Письмо к С. А. Венгерову // Ежегодник рукописного от¬
дела Пушкинского Дома, 1975. М.: Наука, 1977. Дается ссылка на хранение
документа в фонде 155 ИРЛИ .
2 Анциферов Н. П. Из дум о былом: воспоминания. М .,1992. С. 164.
3 Кареев Н. И. Прожитое и пережитое. С. 234.
4 Там же. С. 229—230.
36
была вполне определенной — он был сторонником конституцион¬
ных реформ в России. В 1905 г. он одним из первых вступил в кадет¬
скую партию.
Кадеты, лидером которых был давно известный Карееву, теперь
уже профессор, историк П. Милюков, признавали необходимость
реформ в рамках существующего строя. В своей программе кон¬
ституционные демократы, в отличие от крайне левых, игравших на
разжигании социальных конфликтов, подчеркивали внеклассовый,
общенациональный характер своих требований. Свобода печати,
собраний и совести, неприкосновенность личности, гражданское
равноправие вне зависимости от пола, национальности и вероиспо¬
ведания, упразднение сословных различий, выборы на основе все¬
общего, равного, прямого и тайного голосования, введение всеобще¬
го бесплатного начального обучения, отмена смертной казни — все
эти меры были отнесены кадетами к разряду первоочередных. Ра¬
бочим партия обещала введение восьмичасового рабочего дня, кре¬
стьянам — «увеличение площади землепользования населения...
государственными, удельными, кабинетскими и монастырскими
землями, а также путем отчуждения за счет государства... частнов¬
ладельческих земель».
Необходимым условием для проведения этих реформ, по убеж¬
дению кадетов, было дальнейшее преобразование государственного
устройства. Россия, подчеркивалось в программе партии, должна
была стать не просто конституционной, а «конституционной и пар¬
ламентарной монархией», в которой «министры ответственны перед
собранием народных представителей»1. Кадеты отвергали насилие
и признавали лишь законные меры. Они признавали отставание
России от Западной Европы, провозглашали идеи свободы, право¬
вого государства, что было весьма популярно в среде либеральной
российской интеллигенции.
Впрочем, осуществить «бессмысленные мечтания» либера¬
лов, по иронии, предстояло именно Николаю II. 17 октября 1905 г.
император подписал манифест, даровавший населению «незыбле¬
мые основы гражданской свободы» и установивший «как незы¬
блемое правило, чтобы никакой закон не мог восприять силу
без одобрения Государственной Думы». * 2 Н. И. Кареев актив¬
но сотрудничал с газетой «Речь», центральным органом Партии
конституционалистов-демократов (кадетов), в которой публико¬
вались А. Н. Бенуа, В. И. Вернадский, И. М. Греве, А. С. Изгоев,
С. Ф. Ольденбург, П. Б. Струве, С. Л. Франк, А. А. Шахматов,
Кара-Мурза В. В. Реформы или революция: к истории попытки образо¬
вать ответственное министерство в I Государственной думе. М., 2011. С. 12.
2 Там же. С. 10
37
Т. Л. Щепкина-Куперник и другие выдающиеся ученые, деятели по¬
литики и культуры.
В феврале 1906 г. Кареев возвращается к преподаванию в Пе¬
тербургском университете и на Высших женских курсах, но не отхо¬
дит от политического движения. Во время приготовления к выборам
в I Государственную думу он был председателем Петербургского
городского комитета Конституционно-демократической партии. На
выборах партия кадетов, называвшая себя еще «партией народной
свободы», одержала победу. От Санкт-Петербурга в депутаты от
партии были выбраны шесть человек: М. Винавер, Н. Кареев, В. На¬
боков, Е. Кедрин, Л. Петражицкий и И. Петрункевич.
27 апреля 1906 г. депутаты первой российской Государствен¬
ной думы собрались в Зимнем дворце, чтобы заслушать тронную
речь Николая II. Присутствовавший на церемонии министр ино¬
странных дел А. П. Извольский так вспоминал этот день: «...Впер¬
вые в этом элегантном дворце, построенном императрицей
Елизаветой... появилась толпа людей весьма демократического
вида... Эти контрасты... производили особое впечатление, ког¬
да депутаты проходили между рядами офицеров и чиновников...
Здесь старый генерал, там бюрократ... с трудом сдерживали
свое раздражение, даже гнев, наблюдая вторжение в священ¬
ные залы Зимнего дворца этих новых людей... Россия вчераш¬
него дня лицом к лицу стояла с грядущей Россией... Окажется
ли старая система царизма способной благожелательно при¬
нять пришельцев и объединить с ними труд по возрождению
нации или произойдет столкновение между этими двумя сила¬
ми, вызывая новую борьбу и, может быть, еще более кровавые
потрясения?»'
Присутствовавший в зале барон Н. Н. Врангель так описывал
увиденное: «Какая смесь одежды и лиц. Поляки в кунтушах, вос¬
точные халаты и чалмы, священники, каких в городах не видать,
дерзкие развязные волостные писари из разночинцев, сельские
учителя, самоуверенные интеллигенты; крестьяне, удивлен¬
ные сами видеть себя в роли законодателей... Многие депутаты
явились демонстративно одетые в затрапезные платья».1 2
Н. И. Кареев вспоминал : «Некоторые из нас высказывали
опасения, как бы депутаты из крестьян , которых в I Думе было
немало, не были подавлены всем величием и блеском придворного
церемониала и, пожалуй, не пали бы перед царем на колени. Тог¬
1 Кара-Мурза В. В. Реформы или революция. С. 21—22.
2 Цит. по: Циунчук Р. А. Открытие I Государственной думы: народы, ре¬
гионы и власть в имперском пространстве // Российская империя: стратегии
стабилизации и опыты обновления. Воронеж, 2004. С. 173.
38
да еще не было известно, что все эти депутаты были настрое¬
ны оппозиционно, на деле же оказалось, что большинство кре¬
стьян отнеслись отрицательно ко всему этому раззолоченному
обществу, к этим «оголенным бабам» и т. п. На колени мужички
не становились и даже не кричали «ура», совершенно так же,
как и остальные депутаты».1 Внешность и поведение «новых лю¬
дей», пришедших во власть, были восприняты при дворе как вызов.
По свидетельству того же барона Врангеля, императрица, «потря¬
сенная подобными выходками, не сдержала слез, а Николай II,
не сдержав гнева, заявил: «Я им этого никогда не забуду! »1 2
Работа I Государственной думы, в которой 179 мест из 499 по¬
лучила партия конституционных демократов, проходила в Таври¬
ческом дворце. Н. И. Кареев предложил внести в адрес (думский
документ для правительства) указание на то, что Россия населена
разными народами, которые имеют «свои» территории и «свои» зем¬
ли, но это предложение было отвергнуто Думой. Сам же Кареев был
убежден, что «Россия должна предоставить всем народам, ее
населяющим, полную свободу своего национального самоопреде¬
ления». Однако даже в глазах тех депутатов, которые причисляли
себя к оппозиционно-демократическим фракциям, идея введения в
России национальной автономии выглядела рискованной3.
12 мая 1906 г. 49 депутатов, большинство из которых состоя¬
ли в кадетской партии, подали записку председателю Думы С. Му¬
ромцеву с просьбой внести приложенные к ней основные поло¬
жения законопроекта о свободе совести на рассмотрение Думы и
признать рассмотрение спешным. Среди подписавших записку,
помимо Н. И. Кареева, были известные общественные деятели и
ученые М. М. Ковалевский, князь Д. И. Шаховской, В. Д. Набоков,
П. И. Новгородцев. Выступая против политики русификации на¬
циональных территорий, либерально настроенные депутаты выска¬
зывались за введение полной религиозной свободы в России. Они
считали, что именно это является первой обязанностью первого
русского парламента и полагали, что только полное осуществление
свободы совести «может восстановить то доверие и нравствен¬
1 Кареев Н. И. Прожитое и пережитое. С. 237.
2 Цит. по: Циунчук Р. А. Открытие I Государственной думы: народы, реги¬
оны и власть в имперском пространстве; Acta Slavica laponica. Journal of Slavic
Research Center, Hokkaido University. 2005. T. 22. P. 173.
3 Циунчук P. Открытие 1 Государственной Думы... С. 318. Основания
для такой оценки были, достаточно вспомнить печальный опыт национально¬
государственного строительства СССР, основу которого составлял, по наше¬
му мнению, порочный в корне национально-территориальный принцип, при¬
ведший к краху государства в 1991 г.
39
ную связь отдельных народностей, без которых невозможно
процветание, благоденствие и мощь России...»'
Экономические и политические реформы, как считали кадеты,
были способны предотвратить революционный взрыв и направить
страну на путь мирного конституционного развития. Но они не мог¬
ли быть проведены в условиях неограниченного самодержавия и
полновластия бюрократии. Дума получала законодательную власть
(разделив ее со второй палатой, Государственным советом), но не
могла контролировать тех, кому надлежало исполнять принимаемые
ею законы. И потому главным тезисом кадетов стало установление
контроля Думы над деятельностью исполнительной власти. «Нет
настоящего конституционного строя, где нет ответствен¬
ности министров»,— гласил предвыборный манифест кадетов.
Они настаивали на политической реформе: чтобы правительство
формировалось из числа депутатов парламентского большинства, а
не назначалось царем, ибо «один царь не может знать нужды всего
150-миллионного народа», и чтобы министрами назначались «только
такие лица, которые согласятся править государством, как укажет
Дума». «Парламентарное министерство, как соединительное
звено между короной и представительством, одинаково нужно
для блага и народа и монарха...— писал в мае 1906 г. Н. И. Ка¬
реев.— Это одно могло бы поставить Россию на настоящие
рельсы, вместо того чтобы двинуть ее по дороге, состоящей
из кочек и ухабов... рядом с обрывами и пропастями, в которые
ежеминутно можно сорваться и погибнуть... Пусть не говорят,
что нам нужно постепенно доразвиться до парламентарного
строя,— подчеркивал Кареев.— Нет, он должен быть введен
немедленно, ибо этого требует именно теперешний... момент
перехода России в новое государственное бытие, перехода, ко¬
торый, прежде всего, нуждается в единении и согласии между
нацией и монархией»* 2.
Кадеты были убеждены: в условиях, когда режим неограничен¬
ного самодержавия и правящий бюрократический класс «насквозь
прогнили и выветрились», только привлечение общества к делам
государственного управления могло дать стране возможность мир¬
ного решения накопившихся социальных проблем. «Вступление
России в период политической свободы могло бы ознаменовать¬
ся необычайным расцветом народной жизни... Все то, что дол¬
гие годы неумолимо давили и жали, теперь могло бы прорваться
на простор и свободу и зацвести пышным цветом. Это был бы
Фирсов С. Русская церковь накануне перемен (конец 1890-х — 1918 г.).
М.,2002. С. 348.
2 Речь. № 63. 3 мая 1906. С. 2.
40
такой великий культурный подъем нации, какого не видала рус¬
ская история»,— писала «Речь» в апреле 1906 г.1
Отвечая на возражения «октябристов», выступавших против
ответственности министров перед парламентом и призывавших
к «сильной власти», кадеты отмечали: сильная власть возможна
«только на почве доверия и сочувствия народных масс». Кадеты до¬
бились принятия обращения Думы к Николаю II, где говорилось о
необходимости всеобщего избирательного права и политической ам¬
нистии, о законодательных гарантиях политических свобод и охра¬
ны труда. Но главным было и оставалось требование ответственных
министерств и создания правительства парламентского большин¬
ства. Предложения кадетов нашли поддержку не только в обществе
(где авторитет Думы был куда выше, чем авторитет правительства),
но и среди самой власти: многие высокопоставленные сановники
понимали, что лишь политические реформы и привлечение обще¬
ства к делам государственного управления могут уберечь страну от
революции. Одним из них был комендант императорских дворцов
генерал Дмитрий Трепов, имевший огромное влияние на царя. На
переговорах с лидером кадетов Павлом Милюковым Трепов заявил:
«Когда дом горит, то выбор может быть только один: или сго¬
реть в нем, или рискнуть на скачок с пятого этажа, хотя бы и с
риском сломать себе ноги».
Предложения кадетов были в общем благосклонно встречены
царем, стал обсуждаться состав и программа кадетского правитель¬
ства. В начале июля 1906 г. лидеры кадетов «сидели на чемоданах» и
ждали вызова к Николаю II в Петергоф. И тут все внезапно переме¬
нилось. 7 июля премьер Горемыкин привез Николаю проект указа о
роспуске Думы, подготовленный министром внутренних дел Петром
Столыпиным (одновременно с роспуском Думы он получал пост
премьер-министра), а 8 июля царь подписал этот указ1 2. Услышав о
подписании указа, дворцовый комендант Д. Ф. Трепов воскликнул:
«Это ужасно!» На рассвете 9 июля Таврический дворец и здание
Центрального клуба Конституционно-демократической партии на
Потемкинской улице оцепили войска. «Свершилось! Дума сегодня
закрыта»,— написал в своем дневнике Николай II. Первый россий¬
ский парламент просуществовал всего 72 дня. Вместе с ним, были
уверены кадеты, исчезла и надежда на мирные преобразования. По
всей видимости, Николай II искренне полагал, что альтернативой
конституционной монархии в 1906 г. было возвращение к самодер¬
жавию, тогда как подлинный выбор, стоявший перед страной, был
1 Речь. № 53. 20 апреля 1906. С. 1.
2 Вишневский Б. Упущенный шанс // Санкт-Петербургские ведомости.
Вып. № 090 от 20. 05. 2011.
41
уже совсем другим: эволюция монархии в сторону парламентского
строя или ее полное исчезновение.
Через 2 дня после роспуска Думы было подписано подготовлен¬
ное П. Н. Милюковым т. н. «выборгское воззвание», призывавшее
население России к пассивному сопротивлению: «до созыва на¬
родного представительства не давайте ни копейки в казну, ни
одного солдата в армию». Правительство Столыпина инициирова¬
ло судебное преследование бывших депутатов I Думы, собравшихся
после ее роспуска в Выборге. Дело о «выборгском воззвании» слу¬
шалось в декабре 1907 г. в Особом присутствии Петербургской су¬
дебной палаты. «Под видом нападения на воззвание шло нападе¬
ние на Государственную думу»,— заявил на суде С. А. Муромцев.
167 депутатов I Думы были признаны виновными по ст. 129 Уголов¬
ного уложения (ч. 1, п. 3, предусматривавший наказание за призыв
«к неповиновению или противодействию закону») и приговорены к
трехмесячному тюремному заключению с последующим лишением
избирательных прав при выборах в Государственную думу и в ор¬
ганы земского и городского самоуправления. Этим приговором вла¬
сти намеренно устраняли из политической жизни наиболее ярких
представителей либеральной оппозиции. Обманув надежды на из¬
менение существующих порядков законодательным путем, царская
власть подтолкнула страну к дальнейшей радикализации и подгото¬
вила почву для революционных потрясений1.
Н. И. Кареев в заседании бывших депутатов в Выборге не уча¬
ствовал (единство с подписантами подтвердил телеграммой), к су¬
дебной ответственности не привлекался, от активной политической
деятельности отошел — тогда многих охватило разочарование и
политическая апатия: « ...после роспуска Думы в 1906 г. я ото¬
шел от политической деятельности, в сущности, от участия в
партии, постоянно, однако, подавая голос в пользу ее кандида¬
тов и формально из нее не выходя, особенно после того, как она
сделалась опальной, время от времени, изредка, я не отказывал¬
ся выступать на митингах, но более не принимал участия ни в
каких комитетах»1 2. Будто подводя черту, он писал : «Так окон¬
чился кратковременный период моей политической деятельно¬
сти, показавшей, прежде всего мне самому, что это — не мое
призвание ни в смысле способности, ни в смысле склонности...
При всем теоретическом признании мною необходимости пар¬
тийной дисциплины на практике я ею, наоборот, тяготился,
1 Кара-Мурза В. В. Реформы или революция. С. 55, 57.
2 Кареев Н. И. Прожитое и пережитое. С. 234.
42
потому что не всегда и не во всем сходился со своей партией в
вопросах тактики»'.
Со временем он осознает и происходившие уже тогда перекосы:
«партийность вносилась всюду, где ей не было места. Напри¬
мер, в студенческих комиссиях по заведованию столовыми чле¬
ны должны были быть от всех партий, как будто, положим, в
составлении меню обедов могли проводиться принципы эсдеков,
эсеров, кадетов и т. п. Партийность проникала в среднюю шко¬
лу. Пришла ко мне один раз депутация от учеников Ларинской
гимназии с приглашением прийти на их митинг для защиты ка¬
детской программы. Все пришедшие ее сторонники были крайне
удивлены, когда я решительно отказал им в просьбе, конечно,
указав и на свои мотивы. «Но,— возражали мне,— приходят
же к нам, например эсдеки» ... Политика вторгалась в 1905 и
1906 годы всюду: многие члены Академического союза... дума¬
ли о принятии резолюций по аграрному и рабочему вопросам;
по представлению некоторых членов кадетской партии в выс¬
шей школе профессора и студенты, принадлежавшие к партии,
должны были объединяться; партийность овладела подростка¬
ми и в средней школе. Одним словом, профессиональные отноше¬
ния, научные интересы, педагогические требования — все это
должно было идти на буксире кадетской политики»1 2.
Прошло несколько лет, и вдруг о пребывании Н. И. Кареева в
I Госдуме снова заговорили. В ноябре 1909 г. в «Новом времени»
вышла статья В. В. Розанова3 «Погребатели России». Дав бурный
всплеск своим эмоциям, автор писал: «С кафедры Первой Думы
профессор Н. И. Кареев бросил: «Я предлагаю слово «Россия» ис¬
ключить из думских дебатов, так как это имя оскорбляет чув¬
ства нерусских членов Думы». Вот она, мерзкая смердяковщи-
на и гнусная русофобия этих либеральных профессоров! Как не
вознегодовать истинно русскому человеку!» Совсем «небольшое»
1 Кареев Н. И. Прожитое и пережитое. С. 240—241.
2 Там же. С. 235.
3 Розанов Василий Васильевич (1856—1919) — писатель, публицист,
критик. Известность приобрел в 90-х гг., напечатав в «Русском вестнике» ста¬
тью «Легенда о великом инквизиторе Ф. Достоевского». Был постоянным со¬
трудником полицейского «Нового времени», где работал до революции 1917.
Одновременно Розанов под псевдонимом В. Варварина сотрудничал в либе¬
ральном «Русском слове» и развивал идеи, совершенно противоположные но-
вовременским. Двуличность, цинизм и писательская распущенность, прису¬
щие Розанову, вызывали соответствующее отношение к нему даже и у правой
критики, давшей ему меткую кличку «Иудушки Головлева» (Вл. Соловьев).
Свою политическую позицию Розанов в 1910 г. выразительно сформулировал
словом «служи».
43
уточнение: хоть Розанов приводит слова Кареева в кавычках, слов¬
но точную цитату, на самом деле депутат этого не говорил. Судя по
стенографическому отчету, в 1906 г. он говорил нечто иное, а имен¬
но: «Гораздо лучше будет не употреблять выражения «русская
земля», потому что территория Российской империи не принад¬
лежит исключительно только русской национальности, и, сле¬
довательно, мы эту территорию русской землей назвать не мо¬
жем». Как видим, Кареев высказал совсем не злобно-русофобскую,
а довольно безобидную, даже банальную идею: «русский» и «рос¬
сийский» — понятия не совпадающие. Простой солдат из «Войны и
мира» различает, где «наша земля», а где «земля русской короны».
Польша и Финляндия входили в состав империи, но вряд ли сам
Пуришкевич назвал бы их Русской землей. Неточное цитирование
Розанов использует в качестве полемического приема. Он вполне
резонно рассчитывает на то, что читатель не помнит, что там гово¬
рилось одним из думцев три года назад Еще через несколько лет
В. В. Розанов признается: «Симпатичное лицо» могло увлечь меня
в революцию, могло увлечь и в Церковь,— и я в сущности шел
всегда к людям и за людьми, а не к «системе и не за системою
убеждений». Вся напр. моя (многолетняя и язвительная) поле¬
мика против Венгерова1 2 и Кареева вытекла из того, что оба —
толстые, а толстых писателей я терпеть не могу. Но «труды»
их были мне нисколько не враждебны (или «все равно»)3.
Смыслом творческой жизни Кареева по-прежнему оставалась
«деятельность, имеющая своей целью удовлетворение духов¬
ных потребностей членов общества, культурное воздействие
на общество».4
В 1907 г. в Санкт-Петербурге по инициативе В. М. Бехтерева
был учрежден Психоневрологический институт, который создавал¬
ся не только как научно-исследовательское учреждение, но и как
высшее учебное заведение. Слушателям института предлагалось
после окончания основного факультета продолжать образование
на педагогическом, юридическом, медицинском, зооветеринарном
факультетах и химико-фармацевтическом отделении. В 1908 г. про¬
фессор Н. И. Кареев становится деканом словесно-исторического
1 Хавчин А. «Господь надымил мною в мире»: перечитывая Васи¬
лия Розанова: страницы из рабочей тетради. Ч. 37 // RELGA №14 [194]
01. 10. 2009; http://www. relga. ru/Environ/WebObjects/tgu-www. woa/wa/
Main?textid=2473&level.
2Венгеров Семен Афанасьевич (1855—1920) — историк литературы, кри¬
тик и библиограф.
3 Розанов В. В. «Литературные изгнанники». Т. 1. СПб., 1913. С. 257.
4 Кареев Н. И. Мысли о сущности общественной деятельности. СПб.,
1901. С. 58—59.
44
отделения педагогического факультета (до 1914 г.), секретарем —
профессор Е. В. Тарле. Учитывая вклад профессора Кареева в
развитие исторической науки, 4 декабря 1910 г. Н. И. Кареев, по
рекомендации А. С. Лаппо-Данилевского, был избран в члены-
корреспонденты Петербургской академии наук, которую возглавлял
в те годы великий князь Константин Константинович (Романов). В
рекомендательной записке отмечены заслуги Кареева как историка
Франции и особо как автора работ по теории истории и философии
истории и социологии. Он получает возможность публиковаться в
изданиях Академии. В 1912 г. были представлены к печати его «Не¬
изданные документы по истории Парижских секций»1.
Многие события в России начала XX в. были своего рода теста¬
ми для проверки социальной зрелости и нравственной чистоты ее
граждан. Кареев входил в тот круг русской интеллигенции, которая
формировала мировоззрение молодежи. Не только научные труды,
но и живые отклики историка на происходящие события делали
его известным среди молодежи — и студенческой, и рабочей. По
сведениям газеты «Русские ведомости» от 13.10.1911, данные за по¬
следние три года «о читаемости среди рабочих» на Пречистенских
общеобразовательных курсах в Москве и Богородско-Глуховской
мануфактуре» свидетельствуют о том, что Н. И. Кареев был в чис¬
ле историков (Ключевский, Виппер, Милюков и др.), наиболее чи¬
таемых рабочими. В 1911 г. событием, от оценки которого не мог
остаться в стороне Н. И. Кареев, было позорное для властей «дело
Бейлиса».
На окраине киевского предместья Лукьяновка, невдалеке от
кирпичного завода Зайцева, где служил приказчиком Мендель Бей¬
лис, 20 марта 1911 г. был обнаружен труп 13-летнего мальчика Ан¬
дрея Ющинского со следами уколов на теле. Руки были связаны,
вся кровь из тела выпущена. Местные черносотенные организации
и юдофобская пресса объявили это загадочное убийство «ритуаль¬
ным», совершенным «кровожадными евреями». Дело дошло до Го¬
сударственной думы. С трибуны первого российского парламента
депутат-черносотенец Н. Е. Марков метал громы и молнии. «Наша
детвора,— демагогически рыдал Марков,— гуляющая на солнце, ве¬
селящаяся, радующаяся в садиках, каждую минуту может попасть
в беду, к ней может подкрасться с длинным кривым ножом жидов¬
ский резник и, похитив резвящегося на солнце ребенка, утащить его
к себе в жидовский подвал и там выпустить всю кровь». Во время по¬
хорон Ющинского распространялись антисемитские листовки, в ко¬
1 Ростовцев Е. А. Н. И. Кареев и А. С. Лаппо-Данилевский: из истории
взаимоотношений в среде петерб. ученых на рубеже XIX—XX вв. // Журн. со¬
циологии и социал, антропологии. 2000. Том III, № 4. С. 114.
45
торых утверждалось: «жиды ежегодно перед своей Пасхой замучи¬
вают несколько десятков христианских мальчиков, чтобы их кровь
лить в мацу». Листовки заканчивались до боли знакомыми призыва¬
ми: «Русские люди ! Если вам дороги ваши дети, бейте жидов! Бейте
до тех пор, пока хоть один жид будет в России! Пожалейте ваших
детей! Отомстите за невинных страдальцев! Пора! Пора!»
Читать сегодня эти невежественные и провокационные строки
иначе, чем с чувством возмущения и брезгливости, невозможно.
3 августа по обвинению в убийстве был арестован М. Бейлис.
Следственные власти оставили без внимания все улики против на¬
стоящих виновников преступления —участников воровской шайки.
Судебное разбирательство по делу Бейлиса продолжалось с 25 сен¬
тября по 28 октября 1913 г. Инсценировка дела Бейлиса была на¬
деждой власти при помощи этого процесса укрепить свои позиции
и уничтожить вновь возродившийся после поражения революции
1905 г. либеральный дух. В 1913—1915 гг. судебному преследова¬
нию подверглись 25 адвокатов Санкт-Петербургской судебной па¬
латы в связи с их коллективным заявлением, осуждающим процесс.
Против кровавого навета выступило большинство представителей
русской общественности. Известный русский прозаик В. Г. Коро¬
ленко, написав множество статей об этом «деле», составил обраще¬
ние «К русскому обществу (по поводу кровавого навета на евреев)»,
которым призывал бороться с ложью, невежеством, языческими
суевериями. Обращение заканчивалось словами : «И всегда с нею
(с ложью — А. С. ) боролось чувство любви, и правды. Не к одному
римскому сенату были обращены слова христианского писате¬
ля, мученика Иустина, который в свое время боролся с тем же
суеверием: «Стыдитесь, стыдитесь приписывать такое пре¬
ступление людям, которые к тому непричастны. Перестаньте,
образумьтесь!» Мы присоединяем свои голоса к голосу христи¬
анского писателя, звучащему из глубины веков призывом к люб¬
ви и разуму. Бойтесь сеющих ложь. Не верьте мрачной неправ¬
де, которая много раз уже обагрялась кровью, убивала одних,
других покрывала грехом и позором!» Опубликованное в газете
«Речь» 30.11.1911, обращение подписали 82 человека — извест¬
ные литераторы, ученые, общественные деятели : К. К. Арсеньев,
В. Г. Короленко, М. Горький, Леонид Андреев, Д. Мережковский,
3. Гиппиус, Вячеслав Иванов, Федор Соллогуб, граф Алексей Тол¬
стой, Валентин Сперанский, С. Сергеев-Ценский, Александр Блок,
Александр Бенуа, академик В. Вернадский, Н. Анненский, Скита¬
лец (Петров), Д. В. Стасов, В. Д. Набоков, академик Д. Овсянико-
Куликовский, Петр Струве, профессор Ф. Зелинский и, конечно,
профессор Н. И. Кареев.
46
В 1911 г. в официальной записке заместитель министра внутрен¬
них дел «напоминает» министру народного просвещения Л. А. Кас-
со, что «И. И. Кареев уже в течение многих лет принадлежит к
либеральному лагерю ученых и литераторов; в бытность свою
профессором С-П. университета он ...пользовался среди небла¬
гонадежной части учащихся особою популярностью, а в 1899 г.
за активное участие в «обструкционном» студенческом дви¬
жении он был устранен от чтения лекций в университете»'.
Кареев оставался верен себе. В знак протеста против дела Бейли¬
са устраивались забастовки, студенческие сходки и проч.; в слу¬
чае вынесения обвинительного вердикта в Петербурге готовилась
всеобщая забастовка. Кампания протеста носила мощный между¬
народный характер: протесты подписывали политики, писатели,
священники Германии, Англии, Франции и других стран. В итоге
суд закончился тем, чем и должен был закончиться. 28 октября при¬
сяжные вынесли Бейлису оправдательный приговор, и Бейлис был
освобожден.
В ноябре 1913 г. Николай Иванович Кареев в свои 63 года подво¬
дил определенные итоги творческой жизни — 40 лет научной, обще¬
ственной и педагогической деятельности! В честь этой даты были
организованы чествования Н. И. Кареева в Санкт-Петербургском
университете и на Высших женских курсах. В 1914 г. вышел в свет
юбилейный сборник «Н. И. Карееву: ученики и товарищи по науч¬
ной работе». В нем представлена библиография работ Кареева и ра¬
боты его учеников, посвященные различным проблемам всеобщей
истории. Дела, за которые берется Николай Иванович, несмотря
на большую занятость, прибывали: он и редактор отдела новой за¬
падноевропейской истории в «Новом энциклопедическом словаре»
Брокгауза и Ефрона (Т. 1—29) (1911—1916), и главный редактор
«Научного исторического журнала» (1913—1914). В том же 1913 г.
он участвовал в работе Лондонского международного историческо¬
го конгресса.
«Золотой» возраст
В двадцатый день июля, в лето от Рождества Христова тысяча
девятьсот четырнадцатое, Высочайший манифест Его Император-
1 Цит. по: Филимонов В. А. Н. И. Кареев в 1899—1906 гг.: параметры «до¬
сугового дискурса» историка // «Курорт» в дискурсивных практиках социогу ма-
нитарного знания: материалы междунар. науч. конф. (Пятигорск, 27—29 апр.
2007). Ставрополь; Пятигорск; Москва; 2007. С. 156.
47
ского Величества возвестил о вступлении России в войну,1 которая,
по словам академика И. П. Павлова, была «звериным способом ре¬
шения жизненных трудностей».
Весть о начале военных действий профессурой была встречена
всплеском патриотизма, который одномоментно сплотил в общем
порыве либералов, консерваторов, крайне правых, еще накануне
находившихся в состоянии межпартийной и академической враж¬
ды. В воззвании ЦК партии конституционных демократов, обнаро¬
дованном 20 июля 1914 г., говорилось: «Отложим же внутрен¬
ние споры, не дадим врагу ни малейшего повода надеяться на
разделявшие нас разногласия». В обществе возгорелись патрио¬
тические настроения, нередко окрашенные в верноподданнически-
шовинистические тона. Ими было охвачено и ученое сословие.
Профессорско-преподавательские коллегии ознаменовали начало
войны с Германией демонстрацией своего единения с царем в его
намерении воевать до победного конца. Шовинистический угар,
охвативший широкие круги российской интеллигенции, постепен¬
но освобождал профессуру от последних сомнений в необходимости
разрыва международных связей с учеными Германии и ее союзни¬
ков. 31 октября 1914 г. выходит постановление Совета министров
об исключении из состава научных учреждений и высших учебных
заведений всех германских подданных . В России официальная кам¬
пания по борьбе с «немецким засильем» коснулась не только право¬
вого или экономического статуса немцев, но вылилась в итоге в не¬
мецкие погромы в Москве в мае 1915г.1 2
Германия распространяет воззвание 93 крупнейших немецких
ученых, озаглавленное «К культурному миру», в котором воюющие
против Германии государства объявлялись злейшими врагами не¬
мецкой культуры, а «германский милитаризм» — ее защитником.
В свою очередь российская профессура выступает с «ответом»,
главным тезисом которого было осуждение Германии в наруше¬
нии мира «в целях утверждения своей политической, военной
и экономической гегемонии в Европе». Немецкой нации предъ¬
являлось обвинение в жестокостях не только к бельгийцам, но и к
сотням тысяч русских, оказавшихся за границей. Российские про¬
фессора порицали своих недавних немецких коллег за оправдание
милитаризма — этого врага не только европейской, но и герман¬
ской культуры, поскольку он «успел уже оказать свое гибельное
1 01.08.1914 (нов. ст.) — начало I Мировой войны. Германия объявила
войну России, на следующий день Николай Второй подписал манифест о всту¬
плении в военные действия.
2 Кирьянов Ю. И. Майские события 1915 г. в Москве // Вопр. истории.
1994. №12. С. 137—149.
48
влияние на всю духовную культуру Германии, в которой былой
культ истины, добра и красоты стал сменяться с некоторых
пор культом грубой силы и стремлением оправдать насилие и
вандализм»1. Н. П. Анциферов вспоминает: «Это послание отка¬
зались подписать три профессора, насколько я помню, это были
Петражицкий, Жижиленко (или Кареев) и Иван Михайлович
(Греве — А.С.) ...Сейчас уже, вероятно, трудно понять, какое
тогда требовалось мужество, чтобы отказаться дать свою
подпись»1 2 3. Пацифизм и гуманизм казались не ко времени, но вот и
вернувшийся из Германии, «из плена», К. С. Станиславский в 1914 г.
писал : «Прощаясь с Германией, у меня не было дурных чувств к
той Германии, которая создала ее настоящих культурных дея¬
телей. Напротив, мне стало жалко моих друзей, среди которых
родилась и воспиталась каста каких-то созданий, потерявших
человеческие чувства».2 Следует отметить, что в самой Германии
существовало пацифистское движение; наиболее активной группой
немецкой интеллигенции были ученые-гуманитарии, и особенно,—
историки. Пацифисты не желали мириться с тезисом Гегеля о том,
что «листы в книге всемирной истории пишутся кровью»4.
Война была жестоким испытанием для мирового научного со¬
общества. Прерываются научные и культурные обмены, творческие
командировки, останавливается работа по подготовке научных съез¬
дов и конференций, прекращаются поставки материалов для опытов
естествоиспытателей. Многие верили в быстрое окончание войны
в 3—4 месяца, и часть ученых считала приоритетом нерушимость
научного сообщества, понимая степень ущерба государству и науке
от разрыва научных связей. Объединение народа с властью оказа¬
лось непрочным и кратковременным: власть оказалась неспособной
организовать народные силы для отпора сильному врагу, обще¬
ственность оказалась неспособной понимать военно-политическую
обстановку... «Война 1914—1915 годов наложила тяжелую руку
на развитие науки,—констатировал В. И. Вернадский.— Она от¬
влекла средства, шедшие на мирную культурную научную рабо¬
ту, на долгие месяцы отбила от научной работы ее работников.
Тысячи талантливых людей пали на полях битв и в лазаретах,
среди них были и те, которые при отличном ходе жизни явились
1 Иванов А. Е. Российское «ученое сословие» в годы «второй отечествен¬
ной войны»: (очерк гражд. психологии и патриот. деятельности)//Вопр. есте¬
ствознания и техники. 1999. № 2. С. 108—127.
2 Анциферов Н. П. Из дум о былом. С 173.
3 Чушкин Н. Н. Комментарий 12 // Станиславский К. С. Из пережитого за
границей//Собр. соч. в 8 т. М.,1958. Т. 5. С. 656.
4 Сдвижков Д. Против «железа и крови»: пацифизм в Германской импе¬
рии. М.: ИВИ РАН, 1999. С. 121.
49
бы крупными учеными. Должно быть, среди них есть и такие,
которые рождаются раз в поколение». 1
В весьма сложном положении находились подданные каких-
либо воюющих государств, оказавшиеся на территории враждебной
страны. Так было и с Н. И. Кареевым, отдыхавшим летом 1914 г. в
Карлсбаде и застрявшим «в Германии, через которую должен был
вернуться в Россию, в плену,на целых пять недель. И счастье
мое было, что я не остался в Карлсбаде, а переехал в Дрезден:
в одно время со мною в Карлсбаде находился Ковалевский, ко¬
торого австрийцы продержали в плену около полугода.... Карл¬
сбадом ... и начался, и окончился двадцатипятилетний период
(1889—1914) моих частых заграничных поездок»? В начале
сентября вместе со многими соотечественниками Кареев оказался
в русском посольстве в Берлине, и ему с остальными очень помог¬
ло вмешательство профессора Берлинского университета Теодора
Шимана. Историк России периода царствования Николая I, близ¬
кий к кайзеру и консервативным кругам, Шиман традиционно поль¬
зовался репутацией русофоба, но обратившийся к нему из чувства
солидарности ученых как «братства во Христе» Кареев нашел в нем
сочувствие и неизменную поддержку1 2 3. Письма профессора Шима¬
на Кареев называл «настоящим душевным бальзамом». Немецкий
профессор способствовал созданию двух комитетов для помощи
русским в Германии. Кареев восклицал: «Наши народы находятся
в войне между собой, но мы остаемся товарищами по науке....
Наши нации воюют одна с другой, но не будет же эта война веч¬
ной; когда будет заключен мир, придется налаживать добросо¬
седские отношения, а для этого теперь же обе стороны должны
избегать всего, чего, безусловно, не требуют военные сооб¬
ражения, и особенно не нужно чинить неприятности мирным
жителям»4. Вспоминая пребывание на германской территории в тот
год, Кареев писал: «Много неприятного, тяжелого, даже жесто¬
кого,— чудовищно жестокого — пришлось русским пережить в
Германии,... но было нередко и иное. То отношение, которое я
встретил к русским пленникам у проф. Шимана с его семьей,
у немецких членов наших комитетов... у своих дрезденских и
берлинских хозяек и их прислуги, вызывает у меня только чув¬
1 Вернадский В. И. Война и прогресс науки: очерки и речи акад. В.И. Вер¬
надского. Пг., 1922. С. 134.
2 Кареев Н. И. Прожитое и пережитое. С. 221.
3 Дмитриев А. А. Мобилизация интеллекта: Первая мировая война и меж-
дунар. науч, сообщество//Интеллигенция в истории: образованный человек в
представлениях и социальной действительности. М.,2001. С. 227.
4 Кареев Н. И. В недавнем плену у немцев // Рус. зап. 1914. №1. С. 95.
50
ство глубокой признательности и дает удовлетворение нрав¬
ственному чувству, протестующему против всякой ненависти
и всякого зверства»'. Шовинистические настроения захлестнули
газеты по обе стороны фронта. «Население Дрездена держало себя
гораздо корректней прессы. В конце своего здесь пребывания мы
уже не так боялись говорить на улицах по-русски, покупали в
лавках, ходили в кофейни и т. п... Люди проходили равнодушно,
когда мы несколько забывались и говорили на русском языке».1 2
Вернувшись в Россию после двухмесячного плена, Н. И. Каре¬
ев, поделившись своими впечатлениями о пребывании в Германии,
не стал писать работы обличительного характера. Он организовал
сначала в университете, а потом на Высших женских курсах прак¬
тические занятия по изучению истории границ в Западной Европе
с распада империи Карла Великого. Однако занятиями историк не
был доволен, так как учащиеся были плохо географически подготов¬
лены. По итогам этих занятий он написал книгу «Государственные
территории и их границы в Западной Европе со второй половины
Средних веков до нашего времени», которая сейчас хранится в От¬
деле рукописей Российской государственной библиотеки3.
Н. И. Кареев не остается в стороне от событий, сопряженных с
военными действиями. Кроме обычных бед, сопутствующих войне,
обострялись и специфические — связанные с господствующим в
стране антисемитизмом. Эвакуация при отступлении русской армии
из Польши, Литвы, Галиции сопровождалась массовыми погромами
и грабежами. Многие в России понимали, что антисемитизм при¬
сущ тем кругам, которые поставили страну на грань национальной
катастрофы. Поэтому сопротивление официальному антисемитизму
стало делом самых различных и идейно «разношерстных» предста¬
вителей российской общественности. Основатели «Общества изу¬
чения еврейской жизни» (более известного как «Общество борьбы
с антисемитизмом»)4 популярные писатели Л. Андреев, М. Горький
и Ф. Сологуб распространили за своими подписями «Воззвание к
русскому обществу». Квоззванию, помимо Н. И. Кареева, присоеди¬
нились И. Бунин, И. Толстой, 3. Гиппиус, П. Струве, Г. Лопатин,
Н. Бердяев, Игорь Северянин и многие другие.
1 Кареев Н. И. В недавнем плену у немцев // Рус. зап. 1914. № 1. С. 101 —
102.
2 Там же. С. 93.
3 Ростиславлева Н. В. Н. И. Кареев: познание истории и этика жизни //
Николай Иванович Кареев: человек, ученый, общественный деятель... С. 44.
4 Председатель общества — обер-гофмейстер двора граф И. И. Толстой,
члены комитета: П. Милюков, М. Горький, А. Куприн.
51
В 1916 г. Н. И. Кареев был привлечен Лаппо-Данилевским к
работе во вновь созданном Русском социологическом обществе, в
котором были объединены практически все ведущие представители
общественной науки столицы. Кареев был убежденным защитни¬
п
Л
ком связи философии, истории и социологии как взаимодополня
ющих наук и предложению был рад. В общество входило более
70 человек — видные историки и социологи: П. А. Сорокин,
П. Б. Струве, С. И. Гессен, Е. В.Тарле,П. Н. Милюков и др. В 1917 г.
Н. И. Кареев был избран президентом Международного института
социологии (Париж, 1893). Деятельность же Русского социологиче¬
ского общества прервалась событиями 1917—1918 гг.
1917-й... В начале года — «февральское чудо», как писали газе¬
ты,— революция... «Исторические события очень часто бывают
такими же неожиданными, каким бывает появление в небесном
пространстве какой-нибудь бывшей совсем неизвестной дото¬
ле кометы. Сама революция, так долго ожидавшаяся одними
с надеждой на ее приход, другими со страхом перед этим при¬
ходом... была тоже великою неожиданностью»1. М. И. Туган-
Барановский1 2 видел в свершившемся событии великую социальную
революцию, которая только началась и находилась в своей первич¬
ной фазе, а цели ее дальнейшего развития могли определить лишь
ее творцы — рабочие, крестьяне, солдаты.
Вполне солидарен был с этой оценкой и «наблюдатель обще¬
ственных настроений» профессор Н. И. Кареев, заметивший в
столичной атмосфере «наивный энтузиазм, легкомысленную
веру в то, что мы — исключение из общего правила, что у нас
все пойдет гладко, как по маслу, т. е. ни на чем не основанную
убежденность, например, в том, что наш вождь и спаситель —
Керенский и т. п. »3.
По этому поводу Н. И. Кареев вспоминал позднее маленькую
заметку в «Биржевых ведомостях» — настоящий «акафист русско¬
му народу»,— написанную в угоду тем, кто в упоении победой пре¬
бывал в уверенности, что «дело сделано и мы из царства «самодер¬
жавия, православия и народности», понимаемого в черносотенном
смысле, перескочили без всяких затруднений в царство «свободы,
равенства и братства». На эту заметку в «Биржевике» Н. И. Каре¬
1 Кареев Н. И. Прожитое и пережитое. С. 291.
2 Туган-Барановский Михаил Иванович (8.1.1865— 21.1.1919), русский
экономист, историк, один из представителей «легального марксизма». Всту¬
пил в партию кадетов в период революции 1905—1907. Вконце 1917 — январе
1918 был министром финансов правительства Центральной рады.
3 Кареев Н. И. Прожитое и пережитое . С. 290.
52
ев ответил немедленной критикой, хотя и понимал, что отклик его
вряд ли будет замечен в дни сокрушительных перемен1.
Власть перешла к Временному правительству, император от¬
рекся от престола, многие сравнивали произошедшее с Француз¬
ской революцией. Н. И. Кареев писал: «Наша революция не повто¬
ряла прежних, но в прежних было много аналогичных фактов,
знание которых давало возможность если не предсказать, то
предвидеть»1 2. Глубоко погрузившись в изучение революции как яв¬
ления, ученый видел и понимал страшную и кровавую цену, запла¬
ченную когда-то Францией и ее народом за революционные преоб¬
разования. И, признавая историческую миссию этой революции для
своей страны, он, конечно, хотел эволюционного реформаторского
пути развития.
Воодушевление, царившее в обществе, было эмоциональным
всплеском на происходившие перемены, а еще более — предвку¬
шением грядущих перемен. Столь важные исторические события
и
Л
требовали фиксации. «Пмарта 1917 г. Бунин, Горький, Вереса¬
ев, Короленко, Кареев, Винавер, Гинцбург подписали воззвание:
немедленно приняться за создание дома-музея в память борцов
за нашу свободу, где ученые грядущей демократии, пользуясь
опытом прошлого, находили бы руководящие идеи для будуще¬
го. Добровольцы из статистического отдела городской думы ...
начали собирать разные предметы для будущего музея»3.
Научная биография Н. И. Кареева с 1917 по 1931 гг. деталь¬
но освещена в новейшей публикации Е. А. Долговой, вышедшей в
2012 г.4
Октябрь 1917 г.— начало новой эпохи, разлом миллионов судеб
на «до» и «после», личный выбор каждого...
Революция, подобная французской, но не той, что имела место в
реальности,— с сентябрьской резней, гражданской войной в Вандее,
утоплениями в Нанте, Великим террором и т. д.— а той «Француз¬
ской революцией», идеализированный образ которой из поколения в
поколение жил в исторической памяти русской интеллигенции, по¬
читалась не только желанной, но и неизбежной. «Кто начал жить
сознательной жизнью в шестидесятых-семидесятых годах ми¬
1 Егорова С. Л. «Комета» Февраля глазами очевидцев // Соврем, науч,
исслед. и инновации. Октябрь, 2011. [Электронный ресурс]. URL: http://web.
snauka. ru/issues/2011/10/4710
2 Кареев H. И. Прожитое и пережитое. С. 291.
3 Солженицын А. И. Красное колесо: ист. эпопея. В Ют. Т. 8. Март 17-го.
Гл. 555. Вторая неделя Петроградской революции 11 марта, суббота... С. 122.
4 Долгова Е. А. Научная биография Н. И. Кареева (1917—1931 гг.) // Про¬
блемы российской историографии середины XIX — начала XXI в. М., 2012.
С. 151—205.
53
нувшего века,— вспоминал Кареев,—тот не мог не задумывать¬
ся над тем, когда и как захватит Россию в свой неудержимый
поток длительная западноевропейская революция, начавшая
уже со времен декабристов оказывать влияние на передовые
круги нашего общества»1. Французская революция воспринима¬
лась широкой публикой несколько односторонне, идеализирован¬
но, как праздничное действо, олицетворявшее победу свободы над
деспотизмом. Темные стороны революции затушевывались, вопрос
о ее «цене» обходился стороной1 2. Когда «свершилось», всем стало
очевидно, что у революции была «своя проза, свои будни, своя из¬
нанка, рядом с героизмом, своя патология».
В Академии наук3 4 отношение к Октябрьской революции было
резко негативным. На годичном общем собрании Российской ака¬
демии наук, состоявшемся 29 декабря 1917 г., было заявлено, что
«темные, невежественные массы поддались обманчивому со¬
блазну легкомысленных и преступных обещаний, и Россия стала
на путь гибели». Вместе с тем было заявлено, что «работающие в
Российской Академии наук <...> невзирая ни на что <...> рабо¬
тали, продолжают работать и будут работать для Родины и
науки»*. Научной общественности нужно было найти правильную
форму общения с властью. В формировании языка сотрудничества
значительную роль сыграло то, что его цементировали присущие
интеллигентам представления о свободе, равенстве, братстве, о свя¬
тости народа и его страданий (народопоклонничество), о необходи¬
мости борьбы с рутиной и застоем, наконец, о долге перед Родиной,
о миссии защитников культурных ценностей. Язык сотрудничества
не возник в вакууме, а подпитывался тем, что составляло тогда ду¬
ховную конституцию любого интеллигента5.
После Октябрьской революции историк не эмигрировал. Да¬
лекому от политики и не сразу свыкшемуся с новым порядком
1 Кареев Н. И. Прожитое и пережитое. С. 289.
2 Чудинов А. В. Французская революция в исторической памяти россий¬
ской интеллигенции (конец XVIII — начало XX в. ) // Российская империя:
стратегии стабилизации и опыты обновления. Воронеж, 2004. С. 207—208.
3 В мае1917 г. Императорская академия наук переименована в Россий¬
скую академию наук.
4 Исаков В. Д. Документы Политбюро ЦК как источник по истории Ака¬
демии наук // Академия наук в решениях Политбюро ЦК РКП(б)—ВКП(б)—
КПСС 1922—1991. Т. 1: 1922—1952/сост. В. Д. Исаков. М.: РОССПЭН, 2000.
С. 7.
э Яров С. В. Интеллигенция и власть в Петрограде 1917 — 1925 годов:
конформистские стратегии и язык сотрудничества // Новое литературное обо¬
зрение: теория и история литературы, критика и библиография. 2006. № 78.
С. 7—31.
54
Н. И. Карееву импонировали, например, такие лозунги советской
власти, как ликвидация нищеты и бесправия, создание справед¬
ливого социального строя и равенство наций1. Видя свою задачу в
просвещении народа, Николай Иванович снова приезжает в «дво¬
рянское гнездо» предков. В Аносово, выйдя в отставку в звании пол¬
ковника, жил родной брат Николая Ивановича, Василий Иванович
Кареев, чью личность никак нельзя обойти вниманием. Судя только
по перечню его занятий, это был неординарный человек. 1902 год:
на метеорологической станции Государственной сети наблюдений
(от Главной геофизической обсерватории) и в астрономической об¬
серватории (при содействии Русского общества любителей миро-
ведения) он вел метеорологические, фенологические, астрономиче¬
и
Л
ские и гидрологические наблюдения, отчеты о которых ежемесячно
посылал в Академию наук и научные общества. Состоял в Русском
обществе любителей мироведения. 1904 г.: за исследования о дон¬
ном льде он был удостоен серебряной медали Русского географиче¬
ского общества. Человек необычайно энергичный и трудолюбивый,
В. И. Кареев — участковый попечитель (8-го участка) уездного ко¬
митета попечительства и народной трезвости (1905), председатель
Воскресенского сельскохозяйственного общества (1911 —1915),
председатель Совета Воскресенского кредитного общества (1915),
гласный дворянской опеки, председатель правления Воскресенской
пожарной дружины (1915). В 1914—1915 гг. В. И. Кареев на личные
деньги в с. Воскресенском построил народный дом с библиотекой,
кинематографом, театральной сценой, сельскохозяйственным му¬
зеем.
В эту энергичную деятельность в Аносове включается и стар¬
ший брат. На собственные средства Н. И. Кареев в 1908—1909 гг.
выстроил и оборудовал в Аносове сельскую школу, передав ее в Сы-
чевское уездное земство с капиталом в 10 тыс. руб. (для дальней¬
шего поддержания школы)1 2. Исполняя просветительскую миссию,
в народном доме в с. Воскресенском летом 1917 и 1918 гг., он «не
отказывался от чтения лекций». Читал он лекции и в зайцевской
школе — для крестьян, участвовал в разъяснениях по продоволь¬
ственному вопросу и «раздавал крестьянам программы всех партий».
Его лекции были посвящены «актуальным» вопросам: о Марксе, о
Герцене, о причинах культурной отсталости русского народа. Уже
в 1919—1920-е гг. эти лекции в сельских клубах и избах-читальнях
были способом выживания: читал он их за продукты питания: семья
1 Погодин С. Н. «Русская школа» историков: Н. И. Кареев, И. В. Лучиц-
кий, М. М. Ковалевский. СПб., 1997. С. 19.
2 ТихоновА. В. Смоленское имение Кареевых Аносово: история расцвета
и разрушения //Русская усадьба. М., 2001. Вып. 7. С. 509—511.
55
бедствовала, от голода «размягчались ногти на руках». Не стоит
ставить в вину почтенному и заслугами, и возрастом ученому, что
«аполитичный профессор становился, не желая сам себе в том при¬
знаться, агентом не совсем коммунистического, но все же полити¬
ческого воспитания — и потому, что нужно было как-то добывать
себе хлеб, и потому, что другие лекции, не связанные с революцией,
не очень-то и поощрялись, и потому, что ему были еще свойствен¬
ны не только корыстные расчеты, но и стремление получить при¬
знание, ощутить свою общественную значимость, услышать апло¬
дисменты слушателей»1. Ведь всю жизнь ученый смотрел на мир
глазами либерала-просветителя: формирование и развитие зрелой
личности, ликвидация «народного невежества», «умственной нище¬
ты» — так он представлял путь преодоления отсталости России от
Европы. А что, как ни признание на склоне лет может быть отрадно
творческому человеку, учителю? Главное — он не отрекся от свое¬
го прежнего «я», от «основной добродетели настоящего исто¬
рика» — беспристрастия во имя объективной научной истины, в
каком бы конфликте она ни оказалась с симпатиями и интересами
самого историка.
Соседние «Муравишники были маленьким, замкнутым ми¬
ром, где редко появлялись совсем ему посторонние люди»1 2.
Там, на малой родине, в имении деда Осипа Ивановича Герасимова,
Николай Иванович часто бывал в кругу интеллигентного и дружно¬
го семейства Герасимовых — потомков его деда, унаследовавших
старинную усадьбу. Провинциальная жизнь шла в ином ритме, но
тоже была наполнена активной деятельностью всех членов семьи.
«Я помню Муравишники и при деде, и при младшем его сыне,
которому досталось это имение, «дяде Васе», и при его сыно¬
вьях Коле, Мише и Володе, умерших один за другим в молодых
годах уже в начале XX века. Здесь перед моими глазами, в этом
„дворянском гнезде”, жили и сошли со сцены три поколения...»
Сыновья В. О. Герасимова пользовались большим авторитетом в
Сычевском уезде. Один из них — М. В. Герасимов был председа¬
телем уездной земской управы, а потом городским главой, другой,
врач, В. В. Герасимов, руководил санитарной управой. В гостях у
Герасимовых часто бывал коллега В. В. Герасимова молодой врач
Михаил Афанасьевич Булгаков, который прибыл в Никольское в
сентябре 1916 г. для прохождения военной службы в Никольской
больнице и описавший Муравишниковские места в «Записках юно¬
1 Яров С. В. Интеллигенция и власть в Петрограде 1917—1925 годов:
конформистские стратегии и язык сотрудничества // Новое литературное обо¬
зрение: теория и история литературы, критика и библиография. 2006. № 78.
С. 7—31.
2 Кареев Н. И. Прожитое и пережитое. С. 65.
56
го врача». За несколько дней до Февральской революции «тамош¬
ний дом (в Муравишниках — А. С. ) сгорел со всем содержимым
по неосторожности сторожа». (Воспоминание о пожаре, очевид¬
цем которого Булгаков, живший в полутора километрах, вполне
мог быть, возможно, нашло впоследствии отражение в описании
пожара большого усадебного дома в рассказе «Ханский огонь».)
С обитателями же его Булгаков, конечно, общался и позже. И,
конечно, горячо обсуждал происшедшие события и возможности
будущего их развития с теми немногими собеседниками, кото¬
рых предоставляла ему жизнь в Никольском. «Взрослых сыновей
у муравишниковского дедушки было двое — Петр и Василий.
Петр — становой пристав. Старший его сын Ося, кончивший
историко-филологический факультет», не только двоюродный
брат, но и свояк Кареева, был, по его словам, «превосходный пе¬
дагог»; после Февральской революции он вновь стал товарищем
министра народного просвещения и вскоре приехал в деревню «с
большим запасом наблюдений и с очень определенными пред¬
сказаниями, которыми и стал делиться со мною. Герасимов не
верил в то, что соберется Учредительное собрание, настаивал
на возможности гражданской войны и т. п.,хотя в то же время
был уверен почему-то, что крестьяне останутся спокойными»;
«за первые четыре месяца после революции, которые я провел в
Петербурге, Герасимов был, пожалуй, единственный человек из
тех, с кем я встречался, который знал, что у нас делается, не
по газетам только да по слухам»'. Кареев вспоминает, что «после
октябрьского переворота О. П. Герасимов остался жить у себя
в деревне и, уезжая оттуда по делам в Москву в начале декабря,
убеждал свою жену и гостившую у них мою дочь, что ничего не
будет». Потом, однако, все-таки было, и О. П. уже не возвра¬
тился в свое поместье и умер в одной из московских тюремных
больниц... »1 2
Ситуацию уточняют свидетельства дочери Л. Н. Толстого Алек¬
сандры Львовны Толстой.3 Весной 1920 г. она услышала ночью, как
«загремело в соседней камере, точно тело упало. Прибежал над¬
зиратель, засуетились, забегали, подымали тяжелое, выносили.
Мы вскочили и, прислушиваясь, старались понять, что делает¬
ся за дверью. Я не знала тогда, что в соседней камере умер от
1 Чудакова М. О. Жизнеописание Михаила Булгакова. М.,1988. С. 60—
61.
2 Кареев Н. И. Прожитое и пережитое. С. 267.
3 Была арестована по делу о т. н. Тактическом центре. Среди фигурантов
сфабрикованного дела «Тактического центра» были философ Николай Бердя¬
ев, историки Сергей Мельгунов и Сергей Трубецкой и др. Осип Герасимов вхо¬
дил в «руководство» центра; скончался во время следствия.
57
разрыва сердца Герасимов, когда-то давно живший у нас в доме в
качестве репетитора моих братьев, товарищ министра народ¬
ного просвещения при Временном правительстве»'.
Трагически прервалась жизнь и другого родственника Н. И. Ка¬
реева...
Летом 1918 г. в Зайцеве, как вспоминает Кареев, был получен
приказ из уездного города об аресте «всех б. помещиков, их управ¬
ляющих или доверенных лиц, а также и прочих паразитов». Под
«прочих» вполне можно было подпасть по недомыслию местных
властей, а то и по чьему-то злому умыслу. Такой трагической ока¬
залась судьба М. В. Герасимова. Кончивший курс в Дерптском вете¬
ринарном институте, он, по воспоминаниям Кареева, «скоро забро¬
сил свою профессию и занял, и потом долго занимал, должность
председателя уездной земской управы в Сычевке, где потом его
выбрали в городские головы». Он погиб в 1918 г. «во время, как ее
звали на месте, еремеевской ночи (поличной, думают, мести)»,
когда более двадцати человек — дворяне и купцы, в их числе двою¬
родный брат Н. И. Кареева, бывший городской голова М. В. Гераси¬
мов, были убиты. Самому Карееву «посчастливилось» : попав под
приказ, он со своей семьей отделался домашним арестом в Зайцеве
(сентябрь 1918). Многие ощущали, что дело идет к гражданской
войне.
Что же произошло? Как могло случиться, что революция сно¬
ва «пожирала своих детей»? Ограниченный цензурными рамками,
Н. И. Кареев в публичных выступлениях не давал сравнительных
характеристик двух революций — происходящей на его глазах и
той, другой, свершившейся более 100 лет назад, о которой ему было
известно все или почти все. Но он это сделал в книге «Великая фран¬
цузская революция», вышедшей уже после падения в России импе¬
рии, в 1918 г. Теперь он прямо называл французское государство
«старого порядка» «самодержавной или абсолютной монархией»,
подчеркивая тем самым идентичность французского и российского
абсолютизма. Н. И. Кареев открыто заявил о том, что ранее им толь¬
ко подразумевалось: Французская революция — прямой аналог ре¬
волюции в России. «Наша революция 1905 г.,— писал он,— была
как бы повторением того, что произошло во Франции за сто
шестнадцать лет перед тем. В 1789 г. французы сбросили с себя
иго королевского самодержавия и сделали попытку его замены
конституционной монархией... В 1792 г. во Франции произошла
отмена королевской власти и была провозглашена республика.
В России повторилось то же самое в 1917 г.». Подобно многим
своим современникам, Н. И. Кареев верил, что история Француз¬
1 Чудакова М. О. Жизнеописание Михаила Булгакова. С. 162—163.
58
ской революции является провозвестием того пути, который пред¬
стоит пройти России. Неудивительно, что исходные пункты этого
маршрута — монархия Бурбонов и монархия Романовых — пред¬
ставлялись ему столь схожими между собой1.
В 1918 г. Кареев опубликовал статью «Французский революци¬
онный трибунал 1793—1795». Возмущенный появлением в России
чрезвычайных органов и института заложничества, историк напо¬
минал о печальном опыте революционной практики якобинцев. Он
предупреждал читателей о том, что создание чрезвычайных органов
взамен конституционных, упразднение обычной процедуры судо¬
производства и вынесение приговоров на основании «революцион¬
ного сознания» привели во Франции к полному отказу от принципов
общественной и индивидуальной свободы, к гибели ни в чем не по¬
винных людей, к невероятным злоупотреблениям властей и приме¬
нению тех же средств, которые использовались при низвергнутом
«старом порядке».
Нарушение принципа индивидуальной свободы, провозглашен¬
ного революцией, Кареев видел и в политике дехристианизации.
Корни этого феномена 1793—1794 гг. уходили, по мнению исто¬
рика, в традиции абсолютизма, когда государство стремилось под¬
чинить себе церковь. Революционеры не могли игнорировать про¬
блему: «Католицизм слишком сросся со старым политическим и
социальным строем, связь между государством и церковью была
слишком тесна, духовенство являлось чересчур привилегирован¬
ным сословием для того, чтобы политическая ломка не задела и
религиозных традиций»,— писал Кареев в 1917 г., в статье «О де¬
христианизации». Однако принятое Учредительным собранием за¬
конодательство о гражданском устройстве духовенства было, по его
мнению, ошибочным. Оно вызвало сопротивление среди значитель¬
ной части низшего духовенства, до того момента поддерживавшего
революционные преобразования. Это, в свою очередь, создало пред¬
ставление о контрреволюционности священников и спровоцирова¬
ло попытку «расхристианить» Францию, т.е. уничтожить в ней само
христианство. Кареев видел в дехристианизации, главным образом,
политическую акцию, которую осуществляло энергичное меньшин¬
ство нации — якобинцы* 2.
В России после революции 1917 г. почва была подготовлена са¬
мой историей — кризис Церкви стал явным как раз в начале XX в.:
Чудинов А. В. Французская революция: история и мифы. М., 2006.
С. 70—71.
2 Ростиславлев Д. А. Н. И. Кареев о якобинской диктатуре // Историче¬
ские этюды о Французской революции: (памяти В. М. Далина) М.: ИВИ РАН,
1998. С. 160.
59
уход от веры был обусловлен протестом против социального строя.
В отчете Тверской епархии говорилось: «Простой, народ всю свою
желчь, обиду, озлобление, накопившееся веками под гнетом
нужды, лишений и всяческой неправды, изливает на того, кто
первый перед глазами, кто особенно часто мозолит ему глаза
и надоедает своим попрошайничеством. Не столько сознавая,
столько чувствуя, ощущая тяжесть своего положения, кре¬
стьянство, по неспособности видеть глубочайшие причины его,
останавливает свой взор, свое внимание на ближайшей, како¬
вой как раз оказывается духовенство». Мощным фактором, спо¬
собствовавшим дехристианизации, была затяжная война, огромные
потери на фронтах, слабая социальная защищенность вдов и сирот.
Крах самодержавия стал и крахом государственной религии, по¬
скольку прежний социальный строй оказался нерасторжимо свя¬
занным в народном сознании с православием. Многовековой союз
трона и алтаря привел к тому, что в массовом сознании православие
переродилось в «цареславие», что отмечалось даже в выступлени¬
ях на Поместном соборе Российской православной церкви в 1918 г.
Массовое отпадение от веры с первых дней революционных событий
1917 г. привело к тому, что образовавшийся вакуум был заполнен
коммунистической идеологией, являвшейся своеобразной формой
квазирелигиозности со всеми внешними признаками религии, кро¬
ме веры в Бога как в сверхъестественную силу и сущность1.
Как человеку, склонному к компромиссам, как мыслителю,
убежденному в необходимости плюрализма мнений, Н. И. Карееву
были чужды жесткие, агрессивные формы политической борьбы, у
него были свои (быть может, идеализированные) представления о
парламентаризме, о «народно-правовом государстве», которые не со¬
впадали ни с политической практикой в условиях самодержавия, ни
с действиями Временного правительства, ни с программой больше¬
виков. Поэтому на всех этапах своего творческого пути Н. И. Каре¬
ев был в оппозиции к существующей власти — и к бюрократической
системе царской России, и к «диктатуре пролетариата» в период по¬
сле 1917 г.1 2 В советское время это была своего рода «внутренняя
оппозиция», которая давала возможность исполнить большую часть
того, в чем он видел свое предназначение. Немногим больше, чем за
10 лет «после», ему удалось завершить публикацию «Истории За¬
падной Европы в Новое время»(1917), трехтомник «История Фран¬
цузской революции»(1925), несколько работ, посвященных истории
1 Андреева Л. А. Процесс дехристианизации в России и возникновение
квазирелигиозности в XXI веке // Общественные науки и современность. 2003.
№1.С. 90—100.
2 Мамонова Ю. В. Н. И. Кареев как историк отечественной социологии:
автореф. дис. канд. социол. наук. Саратов, 2010. С. 12.
60
стран Европы начала XX в.1 и ряд других, до сих пор не опублико¬
ванных. В те же годы члену-корреспонденту Российской академии
наук пришлось быть «отведенным» от штатной преподавательской
деятельности в университете (май 1923); «удалось» пережить свое
чествование по случаю 50-летия научной деятельности (1923 г.: был
издан сборник «Из далекого и близкого прошлого: сборник этюдов
из всеобщей истории в честь 50-летия науч, жизни Н. И. Кареева»)
и получить на пять лет (до очередного увольнения!) должность про¬
фессора этнографического отделения Географического института
(ноябрь1923 — август 1929).
До 1923 г. живое слово «патриарха русской школы» слышали
студенты Петроградского университета. Социолог В. Пипуныров
вспоминает учебу в 20-е годы: «Николай. Иванович лектором был
не из самых блестящих, но читал самоотверженно: в холодной
аудитории, в шубе, валенках, варежках. Но во всех жизненных
обстоятельствах, в общении с любым человеком, он оставался
величайшим демократом: широким, приветливым, не обращав¬
шим внимание ни на «одежку», ни на «род и племя». Единствен¬
ное, что он признавал,— это беззаветное служение науке. И
если чувствовал он в молодом человеке какой-то огонек,— он
сам шел ему навстречу, готовый помочь во всем». В этих вос¬
поминаниях В. Пипунырова приводится еще один характерный эпи¬
зод: «В самом конце территории Петроградского университе¬
та находился мавзолей, кирпичное здание: там были гробницы
прежних ректоров Университета, в частности, В. Д. Кавелина.
У Николая Ивановича был свой ключ от мавзолея. Я смотрел, с
каким благоговением Николай Иванович, уже не обращавший на
меня внимания, весь предался каким-то размышлениям. О чем
он думал? По-видимому, о смерти. Он долго стоял, молился он
или не молился, не знаю. Потом сказал: «Всем нам эта участь».
Потом продолжил: «А как все они были благородны...»1 2 Эти сло¬
ва в полной мере относятся и к Карееву, испытания «закатных лет»
проявили безграничность благородства его личности. Большевики
не могли оставить в покое пожилого человека, сохранявшего в жиз¬
ни и работе верность принципам, которые шли вразрез с насаждае¬
мой ими идеологией. С 1923 г. его книги перестали издаваться, ему
запрещено преподавать.
1 Кареев Н. И. История Западной Европы в начале XX века. М., 1920.
506 с.; Кареев Н. И. Европа до и после войны в территориальном отноше¬
нии. Пг., 1922. 81 с.; Кареев Н. И. Историки Французской революции: в 3 т.
Л.,1924—1925.
2 Пипуныров В. Н. Из воспоминаний о Н. И. Карееве: (социолог) /публ.
Е.Б. Рашковского//Вопр. философии. 1996. № 7. С. 155, 156.
61
В 1926 г. Кареев пережил тяжелейшую для него утрату: скоро¬
постижно скончалась его жена. На протяжении их долгой и друж¬
ной семейной жизни она была верным помощником и соратником
своего выдающегося мужа. Кареев был счастлив в семейной жизни,
его жена и дети — дочь Елена и сын Константин — всегда были
для него опорой и поддержкой. Неслучайно на склоне лет он писал:
«Хотя мне пошел 78-й год, я чувствую себя годным для работы.,
а между тем от общественной деятельности я отшит совер¬
шенно, от преподавательской почти, а писательская тормо¬
зится невозможностью печататься. Я не знаю, что было бы со
мною, если бы я не жил в семье».
В 1928 г. на семью свалилось новое несчастье: был арестован
его сын Константин — историк, как и отец, окончивший историко-
филологический факультет Московского университета, как и отец,
по политическим убеждениям — кадет. Он был участником одного
из многочисленных в ту пору кружков — религиозно-философского
кружка А. А. Мейера «Воскресение»(его филиала «Культурный
уголок» под руководством П. Ф. Смотрицкого). Из материалов дела:
« Историк. С 1924 г. безработный, в 1930 г. статистик. Арестован
11.12.1928 по «делу Мейера», освобожден под подписку о невыезде
04.02.1929, приговорен к лишению права проживания в 6 городах
СССР сроком на 3 года. Выслан в Смоленск. Там 29.10.1930 аресто¬
ван и приговорен к 3 годам лагерей. Приговором КОГПУ 21 октя¬
бря 1932 г. по отбытии срока наказания лишен права проживания
в 12 городах сроком на 3 года. После высылки сына Карееву при¬
шлось пережить еще и предательство друзей. Часть ленинградских
знакомых отвернулась от него1. В том же 1928 г. родное Аносово
было национализировано. Несмотря на вмешательство председате¬
ля ЦИК СССР М. И. Калинина и ходатайство Академии наук СССР,
в 1925—1927 гг. решением местных властей имение было переда¬
но сельскохозяйственной артели. В. И. Кареев, к этому времени
инструктор по сельскому хозяйству, организатор краеведческого
музея, несмотря на множественные заслуги перед жителями уезда,
был выселен вместе с дочерью Екатериной Васильевной «за отсут¬
ствием заслуг перед Советской властью»1 2. Все эти события Нико¬
лай Иванович переживал очень тяжело.
1 Дунаева Ю. В. Николай Иванович Кареев // www. beenergy. ru/history/
bio/172—nikolay-kareev. html
2 Тихонов А. В. Смоленское имение Кареевых Аносово : история расцвета
и разрушения//Русская усадьба. М.,2001. Вып. 7(230). С. 511—512.
62
Стареющего отца поддерживала дочь Елена, к тому времени —
начинающая писательница, жена художника Г. С. Верейского1.
Опубликовав в 1910 г. свои первые стихи и рассказы, Елена Нико¬
лаевна после революции, в «родовой» смоленской деревне, была с
семьей: занималась крестьянским трудом, работала учительницей,
библиотекарем. В 20-е годы она становится профессиональным дет¬
ским писателем. Фактически все семейные заботы ложатся на ее
плечи. В фонде ЦИК СССР Государственного архива Российской
Федерации отложились свидетельства нескольких письменных про¬
шений Е.Н. Верейской о возвращении «хутора» ее отцу. Сохрани¬
лась записка, датированная 20 января 1927 г., от члена Президиу¬
ма ВЦСПС А. А. Андреева секретарю ЦИК СССР А. С. Енукидзе с
неформальным ходатайством о «правильном направлении дела».
Обнаружены и свидетельства многочисленных обращений Е.Н. Ве¬
рейской в канцелярию М. И. Калинина, во ВЦИК. 4 июня 1927 г.
Президиум ВЦИК принял решение «предложить» Н. И. Карееву
соответствующий участок земли с постройками для ведения хозяй¬
ства. Н. И. Кареев получил в возмещение Аносова дачу с '/3 десяти¬
ны парка при деревне Никульское Подольского уезда Московской
губернии. В этот дом переехали и Василий Иванович Кареев с до¬
черью1 2.
Как это ни парадоксально, но именно в условиях советского вре¬
мени происходит постепенное сближение соперничающих партий,
принадлежавших к «старой школе». Заметное улучшение претер¬
певают и отношения Н. И. Кареева с его бывшими оппонентами. В
1925 г. С. Ф. Платонов вместе с Н. П. Лихачевым и А. Е. Пресня¬
ковым поддерживает в «Союзе работников просвещения» перевод
Кареева в «пятый (высший) разряд научных работников», который
имел квалификацию «ученый мирового значения, а равно крупней¬
шие представители данной науки» и, что немаловажно, давал право
на дополнительное денежное обеспечение. С. Ф. Платонов (заняв¬
ший в Академии кафедру русской истории, а затем и должность
академика-секретаря) идет навстречу предложению академика
1 Георгий Семенович Верейский (1886—1962) — русский художник, ма¬
стер станковой графики, представитель «тихого искусства». Народный худож¬
ник РСФСР (1962), действительный член АХ СССР (1949).
2 Долгова Е. А. Социально-бытовые контуры частной жизни Н. И. Карее¬
ва в 1917—1931 гг. //Частное и общественное: гендерный аспект: материалы
Четвертой междунар. науч. конф. РАИЖИ и ИЭА РАН, 20—22 окт. 2011 г.,
Ярославль. М.: ИЭА РАН, 2011. Т. 1. С. 530—533.
63
В. П. Бузескула об избрании Н. И. Кареева в «почетные академики»
в 1929 г.1
В 20-е годы профессор Кареев написал воспоминания о своей
жизни, назвав их «Прожитое и пережитое». На склоне лет человеку
свойственно стремление рассказать о своей жизни: многое сдела¬
но, увидено, осмыслено; обдумываются победы и поражения, вспо¬
минаются радости и горести, завершаются внутренние диалоги —
словом, Карееву было что поведать. Он работал над этим текстом в
1921, 1923 и в 1928 гг. К сожалению, 20-е годы оказались не лучши¬
ми временами для подобного рода литературного жанра. Вначале,
по инициативе В. И. Ленина, создается особый орган — Истпарт1 2.
Истпарт призывал к сбору воспоминаний сторонников советской
власти и борцов за эту власть, что в значительной степени было
вынужденным и обуславливалось «скудостью материалов чисто
партийного характера». Но слишком много оказалось «героев рево¬
люции» и «друзей героев», которые представляли себя таковыми в
своих «воспоминаниях», нередко малограмотных или фантазийных.
Поэтому позже в новой инструкции Истпарта ЦК ВКП(б) местным
истпартотделам говорилось об «отступлении мемуаров на задний
план» ввиду «углубления» стоявших научно-литературных задач3.
В то же время, в начале 1920-х, по мере перехода к НЭПу
В. И. Ленин и его окружение оказались перед дилеммой: сопрово¬
дить определенную свободу в сфере экономики политической ли¬
берализацией, определенным ограничением своей власти или для
ее сохранения в будущем пойти по пути высылок, репрессий по от¬
ношению к политическим оппонентам и потенциальным конкурен¬
там.
Большевистским правительством был выбран второй вариант.
Вот тогда-то и стали обычным делом аресты, высылки, расстрелы,
которые выносились революционными трибуналами и коснулись
всех политических противников РКП(б) — меньшевиков, эсеров,
кадетов, священнослужителей. 10 августа 1922 г. выходит Поста¬
1 Ростовцев Е. А. Н. И. Кареев и А. С. Лаппо-Данилевский: из истории
взаимоотношений. С. 118—119.
2 25 сентября 1920 г. декретом СНК РСФСР «Об учреждении Комиссии
для собирания материалов по истории Октябрьской революции и истории
Коммунистической партии».
3 Булыгина Т. А., Клопихина В. С. Воспоминания как источник в процес¬
се формирования «нового» исторического сознания в советском обществе //
Ставропольский альманах Российского общества интеллектуальной истории.
Ставрополь: Изд-во СГУ, 2011. Вып. 12. С. 276—278.
64
новление Политбюро ЦК РКП(б) об утверждении списка высылае¬
мых из России интеллигентов. В многочисленных приложениях
значились 228 фамилий представителей «антисоветской интелли¬
генции г. Петрограда», профессоров московских вузов и Казанского
университета, литераторов, издателей, священников, «антисовет¬
ских агрономов и кооператоров», врачей и «антисоветских инжене¬
ров». В 1922 г. были без суда высланы из России более 160 пред¬
ставителей интеллигенции, преимущественно гуманитарной, среди
и
Л
которых были выдающиеся философы Н. А. Бердяев, С. Н. Булга¬
ков, С. Л. Франк, Н. О. Лосский, Л. П. Карсавин, а также известные
историки, литераторы, юристы, экономисты, социологи, филологи.
Вся их вина заключалась в том, что они придерживались немарк¬
систских взглядов. Два парохода понадобились осенью 1922 г.
(«Пруссия» и «Бургомистр Хаген»), чтобы вывезти из России только
ту часть интеллигенции, против которой не могли быть применены
обычные меры ввиду ее общеевропейской известности»1. Мемуары
стали просто небезопасны: в них могли оказаться упоминания о «не¬
желательных элементах».
Воспоминания Н. И. Кареева — это как бы отстраненный взгляд
историка на свою жизнь, не исповедь, не откровения, без оценоч¬
ных суждений, без личных эмоциональных переживаний. Говоря о
себе как о политике, он пишет: «По многим детальным вопросам
программы и тактики, по которым другие высказывались очень
решительно, у меня часто не было вполне определенного и ре¬
шительного мнения, как у человека, более привыкшего к иссле¬
довательской работе и к критическому рассмотрению чужих
мыслей, по свойству моего характера»1 2. Был ли это «авторский
замысел» историка-философа или разумная осторожность... Кто
знает...Тогда время диктовало «правила игры». Кареев писал: «я
пережил многих людей,которых знал и любил (или не любил),
и много событий...»3 На страницах воспоминаний более 500 фигу¬
рантов4. Наверное, были события и люди, о которых он хотел бы на¬
1 Лихачев Д. С. О русской интеллигенции: избр. тр. по рус. и мировой
культуре. СПб., 2006. С. 377.
2 Кареев Н. И. Прожитое и пережитое. С. 233—234.
3 Там же. С. 43
4 Мягков Г. П., Сальникова А. А. Мемуары Н. И. Кареева «Прожитое и
пережитое» и становление отечественной автобиографистики историка // Ни¬
колай Иванович Кареев: человек, ученый, обществ, деятель: материалы 1-й
Всерос. науч.-теорет. конф., посвящ. 150-летию со дня рождения Н. И. Карее¬
ва. Сыктывкар: Изд-во СГУ, 2000. С. 87.
65
писать. Фигурами умолчания в «Прожитом и пережитом» оказались
Ф. Ф. Зелинский1, М. И. Ростовцев1 2, П. Н. Милюков, Т. С. Бартер3,
П. А. Сорокин4 и др., вероятно, в связи с их последующей эмиграци¬
ей5. Обезопасить себя «недомолвками» было в то время невозмож¬
но, и Н. И. Кареев, к сожалению, вскоре убедился в этом.
Взяв на вооружение грубо сфабрикованное «дело Промпар-
тии», в 1929 г. «ответственным товарищам» удалось сфабриковать
еще одно, так называемое «Академическое дело». По нему прохо¬
дила элита историков Ленинграда, Москвы и других городов. Сре¬
ди них были такие крупные исследователи, как С. Ф. Платонов,
М. М. Богословский,Е. В. Тарле, М. К. Любавский, А. И. Андреев,
B. И. Пичета, С. В. Бахрушин, Б. А. Романов — в общей сложности
85 человек (по другим данным — 115 человек6). Вина привлечен¬
ных к следствию ученых формулировалась традиционно: заговор и
организация «Всенародного союза борьбы за возрождение свобод¬
ной России», цель — свержение советской власти и восстановле¬
1 Зелинский Фаддей Францевич (1859—1944) филолог-классик, пе¬
дагог, полиглот, энциклопедист, переводчик, поэт, прозаик. Профессор
Санкт-Петербургского, а впоследствии Варшавского университета, член-
корреспондент Российской академии наук, доктор honoris causa четырнадцати
университетов Европы, один из последних (1919 г.) лауреатов Пушкинской
премии. В 1922 г. Ф. Ф. Зелинский перестал быть российским ученым, по¬
скольку по приглашению Варшавского университета переехал в обретшую не¬
зависимость Польшу, на свою историческую родину.
2 Ростовцев Михаил Иванович [29.10( 10.11). 1870, Киев,— 20.10.1952,
Нью-Хейвен (США)], выдающийся русский историк Античности и археолог.
Образование получил в Киевском и Петербургском университетах. С 1898 г.
приват-доцент, в 1901 —1918 профессор Петербургского университета. В
1918 г. эмигрировал из Советской России. В 1920—1925 профессор в Мади¬
соне (штат Висконсин, США), в 1925—1944 профессор Йельского универси¬
тета в Нью-Хейвене.
3 Варшер Татьяна Сергеевна — историк Античности и археолог, знаток
раскопок в Помпеях, автор книги «Виденное и пережитое в советской России»
(Берлин, 1923).
4 Сорокин Питирим Александрович (23.01.1889, село Турья, Яренский
уезд, Вологодская губерния— 10. 02.1968, Винчестер, Массачусетс, США) —
американский социолог и культуролог. Основоположник теорий социальной
стратификации и социальной мобильности. Выпускник Санкт-Петербургского
университета, с 1916—приват-доцент, с 1920 — профессор СПб. университе¬
та. Высланный в 1922 г. из России, П. А. Сорокин оказался в Германии, позже
в Чехии, в США.
J Филимонов В. А. Антиковеды Варшавского университета в коммуника¬
тивном пространстве Н. И. Кареева // Ставропольский альманах Российского
общества интеллектуальной истории. Ставрополь: Изд-во СГУ, 2011. Вып. 12.
C. 239.
6 Каганович Б. С. Евгений Викторович Тарле и Петербургская школа
историков. СПб., 1995. С. 39.
66
ние монархического строя путем интервенции и вооруженных вы¬
ступлений внутри страны. Взгляды привлеченных к делу историков
в области философии, морали, этики сформировались задолго до
революции, и они не отказались от них и при новой власти. Это и
послужило идейной основой, за которую ухватились организаторы
«Академического дела» — неприятие обвиняемыми нового фило¬
софского направления — марксизма-ленинизма. Первым 25 января
1930 г. арестовали С. Ф. Платонова, затем под стражу взяли учено¬
го секретаря Археографической комиссии А. И. Андреева и других
историков (среди них — академики Е. В. Тарле и Н. П. Лихачев).
В Москве были арестованы крупные историки М. К. Любавский,
А.И. Яковлев, Ю. В. Готье и др.1
В 1930 г. на базе Общества историков-марксистов в Москве и
Ленинграде прошла дискуссия на тему «Буржуазные историки За¬
пада в СССР». Критике подверглись Е. В. Тарле, Д. М. Петрушев¬
ский1 2, Н. И. Кареев, В. П. Бузескул3. Было отмечено, что критика
вступает в новый этап, непосредственно связанный с новым этапом
развития классовой борьбы , которая требует, чтобы по всему фрон¬
ту была вскрыта связь между буржуазной исторической наукой и
буржуазной контрреволюцией, связь до самых глубоких идейных
ее истоков. Якобы всем было ясно, что маска беспартийности часто
скрывает за собой всего-навсего промпартийца4.
На самом же деле под прикрытием публичных судебных процес¬
сов предпринимались попытки списать хозяйственные трудности
СССР, диспропорции и сбои на счет «буржуазного вредительства»
и отвести тем самым критику от руководства партии и государства.
Причем, если в Ленинграде изобличали в основном арестованных
академиков С. Ф. Платонова и Е. В. Тарле, то в Москве «разобла¬
чению» подверглись историки, против которых репрессивные ор¬
ганы никаких обвинений не выдвигали. Дирижером московского
совещания стал историк-марксист Н. М. Лукин. Во время дискус¬
сии Н. М. Лукин выдвинул против Н. И. Кареева страшное по тем
1 Павленко Н. И. Академическое дело: историки под прицелом ОГПУ //
Наука и жизнь. 1999. № 11. С. 26—30.
2 Петрушевский Дмитрий Моисеевич [1(13).9.1863, с. Кобриново Ки¬
евской губернии, ныне Черкасская область,— 12.12.1942, Казань], русский
историк-медиевист, академик АН СССР (1929), член-корреспондент (1924),
заслуженный профессор (1925). В 20-е гг. директор Института истории Рос¬
сийской ассоциации научно-исследовательских институтов общественных
наук (РАНИОН).
3 Буржуазные историки Запада в СССР (Тарле, Петрушевский, Кареев,
Бузескул и др.) // Историк-марксист. 1931. Т. 21.
4 Сфабрикованный репрессивный процесс «Промпартии» проходил с
25 ноября по 7 декабря 1930 г.
67
временам обвинение, связав имя историка с процессом «Промпар-
тии» и упрекнув его в «реставрационных стремлениях свергнутых
классов». Кареева упрекали в том, что его антимарксистская работа
протекала главным образом на страницах иностранной печати...все
его последующие работы проникнуты определенной тенденцией, ко¬
торая сводится главным образом к игнорированию значения марк¬
систских работ, вышедших в последнее время, и затем к целому
ряду антимарксистских вылазок1.
В конце 1930 г. почетный член Академии наук 80-летний
Н. И. Кареев вынужден был обращаться к секретарю Академии
В. П. Волгину. Это письмо характеризует атмосферу эпохи «Акаде¬
мического дела», главных действующих лиц и исполнителей акаде¬
мической сцены:
«Глубокоуважаемый Вячеслав Петрович!
Обращаюсь к Вам, как к непременному секретарю Акаде¬
мии наук, почетным членом которой я имею честь состоять. Я
не могу оставить без самого решительного протеста со своей
стороны касающиеся меня утверждения ак. Лукина в одном его
докладе, содержание которого было изложено в вечернем выпу¬
ске «Красной звезды» от 26 декабря.
Рассматривая в этом докладе последние выступления ча¬
сти представителей нашей исторической науки «в свете дан¬
ных процесса Промпартии» и ввиду проявившегося в этих вы¬
ступлениях «напора враждебных марксизму сил», ак. Лукин
зачислил меня в эту часть наших историков, «в сочинениях ко¬
торых, по его словам, не могли не отразиться реставрационные
стремления господствующих классов царской России». В част¬
ности, он приписывает мне «ряд антимарксистских работ,
появившихся за последние годы на страницах иностранной пе¬
чати, откровенными выкриками против марксизма». Выходя за
пределы чисто научной полемики, такие заявления и практи¬
чески погрешают против правды, потому что во всех моих пи¬
саниях ак. Лукин не может указать ни одного места, которое
отражало бы указанные «реставрационные стремления», как
не существует и «ряда антимарксистских работ» моих в ино¬
странной печати с какими то бы ни было «выкриками».
Представляю Вам самому решить, как следует смотреть
на подобного рода заявления.
Уважающий Вас, Н. Кареев.
1 Буржуазные историки Запада в СССР: (Тарле, Петрушевский, Кареев,
Бузескул и др. ). Открытое заседание методологической секции от 18 декабря
1930 г. // Историк-марксист. 1931. Т. 21. С. 48.
68
P. S. Тождественное письмо я послал и А. П. Карпинскому,
да и вообще не придаю ему конфиденциального характера, де¬
лая, наоборот, чтобы, возможно большее число лиц знало об
этом моем протесте. 28 декабря 1930 г. »
На письме стоит резолюция В. П. Волгина: «К сведению.
29 декабря»'.
Н. И. Карееву 7 декабря исполнилось 80 лет. Академических
торжеств не было. Через полтора месяца, 18 февраля 1931 г., Нико¬
лай Иванович Кареев ушел из жизни. По словам дочери, последние
слова Кареева были из «Вакхической песни» Пушкина: «Да здрав¬
ствует солнце, да скроется тьма!»1 2
... Может быть, «тьма» мракобесия и бескультурья?
Жизнь и творчество самого Кареева были примером единства
научного и нравственного принципов, синтеза индивидуального, на¬
ционального и общечеловеческого, примером следования однажды
выбранным жизненным идеалам. «Не хотеть жить дальше, хотя
бы для того, чтобы видеть, что из этого выйдет, можно было
бы только изверившись в своих идеалах, но им-то я остался ве¬
рен, невзирая на все испытания»,— писал он в своих мемуарах.
Этим словам можно верить, ибо они доказаны всей долгой, честной
и плодотворной жизнью ученого — труженика, гражданина своего
Отечества3.
Назрела необходимость введения в современный научный обо¬
рот тех научных трудов ученого, которые почти сто лет не переиз¬
давались или вовсе не увидели своего читателя, дожидаясь своего
часа на архивных полках.
* * *
Мы заново открываем работу Н. И. Кареева «Происхожде¬
ние современного народно-правового государства. Исто¬
рический очерк конституционных учреждений и учений до
середины XIX века». Подготовленная к печати в январе 1908 г.,
она была издана в том же году Типографией М. М. Стасюлевича
в Санкт-Петербурге. Книга входила в задуманную серию «Типоло¬
гических курсов по истории государственного быта», и в ней «все
1 Гладышев А. В. Историк — руководящий: В. П. Волгин // Историк и
власть: советские историки сталинской эпохи. Саратов: Издат. центр «Наука»,
2006. С. 136—198. http://annuaire-fr. narod. ru/bibliotheque/Gladyshev-Volgin.
html#_ftn86
2 Анциферов H. П. Из дум о былом: воспоминания. М.,1992. С. 165.
3 Козловский В. В., Осипов. И. Д. Синтез истории и социологии в трудах
Николая Кареева // Журн. социологии и социал, антропологии. 2000. Т. III,
№ 4. С. 98.
69
внимание сосредоточено на истории индивидуальной свободы,
гражданского равноправия и народного представительства».
Оговорим несколько важных моментов.
Исследователями давно была замечена ярко выраженная «евро-
поцентричность» представлений Н. И. Кареева, отразившаяся в его
работах.
Н. И. Кареев строил свои концепции самой разной тематики на
базе в основном европейского материала. Речь идет о странах За¬
падной Европы, изучению которых исследователь посвятил боль¬
шинство своих исторических работ. Считается, что «европоцен¬
тризм» Кареева связан с учебой в университете под руководством
В. И. Герье, занимавшего с 1868 г. должность профессора по кафе¬
дре всеобщей истории Московского университета. Несомненной
заслугой В. И. Герье были первые в университете систематические
семинарские занятия по всеобщей истории. Да и тема диссертации
Н. И. Кареева шла в русле спецкурсов В. И. Герье по истории Фран¬
цузской революции.
Н. И. Кареев безусловно рассматривал страны Западной Евро¬
пы как лидеров исторического развития, а «мейнстримом» считал
их постепенное объединение, что в некоторой степени предвосхи¬
тило идею Европейского союза1.
Второй момент более сложный. Он касается истоков мировоз¬
зрения Н. И. Кареева, представляющего собой сложный комплекс
самых разных традиций. Это и философия европейского Просве¬
щения, и т. н. «органическая теория» британского философа и со¬
циолога Г. Спенсера, и, далеко не в последнюю, а может быть и в
первую очередь, позитивизм. Не зря ряд исследователей считают
Н.И. Кареева одним из первых русских позитивистов, что, однако,
не так однозначно, как кажется на первый взгляд1 2.
Кроме того, в трудах ученого дальнейшее развитие получили не¬
которые идеи т. н. субъективной школы русской социологии в лице
П. Л. Лаврова и Н. К. Михайловского. Особенно это касается клас¬
п
Л
сификации наук, изложенной в «Исторических письмах» П. Л. Лав¬
рова3.
Кареев рассматривал исторический процесс как многоуровне¬
вый, структурно складывающийся из многих элементов, каждый из
1 Дунаева Ю. В. Западноевропейская история в исторической концепции
Н. И. Кареева: автореф. дис.... канд. ист. наук/Ин-т Всеобщей истории РАН,
М.,2002. С. 16
2 Халтурин Ю. Л. Антипозитивистская концепция исторического закона
Н. И. Кареева //София: рукопис. журн. О-ва ревнителей рус. философии. 2003.
Вып. 6.
3 Халтурин Ю. Л. Структура исторического знания по Н. И. Карееву // Со¬
фия: рукопис. журн. О-ва ревнителей рус. философии. 2003. Вып. 6.
70
которых неравнозначен и подвержен самым разным влияниям. В то
время, пожалуй, наиболее подходящей теорией для анализа процес¬
сов такого типа была теория факторов, согласно которой взаимодей¬
ствие социальных, технических и культурных факторов определяло
в данном случае историческое развитие.
«История человечества,— писал Н. И. Кареев,— не есть вну¬
тренне единый процесс, а совокупность целого ряда параллельных
процессов, есть сумма историй отдельных народов, находившихся
между собой в очень многообразных отношениях. Да и в истории
каждого отдельного народа проявляется не одна какая-либо движу¬
щая сила, а действует великое множество таких сил. Даже отдель¬
ные события в жизни каждого народа порождаются обыкновенно
сочетанием целого ряда причин, из которых каждая, в свою очередь,
есть не что иное, как место встречи или пересечения также несколь¬
ких самостоятельных каузальных рядов»; поэтому, заключает он,
«наука отказывается от сведения всей сложности и многогранности,
всего разнообразия и всей пестроты исторической жизни к одному
какому-либо принципу, хотя бы и понимаемому как основной закон
истории, определяющий собою все остальные ее законы».
и
Л
При этом есть основные факторы, а есть второстепенные.
К числу основных факторов исторического процесса Н. И. Каре¬
ев относил и личность, «над-органическую среду» и идеи. При этом,
так же как и П. Л. Лавров, он рассматривал «критически мыслящую
личность» как играющую главную роль в историческом процессе.
Личность, кроме того, действует на историю через еще один фак¬
тор, в котором Н. И. Кареев видел идеи1. Идеи, с одной стороны, как
исторический фактор — мотив для исторических перемен, а с другой
стороны — фактор, влияющий на создание идеалов общественного
развития. Наконец, Н. И. Кареев выделял т. н. «над-органическую
среду», под которой понимал общественную сферу, состоящую из
социальных организаций и культурных групп. «Над-органическая
среда», по Н. И. Карееву, традиционна и догматична, поэтому на
определенном этапе неизбежен конфликт между «средой» и лично¬
стью1 2.
Наконец, третий момент является самым главным для рассма¬
триваемой нами книги. Речь идет о ценностных установках русского
либерализма, активным сторонником которого был Н. И. Кареев. В
1 Кареев Н. И. Личное начало и роковые силы в истории // СПб. гос. ун-т.
Ист. фак. Тр. кафедры новой и новейшей истории. СПб.,2011. Вып. 6. С. 116—
125.
2 Дунаева Ю. В. Западноевропейская история в исторической концепции
Н. И. Кареева: автореф. дис. канд. ист. наук/Ин-т всеобщей истории РАН, М.,
2002. С. 16—20.
71
предлагаемой вниманию книге нашла воплощение одна из ключе¬
вых концепций русского либерализма начала XX в.— концепция
народно-правового конституционного государства. Если быть более
точным, то в основе ее лежит не просто идеология русского либера¬
лизма, а либерализма социального, или неолиберализма.
Итак, что такое либерализм вообще, русский либерализм конца
XIX в., в частности, и какое место в нем занимают представления
Н. И. Кареева.
Современные исследователи определяют либерализм в широ¬
ком смысле как направление общественной мысли, отстаивающее
свободу личности и государственный правопорядок, в котором
должен существовать механизм ограничения воли людей, облечен¬
ных властными полномочиями. Либерализм способствует разви¬
тию предпринимательского духа каждой личности, провозглашая
незыблемость частной собственности, защищая ее, в том числе и
от посягательств государства. В политической области основные
требования либерального политико-правового учения лежат в пло¬
скости разделения законодательной и исполнительной властей, со¬
блюдения прав и свобод человека1.
Обычно исследователи выделяют три этапа в эволюции либе¬
ральной идеологии и политики:либерализм XVII—XVIII вв., клас¬
сический либерализм XIX в. и «новый либерализм» конца XIX —
начала XX в.
Либерализм XVII—XVIII вв. обосновал необходимость ликви¬
дации «старого порядка» и замены его конституционной формой
правления, при которой к власти была бы допущена наиболее со¬
стоятельная часть буржуазии1 2.
Как известно, классическая либеральная теория формируется в
Европе в конце XVIII — первой половине XIX в. На этом этапе ли¬
беральная доктрина приобрела законченную форму, и либерализм,
наряду с консерватизмом, стал одним из главных направлений ре¬
альной политики. Она включает в себя знаменитую либеральную
триаду: свободу личности, рыночные отношения, и т. н. «ми¬
нимальное государство». Свобода личности понималась как сво¬
бода от принуждения извне. В основе рыночных отношений, как
полагали, должен лежать принцип незыблемой частной собствен¬
ности. Минимальное государство рассматривалось как «ночной
сторож», функции которого ограничены защитой всех граждан от
1 Попова А. В. Либерализм и неолиберализм в правовом измерении Рос¬
сии на рубеже XIX—XX вв. //Журн. рос. права. 2011. № 4. С. 105—113.
2 Киселева О. А. Политическое развитие ведущих стран Запада в Новое
время: от абсолютизма к буржуазному конституционализму. Вологда, 2010.
С. 70.
72
насилия, воровства и мошенничества, а также обеспечением испол¬
нения договоров.
Классический либерализм считал, что любое расширение госу¬
дарственных функций, нарушающее права людей и принуждающее
подчиниться этим нарушениям, не имеет под собой никакого осно¬
вания. Именно поэтому минимальное государство казалось не толь¬
ко справедливым, но и привлекательным. Государство не может
использовать аппарат принуждения для запрещения какого-то рода
деятельности людей в целях самозащиты или защиты собственных
интересов1. Таким образом, следуя Э. Хэйвуду, минимальное или
малое государство —это государство, функции которого ограниче¬
ны поддержанием внутреннего порядка и защитой собственности* 2.
Классический европейский либерализм начинается с прав лич¬
ности, иными словами, по меткому замечанию одного из современ¬
ных публицистов, «много свободы не бывает»3.
Однако историческое развитие скоро показало уязвимые сторо¬
ны классического либерализма. Экономические кризисы и порож¬
денные ими социальные проблемы явно указывали на то, что «не¬
видимая рука рынка» Адама Смита не так уж могущественна. Рынок
не смог сам себя отрегулировать через свободную конкуренцию. Да
и применимость определения «свободная» по отношению к конку¬
ренции того времени становилась все более сомнительной, если не
прямо противоречащей жизненным реалиям. В результате концеп¬
цию пришлось существенно скорректировать и дополнить, если не
поменять в основании.
В 1880-х гг. англичанин Томас Гилл Грин предпринял достаточ¬
но кардинальный пересмотр либеральной идеологии. Хотя основная
цель — построение свободного общества — сохранялась, но метод
ее достижения виделся уже иным. На первое место вышел отказ от
основополагающего принципа невмешательства власти в рыночную
экономику. Наоборот, государство должно защищать личность и ее
свободы от несправедливостей экономической системы, обеспечи¬
вая тем самым исходные равные условия для всех.
Томас Грин считал, что государственное регулирование не толь¬
ко не ущемляет права и свободы граждан, а напротив, может их эф¬
фективно защитить. Это английский идеолог назвал ставшим расхо¬
жим определением «позитивная свобода». Идеи Т. Грина положили
Реале Д., Антисери Д. Западная философия от истоков до наших дней.
Книга IV. От романтизма до наших дней. СПб., 1997. С. 764—767.
2 Хейвуд Э. Политология: учеб, для студентов вузов: пер. с англ. М., 2005.
С. 119—121,515.
3 Гайда Ф. Об исторических особенностях русского либерализма// http://
www. pravoslavie. ru/arhiv/50064. htm
73
начало неолиберализму, основные принципы которого сложились
на рубеже XIX—XX вв.
«Новый либерализм», таким образом, соединял базовые
либеральные ценности с активной социальной политикой государ¬
ства, что создавало, говоря современным языком, социально ориен¬
тированную рыночную экономику. Поэтому иногда неолиберализм
понимают как синоним буржуазного реформизма.
Как мы видим, в концепциях неолиберализма рубежа XIX—
XX вв. остались незыблемыми главные философско-политические
принципы классического либерализма. К ним относятся: неприкос¬
новенность личной, политической и правовой свободы человека,
естественное и гражданское равенство людей; приоритет прав ин¬
дивидуума по отношению к организованному обществу и государ¬
ству. Вместе с тем они были соединены с новой идеей — активного
вмешательства государства в социально-экономические процессы
и отношения в обществе. Именно в этом состояла главная отличи¬
тельная черта социального либерализма1.
Из сказанного очевидно, что для неолиберализма важнейшими
являются, во-первых, отношения между свободным рынком и госу¬
дарственным вмешательством и, во-вторых, между индивидуумом и
обществом. Преимущественное внимание к последнему и составля¬
ло специфику русского неолиберализма, к которому принадлежал
Н. И. Кареев.
Одно из недавних исследований процесса формирования
политико-правовой доктрины российского либерализма еще раз
показало, что российский либерализм и его политико-правовая
доктрина существенно отличались от европейских образцов. Их
сравнительный анализ выявил, что практически по всем основным
пунктам российская разновидность либерализма отличалась от
классического европейского либерализма. Начиная от отношения к
монархии и заканчивая отношением к собственности, она не соот¬
ветствовала европейским канонам. По сути, единственным объеди¬
няющим пунктом, да и то с оговорками, с учетом российской специ¬
фики, являлось отношение к проблеме прав человека и свободе, как
важнейшим либеральным ценностям. Такой подход к классическим
либеральным ценностям не был случайным, а являлся отражением
длительного процесса осмысления российской действительности. В
частности, понимания того обстоятельства, что в России в условиях
абсолютизма без революционного преобразования общества, кото¬
рое отечественные либералы принципиально отвергали, другой ре¬
1 Киселева О. А. Политическое развитие ведущих стран Запада в Новое
время: от абсолютизма к буржуазному конституционализму. Вологда, 2010.
С. 70, 84.
74
ально достижимой цели, кроме обеспечения личных прав, попросту
не было. К тому же многовековая история страны с крепостным пра¬
вом, всевластием самодержавия, засильем бюрократизма и грубым
нарушением прав личности вполне объясняли выбор либералами в
качестве главного приоритета права личности обеспечение условий
ее свободного развития1.
Напомним, что в русский язык слово «либерализм» пришло в
конце XVIII века из французского (фр. liberalisme) с подозритель¬
ным для элиты того времени значением «вольнодумство». Любопыт¬
но, что похожий оттенок зафиксирован в «Новом словаре русского
языка» под ред. Т. Ф. Ефремовой во втором значении этого слова:
«излишняя терпимость, вредная снисходительность, попуститель¬
ство». По распространенному мнению, производное от него поня¬
тие «либерал» впервые появилось в Испании в 1812 г. в характер¬
ном историческом контексте. Тогда либералами назвали группу
делегатов-националистов в кортесах (испанской разновидности
протопарламента), заседавших в Кадисе. Конституция, принятая
Кадисскими кортесами Испании 19 марта 1812 г., провозгласившая,
что «суверенитет воплощается в нации и поэтому ей принадлежит
исключительное право устанавливать свои основные законы», счи¬
п
Л
тается де-факто первой конституцией Испании. После этих событий
концепт «либерал» вошел в английский и французский и вслед за
ними во все европейские языки* 2.
О. Л. Гнатюк выделяет три этапа или три волны в разви¬
тии русского либерализма. Каждый из них имел свои особенности.
Первый этап — «правительственный» либерализм, инициируе¬
мый «сверху», охватывавший периоды правления Екатерины II и
Александра I. По своему содержанию он являлся либерально¬
просветительским, уповал на просвещенную ограниченную монар¬
хию (конституционные проекты М. М. Сперанского) и вызвал оппо¬
зиционное самодержавию движение декабристов.
Второй этап — либерализм пореформенного периода, т. е.
«охранительный», или консервативный. Его концептуальные осно¬
вы были разработаны К. Д. Кавелиным, а систематическая разра¬
ботка принадлежит Б. Н. Чичерину и П. Б. Струве. Считается, что
консервативный либерализм повлиял на мировоззрение С. Л. Фран¬
ка, С. Н. Булгакова в традиции либерального консерватизма. Он
Акашкин И. А. Формирование политико-правовой доктрины российско¬
го либерализма во второй половине XIX — начале XX века : дис.... канд. юрид.
наук: 12.00.01. М„ 2009.
2 Гаджиев К. С. Политическая наука: пособие для преподавателей , аспи¬
рантов и студентов гуманит. фак. Ч. 2. М., 1994. С. 39.
75
вызвал земское, а с начала 90-х годов — буржуазное либеральное
движение.
Третий этап — «новый» либерализм начала века, социальный
либерализм, провозгласивший необходимость обеспечения каждо¬
му гражданину «права на достойное человеческое существование».
Он дал толчок новому осмыслению проблем правового государ¬
ства и «правового социализма» в обстановке идейной борьбы как
с представителями консервативных, так и леворадикальных сил
(Н. И. Кареев, П. И. Новгородцев, Б. А. Кистяковскнй, С. И. Гессен,
М. М. Ковалевский, П. Н. Милюков, Л. А. Петражицкий, С. А. Му¬
ромцев и др.). Именно неолиберализм наряду с консервативным ли¬
берализмом подготовил образование либеральной партии кадетов, а
впоследствии — ее раскол.
Условно политико-социологическое и философско-правовое со¬
держание идей либерализма первой волны О. Л. Гнатюк характери¬
зует как официальный вариант, второй волны — как более «правый»
по сравнению с классическим либерализмом (синтез идей и ценно¬
стей либерализма и консерватизма), а третьей волны — как более
«левый» вариант (синтез классического либерализма и некоторых
социалистических и социал-демократических идей) по сравнению с
«чистым» экономическим и политическим либерализмом1.
Как подметил С. С. Секиринский, появление неолиберализма в
России связано с итогами реформ 1860-х гг., следствием которых
было становление общества как активного субъекта политиче¬
ской жизни. В контексте кризисного развития на волнах извест¬
ного общественного оживления (связанного с Русско-турецкой
войной) и послевоенного всплеска революционного терроризма на
общественно-политическом и научном поприщах заявляют о себе и
ранние представители нового поколения либералов, сформировав¬
шихся уже в обстановке больших преобразований и изменившихся
условий пореформенного времени. Новый либерализм, «либерализм
для общества», в качестве интеллектуального течения зарождает¬
ся в лоне быстро развивающейся русской университетской науки
пореформенных лет в тесном взаимодействии новых направлений
русской историографии, юриспруденции, социологии, экономиче¬
ских дисциплин и естествознания с новыми общественными иници¬
ативами в области местного самоуправления и хозяйства, земской
статистики, земской медицины, судебно-следственной практики,
законотворчества и т. д. Политическое настроение этого «своего»
общественного круга Н. И. Кареев характеризовал как «более либе¬
1 Гнатюк О. Л. Либерализм в России : основные этапы, идеи, особенности
и перспективы // Правоведение. 1995. № 6. С. 86 — 95.
76
ральное, чем у старой профессуры, конституционализм, дополнен¬
ный социальным реформаторством»1.
Рассмотрим подробнее отличительные черты русского неолибе¬
рализма.
Теоретики социального либерализма, возникшего на рубеже
XIX—XX вв. и представленного в истории русской либеральной
мысли Н. И. Кареевым, М. М. Ковалевским, П. И. Новгородцевым,
Б. А. Кистяковским, С. И. Гессеном, в отличие от классического
западноевропейского либерализма, расширяли границы понятия
«равенство». Они понимали его не только как формально-правовое
равенство, но и как равенство социальное.
Различные концепции социальных либералов (народно¬
правового государства Кареева, «правовой солидарности» М. М. Ко¬
валевского, «правового социалистического государства» Б. А. Ки-
стяковского, «правового социализма» С. И. Гессена) содержали не
только основные ценности классического либерализма (приоритет
индивидуальной свободы, «естественные права», правовой соци¬
альный идеал), но и новые аргументы в пользу защиты социальных
прав, «социализации» и «демократизации» понятия личной свобо¬
ды. Представители этого направления либерализма выступали за
либерализм социальный, синтезирующий ценности как либера¬
лизма, так и социализма. При этом речь идет не об ортодоксально¬
марксистской форме, а о традиции социал-реформизма европейской
социал-демократии и неолиберализма. Последнюю отличают соци¬
альное равенство, социальная защита, признание законно гаранти¬
рованного государством права каждой личности на прожиточный
минимум, справедливость.
Вслед за Вл. Соловьевым социальные либералы отстаивали те¬
зис о необходимости обеспечения государством «права личности на
достойное человеческое существование» в смысле ее «полноправ¬
ности».
Русские социальные либералы пытались примирить равенство и
свободу, ответить на вопрос о свободе, не сводящейся лишь к свобо¬
де собственности, об «оправовлении» (термин С. И. Гессена) обще¬
ственной жизни. Они пытались осмыслить нерешенные социальные
проблемы России, по поводу чего Гессен отмечал: «Пусть новый
либерализм — продукт социалистической критики либерализма. В
еще большей мере он — продукт основного зла современного строя,
которое он пытается устранить и которое породило социализм».
Почти все русские социальные либералы были членами и идеолога¬
ми партии кадетов.
1 Секиринский С. С. Российский либерализм XIX века: формула судьбы //
Россия 21. М., 2002. № 1. С. 78.
77
Сохранив преемственность с основными идеями классического
либерализма, социальный либерализм «дополнил» его нетрадицион¬
ной для первого аргументацией в трех направлениях.
По обобщению С. И. Гессена, они заключались в следующем:
1) толковании прав личности («права-притязания» каждого
гражданина по отношению к государству, которые рассматрива¬
лись как объективные социальные права на «труд, пользование
землей и орудиями производства, участие во всех материальных и
культурных благах», на образование, медицинское обслуживание,
пенсионное обеспечение; 2) в понимании принципа равенства как
не только правового, но и социального равенства, уровень которого
определяется проводимой государством социальной политикой; 3) в
отношении к институту собственности.
Так, Кареев был знаком с работами английского либерала
Л. Т. Хобхауса, автора таких известных в то время работ, как «Ли¬
берализм», «Рабочее движение», «Демократия и реакция». Кареев
полагал, что социалистический и либеральный взгляды не исклю¬
чают друг друга, что действительность права определяется соци¬
альной функцией, которой оно служит, и выступал за постепенное
расширение общественной собственности и прогрессивное налого¬
обложение.
В своей статье «Социализм», написанной для словаря Брокгау¬
за-Ефрона, Кареев, с одной стороны, противопоставлял «социализм
в широком смысле» как совокупность разных учений, проповедую¬
щих радикальное изменение хозяйственного правопорядка путем
устранения частной собственности и свободной конкуренции, как
«коллективизм и учение в своей основе антииндивидуалистиче-
ское» — либерализму с его доктриной laissez faire. «Основным при¬
знаком социализма...будет признание необходимости, во-первых,
общего владения средствами производства, вместо частной соб¬
ственности, во-вторых, планомерного коллективистского способа
производства». В истории европейской социалистической мысли
он выделял и анализировал такие направления, как христианский
социализм, государственный социализм, утопический социализм,
«понятие научный социализм», введенное Марксом и Энгельсом,
аграрный социализм, муниципальный социализм.
С другой стороны, Кареев еще в 1900 г. очертил проблему не¬
обходимости сближения и синтеза ценностей классического либе¬
рализма и идей социализма, т. е. поставил проблему социального
либерализма.
Так, по его мнению, именно некоторые социалистические кон¬
цепции, возникшие в первые десятилетия прошлого столетия, обна¬
ружили ограниченность либерального принципа индивидуализма.
78
Исход Французской революции 1789 г. обнаружил, что полити¬
ческая свобода может соединяться с экономическим рабством. И
«уже в 20-х гг. XIX в., когда традиция индивидуальной свободы и
чисто политических реформ нашли свое выражение в либерализме,
стала заметна односторонность либеральных программ».
Наиболее рельефно принципы социального либерализма Ка¬
реева выражены в его концепции «народно-правового государства»,
теории социального прогресса, политической социологии партий1.
Предлагаемая вниманию читателей книга имеет характерный
заголовок «Происхождение современного народно-правового госу¬
дарства» и подзаголовок «Исторический очерк конституционных
учреждений и учений до середины XIX века». На многое указывает
и посвящение «Бывшим товарищам, членам Первой Государствен¬
ной думы».
Ключевыми для понимания книги являются концепты «государ¬
ство», «народно-правовое государство», «конституционное государ¬
ство», «типологический метод».
Прежде всего определим, что Кареев понимал под государ¬
ством. В его разных работах содержится несколько сходных, но не
одинаковых определений. Конечно, можно упрекнуть Н. И. Кареева
в нечеткости определений политологических терминов, но, в конце
XIX — начале XX в. понятийный аппарат политологии только за¬
рождался, поэтому такой упрек вряд ли корректен.
В работе, посвященной городу-государству античного мира,
Н. И. Кареев писал: «Мы разумеем под государством такую форму
общежития, которая самостоятельно осуществляет принудитель¬
ное властвование над свободными людьми, над собой, притом, это
властвование признающими» . Власть предполагает признание сво¬
ей зависимости от некоего лица, обладающего властью по отноше¬
нию к другим лицам. Государство отличается от других форм обще¬
жития тем, что ему одному принадлежит самостоятельная власть,
и оно вправе решать вопрос, как ею распоряжаться: ...оно (государ¬
ство) может уступать такое право другим общественным союзам
или за ними его поддерживать, будет ли то, например, семья или
церковь»1 2.
1 Гнатюк О. Л. Н. И. Кареев как политический мыслитель // Социология
истории Николая Кареева: межвуз. сб. / под ред. А. О. Бороноева, В.В. Коз¬
ловского, И. Д. Осипова. СПб.: Изд-во СПб. ун-та, 2000. С. 345—347. Со ссыл¬
ками на следующие работы С. Гессена: Гессен С. И. Проблемы правового ли¬
берализма //Соврем, зап. Париж, 1924. Т. 22. С. 313; Гессен С. И. Проблемы
правового социализма: (либерализм и социализм)//Соврем, зап. Париж, 1927.
Кн. 27, 28, 29, 30, 31.
2 Дунаева Ю. В. Государство в трудах Н. И. Кареева и М. М. Ковалевско¬
го // «Государство» в русской политической мысли: пробл.-темат. сб. /РАН, .
79
В другой, знаковой для творчества Н. И. Кареева, работе «Исто-
риология» государство определяется как «постоянный союз людей,
живущих на определенной территории и подчиняющихся общей для
них всех власти». В основе государства лежат внешние, политиче¬
ские связи, «политическое целое, объединенное властью, законода¬
тельством, экономическими интересами»1.
Как отмечает современный социолог и политолог Л. М. Макаро¬
ва, определяющая модель Кареева — это государство, о трансфор¬
мации которого он рассуждает, начиная от древнейших времен и до
современности. Больше всего в политической истории его занимает
проблема существования и стабильности государства. На этой осно¬
ве он даже говорит о типологизации исторического процесса.
К анализу государства Кареев и сводит политику, отмечая в
периоды дестабилизации кризис власти, но не системы. Вместе с
тем понятие государства у него шире, чем принятое в современной
политической социологии. Это скорее урезанная модель всей поли¬
тической системы, поскольку наряду с представительными учреж¬
дениями туда включаются понятия, относящиеся к нормативному
ряду: гражданское равноправие и индивидуальная свобода.
Главный предмет его рассуждений — динамика соотношения
трех ветвей власти: законодательной, исполнительной и судебной.
С либеральной точки зрения, ведущее место принадлежит предста¬
вительной, законодательной власти* 1 2.
В рассматриваемой книге Н. И. Кареев один раз употребляет
термин «политическая система», что дает некоторую аллюзию с со¬
временным политологическим термином. Однако, как справедливо
подметила Л. М. Макарова, Н. И. Кареев в этом месте пересказы¬
вает труды Б. Констана, поэтому с достаточной долей уверенности
можно предположить, что в его собственный понятийный аппарат
этот термин не входит. В этом контексте Кареев рассуждает о поня¬
тии свободы как основы того, что он именует «политической систе¬
мой» Констана. В сущности речь идет не о политической системе,
а об основных идеях либерализма — политической свободе и про¬
грессе3.
ИНИОН, Центр социальных науч.-информ, исслед. Отд. политологии и право¬
ведения, Ин-т сравнит, политологии. М., 2000. С. 121.
1 Гнатюк О. Л. Русская политическая мысль начала XX века: Н. И. Кареев,
П. Б. Струве, И. А. Ильин. СПб., 1994. С. 32, 33 со ссылками на : Кареев Н. И.
Историология. Теория исторического процесса. Исторические науки. Общие
вопросы. Историография... С. 120, 137, 138, 259, 260.
2 Макарова Л. М. Н. И. Кареев о формировании политических систем Но¬
вого времени //Материалы 1-й Всерос. науч.-теорет. конф...
3 Там же. С. 159.
80
В целом проблема политической системы в творчестве Кареева
имеет две стороны: одна относится к его принципам периодизации
истории, вторая — к собственно формированию системы политиче¬
ского регулирования. Здесь играет роль эпоха, в которую он жил,
реальная историческая и политическая ситуация в России начала
XX в. Он жил в эпоху, когда в России эти проблемы выдвигались
на первый план, и в его трудах проблеме эволюции политической
власти и ее конституционному оформлению уделяется значитель¬
ное внимание.
Место теоретизирования в исторических исследованиях было
определено им практически сразу: понятийный аппарат истории
имеет социологическое происхождение, а потому и должен быть
обособлен от чисто исторического повествования.
Эти его суждения находятся в полном соответствии с совре¬
менным ему уровнем политической теории и практики. В целом,
что касается политической системы, понятийный аппарат Кареева
условен, понятия даются на интуитивном уровне, в первую очередь,
по причине неразвитости тогда собственно политической системы в
европейских странах, за исключением Великобритании1.
Более сложно понимание Н. И. Кареевым конституционного
и народно-правового государства. Конституционное государство,
пожалуй, один из самых популярных концептов русского неолибе¬
рализма. И здесь у истоков отечественного конституционализма,
помимо Н. И. Кареева, стояли С. А. Котляревский, К. Д. Кавелин,
А. Д. Градовский, В. С. Соловьев, В. И. Сергеевич, Ф. И. Леонтович,
Б. Н. Чичерин и др. Существенную роль в распространении этой
идеи сыграли два сборника: «Конституционное государство» и «По¬
литический строй современных государств».
В сборнике «Конституционное государство» принимали участие
будущие видные фигуры партии кадетов И. В. Гессен и А. И. Камин-
ка, а среди авторов были В. М. Гессен, М. А. Рейснер, Н. И. Кареев,
А. К. Дживелегов, С. А. Котляревский и др.1 2
и
Л
Задача сборника заключалась «в выяснении основных черт и
взаимодействия различных частей конституционного государства».
Сообразно поставленной задаче сборник представлял не ряд слу¬
чайных статей, а «исполнение различными авторами определенного
плана». Структура сборника дает достаточно четкое представление о
структуре и специфике конституционного государства. Н. И. Карее¬
ву принадлежит обширный очерк о представительных учреждениях
1 Макарова Л. М. Н. И. Кареев о формировании политических систем Но¬
вого времени И Материалы 1-й Всерос. науч.-теорет. конф. С. 164.
2 Балтовский Л. В. Политическая доктрина партии конституционных де¬
мократов. СПб., 2009. С. 179.
81
Западной Европы, М. Б. Горенбергу — раздел о главе государства,
М. А. Рейснеру — глава об основных чертах представительства,
Н. И. Лазаревскому — о народном представительстве и его месте
«в системе других государственных установлений», Н. Е. Кудри¬
ну — об организации выборов, С. А. Котляревскому — о системе
двух палат, или бикамерализме, В. В. Водовозову — о внутренней
организации и делопроизводстве парламентских палат, 3. Д. Авало¬
ву — об областных сеймах и федерализме, Л. В. Шалланду — о Вер¬
ховном суде и конституционных гарантиях, М. Н. Покровскому — о
Земском соборе и парламенте и В. М. Гессену — о Государственной
думе. В приложении к сборнику был напечатан разработанный про¬
ект основного закона Российской империи1.
Двухтомный сборник «Политический строй современных госу¬
дарств», авторами которого являлись В. М. Гессен, П. Г. Виноградов,
М. М. Ковалевский, П. Н. Милюков и др., содержал теоретический
раздел «теория правового государства», написанный В. М. Гессе¬
ном* 2.
Благодаря этим работам в политическом самосознании того
времени прочно утвердились принципы правового государства, а в
научный обиход вошло понятие «конституционное право», до этого
применявшееся исключительно по отношению к Западной Европе3.
Изучение этих сборников сразу ставит вопрос о соответствии
или несоответствии понятий «конституционное» и «правовое госу¬
дарство».
В 1908 г. С. А. Котляревский успешно защитил диссертацию на
степень магистра государственного права по теме: «Конституцион¬
ное государство. Опыт политико-морфологического обзора». За год
до этого был издан текст в виде отдельной книги.
Под конституционным государством Котляревский понимал
такую политическую форму, при которой «всей совокупности наро¬
да как таковой принадлежит в той или другой мере «политическое
самоопределение», т. е. возможность активно влиять на ход поли¬
тической жизни,—возможность, определенная законом». По его
словам, в конституционном государстве, в отличие от абсолютист¬
ского, «обязанность власти относительно сограждан облекается в
строго юридическую форму, а не остается одним проявлением гос¬
подствующего в данной исторической среде морального уровня».
Конституционное государство: сб. ст./изд. И. В. Гессена, А. И. Камин-
ка, СПб., 1905. С. 1—III.
2 Политический строй современных государств. СПб.: Изд. кн. П. Д. Дол¬
горукова и И. И. Петрункевича; при участии ред. газ. «Право», 1905. Т. 1—2.
3 Балтовский Л. В. Политическая доктрина партии конституционных де¬
мократов. С. 179.
82
Решительно выступая против попытки отождествления кон¬
ституционного и правового государства, предпринятой некоторыми
иностранными и российскими государствоведами, Котляревский в
книге «Власть и право» заявил: «для нашего времени правовое го¬
сударство осуществимо в тех пределах, в каких оно осуществимо
вообще, только через конституционный строй». Для Котляревского
конституционное государство есть воплощение правового. Понятие
правового государства выражает ответ на потребность, которая вос¬
ходит к очень ранним эпохам. В связи с этим ему представлялось
вполне оправданным, с точки зрения исторических документов и
фактов, говорить о правовом государстве в Афинах и Древнем Риме,
о «феодальном понимании правового государства».
Разграничивая конституционное и правовое государство, Кот¬
ляревский выделял их характерные черты и признаки. К осново¬
полагающим признакам конституционного государства он относил
народный суверенитет, представительное правление, федерализм,
разделение властей, осуществление прав и свобод человека и граж¬
данина. Важнейшими компонентами правового государства он счи¬
тал справедливость, господство права, законность, правопорядок.
В. М. Гессен в своей работе «Теория правового государства»
утверждал, что «правовое и конституционное государство — си¬
нонимы; отождествление понятий правового и конституционного
государства является общим местом современной германской док¬
трины государственного права1.
«Правовым,— писал В. М. Гессен,— называется государство,
которое признает для себя, как правительства, создаваемые им же,
как законодателем, юридические нормы. Правовое государство в
своей деятельности, в осуществлении правительственных и судеб¬
ных функций связано и ограничено правом, стоит под правом, а не
вне и над ним. Отличительным свойством правового государства
является подзаконность правительственной и судебной власти; та¬
кая подзаконность предполагает обособление властей — отделение
правительственной власти от законодательной и судебной от той и
другой»1 2.
Для Н. И. Кареева народно-правовое государство — одно из ти¬
пов в его типологии государств. В предисловии к рассматриваемой
нами книге историк подчеркивает: она входит в общую серию «ти¬
1 Томсинов В. А. Сергей Андреевич Котляревский (1879—1939): биогр.
очерк//Котляревский С. А. Конституционное государство. Юридические пред¬
посылки русских основных законов / под ред. и с предисл. В. А. Томсинова. М.,
2004. С. XXIII—XXV; Кривенцова А. В. Концепция конституционного государ¬
ства С. А. Котляревского: дис. канд. юрид. наук. Владимир, 2008.
2 Кузнецов Э. В. Савельев В. Ф. Правовое государство: (из истории рус.
правовой мысли) //Правоведение. 1991. № 1. С. 50.
83
пологических курсов по истории государственного быта». Что же
понимал Н. И. Кареев под типологией или, точнее, «типологической
точкой зрения в изучении истории»? Основные положения «типоло¬
гической методики» Н. И. Кареев изложил в ранее опубликованной
работе «Всемирно-историческая и типологическая точка зрения в
изучении истории»1. Под «всемирно-исторической» точкой зрения
понимался традиционный подход исторической науки, которому
Н. И. Кареев противопоставил новый, названный, может быть, не
совсем удачно, типологическим.
В литературе неоднократно отмечалось, что попытки Кареева
отойти от традиционных методов изучения истории были обусловле¬
ны серьезными причинами. Как известно, после того как его исклю¬
чили из числа преподавателей Санкт-Петербургского университета
и Высших женских курсов за участие в студенческих волнениях, он
был приглашен в 1902 г. читать лекции по всемирной истории на
экономическое отделение вновь открытого Санкт-Петербургского
политехнического института. Спецификой этого отделения явля¬
лось то, что, с одной стороны, оно не ограничивало сферу интересов
студентов только экономикой, а старалось дать глубокие знания по
гуманитарным дисциплинам, прежде всего, истории и философии.
С другой стороны, это отделение все же не имело специального гу¬
манитарного характера и отличалось от исторического факультета
университета.
п
Л
Учитывая эту специфику, Кареев разработал новую методоло-
гию изложения курса всемирной истории, остановившись на во¬
просе эволюции различных политических форм, начав с античного
города-государства1 2.
С точки зрения педагогической методики типологизация Ка¬
реева преследовала в значительной степени учебную цель, единый
способ организации исторического материала с древнейших времен
до современности, поэтому, видимо, права Л. М. Макарова, считаю¬
щая, что справедливо в данном случае подразумевать не только ме¬
тодологию, но и единую методику обучения истории3.
1 Кареев Н И. Типологическая и всемирно-историческая точка зрения в
изучении истории //Известия СПб. политех, ин-та. СПб., 1905. Вып. 1—2.
2 Филимонов В. А. Н. И. Кареев и типологическая точка зрения в изуче¬
нии истории Древнего мира // Социология истории Николая Кареева: межвуз.
сб. / под ред. А. О. Бороноева, В. В. Козловского, И. Д. Осипова. СПб.: Изд-во
СПб. ун-та, 2000. С. 310.
3 Макарова Л. М. Н. И. Кареев о формировании политических систем Но¬
вого времени//Материалы 1-й Всерос. науч.-теорет. конф., посвящ. 150-летию
со дня рождения Н. И. Кареева. Сыктывкар, 5—6 декабря 2000. Сыктывкар,
2000. С. 161.
84
Назвав свою точку зрения «не совсем обычной», Кареев объяс¬
нял это необходимостью осуществить логичный переход от изуче¬
ния конкретных событий, объектов, взятых из прошлого — истории
к изучению социальной жизни вообще — социологии.
Связующим элементом между историей и социологией он счи¬
тал типологию. Типология для Кареева выступала как такой член
отношения «история-социология», в котором снимается их односто¬
ронность, т. е. промежуточное звено между ними. Он пояснял : «Ти¬
пологическое изучение есть одна из дорог, ведущих от конкретного
материала истории к абстрактным формам социологии, своего рода
этап на пути от индивидуального к общему»1. С этой целью Карее¬
вым прочитываются в виде курса лекций, а потом издаются книгами
один за другим пять типологических курсов,объединенные в общую
серию «Типологические курсы по истории государственного быта».
С 1903 по 1908 г. вышло пять томов: «Город-государство античного
мира», «Монархии Древнего Востока и античного мира», «Поместье-
государство и сословная монархия Средних веков», «Западноевро¬
пейские монархии XVI—XVIII вв.», «Происхождение современного
народно-правового государства». Был задуман и шестой, но он так и
остался только в планах.
«Во всех пяти (типологических — А. С.) курсах я держался
одной основной идеи — рассматривать каждый политический тип,
иллюстрируя общие положения частными примерами из истории
разных государств, освещая историю учреждений историей идей и
ставя все это в необходимую связь с историей экономического быта
и классовых отношений»,—писал Н. И. Кареев.
По существу это были первые лекции по политологии, чита¬
емые студентам российских вузов в начале XX в. По этому поводу
он замечал: «Я понял, что студентам-экономистам нужно не то, что
студентам-историкам, и задумал читать особые, как я их назвал, ти¬
пологические курсы, в которых были бы с сравнительной и обобща¬
ющей точки зрения рассмотрены и город-государство античного
мира, и древний деспотизм, и средневековый феодализм, и запад¬
ноевропейские монархии трех категорий — сословная, абсолют¬
ная и конституционная. И вот я начал такие курсы и тотчас же их
печатать»1 2.
Исследования Кареева базировались на широком применении
исторического и социологического материала. Он поставил перед
1 Филимонов В. А. Н. И. Кареев и типологическая точка зрения в изуче¬
нии истории Древнего мира. С. 310.
2 Погодин С. Н. «Русская школа» историков: Н. И. Кареев, И. В. Лучиц-
кий, М. М. Ковалевский. СПб., 1997. С. 183, 184. Цитаты Н. И. Кареева дают¬
ся по указанному изданию.
85
собой задачу — сравнить типы государства и различные формы
власти. В качестве примеров были выбраны античный город-полис,
деспотические империи Древнего Востока, средневековое европей¬
ское государство, сословная и абсолютная монархия и конституци¬
онное государство.
В каждом курсе на первый план выдвигались разные объекты
исследования. При изучении античных полисов Кареев уделяет
внимание внутренней эволюции городов-государств, политическим
и экономическим влияниям. В западноевропейском абсолютизме
основной темой становится сама политическая форма и ее влия¬
ние на разные стороны общественной жизни. Что касается консти¬
туционного государства, то Кареев выделяет три момента, вокруг
которых строится изложение: история индивидуальной свободы,
гражданское равноправие и народное представительство. Таким
образом, в типологических курсах он стремится определить парал¬
лели между «социально-политической эволюцией древних и совре¬
менных народов». Мы видим, что типологические курсы являются
не только историческим исследованием, в них также сочетались
черты социологии и политологии1.
В принципе, как верно заметил В. А. Филимонов, Кареев назы¬
вал типологию одной из разновидностей сравнительного метода. Он
писал: «Возможно и такое отношение к фактическому материалу,
изучаемому историей и социологией, которое представляет собой
переход от одной из этих наук к другой. В этом случае мы делаем
предметом своего изучения не отдельные конкретные общества и
не общество, отвлеченно взятое, а тот или иной социологический
тип, под который можно подвести известное количество отдельных
общественных организаций, данных нам в истории, и который вме¬
сте с тем является все-таки лишь одной из частных форм, какие при¬
нимает общество вообще. Перечислив несколько десятков таких ти¬
пов, каковы род и племя, государство-город и восточная деспотия,
феодальное поместье-государство и сословная монархия и т. п., я
указываю, в каком отношении генезис и эволюция таких типиче¬
ских форм социально-политического устройства может находиться
к задачам, какие ставят себе, с одной стороны, история конкретных
обществ, а с другой стороны, социология как абстрактная наука»1 2.
1 Дунаева Ю. В. «Государство» и «общество» в исторической концепции
Н. И. Кареева // Николай Иванович Кареев: человек, ученый, обществ, дея¬
тель: материалы 1-й Всерос. науч.-теорет. конф., посвященной 150-летию со
дня рождения Н. И. Кареева. Сыктывкар, 5—6 дек. 2000. Сыктывкар, 2000.
С. 55—56.
2 Филимонов В. А. Н. И. Кареев и типологическая точка зрения в изуче¬
нии истории Древнего мира. С. 311.
86
Типологическая точка зрения является органической частью
всей методологии Кареева. Еще в 1882 г. он писал о необходимо¬
сти пересмотра традиционного способа изложения курса всемирной
истории в сторону большего обобщения, считая, что его слушате¬
лям, вынесшим из гимназического курса более или менее ясное
представление об общем ходе и хронологической последовательно¬
сти истории, «возможно делать более широкие обобщения, поста¬
вив на первый план изучение истории общества, его устройства и
учреждений, партий и стремлений, его быта и происходивших в нем
изменений. То есть вместо чисто внешней хронологической связи,
которая господствует в учебниках, нам нужно будет искать более
глубокую внутреннюю связь между явлениями общественной и ду¬
ховной жизни народов и вместе с тем доискиваться общего смысла
этой истории, определения главных ее течений, значения отдель¬
ных свершившихся в ней перемен...Словом, задачей нашей будет
подняться, сколько возможно, на высоту философского созерцания
прошлых судеб человечества»1.
Чтобы рассмотреть историю типологически, Кареев полагал не¬
обходимым сознательно оставить всю внешнюю канву и ход исто¬
рии и лишь проследить внутреннюю эволюцию государства.
Типология Кареева значительно шире, поскольку появляет¬
ся возможность более широкого обобщения. Например, город-
государство можно рассматривать не только в античной парадиг¬
ме, но и город-государство вообще как социологический тип. То
же касается и монархии. Метод Кареева более универсален, имеет
широкий диапазон применения — от единично-исторического до
всеобще-социологического1 2.
Типологическое изучение истории при соответственном при¬
и
Л
менении к фактическому материалу, разработанному в историях
отдельных государств, способствует, по мнению Кареева, приуче¬
нию ума учащихся к мысли об основном тождестве исторического
процесса, так как появляется возможность наблюдать общие черты
сходства, и не только в истории государств одного типа, но и госу¬
дарств разных типов.
Таким образом, с одной стороны, типологический метод, конеч¬
но, является искусственным. С другой стороны, его нельзя назвать
произвольным,т. к. схема Кареева подсказана самим ходом истории.
Эта схема — не академический язык ученого, а творческая попытка
1 Филимонов В. А. Н. И. Кареев и типологическая точка зрения в изуче¬
нии истории Древнего мира. С. 312.
2 Там же. С. 315.
87
внести свежую струю в традиционную методологию с целью более
глубокого понимания сущности исторического процесса1.
Итак, Н. И. Кареев выделял 6 типов государств, последователь¬
но сменявших друг друга:
— город-государство Древнего мира;
— восточная деспотия;
— феодальное поместье-государство;
— сословная монархия;
— западноевропейская абсолютная монархия;
— конституционное государство.
Как отмечали исследователи, схема Кареева «подсказана са¬
мим ходом истории, движением от первоначальной монархии к
более поздней демократии, причем на пути стоят и олигархия, и
тирания»1 2.
Анализируя историю политического строя, Кареев отмечает, что
типической формой государства у древних народов Востока была
деспотия, в греческом мире — политая, на исходе Средних веков на
Западе — сословная, а затем абсолютная монархия. В истории по¬
литического строя западноевропейских государств, имеющих черты
сходства, он дает следующую схему их «социально-политических
перемен», «политико-социальных типов»: варварское королевство,
сословная монархия, абсолютизм, конституционное государство3.
Насколько такая типология соответствует представлениям со¬
временной политологии и теории государственного управления?
Государства отличаются по способам формирования и формам
организации государственной власти. Принято различать две основ¬
ные формы государства — форму правления (монархия всех типов и
республика) и форму государственного устройства (унитарное госу¬
дарство, федеративное государство (федерация), конфедерация).
Форма правления — внешнее выражение содержания государ¬
ства, обусловленное структурой и правовым положением органов
государственной власти; форма организации государственной вла¬
сти. В зависимости от положения и характера высшего органа госу¬
дарственной власти различают две основные формы правления —
монархию и республику.
1 Филимонов В. А. Н. И. Кареев и типологическая точка зрения в изуче¬
нии истории Древнего мира. С. 316.
2 Парфенов О. Г., Филимонов В. А. Типологический метод Н. И. Кареева
в свете современных исследований по теории истории // Диалог со временем:
альм. интеллектуал, истории. 2001. Вып. 4. С. 227; Близкая схема предлага¬
лась С. А. Котляревским, выделявшим теократическое, государство античного
мира, средневековое, абсолютистское (бюрократическое) и конституционное
государства.
3 Гнатюк О. Л. Русская политическая мысль начала XX века: Н. И. Каре¬
ев, П. Б. Струве, И. А. Ильин. СПб., 1994. С. 37.
88
Форма государственного устройства — способ территориально¬
политической организации государства. Различают три основных
формы государственного устройства: унитарное государство, феде¬
ративное государство (федерация), конфедерация. Иногда выделя¬
ют такие формы государственного устройства, как союзы, содруже¬
ства и объединения.
Важнейшей характеристикой социальной сущности государ¬
ства является политический режим (от латин, regimen — управле¬
ние) — способ функционирования политической системы и госу¬
дарства, характеризующий реальное распределение политической
власти и влияния в государстве и обществе.
Существует широкая и более узкая трактовка понятия «поли¬
тический режим». Так, М. Дюверже трактует политический режим
в широком смысле как структуру правления, тип человеческого
общества, отличающий одну социальную общность от другой, а в
более узком — как характер и способ образования высших органов
власти и управления, участие в этом процессе политических партий
и групп давления. Поэтому некоторые специалисты считают право¬
мерным различать понятия «государственный режим» и «политиче¬
ский режим». Политический режим — как способ существования
политической системы. Государственный режим — как совокуп¬
ность способов и методов осуществления государственной власти,
характеризующий ее использование в практике государственного
управления.
Но главное, если категория «форма правления», описывая чер¬
ты государственной организации только в том виде, как они обозна¬
чены в конституции и законах, отражает формально-юридическую
сторону политической жизни, то категория «политический режим»
характеризует то, как реально складываются отношения власти.
Она значительно динамичнее и способна отражать глубинные из¬
менения, происходящие внутри неизменных по формальным при¬
знакам систем власти1.
В настоящее время ряд теоретиков государственного управле¬
ния выделяют пять основных этапов эволюции государства с точки
зрения взаимоотношений государства, общества и личности :
— Традиционное государство.
— Конституционное демократическое государство.
— Правовое государство.
— Социальное государство.
— Маркетинговая модель государства.
1 Государственное управление: основы теории и организации: учеб. В 2 т.
Т. 1 / под ред. В. А. Козбаненко. Изд. 2-е, с изм. и доп. М.: Статут, 2002. С. 98,
99.
89
Данное деление во многом условно, так как эволюция государ¬
ства от неконституционного к конституционному и от неправового
к правовому происходит дискретно, со множеством промежуточных
стадий и периодов, причудливо сочетающих черты традиционных
и конституционных государств, включая, например, тоталитарные
государства XX в.
Традиционное государство — это государство доиндустриаль-
ного периода, для которого характерно подчинение общества го¬
сударству, жесткая вертикальная структура общества, отношения
подданничества между государством и обществом, абсолютный
суверенитет власти. Для этого типа государства характерна тради¬
ционная модель государственного управления с ее опорой на исто¬
рически сложившиеся традиции управления и отсутствием профес¬
сиональной бюрократии.
В результате буржуазных революций в Европе в XVIII—XIX вв.
происходит конституционное ограничение абсолютных монархий.
Начинается формирование конституционных государств.
Концепция конституционного демократического государст¬
ва была сформулирована в трудах теоретиков XVIII—XIX вв.:
Дж. Локка, Ш. Монтескье, Т. Джефферсона, Р. Пейна, М. М. Кова¬
левского, Н. Кареева (подчеркнуто мной — А. С.), П. Г. Межуева,
П. И. Новгородцева и др. По мнению основателей этой концепции,
демократическое государство должно быть конституционным, кон¬
ституционное априори является демократическим. Главная задача
такого государства — обеспечение прав и свобод личности. Госу¬
дарство существует для общества, а не наоборот. Поэтому государ¬
ство должно играть обслуживающую роль, гарантируя и охраняя
права граждан, но не вмешиваясь в определенные сферы деятель¬
ности общества и в личную жизнь граждан. Государственная власть
должна быть ограничена законом, конституцией, дабы избежать де¬
спотии государства. Конституционализм и парламентаризм — два
основных кита, на которых базируется такое государство. Главная
задача конституции — ограничение власти законом, гарантия прав
и свобод граждан. Сущность парламентаризма — в обеспечении су¬
веренитета народа через принцип представительства. Так формиру¬
ется концепция конституционного государства.
Для этого этапа развития государства характерны, в первую
очередь, ограничение суверенитета власти законом, провозглаше¬
ние суверенитета народа, утверждение идеи приоритета прав чело¬
века, начало формирования диалога между властью и обществом,
формирование гражданского общества. В этот же период проис¬
ходит рационализация всей системы государственного управления,
начинает складываться рациональная модель государственного
управления.
90
Таким образом, конституционное государство — это система
общественно-политических отношений, которые, являясь господ¬
ствующими в государстве и обществе, закреплены в основном за¬
коне страны — конституции.
Большинство современных государств строятся и функцио¬
нируют на базе конституций. Но не любое государство, имеющее
конституцию, можно назвать конституционным. Конституция лишь
закрепляет реально функционирующие, господствующие обще¬
ственные отношения. Поэтому наличие конституции является по¬
казателем конституционности государства только в том случае,
когда положения, закрепленные в конституции, реально воплоще¬
ны в государственной организации и общественных отношениях,
неукоснительно исполняются органами власти и гражданами. Кон¬
ституционализм становится как бы первым шагом, этапом на пути
становления правового государства1.
Из приведенного текста ясно, что за основу при таком подходе
берется измененная и дополненная типология Н. И. Кареева, на ко¬
торого прямо ссылаются авторы.
Итак, согласно Н. И. Карееву, в античном мире основной поли¬
тической формой является государство-город, его характерные чер¬
ты: «незначительность государственной территории, преобладание
городского центра над тяготеющими к нему селами, развитие в нем
торговли и промышленности, ранняя организация государственной
власти на республиканских началах, сравнительная быстрота соци¬
альной эволюции и обостренность классовых интересов, стремле¬
ние к расширению своего политического бытия путем установления
своей гегемонии над другими общинами. Политическая интеграция
началась с возникновения небольших городских организмов и за¬
вершилась созданием единой универсальной империи, являющейся
одновременно «федерацией небольших муниципальных организа¬
ций городского быта»1 2.
В европейском Средневековье Кареев выделял следующие фор¬
мы правления: варварское, затем феодальное государство, сослов¬
ная монархия и абсолютизм. На смену старой государственной фор¬
ме абсолютной монархии приходит народно-правовое государство и
бессословное общество3.
1 Государственное управление: основы теории и организации: учеб. В
2 т. Т. 1 / под ред. В. А. Козбаненко. Изд. 2-е, с изм. и доп. М..: Статут, 2002.
С. 84—86.
2 Дунаева Ю. В. Государство в трудах Н. И. Кареева и М. М. Ковалев¬
ского // «Государство» в русской политической мысли: пробл.-темат. сб. /РАН,
ИНИОН, Центр социальных науч.-информ, исслед. Отд. политологии и право¬
ведения, Ин-т сравнит, политологии. М., 2000. С. 129.
3 Там же. С. 131.
91
Переход от античного полиса к средневековому сословному го¬
сударству, от античной демократии и аристократических республик
к представительной монархии, а от нее к абсолютизму происходил,
по Н. И. Карееву, мирным, эволюционным путем1.
В средневековом государстве власть имеет принципиально иные
основы, чем в Античности. Возникают представительские институ¬
ты. Система европейских представительских институтов выросла
под давлением практических обстоятельств, без всякого предва¬
рительного плана. Несмотря на свою слабость и строго сословный
характер, средневековые представительские институты сыграли
значительную роль в развитии политических структур государства.
Здесь речь идет уже о возникновении институтов местного само¬
управления, о понимании необходимости ограничения королевской
власти, о возможностях ограничения функций государственной
власти, об участии представителей в законодательстве.
Вторым элементом, отличающим средневековое государство от
античного, является его договорная основа. Договор заключался
между государством в лице его представителя — короля — и обще¬
ством, в лице представительства составляющих его сословий. Этот
договор был обязателен для обеих сторон. «Выше власти становится
закон как результат ее добровольного соглашения с подданными, а у
подвластных по отношению к власти были не одни только обязанно¬
сти, но и права, нарушение которых властью снимало с подвластных
обязанность повиновения. Договор — внутренняя сущность сослов¬
ной монархии»,—заключает Кареев1 2.
В качестве примера Кареев цитирует «Великую хартию вольно¬
стей», где прямо говорится, что если король нарушал записанные в
хартии права, то подданные могли восстать против него3.
В переходе к Новому времени историк выделил главный кон¬
фликт — борьбу новых идей и принципов с католико-феодальными
формами и институтами. Наиболее яркое выражение эта борьба на¬
шла в общеевропейских событиях: гуманизме, Реформации и про¬
1 Дунаева Ю. В. «Государство» и «общество» в исторической концеп¬
ции Н. И. Кареева // Николай Иванович Кареев: человек, ученый, обществ,
деятель: материалы 1-й Всерос. науч.-теорет. конф., посвящ. 150-летию со
дня рождения Н. И. Кареева. Сыктывкар, 5—6 дек. 2000. Сыктывкар, 2000.
С. 58.
2 Дунаева Ю. В. «Государство» и «общество» в исторической концепции
Н. И. Кареева. С. 57, 58.
3 Дунаева Ю. В. Государство в трудах Н. И. Кареева и М. М. Ковалевско¬
го. С. 124.
92
свещенном абсолютизме, Французской революции 1789 г., эконо¬
мических и социально-политических движениях XIX в.1
Оценка гуманизма и Возрождения как общеевропейского явле¬
ния выражена Н. И. Кареевым в позитивистском духе. Особенное
значение этого периода он видит в расцвете интеллектуальной жиз¬
ни. Прогрессивный вклад гуманизма и Реформации Кареев находит
в возникновении новых принципов индивидуализма и светскости,
благодаря которым были сформулированы идеи свободы совести и
мысли, политических и гражданских свобод, понятие светского го¬
сударства. Хотя эти положения и не были воплощены в жизнь, они
повлияли на характер трансформаций XVIII—XIX вв.1 2
Особенностями становления государства в Новое время Кареев
считает: 1) взятие им под свою опеку экономической деятельности;
2) столкновение на почве религии принципов государственности
и индивидуализма, государства и церкви: возник спор о том, явля¬
ется ли религия делом государственным или это внутреннее дело
индивидуальной совести, т. е. столкновение между принципами
абсолютного права государства и индивидуальной свободы. Победа
склонилась на сторону личности, и принцип свободы совести рас¬
ширился в принцип индивидуальной свободы от всякого внешнего
принуждения в духовной жизни личности; 3) дважды в новой исто¬
рии национальный вопрос получал особое историческое значение:
первый раз — в эпоху религиозной Реформации, когда права нацио¬
нальностей стали требовать своего признания в церковной жизни,
второй раз — в XIX в., когда права национальности стали требовать
своего признания в государственной жизни3.
Обращаясь к европейской истории XVII—XVIII вв., более кон¬
кретно — к эпохе абсолютизма, Н. И. Кареев выдвигает на первый
план политические аспекты: отношения между церковью и государ¬
ством, государством и обществом. Эта тема раскрыта ученым на
«теоретическом» уровне при помощи анализа концепций Гоббса и
Локка. «Практическая» сторона становления и развития государ¬
ства Нового времени показана на примере французского абсолютиз¬
ма. Н. И. Кареев одним из первых в отечественной науке обратился
к изучению абсолютизма как политической формы. Власть абсо¬
лютизма он понимал как сложное, неоднородное явление, предста¬
1 Дунаева Ю. В. Западноевропейская история в исторической концепции
Н. И. Кареева: автореф. дис. ... канд. ист. наук/Ин-т всеобщей истории РАН.
М.,2002. С. 23.
2 Там же. С. 23, 24.
3 Гнатюк О. Л. Русская политическая мысль начала XX века. С. 38.
93
ющее в разных видах: клерикального, просвещенного и «полицей¬
ского государства»1.
Как пишет Н. И. Кареев, «при королевском абсолютизме» законо¬
дательство находилось в личном заведовании самих королей или вре¬
менщиков, законодательное значение сословно-представительных
учреждений пало, в управлении господствовала бюрократическая
централизация, а права администрации были безграничны, судеб¬
ная власть подчинялась администрации, правильные бюджеты были
неизвестны, налоги были неравномерны, а во внешней политике
большую роль играли чисто династические интересы. Таков был, по
мнению Кареева, идеал «полицейского государства», где отсутство¬
вало разделение властей, таков был «политический быт», «идея и
практика абсолютного государства». «Политическая реакция про¬
тив всего, что в личной, общественной и национальной жизни каза¬
лось нарушением прав и интересов государства, шла рука об руку с
реакцией религиозной»1 2.
Согласно концепции Кареева, абсолютизм «обнаруживал
стремление быть самодовлеющим организмом, для которого само
общество должно было служить лишь питающей его своими соками
почвой. Это нашло отражение в характере государственной власти:
законодательные функции осуществляли королевская власть и бю¬
рократия; культура, наука, образование, религия, искусство были
подчинены государственным целям. В отдельных случаях абсолю¬
тизм перерастает в «полицейское государство»3.
Исследователи творчества Н. И. Кареева подчеркивали, что в
концепции Кареева абсолютизм предстает в виде самодовлеющей
политической формы, стремящейся к максимальному расширению
сферы государственной власти. Отличительная черта абсолютной
монархии — стремление государства сделаться всем во всем, «госу¬
дарством ради государства». Государственная власть пыталась ре¬
шать все проблемы общественной жизни, полагая, что только глава
государства и правящая бюрократия знают, что нужно и полезно
обществу и членам, его составляющим.
В понимании Кареева эпоха абсолютной монархии на Западе
была своеобразным возвращением к политическим формам импе¬
раторского Рима. Общим он считал «устранение общественных сил
1 Дунаева Ю. В. Западноевропейская история в исторической концепции
Н. И. Кареева. С. 24.
2 Кареев Н. И. Философия культурной и социальной истории Нового
времени (1300—1800). Введение в историю XIX в.: (основные понятия, глав¬
нейшие обобщения и наиболее существенные итоги истории XIV—XVIII вв.).
СПб., 1902. С. 128, 136—138.
3 Дунаева Ю. В. Государство в трудах Н. И. Кареева и М. М. Ковалевско¬
го. С. 124.
94
от дела правления, сосредоточение неограниченной власти в лице
главы государства, управление государством исключительно при
помощи государевых слуг». Но именно в период абсолютизма про¬
исходит изменение положения и роли личности в истории. Посто¬
янно усиливающееся давление со стороны государства не могло не
вызвать ответной реакции со стороны общества. Поэтому вся новая
и новейшая история проходит под знаменем социальных и полити¬
ческих протестов, выразившихся в разных формах1.
Начало эпохи просвещенного абсолютизма Н. И. Кареев отнес
к 1740 г., когда на престол вступил прусский король Фридрих II,
а конец — к 1789 г., когда сходят Фридрих II и Иосиф II. При этом
Франции в списке абсолютных монархий Кареева нет. По мнению
Н. И. Кареева, Франция было вступила на этот путь в 1774 г., когда
была сделана попытка провести реформы (Тюрго), но с опалой Тюр¬
го в 1776 г. этот путь к просвещенному абсолютизму был прерван.
Н. И. Кареев обоснованно включил в плеяду просвещенных
монархов только тех деятелей, которые выступали до 1789 г. Все
они проводили не просто реформы, а преобразования, опережавшие
время и тем самым как бы предотвращавшие революции.
Н. И. Кареев определяет 3 направления реформаторской дея¬
тельности просвещенного абсолютизма в странах Запада: 1. Рефор¬
мы в сфере отношений католической церкви и государственной вла¬
сти. 2. Реформы в области администрации, финансов и культуры.
3. Реформирование сословных отношений и крепостного быта. Пер¬
вую категорию реформ Кареев справедливо назвал «одной из наи¬
более видных сторон в деятельности просвещенного абсолютизма.
Просвещенный абсолютизм постарался избавиться прежде всего от
ордена иезуитов. Святой престол был сломлен, когда в 1773 г. папа
Клемент XIV упразднил орден иезуитов1 2.
Ученый рассматривал период абсолютизма как переломный.
Или европейские страны изберут путь мирного реформирования и
модернизации сверху, как это было в Пруссии и Австрии, или им
уготованы революции, как в 1789 г.3
1 Дунаева Ю. В. «Государство» и «общество» в исторической концепции
Н. И. Кареева. С. 58; Дунаева Ю. В. Государство в трудах Н. И. Кареева и
М. М. Ковалевского. С. 130.
2 Золотарев В. П. Западноевропейский просвещенный абсолютизм в осве¬
щении Н. И. Кареева //Национализм, консерватизм и либерализм в новой и
новейшей истории Запада: межвуз. сб. науч. тр. Калининград, 1996. С. 58, 98,
99.
3 Дунаева Ю. В. Западноевропейская история в исторической концепции
Н. И. Кареева. С. 24.
95
На смену старой государственной форме абсолютной монархии
и сословного общества приходит народно-правовое государство и
бессословное общество1.
Н. И. Кареев считал, что с середины XVIII в. в общественном
сознании европейских народов основополагающее значение при¬
обрела идея государства, осуществлявшего принципы естествен¬
ного права. Постепенно она трансформировалась в требование
гражданского равенства и политических свобод. Возникновение
конституционно-правового государства всегда есть продукт созна¬
тельного, планомерного творчества, реализовавшегося при помощи
революций1 2.
Противопоставляя абсолютное и конституционное государство,
Н. И. Кареев еще раз подчеркивает, что переход от одного к друго¬
му, в силу их противоположностей, «представляет собой пример не
эволюции, а революции». При этом он вкладывает в понятие «рево¬
люция» следующее: «Мы стали бы называть этим именем перемену
и в том случае, если бы отказ от неограниченной власти всегда со¬
вершался по собственной инициативе и доброй воле государей, ибо
здесь происходит не логический вывод одного принципа из другого,
а замена одного другим, уничтожающая старое и вводящая на его
место новое»3.
Здесь особый интерес представляет трактовка Н. И. Кареевым
Великой французской революции 1789 г. Напомним, что тематика
Французской революции 1789 г. была одной из сфер узкопрофес¬
сиональной деятельности Н. И. Кареева как историка, если термин
«узкопрофессиональный» вообще к нему применим.
Тема Французской революции раскрывалась ученым в кон¬
тексте проблемы общество — государство. Ответственность за вы¬
бор — революция или модернизация историк возлагал на власть.
Французская революция рассматривалась Кареевым как уникаль¬
ное историческое явление, имевшее местное и общеевропейское
значение4.
Основной причиной революции, по Карееву, было несоответ¬
ствие между социально-политическими и экономическими усло¬
виями жизни «старого порядка» и новыми требованиями общества,
дошедшими до открытого противостояния. Кареев считал реформы
вполне реальной альтернативой революции.
1 Дунаева Ю. В. Государство в трудах Н. И. Кареева и М. М. Ковалевско¬
го. С. 130.
2 Дунаева Ю. В. «Государство» и «общество» в исторической концепции
Н. И. Кареева. С. 58, 59.
3 Погодин С. Н. «Русская школа» историков: Н. И. Кареев, И. В. Лучиц-
кий, М. М. Ковалевский. С. 195.
4 Дунаева Ю. В. Западноевропейская история в исторической концепции
Н. И. Кареева. С. 24.
96
Кареев считал, что даже в 70-е гг. XVIII в. при воцарении Лю¬
довика XVI королевская власть могла предотвратить революцию,
если бы она поддержала прогрессивные силы страны. Кареев видит
историческую вину правительства в том, что своей привязанностью
к старым порядкам, неспособностью выступить в роли инициатора
реформ правительство посеяло недоверие к власти.
Если бы «королевская власть и нация шли рука об руку, ника¬
ких социальных потрясений не произошло бы, и Франция спокойно
вышла бы на новую дорогу».
Так неспособное к проведению своевременных реформ прави¬
тельство сделалось виновником революции.
Поскольку абсолютная монархия во Франции оказалась неспо¬
собной к реформированию и модернизации, и тогда общество вы¬
двинуло своих представителей для выполнения этой работы. Перед
Учредительным собранием 1789—1791 гг. стояли две основные
задачи: переустройство гражданских отношений и политическая
реформа, т. е. замена абсолютной монархии конституционной и
построение бессословного общества. Противодействия со стороны
приверженцев королевской власти привели к упразднению монар¬
хии и провозглашению республики. Кареев находит некоторые об¬
щие черты в политических идеях абсолютизма и якобинской дик¬
татуры. Якобинцы были столь же жесткими государственниками,
как Ришелье, а реальная политика якобинских лидеров шла вразрез
с принципами 1789 г. и сводилась к апологии государства и пода¬
влению общественных и индивидуальных прав. В результате деся¬
тилетняя смута привела к восстановлению абсолютизма в новом
качестве — империи Наполеона1.
Основное прогрессивное значение революции Кареев видел в
том, что был реализован принцип равенства, провозглашены «права
человека и гражданина», уничтожены остатки феодализма. В стра¬
нах Европы революция активизировала рост личного и националь¬
ного самосознания, распространила идею равенства и признание
прав личности, политических и гражданских свобод. Но историк
подчеркивал, что революция вызвала к жизни и регрессивные яв¬
ления, привела к установлению деспотического режима Наполеона,
за которым последовал период реакции* 2.
Положительными итогами Французской революции Кареев счи¬
тал: гражданское устройство церкви, замену суверенитета короля
Дунаева Ю. В. «Государство» и «общество» в исторической концепции
Н. И. Кареева. С. 59; Погодин С. Н. «Русская школа» историков: Н. И. Кареев,
И. В. Лучицкий, М. М. Ковалевский. С. 193, 194.
2 Дунаева Ю. В. Западноевропейская история в исторической концепции
Н. И. Кареева. С. 24, 25.
97
суверенитетом нации, провозглашение «прав человека и граждани¬
на», уничтожение сословных и феодальных институтов.
Важнейшим итогом революции 1789 г., по Карееву, стало воз¬
никновение правового конституционного государства, основанного
на народном представительстве, гражданском равноправии и инди¬
видуальной свободе1.
Кареев отмечает, что руководящими принципами конституцион¬
ных движений были идеи свободы и равенства, а окончательный пе¬
реход всей Западной Европы к конституционному строю завершился
в конце 60-х годов XIX в. Он был начат за 80 лет до того Француз¬
ской революцией; родоначальницей конституционных учреждений
была Англия. Кареев подчеркивает, что «замена абсолютной монар¬
хии конституционным государством совершилась главным образом
путем революций, путем полного ниспровержения старого строя».
Кареев считал, что самой «типической» формой государства с
Нового времени является конституция, допускающая (в большей
или меньшей степени) население к участию в государственной вла¬
сти посредством представительства. На языке современной полито¬
логии — законодательная власть, представительные органы, парла¬
мент при большем или меньшем равноправии или равенстве перед
законом населения, при большей или меньшей его личной свободе.
По Карееву, для современных конституционных государств ха¬
рактерны три наиболее важных признака: 1) участие населения во
власти; 2) общее равноправие; 3) свобода личности. Чем менее в
жизни государства выражены эти три характерные черты, тем менее
его можно считать конституционным государством, и наоборот.
Первый признак конституционного государства — участие на¬
селения во власти (признак представительства), важнейший, но не
главный, так как он не является основным критерием его отличия
от некоторых предшествующих политических форм (например, от
сословно-представительной монархии Средневековья).
Вторая и основная черта «современного конституционного го¬
сударства» — это отсутствие в общественном строе сословных
перегородок (процесс «демократизации», падение сословности, рас¬
пространение активного и пассивного избирательного права на всех
совершеннолетних граждан без какого-либо имущественного цен¬
за). Иными словами, его главным признаком «истинным идеалом...
является всеобщее политическое равенство, никогда еще и нигде не
осуществлявшееся...в области гражданских отношений господству¬
ет принцип равенства перед законом».
1 Дунаева Ю. В. Государство в трудах Н. И. Кареева и М. М. Ковалевско¬
го. С. 133.
98
Третья существенная особенность современного конституцион¬
ного государства — это признание им за своими подданными лич¬
ных прав, которые всегда должны оставаться священными и непри¬
косновенными для всякой власти. Более того, этот третий признак
конституционного государства настолько важен, что «даже сама
представительная система может рассматриваться лишь как один из
способов обеспечения личной свободы и вообще прав личности».
Анализируя принципы конституционного государства, Кареев
считает, что при их воплощении оно является правовым государ¬
ством: «Мы называем нередко конституционное государство право¬
вым, так как в основу понимания его сущности кладется идея права,
перед которым должна склоняться всякая власть, хотя бы даже и
власть самого народа».
Таким образом, сущностные признаки правового государства,
по Карееву, это: верховенство закона, представительные демокра¬
тические органы (при разделении властей), всеобщее политическое
равенство (политические права), личные права и свободы граждан.
Главный признак гражданина свободного правового государ¬
ства — не только участие во власти (что было уже во времена Ари¬
стотеля), а: 1) возможно наибольшая независимость его от власти;
2) обязательная подчиненность самой власти праву, «господство
права».
Кареев тем самым обосновывает, что политической формой
гражданского (политического) общества является правовое консти¬
п
Л
туционное государство, в котором функционирует режим конститу¬
ционного правления, существуют развитая правовая система, раз¬
деление властей и правовое равенство перед законом самой власти,
гражданина, общества и права. Для него весьма важно, что идеоло¬
гия конституционного государства строится на идее права, имеюще¬
го свой источник в нравственном достоинстве личности.
Анализируя признаки конституционного правового государ¬
ства, Кареев считает, что при их реальном соблюдении, реализа¬
ции на практике оно и есть народно-представительное, или про¬
сто народное. «Выше конституционное государство было названо
народно-представительным, но оно может быть названо и просто
народным»... Оно народно в том смысле, что: 1) не является делом
исключительно государя... и чиновников, а составляет дело и само¬
го народа; 2) в нем есть народ, как некоторое национальное целое,
а не отдельные сословия, имеющие неодинаковые права; 3) в нем
постоянно осуществляется принцип демократического равенства
(в смысле понимания принципа демократии как распространения
равноправия на все гражданское население государства, в отличие,
например, от рабства и крепостничества).
99
Кареев делает вывод, что в своем историческом развитии кон¬
ституционное государство является правовым и одновременно на¬
родным, народно-правовым государством. Даже если господство
права есть лишь идеал, не воплощенный в практику государствен¬
ного властвования (идеал всегда опережает действительность), не¬
обходимо, чтобы идеология конституционного народно-правового
государства строилась на идее права и достоинства человеческой
личности. «Конституционное государство...есть государство на¬
родное..., оно и есть государство правовое. Оно мыслится, как су¬
ществующее для народа и через народ, причем народ понимается
в смысле бессословного гражданства...как подчиненное праву, ко¬
торое...понимается в смысле высшего регулятора жизни, огражда¬
ющего человеческую личность от покушений на нее... со стороны
самого государства».
Далее Кареев рассуждает о задачах народно-правового государ¬
ства в духе основных ценностей «социального либерализма» (нео¬
либерализма). Для него характерны социальный реформизм, стрем¬
ление примирить равенство и свободу, не только провозглашение
либерального идеала свободы человека, но и меры по его социаль¬
ной защите. Социал-реформизм, будучи фактором превращения го¬
сударства — «ночного сторожа» (в эпоху свободного предпринима¬
тельства) — в государство благоденствия (XX в.) взаимосвязан с
социальной демократией и заимствует многие ее ценности.
По мнению Кареева, передовые политические мыслители в рас¬
суждениях о современном народно-правовом государстве должны
отказаться от фикции «государство для государства» и руководство¬
ваться тем, что государство всегда служит чьим-то интересам; что
распоряжающиеся государством при любой его форме правления
извлекают для себя выгоду; что задачей народно-правового госу¬
дарства является «выгода для всех»: социальное законодательство,
имеющее целью коренное преобразование всей общественной жиз¬
ни, начиная с ее экономической основы и кончая ее юридическими
нормами. Такие широкие социальные реформы не могли ни решить,
ни поставить государственные формы былых времен (ни аристо¬
п
Л
кратические республики древнего и нового мира, ни феодальная и
сословная монархии, ни бюрократическое государство — антипод
правового). Только народно-правовое государство в своем дальней¬
шем развитии призвано участвовать в разрешении великой соци¬
альной проблемы, поставленной XIX в.,— проблемы социального
законодательства в интересах всего народа, а не привилегирован¬
ных сословий1.
1 Гнатюк О. Л. Русская политическая мысль начала XX века: Н. И. Каре¬
ев, П. Б. Струве, И. А. Ильин. С. 40—43.
100
Вместе с тем Н. И. Кареев обращает внимание на то, что совре¬
менное конституционное государство унаследовало некоторые чер¬
ты абсолютизма: административную централизацию и бюрократию.
Тем не менее правовое государство характеризуется постепенной
демократизацией учреждений, расширением личных прав, призна¬
нием за гражданами ряда свобод: личной неприкосновенности, сво¬
боды слова, печати и проч. Ход истории приводит к изменению сфе¬
ры государственного вмешательства и осознанию личностью своих
неотъемлемых прав и свобод. С одной стороны, личность стремится
получить все больше самостоятельности, с другой, государственная
власть начинает регулировать проблемы, бывшие ранее в компетен¬
ции других общественных институтов1.
Высшей ступенью развития правового государства Кареев счи¬
тал представительскую демократию, «соединенную с господством
права и свободы». Современное ему конституционное правовое го¬
сударство, по мысли Н. И. Кареева, отличается тем, что в основе
лежит идея права, которой подчиняются властные институты.
Право рассматривалось как посредник между нравственностью и
политикой, личностью и властью, как средство организации государ¬
ства на основе закона. Задача конституционного строя, по Карееву:
это разрешение политических конфликтов «силою права», а не «пра¬
вом силы», совершенствование законодательства, «замена произво¬
ла власти царством закона», а закон есть нормативно-политическая
форма реализации различных социально-политических интересов,
«царство закона» есть мерило свободной политической жизни или
иначе — «правовой порядок». Кареев отмечал, что руководящими
принципами конституционных движений были идеи свободы и ра¬
венства1 2.
При этом понятие права он не конкретизирует, неясно, как
оно в его представлениях соотносится с законом. Но поскольку
именно право является основным гарантом свобод индивидуума,
ограждая личность от незаконного вмешательства государства или
представителей власти, можно полагать, что право и закон у него
тождественны. В принципе такая точка зрения существует и в со¬
временном правоведении (концепция Н. С. Нерсесянца). Однако
большинство исследователей все-таки идет за Ф. Хайеком, который
эти понятия разделял. У Ф. Хайека существуют «правозаконность»
и «законность». Под правозаконностью исследователь понимал учет
правового сознания населения, а законность трактуется как норма¬
1 Дунаева Ю. В. Государство в трудах Н. И. Кареева и М. М. Ковалевско¬
го. С.124,125.
2 Погодин С. Н. «Русская школа» историков: Н. И. Кареев, И. В. Лучиц-
кий, М. М. Ковалевский. С. 185.
101
тивная фиксация на уровне этого сознания. Иными словами, Кареев
не проводит различия между правом и законом, особо не выделяет и
понятие правового сознания населения.
Кареев рассматривает, как минимум, три системы отношений:
политическую, юридическую и экономическую, поясняя, что в со¬
знании населения они объединяются понятием смысла жизни, ины¬
ми словами, переводя вопрос на уровень философии истории.
Правда, речь у него шла скорее не о сознании, а об интуитивном
восприятии, о подсознании. Кареев, в частности, показывает влия¬
ние религиозного сознания на политическое устройство, во многом
следуя в этом вопросе за Э. Берком, труд которого «Размышления
о революции во Франции» он критикует как не соответствующий
либеральной системе ценностей.
Он много внимания, особенно в лекционных курсах, уделяет
проблеме политического сознания, часто именно этим объясняя те
или иные события — изменение отношения к монархии во Фран¬
ции. Однако при этом он не рассматривает сознание социальных
групп, а дает его как усредненную категорию сознания эпохи, как
общий результат влияния гуманизма и Просвещения.
Понятие правового сознания присутствует в его трудах, но оно
используется Кареевым для характеристики не социальных групп,
а населения страны в целом и приобретает, таким образом, не со¬
циальную, а национальную окраску.
Две части политической системы, политика и право, получа¬
ются у него разрозненными. Не останавливается он и на способах
функционирования политических институтов, ограничиваясь поня¬
тием форм правления1.
Современная трактовка правового государства отличается от
кареевской.
В настоящий момент признано, что существует много определе¬
ний и концепций правового государства. В самом широком смысле
правовое государство — это правовая форма организации и дея¬
тельности публичной политической власти и ее взаимоотношений с
индивидами как субъектами права.
Первые суждения о некоторых признаках правового государ¬
ства встречаются в трудах античных мыслителей: Аристотеля, Ци¬
церона и др. Основы концепции правового государства заложены во
второй половине XVIII в. Дж. Локком, Ш. Монтескье, Т. Джеффер¬
соном, И. Кантом. В XIX—XX вв. конституционная проблема стала
предметом политических и юридических исследований виднейших
1 Макарова Л. М. Н. И. Кареев о формировании политических систем Но¬
вого времени. С. 162—163. Со ссылкой на следующую работу Ф. Хайека: Хай¬
ек Ф. Ф. Дорога к рабству И Вопр. философии. 1990. № 11. С. 128—130.
102
ученых Г. Еллинека, К. Шмитта, М. М. Ковалевского, Б. А. Кистя-
ковского, П. И. Новгородцева. Сам термин «правовое государство»
окончательно утвердился в XIX в. в трудах немецких юристов
К. Т. Велькера, Р. фон Моля и др.
Появление правового государства обусловлено развитием само¬
го общества и становится возможным в «результате» вызревания
и развития гражданского общества. Гражданское общество пред¬
ставляет собой многообразие негосударственных взаимоотношений
свободных и равноправных индивидов в условиях рынка и демокра¬
тической правовой государственности. Это сфера реализации част¬
ных интересов граждан, в которую не должно вмешиваться государ¬
ство.
Обычно выделяют следующие признаки правового государства:
— верховенство правового закона;
— обеспечение прав и свобод личности;
— организация государственной власти на основе принципа
разделения властей;
— правовая форма взаимоотношений (взаимность прав, обя¬
занностей и ответственности) индивида, общества и государства.
Однако представления о том, каким должно быть правовое госу¬
дарство, в различных концепциях существенно отличаются. Обыч¬
но абсолютизируется один из признаков правового государства.
В классической либеральной трактовке, характерной для запад¬
ных устойчивых демократий, в первую очередь выделяется приори¬
тет прав и свобод личности. Правовое государство рассматривается
как тип государственной организации, соответствующий демокра¬
тическому устройству политической системы, адекватный демокра¬
тическому гражданскому обществу. Это демократическое консти¬
туционное государство, ограниченное в своих действиях правом,
защищающим свободу и права личности, подчиняющем государство
воле суверенного народа. Взаимоотношения в таком государстве
определяются конституцией, которая выступает как бы «обществен¬
ным договором» между народом и властью. В отношениях между го¬
сударством и обществом приоритет принадлежит правам человека,
которые могут быть нарушены государством. Поэтому граждане
должны иметь реальную возможность защитить себя от произво¬
ла государственных органов власти. В этой трактовке, восходящей
еще к Дж. Локку, государство как бы противостоит гражданскому
обществу, которое выступает оборотной стороной правового госу¬
дарства. Данная трактовка, как считается, в наибольшей степени
103
соответствует эпохе свободной конкуренции и раннелиберального
государства1. Именно этот взгляд, несколько абсолютизирующий
один из признаков правового государства — обеспечение прав и
свобод личности — и разделял Н. И. Кареев.
Н. И. Кареев вводит в свою теорию народно-правового госу¬
дарства дефиницию политической партии, определяет ее многооб¬
разные функции (идеологическая, политическая, социальная, или
агрегирования интересов, политического рекрутирования, электо¬
ральная, формирования общественного мнения, парламентской дея¬
тельности депутатов от партий, организационная), что в целостном
виде стало «рабочей» точкой зрения гораздо позже во многих иссле¬
дованиях современной американской и французской политологии.
Кареев также обосновал связь партий с гражданским обще¬
ством, их организационную структуру, необходимость многопар¬
тийности в правовом государстве и партийное разделение в зависи¬
мости от социальной структуры общества. Этим он предвосхищает
современное понимание «кадровых» и «массовых партий, введенное
французским политологом М. Дюверже для характеристики типоло¬
гий современных партий на Западе, объясняет механизм разделения
властей в парламентской республике, способы связи партий и обще¬
ства в системе «власть — партии — коммуникация». Кареев опреде¬
ляет как многообразные функции самих политических партий, так
и задачи партийного аппарата (органов партии), роль партий в по¬
литической системе общества. Наконец, он вводит обобщающее по¬
нятие партии как «неписаной части конституции государства»1 2.
Как известно, одним из первых определение партии дал Э. Берк:
«Партия представляет собой организацию людей, объединенных с
целью продвижения совместными усилиями национального инте¬
реса и руководствующихся согласованными друг с другом принци¬
пами». Современное представление о партиях и соответствующих
им типологических признаках стало формироваться в XIX — нача¬
ле XX в. Немецкий исследователь В. Хасбах рассматривал партию
как союз людей с одинаковыми политическими взглядами и целями,
стремящихся к завоеванию политической власти для реализации
собственных интересов.
Развернутое толкование понятия «партия» дал М. Вебер, кото¬
рый считал партии общественными организациями, опирающимися
на добровольный прием членов, ставящих целью завоевание власти
1 Государственное управление: основы теории и организации: учеб. В
2 т. Т. 1 / под ред. В. А. Козбаненко. Изд. 2-е, с изм. и доп. М.: Статут, 2002.
С. 85—86.
2 Гнатюк О. Л. Русская политическая мысль начала XX века: Н. И. Каре¬
ев, П. Б. Струве, И. А. Ильин. С . 47.
104
для своего руководства, получение определенных материальных вы¬
год и личных привилегий.
Более строгий и емкий подход демонстрировал Кареев1.
Кареев дает классическое определение понятия, функций, спо¬
собов организации и деятельности политической партии, по точной
оценке О. Л. Гнатюка, достойное современного словаря по полито¬
логии.
«Партии...являются постоянными политическими организа¬
циями, и притом не только одних народных представителей в пар¬
ламентах, но и общественных сил в каждой стране, и охватывают
не только лиц, имеющих право выбирать представителей, но всех
сочувствующих данной партии, нередко несущих на себе ту или
иную работу в пользу партии. Такая организация мыслима только
под условием определенных партийных идеологий, т. е. более или
менее разработанных программ,... под условием существования
партийной прессы, выясняющей конечные цели и ближайшие зада¬
чи партии и приемы ее политической деятельности, оценивающей
...текущие события, распространяющей идеи партии в обществе, и
под условием...образования в партиях точно установленных орга¬
нов, которые решают все вопросы партийной жизни...и направляют
партийную деятельность.
Каждая развитая партия представляет собой одно политическое
целое, связанное общностью идей, стремлением действий ... вну¬
тренней дисциплиною и придающей всему этому прочность и строй¬
ность организации с ее собраниями членов, делегатскими съездами
и иерархией распорядительных и исполнительных комитетов. Пар¬
тии формируют общественное мнение, руководят выборами, ведут
парламентскую борьбу, а в странах, где конституционный режим
достигает высшей степени своего развития, победа той или другой
партии сопровождается установлением соответствующего прави¬
тельства, в смысле вручения исполнительной власти вождям или
избранникам победившей партии.
Партийные разделения общества в зависимости от личных ми¬
ровоззрений, темпераментов, интересов и общественных связей от¬
дельных лиц, особенно же от принадлежности их к тем или другим
социальным группам — племенным, вероисповедным, сословным
или классовым и профессиональным, существуют в каждом госу¬
дарственном строе, но только в конституционном строе эти разде¬
ления могут охватывать наибольшее количество членов общества, а
им предаваться свободному самоопределению, открыто пропаганди¬
1 Киселева О. А. Политическое развитие ведущих стран Запада в Новое
время: от абсолютизма к буржуазному конституционализму. Вологда, 2010.
С. 53, 54.
105
ровать свои принципы, беспрепятственно вербовать новых членов и
принимать таким путем правильное и закономерное участие в обще¬
ственной жизни.
Партии...— это неписаная часть конституций отдельных госу¬
дарств, органы проявления реального соотношения сил в каждый
данный момент политической жизни страны, общественные союзы
внутренней борьбы мнений, настроений, интересов способами, ко¬
торые даются правом и свободой, а не просто силой власти»1.
Кареев делает заключение, что многопартийность есть необхо¬
димое условие правового государства и фактор недопущения в нем
произвола и насилия власти : «Чем ближе государство к конститу¬
ционному идеалу и чем свободнее и правомернее в нем партийная
организация общественных сил, тем менее в нем возможны про¬
извольные и насильственные действия тех, кому в данный момент
соотношение общественных сил вручает обладание властью, и тем
менее...может рождаться в отдельных партиях стремление к дей¬
ствиям, противным идеалу права и свободы»1 2.
Следует заметить, что столь прогрессивные и «новаторские» для
русской политической мысли демократические идеи Кареев выска¬
зал и опубликовал в 1907—1908 гг.— в годы реакции и зачаточного
состояния многопартийности в России.
«Государство не должно быть в плену у партий, и особенно в
плену у партии или партий, пользующихся властью. Наоборот, сами
партийные идеологи должны...прислушиваться к голосу науки. От¬
ношение различных партий к справедливости и истине весьма раз¬
лично, и потому...наука не может не классифицировать партии со
стороны их большего или меньшего приближения к тому, что сама
наука признает за истину»3.
И вновь Кареев выступает здесь как социал-либерал. Критерий
демократичности партий для него — отстаивание партиями соци¬
альных интересов бессословного народа в правовом государстве,
где бы реально воплотились все его сущностные признаки как госу¬
дарства народного и конституционного.
Основные идеи «партологии» Н. И. Кареева — это не только
значительный вклад в мировую и отечественную науку о политике,
1 Цит. по : Гнатюк О. Л. Русская политическая мысль начала XX века:
Н. И. Кареев, П. Б. Струве, И. А. Ильин. С 46, 47. Со ссылками на: Каре¬
ев Н. И. Типические черты... С. 135, 136; Кареев Н. И. Происхождение совре¬
менного народно-правового государства. С. 464—466.
2 Цит. по : Гнатюк О. «Л. Русская политическая мысль начала XX века.
С. 48. Со ссылками на: Кареев Н. И. Происхождение современного народно¬
правового государства. С. 465—466.
3 Цит. по : Гнатюк О. Л. Русская политическая мысль начала XX века.
С. 48. Со ссылками на: Кареев Н. И. Типические черты...С. 136, 137.
106
но и теоретический ориентир, помогающий разобраться в условиях
политического плюрализма и многопартийности парламента совре¬
менного российского общества1.
Вместе с тем, как считает Л. М. Макарова, концепция или мо¬
дель политических партий у Н. И. Кареева менее удачна, чем модель
государства. Н. И. Кареев, как и в случае с государством, начинает
их анализ с древности, не учитывая специфики современных пар¬
тий, изменения их функций и соответственно их роли в политиче¬
ской борьбе в Новое время. Он ориентируется в этом вопросе на
временную последовательность, а не на логику политического раз¬
вития, что с неизбежностью приводит его к модернизации тех обра¬
зований Античности, которые он именует партиями1 2.
С точки зрения политологии значение этой книги, как и всей
«типологической серии» Н. И. Кареева, состоит в следующих момен¬
тах, неоднократно отмечавшихся исследователями его творчества
(О. Л. Гнатюк, Ю. В. Дунаева ). Наряду с целостной теорией про¬
исхождения и теорией народно-правового конституционного госу¬
дарства Кареев дает анализ истории западноевропейской политиче¬
ской мысли, зарождения идеологии народно-правового государства
в политических учениях XVI—XVII вв., философии естественного
права, особо подчеркивая значение теории народовластия Руссо,
теории разделения властей Монтескье для формирования полити¬
ческих институтов конституционного государства.
Значительное место в творчестве Кареева принадлежит таким
проблемам политической науки, как: история и теория государства
и конституционного государства; власть и властвование; граждан¬
ское общество, правовое государство и права личности; анализ
различных форм правления (у Кареева — политических форм) в
истории: республиканского народовластия в античных полисах, аб¬
солютной и сословно-представительной монархии Средних веков и
др.; соотношение понятий государство — нация — культура — на¬
ционализм; анализ политико-правовых учений в контексте истории
различных социально-политических движений в странах Европы в
Новое и Новейшее время.
Кареев предвосхитил современное представление многих поня¬
тий в политической науке, например, понятий функций и органи¬
зационной структуры политической партии, признаков правового
государства, политической системы, политической культуры, поли¬
тических конфликтов и способов их разрешения, критериев «юри¬
1 Гнатюк О. Л. Русская политическая мысль начала XX века: Н. И. Каре¬
ев, П. Б. Струве, И. А. Ильин. С 47—49.
2 Макарова Л. М. Н. И. Кареев о формировании политических систем Но¬
вого времени. С. 163.
107
дического» и политического прогресса и политической реакции,
структуры международных политических отношений и др.
Согласно Карееву социальная организация есть совокупность
трех сторон: экономической среды (ей соответствует понятие на¬
родного хозяйства), юридической (понятие права) и политической
(понятие государства).
Сама социальная организация (политический строй), защищае¬
мые государственной властью частные отношения между лицами
(право, юридический строй), роль личности в экономической жизни
(экономический строй) есть показатели степени свободы личности,
положения личности в обществе. По мнению Кареева, структура
общества (совокупность его учреждений, его политические, юриди¬
ческие и экономические формы) определяет судьбу отдельных лич¬
ностей и историю целых народов.
Кареев предвосхитил системный подход к понятию политиче¬
ской системы в современной политологии, в том числе структуры
политической системы, определил «включенность» в нее политиче¬
ской культуры, «очерченность» ее границ в политическом простран¬
стве, взаимосвязь с другими подсистемами общества (культурной)
и с внешнеполитическим окружением.
Кареев — историк, социолог, политолог, дает нам прекрасный
образец целостного анализа политического строя, форм государ¬
ственного правления, их смены в Средние века и анализа буржу¬
азной цивилизации Запада, который сегодня можно рекомендовать
как материал основного учебного курса по политологии, как экскурс
в политическую историю и историю политических учреждений по
таким тематическим блокам курса политологии, как «Религия и по¬
литика», «История политических учений», «Сущность государства
и его происхождение», «Основные формы правления», «Институты
и механизм власти», «Права человека: история и современность»1.
Правда, в монографии о происхождении современного народно¬
правового государства Н. И. Кареев все-таки остается историком.
Даже в тех случаях, когда Кареев показывает события одного ряда,
он не ставит вопроса о возможности закономерностей. Так, при
анализе перехода от монархии к диктатуре в период Английской
и Французской революций он обращает внимание на сходство си¬
туаций, но никаких выводов о закономерностях трансформации
властных структур не делает, просто полагает подобное совпадение
любопытным. В вопросе анализа политических механизмов Кареев
остается фундаментальным историком XIX в., очень многословно
1 Гнатюк О. Л. Русская политическая мысль начала XX века: Н. И. Каре¬
ев, П. Б. Струве, И. А. Ильин. С. 30—32,36, 46.
108
скрупулёзным образом описывающим каждый факт, полагающим
именно в этом сущность истории1.
С точки зрения исторической науки многие идеи Н. И. Кареева
нашли понимание и отклик у современных исследователей истории
стран Европы и Америки в Новое время.
В качестве примера можно привести оценку исследователя¬
ми трактовок Н. И. Кареева «Славной революции», революции в
Англии, влияния американской «Декларации независимости» на
французскую «Декларацию прав человека и гражданина», идеи о
«компромиссном характере многих конституций», природы «вик¬
торианского компромисса», а также оценку событий Французской
революции 1793—1794 гг.
Хотя в ряде случаев у современных исследователей имеются
собственные, отличные от концепции Кареева суждения о второй
революции в Англии, тем не менее в общей оценке событий той
поры ученые сходятся. Кареев верно утверждал, что «Славная ре¬
волюция» оказала влияние далеко за пределами Англии не только
благодаря тому, что покончила с абсолютизмом и установила «точ¬
ное разграничение» между королевской прерогативой и парламент¬
скими привилегиями, но и во многом благодаря появлению новых
общественных и политических идей. Именно в период «Славной
революции» в стране появились рационалистическая философия и
естественное право, и в результате, как справедливо подчеркивал
историк, в духовной культуре Англии произошел «большой сдвиг от
религиозной Реформации к светскому Просвещению».
Несмотря на многие десятилетия, прошедшие со времени на¬
писания труда Н. И. Кареева по двум английским революциям, он
до сего дня не потерял своей актуальности и научной значимости.
Многие из положений концепции историка (о двух реформациях,
внешнем факторе в «Славной революции») заслуживают особого
внимания и дальнейших разработок со стороны современных уче¬
ных. В то же время живой стиль изложения, присущий выдающе¬
муся русскому историку, делает интересным чтение его труда не
только для специалистов1 2.
В рассматриваемой нами монографии о народно-правовом го¬
сударстве Н. И. Кареев касается вопросов влияния американской
«Декларации независимости» 1776 г. на французскую «Декларацию
прав человека и гражданина». Исследователь, в частности, отмеча¬
1 Макарова Л. М. Н. И. Кареев о формировании политических систем Но¬
вого времени. С. 163.
2 Лабутина Т. Л. Английские революции в творчестве Н. И. Кареева И Ма¬
териалы 1-й Всерос. науч.-теорет. конф., посвящ. 150-летию со дня рождения
Н. И. Кареева. Сыктывкар, 5—6 дек. 2000. Сыктывкар, 2000. С. 147.
109
ет, что «составители французской декларации усвоили не только
идеи американских биллей, но даже и самую форму их выражения».
Вместе с тем это не слепое списывание, а скорее творческая пере¬
работка, поскольку некоторые статьи не вошли во французскую де¬
кларацию, а большая часть вошедших была переработана.
Как отмечает Д. Л. Дмитриев, сегодня мы можем говорить, что
американская конституция прошла проверку временем, став бази¬
сом для успешного претворения в жизнь идей демократического по¬
строения государства. Об этом практически столетие назад говорил
и рассуждал Кареев. Говорил в то время, когда отечественная аме¬
риканистика только зарождалась. Он не был специалистом в обла¬
сти американской истории, но был талантливым ученым, могущим
за фактами видеть суть исторических процессов. Здесь-то и прояви¬
лось истинное мастерство Кареева-историка1.
Очень интересна, по мнению О. Л. Гнатюка, мысль Кареева о
«компромиссном характере многих конституций», о «компромисс¬
ном происхождении наследственных верхних палат», например,
палаты лордов в Англии, выражающих функцию преемственности
в политике. Отмечая, что исход борьбы за конституционный строй
всегда зависит от реального соотношения сил в обществе, и в слу¬
чае, если победа борющихся общественных сил «старого порядка»
(королевская власть, церковь, земельная аристократия, опираю¬
щаяся на бюрократию и вооруженные силы) и «нового строя» (за¬
житочные и образованные классы общества) «не склонялась ни на
ту, ни на другую сторону, представителям «старого порядка» при¬
ходилась умерять свои требования, представителям «нового поряд¬
ка» — идти на уступки. Отсюда — компромиссный характер многих
конституций». Как писал Н. И. Кареев: «Когда между наличным со¬
отношением реальных сил в обществе и конституционным актом...
возникало несоответствие (если...его не было уже в момент состав¬
ления конституции), писаная конституция не переживала возникав¬
шего на такой почве конфликта. С другой стороны, по мере того, как
...писаная конституция упрочивалась в жизни, она...и сама упрочи¬
вала создавшее ее реальное взаимоотношение общественных сил,
приучая...борющиеся между собой общественные силы разрешать
свои споры не путем силы, а путем права. Одной из задач...консти¬
1 Дмитриев Д. Л. Н. И. Кареев и история США //Материалы 1-й Всерос.
науч.-теорет. конф., посвящ. 150-летию со дня рождения Н. И. Кареева. Сык¬
тывкар, 5—6 дек. 2000. Сыктывкар, 2000. С. 136, 137,141.
ПО
туционного строя была замена произвола власти и ее агентов цар¬
ством закона, иначе говоря, правовой порядок»1.
Одной из заслуг Н. И. Кареева, по мнению современных иссле¬
дователей, безусловно, следует считать изучение и первое научное
объяснение в истории Англии т. н. «викторианского компромисса»
50—60-х гг. XIX в. Двадцать лет почти непрерывного правления ли¬
бералов не внесло существенных изменений в английское законода¬
тельство середины века. Тем не менее общественно-политическая
жизнь переживала период стабилизации, что Н. И. Кареев связы¬
вал с наступлением периода «наибольшего развития национально¬
го богатства Англии». Успехи в сфере торговли и экономики спо¬
собствовали укреплению фритреда, росту авторитета либеральной
экономической политики в общественном мнении Европы. Вместе с
тем Кареев показал и оборотные стороны бурного экономического
развития — экономические кризисы и пауперизм1 2.
Анализируя с современной точки зрения события якобинской
диктатуры 1793—1794 гг. во Франции, Д. А. Ростиславлев приходит
к выводу, что концепция Н. И. Кареева, которого исследователь за¬
служенно называет мэтром «русской школы», привлекает стремле¬
нием рассматривать события 1793—1794 гг. во Франции в контек¬
сте выходящих за рамки революционного десятилетия, длительных
процессов трансформации идеологических, религиозных, политиче¬
ских структур, в рамках представлений о многофакторности исто¬
рического процесса, о наличии не только разрыва, но и связи между
учреждениями «старого порядка» и революции. Исследователь
особо выделяет то, что в трудах Н. И. Кареева история сохраняет и
функцию «наставницы жизни». Размышления умудренного знания¬
ми мировой истории и личным опытом ученого об опасности док¬
трин, ущемляющих гражданские свободы и оправдывающих режим
чрезвычайщины, по-прежнему поучительны и актуальны3.
1 Гнатюк О. Л. Русская политическая мысль начала XX века: Н. И. Каре¬
ев, П. Б. Струве, И. А. Ильин. С. 44, 45. Со ссылками на: Кареев Н. И. Типиче¬
ские черты... С. 111, 112; Кареев Н. И. Происхождение современного народно¬
правового государства. С. 455.
2 Якубовская И. В. Трансляция либеральных ценностей и диалог культур
в исторической науке Англии и России второй половины XIX в. //Эволюция по¬
литической и правовой культуры России. Региональные особенности и влия¬
ние европейского фактора / отв. ред. Б. Н. Ковалев, Е. А. Макарова; НовГУ
им. Ярослава Мудрого. Великий Новгород, 2006. Ч. 1. Россия — Запад: истоки
политической и правовой культуры. С. 74.
3 Ростиславлев Д. А. Н. И. Кареев о якобинской диктатуре И Историче¬
ские этюды о Французской революции: (Памяти В. М. Далина). М.: ИВИ РАН,
1998.
111
Сегодня историческая память возвращает имя Кареева на ту вы¬
соту, где должно ему находиться. Все чаще его работы по истории,
социологии, философии, праву, политике, филологии включаются в
научный оборот, в учебные программы. Организован Всероссийский
конкурс им. Н. И. Кареева научных работ студентов, аспирантов и
молодых ученых в области социологии (Российская социологиче¬
ская ассоциация; социологический факультет МГУ), проводятся
Петербургские кареевские чтения по новистике (Третьи чтения
состоялись в 1999 г. ). Проблемы исследования научного наследия
Кареева обсуждались на Международной научной конференции
«Теории и методы исторической науки: шаг в XXI век»(Институт
всеобщей истории РАН, Москва, 12—14 ноября 2008 г.).
Научное наследие Н. И. Кареева огромно: только с 1868 по
1923 гг. было издано свыше 350 его трудов, в том числе крупные
новаторские работы по истории и социологии: 7-томная «История
Западной Европы в Новое время» (1892—1917), «История Француз¬
ской революции»(1924—1925) и др. Сейчас известно более 460 ра¬
бот Кареева (по подсчетам известного исследователя его творчества
В. П. Золотарева — 570) по проблемам философии истории, социо¬
логии, истории, педагогике, социальной психологии1.
Библиографический указатель, в котором названо 702 труда
Кареева, выполнен в Сыктывкарском университете1 2. Еще более
подробное справочное издание выпустил Казанский университет3;
на электронных носителях создана справочно-информационная си¬
стема «Н. И. Кареев: биобиблиографический указатель (1869—
2007)»: 900 названий работ ученого, около 500 наименований работ
о нем, около 400 гиперссылок о персоналиях, упоминаемых в тексте
указателя. Доработанная, с учетом большого объема информации о
жизни и творчестве историка, система в итоге позволит выставить
во «всемирной паутине» продукт, обладающий всеми признаками
полноценного тематического электронного ресурса4.
1 Гнатюк О. Л. Русская политическая мысль начала XX в.:Н. И. Кареев,
П.Б. Струве, И. А. Ильин. СПб., 1994. С. 27.
2 Золотарев В. П. Состояние и перспективы изучения научного наследия
Н. И. Кареева и его времени. Николай Иванович Кареев:человек,ученый, об¬
щественный деятель: материалы 1-й Всерос. науч.-практ.конф., посвящ. 150-
летию со дня рождения Н. И. Кареева. Сыктывкар, 5—6 дек. 2000 г. Сыктыв¬
кар, 2002. С. 12
3 Николай Иванович Кареев: биобиблиогр. указ. (1869—2007) / сост.
В. А. Филимонов. Казань: Изд-во Казан, гос. ун-та, 2008.
4 Филимонов В. А., Козлова М. И. Научное наследие Н. И. Кареева в биб¬
лиографическом измерении: опыт создания справочно-информ, системы на
112
Говоря о положении ученого в обществе, Н. И. Кареев писал:
«Общественное положение русского ученого, сознающего себя чле¬
ном интеллигенции, удаляет его от мертвой учености корпоратив¬
ной науки..., его настоящее место не в замкнутом кабинете, возник¬
шем из монастырской кельи, и не на арене публичной жизни с ее
партиями и политикой..., а над нею, т. е. там, где самое отношение к
жизни может быть объективное и спокойное...»* 1
Творческое наследие Н. И. Кареева вновь востребовано в совре¬
менной науке.
Доктор исторических наук
А. В. Сазанов
основе гипертекста// Теории и методы исторической науки: шаг в XXI век: ма¬
териалы междунар. науч. конф. / отв. ред. Л. П. Репина.М.: ИВИ РАН, 2008.
С 305—307.
1 Кареев Н. И. О духе русской науки //Русская идея. М., 1992. С. 177.
113
Бывшим товарищам, членам Первой Го¬
сударственной думы, посвящаю эту книгу
ПРЕДИСЛОВИЕ1
Это предисловие — общее для двух книг, одновременно вы¬
ходящих в свет: для «Западноевропейской абсолютной монар¬
хии XVI—XVIII веков» и для «Происхождения современного на¬
родно-правового государства».
Обе эти книги стоят в самой тесной связи между собою,
прежде всего потому, что входят в общую серию «Типологичес¬
ких курсов по истории государственного быта». В 1902 г., при¬
няв на себя преподавание всеобщей истории на экономическом
отделении С.-Петербургского политехнического института, я за¬
думал прочесть, написать и издать ряд исторических курсов, из
которых каждый был бы посвящен отдельному типу государст¬
венного устройства. Приведением в исполнение этого моего
плана было появление в свет книг: «Государство-город антично¬
го мира» (1903), «Монархия Древнего Востока и греко-римского
мира» (1904) и «Поместье-государство и сословная монархия
Средних веков» (1906). Теперь появляются в печати сразу два
новых «типологических курса» под указанными выше заглавия¬
ми. Что касается идеи типологического изучения истории, то
она была мною разъяснена как в самих этих курсах, так и в осо¬
бой статье «Всемирно-историческая и типологическая точки
зрения в изучении истории»1 2.
Первые два курса были посвящены Древнему миру. Дер¬
жась исторической последовательности, я должен был бы по¬
святить третий курс «варварским королевствам начала Средних
веков»,— эта тема еще стоит у меня на очереди,— но я занял¬
ся в нем феодализмом («поместьем-государством») и сословною
монархиею, к которым теперь естественно примыкают и абсо¬
лютизм Нового времени, и современное конституционное госу¬
дарство, причем история одного и другого в теперь выходящих
курсах поставлена в особенно тесную связь и между собою:
это — как бы лишь две части общей истории политических уч¬
реждений и учений Нового времени, в то же время находящие¬
1 Предисловие автора к изданию 1908 г.
2 Появилась в «Известиях СПб. политехнического института» и вышла
в свет отдельной брошюрой.
115
ся одинаково в связи с курсом, вторая половина которого имеет
предметом сословную монархию. Ближайшая связь «Абсолют¬
ной монархии» и «Народно-правового государства» явствует из
рассмотрения трех последних глав первой книги и III и XII глав
второй. Да и вообще, кроме того, нередко в одной книге коротко
говорится о том, что более подробно рассматривается в другой.
Во всех пяти курсах я держался одной основной идеи — рас¬
сматривать каждый политический тип, иллюстрируя общие поло¬
жения частными примерами из истории разных государств, осве¬
щая историю учреждений историей идей и ставя все это в необхо¬
димую связь с историей экономического быта и классовых
отношений. Это, однако, не вынуждало меня держаться в постро¬
ении отдельных типологических курсов какого-либо общего для
всех шаблона. И научные, и педагогические соображения застав¬
ляли меня разнообразить самые планы моих типологических кур¬
сов. Например, из двух первых в одном была особенно подчеркну¬
та типологическая точка зрения, тогда как в другом я вынужден
был особенно выдвинуть вперед точку зрения всемирно-истори¬
ческую. Читатель увидит, что оба новые мои курсы составлены
даже прямо по очень непохожим один на другой планам.
Основная задача «Абсолютной монархии» — дать общую ха¬
рактеристику западноевропейского абсолютизма. Первые четыре
главы книги имеют значение вступления, две следующие — исто¬
рии установления и утверждения абсолютизма, а с седьмой главы
начинается самая характеристика, распределенная по рубрикам
династических интересов, придворных влияний, форм законода¬
тельства и суда, военного и финансового дела, экономической и
социальной политики, отношения власти к религии и к другим
сторонам духовной культуры и, наконец, политических теорий аб¬
солютизма. Всему этому посвящено двенадцать глав, занимающих
265 страниц из 434. К ним можно причислить и главу XIX, даю¬
щую общую характеристику просвещенного абсолютизма, сле¬
дующие же три главы рассматривают уже эпоху постепенного па¬
дения абсолютизма, начиная с Французской революции.
«Народно-правовое государство» написано по другому
плану. Во-первых, в этой книге не делается таких экскурсов из
области политики в области администрации и финансов, сель¬
ского хозяйства, промышленности и торговли или экономичес¬
кой политики, придворных нравов и сословного быта, религии и
духовной культуры, какими полна книга об абсолютной монар¬
хии. В книге о конституционном государстве все внимание со¬
средоточено на истории индивидуальной свободы, гражданского
равноправия и народного представительства без экскурсов, за
немногими исключениями, в другие области. Задачей первой
книги было дать изображение результатов рассматриваемой в
116
ней системы, задачею второй — представить генезис другой
системы, сменившей или сменяющей рассмотренную в первой.
Если бы, далее, я стал во второй работе,— подобно тому, как
это было сделано в первой,— располагать свой предмет по
таким, примерно, рубрикам, как гарантии индивидуальной сво¬
боды, избирательные системы, организация представительства,
компетенция представительных учреждений и проч., и проч., то
в результате получился бы курс конституционного права, вроде
«политико-морфологического обзора», изданного в 1907 г.
С. А. Котляревским1, а не истории конституционного государ¬
ства как одного из общих типов государственного устройства.
Итак, вот в чем разница между обеими книгами с этим
общим для них предисловием. В первой преобладает характе¬
ристика данного политического строя с его результатами, по
возможности, во всех сторонах исторической жизни, во вто¬
рой на первом плане — эволюция только основных особеннос¬
тей другого политического строя. Употребляя термины контов-
ской социологии, я бы сказал, что в одной господствует стати¬
ческая точка зрения, примененная к общему consensus’y
общественных явлений, в другой — динамическая и в примене¬
нии лишь к одному изолированно взятому вопросу. Сделано
мною это вполне сознательно и преднамеренно по соображени¬
ям отчасти научного, но более педагогического характера.
По истории абсолютной монархии и конституционного госу¬
дарства написаны мною не эти только две книги: их история за¬
ключается и в пяти томах моей «Истории Западной Европы в
Новое время», доведенной до того же момента, как и «Народно¬
правовое государство». В этом большом труде, возникшем из уни¬
верситетских курсов в Московском (1878—1879), Варшавском
(1879—1884) и Петербургском университетах (1885—1898),
прошлое абсолютизма и конституционализма было вдвинуто, так
сказать, в общие рамки всего исторического движения Нового
времени в таких его проявлениях, как гуманизм, Реформация,
просвещение XVIII века и т. п., с повествовательными и биографи¬
ческими элементами1 2. Ни биографических, ни повествовательных
элементов совсем нет в обоих типологических курсах из истории
Нового времени, но зато в них дано немало такого, что или совсем
1 Котляревский С. А. Конституционное государство. СПб., 1907.
2 Общие рамки эти очерчены еще в двух небольших моих книжках:
«Философия культурной и социальной истории Нового времени» и «Общий
взгляд на историю Западной Европы в первые две трети XIX века»; с пер¬
вою из них, в смысле изображения одной и той же эпохи, стоит в связи
«Абсолютная монархия», со второю — «Народно-правовое государство».
Общий характер обеих— абстрактный, резюмирующий.
117
отсутствует в «Истории Западной Европы», или затронуто в ней
только вскользь1. Целые, в высшей степени важные стороны исто¬
рической жизни, с другой стороны, обоими типологическими кур¬
сами совсем не рассматриваются. Особенно это приходится ска¬
зать о «Народно-правовом государстве», сосредоточенном, по
самой своей теме, исключительно на одной политике и потому
лишь в очень ограниченных размерах касающемся истории эконо¬
мических отношений, социальных движений и социалистических
учений. Что автор придает этой стороне истории XIX в. очень
важное значение, видно уже из того, что в двух посвященных XIX
столетию томах «Истории Западной Европы» всему этому отведе¬
но столько места, как ни в одном подобном общем труде на каком
бы то ни было языке1 2, но в «Народно-правовом государстве» автор
намеренно ограничил себя тремя темами — индивидуальной сво¬
боды, гражданского равноправия и народного представительст¬
ва— по мотивам, изложенным в первой же главе названной
книги. Отмечаю это во избежание могущих быть упреков в том,
будто я игнорирую одну из важнейших сторон истории XIX в.,
хотя всякий внимательный читатель, конечно, сам не пропустит
сделанных в разных местах заявлений об односторонности того
направления общественной мысли, которое ограничивалось одни¬
ми политическими реформами без реформ социальных.
Для того, чтобы не увеличивать еще более объема обеих
книг, я не даю в них обзоров литературы предмета, тем более
что пришлось бы выписывать все библиографические указания
из той же «Истории Западной Европы». Исключение я делаю
лишь для немногих общих трудов, имеющих своим предметом
абсолютную монархию. Равным образом не прилагаю я к этим
книгам и исторических карт, какие были помещены в первых
трех типологических курсах в совершенно специальных целях.
1 января 1908 г. Н. Кареев
1 В «Абсолютной монархии» (с. 7) на это указано. Вообще в этой книге
особенно пополнен фактический материал, касающийся разных сторон го¬
сударственного и общественного быта в XVI—XVIII вв., а в «Народно-пра¬
вовом государстве» фактических дополнений сравнительно с «Историей За¬
падной Европы» меньше, хотя они встречаются и здесь. Главные из них —
вся VII глава и последние отделы в XIX и XXIII главах.
2 В четвертом томе главы XXII—XXVII, занимающие около четверти
текста (163 с. из 661) и главы V (торжество буржуазии после 1830 г.), IX—
XI, XIII, XVI (по социальной истории между 1830 и 1848 гг.), XXX (о крес¬
тьянских реформах) и XXXI (о социальном движении в 60-х гг.), в общей
сложности составляющие тоже около четверти текста (более 200 с. из
886).
118
ГЛАВА I
Общая постановка вопроса
Предмет настоящей книги. — Значение представительства, как одного
из основных признаков современного государства.— Другой его при¬
знак — отсутствие сословных перегородок в обществе.— Гарантия го¬
сударством личных прав, составляющая третий существенный признак
современного конституционного государства. — Вопрос о различном
понимании свободы в древнем и в новом мире.— «Народность» совре¬
менного конституционного государства.— Демократическое государст¬
во в древнем и новом понимании.— Отсутствие крепостничества в кон¬
ституционном государстве.— Задача и метод изучения конститу¬
ционного государства в настоящей книге. — Различия в способах
происхождения средневековых и современных представительных уч¬
реждений.— Влияние образцов и теорий на развитие конституционных
форм. — Внутренние причины в отдельных странах, приведшие их к
принятию конституционного строя.— Революционное его происхожде¬
ние.— Идеология конституционного строя и идея правового государст¬
ва.— Социальные задачи современного государства
Настоящая книга, будучи вполне отдельным сочинением,
входит вместе с тем в серию работ, объединенных между
собою общею задачею типологического изучения главных го¬
сударственных форм, какие только известны исторической
науке. Первым из таких типологических обзоров была книга,
посвященная «государству-городу античного мира», вто¬
рым — книга о «монархиях Древнего Востока и греко-рим¬
ского мира», третьим — о средневековом «поместье-государ¬
стве» (т.е. о феодальной сеньории) и о «сословной монархии
Средних веков» и четвертым — о «западноевропейской абсо¬
лютной монархии». В каждой из этих книг рассматривается
тот или другой тип государственного устройства: это — или
древняя городская республика, какою были, например,
Афины, Спарта, Рим, или древние большие монархии, начи¬
119
ная с фараоновского Египта и кончая Римской империей и
Новоперсидским царством, или феодальная сеньория и феде¬
рация сеньорий, какие мы находим в феодальных государст¬
вах западноевропейского Средневековья, или сменившая фе¬
одальную монархию монархия сословная, господствовавшая
в Западной Европе преимущественно в XIV и XV вв., или,
наконец, заступившая ее место абсолютная монархия, до¬
стигшая наибольшего развития в XVII или XVIII столетиях.
В настоящей книге та же общая идея типологического изуче¬
ния, которая была положена в основу перечисленных исто¬
рических обзоров, применяется к рассмотрению новейшего
типа государственного устройства, носящего название кон¬
ституционного, с отнесением к нему одинаково, как
монархий, в которых рядом с властью наследственного госу¬
даря существует и народное представительство, так и рес¬
публик, не знающих никакой наследственной власти, но оди¬
наково с конституционными монархиями пользующихся на¬
родным представительством.
Для краткого обозначения основных особенностей этого
политического типа мы могли бы на основании только что
сказанного назвать современное конституционное государст¬
во и государством представительным. Представительная сис¬
тема отличает этот тип в одинаковой мере и от монархии, и
от республик прежнего времени, если только исключить из
них сословно-представительные монархии и республики, в
которых тоже было представительство, но не всей нации, а
только отдельных сословий. Говоря об отличии современных
конституционных монархий и конституционных республик
от прежних монархий и республик, я имею здесь в виду глав¬
ным образом, с одной стороны, абсолютные монархии, ни в
какой форме не допускавшие народ к участию в государст¬
венных делах, а с другой — республики, в которых, как это
было в античном мире, весь народ, в политическом значении
слова, принимал участие во власти. Признак представитель¬
ства, таким образом, отличая современное конституционное
государство как от абсолютной монархии, так и от непосред¬
ственной республики, в то же время роднит его с сословно¬
представительной монархией (и таковой же республикой),
120
которая исторически повсеместно предшествовала абсолю¬
тизму.
Мы можем, далее, назвать современное государство не
просто представительным, но именно народно-представи¬
тельным, в отличие от государства сословно-представитель¬
ного, какое выработалось к концу Средних веков и в Новое
время сменилось абсолютной монархией. В сословной монар¬
хии нацию составляли отдельные, резко между собою раз¬
общенные сословия, представители которых составляли в го¬
сударственных сеймах особые сословные палаты, тогда как в
конституционном государстве Новейшего времени господ¬
ствует антисословная тенденция, отчасти уже осуществлен¬
ная, отчасти осуществляемая, и нацию составляют не огра¬
ниченные одно от другого сословия, а бессословное граждан¬
ство. Истинным идеалом современного конституционного
государства, так сказать, пределом его развития из начал,
положенных в его основу, является всеобщее политическое
равенство, никогда еще и нигде раньше не осуществлявшее¬
ся, но даже в тех случаях, когда в конституционном государ¬
стве не все граждане пользуются правом избрания предста¬
вителей, в области гражданских отношений все-таки господ¬
ствует принцип равенства перед законом, которого не было в
средневековой сословной монархии и в сменившей ее монар¬
хии абсолютной. Это отсутствие в общественном строе
сословных перегородок,— хотя бы к представительству и
были допущены только некоторые общественные классы,— и
составляет вторую основную черту современного конститу¬
ционного государства. Линия его эволюции может быть обо¬
значена словом «демократизация», беря термин и в смысле
падения сословности, заключающейся в неравенстве перед
законом отдельных категорий населения, и в смысле распро¬
странения активного и пассивного избирательного права на
всех совершеннолетних граждан без какого бы то ни было
имущественного ценза, являющегося, в сущности, в совре¬
менном конституционном государстве лишь пережитком
прежнего сословного строя.
Третья существенная особенность современного консти¬
туционного государства, особенность, отличающая его от
всех государственных устройств прежнего времени, это то,
121
что оно признает за своими подданными известные личные
права, которые должны всегда оставаться священными и не¬
прикосновенными для всякой власти. Эта черта конституци¬
онного государства так важна, что даже сама представитель¬
ная система может рассматриваться лишь как один из спосо¬
бов обеспечения личной свободы и вообще прав личности.
Дело в том, что кому бы ни принадлежала верховная власть
государства, одному ли лицу, сословию ли какому-нибудь,
всей ли совокупности граждан, государство одинаково может
не признавать за отдельною личностью никаких прав по отно¬
шению к самому себе, государству, и по отношению к пред¬
ставляющим его властям. За подданными и гражданами со
стороны государства признавались личные права лишь по от¬
ношению к другим частным лицам, но не по отношению к го¬
сударству, власть которого над личностью и фактически была
безусловною, неограниченною, и признавалась таковою в
теории. В особенности это безграничное всемогущество госу¬
дарства во всех проявлениях его власти над отдельными ин¬
дивидуумами развивалось в абсолютных монархиях как древ¬
него, так и нового мира, но и там, где государство принимало
другие формы, и народ так или иначе принимал участие в
делах правления, равным образом в силе был принцип неог¬
раниченности прав государства и ничтожности прав отдель¬
ной личности: участие народа во власти отнюдь само не га¬
рантирует того, что права личности не будут нарушены. Еще
Монтескье указывал на необходимость не смешивать свободу
народа с властью народа, а критики Руссо, проповедовавшего
абсолютизм народной воли, характеризовали его учение как
перенесение на весь народ той неограниченной власти, кото¬
рою пользовались абсолютные монархии и которая во имя об¬
щего блага считала себя в полном праве делать все, что толь¬
ко находила нужным.
Только что отмеченная черта новейшего конституционно¬
го государства настолько еще бросается в глаза, что в исто¬
рии и в политической науке возникло и долго потом держа¬
лось представление о полной противоположности как в пони¬
мании, так и в осуществлении свободы в древнем и в новом
мире. По этому взгляду1, Древний мир понимал свободу ис¬
1 «Государство-город», гл. XI и в особенности с. 149 и след.
122
ключительно в смысле самого широкого и именно непосред¬
ственного участия во власти, хотя бы при этом права граж¬
дан были донельзя стеснены, тогда как для нового мира сво¬
бода заключается главным образом в беспрепятственном
следовании личным склонностям и в беспрепятственном
пользовании личными способностями, хотя бы и при самом
ограниченном, сведенном до призрачности участии в госу¬
дарственных делах. Конечно, для образования такого взгляда
были свои основания, но далеко не все в области взаимных
отношений личности и государства может быть подведено
под эту формулу1, и история учит нас, что и в Древнем мире,
и в новом на известных ступенях культурного развития, при
господстве известных форм политического устройства ука¬
занные отношения складывались то менее благоприятно, то,
наоборот, более благоприятно для личности. В эпоху наи¬
большего развития афинской демократии гражданин пользо¬
вался такою широкою свободою, какая не всегда встречается
в иных современных государствах, называющихся конститу¬
ционными1 2, да и вообще чем менее государство отделяется
от общества, т.е. чем более оно отдаляется от абсолютной
монархии, где такое отделение достигает наивысшей точки
своего развития, тем скорее можно ожидать, что государство
не будет претендовать на отнятие у граждан всякой незави¬
симости и самостоятельности.
Таковы три основных черты современного конституцион¬
ного государства: народное представительство, гражданское
равноправие и индивидуальная свобода. В каких бы факти¬
ческих отношениях ни находились между собою эти три
черты, в принципиальном смысле первенство между ними,
несомненно, принадлежит той, которая названа последнею.
Современное государство признает за личностью известные,
ей, как таковой, присущие, прирожденные, а потому и неотъ¬
емлемые права, откуда теоретически выводится, с одной сто¬
роны, равенство всех перед государством, а с другой, и право
всех на участие в государственных делах. Выше конституци¬
онное государство было названо народно-представительным,
но оно может быть названо и просто народным. Оно народно
1 «Государство-город». С. 152—153.
2 Там же. С. 334 и др.
123
в том смысле, что не является делом исключительно госуда¬
ря и приставленных им к управлению чиновников, а состав¬
ляет дело и самого народа. Оно народно и в том смысле, что
в нем есть народ как некоторое национальное целое, а не от¬
дельные сословия, имеющие неодинаковые права, то наде¬
ленные ими сверх всякой меры, то, наоборот, лишенные
даже наиболее элементарных прав. Оно, современное госу¬
дарство, народно, наконец, и в том еще смысле, что посте¬
пенно осуществляет принцип демократического равенства в
таком широком понимании, какое и не снилось античным на-
родоправствам.
Это — сторона дела, которой тоже следует здесь кос¬
нуться несколько подробнее. Только что было отмечено раз¬
личное, по часто высказывавшемуся мнению, понимание сво¬
боды в древнем и новом мире. Гораздо более оснований су¬
ществует для такого же противоположения между античным
и новым пониманием гражданского равенства, или демокра¬
тии, взятой в смысле именно равенства. Известно, что демо¬
кратические государства-города Древнего мира, даже в пе¬
риоды наибольшего развития в них демократии, никогда не
осуществляли принципа гражданского равноправия по отно¬
шению ко всему населению своих территорий1: рядом с пол¬
ноправными гражданами в таких республиках существовали
еще свободные, но политически бесправные обыватели (в
Афинском государстве метеки) и уже совершенно бесправ¬
ные рабы. Каждая античная демократия на нашу современ¬
ную мерку была своего рода аристократией, ибо членами го¬
сударства признавался лишь один класс людей, носивший
имя граждан1 2 и властвовавший над остальным населением
государственной территории. Современное понимание прин¬
ципа демократии требует распространения равноправия на
все население государства и уже никоим образом не допус¬
кает в стране существования таких форм юридической зави¬
симости одних людей от других, какими были рабство и кре¬
постничество. Правда, новейшая история знает пример дол¬
говременного существования большой демократической
республики, терпевшей на своей государственной террито¬
1 «Государство-город». Гл. XVII.
2 Там же. С. 123 и след.
124
рии настоящий институт невольничества, но, во-первых,
это — исключительный случай, а во-вторых, в конце концов
эта республика отделалась от столь противоречивого уста¬
новления, каким по отношению к ее внутренним порядкам
было рабство. Как общее правило, наоборот, можно выста¬
вить положение, что введение в государстве конституцион¬
ного строя всегда сопровождалось падением остатков кре¬
постничества. Средневековая сословная монархия была
представительством лишь духовенства, дворянства и верхне¬
го слоя городского населения, крестьянская же масса в гро¬
мадном большинстве случаев была исключена из права посы¬
лать своих сословных представителей на собрания государ¬
ственных чинов, совсем не участвовала в выборах1. Мало
того, сословно-представительные учреждения не только ми¬
рились с существованием крепостничества там, где оно еще
не исчезло, но нередко и сами прикладывали руку к тому,
чтобы удерживать сельское население в состоянии беспра¬
вия и неволи1 2. Другое дело — современное конституционное
государство: те общественные движения, которые приводили
к этому строю одну за другой отдельные страны, не отделяли
одного требования от другого, т.е. требования свободных го¬
сударственных форм от требования распространить и на
крестьянскую массу блага личной свободы и гражданского
равноправия.
После этих предварительных замечаний об основных чер¬
тах того политического типа, изображению эволюции кото¬
рого посвящена настоящая книга, мы можем ближайшим об¬
разом и определить ставимую в ней задачу, равно как и спо¬
соб разрешения этой задачи.
Задача наша заключается именно в том, чтобы выяснить
происхождение и развитие народного представительства, в
связи с вопросом о его составе и компетенции и с теориями,
которые на этот счет высказывались в политической литера¬
туре, изобразить вместе с тем переход от прежнего сослов¬
ного строя общества к бессословному гражданству Новейше¬
го времени и дать общую картину постепенных завоеваний,
сделанных принципом индивидуальной свободы, лежащей, в
1 «Поместье-государство». С. 198—199.
2 Там же. Гл. XX11I, особенно с. 309 и след.
125
свою очередь, в основе всех т. н. общественных свобод. По¬
добно тому, как это делалось в других наших типологичес¬
ких обзорах государственных форм, мы, воздерживаясь от
рассказа о событиях, приводивших к новым формам, будем
следить только за их генезисом и эволюцией, беря соответ¬
ственные факты из истории всех западноевропейских стран
в зависимости от того, где каждое явление, о котором только
идет речь, возникло и развилось раньше и полнее, или осо¬
бенно рельефно выразилось, или же, наконец, приобрело
особое значение по своему влиянию на другие страны. Чита¬
телю настоящей книги нужно особенно освоиться с той мыс¬
лью, что в истории политических движений, какие только
имели место в прошлом разных стран, перешедших к консти¬
туционному режиму, весьма большую роль играл момент по¬
литических заимствований. Какое бы значение ни имели
внутренние для каждой отдельной страны причины ее пере¬
хода к конституционному строю, несомненно, что страны, со¬
вершившие этот переход раньше, оказывали очень сильное
влияние на те, которые лишь впоследствии могли присту¬
пить к внутреннему своему переустройству на новых нача¬
лах. В этом отношении существует большая разница между
средневековыми сословно-представительными и современны¬
ми народно-представительными учреждениями: первые воз¬
никли, так сказать, параллельно в разных странах из внут¬
ренних особенностей сословного строя, заключавшихся в ос¬
новных чертах феодального и коммунального быта,— как
это и было показано в книге о сословной монархии1, тогда
как в истории новейших конституций наблюдается элемент
подражания или заимствования, позволяющего говорить о
«рецепции» политических форм извне. История этой рецеп¬
ции конституционных форм началась для материка Западной
Европы с 1789 г., когда Франция сделала первую попытку
перейти от абсолютизма к народному представительству,
какое уже существовало в Англии, и тем подала первый при¬
мер, которому потом одна за другою стали следовать и ос¬
тальные страны. Эта историческая преемственность в весьма
значительной степени облегчает именно типологическое изу¬
1 «Поместье-государство». С. 192.
126
чение современного конституционного строя, так как здесь
наблюдается некоторое единство основной идеи, лежащей в
основе этого строя, раз в разных странах он создавался по
некоторым общим образцам. В связи с этой важной особен¬
ностью политического типа, рассматриваемого в настоящей
книге, находится и другая, тоже весьма важная и даже
прямо имеющая право считаться наиболее существенною.
О средневековых сословно-представительных учреждени¬
ях можно сказать, что они создавались под натиском чисто
практических потребностей государства и общества, посте¬
пенно, одна часть за другою, на какой-либо ранее существо¬
вавшей основе, не в силу какой бы то ни было отвлеченной
теории, не по какому-нибудь общему плану не на совершен¬
но, так сказать, незастроенном месте. Процесс, создавший
средневековые государственные сеймы, если можно в данном
случае так выразиться, был органически-эволюционный. Эта
черта особенно наблюдается в истории английского парла¬
мента, строившегося из ранее существовавших материалов,
часть за частью, без всякого заранее придуманного плана,
под непосредственным давлением жизненных потребностей,
а не каких-либо теоретических соображений, и лишь посте¬
пенно, целым рядом переходных ступеней превратившегося
из сословно-представительного в народно-представительное
собрание1. Англия, как известно, никогда не имела и до сих
пор не имеет писаной конституции, тогда как все другие кон¬
ституционные государства имеют свои основные государ¬
ственные акты, определяющие все существенно важные внут¬
ренние отношения политического характера в каждой от¬
дельной стране. Дело в том, что Англия — одна из очень
немногих западноевропейских стран, где представительство
средневекового происхождения не погибло, как это случи¬
лось в других странах1 2. Почти повсеместно на материке Евро¬
пы восторжествовала абсолютная монархия, истребившая
почти всякую общественную самодеятельность и тем самым
уничтожившая какую бы то ни было возможность чисто орга¬
нического развития представительных учреждений3. Когда
1 Обо всем этом «Поместье-государство». Гл. XX.
2 Там же. Гл. XXV.
3 «Западноевропейская абсолютная монархия». Гл. V и VI.
127
абсолютизм пережил самого себя и нации стали требовать
своей доли участия в государственных делах, это участие
пришлось создавать вновь и сразу, на пустом, так сказать,
месте пришлось воздвигать совершенно новое государствен¬
ное здание по имевшимся уже образцам, на основании из¬
вестных теоретических соображений, сколько бы обстоятель¬
ства места и времени и данное для каждой страны соотноше¬
ние реальных сил ни вносили отступлений от принятого
образца и отступлений от усвоенной теории. Как-никак, все
современные конституции имеют свой прототип в государст¬
венном устройстве Англии и являются лишь отдельными слу¬
чаями практического применения, в сущности, одной и той
же конституционной теории, в основу которой была положе¬
на своего рода идеология опять-таки английской же консти¬
туции. Вот почему историю развития современного конститу¬
ционного строя нам и приходится начинать с изображения
английской конституции, какою она была накануне начала
рецепции представительного образа правления континен¬
тальными странами и как ее теоретически понимали в это
время. С другой стороны, кроме английского образца, на кон¬
ституционные движения в разных странах Европы, начиная с
Франции 1789 г., оказали немаловажное влияние и вообще
политические и общественные теории, в которых еще в
XVIII в., в эпоху полного господства абсолютной монархии,
сословных привилегий и порядков, отрицавших за человечес¬
кою личностью всякую самостоятельность, нашел свое наибо¬
лее яркое выражение протест против произвола, несправед¬
ливости и рабства во имя естественного права и отдельных
личностей и целых народов на свободу и на равенство.
Все только что сказанное, конечно, должно утвердить чи¬
тателя в той мысли, что, рассматривая в настоящей книге
конституционное государство, как особый политический тип,
автор не мог не стать на ту точку зрения, в силу которой
сходство в учреждениях отдельных стран в данном случае
рассматривается как результат не того, что одинаковые усло¬
вия создают и одинаковые формы быта, а того, что разные
страны, перестраивая свой внутренний быт, подчинялись
влиянию одних и тех же образцов и идей; здесь, в этом слу¬
чае мы имеем дело не столько с органически эволюционной
стороной исторического процесса, сколько со стороною пред¬
128
намеренно творческою, что дает нам еще большее право на
конструирование данного политического типа, чем мы имеем
в том случае, когда сходство учреждений совершенно не
может быть объяснено существованием какого-либо прототи¬
па, какой-либо идейной традиции. Когда мы говорим о типе
государства-города, обобщая сходные черты Афин, Спарты,
Рима и т. п., или когда мы говорим о типе сословной монар¬
хии, тоже обобщая сходные черты, представляемые англий¬
ским парламентом, французскими Генеральными штатами,
немецкими ландтагами, мы имеем дело с историческими яв¬
лениями, сходства которых между собою объясняются общим
положением о возникновении аналогичных результатов из
аналогичных условий, но ни в первом случае государства-го¬
рода, ни во втором — сословной монархии и речи быть не
может о том, чтобы отдельные города и страны устраивали
свою жизнь по какому-либо образцу-прототипу и на основа¬
нии какого-либо теоретического плана, сколько бы частных
заимствований, может быть, там или здесь ни делалось,
сколько бы частных изменений и ни было произведено на ос¬
новании отвлеченных соображений.
Вопрос о значении заимствований извне вообще и в госу¬
дарственном быту, в частности, есть вопрос очень интерес¬
ный, как и вопрос о влиянии идей на самоё жизнь. Но, конеч¬
но, не здесь его решать. Ограничусь только указанием, что,
например, история абсолютной монархии, как в древности,
так и в Новое время, дает массу материала для решения
этого вопроса в положительную сторону, какими бы оговор¬
ками положительный ответ ни сопровождался1. Главною ого¬
воркою по поводу влияния иностранных образцов и отвлечен¬
ных теорий всегда будет указание на то, что всякое такое
влияние, раз оно действительно обнаруживается, предпола¬
гает известное предрасположение к его восприятию, в свою
очередь, являющееся результатом движения чисто внутрен¬
них и чисто практических причин в определенном направле¬
нии. Эту оговорку и мы обязаны здесь принять всецело. Если
мы видим, что одна за другою разные страны стали перехо¬
дить к конституционному строю, как бы он в отдельных стра¬
1 «Монархии Древнего Востока». С. 66, 141 и след., 258 и след.; «За¬
падноевропейская абсолютная монархия». Гл. 11 и XVIII.
129
нах ни разнообразился, то первая мысль, которая нам по
этому поводу приходит в голову, должна заключаться в том,
что, значит, на это в каждой стране, в отдельности взятой,
были свои внутренние причины, приблизительно одинаковые
с внутренними причинами, действовавшими и в других стра¬
нах. Фактическая история подтверждает это предположение.
Абсолютизм повсеместно, где он ни действовал, приводил
приблизительно к одинаковым результатам собственного раз¬
ложения, гибельно отражавшегося на всем государстве, и
возбуждения оппозиционных стремлений в обществе, пере¬
раставшем эту политическую форму, которая только тормо¬
зила его правильное развитие. Вот почему и переход к кон¬
ституционному режиму почти повсеместно совершался при¬
близительно одинаковым образом.
Если мы возьмем историю Западной Европы со времени
образования в провинциях западной половины Римской им¬
перии варварских королевств, то во всех бывших в нем пере¬
менах, какие только происходили в государственном строе,
мы найдем, как некоторое общее правило, известную и при¬
том медленную постепенность. Распадение варварских коро¬
левств на феодальные сеньории, или «поместья-государства»,
совершалось мало-помалу, едва заметными переходами от
одних порядков к другим1, и столь же медленно и постепенно
происходил обратный процесс реинтеграции государства из
сеньорий в феодальную монархию1 2, в которой опять-таки не
сразу и не очень скоро выросли представительные государ¬
ственные сеймы, составляющие отличительный признак мо¬
нархии сословной3, а затем и водворение абсолютизма в
большинстве случаев не было результатом какого-либо вне¬
запного государственного переворота4. Другими словами,
варварские королевства феодализировались, феодальные се¬
ньории слагались в монархии, в которых возникали сослов¬
но-представительные учреждения, уступавшие место абсо¬
лютизму, во всех этих своих изменениях путем эволюции,
вернее — путем более или менее медленного накопления и
постепенного закрепления мелких изменений. Наоборот, за¬
1 «Поместье-государство». Гл. III и IV.
2 Там же. Гл. XII.
3 Там же. С. 196 и след.
4 «Западноевропейская абсолютная монархия». Гл. V и VI.
130
мена абсолютной монархии конституционным государством
совершалась главным образом путем революций, путем пол¬
ного ниспровержения старого строя для воздвижения на его
развалинах совершенно нового здания. Нет нужды, что в от¬
дельных случаях не было насильственного переворота и что
цели, которые ставились себе отдельными революциями, не
всегда и не вполне достигались, революционное происхожде¬
ние современного конституционного строя не подлежит со¬
мнению, ибо это общий исторический факт. Не говоря о ни¬
дерландской революции второй половины XVI в., о двух анг¬
лийских революциях XVII в. и об американской революции
второй половины XVIII в., имевших свое значение в общей
истории конституционализма, мы главным образом имеем в
виду Французскую революцию 1789 г., недаром получившую
название великой, и все революционные потрясения первой
половины XIX в., которые содействовали распространению
представительного образа правления по всему Западу. Рус¬
ские события 1905 г.— лишний пример того же общего по¬
ложения.
Как было уже отмечено1, в настоящем историческом обзо¬
ре конституционного государства читатель не найдет изложе¬
ния прагматических фактов, т. е. событий, и, следовательно,
не найдет изложения фактического хода разных революций,
о которых приходится упоминать в истории конституционных
форм и идей. Именно политические формы и идеи, а не собы¬
тия составляют главное содержание и этого типологического
обзора, как и других, ему подобных, уже указанных выше.
Для событий мне остается только отослать читателя к другим
пособиям1 2, а тут в дополнение ко всему сказанному в этой
вступительной главе я отмечу еще одну особенность настоя¬
щей книги.
Только что было сказано, что главное содержание ее —
политические формы и идеи, и прибавлено, что так было и в
других моих типологических обзорах разных государствен¬
ных устройств. Каждая политическая форма не только имеет
фактическое существование в известных реальных отноше¬
1 См. выше, с. 125—126.
2 Отсылаю, между прочим, к тем отделам своей «Истории Западной
Европы в Новое время», в которых излагается история происходившей в
XVI—XIX вв. политической борьбы.
131
ниях общества, но, кроме того, так или иначе отражается
еще и в общественном сознании, где получает известную
идейную формулировку и принципиальное вместе с тем обо¬
снование. Во всех своих типологических обзорах, весьма ес¬
тественно, я считал нужным дополнить то, что можно на¬
звать политической морфологией, соответственными данны¬
ми из истории политической идеологии, шла ли речь о
государстве-городе и монархии древности или о сословной и
абсолютной монархии новой Европы1. Каждый развитой госу¬
дарственный строй имеет свою идеологию, а конституцион¬
ный — более, чем какой бы то ни было другой, ибо, как это
уже было отмечено1 2, в истории конституционного строя
очень часто (для многих стран, по крайней мере) идея задол¬
го предшествовала факту и само государственное устройство
создавалось на основании теории. Возникши в эпоху абсолю¬
тизма, идея государства, осуществляющего требования есте¬
ственного права, стала играть в общественном сознании роль
руководящего принципа в деле политического творчества,
сама претерпевая, конечно, изменения в этом процессе во¬
площения в политических формах отвлеченных начал свобо¬
ды и равенства. Мы называем нередко конституционное госу¬
дарство государством правовым, так как в основу понимания
его сущности кладется идея права, перед которым должна
склоняться всякая власть, хотя бы даже и власть самого на¬
рода.3 Главным признаком гражданина свободного государст¬
ва является в настоящее время не участие во власти, как во
времена Аристотеля4, а возможно наибольшей независимос¬
ти от какой бы то ни было власти, обеспечиваемой в свою
очередь подчинением и самой власти праву. Конечно, это гос¬
подство права, как таковое, есть только идеал, к которому
должно стремиться государство,— а идеал всегда идет впере¬
ди действительности,— но весьма важно, что идеология со¬
временного конституционного государства строится на идее
права, имеющего свой источник в нравственном достоинстве
1 «Государство-город». Гл. XIV; «Монархии», в гл. XI и в конце XVII;
«Поместье-государство». Гл. XVIII; «Западноевропейская абсолютная мо¬
нархия». Гл. XVIII.
2 См. выше, с. 125—126.
3 См. в соч. Дайси (Dicey). Государственное право Англии.
4 «Государство-город». С. 124 и след.
132
человеческой личности. Конституционное государство, как
мы видели1, есть государство народное, но мы можем сказать
еще, что оно есть и государство правовое. Оно мыслится как
существующее для народа и через народ, причем народ пони¬
мается в смысле бессословного гражданства,— и мыслится
как подчиненное праву, которое в свою очередь понимается в
смысле высшего регулятора жизни, ограждающего челове¬
ческую личность от покушений на нее хотя бы и со стороны
самого государства. В связи с этим современное народно-пра¬
вовое государство — в понимании передовых представителей
политической мысли — совершенно отказывается от фикции
«государства для государства», какою одинаково жили и
античные демократии, и абсолютные монархии всех времен1 2:
государство всегда служит чьим-либо интересам, и кто распо¬
ряжается государством, тот из существования данной поли¬
тической формы и извлекает для себя выгоду. В понимании
передовых представителей политической мысли нашего вре¬
мени выгодами государственности должны пользоваться все,
чем на государство возлагается задача социального законода¬
тельства, имеющего целью коренное преобразование всей об¬
щественной жизни, начиная с ее экономической основы и
кончая ее юридическими нормами. Такой задачи не могли
себе поставить государственные формы былых времен: об
аристократических республиках древнего и нового мира, о
феодальной и сословной монархии, равно как и о бюрократи¬
ческом государстве и говорить нечего, но то же самое отно¬
сится одинаково и к античной демократии с ее замкнутостью,
исключительностью и властолюбием, и к просвещенному аб¬
солютизму, оправдывавшему свое существование служением
общему благу. Только народно-правовое государство, склады¬
вающееся в наше время, в своем дальнейшем развитии при¬
звано участвовать в разрешении великой социальной пробле¬
мы, поставленной XIX в.
1 См. выше, с. 123—124.
2 «Государство-город». Гл. XI.
133
ГЛАВА II
Происхождение представительной системы
и общественных вольностей в новой Европе
Отсутствие представительной системы в античном мире и начало ее во
второй половине Средних веков.—Аристократизация древнегерманских
народных веч и их продолжение в форме феодальных курий.— Начало
участия городского сословия в политической жизни.— Возникновение
выборных депутатов.—Сословный характер средневекового представи¬
тельства.— Причины слабости сословных сеймов.— Теория сословной
монархии.— Договорный характер политических отношений в сослов¬
ной монархии.— Феодальное происхождение этой черты.— Средневе¬
ковая судебная гарантия личной неприкосновенности.— Отсутствие в
Средние века государственной опеки над общественною жизнью и обра¬
зование общественных союзов.— Слабость средневекового государст¬
ва.— Абсолютизм средневекового католицизма.— Общее значение гу¬
манизма и Реформации в эмансипации Западной Европы.— Борьба в
XVI и XVII вв. за свободу совести.— Восстания протестантских поддан¬
ных в XVI в. против католических правительств. — Исторический при¬
мер нидерландской революции
Представительная система, занимающая столь важное
место в современном конституционном государстве, была со¬
вершенно неизвестна Древнему миру. Там, где народ прини¬
мал участие в государственных делах, граждане являлись —
каждый лично, в те собрания, в которых эти дела обсужда¬
лись и решались, а не выбирали, как теперь, депутатов, с
значением народных представителей, уполномоченных наро¬
дом действовать от его имени. Эти непосредственные народ¬
ные собрания, или веча, как мы их обыкновенно называем,
существовали у греков еще гомеровских времен, как сущест¬
вовали потом у германцев эпохи Тацита или у славян в
начальную пору их истории1. Когда ранние племенные госу¬
дарственные общины греков уступили место более поздним
государствам-городам, в последних тоже существовали непо¬
средственные собрания граждан, в которых иногда сосредо¬
точивалась вся верховная власть, как это особенно было в
Афинах в эпоху наибольшего развития в них демократичес¬
кого строя, т. е. в V и IV вв. до Р. X.: это была знаменитая
1 «Государство-город». С. 39.
134
экклесия1. В Риме, как государстве-городе, тоже были свои
непосредственные собрания народа, на которые он созывал¬
ся по существовавшим в нем делениям на курии, центурии и
трибы, т.е. так называемые комиции куриатные (древнейшие
и с аристократическим составом), центуриатные (тимократи¬
ческого характера) и трибутные более поздние, демократи¬
ческие и в конце концов получившие наиболее важное зна¬
чение в государственной жизни1 2. Но такое непосредственное
участие граждан в государственных делах могло только су¬
ществовать в государствах с небольшими территориями и с
незначительным количеством граждан, и едва государство
достигало больших размеров, как такая политическая форма
оказывалась для него непригодною и прямо неосуществи¬
мою. Лучше всего это видно на примере Рима, основавшего
громадную державу вокруг всего Средиземного моря и пре¬
вратившегося из государства-города лишь в столицу этой
державы, которая, в свою очередь, сделалась абсолютной мо¬
нархией3. Только в самом конце Римской империи на Западе
в ее провинциях стали происходить своего рода депутатские
собрания, из которых при благоприятных условиях могла бы
выработаться представительная система4, но как раз этих
благоприятных обстоятельств не наступило, и представи¬
тельная система так-таки осталась неизвестною всей древ¬
ности.
Возникновением представительной системы история обя¬
зана только Средним векам, да и то лишь позднему Средне¬
вековью, самое раннее XII столетию, главным образом XIII и
XIV вв.5 У германцев, основавших свои государства в про¬
винциях Западной Римской империи, издавна существовали
свои всенародные веча, с течением времени, однако, все
более и более приходившие в упадок. С одной стороны, об¬
разование более крупных государственных территорий дела¬
ло фактически невозможным появление на вече всего наро¬
да: еще местные жители пункта, где происходило собрание,
1 «Государство-город». С. 275.
2 Там же. С. 143—144.
3 Там же. С. 288 и след.
1 «Монархии». С. 283—284.
5 «Поместье-государство». С. 192 и след.
135
могли присутствовать на таком вече, но из более отдаленных
мест могли съезжаться лишь более обеспеченные люди, ко¬
торым это дозволял досуг, дозволяли средства. С другой сто¬
роны, раннее Средневековье было эпохой социальной феода¬
лизации, которая заключалась, между прочим, в уменьшении
числа свободных людей, становившихся в зависимые отно¬
шения к более богатым и сильным людям. Оба эти обстоя¬
тельства, т. е. разрастание государственной территории, во-
первых, и уменьшение количества свободных людей в стра¬
не, во-вторых, имели своим результатом постепенную
аристократизацию прежнего всенародного веча, превраще¬
ние его в съезд крупных землевладельцев, высшего духовен¬
ства и королевских чиновников1. В частности, это общее по¬
ложение применимо и к истории т. н. витенагемота донор-
мандской Англии1 2, о котором здесь не лишнее дело
упомянуть ввиду его значения в истории английского парла¬
мента3. За социальной феодализацией, сыгравшей только что
указанную роль в процессе аристократизации непосредствен¬
ных народных собраний, последовала феодализация полити¬
ческая4, т. е. раздробление государственной власти между
областными правителями, сделавшимися наследственными,
и крупными землевладельцами, превратившимися в своего
рода государей в принадлежавших им поместьях; то же поло¬
жение заняли в государстве и высшие чины католического
клира, т. е. епископы и аббаты монастырей. В обществе,
таким образом, сформировался класс господ, «сеньоров», как
их принято называть, или помещиков-государей, которые из
подданных короля превратились в его вассалов и сами могли
иметь и подданных, и вассалов. В эту эпоху полного разви¬
тия феодализма5, когда и сама монархия сделалась феодаль¬
ным учреждением6, аристократические съезды, о которых
только что было упомянуто, превратились в съезды королев¬
ских вассалов, духовных и светских сеньоров, обладавших в
1 «Поместье-государство». С. 33.
2 Там же. С. 151.
3 Там же. С. 253.
4 О различии социального и политического феодализма см. там же.
С. 8.
5 Обо всем только что связанном см. там же, гл. V.
6 Там же. С. 135 и след.
136
той или другой мере правами верховной власти в своих вла¬
дениях. Пользуясь французским термином, мы можем на¬
звать вообще все такие съезды сеньоров феодальными курия¬
ми, где сюзерен совещался со своими вассалами обо всех
делах, требовавших их согласия, как то: по вопросам законо¬
дательства, налогового обложения на общие нужды и т.п.1 В
такую же феодальную курию превратился и английский ви-
тенагемот после того, как нормандский герцог Вильгельм,
прозванный Завоевателем, овладел Англией и ввел в ней фе¬
одальные порядки: здесь сменившая витенагемот феодальная
курия получила название «великого совета» (magnum
cousilium)1 2. Особенность всех этих советов-курий та, что
каждый, принимавший в них участие, являлся сюда по лич¬
ному своему праву, не как выборный депутат, а как облада¬
тель известных публичных прав, в числе коих было и право
(но в то же время и обязанность) помогать королю своим со¬
ветом3.
Вот эти-то съезды феодальных сеньоров при дворе сюзе¬
рена и были основою, на которой выросли потом сословно¬
представительные учреждения конца Средних веков. Суще¬
ственно важным моментом в процессе превращения феодаль¬
ных курий в сословные сеймы было появление на этих
собраниях рядом с феодальными элементами, духовным и
светским, и элемента городского. До эпохи Крестовых похо¬
дов городская жизнь на Западе развита была чрезвычайно
слабо, и в эпоху феодализации города даже прямо очути¬
лись, наравне с деревнями, под властью феодальных сеньо¬
ров, главным образом графов (прежних губернаторов) и епи¬
скопов, причем городское население иногда было низводимо
на уровень крепостных крестьян. Начиная с XI в., особенно
в XII и XIII столетиях, под влиянием оживления торговли и
промышленности, в городах началось сильное движение,
целью которого было приобретение свободы путем ли согла¬
шения с сеньорами, или с оружием в руках. Результатом
этого движения было освобождение городов от произвольной
власти сеньоров и введение в них внутреннего самоуправле¬
1 «Поместье-государство». С. 143.
2 Там же. С. 253.
3 Об этой феодальной обязанности вассала там же. С. 123.
137
ния, притом нередко в таких широких размерах, что города
получали совершенную политическую самостоятельность,
наравне с духовными и светскими сеньорами, делаясь как бы
«коллективными вассалами», и заводили у себя часто рес¬
публиканские порядки с выборными властями. На севере
Франции города, достигшие такого же положения в королев¬
стве, какое занимали феодальные сеньоры, получили назва¬
ние коммун, которое можно распространить, для того чтобы
иметь какой-либо общий термин, и вообще на все города,
пользовавшиеся более или менее широким самоуправлени¬
ем1. Приобретение городами экономического и политическо¬
го значения весьма скоро повлекло за собою появление и го¬
родского элемента рядом с феодальными (духовным и свет¬
ским) элементами на съездах, собравшихся при особе
короля для рассмотрения наиболее важных дел, так или
иначе касавшихся всех трех названных сословий. Период по¬
степенного присоединения горожан к феодальным куриям,
это — XII — XIV вв., так как указанное явление наблюдает¬
ся в одних местах раньше, в других позже1 2. Например, появ¬
ление городского элемента в английском парламенте отно¬
сится к 1265 г., во французских Генеральных штатах его
приурочивают к 1302 г.3
Как духовенство и дворянство были представлены перво¬
начально не выборными от этих двух сословий депутатами, а
членами обоих сословий, в отдельных случаях осуществляв¬
шими лично принадлежавшее каждому из них право, так и
города на первых порах посылали на сословные сеймы не на¬
рочно для участия в них выбранных депутатов, а носителей
местной муниципальной власти, т.е. городских голов (мэров)
или одного из членов городского совета (эшевенов), как это
наблюдается, например, в ранних Генеральных штатах во
Франции4. Замена участия в сословных сеймах в силу лично¬
го права или должностного положения участием по уполно-
мочению, в силу специального избрания известною катего-
риею лиц, произошла постепенно, иногда трудноуловимыми
1 Все, что сказано о городе, подробнее «Поместье-государство», гл. XI.
2 Там же. С. 192, 198.
3 Там же. С. 233, 261.
4 Там же. С. 243.
138
переходами1 и во всяком случае вовсе не была каким-либо
теоретическим изобретением, продиктованным какими-ни¬
будь принципиальными соображениями. Напротив, система
представительства была, так сказать, найдена ощупью, выра¬
боталась постепенно, без всякой предвзятой мысли, под дав¬
лением практических потребностей, из каких-нибудь ранее
существовавших в жизни отношений, как это особенно ясно
на примере английского парламента1 2. Развитие и распро¬
странение института выборного представительства, пример
чему, по-видимому, главным образом дали города, не устра¬
нило, однако, из сословных сеймов участников и по личному
праву или по должностному положению: пример — хотя бы
верхняя палата в английском парламенте, в которой заседа¬
ют по личному праву светские лорды, по должностному по¬
ложению — лорды духовные (епископы). Наоборот, во фран¬
цузских Генеральных штатах с течением времени возобладал
принцип выборного представительства, и если в числе чле¬
нов того или другого «штата» мы встречаем какого-нибудь
герцога или епископа, то лишь потому, что этот герцог или
этот епископ был выбран дворянством или духовенством из¬
вестного округа для того, чтобы представлять собою или дво¬
рянство, или духовенство, на то его уполномочившее3.
Участники средневековых сословных сеймов являлись
вообще представителями не всей нации, а того или другого
определенного сословия. Все эти собрания государственных
«чинов» (etats, estates, Stande), как их называли, кастиль¬
ские, арагонские и португальские кортесы, французские Ге¬
неральные штаты (etats generaux), ландтаги отдельных гер¬
манских княжеств и т. п., да и сам английский парламент на
первых порах4, делились на строго сословные палаты, каж¬
дая из которых прежде всего стояла на страже именно со¬
словных интересов. Самым типичным и до известной степе¬
ни наиболее обычным было деление сословного сейма на три
чина и соответственно с этим на три отдельные палаты, как
это было во Франции, хотя существовали и другие комбина¬
1 «Поместье-государство». С. 198.
2 Там же. С. 263.
3 Там же. С. 243.
4 Там же. С. 265.
139
ции1. Конечно, этими чинами были духовенство, дворянство
и городское сословие, «третий чин» (teers itat), как с конца
XV в. оно стало обозначаться во Франции, собственно же го¬
воря, только верхний, привилегированный слой городского
населения, буржуазия, бюргерство1 2. Отсюда видно, что это
было представительство главным образом т. н. высших, иму¬
щих классов общества с типичным для сословных сеймов ис¬
ключением из них представительства и всей крестьянской
массы. Последнее существовало лишь кое-где в виде редкого
исключения, какое, например, представляют собою швед¬
ский риксдаг, имевший четыре сословные палаты (четвер¬
тая — крестьянская3), или французские Генеральные штаты
второго периода их существования, когда выборы в «третье
сословие» происходили не только в городах, но и в дерев¬
нях4. Любопытно, что собрания областных чинов во Фран¬
ции, или т. н. провинциальные штаты, кое-где уцелевшие до
самой революции, так-таки до самого конца сохранили свой
старый состав без всякого представительства от деревень5.
Это устранение от участия в сословных сеймах всей на¬
родной массы и деление их на сословные палаты были глав¬
ными причинами их слабости и непрочности6. Каких бы успе¬
хов, иногда поистине весьма значительных, они ни достигали
по местам и по временам в ограничении королевской влас¬
ти7, они не пользовались ни сочувствием, ни поддержкою
большинства населения и не проявляли достаточной соли¬
дарности в своих отношениях к королевской власти. Исто¬
рия отношения сословных чинов, например, к крестьянству8
вполне объясняет, почему в народной массе сеймы не поль¬
зовались популярностью и даже прямо вызывали в ней про¬
тив себя нарекания. С другой стороны, сословная исключи¬
тельность часто приводила к ссорам между отдельными чи¬
нами9, что было только на руку для королевской власти,
1 «Поместье-государство». С. 234.
2 О происхождении термина там же, с. 169, 171.
3 Там же. С. 199.
4 Там же. С. 244.
5 Там же. С. 244.
6 Там же. С. 338 и след.
7 Примеры там же, в гл. ХХП.
8 Там же. Гл. XXIII.
9 Примеры там же, гл. XIX, XXII и XXV.
140
стремившейся к абсолютизму. Эта сословность средневеко¬
вого представительства сама была лишь естественным выра¬
жением сословного строя, характеризующего средневековое
общество с его чисто феодальными основами1. Первыми
участниками сословных сеймов были духовные и дворяне,
владельцы сеньорий с их закрепощенным или полузакрепо-
щенным крестьянским населением, и, конечно, не от них
можно было ожидать, что они будут защищать интересы
этого самого населения, которое они угнетали на местах, и
еще менее — что они дадут рядом с собою в сеймах место
его представителям. Город тоже до такой степени обособил¬
ся от деревни, что и в его представительстве не было таких
элементов, которые имели бы особые побуждения отстаи¬
вать крестьянские интересы. Одним словом, народная масса
со стороны всех трех сословий, представленных на сеймах,
встречала одно и то же, для себя крайне неблагоприятное
отношение, и вместе с тем более или менее одинаково враж¬
дебные или равнодушные к народным интересам представи¬
тели трех сословий сводили на собраниях членов свои счеты,
ссорились между собою, интриговали друг против друга и го¬
товы были предать одни других, тем самым ставя над собою
высшим судьей королевскую власть.
И все-таки это была в известной степени политическая
свобода в смысле общественного самоуправления, которое
существовало и в местной жизни, т.е. и в городском, и в об¬
ластном устройстве. Уже на первых же порах существова¬
ния сословных сеймов понимали то различие, какое сущест¬
вует между неограниченною и ограниченною королевскою
властью, различие, сводившееся, по представлению теорети¬
ков сословной монархии, к тому, что в ней воля государя не
была, как учили римские юристы, законом и что, наоборот,
сама королевская власть в таком государственном устройст¬
ве была подзаконною. Не то, как они говорили, есть закон,
что благоугодно государю, а то, что принято по соглашению
между королем, вельможами и народом. Особенно в Англии
развилось это учение,— в Англии, где в XIII в. возник в тя¬
желой борьбе с королевской властью парламент и где учение
1 «Поместье-государство». Гл. XVI.
141
о народном участии в возникновении закона тогда же, в
XIII столетии, нашло такого защитника, как Брактон, а
двумя столетиями позднее — такого глашатая, каким был
Фортескью, автор «Похвалы английским законам», принци¬
пиально ставивший свободное устройство своей родины
выше неограниченной монархии. Когда во второй половине
XVI в. в некоторых странах Западной Европы — в Шотлан¬
дии, во Франции, в Нидерландах — произошло резкое столк¬
новение между государственными чинами, отстаивавшими
свое право на существование, и королевскою властью, дея¬
тельно насаждавшею порядки абсолютной монархии, целый
ряд публицистов, известных под общим именем «монархома-
хов», т.е. борцов против монархов, каковы шотландец Бьюка-
нан, французы Дю-Плесси-Морне, нидерландец Марникс де
Сент-Альдегонд и др., выступил на защиту той идеи, что вер¬
ховная власть в государстве принадлежит народу (правда, в
смысле сословий, представленных на сейме), что государь
получает свои права от народа в силу заключаемого обоими
между собою договора и что нарушение правителем государ¬
ства этого договора или законов страны снимает с народа
обещанную им обязанность повиноваться1. Мы еще увидим* 2,
какое развитие получили эти «монархомахические» идеи в
Англии, пережившей в XVII в. две революции в борьбе пред¬
ставительства с абсолютизмом,— в Англии, государствен¬
ное устройство и политическая литература которой сыграли
самую важную роль в зарождении конституционной теории
Новейшего времени.
Когда теоретики сословной монархии указывали на необ¬
ходимость участия «народа» (правда, в их условном употреб¬
лении термина), то они только отмечали одну из реальных
особенностей сословной монархии, в которой и издание зако¬
нов, и установление налогов3 совершались по взаимному со¬
глашению заинтересованных сторон, а именно: королевской
власти и сословий в лице представителей последних. Каждое
постановление, принятое по соглашению между главою госу¬
дарства и представителями общества было, таким образом,
' Обо всем предыдущем см. «Поместье-государство». Гл. XVIII.
2 Ниже, в главе V.
3 «Поместье-государство». С. 201—202 и др.
142
своего рода договорным условием, обязывавшим обе сторо¬
ны, устанавливавшим между ними договорные отношения.
Существовали две силы: с одной стороны, государство в лице
его представителя, короля, с другой, общество в лице пред¬
ставительства составляющих его сословий,— государство не
только с известными правами над обществом, сообщаемыми
властью, но и с обязанностями, ограничивающими пользова¬
ние властью, и общество не только с известными обязаннос¬
тями по отношению к государству, но и с известными по от¬
ношению к нему правами, и вот между этими двумя силами,
между монархом и чинами, между государством и обществом
заключался договор, одинаково обязательный для обеих же
сторон*. Вот в чем была внутренняя сущность сословной мо¬
нархии. Сами средневековые конституции имели иногда дого¬
ворный характер и в чисто формальном отношении. Одна из
статей английской Великой хартии вольностей 1215 г. прямо
заключала в себе разрешение подданным восстать против
своего короля в том случае, если бы он нарушил данные в
хартии обещания1 2. Аналогичное условие — право противоре¬
чия и сопротивления — мы находим включенным и в «Золо¬
тую буллу», изданную венгерским королем Андреем II в
1223 г.3 Есть в истории средневековых конституций и другие
примеры подобного же рода: вспомним хотя бы знаменитую
«Joyeuse entree» маленького Брабанта, где равным образом
на государя налагались известные обязанности, а в пользу
подданных выговаривались известные права.
Это — очень важное явление в истории политических уч¬
реждений и понятий. Выше власти ставился закон, как ре¬
зультат ее добровольного соглашения с подвластными, а у
подвластных по отношению к власти были не одни только
обязанности, но и права, нарушение которых властью снима¬
ло с подвластных обязанность повиновения. Правда, это
была лишь привилегия сословий, представленных в государ¬
ственных сеймах, но здесь важно не то, кто пользовался пра¬
вом, а что такое право вообще существовало. Если мы ближе
всмотримся в эту характерную черту сословной монархии, то
1 «Поместье-государство». С. 199 и след.
- Там же. С. 162.
3 Там же. С. 163 и 298. Другие примеры на с. 201.
143
тотчас же увидим, откуда она, эта черта, взялась в данном
типе государственного устройства. Мы видели, что фунда¬
ментом сословных сеймов были съезды вассалов, на которых
главный государь страны договаривался с второстепенными
государями относительно всех важных дел. Это раз, а во-вто¬
рых,— и это самое важное,— в основе отношений между фе¬
одальным сеньором (сюзереном) и вассалом лежал обоюдный
договор, за обеими сторонами признававший известные
права, на обе стороны налагавший определенные обязаннос¬
ти. Как сеньор в некоторых случаях мог лишить (однако,
только по суду) своего вассала данных ему в феодальное дер¬
жание земель, так и вассал имел право в случае нарушения
сеньором взаимной верности «дезавуировать» его, т.е. отка¬
зать ему в повиновении, перестать считать его своим сюзере¬
ном — вплоть до вооруженного против него восстания1.
Эта политическая свобода в сословных формах обеспечи¬
вала в известной степени и личную неприкосновенность от
произвола власти, хотя, конечно, и в данном случае на сцену
опять-таки выступал сословный принцип. В то время, как
крепостной крестьянин находился в совершенно рабском со¬
стоянии, у его сеньора по отношению к стоявшей над ним
власти были свои гарантии, обеспечивавшие от произвола
его личность, жизнь, свободу, достояние. Феодальное право
требовало, чтобы сюзерен не налагал на своего вассала ни¬
какого наказания иначе, как по суду, чтобы суд происходил
не иначе, как по закону страны, и чтобы в постановлении
приговора участвовали товарищи подсудимого по его обще¬
ственному положению, другие вассалы того же сеньора, его
равные, его «пэры» (фр. pairs, латин, pares, что именно зна¬
чит «равные»). Этот суд пэров, считавшихся «естественными
судьями» каждого, в чем-либо обвиняемого человека, был
одною из гарантий личной неприкосновенности, по крайней
мере, для высших сословий, и в нем следует видеть основу
выработавшегося в Англии, а в эпоху рецепции конституци¬
онного строя начавшего переходить и на континент Европы
суда присяжных. Сам этот суд был лишь одним из видов об¬
щественного участия в отправлении правосудия, принимав¬
1 «Поместье-государство». С. 125.
144
шего в Средние века и другие формы1. Как ставился иногда
вопрос о личной неприкосновенности в феодальном общест¬
ве, лучше всего явствует из знаменитой статьи 37 англий¬
ской Великой хартии вольностей, которая гласит следующее:
«Ни один свободный человек не может быть задержан, за¬
ключен, лишен имущества, поставлен вне закона, изгнан или
утеснен каким бы то ни было образом, и мы не пойдем на
него и не пошлем на него, иначе, как по суду равных ему и
по закону страны».
Из всего явствует, что средневековое государство было
лишено абсолютной и неограниченной власти, по крайней
мере, по отношению к высшим сословиям, а в лучшем случае
даже и вообще по отношению к свободным людям. Опека го¬
сударства над обществом, развившаяся в эпоху абсолютной
монархии, тоже не была известна Средним векам. В это
время функции государства были более ограниченными, не¬
жели впоследствии, и власть лишена была возможности вме¬
шиваться во все отношения общественной жизни, как то де¬
лало позднейшее «полицейское» государство. Благодаря
этому общество не было лишено права на устройство всевоз¬
можных союзов для достижения самых разнообразных целей.
Союзы отдельных сословий играли в некоторых местах очень
важную роль в истории возникновения представительных,
особенно местных, провинциальных собраний. В основе об¬
щинной организации городов лежали тоже союзы, «conjura-
tiones», гильдии1 2. Вся обрабатывающая промышленность по¬
лучила, как известно, союзное устройство — в виде т. н.
цехов, или корпораций, в состав которых в каждом городе
входили ремесленники одной и той же специальности3. Тор¬
говые люди равным образом складывались в такие же корпо¬
рации, гильдии4. Иногда союзность охватывала и несколько
городов, и притом не только с политическими, но и с коммер¬
ческими целями, пример чего представляет собою знамени¬
тая Ганза5.
1 «Поместье-государство». С. 162.
2 Там же. С. 172.
3 «Западноевропейская абсолютная монархия». Гл. ХШ.
4 Там же.
5 «История Западной Европы». Т. I. Гл. 18.
145
Кроме того, в Средние века образовывались корпорации
и других категорий, вроде союзов для защиты «Божия пере¬
мирия» в эпоху феодальных усобиц1, монашеских и рыцар¬
ских орденов, университетов и проч., и проч. Все эти союзы,
как бы они ни назывались, все эти цехи, гильдии, ганзы1 2, ор¬
дена, университеты и т. п. были более или менее свободны¬
ми общественными организациями, имели ими же самими
выработанные, хотя бы нередко и утверждавшиеся затем
высшею властью уставы, пользовались внутренним самоуп¬
равлением, хотя бы и под известным иногда контролем влас¬
ти государственной, церковной или городской. В этих имен¬
но союзных формах и проявлялась самодеятельность средне¬
векового общества, в формах, правда, иногда стеснительных
для отдельных личностей, благодаря в некоторых случаях
принудительной принадлежности к корпорации и существо¬
вания в ней мелочной регламентации3, но все-таки — именно
самодеятельность общества, впоследствии сменившаяся
иными порядками, характеризующими «полицейское» госу¬
дарство.
Во многих случаях эта самодеятельность вызывалась по¬
требностями самопомощи, если именно государство было
бессильно оказать покровительство и защиту. Недаром, на¬
пример, для обеспечения безопасности торговых путей
купцы разных городов заключали между собою союзы, поль¬
зовавшиеся собственной вооруженною силою. В эпоху вели¬
кого междуцарствия в Германии, когда в ней царило «кулач¬
ное право», образовались даже самочинные тайные судили¬
ща, «фемгерихты», взявшие на себя функцию отправления
правосудия, недостаточно исполнявшуюся органами государ¬
ственной власти. Слабость государства проявлялась и в том,
что даже функция защиты страны от внешних врагов отправ¬
лялась иногда при помощи частных предприятий союзного
же характера: говоря об этом, имеем в виду образование, в
исходе Средних веков, вольных военных дружин, или т. н.
1 «Поместье-государство». С. 108.
2 Слово это имело нарицательное значение.
3 Пример — цеховая организация, о чем «Западноевропейская абсо¬
лютная монархия». Гл. XIII.
146
«банд» и развитие столь характерного для этой эпохи кондо-
тьерства1.
Средневековое государство по сравнению с государством
Нового времени вообще является организацией слабой, кото¬
рая не в состоянии была везде и во всем стеснять обществен¬
ную самодеятельность. Зато в Средние века существовала
другая организация, стремившаяся к абсолютному господ¬
ству (и часто осуществлявшая такое господство) и над от¬
дельною личностью, и над целым обществом, и над самим же
государством1 2. Речь, разумеется, идет о католической цер¬
кви, осуществлявшей идеал универсальной духовной монар¬
хии с абсолютною папскою властью во главе, каковой власти
безусловно должны были повиноваться все католические го¬
судари, ее ставленники и приказчики, под страхом отлучения
от общения с верными, анафемы, низложения с престола и
отрешения подданных от данной государю присяги. Полити¬
ческая теория средневекового католицизма исходила из идеи
главенства церкви над государством, первенства духовенства
среди всех сословий, образующих государство, и полного
подчинения отдельной личности учениям и велениям церкви.
С абсолютным папою во главе, с иерархически организован¬
ным строго дисциплинированным клиром, с целою армией мо¬
нахов разных орденов, обладая громадными земельными иму-
ществами и долгое время располагая чуть не всеми интеллек¬
туальными силами на всем Западе, эта могущественная
организация жила тою мыслью, что ее законы обязательны
для государства, а законы государства, наоборот, для нее не¬
обязательны, что в известных случаях светские люди подле¬
жат ее суду и по ее законам, тогда как ее члены, духовенство,
ни в каком разе светским людям не должны быть подсудны,
что она, церковь, может облагать налогами всех, сама же
должна быть свободна от налогов, устанавливаемых государ¬
ством. Перед этою властной организацией отдельная лич¬
ность была ничто. Церковь учила, что инстинкты человечес¬
кой природы и радости жизни носят в себе источник греха и
1 «Западноевропейская абсолютная монархия». Гл. XI.
2 Для всего последующего (до нового подстрочного примечания) см.
характеристику средневекового католицизма в первом томе моей «Истории
Западной Европы». Гл. 22 и 23.
147
сами по себе греховны, и полагала нравственный принцип в
аскетизме, в отрешении от мира, в осуществлении монашес¬
ких обетов целомудрия, нестяжания и послушания, т.е. отка¬
за от своей воли, от материальных благ, от плотской любви,
брака и семейной жизни. Понятно, что и ум, и совесть от¬
дельного человека должны были находиться под безусловною
властью церкви, иначе человеку грозили церковные кары
вплоть до сожжения на костре. Одним словом, католическая
система Средних веков не допускала сама по себе никакой
индивидуальной и общественной свободы.
Два исторических движения на рубеже Средних веков и
Нового времени положили начало освобождению западноев¬
ропейского общества от этого абсолютизма католической
церкви. Это были, как известно, светский гуманизм и рели¬
гиозная Реформация.
Гуманизм1, соединенный с «возрождением классической
древности», был эмансипацией мысли и жизни от церковной
опеки Средних веков, их секуляризацией, признанием за чело¬
веческою личностью ее права на следование инстинктам своей
природы, на пользование благами жизни, на свободное разви¬
тие ее способностей, на самостоятельное искание истины и по¬
нимание добра. Гуманисты, люди нового, свободного направле¬
ния в области духовной культуры, положили начало светской
философии, светской науке, светскому искусству новых веков
и тем содействовали духовной эмансипации личности и обще¬
ства. Вся т. н. просветительная философия XVIII в., в которой
видную роль играют новые политические и общественные
идеи, стоит на плечах гуманистического Возрождения, между
прочим, пустившего в обращение массу взглядов, обязанных
своим происхождением более высокой культуре и государст¬
венности античного мира.
Еще более сильное и всестороннее влияние оказала на
Западную Европу религиозная Реформация1 2. Здесь не место
анализировать сложные причины этого грандиозного истори¬
1 О гуманизме см.: «История Западной Европы» (гл. 26—34), а также
см. IV очерк в моей «Культурной и социальной истории Нового времени».
2 В «Истории Западной Европы» см. т. I, гл. 38—41 и т. 11, гл. 5—20,
а также очерки V—VI вв. «Философии культурной и социальной истории».
Отсылаю еще к XVI главе книги «Западноевропейская абсолютная монар¬
хия».
148
ческого движения1. Скажем только, что это был нравствен¬
ный и умственный протест против суеверий, злоупотребле¬
ний и невежества в клире, его учений, его жизни сверху до¬
низу, против так называвшейся тогда «порчи церкви в главе
и членах», что, далее, это была оппозиция со стороны госу¬
дарей и отдельных сословий общества против посягательств
папы и клира на их независимость и свободу и оппозиция на¬
ционального самосознания против антинационального космо¬
политизма церкви, и что, наконец, под знаменем принципов
этого протеста и этой оппозиции шли все политические и со¬
циальные движения эпохи, имевшие свое происхождение в
недовольстве подданных правительствами и низших классов
общества угнетавшими их порядками.
То, что прежде всего здесь должно быть теперь отмечено,
это та борьба, которая в XVI и XVII вв. велась в некоторых
странах Западной Европы за свободу совести. Когда с появ¬
лением новых религиозных учений, известных под общими
названиями протестантизма и сектантства, начались массо¬
вые отпадения от католической церкви, правительства или
тоже отпадали от этой церкви, или, наоборот, оставались ей
верны и тогда начинали преследовать тех своих подданных,
которых церковь объявляла еретиками. С другой стороны,
случалось и так, что правительство принимало известную
церковную реформу, а часть подданных другую, и тогда
опять инакомыслящие в вопросах веры тоже подвергались
гонениям. Это происходило вследствие того, что государст¬
венная власть,— одинаково и в католических странах, и в
протестантских, и в монархиях, и в республиках (в швейцар¬
ских кантонах и в германских вольных городах),— помимо
теологической ревности, стояла на точке зрения, для кото¬
рой религия являлась своего рода орудием власти, а единове¬
рие подданных — одним из условий внутреннего порядка.
Другими словами, подданные в делах веры должны были под¬
чиняться принятой или установленной государством церкви.
Государство реформационной эпохи видело, таким обра¬
зом, в религии установление политического порядка: «чья
страна, того и вера» (cujus regio, ejus rehgion) — так провоз¬
1 «История Западной Европы». Т. II. Гл. 1.
149
гласил Аугсбургский сейм 1555 г. в Германии. Но у религии
есть и другая сторона, не политическая, а личная, интимная, и
с этой точки зрения она является делом индивидуального
убеждения, делом личной совести. На этой именно почве и
произошла та великая борьба, которая в XVI и XVII вв. велась
между политическим принципом вероисповедного единства го¬
сударства и моральным принципом свободы личного религиоз¬
ного убеждения, свободы совести. Во время указанной борьбы
впервые в истории Европы был ребром поставлен вопрос о вза¬
имных отношениях личности и государства, поставлен самою
жизнью вследствие фактически начавшегося конфликта, что
повлекло за собою и теоретическую разработку вопроса,— по¬
ставлен по отношению только к делам веры, что не помешало
ему впоследствии обобщиться в вопрос о границах государст¬
венной власти над личностью и о правах личной свободы по от¬
ношению к государству. Если новые конституции обеспечива¬
ют за гражданами свободу совести, то это является лишь под¬
ведением в пользу личности итога под борьбою, начатою в
эпоху религиозной Реформации. В настоящее время свобода
совести, как известно, считается лишь одной среди других сво¬
бод, присущих человеческой личности, каковы свобода мысли,
свобода философского и научного исследования, тоже нашед¬
ших первое свое применение, кроме гуманизма, и в религиоз¬
ных направлениях Реформации.
Посмотрим теперь на ту же борьбу XVI—XVII вв. с дру¬
гой стороны. Если государственная власть преследовала и
карала иноверных подданных, то, в свою очередь, иноверные
подданные вступали в вооруженную борьбу с преследовав¬
шими их правительствами, что и вело к религиозным междо¬
усобиям, длившимся иногда десятки лет. Если Лютер допус¬
кал лишь пассивное сопротивление власти, раз последняя
требует чего-либо противного совести христианина, то более
решительный Кальвин во всех подобных случаях допускал
сопротивление активное, лишь бы оно не было делом инди¬
видуального произвола, а совершалось по инициативе и под
руководством государственных чинов. Выше1 уже были на¬
званы некоторые монархомахи второй половины XVI в.: все
они были кальвинисты, все в своих сочинениях развивали
1 См. с. 142.
150
идеи своего женевского учителя. Их сочинения не были, од¬
нако, чисто отвлеченными трактатами: на них отразилась ре¬
лигиозно-политическая борьба эпохи, борьба протестантских
подданных с католическими правительствами, борьба сосло¬
вий против абсолютизма. Так было и в Шотландии, и во
Франции, и в Нидерландах. Новая религия давала этой борь¬
бе свои принципы и вносила в нее дух принципиальной
убежденности в правоте защищаемого дела свободы. То же
явление наблюдается и в других движениях под знаменем
новых религиозных формул, происходивших в XVI в.1
Эту главу можно закончить ссылкою, в виде иллюстра¬
ции к сказанному о значении религиозной Реформации, на
нидерландскую революцию второй половины XVI в.1 2
Нидерланды, семнадцать княжеств, находившихся в из¬
вестной федеративной связи между собою, входили, как из¬
вестно, в состав монархии Карла V, от которого в середине
XVI в. достались его сыну, испанскому королю Филиппу II.
Этот государь был непоколебимый абсолютист, а между тем
в Нидерландах существовали свои штаты (местные и общие)
и во всех сословиях царил дух свободы. Филипп II, кроме
того, был ярый католический фанатик, а между тем в Нидер¬
ландах еще при жизни его отца стала распространяться
«ересь». Когда королевские наместники в этой стране стали
нарушать местные вольности и жестоко преследовать про¬
тестантскую проповедь и отпадение от церкви, в Нидерлан¬
дах вспыхнуло восстание, за которым последовали жестокое
усмирение и долголетняя война. Часть провинций отстала от
движения и осталась верною католицизму, сохранив, однако,
старые вольности (Бельгия), другая часть (Голландия), в ко¬
личестве семи областей, соединившись по Утрехтской унии
1579 г. в одно федеративное целое, в 1581 г. отложилась от
Испании и образовала самостоятельную республику «Соеди¬
ненных штатов», сделавшуюся в XVII в. самым свободным и
самым веротерпимым государством во всей Европе3. Здесь
именно восторжествовали принципы передового протестан¬
1 Особенно имею в виду великую крестьянскую войну в Германии в
1524—1525 гг., о чем отсылаю к «Истории Западной Европы», т. II. гл. 9 и
10.
2 О ней «История Западной Европы». Т. II. Гл. 25.
3 «История Западной Европы». Т. II. С. 330.
151
тизма, как к концу того же столетия восторжествовали они
и в Англии. В акте, которым Генеральные штаты 26 июля
1581 г. провозглашали низложение Филиппа II, заключалось
такое изложение мотивов этого политического шага: «Не
народ создан для государя, а государь для народа, ибо без
народа не было бы государя. Государь существует для того,
чтобы править своими подданными по закону и справедли¬
вости и любить их, как отец детей, охранять их, как отец
стадо. Если же он поступает с ними не так, а как с рабами,
то перестает быть государем, но становится тираном, под¬
данные же, когда не остается никакого средства, когда ника¬
кими представлениями о своих страданиях не могут полу¬
чить от тирана никакого обеспечения свободы, жизни и соб¬
ственности для себя и своих семейств, имеют право по
законному решению своих представителей на Генеральных
штатах его покинуть».
ГЛАВА III
Эпоха абсолютной монархии и упадка
средневековых форм свободы1
Господство абсолютной монархии на Западе в XVI—XVIII вв.— Паде¬
ние сословно-представительных учреждений.— Сосредоточение законо¬
дательной власти в руках королей.— Неопределенность и шаткость «ос¬
новных законов» в абсолютных монархиях XVI—XVIII вв.— Доктрина
абсолютизма.— Общий упадок старых вольностей в эту эпоху.— Абсо¬
лютизм и церковные дела.— Политическое унижение дворянства.—
Падение областных, муниципальных и корпоративных вольностей.—
Система бюрократической централизации и административной опеки и
полицейское государство.— Ущерб личной свободы.— Отрицание абсо¬
лютным государством духовной свободы личности и общества.— Куль¬
турный и социальный консерватизм западноевропейской абсолютной
монархии и его исторические следствия
За немногими редкими исключениями политическая и об¬
щественная свобода в современных конституционных госу¬
дарствах вовсе не является результатом непосредственного
развития свободы средневековой. Можно принять за общее
1 Для всей этой главы см. кн. «Западноевропейская абсолютная
монархия» и в «Истории Западной Европы» т. II, гл. 30—31, 40—42 и т. III,
гл. 3 и 6.
152
правило для большинства этих государств то явление, какое
мы наблюдаем, например, во Франции, где свобода ведет свое
начало с великой революции, которой предшествовала целая,
очень длинная эпоха абсолютизма, сокрушившего в стране
все былые общественные вольности. Веками господства со¬
словной монархии были преимущественно XIII—XV столе¬
тия, в XVI—XVIII вв. господствующей политической формой
является монархия абсолютная, которая выставила в эту
эпоху таких видных представителей, как Карл I, Франциск I,
Генрих VIII в первой половине XVI в., Филипп II во второй
половине того же столетия, Фердинанд II, Максимилиан Ба¬
варский, Карл I, Фридрих Вильгельм (Великий курфюрст) и
особенно Людовик IV в XVII в., Фридрих Вильгельм I, Фрид¬
рих II, Мария-Терезия, Иосиф II в XVIII в. и т. п.
Это была эпоха падения сословно-представительных уч¬
реждений1. В одних случаях созыв их совершенно прекра¬
тился; так было во Франции, где и без того Генеральные
штаты созывались редко и где с 1614—1615 гг. их ни разу не
созывали вплоть до самого 1789 г.; то же мы видим и в марк¬
графстве Бранденбургском, этом зерне прусской монархии,
где местный ландтаг не созывался с 1653 г.; в Англии также
в 1629—1641 гг. сделана была попытка обходиться без созы¬
ва парламента. В других странах чины продолжали созывать¬
ся, но не играли уже никакой роли, ограничивались в своей
компетенции, приводились, в случае чего, к повиновению ме¬
рами внушений и репрессий, как это наблюдается в государ¬
ствах обеих линий Габсбургского дома — и старшей (испан¬
ской), и младшей(австрийской). Кроме того, нужно иметь в
виду, что ни в одной из габсбургских монархий, т.е. ни в Ис¬
пании, ни в Австрии не было общегосударственного предста¬
вительства, и чины бывших когда-то совершенно отдельными
государствами Кастилии и Арагона, эрцгерцогства Австрии,
Штирии, Тироля, Чехии, Венгрии и т. п. являлись как бы
местными, чисто провинциальными штатами, влияние кото¬
рых и не могло распространиться на ту или другую монар¬
хию в ее целом. В одних случаях падение сословно-предста¬
вительных учреждений было результатом поражения сосло¬
вий в неудачной борьбе с королевской властью, что можно
1 «Поместье-государство». Гл. 25.
153
сказать о кастильских кортесах при Карле I и арагонских
при Филиппе II или о чешском сейме после злосчастной Бе¬
логорской битвы 1620 г., и только английский парламент из
борьбы с абсолютизмом вышел победителем. Наоборот, в
других случаях и борьбы никакой не было. Дело сделалось
как-то само собою,— случай, наблюдаемый во Франции на¬
чала XVII в.,— а иной раз и сами чины прилагали руку к ус¬
тановлению абсолютизма, что имело место во второй полови¬
не XVII столетия в обоих тогдашних скандинавских государ¬
ствах. В Дании в 1660 г. произошел даже формальный
государственный переворот по уговору между двумя чинами,
именно — между духовенством и горожанами — против
третьего, дворянства, которое слишком уже своевольничало
и бесцеремонно хозяйничало в стране, и здесь абсолютизм
утвердился очень прочно. Нечто подобное произошло в
1682 г. и в Щвеции, но страна оказалась обреченною на ко¬
лебания между абсолютизмом и олигархией: так, за абсолю¬
тизмом, сменившим дворянскую олигархию, следовало опять
олигархическое правление, против которого в 1772 г. был
произведен новый монархический переворот. Редко где, как
мы это видим в Бельгии, более долгое время сохранялись
старые вольности, но очередь доходила раньше или позже и
до них: на самом кануне Французской революции Иосиф II
повторил здесь опыт Филиппа II, приведший к тому же, как
и при этом государе, результату — к революции.
Эта судьба сословных сеймов, как мы уже знаем1, объяс¬
няется их составом: это было представительством одних выс¬
ших сословий, не пользовавшееся ни сочувствием, ни под¬
держкою народных масс, притом разделенное на сословные
палаты, между которыми царили рознь, недоброжелательст¬
во, вражда и которые часто обнаруживали совершенную не¬
способность возвыситься над узкосословными традициями,
предрассудками и интересами. К этому нужно еще приба¬
вить, что там, где, кроме общегосударственных чинов, суще¬
ствовали и областные, последние обнаруживали слишком
много провинциального партикуляризма, тем самым подры¬
вая политическую роль сословий в общей жизни государ¬
ства1 2.
1 См. выше, с. 140.
2 «Поместье-государство». С. 233, 243 и др.
154
Главными функциями сословных сеймов было вотирова¬
ние налогов и участие в законодательстве. Первое значение
более или менее сохранилось за чинами, продолжавшими
еще существовать, хотя дело сводилось больше к чистой
формальности, ибо законодательная власть целиком перешла
в руки государей и их советов. Знаменитое учение римских
юристов о том, что закон есть волеизъявление государя, их
формула: «quod principi placuit legis habet vigorem»1, нашла
полное применение к действительности в абсолютных монар¬
хиях XVI в. «То, что благоугодно государю, имеет силу зако¬
на»,— в этих словах заключалась вся теория абсолютизма,
так как это изречение ставило монарха выше закона, раз он
сам являлся источником закона, раз закон заключался в его
собственной воле. Как фактически абсолютные государи
этой эпохи осуществляли свою законодательную власть, это
для нас здесь неинтересно: важно только то, что даже совета
при этом не спрашивали ни у вельмож, ни у народа, как того
хотели Брактон и Фортескью1 2. Государство в своей законода¬
тельной деятельности совершенно отрывалось от общества,
которое было только объектом законодательных мероприя¬
тий королевской власти, обязанным беспрекословно внимать
и неукоснительно подчиняться ее велениям.
Эпохе не чуждо было унаследованное из времен сослов¬
ной монархии понятие основных законов, или законов коро¬
левства, которые не могли быть изменены односторонним
актом королевской воли,— законов, между прочим, и самого
короля делавших королем, как тогда выражались, но эти за¬
коны были скорее обычным правом, разно толкуемым заин¬
тересованными сторонами, нигде точно не формулирован¬
ным, не определенным ни в своем составе, ни в содержании
отдельных своих положений, ни, разумеется, нигде не запи¬
санным, лишенным какой бы то ни было санкции. В таком
виде обычного права и до сих пор пребывает английская кон¬
ституция, но теперь в ней все более или менее ясно, тогда
как в XVII столетии, в эпоху великого конфликта между ко¬
ролевскою властью и парламентом, многие пункты во взаим¬
ных отношениях «прерогативы» (совокупности прав короля)
1 «Монархия». С. 255.
2 См. выше, с. 140.
155
и «привилегии» (совокупности прав парламента) были в выс¬
шей степени спорны: все основывалось на бывших прежде
случаях, на прецедентах, а они бывали разные. Если абсо¬
лютными монархами и признавалось существование основ¬
ных законов, то содержание их они готовы были полагать
лишь в таких вопросах, как порядок наследования престола,
установление регентства на случай малолетства короля и
т. п., а Людовик XIV, вообще никогда не упоминавший об ос¬
новных законах, своим духовным завещанием1 показал, что
для него не существовало даже и таких фамильных законов.
Еще менее государи этой эпохи были склонны включать в со¬
став основных законов существование государственных
чинов. В Англии первой четверти XVII в. Яков I говорил, что
если в стране существует парламент, то исключительно по
королевской милости, и что если король соблюдает законы,
то вовсе не ради обязанности так поступать, а для того,
чтобы давать пример своим подданным. В середине XVIII в.
в Пруссии Фридрих II объявил, что государь, любящий свой
народ, представляет собою лучшую гарантию.
Эпоха абсолютной монархии характеризуется тем, что не
только сами государи, но и их подданные, само общество,
проникались идеями абсолютизма, который нашел и целый
ряд выдающихся теоретиков, каковы Макиавелли, Боден, от¬
части Ришелье, Боссюэ, Фильмер, Гоббс и др.; из самих мо¬
нархов к их числу нужно отнести Якова I в Англии, Людови¬
ка XIV во Франции, Фридриха II в Пруссии, тоже развивав¬
ших в своих сочинениях идею неограниченной и
безответственной королевской власти1 2. Доктрина абсолютиз¬
ма сводилась к двум основным принципам — к поглощению
государства личностью государя и к неограниченности его
власти. Главным и вместе с тем наиболее старым аргументом
этой доктрины было т. н. учение о «божественном праве»,
другими словами, о богоустановленности королевской влас¬
ти. К этому аргументу присоединяли другие или его ими за¬
меняли, становясь на светскую, философскую точку зрения.
Эти другие аргументы были: во-первых, общественная поль¬
за, требующая единовластия и независимости государя от
1 О нем «История Западной Европы». Т. III. С. 409.
2 См. гл. XVIII кн. «Западноевропейская абсолютная монархия».
156
частных интересов; во-вторых, неделимость суверенитета,
который лишь тогда и есть, действительно, высшая власть,
когда остается нераздельным в одних руках; в-третьих, дав¬
ность владения, т. е. перенесение понятия частного права в
область публичных отношений. По этой теории предполага¬
лось, что монарх, как представитель государственного нача¬
ла, лучше, чем «ограниченный ум подданных», видит и пони¬
мает, в чем заключается общее благо, и что потому он один
является судьей в вопросах такого рода; что, далее, интере¬
сы монарха и народа в сущности всегда совпадают, а потому
у монарха не может быть иного интереса, как осуществление
общего блага, возвышающегося над выгодами отдельных со¬
словий и партий, и что, наконец, для осуществления общего
блага глава государства должен быть снабжен чрезвычай¬
ными полномочиями безусловной, неограниченной ни
перед кем, кроме Бога и собственной совести, неответствен¬
ной власти. «То, что благоугодно государю, имеет силу зако¬
на»,— в соответствии с чем вместо мотивации законов фран¬
цузский король ссылался на свое личное желание («саг tel
est notre plaisir»), но благоугодным государю должно было
быть лишь то, чего требует государственное благо. Правило
«quod principi placuit, legis habet vigorem», или, что то же,
«voluntas regis — suprema lex» (воля короля — высший
закон) дополнялось другим: «salus populi suprema lex esto»,
«благо народа да будет высшим законом». Само государство
понималось при этом как нечто самодовлеющее, как государ¬
ство для государства, и главная цель искусства правителей
полагалась в том, чтобы прежде всего заботиться о внутрен¬
ней крепости и внешнем могуществе государства, в которых-
де и заключается вся слава государя. Это была цель, все ос¬
тальное — лишь средства для достижения этой цели, как
будто «не суббота существовала для человека, а человек для
субботы». Государство было, выражаясь словами английско¬
го философа Гоббса, «смертным богом», а потому государь, в
особе которого государство находило свое живое воплоще¬
ние («1’etat, c’est moi», «Государство — это я» Людови¬
ка XIV) тоже делался своего рода земным божеством. И весь
народ, и отдельные личности, составляющие этот народ, низ¬
водились на степень простых объектов властвования, просто¬
157
го материала для государственного строительства, простых
средств для достижения государственной цели. Если спра¬
ведливо обвинение античных государств-городов в том, что в
них личность всецело приносилась в жертву политическому
целому1, то не в меньшей мере заслуживает той же квалифи¬
кации абсолютизм XVI—XVIII вв.
Рядом с такой властью в государстве не могло быть ниче¬
го самостоятельного, независимого от королевской воли. Ей
должны были подчиниться все средневековые политические
силы, которые нередко были более древнего происхождения,
чем сам абсолютизм. Где раньше, а где позже, но повсемест¬
но происходило одно и то же — подавление старинной сво¬
боды, сокращение и уничтожение всяких вольностей: и наци¬
ональных, и областных, и муниципальных, и сословных, и
корпоративных, и, конечно, личной свободы. Всему, что
могло ограничивать верховную власть или стеснять проявле¬
ния ее произвола, абсолютизмом была объявлена война. Рас¬
полагая денежными средствами, которые не зависели более
от свободного вотирования чинами, опираясь на постоянные
армии, заменившие феодальные ополчения, городские мили¬
ции и кондотьерские банды, имея послушных исполнителей
правительственных предписаний в лице все умножавшегося
чиновничества, абсолютизм все более и более стеснял обще¬
ственную самодеятельность, везде вводя свой надзор, свою
опеку, свои прямые предписания, а где только представля¬
лось это возможным, и заменяя еще работу общественных
сил чиновничьей работой в канцеляриях.
Все это или, по крайней мере, многое из этого испытала
на себе и церковь. Религиозная Реформация XVI в. отторгла
от католицизма целую половину Западной Европы, и в про¬
тестантских странах установились свои особые государст¬
венные церкви, в которых религия делалась одним из орудий
власти. Реформация не только освободила государей, при¬
нявших ту или другую реформу, от папы, но даже сделала их
верховными правителями местных церквей. Английский ко¬
роль в XVI в. даже официально стал титуловаться «главою
церкви». Немецкие протестантские князья сделались как бы
1 «Государство-город». Гл. XI.
158
«высшими епископами» в своих владениях с признанным за
ними правом реформирования церкви и правом требовать от
подданных, чтобы они следовали религии своего государя
(«cujus regio, ejus religio»). Духовенство, у которого была
отобрана в государственную казну его недвижимая собствен¬
ность, не могло уже играть самостоятельной роли как сосло¬
вие и стало управляться бюрократическими констисториями,
канцеляриями и комиссиями. Многие функции, отправляв¬
шиеся прежде церковными учреждениями, равным образом
перешли в заведование учреждений государственного харак¬
тера. В странах, оставшихся верными католицизму, церковь,
конечно, сохранила свою самостоятельность, но и здесь про¬
исходило умаление ее прав, ее влияния. С другой стороны,
здесь в эпоху католической реакции1 был заключен самый
тесный союз «между алтарем и троном», и королевская
власть взяла на себя охрану всей былой власти духовенства
над обществом, лишь бы само оно, т. е. духовенство, призна¬
ло над собою безусловное верховенство государства и сдела¬
лось опорою абсолютизма. Самые нетерпимые гонители про¬
тестантских подданных, Филипп II и Людовик XIV, одинако¬
во отстаивали свое верховенство от папских притязаний и
приучали местное духовенство к покорности. Во второй по¬
ловине XVIII в. католические правительства, не производя
церковной реформы в строгом смысле, обнаружили прямое
стремление установить у себя между государством и церко¬
вью такие же отношения, какие Реформация осуществила в
протестантских странах. Иосиф II в конце XVIII в. прямо
хотел превратить епископов и священников в своего рода го¬
сударственных чиновников.
По отношению к дворянству абсолютная монархия дер¬
жалась двойственной политики. Все права и преимущества
этого сословия, тягостные для народа и обидные для средних
классов, королевская власть поддерживала всею своею
мощью, так что в силе оставались и привилегии дворянского
землевладения, и разные сеньориальные повинности, лежав¬
шие на сельском населении, а во многих местах и крепост¬
ное право. Мало того: из уважения к существующему праву
1 «История Западной Европы». Т. II. Гл. 21 и след.; очерк VII «Фило¬
софии культурной и социальной истории Нового времени».
159
и к давности обладания этим правом абсолютная монархия
не считала для себя возможным покончить с этим видом лич¬
ной несвободы, и в общем только революция положила
конец господству крепостничества. Своим покровительством
социальным привилегиям дворянства абсолютизм как бы воз¬
награждал это сословие за потерю им государственного зна¬
чения и политических прав. Королевская власть на Западе
выросла в постоянной и неустанной борьбе с феодализмом, и
именно с политическим феодализмом, причем феодализм со¬
циальный продолжал себе существовать, оставаясь для госу¬
дарственной власти как бы неприкосновенным. Между коро¬
левскою властью и феодальными сеньорами был заключен
своего рода союз, подобный союзу абсолютизма с католичес¬
ким духовенством, причем основным условием договора
было такое размежевание — сохранение сословием прежне¬
го значения в обществе с предоставлением в государстве
власти лишь одному королю. Наиболее богатые и знатные
дворяне в конце концов стали наполнять собою кадры все
более и более разраставшегося придворного штата. Двор
сделался при этом единственной общественной средою, с
какой еще соприкасались носители верховной власти в эту
эпоху, и, конечно, раболепствуя перед королями и князьями,
придворная знать в то же время пользовалась своей близос¬
тью к источнику всяких милостей для направления внутрен¬
ней политики в желательном для себя смысле.
Духовенство и дворянство были прежде двумя сословия¬
ми, на которых главным образом держались все права сослов¬
ных сеймов и областные вольности. Мы видели, какая была
судьба вольностей национальных, на страже которых стояли
сословные сеймы. В местной жизни, в делах, касавшихся от¬
дельных областей, сословное самоуправление держалось
дольше и провинциальные чины сохранились лучше, чем го¬
сударственные. Однако и здесь абсолютизм центральной
власти все безраздельнее овладевал почвою. Во Франции с
середины XVII в. лишь немногие провинции сохранили у себя
местные штаты, все более и более делавшиеся вместе с тем
простой декорацией, в большей же части провинций Франции
штатов не было. В Австрии местные чины играли большую
роль в управлении лишь до середины XVIII в., когда реформы
160
сначала Марии-Терезии, потом Иосифа II и им нанесли удар.
То же самое происходило и с городским самоуправлением,
которое заменялось бюрократическою опекою. Общество не
должно было заведовать даже своими собственными делами,
и государство смело брало на себя задачи, разрешение кото¬
рых обыкновенно бывает под силу лишь местным обществен¬
ным организациям. Около себя абсолютное правительство не
хотело терпеть никаких самостоятельных союзов, которые не
от него получали бы свои полномочия и действовали бы не по
его указке. Провинциальное и муниципальное самоуправле¬
ние могли еще терпеться лишь в качестве зависимого придат¬
ка к бюрократической машине, в качестве второстепенного,
зависимого механизма, а лучше всего было для абсолютизма,
когда можно было и совсем без этого обходиться. И всякий
союз, стоящий вне системы государственных учреждений, ка¬
зался ревнивой администрации подозрительным и потому не¬
желательным, и если уже нельзя было изъять те или другие
общественные союзы из жизни государства, то их надлежало,
по крайней мере, прибрать к своим рукам, как это делалось с
университетами, или как-нибудь иначе обезвредить, как най¬
дено было нужным поступать с цехами.
Общественной самодеятельности и свободному развитию
местной жизни абсолютное государство XVI—XVIII вв. про¬
тивопоставило бюрократическую централизацию и админи¬
стративную опеку. Власть считала себя лучше знающею, что
нужно для подданных, нежели сами они могли это знать: «ог¬
раниченный ум подданных» делал общество вечным малолет¬
ком, постоянно нуждающимся в няньке. Правительство абсо¬
лютной монархии и брало на себя роль такой няньки, удов¬
летворявшей нужды общества так, как сама она находила
это нужным, но вместе с тем строго наблюдавшей и за тем,
чтобы общество, поставленное под попечительный присмотр
администрации, и к собственному своему благополучию, и к
вящей поддержке установленного благоустройства и благо¬
чиния, не выходило из предначертанных для его жизни
рамок. Все это требовало большого количества официальных
представителей власти, и потому весьма естественно, что
власть плодила чиновничество с его канцеляриями (бюро),
бумажным делопроизводством и т. п. В государстве должна
была царить единая воля, соответственно с чем вся админи¬
161
стративная машина должна была быть заключена в систему
иерархической централизации. Через историю всех западно¬
европейских монархий XVI—XVIII вв., как красная нить,—
где раньше, где позже, во Франции главным образом при Ри¬
шелье и Людовике XIV, в Австрии спустя сто лет, при
Марии-Терезии и Иосифе И,— проходит эта тенденция абсо¬
лютизма к установлению бюрократической централизации и
административной опеки. Государство как бы отделялось от
общества в виде совсем обособленного от него комплекса уч¬
реждений, цель которых была в том, чтобы общество жило
не иначе, как по его, государства, указке.
В немецкой науке, а за нею и у нас принято обозначать
это всеопекающее и во все вмешивающееся государство как
«государство полицейское» (Polizeisstaat), которому консти¬
туционное государство противополагается как «правовое»
(Rechtsstaat). В нем до чрезвычайности были развиты функ¬
ции полицейской власти, элементы мелочной регламентации
жизни, надзора за деятельностью частных лиц, администра¬
тивного усмотрения и необходимым образом соединенного с
ним произвола. Разумеется, организация и техника полиции
были гораздо менее разработаны, чем в наши времена, но
компетенция ее была, несомненно, более широкою и сфера
вмешательства почти безграничною.
Конечно, раз перед безусловной и неограниченной влас¬
тью государства в лице абсолютного монарха и уполномочен¬
ных им органов управления должны были склониться такие
коллективности, как церковь, как сословия, как областные и
городские общины, как профессиональные корпорации, и от¬
дельная личность равным образом не могла не испытать
ущерба в своих правах, в своей свободе. Государственная
власть рассматриваемой эпохи, как было уже отмечено
выше1, признавала существование частных прав лишь по от¬
ношению к частным же лицам, отнюдь не по отношению к
себе, не по отношению к государству. Не было ни одной
сферы деятельности подданных, в которую правительство не
считало бы себя вправе вмешиваться самым прямым обра¬
зом: фактические препятствия для вмешательства, конечно,
1 См. с. 124.
162
существовали и по существу дела, и по техническому несо¬
вершенству органов надзора и руководительства, но юриди¬
ческих препятствий не существовало, раз вмешательство
требовалось необычайно широко понимавшимися безопас¬
ностью государства и внутренним его спокойствием. Преж¬
ние судебные гарантии личной и имущественной неприкос¬
новенности, конечно, стояли поперек указанной тенденции
власти к действиям, основанным не на праве, а на усмотре¬
нии, оправдываемом не законом, а государственной необхо¬
димостью, и правительства старались поэтому устранять все
судебные препоны произволу. Стюарты в Англии совершен¬
но не хотели признавать вошедшей в обычную практику не¬
сменяемости судей и обходили этот принцип путем назначе¬
ния на судейские места лишь исправляющих должность
судьи, а не настоящих судей. По средневековому праву нико¬
го нельзя было изъять из подсудности его естественным су¬
дьям, но и это правило постоянно нарушалось путем устрой¬
ства чрезвычайных судов. Таковы были в Англии Верховная
комиссия и Звездная палата, ставшие послушными орудиями
деспотизма Стюартов и в нарушение статьи 37 Великой хар¬
тии1 произвольно приговаривавшие подданных короля к
самым тяжким наказаниям, в числе которых для обогащения
королевской казны видное место принадлежало конфискаци¬
ям. Во Франции практика чрезвычайных судов получила осо¬
бенно широкое развитие. Здесь с давних пор считалось, что
всякое правосудие имеет свой источник в королевской влас¬
ти, «toute justice imane du гое», а потому король волен был,
по личному своему усмотрению, давать каждому судебному
делу то или другое направление. А нередко и суда никакого
над провинившимся подданным не было, и он нес наказание
в административном порядке. Характернейшим проявлением
подобного рода правительственной практики были знамени¬
тые бланковые предписания об аресте, или «lettres de ca¬
chet» (приказы с печатью) во Франции XVII в. и особенно
XVIII в.: это было полнейшее отрицание всякой личной не¬
прикосновенности. Не было при этом и имущественной не¬
прикосновенности. Стюарты в Англии практиковали т. н.
1 См. выше, с. 145.
163
добровольные, но в сущности принудительные займы, во
Франции Людовик XIV серьезно был убежден, что на правах
собственности ему принадлежит и все то, что находится в
шкатулках и карманах его подданных.
Вопрос о религиозной совести подданных решался таким
же образом, т.е. не в пользу личной свободы подданных. Ре¬
формация XVI в. ввела в жизнь одновременно два противопо¬
ложных принципа. Тот же самый Лютер, который на вормс¬
ском сейме 1521 г. смело отстаивал право личности на сво¬
бодное религиозное убеждение, в середине двадцатых годов
уже проповедовал учение о переходе папских прав к госуда¬
рям. Принцип единоверия подданных с государем в Герма¬
нии («cujus regio, ejus religio»), принцип богослужебного
единообразия в Англии (парламентский act of uniformity) и
т. п. относятся именно ко второму толкованию Реформации
как дела чисто государственного. Правительства протестант¬
ских стран, как и католические правительства, считали
своей обязанностью блюсти чистоту веры, законно сущест¬
вующей в государстве. Если где-либо устанавливалась веро¬
терпимость по закону, то лишь после того, как государство
силой вынуждалось признать существование иноверных под¬
данных. Во Франции Нантский эдикт Генриха IV (1598) был
издан после религиозных войн, раздиравших страну в тече¬
ние целых десятилетий. Ришелье, победивший восстание
протестантов, имел благоразумие утвердить за ними их ре¬
лигиозные права, но характерно, что новый эдикт о веротер¬
пимости (1629) получил название «эдикта милости» (editr de
gace): свобода протестантской религии в католическом госу¬
дарстве рассматривалась не как право верующей личности, а
как снисходительная уступка государства. Король дал, ко¬
роль взял, и Нантский эдикт Людовиком XIV был отменен
(1685), после чего в течение столетия во Франции законом
не признавалось существования протестантов и могла быть
только особая категория «плохо обращенных» (mal convertis)
католиков. Дело было сделано во славу Божию, на пользу го¬
сударственной безопасности и для спасения королевской
души.
Полицейское государство усвоило также и все то, что
было выработано католической реакцией для борьбы с воль¬
164
номыслием, со свободным словом, с независимой печатью.
Государство устанавливало и свою цензуру, поручив и это
дело, большей частью, общей же полиции. Занятие науками
и искусствами не должно было, как и все остальное в госу¬
дарстве, пользоваться независимостью. Науки и искусства
должны были служить лишь для пользы и украшения госу¬
дарства, на славу короля. Это была ясно выраженная точка
зрения Ришелье и Людовика XIV, стремившихся к тому,
чтобы всю науку сделать казенною, всю литературу — при¬
дворною. В дело школьного преподавания полицейское госу¬
дарство непосредственно вмешивалось мало,— здесь функ¬
ции надзора и руководства хорошо исполняла церковь, но
когда в середине XVIII в. в некоторых странах и эту отрасль
государство стало забирать в свои руки (примеры — Порту¬
галия при Помбале, Австрия — при Марии-Терезии и Иоси¬
фе II), правительство взяло на себя мелочную регламента¬
цию и школьной науки, не исключая и университетской.
Таким образом, в общей системе, о которой идет речь, не
могло быть ни свободы совести, ни свободы слова, ни свобо¬
ды печати, ни свободы мысли, ни свободы преподавания. Не
могло быть, конечно, ни свободы собраний, равным образом
ни свободы союзов: уже к старым корпорациям власти отно¬
сились подозрительно и враждебно, где же было думать о
возникновении новых?
Всемогущее государство, сделавшееся всем во всем, яви¬
лось силою, разрушавшею средневековые формы и тем
самым помогавшею нарождению и росту новых форм, но оно
шло по этому пути лишь постольку, поскольку это было в
односторонних интересах власти и управления. Наоборот,
там, где разрушения старины и искания новых форм требова¬
ли чисто культурные и социальные интересы, государство
XVI — XVIII вв., кроме периода просвещенного абсолютизма
во второй половине XVIII столетия1, явилось страшно кон¬
сервативною силою, о которую разбивались все обществен¬
ные движения в пользу преобразований. Общество XVII и
XVIII вв. повиновалось абсолютной монархии не только за
1 См.: «История Западной Европы». Т. III. Гл. 19—28; «Западноевро¬
пейская абсолютная монархия». Гл. XIX; «Философии культурной и соци¬
альной истории Нового времени».
165
страх, но и за совесть. Ее доктрина была предметом общест¬
венной веры, и в XVIII столетии долгое время передовая
мысль,— главным образом в лице Вольтера,— стояла на
точке зрения реформ, требуемых разумом и осуществляемых
неограниченною королевскою властью. Дух политического
фрондерства по временам овладевал преимущественно одни¬
ми привилегированными, которые и явились потом главными
оппонентами просвещенного абсолютизма, среднее же сосло¬
вие и народная масса верили в монархию и ожидали от нее
помощи, покровительства, преобразований, тяготясь власто¬
любием, привилегиями и высокомерием дворян. Когда эта
вера не получала подтверждения, когда делался до очевид¬
ности ясным союз королевского абсолютизма с социальными
привилегиями духовенства и дворянства, когда правительст¬
во явно обнаруживало свой культурный и социальный кон¬
серватизм, идея благожелательного, просвещенного и про¬
грессивного абсолютизма утрачивала свою популярность и в
умы все более и более проникала идея политической свобо¬
ды. Тут вспоминались и старые средневековые вольности,
тут делались ссылки на античную свободу, с которой со вре¬
мени возрождения классической древности знакомились из
сочинений греческих и латинских авторов, тут, наконец,
стали обращать свои взоры на свободную Англию, государст¬
венные формы которой ставились в пример, политическая
литература которой послужила источником нового теорети¬
ческого развития общественной мысли. Началась борьба с
абсолютизмом, началось созидание нового конституционного
строя, оказавшегося одинаково враждебным и королевскому
абсолютизму, и привилегиям высших сословий, и бюрокра¬
тической опеке государства над личностью и обществом.
Одним из следствий культурного и социального консерватиз¬
ма абсолютной монархии было то, что она начинала засты¬
вать в старых формах, более уже не соответствовавших тре¬
бованиям времени, откуда происходило расстройство в делах
и вытекала полная неспособность правительств с ними спра¬
виться, что тоже вызывало на сцену общественную самодея¬
тельность в формах представительного участия во власти и
свободного обсуждения обществом необходимых преобразо¬
166
ваний и всей деятельности правительства, бывшей раньше
изъятой из какой бы то ни было критики.
В этом историческом процессе пример Англии сыграл
громадную роль.
ГЛАВА IV
Английская конституция до середины XVIII века
Важность истории английского парламента.— Происхождение двух его
палат и их состава.— Раннее падение в Англии сословного начала.—
Борьба парламента с королевскою властью в Средние века.— Права
парламента в вотировании субсидий, издании законов и контролирова¬
нии королевских советников.— Абсолютизм в Англии при Тюдорах.—
Возобновление политической борьбы при Стюартах и осложнение ее
борьбою религиозною.— Общий ход английской истории в эпоху двух
революций XVII в.— Предметы борьбы парламента с королевской влас¬
тью при Стюартах.— Политическое законодательство эпохи: «петиция
о правах», «трехгодичный акт», «акт о присяге», «habeas corpus act»,
«билль и декларация прав».— Значение второй английской револю¬
ции.— «Акт об устроении».— Возникновение парламентарного минис¬
терства.— Учение Блэкстона о правах парламента.— Установление в
Англии веротерпимости и свободы печати.— Принцип господства пра¬
ва.— Олигархический характер избирательной системы XVIII в.
История английского парламента заслуживает величай¬
шего внимания, как в высшей степени важная страница в
истории политических учреждений вообще и свободных го¬
сударственных форм в особенности. Не так, как это было с
другими средневековыми представительными собраниями,
английский парламент благополучно в конце концов пере¬
жил натиск абсолютизма, в борьбе с которым только окреп
и приобрел новые права. Уже одно это особенно выдвигает
его вперед из ряда других средневековых представительных
учреждений. Другое здесь — это то, что на истории англий¬
ского парламента можно проследить редкий пример эволю¬
ционного превращения средневековой, сословно-представи¬
тельной формы государства в новую народно-представитель¬
ную форму, иначе говоря, монархии сословной в монархию
конституционную, между которыми в других странах было
еще время монархии абсолютной, в Англии имевшей лишь
167
временный и непрочный успех. Наконец,— и это соображе¬
ние особенно важно в настоящей книге,— английский пар¬
ламент сделался образцом, по которому стали созидаться
представительные учреждения в других странах,— образ¬
цом, большею частью и до сих пор еще не превзойденным,
даже не достигнутым остальными конституционными учреж¬
дениями1.
Английский парламент возник в 1265 г. из присоедине¬
ния к съезду непосредственных королевских вассалов, или
т. н. «великому совету», выборных представителей от от¬
дельных областей (графств, шэйров) и городов (бургов).
Сам «великий совет» был чисто феодальным учреждением,
продолжавшим собой прежний витенагемот, аристократи¬
ческий съезд, в какой выродилось более древнее всенарод¬
ное вече1 2. До сороковых годов следующего, XIV столетия,
парламент не имел сколько-нибудь прочной организации, и
представители сословий, как это было и на континенте, где
произошло образование строго сословных палат, собирались
отдельно одни от других. Мало-помалу, однако, парламент
получил двухпалатную организацию, сохранившуюся в нем
и до настоящего времени, т.е. разделился на две палаты
(houses), называемые верхней и нижней, правильнее пала¬
тами лордов и общин. Лорды — это в эпоху возникновения
парламента непосредственные вассалы короля (tenentes ип
capite), крупные бароны (barones majores), духовные и свет¬
ские, т.е. епископы, аббаты монастырей и более крупные
землевладельцы, приглашавшиеся в собрание личными по¬
вестками, на что имели право по личному своему положе¬
нию в государстве, в светской своей части наследственные
пэры. В Англии не образовалось отдельного «штата» духо¬
венства. Низшее духовенство, еще появлявшееся на первых
собраниях, рано отстало, получив свои особые собрания
(конвокации), а высшее слилось с высшим дворянством в
1 Эти соображения заставили меня отвести особое место истории анг¬
лийского парламента в книге «Поместье-государство и сословная монархия
Средних веков» (см. гл. XIV, XX и XXI). За фактическими подробностями
отсылаю к отдельным главам «Истории Западной Европы» (т. I, гл. 7—9;
т. II, гл. 32—38 и 44—45; т. III, гл. 66).
2 Об этом уже говорилось выше (с. 136—137).
168
одну общую палату. В Англии не образовалось и отдельного
«третьего чина» (tiers etat), т.е. городской палаты, так как
выборные представители городских общин стали заседать
вместе с выборными же представителями земских общин,
каковыми были отдельные графства, на которые делилась
Англия. Таким образом и дворянское сословие оказалось
лишенным отдельной, строго дворянской палаты: высшее
слилось с высшим духовенством, представители низшей с
представителями горожан. Это низшее дворянство, в свою
очередь, объединяло в себе два различных социальных эле¬
мента: мелких баронов (barones minores), бывших непосред¬
ственными вассалами короля, и рыцарей (milites), бывших
вассалами крупных баронов, т.е. по отношению к главе фе¬
одальной лестницы подвассалами. Заметим, что представи¬
тели графств и название носили «рыцарей от графств»
(knights of shires).
Почему английский парламент получил именно такой со¬
став и такую именно организацию, об этом здесь говорить
не место. Здесь нужно только отметить, что благодаря сме¬
шению в составе обеих палат разных сословий и присутст¬
вию феодального элемента как в верхней, так и в нижней
палате, в парламенте не развилось духа сословной исключи¬
тельности, наблюдаемой в континентальных сеймах, что по¬
зволило обеим палатам выступать более солидарно в отста¬
ивании своих прав от королевского произвола. Мало того,
это повело даже к падению сословного начала, потому что
менее, нежели через сто лет после сформирования двух
палат, правом посылать своих представителей в палату
общин в графствах пользовались уже все лица, обладавшие
известным поземельным доходом, что было равносильно за¬
мене сословного начала имущественным, цензовым. С дру¬
гой стороны, и светские лорды не замкнулись в особое со¬
словие. Право быть приглашаемым в собрания «великого со¬
вета» (верхней палаты) переходило от отца только к
старшему сыну, младшие братья которого, лишенные этой
привилегии, оставались простыми смертными, ничем не от¬
личавшимися в своих личных правах от остального общест¬
ва, постепенно сделавшегося бессословным и объединивше¬
го в себе прежние отдельно существовавшие категории мел¬
169
ких баронов, рыцарей, простых свободных держателей
земли, горожан и т. п. В это общее гражданское состояние
«коммонеров» поднялись, с другой стороны, по мере своего
освобождения, и крестьяне. Сколько бы аристократизма ни
было в английском обществе, сословность в смысле нера¬
венства прав, подсудности не одним и тем же судам и т. п.
в нем не развилось. Английский парламент не сделался ор¬
ганом враждебных одно другому сословий, а стал органом
известного общественного слоя, в котором сосредоточилась
экономическая мощь и политическая опытность всей нации,
руководящая же роль выпала на долю представителей по¬
местного землевладения, отличавшегося особым духом неза¬
висимости по отношению к королевской власти. С тех пор,
как разрешено было выбирать представителей и не из мест¬
ных жителей (1571), члены «джентри», как назывался этот
поместный класс, стали искать для себя избирателей и
среди горожан, долгое время видевших в посылке предста¬
вителей в парламент не столько право, сколько неприятную
обязанность (нужно было представителей содержать на
свой счет).
Своим происхождением и развитием своих прав средне¬
вековый английский парламент был обязан упорной борьбе
с королевскою властью. Завоевание Англии, в 1066 г., нор¬
мандцами привело ее к установлению настоящего абсолю¬
тизма. Своею деспотической политикой короли как нор¬
мандской, так и следовавшей за ней анжуйской династии
(Плантагенеты) вооружили против себя все сословия. В
1215 г. бароны в союзе с церковью и жителями Лондона вы¬
нудили у Иоанна Безземельного Великую хартию вольнос¬
тей (Magna Charta libertatum), которую и сам Иоанн взял
было обратно и подтверждения которой приходилось требо¬
вать как у его сына (Генриха III), так и у внука (Эдуарда I),
так что эта борьба за хартию наполнила собою чуть не все
XIII столетие, ибо окончательное ее утверждение состоя¬
лось лишь в 1297 г., через 82 года после ее издания. В этом
же самом XIII в. состоялось образование и самого парламен¬
та, причем собрание 1265 г. было созвано не по инициативе
короля (Генриха III), а по инициативе его счастливого побе¬
дителя, вождя баронов Симона Монфортского, взявшего его
170
в плен. XIV в. был тоже веком упорной борьбы, имевшей
два раза неблагоприятный исход для королевской власти:
Эдуард II в 1327 г. был низвергнут с престола и умерщвлен,
низвержение, в 1399 г., Ричарда II сопровождалось, по воле
парламента, переменой династии, и новый королевский дом
Ланкастеров, царствовавший в первой половине XV в., бу¬
дучи обязан своим возведением на престол парламенту, уже
отличался большою по отношению к нему уступчивостью.
К середине XV в. средневековой парламент был во все¬
оружии своих прав. Главным из этих прав было право воти¬
рования субсидий. Оно ведет начало от 12-й и 14-й статей
хартии 1215 г., где Иоанн Безземельный обязался перед
своими баронами не взимать с них лежавших на них денеж¬
ных феодальных повинностей иначе, как с их согласия, ради
чего и обещал их созывать на великие советы, крупных ба¬
ронов личными приглашениями, мелких — циркулярно,
через шерифов отдельных графств. С образованием парла¬
мента право назначения налогов перешло к парламенту, ко¬
торый им широко пользовался. Король мог вести какие ему
было угодно войны, но денежные субсидии мог получить
только с согласия парламента, что и заставляло королей со¬
зывать парламент очень часто. С другой стороны, парла¬
мент, давая деньги, выговаривал у короля те или другие ус¬
тупки. В начале XV в. это право сделалось привилегией па¬
латы общин. В 1407 г. Генрих IV лично переговаривался с
лордами о субсидиях, и те дали согласие, но общины про¬
тестовали, указав на то, что плательщики налогов главным
образом представлены ими и что личное участие короля в
этом деле лишало парламент возможности свободного суж¬
дения. Этот протест был принят во внимание, и вопрос о
налогах сделался исключительной компетенцией палаты
общин.
Второе право — право участия в законодательстве. Сна¬
чала палаты ограничивались подачей королю прошений (пе¬
тиций) и жалоб. Случалось нередко, что король обещал ис¬
полнить желаемое, но когда издавался соответственный
закон, то оказывалось, что давалось, как говорится, то да не
то, т.е. в закон вносились изменения, ограничения, дополне¬
ния. И против этого делались протесты, в которых указыва¬
171
лось, что та или другая палата есть не только сторона про¬
сящая, но и дающая свое согласие на законы, а потому из¬
менение просимого без ее ведома и согласия недопустимо.
Чтобы избегать подобного рода случаев, парламент вырабо¬
тал форму биллей1, как стали называть готовые законопро¬
екты. Новые билли могли возникать безразлично в обеих
палатах, но шли на королевское утверждение, превращав¬
шее их в статуты лишь в случае согласия обеих палат. Ко¬
роль, далее, мог согласиться или не согласиться на новый
закон, но в случае согласия уже никаких изменений в текс¬
те быть не могло. Теоретически право отвержения биллей
(т. н. «veto») принадлежит короне в Англии и поныне, но
фактически не действует уже целых два столетия. Эта сис¬
тема биллей дала парламенту право законодательной иници¬
ативы и решающий голос в законодательстве.
Третье право, которого добивался средневековой парла¬
мент, было непосредственное влияние на внутреннюю поли¬
тику правительства. В самые острые моменты борьбы с коро¬
левской властью палаты требовали, чтобы советники короны
(министры) назначались и сменялись самим парламентом, но
на это короли никоим образом не соглашались. Добился пар¬
ламент только вот чего. При всей борьбе своей с отдельными
королями англичане с величайшим уважением относились к
королевской власти, мистически приписывая ей непогреши¬
мость. «Король,— говорили,— не может делать зла» (the king
cannot wrong), а потому если король совершает что-либо не¬
справедливое, это происходит от дурного совета, данного ко¬
ролю каким-либо из советников; на последнего, значит, и па¬
дает вина. Парламент добился права судить дурных советни¬
ков короны: обвинительной инстанцией в таких случаях
становилась палата общин, приговор постановляли лорды на
основании принципа, по которому каждый должен был су¬
диться своими пэрами, королевские же советники по своему
рангу были равными лордам, не говоря уже о том, что боль¬
шей частью и фактически были ими. Судебный приговор пар¬
ламента нуждался в королевском утверждении, но король
мог и помиловать осужденного парламентом, как это было в
процессе лорда-канцлера Бэкона (знаменитого философа),
1 Bill — сокращенное латин, libellus, книжка, тетрадка.
172
обвиненного при Якове I в лихоимстве. Иногда не было опре¬
деленного закона, под который можно было бы подвести пре¬
ступное, по мнению парламента, деяние советника короны, и
тогда суд совершался в законодательном порядке, т.е. состав¬
лялся специальный билль, налагавший известное наказание
за такое-то деяние, и под новый закон, которому придавалось
обратное действие, подводились поступки ненавистного ми¬
нистра. Это страшное орудие парламента в борьбе с нелюби¬
мыми королевскими советниками носило название «билля об
опале» (bill of attainder). Самый знаменитый пример его при¬
менения — процесс графа Страффорда при Карле I. Как из¬
вестно, Страффорд явно стремился в тридцатых годах XVII в.
к утверждению в Англии абсолютизма, советуя в этом отно¬
шении королю идти прямо «напролом». Карл I в течение
одиннадцати лет,— чего раньше никогда не было,— не созы¬
вал парламента, и вот, когда обстоятельства заставили его в
1640 г. созвать парламент, прославившийся потом в истории
под названием долгого, одним из первых его шагов было на¬
рядить над Страффордом суд по обвинению в государствен¬
ной измене. Подсудимый защищался тем, что под существую¬
щие законы поступки, вменяемые ему в вину, совершенно не
подходят, и тогда парламент прибег к ЬПГю ot attainder. Вы¬
несен был смертный приговор, малодушно утвержден коро¬
лем, обещавшим своему фавориту, что ни один волос не упа¬
дет с его головы, и вслед за тем приведен в исполнение. Но
этот факт относится уже к новому периоду в истории парла¬
мента.
Итак, к середине XV в. английский парламент обладал
важными правами давать согласие на налоги, предлагать из¬
дание новых законов и судить королевских советников. С се¬
редины XV в., однако, начался упадок парламента. Среди
причин, приведших его к этому, было династическое междо¬
усобие, т.н. Война Алой и Белой розы, когда парламент сде¬
лался игрушкой враждебных партий. Были и другие причины,
рассматривать которые здесь не место1, и когда после тридца¬
ти лет смут на престол вступила новая династия Тюдоров,
парламент мог бы казаться обреченным на судьбу француз¬
1 См. в «Истории Западной Европы», т. II, гл. 32 и в «Поместье-госу¬
дарстве» концы XXI и XXV глав.
173
ских Генеральных штатов. Тюдоры правили абсолютно, само¬
властно, деспотически. Уже с середины XV в. созывы парла¬
мента стали происходить гораздо реже, и это продолжалось в
XVI в. при Тюдорах. Они, однако, не отменяли парламента,
потому что теперь это было послушное в их руках учрежде¬
ние, исполнявшее чуть не все желания, даже прихоти коро¬
левской власти, очень удобное для придания законности
актам даже величайшего произвола. Особенно это справедли¬
во для царствования Генриха VIII, который вмешивал парла¬
мент в свои брачные и семейные дела, прибегал к нему,
чтобы отделаться от разонравившихся ему советников, и
проч., и проч. При нем парламент даже усилил королевскую
власть, провозгласив государя главою церкви, вместо папы, и
согласившись на отобрание им в свою пользу всей монастыр¬
ской собственности, равно как позволяя ему менять по произ¬
волу церковные догматы и обряды. Но, с другой стороны, для
парламента в будущем, при более благоприятных условиях,
все это были прецеденты и для вмешательства в семейные
дела короля, и для преследования провинившихся мини¬
стров, и для регулирования церковных дел. Политическая
смута второй половины XV в. и церковная реформа XVI сто¬
летия вызвали в Англии два учреждения, Верховную комис¬
сию религиозных дел и судилище Звездной палаты, противо¬
речившие всем прежним устоям законности и личной непри¬
косновенности в стране: Верховная комиссия превратилась в
настоящую инквизицию по делам религиозным, Звездная па¬
лата — по делам политическим. Режим Генриха VIII был пол¬
ным деспотизмом, опиравшимся на террор, режим Елизаветы
(а это две главные фигуры в династии Тюдоров) отличался
большей мудростью и мягкостью, но равным образом был
самовластным, произвольным, причем, однако, и отец, и дочь
одинаково остерегались поднимать острые и спорные вопро¬
сы английского государственного права, довольствуясь фак¬
тическим абсолютизмом и не стараясь обосновать его теоре¬
тически и принципиально. Они не оспаривали наиболее оче¬
видных прав парламента, хотя и нарушали их на каждом
шагу: королевские «прокламации» должны были иметь силу
законов, под видом «добровольных займов» устанавливались
поборы, заменявшие правильно вотированные налоги, и т. п.
174
В 1603 г. английская корона перешла к шотландской ди¬
настии Стюартов, вся история которой на ее родине прошла
в беспрерывной почти борьбе с могущественной аристокра¬
тией и свободолюбивым народом. Стюарты сделали прямое
нападение на английскую конституцию, предприняв фор¬
мальное введение в Англии абсолютизма. Парламент, одна¬
ко, к этому времени стал выходить из своего векового оце¬
пенения, и XVII в. был свидетелем такой же ожесточенной
борьбы, какую видел XIV в. На этот раз политическая борь¬
ба осложнилась,— как это уже было в середине XVI в. в
Шотландии, во Франции, в Нидерландах1, а в начале
XVII столетия и в Чехии,— борьбой религиозной, которая
внесла в дело защиты политической свободы больше стой¬
кости и больше принципиальности, равно как выдвинула на
видное место вопрос о правах личности, неприкосновенных
для какой бы то ни было власти. Англиканская церковь,
установившаяся в Англии при Тюдорах, была, с одной сто¬
роны, результатом созданного государственной властью ком¬
промисса между католическими и протестантскими начала¬
ми, с другой — учреждением монархическо-аристократичес¬
кого характера, раз главою церкви признан был король, и в
церкви сохранилась иерархия с епископатом, как божест¬
венным учреждением. Абсолютизм уже первого Стюарта,
Якова I, видел в епископальной церкви самую надежную
опору монархии. «Где нет епископа,— говорил он,— там
нет и короля». Рядом с этой установленной государством
монархическо-аристократическою церковью, с этой, так ска¬
зать, казенной реформацией в стране происходила другая
реформация, чисто народная, неофициальная, государствен¬
ной властью даже гонимая, более резко порывавшая с тра¬
дициями католицизма, стремившаяся к осуществлению
более демократических порядков в устройстве церковной
жизни. Последователей этой более свободной реформации
называли, как известно, пуританами, и вот в этой оппозици¬
онной по отношению к англиканизму Реформации к середи¬
не XVII в. ясно обозначились два направления: одно сохра¬
няло принцип государственной церкви и вероисповедного
1 См. выше, с. 150—151.
175
единства подданных, но заменяло англиканизм кальвиниз¬
мом, системой, принятой в Шотландии под названием пре-
свитерианизма, тогда как другое стояло за свободу совести
и, вместо единой национально-государственной церкви в
принципе, признавало лишь совершенно независимые одна
от другой религиозные общины без постоянного духовенст¬
ва и раз навсегда установленного ритуала. Последователи
одного направления были пресвитериане, другого — инде-
пенденты.
Осложнение политической борьбы при Стюартах борь¬
бой религиозной заключалось в объединении политических
и религиозных партий. Епископальная церковь была за ко¬
роля, пуритане стояли за парламент. Абсолютистов в анг¬
лийском обществе было мало, а потому, когда произошел
разрыв Карла I с парламентом, те, которые остались верны¬
ми королю, т. н. роялисты, или кавалеры, стремились лишь
к восстановлению традиционных отношений между королев¬
ской властью и национальным представительством, с сохра¬
нением в неприкосновенности и епископального церковного
устройства. На эту сторону стали главным образом наибо¬
лее аристократические элементы общества. Сторонники
прав парламента больше принадлежали к средним классам
общества как в графствах, так и в городах, а также и к
более демократическим его элементам, каковы были ферме¬
ры, лавочники и т. п. С течением времени среди сторонни¬
ков парламента, или круглоголовых, бывших в религии пу¬
ританами, отделились два главные направления: монархи¬
ческое пресвитерианство, понимавшее, однако, монархию в
новом смысле — с более широкими правами и прочными
гарантиями представительства и стремившееся, как было
сказано, к замене английской аристократической церкви
шотландскою, более демократическою, и республиканское
индепендентство, в котором возобладало учение о народо¬
властии, как об единственном правильном государственном
устройстве, и которое вместе с тем требовало осуществле¬
ния свободы совести, как чисто личного права каждого ве¬
рующего человека.
К началу XVII в., когда вступила на престол династия
Стюартов, причины, которые за полтора века перед тем при¬
176
вели парламент к ослаблению, более уже не существовали,
особенно после того, как замечательный экономический,
культурный и политический подъем нации в царствование
Елизаветы, т. е. во второй половине XVI в., пробудил в
нации общественное самосознание1. Стюарты своею агрес¬
сивной политикой лишь разжигали новый оппозиционный
дух в стране. Конфликты парламента с королевской властью
начались уже при Якове I, который одно время поэтому в
течение семи лет (1614—1621) не созывал парламента.
Царствование его сына Карла I началось тоже со столкнове¬
ний между правительством и представительством. Особенно
оппозиционно настроенным оказался парламент 1628/
1629 г., оставивший, как главный плод своей деятельности,
знаменитую «петицию о праве», эту вторую Великую хар¬
тию вольностей, важное содержание которой будет приведе¬
но ниже. После роспуска этого парламента Карл I решил
более не созывать парламента и целые одиннадцать лет пра¬
вил королевством с нарушением законов, обычаев и собст¬
венных своих обещаний. Только восстание в другом его ко¬
ролевстве, в Шотландии, где он задумал реформировать
пресвитерианскую церковь в епископальном духе, и неус-
пешность его подавления заставили Карла I созвать, в
1640 г., знаменитый Долгий парламент. Настроение этого
единственного в летописях Англии собрания было крайне
оппозиционным, и вначале все в этом собрании были соли¬
дарны: правительственная система была осуждена, виновни¬
ки нарушения законов подвергнуты наказанию (между про¬
чим, казнь Страффорда), у короля были исторгнуты уступ¬
ки, среди которых особенно важным было обещание
созывать парламенты не реже раза в три года и не распус¬
кать собранный парламент раньше определенного срока
(«трехгодичный акт»), и вдобавок само собрание 1640 г. по¬
лучило привилегию не быть иначе распущенным, как с соб¬
ственного его на то согласия. Победа парламента была,
таким образом, полная, но многие, зная вероломный нрав
короля и видя его неискренность, хотели большего, добива¬
лись новых и новых гарантий, на что другие не были соглас¬
1 См. об этом во II т. «Истории Западной Европы» (гл. 32).
177
ны. Это и повело к образованию в парламенте партий круг¬
логоловых и кавалеров, между которыми разделилась надол¬
го и вся страна. В 1642 г. началась в Англии междоусобная
война, и в конце концов король был побежден, попал в руки
своих противников, подвергся суду парламента и, по его
приговору, был предан смертной казни (1649). Во
время этого междоусобия среди самих победителей возник
раскол — между пресвитерианами, воспользовавшимися по¬
бедой для реформы государственной церкви по шотландско¬
му образцу, и индепендентами, видевшими свою миссию в
установлении свободы совести, а при этом одни желали со¬
хранить монархию, другие в конце концов пришли к мысли
о республике. Пресвитерианизм был силен в парламенте,
индепендентство — в парламентском войске, которое все
сделалось сектантским. Суду над королем и казни над ним
предшествовало военное насилие над народным представи¬
тельством, когда полковник Прайд силой удалил из нижней
палаты наиболее видных представителей пресвитерианства.
Провозглашение республики было делом «армии святых»,
но эта республика оказалась весьма непрочной. Сначала
она управлялась Государственным советом и «охвостьем»
Долгого парламента, но когда последний был насильно разо¬
гнан вождем индепендентской армии Оливером Кромвелем,
его приверженцы создали для Англии новую конституцию
(1653), поставив во главе государства с титулом протектора
самого Кромвеля, который вскоре получил право назначить
себе преемника. И это устройство оказалось равным обра¬
зом непрочным: Кромвель переходил от парламентской сис¬
темы к военному деспотизму и опять к парламентской сис¬
теме и даже был не прочь восстановить старую конститу¬
цию, если бы только армия (чего не произошло)
согласилась видеть его королем. Смерть лорда протектора в
1658 г. ускорила развязку на такое долгое время затянувше¬
гося кризиса: произошли новые раздоры преемника Кромве¬
ля (его сына Ричарда) с парламентом, парламента с вой¬
ском, в войске между отдельными генералами, пока один из
них (Монк) не произвел реставрации Стюартов в лице сына
казненного короля, Карла И.
178
Так окончилась первая английская революция, или «ве¬
ликий мятеж», как назвали его англичане. Карл II был вос¬
становлен на престоле без каких бы то ни было условий, и
все, что было сделано за 18 лет, отделяющих возвращение
Стюартов от начала междоусобия, было признано не име¬
ющим никакой юридической силы. Таким образом, первая
революция не произвела никаких изменений в традицион¬
ной английской конституции: она показала только готов¬
ность нации защищать свои права, обнаружила силу ее по¬
литического духа, отразилась на некоторых сторонах обще¬
ственных нравов и обычаев и, что для нас здесь особенно
важно, сильно содействовала разработке теоретических во¬
просов конституционного права. Самый урок, данный коро¬
левской власти событиями сороковых годов, для сыновей
Карла I, царствовавших один за другим между 1660 и 1688
гг., прошел, однако, даром. Эпоха двух последних Стюартов
была опять временем нарушения со стороны королевской
власти законов, обычаев и данных обещаний, что повлекло
за собою новую борьбу. При Карле II парламентом были
приняты два важных закона: так называемый «акт о прися¬
ге» и «акт о личной неприкосновенности». О содержании их
больше будет сказано ниже. Здесь укажем лишь на то, что
брат и наследник короля, будущий Яков II, должен был в
силу первого из этих законов, как католик, сложить с себя
должность генерал-адмирала, и тогда в части английского
общества возник вопрос, может ли в Англии католик быть
королем и, следовательно, главой церкви. Вновь образовав¬
шаяся партия вигов ответила на этот вопрос отрицательно,
другая — тори — высказалась в положительном смысле, и
каждая приводила в пользу своего мнения теоретические
аргументы, которые мы рассмотрим в своем месте1. По
смерти Карла II, Яков II вступил на престол, но даже вер¬
ные принципу божественного права королевской власти
тори отшатнулись от него и не помешали вигам призвать на
помощь угрожаемым свободе и протестантизму Англии
штатгальтера Голландии Вильгельма Оранского. Дело кон¬
чилось (1688—1689) бегством Якова II во Францию, объяв¬
1 В след, главе.
179
лением английского престола вакантным и возведением на
престол Вильгельма III с его женою Марией, дочерью Яко¬
ва II, которые приняли составленные парламентом «Билль и
декларацию о правах».
Рассмотрим теперь, какие были конкретные предметы
этой борьбы и каких результатов достиг парламент в этой же
самой борьбе.
В эпоху ослабления парламента единственным учрежде¬
нием, представлявшим в Англии реальную общественную
силу, был т. н. тайный, вернее частный совет (privy council),
состоявший из членов высшей аристократии и государствен¬
ных сановников и игравший роль главного органа управле¬
ния. Для Тюдоров он был самой верной и надежной опорой,
но вместе с тем служил и некоторой сдержкой для их произ¬
вола, с которой иногда приходилось считаться даже деспоти¬
ческому Генриху VIII. Каким политическим авторитетом
пользовался Тайный совет, видно из того, что первую сан¬
кцию воцарения Якова I в Англии дало признанию за ним
права на престол именно это учреждение. Стюарты стреми¬
лись унизить значение Тайного совета, как можно менее
прибегая к его содействию и предпочитая вершить все дела
с немногими фаворитами. Зато они всячески развивали дея¬
тельность двух учреждений, которые возникли в эпоху,
когда Англия наименее пользовалась политической свобо¬
дой, и находились в полном противоречии с английскими
законами. Это были упомянутые Звездная палата (star cham¬
ber), учреждение, возникшее при первом Тюдоре для внеза-
конной расправы с его побежденными противниками, впос¬
ледствии между прочим организовавшее в Англии цензуру
(1585), и Верховная комиссия, образовавшаяся при втором
Тюдоре в виде подчиненного органа королевской супрематии
в делах веры и сделавшаяся своего рода подобием инквизи¬
ционного судилища. Оппозиция была недовольна как перехо¬
дом руководящей роли в делах правления от Тайного совета
в руки немногих королевских фаворитов, так и теми беззако¬
ниями, которые совершались двумя чрезвычайными судили¬
щами. Далее, в Англии судьи пользовались независимостью
вследствие своей несменяемости, Стюарты же стали предпо¬
читать систему временных поручений (durante beneplacito),
180
чтобы держать исправляющих должность судьи в зависимос¬
ти от себя, и это тоже вызывало неудовольствие в нации. На
законодательное право парламента династия Стюартов,
далее, делала постоянные нападения, так как прибегала к т.
н. «прокламациям», установлявшим в сущности новые зако¬
ны, и, приписывая себе право временных отмен действия за¬
конов (суспензивное право) и частных из него изъятий (дис-
пензивное право), позволяла себе нарушать и действующие
законы. Это равным образом вызывало оппозицию, как и то,
что правительство не считало себя связанным даже самым
несомненным правом парламента вотировать субсидии, нала¬
гая произвольные сборы в виде «беневоленций» и т. п. Нако¬
нец, все более и более усиливавшиеся строгости против
«нонконформистов», т.е. лиц, отказывавшихся подчиняться
англиканской церкви, тоже вносили раздражение в обще¬
ство.
Что касается до положительных результатов борьбы пар¬
ламента с королевской властью при Стюартах, то они вырази¬
лись в издании в эту эпоху нескольких важных законодатель¬
ных актов, уже названных выше. Это «петиция о правах»
1628 г., «трехгодичный акт» 1641 г., «акт о присяге» 1673 г.,
т. н. «habeas corpus act» 1679 г. и «билль и декларация прав»
1689 г. В истории английского парламента особенно важное
значение принадлежит первому и последнему из этих актов, а
кроме них, очень важен закон о личной неприкосновенности,
известный под именем акта о «habeas corpus». Мы и рассмот¬
рим теперь поочередно эти важные памятники английского
политического законодательства XVII в.
Петиция о правах (petition of rights), вторая великая хар¬
тия, составленная парламентом 1628/1629 г.1, не вносила в
английскую государственную жизнь ничего нового, но была
только подтверждением старых прав парламента в предуп¬
реждение ложных их на будущее время толкований. Ее со¬
держание может быть сведено к следующим пунктам.
В первом указывается на то, что подданные английского
короля «унаследовали свободу, по которой не могут быть
принуждены платить какой-либо налог, подать, сбор или
1 Русский перевод Ф. Ф. Кокошкина в «Текстах конституций». М.,
1905. Вып. I.
181
другую подобную повинность, не установленную общим со¬
гласием в парламенте». Пункты 2, 3, 4 заключают в себе
жалобы на произвольные аресты и чрезвычайные суды, при¬
чем в пункте 5 отмечалось, что когда для освобождения за¬
ключенных без объяснения причин они были приводимы к
судьям по указам короля о «habeas corpus»1, «чтобы посту¬
пить с ними согласно распоряжению суда, тюремщики, на
приказ обозначить причину задержания, не указывали ника¬
кой причины, кроме той, что лица эти содержались под
стражей по особому повелению Вашего Величества, удосто¬
веренного лордами тайного совета». Пункт 6 содержал про¬
тест против военных постоев, 7, 8 и 9 — против судов по
законам военного времени, а 10 и 11 резюмировали жела¬
ния, вытекавшие из предыдущих. Именно духовные и свет¬
ские лорды и общины просили короля, «чтобы впредь никто
не был принуждаем платить или давать что-либо в виде
дара, ссуды, приношения, налога или какого-либо иного по¬
добного сбора, без общего согласия, данного актом парла¬
мента; чтобы никто не был призываем к ответу, приводим к
присяге, понуждаем к службе, задерживаем или иным обра¬
зом стесняем и беспокоем по поводу этих сборов или отказа
платить их; чтобы ни один свободный человек не был за¬
ключаем в тюрьму или содержим под стражей так, как упо¬
мянуто выше: чтоб король соблаговолил удалить солдат и
матросов, о которых было сказано выше, и чтобы народ на
будущее время не был отягощаем таким образом; чтобы
вышеозначенные уполномочия для производства суда по за¬
конам военного времени были отменены и уничтожены и на
будущее время никакие подобного рода уполномочия не вы¬
давались какому-либо лицу или лицам, дабы под предлогом
их подданные не предавались смерти противно законам и
вольностям страны». Кроме того, парламент просил, чтобы
«решения, действия и меры, состоявшиеся в ущерб народу в
каком-либо из означенных пунктов, не могли иметь послед¬
ствий или служить впредь примерами», и чтобы король объ¬
явил свою волю и желание касательно чиновников и долж¬
ностных лиц, как людей, обязанных служить ему согласно с
1 См. ниже.
182
законами и статутами королевства. В конце документа зна¬
чится: «по прочтении настоящей петиции и по полном уяс¬
нении ее содержания названным государем королем (т. е.
Карлом I) был дан в полном собрании парламента такой
ответ: да будет сделано по сему желанию»1.
Трехгодичный акт (triennal act) 1641 г. в первый раз ус¬
тановил в Англии принцип, в силу которого королевская
власть ограничивалась в своем праве собирать парламент
когда ей заблагорассудится. По этому акту парламент дол¬
жен был собираться, по крайней мере, раз в три года, и
притом не быть распускаемым ранее, чем через пятьдесят
дней со дня открытия заседаний.
Акт о присяге (test act) 1673 г. не допускал к занятию
должностей лиц, не принесших присяги королю, как главе
церкви, и не принявших причастия по англиканскому обря¬
ду. Что он был направлен преимущественно против католи¬
ков, явствует из требования, какое еще предъявлялось при
этом: именно желающий занять должность должен был дать
и собственноручно подписанное заявление против догмата о
пресуществлении в таинстве евхаристии.
Акту о «habeas corpus», которым в Англии обеспечивает¬
ся неприкосновенность личности, справедливо приписывает¬
ся значение «третьей великой хартии вольностей»1 2. Уже
раньше у английских судей было право требовать, чтобы
каждый заключенный в тюрьму был представлен судье с
объяснением причин ареста, после чего задержанный мог
быть выпущен на свободу, если причины ареста судебною
властью признавались неосновательными. Подобный приказ
о доставке личности («тела») заключенного получил назва¬
ние «habeas corpus» (подразумевается «ad subjiciendum), и
просить такого приказа могли не только сам заключенный
или его доверенное лицо, но и всякий, кто считал арест не¬
справедливым. При Стюартах эта гарантия личной непри¬
косновенности сплошь и рядом нарушалась, против чего
1 Обычная формула королевской санкции (Поместье-государство,
с. 277). Это не помешало Карлу 1 толковать потом петицию по-своему.
2 Полный текст акта напечатан в книге проф. В. Дерюжинского «Ha¬
beas corpus act». 1895. Русского перевода не существует, но отдельные
части в названной книге переведены.
183
протестовала еще петиция о правах, ибо и судьи, и тюрем¬
щики под всякими предлогами уклонялись от применения
этого права заключаемых в тюрьму. Закон 1679 г. и был
издан в целях строгого соблюдения судьями выдачи прика¬
зов «habeas corpus», а тюремщиками — их исполнения под
страхом ответственности за нарушение закона. В акте
1679 г. мы находим еще требование предъявления письмен¬
ного объяснения причины ареста и обязанности представле¬
ния арестованного суду в течение кратчайшего времени с
запрещением перевода его из тюрьмы одного графства в
другую тюрьму, в случае же маловажных проступков заклю¬
ченный должен был выпускаться на поруки и не ждать
слишком долго суда в случае более важных преступлений.
Второю революцией, которую англичане назвали слав¬
ной (glorious) и изданием декларации 1689 г. окончилась ве¬
ковая борьба в Англии между короной и национальным
представительством. Декларация прав окончательно раз¬
межевала области их компетенции, определив раз навсегда
«прерогативу» короны и «привилегию» парламента, перечис¬
лив именно то, чего король не может делать, и тем самым
указав, в чем заключаются истинные права английской
нации и ее представителей в парламенте. Попыткам коро¬
левской власти нарушить эти вольности страны и устано¬
вить в ней абсолютизм был, таким образом, положен конец
после того, как прошло триста лет после первого резкого
столкновения уже сформировавшегося и успевшего приоб¬
рести известные права парламента с королевской властью
при Ричарде II. 1689 г. был повторением 1399 г., когда
также произошло низложение короля и призвание на пре¬
стол новой династии, которая, будучи обязана своим при¬
званием к власти парламенту, должна была с ним ладить.
Так было и после 1689 г. За царствованиями Вильгельма III
и Марии (потом одного Вильгельма III), а затем второй до¬
чери Якова II Анны1, продолжавшимися 25 лет (1689—
1714), в силу особого парламентского акта, за неимением у
них наследников на английский престол, вступила новая ди¬
1 При ней Англия и Шотландия, имевшие разные парламенты, соедини¬
лись в единую Великобританию с общим парламентом.
184
настия, царствовавшая в одном из немецких княжеств (Ган¬
новере) и происходившая по женской линии от Стюартов1.
При этой династии произошло не только полное укрепление
результатов революции 1689 г., но и дальнейшее развитие
английской конституции в смысле расширения власти пар¬
ламента.
Декларации прав 1689 г. в истории английской конститу¬
ции принадлежит весьма важное место. Декларацией при¬
знавались прежде всего противными законам: 1) «сущест¬
вующее будто бы право приостанавливать действие законов
королевскою властью без согласия парламента» и 2) «суще¬
ствующее будто бы право королевской власти освобождать
от действия законов или от исполнения их». Этими двумя
пунктами декларации был положен конец притязаниям коро¬
ны на т. н. суспензивную и диспенсивную власть. Далее,
одинаково противным законам объявлялось 3) учреждение
нового духовного или всякого иного суда,— пункт, направ¬
ленный против каких бы то ни было исключительных или
чрезвычайных судов, вроде Верховной комиссии или Звезд¬
ной палаты. Столь же, затем, незаконным было провозглаше¬
но и 4) «всякое взимание денег для надобностей короны под
предлогом королевской прерогативы, без разрешения парла¬
мента, равно как и на более долгий срок, нежели было ука¬
зано, и не тем способом, какой был указан». Следующим
пунктом было объявлено противным законам 5) «всякое за¬
ключение в тюрьму или другое преследование подданных,
представляющих королю прошения»,— пункт, как и пре¬
дыдущий, не нуждающийся ни в каких разъяснениях. Нель¬
зя, наоборот, не остановиться особо на дальнейшем пункте в
перечислении того, что подводилось под категорию незако¬
номерных действий. Это было именно 6) «собирание и содер¬
жание армии в королевстве в мирное время без согласия
парламента». Известно, какую важную роль в утверждении
абсолютизма на континенте сыграли постоянные армии1 2: не¬
даром главный советник Карла I в деле установления неогра¬
ниченной власти, граф Страффорд, все надежды возлагал на
1 Ганновер и Англия были соединены под властью одного государя до
1837 г.
2 «Западноевропейская абсолютная монархия». Гл. XI.
185
постоянное королевское войско, которое и формировал в уп¬
равлявшейся им Ирландии, да и Яков II, назначавший, в
обход закона, на офицерские места католиков, опять-таки в
армии же видел ту силу, на которую главным образом можно
было опереться в борьбе с нацией. С другой стороны, нам
очень понятно и одно из требований, предъявленных Долгим
парламентом Карлу I в 1642 г. перед самым началом междо¬
усобной войны,— требование парламентского контроля над
вооруженной силой страны1. Теперь, в 1689 г., было призна¬
но, что в Англии, когда нет войны, армия может существо¬
вать лишь по специальному разрешению парламента. С этого
времени в Англии правительство было вынуждено ежегодно
испрашивать у парламента согласие на содержание сухопут¬
ного войска и военного флота. Правительство в этом не по¬
лучает отказа, но согласие дается всегда лишь на один год
посредством специального закона, носящего название «mu¬
tiny act’a», которым между прочим правительству дается
право устанавливать для военных особые правила дисципли¬
ны и подвергать разного рода наказаниям за их несоблюде¬
ние, без чего солдаты и матросы должны были бы подчинять¬
ся только общему праву. Важность такого порядка вещей не
подлежит ни малейшему сомнению: если бы парламент не
захотел когда-либо принять «mutiny act», в стране не могло
бы существовать на законном основании никакой вооружен¬
ной силы и все требования насчет военной субординации и
дисциплины, к кому-либо предъявляемые, не имели бы реши¬
тельно никакой юридической силы.
Этим же биллем 1689 г. провозглашались еще: 7) право
протестантских подданных иметь для самозащиты оружие,
8) свобода выборов в члены парламента, 9) подсудность
самому парламенту речей и поведения его членов, 10) отме¬
на чересчур тяжких наказаний, 11) правильное составление
списков присяжных, причем для дел по обвинению в госу¬
дарственных преступлениях присяжные должны были брать¬
ся из общин и 12) запрещение заранее кому-либо отдавать
или обещать имущества, конфискованные у обвиняемых.
Последним пунктом принимался тот общий принцип, чтобы
1 Аналогичное требование было и во время переворотов 1647 г. Долго¬
го парламента с пленным уже в то время королем.
186
13) парламент, по возможности, был чаще созываем «для
изыскания средств к отвращению всех этих зол, для исправ¬
ления и утверждения законов и для их поддержания».
Передавая престол Вильгельму, «которого всемогущий
Господь соблаговолил избрать славным орудием для осво¬
бождения королевства от папизма и деспотизма», и супруге
его Марии, парламент вместе с тем исключал из права пре¬
столонаследия всякое лицо, которое или само исповедует
римскую веру, или вступит в брак с таким лицом1. В допол¬
нение к этому условию и был в 1701 г. издан особый «акт об
устроении», в силу которого после кончины преемницы
Вильгельма III, его свояченицы Анны, английский престол и
перешел в Ганноверский дом.
Главное значение только что названного акта заключа¬
лось в особых дополнительных статьях к закону о престоло¬
наследии, заключавших в себе важные конституционные по¬
становления. Одна из этих статей,— вскоре, впрочем, при
первом же государе из новой династии отмененная,—запре¬
щала королю выезжать из Англии, Шотландии и Ирландии
без согласия парламента. Включая эту статью в новый
закон, парламент имел в виду предстоявший тогда переход
английской короны к одному из немецких государей и руко¬
водился при этом тем же соображением, которое подсказало
ему и другую статью, заключавшую в себе отказ Англии от
всякой обязанности защищать посторонние владения своего
будущего короля, курфюрста Ганноверского, или особую еще
статью, запрещавшую поручать какие бы то ни было долж¬
ности не англичанам, но уже при первом же Георге королю
было предоставлено право свободного выезда из страны, по¬
служившее при этом государе лишь к большему усилению
парламента. Недолговечна была также статья, не дозволяв¬
шая быть членом парламента всякому, кто имеет от короля
оплачиваемую жалованьем должность или получает от коро¬
ны содержание, так как уже в 1706 г. она была заменена
другою, в силу которой каждый член парламента, получа¬
ющий какую-либо коронную должность, должен был слагать
с себя депутатские полномочия и подвергаться вторичному
1 Акт об единообразии и акт о присяге были сохранены, но нонконфор¬
мистам была обещана терпимость.
187
избранию. Если бы статья удержалась в своем первоначаль¬
ном виде, в Англии сделалось бы невозможным парламентар¬
ное министерство, сущность коего именно в том и состоит,
что королевские советники, министры, берутся из членов
парламента. Другие статьи, кроме специального условия о
необходимости для короля принадлежать к англиканской
церкви, были следующие: во-первых, все дела, решающиеся
в Тайном совете (privy council), по-прежнему должны были в
нем решаться, но так, чтобы каждое состоявшееся в нем по¬
становление непременно подписывалось тем членом Тайного
совета, который дал на него свой совет и согласие; во-вто¬
рых, признаны были несменяемость судей, хорошо исполня¬
ющих свою должность, ровно как и прочная неизменность
получаемого ими жалованья, смещение же судьи в случае
каких-либо провинностей с его стороны могло происходить
только по представлению обеих палат парламента; в-тре-
тьих, королевское помилование не могло иметь места в слу¬
чае обвинения кого-либо нижнею палатой. Если мы вдумаем¬
ся в смысл этих трех статей, то увидим в них не что иное,
как закрепление, в законодательной форме, трех важных
принципов английской конституции, а именно: ответствен¬
ности министров за все правительственные действия, неза¬
висимости судей от короны и исключительной юрисдикции
парламента по отношению к министрам и судьям. Правда,
статья закона 1701г., требовавшая подписи министров под
всеми актами, исходящими от королевской власти, не заклю¬
чала в себе прямого указания на принимаемую на себя под¬
писывающимся под актом ответственность за его содержа¬
ние, но настоящий смысл закона не мог быть иным, а через
десять лет, в 1711 г., палата лордов положительным образом
утвердила принцип, что король не ответствует лично за пра¬
вительственные акты и прерогатива короны не подлежит
критике или совету парламента, но что ответственными за
правительственные акты лицами являются министры. Это
было лишь подтверждением старой формулы «theking cannot
wrong»1, новым было только то, что найдена была форма, при
существовании которой «дурному советнику» короля трудно
1 См. выше, с. 172.
188
было уклониться от ответственности за состоявшийся с его
согласия или по его совету акт королевской власти. Вместе
с тем другая статья закона 1701 г. лишала короля возмож¬
ности покрывать своим авторитетом незаконные распоряже¬
ния, раз право монарха миловать преступников не могло
более распространяться на тех, кого судил сам парламент:
случаи, подобные тому, какой связан с именем Бэкона1,
впредь сделались невозможными. Становясь вполне неответ¬
ственною за свои действия, корона в Англии, в сущности,
лишалась всякой власти над министрами, так как могла те¬
перь пользоваться своей прерогативой лишь в зависимости
от содействия ей со стороны министров, бравших на себя
всю ответственность за проявления королевской прерогати¬
вы, в составе которой отныне не было уже и права покры¬
вать своею безответственностью распоряжения министров и
других агентов исполнительной власти. Благодаря этому ис¬
полнительная власть перешла всецело в руки министров, как
это очень хорошо понимал уже второй король из Ганновер¬
ского дома. Именно когда в одном разговоре с Георгом II
лорд-канцлер сказал ему, что назначенные им министры суть
лишь орудия его власти, то Георг II с горькой усмешкой воз¬
разил на это словами: «В здешней стране королем состоят
министры». В аналогичное же положение независимости от
королевской власти актом 1701 г. были поставлены и судьи:
раз назначенный короною судья, пока он действовал в преде¬
лах закона, не подлежал ни смещению, ни наказанию в виде
уменьшения содержания, и судьей над ним самим стал толь¬
ко один парламент в том случае, если своим образом дейст¬
вий судья возбуждал вопрос о возможности или невозмож¬
ности для него оставаться далее на своем месте. Судейская
несменяемость была признана лучшей гарантией судейской
независимости от усмотрения правительственной власти.
Мы сейчас только видели, какие отношения сложились
между короной и ее советниками, министрами, к которым
фактически перешла вся исполнительная власть. Король по-
прежнему сохранял право выбирать министров и их сме¬
щать, но министры уже не были пассивными орудиями его
1 Бэкон был осужден парламентом и помилован королем.
189
власти, которым он мог бы что-либо приказывать и действия
которых потом мог бы покрывать своей безответственнос¬
тью. Каждый министр хорошо понимал, что за все, совершае¬
мое от имени короля, под чем он, министр, только давал
свою подпись, ответственность падала всецело на него и что
ссылкою на исполнение королевской воли оправдываться
уже никоим образом не приходилось. Посмотрим теперь, как
сложились взаимные отношения между этими ответственны¬
ми министрами и парламентом в ту же эпоху.
Известно, что в Средние века парламент, подобно другим
тогдашним представительным учреждениям, время от време¬
ни добивался того, чтобы королевские советники брались не
иначе, как по его, парламента, указанию1. В последний раз
подобное требование было предъявлено, в 1842 г., Карлу I
Долгим парламентом, выразившим именно желание, чтобы
никто не мог заседать в королевском совете, раз он не уго¬
ден парламенту, и чтобы вообще назначения на важные госу¬
дарственные должности делались не иначе, как с согласия
парламента. Карл I отверг это требование вместе с другими
подобными же условиями, находя, что исполнение их пре¬
вратило бы его власть в нечто совершенно призрачное, и в
этом отношении Карл I поступил совершенно так же, как по¬
ступали и все его предшественники, когда отстаивали свое
право быть полными хозяевами в деле выбора своих советни¬
ков. Революция 1689 г. не лишила королевскую власть этого
права, и Вильгельм III брал себе в советники кого хотел.
Хотя он и обязан был своим престолом партии вигов, имев¬
шей при нем постоянный перевес в парламенте, это не меша¬
ло ему приглашать в министерство и тори более умеренного
оттенка, не из тех, конечно, которые стремились к новой
реставрации Стюартов. Вигам он делал уступки во многих
отношениях (закон 1694 г. о выборе членов парламента
лишь на три года, ежегодные созывы парламента, установле¬
ние более действительного парламентского контроля над
государственным бюджетом), но решительнейшим образом
отстаивал свободу собственного своего выбора в деле назна¬
чения министров. Это нередко вызывало нападения парла¬
1 «Поместье-государство». С. 235, 237, 258, 278.
190
ментского большинства на неугодных ему министров, осо¬
бенно на принадлежавших к враждебной политической
партии. Преемница Вильгельма III, Анна, лично сочувство¬
вавшая торизму, силой вещей вынуждена была опираться на
вигов. Хотя она и держалась того взгляда, что корона долж¬
на стоять выше партий и тем самым над ними господство¬
вать, однако обстоятельства долгое время заставляли ее
брать главных своих советников из партии вигов. Известна
та роль, какую в первую половину ее царствования играло
министерство Мальборо. Известно также, что когда Мальбо¬
ро пал,— между прочим, осужденный парламентом за утай¬
ку вверенных ему денег,— королева Анна призвала на пост
первого министра торийского деятеля Болингброка. Это слу¬
чилось в 1710 г., и это был первый пример замены одного
партийно однородного министерства другим таким же пар¬
тийно однородным министерством,— случай, указывавший
на то, что устанавливалась фактически однородность минис¬
терства. Отметим, что замена вигистского министерства
Мальборо торийским министерством Болингброка не стояла
еще в исключительно причинной связи с тем, что и в парла¬
менте около этого времени большинство образовалось торий-
ское, но раз сама жизнь толкала на образование партийно
однородных министерств, при существовании которых толь¬
ко и возможна была внутренняя солидарность правительст¬
ва, сообщавшая ему надлежащую силу и последовательность
действий, то дальнейшим шагом в установлении нормальных
внутренних отношений между законодательною и исполни¬
тельною властями могло быть только установление такой же
солидарности, господствовавшей внутри партийно однород¬
ного кабинета, также и вне его, в его отношении к нацио¬
нальному представительству. Это и было в действительности
достигнуто путем образования кабинета из вождей данного
парламентского большинства, благодаря чему министерство
сделалось не чем иным, как комитетом парламентского боль¬
шинства, облеченным исполнительной властью. Такое парла¬
ментарное, как его называют, министерство считалось и на¬
зывалось в духе прежнего времени «министерством Его Ве¬
личества», но раз оно оказывалось вынужденным уступить
свое место вождям оппозиции, когда большинство в палате
191
общин переходило на сторону последних, министерство
переходило на положение своих соперников — «оппозиции
Его Величества», пока новая перемена в парламенте не за¬
ставляла «министерство Его Величества» и «оппозицию Его
Величества» опять поменяться ролями. Существование в
Англии только двух больших политических партий, попере¬
менно приобретавших большинство на выборах, очень облег¬
чало установление парламентарного министерства. Благода¬
ря возникновению такого порядка вещей оппозиционное
меньшинство, прибегавшее раньше в Англии к заговорам и
восстаниям, стало охотнее обращаться к легальным спосо¬
бам борьбы, дававшимся парламентской жизнью: рядом с
«министерством Его Величества» обеспечивалось теперь со¬
вершенно законное существование и «оппозиции Его Величе¬
ства».
Новый политический строй парламентарной монархии
сложился в Англии, конечно, не сразу. Этапами его эволю¬
ции были установление министерской ответственности, обра¬
зование однородных министерств, возникновение зависимос¬
ти состава министерства от парламентского большинства. И
то, и другое, и третье было делом главным образом вигов, ко¬
торым Англия была обязана революцией 1689 г., а Ганновер¬
ский дом, царствовавший в ней с 1714 г.,— своим возведени¬
ем на престол, главным же моментом в установлении соли¬
дарности между кабинетом и парламентским большинством
было министерство Роберта Вальполя в двадцатых и тридца¬
тых годах XVIII в. (1721 —1742) при первых двух Георгах.
Георг I, не знавший английского языка, часто притом отлу¬
чавшийся в родной Ганновер, боявшийся притом каким-ни¬
будь неловким шагом скомпрометировать свое положение
как английского короля, не находил для себя лучшей полити¬
ки, как держаться вигов, возведших его на престол и имев¬
ших большинство в парламенте. В самом начале его царство¬
вания, чтобы упрочить свое положение, виги заменили неза¬
долго перед тем установленный трехлетний срок депутатских
полномочий семилетним (существующим с 1716 г. и по сей
день). В 1721 г. первым министром сделался Вальполь, не
гнушавшийся прибегать к подкупам членов парламента,
чтобы постоянно иметь большинство на своей стороне. Поло¬
жение его не пошатнулось и после вступления, в 1727 г., на
192
престол Георга II, который уже лучше знал английские отно¬
шения, умел говорить по-английски и потому лично мог вести
дела со своими министрами, да и вдобавок сам очень недо¬
любливал Вальполя. «Великий комонер» сумел и при нем ос¬
таться господином положения, так как только он мог пообе¬
щать новому королю, что парламент увеличит королевское
содержание (цивильный лист) и назначит хорошую вдовью
пенсию королеве, оказывавшей влияние на супруга, и так
как, сверх того, он вел внешнюю политику по отношению к
германским делам в специальных интересах Ганновера. Одна¬
ко эта самая политика в начале сороковых годов и вызвала в
парламенте оппозицию против Вальполя. Весной 1741 г. пар¬
ламент был распущен, а новый парламент, собравшийся
зимой, тоже сделал нападение на министерскую политику,
при котором обнаружилось, что против Вальполя голосовало
большинство членов нижней палаты. Первый министр поки¬
нул тогда свой пост, который занимал целых два десятиле¬
тия, и это было первым примером министерской отставки
после поражения в парламенте.
Конечно, ни незнание Георгом I Англии, ее строя, ее зако¬
нов, даже ее языка, ни политическая ловкость и изворотли¬
вость Вальполя, ни корыстолюбие Георга II не были реша¬
ющими моментами в процессе образования в Англии парла¬
ментарного министерства. Все это были факты преходящие,
которые могли лишь содействовать процессу, но не они его
вызвали, не они дали ему то направление, какое он получил.
За благоприятными обстоятельствами последовали обстоя¬
тельства неблагоприятные: реакционная политика Георга III,
сближение при этом государе королевской власти с тори,
переход в то же время и большинства в парламенте на сторо¬
ну этой партии, наконец, та общая реакция, которая в исходе
XVIII в. овладела всем английским обществом под влиянием
Французской революции1. Георг III, вступивший на престол с
1760 г., поставил своей задачей сломить вигистское правле¬
ние, чтобы самому иметь решающее значение в делах внут¬
ренней и внешней политики, но достигнуть этого ему удалось
лишь в 1770 г., да и то на короткое время, когда образовалось
министерство лорда Норта, бывшего действительно послуш¬
1 Об этой реакции см. ниже, в конце гл. XII.
193
ным орудием в руках короля. Когда в 1782 г. оно вынуждено
было подать в отставку, Георгу III опять пришлось править с
ненавистными ему вигами, пока выборы 1784 г. не доставили
опять большинства тори и во главе нового министерства не
стал знаменитый Питт Младший, после чего тори почти бес¬
прерывно пользовались властью до 1830 г. Эта партия, одна¬
ко, и не подумала отказаться от введенного вигами парламен¬
тарного кабинета. Напротив, она усвоила его основной прин¬
цип, так что выходившие из ее среды министры вовсе не
хотели быть, подобно лорду Норту, слепыми орудиями в
руках властолюбивого короля. Таким образом, английские
консерваторы явились продолжателями дела, начатого анг¬
лийскими либералами, дела утверждения министерской
самостоятельности по отношению к королевской власти
путем установления теснейшей связи между министерством
и наличным парламентским большинством. Одним из обстоя¬
тельств, благоприятствовавших в данном случае тори, была
душевная болезнь Георга III, постигшая его впервые в 1788 г.
и после нескольких улучшений принявшая в 1811 г. характер
неизлечимого помешательства, заставившего учредить ре¬
гентство.
Это усвоение своего рода изобретения вигов, специаль¬
ных защитников прав парламента, торийской партией, стояв¬
шей с самого начала на страже королевской прерогативы,
указывает на то, что парламентарный строй создали в Англии
не случайные какие-либо обстоятельства и не какие бы там
ни было теории, а вся английская политическая обстановка,
весь общий ход английской истории после 1689 г., сама исто¬
рическая необходимость. Образование парламентарного
министерства было логическим результатом одержанной в
1689 г. парламентом победы. Ответственное перед парламен¬
том министерство не могло не быть однородным и вместе с
тем удерживаться у власти, не имея поддержки в парламен¬
те. Существование в стране двух больших партий, поочеред¬
но побеждавших одна другую на выборах, приводило к тому,
что то одна, то другая выделяла из своей среды министерст¬
во, остававшееся у власти лишь до тех пор, пока оно пользо¬
валось доверием парламента. Давали ли новые выборы небла¬
гоприятный для министерства состав представительства, или
в самом парламенте оно утрачивало прежнюю поддержку,
194
ему оставалось только или выйти в отставку, или (но во вто¬
ром только случае) распустить парламент для того, чтобы
новые выборы решили вопрос, на чьей же стороне избирате¬
ли,— с перспективой тоже выхода в отставку, если выборы
окажутся неблагоприятными министерству. Тогда наступает
очередь победившей на выборах или при голосовании оппози¬
ции, вожди которой и являются естественными кандидатами
в министры: к главному из них и обращается король с предло¬
жением составить кабинет. Нет и никогда не было в Англии
закона, который обязывал бы корону поступать именно таким
образом: это — только обычай, но обычай, имеющий столь
большую силу, что отступление от него невозможно, ибо ми¬
нистерство, составленное из людей, неугодных парламент¬
скому большинству, совершенно не могло бы управлять стра¬
ной. Нет также и никогда не было в Англии закона, который
обязывал бы, в известных случаях, министерство выходить в
отставку: и это тоже только обычай, и сила его зиждется рав¬
ным образом на полной невозможности существования в Анг¬
лии такого правительства, которое находилось бы в конфлик¬
те с представительством. Конечно, ныне действующий в Анг¬
лии парламентарный режим сложился не сразу, и
окончательно кабинет принял тот характер, какой он теперь
имеет, лишь со времени вступления на престол королевы
Виктории (1837), но уже самый способ возникновения пар¬
ламентарного министерства, чисто эволюционным путем
накопления и обобщения бывших прежде примеров и под не¬
посредственным давлением всей политической обстановки,
указывает на то, что он не был порождением какой-либо от¬
влеченной теории. Теория парламентарного министерства, в
силу которой даже делается различие между парламентарной
и просто конституционной1 монархией, сама явилась лишь
результатом подведения итогов под целым рядом накопив¬
шихся однородных фактов1 2. Даже более того: парламентар¬
ное министерство возникло и развилось вопреки весьма попу¬
лярной теории о строгом разделении законодательной и ис¬
1 Последней дается в настоящее время название «дуалистической».
2 Вообще значение кабинета как постоянного комитета палат, заведу¬
ющего всей политикой государства, выяснено только в XIX в. и главным об¬
разом Bagehot’oM (The english constitution.)
195
полнительной власти1, так как оно является по существу дела
не чем иным, как совмещением в одних и тех же руках вож¬
дей представительного собрания самого деятельного и влия¬
тельного участия в законодательной власти со всей полнотой
власти исполнительной.
Образование парламентарного министерства в Англии
было последним крупным фактом в истории ее конституции
перед Французской революцией. Как в эту эпоху смотрели
политические теоретики на роль парламента в государствен¬
ной жизни, лучше всего можно видеть из вышедших в
1765 г. в свет «Комментариев к законам Англии» (Commen¬
taries on the laws of England) Вильяма Блэкстона. Именно
он учил, что «абсолютная деспотическая власть (absolute
despotic power),— т.е. неограниченное верховенство, кото¬
рое, по словам автора этой книги, должно же кому-нибудь
принадлежать при всяком государственном устройстве,— в
Англии всецело находится в руках парламента. Блэкстон
приводил и исторические примеры, и правовые прецеденты
для доказательства «всемогущества» (omnipotence) парла¬
мента, за которым признавал, например, такие права, как
распоряжение порядком престолонаследия, изменение уста¬
новленной религии, совершение преобразований в государ¬
ственном устройстве и в собственной организации предста¬
вительства. Парламенту, по выражению Блэкстона, недо¬
ступно лишь «невозможное по природе вещей» (naturally
Hmpossible), причем нет на земле силы, которая могла бы
разделать (no authority upon earth can undo) то, что раз им
сделано. Блэкстон, далее, не соглашался с учением Локка1 2,
признававшим, что верховная власть всегда остается у на¬
рода и что тем самым законодательное собрание подлежит
его контролю. Напротив, у Блэкстона прямо подчеркива¬
лось, что верховная власть парламента «безусловна и безот¬
ветственна» (absolute and without control). Вместе с тем
парламент является для него и безапелляционным верхов¬
ным судом. Королю в теории Блэкстона отдается «высшая
исполнительная власть» (supreme executive power) с правом
безответственного ею пользования в силу того, что король
1 См. в след, главе.
2 См. в след, главе.
196
неспособен делать «зла» (tho king is incapable doing wrong).
Любопытно, что о кабинете, как он образовался к эпохе
Блэкстона, в его «Комментариях» не говорится ни единого
слова. Современные знатоки английского государственного
права вполне присоединяются к учению о всемогуществе
парламента, но они указывают и на другую основу англий¬
ской конституции, на «господство права», благодаря которо¬
му всемогущество парламента соединяется с широким раз¬
витием личной свободы,— тема, превосходно разработан¬
ная в известном труде Дайси1. Прав Блэкстон и в том, что
парламенту принадлежит безусловное право производить
преобразования в государственном устройстве и в своей
собственной организации: Англия в своей государственной
практике не выработала того различия, которое стали де¬
лать позднейшие конституции между конституционными
(основными) и обыкновенными законами, и то, что законно
постановлял один парламент, что столь же законно могло
быть отменено другим1 2.
Итак, к середине XVIII в. парламент сделался признан¬
ным средоточием верховной власти в Англии, и власть эта
даже прямо называлась лучшим знатоком действующего
права абсолютной и деспотической. Если на парламент с
давних времен привыкли смотреть как на охрану нации от
королевского деспотизма, то теперь мог возникнуть — и на
самом деле возникал — вопрос о том, кто же будет охра¬
нять нацию от деспотизма самого парламента.
Всемогущий парламент, по совершенно верному заявле¬
нию Блэкстона, мог изменять установленную в стране рели¬
гию, да и сама государственная церковь в Англии была пар¬
ламентским установлением. Мы видели, что второй англий¬
ской революцией не были отменены ни «act of uniformity»
1 Дайси. Государственное право Англии.
2 Признание Блэкстоком неограниченной власти парламента соединя¬
лось у него с учением и о безусловных правах личности на безопасность,
свободу и собственность, как это формулировано в анонимном «Ап analysis
of the laws of England» (1765), в чем он следовал Локку и биллю о правах.
Эти три права каждого англичанина были у него, так сказать, остатком от
вычета законных ограничений, каким подвергается личность в интересах
общества, все же другие права англичан — суть лишь служебные средства
для обеспечения тех трех.
197
времен королевы Елизаветы, запрещавший всякое публич¬
ное богослужение, кроме англиканского, ни «тест-акт»
эпохи реставрации Стюартов, лишавший права занимать об¬
щественные должности всех, не принадлежавших к англи¬
канской церкви. Недаром, однако, в Англии в эпоху первой
революции шла страстная борьба за индивидуальное право
в религии, за свободу совести. Хотя в конце XVII в. и в
Англии, и в Шотландии было много фанатиков обеих уста¬
новленных церквей, т.е. епископальной и пресвитерианской,
были и там, и здесь, с другой стороны, и люди, стоявшие за
веротерпимость, и они нашли деятельную поддержку в
Вильгельме III. Поэтому возведенными революцией на пре¬
стол королями и парламентским большинством было дано
обещание нонконформистам, что более преследований за
веру впредь не будет. Аналогичное обещание дано было и
шотландским парламентом1. В начале XVIII в. одним из ха¬
рактернейших признаков вигизма сделалось признание ве¬
ротерпимости, за которую так прославляли в XVIII в. Анг¬
лию представители просветительного рационализма, напри¬
мер, Вольтер в своих «Lettres sur les anglais» (1734) или
Фридрих II в «Histoire de mon temps» (1746). Даже старые
законы против иноверия в большинстве случаев более не
применялись, и, например, ежегодным «bill of indemnity»
парламент освобождал от наказаний должностных лиц, ко¬
торые в законный срок по занятии своих мест на государст¬
венной службе не причащались по англиканскому обряду в
доказательство своей принадлежности к установленной цер¬
кви1 2. Либеральная политика вновь содействовала и разви¬
тию той свободы, с которой в Англии трактовались религи¬
озные вопросы и которая немало удивляла Вольтера, посе¬
тившего эту страну как раз во времена Вальполя. И опять
свобода в данном случае входила в жизнь путем перемены
в нравах, путем обычного права, ибо в Англии никогда не
было издано специального закона, которым обеспечивалась
бы свобода совести или свобода выражения мнений, как ес¬
тественное право личности. В арсенале старых английских
1 Слияние Шотландии с Англией в единую Великобританию произо¬
шло лишь в 1707 г. См. выше, с. 177, примеч. 1.
2 Это не распространялось, впрочем, на выборные должности.
198
законов существует, наоборот, такой, который очень строго
карает т. н. «распространение богохульственных паскви¬
лей», причем под это понятие подводится, например, и не¬
уважительное отношение к общему требнику (common
prayer book) англиканской церкви, но этот закон в жизни
остается мертвой буквой.
Столь же счастливо для общественной свободы разре¬
шился в Англии XVIII в. и вопрос о свободе печати, за ко¬
торую в эпоху первой революции с таким блеском ратовал
великий английский поэт Мильтон1. В эпоху Реставрации
цензуре, фактически и ранее существовавшей в Англии,
было придано строго законное основание парламентскими
статутами. При Вильгельме III, однако, именно в 1695 г.,
парламент отказался утвердить т. н. «разрешительный акт»
(licensing act), которым раньше право печатать книги дава¬
лось только гильдии книгопродавцев в качестве королевской
привилегии. В данном случае парламент руководился не
теоретическими принципами, а чисто практическими сооб¬
ражениями о неудобствах, соединенных с существованием
такого закона, вроде стеснений при перевозке ящиков с то¬
варами, в которых могли быть заподозрены контрабандные
книги, и особенно домашних обысков, противоречивших об¬
щему праву жилищ на неприкосновенность.
Из этого, однако, не вытекало, что парламент соглашал¬
ся на установление полной свободы печати. Совсем наобо¬
рот, парламент относился весьма враждебно ко всякой оп¬
позиции против себя в прессе. К числу парламентских при¬
вилегий относилось особое право большинства запрещать
опубликование всего, что только оно находило нужным, и
кто выступал против этого, тот совершал «нарушение при¬
вилегии» (breach of privilege ). В начале XVIII в. один член
парламента за изданную им брошюру был предан тори суду
палаты общин, исключившему его из парламента, но уже
тогда Вальполь, начинавший выдвигаться вперед среди
вигов, защищал провинившегося товарища, ссылаясь на сво¬
боду печати и ставя вопрос, как может одна часть законода¬
тельной власти наказывать за то, что вовсе не значится пре¬
1 Об этом см. в след, главе.
199
ступлением в законах, изданных всей законодательной влас¬
тью. Другой привилегией парламента было заседать при за¬
крытых дверях, без посторонних слушателей и каких бы то
ни было публичных отчетов о прениях и голосованиях, что
тоже ограждалось специальными постановлениями, грозив¬
шими строгой карой авторам, издателям, книгопродавцам и
типографщикам, причастным к опубликованию каких бы то
ни было отчетов о заседаниях обеих палат. Хуже еще было
то, что ненарушимость этой привилегии отстаивала не толь¬
ко правящая партия, но и парламентская оппозиция. В
1764 г. торийское министерство в полном единодушии с
парламентом и в нарушение всех законов страны подвергло
преследованию одного из членов парламента, Джона Вильк-
са, за оппозиционную газетную статью, и он даже был
самой палатой общин исключен из состава ее членов и объ¬
явлен ею стоящим вне закона (outlawed) за то, что он пред¬
почел уехать во Францию. Через несколько лет Вилькс по¬
ставил свою кандидатуру в члены парламента и блестяще
прошел на выборах, а суд королевской скамьи постановил,
что объявление Вилькса вне закона (outlawry) было неза¬
конно, хотя и признал его виновным и приговорил его к
тюрьме и штрафу. Палата общин тем не менее решительно
не хотела пускать Вилькса в парламент, и хотя он много¬
кратно выбирался в своем округе, ему долго не удавалось
занять место в палате общин. Популярность его в обществе
была так велика, что его стали выбирать на самые почетные
должности, вплоть до лорда-мэра столицы, и в конце концов
он вернулся в парламент. Во все время этого конфликта об¬
щественное мнение было против парламента, что вырази¬
лось, между прочим, в подаче королю адресов, требовавших
роспуска палаты и назначения новых выборов. Об этом не¬
довольстве общественного мнения парламентом свидетель¬
ствует и громадный успех, выпавший на долю талантливого
памфлета, вызванного делом Вилькса, под заглавием
«Писем Юния». Парламент показал всем своим поведением
в этом деле, что и национальное представительство может
быть деспотом по отношению к представляемой им нации,
но в Англии народилась новая политическая сила в лице об¬
щественного мнения, ставшего на сторону общей свободы.
200
Лишь путем тяжелой борьбы, и притом на этот раз уже с
самим парламентом, отстояла пресса в Англии свое право
на свободное выражение мнений. Кроме привилегии парла¬
мента, о которой шла речь, и кроме упомянутого уже зако¬
на против богохульственных пасквилей, в Англии был еще
закон против пасквилей (libels) вообще как на правительст¬
во, так и на частных лиц. Правда, по общему праву, нака¬
зания за преступления путем печати могли налагаться толь¬
ко судом, но лишь в 1792 г., да и то после некоторой борь¬
бы, был принят закон, по которому все процессы по делам
печати должны были вестись не иначе, как перед судом
присяжных. С другой стороны, в Англии никогда не было
издано закона, разрешающего обнародование парламент¬
ских прений и голосований, но уже во второй половине
XVIII в. английский парламент оказался бессильным отста¬
ивать свою привилегию перед натиском общественного мне¬
ния.
Дело в том, что в английской государственной жизни
рядом с принципом верховенства парламента действует еще
другой принцип — господство права. Это господство права
заключается не только в отсутствии произвольной власти у
каких бы то ни было правительственных лиц, но и в том,
что в Англии всякий человек подчиняется обыкновенным
законам государства и подлежит юрисдикции обыкновенных
судов, каково бы ни было его звание или положение, и что
в силу этого все должностные лица, начиная с первого ми¬
нистра и кончая каким-либо городовым или сборщиком по¬
датей, подлежат такой же ответственности, как и всякий
другой гражданин, раз только совершается что-либо проти¬
возаконное1. То, что позднейшими европейскими конститу¬
циями, начиная с французской 1791 г., гарантируется граж¬
данам в качестве общих прав личности, в Англии является
не чем иным, как результатом деятельности пользующихся
полной независимостью судов, без решения которых никто
не может быть лишен свободы, подвергнуться какому-либо
наказанию или поплатиться хотя бы малейшей долей своего
достояния. Поэтому можно сказать, что личные права анг¬
1 О том, что в абсолютных монархиях держались иного порядка, см.
главу X «Западноевропейской абсолютной монархии».
201
лийских граждан вытекают не из конституции, как на мате¬
рике, где эти права лишаются защиты тотчас же, как при¬
останавливается действие конституции, а именно из непре¬
рывно действующего общего права страны.
В английском государственном устройстве верховенство
парламента и господство права оказались даже тесно свя¬
занными и одно другим обусловливающимися явлениями.
Воля парламента, заключающаяся во взаимном согласии ко¬
роны и обеих палат, может быть выражена не иначе, как в
форме закона, который тотчас же поступает под охрану не¬
зависимого суда, не допускающего ни отступлений от зако¬
на, ни произвольных его толкований, равно как не допуска¬
ющего и никакого правительственного произвола во всех
тех случаях, когда дело идет о личной неприкосновенности
и свободе граждан.
Такова была английская конституция ко времени начала
усвоения конституционного строя странами европейского
материка, первый пример чему был подан Францией в
1789 г., но в эту же самую эпоху Англия страдала от одно¬
го великого политического зла, заключавшегося в том, что
представительство приняло в ней чисто олигархический ха¬
рактер и что парламентские нравы этой эпохи достигли наи¬
высшего, какое только можно себе представить, развраще¬
ния, когда кандидаты в члены парламента подкупали своих
избирателей на выборах, а затем, заняв свои места, сами
шли на подкуп со стороны правительства во время голосо¬
ваний. Более подробно речь об этом будет, впрочем, идти
впереди1.
1 См. ниже в главе XIV.
202
ГЛАВА V
Английские политические учения XVII века
Отражение английской политической борьбы XVII в. в литературе.—
Абсолютистские воззрения Якова I.— Английская публицистика около
1640 г.— Государственное право английской республики.— Полити¬
ческие трактаты Мильтона и Вэна.— Левеллерское движение и его ли¬
тературное проявление.— Государственная идея Кромвеля.— Вопрос
об исключении герцога Йоркского из права престолонаследия.— Поли¬
тические трактаты Фильмера и Альджернона Сиднея.— Начало раци¬
оналистического вольномыслия и его влияние на политические уче¬
ния.— Противоположность государственных теорий Гоббса и Локка.—
«Письма о веротерпимости» и «Трактат о правительстве» Локка.—
Общее влияние Локка на философию XVIII в.
Политическая борьба, которая происходила в Англии в
XVII столетии, нашла выражение и в литературе. Идеи абсо¬
лютизма были представлены в ней прежде всего трактатами
самого Якова I, а в царствование Карла I начала развиваться
оппозиционная литература, особенно около 1640 г., когда
был поставлен ребром вопрос о взаимных отношениях коро¬
ны и парламента и впервые было формулировано учение о
разделении властей, которому суждено было играть весьма
большую роль и в истории, и в теории конституционного го¬
сударства. Первая английская революция, далее, вызвала
ряд политических трактатов, в которых ставились вопросы о
происхождении государственной власти, о наилучшем ее
устройстве, в частности об избирательных правах граждан и
об отношении между государством и религией; ответы, дан¬
ные на эти вопросы, были неодинаковы, но общим в них
было признание принципов народовластия и индивидуальной
свободы, причем в аргументации этих политических тракта¬
тов очень важное место принадлежало соображениям рели¬
гиозного, теологического содержания в полном соответствии
с религиозным характером первой революции, которого вто¬
рая была уже лишена. В эпоху Реставрации некоторые из
этих вопросов тоже продолжали занимать умы, в особеннос¬
ти вопрос о происхождении верховной власти, но почва, на
какую они ставились, была уже более философская, рацио¬
налистическая, совместно с чем наблюдается и более обоб¬
щенное трактование вопроса об индивидуальной свободе,
203
раньше поднимавшегося главным образом лишь по отноше¬
нию к праву личности иметь свои, независимые от велений
власти, религиозные убеждения. Наконец, вторая англий¬
ская революция стала поводом для обнародования одного фи¬
лософско-политического трактата, написанного в защиту ин¬
дивидуальной и политической свободы и оказавшего громад¬
ное влияние на политическую мысль XVIII в. В настоящей
главе и делается общий обзор всей этой литературы в связи
с политическими отношениями и событиями, вызвавшими те
или другие произведения этой литературы и даже прямо при¬
водившими к формулировке отдельных тезисов, которые в
ней развивались1.
К чему стремились в Англии Стюарты, очень хорошо по¬
казывают абсолютистические заявления Якова I, находив¬
шие поддержку в ближайшей среде, которая его окружала.
Уже в XVI в. некоторые близкие двору публицисты из ита¬
льянцев, или «италионатов», т.е. англичан, увлекавшихся
всем итальянским, высказывали мысль о превосходстве абсо¬
лютной монархии над другими политическими формами, по¬
вторяя идеи Макиавелли, и даже пытались доказать, что не¬
ограниченная власть принадлежит и английским королям. С
другой стороны, представители т. н. высокой церкви» (high
church), т.е. богословы, стоявшие за строгое монархическо-
аристократическое направление англиканизма против демо¬
кратических тенденций пуритан, доказывали божественное
происхождение королевской власти, ссылаясь на Св. Писа¬
ние и проводя ту мысль, что эта власть есть не что иное, как
продолжение власти ветхозаветных патриархов. Яков I впол¬
не усвоил эти идеи и, получив сам некоторое богословское
образование и привычку писать ученые трактаты на всевоз¬
можные темы, излагал письменно свои политические взгля¬
ды в духе крайнего абсолютизма. Оригинального в них, ко¬
нечно, ничего не было. Это была та же самая доктрина абсо¬
1 В известной «Истории политических учений» Чичерина политичес¬
кие теории рассматриваются скорее как продукт чисто логической работы
мысли вне ближайшего ее отношения к исторической действительности,
вследствие чего, кроме того, автор названного труда останавливается почти
исключительно на наукообразных трактатах, оставляя в стороне все произ¬
ведения более публицистического, памфлетного характера.
204
лютизма, которая в эту эпоху нашла многочисленных лите¬
ратурных выразителей и на материке’. В написанном им
трактате под заглавием «Истинный закон свободной монар¬
хии» прямо, например, заявлялось, что королю в Англии
принадлежит неограниченная власть, что король выше зако¬
нов, что все привилегии парламента существуют лишь по¬
стольку, постольку того хочет государь, а доказывалось все
это текстами Св. Писания или такими богословскими сооб¬
ражениями, в силу которых выходило, что короли ведут свое
начало от ветхозаветных патриархов, что они — наместники
Бога на земле и т. п.
Противоположные политические воззрения стали разви¬
ваться в английской литературе в конце тридцатых годов
XVII в., когда уже стал назревать конфликт 1640 г. Первое
нападение сделано было в прессе на раболепный и в то же
время деспотический епископат, но Звездная палата круто
стала обрывать публицистическую агитацию пуритан рядом
процессов, оканчивавшихся для наиболее дерзких памфле¬
тистов такими наказаниями, как отсечение ушей или пожиз¬
ненное заключение в тюрьме. Когда, наконец, были созваны
оба парламента 1640 г., брошюрная литература политическо¬
го содержания хлынула на Англию, как из рога изобилия. В
этой публицистике стали все более и более проскакивать
идеи, значительно отклонявшиеся от традиционных идей
английской конституции. По-видимому, дело шло о восста¬
новлении старых нормальных отношений между короной и
палатами, между прерогативой первой и привилегиями вто¬
рых, но в действительности очень часто высказывались
мысли, практическое осуществление которых должно было
вести к ограничению прерогативы, к расширению прав пар¬
ламента, когда, например, доказывалось, что король никогда
не может отклонять билли, прошедшие через обе палаты,
что королевские советники должны выбираться непосредст¬
венно парламентом, что ему же должно принадлежать заве¬
дование военной обороной страны и т. п. В «Некоторых со¬
ображениях о взаимных обязанностях короля и народа»,
опубликованных в 1642 г., доказывалось превосходство сме¬
1 См. гл. XVIII «Западноевропейской абсолютной монархии».
205
шанной формы правления из монархии, аристократии и де¬
мократии с предупреждением, что перевес одного из трех
элементов такого устройства грозит переходом к тирании1. В
«Привилегиях палаты общин» из того же 1642 г. проводи¬
лась та мысль, что в Англии совершился некогда переход от
монархии к тирании, вызвавший в свою очередь узурпацию
королевских прав аристократией, но что против этого и были
призваны к власти общины. В особенности же важна была
довольно часто высказывавшаяся и в прессе, и в парламент¬
ских речах мысль о том, что права обеих палат важнее прав
короля и что права одной палаты общин важнее прав короля
и палаты лордов, вместе взятых. Стюарты, толковавшие
свою прерогативу в смысле абсолютизма, сами толкнули оп¬
позицию на пересмотр основ конституции, который не мог не
происходить в смысле желания ограничить прерогативу, раз
в ней таилась опасность абсолютизма.
На только что указанной точке зрения стоял Джон Пим,
парламентский боец еще времен Якова I, сделавшийся глав¬
ным руководителем большинства Долгого парламента, каким
и оставался до самой своей смерти в 1644 г. Его теория за¬
ключалась в том, что королевская власть и народная свобода
определяются законом и что одна является поддержкою дру¬
гой, пока каждая не выходит из своей сферы: в противном
случае государству грозит или тирания, или анархия. На
практике, однако, Пим держался не столько этой теории рав¬
новесия прав короны и парламента, сколько той идеи, что в
Англии парламенту принадлежит более важное значение,
чем короне, и что наиболее важную часть парламента со¬
ставляет палата общин. Этот взгляд, конечно, не соответст¬
вовал английской политической действительности XVII в.,
но, несомненно, им предвосхищалось то государственное
устройство, какое имеет Англия в наше время. В сущности
идея Пима и была основным политическим стремлением пре¬
свитериан в Долгом парламенте.
Победа парламента над Карлом I сопровождалась не по¬
бедой новой формы конституционной монархии, к которой
1 О происхождении этой теории в древности см. «Государство-город»,
с. 226 и след., об усвоении ее политическими писателями Средних веков
см. «Поместье-государство», с. 209—210.
206
стремились пресвитериане, а победой республиканской идеи
индепендентов. Когда эта последняя партия путем насилия
над своими политическими противниками получила перевес
в палате общин, то последняя провозгласила 4 января
1649 г. новое государственное право Англии, сводившееся к
следующим пунктам: 1) источник всякой власти после Бога
есть народ; 2) верховная власть в нации принадлежит общи¬
нам, как избранным народом представителям; 3) то, что об¬
щины объявляют законом, и есть закон, хотя бы на то не
было согласия короля и лордов1.
Индепендентская теория народовластия, как известно, не
была новостью. Индепенденты шли только по стопам своих
предшественников, кальвинистов второй половины XVI в.,
которые боролись за свободу с абсолютными государями и в
Шотландии, и во Франции, и в Нидерландах, а индепендент-
ские политические писатели только продолжали собою мо-
нархомахов второй половины XVI в.1 2 Главная разница была
в том, что борцы за свободу в XVII в. ушли значительно впе¬
ред сравнительно со своими предшественниками в понима¬
нии религиозной свободы и что теорию народовластия они
довели до ее логического конца, которым не могло быть что-
либо иное, кроме республики.
Главным теоретиком народовластия в эпоху первой анг¬
лийской революции выступил автор «Потерянного рая», этой
«божественной комедии» пуританизма, Джон Мильтон, зани¬
мавший должность секретаря Государственного совета после
установления в Англии республики. Принципиальный про¬
тивник епископальной церкви, одно время склонявшийся к
пресвитерианизму, но сделавшийся в конце концов привер¬
женцем индепендентства, Мильтон в особом «Трактате о
вмешательстве государства в церковные дела» доказывал,
что никакая власть не имеет права над религиозной совес¬
тью людей. Когда в 1644 г. пресвитериане Долгого парламен¬
та задумали установить цензуру, Мильтон ополчился на за¬
щиту печати в своей знаменитой «Ареопагитике», до сих пор
1 Напомним, что формально в Англии были отменены палата лордов и
королевская власть только через месяц (первая 6 февраля, вторая 7 февра¬
ля).
2 См выше, с. 142 и 150.
207
представляющей собой одно из лучших произведений, какие
только писались в доказательство необходимости, пользы и
справедливости свободы печати1. Самые важные, чисто поли¬
тические трактаты Мильтона были изданы им в эпоху рес¬
публики. Это были: «Защита английского народа» (Defensio
pro populo anglicano), написанная против нападения, сделан¬
ного на английскую революцию французским ученым Соме-
зом (Салмазием); «Иконоборец» (или «Иконокласт»), тоже
политический трактат, составленный в опровержение книги
Гаудена «Королевский образ» (Eikon basilike, откуда и назва¬
ние опровержения), приписывавшийся народной молвой
самому казненному королю; чисто теоретическое рассужде¬
ние «О державе королей и сановников» (On tenure of kings
and magistrates) и небольшой трактат, написанный уже
перед самой Реставрацией, под заглавием «О возможном и
легком пути к установлению свободного правления». В своей
политической теории Мильтон стоял на теологической точке
зрения. Человек создан по образу и подобию Божию, а пото¬
му призван не к повиновению, а к властвованию. Верховная
власть принадлежит народу, который ставит над собой пра¬
вителей, вверяя им право исполнять требования правосудия.
Отнять верховенство у народа нельзя, не нарушая тем самым
прирожденных прав граждан. Подобно монархомахам XVI в.
Мильтон не был демократом1 2, ибо у него народ есть лишь со¬
вокупность высших слоев населения, и право избрания сове¬
та лучших и мудрейших людей он отдавал не «шумной и
крикливой толпе», а людям, имеющим на то законную право¬
способность. Он даже специально возражал демократам, сто¬
явшим на точке зрения всеобщего голосования.
Другим представителем политических идей индепендент¬
ства был Генри Вэн, который тоже в своих сочинениях стоял
на точке зрения народовластия, но особенно важен своею за¬
щитою свободы совести. Он находил именно противным за¬
кону природы, чтобы люди, создавая над собою власть, без¬
условно отказывались при этом в ее пользу от своей свобо¬
ды. Он требовал, чтобы не только правительство было
1 Русский перевод был напечатан в «Современном обозрении» в
1868 г. и издан еще недавно фирмою «Светоч».
2 См. выше, с. 142.
208
ограничено в своих правах по отношению к державному на¬
роду, но чтобы и у последнего не было безусловной власти в
делах совести, откуда его указание на необходимость нало¬
жения ограничения на верховную власть — прежде нежели
даже она будет организована — в пользу личной свободы в
делах веры. Свободу совести он теологически рассматривал
как приобретение людей ценою крестной смерти и воскресе¬
ния Иисуса Христа, сделавшегося единственным господином
над человеческой совестью, у которого никакая власть на
земле не должна сметь узурпировать это право.
Официальные вожди английской республики, и в их
числе Кромвель, далеко не были демократами, а между тем
в индепендентской армии в начале республики поднялось
более радикальное, чисто демократическое движение, т. н.
«левеллеров» (levellers), т.е. уравнителей, силой подавлен¬
ное самим Кромвелем. Защитники, подобно другим индепен-
дентам, самой широкой индивидуальной свободы в делах
веры, они рядом с такими неотъемлемыми правами личнос¬
ти, как свобода совести и гарантии неприкосновенности, ста¬
вили равенство перед законом, расширявшееся ими до поня¬
тия равного для всех избирательного права. Сама верховная
власть, учили они, не имеет права чем бы то ни было поку¬
шаться на эту свободу, на эти неотъемлемые права. Взаим¬
ные отношения между законодательной и исполнительной
властями левеллеры понимали не в смысле самостоятельнос¬
ти обеих, а решительнейшим образом требовали подчинения
исполнительного органа законодательному с тем еще услови¬
ем, чтобы особая комиссия между двумя сессиями парламен¬
та надзирала за действиями исполнительной власти. В об¬
ласти суда они ограничивались одними присяжными без по¬
стоянных государственных судей. Высказываясь за то, чтобы
духовенство содержалось не государством, а отдельными об¬
щинами, они стремились к отделению церкви от государства.
Такова была политическая программа крайнего левого крыла
индепендентства, тоже получившая выражение в тогдашней
публицистике, в которой главное место принадлежало пам¬
флетам Лильбёрна и самому важному между ними — «Разо¬
блачению новых цепей Англии» (Englands new chaines dis¬
covered). Свои идеи левеллеры с Лильбёрном во главе дума¬
209
ли осуществить посредством вооруженного восстания (в
1649 г.), но оно не удалось. Но прежде чем левеллеры сошли
со сцены, они все-таки успели создать целую систематичес¬
кую программу политического радикализма, которая полнее
всего была изложена в трактате под заглавием«Основные за¬
коны и вольности Англии» (The fundamental laws and liberties
of England).
Нам будет понятно, почему Кромвель, будущий лорд-про-
тектор, вооружился против левеллеров, если принять в рас¬
чет, что он, как и другие члены Долгого парламента, принад¬
лежал к тому самому классу «сквайров» (помещиков), про¬
тив господства которого было направлено все движение,
руководимое Лильбёрном. Левеллеры не прикасались к во¬
просам собственности, но в политическом отношении были
радикалами, что очень встревожило тогдашний правящий
класс Англии. Кромвель, сам к нему принадлежавший, и вы¬
ступил на его защиту: он упрекал левеллеров в том, что они
хотят приравнять арендатора (tenant) к землевладельцу
(landlord). Искренний поборник религиозной свободы и в
этом отношении один из лучших представителей индепен¬
дентства, вознесенный своей партией на высоту правителя
государства, Кромвель не разделял, однако, политических
воззрений этой партии, будучи противником не только абсо¬
лютизма, но и чистой демократии. Его идеалом, как и многих
других круглоголовых, была смешанная форма правления,
при которой только и могла, по учению того времени, соче¬
таться свобода с властью, разделенною притом между прави¬
тельством и народом на началах известного равновесия. В то
время, как английская республика основывалась на принци¬
пе сосредоточения всей верховной власти в палате общин,
Кромвель был сторонником существования самостоятельной
и независимой исполнительной власти, дабы между обеими
властями, законодательной и исполнительной, одна от дру¬
гой независимыми, было известное равновесие, которое не
давало бы перевеса одной над другой. На почве разного по¬
нимания взаимных отношений между обеими властями у
Кромвеля, когда он был протектором, и происходили столк¬
новения с собиравшимися им парламентами, и одно время он
уже думал о восстановлении старой конституции. Это совер¬
210
шила лишь Реставрация Стюартов, но от эпохи революции
осталась идея о необходимости разделения властей — зако¬
нодательной в руках народного представительства и испол¬
нительной в руках единого главы государства. Собственно
говоря, эта самая политическая комбинация была положена
в основу Конституции 1653 г., сделавшей Кромвеля протек¬
тором, но настоящее свое осуществление она получила лишь
через полтора века в конституции Северо-Американских Со¬
единенных Штатов*.
В эпоху Реставрации Стюартов новую пищу для обсужде¬
ния вопроса о происхождении королевской власти и о взаим¬
ных отношениях между государем и народом дал уже извест¬
ный нам спор о праве герцога Йоркского, брата Карла II, за¬
нять престол по его смерти1 2. Мы видели, что по этому
поводу образовались партии вигов и тори. Виги, не желав¬
шие видеть королем паписта, утверждали, что между госуда¬
рем и народом существует обязательный для обеих сторон
договор, нарушение которого королем дает народу право со¬
противляться,— и подводили под это правило случай с на¬
следником престола, нарушавшим договор, состоявшийся в
форме известного акта о присяге. Другая партия, тори, сто¬
яла, напротив, на точке зрения теории божественного проис¬
хождения королевской власти. Виги составили было заговор
против герцога Йоркского, но жестоко за него поплатились,
а оксфордские богословы торжественно провозгласили осуж¬
дение доктрины о договорном происхождении власти, как
учения, противного христианской вере. В духе этого бого¬
словского мнения, еще во времена республики, некто Филь-
мер написал особое сочинение «Патриарх, или естественная
власть королей» (Patriarcha or the natural power of kinds), в
котором выводил королевскую власть из патриархальной
власти, данной Богом Адаму над женой и детьми, и делал от¬
сюда заключение о неограничимости королевской власти ка¬
кими бы то ни было человеческими узаконениями. Опубли¬
кование этой книги во время спора о праве герцога Йорк¬
ского на занятие престола вызвало против нее опровержение
со стороны Альджернона Сиднея, одного из деятелей первой
1 См. ниже в гл. VII.
2 См. выше, с. 178—179.
211
революции, вскоре после того казненного за участие в упо¬
мянутом вигистском заговоре. В своих «Рассуждениях о пра¬
вительстве» (Discourses concerning government) он обратил
аргумент Фильмера против него самого: если Бог дал власть
Адаму, то она после Адама должна была разделиться поров¬
ну между всеми отцами семейств, т.е. каждый из них был ко¬
ролем, пока все они не сошлись вместе и не договорились
между собой подчиниться общему закону. Верховная власть,
таким образом, принадлежит народу, который, передавая ее
государю, не обязан терпеть от него насилия; наоборот, на¬
рушая законы, основанные на договоре с народом, король за¬
служивает наказания. Кроме Сиднея, Фильмеру на его тео¬
рию о божественном праве королей возражал также знаме¬
нитый философ Джон Локк, политические идеи которого
заслуживают особого внимания.
Прежде, однако, чем мы рассмотрим учение Локка, необ¬
ходимо указать на тот культурный переворот, который про¬
изошел в Англии в промежуток между обеими ее революция¬
ми XVII в. Как и в XVI столетии на материке, в Англии в се¬
редине XVII в. политическое движение совершалось под
знаменем идей религиозных, или богословских1. В эпоху Рес¬
таврации произошло в Англии развитие естествознания и
светского философского мышления. Это была пора возникно¬
вения столь характерного и для всего XVII в. рационализма,
который выдвигал на первый план авторитет человеческого
разума, заступившего место веры в откровение и искавшего
критерия должного не в воле Божией, а в природе вещей и
ее законах. Это новое направление, представители которого
прослыли «свободными мыслителями» (freethinkers), принци¬
пиально отстаивало свободу мысли, как врожденное право
человека, как требование самой мысли, по самой природе
своей свободной и не терпящей над собою никакого гнета,
что между прочим мы находим и у знаменитого голландского
философа Спинозы, жившего в эту эпоху1 2. В применении к
1 См. выше, с. 148 и след.
2 Целью своего вышедшего в свет в 1670 г. «Богословско-политическо¬
го трактата», недавно изданного и в русском переводе М. Лопаткина (Ка¬
зань, 1907), Спиноза поставил защитить «свободу философствования», т.е.
свободу мысли, путем доказательства, что она «может быть допущена не
212
религии рационалистическое вольнодумство второй полови¬
ны XVII в. породило т. н. деизм, объявлявший себя «естест¬
венной религией», а в применении к политике — философию
«естественного права», или теорию государства, объясняв¬
шую происхождение государства из естественных причин и
построившего идеал государства из начал разума. Одним из
наиболее влиятельных свободных мыслителей эпохи и был
Локк.
Рационализм оказал громадное влияние на историю по¬
литических учений, но в политике он был скорее методом,
чем доктриной. Подобно тому, как писатели, стоявшие на
теологической точке зрения, пользовались одинаково автори¬
тетом Библии и для обоснования божественного права коро¬
лей, и для доказательства правоты народовластия, так и по¬
литики-рационалисты, орудуя одним и тем же методом логи¬
ческих рассуждений, приходили к выводам диаметрально
противоположным. Мы наблюдаем это в истории английских
политических идей XVII в., сравнивая между собою учения
Гоббса и Локка1. Оба они признавали особое догосударствен-
ное, или, как оно называлось, естественное состояние, в ко¬
тором находились люди до образования государства, и оба
объясняли происхождение государства из общественного до¬
говора, заключенного между собой людьми, но в то время,
как Гоббс учил о всевластии государства, о полном поглоще¬
нии им личности гражданина и о подчинении политике и ре¬
только без вреда для благочестия и спокойствия государства, но только с
благочестием и спокойствием государства и может быть уничтожена».
Именно Спиноза указывал на то, что угнетение личности церковью, кото¬
рая наказывает за взгляды, отступающие от правоверия, является одним из
условий, угрожающих внутреннему спокойствию государства, и что потому
последнее в своих же собственных интересах должно лишить церковь ее
опасной для него власти, сделав спор мнений совершенно безопасным, т. е.
предоставив каждому полную свободу выражать свои мнения без каких бы
то ни было неприятных для себя последствий. Защищая свободное государ¬
ство, признающее общей свободу и потому не имеющее права «стеснять
предрассудками или иным образом обуздывать свободное суждение всякого
человека», философ отмечал, что лишь деспотизму может быть выгодным
«держать людей в обмане и прикрывать громким именем религии страх, ко¬
торым они должны быть сдерживаемы».
1 Более подробно о Гоббсе, как теоретике абсолютизма, см. в гл. XVIII
«Западноевропейской абсолютной монархии».
213
лигиозной, и нравственной сфер жизни человека, Локк стро¬
ил свой политический идеал на идее самой широкой, какая
только может быть, свободы личности. Он во всем отстаивал
эту свободу, как Гоббс во всем отстаивал власть государст¬
ва. Живя в эпоху Реставрации Стюартов в Голландии, Локк
обнародовал здесь в 1785 г. небольшой трактат «О веротер¬
пимости», который и издал вторично в Англии, вернувшись
туда с Вильгельмом III, дополнив потом первое свое «пись¬
мо» об этом предмете еще двумя новыми (1690 и 1692), но
тема эта занимала его и раньше, как это видно из его же
«Опыта о терпимости», написанного им еще до переезда в
Голландию и изданного лишь недавно одним из его биогра¬
фов. Локку приписывают также составление доклада об
уничтожении в Англии книжной цензуры в 1695 г.1
Главное политическое сочинение Локка называется
«Трактат о правительстве» (Treatise on government). К пер¬
вой части этого трактата, написанного еще в Голландии в
виде опровержения теории Фильмера, Локк присоединил в
1689 г. вторую, целью которой было, по собственному его за¬
явлению, «утвердить престол великого восстановителя анг¬
лийской свободы, короля Вильгельма, вывести его права из
воли народа и защитить перед светом английскую нацию за
ее новую революцию». Сущность изложенной здесь полити¬
ческой теории сводится к следующему.
В естественном состоянии все люди свободны и равны,
но эта свобода не есть произвол, так как подчинена естест¬
венному закону (разумному и нравственному), ограждающе¬
му чужую личность и свободу от всяких на них посяга¬
тельств. Каждое нарушение естественного закона должно
влечь за собою наказание, право на наложение какового в
естественном состоянии принадлежит каждому. Так как это
влечет за собою войну, то люди заключают между собой до¬
говор, в силу которого отказываются от своего права наказы¬
вать нарушителей естественного закона. Если у Гоббса, за¬
ключая договор, люди отказываются от всех прав, какие у
них были в естественном состоянии, то Локк, наоборот, все
эти права за ними сохраняет, кроме только одного. В госу¬
дарственное существование у Локка человек вступает со
1 См. выше, с. 199.
214
всеми правами свободы и равенства, равно как с правом на
свое достояние, ибо, по его теории, собственность существо¬
вала в естественном состоянии как результат права на труд
своего тела, на произведение своих рук, тогда как у Гоббса
собственность являлась лишь созданием государства, могу¬
щего ее и отнять. При таком взгляде на происхождение госу¬
дарства Локк, конечно, должен был донельзя ограничивать
его компетенцию, как, наоборот, Гоббс донельзя ее расши¬
рял, уча, например, что нет добра и зла самих по себе, а что
они могут быть добром и злом лишь по признанию их тако¬
выми со стороны государства, и распространяя то же рас¬
суждение и на предметы религиозной веры. Государство
Локка пользуется лишь правом наказывать нарушителей ес¬
тественного закона, определяя, что должно почитаться пре¬
ступлением и как оно должно караться (власть законодатель¬
ная), приводя эти законы в исполнение в отдельных случаях
(власть исполнительная) и защищая общество от посяга¬
тельств на него со стороны других обществ (власть союзная,
federative power, как ее обозначает Локк). Как все абсолю¬
тисты, а в их числе и Гоббс, стояли на точке зрения необхо¬
димости, чтобы верховная власть в государствах была едина,
так Локк, наоборот, находит возможным разделение властей.
Он не мог считать эту верховную власть государства и неог¬
раниченною: раз человек в естественном состоянии не имел
абсолютного права на все, он и государству не мог передать
такого права. Граница государственной власти у Локка опре¬
деляется ее обязанностью охранять жизнь, свободу и имуще¬
ство каждого, и власть, которая сделала бы нападение на эти
блага личности, противоречила бы причине собственного
своего существования. Между прочим, к числу сфер личной
жизни, не подлежащих вмешательству со стороны государст¬
ва, он относил и религию, как дело индивидуальной совес¬
ти — опять-таки в противоположность учению Гоббса, сто¬
явшего на точке зрения государственной религии.
Различая в государстве законодательную и двоякого
рода исполнительную власть,— классификация, которую в
XVIII в. по-своему переделал Монтескье1,— Локк отдает
первенство в государстве первой из названных властей, и ее
1 См. в след, главе.
215
установление является у него основным законом общества.
Однако эта власть не имеет права посягать на прирожденные
права граждан, отнимать у них жизнь, лишать свободы,
брать без их согласия малейшую часть их имущества на
общие нужды, равно как нарушать их равенство путем част¬
ных законов или привилегий, изъятий и т. п. Взаимные отно¬
шения законодательной власти (парламента) и исполнитель¬
ной (короля) Локк понимал в смысле их обоюдной независи¬
мости, но обе эти власти у него имеют над собою высшего
судью в лице народа, обладающего правом требовать к отве¬
ту всякую власть, раз она злоупотребляет своими правами,
когда, например, глава исполнительной власти, участвую¬
щий в законодательстве только посредством своего veto, за¬
хватывает всю законодательную власть, не созывает законо¬
дательного собрания или покушается на свободу его заседа¬
ний, устраняет избирателей от пользования их правом или
изменяет порядок выборов и т. п. В подобного рода случаях
Локк предоставляет народу право восстания на защиту сво¬
боды,— примером чего для него и служила вторая револю¬
ция: в оправдание ее как раз и была написана вторая часть
трактата. Защищая право сопротивления угнетению, он при¬
бавляет, что революции не такое легкое дело, чтобы народ
бросался в них очертя голову.
Дальнейшее развитие английских политических идей
XVII в. совершилось во французской литературе XVIII столе¬
тия, на которую Локк вообще оказал громадное влияние
всеми своими идеями в областях гносеологии («Опыт о чело¬
веческом понимании»), религии (деистический трактат «Ра¬
зумность христианства»), педагогики («Мысли о воспита¬
нии»), морали и политики. Его политическая теория была,
так сказать, философским итогом под индивидуалистически¬
ми и народовластническими стремлениями боевого протес¬
тантизма в лице кальвинистов XVI в., выставивших ряд мо-
нархомахов, и в лице индепендентов XVII столетия, полити¬
ческими теоретиками которых были такие люди, как
Мильтон, Вэн, Лильбёрн. Несомненна связь политического
учения Локка не только с этим прошлым, но и с современной
ему политической борьбой, разрешившейся переворотом
1689 г.: его «Трактат о правительстве» был в XVIII в. даже
216
понят автором «Духа законов» как изложение принципов
английской конституции, которую на самом деле гораздо
вернее действительности изобразили «Комментарии» Блэкс¬
тона.
ГЛАВА VI
Французские политические учения XVIII века
Важное значение французской литературы XVIII в.— Начало оппози¬
ционного течения во французской литературе XVIII в.— Английские
влияния в «философии» XVIII в.— Французские сторонники просве¬
щенного абсолютизма и их программа.— Конституционная теория
«Духа законов» Монтескье.— «Общественный договор» Руссо.— Срав¬
нение между учениями Монтескье и Руссо.— Политические взгляды
Мабли и д’Аржансона.— Мемуар Тюрго о муниципалитетах.— Публи¬
цистические сочинения Мирабо.— Брошюрная литература 1789 г.—
Американофильство в эпоху Французской революции.— Экономичес¬
кая теория физиократов.— Крестьянский и рабочий вопросы в публи¬
цистике XVIII в.— Наказы 1789 г. и влияние политических и экономи¬
ческих идей французской литературы XVIII в. на революцию 1789 г.
Дальнейшее развитие политических идей, заключавших¬
ся в английской литературе XVII в., мы находим, как только
что было сказано, во французской литературе следующего
столетия, получившего название философского века, или
эпохи Просвещения. Во Франции была своя политическая
традиция свободы, именно в XVI в., когда выступали монар-
хомахи1, но XVII в., эпоха Ришелье, Людовика XV, Боссюэта
с его «Политикой, извлеченной из Священного Писания»1 2,
был временем строго монархическим. И в общей культурной
истории, притом не одной Франции, но и других европейских
стран, и специально в истории политических идей в широком
смысле этого слова французской литературе XVIII в. принад¬
лежит, как известно, очень важное место. Эта литература,
произведения которой читались и за границами ее родины —
и читались между прочим государями и министрами, черпав¬
шими из нее аргументы для своих преобразований,— отлича¬
1 См. выше, с. 142.
2 «Западноевропейская абсолютная монархия». Гл. XVIII.
217
лась в высшей степени общественным, строго освободитель¬
ным, прогрессивным характером, так как была проповедью
естественного права, прав человеческого ума, прав личной и
общественной жизни на освобождение от устарелых тради¬
ций, от всего, что не оправдывается разумом, и потому она
была исполнена духа критики по отношению ко всему, что
можно было подвести под категории предрассудков и зло¬
употреблений. Вместе с тем это было искание новых путей
для дальнейшего развития общества, и как раз в XVIII в. в
умах философов зародилась мысль об историческом прогрес¬
се, о движении общества вперед к идеальной цели, о совер¬
шенствовании человечества не только в умственном, но и в
нравственном и в социальном, политическом отношениях,—
мысль, главными провозвестниками которой были Тюрго,
Гердер, Кант, Кондорсе1. В этом Просвещении XVIII в., глав¬
ным выражением которого и была тогдашняя французская
литература, мы должны видеть продолжение прежних осво¬
бодительных культурных движений, в котором происходило
слияние традиций светского гуманизма с наиболее прогрес¬
сивными результатами религиозной Реформации1 2.
Начало оппозиционного направления во французской ли¬
тературе относится к концу царствования Людовика XIV.
Времена кардинала Ришелье и первая половина царствова¬
ния Людовика XIV были эпохой процветания во Франции
строгого монархизма, выражавшегося различным образом не
только в сочинениях придворных льстецов, но и в тех лите¬
ратурных произведениях, которые выходили из-под пера
людей, искренне убежденных в спасительности абсолютной
королевской власти. К концу XVII в., особенно после отмены
Людовиком XIV Нантского эдикта, бывшей последним уда¬
ром, нанесенным веротерпимости во Франции, прежний хва¬
лебный тон литературы стал сменяться совсем другим, резко
оппозиционным тоном. Правда, свободная критика абсолю¬
тизма была возможна лишь за пределами Франции, преиму¬
щественно в Голландии, куда переселялись гонимые гугено¬
1 См. в моих «Социологических и историко-философских этюдах» ста¬
тью под заглавием «Идея прогресса в ее историческом развитии».
2 См.: История Западной Европы, т. Ill, гл. 11, где подробно развита
эта мысль об отношении просвещения XVIII в. к гуманизму и Реформации.
218
ты, пылавшие ненавистью к своему притеснителю, но и в
самой стране тем не менее находились люди, преданные мо¬
нархии, вроде Фенелона, Расина, Буагильбера, Вобана, кото¬
рые стремились раскрыть глаза королю на бедствия Фран¬
ции, но, конечно, без иного результата, кроме королевской
немилости. Эмигрантская литература была сплошным обли¬
чением деспотизма и фанатизма французского правительст¬
ва, и одно уже заглавие, например, «Вздохов порабощенной
Франции, стремящейся к свободе» (1687) дает понятие о
духе, каким было проникнуто это обличение абсолютизма1.
Кроме того, во французской литературе всегда была извест¬
ная струя философского скептицизма, но прежде он в поли¬
тическом отношении был почти всегда более или менее бла¬
гонамеренным, теперь же стал, наоборот, направлять свои
стрелы и на государственные порядки. В 1696 г. француз¬
ский эмигрант из гугенотов Бэйль издал в Голландии сделав¬
шийся в XVIII в. одною из наиболее влиятельных книг «Ис¬
торический и критический словарь» (Dictionnaire historique
et kritique) в котором, по собственному его выражению, он
«анатомировал», с чисто скептической точки зрения, и рели¬
гию, и государство, и другие проявления общественной
жизни человека.
На почву, уже достаточно подготовленную предыдущим
развитием, в XVIII в. пали семена философской, религиозной
и политической мысли англичан, в частности же на полити¬
ческую мысль французов оказал большое влияние Локк. Еще
в первые десятилетия XVIII в. французское общество было
очень мало знакомо или, вернее говоря, совсем даже не зна¬
комо с самыми выдающимися явлениями умственной и обще¬
ственной жизни англичан, но с двадцатых годов века нача¬
лись поездки в Англию французов (одними из первых были
Вольтер и Монтескье), которые потом знакомили соотечест¬
венников с новыми для них идеями, проповедовавшимися по
ту сторону Ламанша. Английский деизм вошел во Франции в
настоящую моду, и большая часть корифеев французской фи¬
лософии XVIII в. были деисты. Вольтер прославлял англий¬
скую конституцию, но особенно восторгался духовной свобо¬
1 Кое-что из этого памфлета приведено в «Западноевропейской абсо¬
лютной монархии».
219
дой, господствовавшей в Англии. Монтескье изообразил анг¬
лийское государственное устройство как образцовое и един¬
ственно способное обеспечить действительную свободу граж¬
дан. И позднее, во второй половине XVIII в., не прекращалось
английское влияние во Франции, выразившееся, например, в
том, что экономическая школа физиократов рекомендовала
Франции английские аграрные порядки, или в том, что в
эпоху революции среди ее деятелей было немало англоманов.
Только перед самой революцией с французским англоманст¬
вом стало соперничать американофильство, но в сущности и
оно было не чем иным, как данью уважения к идеям и учреж¬
дениям, родиной которых была все та же самая Англия.
Идеи английской конституции, впрочем, не сразу проло¬
жили себе путь в сознание французского общества. Вольтер
хвалил английские порядки, при которых «у короля руки сво¬
бодны, чтобы делать добро, и связаны, чтобы делать зло», но
по существу своих политических идей он был сторонником
просвещенного абсолютизма, т.е. неограниченной монархии,
умеряемой терпимостью и просвещением, или королевской
власти, находящейся в союзе с философами и совершающей
реформы, которых требовали разум и справедливость. На той
же самой точке зрения просвещенного абсолютизма стояли и
экономисты-физиократы, сторонники, как выразился один из
них, «легального деспотизма». И Вольтер, и физиократы за¬
имствовали из Англии многие идеи свободы. Программа про¬
свещенного абсолютизма включала в себя и веротерпимость,
и свободу печати, и отмену как остатков крепостничества,
так и феодальных прав, и свободу промышленности и торгов¬
ли, равно как реформу законодательства на началах равенст¬
ва и большего уважения к личности, но все это должно было
быть сделано абсолютной королевской властью, пекущейся о
благе подданных. «Дайте мне,— говорил физиократ Тюрго,
бывший в 1774—1776 гг., в начале царствования Людови¬
ка XVI, министром в духе просвещенного абсолютизма,—
пять лет деспотизма, и я сделаю Францию счастливою»1.
1 О просвещенном абсолютизме см. гл. XIX «Западноевропейской абсо¬
лютной монархии», но особенно в III т. «Истории Западной Европы» третий
отдел (гл. 19—28).
220
Главным проводником идей английской конституции во
французской литературе был автор «Духа законов», Монтес¬
кье. В молодости человек с республиканским оттенком поли¬
тического миросозерцания под влиянием изучения класси¬
ческой древности,— черта, свойственная многим французам
XVIII в. вплоть до самой революции,— Монтескье, сам побы¬
вавший в Англии, с течением времени сделался рьяным за¬
щитником конституционной монархии, какую нашел в Анг¬
лии, увидев именно в ней самую благоприятную государст¬
венную форму для осуществления гражданской свободы. Не
рассматривая здесь политического учения Монтескье в его
целом1, мы остановимся лишь на его понимании английской
конституции, оказавшем громадное влияние на историю кон¬
ституционных идей и учреждений. Долгое время, даже у
самих англичан, это понимание принималось за самую вер¬
ную теорию английского политического строя, но еще боль¬
шим был авторитет этой теории на материке.
Для нас здесь, собственно говоря, важны лишь две, XI и
XII, книги «Духа законов», в которых идет речь о «законах,
образующих политическую свободу»; в первой — в отно¬
шении этой свободы к государственному устройству, во вто¬
рой — в ее отношении к гражданину, в особенности же 6-я
глава XI книги, посвященная целиком английской конститу¬
ции1 2. Свобода в отношении к гражданину, по определению
Монтескье, заключается в личной безопасности (sGrrete) или
в мнении (уверенности, opinion) касательно этой безопаснос¬
ти, в отношении же к государственному устройству он реши¬
тельнейшим образом предостерегал от смешения «власти на¬
рода» (le pouvoir de people) со «свободой народа» (la leberte
du peuple). В «Духе законов» вообще у Монтескье немало
сильных мест, направленных против абсолютизма, или, по
его терминологии, деспотии, которой он противополагает мо¬
1 См. анализ его в гл. XIII 3-го тома «Истории Западной Европы», а
рассмотрение некоторых его сторон еще в «Поместье-государстве», с. 219 и
след, и «Западноевропейской абсолютной монархии», гл. XVIII.
2 Новый русский перевод «Духа законов», сделанный А. Г. Горнфель-
дом, был издан в 1900 г. JJ. Ф. Пантелеевым. Наш перевод почти всей
6-й гл. XI книги в «Истории Западной Европы» (т. III, гл. XIII), а с допол¬
нением пропусков в книге Сореля о Монтескье в пер. М. Васильевского.
221
нархию как образ правления, не только совместимый со сво¬
бодой, но даже единственно могущий ее обеспечить под ус¬
ловием правильного разделения в ней властей, в учении о
котором — вся сущность политической теории Монтескье.
Его монархия не монархия вообще, а средневековая сослов¬
ная монархия с основными, обязательными и для государя
законами, с посредствующими властями в виде сословий, с
учреждениями, охраняющими законность управления1. Анг¬
лийская конституция была только частным случаем такой
монархии. Знакомый с республиками лишь античного и сред¬
невекового типа, в которых не было разделения властей,
Монтескье находил, что «демократии и аристократии не суть
государства, свободные по самой своей природе», что «поли¬
тическая свобода встречается лишь в умеренных правлени¬
ях», да и то лишь в тех случаях, когда «не происходит зло¬
употребления властью».
Главный пункт теории Монтескье — тот, что злоупотреб¬
ления властью устранимы лишь в том случае, если «одна
власть сдерживает другую» (le pouvoir arrete le pouvoir). Осу¬
ществление этого требования он и усматривал в государст¬
венном устройстве английской нации, по мнению Монтескье,
даже ставящей прямой целью своего политического строя
осуществление свободы. Заимствовав из английской полити¬
ческой литературы, ближайшим же образом, по-видимому, у
Локка, учение о существовании в государстве троякого рода
власти1 2, но несколько его видоизменив (два вида исполни¬
тельной власти он переделал во власть исполнительную и
судебную), автор «Духа законов» проводил ту мысль, что по¬
литическая свобода в смысле «спокойствия духа, происходя¬
щего от уверенности каждого в своей безопасности» (непри¬
косновенности), возможна лишь тогда, когда все три власти
или две какие-либо из них не соединены в руках одного лица
или учреждения. Ни законодательная власть не должна быть
соединена с исполнительной, ни судебная с законодательною
или исполнительною, ни все три власти вместе; в последнем
1 См. «Поместье-государство», с. 219 и след., где теория Монтескье
рассматривается в этой своей стороне.
2 См. выше, с. 215—216.
222
случае «все было бы потеряно», как выражается сам Монтес¬
кье.
Не касаясь здесь места о правильной, по мнению Монтес¬
кье, организации судебной власти, где он совсем неверно
передал английские порядки1, остановимся лишь на органи¬
зации двух других властей. В последнем отношении автор
«Духа законов» был верным последователем тех английских
политиков, которые производили такой раздел между коро¬
лем и парламентом, в силу которого первому отдавалась ис¬
полнительная власть, второму — законодательная1 2.
Вот как, во-первых, мотивирует Монтескье необходи¬
мость предоставления законодательной власти представи¬
тельному собранию. «Так как,— говорит он,— в свободном
государстве всякий, имеющий свободную душу, должен был
бы управляться сам собою, то следовало бы, чтобы весь
народ в полном своем составе обладал законодательною
властью; но так как это невозможно в больших государствах,
а в малых сопряжено со множеством неудобств, то нужно,
чтобы народ при посредстве своих представителей делал то,
чего сам делать не в состоянии». Итак, законодательная
власть у Монтескье принадлежит народным представителям,
но из этого автором «Духа законов», настроенном вообще
весьма аристократически (он защищал существование и дво¬
рянских привилегий, и феодальных прав), далеко не дела¬
лось демократического вывода. Именно из права избирать
представителей он исключал людей, которые «находятся в
столь низком состоянии (dans un tel etat de bassesse), что не
могут считаться имеющими собственную волю».
Мало того, Монтескье оправдывал существование в Анг¬
лии и верхней палаты, состоящей из наследственных законо¬
дателей. «В каждом государстве,— говорит он,— есть люди,
отличающиеся своим происхождением, богатством и почес¬
тями: если бы они были смешаны с народом, и если бы у
них, наравне со всеми другими, был только один голос,
общая свобода сделалась бы их рабством, и у них не было бы
никакого интереса ее защищать, так как большая часть ре-
1 Он говорит, в сущности, лишь о присяжных, совершенно забывая о
постоянных коронных судьях.
2 См. выше, с. 205—206 и 210—211.
223
шений была бы против них». Поэтому он находил нужным,
чтобы «их участие в законодательстве было в соответствии с
прочими преимуществами, которыми они пользуются в госу¬
дарстве», а для этого они и должны образовать «особое уч¬
реждение, которое имело бы право останавливать предпри¬
ятия народа», как, впрочем, и народ должен иметь право ос¬
танавливать предприятия этой «корпорации знати». Сама
корпорация эта должна, говорит Монтескье, быть наследст¬
венной: «во-первых, она наследственна по самому своему су¬
ществу, а во-вторых, необходимо, чтобы она имела очень
большой интерес в сохранении своих привилегий, ненавист¬
ных самих по себе,— соглашается он,— а в свободном госу¬
дарстве тем более подверженных постоянной опасности».
Вручив законодательную власть двум палатам, Монтес¬
кье отдает власть исполнительную монарху, мотивируя свой
взгляд на дело тем, что «эта часть правления, требуя почти
всегда быстрого действия, заведуется одним человеком
лучше, чем многими, тогда как то, что зависит от законода¬
тельной власти, часто лучше ведется многими, чем одним».
Рассуждая таким образом, Монтескье совершенно игнориро¬
вал уже начавший в ту эпоху формироваться кабинет и даже
высказывал мысль, которая идет совершенно вразрез с обра¬
зованием парламентарного министерства. С точки зрения
строгого разделения властей, им ни под каким видом не до¬
пускалось участие кого бы то ни было и в законодательной,
и в исполнительной властях. «Если бы,— читаем мы у него
самого,— не было монарха и исполнительная власть была
вручена известному числу лиц, взятых из законодательного
учреждения, свободы бы больше не существовало, так как
обе власти были бы соединены вследствие того, что одни и
те же лица принимали бы иногда и всегда могли принимать
участие в обеих».
Указав, далее, на необходимость периодических созывов
законодательного учреждения и периодических обновлений
его состава, Монтескье рассматривает те отношения, какие,
по его мнению, должны существовать между обеими властя¬
ми. Прежде всего, он предоставляет исполнительной власти
право созыва и роспуска собраний. Право созыва он мотиви¬
ровал тем, что «всякое учреждение лишь тогда считается
224
имеющим волю, когда оно находится в сборе», без чего нель¬
зя сказать, в случае отсутствия единодушия среди предста¬
вителей, какая часть их составила бы настоящее учрежде¬
ние, та ли, которая собралась, или другая, которая отсутст¬
вовала бы; что же касается прекращения собраний, то будь
право отсрочек у самого собрания, последнее могло бы ни¬
когда себя не распускать, а это было бы опасно, если бы оно
вздумало сделать покушение на права исполнительной влас¬
ти. Во-вторых, Монтескье предоставляет исполнительной
власти «право останавливать предприятия законодательного
учреждения». Понятно, что здесь идет речь о королевском
veto, и до сих пор входящем в состав коронной прерогативы
в Англии, хотя фактически и вышедшем из употребления1,
раз образовалось парламентарное министерство, без которо¬
го король не может пользоваться своей прерогативой и кото¬
рое, будучи органом парламентского большинства, не может
же идти против этого самого большинства, отвергая его ре¬
шения. Королевское veto Монтескье теоретически защищал
тем соображением, что без этого ограничения своей власти
законодательное учреждение «будет деспотическим», ибо
оно было бы «в состоянии дать себе всю ту власть, какая ему
вздумается» и потому «уничтожить все остальные власти». В
третьем пункте, касающемся взаимных отношений обеих
властей, Монтескье говорит об ответственности министров
при безответственности монарха. Он не находил нужным,
чтобы законодательная власть имела право останавливать
исполнительную, полагая, что нечего еще ограничивать
власть, самоё по себе ограниченную, тем более еще, что она
действует только по отношению к «вещам преходящим», но
зато он признавал необходимым, чтобы в свободном государ¬
стве законодательная власть пользовалась правом и имела
возможность «следить за тем, каким образом приводятся в
исполнение законы, которые она создала». Однако, оговари¬
вается при этом Монтескье, «законодательное учреждение
ни в каком случае не должно иметь право судить личность,
а следовательно, и поведение того, который исполняет. Его
особа,— продолжает он,— должна быть священна, ибо необ¬
1 См. выше, с. 172.
225
ходима государству для того, чтобы законодательное собра¬
ние не сделалось в нем тираническим: с того момента, когда
она была бы предана обвинению и суду, свободы больше не
существовало бы», и «государство, по его выражению, было
бы не монархией, а несвободной республикой». Но, тотчас
же, прибавляет Монтескье, тот, кто исполняет, не может ни¬
чего дурно исполнять без дурных советников, и потому пос¬
ледние могут разыскиваться и наказываться. Останавлива¬
ясь еще на участии монарха в законодательстве через право
останавливать, без которого исполнительная власть скоро
была бы лишена своих прерогатив,— на участии, следова¬
тельно, для своей защиты,— Монтескье очень решительно
высказывается против участия монарха в законодательстве
через право постановлять, ибо при этом «свободы более не
существовало бы». Равным образом, он находил, что испол¬
нительная власть «не может входить в обсуждение дел», так
как всегда имеет возможность отклонить неприятные ей ре¬
шения, да и нет, думает он, надобности, чтобы она предлага¬
ла,— два пункта, которым как раз не соответствует практи¬
ка парламентарного министерства, берущего на себя иници¬
ативу законов и принимающего на себя участие в их
обсуждении в виде хотя бы защиты им же самим предлагае¬
мых законопроектов. Наконец,— и в этом отношении Мон¬
тескье совершенно верно схватил сущность дела,— за зако¬
нодательным учреждением признается право ежегодного во¬
тирования налогов и военного закона1. «Если,— читаем мы у
него,— исполнительная власть делает постановления о взи¬
мании налогов иначе, как в силу согласия народа, свободы
больше не будет, ибо исполнительная власть сделается зако¬
нодательной в самом важном пункте законодательства.
Если,— говорится далее,— законодательная власть делает
постановление о наложении податей не из года в год, а на¬
всегда, то она рискует лишиться свободы, потому что испол¬
нительная власть не будет более зависеть от нее; а когда
пользуются подобного рода правом навсегда, то довольно
безразлично, пользуются ли им в силу собственной власти,
или в силу чужой. То же самое,— заключает Монтескье,—
1 Mutiny act, о чем выше. С. 186
226
будет и в том случае, когда законодательная власть поста¬
новляет не из года в год, а раз навсегда касательно сухопут¬
ных и морских сил, которые она должна вверить исполни¬
тельной власти».
Монтескье сам резюмировал основные черты изображен¬
ной им конституции: «Законодательное учреждение состав¬
лено из двух частей, которые, в силу права останавливать
одна другую, будут одна другую удерживать. Обе будут свя¬
заны исполнительной властью, которая, со своей стороны,
будет связана законодательной». По мнению, также выска¬
занному автором «Духа законов», «эти три власти должны
были бы находиться в состоянии покоя или бездействия, но
так как неизбежным ходом вещей они будут принуждены
идти вперед, они будут принуждены идти в согласии».
Отметим еще, что в современных ему монархиях, кроме
Англии, Монтескье не находил распределения властей по
способу изображенной им конституции. «В каждом государ¬
стве,— говорит он,— существует свое особое распределе¬
ние, вследствие чего они более или менее приближаются к
политической свободе, и если бы они не приближались, мо¬
нархия выродилась бы в деспотию».
«Дух законов» вышел в свет в 1748—1749 гг., и менее
пятнадцати лет отделяют его от появления в печати другого
влиятельного политического трактата XVII в., «Обществен¬
ного договора» (Du contrat social) Жан-Жака Руссо (1762).
Еще за двенадцать и за восемь лет перед тем Руссо просла¬
вился своими «диссертациями» о науках и искусствах и о
происхождении неравенства между людьми1, в которых он
обрушился на всю духовную культуру своего времени во имя
счастливого невежества (1’heureuse ignorance) и завидной
невинности, в каковых находился человек в естественном со¬
стоянии до пагубного перехода его в состояние гражданского
общества. Этой стороной своего миросозерцания Руссо был
несомненнейшим реакционером, но зато другая сторона его
миросозерцания, не культурная, а политическая, имела
резко выраженный революционный характер. Началом зла
1 Первая переведена в приложении к русскому переводу биографии
Руссо, написанной Грагамом, вторая, в русском переводе под ред.
С. И. Южакова, была издана фирмою «Светоч» в 1907 г.
227
было установление собственности, приведшее к разделению
людей на богатых и бедных. Так как богатые чувствовали
себя не совсем обеспеченными в своем обладании благами
мира, то они, под предлогом общего блага для всех, и приду¬
мали общественный договор, создавший государство, только
увеличившее их силу и давшее еще большую возможность
угнетать слабых. Первым шагом в отклонении от свободы,
равенства, добродетели и счастья, господствовавших в есте¬
ственном состоянии, было узаконение различия между бога¬
тыми и бедными, вторым — между сильными и слабыми,
третьим — между господами и рабами, последнее в качестве
результата от превращения законной власти выборного на¬
чальства в произвольную власть наследственных правите¬
лей. Общим выводом из трактата о происхождении неравен¬
ства было то, что совершенно «противоречит законам приро¬
ды состояние, при котором возможно, чтобы ребенок
повелевал старцу, глупец управлял мудрым и чтобы неболь¬
шая часть людей утопала в изобилии, когда голодная масса
нуждается в самом необходимом».
Итак, в трактате о неравенстве общественный договор,
которым создается государство, является своекорыстным
изобретением богачей, исполнением, как выражается сам
Руссо, «самого обдуманного, какой только когда-либо прихо¬
дил в человеческую голову, плана употребить в свою пользу
силы как раз людей, на них, богачей, нападавших, превра¬
тить в своих защитников прежних противников, внушить им
иные правила и дать иные учреждения, которые были бы на¬
столько же благоприятны для богатых, насколько, наоборот,
было против них естественное право». Совсем иначе пред¬
ставляет Руссо цель общественного договора в главном
своем политическом трактате, носящем это название и со¬
держащем в себе политический идеал Руссо1. Именно в «Об¬
щественном договоре» эта цель определяется следующими
словами: «найти такую форму соединения (association), кото¬
рая бы защищала и охраняла совокупной общей силою лич¬
ность и имущество каждого участника (associe) и посредст¬
1 «Общественный договор» существует в трех русских переводах под
ред. Дживелегова, Когена и Жуковского; последний издан с примечания¬
ми, заимствованными из новейшего французского издания Болавона.
228
вом которой каждый, соединяясь со всеми, повиновался бы,
однако, лишь самому себе, оставаясь столь же свободным,
как и раньше». В этих словах заключался целый идеал демо¬
кратического государства, осуществляющего естественное
право каждой личности на свободу и равенство. Для общест¬
ва, жившего в государстве, в котором не было ни свободы,
ни равенства, в этой формуле содержалась целая радикаль¬
ная революция.
Уча о договорном происхождении государства, Руссо не
только шел по стопам Гоббса и Локка, но и разделял вообще
взгляд своих современников, среди которых даже теоретики
абсюлютизма пользовались для своих политических постро¬
ений этой договорной теорией1. Как теоретик народовластия,
Руссо, далее, отличался, однако, от своих предшественников
тем, что полагал в народе не только источник верховной
власти, передаваемой им правителям, но самоё верховную
власть и непосредственное пользование ею. Если абсолю¬
тист-государственник Гоббс в своей теории заставляет народ
передать над собою неограниченную власть правительству,
то и конституционалист — индивидуалист Локк видит в ус¬
тановлении властей все-таки передачу им народом своих
прав, хотя бы и под известными условиями, и только в слу¬
чае нарушения правительством договора народ пользуется
непосредственно своим верховенством1 2. У Руссо верховная
власть народа всегда всецело остается у самого народа, и
между ним, народом, истинным сувереном, и правительством
не может и не должно быть никакого договора, ибо есть, по
Руссо, только один первоначальный договор, и потому вся¬
кий другой мог бы быть только его нарушением. Отношение
между державным народом и правительством в «Обществен¬
ном договоре» мыслится не как условие, заключенное между
двумя самостоятельными и равными сторонами, а как отно¬
шение настоящего хозяина, дающего приказания, и приказ¬
чика, обязанного выполнять хозяйскую волю.
Этому непосредственному народному суверенитету Руссо
приписывает предикаты неотчуждаемости, неделимости, не¬
погрешимости и неограничимости.
1 См. в гл. XVIII «Западноевропейской абсолютной монархии».
2 См. выше, с. 216.
229
С неотчуждаемостью верховной власти соединяется или
из нее вытекает ее непредставляемость. «Верховная власть,
будучи лишь проявлением (exercice) общей воли, никогда не
может быть отчуждаема, и суверен (т.е. сам народ), как су¬
щество собирательное, может быть представляем только сам
собою».— «Верховная власть,— говорит Руссо в другом
месте,— не может быть представляема», и потому «депутаты
народа не могут быть его представителями, ибо они суть
только его приказчики (commissaires), не имеющие права де¬
лать окончательных постановлений». Отсюда Руссо выводил,
что «всякий закон, не утвержденный непосредственно наро¬
дом, не имеет силы: это и не закон вовсе». Руссо указывал
на английский народ как на заблуждающийся, воображая
себя свободным, ибо, по мнению Руссо, «он свободен лишь
во время выборов в парламент, но едва только выборы кон¬
чаются, он делается рабом, он ничто. В короткие минуты
своей свободы,— сказано еще об английском народе в «Об¬
щественном договоре»,— он пользуется ею так, что заслу¬
женно ее теряет». Идеалом Руссо было непосредственное на¬
родовластие античных республик, а не новая представитель¬
ная система, которую как раз находил разумной Монтескье.
Верховная власть не только не отчуждаема, но и не дели¬
ма, ибо, аргументирует здесь Руссо, «воля есть общая или ее
нет, т.е. она есть воля всего народа или его части». Теория
Монтескье о разделении властей встретила в его лице резко¬
го оппонента. «Наши политики,— говорит он,— делают из
суверена какое-то фантастическое существо, составленное
из разных кусков, как если бы они стали составлять челове¬
ка из многих тел, из которых у одного были бы лишь глаза,
у другого руки, у третьего ноги и больше ничего». Такой
взгляд Руссо сравнивал с ярмарочным фокусом вроде того,
какой в ходу у японских фокусников, разрубающих ребенка
на части, бросающих эти части в воздух и получающих ре¬
бенка обратно целым и невредимым.
Третий признак народного верховенства у Руссо — его
непогрешимость: «общая воля всегда права и постоянно
стремится к общественной пользе. Народ всегда желает
собственного блага, но не всегда его видит. Никогда нельзя
230
подкупить народ, но его можно обмануть, и лишь тогда ка¬
жется, будто он желает того, что дурно».
Наконец, Руссо считает верховную власть неограничи-
мой. «Как природа,— говорит он,— дает человеку абсолют¬
ную власть над всеми его членами, так общественный дого¬
вор (le pacte social) дает политическому телу над всеми его
членами такую же абсолютную власть, и она-то,— прибав¬
ляет он,— направляемая общею волею, носит название вер¬
ховной власти». У Руссо даже считается прямо основным
условием общественного договора «совершенное отчужде¬
ние личностью всех своих прав в пользу общества
(l‘alienation totale de chaque associe avec tous ses droits a
toute la communaute»), и притом отчуждение без каких бы
то ни было ограничений (sans reseive), так как, думает
Руссо, «раз каждый отдает себя в распоряжение всех, он в
сущности не отдается никому», а с другой стороны, «раз су¬
верен состоит из образующих его частных лиц, у него нет и
быть не может интересов, противоположных его интересам,
и, следовательно, нет надобности, чтобы верховная власть
была обставлена гарантиями со стороны подданных, ибо не¬
возможно, чтобы тело захотело вредить всем своим чле¬
нам». Не подвергая здесь критике эти аргументы Руссо, ука¬
жем лишь на то, что для своего идеального государства он
желает особой «гражданской религии» (в сущности, деиз¬
ма), установляемой верховной властью: кто не станет веро¬
вать в ее заповеди, должен быть изгнан из государства, как
человек, непригодный к общественной жизни, а «если, при¬
бавляет Руссо, кто-либо, публично признав догматы этой
религии, будет вести себя так, как будто он в них не верит,
то должен быть наказан смертью, как человек, совершив¬
ший величайшее преступление, солгав перед законами».
Резюмируя все сказанное о теории верховной власти у
Руссо, нельзя не согласиться с теми ее критиками, которые
находят, что он лишь перенес на суверенный народ все
права, приписывавшиеся абсолютистами королям Божиею
милостью. Другая сторона его политической теории — это
отнятие у исполнительной власти всякой самостоятельнос¬
ти. В настоящее время мы привыкли различать между поня¬
тиями верховной власти и правительства, не зная в боль¬
231
шинстве случаев, что этим важным различением мы обяза¬
ны Руссо, который, в сущности, однако, суверенитет полага¬
ет главным образом в законодательной власти, а под прави¬
тельством разумеет власть исполнительную. Одну другой он
противополагает, как волю и силу, причем силу подчиняет
воле. «Правительство, или высшая администрация» у него
определяется как «законное пользование исполнительной
властью». Смотря по тому, кому вверяется суверенным на¬
родом исполнительная власть, он классифицирует все воз¬
можные республики на монархии, аристократии и демокра¬
тии. Именно его классификация форм правления отличается
от общепринятой тем, что в основу ее кладется не то, кому
принадлежит верховная власть, а то, кто является исполни¬
тельным ее органом. У Руссо всякое государство, в котором
верховная власть не принадлежит народу, есть деспотия,
всякое же государство, где суверен — народ, называется
республикой, причем это будет или монархия, если высшая
администрация возложена на одно лицо, или аристократия,
если это будет учреждение, состоящее из нескольких лиц.
То, что Руссо называет монархией, есть, следовательно, не
что иное как республика с единым главою государства, рес¬
публиканская монархия, в которой монарх лишь высший са¬
новник республики, простой исполнитель воли державного
народа. В таком словоупотреблении демократией было бы
государство, в котором все граждане поголовно пользова¬
лись бы и исполнительной властью,— форма, которую сам
Руссо считает слишком совершенной и потому «неподходя¬
щей для людей»: «если бы существовал народ богов, то он
управлялся бы демократически», но это недоступно людям.
Для республики с народовластием остаются у Руссо, таким
образом, или монархия, или аристократия, но и та, и другая
форма находятся ежечасно в распоряжении державного на¬
рода, который постоянно может изменять свою правительст¬
венную организацию по произволу. В ней, другими словами,
у Руссо нет ничего постоянного, устойчивого, независимого
от временных настроений народа. Чтобы правительство не
могло узурпировать принадлежащее народу верховенство и
таким образом сделаться деспотическим, «Общественный
договор» заключает в себе совет, чтобы народ время от вре¬
232
мени сам собою собирался и чтобы на его собраниях непре¬
меннейшим образом ставились и пускались на голоса два
вопроса: желает ли державный народ удержать данную пра¬
вительственную форму, и желает ли он оставить исполни¬
тельную власть в руках лиц, которым она вверена. Таким
образом, выборная исполнительная власть как аристократи¬
ческого, так и монархического (по классификации Руссо)
типа лишена даже какой-либо определенной прочности; что
же касается правительственной формы, то и она не имеет у
Руссо никакой прочности, да оно и понятно, раз у него
народ может всегда нарушить даже и самый договор, на ко¬
тором основано государство. Если, значит, с одной стороны,
«Общественный договор» узаконил деспотизм государства
над личностью гражданина, то, с другой стороны, им вводи¬
лось в государство и начало анархии. Вот почему Руссо
очень сочувственно относился к польскому государственно¬
му строю, в котором сильна была анархичность, и вот поче¬
му вместе с тем всю теорию Руссо не раз характеризовали
как теорию не государства, а революции.
Сравнивая политические теории «Духа законов» и «Об¬
щественного договора», обе оказавшие громадное влияние
на выработку первой французской конституции, мы не
можем не признать, что между ними была громадная разни¬
ца. В одном обе они сходятся: и Монтескье, и Руссо были
противниками абсолютизма, основу которого одинаково ви¬
дели в присвоении себе законодательной власти властью ис¬
полнительной, один в ущерб правам сословий1, другой — в
ущерб правам народа, причем оба они полагали, что монар¬
хическая власть по существу своему есть только власть ис¬
полнительная. В остальном между обоими теоретиками сво¬
бодного государства можно будет провести параллель по
всем наиболее важным пунктам их несходных между собой
теорий. Монтескье был убежденным сторонником предста¬
вительной системы, Руссо горячо стоял за непосредственное
народовластие; Монтескье признавал необходимость для
пользования политическими правами некоторого ценза и оп¬
1 «Как демократии гибнут, когда народ лишает сенат, сановников и
судей их должностей, так и монархии портятся, когда постепенно отнимают
прерогативы сословий и привилегии городов» (Дух законов, кн. VIII, гл. 6).
233
равдывал существование второй, аристократической, пала¬
ты, Руссо проповедовал чисто демократическую идею; Мон¬
тескье требовал разделения властей, устанавливая две, одна
от другой независимые и находящиеся в равновесии, зако¬
нодательную и исполнительную, власти, Руссо резко опол¬
чался против теории разделения властей и всецело подчи¬
нял власть исполнительную законодательной; когда Монтес¬
кье говорит о монархе, он имеет в виду наследственного
государя, с вполне независимой прерогативой, когда же
речь о монархе заходит у Руссо, под ним нужно разуметь
республиканского сановника, получающего от народа очень
ограниченные полномочия, которыми пользуется лишь до
тех пор, пока это угодно державному народу; Монтескье
всякую неограниченную власть приравнивает к отсутствию
свободы, советуя не смешивать свободу народа с властью
народа, Руссо как раз допускает это смешение, настаивая
на неограниченности верховной власти в руках народа.
Одним словом, это две совершенно различные теории, и
если для XIX в. мы делаем различие между направлениями
либерализма и радикализма, то вместе с тем замечаем, что
долгое время либералы находились главным образом под
влиянием Монтескье, радикалы — под влиянием Руссо, не
по всем, конечно, отдельным пунктам, а по общему направ¬
лению их учений1.
Все это, однако, отнюдь не обязывает нас думать, что
громадное большинство читателей «Духа законов» и «Обще¬
ственного договора» — понимало всю разницу между обеи¬
ми теориями. Во французском обществе второй половины
XVIII в. обе были одинаково авторитетны вследствие своего
несоответствия с порядками королевского абсолютизма, и
каждый вырабатывал себе собственное миросозерцание, по-
1 В «Происхождении современной демократии» М. М. Ковалевского
проводится, между прочим, та мысль, что между учением Руссо о народо¬
властии и учением Монтескье о равновесии властей нет никакого принци¬
пиального различия и что между ними существует даже согласие во взгля¬
дах на взаимные отношения законодательной и исполнительной властей.
Опровержению такого мнения посвящена брошюра (из «Вестника права» за
1905 г.) проф. А. С. Алексеева «Политическая доктрина Ж. Ж. Руссо в ее
отношении к учению Монтескье о равновесии властей и в освещении одно¬
го из новейших ее истолкователей».
234
своему комбинируя отдельные элементы из теории Монтес¬
кье и Руссо. В тогдашней Франции был даже очень влия¬
тельный (и в свое время, и впоследствии, в эпоху револю¬
ции) политический писатель, создавший, так сказать, нечто
среднее между теориями «Духа законов» и «Общественного
договора». Это был аббат Мабли, историк, доказывавший,
что «во Франции изначала и во все времена народ участво¬
вал во власти»1, моралист, видевший причину всякого обще¬
ственного зла в эгоизме и думавший, что для искоренения
его нужна отмена частной собственности, и, наконец, пуб¬
лицист, теорию которого мы сейчас изложим1 2.
Мабли подобно Руссо стоял на демократической точке
зрения, что отличало его от аристократического Монтескье,
но его демократия не непосредственная, как у Руссо, а
представительная, в чем Мабли стоит уже ближе к автору
«Духа законов». Обосновывая право народа на законода¬
тельную власть, он полемизировал с физиократом Мерсье
де ля Ривьером, доказывавшим, что естественная склон¬
ность людей к несправедливости и тирании мешает им быть
законодателями, но находил неудобным в интересах полити¬
ческой свободы, чтобы народ пользовался законодательной
властью непосредственно. Когда, думает Мабли, народ сам
создает свои законы, ему ничего не стоит относиться к ним
с презрением, и «на площади создаются постановления
столь же несправедливые и нелепые, как и в турецком ди¬
ване». В чистой демократии, говорит еще Мабли, каждый
гражданин может предлагать свои фантазии (reveries) для
превращения их в законы, а свойства толпы таковы, что все
дела решаются в ней безрассудным порывом (par vertige).
Здесь «гражданин, всегда склонный к смешению своеволия
и свободы, боится наложить на себя слишком тяжелое ярмо
посредством собственных же законов и видит в сановниках
лишь слуг (ministres) своих собственных страстей. Народ
знает, что ему действительно принадлежит верховная
1 Considerations sur 1’histoire de France. 1765.
2 Entretiens de Phocion. 1763.— Doutes proposees aux philosophes
economistes sur 1’ordre naturel et essentiel des societs politiquees. 1768.— De
la legislation ou principes des lois. 1776.— Princnpes de morale. 1785.— Les
droits et les devoirs du citoyen. 1789.
235
власть, и у него будут потакатели и льстецы и, следователь¬
но, все предрассудки и пороки деспота. Не ищите, говорит
он еще, у этого народа-государя характера, ибо у него най¬
дете только легкомыслие и непостоянство. Все установле¬
ния, все законы, которыми он будет стараться сохранить
свою свободу, в сущности будут лишь новыми ошибками,
которыми он будет поправлять старые ошибки, а потому он
всегда рискует быть обманутым ловким тираном или под¬
пасть под власть сената с введением аристократии в пер¬
спективе». Итак, Мабли вместе с Монтескье — за предста¬
вительную систему, но под условием получения депутатами
повелительных инструкций (mandats imperatifs) от своих из¬
бирателей. Одновременно с этим и опять-таки скорее в со¬
гласии с Монтескье, чем с Руссо, Мабли хотел бы, чтобы
политическими правами пользовались лишь люди, причаст¬
ные к земельной собственности, и им прямо делалась ссыл¬
ка на упадок Афин, когда они стали «республикой, управ¬
ляемой рабочими» (la republique gouvernee par les ouvriers).
В вопросе об организации исполнительной власти Мабли
был сторонником разделения и равновесия властей, ссыла¬
ясь для доказательства их возможности на английскую кон¬
ституцию, что приближало его ко взгляду Монтескье, но на
самом деле он понимал данное отношение в смысле подчине¬
ния, как и у Руссо, исполнительной власти законодательно¬
му органу, дабы тем достигнуть полного согласия между
обеими властями, без чего, по его мнению, была бы в резуль¬
тате лишь анархия. Поэтому ему не нравилась английская
конституция1, и он даже ей пророчил гибель, восхваляя, на¬
оборот, государственное устройство Швеции, сейм которой,
более мудрый, чем английский парламент, присвоил себе
всю законодательную власть, а исполнительную, дабы ее ос¬
лабить, разделил между королем, с очень призрачными пра¬
вами, и сенатом. Вообще он советовал разделять исполни¬
тельную власть между несколькими независимыми одни от
других администрациями. При всем том Мабли рекомендо¬
вал наследственную монархию как гарантию против господ¬
ства какого-либо сословия или партии. Особа монарха, как и
1 Critique du gouvernement d’Angleterre.
236
у Монтескье, должна была быть священной и неприкосно¬
венной, но монарх должен был быть решительно устранен от
участия в законодательстве даже в форме veto. «Всякий за¬
конодатель,— говорит Мабли,— должен исходить из того
принципа, что исполнительная власть всегда была, есть и
вечно будет врагом власти законодательной»,— точка зре¬
ния, сквозящая и через теорию Руссо.
Мабли всячески, как и Монтескье, хотел охранить лич¬
ную свободу от произвола и потому в известных случаях раз¬
решал гражданам оказывать сопротивление несправедливым
законам и своеволию властей, но в то же самое время, как
моралист, желавший установления в обществе господства
строго нравственных начал, он думал, что и законодательная
власть, в своем стремлении сделать граждан добродетельны¬
ми, а общество счастливым, имеет в случае надобности
право прибегать к «священному насилию» (la sainte vio¬
lence), исторгающему их против их воли (par la force) из-под
власти их дурных страстей и пороков. Это сочетание анархи¬
ческих и деспотических начал в теории Мабли сближает ее
с учением Руссо.
Мабли тем более заслуживает внимания историка кон¬
ституционных идей и учреждений, что ближе всего к его
теории подходит первая конституция, какую дала себе
Франция в первую свою революцию. С той же точки зрения
заслуживают внимания «Рассуждения о прежнем правитель¬
стве Франции» (Considerations sur le gouvernement ancien et
present de la France. 1764) маркиза д’Аржансона, когда-то
занимавшего министерский пост. Монтескье в своей теории
английской конституции совершенно не обратил внимания
на существование в Англии местного самоуправления1, а
это вообще очень важная сторона свободного государствен¬
ного строя. Д’Аржансон, собственно говоря, не был консти¬
туционалистом, но ратовал за то, чтобы «в монархии была
демократия» (la democratic dans la monarchic) в смысле
предоставления обществу наибольшей свободы в заведова¬
нии своими делами. «Чтобы лучше управлять,— по его сло¬
вам,— нужно управлять как можно менее (pour gouverner
1 О нем см.: «Поместье-государство», с. 161, 156, 251, 268, 269.
237
mieux il faut gouverner moins): вся власть в руках одного
(toute autorite a un seul homme), все действие в руках мно¬
гих, демократия в монархии; все власти выборные, времен¬
ные, отнюдь не пожизненные, еще того менее наследствен¬
ные,— вот каким образом,— заявляет д’Аржансон,— я
представляю себе хорошее правление», предвосхищая в
этой общей картине, как мы увидим1, административное
устройство по Конституции 1791 г. С этим проектом широ¬
кого самоуправления автор соединял желание слить знать с
народом в одну нацию путем отмены сословных привилегий
для осуществления гражданского равенства (egalite entre ci-
toyens) и превращения всех земель в алоды (т.е. освобожде¬
ния их от феодальных прав). В равенстве он видел врожден¬
ную людям силу (un pouvoir inne) и источник истинной сво¬
боды. Раз облагодетельствованный народ будет на стороне
правительства, оппозиция дворянства легко могла бы быть
приведена к молчанию1 2.
Эта идея о демократической монархии, отличная от тео¬
рий и Руссо, и Мабли, была гораздо старше последних, так
как сочинение д’Аржансона было написано еще в тридцатых
годах XVIII в. и, что особенно любопытно, в виде плана го¬
сударственных реформ, составленного автором для тогдаш¬
него первого министра, кардинала Флёри. Такое же проис¬
хождение проекта, предназначенного для высшей власти,
имеет и написанный для Людовика XVI мемуар, автором ко¬
торого был экономист-физиократ и в то время министр фи¬
нансов Тюрго. В нем тоже проводится идея о необходимости
введения во Франции самоуправления общин и областей вза¬
мен системы строгой бюрократической централизации3.
Тюрго был, как и все физиократы, сторонником просвещен¬
ного абсолютизма. Он думал, что «равновесие властей»
может сделаться источником ente большего зла, нежели то,
против которого его хотят направить, но, вооружая короля
всеми «правами государства», он рекомендовал умеренное
1 В гл. X.
2 Теория д’Аржансона — одно из проявлений идеи «просвещенного аб¬
солютизма», соединенного с местным самоуправлением.
3 Отрывки из этого мемуара и изложение заключающегося в нем плана
см. в гл. XXXI 3-го тома «Истории Западной Европы».
238
пользование ими, ибо противное приводит к тирании, и пото¬
му он хотел, чтобы власть прежде всего уважала личную
свободу. «Правительства,— по его собственным словам,—
слишком привыкли приносить счастье отдельных лиц в жер¬
тву так называемым правам общества, забывая, что как раз
оно само существует для отдельных лиц». Для достижения,
таким образом, поставленной цели он считал совершенно до¬
статочным, если общество будет пользоваться правом сво¬
бодного и громкого заявления своих желаний, решать же все
дела будет правительство неограниченного монарха. До за¬
нятия министерской должности Тюрго несколько лет пробыл
интендантом одной провинции и, в качестве ее правителя,
облеченного большими правами, на опыте узнал все недо¬
статки централизации. Зло современной ему Франции он
видел в разрозненности и пассивности общественных сил, от
чего страшно страдали и все государство, и отдельные мест¬
ности. План Тюрго состоял в учреждении в отдельных общи¬
нах, округах, провинциях особых, как он их называл, муни¬
ципалитетов, т.е. органов местного самоуправления для рас¬
пределения налогов, заведования общественными работами
и сооружениями, помощи неимущим и ходатайствования
перед высшей властью о местных нуждах. Лестница этих му¬
ниципалитетов должна была завершаться «великим», или
«королевским», «общим для всего королевства» муниципали¬
тетом, «национальным собранием», как его еще называл
Тюрго, имея в виду, однако, учреждение строго совещатель¬
ного значения и по делам лишь административного и хозяй¬
ственного характера. Министр-реформатор ожидал от этой
системы и лучшего распределения налогов, и более верного
ознакомления с нуждами населения, и более совершенного
удовлетворения местных нужд при помощи самих заинтере¬
сованных, и более тесной связи между правительством и на¬
родом, и, наконец, развития в нации «общественного духа».
Муниципалитеты низших ступеней должны были выбирать
депутатов в муниципалитеты высших (общинные в окруж¬
ные, окружные в провинциальные, провинциальные — в ко¬
ролевский), но это должно было быть представительством
одной только поземельной собственности в согласии с фи¬
зиократической теорией, по которой только одно сельское
239
хозяйство было занятием производительным и давало чис¬
тый доход1. Все сословные перегородки при этом, как и у
д’Аржансона, уничтожались.
Известно, что как этот план, так и другие проекты и уже
произведенные реформы Тюрго не нашли осуществления в
жизни, и через десять с небольшим лет после отставки ми¬
нистра-реформатора во Франции началась революция.
Последние годы царствования Людовика XV и царство¬
вание Людовика XVI были вообще временем сильного разви¬
тия во Франции оппозиционной литературы, одним из ор¬
ганов которой была и знаменитая «Энциклопедия», не выра¬
ботавшая, впрочем, никакого определенного политического
учения, хотя и дышавшая вообще «республиканским духом».
Из сочинений политического содержания в более близкое к
революции время особенно выдвигаются памфлеты Мирабо,
которому пришлось играть первенствующую роль в первые
два года революции. Человек, необыкновенно отзывчивый на
события дня, сам много претерпевший от царившего в стране
произвола властей, он в целом ряде сочинений («Опыт о дес¬
потизме», «Опыт о веротерпимости», мемуар о lettres de ca¬
chet и др.) нападал на деспотизм и защищал свободу. В
своих воззваниях во время выборов в Генеральные штаты он
указывал на необходимость реформ, одно торжественное
объявление которых правительством успокоило бы народ,
сильно опасаясь, что «правительство сегодня не даст того,
что у него завтра исторгнут силой». Это была вообще пора
страшного развития брошюрной прессы, в которой особенно
в 1789 г. выдвинулась брошюра аббата Сьейеса «Что такое
третье сословие?» (Qu* est се que le tiers etat?1 2, содержание
которой резюмируется тремя вопросами с тремя на них отве¬
тами: «Что такое третье сословие? — Все.— Чем оно было
до сих пор? — Ничем.— Чем оно желает быть? — Быть чем-
нибудь»), Тому же автору принадлежали «Опыт о привилеги¬
ях» и «Признание и изложение прав человека и граждани¬
1 Общинный муниципалитет должен был состоять из всех местных
землевладельцев, причем 600 ливров (франков) дохода давали право на
один голос, 1200 — на два, 300 — на полголоса и т д.
2 Переиздана «Обществом Французской революции», а русский пере¬
вод имеется в издании «Голоса».
240
на». Особую струю в этой политической прессе представляет
собою восторженное отношение к только что завершившейся
американской революции. Ее прославляли Рэйналь, Мабли,
Мирабо, Бриссо, Кондорсе и др. Знаменитая Декларация не¬
зависимости, изданная восставшими американцами в
1776 г., и пенсильванская конституция, особенно проникну¬
тая духом демократической свободы1, подали нескольким
французским писателям повод поднять в печати теоретичес¬
кие вопросы конституционного устройства. Бриссо, написав¬
ший в 1788 г. книгу о своем путешествии в Америку (Nou¬
veau voyage dans les Etats-Unis de I’Amerique), выражал на¬
дежду, что в Европе последуют образцам, данным
конституциями отдельных американских штатов, хотя в Аме¬
рике ему и высказывали сомнение, чтобы Франция была до¬
статочно подготовлена к такой свободе, какой пользуются
Америка и (в меньшей степени) Англия. Кондорсе в «Мыс¬
лях о деспотизме» (Pensees sur le despotisme), вышедших в
свет уже после того, как решено было созвать Генеральные
штаты, проводил ту идею, что знакомство с американскими
учреждениями должно помочь возрождению Франции, и со¬
ветовал начать с декларации прав человека, на которых по¬
коятся права нации. Некоторые американцы, интересовав¬
шиеся тем, что делалось во Франции, сами давали советы
французам; это особенно относится к одному из авторов дек¬
ларации 1776 г., Джефферсону, бывшему посланником в Па¬
риже и собиравшему в своем доме всех видных представите¬
лей французского американофильства.
В общем французская политическая литература второй
половины XVIII в. противополагала «естественное право»,
как нечто разумное и справедливое, и «права человека и
гражданина», как нечто, властно требующее своего осущест¬
вления, всякому праву, основанному лишь на давности, на
традиции, на истории без какого бы то ни было рационально¬
го и морального оправдания. В родстве с этой идеей естест¬
венного права находилась и идея «естественного порядка»
хозяйственной жизни, совершенно аналогичным образом
противополагавшегося всем унаследованным из прошлого
1 См. след, главу.
241
экономическим порядкам. В середине XVIII в. во Франции
образовалась целая школа, получившая название «физиокра¬
тии» (la physiocratie), что значит «природовластие», или
«господство, правление природы», господство именно того
«естественного порядка», который был сродни естественному
праву. Экономическое учение физиократов было реакцией
против господствовавшего раньше абсолютистического мер¬
кантилизма1. Меркантилисты полагали национальное богат¬
ство в деньгах, привлекаемых в страну торговлею, требовали
поощрения государством торговли и работающей на вывоз
обрабатывающей промышленности, выдвигали при этом на
первый план интересы казны и во имя этих интересов уста¬
навливали правительственную опеку над экономической дея¬
тельностью населения. Физиократия по всем этим пунктам
совершенно расходилась с меркантилизмом. Богатство стра¬
ны не в деньгах, не в благородных металлах, а в земле, в
силах природы, а потому не торговля и не обрабатывающая
промышленность, но сельское хозяйство, т.е. земледелие и
скотоводство, одно дает «чистый доход», и производитель¬
ным классом (остальные «бесплодные», steriles) могут быть
названы только люди, стоящие близко к земле, работающие
на ней, именно: землевладельцы, фермеры, крестьяне, сель¬
ские рабочие. Первое дело — богатство самой нации, самого
общества, а богатство казны будет уже результатом народно¬
го благосостояния: «Беден мужик, бедно и королевство;
бедно королевство, беден и король». В хозяйственной жизни
страны не только главная роль должна принадлежать приро¬
де и ее силам, вложенным в землю, но и все должно прохо¬
дить своим путем, «естественным порядком», который только
ко вреду для общества может нарушаться всякой опекой,
регламентацией, вмешательством правительства. Представи¬
тели абсолютизма, хотя бы и просвещенного, в политической
жизни физиократы стояли за полнейшую экономическую
свободу. Не из среды чистых физиократов раздался лозунг
«laisser faire, laisser passer» (в смысле предоставления свобо¬
ды промышленности и торговли, «faire и passer»), но как
нельзя более именно к учению физиократов подходила эта
1 О нем см. в гл. XIV «Западноевропейской абсолютной монархии».
242
формула, роднившая их требование касательно свободы с
требованиями других свобод, каковы свобода веры, свобода
мысли, свобода слова, свобода печати и т. п. «Природа»,
таким образом, должна была, по учению физиократов, «вла¬
ствовать» и всеми своими силами, вложенными в землю, и
своими законами, определяющими естественный порядок хо¬
зяйственной жизни человека. Все, что препятствует свобод¬
ному действию этих сил и проявлению этих законов, должно
было поэтому быть отменено, и надежду на эту отмену фи¬
зиократы возлагали именно на «легальный деспотизм», на
«экономическую монархию». Подлежали с этой точки зрения
отмене не только меркантилистическая политика самого го¬
сударства с его поощрениями торговли и промышленности, с
его их регламентацией, с его системой опеки, но подлежали
отмене и все препоны, какие ставились свободной деятель¬
ности человека установлениями старого права, неразумного
и несправедливого, отрицавшего за человеком свободу пере¬
движения, свободу выбора занятий, свободу труда, свободу
распоряжения своей собственностью, свободу земли.
Физиократы были именно врагами крепостничества, вра¬
гами монопольных прав цехов и их внутренней регламента¬
ции, врагами феодальных стеснений, лежавших на земель¬
ной собственности, врагами, наконец, и сословных привиле¬
гий. В их глазах все это противоречило естественному праву
и находилось в вопиющем несоответствии с естественным
порядком, одно свободное проявление которого в жизни
может создать общественное благополучие. В их понимании
естественный порядок не исключал существования в общест¬
ве разных классов, скорее даже оправдывал его потребностя¬
ми национального производства, агрономические же сообра¬
жения толкали их на мысль о необходимости для Франции
перехода от мелкого крестьянского хозяйства к более круп¬
ному фермерского типа на английский манер1.
Общественные идеи XVIII в., политические и экономи¬
ческие, не могли не затронуть вопросов, касавшихся жизни
трудящихся классов общества, т.е. крестьянства и рабочего
сословия. Во Франции перед революцией были еще, хотя и в
1 Главные физиократы: Кене, Мирабо-отец, Мерсье де ла Ривьер,
Дюпон де Немур, Тюрю.
243
очень ограниченном количестве, крепостные, и публицисти¬
ка возвысила свой голос в их защиту. Особенно прославился
на этом поприще Вольтер своей агитацией по поводу притес¬
нения сервов монастыря Св. Клавдия в Юре, но и он, пред¬
ставитель просвещенного абсолютизма, говоривший, что
лишь тогда поверит в божественное право рыцарей, когда
увидит, что они родятся со шпорами на ногах, а крестьяне с
седлами на спинах, думал, что король не имеет права осво¬
бождать частновладельческих крестьян. Даже Руссо нахо¬
дил, что нужно освобождать лишь тех крепостных, которые
заслужат этого хорошим поведением. Решительнее в этом
отношении высказывалась физиократия, в лице Тюрго, друг
которого Бонсерф в своей брошюре «О неудобстве феодаль¬
ных прав» (1776) изложил его идеи насчет ликвидации соци¬
ального феодализма. Сущность плана Тюрго заключалась в
том, что крепостное состояние и все крестьянские повиннос¬
ти, какие только объясняются узурпацией государственной
власти или нарушением естественного права, должны были
быть уничтожены безвозмездно, все же другие повинности,
объяснявшиеся по тогдашней юридической теории уступкою
сеньорами земель крестьянам, должны были подлежать вы¬
купу. Отстаивая свободу личности крестьянина и его земли
от феодальных прав, физиократы были, однако, противника¬
ми мелкого крестьянского хозяйства и, следовательно, мел¬
кого землевладения. Их идеалом были большие фермы в
руках «богатых земледельцев», обрабатываемые трудом на¬
емных батраков. Жалкое состояние крестьянских хозяйств в
тогдашней Франции приводило их к этому выводу, причем
они имели в виду Англию, где агрономическая техника при
системе крупных ферм стояла неизмеримо выше все еще
чуть не средневековой сельскохозяйственной рутины, сохра¬
нившейся во Франции перед революцией.
В области обрабатывающей промышленности физиокра¬
ты явились решительнейшими противниками цехов1, а
Тюрго, будучи министром, сделал было даже попытку их от¬
менить. Главные аргументы против цехов были в их привиле¬
гированности, в стеснении ими естественной свободы лично¬
1 О цехах см. в гл. XIII «Западноевропейской абсолютной монархии».
244
го труда, в рутинном затормаживании технического совер¬
шенствования ремесел. Ревностные вообще защитники част¬
ной собственности, физиократы не останавливались перед
нарушением этого права, когда оно противоречило общест¬
венному интересу, и во имя последнего они требовали унич¬
тожения цеховых привилегий, составлявших собственность
мастеров, с такой же последовательностью, с какой восста¬
вали против феодальных прав, бывших собственностью се¬
ньоров. Защита свободы труда сопровождалась у физиокра¬
тов доказательствами одного тезиса, весьма близкого к уче¬
нию о «праве на труд» (le droit au travail), возникшему в
середине XIX в.1 В эдикте 1776 г., которым отменялись цехи,
Тюрго прямо употребил выражение «право работать» (droit
de travailler), которое он вместе с тем объявлял и «собствен¬
ностью каждого человека», притом «собственностью первой,
самой священной и самой неотъемлемой из всех». Он прямо
выставлял в виде общего принципа требование, чтобы госу¬
дарство «особенно заботилось об этом классе общества, у ко¬
торого нет иной собственности, кроме труда и ремесла» (in-
dustrie). Бонсерф, которому Тюрго внушил главную идею
брошюры о феодальных правах, в другой брошюре (De la
necessite et des moyens d’occuper avantageusement tous les
gros ouvriers) проводил ту мысль, что каждый имеет право на
существование, соединенное с обязанностью трудиться, и
что общество должно помогать своим членам пользоваться
этим правом и исполнять эту обязанность, раз те или другие
члены общества сами этого не могут сделать.
Насколько политические и социальные идеи французской
публицистики XVIII в. получили распространение в общест¬
ве, лучше всего о том свидетельствуют т. н. «cahiers des
doleances», или наказы депутатам, составлявшиеся во время
выборов в Генеральные штаты 1789 г. Среди них нет ни одно¬
го, который выражал бы желание сохранить во Франции аб¬
солютизм. Наоборот, в них высказывается мысль о необходи¬
мости участия во власти самой нации, причем cahiers третье¬
го сословия очень часто приписывают нации верховную
власть, а в Генеральных штатах иногда видят как бы всю
1 См. ниже в гл. XVII.
245
«нацию в сборе» (la nation assembiee) и называют их нацио¬
нальным собранием. Некоторые наказы третьего сословия
прямо утверждали, что оно-то и есть сама нация. Передовые
наказы, кроме того, высказывались за отмену сословных при¬
вилегий, за выкуп феодальных прав, вытекавших из уступки
земель, за безвозмездное уничтожение крепостного права и
повинностей, имевших в нем происхождение, и т.д. В подоб¬
ных же наказах мы читаем требования веротерпимости и ра¬
венства всех исповеданий перед законом, неприкосновеннос¬
ти личности и имущества, уничтожения произвольных арес¬
тов и исключительных судов, ненарушимости тайны частной
переписки, свободы слова, свободы печати. Встречаются и
такие, которые выражают мысль о необходимости издания
Декларации прав человека и гражданина и говорят о задаче
Генеральных штатов как о задаче возродить нацию путем
приобретения ею всей полноты естественных прав. Одним
словом, в отдельных пожеланиях наказов мы, то и дело, нахо¬
дим идеи Вольтера (например, о веротерпимости), Монтескье
(в частности о разделении властей, об ответственности мини¬
стров и т. п.), Руссо (об общественном договоре, о верховен¬
стве нации и т. д.), Мабли, Тюрго (например, об отмене фео¬
дальных прав) и других писателей XVIII в. Это все были
идеи, под знаменем которых потом и совершилась беспример¬
ная в истории революция 1789 г. В этих идеях и современни¬
ки ее, и ближайшее потомство готовы были даже видеть и
самый источник революции и утверждать поэтому, что рево¬
люцию сделала философия XVIII в. В настоящее время исто¬
рическая наука отказывается от исключительно идеологичес¬
кого объяснения общественных перемен, ища источник их и
в самих условиях и обстоятельствах жизни, вплоть до эконо¬
мического состояния общества, но это нисколько не умаляет
роли идей в создании новых форм и политической, и социаль¬
ной жизни. Когда сама эта жизнь потребовала коренной пере¬
стройки вследствие обнаружившейся внутренней несостоя¬
тельности старого порядка и полного несоответствия его с
нуждами, стремлениями, желаниями и воззрениями общест¬
ва, то началось создание новых форм, и в этой творческой ра¬
боте сыграли громадную, хотя и далеко не всегда успешную
роль, новые идеи общественной философии XVIII в.
246
ГЛАВА VII
Основание великой демократической республики в
Северной Америке
Недемократичность европейских республик в Средние века и в Новое
время.— Занесение в Северную Америку английскими эмигрантами
XVII в. демократических порядков.— Связь их с политическими уче¬
ниями первой английской революции.— Устройство северо-американ¬
ских колоний Англии.— Причины их восстания.— Виргинская и другие
декларации прав.— Северо-американская Декларация независимос¬
ти.— Конституции отдельных штатов и конституция всего союза.—
Влияние американской революции на французскую 1789 г.
Первым государством, в котором нашли свое осуществле¬
ние новые политические идеи, были образовавшиеся в пос¬
ледней четверти XVIII в. Северо-Американские Соединенные
Штаты, где именно осуществилось многое из того, что в Анг¬
лии в эпоху первой революции было только предметом
стремлений, а в дореволюционной Франции — лишь своего
рода игрою ума. Северо-Американские Штаты сделались пер¬
вым по времени в новом мире демократическим государст¬
вом.
Античные демократии были, так сказать, рассчитаны
только на государства очень малого объема, на государства-
города. В Средние века тоже существовали городовые рес¬
публики, в которых равным образом делались демокра¬
тические попытки, не увенчивавшиеся, однако, успехом, а в
Италии, в частности, приводившие к тирании. Вообще поли¬
тический быт средневековых городов, сохранивших незави¬
симость в XVI—XVIII вв., был быт аристократический, ибо
власть в этих городах-республиках принадлежала патрициа¬
ту, землевладельческой и купеческой знати, одинаково угне¬
тавшей как городское простонародье, так и сельское населе¬
ние подвластных городам округов. Особенно аристократичес¬
ким характером отличалась Венецианская республика,
владевшая довольно значительной для государства-города
территорией и даже игравшая в XVI—XVII вв. видную роль
в международной политике. Что рядом с аристократизмом в
Венеции процветал крайний государственный гнет над обще¬
ством, тоже хорошо известно. Недалеко от Венеции в обоих
247
отношениях, т.е. и в аристократизме, и в отсутствии внут¬
ренней свободы, ушла и другая итальянская республика, со¬
перничавшая с Венецией,— Генуя. В имперских городах Гер¬
мании,— а их было в XVIII столетии около полусотни,—
власть тоже была в руках привилегированного бюргерства,
равным образом державшегося принципов полицейского го¬
сударства. Кроме всех этих городовых республик, в Европе
времен «старого порядка» были две небольшие страны с рес¬
публиканским федеративным устройством, Швейцария, об¬
разовавшаяся в XIV в., и Нидерландские Соединенные
Штаты, возникшие в конце XVI в. из соединения семи быв¬
ших когда-то отдельными владениями княжеств, но и в этих
обоих союзных государствах, за очень немногими исключе¬
ниями1, господствовали олигархические порядки. Великая
заатлантическая республика, тоже федеративная, как и две
ее старшие сестры в Европе, была первой, которая образова¬
ла в новом мире настоящее демократическое государство, и
притом на территории, во много раз большей, чем представ¬
ляли собою Швейцария или Голландия. Что касается до
внутренней свободы, то равным образом нигде раньше в су¬
ществовавших в то время свободных государствах не была
она осуществлена в такой мере, как опять-таки в Северной
Америке, где, между прочим, впервые произошло отделение
церкви от государства, как естественный результат полного
принятия государством принципа религиозной свободы.
Наблюдая за развитием в Северной Америке политичес¬
кой свободы в демократических формах и широкой свободы
религиозной с отделением церкви от государства, а также
всех других свобод, мы невольно обращаем внимание на тот
крупный факт, что в американских порядках нашли свое осу¬
ществление многие идеи английской политической литерату¬
ры XVII в., а потом и литературы французской XVIII столе¬
тия. Французам накануне их великой революции казалось
даже, что американские колонисты Англии, восставшие про¬
тив деспотизма своей метрополии и провозгласившие свою
от нее независимость в качестве самостоятельной союзной
1 Здесь имеются в виду крестьянские демократии т. н. лесных канто¬
нов в Швейцарии и некоторые местности в Нидерландах, где был силен
крестьянский элемент.
248
республики, положили в основу устройства как отдельных
штатов, так и всей федерации, именно те самые отвлеченные
принципы, которые развивала и проповедовала французская
политическая литература XVIII в. На деле, однако, было со¬
всем не так. В сущности, не американские порядки следова¬
ли во времени за французскими идеями, а как раз наоборот,
первые были старше вторых, потому что если уже говорить
о влиянии каких-либо идей на американскую жизнь, то это
были идеи, которые нашли свое выражение еще в англий¬
ской публицистике XVII в., коренились же в воззрениях и во
всем складе жизни английских сектантов той эпохи. Насто¬
ящая колонизация новых владений Англии в Северной Аме¬
рике началась еще в первые годы династии Стюартов, и
большую массу эмигрантов составляли все бежавшие от ре¬
лигиозных преследований, испытываемых на родине, все не¬
довольные царившими в ней политическими порядками.
Здесь, на совершенно девственной почве, вдалеке от коро¬
левской власти, утверждавшей в метрополии свой абсолю¬
тизм, в стране, где не было ни старой аристократии, ни ус¬
тановленной церкви, колонисты имели гораздо большую воз¬
можность, чем на родине, жить и устраивать жизнь по своим
убеждениям— религиозным и политическим. Старые англий¬
ские законы и обычаи свободы и самоуправления, которым
деспотические стремления Стюартов грозили гибелью, пере¬
саживаясь на новую почву, не только спасались от ожидав¬
шей их участи, но и очищались еще, так сказать, от разных
противоречивших их принципам примесей, обобщались и
развивались далее в направлении большего общественного
равенства, большей общественной свободы. Новые стремле¬
ния, обнаружившиеся в английской нации в сороковых и пя¬
тидесятых годах XVII в., не нашли почвы для себя в метро¬
полии, но зато в Северной Америке они прижились, вошли
постепенно в плоть и кровь вновь сложившейся разновиднос¬
ти английской нации и дали блестящие результаты. Когда
французы конца XVIII в. с восторгом смотрели на образова¬
ние нового государства, проводившего в жизнь идеи свободы
и равенства, им и могло казаться, что источник новых поряд¬
ков был в их философии естественного права. Они, конечно,
не ошибались, когда констатировали родство северо-амери¬
249
канского государственного строя с принципами французской
политической теории, но глубоко заблуждались, когда дума¬
ли, что английские колонисты Северной Америки уже не с
самого начала осуществляли в своей жизни и свободу, и ра¬
венство, а только нашли их в книгах и сразу и вновь стали
вводить их в жизнь.
И отношение северо-американских порядков к еще более
родственной им английской политической литературе нужно
понимать не иначе. И эти порядки, и эта литература были
одинаково порождением одних и тех же воззрений, одних и
тех же стремлений, возникших в жизни известных общест¬
венных групп и выражавших господствовавшие в них настро¬
ения. Политическая литература только выясняла эти настро¬
ения, воззрения и стремления, придумывала для них извест¬
ное обоснование, формулировала вытекавшие из них
требования, и отнюдь не по ее рецептам, а своею собствен¬
ною силою и из самих себя свободолюбие переселенцев, то
понимание вопросов политики и религии, какое у них сложи¬
лось в головах, те задачи, разрешение которых они себе ста¬
вили,— дали, благодаря благоприятным условиям, в резуль¬
тате и соответственные жизненные порядки. На родине пере¬
селенцев новые настроения, воззрения и стремления,
породившие богатую политическую литературу, были все-
таки явлениями более или менее исключительными, и когда
сила движения иссякла, то вместе с Реставрацией Стюартов
возобладали более традиционные настроения, воззрения и
стремления большинства нации, представлявшие собой
опору для всех тех консервативных сил общества, против ко¬
торых совершалось новое движение и которые были поэтому
принципиальными его врагами. На новой почве, в Америке,
не было ни короля, ни установленной церкви, ни феодальной
знати, не было, значит, и преград, с которыми пришлось бы
бороться за свободу и равенство, и не было той традиционно
и консервативно настроенной национальной массы, которая,
хотя бы только инертностью и пассивностью своей, мешала
осуществлению новых стремлений. То, что в метрополии ос¬
тавалось простой теорией, скоро притом утратившей свою
силу над умами, в колониях сделалось практикою, т.е. и на¬
родовластие, и политическое равенство, и отделение церкви
250
от государства, и разделение властей. Не будь указанных ус¬
ловий, дело, конечно, пошло бы не так гладко: пример про¬
тивного — Франция, где, действительно, перестройка всей
жизни была предпринята на основании начал, существовав¬
ших только в теории, и притом такой теории, которой корен¬
ным образом противоречили все унаследованные от прежней
истории порядки, все окрепшие в эпоху абсолютной монар¬
хии традиции, все вошедшие в плоть и кровь нации и сделав¬
шиеся ее второю натурою привычки.
С самого же начала своего существования те демократи¬
ческие порядки, которые завелись в английских колониях, во
многих отношениях находились в противоречии с порядками,
господствовавшими в самой метрополии, но долгое время ко¬
лонисты не сознавали этого противоречия и смотрели на
свои поселения как на одну из составных частей королевст¬
ва, на себя — как на верноподданных английского короля. В
своих правах и вольностях, общих всей английской нации и
сохранявших свою силу за океаном, они видели не что иное,
как права и привилегии, принадлежащие им как именно при¬
рожденным англичанам, тем более что и колониальные хар¬
тии английских королей утверждали равноправие переселен¬
цев и их потомков со всеми остальными английскими поддан¬
ными. Однако, с другой стороны, колонисты к этой старой
основе своего быта должны были прибавить и некоторые
новые, бывшие результатом самого факта основания новых
общин, и притом из людей, принадлежавших к разным
верам. Воспроизводя в своих местных законах принципы ста¬
рых английских вольностей, вместе с тем они приучались
смотреть на самое установление этих законов как на резуль¬
тат договоров между собою, а не с королем, и изымать из об¬
ласти ведения этих законов дела веры, в Англии подлежав¬
шие компетенции парламента. В жизни водворялись новые
порядки, а с ними и новые понятия, заключавшиеся во взгля¬
де на существующие права не как на дарованные какими бы
то ни было людьми, а как на идущие от самого Бога и от при¬
роды. За десять лет до начала американской революции, т. е.
в 1764 г., некто Джемс Отис издал сочинение «Права бри¬
танских колоний» (The rights of the british colonies), где до¬
казывал, что есть права, которые никакое лицо и никакое со¬
251
брание, не исключая и парламента, не могут уничтожить, не
нарушая справедливости и не выходя из пределов своей ком¬
петенции. Парламент, пожалуй, когда-нибудь отменит все
колониальные грамоты, но этим он отнюдь не уничтожит
права отдельных колонистов как людей и граждан, получен¬
ные ими от самой природы и совершенно от них потому не-
отделяемые. Законодательная власть, по мнению Отиса,
имеет свои границы, «установленные законом Божиим и за¬
конами природы для каждого государства и при какой бы то
ни было форме правления». На трактате Отиса сказалось
влияние Локка, но вместе с тем на нем отразилось и то по¬
литическое миросозерцание, которое под влиянием особых
исторических условий выработалось и в самом американ¬
ском обществе.
Английские колонисты, основывая свои поселения, дей¬
ствительно, заключали между собою договоры относительно
тех начал, на которых должна была устраиваться их полити¬
ческая и религиозная жизнь. В 1620 г. сорок с небольшим
эмигрантов, бывших основателями Нью-Плимута, все сек¬
танты, вынужденные покинуть родину, подписали еще на ко¬
рабле особый акт об образовании гражданского союза во
славу Божию и в честь короля и отечества, с тем чтобы ради
доброго порядка и достижения своих целей члены союза из¬
давали законы, выбирали должностных лиц и подчинялись
их управлению. Это был один из первых, если не прямо пер¬
вый переселенческий договор подобного рода, и в них иногда
прямо оговаривалось, что колонисты будут повиноваться из¬
данным ими самими по большинству голосов законам лишь в
делах гражданских, отнюдь не в делах веры, которая должна
оставаться свободной. Само английское правительство, кото¬
рое у себя в метрополии боялось религиозной свободы, там,
в отдаленных колониях, наоборот, на нее соглашалось, лишь
бы люди жили мирно между собою. Только позднее по ана¬
логии, так сказать, со свободою совести созданы были и
друие прирожденные, неотчуждаемые и священные права
личности, которые потом и начали устанавливаться законо¬
дательным путем, так что настоящий источник законодатель¬
ного установления индивидуальной свободы был религиоз¬
ный, а не чисто политический, как можно было бы подумать,
252
имея в виду только политическую философию XVIII в. и ре¬
волюционную Декларацию прав человека и гражданина.
Чем ближе мы подходим к эпохе разрыва американских
колоний со своей метрополией, тем все более и более дает
себя знать это отличное от старых английских традиций по¬
литическое миросозерцание. В 1772 г., например, почти на¬
кануне этого разрыва, собрание бостонских граждан приня¬
ло декларацию прав колонистов, как людей, христиан и
граждан. В этом документе мы имеем дело уже с целой, так
сказать, теорией, исходным пунктом которой является уче¬
ние Локка, а конечный вывод сводится к тому, что, вступая
в государство лишь по добровольному соглашению, люди тем
самым уже пользуются правом определять условия этого до¬
говора, включая в него и известные ограничения государст¬
венной власти и сохраняя за собой также право следить за
тем, как эти ограничения будут властью соблюдаться. Как
люди, бостонцы приписывали себе права личной свободы и
собственности, как христиане — свободу совести, как граж¬
дане — все те вольности, которые подтверждены Великой
хартией и декларацией 1689 г.
Еще более отошло от английской традиции политическое
миросозерцание Томаса Пэна в его знаменитом, вышедшем в
свет в 1776 г. памфлете под заглавием «Здравый смысл»1.
Вникая в одном месте в то, что он называет «основными ус¬
тоями английской конституции», Пэн заявляет, что «эти
устои не более, как только остатки двух древних форм тира¬
нической власти вместе с некоторой долей новых республи¬
канских элементов». Именно, говорит он, остатки, во-пер¬
вых, монархической тирании продолжают существовать в
лице короля, а во-вторых, остатки тирании аристократов —
в лице пэров. Что же касается республиканских элементов,
то их Пэн видел в лице членов палаты общин, «от добропо¬
рядочности которых,— говорит он,— и зависит в сущности
свобода Англии». «Король и пэры, пользуясь своими правами
по наследству, не зависят от народа, а потому в конституци¬
онном смысле нисколько не содействуют народной свободе».
1 Common sense, из которого большое извлечение составляет главу
XVI книги П. Г. Мижуева «Великий раскол англосаксонской расы»,
с. 118—138.
253
За этим заявлением следует резкая критика английской кон¬
ституции, в которой автор не скупится на такие выражения,
как «вздор» «бессмыслица», «абсурд» и т. п.
Каждая английская колония обладала широкой полити¬
ческой свободой, принимавшей иногда такой характер, что
можно прямо говорить о существовании у некоторых коло¬
ний (Коннектикута и Род-Айленда) чисто республиканской
автономии. Во главе колонии находился английский губерна¬
тор, как представитель центральной власти, и почти везде
было по два законодательных собрания, своего рода малень¬
кие двухпалатные парламенты: функция верхней палаты при¬
надлежала «исполнительному совету» при губернаторе, на¬
значавшем его членов, роль нижней — играли представи¬
тельные собрания, называвшиеся в отдельных колониях
различно, причем правом посылать представителей пользова¬
лись люди, обладавшие небольшим имущественным цензом
(в южных колониях непременно поземельным), обстоятель¬
ство, не особенно отражавшееся на демократичности учреж¬
дения ввиду обилия и дешевизны земель. В большем проти¬
воречии с основным характером американских порядков
было существовавшее в южных колониях рабство негров.
История взаимных отношений между обеими этими палата¬
ми сводится к тому, что нижние с течением времени все
более и более получали перевес над верхними, особенно бла¬
годаря тому, что постепенно к ним перешел главный кон¬
троль над местными финансами и вообще исключительное
право решения вопросов, касающихся расходования собира¬
емых с народа денег. Судейская независимость ограждалась
пожизненностью занятия судебных должностей по губерна¬
торскому, правда, назначению. Что касается до личной не¬
прикосновенности и разных свобод, то и на колонии распро¬
странялось действие habeas corpus act’a и в них был суд при¬
сяжных. О религиозной свободе речь уже шла, но сверх того
колонисты пользовались свободой печати, собраний и со¬
юзов, и даже в гораздо большей степени, чем в самой Анг¬
лии. Центральное правительство мало вмешивалось во внут¬
ренние дела этих самоуправляющихся областей с их привык¬
шим к свободной жизни населением и не требовало от них
никаких материальных средств на свои надобности. Только в
254
области промышленных и торговых интересов существовали
некоторые узаконения, имевшие в виду преимущественные
выгоды метрополии, и тем причиняли ущерб колониям, хотя
и тут приходится отметить, что очень часто колонисты умели
обходить невыгодные для них постановления и что централь¬
ное правительство в большинстве случаев считало нужным
мириться с отступлениями от закона. Притом это единствен¬
ное для колоний неудобство, вытекавшее от связи с Анг¬
лией, окупалось тем, что последняя своим сильным флотом
охраняла их береговую линию от иностранного нападения.
Эти хорошие отношения стали портиться после того, как
с переходом, по Парижскому миру 1763 г., Канады от Фран¬
ции к Англии, была устранена опасность французского напа¬
дения на колонии, и вместе с тем английское правительство
для покрытия тяжелых издержек на войну с Францией стало
требовать и от колонистов участия в общих государственных
расходах. Известно, что именно на этой почве и произошел
конфликт между метрополией и колониями, приведший к
восстанию последних и отложению их от метрополии для об¬
разования самостоятельной политической федерации. Едва в
Америке распространилась весть о намерении правительства
обложить особым гербовым сбором разные деловые докумен¬
ты, как в населении и в законодательных палатах колоний
стали раздаваться протестующие голоса, ссылавшиеся на
английский же правовой принцип, по которому установление
налогов может быть совершаемо только представителями их
плательщиков. Когда намерение это приняло законодатель¬
ную форму (1765), волнение в Америке только усилилось, и
первым протестовало против нововведения законодательное
собрание Виргинии, объявившее новый закон узурпацией
права, принадлежащего лишь этому собранию, и попыткой
уничтожить как британскую, так и американскую свободу.
Вслед за этим съезд делегатов от отдельных колоний в Нью-
Йорке составил особую «декларацию прав колонистов и при¬
чин их неудовольствий» с протестом против нарушения воль¬
ностей колонистов.
Рассказ о самих событиях этой эпохи не входит в план
нашего изложения, и нам достаточно лишь остановиться на
выяснении истинного характера американской революции.
255
В Европе с самого начала американской революции стало
складываться такое мнение, будто революция эта была вы¬
звана страшным угнетением колоний со стороны их метропо¬
лии, приведшим к стихийному взрыву во всей молодой нации
будущих Соединенных Штатов. Из предыдущего изложения
явствует вся ошибочность подобного взгляда, потому что на
самом деле, как мы видели, английские колонисты в Север¬
ной Америке пользовались, наоборот, в своей внутренней
жизни величайшей свободой, какая только где-либо сущест¬
вовала в это время, во многих отношениях даже более широ¬
кой, чем та, которая характеризирует внутренние отношения
самой Англии. В исторической науке сделалось прямо общим
местом сравнение между американской и французской рево¬
люциями, из которых первая началась во имя защиты уже
имевшихся вольностей от малейшего их нарушения, тогда
как вторая началась именно для завоевания вольностей на¬
цией, бывшей до того времени под угнетавшею ее опекой аб¬
солютизма. В сущности разрыв колоний с метрополией был
вызван желанием первых не поступаться основным принци¬
пом политической свободы, в силу которого, по мнению аме¬
риканцев, английский парламент не имел ни малейшего
права облагать колонии хотя бы самыми мелкими налогами,
раз в нем не было представителей от колоний и раз таким
образом на это обложение со стороны самих колонистов не
было дано согласия. Иначе говоря, американцы начали свою
революцию не после того, как лишились самых последних
вольностей свободного народа, а после того, как на полити¬
ческом горизонте появились первые признаки возможной
опасности утратить прежнюю свободу. Эта мысль особенно в
настоящее время подчеркивается самими американскими ис¬
ториками, настойчиво указывающими на то, что настоящим
оправданием революции является не список правонаруше¬
ний, совершенных английским правительством, какой мы на¬
ходим в Декларации независимости, а в том, что американцы
отстаивали то же самое, что отстаивалось и тогдашней оппо¬
зицией в самом английском парламенте против попыток к за¬
хвату произвольной власти со стороны Георга III и его реак¬
ционных министров. Вместе с этим отстаиванием уже суще¬
ствовавших вольностей американцы защищали и свои
256
материальные интересы, так как их торговля, все более и
более развивавшаяся, подвергалась разным стеснениям, цель
которых заключалась в ограждении своекорыстных выгод
промышленно-торгового класса в метрополии.
Не следует, с другой стороны, представлять себе дело
так, будто американская революция была настоящим стихий¬
ным взрывом, сразу охватившим всю нацию, подобно тому,
как это было позднее, в 1789 г., во Франции. Наоборот, узы
были сброшены не сразу, и американским колонистам не
так-то было легко порвать свои связи со страною, с которой
они были соединены столькими культурными, экономически¬
ми и политическими отношениями, созданными самой исто¬
рией. Разрыв с метрополией подготовлялся исподволь за
целый ряд лет, и все это время в колониях существовало
весьма значительное течение в пользу полюбовного улажи¬
вания возникших споров для сохранения старых связей, те¬
чение, имевшее довольно многочисленных представителей в
населении, которые не теряли надежды на возможность ка¬
кого-либо соглашения даже после того, как разрыв сделался
фактом, получившим и формальное признание в знаменитой
Декларации независимости. Это были т. н. «лоялисты» (loy¬
alists), защищавшие путь компромиссов с метрополией в
прессе и даже иногда прямо становившиеся на сторону Анг¬
лии во время восстания, иначе «тори», как их обозначали
еще их противники1. Нередко они прямо указывали на то,
что колонии вовсе не находятся в порабощении, которое оп¬
равдывало бы восстание. «Ведь признаки униженного раб¬
ского состояния народов,— говорилось, например, в одном
«торийском» памфлете,— действительно находящихся в
таком положении, столь же очевидны, так же всем бросают¬
ся в глаза, как следы войны, чумы и голода. Мы не ходим в
деревянных башмаках (сабо), как жалкие крестьяне Фран¬
ции, наш народ не похож на одичалое население Польши.
Где у нас пытки, инквизиция? Кого у нас безнаказанно мучат
или убивают? Всем, наоборот, известна мягкость нашего уго¬
ловного законодательства. Кто у нас был когда-нибудь по
произволу заключен в тюрьму, лишен имения или какого-
1 Сторонники разрыва у лоялистов, наоборот, обозначались как
«виги».
257
либо имущества вообще? И вообще, разве вы не наслаждае¬
тесь всеми благами жизни, какие может доставить граждани¬
ну благоустроенное государство?» Лоялисты желали только,
чтобы были выработаны какие-нибудь границы для компетен¬
ции парламента и какие-либо меры для предотвращения воз¬
можных с его стороны злоупотреблений. Английское прави¬
тельство само сделало невозможным примирение, и лишь
среди членов тогдашней оппозиции были люди, указывавшие
на справедливость дела американских колонистов.
Во все время конфликта происходили в колониях собра¬
ния и съезды уполномоченных, в которых колонисты совеща¬
лись о событиях дня, принимали те или другие решения и,
между прочим, составляли декларации, выражавшие взгляды
и настроения, желания и стремления большинства населе¬
ния в разные моменты этого конфликта. Выше уже была ука¬
зана одна такая декларация 1765 г.1 В ней колонисты стоят
еще на верноподданнической точке зрения по отношению к
королю и ссылаются на свои права, как главным образом
британских подданных, но в последующих декларациях все
более и более выдвигается на первый план точка зрения по¬
литической независимости во имя принципов естественного
права. Вторая декларация прав колонистов, составленная в
1774 г., была уже протестом против «систематического
стремления Англии поработить (enslave) Америку» и стави¬
ла более решительные требования. Но особенно важны дек¬
ларации, составлявшиеся в отдельных колониях, потому что
в них мы находим уже прямую формулировку чисто амери¬
канских политических принципов без ссылок на старые анг¬
лийские законы. Особенно в этом отношении замечательна
декларация, принятая в июне 1776 г. Виргинией и включен¬
ная в состав ее новой конституции. Виргинская декларация
прав, которые, как сказано в ее заголовке, были «должны на¬
всегда служить для населения колонии и ее потомства осно¬
вой организации правительственной власти», как документ,
заслуживающий величайшего внимания, должна быть здесь
передана с наибольшей полнотой1 2. В декларации 16 парагра¬
1 См. с. 255. Перевод ее составляет первое приложение к книге
П. Г. Мижуева «Великий раскол англосаксонской расы», с. 230—233.
2 Пользуюсь русским переводом декларации в книге П. Г. Мижуева
«Великий раскол англосаксонской расы», с. 100—104.
258
фов, которые далее приводятся или полностью и дословно,
или с сокращениями и в пересказе.
1. «Все люди от природы одинаково свободны и независи¬
мы и имеют известные прирожденные права, каковых они,
вступая между собой в какое-либо соглашение для образова¬
ния общества, не могут никоим образом лишить своего по¬
томства». Это права на жизнь, свободу, безопасность, собст¬
венность и счастье.
2. «Народ есть верховный обладатель всякой власти.
Лица, располагающие правительственной властью во всех ее
формах, представляют собою доверенных лиц и слуг народа
и всегда могут быть призваны народом к ответу».
3. Правительство должно существовать только для обще¬
го блага, и наилучшая его форма та, «которая вернее всего
обеспечивает народное счастье и безопасность и которая
представляет наиболее гарантий против дурного управле¬
ния», причем «большинство народа имеет несомненное, не¬
отъемлемое и бесспорное право реформировать, изменить и
даже отменить правительство» в случае его несоответствия
указанной цели.
4. «Ни один человек и ни одна группа лиц не имеют
права на какие-либо преимущества или привилегии, кроме
тех случаев, когда таковые получаются в награду за общест¬
венные заслуги; так как, однако, заслуги не могут переда¬
ваться потомству, то не могут передаваться потомству и
какие-либо должности: административные, судебные и зако¬
нодательные».
5. «Законодательная, исполнительная и судебная власти
должны быть разделены», для удержания же должностных
лиц «от всяких попыток притеснять народ» надлежит обле¬
кать их властью лишь на определенные промежутки време¬
ни.
6. «Все выборы должны быть свободны, и все лица, отно¬
сительно которых можно с очевидностью считать, что они
имеют прочные общие интересы и прочную связь с общиной,
должны иметь право голоса. Они не могут быть облагаемы
налогами, как и не могут быть лишаемы той или другой
части своего достояния на общественные нужды, без их на
то согласия, данного лично или через посредство избранных
259
ими представителей. Равным образом эти лица не могут
быть обязываемы к повиновению законам, на которые они не
дали указанным способом своего согласия».
Статья 7 объявляет посягательством на народные права
всякое произвольное распоряжение, отменяющее или приос¬
танавливающее какой-либо закон, а статьи 8—11 заключают
в себе гарантии личной и жилищной неприкосновенности,
равно как правильности и справедливости судебных разбира¬
тельств и специальную рекомендацию «старинного суда две¬
надцати присяжных», который «должен считаться священ¬
ным правом человека».
12. «Свобода печати есть один из величайших устоев сво¬
боды политической, почему всякое ограничение печати сле¬
дует считать актом тирании».
13. «Наиболее подходящей, естественной и надежной
опорой свободного государства» является народная милиция,
а потому «следует избегать содержания постоянной армии в
мирное время ввиду представляемой ею опасности для на¬
родной свободы». Необходимо всегда подчинять военную
власть гражданской.
14. «Все население той или другой страны (отдельных об¬
ластей штата) должно в отношении политическом иметь оди¬
наковые права и подлежать ведению общих властей».
15. Для наслаждения благами свободы нужно «твердо
держаться принципов справедливости, умеренности, просто¬
ты и добродетели».
16. «Религия, обязанности наши к Творцу и способы вы¬
полнения этих обязанностей суть дела разума и убеждения,
а не силы или насилия, а посему все люди имеют одинаковое
право исполнять свои религиозные обязанности согласно
указаниям своей совести. В то же время все должны
помнить свой долг относиться друг к другу с христианской
терпимостью, любовью и милосердием».
Кроме виргинской конституции, введением к которой
служил этот «билль о правах», подобные же торжественные
декларации в том же 1776 г. были включены в конституции
Пенсильвании, Мэриленда, Делавера и Северной Каролины,
в следующем году — в конституцию Вермонта, в 1780 г. в
конституцию Массачусетса, в 1783 — в конституцию Нью-
260
Гэмпшира. Общий характер всех этих деклараций, более или
менее совпадающих с виргинской, но иногда ее и дополня¬
ющих1, таков, что высказанные в них положения признаются
стоящими выше обыкновенного законодательства. «Амери¬
канские bills of rights,— говорит о них один исследова¬
тель1 2,— не только стремятся установить известные основы
государственного строя, но прежде всего они хотят провести
демаркационную линию между государством и индивиду¬
умом. Согласно этим декларациям, индивидуум не становит¬
ся субъектом прав только благодаря государству; он «по
самой природе своей имеет неотчуждаемые, неприкосновен¬
ные права». Такого рода принцип не мог быть заимствован
американцами из английского права, которое все основано
на «древних правах и вольностях», и притом не человека во¬
обще, а именно английского подданного. Настоящий идей¬
ный источник американских деклараций заключался в инде-
пендентском индивидуализме XVII в.3, относившем свободу
совести к числу прирожденных прав личности и потому изы¬
мавшем дела веры из компетенции законодательной власти.
В сравнении с виргинской и другими ей подобными дек¬
ларациями отдельных штатов общая Декларация независи¬
мости, принятая конгрессом 4 июля 1776 г. (день возникно¬
вения нового свободного государства), представляется нам
менее содержательной в идейном отношении, так как она го¬
ворит об основных, неотъемлемых правах человека лишь в
виде мотивировки тех обвинений против английского коро¬
ля, из которых и состоит главным образом вся эта деклара¬
ция.
Декларация независимости4 заключает в себе именно оп¬
равдание перед «человечеством» разрыва колоний с их мет¬
рополией путем объяснения причин, побудивших колонии
совершить такой шаг. «Следующие истины,— говорится в
этом документе,— мы считаем самоочевидными. Все люди
1 Пенсильванская декларация признает права собраний, петиций и
эмиграции, которых виргинская не знает.
2 Еллинек Г. Декларация прав человека и гражданина. М., 1905. С. 38.
См. то, что об этой книге говорится ниже, в главе IX.
3 См. выше, с. 207—208.
1 См. русский перевод, с. 149—154.
261
рождаются равными, все они одарены Творцом некоторыми
неотъемлемыми правами, к числу которых относится право
на жизнь, свободу и на стремление (или добывание) к счас¬
тью. Правительство существует для того, чтобы более верно
обеспечивать людям осуществление этих прав, причем спра¬
ведливость требует, чтобы авторитет правительства имел в
основе согласие народа. Когда же правительство является
помехой для достижения указанных выше целей, народу при¬
надлежит право изменить форму правительства или даже
вовсе его уничтожить и учредить, вместо него, новое прави¬
тельство, положив в основу его такие принципы и придав
ему такую форму, которые наиболее обеспечивали бы без¬
опасность и благоденствие народа». За этим кратким изло¬
жением самых общих начал народного права идет указание
на то, что из-за пустых и преходящих причин люди обыкно¬
венно не ломают веками установившихся порядков, но что
раз «длинный ряд злоупотреблений и правонарушений, пре¬
следующих одну и ту же цель, обнаруживает желание прави¬
тельства захватить чисто деспотическую власть, народу при¬
надлежит право, можно даже сказать, народ обязан — низ¬
вергнуть такое правительство, для замены его таким, при
котором было бы больше гарантий в невозможности дальней¬
шего повторения злоупотреблений». Американские колонис¬
ты именно считали себя находящимися как раз в таком поло¬
жении, в доказательство чего декларация и перечисляла все
попытки Георга III «нанести ущерб американским колониям
и захватить власть, принадлежащую по праву самим коло¬
нистам»,— попытки, как сказано далее в декларации, «име¬
ющие прямой и очевидной целью установление абсолютной
тирании над здешними государствами», т.е. отдельными шта¬
тами. Длинный список всех провинностей царствовавшего в
то время в Англии государя должен был убедить весь циви¬
лизованный мир в том, что, «начав войну с колониями, анг¬
лийский король тем самым отказался (abdicated) от всякой
верховной над ними власти», и что вообще, как человек, «об¬
личающий во всех своих действиях свойства тирана, он не¬
достоин быть правителем свободного народа». Рядом с этим
колонисты жаловались на своих «английских братьев», оста¬
вавшихся «глухими к голосу справедливости и к родствен-
262
ним чувствам». Ввиду всего изложенного в заключительной
части декларации «представители Соединенных Штатов Аме¬
рики, собравшись на общий конгресс и призывая в свидете¬
ли правоты своих намерений Верховного Судью вселенной,
от имени американского народа и в силу дарованной им на¬
родом власти торжественно объявили и провозгласили, что
американские соединенные колонии в действительности и по
праву суть свободные и независимые государства (штаты)»
со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Новое государство, днем основания которого было
4 июля 1776 г., получило прочное устройство только через
тринадцать лет, в 1789 г., т. е. через шесть лет после того,
как окончилась война за независимость и Англия признала
право своих прежних колоний на самостоятельное полити¬
ческое существование. Составлению общей конституции Со¬
единенных Штатов Северной Америки предшествовала выра¬
ботка конституции отдельными колониями, пользовавшими¬
ся в этом деле совершенной свободой от какой бы то ни
было внешней власти. Еще в мае 1776 г., т.е. за несколько
недель до Декларации независимости, конгресс делегатов об¬
ратился к отдельным колониям с предложением организо¬
вать у себя новые правительства. Первым ответом на это
предложение и была выработка виргинским конвентом кон¬
ституции, в составе которой мы находим уже известную нам
декларацию прав. Двум колониям (Коннектикуту и Род-
Айленду) даже оказалось ненужным сочинять новые консти¬
туции, так как они уже имели старые хартии 1662 и 1663 гг.,
дававшие их населению широкие права внутреннего самоуп¬
равления. До 1789 г. из тринадцати штатов, вошедших в со¬
став союза, уже одиннадцать имели свои конституции. Кон¬
гресс, провозгласивший независимость штатов, состоял из
делегатов, выбранных отдельными законодательными собра¬
ниями и получивших от них определенные инструкции. Если
конгресс решился заявить о разрыве с Англией, то лишь по¬
тому, что прямо был к этому уполномочен отдельными зако¬
нодательными собраниями. У конгресса не было даже ника¬
кого исполнительного органа, так что все принимавшиеся им
решения должны были приводиться в исполнение властями
отдельных штатов. Общий проект «конфедерации, или
263
союза, который следовало образовать между колониями»,
был составлен конгрессом лишь к осени 1777 г., но он дале¬
ко не сразу был принят всеми колониями (Мэриленд дал
свое согласие только в 1781 г.), причем, однако, у конфеде¬
рации по-прежнему не было ни принудительной власти, ни
исполнительного органа. Каждая колония была вполне само¬
стоятельным государством во всех своих внутренних делах,
и для действительности постановлений конгресса требова¬
лось принятие их девятью голосами из тринадцати. Отдель¬
ные штаты столь же ревниво отстаивали теперь свою автоно¬
мию от федерации, как делали это прежде по отношению к
метрополии.
Неудобства такого порядка вещей весьма скоро дали себя
знать, и в 1787 г. конгресс конфедерации сделал предложе¬
ние отдельным штатам назначить всенародные выборы в осо¬
бый конгресс, который пересмотрел бы статьи конфедерации
и внес бы в них необходимые изменения для усиления феде¬
рального правительства. Новое собрание, известное под на¬
званием «конституционного конвента» (constitutional conven¬
tion), состоялось в Филадельфии в том же 1787 г. и довольно
скоро составило проект конституции, поступивший потом на
рассмотрение сначала конгресса, а потом специально из¬
бранных для этого конвентов отдельных колоний. Сравнение
способа, каким была принята конфедерация 1777 г., и спосо¬
ба возникновения и утверждения окончательной конститу¬
ции показывает, что в применении на практике демократи¬
ческих принципов американцы за десять лет сделали еще
больший шаг вперед. Когда к лету 1788 г. набралось девять
штатов, давших свое согласие на новую конституцию, пос¬
ледняя была признана действующей, но в общем на утверж¬
дение конституции всеми штатами потребовалась около трех
лет. Цель, какую ставили себе творцы союзной конституции,
заключалась в создании сильного федерального правительст¬
ва, но со строго определенной компетенцией и с ограждени¬
ем внутренней независимости отдельных штатов. Законода¬
тельство, как гражданское, так и уголовное, администрация,
полиция, суд, финансы, учебная часть, милиция и проч., —
все это было предоставлено в распоряжение отдельных шта¬
тов, федеральному же правительству было предоставлено ис¬
264
ключительное право ведения всех дел с иностранными госу¬
дарствами, т.е. право заключать с ними торговые и другие
договоры, облагать пошлинами ввозимые из-за границы това¬
ры, объявлять войну, заключать мир, причем вооруженные
силы страны, монетное дело и почта тоже были поставлены
в зависимость от федерального правительства.
Что касается до организации власти в союзной конститу¬
ции, то за основной ее принцип принято было разделение
властей. Законодательная власть была отдана конгрессу, со¬
стоящему, как и английский парламент, из двух палат: пала¬
те общин соответствует палата депутатов, палате лордов —
сенат. Разница была только в том, что избирательные законы
отдельных штатов были неизмеримо демократичнее англий¬
ской выборной системы и что американский сенат был со¬
ставлен тоже из выборных представителей, именно — из де¬
легатов от отдельных законодательных собраний, по два на
штат (тогда как в палату представителей выбирает непосред¬
ственно население, и притом в количестве, зависящем от его
численности). Исполнительную власть конституция вручала
президенту республики, выбираемому на четыре года населе¬
нием союза при посредстве особой коллегии выборщиков в
количестве, равном числу представителей каждого штата в
обеих палатах конгресса. Своего президента новая демокра¬
тическая республика облекла очень большими полномочия¬
ми, начиная от права veto1 по отношению к принятым кон¬
грессом законам и права назначать не только министров, но
даже и многих менее важных представителей исполнитель¬
ной власти и кончая правами представителя федеральной
власти в сношениях с иностранными государствами и глав¬
нокомандующего вооруженными (сухопутными и морскими)
силами союза. Северная Америка не знает парламентарного
министерства, строго проводя в своей конституции принцип
разделения властей и ставя министров, как исполнителей
воли исключительно лишь главы исполнительной власти, в
полную независимость от конгресса.
1 Чтобы против veto президента закон все-таки осуществился, нужно
вторичное принятие его обеими палатами, и притом большинством двух
третей.
265
Очень оригинальную часть северо-американской консти¬
туции составляет, наконец, организация федеральной судеб¬
ной власти. Высшая судебная инстанция республики, ее фе¬
деральный суд, разбирает не только споры между отдельны¬
ми штатами или гражданами разных штатов, но и имеет еще
право толковать федеральную конституцию, законы, издан¬
ные федеральной властью, и заключенные ею трактаты. Фе¬
деральный суд прямо может объявлять несогласными с кон¬
ституцией и вследствие этого недействительными сами зако¬
ны, изданные союзной законодательной властью. Вообще
федеральная конституция является верховным законом рес¬
публики, поставленным выше всех ее государственных влас¬
тей (чего в Англии по отношению к ее конституции мы не
видим1), и сама конституция установляет весьма сложный и
трудный путь для внесения в нее поправок1 2.
Эта конституция, которая и теперь управляет великой за¬
атлантической республикой, была приведена в действие в
одном году с началом Французской революции. Не подлежит
ни малейшему сомнению,— ибо это подтверждается многи¬
ми фактами,— что американская революция оказала сильное
влияние на французскую. В сочувствии к войне колоний про¬
тив Англии, в котором видную роль играла национальная не¬
любовь французов к своим соседям, сказывалось и находило
для себя новую пищу революционное настроение общества,
получившее полное свое развитие в 1789 г., но особенно
важно то, что политическая мысль французов испытывала на
себе непосредственное влияние многих американских поли¬
тических принципов и образцов. Между прочим, на одном
частном примере, именно на примере французской Деклара¬
ции прав человека и гражданина, мы увидим, как на самих
принципах 1789 г. сказалось американское влияние3.
1 См. выше, с. 197.
2 Для изучения государственного строя Северо-Американских Соеди¬
ненных Штатов см. известное соч. Брайса.
3 См. ниже, в начале главы IX.
266
ГЛАВА VIII
Историческое значение Французской революции
Местное и общеевропейское значение Французской революции.— Роль
стремления к свободе в истории ее возникновения, общего хода и исхо¬
да.— Ее общие причины и причины более поздних европейских револю¬
ций.— Непосредственные результаты революции для самой Франции и
для остальной Европы.— Неудача конституционно-монархического и
республиканского опытов во Франции конца XVIII в.— Политические
партии Французской революции.— Жирондисты и якобинцы.— Классо¬
вые отношения этой эпохи.— Начало реакции последних лет XVIII в. и
государственный переворот 18 брюмера.— Двойственное значение на¬
полеоновской эпохи для Франции и для Европы
Следующим за американской революцией этапом в исто¬
рии современного конституционного государства является
Французская революция 1789 г.
В этом историческом факте первостепенной важности,
бывшем, в сущности, одним из крупнейших переворотов,
какие только известны истории, необходимо отличать две
стороны — по значению, во-первых, этого события для самой
Франции, во-вторых, для остальной Европы. В настоящей
книге, по самой ее задаче, несомненно, должно быть выдви¬
нуто на первый план не чисто местное, а общеевропейское
значение Французской революции, не то, что было в ней ин¬
дивидуальным, а то, что является в ней типичным, и следст¬
вия ее не для самой Франции, а для истории конституцион¬
ного государства Новейшего времени. Что значение револю¬
ции 1789 г. далеко выходит за пределы самой Франции, что
событие это заслуживает, чтобы рассматриваться как миро¬
вое,— такая мысль уже тогда же, в разгар событий, выска¬
зывалась очень многими, и притом не самими французами
только, а равным образом англичанами, немцами и т. п. Ис¬
торическая наука вполне разделяет эту точку зрения1, впол¬
не оправдывая тем самым и опасения, и упования, какие вы¬
1 С этой точки зрения история Французской революции рассмотрена в
в книге Сореля «L’Europe et la revolution fran<?aise» (есть в рус. пер.), о ко¬
торой см. мою брошюру «Альберт Сорель как историк Французской рево¬
люции». СПб., 1907. (Отд. оттиск из «Известий СПб. политехнического ин¬
ститута»).
267
сказывались только иностранными современниками револю¬
ции,— опасения относительно заразительности примера,
упования на то, что Франция двинет весь мир на новую до¬
рогу. Французская революция была только началом и пер¬
вым примером целого ряда революций в других европейских
странах, каковые революции все, вместе с французскою, вы¬
званы были приблизительно одними и теми же причинами,
совершались под знаменем одних и тех же политических
идей, боролись с аналогичными повсеместно препятствиями,
мешавшими осуществлению нового государственного и об¬
щественного строя, и приводили к довольно сходным между
собой результатам. На то, чтобы эта общеевропейская, в
конце концов, революция началась именно во Франции и
лишь оттуда распространилась по другим странам, были
свои особые причины, как были они и на то, чтобы во Фран¬
ции со времени революции так часто менялись политические
режимы: все это относится к проявлению особенных мест¬
ных причин и к порождению ими особенных, тоже чисто
местных результатов, но то же самое можно найти и в исто¬
рии всякой другой страны, где только совершалась револю¬
ция в общем духе и направлении революции французской.
Конечно, в таком кратком обзоре, каким по необходимос¬
ти является настоящая книга, мы не можем подробно оста¬
навливаться ни на причинах, ни на ходе, ни на непосредст¬
венных результатах переворота, происшедшего во Франции
в 1789 г., и должны ограничиться лишь наиболее важным в
вопросах как о причинах, так и о ходе и следствиях револю¬
ции. Уже очень многие историки, занимавшиеся этими во¬
просами, тесно, в сущности, связанными между собой и со¬
ставляющими как бы три части одного более общего вопро¬
са, высказывали и развивали в подробностях ту мысль, что
во всем движении 1789 г. стремление к политической свобо¬
де, возникшее в обществе гораздо позже, чем желание дру¬
гих реформ, играло и роль гораздо меньшую, чем стремле¬
ния, связанные с отношениями не строго политического ха¬
рактера. Разными историками мысль эта формулировалась
различным образом — то в смысле противоположности
между желанием равенства и желанием свободы, то в смыс¬
ле подобного же противопоставления гражданских преобра¬
268
зований чисто политической реформе и т. п., но смысл всех
этих указаний был один. В доказательство этой общей
мысли приводится обыкновенно и целый ряд соображений,
основанных на выводах из изучения всей истории Франции в
XVIII и начале XIX в. Прежде всего отмечается тот факт,
что французы стали требовать реформ, которые изменили бы
прежний общественный строй, много раньше, чем потребова¬
ли политической свободы. Мало того, долгое время общество
ждало совершения необходимых с его точки зрения преобра¬
зований со стороны самой королевской власти, чему в облас¬
ти политической мысли соответствовала идея просвещенного
абсолютизма, представителями которой были Вольтер и фи¬
зиократы. Только изверившись в том, чтобы монархия была
способна дать ожидаемое, французы стали приходить к
мысли о необходимости самой же нации взять в свои руки
сознанное, как потребность времени, преобразование внут¬
ренних отношений, так что политическая свобода стала де¬
латься объектом желаний не в качестве чего-то такого, что в
самом себе может носить цель своего существования, а в ка¬
честве средства, ведущего к достижению других целей. Кто
вообще дорожит свободой не ради ее самой, не в силу того,
что сама по себе она уже есть великое благо, тот и не обна¬
руживает большой склонности, а главное способности осу¬
ществлять свободу в жизни. Правда, под влиянием общего
возбуждения, охватившего французскую нацию при прибли¬
жении к 1789 г. и особенно в этом году, увлечение идеей
свободы во Франции было в высшей степени искренним, но
старая монархия воспитала во французской нации все, что
угодно, кроме надлежащего понимания свободы, кроме дей¬
ствительных любви и уважения к ней, кроме настоящей спо¬
собности устраивать свою жизнь согласно с требованиями,
заключающимися в идее свободы. «Старый порядок» при¬
учил французов, наоборот, мало уважать человеческую лич¬
ность, всего ожидать от благодетельной власти, подчиняться
произволу и силе, преклоняться перед тем, что называлось
«1а raison d’etat», т.е. государственной необходимостью, и т.
п. Обстоятельства времени, страх перед внутренней контрре¬
волюцией и перед иностранным нашествием и т. п. застави¬
ли нацию создать крепкую власть с чрезвычайными полномо¬
269
чиями, которая сделалась настоящею диктатурою, и дело
кончилось быстрым крушением едва начавшейся свободы.
Сначала это была диктатура одной из наиболее революцион¬
ных партий, потом диктатура гениального полководца, на
пятнадцать лет поработившего страну своей деспотической
воле.
Когда впоследствии, после двух революций, пережитых
Францией в 1830 и 1848 гг., империя Наполеона III еще раз
вернула страну к деспотизму и был поставлен историками1
вопрос, почему Франция после стольких жертв во имя свобо¬
ды, в конце концов, ее не достигла, вот и тут дан был такой
ответ, что французы и раньше начали желать, и гораздо
сильнее желали реформ гражданских, чем политических, что
общественным равенством они дорожили неизмеримо боль¬
ше, чем свободою, и что над ними тяготеет в этом отноше¬
нии рок известного воспитания, какое им дала старая монар¬
хия с ее неуважением к человеческой личности и к праву, с
ее политикой произвола и насилий во имя государственной
необходимости. Отсюда — вывод, что желание политичес¬
кой свободы не было главным источником переворота 1789 г.
Мало того: когда разные классы общества, принявшие учас¬
тие в движении 1789 г., почувствовали себя удовлетворен¬
ными в своих социальных требованиях или, наоборот, убеди¬
лись, что свобода, или режим, принимавшийся ими за свобо¬
ду, не осуществляет их стремлений, они быстро стали
охладевать к свободе и обнаружили готовность пожертво¬
вать свободою, чтобы спасти социальные приобретения от
революции, прочности которых грозило ее продолжение, или
чтобы иным путем добиться тех благ, которых им не дала
свобода. Поэтому в нации началась даже реакция против
свободы, реакция на почве достаточного использования ее
одними в своих целях и неполучения другими от нее ожидав¬
шихся благ, на почве равнодушия, страха, разочарования, и
Франция примирилась с единовластием Наполеона I, лишив¬
шего ее свободы, но сохранившего за нею все социальные
приобретения революции, как то: уничтожение сословных
1 Tocqueville A. L’ancien regem е et la revolution. 1856 (есть рус. пер.).—
Е. Quinet. La revolution. 1865. См. такой же взгляд у Сореля, о чем см. в
указанной статье нашей о нем.
270
привилегий, равенство всех перед законом, отмену феодаль¬
ных повинностей и остатков крепостничества, перемещение
в руки новых владельцев массы земель, принадлежавших
раньше короне, церкви и дворянству, и т. п. С крушением
свободы примирилась и буржуазия, наиболее выигравшая от
революции и только опасавшаяся все потерять от участия
народа во власти, и крестьянство, никогда, в сущности, к по¬
литической свободе не стремившееся, даже ее не понимав¬
шее, а волновавшееся лишь до удовлетворения революцией
его главных требований, и, наконец, городской рабочий
класс, наиболее уверовавший в свободу, как в путь, ведущий
к улучшению его положения, но понимавший свободу в
смысле своего господства и разочаровавшийся в такой свобо¬
де, когда она не дала ожидавшихся от нее результатов.
В сущности, все это, mutatis mitandis, наблюдается и в
истории других европейских революций. Стремление к сво¬
боде ради того, что она сама есть великое благо, а не ради
только других благ, которые она с собою может принести,
стремление к свободе в смысле уважения к человеческой
личности и ограждения ее прав, а не в смысле только учас¬
тия во власти для властного же осуществления своих
целей,— такое стремление к свободе есть вообще удел
меньшинства в самом культурном меньшинстве общества, и
чем менее свободы в государстве, тем менее общество может
считаться приготовленным к такому пониманию и пользова¬
нию свободою. Тот переворот во внешних отношениях и по¬
рядках, который мы называем Французской революцией, был
и целым переворотом в умах: прежние доверие и уважение к
старой власти сменились недоверием и ненавистью, прежняя
покорность — возмущением во имя попранной свободы, но
главное в завоевываемой свободе — это было то, что она
могла установить иные порядки жизни, в которых, однако,
люди на самом деле продолжали жить с прежними привычка¬
ми во всех отношениях к власти и т. п.
Французская революция была порождением неудовлетво¬
ренности нации своим правительством, не умевшим или не
хотевшим идти навстречу новым, народившимся в нации по¬
требностям. Старая монархия не только не шла в уровень с
культурным и экономическим развитием общественных клас¬
271
сов, бывших наиболее обделенными при господстве старого
порядка, но всячески тормозила это развитие для сохране¬
ния отживших свое время традиций и привилегий, прави¬
тельственной рутины, особого положения в обществе духо¬
венства и дворянства, а это не могло не отражаться на
общем расстройстве всей национальной жизни и самой же
административной машины, самого же государственного хо¬
зяйства. Во Франции накануне XVIII в. все было в плохом
состоянии, т.е. и земледелие, и промышленность, и государ¬
ственные финансы, откуда нищета крестьянской массы, без¬
работица в городах, частые голодовки, вздорожание средств
к жизни, увеличение налогов, возрастание государственной
задолженности, постоянные дефициты в бюджете государст¬
ва и т. п. Нация непосредственно чувствовала тяжесть преж¬
них порядков, их несоответствие с новыми условиями и тре¬
бованиями жизни, и потому желала преобразований. Когда
абсолютизм оказался, вопреки прежним надеждам, неспо¬
собным осуществить общую реформу жизни, в необходимос¬
ти которой до известной степени была под конец убеждена и
сама власть, в обществе все более и более крепло убежде¬
ние, что лишь сама нация в лице своих представителей будет
способна совершить эту работу. Под давлением настоятель¬
ной необходимости, вызванной полным расстройством всей
государственной машины, под давлением общественного
мнения, все более и более высказывавшегося за созыв Гене¬
ральных штатов, Людовик XVI после долгого нежелания и
некоторой попытки оттянуть срок этого неприятного, но не¬
избежного события, созвал наконец сословных представите¬
лей (5 мая 1789 г.). Этот созыв Генеральных штатов и был
той искрой, которая взорвала общественное недовольство.
Под руководством буржуазии, бывшей наиболее зажиточ¬
ным, независимым и образованным классом общества, и на¬
чалась революция, в решениях 17 июня и 4 августа 1789 г.
уничтожившая старый сословный строй общества, около
того же времени поставившая на очередь вопрос о правах че¬
ловека и гражданина и приступившая вместе с тем к выра¬
ботке новой конституции на основах ограниченной монар¬
хии. Пока Национальное собрание, образовавшееся из со¬
званных Людовиком XVI Генеральных штатов, решало эти
272
вопросы путем парламентского законодательства, народная
масса приступила к фактическому упразднению наиболее не¬
навистных остатков старого режима, каковы были главным
образом феодальные права. Со стороны двора предприняты
были тогда попытки вернуть все к прежнему положению,
только подлившие масла в огонь, сделавшие революцию
только более кровавою, более насильственною, особенно
после того, как в стране стали известными сношения двора
с иностранными правительствами с целью подавления во
Франции свободы и восстановления старого режима.
В том, что вызывало революцию в других странах, где аб¬
солютизм находился в тесном союзе с сословными привиле¬
гиями, было тоже много сходного с тем, что вызвало перево¬
рот 1789 г. во Франции. Идеи свободы были обыкновенно до¬
стоянием очень незначительного, более культурного слоя
общества, который был бессилен осуществить их в жизни,
масса же населения жила традиционной верой в абсолютную
монархию. Сама монархия твердо верила в свою прочность,
в вечность своего господства над умами и сердцами поддан¬
ных, видя в проявлениях свободы лишь временное и легко¬
устранимое соответствующими мерами зло. Временами там
и здесь она выступала на путь реформ, но в общем была ор¬
ганизацией социального и культурного застоя, еще более и
более только увеличивавшего несоответствие старых форм
жизни с новым ее содержанием. Дело кончалось тем, что
между государством с его омертвелыми формами и общест¬
вом с его живыми стремлениями происходил разрыв, вредно
отражавшийся на обеих сторонах большим или меньшим
расстройством основных функций государства и существен¬
нейших интересов общества. Все это приводило к внутренне¬
му кризису, во время которого на первый план выдвигалась
идея свободы, как вернее всего действующее врачебное сред¬
ство. Прежнее доверие и уважение к власти колебались, и
это было не временное и случайное, как бывало раньше, от¬
рицательное отношение к тому или другому лицу, к той или
другой мере, а к самой идее, к самому учреждению абсолют¬
ной монархии. В народных массах она утрачивала свой пре¬
стиж не в силу каких-либо теоретических идей о власти, не
вследствие даже вообще произвольности своих действий, а в
273
силу того, что неразрывно соединяла себя с привилегирован¬
ными, с теми порядками, против которых главным образом и
поднимались низы общества. В своем восстании против при¬
вилегий эти низы должны были иметь на своей стороне сред¬
ние классы, в которых к недовольству властью за отстаива¬
ние ею старых порядков присоединялось еще недовольство
ее тенденцией продолжать политику административной
опеки над обществом, желание эту власть ограничить, при¬
нять самим участие во власти. Наконец, в интеллигенции,
состоящей из духовных вождей общества, из общественных
деятелей, способных возвышаться над чисто материальными
и своекорыстными интересами отдельных классов, к тем мо¬
тивам отрицательного отношения к старой власти, какие
действовали в низших и средних классах, присоединялись
мотивы и чисто идейные — отстаивания свободы как блага
самого в себе, безотносительно к тем выгодам, которые она
может приносить.
Из всех революций, какие только потом были, по слож¬
ности своих причин и по размаху своих преобразовательных
планов, наиболее подходят к Великой французской револю¬
ции т. н. мартовская революция (или мартовские революции)
в Германии в 1848 г. и события, происходящие в России с
1905 г. Последние остаются вне рамок настоящей книги, о
первой речь будет идти особо1. То, что есть в них наиболее
сходного с Французской революцией,— это соединение госу¬
дарственного переустройства с переустройством обществен¬
ным, политическое выступление верхов общества с сильным
брожением в народной массе на почве социально-экономи¬
ческих вопросов.
Французская революция не достигла своей непосредст¬
венной цели в области политики. За периодом выработки
свободной конституции и кратковременного ее применения
наступила эпоха революционной диктатуры, за которой
после новой попытки организовать государство на началах
свободы последовал период военного деспотизма. Конститу¬
ция 1791 г. не просуществовала и полных одиннадцати меся¬
цев со дня принятия ее Людовиком XVI; Конституция 1793 г.
1 См. гл. XXI и XXIII.
274
осталась актом политического законодательства, так и не по¬
лучившим применения ни на один день; Конституция 1795
(или III) г., хотя и действовала четыре года, однако то и дело
нарушалась самими же правителями, пока не была насильст¬
венно низвергнута новым цезарем. Правда, и он вынужден
был править Францией на основании новой конституции, но
это была лишь простая декорация, за которой скрывался на¬
стоящий абсолютизм главы государства. Прочнее оказались
социальные изменения, произведенные во Франции револю¬
цией 1789 г. Она, как бурный ураган, снесла с лица земли
все старое здание, в котором играли такую важную роль вся¬
кого рода привилегии сословий, корпораций, провинций,
чтобы на совершенно освободившейся от старины почве воз¬
вести новое здание общественного равенства, бессословного
гражданства, всеобщей нивелировки. Духовенство и дворян¬
ство перестали быть сословиями, ибо закон признал во
Франции существование лишь одного состояния граждан,
равных перед законом в несении государственных тягостей,
в праве к занятию общественных должностей. За духовенст¬
вом, подвергнутым коренной реформе, было признано значе¬
ние служителей религии, состоящих на государственном жа¬
лованье, но дворянство, как особое звание, со всеми своими
титулами и отличиями было отменено. Всем следам былого
феодализма тоже пришел конец: были уничтожены остатки
крепостничества и все сеньориальные права, что, между про¬
чим, было равносильным и освобождению земли от всех ле¬
жавших на ней ограничений в праве распоряжения ею, всех
платежей и повинностей в пользу сеньоров. Удар сословно¬
му строю был нанесен секуляризацией собственности, при¬
надлежавшей духовенству, и конфискацией имений дворян,
эмигрировавших за границу. Вместе с бывшими королевски¬
ми доменами отобранные у духовенства и дворянства земли
образовали т. н. национальные имущества, продававшиеся
потом государством в частные руки. Средневековые промыш¬
ленные корпорации, цехи, в которых тоже были свои приви¬
легированные и свои обделенные, были равным образом от¬
менены, и объявлена была свобода труда. Неравенство прав,
какими пользовались при старом режиме отдельные провин¬
ции, неодинаковость законов, в них действовавших, точно
275
так же перестали существовать. Революция даже отменила
старые провинции с их историческими границами и раздели¬
ла вновь всю государственную территорию на приблизитель¬
но равновеликие и по возможности с близкими цифрами на¬
селения департаменты. Общего гражданского кодекса рево¬
люция Франции дать не успела,— это было уже делом
Наполеона,— но зато для будущего кодекса она подготовила
некоторые важные законы, каковы равенство прав всех
детей одних и тех же родителей на наследство, свобода ду¬
ховного завещания и т. п. Там, где права личности сталкива¬
лись лишь с частными привилегиями, законодательство ста¬
новилось всецело на сторону личности против всяких огра¬
ничений и изъятий из общего, равного для всех права. На
эту же точку зрения оно стремилось стать и в сфере публич¬
ных отношений, но скоро принцип государственной необхо¬
димости восторжествовал, и сама революция, особенно в
эпоху якобинской диктатуры, подготовила почву для того
пренебрежения к личной неприкосновенности и ко всем об¬
щественным свободам, которое характеризует наполеонов¬
ское время.
Итак, непосредственным результатом революции, прочно
утвердившимся во Франции, было установление бессослов¬
ного гражданства с равным для всех правом1.
На первых же порах Французская революция оказала и
большое влияние на Европу. Начало революции, особенно
разрушение Бастилии, бывшей символом деспотизма, при¬
ветствовалось прогрессивными общественными элементами
Европы как величайшее событие, открывающее новую эпоху
свободы, равенства и братства. Среди угнетенных нацио¬
нальностей, среди ирландцев и поляков, на Французскую ре¬
волюцию стали возлагать более конкретные надежды. Сами
французы скоро захотели превратить свою национальную ре¬
волюцию в революцию европейскую, мировую и объявили
войну монархической Европе. Начавшись в 1792 г., война с
Европой кончилась только в 1814 г. С самого же почти нача¬
ла войны Франция имела успех и в Бельгии, и на левом бе¬
регу Рейна, и в Савойе, где население встречало революци¬
1 Обо всем сказанном подробнее см. в трех следующих главах.
276
онные войска как избавителей от старого гнета. Франции не
стоило особенно большого труда присоединить названные
области к своей государственной территории и распростра¬
нить на них новые порядки. Во второй половине последнего
десятилетия XVIII в., между 1795 и 1799 гг., французы со¬
здали при помощи местных демократических сил целый ряд
республик с чисто демократическим устройством: Батавскую
из прежних Нидерландских Соединенных Штатов, Гельвети¬
ческую из прежнего Швейцарского союза, Лигурийскую из
старой республики Генуэзской, Цизальпинскую из отнятой у
Австрии Ломбардии, Римскую из светских владений папы,
лишенного вековой светской власти, Партенопейскую из ма¬
териковой части Королевства обеих Сицилий. Французская
революция, таким образом, на родине уже шедшая с 1794 г.
на убыль, подобно реке, вышедшей из берегов, залила своим
движением ближайшие страны, чем заставила монархичес¬
кие правительства Европы сплотиться между собою на защи¬
ту своих владений и угрожаемых со стороны революции ста¬
рых устоев государственного и общественного строя.
Но, повторяю, свободное государство во Франции в эту
эпоху не удалось. Мы еще рассмотрим1 ту Конституцию
1791 г., которою во Франции вводилась ограниченная монар¬
хия, и увидим, какие несовершенства открывает в созданном
ею для Франции государственном устройстве современная
критика исторической науки. Главное — в том, что создава¬
ли конституционную монархию при крайнем и вместе с тем
совершенно основательном недоверии к тому самому монар¬
ху, который должен был ее осуществлять, и что, с другой
стороны, приняв эту конституцию, монарх менее всего думал
о следовании ей, более всего мечтая лишь о том, чтобы при
помощи иностранной силы вернуть все к прежнему порядку.
Этого одного было достаточно для того, чтобы Конституция
1791 г. оказалась не прочной, а тут, кроме того, продолжа¬
ющиеся народные волнения, отчасти вызывавшиеся еще дей¬
ствием старых причин, отчасти разными неудачными закона¬
ми Учредительного собрания, отчасти политической агита¬
цией людей, которые шли дальше Учредительного собрания
1 См. гл. X.
277
в своих планах общего переустройства жизни, отчасти, нако¬
нец, тревожными слухами об опасности из-за границы и о
внутренней измене. 10 августа 1792 г. монархия во Франции
пала, а шесть недель спустя Национальный конвент объявил
Францию республикой, каковою она продолжала именовать¬
ся даже после того, как т. н. сенатус-консульт XII года
(1804) вручил управление Французской республикой импе¬
ратору французов.
Республика, как и конституционная монархия, во Фран¬
ции тогда не удержалась, как не удержалась и республика в
Англии за полтора века перед тем. В обоих случаях это оди¬
наково были республики без республиканцев, основанные
энергичным меньшинством, доведенным до низвержения мо¬
нархии вследствие тех ошибок, которые сама же она делала
вследствие своего упорного сопротивления желаниям боль¬
шинства нации. Монархия была низвергнута, но республику
нужно было еще основать и организовать. Кто это сделает?
Прежние привилегированные, значительная часть которых
эмигрировала и соединилась с врагами Франции, внутри
страны должны были сидеть смирно, если не хотели подверг¬
нуться репрессиям со стороны народа, и, конечно, не из них,
не из духовенства и дворянства должны были явиться осно¬
ватели и организаторы республики. Более всего выиграла от
революции буржуазия, но в ней охладело стремление к поли¬
тической свободе, когда она сама заняла привилегированное
положение и стала косо смотреть на демократическое движе¬
ние в рабочей массе, поддерживавшее республику. Она тяго¬
тилась революционной диктатурой, а когда Конститу¬
ция III (1795) года вернула среднему сословию влияние и
власть, среди него обнаружилось тяготение к роялизму, к
восстановлению монархии, лишь бы только она обеспечила
социальные приобретения революции. В эту эпоху, извест¬
ную под именем эпохи Директории, самоё республику прихо¬
дилось спасать путем нарушения конституции и при помощи
военной силы, что и прокладывало путь к реставрации мо¬
нархии в форме военного деспотизма. Что касается сельско¬
го населения, то оно продолжало волноваться лишь до окон¬
чательной ликвидации социального феодализма при Конвен¬
те, а потом совершенно устранилось, и опять не здесь, в этой
278
народной массе, воспитанной в преданиях монархизма, рес¬
публика могла найти свою опору. Оставался рабочий люд го¬
родов, самый подвижной, самый деятельный социальный
класс, принимавший участие в революции, но и он оказался
плохой опорой республики. Правда, республиканская партия
в этом классе пользовалась наибольшей поддержкой, и
здесь, в классе этом, возлагали на республику наибольшие
надежды, но и он был только орудием в руках вождей из дру¬
гих классов общества, не выставившим ни одного вождя из
своей собственной среды, и шел за своими вождями, лишь
пока верил в них, пока не разочаровался в республике, ни¬
чуть не облегчившей его участи: потом и тут стала царство¬
вать апатия, равнодушное отношение к политической форме.
Еще менее поддержку республике могла оказать армия с ее
культом силы, победы, славы и счастливого полководца, в
котором как бы воплотился бог войны. Армия, при всеобщем
молчании и даже одобрении со стороны многих, низвергла
первую республику во Франции. К попытке основания кон¬
ституционной монархии Франция вернулась лишь в 1814 г.,
когда пала в ней военная диктатура Наполеона.
Ни нация, взятая в целом, ни отдельные ее части, сосло¬
вия, классы, группы никогда не могут действовать планомер¬
но без организации и без вождей, без определенных про¬
грамм и более или менее установившихся приемов действия
и борьбы, которые носят название тактики. Роль организа¬
ций, объединяющих под руководством известных вождей,
около одних и тех же требований и одинаковых взглядов на
способ их проведения в жизнь, играют в свободном государ¬
стве политические партии. Политическая борьба в Англии
XVII в. расколола всех, принимавших в ней участие, на пар¬
тии, на кавалеров и круглоголовых, а после победы своей над
кавалерами сами круглоголовые распались на пресвитериан
и индепендентов, среди которых обособились еще левелле¬
ры1. В эпоху Реставрации, которая вернула Англию к положе¬
нию 1640 г., кавалеры и круглоголовые возродились в виде
тори и вигов1 2, двух политических партий, непрерывно суще¬
ствующих в Англии до настоящего времени, со времени же
1 См. выше, с. 176 и след.
2 См. выше, с. 177—178.
279
возникновения в Англии парламентарного министерства обе
эти партии стали поочередно сменяться у власти1. Конечно, и
во время Французской революции должны были образоваться
разные течения политической мысли, разные группировки
вождей общественного мнения, разные организации едино¬
мышленников по вопросам, стоявшим на очереди дня. Уже в
наказах 1789 г. обнаруживалось различие в мнениях о том, в
чем должна была заключаться общая реформа национальной
жизни, различие, отражавшее на себе главным образом,
почти исключительно даже, сословные интересы и классовые
стремления их составителей с примесью, конечно, разногла¬
сий, вытекавших из неодинакового понимания путей, веду¬
щих к достижению одних и тех же целей1 2. Когда Генеральные
штаты собрались, в них тотчас же обнаружилось раздвоение
реакционных и прогрессивных элементов, а когда Генераль¬
ные штаты с победой третьего сословия превратились в На¬
циональное собрание, в нем образовалось несколько групп,
расходившихся между собой по основным вопросам будущей
конституции. Но,— замечательная черта,— особенно выдви¬
нутая вперед одним из новейших историков революции, Ола¬
ром3,— деятели Учредительного собрания всякими правдами
и неправдами открещивались от принадлежности к тем или
другим партиям, считая, что такая принадлежность несовмес¬
тима с истинным патриотизмом, т.е. со служением только
одной родине, одному общему благу. Это, однако, не мешало
единомышленникам организоваться в политические общест¬
ва, клубы, на первых порах, впрочем, бывшие скорее беспар¬
тийными союзами, допускавшими большое разногласие во
мнениях своих членов, нежели строго определенными пар¬
тиями. Новейшие исследования о возникновении во Франции
республиканской партии приводят нас к тому выводу, что
республиканизм, как ясно выраженное и достаточно опреде¬
лившееся в своих практических стремлениях направление,
возник только в исходе 1790 г.4 Сначала все прогрессивные
деятели эпохи были или, по крайней мере, искренно считали
1 См. выше, с. 190 и след.
2 См. выше, с. 245—246.
3 Aiilard A. Hestoere politique de la revolution fran?aise.
1 Этим вопросом тоже занимался Олар.
280
себя монархистами, даже тогда, когда настаивали на включе¬
нии в конституцию чисто республиканских пунктов, но потом
мало-помалу стал возникать разрыв между приверженцами
конституционной монархии и сторонниками республики.
Одним из первых признаков такого расхождения политичес¬
ких вождей в разные стороны был выход более умеренно на¬
строенных членов из клуба якобинцев, бывшего наиболее об¬
ширною и самой влиятельной организацией для руководства
общественным мнением столицы и всей страны1, причем от¬
коловшиеся образовали свой особый клуб фельянов. В Зако¬
нодательном собрании уже и самые места были заняты в зале
заседаний по партиям. Здесь все еще было великое множест¬
во беспартийных, составлявшее даже большинство собрания,
разместившееся посередине, а правую и левую сторону заня¬
ли депутаты партийной окраски: правую — приверженцы
конституционной монархии, фельяны, левую — сторонники
конституционных изменений в более демократическом на¬
правлении, всецело проникнутые учением Руссо, сами распа¬
давшиеся на жирондистов и монтаньяров. С падением Кон¬
ституции 1791г. в Национальном конвенте, первым делом ко¬
торого было провозглашение республики, правую сторону в
зале заседаний, сделавшуюся с легкой руки Законодательно¬
го собрания местами более консервативных депутатов, уже
занимали жирондисты, а сделавшиеся очень скоро их полити¬
ческими противниками монтаньяры заняли места на левой
стороне, ставшие и на будущие времена, и не в одной только
Франции достоянием партии, требования которых наиболее
отклоняются от старых порядков и установившихся отноше¬
ний. Первые месяцы существования во Франции республики
прошли в борьбе этих двух республиканских партий, пока в
конце мая и начале июня 1793 г. не произошел полный раз¬
гром жирондистов, и монтаньяры, сделавшиеся полновласт¬
ными распорядителями Якобинского клуба, не организовали
в Конвенте свою диктатуру.
Французские социалистические историки революции, пи¬
савшие в эпоху Июльской монархии, когда вполне выяснилась
1 Подробности о клубе якобинцев см. в III т. моей «Истории Западной
Европы», с. 500 и след. Поводом для выхода из него будущих фельянов по¬
служило усиление в нем республиканских тенденций.
281
социальная противоположность буржуазии и пролетариата1,
создали такое представление об основном различии между
жирондистами и якобинцами (монтаньярами), что первые-де
были представителями буржуазии с ее эгоистическим индиви¬
дуализмом, а вторые, наоборот, представителями пролетариа¬
та и его стремлений к братской солидарности1 2. Современная
историческая наука не разделяет такого взгляда на различие,
существовавшее между обеими республиканскими партиями
Французской революции3. Это не была противоположность
буржуазного либерализма и пролетарского социализма, как
представляли дело социалистические писатели тридцатых и
сороковых годов XIX в., даже не вполне та разница, какую де¬
лают между либерализмом и радикализмом в чисто полити¬
ческой сфере. Жирондисты и якобинцы были, в сущности,
представители одного и того же класса общества (современ¬
ные марксисты и тех, и других одинаково считают идеологами
мелкой буржуазии), одинаково стояли на почве существующе¬
го экономического строя и, одинаково будучи последователя¬
ми Руссо, очень сходно понимали республиканско-демократи¬
ческое устройство государства, что видно хотя бы из состав¬
ленных теми и другими деклараций прав и конституций4.
Главная разница между ними была и не в тактике, так как обе
партии одинаково не брезгали демагогическими способами ве¬
дения борьбы. Наконец, и не в том заключалось отличие жи¬
рондистов от якобинцев, что у первых не было такой органи¬
зованности и партийной дисциплины, какие были присущи
последним. Нет, самое главное было в том, что в жирондизме
и якобинизме как бы воплотились те самые две противопо¬
ложные тенденции, которые так-таки и оставались неприми-
ренными в «Общественном договоре» Руссо, бывшем полити¬
ческим евангелием одинаково обеих партий5.
1 См. ниже, в гл. XVIII.
В V т. моей «Истории Западной Европы», именно в главе XIV, рас¬
сматривающей демократические стремления во Франции тридцатых и соро¬
ковых годов, изложены историко-философские взгляды Бюшеза и Луи
Блана, которые здесь имеются в виду.
3 Для дальнейшего см. главу III тома «Истории Западной Европы».
4 См. в обеих следующих главах.
s См. выше, с. 231.
282
Руссо хотел, чтобы человек после заключения общест¬
венного договора оставался таким же свободным, как и до
заключения договора, и в то же время находил нужным,
чтобы все свои права он передал обществу, т.е. в распоряже¬
ние неограниченной и непогрешимой верховной власти дер¬
жавного народа. Жирондисты усвоили и развили одну сторо¬
ну учения Руссо, якобинцы — другую. Одни были индивиду¬
алисты, другие — государственники, стоявшие на точке
зрения Ришелье и Гоббса. Для якобинцев государство было
предметом своего рода религиозного культа, но непременно
в форме «единой и нераздельной республики», осуществля¬
ющей демократический принцип народовластия; истинный
гражданин должен был, с их точки зрения, всего себя отда¬
вать служению отечеству, и лишь себя они называли «патри¬
отами», во всяком поползновении к индивидуальной свободе
видя «инцивизм», преступление против гражданского долга;
они, находясь у власти, задумали даже осуществить граж¬
данскую религию по рецепту Руссо, добившись конвентского
декрета о признании республикой бытия Верховного Суще¬
ства; они составили республиканскую конституцию, введе¬
ние которой, однако, отложили до неопределенного срока
окончательной победы своих принципов, на деле организовав
настоящую диктатуру, пользовавшуюся теми же орудиями и
приемами власти, какие были выработаны старой монар¬
хией; в борьбе за свой политический идеал они возводили в
систему террор, бывший не чем иным, как применением
«священного насилия», о котором говорил Мабли1, а тех, ко¬
торые были против этой системы, они обвиняли в тяжком
грехе «модерантизма», стоявшем в их глазах на одном уров¬
не с другим грехом против государства, грехом «инцивизма».
Политический идеал якобинцев,— это было античное госу¬
дарство, в котором совершенно поглощалась личность граж¬
данина.
Борьба жирондистов с якобинцами была борьбою двух
разных пониманий свободы, о которых говорил еще Монтес¬
кье, рекомендовавший не смешивать «свободы народа» с
«властью народа». В этой борьбе победа выпала на долю яко¬
1 См. выше, с. 237.
283
бинцев. Они были лучше организованы; в их рядах было
больше партийной дисциплины; их тактика была более пос¬
ледовательной и менее разборчивой по отношению к средст¬
вам; народным массам были более понятны и приятны дема¬
гогические речи их ораторов, дышавшие большей ненавис¬
тью к старому порядку, заключавшие в себе больше
льстивых похвал и заманчивых обещаний, и жирондистов
именно низвергло непосредственное вмешательство народ¬
ных масс, видевших в этой партии злокозненный заговор
против народа. С другой стороны, якобинская политика все¬
поглощающей и всеуравнивающей государственности была
для большинства французской нации привычнее, чем то, к
чему звали ее жирондисты: старая монархия приучила фран¬
цузов к повиновению велениям власти, а на этот раз веления
власти совпадали с желанием нации во что бы то ни стало
покончить с роялистической и аристократической крамолой
и спасти страну от иноземного нашествия. Положение дел и
внутри, и вне Франции требовало концентрации власти, и
единственной общественной силой, которая по своим прин¬
ципам, по своей сплоченности и энергичности, по своему
умению двигать массами оказалась способною организовать
диктатуру, была партия якобинцев. Борьба, которую эта пар¬
тия вела за свободу, в сущности, однако, была борьбой за
власть, перешедшею в усобицу отдельных групп и лиц в
самой партии, так что началось самоистребление партии,
пользование террором одними против других. Выход из тупи¬
ка, в какой завел якобинский режим, заключался в попытке
основать республику на началах, более близких к Конститу¬
ции 1791 г.
Отрицая за якобинизмом значение сколько-нибудь соци¬
алистического направления, мы, конечно, должны признать,
что он,— как, впрочем, и жирондизм,— был гораздо демо¬
кратичнее того общественного движения, которое вырази¬
лось в создании Конституции 1791 г., что мы еще увидим из
сравнения французских конституций этой эпохи1. Далее, не
считая возможным сделать из жирондистов и якобинцев две
партии, из которых одна защищала бы интересы буржуазии,
1 В гл. X.
284
другая — интересы пролетариата, мы, конечно, не станем
отрицать той классовой борьбы, какая совершалась в эпоху
Французской революции. Соединенными усилиями средних
и низших классов общества в 1789 г. было низвергнуто со¬
циальное господство привилегированных, низвергнуто во
имя идеи общественного равенства, но результатами победы
воспользовалась главным образом буржуазия, против кото¬
рой в 1793 г. сделал новую революцию народ. Так понято
было дело еще первыми историками Французской револю¬
ции в двадцатых годах прошлого столетия1, а к середине
века это выступление народных масс, принявшее угрожа¬
ющий характер по отношению к буржуазии, было понято
историками и публицистами в смысле борьбы буржуазного
либерализма и пролетарского социализма, о которых для
конца XVIII в. во Франции не может быть и речи. Народные
массы, выступившие на сцену в 1793 г., обнаружили мало
интереса к делу индивидуальной свободы, но зато в них
нашла себе поддержку партия революционной диктатуры,
как потом на той же широко демократической основе воз¬
двигнуто было здание диктатуры счастливого и популярного
полководца. Т. н. Конституция III года, созданная для Фран¬
ции Конвентом после падения якобинцев, была реакцией
против только что пережитого времени, реакцией, в которой
нужно различать две стороны, не имеющие между собой ни¬
чего общего: возвращение от якобинского «этатизма» к «ли¬
берализму» жирондистов и деятелей 1789 г., с одной сторо¬
ны, и классовый страх буржуазии за выгоды своего положе¬
ния, бывшие результатом революции 1789 г., с другой.
С падением якобинцев в 1794 г. Французская революция
пошла на убыль. Вторая половина последнего десятилетия
XVIII в. была эпохой всеобщего утомления, разочарования,
скептицизма, эпохой полной неопределенности в настоящем
и неизвестности относительно завтрашнего дня, эпохой
внутренних колебаний и частых государственных переворо¬
тов. Опыт основания свободного государства, сделанный
Францией в 1789 г., окончился полной неудачей: конститу¬
ционную монархию быстро сменила революционная диктату¬
1 Имею в виду особенно Минье.
285
ра. Конституционная республика III года, поддерживавшая
себя главным образом государственными переворотами при
помощи военной силы, этой же военной силой и была низ¬
вергнута. Последнего не могло бы произойти, если бы на¬
цией не овладела реакция страха перед повторением яко¬
бинского режима и реакция разочарования вследствие не
осуществившихся надежд. 18 брюмера Наполеон лишь
пожал плоды общественной реакции.
Но Французская революция оставила после себя проч¬
ные следы в истории, и притом не для одной только Фран¬
ции. Эпоха Консульства и Империи была временем консоли¬
дации во Франции нового общественного строя, бессослов¬
ного гражданства, переросшего старые сословные рамки, в
которых держала общество старая монархия, и сбросившего
с себя их как ненужные и вредные путы. Остались от рево¬
люции еще идеи, принципы, традиции индивидуальной сво¬
боды, общественной самодеятельности, участия народного
представительства в государственных делах. Революция
подняла целый ряд новых вопросов, получивших новую тео¬
ретическую постановку и новые ответы от самой практики
жизни благодаря тому, что многое было изведано и на
опыте, раньше даже и небывалом. Во внутренней своей
жизни, несмотря на все распространение своей мощи извне,
Франция, так сказать, вошла в самоё себя, занявшись упро¬
чением оставшихся целыми приобретений революции и под¬
ведением итогов под результатами жизненного опыта пере¬
житых лет. С другой стороны, реакционная по отношению к
Франции наполеоновская эпоха была продолжением рево¬
люции по отношению к остальной Европе. За эти 14—
15 лет Франция у соседей произвела целый ряд переворо¬
тов, разрушивших множество устарелых учреждений и рас¬
чистивших почву для новых зданий, планы и фасады
которых пришлось брать все у той же Французской револю¬
ции.
Мы и рассмотрим теперь законодательство Французской
революции со стороны его принципиального содержания в
интересах лучшего понимания истории конституционного
движения XIX в. в остальной Европе.
286
ГЛАВА IX
Французские Декларации прав человека и гражданина
Влияние идей естественного права на законодательство Французской
революции.— Происхождение первой Декларации прав человека и
гражданина.— Текст самой декларации.— Анализ ее содержания по ка¬
тегориям индивидуальной свободы, гражданского равенства и народно¬
го верховенства.— Декларации в жирондистском проекте и в якобин¬
ской Конституции 1793 г.— Декларация в Конституции III года.— От¬
делы об основных правах граждан в позднейших конституциях
Французское законодательство в эпоху революции нахо¬
дилось под сильным влиянием философии естественного
права. Старый, веками исторически сложившийся порядок
дольше существовать не мог и не должен был существовать:
на месте этого старого здания, обреченного на слом, должно
было быть воздвигнуто совершенно новое здание, и в его ос¬
нову должны были лечь идеи разума, принципы естественно¬
го права для осуществления той свободы и того равенства,
которые прирождены человеческой личности. Две основные
идеи философии естественного права проходят красной
нитью через законодательство Учредительного собрания,
идея того права, которое личность человека и гражданина
носит в себе самой, и идея той верховной власти, которая
должна принадлежать всему народу. Эти два основные прин¬
ципа представляют собой две главные категории, под какие
только можно подвести отдельные статьи знаменитой Декла¬
рации прав человека и гражданина. Составление этого ха¬
рактерного для всей Французской революции документа не
было одним лишь из частных эпизодов Французской револю¬
ции, не было делом чьей-либо индивидуальной инициативы.
Составления такой декларации требовали многие во Фран¬
ции в последние годы перед началом революции, и это тре¬
бование повторялось в известном количестве наказов в
1789 г. Само Национальное собрание считало это составле¬
ние делом первостепенной важности, и около декларации об¬
разовалась целая литература, начиная с ее опровержений и
защит в эпоху ее появления и кончая исследованиями новей¬
ших ученых. С другой стороны, за декларацией 1789—
1791 гг. последовали две декларации 1793 г. и декларация
287
1795 г., а в XIX столетии — целые отделы в разных консти¬
туциях, посвященные основным правам граждан. Через дек¬
ларацию 1791 г. не только для Франции, но и для остальных
европейских стран, идеи естественного права были реализо¬
ваны в форме норм положительного права, и в истории кон¬
ституционного государства поэтому документу, которому по¬
священа эта глава, принадлежит весьма важное место.
Господствовавший прежде взгляд на происхождение дек¬
ларации заключался в том, что толчком к ее составлению по¬
служило учение Руссо, а образцом для нее была американ¬
ская декларация 1776 г. Недавно вопрос о происхождении
декларации был подвергнут пересмотру известным государст¬
воведом Еллинеком в небольшой, но очень содержательной
работе, обратившей на себя большое внимание в литературе.
Еллинек оспаривает приведенное мнение о «Contrat so¬
cial» как источнике декларации, правильно указывая на то,
что учение Руссо «сводится к одному пункту, именно к пол¬
ному отчуждению всех прав индивидуума в пользу общест¬
ва»1 и рядом выдержек из «Общественного договора» иллю¬
стрируя свое положение1 2. Немецкий ученый не соглашается
и с тем взглядом, по которому собственно образцом для фран¬
цузской декларации послужила северо-американская, ибо
между обеими он находит только одно сходство, касающееся
существования некоторых самоочевидных истин и их общего
содержания3. В доказательство зависимости французской
декларации от американской обыкновенно указывают на то,
что ее предложил герой американской войны за независи¬
мость Лафайет, но сам же Лафайет разъясняет, что конгресс
в 1776 г. не имел возможности издавать нормы, обязательные
для отдельных колоний, и что потому Декларацией независи¬
мости устанавливается одно лишь начало верховенства наро¬
да и его право изменять организацию правительственной
власти. Зато, как поясняет опять-таки сам Лафайет, консти¬
туциям отдельных штатов «были предпосланы декларации
1 Jellinek G. Die Erklarung der Menschen- und Biirgerrechte. 1895 В 1905
г. вышел в свет русский перевод этой книжки под ред. А. В. Вормса.
2 См. выше, с. 231—232. Еще раньше Еллинека в своей «Истории За¬
падной Европы» к «Contrat social», как источнику, я сводил только положе¬
ния декларации о народовластии (т. Ill, с. 523).
3 Ср. выше, с. 261—262.
288
прав, принципами которых должны были руководствоваться
народные представители как в законодательных собраниях,
так и при осуществлении других властей». Еллинек именно и
обращается к этому последнему источнику, ссылаясь, между
прочим, на тот факт, что уже в 1778 г. в Швейцарии появился
французский перевод американских конституций, а в 1783 г.
вышел в свет и еще один перевод. «Французская декларация
прав,— говорит он,— составлена в общих чертах по образцу
этих американских bills of rights или declarations of rights», и
это положение подтверждается у него прямым сравнением
текстов. Мнение Еллинека было встречено сочувственно
большинством историков, исключая нескольких французских
писателей, которые стали его оспаривать, да и вообще работа
Еллинека вызвала целую полемику1. Основную мысль немец¬
кого ученого во всяком случае мы должны признать верной.
Рассмотрим теперь самое содержание декларации, кото¬
рая вследствие своей краткости приводится здесь текстуаль¬
но1 2.
«Представители французского народа,— так начинается
этот документ,— составляющие Национальное собрание,
принимая во внимание, что незнание, забвение или презре¬
ние прав человека суть единственные причины обществен¬
ных бедствий и порчи правительств, решились изложить в
торжественном объявлении естественные, неотчуждаемые и
священные права человека, дабы объявление это, будучи по¬
стоянно в виду всех членов общественного тела, непрерывно
напоминало им об их правах и обязанностях; дабы действия
властей законодательной и исполнительной, будучи ежеми¬
нутно сравниваемы с целью всякого политического установ¬
ления, были чрез это более уважаемы; дабы требования
граждан, основанные отныне на началах простых и бесспор¬
ных, обращались всегда к поддержанию конституции и к об¬
щему счастью».
«В силу этого Национальное собрание признаёт и объяв¬
ляет, пред лицом и под покровительством Верховного Суще¬
ства, следующие права человека и гражданина:
1 Напр., Магсадуи в работе «Les origines de la declaration des droits de
I’homme de 1789» (1904) видит источник декларации в учении физиократов.
2 Перевод декларации из III т. «Истории Западной Европы» с некоторы¬
ми изменениями.
289
1. «Люди рождаются и остаются свободными и равными
в правах. Общественные различия могут быть основаны
только на общей пользе».
2. «Цель всякого политического союза есть охрана есте¬
ственных и неотчуждаемых прав человека. Права эти суть:
свобода, собственность, безопасность и сопротивление угне¬
тению».
3. «Принцип всей верховной власти находится сущест¬
венным образом в нации. Никакое учреждение, никакое лицо
не может осуществлять власти, не происходящей прямо от
нации».
4. «Свобода состоит в возможности делать все, что не
вредит другому; таким образом, пользование каждого чело¬
века его естественными правами не имеет границ, кроме тех,
которые обеспечивают за другими членами общества пользо¬
вание теми же правами. Эти границы могут быть определены
только законом».
5. «Закон может запрещать лишь действия, вредные для
общества. Все, что не воспрещено законом, не может быть
возбранено, и никто не может быть принужден к тому, чего
закон не предписывает».
6. «Закон есть выражение общей воли. Все граждане
имеют право лично или через представителей участвовать в
создании законов. Закон должен быть равный для всех,
имеет ли он целью защиту или наказание. Так как все граж¬
дане перед ним равны, то они должны быть одинаково допус¬
каемы ко всем званиям, местам и общественным должностям
по своим способностям и без иных различий, кроме сущест¬
вующих в их добродетели и талантах».
7. «Никто не может быть привлечен в качестве обвиняе¬
мого, задержан или заключен иначе, как в случаях, опреде¬
ленных законом, и по предписанным им формам. Те, которые
испрашивают, отдают, исполняют или заставляют исполнять
произвольные повеления, подлежат наказанию, но каждый
гражданин, вызванный или задержанный в силу закона, дол¬
жен немедленно повиноваться: он делается виновным, ока¬
зывая сопротивление».
8. «Закон должен устанавливать наказания только строго
и очевидно необходимые, и никто не может быть наказан
290
иначе, как в силу закона, установленного и обнародованного
раньше преступления и законно примененного».
9. «Так как каждый человек предполагается невиновным,
пока суд не признает его виновным, то в случае необходи¬
мости его ареста всякая мера, которая не нужна для пресе¬
чения возможности уклонения от суда, должна быть строго
возбраняема законом».
10. «Никто не должен быть тревожим за свои мнения,
даже религиозные, лишь бы их проявление не нарушало об¬
щественного порядка, установленного законом».
11. «Свободное сообщение мыслей и мнений есть одно из
самых драгоценных прав человека: каждый гражданин
может, следовательно, свободно говорить, писать, печатать,
под условием ответственности за злоупотребления этой сво¬
бодой в случаях, предусмотренных законом».
12. «Для обеспечения прав человека и гражданина нужна
общественная власть; таким образом, эта власть установле¬
на для счастья всех, а не для частной выгоды тех, кому она
вверена».
13. «Для содержания общественной власти и для расхо¬
дов по управлению необходимо общее обложение; налоги
должны быть распределены равномерно между гражданами
сообразно с их средствами».
14. «Все граждане имеют право лично или чрез своих
представителей определять необходимость общественных
взносов, свободно на них соглашаться, следить за их упот¬
реблением, устанавливать их размер, основания раскладки,
способ взимания и срок».
15. «Общество имеет право требовать отчета у каждого
публичного агента своей администрации».
16. «Каждое общество, в котором не установлено спосо¬
бов обеспечения прав и не проведено разделения властей, не
имеет конституции» (n’a point de constitution).
17. «Так как собственность есть ненарушимое и священ¬
ное право, то никто не может быть ее лишаем, кроме тех
случаев, когда того требует общественная надобность, закон¬
ным образом засвидетельствованная, и под условием предва¬
рительного и справедливого вознаграждения».
291
Таково содержание знаменитой декларации. Сравнивая
ее с виргинской и другими американскими bills of rights1, мы
находим, что составители французской декларации усвоили
не только идеи американских биллей, но даже и самую
форму их выражения. Кое-что французы, впрочем, добавили,
именно в статьях о равенстве перед законом, о чем амери¬
канцам, давным-давно пользовавшимся равноправностью, не
было надобности особенно распространяться, а кое-что, на¬
оборот, смягчили или даже опустили. Смягчению подвер¬
глась статья о религиозной свободе, о чем будет еще сказано
ниже, а совсем не вошли в состав декларации упоминаемые
в некоторых американских перечислениях прав такие свобо¬
ды, как свобода собраний, союзов, петиций, передвижения.
Основными принципами приведенного документа мы
должны, далее, признать идею личности, как обладающей
прирожденной и неотъемлемой свободой, и идею нации, как
обладательницы всей верховной власти в государстве, други¬
ми словами, идеи индивидуальной свободы и народовластия,
чем декларация примыкает к основным политическим воззре¬
ниям Монтескье о свободе гражданина и Руссо о суверените¬
те совокупности граждан. От политического миросозерцания
Руссо, взятого в его целом, декларация отличается тем, что
берет индивидуальную свободу под защиту против прежнего
всевластия государства, признаёт представительную систему
и возводит в своего рода конституционный догмат принцип
разделения властей, и в этом смысле декларация по общему
своему духу была ближе к учению Монтескье, нежели к уче¬
нию Руссо. Зато своим осуждением общественного неравен¬
ства она примыкает к демократизму Руссо и потому очень да¬
лека от аристократических симпатий автора «Духа законов».
Принцип индивидуальной свободы довольно полно был
проведен в отдельных статьях декларации, но все-таки можно
отметить и некоторые недостатки декларации в этом отноше¬
нии. Выше только что было указано на пробелы относительно
некоторых свобод, перечисляемых кое-какими американски¬
ми биллями. Далее, обеспечивая граждан за произвольные
аресты угрозою наказания виновных в таких арестах, законо¬
1 См. выше, с. 258—260. В работе Еллинека (с. 18—31) текст декла¬
рации прямо напечатан параллельно с отрывками из этих биллей.
292
дательство Учредительного собрания не создало во Франции
более реальной судебной защиты личной неприкосновеннос¬
ти вроде английского «habeas corpus»1, по которому судебная
власть имеет право немедленно отменять незаконные аресты;
в данном случае Учредительное собрание стояло на точке
зрения разделения властей, считая именно недопустимым не¬
посредственное вмешательство судебной власти в распоря¬
жения власти исполнительной. В статье о религиозной свобо¬
де тоже крупным недостатком было внесение в нее оговорки
о том, что проявление религиозных мнений не должно нару¬
шать общественного порядка. При обсуждении этого парагра¬
фа один депутат настаивал, чтобы в нее были еще внесены
слова: «и никто не должен встречать препятствий в отправле¬
нии своего культа», и Мирабо горячо поддерживал эту по¬
правку, но она была отклонена, вследствие чего параграф
вышел гораздо менее либеральным, нежели соответствующие
ему в американских декларациях.
В общем Учредительное собрание стояло совершенно ис¬
кренно на точке зрения индивидуальной свободы и проводило
этот принцип в своем законодательстве, тем самым не только
снимая с личности разного рода стеснения, налагавшиеся на
нее старым правом, но и уравнивая ее правовое положение в
государстве. Все ограничения в правах, вытекавшие из про¬
исхождения и вероисповедания человека, отменялись, но,
как мы увидим, Конституция 1791 г. все-таки делала разли¬
чие между гражданами по их имущественному положению,
исходя в данном случае из соображений «общей пользы», ко¬
торая по параграфу первому декларации могла требовать ус¬
тановления «общественных различий». Особенно принципы
индивидуальной свободы и равноправия были проведены за¬
конодательством Французской революции в области граж¬
данского права: гражданское совершеннолетие детей (в 21 г.)
эмансипировало их от родительской власти в смысле рим¬
ской «patriae potestatis»; право наследования имущества ро¬
дителей признавалось за детьми одинаковым, без всяких пре¬
имуществ старшего перед младшими и сыновей перед дочерь¬
ми; вместе с тем собственность была сделана совершенно
индивидуальною, так как признана была полная свобода по¬
1 См. выше, с. 183—184.
293
смертного распоряжения своим имуществом (посредством ду¬
ховного завещания) и уничтожалось право наследников на
родовой выкуп проданного имения. Все эти изменения в се¬
мейном, имущественном и наследственном праве впоследст¬
вии были закреплены в гражданском кодексе, изданном уже
при Наполеоне. Известно, однако, что во французском зако¬
нодательстве до сих пор еще не устранено в области граждан¬
ских отношений неравноправие полов. Как-никак, под «чело¬
веком и гражданином» составители декларации и законов, ка¬
сающихся личных прав, разумели, главным образом,
мужчину. Эту оговорку, впрочем, вообще нужно иметь в виду
в истории общественных идей, движений и учреждений, так
как вопрос о женском равноправии выдвинулся вперед лишь
во второй половине XIX в., раньше же у распространения на
женский пол всех прав человека и гражданина не было ни
большого количества сторонников среди мужчин, ни сильной
поддержки среди самих женщин, ни, наконец, вообще сколь¬
ко-нибудь настойчивой и организованной пропаганды.
В пользовании «человека и гражданина» его естественны¬
ми правами декларация не признавала законности иных стес¬
нений, кроме тех, «которые обеспечивают за другими члена¬
ми общества пользование теми же правами» или которые
могут быть потребованы необходимостью ограждения обще¬
ства от действий, приносящих ему вред. При старом порядке
индивидуальная свобода именно большей частью и стесня¬
лась требованиями т. н. «государственной необходимости»
(raison d’etat). Сначала Учредительное собрание всячески
старалось не давать себе увлекаться соображениями подоб¬
ного рода, хотя, как мы видели, и внесло в декларацию ого¬
ворку, в сущности угрожавшую свободе культов. По мере
того, однако, как, с одной стороны, эксцессы самой револю¬
ции, а с другой, козни ее врагов стали принимать все более
и более грозный характер и по отношению к общественному
порядку со стоявшими на его страже властями, и по отноше¬
нию к приобретениям самой революции,— соображения «го¬
сударственной необходимости» или «общей пользы» начина¬
ли все более и более проявлять себя в деятельности Учреди¬
тельного собрания. Например, когда после разрушения
Бастилии началась из Франции эмиграция дворян, собрание
не ставило ей никаких препятствий, но потом, после того,
294
как эмигранты стали интриговать при иностранных дворах
против новых порядков во Франции, в собрании был поднят
вопрос о необходимости запретить самовольное оставление
отечества, как своего рода государственное преступление. В
декларации не было оговорено право эмиграции, но как раз
в духе такого права возражал против его ограничения Мира¬
бо, заявивший, что если бы собрание издало закон, запре¬
щающий эмиграцию, то первым его нарушителем во имя ин¬
дивидуальной свободы был бы он, депутат граф Мирабо. Как
известно, Законодательное собрание потом и приравняло
эмиграцию к государственным преступлениям, наказывае¬
мым тягчайшими карами. Безграничная свобода царствовала
в первые времена и по отношению к печати, петициям, со¬
браниям и союзам, но здесь наблюдается известный поворот
в сторону ограничений и стеснений, причем по старой при¬
вычке абсолютной монархии, нашедшей подражателей и в
правительстве новой Франции, в ход пускались нередко
чисто административные мероприятия, плохо согласованные
с провозглашенным в декларации принципом закономернос¬
ти. Старый порядок, конечно, не мог воспитать во француз¬
ской нации того уважения к законности, которое в Англии
поддерживало господство права1 и им самим поддержива¬
лось, и многие обещания декларации в жизни остались мерт¬
вой буквой. Между прочим, нельзя здесь не отметить рели¬
гиозных преследований в эпоху революции, вызванных не¬
желанием значительной части духовенства и мирян
подчиниться вновь введенному Учредительным собранием
«гражданскому» устройству католической церкви1 2.
Рассматривая декларацию 1791 г. в связи отчасти с зако¬
нодательством Учредительного собрания, отчасти с общим
направлением его политики, и в частности выдвигая на пер¬
вый план проведение в жизнь Французской революцией
принципа индивидуальной свободы, мы не можем не коснуть¬
ся здесь еще законодательства, которым осуществлялась во
Франции свобода труда и промышленности. При старом по¬
рядке ее не существовало как в силу средневековых цеховых
стеснений, так и в силу системы государственной опеки,
имевшей происхождение в Новое время. Противниками и
1 См. выше, с. 196—197.
2 См. о нем в след, главе.
295
корпоративного строя ремесла, и государственного вмеша¬
тельства в экономическую деятельность общества были уже
физиократы1, и Учредительное собрание в полном соответст¬
вии с их учением отменило весь цеховой строй («корпора¬
ции, метризы и жюранды») с его монополиями, с его приви¬
легиями для одних, стеснениями для других, противными
личной свободе и равноправию. В данном случае Учреди¬
тельное собрание пошло даже дальше, запретив тем же дек¬
ретом, который уничтожил старые цехи, образование впредь
каких бы то ни было ассоциаций этого рода. Читая этот дек¬
рет (14 июня 1791 г.), уничтожающий, как в нем было ска¬
зано, «всякого рода корпорации граждан одного и того же со¬
стояния и профессии» и запрещающий «восстановлять их
под каким бы то ни было предлогом и под каким бы то ни
было видом», мы видим, что собрание прямо усматривало в
возможных попытках основания новых ремесленных ассо¬
циаций нечто «неконституционное и заключающее в себе по¬
кушение на свободу и декларацию прав человека», ибо, как
пояснял докладчик декрета, в государстве не должно быть
иных интересов, кроме частного интереса каждого отдельно¬
го лица и интереса общего: «никому не дозволяется внушать
гражданам какой-то промежуточный интерес, отделять их от
общего дела корпоративным духом», с другой же стороны,
корпорации противоречат принципу свободных соглашений
лица с лицом. Таким образом, Учредительное собрание не
хотело знать ничего промежуточного между государством и
отдельным лицом и во имя индивидуальной свободы лишало
отдельные лица права соединяться между собой ради дости¬
жения общих профессиональных целей. Отметим еще, что
декрет запрещал ассоциации не одних рабочих, но и пред¬
принимателей, как это было прямо заявлено в декрете1 2. Все,
что становилось между личностью и государством в виде
старых сословий и прежних корпораций с их особыми инте¬
1 См. выше, с. 242—244.
2 Позднейшие историки объясняли иногда такое распоряжение консти¬
туанты не односторонним применением принципа,— да еще под влиянием
боязни, как бы не возродились старые привилегированные корпорации, на¬
рушавшие свободу труда и бывшие орудием эксплуатации,— а тонким бур¬
жуазным расчетом, хотя именно часть буржуазии (мастера) и теряла от
уничтожения цехов.
296
ресами, должно было исчезнуть во имя прав государства и
свободы личности, хотя в современном нам понимании право
союзов является как раз одним из средств обеспечения лич¬
ности в ее жизненной борьбе.
Рядом с принципами личной свободы и равноправия в
Декларации прав человека и гражданина видное место зани¬
мает, как сказано было выше, принцип народовластия. Пара¬
граф третий декларации прямо заявляет, что в государстве не
может быть никакой власти, которая не имела бы свой непо¬
средственный источник в нации. В сущности, это принцип
республиканский, и мы еще увидим, как проведение его в
Конституции 1791 г. придало ей от начала до конца республи¬
канский характер, несмотря на сохранение ею наследствен¬
ной королевской власти. В декларации даже подчеркнуто,
что «никакое лицо» не может осуществлять власти, не проис¬
ходящей прямо от нации. Далее, декларация принимает прин¬
цип участия всех граждан «лично или через представителей»
как в составлении законов (статья 6), так и в установлении
налогов (статья 14), но мы увидим, что Конституция 1791 г.
была представительной, и только в 1793 г. жирондисты и яко¬
бинцы составили такие проекты, в которых сделаны были по¬
пытки осуществить требование теории Руссо о необходимос¬
ти непосредственного участия народа в законодательной дея¬
тельности государства. Наконец, в связь с указанными
статьями нужно поставить и ту (12), где говорится об учреж¬
дении власти «не ради частной выгоды тех, кому она вверяет¬
ся». С первого взгляда может показаться, что это заявление
сделано специально для устранения старого взгляда на
власть как на учреждение, имеющее характер частного досто¬
яния того, кто ею обладал, но на самом деле здесь было про¬
стое заимствование из пенсильванской декларации.
После падения во Франции демократической монархии и
провозглашения в ней республики, когда явилась необходи¬
мость в выработке новой конституции, декларация 1791 г.
подверглась переработке сначала в жирондистском проекте,
потом в якобинской Конституции 1793 г. Обе новые «декла¬
рации естественных гражданских и политических прав чело¬
века» (заголовок, придуманный жирондистами) в общем мало
чем отличаются от первой декларации. Они только сильнее
подчеркивают принцип народовластия, вводя в декларацию
297
неограниченное право пересмотра конституции народом, от¬
рицавшееся Конституцией 1791 г., резче заявляют о праве со¬
противления угнетению1, превращающемуся у якобинцев в
право возмущения в духе учения Мабли об этом предмете1 2.
Что касается до других прав личности, то обе декларации до¬
полняют их список двумя новыми, которых мы не находим в
декларации, принятой Учредительным собранием. Именно,
статья 23 жирондистского проекта провозглашает, «что обра¬
зование есть общая потребность» и что «общество должно да¬
вать его всем своим членам», а статья 24 гласит, что «обще¬
ственная помощь есть священный долг общества», в силу
чего «закон должен определить ее размер и способ примене¬
ния». Обе эти статьи приняты были в якобинскую деклара¬
цию в такой форме: «Общественная помощь есть священный
долг. Общество обязано давать средства к существованию не¬
счастным гражданам чрез доставление им работы или обеспе¬
чивая их пропитание, если они не в состоянии работать
(ст. 21). Образование есть общая потребность. Общество
всей своею властью должно содействовать успехам общест¬
венного разума и сделать образование доступным всем граж¬
данам» (ст. 22). Между прочим, первая из приведенных ста¬
тей якобинской декларации давала иногда повод говорить
также о социализме и чуть не коммунизме якобинцев, в про¬
тивоположность индивидуалистам-жирондистам, но дело в
том, что совершенно такая же статья была и в жирондист¬
ском проекте. Далее, и те, и другие, подобно авторам декла¬
рации 1791 г., включали в число естественных прав и собст¬
венность (ст. 1 у жирондистов, ст. 2 у якобинцев), и якобин¬
ская декларация не менее жирондистской, равно как и
декларации 1791 г., обеспечивала полное право собственнос¬
ти. «Право собственности,— сказано прямо в декларации
1793 г.,— есть право каждого гражданина пользоваться и
располагать, по собственному усмотрению, своими доходами,
плодами своих трудов и своих занятий (ст. 16). Никто не
может быть лишаем ни малейшей части своего имущества
без собственного на то согласия, кроме случаев, когда того
требует общественная надобность, легально установленная и
1 См. об этом еще в след, главе.
2 См. выше, с. 236—237.
298
под условием предварительного и справедливого вознаграж¬
дения (ст. 17)». Наконец, статья 18 якобинской декларации
прямо признает существование законного отношения между
наемщиком и наймитом.
Так называемой Конституции III года была тоже предпо¬
слана Декларация прав человека и гражданина. На этот раз
составители декларации не хотели сделать из нее, как выра¬
зился один из членов Конвента, «арсенал для бунтовщиков»,
и из перечисления прав личности было выкинуто право со¬
противления угнетению. Естественными правами объявля¬
лись теперь свобода, равенство, безопасность и собствен¬
ность, причем личная безопасность обеспечивалась целым
рядом специальных статей, без всякого, однако, намека на
что-либо, аналогичное английской судебной защите. Закон и
в этой декларации объявлялся как выражение общей воли, а
верховная власть — заключающеюся в совокупности граж¬
дан с прибавкою на этот раз, что «частные соединения граж¬
дан не имеют права присваивать себе верховной власти» и
что потому «никто без законной делегации не может пользо¬
ваться какой-либо властью или исполнять какую-либо обще¬
ственную должность». Эта оговорка станет нам вполне понят¬
ной, если мы вспомним, как часто в эпоху террора и анархии
отдельные группы граждан действовали как бы за весь народ
или от его имени, или же по захватному праву исполняли
какие-либо функции общественной власти. Наконец, и декла¬
рация III года называет разделение властей и ответствен¬
ность должностных лиц необходимыми условиями обеспече¬
ния прав.
Составление этой декларации относится к эпохе начав¬
шейся в нации реакции против якобинского режима, что и
сказалось на исключении права сопротивления угнетению и
на непринятии в состав прав человека и гражданина двух
обязанностей, налагаемых на общество потребностью каждо¬
го его члена иметь материальное обеспечение и получать из¬
вестное образование. Такой общественной обязанности дек¬
ларация III года не знает, но зато к перечислению прав граж¬
данина она присоединяет перечисление обязанностей, что
было отмечено и в самом ее заголовке. Изложение обязаннос¬
тей гражданина имеет, впрочем, характер преимущественно
моральный, в политическом же отношении обращают на себя
299
внимание лишь требование подчинения законам и законным
властям и требование поддерживания собственности как ос¬
новы всего общественного порядка.
Декларация III года была последней, и Конституция
VIII года уже не была соединена с подобным документом. То
же самое можно сказать и обо всех последующих конститу¬
циях. Но это отнюдь не значит, что из содержания деклара¬
ций 1791 —1795 гг. ничего не вошло в эти последующие кон¬
ституции. Лишь под влиянием общих положений Деклара¬
ции прав человека и гражданина, по верному замечанию
Еллинека, «развилось в положительном праве конституцион¬
ных государств представление о субъективных правах инди¬
видуума. Раньше,— поясняет он свою мысль,— литература
государственного права знала права главы государства, со¬
словные привилегии, права и преимущества отдельных лиц
или известных корпораций; но общие права подданных мыс¬
лились, в сущности, только в виде обязанностей государства,
но не как отчетливо сознаваемые юридические притязания
отдельных лиц. Лишь декларация прав человека создала в
полном его объеме в области положительных норм понятие
субъективного права отдельного члена государства по отно¬
шению к государству как целому,— понятие, которое рань¬
ше знало только естественное право»1. Уже Конституция
1791 г., основываясь на декларации, ей предпосланной, за¬
ключает в себе перечисление естественных и гражданских
прав, гарантированных основным государственным актом. В
данном случае Конституция 1791 г. послужила образцом для
многих позднейших конституций, которые тоже содержат в
себе отделы об основных правах граждан. В дальнейшем из¬
ложении они нам будут еще встречаться, и мы будем неред¬
ко узнавать в них отголоски декларации 1791 г. Впрочем,
уже тут нужно сделать оговорку в том смысле, что отголоски
декларации 1791 г. встречаются в позднейших конституциях
главным образом только по отношению к индивидуальной
свободе и равноправию, потому что большая часть конститу¬
ций, о которых будет идти речь в дальнейшем изложении, от¬
носится к монархическим, тогда как последовательное разви¬
1 См. в указанной выше (с. 288) работе.
300
тие принципа народовластия приводит к республике. Заме¬
ной народовластия республиканских конституций является
участие народа в законодательстве, установлении налогов и
контроле над действиями администрации через представите¬
лей1.
ГЛАВА X
Французские конституции конца XVIII века
Конституция 1791 г., как первая писаная конституция в Европе и про¬
тотип всех последующих.— Отношение ее к политическим теориям
эпохи.— Положенные в ее основу начала народовластия, представи¬
тельства и разделения властей.— Недоверие составителей монархичес¬
кой конституции к королевской власти.— Избирательное право по Кон¬
ституции 1791 г.— Права Законодательного корпуса.— Положение ко¬
ролевской власти и организация власти исполнительной.—
Проведение основных начал конституции в областях администрации,
суда и церковного устройства.— Вопрос о пересмотре конституции.—
Причины неудачи конституционной монархии во Франции.— Респуб¬
ликанские конституции жирондистов и якобинцев.— Неудача опыта с
республикой.— Конституция III года
Французская Конституция 1791 г. заслуживает особого
внимания, как первая писаная конституция нового типа в Ев¬
ропе, послужившая, в большей или меньшей мере, образцом
отчасти по содержанию, главным же образом по форме, для
всех почти конституций, издававшихся после нее в отдель¬
ных государствах. Правда, одновременно с ней польский кон¬
ституционный сейм, известный под названием «четырехлет¬
1 Конституция VIII года совершенно молчит по вопросу о том, кому
принадлежит верховная власть, да и вопрос о правах человека и граждани¬
на в ней почти не разработан. В этой конституции говорится только об ус¬
ловиях пользования правами гражданина в смысле права выбирать и быть
выбранным в законодательные учреждения, а также об условиях, при кото¬
рых могут быть совершены домашние обыски, аресты и содержание под
стражей; что же касается разных свобод, то конституция о них умалчивает,
кроме почему-то оговоренного права «каждого гражданина обращаться с
индивидуальными петициями ко всем установленным властям». В первый
раз затем разные свободы включаются во Франции в конституцию только в
сенатском проекте 6 апреля 1814 г. и в конституционной хартии Людови¬
ка XVIII, о чем см. ниже (в гл. XIII).
301
него» (1788—1792), собравшийся несколько раньше, нежели
Учредительное собрание во Франции, тоже выработал кон¬
ституцию, которая была даже провозглашена четырьмя меся¬
цами раньше окончательного принятия французской Консти¬
туции 1791 г.1 Дело в том, однако, что сама польская консти¬
туция складывалась под влиянием французских же
политических идей, и это было чистой случайностью, что ее
обнародовали раньше, чем французскую. Кроме того, задача
во Франции и в Польше была не одна и та же, так как в пер¬
вой из этих стран должен был совершиться переход от абсо¬
лютизма к политической свободе,— и это же потом происхо¬
дило в прочих неограниченных монархиях,— тогда как в дру¬
гой стране оказалось необходимым воссоздать центральную
власть, пришедшую в полное расстройство, и тем прекратить
внутреннюю анархию, приводившую государство к совер¬
шенной гибели1 2. Наконец, и то нужно принять в расчет, что
вслед за принятием конституции 3 мая произошли второй и
третий разделы Польши, и от этой конституции не осталось
ничего, кроме воспоминания, тогда как дело, начатое хотя
бы неудачно французской Конституцией 1791 г., имело даль¬
нейшее продолжение в самой Франции, в свою очередь ока¬
завшее вместе со своим началом большое влияние на осталь¬
ную Европу.
Конституция 1791 г. не просуществовала во Франции и
одного года, да и конституции, которые потом составлялись
по ее образцу, далеко не были воспроизведением того, что
составляет ее особенность, и тем не менее она привлекает к
себе и теоретиков государственного права, и историков кон¬
ституционных движений, как своеобразная попытка осуще¬
ствить совершенно новую для того времени идею народной
или демократической монархии, сложившуюся во Франции в
эпоху революции. Мы уже знакомы с политическими учения¬
ми Монтескье, Руссо, Мабли, и большой интерес представ¬
ляет вопрос, как воплотились эти учения в первом же круп¬
ном памятнике политического законодательства Француз¬
ской революции. Совершенно не соглашаясь с проф.
1 Польская конституция 3 мая, французская в начале сентября.
2 См. мои книги «Исторический очерк польского сейма» и «Польские
реформы XVIII в.».
302
Ковалевским, будто между Монтескье и Руссо нет сущест¬
венной разницы в понимании ими основных принципов пра¬
вильного государственного устройства1, тем не менее нельзя
не принять высказанной им в «Происхождении современной
демократии» мысли о том, что современники революции из
идей политических и экономических писателей XVIII в. со¬
здали свою собственную доктрину, которую и положили в
основу законодательства эпохи. По совершенно верному за¬
мечанию автора этого труда, разноречия экономистов и по¬
литиков XVIII в. «были сглажены ближайшими последовате¬
лями и популяризаторами, более или менее их обезличивши¬
ми, что, в свою очередь, сделало возможным установление
своего рода социального и политического катехизиса, в кото¬
ром давались согласованные ответы на все важнейшие
вопросы времени. Из противоречивых частей, из фритредер¬
ства и протекционизма, теорий вмешательства и невмеша¬
тельства государства, преклонения перед народным сувере¬
нитетом и желания разделить последний между королем,
аристократией и земельными собственниками, сложилась та
революционная доктрина, отражение которой можно найти в
наказах»1 2. Не только в наказах, прибавим здесь от себя, но
и в законодательстве, как это в других местах отмечает
проф. Ковалевский. Новое политическое здание, возведение
которого началось во Франции в 1789 г., было действительно
попыткой примирить требования народовластия с сохранени¬
ем веками сложившейся монархии. Интерес книги проф. Ко¬
валевского именно в том и заключается, что он старается вы¬
яснить самый генезис доктрины демократической монархии
и представить историю разработки Конституции 1791 г., как
опыта осуществления этой доктрины на практике. Он оста¬
навливается на этом предмете ввиду того, что теперь, спустя
более столетия, мы можем говорить о почти повсеместном
торжестве на Западе новой формы государственного устрой¬
ства, бывшей сочетанием противоположных начал народо¬
властия и монархии: «торжествующая демократия, говорит
он, не разрывает союза с наследственным представителем
1 См. выше, с. 233—234.
2 Ковалевский М. Происхождение современной демократии. Т. I.
С. VII—VIII.
303
национального единства; со своей стороны, этот последний
все более и более отрешается от характера главы феодаль¬
ной иерархии, первого дворянина своего государства; он при¬
знает за собою новую миссию верховного посредника между
классами и защитника интересов народных масс»1. Для
проф. Ковалевского королевская демократия Конституции
1791 г., таким образом, является политической формой, ко¬
торая хотя во Франции и потерпела неудачу, но потом нашла
применение в конституциях других стран1 2.
В основу Конституции 1791 г. были положены известные
уже нам начала представительного народовластия и разделе¬
ния властей, о которых говорит и Декларация прав человека
и гражданина. Авторы конституции руководствовались и
теориями политических писателей, комбинируя их по-свое¬
му, но ближе всего воспроизводя взгляды Мабли3, и образца¬
ми, какие представляли собою для них английское и амери¬
канское устройство, конечно, в том их понимании, которое
находили у теоретиков, начиная с Монтескье4. Принцип на¬
родовластия они заимствовали у Руссо, у Мабли и у амери¬
канцев, представительную систему и разделение властей —
у Монтескье, у Мабли и у тех же американцев; идея разде¬
ления властей вслед за Монтескье казалась им осуществлен¬
ной в английской конституции и действительно была поло¬
жена в основу конституции Соединенных Штатов Северной
Америки. Они только не нашли нужным и даже прямо при¬
знали противным основному принципу своей основной тео¬
рии создать не только какое бы то ни было подобие англий¬
ской верхней палаты как учреждения аристократического,
но и вообще какую бы то ни было вторую палату, исходя из
1 Ковалевский М. Происхождение современной демократии. Т. II.
С. VII.
2 Другую оценку примирению народовластия и монархии делает проф.
Герье в своей книге «Идея народовластия и Французская революция
1789 г.». Об обоих историках см. мою брошюру «Работы русских ученых по
истории Французской революции». СПб., 1904 (отдельный оттиск из «Из¬
вестий СПб. политехнического института», т. 1).
3 На специальное родство Конституции 1791 г. и учения Мабли указы¬
вает проф. Герье.
1 Выяснение американского влияния составляет одну из важных сто¬
рон книги проф. Ковалевского.
304
того соображения, что единая народная воля не должна вы¬
ражаться посредством двух различных органов. Другими
словами, представительство законодательной власти народа
должно было быть единым, и сдерживать проявление народ¬
ной воли в такой форме не должно было никакое другое уч¬
реждение. Мирабо соглашался на однопалатную систему
лишь под условием предоставления королю абсолютного
veto, как того требовала теория Монтескье1. Он опасался
вверить всю власть одному всемогущему собранию, говоря,
что «не знает ничего ужаснее, как суверенная аристократия
из шестисот лиц, которые могли бы завтра объявить себя не¬
сменяемыми, послезавтра — наследственными и кончили
бы, как все аристократии всех стран, захватом всего в свои
руки», но в Учредительном собрании господствовало недове¬
рие к королевской власти отчасти как отголосок учения о
том, что исполнительная власть будет всегда врагом власти
законодательной1 2, отчасти и более всего как результат неис¬
кренней политики Людовика XVI. По той же причине и во
исполнение требования, заключавшегося в учении Монтес¬
кье о разделении властей3, не прошло и предложение Мира¬
бо о том, чтобы король мог назначать министров из членов
Национального собрания. «Я не могу,— говорил он,— допус¬
тить, чтобы доверие, оказанное нации гражданину, служило
основанием для лишения его доверия со стороны монарха. Я
не хочу думать, чтобы желали сделать такую несправедли¬
вость по отношению к министерству, как бы объявляя, что
раз кто-либо входит в его состав, тем самым должен быть по¬
дозрительным собранию. Неужели,— спрашивал Мирабо,—
лучше будет, если король станет выбирать своих министров
среди своих придворных, а не среди избранников народа?»
Решая вопрос, почему Конституция 1791 г. вышла такою,
а не иною, нужно постоянно иметь в виду, кроме теории раз¬
деления властей, и постоянно действовавшее недоверие к ис¬
полнительной власти, вообще считавшейся по самой природе
своей склонной к узурпации, и в частности к Людовику XVI,
1 См. выше, с. 225.
2 См. выше, с. 237.
3 См. у Монтескье (выше, с. 224) место против передачи исполнитель¬
ной власти лицам, взятым из законодательного учреждения.
305
все поведение которого внушало подозрение собранию. Не
забудем, например, бегство короля в июне 1791 г., повлек¬
шее за собой кое-какие важные изменения в параграфах кон¬
ституции, которые касались положения самого монарха в его
государстве. Попытка сочетать в одном и том же государст¬
венном устройстве принципы народовластия и наследствен¬
ной монархии могла бы привести к чему-либо положительно¬
му лишь при условии обоюдного доверия, а его-то и не было.
В эпоху выработки Конституции 1791 г. в собрании все еще
были монархистами, но монархистами, в то же время не до¬
верявшими ни монархическому началу, ни лично королю. Ре¬
зультатом было то, что монархическая по форме конститу¬
ция имела совершенно республиканскую сущность.
После этих предварительных замечаний познакомимся
ближе с самою Конституциею 1791 г.
«Верховная власть,— гласила эта конституция,— едина,
нераздельна, неотчуждаема и неотъемлема; она принадлежит
нации; никакая часть народа и никакое отдельное лицо не
может приписывать себе пользование ею. Нация, от которой
единственно происходят все власти, может пользоваться ими
лишь посредством делегации. Французская конституция есть
представительная: представители нации суть Законодатель¬
ный корпус и король». Таким образом, по Конституции 1791 г.
державная нация проявляла свою верховную власть через
двух своих уполномоченных, из которых одним был наследст¬
венный король; так как, однако, традиционная монархическая
власть не была властью делегированною, и потому самое по¬
нятие делегации несовместимо с представлением о монархии,
то по существу дела Конституция 1791 г. и была республикан¬
ской, имея лишь монархическую форму: она превращала коро¬
левское достоинство в наследственную республиканскую ма¬
гистратуру совершенно в духе политической теории Мабли.
Между этими двумя уполномоченными нации, т.е. Законода¬
тельным корпусом и королем, согласно учениям Монтескье и
Мабли, произведено было разделение власти законодательной
и исполнительной. Первая «поручается (est delegue) Нацио¬
нальному собранию, составленному из временных представи¬
телей, свободно избранных народом, дабы собрание это поль¬
зовалось ею с королевской санкцией». «Правительство есть
306
монархическое: исполнительная власть делегируется королю,
чтобы отправляться от его имени министрами и другими от¬
ветственными агентами». Наконец, судебная власть, совсем
как у Монтескье, делегировалась судьям, на время выбранным
народом. Вообще, по Конституции 1791 г. для замещения
должностных лиц широкое значение давалось принципу на¬
родного избрания, совершавшегося в первичных собраниях
самих граждан или в департаментских собраниях выборщи¬
ков, выбранных первичными.
Вопреки Декларации прав человека и гражданина, объ¬
явившей общее равенство в правах, Конституция 1791 г. раз¬
делила граждан на активных и пассивных, признав значение
первых лишь за теми природными или натурализованными
французами, которые достигли двадцатипятилетнего возрас¬
та, имели оседлость в городе или кантоне в течение извест¬
ного времени, платили прямой налог, по крайней мере, не
менее, чем трехдневная заработная плата, не состояли ни у
кого в услужении за жалованье, числились на месте житель¬
ства в списках национальной гвардии и принесли граждан¬
скую присягу. Этой статьей конституции устранялась из
пользования политическими правами беднейшая часть
нации, что вполне соответствовало теориям Монтескье и
Мабли1. В собрании была даже группа лиц, желавшая, чтобы
ценз был определен в смысле уплаты в год шестидесяти
франков прямых налогов, но возобладало более демократи¬
ческое мнение, вследствие чего для зачисления в активные
граждане достаточно было уплачивать от 3 до 6 франков в
год. Благодаря этому можно предполагать, что активных
граждан во Франции насчитывалось до четырех миллионов
на два миллиона граждан пассивных, что все-таки позволяет
нам называть Конституцию 1791 г. демократической, особен¬
но по сравнению с действительно буржуазными конститу¬
циями 1814 и 1830 гг., когда число избирателей во Франции
было от 90 тыс. (в эпоху Реставрации) до 200—240 тысяч (в
эпоху Июльской монархии). Во всяком случае, принятая Уч¬
редительным собранием система ценза не могла располо¬
жить в пользу конституции народные массы, тем более что
1 См. выше, с. 223 и 237.
307
сама незначительность ценза постоянно грозила множеству
беднейших граждан, пользовавшихся политическими права¬
ми, их потерею при малейших неблагоприятных обстоятель¬
ствах. Поэтому нельзя, конечно, отрицать за установлением
избирательного ценза симптоматического значения как при¬
знака, характеризующего общее, выражаясь современным
термином, «буржуазное» настроение Учредительного собра¬
ния. В нем, однако, все-таки раздавалась и защита всенарод¬
ного избирательного права1.
Идем далее. Активные граждане, по Конституции 1791 г.,
должны были составлять т. н. первичные собрания, где про¬
исходили выборы муниципальных должностных лиц и осо¬
бых выборщиков (electeurs) — с более уже значительным
имущественным цензом — для образования в каждом депар¬
таменте, на какие была разделена Франция, особого избира¬
тельного собрания (assemblee electorale). Это последнее вы¬
бирало, кроме департаментской администрации, представи¬
телей в Национальное собрание, каковыми могли уже быть
вообще активные граждане. Представители выбирались на
два года (на одну легислатуру), с правом переизбрания без
перерыва лишь еще на два года, и считались представителя¬
ми не отдельных департаментов, а всей нации, которых при¬
том не могли связывать никакие повелительные инструкции.
Законодательный корпус, состоявший лишь из одной па¬
латы, должен был непрерывно заседать два года,— что и на¬
зывалось одной легислатурой,— обновляясь лишь на основа¬
нии закона (de plein droit), т.е. без созыва королем, который
не мог также и распускать Законодательного корпуса. Кон¬
ституция одному этому собранию предоставляла право пред¬
лагать и декретировать законы; в его распоряжение отдава¬
лись также финансы, национальные имущества, сухопутные
и морские силы; объявление войны могло произойти также
не иначе, как в силу декрета Национального собрания, из¬
данного по формальному предложению короля. Правда, коро¬
лю давалось право отказывать в своем согласии на декреты
Законодательного корпуса, но это veto было только отсрочи¬
вающим: «раз две легислатуры, следующие за тою, которая
1 См. речь Робеспьера, произнесенную 22 окт. 1789 г. Русский ее пере¬
вод под ред. Южакова был издан в 1905 г. фирмой «Голос».
308
представила декрет (на королевскую санкцию), одна за дру¬
гой снова представят тот же самый декрет и в тех же выра¬
жениях, в таком случае будет считаться, что король дал
свою санкцию».
Стоя на точке зрения необходимости разделения властей
с предоставлением королю власти исполнительной, Учреди¬
тельное собрание понимало, однако, значение «монархичес¬
кого правительства» в смысле простого исполнения народной
воли. Облекая «короля французов» такой исполнительной
властью, Конституция 1791 г,, так сказать, требовала от
него, чтобы он немедленно уже передал ее министрам и дру¬
гим ответственным агентам; но конституция не допускала
парламентарного министерства, т.е. такого органа исполни¬
тельной власти из членов самого же Законодательного кор¬
пуса, каким был английский кабинет и какого добивался Ми¬
рабо,— и тем мешала образованию связующего звена между
королевскою властью и народным представительством; в За¬
конодательном корпусе ответственные министры короля
могли встречать только критику и оппозицию, ни в коем слу¬
чае не поддержку и не содействие. Итак, положение короля
в государстве по Конституции 1791 г. характеризуется тем,
что он не созывал и не распускал Законодательный корпус,
не пользовался законодательной инициативой, имел право
лишь отсрочивающего veto и должен был действовать не
иначе, как через посредство ответственных министров, кото¬
рые, однако, не были членами Законодательного собрания.
Правда, Конституция 1791 г. объявляла, в духе теории Мон¬
тескье, «личность короля священной и неприкосновенной»,
и, тем не менее, по той же конституции, король должен был
считаться отказавшимся от престола (sera cense voir abdique
la royaute), если не присягнет конституции или возьмет
назад данную присягу, если станет во главе армии против
нации или формальным актом не воспротивится такому пред¬
приятию, задуманному от его имени, и если, удалившись из
королевства, не вернется в назначенный срок по приглаше¬
нию Законодательного корпуса (эти пункты явились в кон¬
ституции под влиянием всего поведения Людовика XVI и
особенно под влиянием его попытки бегства.
309
Принцип народовластия, таким образом, был вполне осу¬
ществлен в организации законодательной власти, которая
была почти безраздельно вверена Национальному собранию,
да и своим отсрочивающим veto король пользовался опять-
таки лишь в силу делегированного ему народом же права. На
том же принципе была основана и вся организация исполни¬
тельной и судебной властей. Конституция 1791 г., в сущнос¬
ти, не давала монарху органов для отправления этой функ¬
ции: ни король, ни министры не участвовали в замещении
административных должностей и не могли смещать чиновни¬
ков, так как вся администрация была построена на начале
народного избрания. Учредительное собрание дало Франции
новое административное деление на департаменты, дистрик¬
ты и муниципалитеты, причем не только не было сделано
различия между органами центрального управления и мест¬
ного самоуправления, но еще был введен принцип замеще¬
ния административных должностей путем народного избра¬
ния в первичных и департаментских собраниях. Отделив
строжайшим образом, в силу теории Монтескье, администра¬
цию от суда и сделав первую совершенно независимой от
контроля со стороны второго (к ущербу гарантий личной
свободы1), Учредительное собрание построило все органы ад¬
министрации по одному типу: везде были совещательные
коллегии и исполнительные комитеты. Местные и притом
именно выборные власти ведали и общегосударственные
дела, оставаясь, однако, совершенно независимыми от цент¬
рального правительства, мало того,— считая себя даже впра¬
ве ему при случае не повиноваться. Организовав законода¬
тельную власть, Учредительное собрание совершенно, таким
образом, дезорганизовало власть исполнительную: то, что
давалось королю или вообще центральному правительству
под именем такой власти, было, в сущности, фикцией, ибо у
короля не было даже органов для контроля над действиями
административных лиц и учреждений. Составители консти¬
туции понимали все недостатки старой централизации, но
вместо того, чтобы сочетать управление из центра с местным
самоуправлением, построили всю администрацию на началах
1 См. выше, с. 292—293.
310
самой крайней децентрализации, как бы осуществляя старую
мысль д’Аржансона о королевской демократии1. Недоверие к
королевской власти, к ее прежним органам в провинциях, к
административной централизации вообще склонило Учреди¬
тельное собрание к тому, чтобы не только ввести в жизнь
Франции местное самоуправление, но и передать в ведение
его органов то, что должно было бы остаться в руках цент¬
рального правительства и его органов на местах.
В судебной организации произошло то же самое; не дове¬
ряя старому судейскому сословию, Учредительное собрание
не только не установило особых апелляционных палат, под
видом которых могли бы возродиться старые парламенты, но
даже и не требовало, чтобы судьи обладали необходимыми
юридическими знаниями, опасаясь, как бы не возродилось ста¬
рое судейское сословие. Введши институт присяжных заседа¬
телей для уголовных дел (большое jury для предания суду и
малое для произнесения приговора), Учредительное собрание
сделало выборными и судейские должности как мировых
судей, так и членов департаментских трибуналов (окружных
судов), т.е. и здесь был применен принцип народовластия.
Тому же принципу народовластия революция подчинила
и церковную жизнь нации в т. н. гражданском устройстве ду¬
ховенства, что было одной из величайших политических
ошибок Национального собрания. Епархии должны были со¬
впадать с департаментами, и, кроме епископов и настоятелей
приходов (cures), не должно было существовать никаких
других духовных титулов. Епископы и кюре были объявлены
общественными должностными лицами, независимыми от
папы, находящимися на государственной службе за жалова¬
нье от казны и занимающими свои места по выбору в соот¬
ветственных собраниях граждан (именно граждан вообще, а
не одних католиков), где вообще выбирались как выборщики
и депутаты, так и члены административных и судебных уч¬
реждений. Другими словами, гражданским устройством ду¬
ховенства государство приравнивало церковь к одному из
своих ведомств, что в корне противоречило идее религиоз¬
ной свободы, т.е. предоставления каждому вероисповеданию
1 См. выше, с. 237—238.
311
устраивать свои внутренние отношения по-своему, лишь бы
только при этом не нарушались общие законы государства.
Нежелание значительной части населения подчиниться но¬
вому церковному строю, созданному государством, вызвало
со стороны последнего репрессии, которые повели к религи¬
озному междоусобию. Вообще гражданское устройство
духовенства (не своим демократическим обликом, конечно,
а своим основным взглядом на церковь как на одно из
гражданских ведомств, обслуживающих государственные
нужды), гораздо более соответствовало теории и практике
старого порядка, нежели новому строю, который должен был
быть основан на свободе вообще и, в частности, установить
религиозную свободу,— один из примеров того, как сама ре¬
волюция иногда, сама того не замечая, вступала на пути,
проложенные старым порядком. Только идя по этим путям,
революция могла в эпоху Конвента дойти до установления во
Франции законодательным порядком новых культов.
Конституция 1791 г. просуществовала недолго, хотя ее
составители проявили большую заботливость об упрочении
ее существования особым конституциональным же законом1.
Признав за нацией неотъемлемое право изменять конститу¬
цию, но в то же время считая в интересе нации пользоваться
своим правом реформировать статьи, неудобства которых
укажет опыт, лишь способом, указанным в самой же консти¬
туции, Учредительное собрание обставило «пересмотр кон¬
ституционных декретов» такими формальностями, что пер¬
вым двум легислатурам не давалось вообще права поднимать
этот вопрос, а затем требовалось, чтобы то или другое изме¬
нение было предложено одинаковым образом тремя последо¬
вательными легислатурами, лишь после чего четвертая, да и
то усиленная 249 новыми членами (всех было 743), могла
приступить к самому пересмотру. При соблюдении этих ус¬
ловий Конституция 1791 г. должна была бы просуществовать
неизменной, по крайней мере, десять лет, но она просущест¬
вовала лишь с небольшим десять месяцев.
Кроме крайне неблагоприятных внешних условий, среди
которых приходилось осуществлять Конституцию 1791 г.,
1 Англия не знает различия между простыми и конституционными за¬
конами, но Французская революция установила такое различие.
312
крушению ее содействовали причины, лежавшие и в ней
самой. Декларация прав поставила естественные права чело¬
века и гражданина выше всякого положительного закона, а
между тем конституционный акт 1791 г. в одном отношении
(по вопросу о пересмотре) должен был в течение нескольких
лет связывать национальную волю, а в другом (в разделении
граждан на активных и пассивных) противоречил деклара¬
ции, объявлявшей общее равноправие. Несколько парагра¬
фов конституционного акта оказались плохой гарантией про¬
тив нового проявления национальной воли, как бы последнее
ни было случайно, а установление имущественного ценза,
притом такого низкого, при котором гражданин очень легко
мог лишаться политических прав в силу каких-либо случай¬
ностей, вооружало против конституции массу граждан. В
этом заключалось одно внутреннее противоречие конститу¬
ции. Другим противоречием было то, что в ней монархичес¬
кая форма совсем не соответствовала республиканскому со¬
держанию: первая показалась впоследствии помехой людям,
настроенным на республиканский лад, тогда как второе было
причиной оппозиции, в какую стали к ней не только двор, но
и многие конституционные монархисты. Наконец, Конститу¬
ция 1791 г. совершенно разрушала всякую возможность уп¬
равления Францией законною центральною властью, хотя и
подготовила почву для еще большей, чем прежде, централи¬
зации полным уничтожением всех областных особенностей,
но так как нация привыкла к повиновению приказам,
которые исходили из центра, то место центрального прави¬
тельства, оставленное в Конституции 1791 г. в сущности не¬
занятым, занято было впоследствии Якобинским клубом,
стоявшим во главе целых сотен филиальных отделений в
провинциях.
Крушение монархии во Франции под натиском народного
восстания в Париже 10 августа 1792 г. было в то же время
и крушением Конституции 1791 г. Судьбу страны должен
был решить Национальный конвент, выборы в который про¬
изводились уже без цензовых ограничений, т. е. всенарод¬
ным голосованием. Одною из задач Конвента было организо¬
вать во Франции республику. За это дело взялись сначала
жирондисты, выработавшие проект новой конституции, а
после их падения в борьбе с якобинцами составление кон¬
313
ституции перешло в руки этой последней партии. Конвент
принял ее проект в июне 1793 г., после чего представил его
на утверждение первичных собраний в департаментах, остав¬
шихся в междоусобии, которое тогда раздирало страну, вер¬
ными Конвенту. Это было во Франции первым плебисцитом,
давшим в данном случае около 1800000 утвердительных го¬
лосов на Н'/з т. отрицательных. Впоследствии этим же спо¬
собом народного утверждения правительственных предложе¬
ний пользовались оба Наполеона, когда чувствовали надоб¬
ность в получении санкции для совершенной ими обоими
узурпации власти или для найденных ими необходимыми из¬
менений в конституции. Известно, что, несмотря на приня¬
тие народом, Конституция 1793 г. в действие не была приве¬
дена: пока длилась внешняя война и происходила война
гражданская, Конвент должен был управлять Францией на
правах настоящей диктатуры. Только после падения главно¬
го революционного диктатора, Робеспьера, 9 термидора, т.е.
28 июля 1794 г., Конвент выработал конституцию, которая
под названием Конституции III года была, действительно,
приведена в исполнение и просуществовала до конца 1799 г.
Конституции жирондистов и якобинцев имели много род¬
ственных черт. Обе они, составленные горячими привержен¬
цами учения Руссо, стремились осуществить во Франции, на¬
сколько это казалось возможным, принцип непосредственно¬
го участия народа в законодательстве. Именно с этой
стороны оба проекта 1793 г. и заслуживают быть рассмот¬
ренными, хотя ни проект жирондистов, ни якобинская кон¬
ституция, которая тоже, в сущности, осталась проектом,—
не были приводимы в исполнение и потому не оказали ника¬
кого влияния на судьбы Франции. Главное различие между
обоими планами заключалось в том, что якобинский был
более практичным, более удобоисполнимым.
Отметим, прежде всего, революционный дух, которым от¬
личаются оба проекта. При рассмотрении жирондистской и
якобинской деклараций было упомянуто о признании в них
права возмущения против тирании1. «В каждом свободном
правлении,— обещала жирондистская декларация,— способ
сопротивления различным актам угнетения должен быть
1 См. выше, с. 297—298.
314
упорядочен законом». Якобинцы в своей декларации прямо
объявляли самым священным правом и самой неуклонной
обязанностью каждой фракции народа инсуррекцию против
нарушения правительством народных прав и даже рекомен¬
довали «свободным людям» немедленно умерщвлять всякого,
кто узурпировал бы принадлежащую народу верховную
власть.
Сущность самого жирондистского проекта заключалась в
следующем. Исполнительная власть должна была принадле¬
жать семи министрам, непосредственно выбираемым всем
народом на первичных собраниях, которые непосредственно
же должны были выбирать на один год и Законодательный
корпус. Первичным собраниям, далее, предоставлялось
право принимать и отвергать конституцию или конституци¬
онные изменения, отвечать на вопросы Законодательного
корпуса касательно желаний граждан и предлагать Законо¬
дательному корпусу на обсуждение разные вопросы по соб¬
ственной инициативе. Проект делил все законодательные
акты на законы в собственном смысле и на декреты. Каждо¬
му гражданину предоставлялось предлагать новые законы
или изменения в старых, раз он находил пятьдесят человек
в своем первичном собрании, которые подписывали его пред¬
ложение: принятый большинством голосов проект поступал
бы на рассмотрение всех первичных собраний того же депар¬
тамента, наконец в Законодательный корпус (каждый раз, в
случае принятия большинством). Если бы Законодательный
корпус отверг такой закон, то должен был бы отправить его
на рассмотрение первичных собраний всей Франции и т. д.
Той же процедуре должны были подвергаться и конституци¬
онные изменения, для рассмотрения которых Законодатель¬
ный корпус, не расходясь сам, обязан был бы созвать особый
Национальный конвент. Если бы предложение, отвергнутое
Законодательным корпусом, было принято большинством го¬
лосов во всех первичных собраниях Франции, то должно
было бы совершиться обновление Законодательного корпуса
без права переизбрания тех его членов, которые вотировали
против предложения. По жирондистскому проекту, только
декреты не подлежали такой «цензуре народа над актами на¬
ционального представительства».
315
Проект был, конечно, весьма непрактичен, но в нем тем
не менее была и серьезная мысль, нашедшая впоследствии и
практическое осуществление — только не во Франции — в
т. н. народной инициативе и референдуме. Исходя из той же
идеи, якобинская конституция была в сущности гораздо
более удобоисполнимой. Конституция 1793 г. в принципе
также объявляла непосредственный суверенитет народа:
«верховный народ есть совокупность (universalite) француз¬
ских граждан», и ему принадлежит право законодательных
решений. Но рядом с суверенным народом признавалось су¬
ществование и представительного учреждения — Законода¬
тельного корпуса, единого, нераздельного и непрерывного,
выбираемого на год с правом издавать декреты и только
предлагать законы. Проекты законов, принятые Законода¬
тельным корпусом, должны были печататься и рассылаться
во все общины республики. Если в течение сорока дней одна
десятая часть первичных собраний в половине общего числа
департаментов плюс один департамент не опротестует пред¬
ложения, проект делается законом, и лишь в противном слу¬
чае созываются первичные собрания, на которых, впрочем,
народ мог вотировать только да или нет. Что касается до ис¬
полнительной власти, то Конституция 1793 г. вручила ее
особому комитету из двадцати четырех членов, назначаемых
Законодательным корпусом из лиц, представленных департа¬
ментскими собраниями. Наконец, десятая часть первичных
собраний в половине общего числа департаментов плюс один
в каждый момент могла требовать пересмотра конституции.
Административная система сохранялась в Конституции
1793 г. та же, которая была установлена Учредительным со¬
бранием, т.е. оставлялась полнейшая децентрализация, кото¬
рой на деле, впрочем, не было, так как Конвент рассылал по
стране своих комиссаров с неограниченными полномочия¬
ми1.
1 Заметим еще, что в Конституции 1793 г. были статьи, касавшиеся и
международных отношений: «Французский народ — друг и естественный
союзник свободных народов; он не вмешивается в дела правления других
наций и не терпит, чтобы другие нации вмешивались в его собственные
дела, он дает убежище иностранцам, изгнанным из отечества за дело сво¬
боды, но отказывает в убежище тиранам; он не заключает мира с неприяте¬
лем, занимающим его территорию».
316
Если жирондисты и якобинцы составляли свои конститу¬
ции под сильнейшим влиянием идей «Общественного догово¬
ра», то Конституция III года, составленная низвергшими яко¬
бинское владычество термидорианцами, была во многом воз¬
вращением к принципам автора «Духа законов». Новая
республиканская конституция была принята Конвентом в ав¬
густе 1795 г., после чего была утверждена первичными со¬
браниями (миллионом голосов против 50тыс.). При составле¬
нии этой конституции имелись в виду не только отвлеченные
теории и иностранные образцы, но и свой собственный исто¬
рический опыт. Докладчик проекта конституции в Конвенте
(Буасси д’Англа) особенно настаивал на опасности одного
собрания без плотины, которая его сдерживала бы, т.е. без
разделения представительства на две палаты, дабы одна,
подлежа контролю другой, была осмотрительнее в своих ре¬
шениях, а другая могла предупредить ошибки первой. «Все
власти,— прибавлял к этому докладчик,— происходят от на¬
рода, но так как он не может сам ими пользоваться, ему
нужно делегировать их таким образом, чтобы ни одна власть
не могла его угнетать». Это было прямо возвращением к тео¬
рии Монтескье. Мы уже видели, что вопрос о двухпалатной
системе представительства ставился в Учредительном собра¬
нии, но верхняя палата была тогда отвергнута даже Мирабо,
думавшим, что достаточно будет королевского veto против
злоупотреблений властью со стороны собрания. То, чего, од¬
нако, опасался Мирабо, случилось, и единое собрание сдела¬
лось, действительно, деспотическим. Составители Конститу¬
ции III года, как раз во избежание повторения тирании со
стороны национального представительства, и нашли нужным
разделить его на две палаты, или «совета» — Совет пятисот
и Совет старейшин из 250 членов: первый «предлагал» зако¬
ны, второй их «одобрял». Этой конституцией, далее, испол¬
нительная власть поручалась пяти директорам, составляв¬
шим Директорию, причем ее состав обновлялся ежегодно
выходом (по жребию) одного из ее членов и замещением ва¬
кансии Советом старейшин по списку десяти кандидатов,
представлявшемуся Советом пятисот. Директория назначала
министров, посланников, генералов и всех чиновников, кото¬
рые не были выборными. Разделение властей было полное:
317
депутаты не могли быть министрами; Директории не было
дано ни малейшего участия в законодательстве; как Дирек¬
тория не имела права распустить или отсрочить советы, так
и последние не были вправе отставить директоров. В этом
был большой недостаток: две власти ставились рядом, но без
всякой связи между собой; в случае же столкновения между
ними не существовало средства разрешить кризис (напри¬
мер, или роспуском советов и обращением к нации, или вы¬
ходом в отставку министров), что повело впоследствии к
ряду государственных переворотов1. Мало того, разделение
исполнительной власти между пятью директорами вело к
конфликтам и между ними, выходом из которых опять явля¬
лось простое правонарушение. Все это делало Конститу¬
цию III года весьма неустойчивой, и низвержение ее Наполе¬
оном Бонапартом было лишь завершением тех ее наруше¬
ний, которые начаты были самими конституционными
властями (да и в заговоре Бонапарта участвовали два дирек¬
тора). Наконец, в принципе Конституция III года удерживала
всеобщую подачу голосов на выборах, но возвращалась к
двустепенной системе выборов 1791 г. с значительным цен¬
зом для выборщиков. Что касается до администрации, то в
Конституции III года заметно уже некоторое стремление под¬
чинить местные власти центральному правительству. Это вы¬
разилось в даровании последнему права временно отрешать
от должности или смещать эти власти (выборные департа¬
ментские и муниципальные директории) и в учреждении при
них особых правительственных комиссаров в роли контроле¬
ров, наблюдавших за исполнением законов.
Опыт с введением во Франции республиканского строя
окончился неудачей. Сначала страна управлялась своего
рода диктатурой Конвента, а когда, наконец, была приведена
в действие республиканская конституция, то за одним ее на¬
рушением со стороны республиканских властей следовало
второе, третье, пока переворот 18 брюмера не отдал Фран¬
цию под власть счастливого полководца. Т. н. консульская
конституция (VIII года) лишь по форме была республикан¬
ской, по существу же — монархической, и мало-помалу
1 18 фрюктидора и 22 флореаля против советов и 30 прериаля против
Директории.
318
представительные учреждения превратились в простую деко¬
рацию, за которой скрывался настоящий абсолютизм. Прин¬
цип народного представительства был, однако, Консульством
и Империей сохранен, а введение Конституции VIII года,
равно как и произведенные в ней в 1802 и 1804 гг. измене¬
ния, были утверждены всенародным голосованием. В общем,
однако, история Франции той эпохи показала, что одного го¬
лого признания народовластия было еще недостаточно для
основания действительно свободного, действительно народ¬
ного и действительно правового государства.
ГЛАВА XI
Введение во Франции бессословного гражданства
Связь абсолютизма с привилегиями при старом порядке.— Популяр¬
ность во французской нации идеи об отмене привилегий.— Историчес¬
кое значение ночи 4 августа 1789 г.— Падение во Франции сословного
строя.— Отмена крепостничества и феодальных прав.— Лишение ду¬
ховенства прав особого сословия в государстве.— Распродажа нацио¬
нальных имуществ.— Уничтожение старых корпораций.— Выработка
нового гражданского права.— Значение Наполеонова кодекса.— Проч¬
ность социальных приобретений революции во Франции
Рассмотрев в двух предыдущих главах провозглашение
Французской революцией индивидуальной свободы и сделан¬
ные ею опыты привлечения народа к участию в государст¬
венной власти, остановимся теперь более подробно и на тре¬
тьей стороне переворота, на введении в жизнь французской
нации гражданского равноправия.
Одна из основных особенностей старого порядка заклю¬
чалась в тесном соединении, установившемся между абсолю¬
тизмом и сословными привилегиями высших классов обще¬
ства, т.е. духовенства (высшего) и дворянства1. Образовав¬
шийся между государством и церковью союз делал короля
особым защитником прав и преимуществ духовенства, кото¬
рое не платило многих государственных налогов, владело
1 См. выше, с. 159—160, в особенности же гл. I и XV «Западноевро¬
пейской абсолютной монархии»,а также гл. XXVI «Поместья-государства».
319
большим количеством земли, обладало равным образом раз¬
ными сеньориальными правами и взимало десятину со всех
сельских хозяйств страны. Духовенство, в свою очередь, вся¬
чески поддерживало в населении авторитет королевской
власти, тем более, что, по болонскому конкордату 1516 г.,
право назначения епископов находилось в руках королев¬
ской власти. В высшем клире Франции, кроме того, господ¬
ствовал аристократический дух, тем более что все, особенно
почетные и доходные, должности в церкви замещались обык¬
новенно младшими отпрысками дворянских фамилий и до¬
ступ плебеев в этот замкнутый круг был до чрезвычайности
затруднен. Еще одна особенность дореволюционной Фран¬
ции — та, что нередко в ней министерские посты занима¬
лись кардиналами, епископами, аббатами. Тесная связь су¬
ществовала также между монархией и дворянством. Фран¬
цузская династия не забывала своего феодального
происхождения, и король, сделавшийся живым воплощением
нации, вместе с тем продолжал считать себя первым дворя¬
нином своего государства. Королевские домены были только
разновидностью дворянского землевладения, и в них еще до
конца семидесятых годов XVIII в. существовал серваж1. По¬
томки средневековых феодальных сеньоров перестали играть
политическую роль в качестве самостоятельного и независи¬
мого сословия, но зато королевская власть взяла на себя ох¬
рану всех социальных привилегий, унаследованных дворян¬
ством от веков его политического могущества. Наиболее
важные должности в церкви и в армии, а также и в админи¬
страции, доставались по общему правилу только дворянам. С
середины XVII в. все, что было в дворянстве наиболее родо¬
витого и богатого, служило при королевском дворе, который
был центром всей государственной жизни1 2. Двор был той
средой, в которой протекала вся жизнь монарха, и влияние
этой среды сказывалось на всем его миросозерцании и поли¬
тическом поведении. При дворе дворяне делали свою карье¬
ру и пользовались щедротами короля в форме больших окла¬
дов за исполнение фиктивных служб, в форме пенсий, воспо-
соблений и подарков, не говоря уже о том, что и жилось
1 Об этой стороне дела см. «Поместье-государство». С. 307.
2 «Западноевропейская абсолютная монархия». Гл. VIII.
320
здесь спокойно, беззаботно и весело среди вечного праздни¬
ка балов, маскарадов и других увеселений. Старая монархия
так сжилась с придворным бытом и с дворянскими привиле¬
гиями, что попытка Учредительного собрания придать коро¬
левской власти иной, демократический характер уже по
одному этому должна была потерпеть крушение.
В то время, как в большей части континентальных госу¬
дарств просвещенный абсолютизм стал ограничивать приви¬
легии духовенства и дворянства, вызвав их тем самым на
более или менее резкую оппозицию, во Франции власть от¬
личалась величайшим консерватизмом по отношению к со¬
словному строю, а если и здесь случалось, что привилегиро¬
ванные могли считать себя обиженными правительством,
они тоже были не прочь фрондировать против деспотизма.
Первый пример неповиновения правительству перед началом
революции подали высшие сословия, и любопытно, что в на¬
казах духовенства и дворянства не встречается ни одного, в
котором выражалось бы желание сохранить во Франции не¬
ограниченную королевскую власть. Привилегированные
сами были за введение представительства, но с сохранением
старой его сословной формы и под условием неприкосновен¬
ности привилегий. В этом последнем желании духовной и
светской знати была вся суть дела. Двор и привилегирован¬
ные выжили министра-реформатора Тюрго, и то же самое
случилось позднее с Неккером. Кто хоть поверхностно зна¬
ком с событиями Французской революции, должен хорошо
знать также, какую оппозицию все начинания Национально¬
го собрания встречали при дворе; сам Людовик XVI во мно¬
гих отношениях поступал так, а не иначе, лишь под влияни¬
ем придворных сфер и защищая старые привилегии. При
дворе устраивались заговоры против революции, не останав¬
ливавшиеся перед призывом во Францию иностранных войск
для восстановления старого порядка. Можно прямо даже
сказать, что монархия себя погубила именно вследствие
упорной поддержки той связи, которая образовалась между
королевской властью и привилегированными сословиями:
Людовик XVI поплатился не только за грехи своих предше¬
ственников, но и за грехи эмигрантов. Страстность респуб¬
ликанской партии в ее нападках на монархию была в значи¬
321
тельной степени результатом ненависти к привилегирован¬
ным, особенно после того как последние резко заявили себя
врагами всего того нового, что должно было установиться во
Франции для осуществления гражданского равенства1.
Если был какой-либо общий лозунг, который пользовал¬
ся особой популярностью во всей французской нации, кроме
привилегированных, то это был именно лозунг: «отмена
привилегий, гражданское равенство», и из всех приобрете¬
ний революции это было, как известно, приобретение самое
прочное. Политические результаты менялись, как менялось
и политическое настроение общества, нация готова была
подчиниться всякому правительству, которое обеспечивало
за ней гражданское равенство, лишь бы только не возвра¬
щался старый сословный строй со всеми своими привиле¬
гиями и сеньориальными правами. В этом были заинтересо¬
ваны как средние классы общества, так и крестьянская
масса. То, что рушилось во Франции в знаменитом ночном
заседании 4 августа 1789 г., более никогда уже подняться
не могло: это был самый коренной переворот в социальном
строе, замена сословно-феодального общества бессословным
гражданством, в котором первенствующая роль перешла к
буржуазии.
Само это ночное заседание Национального собрания
было только санкционированием фактической отмены феода¬
лизма, совершенной народным движением в деревнях, быв¬
1 В новейшей, написанной с социалистической точки зрения «Истории
Великой французской революции» Жореса, мы читаем такие соображения;
«Весьма вероятно, что если бы короли Франции имели возможность дейст¬
вовать помимо дворянства и против него, если бы они смогли стать просто
королями буржуазии и крестьян, и если бы они воспользовались этой сво¬
бодой действий для того, чтобы искоренить последние следы феодализма в
деревнях и чтобы обеспечить промышленной, торговой и живущей рентой
буржуазии безопасность труда, добросовестное соблюдение публичных кон¬
трактов и строгий порядок в государственных финансах, то не разразилась
бы революция 1789 г... Если бы старинная французская монархия с ее ве¬
ковою мощью и чуть не священным престижем сыграла в новой Франции
новую роль, то она, вероятно, продолжала бы руководить Францией вплоть
до пролетарской революции. Она стала бы капиталистической и буржуаз¬
ной монархией и исчезла бы лишь с исчезновением последнего из автори¬
тетов, авторитета капитала» (Рус. пер. в изд. Глаголева, т. I, с. 17). Это
очень интересное предположение в книге такого историка, как Жорес.
322
шим повторением Жакерии 1358 г.1 Сигнал был дан париж¬
ским восстанием 12—14 июля, когда взята была инсургента¬
ми Бастилия. В это время в стране происходила жатва, и
крестьяне отказывались платить шампар, десятину и другие
подобные сборы, а вместе с ними и налоги. Они нападали на
замки, разграбляли феодальные архивы, жгли и те, и другие
и даже совершали насилия над людьми. В Национальное со¬
брание стали приходить грозные известия из провинций, и
оно наконец должно было обратить внимание на то, что тво¬
рилось в деревнях. «Деревни,— говорил в заседании 4 авгус¬
та виконт де Ноайль,— высказывали свои желания: не кон¬
ституции просили они, ибо эта просьба высказывалась толь¬
ко в бальяжах1 2,— они требовали облегчения или изменения
феодальных повинностей. Уже более трех месяцев они видят
одно — как их представители занимаются тем, что мы назы¬
ваем и что в действительности является общественным
делом, но для них общественным делом кажется то, чего они
сами желают и чего страстно хотят добиться. Они уже рас¬
познали людей, им преданных, стремящихся к их счастью, и
могущественных лиц, наоборот, противящихся этому; они
уже нашли нужным вооружиться против силы, и теперь они
уже не знают более никакой сдержки». Таким образом, Жа¬
керия была понята как напоминание со стороны народа На¬
циональному собранию о главном содержании сельских на¬
казов. Для успокоения провинций ничего не оставалось
более, как узаконить официальной волей нации то, что фак¬
тически уже было сделано действительной волей народа, на¬
чавшего войну против феодальных прав. Де Ноайль заклю¬
чил свою речь предложением возвести в закон равенство в
налогах, уничтожение тяжелых для народа привилегий,
выкуп феодальных повинностей, отмену без выкупа крепост¬
ничества и барщин и т. п. Его поддержал герцог д’Эгильон.
Целый ряд предложений следовал за их речами,— предло¬
жений, в которых отдельные депутаты отказывались от раз¬
ных сословных, корпоративных и провинциальных привиле¬
гий. Появление на трибуне новых и новых ораторов встреча¬
лось рукоплесканиями, и заседание затянулось далеко за
1 «Поместье-государство». С. 334.
2 Т. е. в сводных наказах от целых судебных округов.
323
полночь (откуда его название «ночного»), В течение немно¬
гих часов Национальное собрание отменило серваж, сеньо¬
риальную юстицию, исключительные права охоты, голубятен
и гаренн1, все финансовые привилегии и податные льготы,
объявило выкупаемость феодальных прав и десятины и дек¬
ретировало равенство всех граждан перед законом и в нало¬
гах, равный также для всех доступ к гражданским и военным
должностям и т. п. Потребовалось еще несколько дней,
чтобы общие принципы, принятые в ночном заседании 4 ав¬
густа, формулировать в отдельных декретах, был назначен
особый феодальный комитет для разработки подробностей и
частностей всего законодательства о ликвидации социально¬
го феодализма.
Перед той высшей государственной идеей, которую выра¬
ботала общественная философия XVIII в., не должно было
быть неравенства между гражданами одного и того же, всем
им общего отечества. Уже превращение Генеральных шта¬
тов, с их сословным разделением, в Национальное собрание
как собрание представителей всего народа (17 июня 1791 г.),
было первым шагом на пути демократизации французской
нации, а в конце своей деятельности Учредительное собра¬
ние отменило и все аристократические титулы (titres по-
biliaires) с наследственным дворянством. Конституция
1791 г. с первых же строк своих объявляла «бесповоротно
уничтоженными все учреждения, оскорблявшие свободу и
равенство прав». «Нет больше,— сказано было в ней,— ни
дворянства, ни пэрства, ни наследственных отличий, ни со¬
словного разделения, ни феодального режима, ни патримони¬
альной юстиции, ни каких-либо титулов, званий и прерога¬
тив, из всего этого возникающих, ни каких-либо рыцарских
орденов, корпораций и украшений, для которых требовались
бы доказательства дворянства или которые предполагали бы
неравенство рождения, ни каких бы то ни было других слу¬
чаев превосходства, кроме того, которое принадлежит пред¬
ставителям общественной власти при исполнении ими своих
обязанностей». Содержание декретов 4 августа 1789 г. тоже
было резюмировано в самой конституции, «гарантировавшей
1 Заповедных лесов.
324
в качестве естественных и гражданских прав: 1) что все
граждане могут быть допускаемы ко всем местам и должнос¬
тям без каких бы то ни было других отличий, кроме добро¬
детели и таланта; 2) что все налоги будут распределяться
между всеми гражданами равномерно, в соответствии с их
средствами; 3) что одни и те же преступления будут наказы¬
ваться одинаковым образом без всякого различия лиц». На¬
конец, конституция прямо признавала только одно «состоя¬
ние граждан» (etat deb citoyens), причем для всех без разли¬
чия жителей устанавливался один и тот же способ
удостоверения своей личности.
Сословный строй старой Франции был заменен демокра¬
тическим равенством в политическом и юридическом смыс¬
лах, но это не касалось непосредственно отношений эконо¬
мических, которыми определяется и в бессословном общест¬
ве существование разных социальных классов. Если теперь
мы поставим вопрос, какой же общественный класс наибо¬
лее выиграл от этого переворота, то должны будем ответить,
что это была прежде всего буржуазия, на долю которой при¬
шлись самые крупные выгоды, а затем та часть крестьянства,
которая имела земельное обеспечение (не касаясь, конечно,
тех выгод, какие давались новыми порядками безразлично
всем гражданам, и не говоря о том, что уничтожение фео¬
дального режима было одним из главных приобретений вооб¬
ще всего сельского населения Франции).
Декрет 4 августа, уничтожая безвозмездно лишь те се¬
ньориальные права, которые имели происхождение в кре¬
постничестве, объявлял, как мы видели, что все остальные
будут подлежать выкупу. Этот общий принцип предстояло
применить к отдельным категориям и видам сеньориальных
прав, что и вызвало необходимость образования особого фе¬
одального комитета, который должен был заняться подроб¬
ной разработкой соответственного законодательства. Приви¬
легированные члены собрания и землевладельцы старались,
конечно, решить все возникавшие в этой области вопросы в
наиболее благоприятном для себя смысле, да интересы позе¬
мельной собственности вообще нашли многочисленных за¬
щитников среди членов собрания. 4 августа решено было по¬
кончить и с церковной десятиной, но весь вопрос заключался
325
в том, должны ли будут земельные собственники освободить¬
ся от нее посредством выкупа, или же она будет уничтожена
безвозмездно, а те средства, какие она давала на содержание
клира, будут приняты на счет государственного казначейст¬
ва. Первый способ был, несомненно, наиболее выгодным для
землевладельцев, освобождая их от тяжелого налога, но он
был менее выгоден для всей нации, со включением в нее и
таких плательщиков налогов, у которых не было никакой
собственности, так как то, что духовенство имело от десяти¬
ны, приходилось теперь возмещать из средств всей нации.
Так дело и было решено, причем от безвозмездного уничто¬
жения десятины выиграли одинаково все землевладельцы
светского звания без различия сословий: дворяне, буржуа,
крестьяне, а средства на содержание духовенства должна
была давать вся нация.
Что касается до феодального комитета, то в нем тоже
оказалась довольно сильной собственническая тенденция.
Это прямо и отразилось на феодальном законодательстве Уч¬
редительного собрания. Декреты 15 мая и 3 марта 1790 г. ус-
тановляли очень тяжелые условия для выкупа сеньориаль¬
ных прав: во-первых, очень много прав было отчислено к
подлежащим выкупу; во-вторых, от сеньора не требовалось
документа на пользование известным правом, но крестьянин
как раз лишь документально приглашался доказывать, что он
не должен был платить; в-третьих, до окончательного выкупа
все повинности должны были продолжать существовать на
прежних основаниях; в-четвертых, во многих случаях один
крестьянин без своих товарищей не мог выкупать своего
участка, да и самый выкуп объявлялся лишь факультатив¬
ным; в-пятых, все повинности должны были выкупаться
разом и т. п. При таких условиях выкуп делался совершенно
невозможным.
Решения 4 августа встретили оппозицию со стороны ко¬
роля и привилегированных. Отношения между дворянами и
крестьянами были самые обостренные в течение всего этого
времени (с лета 1789 г.), и это немало способствовало про¬
должению народных волнений. В большинстве случаев крес¬
тьяне, ожидавшие от Учредительного собрания гораздо боль¬
шего, чем получили в силу декретов 15 марта и 3 мая
326
1790 г., отказывались платить всякие феодальные повиннос¬
ти, захватывали сеньориальную собственность, рубили леса,
истребляли дичь, а потом по-своему толковали декреты,
переделывая в то же время свои наказы в более радикальном
смысле, отправляя в Национальное собрание петиции, жало¬
бы, протесты и т. п. Когда Учредительное собрание уступило
свое место собранию законодательному, в последнее тоже
посыпались крестьянские петиции, заключавшие в себе уже
прямые угрозы. Составители этих просьб указывали на то,
что дворяне, которым хотели «угодить» декретами 15 марта
и 3 мая, находятся в эмиграции и угрожают отечеству вой¬
ной, и что представителями третьего сословия являются
большею частью горожане, позабывшие крестьян, так как
сами непосредственно они не страдали от феодальных прав.
Законодательное собрание назначило для пересмотра вопро¬
са новый комитет, признав, что первое собрание не исполни¬
ло данного им обещания помочь освобождению почвы от фе¬
одального гнета, и этот комитет в апреле 1792 г. внес в со¬
брание проект декрета, которым безвозмездно уничтожались
феодальные пошлины, разрешался индивидуальный выкуп, а
сеньоры обязывались доказывать документами существова¬
ние своих прав на отдельные повинности; вслед за тем сде¬
лано было и еще несколько облегчительных предложений,
хотя старый принцип различения между двумя категориями
прав и был оставлен в силе с перенесением, впрочем, наибо¬
лее сомнительных случаев в категорию прав, отменяемых
безвозмездно. Своими декретами 18 июня и 25 августа
1792 г. Законодательное собрание объявило всякую собст¬
венность вольной и свободной от каких бы то ни было фео¬
дальных повинностей, если лица, имеющие на них какие-
либо притязания, не докажут противного, чем бесповоротно
уничтожалось одно из главных и основных правил француз¬
ского социального феодализма: «nulle terre ans seigneur»1.
Конвент пошел еще далее: изданный им 17 июля 1793 г. дек¬
рет уничтожал без вознаграждения даже то, что должно
было выкупаться по закону 25 августа 1792 г., и повелевал
под страхом пятилетнего тюремного заключения всем вла¬
1 «Поместье-государство». С. 81 и след.
327
дельцам феодальных документов передать таковые муници¬
пальным властям для сожжения.
Революция 1789 г. (подобно религиозной Реформации
XVI в. в протестантских странах) наносила удар и социаль¬
ному могуществу католического духовенства, превращая его
из особого сословия (ordre или etat) в простой класс служи¬
телей религии и отнимая у него земли и десятину, чтобы за¬
менить такую форму его материального обеспечения жалова¬
ньем от государства.
Уже 6 августа 1789 г. было сделано в Национальном со¬
брании заявление, что церковные имущества принадлежат
нации, а 8-го предложено было одним членом объявить их га¬
рантией государственных займов и оплачивать жалованьем
(salarier) «своих наставников морали» (ses officiers de morale
et d’instruction). Через четыре дня после этого (12 авг.) была
отменена десятина. Зимой 1789 г. реформа внешнего поло¬
жения церкви была окончательно завершена: декрет 2 нояб¬
ря отдавал церковные имущества в распоряжение нации,
дабы они служили гарантией для «ассигнаций» (assignats),
т.е. новых бумажных денег, определив вместе с тем духовен¬
ству жалованье, а декрет 19 декабря назначил в продажу
церковных имуществ на 400 млн. Разрушая корпоративное
устройство клира, секуляризируя церковную собственность,
уничтожая десятину, принимая на счет государства содержа¬
ние служителей алтаря, Учредительное собрание, действи¬
тельно, вводило во Франции те порядки, которые создава¬
лись в протестантских странах Реформацией XVI в.: во всех
этих отношениях уже в первый год революции установля-
лось то внешнее положение католической церкви во Фран¬
ции, которое сохранилось в ней и впоследствии. Дополнени¬
ем к этому законодательству было уничтожение во Франции
и монашества с его бесповоротными обетами.
Благодаря секуляризации церковной и монастырской соб¬
ственности, образовавшей т. н. национальные имущества
(biens nationaux), в состав которых вошли, помимо нее, еще
домены и позднее конфискованные имения эмигрантов, во
Франции в распоряжении государства образовался громад¬
ный земельный фонд, которым обеспечивались теперь госу¬
дарственные долги и новые бумажные деньги. Для уничтоже¬
328
ния дефицита и уплаты долгов Учредительное собрание
предприняло распродажу части национальных имуществ.
Многие советовали при этом продавать землю по возможнос¬
ти мелкими участками для того, чтобы увеличить число соб¬
ственников и уменьшить число нищих, но никому в голову
не приходило организовать для этого какой-либо кредит. По¬
купщиками национальных имуществ являлись поэтому очень
часто люди, у которых уже и без того была земельная собст¬
венность, или спекулянты, покупавшие (иногда целыми ком¬
паниями) очень большие поместья для перепродажи их по
частям. Если, однако, и крестьяне покупали эти земли, то от¬
нюдь нельзя говорить, как это делалось прежде, что мелкая
собственность во Франции ведет свое происхождение от ре¬
волюции и обязана своим существованием распродаже наци¬
ональных имуществ. Несомненно во всяком случае, что в
новых земельных собственниках, кто бы они ни были, ре¬
волюция приобрела многочисленный класс защитников, у
которых был специальный интерес не желать и бояться воз¬
вращения старого порядка и связанных с ним сословных при¬
вилегий и сеньориальных прав. Впоследствии новые прави¬
тельства должны были особливо оговаривать в составляв¬
шихся ими конституциях, что покупщики национальных
имуществ могут спокойно владеть своей собственностью, как
вполне законной и защищаемой государственной властью.
К числу привилегий, отмененных Учредительным собра¬
нием, следует отнести и те, которые были связаны с сущест¬
вованием цеховой организации промышленности. Мы уже
видели, какими мотивами руководилось Учредительное со¬
брание, уничтожая цехи, но той же самой судьбе и по тем же
мотивам подверглись и вообще всякие привилегированные
корпорации, какие только существовали во Франции. Вели¬
кая революция относилась недружелюбно даже к самому
принципу корпораций, как к принципу, таящему в себе при¬
вилегии, как к принципу, создающему какие-то промежуточ¬
ные интересы в ущерб двум единственно законным, по мне¬
нию деятелей той эпохи, интересам — общему, государст¬
венному, с одной стороны, и частному, личному, с другой. Во
Франции должны были существовать только нация и отдель¬
ный гражданин, ничего промежуточного между ними, и в
329
этом была одна из односторонностей Французской револю¬
ции. Нивелируя общество, она создавала гражданское равен¬
ство, но в то же время атомизировала, распыляла это обще¬
ство, не давая в нем места союзным организациям, в которых
отдельный гражданин и может только почерпать силы для
жизненной борьбы. Устраняя все местные, провинциальные
и коммунальные привилегии и совершенно искусственно вы¬
краивая в стране новые административные единицы, револю¬
ция подготовляла почву для того здания административной
централизации, которое было возведено Наполеоном. Дезор¬
ганизованное бессословное гражданство оказалось бессиль¬
ным перед государством, наоборот, укрепившим себя новыми
порядками, а результат был тот, что гражданское равнопра¬
вие сохранилось, но свобода так-таки и не утвердилась.
Гражданское равноправие и государственное единство
требовали во Франции замены сотен местных прав, унасле¬
дованных из времен феодального раздробления, одним
общим правом для всех французов и для всех областей
Франции. До революции в стране царствовала страшная
юридическая пестрота, и создание общего гражданского ко¬
декса, который заменил бы всю эту массу местных кутюм,
было одним из очередных дел революции. Об этом говорили
наказы 1789 г., об этом думали и революционные собрания.
Революции, однако, не было суждено исполнить эту задачу,
хотя и удалось подготовить очень много для будущего ее осу¬
ществления. Еще в 1793 г. Камбасерес, будущий второй кон¬
сул, представлял Конвенту проект гражданского кодекса, но
только Наполеон, сделавшись первым консулом, назначил
особую комиссию, которой и было поручено составить граж¬
данский кодекс, применив к новому общественному быту от¬
дельные положения римского и канонического права и мест¬
ных кутюм, мнения юристов XVII и XVIII вв. и новые рево¬
люционные законы. Вскоре проект был готов, прошел все
законодательные инстанции и в 1804 г. был принят Законо¬
дательным корпусом под назнанием «Code civil», замененным
в 1807 г. названием «Наполеонова кодекса» (Code Napoleon),
которым до сих пор для его обозначения пользуются истори¬
ки, хотя официально во Франции это название отменено.
Этот важный законодательный памятник вполне отразил на
330
себе как «классический дух» XVIII в., отличаясь по форме
простотой, ясностью и законченностью, так и принципы
Французской революции, поскольку в основу его содержа¬
ния были положены равенство всех граждан перед законом и
уважение к воле отдельных лиц в их взаимных отношениях
частного характера, особенно в делах имущественных. Граж¬
данский кодекс, другими словами, был приспособлен к отно¬
шениям и потребностям такого общественного строя, в кото¬
ром уже не было никаких сословных перегородок, и в своей
частной деятельности отдельные члены общества являются
совершенно свободными от каких-либо стеснений феодально¬
го и даже более раннего, патриархального, происхождения1.
Применение его на практике внесло глубокий переворот в
частные отношения гражданской жизни, и притом не в одной
Франции, так как этот кодекс сделался действующим правом
и вне пределов Франции. Например, до издания нового об¬
щегерманского гражданского уложения в самом конце XIX в.
кодекс Наполеона действовал в некоторых частях Германии,
а в царстве Польском и до сих пор остается в полной силе.
Конечно, не одно введение новых гражданских законов
способствовало упрочению во Франции бессословного граж¬
данства. Можно даже сказать, что и возникновение нового
гражданского кодекса, и его успех в самой жизни были ре¬
зультатами глубокого изменения, совершившегося в общест¬
венных отношениях страны. Абсолютная монархия не могла
по самому существу своему подготовить нацию к свободе, но
своей нивелирующей деятельностью в отношениях власти к
населению она немало содействовала усвоению нацией нача¬
ла равенства. Нет нужды, что власть поддерживала и охра¬
няла сословные рамки: это касалось взаимных отношений от¬
дельных общественных классов, но перед властью все были
равны в общем бесправии. С другой стороны, рост зажиточ¬
ности и просвещенности в высших слоях третьего сословия
сглаживал фактические, прежде столь резкие различия
между дворянами и плебеями, чем подготовлялось новое об¬
щество, сбросившее с себя наконец стеснявшие его рамки
старого порядка. То, что подготовляется издавна и испод¬
воль, все глубже внедряясь в жизнь и все шире захватывая
1 См. выше, с. 292—293.
331
ее отдельные сферы, конечно, и крепче, и прочнее всего ут¬
верждается в жизни. Наполеоновское владычество еще
более дало возможность новому строю укрепиться и упро¬
читься, что и гарантировало стране в этом отношении побе¬
ду нового строя даже после того, как с падением империи на¬
ступили, по-видимому, благоприятные времена для чисто со¬
циальной реакции.
ГЛАВА XII
Общий взгляд на реакцию против
Французской революции
Противодействие Французской революции со стороны французского
двора, эмигрантов и иностранных держав.— Начало идейной борьбы
против революции в конце XVIII в.— Реакция при Наполеоне I.—
Принципы Венского конгресса и Священного союза.— Феодально-кле¬
рикальная реакция эпохи Реставрации.— Международная борьба с ре¬
волюцией в двадцатых годах XIX в.— Реакция против Французской
революции в Англии
Борьба против Французской революции началась с пер¬
вых же дней ее успехов. Когда 17 июня 1789 г. третье сосло¬
вие объявило себя Национальным собранием, версальский
двор ответил на это закрытием дверей в залу, где происходи¬
ли заседания, и торжественным королевским заседанием, в
котором сословиям было предписано собраться каждому от¬
дельно, чем отменялось решение 17 июня. В начале июля
двор прямо стал подготовлять государственный переворот
против Национального собрания, с каковой целью стали стя¬
гиваться к Версалю и Парижу в большом количестве воен¬
ные силы, причем популярному в то время министру Некке-
ру, настоявшему на созыве Генеральных штатов, дана была
отставка с предписанием немедленно покинуть Францию. За¬
мысел придворных был, однако, как известно, предотвращен
народным восстанием в Париже 12—14 июля, имевшим
своим следствием взятие и разрушение знаменитой Басти¬
лии, главной государственной тюрьмы старого режима. Это
событие и последовавшее за ним восстание в деревнях так
напугали французскую аристократию, что послужили сигна¬
332
лом к началу эмиграции, в которой приняли участие, между
прочим, братья короля и другие принцы крови. Своей целью
аристократические эмигранты поставили организовать за
границами Франции вооруженные силы для борьбы с бунтом
и втянуть в эту борьбу иностранные державы. Между тем ос¬
тавшиеся в самой Франции защитники старого порядка не
оставляли надежды на его восстановление собственными
военными силами, находившимися в распоряжении монар¬
хии. Новая попытка, сделанная двором в этом направлении
около 1 октября 1789 г., окончилась, однако, новой неуда¬
чей, только вызвав в столице сильное народное движение,
знаменитые дни 5—6 октября, следствием которых было
переселение короля и перенесение заседаний Национального
собрания в Париж. И это, в свою очередь, не остановило со¬
ставления при дворе контрреволюционных планов. Главный
заключался в том, чтобы королю уехать из Парижа, уехать к
восточной границе королевства, где еще были не затронутые
революционным движением военные силы. В апреле 1791 г.
Людовик XVI попробовал было оставить столицу под предло¬
гом временного выезда в близлежащий городок Сен-Клу, но
когда это не удалось, во второй половине июня было пред¬
принято, тоже неудавшееся, как известно, тайное бегство,
смысл которого был объяснен самим королем в письме, ос¬
тавленном им на имя Национального собрания. Результатом
этой попытки была новая лишь урезка прав короля в разра¬
батывавшейся в то время конституции1 и только еще боль¬
шее недоверие к королю в нации. Это недоверие только уси¬
ливали, конечно, козни и угрозы эмигрантов, продолжавших
поддерживать деятельные сношения с двором и хлопотать
перед иностранными правительствами о крестовом походе
против революции.
Политическая агитация принцев в данный момент уже
успела принести свои плоды. Сначала европейские дворы от¬
носились к событиям, совершавшимся во Франции, каждый
с своей точки зрения, смотря по тому, выгодно было или не
выгодно данному правительству ослабление Франции вслед¬
ствие постигшей ее внутренней смуты, но довольно скоро от¬
ношение к вопросу изменилось, и во Французской револю¬
1 См. выше, с. 309—310.
333
ции вся официальная Европа почуяла для себя общую опас¬
ность, с которой нужно было бороться. Французские собы¬
тия с этой точки зрения сделались предметом дипломатичес¬
ких переговоров, и, недолго спустя, в саксонском загородном
дворце Пильнице произошло свидание австрийского и прус¬
ского государей, опубликовавших против революции мани¬
фест уже с угрозами против мятежной Франции. Принятие
Людовиком XVI в сентябре конституции, по-видимому, дела¬
ло иностранное вмешательство во французские дела излиш¬
ним, но, извещая иностранные дворы официально об этом
принятии конституции, он секретно сообщал другим прави¬
тельствам, что шаг, им сделанный, был вынужденным, и что,
как вынужденная уступка, он не имеет силы. В эпоху Зако¬
нодательного собрания мысли о контрреволюции не покида¬
ли Людовика XVI и двор: тайные сношения с иностранными
правительствами продолжались, как продолжались и с эми¬
грантами; вместо того, чтобы советоваться с конституцион¬
ными министрами, король следовал внушениям доверенных
лиц из придворных сфер; когда против эмигрантов собрани¬
ем было решено принять репрессивные меры, со стороны ко¬
роля последовал отказ утвердить соответственный декрет.
Ослепление двора и эмигрантов было при этом так велико,
что они не видели, как своими действиями они только губи¬
ли во Франции и лично короля, и вообще монархию. В апре¬
ле 1792 г. была объявлена война Австрии, к которой скоро
примкнула Пруссия, и когда вождь союзной армии, герцог
Брауншвейгский, обратился к французам с грозным мани¬
фестом, требовавшим, чтобы они просили прощения у коро¬
ля, и открывавшим перед ними перспективу беспощадной
мести за бунт, то участь и монархической власти, и самого
Людовика XVI была решена: ответом на манифест герцога
было восстание 10 августа, низвергшее монархию. В свою
очередь провозглашение во Франции республики в сентябре
1792 г., последовавшие за тем французские успехи в Бель¬
гии, на Рейне и в Савойе, указывавшие на возможность и
дальнейшей вооруженной пропаганды революции у соседей,
а в довершение предание Людовика XVI казни во второй по¬
ловине января 1793 г. вызвали в иностранных дворах еще
большее озлобление против Франции и повели к образова¬
нию против нее большой коалиции, в состав которой, кроме
334
Австрии и Пруссии, входили и другие германские государст¬
ва (вся империя), Испания, Англия, итальянские государст¬
ва, позднее же к этой борьбе с революционной и победонос¬
ной Францией примкнула и Россия. Тогда, впрочем, одолеть
Францию не удалось и даже пришлось вступать с нею в сдел¬
ки — как в эпоху республики, так и при Наполеоне, и толь¬
ко в 1814—1815 гг. монархической Европой были достигну¬
ты некоторые цели, ставившиеся союзниками 1793 г. и сле¬
дующих годов.
В этой борьбе против французского революционного дви¬
жения, начавшейся одновременно с возникновением самого
движения, заключались семена той реакции, какая овладела
Европой после победы над Францией в 1814—1815 гг. Вмес¬
те с союзными войсками, победившими Наполеона, возвра¬
тились во Францию самые непримиримые эмигранты, ничему
в изгнании не научившиеся и ничего не позабывшие. Своей
задачей они поставили возвратить что только было можно из
потерянного за протекшую четверть века.
Эмигрантская реакция была реакцией клерикально-арис¬
тократической, стремлением к восстановлению старого по¬
рядка в его феодальных и католических основах. Помимо
этой реакции и прежде, чем она получила возможность про¬
явить свои тенденции во внутренней жизни Франции, в стра¬
не происходила другая реакция, овладевшая наиболее влия¬
тельным классом новой Франции, буржуазией. Выше у нас
уже шла об этом речь1. Мы видели, что среди участников ре¬
волюции одни были ею же самой напуганы, другие в ней ра¬
зочарованы, и что это одних заставляло поворачивать назад,
других — отставать от движения; история последнего пяти¬
летия XVIII в. целым рядом фактов указывает на совершив¬
шуюся в это время во Франции общественную реакцию, под¬
готовившую, в свою очередь, почву для переворота 18 брю¬
мера со всеми его последствиями1 2. Не только в самой
Франции, но и за ее пределами первоначально восторжен¬
ное, крайне оптимистическое отношение к революции до¬
вольно быстро стало сменяться совсем другими настроения¬
ми: разочарованием, пессимизмом, озлоблением. Насилия и
1 См. выше, с. 278.
2 См. выше, с. 285—286.
335
кровавые ужасы революции, все эти убийства и казни, весь
этот террор, возведенный на степень порядка дня, конечно,
совсем не соответствовали тем радужным мечтаниям, каким
предавались люди по поводу падения деспотизма и торжест¬
ва свободы в первые месяцы революции. Переворот сулил
свободу, но свобода не пришла,— уважение к личности, но
уважения и в помине не было,— правильное участие нации
в государственных делах, но его заменяла та или другая дик¬
татура, да и соседям Франция обещала освобождение, вмес¬
то которого приносила иностранное порабощение.
Все это должно было, конечно, найти и свое отражение в
мире идей, главным зеркалом которого является литература.
Когда после падения империи Наполеона I реакция раскрыла
свои настоящие карты, оказалось, что в общем реакционном
течении эпохи участвовали не только ничему не научившие¬
ся и ничего не позабывшие представители старого порядка,
но и люди новой формации, которые, наоборот, извлекли для
себя из протекших событий более или менее важные уроки
и сумели кое-что, с другой стороны, под их влиянием и поза¬
быть. Та культурная реакция против философских, мораль¬
ных, социальных и политических идей XVIII в., которая осо¬
бенно характеризует эпоху, наступившую после низверже¬
ния империи Наполеона I, уже в достаточной мере
обнаружилась во времена Директории и в первые годы Кон¬
сульства, составляющие переход от XVIII в. к XIX столетию.
Именно, уже во второй половине последнего десятилетия
XVIII в. и в самом начале XIX в. мы наблюдаем очень яркие
случаи резкого осуждения «философии» XVIII в., в счет и в
вину которой ставились все ошибки, все бедствия, все
ужасы революции, и целые теории объявлялись фальшивыми
не столько в силу доказательств их теоретической несостоя¬
тельности, сколько вследствие испытанной, как в том были
уверены, на практике их опасности и вредоносности.
Владычество Наполеона, подготовленное реакционными
течениями в самой французской нации, со своей стороны,
тоже подбавляло к совершавшейся реакции многое и от
себя. Империя, бывшая цезаристской диктатурой революци¬
онного происхождения и носившая на себе демократическую
вывеску избрания главы государства всем народом, хотела в
то же время сравняться со старыми монархиями «Божиею
336
милостью». Еще до провозглашения себя императором Напо¬
леон заключил с папством выгодный для себя конкордат, от¬
дававший в его распоряжение все духовенство Франции, а
потом заставил папу совершить над ним, новым монархом
Франции, обряд священного венчания на царство, духовенст¬
во же принудил обучать в школах катехизису, заключавше¬
му в себе учение о новой империи как о чем-то, непосредст¬
венно установленном свыше.
В стране, где революция смела с лица земли аристокра¬
тию древнего происхождения, была создана затем новая
аристократия и восстановлены старые феодальные титулы
герцогов и графов. Вместо местного самоуправления, к ко¬
торому стремилась, но которого не сумела осуществить ре¬
волюция1, введена была строжайшая административная
централизация, более единообразная, более стройная, более
технически совершенная, чем при старой монархии. Возвра¬
тившиеся в 1814 г. Бурбоны очень хорошо поняли, что им
давали конкордат и административная централизация, и ос¬
тавили неприкосновенными оба эти наследия ненавистного
им узурпатора. Наконец, в других иногда только формах и
под другими названиями, восстановлены были при Наполео¬
не и Бастилия, и lettres de cachet, и чрезвычайные суды, и
цензура, бывшие обычными орудиями старого деспотизма.
От этих мер правительственного воздействия на общество и
последующая эпоха, и сами правительства, низложившие
Наполеона, не только не думали отказываться, но даже сами
воспользовались кое-чем из этого в борьбе со стремлениями
к политической свободе.
Последняя борьба с Наполеоном правительств и народов
велась во имя свободы, но те, которые вышли настоящими
победителями из этой борьбы, дали потом своим народам
нечто, очень далекое от свободы. Известно, какими принци¬
пами руководствовался Венский конгресс, занявшийся пере¬
делкой карты Европы и установлением в ней определенного
международного порядка1 2: они были очень далеки от прин¬
ципов 1789 г.
1 См. выше, с. 310—311.
2 «История Западной Европы». Т. IV. С. 240 и след.
337
Главным из этих принципов был принцип легитимизма,
исторического права династий на их наследственные владе¬
ния, причем в расчет не принимались стремления тех чело¬
веческих душ, которые делились и переделялись между от¬
дельными государствами, т.е. не принимались в расчет ни
национальные, ни культурные, ни вероисповедные особен¬
ности населения территорий, которые отходили к тому или
другому государству. Конституционная идея тоже не нашла
поощрения на конгрессе, собравшемся в Вене, и когда, на¬
пример, создавался для Германии союзный акт, то в нем не
решились поставить, что в отдельных ее государствах «долж¬
ны быть» введены представительные учреждения, а ограни¬
чились более неопределенным обещанием, заключающимся в
слове «будут»1. Восстановляя прежние правительства, кон¬
гресс при этом делал исключения для некоторых прежних
республик, которые не восстановлялись.
Тем же духом монархического легитимизма отличается и
акт Священного союза, заключенного в 1815 г. государями
Австрии, Пруссии и России и признанного затем формально
всеми государями, кроме английского короля, папы и султа¬
на. Читая этот небольшой исторический документ1 2, мы пора¬
жаемся отсутствием в нем политических понятий и юриди¬
ческих определений: это — ряд религиозно-нравственных
сентенций о том, что государи суть уполномоченные Прови¬
дения, долженствующие относиться друг к другу как братья,
и потому оказывать друг другу поддержку, помощь и содей¬
ствие, а к своим подданным — как отцы, любящие своих
детей, и править ими по заветам святой религии, единствен¬
ной прочной опоры царств и их благополучия. Сначала тог¬
дашнему руководителю австрийской политики, Меттерниху,
даже эти заявления показались опасным либерализмом, но
потом он очень хорошо приспособил этот, по его же опреде¬
лению, «пустой, но широковещательный документ» к целям
реакции и политической репрессии.
После 1815 г. реакция против всего, что напоминало
Французскую революцию, с каждым годом делала все боль¬
шие и большие успехи и заходила все далее и далее, захва¬
1 См. в след, главе.
2 Приведен целиком на с. 315—316 4-го тома «Истории Западной Ев¬
ропы».
338
тывая в круг предметов своей ненависти и империю Напо¬
леона I, и просвещенный абсолютизм, и философию XVIII в.
вплоть до Реформации и гуманизма, с которых, по убежде¬
нию идеологов реакции, и начались все беды, завершившие¬
ся самой ужасной бедой — Французской революцией. Идеал
крайних реакционеров был в возвращении к Средним векам,
в полной реставрации католицизма, в былой силе и славе, в
восстановлении сословного строя общества с его чисто фео¬
дальными основами; эта политическая философия соответст¬
вовала, таким образом, общему клерикально-аристократичес¬
кому характеру реакции, наложившему свою печать и на тог¬
дашний абсолютизм, который резко порвал с недавним еще
направлением просвещенного абсолютизма. Политические
писатели реакции учили, что все зло в личной свободе и во
взгляде на государство как на дело рук человеческих1. Чело¬
веческую личность нужно обуздывать, стеснять; людей без¬
наказанно собирать можно только в церкви да в казарме, где
царствует дисциплина; гражданское равенство — опасная
мечта, противоречащая законам природы, наделяющей влас¬
тью сильного; государство создается не общественным дого¬
вором, а является естественным произведением народной
жизни, и люди не имеют никакого права переиначивать то,
что природа создала таким, а не этаким; государственная
власть не может и не должна знать никаких ограничений,
кроме тех, какие заключаются в заповедях Божиих, и если
уже нужны в делах правления представители, то пусть это
будут представители сословных групп, а не суверенного
якобы народа, и притом лишь суверенного народа; Француз¬
ская революция, увлекшаяся ложными учениями безбожных
философов, была допущена Богом как наказание за грехи, и
должна быть вечным напоминанием, к каким пагубным пос¬
ледствиям ведут дерзновенные измышления лжеименного
разума.
Такова была, в общих чертах, идеология реакции, насту¬
пившей после крушения империи. Европейские правительст¬
ва,— в особенности те, которые получили отобранные у них
в предыдущую эпоху владения,— вместе с духовенством и
дворянством, среди которого было немало эмигрантов, заня¬
1 «История Западной Европы». Т. IV. Гл. ХШ. С. 276 и след.
339
лись укреплением своей власти и восстановлением старины.
Бурбоны были восстановлены, кроме Франции, еще в Испа¬
нии и в Неаполе; в Сардинское королевство возвратилась Са¬
войская династия, в Португалию — Браганцская; в Германии
были возвращены в свои владения государи Ольденбурга,
Ганновера, Гессен-Касселя и т. п.,— везде происходила реак¬
ция, иногда принимавшая поистине чудовищные размеры и
формы. Католическая церковь снова стала пользоваться услу¬
гами ордена иезуитов, отмененного в 1773 г. и восстановлен¬
ного в 1814 г. Дворянство особенно усердно занялось восста¬
новлением своей прежней власти над сельским населением и
стало тормозить проведение начатых в предыдущем периоде
крестьянских реформ, а где представлялось возможным, там
и прямо сводило их совсем на нет. Оба эти сословия в абсо¬
лютизме видели лучшую гарантию общественного порядка и
соглашались, самое большее, на такое представительство,
при котором решающее значение принадлежало бы только
им, в качестве лучшей опоры легитимной власти и существу¬
ющего строя.
Эта реакция происходила в отдельных странах, но она ор¬
ганизовала свои силы и для международного действия. Свя¬
щенный союз очень быстро превратился в орган общеевро¬
пейской реакции, и конгрессы государей и их министров, со¬
биравшиеся по примеру Венского в Ахене (1818), в Троппау
(1820), в Лайбахе (1821), в Вероне (1822), все более и более
переходили на ту точку зрения, что соединенная Европа
имеет право вмешиваться в дела отдельных государств, раз в
них происходят революции, опасные для соседей. В этом
смысле на конгрессе в Троппау был подписан главными
участниками Священного союза знаменитый протокол, за¬
ключавший в себе следующие пункты. Во-первых, объявля¬
лось исключение из «европейского союза» всех государств,
которые вследствие мятежа подверглись внутренним переме¬
нам, могущим угрожать своими последствиями другим госу¬
дарствам. Во-вторых, тем самым европейский союз обязывал¬
ся, из уважения к каждому законному (legitime) правитель¬
ству, не признавать государственных перемен, совершенных
незаконными способами. В-третьих, объявлялось, что в слу¬
чае непосредственной опасности от революции для соседнего
государства может быть против нее употреблена и принуди¬
340
тельная сила, если бы неудача предварительного «дружеско¬
го усилия» сделала это неизбежным.
Таковы были принципы, в силу которых Лайбахский кон¬
гресс 1821 г. уполномочил австрийское правительство по¬
слать свои войска в Неаполитанское королевство для подав¬
ления вспыхнувшей там в 1820 г. революции, а Веронский
конгресс 1822 г. навязал такое же поручение французскому
правительству по отношению к Испании, где в том же самом
1820 г., что и в Неаполе, даже еще шестью месяцами рань¬
ше, тоже произошла революция. В силу того же права вме¬
шательства, вытекавшего из обязанности членов Священно¬
го союза помогать друг другу, в 1830 г., когда во Франции,
а за ней и в Бельгии произошли политические перевороты, и
на этот раз возникала мысль о вооруженной борьбе Священ¬
ного союза с революцией; этому помешали тогда только не¬
благоприятно сложившиеся для него обстоятельства (между
прочим, Польское восстание, отвлекшее силы России). Толь¬
ко в 1849 г., по примеру двадцатых годов, было оказано Рос¬
сией вооруженное содействие австрийскому правительству
против мятежной Венгрии. Все эти и многие другие подобно¬
го рода факты свидетельствуют, что правительства первой
половины XIX в. не только у себя противились введению
конституционных учреждений, но не останавливались даже
перед разного рода мерами, целью которых было не допус¬
кать введения таковых и у соседей. Например, едва только
произошла реставрация легитимного короля в Неаполе, как
тотчас же Австрия, для которой Венский конгресс создал до¬
минирующее положение в Италии (отдачей Австрии Ломбар¬
до-Венецианского королевства, а членам австрийского импе¬
раторского дома Тосканы и Пармы), поспешила взять с него
обязательство не вводить у себя конституции. Та же самая
Австрия всячески влияла на прусское правительство, отгова¬
ривая и его от подобного шага, и очень косо смотрела на вве¬
дение конституции в царстве Польском, боясь, что это дурно
отзовется на ее собственных польских подданных. Из всех
европейских стран в эту эпоху наиболее опасной казалась
Франция, и реакция принимала поэтому преимущественно
антифранцузский характер, будучи в этом отношении непо¬
средственным продолжением той борьбы против революции,
341
которая началась еще во время самой революции. На Фран¬
цию смотрели как на родину ложных и вредных идей, при¬
ведших к бунту, как на очаг безначалия и насилий, как на
вечную опасность, грозящую существующему строю и уста¬
новленному порядку в других странах, откуда в иных случа¬
ях, как, например, в Германии, реакция принимала характер
националистической оппозиции против всего французского,
как чужого и прямо противного традициям родной старины.
Конституционные идеи и учреждения уже потому были не
хороши, что приходили от безбожных французов, к которым
другие нации, конечно, отнюдь не мог расположить период
Наполеоновских войн и наполеоновского деспотизма. Народ¬
ная ненависть к французам была как нельзя более на руку
реакции, и последняя поддерживала эту ненависть, чтобы
пользоваться ею, как своего рода силою, весьма пригодной
для поддержания реакционного настроения в массах.
Этой реакционной ненависти к революционной Франции
не избежала даже Англия. В народных массах нерасположе¬
ние к французам имело источник сначала в том представле¬
нии, что это — безбожная нация, которое возникло на почве
антирелигиозных проявлений революции, потом в тех бедст¬
виях, какие для англичан приносила с собой затянувшаяся
на двенадцать с лишком лет война с Францией, в увеличении
налогов, вздорожании хлеба и т. п. Когда началась Француз¬
ская революция, среди образованных людей Англии нашлось
немало таких, которые проявили по отношению к ней вели¬
чайшее сочувствие, признав в ней известное сходство и род¬
ство с борьбой за свободу, какая велась на их собственной
родине в предыдущем веке. Как и везде, так и в Англии, за¬
щитникам революции становилось, однако, все труднее
вести свою линию по мере того, как революция все более и
более принимала террористический характер, и, наоборот,
тем все более и более общественное мнение переходило на
сторону писателей, с самого же начала ставших к революции
в отрицательное и даже прямо враждебное отношение.
Никто, быть может, идейно так много не повредил Фран¬
цузской революции в общественном мнении не только своей
родины, но и всей Европы, как знаменитый английский поли¬
тический деятель, парламентский оратор и публицист, при¬
342
надлежавший притом к либеральному лагерю, Эдмунд Бёрк1,
автор «Размышлений о Французской революции», вышедших
в свет в 1790 г. и сделавшихся сразу весьма популярными в
английском обществе. Своею целью Бёрк поставил доказать
соотечественникам, что те из них, которые более или менее
сочувствовали Французской революции, тем самым относи¬
лись с одобрением к идеям и поступкам, находившимся в со¬
вершеннейшем противоречии с принципами «славной» рево¬
люции 1689 г., и этим способом он хотел восстановить анг¬
личан против увлечения новизной. Бёрк достиг своей цели.
Хотя против его книги было написано несколько возраже¬
ний, из которых некоторые отличались значительной силой,
тем не менее его «Размышления» сделались руководящей
книгой не только для тори, но и для многих вигов; последние
начали даже под ее влиянием переходить на сторону явной
реакции. В конце концов почти все английское общество
стало смотреть на Французскую революцию глазами Бёрка,
так что его взгляд надолго утвердился в английских правя¬
щих классах. Дело в том, что в Англии в 1789 г. не было не¬
достатка в либералах, указывавших на то, что и английская
конституция основывается на народовластии, и Бёрк с осо¬
бенной силой вооружился именно против такого мнения.
Самым соблазнительным аргументом защитников Француз¬
ской революции была, далее, ссылка на вторую английскую
революцию, но Бёрк старался отстранить эту ссылку, сам,
впрочем, отнюдь не опираясь на старо-торийские принципы
божественного права королей и пассивного повиновения.
Пусть, говорил он, в 1689 г. возведение на престол Вильгель¬
ма III было нарушением правильного порядка престолонасле¬
дия, но это случайное уклонение никак не должно быть воз¬
водимо в принцип. Притом, в данном случае изменение пра¬
вильного порядка было применено лишь к виновной стороне
без какого бы то ни было переворота в целом политического
бытия Англии — под предлогом создания совершенно нового
порядка вещей из первичных элементов общества. Призна¬
вая в обществе действие закона сохранения, Бёрк допускал
в нем и существование начала исправления, но лишь под ус¬
ловием крайней необходимости и по возможности с наимень¬
1 См.: «История Западной Европы». Т. IV. С. 449 и след.
343
шим отклонением от установленного порядка. Самая мысль о
«фабрикации» нового правительства наполняла Бёрка «от¬
вращением и ужасом», ибо все, чем народ владеет, есть до¬
стояние его предков; ведь и основным принципом англий¬
ской конституции всегда было поддерживать свободу, заве¬
щанную предками, дабы передавать ее потомству вместе с
жизнью и собственностью. Лишь это уважение к предкам
умеряет пользование свободой, которая сама по себе стре¬
мится выйти из законных своих границ, и лишь оно же охра¬
няет пользующихся ею от наглости выскочек, сделавшихся
свободными лишь со вчерашнего дня; таким образом, при¬
бавляет Бёрк, английская свобода становится настоящим
благородством. Французы тем и виноваты, что отказались от
благородного наследия предков. Бёрк, впрочем, сознается,
что государственное устройство Франции находилось в упад¬
ке, но не разрушать его было нужно, а лишь произвести по¬
чинку этого старинного и почтенного здания, тогда как,
вместо этого, французы стали строить здание совершенно
новое — на началах метафизической и отвлеченной свободы,
делающей невозможным какое бы то ни было общество.
«Мы,— говорит Бёрк,— требуем своих вольностей не как
прав людей вообще, а как прав людей Англии1. Мы решились
беречь установленную церковь, установленную монархию,
установленную демократию, каждую в той степени, в какой
она существует, но отнюдь не в большей». Вместе с этим
Бёрк ополчился и против веры XVIII в. в силы индивидуаль¬
ного разума. «Доля разума,— говорит он,— отпущенная на
каждого человека, весьма ничтожна, и каждый сделал бы
лучше, если бы стал черпать из общей сокровищницы, из до¬
стояния, накоплявшегося веками. Многие из наших филосо¬
фов вместо того, чтобы разрушить предрассудки толпы, ста¬
раются постигнуть мудрость предрассудков, в них заключа¬
ющуюся. Раз они ее открывают, они считают более
благоразумным сохранить предрассудок вместе с истиной, в
нем скрытой, нежели отбросить в сторону скорлупу предрас¬
1 Здесь, действительно, проходит демаркационная черта между двумя
политическими миросозерцаниями; она уже была отмечена нами при сопо¬
ставлении английских и американских взглядов в эпоху возникновения Со¬
единенных Штатов. См. выше, с. 258 и след.
344
судка для того, чтобы оставить при себе только чистую исти¬
ну».
В этой оппозиции Бёрка против революции, во многом
бывшей лишь повторением и продолжением английской
борьбы за политическую свободу в XVII в., сказалась насто¬
ящая сущность тогдашнего английского либерализма, имен¬
но либерализма с консервативной и далеко не демократичес¬
кой складкой. Конечно, Французская революция стремилась
к тому же самому, к чему стремились и англичане во время
борьбы со Стюартами и чего достигли благодаря революции
1689 г., но вместе с тем она шла и дальше, с одной стороны
вследствие характеризующего поколение 1789 г. радикализ¬
ма в разрушении старины и вследствие ясно выраженного в
нем демократизма. Бёрк упрекал французов за то, что они
предпочли внезапный и полный переворот политическому
методу постепенных и частичных преобразований, в чем до
известной степени сошлась с ним возникшая в Германии в
начале XIX в. историческая школа права, также приглашав¬
шая уважать традиции и предостерегавшая от нововведений,
которые не были бы постепенными результатами медленных
процессов в мистических глубинах народного самосознания.
Для большинства англичан, из суждений которых складыва¬
лось тогда общественное мнение в стране, главным аргумен¬
том против Французской революции был ее демократический
дух. Правящие классы Англии опасались, что этот демокра¬
тический дух перекинется и через Ламанш и произведет в
Англии то же, чего свидетелями эти классы были у своей со¬
седки, в революционной Франции. События, происходившие
во Франции с 1789 г., вызвали в английских правящих клас¬
сах сильно реакционное настроение, бывшее на руку прежде
всего тори, так как создавали благоприятную почву для при¬
обретения ими влияния на выборах и большинства в парла¬
менте, что при установившейся в Англии зависимости каби¬
нета от большинства передавало и власть в руки вождей
этой партии. Война, объявленная в 1793 г. Франции, была
для Англии не только войной с враждебным государством,
но и войной с самой революцией, как таковой. Это реакцион¬
ное настроение продолжало чувствоваться в обществе и по
окончании войны с Наполеоном, когда английское прави¬
тельство шло на буксире политики Священного союза, к ко¬
345
торому не могло примкнуть официально только по чисто фор¬
мальному соображению: основной документ этого союза был
заключен и подписан непосредственно самими государями
без участия министров, чего не могла бы сделать королев¬
ская власть в Англии.
Несмотря на эту реакцию, царившую в Англии и лишь в
двадцатых годах начавшую уступать место более свободному
направлению, Англия в начале XIX в. для прогрессивных
кругов континентальной Европы была все-таки образцовой
страной конституционной свободы.
ГЛАВА XIII
Начало распространения конституционных
учреждений
Три момента в первом распространении в Европе конституционных уч¬
реждений.— Основание французами в конце XVIII в. новых демократи¬
ческих республик.— Формальное признание представительства в напо¬
леоновскую эпоху.— Сохранение Александром I сейма в Финляндии.—
Испанская Конституция 1812 г. и ее особое значение.— Норвежская
Конституция 1814 г.— Введение конституции в Сицилии.— Француз¬
ская конституционная хартия 1814 г.— Дополнительный акт 1815 г.—
Конституция вновь образованного царства Польского.— Конституцион¬
ный принцип на Венском конгрессе.— Конституции южно-германских
государств.— Вопрос о конституции в Пруссии
И сторонники, и противники Французской революции на
континенте чуть не с самого ее начала стали предсказывать,
что она окажет свое влияние на Европу, и, действительно,
это событие сделалось исходным пунктом для распростране¬
ния на другие страны и прав человека и гражданина, и на¬
родного представительства, и гражданского равноправия. В
этом первом распространении на Западе свободных полити¬
ческих форм нужно различать три момента, а именно: обра¬
зование Францией «республик-дочерей» в эпоху Директории,
наполеоновское время в самой Франции и вне Франции и
первые годы Реставрации, эпоху Священного союза и кон¬
грессов. В настоящей главе мы и рассмотрим эти три перио¬
346
да, в общей сложности охватывающие около четверти века
(1795—1820).
Выше1 уже было упомянуто о республиках, основанных
французами в 1795—1799 гг. Три из них (Голландия, Швей¬
цария и Генуя) и раньше были республиками, но не демокра¬
тическими, а две из них представляли собою федерации. Те¬
перь последние должны были быть республиками едиными и
нераздельными и все — демократическими по образцу своей
«матери», Франции, с учреждениями, похожими на Консти¬
туцию III года. В республики же были преобразованы Лом¬
бардия, Папская область и Неаполитанское королевство.
Почти все эти создания были, однако, недолговечны. Отчас¬
ти в них очень скоро восстановлялся старый порядок (в Пап¬
ской области, в Неаполе), отчасти они превращались в мо¬
нархии (Ломбардия, Голландия) после того, как сама Фран¬
ция сделалась империей. Вообще основы республиканских
конституций этой эпохи следовали за тем, что было в самой
Франции. Когда в Ломбардии основывалась Цизальпинская
республика, в прокламации, изданной французским главно¬
командующим Бонапартом, было сказано, что «директория
Французской республики дарует цизальпинскому народу
свою собственную конституцию». Когда после временного
отвоевания Ломбардии Австрией Цизальпинская республика
была уничтожена, то Наполеон, будучи первым консулом,
вторично овладел Ломбардией, но восстановленная здесь
республика уже названа была Итальянской и получила кон¬
ституцию, бывшую сколком с французской Конституции
VIII года, превращение же Франции в империю повлекло за
собой и превращение названной республики в королевство.
Переход Франции в 1804 г. к монархическому режиму от¬
нюдь не сопровождался отменой конституции, созданной На¬
полеоном после переворота 18 брюмера. Конституциями им¬
перии, как назывались основные законы, считались консуль¬
ская Конституция VIII года и сенатус-консульты X и
XII годов , внесшие в нее новые изменения, вплоть до «пере¬
дачи правительства Французской республики императору
французов». Даже принцип народовластия торжественно
1 С. 276—277.
347
признавался в тех народных голосованиях, которым подвер¬
гались все три названные акта: Конституция VIII года была
принята тремя с лишком миллионами голосов против только
полутора тысяч, империя утверждена тремя с половиной
миллионами голосов. Все это время, от 1800 до 1814 г.,
Франция имела представительные учреждения — Госу¬
дарственный совет, Трибунал (уничтоженный, впрочем, в
1807 г.), Законодательный корпус и сенат, но в сущности
ими маскировалась лишь абсолютная власть императора, так
как уже консульская конституция только по названию была
республиканской, в существе же дела монархической, с
сильным преобладанием исполнительной власти над законо¬
дательной, т.е. без того равновесия властей, к которому
стремились Конституции 1791 и 1795 (III) гг.: вся сила влас¬
ти была в руках первого консула, которому принадлежала и
законодательная инициатива с правом обнародования зако¬
нов, после которого они только и вступали в действие, зако¬
нодательные же учреждения были обессилены, с одной сто¬
роны, системой назначения их членов правительством толь¬
ко из кандидатов, избранных народом, а с другой,
раздроблением законодательных функций между нескольки¬
ми учреждениями, ведавшими или выработку законопроек¬
тов, или их обсуждение, или их вотирование, или их толко¬
вание. Все они, вместе взятые, эти представительные учреж¬
дения, в действительности были лишь простой декорацией,
но формально народное представительство продолжало в
принципе признаваться государственным правом империи, и
Наполеон вводил аналогичные учреждения в других королев¬
ствах, которые находились под его владычеством. Королевст¬
во Италия, где государем был сам Наполеон, Голландия, по¬
лучившая своего короля в лице Наполеонова брата Людови¬
ка, Неаполь, где сначала царствовал его другой брат, Иосиф,
а потом зять, Мюрат, Вестфальское королевство, отданное
Наполеоном еще одному брату, Иерониму, Испания, куда он
перевел из Неаполя Иосифа,— все эти бонапартовские коро¬
левства должны были управляться по образцу самой Фран¬
ции, с введением в них тоже своего рода представительных
учреждений чисто декоративного характера. Бонапартовские
конституции не были результатами каких-либо обществен¬
348
ных движений, являясь лишь подарком победоносного полко¬
водца, любившего представлять себя по временам «сыном ре¬
волюции». В этом отношении, как-никак, наполеоновский
режим играл вне Франции революционную роль, и если кон¬
ституции, о которых идет речь, имели чисто призрачное зна¬
чение, то важное значение все-таки имело и самое распро¬
странение этим режимом идеи представительства, и притом
в его новой, несословной форме.
К концу эпохи империи, кроме того, можно отметить еще
несколько конституционных преобразований. Во время рус¬
ско-шведской войны против шведского короля Густава IV со¬
ставился среди его подданных заговор, вследствие которого
этот король должен был отречься от престола в пользу свое¬
го дяди (Карла XIII), и вводилось изменение в государствен¬
ное устройство в смысле большей самостоятельности сослов¬
ного сейма. Это было в 1809 г., и в том же году Александр I,
завоевав Финляндию, признал в ней шведское государствен¬
ное устройство с сеймом, представлявшим собой дворянское,
духовное, городское и крестьянское сословия. Это, впрочем,
было в сущности лишь реставрацией средневекового, сослов¬
ного представительства, но вскоре после этого в двух госу¬
дарствах были самими же народами созданы совершенно
новые, демократические конституции.
Одна из них была создана в Испании в 1812 г., интерес¬
ная в истории конституционных движений своим происхож¬
дением во время национальной борьбы против иноземного
владычества, своим содержанием, на котором сказались вли¬
яние и средневековой арагонской конституции1, и француз¬
ской Конституции 1791 г., наконец, по той популярности,
какую она приобрела и вне Испании среди либералов около
1820 г.
Когда Наполеон I посадил своего брата Иосифа на испан¬
ский престол, против французского владычества в стране на¬
чалось сильное национальное движение, которое объединило
как консервативные, так и либеральные элементы населе¬
ния. На первых порах во главе этого движения стали про¬
грессисты, которые организовали в Кадиксе собрание корте¬
1 «Поместье-государство». С. 286 и след.
349
сов, выработавшее Конституцию 1812 г. Учредительная
власть была объявлена принадлежащей всему народу, кото¬
рый должен был посылать в единую представительную пала¬
ту по одному депутату на 70 тыс. населения. Этой палате,
сохранявшей старое название кортесов, конституция предо¬
ставляла самые большие права и в законодательстве, и в фи¬
нансовом управлении, равно как широкий контроль над ми¬
нистрами и участие в ратификации договоров с иностранны¬
ми государствами. Особенностью Конституции 1812 г. была
заимствованная из арагонского устройства постоянная депу¬
тация кортесов из семи членов, которая должна была блюсти
неприкосновенность конституции и законов и имела право
созывать кортесы на чрезвычайные сессии во всех важных
случаях государственной жизни. Король не имел права ни
распускать кортесы, ни отсрочивать их заседания, а кто по¬
советовал бы королю это сделать или помог бы ему в этом,
тот должен был подвергнуться преследованию в качестве го¬
сударственного преступника. Королю должна была принад¬
лежать исполнительная власть, и, хотя он не был лишен за¬
конодательной инициативы, однако у него не было абсолют¬
ного veto. Король, вступивший в брак без согласия кортесов,
должен был считаться отказавшимся от престола, и кортесы
сохраняли еще за собой право даже отрешать, в известных
случаях, членов королевской фамилии от права престолонас¬
ледия. Королевская власть могла действовать не иначе, как
через ответственное министерство, и, кроме того, при коро¬
ле должен был состоять Государственный совет из сорока
членов по королевскому назначению из тройного числа кан¬
дидатов, указанных кортесами, причем только приговор Вер¬
ховного суда мог лишить должности раз назначенного коро¬
лем члена Государственного совета. Мнения этого совета ко¬
роль обязан был выслушивать во всех наиболее важных
случаях, каковы санкционирование законов, объявление
войны, заключение договоров и т. п., и ему же, совету этому,
принадлежало право представлять трех кандидатов, из кото¬
рых король обязан был выбирать при всех назначениях на
разные высшие государственные должности. Таким образом,
в основу Конституции 1812 г. были положены принципы на¬
родовластия и разделения властей с крайним ослаблением
350
собственно королевской власти как исполнительного органа
королевства. Этим испанская Конституция 1812 г. и примы¬
кает к принципам французской 1791 г., а постоянная депута¬
ция и Верховный суд с довольно значительной политической
компетенцией являются отголосками прежнего арагонского
устройства.
Кадикские кортесы 1812 г. очутились в положении насто¬
ящего Учредительного собрания, решавшего конституцион¬
ный вопрос без короля. Только в 1814 г. в Испании произо¬
шла реставрация легитимной династии в лице Фердинан¬
да VII, который сначала дал согласие править страной на
основах нового государственного строя, но очень скоро
потом объявил себя королем абсолютным.
В подобном же положении народа, не имеющего госуда¬
ря, очутились в 1814 г. и норвежцы. До этого времени Нор¬
вегия была провинцией Дании, но когда в наказание датско¬
го короля за его союз с Наполеоном т. н. Бильский договор
решил присоединить Норвегию к Швеции, в награду ее коро¬
лю за его помощь в борьбе с Наполеоном, норвежцы пожела¬
ли образовать отдельное государство, заявив, что они —
самостоятельный народ, а не стадо, которым можно распоря¬
жаться по произволу. В Эйдсфольде (около Христиании) со¬
брались представители норвежской нации и выработали для
страны конституцию, вскоре после этого пригласив на нор¬
вежский престол одного из датских принцев. Шведский ко¬
роль предпринял было завоевание Норвегии, но война бы¬
стро окончилась соглашением, в силу которого Швеция и
Норвегия должны были оставаться двумя раздельными госу¬
дарствами, и еще раз, в силу этого поворота дел пересмот¬
ренная Конституция 1814 г. была принята шведским коро¬
лем.
Норвежская конституция, действующая с некоторыми из¬
менениями и поныне, отличается тоже демократизмом и зна¬
чительной ограниченностью исполнительной власти. Законо¬
дательную власть, как сказано в этой конституции, осущест¬
вляет народ при посредстве стортинга, который сам
разделяет себя на две палаты (лагтинг и адельстинг). «Стор¬
тинг обыкновенно собирается в первый присутственный день
после 10 октября каждого года», если только король не созо-
351
вет его на чрезвычайную сессию. Права стортинга — законо¬
дательство, установление налогов, заключение займов, кон¬
троль за финансами, определение бюджета, рассмотрение
всех правительственных действий и протоколов заседаний
разных коллегиальных учреждений, равно как договоров с
иностранными государствами, призыв к ответу по делам го¬
сударства всех лиц, за исключением короля и членов коро¬
левской семьи и проч. Исполнительная власть вручалась
конституцией королю, обязанному присягой по отношению к
этому основному закону; ответственность за все действия
короля должен был принимать на себя его совет. Для дейст¬
вительности актов, исходящих от короля, требовалась скре¬
па министра. В законодательной области за монархом при¬
знавалось только отсрочивающее veto. Этих немногих черт
совершенно достаточно для характеристики общего духа
норвежской конституции.
К последним же годам империи относится и введение
конституции в Сицилии. В 1807 г. Наполеон I сверг с неа¬
политанского престола Фердинанда IV, который, однако,
пользуясь защитой английского флота, удержал за собой Си¬
цилию. Так как этот король все-таки продолжал вести здесь
крайне произвольную и ожесточавшую народ политику, то
английский посланник, бывший вместе с тем начальником
английских гарнизонов в сицилийских городах, лорд Бен-
тинг, настоял на том, чтобы были созваны государственные
чины для выработки новой конституции. Фердинанду IV при¬
шлось подчиниться, и в 1812 г. Сицилия получила конститу¬
цию, составленную по образцу английской.
В самой Франции падение Наполеона I сопровождалось
тоже введением конституции по английскому же образцу, но
хотя для Людовика XVIII, восстановленного на французском
престоле в 1814 г., это было вынужденным, в сущности,
актом своей «хартии», содержавшей новые основные законы
Франции, новый государь придал характер высочайшего по¬
жалования по собственной инициативе и в силу принадлежа¬
щей монарху полноты власти. История введения этой кон¬
ституции, как и самое содержание хартии, заслуживают не¬
сколько более подробного рассмотрения.
352
К концу империи во французском обществе снова зароди¬
лось стремление к политической свободе, выразившееся в
возникновении либеральной оппозиции. Низложение Напо¬
леона в 1814 г. сенатом и Законодательным корпусом прямо
мотивировалось тем, что он нарушал свободу французского
народа и «конституционный договор». Временное правитель¬
ство, образовавшееся после этого низложения, немедленно
выработало проект монархической конституции, который
6 апреля 1814 г. и был принят и обнародован сенатом, же¬
лавшим, чтобы Людовик XVIII, «свободно призываемый на
трон Франции», был тем самым вынужден признать новые
учреждения. Отдавая исполнительную власть в руки короля,
эта конституция постановляла, что законы будут издаваться
с общего согласия короля, сената,— члены которого объяв¬
лялись несменяемыми и наследственными,— и Законода¬
тельного корпуса, который должен был впредь ежегодно со¬
бираться сам собой (de droit) каждую осень, хотя и с воз¬
можностью быть распускаемым под условием, однако,
назначения новых выборов в течение трех месяцев. Эта кон¬
ституция гарантировала неприкосновенность сенаторов и
членов Законодательного корпуса и независимость судебной
власти и разрешала членам обеих палат делаться министра¬
ми. Объявляя особу короля священной и неприкосновенной,
она требовала, чтобы все правительственные акты подписы¬
вались министром, который и отвечал бы за всякое посяга¬
тельство на законы, на общественную и индивидуальную
свободу, равно как на права отдельных граждан. В особых
статьях гарантировались свобода культов и свобода совести,
полная свобода печати, спокойное обладание национальными
имуществами, право личных петиций к властям, одинаковый
для всех доступ к разным гражданским и военным должнос¬
тям. Мало того, предполагалось, что эта конституция будет
подвергнута народному принятию: лишь после этого Людо¬
вик XVIII должен был бы объявить, что и он принимает кон¬
ституцию, принести ей присягу в верности и быть провозгла¬
шенным королем французов. Людовик XVIII, однако, отверг
мысль о призвании его на престол свободным актом француз¬
ского народа под условием принятия конституции, и сам,
собственной своей властью дал («октроировал») конституци¬
353
онную хартию (4 июня 1814 г.), в сущности очень мало от¬
личавшуюся от обнародованной сенатом. Людовик XVIII не
принял в свою конституцию лишь демократических заявле¬
ний о призвании короля на престол национальной волей и об
утверждении конституции народом.
В своей хартии, помеченной девятнадцатым годом царст¬
вования1, «Людовик, Божиею милостью король Франции и
Наварры», объявлял, что «Божественное Провидение, при¬
звав его снова в его владения после долгого отсутствия, воз¬
ложило на него великие обязательства». «Конституционная
хартия,— сказано было далее в документе,— требовалась
современным состоянием государства; мы ее обещали и те¬
перь публикуем. Мы принимали во внимание, что, хотя во
Франции вся власть вполне заключалась в особе короля,
наши предшественники никогда не отказывались вносить из¬
менения в пользование ею, смотря по менявшимся обстоя¬
тельствам»,— и в доказательство этой мысли в хартии сде¬
ланы были исторические ссылки на разные учреждения
прежних королей, отнюдь не имевшие сами по себе консти¬
туционного значения, между прочим, и на ордонансы Людо¬
вика XIV, «мудрость которых ничто еще не могло превзой¬
ти», т. е. Людовик XVIII связывал свою хартию не с консти¬
туционными законами, ведущими свое начало от революции,
а с разными старинными учреждениями, на деле с хартией
не имевшими ничего общего. «Мы,— даже прямо заявлял
Людовик XVIII,— искали принципов, конституционной хар¬
тии во французском характере и в достопочтенных памятни¬
ках веков минувших. Так, мы увидели в возобновлении
пэрии учреждение истинно национальное, которое должно
быть посредствующим звеном между всеми воспоминаниями
и всеми упованиями, служа связью между старыми и новыми
временами. Мы заменили палатой депутатов прежние мар¬
товские и майские поля и палаты третьего сословия1 2. Стре¬
мясь, таким образом, снова соединить звенья цепи времен,
1 Людовик XVIII начинал счет годов своего царствования со смерти ма¬
ленького сына Людовика XVI, которого роялисты называли Людови¬
ком XVII.
2 Об учреждениях, на которые сделаны ссылки, см. «Поместье-государ¬
ство», с. 226 и след.
354
разорванной вследствие печальных уклонений, мы изгладили
из нашей памяти — как хотели бы, чтобы можно было изгла¬
дить и из истории — все бедствия, удручавшие наше отече¬
ство во время нашего отсутствия». На самом деле, однако,
хартия 1814 г. являлась продуктом как раз тех самых собы¬
тий, изгладить которые из своей памяти так желал бы Людо¬
вик XVIII, и отнюдь не была естественным продолжением ор¬
донансов Людовика XIV. С другой стороны, в хартии подчер¬
кивалось, что давалась она «добровольно и в силу
свободного проявления королевской власти». В первых же
двенадцати статьях, вызванных изложением «публичного
права французов», были провозглашены главные начала
гражданского равенства и личной свободы, как раз установ¬
ленные Учредительным собранием 1789—1791 гг.
Хартия 1814 г. учреждала во Франции конституционную
монархию по образцу английской. «Особа короля священна и
неприкосновенна. Его министры ответственны. Королю одно¬
му принадлежит исполнительная власть. Король есть верхов¬
ный глава государства, начальствует сухопутными и морски¬
ми силами, объявляет войну, заключает мирные, союзные и
торговые договоры, назначает на все должности государст¬
венного управления и издает регламенты и ордонансы для
исполнения законов и безопасности государства1». Законода¬
тельная власть отправляется совместно королем, палатой
пэров и палатой депутатов от департаментов. «Король один
предлагает законы», но и «палаты имеют право просить коро¬
ля предложить закон». «Король один санкционирует и обна-
родывает законы. Назначение пэров Франции принадлежит
королю. Их число не ограничено: он может изменять их зва¬
ния, назначать их пожизненно или наследственно, по своему
усмотрению», но по праву своего рождения члены королев¬
ской фамилии и принцы крови суть непременно пэры. Хар¬
тия 1814 г. предоставляла лишь будущему закону опреде¬
лить организацию выборов в палату депутатов, но установля-
ла срок полномочий в пять лет с обновлением состава
палаты каждый год посредством выхода из нее одной пятой
части членов. От депутата требовалось два условия: по край¬
1 Последний пункт составляет знаменитую 14-ю статью, о которой см.
в гл. XV по поводу революции 1880 г.
355
ней мере, сорокалетний возраст и платеж прямого налога в
размере тысячи франков. «Если бы,— говорится далее,— в
департаменте не нашлось пятидесяти лиц означенного воз¬
раста и платящих, по крайней мере, по тысяче франков пря¬
мых налогов, то это число будет дополнено наиболее обло¬
женными лицами (les plus imposes), хотя бы и ниже указан¬
ной нормы, и они будут иметь право быть избираемыми
наравне с первыми». Этот депутатский ценз был так высок,
что во всей Франции было лишь около 15 тыс. человек, удов¬
летворявших этому требованию, и вместе с тем лишь около
90 тыс. человек, которые могли быть избирателями, так как
хартия 1814 г. давала избирательное право только таким
лицам, которые достигли тридцатилетнего возраста и плати¬
ли, по крайней мере, триста франков в виде прямых нало¬
гов1. По меньшей мере, половина депутатов должна была
быть непременно из местных жителей департамента. «Засе¬
дания палаты депутатов,— говорилось далее в хартии,—
публичны, но достаточно желания пяти членов, чтобы пала¬
та превратилась в секретный комитет. Ни один налог не
может быть установлен или взимаем, если на него не было
дано согласия обеих палат и королевской санкции. Король
ежегодно созывает обе палаты; он их отсрочивает и может
распустить палату депутатов от департаментов, но в таком
случае он должен созвать новую в течение трех месяцев».
Министры могли быть членами как палаты пэров, так и па¬
латы депутатов. Палата депутатов имела право обвинять ми¬
нистров перед палатой пэров, которой принадлежало право
их судить. Особый отдел конституции был посвящен судеб¬
ному устройству, в котором сохранялись суд присяжных и
гражданский кодекс, и объявлялась несменяемость судей,
«назначенных королем». Наконец, в отделе хартии «об осо¬
бых правах, гарантированных государством», обещалось, что
1 Закон 1820 г. установил двойное голосование, le double vote, бывшее
особенно выгодным для наиболее богатых: окружные коллегии выбирали
258 депутатов, а затем коллегии департаментские, состоявшие из четвертой
части всех избирателей, плативших наивысшие подати, выбирали еще
172 депутата. Так как по тому же закону 1820 г. депутаты должны были
безвозмездно исполнять свои обязанности, то участие в законодательстве
сделалось настоящей монополией богатства.
356
военные, находящиеся на служое и в отставке, сохранят
свои чины и содержание, что прежнему дворянству возвра¬
тятся, а за новым (т.е. наполеоновским) сохранятся титулы
без всяких, однако, привилегий и т. п. Первая палата депу¬
татов должна была состоять из членов последнего Законода¬
тельного корпуса.
Не прошло и года со времени введения в действие этой
конституции, как Наполеон оставил остров Эльба и явился
снова во Франции. Известие было принято буржуазией со
страхом и негодованием и примирило ее с Бурбонами, так
как за возвращением Наполеона ожидалось возобновление
войны. Настроение этого класса рельефнее всего выража¬
лось в палате депутатов, которая решилась поддерживать
Людовика XVIII, но в то же время хлопотала об утвержде¬
нии либеральных принципов. В защиту Бурбонов и конститу¬
ционной свободы стали также появляться газетные статьи и
брошюры. Одна из них называлась «О невозможности уста¬
новления конституционного правления с военным вождем и
в особенности с Наполеоном». В провинциях, наоборот,
большинство радовалось возвращению императора, хотя и
здесь к радости примешивался страх перед повторением ино¬
странного нашествия. Быстро затем совершившееся восста¬
новление империи было не только делом армии, перешедшей
на сторону Наполеона, но и народа, который видел в возвра¬
щении императора гарантию того, что главные приобретения
революции будут сохранены за страной. В сущности, почти
везде на пути Наполеона в Париж крестьяне и рабочие пере¬
ходили на его сторону ранее солдат. Да и сам Наполеон за¬
говорил теперь языком революции: его обращения к населе¬
нию городов, лежавших на пути в Париж, были направлены
против эмигрантов, желавших возвращения себе националь¬
ных имуществ, и против дворян, мечтавших о восстановле¬
нии привилегий и феодальных прав, и содержали в себе за¬
явления о том, что его, Наполеоновы, права покоятся на пра¬
вах народных, что сам он — только первый гражданин, что
он — сын революции. С другой стороны, в 1815 г. он со всех
сторон — ив частных разговорах, и в официальных адре¬
сах — слышал постоянно совет или даже приглашение отка¬
заться от абсолютной власти. Ему говорили об этом так на¬
357
стойчиво, что приходилось прямо выбирать только между де¬
мократической диктатурой и конституционной монархией.
Теперь, после хартии 1814 г., Наполеону нельзя было высту¬
пить с чем-нибудь менее либеральным. Для выработки про¬
екта конституции им был выбран Бенжамен Констан, один
из главных вождей либеральной партии, к голосу которого
прислушивались все сторонники конституционного режима.
Бенжамен Констан принял предложение и выработал про¬
ект, который был только улучшенной хартией Людови¬
ка XVIII.
Образцом предположенного государственного строя была
английская конституция. Законодательная власть вручалась
императору и двум палатам — наследственной палате пэров
и выборной палате представителей, и обеим палатам предо¬
ставлялся широкий контроль над властью исполнительной, в
лице ответственных министров, причем лишь палаты в слу¬
чае внутренних смут могли объявлять осадное положение.
Специальные статьи конституции гарантировали личную не¬
прикосновенность, свободу культов, свободу прессы, право
петиций и т. п. В своем проекте Бенжамен Констан счел
нужным совершенно умолчать о прежних наполеоновских
конституциях, но император настоял на том, чтобы новая
конституция была издана как «дополнительный акт» (acte ad-
ditionnel) к конституциям VIII, X и XII годов, с которыми
она, конечно, не имела ничего общего. Во вступлении к
этому документу Наполеон ссылался на то, что и раньше в
его учреждения вносились усовершенствования, но что лишь
ввиду необходимости их упрочения он откладывал введение
«установлений, более специальным образом предназначен¬
ных для охраны свободы граждан»1. Целью «дополнительного
акта» в этом вступлении прямо ставилось «сообщить правам
граждан все необходимые гарантии, дать самое широкое при¬
менение представительной системе, облечь посредствующие
учреждения желательным влиянием и властью, одним сло¬
вом — соединить высочайшую степень политической свобо¬
ды и личной безопасности с силой и централизацией, необхо¬
1 Другими словами, и Наполеон стремился связать свою новую консти¬
туцию с учреждениями прошлого, хотя и не такого отдаленного, как в хар¬
тии Людовика XVIII.
358
димыми для внешней безопасности государства и для досто¬
инства короны». В заключении от имени французского наро¬
да объявлялось, что он не допустит «ни возвращения Бурбо¬
нов, ни восстановления феодального дворянства, сеньориаль¬
ных прав, десятин, привилегированного и господствующего
культа, ни какого бы то ни было покушения на бесповорот¬
ность продажи национальных имуществ». И Наполеон, не
желавший созвания собрания, которое сделало бы «дополни¬
тельный акт» предметом обсуждения, и члены конституцион¬
ной комиссии, находившие нужным скорейший переход от
диктатуры к конституционному режиму, признали необходи¬
мым по бывшим уже примерам1 немедленно обнародовать
новую конституцию (22 апреля 1815 г.) и пригласить народ
ее вотировать. Результаты этого голосования были объявле¬
ны 1 июня: 1 532 257 голосов утвердительных, 4802 — отри¬
цательных, но особенно велико было число воздержавшихся
от подачи голоса. Выборы представителей народа оказались
для Наполеона менее благоприятными: среди 629 членов па¬
латы было наполеонистов человек 80, радикалов около 30
или 40, а все остальные 500 человек были либералы разных
оттенков, противники Бурбонов, но в то же время сторонни¬
ки империи лишь под условием отнятия у Наполеона всякой
власти. Вторичное крушение империи возвратило Францию
к хартии 1814 г., и дополнительный акт имеет значение
лишь эпизода, весьма характерного для тогдашнего настро¬
ения правящих классов во Франции.
К этому фактическому изложению истории введения во
Франции Конституции 1814 г. прибавим несколько общих вы¬
водов. Прежде всего отметим, что дело обошлось не без коле¬
баний в разные стороны, выражающихся в возникновении в
эту эпоху трех проектов (сенатской конституции, хартии Лю¬
довика XVIII и дополнительного акта), из которых только
одному суждено было осуществиться — в зависимости, как
это всегда бывает, от реального соотношения общественных
сил. В 1814—1815 гг. Франция была дважды побеждена евро¬
пейской коалицией, и не самой стране пришлось в конце кон¬
цов решать свою судьбу. Между всеми тремя конституциями
1 См. выше, с. 313—314, 317—319, 347.
359
существовало много общего, но первая и третья, как-никак, в
принципе, по крайней мере, признавали учредительную власть
за народом: сенатский проект должен был быть подвергнут
всенародному голосованию, а дополнительный акт Наполеона
и на самом деле был сделан предметом плебисцита. Наполео¬
новский сенат полагал, что Людовик XVIII свободно призыва¬
ется народом на французский престол, но это совершенно не
соответствовало действительности, так как обязанный факти¬
чески своим воцарением армиям союзников, низвергнувшим
Наполеона, новый король Франции за высшей санкцией своей
власти обратился к своему наследственному праву, понятому
притом в духе неограниченного монархизма: мы видели, имен¬
но, что Людовик XVIII в своей хартии прямо заявлял о пребы¬
вании всей верховной власти в особе короля (bien que
I’autorite tout entiere residat en France dans la personne du roi).
Фактически дело обстояло так, что всеми условиями момента
и даже особыми настояниями Александра I Людовик XVIII вы¬
нужден был дать Франции конституцию, но юридически она
была лишь добровольным даром королевской власти, которая-
де и прежде вносила разные изменения в способы пользова¬
ния своими верховными правами. В не приведенной нами
части вступления в хартию 1814 г. Людовик XVIII даже объ¬
явил «первым своим долгом перед народом сохранять, в собст¬
венных же его интересах, права и прерогативы короны. Вер¬
ховная власть (I’autorite supreme),— сказано было в ней
далее,— одна может дать учреждениям, которые она создает
(qu’elle etablit), силу, постоянство и величие, которыми обле¬
чена сама она». Нельзя было более недвусмысленным образом
подчеркнуть учредительную власть за самой верховной влас¬
тью, покоящейся в особе короля, и в хартии, кроме того, дела¬
лась еще ссылка на опасности как для престола, так и для сво¬
боды от всяких уступок, вырываемых насилием у слабых пра¬
вительств.
Такое заявление «монархического принципа», пользуясь
для его обозначения тогдашним же термином, имело значе¬
ние не для одной только Франции, но, как мы увидим ниже,
и для других государств, где только вводились конституцион¬
ные учреждения самою же верховной властью, а потом этот
же принцип был усвоен и многими теоретиками конституци¬
360
онного права, утверждавшими, что не власть государя осно¬
вывается на конституции, а, наоборот, сила конституции —
на власти государя. Отсюда нельзя не сделать того вывода,
что хартия Людовика XVIII, в сущности, давая то, что было
результатом революции 1789 г., выводила новые права граж¬
дан и государственные учреждения не из естественной свобо¬
ды личности и не из принадлежности верховенства самой
нации, а из воли монарха, по собственной инициативе регу¬
лирующего пользование, в сущности, всецело ему одному
принадлежащей верховною властью.
В этом смысле, конечно, хартия 1814 г. была полной про¬
тивоположностью и испанской, и норвежской конституциям,
что и отразилось прежде всего в более властном характере
королевских прав в хартии 1814 г. и сильно урезанных функ¬
циях монархии в испанской и норвежской конституциях. Как
Людовик XVIII хотел связать конституционную хартию с
прежними монархическими учреждениями Франции, так и
Наполеон в своей новой конституции предпочитал видеть не
что иное, как только дополнительный акт к прежним, но он
лишен был возможности ссылаться, как это делал Людо¬
вик XVIII, на монархический принцип, и в конце концов ему
оставалось только, следуя примерам революции, обратиться
к народному утверждению нового политического строя. Уже
в прокламации, с какой он обратился к нации по возвраще¬
нии своем с острова Эльба, он ссылался на то, что был воз¬
веден на престол по народному выбору и что потому все, сде¬
ланное без него, незаконно. Наполеон даже выражал прямой
протест против «принципов феодального права», на которые
ссылается государь, посаженный на престол силой иностран¬
ных армий.
В дальнейшей истории введения в отдельных государст¬
вах представительных учреждений восторжествовала точка
зрения не испанской или норвежской конституций, даже не
наполеоновская точка зрения, а та, которую мы находим в
хартии Людовика XVIII, хотя в некоторых случаях и с тем
изменением, в силу которого конституция рассматривалась
не как простое пожалование монарха, а как результат его со¬
глашения с подданными. В сущности, этот последний способ
введения конституций был как бы возвращением к англий¬
361
ской традиции1. Пожалуй, характер соглашения между мо¬
нархом и народом имело даже введение конституции в Нор¬
вегии, поскольку первоначальный ее проект был пересмот¬
рен совместно с уполномоченными шведского короля, и рав¬
ным же образом введение в завоеванной русскими войсками
Финляндии прежнего шведского государственного устройст¬
ва сопровождалось созывом в Борго земских чинов, которые
выслушали обещание Александра I сохранять конституцию
страны и сами принесли присягу в вечной верности велико¬
му князю и конституции. Совершенно уже характер односто¬
роннего акта пожалования имела конституция, данная Алек¬
сандром I в 1815 г. образованному на Венском конгрессе цар¬
ству Польскому. Не входя здесь в подробности этой
конституции1 2, упомянем только, что для своего времени она
была очень либеральной и в наиболее существенных своих
пунктах выдерживала сравнение с французской хартией
1814 г.: ею устанавливались и ответственность министров, и
независимость судебной власти, и свобода вероисповеданий
и печати и т. д., причем преемники нового короля польского
должны были короноваться в Варшаве и давать присягу в со¬
блюдении конституции. Как и французская хартия 1814 г.,
«конституционный устав Царства Польского» вводил избира¬
тельный ценз в виде уплаты прямого налога не менее ста
злотых3, но представительство носило на себе следы былой
сословности, отмененной в жизни страны введением в нее
кодекса Наполеона: в состав «посольской избы»4 входило
77 послов от шляхетских сеймиков и 51 депутат от гмин, т.е.
общин. Эта особенность тоже характерна для эпохи Рестав¬
рации, так как нечто подобное мы встречаем и в германских
конституциях5.
Мы не будем останавливаться на введении конституции
в Нидерландском королевстве (1814—1815 гг.), имевшей
резко выраженный монархический характер, и посвятим
1 См. выше, с. 142—143, 170 и др.
2 См. о ней в «Истории Западной Европы». Т. V. С. 20 и след.
3 Злотый — 15 коп.
1 Так старым польским термином была названа палата депутатов.
5 Укажем еще на то, что в эпоху наполеоновского Великого герцогства
Варшавского, организованного в 1807 г., в нем равным образом была своя
конституция.
362
конец настоящей главы истории конституционного вопроса в
Германии вообще, а в частности в южно-германских государ¬
ствах, где были введены новые представительные учрежде¬
ния, и в Пруссии, где вопрос тоже был поставлен, но после
некоторого колебания не получил положительного решения.
На Венском конгрессе, как известно, прежняя Священ¬
ная Римская империя немецкой нации, разрушенная Наполе¬
оном, была превращена в Германский союз из тридцати с
лишком отдельных государств. В связи с этим преобразова¬
нием был поставлен на Венском конгрессе и вопрос о введе¬
нии в стране национального представительства. Прусский
проект (Гарденберга с дополнениями Штейна) заключал в
себе мысль об организации для всей Германии общего зако¬
нодательного собрания из владетельных князей, имперских
чинов, представителей вольных и медиатизированных горо¬
дов1 и даже, как хотел Штейн, земских чинов; в отдельных
же государствах предполагалось ввести земские чины с пра¬
вом участия в законодательстве и вотирования налогов; за
подданными при этом должны были быть обеспечены личная
свобода, свобода переселения из государства в государство,
свобода собственности, общее гражданское и уголовное
право, свобода печати, свобода преподавания и т. п. Австрия
была недовольна либерализмом этого проекта, и Пруссия не
настаивала на подробностях своего плана. Представители
других королевств тоже возражали против статей о земских
чинах. На их сторону, по-видимому, готовы были стать и
мелкие государи. Когда, наконец, был выработан союзный
акт, в него была внесена коротенькая статья (§13) о земских
чинах. Первоначально она была редактирована таким обра¬
зом, что «во всех странах союза должно быть введено зем¬
ское представительство», окончательно же явилась в такой
редакции, что это представительство во всех странах союза
«будет существовать». Благодаря замене слова «должно»
словом «будет» статья утрачивала характер обязательности.
Нужно заметить, что самое выражение «landesstandische
1 В старой Германии были непосредственные (immediati) чины импе¬
рии и посредственные (mediati), т. е. входившие в состав отдельных кня¬
жеств. Медиатизация в начале XIX в. заключалась в превращении мелких
княжеств и многих вольных городов из иммедиативных чинов в медиатные.
363
Verfassung» могло быть истолковано различно по своей недо¬
статочной определительности: оно могло значить и введение
конституции в новом смысле, т. е. в смысле народного пред¬
ставительства, могло значить и восстановление старых зем¬
ских чинов, т.е. представительства сословного1, и могло, на¬
конец, значить только простое установление областного
представительного самоуправления, как кому было угодно
понимать слишком неясно выраженное обещание §13 союз¬
ного акта. Из 34 (с 1817 г. из 35) монархических государств
Германии двадцать, и между ними Австрия, Пруссия и Сак¬
сония — не ввели у себя представительства. Из остальных
пятнадцати, исполнивших обещание указанного параграфа,
больше половины ограничилось лишь восстановлением ста¬
рых земских чинов. Притом парламентарные и сословные
конституции вводились в этих пятнадцати государствах в те¬
чение целых десяти лет (1814—1824), после чего наступил
перерыв в шесть-семь лет (1824—1831) до взрыва Июльской
революции, которая, как известно, не прошла совсем бес¬
следно и для Германии. В сущности, в Германии по консти¬
туционному вопросу была усвоена точка зрения французской
хартии 1814 г., как это видно из §57 т. н. Венского заключи¬
тельного акта 1820 г., гласившего: «Так как Германский
союз состоит, за исключением вольных городов, из суверен¬
ных государей, то, согласно вытекающему отсюда основному
принципу, вся государственная власть должна оставаться со¬
единенной в главе государства, и лишь при осуществлении
некоторых определенных прав может быть связана содейст¬
вием сословий при посредстве сословного представительст¬
ва».
Замечательно, что конституции в новом смысле были
введены главным образом в юго-западной Германии. Бава¬
рия, Вюртемберг, Баден и Гессен-Дармштадт представляли
собой компактную территорию с конституционным устройст¬
вом, по соседству с Францией (на западе) и Швейцарией (на
юге), тогда как на восток и на север от этой территории про¬
должал господствовать абсолютизм. Притом в этих четырех
немецких государствах конституции были введены почти
1 О земских чинах прежней Германии см. «Поместье-государство»,
с. 291 и след.
364
одновременно в какие-нибудь три-четыре года (1818—1820),
и вне указанной территории новое устройство получили
лишь три небольших саксонских герцогства (Саксен-Веймар,
Саксен-Кобург и Саксен-Мейнинген). Юго-западная Герма¬
ния, находясь по соседству с Францией, подвергалась всегда
более или менее ее влиянию, и ее государства в начале
XIX в. произвели у себя полнее, чем в других частях Герма¬
нии, внутренние преобразования в духе французских учреж¬
дений. И на Венском конгрессе более, нежели другие госу¬
дарства, Бавария и Вюртемберг отстаивали неприкосновен¬
ность суверенитета отдельных немецких государей,
противясь в то же время обязательному введению земских
чинов, так как предпочитали решить потом этот вопрос, хотя
бы и в более либеральном смысле, но только по собственной
инициативе. Оберегая свою самостоятельность, уже ради
простого противодействия объединительным стремлениям,
южно-германские правительства захотели выделиться из ос¬
тальной Германии и противопоставить Австрии и Пруссии с
их абсолютизмом свои конституционные учреждения, дабы
заставить своих подданных еще более дорожить местной не¬
зависимостью. С другой стороны, не приходилось восстанов-
лять старые земские чины и по той еще причине, что они на¬
ходились бы в полном противоречии с разными преобразова¬
ниями, какие в этих государствах были произведены в
наполеоновскую эпоху. Земские чины представляли собой
феодализм и областной партикуляризм, а в южно-герман¬
ских государствах в 1807—1813 гг. по образцу Франции на¬
несен был удар аристократическим притязаниям и введена
была строгая централизация, что не допускало возвращения
к старым чинам, с которыми сами же эти правительства на¬
ходились прежде в борьбе. Государи юго-западной Германии,
расширившие свои владения и повысившиеся в ранге благо¬
даря Наполеону, вообще не могли сочувствовать реставра¬
ции старины, так как последняя была бы равносильна для
них отказу от сделанных приобретений на счет всех медиа-
тизированных имперских чинов, и лучшим средством против
всяких притязаний со стороны последних казалось этим го¬
сударям опереться на народное представительство, которого
притом требовало и более развитое общественное мнение
365
юго-западной Германии. Если выключить великие державы,
входившие в состав Германского союза, т.е. Австрию и Прус¬
сию, то вся Германия представится нам после 1815 г. резко
разделенной на две части: на юге сохранились перемены, со¬
вершенные под влиянием Франции, и были введены новые
конституции, на севере произошла реакция и восстановлен
был абсолютизм. При поддержке Австрии и Пруссии, конеч¬
но, северная Германия должна была получить перевес над
южною, и конституционные учреждения, введенные в пос¬
ледней, не получили поэтому надлежащего развития.
Баварская конституция, введенная в 1818 г., действует с
некоторыми изменениями и в настоящее время. Она объяв¬
ляла свободу совести с точным разграничением сфер веде¬
ния государства и церкви, свободу мнений с закономерными
ограничениями возможных злоупотреблений ею, равноправ¬
ность всех подданных по отношению к занятию государ¬
ственных должностей, всеобщую воинскую повинность,
равенство всех перед законом, беспристрастие и скорость су¬
допроизводства, равномерность в платеже налогов, восста¬
новление общинного самоуправления, представительство
всех классов граждан с правом участия в законодательстве и
вотировании налогов и, наконец, гарантию конституции про¬
тив произвольных изменений, хотя и с возможностью внесе¬
ния в нее улучшений. Конституция эта устанавливала в Ба¬
варии собрание государственных чинов, состоящее из пала¬
ты государственных советников и палаты депутатов. В
состав первой входили достигшие совершеннолетия принцы,
высшие сановники, два архиепископа, главы княжеских и
графских фамилий, бывших прежде имперскими, один епи¬
скоп, назначенный королем, президент протестантской гене¬
ральной консистории и другие наследственно или пожизнен¬
но назначенные королем члены, членами же второй палаты
должны были быть землевладельцы с вотчинной юстицией и
депутаты от университетов, от католического духовенства,
от городов и местечек и землевладельцев по одному депутату
на 700 семейств. Король обязывался созывать собрания госу¬
дарственных чинов, по крайней мере, раз в три года, в слу¬
чае же роспуска собрания должен был в течение трех меся¬
цев назначить новые выборы.
366
Аналогичную конституцию получил и Вюртемберг. Ко¬
роль вюртембергский Фридрих I в эпоху империи отличался
крайним деспотизмом и после низложения Наполеона при¬
мкнул с большой неохотой и позже других к Германскому
союзу. Теперь у него уже не было той могущественной под¬
держки, какую он имел в Наполеоне, и, чувствуя, что недо¬
вольство подданных против него все возрастает, он еще в ян¬
варе 1815 г. издал манифест, заключавший обещание в ско¬
ром времени дать стране представительную конституцию.
Несмотря на то, что эта конституция была довольно либе¬
ральна (особенно принимая в расчет деспотический нрав ко¬
роля), старые земские чины ее отвергли, требуя восстанов¬
ления прежнего устройства. Тогда Фридрих I в августе того
же 1815 г. составил второй проект конституции, еще более
либеральный, но так до самой смерти (в 1816 г.) ему и не
удалось прийти к соглашению со своими подданными, и
лишь при его сыне, Вильгельме, введена была (1819) нако¬
нец новая конституция. Она устанавливала две палаты —
господ и депутатов — с составом, довольно близким к соста¬
ву палат баварских.
Самой либеральной была конституция баденская, октрои¬
рованная в 1818 г. Между Баварией и Баденом было не мало
счетов, и великий герцог Карл, не желая оставаться позади
соседа, дал своим подданным конституцию, составленную
вполне по образцу хартии Людовика XVIII. Она провозгла¬
шала принципы личной свободы и гражданского равенства и
давала сравнительно широкие права представительству, ор¬
ганизованному по двухпалатной системе. В первой палате
должны были заседать, кроме принцев и глав аристократи¬
ческих фамилий, католический епископ, одно протестант¬
ское духовное лицо, восемь выборных депутатов дворянства,
два депутата от университетов и лица, приглашенные вели¬
ким герцогом, а вторую палату должны были составлять де¬
путаты городов и округов. Для выборов депутатов устанавли¬
валась двухстепенная система. Право избрания, активное и
пассивное, для выборщиков в депутаты было предоставлено
всем баденцам, достигшим двадцатипятилетнего возраста,
значащимся в числе граждан и занимающим какую-либо
должность в избирательном округе; но для того, чтобы быть
367
выбранным в депутаты, требовался от избираемого извест¬
ный ценз. В Гессен-Дармштадте конституция была результа¬
том народного требования, хотя по форме и вводилась как
бы по собственному изволению великого герцога. Двухпалат¬
ное представительство было принято и здесь, но дармштадт¬
ская вторая палата состояла лишь из представителей дворян¬
ства и шести наиболее важных городов. Очень либеральную
конституцию получил и маленький Саксен-Веймар.
В этой истории введения конституции в Германии наибо¬
лее характерными фактами являются ограниченность терри¬
тории, на которой были сделаны первые конституционные
опыты, стремление удержать главное существо власти в
руках правительства и сохранение в представительстве ста¬
рых сословных начал при отрицании сословного представи¬
тельства в собственном смысле. Эпоха введения этих кон¬
ституций тоже была крайне ограниченною: Саксен-Веймар
получил конституцию в 1816 г., Бавария и Баден ввели у
себя представительство в 1818 г., Вюртемберг — в 1819 г.,
Гессен-Дармштадт — в 1820 г., Саксен-Кобург и Саксен-
Мейнинген — в 1821 г., на чем дело надолго и остановилось
вследствие усилившейся во всей Германии реакции. Та же
реакция была причиной того, что в эту эпоху не получила
конституции Пруссия, где вопрос о введении представитель¬
ства имеет довольно длинную и весьма любопытную исто¬
рию.
Первая мысль о введении в Пруссии народного предста¬
вительства возникла в связи с общей преобразовательной де¬
ятельностью правительства и под влиянием французских по¬
литических идей в исходе первого десятилетия XIX в. За
двадцать еще лет до йенского поражения 1806 г., после ко¬
торого Наполеону ничего не стоило бы совершенно уничто¬
жить монархию Гогенцоллернов, великий трибун Француз¬
ской революции Мирабо высказывался в том смысле, что
внутренние порядки в Пруссии до такой степени плохи, что
не выдержат первого серьезного толчка. Предсказание ис¬
полнилось, и, как это нередко повторяется в истории, внеш¬
нее поражение сделалось исходным пунктом для своего рода
эпохи великих реформ в Пруссии, с которой связаны имена
Штейна и Гарденберга. Достаточно упомянуть, что первым
368
делом министра-реформатора Штейна по вступлении его в
должность было освобождение крестьян от крепостной зави¬
симости. Актом 9 октября 1807 г. и открылась в Пруссии
эпоха великих реформ, к числу которых должно было отно¬
ситься и введение представительства. Мысль о последнем
принадлежала, однако, не Штейну, который в эту эпоху меч¬
тал только о введении земского, городского и сельского
самоуправления, а его преемнику Гарденбергу. Впрочем, и
Штейн не был принципиальным противником общегосударст¬
венного представительства: он только думал, что ему должно
предшествовать представительство местное, да и понимал он
первое лишь в форме старых сословных «чинов» с чисто со¬
вещательной компетенцией и без права вотировать налоги.
Он вообще не был другом новых политических идей, шедших
из Франции. Гарденберг, наоборот, был именно сторонником
французских идей времен революции и Наполеона I, и, соб¬
ственно говоря, под его влиянием Фридрих Вильгельм III
эдиктом 27 октября 1810 г. самым положительным образом
пообещал дать стране национальное представительство об¬
щегосударственного характера. Итак, первый приступ к осу¬
ществлению в жизни Пруссии нового политического принци¬
па был результатом не общественного движения, а прави¬
тельственной инициативы под влиянием либерального
министра-реформатора. Не общество предъявляло прави¬
тельству известные требования, а само правительство нахо¬
дило нужным изменить внутренние порядки, признавая ста¬
рые совершенно неудовлетворительными.
Для осуществления своего плана и проведения не выпол¬
ненных еще преобразований Гарденберг в феврале 1811 г.
собрал в Берлине особое совещание земских депутатов, т.е.
своего рода нотаблей, среди которых решительно преоблада¬
ли дворяне, представители сословия, относившегося прямо
враждебно к либеральным реформам, вроде освобождения
крестьян, отмены сословных привилегий и т. п. Вместо под¬
держки правительству такое собрание могло оказать только
одно противодействие, что и случилось. Правительство, од¬
нако, не отказывалось от своего намерения: эдикт 7 сентяб¬
ря 1811 г. еще раз повторил королевское обещание, и в ап¬
реле 1812 г. снова было собрано особое совещание нотаблей
369
в качестве «интеримистического национального представи¬
тельства», т.е. временной его замены. Военные события пре¬
рвали на время эти попытки, главный недостаток которых
был тот, что крупную государственную реформу, необходи¬
мость которой сознавало тогда само же правительство, дума¬
ли осуществить при помощи заведомо консервативных со¬
словных сил.
Окончилась война за освобождение, окончился Венский
конгресс, увеличивший прусскую государственную террито¬
рию, и наступила эпоха реакции — и общеевропейской, и
германской, и в частности прусской. В 1813 г., когда Прус¬
сия поднялась и подняла Германию на Наполеона, либераль¬
ные обещания опять были повторены: в них правительство
видело лучшее средство воодушевить подданных. Но общее
направление внутренней политики было крайне неблагопри¬
ятно для проведения обещанной реформы. Тем не менее
22 мая 1815 г. Фридрих Вильгельм III издал новый декрет, в
котором уже прямо говорилось о «письменном документе,
определяющем устройство прусского государства». Речь, в
частности, шла о введении провинциальных чинов,
(Provinzialstande), которые выбирали бы членов палаты пред¬
ставителей (Reprasentantenkammer), причем деятельность
этих представителей страны (Landesreprasentanten) должна
была распространяться на совещания по предметам законо¬
дательства, касающимся личных и имущественных прав
граждан со включением обложения. Это даже было уже
нечто определенное, и декрет прямо предписывал немедлен¬
но образовать правительственную комиссию для выработки
избирательного закона и самой хартии государственного уст¬
ройства. Привести в исполнение декрет 22 мая должен был
Гарденберг, бывший в то время государственным канцлером.
Сроком для созыва комиссии назначалось 1 сентября 1815 г.
На этот раз намерения правительства, по-видимому,
должны были найти поддержку и в обществе: по крайней
мере, упомянутое «интеримистическое национальное пред¬
ставительство», распущенное лишь летом 1815 г., тоже торо¬
пило короля поскорее ввести конституцию. Вышло, однако,
не так. Понадобился для чего-то опрос местных людей, и с
этой целью были отправлены в отдельные провинции коро¬
370
левства разные сановники, которые привезли из этого объез¬
да очень противоречивые показания: одни хотели, другие не
хотели народного представительства. Между тем при дворе
образовалась и стала действовать на короля строго консерва¬
тивная партия, которую поддерживало и влияние извне,
главным образом со стороны Меттерниха. Фридрих Виль¬
гельм III все более и более колебался, и дело откладывалось
в долгий ящик. Объявленная королевским декретом комис¬
сия собралась только через два года, 7 июля 1817 г., вместо
того, чтобы собраться 1 сентября 1815 г. В самой этой ко¬
миссии возникло два мнения: одно (Гарденберг) было за
представительство от провинциальных сеймов с совещатель¬
ным голосом по довольно ограниченному кругу дел, другое
(Вильгельм фон Гумбольдт) — за непосредственные выборы,
за решающий голос и за более широкую компетенцию. Внут¬
ренние разногласия в правительстве привели даже к отстав¬
ке Гумбольдта.
Дело в правительственной комиссии вперед не двигалось,
но король все-таки продолжал заявлять, что представитель¬
ство введено будет. Мы находим новое подтверждение этого
обещания, например, в указе 2 января 1819 г., где, однако, с
другой стороны, говорилось о необходимости строгих мер
против печати и против несоответственного преподавания в
школах. Но самым важным актом был декрет 17 января
1820 г., в котором объявлялось, что правительство не будет
совершать новых займов, буде же когда-либо государству по¬
надобится сделать заем, то произойдет это не иначе, «как
лишь при участии и с гарантией будущего собрания государ¬
ственных чинов» (reichsstandische Versammlung). Между тем
произошли революции в Испании, Неаполе, Сицилии, Порту¬
галии, король побывал на конгрессе в Троппау, где на него
оказал сильное давление Меттерних, и, вернувшись в Бер¬
лин, образовал новую комиссию для рассмотрения все того
же нерешенного вопроса о представительстве, включив в ее
состав противников Гарденберга и поставив во главе всего
дела консервативно настроенного кронпринца. Новая комис¬
сия нашла, что введение общегосударственного представи¬
тельства в Пруссии пока преждевременно, но что стране
нужны провинциальные чины, для решения вопроса о кото¬
371
рых и просили теперь короля образовать особое совещание
со сведущими людьми от каждой провинции. Фридрих Виль¬
гельм III на это дал свое согласие, и результатом работ
новой комиссии был закон 5 июня 1823 г., вводивший про¬
винциальные чины, в которых нация и приглашалась видеть
исполнение прежних королевских обещаний. Это была чисто
сословная организация с преобладанием дворянства над го¬
рожанами и крестьянами: во всех 8 провинциях тогдашней
Пруссии насчитывалось около 625 таких «земцев», среди ко¬
торых дворян было около 300, горожан — 200, крестьян —
125. Значение провинциальных сеймов в некоторых делах
было только совещательным, в других — решающим с прави¬
тельственным, впрочем, утверждением делаемых постанов¬
лений.
Мы позволили себе несколько подробнее рассказать эту
историю правительственных колебаний, так как она харак¬
терна не для одной Пруссии эпохи Реставрации. Правитель¬
ства и в других местах не раз поднимали вопрос о введении
представительных учреждений, но точно так же колебались
и в конце концов оставляли все по-прежнему, как только
убеждались, что со стороны нации не будет сделано натиска,
и что, наоборот, известные общественные круги будут стоять
за абсолютизм как за оплот их привилегий. Король для при¬
вилегированных мог хорошо оставаться абсолютным, лишь
бы при этом творил их волю («Und der Konig absolut, wenn er
unsern Willen that»), и под этим условием они не протестова¬
ли против презрения со стороны бюрократии к «ограничен¬
ному уму подданных»1.
1 Прусская реакция нашла свое наукообразное выражение в филосо¬
фии права Гегеля, сравнивавшего Пруссию, управляемую чиновниками, с
государством Платона, которым должны были управлять философы. Гегель
допускал возможность представительства, но понимал его весьма своеоб¬
разно. Народ он считал частью государства, наименее понимающею то, что
нужно для государства, и чисто совещательное представительство с пуб¬
личностью прений уподоблял правительственной газете, которая должна
показывать народу, что им хорошо правят, представляться же должен не
народ, а интересы сельского хозяйства, промышленности и торговли.
372
ГЛАВА XIV
Политическая борьба в эпоху Реставрации и
сущность либерализма
Борьба реакции и либерализма в двадцатых годах XIX в.— Южно-ро-
манские революции этой эпохи.— Классовая подкладка борьбы либера¬
лизма и реакции.— Политическая борьба во Франции при Людови¬
ке XVIII и Карле X.— Тори и виги в начале XIX в. и образование демо¬
кратической партии в Англии.— Вопрос о парламентской реформе,
свободе печати и собраний и равноправии католиков.— Общая характе¬
ристика либерализма эпохи.— Политическое учение Бенжамена Кон¬
стана.— Политическая теория Бентама.— Взаимные отношения либе¬
рализма и демократии.— Политические взгляды Токвиля.— Экономи¬
ческий либерализм школы Адама Смита.— Соединение экономического
либерализма с политическим.— Движение в пользу государст¬
венного невмешательства в экономическую жизнь
Рассмотрев историю введения представительных учреж¬
дений в некоторых государствах Западной Европы и конце
эпохи первой Французской империи и в начале эпохи Рес¬
таврации, мы остановимся теперь на общей характеристике
политической борьбы, происходившей в эпоху Реставрации
между реакцией и либерализмом, и познакомимся с основны¬
ми политическими идеями прогрессивной части общества
того времени, стоявшей за свободу, равноправие и народное
представительство, как главные цели всех либеральных
стремлений эпохи. Эта борьба происходила как в отдельных
странах, так и на более обширной арене общеевропейской
международной политики.
Последняя особенность реакционной эпохи главным об¬
разом связана с теми революциями, которые произошли в
начале двадцатых годов в южно-романских странах и вызва¬
ли вскоре же репрессии со стороны Европейского союза.
Первый взрыв революции произошел в Испании. Здесь
еще при Иосифе Бонапарте, начавшем вводить в стране
новые порядки, произошло резкое разделение между ярыми
приверженцами старины, во главе которых стояло духовен¬
ство, и сторонниками внутренних преобразований в духе
принципов Французской революции. В 1812 г. прогрессисты
взяли верх и создали знаменитую конституцию, с общими
373
очертаниями которой мы знакомы1. Восстановленный в
1814 г. на испанском престоле легитимный наследник Фер¬
динанд VII сначала объявил было, что признает все сделан¬
ное кортесами 1812 г., но скоро абсолютисты и клерикалы
убедили его в том, что и народ, и войско страстно желают
восстановления старых порядков в государстве и церкви,
вместо нечестивых и вредных нововведений врагов религии
и отечества. За последовавшей затем отменой конституции
началось полное восстановление старого порядка, и на всех
«офранцуженных» и либералов были подняты страшные го¬
нения, сопровождавшиеся казнями, конфискациями, заклю¬
чением в тюрьму, истязаниями и т. п. Аналогичные явления
происходили и в Португалии, и особенно в разных итальян¬
ских государствах, где пальму первенства в этом отношении
заслужило, по всей справедливости, неаполитанское прави¬
тельство. В одной части Италии непосредственно распоряжа¬
лась Австрия, на другие части она оказывала несомненное
влияние, и, между прочим, с неаполитанского короля Ферди¬
нанда IV австрийским правительством было взято обещание,
что он ни в каком случае не введет в своем государстве кон¬
ституции. Одновременно же этим королем была отменена
данная им в 1812 г., по настоянию Англии, острову Сицилия
конституция1 2. Все вообще правительства южно-романских
стран действовали в духе крайней реакции, отменяли фран¬
цузские нововведения, восстановляли старые законы, пре¬
следовали всякого, кто только заподозревался в неблагона¬
дежности, давили всякое свободное проявление обществен¬
ной мысли и т. п., доводя репрессии до того, что даже самые
консервативные из иностранных правительств советовали го¬
сударям обоих южных полуостровов несколько умерять со¬
вершавшиеся неистовства. В свою очередь эти репрессии вы¬
зывали сторонников новых начал политической жизни на об¬
разование тайных обществ (среди которых особенно
прославились итальянские карбонарии), на устройство заго¬
воров, на прямые даже попытки восстаний. Недовольными
были, главным образом, средние классы, более сильные в го¬
родском населении, слабые в деревнях, где слишком было
1 См. выше, с. 349—351.
2 См. выше, с. 352.
374
значительно влияние фанатически настроенного духовенст¬
ва. К числу недовольных принадлежали также и весьма мно¬
гие среди военных, преимущественно офицеры, которым не¬
трудно было настраивать против правительства и солдат,
тоже имевших немало причин быть недовольными начальст¬
вом.
Революции, разразившиеся в январе 1820 г. в Испании, в
июле того же года в Неаполе и в Сицилии, в августе в Порту¬
галии, а в марте следующего года в Пьемонте (т.е. в Сардин¬
ском королевстве), были именно военными восстаниями. При¬
мер подала испанская армия, собранная около Кадикса, отку¬
да она должна была отправиться в Америку для усмирения
тамошних испанских колоний, задумавших отложиться от
метрополии. Лозунгом этого «пронунсиаменто» было восста¬
новление Конституции 1812 г., и вот при помощи войска в
разных местах стали устраиваться либеральные союзы, кото¬
рые прогоняли реакционных чиновников, стали назначать на
их место своих приверженцев и т. д. Волнение умов и в самой
столице заставило короля присягнуть конституции, заместить
важнейшие государственные должности либералами и созвать
кортесы, в которых образовалось либеральное большинство,
вскоре, впрочем, распавшееся на умеренных и крайних (эк¬
зальтированных). Со своей стороны духовенство объявило
веру в опасности, короля пленником у безбожных либералов
и начало организовывать для вооруженной борьбы с «врагами
религии и отечества» партизанские отряды, скоро образовав¬
шие целую «армию веры». Потом составилось реакционное
временное правительство под названием регентства, и дело
окончилось ожесточенной междоусобной войной.
При первом же известии об испанской революции воз¬
никла и мысль об оказании помощи Фердинанду VII против
его мятежных подданных, но сначала в Европейском союзе
на этот счет не состоялось соглашения между великими дер¬
жавами. Инициатором вмешательства в испанские дела был
Александр I, еще раньше думавший помочь Фердинанду VII
против возмутившихся в Америке колоний Испании, причем
действовать в соединении с Россией должна была Франция,
но против этой комбинации восстала даже сама реакционная
Австрия, не желавшая усиления франко-русского влияния.
375
Когда, однако, военная революция вспыхнула и в Неаполе,
где тоже у короля было вынуждено введение конституции (и
именно испанской), то австрийское правительство перемени¬
ло свою точку зрения, так как стало бояться за спокойствие
собственных итальянских подданных. На счастье Австрии, в
Неаполитанском королевстве произошло междоусобие, осла¬
бившее силу революции. За материковой частью государства
поднялась и островная, т.е. Сицилия, проявившая при этом
стремление к автономии, сурово встреченное в Неаполе, от¬
куда в Сицилию было даже послано войско для усмирения.
Монархические дворы еще более всполошились. Примерам
Испании и обеих Сицилий последовала Португалия, кортесы
которой весною 1821 г. выработали тоже конституцию на на¬
чалах, аналогичных с испанской 1812 г. Эта же испанская
конституция была лозунгом и пьемонтских революционеров,
которые равным образом весною 1821 г. произвели военное
восстание с целью ни более ни менее как объединения Ита¬
лии в виде единого конституционного государства. Достиг¬
нуть этого можно было бы только войной с Австрией, и пье¬
монтские либералы были не прочь начать с этой целью и
войну.
Вот все эти революции и были причиной созыва конгрес¬
сов в Троппау, Лайбахе и Вероне, на которых, как мы знаем,
было выработано целое учение о необходимости и законнос¬
ти подавления революций у соседей1. Главными сторонника¬
ми этого принципа, встретившего протест, но чисто теорети¬
ческий, только со стороны Англии и Франции, были Ав¬
стрия, Пруссия и Россия. Лайбахский конгресс, в котором
приняли участие и итальянские государи, уполномочил Ав¬
стрию произвести экзекуцию в Неаполитанском королевст¬
ве, и уже весною 1822 г. австрийские войска заняли Неа¬
поль, а затем ими же была подавлена и пьемонтская револю¬
ция. В том же году Веронский конгресс почти насильно
заставил французское правительство совершить такую же
экзекуцию и в Испании, раздиравшейся в это время граж¬
данской войною. В 1823 г. совершилось полное подавление
испанской революции французским войском, которому по¬
1 См. выше, с. 340.
376
могла в этом деле и реакционная «армия веры». В этом же
году пала и португальская конституция, низвергнутая внут¬
ренней военной контрреволюцией. Во всех южно-романских
королевствах после победы над революцией началась самая
отчаянная реакция, на весьма продолжительное время убив¬
шая всякую общественную жизнь в этих странах.
Итальянская и испанская революции были подавлены не
только вследствие военного превосходства Австрии и Фран¬
ции, за которыми стоял Священный союз, но и потому, что
сами не имели достаточной внутренней силы. Либералы и на
Апеннинском, и на Пиренейском полуостровах действовали в
двадцатых годах, главным образом, путем тайных обществ и
опирались преимущественно на войско, но события показали,
что армия была плохой опорой политической свободы и что
одни тайные общества без поддержки со стороны народных
масс не в состоянии были упрочить конституционный образ
правления. Народ обнаруживал, правда, признаки недовольст¬
ва, принимал участие в движении, но без ясно сознанной
цели, а потом даже приветствовал восстановление привычного
ему абсолютизма, недовольный, в большинстве случаев, либе¬
ралами за антиклерикальное направление их политики. В на¬
родных массах, руководимых духовенством, политическая и
культурная реакция находила поэтому весьма прочную опору,
и лишь благодаря равнодушию масс австрийцам в Италии и
французам в Испании не представляло большого труда при¬
вести в исполнение решения Священного союза. Совершенно
верную характеристику всего этого движения сделал главный
вдохновитель реакции, австрийский министр Меттерних, в ме-
муаре, представленном Александру I. «Зло,— писал он,— рас¬
пространялось, главным образом, между средними классами
общества; настоящий народ вынужден к заботам, слишком
продолжительным и положительным, чтобы мог броситься в
отвлеченности и горделивые мечты».
Вообще в двадцатых годах XIX в. общественной средой, в
которой главным образом распространялся либерализм,—
тогда же, заметим, получивший это свое название1,— и пре¬
1 Термин «либералы» утвердился в двадцатых годах, а раньше встреча¬
ется для обозначения того же понятия другой («индепенденты», т. е. неза¬
висимые). В Испании либералам противополагали «сервилов».
377
имущественной общественной силой, на которую он опирал¬
ся, были т. н. средние классы общества, состоявшие из
людей, более или менее материально обеспеченных и с до¬
статочно развитыми духовными запросами. Особенно эта ха¬
рактеристика применима к тогдашней Франции, где социаль¬
ная сторона политической борьбы, происходившей в этой
стране, сводилась к антагонизму между бывшими привилеги¬
рованными и духовенством, с одной стороны, и буржуазией,
с другой, относя к последнему классу и людей либеральных
профессий, или интеллигенцию страны. Так понимали дело и
сами представители французского либерализма эпохи Рес¬
таврации.
«Нашими предками,— писал в 1817 г. Огюстен Тьерри,—
были те ремесленники, которые основали городские общины
и создали первое представление о новой свободе». «Мы,—
писал он в другой раз (1820),— сыны третьего сословия, тре¬
тье сословие вышло из городских общин; городские общины
были убежищем сервов; сервы были побежденные во время
завоевания» (т.е. завоевания Галлии франками). «В течение
тринадцати веков,— писал также Гизо в «Du «gonvernement
de la France depuis la restauration» (1820),— Франция заклю¬
чала в себе два народа, народ победителей и народ побеж¬
денных. В течение тринадцати веков народ побежденных бо¬
ролся, чтобы сбросить с себя иго народа победителей. Наша
история есть история борьбы. В наши дни была дана реши¬
тельная битва. Она называется революцией. Результат рево¬
люции не подлежит сомнению: прежний побежденный народ
сделался народом-победителем. В свою очередь он покорил
Францию... Но,— продолжает Гизо,— можно было предви¬
деть, что народ, побежденный во время революции, не при¬
мирится со своим поражением, и не потому, чтобы пораже¬
ние это заставляло его самого подчиниться положению, ко¬
торое он некогда навязал побежденным. Теряя привилегии,
он находил право и, лишаясь господства, мог найти возна¬
граждение в равенстве. Но большим массам людей не дано
таким образом отказываться от людской слабости, и их
мысль всегда на очень далекое расстояние отстает от необхо¬
димости. Все, что сохраняло или возвращало прежним обла¬
дателям привилегий луч надежды, должно было толкать их к
378
попытке возвращения себе этих привилегий. Реставрация не
могла не произвести такого действия. Старые привилегии в
падении своем увлекли и трон, и вот явилась мысль, что вос¬
становленный трон поднимет вместе с собой и привилегии.
Этот народ привилегий существует между нами; он живет,
говорит, движется, действует, оказывает влияние от одного
конца Франции до другого. Сильно уменьшенный и рассеян¬
ный Конвентом, то обольщаемый, то сдерживаемый Наполе¬
оном, лишь только прекращается террор или деспотизм, он
снова появляется на сцену, занимает свое место и начинает
работать над возвращением себе всего, что было им потеря¬
но... Мы,— замечает еще Гизо,— победили старый порядок,
и победа всегда будет на нашей стороне, но нам еще долго
придется вести борьбу. Кто желает во Франции конституци¬
онного порядка, выборов, палат, публичной трибуны, свобо¬
ды печати, всех видов общественной свободы, должен отка¬
заться от мысли, будто в этом беспрерывном и столь ожив¬
ленном проявлении всего общества контрреволюция может
остаться немой и бездействовать»1.
Представители старой Франции думали сначала достиг¬
нуть восстановления своего прежнего положения посредст¬
вом реставрации абсолютизма. «Оппоненты Французской ре¬
волюции 1789 г.,— писала в 1817 г. г-жа Сталь в своих
«Considerations sur la revolution fran^aise»,— дворяне, духов¬
ные, магистратура — не уставали твердить, что не нужно
было никакого изменения в правительстве, ибо существовав¬
шие тогда посредствующие корпорации хорошо исполняли
свою роль, не допуская деспотизма, а теперь они за деспо¬
тизм, как за восстановление будто бы старого порядка. Эта
непоследовательность в принципах есть последовательность
в интересах. Когда,— объясняет г-жа Сталь свою мысль,—
привилегированные ограничивали королевскую власть, они
были против произвольной власти короны, но когда нация
сумела занять место привилегированных, они соединились с
королевской прерогативой и выставляют всякую конституци¬
онную оппозицию, всякую политическую свободу в виде ка¬
1 Огюстен Тьерри и Гизо, как известно, были историками, особенно
много сделавшими для выяснения прошлых судеб и роли третьего сословия
в средневековой Франции.
379
кого-то бунта». Знаменитая писательница очень верно подме¬
тила стремления, существовавшие в реакционной партии в
первые годы Реставрации, но, в сущности, весьма скоро и ро¬
ялисты увидели, какую силу они будут иметь благодаря кон¬
ституции, если только палаты, а через них и правительство
будут в их руках. Например, один из видных деятелей эпохи
Реставрации, Виллель, в 1814 г. написавший по поводу обе¬
щания Людовика XVIII дать конституцию, очень резкую бро¬
шюру, где доказывалась необходимость восстановления аб¬
солютной монархии, попав в 1815 г. в палату депутатов,
очень скоро понял, что при помощи конституции можно
будет еще лучше достигнуть целей своей партии, а потому и
сделался одним из приверженцев конституционного режима
как отличного орудия в политической борьбе; в 1822—
1827 гг. он даже занимал пост первого министра. И вообще,
добиваясь власти, реакционеры пользовались как раз той
самой хартией, в которой видели сначала лишь опасную ус¬
тупку революционным началам; нередко они даже станови¬
лись в прямую оппозицию к королевской власти, если она не
разделяла всех их стремлений.
Занятие такой позиции реакционной партией заставляло
и либералов также, главным образом, стремиться к захвату
власти путем парламентских выборов (хотя в первые годы
Реставрации не отвергались и революционные пути). Так как
при весьма высоком цензе для избирателей и еще более вы¬
соком для депутатов в палату могли попадать лишь самые
богатые люди, крупные землевладельцы и капиталисты, то
вся эта парламентская борьба была лишь отражением анта¬
гонизма, существовавшего в жизни между аристократией и
буржуазией. Либеральные публицисты и историки так и по¬
нимали происходившую тогда борьбу. «В течение тринадцати
веков,— писал еще Гизо,— во Франции существовало всегда
два положения, два общественных класса, глубоко различ¬
ные и неодинаковые, которые никогда не смешивались
между собой и никогда не находились друг с другом в состо¬
янии единства и мира, которые, наконец, никогда не прекра¬
щали своей борьбы, один — для завоевания прав, другой —
для удержания за собой привилегий». Совершенно в том же
смысле Огюстен Тьерри говорил, что во Франции существу¬
380
ют два класса людей: «люди пергаменов» и «люди инду¬
стрии».
Буржуазия вовсе не стремилась к тому, чтобы понизить
высокий избирательный ценз, и вся политическая борьба по
вопросу о цензе в эту эпоху сводилась к желанию реакцион¬
ной партии дать преобладание землевладению над промыш¬
ленностью и торговлей. Противополагая себя аристократии,
буржуазия в то же время отделяла себя и от народа. Один из
видных представителей либерализма двадцатых годов,
Арман Каррель, упрекал крайнюю правую за то, что она
«ищет какую-то нацию, помимо той, которая читает газеты,
возбуждается парламентскими дебатами, владеет капитала¬
ми, управляет промышленностью, имеет в своих руках
землю», и сам он этой «нации» противополагает массу, «ко¬
торая мало что смыслит».
Главное ядро французских либералов эпохи Реставрации
относилось с недоверием к демократии, на которую до того
времени опирались лишь республиканская диктатура яко¬
бинцев да цезаризм Наполеона, два режима, делавшие невоз¬
можной какую бы то ни было общественную свободу. Конеч¬
но, во французском либерализме были разные оттенки, но
люди, задававшие тон и в национальном представительстве,
и в периодической прессе, и в литературе, были сторонника¬
ми конституции английского типа с преобладанием в полити¬
ческой жизни имущих и образованных классов общества. В
эту эпоху в известных кругах общества любили даже сопо¬
ставлять французскую историю с английской и делать отсю¬
да политические выводы. Внешнее сходство между обеими
странами действительно существовало и как бы само собой
бросалось в глаза. И в Англии, и во Франции была соверше¬
на казнь короля (1649 и 1793); и там, и здесь устанавлива¬
лась на время республика, и там, и здесь, однако, власть за¬
хватывалась полководцами (Кромвелем и Наполеоном), и
вводился военный деспотизм; и там, и здесь, наконец, проис¬
ходили Реставрации. Либералы и буржуазия, довольные хар¬
тией 1814 г., думали сначала, что французская Реставрация
должна содержать в себе те выгоды, которые Англии достав¬
лены были Реставрацией Стюартов в 1660 г. и революцией
1689 г., т.е. возвращение законного порядка и упрочение по¬
381
литической свободы, но после того, как Бурбоны показали,
что они «ничему не научились и ничего не позабыли», анало¬
гию между английской и французской историей стали прово¬
дить и дальше: английскую конституцию упрочила лишь вто¬
рая революция, имевшая своим последствием перемену ди¬
настии, и того же самого стали ожидать и желать для
Франции. «Мы,— признается, например, Гизо, сам изучав¬
ший историю английской революции,— только и думали о
революции 1689 г., об ее успехе, о прекрасном и свободном
правительстве, которое она основала». Несомненно, ввиду
современных отношений и Арман Каррель написал в 1827 г.
свою «Историю контрреволюции в Англии». Он тоже про¬
славлял переворот 1689 г. и оправдывал его той именно
«контрреволюцией», которая началась в Англии с Реставра¬
цией Стюартов и с которой реакция во Франции представля¬
ла много родственных черт. Вообще, пример Англии, как
страны, политические учреждения которой доказали свою
пригодность на вековом опыте, оказывал большое влияние
на политическую жизнь Франции в первой половине XIX в.1
Если при первой Реставрации еще были основания наде¬
яться, что для Франции 1814 г. соединит в себе значение
1660 и 1689 г. для Англии, то после «ста дней» все больше
и больше надеялись на то, что и во Франции будет свой
1689 г. Общий фон либерального настроения составляла не¬
нависть к династии, восстановленной силой иностранных
войск. «По отношению к правительству Бурбонов,— писал в
сентябре 1830 г. Арман Каррель, поклонник второй англий¬
ской революции,— у всех независимых людей было только
одно поведение — враждебное. Вся политика, как для прес¬
сы, так и для оппозиции в палате, всегда состояла в том,
чтобы хотеть того, чего правительство не желало, отвергать
всякое предлагаемое им благодеяние как нечто, скрывающее
1 Нужно, впрочем, прибавить, что среди либералов образовалась не¬
большая фракция т. н. «доктринеров» (Ройе-Коллар, Гизо и др.), которые,
сравнивая французскую конституцию с английской, отдавали предпочтение
своей. Например, Ройе-Коллар думал, что правительственная власть во
Франции сосредоточивается в руках короля и что установление министер¬
ства, которое было бы ответственно перед большинством палаты, равно¬
сильно упразднению монархического принципа.
382
измену, словом, сделать для него невозможным какое бы то
ни было управление, дабы оно пало, и действительно такова
была причина его падения». Хотя поведение либералов в па¬
лате рисуется здесь, как мы увидим, не совсем точно, тем не
менее слова эти в общем довольно верно передают то чувст¬
во, какое внушали к себе Бурбоны либерально настроенным
кругам общества. Лишь при таком настроении и возможны
были те заговоры и попытки восстаний, которыми полна ис¬
тория царствования Людовика XVIII. Нужно вообще иметь в
виду, что между либералами образовалось в это время два
разных оттенка: конституционный и революционный. Так
как конституционные либералы сами нередко сознавали свое
бессилие, то не пренебрегали помощью либералов революци¬
онных, а эти последние, тоже не вполне доверяя своим соб¬
ственным силам, искали поддержки и у первых. И либераль¬
ные газеты эпохи Реставрации постоянно проповедовали не¬
обходимость единения всех антиреакционных групп, между
прочим, настаивая на том, чтобы левый центр и крайняя
левая держались заодно и чтобы левый центр не отпадал к
правому центру, т.е. к умеренным консерваторам. Некоторые
из либералов палаты (особенно Лафайет) даже лично прини¬
мали участие в тайных обществах, ставивших себе целью
низвержение Бурбонов. Заговоры, составлявшиеся в эту
эпоху, весьма напоминают как итальянский карбонаризм,—
который даже прямо был перенесен во Францию,— так и
военные революции южно-романских стран, ибо и во фран¬
цузском политическом движении также участвовало немало
и недовольных военных наполеоновской эпохи. Сами рево¬
люционеры разделялись еще на конституционных монархис¬
тов, желавших только перемены династии и изменений в
хартии, на наполеонистов и на республиканцев. Нередко, од¬
нако, они действовали сообща, лишь бы только добиться низ¬
вержения Бурбонов, не загадывая слишком далеко вперед.
В общем выступление значительной части недовольных
на путь заговоров объясняется их неверием в то, что чего-
либо можно было бы достигнуть парламентской деятельнос¬
тью при явном перевесе, какой имели в палате роялисты или
ультрароялисты, как называли наиболее рьяных реакционе¬
ров. Только целый ряд неудач, постигших заговоры и попыт-
383
ки восстании, заставил оппозицию отказаться от этого пути,
тем более что военные, сначала охотно принимавшие учас¬
тие в подобных замыслах, стали к ним потом охладевать,
особенно после того, как победоносный поход французской
армии в Испанию примирил эту армию с белым знаменем
Бурбонов. Частичные победы, какие стали одерживать либе¬
ралы на выборах во второй половине двадцатых годов, тоже
отчасти содействовали прекращению революционных попы¬
ток.
На первых порах французские реакционеры заявили себя
непримиримыми врагами хартии 1814 г., но впоследствии
сами стали пользоваться ею для достижения своих реставра¬
ционных целей. «Сто дней» показали Людовику XVIII, что
значило не давать отпора притязаниям ультрароялистов, и
его сознательно более умеренная политика после второй
Реставрации даже вооружила против него наиболее непри¬
миримых реакционеров. Новый разгром Франции в 1815 г.
был очень благоприятен для реакционной партии, устроив¬
шей целый ряд погромов, известных под названием «белого
террора» и получившей преобладание в палате 1815—
1816 гг. Эта знаменитая палата, на первых порах, по-видимо¬
му, шедшая всегда навстречу правительству, заслуживала у
Людовика XVIII название бесподобной, незаменимой, ред¬
костной, как у нас переводят французское «introuvable», но
когда она слишком явно стала стремиться к «восстановле¬
нию всего, что было низвергнуто Учредительным собрани¬
ем», сам Людовик XVIII признал ее опасной и решил ее рас¬
пустить. Ультрароялисты по этому случаю пришли в крайнее
негодование и в следующих палатах очень часто проявляли
по отношению к правительству самую резкую оппозицию,
тогда как либералы, наоборот, нередко становились на сто¬
рону правительства. Обе партии одинаково стремились к
тому, чтобы иметь правительство на своей стороне, и боро¬
лись на выборах за места в палате. Сначала либералы попа¬
дали в палату лишь в ограниченном числе, но постепенно
оно стало расти, пока реакционеры не добились изменения
избирательного закона в смысле, особенно благоприятном
для обладателей поземельного ценза. Пользуясь постоянным
большинством в палате, роялисты проводили и другие реак¬
384
ционные законы, отменявшие неприкосновенность личности,
свободу печати и т. п. То, что Франция вынуждена была по¬
слать свое войско в Испанию для подавления революции,
также было делом реакционной партии. Солидарные с роя¬
листами министерства, сдерживая лишь наиболее резкие
проявления реакции, много содействовали торжеству реак¬
ционеров на выборах путем разного рода административных
воздействий и подтасовок, но именно во всех тех случаях,
когда правительство желало оставаться независимым по от¬
ношению к ультрароялистам, оно делалось объектом их на¬
падений и находило тогда поддержку у либералов. Таким об¬
разом, роялисты вовсе не были партией, во что бы то ни
стало отстаивавшей правительство, равно как либералы
вовсе не были постоянными оппонентами власти. Обе пар¬
тии в конце концов стояли на почве конституции и одинако¬
во видели в представительстве средство для проведения в
жизнь своих политических принципов и защиты своих клас¬
совых интересов. Они постоянно сталкивались между собой
по разным вопросам, между которыми особенно важную
роль играли вопросы о свободе прессы и об избирательном
законе. Но борьба шла и из-за других предметов. В 1817 г.
ультрароялисты добивались, например, возвращения духо¬
венству оставшихся непроданными прежних церковных и мо¬
настырских имуществ. В 1818 г. они очень волновались по
поводу реорганизации армии, при которой военный министр
принял на службу до тысячи бывших наполеоновских солдат
и уволил многих офицеров из эмигрантов по их неспособнос¬
ти к службе. Когда крайняя правая в 1822 г. достигла торже¬
ства, она поставила себе задачей отдать народное образова¬
ние в руки духовенства; городские и сельские школы, по ее
настояниям, были переданы в руки монахов.
С переменой в 1824 г. царствования реакционное направ¬
ление в высших сферах только усилилось, так как Карл X
был лично солидарен с наиболее крайними роялистами, и в
особенности с клерикалами, но зато при нем и либеральная
партия начала одерживать частичные победы на выборах,
что стало приводить к некоторому смягчению реакции.
В двадцатых годах XIX в. Франция на материке Европы
была главным государством, где шла борьба либерализма
385
против реакции. Подавление революций в южно-романских
странах, как мы видели, совсем убило в них всякий общест¬
венный дух. В Германии после нескольких быстро подавлен¬
ных вспышек общественного неудовольствия царила реак¬
ция, вооруженная всевозможными репрессиями против прес¬
сы, университетов, тайных обществ и т. п., и даже в
конституционных немецких государствах правительства дей¬
ствовали совершенно так же, как правительства, пользовав¬
шиеся абсолютной властью. Таково было положение дел на
континенте, и, кроме Франции, в эту эпоху только в Англии
еще бился настоящий пульс общественной жизни.
В своем месте было указано на то, что и Англия не избе¬
жала реакции, вызванной вообще на Западе Французской ре¬
волюцией1. Демократический характер этого события бросил
в объятия торийской партии большинство в правящих клас¬
сах Англии, и от вигов даже прямо откололись очень и очень
многие приверженцы этой партии. Самый характер обеих
партий изменился: до Французской революции тори были за¬
щитниками прерогативы короны, виги поддерживали в прин¬
ципе права парламента, а фактически правившую тогда Анг¬
лией олигархию, с конца же XVIII в. главным признаком то¬
ризма сделался самый упорный консерватизм во всех
отношениях, тогда как виги превратились в защитников ре¬
форм, хотя большей частью довольно умеренного характера.
Во все время вооруженной борьбы с революцией и Наполео¬
ном политическое преобладание в Англии принадлежало
тори, которые оставались господами положения и в начале
эпохи Реставрации. Только к концу периода в английской
внутренней политике стало усиливаться либеральное тече¬
ние. Но особенно для нас здесь важным будет отметить, что
в рассматриваемую эпоху в Англии возродилось демократи¬
ческое течение, совершенно не дававшее себя чувствовать
после падения индепендентской республики.
Дело именно в том, что теперь рядом с двумя старыми и
большими партиями, тори и вигов, в Англии образовалась
еще новая и очень небольшая партия, получившая название
демократической. Начало ее относится еще ко времени севе-
1 См. выше, с. 342 и след.
386
ро-американской войны за независимость. В 1780 г. в Анг¬
лии образовалась большая ассоциация (society for promoting
constitutional information), поставившая своей целью распро¬
странение в народе политического образования посредством
изданий, в которых уже проводилась идея всеобщего голосо¬
вания. Французская революция тоже нашла отклик в наибо¬
лее прогрессивных элементах английского общества, и уже в
1789 г. было основано особое «общество революции», кото¬
рое на первых же порах своего существования вотировало
приветственный адрес французскому Национальному собра¬
нию. Несколько позднее в Англии образовались республи¬
канские кружки, вступившие в сношения с Конвентом. Даже
крайности революции не отшатнули от защиты народных
прав и проведения либеральных реформ некоторую часть
вигов в то самое время, как другая, большая, часть удари¬
лась в реакцию. У демократического движения нашлись в
Англии и защитники в литературе, каковы были Томас Пэн,
автор трактата о правах человека, и Макинтош, написавший
книгу (Vindiciae Galliae) в защиту Французской революции,
оба главным образом возражавшие на нападки Бёрка. Кроме
них, апологетами французского переворота выступили При-
стлей и Прайс, равно как Бентам, о котором речь будет идти
еще в настоящей главе. Успехи реакции после 1792 г. нане¬
сли сильный удар этому движению, но оно снова возроди¬
лось после падения Наполеона, когда, с одной стороны, реак¬
ционное господство тори оживило в вигах оппозиционный
дух и они стали искать себе союзников, а с другой, экономи¬
ческие бедствия, поддерживавшие в народных массах недо¬
вольство существующим, мало-помалу создали благоприят¬
ную почву для демократической агитации. Конечно, вследст¬
вие крайней ограниченности того круга лиц, который
пользовался в стране избирательными правами, демократи¬
ческая партия не могла играть роли в парламенте, но в стра¬
не у нее было немало приверженцев, что заставляло вигов
по временам искать сближения с ее вождями, принявшими в
эпоху Реставрации название радикальных реформаторов, не¬
смотря на то, что они большей частью не доверяли вигам, на¬
ходя их слишком умеренными и своекорыстными. Главными
предметами демократической пропаганды были парламент¬
387
ская реформа и завоевание полной свободы для выражения
общественного мнения.
Избирательная система, действовавшая в Англии, вела
свое происхождение еще из Средних веков. Попытка ее ре¬
формировать в эпоху первой революции пала вместе с рес¬
публикой, так как Реставрация вообще вернула Англию к
прежним порядкам. Главное зло системы заключалось в том,
что избирательные права, вообще принадлежавшие незначи¬
тельному меньшинству, были вдобавок распределены до
крайности неравномерно и что при избрании представителей
широко практиковались всякого рода незаконные влияния и
прямая купля-продажа голосов. Многие большие города, в
Средние века еще не существовавшие, не имели особого
представительства в парламенте, и им, наоборот, пользова¬
лись разные мелкие местечки, пришедшие в полный упадок
и потому называвшиеся «гнилыми» (rotten borough). В этих
гнилых местечках обыкновенно избирателей было очень
мало, и большей частью они находились в полной зависимос¬
ти от местных крупных землевладельцев. Избирательные по¬
рядки в больших городах, имевших свое представительство в
нижней палате, отличались большим разнообразием, и не¬
редко избирательные права принадлежали только городским
советам из дюжины или нескольких десятков лиц. В графст¬
вах с начала XV в. избирательное право принадлежало всем,
обладавшим сорока шиллингами дохода1, но вследствие
почти полного исчезновения в Англии мелкого крестьянско¬
го хозяйства фактически число избирателей сильно сократи¬
лось, а кроме того, большинство этих избирателей находи¬
лось в полной экономической зависимости от крупных зем¬
левладельцев. В 1780 г. целая половина нижней палаты была
выбрана менее нежели шестью тысячами избирателей. В
1793 г. 70 членов парламента представляли 35 местностей
почти без избирателей, 90 — от 45 местностей с числом из¬
бирателей меньшим, чем 50, и 38 — от местностей, где
цифра избирателей не доходила до ста. Масса членов парла¬
мента посылалась от избиравших их местностей по желанию
тех или других богатых и влиятельных лиц. В 1793 г. неко¬
1 См. выше, с. 169—170.
388
торые лорды имели в нижнеи палате по шести, по десяти, по
одиннадцати зависевших от них членов, благодаря чему в
парламенте было 157 членов, безусловно «назначенных»
84 лицами, да почти столько же обязанных своим избранием
покровительству 70 патронов. В 1816 г. среди 658 членов не¬
зависимых было только 171, остальные же 481 попали по
протекции разных патронов, а в 1821 г. 350 членов получили
свои места вследствие влияния и денег 180 лиц. Вообще в
выборах деньги играли большую роль, потому что даже неза¬
висимые люди, желавшие попадать в парламент, не могли
обходиться без подкупа избирателей. Голосами прямо торго¬
вали, и избрание одного лица могло стоить тысячи и десятки
тысяч фунтов. Потом депутаты наверстывали свое, торгуя
своими голосами в палате, и знаменитый Вальполь держался
долго у власти в качестве первого министра1 главным обра¬
зом посредством прямых подкупов или разных подачек в
виде монополий, концессий, подрядов и т. п.
Вот эти-то печальные явления и вызвали идею парла¬
ментской реформы. Первое предложение в этом смысле было
сделано еще в 1770 г., и в течение двадцати семи лет семь
раз возобновлялся в парламенте вопрос о реформе, каждый
раз с полным провалом, потому что не мог же такой состав
парламента сам на себя наложить руки. Под влиянием реак¬
ции, вызванной Французской революцией, двенадцать лет
(1797—1809) вопрос даже ни разу не поднимался, да и
потом если его и ставили на очередь иногда чуть не ежегод¬
но, то только для того, чтобы каждое такое предложение
снова проваливалось подавляющим большинством. Общест¬
венное мнение, однако, все более и более волновалось этим
вопросом, и требование реформы парламента сделалось
одним из главных лозунгов демократической партии.
Агитация в пользу парламентской реформы, разумеется,
велась в народе путем печатного слова, союзов и собраний.
Французская революция сильно оживила эту агитацию, и
именно последнее обстоятельство бросило правящие классы
в объятия реакции. Первые публичные митинги в Лондоне
под открытым небом были собраны в 1793 г., и примеру сто¬
1 См. выше, с. 192—193.
389
лицы скоро последовали провинциальные города. Ответом на
это была приостановка парламентом на год habeas corpus
act’a, т.е. закона, обеспечивающего личную неприкосновен¬
ность граждан. Это было в 1794 г., и потом из года в год во¬
зобновлялась эта приостановка вплоть до 1801 г., когда на¬
конец действие закона было восстановлено. Правда, мини¬
страм грозил суд по окончании срока приостановки за все
возможные злоупотребления дававшимися им полномочия¬
ми, но каждый раз парламент посредством особого акта (bill
of indemnity) снимал огулом с исполнительной власти вся¬
кую ответственность за весь период, на который приостанав¬
ливалось действие habeas corpus act’a.
Другим средством борьбы против демократических идей
было привлечение к суду за «возмутительные» сочинения,
тем более что сами присяжные были заражены реакционным
духом и охотно приговаривали подсудимых к тюрьме и к
очень большим денежным штрафам. Составлялись к тому же
добровольческие ассоциации для преследования дурной пе¬
чати. В 1795 г. парламент даже издал ряд репрессивных за¬
конов (правда, временных) против мятежных сочинений,
речей и скопищ. Эти законы были приняты не без ожесто¬
ченной борьбы, потому что вигская оппозиция указывала на
то, что подобные мероприятия противоречат всему духу анг¬
лийской конституции. Однажды виги в негодовании даже по¬
кинули зал заседаний. «Мы,— сказал в одной из своих речей
по этому поводу Фокс,— видели революции в других госу¬
дарствах, мы слышали о том, как они происходят! Разве они
были вызваны свободой выражения общественного мнения?
Разве их производила свобода народных собраний? Нет, они
обязаны были своим происхождением совершенно иной по¬
литике, и вот я прямо говорю: если мы только желаем избе¬
жать опасности подобных революций, мы должны, по воз¬
можности, поставить себя в положение, наиболее несходное
с положением наших соседей». Протестовали против репрес¬
сивных биллей, впрочем, не одни парламентские виги. В сто¬
лице государства и во всей стране шла сильная агитация
против стеснений свободы общественного мнения и его про¬
явлений путем печати и народных сходок. Уже в 1797 г.
Фокс начал настаивать в парламенте на необходимости не¬
390
медленного возвращения народу его права собираться и об¬
суждать общие дела, красноречиво защищая принцип свобо¬
ды выражения общественного мнения. «Чем свободнее,— го¬
ворил он между прочим,— могут выражаться мнения, тем
менее они могут представлять опасности. Лишь тогда мне¬
ния становятся опасными для государства, когда преследова¬
ния вынуждают его жителей высказывать свои мысли под ве¬
личайшей тайной. Что за насмешка говорить народу: вы
имеете право рукоплескать, право радоваться и веселиться,
право собираться, когда чувствуете себя счастливыми, но у
вас нет права порицать, нет права жаловаться на свои бедст¬
вия, нет права указывать на средства для устранения зла!»
Оппозиция Фокса не имела успеха, и правительство с парла¬
ментом продолжали придумывать новые и новые меры про¬
тив свободного проявления общественного мнения, посколь¬
ку оно казалось опасным в смысле развития и распростране¬
ния демократических идей. Например, на газеты был
наложен высокий штемпельный налог с целью воспрепятст¬
вовать успехам дешевой политической прессы, рассчитанной
на читателей из низших классов общества1. В эти годы вооб¬
ще реакция достигла своей непосредственной цели: в тече¬
ние нескольких лет в общественной жизни Англии господ¬
ствовало почти полное затишье, и даже многие высказывали
мнение об опасности свободного выражения политических
мнений. «Говорят,— заявлял один судья, разбиравший одно
из многочисленных дел о пасквилях,— будто мы имеем
право обсуждать акты нашего законодательства, но такое по¬
зволение завело бы нас слишком далеко. Неужели народ
имеет право становиться поперек актам парламента? Неуже¬
ли пасквилянт может сеять неудовольствие среди народа
против правительства, под властью которого народ живет?
Нет, этого никому нельзя дозволить, ибо это противно кон¬
ституции и приводит к мятежу». Конечно, только ответом на
подобные мнения были знаменитые слова, сказанные в пар¬
ламенте одним из вождей оппозиции в 1810 г.: «Дайте мне
только одну свободу печати, и я готов предоставить в распо¬
ряжение министерства продажную палату пэров, раболеп¬
1 Аналогичное явление было и во Франции.
391
ную и подкупленную палату общин, свободное распоряже¬
ние должностями, все средства, какими могут располагать
высокопоставленные лица, чтобы купить полную покорность
и сломить всякое сопротивление. Вооруженный свободой пе¬
чати, я смело пойду ему навстречу; я сделаю нападение на
воздвигнутую им твердыню; я начну колебать порочную ос¬
нову его могущества, и я заставлю его пасть и погибнуть под
обломками того зла, которое должна была охранять эта твер¬
дыня».
В XIX в. борьба за парламентскую реформу возобнови¬
лась только по окончании борьбы с Наполеоном. В 1816 г.
парламенту в этом смысле было подано несколько петиций с
полумиллионом подписей, а в следующих годах стали проис¬
ходить бурные митинги, что повлекло за собой снова изда¬
ние репрессивных законов и приостановку на год habeas cor¬
pus act’a. В 1819 г. грандиозный митинг в Манчестере даже
подвергся вооруженному нападению, по приказанию влас¬
тей, со стороны большого военного отряда. Общественное
мнение, однако, с такой силой высказывалось против репрес¬
сий, что когда кончился срок действия одного из репрессив¬
ных законов («акта о предупреждении мятежных собраний и
скопищ»), то больше уже не думали о запрещении митингов.
Это было в 1825 г., а в 1830 г. правительство отказалось и
от репрессий по отношению к печати.
Кроме того, путем митингов, союзов и печати шла в Анг¬
лии агитация за отмену ограничений в политических правах
католиков1. Как известно, т. н. эмансипация католиков была
вотирована парламентом после долгой борьбы только в 1829 г.
Основным принципом либерализма во всех странах, где
только мы встречаемся с этим направлением, и какие бы от¬
тенки он ни принимал, была свобода и прежде всего именно
свобода личности. Индивидуалистическая основа либерализ¬
ма делает его прямым продолжением всех более ранних
культурных движений, в которых совершалась эмансипация
человеческой личности от всех культурных традиций и обще¬
ственных порядков, заключавших в себе отрицание личности
или налагавших на нее стеснения. Свои исторические корни
1 См. выше, с. 183. Речь идет о так называемом test-act’e.
392
либерализм имеет поэтому и в гуманизме, и в Реформации,
особенно в сектантстве, подобном индепендентству, и в ра¬
ционалистической философии XVIII в., и в принципах
1789 г., запечатленных в Декларации прав человека и граж¬
данина. Наоборот, реакция1 исходила как раз из идей, заклю¬
чавших в себе отрицание свободной человеческой личности
во имя ли прав церкви и государства, или во имя каких-либо
вообще традиций и интересов каких-либо привилегирован¬
ных групп. Крайние реакционеры начала XIX в. проклинали
всю новую культуру, начиная с гуманизма и Реформации. Их
идеалы были позади, в Средних веках, и порчу того, что им
казалось истинными основами жизни, они приписывали
именно личной свободе как источнику всякого буйства. Ли¬
бералам цель их стремлений рисовалась, напротив, впереди,
и они верили, что прогресс свободы один только будет в со¬
стоянии ее осуществить. Все современное зло они полагали
там же, где видели его составители Декларации прав челове¬
ка и гражданина, для которых «единственными причинами
общественных бедствий и порчи правительств были незна¬
ние, забвение или пренебрежение прав человека»1 2. Все дело,
значит, заключалось в том, чтобы установить в жизни свобо¬
ду путем соответственной политической реформы, и свобода
сама все уладит, устранит из жизни всякое зло. В либера¬
лизме рассматриваемой эпохи был, таким образом, весьма
силен политический момент и очень слаб, даже совсем от¬
сутствовал элемент социальный. Либералы стояли на точке
зрения существующего социального строя, основанного на
экономическом неравенстве, полагая, что все соединенные с
ним неудобства сами собой начнут исчезать, когда свобода
утвердится в обществе в полной мере. В противоположность
старому полицейскому государству, державшему в своей
опеке все проявления национальной жизни, они мыслили го¬
сударство с самым ограниченным числом функций, как это
мы находим еще у Локка3 или в известном трактате прусско¬
го мыслителя и государственного человека Вильгельма Гум¬
больдта, еще в 1792 г. написавшего напечатанный только в
1 См. выше, с. 338—339.
2 См. выше, с. 290.
3 См. выше, с. 215—216.
393
пятидесятых годах XIX в. трактат под заглавием «Идеи для
попытки определения деятельности государства».
Далее, либерализм был общественной философией, глав¬
ным образом, людей обеспеченных и достаточно интелли¬
гентных, чтобы понимать цену свободы, заключающуюся в
ней самой. Принадлежа преимущественно к средним клас¬
сам, либералы эпохи Реставрации были далеки и от того
аристократизма, каким отличался либерализм Монтескье, и
от демократического духа Французской революции. Мы ви¬
дели, почему либералы относились с недоверием к народным
массам1, и для их же собственного блага теоретики либера¬
лизма считали нужным ограничивать пользование полити¬
ческими правами посредством известного имущественного и
образовательного ценза. Это не значит, что либерализм сам
по себе, в своем основном что ли принципе, был враждебен
демократии. Дело в том, что в зависимости от своей среды
или от большей или меньшей умственной широты отдельных
своих представителей либерализм может быть — и притом в
разных степенях — или аристократическим, или буржуаз¬
ным, или демократическим. В сущности, английская демо¬
кратическая партия, поскольку она стояла за свободу вооб¬
ще и за политические реформы в интересах свободы, была
партией либеральной в более широком смысле этого слова.
Конечно, демократический либерализм, идеалы которого
дальше отстояли от действительности, чем идеалы либера¬
лизма средних классов, отличался большим радикализмом
основных требований, но и это не значит, чтобы в самом
буржуазном либерализме не было целой гаммы оттенков от
значительной политической умеренности и сдержанности до
довольно яркой революционности. Наоборот, мы еще уви¬
дим, что самые радикальные планы переустройства общества
у тогдашних утопических социалистов были очень и очень
далеки от какого бы то ни было политического радикализма.
Чтобы лучше представить себе, чем был либерализм не
только эпохи Реставрации, но и всей вообще первой полови¬
ны XIX в., мы познакомимся теперь с наиболее характерны¬
ми и влиятельными политическими теоретиками во Франции
1 См. выше, с. 284—285, 335—336, особенно 381—382.
394
и в Англии, идеи которых были очень популярны, притом да¬
леко за пределами обеих этих стран1.
Остановимся прежде всего на французском политичес¬
ком деятеле (еще с конца революции) и писателе Бенжамене
Констане.
«Курс конституционной политики» Бенжамена Констана1 2,
который одним из позднейших его издателей (Лабуле) совер¬
шенно справедливо назван «учебником свободы» (manuel de la
liberte), в понимании свободы примыкает к учению Монтескье
и стоит в полном противоречии с учением Руссо. Известно,
какое сильное влияние на последнего оказывали образцы рес¬
публик классической древности, тогда как Бенжамен Констан,
сам хороший знаток Античности, в «стремлении восстановить
системы Греции и Рима», столь характерном для XVIII в.,
видел причину ошибок и крайностей революции. Бенжамен
Констан был одним из первых, высказавших ту мысль, что
сущность свободы в античном мире и в новой Европе не одна
и та же: свобода в античном мире, по его представлению, «со¬
стояла более в деятельном участии в общем властвовании, не¬
жели в спокойном пользовании личной независимостью»; и он
находил, что «для обеспечения этого участия чувство личной
независимости приносилось в жертву. Новые государства,—
говорит он еще,— заменили непосредственное народовластие
народным представительством, в силу чего каждый, не пользу¬
ясь непосредственно властью, ею и не наслаждается, но зато
люди Нового времени, чтобы быть счастливыми, не нуждают¬
ся ни в чем, кроме полной независимости во всем, что отно¬
сится к сфере их деятельности, к их занятиям, предприятиям
и фантазиям»3.
1 Между прочим, и в тогдашней России, о чем см. статью В. И. Семев-
ского «Очерки из истории политических идей декабристов» (Рус. богатство,
1907, октябрь, с. 60—84), где собраны сведения о книгах, особенно читав¬
шихся декабристами и повлиявших на их политическое миросозерцание.
2 Полное его заглавие — «Collection des ouvrages publics sur le gou-
vernement representatif et la constitution actuelle, ou Cours de politique con-
stitutionelle», ибо составился он из прежних отдельных работ Б. Констана.
Вышел он в свет в 1816—1820 гг. Отрывки из него в рус. пер. приведены
в гл. XIV и XXVI 4-го тома «Истории Западной Европы».
3 Об этой мысли см. гл. XI книги «Государство-город»
395
Индивидуальная свобода — вот главное, что стремится
обеспечить Бенжамен Констан своей политической систе¬
мой. Он рассматривает и защищает в отдельности все виды
этой свободы — свободу совести и свободу мысли, свободу
воспитания и обучения, свободу слова и печати, свободу соб¬
ственности и промышленности. Подобно современным ему
экономистам, Бенжамен Констан проповедовал строгую эко¬
номическую свободу. «Так как,— рассуждал он,— общество
не имеет иных прав над индивидуумами, кроме права препят¬
ствовать им вредить друг другу, то оно имеет право вмеши¬
ваться в промышленность лишь в предположении происходя¬
щего от нее вреда, промышленность же отдельного лица не
может вредить его ближним до тех пор, пока это лицо не
призывает на помощь своему предприятию и во вред пред¬
приятиям чужим какие-либо посторонние силы».
Эти посторонние силы, против которых он вооружался,
он видел в привилегиях, монополиях, запрещениях, поощре¬
ниях ит. п., полагая «сущность индустрии в борьбе с сопер¬
никами путем совершенно свободной конкуренции и при по¬
мощи усилий добиться внутреннего превосходства». В част¬
ности, он вооружался против регламентации государством
заработной платы,— регламентации, которая прежде всегда
была не в пользу рабочих1,— и восставал против правитель¬
ственных воспособлений промышленникам, убивающих их
самодеятельность. «Хорошо ли,— спрашивает он,— чтобы
правительство привязывало к себе известные классы уп¬
равляемых посредством щедрот, по существу своему произ¬
вольных, хотя бы и распределяемых вполне разумно? Разве
нельзя опасаться, что эти классы, соблазненные непосредст¬
венною и положительною выгодою, могут сделаться рав¬
нодушными к нарушениям индивидуальной свободы и спра¬
ведливости?» Прежнее вмешательство государства в про¬
мышленность, главным образом, и выражалось в форме
поощрений и воспособлений промышленникам и в пониже¬
нии в их же пользу заработной платы. Таким образом, на
экономическую сферу жизни Бенжамен Констан распростра¬
нял тот же принцип свободы, которого требовал для рели¬
1 Западно-европейская абсолютная монархия». Гл. XIII.
396
гии, для науки, для выражения общественного мнения.
Власть, по его словам, никогда не должна возбуждать пре¬
следований против религии, даже считая ее опасной, и имеет
право карать только за уголовные преступления, обязанные
происхождением какому-либо вероучению. Он не требовал,
однако, отделения церкви от государства, находя правиль¬
ным, чтобы государство оплачивало духовенство всех испо¬
веданий, имеющих многочисленных последователей, подобно
тому, как оно содержит на свой счет большие дороги, лишь
бы при этом не стеснялось право отдельных лиц, кому это
нравится, ходить своими тропинками. В деле воспитания он
требовал полного простора, предоставляя государству лишь
право охраны и надзора, устранения препятствий и проложе¬
ния путей. Особенно горячо отстаивалась Бенжаменом Кон¬
станом свобода печати, как одной из главных гарантий сво¬
боды личности, а для преступлений, совершаемых путем пе¬
чатного слова, он допускал только суд присяжных, как
лучшую гарантию того, чтобы печать, действительно, пользо¬
валась свободой.
Для того, чтобы такая свобода существовала в обществе,
прежде всего, по мнению Бенжамена Констана, люди долж¬
ны отказаться от понятия неограниченной верховной власти.
В этом пункте он особенно резко критиковал «ложную мета¬
физику» Руссо, проповедовавшего «супрематию общей воли
над всякою частною волею»1. «Когда говорят,— писал Бен¬
жамен Констан,— что верховенство народа не ограничимо,
то создают и помещают в человеческом обществе степень
власти, которая слишком обширна сама по себе и которая
есть зло, в чьих бы руках она ни находилась». Он совершен¬
но верно усматривал ошибку людей, вследствие любви к сво¬
боде передававших державному народу неограниченную
власть, в том, что, справедливо негодуя на злоупотребления
властью со стороны немногих или одного, они направляли
это свое негодование против обладателей власти, а не про¬
тив нее самой. «Вместо того, чтобы ее разрушить,— говорит
Бенжамен Констан,— они постарались только ее перемес¬
тить... Есть сторона человеческого бытия, которая, по необ¬
1 См. выше, с. 230—231.
397
ходимости, остается личной (individuelle) и независимой и
которая по праву не подлежит общественной компетенции».
Поэтому у него верховная власть вообще допускается «лишь
в ограниченном и относительном смысле», и «власти должны
быть поставлены границы справедливостью и правами от¬
дельных лиц. Воля целого народа,— прибавляет он,— не
может сделать справедливым то, что несправедливо», и
«представители нации не имеют право делать то, чего не
имеет права делать сама нация». На этой стороне своего уче¬
ния Бенжамен Констан особенно настаивал, надеясь, что в
конце концов его основная мысль сделается общим достояни¬
ем: «раз будет признано, что верховная власть не беспре¬
дельна, т.е. что на земле не существует безграничной влас¬
ти, никто и никогда не станет требовать этой власти».
Итак, индивидуальная свобода — выше всего, а отсюда
отрицание за кем бы то ни было, даже за целым народом,
права на неограниченную власть. Недостаточно было, одна¬
ко, как это признавал сам Бенжамен Констан, провозгласить
принцип, а нужно было еще найти такую организацию влас¬
ти, при которой обладатели ее оставались бы в известных
границах, находя прямо невыгодным для собственной же
своей прочности их переступать. В сущности, в этом пункте
Бенжамен Констан приводит своего читателя к теории Мон¬
тескье о разделении властей, как лучшей гарантии свободы1.
Только теоретик либерализма начала XIX в. насчитывает
уже не три вида власти, как это было у Монтескье, а целых
пять. Такое увеличение числа видов власти произошло пото¬
му, что Бенжамен Констан расчленил исполнительную
власть на два отдельных вида («королевскую» и «исполни¬
тельную») и прибавил ко всему этому еще особый вид влас¬
ти — «муниципальной».
Законодательную власть Бенжамен Констан в своей по¬
литической теории переименовывает в представительную,
причем он стоит за двухпалатную систему, т.е. за существо¬
вание одной палаты из наследственных членов1 2, другой — из
выборных депутатов. Повторяя в этом отношении Монтес¬
1 См выше, с. 222—224.
2 Позднее (в «Мемуарах о ста днях» в 1829 г.) он высказался, впрочем,
о неприменимости этой системы во Франции.
398
кье, он, далее, вносил в свою политическую теорию совер¬
шенно буржуазный оттенок, высказываясь за то, чтобы пра¬
вом избрания представителей пользовались лишь обладатели
земельной и промышленной собственности, которым, по его
мнению, досуг, независимость и образование только и дают
возможность делать хороший выбор представителей. Правда,
он не стоял за слишком высокий имущественный ценз, но
все-таки допускал к представительству лишь таких людей,
которые могли бы обходиться без денежного вознаграждения
(salaire) за свой труд, дабы плата депутатам не сделалась
главной приманкой сама по себе. Так как представительное
собрание должно выражать народные нужды, то необходимо,
чтобы ему принадлежало право законодательной инициати¬
вы. Наконец, помня уроки революции, Бенжамен требовал,
чтобы депутаты не могли быть изгоняемы или исключаемы
из собрания даже при согласном действии всех властей, еще
не узаконяющих своим согласием нарушения судебных га¬
рантий.
Только что было сказано о расчленении у Бенжамена
Констана монархической власти на две: на «власть,— как
сам он выражается,— исполнительную, облеченную положи¬
тельными прерогативами», и «власть королевскую, кото¬
рая,— опять-таки по собственному его выражению,— поко¬
ится на воспоминаниях и религиозных преданиях». Именно,
он находил нужным существование особой силы, устанавли¬
вающей согласие между исполнительной, представительной
и судебной властями, притом находящейся вне этих трех
властей и по отношению к ним занимающей нейтральное по¬
ложение. Эту нейтральную власть он и видел в «особе коро¬
ля, окруженной воспоминаниями и традициями и облеченной
силой общественного мнения», в котором им и усматрива¬
лась «основа политического значения» этой власти. Среди
остальных властей «король занимает нейтральное и посред¬
ствующее положение без всякого прямого интереса расстра¬
ивать равновесие и, наоборот, имея интерес его поддержи¬
вать». Всю разницу между абсолютной и конституционной
монархиями Бенжамен Констан полагал в том, что во второй
принимаются «известные предосторожности, чтобы королев¬
ская власть не могла действовать на другие власти. Права
399
конституционного монарха сводятся к назначению и смеще¬
нию исполнительной власти, к санкционированию постанов¬
лений представительного собрания, к отсрочке и роспуску
собраний, к назначению судей, объявлению войны и заклю¬
чению мира, помилованию преступников». Королевскому
veto Бенжамен Констан, следуя за Монтескье и Мирабо1,
приписывал громадное значение. «Если,— говорит он,— не
положить пределов власти представителей народа, они уже
не защитники свободы, а кандидаты в тираны», и «нация
лишь тогда свободна, когда существует сдержка для ее депу¬
татов». Но королевское veto может иметь силу только по от¬
ношению к общей тенденции собрания. Король может его
распустить, но под условием новых выборов; и в данном слу¬
чае происходит лишь апелляция к правам народа во имя его
интересов, конечно, под условием свободы выборов, ибо без
нее нет и представительной системы.
Признавая вместе с английским государственным правом
безответственность монарха, Бенжамен Констан передавал
исполнительную власть ответственным министрам, распро¬
страняя принцип ответственности и на всех других агентов
администрации, что, по его словам, особенно нужно было
иметь в виду во Франции. За министрами он признавал тоже
право законодательной инициативы, ибо у правительства
есть свои нужды, и без такой инициативы они были бы раба¬
ми. В особенности он настаивал на том, что «министры
могут быть членами представительных собраний, и члены
этих собраний могут делаться министрами, подчиняясь пере¬
избранию»1 2, т.е., говоря другими словами, был сторонником
парламентарного министерства. В этой системе он видел
большие выгоды и даже высказывал ту мысль, что лишь она
и сохранила английскую конституцию. «Если члены предста¬
вительных собраний,— говорит он,— не будут иметь воз¬
можности участвовать в правительстве как министры, нужно
опасаться, чтобы они не стали смотреть на правительство
как на своего врага: соединяя лиц, но не переставая разли¬
чать власти, устанавливают гармоническое правление, вмес¬
то того чтобы создавать два враждебных лагеря».
1 См. выше, с. 226 и 308.
2 О значении переизбрания см. выше, с. 187—188.
400
Что касается судебной власти, то Бенжамен Констан тре¬
бовал ее независимости и рассмотрения всех уголовных дел,
не исключая и дел печати, только судом присяжных.
Важную особенность политической теории Бенжамена
Констана составляет указание на необходимость местного
самоуправления: это-то и есть его «муниципальная» власть.
Монтескье о ней молчал, требовали самоуправления в доре¬
волюционной Франции д’Аржансон и Тюрго1, и Конституция
1791 г. думала ее осуществить своею административною сис¬
темою1 2. Не это, однако, утвердилось во Франции, а самая
страшная бюрократическая централизация. Любопытно, что
во Франции за нее в эпоху Реставрации ухватилась либе¬
ральная буржуазия, опасаясь, что самоуправление послужит
только на пользу представителям крупного землевладения и
реакции. Аналогичное отношение к централизации продол¬
жало существовать и в эпоху Июльской монархии, и, напри¬
мер, Тьер искренне был убежден в том, что это — такая сис¬
тема, которой должна завидовать вся Европа. Давая место
муниципальной власти в своей теории, Бенжамен Констан
делал только логический вывод из своего основного принци¬
па свободы для всех и во всем.
За установленными конституционными властями во всей
их совокупности Бенжамен Констан не признавал той деспо¬
тической власти, какую Блэкстон приписывал английскому
парламенту3. Конституция должна была стоять выше консти¬
туционных властей, которые сами существуют только в силу
конституции. «Во время нашей революции,— говорит он,—
наши правительства часто высказывали притязание на право
нарушать конституцию ради ее спасения», но конституцион¬
ное правительство тотчас же перестает существовать, как
только перестает существовать конституция, а ее более нет,
раз она нарушена. Конституционными законами, в отличие от
обыкновенных, или простых, он называл те, в силу которых
существуют сами власти, находя, однако, нужным, чтобы ус¬
тановление подробностей управления совершалось свобод¬
ным действием самих властей, т.е. чтобы конституция огра¬
1 См. выше, с. 237—239.
- См. выше, с. 309—310.
3 См. выше, с. 196—197.
401
ничивалась только самыми необходимыми постановлениями
и не заключала в себе мелочей, которые вечно потом наруша¬
лись бы. «Конституции, по мнению Бенжамена Констана,
редко создаются волей людей», ибо «их создает время, и они
входят в жизнь постепенно и незаметным образом». Указы¬
вая на это, он, впрочем, оговаривался, что бывают обстоя¬
тельства,— и Франция именно находилась в подобном поло¬
жении в 1814 г.,— которые делают неизбежным создание
конституции, но и в подобного рода случаях он рекомендовал
ограничиваться самым необходимым и существенным, предо¬
ставляя выработку деталей времени и жизненной практике
народа, лишь бы не нарушались принципы личной неприкос¬
новенности, свободного проявления мысли, народного пред¬
ставительства и независимости судебной власти.
Издавая незадолго до своей смерти сборник статей под
заглавием «Melanges de litterature et de politique» (1829),
Бенжамен Констан в полном соответствии с фактической ис¬
тиной писал, что «целые сорок лет защищал одно и то же, а
именно — свободу, свободу во всем: в религии, в филосо¬
фии, в литературе, в промышленности, в политике», понимая
свободу как «торжество личности над властью, желающей
управлять посредством насилия, и над массами, предъявля¬
ющими со стороны большинства право подчинения себе
меньшинства». Но в этой формулировке именно и заключа¬
лась основная идея чистого либерализма.
Другим ярким и популярным политическим писателем
рассматриваемой эпохи был Иеремия Бентам, в котором мы
должны признать главного идеолога демократической партии
в Англии. Его сочинения переводились на французский
язык, что особенно способствовало их распространению и
вне родины их автора.
Бентам выступил на литературное поприще еще в 1776 г.
с анонимным «Fragment of governement», где подверг доволь¬
но-таки едкой критике сочинение Блэкстона о «счастливой
конституции» Англии, а потом, в 1780 г., он изложил основы
своего нравственного и общественного миросозерцания во
«Введении к основам морали и законодательства» (Introduc¬
tion of moral and legislation). Французская революция заста¬
вила Бентама поднять целый ряд вопросов, разрешением ко¬
402
торых он занялся в таких сочинениях, как «Опыт о полити¬
ческой тактике» (Essay on political tactics) и особый труд, по¬
священный организации во Франции судебной власти (On
the cod for the organisation of the judicial establishment of
France), за что Законодательное собрание дало ему почетное
право французского гражданства. На родине в это время он
оставался сравнительно малоизвестным и не пользовался
большим влиянием, тогда как на материке, благодаря фран¬
цузским переводам его сочинений, сделанным Дюмоном, он
приобрел громадную популярность (между прочим, и в рус¬
ском обществе при Александре I).
Исходя, как и громадное большинство политических пи¬
сателей XVIII в. из рационалистических оснований, Бентам
отвергал, однако, учение Руссо с его идеалистическим прин¬
ципом естественного права, заменив последний реалистичес¬
ким принципом общей пользы, который он заимствовал у
одного из французских же «философов» XVIII в., Гельвеция,
автора книги «De 1’esprit» (1758). Принципиальный враг вся¬
кой метафизики, он считал идею естественного права совер¬
шенно ложной и, вдобавок, вредной. С этой точки зрения он
даже подверг, в своих «Анархических софизмах», весьма су¬
ровой критике Декларацию прав человека и гражданина, го¬
воря, что никогда никаких таких прав не существовало, что
они несовместимы ни с каким государственным устройством,
что требование их равносильно проведению в жизнь анархи¬
ческих стремлений и что признание их могло бы только
сбить с толку и законодательную, и исполнительную власть.
Собственная философия Бентама вытекала из того положе¬
ния, что руководящие мотивы человеческой деятельности
следует искать в удовольствии и страдании, в стремлении
людей к первому, в отвращении их от второго. «Природа,—
писал Бентам,— поставила человека под власть удовольст¬
вия и страдания. Им мы обязаны всеми нашими понятиями;
к ним мы относим все наши суждения, все действия нашей
жизни. Эти вечные и неодолимые чувства должны быть глав¬
ным предметом моралиста и законодателя. Начало пользы
все подчиняет этим двум побуждениям». Известно, что в ис¬
тории теории нравственности Бентам прославился как осно¬
ватель утилитаризма, учения, сводящего моральное к полез¬
403
ному: этот же самый принцип пользы он положил и в основу
своего общественного миросозерцания. «Общее счастье,—
признавал он,— должно быть целью законодателя; общая
польза должна быть основанием суждений о законодательст¬
ве». Другими словами, он находил, что действие должно
«считаться хорошим или дурным и заслуживать похвалы или
порицания соразмерно с его стремлением увеличить или
уменьшить сумму общественного счастья». С течением вре¬
мени слишком неопределенное и растяжимое понятие общей
пользы Бентам заменил более точной формулой «наибольше¬
го счастья наибольшего количества людей» или, еще позд¬
нее, принципом максимации счастья, т.е. доведения его до
высшей степени где бы то ни было и когда бы то ни было.
Этот бентамовский принцип «наибольшего счастья наи¬
большего количества людей» по существу своему глубоко де¬
мократичен. Под влиянием его разработки сам Бентам дол¬
жен был прийти к демократическому выводу, который он и
сделал в своих, изданных в 1882 г., «Руководящих началах
для конституционного кодекса, приложимого ко всякому го¬
сударству». Основная мысль этого трактата явствует из сле¬
дующего заявления самого автора: «Числительный алфавит
служил мне руководителем, и им я измерял ту степень по¬
кровительства, которую мой кодекс оказывает людям. Мне
показалось, что два человека имеют вдвое более права на
это покровительство, чем один, три — втрое, четыре — вчет¬
веро и т. д. Отсюда я заключил, что главным предметом моей
заботы должны быть масса граждан и безопасность и благо¬
состояние целого народа». Конечно, это была чисто демокра¬
тическая идея, но из принципа тем большего оказывания по¬
кровительства, чем на большее количество лиц оно может
распространиться, Бентам, разделяя в этом отношении воз¬
зрения других либералов эпохи,— отнюдь не делал вывода в
смысле необходимости государственного вмешательства в
экономические отношения граждан. Благотворительные ме¬
роприятия казались ему обложением труда в пользу лени,
вообще же он разделял ходячий в то время взгляд, что лич¬
ный интерес лучше всего может регулировать — ко всеобще¬
му благополучию — все отношения экономического харак¬
тера.
404
Каждый человек, учил Бентам, стремится к личному счас¬
тью, и потому главный предмет заботы человека — это он
сам, вследствие чего собственный интерес для него важнее
каких бы то ни было других интересов. Это, по мнению Бен¬
тама, отнюдь не может препятствовать добродетели, ибо,
спрашивает он, что такое общее благо, как не простая сумма
индивидуальных благ? Человек служит другому человеку
лишь постольку, поскольку находит в этом выгоду для себя, и
есть масса случаев, где людская солидарность сама по себе
выгодна для всех. Единственным компетентным судьей своей
собственной пользы может быть только сам человек, а пото¬
му и следует предоставить человеку, достигшему известного
возраста и находящемуся в здравом уме, свободу суждения и
действия во всех вопросах, касающихся его собственной
пользы. Эти общие соображения о невмешательстве государ¬
ства во взаимные отношения граждан Бентам развил в при¬
менении к денежному росту, запрещавшемуся старым зако¬
нодательством, написав в защиту его особое сочинение (De¬
fence of usury).
Как теоретик демократического государства, Бентам
резко отличался от Руссо не только тем, что отрицал идею
естественного права и во главу угла ставил сохранение наи¬
большей индивидуальной свободы, но и тем, что был защит¬
ником представительной системы. «Везде,— находил он,—
за исключением хорошо устроенной представительной демо¬
кратии, немногие правящие и имеющие влияние суть враги
многих, состоящих в подчинении, враги в мыслях так же,
как и в действиях. И по самой природе человека,— прибав¬
лял Бентам,— пока правительство, каково бы оно ни было,
не уступит место представительной демократии, они оста¬
нутся вечными и непримиримыми врагами». Признавая вер¬
ховенство за народом и потому отрицая разделение властей,
только ограничивающее верховную власть народа, которая
притом и не имеет прямого отношения к наибольшему счас¬
тью наибольшего количества людей,— Бентам оставлял не¬
посредственно в руках народа лишь учредительную власть,
дабы все остальное делалось посредством поверенных наро¬
да. Выборы должны были быть, по его теории, всеобщими,
тайными, для всех равными и происходить ежегодно, причем
Бентам не находил никаких оснований, кроме предрассудка,
405
лишать избирательных прав и женский пол, тем более, что,
быть может, женщины нуждаются еще в большей защите,
чем мужчины. В этом демократическом направлении он аги¬
тировал и за парламентскую реформу. Он вооружался и про¬
тив двухпалатной системы, находя, что собрание, выбирае¬
мое и сменяемое большинством граждан, не должно встре¬
чать помехи со стороны собрания, не зависящего от этого
большинства. Такой же радикальный вывод делался Бента¬
мом и по отношению к королевской власти.
Нет надобности долго останавливаться на выяснении раз¬
ницы между взглядами Бенжамена Констана и Бентама.
Если грубо подвести политические принципы, высказанные
обоими писателями, под категории «свободы» и «равенства»,
то у первого из них мы найдем наибольшее количество аргу¬
ментов в пользу свободы, у другого — в пользу равенства.
Мы увидим еще, что во Франции сразу явилось несколько
демократических писателей, которые готовы были во имя ра¬
венства жертвовать свободой; конечно, Бентам был далек от
чего бы то ни было подобного, да и странно было бы в Анг¬
лии встретить со стороны какого-либо видного деятеля анти-
индивидуалистическую проповедь. Напротив, Бентам был
типичнейшим индивидуалистом и в морали, и в политике, и
в экономике, выводя всю нравственность из стремления че¬
ловека к личному счастью, отрицая государственное вмеша¬
тельство в частную жизнь, а с нею и в экономическую дея¬
тельность общества и защищая как полную свободу и непри¬
косновенность частной собственности, так и право каждого
беспрепятственно осуществлять свой хозяйственный инте¬
рес. В последнем отношении характерно для Бентама и то,
что он написал особый трактат в защиту отдачи денег в рост.
С глубоким индивидуализмом Бентам соединял широкий де¬
мократизм, составлявший его отличительную черту в эпоху,
когда с точки зрения свободы другие политические писатели
относились к демократии недоверчиво. Мы уже знаем, чем
вызвано было это недоверие во Франции1, и оно-то отрази¬
лось на политической теории Бенжамена Констана, как
друга свободы, боявшегося, что народные массы, не дорожа
1 См. выше, с. 286, 381—382 и др.
406
ею, не сумеют ее защищать и даже, в случае чего, готовы
будут принести ее в жертву. Конечно, у многих представите¬
лей французского либерализма, в этом отношении стоявших
на точке зрения английских вигов, недоверие к демократии
шло и из другого источника, т.е. из чисто классового чувст¬
ва, подсказывавшего им желание не делиться властью с об¬
щественными элементами, у которых были противополож¬
ные социально-экономические интересы, но не у чистых
идеологов либерализма, не у искренних друзей свободы. Во¬
обще они видели, что далеко не всегда свобода держится ра¬
венством и равенство не всегда влечет за собой свободу, что,
напротив, очень часто при свободе нет равенства, как при
равенстве нет свободы, и что, следовательно, свобода и ра¬
венство были как бы несовместимы, а потому между ними
приходилось выбирать. Главным аргументом такого понима¬
ния взаимных отношений свободы и равенства была ссылка
на демагогическую диктатуру якобинцев и на демократичес¬
кий цезаризм Наполеона, но против этого взгляда зато гово¬
рила вся политическая жизнь Соединенных Штатов Север¬
ной Америки, где не только уживались между собой, но и
друг друга поддерживали величайшая свобода с величайшим
равенством.
Среди молодого поколения, едва достигшего гражданско¬
го совершеннолетия в последние годы Реставрации, был один
будущий писатель, публицист и историк, который нарочно
предпринял в тридцатых годах путешествие в Соединенные
Штаты, чтобы на месте изучить, как происходит там это соче¬
тание свободы и равенства, казавшееся многим его современ¬
никам неосуществимым. Это был Алексис Токвиль, с моло¬
дых лет до конца жизни остававшийся прежде всего верным
другом свободы, именно той личной свободы, которая была
исходным пунктом всего политического учения либералов.
Человек аристократического происхождения и воспитания,
он тем менее был склонен к какому бы то ни было демокра¬
тизму, но вместе с тем он видел, что демократия представля¬
ет собою историческую неизбежность, и потому его сильно
волновал вопрос о судьбе свободы в будущем демократичес¬
ком государстве. Он и поехал в Америку, чтобы изучить та¬
мошнюю свободную демократию, тамошнюю демократичес¬
кую свободу, сочетание широкой личной независимости с
407
широким политическим равенством, даже с народовластием,
признававшимся либералами его родины страшной опаснос¬
тью для свободы. Результатом этой поездки Токвиля была его
знаменитая книга «Демократия в Америке», сделавшая свое¬
го автора одним из авторитетов в области политики для его
современников.
Токвиль указывал в «Демократии в Америке»1 на «вели¬
кий демократический переворот, совершающийся между
нами», называя его «самым непрерывным и постоянным из
фактов, известных в истории». «Можно ли думать,— спра¬
шивает он,— что, разрушивши феодальный строй и победив¬
ши королей, демократия отступит перед буржуазией и бога¬
тым классом?» Конечно, нет, и, по мнению Токвиля, люди,
понимающие неизбежность демократии, обязаны заранее по¬
заботиться о том, чтобы надлежащим образом направить это
движение для устранения заключающихся в нем опасностей.
«Демократическая революция,— говорит он,— произошла в
составе общества, а между тем ни в законах, ни в понятиях,
ни в нравах и обычаях не произошло перемены, необходимой
для того, чтобы сделать эту революцию полезной». Не счи¬
тая себя противником этого переворота, он предоставлял го¬
ворить о приносимых им благах другим, взяв на себя рас¬
смотрение опасностей, сопряженных с торжеством демокра¬
тии над ее врагами. Для современных европейских наций
Токвиль считал возможными в будущем «или демократичес¬
кую свободу, или тиранию цезарей», и в последней для него
заключалась великая опасность, относительно которой он и
предостерегал общество.
По его мнению, не только лучшим, но прямо единствен¬
ным средством быть свободными является «постепенное раз¬
витие демократических учреждений и нравов». Если при
общем стремлении к равенству «скоро не будет ничего сред¬
него между господством демократии и владычеством одного»,
то «не лучше ли предоставить уравнивать себя свободе, чем
деспоту? Я предвижу,— прибавляет Токвиль,— что если нам
не удастся основать у себя мирное господство большинства,
мы рано или поздно придем к неограниченному господству
1 Рус. пер. 1897 г. Большие выдержки в гл. XII 5-го тома «Истории За¬
падной Европы».
408
одного». Токвиля пугало то явление, что в европейских госу¬
дарствах происходило усиление государственной власти,
хотя бы сами правительства при этом становились менее
прочными. Пока демократическая революция боролась со
старым порядком, она была сильно проникнута духом незави¬
симости, но по мере того, как победа равенства делалась
более полной, люди усиливали и централизовали обществен¬
ную власть: «они хотели быть свободными для того, чтобы
сделаться равными, и по мере того, как равенство все более
утверждалось посредством свободы, оно же затрудняло для
них пользование свободою». История Франции конца XVIII и
начала XIX в. показала миру пример «и того, каким способом
приобретается независимость, и того, как она теряется». Ток¬
виль поэтому выражал сильное опасение, что «когда кончат¬
ся эти волнения, колеблющие троны, верховные правители
окажутся еще сильнее, чем они были доселе». Дело в том, что
демократические учреждения сами по себе далеко не являют¬
ся гарантией политической свободы, если с ними не соедине¬
ны весьма важные условия, которые только и создают и под¬
держивают свободу при каком бы то ни было строе. У себя на
родине Токвиль не находил этих условий, но зато нашел их в
Северной Америке, демократию которой описал в своей
книге. Одним из главных тезисов этого труда и было призна¬
ние того, что понятия равенства и свободы не совпадают и
что потому демократическое равенство во власти отнюдь не
есть еще истинная основа политической свободы1. Для того,
чтобы свобода и равенство соприкасались и сливались воеди¬
но, нужны особые условия, которые парализовали бы дейст¬
вие причин, во все времена побуждающих людей ставить ра¬
венство выше свободы, и действие причины, особенно обна¬
руживающейся в наше время, когда люди, разрушив старое
неравенство, «бросаются на равенство, как на добычу, и при¬
вязываются к нему, как к сокровищу, у них теперь отнимае¬
мому». Своих современников Токвиль характеризовал как
людей, желающих равенства при свободе, но готовых его
иметь и в рабстве, раз желание их неосуществимо.
1 См. различие у Монтескье между властью народа и свободой народа
(с. 223).
409
Самым важным условием для сочетания демократическо¬
го равенства с политической свободой Токвиль считал в Аме¬
рике отсутствие централизации. Он был принципиальным
противником централизации, господствовавшей на его роди¬
не. «Между всеми видами свободы,— говорит он,— свобода
общины, так трудно устанавливаемая, есть в то же время и
наиболее подверженная вмешательству власти. Предостав¬
ленные самим себе, общинные учреждения совершенно не
могли бы бороться с сильным и предприимчивым правитель¬
ством. Чтобы успешно защищаться, им необходимо достичь
полного развития и войти в народные понятия и привычки».
Отсюда он делает тот вывод, что общинную свободу легко
уничтожить, пока она не вошла в нравы, но, оговаривается
Токвиль, «войти в нравы она может лишь тогда, когда она
уже давно существовала в законах». Он готов был допустить,
что «без общинных учреждений нация может дать себе пра¬
вительство, но в ней не будет духа свободы», и «деспотизм,
вогнанный внутрь общественного организма, рано или поздно
проявится наружу». Что касается до происхождения общин¬
ной свободы в Америке, то Токвиль видел его в принятом
этой страной догмате народовластия, но совсем не в том его
понимании, какое было у Руссо. Только в том, по его словам,
что касается взаимных отношений граждан, отдельный граж¬
данин становится в положение подданного, во всем же ос¬
тальном, что касается только его самого, он остается господи¬
ном. «Каждый отдельный человек есть лучший и единствен¬
ный судья своих частных интересов», и «общество лишь тогда
имеет право направлять его действия, когда от этих действий
оно чувствует для себя ущерб или когда оно имеет нужду в
его помощи». Это рассуждение о свободе отдельного гражда¬
нина Токвиль применял и к общине, как к цельной единице,
взятой в ее отношении к центральному правительству. Сво¬
бодная общинная жизнь — лучшая школа политической сво¬
боды, это тоже был один из основных тезисов Токвиля.
Кроме централизации, свободе в демократиях грозит гос¬
подство большинства, вне которого, однако, «в демократиях
нет ничего устойчивого». Сам Токвиль считал «нечестным и
отвратительным то правило, что в деле управления большин¬
ство может делать все, что вздумается», и однако, вместе с
тем он видел в воле большинства источник всякой власти.
410
Не веря в т. н. смешанное правление и потому полагая, что
верховная власть должна же где-нибудь пребывать, он нахо¬
дил весьма опасным для свободы, когда эта власть не встре¬
чает перед собою никаких препятствий, которые могли бы
задержать ее ход и дать ей время умерить самоё себя. Все¬
могущество казалось Токвилю по существу своему «делом
нехорошим и опасным». Он, по собственным его словам, не
находил «на земле такой власти,— как бы она ни была до¬
стойна уважения сама по себе и какими бы священными пра¬
вами она ни была облечена»,— которой бы он «пожелал
предоставить возможность действовать бесконтрольно и гос¬
подствовать беспрепятственно», будет ли то народ или ко¬
роль, демократия или аристократия, ибо в такой власти —
«зародыш тирании». Общинные учреждения умеряют деспо¬
тизм большинства, давая в то же время людям склонность к
свободе и умение быть свободными. Кроме этого условия,
поддерживающего свободу в американской демократии, Ток¬
виль указывал на ее федеративную форму и на своеобразное
устройство в ней судебной власти1.
Одну из опасностей для свободы в демократиях Токвиль
видел еще в воинственном настроении, которое ими овладе¬
вает. Он признавал, что сами по себе демократические наро¬
ды хотят мира, но не то думал он о демократических армиях,
стремящихся к войне. «Военные перевороты,— говорит Ток¬
виль,— почти никогда не бывают страшны для аристокра¬
тий, но демократическим народам всегда приходится их опа¬
саться».
Как одно из частных мнений автора «Демократии в Аме¬
рике», отметим его опасения, как бы крупная промышлен¬
ность, концентрируя рабочий класс, не повлекла за собой та¬
кого правительственного над ним надзора, который только
чрезмерно расширит сферу деятельности правительства. С
другой стороны, развитие промышленности требует построй¬
ки и улучшения дорог, каналов, портов, а все это — только
новые поводы для государства расширять сферу своей дея¬
тельности, перспектива, которая заставляла Токвиля и тут
опасаться за свободу.
1 См. выше, с. 264—266.
411
Нельзя не прибавить, что многие опасения, высказанные
Токвилем во времена Июльской монархии, сбылись после ре¬
волюции 1848 г., когда «демократическая свобода» Второй
республики уступила место «тирании цезаря» в лице Напо¬
леона III, обстоятельство, которое заставило Токвиля напи¬
сать одно из глубокомысленнейших исторических сочинений
XIX в., знаменитую книгу о «Старом порядке и революции»:
в ней ставится вопрос, почему французы не приобрели сво¬
боды, и решается этот вопрос в том смысле, что старый по¬
рядок мог воспитать в них только чувство равенства, но не
мог создать в них ни настроений, ни привычек, необходимых
для политической свободы.
Токвиль принадлежал уже к тому поколению, которому
пришлось действовать после Июльской революции, но его ос¬
новные взгляды стоят в тесной связи со всеми главными
идеями и опасениями либерализма еще двадцатых годов
XIX в. Возвращаясь к этому направлению, как оно сложи¬
лось к концу эпохи Реставрации, мы должны теперь дать
общую характеристику, рядом с политическим либерализ¬
мом, и либерализма экономического. Вообще в развитии
идеи личной свободы замечается некоторая последователь¬
ность и преемственность сфер, по отношению к которым про¬
возглашался и утверждался принцип свободы. Ранее всего
это была сфера религии, и личная свобода мыслилась тогда,
главным образом, как свобода совести1. В эпоху Декларации
прав человека и гражданина во Франции, а в Америке и
раньше того, была провозглашена и свобода личности по от¬
ношению к государству. Власть, вмешательству которой был
поставлен предел по отношению к вере, должна была при¬
знать за личностью и другие права, ограждавшие ее от тира¬
нии и произвола. Одним из частных случаев этого невмеша¬
тельства было то, которое должно было простираться и на
область экономических отношений. В двадцатых и тридца¬
тых годах XIX в. особенно энергично велась проповедь про¬
мышленной свободы, свободной торговли, правительственно¬
го невмешательства в хозяйственную жизнь населения, и это
был специально экономический либерализм, который мы на¬
1 См. выше, с. 147—148, 209, 253 и др.
412
ходим одинаково и у таких политических писателен, как
Бенжамен Констан или Бентам, и у современных им эконо¬
мистов. Политический и экономический либерализм так
тесно переплетались один с другим, что когда против про¬
мышленной свободы началась реакция, то со стороны ее про¬
тивников нерасположение к индивидуализму стало перено¬
ситься из экономической сферы, где оно зародилось, и в
сферу политическую, что и привело к некоторым учениям
эгалитаризма, усматривавшим в личной свободе источник
чуть не всякого общественного зла. Настоящую главу мы и
закончим рассмотрением экономического либерализма.
Мы видели1, что уже физиократы в своей оппозиции про¬
тив устарелых экономических форм, поддерживавшихся за¬
конодательством, и против правительственной опеки, соеди¬
ненной с мелочным вмешательством и безграничным произ¬
волом, проповедовали идею «естественного порядка»
экономической жизни, устанавливаемого «властью природы»,
ожидая от господства этого естественного порядка гармонии
интересов. Основатель классической школы политической
экономии, Адам Смит, находившийся под весьма сильным
влиянием многих физиократических взглядов, в своем
«Опыте о богатстве народов» (1776) стоял на той же точке
зрения экономической свободы. Если в своей «Теории нрав¬
ственных чувств» (1759) он выводил мораль из симпатии, т.е.
из любви к ближнему, столь противоположной эгоизму, то
для объяснения хозяйственной деятельности человека он как
раз брал себялюбие человека за исходный пункт своих рас-
суждений, ибо вся хозяйственная деятельность личности,
действительно, прежде всего направляется стремлением к
материальному благосостоянию. Усвоив ходячее в XVIII в.
представление о мудрости природы, невидимой рукой направ¬
ляющей всех к благу, лишь бы своим неумелым вмешательст¬
вом человек его не портил, Адам Смит рисовал себе весь мир
народного хозяйства как основанный на некотором внутрен¬
нем порядке, который сам собою, без вмешательства государ¬
ственной власти, создает гармонию между усилиями отдель¬
ных лиц, раз им только предоставлена свобода беспрепятст¬
венно проявлять свои стремления и достигать своих целей.
1 См. выше, с. 242 и след.
413
По его представлению, мудрая природа вкладывает в каждое
человеческое существо стремление к улучшению своего ма¬
териального быта, вследствие чего в своей хозяйственной
жизни люди прежде всего добиваются выгоды, т.е. наиболь¬
ших результатов при наименьшей затрате труда и средств.
Сам человек — наилучший судья того, что ему выгодно, а по¬
тому какая бы то ни было внешняя регламентация его дея¬
тельности излишня. Поведение человека, руководимое хозяй¬
ственным расчетом, по мнению Адама Смита, выгодно и для
всего общества, ибо та же «невидимая рука» наилучшим об¬
разом согласует интересы отдельных лиц и создает из види¬
мой борьбы этих интересов действительную их гармонию.
Каждый человек лучше всякого законодателя знает, что ему
нужно, вследствие чего государственное вмешательство ока¬
зывается или бесполезным, или вредным.
Такова была теория, в практической же своей экономике
Адам Смит принимал во внимание интересы морали, воспита¬
ния, политики и т. п., тогда как многие его последователи
придали безусловное значение, какого у Адама Смита совсем
не было, положениям, будто хозяйственный интерес есть
единственный и исключительный мотив человеческой дея¬
тельности и будто безграничная хозяйственная свобода чело¬
века есть единственное и исключительное средство бороться
с бедствиями, удручающими человечество в его материаль¬
ной жизни. Эти положения поддерживались, однако, даже
тогда, когда в теории естественной гармонии интересов про¬
биты были бреши. Одна из них сделана была еще в 1798 г.
«Опытом о народонаселении» Мальтуса, написанным в опро¬
вержение «Исследования о политической справедливости»
(1793) Годвина, находившего причину материальных бедст¬
вий в дурном устройстве общества, при котором материаль¬
ные блага неправильно распределяются. Мальтус возражал в
том смысле, что дело тут не в дурном общественном устрой¬
стве, а в законе природы, с которым ничего не поделаешь:
закон этот в том, что народонаселение растет в геометричес¬
кой прогрессии, а средства для существования — только в
арифметической. Другую брешь в теории гармонии интере¬
сов пробил Рикардо своим сочинением «Принципы полити¬
ческой экономии и налогов», где формулировал свой «желез¬
ный закон заработной платы»: каждый продукт, являющийся
414
результатом затраты капитала и труда, разделяется между
представителями того и другого таким образом, что чем мень¬
ше получает один, тем больше остается на долю другого, а
потому раз существует известная степень производительнос¬
ти труда, прибыль капиталиста ничем уменьшена быть не
может, кроме одного только увеличения рабочей платы, как,
с другой стороны, нет никаких средств повысить прибыль, по¬
мимо понижения рабочей платы. Оба «закона», т.е. и «закон»
Мальтуса, и «закон» Рикардо, разрушали теорию гармонии
интересов, но это не оказывало никакого влияния на принцип
невмешательства. Напротив, для последнего усматривалось
новое основание: против законов природы ничего не подела¬
ешь. Рикардо даже по-прежнему продолжал утверждать, что
преследование индивидуальной пользы удивительно как со¬
впадает с пользой всех. Но особенно обобщил и возвел в ос¬
новной принцип идею невмешательства французский после¬
дователь английской школы Жан-Батист Сэй, автор «Тракта¬
та политической экономии» (1803) и «Полного курса
практической политической экономии» (1828). В Англии
около того же времени образовалась целая школа политичес¬
кой экономии, получившая название «манчестерской», кото¬
рая прямо сделала из идеи государственного невмешательст¬
ва в экономическую деятельность свой главный и основной
догмат.
Политические писатели эпохи разделяли подобные воз¬
зрения, ставя, как мы видели1, в перечислении свобод, рядом
со свободой совести, мысли, печати и т. п., и свободу про¬
мышленности. В дополнение к тому, что у нас уже было при¬
ведено по этому поводу из взглядов Бенжамена Констана,
приведем еще некоторые его соображения.
Мы уже знаем, с какой точки зрения Бенжамен Констан
восставал против всяких запрещений и монополий (между
прочим, и цеховых), равно как против всяких поощрений, на¬
ходя их несправедливыми и нелепыми, так как именно они
создают препятствия для свободной конкуренции, этого наи¬
более действительного средства совершенствования всех
производств. Бенжамен Констан высказывался и против рег¬
ламентации заработной платы, которая в былые времена
1 См. выше, с. 396.
415
всегда имела в виду ее понижение. «Не думайте,— говорит
он,— будто установление заработной платы нужно для того,
чтобы подавлять чрезмерную требовательность работников и
вздорожание рабочих рук. Бедность имеет очень скромные
желания. Разве простой голод не заставляет рабочего, оста¬
вив в стороне всякие рассуждения о своих правах, продавать
свое время и свои силы ниже действительной их стоимости?
К чему регламентация, когда сама природа вещей устанавли¬
вает закон без каких бы то ни было прижимок и насилия?» С
точки зрения интересов потребителей она тоже не нужна:
«между публикой и рабочим существует безжалостный класс
хозяев. Насколько лишь возможно, он дает наименьшую
плату и стремится получать как можно больше, извлекая
одновременно выгоду и из нужд рабочего класса, и из потреб¬
ностей зажиточной части общества. Есть вечная причина
равновесия между ценой и стоимостью труда, причина, дей¬
ствующая без принуждения и так, чтобы все расчеты были
благоразумны и все интересы удовлетворены. Эта причина
заключается в конкуренции, а ее-то и отвергают». В числе ар¬
гументов против поощрений Бенжамен Констан указывал на
то, что они убивают предприимчивость населения и заставля¬
ют его слишком полагаться на правительственную помощь.
Каждый лучше других знает собственный свой интерес. «Ис¬
тинное поощрение для всех родов труда заключается в по¬
требности, какую в нем чувствуют. Достаточно одной свобо¬
ды, чтобы поддерживать их все в спасительной и надлежащей
пропорции». По мнению Бенжамена Констана, писатели, ука¬
зывавшие на бедственное положение трудящихся классов об¬
щества при произвольных правительствах, напрасно думали,
что прямым действием власти можно было бы облегчить их
положение: причина бедствия — в дурном политическом уст¬
ройстве, лекарство — только в свободе и справедливости.
Это было искреннее мнение французского либерала, ду¬
мавшего, что и против экономических неустройств общества
лучшее лекарство — все та же свобода, «свобода во всем»,
как выражается Бенжамен Констан в другом месте1. Во вся¬
ком случае не классовая точка зрения руководила здесь
идеологом либеральной партии: защитник односторонних ин¬
1 См. выше, с. 398.
416
тересов буржуазии не говорил бы о «безжалостном классе
хозяев» и не стал бы, как мы это видели в другом месте1, вы¬
сказывать опасений по поводу специального союза прави¬
тельства с промышленными классами, готовыми ради мате¬
риальных выгод продать и свободу, и справедливость.
С другой стороны, однако, принцип невмешательства в
экономическую жизнь в своем практическом применении к
жизни оказался в высшей степени выгодным для буржуазии,
так как невмешательство государства в эту сферу было рав¬
носильно предоставлению капиталу права эксплуатировать
труд рабочего без каких бы то ни было стеснений, на полной
своей воле1 2. Буржуазия сразу поняла выгодность для ее
классовых интересов проповеди промышленной свободы, и
отсюда «манчестерская школа» политической экономии весь¬
ма быстро сделалась популярной в обществе. Можно даже
сказать, что из двух либерализмов — политического и эконо¬
мического — особенным расположением в известных кругах
пользовался именно последний, и в политике этих кругов ин¬
тересы пошли, собственно говоря, впереди принципов.
В Англии 1820 г. был временем начала наиболее сильной
и горячей агитации в пользу свободной торговли3, и с этого
же момента, по отзыву самих экономистов, их наука, интере¬
совавшая прежде только «философов», стала распростра¬
няться в широких общественных кругах и претендовать на
заведование общественными делами и руководительство
самим законодательством4. Своей политической властью, ос¬
новывавшейся на цензовом избирательном праве, промыш¬
ленная буржуазия и пользовалась потом для законодательно¬
го проведения мер, бывших выгодными для ее классовых ин¬
тересов, а потому часто вредных для народных масс. Быть
1 См. выше, с. 397.
2 См. ниже, в гл. XVII.
3 Free trade, откуда «фритредер», защитник невмешательства государ¬
ства в экономическую жизнь.
4 Современники сами отмечают эту перемену в обществе в отношении
к сочинениям экономистов, что впоследствии было отмечено, между про¬
чим, и таким экономистом, как Джон Стюарт Милль. С 1822 г. фритредер¬
ская агитация в Англии усилилась, причем, кроме теоретических соображе¬
ний, ссылались и на практические требования английской промышленнос¬
ти.
417
полными господами положения мешала либеральной буржуа¬
зии реакция, но Июльская революция 1830 г. во Франции и
парламентская реформа 1832 г. в Англии, в обеих этих стра¬
нах, но в особенности в первой, широко открыли двери перед
политическим преобладанием буржуазии и перед ее полити¬
кой в духе экономического либерализма.
ГЛАВА XV
Революционные движения 1830 года
Оживление либерализма в конце двадцатых годов XIX в.— Июльская
революция во Франции.— Изменения во французской конституцион¬
ной хартии.— Общее значение этого переворота.— Отпадение Бель¬
гии от Нидерландского королевства.— Бельгийская конституция.—
Революционные движения в Германии и в Италии.— Новые конститу¬
ции в первой из этих стран.— Польское восстание 1830 г. и отмена
конституции в Польше.— Влияние Июльской революции на Англию.—
Проведение первой парламентской реформы в Англии и ее следствия.—
Конституционный вопрос в тридцатых и сороковых годах XIX в.
Вторая половина двадцатых годов,— по крайней мере, в
некоторых странах и в некоторых отношениях,— характери¬
зуется ослаблением реакции и даже кое-какими успехами
либерализма. Веронский конгресс и подавление испанской
революции французскими войсками были последними прояв¬
лениями реакционной политики Священного союза. Сама эта
комбинация начала, видимо, разлагаться. Если на Веронском
конгрессе Александр I отказал в помощи греческому восста¬
нию, как революционному бунту подданных против законно¬
го своего государя, то преемник его, Николай I, в греческом
вопросе стал на противоположную точку зрения и в самом
же начале своего царствования вошел в соглашение относи¬
тельно греков с Англией и Францией. Вскоре затем флоты
трех держав сожгли турецкий флот при Наварине, и нача¬
лась Русско-турецкая война, приведшая к освобождению
Греции. Сочувствие либералов всех стран было на стороне
греков, но кое-кому помощь, им оказанная, приходилась не
по душе. Прежде всего, это была Австрия, державшаяся
418
прежней реакционной политики, и несогласие с нею, в гре¬
ческом вопросе, Николая I, вообще тяготившегося притом
опекой Меттерниха, внесло охлаждение во взаимные отно¬
шения петербургского и венского дворов. Австро-прусские
отношения тоже разлаживались из-за влияния обеих вели¬
ких держав на средние и мелкие государства Германии. Зато
греческое дело сблизило Россию с западными державами, и
намечался уже более тесный союз ее с Францией. Перемени¬
лась к тому же времени и английская политика. При первом
министре Кэстльри она шла на буксире Священного союза, и
со стороны Англии не было оказано никакого сопротивления
реакционной расправе Европейского союза в Италии и Испа¬
нии. Новый руководитель иностранной политики в Англии,
Каннинг, уже не допустил вмешательства Европы в амери¬
канские дела с целью насильственного возвращения отпав¬
ших от Испании колоний под власть легитимного короля.
Внутри самой Англии вторая половина двадцатых годов была
временем ослабления прежней реакции, о чем свидетельст¬
вует прекращение правительственной борьбы в эту эпоху с
митингами и прессой, равно как и эмансипация католиков.
Некоторое оживление либерализма наблюдалось в эти годы
и во Франции, где, правда, с 1824 г. прекратились революци¬
онные заговоры и попытки восстания, но зато чаще и реши¬
тельнее стали происходить либеральные манифестации, со¬
знательнее и энергичнее — организовываться общественные
силы для влияния на выборы, и сами выборы начали оказы¬
ваться более благоприятными для оппозиции. В других, вто¬
ростепенных, странах тоже кое-где начиналось обществен¬
ное брожение, которое легко могло перейти в настоящий
взрыв при первой же надежде на то, что на этот раз такого
поражения, какое испытали в начале двадцатых годов южно¬
романские страны, уже не будет. В эту эпоху взоры всех ли¬
бералов и, в частности, оппозиционных депутатов представи¬
тельных собраний были обращены на Францию. Понятно,
что при таком настроении взрыв революции в Париже в
июле 1830 г. должен был сыграть роль своего рода сигнала
к целому ряду революций — в Бельгии (в августе), в Браун¬
швейге, Гессен-Касселе, Саксонии, Ганновере, Альтенбурге,
Шварцбург-Зондерсгаузене (в сентябре), в царстве Польском
419
(в ноябре), а в начале 1831 г. в Папской области и в герцог¬
ствах Парме и Модене, не считая еще сильного народного
движения в Англии, вызванного известием о французском
перевороте и грозившего перейти в настоящую революцию.
Одним словом, в 1830 г. борьба либерализма с реакцией в
некоторых странах Европы вступала в новый фазис, и, по
крайней мере, до середины 1832 г. у государственных людей
и в обществе не было уверенности в том, что дело обойдется
без новой общеевропейской войны. Под влиянием революци¬
онной опасности распадавшийся было союз Австрии, Прус¬
сии и России снова сплотился для борьбы с нарушителями
установленного порядка, тогда как, наоборот, и Франция, и
Англия, в которых восторжествовали начала свободы, стали
совокупной своей силой отстаивать от реакционного вмеша¬
тельства, по крайней мере, некоторые страны, которые им
легче было и защитить в случае нападения на них. Для
Франции результатами революции 1830 г. были перемена ди¬
настии, некоторые изменения в конституции и переход влас¬
ти к буржуазии, для Англии — парламентская реформа, до¬
ставившая перевес вигам и расширившая влияние буржуа¬
зии, для Бельгии — превращение в самостоятельное
королевство с очень либеральной конституцией, для неко¬
торых второстепенных немецких государств — частью вве¬
дение, частью обещание введения прогрессивных преобразо¬
ваний с народным представительством; все это и делает
вообще 1830 г. весьма важным моментом в истории консти¬
туционализма. Поплатились только названные итальянские
земли и особенно Польша, в которых революции были подав¬
лены австрийскими и русскими войсками. Не входя в изло¬
жение событий 1830 г., мы и сделаем теперь общий их обзор
с точки зрения истории конституционных учреждений.
Исходным пунктом событий, приведших Францию к
июльскому перевороту, следует считать назначение, в авгус¬
те 1829 г., первым министром Полиньяка, крайнего реакцио¬
нера, прославившегося в 1814 г. отказом присягнуть, в каче¬
стве пэра, конституционной хартии. Это назначение совпало
со временем усиления в столице и во всей стране оппозици¬
онного настроения. Еще осенью 1827 г., когда в Париже сде¬
лалось известным, что в нем на выборах одержали победу
420
все либеральные кандидаты, это было отпраздновано населе¬
нием с шумным восторгом: парижане не ограничились иллю¬
минацией, во время которой выбивали стекла во всех неосве¬
щенных окнах, но даже стали было строить баррикады и
вступать в схватки с полицией и войсками. Тогдашнее ми¬
нистерство (Мартиньяка) сумело несколько поуспокоить ра¬
зыгравшиеся страсти, но едва только министром был назна¬
чен Полиньяк, как тотчас же не только в Париже, но и в про¬
винции все более и более стал проявляться оппозиционный
дух. В разных городах стали основываться общества сопро¬
тивления взиманию налогов на случай уничтожения хартии,
а проезд Лафайета через некоторые местности превратился в
настоящий триумф: во время его чествования говорились
речи и предлагались тосты, заключавшие в себе уже угрозы.
Правительство начало ряд процессов против обществ сопро¬
тивления, но суды, большей частью, оправдывали эти обще¬
ства, не находя их противными конституции, или же налага¬
ли на их членов самые легкие наказания — за оскорбление
правительства заподозреванием его в противоконституцион-
ных замыслах. В 1830 г. дело дошло наконец и до настояще¬
го конфликта между династией и нацией. 2 марта Карл X от¬
крыл сессию палат тронной речью, в которой заключалась
несомненная угроза представительству. Палата депутатов
отвечала на нее адресом, содержавшим в себе горькие упре¬
ки королю и принятым, несмотря на свое содержание,
221 голосом против 181. Карл X на другой день после пред¬
ставления ему адреса (18 марта) объявил отсрочку заседа¬
ний палат до 3 сентября, но через два месяца (16 мая) был
обнародован королевский ордонанс, распускавший палату и
назначавший новые выборы, причем сам король обратился к
нации с жалобой на распущенную палату. Большая часть,
221 депутат, тем не менее были переизбраны, и к ним при¬
бавилось еще несколько оппозиционных депутатов. Карл X
решился тогда распустить и эту новую палату, прежде неже¬
ли даже она собралась, и назначить новые выборы, своей
властью изменив при этом избирательный закон в пользу
представителей крупного землевладения и, сверх всего,
уничтожив свободу печати. 26 июля с таким именно содер¬
жанием были обнародованы королевские ордонансы, вызвав¬
421
шие в следующие дни (27, 28, 29 июля) народное восстание,
за которым последовало падение легитимной монархии и
возведение на престол герцога Орлеанского под именем Лю¬
довика-Филиппа .
Июльские ордонансы, приведшие к потере Карлом X
трона, и касались как раз тех двух пунктов, из-за которых,
главным образом, шла борьба между роялистами и либерала¬
ми в эпоху Реставрации. Реакционеры всегда, как только
особенно забирали силу, стремились к тому, чтобы теми или
другими изменениями в избирательном законе дать перевес
бывшим привилегированным и чтобы, так или иначе, нало¬
жить ограничения на периодическую прессу. Теперь эти две
заветные цели реакции достигались простым королевским
распоряжением, что было явным нарушением хартии, как и
неслыханный роспуск палаты, еще не успевшей даже со¬
браться. Реакционеры уже давно указывали королю на тот
параграф хартии, который давал ему право «издавать регла¬
менты и ордонансы для исполнения законов и безопасности
государства»1, и Карл X наконец решился воспользоваться
этим параграфом для издания ордонансов, которые ему так
дорого обошлись. Падение старшей линии Бурбонов совер¬
шилось необычайно быстро и в такой момент, когда никто
этого не ожидал, и на защиту падшей династии не поднялась
никакая общественная сила. Переворот была совершен па¬
рижским населением, смысл происшедшего события был вы¬
яснен либеральными журналистами, и депутатам, уже начав¬
шим съезжаться в Париж, оставалось только санкциониро¬
вать то, что было сделано народом. Июльскими событиями
задумала было воспользоваться численно в то время слабая,
не имевшая ни прочной организации, ни влияния в стране
республиканская партия, но палата стояла за сохранение
конституционной монархии и поспешила возвести на вакант¬
ный трон герцога Орлеанского, давно уже бывшего кандида¬
том на престол в умах наиболее влиятельных кругов буржуа¬
зии. Палата 1830 г., конечно, не имела полномочий совер¬
шить столь важный шаг, и в эпоху Июльской монархии на
это обстоятельство всегда ссылались ее оппоненты, мечтав¬
1 См. выше, с. 354.
422
шие о восстановлении республики, но громадное большинст¬
во французов внутренне примирилось с таким исходом рево¬
люции, и в то время, когда одни из них охотно признали Лю¬
довика-Филиппа королем, «несмотря на то, что он Бурбон»,
другие сделали то же, «потому что он все-таки был Бурбон»
(только младшей линии). Эта замена одного короля другим,
одной династии другой была как бы подтверждением той
аналогии, которую французы проводили между своей и анг¬
лийской историями1: 1830 г. должен был быть для Франции
тем же самым, чем для Англии был 1689 г. Июльская рево¬
люция спасала во Франции политическую свободу от грозив¬
шей ей опасности со стороны реакционно настроенного
главы государства, спасала конституцию путем при этом не
только замены Карла X Людовиком-Филиппом, но и внесени¬
ем в хартию изменений, которые были признаны необходи¬
мыми для лучшего обеспечения свободы. И в Англии вторая
революция сопровождалась изданием такого важного акта,
как «билль и декларация прав»* 2.
Конституция, которою управлялась Франция с 1830 по
1848 г., в сущности была лишь видоизменением хартии
1814 г. 7 августа 1830 г. палата (219 голосами против 33)
приняла декларацию, в которой говорилось о вакантности
трона вследствие удаления Карла X из Франции, и тут же за¬
являлось об уничтожении, «по желанию и в интересе фран¬
цузского народа», вступления в хартию 1814 г., так оскорби¬
тельного для национального достоинства, поскольку в этом
вступлении дело представлено так, «будто французам даро¬
ваны были права, на самом деле им самим принадлежащие»3.
Декларацией 7 августа, далее, герцог Орлеанский «призы¬
вался» на французский трон, т.е. говорилось, что он будет
царствовать не по наследственному праву, а по приглаше¬
нию французского народа, и к этому прибавлялось, что он
должен «утвердить своей присягой условия и обязательства,
изложенные в декларации, и соблюдение конституционной
хартии со сделанными в ней изменениями». (Эта королев¬
ская присяга должна была заменить прежний религиозный
' См. выше, с. 381.
2 См. выше, с. 184 и след.
3 См. об этом вступлении выше, с. 353—354.
423
обряд коронации). В измененной хартии восстановление цен¬
зуры запрещалось самым положительным образом и дава¬
лось обещание, что по делам печати и политическим будет
действовать суд присяжных. Статья, опираясь на которую
Карл X издал июльские ордонансы, была изменена в том
смысле, что король мог «издавать регламенты и ордонансы,
необходимые для исполнения законов» (прежде было еще: «и
для безопасности государства»), «но без права когда-либо ос¬
танавливать действие самих законов и разрешать их неис¬
полнение». Законодательная инициатива, признававшаяся
хартией 1814 г. только за королем, была распространена на
обе палаты. Наконец, хартия понижала возраст избирателей
с 30 до 25 лет, депутатов — с 40 до 30, а избирательный
закон понизил ценз для избирателей с 300 до 200 франков,
а для избираемых с 1000 до 500, благодаря чему число изби¬
рателей сразу повысилось с 90 тыс. до 200 тыс.1
Общее значение Июльской революции для Франции явст¬
вует уже из сказанного выше. Принцип легитимизма был ею
окончательно отвергнут, но не был ясно формулирован и
принцип народовластия: декларация 7 августа 1830 г. боль¬
ше ссылалась на «настоятельную необходимость» и «общий
интерес французской нации», чем на какую-либо теорию.
Возведение на престол «короля-гражданина» ограждало хар¬
тию от опасности быть низвергнутой и разлучало монархию
от исключительной связи с бывшими привилегированными.
Понижение избирательного ценза и устранение прежних
преимуществ в пользу обладателей поземельного ценза пере¬
давало влияние и власть в руки буржуазии, царство которой
и началось в 1830 г. в полном единодушии с «королем-граж¬
данином», оказавшимся настоящим «королем-буржуа». Мо¬
нархические дворы Европы называли Людовика-Филиппа
«королем баррикад», но он сразу же поспешил успокоить
иностранные державы уверениями в своем желании быть на
стороне порядка, а во второй половине своего царствования
он даже вошел в соглашение с Австрией о необходимости
действовать сообща против демократических движений, про¬
1 Прибавим, что закон 1831 г. ограничил право короля назначать пэров
лишь известными категориями лиц и сделал звание пэра только пожизнен¬
ным.
424
исходивших в Швейцарии и в Италии. В общем Июльская
монархия была во Франции эпохой безраздельного господ¬
ства буржуазии, которой теперь приходилось вести борьбу
уже не с клерикально-аристократической реакцией, а с демо¬
кратической революцией, повторявшей свои попытки доволь¬
но часто в тридцатых годах. Это было время, когда вся
власть находилась в руках банкиров, биржевиков, железно¬
дорожников, владельцев каменноугольных и всяких иных
копей, и оппозицию в палате эта крупная буржуазия встре¬
чала лишь со стороны средней торгово-промышленной бур¬
жуазии, столь же мало, впрочем, заботившейся о народе, как
и крупная. Лозунгом правящего класса («pays legal»), число
избирателей в котором к 1848 г. выросло до 240 тыс., была
нажива всеми дозволенными и недозволенными средствами,
вплоть до системы подкупов как избирателей, так и депута¬
тов, по старому примеру Англии. Расплатой за это была для
Июльской монархии и взлелеянной ею буржуазии февраль¬
ская революция 1848 г. Если, однако, сравнить режим кон¬
ституционной монархии во Франции после (и даже до)
1830 г. с режимом двух Наполеонов, до 1814 г. и после
1851 г., то придется сказать, что в истории Франции это все-
таки было время значительной политической свободы и за¬
конности. В правящей буржуазии были свои консерваторы и
свои либералы, и между теми и другими шла парламентская
борьба, сопровождавшаяся министерскими кризисами, бла¬
годаря чему во Франции входили в обычай порядки настоя¬
щего парламентаризма, при котором считалось, что «король
царствует, но не управляет». С другой стороны, господству¬
ющий класс отличался в эту эпоху антиклерикальным на¬
правлением, обеспечивавшим во Франции и за философской
и научной мыслью, и за преподаванием, и за публицистикой
широкую свободу. Недаром, между прочим, времена Июль¬
ской монархии ознаменованы развитием во Франции социа¬
листических учений. В этих учениях, заметим кстати, мы
имеем дело с одним из проявлений той демократической оп¬
позиции, какую против себя вызывало господство буржуа¬
зии. Сама она твердо стояла на точке зрения невмешательст¬
ва государства в экономическую жизнь, и манчестерство в
425
политической экономии сделалось необычайно популярным
как в литературе, так и в преподавании.
Таковы были результаты революции 1830 г. во Франции.
Рассмотрим теперь, что дала революция 1830 г. другим стра¬
нам, которых она только коснулась.
Раньше всего Июльская революция отозвалась на сосед¬
ней с Францией Бельгии. Венский конгресс соединил эту
страну с Голландией в одно Нидерландское королевство.
Когда-то обе эти части названного государства находились, в
качестве соединенных провинций, под властью Испании, но
во второй половине XVI в. Голландия освободилась от Герма¬
нии, приняла протестантизм и образовала самостоятельную
республику1, Бельгия же сохранила католическую веру и ос¬
талась под управлением испанского короля, пока война за
испанское наследство в начале XVIII в. не отдала страну Ав¬
стрии. За все это время бельгийцы сохраняли свои вольнос¬
ти и местные штаты, пока абсолютистическая политика Ио¬
сифа II не вызвала в Бельгии революцию, слившуюся, так
сказать, очень скоро с Великой французской революцией. В
эпоху республики и империи Бельгия входила в состав
Франции, которой была родственна и по господствовавшему
в стране языку, и по культуре. Венский конгресс связал
бельгийскую нацию с совершенно чуждой ей нацией гол¬
ландской. Все в них было различно — и язык, и религия, и
исторические традиции, и интересы, и новое правительство,
вместо того, чтобы поддерживать между Голландией и Бель¬
гией известное равновесие, смотрело на вторую из них как
на завоеванную провинцию в исключительных интересах
другой половины. Своими деспотическими замашками ко¬
роль Вильгельм I вооружал против себя либеральную часть
бельгийцев, издавна привыкших к свободе, восстававших
еще против просвещенного абсолютизма Иосифа II и содей¬
ствовавших торжеству в стране принципов Французской ре¬
волюции. Бельгийские либералы 1830 г. могут быть названы
горячими учениками Бенжамена Констана, чем достаточно
сказано для характеристики их политических стремлений.
Другую часть недовольных составляли католики, оскорбляв¬
1 См. выше, с. 151 —152.
426
шиеся узко-протестантским направлением королевской поли¬
тики. Известно, что под влиянием парижских июльских со¬
бытий достаточно было одной случайной искры, чтобы за¬
жечь в Бельгии целый пожар. Голландское правительство
пошло было на разные уступки, но бельгийцы их не приняли.
Началась война, в которой инсургентам была оказана по¬
мощь французами. Обстоятельства вообще сложились в
пользу бельгийцев, и лондонская конференция великих дер¬
жав официально признала независимость Бельгии. Вскоре за
тем собрался в Брюсселе «национальный конгресс», состояв¬
ший из 200 депутатов, избранных нацией1, и 7 февраля
1831 г. вотировал конституцию, являющуюся старейшей в
настоящее время из всех существующих на континенте кон¬
ституций.
Бельгийская Конституция 1831 г., впоследствии послу¬
жившая образцом для некоторых других, может рассматри¬
ваться как наиболее типическая из особенно либеральных
конституций1 2. Известный знаток английского государствен¬
ного права, Дайси3, сравнивая по разным вопросам англий¬
ские порядки с континентальными, чаще всего обращается
для характеристики последних к отдельным статьям именно
бельгийской конституции, в которых особенно ясно форму¬
лированы разные свободы. Один из новейших авторов по го¬
сударственному праву и теперь еще находит, что «в отноше¬
нии общих принципов публичного права бельгийская консти¬
туция, бесспорно, является одною из тех, которые
обнаруживают наибольшую обстоятельность в деле обеспе¬
чения за гражданами возможно большего количества сво¬
бод». Он даже называет «смелым новшеством» провозглаше¬
ние ею, в 1831 г., полнейшей свободы культов, преподава¬
ния, печати, собраний, союзов и т. п. в самых определенных
и твердых выражениях4. Вот несколько отдельных пунктов,
взятых из разных ее параграфов, без сопровождающих
1 Избирателями были граждане, достигшие 25 лет, имевшие какую-
либо либеральную профессию или платившие известного размера налог.
2 См. ее текст в «Современных конституциях», изд. под ред. Б. М. Гес¬
сена и Б. Э. Нольде (СПб., 1905), т. I, с. 117 и след.
3 Основы государственного права Англии.
1 Flandin Е. Institutions politiques de 1’Europe contemporaine (1907). 1.
C. 166.
427
общие положения разъяснений: «В государстве нет различия
по сословиям. Личная свобода гарантирована. Жилище не¬
прикосновенно. Гражданская смерть отменяется. Свобода ве¬
роисповеданий и публичного отправления религиозных обря¬
дов, равно как и право выражать свои мнения по поводу чего
бы то ни было, гарантированы. Государство не имеет права
вмешиваться ни в назначение, ни в допущение к должности
священнослужителей какой бы то ни было религии. Обуче¬
ние свободно, и всякие предупредительные против него меры
воспрещаются. Печать свободна, и цензура никогда не
может быть установлена. Бельгийцы имеют право собирать¬
ся мирно и без оружия, сообразуясь с законами, которые
могут определить пользование этим правом, не обусловливая
его, однако, предварительным разрешением. Бельгийцы
имеют право составлять ассоциации; осуществление этого
права не может быть подчинено каким-либо предупредитель¬
ным мерам. Тайна переписки неприкосновенна. Пользование
языками, распространенными в Бельгии, факультативно. Не
требуется предварительного дозволения для возбуждения
преследования против должностных лиц за действия их по
службе». Прибавим, что для политических дел и по преступ¬
лениям, совершаемым путем прессы, бельгийская конститу¬
ция устанавливала только суд присяжных. На основании
всего сказанного, можно вполне согласиться с теми, которые
резюмируют существо бельгийской конституции в девизе:
«свобода во всем и для всех».
Конгресс, выработавший для нового королевства этот ос¬
новной его закон, определил данное им стране устройство,
как «представительную монархию с наследственным главою»
(sous un chef hereditaire). В отличие от большей части дейст¬
вовавших в то время конституций, бельгийская подчеркива¬
ет то положение, что сувереном в стране является не ко¬
роль, а народ. «Все власти,— гласит статья 25,— исходят
(emanent) от народа», а статья 78 прибавляет к этому, что
«король не имеет других полномочий (d’autres pouvoirs),
кроме тех, которые принадлежат ему формально, согласно
конституции и особым законам, изданным в силу той же кон¬
ституции». Бельгийский король, далее, пользуется своими
правами только при посредстве ответственных министров,
428
причем «ни в каком случае словесный или письменный при¬
каз короля не может избавлять министра от ответственнос¬
ти». С самого же начала действия конституции министер¬
ская ответственность стала толковаться в Бельгии в смысле
необходимости министрам, потерявшим доверие представи¬
тельства страны, выходить в отставку. Что касается до пред¬
ставительства, то оно было разделено в Бельгии на палату
представителей и на выборный же сенат (кроме наследника
престола и других принцев, которые делаются сенаторами по
праву рождения). Права представительных учреждений
были установлены Конституцией 1831 г. в очень широком
объеме. «Налоги в пользу государства вотируются ежегод¬
но», а потому «законы, их установившие и вторично не во¬
зобновленные, имеют силу только один год». Тот же принцип
конституция применяет и к вооруженной силе: «численный
состав армии вотируется ежегодно», и «закон, определя¬
ющий его, если он не возобновлен, имеет силу только на
один год». Независимость судебной власти была гарантиро¬
вана следующей (100) статьей: «Судьи назначаются пожиз¬
ненно. Ни один судья не может быть лишен своего места или
отрешен на время от своей должности иначе, как на основа¬
нии судебного решения. Перемещение судьи может состоять¬
ся только в видах нового его назначения и с согласия самого
судьи». Отметим, наконец, что Конституция 1831 г. заключа¬
ет в себе и очень широкие общие положения касательно об¬
ластного и общинного самоуправления, основанного на вы¬
борном начале.
Эта либеральная конституция была, однако, далеко не де¬
мократична. Избирательный закон, изданный в дополнение к
ней, обусловливал пользование политическим полноправием
в зависимости от ценза, притом неодинакового для городов и
деревень, именно — более высокого в городах и более низ¬
кого в деревнях. От сельских жителей требовалась уплата
налога в размере 20 флоринов (около 42 франков), от город¬
ских — в 50 флоринов (например в Монсе), в 60 или 70 и
даже в 80 (в Брюсселе, Генте и Антверпене). Конечно, этот
ценз был меньше принятого тогда же во Франции, и тем не
менее на четыре миллиона тогдашнего населения Бельгии
избирательными правами пользовались в ней только какие-
нибудь сорок пять тысяч, т.е. лишь одна восемьдесят девятая
429
часть населения. Когда в 1848 г. для всего королевства был
принят однообразный ценз (в 20 флоринов), число избирате¬
лей сразу почти утроилось (цифра их выросла уже в
133 тыс.). Только в 1866 г. началась агитация в пользу рас¬
пространения избирательного права на рабочих, приведшая
в 1894 г. ко всеобщему голосованию, соединенному для из¬
вестных категорий лиц с правом иметь, кроме основного, об¬
щего для всех голоса, еще дополнительный или два дополни¬
тельных голоса (le vote plural). Таким образом, Бельгия и в
данный момент еще не отделалась от цензовой системы изби¬
рательного права, которая безраздельно господствовала в
стране более шестидесяти лет. В этом отношении Бельгия
тридцатых годов пользовалась таким же цензовым режимом,
какой существовал и во Франции, и в Англии: в ней тоже ус¬
тановилось царство буржуазии.
Менее решительное, чем для Нидерландского королевст¬
ва, значение имела Июльская революция для Германии и
Италии, но все-таки и там она оживила конституционные
стремления. Уже в сентябре вспыхнуло восстание в Браун¬
швейге, заставившее герцога Карла бежать в Англию, а его
брата, Вильгельма, согласиться на конституцию, которая и
была введена в 1832 г. В курфюршестве Гессен-Кассельском,
где движение началось 15 сентября и скоро осложнилось
крестьянскими волнениями, тоже была введена конституция
и произошла перемена царствования: курфюрст отрекся от
престола в пользу своего сына. В Саксонии, равным образом,
революция началась в сентябре, заставила короля призвать к
соправительству наследного принца и окончилась введением
в 1831 г. конституции. Тогда же вспыхнуло восстание и в
Ганноверском королевстве, где, однако, введение конститу¬
ции затянулось до сентября 1833 г. Как в этих сравнительно
более крупных государствах, так и в других более мелких,
названных выше1, новые конституции созданы были при
участии старых земских чинов, с которыми власть при этом
вступала в соглашение,— способ, вообще сделавшийся ха¬
рактерным для введения представительных учреждений в
Германии1 2. Кроме того, начало тридцатых годов было в Гер¬
мании временем частых волнений: студенческих, рабочих,
1 См. выше, с. 418.
2 См. выше, с. 364.
430
крестьянских — и обострения чисто парламентской борьбы
там, где уже раньше существовали представительные пала¬
ты. В эту эпоху среди немецких радикалов стали даже разви¬
ваться республиканские стремления, поддерживавшиеся
многочисленными эмигрантами из Франции, Польши и Ита¬
лии. В 1832 г. в Гамбахе была устроена громадная либераль¬
ная манифестация, получившая революционный характер, а
в 1833 г. была сделана революционерами неудачная попытка
овладеть Франкфуртом-на-Майне, где заседал союзный сейм,
что только послужило поводом к возобновлению репрессий и
вообще к усилению реакции. Одним из ее проявлений была
наделавшая много шума в свое время (1837) отмена новым
ганноверским королем1 Эрнстом-Августом Конституции
1833 г. Одновременно происходили частые нарушения кон¬
ституций, действовавших и в других землях, а в Баварии и
прямо ожидали низвержения представительства. Повсемест¬
но, наконец, принимались реакционные меры против всякого
вольномыслия в печати, в университетском преподавании и
т. п.
В Италии реакция восторжествовала над революцией
еще быстрее и полнее. В начале 1831 г. неудачную попытку
восстания сделала Модена, а за нею Болонья отложилась от
Папской области, увлекши за собой некоторые другие горо¬
да. Движение достигло было некоторого успеха, и в Модене
вторично произошло возмущение, заставившее герцога бе¬
жать, что вызвало затем восстание и в Парме, откуда бежала
герцогиня (вдова Наполеона I). Все дело окончилось, однако,
австрийским вмешательством и водворением легитимных
правительств на их прежних местах.
Столь же печальную судьбу имела ноябрьская революция
в царстве Польском. Польские патриоты не мирились с
новым разделом Польши на Венском конгрессе вообще, а, в
частности, имели основания быть недовольными тем, как
применялась на деле Конституция 1815 г. Либеральных де¬
путатов в сеймах (они собирались лишь в 1818, 1820, 1825
и в 1830, а должны были собираться каждые два года) увле¬
1 С 1714 г. (см. выше, с. 192—193) ганноверские государи царствовали
и в Англии, но в силу разных законов о престолонаследии в обеих странах
в 1837 г. английская корона досталась Виктории, а ганноверская—ее дяде.
431
кала борьба, происходившая во французских палатах, тогда
как уже во время второго сейма Александр I советовал поля¬
кам не следовать модным политическим теориям. Сейм
1830 г., в котором уже сказывалось влияние событий во
Франции, разрешившихся Июльской революцией, был за¬
крыт в момент, когда в нем готовилось обвинение мини¬
стров, и вот когда в Париже вспыхнула революция и т. н.
«партия действия» стала требовать, чтобы Франция шла на
помощь к угнетенным народам, польское национальное дви¬
жение разразилось военным бунтом, за которым последовало
и общее восстание. Консервативно-аристократическая пар¬
тия рассчитывала сначала путем переговоров добиться изме¬
нения конституции в духе французской хартии 1814 г., но
радикально-демократическая партия поставила вопрос о про¬
возглашении полной независимости Польши. 20 декабря
1830 г. собрался в Варшаве сейм, который, после неудачных
переговоров с Петербургом, через месяц (25 января 1831 г.)
провозгласил низложение дома Романовых с польского пре¬
стола. Началась война, окончившаяся осенью того же 1831 г.
поражением поляков, результатом чего была отмена Консти¬
туции 1815 г. Прибавим, что польская революция, занявшая
на долгое время силы России, помешала замышлявшейся ин¬
тервенции в дела Франции и особенно Бельгии1.
И Англия не избежала влияния Июльской революции.
Выше уже упоминалось об ослаблении в Англии, к концу
двадцатых годов, реакции, вызванной Французской револю¬
цией 1789 г., об успехах, сделанных к этому времени обще¬
ственным самосознанием, органами которого были периоди¬
ческая пресса, политические ассоциации и народные митин¬
ги, об образовании в стране демократической партии, об
агитации, наконец, в пользу парламентской реформы, быв¬
шей главным политическим вопросом момента1 2. Народное
недовольство парламентом и правительством усиливалось
изданным в 1815 г. хлебным законом, дозволявшим ввозить
в страну иностранный хлеб лишь в исключительных случаях
особой его дороговизны, что делало хлеб местного производ¬
1 Следует еще отметить, что польский революционный сейм оказался
весьма консервативным в крестьянском вопросе.
2 См. выше, с. 389 и след.
432
ства крайне дорогим, к исключительной выгоде землевла¬
дельцев и сельских хозяев. Парламент стал заваливаться пе¬
тициями о реформе, но не шел ни на какие уступки. И вот
как раз за месяц до июльского взрыва в Париже умер в Анг¬
лии Георг IV, и его брат, Вильгельм IV, по старому обычаю
распускает собранный его предшественником парламент и
назначает новые выборы. Акт об этом был подписан 23 июля
1830 г., всего за три-четыре дня до Июльской революции.
Тори были крайне недовольны парижским переворотом,
но виги, радикалы и рабочие массы не скрывали своей радос¬
ти. Образовавшаяся около этого времени богатая и влия¬
тельная «национальная уния» с особой энергией принялась
за агитацию в прессе и на митингах в пользу парламентской
реформы. В новом парламенте, собравшемся в ноябре, пер¬
вая речь была произнесена об этом наболевшем вопросе, и
оратор, лорд Грей, прямо указал на то, что только своевре¬
менной уступкой можно предотвратить народную бурю.
Отказ, встреченный этим предложением со стороны минис¬
терства, и на самом деле вызвал такое негодование в стране,
что власти серьезно боялись взрыва революции и даже при¬
нимали предупредительные меры. Вся зима 1830/1831 г.
прошла в Англии очень тревожно, несмотря на то, что кон¬
сервативное министерство было заменено либеральным
(Грей). В марте в нижнюю палату был внесен билль о рефор¬
ме, лишавший 60 гнилых местечек права отдельного предста¬
вительства и вдвое сокращавший число представителей от
47 мелких бургов, но зато дававший 44 места в парламенте
крупным промышленным центрам и увеличивавший число
представителей от Лондона. Кроме того, билль увеличивал
число представителей от особенно населенных графств и
распространял пользование избирательным правом как в го¬
родах, так и в графствах, на большее число лиц, обусловив
это право однообразным цензом. Когда нижняя палата отвер¬
гла билль очень незначительным большинством, король, по
настоянию министерства, распустил палату, и новые выборы
дали большинство уже в пользу реформы. На этот раз, в сен¬
тябре, нижняя палата приняла билль, но верхняя его отвер¬
гла, что вызвало страшное негодование в стране, выразив¬
шееся в ряде грандиозных митингов протеста. Особенно де¬
433
ятельно в это время велась среди рабочих демократическая
агитация в духе требований Бентама1. Народное волнение
опять приняло очень опасный характер, и правительство
снова стало готовиться к встрече революции. Чтобы легче
провести реформу, министерство пошло тогда на уступки и
кое-какими урезками билля склонило на свою сторону более
умеренных тори. Внесенный вторично в нижнюю палату
билль о реформе прошел в ней благополучно, но лорды его
отвергли, что снова подействовало на нацию самым возбуж¬
дающим образом: на митингах повторялись речи о неплате¬
же налогов, по рукам ходили воззвания, приглашавшие
взяться за оружие. Министерство вышло в отставку, но гер¬
цогу Веллингтону, которому король поручил составить
новый кабинет, сделать это не удалось, Грей снова был при¬
зван к власти, после чего билль прошел в июне 1832 г. после
пятнадцати месяцев упорной политической борьбы. Сговор¬
чивость лордов в 1832 г. объясняется, между прочим, угро¬
зой назначения достаточного количества новых лордов из
лиц, сочувствовавших реформе, и личным обращением коро¬
ля к противникам билля не оказывать ему более сопротивле¬
ния.
Парламентская реформа 1832 г. была очень далека от ка¬
кого бы то ни было демократизма. Она по-прежнему рассмат¬
ривала избирательное право не как лично принадлежащее
гражданину свободного государства право участвовать в вы¬
борах, а как льготу (franchise), т.е. привилегию, принадлежа¬
щую особым корпорациям, каковы собрания графств, города
и университеты, и распространяющуюся лишь на обладате¬
лей имущественного ценза. Во всяком случае, однако, число
избирателей сразу повышалось. Прежде в графствах число
избирателей не доходило до 250 000, теперь оно достигало
370 000; в городах и местечках число избирателей увеличи¬
лось приблизительно на 100 000, именно — со 188 000 до
286 000. Таким образом, в общей сложности Англия получа¬
ла около 220 000 новых избирателей, что, при 435 000 преж¬
них избирателей, составляло довольно солидную цифру.
Правда и то, что число представителей оставалось прежним,
1 См. выше, с. 402.
434
выбирались они на прежний, довольно длинный, семилетний
срок, подача голосов сохранялась старая, открытая, и из¬
бранным признавался по-прежнему тот, кто получал относи¬
тельно большее количество голосов, хотя бы это большинст¬
во не было абсолютным,— тем не менее палата общин
после 1832 г. гораздо более стала соответствовать общест¬
венному настроению и вернее выражать общественное мне¬
ние. Таких представителей, которые являлись в палату по
желанию какого-либо лендлорда или по назначению замкну¬
той городской олигархии, более уже не могло быть, или они
представляли лишь редкие исключения. Число злоупотребле¬
ний во время выборов стало сокращаться, и, наоборот, стало
возрастать количество случаев, когда палата оспаривала
правильность избрания, что, конечно, гарантировало боль¬
шую добросовестность и законность выборов. Члены палаты
общин стали ревностнее посещать заседания и гораздо боль¬
ше работать. Скоро палата сама начала публиковать, какие
голоса какими представителями подавались по отдельным
вопросам. Отношение парламента к периодической прессе
изменилось, и случаи возбуждения судебного преследования
против газет стали делаться все более редкими, что благоде¬
тельно отозвалось на развитии свободы печати. Одним сло¬
вом, от реформы 1832 г. в Англии, несомненно, выиграла по¬
литическая свобода. Хотя брожение, вызванное в стране тре¬
бованием парламентской реформы, и не могло сразу улечься,
но прежнего ожесточения в борьбе с новыми движениями
уже не было. Мало того: бывшие противники реформы не
только не пытались вернуться к старому порядку, но поста¬
вили прямой своей задачей охранять новый строй, вышед¬
ший из преобразования выборов, мирясь, конечно, в данном
случае с совершившимся фактом, но в то же время опасаясь
новых, еще более резких перемен. В этом отношении консер¬
ватизм в Англии был не похож на консерватизм континен¬
тальных стран; он вполне заслуживал свое название, как на¬
правление, действительно охранительное, поддерживающее
существующий порядок, тогда как континентальные консер¬
ваторы в большинстве случаев выступали в роли реакционе¬
ров, враждебных существующему порядку, раз последний не
соответствовал их желаниям, раз он являлся результатом от¬
435
мены каких-либо старых привилегий или злоупотреблений.
Наконец, отметим, что после 1832 г. тори вполне усвоили
принцип вигов относительно выхода в отставку министерст¬
ва, не пользующегося доверием палаты общин. Когда Виль¬
гельм IV назначил торийское министерство, стоявший во
главе его Пиль, не имея поддержки большинства в палате
общин, убедил короля распустить палату, но новые выборы
также не дали министерству большинства, и это вскоре за¬
ставило Пиля не только выйти в отставку, но и признать
самый принцип парламентарного министерства. Он сам гово¬
рил, что общий смысл государственного устройства и зако¬
нов Англии требует, чтобы министерство не шло наперекор
прямому желанию палаты общин, даже в тех случаях, когда
оно имеет на своей стороне полное доверие короны и боль¬
шинство в палате лордов (1835 г.). Это было окончательным
признанием принципа, который выработался еще за сто лет
перед тем, но не всегда соблюдался в течение этих ста лет.
Парламентская реформа 1832 г. при всех благоприятных
своих результатах не могла, однако, удовлетворить демокра¬
тическую партию и те общественные классы, которые по-
прежнему оставались исключенными из представительства.
Нужно было быть собственником или нанимателем дома, ма¬
газина, конторы, склада или фабрики, стоящих не менее
10 ф. ст. в год, или нужно было быть собственником либо
арендатором земельного участка, приносящего известный
доход, чтобы пользоваться избирательным правом, а это зна¬
чило, что избирательное право для рабочих оставалось со¬
вершенно недоступным. Вот почему в Англии в конце трид¬
цатых годов возникла новая агитация в пользу демократичес¬
кой реформы парламента и других аналогичных изменений,
известная под названием «чартизма». С самого же начала
новой демократической агитации палата общин пятьюстами
голосами против двадцати двух одобрила ответ Джона Россе¬
ля, автора билля 1832 г., что реформа парламента окончена
и никаких более изменений не нужно. Как во Франции
Июльская революция, так и парламентская реформа в Анг¬
лии усилила торгово-промышленную буржуазию, хотя побе¬
да ее над землевладельческой аристократией не была такой
436
полной, как во Франции, где после 1830 г. легитимистичес-
кий роялизм совсем сошел с политической арены.
Тридцатые и сороковые годы, точнее время Июльской мо¬
нархии во Франции,— кроме того, что произошло в начале
тридцатых и в конце сороковых,— не были благоприятны
распространению конституционных учреждений, хотя и
были, наоборот, очень благоприятны распространению кон¬
ституционных идей. Впрочем, за эту эпоху все-таки вводи¬
лись там и сям конституционные порядки.
В Испании в 1833 г. умер Фердинанд VII, оставив престол
своей малолетней дочери Изабелле, но у нее стал оспаривать
право на престол ее дядя, дон Карлос, вследствие чего воз¬
никло в стране междоусобие, сопровождавшееся военными
переворотами, известными под названием «пронунсиаменто».
В эту эпоху в Испании и была введена самим правительством
очень умеренная конституция, или т. н. «королевский ста¬
тут», без гарантий личной неприкосновенности, без свободы
печати, без независимых судов, хотя и с предоставлением
кортесам (двухпалатным, при очень высоком избирательном
цензе) права участия в законодательстве и вотировании нало¬
гов. Это было в 1834 г., а в 1836 г. в Испании вспыхнула
новая военная революция, результатом которой была более
либеральная Конституция 1837 г., гораздо, однако, менее де¬
мократическая, чем Конституция 1812 г., хотя ею и объявля¬
лось, что верховная власть принадлежит народу, а учреди¬
тельная — кортесам. Смуты, однако, продолжались, и в
1845 г. совершен был новый пересмотр конституции, кото¬
рый уже был следствием победы реакции. После этого Испа¬
ния еще не раз изменяла свое устройство: в 1869 г. была
новая революция с заменой Конституции 1845 г. очень демо¬
кратической конституцией, сохранившейся и после превра¬
щения Испании в 1873 г. в республику; последняя сменилась
военной диктатурой, и только в 1876 г. выработана была кор¬
тесами ныне действующая конституция.
В Португалии еще в 1826 г. король дон Педро отказался
от престола в пользу своей дочери и октроировал при этом
конституцию, но брат короля, дон Мигуэль, насильно овла¬
дел престолом и снова провозгласил абсолютизм. Началось и
в Португалии междоусобие. В 1833 г. победили конституцио¬
налисты, и акт 1826 г. был восстановлен, после чего Португа¬
437
лия пережила еще несколько переворотов (1834, 1838 и
1842), пока только в 1842 г. хартия 1826 г. не упрочилась
окончательно.
К этой же эпохе относится введение конституции в Гре¬
ции. Еще во время греческого восстания собранное около
Эпидавра Национальное собрание выработало в 1822 г. для
освобождавшейся страны республиканскую конституцию,
переделывавшуюся потом в 1823 и 1827 гг., но, в сущности,
Греция управлялась деспотически своим президентом Капо-
дистрией, который только в 1829 г. в первый раз созвал на¬
родных представителей, да и то лишь для нового изменения
конституции в смысле узаконения его диктатуры. После на¬
сильственной смерти Каподистрии в стране усилились внут¬
ренние смуты, заставившие великие державы вмешаться в
греческие дела, и Греция превратилась в королевство с ба¬
варским принцем Оттоном во главе (1832). Фактически в
Греции установился абсолютизм, но в 1843 г. вспыхнуло
военное восстание, заставившее короля созвать в Афинах Уч¬
редительное собрание.
Плодом его работ была составленная по образцам фран¬
цузской и бельгийской конституций греческая Конституция
1844 г. В 1862 г. демократическая революция низложила От¬
тона I с престола, на который в 1863 г. был приглашен дат¬
ский принц Георг, причем конституция подверглась некото¬
рым изменениям. Греческая конституция признаёт равенство
всех граждан перед законом, неприкосновенность личной
свободы, право собраний и союзов, свободу печати (с воспре¬
щением цензуры), неприкосновенность жилища и частной
переписки и проч., и проч. Во главе отдела о государствен¬
ных властях стоит параграф, гласящий, что «всякая власть
исходит от народа и осуществляется в порядке, установлен¬
ном конституцией», а в другом параграфе говорится, что «ко¬
роль не имеет других полномочий, кроме тех, которые ему
формально предоставлены конституцией и специальными за¬
конами, изданными согласно ее предписаниям». Достаточно
этих немногих черт, чтобы видеть зависимость греческой
конституции от бельгийской1.
1 Ср. выше, с. 427—428.
438
ГЛАВА XVI
Демократические стремления в тридцатых
и сороковых годах XIX века
Возобновление демократического движения после 1830 г.— Его оппо¬
зиционный характер по отношению к буржуазии.— Французские рес¬
публиканцы времен Июльской монархии.— «Народная хартия» в Анг¬
лии и вызванное ею чартистское движение.— Демократические движе¬
ния в Германии и в Швейцарии.— «Молодая Италия» и «Молодая
Европа».— Новые направления в философии и политический радика¬
лизм.— Роль польских эмигрантов и евреев в революционном броже¬
нии эпохи.— Осложнение политического движения социальным.—
Национальные движения первой половины XIX в.— Прогрессивная
и реакционная стороны национальных движений эпохи
Тридцатые и сороковые годы XIX в. были на Западе эпо¬
хой резко демократических общественных движений. Неуда¬
ча, какая постигла сделанную во Франции конца XVIII в. по¬
пытку основать свободное государство на демократических
началах, не могла не отразиться самым гибельным образом
на самой идее демократического государства, и первые трид¬
цать лет нового столетия протекли без особенно решитель¬
ных и деятельных выступлений со стороны чисто демократи¬
ческих элементов общества со сколько-нибудь самостоятель¬
ными и определенными программами. Все, что можно было
бы в эпоху Реставрации подвести под категорию демократиз¬
ма, или совсем отсутствовало в тогдашних политических
движениях, или играло второстепенную роль, вообще не до¬
стигало в жизни ни малейшего успеха, если не считать того,
что, как-никак, было закреплено народным движением в Анг¬
лии. В эту эпоху политическая борьба ставила себе целью не
столько завоевание для народа новых прав, сколько защиту
уже добытого им против реакции, стремившейся к восста¬
новлению старины. Во главе оппозиционных движений до
1830 г. стояли средние классы общества, и позднейший анта¬
гонизм «буржуазии» и «народа» еще тогда не обозначился.
Июльская революция во Франции и парламентская реформа
в Англии были обе результатом соединенного действия сред¬
них классов и народных масс, но выиграла и от революции,
и от реформы только одна буржуазия, которая теперь достиг¬
439
ла власти и из оппозиционной силы, какою была до того вре¬
мени, стала превращаться в силу консервативную. Демокра¬
тические элементы, содействию которых Франция обязана
была победой над реакцией, Англия — выходом из слишком
долго затянувшегося периода застоя, не могли перейти снова
в состояние покоя и бездействия, тем более что ни Июльская
революция, ни парламентская реформа не дали таких резуль¬
татов, которые могли бы удовлетворить демократию. Мало
того: последняя готова была считать себя обманутой, и пото¬
му господство буржуазии должно было вызвать против себя
демократическую оппозицию. Ни во французской палате де¬
путатов, ни в нижней палате английского парламента, конеч¬
но, не могло быть места для этой оппозиции, так как, в
конце концов, и там, и здесь были представлены только наи¬
более зажиточные классы общества,— во Франции, заме¬
тим кстати, носившие название «pays legal»,— но тем силь¬
нее шла демократическая агитация вне народного представи¬
тельства, в различных кругах общества вплоть до рабочих,
среди которых стали теперь просыпаться политические инте¬
ресы. Потрясение, вызванное Июльской революцией во
Франции, сразу далеко не улеглось, и все тридцатые годы
прошли в политических демонстрациях, заговорах, попытках
насильственного переворота, покушениях на жизнь короля и
т. п., причем целью революционных стремлений была боль¬
шей частью демократическая республика. Все это было, с
одной стороны, как бы возобновлением конспираций, столь
характерных для 1816—1824 гг., с другой, возвращением к
демократическим традициям первой Французской револю¬
ции. Нечто аналогичное мы наблюдаем в это время и в Анг¬
лии, где в конце тридцатых годов началось сильное демокра¬
тическое движение, известное под названием «чартизма».
Если либерализм двадцатых годов исходил, главным об¬
разом, из идей свободы, то основным принципом демократи¬
ческих движений в тридцатых и сороковых годах была идея
равенства. Июльская революция и парламентская реформа
расширили, как мы видели, круг лиц, пользовавшихся изби¬
рательным правом, но этот круг все-таки оставался замкну¬
тым для народных масс, и притом не только для рабочих, но
и для мелкой буржуазии. То направление, какое приняла де¬
440
ятельность народного представительства в эпоху преоблада¬
ния крупной буржуазии, особенно во Франции, а отчасти и
в Англии, неминуемо должно было направить демократичес¬
кую оппозицию преимущественно против господства буржуа¬
зии.
Во Франции, в первые же месяцы Июльской монархии,
победители 1830 г. разделились на «партию движения» и
«партию сопротивления». Первая из них стремилась к про¬
должению революции до полного осуществления в жизни де¬
мократических начал, вторая считала революцию закончен¬
ной и думала только об обеспечении за буржуазией добытых
ею результатов. Во внешней политике одна стояла за дея¬
тельную помощь другим народам, боровшимся за свободу,
другая хлопотала о сближении французского правительства
с монархическими державами. После некоторого колебания
между двумя этими направлениями Людовик-Филипп, в глу¬
бине души настроенный консервативно, выбрал второе из
них, чем положил в основу всей своей политики союз коро¬
левской власти с буржуазией. Благодаря этому демократи¬
ческая оппозиция в его царствование и принимала все более
и более республиканский характер. Заговоры, восстания, ма¬
нифестации, покушения на жизнь короля, столь частые во
Франции в тридцатых годах, только толкали палаты и прави¬
тельство на путь репрессий, заставлявших прогрессивные
круги общества жаловаться на то, что Июльская революция,
вместо осуществления принципов 1789 г., сделалась про¬
стым продолжением Реставрации. Только в сороковых годах,
после неудачи республиканского заговора 1839 г., Июльская
монархия могла считать себя упрочившеюся, так как респуб¬
ликанская партия была наконец разгромлена и заговоры с
попытками восстания прекратились. Главной целью француз¬
ских демократов времен Июльской монархии было восста¬
новление республики, основанной на всеобщей подаче голо¬
сов по образцу якобинской Конституции 1793 г. Среди рес¬
публиканцев тридцатых и сороковых годов образовалось,
однако, два оттенка: одни, вербовавшие своих членов пре¬
имущественно среди средней и мелкой буржуазии, стояли на
той точке зрения, что республика не должна затрагивать су¬
ществующий общественный строй и что добиваться ее
441
нужно преимущественно мирными средствами, тогда как
другие, состоявшие преимущественно из ремесленников и
отчасти рабочих, полагали, что республика должна быть вве¬
дена путем революции и служить лишь преддверием к соци¬
альному перевороту. Главные вожди революционной попыт¬
ки 1839 г., среди которых особенно видную роль играл Блан¬
ки, стояли на той точке зрения, что для социального
переворота нужно было прежде всего захватить в свои руки
диктатуру, которая и направила бы революцию по желатель¬
ному руслу,— идея, которой впоследствии дали название
«бланкизма». В общем, это было направление, которое ста¬
вило революции одновременно и политическую, и социаль¬
ную задачи, в то самое время, как два другие направления
стояли, наоборот, одно на точке зрения политического пере¬
ворота без всяких изменений основ социального строя, дру¬
гое же — на точке зрения социального переустройства без
предварительного переустройства государства.
Мы еще увидим1, как в эту эпоху возникли и стали рас¬
пространяться во Франции разные учения, получившие в
тридцатых годах XIX в. название социализма, а здесь только
отмечаем факт разделения, совершившегося в республикан¬
ском лагере между сторонниками чисто политической и со¬
циальной республики. Если мы обратимся к республикан¬
ской прокламации, составленной группой лиц в июле 1830 г.,
то увидим, что она еще не заключала в себе никаких соци¬
альных требований, но ими все больше и больше осложня¬
лась политическая программа республиканцев, по мере того
как мы приближаемся к 1848 г. Какие бы, впрочем, оттенки
ни принимала во Франции, в эпоху Июльской монархии, рес¬
публиканская идея, приверженцы ее вдохновлялись, глав¬
ным образом, примером первой революции, в особенности
примером Конвента, диктаторски управлявшего Францией
при помощи столичного населения, и в основу своей про¬
граммы клали якобинскую Декларацию прав человека и
гражданина.
И вообще в демократическом движении, происходившем
во Франции в тридцатых и сороковых годах, нельзя не отме¬
1 В след, главе.
442
тить возрождения традиций якобинизма. Между прочим, оно
очень ярко отразилось и на тогдашнем понимании первой ре¬
волюции. Если в двадцатых годах первые историки револю¬
ции, Тьер и Минье, рассматривали и ее общий ход, и отдель¬
ные события с точки зрения принципов и интересов тогдаш¬
ней либеральной буржуазии, то теперь такими историками,
как Бюшез и Луи Блан, была выдвинута на первый план спе¬
циально демократическая точка зрения, с которой уже в
конце XVIII в. они резко различали стремления буржуазии и
стремления пролетариата, а представителями последнего
считали якобинцев, притом в чисто социалистической окрас¬
ке1. Бюшез даже создал себе особое политическое миросо¬
зерцание, в котором на общей почве крайне отрицательного
отношения к индивидуальной свободе соединялись в одно
целое наиболее характерные черты средневекового католи¬
цизма, революционного якобинизма и социалистического
учения современной ему школы сенсимонистов, тоже не
очень-то благосклонно относившейся к индивидуальной сво¬
боде. Учение Бюшеза одинаково осуждало и Реформацию
XVI в., а с нею и весь протестантизм, и рационализм
XVIII в., и индивидуалистические черты декларации прав, и,
в особенности, жирондистов с их «буржуазным» принципом
индивидуальной свободы. В этом отношении Бюшез был, в
сущности, верным последователем Руссо1 2, так как у него де¬
мократия должна была всеми мерами подавлять индивиду¬
альную свободу: как принцип, он противополагал эгоисти¬
ческой личной свободе социальный лозунг братства, кото¬
рое, по его определению, прежде всего требует повиновения
каждого всем. Луи Блан в своей «Истории Французской ре¬
волюции», сделавшейся тоже апологией якобинизма, в сущ¬
ности, только видоизменил формулу Бюшеза, отделив в ней
католицизм, как воплощение принципа авторитета, от якоби¬
низма, как лучшего выражения принципа «братства», и про¬
тивопоставив обоим этим принципам индивидуализм, как
нечто, в основе своей антисоциальное. Конечно, не все демо¬
краты разделяли такой взгляд на индивидуальную свободу, и
это можно сказать не только о либерале Токвиле, писавшем
1 См. выше, с. 282 и след.
2 См. выше, с. 228 и след.
443
в эти же годы1, но и о демократе Мишле, который в своей
«Истории Французской революции» явился горячим защит¬
ником индивидуальной свободы. Нужно вообще заметить
при этом, что в очень богатой и разнообразной литературной
проповеди демократических идей во Франции тридцатых и
сороковых годов мы имеем дело с самыми несходными между
собой оттенками, начиная от строгого индивидуализма Ток¬
виля и кончая «каторжным братством»1 2 Кабе, автора комму¬
нистического романа «Путешествие в Икарию». Нельзя толь¬
ко не обратить особого внимания на то, что в части демокра¬
тической литературы высказывалось сильное недоверие к
индивидуальной свободе: это тем более заслуживает внима¬
ния, что, наоборот, теоретики либерализма относились с не¬
доверием к демократическому равенству3, как будто свобода
и равенство, действительно,— вещи, между собой несовмес¬
тимые. Характерно еще то, что такую дилемму, главным об¬
разом, мы находим у французов.
В английском демократическом движении тридцатых и
сороковых годов этого недоверия к индивидуальной свободе,
как к чему-то враждебному в отношении к равенству, кажет¬
ся, совсем даже не было, несмотря на то, что в других сто¬
ронах между французским и английским демократическими
движениями было много общего. Как во Франции революци¬
онные вспышки тридцатых годов имеют источник в недоволь¬
стве исходом революции 1830 г., так и в Англии недовольст¬
во среди народных масс общим характером реформы 1832 г.
было источником того демократического движения, которое
известно под общим названием чартизма. С другой стороны,
в чартизме, как и во французском республиканизме этой
эпохи, мы различаем и направление узко политическое, и на¬
правление, окрашенное стремлениями социального характе¬
ра, а также и различную тактику в смысле более мирных и
более воинственных выступлений, не говоря уже о том, что
и в Англии в эти годы происходило социальное движение,
чуждое, как и во Франции, всякой политике4.
1 См. выше, с. 407 и след.
2 Отзыв Герцена.
3 См. выше, с. 406—407.
1 См. в след, главе.
444
Во время борьбы за парламентскую реформу главные ее
деятели самым недвусмысленным образом обещали народ¬
ным массам улучшение их быта с переменой избирательной
системы. Сначала в народе этому верили и не обращали осо¬
бенного внимания на голоса, предостерегавшие его на счет
этого обещания, раз не будет введено всеобщее избиратель¬
ное право, и все были очень довольны, когда реформа про¬
шла. Первый же, однако, парламент, избранный по закону
1832 г., показал, что по отношению к народным нуждам ре¬
формированная палата общин будет держаться прежней не¬
уступчивой политики, и тогда же началась демократическая
агитация в пользу новой реформы выборов. В 1837 г. разны¬
ми демократическими ассоциациями была выработана т. н.
«народная хартия» (people’s charter), давшая название всему
движению (хартия по-английски «чартер»). Ее требования
сводились к следующим шести пунктам: 1) всеобщая подача
голосов, 2) ежегодные выборы в парламент, 3) тайное голо¬
сование, 4) отмена имущественного ценза, 5) вознагражде¬
ние членам парламента в периоды исполнения ими своих
обязанностей и 6) равные избирательные округа по количе¬
ству избирателей. Пресса и митинги сделали народную хар¬
тию весьма популярной во всей стране, и в 1838 г. была в
ее духе составлена петиция в парламент, под которой в сере¬
дине 1838 г. собрано было около 1 280 000 подписей. При
передаче петиции палате общин была произнесена речь, в
которой указывалось на то, что эта палата общин, выбранная
700 000 избирателей, не может представлять собой много¬
миллионный народ, что вообще богатые не могут быть пред¬
ставителями бедных и что без коренного изменения консти¬
туции Англия не избежит революции. Эти годы в истории
Англии были, действительно, очень бурными, и отказ, встре¬
ченный петицией в парламенте, враждебное отношение к на¬
родной хартии в прессе правящих классов, судебные пресле¬
дования, каким стали подвергать наиболее рьяных агитато¬
ров, оставление фабрикантами без работы рабочих,
принимавших участие в движении,— все это толкало чар¬
тистов на революционный путь, хотя в то же время между
ними самими обнаружились внутренние несогласия. За все
это время чартисты проявляли необычайную энергию, соби¬
445
рали съезды и митинги, издавали газеты, брошюры, воззва¬
ния, устраивали демонстрации и стачки.
В 1842 г. чартисты подали в парламент вторую петицию,
под которой собрали уже до 3 300 000 подписей. В сороко¬
вых годах движение то затихало, то возрождалось с новой
силой и затихло только к середине следующего десятилетия.
Большую роль в чартизме играл пролетариат, в котором,
главным образом, и вербовало сторонников социальное на¬
правление чартизма, но в нем участвовала и радикальная
часть мелкой буржуазии, как, с другой стороны, очень дале¬
ко от движения стояли многочисленные рабочие, организо¬
вавшиеся в профессиональные союзы и этим путем надеяв¬
шиеся улучшить свое материальное положение. Практичес¬
ких результатов чартизм не принес: народная хартия
остается неосуществленною в Англии и до сих пор, но он
очень сильно содействовал политическому воспитанию на¬
родных масс и косвенно повлиял на некоторые стороны зако¬
нодательства (например, на законодательную нормировку ра¬
бочего времени). Настоящая демократизация английских уч¬
реждений, да и то постепенная и довольно медленная,
началась много позднее1, когда самая память о чартизме,
можно сказать, изгладилась из общественной памяти.
В других странах, не пользовавшихся такой политичес¬
кой свободой, как Англия и Франция, в странах, где не было
ни свободы печати, ни свободы собраний, ни свободы со¬
юзов, или, по крайней мере, все проявления общественного
мнения были более стеснены, в странах, наконец, в которых
не было и в народных массах того классового самосознания,
какое начало вырабатываться в ремесленном и рабочем со¬
словиях Англии и Франции,— не было и не могло быть
таких широких и бурных проявлений демократизма, какими
являются французский республиканизм и английский чар¬
тизм времен Июльской монархии. В Германии и в Италии де¬
мократизм так не проникал в народные массы, как в Англии
и во Франции, имел вообще более кружковой характер, за¬
тронув преимущественно интеллигентные слои общества,
людей т. н. либеральных профессий и передовых представи¬
телей буржуазии, что, конечно, и его не лишало крупного
1 См. ниже, гл. XXIII.
446
политического значения, как это и показали события 1848 г.
Мало того: если итальянский демократизм тридцатых и соро¬
ковых годов оставался исключительно политическим, то в
Германии он уже начал соединяться и с социальными стрем¬
лениями, о чем в своем месте будет сказано несколько по¬
дробнее1.
По сравнению с Англией и Францией как в экономичес¬
ком, так и в политическом отношении, Германия тридцатых
и сороковых годов была страною отсталою, и только духов¬
ная культура немецкой нации, ее литература, ее наука, ее
философия стояли в уровень с культурой английской и фран¬
цузской. Самая значительная часть Германии жила еще фор¬
мами старого порядка, и даже передовые ее области не до¬
растали еще до той ступени, на которой находились Англия
и Франция. Во всяком случае, однако, именно в тех немец¬
ких государствах, где все-таки была хоть какая-нибудь сво¬
бода, и проявлялись в общественной жизни демократические
стремления. С другой стороны, репрессии, каким в Германии
подвергалось всякое вольномыслие, заставляли многих демо¬
кратически настроенных немцев искать убежища за граница¬
ми родины,— в Швейцарии, во Франции, в Бельгии, в Анг¬
лии,— что придавало немецкому демократическому движе¬
нию такой характер, какого оно не имело ни в Англии, ни во
Франции: эмигрантские кружки не могли оказывать на обще¬
ство непосредственного воздействия, и это тоже ослабляло
силу их пропаганды. И германские демократы, наконец, раз¬
делились на политических и социальных, причем среди пер¬
вых были и такие, которые мечтали о восстановлении единой
империи с демократической конституцией, а другие были на¬
строены на республиканский лад. Последнее направление
было более сильно в юго-западной Германии (особенно в Ба¬
дене), по соседству с Швейцарией, где еще в конце двадца¬
тых годов возникла демократическая партия, требовавшая
соответственных изменений в конституциях отдельных кан¬
тонов. Под влиянием Июльской революции в 1830—1832 гг.
в одиннадцати наиболее важных кантонах даже были введе¬
ны новые конституции, что возбудило в швейцарских ради¬
калах желание добиться изменения и всего союзного строя в
1 См. в след, главе.
447
демократическом направлении. Переселение в Швейцарию в
большом количестве политических беглецов разных нацио¬
нальностей (поляков, итальянцев, немцев, французов) толь¬
ко усиливало это политическое брожение среди местных де¬
мократов.
Главным и наиболее оказавшим влияние результатом де¬
мократических стремлений, возникших в немецком общест¬
ве, был тот радикализм, который нашел свое выражение в
философской и политической литературе. Хотя в тридцатых
и сороковых годах в Германии и продолжалась реакция, но
она имела теперь почти исключительно правительственный
характер, тогда как еще в двадцатых годах и само общество
настроено было консервативно, что отражалось на тогдаш¬
ней немецкой литературе с ее устремленным в Средние века
романтизмом. Переворот в настроении немецкого общества
около 1830 г. отмечен в истории литературы возникновением
нового, более свободного направления, известного под назва¬
нием «Молодой Германии», и параллельно с ним, так ска¬
зать, переходом философии с консервативной точки зрения,
на которой она стояла в двадцатых годах, на точку зрения
боевую — в вопросах и религии, и политики. Молодое поко¬
ление в Германии с восторгом приветствовало Июльскую ре¬
волюцию, и французские идеи стали оказывать все большее
и большее влияние на немецкое образованное общество. Не¬
даром правительства находили, что литературные произведе¬
ния «Молодой Германии» проникнуты революционным
духом, и начали всеми мерами преследовать это направле¬
ние. Философия в свою очередь стала покидать заоблачные
высоты, чтобы заняться разрешением жизненных вопросов
окружающей действительности. Ее радикализму в трактова¬
нии религиозных тем вполне соответствовал и общий оппо¬
зиционный дух вырабатывавшегося ею политического миро¬
созерцания. Передовые умы даже ставили самой философии
главной целью совершение общественной эмансипации, ко¬
торая понималась не иначе, как в смысле установления в го¬
сударстве и обществе демократических порядков1.
1 «История Западной Европы». Т. V. Гл. XV. Новое философское дви¬
жение вышло из школы Гегеля, разделившейся в эти годы на консерватив¬
ное и радикальное направления. «Левые» гегельянцы подвергли критике фи¬
лософию права Гегеля, о которой см. выше, с. 372, примеч.
448
Демократическое движение происходило в тридцатых и
сороковых годах и в Италии, где оно имело исключительно
национально-политический характер, так как ставило своей
задачею освобождение страны от австрийского господства в
одной ее части и влияния в другой, объединение ее в одно
государство и устройство этого государства в форме демо¬
кратической республики. Неудачи революционных попыток
начала двадцатых и тридцатых годов не убили на Апеннин¬
ском полуострове деятельности тайных обществ. В 1831 г.
один из приверженцев старого карбонаризма, в то время еще
очень молодой человек, Мадзини, положил начало новому
тайному обществу — «Молодой Италии», которое через два
года сделало даже дерзкую попытку вооруженного вторже¬
ния из Швейцарии в Пьемонт для того, чтобы начать новое
восстание. Идеалом Мадзини была единая и нераздельная
Италия, превращенная в демократическую республику, но он
соглашался и на демократическую монархию, если бы только
она была введена по народному желанию и не мешала рес¬
публиканцам работать над осуществлением своего идеала.
Он шел еще далее и, признавая, что государственные грани¬
цы должны совпадать с национальными, рисовал себе буду¬
щую демократическую Европу в виде своего рода федерации
национальных республик, или общеевропейских Соединен¬
ных Штатов. Приговоренный на родине к смертной казни,
Мадзини должен был потом жить на чужбине, где произо¬
шло сближение его с политическими эмигрантами других на¬
циональностей, что дало ему возможность заняться органи¬
зацией большого международного демократического общест¬
ва, целью которого была общая европейская революция.
Тайное общество «Молодой Италии» сделалось так популяр¬
но, что по его образцу возникли одна за другою «Молодая
Польша», «Молодая Германия», «Молодая Швейцария»,
«Молодая Франция», «Молодая Испания», составившие в
своей совокупности, по мысли Мадзини, «Молодую Европу».
По своему основному характеру это был союз революцион¬
ных элементов разных национальностей, объединенных неко¬
торыми общими политическими принципами, но именно
лишь чисто политическими принципами, и только позднее по
этому образцу стали объединяться для солидарной деятель¬
449
ности и приверженцы социальных идеи, принадлежавшие к
разным национальностям. Мадзини был пламенный нацио¬
нальный патриот, среди же немецких демократов было нема¬
ло таких, которые стояли на космополитической точке зре¬
ния и находили, что, в случае войны Франции с Австрией и
Пруссией, все немцы, дорожащие политической свободой,
должны стать на сторону Франции.
Весьма деятельное участие в демократическом движении
тридцатых и сороковых годов принимали польские эмигран¬
ты, наводнившие, после разгрома польской революции в
1831 г., Францию, Швейцарию и Бельгию. Польская эмигра¬
ция сразу разделилась на консервативно-аристократический
и радикально-демократический лагери, и во всех сколько-ни¬
будь значительных демократических выступлениях этой
эпохи всегда принимала участие та или другая группа поль¬
ских демократов. Для них победа общеевропейской револю¬
ции казалась лучшим средством для восстановления полити¬
ческой независимости польской нации, и в этом отношении
поляки этого поколения только шли по стопам своих отцов и
дедов, которые возлагали все свои надежды на революцион¬
ную и наполеоновскую Францию. Кроме поляков, видное
участие в радикально-демократическом движении эпохи (и
притом с менее националистическим характером) принимали
еще интеллигентные немецкие евреи, из среды которых
вышли такие писатели, как Бёрне, Гейне, Маркс, сближав¬
шиеся сами и сближавшие своих германских сограждан с де¬
мократическим движением, которое происходило во Фран¬
ции. Эта международность демократических стремлений в
сороковых годах начала сильно тревожить европейские пра¬
вительства, и перед самой революцией 1848 г. первые мини¬
стры и буржуазно-конституционной Франции, и феодально-
абсолютистической Австрии даже вели между собою перего¬
воры относительно общих мер против демократических про¬
исков, казавшихся одинаково очень опасными всяким кон¬
сервативным интересам, были ли то интересы феодального
дворянства и капиталистической буржуазии, интересы леги¬
тимной монархии или королевской власти, возникшей на
баррикадах.
450
Делая этот краткий очерк демократического движения на
Западе в тридцатых и сороковых годах, я особенно подчерки¬
вал его чисто политический характер, но в то же время от¬
мечал, что в некоторых случаях политический демократизм
принимал отчасти и социальный характер. Это последнее яв¬
ление заслуживает отдельного рассмотрения, тем более что
само социальное движение далеко не всегда соединялось с
чисто политическими стремлениями. Мы увидим именно, что
самые ранние проявления того направления, которое в трид¬
цатых годах получило название социализма, зародились и
получили определенные очертания вне какой бы то ни было
связи с политикой. Лишь в тридцатых годах началось сбли¬
жение между чисто политическими и исключительно соци¬
альными стремлениями, до того времени развивавшимися не¬
зависимо одни от других, и это тотчас же внесло раскол в
тогдашний демократизм, разделив его представителей на по¬
литических и социальных демократов.
Далеко не все участники демократического движения
эпохи приняли в свое политическое миросозерцание новые
социальные идеи, и далеко не во всех странах это движение
вообще осложнилось социальным элементом. Странами, где
это произошло, были преимущественно Франция и Англия,
за ними Германия, в которой притом социализм был до из¬
вестной степени явлением заносным, складывавшимся под
французским влиянием, во всяком случае не таким ярким,
как во Франции. Демократы других национальностей, напри¬
мер, итальянцы и поляки, в общем были далеки от стремле¬
ний чисто социального характера, но зато у них все полити¬
ческие движения, были ли они более умеренными или более
радикальными, осложнялись стремлениями, вытекавшими из
национального самосознания. В общем, чем более мы подви¬
гаемся с запада на восток, тем в истории тридцатых и соро¬
ковых годов все меньшую роль мы вынуждены признавать за
социальными стремлениями и тем большую, наоборот, за
стремлениями национальными.
Ни в Англии, ни во Франции никакого национального во¬
проса в тесном значении этого слова не существовало, а со¬
седняя с ними Бельгия свой национальный вопрос разрешила
в 1830 г. расторжением прежних уз с Голландией. В ином
451
положении находились Германия и Италия, лишенные поли¬
тического единства, разделенные каждая между нескольки¬
ми государствами, в которых господствовали далеко не оди¬
наковые порядки. В Германии, как-никак, все-таки еще суще¬
ствовал некоторый объединявший ее федеративный строй,
тогда как Италия оставалась простым «географическим поня¬
тием», и значительная ее часть, вдобавок, входила в состав
одного из двух больших немецких государств. Нет ничего
удивительного в том, что и в Италии, и в Германии демокра¬
ты мечтали об осуществлении своих планов не иначе, как
под условием политического объединения обеих националь¬
ностей, создания единой демократической Италии, единой
демократической Германии. Подвинувшись далее на восток,
мы увидим, что там национальный вопрос имел еще более
острую постановку. Особенною остротою отличался он в Ав¬
стрии. Монархия Габсбургов, составившаяся из самых раз¬
нородных национальных элементов, еще до Французской ре¬
волюции выступила на путь самой крутой германизации всех
ненемецких элементов своего населения, первая же полови¬
на XIX в. в этом отношении была эпохою наибольшего раз¬
вития централизаторской политики, одинаково давившей и
чехов, и мадьяр, и поляков, и итальянцев, не говоря уже о
том, что в отдельных областях совершались еще частные уг¬
нетения — хорватов мадьярами, русинов поляками и т. п.
Между тем в первой же половине XIX в.— и в известной
мере не без влияния со стороны Французской революции и
Наполеоновских войн — совершается внутреннее возрожде¬
ние остававшихся дотоле подавленными народностей. Пер¬
вый пример национально-освободительных движений подали
в начале XIX в. подвластные Турецкой империи сербы и
греки. В Австрии таких восстаний не было, но зато в ней
происходило культурное возрождение славянских народнос¬
тей и шло сильное политическое брожение среди мадьяр,
справедливо жаловавшихся на умаление своих националь¬
ных прав, да не особенно спокойно вели себя и поляки.
Чисто национальный характер имело, наконец, и восстание
1830 г. в царстве Польском. Все эти недовольные националь¬
ности мечтали о лучшем будущем, и для каждой из них это
лучшее будущее рисовалось не иначе, как в виде большей
452
или меньшей политической самостоятельности с большею
или меньшею внутреннею свободою.
В национальных стремлениях, особенно обострившихся к
концу сороковых годов и потому игравших такую крупную
роль в общеевропейском кризисе 1848 г., были и свои про¬
грессивные, и свои реакционные стороны. Идея нации, как
самоопределяющейся коллективной личности целого народа,
притом личности, имеющей право на независимость от дру¬
гих народов и на равноправие с ними, несомненно, принадле¬
жит к числу идей, вполне прогрессивных и находится в пол¬
ном согласии с тем самым «естественным правом», осущест¬
вить которое пыталась Французская революция. Последняя в
своих законодательных актах даже формулировала верхов¬
ное право наций1. Идеалом демократической «Молодой Евро¬
пы» была основанная на идее политической солидарности
федерация суверенных и равноправных народностей. Из того
же основного принципа вытекало требование равноправия
разноплеменных подданных одного и того же государства, и
это требование осуществлялось везде, где торжествовали
принципы свободы, как мы это видим в Швейцарии или в Со¬
единенных Штатах. Бельгийская конституция прямо даже
оговорила факультативность пользования языками, распро¬
страненными в королевстве1 2. Наоборот, реакционные прави¬
тельства не хотели признавать национальных прав своих
подданных и, следуя правилу «divide et impera»3, угнетали
одни народности при помощи других. Известно, что и на
Венском конгрессе дипломаты, делившие и переделявшие
Европу, считались больше с династическими притязаниями,
чем с национальными стремлениями и правами.
Но у медали была и обратная сторона. Национальные
движения первой половины XIX в. принимали нередко харак¬
тер племенной исключительности, культурного консерватиз¬
ма, политического романтизма. В эпохи, когда в Германии
происходило усиление конституционных стремлений, реак¬
ционеры взывали к национальному чувству немцев, указывая
на несоответствие конституционных форм, выдуманных
1 См. выше, с. 316, примеч.
- См. выше, с. 427.
3 Разделяй и властвуй.
453
французами, истинному духу немецкой нации. Нередко наци¬
ональные патриоты обращали свои взоры к историческому
прошлому, в котором искали указаний для будущего, когда,
например, чехи не иначе понимали восстановление своего
национального бытия, как в границах исторической Чехии,
причем и округа с немецким населением должны были бы
подчиниться чешскому языку, или когда поляки распростра¬
няли свои притязания на господство в областях с неполь¬
ским населением, входивших в прежнюю Речь Посполитую.
Ко всему этому нужно прибавить, что нередко национализм
первой половины XIX в. проникался еще известным мисти¬
цизмом, верою в особое посланничество своего народа, вроде
того, как мы это видим у польских мессианистов или наших
славянофилов1. Конечно, весьма прогрессивна была деятель¬
ность тех патриотов, которые для спасения угрожаемой на¬
циональности заботились о распространении образования в
народных массах на народных языках, и в этом была несо¬
мненная польза для успехов демократии, но если в народную
среду таким путем пускались в оборот идеи с характером
племенной исключительности, враждебного отношения ко
всему иноземному и национального самовосхваления, то, ко¬
нечно, от этого получался лишь один вред. В 1848 г. нацио¬
нализм, как известно, сослужил плохую службу делу завое¬
вания, между прочим, и угнетенными народностями, свободы
и равноправия, во имя которых поднялась тогда чуть не вся
Западная Европа1 2, да и впоследствии реакция неоднократно
пользовалась слепыми национальными инстинктами для
борьбы с прогрессивными стремлениями, указывая на эти
стремления как на измену родной старине под влиянием ино¬
странцев и инородцев.
1 Сравнительно с XVIII в., отличавшимся более космополитическим ха¬
рактером, XIX столетие вообще было более националистичным, причем, с
легкой руки Фихте в его «Речах к немецкой нации», в разных местах стало
проявляться стремление обосновывать превосходство родной национальнос¬
ти над другими. Гегель видел в немецкой нации воплощение «всемирного
духа» на высшей степени его развития. Польские мессианисты объявили
Польшу «Мессией народов», пострадавшим, но имеющим воскреснуть для
освобождения всего человечества («История Западной Европы», т. V, гл.
17).
2 См. гл. XIII и XXII данной книги.
454
ГЛАВА XVII
Возникновение социального движения
в первой половине XIX века
Взаимные отношения политических и социальных движений вообще и
в новой истории, в частности.— Социальный элемент чешской и не¬
мецкой Реформации, первой английской революции и революции фран¬
цузской.— Были ли якобинцы социалистами? — Заговор Бабёфа.—
Крестьянский вопрос в XIX в.— Сущность индустриальной революции
конца XVIII и начала XIX в. и возникновение рабочего вопроса.— От¬
ношение к нему государства.— Социальные утопии первой половины
XIX в.— Происхождение термина «социализм».— Книга Лоренца
Штейна о французском социализме и коммунизме.— Противо¬
положность буржуазии и народа.— Установление связи демократиз¬
ма с социализмом.— Социально-политические учения Луи Блана и
Маркса.— «Коммунистический манифест».— Влияние социализма на
события 1848 г.
В самом начале настоящей книги было сказано, что пред¬
мет ее — происхождение современного народно-правового
государства в его представительном строе и в его отношени¬
ях к отдельным личностям и ко всему обществу, определяе¬
мых понятиями свободы и равноправия. Поэтому политичес¬
кие учреждения, политические идеи, политические события
и движения доминируют в содержании этой книги, как выде¬
ленные для исключительного рассмотрения из того общего
комплекса разнородных и сложных явлений, который мы на¬
зываем исторической жизнью вообще. Государство составля¬
ет лишь одну из нескольких главных сторон, которые мы раз¬
личаем в общем составе общественного существования
людей, как различаем, например, в человеческом организме
костяной скелет, мускулатуру, кровеносную и нервную сис¬
темы. Рядом с государством в жизни народов есть еще духов¬
ная культура, в которой видную роль играет, например, ре¬
лигия, есть еще независимая от чисто политических форм
социальная структура, находящаяся в теснейшей связи с
тем, что мы называем экономикой, хозяйственною или мате¬
риальною стороною народной жизни. По самому существу
нашей задачи мы в настоящей книге не отводим места ни ре¬
лигии, ни экономике, ни другим культурно-социальным эле¬
ментам, следя лишь за эволюцией элемента политического,
455
но делается это не потому, чтобы мы забывали связь, всегда
и везде существующую между экономическими, культурны¬
ми и политическими фактами. Даже там, где государство
самым решительным образом отказалось признавать в обще¬
стве какие бы то ни было сословные перегородки, общество
все-таки остается разделенным на классы, и это разделение
отражается даже на организации народного представительст¬
ва. С другой стороны, чисто политическая борьба, ведущаяся
в государстве, всегда и везде так или иначе соединяется с
социальною борьбою в обществе, с борьбою между отдельны¬
ми его классами из-за экономических, главным образом, ин¬
тересов, и обе эти стороны совершающейся в обществе борь¬
бы, политическая и социальная, находятся в постоянном вза¬
имодействии. Одно стремление людей к осуществлению
свободы и равенства и к участию, хотя бы и через избранных
ими представителей, в направлении государственных дел не
может еще объяснить нам происхождения тех революций,
которыми создавался конституционный строй. Идея права —
сама по себе, но, кроме того, важную роль во всех полити¬
ческих революциях играл фактор интересов чисто матери¬
ального, экономического содержания. Пока общество разде¬
ляется на неравноправные сословия, на знатных и незнат¬
ных, идущий снизу протест порабощенного большинства
всегда направляется против сословности, т. е. против нерав¬
ноправия, когда же последнее более или менее устраняется,
борьба незнатных против знатных превращается в борьбу не¬
имущих против имущих. С такою последовательностью фази¬
сов социальной борьбы мы встречаемся уже в государствах-
городах античного мира, где сначала незнатные (плебеи) до¬
бивались равноправия со знатными (патрициями), а потом
шла борьба между бедными и богатыми, и политический во¬
прос осложнялся вопросом социальным1. Эту же последова¬
тельность представляет нам и новая история Европы: и здесь
сначала незнатные стремятся низвергнуть господство знати,
и только позднее вскрывается среди незнатных антагонизм
между неимущими и имущими, начинающий оказывать со¬
вершенно самостоятельное влияние и на политику. Эпоха
Великой французской революции была преимущественно
1 «Государство-город». С. 184.
456
эпохою революции политической, и тот же основной харак¬
тер имели и все другие политические движения первой поло¬
вины XIX в. Но уже тридцатые и сороковые годы подготовля¬
ли Западную Европу к новому фазису в истории революций,
к фазису социальной борьбы, ставившей своею задачею ко¬
ренную реформу не только государственного, но и общест¬
венного строя. 1848 г. в этом отношении уже резко отличал¬
ся от 1789 г., ибо на событиях 1848 г. сказалось уже сильное
влияние нового фактора борьбы — социализма.
Принятая нами схема, конечно, вовсе не устраняет из на¬
шего исторического построения ни борьбы неимущих против
имущих, ни действия чисто социальных стремлений и в более
ранние эпохи, чем та, на которую только что было указано.
Чисто социальные, отличные от строго политических, стрем¬
ления, т.е. стремления к переустройству общества на совер¬
шенно новых экономических началах, именно в интересах на¬
родной массы, и потому особенно захватывавшие эту
массу,— эти стремления сопровождают, как известно,
целый ряд крупных религиозных и политических потрясений,
переживавшихся западными народами в Новое время. Сами
потрясения эти в большей или меньшей степени обусловли¬
вались народными движениями, имевшими свой корень в эко¬
номических неустройствах и легко воспринимавшими пропо¬
ведь идей, которым мы даем в настоящее время названия со¬
циализма, коммунизма, анархизма. Религиозные секты
чешской религиозной Реформации XV в. (гуситства) и, через
столетие, Реформации немецкой (анабаптизм) пользовались
успехом среди крестьян и городского простонародья благода¬
ря тому, что обещали полное переустройство общественной
жизни с устранением всех тех проявлений человеческой не¬
воли и социального неравенства, которых вообще не каса¬
лись потом чисто политические революции. В истории немец¬
кой Реформации известны такие выступления анабаптистов,
как участие их в крестьянской войне или образование царст¬
ва Нового Сиона в Мюнстере. Тот же социальный элемент,
хотя и не в такой степени, мы обнаруживаем и в первой анг¬
лийской революции. Не левеллеры, бывшие лишь чисто поли¬
тическими уравнителями1, являлись носителями социальной
1 См. выше, с. 209.
457
идеи, а т. н. «диггеры», практически, хотя и совершенно мир¬
ными средствами осуществлявшие право трудящегося народа
на землю, и особенно агрессивно настроенные «люди пятой
монархии»1, верившие в близкое наступление тысячелетнего
царства Христа на земле, когда не будет ни правительств, ни
законов, ни общественных неравенств и т. п. И Великая
французская революция имела свою социальную сторону,
хотя в эту эпоху в народных массах Франции и не распро¬
странялось никаких сектантских учений, подобных пропове¬
ди анабаптистов или «людей пятой монархии». Народные
массы приняли такое деятельное и бурное участие в револю¬
ции не потому, что хотели только осуществить права челове¬
ка и гражданина, гражданское равноправие и народовластие,
а потому, что старый режим довел их до обнищания, до хро¬
нической безработицы, до постоянных голодовок, и люди ин¬
стинктивно стремились к лучшему будущему путем осущест¬
вления не одних только политических требований.
Во всяком случае, однако, в эпоху первой Французской
революции политические требования доминировали над
всеми остальными, ибо господствовало убеждение, что все
общественные бедствия вытекают из одного дурного государ¬
ственного устройства. На такой точке зрения стояла и край¬
няя демократическая партия Французской революции,—
якобинцы. На вопрос, нельзя ли видеть в якобинцах социа¬
листическую партию 1793 г., приходится, как мы уже виде¬
ли1 2, отвечать отрицательно. Они столь же мало были социа¬
листами, как мало были коммунистами английские левелле¬
ры 1649 г., ибо и самый крайний политический демократизм
всегда очень далек от социализма и коммунизма, раз только
он оставляет экономический строй, признающий безуслов¬
ность частной собственности и допускающий, как ее неиз¬
бежный результат, экономическое неравенство. Конечно, мы
не станем отрицать, чтобы среди якобинцев, как, впрочем, и
среди людей, принадлежавших к другим партиям, или среди
писателей XVIII в. нельзя было найти идеи и стремления,
1 Первые четыре монархии — по известному толкованию пророческих
слов Даниила; четвертою считалась Римская империя, фиктивно существо¬
вавшая и в XVII в. в обладании немецкой нации.
2 См. выше, с. 281 и след.
458
более или менее характерные для социализма, но отсюда,
должно быть, еще очень далеко до отожествления якобиниз-
ма с социализмом1. Мало того, общего вывода нашего не
может поколебать и то обстоятельство, что среди крайних
демократов Французской революции были в известном коли¬
честве и предшественники позднейших социальных револю¬
ционеров, мечтавшие о ниспровержении, путем насильствен¬
ного переворота, современного общественного строя. Они
были, но это не они задавали общий тон движению и поль¬
зовались особою популярностью в массах. Самым крупным
явлением в области фактов подобного рода был, разумеется,
знаменитый коммунистический заговор времен Директории,
известный или под названием «заговора равных», или по
имени своего вождя Гракха Бабефа, но как ни интересен сам
по себе указанный эпизод, это именно только эпизод, имев¬
ший в целом исторического движения значение лишь перво¬
го предвестника будущих более серьезных потрясений.
Если мы от Французской революции 1789 г. обратимся к
истории распространения в Европе конституционных учреж¬
дений в первые десятилетия XIX в. и к революциям, проис¬
ходившим в разных странах в двадцатых и тридцатых годах,
то все это время должно будет получить у нас такую харак¬
теристику, которая исключает всякую роль в политических
движениях, тогда происходивших, какого бы то ни было со¬
циального элемента. В эту эпоху рабочий вопрос, которому
суждено было получить в 1848 г. такую политическую важ¬
ность, только что еще назревал, и главным социальным во¬
просом, как и в XVIII в., оставался еще вопрос крестьянский.
Идеям свободы и равенства, являвшимся руководящими
принципами конституционных движений, конечно, самым во¬
пиющим образом противоречило существование крепостных
отношений в крестьянском быту. Французская революция
вообще положила начало ликвидации социального феодализ¬
ма, и введение новых конституций не могло не сопровож¬
даться отменою крепостничества там, где оно еще существо¬
вало. Одним из первых требований нового строя была имен¬
1 Нечто вроде «права на труд», которое мы находим в якобинской дек¬
ларации, было взято ими у жирондистов (с. 298), а еще раньше о том же
говорил физиократ Тюрго (с. 244).
459
но крестьянская свобода, которая с первых же лет XIX в. на¬
чинает вводиться не только там, где создавались конституци¬
онные учреждения, но и там, где их не было. Например, в
1807 г., одновременно с созданием Наполеоном I Вестфаль¬
ского королевства и Варшавского великого герцогства, в ко¬
торых были введены новые конституции, совершилось в
обоих и освобождение крестьян от крепостной зависимости,
и в том самом 1807 г. произошла отмена крепостничества в
Пруссии1. Реакция реставрационной эпохи задержала даль¬
нейшее освобождение крестьян, но и в эту эпоху наблюдает¬
ся более тесная связь между конституционализмом и крес¬
тьянскою свободою, так как, например, конституции и Бава¬
рии, и Бадена, и Вюртемберга, и Гессен-Дармштадта
объявляли, в качестве одного из главных своих положений,
всеобщую свободу населения1 2. В крестьянском вопросе двад¬
цатые годы были вообще временем застоя, и только револю¬
ция 1830 г., приведшая, как мы знаем, к установлению кон¬
ституционного строя в некоторых второстепенных немецких
государствах3, опять внесла в дело крестьянской реформы
известное оживление, что мы и видим по отношению к Ган¬
новеру, Гессен-Касселю, Саксонии и другим более мелким
княжествам, где в 1831 —1832 гг. были произведены крес¬
тьянские реформы. Такое же значение для разных частей ав¬
стрийской монархии имела революция 1848 г., поставившая
перед нею задачу перехода от абсолютизма к конституцион¬
ному строю.
В то самое время, когда еще не был окончательно ликви¬
дирован крестьянский вопрос, в смысле отмены помещичьей
власти над сельским населением и землею, находившеюся в
его обладании, уже возник и стал оказывать свое влияние на
политическую жизнь и другой социальный вопрос, сделав¬
шийся потом «социальным вопросом» по преимуществу, во¬
1 Вообще около этого времени крепостное состояние крестьян было от¬
менено в Шлезвиг-Гольштейне (1804), Баварии, Нассау, Берге (1808),
Липпе, Детмольде (1809), Шауенбург-Липпе, шведской Померании (1810),
Ольденбурге (1811) и проч.
2 В 1820 г. произошла отмена крепостного состояния крестьян и в
Мекленбурге.
3 См. выше, с. 418 и 430—431.
460
прос рабочий. Тридцатые и сороковые годы были именно вре¬
менем, когда этот вопрос занял впервые ту позицию, кото¬
рую дальнейшее движение исторической жизни за ним толь¬
ко все более и более укрепляло. Одним из симптомов начав¬
шего обостряться рабочего вопроса было знаменитое
восстание лионских рабочих в 1831 г., вызванное одними
чисто экономическими причинами и, как восстание, говоря
коротко, труда против капитала, даже не ставившее себе ни¬
каких политических целей. Восставшие рабочие, на некото¬
рое время (очень короткое, правда) овладевшие городом, сде¬
лали своим лозунгом: «Жить, работая, или умереть, сража¬
ясь», и попытки политических агитаторов использовать это
движение в своих интересах не имели среди них ни малей¬
шего успеха. Крупные рабочие волнения происходили и в со¬
роковых годах, например, в Силезии и в Чехии. Вообще не¬
довольство рабочих чисто материальными условиями своего
существования сильно питало и большую часть демократи¬
ческих движений эпохи, как это в особенности показывает
нам история английского чартизма.
Дело в том, что к рассматриваемому моменту уже вполне
обнаружились следствия того экономического переворота,
который совершался на западе Европы одновременно с поли¬
тическими революциями, т.е. с конца XVIII в., и который
принято называть индустриальной революцией1. Сущность
этого переворота заключалась в возникновении современной
крупной промышленности чисто капиталистического харак¬
тера и в параллельном с нею развитии рабочего пролетариа¬
та. Изучая генезис этого экономического переворота, мы
должны различать в нем три оказывавших один на другой
влияние процесса. Одним из них было обезземеление крес¬
тьян, которое на Западе еще со второй половины Средних
веков шло рука об руку с его освобождением от крепостной
зависимости1 2. Другую, параллельную, эволюцию представля¬
ет собою постепенное падение средневековой мелкой про¬
мышленности, чему немало способствовала отмена в конце
1 Подробнее см. об этом в гл. XXIV и XXV «Истории Западной Европы
в Новое время», резюмированных в главе II «Общего взгляда на историю
Западной Европы в первые две трети XIX века».
2 «Поместье-государство». Гл. XXIV.
461
XVIII и начале XIX в. цеховых учреждений, по примеру, по¬
данному Французской революцией1. Наконец, третьим фак¬
тором индустриальной революции было введение в производ¬
ство паровой машины, как машины двигательной, и целого
ряда машин рабочих вроде прядильной, ткацкой и т. п., изо¬
бретенных во второй половине XVIII в. Индустриальная ре¬
волюция создала крупные промышленные предприятия с ма¬
шинным производством громадного количества товаров на
неопределенный рынок, с массою рабочих, среди которых
видную роль стали играть женщины и дети, с целым рядом
других особенностей, бывших неизвестными прежним фор¬
мам промышленности, каковы: скученность фабричного насе¬
ления, удлинение рабочего дня, развитие ночной работы,
частые промышленные кризисы с внезапными сокращениями
производства, понижениями заработной платы, периодами
безработицы и т. п. На материальном положении рабочих
этот экономический переворот отозвался крайне тягостно —
в тех явлениях пауперизма и на его почве усиливавшихся
преступности, заболеваемости и смертности, которые стали
мало-помалу озабочивать филантропов и государственных
людей. Ухудшение условий труда, безработица, нищета вы¬
зывали в рабочей среде волнения и беспорядки, направляв¬
шиеся нередко против машин: последние прямо подверга¬
лись разрушению, и их, как это было, например, в Англии,
приходилось охранять от разъяренных рабочих пушками. По¬
ложение рабочих ухудшалось еще тем, что законы, во имя
свободы труда и договоров, запрещали им вступать в коали¬
ции, т.е. устраивать профессиональные союзы и стачки1 2.
Основная доктрина политического и экономического ли¬
берализма исходила из того принципа, что все общественные
бедствия излечиваются наилучшим образом только свобо¬
дою, в данном случае свободою промышленности, труда,
частных договоров и, следовательно, невмешательством го¬
сударства в экономические отношения3. Промышленной бур¬
жуазии как нельзя больше пришлась по вкусу такая теория,
и потому буржуазия, где только могла, отстаивала принцип
1 См. выше, с. 329—330.
2 См. выше, с. 329.
3 См. выше, с. 413 и след.
462
государственного невмешательства. Теоретики политической
экономии в духе т. н. «манчестерства», в свою очередь, ста¬
рались и научным образом оправдать безусловную необходи¬
мость промышленной свободы. Надежды Адама Смита на то,
что свободная конкуренция в конце концов осуществит все¬
общую гармонию интересов, не оправдались, и уже учения
Мальтуса и Рикардо пробили бреши в этой оптимистической
теории1, позднейшие же экономисты доказывали, что таковы
уже законы природы и что против них ничего не подела¬
ешь,— следовательно, нечего и бороться против существу¬
ющего порядка вещей, так как пользы от этого никакой не
будет, а вред выйдет несомненный, не говоря уже о правах
свободы, которая не терпит ограничений, принуждения и
т.п. посягательств. Учение это буржуазия, где она пользова¬
лась влиянием и властью, стремилась осуществлять в жизни,
стараясь и государственное законодательство привести в со¬
ответствие с принципом «laisser passer, laisser fanre».
Более всего это могло удасться во Франции, где после
Июльской революции наступило настоящее царство буржуа¬
зии1 2. Результатом было отсутствие во Франции этой эпохи
такого фабричного законодательства, какое в эти именно
годы возникло в Англии, потому что в ее парламенте торго¬
во-промышленный класс должен был делиться властью с
представителями землевладения и сельского хозяйства. От
антагонизма этих двух имущих классов английский пролета¬
риат только выигрывал, ибо землевладельцы и сельские хо¬
зяева нисколько не были заинтересованы в том, чтобы госу¬
дарство не вмешивалось в условия фабричного труда, и пото¬
му охотно соглашались на такие мероприятия, целью
которых было ограждение рабочих (особенно детей и жен¬
щин) от чрезмерной эксплуатации. Принцип абсолютного не¬
вмешательства государства в эту сферу отношений в Анг¬
лии, таким образом, не восторжествовал, и классическою
страною манчестерской политики сделалась не Англия, а
Франция. Английское фабричное законодательство тридца¬
тых-сороковых годов указывает на то, что к этому времени,
а на самом деле еще и раньше, рабочий вопрос сделался
1 См. выше, с. 414.
2 См. выше, с. 424.
463
предметом правительственных забот, тем более, что, благо¬
даря развитию в стране общественной свободы, и сами рабо¬
чие могли здесь напоминать о своих нуждах и бедствиях.
Иначе вели себя правящие классы во Франции, где государ¬
ство готово было совершенно игнорировать рабочий вопрос и
где даже такие грозные предупреждения, как лионское вос¬
стание 1831 г., не обратили на себя должного внимания.
Во всяком случае, возникновение, в первой половине
XIX в., рабочего вопроса, вызывавшее необходимость госу¬
дарственного вмешательства в экономические отношения,
сильно подрывало верность той, так сказать, части либераль¬
ной доктрины, в которой свобода промышленности ставилась
на одну доску со свободою совести, мысли, слова, печати и
т. п. Мало того, в эту же эпоху возникло и стало проникать
в сознание рабочих масс такое направление общественной
мысли, которое вооружилось против самых основ учения об
индустриальной свободе и объявило, что бороться против
переживаемых народных бедствий нужно не в области поли¬
тики с ее принципом индивидуальной свободы, а в области
экономики, из которой прежде всего для общего блага как
раз и должен быть устранен всякий индивидуализм.
Перед 1830 г. во Франции и в Англии уже существовало
три параллельных социальных учения, связанных с именами
двух французов, Сен-Симона и Фурье, и одного англичанина,
Оуэна1. Здесь не место не только излагать, но даже и харак¬
теризовать их теории, между собою во многом несходные, и
нужно ограничиться лишь теми их чертами, которые, будучи
им более или менее общими, в то же время отличают их от
современного им либерализма. Последователи Сен-Симона,
равно как сами Фурье и Оуэн, создали целые планы общест¬
венного переустройства, получившие у позднейших социа¬
листов название утопий. В истории человеческой мысли уто¬
пии, в смысле изображения идеального государства, уже не
были новостью, так как стоит только вспомнить хотя бы го¬
сударство Платона1 2 или «Утопию» Томаса Мора; новостью
было то, что утописты первой трети XIX в. не только созда¬
вали в своем творческом воображении идеальный общест¬
1 См. гл. XXVII 4-го тома «Истории Западной Европы» и гл. X «Общего
взгляда на историю Западной Европы».
2 «Государство-город». С. 218 и след.
464
венный строй, но и верили в его осуществление, и даже в
ближайшем будущем. Их утопии для них, другими словами,
не были простою забавою воображения или игрою ума, а на¬
стоящим жизненным делом громадной практической важнос¬
ти. Государство Платона, «Утопия» Мора, «Civitas solis»
Кампанеллы и т. п. — все это были литературные произве¬
дения, выражавшие известные теоретические взгляды, но
вовсе не приглашавшие человечество к переустройству всей
жизни на совершенно новых началах, и в этом отношении
Сен-Симон, Фурье и Оуэн начинают собою в истории совер¬
шенно новое направление, в прошлом находящееся в более
близком родстве с планами Бабёфа или религиозных сектан¬
тов XV—XVII вв., которые стремились к осуществлению
своего идеала в жизни, нежели с литературными произведе¬
ниями Мора или Кампанеллы.
Считая свои планы вполне осуществимыми в жизни, уто¬
писты менее всего думали при этом о каких бы то ни было
политических средствах, что отличает их и от позднейших
социалистов, которые понимали разрешение социального во¬
проса не иначе, как в тесной связи с государственным преоб¬
разованием на демократических началах. Все дело, полагали
социалисты-реформаторы эпохи Реставрации, в мирной про¬
поведи новых идей, подкрепленной устройством образцовых
общежитий и ассоциаций, примеру которых немедленно-де
станут следовать люди — и таким образом без всяких потря¬
сений перейдут к новому строю. Поэтому они не выставляли
никаких политических требований, вообще далеко держали
себя от политики, ни в ее парламентской, ни в ее конспира¬
тивной форме, осуждали Французскую революцию, как ниче¬
го не сделавшую для облегчения трудящихся масс, и т. п.
Характерно, что в то самое время, как в Париже в начале
тридцатых годов республиканцы делали попытку посредст¬
вом восстания произвести демократический переворот, сен¬
симонисты удалялись в свое знаменитое общежитие полумо-
настырского характера, где произошло окончательное пре¬
вращение «школы» в религиозную секту. Одновременно с
этим фурьеристы начали делать свои опыты с фаланстерами,
как назывались ассоциации, долженствовавшие переродить
весь мир, и открыто заявляли себя противниками политичес¬
кой агитации в пользу избирательной реформы. Аналогич¬
465
ный характер имело в сороковых годах движение, вызванное
среди рабочих коммунистическим романом Кабе «Путешест¬
вие в Икарию», и всего за три недели до февральской рево¬
люции большая партия «икарийцев» отправилась из Парижа
в Америку для осуществления там коммунистической общи¬
ны. Наконец, и в Англии, равным образом, политическому
движению чартистов остались совершенно чуждыми рабо¬
чие, находившиеся под влиянием проповеди Оуэна и думав¬
шие о разрешении социального вопроса путем основания ко¬
оперативных ассоциаций.
В частности, по отношению к либерализму социальные
реформаторы первой трети XIX в. были вполне солидарны в
своем к нему нерасположении. Весь либерализм был осно¬
ван на вере в исключительную силу политической свободы,
как единственного лекарства против всех социальных зол, и
находил существующие экономические отношения вполне
нормальными, тогда как утописты направляли все свои уси¬
лия на доказательство как раз ненормальности современного
социального строя с лежащим в его основе хозяйственным
бытом и потому проповедовали необходимость прежде всего
реформ иной категории, нежели та, которая исключительно
имелась в виду у либералов. Особенно вооружились эти ре¬
форматоры против тогдашней экономической науки, даже не
желая видеть в ней науку, скорее считая ее собранием па¬
губных социальных заблуждений: критика общественного
строя шла у них рука об руку с критикой учений экономи¬
ческого либерализма. Главным социальным злом они счита¬
ли разлучение труда с орудиями производства и несогласо¬
ванность между собою индивидуальных хозяйств, приводя¬
щую к анархии производства, идеал же их был в том, чтобы
рабочие участвовали в выгодах предприятия путем установ¬
ления коллективного обладания орудиями производства,
чтобы частные, индивидуальные хозяйственные предприятия
были заменены предприятиями социальными, коллективны¬
ми, путем образования производительных ассоциаций, и
чтобы свободная конкуренция, результатом которой являет¬
ся промышленная анархия, уступила место планомерной ор¬
ганизации всех производительных сил общества.
466
В начале тридцатых годов новое направление получило
во Франции то название, которое за ним и утвердилось на
все последующее время, распространившись довольно бы¬
стро по всему цивилизованному миру. Какие бы впоследст¬
вии определения ни давались новому термину «социализм»,
на его происхождении ясно сказалась та антииндивидуалис-
тическая тенденция, которая была сильна в значительной
части французской демократии, и притом не только в облас¬
ти экономики, но и в области политики1. Фурьеризм, собст¬
венно говоря, имел немало индивидуалистических черт: хотя
Фурье и стремился к поглощению всех частных хозяйств
своими фаланстерами, однако в каждом фаланстере он до¬
пускал полную индивидуальную свободу и доводил до мини¬
мума элемент власти. Наоборот, сенсимонизм в своей соци¬
альной теории стоял на точке зрения необходимости в буду¬
щем обществе сильного развития элемента власти, и притом
не только власти в делах светских, но и в делах духовных.
Этою своею стороною сенсимонизм оказал большое влияние
на учение Бюшеза, в котором авторитарный, антииндивиду-
алистический социализм слился с однородными тенденциями
средневекового католицизма в религии и революционного
якобинизма в политике1 2. Французские социалисты тридца¬
тых и сороковых годов вообще отличались большою враж¬
дебностью к индивидуализму во имя принципа братства, ко¬
торый для некоторых из них был не чем иным, как требова¬
нием полного самоотречения, т.е. совершенного поглощения
личности в общественном целом. Социализм ставил задачу
внесения известной планомерности и регламентации в про¬
изводство и распределение хозяйственных благ, долженство¬
вавшие перейти из частного заведования в общественное, а
развивавшийся параллельно с ним коммунизм распростра¬
нял требование планомерной общности и на всю область по¬
требления произведенных ценностей3. Кульминационной
точки своего развития утопический коммунизм достиг в на¬
1 См. выше, с. 442 и след.
2 См. выше, с. 442. В отличие от авторитарного социализма сенсимо¬
нистов, фурьеризм может быть квалифицирован как либертарный.
3 Нужно, однако, заметить, что в ту эпоху термины «социализм» и
«коммунизм» строго не разграничивались.
467
званном выше романе Кабе, этой проповеди братства, кото¬
рое Герцен не мог, однако, иначе охарактеризовать, как по¬
ставив рядом с ним эпитет «каторжное». Одна из особеннос¬
тей французского социализма заключалась в том, что он не
ограничивал свою антииндивидуалистическую проповедь
одною сферою экономических отношений, но распространял
ее и на области политики и религии. Дальнейшее его разви¬
тие заключалось, с одной стороны, в очищении его от разных
фантастических и мистических примесей, с другой — в сбли¬
жении его с политикой, начавшемся вскоре после Июльской
революции. Кроме того, нужно отметить, что ранние формы
французского социализма пользовались распространением
преимущественно среди интеллигентной буржуазии, мало
проникая в рабочую среду, и только после 1830 г., в особен¬
ности же в сороковых годах, новые социальные учения стали
вербовать адептов среди пролетариата. Историческая связь
социализма с пролетариатом установилась, таким образом,
не сразу, но когда она установилась, не могло не сделаться
ясным, что с возникновением социализма и проникновением
его в рабочую среду начался совершенно новый период в ис¬
тории политических движений.
Первый, кто надлежащим образом оценил значение соци¬
альных учений первой половины XIX в. с указанной точки
зрения, был впоследствии прославившийся в качестве госу-
дарствоведа немецкий молодой ученый Штейн, издавший в
1842 г. книгу «Социализм и коммунизм современной Фран¬
ции». Еще за три года до появления в свет этого труда фран¬
цузский писатель Луи Рембо тоже выпустил в свет книжку
под заглавием «Этюды о современных реформаторах, или но¬
вейших социалистах», но Штейн совершенно основательно
поставил Рембо в упрек, что в теориях Сен-Симона и Фурье
он видел лишь новые утопии в ряду других подобных же уто¬
пий, не ставя их в связь с историей общества вообще и, в
частности, с нарождением пролетариата. По словам Штейна,
новые социальные теории получают свое значение именно от
той почвы, на которой они возникли.
«Время чисто политических движений прошло,— говорит
Штейн,— и подготовляется новое движение, не менее се¬
рьезное и сильное. Как в конце XVIII столетия поднялось
468
против государства одно сословие народа, так и теперь один
класс народа думает о том, чтобы коренным образом преоб¬
разовать общество». И Штейн тут же делал одно предсказа¬
ние, которое блестящим образом подтвердилось в конце тех
самых сороковых годов, в начале которых он издал свою
книгу. «Ближайшая революция,— писал он,— может быть
только социальной». По его мнению, социальное направле¬
ние, исследованное им во Франции, коренится в состоянии
общества, породившем пролетариат. Весь научный результат
его исследования и заключался в мысли, что социально-эко¬
номической подкладкой современного ему французского со¬
циализма и коммунизма была классовая борьба буржуазии и
пролетариата1.
В полном соответствии с таким пониманием историчес¬
кой роли социализма происходившая во Франции времен
Июльской монархии политическая борьба понималась многи¬
ми тогдашними публицистами и историками как именно
борьба буржуазии и народа. В своем месте мы видели1 2, что
в эпоху Реставрации наиболее видные политические мысли¬
тели понимали происходившую вокруг них, начавшуюся еще
раньше, политическую борьбу как борьбу привилегирован¬
ных и буржуазии, но когда, в 1830 г., буржуазия победила,
на первый план выдвинулась другая социальная противопо¬
ложность — буржуазии и пролетариата. В начале сороковых
1 В 1848 г. в виде прибавления к этому труду Лоренц Штейн издал еще
«Социалистические и коммунистические движения со времени третьей
французской революции», а в 1850 г.— трехтомную «Историю социального
движения во Франции с 1789 г. до наших дней». Собственная его полити¬
ческая теория, здесь изложенная, сводится к следующему. Так как предста¬
вительство есть орган господства над государством господствующего класса
общества и так как государственная власть должна содействовать интересу
всех отдельных лиц без различия в их положениях, то должна существо¬
вать еще нейтральная королевская власть, которая должна и самодеятель¬
но, против воли и естественного стремления господствующего класса, бо¬
роться за возвышение низшего, социально и политически подчиненного
класса, и в этом направлении осуществлять вверенное ей государственное
верховенство. Из этой идеи, представляющей собою до известной степени
отголосок теории просвещенного абсолютизма, видно, что сам Штейн был
монархист, желавший, чтобы королевская власть служила социальной зада¬
че.
2 См. выше, с. 378.
469
годов Луи Блан в своей «Истории десяти лет» (т.е. первого
десятилетия Июльской монархии) уже с точки зрения этой
противоположности рассматривает свою эпоху, причем дает
такое определение буржуазии и народа: « Под буржуазией я
разумею совокупность граждан, которые, владея орудиями
труда или капиталом, работают при помощи своих собствен¬
ных средств и зависят от других только в известной мере,
народ же есть совокупность граждан, которые, не владея ка¬
питалом, зависят от других вполне и во всем, что касается
первых потребностей жизни». В то самое время, как утопи¬
ческие социалисты мечтали об уничтожении этого различия
путем нового устройства общества, не прибегая ни к каким
политическим средствам вообще и, в частности, к средствам
революционным, а с другой стороны, политические демокра¬
ты, стоявшие на революционной точке зрения, не допускали
и мысли о каком бы то ни было коренном изменении обще¬
ственного строя, мало-помалу стало формироваться третье
демократическое течение, бывшее одновременно и полити¬
ческим, и социальным. С этим течением мы встречаемся и во
Франции, и в Англии, и в Германии перед 1848 г.1 Шедший
из Франции социализм нашел немалое количество адептов и
среди немцев. Многие немецкие демократы говорили, что их
родине предстоит пройти тот же путь развития, какой уже
был пройден Францией1 2, что от либерализма и даже радика¬
лизма ничего нельзя ожидать для народной массы и что по¬
тому политическим знаменем пролетариата должен сделать¬
ся социализм. Особенно эта идея сделалась популярною в
немецких эмигрантских кругах в Цюрихе, в Париже, в Брюс¬
селе, в Лондоне, где немецкие социалисты (или «коммунис¬
ты», как они охотнее себя называли) сближались с едино¬
мышленниками из других национальностей.
Одним из наиболее ярких и влиятельных выразителей
этого сближения между политикой и социализмом был Луи
Блан, резко в своих исторических трудах формулировавший
противоположность интересов буржуазии и пролетариата,
взглянувший, между прочим, с этой точки зрения на исто¬
1 См. выше, с. 440 и след.
2 См. аналогичное мнение французских либералов относительно Фран¬
ции и Англии.
470
рию Французской революции и вслед за Бюшезом возобно¬
вивший во Франции традиции якобинизма, представленного
обоими ими в социалистической окраске1. Для нас здесь
самое важное — это то, что Луи Блан, создавший собствен¬
ную социальную теорию, думал осуществить свои идеи при
помощи государства, которое должно было для этого сде¬
латься демократическим,— взгляд, самым резким образом
расходившийся со взглядами не только либералов, но и по¬
литических радикалов. Основные свои мысли на этот счет он
высказал в работе «Организация труда», вышедшей в свет в
1839 г. и сделавшей имя своего автора весьма популярным в
рабочем классе.
Исходным пунктом всего социального плана Луи Блана
был провозглашенный им принцип права на труд (le droit au
travail), права жить посредством труда1 2. Каждый имеет это
право, но для осуществления его в действительности необхо¬
димо возложить на общество обязанность организовать труд
в соответствии с этим принципом. По плану Луи Блана, го¬
сударство должно было посредством большого национально¬
го займа образовать денежный фонд, при помощи которого
для главных отраслей промышленности были бы основаны
«социальные мастерские» (ateliers sociaux). К работе в этих
заведениях Луи Блан допускал рабочих, стоявших на извест¬
ном нравственном уровне, и полагал, что все они получали
бы одинаковую плату. На первых порах в социальных мас¬
терских внутренние распорядки, по его мнению, должны
были бы быть установлены правительством, которое назна¬
чило бы и руководителей работ, но по истечении года дело
должно было бы быть передано в заведование самих рабо¬
чих. Луи Блан ожидал, что сама свободная конкуренция, в
которой он видел одно зло, в данном случае принесет свою
пользу, так как результатом ее будет постепенное исчезнове¬
ние всех частных промышленных предприятий, замена их со¬
циальными мастерскими. Это будет и концом самой конку¬
ренции, ибо ее место во взаимных отношениях социальных
мастерских заступило бы совпадение усилий, и в конце кон¬
цов явилась бы солидарность и между различными отрасля¬
1 См. выше, с. 281 и 442.
2 Ср. выше, с. 245 и 297—298.
471
ми промышленности. Как подспорье в этом деле, важную
роль у Луи Блана должно было играть обязательное и даро¬
вое народное образование, которое воспитывало бы в подрас¬
тающих поколениях идеи, чувства и наклонности, какие дол¬
жен требовать от людей новый строй общества.
Государство, однако, не только призывалось Луи Бланом
к созданию проектируемого порядка экономической жизни,
но и к управлению им в будущем. Он сам возлагает на го¬
сударство функцию «высшего регулятора производства», на¬
ходя его вмешательство необходимым везде, где только ока¬
зывается нужным «поддерживать равновесие между права¬
ми и обеспечивать интересы» и наступает необходимость
«ставить всех граждан в одинаковые условия нравственно¬
го, умственного и физического развития». Роль такого госу¬
дарства не может, конечно, играть то, где власть на одной
стороне, а народ на другой: такое государство необходимо
делается тираническим. Другое дело — демократическое го¬
сударство, ибо это государство есть сам народ, ведущий
собственные свои дела через своих уполномоченных: у тако¬
го государства не может быть интересов, отличных от инте¬
ресов народа, и оно никогда не сделается господином, так
как может быть только слугою или защитником неопытных,
слабых, несчастных. Луи Блан утверждал, далее, что для
выполнения своей обязанности государство должно полу¬
чить гораздо большую, чем ныне, силу. В своей «Истории
десяти лет» он прямо нападал на либералов за то, что они
ослабляли власть, и, наоборот, хвалил сенсимонистов, кото¬
рые стремились к усилению общественного авторитета. Тем
не менее он хотел сохранить за меньшинством известную
свободу от тирании большинства и высказывался против
коммунизма, считая проповедь абсолютного равенства бес¬
смыслицей1.
В этой части своего учения Луи Блан является творцом
теории социалистического государства, которое не только
вмешивается в экономическую жизнь общества, но прямо
1 В вопросе распределения Луи Блан держался формулы: «Каждому по
его способностям, каждому по его нуждам»; другой его формулой было:
«Долг соразмерно со способностями и силами, право соразмерно с нужда¬
ми».
472
даже берет на себя заведование и руководительство ею. Глав¬
ный недостаток современного устройства общества он видел
в его разделении на буржуазию, отдельные лица в которой
«могут, не порабощаясь, развивать свои способности», и на
народ, отдельные члены которого «не находят в самих себе
средств для своего развития», и для него главное заблужде¬
ние либеральной буржуазии заключалось в том, что она «ве¬
рила, будто там, где нет равенства в средствах к развитию,
довольно одной свободы для прогресса и справедливости».
Идеи Луи Блана, как известно, оказали большое влияние
на революцию 1848 г., и сам он играл в ее событиях видную
роль. Другим теоретиком, а позднее и практическим деяте¬
лем в духе неразрывного соединения политических и соци¬
альных требований был, в ту же эпоху сороковых годов,
Карл Маркс, определяющее влияние которого на социалис¬
тическое движение относится, однако, уже к более позднему
времени.
Маркс1, начавший свою научную и писательскую дея¬
тельность в рядах левых гегельянцев, лишь в начале сороко¬
вых годов познакомился с тогдашним французским социализ¬
мом, на первых же порах став к нему во вполне независимое
отношение. Особенно с самого начала он никак не мог согла¬
ситься с мнением, господствовавшим среди многих француз¬
ских социальных реформаторов, будто политические вопро¬
сы сами по себе не имеют большого значения. Сам он, наобо¬
рот, стал проводить тот взгляд, что социальная истина
повсюду развивается из конфликта политического государст¬
ва с самим собою и из противоречия между его идеальным
назначением и его реальными исходными пунктами. Прежде
чем начать критику экономических порядков и учений,
Маркс критиковал политические порядки (именно в своем
отечестве, Германии) и политические учения своей эпохи.
Правильной политической теории он приписывал великое
значение, ибо «и теория становится материальною силою,
когда она овладевает массами», а овладевает она массами,
когда соответствует их потребностям. Уже в эту пору своего
философствования он верил в то, что прежде всего должна
1 Более подробно его деятельность в сороковых годах рассмотрена в
главах XV и XVI «Истории Западной Европы».
473
эмансипироваться и достигнуть господства одна часть наро¬
да и что эта самая часть, этот класс, вследствие своего осо¬
бого положения, предпримет общую эмансипацию общества,
причем он находил также нужным, чтобы все недостатки об¬
щественного устройства сосредоточивались в каком-нибудь
другом классе, чтобы известное сословие было предметом
общего нерасположения и чтобы освобождение от него полу¬
чало «характер общего самоосвобождения». Известно, что
таким классом общества, который призван к освобождению
всех, Маркс объявил пролетариат. Подобно тому, говорит
он, как философия должна найти в пролетариате свою мате¬
риальную силу, так и пролетариат должен найти свое ору¬
жие в философии.
Теорию классовой борьбы, на точке зрения которой
стоял и Лоренц Штейн, Маркс непосредственным образом
заимствовал у Луи Блана, а скоро подружившийся с Марк¬
сом Энгельс, автор книги «Положение рабочего класса в
Англии» (1845), ранее, чем кто бы то ни было в самой Анг¬
лии, понял связь социализма с пролетариатом и своим ана¬
лизом английских экономических отношений утвердил
Маркса в той мысли, что капиталистическое хозяйство, со¬
здавшее могущество буржуазии и все бедствия пролетариа¬
та, заключает в себе и будущий упадок буржуазии, будущее
освобождение пролетариата. Бедствия пролетариата вызы¬
вают его на борьбу за возможность для рабочих оставаться
и чувствовать себя людьми. Энгельс указывал еще на то,
что в Англии чартизм и социализм слишком разъединены и
что потому ни тот, ни другой в отдельности не может сде¬
латься действительным знаменем пролетариата.
Весьма скоро Маркс пришел к той мысли, что экономис¬
ты являются научными выразителями интересов буржуазии,
а социалисты и коммунисты — теоретиками пролетариата.
Это, однако, не мешало ему проповедовать, что пролетариат
в собственных своих интересах должен помогать буржуазии
в ее борьбе с абсолютизмом и феодализмом: он прямо нахо¬
дил вредным воевать с либерализмом, пока он не одержит
победы над старым порядком. Исходя, с другой стороны, из
того соображения, что интересы буржуазии в разных стра¬
нах слишком различны, Маркс весьма скептически относил¬
474
ся к тому братству народов, о котором говорили политичес¬
кие демократы, находя, что если и существует обществен¬
ный класс, имеющий в разных нациях один и тот же инте¬
рес, так это только один пролетариат. В этом убеждении
Маркс и Энгельс всячески поддерживали связи с немецки¬
ми, французскими и английскими сторонниками социальной
революции. Под их влиянием в 1847 г. немецкий заговор¬
щицкий союз праведников превратился в общество для про¬
паганды «низвержения буржуазии, господства пролетариа¬
та, уничтожения старого гражданского общества, основан¬
ного на классовых противоположностях, и основания нового
гражданского общества без классов и без частной собствен¬
ности». Выработать основное учение этого союза было пору¬
чено съездом его членов в Лондоне в том же 1847 г. Марк¬
су и Энгельсу.
Результатом этого поручения был знаменитый «Комму¬
нистический манифест», вышедший в свет в феврале
1848 г.1 В нем «история всех доныне существовавших об¬
ществ» объявляется «историей борьбы классов», «господ¬
ствующими идеями данного времени — идеи господству¬
ющего класса». Когда в обществе распространяются револю¬
ционные идеи,— это значит, что в недрах его «образовались
элементы нового строя», ибо «с образом жизни людей, с их
общественными отношениями, с их общественным положе¬
нием меняются также их представления, воззрения, поня¬
тия, словом, все миросозерцание». Указав на то, как про¬
изошло разделение общества на буржуазию и пролетариат,
Манифест пророчил, что сам прогресс промышленности ста¬
вит на место разъединения рабочих посредством конкурен¬
ции объединение их посредством ассоциации. Буржуазия
производит своих собственных могильщиков, и коммунисты
представляют собою лишь самую решительную часть рабо¬
чих партий всех стран, которая только лучше других партий
понимает условия, ход и общие результаты рабочего движе¬
ния. Но у всех этих партий ближайшая цель общая — это
организация рабочего класса, свержение господства бур¬
жуазии и завоевание пролетариатом политической власти.
1 Имеется русский перевод в разных изданиях.
475
Манифест перечисляет и меры, которые, по мнению его со¬
ставителей, могли бы быть приняты в наиболее передовых
странах для осуществления поставленных целей1. Маркс и
Энгельс провидели близкую возможность буржуазной рево¬
люции в Германии и выражали уверенность в том, что она
может послужить непосредственным прологом для револю¬
ции пролетарской. «Пролетарии,— говорится в заключи¬
тельной части Манифеста,— ничего не могут потерять в
коммунистической революции, кроме цепей, приобретут же
они весь мир», и Манифест кончался громким призывом:
«Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»
В 1848 г. исполнилось предсказание Лоренца Штейна,
еще в 1842 г. указывавшего на то, что время чисто полити¬
ческих революций прошло. За немногими сравнительно ис¬
ключениями, вспыхнувшая в этом году революция уже нахо¬
дилась под сильным влиянием социализма, успевшего к
этому времени проникнуть в народные массы и поставить
перед ними задачу преобразования не только государствен¬
ных учреждений в смысле их демократизации, но и основных
условий труда в смысле эмансипации рабочих классов от по¬
рабощения капиталом. В этом отношении революция 1848 г.
не была похожа на революции 1820 и 1830 гг., и старая ли¬
беральная доктрина времен Реставрации и Июльской монар¬
хии оказалась далеко не соответствующей тем требованиям,
какие стали предъявляться государству со стороны защитни¬
ков демократических интересов.
1 Это была экспроприация земельной собственности, высокий прогрес¬
сивно-подоходный налог, централизация в руках государства кредита и
перевозочных средств, увеличение числа государственных фабрик и орудий
производства, введение обязательности труда для всех и т. п.
476
ГЛАВА XVIII
«Сорок восьмой год»1
Обширность области и быстрота распространения революции 1848 г.—
Абсолютные и конституционные монархии перед 1848 г.— Борьба с аб¬
солютизмом за конституцию в первых из них и за демократизацию уч¬
реждений в последних.— Вообще демократический характер револю¬
ции 1848 г. и роль в ней республиканского направления.— Значение
национальных движений в революции 1848 г.— Социальная сторона ре¬
волюции 1848 г.— Участие в событиях этой эпохи буржуазии и народ¬
ных масс.— Крестьянские движения 1848 г.— Выступление рабочего
класса с социальными требованиями.— Поражение политических, со¬
циальных и национальных стремлений 1848 г.— Общая реакция пяти¬
десятых годов и возрождение прогрессивных движений в шестидесятых
годах
Сравнивая революционный 1848 г. с другими двумя рево¬
люционными годами XIX в., с 1820 и 1830, мы не можем не
отметить, прежде всего, что в 1848 г. и область, и быстрота
распространения революции были гораздо большими, чем за
два и три десятилетия перед тем. В 1820 г. политическим по¬
трясениям подверглись только южно-романские страны, да и
то далеко не все, а в 1830 г., кроме Франции, Бельгии и
Польши,— лишь некоторые второстепенные государства Гер¬
мании да самые незначительные части Италии, тогда как в
1848 г. в движение пришли и Франция, и вся Италия, и вся
Германия с ее великими державами, Пруссией и Австрией, в
которой восстали одновременно против старой власти и не¬
мецкие, и итальянские, и мадьярские, и славянские ее под¬
данные, не говоря уже об отголосках революции в других
странах, даже, например, в Англии, где к этому времени от¬
носится одно из выступлений чартистов и неудачная попыт¬
ка восстания в Ирландии. Другая характерная черта сорок
восьмого года — необыкновенная быстрота, с какою распро¬
странилось движение. Как на сигнал общеевропейской рево¬
люции, смотрят обыкновенно на февральский переворот в
1 Революции 1848 г. в «Истории Западной Европы» посвящены главы
XVIII—XXIV. См. также главу XII «Общего взгляда на историю Западной
Европы в первые две трети XIX в.»; несколько более подробно о
революциях во Франции, в Италии, в Германии с Пруссией и в Австрии
говорится в следующих четырех главах.
477
Париже, результатом которого были низвержение Людови¬
ка-Филиппа и установление республики, но на самом деле
этому перевороту, всего несколькими, правда, неделями
раньше, предшествовали первые революционные вспышки в
Ломбардо-Венецианском королевстве, в Королевстве обеих
Сицилий, в Сардинии, Тоскане, Папской области, другими
словами,— во всей Италии. Начало итальянской революции
1848 г., таким образом, относится к январю и февралю, а
когда в феврале произошла революция и во Франции, то не¬
медленно, в марте же и даже в первой его половине, совер¬
шился ряд революций в мелких и средних государствах Гер¬
манского союза, в середине же этого месяца произошли ре¬
волюции и в столицах Австрии и Пруссии. В том же самом
марте были также первые народные волнения и среди сла¬
вянских подданных Австрии, в Чехии, в Хорватии, в других
местах. Не замедлила примкнуть к революции и Венгрия, где
брожение уже давно подготовляло взрыв. В мае 1848 г. в Па¬
риже, во Франкфурте-на-Майне, в Берлине уже заседали На¬
циональные собрания, которые должны были выработать
новые конституции для Франции, Германии и Пруссии, а в
июле такое же собрание состоялось и в Вене для выработки
австрийской конституции. Из всех западноевропейских
стран только государства Пиренейского и Скандинавского
полуостровов остались совершенно спокойными, тогда как в
Бельгии, в Голландии, в Дании, в Швейцарии все-таки про¬
изошли некоторые политические изменения не без общего
влияния на них со стороны этой грандиозной революции.
Революция сорок восьмого года одинаково охватила и аб¬
солютные монархии, и конституционные государства. Перед
революцией абсолютизм безраздельно царил во всей Италии
и в большей части Германии, где только некоторые второсте¬
пенные государства имели конституционный строй, тогда
как другие, и в числе их Австрия с Пруссией, крепко держа¬
лись абсолютизма. В самих конституционных монархиях
правительства в сороковых годах вели большей частью край¬
не консервативную политику, что можно сказать не только
по отношению к немецким государствам, имевшим народное
представительство, но и по отношению к Франции. Для
общей характеристики правительственной политики сороко¬
вых годов вообще на западе Европы весьма характерен тот
478
факт, что в эту эпоху произошло сближение и даже состоя¬
лось соглашение между французским и австрийским прави¬
тельствами для противодействия демократическим движени¬
ям в Швейцарии и в Италии, которые казались одинаково
опасными и в Париже, и в Вене. Дело в том, что все более
и более усиливавшиеся демократические стремления грози¬
ли одинаково и абсолютизму Габсбургов, и июльскому трону
Людовика-Филиппа, и феодальной аристократии Австрии, и
капиталистической буржуазии, господствовавшей во Фран¬
ции. Необходимость защиты существующего порядка, одного
в одной стране, другого в другой, но одинаково угрожаемых
революцией, заставляла действовать заодно таких несходных
в своем прошлом людей, какими были первые министры аб¬
солютной монархии Габсбургов и конституционной монар¬
хии Людовика-Филиппа, Меттерних и Гизо. Один был вож¬
дем реакции с самого начала Реставрации, тогда как другой
в эти годы стоял в рядах оппозиции и высказывался в опре¬
деленно либеральном смысле1. Этот переход Гизо от либера¬
лизма к реакции очень характерен для всего общественного
класса, который в эпоху Реставрации стоял в оппозиции к
правительству, а в эпоху Июльской монархии имел в прави¬
тельстве верный орган своих интересов. Если вслед за рево¬
люцией 1830 г. произошло разделение прежнего Европей¬
ского союза из пяти великих держав («пентархии») на два
политических лагеря, в одном из которых находились абсо¬
лютные Австрия, Пруссия и Россия, а в другом — конститу¬
ционные Англия и Франция, то к концу эпохи эта комбина¬
ция стала расстраиваться: между Францией и Англией про¬
изошло охлаждение, и через Австрию Франция стала
сближаться с абсолютными монархиями. Намечался новый
союз разнородных элементов и систем, т.е. буржуазии с
аристократией, конституционализма с абсолютизмом против
общего врага — демократии. Революция сорок восьмого
года, по основному характеру своему революция демократи¬
ческая, одинаково пронеслась поэтому и над абсолютными, и
над конституционными монархиями.
Для абсолютных монархий, например для Австрии и
Пруссии, сорок восьмой год имел то же значение, какое в ис-
1 См. выше, с. 377—381.
479
тории Франции принадлежит 1789 г1. «Домартовские» отно¬
шения в обеих больших немецких державах, в сущности,
были только разновидностями того «старого порядка», кото¬
рый господствовал во Франции до великой революции. Здесь
борьба шла «за конституцию», за введение народного пред¬
ставительства, за равноправие, за общественные свободы.
Из всех абсолютных монархий, подвергшихся в 1848 г. рево¬
люции, наиболее типическою представительницею старого
порядка была Австрия с ее строго реакционным абсолютиз¬
мом, нетерпимым католицизмом, феодальными привилегия¬
ми и еще почти не затронутым прежними реформами подчи¬
нением сельской массы помещичьему сословию. Пруссия,
как-никак, все-таки испытала на себе действие целого ряда
реформ в начале XIX в. и даже долгое время колебалась
между введением конституции и сохранением абсолютизма1 2.
Общим лозунгом революции сорок восьмого года в абсолют¬
ных монархиях, повторяем, была конституция в широком по¬
нимании народной свободы.
Там, где конституции уже существовали, общим лозун¬
гом революции были такие в них преобразования, которые
сделали бы их более народными. Движением, из которого
вышла февральская революция во Франции, была агитация
против действовавшего в стране избирательного закона. Анг¬
лии в 1832 г. удалось произвести свою парламентскую ре¬
форму без революционного потрясения, но во Франции в
1848 г. вопрос о реформе выборов привел к политическому
перевороту. Цензовая система в обеих странах вызывала
против себя демократическую оппозицию, и недаром англий¬
ский чартизм снова зашевелился было под влиянием фев¬
ральской революции. В Швейцарии, давнишней стране поли¬
тической свободы, равным образом демократическое движе¬
ние, вызывавшее опасения одинаково и у Меттерниха, и у
Гизо, ставило целью своих стремлений превращение респуб¬
лики в действительно народное государство, очищенное от
всех пережитков средневековой старины3.
1 См. об этом сравнении выше, с. 271—273.
2 См. выше, с. 368 и след.
3 В Швейцарии в 1848 г. была введена новая конституция, замененная
в 1874 г. ныне действующей, тоже с разными изменениями.
480
Этот демократизм вообще налагает неизгладимую печать
на революцию сорок восьмого года. И в абсолютных монар¬
хиях, переходивших к конституционному строю, народное
представительство понималось конституционалистами не
иначе, как представительство демократическое. Самые выбо¬
ры в главные собрания, которые должны были вырабатывать
новые конституции, были произведены демократическим по¬
рядком, да и конституции эти планировались опять-таки де¬
мократическими. Правда, всем им, собственно, не суждено
было осуществиться, и одна только Франция, действительно,
ввела у себя всеобщую подачу голосов, но это нисколько не
противоречит общему демократическому характеру револю¬
ции 1848 г. В связи с этим ее демократизмом стоит и силь¬
ное проявление в ней республиканских стремлений. Фран¬
ция без затруднения превратилась в республику. В Италии
республиканское течение было очень сильно, и его предста¬
вители возлагали немалые надежды на помощь их усилиям
со стороны Франции. Республика в это время провозглаша¬
лась и даже на некоторое время устанавливалась в Венеции,
в Риме, в Тоскане. В Германии тоже была республиканская
партия, которая имела своих представителей и во франк¬
фуртском парламенте; известно, кроме того, потерпевшее не¬
удачу республиканское восстание в Бадене; известна и т. н.
«майская революция» 1849 г., как обозначают ряд республи¬
канских восстаний в Саксонии и других местах. Наконец, от¬
метим, что и Венгрия, объявив династию Габсбургов лишен¬
ною престола, тоже провозгласила себя независимым наро¬
дом. Этот республиканизм сорок восьмого года немало
содействовал усилению позднейшей реакции против всего
политического движения эпохи.
Одновременность революционного взрыва в разных стра¬
нах и общий демократический характер всего движения
сорок восьмого года как нельзя более соответствовали при¬
зывам к международной солидарности, которые шли от вож¬
дей тогдашней революционной демократии1. В их представ¬
лении у всех народов был один и тот же враг, но они не при¬
нимали достаточно в расчет те условия реальной жизни,
которые поселяли вражду между отдельными нациями, и тот
1 См. выше, с. 449 и 475—476.
481
национальный эгоизм, который вообще стоял поперек дороги
к междуплеменной солидарности. Революционное движение
сорок восьмого года захватило в круг своих стремлений и на¬
циональные инстинкты, и интересы отдельных народов, уже
раньше бывших недовольными своим положением *. Полити¬
чески угнетенные или раздробленные национальности стре¬
мились к освобождению от иноплеменного ига, к равнопра¬
вию, к единству, и в этом своем стремлении не могли не за¬
девать предрассудки, страсти и интересы других народов,
что приводило к междуплеменной борьбе, только ослабляв¬
шей все освободительное движение и даже прямо помогав¬
шей реакционным элементам в их стремлении подавить рево¬
люцию. Немецкая революция сорок восьмого года, поставив¬
шая себе как одну из главных своих задач объединение
Германии, проявила немало национального эгоизма. Объеди¬
няя свое отечество во имя национальной идеи, очень многие
деятели эпохи стояли на точке зрения «Германия для нем¬
цев», и, например, франкфуртский парламент даже выразил
удовольствие по поводу насильственного усмирения чешской
революции. Мадьяры в своем национальном шовинизме шли
еще дальше: пока венгерский сейм вел переговоры с венским
правительством, речь заходила даже о помощи, которую оно
могло бы получить от Венгрии для усмирения мятежного
Ломбардо-Венецианского королевства, а с другой стороны,
те же самые мадьяры, которые подняли бунт против своего
государя, и слышать не хотели ни о каких уступках в пользу
славян, входящих в состав населения Венгрии. Несогласия,
обнаружившиеся между представителями отдельных нацио¬
нальностей в государственном сейме, собранном в июле
1848 г. в Вене, относятся к той же категории явлений. Наро¬
ды Австрии ненавидели свое центральное правительство, но
еще более ненавидели друг друга. Более отсталые в культур¬
ном и политическом отношении австрийские славяне даже
оказали поддержку и помощь Габсбургам против их мятеж¬
ных немецких и мадьярских подданных,— в особенности
хорваты, ненавидевшие мадьяров, как своих притеснителей.
Наконец, те же события сорок восьмого года показали, что
нельзя было ожидать и мирного разрешения вопросов об ита¬
1 См. выше, с. 453 и след.
482
льянском и германском национальном единстве, и воины гер¬
манско-датская, с одной стороны, и сардино-австрийская, с
другой, не приведшие тогда ни к каким ощутительным ре¬
зультатам, получили тем не менее значение предвестниц той
военной эпохи 1859—1871 гг., в которой были созданы еди¬
ная Италия и единая Германия.
Соединение в революции сорок восьмого года с полити¬
ческими стремлениями стремлений национальных создавало
и силу этой революции, но обусловливало потом и ее сла¬
бость. Целые народы пришли в движение, чтобы отстоять
свое право на национальное самоопределение, на свободу, на
равноправие, на политическое объединение, и это именно
усиливало чисто политическую сторону революции, но в тех
же самых национальных стремлениях лежали и причины
того междуплеменного разброда, который приводил к победе
реакции. Не следует забывать и того, что уровень культурно¬
политического развития отдельных национальностей, прини¬
мавших участие в борьбе сорок восьмого года, был далеко не
одинаков, и, например, большинство австрийских славян со¬
всем не было на высоте надлежащего понимания тех принци¬
пов, во имя которых вели упорную борьбу немецкие поддан¬
ные тех же самых Габсбургов. Совершенную аналогию с
этою национальною стороною революции сорок восьмого
года представляет и ее социальная сторона.
Соединение в тогдашнем революционном движении с по¬
литическими стремлениями и социальных стремлений со¬
ставляло и сильную, и слабую сторону революции,— силь¬
ную, поскольку в ней для осуществления своих социальных
требований приняли участие и народные массы, слабую —
поскольку постановка социальных требований в результате
имела вскрытие антагонизма классовых интересов, тоже
приведшего, как и междуплеменные распри, к разброду дви¬
жения по разным направлениям. Революция сорок восьмого
года была и политическою, и социальною, и в ней участвова¬
ли рука об руку и буржуазия, и крестьянство, и городской
пролетариат, как участвовали и либералы, и радикалы, а
среди последних и демократы чисто политического оттенка,
и социалисты.
483
Это участие в событиях сорок восьмого года рабочего
класса, как самостоятельной общественной силы, и это же
участие в движении социалистов, как особой категории рево¬
люционных деятелей, составляет то новое в истории запад¬
ноевропейских политических движений, наличность которо¬
го позволяет нам говорить об исполнении в 1848 г. прогноза,
высказанного незадолго перед тем Лоренцом Штейном.
Такие деятели, как Луи Блан и Маркс, даже прямо ставили
революции социалистические задачи. Но именно самостоя¬
тельное выступление рабочих и предъявление социалистами
своих требований и внесли в среду оппозиции раскол, нанес¬
ший удар движению и потому послуживший только на поль¬
зу реакции. Сила первоначального натиска на установившие¬
ся порядки обусловливалась тем, что в этом натиске приня¬
ли участие все общественные элементы, которые были
недовольны своим положением, но немедленно же обнару¬
жилось, что в понимании ими нового строя заключались не¬
примиримые противоречия, и естественным результатом
этого был разброд общественных сил, участвовавших в дви¬
жении. Одного хотела буржуазия, другого — народные
массы. Для буржуазии все дело заключалось в политической
реформе, в установлении представительства и равноправия,
в осуществлении свобод; многие из этого класса выступали
как крайние демократы и даже республиканцы, но они оста¬
вались на точке зрения существующего общественного
строя, который наиболее заинтересованные в его сохранении
группы готовы были защищать даже путем уступок из своих
политических требований. В народных массах наибольшей
популярностью пользовались, наоборот, требования социаль¬
ного характера, и для многих самое осуществление полити¬
ческих реформ казалось только средством, необходимым для
проведения в жизнь преобразований социальных. Конечно,
политический принцип равноправия, как имеющий свою со¬
циальную сторону, не мог не быть особенно популярным в
народных массах, но многие элементы этих масс, главным
образом крестьянство, еще не стояли на том уровне разви¬
тия, на котором люди умеют ценить и свободу ради благ, за¬
ключающихся в ней самой.
484
В немецких государствах и в разноплеменной Австрии в
мартовской революции приняли участие и крестьяне. Вы¬
ступление сельского населения будет для нас тем понятнее,
если мы вспомним, что в одних из этих государств — и осо¬
бенно как раз в Австрии, крестьянство все еще находилось в
подчинении чисто средневековым, феодальным порядкам, в
других же, где уже были предприняты раньше разные крес¬
тьянские реформы, новые порядки были крайне несовершен¬
ны и оставляли желать много лучшего. Крестьянские вы¬
ступления, конечно, придали много силы движению сорок
восьмого года, но едва только крестьянские желания были
удовлетворены напуганными революцией правительствами,
как сельские массы отстали от революции и даже начали со¬
действовать водворению порядка. Прямо реакционную роль в
сорок восьмом году сыграло французское крестьянство, тоже
напуганное движением городского пролетариата, который в
деревнях был заподозрен прямо в стремлении к разделу зе¬
мель, и введением всеобщего избирательного права француз¬
ская сельская демократия воспользовалась для посылки в па¬
лату как раз консервативных депутатов.
Гораздо более продолжительную, деятельную и бурную
роль в событиях сорок восьмого года играл рабочий класс
больших городов, и в частности таких столичных центров,
как Париж, Берлин, Вена. Первые месяцы Второй республи¬
ки во Франции были временем непрерывных революционных
выступлений рабочего класса, все более и более подпадавше¬
го под влияние социализма, пока катастрофа «июньских
дней», полное поражение парижского пролетариата войска¬
ми республики не положило начала реакции, приведшей
Францию ко Второй империи, как и во времена первой рево¬
люции1, выступление демократии напугало буржуазию, со¬
здав в ней реакционное настроение. Аналогичные результа¬
ты выступление рабочих с социальными требованиями имело
и в Пруссии, и в Австрии, да и вообще в Германии. Немец¬
кое бюргерство, бывшее главным образом представлено во
франкфуртском парламенте, далеко не разделяло стремле¬
ний рабочего класса, и даже в республиканском меньшинст¬
1 См. выше, с. 335.
485
ве парламента было очень немного людей, вносивших в свое
политическое миросозерцание социальный оттенок. Социаль¬
ные стремления рабочих даже склоняли бюргерство к заклю¬
чению с правительствами компромиссов и вообще к большей
политической умеренности, и то же самое бюргерство прямо
хлопотало, чтобы предержащие власти как можно скорее и
полнее удовлетворяли крестьянские требования, и со своей
стороны делало многое для того, чтобы отвлечь крестьян от
более тесного единения с рабочими. Вот почему для крес¬
тьян средней Европы сорок восьмой год принес такие выго¬
ды, которых реакция, наступившая после подавления рево¬
люции, совершенно лишила городских рабочих: этот год
вырыл могилу для феодально-крепостнического режима и в
немецких государствах, и в разноплеменной Австрии.
Из предыдущего изложения видно, какие были главные
причины общей неудачи, постигшей политические, социаль¬
ные и национальные стремления бурного сорок восьмого
года. Кроме того, на стороне правительств, вступивших в
борьбу с революцией, оставалась сила армий, при помощи
которых они постепенно справились со всеми своими про¬
тивниками. Первый удар демократии в сорок восьмом году
был нанесен солдатами Второй французской республики на
площадях и улицах Парижа в злополучные «июньские дни»
1848 г., и при военной же помощи был совершен государст¬
венный переворот 2 декабря 1851 г., ставший преддверием к
восстановлению во Франции империи. Осенью же 1848 г.
сделаны были первые успешные шаги к подавлению револю¬
ции в Австрии и Пруссии, а Венгрию в 1849 г. помогла Ав¬
стрии усмирить Россия. Пятидесятые годы уже были време¬
нем повсеместной реакции, отбросившей Западную Европу
назад к уже пережитым временам худшей поры Реставрации.
Во Франции вторично был восстановлен цезаризм, и одно¬
временно произошла реставрация абсолютизма в Австрии и
в большей части Италии. Из конституций, обязанных своим
происхождением сорок восьмому году, сохранились только
сардинская (1848) и прусская (1850), но вторая из них уже
носила на себе явные следы реакции против демократичес¬
ких принципов 1848 г. Ни Италия, ни Германия не добились
политического объединения. Стремления различных народ¬
486
ностей Австрии к свободе и равноправию тоже не осущест¬
вились, и венское правительство обратилось к усиленной
централизации и к германизации ненемецких своих поддан¬
ных. Наконец, и социализм потерпел такое поражение, что
считался уже как бы навеки похороненным, и позднейшее
его возрождение было многими в свое время встречено с на¬
стоящим изумлением.
Так протекли в Западной Европе пятидесятые годы
XIX в. Идеал народно-правового государства, вдохновляв¬
ший движение сорок восьмого года, был дальше, чем когда
бы то ни было, от своего осуществления, но прерванное ре¬
акцией историческое движение стало все-таки возрождаться,
и гранью между двумя эпохами был 1859 г. Шестидесятые
годы вообще взяли на себя,— только по новой программе и
новыми средствами,— осуществление тех задач, которые
оказались не под силу революции 1848 г. В дальнейших гла¬
вах мы и рассмотрим решение, во второй половине XIX в.,
конституционного вопроса отдельно в каждом из главнейших
государств Западной Европы.
ГЛАВА XIX
Установление во Франции республиканского строя1
Непрочность политических порядков, устанавливавшихся во Франции
после великой революции.— Причины февральской революции.—
Провозглашение во Франции республики и созыв Учредительного со¬
брания.— Социальное движение среди рабочих и июньские дни.—
Конституция 1848 г. и партии Второй республики.— Переворот 2 де¬
кабря 1851 г. и установление Второй империи.— Судьба республикан¬
ской идеи в эпоху Второй империи.— Падение империи и борьба за
республику в начале семидесятых годов.— Введение Конституции 1875 г.
Февральская революция привела Францию к установле¬
нию республики, которая продержалась в ней даже более ко¬
роткое время, нежели первая республика, провозглашенная
1 Подробнее для периода 1848—1870 гг. гл. XIX, XX, XIV и XXVI 5-го
тома «Истории Западной Европы», для дальнейшего гл. VII моей книги
«История Франции в XIX веке» (1902).
487
за полустолетие перед тем, именно всего четыре года, тогда
как первая республика насчитывает, включая эпоху Консуль¬
ства, двенадцать лет, да и без этой эпохи все-таки семь лет.
С 1789 по 1848 г. Франция пережила целый ряд политичес¬
ких переворотов, испытала целый ряд различных режимов,
перепробовала несколько конституций, и новый строй, вве¬
денный в 1848 г., оказался не более прочным, чем конститу¬
ционная монархия 1789—1792 гг., и первая республика, и
консульство, и империя, и монархия старшей и младшей
линий Бурбонов. Из всех предыдущих периодов наиболее
продолжительным оказалось восемнадцатилетнее царствова¬
ние Людовика-Филиппа, и столько же времени потом про¬
должалось сменившее Вторую республику царствование На¬
полеона Ш, после которого утвердилась во Франции нынеш¬
няя, по счету уже Третья республика; лишь она проявила
наибольшую живучесть из всех режимов, какие только были
в этой стране после 1789 г. Рассматриваемая с этой стороны,
политическая история Франции представляет собой класси¬
ческий пример непрочности бумажных конституций и труд¬
ности, в известных случаях, установления такой государст¬
венной формы, которая могла бы считаться окончательной.
Полную противоположность крайней неустойчивости всех
прежних французских конституций представляют государст¬
венный строй Англии или конституция Соединенных Штатов
Северной Америки. Не говоря уже о конституциях сардино¬
итальянской и прусской, сохранившихся доселе от 1848 и
1850 гг., даже Австрия после революции сорок восьмого года
пережила гораздо меньше изменений в своем устройстве, не¬
жели Франция за ту же вторую половину XIX в. За сто и два
десятка лет, протекших после революции, Франция видела
крушение трех королевских тронов — в 1792, 1830 и
1848 гг., испытала два государственных переворота, в 1799 и
1851 гг., приводивших к установлению военного деспотизма,
дважды же от него освобождалась, в 1814 и 1870 гг., после
поражений в войнах с соседями, и три раза вводила у себя
республиканский строй — в 1792, в 1848 и в 1870 гг. В
конце концов наиболее прочным и имеющим наиболее шан¬
сов на то, чтобы сделаться окончательным для Франции, ока¬
зался этот последний строй, так как он непрерывно сущест¬
488
вует уже почти сорок лет, и нет оснований полагать, чтобы
во Франции была когда-либо восстановлена монархия.
В своем месте было в общих чертах объяснено, что не по¬
зволило установлению во Франции республики, провозгла¬
шенной Национальным конвентом1, задачею же настоящей
главы является рассмотрение истории как второго республи¬
канского опыта, сделанного французами в 1848—1852 гг.,
так и установления во Франции теперешней, Третьей рес¬
публики до принятия ею Конституции 1875 г.
Республике сорок восьмого года предшествовало во
Франции тридцать четыре года конституционной монархии,
которая в первые шестнадцать лет этого периода времени
была монархией аристократии, в последние восемнадцать
лет — монархией буржуазии. Карла X, как и Людовика XVI,
погубил союз королевской власти с привилегированными, с
дворянством и духовенством1 2, Людовика-Филиппа — ее союз
с буржуазией, в обоих, значит, случаях одинаково то, что
монархия являлась лишь органом известного сословного или
классового господства. Основной причиной февральской ре¬
волюции было глубокое недовольство нации режимом, при
котором избирательными правами пользовались какие-либо
200—240 тыс. граждан, народное представительство заботи¬
лось только об интересах наиболее зажиточного меньшинст¬
ва, депутаты отличались крайнею притом подкупностью, ми¬
нистерство, искусственно создавая в свою пользу постепен¬
ное большинство в палате, вело внутреннюю и внешнюю
политику в направлении, решительно осуждавшемся общест¬
венным мнением страны, а король проявлял самое упорное
нежелание изменить что-либо в установившемся политичес¬
ком режиме. В то время, как внешним образом этот режим
все более и более упрочивался, оппозиция против него дела¬
лась все более глубокой и захватывала все более широкие
круги. Уже в 1830 г. проявила себя во Франции партия, ду¬
мавшая воспользоваться крушением старшей линии Бурбо¬
нов для основания республики, но тогда эта партия была
слишком слаба, чтобы чего-нибудь добиться3. Республикан¬
ские попытки тридцатых годов тоже ни к чему не привели,
1 См. выше, с. 196—197.
- См. выше, с. 321.
3 См выше, с. 354—355.
489
но если в сороковых годах и не было уже резких выступле¬
ний революционного характера, то громадный успех, сравни¬
тельно с прежним временем, имела демократическая пропа¬
ганда, начавшая все сильнее захватывать очень недовольный
своим положением пролетариат, тем более что социальные
требования, предъявлявшиеся этою пропагандою, делали ее
особенно популярною в рабочем классе. В сороковых годах
не только в демократии, но и в лучшей части буржуазии, ко¬
роль, министерство, палаты утратили всякий нравственный
авторитет; одну из причин зла видели в дурном избиратель¬
ном законе, наполнявшем палату депутатов или чиновника¬
ми, вполне зависевшими от правительства, или частными ли¬
цами, которые продавали правительству свои голоса. Подоб¬
но тому, как в Англии велась в свое время агитация в пользу
реформы выборов, аналогичное движение возникло и во
Франции, и одна из народных манифестаций для поддержки
требований реформистов, как известно, сделалась исходным
пунктом восстания, кончившегося крушением июльского
трона. Переворот произошел совершенно неожиданно и не¬
обыкновенно быстро — всего в какие-нибудь три дня: 22, 23
и 24 февраля.
То, что не могло случиться в 1830 г., на этот раз произо¬
шло: как и в 1792 г., наследницею павшей под натиском на¬
родного восстания монархии явилась республика с времен¬
ным правительством во главе, которое и распорядилось о со¬
зыве Национального собрания. Выборы в это собрание были
произведены уже всеобщею подачею голосов, и в течение
лета 1848 г. оно выработало для Франции республиканскую
конституцию на широких демократических началах, а в
самом конце года всеобщею же подачею голосов выбран был
и глава исполнительной власти, президент республики; тако¬
вым из всенародных выборов вышел Людовик Наполеон Бо¬
напарт, племянник Наполеона I. Но в этот же промежуток
времени, между концом февраля и началом декабря, разы¬
грались во Франции важные события, имевшие роковое зна¬
чение для всего будущего Второй республики.
Для ремесленных и фабричных рабочих больших городов
и, конечно, прежде всего Парижа, к господству которого над
страною давно привыкла Франция, провозглашенная 24 фев¬
раля 1848 г. республика была таким государственным уст¬
490
ройством, целью которого должна была быть полная пере¬
стройка общества на основании тогдашних социалистичес¬
ких учений. В первые четыре месяца Второй республики бро¬
жение в парижском населении, можно сказать, было непре¬
рывным, сопровождаясь грозными манифестациями и даже
попытками непосредственного давления на новую власть.
Одним из лозунгов этого социального движения было «право
на труд», провозглашенное Луи Бланом1 и сделавшее его
имя особенно популярным в рабочем населении Парижа.
Автор «Организации труда» даже попал, как известно, во
временное правительство, образовавшееся 24 февраля, и с
ним в состав этого правительства вошел еще один рабочий,
Альбер, тоже стоявший на социалистической точке зрения.
Мало того, под председательством Луи Блана была образова¬
на особая комиссия для разработки вопросов, касающихся
труда и благосостояния рабочих. Для успокоения безработ¬
ных пролетариев временное правительство устроило особые
общественные работы, которым дано было название «нацио¬
нальных мастерских»: каждому желающему трудиться в
предпринятых в Париже земляных работах давалось по два
франка в день, что привлекло в столицу немало безработного
люда и из других мест. Мало-помалу рабочие национальных
мастерских организовались в грозную революционную силу,
попавшую под влияние демократических клубов и начавшую
выступать со своими политическими требованиями.
Между тем настроение остальной нации далеко не соот¬
ветствовало стремлениям рабочего класса. Господствовав¬
шая до февральской революции буржуазия менее всего была
склонна подчиниться социалистическим требованиям рабо¬
чих. К самой идее республики она относилась с недоверием,
и ее представители во временном правительстве хлопотали
только о том, чтобы не дать движению разрастись. Даже те
из этого класса, которые были за республику, и притом де¬
мократическую республику, и слышать не хотели о социа¬
лизме: различие между политической и социальной демокра¬
тией1 2 проявилось с большой резкостью и в сорок восьмом
году. С введением всеобщей подачи голосов при выборах в
1 См. выше, с. 381.
2 См. выше, с. 451.
491
Учредительное собрание большое значение получила крес¬
тьянская масса, отличавшаяся сильным консерватизмом и
находившаяся под влиянием духовенства. Социальные требо¬
вания рабочих напугали не только буржуазию, но и крес¬
тьянство, в котором даже стали ходить слухи о том, будто го¬
родские рабочие стремятся к переделу земель. Повышение
поземельного налога, бывшее результатом отмены некоторых
особенно непопулярных косвенных налогов, тоже не могло
содействовать популярности республики в крестьянской
массе. Уже выборы в Учредительное собрание показали, что
оно не будет на стороне рабочих, и уже в нем образовалось
довольно значительное консервативное меньшинство, состо¬
явшее не только из приверженцев Орлеанской династии, но
и из легитимистов и клерикалов. Когда это собрание органи¬
зовало свою исполнительную власть, в числе лиц, ею обле¬
ченных, уже не было ни Луи Блана, ни Альбера. Новое пра¬
вительство стало стягивать в Париж войска ввиду революци¬
онного настроения рабочих, Национальное же собрание
стало в то же время высказываться, а потом и принимать
разные меры против национальных мастерских, как ненуж¬
ного и даже опасного учреждения, слишком притом дорого
обходящегося плательщикам налогов, пока не решилось и со¬
всем уничтожить эти общественные работы. Тогда произо¬
шло в достопамятные «июньские дни» (23—26) восстание
парижских рабочих, подавленное военною силою с беспо¬
щадною жестокостью. В безудержной расправе с социальной
революцией удар был нанесен не только парижским рабо¬
чим, но и самой республике, потому что июньское восстание
только усилило реакционные течения в других классах насе¬
ления. Дальнейший ход событий показал, что республика
при таком настроении нации не могла рассчитывать на дол¬
говечность. По созданной Учредительным собранием консти¬
туции глава государства, президент республики, должен был
выбираться непосредственно всеобщею подачею голосов, и
народный выбор не пал ни на одну республиканскую знаме¬
нитость, а на наследника имени и традиций Наполеона I.
Еще яснее было видно нереспубликанское настроение нации
из того, что в Законодательном собрании, выбранном на ос¬
новании Конституции 1848 г., большинство состояло уже из
492
монархических партий (легитимистов, орлеанистов и бона¬
партистов), к которым охотно примыкали и умеренные рес¬
публиканцы, одинаково с монархистами действовавшие про¬
тив радикалов, или «красных», как их тогда называли. Июнь¬
ский погром 1848 г. нанес непоправимый удар и социализму:
красные 1849 г. были только политическими демократами,
жившими традициями якобинизма, но и они считались в
более консервативных кругах слишком опасными для суще¬
ствующего порядка. В июне 1849 г. они сделали было новую
попытку народного восстания, но в ней уже не было социа¬
листических требований, и эта попытка только усилила ре¬
акционный дух в Законодательном собрании, проявившийся
в установлении разных ограничений общественной свободы,
в усилении влияния духовенства и даже в походе на всеоб¬
щее избирательное право.
Этот краткий очерк событий 1848—1849 гг., несмотря на
свою краткость, достаточно освещает роль, которую в исто¬
рии Второй республики сыграло рабочее движение, приняв¬
шее социалистический характер и потому вызвавшее реак¬
цию в имущих классах. Июньский разгром социализма в
сорок восьмом году нанес удар не только республике во
Франции, как было только что сказано, но в известной мере
и вообще делу революции во всей Западной Европе. Угро¬
жаемая в своих интересах буржуазия, овладевшая снова
правительственною властью, в своей борьбе с демократией
прибегла к военной силе, к той самой военной силе, которая
во второй половине того же 1848 г. помогла и абсолютизму
справиться с движением в Австрии, в Пруссии и в других
странах. Но та же опять-таки военная сила прекратила в
самой Франции и самое существование республики. Кое-что,
и притом довольно существенное из истории первой фран¬
цузской республики, повторилось и в истории второй (как
потом и в истории третьей были тоже свои «июньские
дни»— в поражении коммуны 1871 г.
Вторая республика во Франции управлялась конститу¬
цией, принятой Национальным собранием 4 ноября 1848 г.
Во вступлении к этой конституции говорилось, что, органи¬
зуясь в виде республики, этой «окончательной формы прав¬
ления», французская нация ставит своею целью шествовать
493
более свободным образом по пути прогресса и цивилизации;
что Французская республика, демократическая, единая и не¬
раздельная, признаёт права и обязанности, существовавшие
раньше положительных законов и более их важные; что сво¬
ими принципами она принимает свободу, равенство и братст¬
во; что между гражданами и республикой существуют взаим¬
ные обязанности; что граждане должны любить отечество,
служить республике, защищать ее, не щадя своей жизни, и
что республика должна оказывать покровительство граж¬
данам, доставлять им необходимое образование, помогать
нуждающимся доставлением работы и даже средств к суще¬
ствованию тем из них, которые не в состоянии работать1.
Верховная власть Конституцией 1848 г. признавалась, как и
Конституцией 1793 г., за всею совокупностью французских
граждан1 2. Статьи о правах граждан, гарантируемых консти¬
туцией, не содержали в себе ничего нового, за исключением
совершенной отмены смертной казни для политических пре¬
ступлений и обещания содействовать развитию труда по¬
средством дарового начального образования и образования
профессионального, а также путем установления равенства
отношений между хозяином и рабочим и организации учреж¬
дений сберегательных и кредитных, добровольных ассоциа¬
ций и государственных «общественных работ», которые
могли бы занять безработных. Таким образом, Конституция
1848 г. отразила на себе то, что было злобою дня в эту
эпоху. В первоначальном ее проекте даже прямо говорилось
о «праве на труд», но после июньских дней это выражение из
конституции было вычеркнуто.
Во главе статей о государственных властях конституция
Второй французской республики поставила два принципа,
которые мы находим еще в первой декларации прав3. Это, во-
первых, что «все общественные власти, каковы бы они ни
были, имеют свой источник в народе», а во-вторых, то, что
«разделение властей есть первое условие хорошего правле¬
ния». По Конституции 1848 г. суверенный народ делегировал
1 См. последние обещания с подобными же пунктами в жирондистской
и якобинской декларациях (выше, с. 297—298).
- См. выше, с. 316.
3 См. параграфы 3 и 16 декларации (выше, с. 290 и 291).
494
всю полноту своей законодательной власти единому Нацио¬
нальному собранию, всю полноту власти исполнительной —
президенту республики. Это были, так сказать, поставлен¬
ные одна рядом с другою две диктатуры: законодательная
диктатура собрания и исполнительная диктатура главы пра¬
вительства. Выборы в Законодательное собрание были сдела¬
ны всеобщими, прямыми и тайными, причем избирателями
могли быть без каких бы то ни было условий ценза все фран¬
цузские граждане, достигшие 21 года. Депутатам назнача¬
лось денежное вознаграждение. Что касается до избрания
президента народом, а не собранием, то оно мотивировалось
необходимостью дать Франции независимую и энергичную
исполнительную власть. Впрочем, в конституции были неко¬
торые ограничения этой власти, целью которых было предуп¬
редить злоупотребление ею, как то: лишение президента
права быть переизбранным на новый четырехлетний срок,
запрещение ему лично командовать вооруженной силой, от¬
дававшейся в его распоряжение, необходимость министер¬
ской контрассигновки под всеми распоряжениями президен¬
та, но особенно важно было то, что сам президент вовсе не
был безответственным главою государства. «Всякая мера,—
сказано было в конституции,— посредством которой прези¬
дент распускает собрание1, отсрочивает его заседания или
препятствует в отправлении его обязанностей, есть государ¬
ственная измена. Одним этим поступком президент отреша¬
ется от должности; граждане обязываются отказывать ему в
повиновении; исполнительная власть по полному праву пере¬
ходит к Национальному собранию. Члены Верховного суда,
под страхом наказания, немедленно собираются и созывают
присяжных в место, которое сами определяют, чтобы судить
президента и его сообщников; они сами назначают и тех лиц
судейского сословия, которые должны исполнять обязаннос¬
ти публичного обвинения».
Составление Конституции 1848 г. было делом представи¬
телей крупной буржуазии, вследствие чего из конституции
было выкинуто не только «право на труд», но и прогрессив¬
ное обложение. Авторы конституции были убеждены, что де¬
мократия удовлетворится политической эмансипацией и не
1 Единое собрание было объявлено в конституции перманентным,
кроме временных отсрочек, по собственному его желанию.
495
потребует эмансипации социальной, раз большинство нации
составлялось мелкой буржуазией и крестьянством, а проле¬
тариат составлял лишь меньшинство. Любопытно, однако,
что если из 7 300 000 голосов, поданных на президентских
выборах в пользу будущего Наполеона III, оказалось
5 430 000, то в этом, между прочим, выразилось желание
большинства нации не дать республике превратиться в «рес¬
публику богатых»: результатом этого и была неудача на вы¬
борах кандидатов буржуазии. Во всяком случае, учреждение
республики консерваторами, видевшими притом в сильной
исполнительной власти оплот против социальной революции,
не могло пророчить ей большого успеха. Сильное реакцион¬
ное меньшинство Учредительного собрания в законодатель¬
ном превратилось в большинство около двух третей, так как
выражалось, округляя цифры, 500 депутатами из 750: это
был союз клерикалов и легитимистов с орлеанистами, и в их
блоке мало-помалу стала принимать участие и партия самого
президента. Левая, «красные», или монтаньяры, как их назы¬
вали по воспоминаниям о первой революции, заключала в
своем составе и политических радикалов, и социалистов, и
все усилия как большинства, так и правительства были на¬
правлены на борьбу с этими настоящими республиканцами.
В июле 1849 г. монтаньяры вздумали было поднять нацио¬
нальную гвардию, народ и войско на защиту конституции
против президента, его министров и части собрания, но дело
кончилось разгромом красных, из которых одни спаслись
бегством за границу, другие поплатились тюрьмой и ссыл¬
кой. На этот раз революционная попытка не была поддержа¬
на пролетариатом, в котором не было никакого одушевления
в пользу чисто политических лозунгов монтаньяров, жив¬
ших исключительно традициями 1793 г. Июньская попытка
1849 г. дала только повод большинству собрания принять
ряд реакционных мер против печати, публичных собраний и
народного образования и дать правительству большие полно¬
мочия относительно введения осадного положения, причем
главным лозунгом реакции была защита «собственности,
семьи, религии и порядка». Когда в 1850 г. выборы для заме¬
щения вакансий, открывшихся в собрании по случаю осуж¬
дения многих депутатов за июньскую попытку 1849 г., дали
результаты, благоприятные для радикалов, партия порядка
496
решилась и на изменение избирательного закона в смысле
разных ограничений, которые должны были сократить число
избирателей среди, преимущественно, городских рабочих.
Сам президент республики, уже формировавший свою собст¬
венную партию в собрании и всякими мерами располагав¬
ший в свою пользу в стране и духовенство, и армию, и всех,
боявшихся «красного призрака», отнесся одобрительно к
этой последней мере, но потом, когда, после окончательного
разгрома красных, в собрании началась борьба между монар¬
хистами (легитимистами и орлеанистами), не желавшими
упрочения власти президента, и его личной партией, стре¬
мившейся к обратному, он начал требовать у собрания,
чтобы оно восстановило всеобщую подачу голосов в преж¬
нем виде, желая создать себе популярность и приверженцев
в рабочей массе. Собрание ему отказало в этом, как несколь¬
ко ранее отказало ему в отмене статьи конституции, не до¬
зволявшей переизбрания президента на новое четырехлетие,
необходимость которого он мотивировал соображениями
большего упрочения порядка.
Конфликт президента и собрания разрешился, как из¬
вестно, государственным переворотом в ночь с 1 на 2 декаб¬
ря 1851 г. Переворот заключался в аресте наиболее видных
политических деятелей (депутатов и не депутатов), в заня¬
тии военными отрядами важнейших стратегических пунктов
столицы и в издании прокламации, распускавшей Законода¬
тельное собрание, восстановлявшей всеобщую подачу голо¬
сов и приглашавшей народ дать президенту действительную
возможность управлять страною. Все попытки противодейст¬
вия перевороту были быстро подавлены военною силою, на¬
селение буквально терроризировалось, а правительственные
агенты распускали слух о том, что правительство вынуждено
было прибегнуть к чрезвычайным мерам ввиду опасного заго¬
вора врагов общественного порядка, религии и собственнос¬
ти. За одобрением государственного переворота президент
обратился к демократическому средству, которое в интере¬
сах деспотизма уже не раз с успехом пускала в ход первая
империя1, и устроенное в конце декабря всенародное голосо¬
вание дало на «обращение к нации» семь с половиною мил¬
1 См. выше, с. 347—348.
497
лионов утвердительных ответов против 647 тыс. отрицатель¬
ных. Дело в том, что народу было предложено изменить кон¬
ституцию в духе Конституции VIII года, а его согласие на это
дало возможность президенту 14 января 1852 г. объявить
новую конституцию, заключавшую в себе указание на то,
что она была «дана в силу полномочий, врученных француз¬
ским народом Людовику Наполеону Бонапарту». Принципом
народовластия эта конституция воспользовалась лишь для
того, чтобы на широкой основе всенародного избрания осно¬
вать единоличную власть главы государства, которому народ
вверял правление с правом непосредственного обращения к
народу. Министры, между которыми конституция формально
не допускала никакой сплоченности, Государственный совет,
Законодательный корпус, сенат, все судьи, чиновники и
военные должны были присягать не только в повиновении
конституции, но и в верности президенту. Должность пос¬
леднего замещалась на десять лет, но уже в ноябре 1852 г.
сенат сделал предложение о возведении президента респуб¬
лики в императоры французов, и это через две недели тоже
было утверждено всенародным голосованием (7 824 189 по¬
ложительными ответами против 250 145 отрицательных).
2 декабря 1852 г. Людовик Наполеон был провозглашен «Бо¬
жиею милостию и волею народа Наполеоном III, императо¬
ром французов».
Вторая империя во Франции, как и первая, бывшая лишь
замаскированным конституционными учреждениями абсолю¬
тизмом главы государства, просуществовала почти полных
18 лет1. Подобно своему дяде Наполеон III старался утешить
нацию, лишенную свободы, внешним блеском и славою свое¬
го царствования и заботился о том, чтобы влиятельные клас¬
сы общества могли чувствовать себя спокойными и обога¬
щаться промышленностью, торговлею и всякого рода выгод¬
ными предприятиями. Всем свободам наступил конец, и
некоторое ослабление реакции началось только в шестидеся¬
тых годах. В 1870 г. Наполеон III задумал даже кое-какие из¬
менения в конституции в либеральном направлении для уп¬
рочения своей династии, и устроенный по этому поводу пле¬
бисцит дал около 7 350 000 утвердительных голосов, при
1 17 лет и 9 месяцев (2 дек. 1852 — 4 сект. 1870).
498
полутора миллионах с лишком отрицательных, но дни импе¬
рии были сочтены: седанская катастрофа Наполеона III в
войне с Пруссией 2 сентября 1870 г. имела своим результа¬
том провозглашение 4 сентября Третьей республики.
Нечего говорить, что Законодательный корпус, при выбо¬
рах в который правительство выставляло своих официальных
кандидатов и в широких размерах практиковало администра¬
тивное давление на избирателей, состоял при Наполеоне III
почти из одних бонапартистов. В первые годы империи в За¬
конодательном корпусе не было ни одного республиканца, и
лишь в конце пятидесятых годов в нем появилась знамени¬
тая республиканская «пятерка» (les cinq) представителей Па¬
рижа и Лиона, допущенных в палату, однако, под условием
принесения особой присяги на верность императору. Только
в начале шестидесятых годов в Законодательном корпусе из
республиканцев с орлеанистами и легитимистами образова¬
лась т. н. оппозиция, состоявшая из 35 членов, при 249 при¬
верженцах правительства, и лишь в конце шестидесятых
годов, когда Наполеон III стал смягчать гнет реакции, осо¬
бенно в отношении прежних законов о печати и собраниях,
республиканцы впервые решились публично нападать на им¬
перию и даже устраивать политические манифестации. Но в
Законодательном корпусе число республиканцев было по-
прежнему очень ограниченным: победа на выборах 1869 г.
выпала на долю либеральной оппозиции и образовавшейся
среди самих бонапартистов оппозиционной партии, но цифра
республиканцев достигала в Законодательном корпусе
1869—1870 гг. едва сорока человек. Стоит при этом, впро¬
чем, отметить, что на выборах 1869 г. республиканцы уже
выступили прямо с программою в духе политических требо¬
ваний демократического радикализма и с упоминанием
(правда, не особенно определенным) о социальном вопросе,
решение которого должно было бы дать новое государствен¬
ное устройство. Плебисцит 1870 г. и был устроен для того,
чтобы противопоставить либеральные реформы успехам рес¬
публиканской агитации; самая война с Пруссией, в расчете
на легкую победу, была затеяна для упрочения империи, но
случилось иное: на полях битв в 1870 г. бонапартовский
режим доказал полную свою несостоятельность, и Франция
в третий раз сделалась республикой.
499
Прошло, однако, пять лет, прежде чем Третья республи¬
ка получила ныне действующую конституцию. Низвержение
Второй империи произошло почти в самом начале Франко¬
прусской войны, которая потом продолжалась еще несколько
месяцев. Во время этой войны Париж находился в осаде
более четырех месяцев, в течение которых в его населении
происходило революционное брожение, выражавшееся поли¬
тическими манифестациями и даже попытками низвергнуть
временное правительство. После капитуляции Парижа
(24 янв. 1871 г.) и заключения перемирия состоялись выбо¬
ры в Национальное собрание, при которых принят был поря¬
док 1848 г. Большинство в собрании, открывшемся в Бордо
12 февраля, оказалось консервативным: из 720 депутатов
около 400 было монархистов, большей частью орлеанистов с
весьма значительною примесью легитимистов, отражавших
вообще настроение большинства буржуазии, и крестьянства,
откуда название этого собрания, данное ему республиканца¬
ми,— «собрания деревенщины» (assemblee des ruraux). Это
монархическое большинство решило не считать республику
окончательной государственной формой Франции, а только,
так сказать, терпеть ее до заключения мира, после которого
должно было быть созвано Учредительное собрание. Когда
подписаны были предварительные условия мира, собрание
перенесло свои заседания в Версаль — к великому негодова¬
нию республиканцев, имевших на своей стороне и подавля¬
ющее большинство парижского населения. Дело дошло, как
известно, до вооруженного столкновения между версальским
правительством, во главе которого стоял орлеанист Тьер, и
организовавшеюся в Париже коммуною, желавшею устано¬
вить революционную диктатуру столичной демократии по
якобинскому образцу 1793 г., причем часть общего совета
коммуны выставляла со своей стороны и чисто социалисти¬
ческие задачи. Единства требований и действий этот совет,
однако, был совершенно лишен вследствие крайней пестро¬
ты своего состава: здесь были и остатки монтаньяров
1849 г.1, и бланкисты1 2, и фурьеристы3, и социалисты новых
формаций, к каковым принадлежали мутуалисты и члены
1 См. выше, с. 495—496.
- См. выше, с. 441—442.
3 См. выше, с. 464—465.
500
т. н. Интернационала, стоявшего на точке зрения «Комму¬
нистического манифеста» 1848 г.1, не говоря о лицах, не
имевших никаких определенных политических и социальных
убеждений. По примеру Парижа аналогичные попытки муни¬
ципальных организаций в пользу широкой общинной автоно¬
мии и борьбы с монархическими стремлениями собрания и
правительства сделали и другие города, как то: Лион, Тулу¬
за, Марсель и т. д., но везде это движение подавлялось, и
сама Парижская коммуна подверглась, после двух месяцев
существования (18 марта — 21 мая), страшному разгрому.
Так называемую «кровавую майскую неделю» 1871 г. по
массе погибших в бою, расстрелянных без суда и по суду, со¬
сланных на каторгу и т. п. приходится признать по жестокос¬
ти репрессии и количеству жертв даже превзошедшею
ужасы «июньских дней» 1848 г. И результат получился
такой же, как и в сорок восьмом году,— усиление реакции,
1 О «Коммунистическом манифесте» 1848 (вернее, 1847) года см.
выше, с. 475. По основному содержанию настоящей книги (см. с. 455 —
456) в ней приходится говорить о социальных движениях лишь по их отно¬
шению к истории конституционных учреждений, а потому и к истории по¬
литических революций. Вот почему в тексте этой главы ничего не говорит¬
ся об истории французского социализма после 1848 г. В пятидесятых годах
его считали совсем умершим, а возрождение его произошло только в шес¬
тидесятых годах.— Мутуализм — это учение Прудона, увлекшее некото¬
рую часть рабочих, которая в 1864 г. на выборах в Законодательный корпус
выставила своего кандидата. Впоследствии они примкнули к Международ¬
ному обществу рабочих (или «Интернационалу»), образовавшемуся в
1866 г. с уставом, написанным Марксом, влияние идей которого все более
и более давало себя чувствовать в этом союзе. Интернационал оказал боль¬
шое влияние на социальную сторону истории Парижской коммуны 1871 г.
Укажем по этому поводу на важнейшие ее требования социального харак¬
тера: восьмичасовой рабочий день, денежные субсидии кооперациям, пере¬
дача рабочим ассоциациям работ по городскому благоустройству и т. п. По¬
литическими требованиями коммуны были, между прочим, отделение цер¬
кви от государства, замена постоянного войска народной милицией с
выборными начальниками и т. п. Гораздо более важным в истории социа¬
лизма событием по своему значению для всего последующего времени было
образование в Германии в начале шестидесятых годов особой рабочей пар¬
тии, о чем см. ниже (в гл. XXI). Вообще для истории социального движения
в пятидесятых и шестидесятых годах отсылаю к главе XXXI пятого тома
«Истории Западной Европы»; эта глава служит непосредственным продол¬
жением глав XIII и XVI того же тома (о социализме тридцатых и сороковых
годов).
501
которое, конечно, не могло быть полезным делу упрочения
во Франции внутренней свободы1.
31 августа 1871 г. Национальное собрание объявило себя
правомочным выработать для Франции конституцию, вре¬
менно дав главе правительства Тьеру титул президента
Французской республики. Опираясь на умеренных республи¬
канцев и либеральных орлеанистов, Тьер стоял на той точке
зрения, что «республика будет консервативной, или ее вовсе
не будет», тогда как более демократические республиканцы
(«крайняя левая») с Гамбеттою во главе желали настоящей,
«республиканской республики». Комиссия, которой была по¬
ручена выработка для Франции конституции, состояла из
монархистов и не очень торопилась с исполнением данного
ей поручения. Вообще правые играли в собрании очень вид¬
ную роль, находя и политику самого Тьера недостаточно кон¬
сервативной. В 1873 г. после одного голосования, за кото¬
рым могла бы последовать разве лишь перемена министерст¬
ва, президент республики предпочел сам подать в отставку,
и в преемники ему был избран маршал Мак-Магон, отличав¬
шийся резко реакционным настроением. Дело в том, что
Тьер думал, что при тогдашних обстоятельствах объединить
интересы консервативной буржуазии могла бы только уме¬
ренная республика, большинству же Национального собра¬
ния нужен был такой президент, который восстановил бы
монархию. Мак-Магон оказался, действительно, президен¬
том в духе крайней реакции: будучи покровителем клерика¬
лизма, в политическом отношении он более всего склонялся
на сторону бонапартистов. Между тем легитимисты, желав¬
шие видеть на престоле графа Шамбора, внука Карла X, и
орлеанисты, у которых претендентом на престол был граф
Парижский, внук Людовика-Филиппа, вошли между собою в
соглашение, в силу которого королем должен был сделаться
бездетный граф Шамбор, а его наследником граф Париж¬
ский, и все три монархические партии собрания договори¬
лись между собою о провозглашении королем графа Шамбо¬
ра под именем Генриха V с принятием конституции в духе
хартии 1814 г., которая была бы ими представлена собра¬
1 Осадное положение в Париже было снято только в 1876 г.
502
нию. Эта комбинация расстроилась, однако, вследствие не¬
желания самого графа Шамбора согласиться на трехцветное
знамя первой революции и всех следовавших за нею полити¬
ческих режимов, кроме Реставрации, принявшей старое
белое знамя прежней монархии. Монархисты уже делали
было приготовления к встрече короля, но неудача, постиг¬
шая попытку реставрации, заставила их подумать, по край¬
ней мере, об усилении власти президента, продлением его
полномочий на семь лет («септеннат») и об укреплении
«нравственного порядка», под каковым разумелась борьба с
республиканцами и демократическими идеями. Президент
республики, видимо, отдавал предпочтение бонапартистам,
что заставило орлеанистов соединиться с более умеренными
республиканцами,— обстоятельство, приведшее к принятию
Конституции 1875 г., которая и действует в настоящее время
во Франции.
Общий характер Конституции 1875 г. определяется ее
происхождением в эпоху реакции против коммуны, и притом
в собрании, в котором господствовало монархическое боль¬
шинство. Национальное собрание 1871 —1875 гг. не произве¬
ло реставрации монархии только потому, что сами монархис¬
ты дробились на три партии, а когда между двумя из них
произошло слияние и они нашли поддержку в третьей, не
последовало согласия самого претендента на предложенные
ему условия. После этой неудачи монархистам ничего не ос¬
тавалось делать, как идти на компромисс с более умеренны¬
ми республиканцами, а они, в свою очередь, не считая воз¬
можным осуществить свою идею, тоже пошли на уступки.
Отсюда компромиссный характер французской республикан¬
ской Конституции 1875 г. В сущности, во Франции установи¬
лось тогда нечто вроде парламентарной монархии с избирае¬
мым на семь лет президентом, вместо короля, и с двумя па¬
латами, представляющими собою нацию. Мало того:
Конституция 1875 г. даже не составляет собою единого акта,
а покрывает общим названием целый ряд законов, изданных
как раньше, так и собственно в 1875 г., каковы два закона
(1871 и 1873 гг.) о правах президента, закон 1873 г. о сеп-
теннате, три отдельных закона 1875 г. об организации сена¬
та, об организации общественных властей и о взаимных их
503
между собою отношениях с особыми органическими закона¬
ми о выборах сенаторов и депутатов и о Государственном со¬
вете.
Мы не будем здесь излагать эту конституцию1, тем более
что пришлось бы рассмотреть и произведенные в ней измене¬
ния. Достаточно отметить, что конституция сохранила всеоб¬
щее избирательное право и ответственность министров, две
основы народно-правового государства, два главных залога
дальнейшего развития демократии и законности. Сравни¬
тельно с Конституциями 1793 и 1848 гг. конституция Тре¬
тьей республики отличается гораздо меньшим демократиз¬
мом, но зато ни первая, ни вторая не могли упрочиться во
Франции. Правда, и после 1875 г. республике во Франции
неоднократно грозила опасность быть низвергнутой, но каж¬
дый новый год все более и более упрочивает ее существова¬
ние, а с нею и условия дальнейшего развития демократии и
господства права.
ГЛАВА XX
Конституционное объединение Италии1 2
Политические движения в Италии в первой половине XIX в.— Исто¬
рия 1848 г. в Италии.— Сардинская конституция и ее применение на
практике.— Неудача итальянской революции 1848 г. и реакция пятиде¬
сятых годов.— Возобновление национального движения к концу пяти¬
десятых годов.— Монархическая и республиканская партии в вопросе
о политическом объединении.— Образование Итальянского королевст¬
ва под властью Савойского дома.— Присоединение к нему Венеции и
Рима.— Позднее возникновение в Италии социализма
Задача настоящей главы — представить в наиболее суще¬
ственных чертах, как к 1859—1871 гг. образовалось тепе¬
решнее конституционное Итальянское королевство. Другими
словами, это очерк истории объединения Италии в принятой
ею форме конституционной монархии.
1 Эти законы помещены во II т. сборника конституционных актов, изд.
под ред. В. Гессена и Б. Нольде.
2 Подробнее в гл. XXIII и XXVI 5-го тома «Истории Западной Европы».
504
В течение Средних веков и Нового времени Италия не
составляла единого государства, а в конце Средних веков в
большей части составлявших ее государств очень прочно ут¬
вердился абсолютизм. Французская революция превратила
Италию в конце XVIII в. в целый ряд республик с конститу¬
циями, бывшими сколками с тогдашней конституции фран¬
цузской, но все это были совершенно эфемерные республи¬
ки, не оставившие по себе почти никакого следа в дальней¬
шей истории Италии. При Наполеоне I северо-западная
часть Италии вошла в состав его империи, северо-восточная
составила особое королевство Италийское, государем кото¬
рого был сам Наполеон, южная же, т.е. Неаполитанское ко¬
ролевство, находилась под властью сначала Наполеонова
брата Иосифа, потом его зятя Иоахима Мюрата, но падение
империи и Венский конгресс вернули Италию к прежнему
устройству, восстановив в ней легитимных государей. Имен¬
но, с 1815 г. Италия разделялась на следующие части: Сар¬
динское королевство под властью Савойского дома, Ломбар¬
до-Венецианское королевство, отданное Австрии, герцогства
Парма, Модена и Лукка (в 1847 г. перешедшее к Тоскане),
Великое герцогство Тосканское, Папскую область и Королев¬
ство обеих Сицилий. Во всех этих государствах господство¬
вал крайне реакционный абсолютизм, причем на всю их
внутреннюю политику громадное влияние оказывала Ав¬
стрия, владевшая Ломбардо-Венецианским королевством и
через членов своего царствующего дома державшая в зави¬
симости от себя и Тоскану, и Парму, отданные Венским кон¬
грессом государям из династии Габсбургов. Между тем в
Италии не было недостатка в общественных элементах, стре¬
мившихся к политической свободе, к устранению зависимос¬
ти от иноземцев и к национальному объединению, т.е. к пре¬
вращению Италии из «географического понятия» в единое
целое. Республики конца XVIII в. были основаны француза¬
ми при помощи местных демократов, а в начале XIX в. во
всей Италии возникло тайное общество карбонариев, поста¬
вившее своею целью добиться освобождения родины. В
1820—1821 гг. и в 1831 г., как мы видели1, в разных частях
Италии совершались революционные движения, которые, од¬
1 См. выше, с. 375—376 и 431.
505
нако, оба раза были беспощадно подавляемы, каждый раз
при помощи Австрии. Мы видели также, что в тридцатых
годах среди итальянцев возникла новая революционно-демо¬
кратическая организация под названием «Молодой Италии»1,
которая поставила себе уже прямою задачею объединить
итальянскую нацию в форме демократической республики
или, по крайней мере, в случае народного желания, консти¬
туционной монархии. Кроме того, значительная часть ита¬
льянских патриотов возлагала все свои упования на сардин¬
ского короля Карла Альберта, ожидая, что он освободит Ита¬
лию от австрийского владычества. Большие надежды
возбудил было в нации и выбранный на папский престол в
1846 г. Пий IX, начавший вводить кое-какие реформы в
своем государстве и даже высказывавшийся в смысле феде¬
ративного объединения Италии.
Не только Австрия, но и Франция, как было уже сказано
в своем месте, с тревогою смотрели на политическое броже¬
ние в Италии, принимавшее большей частью демократичес¬
кий характер1 2. В 1848 г., еще раньше, чем произошло круше¬
ние июльского трона во Франции, в разных местах Италии
уже начиналась революция. Некоторые итальянские госуда¬
ри вынуждены были согласиться на введение в своих стра¬
нах конституционных учреждений, когда Людовик-Филипп
еще царствовал во Франции. Особенное значение получила в
истории Италии сардинская конституция, согласие на кото¬
рую король дал, однако, лишь после примера, показанного
неаполитанским королем. 7 февраля Карл Альберт созвал на
совещание высших сановников королевства, и здесь боль¬
шинством участников с королем во главе было решено усту¬
пить настойчивому требованию общественного мнения и
перейти от абсолютизма к конституционному строю, хотя в
совещании и раздавались голоса, высказывавшиеся за сохра¬
нение абсолютизма при помощи остававшейся ему верной
армии. На другой день были обнародованы основные пункты
будущей конституции, и менее нежели через месяц, именно
4 марта, был опубликован и самый текст основного статута
Сардинского королевства. Из всех конституций, провозгла¬
шавшихся в сорок восьмом году в Италии, это была единст¬
1 См. выше, с. 449.
2 См. выше, с. 450 и 481.
506
венная, которая сохранилась после подавления итальянской
революции. Мало того, впоследствии она сделалась консти¬
туцией объединенной Италии.
Вступление в сардинский конституционный статут пред¬
ставляет новое государственное устройство, как дарованное
королевскою властью, как результат ее доверия к стране и
королевского желания утвердить,— сказано далее,— «при¬
нимая во внимание единственно советы сердечных наших по¬
буждений, судьбу края, сообразно развитию, интересам и до¬
стоинству народа»1. «Широкие и сильные представительные
учреждения» объявлялись в этом документе «наиболее вер¬
ным средством удвоить связи неразрывного расположения»,
соединяющие с королем народ. «Посему,— так оканчивается
это коротенькое вступление,— с полным сознанием, нашею
королевскою властью, с согласия нашего совета, мы утверди¬
ли и утверждаем силу основного статута и законов монархии
на вечные времена и ненарушимо». Отныне Сардинское ко¬
ролевство должно было «управляться монархическим и пред¬
ставительным правительством», совместным осуществ¬
лением законодательной власти королем и двумя палатами
(сенатом и палатою депутатов), но с принадлежностью ис¬
полнительной власти только одному королю. При этом ко¬
роль обязывался ежегодно созывать обе палаты и в случае
роспуска палаты депутатов созывать новую в течение четы¬
рех месяцев. При вступлении на престол на нового государя
возлагалась обязанность «приносить в присутствии соеди¬
ненных палат клятву честно исполнять настоящий статут». В
сардинской конституции есть и обычный отдел о правах
граждан, где говорится о равноправии, о неприкосновеннос¬
ти личности, жилища и собственности, о свободе печати и о
праве собраний, но нужно заметить, что статьи этого отдела
менее либеральны, чем в бельгийской конституции1 2. То же
1 См. русский перевод в сборнике действующих конституционных
актов В. Гессена и Б. Нольде, т. I, с. 264 и след.
2 См. выше, с. 427. Меньшим либерализмом, например, отличаются
статьи, касающиеся религии, Например, первая статья сардинского статута
признает католицизм государственной религией при терпимости, в преде¬
лах закона, остальных, уже существующих вероисповеданий, а статья 28
позволяет печатать Библии, катехизисы, литургические книги и молитвен¬
ники лишь с предварительного разрешения епископа.
507
замечание может быть отнесено и к другим частям сардин¬
ской конституции по ее сравнению с бельгийскою. Сенат она
организовала не из выборных членов, а из пожизненно на¬
значенных королем, хотя последний и мог их брать только из
известных категорий лиц. Что касается до избирательного
закона, изданного отдельно от конституционного статута, то
избиратели должны быть не моложе 21 года, уметь читать и
писать (ценз грамотности) и уплачивать 20 лир (франков)
налогов или платить за аренду земли не менее 500 лир, либо
за помещение для жилища, лавки, мастерской от 150 до
400 ливров, причем имущественный ценз мог заменяться
цензом образовательным.
Сардинская конституция была опубликована всего через
несколько дней после февральского переворота в Париже,
сделавшегося сигналом для общего восстания. Некоторые го¬
судари даже принуждены были бежать из своих столиц. В
Ломбардии тоже произошло восстание, на помощь которому
явился со своим войском сардинский король, а Венеция про¬
возгласила себя республикой, как и Рим, откуда также дол¬
жен был бежать папа. Республика временно устанавлива¬
лась еще и в Тоскане. Общее движение расстраивалось, од¬
нако, несогласиями отдельных областей и партий: например,
как и в 1820 г., в Южной Италии делу революции вредил ан¬
тагонизм неаполитанцев и сицилийцев1, что облегчило по¬
давление революции в Королевстве обеих Сицилий военною
силою, а с другой стороны, республиканская партия не хоте¬
ла помогать Сардинии в ее войне с Австрией. Самая война
эта была очень неудачна для Сардинии: она вынуждена была
отдать Ломбардию назад Австрии, после чего не могла удер¬
жаться и Венецианская республика. Сам Карл Альберт от¬
рекся от престола в пользу своего сына Виктора Эммануила,
но конституция, данная Сардинскому королевству, не была,
как уже было отмечено, отменена, подобно конституции
обеих Сицилий. Неаполитанский король оказался настолько
даже сильным, что был в состоянии участвовать вместе с Ав¬
стрией, Испанией и второй Французской республикой в пре¬
зидентство Людовика Наполеона Бонапарта в восстановле¬
нии папской власти в церковном государстве. В общем ино¬
1 См. выше, с. 375.
508
странными державами, наиболее содействовавшими подавле¬
нию итальянской революции, были Австрия и Франция. В
одной после революции 1848 г. не было уже Меттерниха,
как в другой не было Гизо, но дух их политики сохранился
в новых правительствах обеих стран1. Как и вслед за пораже¬
нием революционных движений начала двадцатых и тридца¬
тых годов, после 1849 г. в Италии началась крайняя реакция,
стремившаяся подавить в порабощенной нации всякую обще¬
ственность. Одно только Сардинское королевство не подда¬
валось этому общему повороту исторической жизни вспять.
Виктор Эммануил старался сохранять за собою репута¬
цию либерального конституционного монарха, назначающего
министрами только людей, угодных большинству палаты, и
ему тем легче было выдерживать эту роль, что в его распо¬
ряжении всегда было послушное большинство. В палате де¬
путатов были представлены преимущественно те обществен¬
ные классы, которые стояли за конституцию и вместе с тем
за династию, отличаясь, кроме того, сильною враждебностью
к клерикализму. Правда, среди народных представителей
были и сторонники клерикально-абсолютистического режи¬
ма, господствовавшего в других частях Италии, и республи¬
канцы, разделявшие идеи Мадзини, но все они составляли
незначительное меньшинство. Сохранение Сардинским коро¬
левством, или Пьемонтом, как его еще называли, конститу¬
ции и антиклерикальная его политика снискали ему массу
сторонников в разных частях Италии и выдвинули его впе¬
ред, когда снова стал на очередь вопрос об объединении Ита¬
лии.
Между подавлением итальянской революции в 1849 г. и
австро-сардинскою войною 1859 г., за которою последовало
объединение Италии под властью сардинского короля, про¬
шло десять лет, когда нация после подавления своих стрем¬
лений постепенно собиралась с силами для новой борьбы.
Главными противницами объединения Италии оставались
Австрия и Франция, но в конце пятидесятых годов Наполе¬
он III решился оказать помощь Сардинскому королевству в
борьбе с Австрией, заручившись обещанием Виктора Эмма¬
1 См. выше, с. 450 и 480.
509
нуила уступить Франции Савойю и Ниццу. В 1859 г. союзни¬
ки одержали над Австрией блестящие победы, заставившие
ее отдать Наполеону III Ломбардию, которую тот передал
Виктору Эммануилу в обмен за Савойю и Ниццу. Между тем
в северной половине Папской области, в Модене, в Парме и
в Тоскане война с Австрией вызвала патриотический порыв,
и население этих областей, изгнав прежних правителей, ре¬
шило признать своим королем Виктора Эммануила. При
этом во всех названных частях средней Италии было устрое¬
но народное голосование, которое и дало формальную сан¬
кцию присоединению их к Сардинии.
Сардинское правительство было руководимо в это время
министром гр. Кавуром, стоявшим на стороне конституцион¬
ной монархии буржуазного типа и не доверявшим народным
движениям, а более всего полагавшимся на хорошую армию и
на иностранные союзы с врагами Австрии. Рядом с этою поли¬
тикою в Италии существовала другая, стремившаяся к демо¬
кратической республике, осуществить которую должны были
народные силы самой Италии без иностранной помощи. Это
была старая идея Мадзини, и эту идею разделял главный на¬
родный герой итальянского объединения, Гарибальди, прини¬
мавший еще участие в революции 1848 г. В сорок восьмом
году республиканская партия даже имела известный успех в
средней Италии, уже тогда беспокоивший сардинское прави¬
тельство. Сторонники республики не переставали делать по¬
пытки восстания и в пятидесятых годах, между прочим, в
самом Сардинском королевстве, но вообще неудача, постиг¬
шая в 1849 г. итальянскую революцию, заставила многих
республиканцев искать спасения Италии под главенством
Пьемонта и Савойской династии. Таким образом, в деле объ¬
единения Италии образовались два течения: конституционно¬
монархическое и республиканское, и между ними началось
сближение; и соединительным звеном между ними сделался
Гарибальди. Он участвовал в войне Сардинии с Австрией во
главе своего отряда добровольцев, а в I860 г. с небольшим же
отрядом произвел на свой страх народную революцию в Сици¬
лии и Неаполе, где даже сделался диктатором. Виктор Эмма¬
нуил, опасавшийся, что южная Италия превратится в особую
республику, тоже послал туда свое войско, докончившее ее
510
покорение. Судьбу Королевства обеих Сицилий должно было,
однако, решить, как это уже было в средней Италии, народное
голосование, и оно тоже высказалось за присоединение к но¬
вому национальному королевству.
Дорогу к единству Италии, несомненно, проложило рес¬
публиканское течение, созданное еще «Молодой Италией»
Мадзини, но воспользовалась этою дорогою для достижения
своих целей Савойская династия. Народные восстания в
средней и южной Италии, в возбуждении которых большую
роль играли демократические агитаторы, привели к образо¬
ванию единого Итальянского королевства с далеко не демо¬
кратической сардинскою конституциею. Народное голосова¬
ние в Парме, Модене, Романье и Тоскане дало подавляющее
большинство в пользу присоединения. Не меньший успех
имела идея присоединения и в Королевстве обеих Сицилий.
В январе 1861 г. в старых и новых владениях Виктора Эмма¬
нуила происходили выборы, и вновь образовавшийся парла¬
мент провозгласил его «милостью Божией и по воле народа
королем Италии». В состав этого национального государства
не входили в 1861 г. только Венеция со своею областью и
Рим с остатками папских владений, но в 1866 г., после новой
войны с Австрией, к Итальянскому королевству была присо¬
единена Венеция, а в 1870 г., после первых неудач Франции
в войне с Пруссией, был присоединен и Рим, где перед тем
с 1849 г. почти непрерывно стоял французский гарнизон,
оберегавший светскую власть папы. И в Венецианской, и в
Римской областях тоже устраивался плебисцит, и население
подавляющим большинством голосов отвечало «да» на во¬
прос о том, «желает ли оно объединиться с конституционной
монархией Виктора Эммануила II». За всеми плебисцитами
1860, 1866 и 1870 гг. издавался обыкновенный закон, кото¬
рым действие конституционного статута распространялось и
на вновь присоединявшиеся провинции. Республиканские
попытки (например, в Сицилии в 1870 г.) не имели успеха.
Что касается до общего характера народных движений,
приведших Италию к объединению в форме свободного, хотя
и не демократического государства, то в них совершенно от¬
сутствует какое бы то ни было влияние социализма. Некото¬
рые объясняют это явление тем, что национальный интерес,
511
объединявший все классы общества, не дал возможности
другим принципам, не гармонирующим с патриотическим
идеалом, «зажечь сердце народа». Итальянцы перед 1860 г.
верили во всеисцеляющую силу политической революции со¬
вершенно так же, как верили в политические реформы фран¬
цузы и англичане перед 1830 г. Самое начало социалистичес¬
кой пропаганды относится в Италии только к 1862 г.1
ГЛАВА XXI
Конституционное объединение Германии
Параллель между итальянской и немецкой историей в 1848—1871 гг.—
Общественные движения в последние времена домартовской Герма¬
нии.— Созыв соединенного ландтага в Пруссии.— Мартовская рево¬
люция.— Франкфуртский парламент и имперская Конституция
1849 г.— Борьба за конституцию в Пруссии.— Прусская Конституция
1850 г.— Общая победа реакции.— Возобновление политического и
социального движения в шестидесятых годах.— Конституционный кон¬
фликт в Пруссии.—Таможенный союз и прусские планы.— Образова¬
ние рабочей партии в Германии.— Австро-прусское столкновение и
образование Северо-Германского союза.— Превращение союза в Гер¬
манскую империю
Как в Италии, так и в Германии, революция сорок восьмо¬
го года поставила на своем знамени конституционную свободу
в демократических формах и политическое объединение
нации в одном крепком государственном организме. Как ита¬
льянская революция, так и германская, окончилась полною не¬
удачею: свобода и единство не были достигнуты. Из итальян¬
ских и немецких конституций, обязанных своим происхожде¬
нием сорок восьмому году, сохранились, как и поныне
действующие, лишь конституции королевств Сардинского и
Прусского, двух монархий, которые в следующем периоде,—
после прекращения реакции в наиболее острых ее формах, ка¬
кими она отличалась и в Италии, и в Германии в пятидесятых
годах,— стали во главе обеих объединившихся стран. Оба
объединения совершились почти одновременно и одинаково
не сразу — в Италии в три приема (в 1859—1861, в 1866 и в
1 Аиджиолини А. История социализма в Италии. СПб., 1907.
512
1870), в Германии в два (1866—1867 и 1870—1871). Между
обоими процессами была и некоторая связь. Немецкое нацио¬
нальное движение, приведшее к объединению Германии, было
в значительной мере обусловлено успехами итальянского на¬
ционального дела в 1859—1861 гг. Оба объединения, далее,
не обошлись без войн, причем и Сардиния, и Пруссия, взяв¬
шие дело объединения в свои руки, одинаково должны были
прийти в столкновение с Австрией, которой Венский конгресс
создал доминирующее положение и в Италии, и в Германии,
восстановленное реакцией после потрясений сорок восьмого
года в прежней силе; Сардиния вела с Австрией войну два
раза, в 1859 и в 1866 гг., второй раз — как уже объединенная
под властью Савойского дома Италия, Пруссия — в 1866 г.,
находясь притом в союзе с Италией. Кроме Австрии, помеху
итальянскому и германскому единству представляла собою и
политика Наполеона III, и как раз в связи с разгромом его им¬
перии совершилось занятие Итальянским королевством Рима
и провозглашение Германской империи в сентябре 1870 г. и в
январе 1871 г. Объединение Италии произошло в форме уни¬
тарного, а Германии в форме федеративного государства,
каким, впрочем, желали ее видеть и деятели сорок восьмого
года, но в обоих случаях это совершилось на монархических
началах. Республиканизм сорок восьмого года, который даже
во Франции потерпел в середине XIX в. крушение, еще менее
имел шансов на успех как в Италии, так и в Германии. Пора¬
жение его во второй из этих двух стран было даже более пол¬
ным, чем в первой: в Италии, как-никак, республиканская пар¬
тия все-таки сыграла свою роль в событиях, приведших к
созданию единого королевства, тогда как в Германии респуб¬
ликанская партия, бывшая и без того очень слабою, подвер¬
глась такому разгрому, что в шестидесятых годах уже о ней не
могло быть и речи. Зато, с другой стороны, в то время, как
объединение Италии не сопровождалось социальным раско¬
лом, в Германии как раз в эту эпоху проявляют себя — и с
большим притом успехом, чем во Франции,— рабочее и соци¬
алистическое движения. Наконец, нужно принять и то в сооб¬
ражение, что если итальянскою конституциею сделалась сар¬
динская, с ее цензовой основой, то прусская конституция,
наоборот, не сделалась общегерманской, и что в основу им¬
513
перского устройства легли демократические начала той кон¬
ституции, которая выработана была для Германии в 1849 г.
Эта параллель между процессами конституционного объ¬
единения Италии и Германии показывает, между прочим,—
и это нужно принимать всегда в расчет,— что в истории воз¬
никновения конституций большую роль играли, кроме внут¬
риполитических причин с чисто социальными условиями, и
события внешнеполитического характера, явления специаль¬
но-национального значения. Особенно роль последних будет
нам ясна, впрочем, только из истории превращения в консти¬
туционное государство Австрии с ее разноплеменным насе¬
лением1. В настоящей главе мы даже исключаем историю Ав¬
стрии из истории Германии, которую рассматриваем в связи
лишь с историей объединившей ее Пруссии.
Из предыдущего изложения мы знаем, что в Германии,
несколько задетой революционным движением 1830 г., в
тридцатых и сороковых годах господствовала реакция, не
бывшая, однако, в состоянии подавить развитие демократи¬
ческих стремлений1 2. Непосредственно перед сорок восьмым
годом эти стремления стали все сильнее проситься наружу,
и на народном собрании, устроенном в Оффенбурге осенью
1847 г. баденскими радикалами, введение народного предста¬
вительства при союзном сейме было объявлено одним из
главных требований демократической партии. Зимою того
же года и съезд либералов, имевший место в Гёппенгейме,
провозгласил необходимость народного представительства
при союзном сейме; то же самое, наконец, было предложено
в баденской палате одним из оппозиционных депутатов (Вас¬
серманом). Во всей Германии известие об этом произвело
сильное впечатление. Это было в начале февраля 1848 г., а
в конце этого месяца произошла революция в Париже, за ко¬
торою, как мы знаем, последовал ряд «мартовских револю¬
ций» во всей Германии.
В Пруссии, где конституционный вопрос, поднятый в на¬
чале XIX в. самим правительством, разрешился в середине
двадцатых годов введением только областных земств3, опять
1 См. в след, главе.
2 См. выше, с. 418—420.
3 См. историю конституционного вопроса в Пруссии выше, на с. 368—
372.
514
начались толки о конституции лишь после вступления на
престол, в 1840 г., нового короля, Фридриха Вильгельма IV.
От нового государя стали даже прямо ожидать исполнения
отцовского обещания, тем более что он смягчил многие по¬
лицейские и цензурные строгости, бывшие в то время в ходу.
Принимая присягу от провинциальных чинов в Кёнигсберге,
он даже выслушал от них напоминание о неисполненном
обещании. Но все надежды оказались тщетными, а когда не¬
которые публицисты воспользовались полученным облегче¬
нием от прежних цензурных стеснений, чтобы заговорить о
представительстве, то это только вызвало новые гонения и
на печать, и на университетское преподавание. В первой по¬
ловине сороковых годов королю пришлось получить и не¬
сколько напоминаний от городских дум и земских сеймов все
о том же предмете. Фридриха Вильгельма IV это сильно раз¬
дражало, но он пошел на кое-какие уступки. Именно, в
1842 г. были учреждены съезды делегатов от отдельных сей¬
мов, но и на них тотчас же стало обнаруживаться оппозици¬
онное настроение, что заставило короля назвать их «предста¬
вителями переменчивого общественного мнения и модных
учений».В течение нескольких лет, однако, он все-таки обду¬
мывал со своими советниками, но в самой глубокой тайне,
как бы устроить дело так, чтобы удовлетворить желания об¬
щества, лишив при этом всякой почвы оппозицию, а главное
— сохранив всю полноту королевской власти. В это время
как раз оказалось необходимым построить одну важную же¬
лезнодорожную линию, на что нужно было добыть денег по¬
средством займа: Фридрих Вильгельм IV вспомнил об отцов¬
ском законе 1820 г.1, и уже в 1846 г. был им задуман знаме¬
нитый «соединенный ландтаг» (der vereinigte Landtag), указ
о котором был подписан 3 февраля 1847 г. Железнодорож¬
ный заем был, пожалуй, скорее предлогом для введения
такой формы общегосударственного представительства, ко¬
торая должна была дать удовлетворение обществу без умале¬
ния прерогатив власти.
Королевский патент, устанавливавший центральное зем¬
ское представительство и тем доказывавший «доверие влас¬
1 См. выше, с. 371.
515
ти к подданным», как сказало было в патенте, обещал созыв
представителей во всех случаях заключения займов и введе¬
ния новых или увеличения старых налогов, причем соеди¬
ненному ландтагу давалось право петиций по всем внутрен¬
ним вопросам. Самый соединенный ландтаг должен был быть
не чем иным, как собранием в одном месте всех восьми зем¬
ских сеймов, притом собранием, время и продолжительность
которого зависели всецело от усмотрения правительства.
Компетенция соединенного сейма была чисто совещатель¬
ная, и деятельность его ограничивалась и стеснялась рядом
параграфов особого регламента. Патент не удовлетворил ни
консерваторов, видевших в нем непростительную уступку
либеральным требованиям, ни либералов, бывших против со¬
словности нового общегосударственного сейма, зависимости
его созывов от усмотрения власти и разных ограничений его
деятельности. Немецкая пресса (особенно за пределами
Пруссии) отнеслась к патенту в общем неодобрительно. Осо¬
бенно была замечена брошюра Генриха Симона под заглави¬
ем: «Принять или отклонить?» Автор советовал последнее:
народ при составлении патента не был спрошен; это только
проект, который лишь народом мог бы быть принят, если бы
он этого захотел, но в сущности следует отклонить этот про¬
ект, ибо он дает лишь что-то призрачное.
Открытие соединенного ландтага, в котором было
303 дворянина, 182 бюргера и 120 крестьян, состоялось
17 апреля, и в своей речи Фридрих Вильгельм IV заявил,
между прочим, что он никогда не согласится, чтобы «между
Господом на небесах и страною занял место исписанный
лист бумаги, подобный второму Провидению», как того же¬
лала бы «дурная пресса, позорящая прусскую верность и
честь»; корона, прибавил король, «должна править по закону
Бога и по закону страны, и по собственному свободному из¬
волению, а не по воле того или другого большинства». Он,
король, говорил еще Фридрих Вильгельм IV, «ни за что не
созвал бы чинов своего государства, если бы у него было
хотя малейшее подозрение, что они захотят разыгрывать
роль так называемых народных представителей». Королев¬
ская речь произвела самое невыгодное впечатление на съе¬
хавшихся депутатов. Наиболее недовольные предлагали за¬
516
явить протест и разъехаться по домам, но дело ограничилось
составлением оппозиционного адреса, принятого 484 голоса¬
ми против 107. Главным местом адреса была ссылка на обе¬
щания покойного короля, но в своем ответе на это заявление
Фридрих Вильгельм IV утверждал, что Пруссия получила го¬
раздо больше, чем обещал его отец. Дело пошло далее так
негладко, что в июне соединенный ландтаг был закрыт с не¬
одобрением всей его деятельности, заявленным его членам
правительством. Избранные сеймом комиссии начали свою
работу лишь в январе 1848 г., но и они в начале марта были
закрыты.
Таковы были обстоятельства, при которых в Германии
было получено известие о совершившейся в Париже фев¬
ральской революции. В первой же половине марта револю¬
ции произошли в Бадене, Вюртемберге, Гессен-Дармштадте,
Гессен-Касселе, Нассау, Саксонии, Ганновере и т. д., где по¬
всюду правительства оказались вынужденными согласиться
на обычные «народные требования», сводившиеся к введе¬
нию или улучшению представительства на демократических
началах, к свободам и гражданскому равноправию. Одною из
наиболее популярных идей в этом движении была та, что
сам народ должен через своих представителей вырабатывать
будущее государственное устройство. В сорок восьмом году
у немцев была уже, так сказать, готовая идея Учредительно¬
го собрания, и ее сознательно стремились осуществить не
только, между прочим, в Берлине и в Вене, где были созваны
прусское и австрийское Национальные собрания, но и во
Франкфурте-на-Майне, где в том же году собрался общене¬
мецкий парламент, занявшийся выработкою конституции
для всей Германии. Французское Учредительное собрание
1789—1791 гг. было образцом в 1848 г. не только для Учре¬
дительного собрания, вырабатывавшего республиканскую
конституцию для Франции, но и руководящим примером для
означенных немецких собраний. В них, именно, господство¬
вала политическая теория, выработанная во Франции в
эпоху введения в ней народного представительства,— тео¬
рия, в основе которой лежала мысль, что только сама нация
имеет право дать себе то или другое государственное устрой¬
ство. С такою именно идеей съехались депутаты из разных
517
немецких государств во Франкфурт, где потом и занялись
выработкой конституции будущей Германской империи, не
справляясь с мнением об этом предмете тех, по выражению
Гейне, «трех дюжин» правительств, которые существовали в
Германском союзе. Сначала эта попытка имела успех, но с
победою реакции в Вене и Берлине дело конституционного
объединения рухнуло. В общем история франкфуртского
парламента представляется в следующем виде.
Уже 5 марта в Гейдельберге был съезд политических
деятелей из разных частей Германии, в подавляющем, од¬
нако, большинстве членов южно-германских представи¬
тельных палат. Главное решение, принятое здесь, было со¬
звать национальное представительство, выбранное во всех
немецких землях по числу жителей; для организации же
его пригласить во Франкфурт-на-Майне уполномоченных
от отдельных ландтагов, которые и должны были составить
предварительный парламент (Vorparlament). Повсемест¬
ный успех мартовских революций сделал немецких госуда¬
рей очень сговорчивыми, и собравшийся 31 марта, что на¬
зывается, «самочинно», франкфуртский «форпарламент»,
члены которого никем не были ни выбраны, ни уполномо¬
чены, постановил созвать к 1 мая во Франкфурте же «еди¬
ное и единственное» для всей Германии собрание депута¬
тов, избранных всеобщею подачею голосов без всяких ог¬
раничений каким-либо имущественным цензом или
принадлежностью к какому-либо вероисповеданию, причем
один депутат полагался на каждые пятьдесят тысяч жите¬
лей. Отдельные правительства послали было своих уполно¬
моченных в союзный сейм для выработки проекта нового
устройства Германии, но их работа пропала даром, потому
что все надежды возлагались нацией на будущий парла¬
мент, и правительства отдельных государств вынуждены
были согласиться на его созыв.
Таким образом, созыв первого общегерманского парла¬
мента, выбранного притом всеобщим голосованием, был
делом общественной инициативы, которой правительства
должны были подчиниться. Франкфуртский парламент со¬
брался 18 мая в числе 586 депутатов, среди которых было
около 125 чиновников, по сотне из сословий ученого, судей¬
518
ского и адвокатского, около 75 землевладельцев, фабрикан¬
тов и купцов, кроме нескольких десятков лиц духовного зва¬
ния, писателей и врачей. Главным делом этого собрания
было создание общегерманской конституции, которая и была
готова к концу марта 1849 г. Судьба этой конституции из¬
вестна: в действие она не вошла, да и сам франкфуртский
парламент печально окончил свои дни, будучи расстроен
отозванием депутатов отдельными правительствами, а затем
и насильственно разогнан. Имперская конституция была
принята парламентом как раз в то время, когда и в Австрии,
и в Пруссии, а за ними и в малых государствах, уже торже¬
ствовала реакция.
Германская Конституция 1849 г.1 объявляла, что «каждое
немецкое государство должно иметь конституцию с народ¬
ным представительством», с ответственностью перед ним ми¬
нистров и с решающим голосом народных представителей в
вопросах законодательства, налогов и бюджета. Общий гер¬
манский рейхстаг должен был, по этой конституции, состо¬
ять из палаты представителей государств (Staatenhaus) и па¬
латы представителей народа (Volkshaus), которую должны
были составлять «депутаты немецкого народа». Особый из¬
бирательный закон, принятый парламентом вскоре после ут¬
верждения конституции, признавал право голоса за каждым
незапятнанным немцем, достигшим 25-летнего возраста, за
исключением лиц, находившихся под опекою или попечи¬
тельством, или имущество которых по суду было отдано под
конкурсное управление, а также живших благотворительнос¬
тью. Избирательные округа определялись в сто тысяч душ;
выборы должны были быть прямыми и совершаться при по¬
мощи закрытых бюллетеней.
Менее значительные немецкие государства, а из более
значительных Вюртемберг, под давлением своих палат, сна¬
чала признали было Конституцию 1849 г., но Пруссия, Бава¬
рия, Саксония, Ганновер, не говоря уже об Австрии, и слы¬
шать о ней не хотели после того, как восстановили у себя
порядок, нарушенный мартовскою революцией. 13 июня
1 Подробное изложение этой конституции можно найти в пятом томе
«Истории Западной Европы», на с. 535—540. В ней был и особый отдел о
правах граждан.
519
1849 г. члены парламента-охвостья (Rumpfparlament), пере¬
несшего свои заседания в Штутгарт, прямо не были пущены
в зал своих заседаний солдатами вюртембергского прави¬
тельства. От всей деятельности парламента осталось одно
воспоминание, и выработанная им конституция надолго пре¬
вратилась в простой политический лозунг либеральной части
немецкого общества.
Перейдем теперь к истории выработки прусской консти¬
туции, действующей в королевстве Гогенцоллернов и в на¬
стоящее время.
Когда в начале марта сорок восьмого года правительство
закрыло комиссии, выбранные соединенным ландтагом1, в
столице Пруссии уже знали о февральском перевороте в Па¬
риже и мартовских революциях во второстепенных столицах
Германии. В первых же числах этого месяца в Берлине тоже
начались народные сходки, в которых деятельное участие
стали принимать и рабочие, выставившие ряд экономичес¬
ких требований. 14 марта король обещал депутатам от город¬
ской думы, явившимся к нему, созвать на 27 апреля соеди¬
ненный ландтаг, но события стали совершаться с такою бы¬
стротою, что дело приняло совершенно иной оборот.
Восстание 18 марта заставило Фридриха Вильгельма IV на¬
значить «либеральных» министров, и уже 21 марта король
обратился к своему народу с прокламацией, в которой обе¬
щалась настоящая конституция с ответственным министер¬
ством и гарантиями общественной свободы, а на другой день
был опубликован проект избирательного закона, который
правительство имело предложить соединенному ландтагу.
Последний был созван наскоро 2 апреля для того, чтобы при¬
нять участие в окончательном утверждении нового избира¬
тельного права. Фридрих Вильгельм IV предполагал в 1847 г.
созвать этот ландтаг только через четыре года, но под влия¬
нием первых признаков народного движения в начале марта
он приблизил срок созыва, назначив его через полтора меся¬
ца, хотя он все еще стоял при этом на точке зрения дальней¬
шего развития существующего уже сейма. События второй
половины марта в самой столице государства, вести из про¬
1 См. выше, с. 516.
520
винций, появление в Берлине депутации с демократическими
требованиями,— все это показывало, что чисто сословное
представительство с исключительно совещательным характе¬
ром отжило свое время, не успевши даже расцвести, что оно
не могло удовлетворить страну. Вместо 27 апреля соединен¬
ный ландтаг собрался 2 апреля, и только для того, чтобы
принять новый избирательный закон, которым право участия
в выборах предоставлялось каждому пруссаку, достигшему
24-летнего возраста, а право быть избранным — каждому,
кому исполнилось 30 лет. 22 мая в Берлине заседало уже
«национальное собрание» совсем нового состава. В нем,
именно, насчитывалось 16 дворян, 98 судейских и 48 адми¬
нистративных чиновников, 28 городских служащих, 52 ду¬
ховных, 27 преподавателей, 31 купец, 28 ремесленников,
68 крестьян, 11 врачей, 3 писателя, 4 офицера и по одному
торговому приказчику, ремесленному подмастерью и поден¬
щику.
Открывая Национальное собрание, король в своей трон¬
ной речи возвестил, что правительство предложит депутатам
свой проект нового государственного устройства. Вскоре со¬
брание познакомилось и с самым проектом, который, однако,
был встречен очень неблагоприятно демократическою час¬
тью собрания и их единомышленниками в стране. С другой
стороны, оставался невыясненным вопрос о тех правах, ко¬
торые принадлежали самому собранию по отношению к
выработке конституции. В то время, как франкфуртский пар¬
ламент с самого начала объявил себя учредительным (eine
konstituirende Versammlung), в прусском национальном со¬
брании шли споры, является ли оно тоже учредительным
или же собранием, могущим действовать лишь по соглаше¬
нию с королевской властью (Vereinbarung-Versammlung).
Демократическая партия стояла на первой точке зрения, но
встретила сильный отпор со стороны большинства. Послед¬
нее отклонило, например, предложение одного члена левой,
чтобы правительство или корона не имели права распустить
собрание, чем предложивший это депутат думал придать со¬
бранию характер полной независимости. То же самое значе¬
ние в намерениях левой должно было иметь предложенное
ею объявление, что 18 марта в Пруссии совершилась рево¬
521
люция: этим объявлением собрание как бы должно было при¬
знать незаконность существующей власти, но и тут большин¬
ство 196 голосов против 177, отвергло формулу левой, при¬
знав, что задача собрания не в том, чтобы изрекать пригово¬
ры о событиях, а в том, чтобы выработать конституцию в
согласии с короною (die Verfassung mit der Krone zu verein-
baren). Эта борьба двух взглядов в Национальном собрании
была лишь отражением разделения резко обозначившегося в
стране по вопросу о том, на чьей стороне право дать государ¬
ству новое устройство — на стороне ли короля, хотя бы и в
соглашении с представителями народа, или прежде всего на
стороне этих последних.
Прусскому собранию пришлось работать при крайне на¬
пряженной борьбе между революцией и реакцией, между де¬
мократией и аристократией во всей стране, и потому ход
дела выработки новой конституции находился в полной зави¬
симости от перипетий этой борьбы. После одного из народ¬
ных движений, сопровождавшегося разграблением арсенала,
левой удалось добиться назначения особой комиссии, кото¬
рая должна была приготовить проект нового государственно¬
го устройства Пруссии: это было уже прямым покушением
на учредительную власть, и горячая оппозиция со стороны
крайней правой на этот раз оказалась бессильной. Председа¬
тельство в конституционной комиссии было предоставлено
демократу Вальдеку. Между тем события пока шли и во
Франкфурте-на-Майне, и в Вене в радикальном направле¬
нии, что отражалось и на настроении всего Национального
собрания и его конституционной комиссии. 12 октября про¬
ект конституции, выработанный последнею и рассмотренный
в отделениях палаты и ее Центральном комитете, был вне¬
сен в общее собрание. Уже при обсуждении первого парагра¬
фа проекта сделано было предложение устранить из королев¬
ского титула «Божиею милостию», и голосование дало боль¬
шинство в 217 против 134. Вскоре вслед за тем собрание
отменило в Пруссии дворянство со всеми его привилегиями
и титулами. Одним словом, дела начинали принимать обо¬
рот, напоминавший 1789 г. во Франции, но известие о подав¬
лении революции в Вене подняло падавшее уже настроение
прусских консерваторов. Тогда, 9 ноября, последовало коро¬
522
левское повеление перенести заседания с 27 ноября в ма¬
ленький городок Бранденбург с объявлением незаконности
дальнейших заседаний в Берлине: предлогом было неспокой¬
ное состояние столицы вообще, в особенности же одно напа¬
дение, которому подверглась палата со стороны народной
толпы, требовавшей вотирования адреса королю об оказании
помощи венским борцам за свободу. Одновременно с отсроч¬
кою заседаний собрания было введено в Берлине осадное по¬
ложение. По требованию правительства правая удалилась,
но большинство осталось, заявив, со своей стороны, что ко¬
рона не обладает правом отсрочивать заседания собрания:
против «государственного переворота», произведенного ми¬
нистерством, был составлен формальный протест и решено
было незаконным требованиям власти оказывать пассивное
сопротивление. Депутаты в следующие дни делали попытки
собираться и даже постановлять новые решения, например,
об отказе уплачивать налоги, но дело кончилось тем, что
очень скоро военная сила и совсем сделала невозможными
собрания упорствовавших депутатов. Возобновление заседа¬
ний Национального собрания произошло в Бранденбурге в
назначенный срок, но лишь на несколько дней: 5 декабря со¬
брание было распущено, и одновременно с этим король окт¬
роировал собственною властью новую конституцию, в осно¬
ву которой был, однако, все-таки положен проект Нацио¬
нального собрания. Для пересмотра ее в начале 1849 г. в
Берлине, все еще остававшемся в осадном положении, опять
было созвано Национальное собрание, но и с ним правитель¬
ство оказалось не в состоянии столковаться.
За новым роспуском собрания последовало обнародова¬
ние переделки избирательного закона в смысле предоставле¬
ния большего влияния на выборах зажиточным классам об¬
щества, и созванное еще раз Национальное собрание теперь
сговорилось с правительством (август 1849 г.). Пересмотр
Конституции 5 декабря 1848 г. был объявлен законченным
31 января 1850 г., и новое государственное устройство
вошло в законную силу. В нем представительство уже не
было сословным, но и демократический принцип, провозгла¬
шенный в 1848 г., не был проведен в жизнь. Прусская Кон¬
ституция 1850 г. носит на себе прямые следы реакции, на¬
523
ступившей после подавления революции,— реакции не
только в правительстве, но и в обществе. Уже в 1848 г. об¬
наружилась рознь интересов и стремлений буржуазии и ра¬
бочих, и новый избирательный закон, обещавший правитель¬
ству более послушную палату, в то же самое время обеспе¬
чивал имущие классы общества против демократии.
Сущность этого закона, как известно, сводится к следующе¬
му. Все имеющие активное право выборов жители каждой
местности разделяются на три класса по количеству плати¬
мых ими налогов, причем на каждый класс приходится треть
падающих на данную местность налогов, но так, что в каж¬
дом классе состоят лица известного достатка, т.е. или самые
богатые, или средней зажиточности, или наименее достаточ¬
ные. Каждый класс избирает одинаковое количество выбор¬
щиков, которые и выбирают депутатов1.
Прусскому национальному собранию не удалось быть уч¬
редительным, в полном смысле этого слова, хотя все-таки
действующая ныне в стране конституция была им подготов¬
лена. Октроировав новое государственное устройство, пра¬
вительство продолжало, однако, держаться того взгляда, что
окончательное его утверждение должно быть делом обоюдно¬
го соглашения: таков был смысл и параграфа конституции,
по которому она должна была подвергнуться пересмотру.
Оказалось, впрочем, что достигнуть соглашения было не так-
то легко, и, чтобы получить, наконец, более сговорчивую па¬
лату, правительство сочло нужным издать новый избиратель¬
ный закон, опираясь на свое право издавать распоряжения с
силою временных законов, когда палаты не в сборе. Послед¬
нее слово в прусской конституции принадлежало, таким об¬
разом, королю: действующий и ныне избирательный закон
был прямым созданием королевской власти, а еще в большей
мере это относится к образованию верхней палаты королев¬
ским распоряжением 12 октября 1854 г. В Пруссии середины
XIX в. королевская власть была слишком сильным полити¬
ческим фактором для того, чтобы решение основного полити¬
ческого вопроса могло состояться без всякого участия с ее
стороны. Она сама намечала путь обоюдного соглашения, но,
1 К каким это приводит результатам, см. ниже, в том месте гл. XXV,
где идет речь о Лассале.
524
с одной стороны, то, что она могла предложить, так мало
удовлетворяло требованиям передовой и более активной
части общества, а с другой — представители этой части
были так уверены в возможности полной победы своих тре¬
бований, что соглашение на первых же порах потерпело фи¬
аско. Около правительства сплотились мало-помалу все кон¬
сервативные силы общества, часть которых в Национальном
собрании и отстаивала принцип соглашения (Vereinbarungs-
Prinzip), тогда как демократическая партия ослабляла себя
недоверием к пролетариату, выступавшему с социальными
требованиями. Тем не менее в октроированную королем кон¬
ституцию вошло многое важное из того, что было задумано
и формулировано Национальным собранием сорок восьмого
года. По крайней мере, от мартовской революции все-таки
остался этот результат.
В прусской Конституции 1850 г.1 мы находим сделавшие¬
ся обычными заявления о разных свободах, между прочим, о
свободе науки и ее преподавания, о запрещении впредь вво¬
дить цензуру, также параграф о равенстве перед законом и
отмене сословных привилегий. Вотчинная полиция и юсти¬
ция, которых не успела затронуть крестьянская реформа на¬
чала XIX в., была конституцией отменена безвозмездно. Ко¬
ролевская власть была оставлена в обладании многих своих
прерогатив, но правительственные акты короны были объяв¬
лены нуждающимися в скрепе ответственных министров, и
каждый король по вступлении на престол обязывался давать
«клятвенное обещание твердо и ненарушимо соблюдать кон¬
ституцию королевства и управлять в согласии с нею и с за¬
конами». Против министров конституция разрешала возбуж¬
дать обвинение в случае нарушения конституции, подкупа и
измены, но под ответственностью всего министерства дозво¬
ляла издавать правительственные распоряжения с силою за¬
кона, «если этого настоятельно требует сохранение общест¬
венной безопасности или устранение чрезвычайного бедст¬
вия». Верхняя палата получила свой состав (принцы
королевского дома, главы более важных феодальных фами¬
1 В указывавшемся раньше сборнике конституционных текстов, Гессе¬
на и Нольде, кроме Конституции 1850 г., напечатаны еще указы о верхней
палате 1864 г. и о производстве выборов 1849 г. (т. I, с. 390 и след.).
525
лий, некоторые сановники и лица по королевскому выбору)
в 1854 г. по образцу других немецких верхних палат1. Инте¬
ресно, что в Конституции 1850 г. был еще такой параграф:
«если с изданием конституции для Германского союза на ос¬
новании проекта 1849 г. станут необходимыми изменения
настоящей конституции, то король введет эти изменения, со¬
общив о них палатам в их ближайшем заседании». Дело в
том, что вопрос об объединении Германии в момент издания
прусской конституции не был еще ликвидирован, и можно
еще было ожидать нового устройства всей Германии.
Сохранение Пруссией, в эпоху реакции, своей конститу¬
ции в то время, как Австрия своей не сохранила, создало для
династии Гогенцоллернов в Германии такое же положение,
каким в Италии пользовался после подавления революции
сорок восьмого года Савойский дом. На Пруссию сторонники
конституционного строя и национального единства в разных
частях Германии стали возлагать все свои надежды. Уже во
франкфуртском парламенте образовались по вопросу об объ¬
единении Германии две партии: великогерманская, желав¬
шая видеть во главе объединенной страны Австрию, и мало¬
германская, которая ставила во главе Пруссию, Австрию же
прямо даже исключала, потому что последняя стремилась
войти в состав будущей Германии со всеми своими ненемец¬
кими областями. Во франкфуртском парламенте возобладала
малогерманская партия, и в 1849 г. он даже предложил им¬
ператорскую корону Фридриху Вильгельму IV, но тот ее от¬
верг, потому что она была ему предложена не другими гер¬
манскими государями, а революционным собранием. Прус¬
ская армия даже приняла деятельное участие в подавлении
восстаний, возбужденных в разных местах Германии ради¬
кальною партиею незадолго до разгона «охвостья» франк¬
фуртского парламента. И тем не менее сохранение Пруссией
конституции выгодно отличало в глазах немцев монархию
Гогенцоллернов от монархии Габсбургов, где воцарилась
самая крайняя реакция.
Лишь будучи застигнуты врасплох мартовскими днями,
германские правительства согласились на исполнение «тре¬
бований народа», на новые конституции и даже на франк¬
1 См. выше, с. 366 и след.
526
фуртский парламент, но вместе с тем они старались не вы¬
пускать из своих рук военную силу, чтобы опереться на нее
при первом удобном случае против учредительных собра¬
ний. Осенью же 1848 г. за военным усмирением Вены после¬
довало объявление осадного положения в Берлине, что, ко¬
нечно, не могло благоприятствовать ни венскому учреди¬
тельному сейму, ни берлинскому национальному собранию.
После торжества реакции в обоих больших немецких госу¬
дарствах и франкфуртский парламент, как мы видели, не мог
долго держаться. Реальные силы, распоряжение всеми пра¬
вительственными средствами: войском, налогами, админи¬
страцией — были в руках представителей старого порядка.
Подавление австрийской и прусской революций и насильст¬
венное прекращение заседаний франкфуртского парламента
были началом реакции, захватившей и второстепенные госу¬
дарства Германии. Их представительные палаты стояли за
имперскую конституцию, выработанную франкфуртским пар¬
ламентом, а для радикально-демократической и республикан¬
ской партии, сделавшей в мае и июне 1849 г. ряд попыток
восстания, эта конституция стала своего рода боевым лозун¬
гом. Подавление и этой, «майской революции» окончательно
дало перевес защитникам старых, «домартовских» отноше¬
ний. После этого в Германии наступила третья реакция, счи¬
тая первую после падения империи Наполеона I, а вторую —
после Июльской революции.
К чему приводила эта реакция, можно видеть из следу¬
ющего примера. В Гессен-Касселе власть вернулась в руки
одного из прежних министров-абсолютистов (Гассенпфлуга),
который, распустив в 1850 г. два ландтага, предписал соби¬
рать налоги, не утвержденные народными представителями, а
когда даже чиновники запротестовали, ввел в государстве
осадное положение, несмотря на полное спокойствие населе¬
ния, и обратился за помощью к союзному сейму. Офицеры от¬
ветили на объявление осадного положения массовыми отстав¬
ками, не желая нарушить присягу конституции, но зато Ав¬
стрия, Бавария и Вюртемберг решили занять страну своими
войсками, и к ним вскоре присоединилась Пруссия. После
этого власть курфюрста была восстановлена в полном объеме.
В Ганновере в 1848 г. было обещано преобразование земских
527
чинов, но в 1851 г. дворянство добилось от союзного сейма по¬
становления, запрещавшего вводить в устройство местного
ландтага какие-либо изменения. Поэтому Ганновер, в сущнос¬
ти, вернулся к уставу 1840 г., бывшему восстановлением со¬
словного представительства 1819 г.1 И в Гессен-Касселе союз¬
ный сейм признал Конституцию 1831 г. несоответствующею
духу Германского союза, предложив курфюрсту выработать
новую, что только позволило тогдашнему министерству пра¬
вить неограниченно. Новая конституция была отменена и в
Мекленбурге для введения старого сословного сейма1 2.
Эта реакция стала смягчаться только после 1859 г. Одним
из проявлений этого смягчения было то, что, под напором об¬
щественного мнения и по настоянию других государей , гес-
сен-кассельский курфюрст восстановил в 1862 г. в своем кня¬
жестве Конституцию 1831 г. Но это уже была эпоха, когда
вопрос о местных представительных учреждениях потерял в
Германии свою остроту ввиду того, что на очередь был снова
поставлен вопрос об объединении Германии с единым для
объединенной нации представительным собранием.
Прерванные подавлением революции сорок восьмого года
общественные движения в Германии возобновились лишь в
шестидесятых годах. Итальянская война 1859 г. произвела
очень сильное впечатление на немцев, оживив среди них
стремление к национальному объединению. Осенью того же
года либеральные сторонники германского единства под
прусской гегемонией положили начало политическому обще¬
ству под названием «Национального союза», поставившему
своею задачею осуществить план франкфуртского парламен¬
та — объединить Германию под главенством Пруссии и на
основе имперской конституции 1849 г. Политика Наполео¬
на III после присоединения к Франции Савойи и Ниццы3
тоже вызывала у немцев опасения, и на случай нападения
Франции на зарейнские области Германии нужно было
иметь общую военную силу. По вопросу об организации этой
силы Пруссия и Австрия разошлись, и симпатии немецких
патриотов были на стороне Пруссии, пока в ней не возник
1 См. выше, с. 430.
2 Он сохраняется там и теперь.
3 См. выше, с. 508.
528
конституционный конфликт. Одновременно с возобновив¬
шеюся в Германии политическою борьбою в ней воскресло и
социальное движение сорок восьмого года, задавленное, как
и во Франции, реакцией пятидесятых годов.
В Пруссии, где королем в 1861 г. сделался брат Фридри¬
ха Вильгельма IV, Вильгельм I, в последние годы бывший ре¬
гентом по случаю душевной болезни короля, в начале шести¬
десятых годов произошло ослабление реакции, позволившее
даже говорить о наступлении «новой эры». Новый король по¬
ставил своею задачею увеличить военные силы страны, что
требовало новых расходов, но большинство прусской палаты
было против этого, тем более что господствующую роль в
ней стала играть партия прогрессистов, желавшая объедине¬
ния Германии под гегемонией Пруссии, но вместе с тем быв¬
шая против усиления милитаризма, стремившаяся, напро¬
тив, к тому, чтобы Пруссия из чисто военного государства
превратилась в «государство правовое» (Rechtsstaat) в смыс¬
ле дальнейшего развития ее конституционной жизни на
либеральных началах. Между правительством и палатой
произошел конфликт, затянувшийся на несколько лет
(1862—1866). Палата отказывалась утверждать бюджет,
правительство, невзирая на это, взимало налоги и проводило
свою военную реформу. Главным руководителем прусской
политики в это время сделался Бисмарк (1862), тоже сторон¬
ник объединения Германии под главенством Пруссии, но на¬
ходивший, что «великие вопросы времени могут решаться не
парламентскими речами и голосованиями, а железом и кро¬
вью». Прусский конфликт очень тягостно действовал на гер¬
манских патриотов, и многие стали переносить свои симпа¬
тии на Австрию, которая как раз в начале шестидесятых
годов начала переходить к конституционному режиму.
Пруссия между тем успела подготовить свою гегемонию
Германии и другим путем. Состоя из чересполосных террито¬
рий, Пруссия еще в эпоху Реставрации стала входить в со¬
глашения с другими немецкими государствами относительно
уничтожения между ними таможенных застав, пока мало-по¬
малу таможенный союз, образовавшийся по ее инициативе и
под ее руководством, не охватил всю Германию, кроме Ав¬
стрии. Все немецкие государства, за исключением послед¬
ней, оказались охваченными одною таможенной границей.
529
Это экономическое объединение Германии подготовляло
почву для объединения политического, и именно в малогер¬
манском, прусском смысле. Таможенный союз, кроме того,
оказал сильное влияние на развитие в Германии промышлен¬
ности, торговли и путей сообщения, а с ними и буржуазии,
тяготившейся феодальною реакциею пятидесятых годов.
Но в то самое время, как подготовлялось национальное
объединение Германии, в ней начинался социальный раскол,
главным проявлением которого было образование рабочей
партии. «Национальный союз», руководимый партией про¬
грессистов, имел чисто бюргерский характер, и компетент¬
ные его органы разъясняли рабочим, желавшим вступить в
число его членов, что рабочие суть «прирожденные почетные
члены союза», но действительными его членами быть не
могут. Между тем в стране происходило значительное рабо¬
чее движение, которое старались организовать в смысле
чисто экономических ассоциаций Шульце-Делич и в строго
политическом направлении Лассаль, указывавший рабочим
на то, что они должны добиваться всеобщего и равного изби¬
рательного права: только оно дало бы им возможность оказы¬
вать влияние на ход государственного управления, потому
что, если бы рабочие, составляющие 97% населения, полу¬
чили соответственное представительство, победа была бы на
их стороне. Для достижения этой цели Лассаль рекомендо¬
вал образование общегерманского рабочего союза, который
и составился в 1863 г., выбрав своим председателем самого
инициатора союза. Лассаль даже вступил в переговоры с
Бисмарком, находившимся в то время в конфликте с прус¬
скою палатою: у правительства и у рабочих был общий враг
в лице буржуазии, и Лассаль обещал Бисмарку поддержку
рабочих масс, настаивая вместе с тем на необходимости вве¬
дения всеобщего избирательного права. Вскоре, однако, Лас¬
саль был убит на дуэли, но это не помешало дальнейшему
развитию рабочей партии, хотя уже под влиянием идей не
Лассаля, разделявшего идеи Луи Блана, а под влиянием уче¬
ния Маркса. Рабочее движение в Германии после этого со¬
вершалось под руководством социал-демократии.
Дальнейшая история объединения Германии с общей
конституцией пошла путем военных побед Пруссии — в
1864 г. в союзе с Австрией над Данией, у которой были от¬
530
няты Шлезвиг и Гольштейн, в 1866 г. в союзе с Италией над
Австрией, которая была исключена из Германии и союзники
которой в Германии жестоко поплатились за этот союз, нако¬
нец, в 1870—1871 гг. во главе других немецких государств
над Францией, потерявшей Эльзас и Лотарингию.
В 1866 г. старое соперничество Пруссии с Австрией, ос¬
ложнившееся распрею из-за управления отнятыми у Дании
герцогствами, привело к войне, решившей судьбу германского
объединения. В этой войне Пруссия победила Австрию и быв¬
шие с нею в союзе другие немецкие государства, что повлекло
за собою изгнание Австрии из Германии, поглощение Прус¬
сией Ганновера, Гессен-Касселя, Нассау, Франкфурта-на-
Майне, расторжение старого Германского союза и образова¬
ние, вместо него, нового союза под названием Северо-Герман¬
ского и под гегемонией Пруссии. Организовать новый союз
пришлось государственному человеку, который только что по¬
пирал права народного представительства в Пруссии и вооб¬
ще, как было сказано, находил, что великие дела решаются не
голосованиями представительных палат, а кровью и железом.
Кровь и железо сделали свое дело в войне с Данией, лишив¬
шейся Гольштейна и Шлезвига, и в войне с Австрией, как сде¬
лали свое дело позднее в 1870—1871 гг., и в войне с Наполе¬
оном III, помогшей Пруссии создать теперешнюю Германскую
империю, хотя все-таки дело не обошлось без голосований и
парламентских постановлений. Проповедник политики крови
и железа, первый канцлер Северо-Германского союза, сам
впоследствии признавался, что после побед 1866 г. ему ничего
не стоило бы броситься в самую решительную и смелую реак¬
цию, тем более что короля о том прямо просила консерватив¬
ная партия и что король даже этого хотел, но он видел, что
такая политика была бы близорукой. Еще в начале войны с
Австрией Бисмарк предлагал другим германским государствам
план общей реорганизации союза, в котором видное место за¬
нимало предложение созыва общегерманского парламента, из¬
бранного всеобщею подачею голосов. После победы над Ав¬
стрией Бисмарк настоял на созыве учредительного рейхстага
для всего нового Северо-Германского союза, причем этот
рейхстаг был выбран всеобщею подачею голосов. Свои заседа¬
ния он открыл 24 февраля 1867 г., а 4 марта Бисмарк предста¬
531
вил ему проект конституции, которая очень скоро была рас¬
смотрена и 17 марта утверждена. Через 5 месяцев открылась
и первая обыкновенная сессия рейхстага.
Конституция Северо-Германского союза, превратившаяся
в 1871 г. в конституцию теперешней Германской империи,
заимствовала свои главные очертания из имперской Консти¬
туции 1849 г., конечно, не без некоторых изменений. Всеоб¬
щая подача голосов при выборах народных представителей в
рейхстаг была сохранена: Бисмарк полагал, что всеобщее из¬
бирательное право будет лучшим цементом, который сплотит
новое государственное здание, и самой надежной опорой
против партикуляризма отдельных правительств. С другой
стороны, пример Франции Наполеона III, где всеобщее изби¬
рательное право нисколько не ослабляло всемогущества пра¬
вительства, убеждал Бисмарка в практической безвредности,
при известных условиях, этого демократического института1.
Дело в том, что Конституция 1867 г. оставляла за прусским
королем, как президентом союза, законодательную санкцию,
а единственным представителем правительства перед рейхс¬
тагом являлся союзный канцлер, назначаемый тем же прус¬
ским королем и перед народным представительством неот¬
ветственный. Бисмарк, сохранивший пост имперского кан¬
цлера и после образования Германской империи до 1890 г.,
сумел даже внести в управление конституционной Герма¬
нией многие черты старого прусского абсолютизма и бюро¬
кратизма.
Превращение Германии из Северо-Германского союза в
империю произошло во время войны с Францией, в которой
в союзе с Пруссией приняли участие и южно-германские го¬
1 Интересно, что Бисмарк не был большим поклонником прусского из¬
бирательного закона. «Я,— сказал он однажды,— не поклонник народо¬
властия, но в общем чувстве и сознании народа всегда вижу более здраво¬
мыслия, чем в профильтрованном мнении привилегированного меньшинст¬
ва, объединяющегося одинаковым имущественным цензом и одинаковыми
квитанциями в уплате налогов. Всеобщие и прямые выборы все-таки дают
исход брожению в народе и позволяют нам нащупывать народный пульс».
Другой раз, отвечая в рейхстаге на упрек в уступке демократизму, Бисмарк
сказал, что хотя он и чувствует себя свободнее в прусской палате, избран¬
ной по трехразрядной и двухстепенной системе, но эта палата не представ¬
ляется ему интеллигентнее рейхстага,— и многозначительно прибавил при
этом: «скорее даже напротив».
532
сударства. Императорскую корону, которую Фридрих Виль¬
гельм IV не хотел принимать от франкфуртского парламента,
брат его, Вильгельм I, принял в Версале, в начале 1871 г., из
рук других германских государей. В этом заключалась разни¬
ца в двух разных объединениях Германии — народными го¬
лосованиями и парламентскими постановлениями, с одной
стороны, и кровью и железом, с другой. То, что начато было
в церкви Св. Павла во Франкфурте-на-Майне в 1848—
1849 гг. в одном стиле, завершено было в версальском двор¬
це уже в несколько ином стиле, но демократическая основа
императорской Конституции 1849 г. удержалась и в импер¬
ской Конституции 1871 г.1
Выброшенная из Германии Австрия свой конституцион¬
ный вопрос решила отдельно от остальных немецких госу¬
дарств.
ГЛАВА XXII
Образование конституционной Австро-Венгрии1 2
Общая отсталость монархии Габсбургов и ее реакционная роль в евро¬
пейской истории XIX в.— Внутренние отношения в Австрии в первой
половине XIX в.— Мартовская революция в Вене и национальные дви¬
жения 1848 г.— Конституционный вопрос в Австрии.— Полная победа
реакции над революцией.— Поражения Австрии в войне 1859 г. и на¬
чало конституционных опытов в 1860 г.— Колебания между центра¬
лизмом, дуализмом и федерализмом.— Исключение Австрии из Гер¬
манского союза.— Соглашение Австрии с Венгрией и введение ныне
действующей в Австро-Венгрии конституции.— Избирательные систе¬
мы в Австрии с 1867 г.
Рассматривая историю австрийского конституционализ¬
ма, необходимо постоянно иметь в виду общую экономичес¬
кую, культурную и политическую отсталость монархии Габс¬
бургов. В состав ее входили страны со слабым промышлен¬
но-торговым развитием, страны, в которых еще серьезно не
были затронуты старые основы социального феодализма,
1 Эта конституция напечатана в русском переводе на с. 161 и след.
2-го тома сборника Гессена и Нольде.
2 Более подробное изложение в главах XXI—XXIII и XXV 5-го тома
«Истории Западной Европы».
533
дворянские привилегии и крестьянское бесправие, страны,
целые века находившиеся под гнетом католической реакции,
а правительство этой монархии было одним из абсолютней¬
ших, опиравшимся исключительно на армию, бюрократию и
клир. Наполеоновские войны, во время которых Австрия по¬
теряла ряд провинций, не оказали ни малейшего влияния на
внутренние отношения монархии. Она в это время только
централизовалась, а Венский конгресс снова присоединил к
ней разные провинции и создал ей господствующее положе¬
ние и в Италии, и в Германии. Жизненною задачею австрий¬
ской политики сделалось поддерживать везде в Европе, осо¬
бенно в Германии и в Италии и, конечно, у себя дома, уста¬
новившийся порядок. Роль Австрии в общеевропейской
политике первой половины XIX в. была поэтому реакцион¬
ной по преимуществу. Империя, в которой сохранилось наи¬
большее количество черт и средневековой католико-феодаль¬
ной старины, и бюрократических порядков нового полицей¬
ского государства, вдобавок насчитывала в составе своего
населения несколько народностей, стоявших на очень раз¬
личных ступенях культуры, и одна другую ненавидевших,
что помогало центральной власти властвовать над всеми. Са¬
мыми культурными элементами были немцы и итальянцы, но
они были гораздо менее политически развиты, нежели ма¬
дьяры с их старинной национальной конституцией. С другой
стороны, у тех же мадьяр господствовали самые отсталые
крепостнические порядки в социальном отношении. Славян¬
ские народы занимали среднее положение, но и среди них
более развитыми были, например чехи, менее развитыми, на¬
пример хорваты, и у всех них было много национального ро¬
мантизма, но мало понимания политических и социальных
проблем эпохи. Все это и задерживало конституционное раз¬
витие Австрии.
Если в Пруссии в начале XIX в. было совершено несколь¬
ко важных реформ, среди которых была, например, такая,
как отмена крепостничества, и если в то же время в Пруссии
самим правительством ставился вопрос о введении общего¬
сударственного представительства, то в Австрии, наоборот,
и старый социальный строй сохранялся в полной неприкос¬
новенности, и никогда не давалось никаких обещаний, а тем
534
более не делалось и никаких шагов в смысле замены бюро¬
кратического абсолютизма представительным строем. Мало
того, венское правительство готово было брать обещания у
других государей, что они не введут у себя конституций, как
это было с королем неаполитанским1, и советовать не вво¬
дить представительства государям, обещавшим его своим
подданным, как это сделано было по отношению к Пруссии1 2.
Где только можно было, Австрия даже силою оружия восста-
новляла абсолютизм. Если исключить Венгрию, где продол¬
жал существовать старый сейм, помнивший еще времена бы¬
лого своего значения3, правительство нигде не встречало
сколько-нибудь значительной оппозиции, да и в самом вен¬
герском сейме она усилилась лишь в сороковых годах. Не
нужно притом забывать, что этот сейм, равно как и сеймики,
выбиравшие депутатов на сейм, имели чисто дворянский со¬
став. Правда, областные ландтаги, с очень суженной компе¬
тенцией в делах местного значения и тоже дворянского со¬
става, существовали и в других «землях», но до начала соро¬
ковых годов они вели себя смирно, да и оппозиция, которую
они стали проявлять после 1840 г., была очень умеренная:
все дело сводилось к частным пререканиям с представителя¬
ми центральной власти на местах. Одним из наиболее строп¬
тивых сеймов был богемский, но и в нем оппозиция не шла
далее желания установления сношений с сеймами других
провинций, введения городского представительства в сейм и
чешского языка в школы страны. При строгом цензурном ре¬
жиме и политическая пресса в Австрии не могла быть выра¬
зительницею брожения, начавшегося в сороковых годах в об¬
разованных классах общества. Ничто, одним словом, не ука¬
зывало на подготовлявшийся во всех частях монархии
кризис. Тем более события 1848 г. должны были поразить
всех своею неожиданностью, так что и правительство, и об¬
щество оказались совсем неподготовленными к той работе,
какую им надлежало совершить. Итак, по вопросу о предста¬
1 См. выше, с. 374.
2 См. выше, с. 370.
3 «Поместье-государство». С. 298—299. Впрочем, в эпоху абсолютизма
и венгерский сейм значительно пострадал. См.: «Западноевропейские абсо¬
лютные монархии». С. 86.
535
вительстве в «домартовской» Австрии ни правительство ни¬
чего не обещало и не предпринимало, ни общество не делало
никаких заявлений. Установившийся порядок казался проч¬
ным и непоколебимым. Но это была лишь простая види¬
мость.
Первые же известия о том, что делалось в Париже и в
Западной Германии, в самых первых числах марта 1848 г.
вызвали в Вене сильное общественное движение, выразив¬
шееся в составлении адресов о необходимости «переменить
систему», причем это требование исходило из разных кру¬
гов, в числе которых были и высшие чиновники, и богатые
купцы и фабриканты, и университетские профессора и сту¬
денты. Наконец, 13 марта последовал взрыв, результатом ко¬
торого была отставка Меттерниха, а через два дня была
опубликована императорская прокламация, в которой среди
других уступок содержалось обещание созыва депутатов от
всех провинциальных сеймов с усиленным представительст¬
вом сословия граждан для соглашения с императором отно¬
сительно задуманной им конституции отечества. Новое, т. н.
«мартовское» министерство, однако, посоветовало Ферди¬
нанду I не созывать учредительного собрания, и, вместо обе¬
щанного созыва, император собственною властью даровал
всему своему государству (кроме Венгрии и Ломбардо-Вене¬
цианского королевства) конституцию, составленную по бель¬
гийскому образцу, т.е. весьма либеральную, которая, впро¬
чем, с одной стороны, совершенно игнорировала права от¬
дельных национальностей Австрии, а с другой — исключала
из пользования политическими правами рабочий класс. Это
произошло 25 апреля, но вскоре в Вене разыгрались собы¬
тия, которые устранили эту первую австрийскую конститу¬
цию. И в Австрии, как то же самое одновременно произошло
и в Пруссии, бюргерство, добившись «свободы», стало опа¬
саться «анархии», которая, по его мнению, тотчас же насту¬
пила бы, если бы к участию в политической жизни был при¬
влечен и рабочий класс. Между тем во главе рабочих стал
образовавшийся в марте Центральный комитет националь¬
ной гвардии и студенческого легиона, решивший добиваться
демократического закона о выборах. Новое, по счету второе,
восстание Вены, бывшее 15 мая, вынудило у правительства
536
новую уступку — обещание созвать лишь одну палату вмес¬
то двух, как предполагалось 25 апреля, и притом выбранную
всеобщею подачею голосов. Взволнованная столица все еще
не могла успокоиться, и 26 мая произошло еще одно, уже
третье, восстание в Вене, результатом которого было образо¬
вание особого комитета «общественной безопасности».
10 июля в Вене, которая еще 17 мая была покинута Фер¬
динандом I, собрались народные представители, задачей ко¬
торых было дать Австрии новое государственное устройство,
а 22 июля последовало и торжественное открытие этого
сейма. В нем оказались представители целых восьми нацио¬
нальностей: 1) немцы, 2) чехи, 3) сербо-хорваты, 4) словен¬
цы 5) поляки, 6) русины, 7) итальянцы из Истрии и 8) вала¬
хи из Буковины. Представителей из Венгрии и Ломбардо-Ве¬
нецианского королевства не было. Не забудем, что
революционное движение сорок восьмого года в Австрии не
ограничилось одними немецкими подданными Габсбургов, но
охватило и другие национальности, из которых каждая по-
своему хотела устроить государство. Ломбардо-Венециан¬
ское королевство было в полном восстании, и венскому пра¬
вительству буквально пришлось завоевывать его вновь, что
потом случилось и по отношению к Венгрии, даже формаль¬
но отложившейся от династии и побежденной в 1849 г. толь¬
ко силою русского оружия. Из славянских национальностей,
имевших представителей на сейме, наибольшую революци¬
онность проявили чехи, столица которых Прага даже подвер¬
галась бомбардировке. В общем конституционном сейме
немцы очутились в меньшинстве среди подавляющего боль¬
шинства славян, а среди последних наиболее видную роль
играли чехи. При таком положении дел не решились объ¬
явить немецкий язык официальным, и пришлось прибегать к
переводчикам. Здесь же обнаружилось, что славяне составят
правую, т.е. более консервативную, а немцы — левую, более
либеральную сторону сейма. При своем открытии сейм был
объявлен учредительным (der konstituirende Reichstag), и за¬
дачею его выставлено было со стороны правительства введе¬
ние такого устройства, которое покоилось бы на «свободном
и братском союзе всех национальностей» Австрии. «В созва-
нии народных представителей,— гласил конец тронной
537
речи,— для совещания об общих интересах заключается вер¬
нейшая основа духовного и материального развития Ав¬
стрии». Для выработки нового государственного устройства
сейм назначил особый комитет, но в Вене произошли, как
известно, новые волнения (6 октября), заставившие импера¬
тора, который возвратился было в свою столицу (12 авгус¬
та), снова ее покинуть, после чего вскоре последовало усми¬
рение Вены войсками Виндишгреца (30 октября). События,
таким образом, не благоприятствовали работам сейма, но и
без этого в нем самом работа не могла идти успешно вслед¬
ствие крайнего несогласия во взглядах и стремлениях между
славянским большинством и немецким меньшинством. По¬
пытка, сделанная собранием выступить как бы в роли прими¬
рителя между правительством и населением столицы, отно¬
сившимся враждебно к славянскому большинству сейма, при
таких обстоятельствах тоже не могла удаться, и вскоре пра¬
вая, руководимая чехами, оставила город и из Праги протес¬
товала против своих товарищей, продолжавших заседать в
сейме. Все это дало правительству повод объявить (23 октяб¬
ря) отсрочку заседаний и перенесение их в моравский горо¬
док Кремзир (Кромержиж), где 2 декабря сейм совершенно
неожиданно узнал об отречении Фердинанда I и о вступле¬
нии на престол его молодого племянника, Франца Иосифа.
Единственным, но зато в высшей степени важным результа¬
том австрийского Учредительного собрания 1848 г. было
уничтожение им в Австрии,— в тех землях, где оно было,—
крепостничества и всего, что только с ним было связано в
социальном строе сельской жизни. Таким образом, Австрия
лишь последнею во всей Западной Европе ликвидировала у
себя средневековой сеньориальный строй.
Объявляя о вступлении своем на престол, новый импера¬
тор, которому было только 18 лет и который, конечно, в то
время мог быть лишь орудием в чужих руках,— высказывал
в манифесте надежду «на возрождение Австрии на основах
равноправности всех ее национальностей, равенства всех
граждан перед законом и участия народных представителей
в законодательстве», но желательного соглашения между
правительством и сеймом не могло состояться: правительст¬
во, верное старым традициям, стояло на точке зрения абсо¬
538
лютного единства монархии; в сейме же преобладали феде-
ралистические стремления, главными представителями кото¬
рых были славяне. Весьма естественно, что сеймовый проект
был выработан в смысле превращения Австрии в федерацию,
но министерство поспешило распустить учредительный
сейм, и 4 марта 1849 г. Австрия получила октроированную
конституцию. На этот раз в общеимперском представитель¬
стве должна была принять участие и Венгрия. На самом деле
серьезно и не думали о приведении нового государственного
устройства в действие: ждали только благоприятного момен¬
та, чтобы восстановить абсолютизм. Монархия Габсбургов,
при поддержке со стороны славянских подданных, бывших
во вражде с немцами и с венграми, и при военной помощи со
стороны России справилась со всеми политическими смута¬
ми. Реакция после усмирения венгерского восстания побеж¬
дала по всей линии, и в самый последний день 1851 г. по¬
явился императорский декрет, который отменял Конститу¬
цию 4 марта 1849 г. как несовместимую с основами
устройства всей монархии.
Со дня, когда впервые было обещано Австрии народное
представительство (15 марта 1848 г.), до отмены октроиро¬
ванной в 1849 г. конституции (31 декабря 1851 г.) прошло
три года и девять с половиной месяцев, в течение которых
правительство несколько раз меняло свою точку зрения.
Сначала оно обещало учредительное собрание, потом собст¬
венною властью император октроировал конституцию, затем
снова вернулся к мысли об учредительном собрании, отка¬
завшись при этом от второй палаты и изменив в демократи¬
ческом смысле избирательный закон, и на самом деле созвал
учредительный сейм, но опять октроировал конституцию,—
и все это произошло менее нежели в год; в конце же концов,
и вторично октроированная конституция была отменена. На¬
родные движения улеглись или были подавлены силою, и
представительная система рухнула. Одною из причин этого
был национальный антагонизм отдельных земель монархии,
и прежде вполне сознательно поддерживавшийся габсбург¬
скою политикою. Австрийские немцы, не хотевшие утратить
своего первенства, поддерживали централистическую тен¬
денцию, и в этом отношении их политика совпадала с жела¬
539
ниями правительства, которое, с другой стороны, против тех
же самых немцев опиралось на более консервативные стрем¬
ления славян, вообще думавших, что свои национальные
права они обеспечат лучше в союзе с правительством против
мятежных немцев и венгров. Уже в венском конституцион¬
ном сейме 1848 г. образовалось консервативное славянское
большинство, на которое правительству было очень удобно
опереться против либерального немецкого меньшинства. В
то же самое время, однако, консервативное большинство
стремилось к осуществлению федеративного начала, которое
было противно самому существу австрийской государствен¬
ной традиции. Вот почему тогда не удалось столковаться
обеим сторонам. Взятие Вены императорскими войсками
возвращало правительству ту силу, которую оно потеряло
было после мартовских событий, и, следовательно, австрий¬
ский конституционный сейм был далеко не в том положении,
какое заняло французское Национальное собрание после
14 июля 1789 г., бывшего ответом на попытку контрреволю¬
ции. Учредительное собрание во Франции фактически было
в состоянии продиктовать свою волю королю, лишившемуся
всякой опоры в стране, венскому же собранию, переведенно¬
му вдобавок в Кремзир, приходилось, как-никак, а вступать
с правительством в соглашение. Раз достигнуть, однако, его
не могли по резкой противоположности стремлений прави¬
тельства и Учредительного собрания,— на сцену и выступи¬
ла октроированная конституция, которую потом не представ¬
лялось уже большой трудности и отменить, когда по всей
линии не только в самой Австрии, но и во всей Европе побе¬
дила реакция.
В сущности, уже после провозглашения Конституции
4 марта 1849 г. началось возвращение к старой централиза-
торской политике австрийского правительства: составленная
в духе умеренного либерализма, она совершенно умалчивала
о правах отдельных провинций и о равноправности нацио¬
нальностей. Включение Венгрии в общеимперское устройст¬
во имело то же значение. Собственно говоря, отмена Консти¬
туции 4 марта 1849 г. была не чем иным, как coup de grace
по отношению к документу, который и без того был мертвой
буквой. Бюрократический строй ни на минуту не отменялся
540
в Австрии, и его нечего было восстановлять: его теперь толь¬
ко усиливали и снимали с него те ограничения, которые су¬
ществовали раньше (именно в Венгрии). Централизация и
германизация проводились в Австрии в пятидесятых годах с
небывалою дотоле силою, а с ними усиливался и клерика¬
лизм. Известно, однако, к каким результатам привела эта
система: в итальянской войне 1859 г. военная организация
государства доказала полную свою несостоятельность, фи¬
нансы были в самом жалком состоянии, и неудача объявлен¬
ного государственного займа произвела особенно удруча¬
ющее впечатление на правительство. На примере 1859 г. в
Австрии лишний раз подтверждается тот эмпирический
«закон истории», что несчастная война заставляет само пра¬
вительство переменять прежнюю политику, как виновницу
поражения, на другую, более соответствующую «духу време¬
ни» и требованиям общества, Так произошло теперь и в Ав¬
стрии. Если в 1848—1849 гг. опыт с введением представи¬
тельства был вызван необходимостью успокоить внутреннее
брожение в стране, то теперь речь уже шла о спасении госу¬
дарства от совершенного разложения. Само правительство в
манифесте по случаю окончания итальянской войны призна¬
ло существование в монархии застарелых недостатков, тре¬
бовавших радикального лечения. Поэтому манифест обещал
разные реформы, но на первых порах мысль правительства
все-таки была еще далека от введения представительства.
6 марта 1860 г., через одиннадцать лет после провозглаше¬
ния второй октроированной конституции, оно не шло еще
дальше созыва «усиленного государственного совета»
(verstarkter Reichsrath) с приглашением в него только не¬
скольких членов из аристократии и из высшей бюрократии
для совещания по финансовым и законодательным вопросам.
Однако даже сама правительственная комиссия, которой
было поручено обсудить бюджет, указала на полную несо¬
стоятельность прежнего строя и на необходимость общей го¬
сударственной реформы. Любопытно, что из 38 членов этой
комиссии 25 было консерваторов и только 13 либералов.
Они разошлись между собою по вопросу о будущем устрой¬
стве Австрии. Теперь, как в 1848—1949 гг., либералами в
Австрии были главным образом немецкие бюргеры, отстаи¬
541
вавшие единство совокупного государства (Gessammtstaat) с
администрацией из немцев, тогда как консервативная пар¬
тия, состоявшая из аристократических и клерикальных эле¬
ментов мадьярской и разных славянских национальностей,
отстаивала исторические права отдельных провинций, нахо¬
дя в данном случае поддержку и в чисто немецких дворянст¬
ве и духовенстве. Хотя либералы соглашались на простое
октроирование императором нового устройства Австрии, не
определяя даже, чем оно должно было бы быть, правительст¬
во, не желавшее расстаться с системой бюрократического
абсолютизма, склонялось все-таки больше на сторону более
консервативного федерализма, вопреки даже своим старым
централистическим традициям.
Оставаться при прежнем порядке оказывалось невозмож¬
ным, нужно было создавать новый,— и вот 20 октября
1860 г. появился императорский патент, создавший такую
систему: государь должен был пользоваться законодатель¬
ною властью при содействии областных сеймов и имперского
совета (Reichsrath), составленного из делегатов от этих сей¬
мов, причем последние должны были состоять по-прежнему
из привилегированных сословий. Эта была уже третья октро¬
ированная конституция, но судьба ее была такая же, как и
двух первых. Прежде всего венгры не захотели ее принять,
заявив, что все случившееся после 1848 г. было незаконно.
Это напугало центральное правительство, не желавшее воз¬
вращаться к обещаниям 1848 г.; поэтому федералистическая
идея у Франца Иосифа утратила тот кредит, каким стала
было пользоваться, и централистическая идея опять вошла в
силу. Однако на этот раз пришлось сделать уступку либера¬
лизму, когда торговые палаты на вопрос правительства, как
поднять сильно опустившийся курс бумажных денег, ответи¬
ли указанием на необходимость введения настоящего народ¬
ного представительства. Прошло лишь с небольшим четыре
месяца со дня объявления патента 20 октября 1860 г., как к
этому патенту было 26 февраля 1861 г. обнародовано допол¬
нение, заключавшее в себе на самом деле новую, на этот раз
четвертую, октроированную конституцию. В патенте 26 фев¬
раля государственное устройство, какое получила Австрия,
уже прямо называлось конституционным, причем монарх
542
давал обещание и лично за себя, и за своих преемников со¬
блюдать эту только что созданную конституцию, и всем пре¬
емникам Франца Иосифа вменялась в обязанность присяга
на верность основному закону империи.
Австрийская Конституция 1861 г. была основана на со¬
четании начал федерализма, дуализма и централизма. Все
было устроено так, чтобы, насколько было возможно, сохра¬
нить внутреннее единство империи с преобладанием немцев
над другими национальностями. Для этого порядок выборов
и избирательные округа были организованы с таким расче¬
том, чтобы в рейхсрате, т.е. общеимперском представитель¬
стве, обеспечить перевес за немецким, т.е. дворянским и
бюргерским элементом, над славянским, т.е. крестьянским,
благодаря чему в рейхсрате немцы получили большее коли¬
чество представителей, чем должны были бы иметь по
своей относительной численности. С другой стороны, за
Венгрией признавались известные привилегии, и она, до из¬
вестной степени, выделялась из других коронных земель
особым устройством и расширенной компетенцией своего
сейма, чем вносился в устройство империи известный дуа¬
лизм, хотя при всем том из 343 членов рейхсрата на долю
Венгрии приходилось едва только 85. Наконец, члены
рейхсрата не прямо выбирались самим населением: палата
депутатов должна была состоять из выборных от отдельных
областных сеймов, представлявших собою уже чисто феде-
ралистическое начало нового государственного строя. Сами
эти сеймы везде, кроме Венгрии, получали однородное уст¬
ройство1, а именно: установлялись три избирательные
курии: крупных землевладельцев, горожан и крестьян; при
этом только в двух первых куриях выборы были сделаны
прямыми. Если Конституция 1861 г. была сочувственно при¬
нята либеральными кругами немецкой национальности, то
среди аристократических элементов немецкого населения и
во всех крупных ненемецких национальностях она была
встречена недружелюбно. Некоторые области даже наотрез
1 К патенту 1861 г. были приложены земские уставы отдельных частей
монархии, действующие и поныне. В I т. сборника Гессена и Нольде
(с. 31—41) помещен «Земский устав королевства Богемии»; остальные
мало чем от него отличаются.
543
отказались выслать своих депутатов в Вену, например Вен¬
грия, получавшая привилегированное положение в монар¬
хии. Чехи послали своих депутатов в рейхсрат только с ого¬
воркою относительно исторических прав их родины, а в
1863 г. и они перестали принимать участие в рейхсрате.
Примеру чехов последовали и поляки. Благодаря избира¬
тельной системе и уклонению разных национальностей от
участия в центральном представительстве, состав рейхсрата
был преимущественно немецким. Не были довольны рейхс¬
ратом начала шестидесятых годов даже и сами немецкие
консерваторы, и император Франц Иосиф, когда в этом
представительном собрании возобладали либеральные тен¬
денции. Император прямо довольно скоро стал подумывать
об отказе от централистической политики и уже в 1865 г.
вступил в переговоры с мадьярами на почве уступок их до¬
могательствам. Под предлогом необходимости условиться с
сеймами Венгрии и Хорватии относительно той формы,
какую должна была иметь их связь с другими частями им¬
перии, он объявил 20 сентября 1865 г., что нашел нужным
приостановить действие конституции,— едва через четыре
с небольшим года после того, как она была приведена в дей¬
ствие (первое собрание рейхсрата было 1 мая 1861 г.). Не¬
мецкие консерваторы, чехи и поляки отнеслись к приоста¬
новке действия конституции весьма сочувственно, либералы
видели в этом событии целый государственный переворот.
Франц Иосиф перепробовал разные комбинации, всегда, од¬
нако, имея в виду прежде всего интересы своей власти, ко¬
торою он очень неохотно поступался. И та, и другая, и тре¬
тья комбинации оказывались в каком-либо отношении невы¬
годными в том именно смысле, что при всякой комбинации
обнаруживалась оппозиция со стороны как раз того элемен¬
та, в пользу которого создавалась комбинация. Пока не при¬
думана была новая комбинация, пока велись переговоры с
венгерскими и хорватскими сеймами, конституция бездейст¬
вовала.
В 1866 г. Австрия была снова побита в войне с Пруссией.
Мы не знаем, какой оборот приняли бы внутренние австрий¬
ские дела без этой войны,— в числе следствий которой
было исключение Габсбургской монархии из Германии,— но
544
положение дел требовало теперь особенно настоятельно ре¬
шения вопроса о внутреннем устройстве Австрии. Прави¬
тельство первым делом после войны созвало чрезвычайный
рейхсрат, но так как оно снова кинулось в сторону федера¬
лизма, в пользу которого сложилось и большинство собра¬
ния, то немцы отказались принимать в нем участие. Дело,
впрочем, разрешилось не в пользу федерализма, а в пользу
теперешнего австро-венгерского дуализма. В 1867 г. в Ав¬
стрии после перерыва, продолжавшегося около двух лет,
снова было восстановлено действие конституции.
Таким образом, вынуждаемое внешними обстоятельства¬
ми, австрийское правительство дважды вступало на путь на¬
родного представительства, в первый раз в 1848—1849 гг., в
1860—1861 гг. во второй раз, но в обоих случаях, не имея
твердого взгляда на то, какую же дать государству организа¬
цию. Его колебания, кроме трудности дела, объясняются
скрытою мыслью правящих сфер сохранить из старого поряд¬
ка как можно больше, чем и объясняются эти постоянные
пробы то с федерализмом, то с централизмом, пока не найде¬
на была дуалистическая комбинация. События сорок восьмо¬
го года выдвинули было на сцену демократический элемент,
но он был слишком слаб, да, кроме того, активное выступле¬
ние рабочих страшно напугало тогда бюргерство, которое
стало искать сближения с правительством и с дворянством.
В дальнейшем правительство,— когда ему, после нового
опыта с бюрократизмом в 1849—1859 гг., опять оказалось
нужным искать опоры в общественных силах,— могло лишь
выбирать между консервативным дворянством и либераль¬
ным бюргерством, а в Австрии дела сложились так, что кон¬
серватизм обозначал собою федерализм, бывший несимпа¬
тичным правительству, централизм же, которому оно симпа¬
тизировало, входил в антипатичную властям программу
либералов. Наконец, дело осложнялось и тем, что либераль¬
ные и консервативные элементы, как мы уже знаем, распре¬
делились различно и по национальностям: между немцами и
мадьярами был силен либерализм, между славянами — кон¬
серватизм. Везде австрийскому правительству, по старой
традиции весьма консервативному, притом строго немецкому
и проникнутому централистическими тенденциями, что-либо
545
одно было приятно и что-либо другое — неприятно, и оно
старалось устроить свои дела так, чтобы из двух зол выби¬
рать для себя меньшее, мало заботясь о самом существе
дела. С другой стороны, в общегосударственные австрийские
собрания этой эпохи попадали, главным образом, крайние
представители целого ряда мелких национальностей, кото¬
рые готовы были жертвовать многими реальными благами —
в силу своей племенной непримиримости к другим народнос¬
тям. Избирательная система, принятая Австрией, оттирая
настоящие народные элементы на задний план, лишь поддер¬
живала резкий национализм буржуазных партий.
Мы не излагаем здесь сущности австро-венгерского со¬
глашения 1867 г., превратившего централистическую Ав¬
стрию первой половины XIX в. в современную дуалистичес¬
кую Австро-Венгрию1, как и вообще не излагаем в этой
книге действующих ныне конституций, довольствуясь лишь
указаниями на то, каким путем и при каких обстоятельствах
создавались теперешние конституции Франции, Италии,
Пруссии, Германской империи. В монархии Габсбургов, как
видно из настоящей главы, на историю создания конституци¬
онного строя очень сильное влияние оказали национальные
отношения. Централизм был системою чисто немецкою, при¬
том одинаково дорогою и консерваторам с правительством во
главе, и либералам, стоявшим к правительству в оппозиции.
Славянские народности, наоборот, всегда обнаруживали
стремления федералистические, но оказались и неспособны¬
ми, и бессильными их осуществить. Единственною ненемец¬
кой народностью Австрии, обнаружившею в шестидесятых
годах большое политическое понимание, искусство и упорст¬
во, оказались мадьяры, которые и воспользовались затрудни¬
тельным положением правительства в 1866 г., когда Австрия
была выбита одновременно из своих позиций и в Германии,
и в Италии. Венгрия имеет столь же длинную, хотя не столь
блестящую конституционную историю, как и Англия: анг¬
1 Во 2 томе сборника Гессена и Нольде на с. 57 и след, помещены:
«Закон об общих делах всех земель Австрийской монархии и о порядке их
разрешения» и особый «Венгерский закон 1867 г. об общих делах венгер¬
ской короны и остальных земель, состоящих под управлением Его Величе¬
ства».
546
лийская Великая хартия и венгерская Золотая булла почти
ровесницы, так как одну от другой отделяют только семь лет
(1215 г. и 1222 г.), и в составе монархии Габсбургов Венгрия
всегда сохраняла особое положение. В 1848 г. австрийское
правительство дало мадьярам особую либеральную конститу¬
цию с отдельным венгерским министерством1, но мадьяры за¬
хотели воспользоваться ею в исключительных интересах
своей национальности, чем вызвали против себя движение
среди всех немадьярских элементов земель короны Св. Сте¬
фана. В 1849 г. мадьяры даже отложились от династии Габс¬
бургов, но когда с помощью России они были усмирены, Вен¬
грия была лишена своих старых прав. В общеимперской Кон¬
ституции 1861 г. мадьяры отказались принимать участие, и в
конце концов им удалось добиться своего. В 1867 г. была
восстановлена Конституция 1848 г.1 2 и Венгрия получила обо¬
собленное от Австрии управление, заключив в 1868 г. особое
соглашение с Хорватией, которой было дано внутреннее
самоуправление. Что касается до австрийской конституции3,
то особенностью ее, которую здесь следует отметить, было
введение в государственную жизнь не представительства на¬
рода и даже не представительства сословий, а представи¬
тельства интересов. По закону 1867 г. члены австрийской
палаты депутатов должны были избираться провинциальны¬
ми сеймами, но с 1873 г. была введена куриальная система,
разделение избирателей на разряды (курии) крупного земле¬
владения, городов, торговых палат и сельских общин, к кото¬
рым в 1896 г. была прибавлена пятая курия всеобщего изби¬
рательного права. Каждая курия избирала известное число
депутатов, так что в первой курии один депутат приходился
(после 1896 г.) на 65 избирателей, в третьей один на 25 из¬
бирателей, тогда как во второй, четвертой и пятой по одному
на 4 тыс., на 12 тыс., даже на 70 тыс., т.е. результат полу¬
1 См. т. I сборника Гессена и Нольде, где на с. 172 и след, помещены
законы 1848 г. а) об образовании венгерского ответственного министерст¬
ва, Ь) о ежегодных сессиях сейма и с) о выборе депутатов сейма на основах
представительства.
2 См. соответственный закон 1867 г. у Гессена и Нольде, т. 1, с. 181.
3 Там же, т. I, с. 3 и след., см. законы 1867 г. об имперском предста¬
вительстве, об общих правах граждан и об осуществлении судебной и ис¬
полнительной власти.
547
чался аналогичный тому, какой дает прусская классная сис¬
тема1. Введение пятой курии уже было, однако, переходом
ко всеобщему избирательному праву.
ГЛАВА ХХШ
Демократизация английских учреждений во второй
половине XIX века1 2
Общий взгляд на демократизацию избирательного права.— Постепен¬
ная демократизация английской конституции во второй половине
XIX в.— Следствия первой парламентской реформы в Англии и неуда¬
ча чартистского движения.— Переход Англии к свободной торговле и
экономическое ее процветание.— Новые парламентские реформы вто¬
рой половины XIX в.— Другие реформы эпохи, наносившие удар ста¬
рому аристократическому строю Англии.— Общий взгляд на прошлое
английского местного управления.— Его демократизация во второй по¬
ловине XIX в.— Особенности английского рабочего движения с сере¬
дины XIX в.
Уже в первой половине XIX в. вдумчивые наблюдатели
политической жизни указывали на то, что государственная
жизнь цивилизованных народов находится в процессе демо¬
кратизации3. Одним из признаков этой демократизации явля¬
ется введение всеобщего избирательного права в выборы на¬
родных представителей. В 1848 г. эту систему усвоила Фран¬
ция, в 1867—1871 гг. Германия, как Северо-Германский союз
сначала, потом как теперешняя империя и т. д. Даже прус¬
ская классная система не исключила из пользования избира¬
тельным правом наиболее демократические элементы обще¬
ства, для которых и Австрия перед переходом ко всеобщему
избирательному праву создала свою пятую курию. Одним
словом, страны с очень молодыми конституциями уже стоят в
своем избирательном праве на демократической точке зре¬
ния, а одна из европейских стран, Финляндия, не только
сразу перешла от прежних сословных выборов ко всеобщему
1 См. выше, с. 523—524.
2 Подробнее об истории Англии до второй парламентской реформы см.
гл. XXIX пятого тома «Истории Западной Европы».
3 См. выше, с. 408.
548
избирательному праву, но и распространила его на женскую
половину своего населения, уравняв в политическом отноше¬
нии оба пола, примеры чего раньше были только вне старой
Европы. Между тем самая древняя европейская конституция
как раз еще не знает всеобщего избирательного права. Имен¬
но его не знает конституция той самой Англии, где проповедь
демократического равенства раздавалась еще в середине
XVII в.1, где всеобщего избирательного права демократичес¬
кая партия требовала уже сто лет тому назад1 2, где у него был
и такой сильный теоретик, как Бентам, не видевший основа¬
ний к исключению из этого права и женщин3, где, наконец,
около 1840 г. происходило такое бурное народное движение,
как чартизм, на знамени которого тоже значилось всеобщее
избирательное право4. Другими словами, и в Англии за демо¬
кратизацию выборов велась долгая и упорная борьба, но в то
время, как на материке политические перемены создавались
сразу революциями,— не исключавшими, впрочем, контрре¬
волюции с возвращениями вспять,— в Англии перемены по¬
добного рода совершались постепенно и очень медленно, но
зато и крепче упрочивались в жизни. Особенностью англий¬
ского консерватизма всегда было то, что он примирялся с со¬
вершившимися нововведениями и становился на страже вве¬
денного в жизнь изменения, тогда как консерватизм конти¬
нентальный отличался больше реакционным духом, т. е.
стремлением к возвращению вспять.
В самой основе английского государственного строя зало¬
жен известный консерватизм, главным оплотом которого яв¬
ляется, разумеется, верхняя палата. Еще Монтескье понял
ее глубоко консервативный характер5, и соображениями кон¬
серватизма же руководились составители многих континен¬
тальных конституций, создавая верхние палаты и наполняя
их аристократическими и бюрократическими элементами6.
История проведения английской парламентской реформы
1832 г. показывает, что ее последнею и главною помехою
1 См. выше, с. 209—210.
2 См. выше, с. 386—387.
3 См. выше, с. 402 и след., в особенности 405.
4 См. выше, с. 445.
5 См. выше, с. 224—225.
6 См. выше, с. 353—354, 364—365, 508 и 542.
549
была палата лордов1. Вот почему против этого учреждения в
английской демократии накоплялось столько неудовольст¬
вия, и даже был поставлен вопрос о сокращении компетен¬
ции палаты лордов, о реформе ее внутреннего состава, нако¬
нец, об упразднении ее в ее теперешнем виде. Как центр
аристократических стремлений и влияний с присущим им
консерватизмом, палата наследственных законодателей
вполне гармонировала с общим духом всех остальных анг¬
лийских учреждений, когда в основе их лежали привиле¬
гии,— не сословные, конечно, привилегии, с которыми анг¬
лийская нация распрощалась, когда на континенте еще впол¬
не господствовал сословный строй, а привилегии классовые,
привилегии имущественного ценза, насаждавшиеся с консти¬
туционным, но недемократическим строем и на континенте.
Реформа 1832 г. пробила первую брешь в консерватизме ста¬
рой английской конституции, но стране пришлось очень
долго ждать пробития второй и третьей брешей, что случи¬
лось лишь в 1867 и 1884—1885 гг., в первый раз, спустя
тридцать пять лет после реформы 1832 г. (в один год с севе¬
ро-германской и австро-венгерской конституциями), во вто¬
рой — без малого через два десятка лет еще. Смысл обеих
новых реформ английского избирательного права может
быть определен, как его демократизация в направлении уста¬
новления всеобщей подачи голосов. В настоящей главе мы и
остановимся на этой демократизации английской конститу¬
ции.
Мы знаем, что первая парламентская реформа в Англии
увеличила число избирателей в полтора раза сравнительно с
прежнею их цифрою1 2, но и прежняя (438 тыс.), и новая
(656 тыс.) не выходили за пределы лишь нескольких сотен
тысяч избирателей, тогда как теперь счет их должен уже со¬
вершаться на миллионы. Реформа 1832 г. передвинула центр
тяжести политического влияния в стране из класса земле¬
владельцев в класс капиталистической буржуазии, и парла¬
мент сделался ареною борьбы между противоположными ин¬
тересами этих классов, от которой кое-какие выводы выпада¬
ли и на долю демократии, вроде, например, фабричного
1 См. выше, с. 433—434.
2 См. выше, с. 434.
550
законодательства, невыгодного для промышленного класса,
но совершенно безразличного для землевладельцев и сель¬
ских хозяев. Последние, наоборот, крепко держались за
хлебные законы, дававшие им большие барыши1, пока бур¬
жуазия после долгой борьбы, в 1846 г., не добилась их отме¬
ны, считая низкие цены на хлеб, которые были бы созданы
свободным ввозом его в страну, выгодными для фабричного
производства. К середине XIX в. английская буржуазия, еще
ранее начавшая агитацию в пользу свободной торговли1 2, на¬
конец, ее добилась, что дало в высшей степени благоприят¬
ные результаты для общего подъема промышленных и торго¬
вых предприятий: производство в стране сильно увеличи¬
лось, вывоз тоже очень усилился, а это не могло не
отразиться и на общем улучшении положения рабочих. В
свою очередь, лендлорды еще ранее добились отмены старых
законов о бедных, возлагавших на собственников в отдель¬
ных приходах обязанность содержать пауперов, приплачивая
даже известные суммы к недостаточной плате, получавшей¬
ся рабочими от фабрикантов. Конечно, рабочий класс не мог
считать себя удовлетворенным реформой 1832 г. и потому с
такой энергией примкнул к чартизму, поставившему на
своем знамени демократические требования3, но общая рево¬
люционность английского пролетариата стала ослабевать по
мере того, как свободная торговля начала оживлять англий¬
скую индустрию. В середине XIX в. была пора настоящего
промышленного процветания Англии, полного ее торгового
господства во всем мире, которое немало способствовало
усилению манчестерских стремлений4, особенно в экономи¬
ческих теориях, отчасти и в экономической политике прави¬
тельств. Либеральная буржуазия на материке в начале вто¬
рой половины XIX в. смотрела на Англию как на обетован¬
ную страну не только «разумной» политической свободы
средних классов, но и разумной же свободы экономической,
приносящей выгоды всему народу, в частности и рабочим.
Ссылки на промышленно-торговую свободу сделались одним
1 См. выше, с. 432.
2 См. выше, с. 417.
3 См. выше, с. 444 и след.
1 См. выше, с. 415.
551
из главных аргументов экономистов манчестерского направ¬
ления (особенно во Франции) в их полемике с воскресавшим
в начале шестидесятых годов социализмом. Чартизм был
скоро позабыт не только его последователями, но и его про¬
тивниками, и на улучшение английскими рабочими своего
положения только мирными путями указывали, как на одну
из национальных особенностей англичан, привитою к ним их
конституцией. Конечно, в этом было много правды, ибо кон¬
ституционализм сам по себе является основным способом ле¬
гальной борьбы и мирных соглашений, вместо насильствен¬
ных переворотов, заменяющих соглашения декретированием
победителями данной минуты своих законов,— но ведь и в
английском чартизме было немало революционности, ничем
не отличавшийся от современных ему демократических дви¬
жений на материке. (Не говорим еще при этом о революци¬
онном движении ирландцев). Правда и то еще, что причина
перехода английских рабочих от боевой к мирной тактике
обусловливалась не только повышением заработков и уде¬
шевлением цен на предметы первой необходимости (прежде
всего на хлеб), но и разочарованием после стольких обману¬
тых надежд на то, чтобы достигнуть цели своих стремлений
«физическою силою», как говорили во времена чартизма.
Уже в эпоху наибольшего развития революционности в чар¬
тизме к нему не примыкали многие рабочие, возлагавшие
все свои упования на чисто экономические ассоциации1, дей¬
ствительно, приносившие рабочим немало пользы своими уч¬
реждениями взаимопомощи, потребительными лавками, ор¬
ганизациями для переговоров с предпринимателями. Профес¬
сиональные союзы такого рода соединялись между собою и в
местные рабочие союзы без различия специальностей, и по
специальностям в большие союзы во всей стране. Мало-по¬
малу в этих «тред-юнионах» возобладала идея о том, что го¬
сударству нечего вмешиваться во взаимные отношения пред¬
принимателей и рабочих, так как все может быть улажено
путем организованных соглашений,— точка зрения, совпа¬
давшая со взглядами фритредеров из промышленности бур¬
жуазии. Учение о борьбе классов1 2 союзы заменяли теорией
1 См. выше, с. 446 и 466.
2 См. выше, с. 474 и след.
552
сотрудничества классов, военные действия — дипломатичес¬
кими переговорами. Политика совершенно изгонялась из
тред-юнионов, но в них часть рабочего класса получала свое¬
го рода политическое воспитание, приучаясь к общественной
деятельности, к организации сил. Правительство и правящие
классы не могли с течением времени не почувствовать, что
тред-юнионы, объединившиеся, вдобавок, в общую организа¬
цию, представляют собою общественную силу, с которою
нельзя не считаться, тем более что в конце концов у органи¬
зованных рабочих явилась и политическая задача — ввести
своих представителей в нижнюю палату1. И консерваторам,
и либералам одинаково хотелось иметь на своей стороне эту
новую политическую силу.
В 1866 г. член вигистского министерства Росселя Гладс¬
тон, когда-то очень консервативный приверженец торизма,
постепенно все более и более проникавшийся демократичес¬
кими идеями, внес в парламент проект избирательной рефор¬
мы в смысле понижения ценза вообще и для городских жи¬
телей преимущественно. Аргументируя в пользу реформы,
он указывал в особенности на то, что рабочие в достаточной
мере доказали свою политическую зрелость и что потому
нельзя дольше лишать их права на участие в политической
жизни страны. Во время рассмотрения этого билля часть
вигов перешла в противоположный лагерь, опасаясь, что де¬
мократизация выборов приведет только к революции, и ми¬
нистерство вышло в отставку. Проводить реформу пришлось
торийскому министерству Дизраэли уже при возобновлении
грандиозных народных демонстраций в форме митингов;
тогда же образовался особый «Народный союз в защиту из¬
бирательной реформы»1 2. В 1867 г. новая реформа парламен¬
1 Это движение подготовило и Интернационал (см. выше, с. 155), позд¬
нее принявший революционный характер, особенно во время коммуны в
Париже в 1871 г.
2 Интересно, впрочем, что второму биллю о реформе, в противополож¬
ность первому, совершенно не предшествовала идущая вглубь политичес¬
кая агитация среди населения. Когда Гладстон и Дизраэли внесли свои
предложения об изменении парламентского избирательного права, оба го¬
сударственных человека обосновывали свою политику простым указанием
на то, что престижу парламента повредило бы, если бы этот вопрос не был
разрешен по его инициативе. Таким образом, второй билль о реформе фак¬
553
та была совершившимся фактом. В общем это было второе,
исправленное и дополненное, издание реформы 1832 г., тоже
видевшее в избирательном праве привилегию, а не общее
право1. Опять кое-какие местечки лишились отдельного
представительства, которое опять получили более населен¬
ные города. Понижение ценза выразилось в том, что избира¬
тельное право было распространено на всех квартиронанима¬
телей, плативших в год десять фунтов, в городах же под это
условие подходили почти все ремесленники и рабочие, жив¬
шие на своих квартирах. Число избирателей в Англии благо¬
даря этому поднялось до двух с половиною (и даже свыше
этого) миллионов. Когда были назначены новые выборы уже
на основании этого закона, громадное большинство голосов
было подано за либералов и радикалов, причем силы тех и
других были приблизительно равные. Гладстон, снова сде¬
лавшийся министром (на этот раз первым), принял в состав
правительства и некоторых представителей радикальной
партии, а затем вскоре, в 1872 г., провел закон о тайном го¬
лосовании: прежняя открытая подача голосов очень часто
была препятствием к тому, чтобы рабочие или мелкие слу¬
жащие из-за боязни лишиться места могли совершенно сво¬
бодно выбирать того, кого хотели. Во втором министерстве
Гладстона, в начале восьмидесятых годов, были уже, кроме
радикалов, и представители рабочих союзов. В это второе
свое министерство Гладстон провел (1884—1885) и третью
парламентскую реформу, или «закон о народном представи¬
тельстве», как она на этот раз была названа. Она была заду¬
мана в смысле распространения избирательного права и на
земледельческих рабочих, среди которых в семидесятых
годах тоже началось союзное движение. И на этот раз в Анг¬
лии не было, однако, введено всеобщее избирательное право,
тически явился уступкою демократическим идеям, сделанною господству¬
ющим классом по собственной свободной инициативе. 1. Редлих. Англий¬
ское местное управление (1907), т. I, с. 22. Знаток истории этой реформы,
автор названной книги, особенно подчеркивает это обстоятельство (с. 243)
и отмечает также, как «чрезвычайно характерный факт», то, что и демокра¬
тизация низшего местного управления нигде не натолкнулась на противо¬
действие даже с консервативной стороны (с. 263).
1 См. выше, с. 434.
554
так как право голоса было предоставлено лишь домовладель¬
цам и квартиронанимателям: вне категории избирателей
были оставлены и взрослые сыновья, не отделившиеся от
своих отцов, и люди, снимающие только комнаты в чужих
квартирах, и всякого рода прислуга, живущая в хозяйских
помещениях. За всем тем парламентская реформа 1884—
1885 гг. еще более, чем реформа 1867 г., приблизила Англию
к порядку всеобщего избирательного права, хотя вследствие
связи права голоса в Англии с жилищем, а не с лицом, в
1885 г. в стране все-таки насчитывалось около 1 800 000
взрослых мужчин, лишенных избирательного права. Значи¬
тельную часть этой цифры составляют чернорабочие, не при¬
нимавшие участия в тред-юнионизме, объединившем преиму¬
щественно квалифицированных, т. е. обученных, рабочих.
Обе парламентские реформы второй половины XIX в.
оказали большое влияние на английское законодательство в
смысле его оживления и демократизации. В последнем отно¬
шении особенно важны реформы Гладстона, каковы ирланд¬
ские земельные акты, улучшавшие положение фермеров,
школьный закон, создавший в Англии новые условия для об¬
разования народных масс, главным образом оказавшийся по¬
лезным для сельского населения, признание за рабочими
корпорациями права юридических лиц и т. п., причем для
Ирландии было задумано Гладстоном оставшееся неосущест¬
вленным возвращение Ирландии самоуправления («гомру¬
ля») с собственным парламентом. В политическом отноше¬
нии, как один из наиболее важных шагов на пути демократи¬
зации английских учреждений, особенное значение имеет та
реформа местного управления, которая была произведена
после третьей парламентской реформы.
Одною из вообще наиболее характерных черт английской
конституции было то, что в ней с самоуправлением нации в
ее целом было соединено самоуправление отдельных облас¬
тей (графств) и общин (приходов, бургов, городов). Это
местное самоуправление в Англии имеет более древнее про¬
исхождение, чем сам парламент, восходя к первым временам
образования королевства1. Сама палата общин возникла как
1 «Поместье-государство». С. 166.
555
представительство местных миров, на что указывает и самое
ее название1, и Англия нашла счастливое размежевание
между компетенциями парламента и органов местного само¬
управления, тогда как с центральными сословно-представи¬
тельными учреждениями в других странах нередко вступали
в соперничество чисто местные собрания1 2. Эту сторону анг¬
лийских государственных учреждений совершенно прогля¬
дел Монтескье, но важное ее значение поняли в XIX в.
барон Штейн, хлопотавший о введении самоуправления в
Пруссии3, и Бенжамен Констан, говоривший о необходимос¬
ти в государстве, рядом с исполнительною властью, еще осо¬
бой власти, муниципальной4. Многие конституционалисты и
либералы во Франции не понимали важности местного само¬
управления и считали наполеоновскую административную
централизацию верхом политической мудрости5. Особо крас¬
норечиво выяснял все выгоды местного самоуправления, как
одной из основ политической свободы, Токвиль6, а во второй
половине XIX в. система английского самоуправления
(selfgovernment) сделалась прямо одним из популярных ло¬
зунгов либерализма.
Прежде чем говорить о демократизации английских мест¬
ных учреждений, совершившейся во второй половине XIX в.,
нужно бросить общий взгляд на их историю.
Известно, что завоевание Англии нормандцами в 1066 г.
не уничтожило в ней старинных вольностей, выражавшихся
в существовании местных учреждений с народными собра¬
ниями7, но что в то же время в Англии утвердился абсолю¬
тизм королевской власти, объединявшей страну в судебном,
административном и финансовом отношениях при помощи
местных агентов центрального управления8. В 1360 г. в Анг¬
лии образовалась новая должность, на которую можно смот¬
реть как на компромисс между двумя противоположными на¬
1 «Поместье-государство». С. 264, 267.
2 Там же. С. 238, 269 и др.
3 См. выше, с. 368—369.
1 См. выше, с. 398.
5 См. выше, с. 401.
6 См. выше, с. 407 и след.
7 «Поместье-государство», с. 156.
8 «Западноевропейская абсолютная монархия». С. 36 и след.
556
чалами, существовавшими в местном управлении: это было
установление мировых судей (justices of peace), причем —
мир» здесь нужно понимать не в смысле примирения (тяжу¬
щихся), а в смысле охраны общественного спокойствия.
Мировой судья был начальником полиции, назначавшимся
короною, но непременно и исключительно из местных обыва¬
телей, т.е. из представителей землевладельческого класса в
графствах и из постоянных жителей в городах, и, кроме по¬
лицейских функций, у этого должностного лица были и
функции судебные. Суд не был отделен от администрации, и
обе эти области были, таким образом, в руках представите¬
лей местного населения, хотя бы им и не избиравшихся. За
исполнение своих обязанностей мировые судьи никакого воз¬
награждения не получали: такой сложился обычай, впослед¬
ствии приобретший силу закона, так что должность justice
of peace сделалась чисто почетною, ставши притом возмеще¬
нием поместному дворянству за потерю им прав феодального
суда. Для решения административных дел мировые судьи со¬
бирались на съезды, которые соединились с более древними
собраниями графств. Важным обстоятельством для развития
местных учреждений было, далее, и то, что палата общин
была, как упомянуто выше, представительством местных
миров, какими являются графства и города: палата общин
была для них высшей инстанцией, в которую они могли об¬
ращаться с петициями и которая, разрешая поставленные в
петициях вопросы, издавала для этих местных общин осо¬
бые, или частные, законы. Местные учреждения графств сто¬
яли, таким образом, в известной связи с парламентом, выбо¬
ры в который происходили как раз притом в собраниях же
графств. С другой стороны, эти учреждения стояли в связи с
низшими административными единицами, каковыми были
церковные приходы, равным образом имевшие свои собрания
местных жителей и разных должностных лиц. В XVI в. на
приходы возложена была забота о бедных, для содержания
которых был установлен особый налог; приходы же заботи¬
лись также о дорогах, мостах и т. п. Наконец, весь этот об¬
щинный строй был поставлен под начальство мировых судей.
Абсолютистская политика Тюдоров и Стюартов стреми¬
лась к тому, чтобы ослабить независимость местного управ¬
557
ления от центральной власти. Это достигалось двумя путя¬
ми. Во-первых, в городах управление стало сосредоточивать¬
ся в руках олигархических корпораций, пополнявших свой
состав путем кооптации, а, до известной степени, такому же
изменению подверглось управление и в сельских приходах.
Эта перемена удержалась и очень гибельно отразилась на
парламентских выборах, которые в городах очутились в пол¬
ном распоряжении упомянутых корпораций1. Во-вторых, по¬
литикой правительства было подчинить себе всю местную
администрацию через такие центральные учреждения, каки¬
ми были Тайный совет и особенно знаменитая Звездная па¬
лата1 2. Уничтожение последней в эпоху первой революции и
особенно вторая революция освободили местную админи¬
страцию от центрального правительственного органа, и все
действия местных властей стали подлежать лишь компетен¬
ции высшего суда, в который только и можно было прино¬
сить на них жалобы. С этим вместе исчез и правительствен¬
ный контроль над местным управлением, сделавшимся, как и
представительство в парламенте, достоянием одного и того
же общественного класса, т.е. крупных землевладельцев.
Безвозмездность несения обязанностей члена парламента и
мирового судьи делала доступными оба эти звания только
богатым людям, так что местное самоуправление получило
чисто аристократический характер, и помещичий класс сде¬
лался в местной жизни классом правящим, особенно в селах,
к которым нужно причислить и гнилые местечки. Так дело
продолжалось до первой парламентской реформы.
В своем месте уже говорилось, что реформа 1832 г. была
перенесением власти с высших классов общества на сред¬
ние3. Одним из первых дел была отмена старой, невыгодной
для них4 организации призрения бедных, которое было пере¬
дано новому центральному ведомству, т.е. отнято у приходов
и мировых судей. Это было в 1834 г., а в следующем году
была произведена реформа городского управления: оно было
отнято у привилегированных корпораций, и в жизнь городов
1 См. выше, с. 388.
2 См. выше, с. 175 и 178—179.
3 См. выше, с. 434.
4 См. выше, с. 434.
558
было введено представительство всех местных жителей,
имевших оседлость в городе в течение, по крайней мере,
трех лет и плативших местные налоги, причем избрание чле¬
нов городского управления должно было совершаться путем
равного и прямого голосования, но от самих кандидатов тре¬
бовался известный ценз. Одновременно с этим суд был отде¬
лен от управления, которое само было поставлено теперь под
некоторый правительственный контроль. Эта организация
держится и поныне с некоторыми изменениями в направле¬
нии еще большей демократичности: трехлетний ценз осед¬
лости заменен годичным, и предполагается, что домовладе¬
лец в уплачиваемых им налогах вносит и налоговые доли
своих квартирантов. Сначала компетенция нового городского
самоуправления была очерчена очень узко сферами муници¬
пального хозяйства и полиции, но потом произошло расши¬
рение функций этого самоуправления.
Уже в тридцатых годах ставился было вопрос о реформе
и земского управления, но оно оставалось исключительно в
руках средних классов. Только после третьей избирательной
реформы и здесь была произведена демократизация управле¬
ния, состоявшая в том, что действие закона 1835 г. было рас¬
пространено в 1885 г. и на графства. В них тоже были созда¬
ны выборные советы (county councils), а избирательное
право (равное, прямое и тайное) распространено на всех из¬
бирателей в парламент. Должность мирового судьи сохрани¬
лась, но утратила свой аристократический характер: в миро¬
вые судьи стали назначаться даже люди из рабочего класса.
Эта важная реформа была дополнена в 1894 г. преобразова¬
нием сельского (приходского) управления с особыми совета¬
ми (parish councils) и представительными, а в небольших
общинах даже непосредственными собраниями. Этим была
завершена в Англии муниципализация управления, сопро¬
вождавшаяся демократизацией самих муниципальных учреж¬
дений. Не забудем, однако, что такую задачу ставила себе и
пыталась, но неудачно, разрешить уже первая Французская
революция1. Франция потом пошла даже совсем другим
путем, именно путем крайней централизации: нет, конечно,
1 См. выше, с. 307 и 309.
559
надобности говорить, какой путь более соответствует самой
идее конституционного государства.
По поводу только что указанного закона 1894 г. Редлих,
автор лучшего новейшего труда об английском местном уп¬
равлении, замечает: «таким образом, предсказание Токвиля
о непреодолимости демократической идеи1 исполнилось, по
крайней мере, для Англии еще прежде, чем XIX столетие
пришло к концу». Нельзя также в заключение не привести
здесь и следующие строки того же автора о том, что Англия
получила наконец истинное selfgoverment (самоуправление),
именно «установление народом законов, народное правление
посредством парламента, покоящегося на (почти) всеобщем
избирательном праве, посредством полного подчинения цент¬
ральной власти этому последнему при помощи системы пар¬
ламентарного правительства; самоуправление народа посред¬
ством преобразования всего внутреннего управления в адми¬
нистративную деятельность демократически организованных
общин; наконец, сохранение правосудия, как функции суда,
который является совершенно независимым от парламента,
правительства и административных корпораций и юрисдик¬
ция которого с одинаковою силою и в одинаковых формах
блюдет за всеми юридически нормированными отношениями
общественной жизни и решает их окончательно»1 2. В этом
смысле в настоящее время старейшая в Европе конституция
более, нежели большинство других современных конститу¬
ций, осуществляет самые основные принципы народно-право¬
вого государства. В Европе в уровень с Англией можно по¬
ставить одну Швейцарию, где тоже широко проведен прин¬
цип народного самоуправления, а вне Европы только
конституции молодых обществ, связанных с Англией узами
кровного родства. Во многих отношениях своим демократиз¬
мом эти общества, бывшие или настоящие колонии Англии,
даже превзошли свою метрополию, все еще сохраняющую в
своем устройстве и следы средневекового аристократизма.
1 См. выше, с. 408.
2 Редлих. I, 267. По поводу «сохранения правосудия» см. замечание
Дайси о «господстве права» (см. выше, с. 197).
560
ГЛАВА XXIV
Рецепция конституционного строя,
ее основные причины и общий ход
Окончательный переход Западной Европы к конституционному строю в
конце шестидесятых годов XIX в. и запоздалость этого процесса в Вос¬
точной Европе.— Рецепция этого строя европейскими колониями Но¬
вого Света.— Начало конституционной жизни в азиатских деспоти¬
ях.— Взаимные отношения конституционных заимствований и дейст¬
вия внутренних причин.— Борьба с абсолютизмом и привилегиями при
введении конституционного строя.— Основные причины вражды к
«старому порядку».— Роль средних классов и народных масс в истории
политических революций.— Зависимость исхода борьбы за конституци¬
онный строй от реального соотношения общественных сил.— Составле¬
ние писаных конституций.— Воспитание правовым порядком чувства
свободы в населении.— Роль индивидуальной свободы в установлении
конституционного строя.— Осуществление конституционным строем
индивидуальной свободы.— Отношение конституционного государства
к интересам труда.— Политические партии в конституционных госу¬
дарствах
Последние четыре главы имели своею целью показать чи¬
тателю, как установились ныне действующие конституции
во Франции (1875 г.), в Италии (1861 г.), в Пруссии
(1850 г.), в Германской империи (1871 г.) и в Австро-Вен¬
грии (1867 г.), а также, какие важные перемены произошли
в избирательном праве Англии (1867 и 1885). Целью насто¬
ящей книги вовсе не было дать сколько-нибудь полную исто¬
рию современных конституций, действующих в разных стра¬
нах, а потому читатель в ней не найдет ничего по истории
целого ряда европейских конституций, хотя бы они заслужи¬
вали и величайшего внимания по своей демократичности и
по обеспечиваемой ими степени свободы, какова, конечно,
прежде всего швейцарская конституция, получившая свой
демократический облик в 1848 г. Кроме конституций стран,
рассмотренных в четырех последних главах, впрочем, в
книге кое-что говорится еще о введении конституционного
строя в Норвегии1, в Нидерландах1 2, в разных второстепен¬
1 См. выше, с. 351—352.
2 См. выше, с. 362. Конституция была введена в 1815 г., но подверга¬
лась изменениям в 1848 и 1887 гг.
561
ных государствах Германии1, в Бельгии1 2, в Испании3, в Пор¬
тугалии4, в Греции5, т.е. во всех странах, получивших кон¬
ституции до сорок восьмого года. Кроме Сардинии и Прус¬
сии, перешедших в эту эпоху к представительному строю,
его в 1849 г. получила Дания, когда-то бывшая сословной
монархией с весьма ограниченною королевскою властью, но
потом управлявшаяся около двух веков (1660—1849 гг.)
одним из самых абсолютных правительств6. Теперешняя
шведская конституция существует только с 1866 г., хотя к
конституционному режиму с сословным сеймом, и ранее су¬
ществовавшим в Швеции7, она перешла еще в 1809 г.: в
1866 г. был издан «Устав риксдага», заменявший сословное
представительство народным8. Таким образом, в конце шес¬
тидесятых годов XIX в. вся Западная Европа завершила свой
переход к конституционному строю, начавшийся за восемь¬
десят лет перед тем Французской революцией. Родоначаль¬
ницей конституционных учреждений была Англия, и о введе¬
нии на континенте представительного строя мы можем гово¬
рить как о его рецепции, как говорим, например, о рецепции
римского права в Средние века.
В государствах восточной половины Европы рецепция эта
тоже имела место, но с значительным запозданием. Здесь
первая страна, введшая у себя конституцию, была Греция,
освободившаяся от турецкого ига еще в двадцатых годах
XIX в., причем образцами для ее теперешней конституции
послужили французская 1830 г. и бельгийская 1831 г. Осво¬
бождением Греции начался процесс вообще освобождения
1 См. выше, с. 364—365 и 430—431. В немецких конституциях тоже
происходило немало перемен. Мекленбург доселе остается при сословном
сейме.
2 См. выше, с. 427—430.
3 См. выше, с. 437—438. Испания семь раз меняла свои конституции
(в 1808, 1812, 1834, 1837, 1845, 1869 и 1873 гг.).
1 См. выше, с. 437. Здесь действует Конституция 1826 г., то отменяв¬
шаяся, то восстановлявшаяся; непрерывно действует она с 1842 г. с допол¬
нительными актами 1852 и 1885 гг.
5 См. выше, с. 437—438.
6 «Поместье-государство». С. 299—300 и «Западноевропейские абсо¬
лютные монархии». С. 83—84.
7 С. 300 первой и с. 84—85 второй из указанных выше книг.
8 В Финляндии это произошло сорока годами позже.
562
христианских подданных султана и образования из европей¬
ских владений Оттоманской империи новых государств с
конституционным строем. Ныне действующие конституции
Румынии, Болгарии и Сербии относятся к 1866 г., 1879 г. (с
пересмотром в 1893 г.) и к 1903 г. (в сущности, воспроизве¬
дение Конституции 1888 г.), но попытки введения представи¬
тельства в первой и третьей из этих стран делались и рань¬
ше. В начале же XX в., одновременно с Россией, ввела у
себя представительство и Черногория. Что касается до Рос¬
сии, то о введении в ней конституции думали еще в начале
XIX в. лица, окружавшие Александра I, и сам он говорил,
при открытии первого сейма конституционного царства
Польского в 1818 г., что думает распространить порядки сво¬
бодного государства и на другие части империи. В 1825 г.
вслед за его смертью сделана была, под влиянием западных
идей, попытка введения конституции, обычным для той
эпохи путем военного переворота, окончившаяся известной
декабрьской катастрофой. Вскоре после этого, вследствие
Польского восстания 1830—1831 гг., была отменена консти¬
туция царства Польского, а финляндский сейм не собирался
с 1809 по 1863 г. Внешняя политика России в XIX в. прямо
была враждебна конституционализму (участие в конгрессах
двадцатых годов, намерение вмешаться в европейские дела в
1830 г., подавление венгерской революции в 1849 г., а с дру¬
гой стороны, содействие введению конституции в Болгарии).
Реформы шестидесятых годов, задуманные и проведенные, в
общем в либеральном направлении, не были, как того ожида¬
ли, увенчаны введением представительства, хотя некоторый
приступ к этому и был сделан в 1881 г. Только события
1905 г. привели к Манифесту 17 октября, в котором были
даны обещания относительно обновления государственного
строя России на основах свободы и участия народных пред¬
ставителей в законодательной власти.
Раньше, чем в восточной половине Европы, рецепция
конституционного строя началась в европейских колониях
Нового Света. Английские колонисты в Северной Америке
уже принесли его из своей родины в XVII в., осуществив в
жизни новых поселений многие начала, которые в самой
Англии были только предметом мечтаний меньшинства
563
нации, оказавшегося не в силах осуществить их в жизни. В
1776 г. английские колонисты в Северной Америке только
отторглись от своей метрополии, чтобы создать большую фе¬
деративную республику на основах, на которых и раньше по¬
коились их учреждения1. В начале XIX в. примеру англий¬
ских колоний последовали колонии испанцев и португаль¬
цев, отрезанные от сношений со своими метрополиями во
время Наполеоновских войн. В эпоху Реставрации они не за¬
хотели вернуться под прежнюю власть и в двадцатых годах
организовались в виде целого ряда самостоятельных респуб¬
лик, кроме Бразилии, которая превратилась в империю
(1822) и только в 1888 г. сделалась республикой. Намерение
испанского правительства подавить республиканское движе¬
ние в Америке так и осталось намерением после того, как в
самой Испании произошла революция 1820 г.1 2 Но этим рес¬
публикам оказалось не так легко, как это было для Соеди¬
ненных Штатов, устроить свой внутренний быт: колонисты с
Пиренейского полуострова не принесли с собою зачатков
свободы и самоуправления, переход же колоний от абсолю¬
тизма к конституционализму повлек за собою, как и в самой
Испании, междоусобия и государственные перевороты3.
Счастливее в устройстве своего быта на началах свободы и
представительства оказались английские колонии, оставшие¬
ся верными метрополии, хотя и занявшие с середины XIX в.
почти независимое по отношению к ней положение. Особен¬
но быстро совершилось развитие этих колоний на материке
Австралии и островах Тасмании в Новой Зеландии, где на¬
стоящая культурная жизнь началась только в XIX в. Как в
XVII в. в Северной Америке, так теперь и здесь колонии ор¬
ганизовались в самоуправляющиеся общины с губернатора¬
ми от метрополии и местными парламентами4. В настоящее
время — это настоящие представительные демократии, осу¬
ществляющие в своей государственной жизни принципы на¬
родного верховенства и гражданского равенства и даже вво¬
дящие в эту жизнь совсем новые, в других местах не испы-
1 См. выше, гл. VII.
2 См выше, с. 375.
3 См. выше, с. 375—376, 437—438.
4 См. выше, с. 254.
564
тайные порядки, например, распространение избирательных
прав и на женщин1. В конце XIX в. эти колонии даже обра¬
зовали из себя (кроме Новой Зеландии) большую федерацию
под названием Соединенных Штатов Австралии, или Австра¬
лийской республики, что было в 1900 г. утверждено англий¬
ским парламентом. Кроме Австралии и Новой Зеландии, ши¬
роким внутренним самоуправлением пользуются также Ка¬
нада и Капская колония, в состав которой в 1902 г.
англичане включили после войны две бурские (голландские)
республики в Южной Африке, Трансваальскую и Оранже¬
вую, тоже получившие внутреннее самоуправление. Отме¬
тим, что свободный политический строй усвоили даже ма¬
ленькие страны с неевропейским населением (Либерия в Аф¬
рике, Гаити и С. Доминго в Америке).
В конце XIX и начале XX в. конституционный строй
начал распространяться даже на старые азиатские деспотии.
Введение конституции в Турции в 1876 в. перед Восточною
войною 1877—1878 гг. в счет не идет, ибо это была лишь
дипломатическая уловка оттоманского правительства, чтобы
воспрепятствовать вмешательству Европы во внутренние
дела Балканского полуострова. Серьезное значение имело,
наоборот, приобщение к конституционным государствам
Японии, где сначала произошел государственный переворот
в смысле восстановления национальной монархии на счет
своеобразного феодализма (1868), потом были проведены ре¬
формы, положившие конец старому кастовому устройству
общества и крепостничеству в сельском быту, а в 1889 г.
была октроирована и конституция, обещанная еще в 1881 г.1 2
В 1906 г. представительство ввела у себя, наконец, и Пер¬
сия, «меджлис» (парламент) которой с самого же начала при
поддержке народной массы стал вести упорную борьбу с за¬
щитниками старого порядка.
Современное конституционное государство, получившее
такое широкое распространение среди разных народов всех
частей света, может быть рассматриваемо как особый тип
политического устройства, высшею ступенью развития кото¬
1 В Европе первый пример этого подала Финляндия.
2 Ее тоже можно найти в сборнике Гессена и Нольде. На ней видят
влияние прусского образца.
565
рого является представительная демократия, соединенная с
господством права и свободы. Мы знаем, далее, что все со¬
временные конституции, как бы они ни отклонялись от свое¬
го образца в ту или другую сторону, этим своим образцом,
или прототипом, имеют государственное устройство Анг¬
лии1. В этом отношении современные представительные уч¬
реждения мы должны резко отличать от средневековых, со¬
словных, которые складывались в каждой стране сами по
себе, без сколько-нибудь резко выраженных посторонних
влияний, без какой бы то ни было предварительной теории1 2.
В данном случае, т.е. в деле распространения современных
конституционных учреждений, как раз большую роль играют
заимствование, подражание существующему в другом месте
образцу и планомерное творчество под руководством теории,
основанной на фактическом примере.
Заимствования одними народами у других политических
форм, учреждений, законов — явление весьма обычное в ис¬
тории, и с всемирно-исторической точки зрения тот народ
имеет более значения, который более повлиял на другие на¬
роды формами своей технической, духовной и общественной
культуры3. Но, с другой стороны, та же история учит нас,
что потребность в заимствовании и самая успешность заим¬
ствования предполагают в народной жизни наличность усло¬
вий, при которых только и может возникнуть эта потреб¬
ность, только и может совершиться и самое заимствование.
Говорят, что «пример заразителен», и это справедливо не
только по отношению к отдельным лицам, но и по отноше¬
нию к целым нациям, но для действия какой бы то ни было
«заразы» нужно и известное к ней предрасположение. Если
за последние сто двадцать лет, начиная с Французской рево¬
1 Следующие и дальнейшие строки до конца главы только воспроизво¬
дят с некоторыми купюрами и редакционными изменениями большую часть
статьи моей «Типические черты истории конституционного государства»),
помещенной в «Известиях СПб. политехнического института» (за 1908 г.)
и являющейся дополнением к другой статье в том же издании (т. III) под за¬
главием «Типологическая и всемирно-историческая точки зрения в изуче¬
нии истории» (вышла в свет и отдельным оттиском-брошюрою, 1906).
2 «Поместье-государство». Гл. XVII, XIX, XX, XXII.
3 В книге «Монархии Древнего Востока и греко-римского мира» осо¬
бенно подчеркивается эта сторона исторического процесса.
566
люции 1789 г., одно государство за другим переходят к кон¬
ституционному строю, то это значит, что в истории каждого
из них наступал такой момент, когда старое должно было ус¬
тупить место новому. Существование образца или образцов
этого нового только облегчало переход от старого к новому,
но вовсе его не вызывало, какую бы силу мы ни приписыва¬
ли заразительности примера. Если в настоящее время в раз¬
ных государствах мы наблюдаем более или менее сходные
политические формы, то, помимо фактора подражания из¬
вестным конституционным образцам, мы должны признать и
действие внутренних факторов в жизни каждого народа, а
раз это действие клонится к одному и тому же результату,
то в объяснении нами этого общего явления должна быть
применена формула: «Одинаковые причины влекут за собою
одинаковые следствия». В истории можно лишь гадать о том,
что было бы в том случае, если бы не было того-то и того-то,
да и гадать-то очень мудрено. Мы не можем, например, ска¬
зать, какое государственное устройство получила бы Япо¬
ния, если бы не было не только прусского, но и никакого
другого образца конституции, но зато мы можем сказать, что
никак не существованием таких образцов обусловился пере¬
ход Японии от абсолютизма к представительной системе. Раз
существует общая конституционная форма, переход к ней
отдельных наций обусловливается все-таки внутренними их
процессами, и раз эти внутренние процессы ставят их перед
одною и тою же необходимостью, значит, и самые эти про¬
цессы более или менее одинаковы.
Первое, на что мы в указанном отношении должны обра¬
тить внимание, это то, что современные конституции отнюдь
не являются продуктами органического развития прежних
начал государственной и общественной жизни, а, наоборот,
суть результаты их отрицания и, следовательно, самым
своим возникновением отмечают глубокие перевороты в на¬
родной жизни. Другая общая черта — та, что отрицание про¬
шлого совершалось во имя некоторой общей теории, кото¬
рая, в свою очередь, являлась не только чисто абстрактным
произведением политической мысли, но и обобщением, и
возведением в принцип некоторых уже осуществленных в
жизни образцов. Французская революция 1789 г. была нача¬
567
лом рецепции на материке представительного правления,
бессословного гражданства и гарантий индивидуальной сво¬
боды, выработанных английскою жизнью, и, со своей сторо¬
ны, Франция показала пример, которому стали подражать
другие народы. Наконец, если одни и те же принципы, одни
и те же учреждения не только оказались способными возбу¬
дить к себе сочувствие разных народов, но и, будучи ими
приняты, смогли упрочиться в их жизни, то это указывает
лишь на то, что в жизни этих народов совершались переме¬
ны, которые приводили их к необходимости принимать из¬
вестные политические и общественные формы. Существова¬
ние готовых образцов, повторяем, лишь облегчало эти пере¬
ходы. Вот почему мы находим известные черты сходства не
только в устройстве современных конституционных госу¬
дарств, но и известные общие, скажем, прямо типические
черты в их политической и социальной эволюции1.
В порядке исторической преемственности политических
форм конституционное государство обыкновенно сменяет
собою абсолютную монархию. При этом конституционализм
вовсе не является дальнейшим развитием абсолютизма, а на¬
оборот, его противоположностью, и перемена, заключающая¬
ся в переходе от одного режима к другому, поэтому пред¬
ставляет собою пример не эволюции, а революции. Мы
стали бы называть этим именем данную перемену и в том
случае, если бы отказ от неограниченной власти всегда со¬
вершался по собственной инициативе и доброй воле госуда¬
рей, ибо здесь происходил не логический вывод одного прин¬
ципа из другого, а замена одного другим, уничтожающая ста¬
рое начало и вводящая на его место новое. В громадном
большинстве случаев (исключения представлены, главным
образом, бывшими американскими колониями) введение кон¬
ституционного строя сохраняло монархическую власть, но
придавало ей новый характер. При абсолютизме лицо монар¬
ха, так сказать, воплощало в себе коллективную личность го¬
сударства, тогда как в конституционном строе оно является
1 См. еще старые взгляды Аристотеля и Полибия, полагавших, что в
истории переходов — от одного политического устройства к другому есть
своя, говоря современным языком, закономерная последовательность («Го¬
сударство-город», с. 93—94).
568
лишь носителем одного из органов, посредством которых эта
коллективная личность проявляет свою волю. Абсолютизм
знает только подданных, из которых каждый является лишь
объектом властвования государства, конституция же создает
граждан, которые через своих представителей принимают
участие в этом властвовании, так как и представительство
тоже есть один из органов для проявления воли коллектив¬
ного целого, именуемого государством. В Европе лишь в
виде исключения и в силу особых местных причин существу¬
ет республиканская форма, возобладавшая, наоборот, в Аме¬
рике, где и прежде не было местной королевской власти. В
сущности, однако, ограниченная власть конституционного
монарха некоторыми своими сторонами стоит ближе к влас¬
ти президента республики, чем к власти самодержца в неог¬
раниченной монархии. Во всяком случае эволюция конститу¬
ционализма совершается в смысле все большего и большего
удаления монархической власти от абсолютизма и прибли¬
жения ее к значению главы государства в таких странах, где
нет традиционной королевской власти.
Другая общая черта истории конституционного режима
та, что введение его было результатом прямой борьбы про¬
тив абсолютизма. Это, прежде всего, справедливо относи¬
тельно истории английской конституции, где Великая хартия
1215 г. отмечает начало этой борьбы, конец которой кладет
лишь вторая английская революция 1689 г. Через сто лет
после нее, в 1789 г., Французская революция открывает
собою на материке целый ряд других революций, ставивших
своею целью завоевание политической свободы. Правда, есть
октроированные конституции, но и они на самом деле явля¬
ются большей частью не добровольными, а вынужденными
уступками власти. У современных представительных учреж¬
дений уже были раньше прецеденты в виде средневековых
сословных сеймов, и лишь в очень редких случаях тепереш¬
ние представительные учреждения непосредственно связаны
с этими сословными сеймами: пример — английский парла¬
мент, общее же правило то, что все эти сеймы были сокру¬
шены абсолютизмом, и новое представительство пришлось
основывать на новых же началах, развитие которых уже
было до известной степени осуществлено английским парла¬
569
ментом. Как известно, причина непрочности средневековых
сословно-представительных учреждений заключалась глав¬
ным образом в их сословном характере: народ не был заин¬
тересован в поддержке собраний, в которых заседали пре¬
имущественно угнетавшие его «господа», и сами члены этих
собраний, разделенные на сословные палаты, хлопотали
лишь об интересах отдельных сословий, своими распрями
постоянно содействуя росту королевской власти. Падение
средневековых государственных сеймов и введение в совре¬
менные конституции начала национального представительст¬
ва знаменуют собою еще одну перемену в истории общества,
а именно: падение в нем сословного строя. По отношению к
нему предшествовавшая современному режиму абсолютная
монархия держалась двойственной тактики, всячески прини¬
жая привилегированные сословия в политическом отноше¬
нии и в то же время оставляя в полном обладании высших
сословий их социальные привилегии. В эпоху полного разви¬
тия старого порядка абсолютизм королевской власти до того
сросся с социальными привилегиями высших сословий, что
образовалась как бы единая система, в основе которой
лежал союз главы государства со знатью, сам как бы осно¬
ванный на молчаливом договоре относительно обоюдного
раздела власти и ее материальных выгод. Абсолютизм и со¬
словные привилегии до такой степени именно срастались
между собою в одно неразрывное целое, что нападение рево¬
люции делалось всегда на обе стороны этой системы и что в
борьбе с революцией, равным образом, оба участника союза
были обыкновенно вполне солидарны. В своем сопротивле¬
нии новому строю представители абсолютизма не только
проявляли нежелание поступиться неограниченной властью,
но обнаружили и ту тесную традиционную связь, которая об¬
разовалась между самим абсолютизмом и сохранявшимися
под его охраною привилегиями. Все это далеко не значит,
чтобы между абсолютизмом и сословными привилегиями ни¬
когда не происходило никакого трения. Каждый раз, как при¬
вилегированные затрагивались королевскою властью в своих
правах и интересах, они без особых затруднений выступали
на путь политической оппозиции и даже заявляли себя про¬
тивниками абсолютизма, повторяя при этом лозунги либе¬
570
ральной политической литературы: так и было в тех странах,
где в эпоху просвещенного абсолютизма государственная
власть предпринимала неприятные дворянству и духовенству
реформы. Да и первый пример активного сопротивления пра¬
вительству во Франции перед взрывом революции подали
привилегированные, которые и в своих наказах депутатам в
Генеральные штаты 1789 г. стояли на точке зрения ограни¬
ченной монархии. Но одновременное нападение сторонников
нового строя и на абсолютизм, и на привилегии только скре¬
пило старый союз и придало ему продолжительную проч¬
ность. Как привилегированные увидели в абсолютной власти
короля лучшую гарантию неприкосновенности своего поло¬
жения, своих привилегий, своих интересов, так и сама коро¬
левская власть как раз в этих консервативных элементах об¬
щества стала полагать главную свою опору в борьбе с новы¬
ми идеями и стремлениями других классов.
Новое движение везде вдохновлялось не только идеей
свободы, но и идеей равенства, да и самая свобода понима¬
лась в смысле освобождения не только от абсолютизма и его
бюрократических агентов, но и от господства знати, как и
самая идея равенства заключала в себе требование равно¬
правия не только в области гражданских отношений, но и в
политической жизни. Французская революция была одинако¬
во враждебна и произволу старой власти, и несправедливос¬
ти старых привилегий. Защитники старины объединились в
общем деле борьбы с приверженцами новых идей; в этом
союзе с привилегированными, главным образом, даже и за¬
ключалась причина крушения монархии во Франции в эпоху
первой революции. Другие революции, происходившие на
Западе в двадцатых, тридцатых и сороковых годах XIX в.,—
где только они были направлены против абсолютизма,—
стремились обыкновенно осуществить и требования, выте¬
кавшие из принципа гражданского равноправия. Полную
программу этих пожеланий создала еще Французская рево¬
люция, провозгласив отмену всех сословных привилегий, ра¬
венство всех перед законом, перед судом и перед налогами,
одинаковую для всех доступность государственных должнос¬
тей, прекращение власти помещиков над личностью и досто¬
янием крестьянина, уничтожение крепостничества и т. п. И
571
впоследствии, где политическая революция, направленная
против абсолютизма, встречала еще неотмененными преж¬
ние феодально-крепостнические отношения, она предприни¬
мала немедленную их ликвидацию. Так было, например, в
Австрии, где революция 1848 г., вскоре побежденная союзом
старых сил, успела, однако, совершить ликвидацию прежних
помещичье-крестьянских отношений. Это соединение борьбы
за новый государственный строй, основанный на свободе, с
борьбою за гражданское равноправие объединяло в одном
общем деле и средние классы общества, и крестьянскую
массу, и рабочий люд городов. Политическая сторона рево¬
люций всегда, и в особенности на первых порах, выдвигалась
на первый план больше имущими и просвещенными класса¬
ми общества, силу же революции в общественных низах со¬
ставляли ее требования социального характера. Одно поли¬
тическое движение, исходившее из средних классов,— что
можно сказать, главным образом, о южно-романских револю¬
циях 1820 г.,— не сопровождаемое стремлением к социаль¬
ным реформам в народных массах, обыкновенно не давало
сколько-нибудь прочных результатов. Равным образом, когда
массы отставали от движения, в случае ли разочарования
или усталости, или же когда достигали удовлетворения наи¬
более элементарных своих требований, это тоже ослабляло
силу движения, как ослаблялось оно и в тех случаях, когда
в части общества, принимавшей участие в движении, возни¬
кала реакция против другой такой же части. Конституцион¬
ный строй не только не устанавливался без борьбы с пред¬
ставителями старого порядка, но и далеко не всегда одержи¬
вал над ними победу. История XIX в. знает целый ряд
феодально-абсолютистических реакций, приводивших даже к
более или менее долговременному торжеству отживших свое
время принципов и порядков. Достаточно вспомнить введе¬
ние в Испании в 1812 г. конституции и ее отмену в 1814 г.,
восстановление ее в 1820 г. и вторичную отмену в 1823 г. и
т. д. или вообще историю 1848—1849 гг., когда сразу было
введено и вскоре затем отменено несколько конституций.
Если победа реакции выражалась не в полной реставрации
абсолютизма и сословного строя, то она принимала форму
искажения конституционных начал путем внесения в консти¬
572
туции таких постановлений, которые должны были закреп¬
лять в новом строе как можно более из того, что составляло
сущность старого порядка.
Была еще одна общественная сила, оказывавшая сопро¬
тивление введению нового строя,— церковь. В протестант¬
ских странах, еще со времен Реформации, церковь находи¬
лась в подчинении у государства, и духовенство играло роль
такого же орудия власти, какими были чиновничество и
войско. В католических странах по отношению к государству
духовенство стояло более независимо, и попытки подчинить
его всецело светской власти наподобие того, что было в про¬
тестантских странах, встречали отпор. Политика абсолютиз¬
ма по отношению к католическому духовенству напоминает
нам политику королей по отношению к феодальному дворян¬
ству. Это было крайне ревнивое отношение к политическому
значению клира и всяческое оберегание его влиятельного по¬
ложения в обществе. Католическое духовенство входило в
состав привилегированного класса и пользовалось даже та¬
кими преимуществами, каких не было у дворянства. Новый
строй, бывший отрицанием абсолютной власти, которая ох¬
раняла права церкви, разрушавший также сословные приви¬
легии и феодальные права духовенства, даже посягавший на
его собственность и стремившийся, наконец, к водворению
духовной свободы, в которой церковь видела одну из вели¬
чайших для себя опасностей,— этот новый строй, конечно,
не мог пользоваться расположением клира, в котором поэто¬
му тоже была одна из сил сопротивления новому порядку
вещей, отожествлявшему себя с политической свободой и
гражданским равенством. Духовенство, подобно дворянству,
также стало смотреть на абсолютизм как на лучшую гаран¬
тию неприкосновенности своего социального положения,
своей власти, своего влияния, своего материального достоя¬
ния. Со своей стороны и абсолютизм ценил в духовенстве
его консерватизм и искал в нем ту опору, какой не могли
дать ни дворянство, ни бюрократия, ни армия, именно опору
морального авторитета, основанного на религиозных верова¬
ниях народных масс.
Основные причины недовольства абсолютным режимом,
заставлявшие стремиться к ограничению королевской власти
573
при помощи народного представительства, заключались в
самом этом режиме, в его наиболее характерных проявлени¬
ях и следствиях. Это был, во-первых, тот гнет правительст¬
венного произвола, который непосредственно давал себя чув¬
ствовать и тем самым вызывал против себя недовольство, а
во-вторых, это было дурное ведение государственных дел, к
какому в конце концов приводило слишком долгое господ¬
ство абсолютизма, тоже неблагоприятно отзывавшееся на
народной жизни своими последствиями как для отдельных
лиц, так и для целых общественных групп и для самого на¬
ционального существования. В той оппозиции, которая воз¬
никала против абсолютизма, общественная свобода должна
была представляться и благом сама по себе, и наилучшим
средством для устранения зол, удручавших общество.
Можно даже сказать, что в этом втором своем значении сво¬
бода была всегда и понятнее, и дороже для большинства тех,
кто старался ее завоевать. Когда люди начинали сознавать
причинную связь между абсолютизмом и всеми непорядками
государственной и общественной жизни, они приходили к
той мысли, что для уврачевания всех зол им нужно взять в
собственные свои руки ведение дел, которые абсолютизм
при помощи одной бюрократии вел так дурно, не умея вовре¬
мя предпринять необходимые преобразования или даже
ставя на пути необходимейших реформ непреодолимые пре¬
поны. Французская революция 1789 г., кажущаяся нам
таким чистым порывом к свободе, была вызвана главным об¬
разом полным расстройством всего правительственного ме¬
ханизма, тяжело отзывавшимся и на всех сторонах жизни
самого общественного организма. О введении конституции в
Пруссии заговорили в связи с необходимостью других ре¬
форм впервые после того, как несостоятельность «старого
порядка» в государстве Фридриха Великого была доказана
йенской катастрофой. Таких примеров история знает вообще
немало. В подобных случаях в вину правительству ставилось
всегда на первом плане то, что в своем прежнем виде оно
более неспособно осуществлять свои государственные зада¬
чи, исполнять свой национальный долг, управлять общест¬
вом с пользой для него, удовлетворять назревающие в нем
нужды, прислушиваться к требованиям преобразований, на¬
574
стоятельно выдвигаемых самою жизнью. Эти жалобы давали
особый вес и особую силу в сознании большинства недоволь¬
ству отсутствием свободы, которое этим большинством чув¬
ствовалось обыкновенно не так непосредственно, как более
культурным меньшинством. В периоды общественных преоб¬
разований, удовлетворяющих стремления большинства, осо¬
бенно сильно проявляется порывание к свободе, если преоб¬
разования совершаются путем свободной самодеятельности,
но раз указанные стремления удовлетворены, повышенное
свободолюбие уступает обыкновенно место более равнодуш¬
ному отношению к свободе. Свобода, таким образом, в кон¬
ституционных движениях является и сама по себе целью, и
только средством для достижения других общественных
целей. История всех революций Новейшего времени, начи¬
ная с французской, показывает, что из двух этих пониманий
свободы главная действенная роль принадлежала всегда вто¬
рому и что наибольшую вину абсолютизма, когда народ ста¬
новился к нему в оппозицию, видели не столько в том, что
он лишает общество свободы, сколько в том, что он дурно
ведет правительственное дело, которое, несомненно, должно
было пойти лучше в руках самих заинтересованных, как они
были в этом убеждены.
Государство старого порядка было организовано так, что
хотя привилегированные сословия и не пользовались непо¬
средственно политическою властью, но находились под осо¬
бым ее покровительством и оказывали на нее влияние, к
ущербу интересов других общественных элементов. Борьба,
какую с привилегированными начали еще в Средние века
средние классы в лице горожан, сначала толкала эти классы
в объятия королевской власти, которую они усиливали
своею поддержкою в надежде иметь в ней союзницу против
привилегированных. Надежда эта, благодаря двойственной
политике королей относительно привилегированных, испол¬
нилась только наполовину, но средние классы долгое время
все-таки возлагали надежду на то, что абсолютизм исполнит
и вторую половину задачи: отсюда популярность идеи про¬
свещенного абсолютизма в бюргерских кругах. Только обма¬
нутая надежда привела мало-помалу средние классы общест¬
ва к той мысли, что для сокрушения тягостных и обидных
575
привилегии, для установления равноправия, для осуществле¬
ния выясняющихся стремлений общества путь лежит через
приобретение участия во власти. Начавши добиваться огра¬
ничения королевских прав народным представительством,
они хотели изменить самый характер старой власти, сделать
ее более народной, превратив ее в орган народных интересов
из охранительницы аристократических привилегий, какою
она являлась прежде. Как ни думали при этом средние клас¬
сы о собственных интересах, они защищали вместе с тем и
интересы всех остальных непривилегированных, поскольку
добивались равноправия и отмены несправедливых и вред¬
ных привилегий. В политических революциях, вводивших
конституционный строй и бессословное гражданство, эти
средние классы, опираясь на рабочие массы сел и городов
или, по крайней мере, пользуясь их сочувствием, являлись
вождями этих масс и вместе с ними добивались освобожде¬
ния общества от социального господства привилегированных
и освобождения государства от их исключительного влия¬
ния. Эту свою политическую роль средние классы могли вы¬
полнить благодаря тому, что мало-помалу в них сосредоточи¬
лись силы богатства и образования. В эпоху Реставрации во
Франции прогрессивные историки и публицисты самоё рево¬
люцию представляли себе как решительную битву в давным-
давно уже начавшейся войне дворянства и мещанства,
людей пергаменов и людей индустрии, ибо в эти годы вся по¬
литическая жизнь Франции сводилась к борьбе роялистичес-
кого дворянства с либеральной буржуазией. Теория классо¬
вой борьбы, как главного двигателя истории, была пущена в
ход именно представителями либерального среднего класса
между 1815 и 1830 гг., прежде, нежели ею воспользовались
социалисты. Главный недостаток понимания либералами
того, что нужно для народа, заключался в их одностороннем
взгляде на свободу как на единственный метод врачевания
всех общественных зол. Их программа могла вполне удовле¬
творить людей с независимыми средствами к жизни или с
большим заработком и с развитыми духовными потребностя¬
ми, но народные массы одною этою программою удовлетво¬
риться не могли.
576
Как бы то ни было, однако первыми застрельщиками но¬
вого строя и вождями народных масс в его добывании высту¬
пили люди среднего состояния, занимавшие промежуточное
место между аристократией и народной массой: они были
наиболее сознательными приверженцами нового строя и пер¬
выми его творцами. Затем, как и в античных государствах-го¬
родах, за борьбою знатных и незнатных последовала борьба
имущих и неимущих1, так случилось потом и с новыми госу¬
дарствами. Старая, как мир, противоположность бедности и
богатства в конце XVIII и начале XIX в. получила совершен¬
но новое обострение вследствие совершившегося тогда эко¬
номического переворота. Наступила эпоха капитализма с
резким расчленением индустриальной части общества на
предпринимателей-капиталистов и наемных рабочих-проле¬
тариев. Этот крупный факт новейшей социальной истории не
мог, конечно, не отразиться и на судьбах нового народного
правового государства. Утверждение конституционного
строя всегда знаменовало собою победу среднего сословия
над обладателями старых привилегий, которая и заключа¬
лась сама в этом введении нового политического порядка,
но, с другой стороны, эта самая победа приводила к полному
и частичному политическому господству этой же самой бур¬
жуазии, социально уже господствовавшей над народной мас¬
сой. Здесь мы наблюдаем до известной степени то же самое,
что в античных республиках представляла собою тимократия
после низвержения аристократии, но еще до утверждения
демократии1 2. Среднее сословие использовало политическую
победу в своих исключительных интересах не только для
того, чтобы избавиться от господства знати, но и для того,
чтобы самому занять ее господствующее положение. Это
была пора недоверия к свободолюбию демократии, в эпоху
революции послужившей лишь опорой для демагогической
диктатуры, а потом для наполеоновского цезаризма. В этих
обстоятельствах лежали причины введения во многие кон¬
ституции более или менее высокого имущественного ценза,
как необходимого условия для пользования правом избрания
представителей.
1 «Государство-город». С. 184 и след.
2 Там же. С. 92 и след.
577
Французская революция в эпоху республики сделала
было попытку провозглашения всеобщего избирательного
права, но конституции первой половины XIX в. усвоили
принцип имущественного ценза, исключавший из пользова¬
ния избирательными правами большинство населения.
Сдержкой для буржуазии, но сдержкой консервативной, слу¬
жили только аристократические верхние палаты, которые
вообще вводились в конституции XIX в. по английскому об¬
разцу для лучшей защиты старых аристократических интере¬
сов. Все это было, конечно, искажением настоящей идеи на¬
родного представительства, хотя в некоторых случаях и слу¬
жило этапом к установлению более демократических
порядков. Политическое преобладание буржуазии в свою
очередь не могло не вызвать против себя демократической
оппозиции, которая играла столь видную роль в революциях
середины XIX в. Соединенные Штаты Северной Америки
еще в конце XVIII в. создали у себя чисто демократическую
конституцию, но попытка Франции в эпоху революции со¬
здать и у себя такую конституцию окончилась неудачею.
Сильное проявление демократических стремлений в Запад¬
ной Европе началось лишь в тридцатых годах, когда парал¬
лельно с политической оппозицией демократии и сначала не¬
зависимо от нее развивалась против той же буржуазии дру¬
гая, равным образом демократическая оппозиция, но
характера социального, с лозунгом не переустройства госу¬
дарства, а пересоздания самого общества на новых экономи¬
ческих началах. Тот же самый экономический переворот, ко¬
торый создал современную капиталистическую форму произ¬
водства, вызвал на историческую сцену социализм, как
совершенно новое требование коренной реформы экономи¬
ческих отношений, идущей гораздо далее общих требований
конституционного строя1.
В политической борьбе, имевшей предметом для одних
введение конституционного строя, для других сохранение
1 Во времена борьбы бедных против богатых в античных политиях,
когда последними во многих случаях уже осуществились принципы полити¬
ческой демократии, тоже возникали свои социалистические учения, исход¬
ными пунктами которых были сами же принципы демократии («Государст¬
во-город», гл. XIV).
578
старого порядка, наблюдаются местные и временные перипе¬
тии побед и поражений. И новый строй далеко не всегда по¬
беждал, да и прежний порядок не всегда испытывал пораже¬
ния, причем и победы эти, и поражения бывали обыкновенно
частичными, неполными. В каждом отдельном случае исход
борьбы определялся реальным соотношением боровшихся
между собою общественных сил, каковыми являлись пред¬
ставители старого порядка, т.е. опирающаяся на бюрократию
и на вооруженные силы королевская власть, церковь и зе¬
мельная аристократия, с одной стороны, а с другой, поборни¬
ки нового строя, средние, зажиточные и образованные клас¬
сы общества, сознательно проводившие в жизнь идеалы кон¬
ституционной свободы, и народные массы городов и сел.
больше стремившиеся к реформам в гражданском строе. В
перипетиях этой борьбы бывали случаи дезорганизации
военных сил государства, с характером симптомов внутрен¬
него крушения старого порядка, случаи перехода войск на
сторону революции и братания солдат с народом, случаи, на¬
конец, когда во главе политического движения становились
сами же войска: тогда старая власть оказывалась беспомощ¬
ной и терпела поражения. Наоборот, и вожди конституцион¬
ных движений иногда не находили достаточной поддержки в
народных массах, и даже бывали случаи, когда вследствие
своей темноты, под влиянием реакционной агитации, затра¬
гивавшей религиозные, националистические и т. п. струны
этих масс, они выступали в качестве защитниц старого по¬
рядка. Когда победа не склонялась решительно ни на ту, ни
на другую сторону, представителям нового строя приходи¬
лось умерять свои требования, представителям старого по¬
рядка — идти на уступки. Отсюда — компромиссный харак¬
тер многих конституций. Этою особенностью отличается уже
первая французская конституция, основанная на идее полно¬
го народовластия, но сохранявшая наследственную монар¬
хию, хотя и со значением органа делегированной от народа
исполнительной власти. Это была еще конституция, вырабо¬
танная суверенным Учредительным собранием, но рядом с
такими конституциями история знает целый ряд других, по¬
жалованных подданным королевскою властью, которая в по¬
добных случаях, конечно, делала уступку, признавая народ¬
579
ное представительство с правами на участие в государствен¬
ной власти, но в то же время по возможности урезывала эти
права и сохраняла за собою из своих прежних прав все, что
только оказывалось возможным. В конституционной монар¬
хии, служившей первообразом для всех последующих огра¬
ниченных монархий, уже в середине XVIII в. наметился тот
порядок вещей, который теперь принято называть парламен¬
таризмом. Король, за которым сохранилась былая безответ¬
ственность, мог управлять только при помощи ответственно¬
го перед народным представительством министерства, в
свою очередь составленного из вождей большинства в дан¬
ном составе Законодательного собрания. Эта зависимость
исполнительной власти от законодательной, иначе говоря,
правительства от народного представительства, является тем
высшим пунктом, какого только в истории достигает разви¬
тие конституционного строя, но именно это только и возмож¬
но там, где конституционное начало одержало более полную
победу. В конституционных государствах, где за монархичес¬
кою властью сохранилось наибольшее количество прежних
прерогатив, такой порядок не мог быть осуществлен, и в них
удержана была исключительная зависимость правительства
от главы государства.
Компромиссное происхождение имеют в новых конститу¬
циях и наследственные верхние палаты. Первообразом их
была английская верхняя палата, всегда бывшая оплотом
аристократических интересов. Составители первой француз¬
ской конституции отвергли мысль об образовании какой бы
то ни было верхней палаты, но в конституциях первой поло¬
вины XIX в. становится уже общим правилом образование
верхних палат наследственно-аристократического состава и
потому строго консервативного направления. Те же сообра¬
жения консерватизма имели результатом введение высокого
избирательного ценза: если с кем прежние привилегирован¬
ные и готовы были, хотя и поневоле, делиться правами, вли¬
янием и властью, то лишь с наиболее близкими к аристокра¬
тии элементами общества. Буржуазия принимала цензовую
систему и даже сама содействовала ее введению отчасти по¬
тому, что по опыту Французской революции и наполеонов¬
ской империи, как сказано выше, не очень-то доверяла сво¬
580
бодолюбию демократии, отчасти и, конечно, более всего по¬
тому, что видела в участии во власти орудие для защиты или
проведения в жизнь своих классовых интересов.
Тот результат, к которому приводило реальное соотноше¬
ние сил в данное время, формально закреплялся в виде писа¬
ной конституции, как основного государственного закона.
Понятие основных законов, довольно, впрочем, шаткое и не¬
определенное, существовало еще при абсолютизме, и это по¬
нятие, сделав его более точным и наполнив его более бога¬
тым содержанием, усвоили себе все конституционные дви¬
жения, начиная с северо-американской и Французской
революции. Англия, прародина конституционализма, как из¬
вестно, не знает различия между основными (конституцион¬
ными) и обыкновенными, или простыми, законами, и в ней
также нет писаной конституции. Английский политический
строй создавался веками, и ее государственное право скла¬
дывалось постепенно из отдельных законодательных актов и
целой массы прецедентов и обычаев. При быстром переходе
от абсолютизма к свободе, когда приходилось сразу созда¬
вать новый государственный строй и новое государственное
право, ничего не оставалось делать, как сочинить и занести
на бумагу конституцию, объявить ее основным законом, сто¬
ящим иногда выше всех обыкновенных, или простых, зако¬
нов, обставить пересмотр и изменение этого закона особыми
сроками и формальностями, сделав при этом, как необходи¬
мое следствие из всего предыдущего, различие между учре¬
дительными и простыми законодательными собраниями и
властями. Конечно, это не придавало писаным конституциям
ни особой авторитетности на деле, ни особой прочности и
неизменности. Когда между наличным соотношением реаль¬
ных сил общества и конституционным актом, закреплявшим
известное соотношение, возникало несоответствие (если
только его не было уже в момент составления конституции),
писаная конституция не переживала возникавшего на такой
почве конфликта. С другой стороны, по мере того, как та или
другая писаная конституция упрочивалась в жизни, она в то
же время и сама упрочивала создавшее ее реальное взаимо¬
отношение общественных сил, приучая вместе с тем борю¬
581
щиеся между собою общественные интересы разрешать свои
споры не путем силы, а путем права.
Одною из задач, какие везде и всегда ставились введе¬
нию конституционного строя, была замена произвола власти
и ее агентов царством закона, иначе говоря, правовой поря¬
док. Образцовым государством, в котором господство права
является одним из главных устоев свободной политической
жизни, является Англия, при всем отсутствии в ней специ¬
альных законов, ограждающих личную свободу, какие со
времен Французской революции вносятся в континенталь¬
ные конституции. Английское господство права есть не что
иное, как продукт долгого воспитания как самой нации, так
и представителей публичной власти в идеях, настроениях и
привычках, создаваемых свободою. Беда конституционных
государств, образовавшихся в Новейшее время из абсолют¬
ных монархий, заключается в том, что в них не было и не
могло быть воспитания населения в любви к свободе и в ува¬
жении к праву. Воспитательное действие старого порядка на
население должно было, наоборот, давать противоположные
результаты. Введением конституции создавались новые по¬
рядки, при которых должны были бы господствовать свобода
и право, но люди оставались с результатами старого воспи¬
тания в атмосфере произвола и беззакония. В политике не¬
редко случалось то же самое, что в эпоху Реформации
сплошь и рядом происходило в области религии, когда хоте¬
ли свободы совести, веротерпимости только для себя, отка¬
зывая в ней другим. Две вещи разные — стремление к свобо¬
де ради нее самой, как к благу самому в себе, на которое
право принадлежит одинаково всем, и стремление к свободе
ради заключающейся в ней выгоды, как средства для дости¬
жения других целей, ставимых человеком в исключительном
желании собственного благополучия. Осуществлению свобо¬
ды в жизни в эпохи введения нового строя в разных странах
мешали не только те общественные классы, которым полити¬
ческая свобода была невыгодна, но и те, которые желали ис¬
пользовать свободу в исключительных интересах той или
другой социальной группы. Борьба одних за свободу, других
против свободы, как мы видели, во многих случаях скрывала
за собою борьбу за новый или старый строй жизни. Как и
582
свобода, равным образом и власть бывает предметом стрем¬
лений или ради нее самой, или ради того, что и она, т.е.
власть — одно из самых выгодных средств для осуществле¬
ния других своих желаний. Старый порядок не мог воспиты¬
вать людей в чувствах свободы, прививать к ней вкус ради
нее самой, внушать уважение к праву каждой личности на
свободу, но он зато воспитывал в одних инстинкты власти, в
других инстинкты повиновения, воспитывал во взгляде на
свободу как на один из атрибутов власти, воспитывал в от¬
ношении к свободе, как к чему-то ценному лишь тогда, когда
она прямо выгодна, и требующему подавления там, где она
грозит чем-либо неприятным или вредным. Целые общест¬
венные движения, целые партии относились иногда к свобо¬
де именно таким образом, не уважая ее в других, не призна¬
вая права на нее за своими противниками, отказываясь сами
от нее, когда она в чужих руках могла бы повредить тем или
другим интересам тех, которые отказывались от нее. Свобо¬
да бывала хороша, пока при ее помощи можно было созда¬
вать себе новое, более выгодное положение, но ею не прочь
бывали и пожертвовать, раз этим же самым средством и дру¬
гие, к невыгоде для создавших себе хорошее положение,
стремились изменить в более выгодную для себя сторону
только что установившиеся порядки. При этом же отноше¬
нии к свободе легко совершается отказ от нее равным обра¬
зом и не в силу таящейся в ней опасности, но вследствие ра¬
зочарования в ней, раз она не приносила того, чего от нее
ждали. Такое отношение к свободе всегда было прекрасною
почвою для торжества реакции, но иного отношения и не
могло быть в странах, где абсолютизм убивал в населении
самый дух свободы. С другой стороны, меньше всего реакци¬
онные элементы могли иметь успеха там, где свободолюбие
вошло уже в плоть и кровь населения. Если любовь к свобо¬
де ради нее самой — лучшее условие для утверждения сво¬
бодного политического строя, то вместе с тем лишь свобод¬
ный политический строй, наиболее удалившийся от тради¬
ций и привычек абсолютизма, воспитывает в населении
чувство свободы, а в представителях власти уважение к
праву. История Англии и Северо-Американских Соединен¬
ных Штатов — лучшая иллюстрация того, как свободные уч¬
583
реждения поддерживаются свободным духом населения и
как сам этот свободный дух поддерживается свободными уч¬
реждениями. Те же Англия и Соединенные Штаты своей ис¬
торией показывают, что политическая свобода, охраняемая
народным представительством, является лишь куполом зда¬
ния, основы которого составляют самоуправляющиеся общи¬
ны. Абсолютизм оставил конституционному государству в
наследство выработанную им административную централиза¬
цию, загубившую ростки местного самоуправления времен
феодализма и сословной монархии. Между тем сами либера¬
лы иногда (во Франции) являлись противниками местной
свободы, опасаясь влияния привилегированных в селах, и
даже прославляли административную централизацию как
одно из драгоценнейших приобретений революции, которому
«завидует вся Европа»,— тоже пример отношения к свободе
исключительно с точки зрения ее выгодности или невыгод¬
ности для известных интересов. Наконец, случаи сохранения
бюрократического строя в местном управлении при введении
общественной самодеятельности в организацию центральной
власти являются примером тоже компромисса между старым
и новым в жизни государства.
От представительного участия в государственной власти
и гражданского равноправия мы должны отличать в консти¬
туционном строе осуществление индивидуальной свободы,
как одну из основных задач этого строя. В борьбе со старым
порядком свобода добывалась не только как нечто, нужное
для осуществления других целей, но и как нечто, ценное
само по себе. И государство старого порядка признавало из¬
вестные личные права за своими подданными, но только в
отношениях подданных между собою, а не в их отношениях
к государству. Старый порядок выдвигал на первый план
права, интересы, потребности того целого, которое называет¬
ся государством, и с этой точки зрения государство пользо¬
валось неограниченною властью над личностью, и личность
подданного закрепощалась за государством, должна была им
всецело, без остатка поглощаться. По отношению к властям
она не пользовалась неприкосновенностью, которую само же
государство брало под свою защиту в случаях ее нарушения
третьими лицами. Для вящего обеспечения за собою безус¬
584
ловного господства государство ревниво относилось ко всем
общественным союзам, которые возникали не по его иници¬
ативе или обнаруживали тенденцию к независимому от госу¬
дарства осуществлению своих собственных, не государством
продиктованных целей. Все, что вытекает из духовных по¬
требностей личности, в чем выражается ее творчество в об¬
ласти духа, чем наполняется ее внутренний мир и что со¬
ставляет неотъемлемое состояние индивидуального я, хотя
бы и пассивно им воспринятое из окружающей культурной
среды,— все это, т.е. и религия, и философия, и наука, и ли¬
тература, и искусство рассматривались как орудия, которы¬
ми государство должно пользоваться для осуществления
своих целей или, по крайней мере, как сферы личной и обще¬
ственной жизни, где не должно было, для благополучия
самого же государства, существовать свободы и куда власть
должна была постоянно вмешиваться путем всепроникающе¬
го надзора, всеобъемлющей опеки, всеустраивающей регла¬
ментации. Государство должно было стремиться к славе, мо¬
гуществу и богатству, чтобы с достоинством занимать свое
место среди соседей, но одновременно с этим государство
считало себя тем сильнее, чем слабее было общество; богат¬
ство государства в смысле хорошего наполнения казны
могло существовать и существовало на счет народной бед¬
ности, а славе государства, в смысле победы и одоления над
врагами, казалось, нисколько не могли противоречить бес¬
славие внутреннего рабства, отрицание внутреннего досто¬
инства за составляющими государство человеческими едини¬
цами1.
Такое положение дел возможно было лишь вследствие
слабого развития в населении того, что можно назвать явле¬
ниями более высокого личного развития, сознания каждым
индивидуумом своего нравственного достоинства, чувства
личной независимости, любви к свободе, в качестве одного
из инстинктов природы. По мере духовного роста личности,
по мере культурного развития общества на почве этого роста
такой порядок, какой только что был изображен, делается
все менее и менее возможным, потому что все менее и менее
1 См. «Западноевропейские абсолютные монархии», passim.
585
находит способных людей, готовых ему служить, все более и
более встречает в обществе сопротивления. С культурным
прогрессом общества тот социальный материал, из которого
государственность абсолютизма строила свое политическое
здание, с каждым новым шагом вперед и уменьшается, и
ухудшается, все более и более сводясь к одним низам всех
классов общества, где только царят умственная темнота, ог¬
рубелость нравственного чувства и погоня за одной выгодой.
В этих свойствах, воспитывавшихся старым режимом в на¬
родных массах, реакция, предпринимавшаяся привилегиро¬
ванными сословиями, всегда находила удобную среду для
агитации в пользу старого строя, причем разжигались веро¬
исповедные, племенные, даже классовые страсти, и все об¬
щественные бедствия вменялись в вину врагам старого по¬
рядка. По той же самой причине реакционные силы всегда с
большою враждебностью относились к просвещению народ¬
ных масс, усматривая в их невежестве одну из лучших га¬
рантий спокойствия и порядка. Наоборот, совершающийся в
обществе духовный рост личности, процесс которого, заро¬
дившись на общественных верхах, постепенно проникает и в
общественные низы,— выставляет, как одно из своих требо¬
ваний, содействие культурному прогрессу, т.е. развитию и
распространению знаний, и притом не только потому, что
знания составляют силу в жизненной борьбе, но и потому,
что к их приобретению и вообще к обладанию истиной стре¬
мится сама духовная природа личности.
В борьбе за новый политический строй, за идеал народ¬
но-правового государства стремление к личной свободе и к
духовному развитию личности играет вполне самостоятель¬
ную роль. Только умственная близорукость могла подсказы¬
вать некоторым защитникам народных интересов тот взгляд,
будто требования духовной свободы суть классовые требова¬
ния сытых. Если ранее всего потребность в этой свободе
была сознана и важность ее оценена в известных слоях об¬
щества, то вследствие непосредственно не большей сытости
этих слоев, а большей их образованности. В более доступной
народным массам религиозной культуре, когда,— что на¬
блюдается особенно в эпоху Реформации,— возникали
новые вероисповедания, на защиту прав верующей совести с
586
одинаковым рвением ополчались и дворяне, и мещане, и
крестьяне. Научная культура Новейшего времени распро¬
страняется сверху вниз, захватывая в круг национальной ин¬
теллигенции все наиболее способное к духовному развитию,
все, стремящееся к свету знания во всех слоях общества, а
вместе с этим все более, до самых низов общества, распро¬
страняется сознание нравственного достоинства личности,
ее права на неприкосновенность, на духовную свободу и на
независимую от какой бы то ни было ненужной опеки и рег¬
ламентации деятельность.
Первою сферою, в которой произошло столкновение
между государственною властью и личною свободою, была,
как известно, сфера религиозной веры. Верующая совесть,
дошедшая в передовых проявлениях протестантизма до со¬
знания своей истинной сущности, установила взгляд на ре¬
лигию как на интимное дело индивидуальной души, тогда
как государственная власть с весьма значительною частью, а
иногда и с подавляющим большинством общества,— когда
оно держалось одной веры с властью,— смотрела на рели¬
гию как на орудие власти, требовала единоверия подданных;
если она и допускала веротерпимость, то часто только вы¬
нужденная к этому жестокими религиозными войнами, да и
то полагая, что в каждом случае уступка делалась по милос¬
ти государства, а никак не была признанием за подданными
права верить, как кому угодно. Взгляд на религию, главным
образом, как на своего рода общественную спайку, нужную
для единства и прочности государства, был усвоен даже не¬
которыми проповедниками и работниками свободного поли¬
тического строя: первое Учредительное собрание во Фран¬
ции устраивало особую государственную церковь, а Конвент
даже вводил свои новые гражданские религии. С другой сто¬
роны, конституционная Англия сохранила свою установлен¬
ную государством церковь, и только т. н. эмансипация като¬
ликов, совершившаяся в 1829 г., предоставила привержен¬
цам римской церкви право выбираться в члены парламента.
Только с большим трудом пролагал в сознание людей и нахо¬
дил осуществление в политической жизни тот взгляд, что
каждый должен пользоваться полной свободой веры и что
политические и гражданские права личности отнюдь не
587
должны определяться или ограничиваться принадлежностью
к какому-либо вероисповеданию. Конституционный строй
впервые провозгласил принцип свободы совести как прирож¬
денного и неотъемлемого права личности, и вытекающее от¬
сюда равноправие лиц, принадлежащих к разным исповеда¬
ниям, и гарантировал эту свободу даже при существовании
государственной церкви, как это наблюдается в большинстве
стран с конституционным строем. Некоторые государства
пошли дальше: Соединенные Штаты Северной Америки с
самого начала своего существования не знали и теперь не
знают ничего, похожего на государственную церковь; подоб¬
ное же отделение церкви от государства началось было и во
Франции в эпоху директориальной конституции (1795),
чтобы осуществиться, однако, лишь сто с лишком лет спус¬
тя, в начале XX столетия.
Конституционное государство признало рядом со свобо¬
дою веры и другие свободы, которых не было и не могло
быть при абсолютизме и которые опять-таки были постепен¬
но завоеваны обществом в борьбе с государственною влас¬
тью, и притом иногда вопреки самим же представительным
учреждениям. Свободы эти все известны: это свобода науч¬
ного исследования, свобода слова, свобода печати, свобода
собраний, свобода союзов. У старого порядка против этого
вида личной свободы — высказывать то, что думаешь, было
в распоряжении оружие цензуры, против которой, в защиту
свободы печати, были выставлены еще в середине XVII в. ар¬
гументы во имя прав личности и блага общества, но если в
Англии в конце этого столетия и была парламентом отмене¬
на цензура, то еще очень долгое время парламент смотрел
как на преступление, подлежащее строгому наказанию, на
всякое обнародование того, что происходит в палатах, не го¬
воря уже о свободной критике происходящего. Только по¬
средством упорной борьбы английская пресса сломила во
второй половине XVIII в. эту преграду, ставившуюся народ¬
ным представительством свободному выражению обществен¬
ной мысли. Еще позже, в первой половине XIX в., и тоже
путем упорной борьбы, добивалась английская нация права
собраний (митингов), которого еще не знает в своем пере¬
числении свобод Декларация прав человека и гражданина
588
времен Французской революции. Не знает равным образом
эта декларация и права союзов, которое и в Англии было за¬
воевано только позднее. Французская революция тоже унас¬
ледовала от старого порядка нерасположение к корпораци¬
ям, находя, что они стесняют индивидуальную свободу. В
своем стремлении защитить эту свободу от каких бы то ни
было уз, боясь внесения в новые союзы старого духа, законо¬
дательство революции, так сказать, распыляло общество на
индивидуальные атомы, чем лишало граждан силы сопротив¬
ления государственному всемогуществу.
Все эти права современные конституции более или менее
считают себя обязанными гарантировать гражданам, как га¬
рантируют особыми узаконениями личную неприкосновен¬
ность граждан, свободу от произвольных арестов, или от
чрезвычайных судов и т. п., хотя большей части этих гаран¬
тий далеко до английского habeas corpus act’a, действитель¬
но обеспечивающего личную неприкосновенность самым вер¬
ным способом независимой судебной защиты. Французская
революция в своих Декларациях прав человека и граждани¬
на сделала первую в Европе попытку перечисления и обоб¬
щения принадлежащих личности свобод. Позднейшие кон¬
ституции уже не заключали в себе таких торжественных
объявлений, но и все-таки в них мы находим отделы об ос¬
новных правах граждан с указаниями на личную неприкосно¬
венность и на разные виды той свободы личности, которая
заключается в ее праве по-своему верить, по-своему думать,
публично высказывать свои мысли, распространять их по¬
средством печатного станка, встречаться вместе с другими
для взаимного обмена мыслями и соединяться с другими для
постоянного духовного общения в сферах религии, науки,
общественных вопросов и для достижения общих целей или
защиты общих интересов в разных областях практической,
главным образом, профессиональной деятельности. Идеалом
конституционного государства является и свободное самооп¬
ределение народностей, составляющих его население. В ис¬
тории борьбы за разные виды свободы, сводившейся к отста¬
иванию невмешательства государства в отдельные стороны
жизни и деятельности граждан, особое место получил во¬
прос о невмешательстве государства в экономические отно¬
589
шения общества. Теоретики политического либерализма
рядом с такими свободами, как свобода веры или свобода пе¬
чати, ставили еще «свободу промышленности», выводя и ее
из основного права личности на свободное самоопределение,
и им вторили экономисты, доказывавшие общественную по¬
лезность «свободы промышленности» и бесцельность, даже
вред правительственного вмешательства в эту сферу. Это
была естественная реакция против той системы вмешатель¬
ства, опеки и регламентации, которая господствовала при
старом порядке. Когда в эпоху Французской революции
стали падать все старые законодательные стеснения свободы
труда и промышленности, действительно несправедливые и
вредные, казалось, что только этого и нужно было для улуч¬
шения материального быта народных масс. Теоретики эконо¬
мической свободы долго верили в существование гармонии
интересов, лишь бы каждому, как лучшему судье собствен¬
ной пользы, была предоставлена свобода по-своему распоря¬
жаться своими силами, своим трудом, своим временем,
своим имуществом без стеснений со стороны не только госу¬
дарства, но и частных «коалиций» вроде старых цехов. Дей¬
ствительность не оправдала этих надежд и ожиданий — сво¬
ими экономическими кризисами с долговременными безрабо¬
тицами, чрезвычайным развитием пауперизма в рабочей
среде ит. п., да и само учение о гармонии интересов было
теоретически подорвано. Доктрина о правильности и выгод¬
ности государственного невмешательства в экономическую
сферу жизни общества особенно охотно поддерживалась
промышленною буржуазией, так как на практике экономи¬
ческая свобода выражалась в свободе капитала диктовать
свои условия труду и эксплуатировать его в свою пользу без
каких бы то ни было стеснений. Противниками промышлен¬
ной свободы в начале XIX в. выступили, с одной стороны,
сторонники старых отживших государственных и хозяйст¬
венных форм, к которым не было возврата, с другой — соци¬
альные новаторы, придумывавшие разные системы для пла¬
номерно-общественного ведения хозяйства с устранением из
этой области социальной жизни частного предприниматель¬
ства, свободной конкуренции и анархии производства, равно
как с коренною переменою взаимных отношений труда и ка¬
590
питала, с возвращением труду обладания орудиями произ¬
водства, с более справедливым распределением продуктов
производства, с лучшим вознаграждением труда. Теория по¬
лезности и справедливости государственного невмешатель¬
ства до такой степени обнаружила свою несостоятельность,
что мало-помалу растеряла своих последователей, и за госу¬
дарством было признано право ограждать интересы трудя¬
щихся масс и работать над их экономическою эмансипа¬
цией1.
Отметим еще, что борьба за конституционный строй
была всегда делом политических партий. Свободная полити¬
ческая жизнь всегда шла по пути, проложенному в Англии
кавалерами и круглоголовыми, пресвитерианами и индепен-
дентами, тори и вигами, а во Франции — фельянами, жирон¬
дистами и якобинцами. В начале Французской революции
патриоты всячески стремились убедить других в том, что не
принадлежат ни к каким партиям, но с тех пор многое изме¬
нилось, и жизнь политических партий получила широкое
развитие. Партии в настоящее время являются постоянными
политическими организациями, и притом не только одних на¬
родных представителей в парламентах, но и общественных
сил в каждой стране, и охватывают не только лиц, имеющих
право выбирать представителей, но и всех сочувствующих
данной партии, нередко несущих на себе ту или другую ра¬
боту в пользу партии. Такая организация мыслима только
под условием определенных партийных идеологий, т.е. более
или менее разработанных программ в широком смысле
слова, под условием существования партийной прессы, выяс¬
1 В демократически настроенных кругах Франции возникали направле¬
ния мысли, крайне враждебные принципу свободы вообще, как принципу
«буржуазному»,— направления, в которых индивидуализму, как принципу
антисоциальному или антидемократическому, противополагались принципы
братства и равенства, причем истинный демократический строй, основан¬
ный на равенстве, противополагался «буржуазному» государству, основан¬
ному на свободе. Интересно, что таких направлений не возникало ни в Анг¬
лии, ни в Америке, где индивидуальная свобода была давно осуществлена
и в нравах, и в порядках жизни и где потому не могло возникать печальных
недоразумений насчет противоположности индивидуализма и эгалитаризма,
как будто общество роковым образом должно выбирать между свободою
личности без равноправия и равноправием без свободы личности.
591
няющей конечные цели и ближайшие задачи партии и при¬
емы ее политической деятельности, оценивающей с извест¬
ной точки зрения текущие события, распространяющей идеи
партии в обществе, и под условием, наконец, образования в
партиях точно установленных органов, которые решают все
вопросы партийной жизни и так или иначе направляют пар¬
тийную деятельность. Каждая развитая партия представляет
собою одно политическое целое, связанное общностью идей,
стремлений, действий, вытекающею отсюда внутреннею дис¬
циплиною и придающею всему этому прочность и стройность
организациею с ее собраниями членов, делегатскими съезда¬
ми и иерархией распорядительных и исполнительных коми¬
тетов. Партии формируют общественное мнение, руководят
выборами, ведут парламентскую борьбу, а в странах, где
конституционный режим достигает высшей степени своего
развития, победа той или другой партии сопровождается ус¬
тановлением соответственного правительства, в смысле вру¬
чения исполнительной власти вождям или избранникам по¬
бедившей партии. Партийные разделения общества в зависи¬
мости от личных мировоззрений, темпераментов, интересов
и общественных связей отдельных лиц, особенно же от при¬
надлежности их к тем или другим социальным группам —
племенным, вероисповедным, сословным или классовым и
профессиональным, существуют в каждом государственном
строе, но только в конституционном строе эти разделения
могут охватывать наибольшее количество членов общества,
предаваться свободному самоопределению, открыто пропа¬
гандировать свои принципы, беспрепятственно вербовать
новых членов и принимать таким путем правильное и зако¬
номерное участие в общественной жизни. Партии в совре¬
менном государстве — это неписаная часть конституций от¬
дельных государств, органы проявления реального соотноше¬
ния сил в каждый данный момент политической жизни
страны, общественные союзы внутренней борьбы мнений,
настроений, интересов способами, какие даются правом и
свободой, а не простою силою власти. Чем ближе государст¬
во к конституционному идеалу и чем свободнее и правомер¬
нее в нем партийная организация общественных сил, тем
менее в нем возможны произвольные и насильственные дей¬
592
ствия тех, кому в данный момент соотношение обществен¬
ных сил вручает обладание властью, и тем менее, равным об¬
разом, может рождаться в отдельных партиях стремление к
действиям, противным идеалу права и свободы.
ГЛАВА XXV
Идеология конституционного государства
в середине XIX века1
Общий взгляд на идеологию народно-правового государства.— Исто¬
рия идеи народовластия и германская теория государственного
права.— Положение науки государственного права в конституционном
государстве.— Политические идеи Милля и их влияние на реформы
второй половины XIX в.— Учение Лоренца Штейна о социальной коро¬
левской власти.— Взгляды Лассаля на сущность конституции и на все¬
общее избирательное право.— Демократические тенденции политичес¬
ких теорий XIX в.
Каждый государственный строй, в отдельности взятый,
имеет свою идеологию, как имеет ее и каждый политический
тип1 2. В сущности, в отдельных случаях политическая идеоло¬
гия есть не что иное, как обобщение действительности, обна¬
ружение основных ее черт, возведение этих черт на степень
принципов, критика с точки зрения последних всего того,
что им противоречит, и извлечение из этих принципов новых
требований, еще только подлежащих осуществлению в
жизни. Тип постепенно развивающегося в последние време¬
на государства тоже имеет свою идеологию, развивающуюся
параллельно с развитием самого типа, иногда лишь позднее
подводящую итоги под совершившимися переменами, иног¬
да, наоборот, предваряющую эти перемены, предсказыва¬
ющую их или творчески пролагающую новые пути. От сочи¬
нений монархомахов XVI в. и английских круглоголовых
1 Начало этой главы взято из статьи, указанной выше (с. 566), с
некоторыми к ней, впрочем, добавлениями.
2 Идеологии государства-города, эллинистических царств, Римской им¬
перии, сословной и абсолютной монархий Запада и т. п., о чем см. в других
типологических курсах.
593
XVII в. до самых последних трактатов по государственному
праву мы имеем целый ряд произведений политической лите¬
ратуры, в которых разрабатывалась идея свободного государ¬
ственного устройства и между которыми существует преем¬
ственная связь. Развитие народно-правового государства в
действительности и развитие идеологии этого государства,
история фактов и история идей,— это два параллельные про¬
цесса, находящиеся, однако, в непрерывном взаимодействии.
Политические идеи возникали под влиянием фактов, каково
бы ни было — положительное или отрицательное — отноше¬
ние этих идей к фактам, и факты же заставляли потом вно¬
сить в принятые формулы разные изменения, поправки, огра¬
ничения, дополнения и т. п., хотя, с другой стороны, в пре¬
емственности учений замечается и своя внутренняя
последовательность, как будто бы это был и чисто логичес¬
кий процесс. Филиация идей имеет свою логику, как бы на
нее ни влияли со своей стороны факты жизни, и благодаря
этому одни идеи порождают другие, совсем новые, еще не
находившие выражения в жизни, но зато вызывающие новые
факты, т.е. оказывающие влияние на жизнь. Эволюция фак¬
тических отношений тоже идет своим чередом, под давлени¬
ем непосредственных потребностей жизни, но и в этот при¬
чинный общественный процесс вторгается отдельными свои¬
ми моментами идейно-логическое развитие исследующей и
творческой мысли, давая совершающимся переменам извест¬
ное, хотя бы и неверное истолкование и направление. В этом
взаимодействии теории и практики, идей и фактов, абстракт¬
ных построений мысли и реальных отношений действитель¬
ности идеология нередко может заводить жизнь на ошибоч¬
ные пути, с которых потом приходится сворачивать в сторо¬
ну и даже отступать назад до того пункта, где началась
ошибка, но и сама жизнь заводит идеологию иногда на не¬
верные дороги, подсказывая на основании тех или других по¬
сторонних стремлению к истине соображений известные ре¬
шения теоретических вопросов, правильно решаемых только
путем чистых логических доказательств. Единственный кор¬
ректив для достижения теорией государства возможно боль¬
шей безошибочности в обосновании практических советов и
возможно большей верности в понимании действительности
594
заключается в применении к изучению государственного
права чисто научных методов.
«Наука и ее учения свободны»,— провозглашает совре¬
менное конституционное государство, и это значит, что для
него в науке нет, не может и не должно быть никакого «го¬
сударственного догмата», как нет его, такого государственно¬
го догмата, не может, не должно быть и в религии. Абсолю¬
тизм тоже имел свою идеологию, т.е. свою теорию государ¬
ственного права, и в абсолютном государстве это был своего
рода обязательный политический догмат, не требующий
даже доказательств, непреложная истина, огражденная от
критики. Теория конституционного государства, приспособ¬
ляющаяся к данному в данной стране результату реального
соотношения сил, является изменою не только по отноше¬
нию к науке, которая не терпит таких приспособлений, но и
по отношению к идее конституционного государства, не
имеющего ни малейшего права навязывать науке какие-либо
догматические решения теоретических вопросов.
Разработка вопросов конституционного права, первона¬
чально, главным образом, на теологической основе, началась
для новой Европы в сочинениях оппозиционных политичес¬
ких писателей XVI и XVII вв. Уже здесь мы находим и защи¬
ту политических прав населения, и идеи гражданского рав¬
ноправия, и принцип индивидуальной свободы в делах веры
и т. п. Продолжение и дальнейшее развитие, но уже на
почве метафизической теории естественного права, идей за¬
щитников политической свободы XVI и XVII вв. связано с
именами целого ряда писателей XVIII и XIX вв., из которых
одни подготовляли Французскую революцию, другие подво¬
дили ей и всему ею вызванному движению критические
итоги. Все это были теоретики свободы, более или менее
всегда озабоченные тем, чтобы люди пользовались независи¬
мостью от произвольной власти и вели сами свои дела, и
ввиду этого рекомендовавшие известные практические меры.
Введение на материке Европы, в начале XIX в., представи¬
тельного правления возбудило в обществе интерес к его воз¬
никновению в сословной форме еще в Средние века, к при¬
чинам его упадка, к истории английского парламента, кото¬
рый избежал этой участи, в частности, к истории обеих
595
английских революций, к прошлому третьего сословия, вед¬
шему борьбу против феодализма и абсолютизма, к Фран¬
цузской революции, наконец, как началу конституционного
движения на континенте. Чисто теоретическое обоснование
народно-правового государства стало дополняться историчес¬
ким изучением его происхождения, условий его образова¬
ния, борьбы за его осуществление, последствий его введе¬
ния, всех перипетий в его судьбах, всех побед и поражений,
ложных шагов и ошибок; только при обилии фактического
материала и критическом отношении к идеологии возможна
настоящая, вполне научная теория конституционного госу¬
дарства.
В своей довольно-таки длинной истории идея принадлеж¬
ности верховной власти народу пережила несколько стадий,
принимая каждый раз особый характер и каждый же раз
служа основою для очень различных практических выводов.
Еще в Средние века к этой идее прибегали защитники само¬
стоятельного значения светской власти и ее независимости
от главы церкви, раз государь получал все свои права и пол¬
номочия от народа, а не от папы. Несколько позднее, в эпоху
католической реакции, признанием такого чисто человечес¬
кого происхождения светской власти теоретики теократичес¬
кого взгляда хотели, наоборот, ее унизить в сравнении с бо¬
гоустановленной властью папскою. В том же историческом
периоде монархомахи обосновывали на идее народовластия
сословную монархию, именно уча, что народ переносит свою
власть на государя путем заключения с ним договора. Одни,
далее, выводили принадлежность верховной власти народу
из того, что говорится в Библии о создании человека по об¬
разу и подобию Божию, другие — из изначального общест¬
венного договора, заключаемого людьми в силу их собствен¬
ного естественного права; но если один теоретик естествен¬
ного права (Локк) учил, что народ потенциально удерживает
за собою эту власть и после того, как путем договора с госу¬
дарем устанавливает над собой правительство, то другой
(Гоббс) понимал дело так, что, устанавливая правительство,
народ раз навсегда и всецело переносит на него все права
верховной власти,— идея, которая лежала и в основе тео¬
рии просвещенного абсолютизма. Если, кроме того, для
596
одних теория народовластия не исключала монархического
начала в договорном его толковании, то другие из нее делали
только республиканский вывод. Если еще, равным образом,
одни считали нужным изъять из действия народного верхо¬
венства, например, верующую совесть личности, тем самым
налагая на суверенную власть народа известное ограничение
(Вэн), то другие, наоборот, не допускали никаких ограниче¬
ний по отношению к этой власти, которой предоставляли и
установление гражданской религии. Кульминационного
пункта в истории своих перипетий эта идея достигла у
Руссо, под сильным влиянием теории которого находилась
первая Французская революция. Позднейшие критики этой
теории справедливо указывали на то, что в таком понимании
народовластие являлось не чем иным, как перенесением всей
полноты неограниченной, непогрешимой и безответственной
власти королей Божиею милостью на нового самодержца,
каким стал народ, и прибавляли к этому, что основа заклю¬
чающегося здесь прегрешения против идеи свободы заключа¬
лась в направлении своего гнева на злоупотребления влас¬
тью против ее прежних обладателей, а не против нее самой
по себе, лишь в желании ее перемещения, когда нужно
было, собственно говоря, ни в каком случае и ни за кем не
признавать такой власти, которая имела бы право на все. С
разными поправками, сравнительно с учением Руссо, идея
народовластия удержалась в одной части теорий конституци¬
онного права (во Франции), тогда как другая часть (в Герма¬
нии) стремилась доказать, что и при конституционном режи¬
ме истинным и единственным носителем верховной власти
является монарх; иные же теоретики государственного права
(именно английские) держатся блэкстоновского учения о
парламенте с королем, как обладателем абсолютной деспоти¬
ческой власти, а еще иные готовы видеть в каких бы то ни
было людях или учреждениях только отдельные органы суве¬
ренитета, принадлежащего конституционному государству в
его целом, как государству, признающему над собою одно
только господство права.
В этом отношении на понимании самых основ конститу¬
ционного государства сказалось влияние исторических тра¬
диций отдельных наций. Например, новейшее германское го¬
597
сударственное право народилось в эпоху Реставрации, целью
которой было как можно только больше спасти из старого
порядка. Настоящим источником немецких конституций
была французская хартия 1814 г., в которой подчеркивалось,
во-первых, пожалование ее королем, или ее «дарованность»
сверху, а во-вторых, сохранение за королевскою властью, и
при введении новых учреждений, всей полноты ее прежних
прав1. Последняя точка зрения была проведена и в венском
заключительном акте 1820 г.: вся государственная власть
должна была оставаться соединенной в главе государства1 2.
Такое происхождение германских конституций отразилось и
на теориях немецких ученых. Например, прусский государст-
вовед Борнгак учил, что в Пруссии субъектом и источником
всякой власти и при конституции является король. Для него
государство и властитель (Herrscher) суть тожественные по¬
нятия; что же касается до народного представительства, то в
нем Борнгак усматривал лишь объект и средство властвова¬
ния, принадлежащего королю. По его учению, государь в
конституции, которую он жалует своим подданным, лишь оп¬
ределяет те формы, в каких выражается его воля как юриди¬
ческой личности, т. е. дает понять, что выражения его воли
в других формах не могут быть действительно выражением
его воли как личности, представляющей собою государство.
У баварского государствоведа Зейделя территория и народо¬
население тоже являются объектом властвования суверена,
каковым он считает короля, видя в его властительной силе
источник общего правопорядка и всяких прав. Он особенно
настаивал на том, что королевская власть не исходит из ка¬
кого-либо высшего источника, и на том, что не власть госу¬
даря имеет свое основание в конституции, а совершенно об¬
ратно — сила конституции имеет свое основание во власти
государя. В таких заявлениях двух видных немецких госу-
дарствоведов нельзя не обнаружить с первого же взгляда
стремления их сохранить в теории старую, абсолютистичес-
кую точку зрения, но в то же время они вынуждены были
различать в обладателе всей полноты верховной власти юри¬
дическую личность, представляющую собою государство, и
1 См. выше, с. 353—354.
2 См. выше, с. 363.
598
частное лицо. Например, Борнгак смотрел на возможные
противоконституционные действия короля как на действия
не носителя суверенитета, а именно как частного человека.
Зейдель равным образом подчеркивал, что верховная власть,
безраздельно принадлежащая королю, не есть его частная
собственность, но принадлежность государства, представля¬
емого королем как государем. Другими словами, и эти не¬
мецкие государствоведы приходили в конце концов к тому
взгляду, что есть независимо от государя существующая
юридическая личность самого государства и что король, в ка¬
честве представителя этой юридической личности государст¬
ва, не может быть совершенно свободным от таких юриди¬
ческих норм, которые не зависят от его воли. Во всех подоб¬
ных теориях тоже нельзя не видеть известного компромисса
между старыми и новыми идеями. Позднейшие исследовате¬
ли государственного права основательно стали указывать на
то, что лишь в момент установления конституционных норм
они были волеизъявлением государя, но что дарованность
этих норм, указывая лишь на их историческое происхожде¬
ние, отнюдь не лишает их обязательности и для самого коро¬
ля. Практический результат отсюда получался тот же, что и
при установлении конституции путем соглашения, или дого¬
вора между монархом и народом, лежащего в основе англий¬
ской конституции, равно как в случаях, когда государь при¬
знаётся пользующимся властью по воле народа. Такие теоре¬
тики конституционного государства, как Борнгак и Зейдель,
впадали в невольные противоречия с самими же собою, по¬
скольку признавали конституционного короля связанным
правовыми нормами, ибо такой король уже не может рас¬
сматриваться как единственный носитель верховной власти.
С другой стороны, они не отрицали и за народным предста¬
вительством значения органа государственной власти, хотя
бы только вспомогательного, второстепенного, созданного
королевскою властью, которая наложила на себя ограниче¬
ние собственными же своими законами и в пределах, какие
сама нашла нужными, истинная же воля государства заклю¬
чается, по их мнению, в королевской санкции законов, выра¬
батываемых народным представительством.
599
Более ранние теоретики конституционного государства в
Германии готовы были понимать самую роль представитель¬
ных учреждений в отрицательном смысле силы, лишь огра¬
ничивающей монархическую власть, но другие не прочь
были приписывать этой роли и более положительное зна¬
чение, т. е. придавать ей известную активность, выража¬
ющуюся в содействии, оказываемом государю при осущест¬
влении им некоторых своих прав, как это признавал даже
венский заключительный акт1,— в содействии, которое пред¬
полагает соглашение между обеими сторонами. Мы знаем,
например, что в Пруссии в эпоху выработки конституции ко¬
ролевская власть прямо противополагала стремлениям наци¬
онального собрания стать учредительным, т. е. выражать
волю народа,— свою теорию создания учреждений путем со¬
глашения* 2. Отсюда недалеко было до того вывода, какой был
сделан позднее государствоведами Германии, признавшими
одинаковую силу за санкцией государя и решениями народ¬
ного представительства,— теория координации прав монар¬
ха и прав народного представительства, господствующая те¬
перь в немецкой литературе государственного права. По су¬
ществу дела все германские учения о конституционном
государстве во всей своей совокупности восходят в конце
концов к первоначальной доктрине Французской революции,
бывшей сочетанием противоположных начал народовластия
и монархии3: в истории политических идей немецких госу-
дарствоведов нельзя не видеть поэтому движения от доктри¬
ны хартии 1814 г. к доктрине, на основании которой стро¬
илась Конституция 1791 г.
Подобным же видоизменениям, признаниям лишь с огра¬
ничениями или безусловным несогласиям и т. п. подверга¬
лась в своем историческом существовании и другая популяр¬
ная конституционная теория — учение о разделении влас¬
тей. Французская Декларация прав человека и гражданина
объявила безусловную необходимость разделения властей и
для самого понятия, и для осуществления конституционного
строя. Это было применение на практике учения Монтескье
' См. выше, с. 363.
2 См. выше, с. 520.
3 См. выше, с. 302—303.
600
о разделении властей как об единственном способе обеспече¬
ния свободы граждан, но само это учение коренится своими
корнями в одном из политических стремлений времен пер¬
вой английской революции, нашедшем свое осуществление и
в конституции Соединенных Штатов Северной Америки.
Этой теории, однако, коренным образом противоречит парла¬
ментарный строй, признаваемый теперь более совершенною
организациею политической свободы, нежели строй «дуалис¬
тический», основанный на разъединении законодательной и
исполнительной властей. В свое время, когда предстояло
еще разрушать старую концентрацию власти, учение о разде¬
лении властей указывало на то, в каком же направлении
должно было совершаться изменение прежнего строя, имен¬
но — в смысле подчинения каждого вида власти некоторому
общему порядку, признаваемому отдельными властями за
право, выше всех стоящее, но впоследствии началось ис¬
пользование той же самой теории в интересах защиты «дуа¬
лизма» и прав королевской власти против парламентаризма.
На этих двух примерах из истории конституционных
идей мы можем видеть, к каким многообразным выводам
приходило их теоретическое истолкование. Сколько бы ни
действовала здесь чистая логика, раз это не отвлеченные ис¬
тины математики, а принципы, имеющие ближайшее отноше¬
ние к политической практике, сама жизнь оказывает сильное
влияние на способы понимания одних и тех же идей. Задача
современной государственной науки заключается в логичес¬
кой и фактической критике как теоретических построений
конституционного права, так и отдельных конституций с
точки зрения той цели, к осуществлению которой, по самой
природе своей, должно стремиться народно-правовое госу¬
дарство. В этой своей работе государственная наука подво¬
дит теоретические итоги под политическими фактами, тем
самым проверяя, расширяя и углубляя более или менее уста¬
новившиеся уже положения, однако, отнюдь не для того,
чтобы возводить на степень принципов те или другие факти¬
ческие результаты того или другого реального соотношения
сил. Напротив того, наука должна постоянно проверять
принципы более идейного происхождения, потому что задача
ее имеет также и творческую сторону, заключая в себе не
601
только объяснение существующего, но и установление долж¬
ного, в смысле цели, и желательного, в смысле совокупности
способов ее достижения. Наука должна в общем идти парал¬
лельно с жизнью, хотя бы в частностях от нее отставая или
ее опережая, без чего не могло бы быть и необходимого вза¬
имодействия между мыслью и жизнью. Поэтому и в ныне су¬
ществующей государственной науке есть положения, обязан¬
ные всецело своим происхождением опыту, но есть и такие,
которые являются продуктами логического процесса мысли,
делающего из данных посылок новые выводы и тем самым
предваряющего опыт жизни. Конечно, общие истины науки
не могут быть истинами только для одной какой-либо пар¬
тии, ибо наука, рассчитанная только на признание в одном
государстве, в одном сословии, среди людей одного образа
мыслей, не есть наука. Как государство не может диктовать
науке свою волю, так не могут этого делать ей ни социаль¬
ные классы, ни политические партии. Особенно государст¬
венная наука, как чистая теория, не должна находиться в
подчинении у партии или партий, пользующихся властью.
Наоборот, партийные идеологии должны, так сказать, сами
прислушиваться к голосу науки. Отношение различных пар¬
тий к справедливости и истине весьма различно, и потому,
со своей стороны, наука не может не классифицировать и
самые партии в смысле их большего или меньшего прибли¬
жения к тому, что сама наука признаёт за истину. Так как,
далее, наука, обязанная идти, по крайней мере, в уровень с
жизнью, не может не принимать в расчет эволюции идеи, со¬
вершающейся в жизни, а эта эволюция в политической и со¬
циальной сфере происходит, главным образом, в партиях, то
и для теоретической разработки государственного права пар¬
тийная жизнь создает все новый и новый материал, и при
том не идейный только, но и фактический, поскольку каждая
партия действует и в своей деятельности идет верным путем
или ошибается, побеждает или терпит поражения и дает
либо положительные, либо отрицательные результаты для
дальнейшего развития общества, для его свободы и благосо¬
стояния, для торжества истины и справедливости, для гос¬
подства права. В данном случае важная роль принадлежит
историческому изучению политической жизни в ее общест¬
602
венных движениях, в ее учреждениях, в ее партийных идео¬
логиях. История политических идей освещается историей
политических учреждений, которая сама получает свое осве¬
щение из истории политических идей.
В настоящей книге одинаково исключены из рассмотре¬
ния как ныне действующие конституции, так и теперешние
политические теории. Остановившись в изложении истории
учреждений приблизительно на 1870 г., мы дополним ее и
некоторыми данными из истории политической литературы
середины XIX в., ограничиваясь, впрочем, немногим.
Во-первых, в истории политической мысли в шестидеся¬
тых годах прошлого столетия нельзя пройти мимо Джона
Стюарта Милля1.
Милль еще в 1848 г., еще до февральской революции,
издал первый том «Основ политической экономии», второй
том которых появился в 1849 г., т. е. уже после этой рево¬
люции. Отмечаем это обстоятельство ввиду того, что автор,
бывший горячим сторонником индивидуальной свободы, в
первом томе не делал еще никаких возражений теории госу¬
дарственного невмешательства в экономическую жизнь,
тогда как во втором он уже восставал против принципа «lais-
ser faire», в дальнейших же изданиях книги все усиливал
свою новую точку зрения. Только законы производства он
считал законами природы, законы же распределения — спо¬
собами, зависимыми от людской воли. Он приветствовал
тред-юнионизм и хлопотал, чтобы рабочие имели своих пред¬
ставителей в парламенте для защиты интересов своего клас¬
са. В 1859 г. Милль издал свою знаменитую книгу «О свобо¬
де», самое лучшее, что только было написано на эту тему во
второй половине XIX в. Новизна его точки зрения заключа¬
лась в том, что индивидуальной свободе, по его представле¬
нию, может грозить не одно только государство, но и обще¬
ство. Бывают, говорит он, случаи, когда тирания общества
страшнее всевозможных политических тираний. Он находил,
что нигде так не ослаблено, как в Англии, правительствен¬
ное вмешательство, и нигде в то же время не сильна в такой
степени, как в Англии, тирания общественного мнения. На
1 Все сочинения Милля, называемые дальше, имеются в русском пере¬
воде.
603
взглядах Милля на индивидуальную свободу сказалось вли¬
яние Бентама, последователем которого он был, и Токвиля,
идеи которого популяризировал в Англии1. Несмотря на это,
вопрос о промышленной свободе он выделял из общего во¬
проса о свободе. В подчинении торговли и производства ог¬
раничениям он видел, конечно, стеснение свободы, но в этом
случае относил его «к таким действиям индивидуума, вмеши¬
ваться в которые общество имеет полное право». Милль
даже прибавлял, что «принцип индивидуальной свободы, бу¬
дучи совершенно непричастен к доктрине свободной торгов¬
ли, равно непричастен и к большей части тех вопросов, ко¬
торые возникают относительно пределов этой доктрины».
Свои мысли на этот счет он и развил в специальной главе
«Основ политической экономии», похоронившей навсегда
учение чистого манчестерства1 2.
Но особенно для своего времени важное значение полу¬
чила другая книга Милля — «Рассуждения о представитель¬
ном правлении», вышедшая в свет в 1861 г. и сделавшаяся
главным теоретическим руководством защитников англий¬
ской представительной демократии. Своею задачею в этом
труде Милль поставил — указать как на сильные, так и на
слабые стороны представительного правления и наметить
необходимые в нем реформы. В его изображении представи¬
тельная форма является наилучшею, так как она наиболее
благоприятствует и хорошему управлению, и усовершенст¬
вованию национального характера. «Права,— говорит
Милль,— и интересы какого бы то ни было лица только
тогда не игнорируются, когда заинтересованное лицо спо¬
собно и привыкло их отстаивать: люди верно обеспечивают¬
ся против зла, угрожающего им со стороны других, только
самозащитою». Понятно, что представительство лишь тогда
достигает своей цели, когда этим правом пользуются все
1 См. выше, с. 402 и след., 407 и след.
2 В начавшем выходить в свет в 1907 г. «Oxford and Cambridge Review»
помещена посмертная статья Милля «О социальной свободе» (On social
freedom), посвященная, как значится в подзаголовке, «необходимым грани¬
цам индивидуальной свободы, которые проистекают из условий социальной
жизни». Здесь доказывается неизбежность и справедливость известных ог¬
раничений индивидуальной свободы в интересах других, лишь бы только
эти ограничения были лишены характера произвольности и угнетения.
604
члены общества, ибо «при отсутствии естественных защит¬
ников исключенные классы всегда подвергаются опасности
пострадать в своих интересах, и даже тогда, когда послед¬
ние принимаются во внимание, они рассматриваются совер¬
шенно не так, как рассматривались бы людьми, непосредст¬
венно заинтересованными». Рабочие были устранены из
парламента, который поэтому и не мог смотреть на возни¬
кающие вопросы жизни глазами рабочих. «К сожалению,—
говорит по этому поводу Милль,— благодеяния свободы,
насколько они до сих пор осуществились, распространились
только на одну часть общества». Он с этой точки зрения
критиковал и те демократические представительства, кото¬
рые не устраняют господства одного класса: его желание
было, чтобы представительство соответствовало разделению
современного общества на хозяев и рабочих. В каждом
классе большинство обыкновенно руководится своими клас¬
совыми интересами, и только меньшинство подчиняется ра¬
зуму, справедливости и общему благу; вот и нужно, чтобы
это меньшинство каждого класса, вступая в союз с другим
классом, и давало ему перевес над притязаниями собствен¬
ного большинства, которые, по мнению меньшинства, не
имеют права на победу. Так как, далее, при существовании
всеобщего избирательного права численное большинство
представителей нации может быть и даже часто бывает
только меньшинством самого народа, то Милль предлагал
особую систему «пропорционального представительства»,
которое устраняло бы указанный недостаток. Отстаивая в
принципе демократизацию избирательного права, он, одна¬
ко, выражал опасения, как бы не произошло от этого вреда
культурным интересам от необразованности народной
массы: политическая реформа должна сопровождаться ши¬
роким развитием народного образования, ибо невежество не
может иметь такого же права на политическую власть, как
знание. С этой точки зрения Милль недоумевал, почему
малоразвитые мужчины могут выбирать, а самые образован¬
ные женщины нет. (В 1869 г. он написал еще «О подчине¬
нии женщины» в защиту равноправия полов.) В его книге
мы встречаемся тоже с аргументацией против двухстепен¬
ных выборов, ослабляющих непосредственное выражение
605
народных желаний1. Парламентские реформы 1867 и
1884 гг. осуществили главную часть пожеланий Милля, но
многое осталось в области одних стремлений. К числу таких
пожеланий относится и равноправие полов, которое он за¬
щищал такими же аргументами, как и избирательное право
рабочих. «Все люди,— говорит он,— заинтересованы в хо¬
рошем правлении, затрагивающем их благосостояние, и,
следовательно, имеют одинаковую нужду в праве голоса для
обеспечения своей доли участия в его выгодах. Если в дан¬
ном случае (т. е. в отношении избирательного права жен¬
щин) существует какое-либо различие, то лишь то, что жен¬
щины нуждаются в политических правах более, чем мужчи¬
ны, потому что, будучи физически слабее, они испытывают
большую необходимость в покровительстве законов и обще¬
ства».
В особом отделе книги о представительном правлении
Милль изложил свое мнение и о местных представительных
собраниях. Именно, он находит непосредственные собрания
приходов пережитком старины, требуя, чтобы и в местной
жизни были заведены, как он выражался, «подпарламенты»
(subparliaments), в которых народ получал бы политическое
воспитание и подготовлялся бы к участию в высшей полити¬
ческой власти. Для их образования он рекомендует всеоб¬
щее избирательное право, впрочем, с коррективом в пользу
состоятельных классов в виде множественных вотумов1 2; ста¬
рую систему местного управления он прямо называет более
аристократическою, чем сама палата лордов. Исполнитель¬
ными органами «подпарламентов» должны быть следующие
лица, назначаемые на свои должности ответственными гла¬
вами местного управления. Центральной власти Милль отда¬
вал лишь контроль за местным управлением, возлагая на нее
и обязанность помогать последнему советами и общим руко¬
водством в вопросах принципиального характера. «Власть,—
говорит Милль,— должна быть локализована, но знания,
1 В вопросе о тайном голосовании Милль не разделял идей современ¬
ной ему демократии, будучи против него, но больше по моральным, чем по¬
литическим соображениям.
2 См. выше, с. 429—430, где говорится о принятии такого «vote plural»
в бельгийскую конституцию в 1894 г.
606
чтобы быть наиболее полезными, могут быть централизова¬
ны!» И эта часть учения Милля оказала большое влияние на
муниципализацию и демократизацию управления, о которой
речь шла в своем месте1.
Введение конституций на материке Западной Европы в
середине XIX в., как и стремление к демократическим ре¬
формам в Англии, вызвало целый ряд политических тракта¬
тов, освещавших конституционное государство с новых
точек зрения.
Нам уже пришлось в этой книге встретиться с именем из¬
вестного немецкого государствоведа Лоренца Штейна, авто¬
ра двух сочинений о социальном движении во Франции1 2. В
одном из них, написанном в начале сороковых годов, он
предсказывал, что «ближайшая революция может быть толь¬
ко социальной», а в другом, появившемся в свет в 1850 г. и
рассматривавшем историю социального движения во Фран¬
ции с 1789 г., он уже имел право говорить об исполнении
своего предсказания. В этом втором труде он занялся уста¬
новлением понятия общества, взятого, главным образом, в
своей экономической основе «с зависимостью тех, которые
ничего не имеют, от тех, которые имеют». Между обществом
и государством, говорит Лоренц Штейн, отношения могут
быть разные, и наряду с прочим существовать борьба. Пред¬
ставительство рассматривалось им при этом как «орган, по¬
средством которого общество (т. е. господствующий класс
общества) господствует над государством», но так как госу¬
дарственная власть должна содействовать интересу всех от¬
дельных лиц без различия их положений, то Штейн и считал
необходимою в государстве такую власть, которая стояла бы
выше противоположности частных, а следовательно, и клас¬
совых интересов. Напоминая некоторым образом учение
Бенжамена Констана о королевской власти3, теория Штейна
возлагала функции высшего регулятора на монарха со всем
подчиненным ему персоналом должностных лиц государства.
Он указывал на возможность различных отношений монар¬
хии к господствующим классам общества и с этой точки зре-
1 См. выше, с. 553—554, 558—560.
- См. выше, с. 468—469.
3 См. выше, с. 399.
607
ния осуждал политику всех прежних монархических прави¬
тельств Франции, но нормальным он признавал лишь одно
отношение, которое и рекомендовал монархической власти в
Германии, именно: такое поведение королевской власти,
когда она «самодеятельно, против воли и естественного
стремления господствующего класса, борется за возвышение
низшего, социально и политически подчиненного класса, и в
этом направлении осуществляет вверенное ей государствен¬
ное верховенство». Этими словами Лоренц Штейн ставил
перед конституционною монархиею задачу служения соци¬
альной идее. Жизненная практика немецких правительств
оказалась весьма далекою от выставленного знаменитым го¬
сударствоведом идеала социальной королевской власти, и
одним из фактов, наиболее бывшим с ним в противоречии,
являлась прусская конституция, изданная в том же году, как
и вторая книга Лоренца Штейна. Мы знаем, например, прус¬
ский избирательный закон чисто классового характера1. В
пятидесятых годах XIX в. прусское представительство прямо
было в обладании консервативно-конституционного союза,
объединившего дворянство, чиновничество и бюргерство и
сознательно усиливавшего королевскую власть как оплот
консервативных интересов. Наиболее реакционные элемен¬
ты прусского общества прямо стремились к тому, чтобы за¬
ставить королевскую власть служить сословным интересам и
при помощи самой же конституции подрывать конституцио¬
нализм в пользу абсолютизма. Это было не только далеко от
идеала Л. Штейна, но было полною его противоположнос¬
тью. В своей появившейся в 1861 г. «Системе приобретен¬
ных прав», сочинении, представлявшем собою «опыт прими¬
рения положительного законодательства с философией
права», будущий организатор германской рабочей партии,
Лассаль, даже прямо доказывал, что все прусское аграрное
законодательство с 1850 г. было «противозаконным и проти¬
воречащим собственному правовому сознанию власти грабе¬
жом бедняка в пользу богатой землевладельческой аристо¬
кратии».
1 См. выше, с. 524.
608
Возникший в шестидесятых годах в Пруссии конституци¬
онный конфликт1 дал повод тому же Лассалю бросить новый
свет на прусскую конституцию,— эпизод, имеющий для кон¬
ституционной идеологии и более общий интерес. Еще в на¬
званном труде о приобретенных правах он выдвигает вперед
это понятие об «erworbene Rechte» в смысле прав, добытых
личностью путем ее собственного действия и воли. Эти
права не могут считаться незыблемыми и непреложными,
так как подлежат отмене каждый раз, когда уничтожения от¬
живших форм требует общенародное сознание, представля¬
ющее в каждом историческом периоде единственные основу
и источник права. Отмена такого учреждения, как крепост¬
ничество, раз совершилось изменение в народном правосо¬
знании, отнюдь не была нарушением права. В 1862 г. Лас¬
саль произнес в нескольких собраниях либеральной партии и
напечатал отдельною брошюрою речь «О сущности конститу¬
ции»1 2. Его не удовлетворяли формально-юридические опреде¬
ления конституции, дающие «только внешние описания того,
каким образом делается конституция и что она делает, но не
говорящие о ее сущности»: эти определения «одинаково при¬
менимы к любому листу бумаги, который подписан нацией
или нацией и ее королем». Конституция есть даже не закон
в обычном смысле слова, т. е. не просто закон, а основной
закон, «в представлении же о причине, основании лежит
идея некоторой действующей необходимости или постоянно
действующей силы, которая с необходимостью делает это ос¬
нование тем, чем оно является». Если конституция составля¬
ет основной закон страны, то она «должна быть постоянно
действующею силою, которая с необходимостью делает тем,
чем они есть, и все другие законы и учреждения данной
страны». То, что тут Лассаль имел в виду, он определил как
«фактическое соотношение сил, существующее в данном об¬
ществе». Частями этой небумажной конституции являются,
в понимании Лассаля, король, в распоряжении которого на¬
ходятся войско и пушки, «дворянство, влияющее на двор и
на короля», крупные промышленники, банкиры, биржа, в
«известных пределах общая культурность, общее сознание»,
1 См. выше, с. 529—530.
2 Имеется в русском переводе и не в одном издании.
609
а «в известных, самых крайних случаях» и весь народ. «Эти
фактические соотношения сил,— продолжает Лассаль,— за¬
писывают на бумаге, придают им письменное выражение, и
как только они записаны, они уже не только являются реаль¬
ными соотношениями сил, но и правом, правовыми учрежде¬
ниями». Пример прусской классной системы избирательного
права, по которой в первом разряде, в 1849 г., числилось
лишь около 150 тыс. избирателей, во втором тоже только
400 тыс., а в третьем уже более двух с половиною миллио¬
нов1, был для Лассаля лучшей иллюстрацией того, как про¬
исходит «переписывание на бумагу фактических соотноше¬
ний сил». К тому же приводили Лассаля и ссылки на пара¬
графы конституции, говорящие о том, что «король назначает
на все места в армии», но что «армия не присягает консти¬
туции»,— параграфы, создающие для короля совершенно
исключительное положение. Раз в обществе происходят из¬
менения действительных соотношений сил и старые законы
публичного права теряют свою силу, является потребность в
писаной конституции, но «там, где писаная конституция не
соответствует действительной, рождается конфликт, которо¬
му нельзя помочь и при котором писаная конституция, этот
лист бумаги, с течением времени неминуемо должна быть
побеждена действительною конституцией — реальным, дей¬
ствительным соотношением данных общественных сил». Так
освещал Лассаль для своих современников совершавшийся в
Пруссии конфликт палаты с правительством,— конфликт, в
котором действительная конституция, бывшая в распоряже¬
нии власти, побеждала конституцию писаную, оправдывав¬
шую притязания народного представительства. Отсюда Лас¬
саль делал характерный для периодов борьбы за конститу¬
цию вывод, что «конституционный вопрос прежде всего —
вопрос силы, а не вопрос права». Это заявление Лассаля
очень возмутило либералов, но он в особой брошюре «Сила
и право» объяснял, что если бы ему пришлось творить мир,
то он, конечно, дал бы в нем перевес праву над силой, так
как это соответствует его этике, но что он не виноват, если
1 См. выше, с. 524.
610
в действительности, которую он только и старался разъяс¬
нить, дела идут совершенно иным образом.
В другой своей речи Лассаль, подчеркивая, что сам он
принадлежит «к лагерю чистой и крайней демократии», от¬
метил, что его теорию конституции нашли безусловно пра¬
вильною и один из органов крайней реакционной прессы
(Kreuzzeitung), и сами министры с Бисмарком во главе, за¬
явившим в палате, что «юридические вопросы такого рода
решаются обыкновенно не противопоставлением спорных
теорий, а лишь постепенно посредством государственно-пра¬
вовой практики». Пруссии, где в писаной конституции не ос¬
талось ни одного живого места (Лассаль сравнил ее с изо¬
дранным и пробитым знаменем, побывавшим в ста сражени¬
ях), он противопоставил Англию, где «действительное
управление конституционно, вследствие чего перевес реаль¬
ных фактических средств, даже организованной силы нахо¬
дится на стороне народа». Прусские отношения он понимал
следующим образом. Старый абсолютизм не желает более
быть в постоянном противоречии с общественными отноше¬
ниями сил и подвергать себя риску повторения сорок восьмо¬
го года, и наилучшим средством для продления своего суще¬
ствования признал «лже-конституционализм, т.е. конститу¬
цию, в которой права народа и его представителей не
обеспечены никакой реальной гарантией и низведены до ми¬
нимума». К той же категории лже-конституционных госу¬
дарств Лассаль относил и Францию Наполеона III, и Ав¬
стрию, с 1860 г. объявившую переход к представительной
системе, но и само существование лже-конституционализма
было для него лишь свидетельством того, что в современных
условиях европейских государств кроется причина, благода¬
ря которой управление без этих форм более невозможно.
Вся беда Пруссии — в неорганизованности в ней бюргерства
и народа. Лично Лассаль, в качестве социалиста, все надеж¬
ды возлагал на рабочую демократию, на «четвертое сосло¬
вие», идее которого посвятил в 1862 г. свою знаменитую
«Программу рабочих»1.
1 Имеется несколько изданий в рус. пер.
611
От «Коммунистического манифеста» Маркса и Энгельса1
Лассаль отклонялся в том отношении, что в буржуазии, в
противность и Луи Блану1 2,— видел не столько известный об¬
щественный класс, сколько «известное общественное на¬
правление» («превращение факта владения в правовое усло¬
вие политической власти»), и что он взывал вместе с тем не
к борьбе, а к единению классов. И дворянство, и буржуазия
основывали всегда все общественные учреждения на принци¬
пах своих сословий, но как раз четвертое сословие, «послед¬
нее и крайнее сословие общества, обездоленное, не имеющее
и не могущее выставить никакого исключительного ни пра¬
вового, ни фактического условия, которое оно могло бы об¬
ратить в новую привилегию и провести через все учрежде¬
ния общества»,— как раз именно это сословие только и
может создать свободу. Ставя государству социалистичес¬
кую задачу, Лассаль, подобно Луи Блану3, желал, чтобы го¬
сударство приняло формы демократии, а для этого нужно до¬
биваться всеобщего и прямого избирательного права. Прав¬
да, опыт Франции в 1848 и 1849 гг. был неудачен4, но
всеобщее и прямое избирательное право казалось Лассалю
«единственным средством, собственною силою заглажива¬
ющим с течением времени ошибки, к которым может повес¬
ти неудачное пользование им в данную минуту: это — копье,
само исцеляющее раны, которые наносит». Мы уже видели,
что Бисмарк согласился на введение в Германии всеобщего
голосования под влиянием разговоров с Лассалем5.
С различных точек зрения теоретики конституционализ¬
ма в середине XIX в. приходили к одной и той же мысли —
о необходимости введения всеобщего избирательного права,
и к другой еще мысли, что государство должно выполнять
и социальные задачи. На последней точке зрения сходились
и социалист Лассаль, и либерал Милль, и монархист
Л. Штейн: государство не должно было быть государством
для немногих, а государством для всех, ради чего, по требо¬
1 См. выше, с. 475—476.
2 См. выше, с. 471—472.
3 См. выше, с. 473—474.
4 См. выше, с. 491—492, 495—496 и др.
s См. выше, с. 530—533.
612
ванию таких демократов, как Милль и Лассаль, все должны
были бы участвовать в избрании народных представителей.
Государство, по их несходным в других пунктах учениям,
должно сделаться истинно народным по формуле: «все через
народ и все для народа», и только в этом смысле они были
готовы признать за государством название государства пра¬
вового. Этим определились для всех сознательно прогрессив¬
ных элементов общества желательные пути дальнейшего
развития современного конституционного государства.
613
ДОПОЛНЕНИЯ и ИСПРАВЛЕНИЯ
К с. 170—171. «Великая хартия вольностей» существует
в русских переводах в брошюрах Н. Ясинского (История ве¬
ликой хартии в XIII столетии. 1888) и Д. Петрушевского
(Великая хартия вольностей. Изд. «Донской Речи»), а также,
с сокращениями, в выпуске 1 «Текстов конституций»
Ф. Ф. Кокошкина (1906). В этом последнем изд. дан еще
перевод весьма важного «статута о неналожении податей»
(1297 г.).
К с. 219. В строке 19 сверху знаменитый словарь Бэйля
по недосмотру назван «Историческим и философским», вм.
«Исторический и критический» (historique et critique).
К с. 227. Перевод первой «диссертации» Руссо имеется
еще в изд. фирмы «Светоч» (1908 г.).
К главе VII. Уже после отпечатания томов 8—10, на ко¬
торых находится эта глава, вышел в свет второй том изд.
Гессена и Нольде «Современные конституции», где читатель
найдет конституцию Соединенных Штатов Северной Амери¬
ки (с. 285 и след). Помещенная там же конституция Пен¬
сильвании (с. 503 и след.) не та, которая была принята в
1776 г., а ныне действующая (1873 г.).
К с. 445. Русский перевод «Народной хартии» имеется в
книге Е. Кувшинской «Борьба рабочих за политическую сво¬
боду в Англии» (1907).
К главе XVII. В перечне содержания этой главы на с. 455
слова: «Книга Л. Штейна о социализме и коммунизме» и
«Противоположность буржуазии и народа» должны быть по¬
ставлены после слов: «Происхождение термина социализм».
614
ОГЛАВЛЕНИЕ
А. В. Сазанов. Николай Иванович Кареев и его «Народно
правовое государство»: Ученый в контексте эпохи.
Предисловие
Предисловие автора
ГЛАВА I. Общая постановка вопроса
Предмет настоящей книги.— Значение представи¬
тельства, как одного из основных признаков современ¬
ного государства.— Другой его признак — отсутствие
сословных перегородок в обществе.— Гарантия госу¬
дарством личных прав, составляющая третий сущест¬
венный признак современного конституционного госу¬
дарства.— Вопрос о различном понимании свободы в
древнем и в новом мире.— «Народность» современно¬
го конституционного государства.— Демократическое
государство в древнем и новом понимании.— Отсут¬
ствие крепостничества в конституционном государст¬
ве.— Задача и метод изучения конституционного го¬
сударства в настоящей книге.— Различия в способах
происхождения средневековых и современных пред¬
ставительных учреждений.— Влияние образцов и тео¬
рий на развитие конституционных форм.— Внутрен¬
ние причины в отдельных странах, приведшие их к
принятию конституционного строя.— Революционное
его происхождение.— Идеология конституционного
строя и идея правового государства.— Социальные за¬
дачи современного государства
ГЛАВА II. Происхождение представительной системы
и общественных вольностей в новой Европе
Отсутствие представительной системы в античном
мире и начало ее во второй половине Средних
веков.— Аристократизация древнегерманских народ¬
ных веч и их продолжение в форме феодальных
курий.— Начало участия городского сословия в поли¬
тической жизни.— Возникновение выборных депута¬
тов.— Сословный характер средневекового представи¬
3
115
119
615
тельства.— Причины слабости сословных сеймов.—
Теория сословной монархии.— Договорный характер
политических отношений в сословной монархии.—
Феодальное происхождение этой черты.— Средневе¬
ковая судебная гарантия личной неприкосновеннос¬
ти.— Отсутствие в Средние века государственной
опеки над общественною жизнью и образование обще¬
ственных союзов.— Слабость средневекового государ¬
ства.— Абсолютизм средневекового католицизма.—
Общее значение гуманизма и Реформации в эмансипа¬
ции Западной Европы.— Борьба в XVI и XVII вв. за
свободу совести.— Восстания протестантских поддан¬
ных в XVI в. против католических правительств.—
Исторический пример нидерландской революции 134
ГЛАВА III. Эпоха абсолютной монархии и упадка
средневековых форм свободы
Господство абсолютной монархии на Западе в XVI—
XVIII вв.— Падение сословно-представительных уч¬
реждений.— Сосредоточение законодательной власти
в руках королей.— Неопределенность и шаткость «ос¬
новных законов» в абсолютных монархиях XVI—
XVII вв.— Доктрина абсолютизма.— Общий упадок
старых вольностей в эту эпоху.— Абсолютизм и цер¬
ковные дела.— Политическое унижение дворянства.—
Падение областных, муниципальных и корпоративных
вольностей.— Система бюрократической централиза¬
ции и административной опеки и полицейское государ¬
ство.— Ущерб личной свободы.— Отрицание абсо¬
лютным государством духовной свободы личности и
общества.— Культурный и социальный консерватизм
западноевропейской абсолютной монархии и его исто¬
рические следствия
ГЛАВА IV. Английская конституция до середины
XVIII века
Важность истории английского парламента.— Проис¬
хождение двух его палат и их состава.— Раннее паде¬
ние в Англии сословного начала.— Борьба парламен¬
та с королевскою властью в Средние века.— Права
парламента в вотировании субсидий, издании законов
и контролировании королевских советников.— Абсо¬
лютизм в Англии при Тюдорах.— Возобновление по¬
литической борьбы при Стюартах и осложнение ее
борьбою религиозною.— Общий ход английской исто¬
рии в эпоху двух революций XVII в. — Предметы
152
616
борьбы парламента с королевскою властью при Стюар¬
тах.— Политическое законодательство эпохи: «пети¬
ция о правах», «трехгодичный акт», «акт о присяге»,
«habeas corpus act», «билль и декларация прав».—
Значение второй английской революции.— «Акт об
устроении».— Возникновение парламентарного ми¬
нистерства.— Учение Блэкстона о правах парламен¬
та.— Установление в Англии веротерпимости и свобо¬
ды печати.— Принцип господства права.— Олигархи¬
ческий характер избирательной системы XVIII в. 167
ГЛАВА V. Английские политические учения XVII века
Отражение английской политической борьбы XVII в. в
литературе.— Абсолютистские воззрения Якова I.—
Английская публицистика около 1640 г.— Государст¬
венное право английской республики.— Политичес¬
кие трактаты Мильтона и Вэна.— Левеллерское дви¬
жение и его литературное проявление.— Государст¬
венная идея Кромвеля.— Вопрос об исключении
герцога Йоркского из права престолонаследия.— По¬
литические трактаты Фильмера и Альджернона Сид¬
нея.— Начало рационалистического вольномыслия и
его влияние на политические учения.— Противопо¬
ложность государственных теорий Гоббса и Локка.—
«Письма о веротерпимости» и «Трактат о правительст¬
ве» Локка.— Общее влияние Локка на философию
XVIII в. 203
ГЛАВА VI. Французские политические учения
XVIII века
Важное значение французской литературы XVIII в.—
Начало оппозиционного течения во французской лите¬
ратуре XVIII в.— Английские влияния в «философии»
XVIII в.— Французские сторонники просвещенного аб¬
солютизма и их программа.— Конституционная тео¬
рия «Духа законов» Монтескье.— «Общественный до¬
говор» Руссо.— Сравнение между учениями Монтес¬
кье и Руссо.— Политические взгляды Мабли и
д’Аржансона.— Мемуар Тюрго о муниципалитетах.—
Публицистические сочинения Мирабо.— Брошюрная
литература 1789 г.— Американофильство в эпоху
Французской революции.— Экономическая теория
физиократов.— Крестьянский и рабочий вопросы в
публицистике XVIII в.— Наказы 1789 г. и влияние по¬
литических и экономических идей французской лите¬
ратуры XVIII в. на революцию 1789 г. 217
617
ГЛАВА VII. Основание великой демократической респуб¬
лики в Северной Америке
Недемократичность европейских республик в Средние
века и в Новое время.— Занесение в Северную Аме¬
рику английскими эмигрантами XVII в. демократичес¬
ких порядков.— Связь их с политическими учениями
первой английской революции.— Устройство северо¬
американских колоний Англии.— Причины их восста¬
ния.— Виргинская и другие декларации прав.— Се¬
веро-американская Декларация независимости.—
Конституции отдельных штатов и конституция всего
союза.— Влияние американской революции на фран¬
цузскую 1789 г. 247
ГЛАВА VIII. Историческое значение Французской рево¬
люции
Местное и общеевропейское значение Французской
революции.— Роль стремления к свободе в истории
ее возникновения, общего хода и исхода.— Ее общие
причины и причины более поздних европейских рево¬
люций.— Непосредственные результаты революции
для самой Франции и для остальной Европы.— Не¬
удача конституционно-монархического и республикан¬
ского опытов во Франции конца XVIII в.— Политичес¬
кие партии Французской революции.— Жирондисты и
якобинцы.— Классовые отношения этой эпохи.— На¬
чало реакции последних лет XVII в. и государственный
переворот 18 брюмера.— Двойственное значение на¬
полеоновской эпохи для Франции и для Европы 267
ГЛАВА IX. Французские Декларации прав человека
и гражданина
Влияние идей естественного права на законодательст¬
во Французской революции.— Происхождение первой
Декларации прав человека и гражданина.— Текст
самой декларации.— Анализ ее содержания по кате¬
гориям индивидуальной свободы, гражданского равен¬
ства и народного верховенства.— Декларации в жи¬
рондистском проекте и в якобинской Конституции
1793 г.— Декларация в Конституции III года.— Отде¬
лы об основных правах граждан в позднейших консти¬
туциях 287
ГЛАВА X. Французские конституции конца XVIII века
Конституция 1791 г. как первая писаная конституция
в Европе и прототип всех последующих.— Отноше-
618
ние ее к политическим теориям эпохи.— Положенные
в ее основу начала народовластия, представительства
и разделения властей.— Недоверие составителей мо¬
нархической конституции к королевской власти.—
Избирательное право по Конституции 1791 г.— Права
Законодательного корпуса.— Положение королевской
власти и организация власти исполнительной.— Про¬
ведение основных начал конституции в областях адми¬
нистрации, суда и церковного устройства.— Вопрос о
пересмотре конституции.— Причины неудачи консти¬
туционной монархии во Франции.— Республиканские
конституции жирондистов и якобинцев.— Неудача
опыта с республикой.— Конституция III года 301
ГЛАВА XI. Введение во Франции бессословного граждан¬
ства
Связь абсолютизма с привилегиями при «старом по¬
рядке».— Популярность во французской нации идеи
об отмене привилегий.— Историческое значение ночи
4 августа 1789 г.— Падение во Франции сословного
строя.— Отмена крепостничества и феодальных
прав.— Лишение духовенства прав особого сословия
в государстве.— Распродажа национальных иму-
ществ.— Уничтожение старых корпораций.— Выра¬
ботка нового гражданского права.— Значение Напо¬
леонова кодекса.— Прочность социальных приобрете¬
ний революции во Франции 319
ГЛАВА XII. Общий взгляд на реакцию против Француз¬
ской революции
Противодействие Французской революции со стороны
французского двора, эмигрантов и иностранных дер¬
жав.— Начало идейной борьбы против революции в
конце XVIII в.— Реакция при Наполеоне I.— Прин¬
ципы Венского конгресса и Священного союза.— Фе¬
одально-клерикальная реакция эпохи Реставрации.—
Международная борьба с революцией в двадцатых
годах XIX в.— Реакция против Французской револю¬
ции в Англии 332
ГЛАВА XIII. Начало распространения конституционных
учреждений
Три момента в первом распространении в Европе кон¬
ституционных учреждений.— Основание французами
в конце XVIII в. новых демократических республик.—
Формальное признание представительства в наполео¬
новскую эпоху.— Сохранение Александром I сейма в
619
Финляндии.— Испанская Конституция 1812 г. и ее
особое значение.— Норвежская Конституция
1814 г.— Введение конституции в Сицилии.— Фран¬
цузская конституционная хартия 1814 г.— Дополни¬
тельный акт 1815 г.— Конституция вновь образован¬
ного царства Польского.— Конституционный принцип
на Венском конгрессе.— Конституции южно-герман¬
ских государств.— Вопрос о конституции в Пруссии 346
ГЛАВА XIV. Политическая борьба в эпоху Реставрации
и сущность либерализма
Борьба реакции и либерализма в двадцатых годах
XIX в.— Южно-романские революции этой эпохи.—
Классовая подкладка борьбы либерализма и реак¬
ции.— Политическая борьба во Франции при Людови¬
ке XIII и Карле X.— Тори и виги в начале XIX в. и об¬
разование демократической партии в Англии.— Во¬
прос о парламентской реформе, свободе печати и
собраний и равноправии католиков.— Общая характе¬
ристика либерализма эпохи.— Политическое учение
Бенжамена Констана.— Политическая теория Бента¬
ма.— Взаимные отношения либерализма и демокра¬
тии.— Политические взгляды Токвиля.— Экономи¬
ческий либерализм школы Адама Смита.— Соедине¬
ние экономического либерализма с политическим.—
Движение в пользу государственного невмешательства
в экономическую жизнь 373
ГЛАВА XV. Революционные движения 1830 года
Оживление либерализма в конце двадцатых годов
XIX в.— Июльская революция во Франции.— Изме¬
нения во французской конституционной хартии.—
Общее значение этого переворота.— Отпадение Бель¬
гии от Нидерландского королевства.— Бельгийская
конституция.— Революционные движения в Германии
и в Италии.— Новые конституции в первой из этих
стран.— Польское восстание 1830 г. и отмена консти¬
туции в Польше.— Влияние Июльской революции на
Англию.— Проведение первой парламентской рефор¬
мы в Англии и ее следствия.— Конституционный во¬
прос в тридцатых и сороковых годах XIX в. 418
ГЛАВА XVI. Демократические стремления в тридцатых
и сороковых годах XIX века
Возобновление демократического движения после
1830 г.— Его оппозиционный характер по отношению
620
к буржуазии.— Французские республиканцы времен
Июльской монархии.— «Народная хартия» в Англии и
вызванное ею чартистское движение.— Демократи¬
ческие движения в Германии и в Швейцарии.— «Мо¬
лодая Италия» и «Молодая Европа».— Новые направ¬
ления в философии и политический радикализм.—
Роль польских эмигрантов и евреев в революционном
брожении эпохи.— Осложнение политического дви¬
жения социальным.— Национальные движения пер¬
вой половины XIX в.— Прогрессивная и реакционная
стороны национальных движений эпохи 439
ГЛАВА XVII. Возникновение социального движения
в первой половине XIX века
Взаимные отношения политических и социальных дви¬
жений вообще и в новой истории, в частности.— Со¬
циальный элемент чешской и немецкой Реформации,
первой английской революции и революции француз¬
ской.— Были ли якобинцы социалистами? — Заговор
Бабёфа.— Крестьянский вопрос в XIX в.— Сущность
индустриальной революции конца XVIII и начала
XIX в. и возникновение рабочего вопроса.— Отноше¬
ние к нему государства.— Социальные утопии первой
половины XIX в.— Происхождение термина «социа¬
лизм».— Книга Лоренца Штейна о французском соци¬
ализме и коммунизме.— Противоположность буржуа¬
зии и народа.— Установление связи демократизма с
социализмом.— Социально-политические учения Луи
Блана и Маркса.— «Коммунистический манифест».—
Влияние социализма на события 1848 г. 455
ГЛАВА XVIII. «Сорок восьмой год»
Обширность области и быстрота распространения ре¬
волюции 1848 г.— Абсолютные и конституционные
монархии перед 1848 г.— Борьба с абсолютизмом за
конституцию в первых из них и за демократизацию уч¬
реждений в последних.— Вообще демократический
характер революции 1848 г. и роль в ней республикан¬
ского направления.— Значение национальных движе¬
ний в революции 1848 г.— Социальная сторона рево¬
люции 1848 г.— Участие в событиях этой эпохи бур¬
жуазии и народных масс.— Крестьянские движения
1848 г.— Выступление рабочего класса с социальны¬
ми требованиями.— Поражение политических, соци¬
альных и национальных стремлений 1848 г.— Общая
621
реакция пятидесятых годов и возрождение прогрессив¬
ных движений в шестидесятых годах 477
ГЛАВА XIX. Установление во Франции республиканско¬
го строя
Непрочность политических порядков, устанавливав¬
шихся во Франции после великой революции.— При¬
чины февральской революции.— Провозглашение во
Франции республики и созыв Учредительного собра¬
ния.— Социальное движение среди рабочих и июнь¬
ские дни.— Конституция 1848 г. и партии Второй рес¬
публики.— Переворот 2 декабря 1851 г. и установле¬
ние Второй империи.— Судьба республиканской идеи
в эпоху Второй империи.— Падение империи и борь¬
ба за республику в начале семидесятых годов.— Вве¬
дение Конституции 1875 г. 487
ГЛАВА XX. Конституционное объединение Италии
Политические движения в Италии в первой половине
XIX в.— История 1848 г. в Италии.— Сардинская
конституция и ее применение на практике.— Неудача
итальянской революции 1848 г. и реакция пятидеся¬
тых годов.— Возобновление национального движения
к концу пятидесятых годов.— Монархическая и рес¬
публиканская партии в вопросе о политическом объ¬
единении.— Образование Итальянского королевства
под властью Савойского дома.— Присоединение к
нему Венеции и Рима.— Позднее возникновение в
Италии социализма 504
ГЛАВА XXI. Конституционное объединение Германии
Параллель между итальянской и немецкой историей в
1848—1871 гг.— Общественные движения в послед¬
ние времена домартовской Германии.— Созыв соеди¬
ненного ландтага в Пруссии.— Мартовская револю¬
ция.— Франкфуртский парламент и имперская Кон¬
ституция 1849 г.— Борьба за конституцию в
Пруссии.— Прусская Конституция 1850 г.— Общая
победа реакции.— Возобновление политического и со¬
циального движения в шестидесятых годах.— Консти¬
туционный конфликт в Пруссии.— Таможенный союз
и прусские планы.— Образование рабочей партии в
Германии.— Австро-прусское столкновение и образо¬
вание Северо-Германского союза.— Превращение
союза в Германскую империю 512
622
ГЛАВА XXII. Образование конституционной Австро-Вен¬
грии
Общая отсталость монархии Габсбургов и ее реакци¬
онная роль в европейской истории XIX в.— Внутрен¬
ние отношения в Австрии в первой половине XIX в.—
Мартовская революция в Вене и национальные движе¬
ния 1848 г.— Конституционный вопрос в Австрии.—
Полная победа реакции над революцией.— Пораже¬
ния Австрии в войне 1859 г. и начало конституцион¬
ных опытов в 1860 г.— Колебания между централиз¬
мом, дуализмом и федерализмом.— Исключение Ав¬
стрии из Германского союза.— Соглашение Австрии с
Венгрией и введение ныне действующей в Австро-Вен¬
грии конституции.— Избирательные системы в Ав¬
стрии с 1867 г. 533
ГЛАВА XXIII. Демократизация английских учреждений
во второй половине XIX века
Общий взгляд на демократизацию избирательного
права.— Постепенная демократизация английской
конституции во второй половине XIX в.— Следствия
первой парламентской реформы в Англии и неудача
чартистского движения.— Переход Англии к свобод¬
ной торговле и экономическое ее процветание.—
Новые парламентские реформы второй половины
XIX в.— Другие реформы эпохи, наносившие удар
старому аристократическому строю Англии.— Общий
взгляд на прошлое английского местного управле¬
ния.— Его демократизация во второй половине
XIX в.— Особенности английского рабочего движе¬
ния с середины XIX в. 548
ГЛАВА XXIV. Рецепция конституционного строя, ее ос¬
новные причины и общий ход
Окончательный переход Западной Европы к конститу¬
ционному строю в конце шестидесятых годов XIX в. и
запоздалость этого процесса в Восточной Европе.—
Рецепция этого строя европейскими колониями Ново¬
го Света.— Начало конституционной жизни в азиат¬
ских деспотиях.— Взаимные отношения конституци¬
онных заимствований и действия внутренних при¬
чин.— Борьба с абсолютизмом и привилегиями при
введении конституционного строя.— Основные при¬
чины вражды к «старому порядку».— Роль средних
классов и народных масс в истории политических ре¬
волюций.— Зависимость исхода борьбы за конститу-
623
ционный строй от реального соотношения обществен¬
ных сил.— Составление писаных конституций.— Вос¬
питание правовым порядком чувства свободы в населе¬
нии.— Роль индивидуальной свободы в установлении
конституционного строя.— Осуществление конститу¬
ционным строем индивидуальной свободы.— Отноше¬
ние конституционного государства к интересам
труда.— Политические партии в конституционных го¬
сударствах 561
ГЛАВА XXV. Идеология конституционного государства в
середине XIX века
Общий взгляд на идеологию народно-правового госу¬
дарства.— История идеи народовластия и германская
теория государственного права.— Положение науки
государственного права в конституционном государст¬
ве.— Политические идеи Милля и их влияние на ре¬
формы второй половины XIX в.— Учение Лоренца
Штейна о социальной королевской власти.— Взгляды
Лассаля на сущность конституции и на всеобщее изби¬
рательное право.— Демократические тенденции поли¬
тических теорий XIX в. 593
Дополнения и исправления 614
Подписано в печать 15.04.2014
Формат 60x84/16. Бумага офсетная.
Уч. изд. л. 35,7. Тираж 500 экз.
Заказ № . Цена договорная.
Издательство: Государственная публичная
историческая библиотека России
ГСП 101990, Москва, Старосадский пер., 9, с. 1